Голод

Предупреждение

В романе «Голод» содержатся сцены, включающие:

Психологическое насилие; сексуальное доминирование и неоднозначное согласие; физическое насилие; преследование и нарушение границ; антигерой с аморальной природой; эмоциональная зависимость и власть через чувства; темы семейного абъюза; организованная преступность; смерть и пытки; темы заболеваний.

Если вас это тревожит, прошу воздержаться от чтения. Ваше психическое здоровье очень важно. Берегите себя.

Всем остальным, предлагаю окунуться в мир, где правит голодная тьма, одержимая светом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пролог

2 года назад. Англия, Ливерпуль.

Наконец-то сбылась моя огромная мечта. Сегодня я получила самое заветное письмо в своей жизни, немножко жаль, что не из «Хогвартса», но не менее приятное. Никогда не испытывала такого всеохватывающего волнения, от которого вибрирует каждая клеточка моего тела, словно подготавливается к взрыву, и от этого из желудка хочет вырваться всё съеденное за день.

Мама принесла мне его полчаса назад, и всё это время я сижу за рабочим столом в своей комнате и непрерывно на него таращусь. Интересно, как долго я ещё смогу так просидеть, прежде чем наконец решусь его открыть. Но страх за возможную вероятность отказа давит не меньше, чем волнение. Я готовилась к этому моменту большую часть своей жизни, и теперь остался финальный шажок. Никогда не думала, что окажусь такой трусихой.

Последний месяц я много нервничала и терзала себя сомнениями, что недостаточно потрудилась, чтобы быть зачисленной в Брайтонский университет. Из-за постоянных навязчивых мыслей и тревог у меня нарушился сон, начались проблемы с питанием, и мама начала серьёзно переживать за моё здоровье. Чай с ромашкой и мелиссой стал моим самым надёжным спасением, в отличие от навязанного психотерапевта. Выпитым мною количеством за последнее время можно, кажется, напоить целый район Африки.

И всё-таки, отогнав сомнения в самый дальний угол комнаты, я наконец осмеливаюсь взять в дрожащие руки долгожданный конверт. Больше нет смысла оттягивать неизбежное. Я готова к любому исходу... наверное.

Аккуратно поддев клапан на обратной стороне, я достала сложенные листы. Они приятно пахли новой бумагой и свежей краской принтера — я хотела запомнить этот момент до самых мельчайших деталей. Я вдыхала аромат, и внутри разливалось приятное тепло, словно солнце грело меня изнутри, заставляя трепетать.

Развернув листы, я не спеша начала читать первые строки: «Уважаемая мисс Лиана Колин, поздравляем вас с зачислением в Брайтонский университет на факультет английской литературы и творческого письма...». Этого предложения оказалось достаточно, чтобы мои глаза наполнились самыми счастливыми слезами на свете. Я даже не успела их вытереть, как закричала во всё горло:

— Мам! Пап! Меня зачислили! — голос сорвался, а грудь сотрясли рыдания.

Я прикрыла лицо руками, прислушиваясь к шагам, приближающимся к моей комнате. Слёзы умывали меня, словно дождь, а я принимала каждую его каплю. Родители влетели в комнату, и мама сразу кинулась ко мне с объятиями.

— Милая, мы в тебе никогда не сомневались. Ты это заслужила, — сказала она срывающимся голосом, гладя меня по рыжим локонам.

Отец остановился позади стула, на котором мы с мамой пытались удержаться, и обнял нас обоих своими большими руками. Он был крупным и высоким мужчиной с ухоженной рыжей бородой и такими же яркими волосами цвета мандарина, за что в юности мама прозвала его «мандаринчиком». Несмотря на суровый вид и грозную внешность, добрее человека я не встречала.

Мы стояли так, пока не утихли слёзы. Затем папа выпрямился, оставив тяжёлую ладонь на моём плече, и с улыбкой произнёс:

— Кейт, дай ей немного пространства. Иначе наша дочь не поедет в колледж, — и расхохотался. — Ты умница, дочка.

Он был старой закалки и хотя его чувство юмора оставляло желать лучшего, для меня это всегда было очень забавным.

Мама нехотя отстранилась, и я увидела её лучезарную улыбку. В уголках глаз залегли морщинки, но она всё равно выглядела свежо и прекрасно в свои сорок восемь лет. Русые густые волосы, собранные в небрежный пучок, лёгкий макияж, подчёркивающий природную красоту, и искренняя улыбка — она была великолепна.

Она вытерла мягкими, как перышко, пальцами каждую слезинку с моего лица, затем торопливо привела себя в порядок.

— Отдыхай, милая. Мы с Гарри устроим фантастический ужин и отметим твой успех. Я позвоню бабушке — она будет счастлива присоединиться, - сжав отца за талию, весело проговорила мама и увела его к двери.Он обернулся, подмигнул мне, обнял её крепче и что-то тихо прошептал ей на ухо.

Я обожала наблюдать за их трепетной нежностью. Даже спустя долгие годы совместной жизни они не утратили того самого влюблённого блеска в глазах, той легкой магнетической притягательности. Их мимолётные прикосновения, тихие улыбки... Всё это собиралось в цельный пазл — ту самую настоящую любовь, о которой я зачитывалась в книгах.

Я вскочила со стула и плюхнулась на кровать, застеленную меховым розовым пледом. Несколько минут я просто лежала, наслаждаясь моментом, пока сердце постепенно не замедлило свой галоп. Обводила пальцами аккуратно вырезанные буквы своего имени на конверте и прижимала его к груди.

Комната вокруг казалась наполненной теплом, но где-то под кожей затаилась тихая дрожь. Может, от волнения. А может, от чего-то, что ещё не имело названия. Насладившись моментом и немного успокоившись, я прочитала оставшуюся часть. Мне одобрили стипендию — две тысячи фунтов стерлингов. Эта сумма хоть немного сократит кредит, который мне предстоит погасить после выпуска. Но это уже казалось достижимым.

Родители не смогут оплатить всё — их поддержка покроет лишь проживание и основные расходы, да и то с постоянными усилиями и экономией.

Мы никогда не были богаты, но нам всего хватало. Я же, несмотря ни на что, мечтала о лучшем образовании — и теперь они были готовы отдать за мою мечту всё до последнего фунта.

И я... я никогда не подведу их.

Их вера — мой щит.

Их любовь — моя сила.

И я не позволю себе потерять это.

Я улыбнулась и прошептала в пустоту:

— Я справлюсь… Ради них. Ради себя.

Тишина ответила мне тем, что умела лучше всего — спокойствием. В нём не было зла, только странное ощущение, будто с этой минуты я шагнула в неизвестность, где не будет рядом ни маминого чая, ни отцовского подмигивания. Только я — и мир, который, возможно, не всегда будет мне рад.

Но это уже было не важно.

Я была принята.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я была готова….

Или думала, что готова.

Глава 1. Лиана

Лиана. Настоящее время.

Англия, Брайтон. Понедельник.

Яркое солнце расплескалось по моей маленькой комнате, пробиваясь сквозь белые полупрозрачные тюли. Оно заполняло воздух нежным, почти осязаемым светом — как будто сама жизнь наконец решила вернуться. Было бы идеальное февральское утро, если бы не противный рингтон моего будильника. Его трели звучали как нервный срыв в цифровом формате. Надо срочно заменить, пока не довёл меня до тика.

Я села, свесив ноги с дивана, и выглянула в окно. Люди внизу спешили по своим делам, словно муравьи в слишком дорогих пальто. Небо было ясным — впервые за долгое время. Последний месяц солнце нас баловало всего пару раз. Всё остальное — серость и дождь, как внутри, так и снаружи.

Я заправила постель, накинув на неё любимое розовое одеяло, которое привезла с собой из дома. Оно всё ещё пахло чем-то родным — смесью маминого кондиционера и детских воспоминаний. Медленно потянулась, чтобы разбудить тело, и побрела в ванную. Надо было не просто проснуться — вернуться к себе.

Под душем я стояла дольше обычного. Горячие струи стекали по коже, смывая с меня остатки сна и что-то большее — остатки боли, которую я носила внутри всё последнее время. Три недели в больнице — это не просто срок. Это измерение. Пространство между жизнью и выносливостью. Я не могла спать, ходить, даже дышать без дискомфорта. Каждый день ощущался, как попытка доказать себе, что тело — не враг.

Я стояла, смотрела на себя в запотевшее зеркало и впервые за месяц не выглядела сломанной. На щеках появился живой румянец, веснушки вышли на свет. В мои девятнадцать я чувствовала себя старше, но именно в этот момент — снова живой.

Сегодня предстоял по-настоящему насыщенный день — первый, после долгого перерыва. После душа я медленно расчесала и высушила влажные рыжие волосы, позволяя пальцам скользить по ним как по струнам. Решила заплести их в косу и добавить на губы каплю любимой вишнёвой помады от Chanel — ту самую, которую когда-то передала мне подруга Ольга. Оттенок ей не подошёл, а вот на моих губах он смотрелся так, словно был создан для них. Я редко крашусь: немного ресницы, иногда губы — чтобы подчеркнуть изумрудный цвет глаз, унаследованный от бабушки. И — чтобы добавить яркости в мир, который часто кажется нарисованным в серых карандашах.

Завернувшись в махровое полотенце, я поплелась на кухню, поставила чайник и занялась приготовлением скромного завтрака. Парочка сэндвичей — потому что при моём расписании не факт, что я ещё раз поем до вечера. Хотя… какая уж тут угроза истощения. Я люблю поесть. Признаю это честно, без стыда, почти с гордостью.

За последний год в университете я изменилась. Стала… мягче. И внешне, и внутренне. Щёки округлились, улыбка стала шире, ноги — крепче, грудь наконец перестала быть стеснительной «единичкой». Я стала уверенной девушкой.

И, кажется, мне начало нравиться собственное отражение в зеркале. Раньше я часто чувствовала себя как догорающая спичка — выжженная, истощённая, на грани. Учёба, стресс, постоянная гонка за результатом делали меня нервной. Но теперь всё иначе. Теперь я говорю: «Пополнела — подобрела», и в этих словах больше правды, чем в любом мотивационном плакате.

— Итак, сегодня: мировая литература, искусствоведение… и, вроде, современная культура, — бормотала я, откусывая сэндвич и одновременно сверяясь с расписанием на телефоне.

Я всегда любила учиться, потому что это давалось относительно легко. Задания не скапливались, времени хватало и на друзей, и на чтение, и даже на ленивые вечера в одиночестве с книгой и пледом. Особенно люблю романы — где мужчины говорят мало, но смотрят так, будто знают все твои мысли.

Покончив с завтраком, я одним глотком опрокинула в себя кружку утреннего кофе. Напиток богов. Единственное, что по-настоящему делает утро утренним. Без него мои веки требовали бы поддержки в виде спичек или строительных балок. Взгляд упал на настенные часы. И я выдохнула:

— Чёрт. Уже пора выходить, а я тут расселась, как на чаепитии.

Подпрыгнув на месте, я быстро закинула посуду в мойку, бросилась к шкафу и на автопилоте вытащила первое, что попалось: серые джинсы из массмаркета, купленные на стипендию за волонтерскую программу, и любимый лиловый свитер — мягкий, объёмный, словно второй плед. Сумка с конспектами ждала у рабочего стола, я запихнула в неё ноутбук. Обувшись и наспех накинув свою старенькую дутую куртку, я погасила свет в коридоре, проверила верхний замок — щёлк — и почти бегом спустилась по лестнице, оставив после себя запах духов, кофе и утренней суеты.

На улице меня встретил резкий солнечный свет — глаза моментально заслезились и защипали, как будто небо решило наказать меня за сонливость. Проморгавшись, я поспешила к остановке. Минут через семь появился автобус — как по заказу.

Я плюхнулась на первое свободное место, достала телефон и посмотрела на экран: 9:45. У меня в запасе сорок минут — в идеале, если не будет пробок. Но рассчитывать на везение с общественным транспортом — всё равно что играть в русскую рулетку. Риск есть всегда.

Хотя я и горжусь своей пунктуальностью, сегодня судьба явно решила поиграть со мной в кости. Когда я добралась до кампуса и преодолела последние двести метров бегом, моё дыхание начало сбоить. Лёгкие горели, в боку кольнуло, в животе тянуло, а лицо вспыхнуло жаром и покрылось испариной. Повторять такой марш-бросок мне не захочется ещё очень долго.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зато у меня осталось целых пять минут — этого вполне хватило, чтобы сдать куртку в гардероб, свериться с расписанием и подняться на четвёртый этаж.

Лифта в этом здании не было. Только старые бетонные лестницы с облетевшей штукатуркой и запахом времени. Каждый раз — мини-марафон.

Я всё ещё надеялась, что однажды и этот корпус обновят, как уже сделали с другими — с лифтами, новыми фасадами и просторными аудиториями. Спасибо студентам-архитекторам за этот новый Моулскумб.

На последнем пролёте я остановилась перевести дух, прежде чем войти в аудиторию. Дверь была открыта. Внутри — никого, кроме профессора Финна, утопающего за грудами папок, книг и исписанных тетрадей. Виднелась лишь его макушка.

Финн был пожилым, коренастым, с вечными усами и залысиной, похожий на Рокфора из мультика про Чипа и Дейла. Я каждый раз старалась игнорировать это сходство, чтобы не расхохотаться. Несмотря на комичный образ, его уважали. Весь преподавательский состав считался с его мнением. Я так и не поняла, почему он не стал ректором.

— Здравствуйте, Лиана. Рад наконец-то вас видеть. Чем могу помочь? — произнёс он, протирая очки, в которых можно было бы разглядеть своё будущее.

— Я пришла на лекцию… А где все? — растерянно озираясь, я ещё раз убедилась, что в аудитории — абсолютная пустота.

Моя последняя здравая нервная клетка готовилась к эвакуации. Никто из одногруппников не удосужился даже маякнуть. Я могла бы проспать ещё час, но вместо этого устроила себе утреннюю пробежку.

Раздражение подступило, как горячая волна. Я крепче сжала ремень сумки и постаралась сделать глубокий вдох. Но ком в груди мешал дышать.

— Вероятно, объявление о переносе занятий было, когда вы болели, — спокойно ответил профессор. — Староста должна была всех уведомить. Очень нехорошо получилось, мы это выясним.

— Спасибо. А можно узнать, в чём причина? Я многое пропустила.

Я подошла ближе, опустила сумку на стол и почти с опаской посмотрела на кипу бумаг перед ним. Если выяснится, что всё это — чей-то глупый розыгрыш, я за себя не ручаюсь.

— Видите эти папки? — он указал рукой. — Это работы участников конкурса эссе. Лучшие из них отправятся на комиссию.

— Это для нашей группы? — мои брови поднялись почти до макушки.

— Верно. У нас появились спонсоры. Победитель отправится по обмену в Нью-Йорк на семестр, в Институт искусств. Решение будет принято по результатам эссе, оценкам и активности. Сроки проведения конкурса — всего месяц. Победителя объявим уже в пятницу.

Сердце у меня сжалось. Нью-Йорк. Институт искусств. Это не просто шанс — это дверь. Такая, что открывается только один раз и только если ты бежишь к ней во весь дух, не спотыкаясь.

Я внимательно смотрела на профессора. Тот выглядел уставшим. Под глазами — глубокие тени. Он явно был на грани и мечтал только об одном: чтобы я ушла и дала спокойно работать. Но он не терял вежливости и не прогонял. За это я его уважала и сочувствовала — на полтона.

Я сжала губы почти до боли. Покусывала нижнюю, ощущая солоноватый привкус пересохшей кожи с кровью. Эссе. Конкурс. Никто не предупредил. Я болела — и вдруг оказалась вне игры. Или ещё нет?

Я сделала шаг вперёд и спросила, тихо, но уверенно:

— А можно мне тоже поучаствовать? — почти шёпотом спросила я. — У меня нет готовой работы, но я могу написать сейчас. Пока вы занимаетесь остальными.

Шанс, о котором даже мечтать было страшно. Нью-Йорк. Его ритм, масштаб, атмосфера — всё казалось почти магией.

Финн долго смотрел на меня, потом вздохнул:

— Студентам дали почти три недели… Но раз уж вы здесь — у вас есть время до следующей лекции.Это немного, но вы всегда подавали надежды, Лиана.

Он протянул мне бумаги и указал на стол напротив:

— Тема: “Золотой век Британской литературы.” Выберите произведение. Раскройте его. Поделитесь тем, что оно пробуждает. Сильные стороны. Слабые. И — ваша версия, как бы вы переписали сюжет. Я уверен — вы справитесь.

— Спасибо, мистер Финн, — я улыбнулась. — За возможность.

Лишь его небольшая искренняя улыбка в ответ. И этого было достаточно, чтобы я почувствовала — он верит в меня. Мир на мгновение затих. Руки дрожали от возбуждения, в голове теснились образы, мысли, идеи. Это был мой шанс.

Шанс заявить о себе.

Я взяла ручку и начала писать.

Изучая литературу разных жанров и неустанно практикуясь в письме, я никогда не сомневалась в своём врождённом таланте. Уже на первом курсе я написала пару неплохих рассказов, которые были отмечены при подведении итогов года. Но особую страсть я всегда испытывала к любовным романам. Интриги и предательства, нежность и страсть — именно за эти вихри эмоций я полюбила читать.

Каждая новая книга становилась для меня глотком воздуха, новым миром, в который я с головой ныряла, забывая о повседневности. Я буквально питалась эмоциями, которые рождались между строк. Со временем это стало настоящей зависимостью. Без книги в руках я чувствовала себя, как наркоман в ломке — опустошённой, жаждущей, безжизненной.

Моя собственная жизнь никогда не казалась особенно яркой — я словно плыла по спокойному течению реки, не задевая бурлящих порогов. А книги уносили меня в вымышленные миры, где я становилась главной героиней каждой истории. Но мне этого было не достаточно. Я мечтала создавать сама.

Для эссе я выбрала роман Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Одно из самых искренних и глубоких произведений XIX века. История любви, пронизанная болью, достоинством и силой духа. Именно отсюда начинается мой личный «золотой век». Мысли перетекали на бумагу, словно вода из открытого крана. Слова появлялись сами собой, будто бы кто-то диктовал их изнутри. Я писала, не отрываясь. Время исчезло — его больше не существовало. Опьяняющее вдохновение полностью захватило разум. В какой-то момент я даже забыла, как дышать.

Резко втянув воздух, прикрыла глаза, поймала ритм дыхания — и продолжила. Девять исписанных страниц. Если бы не контроль над собой, я бы с лёгкостью превратила это эссе в полноценный роман. Но вовремя остановилась и принялась за вывод.

Отложив ручку, аккуратно сложила листы по порядку и прикрепила их найденной в недрах сумки скрепкой — поистине древней, но очень кстати.

— Вы уже закончили? — с удивлением поднял голову мистер Финн, когда я подошла к столу и протянула ему работу. — Честно говоря, ожидал, что вы попросите задержаться или дописать после лекций... Но хорошо. Кладите сюда. — сказал он, чуть придерживая очки, опасно скользнувшие по переносице.

— Не думаю, что хочу что-то менять. Пусть остаётся как есть, — я улыбнулась и собрала вещи. — Спасибо ещё раз, мистер Финн. До свидания.

— До свидания, мисс Лиана, — тихо и почти тепло раздалось вслед.

Когда я вышла из аудитории, до меня медленно начало доходить: я действительно написала эссе. За каких-то пару часов. И не просто написала — я чувствовала, что оно получилось сильным. Гордость приятно разрывала грудь изнутри, а довольная улыбка намертво прилипла к моему лицу. Хотелось немедленно рассказать об этом подругам — значит, обед в кафетерии сегодня просто обязателен.

Пусть победителя ещё не объявили, но чувствовала: это буду я. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Или, в моём случае, не летит в США. Надеюсь, что судьба привела меня в кампус сегодня утром не просто так.

..........

«Долго тебя ждать? Мы почти всё съели»

. — На экране моего айфона всплыло сообщение от Кэсси. Господи, когда-нибудь я точно придушу эту несносную девчонку. Шутка. Наверное.

Она учится со мной в кампусе Моулскумб на факультете журналистики. Ее напористость временами бесит до зубного скрежета, а иногда спасает от одиночества. И сейчас она вместе с девчонками сидит в кафетерии и, судя по тону, изображает целую драму бесконечного ожидания. Хотя по факту я опаздываю всего-то минут на пять.

Быстрым шагом преодолела расстояние до здания, толкнула дверь и, войдя, оглядела просторный зал. Он напоминал школьную столовую — с высокими окнами, круглыми столами и зоной раздачи. Только выбор еды был в разы лучше. Девочки, как всегда, оккупировали столик посередине, чтобы видеть и слышать всё.

Кассандра, Анна и Ольга — мои близкие подруги. Наше маленькое, странное, но устойчивое сообщество. Разные специальности, темпераменты, вкусы — но вместе мы были идеальной несистемной четверкой.

Я взяла в баре овощной салат и большой латте, лавируя между столами, направилась к ним. Зал был переполнен. Видимо, они и правда ждали меня дольше, чем я думала. Пробежалась взглядом по лицам. Много знакомых, но краем глаза я искала и надеялась заметить…его. Конечно, вероятность увидеть Эйдана здесь была минимальна, он редко обедал в кампусе. Но надежда, как старая подруга, всё равно шептала: «А вдруг?».

— Ну ты тормоз, — протянула Кэсси. — Знаешь, что ты пропустила?

Ага, включилась в свою любимую роль. Эта брюнетка с идеально уложенным каре — будто из каталога модной журналистики. Ни одна сплетня не проходит мимо ее ушей. Я называла ее — ходячим агрегатором слухов. Не зря ее колонка в «Университетском фонаре» самая читаемая.

— Думаю, ничего такого, — скривилась я и показала язык. Хохот девчонок сразу же залил стол.

Я села рядом с Ольгой и Анной. Кэсси напротив — всё ещё сканирует зал, как радар. Девчонки доедали остатки, я расковыряла салат.

— Анна, на кого ты уставилась? — спросила Ольга, повернувшись, чтобы проследить за её взглядом. Увидела компанию парней с магистратуры — и тут же покраснела.

Классическая Оля. Милая, скромная, заливающаяся румянцем при любом взгляде. И при этом будущий врач. Как она собирается выдерживать приёмы с красивыми пациентами — вопрос философский. Но у неё есть ещё три года, чтобы научиться не терять голову от пары брутальных скул и медкарты.

— Всё то ты видишь, — фыркнула Анна, не отводя взгляда. — Просто задумалась. А вот ты, Ольга, заметно раскраснелась.

Она замерла с кружкой у губ. Анна довольно усмехнулась. Но их пикировку прервала Кэсси:

— Девочки, быстро сворачиваем свои гляделки. У нас тут событие. — Она театрально обратилась ко мне, положив вилку. — Наша подруга наконец-то с нами. Как ты, Ли?

Все трое замерли. Смотрели не как на “пациентку после болезни”, а как на кого-то, кого действительно любят.

Я поставила чашку на стол. Сделала вдох. Потом выдох. Не было ни слёз, ни пафоса. Только решимость — сказать, как есть.

— Спешу вас разочаровать, — сделала паузу, — жить я буду еще лет семьдесят, сучки, — с этими словами я хихикнула. Но потом, собравшись, продолжила: — А если серьёзно... После удаления той чертовой миомы... врачи говорят, что шансы забеременеть — всего пять процентов. То есть, девяносто пять против. — Я посмотрела на них, прямо, не пряча глаз. — Это не приговор, но это реальность.

Повисла тишина. Ударная. Неловкая.

Ольга прикрыла рот ладонью, пытаясь подавить вскрик. Анна смотрела в пол. Глаза Кэсси расширились, как будто она хотела что-то сказать, но не находила слов. И всё же... я рада, что сказала. Прямо. Без истерик. Я хочу, чтобы они знали. Чтобы не жалели. Чтобы просто были рядом. Потому что я не жертва. Я выжила. Я всё ещё здесь, стараюсь принять это с каждым днём, по кусочку. Это часть моей истории, моей жизни, моей силы.

Подружки почти синхронно вскочили со своих мест и кинулись ко мне — с объятиями и извинениями. Я сразу поняла, за что, но не могла винить их. Потому что прекрасно осознавала: навестить меня в госпитале было настоящим квестом. Даже родители выбрались в Лондон всего один раз. Зато мы с девочками были на связи круглосуточно, и они поддерживали меня, как могли. Зная, как они переживают, мне не хотелось разбивать им сердце по телефону. Не такой новостью.

Мы молчали. И в этой тишине я вдруг ощутила странное... облегчение. Словно с ноги спала цепь с тяжёлым камнем, и он потонул без меня, а я медленно начала всплывать на поверхность. В уголках глаз защипало, слезы грозили нахлынуть как цунами, но я знала: сейчас им не место. Не здесь.

Анна поглаживала мое плечо и тихо сказала:

— Это ничего не меняет. Ты — всё та же. Даже сильнее.

— Мы с тобой, Ли. — добавила Ольга. Её голос был мягким, почти шёпотом.

— Если кто-то скажет тебе что-то хреновое, я напишу на него провокационную статью, — Кэсси дерзко вскинула бровь.

Я аккуратно разжала руки и прошептала дрожащим голосом:

— Всё хорошо. Главное — вы рядом.

И стало еще легче. Я не была одна. Я была — с ними.

Анна всё-таки не удержалась — слёзы выступили, чуть потекла тушь и расплылись стрелки на глазах. Но это ничуть не портило её — наоборот, делало ещё красивее. Сегодня она безупречна. Каштановые волосы собраны в высокий хвост, на светлом лице — минимум косметики, а пиджак цвета индиго подчеркивал ее небесно-голубые глаза.

— Если что, я не плачу. Наверное, соринка попала, — всхлипнула она, достала косметичку из сумки и начала поправлять макияж. Мы ей не поверили, но рассмеялись. Иногда шутка - это лучший способ прогнать тяжесть, сгустившуюся сейчас над нами, как грозовая туча. Смех становился громоотводом.

— У кого какие планы на вечер? Может, сходим куда-нибудь? — предложила Кэсси с хищной лёгкостью, как будто подхватила вожжи. Она всегда умела брать ситуацию под контроль. Что у нее творилось внутри — знали, наверное, только демоны.

Ольга закивала, Анна тут же подхватила. А я… растерялась. Впервые за долгое время не смогла найти, как бы так мягко «съехать». План на вечер у меня был, и давно. Но если уж сегодня день признаний — пусть и это прозвучит честно.

— Я сегодня не смогу. Уже пообещала встретиться с Эйданом. Может, как нибудь на неделе?

— Так, так... — протянула Кэсси, прищурившись, как кошка. — И когда ты собиралась нам об этом рассказать? Он, наконец, решился позвать тебя на свидание?

Я опешила. Удивление подруг сбило с толку. Это ведь не первый раз, когда я провожу с ним время. Он — друг. Просто друг. И, признаться, я знала, что он не горит желанием оказаться в нашем «змеином клубке». Девочки сожрали бы его заживо, расспрашивая о всякой чепухе. Поэтому я и разделила наше общение: с ними — в одно время, с ним — в другое. Так проще. Для всех.

— Боже, о чём ты вообще? — я закатила глаза. — По-твоему, мы каждый раз на свидание ходим?

Каждая из них в курсе нашего общения, но такие вопросы всплывают каждый чёртов раз. Может, ревнуют. Думают, я их кидаю. Но я всегда компенсирую отсутствие — с лихвой. И всё равно, они продолжают цепляться. Не знаю, чего добиваются. Потому что в ответ получают только моё раздражение. Я мгновенно закипаю, как вода в кастрюле на сильном огне, отчего хочется каждой выдрать по прядке волос. Но я конечно никогда это не сделаю. И единственное, что заставляет их замолчать - мой ледяной и уничтожающий взгляд.

— Я всего лишь уточнила, — фыркнула Кесси, подмигнула и встала из-за столика. — Не засиживайтесь. До начала пары — пять минут.

— Ненавижу тебя, — буркнула Анна, собирая вещи.

Ольга послала воздушный поцелуй и направилась к выходу.

Со стороны нас точно сложно назвать подругами. Характеры — как бритвы, острые язычки, терпения ноль. Но вместе с этим — никто не умеет так шутить, понимать и прощать. Наш чёрный юмор — единственная терапия. Я по-настоящему обожаю этих змеюк.

— Пишите в чате, — бросила я напоследок, допивая божественный латте и торопливо покидая кафетерий.

Глава 2. Лиана

После третьей лекции я начала подозревать, что этот день не закончится никогда. Не то чтобы было невыносимо скучно — просто мои пальцы уже гудели от постоянного стука по клавишам ноутбука, а позвоночник будто сполз куда-то в колени. К вечеру я чувствовала себя выжатой до последней капли.

Навязчивое желание как можно быстрее оказаться дома не покидало меня ни на секунду. Даже мелькнула мысль написать Эйдану, сказать что плохо себя чувствую и отменить встречу. Это было бы почти не ложью. А ведь я терпеть не могу врать — считаю это самым отвратительным человеческим качеством. Но раз пообещала — значит, стисну зубы и выжму из себя улыбку, даже если буду на грани смерти.

К тому же, я правда скучала. Мы не виделись всю прошлую неделю, только созванивались и обменивались сообщениями. Эйдан уехал в Брайтон решать какие-то срочные дела. Подробности мне не раскрыл, хотя я пыталась вытянуть хоть что-то. Видимо, и правда все было серьёзно — до этого он провёл в Лондоне две недели и почти каждый день находил время заехать ко мне в больницу.

То, как он тогда заботился обо мне, заслуживает нескончаемой благодарности. В самый тяжёлый период после операции и восстановления, он стал для меня чем-то вроде наседки: приносил вкусности, каждое утро появлялся с новыми цветами, смотрел со мной глупые фильмы и даже осилил один из моих любимых романов «Гордость и предупреждение», чтобы потом спорить со мной по сюжету. Это было удивительно. Не представляю, как бы пережила всё в одиночку. Наверное, с депрессией мы бы стали лучшими подругами.

Эти приятные воспоминания приносили умиротворение. Раньше я сомневалась, что может существовать такая настоящая, чистая дружба между парнем и девушкой. Но с самого начала Эйдан не проявлял ко мне ни малейшего намёка на флирт. И за это — я особенно благодарна. Мы, скорее, как брат и сестра, пусть и не по крови.

Он часто подвозил меня домой после занятий — если наши графики совпадали и я не зависала с девчонками. Эйдан учился на втором курсе магистратуры по направлению: архитектура и городской дизайн, и при этом умудрялся держать идеальную успеваемость. Удивительно, но он разбирается в кулинарии, строительстве, дизайне, машинах — кажется, вообще во всём на свете.

Но он не был типичным ботаником: ростом примерно 6,6 футов, но дело было не в цифре, а в том как он держался. Будто его рост - не особенность, а преимущество, которым он не пользовался в открытую, но которое чувствовалось даже в тишине. До неприличия крупный парень, с мощными плечами и телом, который проводит много времени в спортзале.

С его сложением он легко мог бы играть в баскетбол, но спорт для него — всего лишь развлечение. Люди при первой встрече частенько удивляются, когда узнают, чем он занимается. Но меня это тогда не впечатлило. Я не из тех, кто судит по оболочке — предпочитаю сначала узнать, что у человека внутри, потому что внешность любит солгать.

Сегодня мы ни разу не пересеклись в кампусе, что довольно редкое явление. А пятнадцать минут назад прислал сообщение, что ждёт меня у выхода. Я дописала последние пункты в своём списке задач, захлопнула ноутбук и спустилась на первый этаж в гардеробную.

Он стоял ко мне спиной, но, услышав мой топот в пустом холле, обернулся. В этот момент его глаза цвета бирюзы вспыхнули едва заметным тёплым огоньком — как пламя свечи. Морщинки в уголках глаз заиграли, а фирменная улыбка расплылась по лицу. Он выглядел идеально, в отличие от меня, измотанной и взъерошенной.

Его смоляные волосы, небрежно зачесаны на бок, подчёркивая прямые скулы и чуть горбатый, а потому такой выразительный нос. Лёгкая щетина придавала ему брутальности — назвать его «парнем» язык не поворачивался. Скорее — ходячий, двадцатипятилетний тестостерон. Пространство сужалось, когда он приближался, а воздух становился плотнее. Одет, как всегда, с безупречным вкусом: чёрный спортивный костюм, поверх лёгкая куртка. Похоже, он только с тренировки.

Но главная его особенность — запах. Его парфюм стал для меня якорем. Я так и не узнала, как он называется, но этот запах мог бы вывести меня из толпы с завязанными глазами. Когда он проходит мимо, остаётся что-то теплое, темное и немного терпкое - как от джентльмена, который мог бы тебя убить, но выбрал удержать.

Мои подруги никак не могли понять, как я так спокойно нахожусь рядом с ним. Мне кажется, любая из них с радостью залезла бы Эйдану в штаны, а я бы даже не стала мешать. Потому что между нами с самого начала не было той самой искры. Только лёгкость, принятие и полное ощущение, что мы свои. Знакомы почти два года, а кажется будто вечность.

И даже сейчас, несмотря на выжатое состояние, я чувствовала с ним тот самый комфорт, которого так иногда не хватает в обычной жизни. Совсем недавно всё было куда хуже.

— Привет, булочка! — крикнул Эйдан, распахнув руки и направляясь ко мне, сияя.

Он был выше минимум на полторы головы и мне приходилось подниматься на носочки, чтобы дотянуться до его плеч. Но не смотря на это, никогда не возникало ощущения, что внушительная разница в росте делает меня менее значимой личностью.

— Привет, — прохрипела я, обнимая руками его за плечи и наслаждаясь ароматом. Он тяжёлый, густой, как мох и дерево, будто Эйдан пришел из глубины леса, в который никому больше нельзя входить. Боже, я бы прямо сейчас его задушила. Просто чтобы не чувствовать этот чертовски притягательный аромат.

Погруженная в момент, я ощутила, как его руки сомкнулись вокруг моей грудной клетки с нечеловеческой силой, будто он собирался утащить меня сквозь измерения. Он согнулся так, что лицо уткнулось мне в шею, дыхание — горячее, медленное, убаюкивающее. А я теперь, напротив, не могла вздохнуть. Совсем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ещё чуть-чуть, и я задохнусь, — прохрипела я, уже теряя остатки воздуха.

Он резко ослабил хватку, распахнув мои лёгкие для жизни. Я сделала глубокий вдох, отчего слегка закружилась голова.

— Всегда забываю, какая ты мелкая, — усмехнулся он, отступая на шаг назад и пряча руки в карманы. Я быстро накинула куртку и мы пошли на выход.

— Сегодня я тебя совсем не видел. Как день? — спросил он, придерживая передо мной дверь с невинной, обворожительной улыбкой. Сегодня он почти светился. Надо бы узнать, что его так осчастливило.

— Могу спросить то же самое, — улыбнулась я в ответ. — А вообще, как всегда: прилежная студентка, ни минуты покоя.

Честно говоря, я успела безумно соскучиться по его шуточкам, серьёзному лицу и проклятой ухмылке. И по объятиям, в которых можно было бы спрятаться от всего мира.

Когда мы вышли на улицу, вечер уже окончательно сгустился. Фонари зажглись тёплым светом, а с неба медленно моросил мелкий дождь. Мы шли не торопясь, шаг за шагом пробираясь к парковке, пока вокруг город расцветал в огнях.

На улице было по-настоящему холодно. Мерзкий ветерок проникал под одежду, и я успела замерзнуть до мурашек и окоченевших пальцев. Я машинально растирала ладони друг о друга, пытаясь согреться.

Когда мы сели в машину, Эйдан это заметил и не сказав ни слова, включил обогрев со стороны пассажира на максимум. Он, похоже, вообще не реагировал на холод, словно ему было чуждо это ощущение. А я расслабилась, когда мягкий поток тепла быстро наполнил салон, и напряжение в плечах немного отпустило.

Он завёл свой новенький Cadillac, совсем недавно купленный — и мы не спеша тронулись в сторону моей квартиры, скользя по вечерним улицам. За окном — город в мерцающих огнях и отражениях фар, а в салоне — уют, запах дорогого кожаного салона, капелька свежести… и Эйдан.

Черный интерьер, синяя неоновая подсветка, миллион кнопок и режимов — всё это больше напоминало кокпит космического шаттла, чем обычную машину. Хотя, когда у тебя есть деньги... невероятное быстро становится обыденным.

— Прости, что тогда уехал. Возникли серьёзные проблемы, — его голос, всегда бархатный и низкий, сейчас стал мягче, с глухой тенью грусти.— Я скучал, булочка, — еле слышно добавил он с серьёзностью, от которой у меня по коже пробежали мурашки.

Последняя фраза прозвучала тише, почти неразличимо, но именно она прогремела во мне громче всего остального.

— Эй, не говори так. Я не дура, чтобы обижаться, — пробормотала я, бросив взгляд в его сторону. — Ты и так сделал больше, чем следовало.

Я смотрела на его профиль: брови нахмурены, губы сжаты, никакого следа от его фирменной усмешки. Он что, и правда винит себя за то, что тогда уехал из Лондона? Я глубоко вздохнула, чуть раздражённо, и выпалила:

— Слушай, если ты сейчас же не перестанешь, я за себя не ручаюсь.

— Не перестану что? — на губах появился ленивый, почти издевательский смешок.

— Говорить всякие глупости, — буркнула я серьезно, не сводя с него взгляда.

— И что ты собираешься сделать? Прикончить меня своей улыбкой? — он хрипло рассмеялся. В голосе не было лёгкости, но уголок моих губ все равно предательски дрогнул. — Можешь не отвечать. Твоя угроза уже сработала.

Хотелось улыбнуться, но я сумела удержать серьезное выражение лица. Вот он — наглец с тонким сарказмом, который знает, как меня сбить с ритма. Но ничего, я ему это припомню. Терпеть не могу оставаться в долгу… особенно по части колкостей.

Я взглянула на него ещё на пару секунд — чуть дольше, чем следовало, а потом медленно отвернулась к окну, будто ночной город мог дать мне ответы. Но в голове крутилась только одна назойливая мысль: почему он вдруг показался мне таким… привлекательным?

В свете встречных фар и мягких бликов светофоров его черты словно стали резче, выразительнее.Я нахмурилась. Странно…Чертовски странно.

Конечно, я не слепая. Любая девушка заметить насколько он красив. Но я ведь никогда не задумывалась об этом, во всяком случае, не позволяла себе. Так с чего вдруг сейчас? Может, у меня температура? Или луна не в той фазе?

Даже будь он другим — щуплым, с носом картошкой или сутулым — я бы все равно относилась к нему точно так же, ведь он — мой Эйдан. Человек, на которого можно положиться, вне зависимости от внешности. Я дружу с ним не за лицо, а потому что он… бескорыстный, чуткий, забавный. Тот, кто держит рядом, но не сдавливает.

Я оторвалась от окна, села ровно, и украдкой взглянула на него. Руки — большие, сильные, уверенно держат руль длинными пальцами. Несколько прядей упали на лоб. Рот приоткрыт, а взгляд — сосредоточен на дороге, будто он сейчас управляет чем-то большим, чем просто машиной.

Неудивительно, что у него целая армия поклонниц в кампусе. И всё же… он никогда не интересовался ими. Я даже задумывалась… А вдруг он — гей? Конечно, я не спрашивала, и возможно, мне не нужно знать. Главное, чтобы никакая злая фанатка не пожелала разбить моё милое личико.

Иногда мне казалось — он смотрит на меня с интересом. Слишком сосредоточенно и … глубоко, отчего по спине пробегал холодок. Но я тут же возвращала себя на землю. Наверное, я накручиваю себя. А ведь мы, девушки, умеем драматизировать даже то, чего нет. Так устроена наша природа — и в этом наша магия. Потому что стоило мне это заметить — всё исчезало, а в его глазах снова было только дружелюбие, только свет.

Он никогда не флиртовал, никогда не заигрывал, а наоборот вёл себя как старший брат, как защитник. Всегда рядом или на шаг впереди. Даже его прикосновения не вызывали ни страха, ни дискомфорта, только… безопасность, как будто я в броне. И, возможно, я доверяю ему даже больше, чем осознаю.

И всё же… В этот вечер я поймала себя на том, что даже я — очарована им. Его образом. Его молчанием. Его сложной, собранной гармонией.

Влечение? Нет, не думаю, я вроде в здравом уме. Скорее… это инстинкт, краткий сбой системы, над которой мы вроде бы властны, но не совсем.

Глава 3. Лиана

— Заедем куда-нибудь перекусить? — спросил он, вырывая меня из мыслей. — Через квартал есть хороший ресторанчик. Ты, наверное, проголодалась.

— Что? — я моргнула, сбившись. — Нет, давай домой. Я сегодня немного устала. Хочу, наконец, упасть на диван и раствориться в нём.

Он остановился на светофоре, повернулся в мою сторону и не отрываясь, сказал:

— Как пожелаешь. Надеюсь, у тебя дома есть настоящая еда. Твое восстановление ведь ещё не завершено, — его голос стал строже. Не грубым, но… осуждающим.

— Ага, спасибо за заботу, папуля, — буркнула я с напускной язвительностью.

Иногда его гиперзабота доводила до белого каления. Порой Эйдан разговаривал так, будто я хрупкий цветок, которому нужна теплица. И да, между нами пять лет разницы, но я не ребёнок и вполне способна о себе позаботиться. Он это знает, просто … забывает … или игнорирует. А может — специально проверяет мое терпение и очень хочет получить по шее.

В такие моменты внутри все закипало. Хотелось сорваться, выплеснуть весь гнев, сказать то, о чем точно пожалею. Я сделала глубокий вдох, чтобы не поддаться.

Надула губы, сложила руки на груди и, если бы стояла, то наверняка бы уже топнула ногой.

Чёрт. Ненавижу его.

Он никак не отреагировал. Не было ни усмешки, ни язвительного комментария, только тишина. Но через минуту его рука — большая, тёплая — легла мне на колено. Просто. Без слов. И сжала чуть-чуть, почти незаметно. Эйдан даже не повернулся, только продолжал следить за дорогой.

От неожиданности я вздрогнула. По телу пробежали мурашки от жара, что разлился по ноге, взметнулся к животу и выше, в грудь, в горло. Даже сквозь джинсы его прикосновение было… очень живым.

Я ощутила, как вдруг щеки налились жаром и надеюсь, он не заметил. А что, если заметил? Нет. Хватит. Прекрати.

Чтобы не утонуть в этих мыслях, я чуть опустила спинку сиденья и уставилась в окно , в шумное шоссе, полное вечернего света и движения. Он держал руль одной рукой. Второй — всё это время — держал ладонь на моем колене. А я… даже не пошевелилась, не потому что боялась, а … не хотела.

Раздражение медленно отступало, а злость растворялась. Всё это показалось глупой вспышкой. И да — это прикосновение было приятным и успокаивало. Очень. Никакого дискомфорта и красных флажков, а только уверенность в том, что рядом — человек, которому я доверяю.

Мы добрались до моего дома за двадцать минут, но при этом нашей безопасности ничего не угрожало. Двигатель стих и Эйдан убрал руку. Только тогда я поняла, как сильно к ней привыкла за одну поездку.

— Спасибо, шофёр. Заезд оценю на твёрдую пятерку, — усмехнулась я, повернувшись к нему. — Хочешь зайти? У меня есть та самая вредная еда.

Он бросил на меня взгляд — тёплый, чуть искрящийся. Уголки губ дрогнули, и появилась ямочка на подбородке.

— С удовольствием попробую всё, что предложишь, — ответил он, доставая ключ из замка зажигания.

— Прости за бардак, я сегодня опаздывала, — шепнула я, открывая дверь квартиры.

— Меня не волнуют немытые тарелки и разбросанные трусы… или что там девушки любят разбрасывать, — присев на корточки рассмеялся Эйдан, развязывая шнурки.

Он у меня не редкий гость. Частенько мы заказывали пиццу, смотрели фильмы, а бывало, просто пили виски с колой и болтали о всякой ерунде. Я пересказывала сплетни, иногда и про него — а он, в ответ, раскрывал то, чего не знал никто. Так девчонки в кампусе получали информацию из вторых уст — через меня.

Мы разделись. Эйдан первым ушёл в ванную, а я отправилась на кухню, чтобы поставить чайник. Господи, хоть бы и правда не оставила нигде нижнее бельё…

Я вымыла руки и достала из холодильника всё необходимое для сэндвичей. Когда он вернулся, то сразу занялся приготовлением кофе. Мы молчали. Не потому что нечего было сказать — просто это было комфортное молчание. Ни взглядов, ни слов. Только ритуалы.

Тишина продолжалась, пока мы не сели за стол.

Моя табуретка, как обычно, оказалась слишком низкой для него — колени почти уперлись в столешницу. Он молчал и просто смотрел на тарелку, словно там была не еда, а мысли.

— Представляешь, я чуть не упустила шанс поехать за границу! — выпалила я, разглядывая кофе в своей чашке. — Пока меня не было, на факультете устроили конкурс. Победитель поедет в Нью-Йорк.

Я подняла глаза — и увидела, как лицо Эйдана меняется. На секунду его взгляд потемнел, стал холодным, почти пустым. А потом… он улыбнулся. Тонко. Почти привычно.

— И ты участвуешь? — спросил он и откусил сэндвич, не отводя от меня взгляда.

— Ну, а как же. Я написала свою работу за полтора часа прямо перед профессором. Думаю, он это оценит. Если честно… я почти уверена в победе.

—Ни секунды в тебе не сомневаюсь, Ли. — Его голос потеплел. — Умница.

Мне была приятна его поддержка и вера. Я улыбнулась и спросила:

— Твоя очередь. Как там твои срочные дела? Всё уладилось?

Он сидел напротив, обхватив руками чашку, взгляд опущен на пальцы. Секунда молчания. Вдох.

— Нет проблем, которые я не смог бы решить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вот это Эйдан, которого я знаю. — Я усмехнулась. — Рада, что всё под контролем.

— У меня тоже есть новость - Он замолчал и затянулась пауза. Та самая, от которой всё внутри напрягается, будто перед чем-то важным. — Миссис Клаус выбрала меня куратором в проект « ThamesBuild Group». Придётся уехать на какое-то время. Но пока сроки не утверждены.

— Это же та самая компания, которая конкурирует с твоим отцом?

— Она. Именно поэтому всё это… странно. Но не забивай этим свою и без того перегруженную головку, ладно?

Он откусил от сэндвича, сделал глоток кофе и снова посмотрел на меня — в его взгляде мелькнула знакомая забота, а в уголках губ — слабая улыбка. Но она не затмила тревогу, которая клубилась где-то рядом с ним.

— Я, конечно, не бизнес-консультант, — подмигнула я, — но ты всегда знаешь, как обернуть всё в свою пользу.

Я правда в него верила и не потому, что он наследник миллиардной империи. А потому что он — Эйдан. Спокойный, хладнокровный, расчётливый, умный. Тот, кто не просто живёт в тени отца — а умеет идти вразрез с ней.

— Спасибо, булочка. Но я сам ещё не знаю, готов ли уехать так скоро. В Брайтоне тоже есть… дела. — Он задумался, а потом лукаво усмехнулся, как мартовский кот. В этой улыбке было что-то до неприличия притягательное.

— Значит, как всегда — живём одним днём. А завтра будет завтра, — мило протянула я и откинулась на спинку табурета. Поставив одну ногу на сиденье, как фламинго, даже не заметила, как моя тарелка опустела — должно быть, очень проголодалась. Кофе тоже почти закончился. А он… Он всё ещё сидел напротив, но словно в мыслях уже был где-то далеко

. —Рад, наконец, увидеть тебя такой весёлой, — с искренним облегчением сказал он. — И, судя по аппетиту, ты и правда чувствуешь себя лучше?

— Гораздо. Думаю, моё восстановление близится к финалу. Врач при выписке сказал, что я могу постепенно возвращаться к обычной жизни. Хотя бег и быстрая ходьба даются пока с трудом… — я усмехнулась и сжала своё бедро, демонстрируя его мягкость. — Думаю, дело тут совсем не в реабилитации.

Он посмотрел на мои пальцы — и я клянусь, на секунду его губы приоткрылись и что-то в его взгляде дрогнуло. А потом, не отводя глаз, он прохрипел:

— Надо просто поработать над выносливостью. Твои формы — не помеха.

Он едва слышно откашлялся, как будто сам не ожидал от себя этой фразы, и вернул голосу привычную ровность:

— Мышцы, сердце и лёгкие отвыкли от нагрузки после длительного постельного режима. Я уточню у врача, с чего начать наши тренировки.

Наши тренировки?

— я мысленно подняла бровь, но промолчала.

— Наверное, ты прав. Но если честно, сейчас мне совсем не хочется заниматься чем-то, кроме учёбы. Мне нужно наверстать кучу всего, а в сутках катастрофически не хватает часов.

— Понял тебя, — кивнул он, допивая кофе. — Вернёмся к этому позже. Только не рассчитывай, что я забуду.

Он опустошил свою тарелку, и мне показалось, что порция, пусть и вдвое больше моей, не смогла утолить его голод. Ведь после занятий спортом просыпается дикий аппетит. И меня это почему-то волновало.

— Если хочешь, я могу приготовить что-нибудь ещё? — неуверенно предложила я, пряча заботу за нейтральной формой. Мне хотелось отблагодарить его за всё. Не потому что должна — просто… захотелось отдать что-то взамен.

— Спасибо, Ли. Ты так беспокоишься, что я голоден? - он улыбнулся и тут же, с лёгкой усмешкой добавил: — Голод бывает разным. Но мой желудок точно сыт. Спасибо.

Я на секунду замерла. Что он только что сказал? Фраза повисла в воздухе, обвивая меня, как невидимый змей. Что за… голод он имел в виду? Но резко в голове что-то щёлкнуло и глаза расширились — осознание пришло внезапно. Пошлая шутка? От Эйдана?

Я тихо хихикнула, не зная, как ещё среагировать и спросила:

— У кого-то сегодня хорошее настроение? — я вскинула бровь.

— Сегодня особенно хорошее, потому что ты рядом. Смеёшься. Улыбаешься. И… — он не успел договорить, потому что зазвонил телефон. Эйдан достал его из кармана спортивных штанов и на несколько секунд задержал взгляд на экране. Словно колебался — отвечать или нет.

— Прости, на минуту, — пробормотал он и вышел из кухни.

Я осталась одна, глядя в свой смартфон. В чате девочки обсуждали, где встретиться завтра вечером. Мы жили в разных концах города - они в кампусе Моулскумб, а я ближе к побережью на Ридженси-сквер, и потому тщательно выбирали место, где-то на золотой середине.

Едва сдерживала смех, читая их бурные сообщения. Но в соседней комнате доносились резкие, грубые фразы — голос Эйдона звучал низко и жёстко, не похожим на того, кем он был со мной. Стены здесь были тоньше бумаги — и я слышала каждую ноту его раздражения, но не вникала. Он с кем-то ругался и это выбивало из колеи, потому что крайне редко поднимал голос рядом со мной. Сейчас же... казалось, он был другим. Совсем другим. Я замерла, как мышь.

Когда он вернулся, то остановился в проходе, облокотившись на косяк. Руки в карманах, напряжение на лице.

— Мне пора. Срочные проблемы с… подрядчиком на одном из объектов. Нужно разобраться. Иначе бы… я бы остался. - В голосе промелькнуло настоящее сожаление, а на лице — раздражённая тень. Он явно не хотел уходить.

— Всё в порядке, — я выдавила улыбку. — Мне тоже нужно заняться конспектами.Я смотрела на него, и чувствовала, как внутри поднимается горьковатое чувство.Да, мне и правда нужно было учиться. Но…я бы хотела, чтобы он остался.

Я встала из-за стола, взяла чашки и прошла к мойке. Посуду собиралась перемыть позже, после того, как провожу Эйдана, поэтому просто открыла кран и оставила её замачиваться.

В этот момент я почувствовала его руки. Большие, тёплые и обжигающе живые.

Они обхватили мою талию, будто уже знали это место. От неожиданности спина выгнулась и я застыла. Тело парализовало, а мозг будто вышибло из черепной коробки. Сердце забилось рваными выстрелами.

Он стоял слишком близко. Слишком крепко. Слишком… по-настоящему.

Его руки сжимали в бока с такой силой, что скорее всего останутся синяки, но я не чувствовала боли. Горячие пальцы Эйдана словно прожигали ткань и кожу. Мои ноги грозились подогнуться, и только хватка за край раковины не позволила мне осесть на пол.

Я замерла и не могла даже вдохнуть. Попыталась сказать себе, что все это — сон. Что, наверное, задремала и потеряла связь с реальностью. Но тут я услышала хриплый шепот:

— Поверь, Лиана…Сегодня я сделал всё, чтобы не разрушить то, что ты обо мне думаешь. Но, кажется, всё пошло к чёрту. - он сделал короткую паузу и почти не слышно добавил - и если бы я остался, ты меня не простишь.

Его голос звучал так низко, что каждое слово резонировало где-то под рёбрами.

Эйдан сильнее вдавился в меня своим напряжённым телом. Каждая мышца — словно натянутый канат, а дыхание — как удар молота по коже. На долю секунды я зажмурилась и позволила себе раствориться в этом моменте. Ощутить, как он прижимается, как дышит в мои волосы, как его губы зависают в миллиметрах от моей шеи.

Он медленно вдыхал. И выдыхал. Словно… впитывал меня. И в этот момент, от нахлынувших эмоций, я чуть отклонилась назад, а с губ сорвался пронзительный вздох. Это был не ответ, а ошибка.

Его ладони скользнули ниже, к бёдрам, притягивая сильнее и я почувствовала его. Внушительная эрекция прижалась к моей пояснице, будто он мечтает вдавиться ещё глубже, даже через ткань. Без стыда, без сомнений и без разрешения.

Мои бедра предательски дрогнули, а тело охватил такой жар, словно по венам растекался расплавленный металл. Казалось я сейчас… Сгорю. Растворюсь. Исчезну. А потом — всё прекратилось.

Его руки убрались, тело отстранилось, а через несколько секунд громко хлопнула дверь. Я осталась — с потоком воды, застывшими руками и с сердцем, которое билось так, будто пыталось вырваться наружу.

Я не могла пошевелиться, не могла дышать, потому что все ещё чувствовала его тело на себе. И пульс - там, где он стоял.

Он сбежал, чтобы не встречаться со мной взглядом после… этого.

Если бы на его месте оказался кто-то другой, я бы, наверное, дала пощёчину, закричала или убежала, но не с ним. С ним всё…другое.

Он держал меня так, будто… я принадлежу ему. Не буду лгать себе, мне понравилось. Не само действие, а то, что вызвало оно во мне - дрожь, шок, бешеный пульс, мурашки, пульсацию между ног.

Это не было насилием, но и не было согласием. Это было… вторжением, которое я не прекратила. Но что было бы, если бы он продолжил? Смогла бы я сказать "нет", оттолкнуть? Не думаю, потому что язык онемел и я просто без остатка приняла то, что он мне дал. Это не должно было произойти…но случилось.

Сдала резкий вдох, потом ещё один, давая лёгким сигнал, что уже можно начинать дышать. Что это вообще было? Думаю это накопившиеся переутомление и стресс и я просто… растерялась. Это все шок, а не желание, правда?

Не могу поверить, что всегда такой сдержанный, уравновешенный Эйдан не отдавал отчёт своим действиям. Он говорил со спокойствием, уверенностью и продолжал касаться меня. Он не сделал ничего плохого, но его последняя фраза напугала меня. И теперь я не знаю, кто он…и кто я рядом с ним.

Немного позже, я перемыла всю посуду — машинально, пытаясь заглушить хаос в голове. А потом рухнула на диван и зарылась лицом в подушку.

— И что теперь делать?.. — прошептала я в темноту.

Глава 4. Эйдан

Я стремительно выбежал из дома, даже не успев завязать шнурки. Запрыгнул в машину и облокотился на руль. Тишина давила на меня, а слабый свет фонаря только усугублял бушующую во мне ярость. Мое внешнее спокойствие никак не отражало неистового внутреннего пламени. Я ощущал себя хищником после первого укуса.

Посмотрел на свои ладони, в которых всего пару мгновений назад держал Лиану - мягкую, живую и такую уязвимую.

Я держался. Два. Чертовых. Года.

Я касался только тогда, когда это было безопасно. Говорил шутки, когда хотел сорвать с нее одежду. Приносил книги, когда мечтал вгрызться в пухлые губы. Только для нее я был хорошим, терпеливым, правильным. И сегодня… черт, я сорвался.

Почувствовал, как она дрожит, как не оттолкнула меня, потому что часть ее уже знает: я - не друг, я - конец ее невинности. И теперь я уже не смогу остановиться.

Я смотрел на нее и всё, что хотел — чтобы она почувствовала тело, которое нуждается в ней. Но не ожидал, что это произойдет так скоро. Потому что я не просто ее хочу. Я хочу уничтожить всё, что стоит между нами, даже если это она сама. И когда она сделает первый шаг — я вырву у нее всё. Ее свободу. Ее гордость. Ее душу. Потому что я уже отдал ей свою. И, чёрт возьми, мне будет плевать, что она почувствует в момент, когда я возьму то, что принадлежит мне.

Потому что она — МОЯ.

— Чёрт… чёрт… чёрт, — зарычал я, вцепившись пальцами в волосы.

Я потянул резче, пока кожа на черепе не начала гореть огнём. Но даже это не помогло. Каменный стояк причинял физические муки, будто разум отказывался сдаться телу, а тело плевать хотело на разум.

Я ушел, но в голове всё ещё звенит её голос, а запах въелся в ладони. И пока я не… избавлюсь от этого бешенства внутри, не смогу вспомнить, кто я.

Я хочу её. До боли. До дрожи. До сумасшествия. Каждый изгиб. Каждый звук. Каждую мысль, которую она прячет за наивной улыбкой. Хочу так, что это превращается в болезнь.

Когда её забрали в больницу, каждая грёбаная секунда, как капля кислоты в мозг, медленно разрушала мое равновесие. Я проклинал себя за то, что зависим. За то, что в моей жизни появился кто-то, кто может её разрушить.

Поэтому, когда всё началось, я устроил её перевод из Брайтона в госпиталь Святого Георгия, в самом сердце Центрального Лондона. Лучшая многопрофильная государственная клиника и самая контролируемая.

Естественно, она не знает. Ей просто сказали, что такой случай требует специализированного наблюдения и новейшего оборудования.

Отчасти это правда, но мне нужно было другое — контроль. Я должен был знать, кто рядом. Кто держит её за руку. Кто смотрит ей в глаза. Кто трогает её, пока меня нет.

Я обеспечил тщательное лечение, уход, каждого человека в палате от врача до уборщицы и навещал по возможности. Но, чёрт… Зрелище было хуже, чем содранная кожа. Хуже, чем вытекающие мозги.

Лиана выглядела… абсолютно опустошенной, отчего у меня участились приступы мигрени. Той самой, от которой появляется желание убивать. И я убивал. Метод рабочий, могу подтвердить. Только после этого, я мог снова сидеть у её кровати спокойный, ровный, сдержанный. Она не знала, кто я и это было правильно. Пока что.

Я не позволял себе даже думать, что когда-нибудь возникнет хоть малейшая вероятность потерять самое желанное в моей порочной жизни. Ведь если бы это случилось — я бы сжёг этот мир к чёртовой матери, с удовольствием развалил до фундамента, а потом… спустился за ней в самую глубину преисподней. Я не тот, кто сдаётся и не умею проигрывать.

Я делал все, чтобы она доверяла мне полностью и безоговорочно. Но теперь пришло моё время - брать. И я хочу полной отдачи. Хочу утонуть в ней. Раствориться. Пропасть. Сгореть. Потому что её свет — единственное, что моя тьма хочет поглотить без остатка.

Когда я увидел её сегодня, после недели разлуки, всё пошло по пизде. Каждое её движение — как выстрел в грудь. Каждый взгляд — как новая трещина на моих цепях. Ее запах — как то, чего у меня никогда не было. Она идеальна от медных локонов до цвета лака на ногтях. Но моё безумие — это тело. Её тело.

А в сочетании с наивностью, добротой, этой почти нелепой чистотой…

Это настоящее искушение, созданное, чтобы ломать сдержанность. Эта чертова округлая попка в обтягивающих штанах — словно насмешка над моим самообладанием и членом. С каждым ее шагом я могу думать только о том, как звучит и оставляет отметины шлепок ладони. Я представляю, как дюйм за дюймом погружаюсь в эту прекрасную части тела до тех пор, пока в ее глазах не останется ничего, кроме тени моего имени и пустоты.

Ее мягкие, широкие бедра созданы для того, чтобы их сжимали до болезненного удовольствия, до синяков, которые будут напоминать, что я не просто рядом, я — внутри. А грудь… чёрт, эти формы не для взгляда. Для укусов и жадных рук. Для погружения лицом, как в собственную гибель. И это всё — моё. Не потому что я её выбрал, а потому что никто другой не сможет. Только я вижу, как её сломает этот мир. Но я — сломаю первым. Красиво.

Я не просто хочу её, а нуждаюсь в ней. Как в антидоте от яда, который сам же и создал. Она — мое искушение, моя ломка, моя жажда. И если кто-то осмелится сказать, что она не совершенна, вырву ему язык и заставлю сожрать. Медленно.

Когда мы ехали в машине, и я почувствовал под своей ладонью тепло её колена, мне показалось, что рай осязаем, а я единственный демон, которому разрешено в нём быть. Мой член пульсирует от одной мысли о ней, а от лёгкого, невинного прикосновения хотелось…просто кончить. Я стараясь выглядеть непринуждённо, играл в спокойствие, надёжность. Но в голове крутились образы, как она будет стонать, извиваться и умолять, пока я буду ее уничтожать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Именно тогда я заметил то, за чем неустанно следил, выжидал и жёг себя изнутри.

Границы начали трещать, пока она изо всех сил пыталась подавить то, что чувствовала. Это было видно по каждому ее движению - она то ерзала, то отворачивалась, будто искала спасение за стеклом окна. Но самое главное: мысли, которые раньше ей были чужды, уже пульсировали где-то глубоко внутри. Главное - не спугнуть. Я не трону ее. Пока. Она захочет сама.

В этот вечер, я клялся себе что не сорвусь. Что просто посижу, попью кофе и уйду, как всегда сдержанный, выверенный, тварь в костюме доброты, но когда она встала ко мне спиной... Каждая линия на ее спине, каждое напряжённое движение — кричали о сломанном равновесии. Вот тогда я понял, что больше не могу. Даже если мне придется самому выкопать себе могилу, я прикоснусь к ней. Здесь и сейчас.

Встал за спиной, позволив рукам медленно лечь на талию с силой, но не рывком. Грудью прижался к ее затылку, запечатывая ее между мной и этим мгновением. Она вздрогнула, тело напряглось, как под током, и я позволил себе больше. Прижался членом, чтобы она ощутила все. Его твердость, всю боль моего желания и неприкрытую жажду.

Теперь она начнет осознавать, что я — тот, кто в тьме дышит ее светом.

……

Брайтон. Заброшенный склад на юго-востоке города. 22:07.

День выдался тяжёлым, но вечер невыносимым.

Через полчаса я приехал на другой конец города по очередному поручению отца. Деловая встреча, как он её называет, а на деле очередной акт устрашения. Один из наших решил забыть, кто ему платит. Придётся напомнить. Громко, грязно, с кишками на полу и криками, которые заглушат саундтрек моей безразличной тишины. Раньше я ждал такие ночи. Сейчас же… я не могу думать и это… бесит.

А когда я раздражён кто-то страдает. Сначала скажу правильные слова, а потом сломаю правильные кости. Иногда даже убийство не помогает, но всё же… снимает верхний слой давления.

Мелкие капли дождя стекали по лобовому стеклу чёрного внедорожника, пока двигатель глухо урчал в темноте. Я сидел за рулём, не спеша глушить машину. Смотрел вперёд, в темноту, где скоро будет не склад, а чья-то могила. Отличное напоминание врагам, кто ведёт в этой игре.

Я вышел, надвинув капюшон. Прибрежный ветер пах маслом, сыростью и страхом. У входа меня ждал Льюис — один из людей моего отца. Без слов, без приветствий. Только лёгкий кивок и движение головой внутрь.

— Он внутри. Связан. Как ты просил.

Склад был пуст. Только гул ламп под потолком и капанье воды где-то из труб. В центре стоял пустой стол, рядом стул. На нем — мужчина лет сорока, в луже крови и синяках. Руки связаны за спиной, рот заклеен.

Я подошёл ближе, медленно, без звука. Мои пальцы едва различимо подрагивали — не от холода, а от желания. Я присел перед ним на корточки и содрал со рта клейкую ленту.

— Имя? — спросил, хватая пальцами подбородок. Мужчина молчал, только дышал быстро, как кролик в клетке.

— Имя. — повторил спокойно, почти ласково.

— М… Марк. — он заикался, глаза метались.

— Хорошо, Марк. — протянул я, убирая руки. —Ты знаешь, почему ты здесь?

— Я… я ничего не… я… — Щёчная кость хрустнула от первого удара. Простой, чёткий удар локтем. Марк закричал, кровь полилась на воротник рубашки.

— Повторю. Ты знаешь, почему ты здесь?

— Контракт… я не знал, что это его люди… я клянусь… — дрожащим голосом умолял он. Жалкое зрелище. Я встал и повернулся к Льюису:

— Принеси инструменты.

Марк затрясся, как замёрзшая шавка после дождя, а глаза стали белыми от ужаса.

— Я все исправлю! Пожалуйста! Я просто… — кричал он, в надежде что я остановлюсь.

— Просто… ты решил, что можешь предать семью Колдвелл. — перебил я. Голос прозвучал тихо и сдержанно, как яд в хрустальном бокале. — Решил, что тебя не найдут, что нам плевать.

Из него вырвался очередной всхлип. Я подошёл ближе:

— Я ещё ничего не сделал, а ты умоляешь, как сопливая девка. - усмехнулся я, встал за спиной Марка и прошептал в ухо: — Но ты попал в очень, очень плохую ночь.

Льюис без лишних слов принес и аккуратно разложил на столе все необходимое для веселья. Плоскогубцы, электрошокер, бита, скальпели и кое что менее очевидное. Я взял мешочек, внутри зазвенел металл, не спеша вытащил изящную тонкую иглу и поднял ее к свету. Признаться, эта чарующая пытка гораздо привлекательнее вырванных ногтей и выбитых зубов. Она тянется дольше и проникает глубже, люблю с нее начинать.

Марк понял не сразу, отчего было особенно… приятно. Обычно люди боятся нож, молоток, удар, но не иглу. Пока она не входит.

— Знаешь, — начал я спокойно — ты не исключение. Каждый, кто оказывается передо мной слишком наглый, тупой и ещё живой. Но мы это исправим, да?

— Нет… Не надо… прошу. — вопил Марк, хотя я даже не начал. Он пытался дёргаться и сопротивляться, сжимать связанные за спиной руки в кулаки.

Я присел на корточки позади стула, обхватил его кулак и сильно сжал сухожилие между большим и указательным пальцем, чтобы раскрыть ладонь. Зафиксировал большой палец и медленно, с особым насаждением, вонзил тонкую иглу в мягкую ткань под ногтем.

Первые крики эхом разнеслись по стенам склада. Но я не слышал их, потому что в голове всё равно звучал только один голос - её.

— Стой… прекрати… прошу.

— Поздно, Марк.

Я не торопился, проделал это ещё с парочкой пальцев.

— Я… я все расскажу… все. - прохрипел он, опустив голову к груди.

— Конечно расскажешь. Все говорят. — я сидел неподвижно, лицо спокойное, глаза пустые. — У меня только три вопроса. — я сделал паузу — Чьи люди на самом деле заходят на объект в Манчестере?

— Я точно не знаю… но слышал… что это русские. Имён я не знаю.

— Давай вспомним получше… — я вогнал новую иглу. — Мне уже сообщили, что Уилсон сотрудничает с русскими. Нужны имена.

— Клянусь, я не знаю. — завопил Марк. — не знаю…

Я продолжил пытку в надежде услышать правду, но он еще держался.

— Расслабься. — я похлопал его по щеке, как старого знакомого, имя которого вот-вот забуду. — Ты перенаправил поставку. Куда?

— В доки. — ответил он тяжело дыша — В сектор 13, к … Крамеру.

— Хороший мальчик. И последнее… Кто отдал приказ? — спросил я, поднимая со стола плоскогубцы. Марк всхлипнул, но на этот раз не сказал ни слова.

Склад наполнился отголосками истошного крика.

Когда закончил, плоскогубцы лежали на столе рядом, алые от крови. Из пальцев Марка уже свисала кожа, ногти были вырваны. Вторая ступня готовилась к такой же участи. Но он не собирался говорить.

— Ты разочаровал меня, — произнес я наконец. Мой голос был как лёд, крошившийся внутри стеклянного сосуда. — Даже не тем, что пошёл против правил. А тем, как глупо ты это сделал, зная что тебя ждет.

Марк тяжело стонал, пытаясь сказать хоть что-то, но язык у него дрожал, губы пересохли от воплей, дыхание сбивалось на всхлипы.

— У тебя была семья, дочь? — спросил я, медленно наматывая ремень на кулак. Марк кивнул и опять зарыдал.

— Ты любишь их? - Он снова кивнул, умоляюще.

— Хорошо, — я усмехнулся со звериным оскалом, набрасывая на его шею петлю. — Тогда запомни это чувство.

Я затянул ремень почти до хруста костей, пока собственные пальцы не побелели, в предвкушении должданной тишину. Марк захрипел, и с каждым выдохом, которого он не делал, я становился чище, потому что во мне не было жалости.

Его тело забилось в судорогах, как рыба на крючке. Я смотрел, не отводя взгляд и держал до последнего, пока он не обмяк, и на пол не потекла теплая струя мочи. Он сдался, став ничем. А я стал — собой. Не просто убийцей, а тем, кто возвращает равновесие.

Я вздохнул — глубоко, чисто, как будто только что освободился от собственного веса и, скинув с его шеи ремень, пошёл прочь. Капюшон снова скрыл мое лицо. Под подошвами хрустел бетон, покрытый осколками чужих ошибок.

— Очистите помещение, — бросил я через плечо.

— Тело?

— Оставьте. Пусть станет уроком.

Я не просто убил его. Я оставил след. Чтобы каждый, кто думает о войне, вспомнил, с кем она будет.

Вернувшись домой, первым делом пошел душ. Ремень лежал на раковине. Черный, как то, что внутри меня. Пальцы были в мелких, уже подсохших каплях крови. Я мыл их долго, механично, словно это не руки, а оружие, которое нужно вычистить до блеска.

Но даже встав под холодную воду и выдраив тело до костей, я все ещё не чувствовал себя чистым. Потому что в голове не Марк, не его мольбы и хрипы, а только она.

Ее дыхание, когда я все —таки тронул.

Ее дрожь, не только от страха.

Теперь я буду действовать.

И я возьму ее целиком.

Глава 5. Лиана

Вторник.

Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Я почти не сомкнула глаз. Лежала в темноте, под холодным светом уличного фонаря, впитывая гнетущую вязкую тишину. Она липла к коже, будто влажный туман. Глаза были открыты, смотрели в никуда, а внутри меня бушевал шторм. Мысли сталкивались, как волны о скалы без перерыва и пощады, и затаскивали меня во тьму морской пучины.

Между ног пульсировало с такой силой, что влага впитывалась в тонкую ткань трусиков. Но я не позволила этому инстинкту завладеть мной до конца. Я сжимала бедра крепче, будто пыталась запереть в себе ту жажду, что вырывалась наружу. Я не двигалась. Не издавала ни звука. Вся моя сила была в сдержанности. В том, чтобы не сдаться ощущению, которое так жадно хотело сделать меня его. Лишь под утро, когда разум и тело окончательно выгорели, я позволила себе провалиться в краткий, тяжёлый сон.

Проснулась с ощущением, будто всю ночь меня били, не по телу — по разуму. Подушка была влажной от пота, волосы спутались и липли к щекам. За окном было ещё темно, но небо уже трескалось по швам — утро пробивалось сквозь свинцовые тучи. Это было не облегчение. Это было признание, что ночь меня не спасла.

Я села в постели, вцепившись в край одеяла. Тело дрожало — как после лихорадки. Грудь всё ещё сдавливало тяжёлым камнем, а в голове всё ещё звучал его низкий, хриплый голос.

Я неохотно поднялась и потопала на кухню. Там было чисто и пусто, ни тарелок, ни чашек. Но я все ещё видела его, сидящего за столом… стоящего у раковины, когда он… Я зажмурилась, сжав пальцы в кулаки и сделала глубокий успокаивающий выдох.

Включила чайник. Он зашипел так громко, будто кричал вместо меня. Я стояла, уставившись на отражение в стекле подвесного шкафчика. Бледная, с темными кругами под глазами, но не сломанная.

Налила горячего, обжигающего кофе. Держала кружку обеими руками, будто внутри что-то большее, чем жидкость — опора. Сделала глоток и опять утонула в бесконечном потоке мыслей.

Чего он хочет и кто он, черт возьми, такой? Подсознание шептало: вспомни, как он заботился, как был рядом, как ты действительно ценишь его… Но может ли все это быть маской? Иллюзией, с холодным расчетом? А что, если я ошибаюсь и он просто оступился?

В голове вспыхнул его образ. Как на мне ощущалось его тело: с давлением, контролем и силой. Он из тех, кто с этим рождается, а не приобретает. И я говорю не о деньгах, а про природу. Это отражается в его взгляде, голосе, походке. Принятие этого факта стало неотвратимым, что заставило почувствовать себя слабее и это пугало.

Я осознала, что Эйдан больше не безопасен и я не хочу быть кошкой, которая сгубила себя от любопытства. Теперь каждая встреча с ним будет напряжением — не из-за слов, а потому что ощутила его настоящего.

Я знаю — будет трудно сопротивляться своим инстинктам, желанию и его власти. Моя, истекающая влагой промежность предала первой, взрывая все мосты к здравому смыслу, отчего ужас окутал меня тонкой, незаметной вуалью.

У меня нет опыта, чтобы выбраться из этой паутины, если он решит меня поймать. Но я должна, потому что у меня есть цель - учеба, будущее, свобода. А он… он может быть тем, кто разрушит все. Потому что мы слишком разные. Птицы не летают в стае, если у них разное оперение. А его крылья - черные, до костей.

Я проделала все возможное, чтобы скрыть следы бессонницы. Волосы причесаны и распущены струящимися локонами, на лице минимум макияжа с любимой помадой. Из одежды выбрала черные брюки клёш и изумрудную водолазку — повседневно, но строго. Хотя внутри я истерзана, снаружи никому мне позволю увидеть мое истинное состояние, и особенно, Эйдану.

Мне предстояло вернуться в университет. Где суета студентов, шум и болтовня перенесут меня в нормальность, которую я потеряла вчера вечером. Дорога в Моулскумб пролетела как в тумане. В буквальном смысле. На дорогах сгустилась плотная мгла, отчего автобус ехал очень медленно. Небо затянуто темно-серым полотном, а ледяной ветер с хлесткой моросью вырывал последние остатки тепла.

Он рвал волосы и бил в лицо, сдирая покой, а капли дождя цеплялись за ресницы, будто слёзы, которым не разрешили упасть, но я уверенно шла вперёд по территории кампуса. Каждый шаг — как вызов. Ветер был не просто стихией, он был против меня. Как будто воздух сам знал, что внутри меня больше не осталось равновесия. Но я шла. Назло холоду, памяти, и самой себе.

До моего корпуса оставалось преодолеть всего пару шагов, как вдруг всё вокруг будто замедлилось. Толпа расступилась, и я увидела его. Эйдан стоял на другой стороне дороги в черном пальто, оперевшись спиной на колонну и смотрел в экран телефона, в своём бесконечно уверенном темпе.

Казалось, его не волнует ни дождь, ни холод. Кто-то подошёл к нему — высокий, светловолосый парень, они заговорили. Я сразу поняла, что этот диалог напряженный, потому как Эйдан сжимал и разжимал на руках пальцы. Он слушал, сохраняя абсолютную серьезность и неохотно отвечал.

Я не останавливалась, но замедлила шаг, приближаясь к заветным ступеням. Он не видел, что я наблюдаю за ним. И когда я успела убедить себя, что все — я проскользнула мимо и меня на заметили, мельком подняла взгляд, почти случайно.

Он смотрел прямо на меня, но продолжал говорить с парнем. В его взгляде чувствовалось напряжение и непроницаемость. И что-то такое, от чего внутри скручивалось все живое. Я отвернулась и быстро поднялась ко входу, загоняя поглубже то, что вырывает меня из равновесия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сидела в аудитории, напоминавшей древнегреческий амфитеатр: полукруглые ряды кресел поднимались каскадом вверх, а внизу — профессор Кларк Рэнмор, неспешно прохаживался вдоль доски, вслух размышляя о женских архетипах в литературе XX века.

Он был высоким, статным мужчиной, на вид лет тридцати пяти. Кареглазый, с тёплой оливковой кожей и шоколадными волосами, всегда безупречно выбрит и ухожен. Кларк носил костюм-тройку, но почти всегда обходился без пиджака — лишь жилет и рубашка с закатанными до локтей рукавами.

На переносице — его «визитная карточка»: стильные очки в толстой оправе, которые делали его образ завершённым. Ходячая секс-бомба университета. Так о нём говорили. И с этим трудно было спорить.

— …и всё же, женская жертва часто идеализируется. Иногда — даже романтизируется, — бросил он, вскинув бровь.— Не так ли, мисс Морис?

Фиби Морис - дочь бизнесмена, владельца сетей ресторанов «Moraje» в Англии и Шотландии. Ее имя само по себе звучало, как очередной бренд люксовой косметики. Зная типаж этой сучки слишком хорошо, я всегда старалась обходить ее стороной, потому что все ее существование было одним большим спектаклем. И как назло многие верили.

Фиби ухмыльнулась и, не поворачивая головы, бросила мне через плечо:

— Разве можно ожидать объективности от автора, если она сама женщина? Они слишком эмоциональны, чтобы выстроить по-настоящему хладнокровный нарратив. — Несколько студентов тихо переглянулись.

Фиби была той самой — которая улыбается тебе в лицо, если ей выгодно, а потом уверенно сыплет под ноги битое стекло. Она презирала и считала ничтожествами каждого, чей счёт не обладает шестизначный суммой, но меня больше всех. Потому что я не умела молчать, когда она начинала нести очередную бессмысленную чушь. И в этой борьбе она всегда проигрывала. Не потому что я хотела ее унизить, а просто правда имеет свойство резать тоньше любого ножа.

— Это откровенная половая дискриминация. Женщины пишут не хуже — и вкладывают в текст больше души. — слова вырвались прежде, чем я их обдумала.

Профессор Кларк резко повернулся ко мне — и в его взгляде было слишком много интереса. Он откинулся на край стола, сложив руки:

— Продолжайте, мисс Колин.

Я отложила ручку, и не сводя глаз с Фиби, проговорила:

— Очень наивно считать эмоции слабостью, когда именно они — основа литературной глубины. — я медленно наклонилась вперёд — Если бы была важна только сухая логика…ты бы засыпала от «Анны Карениной» уже на третьей странице.

Фиби скривила накаченные губы в усмешке:

— У тебя, Лиана, слишком много чувств... Возможно поэтому тебя не замечают на литературной арене.

В аудитории все напряглись, и казалось даже задержали дыхание. Я медленно подняла на нее взгляд и с убийственной вежливостью ответила:

— Возможно. Но знаешь, Фиби… Чтобы быть замеченной, нужно хотя бы перестать быть посредственностью.

Она побледнела, а тишина вокруг стала оглушающей. Кларк медленно улыбнулся уголками губ, едва заметно, и постучав пальцами по столу, прервал напряжение:

— Достаточно, девочки. Вернемся к анализу текста.

Но перед тем, как опустить взгляд в свои записи, он задержал его на мне чуть дольше, чем на остальных. И в этом молчаливом жесте было признание, интерес и что-то ещё…

— А теперь, — продолжил он, словно ничего не произошло, — …запишите.

Лекция опять перешла в спокойное русло. Я сосредоточилась на задании, как вдруг завибрировал телефон. Минувшее на экране имя вызвало скачок пульса — Эйдан. Неизвестность — как удар током. Я смахнула уведомление, сообщение было коротким, как выстрел:

«

Выйди в коридор. Сейчас.»

Дыхание сбилось. Я медленно подняла голову — Кларк что-то диктовал и записывал в журнал, не поднимая глаз. Я встала и тихо вышла, словно кралась не по кафельному полу, а по стеклу.

Я аккуратно прикрыла за собой дверь, коридор был пуст. Холодный свет ламп отражался в кафельной полу и шаги отдавались слишком громко. Он стоял в тени, куда не доставал свет, будто ждал всегда.

— Привет, булочка. — сказал он сказал он тихо и почти ласково. Голос теплый, но в нем — скрытая твердость.

Эйдан выглядел чертовки спокойно, почти безмятежно, но от этого — только опаснее. Черные приталенные брюки, белая рубашка, волосы зачесаны небрежно, словно он вышел из спальни. А глаза… как два лазурных озера, в которых не было ни волн, ни берега. Только тишина и глубина.

— привет, — кивнула я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Я не боялась его… но в теле пульсировало что-то другое. Гораздо древнее и сильнее.

Он сделал шаг. Не опасно близко - но достаточно, чтобы я почувствовала, что он смотрит не глазами, а кожей. Как будто знает каждый изгиб моего тела, каждую точку, куда можно нажать. И теперь ждал - когда я снова дрогну.

И сейчас рядом с ним я впервые ощутила себя крошечной и слишком управляемой. Наша разница в росте перестала быть числом — она превратилась в ощущение, словно невидимая рука сжимает мое горло. Не душит, но предупреждает: я могу.

— Я хочу поговорить, — продолжил он — Не о вчерашнем.

— О чем тогда? — мой голос прозвучал тише, чем я хотела.

— О тебе. О нас. Как на счёт ужина?

Он сказал это так просто, словно вчерашнего вечера не существовало. Как будто я не вспоминала всю ночь, как он прижимался ко мне своим членом, как дрожала между ног… и ненавидела себя за это.

— Я не уверена, что это хорошая идея, Эйдан… Ты исчез вчера. После…

Он не перебил, только смотрел. И это молчание било сильнее, чем оправдания. А во взгляде было все — сдержанная похоть, и… возможно, капля раскаяния.

— Я сделал то, чего не должен был, — наконец сказал он — Но не на секунду не переставал хотеть этого, хоть и пытался. Я приглашаю тебя не ради ответа. Для… того, чтобы ты увидела меня.

— Я видела тебя. — резко ответила я — Вчера. И в тот момент, когда ты ушел, даже не обернувшись.

Эйдан смотрел не отрываясь, словно гравировал мой силуэт в своей памяти.

— У меня. Вечер. Ужин. Ты сама решаешь, заходить или нет. Дверь будет открыта.

Он развернулся и ушел, оставив в воздухе запах мокрого леса, виноватого тепла и выбор, от которого нельзя уклониться.

Я вернулась в аудиторию с ощущением, будто только что побывала под водой. Все вокруг — казалось тусклым, притушенным. Я двинулась к своему месту, не глядя ни на кого, стараясь, чтобы дрожь в коленях не выдала того, что все во мне до сих пор пульсирует.

Мистер Кларк что-то объяснял у доски, его голос резал воздух ровно и чётко — как будто и не было моей внезапной пропажи. Он не спросил, куда я уходила но я чувствовала его взгляд в затылке, как скальпель, оставляющий аккуратный след.

Я уселась, будто заново заняла территорию. Пальцы едва слушались — ручка выскользнула, а экран телефона больше не вспыхивал. Эйдан исчез. Оставил только меня и тишину.

Через десять минут Кларк закрыл журнал и хлопнул ладонью по столу:

— Это всё на сегодня. Домашнее задание — прочитать «Письма к юной поэтессе» и написать эссе. Мисс Колин, останьтесь на минутку.

Он сказал это ровно, без улыбки, но я почувствовала, как студенты затаили дыхание. Кто-то глянул на меня с сочувствием. Кто-то с интересом. Фиби — с ядом. Когда аудитория опустела, я спустилась вниз к его рабочему месту. Он стоял по другую сторону стола на достаточном расстоянии — всегда сохранял границу. Но его голос изменился: стал мягче, тише и ниже.

— Вы хорошо проявили себя сегодня, мисс Колин. Ваши слова — редкое сочетание эмоциональной точности и хладнокровной логики. Не часто такое встретишь.

Я кивнула, не зная, как реагировать. Это была похвала — но со странным оттенком, отчего телу пробежал холодок.

— Я видел список претендентов в Нью-Йорк, — продолжил он. — Ваша работа — одна из самых сильных. Вы уверены, что справитесь с этим уровнем?

Я подняла глаза. Его зрачки не дрогнули, голос — без иронии. Но в его лице читалась настороженность. И… интерес. Чистый. Человеческий. Или всё-таки — мужской?

— Уверена, — спокойно ответила я. — И я намерена доказать это.

Он усмехнулся, почти невидимо. Подошёл ближе — но всё ещё не переходил границу. Даже не наклонился. Просто стоял ближе, чем позволено.

— Я верю, что вы сможете, Лиана. Ваша… интенсивность — редкость. И она может вам как помочь, так и навредить.

Он не ждал ответа. Просто задержал взгляд, а затем коротко кивнул — и ушёл, оставив после себя странное послевкусие из уважения… и чего-то более тёплого и почти интимного.

Дорогие мои. Как вам напряжение? Что думаете по поводу профессора? Рискнет Ли прийти на ужин к Эйдану?????

Жду ваших комментариев и звездочек.⭐

6 глава планируется

через 2 дня, но ВЫ можете ускорить это своей активностью))♥️

Глава 6. Лиана

После лекции Кларка и встречей с Эйданом я словила эмоциональную перегрузку. День тянулся бесконечно — словно я шла по длинному пустому коридору — и каждый поворот вел только в одном направлении. К нему. Я попыталась спрятаться за учебой, уткнулась в теорию — но мысли все равно ускользали не в ту сторону.

И как назло, довершая издевку над моими попытками сосредоточится, телефон трещал от сообщений «змеиного клуба», и это раздражало. Девочки явно обсуждали что-то жизненно важное. Под конец дня я сдалась и открыла чат:

Кейси: Девочки, кто на тусу в «Bamboo Bar» сегодня? Там обещают сет от диджея из Берлина. Ну плз.

Анна: Я за! Уже готовлю свои боевые джинсы. @Лиана ты с нами или опять домашка?

Ольга: Спорим, она напишет, что не может?

Я смотрела на экран и их беззаботные сообщения о вечеринке, нарядах… словно я не стою сейчас на краю пропасти, держась за жизнь кончиками пальцев. Но они не знают… И может быть никогда не узнают.

Я: ха-ха, Оля, ты - капитан очевидность. Но я правда не могу, сорри. Кларк завалил заданиями.

Кейси: Ты стоишь на пороге великих открытий в библиотеке или снова тайно варишь зелья на своей кухне?

Анна: Нет, она просто влюблена в свои книги. Библиофилия 5 стадии.

Ольга: Да ну. Ставлю чай с ромашкой, что Ли просто кого-то скрывает…

Я: Ну-ну. Завидуйте молча моим приоритетам.

— Обожаю их, — я хихикнула, но внутри было по настоящему паршиво.

Мне и правда стыдно, что я вру своим девочкам. Но как сказать им, что я собираюсь добровольно отправиться в логово к демону, от которого мое сердце стучит слишком быстро? Что внутри меня клубится что то настолько пугающее и темное, что я боюсь признаться в этом даже себе?

Я могла бы придумать тысячу оправданий своему разуму. Например, что устала, что надо делать курсовые, или заняться мировой миссией спасения библиотек… Но правда была проще и больнее — я шла к нему. Не за надеждой и прощением… за ответами.

Потому что только услышав правду, я смогу наконец принять неизбежное: наша дружба треснула — и ее осколки режут теперь только меня. Я шла, понимая, что вернусь уже другой. Если вообще вернусь.

Сумерки уже затянули улицы, когда я покидала территорию кампуса. Холодный, пронзающий ветер трепал волосы. Я решила прогуляться пешком. Мне нужно было очистить голову. Шаг за шагом рассудок возвращался, но с ним приходило и неприятное чувство, как будто что-то неведомое, но тяжёлое, начинало сдавливать мне грудь.

Через двадцать минут я оказалась перед большим двухэтажным домом, который раньше казался мне символом чего-то идеального, чем-то, к чему я всегда стремилась. Я привыкла смотреть на него с восхищением, отмечать его элегантность и современность. Этот дом был не просто строением — он был воплощением Эйдана и построен по его проекту. Просторные панорамные окна, из которых всегда можно было увидеть горизонт, утопающий в мягком свете, стильный, но строгий дизайн, идеально подходящий для его характера. Тогда он был живым и казался мне светом.

Но сейчас его холодная величественность давила на меня, как невидимая плита. Он стал чем-то чуждым, пугающим, и я не могла понять, как так быстро этот уютный уголок стал таким безжизненным. Даже газон, который не тускнел зимой, теперь не вызывал у меня улыбки — напротив, его неизменная зелень становилась всё более настойчивой. Бассейн, который раньше казался роскошью, теперь напоминал тёмное зеркало, готовое поглотить меня целиком.

Я остановилась на подъездной дорожке, оглядываясь вокруг, вдыхая промозглый воздух, и почувствовала, как тяжело мне дышать. Дом был красив, безупречен… и смертельно пуст. Когда-то он казался мне ярким пятном среди однообразных серых домов Брайтона. Теперь же он словно стал бездонной черной дырой. И раньше я не замечала этого. Или, точнее, не хотела замечать. Просто привыкла к его строгой красоте, к стеклянным стенам и мраморным ступеням, к тишине, которая всегда присутствовала, но никогда не вызывала тревогу.

Поднявшись по холодным мраморным ступеням, я увидела что входная дверь приоткрыта. И глубоко вздохнув, шагнула в темную прихожую. Тусклый свет, исходящий от настенных бра, не освещал пространств, а лишь подчеркивал пустоту вокруг. Гладкие, холодные поверхности, натуральные материалы — все казалось лишенным души. Мебель была дорогой, но безликой, словно выставлена здесь для того, чтобы напоминать, что все имеет свою цену.

Я не спеша сняла сапоги, повесила пальто и словно ведомая чем-то необъяснимым пошла дальше по коридору, мимо закрытых дверей, в глубь дома.

Каждый мой шаг отзывался в теле липким страхом — но я не останавливалась. Все вокруг было слишком правильным, и казалось, за этим фасадом скрывается что-то, от чего нет спасения.

— Эйдан? — позвала я, почти шепотом. В ответ тишина.

Я шагнула в просторную гостиную. Здесь царил полумрак. Только один торшер в углу горел тусклым, выцветшим светом — как последняя забытая свеча в умирающем храме.

Эйдан стоял у панорамного окна. Его силуэт сливался с тенью ночи, будто он был частью этой бездны. На на нем была чёрная рубашка с закатанными рукавами, свободные брюки и босые ступни на холодном полу. Он выглядел не как человек. Как дикая сила, чье молчаливое присутствие способно разрывать воздух на осколки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не обернулся.

— Ты пришла, — произнес он низким, бархатным голосом, не глядя на меня. — Даже несмотря на то, что должна была не приходить.

Я сжала пальцы в кулаки, пытаясь сохранить самообладание.

— С чего бы это? Я… — голос дрогнул. — Мне нужно понять... — ответила я, застыв в паре метрах от него. Каждый нерв в моем теле был натянут, как струна.

Он медленно повернулся и наши взгляды встретились. Глаза Эйдана были глубже и темнее, чем обычно, как затянутое небо перед бурей. Они смотрел с жадностью… с неуловимым безумием. На губах играл лукавый, едва заметный жест, почти усмешка.

Он двинулся ко мне, плавно, как хищник. При каждом шаге его осанка становилась все более уверенной. Я стояла неподвижно, но чувствовала, как по коже расползается глухой страх и … неприличное, темное влечение.

Теперь он был так близко, в паре сантиметров от меня, что жар его тела обжигал кожу, а запах — мох, дерево и что-то дикое, звериное — окутал меня сплошной завесой. Все это смешивалось в воздухе, опьяняя и сжимая одновременно.

— Что ты хочешь понять? — спросил он, склонив голову чуть в бок.

Его голос был хриплым, как будто он произносил эти слова, зная, что все о чем я могла думать уже было предсказано. Он наклонился так близко, что его дыхание обожгло пряди свисающие со лба.

Я не отступила и заставила себя удержать его взгляд. Хотя чувствовала, как мое тело реагирует на его присутствие.

— Почему ты сделал это… со мной. — выдохнула я.

Эйдан не моргнул.

— А что именно я сделал, Лиана? — его слова не звучали как вопрос, скорее как утверждение — Ты меня не остановила.

Я резко отвела глаза, почувствовав, как холодное кольцо стыда сжимает мое горло. Он знал, почему я этого не сделала. Знал слишком хорошо, и от этого мне становилось только хуже.

— Это не значит, что я этого хотела. — огрызнулась я, но сама почувствовала, как эта ложь, которой пыталась прикрыться, растворяется в воздухе.

Он усмехнулся. Но эта усмешка была не просто саркастичной — в ней была скрытая угроза.

— Это не важно, булочка — прошептал он, наклоняясь к моему уху. Его дыхание, как и слова обжигали. — имеет значение, что ты при этом чувствовала.

Я не смогла сдержать дрожь, что пробежала по всему телу. Этот было похоже на ядовитый укол, медленно проникающий в мои вены, и каждый звук его голоса становился все более гипнотизирующим.

Мы стояли вплотную, я ощущала, как от него исходит жар — не телесный, а тот, что зреет под кожей. В нем не было ни спешки, ни извинений. Только предельное знание — себя, меня, ситуации.

— Ты дрожишь, Ли. Но не от страха… — его голос стал ниже, растягивая каждое слово. — А от соков, что сейчас скапливаются у тебя между ног.

Он приблизился, касаясь губами моего уха и прошептал:

— Признайся себе, что хочешь, чтобы я проверил, насколько промокла твоя киска?

Я вскинула голову, не веря своим ушам. Шок захлестнул меня, а щеки залились краской, словно я жарилась на солнце. Сердце забилось быстрее, чем когда-либо. Я не могла поверить, что он действительно произнес это вслух. И при этом смотрел мне прямо в глаза. Своими яркими сапфирами — блестящими, дикими и голодными — полных такой яростной похоти, что я не могла дышать.

— Что с тобой, черт возьми? — прохрипела я. — Ты меня пугаешь, Эйдан…

Я инстинктивно сделала шаг назад.

— Правда, булочка? Мне кажется ты боишься вовсе не меня… — он сделал шаг ко мне, возвращая нас обратно на тонкую грань. Я знала, что он не причинит мне вреда. Не должен был… Наверное.

Он не касался, но клянусь богом, я чувствовала его каждой клеточкой своего тела, но особенно интенсивно между ног. Его губы изогнулись так, что было невозможно отличить — человек это или демон из самой глубины ада. Это притягивало, но одновременно пугало до чёртиков. И самое ужасное — он был прав. И знал это. Чертов засранец. Я хотела возразить, но замерла, как если бы мне на ноги прицепили тяжёлые кандалы, а в рот насыпали песок.

— Чего ты хочешь, Эйдан? — выдавила я наконец, не в силах сдержать дрожь в голосе.

Он отстранился, растягивая загадочную, почти издевательскую улыбку. Но в его взгляде бушевала буря.

— Я хочу тебя накормить, — произнес он, и шагнул в сторону. Подхватив с журнального столика бокал с янтарной жидкостью, обернулся: — Ты наверняка голодна.

Он ухмыльнулся, жестом указав на столовую. Сквозь открытую арку я увидела сервированный стол на двоих. Никакой суеты — всё как будто готовилось заранее.

— Садись, если хочешь. Или уходи — если думаешь, что сможешь.

Он не удерживал. Но его слова становились клеткой из атласа, мягкой и невидимой, но от этого не менее реальной.

— Ты говоришь так, будто всё уже решено. — прошептала я, осознавая всю серьезность его слов.

— Потому что так и есть. — он произнёс это без вызова, без усмешки. Как холодный факт — спокойно. Как будто он был уверен, что я вернусь.

— Ну уж нет… — возразила я. — Я тебя увидела, Эйдан. И мне нечем тебе ответить. — спокойно добавила. Мой голос был относительно ровным.

Я не смогла сказать «прощай», так же как и не смогла остаться. Молча повернулась и зашагала к выходу, но за спиной ощущала, как он всё ещё держит меня. Одним взглядом. Одной мыслью.

На пороге я услышала:

— Я с удовольствием докажу, как сильно ты ошибаешься.

Его слова упали за мной, как последняя печать. Когда я захлопнула за собой дверь, холодный воздух улицы ударил в лицо, но сердце всё ещё бешено колотилось — потому что я знала: он не из тех, кто так просто отпускает.

Я стояла на пустынной улице под черным затянутым небом, и дождь с мелким, но неумолимым моросением пронзал меня тысячью маленьких иголок. Этот холод... он пропитывал до костей, словно пытался выжать из меня последние силу и волю. Туман сгустился так, что дорога впереди кажется лишь смутным силуэтом. Нет ни прохожих, ни света. Всё исчезло — и Эйдан, и его голос, и его взгляд, который всё ещё горел в моей памяти и не давал нормально дышать.

Я знала, что поступила правильно. Но, черт возьми, почему не смогла уйти сразу? Почему я позволила себе остаться там хоть на секунду дольше? Почему вцепилась в эту проклятую тягу, вместо того чтобы бежать без оглядки?

Каждый мой шаг по мокрому асфальту давался тяжелее предыдущего — казалось я оставляла позади часть себя. Оставляла то, что, возможно, мне так и не принадлежало. Когда я пересекала его порог, то верила, что найду облегчение. Но теперь понимаю: чем дальше иду, тем крепче его ловушка замыкается вокруг меня. Он знал, что я приду с самого начала. И, чёрт возьми, теперь я осознаю, что он играет по своим правилам, которых я не знаю.

Он был прав, когда сказал, что моя дрожь не от страха. Я дрожала от того, что он видит меня насквозь. Он знает, как заставить меня разрыдаться от желания, и я… я не могу ему этого позволить. Он — как вирус, проникший в кровь. Как яд, от которого уже не спастись. Я не могу быть той, кого он хочет. Эйдан искушает меня, как никто другой, заставляет сомневаться и всё же я пытаюсь держать себя в руках.

Он говорил, что я ошибаюсь. Но это он ошибается. Он не понимает, что я не буду играть в эти игры и как бы не желала, не поддамся, потому что не могу. В следующий раз я буду готова. Я буду сильной. Потому что, если я позволю ему разрушить меня, то что тогда от меня останется? Одна большая пустота, которую он заполнит своей тенью. Я не хочу быть его. Но почему его последние слова, заставляют меня сомневаться?

Я судорожно вцепилась в дверцу подъехавшего такси, как в последнюю соломинку. Села на заднее сиденье, вдавливаясь в угол, и уставилась в мутное окно, в размытые огни улиц, пытаясь вырваться от этого ужаса. Но от него не убежать.

С каждой секундой, с каждым километром, я чувствовала, как между нами, этим автомобилем и миром, растёт дистанция. Но всё равно не могла избавиться от мысли, что снова окажусь в его доме. Под его взглядом. Я знала: он всё равно будет рядом. Даже если я его не увижу. Потому что уже был внутри меня. И вот это заставляет дрожать.

Когда такси, наконец, остановилось у моего дома, я вышла из машины, и холодный ветер с дождём обнял меня, словно сам Брайтон знал, как мне тяжело. Я поднялась по лестнице в свою квартиру, маршируя в последнюю крепость. Все еще дрожа от холода, заперла за собой дверь на ключ и прижалась к ней лбом.

Я сильная. Я не его. Я не поддамся этому… желанию.

Сколько бы раз не всплывали его глаза перед моими — я отвернусь. Сколько бы не жгли кожу его слова — я закроюсь. Сколько бы тело не предавало меня, я засавлю себя вспомнить, кто я есть.

Я обязана, потому что если упаду — он заберет меня целиком. И тогда уже будет слишком поздно остановить падение.

Глава 7. Эйдан

Она ушла. Снова. Потому что я позволил. Я видел, как дрожали ее губы, а глаза искали в темноте оправдание, выход, спасение. Но я не её спаситель. Я — её конец.

Я стоял посреди пустого зала не шелохнувшись, сжимая челюсть так крепко, что сводило скулы. Смотрел на дверь, которую она захлопнула с такой отчаянной решимостью. Умница. Моя храбрая маленькая лгунья. Я жду, играю в долг и держу себя в руках ровно настолько, насколько она думает, что контролирует ситуацию.

Потому что если бы хоть на миг я потерял контроль… то вжал бы ее в стену, сорвал одежду и показал, насколько сильно я нуждаюсь в ней. А потом вывернул бы душу и переписал её с нуля — под себя. Но я держался.

Я всегда успею применить к ней силу и безумно хочу этого. При мысли о том, как Лиана будет сопротивляться, отчаянно пытаясь вырваться и убежать, мой член готов проделать дыру в штанах. И я уверен, она попытается, что мне будет только на руку, ведь в конечном счёте я все равно одержу верх.

Лиана хочет казаться слишком правильной, и еще не подозревает как моя тьма отравит каждую клеточку ее разума. И пока всё идёт по плану, она ломается — медленно, глубоко, красиво, как лёд под сапогом охотника. Она меня боится, но все равно пришла, потому что глубоко внутри не перестала доверять. И я не могу разрушить эти и без того хрупкие осколки.

И когда придет время, моя девочка будет возноситься на небеса и падать в преисподнюю от моих рук и моего члена, и главное получать от этого удовольствие. И я единственный, кому дозволено это с ней делать.

Я медленно вернулся в кабинет, бросился в кресло и откинулся на спинку. Достал из кармана брюк ключ и потянулся к потайному отсеку рабочего стола. Там хранились договоры с моими партнерами и подрядчиками, но было еще кое-что бесценное. На самом дне.

Я вытащил коричневый конверт, и достал стопку фотографий. На каждой из них — она. Я просмотрел каждое и остановился на том самом. Где она не улыбается, а просто смотрит — будто в самую суть меня.

Я держал фото одной рукой, а другую очень медленно начал спускать к поясу брюк, расстегивая пуговицу и молнию. Я уставился на ее лицо, не отрывая взгляд. Освободив член от слишком тесного пространства, начал сжимать его и не спеша поглаживать рукой. Вверх и вниз, задевая при этой чувствительную головку. Прекрасное завершение вечера.

Я позволил себе почувствовать, как бы она задыхалась подо мной, как стоны и крики вырывались из ее невинного ротика, как слёзы смешивались с вожделением. Представил её маленькое, мягкое тело, изнуренное от меня. Каждый взгляд, каждое дрожание, каждый стон… Мои движения ускорились и я начал сильнее сжимать член, представляя узкую киску моей булочки. Как я растягиваю ее до невообразимых размеров и как она наслаждается удовольствием и болью.

Я дрочил с неимоверной скоростью, мои яйца сжались, а член уже был готов вылить все скопившееся напряжение вместе со спермой, и тут раздался звонок.

— Черт… — не останавливаясь выругался я, ощущая приближающуюся разрядку.

Я близко поднес фото к члену ровно в тот момент, когда начали изливаться горячие брызги спермы. Ее было так много, словно я вовсе не дрочил сегодня три раза. Спустя ещё несколько финальных движений, я ослабил хватку и прикрыл глаза. Мобильный продолжал разрываться.

Сделав несколько глубоких вдохов, я отложил фотографию на стол и схватил телефон, вглядываясь в экран. Это был отец.

— Тебя только не хватало… — выругался я и нажал ответить. — Говори, — бросил в трубку, не скрывая раздражения.

— Ты всё ещё в Брайтоне? — сухо спросил отец.

— А где, по-твоему, мне быть?

— На объекте в Манчестере, Эйдан. Где отчеты по “NorthEdge”? — Его голос холоден. — Почему с поставками задержка, а?

— Проверяю Крамера. Один из русских подрядчиков срывает сроки.

— Мне не интересны “почему”. Я хочу, чтобы ты решил проблемы в Манчестере. Быстро. Они начали варить что-то на юге — лаборатория в доках. Это пересекается с нашими маршрутами. Узнай, кто крышует это дерьмо. И если надо — сожги до основания.

— Я этим занимаюсь. Все под контролем.— резко ответил я.

— Надеюсь. Или я найду кого-то другого. Я не собираюсь терять из-за тебя территорию, щенок. — рявкнул он.

Я замер. Его слова вонзились в голову, как гвозди.

— Осторожнее с выражениями. — процедил я.

— Не забывайся. Пока ты носишь мою фамилию — ты подчиняешься.

— Я не мальчишка, которого можно поставить на колени. — в моем голосе прозвучала угроза.

— Нет. Но я вижу, как ты ослабляешь поводок. У тебя много работы.

— Это всё? — зарычал я.

— Нет, не всё. Ты слишком тихий, Эйдан, а это на тебя не похоже. Проблемы в Брайтоне? — он сделал паузу — Не ври.

— Надо решить кое-какие вопросы.

— Хорошо. Но учти, либо ты контролируешь свою жизнь — либо я её контролирую за тебя. Сделай выбор. У тебя неделя. — Сигнал обрывается. Короткие гудки.

— Сукин сын. — зарычал я и отбросил телефон на стол.

Отец думает, что я слабею, но я — становлюсь только опаснее. И когда он падет — я стану тем, кого нельзя остановить. Я знаю, что он следит за мной. Знаю, что готов вмешаться, если оступлюсь. Но если придется сжечь все до тла, чтобы она осталась со мной — я это сделаю.

Я заправил свой член в штаны, прибрал устроенный на столе беспорядок и отправился в спальню, чтобы погрузиться в очередной беспокойный сон. Я должен отдохнуть. Потому что завтра будет поистине увлекательный день.

……

Среда.

Я сидел в машине, наблюдая за её окнами. Свет в комнате погас — значит, переоделась. Потом вспыхнул в кухне — завтракает и наводит кофе. Она всегда делает это, когда нервничает. Трясёт чашку в руках, не понимая, что её выдают мелочи. И я изучал эти мелочи. Я записывал их в сознании.

Она может молчать, посылать, убегать, но я уже в её голове. А она — под кожей у меня. И если она не вернётся сама — я заставлю. Сделаю так, что она тоже будет нуждаться во мне, как в пище или воде. И это не просто навязчивая идея. Это — точность. Всё, что я делаю, рассчитано. Пока что ты не понимаешь, Лиана…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я — не просто тот, кто следит. Я — тот, кто направляет. И так как тебе суждено быть моей — то весь остальной мир просто должен отойти в сторону.

Я следил за ней весь день через камеры кампуса, но пока старался не попадаться на глаза. Знал каждый её шаг, поворот головы, даже как она поправляет рукав, когда волнуется. Знал с кем она говорит и о чем общается в течении дня. Она думала, что свободна. Что её решение вчера вечером — уйти — что-то изменило. Как же наивно.

Я позволил ей ощутить эту мнимую свободу. Подарил ей ночь — одну ночь – на борьбу с собой. Но сегодня — она снова моя. Лиана шла в сторону библиотеки, окружённая этим дешевым фасадом независимости. Место, где шепот звучит как крик. Черная водолазка, светлая юбка, рыжие волосы убраны в строгий хвост. Слишком аккуратная, слишком правильная и слишком прекрасная.

Когда я увидел, куда она направляется, то сразу последовал за ней. В это время в библиотеке никого не должно быть. Она быстро шла по коридорам, цепляясь за папку с конспектами, как за последний обрывок здравого смысла. Бедная, маленькая девочка, не готовая принять то, что я сегодня ей подарю. Но она будет умницей, я уверен.

Я видел, как она старалась делать вид, словно внутри нее не бурлил ураган. Я стоял за поворотом и ждал, пока она войдет внутрь. Она меня не заметила. Тогда я оттолкнулся от стены и быстро, почти бесшумно проскользнул следом. Прогулялся мимо книжных рядов. И оказался прав — сегодня чертовски пусто. Тогда я вернулся к двери и аккуратно закрыл на ключ. По чистой случайности, у меня есть доступ в библиотеку этого корпуса или любую другую, в любое время суток.

Окончательно убедившись в полном уединении с моей булочкой, отправился ее искать. Она ушла в глубь, в секцию психологии. Какая ирония. Самая удивительная девушка ищет ответы в чужих теориях, тогда как вся ее истина стоит всего в нескольких шагах.

Я нашел ее между полок. Тихо подошёл сзади и остановился, отрезая ей прямой путь к отступлению. Я стану ее новым кошмаром. Она была увлечена чтением, держа в руках какой-то справочник, не подозревая, что находится в ловушке между мной и стеллажом. Я старался не двигаться, чтобы дать ей возможность самой ощутить мое присутствие. И когда она поняла, что не одна и уже собиралась повернуться, я шепнул:

— Булочка, — тихо. Как ласка, как капкан.

Она вздрогнула.

Как я обожаю это мгновение. Когда её тело опережает разум. Когда её страх и желание смешиваются в безумный коктейль. Лиана быстро захлопнула книгу.

— Я спешу, Эйдан. — коротко бросила она. — Пожалуйста, отойди. — сказала она не глядя, пытаясь сделать шаг в бок.

Я поймал её запястье. Крепко и уверенно, демонстрируя, что сопротивление стало бы бесполезным. Она подняла глаза и мир вокруг исчез. Я видел, как дрогнули её зрачки, как по щекам прокатилась легкая дрожь, как пальцы непроизвольно сжались на томе.

Страх? Да. Возбуждение? О, да…

Я сделал шаг ближе, сокращая расстояние между нами до абсурда. И почти почувствовал биение её сердца. Она была крошечной, ее макушка доставала мне до ключиц, но от этого казалась только восхитительней. И это ощущалось таким естественным, словно бог создал ее такой охуительной специально для меня.

— Спешишь? — прошептал я, наклоняясь так низко, что моя тень закрыла её. Она дышала часто, коротко. И не сделала ни единой попытки вырваться. Пока что.

Я отпустил её руку только для того, чтобы обхватить её талию, прижать своим телом к книжной полке. Удерживал властно и крепко, лишая малейшего движения, чтобы она ощутила моё возбуждение и превосходство.

— От кого ты бежишь, Ли? — хриплым голосом спросил я.

— От тебя, — выдохнула она, отворачиваясь.

Такой сладкий, отчаянный вызов.

Я ухмыльнулся.

Я обхватил ее за талию, и одной рукой начал медленно спускаться вниз по складкам юбки, исследуя каждый сантиметр ее прекрасной попки и забираясь под нее. Пальцы остановились на изгибе бедра и ягодицы. Я сильно сжал ее попку и дёрнул на себя. Она вздрогнула всем телом и вскрикнула от неожиданности и боли. Сейчас я ненавижу эти ебанные колготки, но они нужны ей, чтобы спрятать от меня ее сладкие дырочки.

— От себя. — шепнул я, проводя языком по мочке уха и спускаясь ниже к шее. Ощутив на языке тонкий, эфемерный аромат ее кожи я готов был потерять рассудок. Я непроизвольно издал низкий стон.

Лиана с грохотом выронила книжку, что все время прижимала к груди и упёрлась руками в мою грудь.

— Эйдан, прекрати. — яростно крикнула она. — Не трогай меня.

Лиана дрожала, но пыталась оттолкнуть меня. Виляла задницей из стороны в сторону, в попытках сдвинуть мою руку. Но с каждым ее движением мои пальцы продвигались все ближе и ближе к ее киске. Я резко перехватил ее запястья и зафиксировал над головой, а другой схватил за подбородок, заставляя поднять глаза. Ее зрачки расширены, щеки красные, а губы приоткрыты. Черт, это выглядит слишком сексуально.

— Почему же, Ли? — ласково спросил я, проводя большим пальцем по ее нижней губе — Ответь честно, твоя киска намокла сильнее, чем вчера?

Она смотрела на меня с ненавистью, но в самой глубине я видел отблеск ее истинных желаний. Слишком гордая, чтобы признаться вслух, но тело демонстрировало как возбуждение сжигает ее изнутри. То, как она сжимала бедра, зная, что трение только усилит эффект….

— Ты этого не узнаешь. — зашипела она.

— Какая ты милая, булочка. Но… — я оскалился, демонстрируя безумную улыбку. — Лгунья. А за ложь принято наказывать. — прошептал я, медленно спускаясь рукой от подбородка к интересному месту.

Она хотела что-то ответить, но мне хватило всего секунды, чтобы наклониться и сомкнуть зубы на ее шее, а рукой оказаться между ног. Она вскрикнула и задрожала всем телом от пронзающей боли. Но этот звук сменился тихим стоном.

Я укусил достаточно сильно, чтобы точно оставить след. Ее промежность была горячей и очень влажной, что чувствовалось даже через ткань колготок и трусиков. Я водил пальцами вдоль ее щели, усиливая нажим ладонью, доставляя моей девочке не только боль, но и наслаждение.

Не давая ей возможность осознать происходящее, я укусил ещё раз чуть ниже, ближе к плечу. Мои зубы идеально вонзились в ее нежную кожу. На этот раз Лиана застонала громче, а ее ноги пытались подкоситься. Но она была крепко зафиксирована. Через пару секунд я разжал челюсть и языком принялся посасывать и ласкать отметины. Я сильнее прижался ноющим членом к ее животу, а она отвечала, инстинктивно покачивая бедрами и всхлипывая.

Ее милый ротик издавал тонкие, срывающиеся звуки. Слишком громкие, чтобы быть скромными, и слишком сладкие, чтобы быть невидимым и когда слышишь такое вживую… хочется чтобы она не прекращала.

Я нехотя отстранился тяжело дыша, с неимоверным трудом сдерживая инстинкт — дикий, хищный порыв отметить каждый сантиметр ее тела, сделать ее своей. Я мог бы заставить ее кончить, но на первый раз достаточно. Лиана должна проголодаться, прочувствовать насколько сильна эта потребность.

Она дрожала, не открывая глаз, и по щеке стекала тонкая, почти невесомая слезинка — не от боли, нет. Это было что-то другое. Глубже и тоньше. Возможно, от той бури, которую я разбудил в ней. Или от самой себя.

Я медленно разжал пальцы, отпуская её запястья. Следы от моего захвата остались бледными полосами на её коже, как невидимые браслеты. Лиана вздрогнула, ощутив свободу, и тут же опустила руки, массируя запястья, в которых ещё пульсировала память о моем прикосновении.

— Пока на тебе остаётся одежда, тебе нечего бояться, булочка, — тихо прошептал я, проводя пальцами по её волосам.

Она резко отдёрнулась. Демонстрируя свой ярый протест.

— Ненавижу тебя, Эйдан, — выдохнула она со всхлипом, голос дрожал.

— Ты ненавидишь себя, Ли. А я — лишь зеркало, в которое ты боишься смотреть. Я помогу тебе. Ты всегда принадлежала мне. Просто перестань отрицать это.

— Ты больной… если думаешь, что это помощь, — прохрипела она, — Я не хочу быть твоей. Смирись.

Я отстранился.

Наблюдал, как она стоит, пошатываясь, с побелевшими пальцами и часто дыша.

— Твоё тело уже предало тебя, Лиана. Смириться придётся тебе. — бросил я напоследок, развернулся и зашагал к выходу из библиотеки. Я не обернулся.

Тишина позади была осязаема — я знал, что она смотрит мне вслед. Она должна прочувствовать каждый шаг моего ухода, как иглу под кожей. Она пытается спрятать страх под яростью. Но её глаза выдают правду. Они не умеют лгать мне. Никогда не умели.

Лиана думает, что всё ещё может сбежать. Что эти слова — защита, и если произнести их громко, они станут истиной. “Я не хочу быть твоей”… Какая забавная иллюзия. Она уже моя. Её тело знает, потому что оно отзывалось мне раньше, чем она это осознала.

Она говорит, что ненавидит. Но ненависть — это не пустота. Это край, за которым страсть. За которым сжигающее желание. И я веду её туда, за грань. Где больше нет "можно" и "нельзя", только "хочу".

Я не причиню ей боль, которую она не сможет вынести. Но вскрою в ней то, что давно пытается вырваться наружу. Я — ее личный монстр. Я просто её правда. Единственная, от которой она не убежит, потому что она в ней самой.

Лиана. Моё имя звучит в ней даже когда она молчит. И однажды… она скажет его не со злостью. А с мольбой. С преданностью. С огнём на губах.

Я стремительно вышел из библиотеки, почти не чувствуя ног. Воздух снаружи был плотным, тягучим, как ночь перед грозой. Возбуждение накрыло меня с неистовой силой, билось в висках и скреблось под ребрами. Я сунул руки в карманы, будто это могло удержать дрожь в пальцах.

Лиана… чертова Лиана. Её запах остался в ноздрях, вкус на языке... Я сжал челюсть, готовый раскрошить в пыль собственные зубы. Мне надо срочно прекратить думать об этом, потому что тело требовало разрядки — яростной, животной. Я не хотел останавливаться, и только остатки самоконтроля спасли её от чего-то необратимого. Пока что. Я знал: это не конец. Только начало. И ждать осталось недолго.

Дорогие мои, что скажете на счет происходящего? Эйдан вызывает не только мурашки?

Жду ваших реакций и звёздочек ⭐

Дальше вас ждёт только шок, потому что Эйдан перешёл в активную фазу наступления...

Следующас глава через 2 дня.

Глава 8. Эйдан

Моей выдержке позавидовал бы сам дьявол. Я знаю: стоит по настоящему коснуться ее - и не смогу оторваться. Но моей девочке нужно время, чтобы смириться и принять происходящее. А мне пора сосредоточиться и вернуться к чертовой работе. Потому что сроки, установленные отцом, сжимаются, как петля, а я только начинаю двигаться.

И все же, я делаю это не потому, что он дал распоряжение. Мне важно, чтобы его люди увидели, кто действительно способен решать любые проблемы. И когда отец уйдет в тень, никто не посмеет усомниться, кто здесь власть. Абсолютная.

Я сел в машину, резко захлопнув дверь, и завел двигатель. Вытащил из бардачка второй, защищенный телефон и набрал короткий номер.

— Дрейк. — голос в трубке был ровным, словно он ждал звонка.

— Где Крамер? — процедил я, не утруждаясь вступлениями. — Узнал, что я просил?

— Да. Документы на него прочистили. Он шныряет между двумя точками. Но сегодня, как ты и предполагал, закрепился в 13 секторе, доки. Старый склад “Харрингтон”.

— Один?

— Визуально — да. Но возможно движение в периметре. Камеры не работают. Думаю, он кого-то ждет.

— Что насчет поставки?

— Слишком осторожен, знает что мы к нему придем. — Дрейк замолчал, будто колебался. — И знаешь, что еще?

— Удиви меня. — Раздраженно бросил я.

— Он знает, что Марк мертв. Но делает вид, что не догадывается. Поставку никто не забрал. Он держит ее — как козырь.

Я замолчал и крепко сжал руль. Скрип кожи заглушил удары сердца.

— Пришли координаты. Сегодня вечером навестим. Только ты и я.

— Как в старые времена? — в голосе Дрейка мелькнул азарт.

— Почти. — усмехнулся я. — Без шума. Пока никто не должен знать, чем мы заняты. Сначала проверка. — резко объяснил я.

— Принял. — коротко бросил он и отключился.

Хороший и преданный человек. Единственный, кому я могу доверить хранение конфиденциальной информации. В отличие от Льюиса, он работает на меня, и хорошо за это получает. Сейчас нужно быть осторожнее и нельзя допустить ни единой ошибки. Я сам решаю, что преподнести отцу на блюде. И этот старый хрен поймет, насколько ошибался во мне, будет уже поздно. Он уверен, что я такой же, как он. Но на самом деле не знает — я намного хуже.

Шины взвизгнули, когда я вырулил с парковки. Домой я пока не спешил. Мне нужно выбрать подарок для моей булочки. Кое-что, что напомнит ей, кому на самом деле она принадлежит.

Я припарковался недалеко от Оксфорд-стрит — идеальное место, чтобы затеряться в шумной и слепой толпе. Вышел из машины, сунул руки в карманы пальто и неспешно двинулся по улице. Каждый мой шаг был выверен, как движение по минному полю. На лице — холодная, скучающая маска. Но глаза работали слаженно, как сканер: отблески в витринах, тени на капотах, отражения в стекле проезжающих машин.

Мне оставалось пройти всего пару футов до цели, когда заметил из. Один — на той стороне улицы, делал вид, что листает газету. Второй — в припаркованной машине, даже не попытался скрыться. Типичный стиль отца: не прятаться, а демонстрировать. Это предупреждающий укус, не урон, но чтобы намек был ясен.

— Ублюдок… — прошипел я сквозь зубы, продолжая идти вперед.

Боковым зрением, в отражении стеклянной двери магазина, я заметил, как человек с газетой говорит по телефону. Значит, слежка в реальном времени за моим передвижением. Отлично. Я свернул в ближайшее кафе, выбрал столик у окна и сел так, чтобы видеть обоих. Телефон уже был в руке. Пальцы застучали по экрану:

— Люди отца наступают на пятки. Пусть думают, что я ищу крысу. Но избавься от них к вечеру.

Нажал отправить. Не удивлен, что отец начал действовать так быстро. В любом случае – его чутье острое, как у зверя. Любая искра — и он чувствует дым.

Отец мог заподозрить что угодно, но не должен знать о ней. Все, что касается Лианы — это мое. Единственное, что я никому не отдам. Ни за власть, ни за имя, ни за жизнь. Утону в крови, разорву глотки голыми руками, но не позволю никому дотронуться до нее.

В кафе я не задержался, даже не сделал заказ. Когда “Шерлок и Ватсон” исчезли с горизонта, я вышел и направился к машине. Подарок для моей булочки придется выбирать вслепую — полагаясь на интуицию. Потому что я не готов рисковать.

Поздним вечером я добрался до индустриального склада. Небо нависло низко, тяжелое, как свинец. Сырая морось обволакивала старые бетонные стены и цеплялась за ржавые металлические балки. Вдалеке мерцали редкие фонари. Все, как всегда — заброшенный снаружи, но внутри — крысы, мечтающие о власти.

Я медленно подъехал к задним воротам, на секунду прорезая фарами туман — и тут же погасил свет. Вывел машину в глухую тень, как опытный охотник и вышел из автомобиля. В черном пальто и перчатках. Я был спокоен, как поверхность замерзшего озера. Спустя пару секунд из темноты появился Дрейк.

Он выглядел так, будто родился в броне. Ему не было и тридцати. Высокий, жилистый, с телосложением, которое сразу вызывает уважение – не качок, а убийца. Челюсть острая, будто вырезана ножом. Глубоко посаженные серые глаза, короткие волосы. Шрам на левой скуле — тонкий, серебристый, почти не виден, но заметный тем, кто умеет смотреть.

Лицо у него было из тех, что быстро забывается, если он этого захочет. Он не афишировал свою силу — но от него веяло опасностью.

— Хвоста нет. — Тихо сказал он. — Я проверил трижды. Глушилки стоят, Льюис — в спячке. Никто не знает, что ты здесь.

Я кивнул, не отрывая взгляда от глухих ворот.

— Он внутри?

— Да. Один. Или думает, что один.

Он быстро вскрыл боковую дверь. Скрип металла разнесся по складу, как предсмертный стон. В ответ – тишина. Ни шагов, ни голосов. Только капающая вода с труб. Мы не торопясь вошли.

Запах ржавчины, сырости и мазута ударил в нос, но это не худшее, что мне удавалось нюхать в своей жизни. На втором уровне, на платформе — мерцал силуэт. Мужчина в кожаной куртке курил, освещая редкими вспышками зажигалки. Крамер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Эйдан, — прохрипел он, заметив нас. — Я думал, ты вышлешь кого-то другого. Ты — слишком дорогой гость.

— Привет, Крамер. — я поднялся по железной лестнице. — Дорогие гости приходят за дорогими товарами.

Он нервно переступал с ноги на ногу, как будто это способ отвлечься от страха. Я остановился у стены, расслабленный… но в моей спокойствии чувствовалась угроза. Я не двигался, не кричал — просто смотрел. Этого достаточно.

— Эйдан… — его голос задрожал. — Клянусь, я ничего не знал. Это всё Марк, он…

— Не говори мне о Марке, — перебил я тихо, но резко. — Где товар, который он передал?

Медленно подошел ближе. Ни одной лишней эмоции на лице. Тон — ледяной.

— Я… я не уверен. Он занимался последней поставкой. Говорил, что будет “новая логистика”...

Я схватил его за ворот куртки и вжал в перила. Наклонился так близко, что мое дыхание стало громом в его ушах, от которого падают бетонные стены:

— Ты ведь знаешь, я не задаю вопросы дважды. Если солжешь — станешь очередным показательным примером.

Дрейк оставался внизу, контролируя периметр — в случае, если у Крамера был “сюрприз”.

— Он связался с кем-то из русских — “Волки” или “Красные”.. что-то в этом роде. — Он начал задыхаться. — Они ожидают товар. Я найду переписку и пришлю координаты… я не знал, что он играет в обе стороны.

Я резко отпустил его, отчего он упал на колени, кашляя. Дрейк поднялся к нам на мостик.

— Отправишь мне все в течение часа. И да поможет тебе бог, если ты меня обманешь — я найду тебя. Даже если попытаешься спрятаться под землю.

Я обратился к Дрейку:

— Следи за ним. Если что-нибудь выкинет — пристрели.

Он слабо усмехнулся, но в его взгляде — уважение, вперемешку с осторожностью. Глаза Крамера расширились и он судорожно закивал.

— Я сделаю это. Всё отправлю, клянусь.

Я отошел назад, не сводя с него взгляда.

— Ты сделаешь это, или тебя привезут в багажнике. По частям. — я развернулся и у лестницы бросил через плечо:

— И ещё. Если ты решишь поиграть в героя — тебя не найдут даже черви.

Когда дверь за Эйданом захлопнулась, на складе повисла глухая, тяжелая тишина. Крамер все еще стоял как вкопанный, словно прилип к полу. Губы дрожали, лоб блестел от пота, хотя в помещении было холодно. Он перевел затравленный взгляд на Дрейка, который остался стоять неподалеку, скрестив руки.

— Он… он всегда такой? — хрипло выдавил Крамер, глядя туда, где исчез силуэт Эйдана.

Дрейк приподнял одну бровь, а затем натянуто усмехнулся, хотя в его лице не было ничего веселого.

— Нет. — Он подошел ближе и наклонился чуть вперед, чтобы тот услышал каждое слово. — Сейчас он сдерживается.

— Ты хочешь сказать… что все, что о нем говорят — правда?

— Он может быть вежливым, как сейчас. — Дрейк распрямился, достал сигарету и закурил. — Пока ты живой — он считает, что у тебя есть шанс. Как только перестанет – тебе не поможет ни молитва, ни крестик на твоей груди. Понял?

Крамер кивнул несколько раз, быстро-быстро.

— У тебя есть час, чтобы сделать все, что он просил. И поверь… Я первый, кто не хочет слышать, как ты кричишь.

Он бросил окурок на бетонный пол, раздавил ботинком, и спустился на первый этаж. Крамер остался стоять в темноте, пытаясь достать трясущимися руками телефон. Впервые за долгое время — совершенно трезвый.

Мне нужно было перевести дух, иначе я бы размозжил голову этому мудаку Крамеру. Дрейк проследит, чтобы тот не выкинул ничего лишнего. Я вернулся в машину, отодвинул сиденье и откинулся назад на спинку. Прикрыл глаза.

Это была не лучшая идея, потому что в памяти вновь замелькали образы, которые мне не хотелось видеть пока я в деле. Моя девочка, в моих руках, стонущая, злящаяся и дрожащая от желания. Вспышки — как ток по позвоночнику. Моя рука инстинктивно спустилась вниз к ширинке. Но я всего лишь поправил свой член так, чтобы это не приносило мучительного дискомфорта. Хотя пока он не в ее киске, это всегда доставляет боль и муки.

Я убрал руки подальше от своих брюк, стиснул зубы и заставил себя замереть, сосредоточившись на дыхании. Сейчас не время для слабости. Я сидел в абсолютной тишине, вглядываясь в дождливое лобовое стекло.

Мне надо сосредоточиться, потому что через час, возможно, ожидает другое веселье. Впереди — ночь. Вероятно, жесткая и для кого-то последняя. Но завтра я снова увижу Лиану. И никто не встанет между нами.

Через сорок минут мне пришло закодированное сообщение с координатами. Я пробежался глазами по цифрам, когда пассажирская дверь со щелчком распахнулась, нарушив витающее спокойствие. Дрейк плюхнулся на сиденье, довольный, как кот:

— Крамер прислал адрес. — Он уставился на меня. — Ты в норме?

— Было бы лучше, если кое-кто не хлопал дверями, как придурок.— Я глянул на него, мрачно усмехаясь.

— Да брось. Уверен, ты нервничаешь из-за избытка спермы, которая бьет в голову. — Он дерзко хмыкнул, но быстро посерьезнел.

Этот кретин — единственный, кто жив после подобных шуток. И похоже, он этим пользуется. Я бросил на него хмурый взгляд, продолжая вбивать координаты в GPS.

— Готово. — сказал я и завел машину. — Посмотрим, что творят эти выродки.

Дрейк не задавал вопросов, сосредоточился на камерах вокруг старой промышленной зоны, где еще недавно стоял недостроенный логистический центр. А теперь — хранили то, что нельзя перевозить при дневном свете. И мы должны выяснить, кто стоит на самом верху.

— Двое на воротах. Черные седаны припаркованы недалеко от входа. Могу предположить, нас ожидают. — сказал Дрейк, убрал телефон и вытащил пистолет.

— Понял. — сухо ответил я, а потом добавил: — Будь в машине. Я дам знать, когда будет чисто.

— Обидно, Эд. — Огрызнулся он.

— Ты останешься здесь. Есть дела поважнее — потом объясню. Это приказ. — рявкнул я.

— Понял, босс. — коротко ответил он.

Когда мы подъехали, двое охранников мгновенно вышли из будки. Один из них что-то заговорил, но я даже не открыл стекло, а сразу вышел. И в этот момент стало ясно: будет больно.

— Где товар? — спросил я, подходя ближе.

— Вам нельзя здесь находится… это частная…

Он не успел договорить, я замахнулся и ударил его кулаком в горло, отчего его кадык вдавился к шейным позвонкам. Раздался мерзкий звук. Он упал замертво, как мешок с мукой, а другой мужчина начал пятиться назад, пытаясь достать из куртки рацию и пистолет.

— Не вздумай. Или тебя ждет тоже самое. — мой голос был угрожающим и ледяным.

Он не послушался. Тогда я в пару шагов оказался у него перед лицом и хватил его за шею. Он захрипел, сжимая в правой руке пистолет и направляя мне в бок.

— Очень глупо. — ухмыльнулся я, ломая его запястье. Пистолет громко упал на землю, а мужик не смог издать ни звука. Потому как мгновение спустя его шея хрустнула, как сломанная ветка. Я бросил его тело рядом с другим, и рукой махнул Дрейку, чтобы он заезжал.

Через пару минут я уже стоял на узкой лестнице, ведущей вниз. Там, под одним из складов, пульсировал слабый свет. Я вошел, держа наготове свой глок. Пахло химией, металлом и смертью.

— Дерьмо… — выдохнул я, когда увидел перегрузочный пункт.

Подвал оборудовали не просто под хранение, а в перерабатывающий узел: столы, контейнеры, пакеты, люди. Все необходимое для упаковки. И сейчас здесь находилось не менее пяти человек. Все произошло слишком быстро, эффект неожиданности сработал мне на руку. Хотя я не люблю пользоваться огнестрельным оружием, сейчас выбора не оставалось.

Они попытались разбежаться в разные стороны, как тараканы, но летящие пули оказались быстрее. Убедившись, что никого не осталось, я набрал Дрейка.

— Чисто. Спускайся. Надо все проверить. — сказал я в трубку.

Когда он вошел, то первым делом выругался сквозь зубы и застыл. Картина перед ним была бессловесной: лужи и брызги крови, тела с простреленными черепами и конечностями, и сотни килограммов наркотиков. Это кажется слишком для любого крепкого желудка.

Он ничего не сказал, и мы молча принялись осматриваться. Я шарил по старым шкафам, покрытым грязью, пока Дрейк проверял оборудование. На одном из столов увидел герметичные кейсы с надписями на кириллице и серийные номера, которые я уверен, не значатся ни в одном официальном реестре.

— Нашел. — Дрейк вытащил флешку, спрятанную за системой охлаждения. — Защитный слой стерт. Шифр снят.

Я молча протянул руку, вставил флешку в ноутбук и принялся просматривать файлы. На экране всплыли счета, контракты, имена. Внизу — логотип фирмы, связанной с “Кремлевским холдингом”.

— “Голуби начали гадить на моих черепах”. — буркнул я.

— Что? — он вскинул брови.

— Эти ублюдки пытаются играть по-крупному и решили устроить нам блокировку. Значит, нужно щелкнуть их по пальцам. — Я вынул флешку и отдал Дрейку. — Разберись. Хочу знать все.

— Хорошо. Ноутбук я тоже заберу. — кивнул он. — А что с этим местом?

— Позови людей, пусть перевернут, а через двадцать четыре часа сравняют с землей. Пусть поймут, что мы знаем. И ждём. — сказал я напоследок и поспешил убрать из доков.

Окунулись в преступный мир. Эйдан вступает в очень опасные игры. Но сможет ли справиться с тем, что ожидает впереди... Если его мысли забиты совершено другим.

Дорогие мои, нужна ваша активность. Давайте поднимать книгу в рейтинге. Жду ваших реакций и бегу писать очень горячую главу????

Глава 9. Лиана

Четверг.

Я чувствовала, как становиться тяжело дышать, вспоминая его пальцы, сжимающие мои запястья… его голос звучащий, рядом с ухом… его руку, жестко ласкающую меня между ног… его зубы, сомкнувшиеся на шее. Но самое ужасное — как дрожало и горело мое тело… не только от отвращения, но и от чего-то, что я не хотела называть.

Я ненавидела себя за это, но его ненавидела больше.

В ту ночь я опять не спала. Лежала на спине, вцепившись в простыню, ощущая на коже его присутствие, словно он всё ещё стоял рядом. Я повторяла себе снова и снова: это не нормально, он пугает меня, он причинил мне боль. Но сердце билось, словно просило повторения.

В душе я стояла дольше обычного, пока горячая вода не сделала кожу красной. Мне хотелось смыть эти дурацкие кровоподтёки на шее, напоминающие позорное клеймо. Я впервые в жизни почувствовала себя слабой. Беспомощной, маленькой, подчинённой. И эта мысль — что если он захочет, я ничего не смогу сделать, не смогу его остановить — казалась мне и страшной… и возбуждающей одновременно.

Это уничтожало меня.

— Он настоящий псих. Манипулятор. — тихо шептала я себе, стоя перед зеркалом, держа руками края умывальника. — А ты… ты просто дура.

Внутри меня росла ярость — к нему, к себе, ко всему. Если он снова приблизиться, я буду сопротивляться, даже зная, что проиграю. Потому что сдаться — значит признать, что я жду этого. А это допустить нельзя. И я боюсь представить, что Эйдан может сделать, если увидит, что на самом деле я слабее, чем кажусь.

Я шла по кампусу с единственным желанием — спрятаться и никогда больше не попадаться ему на глаза, боялась увидеть его вновь и опять быть пойманной. Но я все равно шла. После вчерашнего случая в библиотеке — когда Эйдан, не спрашивая, не давая времени на реакцию, забрал мое дыхание и волю — я больше не могу воспринимать пространство вокруг себя как безопасное. Не помогает даже дневной свет.

Но всё же я вернулась в библиотеку и уселась за крайний столик, подальше от других. Дрожащими пальцами она достала ноутбук и несколько книг, которые взяла «наугад», но знала — не случайно.

Они были о принуждении, психологической манипуляции, паттернах девиантного поведения в межличностных отношениях. Я глотала главы, бегло просматривала заголовки, помечала маркером слова вроде — контроль, зависимость, асимметрия власти, синдром жертвы…

На поверхности — всё было понятно. Наверное, я могла бы написать и защитить научную статью. Или ответить на экзамене о том, как распознать токсичную динамику. Всё это было логично, убедительно и чётко.

Но на практике — в жизни, рядом с ним — это не работало. Я боялась, что с Эйданом эти знания бессильны. Что он найдёт лазейки даже в моей теоретической подготовке. Что он не просто сильнее физически — он умнее, опытнее, опаснее. “Я всё знаю, но не умею защититься. А значит — я уязвима.” А он этим пользуется.

И умеет вызывать нужную эмоцию — не потому что прочитал, а потому что чувствует, как устроена моя психика. Как будто он вскрыл её изнутри и теперь нажимает на нужные участки.

Меня пугала не только его агрессия, но собственная реакция на это. В какой-то страшной части своей души я чувствовала, что отзываюсь на него — как на хищника. Не как на преступника, которого надо остановить. А как на силу, которой можно — и хочется — подчиниться.

Я подловила себя на том, что пытаюсь заблокировать воображение, как будто боясь увидеть слишком много. И всё же продолжала читать, искать, учиться. Как будто надеялась, что найду формулу — строку, страницу, абзац, — которая даст мне власть. Которая скажет: ты можешь себя спасти. Но пока всё, что я чувствовала — это страх. И тайное, преступное влечение.

Сегодня, по нашей маленькой традиции, мы с девчонками договорились встретится на ланч. Я отложила справочники и ноутбук, решив что эта тема подождет. Собрав все в сумку, я поспешила в наше уютное место — к тем, кто умеет отвлекать от реальности.

Кафетерий гудел голосами и звоном посуды. За окнами моросил дождь, как и остальные двадцать часов в сутках, но внутри было тепло и пахло корицей. Я сидела у окна, ковыряя вилкой в панкейках, которые давно остыли. И снова потерялась в мыслях — где-то между страницами книги по криминальной психологии и вспышками воспоминаний, от которых хотелось выть.

— Ты вообще нас замечаешь? — голос Кесси врезался в мое туманное состояние.

Я вздрогнула. Передо мной стояли Кесси и Ольга — с подносами, но с выражениями лиц, будто я им задолжала нечто важное. Как всегда безупречные, в отличие от меня.

— Мы здесь, если что. — добавила Ольга, кидая на стол свою еду. — Ты вообще в курсе, какой сегодня день?

— Эм… четверг? — ответила я с виноватой улыбкой.

— Умничка, — сарказм Кесси был почти ласковым. — И знаешь, сколько раз ты с нами говорила за неделю?

Я вспыхнула, отводя взгляд:

— Простите, девочки. Я…задумалась. Столько всего навалилось.

— Да ты всё время задумчивая. С понедельника на тебя не взглянуть. Мы за эту неделю тебя почти не видели. — Кесси скрестила руки. — Снова в учебу зарылась?

— Ну… да, — выдавила я. — У меня завал по нескольким предметам. И… ещё проект, предстоящие итоги конкурса.

— Ты даже вечером на связь не выходишь. Мы же переживаем. Ты только-только из больницы. Мы думали, наоборот, ты захочешь отвлечься.

Кесси показала Ольге палец вверх и добавила:

— Сидишь где-то одна, не пишешь, не отвечаешь. Мы же твои подруги, мать твою. Мы тебя любим, даже если ты ведёшь себя, как монахиня на детоксе.

Наступило неловкое молчание. Я натянуто улыбнулась, в горле собрался ком. Ведь я действительно отдалилась. Не знала, как поговорить с ними о том, что случилось. Или о том, что продолжает твориться внутри.

— Я правда… не хотела. Просто… сложно.

— Что сложно? — тихо спросила Ольга. — Ты можешь сказать. Мы рядом.

Я замерла. Потом, почти на автомате, как будто переключившись на другую волну, спросила:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А… у вас были когда-нибудь… мужчины, которые… были грубыми?

— Что? — одновременно спросили обе. Кесси даже приподняла бровь, словно усомнилась в услышанном.

— Ну, не то чтобы прямо насилие… — быстро добавила я, заметив их реакцию. — А… ну, властные, напористые, напугавшие, может быть… физически сильные. Такие, что… ты вроде хочешь уйти, но что-то тебя держит.

Кесси уставилась на меня, моргая.

— Ли, с тобой всё нормально?

— Да, я просто… — я быстро заёрзала на стуле. — У нас курс по поведенческой психологии, и я читаю кейсы. Там всякое. Принуждение, манипуляции, властные фигуры. Хочу попробовать разобрать сцену, но у меня опыта, ну… вы знаете. Вот хотела понять, как это воспринимается с позиции женщины.

Ольга всё ещё выглядела настороженной.

— Лиана, обычно ты анализируешь романы о чести, добре и преподавателях -

филантропах. Откуда вдруг — манипуляции, грубость, агрессия?

— Просто… захотелось понять другую грань. Может, потому что всё кажется слишком... безопасным. Хочу расширить кругозор.

Это была почти правда. Только вместо «кругозора» — он. Эйдан был слишком реален, чтобы назвать его лишь материалом для анализа. И теперь казался слишком опасен, чтобы признаться подругам в правде.

— Ну… — выдохнула Кесси, делая глоток кофе. — Мне однажды писали парни, которые слишком настойчиво хотели «прогуляться». Это считалось?

— Один парень злился, когда я не отвечала в течение часа. Сильно злился, — подала голос Ольга. — Но это максимум. Мы от таких держимся подальше.

— Да, — кивнула Кесси. — Потому что у нас есть инстинкт самосохранения.

Прежде чем я успела ответить, дверь в кафетерий отворилась, как всегда, ничего особенного. Но мое тело среагировало раньше, чем разум: дыхание сбилось, пальцы сжались, а по спине побежали мурашки. Я почувствовала его, ещё до того, как повернула голову.

Эйдан вошёл. Высокий, спокойный, в тёмной куртке, с расстёгнутым воротом рубашки, он окинул взглядом помещение — и задержал его. На мне. Холодный, изучающий, почти насмешливый. Девочки замолчали, уловив перемену в моем лице. Я ощутила, как кровь отхлынула от лица, а тело стало деревянным.

Эйдан двигался спокойно, с той самой уверенностью, которая не требует демонстраций. Перед тем как сесть, он приветственно поднял руку, махнув нашему столику. Казалось бы, обычный жест. Но не для меня. Я вынужденно кивнула в ответ, изображая приветливую улыбку.

— Эй, Ли, ты чего? Всё в порядке?

— Ты как будто привидение увидела… — нахмурилась Ольга, переглянувшись с подругой.

Я не отвечала. Просто не могла. Сердце готовилось вырваться из грудной клетки, а то телу пробежала дрожь. Потому что он всё ещё наблюдает за мной. Как охотник. Я чувствовала его взгляд до самой последней крошки в своей тарелке. И что-то мне подсказывало, что он пришел не просто так.

— Ли? — тихо позвала Ольга. — Что с тобой?

— Ты дрожишь, — шепнула Кесси, почти не отрывая взгляда от Эйдана. — Я думала, вы с ним дружите?

— Мы… — я сглотнула.

— Он всегда такой? — нахмурилась Ольга.

— Он… просто странно себя ведёт в последнее время, — выдохнула я, отводя глаза. — Может, проблемы у него. Не знаю.

Обе подруги переглянулись, и разговор угас... Я пыталась сосредоточиться на мокром следе от чашки на столе, но казалось, что взгляд Эйдана прожигает затылок. Он разговаривал о чём-то с парнями, спокойно ел, как будто между нами ничего не происходило. Но я чувствовала — он всё ещё держит меня под контролем, даже сидя через три стола.

И я больше не могла здесь оставаться.

— Ладно, девчонки, мне правда пора. Нужно в библиотеку за справочником, потом на консультацию к Арнсту. — Я встала слишком резко, стол едва не заскрипел под локтем.

— Ты уверена, что всё в порядке? — Кесси чуть приподнялась вслед. — Он тебя не обидел?

— Что? Нет, конечно. Просто день такой… — я попыталась улыбнуться, но вышло неубедительно. — Я напишу вам позже, ладно?

Они кивнули, не до конца веря. Я схватила сумку и быстро направилась к выходу. Мои пальцы вцепились в ремешок, как в спасательный круг. Проходя мимо стола Эйдана, я не повернула головы, но всем телом чувствовала, как он следит за каждым моим шагом. И только когда дверь за спиной захлопнулась, я позволила себе выдохнуть и подавить вспышку эмоций. Потому что сейчас моя главная забота — учеба.

Спустя три лекции я шла к гардеробу по пустому коридору корпуса. Тишина нарушалась только эхом моих шагов, когда вдруг из-за поворота появилась Фиби. С её ухмылкой и взглядом, полным презрения, она сразу привлекла внимание. Но я была не в настроении, чтобы выслушивать ее чушь.

Фиби стояла, облокотившись на стену, оценивая меня взглядом.

— Ну, что, Лиана? — Фиби протянула мое имя с издевкой, как будто я была для неё не более чем игрушкой. — Как там твои шансы? Завтра всё решится, да? Ты ведь готова к провалу, правда? Или всё ещё надеешься, что кто-то заметит твой «талант»?

Я мгновенно напряглась. Это была не просто насмешка — Фиби явно наслаждалась тем, как давит на мои слабые места.

— Ты что, за сегодня не успела найти жертву, чтобы самоутвердиться, Фиби? — спросила я с явным раздражением.

Фиби улыбнулась, а её глаза загорелись ещё ярче, словно она чувствовала, что я на грани.

— О, Лиана, ты просто… очаровательна, — сказала она с сарказмом. — Ты правда думаешь, что с твоим «талантом» ты чего-то добьешься? Ну да, ты пыталась быть на высоте, но давай будем честными — ты не в том месте, чтобы конкурировать с настоящими.

Я почувствовала, как мое тело сжалось, как будто на меня давили тысячи невидимых рук. Я знала, что Фиби будет продолжать — но этого было достаточно. Каждое слово сыпалось на мои уязвимые места, и я не могла больше сдерживаться.

— Ты правда считаешь, что твой дешёвый трюк с вечными подкатами — это талант? Или твоя тупая игра на людях — это то, что делает тебя успешной? — я шагнула ближе, мое лицо исказилось от ярости. — Ты никогда не поймешь, что значит бороться, Фиби. Слишком занята своей публичной ролью. Ты жалкая, и ничего не стоишь без своей маски и денег отца.

Фиби нахмурилась, её глаза стали уже не такими уверенными. Однако она не сдавалась. Её взгляд стал ещё более пренебрежительным, и она подошла ближе, пытаясь надавить.

— Правда, Лиана? Пусть так, но не забывай, ты не на том уровне, чтобы конкурировать.

С каждым словом Фиби, я ощущала, как мое внутреннее давление нарастает до предела. Дыхание стало более резким, а сердце забилось быстрее. Это было слишком. Всё слишком. Всё накапливалось, и Фиби стала последней соломинкой.

— Закрой свой поганый рот, Фиби, — мой голос стал хриплым от напряжения. — Ты все время пытаешься спихнуть свою никчемность на других. Но ты не имеешь права говорить о моих границах.

Фиби прищурила глаза, но уже не была так уверена в себе, как раньше. Она отступила на шаг назад, пытаясь сохранить свою изначальную позицию, но уже не так бесстрашно.

Я наконец сделала шаг назад, осознавая, что конфликт достиг точки кипения. Глубоко вдохнула, но в моих глазах всё ещё горел огонь.

— Ты не в моей лиге, Фиби, — сказала я тихо, но с силой, которая пробивалась сквозь мои слова. — Ты не сможешь меня победить.

С этими словами я развернулась и пошла дальше, не давая Фиби шанса на последний выпад. В груди всё ещё бурлил шторм, но я знала, что не позволила этой жалкой стерве пошатнуть мою самоценку.

Глава 10. Лиана

Когда я вернулась домой, было тихо. Я скинула пальто, облокотилась о стену в коридоре и закрыла глаза. Наконец-то. Сегодняшний день выжал из меня всё. Но главное — мы с Эйданом больше не столкнулись. Он не подошёл, не сказал ни слова, даже не смотрел больше в мою сторону. И хоть сердце то и дело сжималось от тревоги, к вечеру я почувствовала облегчение. Вдруг он на самом деле оставит меня в покое? Или поймет насколько далеко зашёл?

Я приготовила себе чай, села за книги, попыталась вникнуть в лекции — и даже почти удалось. До того момента, как раздался звонок в дверь.

— Кто там? — окликнула я, не подходя.

— Курьер, у вас посылка, — ответил голос.

Странно, ведь я ничего не заказывала. Я насторожилась, но всё же открыла дверь — у порога стоял обычный парень с коробкой.

— Вы, наверное ошиблись. — грубо сказала я.

— Здесь имя не указано, но адрес точно ваш. Распишитесь. — сказал он без особого интереса.

Я расписалась и закрыла дверь, глядя на посылку в руках. Красивая красная коробка из бархата. Слишком красивая, как будто для витрины.

Сначала я хотела просто бросить её на стол. Но любопытство пересилило, вдруг это девочки что-нибудь придумали. Руки дрожали, пока снимала крышку. Внутри — черное кружевное белье, тонкое, почти невесомое, и идеально моего размера. Под ним — карточка с короткой надписью от руки:

«Каждая часть твоего тела — моя. Ты не признаешь этого. Пока. Но я знаю, как тебя это заводит».

Подписи не было. Но и так было понятно, кто отправитель.

— Придурок… — прошептала я, стиснув зубы.

Я захлопнула коробку, как будто боялась, что бельё выползет наружу и опутает меня, как паутина. Не дождется, чтобы я стала его игрушкой в кружевной упаковке.

Открыла шкаф, запихнула коробку внутрь, спрятав за старым пледом, как будто это могло стереть факт её существования.

Я пошла в душ, чтобы скинуть нахлынувшую ярость и просто расслабиться. Горячая вода лилась по телу, но не смывала нарастающее беспокойство. Ни злость, ни страх, ни леденящее ощущение, что он опять на шаг впереди. И самое страшное — это то, что часть меня ожидала новой игры.

Я уже собралась выходить и открыла шторку. Как вздрогнула от леденящего кровь ужаса. Мой взгляд наткнулся на огромную темную фигуру в проеме — Эйдан стоял молча, наблюдая за мной. Сердце сжалось, дыхание перехватило. Вода капала с полностью обнаженного и уязвимого тела, но я не могла сдвинуться с места.

— Что… — я попятилась, хватаясь за край шторки, стараясь прикрыться. — Как ты попал в мой дом?

Он шагнул ближе, уверенно, спокойно, как будто был у себя.

— Ты забыла закрыть дверь, Ли. — сказал он, как всегда, спокойно. Без эмоций. Без спешки.

— Я… — я запнулась, будто мой разум отказывался воспринимать происходящее. — Уходи. Сейчас же. Или я закричу.

— Я рассчитываю на это, булочка.

Он пересек расстояние между нами слишком быстро. За пару шагов. Одним движением подхватил меня под колени и перекинул через плечо, как будто я ничего не весила. Я взвизгнула и задергалась в его руках, мокрая, беспомощная, пытаясь вырваться.

— Пусти меня! — Я забилась в его хватке, лихорадочно брыкаясь, точно пойманный зверек . — Эйдан, ты больной! Ублюдок!

— Возможно… — его голос прозвучал низко, почти лениво, но в этой хриплой усмешке таилась угроза. — Но следи за своим милым ротиком. Или я покажу тебе, что значит наказание.

Его рука взметнулась молниеносно — резкий шлепок ударил по телу, обжигая вспышкой боли кожу на ягодице. Я закричала, от жжения глаза защипало сильнее, чем от страха. В горле встал ком, а сердце колотилось слишком быстро.

Он отнес меня в комнату и бросил на диван. Вокруг царила полутьма, и лишь свет уличного фонаря проникал сквозь шторы, вырисовывая расплывчатые силуэты. Я отползла к стене, подальше, прижав колени к груди и обхватив себя руками. Мокрые волосы липли к плечам и лицу, кожа покрылась мурашками.

Он стоял надо мной, как огромная черная тень. Его взгляд прожигал до самого нутра. Я чувствовала себя обнажённой не только телом, но и до последнего нерва. Внутри всё скручивалось в тугой узел: ужас, страх, тревога… и нечто ещё.

— Тебе не стоит оставлять дверь нараспашку, Лиана, — мягко добавил он, растягиваясь в хищной улыбке. — Особенно если ты хочешь, чтобы я держал себя в руках.

Я дрожала, словно оголённый провод под током и каждый глоток воздуха давался с трудом. Он опустился на одно колено на диван, его руки легли по обе стороны от моего тела, заставляя почувствовать тяжесть его присутствия.

— Ты знаешь, — прошептал Эйдан хрипло, не разрывая зрительного контакта, — ты в безопасности только в одном случае…

Я едва успела всхлипнуть, как он резко схватил меня за лодыжки и потянул на себя. Мгновение — и я оказалась под ним: его тело нависло надо мной, мои запястья прижаты к постели, а ноги зажаты между его колен. Я лежала перед ним абсолютно голая, а моя грудь предстала перед его лицом во всей красе. Эйдан удерживал меня, не оставив ни одного шанса на движение.

Стыд захлестнул меня волной. Я чувствовала как лицо заливает жар, а глаза наполняются слезами — не от боли, от растерянности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Когда на тебе одежда, Лиана, — он наклонился, и горячим дыханием прошептал мне на ухо. — Только тогда.

— Отпусти меня, — я яростно дернулась. — сейчас же!

Он проигнорировал меня и медленно провёл языком по моей шее, задерживаясь в ямке под ключицей, пока я не задохнулась от противоречивого ощущения — страха и жара. Мои соски заострились, а по коже пробежала дрожь.

Он проделал это с каждым дюймом моей шеи, покрывая меня вязкой слюной. Это было мерзко, я пыталась извернуться, но он переставил ноги и вжался коленом мне между ног, не оставляя шансов. Грубая ткань брюк противно царапала нежную кожу.

— Подарок понравился? — Его голос был низким, обволакивающим. — Черное кружево… тебе бы пошло. Идеально подчеркнуло бы твою покорность.

— Я выкинула его. — я выплюнула слова с отвращением. — Не собираюсь носить такое. Не для тебя.

Его взгляд стал темным. На миг лицо Эйдана застыло, а потом он резко наклонился и укусил меня за торчащий сосок. Я закричала, извиваясь, а трение о его колено только усилило болезненное жжение, распространившееся по всему телу. Он сжал челюсть сильно, но не долго. Следом принялся посасывать, ласкать его языком.

Я заплакала, но мои крики были похожи на стоны. Тогда я попыталась сомкнуть губы, чтобы этот урод больше не услышал ни единого звука. Внизу живота предательски разгорался жар и спазмы, реагируя на его действия.

— Я предупредил тебя, булочка. Ты это заслужила. — слишком ласково прошептал Эйдан. — Но я пришел не за этим.

Он замолчал и наклонился к другому соску, но укуса не последовало. Он только облизывал и посасывал его, тяжело дыша. Его губы казались очень мягкими, а рот слишком горячим. Это было восхитительно. Я начала с ужасом осознавать, что наслаждаюсь своим положением. В этом унизительном подчинении появлялось что-то пугающе притягательное, но страх никуда не исчезал.

— Что ты хочешь от меня? — выдохнула я почти беззвучно, не в силах поднять глаз.

— Я хочу чтобы ты доказала мне, что не получаешь от этого удовольствие. — прохрипел он и нежно прикусил мою грудь. — Докажи мне, Лиана. И я уйду.

Я прикусила губу, сдерживая предательский стон и открыла глаза. Две темные бездны нависали надо мной, поглощая целиком. В полумраке его лицо казалось ужасающим, почти нечеловеческим — только очертания, только тяжелое и горячее дыхание, касающееся моего лица. Я не понимала, что он хочет услышать. И почему дрожу не только от страха.

— Я не буду трахать тебя, Ли. Не сегодня. — он заерзал коленом, заставляя меня вскрикнуть.

— Только в твоих мечтах. — Огрызнулась я.

Он наклонился и замер в дюйме от моих губ.

— Мой член твердеет с каждой твоей попыткой сопротивляться. Продолжай, булочка и тогда тебе придется помочь мне. Ты хочешь этого?

Я молчала не шелохнувшись, осознавая, что возможно он не шутит. Эйдан провел языком по моим губам, спускаясь к горлу и ниже к груди. Он облизывал меня, как Чупа-Чупс, но в этом было что-то завораживающее.

Почувствовав, как слабеет его хватка на моих запястьях, я изо всех сил дернула руками. Но это оказалось бесполезным. Он слегка отстранился, убирая колено. Перехватил мои запястья одной рукой, зажав их на животе и вдавив меня в диван. А сам опустился у края. Под его обыденной маской крылась неимоверная сила. Я снова оказалась обездвижена, а у него в распоряжении появилась свободная рука. Черт.

Он крепко сжал мою грудь огромной ладонью, продолжая исследовать ртом мое тело, приближаясь к лобку. О Боже, неужели он собирается…

— Прекрати, Эйдан. — мой голос дрогнул, я пыталась сдержать поток слез. — Умоляю тебя… не надо.

Он замедлился и поднял голову. Безумная ухмылка и блеск в глазах подсказывали, что мои мольбы не помогут. Его зубы снова вонзились в мою кожу на внутренней стороне бедра. Я завопила, и теплые слезы потекли по лицу.

— Больной ублюдок… — шепнула я и закусила губу.

— Ублюдок говоришь? Посмотрим, что скажет твоя маленькая киска? Думаю, она не такая лгунья. — ухмыльнулся он и скользнул рукой к моим складкам. Провел пальцами по клитору, останавливаясь у влагалища. По моему телу отозвалась волна стыда, и я зажмурилась. Сделал пару круговых движений, размазывая вокруг выступившую смазку. Он поднес пальцы ко рту и облизал.

— Ты прекрасна… — зарычал он и уткнулся лицом между моих ног.

От прикосновения его горячего, влажного языка к моему клитору я не сдержалась. Из меня вырвался протяжный стон. Он принялся выписывать круги, облизывать и посасывать его, а бедра инстинктивно задвигались в такт. Нарастающее неуправляемое возбуждение, заставляло стенки влагалища пульсировать и жаждать, чтобы к ним прикоснулись.

Словно прочитав мои мысли, Эйдан без промедлений погрузил внутрь средний палец и нашел чувствительную точку. Хотелось провалиться сквозь землю, ведь я стала не способна сопротивляться и наслаждалась его уверенными движениями. Тогда он добавил ещё один палец, растягивая мою дырочку. Вспыхнуло жжение, от запредельного чувства наполненности, но сменилось удовольствием..

Комната наполнилась нашими стонами и хлюпающими звуками. Эйдан вновь оказался прав, ведь мое тело подтвердит любое его слова. Я почувствовала, как внизу живота медленно назревает запретное напряжение и совсем скоро я кончу. Он не останавливался, и ещё один палец оказался у входа. Боже, он хочет лишить меня девственности пальцами?

— Нет, Эйдан. — я начала извиваться. — Я не даю на это согласие.

— Но когда ты его дашь, Ли, будет больнее. Поверь. — мягко ответил он, целуя мои складочки и клитор, не вынимая пальцев.

— Я сказала… нет. — выдохнула я, виляя бедрами.

— Как пожелаешь. — зарычал он, возвращая прежний темп, но изменяя положения пальцев. — Пора кончать, малышка.

Его движения стали интенсивнее, стимулируя переднюю и заднюю стенку влагалища, а язык настойчиво кружил по клитору. Это было слишком — для тела, для разума, для самой сути моего “я”. Я взорвалась, как умирающая звезда, разлетевшись на тысячу частиц света и боли, сливаясь с ним в этом ослепительном моменте. Одинокая слезинка скатилась по щеке — не от боли, а от непереносимого, всепоглощающего наслаждения. Я выгибалась в спазмах экстаза, всхлипывая, теряя дыхание, теряя себя.

Эйдан осторожно отстранился, вытащив пальцы. Я взглянула на него из-под опущенных ресниц — на его губах играла кривая, опасно безумная улыбка. В его глазах плясал огонь одержимости — он владел каждым моих движением, вздохом и стоном.

Он поднялся, не спеша, с хищной грацией, и на мгновение просто смотрел на меня сверху — разметанную, ослабевшую, с горящими щеками и покусанными губами. В его взгляде не было ни капли жалости. Только высокомерие… и удовольствие.

— Ты выглядишь восхитительно в разрушении, булочка, — сказал он, поправляя рукава толстовки. — Но знай, я не из тех, кто дарит просто так.

Прежде чем выйти из комнаты, он остановился, обернулся и медленно, выжидающе усмехнулся.

— Я с удовольствием подожду… когда ты вернешься.

Щелчок двери отозвался во мне приговор. Эйдан ушел. Оставив за собой тишину и меня — распятую на своей слабости. Я лежала в той же позе, что он меня оставил, чужая сама себе. Кожа пылала, от его отметин и языка. Сердце колотилось,а в горле стоял ком, плотный, жгущий. Как доказательство того, что всё это было не сном. Что я позволила. Что я кончила. Что я хотела этого, черт возьми.

И это было самым унизительным.

Я не могла пошевелиться. Не могла дышать ровно. Слёзы хлынули неожиданно — горячие, злые, бесстыдные. Я взвыла, прижав ладони к лицу, не зная, чего в этих слезах больше: стыда, боли или отчаянного, жадного желания, чтобы он вернулся.

— Ненавижу тебя, — прошептала я в пустоту. — Ненавижу.

Но не его. Себя.

Потому что внутри меня всё еще пульсировало от недавнего наслаждения. Потому что мне хотелось, чтобы он вернулся. Хотелось, чтобы снова забрал, снова подчинил, снова доказал, что я — только его.

И это чувство сжирало меня заживо. Потому что я была гордой. Была сильной. Была умной. А сейчас лежала обнаженной на постели, испачканная в собственных слезах, соках, слюне и унижении, с разорванной изнутри душой… и единственным желанием: снова стать его.

Это была моя личная точка невозврата, после которой я уже не смогу быть прежней. И теперь я не уверена, если он прикажет — я снова не подчинюсь, даже если это разорвёт меня до крови.

Дорогие мои, степень горячести повышается ???? Эйдан не просто втягивает Лиану в свою игру, он поглощает ее. И наша девочка досточно уязвима, чтобы попасться на крючок ????????

Глава 11. Эйдан

Поздний вечер. Дом Эйдана.

Мой кабинет пропах дымом и виски. Но ярче всего я ощущал вкус моей булочки на губах. Я вернулся домой час назад и мне чертовски не хотелось смывать ее запах. Если приглядеться, на моих пальцах даже можно заметить бледно розовые следы ее крови и смазки.

Мне хотелось, как можно дольше законсервировать этот момент в сознании, как тело в формалине — мерзко, вечно и с подробностями. Поэтому я устроился в кресле с виски в руках так, словно планировал умереть — с комфортом и долей презрения к остальному миру.

Мониторы светились тускло, отражаясь в окнах. Дрейк сидел по другую сторону стола, не выпуская изо рта сигарету, сосредоточенно склонившись над ноутбуком, пальцы стучали по клавишам почти бесшумно.

— Что-то есть? — мой голос был ровным, но глаза блестели от напряжения. Я уже знал, что будет плохо. Вопрос был только — насколько. Сделал глоток «Black Bowmore», столь же восхитительного, как и киска Лианы.

Дрейк кивнул, не отрывая взгляда от экрана.

— Большая часть зашифрована. Военное шифрование, с двойной блокировкой. Но не всё. Мы вытащили цепочку писем, адреса, и пару фрагментов черновиков. Имена... одно особенно знакомое.

Он развернул монитор.

На экране — переписка между неизвестным отправителем и неким «ThamesBuild Group». Подпись внизу: Charles Wilson.

Я напрягся.

— Уилсон? Британский рынок?

— Именно. Но это не просто бизнес. Скрытые переводы через офшоры, зашифрованные счета, упоминания о логистике и "материалах". Упоминается нечто под кодом Zeta-3. Новое вещество, синтетика. Возможно смесь психостимулятора и обезболивающего, но мы ещё не пробили формулу.

Я несколько секунд молчал, вглядываясь в экран, не моргая. Затем поднял глаза:

— Неделю назад, мне сообщили о «счастливом шансе». — я скривился. — Университет объявил, что меня пригласили на стажировку в « ThamesBuild Group». Прямо от мистера Уилсона.

Дрейк замер.

— Через универ?

— Так он не оставляет следов. — я облокотился на стол, вращая стакан с виски, как будто в нём был не алкоголь, а чья-то вырванная душа. — Всё выглядит, как «талантливому специалисту дают шанс». Классическая упаковка дерьма в золотую обёртку. Но мы оба понимаем — это не предложение.

— Он видит в тебе угрозу, Эйд, — хмыкнул Дрейк, стряхнув пепел в пустую чашку. — У Уилсона лицо, как у пуделя, которого всю жизнь кормили мясом. Он вдруг осознал, что может стать шавкой… И завыл.

— Он хочет, чтобы я оказался рядом. — я поднял взгляд. — Потому что он знает, кто я. Единственный, кто может не просто разрушить его планы — а вырезать их с корнем, под ноль, как опухоль.

— Я так понимаю, «ходячий NDA» ещё не в курсе? — спросил Дрейк с прищуром.

Я ухмыльнулся.

— Нет. Подготовь мне краткий отчет. Преподнесу ему как можно скорее. Пусть вдохновляется.

Дрейк вздохнул и не сдержал усмешки:

— Считаешь, что твой старик виноват, что «Крёстный дед» решил вылезти из могилы и надеть костюм живого?

— Мой отец виноват, что позволил ему дышать. — прорычал я. — Всё это дерьмо — потому что он дал слабину. Всю жизнь этот павлин только разевал клюв, пока я чистил за ним улицы от крыс. — Я стукнул кулаком по столу. — Он думает, что всё ещё командует. Пусть. Когда я закончу, от него останется только пыль…

Дрейк слегка приподнял бровь, но не сказал ни слова. Он привык к моим вспышкам — и знал: я уже всё решил. Он всматривался в меня, уже готовясь отстраниться, но вдруг прищурился, будто что-то поймал боковым зрением.

— Эйд… у тебя у губ кровь. — его голос стал тише. — Засохшая.

Я не ответил сразу. Просто вытер пальцем угол рта и посмотрел на красноватый след. Пауза повисла между нами.

— Ты сам себя укусил или был у неё?

Я посмотрел на него с хищной полуулыбкой.

— Я терпел. До последнего. До судорог и бреда. И, чёрт возьми, Дрейк… я едва её не разорвал.

Дрейк на секунду прикусил губу, внимательно разглядывая меня, и всё же не удержался:

— Надеюсь она жива? — осторожно уточнил он.

Я поставил стакан на стол с сухим стуком.

— Конечно, я вовремя ушел. Потому что был в секунде от того, чтобы взять силой. А она — ещё не согнулась. Но я хочу, чтобы, когда она упадёт — это было осознанно. Чтобы больше не вставала.

Дрейк немного помолчал. Ушел в себя. А потом медленно произнёс:

— Значит, ты решил ломать её медленно. По частям. Как шахтёр заброшенную породу.

— Почти. Только я не ищу золото. Я добываю пепел.

— Поэтично. И стремновато. — Он потянулся за новой сигаретой, щёлкнул зажигалкой. — Тогда, выходит, ты даже её страхи себе на руку хочешь обернуть?

— Страх — это уже эмоция. А эмоция это уже связь. — Я усмехнулся. — А когда человек тебя боится, он тебя запоминает. Это основа любой зависимости — адреналин. Секрет любви к насильнику.

Дрейк затянулся. Взгляд его стал чуть мрачнее.

— Ты превращаешь её в религию. А знаешь, что случается с фанатиками, Эйд?

— Они умирают за веру. — Я посмотрел в его сторону, и ледяная улыбка дрогнула на моих губах. — И я с радостью преклонюсь перед богиней, а потом стану её богом.

В кабинете повисла тишина. Горькая, ядовитая, как старая пыль на книгах, которые боятся открывать.

— Ладно, святой ты мой мессия… — усмехнулся Дрейк. — Только не забудь, что на крест тебя в итоге вешают свои.

— Зато поклоняются долго.

Обсудив с Дрейком оставшиеся детали, я отдал чёткое распоряжение:

— Собери на Уилсона всё. Вплоть до того, сколько раз в день он срёт и кого дрючит по пятницам. Я не сунусь в его логово с закрытыми глазами.

Этот хер явно что-то задумал. И не просто задумал — планирует провернуть что-то громкое. Возможно, даже «несчастный случай» на стройке, к которой меня прикрепят в рамках его великодушной «стажировки». Всё, лишь бы я не успел перекрыть ему кислород и не распилил его бизнес под корень. Но поздно. В мои планы входит размолоть в пыль и его, и всех его новых восточных дружков.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если Уилсон не дорожит своей тридцатипроцентной подачкой, которую мой отец великодушно позволил ему сосать с общего рынка, — что ж, я заберу и это. И тогда посмотрим, как он запоёт без своих русских волков на цепи.

Я схватил со стола телефон и набрал Льюиса:

— Подготовь машину. Я еду к нему.

— Привет, Эйдан. Когда именно? — зевнул он в трубку, как будто я звоню по душам поболтать.

— Сейчас. — рявкнул я, сжав кулак так, что хрустнули костяшки. — Предупреди его. Или пусть догадается сам.

— Да, сэр. Выезжаем.

Я сбросил вызов, не прощаясь. Этот тупоголовый клоун иногда бесит меня так, что я всерьёз подумываю засадить ему пулю в затылок.

В холодной тишине заднего сидения Rolls-Royce я закрыл глаза. Выкинул из головы всё, что ещё пульсировало воспоминанием о недавнем вечере с булочкой. И плотно закрыл крышку гроба, в которую запер это удовольствие.

Сейчас два часа ночи. Плевать. У меня есть два часа, чтобы немного вздремнуть, пока Льюис волочит меня в Лондон — к отцу.

К чёртову ублюдку, который мнит себя королём.

Он не заслуживает ни секунды покоя, пока я выгрызаю себе путь наверх. И когда придёт время — надеюсь я буду тем, кто пустит ему кровь прямо на трон.

Мы подъехали к небоскребу на Кэнэри-Уорф — жемчужине лондонского стеклянного саркофага. Город ещё спал, устало дышал в ритме уличных фонарей и редких машин, чьи фары резали туман, как нож по гнилой мякоти. На тротуарах только собачники и таксисты. И я — чертов призрак в дорогом пальто.

Отец обосновался на вершине этого ледяного тронного зала — в пентхаусе с личной вертолетной площадкой, бассейном и видом на весь Лондон. Это место выглядело как образец стиля и вкуса, но внутри, под мрамором и стеклом, гнил червь.

Я вышел из машины. Шагнул в просторное фойе — зеркало, мрамор, латунь. Люстры словно скелеты люминесцентных рыб, консъерж в костюме за пять тысяч фунтов. Внизу — трёхуровневая парковка, где двадцать четыре места заняты его поганым автозоопарком. Мерзкий культ богатства.

Встретила меня Линда — высокая, приветливая и слишком глянцевая, чтобы быть настоящей. Она улыбнулась так, будто я был не сыном сатаны, а долгожданным гостем на балу.

— Доброе утро, мистер Эйдан. Мистер Колдвелл вас ожидает. Восточный лифт.

— Спасибо, Линда, — буркнул я и пошел. Поднявшись на 45 этаж я сильно дернул ручку и с размахом вошел внутрь.

Пентхаус у него, конечно, из тех, что обычно показывают в глянцевых журналах с заголовками вроде: «Как живёт избранный». Чистый open space. Планировка, в которой не укрыться даже от собственных мыслей. Полированный бетон, отшлифованный до зеркала, глухо отзывается под шагами. Потолки — выше, чем у большинства моральных ориентиров в этом городе.

Стены — холодный графит, фактурная штукатурка, будто специально выбрана, чтобы за неё не цеплялся взгляд. Минимум декора — только линии, углы, пространство. Как хирургический нож: чисто, ровно, точно. И так же опасно. На одной из стен — абстрактная картина. Черный прямоугольник на сером фоне. Как бы намекает: здесь даже искусство страдает от депрессии.

Окна — от пола до потолка, из триплекса с автоматическими шторками. Сюда не заглянешь, но отсюда видно всё. Кухонная зона сливается с гостиной — всё из матового чёрного камня и тёмного дерева, остров — как алтарь жертвоприношения. Всё вылизано до блеска, будто никто здесь не живёт. Хотя нет, тут живёт тот, кому всё равно, как выглядит жизнь.

Мебель? Дорогая. Безликая. Диваны, в которые не хочется садиться. Стулья, на которых не расслабишься. Как и всё в этом доме — они не для комфорта, они для демонстрации силы. Это не жилище. Это манифест. И он орёт на весь Лондон: «Я выше, чем вы все».

Один шаг внутрь — и ты чувствуешь себя не в доме, а в декорации к сцене расчленения. И всё это — отражение хозяина. Лощёного хищника, который засыпает, держа на тумбочке пистолет, и просыпается с мыслью, кого пора стереть.

Он валялся на диване, в пижамных штанах и с голым торсом. Все его тело исполосовано шрамами, волосы черные как смоль, а лицо без единой морщины. Этот человек точно пил кровь девственниц, чтобы выглядеть не старше тридцати в свои сорок пять лет. Эдмонд Колдвелл — официально номер один в строительной отрасли страны, а на деле держит семьдесят процентов оборота всех веществ в Англии и Уэльсе. Чёрт с деловой хваткой и манерами мясника. Мы с ним похожи как копия с оригинала — только я не прячу когти под перчатками.

Я подошёл и пнул его в колено. Не сильно, но достаточно.

— Доброе утро. — протянул я с ухмылкой.

Он открыл глаза и недовольно осмотрел меня. Думаю, я выглядел вполне эффектно, переодевшись чёрное кашемировое пальто и в графитовый костюм от Huntsman с безупречным кроем. Тяжёлая ткань, сидела как вторая кожа. Предстать не в лучшей форме — это равносильно, что есть перед ним дерьмо.

— Какой дьявол укусил тебя за задницу в такую рань, Эйдан? — проворчал он.

— Думаю, тот же, что и тебя сделал, — я ухмыльнулся. — Вот, держи. — Я бросил на него тонкий конверт.

Он достал содержимое и не торопясь просмотрел. На лице как всегда ни одной эмоции — чистый лист. Я стоял напротив — не опираясь, не расслабляясь. Как будто ждал выстрела, а не слов.

— Значит, ты всё же умеешь копать, — Эдмонд не поднял глаз, голос ленивый, но с кромкой стали. — Или просто решил наконец сделать хоть что-то полезное.

Он бросил папку на журнальный стол, стоящий рядом с диваном.

— Уилсон, русские, новый поток... — хмыкает. — Старикашка слишком жаден, чтобы сдохнуть спокойно.

— Он не просто жаден, — ответил я холодно. — Он лезет на нашу территорию.

— Он жив ещё только потому, что мне неинтересно было марать руки об его провинциальные закидоны, — Эдмонд поднял глаза. В его взгляде электричество. — Но ты прав. Слишком резво дёргается. Будем резать.

— Я продолжу копать глубже. У меня есть зацепки. Но сначала… — я подался вперёд, голос стал грубее. — Убери своих ублюдков. Я не слепой и если ещё раз увижу их рядом — лично отправлю на корм чайкам.

Отец замер. Затем медленно приподнялся и устроился поудобнее, облокотившись на спинку дивана, разкинув руки. Между нами — полметра. Ни один не отводит взгляд.

— Ты начинаешь забываться, сын, — его голос ледяной, спокойный. — Я кормлю тебя. Даю тебе кровь, имя и доступ к самым высоким крышам. Но ты — палач. Не король.

Повисла пауза. Напряжение можно резать ножом.

— Если захочу, ты будешь сидеть на цепи и гавкать, когда скажу. — грубо сказал он, повысив голос.

Я не двигался. В уголке моих губ — презрительная полуулыбка.

— Попробуй. — рыкнул я, оскалившись сильнее.

Эдмонд смотрел мне в глаза чуть дольше, чем нужно. И вдруг — засмеялся, тихо, почти одобрительно.

— Вот за это я тебя и держу. За клыки.— от выдохнул, и продолжил, словно делая одолжение— Ладно. Пусть твои зубы точатся. Но если потеряешь контроль — я сам вырву их. Понял?

— Я давно сам выбираю, кого кусать, — сухо ответил я.

Отец встал, подошел к столу и взял зелёное яблоко.

— Тогда неси мне голову Уилсона, когда закончишь играть в университет. Но не забудь — кто ты на самом деле.

Я уже собрался уходить, как на полпути он меня окликнул.

— Эйдан? Раз уж ты все равно здесь, посети объект в Челси. Проверь, как соблюдаются сроки.

— Пошли другого, мне надо вернуться. — бросил я не оборачиваясь.

— Я не просил, я приказал. И ты это сделаешь.

— Принято, святой отец. — сказал я и с удовольствием хлопнул дверью на прощанье.

Я провел день, как будто жевал стекло.

На объекте — всё, как я люблю: бардак, тупоголовые прорабы, и один придурок, у которого хватило смелости заявить, что сроки — понятие относительное. Почти вышвырнул его с третьего этажа. Почти. Потому что я пообещал себе не устраивать шоу на работе, пока камеры включены.

Весь день, пока я крушил чужие планы и тасовал подрядчиков, в голове пульсировала только одна мысль — она. Лиана. С её глазами, в которых дрожит страх и похоть. Я представлял её на каждом углу этой проклятой стройки: в грязной каске, на лестнице, в подсобке между мешков цемента. Моя фантазия устроила оргию из строительных лесов и мокрых простыней. Поэтому я сделал все возможное, чтобы быстрее освободиться и вернуться в Брайтон.

Пятница — самый отвратительный день недели. Он пах разогретым асфальтом, сигаретным дымом из открытого окна и выхлопами чужих машин. Пробка на Hook Road стояла, как бетонная стена. Я сжал руль так, что суставы побелели.

Где-то рядом на панели вибрировал мобильный. Имя на экране заставило кровь резко изменить курс: Лиана.

Я открыл сообщение.

«Нам нужно поговорить. Завтра. Кафе “North Laine”. 11:00.»

Прошла секунда, другая. Лиана сама назначила встречу? Я тут же набрал:

«Ты в порядке?»

Ответ пришёл не сразу, но каждый процент загрузки я ощущал на языке, как ржавчину.

«Всё расскажу при встрече.»

Я отпустил телефон и уставился в лобовое стекло, как будто там был ответ.

Впереди — гудки, кто-то сигналит, но я не слышу. Что-то явно изменилось. Мои мысли стали вязкими, как патока. Неясными, но одержимыми. Что, чёрт возьми, она задумала?

Я рванул машину из ряда на обочину, объезжая собравшийся затор. В пекло камеры и правила. Сердце билось отчаянно — не от страха, нет. От злого, первобытного напряжения. Я не люблю сюрпризы. Тем более от неё.

Я доехал до дома, но не сразу вышел из машины. Сидел, смотрел в темноту…. А что, если это именно тот момент… Когда девочка поняла, что я не просто кошмар, от которого надо бежать, а единственная тень, которая отчаянно в ней нуждается? И что ее сопротивление бесполезно?

Скоро узнаю.

И, чёрт возьми, если это игра — она закончится по моим правилам.

Дорогие мои, как вам Эдмонд Колдвелл? Для меня он тот ещё засранец, но очень хорош собой.???? Можете взглянуть на него одним глазом в Тг-канале. Но что задумала Ли? И почему сама хочет броситься ко льву в пасть?????

Узнаем в 12 главе. ⭐

Глава 12. Лиана

Пятница.

Снова я ненавидела эту ночь, в которой, как и в предыдущих, не было ни сна, ни покоя. Только дрожь, пот и привкус чего-то грязного, как будто дышала чьими-то грехами всю ночь.

Утром проснулась от боли во всем теле. Она была не резкой, а тянущей, глубокой, где-то под рёбрами. Но особенно саднило между ног, будто все внутри покрылось синяками.

Он не трахнул меня. И в этом — вся изощренность пытки. Эйдан Колдвелл — не просто хищник, а гурман. Он делает из желания оружие. Он не только ломает — он растворяет сопротивление, заставляя тебя молить о том, чего боишься.

Я резко села, откидывая одеяло. Тело отзывалось протестом — тянущее, пульсирующее «нет». Каждая мышца, каждый сустав — как после марафона на стекле. Моя постель пахла им. Я пахла им. Странно, как запах может удерживать крепче, чем руки.

Я вспомнила, как просила его остановиться, кричала, умоляла. А потом… потом уже громко стонала, запрокинув голову, как в паршивом порно. Только это была не игра, не притворство, а безоговорочная капитуляция.

После того, как он ушел, я лежала в темноте, дрожа от ярости и стыда. Хотела позвонить 999 и вызвать полицию. Уже тянулась к телефону – но потом…

— Здравствуйте, диспетчер?

— Спасите… мне отлизал Эйдан Колдвелл.

— Принято, мисс. Срочно отправляем наряд морали!

Смех сквозь слезы. Я спрятала его под подушку.

Я не идиотка и прекрасно понимаю, что в итоге мое заявление бесследно пропадет в захудалом участке Брайтона. Его фамилия не допустит скандала с никчемной студенткой. И если он захочет, то всего лишь щёлкнет пальцами — и я исчезну в каком-нибудь академическом скандале, без рекомендаций, без имени, без будущего.

А ещё могут даже сказать, что я все выдумала. Что хотела сорвать куш — ведь он богат, влиятелен, из тех кого не судят, а приветствуют. И я — не хочу стать шуткой. Шутки у него кстати, тоже будут. Особенно, когда в следующий раз решит, что я «созрела».

Я медленно поднялась с постели и прошла в ванную. Каждое движение отдавалось неприятным дискомфортом. Зеркало выдало мне чужое лицо и тело: покрасневшие и опухшие глаза, волосы превратились в сплошной колтун, а на груди, животе и бедрах красные кровоподтёки, как мелкие брызги. Они были повсюду. Как он делает?

На шее красовались пожелтевшие следы от укусов, а рядом проступили свежие. Провела рукой по местам, где он прикасался, кусал и лизал— кожа слишком чувствительная. Он остался на моей коже, как ожог. Даже если никто не видит — я горю.

Я упёрлась ладонями в раковину. Фиолетовые синяки от его хватки, покрывали запястья, как кандалы раба.Теперь я боялась его ещё сильнее.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Зашла в душ и попыталась оттереть этот позор, покрывший меня целиком, как густая слизь. От теплой воды, между ног противно защипало, и я увидела розовую воду, стекающую по щиколоткам в слив. И я поняла, что это была моя первая ночь.

Девственность — не о пленке, а о доверии. И я ее потеряла под пальцами, как монетку в унитазе.

— Браво, Ли… Просто шедевр. — проворчала я себе под нос, кутаясь в полотенце.

Не то, чтобы я берегла себя для единственного и неповторимого... Но вот так? Отдаться не тому, кому верила, а тому, кто теперь — мой демон? Ненавижу его.

Я натянула бежевую водолазку и черные приталенные брюки — как щит. В свете последних событий, юбки мне противопоказаны. Расчесала волосы и сделала эффектный небрежный пучок. Холодная, строгая, никакой кожи, никаких слабостей. Теперь на моем лице красовался не вернувшийся румянец, а пустота и замазанные темные круги, и даже любимая помада не помогла исправить этот кошмар.

Сегодня в кампусе огласят результаты конкурса эссе. Профессор Финн будет говорить с трибуны, а я буду сидеть в зале — и держать голову выше. Плевать, что внутри всё трясётся.

Застегивая куртку, я бросила последний взгляд на диван. На пятно. Точка на карте моей катастрофы. И я знала: сколько бы ни стирала эти простыни — он останется. Не в ткани. Внутри меня.

*****

Коридоры корпуса были переполнены обычным шумом: чьи-то наушники, запах кофе, мятая бумага. Все привычное. Только я чувствовала себя… не собой. Я шла вверх по лестнице, будто на эшафот. И вдруг — вспышка в голове.

Весна. Год назад.

Я простудилась. Валялась дома с температурой, без сил. На телефон пришло сообщение: «Под дверью — суп. Без шуток. И лекарства.» Когда открыла — там действительно стоял пакет. Эйдана не было, значит доставил курьер. Я взяла его, отнесла на кухню. Достала содержимое: это была моя любимая куриная лапша, таблетки, какая-то микстура и что-то ещё на самом дне. Записка.

«Я умею заботиться. Когда это скрыто от чужих глаз.»

Наивная. Тогда мне это показалось довольно милым, я улыбалась и даже прослезилась. Но то, что я считала заботой и вниманием, скрывало жёсткий контроль. Это не теплота, а подготовка к захвату.

На третьем этаже я остановилась у окна, чтобы перевести дыхание. Мир за стеклом — обычный. Люди, ветер играет с ветками деревьев. А у меня внутри — будто осколки. Я шла по коридору, а казалось, что все знают. Все смотрят на меня — и видят, как он лез мне между ног, как делал что хотел, будто я вещь из его каталога желаний.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мисс Лиана! — голос профессора Финна выдернул меня из вязкой тишины.

Я резко обернулась. Он стоял рядом, как обычно вечно уставший и вежливый, с папкой в руках. Его взгляд задержался на моем лице чуть дольше, чем нужно. Наверное, заметил синяки под глазами.

— Как вы себя чувствуете? — мягко спросил он, подходя ближе.

Я натянула улыбку, как кожу на манекен:

— Замечательно. — слово хрустнуло, как лёд.

Он по доброму усмехнулся, но во взгляде — напряжённость. Словно хотел спросить больше, но благоразумно промолчал.

— Через десять минут начнем. Не опаздывайте.

— Уже иду.

Я вошла в актовый зал и заняла свободное место в середине третьего ряда. Внутри собралось около полусотни студентов. Шорохи, волнение, затаённые взгляды. Кто-то специально пришёл с кофе, кто-то — в идеально выглаженной рубашке. У каждого был шанс, но особенно значимым он был для таких, как я. Золотой билет в перспективное будущее.

Через пять минут хлопнула дверь.

Занавес поднялся. Не буквальный — но в воздухе это чувствовалось. Я сидела с идеальной осанкой, а взгляд устремлён в центр. На втором ярусе расположилась Фиби. От нее в радиусе километра пахло сладкими духами, дорогим лаком для волос и уверенностью, которую покупают статусом семьи.

Мистер Финн подошел к кафедре. Он откашлялся и поправил очки в привычной манере, открыл папку. Шум в аудитории окончательно стих.

— Дорогие студенты, мы получили 51 работу. И я хочу сразу сказать, что почти семьдесят процентов — достойны внимания. Но только две из них были исключительными.

Мое сердце схлопнулось, как бумажный стакан, а руки вспотели. Я принялась вытирать ладони о брюки, будто это поможет стереть волнение с кожи.

— Первая... написана от руки, под моим наблюдением. Без правок, без доступа к литературе, без подсказок. Я давно не испытывал такой чувственности. Там — живая мысль, страсть, даже злость. Настоящий голос.

Господи, это же моя работа. Я почувствовала, как волна накрывает — не паника, а что-то вроде…жизни. Надежды. Света.

Мистер Финн продолжил:

— Вторая работа — академически безупречна. Чистейшая структура, аргументы, библиография. Я бы показал её на конференции, не задумываясь. Поверьте, выбор был довольно сложным, но победителем…

И тут затянулась длинная пауза, почти драматическая. Как перед выстрелом. Я перестала дышать, а земля чуть наклонялась — и я вместе с ней.

— Тем, кто поедет на обучение в Колумбийский университет в Нью-Йорке, становится...

— Боже, да скажи ты уже наконец. — Выругалась я про себя.

Он переворачивает страницу и говорит:

— Фиби Морис.

Бах.

Зал взорвался аплодисментами и восторгом. Кто-то вскрикнул. Голос Фиби рядом: «О, правда? О, Боже!». Ее притворное удивление, прозвучала как пощёчина. Мир ушел из под ног, а мерзкая горечь разлилась в горле. Пульс — как у загнанного зверя. В голове шум, словно сквозь вату. Слова Финна звучат уже неразборчиво. Как будто это чья-то чужая сцена, чужой триумф. Я не могла заплакать, не сейчас. Вместо этого и прикусила нижнюю губу. До крови.

Металлический привкус — вернул разум в тело. Я быстро сглотнула и сделала глубокий вдох. Я не выиграла, словно судьба за что-то меня наказывает. Но это не справедливо, нечестно. Я все сделала правильно. Знаю, что была лучше. Но победила она, потому что у нее — фамилия. А у меня — синяки между ног и вдохновение.

Я отсидела всё выступление, как статуя над своей гробницей. Ни жеста. Ни взгляда. Только внутри — медленный пожар, который не видно снаружи. Когда последние студенты вышли из зала, оставив после себя шорохи, пустые стаканчики и запах амбиций, я осталась. Фиби болтала с профессором, сияя, как начищенное золото — при этом такая пустая внутри, что, наверное, звонит при ходьбе.

Я выждала, пока она расправит свои павлиньи перья и уйдёт, и спустилась вниз. Финн собирал бумаги, когда я заговорила.

— Мистер Финн. — Голос мой прозвучал глухо, как откуда-то снизу, из подвала уныния и злости.

Он обернулся, тепло, почти с облегчением. Словно ожидал, что я подойду.

— Лиана… я знаю, вы расстроены. — В его голосе — печаль, виноватая и старая, как моль на мантии.

— Я хочу понять. Это точно не ошибка? — Мой голос прозвучал ровно и сдержанно. — Что не так с моей работой?

— С вашим эссе… всё так. — сказал он с таким видом, будто это хуже, чем "всё плохо".

— Тогда почему? — в голосе моём резанула сталь.

Он колебался пару секунд.

— Потому что вы вывернули себя наизнанку. И это испугало. Не всех конечно, но достаточно. У некоторых членов жюри… ваш текст вызвал беспокойство, сомнения. Я пытался достучаться и мой голос, без сомнений принадлежит вам. — Он горько вздохнул, и задержал на мне взгляд. — Мне жаль.

— То есть, если бы я соврала — то победила?

— Если бы вы прикрылись лозунгом, социальной темой, актуальным конфликтом — возможно, да. Но вы написали слишком по настоящему. А настоящее редко выигрывает.

Я почувствовала, как глаза предательски наполняются слезами, которые все сложнее и сложнее сдерживать. Но вместо демонстрации этой слабости, только выше подняла подбородок и спокойно произнесла:

— Я не злюсь ни на кого, кроме себя. За то, что поверила, будто честность здесь что-то значит.

— Лиана… — Он сделал шаг ко мне, но я отступила. Плевать, что он хотел сказать. Плевать на его сожаления.

— Спасибо за честность, мистер Финн. Я усвоила урок. — Мой голос был ледяным. Но внутри — всё полыхало.

Я вышла. Не побежала — именно вышла. Как солдат с поля боя, на котором проиграл, но не сдался. Но у выхода меня поджидала Фиби, которая сияла будто новенький трофей, готовый занять свое место на полке тщеславия. И я не могла ручаться за последствия, если эта сука тявкнет что-то лишнее.

— Лиана… — её мерзкий, писклявый голос грозился прорвать барабанные перепонки. — Не переживай… твоя работа была достойной. Просто не совсем то, чего ожидало жюри.

Я посмотрела на неё, как палач на свечку.

— Зато я точно знаю, что твоя «работа» вылезла не из твоей головы. А из кармана твоего папаши.

Я медленно прошла мимо. Но мое терпение закончилось, равно секнду назад. Я повернулась:

— Ещё раз заговоришь со мной с издёвкой — я выдеру каждый твой обесцвеченный волос. С корнем.

Глаза у Фиби норовили вывалиться и покатиться за мной следом. Она открыла рот, но я уже развернулась. Ответа мне не нужно. Я ушла. И впервые за день — шла не как жертва, а как грозовое предупреждение: я никогда не сдаюсь.

Я и подумать не могла, что этот день может стать ещё хуже. Казалось бы, куда уж. Разве что, если бы Эйдан появился из-за угла и… закончил начатое. На моё счастье — его не было. Хотя, честно? С тем всепоглощающим опустошением, что поселилось во мне — мне было бы всё равно. Совсем. Потому что дно уже пробито и глубже только пустота.

Я чувствовала себя ничтожной, как жук на асфальте, раздавленный массивным ботинком. Моя гордость хрустнула, как тонкий панцирь. Оставалось только свернуться клубком под любимым розовым одеялом и запахом безопасности — и выплакать из себя всё, до последней капли. До полного обезвоживания, до мумификации души. Но даже для этого хотелось сначала чашку маминого чая с ромашкой и мелиссой — горячего, сладкого, как память о временах, когда боль не была такой громкой.

Даже когда мне сказали, что я бесплодна, я так не убивалась. Тогда это было как удар. А теперь — распад. Медленный, внутренний, с занозами.

Я вышла на улицу. Просто чтобы идти. Чтобы не быть в четырёх стенах с собой. Холодный ветер хлестал по лицу, как пощёчины. Волосы выбились из пучка и метались, как сорвавшиеся нервы. Я спрятала окоченевшие пальцы в карманы и стояла, не в силах пошевелиться.

Внутри всё грохотало: Кровь. Мысли. Злость. Боль. Бессилие. Экран телефона мигнул, я опустила глаза.

Одно имя — «мама».

И этого хватило, чтобы всё внутри меня треснуло. Не рухнуло — нет. А треснуло, с тонким звоном, как фарфоровая чашка, которая теперь навсегда будет с трещиной. Но мне нужно услышать родной голос, заземлиться от ее поддержки и теплоты. Я всё же нажала зелёную кнопку.

— Привет, мам.

— Милая, привет. Как ты? Расскажи, как конкурс? О, я весь день думаю об этом.

Я прижала телефон ближе, вглядываясь вдаль.

— Выиграла не я. — я запнулась, сглатывая ком в горле. — Победила та, чья фамилия правильная. И работа — красивая. Но пустая.

— Дочка... мне жаль. Правда. Но это ведь не последний шанс. Ты у нас умница. И у тебя получится. Я уверена.

— Мам... — голос трещит, но я держусь из последних сил.— Я не хочу, чтобы всё всегда заканчивалось словами: «в следующий раз». Я хочу, чтобы этот раз был моим. И я не отдам его просто так.

Тишина на линии. Потом она так так тепло, по-домашнему заговорила:

— Ты у меня сильная. Мы с папой гордимся тобой, даже когда ты просто идёшь вперёд. Даже если тебе тяжело.

— А как вы? — выдавила я. — Как папа?

И тут — пауза. Не та, что неловкая. А та, от которой начинает звенеть в ушах.

— Мам?

— Он в больнице, — наконец сказала она. Голос осторожный, как будто на носочках. — Упал на стройке. Перелом плеча, сильный ушиб грудной клетки.

— Что?! — я зажала рот рукой, подавляя рвущийся всхлип.

— Жить будет. Всё не так страшно, как звучит. Но... ты же знаешь отца. Он теперь злится, что стал обузой. Не даёт врачам к себе подойти.

Мое сердце делает кульбит. Это как удар под дых, но внутрь. Я всегда считала отца несгибаемым. Мужчиной, который носил плиты на руках и смеялся даже под дождём. А теперь — в больнице, в халате и под капельницей. Мне так жаль, что я не рядом.

— Почему вы не сказали сразу?

— Ты и так на пределе, милая. У тебя свои хлопоты. — Она вздохнула. — Все будет хорошо, не переживай. Я с ним справлюсь. Не пропустит ни одной процедуры. — Она тихо засмеялась.

Я невольно улыбнулась. Дыхание стало тяжелым, пока я всматривалась в серое небо. Ни на секунду не сомневаюсь в этой женщине, но факт остается фактом. Не только мне сейчас плохо. Пусть она не покажет, но я знаю, ей тоже тяжело. Лишние затраты на лечение, повышение страховки и бог ещё знает что.

— Мам, передай ему, что я его люблю. И… — я сделала тяжелый вдох. — Я все исправлю, обещаю. Следи за ним, пожалуйста и если что, обязательно звони. Люблю тебя.

— Конечно. И я тебя, милая. — она чмокнула в телефон.

Я завершила звонок — стоя одна, но не сломанная. Мир рушился — вяло, будто под утро после пьянки, — но я держалась. И пусть всё катится к чертям, выход есть всегда. Самая конечная точка — это смерть. А пока мы живы, можно найти трещину даже в глухой бетонной стене.

Вернувшись домой, весь вечер я ревела в подушку — негромко, почти беззвучно, но до оскомины. Терзала себя мыслями: что дальше? Что, чёрт возьми, делать?

Написать жалобу об академической нечестности — глупость. Пойти к декану — тоже не вариант. Кто я такая, чтобы намекать на некомпетентность комиссии? Всего лишь студентка-второкурсница, не принимающая свое поражение. Смешная, обиженная девочка. Никто меня не послушает. А если и послушает — сделает вид, что не слышал.

Я вжалась лицом в подушку и зарычала — тихо, сдавленно, почти по-звериному. А если…

— Ты рехнулась, Ли, — шепчу сама себе. — Совсем.

И всё же мысль уже пустила корни. Я не могла её выдрать, не могла выбросить. Это шанс. Гнилой, аморальный, заведомо проигрышный — но шанс. Мир показал зубы. Я тоже могу и если придётся, обнажу клыки. Даже если для этого придется добровольно сделать шаг к мужчине, которого я боюсь и ненавижу. Не знаю, в какой круг ада спустился этот демон сегодня, но в кампусе я его не видела, что только на руку.

Я знаю, он получит своё, рано или поздно. Так почему бы не использовать этот предсказуемый финал в свою пользу? Если Эйдан думает, что это его игра — пусть. Но что, если я подойду первой? Сделаю шаг, предложу сделку и выставлю условия.

Язык предательски дёрнулся в горле от этой мысли — как будто я проглотила что-то ржавое. Но в этой игре даже ржавый гвоздь может стать оружием.

Да, будет больно. Да, это будет стоить мне больше, чем я сейчас способна оценить. Но лучше я подойду к клетке сама, чем стану мышью, которую ловят за хвост.

Главное — контроль. Не дать ему почувствовать мои сомнения. Не позволить читать страх по глазам. Ни капли эмоций, только факты. А это значит, наша встреча должна пройти на нейтральной территории, среди людей. Где есть стены, камеры, свидетели. Завтра — суббота, значит кафе подходит идеально.

Может, я всё ещё наивна — но хочу верить, что публичное место остановит его, если он решит сорвать с меня кожу и предложить кофе в той же чашке. Хотя, зная Эйдана… Если он захочет, стены рухнут по его щелчку.

Я взяла телефон. Напечатала. Проверила. Ещё раз. Ни эмоций. Ни истерики.

«Нам нужно поговорить. Завтра. Кафе «North Laine». 11:00.»

Отправлено.

В животе скрутило так, будто внутри разлили кислоту. Меня трясло — мелкой, нервной дрожью, откуда-то изнутри, где страх рождается раньше логики.

Ответ пришёл почти сразу. Разумеется. Он чует движение, как акула чует кровь.

«Ты в порядке?»

Почти трогательно. Но на самом деле это звучит как: "Ты сошла с ума?"

Я заставила себя не размякнуть, не впасть в слабость. Чётко, сухо, без деталей:

«Расскажу всё при встрече.»

Он не ожидал, что я появлюсь. Думал, буду отсиживаться в норе, как пугливая мышь. А вот и не угадал — я не мышь. Я та, кто сможет кормить льва мясом с ладони, если сама выберет, когда.

Ночь подкралась, как враг без ботинок. Тревога — сквозь кожу, сквозь подушку, сквозь тишину.

Я трижды проверила замок. Оставила ключ в замочной скважине. Задёрнула шторы, и даже подперла ручку двери стулом, если вдруг решит провернуть трюк с внезапным вторжением. Паранойя? Возможно. Но пусть попробует вломиться — я хотя бы посмеюсь, если он рухнет ему на ногу.

— Браво, Ли, — прошептала я. — Ты всерьёз собираешься заключить сделку с мужчиной, от одного взгляда которого у тебя ноги подгибаются... и исчезает всякое чувство реальности.

Мысли метались, как тараканы при свете. Но кое-что я знала точно: завтра в одиннадцать я сяду напротив него и произнесу слова, которые сами по себе станут моим поражением.

Но всё равно... я приду.

Потому что если эта система прогнила до костей, тогда почему бы не использовать самое опасное оружие, что у меня есть? Свою слабость. Своё тело. Своё "да". Вопрос только один: У кого в итоге окажется пистолет на столе?

Дорогие мои. Жду ваших реакций. Давайте обсудим, правильно ли поступает Лиана?

Пишите комментарии, ставьте звёздочки ⭐

Буду вам признательна, мои хорошие. Это лучшая награда за мои труды ????

Глава 13. Лиана.

«Me and the Devil» — Soup&Skin

Прогуливаясь по Кенсингтон-Плейс, я чувствовала, как страх сжимает меня изнутри, словно железный обруч. Он не давил резко — нет, он сужался медленно, методично, сантиметр за сантиметром, и с каждым шагом дыхание становилось короче, а движения — будто в вязком сиропе. Мышцы были напряжены, как будто я готовилась к прыжку — только не знала, то ли вперёд, то ли прочь.

Я вышла заранее — надеясь, что ветер остудит тревогу, а улицы отвлекут. Но время утекает сквозь пальцы, и кажется, я всё равно прибуду впритык. Вчера, когда я отправляла ему сообщение, мне казалось, что я непобедима. Я была готова покорить Альпы без верёвки, без кислорода, без права на ошибку. Но сейчас… жалею, что перед выходом не опрокинула пару шотов чего-нибудь крепкого и алкогольного. Чувствую себя ягненком, добровольно прыгающим в пасть к волку, при этом зачем-то нацепив галстук переговорщика.

Волосы распущены, блузка с высоким воротом — словно доспех, пальто — как маска. Я притворялась сильной, взрослой, целостной. Но в душе рассыпалась на осколки, как стекло под каблуком.

Погода сегодня обманчиво мягкая — солнце пробивается сквозь серые тучи, словно сама вселенная издевается: "Надейся, глупая. Веруй в свет." Но в кого верить, если тот, кому доверяла, оказался архитектором моей собственной ловушки?

Его имя теперь горит кислотой на внутренней стороне век. Буквально неделю назад, я бы с уверенностью сказала, что Эйдан, с его альтруистическими наклонностями поможет мне в любой ситуации. Но теперь понимаю, чего на самом деле стоила его забота — меня.

Он... внушил, врос в доверие, как корень в плоть. Был другом. Наставником. Тем, кто прикрывал. Тем, к кому я приходила за утешением — и теперь понимаю, что он просто ждал. Терпеливо, как паук. Если бы с самого начала я увидела его суть — голодную, доминирующую, болезненно контролирующую — я бы сбежала. И теперь... слишком много чувств запутались в нити, которые он натянул между нами. Я не знаю, кого больше ненавижу — его или себя.

Разум пытается убедить: он не причинит вреда. Но тело дрожит, будто заранее знает: от этой встречи на мне может не остаться ни одного не помеченного дюйма. Всё будет сопротивляться ему так же, как и принадлежать. Это несомненно нагоняет ужас. Он не даёт выбора, принуждает, применяет физическую силу. А мой мозг реагирует не так, как должен, словно инстинкт самосохранения включается не полностью. И я не уверена, что смогу защитить даже себя от... себя.

Я сворачиваю на Трафальгарскую улицу — людно, шумно, живо. Кофе на вынос, голоса, ритм города. И всё это — будто кадры чужого фильма. Реальность стала стеклянной, глухой. Я наблюдаю за ней, но не принадлежу. Не сегодня.

Кафе «North Laine» выглядело почти нелепо в этом контексте — уютный уголок другого мира, где всё просто и безопасно. И всё же это именно оно — место, где я встречусь я дьяволом, который вылез из преисподней и принял облик человека с бархатным голосом и глазами, полными безмолвного требования.

Я остановилась у двери, как перед обрядом. Как перед крестом, на который согласилась взойти добровольно. Ветер дернул волосы, словно пытаясь остановить, удержать. Но влажные ладони уже сжали ремень сумки — отчаянно, почти судорожно. Это было всё, что у меня осталось от контроля. Я сама выбрала этот путь. Сама... отдала себя на суд.

Сердце билось, как пуля в барабане. Здравый смысл вопил, бил в колокол тревоги: Но я стояла. И чувствовала, как внутри меня две силы рвут друг друга: одна хотела спастись, другая — подчиниться, раствориться, отдаться. Не из любви. А из тёмного импульса: выиграть, покорив. Победить, уступив.

Взгляд упал на отражение в стеклянной двери. Бледная кожа, огненные волосы, глаза, в которых плескалась паника. Всё во мне кричало: ты идёшь на сделку, зная, чем она закончится.

Я вдохнула. Один. Второй. Третий. Рука сама потянулась к двери. И в тот момент, когда стекло отозвалось тёплой вибрацией, я поняла: он придет не на зов. Он придет за своим.

Я вошла. Воздух внутри оказался неожиданно тёплым, пахло корицей, обжаренным кофе и иллюзией безопасности. Часы на противоположной стене показывали 10:58 — будто напоминая, что я всё ещё могу развернуться и уйти. Но этого не случилось.

Кафе было уютным — в стиле лофт, с большими окнами и горшками папоротников, похожими на зелёных часовых. Кто-то читал газету, кто-то лениво тыкал пальцем в экран. Жужжали кофейные аппараты, играла ненавязчивая музыка. Ароматы сладкого и свежего хлеба щекотали ноздри. Я на секунду поддалась — голод сжал живот, жалобно урча. Но это была ловушка. Мир вокруг был обычным — только для тех, кто не пришёл на встречу с чудовищем.

Я оглянулась вокруг, ища свободное место. Эйдан уже был там. Монстр, втиснутый в кожаную обложку. Ни крик, ни мольбы, ни прошлое не могли дать мне щит. Потому что он — не просто угроза. Он — закон гравитации. Падаешь — значит, не сопротивляешься достаточно сильно.

Он сидел: одна рука на столе, вторая — на колене. Поза — нарочито расслабленная и спокойная. Чёрное пальто, чёрная водолазка — он был как ночь, сдвинутая к полудню. Слишком мрачный, задумчивый, но прекрасно красив. Его грубые черты лица идеально завершали образ. Перед ним — стакан воды. Перед моим местом — чашка латте и чизкейк с малиной. Я вздрогнула. Он пришёл заранее. Всё предусмотрел. Знал, что выберу. Знал, что люблю. Знал меня.

Хищник, который решил, что жертве полагается последний ужин.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сделала шаг. Потом другой. Его взгляд поднялся — и ударил, как плеть. Я замерла, сердце запоздало со следующим ударом. Между нами сверкнула искра — ток, от которого кожа пошла мурашками. Я вспыхнула от стыда и воспоминаний. От того, что он смотрит, как мужчина, знающий: ему не нужно спрашивать разрешения.

Он медленно изучил меня взглядом. Как архитектор изучает здание, которое собирается разобрать до фундамента. На его лице что-то дрогнуло — тревога?— но исчезло так же быстро, как и появилось. Словно сбой в бездушной системе.

И вот она — эта улыбка. Чистая геометрия. Ледяная и красивая. Глаза его были того безумного оттенка синевы, который обычно бывает у льда в глубоких трещинах. Красиво. Опасно. Неестественно.

— Лиана, — произнёс он тихо, будто мы случайно столкнулись после лекций в университете. Его голос был бархатным, с той самой затяжкой, от которой начинает кружиться голова. Мед. Яд. Шёлк, затянутый на горле.

Я подошла ближе, пытаясь унять дрожь в коленях. Лицо собранное, не выражающее растерянности. Только холодная решимость и осанка, натянутая, как струна. Я села напротив — деловая, сосредоточенная, будто это не… жертвоприношение.

— Доброе утро, Эйдан. — произнесла я сдержанно, но в каждом слове звенела осторожность.

Он склонил голову чуть набок, змеиным, бескостным движением.

— Очень доброе, булочка. — Его голос был слишком лёгким. Слишком… весёлым. Я напряглась. — Я заказал тебе латте. И чизкейк — с малиной, как ты любишь.

Мои пальцы сжались под столом. Ногти впились в ладони. Неделю назад это показалось бы милым. Сейчас — это было всё равно что услышать: Я знаю, как ты выглядишь, когда кончаешь. Я знаю, как ты дышишь, когда боишься. Я знаю, как ты пахнешь после слёз.

— Спасибо, — сказала я коротко, не улыбаясь. Изучал меня, не моргая. Он никогда не торопился — не было нужды. В этом была его сила, от которой хотелось закрыться руками.

— Честно говоря, я надеялась, что ты не придёшь, — сказала я чуть иронично, пытаясь прорваться сквозь густой туман напряжения.

— Это невозможно, — ответил он почти ласково. — Ты бы не позвала меня просто так. — Он склонился ближе, его тень коснулась края стола. — Признайся… ты больше скучала по моему рту или пальцам?

Боже, ну и придурок. От его слов кровь хлынула к лицу, не спрашивая разрешения. В голове затрещали разрывы памяти о той ужасной ночи, но я прогнала их. Засунула вглубь. Придушила. Щеки покраснели, грудь сжалась от напряжения, но я не отвела глаз. Внутри что-то взорвалось — не гнев, нет — скорее, тревожная дрожь, как перед тем, как ступаешь на лёд и слышишь, как он трескается под подошвой.

Он не отрывал взгляда. И, не дождавшись ответа, заговорил снова, голос его был тёплым, но в нём пряталась сталь:

— Ну же, булочка. Расскажи, зачем мы здесь.

Он улыбнулся. Глаза — голубые, прозрачные, как лёд в полынье — прожигали меня насквозь. Я потянулась к чашке. Глоток обжигающего кофе — боль хоть немного реальная, хоть какой-то контроль над телом, которое предательски начинало подчиняться не мне.

— Я пришла договориться, — произнесла я ровно. Почти без эмоций. Как будто сама себе не верила.

— Договориться? —Он приподнял бровь, всё ещё улыбаясь.

— Да. Сделка. — Я поставила чашку, взглянула ему прямо в глаза. — Я говорила тебе про конкурс. Программа обмена. Я заняла второе место — незаслуженно. Меня заткнули за то, что я громче и умнее тех, кто прячет свои мысли за купленными эссе. Но я хочу победу. Чтобы меня признали. Без подкупов и компромиссов. Организуй очную ставку с жюри. — Я сделала паузу. — А взамен… — мой голос почти дрогнул, но я не дала ему провалиться, — ты получишь то, чего хочешь.

Он откинулся на спинку стула, сцепив пальцы. Его поза излучала не просто спокойствие — абсолютную власть. Он мог ждать, когда я начну плавиться, сколько угодно.

— Деловой контракт, значит, — протянул он, усмехнувшись. — Как мило. Но, знаешь, вот что интересно… — Он склонился вперёд. Голос стал тише, ниже:

— Я и так получу тебя. Целиком.

Слова пронзили меня, как тонкий клинок. Слишком просто. Слишком точно. Я чувствовала, как что-то внутри сжимается — от страха? от влечения? от ужаса, что я не различаю этих ощущений?

Запретное тепло разлилось под кожей. Всё тело отозвалось, будто он уже коснулся — используя только голос. Этот инстинкт был первобытным, но я сделала усилие, навязала себе роль. Игра — даже с пистолетом у виска.

— Только ты кое-что упускаешь, — я медленно провела языком по губе, ухмыльнувшись. — Моё согласие стоит дороже.

Он понял. Конечно, понял. Его улыбка из лукавой стала опасным оскалом. Он смотрел на мой рот, глубоко вдохнув, как будто запах мог его напоить. Поза его напряглась, мышцы на шее дрогнули. Ему нравилось, что я огрызаюсь. Что я снова бросаюсь на штык, зная, как больно он войдёт.

— Ты же знаешь, булочка, я сделаю для тебя всё, что хочешь. Но твоё предложение… — его голос понизился, стал обволакивающим и интимным, — оно звучит чертовски увлекательно.

Его глаза блестели. Там было что-то пугающее. То от чего хочется отвернуться — но не можешь.

— Не держи меня за глупую дурочку, — прошипела я, приближаясь. — Ты всегда знал цену своей помощи. Ты с самого начала знал, что возьмёшь взамен.

Он улыбнулся снова — как хищник, у которого перестала болеть лапа, и он снова готов охотиться.

— Всегда считал тебя умной. И сейчас — особенно. Потому что ты права. Ты моя. С того самого дня, как мы встретились. И это наконец-то укладывается в твоей прекрасной головке.

Он прикусил губу — жест, который казался почти человеческим, почти нежным… но нет. Это было лишь вкусом предвкушения. Он смаковал ситуацию. Моё сопротивление, мою хрупкость. Мою игру в силу.

— Этот исход был предрешён, — продолжил он, — но теперь ты сама его выбрала.

Я выпрямила спину ещё больше.

— Пусть так. Но мы здесь, чтобы обсудить условия. — Мой голос прозвучал чётко, но слишком хрупко, чтобы быть оружием — и достаточно, чтобы быть вызовом.

Он усмехнулся. Медленно. Безрадостно.

— О, Лиана… ты пытаешься очертить территорию, как будто кто-то в этом мире играет честно. — Он покачал головой. — Ты просишь границы, потому что знаешь, я их нарушу. Ты хочешь видимости контроля, но на самом деле — чтобы я проверил, как далеко ты готова зайти.

Эйдан подался вперёд, положив локти на стол. Его пальцы скользнули вдоль края моей чашки — почти не касаясь, но я почувствовала это всем телом. Едва заметный электрический разряд, щекочущий кожу при приближении. Он не прикасался ко мне, но угроза была в каждом его движении.

— Признайся, ты вспоминала, как кончила подо мной? — Голос у него был низкий, бархатный и тягучий. Он замолчал. Смаковал. — Помнишь, как именно я оставил следы. Где были мои губы. Где — пальцы.

Он поднял руку, слегка пошевелил пальцами, будто дирижировал мной в воздухе. Я покраснела, как будто обожглась изнутри. Пульс ускорился— в висках, в запястьях, в шее. Пальцы сжали стакан так крепко, что кожа побелела. Но ни один мускул на лице не дрогнул.

— Я пришла не для того, чтобы слушать твои... формулировки, — произнесла я ровно. Глоток кофе снова обжёг язык. Прекрасно. Боль — значит, я ещё здесь. В теле, а не растворяюсь, как сахар в его голосе.

— А я пришёл, в надежде не слышать очередную ложь, — он усмехнулся, качнул головой, будто игрался с собственным разочарованием. — Потому что… условия? Это — не для нас, Ли.

Он резко всмотрелся в меня, будто прорезая взглядом всё лишнее.

— Если тебе это не интересно — скажи. Я уйду.

Он откинулся назад, делая паузу. И всё же ухмыльнулся. Медленно. Уверенно.

— Но ты не уйдёшь. Ты держишься за это крепче, чем за свою гордость. Потому что, как бы ты ни отрицала, ты выбрала меня. И это признание — самое сладкое из всех.

Мое тело всё ещё било током от каждого его слова. Но я не опускала глаза, стараясь не дать ему победу ни в одном движении. Он вдруг стал серьёзен, а взгляд стал тяжелее.

— Но ты правда думаешь, что понимаешь, на что подписываешься? Думаешь, это будет романтично? Медленно? Что я буду спрашивать разрешения? — Его голос стал острым. — Что ты сможешь всё контролировать?

— Я знаю, что ты не остановишься. — сказала я тихо, но твёрдо. — Значит, я выбираю — когда и как.

Я сглотнула скопившуюся слюну, которая тянулась горькой нитью. Плевать, пусть он видит. Мне самой нужно поверить, что я ещё дышу.

Он кивнул — одобрительно, даже ласково.

— Сама выбрала петлю, но я решаю, как сильно затянуть. — Он низко засмеялся и это было страшнее любых угроз.

Я не смогла ответить. Слова застряли в горле. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Только пульс и взгляд — как нож против его хищной ухмылки.

— Хорошо, — произнёс он почти мягко. — Я приму твою сделку. Но… — Он наклонился ближе, голос стал шершавым, тёмным, как гравий под подошвами: — В следующий раз, когда ты кончишь — ты попросишь. Меня. Сама. — Он сделал паузу, слишком короткую, чтобы успеть собраться. — И поверишь, что хочешь этого больше, чем воздуха.

Это было слишком. Как падение с высоты, когда понимаешь, что не успеешь ни за что зацепиться.

— Извини. Мне… нужно выйти. — Я встала, почти не чувствуя ног. Он кивнул, как будто мы просто пили кофе и обсуждали расписание.

— Конечно, булочка. Не задерживайся.

Я поднялась с места и направилась в сторону туалета. Медленно, как в тумане. Он не остановил меня, только следил, не моргая. Скрывшись от его глаз в маленьком коридорчике, я вбежала внутрь, и закрыла дверь. Замок щелкнул. Я оперлась руками о раковину, вглядываясь в одинокое зеркало на стене. Отражение пугало: щёки — пылают, губы — припухли, будто он уже коснулся, тело — ноет, а внутренняя сторона бедер — дрожала, как после сильной растяжки.

— Господи, — выдохнула я в пустоту. — Ты… сама позвала его.

Пальцы включают воду. Я зачерпнула ледяной поток и прижала ладони к лицу. И снова посмотрела в зеркало. В отражении — не просто испуганная студентка. В отражении — девушка, которую разбудили. И которая боится того, как сильно ей это нравится.

Я похлопала себя по щекам. Один раз. Второй.

— Держи себя в руках…

И в этот момент — замок двери щелкает и она распахивается. Резко. Почти с грохотом, как шторм, крушащий все на своем пути. В отражении я увидела, как Эйдан вторгается в эту крохотную комнату, как сама тьма, полностью поглощая пространство. Он захлопнул дверь. Его лицо — чистое безумие, а губы искривлены хищной ухмылкой.

— Что ты… — Я не успела договорить.

Он резко развернул меня. Без нежности, без предупреждений. Одной рукой схватил за горло, а другую положил на поясницу — с рывком притягивая к себе. Он смотрел на меня с вожделением, с голодом, с потребностью, поглотившей его разум. Все случилось так быстро, что я не успела даже испугаться.

— Тебе не сбежать, Лиана.— выдохнул он, его губы накрыли мои.

Это был не просто поцелуй. Это было вторжение. Жадное, небрежное, агрессивное. Его губы были влажными, мягкими, и пахли… властью. Я попыталась отстраниться, уперлась ладонями в его грудь — твердую, как сталь. Но это только раззадорило его. Потому что он не просил разрешения — он забирал.

Он втянул мою нижнюю губу и слегка прикусил. Мой рот сам раскрылся от дрожи, пробежавшей по позвоночнику и сконцентрировался внизу живота. Его горячий язык скользнул внутрь, как змей. И ощутив его на вкус, я откликнулась на каждое движение. Он был похож на горький шоколад — сладкий, но с привкусом дикой терпкости. Из меня вырвался тихий стон. Божественный вкус.

Это было похоже на безумие, потому что он целовал меня так, словно хотел стереть с моего рта память о других мужчинах — даже если их никогда не было. Губы тёрлись о мои с яростью, а наши языки исследовали друг друга с жадностью. Я отвечала с такой же безудержной страстью. Поймала нижнюю губу и прикусила сильнее, чем планировала. Он зарычал.

И сразу почувствовала, как пальцы на шее усиливают хватку — до боли, до грани. Я тихо захрипела, от недостатка кислорода. Он раздвинул мои ноги и вжался коленом в пульсирующий центр. Я вздрогнула от резкого удовольствия. Это была демонстрация силы. Что он контролирует: когда ослабить, а когда затянуть.

— Ты не представляешь… — хрипло выдохнул он у моего рта, ослабляя хватку на шее. — Как долго я ждал тебя.

Мой разум отключился, а мир сузился до ощущения его тела, его вкуса, его запаха — тяжелого, острого, запретного, как грех. Это было грязно. Это было властно. Я не хотела чтобы он останавливался. Тело горело адским пламенем, особенно там, где он касался. В какой-то момент я осознала, что сама вжимаюсь и раскачиваюсь на его колене, тихо постанывая. Я позволила себе наслаждаться, потому что сейчас мне это нравилось и мне хотелось, чтобы он не оставлял мне выбора.

Эйдан на мгновение оторвался и зарычал мне в губы, продолжая вжиматься напряженным телом:

— Я никогда ничего так не желал в этом мире... — он быстро поцеловал меня и снова отстранился. — Только тебя, Ли.

Голова кружилась, то ли от переизбытка чувств, то ли от недостатка воздуха. Я часто дышала и жадно глотала воздух между нашими касаниями. Он облизнул мои губы, словно я рожок с мороженным и прохрипел:

— Я покажу тебе, насколько голоден. И только ты сможешь его утолить.

В этот момент раздался настойчивый стук в дверь:

— Можно побыстрее! Здесь вообще-то очередь.

Я не сразу поняла, что это из реальности, и нехотя распахнула глаза. Эйдан тяжело дышал, глаза прикрыты, волосы небрежно падали на лоб, влажный от испарины. Казалось, словно он пытается вернуть прежний контроль. Через секунду он отстранился и посмотрел на меня. Мне стало страшно. Потому что на лице не отражалось — ничего. Чистый лист. Словно между нами не было неконтролируемой похоти, безумия и огня. Его выдавали только припухшие губы и внушительная эрекция в брюках.

Он застегнул пальто — быстро, машинально. Коснулся моего лица и, убирая за ухо прядь, прошептал:

— Это первый. Но далеко не последний поцелуй, булочка. Скоро увидимся.

И ушел. Просто развернулся и вышел, как будто не разрушил только что мой внутренний мир. А я осталась — пылающая, живая, обожжённая.

Туалет пах мылом, чистящими средствами и неудовлетворением. Я стояла, прислонившись к раковине. Губы пульсировали и болели, а тело — в каком-то нелепом, унизительно сладком пост поцелуйном аффекте. Он вошёл — как буря — и изчез, словно все это ничего ему не стоило.

Я вымыла руки, лицо, но смыть себя изнутри не получилось. Там остался он и странное ощущение грязной чистоты, будто только что я впервые стала собой.

Когда я вышла из туалета, очередь была уже из пяти человек. Девушки видели, что сначала из туалета вышел он, а потом я. Этого было достаточно. Их презрительные взгляды были красноречивее любых слов.

Я прошла мимо, не поднимая глаз. На мне остались следы нашего безумия — на губах, на шее, в походке. Я не могла свести ноги слишком близко, потому что тело всё ещё требует давления его бедра. И каждый взгляд, скользящий по мне, будто видел и чувствовал это.

Я вернулась к столику. Эйдана, разумеется, уже не было. Стакан с водой пуст, а стул аккуратно задвинут. Он исчез, как тень, оставив после себя засос внутри. Никаких объяснений, никаких планов. Только я, и пепел после пожара.

Он снова победил, а я — сдалась. Но, черт возьми… мне понравилось.

Но главное, я знаю, что он сделает все, что я попросила.

Остаётся только ждать…

Глава 14. Эйдан

Черт, моя булочка не просто огонь. Она настоящий пожар, вырвавшийся из-под контроля. Не понимаю, за какие грехи дьявол подарил мне её — с этим телом, взглядом, способным сломать любое сопротивление, и губами, которые стоило бы запретить законом.

Она не просто поддавалась — она принимала и отдавала. Добровольно. С жадностью, о которой, возможно, и сама не догадывалась. Я чувствовал, как сопротивление в ней смешивалось с желанием, страх — с вожделением. Это возбуждало куда больше, чем безусловная покорность.

У неё потрясающий вкус не только между ног. Это гребанный оазис на мертвой земле. Она — мое личное проклятие, от которого не хочется избавляться. И я мог бы провести всю вечность, вкушая ее — медленно, тщательно, не отрываясь.

Я удивился, когда она предложила сделку. Не только самим фактом, что она захотела использовать меня, но и тем, как быстро. Её решимость — восхищает, как и наигранная холодность. Но всё это рухнуло за тридцать секунд, когда я целовал её так, будто имел право. Потому что только я его имел.

Но я знаю, что конкурс — это только предлог. Очередная ложь. Истинная причина — она хочет знать, что значит принадлежать мне. И я покажу ей. Со вкусом. С тщательностью. С властью, которую она сама отдаст в мои руки.

Если я не перестану думать об этом, то непременно вернусь и украду ее. Прямо сейчас. Я толкнул дверь машины с такой силой, что она чуть не слетела с петель. Сел за руль, включил двигатель. Руки дрожали. Я. Дрожал.

Рычание вырвалось из горла — звериное, глухое. Я сжал руль так, что пальцы побелели. Кожа скрипела под хватом, как будто могла взорваться и прекратить моё существование. Грудь ходила ходуном.

— Что, черт возьми, ты делаешь со мной, Лиана? — прошипел я и ударил кулаком в торпеду. Один раз. Второй. Костяшки лопнули. Кровь пошла мгновенно, горячая и яростная. Но этой боли касалось недостаточно.

Я вышел первым, потому что если бы остался — разорвал бы её прямо там, посреди этого дохлого туалета. На раковине, на полу, у стены — мне плевать. Её вкус всё ещё на моих губах, а её дыхание будто прожгло дыру в моей трахее.

Обычно, мой уход — искусство, чтобы её разум бил тревогу, а тело хотело — чтобы я стал необходимым. Я совру, если скажу, что ушёл, чтобы её защитить. Я ушел, потому что начал терять контроль. А я никогда не теряю контроль.

Злость, похоть, агрессия — вот мой стандартный коктейль. Чувства, которые я умею ощущать, а всё остальное… Пустота.

Сострадание? Жалость? Трепет? Любовь? Я не испытывал их с тех пор, как в возрасте десяти лет меня лишили их одного за другим. Я создан не для эмоций, они — роскошь для слабых.

Но она…

После поцелуя я был не просто возбужден — я был разорван. Изнутри наружу. Мне хотелось сжечь всё, что не она. Каждая чертова клетка тела требовала Лиану. Вкус её губ. Запах кожи. Звуки, который она издавала, когда я питался ею и применял силу.

Это было настоящее безумие. И оно мне понравилось. Проклятье.

Я не чувствую — и в этом моя сила. Но теперь… Теперь я сбит с толку, и это разрушает. Но я скорее буду гореть и сожгу её вместе с собой, чем отступлю.

Я откинул голову на подголовник. Кровь медленно стекала по коже, оставляя на брюках густые пятна. Металлический запах наполнял салон, как дешевый освежитель — только живой. Но я всё равно почти ничего не чувствовал. Боль — фантом. На фоне того, что творилось в моей голове — она казалась лаской. Бонусом.

Год назад.

Я сидел на неудобном диване в её крошечной квартирке. В комнате было темно, только настольная лампа отбрасывала золотистый ореол на чашки с остывшим кофе и пыльные обложки книг. Всё вокруг пахло ею — лавандой, бумагой и чем-то теплым, почти вызывающим.

Комната была хаотичной, но уютной. Творческий беспорядок: стопки книг, свечи, какие-то безделушки, плед, явно переживший не одну бурю. Идеальная территория для неё. И ни одной пылинки — как всегда. Контроль во всём. Кроме самой себя.

Она лежала на животе, вытянувшись, неумышленно выставляя себя на витрину. Болтала босыми ногами в воздухе и не подозревала, что я умираю от желания трахать ее до потери сознания.

Перед ней лежала книга — «Грозовой перевал», которую взяла в университетской библиотеке. Держала ее в руках с такой силой, будто это не вымышленная трагедия, а живое существо. Читала вслух. По моей просьбе. Нет — по моей прихоти.

Её голос... Он был как токсин — сладкий, нежный, въедливый. Слова лились из её губ будто бы не по бумаге, а прямо мне под кожу. Пока она зачитывала очередной отрывок, я смотрел на её попку, обтянутую тонкими леггинсами, как на самую красивую вещь, которую видел в своей жизни.

Бедра, округлость, лёгкий изгиб — будто она создана для того, чтобы ломать мужчин. Мои мысли давно ушли далеко от книги. Я бы запомнил, если бы кто-то из героев описывал, как именно он хочет прижать её к полу и заставить забыть собственное имя. Но, похоже, я упустил момент. Она остановилась и посмотрела на меня. В глазах — нечто острое.

— Ты знаешь, Эйдан... это не любовь, — прошептала она, будто боялась разбудить в комнате нечто страшное. — Это... одержимость. Они не любят, они калечат друг друга. Это же ад, а не любовь. Как можно этого хотеть?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я оторвался от её задницы с величайшим усилием и встретился с её глазами. Блестящие. Уязвимые. Злые. Она злилась не на героев книги — а на саму возможность когда-то оказаться в их шкуре.

Я ухмыльнулся, голос обволакивал её, как петля:

— Я не верю в любовь, булочка. Но ты уверена, что не окажешься в этом аду? Ты думаешь, что такие вещи случаются с другими? Боль не для слабых. Но только она заставляет сердце биться по-настоящему.

Она резко села. Глаза метали искры. Её тон стал острым, колючим:

— Такая "любовь" — это болезнь, Эйдан. Это цепи. Это грязь, в которой тонешь с открытыми глазами. Я... я бы не позволила этому коснуться себя.

Я рассмеялся. Тихо. Угрожающе. Так смеются те, кто знает, что ты проиграешь — вопрос только когда.

— Это не ты выбираешь её, Лиана. Она выбирает тебя. А потом ты уже не человек. Ты — принадлежность. И выбора больше нет.

Она отвернулась. Но дыхание стало резким, грудь тяжело вздымалась. Я знал это дыхание. Я слышал его, когда мечтал сорвать с неё одежду и выжечь на коже своё имя.

— Это всё вымысел, — упрямо бросила она, не глядя. — Такого не бывает в жизни. Это извращение, а не чувства.

Я медленно протянул руку, взял книгу из её рук, закрыл и положил рядом.

Наклонился ближе. Почувствовал запах её кожи, чертовски знакомый. Голос стал тихим, почти ласковым:

— Надеюсь, ты права, булочка.

Хотя сам знал — она ошибалась. Потому что ад уже начался. И она в нём. Со мной.

*****

Я вытащил телефон из внутреннего кармана пальто. Палец дрогнул. Экран потускнел, будто знал, к кому я собираюсь звонить.

Тыкаю — вызов.

— Слушаю, — как всегда без эмоций. Иногда спокойствие Дрейка раздражало.

— Мне нужна книга «Грозовой перевал». Подойдет первый тираж. А если постараешься, найдешь и первое издание. Сегодня. Привези ко мне.

— Только не это… — выдохнул он с таким отчаянием, будто я попросил закопать его живьём. — Можно я займусь чем-то полезным? Не знаю… убийством?

— Займёшься позже. — коротко ответил я.— Это срочно.

— Ты хуже женщины на ПМС, честное слово. — Дрейк заныл, как ребёнок в детдоме. — Это для твоей малышки, да?

— Хм, — я кашлянул. Внутри что-то рвануло. — Осторожней, Дрейк.

— Да ладно тебе, я не имел в виду то, за что ты обычно оставляешь людей без рта, рук и последних слов. Просто уточняю из интереса.

Я усмехнулся. Парень скользит по грани, как по лезвию — в балетках. Но я знаю — не упадёт. Не потому что не может. А потому что знает: Мы одного поля гниль. Его не исправит ни женщина, ни психотерапевт. Как и меня.

Он однажды сказал: — Ты последний человек, за которым стоит идти… но иногда — единственный, кто ещё не съехал с катушек окончательно.

Мы не называем друг друга друзьями. Но я бы убил за него. И он знает.

— Достань ее, хоть из самого пекла. Черный рынок, аукцион, частная коллекция. Любая сумма, Дрейк. Купи или укради.

— Понял, босс. Уже мчусь. Если погибну в пути — хоронить без пафоса. Только не забудь за меня отомстить. — в его голосе блеснул азарт, и он повесил трубку.

Я откинулся назад. От этого подарка моя девочка точно сойдет с ума. Две её главные страсти — любовь к книгам и мое безумное лицо — будут запечатаны в одном моменте. Роман о разрушительной любви. О боли. О привязанности, от которой не сбежать. Как символ, предупреждение, обещание.

Вернувшись домой, я не стал тратить время на бессмысленные ритуалы. Пальто — на вешалку, оружие — в сейф, телефон — в беззвучный. И сразу в кабинет.Тишина здесь была не просто глухой — она дышала. Тяжело, в ухо. Густая, как смола.

Я сел за стол, включил монитор. На столе — полупустой тамблер W.L. Weller. Хорошая штука. Только бесполезная. Бурбон остался нетронут. Сегодняшний яд — не алкоголь.

Я занырнул в ворох дел: университетские проекты, документы по стройке в Лондоне, просроченные отчеты. Но всё это — шелуха. Настоящее мясо — в досье на Уилсона.

Щелчок. Экран ожил. Сотни файлов. Фото. Аудио. Видео. Расшифровки разговоров. Дрейк, мать его, как всегда, превзошёл себя. Он достанет компромат хоть с орбиты, если попросишь правильно.

Я открыл досье. Страницы запахли плесенью чужой жизни.

Чарльз Уилсон.

57 лет. Владелец строительного холдинга «ThamesBuild Group.»

Жена — Эвелин (пережившая два нервных срыва и одну пластическую катастрофу). Дочь — Амелия (учится в Милане, очевидно, чтобы подальше от папочкиных "вечеров").

Водитель, охранники, любовница — стандартный комплект для лондонского короля грязи.

Финансы

— интереснее. Оффшорные счета на Кайманах, Гонконге, а также подставной фонд в Будапеште. Но главное — регулярные переводы от компаний, зарегистрированных в России и Сербии. Русские. Вот и след. Неожиданно. Или как раз — очень даже вовремя.

Методы прикрытия

— подставные подрядчики, мёртвые компании.

Связи

— депутаты, полиция, пара судей. Классика жанра.

Уязвимости? Тут повеселее:

— вторая любовница, молодая певичка из Лондона;

— и зависимость от контрабандного стимулятора. Видимо, чтобы не заснуть, глядя в зеркало.

Я пролистывал дальше, пока взгляд не зацепился за папку с пометкой PRIVATE/EXTERNAL CAM. Щелчок.

Видео с камеры в частном доме. Архив, скрытый доступ, хорошее качество. На экране — Уилсон. И трое мужчин. Двое — в тени, но русский акцент — режет по ушам. И… девочка, лет шестнадцать. Может меньше. Расширенные зрачки, пот стекал по виску. Состояние — глубокий отлет. На губах — ничего. Ни слова, ни жизни. Только пустота. И тогда — голос Уилсона. Чёткий, как выстрел:

— «Пусть прочувствует товар. Мы должны понимать, насколько сильно он ударит. Если выживет — получим лояльность. Если нет — меньше риска утечки».

Пауза. Смех. Мужской. Несколько голосов. Один особенно мерзкий — как будто харкнули на душу.

Я остановил запись и закрыл глаза.Не от отвращения. От ярости.

— Гнида, — выдохнул я и сделал глоток бурбона. Горло приятно прожгло. Почти как кровь — тёплая, металлическая, успокаивающая.

Лиана считает меня монстром. И она права. Но даже не подозревает, из чего на самом деле построен этот мир. Из тел девочек, которых используют как кроликов. Из голосов, которые смеются. Из лиц, которые останутся без кожи. Скоро.

— Отлично, приятель, — усмехнулся я и оперся на спинку кресла. — Ты сам зовешь меня к себе в логово. И даже не понимаешь, что пускаешь в дом чуму.

Я узнаю всё. Кто такие эти твои "волки". Кто поставляет. Кто мешает. И кто будет следующим. Потому что я — Колдвелл. А мы умеем не только строить. Но и разносить в пыль.

Время пролетело незаметно. За окном начало темнеть — небо окрасилось в болезненно-серый, как простуженное легкое. Я взглянул на часы — 17:30. Самое время проверить, где шатается моя булочка.

Я взял мобильный, открыл приложение с отслеживанием. Маленькая точка на карте застыла в баре «Bardsley’s». Девичьи крики, пустые бокалы, шутки, которые звучат громче, чем смеются. В любое другое время она уже была бы дома, завёрнутая в плед, с книгой на груди и глупыми мыслями в голове. А сейчас — ищет нормальность. Смешная. Считает, что от меня можно спрятаться между бокалами просекко и фальшивыми подругами.

Я смотрел на экран. На эту маленькую, беспомощную точку. И думал только об одном: Ты уже впустила меня и я не из тех, кто выходит.

Резко зазвонил домофон. Я щёлкнул мышкой — видеокамера вывела лицо. Дрейк. Идеально.

Я дистанционно открыл дверь. Дверь в кабинет распахнулась без стука — как всегда. И сразу запах дождя, сигарет и… раздражения. Дрейк вошел, держа в руках что-то, бережнее чем собственные яйца.

— Я надеюсь, ты хотя бы трахнешь её после этого. — процедил он и бережно положил книгу на стол, как реликвию, способную вызвать демона.

Я оторвал взгляд от экрана и поднял бровь:

— Слишком много для твоих изнеженных пальчиков, Дрейк?

— Слишком много для моей, мать её, самооценки. — Он плюхнулся в кресло, потирая шею. — Я провёл четыре с половиной часа с каким-то престарелым маньяком в Лондоне, который называл эту чёртову книгу своей “возлюбленной Катериной”. Он поднял взгляд: — Он был против. Но пара сотен наличкой и обещание кастрировать его кота — и она твоя.

Я взял книгу в руки, провёл ладонью по кожаному переплёту.

— Фолиант 1847 года. То, что нужно.

— Она вообще читает или ли ты просто подаришь ей это, чтобы доказать, насколько ты ёбнутый романтик?

— Она читает. И спорит. До красных щёк. До кулаков, сжимающихся на коленях. — Я улыбнулся. Почти тепло. Почти. — Это было важно. Срочно. Спасибо.

Дрейк хмыкнул, откинувшись в кресле:

— Ты сейчас звучишь, как богатая баба в истерике. “Это было важно, это было срочно”... — Он закатил глаза. — Окей, босс. Куда теперь? В логово химиков или снова снова к поэтам-извращенцам?

— В забегаловку на Бейкер Стрит. Координаты уже у тебя. Она там. Проверь, с кем. Проследи, чтобы доехала до дома. Без “приключений”.

Он взглянул на меня, сузив глаза:

— Ты реально собираешься следить за девчонкой?

— Я не только слежу, но и обеспечиваю безопасность.

— Ага. Но если и охранять ее, то в первую очередь от тебя. — пробормотал он, вставая.

— Ты преувеличиваешь. Я довольно милый. — Я сделал глоток виски и посмотрел на него поверх края стакана. — Для человека, который умеет резать без крика.

Он хмыкнул и ушёл. Дверь закрылась мягко, почти ласково. Остались только я и книга. Запах пыли, времени и опасного чувства, которое разлито между страниц.

Дрейк нашёл редкое издание с иллюстрациями. Я открыл на последней странице. Написал рукой:

«Я монстр, способный сжечь даже ад — лишь бы не отпускать тебя.

Хитклифф был не лучше…

Но даже Катерина не устояла.» — Э.К.

Слишком наглядно? Прекрасно.

Я не оставляю места для сомнений. Она хочет игру — мы играем. Но по моим правилам. И в моей игре нет победителей. Только те, кто остаются.

Со мной. Или подо мной.

Сумерки уступили место непроглядной тьме. Пока всё тихо. А значит — я иду в зал. Лёгкая футболка, чёрные шорты, босые ступни на холодном полу. Путь к себе начинается отсюда. Через боль. Через нагрузку. Через контроль.

Когда я поднялся на второй этаж и повернул ручку самой дальней двери, зал встретил меня привычным запахом резины, металла и пота. Царил полумрак — только неоновые полосы на полу и синий отсвет из панорамного окна. Снаружи — лужайка, чёрные силуэты деревьев, тихая рябь бассейна. Камеры. Тишина.

Разминка — три минуты. Потом по кругу: силовой блок — пресс — брусья. Вес растёт. Повторы — до дрожи. До того, как кожа натягивается на кости. Я ломаю себя сам. Каждую ночь. До звона в голове. До тупого огня в мышцах. Потому что иначе — я не выдержу.

Я подошел к зеркалу. Грудь рвётся, плечи налиты, вены на руках и шее пульсируют. Сбросил футболку — она мокрая, как тряпка. Тело — как оружие. Безукоризненное. Но я смотрел не на грудь и не на пресс.

Я смотрелна шрамы.

Я развернулся, чтобы видеть их полностью. Светлые полосы. Какие-то тонкие, как след от бритвы. Другие — грубые, изломанные, как порванная кожа на живом теле. Я знаю каждый. Каждый оставлен кем-то, кто пытался сломать. Не получилось. Я выжил. Но стал другим. Теперь — я выбираю, кто останется.

Лиана их не видела. Пока. Она не знает, что скрыто под тем, к чему тянется. Я — не красивый монстр из книжки. Я — настоящий. Мои шрамы — это предупреждение. Сила, которая держит меня на плаву и тянет других на дно.

Я заканчиваю как всегда: до полной тишины внутри. До немоты тела. До предельной сосредоточенности. Потом спускаюсь — вниз, босиком. Кожа холодная, мышцы дрожат. Сердце бьётся быстро. Как у зверя после охоты.

Дошел до кухни, открыл холодильник, чтобы взять бутылку ледяной воды. Прижал ко лбу. Прохлада почти приятна. Почти.

Щелчок. Глоток. Второй.

Вытащил из кармана телефон. Сообщения от Дрейка:

20:38 Вижу Лиану. Сидит с тремя подружками. Выдавливает улыбку и постоянно оглядывается.

20:41 У неё чертовски вкусная подружка. Брюнетка с каре. Думаю, смотрит на меня.

Я фыркаю. Не удивлён. У него нюх на таких, как Кесси.

21:09 Пока всё тихо. Держу дистанцию. Ты намеренно меня игнорируешь?

21:57 Разъезжаются. Лиана ждёт такси и не отлипает от телефона. Следую за ней.

22:30 Все чисто. Объект дома. Отключаюсь.

P.S. Надеюсь, ещё увижу вкусную брюнетку.

Она смотрела на меня, как будто я грех в последнюю пятницу перед постом.

Я звонко рассмеялся. Сраный ловелас. Ему бы только ад и глупые глаза.

Я: 22:56 Отлично. Завтра у тебя выходной.

P.S. Озорная брюнетка не поведётся на дряблые яйца.

Улыбка скользнула по лицу. Мимолётная. Я отложил телефон. Провёл рукой по влажным волосам. Пальцы пахнут металлом и потом. Я вернулся наверх, принял душ и зашёл в спальню.

Она погружена в полумрак. Только холодный свет из окна — тусклый, как дыхание перед сном. Я прилег на холодные простыни, позволяя мышцам замирать. Но разум — не спит.

Потому что я не могу не думать.

О ней.

Эйдан начинает открывать новые секреты... А красавчик Дрейк ждёт вас в Тг-канале ????????♥️

Дорогие мои, жду ваших звёздочек ⭐

Глава 15. Лиана

Воскресенье.

Я проснулась с глухим стуком в голове и вязкой тягучестью за глазами. Похмелье. Приятное напоминание, что я всё ещё человек, а не призрак с выжженной душой. Нащупала телефон — 11:40. Прекрасно. Полдня в никуда. Даже тело, похоже, решило временно выйти из строя.

Вчерашний вечер был почти нормальным. Девочки, коктейли, смех, хрустящая корочка фиш-энд-чипса — всё по стандарту «забудь, как тебе дышится рядом с ним». И вроде помогло. Хоть немного. Хоть на час.

Но даже лучшие подруги не настолько слепы. Они чувствуют, что во мне что-то… не так. Я стала напряжённой, дёрганой, почти недоступной. Но я не рассказала. Ни про конкурс. Ни про него. Ни про то, как быстро моё внутреннее «я» оказалось на коленях. Потому что если всё провалится — я хотя бы проиграю молча. Я предпочитаю делиться победами. Поражения — мои личные монстры, и я с ними на «ты».

Эйдан исчез. Как дым после пожара. Раз — и всё. Ни звука, ни знака, ничего. А мне от этого не легче. Тревога гнездится под рёбрами, как животное. Ждёт, когда я отвернусь, чтобы вцепиться в горло. Чёрная дыра под грудью растёт. Раздувается. Пульсирует.

Я ненавижу себя за то, что помню, как он смотрел, как держал, как целовал, будто бы имел на это право. А может, и имел. Бог его знает, у кого сейчас мои правила. Кажется, он сжёг их сразу же, даже не давая мне их озвучить.

Мне больно. И мерзко. И одновременно — сладко. Как от яда, от которого не умираешь, но уже точно не станешь прежней. Почему его рот до сих пор на моей коже? Почему низ живота отзывается, будто бы жаждет… его влажного языка? Я не хочу это вспоминать. Но тело — предатель. Оно помнит лучше разума.

Комната казалась слишком тихой. Воздух — тяжёлым. Даже часы тикали громче обычного, как будто насмехаясь: «Он вернётся. Ты же знаешь. Только не знаешь — когда». А тени… Господи, они вытягивались по полу, как чужие руки. Гладили, пробирались к щиколоткам, как предвестники чего-то страшного.

Но ведь всё в порядке, да? Я дома. Сама. Целая. Я в безопасности. Это всего лишь мужчина. Мужчина, с которым ты, блядь, даже не спала. Формально. Ещё. Разве можно так сходить с ума по чужим, грубым прикосновениям?

— Соберись, дура. — прошептала я себе, хватаясь за пылесос и тряпку. Если уж с ума сходить, то хотя бы на чистом полу.

Уборка не спасла. Даже наоборот — в каждой мелочи был он. В песне, что заиграла в колонке. В футболке, пахнущей чем-то терпким. В отпечатке на зеркале, который я, кажется, оставила сама, но подумала о нём.

— Он как пыль, мать его. Лезет отовсюду, и никуда не девается. — проворчала я и вытерла полку с таким остервенением, будто за ней скрывался сам Сатана.

На обед приготовила себе картошку по маминому рецепту. С беконом и яйцом. Кусала с наслаждением, будто ела нечто, способное защитить от демонов. Помогло. Немного.

Учёба. Уничтожение студентов, но спасение меня и источник постоянной боли в запястьях. Доклады, эссе, дурацкие рецензии — всё, чтобы убедить себя, что я снова управляю своей жизнью. Хотя бы на полдня.

Вечером я удобно устроилась на диване, завернувшись в мягкий плед. Обессиленная, но с чувством облегчения, потому что тревога перестала сдавливать грудь. Книга ждала. Я почти дошла до финала. Последние главы всегда самые сладкие. Особенно, если не знаешь, закончится ли всё хорошо. Впрочем, мне это знакомо.

Свет падал мягко. Музыка стихла. Воздух стал легче. И мне казалось, что я — как в пузыре. Сегодня я в безопасности. Сегодня. А завтра пусть катиться к чёрту.

В руке — кружка с остатками кофе, уже остывшего, но я всё ещё держала её, как будто она могла дать ощущение уюта. Книга шла к кульминации, сердце билось чуть чаще, чем обычно — автор не жалел нервов читателя. Я была почти счастлива. Почти.

Потому что, мечтаю сама вызывать такие чувства. Своими историями, своими героями. Чтобы у читателей перехватывало дыхание, дрожали пальцы и пересыхало во рту от напряжения. Вот тогда… я буду по-настоящему счастлива.

Я отвлеклась на пейзаж за окном — тусклый свет фонарей, засыпающий город, ветер гоняет мусор по мокрому асфальту, а воздух наверняка влажный и холодный. Все такое спокойное. Я даже позволила себе расслабиться. На мгновение.

БУМ. БУМ. БУМ.

Резкий, глухой, намеренный стук в дверь — не звонок, а именно три сильных удара кулаком — вырвал меня из состояния хрупкого покоя. Я вздрогнула так, что чуть не уронила книгу. Сердце метнулось в горло.

Я застыла.

Никто не должен быть у двери в это время. Я никого не жду. Абсолютно. Ни курьер. Ни сосед. Никто, кроме

него

.

Секунда. Две. Пауза, в которой я надеялась, что ошиблась. Что это кто-то другой. Пожалуйста, пусть это ошибка. Я осторожно, почти на цыпочках подошла к двери и посмотрела в глазок.

Эйдан.

Он стоял, как обычно — беззвучный, тёмный, зловеще красивый. В растегнутом чёрном пальто, черной рубашке и брюках. Руки сложены за спиной. Как будто не он только что барабанил в дверь, а просто терпеливо ждал. Но я знала — под кожей этого человека шевелилось нечто дикое. И оно пришло за мной.

Я не открыла. Просто смотрела.

— Лиана, — произнёс он вдруг. Не громко. Но я четко услышала. Сквозь толщу двери, сквозь страх, щекочущий каждую нервную клетку. — Я знаю, ты стоишь у двери. Открой. Или я войду сам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Моё тело напряглось. В горле встал ком. Я машинально отступила назад, как будто могла раствориться в квартире, если уйду глубже в тень.

— Уходи, — прошептала я. — Я… я не готова.

— Ты была готова ещё вчера, — голос был безэмоциональным. Ни ласки. Ни угрозы. Просто уверенность, от которой мои колени задрожали. — У тебя есть минута. Либо выходишь сама. Либо я забираю тебя — в каком виде мне угодно.

Он мог это сделать. Теперь я знала. И он точно не из тех, кто блефует. Это — факт.

Паника разрасталась, как мазуто в воде, и мешала трезво оценить ситуацию. Я вернулась к дивану и схватила телефон. Но тут же отбросила. Звонить кому? Полиции? Подругам? Он и это предусмотрел бы. Он не оставил бы шансов. Этот человек не просто приходит — он врывается, оставляя за собой выжженную землю. Стук раздался снова. Один. Ровный.

Я подбежала к двери и приоткрыла её ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Зачем ты здесь? — спросила я, изображая спокойствие, хотя внутри тряслась от страха.

— За тобой, — он даже не моргнул.

— Я никуда не пойду. Ты ещё ничего не сделал. И не имеешь права приказывать!

— Я могу всё, — перебил он, — но предпочёл предложить выбор. И этот выбор — заканчивается сейчас.

Он вытянул руку и протянул мне коробку. Картонная, простая. Я осторожно взяла ее трясущимися руками. Она оказалась достаточно лёгкой.

— Что это? — настороженно спросила я.

— Открой.

Я сделала, как он сказал. Внутри — белое платье. Лёгкое, шелковое, похожее на ночную сорочку. И — ничего больше.

— Надень это. Через десять минут я жду тебя внизу. — его улыбка была смесью вызова и предвкушения. — Ты спустишься сама. Или я тебя вынесу.

— Ты больной… — одними губами прошептала я.

— Я болен тобой, Ли. — он усмехнулся, словно чуя мою дрожь, развернулся и ушёл. Просто исчез за поворотом, как призрак с ключами от моего дома.

Я захлопнула дверь, прижалась к ней спиной. Меня трясло. Страх бил по груди, по горлу, по пальцам. И всё же, несмотря на ужас, несмотря на логику, часть меня… дрожала в непонятном ожидании.

Сумасшествие. Это чистое, яркое, жгучее безумие. И я ненавижу себя за то, как быстро начала сдаваться. Потому что я знала: этот человек не просто заберёт меня. Он поглотит.

Я стояла посреди комнаты, сжимая в руках шелковое платье. Оно было легким, почти невесомым — в нем не было ни защиты, ни смысла. Просто символ. Подчинения. Границы. Перехода, который я не была готова совершить. Но он снова не оставлял мне выбора.

Я переоделась.

Ноги подкашивались, когда я натягивала тонкие бретели. Белоснежная ткань стекала по телу, гладкая и холодная. Оно тянулось до щиколоток — обманчиво целомудренное. Спереди — вырез до самого солнечного сплетения, обнажающий грудь, как приглашение. А сзади… ткани почти не было. Открытая спина до самой задницы.

Сердце билось в горле, будто хотело удрать раньше меня. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Это не я. Это… та, которую он вытаскивает наружу.

Прошло 7 минут.

Я села на край кровати, сцепив пальцы в замок. В груди бушевало что-то знакомое — страх, стыд, злость… и предвкушение. И это — хуже всего. Я ненавидела себя за это.

— Ну же, иди, — прошептала я. — Просто спустись. И всё. Ничего страшного.

Но тело не двигалось. Оно знало — там не будет ничего обычного. Там — он. С той самой темнотой, в которой уже слышались мои собственные стоны, которых я ещё не успела издать.

Время вышло.

Я осталась сидеть. Не решилась.

Стук. Один. Тяжёлый. Как удар сердца.

Я затаила дыхание. По коже пробежала дрожь.

— Лиана, — его голос был как всегда ровным, спокойным. Почти ласковым. Но за этим покоем… скрывалась буря. — Открой.

Я не двигалась.

— Последний раз прошу.

Я закрыла глаза. Нет. Нет. Нет. Не могу. Я словно приросла к месту.

Молчание.

А потом… громкий треск.

Он выломал дверь. Я закричала от неожиданности. Вскочила с дивана, прижимая ладони ко рту. Эйдан вошёл. Без спешки. Без эмоций. Только ледяная решимость. В глазах — мрак. Во всем теле — натянутая пружина.

— Я тебя предупреждал. — сказал он и шагнул ко мне.

— Не смей! — я попятилась, сердце колотилось, как птица в клетке. — Ты не имеешь права!

Эйдан молчал. Его движения были резкими и угрожающе точными. Он крепко схватил меня за запястье и одним рывком развернул спиной к себе. Мое тело напряглось, а со рта сорвался рваный вздох. Пряжка его ремня звякнула в тишине, и этот звук будто ударил в грудь. Он выдернул его из шлевок.

Моя грудь вздымалась слишком часто.

Он подтолкнул к дивану и уложил на живот. Его рука все ещё держала мою. Секунда. Может, две. И я поняла: он делает это не чтобы ударить.

Он уперся коленом между моих лопаток, сильно вдавливая меня в обивку. Я захрипела от давления, сковавшего мои лёгкие. Но в следующий момент мои запястья оказались надёжно связаны ремнем. Он убрал колено и отпустил меня. Я сделала глубокий спасительный вдох.

Он перевернул меня на спину. Под моим весом ремень только сильнее впился в запястья, причиняя резкую боль. Я задергалась, хотя знала, что абсолютно беспомощна.

— Это не смешно! Развяжи меня!

— Поздно. Я давал выбор. Ты отказалась. Теперь всё — на моих условиях.

Он поднял меня на руки, словно я ничего не весила. Грубая сила, обёрнутая в шелк. Я брыкалась, но это было жалко. Его хватка не ослабевала. Я чувствовала, как моя грудь трется о его плечо, как тонкая ткань платья скользит по телу, а кожа становится ледяной от страха.

Он понёс меня вниз.

Я кричала. Дергалась. Но дом был тих — никто не вмешивался. Никто не видел. Никто не спасёт. Он знал, когда прийти. Как. И где никто не станет свидетелем.

Холод ударил мгновенно. Влажный, ледяной воздух жалил каждый дюйм тела. Платье прилипло к коже, а соски мгновенно затвердели.

Багажник открылся с щелчком.

— Нет. Нет, пожалуйста… Эйдан!

Он не ответил. Просто аккуратно уложил меня внутрь, как бесценный груз. В глазах у него не было ничего, кроме абсолютной решимости.

— Ты знала, что это произойдёт, — тихо сказал он, — я просто избавил нас от лишней драмы.

Крышка захлопнулась.

Темнота. Плотная, как смола. Сначала я не могла дышать — паника сжала грудь. А потом… я замерла. Мелкие слезы потекли по щекам, щекоча кожу. Но я их не чувствовала. Все тело сжалось в один спазм. Страх. Глухое чувство животного бессилия. Я молчала, потому что кричать не было смысла. Мои слезы и крики на него не действуют.

И все же, я не сдаюсь. Не до конца.

Глава 16. Лиана

Lord - Joey Trife

Не знаю, сколько мы ехали. В темноте время расползлось, как мазут по коже — липкое, тягучее, бесконечное. Я чувствовала каждое движение машины — как она резко вильнула на повороте, как колёса подпрыгнули на кочке. Каждый рывок тряс меня изнутри, выворачивая нервы наружу. Руки затекли, запястья горели огнём — ремень врезался в кожу так, что казалось, ещё чуть-чуть — и останется только кровавое месиво.

Холод стал привычным. Я уже не дрожала — просто лежала, тихо всхлипывая, с закрытыми глазами. Мышцы ныли, будто принадлежали не мне. В голове — гудящий рой вопросов. Куда он меня везёт? Почему я раньше не поняла, что у него не все в порядке с головой? Что он собирается со мной делать?

Интуиция шептала: убивать не будет. Но сделает что-то другое. Не менее мерзкое. И от этой мысли не становилось легче. Вообще не становилось.

— Во что ты вляпалась, Ли… Он же настоящий псих. — прошептала я, давясь новой порцией слез, застрявшей где-то в горле.

Машина остановилась. Тишина. Потом — щелчок замка. Багажник распахнулся, впуская ночь. Ледяной воздух ворвался внутрь, смешавшись с его ароматом — хищным, тяжелым, древесным — пробирая до костей. Я сжалась, подтягивая колени к груди, насколько позволяло тело.

Эйдан стоял, облокотившись на крышку — высокий, чёрный силуэт против лунного неба. На миг я подумала, что снова закричу. Но в горле застряло абсолютно все. Потому что он... улыбался. Как будто просто рад меня видеть. Улыбка психа. И та самая ямочка на подбородке, которую я когда-то считала милой. Дура.

— Не дрожи так, булочка. — сказал он с мягкой угрозой в голосе.

— Мне холодно, придурок. — прошипела я, собрав остатки достоинства в кулак.

— Потерпи. Ты ведь стойкая девочка. — Его голос стал ниже. Грубее. Он наклонился и аккуратно поднял меня на руки. Почти нежно. Как невесту. Или как жертву. — Это последнее предупреждение. Следи за языком. Иначе я накажу твой грязный рот. — прошептал он, не глядя в глаза. И понес по подъездной дорожке.

В ночной тишине шаги по камню звучали глухо, как под землёй. Он держал меня крепко, без усилий. Спокойно. Будто несёт не человека, а нечто своё. Собственность. От его тела шёл жар, плотный и тяжелый. Я бессознательно прильнула, прижавшись лицом к груди — хоть немного тепла в этом холодном аду.

Дом вырос из темноты, как замок из кошмара. Панорамные окна, чёрный камень, серая сталь. Современная крепость — и сердце её билось где-то в глубине, в тишине. И никого, кроме нас. Свидетелей не будет. Он толкнул ногой дверь и шагнул внутрь.

— Зачем ты привёз меня сюда? Что ты… — голос дрогнул. Я сглотнула. — Что ты собираешься со мной делать?

Он посмотрел на меня. Спокойно. Без ярости. Без милосердия. Как хирург перед разрезом. В его взгляде что-то вспыхнуло — животная искра. От этого внутри все резко сжалось, как будто там тоже завелся зверь. Господи, да что со мной не так?

— Только то, что ты сможешь выдержать, детка, — прошептал он, и это прозвучало, как обещание.

Мы прошли через холл, и с каждым движением у меня крепло чувство, что попала в капкан, где даже стены знают больше, чем я. Он не просто здесь живёт. Он создал это место. Каждый проход, каждая дверь, каждый сантиметр пола — был его. Дом не жил — он знал. Знал, что я здесь. И почему.

Длинный коридор тянулся, как будто специально создан для ощущения беспомощности. Оглушающая тишина, ни окон, ни лишнего света. Только ритм его шагов и звонкий отклик в моей голове. Мы прошли мимо кухни — мимо закрытых дверей, за которыми наверняка было то, что мне не стоило видеть. Или наоборот — именно то, что он захочет мне показать позже.

Наконец, мы вошли в столовую.

И вот тогда меня по-настоящему вырубило. Внутри что-то оборвалось — резко, без предупреждения. Потому что это было одновременно ужасно и… завораживающе.

Я застыла. Просто уставилась — и не могла вдохнуть. Словно оказалась во сне, где меня вот-вот съедят.

Свет был тусклым, жёлтым, как накинутый фильтр тревожного сна. Его источник — только свечи. Сотни. Они коптились вдоль стен, рассыпались по полу, пульсировали огнём на огромном столе. В воздухе висела дымка, Словно сам дом что-то курил — тяжёлое, вязкое. Пахло гарью, воском и… лавандой.

Мой любимый запах. Он это знал.

А стол... этот чёртов стол был не про еду. Он был алтарём.

Длинная белоснежная скатерть натянута так идеально, что захотелось испортить её просто из принципа. Симметрия бесила. Красота раздражала. В конце стола — свечи, выстроенные в равную шеренгу, как охрана, и один - единственный кубок с золотым краем. Он выглядел так, из чего в секте пьют кровь "избранных". Или вино. С привкусом страха.

Всё было готово. Всё — кроме меня.

— Что… это? — прохрипела я, едва справляясь с дыханием.

— Это место, где ты узнаешь правду. О себе. Обо мне. О том, что между нами.

— Ты не в себе…

— Наоборот, Лиана. — сказал он, медленно приближаясь к столу. — Я впервые в жизни абсолютно в себе.

Он посадил меня на край стола. На край

алтаря

. Я дрожала. Не от холода — от ужаса и ожидания. Сердце стучало, как у пойманного зверька, вдохи срывались, сбивались. Эйдан положил руки мне на бедра и медленно развел их, вставая между — опасно близко и уверенно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Добро пожаловать, — прошептал он, — к последнему ужину.

Я посмотрела на него — и мне стало по-настоящему плохо. Он был спокоен. Спокоен, как те, кто верит.

До конца

.

— Я развяжу тебя, булочка, — его губы обожгли дыханием мое ухо, почти касаясь. — Но если дёрнешься… — Он оскалился. — …я привяжу тебя за шею.

Я кивнула. Почти рефлекторно. Потому что знала: он не угрожает. Он предупреждает.

Он развязал мои запястья. Пальцы работали уверенно, неторопливо. Когда кожа освободилась — я едва сдержалась от всхлипа. Прижала руки к груди, медленно поглаживая воспалённые полосы. Эйдан взял мои ладони в свои, сжал. Горячо. Обжигающе. И поцеловал красные следы ремня.

— Ты уже отмечена. — хрипло сказал он, глядя на мои старые отметины. — Ложись, булочка.

— А если я не хочу? — осторожно спросила я. Глаза опустились на наши переплетенные руки.

— Если не ляжешь сейчас — потом начнешь умолять. Но я не позволю. Выбирай.

По коже пробежала колючая дрожь, поднимая каждый волосок. Боже, какой он… ублюдок. Снова давал «выбор», которого не было. И, похоже, всегда так добивался своего. Но психам надо подыгрывать, верно?

— Ладно. Сейчас. — прошептала я, отклоняясь назад.

— Выше. Тебе должно быть удобно, детка.

Я легла, как он сказал — в центре. Под спиной — холодная ткань. Или, может быть, это я сама была холодной. Белая скатерть шелестела, как саван. Вокруг — свечи, как свидетели этого молчаливого жертвоприношения.

Кожа была влажной от пота, словно меня облили водой. Платье прилипло к телу, вырисовывая каждый изгиб — грудь с просвечивающимися сосками, бёдра, кости таза. Я лежала, затаив дыхание, наблюдая, как он уходит за мою голову, растворяясь в свечной тени. Затем появляется снова, слева. В руке — кубок.

Эйдан провел рукой по моей щеке. Пальцы — жёсткие, теплые. Контроль и нежность в одном прикосновении.

— Чревоугодие? Это не про пищу. Это про тебя. — произнес он, его голос прозвучал как заклинание. — Я пал, потому что захотел. И ты… ты падешь сегодня. Сама.

Он поднял бокал с жидкостью, как символ начала обряда и сделал большой глоток. Потом ещё один, но не проглотил. Наклонился и влил терпкое вино в мой рот, через поцелуй.

И я приняла. До последней капли. Оно обожгло горло, оставив послевкусие — горькое, как правда которую ты не хочешь знать.

Я не помню, в какой именно момент это случилось. Может, когда он протянул руку к моей груди, слишком медленно, с тем сумасшедшим благоговением, как будто собирался молиться, а не трогать. Или когда я почувствовала, как сквозь вино начинает пробиваться трезвость — и вместе с ней паника.

Но в следующий миг я уже двигалась.

Одним резким толчком оттолкнула его руку, соскользнула со стола — и побежала. Босиком. В этом чёртовом белом платье, в котором я чувствовала себя то ли невестой, то ли жертвой. По полу, по мрамору, по льду. Всё тело ныло, но я не останавливалась.

— Булочка… — за моей спиной раздалось низкое рычание — глухое, грозовое эхо. Я не обернулась. Стук моих пяток звучал, как приговор. Коридоры растягивались, скручивались, как в ночном в кошмаре. Казалось, сейчас этот дом был бесконечным. Или сам решил меня не выпускать.

Я почти добежала до холла, до этой чёртовой тяжёлой двери…

И тут — удар.

Он схватил меня в полёте. Поднял, вжал в стену, придавив своим телом — сталью и огнем. Я выгнулась, точно раненый зверь и ощутила, как в живот упирается его твердый член. Он крепко сомкнул пальцы на моем горле. Но не достаточно сильно, чтобы причинить боль.

— Я на это не соглашалась… отпусти… — выдохнула я, задыхаясь. Он смотрел в упор. В глазах — бешенство. Животное. Больное.

— Лгунья. Ты согласилась, когда пришла в то чертово кафе. — прошипел он, приближая лицо. — Ты моя, булочка… — он наклонился, касаясь губами моего уха, вдыхая мой запах. — Сражаешься, зная, что проиграешь.

— Я тебя ненавижу.

— Прекрасно. — зарычал он и грубо припал к моим губам.

Это был не поцелуй. Это был взрыв. Злобный, жгучий, как алкоголь в ране. Он усилил хватку на шее, проникая глубже, жёстко лаская, посасывая и прикусывая мой язык. Я извивалась и глухо постанывала, ощущая между ног нарастающее, пульсирующее влажное напряжение. Я попыталась укусить его — он застонал. А потом — как будто сломался.

— Чёртова ты, грёбаная… богиня. — прохрипел он, срываясь на дыхание. — Не смей больше убегать.

Он резко поднял меня, будто я весила как перышко, и понёс обратно. Я стучала по его плечу кулаками — бесполезно. Упиралась — но он только сильнее прижимал меня к себе. Я сдалась. Только физически.

— Это не победа, Эйдан.

— Знаю. — сказал он. — Это… процесс.

Глава 17. Лиана

Seven Devils - Florence and The Machine

Когда он вернул меня в столовую и усадил на «жертвенный камень», я уже не брыкалась. Просто дышала тяжело, громко, задыхаясь от самой себя. Всё тело пульсировало — от страха, от адреналина, от желания. Платье сбилось, почти выставляя на показ мои торчащие соски. Щеки горели. Ноги дрожали. А вино всё ещё горело в горле, как заклятие.

Он встал передо мной. Всё такой же тёмный, весь в тенях, как если бы сам ад стал мужчиной. Мир сжался до огня свечей, запаха лаванды и воска, до его тяжёлого дыхания, касающегося кожи. Он упёрся руками в стол, замыкая меня в своей ловушке.

— Скажи, я предупреждал тебя, Лиана? — хрипло спросил он, глядя прямо в душу своими бирюзовыми глазами.

— Да… Я… не буду убегать. — прошептала я, заикаясь.

— О, булочка. — он крепко схватил меня подбородок. — Я люблю поиграть, когда дело касается тебя. Но видимо, ты не усвоила урок. Или… тебе нравиться, когда я делаю больно? — сжал пальцы мертвой хваткой. — Или… когда ты чувствуешь себя беспомощной?

— Нет, не нравится. — неуверенно ответила я.

Он рассмеялся. Хрипло, низко. И страшно искренне. Явно наслаждаясь этим моментом.

— Сегодня, ты отречешься от каждой лжи, оскверняющей твой прелестный ротик. А твоя киска прольет столько слез, сколько ты не выплакала за всю жизнь. Но я не остановлюсь, пока от тебя не останется… только пустота.

Его слова звучали как обещание. Как обет, который он дал мне на этом гребанном алтаре. И когда пришло осознание, что мне не убежать — стало ещё страшнее. Кислорода не хватало от слишком коротких вздохов, во рту пересохло. Я сжала в руках ткань скатерти, будто это могло меня удержать. Но дрожь только усилилась, а по щекам покатились горячие слезы.

Эйдан поднял ремень с пола и накинул мне на шею, как ошейник. Как символ власти.

— Ты прекрасна. — он слизнул влагу с моей щеки. — Это очищение, булочка. Ты не умрёшь. Ты возродишься. — он затянул его. Крепко, чтобы контролировать каждое мое движение. — Ради тебя я сотру в пыль весь мир. Но так же разрушу и твой, пока не будешь принадлежать мне целиком.

Он притянул меня ближе, оставляя всего пару дюймов между нашими губами. Ремень крепко обвивал горло, как змей, но оставлял доступ к кислороду. Провел пальцами по внутренней стороне бедра, задирая подол платья. Медленно. Горячо. Оставляя невидимый след на коже.

— Это будет твоя исповедь. Плачь, кричи, ругайся. Здесь тебя никто не осудит.

Коснулся влажных складок через трусики, ухватился за резинку и с силой дернул, разрывая ткань. Я закричала от резкой боли, а в следующую секунду пальцы вошли в меня, наполняя и растягивая. Сразу два. Без прелюдий, без стука. Как домой. Я застонала, выгибаясь назад, но он не позволил.

— Не двигайся. Я не разрешал тебе ложиться.

Он держал меня, как питомца, медленно двигаясь внутри с грацией убийцы. Прижал большой палец к пульсирующему клитору, но не двигал им. С моих губ сорвался громкий стон. Каждое его движение ощущалось слишком остро — до дрожи, до комков в горле. Я заерзала, вцепившись ладонями за край стола, прижимаясь ближе, как будто сама искала то, что он отказывался мне дать.

— Нет, булочка… — захрипел он. — Ты будешь умолять. И только тогда я тебе это позволю.

Он склонился. Его рот — на моих губах, потом на шее. Он кусал. Сосал. Лизал. Как будто я — последнее блюдо на этом свете. И он хотел, чтобы я чувствовала всё. Его голод, нужду и яростное желание обладать моим телом и душой.

— Ты создана для этого. Для меня.

— Замолчи…

— Нет, слышать — часть обряда.

Он поглощал меня, оставляя следы зубов и не давая дышать. Его пальцы двигались уверенном темпе, задевая чувствительную точку. Чувства обострились до безумия: все — громче, ярче, глубже. Я ощутила, как подбираясь к краю — туда, где хочется разбиться, чтобы не собраться обратно. Но он замедлился.

— Умоляй.

— Нет…

— Как скажешь, булочка.

Он продолжил пытку. Второй, третий раз. Мое тело горело и вибрировало, стонало и кричало без слов. Он удерживал меня над пропастью, как дирижёр, не давая сорваться.

— Ты можешь прекратить это. Умоляй, Лиана.

Я держалась долго. Сжата, как пружина. Глубоко внутри — натянутая тишина, в которой гулко били влажные пульсации. Он чувствовал, как сильно я нуждаюсь в этой разрядке — и специально не спешил. Дразнил. Давил. Балансировал между желанием и срывом.

— Пожалуйста… Эйдан… Я больше не могу… — захныкала я.

— Хорошая девочка… — прошептал он, ускоряясь. — Кончи для меня. Сейчас же.

Он рывком притянул меня за ремень и захватил мой рот своим языком. Жадно, влажно и властно. Так, словно это наш последний поцелуй перед смертью. Его движения изменились — стали резче и интенсивнее, отзываясь вспышками по всему телу. Мне начало казаться, что я вот вот исчезну. Растворяюсь в этом моменте, с его пьянящим вкусом, запахом и волшебными пальцами.

И это случилось.

Не крик. Не оргазм в обычном смысле. А что-то другое — более дикое, чистое, как разрыв.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мое тело дёрнулось — раз, два, судорожно. И вдруг — тёплая, резкая влага брызнула сквозь меня, как всплеск изнутри, как выброс, от которого я протяжно заскулила — не от удовольствия, а от невыносимого освобождения.

— Давай, девочка. — зарычал он. — Вот так… умница.

Я больше не понимала, где я. Только ощущала, как всё внутри тает, течёт, рушится. Колени дрожали. Бёдра, платье и скатерть подо мной были мокрыми, кожа — оголённой до последнего нерва. Я стала не в силах остановить хриплое, срывающееся дыхание.

Он медленно отстранился и позволил мне опуститься на поверхность. Смотрел с чистейшим восторгом и блеском в глазах. Смотрел, как мое тело сдалось. Как душа вышла через кожу. Я лежала с закрытыми глазами, тлея снаружи и внутри, пока тело тряслось в эйфории.

Это было выше понимания, выше боли, выше реальности. То, что он заставил меня испытать, не поддавалось описанию. Это было как проснуться — впервые, по - настоящему, до слез и дрожи.

Я не чувствовала стыда, неловкости или страха — даже зная, что он видит меня такой, до последнего слоя уязвимой.

Потому что в эту секунду… уже не была собой. Я стала его.

— Ты рождена, чтобы принадлежать мне.— прошептал Эйдан, расстегивая и отбрасывая ремень подальше. Я с облегчением вдохнула удушливый, дымный воздух полной грудью.

— Не вздумай отключатся, булочка. Мы только начали.

Я разлепила веки и тут же пожалела. Справа нависал Эйдан — мой ночной кошмар, только чертовски сексуальный. Его лицо было в тени, волосы падали на лоб, чтобы специально доводить до греха. Он расстёгивал рубашку медленно, как будто в жизни участвовал только в жертвоприношениях и изнуряющих тренировках.

Ткань соскользнула с плеч, обнажая тело, вырезанное древними богами под заказ. Рельефный торс, покрытый лёгкой щетиной, дорожка волос тянулась вниз — к месту, где, судя по всему, дьявол лично вложил свою подпись. Всё в нём было создано для власти и желания. Настоящее оружие.

Металлический звук молнии прозвучал, как команда к капитуляции. Он начал стягивать брюки, и то, что вырвалось наружу, заставило меня мысленно написать завещание. Мои глаза расширились. Вдох застрял в горле. Пока оно было в брюках — был шанс, что я преувеличивала. Но теперь… это не просто член. Это грёбаный артефакт древнего зла. Там где-то должна быть гравировка: «Сделано в Аду. Не вставлять без подготовки».

— Смотри, булочка, — хрипло произнес он, заметив как я ловлю ртом воздух. — Это то, что будет ломать тебя всю ночь.

— Ты шутишь. Скажи, что ты шутишь. — Я истерично замотала головой. — Мы видим одно и то же? Я не хочу, чтобы на твоём члене писали некролог.

Он ухмыльнулся. Не по-доброму — по-хищному. Видимо, всё это его забавляло. А у меня перед глазами уже плыла вспышка прощальной речи. Мозг, кстати, полностью оправился от недавнего оргазмического опьянения.

— Ты не умрёшь. — Он протянул руку. — Дай ладошку.

С явным внутренним протестом, я подала ему руку, как будто касаться его члена — это всё равно, что кормить зверя с руки. Он накрыл её и направил к себе — я коснулась его. Горячий. Каменный. Длинный. Венозный. Моя ладонь утонула, как ложка в кастрюле борща. Обхватить? Это точно не про мою ладонь.

Эйдан зашипел — коротко, резко, будто внутри него натянули все струны. Его мышцы напряглись, готовые к прыжку. А я в этот момент просто мысленно молилась, чтобы у него в аптечке был лубрикант и дефибриллятор.

Он убрал руку, давая добро на свободное плавание. Моё. Или скорее — моё утопление в нём. Я осторожно провела ладонью по его плотной, гладкой коже, касаясь головки — на ней уже блестела первая капля предвкушения.

— Ты отлично справляешься, булочка. Но, думаю, твоя розовая, нетерпеливая дырочка уже ноет по мне, — пробормотал он с таким голосом, будто сейчас выслушает молитву, а потом сожжёт за ересь.

В следующую секунду всё перевернулось — буквально. Я оказалась на разложенная на столе, как праздничное блюдо, которое он собирался съесть живьём. Он возвышался сверху. Не церемонясь, вцепился в моё платье и разорвал его посередине, как ненужную обёртку от сладости, которую давно хотел попробовать. Громкий треск — и ткань сползла по бокам, обнажая меня полностью, уязвимо и бесповоротно.

Он наклонился и без предупреждения сжал грудь, ловко захватывая губами сосок. Я вскрикнула — от резкой волны удовольствия и от осознания, что теряю контроль над собственным телом. Его другая рука сжигала маршрут по моему животу, приближаясь к клитору. Он коснулся моих влажных складочек, медленно вошёл пальцем — и почти сразу вытащил его, облизал, смакуя, как гурман.

— Чуть позже я вылижу каждую каплю с твоей плачущей киски, пока она не превратится в пустыню, — сказал он нечеловеческим, хриплым голосом. — Обхвати меня ногами.

Я подчинилась, потому что захотела. И тогда он припал ко мне в очередном грубом поцелуе. Его губы требовали, а язык властвовал. Я извивалась, жадно тянулась к его прикосновениям, как к воде после бури в пустыне. Он схватил меня за затылок, приподнимая голову. Заставляя смотреть на него.

И тут я почувствовала головку члена, упирающуюся у самого входа. Широкую, горячую, тяжёлую.

Я дрожала, изнывая от страха и предвкушения. Но жаждала этого. Его. Даже той боли, которую он несёт с собой. Обхватив его руками за плечи, вонзилась ногтями в кожу — не в жесте страсти, а как в последнем шансе уцепиться за реальность. Но Эйдан смотрел в глаза — прямо, жадно, будто в этот момент я была всем, что существует.

— Смотри на меня, Лиана. Не смей закрывать глаза. — одними губами прошептал он, увеличивая давление. — Впусти меня, булочка.

Я чувствовала, как сопротивляются мои мышцы. Выдохнула в попытках расслабиться, но это не помогло. Давление усилилось и вспыхнуло резкое жжение. Я закричала, не отрывая взгляда, ощущая катящуюся по щеке слезу. Его глаза горели диким, но нежным огнем. Как у зверя, который впервые гладит чужую боль, а не делает больно.

— Пожалуйста, прекрати… Эйдан… мне очень больно. — умоляла я, в попытках отстраниться.

— Знаю, булочка. Я ведь предупреждал. — Он прижал меня к себе, грудь в грудь, как к стене, и резко толкнулся внутрь. Всё внутри вспыхнуло болью, разрывая меня от предельного натяжения. Я заплакала, а он замер, словно сражаясь с собственной границей. Он дышал медленно и тяжело. Я чувствовала, как напряглись все его мышцы, как будто он тоже испытывает боль. И в этот момент поняла — он не просто берет меня. Он тонет вместе со мной.

— Дыши грубже, малышка. — прошептал он в мои волосы и медленно продвинулся дальше.

Я пыталась дышать. На вдохе — натяжение. На выдохе — огонь. Мышцы сопротивлялись, пытаясь спасти меня от вторжения сверх нормы. Я ощущала, как кровь стекает — тёплая, липкая, настоящая. Это было далеко от сказок. Это была правда. Живая, плотская, болезненно прекрасная.

— Блядь, Ли… — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Ты такая тугая, что сломаешь мне член, если не расслабишься. А он нам ещё нужен.

Он вышел — и вместе с ним ушли последние крохи моего разума.

— Ну же, детка, — хрипло выдохнул он и снова вошёл. Один толчок. Ещё. Глубже. Жжение плавно переходило в сладкое покалывание. Я вскрикивала каждый раз, чувствуя, как он растягивает меня до предела. Но он даже не входил полностью. Это было похоже на то, что моя вагина пыталась договориться, а он игнорировал правила.

Уложив меня на спину, он завис надо мной, весь на взводе. Его пальцы прошлись по моей шее к ключицам, словно читая по мне молитву.

— Запомни, Лиана. Ты не моя жертва. Ты моя богиня. — Его губы дрогнули, оскалившись. — И я буду трахать тебя… вечно.

Я замерла. Растворилась. Стать предметом его одержимости оказалось страшно и восхитительно одновременно. Слёзы хлынули из глаз, не от страха или боли — от того, что теперь я, чёрт подери, знала. Знала, что можно хотеть так, как хотел меня он.

Он распахнул мои руки, прижал их к столу, распиная. А потом коснулся губами лба, словно освящая. Моё тело стало нервом, оголённым, дрожащим.

Он начал двигаться. Медленно. Точно. Вскрывая меня, слой за слоем, добираясь до сути.

— Скажи, что ты моя, — потребовал он, ускоряясь.

— Да… — застонала я, не узнавая собственный голос.

— Полностью, Ли. Громко.

— Я… твоя, Эйдан…

Он вошёл до упора, вытаскивая мою душу через тело. И клянусь, я чувствовала, как шевелятся внутренности.

— Ещё. Громче.

— Я — твоя! — выкрикнула я, теряя контроль.

— Хорошая девочка… — прорычал он, провёл языком и слегла прикусил мою шею, оставляя за собой только удовольствие и дрожь.

Он сменил угол — я громко застонала и мои глаза закатились. Попал. Снова. И снова.

Его движения были как удары колокола — громкие, точные, неизбежные. И пока он рычал моё имя, изливаясь в меня, я уже проваливалась и тонула в сладкой тьме, зная только одно: если окажусь на самом дне, он найдёт меня даже там.

И вытащит обратно — за волосы, за сердце, за душу.

Дорогие, как вам долгожданный момент? Достаточно горячо? ????????????

Не скупитесь на реакции, я очень старалась????♥️

Расскажите, что вызвала у вас это сцена?

Глава 18. Эйдан

Я — ублюдок. Это факт. Мне доставляет удовольствие, когда меня боятся. Когда дрожат, молят и ненавидят так сильно, что глаза полны презрения и слез. И Лиана… не исключение.

Но, чёрт побери, сейчас с ней всё не так.

Когда я привез ее к себе, то хотел жёстко оттрахать, как животное. Запечатлеть в памяти первую кровь на белой ткани и окончательно сломать. Хотел вписать в её тело своё имя, как выжженное клеймо: я был первым. Я буду последним. Тем, кто научит не бояться боли, а наоборот — жаждать её, умолять о ней. Но она смотрела так, что мой грёбаный зверь внутри выл.

Её слёзы впервые не возбуждали. Они резали, как лезвия по собственным внутренностям. Я чувствовал, как она дрожит — не от страсти или страха, а от настоящей мучительной боли — и мне впервые захотелось остановиться.

Нет, не потому что стал мягким. А потому что в эту чёртову секунду, она смотрела на меня с расширенными зрачками и слезами, будто я — всё, и конец всему одновременно.

И тогда я понял — плевать. Сегодня она моя святыня, моя жертвенная богиня. А я умею ждать.

Когда я всё же вошёл, крепко прижимая ее к груди — мир перестал существовать. Это было не просто туго. Это была чёртова пытка. Грёбаный вход в рай, усеянный острыми клинками.

Её мышцы сжимались, пытаясь выгнать меня прочь. А я только сдерживал стоны, сжав зубы до хруста. Она кричала, плакала, вырывалась, цеплялась за меня когтями — и каждый её стон обжигал, как кислота. Я был пламенем, в которое она вошла и не сгорела.

Я двигался медленно, насколько мог — проверяя, как глубоко могу погрузиться, прежде чем она снова начнёт дрожать от боли. И в какой-то момент она раскрылась. Чуть. Едва. Но достаточно, чтобы позволить мне продвинуться в ее горячую и влажную дырочку. Мне хотелось оставаться в ней вечно. В этом чёртовом благоговении.

А потом, я уже врастал в неё, как клинок — с каждым толчком всё глубже, шире, настойчивее. Я не трахал. Я молился её телом. И она принимала. Блять, как же она меня принимала. Казалось, вся её суть — была подстроена под мою. Моя плоть — в её огонь. Мой хрип — в её дыхание.

Я верил в нужду. В голод. В первобытную жажду обладать. И этой ночью я понял — я не просто хотел её. Я хотел сожрать. Целиком.

Уложил ее на спину, распиная запястья на столе. Коснулся губами лба и вошёл сильнее, глубже, впечатывая в жёсткую поверхность.

В каждом её звуке был вызов. В каждом движении — приглашение в ад, где я уже был королём, а она моей короной. Чувствовал, как всё внутри неё вибрирует, отзывается. Как она… становится моей. По-настоящему.

— Я — твоя! — выкрикнула Лиана.

— Хорошая девочка… — зарычал я, облизывая и кусая ее шею. Сильно, до отметины, но доставляя исключительно удовольствие.

Сменил угол наклона, ощущая каждый дюйм пульсирующей киски и сорвался. Блядская экзекуция. Мой позвоночник выстрелил, мышцы свело, я задыхался, разрываясь изнутри.

— Лиана, Блять… — мой голос стал похож на одержимого самим Сатаной.

Я кончал так, будто не трахался, а умирал. Глаза закатились. Всё было на грани бреда. Адреналин, жар, она… Эта рыжая девчонка, с веснушками и упрямством, прошила мне мозги изнутри, пока я разбрызгивал их по её матке.

А потом… Видел, как ее глаза закатились, тело содрогнулось — и всё. Занавес. Её тело подо мной обмякло.

— Ли? — выдохнул я, ещё внутри неё. — Эй… Лиана? — слегка ударил по щеке.

Никакой реакции. Глаза закрыты, ресницы дрожат. Пальцы автоматически нашли пульс — есть. Слабый, как шёпот. Кожа липкая, дыхание тихое, неглубокое.

И я понял — она отключилась. Прямо на моем члене. В момент, когда я изливался в неё, как на последнюю святыню.

В голове проносится чёткий вывод: на сегодня мы закончили. Я, конечно, конченный, и мог бы продолжить трахать ее без сознания, но… не сегодня. Тело выдало белый флаг, потому что ей действительно нужен отдых.

— Проклятье… — пробормотал я, опускаясь на локти.

Я смотрел на её лицо, беззащитное, такое чёртовски хрупкое. Провёл пальцами по её лбу, отводя пряди. Улыбка скользнула по моим губам. Чёрная. Кривая. Довольная.

Я вышел из неё. Но это ощущалось, как отнять. Меня у нее или наоборот. Дюйм за дюймом — плевок в мою зависимость. Кровь, смазка, сперма, пот — всё это текло по её бёдрам, как подтверждение нашего ритуала. Она не пошевелилась. Не вздрогнула. Дышала с тихим поскуливанием.

— Черт… — я выругался, поднимая её на руки. — Надеюсь, ты сейчас не встречаешься с богами. Особенно с теми, которых я сжёг к херам.

Ее маленькое тело обмякло — аппетитное, трепетное, горячее, Я прижал её ближе. Отнес в ванную и открыл воду. Тёплую, чуть ниже температуры тела — чтобы не перегрузить сосуды. Сел с ней на колени, держа так, чтобы голова покоилась на моей груди.

Она тихо застонала во сне и сжалась, когда капли ударили по коже. Я зачерпнул воду ладонью и начал аккуратно смывать с неё следы. Моё тело всё ещё гудит от желания вгрызаться, добивать, добирать, но я держу себя. Я заставляю себя.

— Знаешь, в моём понимании «очищение после ритуала» обычно сопровождалось кровью и латынью, — буркнул я, обливая её бедра. — Но ты сломала систему, булочка. Даже в обмороке.

На короткие секунды она просыпается. Щурится, что-то шепчет. Пальцы дёргаются, будто она хочет за что-то зацепиться — за реальность, за меня, за остатки контроля. А потом снова уходит в темноту.

Я осторожно промыл между ног. Увидел стекающую кровь — и всё внутри снова перекрутило. Она – божественное, хрупкое, кровоточащее совершенство.

— Блядь, — прошипел я сквозь зубы. — Что ты со мной делаешь, а?

Когда она тихо застонала и дёрнулась, я взял полотенце, обернул её, поднял на руки и понёс в спальню. Мою спальню. Туда, куда я никого, никогда, не впускал. Она была первой. Конечно, первой.

Она вечно первая везде, где я даже не думал, что у меня вообще есть сердце.

Я уложил её на белоснежные простыни моей king-size кровати, насухо вытер каждый дюйм бледной, нежной кожи. Открыл прикроватную тумбу и взял баночку с прозрачной мазью - рекомендация доктора Картера, того самого, что наблюдал Лиану в Лондоне. Она уменьшит жжение, ускорит заживление и успокоит ткани. А меня — нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я присел на край. Осторожно раздвинул ее ноги, рассматривая эпицентр своей одержимости. Она все ещё была теплой, влажной, набухшей. Моя работа. Моя территория.

Аккуратно нанес мазь. Ни одной лишней капли. Плавные, лёгкие движения, словно делал это каждый день. Конечно, нет. Ни разу в жизни не занимался таким абсурдом. Но мне нужно, чтобы ее восхитительная дырочка, смогла как можно скорее принять меня.

Я ухмыльнулся.

Знаю ее лучше, чем она сама. Все слабости и страхи. Это не забота. Это контроль. Власть. Я — ее безумный бог, который в силах сломать и собрать заново.

И, да, я иногда шучу, что сам Сатана подарил мне «приятный бонус». Не для детей — для себя, для тьмы внутри меня, которая питается ее болью и нежностью одновременно. И чем больше погружаюсь в эту одержимость, тем чётче понимаю — я не могу ее отпустить. Никогда.

Мазь впитывалась, а я смотрел, как кожа под ней бледнеет, возвращаясь к здоровому оттенку. В голове только статистика — время восстановления, тканевая эластичность, интенсивные нагрузки.

Но так же я понял ещё одну вещь — весь женский род вымер на этой ебанной планете, когда я попробовал ее. Не важно, хочет она этого или нет: Лиана принадлежит мне, как и я ей. У нее нет выбора.

Я прикрыл ее одеялом, натянул футболку и лег рядом. Просто смотрел. Минуту. Час. Вечность. В голове хаос. Не только от страсти, сколько от памяти.

Восемь месяцев назад.

День был отвратительно солнечным. Слишком ярким, слишком радостным. Она стояла у доски почёта, держа в руках свою дурацкую грамоту за участие в волонтёрской программе. Учителя наперебой жали ей руки, подружки пищали и обнимали, словно она только что выиграла премию Дэвида Коэна. А я? Я стоял в тени, как чёртов призрак, вцепившись взглядом в её сияющую, чертовски ослепительную улыбку.

Мне хотелось вырвать каждую руку, коснувшуюся её. Каждую. И оставить ее себе.

Я ждал, когда она заметит меня и подойдёт. Толпа расходилась, пока студенческий двор снова не стал тишиной. Она появилась — вся такая весна, с глазами цвета свежей травы. Подбежала, сияя:

— Стоишь тут, как римская статуя... Я думала, ты тоже подойдёшь. — Она сложила руки на груди, как обижённый ребёнок, но я видел, как уголки губ дрожат от сдерживаемой улыбки.

— Разве моих личных поздравлений недостаточно? — я выгнул бровь. — Ой, чёрт, я совсем забыл про красную дорожку и цветы к твоим ногам.

Она рассмеялась. Звонко, заразительно. Слишком искренне. Слишком близко.

— Молодец, Ли. Ещё одна победа в копилку. Хочешь, я буду восхвалять тебя до самого вечера? Даже готов петь оды. — усмехнулся я. — А если серьезно, ты умница. Никогда не сомневался в тебе и твоём огромном сердце.

Я говорил именно то, что она хотела услышать. То, в чем нуждалась. Хотя сам не понимал смысла всей этой клоунады. Грамоты, дешёвый аплодисмент за "усердие и вклад в общество"...

Смешно.

Этим миром не правят таланты. Им рулят связи, деньги и те, кто умеют улыбаться, когда хочется блевать. А она ещё верила в справедливость.

— Спасибо. За поддержку. — Она потянулась и обняла меня. Впервые.

По-дружески. Просто и невинно. Прижалась ко мне лбом. Но в этом «просто» было всё. Её запах. Её тепло. Её мягкое тело — и как оно прижалось к моему. Легкое напряжение в мышцах.

Я мгновенно возбудился. Как сопливый школьник, впервые увидевший женскую грудь. Только в отличие от школьника, чувствовал не только похоть. Я почувствовал власть. Хрупкую, незаметную, выкованную доверием и сжал её чуть сильнее. И она не отстранилась.

В тот миг крышка гроба моей морали сдвинулась. Треснула. И больше не закрывалась.С тех пор — я знал. Моё тело её хочет. Но душа? Душа сдохла в тот день, оставив только меня — маниакального ублюдка, уверенного, что эта девочка рано или поздно будет его. Вся. Без остатка.

И только спустя мучительную вечность я действительно получил то, чего хотел.

Ночь прошла, а я так и не понял, кто из нас кому снился. Я не спал. Почти.

Лежал рядом, прислушиваясь к каждому её вдоху, будто от этого зависела чёртова стабильность мира. Смотрел, как у неё на плече выстраиваются веснушки в форму созвездий, которых не существует. Смотрел на след ошейника, проявляющийся на молочной коже. Пальцы сами шли по телу — медленно, бесшумно, так, чтобы не потревожить. Гладил, как бомбу с таймером: не взорвётся, если быть достаточно нежным.

Я не нежный. Но сейчас для меня важен ее отдых.

Под утро всё-таки вырубился. Ненадолго. На пару часов. Проснулся в 6:50, как по команде. Подсветка на потолке вспыхнула по таймеру, отбрасывая холодный свет.

Лиана спала, но уже беспокойно. Мелко двигалась, что-то бормотала, дергала пальцами. Скоро проснётся. А я... я больше не мог. Терпение, к чёрту, лопнуло.

Я повернулся к ней, притянул ближе. Обнял, как будто это ритуал воскресения. Ощутил мягкую грудь, прижимающуюся сквозь ткань к моей. Дыхание, запинающееся на вдохе. И в этот момент решил, что у меня будет на завтрак.

Я хотел, чтобы её утро началось с дрожи. С моего рта. С её хриплого стона, которым она распечатает новый день. Сладко, без предупреждения.

Скользнул рукой ниже, поглаживая и сжимая попку, задевая пальцами обе дырочки. Кожа была тёплая, мягкая, как будто ждала. Мой утренний член уже готов был взорваться от потребности оказаться глубоко внутри. Она шевельнулась, слегка — не до конца проснувшись.

"Хорошая девочка. Уже чувствуешь, что я здесь?"

Её дыхание стало глубже, не ровнее. Она не знала, где заканчивается сон, а где начинаюсь я. И это был мой шанс.

Я аккуратно переложил ее на спину, а сам опустился, склоняясь между бёдер. Сначала поцеловал внутреннюю сторону. Сдержанно. Впитывая запах кожи и оставляя влажный след языка. Она пахла раем — свежестью цветущего сада, персиками и лавандой. Мой ебанный рай. И я сорвался.

— Черт… — застонал я, сжимая руками ее бедра, а ртом присасываясь к клитору. Ласкал его языком, как будто вырисовывал пентаграмму, спускаясь ниже. К самому вкусному месту.

Провел языком по входу и погрузился внутрь, наслаждаясь соками — пил, как святую воду в аду. Жадно. Благоговейно. И не наелся.

Её тело отзывалось даже во сне. Дрожало и внутренне умоляло: ещё. Судорожные вдохи, мелкие подрагивания — инстинкты вспоминали меня раньше, чем разум.

А потом — резкий, сдавленный вдох. Почти стон. Она пришла в себя.

Её глаза приоткрылись, мутные, растерянные, но не испуганные. И это было сладко. Она застонала и с трудом прошептала:

— Что ты… делаешь?

Я оторвался. Медленно. Облизывая губы, как после священного обряда.

Улыбнулся — та улыбка, которая пугает большинство, включая её.

— Доброе утро, булочка, — прошептал я ей в живот. — Как самочувствие?

— Как у человека, чью вагину пытаются сожрать с утра пораньше, — прохрипела она, прикрывая грудь одеялом, но не отстраняясь. — Нормально, видимо.

— Рад это слышать, — усмехнулся я, поднимаясь на локти и вглядываясь в её раскрасневшееся лицо. — Когда я закончу свой завтрак и ты кончишь — настроение поднимется у нас обоих.

Ее щёки и грудь запылали. Она пыталась справиться с дыханием, но тело уже выдало всё. Зрачки расширились. Живот напрягся.

— Прекрати, Эйдан… Я… я даже не проснулась толком. Не готова к… к продолжению. И вообще — сколько времени? Мне нужно в кампус! — пробурчала Ли в попытках отстраниться.

Её слова — это как плеснуть масла на горящий дом. Только ещё больше разозлили пламя. Я сжал её бедро сильнее, удерживая на месте.

— Твои пары через три с половиной часа. И если ты ещё раз скажешь мне «прекрати»… — я навис над ней, медленно поднимаясь вверх, — то я вставлю тебе кляп в этот сладкий, вечно возмущённый ротик… Свяжу тебя. И выебу так, что проснёшься уже завтра.

Она только открыла рот, чтобы, возможно, что-то вымолвить, но я опередил её. — Нет, Лиана. Сейчас ты молчишь.

Я снова спустился. Мои пальцы раздвинули её складочки шире, а язык прошёлся снизу вверх, медленно и лениво. Я смаковал вкус, который принадлежал только мне. Её бёдра вздрогнули, но я прижал их вниз, не давая вырваться.

— Такая вкусная… — выдохнул я, глядя снизу вверх.

И снова окунулся в неё с голодной жадностью, потому не мог насытиться. Она всхлипывала, сжимала простыни, выгибалась — но я лишь сильнее вдавливал язык в её киску, доводя до дрожи.

— Смотри, как красиво ты разрывается подо мной. — ухмыльнулся я, поднимаясь чуть выше, оставляя влажную дорожку по внутренней стороне бедра. — Страшно снова отключиться на самом интересном месте? Или для этого тебе нужен мой член?

Она ударила меня слабым кулачком в плечо, и я зарычал, вцепившись в неё жёстче, придавив к матрасу.

— Сделай так ещё раз, и я вставлю в тебя не только язык, булочка.

Я вёл её к пику медленно, мучительно, по миллиметру, не давая сорваться. Каждый стон я впитывал, как кислород. Каждое движение задницей— как приглашение.

— Моя. Только моя. Кончи для меня. — прорычал я, теряя к чертям последние тормоза.

Она только дернулась, не в силах сопротивляться — всё её тело дрожало, глаза сдвинулись к переносице. Это выглядело слишком охуенно. Когда она кончала, я впился в неё с такой одержимостью, способной вытащить душу языком.

Я поднял голову, медленно вытер рот тыльной стороной ладони, как грешник после причастия.

— А теперь… Иди сюда, детка. — я начал медленно подниматься вверх. — Хочу кончить тебе в рот. Прямо сейчас.

В ее округлившихся глазах снова промелькнул страх, смешиваясь с интересом. Но она не отстранилась, лишь замерла, когда я устроился на коленях у ее лица. Я уже не мог ждать. Мой член болезненно пульсировал от прилившей крови.

— Я не… Я не знаю, что нужно делать. — она растерянно сглотнула, приходя в себя.

— Ну для начала, открой рот, булочка. — прохрипел я, стягивая боксеры.

— Боже… Он… Ужасен. — прошептала она, рассматривая его вблизи. — Чудо, что я вообще пережила эту ночь. — она подняла на меня щенячий взгляд. А я криво улыбнулся.

— Ты изменишь свое мнение, когда будешь кончать. Без остановки. Давай, детка. Прекрати болтать и открой рот пошире. — Я провел набухшей головкой по ее мягким губам.

Она сделала, как я сказал. Не спеша, с сомнением, но подчинилась. Я положил головку на горячий язык, давай ей почувствовать вес, жар, вкус. Медленно продвинулся, упираясь в дальние зубы.

— Шире, Лиана. — прогремел я, вытаскивая и погружаясь снова.

Я видел, как она зажмуривается, пытается. Ее старания похвальны, но этого не достаточно. Я хотел ощутить ее горло, а не зубы, царапающие чувствительную кожу. Я отстранился.

— Я не могу. — заскулила она, массируя челюсть. — Твой член – орудие пыток. У меня все затекает.

С губ сорвался хриплый смешок — и я склонился ближе, с хищной улыбкой.

— Ты привыкнешь. — провел рукой по ее спутанным волосам, стискивая их в кулаке. — Давай, Ли. — я подтянул ее голову ближе и снова вошёл. На этот раз она сомкнула губы. — Ты быстро учишься. Умница, девочка.

Я положил ее ладошку на ствол, задавая ритм. Ли постанывала и сексуально причмокивала с каждый толчком, активно двигая маленькой ручкой.

— Вот так, булочка... Соси… Сильнее. — зашипел я, вдалбливаясь резче и глубже. На сколько позволял ее крошечный рот.

Мне хватило всего пары минут, я запрокинул голову и застонал. Оргазм накрыл меня с дикой, звериной скоростью. Мощный и разрушающий.

— Глотай. — выдохнул я, тяжело дыша и посмотрел на нее.

Сперма смешанная со слюной стекала из уголка распухших губ. Глаза покраснели и слезились. Но она… ухмылялась. Дьявол, в таком виде она стала — исключительно совершенна. Идеальна.

Я наклонился, коснулся губами ее лба и пробормотал:

— Ванна налево. Там есть все, что нужно. Через двадцать минут жду тебя на кухне.

— Ты видимо забыл. — огрызнулась она, голосом сквозь хрип. — Ты порвал единственное платье. А голой я не спущусь.

— А зря. Да… я порвал не только платье. — я встал, потянулся и кивнул в сторону шкафа. — Бери, что хочешь. Но не задерживайся. Или я приду за тобой сам.

— Аааа! — взвыла она и швырнула в меня подушкой. — Ненавижу тебя, Эйдан!

— Знаю, булочка. — хрипло усмехнулся я, поймав и бросив ее обратно. — До жути.

Глава 19. Эйдан

Глава 19. Эйдан

Я принял ледяной душ в гостевой ванной — пустой комнате с предсказуемой геометрией. Холод почти снес остатки сна и липкой потребности на коже после ночи с ней. Возвращение контроля всегда начинается с заморозки нервных окончаний.

Накинул белую рубашку и костюм от Brioni — черный, как грех, в котором я собирался совсем скоро ее утопить. Забрал доставку с завтраком, что привозят каждое утро и поставил вариться кофе. Кухня, как и всё вокруг, — скорее предмет дизайна, чем утилитарная вещь. Я не готовлю. Я действую. Но ради неё… я варю кофе. Крепкий, с молоком и двумя кусочками рафинада — Ли любит сладкое даже в проклятом эспрессо. Себе — чёрный, как мои намерения, и обжигающий, как мои нервы.

На тарелке для неё — пончики с шоколадом и фрукты. Не классический английский завтрак, а именно то, что она любит. Утешение для моей булочки… после того, как я уничтожил её хрупкое мировоззрение. Я люблю мясо и ем его трижды в день. Могу и сырым — если потребуется. Поэтому, для меня — два стейка, органические яйца и гора зелени, чтобы хоть как-то прикинуться человеком.

Лиана спустилась аккурат в тот момент, как мои мысли снова полезли туда, куда не стоило — к её телу, к тому, что было ночью, утром и что можно повторить прямо сейчас. Я даже не обернулся — просто усмехнулся, когда её силуэт отразился в стеклянной дверце духового шкафа.

Она была создана, чтобы мучить. Лицо все ещё сонное, но в изумрудных глазах — стальная ясность. Вошла сюда, явно способная прикончить меня одним взглядом. Босиком, в моей черной футболке, облегающей аппетитные бедра так плотно, что хотелось вцепиться. А ее огненные волосы стекали по ключицам, как огонь по льду.

— О, ты во время. — Я поднял бровь и глотнул кофе. — Я бы поставил тебе отлично за усвоенный урок. Садись.

Я повернулся, кивнул в сторону большого кухонного острова. А перед глазами уже всплыла картина, как я трахаю ее на нем.

— Решил поиграть в заботливого парня? — Лиана недовольно заворчала, устраиваясь на барном стуле.

— Тебе нужно поесть, булочка. Не хочу, чтобы в следующий раз ты впала в кому.

— Не знала, что тебя волнует мое состояние. — зашипела она, осматривая стол и с жадностью хватаясь за еду. Мой абсолютный восторг вызывает то, как она ест. Точнее, как аппетитно.

Я не мог оторваться от нее. С трудом сглотнул ком, застрявший где-то в глотке. Смотрел, как она жует пончик, оставляя на пальцах сахарную крошку. Хотелось слизнуть, но сдержался. Я же культурный человек. Иногда.

— Эйдан. — ее мягкий голос пронзил повисшую тишину. — Напомни мне, в какой именно момент твой достаточно богатый словарный запас сократился до трех слов: "киска", “член” и "трахаться"?

Я оторвался и глянул на неё поверх кружки.

— Примерно тогда, когда мы решили "узнать друг друга поближе". — Я сделал акцент на последних словах и ухмыльнулся.

Она прищурилась, как кошка, которой только что предложили искупаться в кислоте.

— Я ничего не решала. Ты просто явился, как стихийное бедствие, и занёс меня в список пострадавших.

— Детка, если бы я и правда был стихийным бедствием — после ночи со мной у тебя был бы международный статус ЧС и эвакуация вертолётом.

— После ночи с тобой у меня ПТСР, мигрень и острое желание прибить тебя.

Я откинулся на спинку стула, глядя, как она злобно втыкает вилку в несчастный фрукт. Наверняка это был я в виде клубники. Мне нравится ее игривый настрой. И грязный язычок.

— Прелестно. А теперь попробуй сказать всё то же самое, но с этим же выражением лица, когда я был у тебя между ног. — Я отрезал кусочек стейка и положил в рот. — Знаешь, просто для научной объективности.

— У тебя нет ни стыда, ни совести.

— Не нужны они мне. У меня есть ты. И кофемашина за полторы тысячи фунтов стерлингов. Этого более чем достаточно.

— И пончики. — Она взяла второй. — Ты пытаешься меня подкупить сахаром?

— Нет. Я пытаюсь компенсировать твою траурную утрату девственности.

Она поперхнулась и закашлялась.

— Твою мать, Эйдан! Хватит! — крикнула она и перевела взгляд на мою порцию. — Но стейк… выглядит очень аппетитно. Мог бы мне тоже заказать.

— За хороший отсос положен только пончик, Лиана. Стейк за анал.

— Фу, ты мерзкий! — Она закатила глаза, но в уголке губ снова дрогнула та самая, проклятая улыбка.

— А ты вкусная, когда злишься. — Я потянулся за её кофе. — Дай-ка, булочка, я проверю, не остыло ли.

Она вскинулась:

— Только попробуй!

— Что? Я уже пробовал тебя ночью, неужели теперь кофе запрет?

Она взвизгнула, метнула в меня салфетку и встала.

— Всё, хватит. Меня бесят твои шутки. И тот факт, что мы сидим, как дурацкая парочка за завтраком. — закричала она, топая ногой. — Зачем ты все это сделал?

Я ждал,тогда она наберётся смелости спросить об этом. И вот она, вся такая злая и серьезная. Но на самом деле, боится, что правда, которую я выдам, будет хуже любой лжи.

Она повернулась к стеклянной перегородке, где все ещё было на своих местах. Потухшие свечи, разорванное платье, запекшаяся кровь на скатерти, эхо ее стонов на нашем алтаре.

Я отложил вилку, неторопливо посмотрел на неё и растянул губы в улыбке — опасной, ленивой и абсолютно лишенной раскаяния.

— Ты про алтарь? — уточнил, хотя прекрасно знал, про что.

Она кивнула. Поджала губы. Руки сжаты в кулаки — защищается.

Я встал и подошёл ближе, опираясь рукой на край стола. Склонился чуть вперёд, чтобы ощутить ее запах и тепло.

— Потому что ты — святое. — выдохнул я. — Святое и проклятое одновременно. И я тебя запечатлеваю. В каждом моменте. Навечно.

Она прикусила губу. Отвела взгляд. Пальцы слегка задрожали.

— Я сделал это не для красоты, Ли. — голос стал тише, глуше, опаснее. — А потому что ночью твой смех выжигал мне барабанные перепонки даже в тишине. Потому что твоя кожа не уходила с ладоней, даже если я стирал её до крови.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но как бы она не пыталась контролировать себя, я сразу учуял запах ее страха и… кое чего послаще. Вожделение. Она глянула прямо на меня. В глазах — не отвращение, нет. Любопытство, подмешанное с ужасом. И я не остановился.

— Ты спрашиваешь, зачем я всё это сделал? Я скажу. — Я наклонился ещё ниже, почти касаясь её лица.

— Чтобы помнить, каково это — принадлежать тебе, даже когда ты ещё не принадлежала мне. Чтобы не забыть, каково это — хотеть разорвать каждого, кто к тебе прикоснётся. И чтобы, когда однажды я всё-таки сломаюсь — я знал, кого забирать с собой.

Повисла сдавливающая тишина, в которой даже мысли звенят. Она не произнесла ни слова. Просто смотрела, затаив дыхание, как на незнакомца, которого не может распознать, потому что содрана вся кожа — остались только нервы.

И вдруг, в этой тишине, она засмеялась.

Нервно. Слишком резко. Слишком громко.

Попыталась вырваться из ловушки собственных ощущений, как будто, если изобразить легкомыслие — всё исчезнет.

— Мне... мне надо одеться. — выпалила она, делая шаг назад. Руки дрожали, глаза бегали, и она не смотрела на меня. Только на лестницу. Только вверх. Туда, где одежда. Где хоть какая-то защита. Хоть какой-то чёртов якорь.

Она метнулась к выходу, как пугливая лань, услышав треск ветки и почувствовав угрозу.

Я остался стоять, не двинувшись ни на дюйм. Лишь повернул голову, глядя ей вслед.

— От этого не убежать, Лиана. — сказал я спокойно, почти ласково. Почти утешающе. — Потому что я все равно найду.

Она запнулась на первой ступени, но не обернулась. И я усмехнулся. Не весело. Не добродушно.

Как охотник, отпустивший жертву — ровно на один круг. Только ради спортивного интереса.

Я ждал у лестницы. Руки были спокойны, а вот в голове… разброд. Я слышал её шаги наверху. Слышал, как хлопнула дверь шкафа. Шаги. Пауза. Снова шаги. Моя одежда. На ней.

И когда она появилась — я выдохнул, словно не дышал с самого её ухода. Проклятье, она была чертовски сексуальна. Даже в моих мешковатых брюках, стянутых ремнем. черной рубашке и коричневом пальто, доходящем ей почти до пяток. А воротник, который она подняла в попытке спрятаться — только усиливал мою одержимость.

— Тебе чертовски идёт. — бросил я, — Правда, если ты надеялась, что я перестану тебя хотеть из-за этого мешка, то ты меня переоценила.

— Конечно. В чём бы я ни была, ты всё равно видишь меня голой. — отозвалась она, скрестив руки. — Типичный сексуальный маньяк.

— Удивительно, что ты только сейчас это поняла. — усмехнулся я и достал из кармана ключи от машины. — Поехали, Булочка. Время действовать прилично. Хотя бы пару часов.

По дороге она дулась. Смотрела в окно, демонстративно игнорируя моё существование. Я дал ей эту тишину — ради её же нервов. Но как только мы подъехали к её дому, она взорвалась:

— Господи… Ты же выбил мою дверь! Какого хрена, Эйдан?! — она подскочила на месте, злобно сверля меня глазами. — Между прочим, меня могли уже обчистить. Пока ты меня таскал, кромсал, обмывал и вылизывал — кто-то, вполне возможно, утащил мою микроволновку.

Я тихо рассмеялся, не глядя на неё.

— Сомневаюсь. Если только кто-то был настолько отчаян, что захотел твои трусики и книжки с заметками на полях. Хотя… знаешь, трусики ещё ладно. А вот твои пометки — это уже фетиш.

— Никому не нужны мои трусы. Разве что тебе, извращенец. — сдавленно выдохнула она, но в уголке губ мелькнула тень улыбки.

Я вышел из машины, обогнул её, открыл ей дверь.

— Твою дверь заменили сразу после того, как мы уехали. Новая стальная конструкция. Умный замок. Камеры. Датчики. И, кстати, вот. — я протянул ей связку новых ключей с черным брелком.

— Ты… Что ты сделал? — она уставилась на ключи, как на нож. — Установил камеры?

— Это “система безопасности”. А если хочешь называть это “навязчивая мания контроля” — мне, честно, плевать. Ты в безопасности, пока я рядом.

Она схватила ключи, как гранату с выдернутой чекой.

— Больной… — она запнулась, видимо вспоминая наши “уроки” хороших манер. — Иди к чёрту.

— Уже был. Не впечатлён. — пожал я плечами. — Там жарко, и, честно, без тебя — ад довольно скучен.

Она не ответила, резко развернулась и потопала в сторону главного входа. А я снова ждал, с едва заметной ухмылкой. Все идёт по плану. Главное не свернуть — только если… ее хрупкую шею. Но это шутка. Почти.

Вернулась довольно быстро. В черных обтягивающих джинсах, водолазке с высоким горлом и куртке, как девочка подросток. Волосы ещё чуть влажные, лицо посвежело, а на пухлых губах красная помада. Черт, она красная тряпка на корриде, только в роли быка – я.

Я буквально ощущал, как распавляюсь под кожей и казалось, ещё немного, у меня потечёт слюна. Молча открыл пассажирскую дверь. Мы оба знали: сейчас тишина — наш единственный способ выжить. Потому что если я сорвусь, ее маленькая бедная киска не переживет.

Кампус встретил нас привычной стальной серостью и толпами вечно спешащих студентов. Каждый раз мне хотелось вывернуть глаза, чтобы не замечать убогость этого места. Я свернул в самый дальний угол.

Я паркуюсь здесь всегда. Где камеры не смотрят, а люди не заглядывают. Местечко за кривой оградой, под растрескавшимся фонарем, который никогда не горел. Просто трещины на асфальте, тень и тишина. Идеальное место. Если кого-то душить в багажнике — никто не заметит.

— Подожди. — сказал я, когда она потянулась открыть дверь. — Ты кое-что забыла.

Я потянулся к заднему сиденью, достал прямоугольный свёрток, перевязанный чёрной лентой. Протянул ей.

Она нахмурилась.

— Что это?

— То, что тебе точно понравиться. — я усмехнулся. — Открой.

Она развязала ленту, распаковала аккуратно, будто боялась порвать бумагу. И замерла, когда в руках оказалась старая, потёртая книга.

— Боже мой… — зашептала она, скользя пальцами по обложке и открывая форзац. Ее глаза округлились, а рот приоткрылся в немом шоке. — Ты с ума сошел…

— Да, булочка. Уже давно.

— Не надо, Эйдан. — сказала она с дрожью в голосе, поглаживая корешок, как живое существо. Потом резко повернулась и всучила мне ее обратно. — Я не могу это принять.

— Можешь. И примешь. — я наклонился ближе, едва касаясь губами ее уха. — Это не трофей. Это напоминание о том, кто ты на самом деле. Не просто студентка, не девочка из пригорода Ливерпуля, не жертва. — я сомкнул губы на мочке и провел языком. — Ты — огонь и голос, и без остатка принадлежишь мне.

А потом схватил.

Моя рука резко вцепилась ей в затылок, затягивая её на себя. Второй отодвинул сиденье, освобождая пространство, куда она, не успев ничего понять, рухнула — прямо ко мне на колени.

Наши губы встретились жадно, словно я целовал саму идею, что могу быть с ней в одной жизни. Глубоко. Уверенно. Без тормозов. Рука запуталась в ее волосах на затылке, а другая крепко сжала попку, притягивая ближе. Она отвечала, обвивая мою шею и зарываясь пальцами в волосы.

Мой язык вторгся в её рот — без просьбы, сразу с правом на вечность. Я целовал, выжигал свой след, раскачивая ее бедра на своём каменном члене. Слишком жадно для утра. Слишком интимно для автостоянки. Слишком, чтобы быть случайным.

Она застонала в мой рот — тонко, едва слышно, но я поймал это. Усилил давление, желая выпить её всю через губы.

И вдруг — вибрация телефона.

Где-то между нашими бедрами. Мне захотелось раскрошить его в кулаке, но я не останавливался. Лиана попыталась отпрянуть, но я прикусил ее нижнюю губу. Она захныкала, уперлась руками мне в грудь и оттолкнулась. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с распухшими губами и спутанным дыханием. Нашего напора не выдержала даже ее стойкая помада.

Она вытащила телефон. Имя на экране: Кесси.

— Это… я должна ответить.— выдохнула она, не глядя на меня.

Я смотрел на неё, как на гвоздь, вбитый в мою грудную клетку. А потом — медленно отпустил. Рука скользнула с затылка по шее. Движение — почти ласка. Но в глазах — огонь, который не погасить даже из брандспойта.

Лиана и понятия не имеет, сколько сил мне стоило отпустить ее сейчас. Каждая мышца кричала: «Оставь ее здесь. Сделай, как хочешь.» Но я в очередной заставил себя, потому что находясь рядом реально терял рассудок.

— Иди. Но запомни: в следующий раз тебя не спасет телефонный звонок. — прохрипел я сквозь зубы.

Она усмехнулась, шустро схватила свои вещи и уже открыла водительскую дверь. Но на последних словах всё же обернулась, чтобы убедиться, что я не шучу. Умница, детка. Ты понимаешь: когда речь идёт о тебе, я чертовски серьёзен. Даже если улыбаюсь.

Я остался сидеть в машине, с пульсом, который не собирался замедляться и ноющим членом в брюках, воняя остатками разогретой похоти. Смотрел, как быстро она уходит, думая, что если замедлиться — я снова догоню ее.

И я бы догнал, но оставался сидеть на последних волосках контроля.

— Хватит. — рыкнул я себе.

Выдернул себя из машины. Закрыл дверь с такой силой, что внутри что-то звякнуло. Подошёл к капоту, упёрся руками и опустил голову. Дышал тяжело, как зверь.

Потом резко выпрямился, вцепился в волосы и дёрнул, до жгучей боли.

— Вернись в чертов ритм. — прошипел я. — Работай, сукин сын.

Щекнув сигнализацией, пошел по кампусу. Снаружи я ледяная глыба, не выражающая никаких эмоций. Каждый мускул на лице отражает спокойствие и контроль, но в голове сплошная каша. Разговор с деканом, Дрейк и игра с Уилсоном. А ещё кто-то заслуживает, чтобы ему размозжили череп. Просто так. Для профилактики.

Я втянул воздух сквозь зубы. Каждый шаг отдается под ребрами, потому что она где-то рядом — и нихрена не рядом со мной.

Спустя пару минут я приблизился к ее корпусу. Старый кирпичный ублюдок, который до сих пор не развалился, только потому что его держат мольбы студентов и слой плесени между швами. Классический викторианский стиль с намеком на «академическое благородство» — то есть, кирпич, облезлая штукатурка и окна, через которые не видно ни хрена.

Но здание цепляется за своё существование с такой обречённой гордостью, что я почти уважаю его. Оно не лезет в глаза. Оно шепчет о сырости, сквозняках и депрессии, которая тут давно прописалась.

Тут лестницы скрипят, как больные суставы старика, который видел больше поколений студентов, чем сам директор кампуса. Провода на потолке, словно вены — наружу, не стесняются. Потолки низкие, как ожидания в этом университете.

И всё же... этот корпус дышит.

Пахнет гнилью, заплесневелой бумагой и историей. Здесь можно потеряться, спрятаться, устроить засаду. Именно здесь я когда-то впервые увидел, как Лиана спорит с каким-то профессором — вся в огне, как будто старая школа пытается проглотить её, а она пинает её изнутри.

Короче, если бы здания были людьми — новые корпусы говорили бы заумным голосом. А старый... старый бы просто молча следил за тобой из тени. Как я.

Фойе гудело взглядами и шепотками, но мне было плевать. Я уверенно направлялся к кабинету декана. За стойкой регистрации сидела молоденькая девушка — с влажным блеском в глазах и фразой наготове. Подняла взгляд, едва я подошёл — и всё, как по учебнику: зрачки расширились, губы приоткрылись, голос стал чуть тише, чуть слаще.

— Доброе утро. Вы к кому-то конкретно или... ?

Я почти рассмеялся. Почти.

— К мистеру Эбботту. Скажите, что Эйдан Колдвелл со срочным визитом.

— Мистер Колдвелл… — Она провела пальчиком по экрану, как будто это её возбуждало. — Сейчас я узнаю, свободен ли он…

Она потянулась за телефоном с театральной грацией, пытаясь подчеркнуть то, чего у нее по сути нет, а я чуть не закатил глаза.

Жалкое зрелище.

Если она и дальше будет шевелить ресницами — я с удовольствием сброшу ее со стойки и посмотрю, как хрупко звенит ее самооценка при падении.

— Проходите, вас ожидают. — Она посмотрела так, будто ожидала, что я приглашу её на шампанское.

— Отлично. — Я прошёл мимо, даже не притворившись вежливым.

Когда я открыл дверь кабинета, тон изменился. Меня встретил запах старого кофе и затхлой бумаги. Интерьер выдержан в духе академического мазохизма: грамоты, пыльные книги, бюст Шекспира на полке и портреты былой славы. Все кричало о высоких идеалах. Ни слова о реальности.

Ричард Эбботт — декан факультета гуманитарных наук. Седина уложена, руки подрагивают, глаза выцветшие, но с отличным зрением. Сидит за массивным дубовым столом в окружении книжных шкафов, как старый монах на фоне реликвий. Он явно прожил дольше, чем надо, и видел немало ублюдков. Но таких, как я, ещё не встречал.

— Мистер Колдвелл, — декан поднялся со своего места, протянул ладонь.

— Мистер Эбботт, — сказал я, пожимая руку. Крепко, почти вызывающе, но вежливо. — Не займу много вашего времени.

Я уселся в кресло, не дождавшись приглашения. Посмотрел на него так, будто передо мной не человек, а бюрократическая мясная масса, поддающаяся давлению.

— Я не совсем понимаю, чем могу быть полезен. Не часто к нам заходят магистранты с архитектурного. — он сел, с прямой осанкой, сцепив руки в замок.

— Я пришел обсудить конкурс на литературном факультете. А если быть точнее, итоги. — начал я прямо, устраиваясь поудобнее.

Старик в безупречном костюме, смотрел поверх узких очков с налетом лёгкого презрения. Он едва заметно вздрогнул. Не привык, что с ним так говорят, особенно на его территории.

— Все уже решено. Официальная публикация итогов сегодня вечером, но студентам сообщили ещё в пятницу. Это финал… У вас нет оснований вмешиваться, мистер Колдвелл. — сказал он и натянуто улыбнулся.

Я дышал медленно, сдерживая разрастающуюся по венам ярость. Челюсть побаливала от того, как сильно я сжимал зубы последние минуты. Этот старый лис не осознает, с кем говорит.

— Финал, говорите? — я усмехнулся, склоняя голову. — Показательно. Странно, что победительница уже празднует, хотя результаты ещё не закреплены. Я бы назвал это преждевременным оргазмом. Будет очень неловко, когда публикация всё испортит.

— Вы угрожаете? — спокойно спросил он, стараясь всем своим видом показать, что не впечатлен тоном нашего разговора.

— Я? Нет. Просто напоминаю, что всё можно сделать красиво. Для начала очная ставка. Финалисты читают свои эссе, задаются вопросы. Пусть проявят себя в живую, а не только на бумаге. Комиссия делает вывод.

— Но если я откажу? — его голос стал строже. Он поерзал, а его лицо налилось бледной злостью.

— Тогда я напомню, кто занимается проектировкой нового корпуса гуманитарных наук. Кто вложил деньги в кампусные стипендии, в том числе ваших факультетов. И кто явно не боится замараться. — процедил я вежливо, но уже сквозь зубы.

Он молчал, потом тяжело выдохнул.

— Даже если я соглашусь, это вызовет скандал. Подумайте...

Я перебил, холодно:

— Я уже думал. А вот вы, видимо, не торопитесь. — я подался чуть вперёд, понизив голос.

Он упрямо сжал челюсти, снял очки и потер переносицу, будто это поможет снять раздражение.

— Это грозит репутацией университета...

— А мне плевать. Выбирайте: чистая ставка — или грязная война.

Я усмехнулся, убрал с колена невидимую пылинку. Молчание длилось секунду, но казалось вечностью.

— Это всего лишь конкурс студенческих эссе, Эйдан! Ваше вмешательство выглядит… странно.

— Это вас не касается, — резко обрубил я, медленно сжимая пальцы в кулаки. — Я здесь, как — человек, который знает, что одна девочка получила победу только потому, что вторая не родилась с фамилией, как у вашей любимицы. Но если потребуется, подтверждение этого факта уже не будет столь… деликатным.

Эбботт сдержанно кивнул, в признак капитуляции.

— Ваша взяла, мистер Колдвелл. Очная ставка. Завтра. Но знайте — на вашей совести последствия.

Я встал, плечом поправил лацкан пальто. И произнес:

— Это будет не на моей совести, Ричард. Это будет её триумфом. Или вашей позорной страницей.

Когда я вышел из кабинета, Эбботт с глухим хрипом откинулся в кресле.

Надеюсь, у старика не случится инфаркт. Хотя, кого я обманываю — мне было бы даже любопытно посмотреть, как он испустит дух на фоне книжных полок, среди запаха нафталина и моральных принципов.

Я слышал, с каким раздражённым, почти паническим тоном он вызывал в кабинет секретаршу.

И, черт возьми, меня это даже позабавило. Нарушать чужое спокойствие — моя специализация. Особенно, если этот кто-то возомнил себя вершителем судеб.

Дело сделано. Лиана получит свой шанс. А если она не сомнётся и сыграет правильно — разовет эту избалованную блондиночку на части.

А потом… потом уже я разорву её. По-своему.

Глава 20. Лиана

Понедельник

Я сбежала. Открыла дверь и выскользнула из машины слишком резко, почти в панике, словно спасаясь от пожара, а не от поцелуев. Накинула рюкзак на одно плечо, прижимая подмышкой книгу. Сердце гулко бухало где-то в горле, а ноги дрожали и подкашивались.

Я засеменила, судорожно оглядываясь — по сторонам, через плечо, в окна машин. Никого. Хотя казалось, что вся парковка видела, как меня только что выплюнуло из ада.

Быстро, почти на грани бега, свернула за угол здания. Меня встретил серый кампус, живущий своей жизнью: кто-то сидел на ступенях нового инженерного корпуса, кто-то бежал с папкой под мышкой, другие растянулись на скамейках у библиотеки.

Но наши студенты и не такое вытворяют — зажимаются, лижут шеи в кустах, и почему-то считают это нормой. Но когда такое случилось со мной — это казалось не просто позором, а унижением. Жестким напоминанием: я больше не принадлежу себе, но если быть точнее — мое тело, вибрирующее от неконтролируемой потребности.

Телефон дрожал в руке, вибрация разносилась по костям, как отбойный молоток. Пальцы еле попали по экрану. Я остановилась, сделала несколько глубоких вдохов и нажала "Принять". Моя спасительница от импульсивных поступков, под влиянием настойчивого Эйдана.

— Привет, — выдохнула я. Голос был хриплый, как будто сорван. Или сожжён изнутри.

— Приветик, Ли! Ты в кампусе? — в голосе Кесси звенела энергия. — У тебя что с голосом? Заболела, детка?

Детка. Ещё одно "детка", и я правда кого-нибудь вытошню. Желательно себя.

— Конечно в кампусе. Где же мне ещё быть? — буркнула я, пытаясь придать словам легкость, но голос всё равно дрожал. — Всё в порядке, просто… еще не проснулась.

— Отлично. У меня такие juicy сплетни, ты не поверишь. Но всё за ланчем, окей? Не опаздывай, мы сегодня в “Книжка и зернышко”.

— Хорошо. Забегу после пары. Мне пора, Кесс.

— Пока-пока! — Связь оборвалась.

Я протяжно выдохнула и двинулась мелкими шагами по дорожке мимо здания бизнес-школы, отбрасывающего холодную тень. Стеклянные стены отражали свет, но выглядели осуждающе. Как и всё вокруг. С каждым шагом я вязла в трясине собственных мыслей. Нет, не мыслей — воспоминаний. Ядовитых, липких, как мазут под кожей.

Я шла быстро, почти забыв, куда направляюсь. Словно двигалась не ногами, а мыслью, чистым страхом. Внутри всё горело в буквальном смысле.

Ненавижу его. Хочу ненавидеть. Изо всех сил. До дрожи в челюсти и до скрежета зубов.

В голове вспыхивали кадры — как он закрыл багажник, а я лежала в темноте, дрожа, задыхаясь от собственной беспомощности. Как нес меня, словно невесту, через дверной проем своего дома, а потом…

Белая скатерть, свечи и его голос, пропитанный извращённым обожанием. Каждый его взгляд, в котором он взвешивал: трахнуть или задушить?

Возрождение.

Он так сказал, пока затягивал ремень у меня на шее. И всё это — после того, как он похитил меня.

ПОХИТИЛ.

Но тело... Чёрт возьми, тело издевалось надо мной. Оно не боялось — оно хотело. Предавало каждую попытку вырваться, каждый слабый протест в голове. Всё остальное — будто в тумане, как выцветшее кино с плохим звуком. Помню только крики — что я его. Помню, как извивалась и стонала от его уверенных движений.

А потом... утро. Позорное, тягучее. В сознание я вернулась, когда он уже был у меня между ног, а следом в моем рту его член. И сейчас мне мерзко. Но только от того, что понравилось ощущать его вкус, видеть животную реакцию и дикое желание. Похоже, я начинаю сходить с ума находясь рядом с ним. Каждая клеточка тела отзывается на его природу, отключая мои серые извилины.

Как в машине — когда он посадил меня к себе на колени, целовал, удерживал и сжимал. Мои губы отвечали на его без стыда, без мыслей. Между нами зажглось то самое электричество: плотное, вязкое, опасное. Стоило ему коснуться — и я снова таяла.

Потому что он знал, как заставить.

Его рука на моей заднице казалась чем-то правильным. Словно именно так я должна ощущать себя — маленькой, подвластной, но по-настоящему живой.

И я ненавидела себя за это.

А теперь он еще и контролирует мою дверь. С новым замком, кодом, ключами, которые он мне торжественно вручил — с лицом самодовольного маньяка, у которого есть лицензия на безопасность.

«Всё сделано». О, конечно. Всё всегда уже сделано. Выбор? Какой выбор? Максимум — цвет веревки, на которой я повешусь.

Я шла по бетонным дорожкам, мимо раскисших клумб и идеально подстриженных кустов, уворачиваясь от студентов на самокатах. Вцепилась в чертову книгу так, что пальцы побелели.

Я не взяла ее сразу. Потому что знала — это не подарок. Это клеймо, подпись на моем горле. Он не подкупает. Он ломает и насилует здравый смысл. Вскрывает, как банку тушёнки, в которой уже нет морали. Просто берёт, потому что хочет. Потому что может. И я...

Я вижу, что он реально опасен. Эйдан не просто парень, у которого снесло крышу от желания. Он смотрит на меня как на нечто большее.

Как на идею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как на принадлежность.

Как на веру.

И это страшнее любого ремня, любого багажника. Потому что у таких, как он, границ нет. Он не знал, где заканчиваюсь я и начинается он.

Я остановилась у входа в корпус и зажмурилась. Сердце бухнуло в горло. Ладони вспотели, оставляя влажные пятна на кожаном переплете. Я должна бежать. Должна ненавидеть. Но могу только молча кричать. Взрывая себя изнутри.

Я никогда не произнесу вслух, насколько глубоко он под кожей. Насколько сильно ломает.

Я буду держать спину прямо и голову высоко. Попытаюсь. Но, кажется… он уже сделал это. И никакая маска силы не скроет этого. Особенно от него. Потому что внутри... я уже на коленях. И, чёрт подери, у него почти получилось, а я слишком запуталась.

Собрав остатки самообладания, я всё же поднялась на четвёртый этаж. Сегодня снова лекция у профессора Финна. Похоже, жизнь решила добить меня окончательно — после нашей последней беседы, которую сложно назвать приятной.

Я забежала в туалет, привела в порядок взлохмаченные волосы и стертую помаду. В аудитории заняла место на последнем ряду, спрятавшись за экраном ноутбука, как за щитом, стараясь не привлекать лишнего внимания,

Нет, мне не стыдно — просто не хочу ловить на себе чужие взгляды. Моё фиаско всё ещё на слуху, а синяки под глазами и припухшие губы только докажут, как тяжело я это переживаю. Да… если бы это было так…

А для той, что любит подкидывать стекло в чужие кроссовки, это будет идеальный повод для очередного шоу. Но сегодня я не в настроении для цирка.

Профессор Финн зашёл почти сразу. Аудитория притихла. Он выглядел хуже обычного — мятая рубашка, тусклый взгляд, дрожащие руки. Но, как и положено академическому мертвецу, начал лекцию с вежливой натянутой интонацией, время от времени задерживаясь на мне взглядом.

Он говорил, а мой мозг вылавливал из воздуха только обрывки:

«…сознательное использование аллюзий в текстах поэтов конца века…»

Я кивала в такт, делая вид, что слушаю, но внутри всё гудело — тяжёлый, холодный ком в груди. Его слова из прошлого всплыли будто эхом:

“Если бы прикрылись лозунгом… Настоящее редко выигрывает.”

Он сказал это спокойно. А я — холодно поблагодарила и ушла, не дав ему договорить. Потому что не умею красиво терять. Особенно то, что считала по праву своим.

Теперь я чувствовала его взгляд — цепкий, почти бережный. Может, в нём было что-то вроде сожаления. А может, я всё придумала. Самосожаление — это мой новый вид спорта.

Пальцы судорожно сжали ручку. До побелевших костяшек и дрожи. А в голове вместо анализа текстов — сцены, которые стыдно озвучить вслух.

Ты думаешь о конкурсе, Лиана? Нет, не только.

Я вспоминала, как Эйдан проникал в меня, прижимая к своей груди. Как называл меня богиней. Как варил мне кофе с утра, будто бы всё это — не болезнь, не мрак, не насилие, а какой-то извращённый, почти религиозный ритуал любви.

Мне хотелось завыть.

— Мисс Колин? — профессор прервал мои мысли. — Что вы думаете по поводу образа желания у Кристины Россетти?

Я моргнула. Вырвалась из внутреннего ада. Что я думаю? Что моя жизнь — это декадентский кошмар с элементами хоррора и порно. Но в слова это не завернёшь.

— У Россетти желание часто окрашено в религиозные тона, — произнесла я тихо. — Как искушение, с которым нельзя бороться без последствий.

Финн кивнул. Без улыбки. Без «молодец». Просто двинулся дальше.

И в этом молчании было всё: и уважение, и осадок, и понимание, что мосты сгорели. А всё остальное тепло осталось за чертой. И в этом молчании было всё: и уважение, и холод, и невозможность вернуться туда, где между нами была не только литература.

*****

Кафе “Книжка и зёрнышко” — одно из немногих мест в кампусе Моулскумб, где можно дышать. Тихое, кирпично-уютное, с тёплым светом и акцентными книжными стеллажами и перегородками. Дополнительная защита от реальности и от тех, кто вечно пытается сунуть нос в чужие тайны.

Сегодня было на удивление просторно. Я заметила девочек сразу, сидящих за столиком у окна, как всегда: Кесси — полулежит на стуле, размахивая руками, Анна — деловито пьёт чай, и Ольга — скромно, но с выражением лица, будто вот-вот поднимет бокал «за выживание».

Я подошла, сердце колотилось чаще обычного — то ли от переизбытка кофе, то ли от нехватки контроля над собственной жизнью. За последние шесть часов моё тело вело себя как собственное предательство: подрагивали пальцы, ком в горле не рассасывался, а внизу живота не прекращалась пульсация.

— Вы не представляете! У меня такие сплетни, что волосы дыбом! — драматично прошептала Кесси, наклонившись через стол.

— Выкладывай. Сейчас же. — Анна спокойно отпила чай.

— Если это про чей-то новый пиджак, то клянусь богом… — Ольга выгнула бровь.

— Нет, крошки. Это настоящее мясо.

— А «привет» у нас больше не в ходу? — хрипло усмехнулась я, усаживаясь напротив и машинально сжимая кружку.

— Ладно-ладно! Приветик, сладкая! — она перевалилась через столик и чмокнула меня в щеку, а в след за ней и Ольга с Анной. — А теперь слушайте: трое медиков, четвёртый курс, практикуются в городской больнице. Один из них — сын главврача. И все, сука, как на подбор: шесть кубиков, улыбка, от которой девственность теряется на расстоянии десяти метров, и один… — Кесси прищурилась, — домогался до первокурсницы, проходившей профосмотр.

Холод мгновенно прошёлся по спине. Я замерла, будто она ударила меня по щеке: слишком узнаваемо. Во рту пересохло, желудок сжался в горький узел.

— Ты шутишь?.. — мой голос вышел на октаву ниже. — Боже, бедная девочка…

— К сожалению, звучит крайне правдоподобно. — буркнула Анна.

— Ни капли, малышка. Это свежак от очень надёжного источника. Инцидент уже пытаются замять, потому что его папочка засыпает больницу пожертвованиями.

Пальцы под столом свело. Всё внутри меня съёжилось от злости и страха одновременно. Неужели можно вот так... спокойно утилизировать чужой кошмар? Хотя… пора уже перестать удивляться.

— Черт… это омерзительно. — хрипловато прошептала я.

— О, ангел, добро пожаловать Моулскумб. Здесь золотые мальчики — боги, а мы все просто надеемся не стать их побочным эффектом. — Кесси вздохнула. — Эти твари всегда рядом, просто ты была занята книгами и нравственностью.

— Поддерживаю. — невозмутимо добавила Анна.

Я кашлянула, чувствуя, как щеки наливаются жаром, а в животе снова свернулась жгучая дрожь.

— А мы? Мы что, просто молчим, пока кому-то ломают жизнь? — едва выдавила я.

— Ну, можем, конечно, поднять бунт, — Кесси пожала плечами. — А потом организовать кружок: “Общество женщин, которых не слушают”. Только не забудь заранее заказать гроб. Мне — с розовым внутренником, под цвет сарказма.

Ольга, до этого молчавшая, вскинула бровь:

— Это кончено прискорбно, но у меня сегодня был семинар по “фармакокинетике”. Препод повторил это слово три раза за одну лекцию, и у меня начала тикать левая бровь. Думаю, это начало конца.

— Ну, если ты сдохнешь, то только под песню про биохимию, — хмыкнула Кесси. — Я напишу эпитафию. “Здесь лежит Ольга — устала, но сдала”.

Анна, спокойная как удав, отхлебнула ванильного капучино.

— О, кстати. Есть кое что повеселее.

— Если это секта, я за. — Кесси, не моргнув глазом.

— Если это ораторский клуб — сразу нет. — простонала Ольга.

Анна закатила глаза и вытащила из сумочки тонкий чёрный конверт.

— Закрытая вечеринка. Через три дня. Один из клубов в центре, по спискам. Только приглашённые. И да, девочки, мы в списке. — она потрясла конвертом, победно улыбаясь.

Мои брови собрались передать привет затылку от удивления, но как только я собралась спросить, она продолжила:

— Мой любимый брат… слаб к шантажу. Особенно когда его фото в костюме Человека-паука с корпоратива хранятся у меня. Ну, вы поняли.

Я рассмеялась — впервые за день искренне. Смех вышел чуть хриплый, чуть неровный, как после слёз.

— Вот ты сучка, — восхищённо сказала Кесси, откидываясь на спинку стула. — Волшебная сучка. Я в деле.

А потом — дзинь. Телефон. Сообщение.

Сердце вздрогнуло — сначала в предвкушении, потом от слов, которые казалось, прошли прямо по коже.

Эйдан: « Очная ставка завтра в 18:00. Надеюсь, ты красиво проплывешь по крови, булочка. Поставь точку, а потом… я поставлю тебя на колени.»

Боже мой. Даже через гребанное сообщение он умудряется касаться. Пошло, грубо — и божественно метко. Я прикусила внутреннюю сторону щеки, в попытке остудить дрожь, которая медленно пронеслась по позвоночнику, но с точно выверенной жестокостью.

Я склонилась над телефоном, мои пальцы сами двигались по клавиатуре:

Лиана: «Спасибо за оперативность, Эйдан. Мы квиты. Сделка закрыта?»

И все же я ликую. Где-то внутри: благодарность, облегчение, торжество. Он сдержал слово.

Ответ не заставил себя ждать:

Эйдан: « Играешь с огнем, Булочка… Ты принадлежишь мне. И если ещё раз назовёшь это “сделкой”, я с удовольствием напомню, насколько глубоко ты — моя.»

Кровь прихлынула к щекам. Лицо вспыхнуло, как будто в него плеснули кипятком. Я невольно заерзала на стуле, сжимая бедрами ту самую дрожь, что сжигала изнутри.

Вот черт.

— Ну, так что, идёте? — Ольга уже вытащила из рюкзака свой дневник и записывала дату. — Дресс-код? — с невинным любопытством уточнила она, не отрываясь от записи.

— “Убей кого-нибудь своей внешностью”. Примерно так, — пожала плечами Анна.

Три пары глаз одновременно уставились на меня, как в дурацкой сцене с разоблачением. Я в этот момент как раз запихивала телефон поглубже в сумку. Сделала вид, что ничего не произошло. И у меня почти получилось.

В голове — только один кадр: Эйдан, узнавший, что я иду на вечеринку. Он устроит охоту. На каждого, кто посмотрит на меня дольше трёх секунд. Или даже просто вдохнёт рядом.

— Все в порядке? — осторожно спросила Ольга.

— Да, я просто ещё не знаю… — пробормотала я, делая глоток напитка. — У меня, возможно, учёба.

— Ты точно не играешь с дедами в бинго? — фыркнула Кесси, с выражением “я сейчас тебя вытрясу, девочка”. — Ли, ты выглядишь так, будто тебе срочно нужен литр текилы, музыка и тот, кто поцелует тебя в лоб, пока ты пьяно врёшь, что всё хорошо.

— Или ты уже… под чарами незнакомца, но скрываешь. — подхватила Анна, сузив глаза.

— Нет, — сказала я слишком быстро. Слишком резко.

— Тем более ты пойдёшь. Не дуйся. Но реально выглядишь так, будто кто-то сожрал твой мозг через ухо и оставил только “учеееба” с интонацией зомби. Повеселись с нами. Просто будь. — Анна улыбнулась — мягче, чем обычно, а от этого пробрало сильнее.

Мне стало тошно от того, что я утаиваю от них. Я закусила губу. Мои девочки. Те, кто держал меня на плаву, пока мир превращался в вонючее болото. Я не могла их снова отшить.

Не сегодня.

— Хорошо, — выдохнула я. — Я пойду. И… давайте временно — на смс.

— Почему, чёрт подери? Твой телефон сидит в тюрьме? — фыркнула Кесси. — Или ты теперь элитный шпион?

Я замялась, а потом выдала, мягко улыбнувшись:

— Вообще-то, я сейчас пишу удивительный рассказ. А моё вдохновение капризнее, чем вы все вместе взятые.

Враньё. От и до. Но лучше, чем: “ Мой бывший друг — безумный, контролирующий ублюдок и если он узнает куда мы собираемся, он либо убьёт, либо… трахнет, а потом всё равно убьёт”.

Ольга наклонилась ко мне, будто собиралась прошептать секрет, и сказала тихо, почти на выдохе:

— Я не стану копаться, Ли. Но ты что-то скрываешь. И что бы это ни было — не позволяй ему выжечь тебя изнутри.

Я не ответила. Просто выпрямилась, как по команде, и едва заметно кивнула, будто её слова скользнули мимо, не зацепив. Улыбнулась уголком губ — тонко, вежливо, формально. Она уже вернулась к разговору, увлечённо споря с Анной о платьях и идеальном контуринге.

А я… я осталась в тишине внутри себя.

Всё казалось обычным — свет в лампах, гул голосов, аромат кофе и ванили. Я смеялась, кивала, поддерживала разговор. Проживала очередной понедельник.

Но где-то под этой гладью — нестерпимо дрожала струна. Мысли тикали, как бомба с отложенным пуском.

Завтра я выступлю перед ними. Перед Фиби. Перед жюри. И я буду готова.

А вот вечеринка… Если Эйдан узнает, что я пойду, с огромной вероятностью все закончится “ Великим пожаром”.

Нет, не узнает, если я не скажу.

А я пока что— не собираюсь.

Дорогие мои, дико извиняюсь за такие длительные перерывы. Надеюсь, совсем скоро вернусь в прежнее русло. ????

А пока, мы с вами уверенно плывём к засасывающей воронке...

Жду вашей активности, реакций и звёздочек ⭐ Давайте поднимать книгу в рейтинге, а я подниму свою производительность ????????

Глава 21. Лиана

Вторник.

Вчера весь вечер я ощущала себя бомбой замедленного действия — только без таймера и кнопки стоп. Прекрасно. Я бы даже сказала: шикарно.

Вот так и ходишь по квартире, гремишь мыслями и скрипишь зубами, потому что внутри всё дрожит, тянет, пульсирует и требует: взорвись уже, дура.

Напряжение било по нервам, как ток — короткими, злыми разрядами. Я буквально не могла дышать. Всё сжималось внутри. Грудь, горло, голова. Хотелось сбежать из собственного тела.

Да, я рада, что эта чёртова эпопея с конкурсом эссе наконец подходит к финалу. Поставлю точку, заберу свою награду, и всё — обморочно счастливый конец главы. Но радость была какая-то… вымученная. Потому что настоящая причина, почему мне хочется это закончить — не амбиции, а усталость.

Я просто не хочу больше жить в этой неизвестности. И как бы я ни старалась, мысли снова и снова возвращались к нему. Что он от меня хочет? Кроме секса. Да, это мы уже поняли. С этим он как раз очень… прямолинеен.

А вот дальше — туман. Ясности ноль. Через полгода я поеду в Нью-Йорк, а он выпустится и исчезнет в Лондоне, если, конечно, не решит сжечь его к чертям. Я вернусь в Брайтон, в свою тихую квартирку к учёбе и реальности.

А он? Где в этой картинке он?

И тут — аплодисменты, барабанная дробь — я понимаю, что я вообще ничего о нём не знаю. Ни. Черта.

Зато он знает всё обо мне: про мою семью, страхи, предпочтения, любимые книги, какой я пью чай, когда мне плохо. А я? Я почти два года смотрела на него снизу вверх, свято веря в картинку: умный, тонкий, немного холодный. На деле все это фасад. Я смотрела в мутную воду и радовалась, что не вижу дна. А дно там, как оказалось, было, и очень даже конкретное, только с гнильцой.

И да, у меня на этом фоне, возможно, случился маленький, аккуратный приступ безумия. Такой, когда ты вдруг понимаешь, что переспала с человеком, способного на любое безумие — и тебе не просто не страшно, тебе… нравится. Это не любовь, это уже диагноз, правда? Скорее всего, да.

Я стараюсь не копаться. Не заглядывать за кулисы того, что между нами. Но вот сейчас, перед важным днём, я сижу, как в клетке, покачиваясь вперёд-назад в собственных мыслях, и понимаю — я боюсь.

Бояться — это ведь нормально? Особенно когда речь о том, что он может узнать про вечеринку и устроить настоящую охоту. Не только на меня, а на всех, кто может попасть под руку. Я боюсь его гнева, но, странно, внутри всё равно доверяю ему свою жизнь. Потому что вижу, насколько сильно нужна ему. Как вода, без которой он не выживет.

Я просидела над речью почти до полуночи — дописывая, правя, переписывая заново, как будто каждое слово было боеприпасом, и мне предстояло выйти в поле с голыми руками и криком: «За мной!»

Голова гудела, веки прилипали, но я знала, что не остановлюсь, пока не отточу каждую фразу. И когда я наконец рухнула в постель, уснула сразу. Мгновенно. Как в ту ночь у Эйдана — когда мир рушится, а ты спишь в сладкой коме.

Проснулась по будильнику в 7:30, на удивление легко. В голове не гудело — там был покой. Не то чтобы дзен, скорее такая уверенность обречённого: всё уже решено. Я готова. Ради себя и родных. И — чёрт возьми — даже ради него.

Я позволила себе маленькую роскошь — пять минут полежать в постели, глядя, как солнечные лучи пробиваются сквозь мои старенькие белоснежные занавески, рассыпаясь по комнате золотыми лентами.

На мгновение я даже решила, что это знак сверху. Или сбоку. Или из параллельной реальности, где я не вляпалась в интимные отношения с человеком с клиническими наклонностями. Если это можно так назвать. Но даже в той реальности я тоже шла куда должна.

Сняла с себя мягкое одеяло, ступила босыми ногами на холодный паркет и побрела в ванную, зевая и пытаясь не анализировать свою жизнь слишком активно до кофеина.

Скинув мешковатую футболку, уставилась сонными глазами в зеркало. Только дурак не заметит, насколько я изменилась всего за неделю. Темные круги под глазами стали компаньонами, а тело… как будто я прошла иранскую войну — синяки, кровоподтеки и точно минус пару фунтов. Чертов, Эйдан.

Но взгляд… Взгляд был мой — яркий, теплый, как пульсирующая жизнь. И если кто-то мог засомневаться, осталась ли там искра — то зря, внутри полыхало целое созвездие. И сегодня я собиралась блистать.

— Плевать, — сказала я отражению. — Сегодня ты их всех перестреляешь взглядом… и речью.

Приняла горячий, обжигающий душ, предпочитая сварить себя заживо и отмыть остатки бессонных ночей, страха и сомнений. Помылась до скрипа и покраснения.

Разобрала волосы, вычесала злые колтуны и уложила в мягкие, послушные локоны. Нанесла макияж со вниманием стилиста: тон, консилер, румяна, тушь, стрелки — идеально. Руки дрожали, но стрелки вышли симметричными. Победа.

Закончив, побежала в комнату и вытащила из недр старого шкафа любимое платье цвета фуксии из текучего шелка. Облегает грудь и талию, но не выставляет напоказ, а свободный подол мягко спадает по бедрам до колен.

Руки оголены, отметины, которые я не готова объяснять даже себе, скрыты высоким воротником на маленьких пуговках сзади. Чёрные колготки. Пиджак. Ботинки на низком каблуке. Всё на своих местах, как и я.

Я посмотрела на своё отражение в полный рост. Сложно было поверить, что под этой оболочкой — тот же человек, который вчера дрожал под ним, на нем, а потом от сообщений. Нет. Сегодня я — лед и шелк, пусть даже с трещинами по швам.

*****

Автобус остановился с резким шипением, и я почти не чувствовала пальцев, когда сжимала лямку рюкзака. На улице было солнечно — из тех редких, обманчиво ясных февральских дней, когда небо голубое, а ветер хлещет по щекам, но не злобно — наоборот, бодряще, как пощёчина от подруги: «Соберись, дурочка».

Я закуталась поплотнее в пальто, обняв себя за плечи, с желанием удержать остатки тепла. Воздух пах морем, мокрым бетоном и чем-то железным. Солнце вырисовывало блеклые тени на сером асфальте кампуса, а спящие деревья отбрасывали ветвистые силуэты. Здесь было… одновременно красиво и безжизненно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Студенты бродили медленно, почти лениво. Даже голуби выглядели какими-то умиротворёнными. Я пересекала двор, глухо шлёпая ботинками по камню, стараясь не наступать в лужи.

У входа в здание меня встретила девушка из приёмной, которую я до этого лишь мельком замечала за стойкой. Ухоженная брюнетка, с идеальными бровями, глянцевыми губами и выражением лица, как у стюардессы, которой ты не понравилась просто за то, что не летишь бизнес-классом.

— Доброе утро, мисс Колин, — проговорила она с идеальной дикцией, но голосом, в котором проскальзывало что-то странно холодное. — Декан Эбботт просил вас зайти. Он уже ждёт. Прошу следовать за мной.

Сердце дернулось. Пульс стал слишком громким, и я поняла, как быстро уходит вся собранная утром уверенность. Карточный домик, который я возводила полчаса в ванной, рушится с таким же грохотом, как автобус при резком торможении.

Все слишком формально… Как будто я зашла не в университет, а на приём в посольство, где меня сейчас проверят на наличие бомбы в сумке.

— Хорошо… — я натянуто улыбнулась, но вполне вежливо. — Конечно.

Я последовала за ней через фойе по бесконечному коридору, ощущая неприятное напряжение в воздухе. Внутри мелкой паутинкой распространялась дрожь. Не страх, а тихая, липкая тревожность. Та, что цепляется к горлу и душит изнутри, не подавая вида.

Декан Ричард Эбботт встретил меня сдержанно, устроившись за массивным столом. Как всегда — учтив, с этим своим профессионально-масляным выражением лица, будто собирается одобрить ипотечный кредит, а не решать чью-то судьбу.

— Мисс Колин, — сказал он вежливо, но сухо. — присаживайтесь.

— Здравствуйте, профессор. — я кивнула и опустилась в кресло напротив. Спина прямая, ладони сцеплены на коленях.

— Ваша работа для литературного конкурса производит впечатление. Очень искренняя и сильная подача. — продолжил он, не поднимая глаз от бумаг.

Я сдержанно кивнула, сжала кулаки крепче, в попытке скрыть нервную дрожь. Не было смысла что-то добавлять, он и так всё скажет.

— И… некоторые заинтересованные лица высказались в пользу того, чтобы дать вам возможность… проявить себя лично. Сегодня в 18:00, аудитория 405.

Он наконец поднял взгляд, слегка наклоняясь вперед. И вот тогда, только тогда, под маской учтивости показались острые углы. Прищуренные глаза, тень насмешки в предвкушении шоу.

— Мы редко идём на такие уступки. Но за вас… поступила просьба.

Просьба

.

Это слово пронзило меня, как игла.

Я не пошевелилась, даже не моргнула, но совершенно точно перестала дышать от захлестывающей паники.

Пожалуйста, не произносит это вслух.

— Ваши… связи, насколько понимаю, своеобразны. — он чуть склонил голову. — Признаться честно, я был весьма удивлен, что у такой прилежной и, надо признать, многообещающей студентки второго курса есть покровитель.

Он смаковал каждое слово, каждую интонацию, превращая нашу беседу в… мерзкий и грязный выговор.

Мне стоило больших усилий не вздремнуть бровь, не ухмыльнуться, не дать волю яду.

Спасибо, что не добавил: “слишком тихая, чтобы трахаться”.

Но я не настолько глупа, чтобы позволить себе язвить. Это не бой, а подковерный поединок, где ты либо держишь лицо, либо тонешь.

— Я уверена, что для жюри это не имеет значения. — ответила я ровно, вложив все самообладание, на какое была способна. — Они по достоинству оценят наши таланты, а не связи. Мы ведь об этом, профессор?

Он выдержал паузу, словно ожидая, что я сорвусь. А вот и нет.

— Абсолютно, — сказал он сухо, с едва заметной ухмылкой. — Удачи, Лиана.

— Спасибо, мистер Эббот. — я аккуратно встала, поправила пиджак и подошла к двери.

И прежде чем уйти, специально задержала взгляд на нем. Мягко, совсем по-девичьи, с легкой, едва заметной улыбкой. Как будто не этом кабинете выливались помои. Потому что у меня есть зубки, пусть и маленькие.

Выйдя из кабинета, я шла как в бреду. Шум в голове стал гулом. В груди клокотала какая-то густая, злая каша. Не стыд, нет — брезгливость. Как будто кто-то сунул в руки награду, предварительно плюнув на неё.

«Ты сама этого хотела. Сама предложила.»

Да, но не вот так. Не таким тоном. Не с этим подтекстом, как будто я какая-то…

Я задышала глубже, свернула в ближайший пустой кабинет и вытащила речь. Прочла абзац, потом ещё. Глаза сами нашли знакомые слова:

"Мораль — это выбор, который мы делаем, когда никто не смотрит."

Тебе не стыдно, Лиана?

Нет. Мне мерзко, но не стыдно. И это не одно и тоже.

Телефон сам оказался в руке. Внутри всё сжималось от ярости, обиды и ощущения, что мне кинули кость, а не дали шанс. Возникла дикая, бесконтролоная потребность сказать ему хоть что-то.

Я набрала сообщение Эйдану:

9:50 Лиана: «Хотел поставить меня на колени?

Кажется, тебя опередит жюри во главе с мистером Эбботтом.

Не опаздывай, если хочешь билет на первый ряд.

Может, даже успеешь перед началом шепнуть мне на ухо: “Дыши глубже, булочка”.

Потому что, черт возьми, я дрожу. И ты в этом виноват.»

Отправила, не давая себе времени передумать. Он часть этой сделки — пусть и хлебнёт её привкус.

Он ответил не сразу. Я сидела на лекции, сжимая телефон под столом, а от букв по коже пробегал жар.

10:20 Эйдан: « Булочка, ты не позволишь этим сукам тебя сломать. Это только моя прерогатива. Потому что я прикончу каждого, кто попытается. Хочешь испачкать свои маленькие ручки чужой кровью?

P.S. Вспомни, как дрожишь — от страха, от желания, от меня, когда я не даю тебе дышать».

Экран погас, но я все ещё смотрела в пустоту, ощущая как слова прожгли внутренности насквозь. Мне стало жарко, противно жарко, как будто кто-то одним движением стянул кожу с плеч. Я вздрогнула, поправила рукава пиджака, поглаживая запястья. В висках застучало, внизу живота жалобно потянуло, как будто мое тело решило вспомнить, кому принадлежит, не смотря на мой разум, боль и злобу.

Ты дрожишь от страха, от желания, от меня.

Да пошел ты.

Я ненавижу, что ты прав.

Я пришла первой. Аудитория 405 — просторный академический амфитеатр с облупленными партами, мутными витражами и старыми деревянным полом. Здесь пахло историей, страхом и слегка заплесневевшими мечтами. Идеальное место для академической порки. Если повезёт — расстреляют аплодисментами. Если нет — похоронят молча, с печатью разочарования и выцветшей "рекомендацией к доработке".

Интуиция уже шептала: доброжелательных лиц будет мало. И она редко ошибалась.

Фиби появилась спустя пару минут — мягко ступая на каблуках, как домашняя змея, вылезшая из коробки с лентами. На ней был идеально сидящий костюм, лёгкий розовый блеск на губах, и то самое милое личико, которое так любят старые профессора.

И презрение. Холодное, упакованное в фальшивую вежливость и глянцевую ухмылку. Она смотрела сквозь меня, как будто я жирное пятно на объективе — вроде бы и не катастрофа, но раздражает.

Села на втором ряду — подальше от меня, конечно. Скрестила ноги с избыточной грацией, как будто позировала для проспекта о себе самой. Принялась водить пальцем по экрану планшета настолько демонстративно безразлично, что хотелось закричать: "Убедила, бестия, хватит спектакля!"

Комиссия начала собираться медленно и методично. Шесть мужчин, одного из которых я не узнала, и две женщины — кажется, профессор Харпер и доктор Тейлор. Им около сорока, интеллигентные до хруста, без намёка на материнскую теплоту. В их глазах — только взвешенность и холод. Заслужи — или провались.

Финн, как всегда, в своем сером, помятом костюме. Он выглядел так, будто снова не спал полночи, но его взгляд самый человечный. Возможно, единственный здесь, кто по-настоящему желал мне удачи, не смотря ни на что. Спасибо, профессор Финн. Хоть кто-то не хочет съесть мою печень с фасолью.

А вот профессор Кларк… Совершенство в трёх частях: белоснежная рубашка, чёрный приталенный жилет, брюки, сшитые на заказ под его осознание собственной значимости. Он вошёл неспешно, уверенно, как будто сцена принадлежит ему. И посмотрел на аудиторию тем самым прямым взглядом — сканирующим, бесстыдно внимательным, как у рентгена, уставшего от людей.

Ну и, конечно, Ричард Эбботт — наш декан. Мастер выскальзывать из любой этической ямы, как свежий кальмар. Он встал за кафедрой, расправил папку, откашлялся, и изобразил вежливость лицом, будто примеряет её в зеркало.

— Добрый вечер, — сказал он ровным голосом. — Прежде чем мы вынесем финальное решение, я посчитал важным заслушать выступления лично. Учитывая значимость конкурса и… внимание, которое он привлёк в этом году… — он сделал многозначительную паузу, — необходимо удостовериться, что решение будет максимально справедливым и обоснованным.

Красиво сказано. Достаточно нейтрально, чтобы ни одна газета не прикопалась, и с нужным послевкусием: за этим кто-то наблюдает.

— Начнём с мисс Колин, — произнёс он, слегка кивнув в мою сторону. — Прошу вас.

В зале повисла тишина. Густая, как смог, с привкусом ожидания. Мой внутренний голос мрачно хихикнул:

Ну что, булочка, выходи. Покажи им, как ты хрустишь.

Я встала. Расправила плечи. В животе тяжесть, словно свинец, но глаза горят. И шаг уверенный. И если кому-то не по вкусу запах пороха — пусть держат нос подальше.

Глава 22. Эйдан

Эйдан.

Мой срок истекает. Шесть дней из семи — в песке, а я только начинаю двигаться. Отец не спешит, но я чувствую его взгляд в затылке. Он дал мне неделю — чтобы найти голову и отрубить. И пока он терпеливо выжидает в своей башне из золота и крови, я не имею права дать ему повод вмешаться. Не сейчас.

Я осознанно отвлёкся и ни о чем не забыл.

Поэтому нанес ещё один визит. На этот раз — по собственной воле.

Старый хрен Уэстбрук, декан архитектурного, открыл дверь лично. Выглядел так, будто собирался вручить мне диплом, орден королевы и, вполне возможно, мог бы предложить руку и сердце. Он всегда обожал фамилии, которые звенят, как касса в его голове. Особенно если фамилии платят, а не режут студентов в коридоре.

Он быстро понял, зачем я пришёл. Мы обсудили детали “стажировки” — иначе говоря, встречу с Чарльзом Уилсоном. В течение суток, без лишнего шума.

Для Уэстбрука я — молодая архитектурная легенда в зародыше. Гениальный, дерзкий, перспективный. И, что важнее, платежеспособный. Репутация без пятен — идеальный соус. В его глазах я — смесь Бэнкси и Нормана Фостера, только с фамилией Колдвелл. А это уже пропуск в любую комнату.

Я не задержался в кампусе. Здесь всё ещё пахло потом чужих амбиций и дешёвым растворимым кофе. Не то чтобы я презирал университет, просто когда моя одержимость находится в опасной близости, рациональность быстро уходит в тень.

А сейчас мне нужна холодная голова. Особенно та, что в штанах.

По дороге домой, наконец, дозвонился Дрейк.

Этот идиот не видел меня меньше суток — и уже хотел запускать протокол конца света. У него паранойя не как диагноз, а как стиль жизни. И, может быть, однажды именно она нас и спасёт.

Запах дыма стоял в воздухе моего кабинета. Сигареты, в которых больше правды, чем в собраниях акционеров. Я вернулся в режим: контроль, тактика, расчёт. Устроился в кресле, опираясь на подлокотник, в руке — стакан виски. Лёд медленно таял, как мое терпение.

На столе — раскладка маршрутов, цепочки поставок, список фамилий. Венозная система чужого бизнеса, по которой текла чёрная кровь. Монитор светился, как хирургический стол перед операцией.

Дрейк сидел напротив с ноутбуком, нога на ногу, в привычной позе человека, которому комфортно даже в аду. Пальцы щёлкали перочинным ножом — ритмично, нервно. Один из его способов думать, который слишком раздражал.

— Дед не дурак, — сказал он, не глядя. — Он знает, что ты прилетишь не ради чая с молоком. Он попробует что-нибудь провернуть, Эйд.

— Знаю. Поэтому и готовим шахматную доску. И подстрелим сразу двух зайцев, — я отставил хайбол, схватил лист и протянул Дрейку. — Думаю, они попробуют дернуть здесь. По мелочи, чтобы нащупать реакцию. Мы должны быть на полшага впереди.

— Тогда усилим сектор одиннадцать. Линч с двумя зелёными будут там круглосуточно. И тени — на въездах в порт. Без права на ошибку.

Я встал, обошёл стол и остановился за спиной Дрейка. На экране побежал цифровой дождь — не красивый, как в фильмах, а настоящий. Холодный и живой.

Я наклонился ближе, пальцы сжались на спинке кресла до хруста. Мигнул индикатор — зелёным. Вошли.

— Так… Сервер “TBGroup” отдал шлюз, — тихо сказал Дрейк. — Есть старый API-ключ через субподрядчика. Система думает, что это логистика, а не атака.

На экране — ACCESS GRANTED… DECODING… LOGS UNFOLDING…

Папки раскрывались, как гнилые капсулы: “MedSupply.Dublin”, “Cargo_Alpha”, “Documents_421L”, и наконец: Project Zeta — Route Mirrors.

Перед глазами — отчёты, контракты, маршруты. Один из них — на “Vantage Logistics”. В связке с Уилсоном ещё с Лидса.

— Бинго, — сказал я, почти шепотом.

— Они постоянно меняют структуру, меняют каркас и переносят схемы. Он знает, что мы на хвосте. — Дрейк говорил медленно, как будто вслушивался в код.

— Но пока не догадывается, насколько близко, — я задумался. — Или делает вид… но оба варианта — опасны.

— Ты думаешь, он не поймет, кто перед ним? ⠀

— Плевать, что он поймет. Это ему не поможет. — я ухмыльнулся и выпрямился.

Кабинет был тих. Свет от мониторов мазал по полу, как по мёртвому телу.

— Это подстава. Они маскируют поставку, делая вид, что отправляют медикаменты. — он продолжил читать и вбивать новые знаки. — Наверняка та же дрянь, что и в доках.

Я посмотрел в сторону окна. Темнота снаружи была как зеркало: смотрела в ответ.

— Есть что нибудь про «Кремлевский холдинг»? — уточнил я, не отводя взгляд от стекла.

— Нет. Никаких упоминаний. Все красиво подчищено.

— Пусть. Рано или поздно он оплошает, а мы не упустим. — и подошёл к бару.

Налил себе воды. Губы пересохли — не от волнения, от расчёта. Когда ты держишь в руках чужие кишки, жажда приходит быстрее. Я сделал пару больших глотков.

— Сколько у нас до того, как они поймут, что мы распаковали их любимую шкатулку Пандоры?

— Семь минут. Может восемь, если у них ночная смена как у мёртвых — с чайком и в носках. Мы зашли через зеркальный буфер. Архивный бот делает копию, думает, что он Папа Римский. Умный скрипт. Сам себя задушит через десять минут, — отозвался Дрейк, не отрывая глаз от кода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сбрось мне всё на внутренний сервер.

— Уже ушло. Упаковано, зашифровано, поцеловало — и в подвал.

— Отлично. — Я едва заметно улыбнулся. — Группу собрал?

— Уже на выдвинулись. Четыре бойца на объект. Два инженера, другие наблюдатели. И точка на парковке TBG — если вдруг Уилсон решит выйти из своей норы не с дипломом, а с сюрпризом.

Я кивнул, не глядя.

— Люди вооружены?

— А я, по-твоему, работаю с ножницами для бумаги? — фыркнул Дрейк. — Если всё пойдёт по жопе — у них через двадцать минут ляжет весь этаж. Без света, без связи, без вариантов.

Я подошёл к окну. Город медленно погружался в забытие. Вечер за стеклом был, как пауза в симфонии: глухой, липкий, тревожный. В такие моменты даже у бетона есть шёпот. Я подумал о Лиане. Слишком чистая, чтобы касаться этой грязи. Я не позволю.

— Дрейк.

— М?

— Удали видео с парковки университета. Камеры. Всё.

— Опа, — он вскинул бровь. — Ты маячил там с Лианой?

— Нет. — твердо отрезал я. — Но я не хочу, чтобы кто-то мог начать задаваться вопросами.

— Ромео, мать твою, — хмыкнул он, закуривая. — Считай уже сделано. Даже если будут копать на уровне сигнала — ни одного байта не останется. Ни её лица, ни следа.

— Хорошо. Она вне игры. Так и должно остаться.

Ненадолго повисла пауза. Даже Дрейк притих.

— Знаешь, что самое странное? — медленно спросил я. — Я чувствую, что отец знает. Просто… ждёт.

— Эдмонд Колдвелл молчит только по двум причинам, — отозвался Дрейк, делая долгую затяжку и выпуская густой дым. — Либо ты ему неинтересен…

— Либо ждёт, когда я оступлюсь.

Молчание. Экран мигнул — скрипт начал поедать себя, как змея в панике. Через секунду — пустота. Ни следа. Как будто ничего не было.

— Сколько точек ещё под угрозой? — спросил я, возвращаясь к столу.

— Пять. Две — критичные. Одна — с двойной обвязкой, как у психбольного в палате, но я усилил каждую. Если полезут — нам есть, чем ответить.

— Пока не трогай. Ждём. Но если хоть одна партия исчезнет — реагируем быстро и жестко. Без переговоров.

Я глянул на часы. Внутренний отсчёт уже тикал громче сердца. Через четыре часа вылет в Манчестер. Встреча с Чарльзом. И кто кого — вопрос уже не философский.

— Будь на связи, — строго сказал я. — Если они рванут раньше времени — сожги все к чёртовой матери. Без разрешения. И ещё… Следи за ней.

— Как скажешь, босс. — Дрейк ухмыльнулся. На этот раз — почти с уважением.

Но настоящая встреча началась уже сейчас. На экране, в тенях серверов, среди мёртвых цифр и живой воли. В системах, которые думали, что их никто не тронет, а мы уже сидели у них в печени.

Топливные гудки стихли. Салон частного бизнес-джета погрузился в тишину — такую глухую, будто время затаилось в углу и ждёт выстрела.

Я снял пальто, расстегнул верхние пуговицы рубашки и откинулся в кожаном кресле. Стекло иллюминатора блестело, как глаз шпиона. Мы взлетели восемь минут назад. Всё шло по графику. Погода чистая. Ветер — северо-западный.

Небо под нами напоминало архив: мёртвое, молчаливое, стерильное.

В руке — стакан с водой, холодной, как чужие пальцы. Сейчас — только контроль и линейная, безэмоциональная логика.

Я прокручивал в голове схемы, подряды, связки, рискованные ходы. Пальцы машинально листали экран телефона. Я даже сам не понял, как наткнулся на ее фото.

Не вовремя.

Лиана на фоне окна в кампусе, со смехом в глазах и чашкой чая. Лиана в библиотеке, где свет ложился на её шею, как прикосновение. Вереница воспоминаний затопила разум слишком быстро. Ее мучительные стоны, божественный вкус на моих губах, запах, который преследует меня повсюду, как тень. Я помнил, как смотрел на неё, будто из глаз тянулись провода — и что-то внутри меня коротило.

Я выключил экран грубым, намеренным жестом. Не сейчас.

— Ты должен быть точкой. Не человеком. — напомнил себе вслух, чтобы не забыть.

Селектор загорелся: снижение через 5 минут.

Я выпрямился, провёл рукой по лицу. Привёл в порядок голос в голове.

Манчестер уже под крылом. Город, который пах нефтью и тухлыми амбициями. Я всегда его ненавидел. Здесь всё напоминает о контроле. О заводах, где вместо машин собирали боль. О людях, которых продавали как решение.

Это был один из первых городов отца.

Самолёт приземлился на влажной полосе с хриплым ревом двигателей и резким толчком, который встряхнул всё тело. Часы на запястье мигнули: 04:14 AM.

Телефон в кармане завибрировал.

Дрейк: "Парковка готова. Гостиница на 10-м. Вход через персонал. Без камер.»

Я кивнул сам себе. Всё идёт как должно или как я этого добиваюсь.

Дверь борта закрылась за спиной, как гробовая крышка. Я не спеша спустился. Холод пробрался под пальто, как упрёк.

Я не оглядывался. В этом городе не сто́ит поворачиваться спиной ни к чему. Даже к небу. Особенно — к небу.

У трапа уже стояла чёрная «Ауди» без номеров. Машина заведена, шофёр не спрашивает ни слова. И правильно делает. Сейчас — не время для голосов. Салон был тёплым, но мне было всё равно.

Город за окнами катился назад — как лента старой видеозаписи. Манчестер не менялся: те же грязные стёкла, те же здания, в которых мечты умирают не громко, а с хрипом.

Я слушал не улицы, а тишину внутри. Сканировал себя, вычислял остаточные эмоции и сразу отсекал.

Мы проехали район, где когда-то держали склады Колдвеллов. Где отец впервые дал мне увидеть, как работает страх. Я тогда ещё верил, что его можно уважать. Но я здесь не ради истории. Сегодня — ради войны.

Лифт отеля пах антисептиком и одиночеством. На десятом этаже всё было так, как я приказал: номер на углу, с выходом к пожарной лестнице. Две камеры удалены с сервера. Один дежурный внизу. Подмена записей — каждые 15 минут. Никаких официантов и случайных глаз.

Через три часа я уже шагал по строительной площадке, пока каска сжимала голову, как тиски. Воздух пах бетоном, ржавчиной и страхом. Дождь не был сильным — просто вязкий, как серая вуаль на лице города. Типичный Манчестер: будто всё время хоронит кого-то, не прекращая процессий.

Я терпеть не мог этот город.

Он напоминал мне о тех, кто улыбается, пока вставляет тебе нож в печень — а потом удивляется, почему ты не приглашаешь на ужин. Манчестер был как старая рана, не болящая, но никогда не заживающая.

Столько пустых обещаний, столько грязи, прикрытой витиеватыми фасадами. И сегодня мне снова нужно играть здесь — на поле, которое давно сдано под аренду чудовищам.

Объект был новым, ещё влажным от цемента и амбиций. Высотка, которой Эдмонд собирался гордиться: «Символ будущего». А по мне — просто вертикальный гроб для тех, кто ещё верит в планы на десять лет вперёд.

На входе встретил прораб — жевал никотиновую жвачку и нервно теребил бейджик. Поздоровался слишком вежливо. Уже знал, кто я и боялся.

— Всё идёт по графику, мистер Колдвелл. Сейчас покажем вам третий ярус. Лифты ещё не активированы, но лестницы…

— Я умею ходить, — бросил я и пошёл вперёд.

Стройка — как организм. И этот был больным. Я чувствовал это телом. Металлический скрежет, не там, где должен быть. Лесов слишком много — и слишком шаткие. Кто-то экономил, кто-то спешил, кто-то не думал, что сюда приедет начальство. Особенно я.

Наверху мы остановились у балкона — открывался хороший вид на южный сектор. Там будет жилой блок, если это, конечно, доживёт до финала. Рядом металлическая конструкция, тянущаяся от фасада как сухожилие — строительные леса. Внизу — движущиеся фигуры рабочих. Жёлтые каски — как мишени.

Я хотел сказать придурку, что ему стоит заменить поставщиков, но в этот момент оно случилось.

Сначала — хруст. Глухой, чужой, как будто кто-то сломал ветку в лесу, где нет деревьев. Потом рваный, ритмичный треск. И движение.

Металл сдался. Трос оборвался. Один, второй — и всё стало происходить слишком быстро и одновременно.

Один рабочий даже не закричал — просто исчез в пыльной воронке. Другой рухнул на колени, схватившись за доску, словно та могла его спасти. Гравитация напомнила о себе, как и инстинкт самосохранения.

Я замер. Не от шока — от анализа. Мозг, как проклятая машина, уже просчитывал: с какой стороны сорвалось, где был центр тяжести, кто подписал поставку крепежей, сколько недель назад — и с чьей подписью.

— Назад! — закричал кто-то. Запоздало. Всегда запоздало.

Пыль окутала всё, как взрыв. Кашель, крики, звук сирены.

Я стоял, как остов. Сердце билось ровно. Но я ощущал адреналин. Направленный. Острый.

Прораб метался, будто мог что-то изменить.

— Мы… мы не знали! Это… — Он запнулся, глядя на меня, как на суд.

Я просто смотрел.

Это был не несчастный случай. Это был выстрел в сигнальный маяк, чтобы я знал — меня видят. И что здесь, в этом городе, ни один шаг не останется незамеченным.

В ушах зазвонил телефон — Дрейк.

— Это не “стройка”, — сказал он. — Это чёртова декорация. Подрядчик — фейковый. Мы его пробили. Фирма существует с прошлой недели. А последний груз пришёл из Слау. Без печатей и лицензии.

— Уилсон, — выдохнул я, как ярость мгновенно разливается по венам.

— Почти наверняка. Тонкий намёк на грубое вмешательство. Он знает, что ты здесь.

Я опёрся ладонью о бетонный выступ. Отпечаток остался, как след.

Сзади — воронка, в которой секунду назад был человек. А может, мечта. А может, просто кусок мяса, у которого был чай на завтрак и планы на вечер.

— Пусть. — Мой голос был как ледяная вода. — Вечером он посмотрит мне в глаза.

Я отключился.

Чарльз сделал свой ход, но эта партия будет за мной.

Глава 23. Лиана

Я встала, расправила плечи и медленно спустилась к трибуне. Амфитеатр будто сжался, затих, задержал дыхание. У меня внутри — то же самое.

Колени, кстати, не дрожали. Это хорошо. Значит, страх занял позицию в груди и просто сдавливал изнутри, не мешая двигаться.

Я остановилась у кафедры, глянула на Эбботта, потом — на остальных.

Финн слегка кивнул. Харпер и Тейлор натянули стеклянные маски, за которыми пряталась скука. Неизвестный лысоватый джентльмен щурился, будто пытался вычислить, сколько минут его жизни я сейчас потрачу.

Фиби сидела в стороне с ножками крест-накрест и лицом невинной божьей коровки. Только глаза — две капли жидкого презрения.

Кларк... А, Кларк смотрел на меня так, что хочется отступить и одновременно наступить ему на ногу. Зрачки чуть расширены, пальцы сцеплены перед собой, челюсть напряжена. Ждёт.

Все взгляды были на мне. Я заговорила.

— Добрый вечер, — начала я, чуть севшим, но ровным голосом. — Когда я выбирала тему, то думала не о формуле успеха. Не о том, какое произведение будет наиболее «академически выигрышным». Я просто написала то, что действительно чувствовала.

Я выдержала паузу, увидев, как профессор Харпер немного подалась вперед, словно приглашая продолжать. Все замерли в ожидании.

— Я выбрала «Джейн Эйр». И прежде чем вы допустите мысль о «типичном женском выборе» — хочу напомнить: это роман о любви, выживании, достоинстве и бунте против системы, которая давит на тебя и шепчет: «Смирись». А Джейн не смирилась. Она выбрала себя — и в этом весь смысл.

Фиби фыркнула, очень тихо, но я сделала вид, что это ветер.

— XIX век — это век романтизма. Но это ещё и время, когда женщины впервые начали бороться за право говорить и писать. За право быть услышанными — даже когда ты бедная гувернантка с острым умом и голым прошлым.

Кларк сложил руки подбородком и медленно провёл пальцами по нижней губе, не отрываясь от меня глазами. Не волнуемся. Дышим глубже.

— Писательство — это не просто техника. Не стройные абзацы и цитаты. Это акт любви. Даже когда автор пишет о боли — он пишет с любовью. К героям, к теме, к правде. Это чувствуется. Это не скроешь под костюмом «идеального эссе».

Мой голос стал твёрже.

— В этом романе я увидела всё, что важно для писателя — искренность, смелость, эмоции, которые бьют в грудь даже спустя столетие. И мне кажется, именно это и есть «золотой век» — когда слова становятся частью тебя.

Я заметила, как Финн одобрительно кивнул. Харпер усмехнулась — уголками губ, пока Тейлор делала пометки в блокноте. Даже Эбботт на секунду замер, будто что-то внутри него щёлкнуло.

Фиби сидела с каменным лицом, но я заметила, что пальцы у неё чуть дрожали. Упс.

Я пропустила пару абзацев, сейчас они казались неуместными и закончила:

— Возможно, моя работа не идеальна по форме, но я не стремилась угодить. Я хотела сказать правду так, как умею. Потому что верю, что в писательстве главное — это душа. А у «Джейн Эйр» она есть. И у моего эссе тоже.

Я чуть улыбнулась — и добавила, как бы мимоходом:

— Надеюсь, я оставила её и здесь.

Пауза.

И тишина в зале прозвучала лучше любых аплодисментов.

Потом посыпались вопросы — жёсткие, цепкие. Я отвечала спокойно, без дрожи, будто всю жизнь скушивала комиссии на завтрак. Зрительный зал наконец выдохнул; кто‑то даже одобрительно хлопнул.

Когда я вернулась на место, руки дрожали так, что кофе расплескался бы через край, если б он у меня был. Но вместо кофе внутри бурлила смесь облегчения и эйфории — напиток покрепче любого эспрессо.

И тут — Фиби.

Она встала мягко, как кошка. Откашлялась тихонько, поднялась на каблуках к кафедре.

— Благодарю вас за возможность представить свою работу, — начала она. Гладко. Холодно. Как айсберг, читающий методичку. — Я писала о «Север и Юг» Элизабет Гаскелл. Эта книга, по моему мнению, отражает столкновение классов, промышленное развитие Британии и внутренние трансформации героев под влиянием социума.

Кларк смотрел на неё с вежливой пустотой. Лицо «принимаем к сведению, но эмоционально мертвы внутри».

— Это произведение актуально и сегодня — оно о компромиссах, о балансе между долгом и чувствами. И о том, как социальные роли можно переосмыслить в условиях перемен.

Пальцы двигались по листам как маленькие дирижёры. Голос — натренирован. Слова — правильные, методичные, логически выверенные. И всё это… мимо. Мимо сердца и нервных окончаний.

Последние полторы минуты я слушала, как будто кто-то монотонно читает инструкцию к стиральной машине. Очень убедительно. Только без страсти, без смысла. Без… жизни.

— Спасибо.

Она вернулась на своё место, не забыв одарить меня улыбкой. Такой мягкой и гадкой, как у змеи, которая только что переломала жертве рёбра и теперь довольно скользит обратно в кусты.

Меня бы стошнило, если бы я не была занята борьбой с собственным лицом, которое грозило выдать всю гамму: от презрения до благородного желания уронить ей сумку случайно на ногу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Жюри снова притихло. Кто-то кивал. Тейлор наклонилась к Харпер, они перешёптывались. Один из мужчин хмыкнул. Кларк что-то тихо проговорил Эбботту, оба чертили что-то на листах.

Именно в этот момент я поняла — нет ясного исхода.

Всё зависнет на волоске. На личном вкусе, симпатии, давлении сверху или… подковёрных играх.

Эбботт снова вышел к кафедре. Подтянул очки, сжал папку и проговорил, не глядя на кого‑то конкретно:

— Благодарю всех за выступления. Финальные результаты будут объявлены завтра к полудню.

Жюри заторопилось, как будто их отпустили с тяжёлого дежурства. Фиби поднялась первой, расправляя юбку с видом девушки, у которой в сумочке уже лежит медаль. Финн взглянул на меня и чуть склонил голову. В его взгляде была тёплая, мужская ирония. Как будто говорил: «Держись, девочка. Ты их, может, не победила, но ты их обожгла».

Я собрала бумаги, спрятала дрожь в руках в чехол для ручек и не торопилась. Пока все расходились, я оставалась на месте. Мысли — как воронка. Грудь — пульсирует, как будто всё ещё выступаю. Шаг за шагом, медленно, я спустилась со второго яруса.

И тут, прорезая пространство, раздался бархатный голос — ровный, тихий, но отчётливый:

— Мисс Колин.

Я остановилась и подняла глаза. Сердце чуть подпрыгнуло. Не было ни угрозы, ни приказа, но все равно я ощущала, как по спине пробежал холодок.

Кларк стоял, прислонившись к перилам первого ряда. Его неотразимо яркие глаза, прожигали меня насквозь своим карим оттенком. Я оглянулась вокруг, аудитория пуста, как библиотека в понедельник.

— Можно пару слов?

— Конечно. — Я кивнула, проглотив сухой комок, и замерла на месте, выдавливая вежливую улыбку. Потому что испытывала чувство растерянности и неловкости.

Все хорошо, сохраняй спокойствие. Он просто хочет поговорить. Но беспокойство копошилось в груди, как червяк.

— Ты впечатлила сегодня. Сильная и убедительная речь. — он шагнул ближе, сокращая дистанцию между нами. — Я восхищен, мисс Колин.

Мой пульс скакнул, живот свело, но не от приятной истомы, а от нервозности. В памяти непроизвольно замелькали эпизоды с Эйданом. Знакомый привкус беспомощности пробрал до костей. Но я не собиралась демонстрировать дрожь.

Никогда не боялась мужчин, до

него…

— Спасибо, мистер Кларк.— ответила я, резко выпрямляясь.

Несмотря на мою идеальную осанку, он был гораздо выше. Не настолько, как Эйдан. Но мне пришлось приподнять подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом. Он пристально скользил глазами по моему лицу. Задерживаясь на губах, подбородке, волосах.

Это было неприятно. Он не прикасался, но я чувствовала его отпечатки на своей коже, как липкое, холодное желе.

— Распущенные волосы вам к лицу. — Он поднял руку, легко касаясь одного выбившегося локона. Провел пальцами, чуть затянув жест. — Соблазнительно…

Я застыла, а мерзкие мурашки поползли по коже, приподнимая волоски.

— Это…любезно. — я растерялась. — Спасибо. — голос напряжен, как и тело.

— За тебя проголосуют не только из-за содержания, — тихо проговорил он, снимая очки. — Но ты знаешь это, не так ли?

— Что ещё я должна знать, профессор? — ровно спросила я. Сердце стучит в висках, как будто оно в курсе, чего он добивается.

Кларк нагло смотрел на меня. С желанием, пронзающим сквозь ткань и защиту. Без очков я могла рассмотреть его идеально высеченное лицо. Тонкую морщинку между бровей, кошачий взгляд, хищную линию губ. Теперь он казался ещё опаснее.

Я стояла каменной, пытаясь не поддаться этому урагану, что крутился у меня внутри. Уверена, уже успел пофантазировать с моим участием.

— Что я хочу, чтобы ты победила.

— И это почему? — я прищурилась. И интуиция подсказывала, что я знаю его ответ.

— Потому что ты слишком хороша. И потому что… я представлял, как ты звучишь, когда просишь.

— Простите? — еле слышно выдавила я. Шум в голове не давал осознать реальность происходящего.

— Нет, ты слышала. И я готов повторить, — он наклонился ближе, голос хрипловатый, с намёком, который не спутаешь. — Если ты хочешь — действительно хочешь эту победу… то я хочу услышать это от тебя. Мой решающий голос в ваших руках.

Он стоял совсем рядом. Тонкий запах его парфюма смешался с воздухом старой аудитории — дорогой, тёплый, манящий. Но не для меня. Я почувствовала, как к горлу подступала тошнота и сделала шаг назад.

— Вы пересекаете границу, профессор.

— Вы так считаете, мисс Колин? Я не сделал ничего, что могло заставить вас так думать. — губы дернулись в довольной ухмылке. — Однако, мне очень любопытно, что провоцирует ваш румянец. Вас возбуждает эта ситуация?

Я не посмела отвернуться. Не смотря на то, что я испытывала страх и отвращение ко всему этому абсурду, чувствовала как щеки предательски горят от стыда.

— Вас это не касается, мистер Кларк. — резко ответила я. — И вы в праве голосовать, как считаете нужным. Я не сплю с преподавателями.

Я старалась смотреть на него ровно и безэмоционально. Словно у меня внутри ледяная броня — хрупкая, но прочная.

— Я умею переубеждать, Лиана. — сказал он медленно, почти лениво, как будто мы обсуждали расписание на семестр, а не то, насколько далеко он готов зайти. — И, знаете… иногда дело вовсе не в профессиональной этике и правилах. А в том, кому именно вы бы позволили себя трахнуть, если бы не боялись, как сильно это вам понравится.

Я словно споткнулась о воздух. Все мысли в голове оборвались, будто в комнате внезапно выключили свет. вцепилась ногтями в ладони, чтобы не выпасть из собственного тела.

Взгляд метнулся в сторону, к пустому ряду, за которым не было ни спасения, ни выхода.

— Это… это мерзко, — выдавила я. Голос хриплый, сухой, как выдох после удара в живот.

Воздух между ними натянулся, как нить на грани разрыва.

— А вы подумайте, — перебил он спокойно. — Подумайте хорошенько. Я не прошу вас решать сейчас.

Он задержал взгляд на моих губах — демонстративно — и отступил. Уже дойдя до двери, бросил через плечо:

— Завтра утром. До первой пары. Жду вас в своем кабинете. Все таки Америка — это не только академическая программа. Это опыт, возможности, связи. И да, шанс на блестящее будущее.

Он ушёл, не дожидаясь ответа. А я осталась стоять на месте. Сердце стучало, как птица в коробке, на ладонях следы от ногтей, холодный пот струился по позвоночнику, а во рту неприятное послевкусие горечи поражения.

Я вышла из аудитории и шла по коридору, будто в мокрой одежде — тяжелой, липкой, холодной. Каждое «клац» ботинок гулко отражалось в пустых стенах: звук похоронного марша моим надеждам.

Конкурс, Эбботт со своей масляной улыбкой, Фиби и её вечный Chanel, Эйдан, Кларк‑паутина… мои собственные «сделки». Всё навалилось одной лавиной и чем выше я карабкалась, тем толще снег, потому что теперь дышать нечем.

К горлу подкатил вкус железа — как будто проглотила ржавый гвоздь. Голова гудела. Я остановилась у окна, рассматривая пустой вечерний кампус, и прикоснулась лбом к холодному стеклу. Это казалось реальнее всего, что происходило за последний час.

Я поставила на кон себя — и зачем? Победа утекает сквозь пальцы, как вода. А я… я даже не уверена, что знаю, чего хочу, кроме одного: перестать чувствовать эту горечь.

Я закрыла глаза. Перед внутренним взором вспыхнул Эйдан: руки на моем теле, жаркое дыхание, безумный взгляд из полуночи. Тот пожар я хотела. Хотела, потому что он не предлагал сделку — он просто забирал, и это странным образом казалось честнее, чем вежливые шантажи профессорского корпуса.

Дыхание сбилось. Слёзы не вышли — будто заперты где‑то глубоко, за бетонной плитой. Я вскинула голову, резко втянув воздух.

Хватит.

Шок — не повод становиться статистикой.

Завтра полдень. Я ещё не проиграла.

Оттолкнувшись от окна, я зашагала к выходу быстрее, чем велит приличие. Страх и отчаяние шли следом, но не догоняли: я теперь сама задавала темп.

Завтра жюри узнает, что с гувернантками лучше не играть в высокие ставки. И Кларк тоже. А если судьба опять решит посмеяться — ну что ж, у меня остался огонь, который до конца не способны погасить даже самые старые стены Моулскумба.

Я вернулась домой. Ощущение тяжести сдавливало грудь, накапливая что-то едкое, как перегоревший дым. Ни злость, ни слёзы — горечь, вязкая, непроходящая, как привкус тухлой воды после наводнения.

Я скинула пальто и ботинки, остановилась, уронив сумку на диван, и уставилась в точку на старом паркете. Слишком много. Слишком быстро.

Хотелось, как можно скорее переодеться в пижаму и спрятаться с головой под пледом от всего этого унижения. Молча натянула первое, что попалось под руку, включила ночник и завалилась на постель с видом измученной дворняжки. В голове возник Эйдан.

Его имя не пришло в голову как утешение. Напротив — от одной мысли по позвоночнику прокатилась волна тревоги. Он не просто мужчина, а буря.

Даже если бы он объявился... что бы я сказала? «Привет, ты не объявлялся сутки, а я между делом получила предложение переспать за голос жюри?» Нет уж. Я не расскажу ему. Он точно не тот, кому я отдам последние крохи достоинства.

Я провела ладонью по волосам. И взяла себя в руки. Эта грязь — не его. И я её с себя смою сама.

В глубине сумки завибрировал телефон. На миг — дурацкая надежда, что это девочки. Или мама. Но нутро не обманешь. Он. Конечно, он. Почти никогда не звонил по видеосвязи. И, конечно, выбрал именно сейчас.

Я вздохнула, смахнула остатки слабости с лица дрожащими пальцами. Пару секунд — и колебание. Но лучше уж ответить, чем потом он лично, с этим его «я предупреждал».

Я нажала «принять».

Он появился на экране, как настоящий демон-искуситель. В полумраке, только одна половина лица подсвечивалась от настольной лампы. Волосы небрежно растрепаны, лёгкая щетина и фирменная ухмылка.

Он раскинулся на кресле за рабочим столом. В черной рубашке, рукава закатаны и подчеркивают выпирающие вены на предплечьях и запястьях. Он смотрел на меня не как обычно. Не бездонной голубизной, а самой угольной тьмой, выжигая мои внутренности.

— Булочка... — сказал он спокойно, с той ледяной снисходительностью, от которой между ног приятно потянуло.

Я поудобнее устроилась на подушках, скрывая накатившую улыбку. Каждое движение под его взглядом отдавало странной дрожью.

— Привет. — прошептала я с дрожью в голосе.

— Ты чертовски аппетитная. — выдохнул он, взглядом скользнув от лица к ключицам, к розовой пижаме. И я увидела, как дёрнулся у него кадык. — Но сначала. Расскажи, как всё прошло.

Меня бросило в жар. Взгляд его был слишком интимным и обнажающим. Дыхание участилось, а внизу живота разгорались угольки. Сосредоточиться и подобрать правильные слова казалось невероятным. Но я тихо заговорила:

— Я отлично выступила, но… Скорее всего они выберут Фиби. — я отвела взгляд.

— Подробности, Лиана. Расскажи мне все.

И тогда поняла — я пропала.

Глава 24. Эйдан

Город дрожал от холодного ветра и дешёвого кофе, а я — от скуки и раздражения. Вонь трейлера, где обосновались копы, впитывалась в одежду, как дешевый табак в обивку старой машины. Всё здесь кричало о бессилии — облезлые стены, потные пальцы на диктофонах, заношенные значки на груди. Те самые «стражи порядка», у которых не хватает смелости смотреть в глаза настоящей власти.

Я сидел, перекинув ногу на ногу, небрежно поправляя манжет на рукаве. Словно собирался на игру в гольф, а не давал показания по смертельному обрушению на стройке отца.

— Мистер Колдвелл, — начал тот, что постарше. У него был голос, как закипающее молоко. Мерзкий и невыносимый. — Мы всё же обязаны задать вам пару уточняющих вопросов. На предмет...

— …на предмет вашей полной некомпетентности? — перебил я, не глядя.

Взгляд мой был направлен в окно на мелкую морось дождя. Лондонские крысы обычно прячутся при такой погоде, а манчестерские — выходят на охоту.

— Я отвечал на ваши вопросы последние сорок минут, офицер Стоун. У нас всё задокументировано. Безопасность, техника, расписания. Все подписи есть. Записи с камер тоже.

В кармане завибрировал телефон.

Я сразу достал его, демонстрируя полное безразличие к продолжению диалога.

На экране вспыхнуло сообщение. Лиана. Каждая мышца тела напряглась, как от удара хлыстом:

Лиана 9:50 «Хотел поставить меня на колени?

Кажется, тебя опередит жюри во главе с мистером Эбботтом.

Не опаздывай, если хочешь билет на первый ряд.

Может, даже успеешь перед началом шепнуть мне на ухо: «Дыши глубже, булочка». Потому что, черт возьми, я дрожу. И ты в этом виноват.»

Смех сорвался с губ неожиданно. Короткий, тёмный, живой. Она снова пробила брешь. Эта девочка... Блять, она — моя болезнь. Но она не сих пор не поняла, что бояться ей нужно не Эбботта, а меня.

Я засунул телефон обратно в карман и улыбка исчезла в ту же секунду. Посмотрел на офицера, как на сломанную кофемашину. Полезен, пока не начнёт раздражать.

Он сглотнул. А его молодой напарник сделал попытку что-то сказать, но захлебнулся воздухом.

Я встал, одёрнул пальто и двинулся к выходу.

Уже на пороге, с тем ленивым изяществом, что вбивали в меня годами, обернулся:

— Знаете, что самое интересное? — спросил я, наклоняя голову чуть вбок. — Это была первая смерть на объекте «North Edge» за всё существование компании. И если вы не хотите, чтобы она была вашей — рекомендую работать тщательнее.

Наконец-то я покинул этот трейлер, где здравый смысл и интеллект давно остались на уровне комнатной температуры. Больше не было смысла тратить драгоценные минуты жизни.

Я медленно двинулся к припаркованной на противоположной стороне улицы «Ауди», вытирая ладонью шею — она вспотела от злости и неудовлетворённой потребности в убийстве. Квадрант происшествия оцепили службы спасения, отгородив место от журналистских падальщиков, мечтающих вскормить вечерние выпуски свежей кровью и дешёвым драматизмом.

Мотор урчал тихо и глухо, как сердце после удачной охоты. Я опустился на заднее сиденье, как в собственный трон, где привычно и спокойно. Снял перчатки, чувствуя как холод в пальцах сочится прямо из костей.

Телефон лег в ладонь, как оружие, а мысли оставались такими же ледяными… до той самой секунды, пока я вновь не открыл ее сообщение. Моей одержимости. Моей ебанной болезни.

Я даже не успел выдохнуть — организм сработал быстрее разума, направляя в пах всю мою кровь. С каждой секундой я ощущал, как мой член каменеет, причиняя болезненный дискомфорт.

Блять.

За последние недели я окончательно превратился в пубертатного идиота, неспособного контролировать свое тело. Особенно эту часть, что слишком быстро вспоминает, насколько влажная и узкая у нее киска.

Я усмехнулся, набирая ответ.

Мне все равно, чья кровь обмоет мои руки, если дело хоть на дюйм коснется ее. Я выдавлю глазницы собственными пальцами любому, кто посмеет посмотреть не так. Вырву язык с корнем — без шанса на крик — если кто-то назовет ее имя с оттенком грязи. Хоть их будет десять. Хоть сотня. Хоть армия. Мне плевать.

Потому что она — моя.

10:20: «Булочка, ты не позволишь этим сукам тебя сломать. Это только моя прерогатива. Потому что я прикончу каждого, кто попытается.

Хочешь испачкать свои маленькие ручки чужой кровью?

P.S. вспомни, как дрожишь — от страха, от желания, от меня, когда я не даю тебе дышать.»

Нажал отправить, зная, что каждое слово вызовет у неё между ног и в голове.

И если понадобится, я покажу ей, что не шучу. Она пока не догадывается, насколько глубоко это во мне.

Скольких людей я мучил, скольких убивал. Хотя, кажется, уже понимает, что я не тот, кем казался. Уравновешенного и заботливого Эйдана никогда не существовало. Он был маской. И я надел ее только ради нее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Протяжно выдохнул, постукивая пальцами по кожаному сиденью, отгоняя навязчивые образы.

— Ты опять про неё думаешь? — насмешливо перебил мои мысли голос Дрейка в наушнике. — Спешу отчитаться: Лиана под присмотром. Я глаз с неё не спускаю.

— Отлично, — резко отозвался я. — Потому что от этого зависит твоя жизнь.

Секунда молчания на линии. Он знал, я не вру.

— Новости? — бросил я, глядя на пробегающий за окном городской пейзаж, как на дешёвые декорации.

— Пресса поджала хвост. Двое наших встретились с адвокатом и копами, — начал он. — К вечеру выкатим официальное заявление. В Манчестере всё прочёсывается, начали с портов. И ещё…

— Говори.

— Есть слух, что Уилсон договорился с кем-то. Небольшая партия Zeta-3 якобы уже на складах. Может, утка, но слишком много совпадений.

Я провёл языком по внутренней стороне щеки, смакуя предвкушение.

— Значит, надо удостовериться. И если всё подтвердится — организуем похоронную процессию с венками.

— Принято, босс.

— После полуночи навестим один из его пунктов. Хочу лично вырезать этих мразей.

Дрейк помолчал. Он знал, что я имею в виду — зачистку.

— Время на разведку тает, — всё же сказал он. — Если это ловушка — ты...

— Не сдохну. Забыл, насколько я везучий и живучий? — ухмыльнулся я, разглядывая своё отражение в стекле, без единого следа сомнений. — Подготовь людей и скинь координаты.

— Допы пришлю на шифр, — отозвался он, и отключился.

Я снял наушник. Тишина в салоне казалась громче, чем до разговора. Я прижался затылком к подголовнику и закрыл глаза. Сегодня будет мясо. Но сначала — заставлю понервничать старого хрена и дождусь темноты .

К назначенному времени автомобиль остановился на Кинг-стрит. Я на секунду замер, рассматривая очередной бетонный грех, оставленный человечеству в наследство от архитектурного импотента. Офисное здание Чарльза Уилсона возвышалось на десять этажей, и каждый из них, как нарочно, кричал о бездарности его вкуса.

Фасад — стеклянная вуаль с облезлым алюминиевым каркасом, будто кто-то пытался скопировать модульную современность 90-х, не имея под рукой ни таланта, ни совести, ни глаз.

Лифтовая шахта торчала сбоку, как грыжа, обтянутая в зеркальное стекло, — попытка «осовременить» неудачное прошлое, в которую впрыснули миллионы фунтов и ни капли эстетики.

Я бы с радостью присвоил этому чудовищу архитектурный диагноз. Например — преждевременная урбанистическая эякуляция. Строили быстро, думали медленно, а чувствовать не умели вообще.

Я обогнул два турникета и подался ко входу, сдерживая желание чихнуть от дешевизны автоматических дверей.

Вошёл в здание, и меня не остановил ни металлодетектор, ни охрана, потому что ее попросту не было.

Конечно, я не питал иллюзий: камеры висели в каждом углу, как пластиковые тюльпаны, и наверху уже знали, что я здесь. Уилсон наблюдает. Точно как я ожидал. Точно как я хотел.

Полированный гранит в холле был холодным и глянцевым, как похоронная плита. Слева от ресепшена светилась табличка: Thames Build Group — в пафосной латинице, будто мы находимся не в убогом Манчестере, а на Пятой авеню.

Уголок губ дрогнул в ухмылке. Здание идеально отражало своего создателя: претенциозное, пустое, и трещащее по швам. И всё равно — стояло, как раковая опухоль среди кирпичной старины улицы. Но опухоли — дело поправимое, особенно, если знать, где резать.

И тут глаза зацепились за нечто неожиданное — или, скорее, до обидного предсказуемое. Девушка на ресепшене.

Молодая, максимум двадцать один, рыженькая, в обтягивающем черном платье, которое говорило громче бейджа: «Я здесь не только ради бухгалтерии».

На мгновение меня кольнуло от дежавю. Что-то в ней напоминало Лиану. Не внешне, а той хрупкой потенциальностью, которой Уилсон умел пользоваться.

Она бросила на меня взгляд с оттенком, который должен быть кокетливым, но я заметил тень неуверенности на дрожащих губах. Грациозно приподнялась, вытягивая спину и демонстрируя все, что могло отвлечь мужчину с импульсом к агрессии. Жаль, не тот профиль.

— Добрый вечер, мистер Колдвелл, — её голос прозвучал, как дешёвый джингл перед рекламой бритв. — Мистер Уилсон ждёт вас. Следуйте за мной.

Она проводила меня к лифту, звонко постукивая каблуками. Чуть наклонилась, нажала кнопку вызова лифта, и при этом совершенно очевидно, специально вильнула бёдрами.

Взгляд — снизу вверх, с подрагивающей ресничкой и натянутой улыбкой. На такую в частной школе сказали бы: «перспективная». Я чуть склонил голову, позволив себе лёгкую усмешку.

— Ты отлично справляешься. Правда.— тихо сказал я. — Но в следующий раз пусть он подбирает кого-то с чуть более изощрённым взглядом. Ты быстро выдала себя. Хотя… приятно, конечно.

Девушка застыла на секунду, не ожидая, что ее прочтут насквозь за пару шагов. Я кивнул чуть мягче, убирая перчатки в карман пальто.

— Я пришел не за этим. — лениво добавил я, глядя на неё так, будто она была не человеком, а статистикой по сексуальному неравенству.

Щёчки её вспыхнули. Она быстро отвернулась, не теряя улыбки. Отличная дрессировка, Чарльз.

Двери лифта разъехались с мягким шипением. Я вошёл внутрь, повернулся к камере под потолком и слегка склонил голову, как будто поздоровался.

Улыбка вышла, как всегда, безумной.

Кабинет был просторным, с панорамными окнами, через которые открывался вид на шумную Кинг-стрит. Интерьер с претензией на вкус: полированные панели из тёмного дуба, диваны с обивкой цвета выдохшейся крови, пара безликих картин в духе «современной школы Лондона», которые кричали о богатстве, но не о смысле.

В углу пыжилась высокая пальма в глиняном кашпо — последняя попытка оживить мертвую атмосферу. Возле рабочего стола — хрустальный графин с виски, ждущий нужного гостя. Всё вокруг напоминало не столько рабочее место, сколько театральную сцену, где Уилсон играл роль человека, который ещё держится на плаву.

Но я видел больше — в том, как чуть накренилась ножка у стола, как осталась полоса пыли под опорой торшера, как треснула кромка стекла на подносе с бокалами. Всё это кричало: у тебя всё рушится, старик, но ты упрямо продолжаешь полировать фасад.

Уилсон стоял у окна, вытянутый, как канцелярская скрепка — худощавый, высокий, выбрит до блеска. Его черный костюм сидел безупречно, как будто пошит на кости, а из нагрудного кармана торчал платок, сложенный с такой педантичностью, что хотелось закатить глаза. На запястье поблескивали часы, с очередной историей, которой кичатся в закрытых клубах.

Он обернулся не сразу. Спектакль.

— Эйдан Колдвелл собственной персоной, — протянул он, поворачиваясь. Лицо у него было сухим, изрезанным морщинами, как старая карта — и таким же лживым. Седина аккуратно подстрижена, прическа не шелохнулась бы даже под лондонским ураганом.

— Легенда до срока. Ты знаешь, сколько раз я слышал о тебе за последний год? — он усмехнулся, обводя меня оценивающим взглядом. — Талантливый. Хитрый. Опасный. Прямо как твой отец, только без тормозов и вполне предсказуем.

Я не ответил. Просто сел на кожаный диван из потрепанной телячьей кожи. Без приглашения и реверансов. Его взгляд чуть дёрнулся, но остался вежливым.

— Приятно видеть, что ты всё ещё выбираешь стиль "я вам всем сейчас трахну синусы". Хотя, конечно… — он налил себе бурбон и, как в кино, замер с бокалом в руке, — …говорят, ты скорее бешеная шавка, чем волк. Красиво кусаешь, но сдохнешь на поводке.

Я посмотрел на него с тем спокойствием, что всегда предшествует резкому действию. Даже не шелохнулся, только челюсти на автомате стиснулись крепче.

— А ты, похоже, решил впервые за двадцать лет выйти из-за чужих спин и поговорить как мужчина. Поздновато для храбрости, не находишь?

Чарльз усмехнулся, но в глазах мелькнуло. Удар был точный.

— У всех свои методы, — отрезал он и сделал глоток. — Я, в отличие от некоторых, не трачу ресурсы на пыльные фокусы и пустую браваду.

— Правда? — я склонил голову. — А обрушенные строительные леса — это у вас что, эффектный способ впечатлить потенциального стажёра?

Его пальцы крепче обхватили стакан. Не выдался полностью, но я видел — зацепило.

— Это Манчестер. Здесь все падает. И люди, и здания. Увы, ты не в Брайтоне, чтобы чувствовать себя царем горы. Здесь другие правила, Эйдан.

— Вот только я не тот, кто играет по чужим. — Я улыбнулся. Тихо. Без тепла. — Зря ты все это затеял. Рассчитываешь, что с новыми партнерами вывезешь войну в которую влез?

Он сделал шаг назад. Медленно.

— Ты слишком юн, чтобы понимать, как устроена война. — резко ответил он, усаживаясь в кресло.— И слишком глуп, чтобы начать её в одиночку. Мы оба знаем: ты играешь в игру, правила которой писал не ты. И если завтра, твой отец решит, что ты обуза, исчезнешь быстрее, чем очередная «миссис Колдвелл».

Я предвкушал нечто подобное на ужин. И этот старик ещё называет предсказуемым меня. Если бы он действительно прислушался к шепоткам обо мне, то даже не попытался посеять зерно сомнений. Что ж.

— Забавно слышать это от человека, который чудом держится на плешивой лояльности и любовницах с вокальными данными. — я выпрямился, глядя Чарльзу прямо в глаза: — Кстати, Эдмонд обожает музыкальные представления. Особенно те, где поют юные, амбициозные девушки. Жаль, твоя не в моём вкусе. А то, глядишь, приятно бы провёл вечер.

Уилсон выдохнул через нос почти беззвучно. Его пальцы сжались в замок, будто от холода, но он молчал. Лишь взгляд чуть остекленел — точно кто-то врезал невидимым кулаком под дых.

— Так вот как ты решаешь проблемы? — он чуть наклонился вперёд. — Звонишь любимому папочке?

Я хрипло рассмеялся. Желание размозжить его дряхлый череп стократно возросло. Можно решить эту проблему за пару секунд, но кое в чем он прав. Я не могу прикончить его по собственной инициативе. Необходимо решение отца и совета.

Я встал, расправляя складки пальто.

— Передай своей певице, чтоб не пела слишком громко. Может привлечь тех, кого ты не позовёшь на бенефис.

Он не шелохнулся. Уголки рта сохраняли ледяную, показную насмешку. Но я заметил мимолетную дрожь в дряблых веках, расширенные зрачки и горло, предательски вздрогнувшее от сухого глотка.

Я подошёл ближе к его столу, склонившись немного вперёд, будто хотел прошептать что-то доверительное. Он не откинулся назад. И этим выдался — потому что ожидал удара. В том числе — словом.

— Если ты решишь, что можешь переписать порядок для себя и новых русских дружков — ты пожалеешь.

Молчит. Глаза по-прежнему цепкие, но тень в зрачках больше. Доля секунды, и он восстановил маску. Поздно. Я уже всё увидел.

Я отстранился. Прямо перед уходом добавил:

— Слишком красиво складывается, чтобы кончиться не трагедией. До новой встречи, Чарльз.

Он усмехнулся, почти с искренним презрением, но в этой усмешке была капля соли. Скрытое понимание, что я не блефую.

Мой взгляд скользнул по платку в нагрудном кармане — белый, аккуратно свернутый, идеальный, как и его мир, к которому я только что поднёс спичку.

Я вышел, не оборачиваясь.

Дверь закрылась с тихим щелчком. Ни крика, ни гнева, ни угроз. Только затянувшийся выдох, который он не успел скрыть. Вот и весь твой храбрец, Чарльз. Статный. Морщинистый. С мертвыми глазами, в которых поселилось первое зерно страха.

Я вышел из здания с ровной походкой. Наша встреча прошла ожидаемо, а внутри гудит старый, глухой гнев, как грязь под ногтем. Водитель уже ждал у обочины. Я опустился на заднее сиденье, не глядя на мужчину за рулём.

— В отель, — бросил коротко, вглядываясь в телефон. Машина тронулась. Шум улицы стекал мимо окон, как вода по стеклу душевой кабины.

Кулак разжался только на повороте к отелю. Металлический запах остался на ладони — ключ-кольцо впилось в кожу. Даже не заметил, как крепко сжимал его в кармане.

Холл отеля встретил меня полированным спокойствием. Портье молча кивнул, лифт мягко поглотил одиночеством. Кнопка "10" и тишина.

Двери раскрылись с характерным писком. Мягкий ковёр под ногами, приглушённый свет в коридоре, запах свежего лака и дорогой вентиляции. Я только успел вынуть карту-ключ. Оставалось пара шагов до двери.

А потом — шорох.

Неестественный звук, которого в коридорах отеля быть не должно. Не щёлкнул каблук, не заскрипела дверь — прошелестела смерть. И прежде чем я понял, откуда, что, кто — на горло легла петля.

Чёртова сырная леска захлестнула горло до натиска боли. Всё, как по учебнику: внезапно, на сгибе между камерой и слепой зоной. Пропасть молчания и ни грамма воздуха.

Я сделал резкий вдох — и ничего. Как будто лёгкие залили цементным раствором. Он был сзади, прижимаясь корпусом к спине и затягивая леску. Крепкий, ниже меня на голову, но двигался уверенно. Профессионал. Он знал, куда давить. Я терял равновесие, ноги подкашивались.

Мозг рванулся в бешеный темп.

Глоток. Мне нужен один глоток.

Я толкнулся назад всем весом, с глухим грохотом врезавшись в стену. Нападавший удержался, продолжая давить. Дикое жжение вростало глубже с каждой секундой. Зрение сужалось и плыло, сворачивая мир в одну точку.

Я вывернул корпус, ударил локтем назад — прямо в кадык. Он закашлялся и дал временной люфт. Этого хватило. Один рывок и леска соскользнула по шее. Последовавший удар затылком в нос сопровождался приятным хрустом и он застонал.

Я вздохнул полной грудью. Горло горело адским огнем.

Ухватил мудака за куртку и с силой толкнул в направлении ближайшего номера. Своего. Мы влетели внутрь и дверь захлопнулась с глухим щелчком.

Пятнадцать секунд.

Мужчина упал на пол, кашляя, выдыхая из носа кровь. Я наклонился, вцепился за волосы мертвой хваткой и дёрнул голову вверх.

— Кто тебя послал? — прошипел я, потянув с таким остервенением, что в руке наверняка останется клок.

Тот молчал, челюсть сжата. Дыхание частое и рваное, глаза метались по номеру.

— Кто. Тебя. Послал? — рявкнул я, вдавливая колено в его ребра до характерного хруста.

— …просто контракт. — захрипел он, пытаясь вывернуться. Не повезло. — Без имён и лица. Деньги перевели вперёд.

— И ты даже не спросил, кого надо убрать?

— Я знал, кто ты. — выдохнул он. — Просто хотел сделать чисто. Без… войны.

— Ты молодец, старался. — я вытащил телефон, открыл камеру — и сделал фото. Статус: мертвец на паузе. Дрейк разберётся. — Скажи мне, кто?!

Он посмотрел мне в лицо. Спокойно, без страха. Только слюна, хрип и глаза, в которых уже начиналась та самая пелена — предсмертная, мутная, как сточные воды. Видимо смирился, потому что знал: я все равно его убью.

Резким движением я сорвал провод от напольной лампы, обмотал вокруг его шеи и потянул. Он бился, царапался, даже почти вывернулся и ударил меня в скулу, но я держал и давил. В горле у него что-то забулькало.

Пальцы побелели от усердия. А потом, тело подо мной дёрнулось — один раз, потом снова и замерло.

Тишина.

Только мой хриплый, сбитый вдох и бешеный, как лошадь, пульс в горле. Я остался сидеть на нём ещё секунду, возвращая ровное дыхание. Потом медленно поднялся, схватил полотенце и аккуратно вытер шею.

Холодный компресс помог унять жжение. Застегнул рубашку поверх метки, как будто ничего не было. Только взгляд — стал глубже, как омут после шторма.

Меня хотели тихо убрать, без свидетелей. Пусть он не назвал имен, я знаю заказчика. И это была его ошибка и тех, кто его нанял. Я даже не успел насладиться этим моментом. Слишком быстро все закончилось, как плохой секс.

Свет от настольной лампы разбрасывал по номеру короткие тени, словно приглашая скрыться в темноте. На полу лежал труп и я не собирался заниматься им сейчас. Мне нужно расслабиться, а значит мне нужна она. Раскинувшись за столом в кресле, открыл ноутбук и нажал на видеозвонок.

Глава 25. Эйдан

Я сел в кресло, откинув голову на спинку. Свет в номере был полутёмный, чуть золотистый, как будто специально подобран для исповеди — или греха. Экран засветился и появилась она.

С растрёпанными волосами, в своей нелепо розовой пижаме, в которой всё выглядело слишком вызывающе. Или это я так на неё смотрел. Она была удивлена, а в глазах дрожало напряжение, как натянутый трос, готовый лопнуть от одного слова.

— Булочка… — выдохнул я, спокойно, почти холодно. Намеренно. Я знал, как это действует.

Увидел, как она сдерживает улыбку. Её губы дрогнули, как будто ей нужно было разрешение, чтобы чувствовать.

— Привет, — прошептала Лиана, чуть сжав плечи.

Она устроилась поудобнее, и это мельчайшее движение почему-то дало команду моей крови шумным гулом ударить не только в уши.

Я скользнул взглядом по её шее, по ключицам, по этой чёртовой тонкой ткани, скрывающей соски. Какая же она вкусная.

— Ты чертовски аппетитная, — пробормотал я, не отрывая взгляда. Кадык дёрнулся. Захотелось сжать её лицо в ладонях и заставить выдыхать только моё имя.

Но я крепче сжал челюсть, как будто пытался откусить собственную слабость.

— Но сначала. Расскажи, как всё прошло? — спросил, глядя прямо в глаза.

Она зарделась, чуть дёрнулась.

— Я отлично выступила, но… скорее всего они выберут Фиби, — тихо ответила, скользнув взглядом в сторону.

Уверен, она не хотела, чтобы я видел разочарование в её лице. Но я всё равно заметил. Даже сквозь экран.

— Подробности, Лиана, — сказал я уже мягче, но с тем напором, от которого обычно дрожат стены и ее колени. — Расскажи мне всё.

Она замерла. Один вдох — и я понял, что попал в её трещину. То, что она собирается рассказать, разрушает ее больше, чем мое влияние.

О, детка, через пару минут ты забудешь об этом. Обещаю.

— Всё прошло хуже, чем я ожидала… — проговорила она. — Я уже лишилась минимум двух голосов — Эбботт и Кларк против меня. Завтра в полдень озвучат решение.

— Кстати, — добавила она, резко, как будто хотела сжечь мост. — Декан утром лично упомянул о тебе. Думаю, он был в восторге, узнав, с кем я сплю.

Я не ответил сразу. Пауза была не от растерянности, а чтобы не выдать, как хочется вырезать этим ублюдкам языки и не только.

— Удивительно… Не думал, что старик настолько бесстрашный. — я медленно выдохнул, будто яд задержался под языком.

Пальцы сами собой сжались в кулаки. Они не понимают, с кем связались. Их отказ — это не просто оскорбление. Это приговор, который я с удовольствием лично подпишу.

— Послушай внимательно, Лиана. Мне плевать, что они решили. Завтра они назовут твоё имя. Я об этом позабочусь.

— Ты так говоришь… — прошептала она. Голос дрогнул, и я слышал в нём не только вопрос, но и страх. Она чувствует. Уже почти догадывается.

— Потому что это правда, — отрезал я. — Ты даже не представляешь, на что я готов, чтобы ты была довольна. Тебе не обязательно бороться за место под солнцем — я снесу это солнце, если оно тебе мешает.

Она замолчала. Смотрела на меня из-под ресниц, прикусив губу. И в этой тишине, в этом почти дыхании через экран — я захотел её так, что всё остальное стало фоном.

— Где ты сейчас?.. — её голос был тише, чем раньше. Почти исповедальным.

— В номере, — ответил я, чуть понизив тон. — Командировка в Манчестер. Вернусь со дня на день.

Я провёл пальцами по вороту, скрывая красноватую полосу на коже — невидимую для неё, но горящую под моими пальцами. Слишком много гнили сегодня и слишком мало её.

— Ты один?.. — спросила она, с лёгким прищуром, словно читала между строк.

Я усмехнулся. Не считая мертвого тела, лежащего в трёх шагах от стола, я совершенно один. Мне не стыдно, что сейчас мой конченный мозг возбуждает эта обстановка. Это как приправа к основному блюду — добавляет пикантности. И если бы Ли была рядом прямо сейчас, то я трахнул бы ее без раздумий в этом номере.

— Конечно. Кому ещё я позволил бы видеть тебя в таком виде?

— В каком?.. — прошептала она, приподнимая бровь.

— В таком… сексуально уязвимом, — сказал я, откидываясь глубже в кресло.

Она замерла. Сглотнула.

В её глазах промелькнуло нечто — трепет, вызов, страх. Всё сразу. Я продолжил — тише, ниже, с нажимом, как будто сжимал ее хрупкую шею в ладони:

— Я знаю, как ты возбуждена сейчас. Как тебе нравится, что я смотрю. Как ты хочешь быть увиденной — мной и только мной.

Я наклонился ближе к экрану. Мой голос почти слился с её дыханием.

— Раздевайся. Покажи мне, как ты скучала.

Её глаза расширились, но она не двинулась. Только смотрела в камеру, будто боролась сама с собой.

— Не заставляй меня повторять. Сними всё. Медленно. И поставь телефон так, чтобы я видел каждый чёртов дюйм тебя.

— Ты не серьёзно… — выдохнула она, сдавленно рассмеявшись. — Я не буду этого делать… Это слишком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Голос у неё дрожал, как стон струны перед тем, как она порвется, и я знал — дрожь победит сопротивление.

Я говорил уже почти ласково, и от этого каждое слово резало глубже:

— Булочка… ты сделаешь. Или… когда я вернусь придется наказать тебя. — мой голос охрип от возбуждения. — И я не буду нежен.

— А раньше был? — с вызовом спросила она.

— Ты даже не представляешь на сколько. И поверь, тебе не захочется узнать о том, что я мечтаю с тобой сделать.

Она опустила глаза, что-то бормоча себе под нос, и подчинилась.

Неуверенно, почти жалко, но именно это мне и надо было. Именно так я хотел её видеть — когда она дрожит и ломается. Когда она знает, кто её держит.

Она поменяла ракурс, поставив телефон перед собой на кровати. Я даже не моргнул. Просто дышал. Медленно. Глубоко.

Каждое её движение казалось церемонией — вначале пуговицы пижамы, открывающие кожу и бежевый лиф. Потом штаны, оставленные у ног. И даже в этом — в простом белье — она была уже обнажена.

Соски четко проступали сквозь лёгкую ткань лифчика, а трусики предательски подчеркивали короткие волоски на лобке.

Ее фигура слишком идеальная — полная грудь, узкая талия, мягкий животик с парой складочек и шикарные манящие бедра. Она сидела на коленях, опустив голову. И казалась такой девчачьей, почти нереальной — как игрушка, которую ты вот-вот разобьёшь.

— Посмотри на меня, — хрипло прошептал я.

Она подняла взгляд. Румянец заливал щёки и шею. Её губы были полуоткрыты, дыхание неровное.

— Ты самое прекрасное создание в этом гнилом мире. И здесь нет места для стеснения. Сними всё.

Она медлила, но повиновалась. Сначала лиф, дрожащими пальцами. Потом трусики, как будто каждое их движение оставляло на ней след.

Она выпрямилась, стоя на коленях, обнажённая, одновременно как жертва и богиня.

Я не мог пошевелиться. В комнате было так тихо, что я слышал её дыхание.

И своё — рваное, тяжёлое. Я едва не застонал, глядя на экран.

Я щёлкнул застежкой ремня, медленно расстегнул молнию брюк, чуть откинувшись назад, чтобы она видела мой эрегированный член. Она смотрела, не отрываясь и в этом взгляде была растерянность и что-то ещё — восхищение, может быть. Или голод.

— Видишь, что ты со мной делаешь, булочка? — прошептал я, поправляя экран ноутбука для лучшего обзора. — Смотри внимательно. Я скучал. Но сейчас не об этом. Сейчас я хочу, чтобы ты поняла — я с тобой, даже если между нами экраны, города, километры. Я владею тобой. Всегда.

Она едва дышала, пристально наблюдая за моей рукой, поглаживающей член через ткань. Взволнованная… жаждущая.

— Опусти руку к своим складочкам. Покажи мне, как сильно ты намокла.

Она не двинулась сразу. Её пальцы дрожали. Она смотрела на меня, как будто ещё могла сопротивляться — хотя мы оба знали, что уже нет. Похоть всегда доминирует над стыдом, а я над ней.

— Ли, — произнёс я тихо, но жёстко. — Не заставляй ждать. Опусти руку и погладь клитор. Я хочу видеть, как ты ласкаешь себя.

Она сглотнула. Движения были робкие, почти неуверенные — и от этого безумно возбуждающие. Она задыхалась, опускаясь на кровать, раскрыв колени, обхватив одной рукой подушку, будто ей нужен был хоть какой-то якорь.

Я видел, как дрожат её бедра. Как сжимаются губы. Она провела ладонью по животу, приближаясь к лобку, и я почти ощутил её прикосновения на себе.

— Дальше. Пальчик внутрь, булочка.

Рука скользнула ниже, кружа по клитору. Она тихо всхлипнула, не отрывая от меня глаз, и я услышал этот тихий влажный звук. Наблюдать, как ее пальчик погружается в хлюпающую киску — настоящая пытка. Я до хруста стиснул челюсть, поглаживая себя.

— Да… вот так. Глубже. Умница, девочка. — шептал я, пока Лиана доводила себя до пика, добавляя ещё один палец.

— Представь, что это я между твоих ног, жадный и голодный, как зверь. Что ты стонешь от каждого моего толчка.

Она тихо похныкивала, покусывая нижнюю губу и проталкивая пальчики глубже.

Я стянул боксеры, не отрываясь от экрана, и выпустил на свободу изнывающий член. Схватил себя, стиснув ладонью — туго, резко, как всегда, когда не могу сдерживаться.

— Лиана, — выдохнул я. — Посмотри, как ты меня заводишь. Ты нужна мне. Прямо сейчас. Внутри.

Она выгнулась и ее пульсирующая киска предстала передо мной во всей красе, жадно принимая каждый толчок. Ее пальцы двигались быстрее, глаза закрылись, а всхлипы превратились в протяжные, чертовски сексуальные стоны.

— Ты слышишь, как ты стонешь? — я хрипло зарычал, набирая ритм. — Это для меня, малышка. Ты вся моя. Трахай себя для меня.

Она заскулила — громко, прерывисто, будто срываясь. И я понял — она близко.

Я ускорился, стиснув зубы, сердце колотилось в висках. Экран дрожал от её движений, дыхание сбивалось, а тело выгибалось, как арка.

— О, черт… — прошептала она, почти всхлипнув. — Эйдан…

— Вот так, детка. Кончай для меня.

Она сдалась. Вся. До последней ноты. Застыла на секунду, с открытым ртом, тяжело дыша, и затем опустила на подушки, как упавшее перо.

Я последовал за ней, сжав себя до боли, доведя до предела. Разрядка прошла через всё тело, с глухим ревом и распадом в груди.

Мы молчали. Только дыхание. Только пульс.

Я пригляделся к экрану. Она лежала, обняв подушку, вся раскрасневшаяся, с влажными ресницами и беспомощной, сытой улыбкой.

— Лиана… Ты сводишь меня с ума. — выдохнул я мягко. — Отдыхай. А я… мне ещё работать.

Она кивнула, не открывая глаз, и невинно улыбнулась.

Я завершил вызов. Экран погас.

Её вкус ощущался даже сейчас, будто в подъязычной памяти тела. И это сводит с ума. Чёрт возьми, я хочу быть рядом. Врезаться в неё. Ощутить, как она выгибается подо мной, как ногти впиваются в плечи до крови, а голос срывается в проклятия.

Не потому что это красиво.

Потому что она принадлежит мне.

Но я жду и предвкушаю это острое, почти болезненное наслаждение — поглотить ее целиком, когда мой голод станет единственным инстинктом. Когда больше не останется ничего, кроме меня в ней.

Ещё секунду я просто сидел, молча, с пульсирующей жилкой на шее и занозой возбуждения, которую уже невозможно было смыть ни виски, ни убийством. Осталась только пустота комнаты, пахнущей смертью и дорогим одеколоном. И посиневшее, распластанное на полу тело.

Я сделал глубокий вдох. Пальцы потянулись к телефону.

— Дрейк, — холодно бросил я, как приговор.

— Ты вовремя, я как раз…

— … ты облажался, — резко перебил я. — Двадцать минут назад меня навестили. Я скинул фото. Он знал, где я, в каком номере. А это значит — дыра в команде. Узнай, кто отдал приказ. Я должен быть уверен, что он не идёт изнутри.

Пара секунд — и на другом конце повисло молчание. Слышу, как Дрейк сглатывает, потому что знает цену тишины.

— Эм… секунду. — Дрейк опять затих, клацая по клавиатуре. — Выглядит он не так паршиво.

— Хватит. — громко рявкнул я. — Твои ебанные шутки не к месту. Все выходит из под контроля. Ты ведь знаешь, как я отношусь к таким "промахам", Дрейк. Кто-то из твоих прохлопал уши и заплатит за это.

— Понял. Найду. Проверю камеры отеля, наружку, парковку. Попытаюсь вытащить его по нитке. И пришлю людей прибраться в номере.

— И ещё. Мне нужен компромат на Ричарда Эбботта и Кларка Рэнмора. Узнай их грешки. Те, которые не отпустят даже в исповедальне.

— Все самое грязное? Это я люблю. — хмыкнул Дрейк, оживляясь. — С чего вдруг такая любовь к административному шантажу?

— Мне нужно их прижать к стене так, чтобы они не просто голосовали за Лиану, а молились об этом. У тебя один шанс. Один, Дрейк.

— Это прозвучало, как эротическая угроза, и я даже не уверен, что мне не понравилось.

— До связи. Жду отчет после полуночи.

Я застегнул ширинку, принял освежающий душ и переоделся. Тяжёлая кобура на плечи поверх черной водолазки, два коротких клинка в прорези ремня с внутренней стороны бёдер. Метательные ножи в кармане джоггеров. Заслонки машинально защёлкнулись одним знакомым движением.

Глядя в напольное зеркало я вижу не человека, а инструмент. Убийцу без тени раскаяния и малейшего сомнения. Я тот, кто идёт вперёд — пока по колено не станет в чужой крови. Сила, которую лучше не звать по имени.

Сегодня я напомню этому городу, кто на самом деле позволяет ему существовать. А после этой ночи хаоса и горы трупов, на моей давно отключённой морали, я вернусь к ней.

Дорогие мои читатели!

Жду вас в своем Тг-канале

AnaRich_golod. ????????

Там я выкладываю визуал, цитаты, и планирую немножко поспойлерить.

Присоединяйтесь к нашей маленькой, голодной семье ♥️

Глава 26. Лиана

Среда.

Телефон давно погас, а я всё ещё лежала на диване, глядя в темноту. Горячая дрожь, растекшаяся по телу после мощной разрядки, не унималась. Казалось, что мои клетки запомнили каждое его слово, каждый командный шёпот, каждую искрящуюся паузу и конечно сжигающий заживо взгляд.

Он владеет мной даже сквозь экран. Он — как вирус. Красивый, опасный, проникший в кровь и теперь управляющий мной без стыда. Я должна бояться. Я должна быть осторожной. Но, чёрт… это единственное, что спасло меня. От Кларка, от его мерзких взглядов и выражений. От этой вонючей дрожи под кожей, от чувства, что я — мясо в витрине.

Секс с Эйданом по видео не был просто сексом. Это было очищение. Насильственное, грубое, но абсолютно необходимое. Он вытянул из меня весь яд, каждую грязную мысль, каждый страх — и наполнил собой. Ужасно, как мне это понравилось. И, кажется, я схожу с ума. От него. От того, какой он. И от того, какая я с ним.

Я подошла к двери кабинета Кларка. Проклятого Кларка Рэнмора. Улыбка сама поползла на лицо — не милая, не ласковая. Улыбка волчицы в шелке. Я знала, что делаю. И всё равно сердце заколотилось, когда пальцы легли на телефон в кармане, который резко стал тяжелым, как камень.

Я уже вижу, как он прищуривается, как облизывает губы и делает вид, что мы обсуждаем погоду. Но на этот раз у меня всё под контролем. Я готова.

Если мне повезёт — и он проболтается, даст себе волю, хотя бы чуть-чуть… это будет конец. Его конец. А может и начало чего-то нового.

Всё внутри сжимается, как в горловине бутылки. Воздуха не хватает — не только от страха, но и от смеси гнева и решимости, которая мутит голову. Я поднимаю руку, пальцы чуть подрагивают, когда кладу ее на холодную металлическую ручку.

Но не успеваю постучать.

Из-за двери доносится глухой стон. Нет — хрип. Неритмичный, рваный, будто кто-то задыхается. Затем глухой удар, что-то с грохотом падает на пол. Шорох, возня, и чёткий, сдавленный всхлип. И я обмираю.

Сердце бьётся так сильно, что кажется грудь вибрирует и болит от каждого удара. Паника тянется тонкой лентой вдоль позвоночника.

Что-то происходит.

Что-то не так.

Я всё-таки стучу. Один раз. Громко. Не дожидаясь ответа, нажимаю на ручку.

Дверь приоткрыта. Щель впускает в коридор бледный свет.

Я вхожу и замираю.

Эйдан нависает над Кларком, как тень самой смерти, и со всей силы бьёт его по лицу. Я не сразу понимаю, откуда столько крови — пока не замечаю в его руке изуродованные очки. Дужка изогнулась, стекла раздробились и вонзились в кожу.

Ещё один удар — с омерзительным, булькающим хрустом.

Кларк больше не сопротивляется. Его тело лишь вздрагивает в судорогах, хрипло выдыхая сквозь кровь и осколки. Один глаз закрылся, второй — вывернут в сторону, в ужасе. Из век торчат обломки стекла.

Меня парализует. Я стою, как вкопанная, не в силах вымолвить ни слова. Тело каменеет от ледяного страха, превращаясь в статую. На миг — полная тишина в голове. Только гул паники и Эйдан, раз за разом, стирающий человека с лица земли.

Он даже не моргал. Даже не дышал, кажется. Только шептал, глухо, как из-под земли:

— Ты даже смотреть на неё не смеешь. Она моя. Моя, понял? Я вырву тебе язык, чтобы ты не смог ни шептать, ни стонать её имя, мразь. Я убью тебя. Медленно. Проглочу каждый твой крик.

Он не видит меня. Он не в этой комнате. Не в этом времени. Он где-то в собственном аду, где Кларк — только гниющая мясная кукла.

— Эйдан! — я срываюсь в движение сквозь кошмар, разорвавший мои конечности. — Эйдан, хватит! Ты его убьёшь!

Он не слышит. Точнее — слышит, но не отпускает.

— Эйдан! — я подлетаю ближе, хватаю его дрожащими руками за предплечье. — Он почти не дышит!

И только тогда его кулак застывает в воздухе. Кларк издаёт сиплые, рвущиеся звуки, как пробитая губная гармошка. Лицо его — месиво: кровь, стекло, остатки кожи. Я не могу дышать. Но Эйдан медленно поворачивается ко мне. Его челюсть и шея в мелких брызгах крови, губы сжаты, пальцы в мясо. Но я не закричала.

Я… оцепенела.

Он только что пытался убить человека, адреналин должен был разорвать ему сосуды, сердце, разум, но зрачки в бездонных, голубых глазах… не расширены. Ни на миллиметр.

Я вижу в каком он бешенстве. Как вздымались его плечи, каким нечеловеческим был шепот. Но глаза холодные и спокойные.

Я часто заморгала, пытаясь найти недостающий кусочек пазла. Что-то не сходилось. Так не должно быть.

И не говоря ни слова, он хватает меня за запястье и тащит по коридору, всё ещё тяжело дыша, весь в крови. Я почти не сопротивляюсь, я просто в шоке. Смотрела на него, не в силах выдохнуть одно: Кто ты, Эйдан?

Он распахивает дверь ближайшего санузла, втягивает меня внутрь и захлопывает за собой. В тесноте туалетной комнаты стоял густой, как нефть, воздух с металлическим оттенком. Звук воды, капающий из крана, был единственным, что напоминало: мир всё ещё идёт вперёд.

Он стоял, не двигаясь, а грудная клетка ритмично поднималась и опускалась. Руки были разодраны, черная рубашка испачкана, а на лице ни одной эмоции. Он просто смотрел сквозь меня, словно находился сейчас в другом месте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Затем отошёл, привалился к раковине. Плечи напряжены. Брызги крови на коже запеклись, как грязь в трещинах фарфора.

Я медленно подошла. Сердце билось в горле. Ни он, ни я не говорили. Я просто взяла бумажное полотенце, включила воду… и начала осторожно отмывать кожу, боясь причинить боль.

Он позволял, несколько долгих секунд. Пока я, затаив дыхание, проводила по костяшкам, по пятнам, по тёплой, едва дрожащей плоти.

И вдруг — резко — он выдернул руку.

Я вскинула взгляд и встретилась с его глазами.

Он смотрел на меня сверху вниз, как на плесень. Как будто я его личная ошибка. С таким презрением, что у меня внутри сжался каждый орган.

Я застыла. слезы сами покатились из глаз.

— Эйдан… — прошептала я, но он заговорил первым.

— Почему ты промолчала?

Я сразу поняла, о чём он. Но не представляла, откуда он узнал. Никто не мог знать…

Он говорил спокойно. Слишком спокойно.

— Ты знала, что он хотел тебя отыметь. Ты бы позволила ему находиться с тобой в одном кабинете, зная, что он… Блять… — Эйдан выдохнул и посмотрел в сторону. — Почему?

— Я… я хотела… — запнулась. Голос дрожал. — Я собиралась записать наш разговор на диктофон, чтобы у меня были доказательства и его выгнали. Чтобы он сам себе яму вырыл. Я… я бы никогда…

Он безрадостно рассмеялся, с гнусной издевкой и повернулся ко мне снова.

— Неважно, что ты собиралась, Лиана. Важно — что ты позволила ему дышать. Думала всё можно решить словами? Ты… — он качнул головой. — Позволила ему существовать, после того, как он предложил тебе трахнуться за голос.

— Я… я не знала, как… — я шагнула ближе, слёзы уже текли без остановки. — Прости… я просто…

— Не прикасайся ко мне, — прошипел он. Но я всё равно дотронулась.

И тогда он резко схватил меня за горло и впечатал в стену за спиной. От неожиданности и силы удара, воздух вылетел из лёгких, а в глазах на мгновенье потемнело.

Я попыталась сделать вдох, но не смогла. Его рука намертво перекрыла источник кислорода. Руки инстинктивно вцепились в его предплечье. Я царапала ногтями кожу, пока под пальцами пульсировали его стальные мышцы и вены, ощущая, как глаза наливаются кровью, как пылает лицо и горят лёгкие.

— Ты хоть понимаешь, что сделала? — прошептал он у самого уха. — Я мог бы сейчас с удовольствием услышать, как хрустит твоя шея. Это было бы проще. Быстрее.

Он смотрел на меня, и все что я видела своим расплывающимся зрением — его бездонную, ледяную и почти равнодушную тьму. Я слабела с каждой секундой, рассудок затуманился, унося меня в другую реальность, но я четко слышала каждое его слово, как удары колокола.

— Но ты заслужила больше, Лиана, — продолжил он. — Ты должна прочувствовать не смерть, а то, что значит предать меня.

Он отпустил.

Я сползла по стене, судорожно хватая ртом воздух, кряхтя и всхлипывая, не в силах посмотреть в его сторону. Пальцы ещё ощущали стальную хватку. Шея жгла.

Молчание давило, как плита.

Он взглянул на меня равнодушно, почти с отвращением, как на что-то неработающее, поломанное.

— Вставай, — бросил.

Я без лишних слов подчинилась, поднимаясь на ватных ногах. Голова слегка кружилась, но я устояла. Он уже шёл к двери, и я поплелась за ним. Куда бы он ни повёл — туда и я.

В коридоре пахло хлоркой. Мы прошли мимо уборщицы, она отступила к стене, испуганно отведя взгляд. Эйдан шёл, как будто у него в руке всё ещё чья-то жизнь. Подходя к двери, он даже не оглянулся:

— Вытри слёзы.

Я послушно провела рукой по щеке. Сколько их было — неважно. Он распахнул дверь кабинета Эбботта без стука, как будто входил домой. Профессор вздрогнул, вскинул глаза от ноутбука.

— Что за… — начал он, но осёкся, увидев Эйдана. И меня, стоящую позади. Он мгновенно понял, что шутки не будет.

Эйдан закрыл за собой дверь.

— Надеюсь, ты ознакомился с файлами, которые я прислал пару часов назад?

Эбботт побледнел. Его рука вяло дёрнулась к мышке, но застыла в воздухе.

— Это… это какое-то недоразумение. Шутка… Мы… мы можем спокойно… — испуганно тараторил декан.

— Ты назовёшь её имя, — перебил Эйдан тихо и чересчур спокойно. — И убедишь остальных. А если кто-то не согласен — у тебя будет хороший повод напомнить, что именно я прислал тебе сегодня.

Эбботт открыл рот, но передумал и просто молча кивнул.

Эйдан сделал шаг вперед, отчего я вздрогнула вместе с Эботтом. В воздухе повеяло металлом.

— Если хоть ещё раз, Ричард, ты попытаешься ткнуть её носом в эту ситуацию — я сожгу этот корпус к чёртовой матери с тобой внутри. Без лишнего шума.

Он развернулся и вышел, а я вслед за ним. Не потому что нужно, а потому что не могла иначе.

Он быстро пошёл прочь. Не оборачиваясь. Как будто я была пустым местом. Лужа, которую легко переступить.

— Эйдан… — позвала я срывающимся шепотом и бросилась за ним, догоняя шаги, сбивая дыхание. Он не обернулся.

Коридоры — гулкие и странно пустые. Будто даже стены отвернулись.

— Подожди… пожалуйста, подожди… — голос рвался, как ткань по шву. — Я… я не хотела… я думала, что справлюсь…

Он шёл, как пуля. Прямо. Резко. И мне даже не хватило духу схватить его за руку, потому что знала — он бы её отдёрнул.

На выходе он не остановился. Просто распахнул двери и ушёл. Растворился во дворе университета, оставив меня на этих мёртвых ступенях. Без звука и прощания.

Я стояла, теряя из вида его силуэт, а когда силы подвели рухнула на холодный мрамор. Ягодицы ударились о твердость, но я не чувствовала боли.

Глаза стекленели. Губы дрожали.

И только внутри раздался глухой, скрежещущий хруст — как будто что-то треснуло. Может, это было моё сердце. Может, остатки иллюзий. А может, надежда, что он придёт и простит.

Слёзы не текли. Они просто были, как дождь в тихую ночь. Как смертельно глубокий океан, волнующийся перед штормом.

Я положила голову на руки и в этом полном безмолвии, где даже воздух не шелохнулся, меня охватила ненависть к себе.

За молчание и страх. За то, что не сказала. Что не защитила ни себя, ни его. Я всё испортила. Я всё потеряла.

Он не вернётся. Теперь нет. Я это знала.

И всё, что осталось — остекленевший взгляд на запылённые ботинки и тишина.

Тишина, в которой я осталась одна.

Я не помнила, как вышла на сцену. Всё будто сквозь вату — хлопки в зале, блеск вспышек, слова декана и чужие лица, которые сияли. Не для меня.

— Победительницей литературного конкурса эссе становиться — он сделал театральную паузу. — Студентка второго курса — мисс Лиана Колин.

Да, я выиграла, он назвал мое имя. Изначально казалось, что это должно что-то значить, но теперь не значило.

Я стояла, как призрак, даже не улыбнулась. Только медленно спустилась с подиума, не слыша, как Фиби позади роняла слова, полные яда.

— Вы серьёзно? Что за беспредел? Нашла кому отсосать за победу? — ядовитые слюни Фиби летели прямо в спину.

Я обернулась тогда ради паузы, что продлилась секунду, а потом просто… ушла.

Ни оправданий, ни споров, ни желания что-либо доказывать. Я не чувствовала ни победы, ни злости. Только один сплошной холод внутри, будто весь мир схлопнулся до размера пустого желудка.

Теперь я лежала на кровати в своей комнате, умытая слезами, в измятой одежде, с телефоном в руках.

Пальцы дрожали, когда я нажала «Мама».

— Лиана? — я услышала мягкий, тёплый голос. — Рада тебя слышать, милая. Как ты себя чувствуешь? Дочка, расскажи мне все. Мы с папой так соскучились.

На этом слове я сорвалась, словно кто-то надавил на кнопку старт. Рев, сдавленный, как крик под водой.

— Я выиграла конкурс, мам… — прохрипела я, шмыгая носом. — Но я всё испортила. Я подвела… я потеряла близкого человека.

Я захлебывалась слезами, слушая учащенное дыхание мамы.

— Поздравляю тебя, детка. Но что значит потеряла? — взволнованно спросила она. — Надеюсь, ты никого не убила ради первого места?

Короткий смешок вырвался из самых мертвых глубин. Кейтлин Колин сложно назвать женщиной быстро поддающейся панике. Но сейчас она явно нервничает и как всегда теребит в пальцах край фартука.

— Нет, мама. Никто не умер. — начала я, хотя сомневалась в жизнеспособности Кларка. — Но я обидела друга, очень сильно. И теперь не знаю, как это исправить. — я попыталась успокоить нас обоих размеренным голосом.

— Сладкая моя девочка, — тихо сказала мама. — Ты никого не потеряла, если тебе не всё равно. Тебе больно, но это значит, что все было по-настоящему. А если было по-настоящему, оно не умирает за одну ошибку.

— Но я думала, что сильная и всё под контролем, а потом…

— Потом ты испугалась. Это не преступление, Ли. Ты живой человек, а не камень. А твой друг… — мама выдохнула. — Если дорожит тобой хоть на половину так, как ты им… он поймёт. Не сразу, через время, но поймёт.

— А если не вернётся?

— Тогда ты пойдешь дальше без него и станешь сильнее. Потому что ты взрослеешь, любимая. Это тяжело, да, но я знаю, что ты справишься. Ты у наш свет, а свет не тонет.

Я прикрыла глаза, предприняв попытку успокоить дрожащий подбородок.

Слезы всё ещё текли тонкими струйками собираясь на шее, но в груди впервые за день появилось что-то похожее на тепло.

— Спасибо, мам. Надеюсь, ты права. — дышать стало чуть легче. — Расскажи мне, как вы там? Как папа?

Мы проболтали почти час. После разговора стало… не легче — но чуть тише внутри. Как будто голос, который срывался в крик, теперь просто шептал в уголке души. Усталый и выгоревший.

Папа пошел на поправку, чему я безмерно рада. Страховка покрыла все расходы на лечение и совсем скоро он сможет вернуться к работе. А лавка мамы стала пользоваться популярностью, а это значит они смогут позволить себе жить без удавки на шее. Я пыталась порадоваться за них, но черная дыра в груди затягивала в пустоту все положительное.

Я так и пролежала до позднего вечера, уткнувшись в подушку, с телефоном на груди, писала Эйдану отчаянные сообщения, одно за другим.

18

:

40

«Мне

нужно

с тобой поговорить

.»

20:58 «Просто скажи, что жив, что не ненавидишь меня.»

22:03 «Я не хотела, клянусь. Дай мне объясниться.»

23:10 «Эйдан, ответь...»

Ни единой реакции. Даже когда решилась позвонить сначала один раз, потом второй — абонент просто не отвечал.

Он ушёл. И, кажется, навсегда.

Завтра — четверг. Девочки упомянули о вечеринке ещё пару дней назад. Но для них всё было просто: веселиться, выдохнуть, насладиться вкусным алкоголем, потанцевать… А для меня… это стало выбором между тишиной и пустотой.

Я не хотела. Ни веселиться, ни пить, ни улыбаться, но отменить — означало подвести тех, кто от меня этого совсем не заслуживет.

Он тоже не заслужил. Но наверное, мама права. Я дам ему время.

Дорогуши мои. Ну давайте проявим хоть сейчас немножко обратно связи. Что думаете об Эйдане? А о Лиане?

А ещё, в Тг-канале: AnaRich_golod вас ждёт мини бук-трейлер к моей книге.????????♥️

Глава 27. Лиана

Четверг.

Город укрывался вечерним светом, как будто пытался прикинуться спокойным и романтичным. Через сутки после рокового утра мне было решительно всё равно, куда идти, если это хоть как-то спасет от изнуряющих мыслей.

Девочки решили собираться вместе. Ну, конечно. Коллективный мейкап и болтовня — классика жанра. Я не возражала. Наоборот, с энтузиазмом изобразила участие. Мне можно было бы попробовать номинироваться на “Оскар за лучшее притворство”.

Мы окопались в комнате Кесси и Ольги в женском общежитии кампуса. Повсюду разбросаны щипцы, туши, пудры, платья — как будто здесь "Сефора" сошла с ума и вырвалась на свободу.

Ольга занималась моими глазами. Анна, как всегда, превратила письменный стол в косметическое побоище, а Кесси… вела себя как Кесси: полуголая, довольная собой и невыносимо прекрасная.

— Ан, напомни, что за тематика будет на вечеринке? — поинтересовалась она, позируя перед зеркалом в одном нижнем белье, как будто мы внезапно оказались на съёмках "Топ-модели по-британски".

Хотела бы я хоть на секунду почувствовать себя такой же непринужденной…

Платье в руках — голубое с блестками, на тонких бретелях и с намёком на скандал. На фоне её чуть бронзовой кожи и черного каре — сплошное “сними с меня всё, кроме взгляда”.

— Кесс, тебе не кажется, что твоя задница станет общественным достоянием? — захохотала Ольга, дорисовывая мне стрелки с удивительной сосредоточенностью, как будто от этого зависела судьба мира.

— Если честно, меня не волнуют похотливые взгляды самцов, — парировала Кесси. — Я откушу им причиндалы. За вас тоже, если понадобится.

Вот это я понимаю — подруга. А еще потенциальная причина судебного иска.

— Ничего конкретного не написано, — Анна развернула пригласительный. — “Элегантность в классическом стиле”. Ха. Да нас пустят даже в мешках для мусора.

— Никаких мешков, только красное миди с разрезом на бедре. — томно произнесла Ольга. — Шик и провокация в одном коктейле.

— А ты, Ли? — невинно поинтересовалась она, не догадываясь, что мое ментальное состояние — где-то между "подгоревший тост" и "разбитый чайник".

— Я явно не готова откусывать ничьи причиндалы, — хмыкнула я. — Так что пойду в чёрном. Сольюсь с фоном и стану частью интерьера.

Может, Эйдан оценил бы? Хотя, скорее, сделал бы свою фирменную ухмылку с выражением «я предупреждал» и напомнил, кто здесь кто.

Воспоминания о нём пришли незваными. В горле появился комок, будто кто-то пытался впихнуть туда весь тот ад, что мы не успели проговорить. Но сейчас я не могу позволить этим вспышкам все испортить.

— Не шевелись. У меня и так руки трясутся. — буркнула Ольга, орудуя тушью возле моего глаза.

— Кстати, Ли, а что случилось с Кларком? Его действительно увезли вчера на скорой? — невзначай вставила Кесси.

Секунда молчания растянулась в вечность, а внутри у меня уже зазвонила сирена. Возвращаться в ту сцену я не хотела, но уже чувствовала, как липкие мурашки ползут по спине.

— Ага. Я слышала, он упал с лестницы, причем довольно сильно. — выдала я с невозмутимостью Джеймса Бонда в юбке. — И разбил свое безупречное лицо.

Да уж, Кларк был сегодня на пике популярности. В коридорах, на лекциях все только и шептались. Даже не хочется знать, откуда родились эти слухи — может, уборщица или кто-нибудь из преподавательского состава, хотя какая, впрочем, разница. Все это мерзко. Ублюдок Рэнмор получил то, что заслужил.

— Да? А еще слухи ходят, что ему кто-то набил морду. И я почти уверена, что не просто так. — Кесси недовольно хмыкнула. —Из престижного университета наш Моулскумб медленно превращается в дурку.

— Не медленно, а пугающе успешно, — отозвалась Анна, роняя тени в кейс. — Администрация делает вид, что все под контролем, но отец уже грозился переводом. Хотя знает, что мне ничего не угрожает.

— Конечно, кто захочет связываться с фамилией Локвуд? — усмехнулась Ольга.

Анна Локвуд единственная с влиятельной фамилией в нашем окружении. Насколько мы знаем, ее семья занимается гостиничным бизнесом в Британии и Шотландии. Но эта девушка удивительна в своей простоте. Живая, настоящая, милая а главное искренняя. Сложно поверить, что ее воспитывали в роскоши, а теперь она живёт в обычной комнате кампуса.

— Ладно, леди, в седло. Мы опаздываем на бал. — скомандовала Ольга, бросив румяна на кровать, как знамя.

Мы начали судорожно натягивать платья. Кто с грацией, кто — как будто их впервые видит. Конечно, я была из второй категории, но по итогу с восторгом смотрела на нашу четверку.

Анна — невинная лань в персиковой комбинации свободного кроя, длиной до колен. С безупречными стрелками, а каштановые волосы собраны в идеальный низкий хвост. Ольга — с гладкой укладкой до плеч, цвета темного шоколада и ножкой для обмороков. Роковая львица, что при первой же возможности сольётся с оттенком платья. Кесси — блестящая бомба замедленного действия. И я, в коротком чёрном, с декольте и локонами, как в рекламе шампуня, только с саднящим сердцем под слоями пудры.

А ещё, по чистой глупости или извращённого мазохизма под платье я зачем-то надела то самое кружевное чёрное бельё, которое когда-то прислал мне Эйдан. Совершенно забыла о нём до сегодняшнего дня, пока не принялась наводить ревизию в шкафу, в поисках чего-нибудь приличного. Теперь оно будто обжигает кожу, напоминая о нём, но так идеально подходит к образу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы прибыли на такси по указанному адресу. Как оказалось, клуб прятался не в центре, а на самом краю Брайтона — чуть восточнее от пристани, в переулке, где карты навигаторов сдавались и отказывались вести дальше. И за все то время, что я учусь в этом городе, ещё ни разу не была в этом районе.

Перед нами вырос неприметный фасад двухэтажного дома из старого красноватого кирпича. Без вывесок и указателей, только массивная металлическая дверь с гравировкой в виде змея, кусающего себя за хвост.

Никаких очередей, никакого шума переулка. Только единственный мутный фонарь в паре футов от входа. Как мило. Мы с Кесси и Ольгой тревожно переглянулись, проникшись жуткой атмосферой места.

Моя интуиция начала паниковать и подсказывать, что эта закрытая вечеринка может быть для избранных… психов. Но Анна заверила нас, что переживать не о чем, ведь за нами приглядывает ее брат.

Нас встретил охранник в чёрном костюме, больше похожий на уставшего ангела смерти, чем на вышибалу и молча провёл внутрь. Мы отдали свои пальто, а еще сдали сотовые телефоны и вывернули сумочки для осмотра на отсутствие оружия. Видимо, за сногсшибательные образы нас автоматически приписали к категории «потенциально опасных сучек».

Потом прошли через длинный коридор с подсветкой снизу, как у подиума. А за ним — взрыв неона, бархатных стен, сигарного дыма и роскоши на грани вульгарности. Клуб словно висел в воздухе, поглощая шум города и отдавая его через пол.

Я чувствовала, как коленки чуть подгибаются под басы ремикса. Никаких громких треков — только глубокие, тягучие электронные ритмы. Тяжелые, почти индустриальные, заставляющие сердце биться чуть медленнее.

Пахло дорогим парфюмом, спёртым адреналином и обещаниями, которые никто не собирался сдерживать. Люди двигались неспешно, почти никто не танцевал, а бармены были слишком молчаливы.

— Место как из фильма, — прокричала Кесси, оглядывая танцпол.

— Из триллера, — добавила я. — Где умирает самая красивая.

Внутри меня всё гудело от напряжения. Как будто каждая клетка тела знала, что он может быть где-то рядом. Дышать тем же воздухом. Наблюдать. Кажется, я начинаю параноить.

Люди на вечеринке были красивыми. Пугающе красивыми. Не по форме, а по какому-то опасному изяществу. Молодые и взрослые, но все с одинаковым ощущением «что-то скрыто».

Широкоплечие мужчины в дорогих костюмах и ядовитыми прищурами. Кто-то со шрамами, кто-то с татуировками. А девушки с телами, созданными для рекламы, бокалами шампанского и равнодушным взглядом.

Я замедлила шаг и склонившись к Анне, спросила:

— Мы точно здесь не лишние?

Она усмехнулась и пожала плечами:

— Расслабься, просто мы младшие. Здесь отменный алкоголь и посмотри, какая смена обстановки. Плюс Хью тут. Так что давай просто кайфовать.

Заказав на стойке коктейли, названия которых я даже не смогла запомнить, мы все вчетвером гипнотизировали бармена. Он умело подбрасывал над головой разные бутылки, изящно вливал алкоголь в шейкер, пока откуда-то сзади не раздался приятный голос:

— Юные леди, приветствую

.

Анна чуть подпрыгнула, а я обернулась и столкнулась глазами с тем, кто мог бы без собеседования устроиться на обложку GQ.

Шатен, не старше двадцати пяти. С чуть растрепанными волосами, светло-карие глаза цвета тёплого виски и эта уместная небритость, которая большинству мужчин бы не шла, но ему шла оскорбительно хорошо.

Прямой крупный нос и скептическая полуулыбка, которой он, похоже, родился. В сером пиджаке поверх чёрной футболки и... ну, чёрт. Парень выглядел так, будто даже не старался, а эффект всё равно был разрушающим.

— Привет, Хью, — выдохнула Анна, закатывая глаза. — У тебя проснулись манеры джентльмена или я сплю?

Хью усмехнулся, скрестив руки на груди и лениво оглядел нашу компанию.

— Спать ты будешь через час, сестрёнка, когда допьешь свой коктейль и отправишься в кампус. А вы, дамы, — продолжил он, глядя на нас с вежливым, но насквозь читаемым, предупреждением в глазах, — давайте договоримся: никаких глупостей, никаких приключений и, желательно, никаких трупов.

— А где тогда весь кайф, Хью? — Кесси подняла бровь, забирая бокал и отпивая из трубочки.

— О, кайф — это пить дорогое бухло и уходить на своих двоих, без приключений на пятые точки, — отрезал он, но с той самой лукавой ухмылкой, из-за которой невозможно было на него злиться.

Анна покачала головой, буркнув:

— Мама была бы горда, если бы знала, как хорошо ты изображаешь заботливого брата.

— Мама бы спросила, зачем вы прётесь на такую тусовку в платьях длиной с мысль. — Он метнул взгляд на меня и добавил с театральным вздохом: — Особенно ты, рыжая.

Я не сдержала короткий смешок, заметив как едва дернулись уголки его губ. Что ж, сочту за комплимент.

— Не волнуйся, я веду себя идеально. Пока.

Хью примирительно поднял руки.

— Вот и славно. Наслаждайтесь шоу, коктейлями, атмосферой... — Он кивнул на бармена, тот подбросил шейкер прямо в моменте, — и не дёргайтесь, если рядом окажутся странные типы. Я тут.

Анна закатила глаза второй раз, но на этот раз с благодарностью в полтона.

— Мы поняли. Ты, как тень.

— Нет, я реальность. И надеюсь, вы не доставите мне лишних хлопот.

С этими словами он исчез так же быстро, как появился — с лёгким щелчком пальцев и шлейфом цитрусового одеколона, оставив ощущение, что где-то близко — невидимый надзиратель в идеально сидящих брюках.

Анна покачала головой, будто он был её личным наказанием с детства.

— И что это было? — спросила Ольга.

— Мой брат. И, к сожалению, да. Он всегда такой.

— Ну что, девочки, — протянула Кесси, — по глотку за то, чтобы не дать ему повода нас спасать?

— За это, — согласилась я, поднимая бокал. — И за то, чтобы вечер остался на уровне допустимого безумства без похмелья.

Я отпила глоток изумительного авторского микса, но внутренне сжалась от растущего напряжения. Потому что чувствовала, как где-то в клубе сгущается тьма, и воздух становится тяжелее. Как будто кто-то включил на меня радар.

Мои хорошие, в моем Тг-канале можете найти визуал к этой и последующим главам????????????

Глава 28. Лиана

Мы с Ольгой оторвались от танцпола, снова усаживаясь к барной стойке вполоборота друг к другу. Музыка стала веселее или сменился диджей. Гудящие ноги буквально просили тайм-аут. Я вздохнула. Она тоже. И всё — затихли.

Я медленно вытащила соломинку из опустевшего бокала и зачем-то покрутила её между пальцами, размазывая каплю сиропа по ногтю. Она раздражающе прилипла, но вытереть об платье жалко.

Вот и сижу, ковыряюсь в себе, как в этой липкой капле. Смысл тот же. Позади гремел танцпол — свет, удары басов, вспышки, теперь всё как надо. А внутри снова мерзкое ощущение звенящей пустоты.

Бармен, кажется, был единственным в этом заведении, кто знал, что делает. Он умело крутил бутылку, щёлкнул крышкой, бросил в стакан лед.

Я смотрела, как он с театральной грацией насаживает апельсиновую цедру на край бокала, и почему-то подумала, что его жизнь, возможно, тоже разваливается, но он хотя бы делает вид, что всё под контролем.

А у меня даже сквозь улыбки и смех все вылезает наружу. Ещё вырез в этом платье, как у девчонки, мечтающей стать не собой.

Ольга что-то сказала, но я не уловила, только кивнула, как робот. Она кинула на меня короткий, настороженный взгляд, но без давления. Я оценила это.

Если бы она сейчас задала хоть один вопрос… я бы, наверное, разозлилась. Или расплакалась. Или всё и сразу.

Но вдруг меня ошпарило, как кипятком: а если это и есть выход?

Эйдан ушёл. Навсегда? Не знаю. И... я точно успела убедиться — его здесь нет. Ни в тенях, ни в отражениях. А ощущение чужого взгляда? Скорее всего, придумала.

Вчера я чувствовала вину. Реальную, скользкую, как масло. Казалось, он тонет из-за меня, и я должна прыгнуть следом. А сегодня жалею об этом. Смех да и только.

Он ведь без шуток сказал, что может убить меня, а я стояла перед ним и выдавливала жалкое «прости». Ну не дурочка ли?

Его рука на моей шее сжималась не эротично и страстно. Вчера стало по-настоящему страшно. И больно. И его безумный, пустой взгляд… словно он не человек, а только оболочка, движимая каким-то холодным приказом.

Тогда я не кричала, не могла. А сейчас мне хочется завизжать так, чтобы стекло в этом чертовом клубе треснуло. Я потянулась к бокалу и отодвинула. Там тоже пусто.

Посмотрела на Олю, которая увлечённо прокручивала трубочку со скучающим видом.

— Не нравится?

Она подняла бровь.

— Сносно, но наверное закажу что-нибудь другое.

Я на автомате улыбнулась, заправляя за ухо, влажную от пота, прядь.

И всё же...

Он — не тот, кем я хотела бы себя окружить, не рана, которую хочется зализать, а угроза. Реальная и живая, прекрасно упакованная в голубые глаза и крепкие ладони.

Мне не нужен любовный трэш и страсть под угрозой жизни. Я просто хочу жить, не боясь шагов за спиной. Не думать, что кто-то задушит меня, если я промолчу.

— Что по-твоему не звучит, как «отрава в бокале»? — спросила она, суя мне барную карту, словно я числилась в штате сомелье.

Вынырнуть на поверхность оказалось просто. Достаточно, чтобы рядом сидел человек, который искренне считает, что от моего выбора зависит ее выживание.

Я пролистала названия от «Райской ночи» до «Кислотной бабочки». На последней строчке задержалась.

— Может, начнем с «Запретного плода», пока цензура не проснулась? — хмыкнула я. — Или пока я не начала грызть лёд из чужого бокала.

Она рассмеялась, и я вдруг тоже, негромко, по живому. Может, я всё ещё в здравом рассудке и даже начну дышать. Но, все же, какая-то глупая часть меня скучает по нему…

— Держи, принцесса. — Бармен скользнул бокалом в мою сторону, блеснул зубами и подмигнул. Я кивнула рассеянно — не из вежливости, а просто чтобы не обрывать чужой ритуал.

— Спасибо. — Ольга аккуратно взяла свой, будто боялась расплескать. Не отпив, повернулась ко мне, едва касаясь плечом.

— Всё нормально?

Я кивнула уже в третий раз. Механика кивка, кажется, прописалась где-то в мышечной памяти. Легче, чем объяснять, что ничего не нормально. Даже рядом с ней — самой мягкой из нас — я всё ещё держала дистанцию.

Она ничего не добавила. Не полезла глубже, не стала рыться в моём лице в поисках ответа. Просто находилась рядом. Смотрела куда-то в сторону, делая вид, что просто отдыхала, но я знала: она заметила.

Ольга всегда так. Ждёт, когда ты сам придёшь. Я подумала, что если бы могла сейчас обнять её, то сделала бы. Но вместо этого мы просто сидели бок о бок, пока атмосферу не сотрясло чье-то громкое покашливание.

— Привет, красавица. — парень за нашими спинами, точно вышел из клубного шаблона: смазливый и самоуверенный до тошноты. Светлые волосы уложены под лак, унитазная улыбка, а запах… густой, терпкий, как будто вылил на себя весь флакон.

Он обращался к Ольге. В мелодичном голосе мелькнула агрессия, завуалированная под «обаяние». Если он пытался изобразить загадочного мачо с темным прошлым, то увы и ах — получился очередной приговор для овуляции.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты просто… вау. — он прогулялся хищным взглядом по ее фигуре. — Танцуешь?

Ольга дёрнулась. Щёки окрасились мгновенно. Она попыталась что-то сказать и застыла. И вот тогда я поняла: он не просто пришёл познакомиться. Он давит. Мягко, но намеренно.

— У нас передышка. — ответила я ровно, отставляя бокал.

Медленно, без суеты, развернулась к нему. Положила ладонь на запястье Ольги — не как жест защиты, а как напоминание: она не одна.

Он перевёл взгляд на меня. На руки. На выражение лица, которое, кажется, не менялось со вчерашнего вечера.

Я не улыбалась. Просто смотрела. Чётко. Прямо. Сухо.

— Я не мешаю, леди? — спросил он с лёгким нажимом на «леди». Так мужчины говорят, когда пытаются разозлить или поставить на место. Проверить, насколько ты «боевая».

— Пока нет, но лучше не рисковать. — я слегка наклонила голову, не моргая. — Бармен тут метко кидается бутылками.

Мужчина за стойкой слегка хмыкнул.

Ольга хихикнула на выдохе с заметным облегчением.

Парень задержал взгляд ещё на секунду. Понимал, что в обычный вечер он бы получил лёгкое «да», о сейчас… что-то не сложилось. Не сработало.

Он пожал плечами.

— Окей. Может, в другой раз. — и ушёл, растворяясь в толпе.

Я отпустила руку Ольги и сделала долгий глоток. Лёд в бокале чуть звякнул. Музыка сзади снова захлопнула пространство вокруг нас.

— Спасибо, — тихо сказала Ольга.

— Не за что. — я расслаблено вдохнула. — Знаю, сама бы ты тоже отшила, но он меня выбесил одним своим существованием.

Она покраснела сильнее.

— Всё равно спасибо. Это было… неожиданно.

— Он тоже был неожиданным, как понос. — Бросила я.

Ольга фыркнула, едва не подавившись и мы обе рассмеялась.

В этой короткой паузе, между коктейлем и стуком льда, между давлением извне и нашим молчаливым согласием — я поняла, как сильно люблю своих девочек. Они просто есть и этого достаточно.

— Ты сегодня задумчивая. Мы всё видим. — прошептала Ольга мне на ухо, приобнимая за плечо.

Я обернулась, встречаясь с глазами, полными тепла, тревоги и мягкого, ненавязчивого участия. Но в ответ внутри была пустота, запечатанная тяжёлой крышкой.

— Знаю, мне нужно время… — начала я, но не договорила.

Потому что справа от меня беззвучно присел незнакомый мужчина, не прерывая наш разговор, не вторгаясь, а завораживая своим присутствием.

Первое, что бросалось в глаза — рост. Он был впечатляюще высокий, как Эйдан. Такой же крупный, с мощной, уверенной посадкой тела. Серый костюм, без сомнений, за десятки тысяч фунтов, сидел идеально. Безукоризненно отглаженный пиджак облегал мощные плечи, как броня, подчёркивая статус.

Черные, как уголь, волосы — не слишком короткие, с лёгкой небрежностью, как будто только что прошёлся пальцами. Ни единой морщины на лице. Возраст? На взгляд, лет тридцать с хвостиком. На деле, не удивлюсь, если в шкафу у него лежит проклятый портрет.

Светлые, глубоко посаженные глаза, квадратная челюсть, прямой нос, губы — не пухлые, но четкие. Красиво. И опасно.

— Прошу прощения, — его голос низкий, густой, как изысканный виски, которым тебя сначала угощают, а потом расплачиваются. — Я не мог не подойти. Хотел поблагодарить вас… за эстетику.

Он говорил с безупречным акцентом, смакуя каждое слово. Так знакомо. И улыбался, как тот, кто уже давно не обязан это делать, но он всё ещё помнит, как правильно.

— Благодарю. Очень… любезно с вашей стороны, — отозвалась я с лёгким прищуром.

— Я Эд, — он чуть наклонил голову. — А вы, милая леди — неотразимая деталь вечера. Вам идет черный цвет и… отстранённый взгляд.

— Лиана. — представилась я, держа прямую осанку, но ладони вспотели, а затылок был от напряжения. — Это Ольга.

Он кивнул ей в ответ, почти лениво, при этом все равно не сводил с меня глаз.

— Надеюсь, вы не против моей прямоты. Я всегда считал, что хрупкость женщины — это не слабость, а способ власти, чтобы манипулировать пространством. Ее недооценивают. Зря.

— А вы, я смотрю, специалист по недооценке, — тихо усмехнулась я. — Особенно чужих границ.

Ольга рядом затихла. Интуитивно вжалась в спинку стула, как будто тоже чувствовала, как воздух заряжается электричеством. Я уже знала, какого это. Спасибо, Эйдан.

— Иногда пространство сгибается, если в него правильно войти, — проговорил он спокойно.

Я уже собиралась планировать отступление, когда из толпы вынырнула Анна — вся искрящаяся, довольная и на пару градусов навеселе.

— А вот вы где! — её голос прозвучал как спасение. — Мы тут решили, что срочно нужно вытаскивать вас из этой мрачной богемы. Хватит думать — пора двигаться!

Она уже тянула Ольгу за руку, а следом из толпы появилась Кесси, с таким же лёгким глянцем в глазах. Я повернулась к Эду.

— Простите, похоже, нас выкупили на танец.

Он чуть наклонился вперёд, ближе, чем нужно, как будто хотел услышать, как я дышу.

— Развлекайтесь. Но осторожно. На таких вечеринках всегда есть те, кто наблюдают.

— Звучит как угроза, — отозвалась я так же тихо.

— Или как дружеский совет, — и снова эта теневая улыбка. — До скорого.

Он грациозно растворился в глубине зала, оставив после себя неприятное послевкусие. А я позволила девочкам увлечь нас на танцпол, почти волоком.

— Ты видела? — крикнула Ольга сквозь музыку.

— Ага. Жуткий тип. Но приятным шрифтом написан.

— Ой, — протянула Кесси. — Только не говорите, что я опять пропустила какого-то маньячного красавца.

— Да это уже обычный пункт программы, — закатила глаза Анна, двигаясь в такт с грохочущим ритмом.

Я попыталась втянуться, сначала неуклюже, с ноги на ногу, а потом поймала заразительную волну. Танцевала, смеялась, позволила себе не думать. Хоть десять минут. И, казалось, этот странный, опасный, зыбкий вечер, стал почти легким. Таким, каким должен быть в наши девятнадцать.

Музыка хлестала по телу не хуже ветра. Обстановка сменилась — парни и девушки заполнили пространство, словно выросли из-под земли. Бас бил в грудь, неугомонно пульсируя, как навязчивые мысли.

Мы танцевали: Кесс с руками в воздухе, как богиня в трансе, Анна — синхронно, слаженно, будто репетировала. Ольга держалась ближе ко мне, но тоже втянулась. Я старалась двигаться в ритме, чтобы хоть тело отвлеклось от мозга.

— Я сейчас, — громко крикнула я.

— Всё окей? — Ольга чуть нахмурилась, но не навязывалась.

— Просто в туалет, — ответила я, и они кивнули.

— С тобой сходить, Ли? — послышался голос Анны.

— Нет, я быстро.

Я выскользнула из толпы, цокая каблуками по гладкому полу. Ступни гудели, волосы спутались, кожа покрылась потом, а лицо пылало, как переспевший помидор. Мне явно нужно перевести дух.

Прошла мимо столиков вдоль стены, где контингент постарше гремел льдом в бокалах. Коридор разветвлялся, вывески отсутствовали. Отлично. С этого момента включаю режим «Смотри, куда прешь».

Я свернула налево — в сторону приглушенного света, стильных колонн и темной отделки стен. Все в этом месте выглядело… дорого. И тихо. На мое удивление, никто не остановил меня.

Два охранника стояли по обе стороны массивной двери. Один что-то слушал в гарнитуре, второй повернулся к нему, чтобы расслышать. Они оба даже не посмотрели в мою сторону. Миг — и я прошла мимо, как будто знала, куда иду.

Позже я подумаю: зачем они стояли там, если даже не пытались остановить? А ещё позже пойму: я не должна была туда попадать.

Но сейчас, я толкнула тяжёлую дверь с бронзовой ручкой и вошла. Тут все было по другому. Свет мрачный и слишком интимный, воздух медленный, как будто под насыщенными веществами. Пространство дышало деньгами и сигарами.

VIP-зона.

Черные кожаные диваны, тяжёлые шторы, бокалы с янтарем и взрослые мужчины, потрепанные временем и властью. Кто-то гладил девушку по коленке, кто-то вел переговоры, не отрывая взгляда от экрана телефона.

Я сразу поняла, что здесь заключают сделки и решают чьи-то судьбы.

Вполне возможно, где-то здесь сидит и Эд. Я уже хотела развернуться, пока меня не заметили. Но тогда я увидела его.

Мое сердце пропустило удар, и не один. В горле застрял ком, а ноги прикипели к полу.

Эйдан.

Сидел в дальней нише, как будто всё вокруг не имело к нему отношения. В белой рубашке, слегка расстегнутой, и ленивой позой уверенности. Взгляд в никуда, губы изогнулись в знакомой ухмылке. Мне хотелось содрать ногтями это выражение лица, потому что рядом…

Фиби, мать ее, Морис.

Почти у него на коленях. Что-то нашёптывает на ухо с хитрым прищуром, почти касаясь губами щеки.

Он не касается ее.

Но он позволяет.

Я не дышала. Реально. Просто… нет воздуха.

Грудь сжалась от невыносимой боли с такой силой, будто кто-то вонзил под ребро нож и резко дёрнул.

И в этот момент я поняла: та тонкая, упрямая ниточка, что держала мою веру в него, даже после всего — лопнула. Окончательно.

В глазах защищало, как от кислоты.

И он посмотрел на меня. Как будто знал, что я здесь или ждал.

Ни капли испуга, ни раскаяния. Только эта кривая, знакомая до омерзения, ухмылка.

Гребанный мудак, да что с тобой не так?

В голове раздался громкий щелчок, как из пистолета. Ярость выстрелила первой.

Плевать.

На правила, на публику, на охрану.

Я сделала шаг вперед.

Тот самый, после которого нет дороги обратно.

Ты хочешь знать, что бывает, если разбудить зверя, Эйдан? Смотри. Потому что ты только что снял замок с клетки.

Мои хорошие♥️ Горячий визуал Эйдана и Фиби уже в телеграмм⭐???????? Подписывайтесь на канал и следите за вкусными новостями ????

Глава 29. Эйдан

Когда ты внутри этой тьмы — всё становится ясным. Нет лиц. Нет страха. Нет "зачем". Есть только пульс в ушах, дыхание охоты и цель, которую нужно стереть с лица земли. В этот момент — я существую.

Только она — единственный импульс, в бесконечной безысходности, что держит меня в этом теле. Это животное желание обладать ей порождает осознание, что я все похож на человека. Рядом с Лианой я почти живой. Потому что всё остальное время меня преследует пустота, которую теперь даже боль не заполняет.

Не важно, что она чувствует — смех, страх, стыд, возбуждение или отвращение. Мне нужно всё. До последней капли. Я бы разорвал кожу, чтобы забраться под неё и не дать ей дышать без меня.

Я не лью в уши сказки, не держу за руку, как в ее романах, потому что знаю — мои пальцы привыкли ломать всё, к чему прикасаются. Хотя нет. Ещё я чертовски идеально рисую. И черчу. Четкие линии — как анатомия разрушения.

Лиана должна пройти этот путь. Пусть у неё будет всё: учеба, подруги, беззаботные вечера, привычные глупости. Пока я — всего лишь тень, за ее спиной, со стиснутыми кулаками, чтобы не сорваться и не утащить её навечно в бездну.

Но даже из тени я исполню любую её просьбу, любой каприз. А взамен… она примет мою тьму. Без героизма. Без попыток спасти. Без иллюзий, что меня можно переписать.

Она узнает, как звучит правда, которую нормальные люди даже не осмеливаются вообразить. Она увидит мои руки, по локоть в чужой крови, и не отведёт взгляд. Я не просто стал чудовищем. Я разрешил себе им быть.

И когда она устанет бороться… когда выдохнется, пытаясь искать во мне свет — у неё останется один выход. Смириться.

Мы накрыли склад Уилсона в Траффорде глубокой ночью, как призраки, вынырнувшие из чёрного неба. Без суеты, без лишних слов — только звенящая тишина и дыхание голодного зверя внутри, которому я дал волю.

Ангар был живой: пластиковые канистры с фентанилом, сумки с кэшем, два фургона и суетящиеся муравьи. Наши первые цели — двое на входе, трое по периметру. Пять секунд. Пять трупов.

Пальцы приятно вибрировали от отката SIG MPX — тихая, надёжная машинка. Модернизированный приклад ложился в плечо, как кость в сустав. Коллиматоры работали безупречно. Пот тонкими дорожками стекал по спине, перемешиваясь с запахом крови и аммиака — симфония, на которой я воспитан.

Гром выстрелов разорвал покой — нас ждали. Конечно, ждали. Никто не везёт дерьмо на миллионы без охраны, особенно, когда я дышу в затылок. Мы пришли за мясом — и мы его получили. Двоих своих тоже оставили здесь. Взамен — девятнадцать мешков с костями и два фургона.

Одного оставили живым. Относительно. Мужчину привязали к балке, как мясо на крюке. Мои люди рассредоточились обшаривать каждый угол ангара, пока я заживо сдирал кожу с его плеч. Срывал, как обои в старом доме. Кровь капала на бетон, как метроном.

Это мой стиль — убивать медленно и со вкусом. Я не просто допросчик — я архитектор, и боль для меня не метод, а материал. Даже самые стойкие начинают петь, когда я берусь за них, потому что предпочитаю чтобы наш диалог шел… через визг.

Когда его руки превратились в окровавленные тряпки, он заговорил. Мелко, с хрипами, но выдал координаты и позывной «Ворон». И как бы дальше я не старался, он продолжал стонать только одну и ту же молитву.

Я вглядывался в глаза умирающего, наслаждаясь агонией: его боль и страх были такими концентрированными, что, казалось, их можно пить через трубочку. Заслужил ли он такое? Неважно. Он просто оказался под моим сапогом. Сегодня ему не повезло.

Пустота внутри на мгновение затихла. Не заполнилась, но насытилась. Истинная власть — не только про деньги и статус, а про момент, когда кто-то умирает только потому, что ты так решил.

Я оставил Уиллсону послание — окровавленное, едва дышащее тело, подвешенное под самый потолок. Крепкий хрен, ещё жив. Минут на десять. Остальных утилизируют с фургонами — ни улик, ни следов. И это только начало.

Пусть Чарльз усвоит урок. Если хочешь меня убить — стреляй в голову и убедись, что я не дышу. Потому что пока я дышу — я выживу.

Вытерев руки о какую-то тряпку, я подхватил с пола свой автомат и перекинул через плечо. Пошёл к выходу — туда, где воздух пахнет машинным маслом и влагой, а не воняет кровью и кишками. Но раздался треск наушника в ухе.

— Вы закончили? — голос Дрейка был слишком серьёзен, как у дантиста, который собирается удалить тебе не тот зуб.

— Закончили. Поставка у нас. Было двадцать человек на два фургона — и смешно, и грустно. Есть зацепка, позывной — Ворон. Возможно, один из русских. Рассказывай, что узнал.

Я стоял, прислонившись спиной к грязной стене и равнодушно смотрел в чёрную даль, чувствуя, как по мышцам растекается приятная тяжесть. Производственный парк шумел скрежетом металла и шипением сбрасываемых отходов от фабрик.

— Тебе не захочется это слышать, Эйд. — его голос прозвучал тревожно. Эхом щёлкнула зажигалка, затяжка, выдох.

— Поздно уже. Говори.

— Ладно. — он протяжно выдохнул. — Я получил доступ к личным устройствам Рэнмора и Эбботта, как ты просил. У старика все протухло. Сливы биометрии, переводы, шантаж, короче он по уши в дерьме. Можно за яйца подвесить, но Кларк…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я напрягся.

— Что Кларк?

— Когда я взломал его ноутбук, честно, надеялся найти скучные доклады и пару переписок со студентками. — он снова протяжно затянулся сигаретой. Вот сучонок. — Но нашел приватный сайт… Ты бы удивился, кто туда логинится. Это даркнет, там все анонимно, но не для меня.

— Что он покупал? — резко спросил я, сквозь стиснутую челюсть.

— Не покупал, а выставлял. Фотки и подборки с «новыми музами» под псевдонимом «писатель Крейвен». Еще публиковал истории. И не просто рассказы. Фантазии. Там фигурировала она…

Слушая Дрейка, я мог только молчать и слушать звон, нарастающий в голове. Эта мразь позволил себе фантазировать о ней? Блять. Я отрежу ему каждую фалангу пальцев на обеих руках, чтобы он больше никогда не смог печатать.

— И еще архив, помеченный как «контрактная заявка», с подписью «обсуждаемая цена». Он предлагал… ну все, если получит от нее согласие в обмен на какой-то голос. Короче, я не особо понял тему, но там висела видео заметка. Я конвертировал, сейчас скину.

А вот я сразу понял… Холод пробрал до костей, выкручивая все внутренности наизнанку. Я пулей вытащил мобильный из кармана бронежилета, и когда услышал содержимое, в груди что-то хрустнуло.

Слащавый голос Кларка:

«Интересно, она ещё девственница?... Так раскраснелась, когда я предложил обменять киску… Уверен, стонет так же сладко, как выглядит. Если согласится, поставлю скрытую камеру. Такие увлекательные кадры нельзя упустить.»

Я не мог даже пошевелиться, замер как вкопанный. Тошнота мгновенно поднялась по пищеводу, наполняя рот горечью и желчью. Ни один мускул не дрогнул. А потом телефон хрустнул в руке от давления.

— Я… я просмотрел камеры. Она вернулась домой во время, всё спокойно. Дверь не больше открывалась.

— Блядь. Не могу поверить. Мы говорили пару часов назад. Она ни слова не сказала.

Гнев — как чернила, расползался по разуму, поглощая всё, кроме одной мысли. Я раздавлю его. Не просто убью — а сотру, как карандаш на бумаге, не оставив следа в этой реальности.

— Эйдан, не делай глупостей. Тебе нужен план. Ты слышишь?

— Готовь самолёт. Я возвращаюсь. — решительно сказал я.

— Подожди, мы же ещё не…

— К чёрту всё.

Я оборвал звонок. Давление в черепе скакнуло так резко, что на долю секунды показалось — сейчас по лбу хлынет кровь и зальёт глаза. Я не мог остаться здесь ни на секунду. К черту Чарльза. К черту отца. Все, что касается Лианы — важнее войны. Важнее даже моей жизни. Я оставил ее одну и не предусмотрел…

Самолёт вылетел через сорок три минуты. Да, я считал. Как и всё в своей жизни. Всё раздражало. Голос стюардессы был как у мерзкой куклы с севшими батарейками. Гул двигателей напоминал пульс перед пыткой — в уши, в кости, в мозг. Я переодевался прямо в воздухе, как долбаный супергерой с проблемами самоконтроля. Я должен был вырвать в себе все сомнения с мясом, пока они не проросли глубже.

Мне чертовски не хотелось во все верить. Нет, я знал Лиану. Я знал, как она дышит. Знал, что она делает, когда нервничает — поджимает губы, чуть дергает левым плечом, будто её кто-то коснулся. Я знал, как рушатся её установки. Видел это. Но они рушились только от меня, ведь это я стал концом ее света. А тут… какой-то вислохреный профессор? Серьёзно? Рэнмор выбрал не ту цель. Он не знал? Плевать. Незнание не освобождает от боли.

Но… блядь.

О чём она вообще думала? Стыд? Сожаление? Что я не справлюсь с правдой или посчитаю ее слабой или грязной? Если она боится, что я убью его — пф. Уж в этом она не ошиблась. Я сделаю это медленно, с удовольствием. С той самой педантичностью, с какой она сортирует свои любимые книжки на полках.

Хочет доказать, что способна принимать решения? Замечательно. Но каждый чертов дюйм её тела — моё решение. Она может верить в равенство, в свободу, в самостоятельность. Но она не свободна от меня. Никогда.

Пока я добирался до кампуса, в голове не было ни сожаления, ни вопросов. Был только маршрут, цель и восхитительный план.

Я добрался из Манчестера прямиком в университет меньше, чем за четыре часа. Новый рекорд. Даже прогулялся по опустевшей территории, по дорожкам мимо корпусов, вкушая мгновения затишья перед ураганом. Занятия уже начались, а значит меньше свидетелей. Я лениво шагал с идеальной осанкой, руками в карманах, как на собеседование. Ненавижу спешить.

Я не сомневался, где он. Кабинет на третьем, правый коридор, дверь у окна. Я постучал один раз, вполне вежливо, и не дожидаясь ответа, вошёл. Рэнмор сидел за столом в белоснежной рубашке, с кружкой с дымящимся напитком, и идиотской маской деловой важности на лице. Он явно кого-то ждал.

Когда он поднял взгляд и увидел меня, его плечи привычно расправились — попытка удержать образ уверенного мужика. Но глаза предали. Расширились от удивления, как у оленя, впервые учуявшего запах волка.

— Профессор Кларк, не так ли? — спокойно произнёс я, прикрывая за собой дверь.

— Могу… чем-то помочь? — ровно ответил он, стараясь удержать деловой тон.

— Конечно. — Я наклонил голову. — У меня один вопрос. Чисто академический.

Он аккуратно поставил кружку на стол, напряжение скользнуло по лицу.

— Да?

Я подошёл к столу, глядя в глаза с абсолютным спокойствием, сам не понимая, как могу держаться так долго.

— Дорого взял? — прошипел я, не скрывая злости, с той фальшивой, прилипающей к лицу улыбкой. — Или торг ещё возможен?

Самые опасные хищники не нападают сразу. Они выжидают, пока жертва потеряет бдительность.Он ничего не понял или попытался сделать вид. Губы зашевелились — не помню, что он пытался сказать, уже было неважно. Мгновение — и он уже летел через стол. Без крика, без предупреждения. Я схватил его за ворот рубашки, стаскивая на пол, как мешок с дерьмом. Папки, клавиатура, даже чашка — всё разлетелось, уступая место главному действию.

Сукин сын упрямо барахтался, но быстро угомонился, когда я сорвал убогие очки с его лица, превращая в импровизированный кастет и четко впечатал их ему между глаз. Сочно, с хрустом — почти, как открыть бутылку шампанского, только вместо пузырей кровь и стекло.

Осколки впились в мои пальцы, но я не почувствовал ни черта. Все внимание было приковано к закатившимся и наливающимся кровью глазам Кларка.

— Ты думал… она товар? — прошептал я и ударил ещё раз, вколачивая его нос в затылок. — Думал, сука, я не узнаю? — третий громкий удар, с мясом.

Чистейшая ярость не просто кипела, а выжигала мои внутренности изнутри. Казалось, что по венам течет жидкий металл, а грудная клетка вот-вот взорвется от жара. Но снаружи только выверенное, мертвое спокойствие.

Мышцы все больше напрягались с каждым четким ударом, потому что тело требовало выплеска, но разум пытался цепляться за тонкий лёд контроля, который трещал и таял.

Кровь брызгала на мои руки и рубашку, как святая вода, пока его лицо с характерным хрустом превращалось в фарш. Он хрипел, судорожно подергиваясь, но оставался в сознании. Отлично.

Мой голос превратился в зловещий рокот:

— Ты даже смотреть на нее не смеешь. Она моя. Моя, понял? Я вырву тебе язык, чтобы ты не смог ни шептать, ни стонать ее имя, мразь. Я убью тебя. Медленно. Проглочу каждый твой крик.

Тьма, как старый знакомый, обняла меня за плечи, желая увести прочь из мира. Я был здесь, но не до конца. Глаза смотрели сквозь плотную пелену, дыхание ровное. Мой кулак врезался в его лицо с абсолютной точностью. Руки обагрились кровью, она обжигала кожу, как кипяток. Плечи горели, мышцы пульсировали, кости ныли от отдачи. Боль? Да, возможно была, но как мелкий шум на кадре.

Он захлебывался, жалобно кряхтя, но я не останавливался. Изнутри рвалось что-то слишком горячее, мешая дышать. Счёт в голове сбивался, фонил где-то глубоко в ушах. Я пытался зацепиться за эту тонкую, почти нереальную связь с реальностью, не переставая считать.

Когда всё затихло, я не сразу понял, где нахожусь. В ушах — пустота, как после взрыва. Тело будто не моё: ломит, как после аварии, пальцы горят, а под кожей пульсирует нечто грязное и живое. Только потом я услышал эхо воды, запах дешёвого мыла, хлорки… и её.

Лиана склонилась надо мной, промывая мои костяшки дрожащими руками, будто пыталась отмыть с них не только кровь, но и грехи. Каждый её вдох отдавался звоном в черепе. Она старалась не задевать порезы, но я чувствовал каждое движение — как лезвие по оголённому нерву. Я молчал.

Поднял голову, встречаясь с ее глазами полными парализующего страха и разъедающей вины.

Она. Моя. Предательница.

И в то же время — моя единственная реальность.

Я не мог смотреть на неё без того всепоглощающего отвращения, что пожирало меня изнутри. Злость. Боль. Всё клубилось под кожей, как гудящая стая ос. Она оставила меня в слепой зоне. А я ведь… Я ведь хотел доверять.

— Почему ты промолчала? — голос вышел ровным. Даже вкрадчивым. А значит — вдвойне опасным. — Ты знала, что он хотел тебя отыметь. Ты бы позволила ему находится с тобой в одном помещении, зная что он.. Блять. Почему?

Каждое слово будто вырезалось по небу, по горлу. Я чувствовал, как хрустят в челюсти сухожилия.

Она всхлипнула. Захлебнулась ничтожными оправданиями, которые были мне так же нужны, как мёртвому прощение.

Я видел, как дрожащая рука потянулась ко мне. Зачем? Прикоснуться? Успокоить или очистить совесть? Предупредил ее не трогать, но хрупкие пальцы все равно коснулись моей кожи.

И тогда меня переклинило. Внутри снова вспыхнул жестокий и искалеченный инстинкт. Я схватил её за шею, пальцы сомкнулись, как стальной ошейник. Мерзкий шепот тьмы уже затуманивал мой разум: «Сломай ее. Она заслужила».

Лиана заёрзала, зацарапалась, задышала рвано. А я наклонился ближе. Почувствовал, как её пульс бьётся о мою ладонь, как барабан войны, зовущий к расправе. И прошептал:

— Ты хоть понимаешь, что сделала? Я бы мог с удовольствием услышать, как хрустит твоя шея. Это было бы проще. Быстрее

Я сжал сильнее. Не потому что хотел убить. А потому что

очень

сильно

хотел убить. Потому что этот огонь во мне — не просто злость, это голос чего-то древнего и голодного.

Все в голове потемнело.

Перед глазами замелькали отвратительные эпизоды. Те, что я надеялся стереть из своей памяти навсегда. Но я снова был там.

Мне было всего лишь десять. Я сидел в тесной камере, размером с гроб, забрызганной запекшейся кровью. Моей кровью. Мертвая тишина, биение моего сердца и боль в спине, которая не прекращалась. Я не понимал, сколько это длилось. День, два или вечность. Не понимал, почему отец позволяет издеваться надо мной. Не понимал, за что меня наказывают.

Меня били солеными розгами по свежим рубцам, не давая им затянуться. Я каждый раз терял сознание, но больше не кричал. Плакать, значит дать волю слабости и страхам. Это было запрещено.

Я учился не дышать. Не чувствовать. Не быть.

И вот снова — я там. Один вдох. Один шаг. Одно движение — и всё это кончится.

Но не могу. Эта тварь, этот сбившийся метроном у меня в груди, всё ещё стучит. Раз… два… три… девять. Я всплыл.

Потому что она — единственное, что связывает меня с чем-то настоящим. С тем мальчишкой, который ещё не знал, как выглядит мир внутри подвала.

Я смотрел на неё. На её слёзы. На страх.

— Но ты заслужила больше, Лиана. Ты должна прочувствовать не смерть, а то, что значит предать меня. — процедил я каждое слово, как яд сквозь зубы.

Я мог убить весь грёбаный мир. Но не её. Никогда её.

Потому что тогда я точно исчезну.

Я отпустил.

Просто разжал пальцы и шагнул назад, отрешенно наблюдая, как она жадно хватает ртом воздух, как спадает краснота на ее прекрасном лице. Я презирал себя, но не потому что причинил ей боль. А за то что позволил разуму снова утонуть в той безумной части себя, которую никто никогда не должен был видеть.

Мне нужно было как можно быстрее убираться отсюда. Мир стал обеззученным и плоским, словно я нажал кнопку на пульте. Дальше все происходило на автопилоте. Я намеренно игнорировал ее отчаянные попытки остановить меня, ведь ничем хорошим это не закончится.

Лиана волочилась за мной, как привязанный щенок, не понимающий, за что его так сильно ударили. Ее слезы мне безразличны, как и мольбы. Я знал, что мое равнодушие причинит не менее острую боль.

И я намерен снова исчезнуть с ее горизонта, с той же лёгкостью, с какой люди умирают во сне. Без крика, без вспышек. Потому что я теперь не уверен, что в следующий раз сумею остановиться.

Глава 30. Эйдан

Я давно не убивал по зову сердца. За последние шесть лет это стало чем-то вроде рутины — как чистка зубов или переписка с налоговой. Иногда потребностью и погоней за удовольствием. И вот ведь ирония: стоило прийти в кампус с чётким, как армейский марш, планом — и я едва не пустил всё к чёрту.

Я должен был просто вырубить Кларка. Без истерик, без эпилогов. Чтобы парни могли по тихому вытащить его из университета, пока студенты ковыряются в носу на лекциях. Но я… слегка переусердствовал.

Мы с Дрейком разработали операцию за пару часов. Как в старые добрые. Он даже не задал ни одного вопроса. Потому что мы оба знали: мучительная, смачная смерть Кларка — это не только акт мести. Это санитарная мера.

Я направился в своё святилище, где меня ждали, как чуму в эпоху Возрождения. Ангел смерти, только в костюме от Huntsman. По дороге домой в машине играла какая-то ноющая попса с голосом, будто вокалист застрял между ангиной и клинической депрессией. Но я не переключал. Я хотел этой пытки. Я жаждал этого мазохизма.

Я собирался стереть Кларка Рэнмора из реальности, как школьник стирает неприличное слово с доски, пока директор заходит в класс. Без следов. Без несостыковок. Без шанса на воскрешение.

Двое моих парней — профи до мозга костей — погрузили его в фургон скорой помощи. Все камеры уже под контролем Дрейка, на серверах — видео с постановкой уровня Netflixl: потеря сознания, срочная госпитализация, реанимация, тревожные лица. Красота.

Записи подчищены, как совесть у серийного маньяка. Я в них не фигурирую вовсе. Дальше всё по чертежам: частная клиника с лицензией из воображения, документы фальшивые, но убедительнее настоящих. Телефоны — глухо, как в морге. Через сутки сообщение: сердечный приступ. Через двое кремация. Через трое прах отправлен "семье", которую никто в глаза не видел.

Квартира — опечатана. Камеры в доме "не работают" уже месяц. Коллеги решат, что выгорел, а студентки… поахают, смахнут слезу и вернутся к своим любовным драмам. Мир забудет, что Кларк существовал, как забывают второстепенного персонажа в плохом сериале.

Когда я зол — я не оставляю тел. Я архитектор пустот, и даже хаос у меня по чертежу. А если кто-то думает, что со мной можно играть — он исчезнет так, будто его и не было. И забудут все. В том числе и его мать, если бы она существовала.

Но Лиана… Даже сейчас я не мог оставить её без присмотра… точно так же, как и не мог находиться рядом. Потому что я не доверяю ни ей, ни себе. А это, чертовски токсичное комбо, особенно на фоне сбоя в моей системе.

Поэтому я приставил к ней Роланда и Мэтью, что способны спрятаться даже в голой пустыне. Они докладывают о каждом её вдохе. Она не знает, но я всегда рядом, даже когда кажется, что меня нет.

Плевать, что я зол на неё. Плевать, что она разорвала меня, как письмо, которое не хотели получать.

Я хочу… хочу разодрать её на куски. Искупаться в её крови, как в святой воде. Сделать из неё икону боли. Но… Пока здравый рассудок ещё шевелится в черепной коробке, я выбрал другое оружие и, пожалуй, я начну с вины.

Она будет страдать. Медленно. Глубоко. По всем правилам. Не физически — душевно. Я заставлю её почувствовать ту боль, которую я сам не знал, что способен испытать. Но уверен она будет сопротивляться, сражаться со своими установками, чтобы в конечном счёте проиграть.

Я вернулся домой, и почти… почти скучал по этой тишине. По бетонным стенам, которые я сам выбрал, по стеклу, что отражало только меня, и по воздуху, который пах не уютом — а властью.

Дом в Брайтоне был моим убежищем, моей архитектурной исповедальней, где даже эхо подчинялось мне.

Но я не стал задерживаться в этой стерильной идиллии.

Сбросив тяжёлое пальто, пропахшее улицей, злостью и остатками здравомыслия, я сразу направился в подвал. Туда, где Кларк должен был наконец понять разницу между наказанием и исчезновением.

Каждый мой тяжелый шаг по бетонной лестнице отдавался гулким эхом, словно сам дом поддакивал мне, предвкушая шоу.

Он был в сознании. Привязанный к хирургическому столу, распластанный, как свежее филе на разделочной доске. Лицо перекошено, похоже я сломал ему челюсть, один глаз грозился покинуть орбиту, а на брюках — следы стыда и страха. Красота.

Материал, на котором я был готов творить.

Я не торопился. Прогулялся по пустому, стерильному, как операционная, помещению, ласково пробегая взглядом по выложенному инструментарию: плоскогубцы, скальпели, шприцы, молоток, ломик, старая бензиновая зажигалка и даже медвежий капкан. И… его очки.

Изломанные, в пятнах крови, они бессовестно блестели под яркой лампой, как насмешка. Или как напоминание, кто здесь теперь бог.

Я скинул пиджак и рубашку, будто избавляясь от человечности. Натянул поношенные рабочие джинсы, голый торс прикрыл резиновым фартуком мясника.

Наряд серийного убийцы из дешёвого триллера. Но эта мода — жертва практичности, а смывать кровь с кожи действительно проще.

Одевая резиновую перчатку, я зашагал к нему, как ветер в полях перед бурей — с ленцой и преднамеренной тишиной.

— Ты ведь думал, что это всё — шутка? — мой голос был холоден, как клинок на шее. — Думал, я припугну тебя… ну, сломаю пальчик-другой. Потреплю, чтоб уяснил. Ты ведь всегда считал себя особенным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я склонился ближе, и усмехнулся:

— А ты — просто мясо, Рэнмор, которое решило засунуть руку в мой улей. И вот теперь мы оба липнем от мёда.

На тележке инструменты лежали идеально ровно. Я потянулся за шприцем. Он рвано дышал, извергая странный свист через кашу, в которую превратился его нос. Но держался тихо, как герой.

— Не переживай, — продолжил я почти ласково. — С пальцев мы не начнём. Сначала ты узнаешь, что такое потерять контроль.

Я ввёл иглу между рёбрами и нажал. Адреналин пошёл в вену. Кларк выгнулся дугой, как ракообразное на гриле. Ни крика — только сдавленное шипение, будто его изнутри сжигали медленным газом.

— Знаешь, я даже завидую тебе. — сказал, склоняясь над ним. — У тебя будет столько внимания. Я стану тебе и Богом, и Чистилищем. И если вдруг в следующей жизни тебя спросят, как выглядит дьявол — ты сможешь сказать, что смотрел ему в глаза.

Пока он корчился в припадке, я аккуратно вынул осколок из его очков — символ его ублюдочной уверенности — и вонзил в щеку. Медленно. С нажимом. С наслаждением, как будто натягивал струну на скрипке.

Хруст был прекрасен. Мелодичный.

— Дыши, дыши, — пробормотал я, прижимаясь ухом к его дрожащим губам, будто ждал признания.

Но вместо слов, не менее завораживающий булькающий хрип. Я взглянул на электронные часы, висящие на стене, и усмехнулся:

— У тебя ещё 23 часа. Радуйся. Я сегодня в прекрасном настроении.

Через шесть часов, звук вызова разрезал гул боли и шорох крови.

Я замер. Пальцы всё ещё сжимали обгоревший край скальпа. Кларк почти не шевелился — между лужей крови и лужей себя.

Я стянул перчатку, схватил с тележки телефон, и глянул на экран.

"Отец." Как будто сам черт вылез из ада и нажал кнопку вызова. Я ждал, когда Эдмонд объявится, но он снова выбрал самый неподходящий момент.

— Где отчет? Или думаешь, что вырос из-под контроля?

Голос Эдмонда был спокоен. Это бесило. Устойчивое, ледяное недовольство. Как если бы сам дьявол сказал тебе: "Разочаровал".

— Работаю, — коротко бросил я. — Склад Уилсона зачищен, инфа подтверждена, вышли на позывной Ворон. Имена будут.

— Будут? — повторил Эдмонд с нажимом. — Срок истек четыре дня назад. Или у тебя появились дела поважнее?

Я почувствовал, как в груди рождается знакомая яростная дрожь. Старая, черная. Та, что не давала мне спать в детстве. Та, что носила имя "отец".

— Неужели верные шавки ещё не тявкнули или ты просто скучал по моему голосу?

— Я отдал приказ. — Голос не повысился ни на октаву. — А ты исчез. Без отчета. Без разрешения.

— Ты дал мне задачу. — прошипел я. — Я её решаю.

— Ты забыл, по чьей милости вообще дышишь? — в низком грубом голосе зазвенела угроза.

Я на автомате сжал кулаки, но все так же держал себя в руках.

— Напомнишь? — выдохнул я с издевкой. — Или пришлешь открытку с надписью «от святого отца»?

— Если бы ты не был моим сыном, ты бы уже гнил в черной яме где-нибудь в Пемброке.

— Может, и лучше было бы. — я усмехнулся, но это был безрадостный, мертвый звук.

— За ошибки долго не живут, Эйдан.

Я вздохнул. Медленно. Глубоко. Всё еще держал трубку, а в глазах уже закипало.

— В следующий раз… если хочешь повлиять на скорость событий, не жди, а присоединяйся. Лишних людей не бывает.

— Последний шанс, Эйдан. Найди русских. И докажи, что я не ошибся в тебе.

Связь оборвалась.

Я стоял в тишине. Сжимал телефон, будто это было его сердце. Потом медленно обернулся к Кларку и хлопнул в ладоши.

— Прости, где мы там остановились?.. Ах да. Я собирался добраться до твоего позвоночника.

Я не боялся Эдмонда. Перестал лет с одиннадцати. Если бы он действительно хотел меня уничтожить — от моего трупа уже ничего бы не осталось. Я отчётливо помню, что он опасен, когда повышает тон. Эдмонд даёт мне шанс все уладить, не желая марать собственные руки. Как всегда. Я сделаю, как велено. Но не потому что он так приказал, а потому что его время подходит к концу.

Сообщение, пришло в тот самый момент, когда Кларк начал терять остатки себя. Буквально — глаза стеклянные, кожа сереет, будто хочет слиться со стеной. Я вытер руки о фартук, словно повар на передышке и выдохнул. Голова трещала, в висках пульсировало. Мой последний перерыв был три часа назад.

19:45 Роланд: «Объект покидает кампус на такси. В сопровождении трёх девушек. Мы следуем.»

Я моргнул. Ещё раз перечитал. Она должна была сидеть дома, реветь, думать о жизни и своей глупости, обо мне, в конце концов. Но встречается с подружками и куда-то едет?

— Детка, ты не перестаешь удивлять. — усмехнулся я.

А мое веселье, выходит не заканчивается. Просто сменило жанр. Можно было бы закончить с этим куском дерьма, но в этом больше не было срочности.

Я стянул перчатки и бросил в ведро. По пути к лестнице попрощался с Кларком:

— Можешь попытаться сдохнуть, если конская доза адреналина в крови позволит. Это будет моей милостью.

Я принял холодный душ, позволяя воде смыть остатки чужих криков. Мышцы расслабились с тяжёлым выдохом. Запах крови всё ещё въедался в кожу, лип к порам, как дорогой парфюм, который невозможно стереть. И мне это нравилось.

Когда я застёгивал платиновые запонки на безупречно белой рубашке, я снова почувствовал себя собой. Состояние полного контроля, свежего рассудка и безмятежной злости.

Это было как вдохнуть горный воздух после недели в душном мегаполисе. Я насытился. Пресытился. Внутри — ровная линия, как на мониторе умирающего.

Я не знал, зачем еду по координатам Роланда. Лиана была под наблюдением. С ней всё было в порядке — насколько вообще может быть "в порядке", когда ты решаешь потусоваться с хищниками.

Но её там быть не должно. И это злило, вопреки всему.

Это известное место. Закрытый, но все в наших кругах про него знали. Там собираются мелкие пешки, перекупы, падшие дельцы и их мраморные шлюхи.

Я всегда избегал подобных сборищ, не скрывая отвращения. Не потому что лучше. Просто... я никогда не пытался притворяться человеком.

Меня бесило, что она там. Бесило, что я еду. Бесило, что я вообще об этом думаю.

Планов у меня не было. Хотя… Может, я её просто украду.

Просто, чтобы напомнить — чья она, раз решила поиграть в свободу. Вопрос в том, кто первый проиграет — она или я.

Черный ход клуба был узким, как совесть политикана, и вонял табаком, алкоголем и дорогими духами, которыми безуспешно прикрывают страх. Плохо освещенный коридор вел прямо к чертогам «высшего» общества, и чем дальше я ступал, тем сильнее хотелось свернуть кому-то шею.

— Сэр, — Роланд сразу встал по стойке у массивных дубовых дверей и напрягся, будто ждал пинка.

Я слегка кивнул и мы обменялись фразами, как копы при подаче отчёта.

— Объект прибыл около часа назад. В сопровождении трёх подруг. Танцуют, пьют, вели себя тихо. Никаких контактов с посторонними.

— Кто-то к ней подходил? — я провел пальцами по запястью, где ещё помнила себя капелька крови.

— Нет, сэр. Мы вели ее с момента входа. Только персонал и брат одной из девочек. Кажется, Локвуд. — Роланд чуть прикусил губу. — Он тоже приглядывает за ними.

— Уверен?

— Да, сэр.

Я кивнул. Знал Хью. Не особо интересен, но собственническое шипение уже поднялось внутри,.

Я вошёл в VIP зал и медленно двинулся к дивану в углу. Придворные ублюдки мелькали в поле зрения: наследник второсортной фармацевтической корпорации Джереми и его папаша — лоснящийся мешок с ботоксом и акциями. Он пытался поймать мой взгляд, но я прошёл мимо, как ветер мимо дохлого голубя.

Расслабленно откинулся на спинке кожаного дивана. Взял стакан с водой, будто это был не напиток, а оружие. Сканировал зал без спешки. Лиану я не видел. И пока не собирался. Ее присутствие где-то в глубине клуба ощущалось, как затяжной зуд под кожей — тот, который невозможно почесать. Но я держался, сердце билось спокойно. Почти.

Приторный запах ванильного шампуня с дешёвым алкоголем, появился, как грибок после дождя. Я знал ее, заочно естественно. Лиана частно плевалась ядом, когда упоминала это имя. Фиби Морис.

Она приблизилась с видом, будто знает меня лично. Всё в ней было неуместным: наряд слишком белый, губы слишком пухлые, взгляд слишком внимательный. А главное — она явно думала, что знает, с кем говорит.

— Эйдан Колдвелл, — протянула она, опускаясь рядом, как кошка, которая вот-вот нассыт тебе в ботинок. — Вот это совпадение. Я как раз надеялась, что ты появишься.

Я даже не повернулся.

— Не удивлен, что ты слышала обо мне. Мы знакомы?

Она фальшиво рассмеялась. Смело, дерзко. Только дрожь в коленях выдавала напускную храбрость.

— Меня зовут Фиби. — она склонилась чуть ближе. — Думаю, ты запомнишь. Особенно, после того, что я хотела с тобой обсудить.

Я тихо усмехнулся. Неужели, девчонка всерьез решила, что для меня имеет значение, что она скажет? Или что сможет меня впечатлить? Виски был бы уместнее, но сегодня предпочту сохранить резкость ощущений. Я сделал ещё один глоток воды.

— Ты явно переборщила с алкоголем, раз решила, что выдержишь этот разговор. — я медленно повернул к ней голову. С той же грацией, с какой змеи тянутся к телу. — Осторожнее, девочка.

— Ты мне угрожаешь? — она все ещё пыталась играть. Глупо. И беспомощно.

— Угрозы звучат иначе. — я выдержал паузу. — Например: «Если ты продолжишь открывать рот, я выдерну тебе язык и брошу на танцпол». — я кровожадно улыбнулся, чувствуя ее разгоняющийся пульс и дрожь.

Она притихла, но не отступила. Наоборот, придвинулась ближе, как будто в этом было хоть что-то сексуальное. Её кожа липла к моей рубашке, как некачественная пленка к экрану.

— Очень специфичная манера флиртовать, мистер Колдвелл. Но ты этого не сделаешь. — прошептала она, едва касаясь губами моего уха. — Я знаю, что это ты помог Лиане.

Вот здесь я наконец посмотрел на нее. Внимательно, но безэмоционально. Я позволил ей приблизится из холодного интереса. Любопытство — ядовитая штука.

Помог Лиане? Откуда у этой силиконовой куклы такая информация?

— Повтори. — холодно сказал я.

Она не понимала, на что нажала. Не понимала, с кем разговаривает. Это раздражало.

— Говорят, ты вмешался. С профессором. С конкурсом. Я… просто слышала, — голос у нее дрожал, но она продолжала. Видимо надеялась, что сможет дожить до конца фразы.

Я не отреагировал, словно ее не существовало. Но в этот конкретный, гребанный, момент, все изменилось. Фоновая музыка в зале стала тише, а воздух изменился, как перед грозой. Я медленно, как в трансе, повернул голову и увидел ее.

Лиана.

Стояла у входа в зал, как оголённый провод. Лицо искажено болью, губы сжаты, а глаза сверкают животной яростью. Той, что на грани слез и разрушений.

Я не отодвинулся от Фиби, ни на дюйм. Лишь лениво оскалился, как перед схваткой, в возбуждающем предвкушении.

Моя девочка.

Взорвись. Разнести все к чертям. Это я люблю.

Спасибо, мои хорошие, что ждали ♥️♥️♥️

Не могла разделить эти две главы, хотела выложить сразу обе.

Глава 31. Лиана

Я стремительно пересекла помещение по тёмному глянцевому полу, отражающему мутный свет, как кривое зеркало. Каждый стук каблука отдавался в голове грохотом выстрела — в унисон с бешеным ритмом сердца.

Боже, как же я зла.

Глаза налились кровью, кожа горела, покрываясь каплями пота от кипящей ярости. Унизительное чувство захлестнуло рассудок, как морское наводнение, смывая остатки гордости и, возможно, добрую половину внутренних органов. Конца этому не было.

Я была на грани самовозгорания — от ревности, адреналина, унижения и обиды. Хотелось убить их обоих. И я не собиралась контролировать это желание.

Сначала эту омерзительную дрянь, которая снова и снова пыталась впрыснуть свой яд, но натыкалась на мой врождённый иммунитет к интеллектуально недоразвитым кретинкам. Я долго держалась, предпочитая словесные дуэли. Потому что была выше этого, ровно до сегодняшнего вечера.

Моему спокойствию пришёл конец. Я переступила грань между собой прежней и кем-то новым, готовым сжечь всё до тла.

А Эйдан… этот хладнокровный выродок с манящими глазами дьявола, сегодня выбрал роль наблюдателя. Неужели всё, что он говорил и делал… то тёмное, бурлящее «что-то» между нами — было ложью? Или это гнусная месть, чтобы причинить очередную боль? Все это вперемешку, он щедро полил бензином и поджёг своей ухмылкой.

Я неслась, как грузовик без тормозов, снося препятствия на пути к месту столкновения. Алкоголь только подливал бешенства и безрассудной храбрости.

Приблизившись к дивану, я почувствовала его манящий — и теперь ненавистный — землистый запах, обволакивающий, как тягучий дым. Я тут же задушила все ассоциации, сосредоточившись на том, как тает безупречная уверенность Фиби вместе с её улыбкой. Сложно играть в королеву, когда чувствуешь запах гари.

Мои пальцы сжались в кулаки. Эйдан смотрел на меня с тем грёбаным жаждущим, похотливым блеском в глазах, демонстративно оценивая с ног до головы. Какой же он ублюдок… Губы Фиби уже начали разлепляться в очередной жалкой попытке подать писклявый голос, но я со скоростью света вцепилась в ее мочалку на голове.

— Ах ты, сука… — взвизгнула она, когда её паршивые волосянки запутались между моими пальцами.

Я резко дёрнула, скидывая её с дивана, не разжимая мёртвый захват. Уверена, что непременно выдрала клок ее белоснежных кудрей, о чем свидетельствовал раздражающий поросячий визг.

Сохраняя равновесие, пока она брыкалась на скользком мраморе, я пнула её носком туфли по тощей заднице и угрожающе заговорила, едва сдерживая рвотный позыв от приторного ванильного парфюма:

— Моё терпение кончилось, Фиби. Мне плевать, кто твой отец. Открой свой гнилой рот и я выдеру остальное.

Эйдан хрипло рассмеялся, но не вмешался. Я даже не взглянула на него. Ты следующий, урод.

— Ты ебнулась, Колин, — зашипела Фиби, цепляясь длинными когтями за моё предплечье. — Думаешь, раз он тебя трахает, теперь всё можно?

Её реплика задела сильнее, чем царапины. Она знает о нас? Он рассказал? Да, пожалуйста. Я не выдала, что она попала в цель — лишь потянула за волосы сильнее, заглядывая в её слезящиеся глаза.

— Завидуешь, что он хочет меня, а не тебя? — я злорадно усмехнулась. — Представь, да. А таким шлюхам, как ты, остаётся полагаться только на фамилию папаши. Не попадайся мне на глаза. Для своего же здоровья.

Я грубо оттолкнула её и перевела испепеляющий взгляд на довольную физиономию Эйдана. Этот Сатана в рубашке увлечённо наблюдал, натянув самую гнилую, ленивую ухмылку. Он явно наслаждался каждой секундой — будто я была его личной цирковой собачкой.

Отвращение накрыло меня, как липкий душ. Как я могла… как я могла чувствовать к этому чудовищу хоть что-то, кроме желания сжечь его дотла? Заправляя за ухо растрёпанные волосы, я смотрела ему в глаза, не моргая. Что бы он наконец понял и запомнил: отныне Эйдан Колдвелл для меня никто. На миг между нами было только это электричество — не притяжение, а удар тока, от которого дохнет всё живое.

Мой язык уже чесался сказать что-то убийственное. Он слегка наклонился вперёд — как раз в ту секунду, когда я занесла руку и со всей силы врезала звонкую пощёчину. Гулкий хлопок разрезал воздух, как выстрел, а в моей ладони приятно жгло от удара.

— Можешь не тешить свою больную самооценку. Мне плевать на тебя. — мой голос остался ровным, пропитанным презрением.

Эйдан всё ещё смотрел на меня без удивления, без боли, точно ждал этого. Ни один мускул не дрогнул на идеальном лице, будто я не ударила, а погладила. Только мелькнул тот самый опасный блеск — как у зверя, которому наконец показали добычу, готовую к бегу. И я поняла — это не оттолкнуло его, а подстегнуло. Он был из тех, кто вцепится крепче, чем больнее его ранят.

И тут меня осенило — он сломан окончательно и бесповоротно. И я хочу пробить эти равнодушные стены, разбить на кусочки. Так же, как он хочет разрушить меня и мой мир. Поэтому я решила добить.

— Знаешь, Эйдан, ты играешь роль опасного, сильного и умного парня. Но по факту, ты просто жалкий трус, спрятавший сердце глубоко внутри. Потому что боишься, что даже такую мразь, как ты, когда-нибудь полюбят. И поверь, ты чертовски прав. Никто. Никогда, — выпалила я на одном дыхании со всей ненавистью. — Особенно я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Всё сказала или желаешь что-нибудь добавить? — его голос был ленивым, но в этой ленивости слышалось что-то новое, тянущее, как затянувшийся вдох перед ударом. — Ты знаешь, где выход, булочка, — он сделал глоток воды, не сводя с меня взгляда, и в этот миг я почувствовала, что он запомнит каждое моё слово. Чтобы потом вернуть их мне с процентами.

— Пошёл к чёрту, — бросила я напоследок и развернулась.

Моё поверхностное дыхание сдавило грудную клетку, а руки судорожно подрагивали, пока я уверенно шагала к выходу из зала. Пусть подавится этим зрелищем. Шума я наделала, но он не тронет меня здесь даже пальцем — его безупречная репутация не позволит.

Я ощущала на спине его взгляд, такой тяжёлый и острый, что им можно было разрезать кожу. И от этого становилось только холоднее.

Оказавшись за массивными дверьми, что с грохотом закрылись за моей спиной, я быстро шла по коридору, почти не разбирая, куда иду. В узком коридоре тускло мигали винтажные светильники, а темные стены отдавали глухим эхом каждый стук каблуков. Мне нужен был воздух. Срочно.

Мне хотелось убежать как можно дальше от него. Я была уверена, что он не пойдет за мной. Облегчение, обида, злость — все спуталось в один мерзкий ком внутри, который уверенно давил на грудь и горло. С каждой секундой дышать становилось все труднее, будто я несла на плечах бетонную плиту.

Я упёрлась в железную дверь, толкнула и шагнула вперёд. На меня навалился ночной воздух. В первые мгновения он обжёг кожу морозом, заставляя задохнуться на секунду. Но потом… я втянула его полной грудью и плотина внутри меня рухнула.

Слезы хлынули сразу. Горячие, соленые, злые, такие, что жгли щеки. Я ненавидела его снова. Ещё сильнее, чем – когда либо. Браво, Лиана, в который раз. И вдруг все наложилось на память. Наша первая встреча. Как я впервые увидела его.

Учебный год начался месяц назад. Физкультура. Крытый стадион Моулскумба. Обязательный факультатив на первом курсе. Честно, я чувствовала себя там, как инопланетянка. Спорт и я — несовместимы. А Фиби, сияющая в дорогих шортиках, как всегда играла главную даже на поле и, разумеется, искала способ зацепить кого-нибудь.

— О, Колин, — ее звонкий голос разнесся по залу. — Не позорься, тебе только книжки носить, а не в мяч играть.

Смех группы был, как плеть по спине. Я сжала губы, но когда мяч отскочил прямо к моим ногам, подняла его и метнула обратно с такой силой, что он с хлопком ударился о стену рядом с ухоженной головой Фиби.

— Лучше бы тебе следить за своими словами, чем за моими руками. — спокойно ответила я и фальшиво улыбнулась в ее манере.

Тишина разлилась эхом по залу, пока где-то с верхних трибун не раздался смех. Хриплый, дерзкий, будто кто-то нарочно подчеркнул мой маленький бунт.

Я подняла глаза. На лавке сидел парень в белой футболке, свесив руки на колени, и смотрел прямо на меня. Эйдан Колдвелл — архитектурный идол магистратуры, о котором частенько шептались одногруппницы и не упоминал только ленивый.

— У тебя отличный бросок. — сказал он громко, так, чтобы все услышали. — В следующий раз меть сразу в цель.

Фиби зашипела от возмущения, я вспыхнула — и тут же возненавидела его за то, что вмешался. Но в тот же миг… я впервые поймала его взгляд, полный наглости и откровенного интереса.

— Обязательно. В следующий раз приходи. Я теперь знаю, куда целиться. — крикнула я в ответ.

Позже в коридоре, он подошёл. Мне впервые в жизни захотелось быть выше, хотя бы на пару дюймов. Вблизи парень оказался взрослее и намного крупнее, чем тогда в зале и несомненно безумно красив. Я уже мысленно проклинала себя за длинный язык, но отступать было поздно.

— Ты умеешь кусаться. Умница. — ухмыльнулся он.

— В этом не будет необходимости, если незнакомцы перестанут комментировать мои броски. — огрызнулась я без вызова, но настороженно.

— Значит, познакомимся. — его улыбка была наглой до безобразия и подчеркивала ямочку на подбородке. — Эйдан Колдвелл, третий курс.

Он протянул мне свою огромную ладонь в знак дружеского жеста, как будто я должна описаться от счастья. Я уставилась на него, как на сумасшедшего, выпучив глаза. Потом все же пожала руку:

— Лиана Колин. Первый курс.

Тогда я не чувствовала угрозы. Просто самоуверенный старшекурсник с улыбкой, за которую хотелось дать по белоснежным зубам. Кампус кишел такими. Только я не знала, что именно тогда он впился в меня, как клещ, и уже не собирался отпускать.

А теперь? Теперь они сидел с той дрянью рядом, и его равнодушие было хуже любого удара. Извращённое наказание, под стать ему. Как будто я не человек, а дорогая игрушка, которую можно сломать, выбросить и заменить.

Я обхватила себя руками, стараясь хоть как-то согреться, и начала переминаться с ноги на ногу, чувствуя, как холод цепкими пальцами добирается до костей. Открытое короткое платье и зима — прекрасный способ убедиться, что чувство собственной значимости моментально уступает место желанию залезть в духовку.

Я плакала с надрывом, с тем судорожным всхлипом, когда дыхание сбивается, а грудь сводит спазмами. Но ледяной воздух постепенно приводил мысли в порядок. И все же в глубине была лишь одна просьба к миру: чтобы он оставил меня в покое. Чтобы навсегда исчез из моей размеренной жизни.

Я ведь… правда могла бы попробовать быть с ним. Принимать то, что он готов был дать. И, возможно, научиться дышать с ним в одном ритме. Если бы он не показал свое истинное лицо, чуть не придушив меня в туалете. Но он всё уничтожил, своими руками.

Он наказывает меня. Это очевидно. За то, чего не было. Я ничего не делала и даже не собиралась, не попытавшись выслушать. И теперь от нас остался только холодный пепел. Хотя, с учётом того, как я дрожу, — скорее мерзлый сугроб.

Я не знала, сколько простояла на морозе. Пальцы онемели, нос горел от холода, мокрые дорожки от слез заледенели и стянули щеки, ресницы намокли и слиплись.

Сзади хлопнула дверь. Я не вздрогнула — просто стояла, глядя в темноту, пока на плечи не опустился тяжёлый, теплый пиджак, пахнущий свежим цитрусом и чем-то спокойным, домашним. Совсем не тем, что оставлял после себя Эйдан.

Я медленно повернулась. Передо мной возвышался Хью. В свете едва живого мигающего фонаря, я быстро пробежалась по нему взглядом. Мускулистые руки засунуты в карманы брюк, в футболке на голое тело в лютый холод. Но похоже его больше волновало мое состояние, чем температура воздуха.

— Рыжая? — он внимательно рассматривал меня, не скрывая беспокойства, крепко сжимая челюсти. — Что ты тут забыла? Решила замерзнуть насмерть? Я тебя искал, хотел уже бить тревогу.

Я горько хохотнула и вытерла слезы ладонью, но они упорно лились дальше, как на зло.

— Спасибо. Все в порядке. Просто захотела подышать. — выдохнула я, не глядя ему в глаза.

Я не рассчитывала, что кто нибудь может увидеть меня слабой, уязвимой и беззащитной. Это не я. Эйдан делает меня такой, но я хочу и буду сопротивляться.

Хью скептически хмыкнул:

— Что случилось? — он наклонился ближе, чтобы наверняка, получше рассмотреть мой поплывший макияж. — Тебя кто-то обидел?

Я попыталась улыбнуться, но губы дрожали.

— Нет… всё нормально.

Хью мягко, но настойчиво положил ладонь мне на спину, поглаживая чуть выше талии. Жест не казался интимным, скорее дружеским. Поддержкой, в которой я так нуждалась и поэтому не отстранилась.

— Лиана, ты в слезах и в коротком платье на морозе. Это определённо не «всё нормально». Давай так: или ты говоришь, что случилось, или я вызываю тебе такси и отправляю домой.

Я лишь качнула головой. Слова застряли в горле, уступая место рыданиям, которые я больше не могла сдерживать.

Одной рукой Хью не переставал согревать мой окоченевший позвоночник, а второй едва ощутимо приподнял подбородок, чтобы я наконец посмотрела в его светло–карие глаза. И тихо, но твердо сказал:

— Эй, успокойся, хорошо? Никто не стоит того, чтобы ты так плакала… Ну, разве что, если это я — тогда ладно, допускается. — он искренне рассмеялся.

— Не льсти себе. — усмехнулась я, и закрыв глаза, сделала глубокий вдох, чувствуя тепло его руки сквозь ткань пиджака. Это успокаивало.

Хью уже собирался что-то ещё сказать, когда дверь за нашими спинами распахнулась с таким звуком, будто её вышибли ногой.

В вихре ледяного воздуха и злости появился Эйдан.

— Убери от неё руки, или я их тебе сломаю, — рыкнул он, глядя на Хью так, будто уже примерял, как тот будет смотреться без конечностей.

Он медленно убрал ладонь с моей спины, поднял руки в притворной капитуляции.

—Колдвелл? Эй, спокойно. Мы просто разговаривали.

Но Эйдан не стал слушать. Он шёл быстро, как ураган, и прежде чем я успела что-то сказать, его кулак впечатался в челюсть Хью.

— Эйдан! — мой крик сорвался, но уже поздно.

Хью пошатнулся, но устоял. Его лицо изобразило удивление, затем опасный оскал, который я уже видела.

— Ну ладно, — процедил он, вытирая кровь с губы. — Раз так…

Его ответный удар врезался в скулу Эйдана с сухим, хлёстким звуком.

Они сцепились, как пара псов. Всё закрутилось — хриплое дыхание, рычание, глухие удары в грудь, плечи, лица. Я стояла, будто парализованная, ощущая, как сердце с каждой секундой сжимается от ужаса.

И вдруг я заметила, как Эйдан отдёрнул голову и резко прижал ладонь к глазу, морщась. Он потер его, что-то прошипев, но продолжил двигаться вперёд. Возможно, Хью попал ему прямо в «яблочко».

— Хватит! — я рванулась вперёд, вцепившись в руку Хью. — Уходи, пожалуйста! Сейчас же!

— Рыжая… — начал он, но я перебила, почти крича:

— Он тебя убьет, ты не понимаешь?! Уходи!

Мои слова вылетели, как выстрел. Я видела, как в глазах Хью мелькнуло колебание, и понимала, что если он сделает ещё один шаг к Эйдану, это может стать концом. Кровь уже хлестала из носа фонтаном по подбородку, заливая его футболку.

— Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Я не могу оставить тебя с ним одну! — упрямо бросил Хью.

— Хью, прошу, — я схватила его за запястье, почти умоляя. Голос дрожал, как тонкая нить. — Он… он не причинит мне вреда. Пожалуйста, просто уйди.

— Лиана… — он метнул взгляд на Эйдана, в котором кипела смесь злости и недоверия.

Я кивнула, стараясь убедить его хоть взглядом. И только когда он сделал шаг назад, Эйдан молниеносно схватил меня за руку. Его пальцы вцепились, как кандалы, и рывком потянули в сторону тёмного переулка.

— Эйдан, отпусти! — я зашипела, но он даже не замедлил шаг.

— Ли! — Хью дернулся вперёд, но я почти крикнула:

— Уходи! И передай девочкам, что я ушла.

Он застыл на месте, и лишь когда мы исчезли в темноте, то услышала, как дверь за спиной захлопнулась.

Я тут же начала вырываться, впиваясь ногтями в его руку, словно могла выцарапать свободу.

— Ты конченный, слышишь?! — я метала слова, как ножи. — Думаешь, можешь тащить меня куда захочешь? Я не твоя собственность!

— Закрой рот, булочка, — бросил он сквозь зубы, даже не оборачиваясь. Булочка… хоть убей, это худшее прозвище, которое он мог придумать. Булочку можно сожрать. Можно мять и рвать руками, что он наверняка и собирается сделать. Теперь я ненавидела это слово так же сильно, как его самого.

— Не называй меня так. И что дальше? Прикуешь меня к себе цепью? — я дёрнула руку изо всех сил, но хватка только усилилась, грозясь сломать мне запястье. — Ты не мужчина, Эйдан. Ты тиран с комплексами!

Он не ответил. Его шаги были быстрыми и целеустремлёнными, а его молчание злило меня больше любых слов. Темнота поглощала нас с каждой секундой, когда он тянул меня, как мешок, к своему джипу — массивному, холодному, чёрному, словно сама смерть на колёсах. Его пальцы не отпускали мою руку.

— Отпусти же! — я плеснула на него бешеной злостью, но вместо ответа он лишь молча распахнул дверь, сдёрнул с моих плеч теплый пиджак и швырнул меня на заднее сиденье.

Кожа салона обожгла сквозь тонкую ткань. Я ощутила запах кожи, табачного ароматизатора и ещё чего-то — его.

Дверь хлопнула, отрезав меня от улицы. Эйдан сел за руль, даже не взглянув. Я слегка подалась вперед, и хладнокровно шепнула:

— Я тебя ненавижу. Ты не имеешь права меня трогать.

Он вздохнул, будто я была всего лишь раздражающей мухой, и нажал на газ. Машина с ревом рванула вперёд, а я сжала зубы так сильно, что чуть не прокусила себе язык.

Ледяной воздух, что так недавно жег кожу на улице, сменился гнетущей жарой салона. Я смотрела на его профиль. Ни одной ссадины, по крайней мере с этой стороны. Каменное лицо, тень загадочно легла на скулы, линию подбородка и губы, превращая его в мрачного демона из преисподней. Мне хотелось выцарапать себе глаза за то, что была наивной дурой. Его красота ничто, по сравнению с тем, как он уродлив внутри.

— Знаешь, — пробормотал он наконец. — Я надеялся, что ты усвоила урок…

Урок. Как будто я была школьница, а он — директор со своими грёбаными правилами. Мне захотелось расхохотаться прямо ему в ухо. Вместо этого я закатила глаза и выдавила ледяным голосом:

— Ты идиот, если думаешь, что значишь для меня хоть что-то.

Тормоза взвизгнули. Машина резко остановилась. От неожиданности, меня швырнуло и я ударилась лбом об сиденье, в голове зазвенело. Ещё миг — и водительская дверь хлопнула. Сердце подскочило к горлу.

Я бросилась к дверям — заблокировать, закрыться, сбежать. Но щёлчок. Она снова открылась.

Я захлебнулась дыханием, вжалась в дальний угол, дёргая ручку другой двери — и, конечно, безрезультатно.

— Она заблокирована, Лиана. Ты не убежишь, — прорычал он, вытягивая ремень из шлёвок. Металлическая пряжка звякнула в его руках.

Боже, нет, только не это. Знакомая паника пробуждалась из самых недр, а тело охватила противная, мелкая дрожь, как от слабого разряда тока.

— Не надо, Эйдан. — предупреждающе прорычала я, подтягивая колени к груди, как щит, и поправляя короткое платье как можно ниже. — Прошу тебя.

— Поздно, булочка, — его голос стал хриплым, низким. Он наклонился и протиснулся внутрь. Пространство салона тут же сжалось, заполнившись его внушительным телом и запахом. — Ты плохо себя вела.

Он упёрся рукой в сиденье рядом с моей ногой. Кожа скрипнула под его весом. Я ощутила жар его дыхания на щеке.

— Надеюсь, ты не забыла, как мне нравится твоё сопротивление, — прошипел он.

Крупная слеза сорвалась и медленно скатилась вниз по лицу, солёная, горькая. Я знала, что будет дальше. В груди все сжалось от ужаса, пальцы затряслись, и на секунду мелькнула мысль:

замолчи, Лиана. Просто замолчи.

Но нет. Это было хуже, чем со связанными руками. Если я проглочу слова, то признаю, что он уже победил. Что я — всего лишь вещь. А я — не его вещь.

Страх поднимался волной, обжигал горло, но вместе с ним рождалось и бешенство. Если он ждёт, что я свернусь клубком и буду хныкать, то получит совсем другое.

— Ну давай, — процедила я, прижимаясь спиной к дверце, — вяжи. Очень мужское занятие: скручивать девушку ремнями. Ты, наверное, в кружок по макраме записан, да?

Его зубы сверкнули, и я поняла — попала. Он любил, когда я сопротивлялась, но и ненавидел это одновременно. Внутри что-то мелко дрогнуло от ужаса: я сама зову бурю, сама же подставляю лицо ветру.

— Осторожней, булочка, — его голос был низкий, угрожающе спокойный. — Ещё слово — и я найду, чем занять твой рот.

Я сглотнула. Тело кричало: замолчи! Но остатки алкогольной храбрости заставили губы упрямо растянуться в кривой ухмылке.

— Конечно, у тебя на это хватит фантазии, — бросила я, чувствуя, как дрожат колени.

Он замер на секунду. А потом медленно подался вперёд и на его лице не осталось ничего человеческого.

Глава 32. Лиана

High Enough (Slowed) — K.Flay, Xxtristanxo & Slowed Radio

Его лицо нависло так близко, что я уловила резкий, сводящий с ума коктейль — горьковатый дым парфюма, перемешанный с его дыханием и эфемерным запахом кожи. Воздуха стало катастрофически мало, так как мои лёгкие наполнились этой приторной смесью. Я застыла, но взгляд не отвела. Если я упаду в его тень, он раздавит.

— Проверим твою теорию, булочка, — прорычал он и рывком схватил мои запястья.

Я рванулась, ноги ударили вперёд, но столкнулись с глухой стеной его широкой груди. Сталь под кожей. Я оказалась зажата: тело сложилось пополам, руки в нелепом захвате вокруг колен.

Боль от его хватки вспыхнула огнём, я зашипела, как кошка, ногти царапнули его руку, но ремень уже крепко обхватил мои запястья. Холодная кожа врезалась полосой, сдавливая до онемения.

Его пальцы грубо проверили узел, дернули сильнее, чем нужно. Он сделал это с таким спокойствием, что стало страшнее, чем если бы он кричал. Но он никогда не кричит.

— Сволочь! — гневно крикнула я, но голос сорвался. Сердце грохотало в груди так громко, что в ушах стоял гул. Паника била в виски, и все же я не шевельнулась: в этой позе я чувствовала себя безопаснее, чем если бы попробовала сопротивляться. — Тебе это кажется игрой?

— Ты сама выбрала этот путь. Сколько ты выпила? — низким шепотом спросил Эйдан, глубоко вздохнув. Шероховатые пальцы лениво скользнули по моей ноге от колена и ниже, снимая туфли, отчего мурашки выстроились строем.

Голова слегка кружилась, но я способна признать очевидное — сил у меня меньше и даже гремучее месиво адреналина и алкоголя в крови не справиться с ним. Честно говоря, мне плевать раздражает его мое состояние или нет. Пусть катиться в ад.

— Не достаточно, чтобы забыть, насколько ты мудак. — выплюнула я, глотая горячие слезы, жгущие язык.

Я чувствовала дрожь в теле — от бессилия и от того, что я знала: вот оно, наказание, вот он, рубеж. И всё же язык сам рвался наружу:

— Значит, теперь будешь доказывать, что сильнее? Свяжешь меня и будешь гордиться? Какая победа, Эйдан. Твоё эго, наверное, ликует.

Он на секунду замер, и я почти поверила, что попала в цель. Но затем он медленно склонился к моему уху, касаясь мочки влажным языком и его нежный шепот, полился по коже, как яд:

— Нет, Лиана. Мое эго ликует, когда ты кричишь моё имя, пока я трахаю тебя.

Меня будто окатило ледяной водой от одновременно нездорового возбуждения, зарождающегося где-то внутри и осознания, что он не воспринимает всерьез ни слова. Для него мои реплики — перец к блюду, извращённая приправа к его игре — глубже вгоняет в азарт, но не ранит. Кровь в жилах разогналась сильнее, ведь я поняла: он собирается довести меня до крика — любой ценой.

Его пальцы сомкнулись на моем бедре, надавливая на особо чувствительную точку. Вспышка боли вырвала из груди непроизвольный стон, и глаза сами захлопнулись, не выдержав напряжения. Боль была мучительной и тянущей, пронизывала до костей.

Когда я, шипя и поскуливая, попыталась собраться, он уже тянулся к чему-то у пассажирского сиденья.

Я открыла глаза, но почти не видела его лица. Только шум тяжёлого дыхания повис в угнетающей тишине. Я перевела взгляд, едва различая странный предмет у него в руке. Длинный, черный, гладкий, с тонкой полоской металла на внутренней стороне и защёлками.

О боже. Это ошейник?

— Хватит… — мой голос охрип. Я уткнулась лбом в колени, как ребенок, отказываясь принимать происходящее за реальность. Отчаяние уверенно наступало, уничтожая боевой дух.

Что я могу? Кричать? Вырываться? Это бесполезно и глупо. Силы уйдут в пустоту, ведь я не знаю, что он задумал дальше и зачем все это делает. Разум прокручивал худшие варианты из возможных. Эйдан не торопился, отчего казался опаснее и непредсказуемее. Хотя, куда ещё больше?

Длинные пальцы легли мне на затылок, путаясь в волосах. Он мягко потянул, вынуждая поднять голову. Я подчинилась — слишком боялась, что он может вырвать клочья.

— Это подарок. — промурлыкал он и защелкнул ошейник на моей шее. Металл обжег холодом кожу на горле. Я мотала головой, упрямо кусая внутреннюю сторону щеки, лишь бы не взвыть.

— Ты псих, Эйдан… — каждое слово давалось как выдох через лезвие, смазанное моей ненавистью.

Он усмехнулся, явно довольный моей бурной реакцией, заканчивая последние штрихи. Проверил застёжку, чтобы ошейник не давил и не впивался в кожу. И будто дразня, поправил его так аккуратно, словно это был всего лишь модный аксессуар.

Я чувствовала себя беспомощным питомцем во власти монстра, который сможет сделать со мной все, что захочет. Унижение резало глубже, чем металлическая вставка на ошейнике, ведь ему безразлична моя ненависть.

Он снова и снова хочет доказать мне, что наша борьба окончится моим поражением, ведь я в ловушке его воли, власти и силы. Он берет, не спрашивая.

— Красиво. На тебе он смотрится лучше, чем я представлял. — прохрипел он тихо, спускаясь пальцами вниз по позвоночнику. Его опасный, бархатный голос отдавал вибрацией где-то глубоко в груди, несмотря на весь происходящий ужас. — Это необычный подарок. Принцип работы я покажу чуть позже, а сейчас…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он обхватил меня обеими руками, поднимая в воздух. Голова стукнулась о крышу авто, и на секунду мне почудилось, что машина прогнулась в пространстве, будто сама подстраиваясь под его нечеловеческую силу.

Одна рука держала меня за талию, как стальная клетка, а вторая толкнула грудь назад так, что я провалилась в узкий проем между водительским и пассажирским сиденьем, застряв плечами, а задницей упёрлась в его пах. И по тому, как напрягся подо мной его член, я поняла, насколько он возбужден.

Я застыла у него на коленях, вывернутая в неестественной позе, словно кукла, чьи ниточки сжал в руках жестокий кукловод. Ремень тянул запястья, тело ныло, но он будто не замечал, лишь поправил меня так, чтобы я не могла ни прикрыться, ни ударить — мои колени широко раздвинуты по обе стороны от его бедер, руки сложены на животе.

— Вот так, булочка, — голос его резонировал в пространстве, тёмный и слишком спокойный. — Смотри, как красиво ты сидишь.

Огромная ладонь скользнула по моему бедру, цепляя ногтями сначала капроновые колготки, а потом платье, что нарочито медленно поползло вверх до самой талии. Я слегка дёрнулась, но куда там — его хватка держала, как железный обруч.

— Знаешь, что мне особенно понравилось сегодня? — продолжил он, будто мы вели светскую беседу. — Твоя ревность. Она на тебе такая… аппетитная.

— Тебе показалось. — прошипела я, вцепившись пальцами в ремень, что впивался в запястья.

— Правда? Хм? — Он хрипло усмехнулся. — Я даже не коснулся ее, но ты уже была готова убить меня. Хочешь сказать, мне показалось? — несколько раз цокнул языком, будто подбадривая мое безумно грохочущее сердце. — Нет, потому что я почти два года живу с этим.

Я тихо хмыкнула, сдерживая истерический смех. Какой же ты искусный лжец, Колдвелл.

— Думаешь, я настолько дура, что не поверю своим глазам? Ты позволял ей дотрагиваться... Так же, как я позволила Хью поддержать меня.

— А вот это зря, булочка. Ты всерьез думаешь, что можешь безнаказанно проверять мое терпение?

Я резко вдохнула, не находя слов. Что он имеет ввиду? Сам отказался от меня, выставил виноватой, чтобы через сутки отдыхать в компании той сучки, кого я презираю всем своим существом. И это я проверяю его терпение?

— Убивать наследника семьи… даже мне почти прискорбно, — продолжил он с издёвкой, медленно разрывая колготки между моих ног. Холодный воздух хлынул на обнажённую кожу, и я зашипела, пытаясь сжать бёдра, где предательски зарождалось просыпающееся возбуждение.

Я застыла, осознав, что он не шутит. Кларк однозначно заслужил, чтобы ему подпортили мерзкую физиономию, и если бы я не вмешалась, мог умереть. Но вот Хью…

— Ни один мужчина не заслуживает смерти из-за того, что всего лишь был добр ко мне. — прохрипела я, ощущая, как дрожат губы. — Хью дал мне то, чего не можешь или не хочешь давать ты.

Рука Эйдана замерла на мгновение. Салон наполнила густая тишина. Кажется я перестала дышать, пока мои внутренности скручивало от страха в ожидании чего-то ужасного или болезненного.

Теперь я жалела, что вообще упомянула Локвуда. Попытка спасти невиновного человека от гнева Эйдана рухнула по моей же гребанной глупости. Даже страшно подумать, на что ещё способен этот безумец в порыве ревности и гнева.

—

Думай, прежде чем тявкать, Лиана.

— мысленно отругала я себя.

— Ты сама просишь, чтобы я показал свои способности. — начал он почти шепотом. — Сколько людей мне потребуется убить, чтобы ты наконец поняла: они не имеют права даже приближаться к тебе?

Капрон треснул окончательно и его большой палец грубо прижался к клитору, сквозь тонкую ткань трусиков. Резкий, уверенный нажим заставил тело предательски дернуться, а пальцы на ногах судорожно поджаться.

— Не нужно никого убивать. Просто оставь меня в покое. — прошипела я сквозь зубы, едва не захныкав.

Он остановился на секунду, и в его тоне зазвенела насмешка:

— Ну надо же. Ты надела то бельё, что я подарил. — он провел костяшками пальцев по линии кружева. — Думала, я не узнаю?

Я вжалась лопатками в жёсткие кресла, придерживая на весу голову. Из-за абсолютной темноты салона, я не видела, но отчетливо ощущала тяжёлый взгляд, прожигающий мою промежность.

— Зачем ты это делаешь, Лиана? Зачем провоцируешь меня?

Его пальцы скользнули по ткани, давя сильнее, чем нужно, и я задохнулась, издав непроизвольный всхлип. Тело одеревенело от переизбытка эмоций, что так успешно старались заблокировать мозг. Грубое трение клитора и складочек стимулировало нежеланное возбуждение, что бурлило внизу живота и предательски дрожали затёкшие колени.

С каждым движением я все отчётливее ощущала дискомфорт, от того как мои трусики пропитываются липкой смазкой. Господи, какой кошмар. Как может мое тело так реагировать на это безумие?

Но отбросив подальше дурацкие реакции, все же выдавила:

— А зачем ты причиняешь мне боль? Чем я это заслужила, Эйдан? — очередной тихий всхлип вырвался наружу, будто меня подловили на слабости, которую я не собиралась показывать.

— Потому что ты ведёшь себя так, будто мое место рядом с тобой не имеет никакого значения. — выдохнул он с надрывом, поддевая ластовицу. Твердые суставы его пальцев дразнящие потерлись вдоль моего сочащегося входа, словно палач, лениво торчащий топор.

Я ожидала чего угодно. Угрозы, сарказма или заумного разглагольствования. Но это признание выстрелило прямо в сердце. Он считал, что ничего для меня не значит? Какая удобная ложь. Хотя он прекрасно знал: я доверяла ему, ценила нашу дружбу, открылась ему, и в итоге отдалась. Пыталась оправдывать его в собственных глазах, отключая здравый смысл, как электричество в аварийном доме. И все равно он смеет так утверждать?

Если бы мы могли поговорить нормально, как люди, без всех этих больных игр… Но нет, мистер Колдвелл, как оказалось, предпочитает общаться через чужую боль. Ему приятно, когда кто-то страдает — даже если этот кто-то он сам.

Но возможно, это мой единственный шанс достучаться до него?

— Ты имеешь значение, Эйдан. И… — горло сжало, и я едва не подавилась собственными словами, о которых, возможно, завтра пожалею. — Может, ты прав. Может, я правда дура и совершаю ошибки. Но зачем убивать людей из-за этого? Зачем калечить и меня, и себя?

Его дыхание ускорилось, стало прерывистым и громким. Он резко дернул белье, разрывая тонкое кружево вместе с моей свободой, закидывая на приборную панель, как ненужный билет в один конец. Кожа загорелась жгучей болью, а моя киска оказалась полностью открыта для него, как товар на витрине. Я громко взвизгнула.

Он наклонился вперёд ровно настолько, чтобы я смогла разглядеть его звериный оскал и до тошноты привлекательную ямочку на щетинистом подбородке.

— Иначе ты не слышишь, — его философский тон раздражал, как никогда. — Никто не слышит, Лиана. Боль — это единственный язык в природе человечества, который все понимают. И я не знаю, как заставить тебя увидеть меня, кроме как так.

Ну вот, получила, что просила. Я тихо рассмеялась — истерически, хрипло, будто меня рвало изнутри. Увидеть что? Что ты, мать его, псих и садист? Это я поняла еще неделю назад, но не стала произносить вслух и решила осторожно съязвить:

— Ну да… Поздравляю. Считай, ты выучил эсперанто.¹

Я ощутила, как напряглось его тело, и на секунду подумала, что меня сейчас просто перегрызут пополам. Он резко втянул воздух, а его пальцы едва заметно задрожали на моей талии, пока второй рукой он расстегивал ширинку.

— Эйдан… — едва слышно вырвалось у меня, когда я почувствовала, как во вход упирается горячая головка.

— Смотри на меня. — оборвал он, и в этот момент рванул меня на себя, полностью срывая последнее сопротивление. Он не бил, не ломал кости — он ломал все остальное.

Я попыталась упрямо закрыть глаза, но только сильнее расширились. Мощный толчок был стремительным и грубым, словно он хотел пригвоздить меня не только к себе, но и к реальности, где у меня нет ни силы, ни выхода.

Я пронзительно закричала в унисон с низким, животным стоном Эйдана. От предельного растяжения и жжения, казалось он вот–вот разорвет меня изнутри. Стенки влагалища лихорадочно пульсировали, пытаясь приспособиться к его чудовищному размеру, но в этот раз он не дал мне этой милости.

Он толкнулся ещё раз, погружаясь почти до основания. Моя спина выгнулась, плечи больно соскользнули по краю сидений, а пальцы на руках замёрзли и онемели, пока он вбивался в меня. Все сформировалось в один гигантский ком боли, внутри которого пульсировало едва заметное удовольствие, которое я ненавидела так же сильно, как и его.

Видимо, Эйдан хотел доказать не только мне, но и себе, что я принадлежу ему несмотря ни на что. Я заскулила, глотая крики, пока горячие слезы обожигали виски. Все происходящее было не просто актом, а клеймом, которым он безжалостно и жёстко закрепил свою власть.

Его утробные стоны, вибрирующие прямиком из преисподней наполнили воздух машины вместе с моими частыми вздохами и скулежем. Холодные пальцы скользнули по моей шее, вслед за очередным толчком, обхватив затылок и придерживая голову.

— Я сказал смотреть на меня, булочка. Будешь послушной и я позволю тебе кончить. — прошипел он, медленно выходя до самой головки и снова резко врываясь. От силы его толчков, что сопровождались острой болью, мои внутренние органы точно сместились на пару дюймов.

Он двигался медленно и резко, тем самым только увеличивая жжение между ног, но я не разрешила себе отвернуться, потому что хотела, чтобы сквозь боль и ненависть он почувствовал, что именно дает мне — мучения, а не оргазм. Я ловила каждое мгновение бессилия, каждый свой крик и скип тела, а в голове билась только одна мысль:

я не могу ничего.

Не знаю, когда это произошло, но воздух в салоне изменился. Эйдан одним движением вырвал меня из проема зажатого пространства и притянул к себе, освобождая плечи.

Я застонала от ломоты в суставах и неожиданной лёгкости, но даже не сумела вдохнуть — его крепкие, рельефные руки обхватили меня в кольцо, сжимая грудную клетку. Теперь он держал меня полностью, прижав мои связанные запястья к своей груди.

— О, черт, такая узкая. — он низко застонал. — И так сладко поешь. Громче, моя девочка.

Смена позы дала ему ещё больше власти, позволяя проникнуть до самого основания, пригвождая мою матку к желудку. Я тягуче завыла, как раненое животное, готовая лопнуть от невыносимой, распирающей изнутри полноты и давления.

Но он не позволил ни звуку уйти наружу— жадно поглотил все мое дыхание требовательным и безжалостным поцелуем, стирая даже память о сопротивлении.

Я протестующие стиснула челюсть, но тогда он усилил хватку одновременно качнув бедрами вперёд–назад, что отдалось волной болезненного наслаждения по всему телу, вырвав долгий стон.

Его язык ловко проскользнул внутрь, исследуя изнутри каждый уголок, как временно отсутствующий хозяин, а вкус и запах перетекал в меня, словно темный, удивительно густой, шоколадный сироп. Все здравомыслие и логика таяли на глазах, и как бы я не противилась, мое тело ответило. Я впитывала его с тем же неистовым напором, когда он терзал мой язык и губы, покусывая и оттягивая их, одновременно наращивая темп.

Стальная хватка на рёбрах ослабла и левая рука переместилась на ягодицу, беспощадно сжимая мягкую плоть и направляя меня. Вперёд. Назад. Новые ощущения казались нереальными, сверхчувствительными, что до предела разгоняли кровь по венам и направляли вниз живота, пока моя хлюпающая киска, растянутая до предела, обильно истекала соками на брюки Эйдана

Другая рука схватила меня волосы, оттягивая голову назад. Кожу приятно защищало. Я по-прежнему боялась его и ненавидела, но в эту секунду дрожала от желания и дурманящий похоти, превозмогая всю боль. Мое позорное, но такое опьяняющее фиаско.

— Мне нужна только ты, булочка. — прошептал он слишком тихо, оторвавшись от моих губ, и оставил эфирную дорожку поцелуев на шее. Приятные мурашки рассыпались телу вместе с дрожью. Боже. Я снова схожу с ума.

— Кончай, Лиана. — прорычал он, впиваясь зубами в мою шею. Моя задница скользнула вверх, движимая его рукой в новом жёстком ритме. Он быстро поднимал и опускал меня, непрерывно задевая внутри чувствительную точку.

Я это сделала. Взорвалась с диким стоном в мощнейшем, головокружительном оргазме, уничтожив себя по его воле. Эйдан последовал за мной с ревом, который звучал слишком нечеловечески, чтобы быть просто страстью. Мое влагалище интенсивно сокращалось, высасывая досуха каждую каплю спермы, как будто пыталось задушить его член ради собственного удовольствия.

— Умница, булочка. Твоя киска идеально приняла меня. — его шепот обжигал ухо.

Эйфория накрыла мое изнуренное тело сокрушительной катастрофой. Тишина вернулась так резко, что я наконец услышала собственное рваное дыхание. Эйдан ещё мгновение держал меня на коленях, поглаживая волосы и позвоночник.

А потом отстранился и резко зашипел, выскользнув из моей киски с милым чмоканьем, напоминающим легкий поцелуй. Как бы не так. Пустота заколола тело тысячей болезненных вспышек. Он быстро подхватил меня под ягодицы, словно куклу, пересадил на сиденье.

— Можешь отдохнуть. — его голос был ровный и спокойный, словно ничего не произошло. Он аккуратно поправил край моего платья, даже проверил застежки на ремне и ошейнике, будто заново отмечая, кто здесь главный. А потом не оглянувшись вышел и вернулся за руль. Я даже не удивилась, как быстро он вернулся к своей привычной маске ледяного контроля и равнодушия.

— Куда мы едем? — мое дыхание ещё неровно сбивалось, а бедра раздражающе прилипали к сиденью. Он не спешил отвечать. Машина медленно тронулась по темному переулку, колеса хрустели по ледяному асфальту, а из колонок, почти издевательски, зазвучала тихая музыка.

— А как ты думаешь? — холодно бросил он, крепко сжимая руль.

— Ну, не знаю… Может отвезёшь меня домой? — непринужденно спросила я с едва уловимой надеждой, хотя отчётливо понимала: прощаться на этой ноте ноте мы точно не будем.

— Обязательно, Лиана, — ответил он мягко, нажимая на газ, но в голосе звенела сталь. — Но не сегодня. Нас ждет увлекательная ночь.

1.

Эсперанто

— Международный язык, искусственно созданный на основе использования грамматических и лексических западноевропейских элементов.

Глава 33. Лиана

Shadows --- SATV Music

Время в молчании течет особенно коварно — то расползается вязкой смолой, то пролетает, как воробей под колесами. Я уставилась в тонированное стекло, нервно перебирая пальцами край платья, где ночные огни Брайтона выглядели, словно гирлянда для самоубийц.

Я заставила себя сидеть молча, тихо, как хорошая девочка. Хотя желание выцарапать Эйдану глаза все ещё пульсировало внутри — прямо рядом с эхом того оргазма, которым он, как настоящий подонок, пытался стереть свое предательство. Даже не попытался объясниться, извиниться. Мудак. Может не рассчитывать, что я забуду.

Я не его игрушка. Не вещь, которую можно использовать, когда вздумается. Я все яснее понимаю: сама судьба подсовывает мне записки с жирным шрифтом

«Беги, глупая, беги»

.

И я бы с радостью, вопрос только в какую сторону, если моя тень носит его имя.

Он держал руль так крепко, что даже кожа под ладонями поскрипывала. И тут я вспомнила его фразу в туалете, ту, что явно приснится мне в кошмарах:

«Я бы с радостью услышал, как хрустит твоя шея…Ты должна прочувствовать, что значит предать меня».

Какая ирония. Колдвелл — настоящий мастер угроз. Любитель философских заявлений с щедрой примесью насилия и члена, как главного инструмента в воспитании. Смешно. Но если честно, я надеюсь, что он этим ограничится.

Да, я откликаюсь. Да, от его взглядов, дыхания и вязкого присутствия сбивается мой внутренний компас. Но черт возьми, с этим надо срочно что-то делать.

С освещенного проспекта машина свернула в темную кишку знакомой улицы. Фонари уже отключили, лампы подрагивали остатками света, как догорающие свечи. За полночь. Не знаю, радоваться мне или нет — он везёт меня к себе.

Я раздраженно скрипнула зубами. У меня нет ни телефона, ни верхней одежды и ни, мать его, трусов — с руками, связанными в подарок. Супер, отличное резюме на должность пленницы месяца.

Машина замедлилась, колеса зашуршали по гравию подъездной дорожки. Дом стоял темный, без приветственный огней, как и территория. Странно, вечером горит подсветка. Наверное, ночью включаются датчики движения.

Я даже не знаю, зачем думаю об этом. Может пытаюсь отвлечься от паники, что так успешно поселилась в кости и нервно там курит.

Я продолжала молчать, забившись в самый дальний угол, пока Эйдан глушил двигатель, выуживал из бардачка какой-то брелок и подхватывал с пассажирского сиденья свое пальто.

Но в голове крутился один вопрос: Зачем?

Я хочу домой.

Задняя дверь распахнулась, но я даже не шевельнулась. Пусть поработает курьером, а не надеется, что я самостоятельно сдвинуть хоть на дюйм.

— Иди ко мне. — он распахнул пальто, явно собираясь укутать меня.

Я демонстративно отвернулась к окну. Накажет меня? И пусть. Хоть не буду выглядеть покорно сломанной перед собственной самооценкой.

— Ты поиграешь в протест дома. Не веди себя, как ребенок, Лиана. — его строгий тон активировал во мне странную вибрацию где-то между страхом и злостью. Он что-то буркнул себе под нос и хлопнул дверью.

Следом открылась другая. Тяжёлое кашемировые пальто упало на мои плечи, словно петля.

Я закрыла глаза и крепче стиснула зубы, пока он подхватывал меня и уверенно нес по каменистой дорожке к дверям своего логова. С каждым шагом страх становился осязаемым, как промерзший воздух, — лёгкие жадно хватали его, но не насыщались.

На мраморных ступенях я открыла глаза. Дверь распахнулась от удара ногой и в коридоре вспыхнул резкий, беспощадный свет. Я мгновенно зажмурилась, Эйдан вздрогнул, как от неожиданного удара и резко покачнулся вперёд. На секунду его руки ослабли и я едва не выскользнула.

— Что с тобой? — вырвалось у меня прежде, чем я прикусила язык. Но он лишь перехватил меня крепче, и быстро зашагал по длинному коридору в кромешную темноту. Я настороженно уставилась на его жёсткий профиль, но он даже не взглянул меня.

Просторная гостиная встретила нас мраком, и тихим свечением панорамных окон. Снаружи подсветка бассейна разливалась холодным, почти лунным сиянием, и в нем силуэты мебели казались зыбкими и интимными.

Он усадил меня в массивное мягкое кресло у окна, возвышаясь надо мной, как гора.

— Лиана. — Тихо позвал он.

Я подняла взгляд, от его обуви до окровавленной белой рубашки, как в замедленной съемке и замерла.

— Что за… хрень? — слова застряли в глотке.

Что с его глазами?

Я моргала быстро, будто могла стереть галлюцинацию. Если бы мои руки были свободны, я бы непременно потерла глаза, но не могу.

То что я увидела, было ужасно прекрасно. Один глаз был прежний — голубой, холодный, и совершенный. А второй… черный. Не карий, не темный — именно черный. Провал. Без единого блика, как мертвое стекло.

Эйдан опустился на корточки. Его лицо зависло в десяти дюймах от моего, и теперь оно казалось не идеальным, а зловещим, причем без единой ссадины. А жаль…

Я вжалась в спинку кресла, цепенея. Он тоже не моргал.

В этом контрасте голубого и черного было что-то невыносимое: болезненное, уродливо-прекрасное, искаженное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это какая-то шутка? Ты носишь линзы? — мой охрипший голос прервал тишину. Слова сыпались сами, как песок из дырявого мешка.— Я не… не понимаю. Ты все это время… лгал?

— А ты думала, я честный парень из соседнего дома?

Я не знала того, кто стоит передо мной. Зачем он скрывает это и сколько у него ещё тайн? Если он обманывал меня даже в такой мелочи, то я абсолютно ничего не понимаю.

— Смотри, булочка. — он скользнул пальцем по голубому глазу, снимая линзу.

Мир вокруг совершенно точно замер, когда он снова посмотрел мне в глаза абсолютно черными зрачками. Мое сердце сорвалось вниз — в желудок, в пятки, куда угодно, где рождается липкий страх. Эта мертвая воронка высасывала и уничтожала мой хрупкий рассудок.

Это было неправильно, будто на меня смотрел вовсе не человек. Маска совершенства окончательно слетела, обнажая его истинную сущность — тьма, пустота, живое уродство от которого невозможно отвернуться.

И тут мозаика сложилась: странная красота, неподвижные зрачки, переменчивый оттенок глаз, предпочитает приглушенный свет, и этот дом, утопающий в полумраке… все из-за зрения? Но если бы не драка с Хью… Он вообще собирался рассказать мне или нет?

— Я таким родился и плохо вижу без специальных… линз. Генетическая ошибка, которой меня наградила моя мать, но я научился жить с этим. Теперь ты знаешь то, чего не должна была.Тебе страшно, Лиана?

Он усмехнулся, но его голос был сухим, обрезанным, как будто каждое слово он вытягивал с усилием. Все сломанное и уродливое в нем, стало таким же явным, как и его уязвимость в этот момент.

Не должна была… Ну конечно, зачем. Кто я такая…

Он распахнул пальто на моей груди, вырывая меня из мнимой защищённости. Его руки легли на мои бедра, медленно раздвигая их. Я пыталась стиснуть колени, но взгляд мертвых акульих зрачков, которыми он прожигал дыру в моей груди, удерживал сильнее любого ремня.

— Да. — я кивнула. Но мне не просто страшно, я в ужасе. — Почему ты скрываешь это?

— А чтобы бы изменилось? Ты бы пожалела меня? Или сбежала? — в его голосе мелькнула боль.

Он прав, и тогда сейчас я была бы способна жалеть его больше, чем ненавидеть.

— Видеть меня безупречным, а не дефектным удобнее для всех.

— Ты не дефектный. — я шумно сглотнула, когда его руки начали задирать мое платье. — Просто… это пугает… как смотреть в пропасть.

Я облизнула дрожащие губы, что хотели так многое спросить, но слова звучали бы слишком по человечески для того, кто сидел напротив меня. Интересно, как сейчас он меня видит? Что это за болезнь? Что за специальные линзы?

— Вот именно. Я — пустой. Мертвый. Но ты…

— Не надо, Эйдан. Замолчи. — перебила я. — Не говори, что я тебе нужна.

Потому что каждое его слово резало на куски мое бешено стучащее сердце. Я не хочу снова это слышать. Не хочу. Потому что, если поддамся, то окончательно исчезну в его бездне.

Я попыталась вырваться, когда он стягивал через голову мое маленькое чёрное платье, оставив меня в рваных колготках и кружевном лифе. Эйдан склонился ко мне, бережно очерчивая пальцами губы и скулы. Но это казалось ещё хуже, чем кандалы. Потому что вся эта нежность фальшивая и ядовитая. Обещает рай, но тянет прямиком в ад.

— Почему я? — выдохнула я, чувствуя как горит тело от его прикосновений и пробуждается грязный инстинкт. — Почему ты выбрал меня?

— Потому что только ты смотришь на меня так, будто я человек. — он опасно прищурился и приблизился вплотную, его колени коснулись пола. — Даже сейчас, даже когда я делаю всё, чтобы доказать обратное.

Я растерянно заморгала. Да уж, тяжёлый случай. Спорить с ним похоже бесполезно.

Так. Стоп.Этот монстр, демон, убийца… устроился на коленях передо мной? Может я уже давно мертва и все происходящее посмертный бред?

Эйдан плотоядно усмехнулся моему замешательству и дёрнул за ошейник, будто напоминая:

даже в аду есть хозяева и есть цепные псы.

— Запомни: я никогда, слышишь, никогда тебя не отпущу. — его возбужденный голос завибрировал внизу моего живота.

И прежде чем я успела вдохнуть, он один резким движением ухватил меня за бедра и согнул так, что моя киска оказалась опасно близко к его лицу. Дырка в колготках была идеально посередине.

Сдавленный всхлип вырвался наружу, когда его горячий рот присосался к моему влажному центру, царапая щетиной нежную плоть. Стыд пытался уколоть совесть от развратности этой позы и того факта, что он пробует на вкус нас обоих. В пекло стыд.

Горячий язык скользнул вдоль чувствительных складок, дразнящие задевая клитор.

— Блять, Лиана. — он застонал так, что у меня по коже пробежали мурашки. — Я выпью тебя до дна, и все равно не смогу утолить эту ебучую жажду.

Я тихо скулила и дергалась, когда он всасывал и прикусывал чувствительную сердцевину. Я больше не могу ни думать, ни сопротивляться. Тишина комнаты наполнилась грязным, влажным хлюпаньем и это безумие возбуждало ещё сильнее.

Меня не заботило, что тело затекло, а кислород в сдавленных легких заканчивался. Я ритмично виляла бедрами. Мне нужно было одно – разрядка.

— Скажи мне, детка. — он отстранился, и погрузил в меня сразу два пальца по самые костяшки, загибая внутри. Я громко застонала от божественного спазма.

— Нет!

Хотя прекрасно знала: он будет продолжать пытку, пока я не сломаюсь. Его большой палец лениво надавил на клитор, усиливая опьяняющее блаженство и я почти потеряла связь с реальностью.

— Я все равно заставлю. — он ухмыльнулся и плюнул вязкой нитью между моих ног. — Молчи, и я уничтожу твою тугую киску. Но завтра… завтра ты не сможешь сидеть.

— Это угроза или инструкция по эксплуатации? — я прикусила нижнюю губу. — Надеюсь, мой организм помнит, когда вовремя гасить свет.

Его кровожадный оскал никогда не предвещал ничего хорошего, но сейчас…

Слишком резко он вынул пальцы, схватил меня за волосы и дёрнул к себе. Я тихо зашипела, чувствуя жгучую боль, пока он тащил меня к панорамному окну.

И там, в отражении, я по-настоящему увидела нас: жестокое чудовище — с пустым взглядом и безумной ухмылкой, в котором было больше голода, чем у дикого животного и я — измученная, лохматая, с размазанной тушью, … в его хватке. От этого зрелища по позвоночнику пробежали лихорадочные мурашки.

Он возвышался за моей спиной, наматывая мои волосы на кулак, и потянул голову назад с такой силой, что шея горела от напряжения.

— Смотри, — его дыхание коснулось уха, и он облизнулся в отражении. — Ты слишком чистая. Это раздражает. Я хочу испачкать тебя так, чтобы ты больше никогда не была прежней.

— Это твои гребные фантазии, Эйдан. — прохрипела я, хватая ртом воздух.

Его смех был тихим и опасным. Он вдавил ладонь в ошейник — нажимая пальцами на скрытую кнопку, и тот запульсировал на шее ярким огнём.

— Ааа–ш… – я задохнулась, словно меня прижгли клеймом.

— Чувствуешь? — прошипел он. — Теперь даже боль у нас общая. Каждый твой вдох зависит от того, нажму я или нет.

— Ты больной на голову ублюдок.

— И ты принадлежишь этому ублюдку. Потому что каждый твой звук, каждый твой изгиб — это моя еда. Ты — мой голод, Лиана. Я хочу тебя. Всю.

Он сорвал лиф варварским движением, будто сдирал кожу, обнажив бледные соски, застывшие в холодном свете. Следом раздался треск пуговиц его рубашки и глухой удар брюк об пол.

Он толкнулся в меня резко, грубо, так что отражение вздрогнуло вместе со мной. Большие ладони грубо сомкнулись на груди, сминая ее в жёсткой хватке.

Боль вспыхнула внизу живота, и я вскинула руки, забыв, что они связаны, и предательски выгнула спину. Раскалённое, будто литое из железа, тело слилось с моим в единую звериную массу.

Я пыталась понять, что он делает со мной, пыталась спрятать глаза, но он излучал животное желание и невозможную жажду, что это становилось невозможным.

— Я… — выдохнула я сквозь слёзы и стон. — Я тебя ненавижу…

— Лгунья… — он зарычал, прикусил плечо так, что потекла кровь, и отпрянул только, когда её вкус оказался у него на языке. — Ты все равно закричишь мое имя. Я выбью его прямо в твоих костях.

Его движения становились все яростнее, словно он хотел не просто трахнуть, а стереть меня изнутри, превратить в обломки. Я не могла это остановить. Боль нарастала, сливаясь с отчаянным удовольствием и криками, пока алые капли крови смешивались с потом на коже.

— Эйдан… остановись, прошу… — я захлёбывалась словами, но он не слышал. Его глаза горели чёрным огнём, пальцы поползли вниз и нашли пульсирующий клитор.

— Нет! — Он рявкнул низко, гортанно. И это «нет» звучало как закон. Он снова укусил мое плечо, явно наслаждаясь моими жалобными визгами. — Ты будешь чувствовать, Лиана, пока я не решу.

Каждый мой протест, крик и порыв, только распалял его.

— Ты делаешь мне больно.

— Боль делает тебя сильнее… для меня.

Мои крики тонули в его хрипах. Сердце колотилось так, что казалось разорвется, а разум кричал: «Ты этого не вынесешь!».

Но мое тело при этом балансировало на самом краю обрыва. И когда я поняла, что готова прыгнуть ради разрушительного оргазма, он резко выскользнул из меня, а тяжёлые руки опустились на плечи, толкая вниз.

— Нет! — выкрикнула я, но его ладонь придавила мой живот к полу.

Я оказалась на четвереньках, выгнувшись, с задранным задом.

— Смотри. — его член вогнал меня вперед, пальцы дернули за ошейник. Он держал меня перед отражением, не позволяла отвернуться.

— Нет! — Попытка закрыть глаза обернулась хлестким шлепком по ягодице. Ещё один. И ещё.

Каждое движение было пыткой и контролем. Он ломал меня, заставляя смотреть, как он это делает и одновременно питался моей болью, страсть и полной беспомощностью.

— Я не твоя… — прошипела я сквозь боль.

Его руки сжали мою грудную клетку, придавив каменной глыбой. Новый угол наклона усилил удовольствие, стимулируя внутри нужный узелок и приближая оргазм. Лёгкие сжимались и горели от давления на ребра.

— Черт. Ну давай же. — умоляла я себя.

Всего пара толчков и я бы сорвалась, но почувствовала глухой, мерзкий треск в груди. Мир взорвался ослепительной болью. Я завизжала так, что эхо разнеслось по стеклу, а в глазах начало темнеть.

— Эйдан… Стой… — захрипела я, проваливаясь в панику и захлёбываясь первобытным страхом. — Я не могу дышать…

Но он даже не подумал отстраниться. Его дыхание было рваным, стоны — животными, а глаза остекленели от ярости.

Он даже не пытался скрыть, что сломал меня и продолжал трахать так, будто хотел выдрать душу из тела. Вот он настоящий: не мужчина, и даже не чудовище, а чистый, голодный инстинкт.

Сознание уплывало, зажигаясь белыми искрами во тьме, лёгкие судорожно сжимались от каждого всхлипа. А он все продолжал. Его пальцы, его член, его тяжёлое дыхание. Я не понимала сколько это длилось — минуты или вечность.

Все было размытым кошмаром. Я никогда не забуду, как он кончал в меня, пока я корчилась на полу с раскрошенным ребром, превращенная в сломанную игрушку.

В ушах звенел только один звук — ритм сердца, бьющийся в темноту.

Ба-бах.

Ба-бах.

Ба -

И пустота забрала меня, вырвав из реальности и рук моего убийцы.

Дорогие мои, надеюсь вы живы после этой главы ???? Делитесь впечатлениями в комментариях. Что думаете? Я честно говоря сама в шоке.

Глава 34. Эйдан

Я знал, что перехожу грань, но остановиться было так же нереально, как и откусить себе язык и сделать вид, что это десерт.

Каждый ее крик, каждая мольба не отталкивали, а только распаляли… как плеть для раба, но ты просишь сильнее. Я слышал, как возбуждающе ломается ее голос, как трясется мягкое тело под моими руками, как истекает сливками ее маленькая киска. Она так туго меня держала, что удовольствие было сквозь умиротворяющую боль.

Черт.

Все это делало меня безумнее, ненасытнее.

Я хотел уничтожить ее, стереть, оставить внутри себя и больше нигде. В груди что-то рвалось наружу: не только страсть и желание, а неистовая ярость. С каждой секундой я был ближе не к оргазму, а к убийству. И в этом была самая грязная сладость.

Я вгрызался зубами в её кожу, пока кровь не наполнила рот — вкус металла, соли и терпкости опьянял, словно я пил из источника самой жизни. Раздирал её кости ладонями, вдавливал её в пол так, будто хотел оставить в мраморе отпечаток “собственность Эйдана Колдвелла”. Она задыхалась, но мои уши были глухи, так же, как слепы глаза.

Это неважно. Моя кожа стала вторым зрением. Моя тьма чувствовала и хотела добавки.

Я всегда был един с контролем, но эта жажда обладать, окончательно растворила в щелочи мое серое вещество. Даже если бы меня пытались оттащить, я вцепился бы зубами, как бешенная шавка.

Когда кончил, эта болезненная волна удовольствия была мощнее удара молнии. Чёрная вспышка, ослепляющая, выжигающая изнутри позвоночник и мозг. Я застонал, ощущая пульсирующей головкой биение ее сердца. Моего сердца.

И только через пару минут понял, что тишина вокруг неправильная.

Слишком тихая.

Слишком неподвижная.

— Лиана?.. — мой голос хрипел, как чужой.

Её неподвижное тело лежало на холодном мраморе. На коже кровь. На губах — пена из судорожного дыхания, будто выдыхала последние крохи жизни. Она не открывала глаза. Я коснулся её плеча — оно дрогнуло, но дыхание было рваным, коротким.

Рухнув на пол, я попытался разглядеть свое мутное отражение в окне, вытирая липкими руками лицо и размазывая ее кровь. Она блаженно пахла, как райское вино, а на вкус… черт, привкус все еще остался на языке.

Я был порабощен трансом, что ощущал в эти минуты. Так ярко, мощно и эйфорично. Ни одна дурь так не уносит.

Пальцы потянулись проверить, что ни одна капля моей спермы не вытекла мимо. Да, я был таким ублюдком: даже среди крови и ее бессознательного состояния думал о том, что каждая капля должна остаться внутри. В этом был порядок.

Чудовищный и совершенно прекрасный порядок.

Но когда ее дыхание стало тише, грудь вздымалась еле заметно, я почувствовал, что трезвею. Пелена с рассудка сошла, оставив ощущение вакуумного пузыря и гула в ушах.

И я понял: я сломал её.

Не в первый раз ломаю кости и людей. Но впервые — так. Что-то шевельнулось в груди, давя на ребра, как тиски. Почти паника. Смешно. Я, паника? Нет, просто раздражение. Бесит, что она такая хрупкая, ломается от прикосновений, как хрусталь.

— Ты издеваешься… — взревел я, аккуратно поднимая ее хрупкое тело и прижимаясь ухом к груди. Сердце бьётся, как у кролика. Что я повредил? Позвоночник? Ребро? Блять…

Веки прикрыты и едва заметно подрагивали, но даже без сознания я уже видел: теперь она ненавидит меня навсегда. Но не просто ненавидит, а боится. По-настоящему.

В груди пульсировала пустота, разрастаясь до размеров черной дыры, глаза щипало, контуры плыли, пока я держал ее.

И тут эхо.

Сначала я подумал, что это мозг рехнулся, а галлюцинации решили доиграть спектакль. Но сквозь толщу воды стремительные шаги становились все ближе.

— Эй… Эйд, мать твою. — удар прилетел внезапно, сопровождаясь резким хрустом челюсти и белой вспышкой. Я качнулся, едва не выронив Лиану, и уже хотел свернуть шею дерзкому сукиному сыну, но узнал голос. Дрейк .

Он сорвал с себя кожаную куртку, и прикрыл ее.

— Ты ебнулся окончательно? — он встряхнул меня за плечо, но я даже не мог пошевелиться. — Что ты с ней сделал?

Я не понимал, как выдавить из себя хоть что-то. Мозг грозился лопнуть от давления.

— Положи ее на пол. Быстрей.

— Нет! — прошипел я, не ослабляя хватку.

Моя. Даже если не дышит.

— Ой, блять… — он раздраженно выдохнул и провел ладонью по коротким волосам. — Если ты не этого сделаешь, она сдохнет у тебя на руках. Ты это понимаешь?

Я зарычал, вновь почуяв ее кровь на губах и оставшийся в воздухе сладкий запах возбуждения. Все во мне требовало спрятать ее, закрыть и не подпускать никого. Даже его. Когда я успел превратиться в бесконтрольное животное?

На секунду меня обожгла мысль:

Кларк ведь все слышал, если ещё дышит. Ее вкусные стоны.

И это заводило меня больше, чем должно было.

— Боже, ты больной. — прошипел Дрейк, угадав, о чем я думаю. — Ее надо к Хатсону. В клинике есть оборудование. И если ты не включишь ебанное сознание, я вышибу тебе мозги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо. Я отвезу.

— Нихрена. — огрызнулся он. — В зеркало себя видел? У тебя руки по локоть в крови, как и рожа.

Мы аккуратно уложили ее на пол.

Я молчал, глотая сухой воздух глубже. И глубже. Видимо призвание Дрейка спасать не только мою жизнь. И сейчас я снова его должник.

Прикрыв глаза, я принялся слушать биение сердца. Естественный звук, который удерживал меня на поверхности. Дышать. Считать удары. Контроль в чистом виде.

— Шевелись, ебаный сенсей. Приведи себя в порядок. Я найду одеяло.

Он жёстко хлопнул меня по плечу, но не враждебно. Я чувствовал не только его силу и страх, но и злость, потому что он тоже боялся за ее жизнь.

Я подорвался с места, чуть не цепляя по пути косяки, ноги еле держались от перенапряжения. Через три минуты уже был в смольном костюме и новых линзах. Четкие очертания снова вернулись в мир. В гостинной Дрейк укутал Лиану в какой-то плед и разговаривал по телефону.

— Мы едем. — он оборвал звонок. — Хатсон готовит реанимацию.

Я ничего не ответил.

Да и за чем? Он из тех, кто понимает без слов.

Мы летели на моем “Кадиллаке”, Дрейк выжимал газ с особым энтузиазмом, вырывая из движка чудовища всю мощь.

Я держал ее на коленях, заправляя прядь рыжих волос за ухо и ненавидя цвет безжизненно — бледного лица. Ее дыхание было едва уловимым, словно ветер сквозь трещину в стене.

— Эйд, — бросил Дрейк, не отвлекаясь от дороги. — Что ты сделал?

— Быстрее! — мой крик ударил в стекло. Я аккуратно прижимал ее ближе к себе, как ребенка.

Наклонился к прохладной щеке, и зашептал, надеясь что слова помогут удержать ее там, где она ещё дышит:

— Булочка, даже не думай исчезнуть... Я тебя не отпущу. Даже если придется вырвать тебя у смерти. Хочешь — потом вырвешь у меня сердце в ответ.

— Из-за тебя я хочу начать молиться. — процедил Дрейк.

— Молись, — выдохнул я в ее волосы. — Ей не помогло.

Я ещё в детстве понял, что это пустая трата времени. Никто никогда не откликнется.

Он ничего не сказал, только давил педаль до упора и через десять минут угнетающей тишины машина с визгом затормозила у частной клиники. Мы быстро поднялись по ступеням, а когда вошли в здание, в нос ударил запах антисептика. Медики ждали у входа с каталкой.

— Сюда! Аккуратно. — закудахтала медсестра. — Рик, кислород..

Я уложил Лиану. Кровь на пледе, маска на ее лице. Колеса заскрипели по тускло освещенному стерильному коридору, мы не отставали.

— Ждите здесь, мистер Колдвелл.

— Я буду с ней. — я ударил кулаком по двери и вошёл следом в реанимацию. — Где халат?

— Вы будете только мешать. — возразил доктор Хадсон, влетев в комнату. — Ждите за дверью.

Высокий, худощавый, с зачесанными назад русыми волосами и ледяным взглядом. Джеймс Хадсон — личный врач, который знает мои гребанным тайны лучше, чем я сам.

— Нет, — начал я, но Дрейк перехватил меня за плечи. — Пусти!

Я не хотел чтобы к ней прикасались. Мне нужно было слышать каждый ее вздох, слышать писк монитора... Я должен был это видеть.

— Эйден, блять! — зашипел Дрейк мне на ухо и вытолкнул в коридор. — Дай им работать.

Я вырвался из тисков, но зашёл в тупик. Дверь захлопнулась. Усевшись на стул, упёрся локтями в колени и сцепил руки в замок. Мысли гудели похлеще роя шершней. Думай, Эйдан.

Она попытается уйти, но я должен оттянуть время, задержать рядом как можно дольше. Держать ее на цепи в подвале? Приковать к кровати? Слишком просто… хотя мог бы. Моя сильная девочка, но такая хрупкая.

Скользкий червь зашевелился в черепе от единственной рациональной мысли. Это для ее безопасности. Я посмотрел на Дрейка, стоящего напротив и буркнул:

— Сигарету.

— Ты не куришь.

— Дай мне ебаную сигарету и звони Крейвену. — мой голос вибрировал от холодной ярости. — Пусть срочно привезет один из чипов.

Он нервно выдохнул и сжал челюсти до скрежета. Знал, что переубедить меня невозможно. Я все решил.

— Уверен? — он кинул мне пачку парламента и крикет. — Ты понимаешь, что будет, когда она узнает?

Я не торопился отвечать. Чиркнул зажигалкой, вдохнул и смаковал дым на языке, обдумывая все риски. Вкус горечи помогает думать яснее. Наверное.

— Конечно. — я выпустил дым. — Но она не сбежит. Будет думать, что свободна, а я все равно буду знать каждый ее шаг.

Я не позволю ей затеряться и сбежать от меня в этом мире. Никогда.

Ещё одна глубокая затяжка прожгла лёгкие и расслабила мышцы в груди. Вот так рушатся принципы. По нашей воле.

Тихий коридор давил пустотой, пока Дрейк выполнял приказ.

Дверь хлопнула. Док вышел, отмахиваясь планшетом от моих клубов дыма. Бледный, как покойник. Я снова напрягся. Встал со стула, поправляя пиджак и настроился на раздражающий разговор.

— Эйдан… — он слегка откашлялся и я заметил, как у него дёргается глаз.

— Состояние пациентки средней тяжести. Множественные гематомы мягких тканей, включая половые органы. Закрытый перелом седьмого ребра слева, без смещения, но с риском повреждения плевры. Обширные подкожные кровоизлияния, ушиб печени. Все осложняется наличием этанола в крови.

Меня перекосило. Суставы хрустнули, когда сжал кулаки. Радоваться, что позвоночник цел? Смех. Чертово облегчение не наступило и ещё больше захотелось раскрошить себе череп.

— Когда она придет в себя?

— Зависит от того, насколько сильно она хочет жить, — спокойно ответил Хадсон. — Если не начнется внутреннее кровотечение, то через двенадцать – шестнадцать часов мы сможем вывести ее из медикаментозного сна. Но сейчас покой и постоянный мониторинг.

Док сделал паузу, потом уточнил:

— У пациентки есть хронические заболевания, может аллергии или реакции на наркоз?

Я хрипло отозвался:

— Месяц назад провели лапаротомию. Перенесла плохо, наркоз был тяжёлым.

Хадсон поднял глаза от планшета и впервые позволил себе резкость в голосе:

— Тогда ты сошел с ума. Травмировать ее подобным образом после операции? Ты подверг девушку смертельному риску.

Я стиснул челюсть, шагнув ближе, с желанием вырвать ему язык, но док не дрогнул. Смелый. Или тупой. Его слова звучали все так же деловито, но жалили сильнее:

— Я сделаю все возможное. Но запомни, Эйдан: повторное повреждение тканей малого таза в ее состоянии может обернуться катастрофой.

Мои мышцы челюсти ходили под кожей, будто я сдерживал крик.

— Проглоти свой недовольный тон и на первый раз я забуду, что ты себе позволил. — гневно прошипел я. — Твоя работа спасать жизни, моя забирать. Не забывай, Джеймс.

В пустом коридоре загрохотали шаги. Дрейк, запыхавшийся, прижимал к груди пластиковую контейнер.

— Как новенький айфон, только для больных ублюдков, — фыркнул он и протянул мне.

Я внимательно проверил содержимое, на наличие нужной модели и всучил доку.

— У тебя золотые руки. Сделай так, чтобы все зажило красиво.

— Она… одна из ваших? — голос Хадсона дрогнул.

— Она моя. — я оскалился в ухмылке. — Врачебная тайна, понял?

Я стоял у большой кушетки, сосредоточенно наблюдая, как док вшивает нано-чип в плечо Лианы. Ещё одна часть меня запечатлена в ее теле. Глава каждой семьи проделывает такой фокус со своими детьми, женами и родственниками. Никто в нашем мире не готов рисковать, особенно я.

Когда однажды она станет моей женой, от этого не останется и следа. Никто даже не заподозрит, что у нее будет маячок.

«

Куда бы ты не сбежала, я всегда буду знать, где искать».

Медицинский персонал покинул помещение. Я стоял, глядя на капельницу, на её тело под холодными лампами, и впервые за долгие годы вспомнил, что значит бояться.

Я не боюсь смерти, боли или пыток. Но я

боюсь

потерять ее. Я

не могу

потерять ее.

Машины пищали ровно, как метроном, отсчитывая жизнь. Лиана лежала неподвижно, слишком бледная. Маска закрывала её мягкие губы, и мне захотелось сорвать её, чтобы убедиться, что она ещё моя.

Я встал на колени у койки.

Перед ней и тем, что сотворил.

Взял её ладонь. Крошечная, как у ребёнка, синяя от уколов. Неправильно маленькая для того, чтобы я держал её. Для того, чтобы я ломал её.

— Ты всё ещё дышишь, булочка, — прошептал я, усмехнувшись без звука. — Такая упрямая.

Я не умел просить прощения. И не собирался. Мне плевать, простит она или нет. Но мысль, что что-то может пойти на так, прожигала меня хуже любой раны.

— Не смей, слышишь? — я сжал её пальцы так, что аппарат пискнул громче. — Умрёшь — и что тогда? Кого я буду рвать? Мир? Себя? Да все сразу.

Я склонил голову, уткнулся лбом в её холодные костяшки. Смех рвался наружу — сухой, истеричный.

— Если ты уйдёшь, Лиана, моя пустота сожрёт всех. И никто меня не остановит. Даже ты.

Монитор пикал. Она молчала. А я знал: если однажды она не откроет глаза, последняя крупица моей человечности сгниет вместе с ней.

Дверь скрипнула.

— Ну ты и чёрт, Эйд, — хмыкнул Дрейк, прислонившись к косяку. — Вставай. На коленях ты ещё страшнее, чем на ногах.

Я поднял голову. Дрейк стоял в дверях, руки в карманах, будто пришёл в паб на кружку эля, а не в палату смерти. Он смотрел на меня, как на дикого зверька в клетке. — Чего уставился? — процедил я.

— Может за крестом сгонять? Хотя нет, ты даже не знаешь с какой стороны его держат. — фыркнул он. — Но знаешь что? Такого цирка даже я не заказывал.

Я сжал зубы.

— Заткнись.

Он подошёл ближе, хлопнул меня по плечу, как будто я был не на грани срыва, а просто облажался на переговорах. Я дёрнулся, но он не отстранился.

— И да, не смотри так. Я зол не меньше. Видеть её такой… — он качнул головой, опустив голос. — Даже моё чувство юмора тут трещит по швам.

Я отвернулся к Лиане.

— Иди нахуй.

— Грубо, я вообще-то по девочкам. — он пожал плечами. — Пошли. У нас работа, а твое стояние на коленях её не спасет.

— Работа? Ты думаешь, я сейчас полезу в разборки, когда она тут?

— Не полезешь, а поедешь. — он наклонился ближе, запах табака и кожи перебил антисептик и хлорку. — Ты пропал, не отвечал на звонки. Я к тебе не на чай заскочил.

Я скосил взгляд и только сейчас заметил, что его ботинки в нашей крови, и потрепанный вид, как у засохшего дерьма. Устрашающий.

— Говори.

— Вышли на след. Координаты и позывной замкнулись в точке пригорода Ливерпуля. Я все не мог пробить IP, грамотно подчистили. Но по цепочке вышел на бумаги. Та- дам. На хрена Виктора Воронова.

Ворон.

Я закрыл глаза и откинулся назад, позволяя имени скользнуть в череп, как нож. Все сходится, но сомнения противно скребут по затылку. Ворон во главе волков?

— Они знают, что мы вышли на след?

— Не факт, и это нам на руку. — его улыбка стала звериной. — Так что поднимай жопу с колен.

Я посмотрел на Лиану. Она в проверенных руках. А мне нужно закрыть все дыры как можно скорее. Поднявшись, поправил пиджак и окинул Дрейка убийственно пустым взглядом.

— Время переломать крылья.

— Красивые речи, — хмыкнул он. — Как у пастора. Только вот я, в отличие от Бога, буду рядом, когда ты снова обосрешься.

Я сухо усмехнулся.

— Не завидую твоей участи.

И мы ушли.

Глава 35. Лиана

Nightmare -

CLOVES

Я очнулась не от света, не от звука, а от боли.

Такой, что хотелось сдохнуть ещё раз, но уже без надежды на спасение. Тело отзывалось сплошной синевой, как будто меня переехал самосвал… дважды, чтобы наверняка.

В горле сухо, губы потрескались, а во рту будто ковырялись наждачкой. Так хотелось пить. Я попыталась пошевелиться — и зашипела. По сравнению с ноющим плечом, острая боль в левом боку загорелась вспышкой, что даже задышать нормально не вышло.

Где-то рядом аппарат издавал жалобный риск. Воздух пропитан хлоркой, бинтами и йодом. Тихий звук шагов вдалеке и неразборчивые разговоры людей.

Я захлебнулась собственным кашлем и пока проживала болезненную агонию, в голове мелькало: “Где я? Что со мной? Почему все тело как после мясорубки?»

Осторожно приоткрыла глаза и тут же пожалела. Яркая лампа полоснула по зрачкам, как прожектор, но я дала глазам секунды привыкнуть.

Потолок, как и стены давили ровной стерильной белизной. Напротив, за жалюзями в окне, чернело небо.

Госпиталь. Твою мать.

Память ударила по вискам, обрывая дыхание. Его руки. Его вес. Крики. Кровь. И пустота.

Сердце колотилось так громко, что казалось оно разбудит пациентов в соседних палатах. Я вцепилась пальцами в шуршашую простыню, катетер на тыльной стороне руки неприятно зашевелился в вене. Попытка приподнять голову закончилась головокружением и ворохом мелких мушек перед глазами.

— Тише, не шевелись. — раздалось рядом. Голос глухой и низкий. Его.

Я вздрогнула.

Он здесь.

Нервно сглотнув, горло снова ободрало. Я боялась повернуть голову. Тысячи слов вертелись в голове: «это ты сделал», «я могла умереть»… но вырвалось совсем другое:

— Ты... — хрип вырвался сам. — Мое ребро…

Я зашипела, зажимая бок, перевязанный эластичной повязкой. И только тогда услышала свой слабый, охрипший голос.

Молчание. Я всё-таки повернула голову вправо. В желудке заурчал мерзкий рвотный спазм, оттого как противно смотреть на это чудовище.

Эйдан сидел в кресле. Черная толстовка, джинсы, волосы небрежно свисают на лоб. Руки сжимают подлокотники до поступивших вен. Лицо пустое, а глаза с лазурными линзами и синяками под ними, как у призрака… абсолютно холодные.

— Хочешь пить? — он поднялся, подхватил со столика стакан воды и протянул мне.

У меня внутри все съежилось, а по спине пробежала знакомая дрожь. Я выдавила в ответ:

— Я лучше сдохну, чем возьму от тебя хоть что-то! — прошептала сухими губами и отвернулась в сторону, ощутив в уголках глаз предательские слезы.

Он молча поставил стакан рядом и снова сел. Смотрел. А я пыталась не разревется. Ты привез меня сюда, чтобы подлатали? Собрали то, что сам же сломал?

Аппарат ускорился, пища в такт моему обезумевшему сердцебиению. Воспоминания хлынули и накрыли с такой силой, словно меня окунули в ледяную воду.

Что происходит? Мне страшно. Очень страшно.

Воздуха стало катастрофически нехватать. Боль в теле стремительно нарастала, пока каждую клетку сжимала паника.

Эйдан вскочил и рванул в коридор, прерывая гул голосов и требуя какого-то Хадсона. Прибор сходил с ума, пищал, а я хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Дверь распахнулась. Вошел мужчина лет сорока, в белом халате и принялся быстро записывать показатели в планшет и переключился на меня.

Доктор. Боже, он настоящий.

— Я ваш лечащий врач. Доктор Хадсон.

Я вцепилась в его рукав, дрожа:

— Помогите… вызовете полицию! Это похищение! Он…

Эйдан стоял в ногах кушетки, как черная тень и внимательно смотрел на меня.

Нужно убраться от него подальше, написать заявление, сделать что-то. Хотя бы попытаться. Иначе, он снова причинит мне боль. Или убьет. Я не хочу умирать.

Доктор чуть поморщился, отодвигая мой хват.

— Вам нужен покой, — сухо сказал он. — А организму время для восстановления, после перенесенных травм. Паника только усугубляет состояние.

— Вы что, не понимаете? — голос сорвался на всхлип. — Он меня убьет! Это все он сделал.

— У вас паническая атака, мисс. Сейчас я введу успокоительное. Если не подействует, придется применить транквилизатор. — ровно произнес мужчина.

Что? Какой транквилизатор? Я не хочу снова отключаться.

— Пожалуйста…

Я посмотрела на доктора, надеясь хоть на каплю сострадания, пока он набирал укол, а меня колотило, как при ознобе. Он должен помочь, он же врач, черт его дери. Но он отвёл взгляд, даже когда вводил раствор в капельницу.

— Вот и все. Отдыхайте.

И тогда до меня дошло: он не поможет. Никто не поможет. Здесь все его люди.

Холодок пробежал по затылку. Я снова осталась с ним.

Господи, почему я попала в ад?

Эйдан опёрся руками о край матраца у моих ног, отчего тот прогнулся под тяжелым весом. Уголки губ дернулись в едва заметной фальшивой улыбке. Ему не нужно слов. Все и так ясно — здесь он кукловод.

— А теперь поговорим, Лиана.

Я горько усмехнулась сквозь слезы:

— О чем? Почему ты ещё не в тюрьме? Или решил изобразить прощение?

Он до хруста стиснул челюсти и нахмурил брови.

— Прощение что-то изменит? Думаю, нет. Просто знай, я не хотел.

— Мне плевать, что ты там хотел. Убирайся! Как только меня выпишут, я напишу заявление в полицию и все расскажу.

— Все, что захочешь, булочка. Но сначала тебя переведут под наблюдение ко мне домой, пока не сойдет последний синяк. До этого момента ты не решаешь.

Я зажмурилась. Что?!

— Я вернусь домой. Иди нахер со своими планами.

— Мне нужно, чтобы ты поправилась. Кости срастутся, синяки и ссадины сойдут, и будешь свободна. А до тех пор, ты под моим контролем. Присматривать будет доверенный персонал. Твои вещи скоро привезут. Не сопротивляйся хотя бы сейчас, Лиана.

Если он пытался сказать, что его волнует мое здоровье, то не убедил. Стало так обидно, ведь я не ощутила ни капли раскаяния, а только холодный расчет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты сломал не только кости. Ты сломал мою жизнь, Эйдан. — прошептала я глядя в его фальшивые глаза. — Хочешь замести следы, но самые глубокие никогда не исчезнут, понимаешь?

— Знаю.

— Зачем тогда? Чтобы снова сломать?

— Ли…

— Убирайся! Я тебя ненавижу!

Он снова не моргал. Только жилка пульсировала на шее.

Я намеренно стиснула зубы и отвернулась на правый бок через боль. Разговор окончен. Он больше ничего от меня не получит. Я буду идиоткой, если поверю в сказки о свободе. Но пока мое слабое тело разбито, на большее я не способна.

Боль притупилась от введённого лекарства, и дышать становилось легче.

Он еще какое-то время стоял, поправляя волосы и медленно вздыхая, а потом отстранился, так ничего и не сказав. Через секунду плитка заскрипела под подошвами кроссовок и раздался щелчок двери. Ушел.

От облегчения, я наконец, позволила горячим слезам скатиться на белоснежную подушку. Такая жалкая и беспомощная. Самой тошно. Он хочет не искупления, не прощения, которого даже не попросил, а стереть следы своего безумия.

Пускай. Но есть то, чего он не сможет стереть — ненависть.

Я заставлю его оставить меня в покое. Как? Не знаю. Однако туманный разум подсказывает единственный, самый худший вариант из возможных. Смерть. Его. Или моя.

Истерзав последние крохи сил, предварительно выпив злосчастный бокал воды, я снова заснула.

***

Дни в клинике текли одинаково, будто я жила чужую жизнь, вывернутую наизнанку. Тревожный сон, вязкие мысли и глухое чувство, что из меня вырывают все, что ещё держало на плаву.

В прошлый раз в больнице, я думала — хуже быть не может. Я ненавидела и злилась на себя за слабость. Но это была моя боль. Моя борьба. Мои слезы.

Теперь я снова в знакомых стенах, но все иначе. Тело болит больше, но я не хозяйка своей боли. Она принадлежит ему. И ненависть сменила курс на того, кто был мне по-настоящему дорог.

Тогда я была жертвой случая, теперь — его жертвой. И это хуже. Перевязки, уколы, капельницы — я терпела их молча, почти героически, но выбрала свой способ протеста: перестать разговаривать. Любые вопросы, не касающиеся моего физического состояния шли к черту.

Эти гребанные лицемеры суетились вокруг, будто их забота могла изменить правду. Кормили, как на убой, проверяли каждый час, меняли воду в цветах, которые воняли на всю палату. В общем, Эйдан сделал все, чтобы мое пребывание здесь выглядело как первоклассный санаторий. Тюрьма – люкс.

Телефон, ноутбук и пару книг привез молодой мужчина на следующий день. Его лицо показалось знакомым, но благодарности он не дождался. Если бы не ублюдок, которому он служит, я бы вообще сюда не попала.

Ещё и про про учебу обмолвился: в кампусе меня не ждут в ближайший месяц, а задания отправлять на электронную почту. Как предусмотрительно, Колдвелл.

Глупо или нет, но я связалась с местным отделением полиции. Попытка закончилась провалом: стоило упомянуть о принудительном удержании, диспетчер решила, что у меня поехала крыша, а позже доктор Хадсон устроил воспитательную беседу о безответственном поведении и сообщил, что к концу недели меня выпишут, если анализы будут в норме. Великодушно.

Жива. И с этим вроде можно было бы согласиться. Но каково мне знать, что человек, едва не убивший меня, ходит на свободе и не несет наказания…

Шли уже пятые сутки с момента моего исчезновения из клуба. Отзвониться маме и наврать с три коробка оказалось проще, ведь они с отцом не смогут сорваться и прилететь. А вот мои сучки заподозрили неладное, разрывали телефон звонками и поджаривали мои и без того расплавленные лекарствами мозги.

Я вывернулась частичной правдой. Упомянула, что после вечеринки была с Эйданом, но мы попали в аварию, поэтому две-три недели пробуду в госпитале под его заботой.

Поверили. И пока я ежедневно посылала им фотоотчёт, звонила и писала веселые сообщения, пустота внутри чернела все сильнее. Тоска, отчаяние и апатия стали моими соседями по палате.

Вечером, за день до выписки, я все таки решилась. Написала ему сообщение. Одну фразу, короткую и до жути горькую: « Я перееду. Но только если ты не тронешь Хью».

В разговоре с Анной не было тревожных огоньков, но навязчивая мысль о его возможной смерти преследовала меня. Хотелось верить, что этого не случится,

Сообщение улетело, но ответа, разумеется не последовало. Как плевок в лицо, ведь у него свои правила и я в них не фигурирую.

Он не навестил меня. Ни разу.

Даже в день выписки. Я уже морально готовилась к встрече, но в палату вошли доктор Хадсон и парень в черной кожаной куртке, джоггерах и тяжелых ботинках. За ухом лежала сигарета. Жутковатый тип, учитывая шрам на скуле, свежий рубец на носу и внушительный рост.

Если Эйдан прислал его второй раз, значит доверяет. Интересно, кто он…

— Мисс Колин, — доктор протянул папку с рекомендациями. — постельный режим, никаких нагрузок. Вот список процедур. Берегите себя.

Я равнодушно посмотрела на него, скользнув взглядом к мужчине: он уже подхватил мои сумки с кресла и ждал у двери с кривой полуулыбкой. Но опасности я не ощущала, хотя наверное должна.

— Пришлите на почту мистеру Колдвеллу. — сухо ответила я.

Сама встала с кровати, игнорируя протянутую руку доктора и направилась на выход. Я здесь не по своей воле и гнилые помощники мне не нужны. Тупая боль ломала каждое движение, но я упрямо шагала по коридору к лифту.

— Я думал, ты откусишь ему руку. — с озорной ухмылкой сказал мой сопровождающий.

Тактика молчания соблюдалась до сих пор и я проигнорировала его издевку. Лифт звякнул. Хотелось как можно скорее убраться отсюда.

— Я, кстати, Дрейк. Эйдан подготовил тебе комнату, Элина тоже будет жить в доме на время.

Я нахмурилась от упоминания незнакомого имени, но догадываюсь, что это моя сиделка. Плевать, нужно просто пережить эти пару недель.

— Лиана, тебе язык отрезали? — Дрейк посмотрел на меня своими серыми глазами, и уголки губ у меня сами дрогнули.

— Нет. — бросила я коротко.

У ступеней подъездной дорожки госпиталя стояла черная спортивная машина. Не знаю, сколько стоит, но было ясно: Эйдан щедро платит тем, кто умеет молчать и выполнять поручения.

Пока Дрейк укладывал сумки в багажник, я увлеченно наслаждалась свежим воздухом и всматривалась в больничный двор — впервые за неделю хотелось просто почувствовать на лице ветер, но и это не стало нужным лекарством. Медленно маршируя к машине и не дожидаясь указаний, я уселась на пассажирское сидение.

Волнение ворочалось внутри — привычное и глупое. Хотелось убежать, прогнав к черту здравый смысл, но это невозможно. Бок по прежнему болит, а без тугого корсета кости отвратительно трутся друг об друга. Швы от укусов на плече сняли, но кожу тянет, как и низ живота. Хорошо что, перестало кровить.

В общем, я не в лучшей форме и мысль о побеге кажется театральной.

Дорога прошла в молчании и пелене сигаретного дыма. Отвратительно. Урчание мотора, городские виды — а я проваливалась все глубже в беспросветное отчаяние. Не было ни сил, ни желания думать о будущем.

Знаю, что должна, но не могу.

Дом Эйдана встретил тем же холодом и стерильностью, что и клиника, только пахло дорогим освежителем. От памяти, хлестнувшей по голове, как мокрым полотенцем в груди зашевелился мандраж, даже ладони вспотели.

Заметив мою растерянность Дрейк подхватил меня под локоть и аккуратно провел по лестнице на второй этаж, перекинув увесистые сумки через плечо. Хотелось сказать, что за жест доброй воли его руку могут сломать, но предпочла промолчать.

Увидев конечную остановку, голос прорезался внезапно:

— Я не буду здесь спать. Есть другая комната? — затараторила я, пока правый глаз дёргался в конвульсии.

Спать с ним в одной комнате было бы хуже пытки или сломанного ребра. Стильная обёртка, пропитанная воспоминаниями лишат меня последней нервной клетки. Я не чувствую себя в безопасности, даже когда его нет.

— Прости, но у меня приказ. — спокойно сказал он, ставя сумки у подножия кровати. — Выпей лекарство, полегчает. В коричневой сумке в боковом кармане.

— Засунь себе в задницу. — раздраженно рявкнула я и тут же пожалела от вспышки боли. — Уходи.

Я присела на край кровати, растирая рукой бок. Никого не интересует мое мнение, чувства и желания. С чего я вообще решила, что этот придурок что-то решает?

Он нервно щёлкнул пальцами и вытащил из кармана пластиковый пульт, бросив на край кровати.

— Нажмешь «1» придет Элина. Процедуры два раза в день. «2» по моей части. Принести, купить или украсть, что нужно. Не злоупотребляй.

Я посмотрела на него исподлобья, отмечая усмешку на тонких губах, но в его взгляде мелькнуло сочувствие. Однако, жалкие попытки разрядить атмосферу были бессмысленны. Тревожность окутала тело, как веревки по самые колени.

Ему весело, а мучаться здесь мне. Я перевела взгляд на панорамное окно, за которым открывался вид на внутренний двор.

— Ты упрямее, чем кажешься. — пробормотал он себе под нос и вышел за дверь.

Я осталась одна в этом дорогом аквариуме.

Всё выглядело так, будто здесь никто не спал: идеально заправленная большая кровать, на которой мы...

Фу, сейчас стошнит.

Встроенный до потолка шкаф, где я выбирала из его одежды штаны и рубашку, комод, тумбы, панорамное окно. Мертвую обстановку украшали стильные пальмы, кажется, сорта Ховея. Точно, мама пару раз заказывала такие в свою лавку. Хочу верить, что это не они.

Переодевшись в халат, я сидела на кровати и гипнотизировала свое отражение в стекле, когда дверь тихо приоткрылась и в проём вошла высокая девушка лет двадцати пяти или чуть старше.

В руках у неё был поднос: фаршированный картофель, бокал сока, приборы и салфетка. Серый халат, русые волосы собраны в низкий хвост, мягкие и приятные черты лица, но вежливость была отрепетирована, как роль на сцене.

— Добрый вечер, — сказала она тихо, почти с осторожностью, словно проверяла не швырнули я в нее чем-нибудь. — Я Элина. Мистер Эйдан попросил позаботится о вас.

Я ничего не ответила, продолжая смотреть в окно на густой вечерний туман. Молчание — моя единственная защита.

Элина поставила поднос на прикроватную тумбу и осторожно добавила:

— Лекарства действуют лучше, если поесть хотя бы немного.

Я и дальше молчала. Заметив, что я не двигаюсь, поправила пояс и кивнула:

— Если что, нажмите на пульт. Моя комната в другом конце дома и беспокоить вас без надобности не буду.

Она ушла так же тихо, как пришла.

Я опустила взгляд на поднос. Он тут же зацепился за обычный столовый нож. Не острый, но с металлическим блеском, который показался почти символом. Медленно накрыла его салфеткой и спрятала под подушку. Не чтобы напасть — а чтобы почувствовать, что у меня осталась хоть крошка контроля, если все пойдет не так.

Аппетита естественно не было, как в остальные дни. В груди росла пустота, давящая сильнее боли в боку и тупое упрямство. Металл грел ладонь, но не душу. Если он вернётся, тупой нож не спасет, но без него я чувствую себя ещё более мертвой.

Глава 36. Лиана

Why did you do it (feat TRAKEA) —IZZAMUZZIC

Я хочу всё забыть, как кошмар, пережитый в лихорадке, но он не отпускает. Этой ночью всё повторилось: грубые руки, тяжелое дыхание, крик, от которого срывался голос. Я проснулась с сумасшедшим сердцем, в липких простынях, и застывшей гримасой ужаса, крепко сжимая пальцами сталь.

Всё, что я делаю — хожу до уборной и обратно, а остальное время лежу на кровати, уставившись в белоснежный потолок без единой трещины. Я не читаю, почти не говорю. Через силу выполняю задания для университета, но хочется бросить даже это. Потому что он лишил меня банального желания жить.

Я постоянно плачу. Тихо, долго, пока подушка не промокнет насквозь. Элина не задаёт вопросов, помогает надеть корсет, приносит еду, которой я не касаюсь, лекарства, которые глотаю машинально. По утрам готовит отвратительный кофе, и я представляю, что он отравлен. Может, это было бы милосерднее.

Дважды она пыталась вытащить меня на улицу, но я отказывалась. Не хочу. К счастью, пропажу ножа она не заметила. Или сделала вид.

Шёл четвёртый день моей добровольно-принудительной ссылки и я ни разу не видела Эйдана. Его молчание воспринимается как очередное издевательство. Я чувствую себя брошенной вещью.

«

Я не хотел»

. Его слова крутились в голове. Я пыталась убедить себя, что не жду извинений. Но это ложь.

Я отложила ноутбук и легла лицом к окну с плотными графитовыми шторами, которые Элина ещё не закрыла. Под потолком тонкая полоска неона выжигала линию, во дворе фонари рассыпали свет вдоль мощеных дорожек, альпийских клумб и кустарников на изумнудно-зеленом газоне.

Но я видела не только ухоженный двор, но и свое отвратительное отражение. Осунувшееся лицо с темными кругами, спутанные волосы… Жалкое зрелище.

Когда в дверь постучали, я просто закатила глаза.

Пусть катится к чёрту. Кто бы это ни был.

— Лиана, я вхожу. Надеюсь, ты одета. Или завтра Элина принесёт тебе мои глаза на завтрак, — донёсся знакомый голос.

Дверь приоткрылась и в стекле я увидела Дрейка с коробкой пиццы в руках. Запах тёплого теста, расплавленного сыра и специй врезался в нос так резко, что желудок предательски заурчал. Тело, как обычно, против меня.

Заткнись, скотина

.

Мы не едим у врага.

Я не пошевелилась. Если буду достаточно неподвижной, может он подумает, что я умерла. Спойлер: не подумал.

— Ходит слух, ты объявила голодовку, — он поставил коробку прямо на пуховое одеяло и уселся рядом, окутав холодной сыростью с улицы, табаком и древесной смолой. — Но твой желудок явно не в восторге от такой философии.

Я могла промолчать, но видимо соскучилась по человеческой речи. И, что греха таить, его компания казалась не самой отвратительной. По крайней мере, он не пытался сломать мне психику или кости ради собственного удовольствия.

— И это твоя работа? — я скривилась. — Развлекать пленниц едой и тупыми шутками?

— Ага. А ещё слушать их язвительные комментарии. Бесплатный бонус. — он кивнул на коробку. — Попробуй.

— Не хочу. — Я перевернулась на спину и уставилась в потолок. — Почему меня все время заставляют делать то, что я не хочу?

— Окей, прости. — Он раскрыл крышку и взял кусок сам. Я сглотнула полный рот слюны. — Тогда я съем за двоих.

Странно. Конечно, я не верила в его «доброту», но рядом с ним не чувствовалось той липкой жёсткости, что исходила от Эйдана. Может тоже умел хорошо притворяться,

— Валяй. Я успела свыкнуться, что все делают вид, что меня здесь нет.

— Я заметил, — сказал он просто, без насмешки. — Только вот, сдается мне ты по собственной воле стараешься исчезнуть.

Я резко повернула голову.

— Тебе не кажется, что это проще, чем жить в этом доме?

Запихав в рот кусок почти целиком, он задумчиво посмотрел в окно, дразня меня смачным чавканьем, а потом пожал плечами.

Моя бровь изогнулась в неподдельным удивлении:

это определенно талант.

— Может. Но знаешь, пока ты тут лежишь и вяло ненавидишь весь мир, кто-то другой принимает решения за тебя.

— Спасибо за совет.

— Всегда пожалуйста. — Его уголки губ устало дрогнули. — Просто… не всем здесь безразлично, Лиана. Даже если так выглядит.

Я сжала пальцы в кулак и уставилась в потолок, притворяясь, что не услышала. Но слова все равно застряли внутри, как заноза.

Дрейк продолжил уплетать пиццу без зазрения совести, как будто находился в придорожном кафе, а не комнате у девчонки, чей мир рухнул. Запах сыра был невыносимо наглый и домашний, желудок опять предательски пискнул.

Не уж. Не дождется.

Умру с гордо поднятым носом.

Хотя, если честно, смерть от рук Эйдана звучала бы эпичнее, чем от отказа от пиццы.

— Что ты вообще здесь забыл? Будешь сторожить, как собака у миски?

Дрейк лениво облизал пальцы, оставив последний недоеденный кусок и прикрыл коробку.

— Ага. И гавкать, если понадобиться. Спасибо за компанию. — он игриво подмигнул, поднялся и направился к двери. — А если серьезно, сейчас ты выглядишь хуже, чем той ночью. Истязания тебе не помогут.

Я даже не успела ответить, как дверь захлопнулась.

Он все знает? Конечно. Видимо, мне не дано понять способность людей игнорировать такие чувства, как сострадание, человечность и совесть в конце концов.

Утро встретило мерзкой тишиной, одиночеством и глубокой душевной болью, что тягуче отравляла и гнила внутри. Свинцовое небо с серо-синими тучами за окном идеально отражало мое состояние.

После разговора с Дрейком я всю ночь размышляла и в итоге решила, что не заслужила рассыпаться в труху под мягким одеялом. Не заслужила ни черта из того, что со мной сделали.

Моральным разложением я займусь дома, а не в этом чертовом карцере. Здесь моя задача проста: выжить и убраться.

Собрав остатки воли и запахнув халат потуже, я заставила себя встать с кровати и спуститься на кухню, чтобы сварить ароматный и вкусный кофе. Но, по пути вниз меня одолело любопытство и я притормозила. Второй этаж таил двери, за которыми хранилась чужая жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я открыла одну — просторный спортзал, идеально вылизанный, ни пылинки. Огромные зеркала от потолка, вдоль стен тянулись стойки с выстроенными по размерам гантелям, турник, брусья. Напротив окна скамья со штангой, в углу боксёрская груша с ровными следами от ударов.

Противно. Эйдан всегда любил порядок до маниакальности. Даже у меня в гостях, пытался навести «систему» на рабочем столе.

Прекрати вспоминать.

Следующие комнаты были гостевые. Серые стены, одинаковые кровати с безупречно натянутым бельем, тумбочки с лампами, зеркала. Ни одного постороннего предмета, как в отеле.

И вдруг — резкий контраст. Третья дверь открыла пустоту. Комната, в темных тонах: глубокий графит стен, черный паркет, голые стены без картин, без мебели. Лишь тихое эхо моих шагов. Словно он оставил этот кусок дома таким специально и здесь ничего не должно быть.

Я вышла и уже собиралась спуститься, когда услышала тихий напевный тембр.

— Да, она… странная, молчит постоянно… Нет-нет, я справляюсь, — тихий смешок. — Но с таким хозяином… Молодой, высокий и тако-ой горячий… Ох, я бы запрыгнула к нему на колени. Нет, он здесь не живёт.

Я застыла.

Кровь стукнула в висках.

Вот и пожалуйста. В моих глазах он чудовище, а в её — почти мечта.

Желудок скрутило спазмом.

Хотелось ворваться и аплодировать, но ради кофе я пошла дальше. Хорошо, что она не знает. Или знает ровно столько, сколько положено: как менять подгузники у привилегированных взрослых.

Она привлекательная девушка, без проблем завладеет мужским вниманием и я должна радоваться. Но меня это бесит. Пока я в этом доме, может забыть о своих планах. Не в мою вахту.

Миновав почти бегом гостиную, кухня встретила меня стерильной роскошью. Белоснежные глянцевые фасады со стеклянными вставками, серые мраморные столешницы, встроенная техника пряталась за гладкими панелями, а вытяжка над индукционной плитой блистала, как хирургический инструмент. Даже фрукты в вазе выглядели подозрительно одинаковыми, словно их выбирали по лацкану.

Кофемашина загудела, и я почти с облегчением уставилась в темный потолок. Запах свежемолотого кофе, дорогой и дерзкий, нарушил этот порядок. Но взгляд все равно примагнитился к столовой.

За широкими стеклянными дверями был тот самый длинный стол из белёного дуба на резных ножках, только без скатерти. Восемь стульев в строгом ряду, идеальная композиция из веточек хлопка в высокой вазе. Прямо как в модной обложке журнала «Стильный дом».

И всё равно я видела другое.

Вечер, когда он потерял неприличную холодность. Когда мягко горели свечи, руки прижимали крепко, но нежно, а Эйдан еще казался живым. Почти нормальным. Почти моим.

Воспоминание больно кольнуло, будто на глазах стёрли последние следы прошлого. Сейчас все снова было идеальным, холодным, чужим. А я – лишней.

Очередная порция слез подступила неожиданно, потому что моя плаксивость вышла на новый уровень. И я не могу изменить эту настройку.

Смахнув рукавом халата слезу, я добавила сливки с сахаром и сделала первый глоток. Приятный, обжигающий… и самый вкусный напиток за последние недели.

У него получалось вкуснее.

Меня передёрнуло. Фу.

И именно в этот момент на кухню влетела Элина — в персиковом халате с перышками на рукавах, с идеально уложенным пучком и макияжем, будто сошла с площадки «Отчаянных домохозяек».

— Мисс Лиана, вам нельзя здесь стоять! Вам нужен отдых. Я займусь завтраком сама. — она попыталась аккуратно оттеснить меня от машины.

Я усмехнулась, не в силах больше сдерживать копившуюся ядовитую желчь. Она сама выплескивалась наружу.

— Хотела проверить, не смертельно ли опасен кофе из этого аппарата. Теперь буду готовить сама.

— Вы же ещё не восстановились…

— Я не инвалид. А если вдруг упаду в обморок — ты первая узнаешь.

Она замялась, явно не готовая к тому, что я умею разговаривать, причем зубами наружу.

— Я просто выполняю указания мистера Колдвелла.

— Вот и выполняй. — я сладко улыбнулась. — У меня проснулся зверский аппетит, оладьи с кленовым сиропом подойдут.

— Конечно, мисс. — процедила она, вздернув подбородок.

Я сделала победный глоток и медленно направилась обратно. Кофе обжигал горло, ребро ныло, но в груди было странное ощущение — впервые за долгое время я сделала что-то сама. Пусть и маленькое.

Вернувшись в спальню Эйдана, я опустилась на кровать, оставив кружку на тумбочке. Комната пропиталась медикаментами и унынием, а ещё, едва заметно пахла им. Хотелось кричать, от того как начало сводить зубы, но я села за ноутбук, решив спрятаться в письмах и заданиях. Хоть в чем-то притвориться прежней собой.

Я сосредоточилась на экране, разгребая электронную почту. Поток очередных рассылок и рекламной чуши. Пришло новое уведомление.

Отправитель оказался куда более изощрённым

: UB отдел финансов

.

Надеюсь, меня не отчислили. Этого я точно не переживу.

Я поудобнее устроилась в подушках. Курсор дрожал вместе с пальцами, пока я нажимала открыть.

10:24 Тема: подтверждение транзакции

« Уважаемая, мисс Лиана Колин.

Ваш кредит за обучение погашен полностью.

Остаток долга: 0£.

Благодарим за своевременный платеж и желаем успехов в обучении».

Своевременный платеж? Я потерла глаза и уставилась на детали перевода в квитанции, перечитывая снова и снова. Мои данные, номер счёта, сумма — все указано верно. Деньги зачислены анонимно два дня назад.

Чёрт бы его побрал. Конечно же, это он.

Я схватила телефон и, прежде чем успела себя остановить, набрала номер финансового отдела.

— Доброе утро, это Лиана Колин, второй курс… у меня вопрос по моему кредиту. Да, я получила письмо о погашении. Хотела уточнить источник.

На том конце повисла пауза.

— Мисс Колин, к сожалению, мы не разглашаем персональные данные отправителя. Деньги приняты, отменить транзакцию невозможно.

Я зажмурилась.

— Вы не понимаете. Я их не переводила, кто-то ошибся номером счёта. Их надо вернуть.

— Все в порядке. — ногти застучали по клавиатуре. — Операция подтверждена через банк.

— Отлично, — процедила я и отключилась.

Телефон упал рядом. Кровь в голове зашумела ураганом. Я закусила изнутри щеку, позволив боли остудить злость, иначе ноутбук полетел бы в окно.

Как же я тебя ненавижу

.

Он залез в самую личную территорию — туда, где у меня ещё оставались мечты, планы, моя собственная чёртова свобода. И сделал вид, что это подарок.

Лучшее извинение от богатого ублюдка — не слова, не встреча, не хотя бы «прости», а чек с пятью нулями. Купил мне будущее и думает, что я буду счастлива? Нет, потому что он снова украл у меня право выбора. Я хотела бороться, искать лазейки, раскрывать свой потенциал.

Отлично раскрыла. Отдалась ублюдку за победу в сраном конкурсе.

Я вцепилась ногтями в волосы, царапая кожу. Голова упала на подушку. Рыдания вырывались рывками, ненависть кипела в горле. Глупая, наивная дура. Думала, что справишься?

Я во всём виновата. Виновата, что впустила его в свою жизнь. Виновата, что стала его шлюхой.

Я отшвырнула с колен ноутбук. Первобытная злость на саму себя выедала в груди дыру. Схватила кружку и со всей силы швырнула в стену. Осколки и брызги молочной пены разлетелись в разные стороны. Но этого было мало. Под руку попал светильник.

— Мразь! — крик вырвался, и он полетел следом.

Я хотела уничтожить все, что принадлежало ему. Выдрала с корнями пальмы из кашпо, разрезала столовым ножом подушки, разбила зеркало и не пожалела его вещи в шкафу. Все, что попалось на глаза. Комната из стерильного отеля превращалась в место преступления.

Руки дрожали, но адреналин гнал меня дальше.

Я подняла с пола осколок и крепко сжала в ладони, пока по пальцам не потекли алые капли. И начала выводить на стене, жирные, неровные буквы.

«НЕНАВИЖУ».

Кровь стекала уродливыми узорами. Вот мое признание. Ответ, который будет трудно отмыть со светло-серой оштукатуренной стены и ковра. Который он не сможет игнорировать.

Я удовлетворенно улыбнулась, когда закончила рисовать. Упала на пол, обнимая руками колени и захлебнулась мучительными рыданиями. Ненависть сидела в груди тяжёлым камнем и я чувствовала себя настолько сломанной, что хотелось исчезнуть.

Горячая, тяжёлая рука опустилась на мои плечи, притягивая к себе. Сквозь затуманенное сознание пробился запах табака и смолы. Рыдания стали громче и надрывней, потому что тепло его ладоней но не успокаивало, а раздражало ещё сильнее.

— Уходи! — вскрикнула я, — оставь меня в покое!

— Нет, — ответ прозвучал так, будто его голос проходил сквозь фильтр. — Я видел много женщин, Ли, но ни одна не разрушала дом так эффектно.

Я дернулась, пытаясь вырваться, но он только крепче обнял, почти уговаривая расслабиться, а не удерживал силой.

— Тебе больно, я понял, — он перевёл взгляд на мои изрезанные руки, потом на ступни, усеянные мелкими ранами. — Но, поверь, если будешь сидеть здесь, она не исчезнет.

Он поднялся первым, легко подхватил меня на руки, и я почувствовала, как мелкие осколки хрустят позади, впиваясь только в его ботинки.

— Отпусти, — прошипела я, — я не ребёнок.

— Нет, — кивнул он, глядя прямо вперёд. — Иногда даже взрослым нужны руки, чтобы дотащить их до кровати.

Мы свернули в одну из гостевых спален. Дрейк аккуратно уложил меня на кровать, будто боялся, что я рассыплюсь на куски, и уже через секунду вернулся с аптечкой.

— Дай руку, — спокойно.

— Пошёл к чёрту.

— Только что оттуда. — Он поймал мое запястье, и я только вздрогнула от жжения, когда он обработал порез перекисью. — Лучше кричи на меня, а не режь себя до крови.

Я отвернулась к стене, стирая мокрые щеки о прохладную подушку.

— Ты не понимаешь…

— Ты удивишься, сколько я понимаю, — сказал он так тихо, что слова почти растворились в гуле ваты и шипении жидкости.

Я прищурилась, обернувшись, и уткнулась в его напряжённое лицо.

— Ты ничего не знаешь о том, каково мне сейчас.

Он выдохнул, опустив взгляд на мои ноги, и будто сдался.

— Думаешь, он бросил тебя? — фраза сорвалась тихо, пока он вытаскивал пинцетом осколки из ступней. Я даже не чувствовала их.— Поверь, ему не легче. Просто у него другой вид ада.

Я дернулась, хотела спросить «что ты имеешь в виду», но он резко поднялся и занялся бинтом, как будто разговор никогда не существовал.

— Всё. Готово. — Он завязал узелки и сел на край кровати. — Не вздумай повторять. У меня не настолько крепкие нервы.

Я прикусила губу, подавив вопрос. Пусть он и бросил эту реплику вскользь, будто случайно, но теперь она гудела в голове, как надоедливый комар. Если это правда…

Дрейк ушел, а я осталась лежать, уткнувшись лицом в подушку, и ощущала пустоту внутри. Я устала. Дрожь под кожей всё ещё жила, но клокочущая ярость наконец выгорела дотла. Осталось только бессилие.

Мир плыл, растворялся…

…Когда я очнулась, за окном была уже ночь. Фонари погасли. Слабый свет луны пробивался сквозь прозрачную тюль, рисуя бледные силуэты. Сердце колотилось тревожно, будто предчувствовало что-то.

И оно не подвело. Ручка повернулась, дверь беззвучно открылась, впуская в комнату полосу яркого света и огромную тень.

Я мгновенно зажмурилась и затаила дыхание, ведь прекрасно знала, кто стоит у кровати за спиной.

Мои хорошие, буду рада вашей подписке на мой ТГ-канал. Ссылка в профиле.

Глава 37. Эйдан

Все это время мне казалось, что я состою из шума. Из гулких шагов по бетонным коридорам, треска черепов, хруста костей и стальных замков, которые щёлкают за моей спиной каждый раз, когда выхожу.

Но тишина раздражает не меньше, чем кровь под ногтями. Особенно когда знаешь, что где-то там — она. Каждую свободную секунду мысли возвращаются к ней. Не из жалости. Просто нужда. Зависимость.

Дрейк говорил, что она не ест, не выходит из комнаты, не разговаривает. Я слушал, делая вид, что не задевает. Но внутри всё сжималось до крошечной точки, будто кто-то пальцами выдавливал воздух из груди. Я уехал по ее просьбе, в попытке убедить себя, что могу держать дистанцию. Что я контролирую. Смешно.

Контроль — роскошь, которую я недавно проиграл в партию с желанием.

Иногда я думаю, что не заслуживаю дышать рядом с ней. Иногда, что не заслуживает она. И оба варианта одинаково справедливы.

Я нырнул в работу, как в ледяной океан, но холод не помог. Ошибки множились, злость копилась и выплескивалась наружу. Две мои поставки исчезли бесследно за прошлую неделю вместе с людьми, а концов мы так и не нашли.

Эдмонд ясно дал понять, что каждый просчет будет стоить чей-то жизни и приговор исполняю я. Одно дело убивать ублюдков, что перешли нам дорогу… но от крови своих же людей на руках я не восторге.

Предложил ему прислать подкрепление, но он отказал. Как всегда холодно и меня настораживает его спокойная незаинтересованность. Я не ослушаюсь приказа, покончу с игрой, а потом и с ним.

Особняк Виктора Воронова отслеживается и прослушивается по периметру в реальном времени, но все крысы затаились и ни разу не показали даже хвостов. Ни единой души. Этим мы и воспользуемся через трое суток.

Я не был дома с той самой ночи. До тех пор, пока не увидел в телефоне снимок — Дрейк прислал фото разбитого зеркала и кровавую надпись на стене. Кровь. Её кровь.

Я просто не мог не вернуться.

Теперь стою в дверях гостевой спальни, ведь мою она разнесла к чертям. Плевать. Может сжечь этот дом до фундамента, я даже сам подолью бензина, если ей станет легче.

Лиана лежит лицом к окну на смятой простыни, плечо чуть дрожит, будто ее сковывает холод. Одеяло сбилось под ногами, ступни забинтованы, а воздух пропитан запахом — ее кожи, боли и страха. В мешковатом халате она казалась ещё меньше, чем я помнил. Хрупкий комок из костей и дыхания.

Я подошел и сел рядом. Матрац прогнулся под тяжестью веса, а рука сама легла на её талию. Кости под пальцами ощущались как хрупкий лед.

— Ты стала легче, — прошептал я, хотя знал, что она не ответит. — Питаешься только обидами?

Уголки губ дернулись то ли в усмешке, то ли от усталости с каким-то внутренним кашлем вместо воздуха.

Боль саднила глубоко в груди, словно гноящаяся рана, пока касался ее забинтованных ребер. Пальцы двигались вдоль ткани халата, не решаясь дотронуться до кожи, и все же она покрылась мурашками.

Не спит.

— Дрейк все рассказал. Тебе не нужно причинять себе боль, чтобы что-то доказать. Ты ненавидишь меня. Правильно делаешь. Но я… — выдохнул, будто вытолкнул что-то из груди. — Я просто не удержал, Лиана.

Правда звучала грязно. Я не удержал монстра, которого сам вырастил. Того, кто рвется к ней, как зверь на запах крови. Продолжил водить ладонью по телу, потом отдернул, будто обжёгся. Потому что хотел прикасаться иначе. Как раньше. Видеть в глазах борьбу между желанием и страхом, слышать ангельские стоны. Но теперь в них только тьма, в которой отражаюсь я сам.

— Я не бросал тебя, — сказал тише, будто в пустоту. — Думал, тебе нужно пространство.

Пауза.

– Скажи, булочка, если я умру, тебе станет легче? — Я на автомате напрягся. Вопрос сорвался без позволения.

Я не ищу смерти. Сколько раз оставался на грани, а все равно выжил? Назло отцу, назло миру и назло самому себе. В моём мире пуля —:вещь реальная, но я собираюсь дожить до старости.

Ответа нет. Только дыхание участилось. И звук сердца, которое всё ещё бьётся.

Я быстро стянул пиджак и лег рядом больше не прикасаясь. Просто рядом. Наверное, самое близкое к покою, что я могу себе подарить рядом с ней. Закрыл глаза и произнес едва различимым шёпотом:

— Мне казалось, что если уйти, тебе станет легче. Но, похоже, я ошибся. Мне не легче. Мне больно без твоего запаха. Без твоего голоса. Без того, как ты говоришь «нет» и всё равно дрожишь, когда я рядом.

Я повернул голову. Она даже не шелохнулась.

— Я знаю, ты не спишь, — выдохнул ей в волосы. — Просто не хочешь говорить со мной. Я бы тоже не захотел.

Тишина натянулась, как тетива. Только её дыхание и гул в голове. И где-то между вдохом и выдохом я провалился в короткий сон, где она смотрит на меня, как прежде. С вызовом и смущением.

Привычка просыпаться до рассвета, как глубокий шрам, от которого не избавиться. Комната тонет во мраке и оглушительной тишине. Только сопящее дыхание рядом, сбивчивое, будто она и во сне защищается от меня.

Я повернулся. Она не сбежала, а спала лицом ко мне. Волосы спутанными волнами рассыпались по подушке, брови слегка нахмурены. Удивительная. Хотелось смотреть вечно. Или сломаться снова к чертям.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рука дрогнула и потянулась к ее щеке, намереваясь ощутить под пальцами теплую, бархатистую кожу, но сдержался. Я уже причинил ей достаточно боли, которую, как выяснилось, она не способна вынести.

Маленький ублюдок, тебя никто не вынесет.

От ее запаха, что давно отравил мои лёгкие похлеще никотина, свело горло. Но стиснув зубы я тихо поднялся с кровати, чтобы не разбудить ее и вышел из комнаты. Нужно прийти в себя, заглушить голос, пока не утонул.

Зал встретил стерильной пустотой. Все на местах, как и должно быть в доме, где живёт контроль, а не люди. По крайней мере так было раньше. Я сбросил надоевший костюм и переоделся в спортивные штаны. Кинул на скамью полотенце, взял штангу.

Вес привычный, но мышцы будто рвались изнутри. Каждое движение отдавалось болью — не физической, а той, что глубже. Хочется вырвать из головы каждое воспоминание, но как назло, именно тогда они становятся ярче.

Пот, гул крови в висках, короткий ритм дыхания — и всё равно ее безупречное лицо всплывает перед глазами. Та ночь. Я до сих пор слышу, как она выдыхает моё имя в мольбе и отчаянии, и ощущаю себя заложником собственной больной эйфории.

Когда мышцы начали гореть, я притормозил. Штаны липнут к телу, пот солёной пленкой стекает по спине. В зеркале мелькают шрамы, которые я всегда прикрывал рубашкой, будто от этого можно стать чище. Я ненавижу себя за то, что теперь всегда буду хотеть снова ощутить её кровь на языке.

Добавил десять повторов, потом двадцать, наблюдая ползущий по стеклу серый рассвет, как предвестник новой показной нормальности. Не для меня.

Закончив истязать тело и не дав рассудку шанс провалиться в черноту, спустился вниз. На кухне очередной ритуал. Ледяная вода из холодильника, залпом в пересохшее горло.

Капли скатывались по шее и груди. Приятный контраст для горящего, но давно мертвого тела. Рассчитывал, что могу себе позволить, пока все спят. Однако, тишину потревожил тихий шелест шагов.

Я замер с бутылкой в руках, надеясь, что это Лиана. Увы, нет. На кухню вошла Элина. Первые пару секунд не замечала меня, а подняв глаза замерла на месте.

— Мистер Колдвелл, простите. Думала вы ещё спите. — она выпрямилась, сцепив руки, будто оправдываясь за сам факт своего существования или за короткий халат, явно не из униформы.

— Проходи. — коротко сказал я, обходя столешницу и увеличивая между нами расстояние.

— Сварить вам кофе? — ее голос мягкий и тягучий, а улыбка выверенная, как у тех, кто привык выживать возле хищников.

Она старалась держаться профессионально, но взгляд все равно скользнул по моему торсу. Человеческий инстинкт. Ненужный.

Я видел ее всего один раз на подписании контракта. Тогда она была собрана, деловая, в строгом костюме и без этого

«просыпайтесь со мной, мистер Колдвелл»

на лице. Репутация безупречная, идеальные рекомендации. Но после всего, что случилось, слово

«идеальные»

вызывает у меня нервный тик.

— Нет. — я отрезал, подойдя ближе, чтобы она перестала улыбаться. — Лучше расскажите про последний инцидент. Где вы были, когда мисс Колин подвергала свою жизнь риску?

Сдержался, чтобы не поморщиться от навязчивого запаха свежего лимона и чего-то липкого, женского. Она моргнула, будто получила пощечину, но быстро собралась.

— Я готовила завтрак, сэр. Услышала шум, позвала мистера Дрейка. Он оказал первую помощь и сказал не вмешиваться. Позже я принесла ужин, но она уже спала. — Элина опустила глаза, но голос не дрогнул. — Простите, но психотропные препараты стоит сменить. Эти ей не подходят.

Я кивнул. Сухо, как чек на кассе, затем продолжил тоном в котором не терпится снисхождений:

— Обсужу с врачом. Впредь, не оставляйте ее одну. Дайте хауз-менеджеру указания убрать все, чем можно порезаться. Еду перед подачей режьте сами. — я оттолкнулся от кухонного острова и пошел прочь.

— Конечно, сэр. Хорошего дня.

Чувствовал ее взгляд в спину, но даже не утрудился прикрыться. Не важно. Пусть видит. Ей наверняка не приходилось видеть, как выглядит живучее животное, пережившее собственный ад. Все равно под кожей хуже.

Холодный душ встречает ледяными иглами, смывает пот и грязь, но не то, что разлагается внутри. Я вытираюсь, облокачиваюсь на раковину, провожу ладонью по зеркалу — пар стирается, остаётся лицо, усталое, злое. Несколько капель в покрасневшие глаза, затем вставляю новые линзы.

Чудовище, маскирующееся под человека.

Накидываю серую футболку, черные свободные брюки и направляюсь в кабинет — единственное место с иллюзией спокойствия. Пальцы по извращённой привычке тянулись к потайному ящику стола, но я остановился. Не сегодня.

Вместо этого хватаю телефон и на автомате набираю Дрейку сообщение.

7:34 «Привези к вечеру Kindle последней модели, инкрустированную именную ручку и дизайнерский блокнот. И оформи пожизненный доступ к библиотеке. Без розовых бантиков».

7:36 « Вау, мистер Искупление. Прям святое чудо. Принято»

Я ухмыльнулся.

Мне не нужно искупление. Мне нужен баланс. Я сломал, значит починю. По-своему.

Стрелка часов ползла, как раненый боец. Бумага шуршала, как насмешка, а цифры в отчётах складывались в хаос, который когда-то называл порядком. Я отложил планшет и сжал переносицу. Боль отозвалась в висках, подавая признаки жизни.

— Тебя только не хватало. — пробормотал я.

Я не позволял ни секунды слабости, поэтому вернулся к тому, что действительно имело смысл. Карандаш привычно лёг в пальцы, выстраивая уверенные линии на чертеже одна за другой. Современная готика. Ещё одна навязчивая идея.

Высокие шпили, стрельчатые арки, кровля под острым углом, будто хочет проткнуть небо. Архитектура — один из немногих способов контролировать хаос и демонстрировать его величие в баланса геометрии и света.

Моя архитектура всегда о безупречности. Никаких случайных форм, никаких ошибок, только дисциплина линий и симметрия, которую не разрушит даже конец света. На защите диплома один профессор с рвением к минимализму подметил, что я проектирую с маниакальной точностью. Он был прав. И убиваю тоже.

Я так увлекся, что не заметил, как за окном начало смеркаться — день умирал без лишних церемоний. Дрейк ввалился в кабинет, с бутылкой виски и розовой коробкой подмышкой, как чёртов почтальон из ада.

— «Культурная реабилитация» для Лианы. — буркнул он и водрузил все добро на стол. — И напиток храбрости для мистера Искупления.

Я оторвался от чертежа и медленно поднял сосредоточенный взгляд. Придушить его сейчас или потом?

— Тебе жить надоело?

Он по идиотски улыбнулся и продолжил привычную комедию:

— Есть немного. Но умирать дорого, поэтому подрабатываю курьером, нянькой и совестью в одном флаконе. Три в одном. Как дешёвый кофе, только противнее.

Я закатил глаза. Желание вогнать карандаш ему в глазницу вспыхнуло и тут же погасло. Пожалуй, лучше идиотский юмор, чем кислые рожи и тишина.

Он вытащил из бара два рокса, будто у себя дома, и разлил виски. Я наблюдал, как янтарная жидкость скользит по стенкам — вязко, почти лениво.

— Тост! За душевное расстройство и токсичную привязанность. — Дрейк стукнул бокалом и осушил свой. — Твою мать. Как ты это пьешь?

— По чуть-чуть, — ответил я спокойно и сделал глоток, смакуя вкус на языке и наслаждаясь, как огонь разливается по горлу. — Неплохой выбор.

— Неплохой, говорит, — усмехнулся он. — Это двадцатилетний «Macallan», а ты проглатываешь его, как воду.

— У каждого свой талант.

Дрейк рассмеялся, закинув нога на ногу, и посмотрел на мои чертежи.

— Очередной архитектурный шедевр или проектируешь собственное подсознание?

— Почти одно и тоже.

— Хочешь совет? — он подался вперёд, глядя прямо в глаза. — Заканчивал бы возводить стены. Они не защищают.

— Я не спрашивал твоего мнения.

— А зря. Иногда лучше выговориться, чем в очередной раз кого-нибудь закапывать.

Воздух становился вязким, а в его взгляде мелькнуло разочарование. Я не собираюсь исповедоваться. Ни с ним, ни с кем либо ещё.

— Я знаю, каково это — быть по ту сторону, — он провёл пальцем по старому шраму на скуле. — Помнишь?

— Помню.

Лёд в стакане звякнул, будто хотел что-то сказать за нас обоих.

Мне тогда было восемнадцать. Я жил ненавистью и жаждой крови. Приказ от Эдмонда — ликвидировать. Он не предавал, но допустил ошибку, а следом утечку данных. Я не убил. Сначала рассек лицо прикладом, чтобы запомнил, а потом решил, что живой хакер полезнее мертвого. Эдмонд не согласился.

Прислал своих людей. В наказание меня жарили током, обливая ледяной водой. А когда им надоело, вывернули суставы и бросили умирать на бетонном полу склада. Думали, не встану. Я не встал. Я полз. Через боль, захлебываясь кровью, с полусогнутыми руками и волоча ноги. Вправил плечо, ударившись о стену. Потом другое. Потом колено. Почти потерял сознание от боли.

Убить их в тот момент я не мог. Но выбор остался — принять боль, выжить и извлечь выгоду. Урок усвоен. Дрейк не знает деталей, но отрабатывает сполна. С юмором.

— И все же, я жив, — сказал он, вставая. — потому что иногда ты совершаешь неплохие поступки.

Я моргнул, вынырнув из кошмара:

— Забавно слышать от человека, который отмывает мои грехи чужой кровью.

— Можешь сделать вид, что не услышал, но у нас обоих шрамы от тебя. Мои снаружи, а у нее ещ5 и внутри. Вытащи ее. Как когда-то вытащил меня.

Он двинулся к двери, задержав взгляд на коробке.

— Послезавтра стартует первая фаза. Люди готовы. — он хмыкнул. — Надеюсь, твой подарок поможет ей вспомнить, что Земля вращается не вокруг твоей жопы.

Дверь закрылась.

Я остался один.

Глянул на коробку в отражении окна.

— Мир не сводится ко мне, — пробормотал я. — Но, чёрт возьми, я в нём центр.

Глава 38. Лиана

— Пожалуйста...

Голос прорвался сквозь вязкий сон, будто кто-то позвал из-под воды. Знакомый. Тот, что преследует, когда я уже почти начинаю верить, что всё позади. Я попыталась разлепить веки, но они будто срослись. Голова тонула в мягкой подушке, тело не слушалось. Было подозрительно тепло и опасно уютно.

— Хватит... — сорвался сиплый звук.

Повернулась на спину — и наткнулась на что-то твёрдое, тёплое. Не что-то. Кого-то. Пальцы осторожно прошли по шёлковому пододеяльнику и уткнулись в чужое тело. Реальность пахнула страхом.

Я засыпала одна. Я должна была быть одна. И вот он снова здесь — пришел тихой тенью, чтобы снова уничтожить мое хрупкое спокойствие. Вчера спал мертвым сном, будто и не был тем, кто сломал меня. А я лежала рядом, с открытыми глазами, боясь пошевелиться. Даже воздух в груди казался преступлением.

Перед глазами нескончаемым потоком перелистывались воспоминания — его руки, железные, сжимающие, боль, хрип, когда я задыхалась, а он не останавливался. Заснула только под утро — измученная, с сердцем, которое колотилось, как пойманная в клетку птица. Проснулась в одиночестве.

Весь день потом рыдала, пропитывая подушку солью, и перебирала в голове фразы. Ненавидела его, себя, наш запах на простынях. Зачем он возвращается, касается, говорит то, от чего мое изуродованное сердце снова рвется?

И сейчас я ещё больше хочу задушить его во сне подушкой, просто чтобы остановить этот бесконечный круг боли. Жаль, сил все равно не хватит.

Я резко открыла глаза и впилась ногтями в простыню. Потолок плыл. Слышно было только тяжёлое, судорожное дыхание. Он всегда так громко дышит, когда спит с демонами?

— Уйди... — прошептала я, не сразу поняв, кому именно — ему или себе. Потом все же повернулась, уставившись раздраженным, почти отчаянным взглядом.

Его лицо исказилось от напряжения, словно он испытывает невыносимую боль. Брови сведены, челюсть сжата так, что скрежещут зубы. Хотелось упиваться его страданиями, наслаждаться расплатой, ведь он заслужил каждую секунду ада. Я знала каково это, застрять в кошмаре, который не отпускает даже днём. Но легкие сдавило вместе с горлом, невидимыми тисками. Смотреть на это было мучительно.

Рука дрогнула и потянулась к нему. Разум подначивал оттолкнуть, сбросить с кровати, но пальцы не послушались.

Не могу.

Проклятое сердце. Оно всё ещё умеет жалеть.

Я подалась ближе. Кожа на лбу — горячая, как огонь, пот катился по вискам.

Проверила ладонью — да, обжигает. А мою, холодную, ощутимо потряхивает. На внутренней стороне — едва заметные жёлтые следы от ремня. Живое напоминание.

Я осторожно провела пальцами по щеке, по скуле, по линии губ, но в этом жесте не было прощения, только странное, горькое сострадание. Будто хотела забыть кто лежит передо мной. Он дрожал под кожей, но я видела в нем себя — потерянную, беззащитную и уязвимую.

— Тише... — прошептала едва различимо. — Всё закончилось.

Хотя оба знали — нет. Ничего не закончилось. Он резко вдохнул, грудь вздрогнула. Я опустила голову ему на плечо, продолжая гладить, и позволила знакомому, наркотическому аромату пропитать лёгкие. Внизу живота дрогнул уголёк — на миг — прежде, чем погаснуть, будто сам покорился правде.

«

Завтра я продолжу тебя ненавидеть», —

подумала я,

— «но сегодня помогу. Просто потому что кто-то из нас ещё человек».

Его дыхание стало ровнее, жар тела пропитывал простынь и согревал мое окоченевшее. Я почти расслабилась, пока горячая ладонь не скользнула по моему бедру. Тело взорвалось током, поднимая волоски.

Я резко отпрянула, но было поздно. Он проснулся. И теперь смотрел прямо в меня — взглядом, в котором нет ни дна и ни души. Одним осторожным движением притянул меня к себе.

Я оказалась сверху, стиснутая в огненное кольцо его крепких рук и бережно прижатая к влажной футболке. Он не говорил ничего, просто держал на коленях. Так, будто если отпустить — исчезну.

Тело парализовала паника. Казалось, одно неосторожное движение и я опять почувствую тот мерзкий хруст. Слышала, как бешено колотится его сердце в такт моему, а сделать ничего не могла. Потому что ощущение жизни проскользнуло через страх, и я позволила себе мгновение человеческой слабости.

Но не отказ от ненависти.

Пальцы — беспокойные, настойчивые — нашли дорогу вдоль спины, путаясь в волосах и спускаясь вниз к бедрам, где кожа ещё помнит боль и желание одновременно.

— Спи, — прошептал он в мои волосы с требованием и мольбой одновременно. Голос глухой, низкий. Все казалось сном, но происходило по-настоящему.

Я упёрлась ладонями в его плечи, намереваясь оттолкнуть, но пальцы не подчинялись. Его жар вливался внутрь меня волной — плотной, неумолимой. И я ненавидела себя за то, как сильно скучала этим прикосновениям. По этому безумному возбуждению, когда страшно и нужно одновременно. По нему.

Когда губы почти невесомо коснулись моей шеи, я зажмурилась от проснувшейся тревоги — и просто позволила себе забыть. Всего на секунду. В последний раз. Запомнить, каково быть живой.

А потом — тишина. Он застыл, будто выжженный изнутри, и тяжело выдохнул. Через силу освободил объятия и встал, не глядя, словно боялся не сдержаться.

Дверь закрылась с хлопком.

И всё.

Я осталась лежать на кровати, обнимая себя руками и глядя в темноту.

Всё вокруг пахло им, кожа еще горела, где только что были его губы. Отвращение к самой себе затопило наводнением. Потому что не смогла быть жестокой. Потому что — поддалась.

Зато утро с беспощадной трезвостью напомнило, что травмы живут не только на теле. Я заперла эту ночь в самом дальнем углу памяти. Её не было. И как бы сильно я не скучала… Ничего не изменится.

Я не прощу.

Ворочалась в постели, как ягненок на вертеле, и уже сам факт того, что смогла подняться — маленький подвиг. Хозяйская спальня хороша тем, что до ванной не нужно было покорять Эверест. Стоило сделать пару шагов к двери— взгляд зацепился розовую коробку на прикроватной тумбе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хотела пройти мимо. Правда. Но надежда умирает медленно, а любопытство сразу. Сорвала крышку с дикой жаждой разрушить. Кожаная черная обложка Kindle, блокнот и ручка с гравировкой «Лиана» — все, между издёвкой и подарком. На самом дне лежала записка:

«Просто начни дышать. Э.К.»

Потрескавшиеся губы растянулись в нервной улыбке, где половина истерика, половина злость. Первое желание — швырнуть коробку об стену. Второе — спрятать, чтобы бить себя ею по голове каждый раз, когда начну «скучать». Но сегодня я умнее. Засунула все обратно и вышла. Ноги знали куда идти — к источнику ада.

Сволочь.

Думает, может просто положить пару красивых жестов сверху и все склеится?

— Лиана, я как раз собиралась вас будить. — донесся из кухни голос Элины.

Я прошла мимо, босиком, не удостоив ответом.

Не мешкая ни секунды дернула ручку и влетела в кабинет. Эйдан сидел за столом, погруженный в работу, будто его ничего в этом мире не тревожит.

— Мисс, надо выпить лекарства. — Элина вбежала следом и схватила меня за руку.

— Оставь нас. — рявкнул он, не поднимая головы.

Раздался щелчок замка. Хорошо. Война будет без свидетелей.

— Сам дыши. — с презрением выпалила я и метнула в него коробку.

Она ударилась об монитор и глухо упала на пол. Я целилась в голову. Но у меня всегда промахивается только самое важное. Он не шелохнулся, только медленно поднял на меня глаза. Усталые, холодные, но я знала что, где-то в глубине плясал тот самый хищный огонь.

— Забавно, — тихо сказал он. — Ночью, кажется, мы отлично справлялись вместе.

Воздух сразу стал вязким и удушливым, будто кто-то опрокинул на нас ведро густого дыма.

— Не смей, — ядовито прошипела я. — Не смей говорить об этом.

— Почему? — стул скрипнул по полу, он поднялся. — Потому что это правда, которую тебе удобнее вычеркнуть?

Я отступила, но он не остановился. Пара шагов — и расстояние между нами исчезло. Пальцы нагло скользнули по плечу под воротник халата, где теперь красовался розовый шрам.

— Болит? — спросил он с хрипотцой в голосе.

Я резко отмахнулась, как от удара.

— Не трогай!

— Это просто кожа. Просто шрам.

— Нет. — перебила я. — Это напоминание, Эйдан.

Он замер. И в этом коротком мгновении, я впервые увидела в его взгляде не холод, а глубокую боль. Даже линзы не спрятали полную тишину. Но жалости не было. Ни капли.

Но мне плевать. Мне должно быть плевать.

— Думаешь, деньги смогут что-то исправить? — я кивнула на коробку. — Дешёвый фокус.

— Я знаю цену каждого фунта, каждой сделки, каждого риска, — сказал он ровно. — Ты не товар, Лиана. Ты — единственная, кому я не позволю обесцениться.

— Твои подачки выглядят жалко. И ты это знаешь. Доверие не покупают. И прощение тоже.

Он молча смотрел, и в тишине было слышно, как его челюсть сжалась. Наконец он произнёс тихо, почти как приговор:

— Я не пытаюсь купить. Но я хочу… чтобы ты жила.

— Нет. Ты хочешь, чтобы я осталась рядом. Это не одно и тоже. — я шагнула к двери, чувствуя как внутри все горит. — И как бы ни старался — не получишь.

Когда вышла, было похоже словно выбралась из аквариума, где закончился кислород. Воздух вроде был, а дышать все равно нечем. Элина что-то кричала мне вслед, но я проигнорировала. Машинально поднялась по лестнице, пока сердце не перестало отбивать тревогу.

Закрылась в ванной, сорвала одежду, даже корсет на этот раз расстегнула сама, и выкрутила вентиль до упора. Мне нужно было остыть, пока голова не взорвётся. Или я. Но зеркало упрямо смотрело в ответ.

В последнее время я избегала отражений. Слишком много правды в этих выпуклых стеклянных глазах. Но сегодня решила — пусть. Если уж гореть, то смотреть огню прямо в зрачок. Плечи осунулись, волосы спутались, как у ведьмы, сбежавшей из болота. Синяки почти сошли, а вот живот заметно прилип к позвоночнику — спасибо отсутствию аппетита и нервам. Лицо… измученное. Чужое. Словно не я, а какая-то тень с моих костей. Отвратительно.

Холодные струи обрушились с потолка. Я прижалась спиной к мраморной стене и закрыла глаза. У него хватает наглости, а у меня — глупости, которая побуждает жалить в ответ. Если он не понял кровавое послание — спишу на проблемы со зрением, то слух работает прекрасно.

Я жалею о многом. Но больше всего — что проснулась тогда, в больнице.

Возможно, было бы проще, если бы он убил меня сразу, вместо вот этого медленного, тягучего разрушения.

Я хочу домой. В кампус. К моим девочкам, еды из кафетерия, лекциям, которые можно любить и ненавидеть вслух. Но я вязну в этой трясине, и не уверена, что сумею выбраться.

Когда я вымылась до скрипящей чистоты, вернулась в спальню. Через силу привела себя в порядок, через силу заставила съесть обед, пропихивая печёные овощи, будто они были глиной. На большее сил не хватило.

Мысли гудели роем под черепом до позднего вечера, но под шумом всплыло давно забытое. Теплое. Почти смешное.

Когда я была маленькой и ревела по любой ерунде — оторванный бантик, сломанная кукла, оценка хорошо вместо отлично — папа, тайком от мамы, вытаскивал из верхнего шкафа плитку шоколада. Всегда одну и ту же. Ломал кусочек и клал мне в ладонь, как лекарство.

«Горькое лечится сладким. Но сладкое придется искать самой, когда вырастешь.»

Тогда я смеялась, не понимая, что он говорит не про шоколад. И что однажды мне придется искать вкус жизни, когда все вокруг кажется ядом. В груди защемило так, что пришлось зажать рукой.

Поэтому я тихо прошмыгнула на кухню — мышкой, которая надеется украсть кусочек памяти о себе до всего этого. Полки, ящики, холодильник — непростительно пусто. Моим жалким трофеем стали два куска рафинада.

Но я всё равно взяла.

Потому что иногда нужно держаться хоть за что-то, даже если оно тает между пальцами.

Когда поднялась наверх — застыла. Из двери в самом конце коридора сочилась узкая полоска света и доносились удары. Рваные, быстрые, выверенные.

Он был в зале.

Сердце подпрыгнуло и ускорилось, пока инстинкт вопил: иди к себе. Запрись. Исчезни. Но ноги — предательницы — понесли меня к двери. Я остановилась вплотную и прижалась глазом в тонкую щель.

Боже. Что я делаю.

Он бил грушу так, будто хотел разорвать её пополам, цепь дрожала под потолком. Голый по пояс, широкая грудь в поту, стальные мускулы под кожей двигались, как живые. Чертовы штаны висели низко, подчеркнув V на проработанном животе, способном свести с ума. Вот за что вселенная так расточительна именно на нём?

Эйдан что-то бормотал себе под нос, а потом сделал новый выпад и разворот. В тот момент я перестала дышать.

Спина.

Я прижала ладонь к губам, чтобы не выдать звука.

Боже.

Не идеальная, сильная спина, которую я могла бы назвать красивой. Живой ужас. Рваные, глубокие рубцы изрезали лопатки. Вдоль рёбер шрамы потоньше, почти белые, но заметные. Вся спина исполосована слоями боли, которые кожа вынесла и сохранила. Они не похожи на аварию или несчастный случай.

Никогда не видела этого раньше. Не подозревала. Он всегда был в одежде. А когда мы трахались… он выбирал позы так, чтобы я не заметила. Но в душе вспыхнул холодный вопрос: уверена ли я, что хотела бы узнать, что именно сделало его таким?

Он развернулся снова, боковой удар — и воздух сорвался из его груди тяжёлым рыком. Лицо искажалось не только яростью, а ещё отчаянием и усталостью. Свою боль прячет, а мне сказал:

«это просто кожа

». Лицемер.

Я отступила, аккуратно, чтобы не потревожить воздух. Сахар в руке хрустнул; крошки посыпались на пол. Развернулась и ушла так тихо, словно уходила по кромке обрыва.

Когда дверь моей спальни закрылась, я не могла отдышаться. Прижалась лбом к холодной стене и меня накрыло. Не страхом, не жалостью, а стыдом.

Я не должна была видеть.

Это было чужое, а я залезла туда, как вор, который сунул руки в сейф и украл то, что ему не предназначалось. И от этого стало грязно. Если за два года он не оголил спину, значит никому её не показывает. А я увидела. Случайно. Бессовестно.

Я не собираюсь ковыряться в его ранах и искать оправдания. Это не моя дорога. Но развидеть его полотно боли невозможно.

Глава 39. Эйдан

23:30. Лондон. Театр Адельфи.

— Готовность три минуты. Объект движется на выход в сопровождении, — в наушнике звучал Дрейк, сухо и как будто через старый динамик.

Я не отвечал. Крутил перстень в пальцах — старая привычка, когда нетерпение дёргает за нервы. Мой чёрный матовый минивэн стоял в «мертвой» зоне камер. За ним — ещё один резервный «курьер».

Дрейк на своей волне резал мир на биты и пакеты — заменил реал-тайм картинку на вежливую подделку, где девушка просто сядет в машину и поедет домой, продумал тайминг, закрыл углы, а я не лез на его священную территорию. Две недели целенаправленной работы. Слежка, резервные маршруты, «люди». Одна ошибка и все превратится в ад. Никто не должен был облажаться.

Я не поклонник мюзиклов, но неделю назад потерял два драгоценных часа в первом ряду на концерте Эвелин Марч. Двадцать два года, голос как шоколадная гильдия и привычка улыбаться после аплодисментов, будто мир и правда безопасен. Могла бы спокойно петь свои песенки и трахаться с другим дедом за бриллианты. Но суровая правда в том, что «защищённость» в мире продается за килограмм.

А я, как всегда, пугающе спокоен для того, кто собирался ее похитить. Когда нужен инструмент, я использую, даже если его придется испачкать кровью.

Парковочный двор театра был пуст и тускло освещен; дождь только что закончился, и воздух дышал мокрым асфальтом.

Я наблюдал, как стальная дверь распахнулась и в проеме появилась она — маленькая, в пальто, с охапкой цветов. За ней протиснулись два охранника с привычной осанкой. Сумки в их руках намекали на задержку реакции — лучший подарок для тех, кто не любит сюрпризы.

Машина без фар медленно подкатилась к черному выходу. Роланд и Мэтью вынырнули из мрака и отработали по сценарию: шокер, провал, тела обмякли — и мгновенно загружены в Рендж Ровер. Пятнадцать секунд. Певичка не успела до конца понять, как крошечен мир вокруг неё. Ее рвущийся крик заглушила ладонь с тряпкой, пропитанной тяжёлым седативом. Маленькая необходимость.

— Спокойной ночи, — сказал я, когда Фостер уложил её на заднее сиденье напротив меня. — Надеюсь, режиссёр не рассчитывал на посмертную афишу.

Двигатель заурчал. Мы уехали. Я защёлкнул наручники на её запястьях, снял обувь — не для эстетики, а чтобы минимизировать риск сцепления с окружающей средой. На губах красовалась клейкая лента.

Откинувшись в кресле, я вернул кольцо в карман и щелкнул наушник:

— Дрейк.

— На связи, — он мгновенно активировался. — Фид чист. Никаких крошек. Парни подкинут её тачку у дома, будут следить. Отрыв двадцать семь минут. Точка А через два часа пятнадцать минут. Как птичка?

— Спит. Если повезёт до самого Манчестера, — ответил я, и в голосе была то ли шутка, то ли угроза. — Если нет — спою колыбельную.

— Надеюсь, ей понравится, — хмыкнул Дрейк. — Все четко. Я вас вижу.

— Принято.

Бросил наушник на сидение. В тонированном стекле проплывали огни — Лондон таял, уступая место пустым дорогам. Когда мы покинули из город, маршрут шёл по объездному шоссе, минимизировал камеры — да, у нас была пара методов, чтобы видеопоток вежливо улыбнулся и не заметил пустоту. Я знал, что пятичасовое спокойствие — это лишь фаза перезарядки перед следующим выстрелом. В точке А мы сбросим машины для перестраховки, и да поможет мне дьявол.

Мозг работал на полную: риски, шаги, цель.

— До координат ещё три часа, босс. — глухо бросил Фостер, не отрываясь от дороги.

— Я знаю, — ответил я, глядя в отражение. — Если не сдохну от скуки раньше.

Он хмыкнул.

— Может включить радио?

— Можешь включить мозг и молчать.

На пару секунд воцарилась тишина. Парень решил прислушаться к совету и не раздражать идиотскими вопросами. Шоссе уходило в темноту, и где-то впереди ждал Манчестер — город, который снова провоняет смертью.

Я позволил себе вдохнуть глубже и мельком взглянуть на Эвелин, что по иронии судьбы даже не знает, кто ее поймал. Шоколадные волосы прикрыли лицо, едва различимо поднимается и опускается грудная клетка. К ней, как и к остальным, нет милосердия, ведь я не делаю пустых угроз. Я подписываю их делом.

Машина глотала километры, и каждая вибрация кресла отдавалась в позвоночнике, как лёгкий удар током. Рука механически опустилась на кобуру, сталь пистолета приятно холодила пальцы. Щелчок, проверка предохранителя — порядок. Контроль в ладони. Только в какой-то момент в упорядоченные формулы просочилось другое — память.

Лиана.

Её руки, голос.

Ночь, когда тащила меня из ямы, куда никто не совался. Холодные пальцы на моей щеке, тихий шепот: «

все закончилось

…» Сон тогда прервался, но кошмар не ушёл, просто переселился внутрь.

Я чувствовал, как под кожей шевелится раздражение, разгоняя по венам кровь.

Не к ней.

К себе.

Она сделала то, чего никто не должен был для меня делать. Утешение и жалость — для дешёвых фильмов. Я этого не заслуживаю. Но, блять, я нуждался. Во вкусе кожи, в дрожи, в ней. Она на секунду позволила — я продлил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Член мгновенно поджил — да, приятно порадовало, спасибо за напоминание, что природа порой смешна. Кожанное сиденье тихо заскрипело.

Роланд не шевельнулся, пока я ерзал в кресле в попытке устроиться поудобнее и унять болезненное возбуждение, навалившееся не вовремя. Сарказм заправил язык:

«Ты можешь больше. Две недели даже не благотворительность»

— я мысленно рассмеялся, пока реальность издевательски пульсировала в брюках.

Эвелин зашевелилась, губы дрогнули под скотчем, ресницы встрепенулись, но крепкий сон не отпустил. Я ещё раз проверил наручники и сосредоточился на гипнотизирующем шелесте шин и ровном ритме двигателя.

Я дал ей всё, что мог: деньги, защиту, пространство. Даже пообещал отпустить, когда станет лучше. Но каждый раз, глядя на неё, понимаю — не смогу. Она говорит, что не простит. А я — что не прошу. Но внутри всё равно что-то царапает, как крыса в бетонном коробе.

Я всегда знал, как управлять хаосом. Кроме неё. И теперь мне кажется, что я не еду на операцию. Я бегу. От себя. От того, кто впервые допустил трещину в бетоне.

Но бег — не моя форма существования. Я охочусь. С каждым километром я приближаюсь к цели, а каждый взгляд на Эвелин, как напоминание, что никто не важен. Никто, кроме… проклятой Лианы.

***

На рассвете наш кортеж свернул к заброшенным зданиям на окраине промзоны, прорезая фарами густой утренний туман. Склады стояли как гробницы — старые, ржавые и выжженные временем. Двигатели затихли. Хлопки дверей нарушили тишину.

Фостер занес Эвелин внутрь ангара и усадил в потертое кожаное кресло. Его руки работали быстро, зацепили наручники к фиксаторам в спинке кресла и девушка оказалась привязана, как экспонат в музее.

Я вошел медленно. Воздух пропитан плесенью, ржавчиной и мышьяком. В таких местах всегда есть привкус смерти, въевшийся в цемент.

— Просыпайся, Эвелин, — мой голос прозвучал ровно, как будто речь шла не о плене, а о пробуждении после вечеринки.

Вонючая ватка с нашатырем коснулась ее носа. Тело дернулось, ресницы дрогнули. Первое, что приходит с пробуждением — паника. Она растет как пламя на сухой траве. Ее зрачки расширились, дыхание сбилось, тело тянулось к свободе, которую уже не вернуть. Занимательное зрелище, когда мозг работает на инстинктах.

Я медленно сорвал скотч с ее рта. Звук короткий, липкий. Она закричала — громко, истерично, так, будто голосовые связки рвались наживую. Я не дернулся, только слегка прищурился. Воздух содрогнулся от этого звука, и тут же — громкий хлопок.

— Прости, босс. — выкрикнул Мэтью, поднимая с пола выпавший из рук ящик. — Орет как резанная.

— Аккуратнее, или заорешь следом. — бросил я ему тяжелый взгляд вслед.

Потом повернулся к Эвелин.

— Кричи сколько влезет, — сказал я негромко. — Здесь все равно никто не услышит. Ни камер, ни охраны, ни прохожих. Даже у птиц инстинкт самосохранения развит лучше, чем у людей.

Крик затих. Воздух повис тяжёлым гудением эха, заполняя пространство ее прерывистым дыханием и шарканьем ботинок где-то вдалеке.

— Вот и умница, — усмехнулся я. — Учишься быстро.

— Что происходит?.. К-кто вы?.. — выдохнула она дрожащими губами.

— Вопрос не в том, кто я, а в том, что ты сделаешь, чтобы отсюда уйти. — Я сел напротив. Лампы на высоком потолке кидали жёлтый свет, вычерчивая её тень на полу. — Позвонишь Чарльзу и скажешь, что хочешь поужинать завтра. Назовёшь место, которое я скажу. Больше ничего.

— Зачем вы это делаете?.. — хрипло выдавила она.

— Потому что могу. — Я пожал плечами. — И потому что твой старик мне кое-что должен.

Я наклонился вперёд. Она попыталась откинуться, но цепь не позволила. Наши взгляды встретились, и я почувствовал, как страх буквально дрожит в воздухе. Сладковатый запах пота, соли и ужаса. Настоящего. Живого.

— Никто не причинит тебе вреда, если будешь делать ровно то, что я скажу. — Мой голос стал ниже и опаснее. — Это не просьба, Эви. Это инструкция по выживанию.

Она сглотнула и кивнула. Медленно, осторожно, будто любое движение может взорвать воздух. — Х-хорошо…

— Вот и славно, — выдохнул я, чуть улыбнувшись. — Я всегда ценил умных женщин. Они дольше живут.

Встал. Выключил верхний свет, оставив только узкий конус лампы над её лицом. Свет бил прямо в глаза, делая их блестящими, как у зверька в капкане.

— Отдохни, — бросил я на выходе. — Парни за тобой присмотрят. Если что нужно — не стесняйся. Только не начинай геройствовать. Героев обычно находят без лиц.

Дверь со скрипом захлопнулась. Воздух снаружи был холоден, но чист. Я удовлетворенно выдохнул. Эта часть работы всегда пахнет одинаково — страхом, потом, грязью, но она мне по душе. Я не спеша шел к машине. Фостер курил, опершись на капот, дым поднимался ленивыми кольцами, будто ждёт кофе навынос.

— Все разгрузили, босс. — сказал он.

— Хорошо. Времени в обрез. — я открыл дверь внедорожника и сел за руль. — Глаз с девчонки не спускать. Лично выпотрошу каждого, если приманка испортится до подачи.

—Принято. — Фостер коротко кивнул, и я захлопнул дверь.

Фары вспыхнули белым светом, двигатель зарычал. Осталось проверить последние приготовления к спектаклю.

***

Эвелин блестяще справилась со своей ролью. Четкое соблюдение сценария обеспечивает ей высокие шансы выжить. А старый козел, видимо соскучился по молодому куску мяса, раз без подозрений согласился на ужин. И мне, как никогда, приятно играть с чужими желаниями.

Конечно, я предпочитаю кровь. Мне нравится, как она говорит, но я не фанат убийств ради эстетики. Я наслаждаюсь процессом и ощущением власти над чужой жизнью. А ещё я никогда не убивал женщин. Не по приказу, не по капризу. Для них есть другие правила.

Лиана — совсем другая история. Я хочу причинять ей боль, как приправу. Потому что она разжигает во мне невыносимую жажду съесть ее живьем. Только ее. И это отличает от обычных мешков с кровью.

Белый Мерседес подкатился ко входу в ресторан «Marceline’s». Вечер пройдет, будто сошёл с шаблона роскошной жизни. Никто бы не догадался, что за полчаса до открытия сюда завезли людей, у которых нет имён в реестре. Я не выношу ждать у входа, а предпочитаю смотреть из тени.

Эви сидела рядом, заламывая пальцы и почти не дыша. Волосы уложены, красное платье с разрезом на ноге, губы накрашены цветом, слишком ярким для ее паники.

— Скоро все закончится. — я щёлкнул ручку двери и вышел.

Роланд уже занял позицию у бокового входа. Мэтью и Фостер у центрального в качестве охраны. Она вышла следом, пошатываясь на каблуках, будто училась ходить заново. Фальшивая улыбка дрожит, но держится. Хорошая актриса, особенно когда жизнь зависит от реплики.

Я поправил в ее ухе наушник.

— Дыши, Эвелин. Не изображай труп. Просто иди.

— Я… я не смогу, — шепнула она, едва двигая губами.

— Сможешь. Ты же не хочешь, чтобы Чарльз пострадал? — я выдержал паузу. — Не рыдай в вино. И да, не забудь сказать, что соскучилась.

Она кивнула, глотая воздух.

Ресторан внутри был как из рекламы: мягкий свет, кристаллы на потолке, позолоченная лепнина и зеркала для чужих улыбок. Все пахло деньгами. Идеально. Уилсон любит красивые обертки и гниль внутри, как он сам.

Камеры — слепы. Персонал — мои люди. Вся постановка обошлась дорого, но эстетика стоит того, когда ты ловишь человека, привыкшего к фальши.

Эвелин в ожидании заняла место за столиком у окна. Прекрасная, напуганная, натянутая, как тонкий нерв. Страх делает женщин весьма убедительными. Чарльз придет. Он никогда не отказывается от личных приглашений.

Я сел в черный фургон напротив здания, где экраны показывали то, что нужно.

— Вижу цель, — Дрейк подал голос. — Серый “Bentley”, двое охраны.

— Пусть заходят, — тихо сказал я. — Сцена начинается.

Уилсон вошёл — уверенно, с осанкой человека, привыкшего платить за безопасность. Рядом двое — глаза по сторонам, руки наготове. Почти мило.

Пока официант — наш человек — принимал пальто, охрана проверяла зал. На кухне уже стоял дополнительный термос с кофе. В нём — транквилизатор, рассчитанный на двух мужчин весом под сто кило. Я не люблю импровизации. Люблю вероятность 0.97.

Когда он сел, Эвелин подняла взгляд — и в нём мелькнуло всё: паника, отвращение, жалость к себе. Я усмехнулся. Даже через мониторы видно, как дрожат её пальцы. Она поправила блестящий браслет на руке, который кажется красивым аксессуаром. По факту — страховка, пропитанная седативным со встроенными иглами.

— Начинай, — произнёс я по второму каналу.

— Привет… — её голос дрожал, но для непосвящённого звучал как легкая неуверенность. — Я… так соскучилась. У меня пара выходных, репетиции отменили, и я подумала… почему бы не сделать тебе сюрприз?

— Сюрприз, значит? — Уилсон расплылся в довольной улыбке . — Это приятно. Тебе повезло, я как раз собирался уехать из города. Но услышав твой волшебный голос, все отменил.

— Он купился, — пробормотал я, усмехнувшись. — Старый козёл.

— Что, если … — Эвелин запнулась.

— Просто пей и кивай. Всё остальное я скажу.

Официант без промедлений поставил на стол два бокала вина. Я смотрел, как Уилсон подносит его к губам. Секунда. Глоток. Улыбка — на половину рта.

— Вот и всё, — хмыкнул я. — Даже тост не успел придумать.

Он моргнул. Лоб напрягся, дыхание сбилось. Рука задрожала и бокал с треском выпал, растекаясь пятном по белой скатерти.

— Есть, — сказал я ровно. — Двигаемся.

Официанты спокойно собрали посуду, а Эвелин всё ещё неподвижно сидела — мраморно-бледная, с дрожащими губами и глазами полными слез. Я сказал в микрофон:

— Улыбнись. Всё. Он просто устал.

Она едва шевельнула губами.

— Вы… вы его убили?

— Нет. Хотя эта идея заманчивее, чем десерт.

Фургон дёрнулся, когда их вывели. Я откинулся в кресле, проверяя телефон.

— Возвращаемся, — бросил я Фостеру. — Вечер удался, осталось лишь послушать, что наш старый друг захочет рассказать.

Эвелин в углу машины молчала, руки тряслись, злые слезы катились по щекам. Я краем глаза заметил, как она старается не смотреть на Уилсона, обмякшего рядом.

— Ты молодец, Эви, — произнёс я, глядя в окно. — Думаешь, заслужила аплодисменты?

— Я… я сделала всё, что вы сказали.

— Ага. А теперь сиди и молись, чтобы я остался в хорошем настроении.

Фургон нырнул в темноту дороги, и фары позади растворились.

Операция закончилась.

Осталось самое трудное — убедить себя, что всё это ещё имеет смысл.

****

Мои хорошие, скучали про криминальным делишкам Эйдана?

Спасибо вам за понимание и терпение. За то, что ждёте продолжение и не торопите. Мы с вами. хоть и медленно, но движемся в финал, который я хочу закончить достойно???? надеюсь ????

Жду вас в своем Тг- канале.???? Планирую выложить больше визуала и поделиться мыслями. А когда мы закончим эту историю, следующую вы выберете сами путем голосования ????

Глава 40. Эйдан

Mafia — Adam Jamar

Трое с лишним суток без сна. Пара дерьмовых часов в дороге — если быть щедрым, можно назвать отдыхом, но я бы не стал. Голова гудела так, будто кто-то сверлил череп изнутри тупым сверлом. Мышцы сводило, но тело по привычке продолжало работать, как хорошо смазанный механизм.

Покинув Манчестер, кортеж катился в сторону Ливерпуля. Я смотрел на дорогу через полуспущенные веки. Ветер носился между деревьями, как подонок, который не знает, куда себя деть. Я собирался показать Чарльзу, что знаю куда больше, чем он хотел признать. Поэтому выбрал место для допроса, которое он точно узнает — заброшенное поместье Виктора Воронова. Посмотрим, как он обрадуется.

Четыре машины съехали на разбитую проселочную дорогу. Особняк стоял, перекошенный, облезлый, с ощущением, будто сам просил добить его к чёртовой матери. Тишина, ни единой живой души. Несущие стены провисли, кирпичи местами осыпались, окна заколочены — и одна дохлая створка болталась на ржавом гвозде, стуча на ветру, словно пыталась подать сигнал о помощи. Ирония архитектуры — здания держатся дольше людей. Даже таких, как мы.

Я вышел из машины. Холодный воздух резанул легкие. Посмотрел на дом глазами архитектора — и чуть не скривился. Когда-то здесь пытались сделать что-то красивое: арки, колонны, ажурная лепнина. Теперь он похож кладбище чьих-то амбиций. Но ещё держится. На честном слове и гнилых перекрытиях.

Почти два грёбаных месяца я выбирал из дерьма нужные куски, находил следы, терял их, возвращал, терял снова — и наконец добрался до финала. Только мне, сука, даже не интересно. Я надеялся почувствовать азарт, холодный прилив адреналина и привычную жажду крови, которую Эдмонд так тщательно в меня укладывал.

Но нет.

Ни хрена.

Кроме бесконечного, вязкого раздражения, будто батарейки сели и это даже хуже, чем усталость. Мозг работает, но мысли скользят, как будто не мои. Что-то сбилось. Где-то внутри черепа. Я даже не хочу знать где.

Под ногами солдат хрустел гравий, пока они освобождали багажники машин. Мэтью и Фостер тащили бесчувственных Чарльза и Эвелин в дом — один мертвенно обвисший, другая — тоже, только с мешком на голове. Люди растеклись по зданию: генераторы, лампы, глушилки, камеры, проверка этажей, очистка периметра. По лесу — двадцать стражей на два километра. Не хватало только колючей проволоки и собак, но эстетика не та.

Я задержался на улице. Провёл ладонью по лицу — на коже остался холод, грязь и ощущение, что я пытаюсь проснуться, хотя не спал. Может, перегорел? Осталось потерпеть ещё пару суток и игра закончится. Выдохну, вернусь домой, а дальше… Черт его знает, что дальше.

— Всё готово, босс, — Мэтью подошёл справа. — Дом пуст. Следов минимум. Камеры работают, Крэй связал сеть.

Я перевел на него тяжелый взгляд и кивнул.

— Идём.

Внутри пахло сыростью, гарью и недавней смертью. Под ногами шуршала листва, сгнившая на полу с прошлого октября вперемешку с пылью, обугленными остатками мебели и старыми газетами. Жёлтые лампы рассыпали полууспокаивающий свет — почти уют, если забыть, что вокруг декорации для пыток.

В главном зале сидел Уилсон, привязанный к металлическому стулу. Голова свисает, руки обездвижены ремнями на подлокотниках. Выглядел он так, будто его выдернули из могилы и плохо заткнули обратно. Побочный эффект нашего фирменного вина.

Я остановился напротив, глядя, как он медленно приходит в себя. Старый пёс, который наконец поймет, что охота давно кончилась. Скинул пальто прямо на старое кресло, кожаная кобура, с заряженным глоком и небольшим охотничьим ножом, приятно натянулась на плечо поверх черной рубашки.

Комната большая, заброшенная, гулкая. Мы здесь вдвоём.

Эвелин расположили под охраной на втором этаже в одной из спален, команда заняла позиции. И только старик — ровно там, где должен быть.

Я наклонился чуть вперёд и тихо сказал:

— Добро пожаловать, Чарльз.

Голос разлетелся эхом, отдаваясь по стенам, как предупреждение. И как приговор.

Он дернулся, но фиксаторы держали намертво.

Я смотрел на него сверху вниз, но внутри — тишина. Не удовлетворение, не злость, а пустой лист. Я будто наблюдал через пуленепробиваемое стекло, что глушит звуки вместе с мыслями, и все раздражает без причины.

Давай же. Провоцируй. Дай мне хоть что-то.

Он моргнул, открыл рот — и вот от первого звука, сиплого и дерзкого, наконец-то слегка треснул лёд. Едва-едва.

— Ты… Что… — пробубнил он, всматриваясь в меня мутным взглядом и щурясь на свет. — Ты не понимаешь, на что подписываешься, щенок.

Щенок.

Слово медленно, будто с задержкой ударило мне голову. И, к моему удивлению, внутри что-то дрогнуло. Не злость, нет. Скорее резкость вернулась. Фокус. Как включить лампу в тумане.

Я наклонился ближе, ловя эту маленькую, но такую необходимую перемену в себе. Пальцы потянулись к запонкам. Движение спокойное, ритуальное, привычное. Я расстегнул рукава, закатал ткань до локтей медленным жестом. Знакомая хищная ухмылка сама возникла на лице. Та, от которой любой нормальный человек заранее начал бы молиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты в моей власти, Чарльз. — сказал я ровно, даже мягко. — Советую следить за языком, пока он у тебя ещё есть. Узнаешь?

Он моргнул, взгляд заплясал из стороны в сторону и по лицу промелькнула тень узнавания.

— Здесь вы с Вороном испытывали Zeta-3. — Я окинул взглядом комнату. — До сих пор пахнет горелым мясом. Хорошая вентиляция, кстати. Удивительно, что дом ещё стоит.

Он хотел что-то сказать, но я поднял руку.

— Не трать воздух. Сегодня он дефицитный товар.

Я взял со старого стола перчатки, натянул, привычно проверяя целостность латекса, материал обтянул руки как будто прирос. И пустота внутри сменилась ледяным спокойствием. Мой рабочий режим.

Я не планирую его пытать. Пока. Старик может откинуться раньше, чем расколоться. Но сама атмосфера, инструменты, запах — все это работает лучше любой плети, внушает привкус безысходности.

— У нас будет приятный диалог. — Я усмехнулся. — Ну, насколько это слово вообще применимо, когда один из собеседников привязан к стулу, а второй бесится с жиру от бессонницы.

Где-то снаружи хлопнула дверь и он едва заметно вздрогнул.

— Начнём, пожалуй. Терпеть не могу долгие прелюдии.

— Чтобы ты не задумал, Колдвелл, ты труп. — выдавил он. — Мои люди тебя найдут.

Я присел на корточки пред ним. Худое желтоватое лицо с дряблыми дрожащими веками, пот на висках, дыхание, сбивающееся через раз… Занимательно.

— Твои люди начнут грызться за власть быстрее, чем ты успеешь сдохнуть. — я сделал паузу. — Но они ещё не понимают, кто их сменит.

Мои губы сами растянулись в улыбке, пока его серое вещество переваривало слова.

— Что ты несешь, черт возьми…

— Когда я принесу Эдмонду ваши головы, твои акции упадут так низко, что даже черви отвернутся. — я говорил спокойно. — Я выкуплю их за бесценок, перебью твоих людей всех до единого и назначу новых. Давно нужно было вас зачистить.

Уилсон смотрел на меня прямым, спокойным взглядом. Как будто решил умереть с достоинством, которое на самом деле давно сгнило вместе с разумом. Его зрачки расширились до размеров черных монет. И он сипло рассмеялся. Дико. Как старый зверь, который уже чувствует пасть на своей шее.

— У нас с советом договор, мальчик. — он закашлялся и посмотрел на меня. — Знаешь, что они сделают с тобой, когда узнают что ты меня убил? То же, что ты делаешь с остальными. И даже если Эдмонд переубедит их, он не настолько глуп, чтобы оставить тебя в живых. Ты безумен и наивен…

Он был прав. Но я рискну.

— Хватит соплей, Чарльз. — я поднялся и сел на стул напротив. — Неужели ты ещё не понял? От меня не так просто избавится. — пальцы по памяти коснулись горла. Следа от лески давно нет, но разум помнит. — Ты нанял шарлатанов.

Его реакция была мгновенной и слишком честной, особенно для такого скользкого ублюдка. Он резко вскинул взгляд, как будто я дёрнул за невидимую нитку, а мышцы по обе стороны шеи дрогнули. Потом он выдохнул и усмехнулся.

— Да, хотел, чтобы ты сдох. Жаль, что просчитался.

По идее, в этот момент я должен был ощутить что-то. Злющее, кровавое, острое. Но внутри был лед — ровный и чистый. Никто не умирает дважды, Чарльз. Ты слишком опоздал.

— Мне нужен Ворон. И тогда я позволю тебе умереть мужчиной. Если откажешься, придется импровизировать.

— Не пугай меня. Делай что должен. — он тяжело выдохнул, отвернувшись.

Я встал резко. Стул с грохотом полетел на пол. Ладонь врезалась в его щеку с звенящим хлопком. Не сильно, но так, чтобы в черепе звякнуло. Голова Чарльза дернулась, из носа потекла тонкая струйка крови.

— Джентльмены не отводят взгляд. Дам время до вечера.

Я развернулся и вышел, пока ярость приятно вибрировала в венах. Не кипела, а именно вибрировала. Тонкая нить. Привычная. Своя.

Да, я входил во вкус. Медленно. Будто организм вспоминал, кто он такой на самом деле. И это было куда честнее, чем всё то, что я пытался почувствовать последние дни.

*****

Когда я вернулся в главный зал, за окном уже темнело — вечер наступал, как хищник. Внутри зал освещали только лампы, и от этого Чарльз выглядел ещё старее, чем утром. Серый пепел, примотанный к стулу.

Он поднял голову, когда услышал мои шаги.

— Надеюсь, ты отдохнул, — сказал я, подходя ближе. — Потому что мы продолжим с того места, где ты решил включить героя.

— Ты ничего не получишь, — прохрипел он. — Даже если убьёшь меня.

— Да брось. — Я наклонился и хлопнул его по щеке чуть сильнее, чем нужно, но по–дружески. — Если бы упрямство делало людей бессмертными, ты бы сейчас президентом был.

Я вытащил из кармана спутниковый телефон и вложил ему в ладонь. Несмотря на обездвиженные запястья, пальцы могли набрать номер. Нужно только желание.

— Звони Ворону.

Ответ был мгновенный.

— Нет.

Я вздохнул и ударил его в нос, так, чтобы звук разрезал тишину. Чарльз выронил мобильный и зашипел, голова мотнулась назад, кровь снова пошла, только гуще и слаще, заливая подбородок. Ещё бы, за последние сутки его организм забыл, что такое вода.

— Я повторю. — Я сел напротив так же спокойно, как будто обсуждал счета. — Звони. Ворону. Сейчас.

— Я не... — он не успел договорить.

Удар пришёлся в ухо. Он застонал, но попытался выпрямиться. Гордость — это мило. Бесполезно, но мило.

Прошёл час.

Час, за который он продолжал упрямиться, а я — методично и без лишней эмоциональности возвращал его к мысли о том, что сопротивляться бессмысленно. Удары, угрозы, выстроенное давоение. Далеко не пытки, а демонстрация перспектив.

Старик всё ещё держался.

Меня это начинало раздражать.

Я поднялся, разминая пальцы, и обернулся к Мэтью, стоявшему у стены.

— Приведи ее.

Чарльз замер. Чуть. Но заметно.

Я медленно улыбнулся.

Зрелище было не для слабых желудков. Лицо, шея, рубашка — всё перемазано кровью, будто он нырял в неё с головой. Левый глаз заплыл так, что лишь тонкая щёлка осталась, нос съехал к щеке, а с порезанных предплечий крупные капли падали на пол, мерно, почти музыкально.

— Кстати… — произнёс я, глядя ему прямо в глаза, в эту мутную, трясущуюся щёлку. — Забавное совпадение. Напомни, как зовут твою жену? Эвелин… да?

Его лицо выцвело на глазах. Пальцы дернулись, сжались в кулаки — жест бессмысленный, руки-то привязаны, — и кровь сорвалась на пол быстрее, будто сама побежала от него.

— Ты… ублюдок…

— Спасибо. Я стараюсь. — Я развернулся, шагая к центру зала. — Пора ускорить процесс. Понимаешь, я не люблю бессмысленных разговоров. А ты сегодня — прям чемпион Европы по пустой болтовне.

Мэтью привел Эвелин тихо, почти бережно — странный контраст с холодным, захлёбывающимся тишиной помещением. Я повернул голову, наблюдая, как она опускается на стул. Голова опущена, руки связаны, дыхание сбивчивое. Взгляд ищет хоть что-то знакомое, пока не находит Чарльза.

Но он тут же отвернулся. Резко, почти демонстративно.

Удар по самолюбию или просто страх за нее? Мне было всё равно. Но это добавило тону нужного оттенка.

Я медленно подошел к нему, руки за спиной, волосы спадали на глаза.

— Интересно… Так сильно любишь свою жену, что притворяешься, будто впервые её видишь? Или тебя задело, что я знаю твой грязный секрет?

Он сразу начинает юлить — мелко, по-змеиному:

— Я не знаю эту девку. Думаешь, она может что-то значить?

Голос хрипит, заикается, но держит тон превосходства. Классика Уилсона. Я смотрю на него сверху вниз, как на клопа, который решил возразить ботинку. Эвелин всхлипнула, но держалась тише, чем можно было ожидать. Страх делает некоторых удивительно дисциплинированными.

Я подошёл к ней, убирая прядь волос с её лица двумя пальцами, как будто она была фарфоровой статуэткой. Она вся дрожит, но не отстраняется — пытается угадать, что со мной можно, что нельзя.

— Ты знаешь, кто он? — спросил я тихим голосом.

Она медленно кивнула, глядя в пол. Хорошо. Значит, лишних объяснений не потребуется.

— Ты боишься? — спрашиваю её спокойно.

Она глотает воздух.

— Да. — ее голос походил на писк.

— Правильно.

Я выпрямился и повернулся к Чарльзу, заглядывая ему прямо в зрачок, который дрожал, как у загнанного зверя.

— Смотри, я очень мягко начинаю. Мне нужен один звонок. Если думаешь, что защитишь ее… Ты ошибаешься.

Он плюёт мне под ноги.

— Пошёл к чёрту, Колдвелл. Я лучше сдохну, чем стану выполнять приказы сопляка Эдмонда.

— Ну конечно, — ухмыляюсь я. — Лучше сдохнуть. Самоотверженность, честь, мужество… какая трогательная херня.

Я делаю шаг вперед — не быстрый, но достаточно уверенный, чтобы он попытался откинуться назад, забыв, что привязан.

— Я знаю таких, как ты. Театральный пафос, громкие слова, уверенность в том, что кто-то придёт на помощь. — Я наклоняюсь ближе. — Но никто не придёт.

Он улыбается уголком губ, мерзко, скользко:

— Делай что хочешь с этой шлюхой. Мне плевать. Я не скажу ни слова.

И вот тут, вот именно здесь, мир внутри меня делает хруст — маленький, но отчётливый.

Моё терпение просто исчезает.

Я медленно, абсолютно спокойно подхожу к Эвелин. Она вскидывает голову, не понимая, что происходит. Моя тень падает на неё. Большие, влажные, распахнутые глаза, смотрят смотрят снизу вверх. Даже сейчас — испуганная, дрожащая — она по своему красива. Но это не важно.

— Прости, — шепчу я ей. — Ты держалась лучше, чем он того заслуживает.

Чарльз начинает бормотать что-то… Пытается выкрикнуть… Смена интонации мгновенная, как переключение канала.

— Подожди, подожди, я…

Но поздно.

Она делает короткий вдох будто собирается что-то сказать. Моя рука ложится ей на голову, взгляд не отрывается от Чарльза.

— Смотри.

Он смотрит. Рот приоткрывается в немом ужасе. Он понял.

Я поворачиваю шею Эвелин одним быстрым, резким движением без тени сомнений. Звук — хлёсткий, сухой, словно ломают сухой сук.

Её тело обмякло.

Я аккуратно уложил ее на пол, как будто она была чем-то большим, чем расходным материалом в чужой игре. Хотя… по сути, именно этим она и была. Никакого отголоска, никакого следа. Будь то женщина, мужчина, враг, старик — все одинаково пусто. Кроме одной.

Знаю, что сделал то, что всю жизнь считал принципом. Но он оказался слишком хилым, чтобы удержать мою руку.

Я поднял взгляд на Чарльза. Не торопясь. Наслаждаясь моментом и профессионально фиксируя его реакцию. И вот что по-настоящему занятно: он выглядел не только убитым горем… но и оскорблённым.

Как ребёнок, у которого забрали игрушку, нажав на самый больной комплекс.

Ну да. Он ведь был уверен, что я не зайду так далеко. Рассчитывал, что его бравада, грязные слова про «шлюху» и показное равнодушие заставят меня отступить или решил, что сможет брать меня на слабо.

А я терпел. Правда. До последней секунды держал себя в руках, надеясь, что он поймёт намёк без кровавых доказательств. Но он полез именно туда, куда лезть было нельзя. В моё терпение.

Чарльз пытался поднять голову, но она дёргалась, как будто мышцы не слушались. Лицо бледное, сморщенные разбитые губы дрожат.

— Ты… ты… — он сглотнул вязкую слюну. — Ты псих… блядь… Ты…

Он запнулся, будто слова кончились.

Я качнул головой.

— Нет. Я просто делаю то, что ты просил.

Он моргнул, не понимая.

— Ты ведь хотел проверить, на что я способен, да? Убедиться, что я — «щенок», у которого кишка тонка. Что я брошу вызов, а потом отступлю, чтобы сохранить лицо.

Я сделал шаг ближе.

— Не вышло.

Его горло хрипло выдало звук, похожий на сломанный смешок и судорогу одновременно.

— Она… была… просто девка… Я… я не думал… Колдвелл… ты…

Он с трудом поискал взглядом её тело на полу. И только теперь до него дошло, что он потерял не женщину — он потерял самоконтроль и позицию, которую всеми силами пытался удержать.

Теперь он сидел привязанный, сломанный, с пустотой в глазах, и впервые за весь этот день я увидел в нём ужас. Неразбавленный. Голый. Сильнее любой боли.

Я присел перед ним на корточки.

— Вот она, твоя ошибка. Ты думал, что знаешь мои границы. А я их давно сжёг.

Он закрывает глаз, сглатывает, потом выдавливает:

— Чего… ты… хочешь?..

Наконец-то.

Ни дерзости. Ни сарказма. Ни пафоса. Только капитуляция.

— Мне нужен Ворон. Маршрут. Люди. Контакты.

Он несколько секунд просто дышал — как будто его снова научили этому процессу.

— Эйдан… — голос почти сорвался. — Он… он меня убьёт. Ты не понимаешь… Виктор…

Каждое слово резало ему горло, словно наждачная бумага.

— Чарльз. — я выдохнул. — Ты уже труп. Вопрос только в том, быстрая смерть или медленная.

Он дрогнул. Я почувствовал это в воздухе, по напряжению в его руках. Почти услышал, как внутри него ломается что-то хрупкое — хребет его выдержки.

— Парни?

Мэтью мигом подошёл и протянул мне телефон. Я включил, протёр пальцем экран, посмотрел на Чарльза.

— Набирай.

Он долго смотрел на клавиатуру. Дряблые пальцы дрожали так сильно, что я думал, он его снова уронит. Но нет. Животный инстинкт спасения — лучшая мотивация.

Он набирает номер. Каждая цифра как удар молотком по гвоздю. Каждый звонок как отсчёт.

С третьего гудка ответили.

Глухой, низкий голос с акцентом:

— Да.

Чарльз едва выдавил:

— Виктор… Это… я… Нам… нужно… увидеться.

Я ухмыльнулся — медленно, без тепла. Вот так ломаются люди. И Чарльз Уилсон наконец понял, что всё, что он считал своей силой… было лишь показухой. А я — нет.

Глава 41. Эйдан

Гудки оборвались, и тишина в доме стала такой плотной, будто стены тоже слушали. Я забрал телефон у Чарльза, пока тот пытался понять, как дышать заново.

— Молодец, — сказал я без единой эмоции. — Если не облажался с текстом, через час у нас будет компания.

Он дёрнулся и по глазам я понял: наивный идиот до последнего надеялся, что Виктор спасет его задницу. Тридцать лет прожил в мире, где его прикрывали, а реальность настигла только сейчас.

Я почти с болезненным удовольствием влез в свою привычную униформу смерти из черной термоткани, закрепил у ребра нож и кобуру на бедре. Время тянулось так мерзко медленно, что я начал ненавидеть даже ветер — он сменил направление уже дважды. Всю жизнь я умел ждать, а сейчас… хотелось всё закончить одним рывком и за один вздох.

Мои люди сидели тихо, рассыпанные по лесу, оконным проёмам и территории разрушенного поместья. Чёрные силуэты в ветвях, как стая, ждущая сигнала, чтобы сомкнуться. Периметр прочесан, тепловизоры и приборы ночного видения работают только у нас — частота глушилки режет всё чужое, так что у Виктора шансов нет.

Фары появились вдалеке бесшумно, мелькая между стволами деревьев.

Одна машина.

Потом вторая.

Потом ещё две.

Русские шли осторожно, слишком осторожно — значит, Виктор настолько кретин. Я занял позицию за одной колонн у парадного входа и поднял руку в коротком жесте, который знали все мои люди. Лес замер, дом будто тоже задержал дыхание.

Машины остановились метрах в тридцати, фары погасли одновременно, погрузив территорию в вязкий мрак. Двери хлопнули чуть не синхронно, и ночь выплюнула одиннадцать, нет, двенадцать вооруженных тварей. Облегченные штурмовые винтовки, тактическая одежда, полускрытые лица, движения чёткие, выверенные. У группы слева ПНВ. Это не шваль Уилсона, а обученные псы. Знакомо.

Виктор вышел последним. И, чёрт возьми, появление действительно было достойное. Он не просто вышел — он занял пространство. Рост под два метра, корпус как бетонный блок, плечи, сдвигающие воздух. Достал пистолет и методично сканировал дом, тени, фланги.

Вот кого Эдмонд велел убрать. Не посредника, не слизня, а реального противника. И да, в груди у меня кольнуло что-то похожее на… заинтересованность? Но не надолго.

Русские выстроились полукругом, расширяя периметр. Правильно. Именно так я и рассчитывал. Метр. Ещё шаг.

— Сейчас, — шепнул я в наушник и бросил жест.

Мир рванул.

Тени леса ожили — глушители хлопнули едва слышно, один русский упал на спину без звука, второму перерезали горло сверху, третий успел повернуться, но получил пулю точно в висок. Четверо рухнули почти одновременно.

Ещё двоих сняли со спины, когда они пытались отступить к машинам. Всё заняло меньше двух минут. Оставили строго троих, как я приказал. Среди них, конечно, Виктор.

Он не дёрнулся, не стал палить в темноту. Просто поднял руки и замер.

Но спокойствие — это лишь видимость, ведь я слишком хорошо знаю этот взгляд, когда внутри горит ледяная злость, выжыдающая момент.

Прожекторы вспыхнули по углам, вырывая их из мрака — три цели, как кролики на освещённой полянке, на чьих лбах краснели точки прицелов.

— Умно, — сказал Виктор хриплым английским, в котором русские согласные ложились как удары. — Тихо. Чисто. Дрессировка у твоих мальчиков хорошая.

Я вышел из темноты, приближаясь лениво, будто зевал всю сцену. И, подойдя ближе, понял: да, это тот, кто может попробовать навалять. Одного со мной роста, такая же тяжёлая комплекция, только лет на десять старше. Скулы, словно отбитые молотком, угловатый подбородок. Лапы — как тиски, привыкшие бить и ломать. Он тоже меня оценил. Мы обменялись взглядами и оба всё поняли.

— Приятно, что приехал быстро, Виктор.

Он усмехнулся. Уголок губ дрогнул, как лезвие.

— А что, если бы я приехал не один?

— Ты приехал не один. Просто этого оказалось мало.

Карие глаза у расчетливого ублюдка сузились. Ни страха, ни паники.

Два моих бойца подхватили его под руки. Двух других русских оставили на улице, стоять на коленях, как испорченные памятники. Виктор не сопротивлялся.

Пока.

Шёл уверенно, тяжело, центр тяжести низкий — чистая школа спецуры. Такое ощущение, будто он заранее просчитывал траекторию каждого своего будущего удара, включая тот, которым мечтает проломить мне голову.

После свежего воздуха внутри дома веяло тем, что лучше не нюхать. Как будто стены тоже умерли, но ещё не определились окончательно или временно. Мы вошли в главный зал, и Виктор притормозил. В углу, связанный и с кляпом во рту, валялся его бывший партнёр.

Он дёрнулся и рванул вперед так резко, что мышцы на шее вздулись, грозясь порваться. До того покорный и спокойный, а через долю секунды он уже рвал моих парней, будто они картонные. Плечо в висок одному. Разворот корпуса и удар коленом второму. Уверенный, быстрый, злой. Выдернул нож из набедренного ремня, будто тренировал это движение во сне.

— Стоять! — рявкнул Роланд, и щелчки затворов ударили по залу, как короткая очередь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не стрелять! — отрезал я, уже вытаскивая из кобуры зазубренный нож. — Кто рыпнется будет следующим.

Я посмотрел на Виктора.

— Один на один, да? Я ждал, когда…

Он не сделал паузу. Не вздохнул. Просто рванул — быстро, опасно близко, метко целясь мне в горло. Узнаю почерк людей, которые учились убивать не ради развлечения, а чтобы выжить. Я отклонился, чувствуя ледяной свист лезвия у самой кожи. Вторым движением он пытался зайти слева и уже полоснул меня по боку. Неглубоко, сантиметра на два, но кровь пошла мгновенно, теплом заливая куртку.

В этот момент, наконец, у меня включился тот самый режим абсолютного, без эмоционального возбуждения перед боем.

Он был силён. Сильнее большинства. И хладнокровен.

Но чертовски… предсказуем.

Я перехватил его запястье, развернулся, ударил локтем в челюсть. Хруст был глухой, мясной, как ломают черствый хлеб. Виктор пошатнулся, но устоял и врезал мне коленом в ребра. Четко поставлено, по учебнику. Я позволил ещё одному боковому удару скользнуть по скуле, чувствуя вибрацию под кожей. Пусть увереннее думает, что выигрывает. Тем вкуснее будет момент, когда я раздавлю его победу, как переспелую ягоду.

Я резко сблизился, схватил его за ворот и пробил головой в переносицу.

Кровь брызнула вслед за хрустом тёплым дождём. Виктор зашатался, но всё ещё держался. Попытался нанести удар обратным хватом, но поймал его руку, провернул и услышал мелодичный треск сустава — локоть уехал назад, как сломанная дверца.

Нож упал на пол.

А мой клинок замер у его горла.

Он дышал громко, но взгляд оставался чётким, прицельным. Казалось, ещё секунду, и он кинется снова. Где-то там, в глубине, мелькнуло что-то похожее на признание.

— Достойно, — прохрипел он, кровь скатывалась по губам.

Я выпрямился и заправил клинок под ремень. Моё тело давно привыкло работать через боль, через кровь, через голод и отсутствие сна. Бок едва ощутимо саднил, но раздражало только то, что куртку придётся выбросить.

— Пошли, Виктор. Нам есть о чём поговорить.

Он опустил голову чуть-чуть — не как побеждённый, а как тот, кто соглашается играть по чужим правилам, зная, что игра всё равно грязная. Толпа в проходе расступилась, наблюдая, как мы садимся за стол.

Мэтью подошёл и кивнул на стул:

— Привязать?

Я качнул головой.

— Он сам посидит. Если встанет, лишится остальных конечностей.

Виктор плюхнулся, но держал осанку так, будто это деловая встреча, а не начало конца. Сломанная рука висела, как декоративная ветка, но он даже не морщился, только дышал чуть громче. Вот она — старая школа, где «слабость» это неприличное слово.

— Знаешь кто я? — спросил я.

— Больше, чем тебе бы хотелось, Эйдан Колдвелл.

Он выдал моё имя без дрожи, даже с оттенком… уважения? Или презрения? У таких, как он, это одно и то же.

— Тогда тебе проще будет не врать. Мне нужны факты. Кто стоит за вами. Сколько вас. Что ещё вы протащили в страну и почему выбрали именно Англию.

Он слегка оскалился. Кровь разошлась по зубам.

— Ты хочешь большой отчёт, — сказал он, — но максимум получишь краткую справку.

— Попробуй удивить. Я терпеливый. Так почему Англия, Виктор?

Он втянул воздух глубже — не от боли, а чтобы подобрать слова.

— Потенциал, парень. Мы знали что ваш рынок поделен и пришли сюда правильно, как полагается. К тому, кто сидит на большем куске. Но… — Виктор хмыкнул. — Твой отец не ведёт переговоры. Он диктует.

Вот как. Мое лицо не выражало ничего, кроме скуки, но шестерёнки в черепе закрутились на максимум. Я первые слышу, что Эдмонд вступал в контакт с русскими. Неудивительно. Черные методы и манипуляции в его стиле.

— Условия? — спросил я.

— Контроль над всем оборотом и восемьдесят процентов прибыли. Нам же улыбка и рукопожатие.

Я кивнул.

— И вы отказались? Нашли другого партнёра?

— Разумеется. Мы не камикадзе. Чарльз сам объявился… — взгляд Виктора скользнул в угол, где лежал Уилсон, — и предложил пятьдесят на пятьдесят. Он хитрый гадёныш. Знал, чем нас купит.

— Пропавшие поставки тоже твоих рук дело?

Виктор ухмыльнулся так, что у меня невольно дёрнулась бровь.

— Ну, тут мы работали командой. Уилсон хотел подорвать позиции твоего отца, показать что он теряет хватку, а мы наоборот укрепить позицию. Так сказать… мелкие корректировки рынка.

— Смело.

— Глупо, — поправил он. — Мы думали, что выиграем время, пока Эдмонд будет сыпать угрозы. Но он выбрал тебя.

— И ты удивлён? — спросил я.

— Не ожидал, что ты начнешь давить нас так быстро. Без истерики, без шума. Трупы, пропавшие каналы и товар, обрезанные маршруты. И ты появляешься там, где никто не ждёт. Толкаешь нас в тень, до тех пор, пока мы сами не стали в ней тонуть.

Я беззвучно усмехнулся. Ну да. Приказ ковыряться в этом дерьме отдали мне. А я умею исполнять.

— Мы думали, что контролируем игру. Но ты оказался хитрее, парень.

Я наклонился ближе.

— Сколько вас осталось?

— Достаточно, чтобы ты пожалел, — с явным презрением он сплюнул кровь, — но мало, чтобы это стало войной. Мы пришли тихо и также тихо хотели работать.

— Мы? — повторил я.

— Я и мои люди, которых я защищаю.

— Уже нет, Виктор. Где они? В Манчестере? В порту под Ливерпулем? На складах?

Он сжал губы в тонкую линию, как первое настоящее сопротивление. Но молчал недолго.

— Я не крыса, не брошу своих на растерзание. Ты все равно доберешься сам, — выдохнул он.

— Правильно понимаешь, — сказал я. — Но мне надоело рыть могилы. Дай мне контакты и твоя шваль получит сутки, чтобы собрать трусы и паспорта.

— Ты предлагаешь… отпустить? — он с надрывом рассмеялся. — Я по твоему настолько идиот? Месть никто не отменял.

— Я предлагаю не устраивать мясорубку, которая никому не нужна. Передашь приказ сворачиваться. Они уезжают и история закрыта, а надумают вернуться, я буду ждать.

Наступила тишина. Длинная. Плотная. Мне плевать на людей, особенно его. Но даже мой ресурс, насколько бы не был велик — конечен.

Он думал. А потом кивнул. Единственный раз за весь вечер по-настоящему тяжело.

— Хорошо, — выдохнул он. — Бойни не будет.

Вот она — капитуляция. Без унижения. Без пустых слов. Просто конец борьбы.

— Умно, — сказал я. — Только поздно.

— Знаешь, — хрипло произнёс он. — Если ты сейчас не врешь… наверное, ты единственный ублюдок в мире, кто способен кого-то отпустить. Я бы не смог.

— Я держу слово, Виктор. Особенно перед смертью.

Он понимал, что это его последняя сделка, но упрямо смотрел мне в глаза.

По моему жесту парней «Ворона» завели в зал. Два молодых боевика, мои ровесники. И один из них сегодня перестанет существовать — просто потому, что Виктор сделал неправильный выбор. Жребий судьбы, в виде короткой спички, пал на зеленоглазого парнишку. Он стоял гордо, как и положено солдату. Второму объяснили условия.

Верить Виктору на слово я не собирался. Кретинизмом не наделён. Но он назвал координаты и они совпадали до последней цифры. Проверим. Выбив главный узел, цепь обычно разваливается сама.

Я оторвался от стола и направился к Уилсону. Он до сих пор лежал на полу в позе сбитой собаки, даже не пытаясь вести себя достойно. Резким движением я поднял его за плечи. Ноги подкашивались, он дрожал, голова моталась на шее, будто уже отделилась от тела морально. Роланд и Фостер подхватили его, удерживая вертикально.

Когда он поднял на меня глаза — в них было всё: отчаяние, страх и чёрная, густая осознанность того, что настало логическое завершение сделки.

— Ты нарушил договор, потратил мое время, пытался убить и теперь получаешь ровно то, что заслужил.

Он открыл рот, чтобы снова начать оправдываться, но не успел. Сталь разрезала воздух и проткнула ему висок по самую рукоятку. Быстро. Как обещал. Тело осело на пол с тяжёлым шлепком. Кровь поползла, как густое вино, в сторону ножки стула. Я даже не стал смотреть на него и развернулся к Виктору.

Он ждал. Сидел ровно, как раньше.

— Значит, так и заканчивается? — спросил он.

— Всегда так заканчивается.

Он кивнул, будто был согласен.

— У тебя есть яйца, парень. Жаль, что мы не встретились раньше. Мы могли бы…

— Нет.

— Да. Могли бы, — усмехнулся он. — Ты бы был хорошим союзником.

Он встал сам. Медленно. Достойно. Я на секунду задержался — не из жалости, а из уважения к тому, кто до последнего оставался собой.

— Ты сделал выбор.

— Все мы делаем.

Я поднял руку, до хруста суставов сжимая пистолет. Выстрел прозвучал коротко, звонко. Виктор рухнул без слова. Затем второй для его солдата.

В подвале стояла старая промышленная печь — гигантский, ржавый монстр, который когда-то обогревал весь особняк. Теперь она служила другой цели, ради которой пришлось разгрести немало хлама.

Три тела притащили вниз, пока я лично укладывал Эвелин на металлическую плиту. Молодое лицо посерело, синие губы приоткрыты, но она выглядела безмятежно. Спокойно.

Щедрость, мать её… Удивительно, откуда она во мне вообще берётся.

Когда дверь печи закрылась, я почувствовал, как комната стала теплее. Мелькнула мысль, что если бы я мог чувствовать, то это место пахло бы виной. Но по факту воняло только дымом и жженной кожей. Никакой поэзии.

Я смотрел на огонь не отрываясь, как она начала исчезать, и до самого конца, пока не осталось только серое, разлетающееся от ветра ничто.

— Головы Виктора и Чарльза в контейнеры. — сказал я. — Отец ждёт подарки.

— Да, босс.

К утру всё было сделано. Никаких следов. Мы вышли к машинам, и небо уже начинало подсвечиваться розовым. Тот мерзко-спокойный оттенок, будто мир не понял, что ночью кого-то сожрали. Я успел переодеться в чистую одежду, наложить стерильную повязку, перекусить тухлой на вкус кашей из сухпайка. Мои люди стояли полукругом у входа, вымотанные, но довольные после охоты.

— Хорошая работа, — сказал я. — Пора домой.

Голоса загалдели, движки разбудили тишину. Я сел на заднее сиденье, наконец позволяя телу расслабиться, хотя бы на минуту. Фостер за рулём. Надёжный, как старая швейцарская смерть.

Я выдохнул, потянулся к телефону, собираясь набрать Дрейка и сказать, что всё закончено. И в этот момент он завибрировал сам, а имя на экране заставило меня моргнуть.

Он может звонить в такую рань по трем причинам: либо у него для меня действительно полезная информация, либо булочка высосала из него последние два нейрона, либо он сдохнет через минуту. Но я сразу отсек последнее — ему не позволено умирать без моего разрешения.

— Дрейк?

В динамике раздалось хрипение, будто в трубку дышал человек с пробитым легким. Потом… хриплый смешок.

— Э… Эйд…

У меня ладонь будто чуть дрогнула. Только чуть. Фостер поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, но быстро отвернулся. Правильно сделал.

— Что происходит? — голос мой был ровным. Слишком ровным.

— Тут… где… блядь… я даже не знаю… — он снова закашлялся. — Технику… всю… в хлам. Но я… слушай…

Я прикрыл веки, мысленно считая до десяти, но пальцы все сильнее врастали в трубку.

— Говори.

— Ее… — он снова охнул. Это был не страх. Это была боль. — забрали.

Слова провалились в меня, но смысла не дали. Я просто уставился в одну точку на лобовом стекле, забыв как моргать, пока конечности поглощала немота.

— Что? — рыкнул я сквозь зубы, надеясь, что тише, значит, неправда.

— Я… — он вдохнул через кровь. — Я пытался. Их было много. Шесть? Восемь? Я… блять… я не считал. Они… знали, где искать.

Мир замер. Погрузился в абсолютную, мертвый вакуум.

— Она жива?

— Скорее всего. Я видел, как ее выносили. Но я… не смог…

Дрейк не знал такого слова. Оно не входило в его словарь. Значит, все действительно пиздец как плохо.

— Где ты сейчас? — спросил я, чувствуя, как в груди что-то становится очень тихим и очень сухим.

— В твоём кабинете… Еле дополз. Смешно, да? Я, мать твою, полз…

Не смешно. Но я чувствую, как по губам проходит тень жуткой улыбки.

— Дрейк, слушай сейчас очень внимательно. Каждое слово. Если ты сдохнешь, — сказал я спокойно, — я найду тебя в аду, подниму и убью второй раз. Понял?

Максимум утешения, которое я вообще способен выдать.

— М-мило… — раздался мокрый кашель. — Постараюсь… но не обещаю.

Чёрт.

Чёрт.

Чёрт.

— Ты вызвал подкрепление? — он молчал, только слышен слабый свист дыхания. — Ублюдок, не смей закрывать глаза.

— Ещё нет… Я сразу набрал тебе, как… добрался до сейфа.

— Хорошо.

— Эйд…

— Что?

Затянулась пауза. Я его убью.

— Прости.

Слова упали, как раскалённый металл в ледяную воду, взрывая сосуды жаром, пока кровь не закипела в висках. Я прикусил язык, смакуя привкус железа во рту, иначе сказал бы что-нибудь, отчего Дрейк сгинул бы быстрее, чем его кровотечение.

Серьезно? Жалкое прости на смертном одре не переписывает факт, что кто-то тронул мое. Я оборвал его также резко, как удерживал в горле собственную ярость, пока она царапала изнутри и требовала крови.

— Не сейчас.

— Ха… логично…

Связь зашипела и оборвалась, швырнув меня в тишину.

И только сейчас до разума окончательно дошло, что именно он сказал.

Её забрали.

Лиану.

Мою Лиану.

В голове раздался тихий, липкий щелчок, который всегда предупреждает, что дальше будет очень плохо. Для всех. Если она испугалась — я сожгу заживо тех, кто её тронул. Если она ранена — я вырежу их лица, семьи, корни. Если кто-то посмел… даже попытался…Я не думал дальше.

Не мог.

Потому что мысль сама по себе была смертельной. Ни один человек на этой планете не имеет права касаться её так. Никто. Кроме меня.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: я дышу медленно, почти рывками, а плечи дрожат от рвущегося из груди низкого смеха.

Не того, что бывает после удачной шутки.

Нет.

Это был хриплый звериный звук, похожий на рычание. И оборвался так же резко. Как будто зверь внутри наконец выломал клетку.

Фостер обернулся. На его каменной физиономии мелькнуло то самое выражение, когда человек понимает, что рядом с ним сидит не командир, а что-то гораздо хуже. Но не задавал вопросов, не его ранг.

— Новый маршрут, — произнёс я, вытаскивая и пересылая координаты с ее GPS маячка на приборку. — Роланд и Мэтью за нами, остальные домой.

— Есть.

Машина рванула с места.

Только не делай глупостей, булочка. Я уже иду.

Я смотрел на ее локацию, движущуюся на запад в сторону Гилфорда. В голове крутился один и тот же вопрос: кто?

О ней знали единицы, только то что я позволил. Я был осторожен. Но её, блять, нашли. В самой защищённой точке, куда никто не рисковал приближаться.

От этого мысль встала в горле, как осколок: какая-то гнида узнала больше, чем должна.

Я не верю в случайности и уж тем более в совпадения.

Это ловушка, причем идеально выстроенная.

Но я окажусь там раньше, чем они успеют моргнуть.

И никто из них не умрет быстро.

Мои хорошие, финал все ближе.

Есть предложения, что упустил Эйдан? И кто рискнул добраться до него таким путем? Но главный вопрос: зачем?

Предлагаю обсудить в комментариях. ????????????

Глава 42. Лиана

Мне казалось, с того дня, как Эйдан снова уехал, прошло уже полжизни. Хотя — всего четыре долбаных дня.

В первый я бродила как привидение: пустая, прозрачная, с чужой болью, застрявшей под ногтями. Стоило моргнуть, и я снова видела его изуродованную спину… по которой прошелся десяток разных резцов. Я вырывала с корнем любые мысли, сомнения, вопросы, убеждая сознание, что это не мое дело. Вроде получилось. На второй и третий я уже чувствовала себя чем-то вроде птенца, который учится летать, а не падать и зареклась вытравить из памяти всё, что делает больно.

Как назло, меня снова переселили. Вещи аккуратно перекочевали из гостевой обратно в спальню Эйдана и будто не было ни меня, ни моих криков, ни следов моего погрома. Только свежевыкрашенные стены, новая мебель, даже тот ковер… тот долбаный пушистый ковер, пропитанный болью и кровью, выглядел безупречно.

Вот что Эйдан умеет делать идеально — заметать следы. И если бы не воспоминания, я бы сама засомневалась, было ли всё это на самом деле. Пару раз словила себя на ужасной мысли: ещё неделя и я могла бы привыкнуть. Вот от неё хотелось орать.

Вчера мы с Элиной вышли во двор. Весна в Брайтоне почти такая же мрачная, как и февраль, но я стояла в саду минут сорок, подставив лицо небу, будто молилась. Хотелось почувствовать мартовское солнце на коже — сухое, слабое, но живое. Прямо, как я. И решила, что это знак. Скоро всё закончится.

Глупо.

Но в тот момент я хотела быть глупой.

Конечно, бок ещё ныл, но если не делать резких движений, почти не беспокоил. Доктор Хадсон приезжал, делал рентген прямо в спальне — как будто я какая-то хрустальная принцесса. Он сказал: прогноз хороший, всё срастается, а я кивала и улыбалась до боли в щеках, чтобы в отчёте появилось слово «здоровa».

На самом деле боль была в другом: кошмары, головные боли, приступы тревоги, и самое мерзкое — ощущение, будто под кожей что-то двигается. Но этому я точно не скажу. Сама разберусь, когда вернусь домой из этого психдиспансера.

А вот Дрейк… стал каким-то липким, словно его кто-то намазал клеем ПВА. Куда бы я ни пошла, он материализуется в дверях.

Однажды я решила прогуляться по дому и забрела в библиотеку, где не нашла ничего интересного, кроме справочников, фолиантов и скучной технической литературы. Хотя… парочка книг по психологии выглядела так, будто ими кто-то вытирал совесть. Даже знаю кто.

И по чистой тупости, чёрт побери, я дотронулась до ручки двери кабинета Эйдана. Даже не успела открыть, Дрейк вырос за спиной, как тень, которая знает своё место. Я сделала вид, что поверила его сказкам о «там закрыто» и «ничего интересного».

Испепеляющий интерес, как кислота: чем больше шипит, тем сильнее хочется сунуть туда палец. Мне нужно было знать, в какой грязи руки Эйдана утоплены на самом деле и я хотела хоть что-нибудь накопать. Хоть крошку власти, за которую можно уцепиться и использовать.

То же самое с подвалом. Я хотела незаметно спуститься вечером, но Дрейк перехватил меня и налил в уши истории про крыс размером с зайцев и пауков похлеще, чем из фильмов ужасов. И чем больше он пытался отвлечь, тем сильнее я понимала: у Эйдана есть тайны, и под весёлыми фразами и заботой Дрейка тоже что-то шевелится и следит.

Сегодня я не планировала ночных вторжений в запретные секции, но после очередного полезного ужина Элины, мне банально, по-человечески захотелось «ещё кусочек». Потому что основной рацион был составлен каким-то диетологом-садистом.

Вот так я сонная, с озверевшим от голода желудком, оказалась на кухне, с наивной верой, что мои надзиратели уже спят и я смогу пресыться тишиной большого дома и чем-то вкусненьким в одиночестве. Но стоило сделать шаг, как от собственного громкого фырканья, я чуть не подавилась слюной.

Дрейк уже сидел там.

Оккупировался на барном стуле, в серой растянутой футболке. Зеленоватое сияние от ноутбука подсвечивало отросшую щетину и темные круги под глазами. Мои лёгкие взбунтовались и отказывались работать от того, насколько воздух пропитала густая, въедливая никотиновая дымка. Наглядный пример заядлого курильщика. Если продолжит в том же духе, скоро дом начнет кашлять и в конечном счёте попросит прикурить.

— Не спится? — спросил он, не поднимая глаз. Пальцы стучали по клавишам так быстро, будто он пытался побить мировой рекорд.

— Представь себе, нет, — буркнула я, направляясь к холодильнику.

С тоской посмотрев на его содержимое, я выбрала клубничный йогурт, хлопнула дверцей и подошла ближе. Мигающие символы и исчезающие строчки на экране выглядели как из фильма. Будто он хочет по приколу вскрыть британскую разведку или запустить ракету.

— Серьезно? — я ткнула в экран ложкой. — Кого взламываешь? НАСА? Или Пентагон?

Он даже не моргнул.

— Выясняю, кто спёр мою плитку шоколада из заначки. — он наконец повернул голову, улыбаясь. — Это была ты?

— Не исключено. — я пожала плечами. — И чем ты тут занят?

— Вообще-то пытался работать, — он покосился на йогурт, — но стал свидетелем очередного рейдерского захвата продуктов.

Я не сдержала смешок. Встреться мы при других обстоятельствах, могли бы поладить.

— Значит, ты… Айтишник?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вроде того. — он кивнул. — Сети, шифры, безопасность и прочие веселые штуки, от которых у большинства начинает дёргаться глаз уже на третьей строке.

Не знаю зачем, но мне было интересно узнать откуда он и как оказался в Брайтоне. Все таки Дрейк единственный мужчина, которому Эйдан позволяет находится рядом со мной. И до сих пор цел.

— Не плохо, — я присела напротив, разрывая пленку и затягивая разговор. — Откуда ты сам?

— С Уэльса. Городишко там был с никчёмными амбициями, где единственное развлечение рынок по четвергам. Хотя однажды, две старушки дрались за сыр по скидке, а мы ставили на них, как на петухов.

Я захохотала. Нечто подобное было в Селфтоне. Кроме церкви, и единственной забегаловки с полчищами тараканов не было ни черта. Но мы с родителями переехали в Ливерпуль, в самый безопасный район Вултон, когда мне исполнилось девять.

— И как ты оказался… здесь? В Брайтоне? — дипломатично облизав ложку, спросила я. Кусочки клубники в йогурте были наивкуснейшие.

— Решила устроить допрос?

— Да. У меня тут немного развлечений.

Он хмыкнул.

— Сбежал, как и многие, в поисках лучшей жизни. А потом встретил Эйдана. Работа оказалась специфическая, но уже седьмой год пошел, как я в его рядах.

Все что он говорил казалось обыденным, но ломалось под тяжестью смысла. Семь лет. За такой срок нормальные люди успевают вырастить детей, построить дом, некоторые даже развестись, а тут — служба у чудовища. Внутренности скрутило в ледяной узел.

Вот оно что. Друг или преданный пёс?

Я откинулась чуть назад, поднимая глаза на него.

— Ну платит он тебе хорошо, раз деньги выкупают совесть? — бросила я с самой сладкой улыбкой.

Он даже не моргнул, но стиснул челюсти до хруста и потянулся к пачке сигарет.

— У каждого свои способы выжить, Лиана.

Моя внутренняя бомба радостно отсчитала «три, два, один» и сказала «пуск». Как он может улыбаться, курить, шутить, будто так нормально?

— Ты ведь знаешь, что сделал Эйдан, — я продолжила есть, но уже не улыбалась. — Знаешь. И всё равно здесь. И смотришь на меня так, словно...

— Это не моё дело.

— То есть ты просто молчишь?

— Да, — он выдохнул дым в потолок через нос, как дракон, будто хотел прожечь дыру и улететь. — Можешь ненавидеть меня и будешь права. Но это мой выбор, и путь назад давно закрыт.

Воздух на кухне становился плотнее, словно температура упала на несколько градусов. Я смотрела на него и пыталась сложить пазл его человечности, но он всё время превращался в дым.

— Почему? Ты боишься его?

— Нет. — он криво улыбнулся и сделал длинную затяжку, — Потому что ты не представляешь, сколько дерьма мне приходится разгребать. Особенно из-за тебя.

Меня перекосило.

— Что?.. — я поставила баночку йогурта на столешницу. — Из-за меня?

Он вздохнул, проводя ладонью по лицу. Выглядел он уставшим. Как если носить ведро боли и не знать куда его вылить.

— Ага. У Эйдана и так по горло проблем. — его голос стал резче и грубее. — Думаешь мне легко жить с тем, что я видел? Я теперь даже не знаю, как смотреть ему в глаза. Но он был другим. Рациональным, спокойным и единственное, что его интересовало это работа. А потом… — он ткнул в меня пальцем, но тут же опустил, — Оказалось, что мозги может выжечь маленькая говорящая мегера.

Его слова без предупреждения били по мне как кулаком в живот, но вслед за болью поднималась горячая, разрушительная волна. Та, что бывает, когда тебя обвиняют в собственных шрамах.

Вот что он думает?

И теперь пазл сложился: его преданность не про верность, а просто удобная форма рабства. Рядом с Эйданом ему не выгодно оставаться человеком, видно слишком дорого обходится совесть.

— Значит, по твоему, я виновата? — у меня задрожали руки. — Ты серьезно?!

Он замолчал на долгую секунду, а потом поднял на меня глаза, где впервые не было ни юмора, ни усталости, а только кипящее раздражение.

— Я не сказал «виновата». Я имею ввиду… — он помедлил и добавил тихо. — Если бы ты сразу рассказала про профессора, ничего бы не случилось. Он бы не сорвался. Эйдан на прощает предательства, но ради тебя… он…

Щека вспыхнула горячо, как от пощечины, а когда с ресницы скатилась соленая капля, внутри что-то закоротило. Слова застревали в горле, мешали дышать, но обида и ярость выталкивали их наружу:

— Ради меня?! — я резко захлопнула крышку его ноутбука. — Он мог меня убить! А ты просто трус, Дрейк!

Он дёрнулся так резко, будто я сорвала предохранитель. Зря он тронул то, что было под запретом и теперь мне было мало одного удара.

— Остань, Лиана. — сказал он приказным тоном.

— Сам остынь, — выплюнула я, поднимаясь со стула, а потом наклонилась над столом. — Хотя знаешь, я ошиблась. Трус это слишком благородно для тебя.

Он настороженно замер. Даже дым перестал шевелиться.

— Ты жалкая шестерка, — продолжила я, — Без собственного мнения и права голоса. Ты прожил с Эйданом семь лет и так и не понял, что он тебя держит потому что ты удобный. Тебе выгодно не думать, не замечать, не чувствовать. Потому что ответственность тебе не под силу.

Он побледнел, злобно скривив рот, и яростно затушил сигарету. Я видела, как у него на языке висели слова. Но он… просто сжал губы в тонкую линию и отвернулся. Конечно, всегда первым глотает всё, что может вырваться.

— Все. Закончили, — выдохнул он, с трудом сохраняя ровный голос. — Иди спать.

Вот теперь я видела его настоящим. С ледяными глазами, горящими от жалящей правды и без привычной маски дружелюбного шута с ноутбуком.

— Я сама решу, — выкрикнула я и с силой швырнула в него йогурт.

А он поймал, как гребанный Питер Паркер и даже не моргнул.

— Вот поэтому он и срывается, Лиана. Ты в людей кидаешься лучше, чем в правду.

— А ты в неё даже смотреть не можешь. Боишься порезаться.

Я смело развернулась и вышла, чувствуя, как по спине стекает холодок — словно я только что прошла по тонкому льду, и трещины побежали за мной следом. Меня трясло от злости, обиды, от чувства несправедливости. От того, что снова оказалась виноватой в чужих грехах, а человек, который как я думала мог бы понять, выбрал сторону чудовища. Коридор казался длиннее обычного, а в спальне непревычно темно.

Я рухнула на кровать, обхватила руками подушку и уткнулась в нее лбом, пытаясь успокоится. Сердце в груди колотилось на пределе, щеки горели огнем, а разговор крутился в голове, как заевшая пластинка.

Боже.

Как же он ошибался.

И как больно было слушать, потому что кусок правды все таки царапал.

Да, я пыталась сама справится с Кларком.

Да, я держала рот на замке.

Да, я… не идеальна. Но как он может оправдывать безумство? Словно в ответ в боку защемило. Ноет, зараза. Всегда ноет, когда я вспоминаю.

Не знаю, сколько я ворочалась, переворачивалась, вслушивалась тишину дома, но осадок от фраз Дрейка зудел под кожей и мешал провалиться в сон. Мне было мерзко. Грязно. И… одиноко.

Но когда я уже почти провалилась в дремоту, воздух в комнате будто щёлкнул и незаметный треск статического разряда прошёлся по позвоночнику холодной цепочкой.

Я резко открыла глаза.

Потолочная подсветка моргнула едва заметно и любой другой ночью я бы не заметила, но не сегодня. Сегодня внутри меня уже стоял какой-то тревожный сигнал и он взвыл.

Я села, сжимая простыню пальцами, чувствуя, как пульс бьётся выше привычного ритма.

Прислушалась.

Тишина была… неправильная. Как в момент перед землетрясением, когда птицы замирают, и воздух становится слишком плотным.

Еще один тихий щелчок.

Только теперь он звучал почти издевательски.

Я вскрикнула и отшатнулась к изголовью, когда дверь в спальню неожиданно распахнулась. Дрейк буквально влетел в комнату, бледный до прозрачности, зрачки расширены. Но самое страшное, что он даже не пытался скрыть дрожь в пальцах.

— Вставай! — рявкнул он слишком тихо.

Это был не приказ, а чистый, голый страх.

— Ч-что происходит? — я уже стояла, ноги будто сами сорвались с кровати.

— Система легла, — выдохнул он, глядя куда-то мимо меня, как будто просчитывал варианты. — Полный взлом. Кто-то пробрался в сеть. И… — он сглотнул. — Внутри дома слепая зона.

Он подошёл и резко схватил меня за запястье, впиваясь в кожу горячими пальцами.

— Такое уже было?..

— Нет, — отрезал он. — Живее!

Внизу раздался глухой удар, настолько сильный, что пол под ногами чуть дрогнул. Сразу за ним резкий звон бьющегося стекла.

Я застыла.

А Дрейк — нет.

Он рванул к встроенному шкафу, отбрасывая в сторону вещи на вешалках. Я не успевала следить за действиями, только слышала быстрые, отчаянные пикающие сигналы кнопок, скрежет, и задняя стенка шкафа отъехала.

И я увидела.

Массивный стальной сейф с человеческий рост и броней, как у банковского хранилища. Полки внутри были утыканы оружием. От ужаса я даже не смогла понять, сколько там всего.

У меня пересохло во рту.

— Переоденься, — Дрейк всунул мне в руки охапку вещей, даже не глядя что именно. — Лезь внутрь. Сейчас.

Мой мозг замер. Оцепенел, отказываясь принимать картинку.

— Это сейф?..

— Там тебя не достанут, — он жестко стиснул мое лицо ладонями, вынуждая встретиться взглядом. — Слышишь? Не. До-ста-нут. Он держит взрывную волну, не то что пули. Сиди молча. И не выходи. Что бы они ни говорили. Поняла?

Я даже не успела ответить — внизу раздался ещё один удар, как будто кто-то сбил дверную петлю ногой.

И женский крик. Резкий, обрывающийся, до боли похожий на Элину.

У меня внутри всё оборвалось.

Дрейк уже держал пистолет. Я даже не заметила, когда он его достал. Ловким движением снял предохранитель, будто делал это тысячу раз. И прямо перед тем как забраться внутрь, я уцепилась за его руку.

— Не уходи… Здесь хватит места.

Это был не разум. Это был чистый инстинкт.

Но он быстро отбросил мою руку, и буквально втолкнул меня внутрь. От холода, резкого запаха металла и оружейной смазки у меня закружилась голова.

— Сиди тихо, — он уже нажимал на панель, пальцы метались, как в лихорадке. — Просто сиди, Лиана. Пожалуйста.

Дверь начала закрываться.

— Дрейк, стой!

Щелчок.

Я осталась в металлическом ящике, где воздуха катастрофически не хватало. Отдышаться не получалось. Стены давили и мне чудилось, что они сейчас сомкнутся и раздавят меня. Я осела на холодный пол, крепко вжимая в себя охапку одежды, которую толком не чувствовала из-за онемения пальцев.

Это не сон. Не кошмар. Это происходит. Сейчас.

Внизу трубно галдели мужские голоса. Топот ботинок, удары, командные выкрики. Все сливалось в единый гул, забивающий уши.

Кто вообще лезет в дом посреди ночи так отчаянно? Это ограбление? Элина жива?

Я не могла ответить ни на один вопрос, мозг был как переваренная каша.

Грохот стал ближе, буквально у дверей спальни. Затем первый выстрел. Потом второй. Я подскочила и прижалась ухом к двери, пытаясь ловить каждую вибрацию, каждый звук борьбы. Что-то металлическое упало на пол.

— Где… спрятал… — донеслось глухо, но различимо. — Ищите.

Меня затрясло.

Что они ищут?

Я обернулась. Тусклая неоновая подсветка вдоль потолка мягко окрасила арсенал в серо-голубой цвет. Взгляд метался по стенам, уставленным оружием: автоматы, короткие винтовки, пистолеты, блестящие элементы тактических креплений, что-то похожее на армейские гранаты. Этим можно снабдить небольшой отряд.

Я судорожно сглотнула.

Кто Эйдан вообще такой? Откуда здесь все это? Почему Дрейк просто не отдаст то, что они требуют? Это не может быть ценнее наших жизней.

Грохот снаружи не стихали: удары, лязг металла, крики. Прогремел ещё один выстрел, а следом глухой, но знакомый стон. Дрейк.

— Дрейк! Ты жив?! — выкрикнула я, слишком громко и резко. Ребро отозвалось вспышкой боли.

— …Блять… — его голос сорвался.

— Что им нужно?! — я почти плакала. — Отдай им это! Не геройствуй!

На секунду повисла тишина:

— Им нужна ты. А меня всё равно прикончат.

Все мои внутренние органы будто сжало рукой изнутри.

Снаружи раздался новый удар и грубый ор незнакомого голоса:

— ЭЙ, МАЛЫШКА! ВЫХОДИ! ИЛИ МЫ ЕГО ДОБЬЁМ!

— НЕ ВЗДУМАЙ!! — в этом крике была мольба.

— Мы ломаем код! — заорал кто-то другой. — Пять минут, и мы внутри!

Паника вонзилась в шею острыми иглами, когда я услышала, как возле сейфа возятся с инструментами.

Я тревожно оглянулась и вспомнила про одежду. Пальцы не слушались, но я быстро натянула на себя то, что дал Дрейк: разноцветные носки, чёрные штаны, футболку, сверху тонкую куртку. Ткань была холодной, пахла пылью и липла к влажной коже. Но хотя бы так, а не в пижаме под пули.

Моя рука дрогнула и на автомате потянулась к ближайшей полке. Пальцы коснулись холодного чёрного пистолета. От одной его тяжести я крепче стиснула зубы.

Дышать ровно удавалось лишь внешне, но тошнота рвалась наружу от страха. Волосы липли ко лбу. Перед глазами всплыл папа и его рассказы про охоту. Он никогда не разрешал мне стрелять, но для общего развития показывал как держать, перезарядить и снять винтовку с предохранителя.

Механика и память сработали командой: я вытащила и проверила магазин, щелкнула предохранитель. Сталь в ладони немного удерживала меня от истерики.

— Боже… — прошептала я, уткнувшись мокрым лбом в холодный металл. — Что я делаю…

Снаружи кто-то крикнул и ударил по панели с такой силой, что дверь завибрировала под кожей:

— Три минуты!

Третий удар был уже с матом. Чужие шаги. Рычание. Быстрые и злые переговоры.

Они реально вскрывают арсенал.

У меня внутри что-то йокнуло, и пустота стала такой громкой, что я почти оглохла собственного сердцебиения.

Если я останусь — Дрейк умрёт. Если выйду — умру я.

Прекрасный выбор, просто шикарный.

Спасибо, жизнь, как всегда в своём стиле.

— Лиана!! — голос Дрейка сорвался, хриплый, но ещё живой. — Сиди там! Не смей!

Не смей…

Именно эти слова и подтолкнули.

Я закрыла глаза на секунду. Только секунду.

Если я ничего не сделаю, он умрёт из-за меня. Опять из-за меня.

Я не донесу эту тяжесть.

Я должна… что-то… хоть что-то…

Я медленно выдохнула и приложила ладонь к внутренней панели. Металл откликнулся дрожью и замки начали медленно, мучительно медленно разъезжаться. Сердце сорвалось с места и ударилось об пол. Или ещё ниже.

За дверью сразу заорали:

— ОТОЙДИ! ОНА ВЫХОДИТ! НЕ СТРЕЛЯТЬ, БЛЯТЬ, ДЕБИЛЫ! НАМ ОНА НУЖНА ЖИВОЙ!

Появилась тонкая, как лезвие бритвы, щель. Холодный воздух из спальни ворвался в сейф. Я нервно вздохнула, как будто это мой последний вдох в жизни и с трудом подняла перед собой пистолет. От давления мозг хотел взорваться, колени дрожали, но я стояла.

Когда дверь открылась на половину, я увидела Дрейка, стоящего на коленях у стены. Левое плечо залито кровью, лицо перекошено болью и яростью. Рядом мелькнул огромный черный силуэт человека.

— Что ты делаешь! — он заорал так, будто его резали, — НАЗАД, ЧЁРТ ТЕБЯ ДЕРИ!!

Но было поздно.

Пальцы сами сжались и сделали то, что мозг ещё не успел осознать.

Щелчок. Хлопок.

Выстрел ударил в уши, я на мгновение оглохла. Незнакомец дёрнулся, схватился за бок и рухнул на колени с громким воплем.

Я застыла.

Реальность догоняла медленно, как будто я смотрела фильм через толстое стекло.

Я попала. Я реально попала?

Господи. Я стреляла. Я стреляла в живого человека…

— НЕ СТРЕЛЯТЬ!! ТЫ ГЛУПАЯ СУКА! — кто-то вопил, но словами тонули в моем шуме.

Я шагнула вперёд, направляя пистолет на второго. Вся дрожь ушла в ступни, что казалось, я держусь на чистом упорстве и злости, а не на костях.

— ОТПУСТИТЕ ЕГО! ИЛИ БУДЕТЕ СЛЕДУЮЩИЕ!

Двое нападавших переглянусь, пока третий держал Дрейка на прицеле.

— Вот дура…

Я не успела выстрелить снова, как пистолет вышибло из пальцев. Чужая рука рванула меня за волосы и со всей силой швырнула к стене. От разрывающей душу боли я заскулила, не в состоянии пошевелиться.

— Суки… аккуратнее с ней, — проревел Дрейк, пытаясь подняться. — У нее ребро сломано, уроды!

Его последние слова оборвались кашлем, когда пуля вошла ему грудь. Он обмяк, завалился на бок, глаза закатились. Хотел что-то сказать, но не мог вздохнуть.

— НЕТ! — я завизжала из последних сил, но мне перехватили рот ладонью и вогнали иглу в шею.

Холодный жар мгновенно разлился под кожей.

— Д-р-р… — язык отнялся. — Др… рейк…

Меня уже несли к выходу. Кто-то ругался, кто-то командовал. Мир плавал, дрожал, таял. И темнота опустилась резко, как мешок на голову.

*****

Сначала появились звуки. Сырой завывающий сквозняк. Далёкое гулкое эхо, будто кто-то прошёл по этажу. Капля воды, упавшая где-то за стеной: кап… кап…кап…

Затем вернулось тело, боль и холод. Голова раскалывалась на двое и кружилась, будто меня били, пока я была в отключке. Странный химический привкус на языке смешался с запахом мокрого бетона и ржавчины. Бок горел огнем, руки затекли и окоченели вместе с пальцами ног настолько, что я почти их не чувствовала.

Я лежала на шервавом, как наждачка, ледяном бетоне. Руки связаны перед собой пластиковым хомутом, ноги тоже. Попыталась вдохнуть глубже, но тут же чихнула и закашлялась. От острой рези в грудной клетке перед глазами вспыхнули белые пятна.

Где я?

Я открыла глаза.

Зрение упрямо не собиралось в единое полотно, выдавая расплывчатые пятна. Лишь через пару минут дрожащие контуры стали складываться в серые плиты, балки и шуршащий от ветра полиэтилен.

Осознание реальности змеёй скользнуло по коже:

Меня увезли. Далеко. И никто не знает, где я.

Сердце ударило так резко, что меня чуть не стошнило. Я прижалась лбом к холодному бетону, пытаясь поймать дыхание.

Спокойно. Спокойно. Паника — самый быстрый способ умереть.

Но мысли всё равно прыгали туда, откуда я их гнала:

Дрейк… он… Он был жив.

Когда я видела его последний раз — был.

Господи… если он умер…

Горячий ком подкатил к горлу, но я заставила себя его проглотить.

Попыталась приподняться, сначала на локти, потом плечи, но голова закружилась ещё сильнее, и мне пришлось ухватиться связанными руками за пол. Пальцы соскользнули по цементной пыли, оставив бледную царапину.

Когда зрение более-менее стабилизировалось, я оглядела помещение.

Чёрные провалы окон без стекла, с торчащей арматурой, проводка висит с потолка как мёртвые лианы. Недостроенный этаж.

Почему… почему меня привезли сюда? Что им от меня нужно?

Я сглотнула снова, осторожно, пытаясь собрать себя по кускам.

Сквозняк усилился. Полиэтилен шуршал всё громче и навязчивее, словно кто-то шептал моё имя из пустоты.

И тогда раздалось эхо шагов.

Тяжёлых. Медленных. Уверенных.

Я поднялась на колени, выпрямляясь насколько позволяла боль, но не отвела взгляда от темноты между колоннами.

Шаги приближались.

Из бетонного проема проступила высокая тёмная фигура. Лицо я не увидела, мрак превратил незнакомца в тень. Но силуэт… жёсткая статика в воздухе…

Я, кажется, перестала дышать.

Остановившись в пяти шагах, он медленно наклонил голову, как будто изучал экспонат или трофей.

Я знаю этот жест.

Фигура загоаорила бархатным, ровным, едва насмешливым голосом:

— Вижу, очнулась?

Я открыла рот, но слова не вышли, срываясь в короткий, унизительный писк.

Он сделал ещё полшага и тень с его лица окончательно слетела.

Я знаю, кто это. Господи…

И мой мир тихо, окончательно и безвозвратно оборвался.

Мои хорошие, надеюсь булочка смогла вас удивить???? То ли ещё будет...

Не вижу ваших подписок в тг-канале???? А там новый визуал Дрейка и Лианы????

Глава 43. Лиана

Холод вползал под кожу, как живое существо, цепляющееся в мышцы мелкими, острыми зубами. Он не просто обволакивал. Он грыз. Медленно, терпеливо, будто проверял когда я наконец сломаюсь. Ступни онемели, а пальцы побелели, будто их окунули в воду со льдом.

Я сидела на бетоне и в отчаянной попытке выдать остатки тепла, прижимала руки к груди, но эта надежда была такой же глупой, как пытаться отогреть труп спичкой.

И сколько бы не моргала, к сожалению, реальность не менялась.

Мужчина уверенно стоял передо, как хозяин сцены. Даже не сцены… Мира. Ему было плевать на холод, грязь и едкую бетонную вонь. Черное пальто струилось с плеч, будто под ним был личный климат-контроль. Идеальная обувь нагло блестела и рядом с ней мои промокшие от сырости носки выглядели не просто жалко, а оскорбительно.

Он действительно стоял здесь.

Тот самый мужчина из клуба: с вежливой улыбкой, скользкой манерой говорить и наглыми глазами. Уголки его губ медленно поползли вверх, демонстрируя красивую отточенную улыбку, в которой вежливости было не больше, чем в лезвии ножа.

Пульс яростно стучал в висках, что казалось вот-вот разорвет череп изнутри, вырвется и убежит без меня.

— Вот мы и встретились снова, милая леди, — бархатный голос прошелся по коже ледяными пальцами. — Признаюсь, я надеялся, что до этого не дойдёт.

Я сглотнула. В горле першило, тело трясло так, что я могла бы выдать себя за неисправный вибромассажер. Хотелось думать, что от холода, но моя нервная система была другого мнения.

— Зачем… я здесь?

Мужчина склонил голову, словно я задала вопрос, на который экзаменатор милостиво позволит ответить. Но не тот вопрос.

— Ну же. Думай, девочка. — Он присел на корточки, держась на расстоянии вытянутой руки. — Не разочаровывай меня так рано.

Колени в идеально выглаженных брюках, рядом с моими грязными и дрожащими, только усилили болезненный контраст. Его запах был таким же аккуратным, как и все остальное: свежесть, чистота, что-то лёгкое, дорогое, но под этой свежестью пряталась едва ощутимая нотка гнили, словно что-то в этом человеке было слишком… живым, и слишком мертвым одновременно. То, что не скроешь за парфюмом и гладко выбритым лицом.

Я отпрянула. Лодыжки свело судорогой, пластик впился в щиколотки, и боли я едва не взвизгнула. Дышать становилось все труднее. Если сейчас у меня начнется паническая атака, можно будет сразу просить у кого-нибудь бирку на ногу.

— Вы… Эд, — тихо выдавила трясущимися губами. — Я вас… помню.

— Любопытно, — он наблюдал за расширением моих зрачков с научным интересом. — Обычно те, кто стреляет в моих людей, ведут себя громче. А ты удивительно тихая.

Эхо пустого этажа смешалось с ритмом моего сердца и я вдруг поняла, что слышу собственную кровь.

Не паникуй.

Дыши. Медленно.

Не показывай, что боишься.

Но тело не слушалось, заставляя мозг активировать режим: готовимся к худшему.

Он поднялся медленно. Стряхнул с ладони воображаемую пылинку — движение настолько точное, лёгкое, что стало ясно: он делает это автоматически. Я видела схожую педантичность у Эйдана, но это… это было другое. Мания чистоты, которая должна выжечь всё, что не подходит под его нормы.

Этого не может быть.

— Что ж. — Он профессионально прошёлся по мне взглядом, как по чертежу.— Давай начнём просто. Что ты знаешь о нашей семье?

— Н-не понимаю…

Он чуть усмехнулся. Не весело. Устало.

— О, Лиана. — он растянул мое имя, смакуя на языке. — Я всё знаю. И то, что ты жила у него. И то, что он прятал тебя. И что он лгал мне из-за тебя. Поэтому… спрошу ещё раз. Что он тебе рассказал?

Тут до меня дошло. Как удар по черепу.

Семейка шизанутых психопатов с фетишем похищения.

Его отец. Эдмонд Колдвелл — мультимиллионер, меценат, генеральный директор лидирующей строительной коопорации в стране.

Ты настолько дура, что ни разу не поинтересовалась, как он выглядит.

Боже.

Что он хочет услышать?

— Ничего… Я…

Пощёчина ударила так резко и сильно, что звук отозвался звонким эхом в воздухе. Щеку обожгло, зрение дернулось, как неисправная лампа и вспыхнуло звездами. Я опёрлась ладонями о бетон, чтобы не упасть в нокаут.

— Лживая дрянь, — процедил он, грубо хватая пальцами и поднимая мой подбородок вверх. — Ты не первая, кого он прятал. Но единственная, из-за кого он сорвался. Хочешь сказать, что не понимаешь, почему ты здесь?

Его ледяные глаза блестели не яростью. Это было хуже. Холодное, как приговор, разочарование.

— Глупый мальчишка поставил твою узкую дырку выше долга, семьи, и всего, чему я его учил. И ради чего?

Он смотрел на меня, ожидая реакции. Не слов — дрожи, страха, треска внутри. И он её получил. Боль была настолько чистой, что стала трезвящей. Даже почувствовав катящуюся по щеке слезу, я упрямо не отводила взгляд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Все не так! Ваш сын…

— Был моим сыном. — отрезал он и грубо отпустил мой подбородок, что я качнулась. — Пока не превратился в проблему.

— Как… как вы можете так говорить? Это… Это же…

— Чудовищно?— он хмыкнул. — Не льсти мне, Лиана. Чудовище — мой сын. Я всего лишь тот, кто дал ему шанс стать богом. Но он предпочел отвратительно разочаровательный выбор — второсортное человеческое существование.

Он наклонился настолько близко, что я почувствовала тепло его дыхания на коже:

— Эйдан — палач. Убийца, который делает то, что должен. Но ответь: если я прикажу ему убить тебя… сможет?

Мои лёгкие не работали. Он смотрел прямо в меня с лёгкой скукой, словно проверял деталь на дефект.

— Сомневаюсь. А значит… он бесполезен.

Я судорожно задышала и вдруг поймала себя на мысли, что смотрю на него и… ищу хоть намёк на сомнение, на дрожь в голосе, на микроспа‌зм, который мог бы означать: он преувеличивает, он лжёт, он хочет меня запугать.

Ничего.

Эдмонд был идеален, как новое лезвие, в умении говорить омерзительные вещи абсолютно спокойно.

— Но ведь…

— Я допустил ошибку, когда решил, что его можно исправить. Слабость оказалась неизлечимой болезнью. Ты увидишь все сама, в его глазах… очень скоро.

— Не на-адо… — дрожь сорвалась с губ прежде, чем я успела ее проглотить.

Он выпрямился и жутко улыбнулся, выставляя на показ безупречную улыбку.

— Не волнуйся. Скоро ты перестанешь мёрзнуть. Честное слово.

Он сделал знак двоим мужчинам — они неподвижно находились всё это время у входа, как статуи.

— Подвесить. Аккуратно. Она нужна мне в сознании, когда он придет.

И уже уходя, обронил легчайшее:

— Все таки ничтожное сходство…

Эдмонд ушёл в темноту коридора. Шлейф его парфюма, с этой едва уловимой гнилостной нотой, задержался в воздухе. Голова кружилась всё сильнее, что пришлось прислонится спиной к стене. Дрожь больше не была реакцией — она стала моим дыханием. Тело просто устало сопротивляться, оставив меня недине с шумом в ушах.

Но все это фон. Потому что настоящее, пульсирующее и болезненное сидело где-то под ребрами. Там где стучала мысль, которую я отказывалась принимать:

Меня похитил отец Эйдана.

Я нутром чуяла, что все самое ужасное ещё впереди. И совершенно не понимала, за какие грехи мир решил превратить меня в свою марионетку.

Впереди раздались массивные, тяжелые шаги.

— Поднимаем, — сказал один.

Меня грубо подхватили под плечи и потянули вверх, отчего боль во всём теле вспыхнула разом. Ноги затекли, ребро ноет, руки онемели и не слушались. Бороться я не могла — мышцы стали ватными и пропитались слизью страха.

Перед глазами всплыл тот арсенал в спальне. Я видела оружие. Видела, как он двигается и бесшумно перемещается. И слова, сказанные им, что он убьет любого мужчину… теперь без сомнений вросли корнями в позвоночник. Я пыталась дышать, но внутри всё проваливалось, словно пол уходил из-под ног.

— Да стой ты ровно, — один из мужчин рывком поставил меня на ноги. Колени подломились, но они удержали.

Подняв голову, я увидела то, что вышибло остатки тепла из костей: под потолком висела длинная цепь с ржавым, качающимся от сквозняка, крюком на конце.

— Нет… пожалуйста…

— Приказ есть приказ, — буркнул один.

Они заменили пластиковые стяжки на наручники. К цепи прикрепили карабин, и мои ладони оказались высоко над головой, заставляя всё тело натянуться. Бок снова вспыхнул огнём и мир в глазах на секунду сузился туннелем. Толстый металл впился в раздраженную кожу, и мне пришлось до крови закусить щеку изнутри, чтобы не завизжать.

— Выше давай. Чтоб не доставала до пола, — сказал второй.

Цепь противно лязгнула, и когда носки едва касались пола, отщёлкнула. Нерв в плече болезненно дёрнулся. Ступни на бетоне стали ледяными камнями, мышцы вытягивались под весом тела и рвали кожу на запястьях.

Они отошли, оглядели результат и удовлетворенно кивнули.

— Воду ей дать?

— Босс запретил. Заткни ей рот и пошли уже.

Они говорили так, будто обсуждают погоду перед матчем. Я едва висела на руках, плечи горели так, будто мне в суставы вбили два гвоздя и время от времени крутили их, проверяя на прочность.

— Нет! — я вязло мотнула, понимая что это бессмысленно. — Не надо!

— Не крутись!

Жёсткая тряпка прорвала зубы, заполнила рот. Вонь чужих рук и пота вызвал рвотный спазм. Я дернулась, но быстро обмякла, привалившись головой к плечу. Не знаю сколько прошло времени, секунды растягивались как сыр на горячей пицце.

Когда шаги послышались снова, я не сразу поняла, что это не те же люди. Эти шли иначе. Уверенно. С раздраженным потопом.

Вошли двое других, и заметив меня, застыли. От их оценивающих взглядов, мне хотелось уменьшиться до размеров булавки. И мне не хочется, чтобы они заметили, как унизительно на куртку капает слюна.

— Тащи стойки. Времени в обрез. — рявкнул бородатый.

— Еще разглядываешь? — коренастый ткнул в меня подбородком. — Понравилась?

— С её видом? — хмыкнул бородатый. — Пойдет. Бывали и хуже.

И оба расхохотались.

Я с удовольствием мысленно пожелала обоим соскользнуть в шахту лифта головой вниз, но даже сверкнуть глазами как следует не могла: ресницы слиплись от слез.

Они таскали оборудование, инструменты, стол, какие-то широкие металлические трубы. И я, наконец, начала понимать, что вижу. И для кого все это.

— А стул нужен?

— Ага, Эдмонд сказал поставить вон там. — бородатый кивнул в сторону колонн.

Его напарник покосился на меня и ухмыльнулся:

— Она сейчас как кролик перед разделкой. Им же холодно, да?

— Подвешенная, согреется. Мышцы то работают.

Он подмигнул мне.

— Видишь? Мы ещё и думаем о тебе.

Я висела уже так долго, что боль и онемение смешались во что-то однообразное, мерцающее, как белый шум в ушах.

Эдмонд не просто болтал. Он готовил спектакль и ждал зрелища, которому единственный подходящий зал — тот, где пустые стены пронизаны холодом. Мудреная, элегантная, инженерная ловушка. Какая и должна быть у архитекторов: колонны, цепи, расчёт расстояний, металлические «ушки» в бетонном полу, которые я заметила только сейчас.

Это всё для Эйдана.

Он придёт, конечно, потому что я здесь.

Я тихо выдохнула и почувствовала как меня мутит. Не от боли, от осознания. Эдмонд хочет, чтобы он вошёл сюда и увидел меня замёрзшей, дезориентированной, полумёртвой от ужаса. И если его схватят, то сделают всё, что задумали. На моих глазах. А потом покончат со мной.

Мне всегда казалось, что у каждого человека есть хоть какая-то грань… но, видимо, у Колдвеллов ее просто не существует.

И я не могла понять.

Не могла принять.

Как вообще возможно, что человек ненавидит своего ребенка настолько, чтобы готовить ему такую казнь? Мысль пришла внезапно, как ледяная капля за шиворот.

Я ведь даже не успела толком осмыслить свой диагноз, просто отложила на «когда-нибудь». Но здесь, от близкого шёпота собственной смерти, впервые задумалась о том, чего у меня никогда не будет. Бог лишил меня возможности быть матерью… но глядя на Эдмонда, я вдруг решила: возможно, он и был прав.

Если мир полон таких людей — может, ребенка и правда лучше не приводить сюда…

И все равно, среди всей этой жути и холода, среди цепей, боли и мерзкого привкуса во рту, я чувствовала то, что не должна.

Вину.

Потому что я хотела, чтобы он пришел. Чтобы вошёл в эту ловушку. Чтобы сорвался и сделал хоть что-то….

Я тяжело выдохнула, воздух паром вырвался из лёгких. Рвано, болезненно, с горьким вкусом бессилия.

Какой вменяемый человек желает появление монстра, который сломал ему жизнь? Ведь я помню, как он говорил те жуткие, одержимые фразы, помню его безумный взгляд, помню… И я ненавижу его. Каждой клеткой, каждой потрескавшейся костью. За похищения, за боль, за то, что я теперь вишу тут из-за него как кусок мяса, втянутая в семейную трагедию психопатов только потому, что он решил, что я ему «нужна». За то, что даже сейчас, вместо того чтобы вырвать его из сердца я стою и жду.

Я ненавижу его так сильно, что желудок выворачивает наизнанку.

И все же…

Он единственный, кто может меня спасти.

Вот что делала со мной паника: превращала в чудовище и заставляла давиться собственной виной. Потому что если он придёт — он может умереть. Как умерли Дрейк и Элина.

«Прекрасно»

, — я зажмурилась, чувствуя, как из глаз снова текут горячие, отчаянные слёзы.

Я думала, что прошла через ад, но оказалось настоящий был здесь, на цепи между двумя чудовищами — одним, который породил, и вторым, которого он создал. И всё же… где-то глубоко, под слоем страха, ненависти и злости, жила одна маленькая, отчаянная, мерзкая надежда.

Он придёт.

Потому что всегда возвращался, независимо от того, хочу я этого или нет.

И я не знала, что страшнее: то, что он спасёт меня… или то, что он погибнет из-за меня. Но ещё я верила, что у Эйдана есть план. И эта абсурдная, отчаянная мысль держала меня в сознании. И злость. Сочная, вязкая, как патока. Если бы я могла плюнуть кому-нибудь в глаз, я бы это сделала. Пусть даже подвешенная.

Ветер из коридора прорвался внутрь, полиэтилен зашуршал, как гигантская змея и стало ещё холоднее. Я почти не чувствовала собственного тела. И в миг, когда я вырвалась из клубка всех этих ядовитых мыслей, раздались первые выстрелы.

Мужики замерли.

— Это что?

— Наши… — пробормотал бородатый, но голос дрогнул.

Полминуты тишины. Потом — третий выстрел. Громче и будто ближе. Сердце ускорилось, а холод в животе начал завязываться в неприятный, зудящий комок адреналина.

Это он.

Господи, пусть это он.

Лёгкое дрожание пола, приглушённые крики, грохот падающей балки или ящика.

Мужики тревожно переглянулись.

— Иди проверь, — бросил бородатый второму.

— Ага, щас! Ты видел, как тот урод двигается? Я туда один не пойду.

Он зыркнул на меня.

— Он за ней. Я же говорил — зря босс все это затеял.

Вот это неожиданная честность.

— Действуем по инструкции. Тут всё готово.

— Слышь, — коренастый сглотнул, — а если он прорвётся?

— Тогда нам всем хана, — спокойно сказал бородатый. — Но, надеюсь, сперва ей покажут шоу.

Он кивнул в мою сторону.

Меня передёрнуло. И от его слов, и от того, что… кровь закипала все сильнее, когда я услышала шаги. Быстрые, жёсткие, уверенные. Нет, злые. Как будто кто-то идёт с одним намерением: разорвать.

И это был не Эдмонд.

И не его люди.

Это был монстр.

Мой собственный монстр.

Я приоткрыла опухшие веки и застонала от мимолётного облегчения, когда в проёме, между колоннами, нарисовался силуэт. Сначала широкие плечи, потом рваный, но уверенный шаг.

Лицо скрыто полутенью, но я видела хищный блеск глаз. Эйдан дышал яростью. Он был яростью. Волосы растрёпанные, влажные, а на скуле то ли его, то ли чья-то чужая кровь.

Он увидел меня.

Остановился.

На долю секунды, просто обрывок мига, в его глазах вспыхнула паника, которая убивает быстрее пули. Потом он перевел взгляд на цепь, наручники, стол, стойки… И я увидела, как внутри него что-то щелкнуло и весь мир схлопнулся в меня.

Мужчины успели затаиться в тени колонн так, что он их еще не видел. Закусив покрепче мерзкую тряпку, я из последних сил дернулась сначала вправо, потом влево и громко замычала. Цепи загремели, разнося противный скрежещущий звук по этажу.

Прошу тебя, Эйдан.

Обернись.

— Лиана, — выдохнул он, словно сказал моё имя не ртом, а сломанными рёбрами.

За его спиной произошло предательски тихое движение. Я затихла. Моя кровь, кажется, тоже. Потому что теперь все зависело от него.

Абсолютно все.

Мои дорогие, как послевкусие? Как ваш настрой? Сразу догадались, кто и зачем вырвал у Эйдана Лиану? Остальные карты вскрою в оставшихся 2 главах!

Обещаю разорвать ваши сердечки от стекла, в хорошем смысле, с достойной концовкой.

Кстати, в моем телеграмме есть вкуснейшие видео с Эйданом и Лианой, скоро будет новогодний контент с булочками и обсуждение дальнейших планов. Жду, как Хатико, всех желающих ♥️

Глава 44.1 Эйдан

Сигнал маячка упрямо тянул на северо-восток от Большого Лондона и примерно через полтора часа застыл в промышленном захолустье под названием Чемсфилд, которое само по себе звучало как скучный диагноз.

Фостер выжимал педаль так, будто хотел стереть асфальт в порошок, и меньше чем за два часа мы уже проскочили Нортгемптон. Значит, до точки — час. Час — это слишком долго и одновременно ничтожно мало. Вторая машина с Мэтью и Роландом держалась за нами хвостом, не отставала, но и не лезла вперёд.

Остальную группу я отправил в Брайтон — тушить пожар, который больше никого не интересовал. Приказ был простым: если через сутки я не выйду на связь — собрать всех и прибыть по координатам. Без вопросов.

Сидеть и делать вид, что я всё ещё способен сохранять спокойствие, было физически невозможно. Всю бесконечную, извилистую дорогу я почти не двигался, чувствуя, как в груди расползается плотный, методичный холод. Мысли скреблись под черепом, как голодные крысы.

Почему Чемсфилд?

Это моя территория.

Здесь не должно быть сюрпризов.

Если только…

Я снова открыл приложение и пробежался взглядом по карте. Красная мигающая точка на экране была единственным, что удерживало меня от полноценного срыва. И в этот момент что-то неприятно щёлкнуло.

Адрес совпадал с замороженным объектом, что я курировал пару лет назад. Стройка, с которой тогда сняли бригаду и бросили, как труп на обочине, когда заказчик разорился. Мой объект. Идеальное место, чтобы ломать.

Когда машины свернули в узкий переулок в паре кварталов от цели, я позволил ярости проснуться. Медленно. Со вкусом.

Мне плевать, сколько их там.

Они все умрут.

Фары погасли заранее. Мы притормозили у высокого оцинкованного забора с выцветшей надписью «проход запрещён». Обожаю такие предупреждения — они всегда врут.

Я поправил гарнитуру, потуже затянул кобуру на бедре и вышел первым. Фостер — следом. Ветер полез под одежду, но адреналин уже смешался со холодом в крови. Это было… приятно. Ведь я был голоден.

Здание встретило нас так, будто никуда и не исчезало из моей памяти. Четыре этажа, пятый голый, без обрешетки, как вскрытая грудная клетка. Ни окон, ни дверей.

Сзади успели заложить фундамент под пристройку, где должна была быть зона отдыха, кафе, панорамы, свет.

Иронично.

И этот масштаб утопал в этой неестественной тишине. Ни голосов. Ни шагов. Ни следов шин. Только листы металла скрежетали на ветру, словно само здание скрипело зубами. Но я знал, она здесь.

Мэтью и Роланд вышли из второй машины.

— Ничего, — хмуро бросил Мэтью, сканируя пространство. — Одни помехи. Кто-то пользуется нашей фишкой.

Конечно пользуется. Кто-то, кто знает меня слишком хорошо.

Я подошёл к багажнику.

— Забудь, — рыкнул, вытаскивая автомат и пару запасных магазинов. — Цепляйте глушители и двигаемся.

— Какой план, босс? — лениво поинтересовался Роланд, щёлкнув затвором. Слишком спокойно. Я это отметил.

— Ищем девушку. Входим квадратом. Тихо. Без слепых зон. Нас ждут.

Все трое дружно кивнули. В такие моменты вопросов не задают.

Я шёл первым. Перчатки тихо поскрипывали — я сжимал винтовку чуть сильнее, чем нужно. Мэтью и Фостер держали фланги, Роланд замыкал. Внутри пахло сыростью, холодным камнем и чем-то ещё. Ожиданием.

Здание приняло нас без сопротивления. С каждой пустой комнатой сомнения впивались глубже. Слишком тихо. Даже для ловушки. Первого я заметил ещё до того, как Мэтью подал знак. Мужик расслабленно разгуливал у лестницы с сигаретой в пальцах и телефоном у уха. Ошибка.

Я поднял руку.

Два шага. Без шума. Без суеты. Глушитель коротко кашлянул — звук скорее похожий на выдох, чем на выстрел. Тело осело мгновенно, как будто ему просто надоело стоять. Фостер подхватил его под плечи, Мэтью за ноги и утащили в ближайшее пустое помещение. Кровь впиталась в пыль быстро, будто её здесь ждали.

Минус один.

И всё равно — неправильно.

Так охраняют наживку, а оставляют коридор, чтобы по нему шли уверенно, не оглядываясь. Я это знал так же чётко, как чувствовал собственный пульс. И на их месте, я бы… поднял её выше. Поближе к воздуху, к холоду, к ощущению, что падать есть куда.

Мы поднялись на второй этаж. Там были ещё двое. Не спрятались, не ждали — просто стояли у пролёта и переговаривались. Подозрительно спокойно для тех, кто знает, что здесь скоро будет мясо.

Я уже собирался дать сигнал, когда выстрел без глушителя взрывом разорвал тишину. Два тела рухнули почти синхронно. Эхо пошло по пустым этажам, зазвенев в металле, в арматуре, даже в костях.

Роланд.

Я развернулся к нему так резко, что едва не сломал шею одним взглядом.

— Ты совсем охуел? — голос был тихим, без остатка выдержки

Приклад автомата вошёл в нос с сухим, удовлетворяющим хрустом. Он отлетел к стене и сполз, зажимая лицо. Густая кровь мгновенно залила пальцы.

Я навис над ним, упираясь стволом в его лоб.

— Приказ был какой?

Он дышал ртом. Глаза бегали.

— Ти… тихо…

— Верно, — я наклонился ближе. — Следующая пуля твоя.

Мэтью шагнул между нами, но не рискнул вмешиваться. Фостер молчал. Оба всё поняли.

Я перехватил оружие и с этого момента — быстро, потому что теперь нас точно услышали. Мы рванули вверх, заглядывая в каждый пустой закуток, но почти не останавливались. Роланд больше не шёл за спиной, а плелся чуть в стороне.

Как только выйдем, пристрелю дебила.

Стремительные шаги грохотали, дыхание рвалось из груди, адреналин уже не охлаждал — он жёг. И чем выше мы поднимались, тем яснее становилось: нас вели. Меня.

Память не подводила. Сам когда-то утверждал чертеж актового зала: открытое пространство, акустика, свет, рассчитанный на толпу. Я шел, ведомый яростью, как прожектором, и даже не удивился, когда щекой налетел на торчащую из стены арматуру. Я чувствовал, что она там.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И ворвался первым.

После узких коридоров, пространство внезапно распахнулось и я на долю секунды сбавил шаг. Высокие колонны на входе уходили вверх, теряясь в тусклом ажуре дневного света из оконных дыр.

Тогда я увидел ее. И замер.

Ее глаза нашли меня мгновенно. Расширенные, покрасневшие, мокрые, полные надежды. Грудная клетка резко стала невозможно тесной, а мышцы забыли, что должны работать. Даже мир передо мной перестал существовать вне одной точки.

Лиана.

Ее маленькое, хрупкое тельце подвесили на толстой металлической кишке. Но ни бледное лицо, ни пересохшие губы с тугим кляпом во рту, ни мелкая пульсирующая дрожь под кожей не могли уничтожить факт того, насколько она… прекрасна.

Черт.

Я хотел бы испытать страх, панику, да что угодно. Но ощущал только низменное, но такое естественное, животное вожделение. Потому что сейчас она выглядит, как в моих грязных фантазиях: связанная, беспомощная, уязвимая.

Меня это… возбуждало.

Блять, я настолько больной, что с удовольствием трахнул бы ее прямо сейчас. Потому что мне нравилось, как она выглядит на грани и как обстоятельства подчёркивают ее хрупкость. Как она держится, даже когда все против нее. Я хотел эту девушку так, как хотят не равных — тех, кто сдается не телом, а положением.

В горле пересохло. Я сглотнул густую слюну, чувствуя как напряжение медленно и вязко собирается ниже живота. Всего на мгновение я позволил этому чувству разлиться, смешаться с яростью, с адреналином, с подробностью.

Я опасен не потому, что могу убить. А потому что мне нравиться быть тем, кто я есть.

Именно это уже ломало ей ребра.

И именно это сейчас снова тянет меня ко дну.

Стоп.

Я одернул себя резко, почти физически. Расчет важнее желаний. Поднял взгляд. Просканировав зал со всеми составляющими, меня накрыло ледяное понимание. Ну конечно. Отец. Его аккуратность, театральность, приправленная щедрой горстью жестокости. Подонок, всегда знал, где больнее.

— Лиана… — вырвалось до неузнаваемости хрипло.

И в этот миг она дернулась, подавая сигнал. По бокам зашелестело движение. Я лениво развернулся, отмечая двоих у колонн. Рука на рефлексе опустилась к ножу на бедре и свист лезвия смешался с булькающий звуком. Первый упал сразу, второй получил прощальный выстрел в глаз. Тела упали тяжело, на бетоне быстро расползались алые лужи.

Я знал, что Лиана это видит. Рано или поздно должна была увидеть, как я убиваю. И что я такое на самом деле. Реально, грязно и без пафоса. Знал, что моя девочка даже крови толком не видела и все равно сделал. Просто время пришло.

Я стремительно подошёл к ней.

Протянул руку, касаясь воспаленной кожи под металлом. Она вздрогнула и подалась чуть вперёд, словно хотела сократить расстояние. Даже от такого мимолетного контакта меня прошибло током сильнее, чем любой шокер. И я понял — сегодня она не боялась меня.

Я уже считал в голове как снять, куда тянуть и сколько секунд в меня есть. Успею. Но она резко перевела испуганный взгляд мне за спину.

Новые выстрелы порвали воздух. Близко. Намеренно. Я на автомате обернулся.

Фостер упал первый.

Мэтью — секунду спустя, выронил оружие, ещё даже не успев понять, что произошло. И только один человек прямо передо мной не двигался. Стоял уверенно, спокойно и этого оказалось достаточно.

Крыса все это время шла за моей спиной.

— Ты? — выдохнул я.

— Извини, босс. Приказ свыше.

Лиана закричала — но звук умер в кляпе, только глухой, отчаянный хрип сорвался.

Я бросился на него. Правильнее было бы стрелять, но я действовал не как солдат, а как зверь, чью стаю перебили. Мы столкнулись грудь-в-грудь, оружие скользнуло в сторону и я почти достал его горло, но…

Боль взорвалась в основании шеи, пропуская электрические иглы через кости. Тело выгнулось под неестественным углом, вырывая опору из-под ног, нервы загорелись, но я ещё стоял. Держался. Схватил его за куртку, пытаясь вырвать эту хрень. Упрямый, чтобы упасть сразу.

И успел понять главное.

Я почти выиграл.

Если бы не потянулся к ней раньше времени и дождался остальных, Роланд не получил бы момент. Я сам дал ему шанс.

— Лежать, — крикнул он, добавляя мощность.

Разряд вгрызся так, что язык наполнился вкусом зубной пыли и металла, а позвоночник вспыхнул, будто в него вогнали раскаленный лом, но я тянулся дальше. Пытался подняться ещё раз, чисто из принципа, только бы вырвать его горло до того, как он…

Но тело больше не слушалось.

— Спи, босс. — его голос у самого уха. — Так будет лучше.

Нет.

Я падал и слышал, как она гремит в цепях, разнося по залу слабый, измученный крик. Я ненавижу то, что она видит меня не тем, кто должен был прийти и вытащить.

Мир глохнет, как при взрыве под водой. Краски тускнеют. Звук уходит последним. Последняя мысль — не раскаяние и не сожаление, а ясное осознание…

Я проиграл не из-за предательства.

Я проиграл, потому что позволил себе роскошь, которую мне никогда не прощали — слабость.

Мои дорогие, 2 часть главы выложу завтра.♥️ Хотя, может быть и сегодня, если успею доредактировать) очень большой объем, а порезать то особо и нечего.

Сразу смекнули на отсылку к предателю, когда Эйдан прибыл в клуб за Лианой? ????

Глава 44.2 Эйдан

Сознание возвращалось обрывками и ощущением неподвижности — тем самым, которое я ненавидел больше всего. Я сделал неглубокий вдох и сразу попытался сдвинуть плечи. Не вышло.

Руки были разведены в стороны и зафиксированы цепями с металлическими хомутами на запястьях. Корпус тянуло вперёд, вниз. Тело не висело, но и не получало опоры — ноги держали вес на кончиках пальцев, заставляя мышцы гореть и изнашиваться без паузы. Самая мерзкая из позиций: когда тело ещё функционирует, но ему не дают ни отдыха, ни быстрого конца.

Умно. И, сука, красиво.

Я открыл глаза и почти усмехнулся. Свет резал, но не ослеплял — значит, не для эффекта. Для времени и работы.

И первое, что я увидел напротив, — её.

Нас поставили зеркально, лицом друг к другу. Достаточно близко, чтобы видеть, но слишком далеко, чтобы дотянуться. Расстояние было не физическим, а психологическим. Именно такое рвёт сильнее цепей.

Я заставил себя отвести взгляд и осмотреть зал заново — не как пленник, а как архитектор. И всё встало на свои места. Это была не импровизация и не набор случайных элементов, а конструкция.

Усиленные телескопические стойки с дублирующими болтами. Нестандартные крепления — такие обычно используют для испытаний, либо когда точно знают, что объект будет рваться. Цепи не несущие, а распределяющие нагрузку: каждый рывок гасился, а не ломал сразу. Чтобы я жил дольше, чем хочу.

Я всё равно дёрнулся. Первый рывок — резкий, всей массой, на разрыв. Ничего. Второй — с разворотом корпуса и переносом веса. Бесполезно. Третий вышел с рыком — не потому что больно, а потому что тело послало меня нахуй и решило орать само.

Металл отвечал глухо и уверенно. Ни скрипа. Ни малейшего люфта. Потрясающе, когда под тебя делают индивидуальный пыточный комплект.

Я улыбнулся краем рта. Губы сухие, во рту вкус пыли и крови — неприятно, но улыбка всё равно появилась.

— Привет, отец… — выдохнул я тихо. Скорее для себя.

Я перестал дёргаться и выровнял дыхание. Медленно. Глубоко. Потом снова посмотрел на Лиану. Голова опущена, влажные волосы прилипли к лицу, грудь едва заметно поднимается. Она почти не двигалась. Дело дрянь.

— Ли… — позвал я ласково. — Детка, посмотри на меня.

Она вздрогнула и медленно подняла голову, опираясь щекой на плечо. Мутные, травянистые глаза поймали фокус. Слабо, но упрямо она смотрела на меня.

Хорошо. Значит, в сознании.

— Знаю, тебе больно, булочка. Потерпи. Кивать сможешь?

Она кивнула.

Я прошёлся по ней взглядом — не раздевая, а проверяя. Сухие губы, посиневшие пальцы, воспалённые запястья, обуви нет и чёрт знает, что под перепачканной одеждой.

— Тебя били?

Пауза. Она мотнула головой.

— Трогали?

Её плечи чуть дрогнули. Потом медленный, тяжёлый жест «нет». Хотел верить, что это правда.

Я выдохнул сквозь зубы.

— Он говорил с тобой?

Она ненадолго закрыла глаза, а потом просто посмотрела на меня. Этого хватило.

— Ладно, — сказал я тихо. — Слушай меня. Я вытащу тебя. Твоя задача — не отключаться. Что бы ни было. Поняла?

Она снова кивнула.

Чёрт возьми. Такая упрямая. Такая живая. И такая — моя.

Я уже прокручивал варианты — последовательность нагрузок, слабые места, что и как сорвать первым, когда раздался знакомый мужской голос.

— Очнулся, — протянул Роланд с усмешкой.

Я не обернулся. Не нужно было. Им явно пообещали весёлый вечер и прибавку к жалованию.

— Босс велел… — Льюис сделал паузу, смакуя. — Немного поразвлечься. Не каждый день играешь с палачом, да?

Я медленно улыбнулся, чувствуя, как жар снова расползается по венам.

— Забавно, — заговорил я спокойно. — Все крысы в одном месте. Правда, Рол?

Я наконец посмотрел на него.

— Признаюсь, удивил. Чисто сработал, даже красиво. Но ты правда поверил в сказки, которые он тебе наобещал? — Я коротко усмехнулся. — Ты уже мёртв. И тебе повезёт, если от его руки.

Я доверил ему многое, а эта мразь сливала Эдмонду информацию — про Лиану, про Ливерпуль, про то, что миссия закончена. Я уверен, что это он дал сигнал и отец выслал группу в мой дом. Чертовы выродки.

— Не слушай его, — резко оборвал Льюис.

— Только аккуратнее. Я злопамятный.

Я перевёл тяжёлый взгляд на Лиану, прекрасно зная, что будет дальше. Стойки заскрежетали, их начали медленно выкручивать вверх, выравнивая корпус до вертикали.

— Отвернись. Так будет лучше.

Ее широкий, панический взгляд вцепился в меня поверх плеча Роланда. Она замотала головой.

— Всё нормально. — сказал я уже тише. — План меняется. Но ты всё равно выходишь отсюда.

Первый удар в бок был проверочным. Рёбра уже знали, что значит трескаться и гореть. Воздух вышибло коротко, беззвучно, но я не дал ни звука — только сильнее напряг корпус и стиснул челюсти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Смотри-ка, — хмыкнул коренастый. — Не зря говорят, что он из камня.

Второй пришёл ниже, третий в плечо. Они били размеренно, без суеты. Как разогревают металл перед тем, как гнуть. Я опустил голову и смотрел в пол, потому что сопротивление было бы пустой тратой ресурса.

Не на Лиану. Ни за что.

Мы так не договаривались. Я не собирался быть для неё этим — связанным, распятым, дергающимся от чужих рук. Рана на боку разошлась, пропитывая куртку теплым липким пятном. Только физическая боль была ничтожной. Раздражало другое: что она это видит. И что тело, против моей воли, может сдаться раньше, чем сознание.

— Ещё и молчаливый, — протянул Роланд сбоку. — Ты всегда был таким, босс? В детстве тоже?

— Плохой вопрос. Обычно после таких… у людей ломаются челюсти.

Он рассмеялся, но смех вышел дёрганым. Я видел: его трясёт больше, чем меня.

Следующие удары были уже не кулаками. Они всё ещё не ломали кости… значит, отец опять играет в милосердного. Кровь наполнила рот: я действительно прикусил язык от очередного удара. Металлический вкус приятно заземлял. Но это начинало раздражать.

Я медленно оскалился.

И память накрыла без предупреждения.

Боль. Холод. Руки за спиной. И его голос — ровный, почти заботливый: «Не сопротивляйся. Я сделаю из тебя мужчину. Ты должен привыкнуть.» Я резко моргнул. Настоящее поплыло на секунду: стойки, цепи, расстояние. Всё то же самое, только масштаб другой. И роли давно распределены.

— Эй, — бросил Льюис. — Он поплыл?

Я хрипло втянул воздух и упрямо поднял голову.

— Нет, просто вспомнил, как вы все выглядите мёртвыми.

Это их либо задело, либо воодушевило. Разницы я уже не видел. Мишенью стало лицо, в ушах зазвенело. Широкие силуэты заслонили обзор, но где-то на краю заплывающего зрения, мелькнуло движение и я понял — что-то не так.

Голова Лианы свесилась вперед, ноги обмякли, дыхание… редкое. Слишком поверхностное.

— Эй! — сорвался я впервые. — Ей плохо!

Роланд улыбнулся широко, почти с облегчением, и шагнул ближе. Они увлеклись мной, и я хотел чтобы так и оставалось. Но она провисела здесь черт знает сколько. Не каждый выдержит.

— Думаешь, нам есть дело до твоей сучки?

Я почувствовал, как густая, старая, вязкая ярость поднимается из глубины. Та, из которой я когда-то научился делать оружие, пока сердце билось ровно.

— Это ты зря, — сказал я медленно, перекатывая во рту слюну с привкусом крови. — Тебя убью вторым.

— Слышали? — фыркнул Льюис. — Он всё ещё думает, что отсюда выйдет.

Из меня вырвался хриплый смешок. Я наклонился вперёд насколько позволяли крепления и плюнул ему на ботинки.

— Я не думаю, — прошипел. — Я знаю.

После этого всё ускорилось и одновременно растянулось. Лиане ослабили цепь на пару дюймов. Льюис грубо поддержал голову, влил воду. Я смотрел как она приходит в себя, героически держится и приказал себе замолчать.

Меня оставили. Не сразу, конечно. Сначала — ещё удары. Потом — паузы. Потом — снова. Время расползалось вязко, пока моя кровь окрапляла бетон. Но я не готов был сдаваться. Наоборот, я ждал. Когда стихнут шаги, тени удлинятся, а тишина станет такой, какая бывает только перед ним.

Моим отцом.

Боль в плечах пульсировала тупо и равномерно. Шея ныла. Связки тянуло так, будто кто-то медленно, с наслаждением, выкручивал их изнутри. Ещё немного — и головки плечевых костей выйдут из суставов. Я приспособился дышать медленно, копить силы, даже лишний раз не шевелиться. Если меня ещё не убили — значит, ждут. А отец никогда не торопился.

Воздух в зале изменился раньше, чем я его увидел. Не запахом — плотностью. Как перед грозой, когда небо ещё сухое, но ты уже знаешь: сейчас ударит.

Он вошел, словно это не заброшенная стройка, а его переговорная в Лондоне с видом на Темзу. Я почти услышал, как там, в другой реальности, тихо гудит кондиционер.

Он медленно снял перчатки. Каждое движение выверенное, словно торопиться было неприлично, и сложил их на край металлического стола, идеально параллельно кромке. Главный педант ада.

Я смотрел исподлобья. Кровь стекала по виску и щекотала кожу, но моргать было лень.

— Ну здравствуй, святой отец…

Плечо дёрнуло так, что в глазах вспыхнули черные искры. Я стиснул зубы и криво усмехнулся. Зато искренне.

Он остановился напротив и осмотрел меня так же внимательно, как осматривают актив перед списанием.

— Выглядишь уставшим, — заметил он. — Мы явно плохо следим за состоянием кадров.

Прошёлся взглядом по стойкам, по цепям, по дублирующим болтам. Я видел — он гордился. Этой аккуратностью. Этой предусмотрительностью. Практически любовью к деталям.

Я молчал. Прикидывал. Если он не сел — значит, разговор не затянется. Если не торопится — значит, хочет насладиться.

Он не сел.

— Я ценил твою эффективность, — продолжил он, прохаживаясь по залу. Его шаги были ровными, почти уютными. — Ты делал грязную работу быстро. Без лишнего шума. Совет это уважал. Разумеется, до определенного момента.

Мышцы на спине дрожали. Пот стекал между лопаток, холодный, как чья-то рука.

— Даже Уилсон, — добавил он с лёгкой брезгливостью, — при всей его… ничтожности.

Вот оно.

Я понял раньше, чем он договорил: отец больше не нуждается во мне. И, возможно, впервые в жизни — честен в этом.

— И ты решил записать всю эту гниль на мой счёт?

Он не стал отрицать. И это было красноречивее любого «да».

— История любит, когда у неё есть одно лицо, — пожал он плечом. — Люди бы задавали вопросы. Ты был так близок к тому, чтобы стать не просто инструментом.

— Тронут. — Я хмыкнул, и это отдало слабой болью в груди. — Почти прослезился.

— Но ты меня разочаровал, — продолжил он без нажима. — Система не может позволить себе твою непредсказуемость. Я — тоже.

Внутри всё схлопнулось. Чётко. Без эмоций. Приговор был вынесен не сегодня и Лиана здесь — не причина, доказательство его правоты.

— Я устранил всех, кто тебе мешал, — сказал я хрипло.

Он едва заметно улыбнулся, как человек, довольный удачной партией.

— И я ценю это. Рынок чист. Нарушитель устава советанайден. Так много вопросов решится за одну ночь.

Его взгляд скользнул в сторону Лианы. Я напрягся так, что цепи тихо звякнули.

— Ты ведь не рассказывал ей, — продолжил он, уже не глядя на меня, — чем занимаешься на самом деле? Как быстро ломается шея. Как мало нужно силы, если знаешь, куда надавить. Женщины… они особенно хрупкие. Старики тоже.

— Хватит, — сорвалось у меня.

Он повернулся. В его взгляде мелькнуло неподдельное любопытство.

— Почему? Это же правда.

— Потому что её это не ее игра. И не ее кровь, — прорычал я. — Ты ее не тронешь.

Уголок его рта дёрнулся.

— Всё твоё — моё. И то, что ты чувствуешь — тоже. И что хочешь с ней сделать…

Он сделал паузу. Наслаждаясь.

— …о да, сынок. Особенно это.

Меня затрясло от сдерживаемого рывка.

— Она возбуждает тебя сейчас, да? — продолжал он тихо. — Бледная. Связанная. Беспомощная. И ты ведь знаешь, как было бы прекрасно… прямо сейчас.

Каждая клетка моего тела кричала: не давай ему рычагов. Но губы жили своей жизнью.

— Заткнись.

Он не отреагировал. Даже не посмотрел на меня. Его внимание снова скользнуло к Лиане — как к предмету, который интересен не сам по себе, а тем, что он делает с владельцем.

— Ты думаешь, я не видел, что с тобой происходит? — продолжил он. — Как ты начал терять резкость. Как стал оставлять людей в живых дольше, чем нужно. Как стал возвращаться домой не потому, что операция закончена… а потому что там она.

Он остановился рядом с ней, дразняще провёл пальцами по её щеке и медленно, нарочито аккуратно снял кляп. Лиана резко вдохнула. Воздух вошёл в неё с хрипом, будто она не дышала целую вечность. Она не кричала, только смотрела на него яростным, живым, абсолютно ненавидящим взглядом. Удивительная.

— Убери от меня руки, — выдохнула она.

— Ты не просто захотел эту девушку. — он обернулся и посмотрел на меня через плечо. — Ты зафиксировался, как ребёнок на огне. И я не виню тебя. Она так похожа Лили… Не лицом, скорее духом. Ради таких мужчины слабеют, глупеют, ими легко управлять.

Имя матери всегда всплывало не как образ, а как провал, будто в груди есть место, куда нельзя наступать, потому что там пусто. Я почти не помнил её лицо. Только шоколадный запах и тепло. После её смерти отец смотрел на меня, словно я был браком, оставшимся после удачной партии. Он называл это дисциплиной, я — выживанием.

И сейчас этот ублюдок говорил о ней так спокойно, будто вытаскивал старый нож из ящика, зная, что он всё ещё острый.

— Я потратил годы усердий, чтобы хотя бы один из нас больше никогда не был уязвим. И чем ты отплатил мне? Своей безнадежностью?

Он коварно прищурился.

— Ты боишься, Эйдан. Не за себя. И это делает тебя слабым.

— А ты боишься меня, отец?

Он не ответил, на долю секунды задержав взгляд на стойках и хотел отвернуться.

— Эдмонд… — окликнул я. — Ты хотел меня — вот я. Работай.

Он покачал головой.

— Разве это интересно? — мягко спросил он. — Ты же знаешь, сын… Сломать тебя — это не про тело. Вот скажи… что ты будешь делать, если я заберу у тебя то единственное, что позволяет тебе чувствовать себя мужчиной?

Его рука нагло спустилась Лиане на бедро, как подпись перед приговором. Я почувствовал, как у меня темнеет в глазах от чего-то слишком большого, чтобы поместиться в теле. Потому что сукин сын понял, как убить меня быстрее пули.

— Не трогай меня!

Ее слова вырвались хрипло, с надломом, но в них было больше ярости, чем страха. Лиана дёрнулась в цепях, будто попыталась оттолкнуть сам воздух, и я отчетливо услышал плевок.

Она плюнула ему в лицо.

Эдмонд застыл.

На секунду в зале стало так тихо, что я услышал собственное дыхание — рваное, злое, тяжёлое, будто лёгкие набрали битого стекла.

— Я не позволял тебе говорить, грязная шлюха. — сказал он ровно.

А потом четкий удар.

Ладонь хлестнула по лицу с сухим звуком мяса о мясо. Ее голова мотнулась, цепи задребезжали, кровь выступила по губе, смешалась с дыханием, с этим тихим, срывающимся звуком, который она пыталась подавить и не смогла. Я увидел, как её трясёт. Как пальцы судорожно сжимаются в цепях. Как она задыхается в собственном унижении.

И она заплакала.

Слёзы побежали сразу — горячие, неконтролируемые. Она не смотрела на него. Она смотрела на меня сквозь этот плач — не с просьбой «спаси», а с немой, страшной мольбой «живи».

Колпак, который я держал на резьбе с тех пор, как очнулся, просто сорвало.

Её боль допустима только тогда, когда это между нами. Когда я причина и я же предел. Её слёзы — моя территория, и я не позволю, чтобы они принадлежали кому-то ещё. Тем более ему.

Мир стал

красным

.

Я дернулся.

Не подумав. Не рассчитав.

Всем телом. Всем весом. Всем тем, что во мне ещё было живого. Плечевые суставы захрустели, разливая по шее адское пламя. В глазах потемнело, по вискам побежала горячая, липкая пульсация.

— Ну давай, — взревел я.

Не сразу, но металл ответил тонким, почти обиженным треском где-то сверху. Потом глухим, натужным стоном конструкции, которая вдруг поняла, что ошиблась в расчётах. Эдмонд не обернулся, потому что был уверен, что я не вырвусь или сломаюсь раньше, чем металл. Что моя агония — пустой и никчемный жест.

Но я рвался вперёд снова.

И снова.

Каждый рывок — как непосильная плата, заживо сдирающая кожу на запястьях и рвущая мышцы. Но я был готов заплатить, до последней капли крови. Потому что она — моя.

Я изо всех сил напрягся и одновременно сдёрнул вниз руки, оборвав кольца со стоек. Тяжёлый металл с грохотом упал. Стальные хомуты держали запястья, цепи волочились за руками, звеня по бетону. Вот, что он не рассчитал — свежие сварные швы сдались первыми.

Ноги подкашивались, но ярость держала лучше меня любой опоры.

Он обернулся.

Я смотрел ему в глаза и улыбался. Широко. Кроваво. Так, как улыбаются перед концом света.

— Я давал тебе шанс, папа. — сказал я хрипло. — Ты выбрал зрелище.

Мои хорошие, прошу прощение за задержку ????♥️ Эти мужчины выпили из меня все соки, зато получилось вроде не плохо))

Если вы думаете, что мне нечем вас удивить и финал предсказуем... В чем-то возможно, но! Готовы наестся стекла на последок?

Глава 45. Лиана

Harassment - Aver King

Это было невозможно.

И всё же — происходило.

Я перестала надеяться на чудо в тот момент, когда его распяли. Не метафорически — по-настоящему. К металлу, моему вниманию и чужой жажде безумия. Когда я видела, как и чем его били, у меня сводило живот, будто туда заливали кипяток. Мышцы напрягались сами, инстинктивно, а потом застывали камнем так, что разжаться уже было нельзя. Хотелось исчезнуть. Сжаться до точки. Перестать быть телом.

Дыхание сбивалось. Я ловила воздух коротко, рвано — как он. И это было самым мерзким и самым интимным: мы дышали почти в одном ритме. Будто нас связали не металлом, а нервами. Каждый его вдох отзывался во мне судорогой под рёбрами. Каждое слово — новым витком боли.

Когда он сплёвывал кровь, у меня во рту появлялся металлический привкус. Я не знала, откуда он… из памяти, из воображения или из того, что меня просто тошнило от происходящего. Желудок скручивало так, что хотелось согнуться пополам, но тело висело, и боль расползалась внутри, не находя выхода.

Всё человеческое во мне истерически вопило: так нельзя. Даже с таким, как он. Даже после всего. Да, я ненавидела его, но смотреть, как его превращают в экспонат для чужого безумия… было за гранью любых счётов.

Вот она расплата. За глупую, тёплую, предательскую мысль о том, что он может прийти и вытащить меня из этого кошмара. Я ненавидела себя за неё.

Я не верила ни в единое его слово и хотела чтобы он замолчал. Внутри что-то тягуче потрескивало, как мокрая ткань, которую медленно рвут. Причем, навсегда. Ведь реальность уже доказала нам обоим: здесь не выживают по плану.

Когда заговорил Эдмонд, меня накрыла другая волна. Липкая, грязная от которой хочется содрать с себя кожу. Его слова ползли внутрь, оставляя ощущение, будто меня трогают без рук. Я уже знала, каково это.

И где-то между его фразами меня догнало осознание, от которого стало невыносимо дурно: я обычная студентка, которая всего месяц назад думала о подругах, зачётах, дедлайнах и том, как бы дотянуть до конца семестра. Я жила в мире, где самое страшное было провалить экзамен или сделать неправильный выбор.

А теперь я пленница одного из самых влиятельных людей страны. И за дорогими костюмами, выверенной речью и властью скрывается не просто грязь. Там система, безнаказанность и люди, которые говорят об убийствах так же буднично, как о погоде.

Я пыталась сложить слова Эдмонда в цельную картину. Он упомянул про какой-то совет, и что Эйдан действительно убивает людей. Они делают страшные вещи не заботясь… или не боясь последствий.

И это может значить только одно — мафия.

От этой мысли стало страшно холодно. Потому что в этот мир нельзя войти и выйти. В нём либо живут, либо умирают.

Но он не получил ни капли моего страха. Только густой концентрат из презрения, омерзения и ненависти, которым можно было захлебнуться. Меня никогда не били. Ни разу. А этот ублюдок — уже дважды. Боль рванула так резко, что тело на секунду опередило сознание. Слёзы сорвались без спроса.

А потом я увидела, как Эйдан рвётся. И как его ограничитель окончательно срывается. Его нечеловеческая жажда саморазрушения пугала сильнее любой боли. Мозг плавился. Не образно — буквально. Мысли текли, слипались, рассыпались. Я смотрела на него и понимала одну простую вещь: если он сейчас сломается, мы оба останемся здесь, просто в разных формах ада.

И я не собиралась ни умирать.

Ни спасать.

Ни быть чьей-то жертвой.

Я собиралась жить. Даже если придётся смотреть на это до конца.

Эйдан стоял. Цепи всё ещё висели на его окровавленных запястьях — теперь не как оковы, а как продолжение рук. Он дышал часто, рвано будто каждый вдох был отдельной битвой за право остаться в этом теле ещё на секунду.

Я не понимала, как он вообще держится. Молча глотала горячие, солёные слёзы, не позволив себе издать ни звука. Если всхлипну — отвлеку его. А он держался сейчас не на теле. На чём-то куда более хрупком.

И выглядел он… неправильно.

Дрожащие ноги. Серое лицо, словно из него выкачали всё живое, оставив только кости и волю. Вены на шее и висках вздулись, как трещины в камне перед обвалом. Окровавленные губы растянуты в безумной улыбке. Глаза — холодные, чистые. Если у дьявола и была форма, то сейчас он стоял передо мной.

Эдмонд повернулся к нему и хрипло рассмеялся:

— Ну конечно. Конечно, ты всё равно встанешь.

Эйдан не ответил. Он сделал шаг.

Цепи потащились по бетону, наполняя пустой зал леденящим эхом, будто кто-то волочил по полу надгробия. Эдмонд принял стойку человека, который знает, как будет больно — и уверен, что это не ему.

От затекшей шеи до окоченевших пальцев пробежали колючие мурашки. Воздух загустел с привкусом меди, железа и чего-то первобытного, что не имеет названия, кроме слова ужас.

Это было не «Эйдан против отца».

Это было два монстра в одной комнате.

— Надо было просто убить меня. Пока я давал тебе шанс.

Эдмонд медленно вытащил нож и сместился, как будто они играли в шахматы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Неинтересно, сынок. Пожалуй, я все таки развлекусь с ней. Когда закончу с тобой.

— Ты забыл, кто я, отец, — Эйдан шагнул снова, в этот раз ноги не подкосились. — И даже если сдохну, я заберу тебя с собой.

Цепь взвыла и ударила в пустоту. Эдмонд быстро и собранно ушёл в сторону. Его рука взлетела вверх, вогнав лезвие Эйдану в плечо почти по рукоять.

У меня потемнело в глазах.

Грудь вспыхнула огнём, пропуская по ногам волну ледяной слабости. Я не падала — я снова почти исчезала.

Эйдан вздрогнул, но даже не посмотрел на рану. Словно ему уже всё равно, сколько раз его сломают.

— Ты слаб, — усмехнулся Эдмонд. — Из-за неё стал ещё хуже.

Нож вышел из плоти, разбрызгивая кровь в стороны. Эйдан зажал лезвие между локтем и телом, провернулся и цепью выбил его из руки отца.

Звяк.

— Я выдержал бы всё, — сказал он медленно. — Любую пытку. Любое наказание. Даже смерть. Но тебе этого мало. Всегда было мало.

Металл резал воздух со свистом. Эдмонд читал траектории, уходил на миллиметры и бил точно по суставам, по рёбрам, туда, где боль уже была прописана навсегда.

— Ты предсказуем, — сказал он почти спокойно. — Ярость твой второй порок.

— Тебя я им и похороню.

Я чувствовала в собственных костях каждый пропущенный Эйданом удар. Меня выворачивало изнутри, потому что тело не успевало за тем, что видели глаза.

Я хотела закрыть их или отвернуться, но не имела права. Иногда Эйдан смотрел в мою сторону — проверяя, я всё ещё здесь. И каждый такой взгляд жег сильнее любой пощёчины. Если он и упадёт, то не потому, что слаб. А потому, что человек не должен выдерживать столько. Только вот он всё равно шёл.

Он замахнулся снова, но Эдмонд перехватил цепь и рванул вперёд.

Колени Эйдана ударились о бетон с таким глухим, окончательным звуком, что у меня свело горло. Во рту тут же появился солоноватый привкус. Я даже не заметила, как сильно закусила щеку.

Эдмонд навис сверху, и разница между ними вдруг стала пугающе очевидной.

Он был собран, выверен, экономен. Знал, как именно ломать, и делал это с особым извращённым удовольствием. Эйдан же… был дрожащим хаосом, упрямо не соглашающимся умирать.

— Ты думаешь, я не знаю, как ты дерёшься? — продолжал Эдмонд по-наставнически. — Я вложил это в тебя. Каждый захват. Каждый предел. Каждый момент, где ты должен был остановиться — и не смог.

Он коротко ударил его в висок.

Голова Эйдана дёрнулась, взгляд погас, будто кто-то на секунду выключил свет. Потом ещё раз. И ещё.

Вот тогда я буквально перестала дышать.

Мир сузился до этого мгновения. До точки, где он может не встать. До границы, за которой всё закончится неправильно.

Прошу тебя. Вставай.

Мольба не имела звука: она шла из поплывшего разума и цеплялась за реальность, умоляя её не рассыпаться прямо сейчас.

Эдмонд уже заносил руку, когда Эйдан вдруг улыбнулся. Не мне и не отцу, скорее чему-то тёмному, давно знакомому внутри себя.

Он резко дёрнул цепь вниз.

Эдмонд не ожидал. Его корпус ушёл вперёд ровно настолько, чтобы Эйдан врезался в него плечом. Они рухнули вместе и я услышала чей-то треск. Бетон принял их глухо, без сочувствия. Эдмонд перекатился первым, ударил локтем, попытался подняться. Эйдан схватил его за воротник, цепь обвилась вокруг запястья отца, как живая.

— Ты прав, — Эйдан дышал так, будто тонул. — Ты создал меня.

Пауза.

— Но ты тронул то, что было моим.

Он резко и четко ударил головой в лицо. Потом ещё раз, с размаха впечатав затылок Эдмонда в бетон. Тот захрипел, свободной рукой потянулся к ножу, лежащему совсем рядом, но Эйдан придавил его грудь коленом к полу. Клянусь, я услышала, как внутри что-то хрустит.

Моё сердце билось так яростно, что становилось жарко, потом резко холодно — от сквозняка, от страха, от осознания. Я пыталась дышать, но каждый вдох застревал где-то под ключицами, будто тело отказывалось участвовать в этом дальше.

Я видела только его спину.

Но слышала всё. Каждое слово, каждый глухой звук и влажный, страшный контакт плоти с бетоном.

— Ты забрал у меня всё, — говорил Эйдан, и его трясло. — Ты вырезал из меня всё нормальное. Ты сделал меня этим.

Но я уже знала, причем с ледяной ясностью, что это не вспышка и не аффект. Это язык боли, на котором они общаются, как на родном. Вот о чем говорил Эйдан, просто я осознала слишком поздно.

— Она была единственным, чего у меня тогда не было, — его голос сорвался. — Единственным, что я… захотел. Потому что мог. Потому что позволил себе хотеть.

От каждого брошенного слова что-то безжалостно ломалось у меня изнутри. Я не была причиной. Я стала триггером. И он бил через меня по своему прошлому, по отцу, по всему, что его сформировало.

Эдмонд дёргался под ним уже не как противник, а как тело, которое ещё не поняло, что проиграло. Движения были отчаянными, бессмысленными. Он пытался подняться, что-то сказать, вдохнуть глубже и каждый раз не успевал.

— Этой рукой… — он перехватил его запястье и медленно, почти показательно вывернул. — Ты её тронул?

ХРУСТ.

Стон вырвался сам — короткий, животный, унизительный.

Меня передернуло.

— Или этой? — Эйдан зло усмехнулся.— Давай, вспоминай. Ты же всё помнишь. Ты всегда всё помнишь.

Уродливый и убийственный сарказм прорезался сквозь ярость.

Он схватил вторую руку.

Ещё один сухой, окончательный треск и Эдмонд заорал так, как орут не палачи, а жертвы. Без слов и без достоинства. Тут до меня дошло: Эйдан лишает его не конечностей. Он лишает его права прикасаться и причинять боль.

— Смешно, да? — его низкий голос сочился ядом. — Ты же её даже не хотел.

Он медленно наклонился ближе, и я услышала тошнотворное хлюпанье, словно выдавливают кетчуп из банки.

О, Боже.

— Она тебе была не нужна. — Пауза. — Ты тронул её только потому, что она была моей.

Вот это было сказано на надрыве. На пределе, где больше не осталось фильтров.

— Чтобы показать мне, — продолжал он, уже почти крича, — что можешь забрать всё. Даже то, что тебе не нужно. Даже то, что ты не понимаешь!

Он ударил в лицо. Раз. Ещё.

— Ну как? Стоило того? — он бил снова. — Почувствовал себя богом? Отцом? Хозяином?

Я слышала необратимое, тошнотворное, влажное чавканье, пока он превращал лицо своего отца в месиво из костей, кожи и мяса.

— Ненавижу тебя, мразь! — шептал Эйдан между ударами. — Сдохни!

Удар.

— Сдохни!

Удар.

Он был рабом собственной ненависти, а я испытывала странное, почти постыдное облегчение. Я желала, чтобы возмездие подарило хоть крошку покоя его израненной, чёрной душе. Потому что если бы всё сложилось иначе — остывать пришлось бы мне. Долго и очень больно.

Тишина наступала мягко, как в замедленной съемке, но уши все равно заложило. Эдмонд перестал двигаться. Эйдан замер. Колено всё ещё на груди. Он просто… сидел, склонившись над бездыханным телом и глубоко дышал. Медленно. С усилием.

Однажды я уже видела, как он возвращается изнутри себя и снова собирает мир в фокус. Лишь спустя пару минут он начал подниматься, и я наконец выдохнула, осознав, что всё это время не дышала. Грудь рвано дрогнула, воздух хлынул внутрь, а в горле тут же начал разрастаться горький, ядовитый ком.

Все закончилось? Мы выжили?

Я так устала.

Все остальное, было как в тумане. Я даже не поняла в какой момент он оказался рядом. Только что стоял в центре зала, а теперь его одна его рука без оков крепко держала меня за талию, а вторая орудовала ножом над головой, вскрывая карабин и ворча что-то про аварийный сброс.

— Будет больно, булочка. — прошептал он у самого уха.

Натяжение ослабло.

Боль накрыла мгновенно. Тело заломило так, что я захныкала, из глаз брызнули слёзы. Эйдан подхватил меня под бёдра и прижал к себе, не дав телу сорваться вниз. Я привалилась головой ему в грудь. В нос ударила резкая и насыщенная вонь, но мне было все равно. Я явно пахла не лучше.

Где-то в здании были люди. Я знала это. Слышала. Но сейчас мир закончился здесь. Эйдан тяжело осел на пол, опуская меня к себе на колени. Его рука крепко, почти судорожно легла между моих лопаток, как будто если отпустит, я растворюсь. Вторая ниже, на пояснице. Он гладил не нежно, а монотонно, упрямо, будто заземлял нас обоих, возвращал в тело.

И тут у меня сорвало плотину.

Я завыла.

Глухо, надломлено, как выжившая, у которой наконец закончилось сопротивление. Уткнулась лицом в кровь, в запах железа и пота, и громкие рыдания рвали меня изнутри, выворачивали диафрагму, ломали голос. Слёзы текли в его раны, в ткань одежды, на пол. Мне было плевать.

Я не могла остановиться. Вся накопившаяся боль не помещалась в горло.

Он убил своего отца, чтобы тот меня не тронул. Что может быть страшнее, чем человек, который ставит чужую жизнь выше своей? Это не делает его хорошим. Лишь тем, кто способен уничтожить весь мир — если мир рискнет дотронуться до меня.

Эйдан чуть отстранился, чтобы добраться до моих запястий, и ловко вскрыл ножом замки. Собственной боли я уже не чувствовала. Она будто выключилась. Исчезла. Осталась только его. Разорванная кожа на руках висела клоками, обнажая сухожилия и белёсые линии костей. И всё, что происходило с ним, отзывалось во мне гораздо острее.

Боже, я не могу видеть это.

Не могу.

— Ли, — его голос был слабым, но упрямым. — Посмотри на меня.

Я мотнула головой, снова прижавшись к груди, будто могла спрятаться у него под рёбрами. Я видела его раны и боялась, что каждая из них может стать последней. Животный страх медленно заливал лёгкие, становясь непосильной тяжестью и не давая вдохнуть.

Его липкие, горячие пальцы коснулись моего подбородка и приподняли вверх. Я не могла сопротивляться и когда, наконец, осмелилась посмотреть, крик застрял в горле.

Он был ужасно изуродован.

Лицо стало сплошной картой боли: кровь, распухшие рваные ссадины, нижняя губа порвана и не переставала сочится. Один глаз почти не открывался. Линзы были на месте, но давно потеряли смысл.

Вот она, цена.

Вот она, его любовь.

Я видела перед собой не чудовище, а изломанную и неубиваемую форму жизни, которая держится на одной лишь воле и порождает жуткое восхищение.

И все равно, с каждым восторженным вдоходом ощущала, как глухо и тянуще ноет ребро, напоминая о себе. Он сломал его из той же самой потребности, с которой сейчас смотрел на меня — жадно, голодно, будто я была его последней кожей. И это было невыносимо. Потому что нормальная любовь не ломает кости. Не превращает выбор в ловушку без выходов.

Но самое мерзкое, что я тоже виновата. Сама предложила сделку и так легко тогда убедила себя, что взрослая и это просто грязный компромисс. В погоне за мечтой стать кем-то, я позволила себе думать, что цена будет мне по зубам.

Какая же я была наивная

.

Мы оба выполнили условия. И всё равно проиграли. И чем дольше я смотрю на него, тем неизбежнее понимаю: если я останусь — меня не станет.

Он потянулся к моему лбу, оставляя лёгкий, как лепесток, поцелуй. Его язык медленно прошёлся по щеке, собирая солёную грязь. Я вздрогула от отвращения и одновременно от той низкой, предательской чувствительности, что вспыхнула под кожей.

— Запомни, твои прекрасные слезы, все до единой мои.

Его пораненные губы жадно накрыли мои. Я не оттолкнула. Мне нужно было убедиться, что он дышит.

Влажные языки столкнулись грубо, кипящая кровь смешалась со слезами, зубы стукнулись. Он низко застонал мне в рот, и сжал мою спину так, что я ахнула. Это был поцелуй не любви, а выживания. Со всей болью, что мы несли внутри и сейчас оба проверяли: ты настоящий? ты здесь?

Всё остальное было где-то потом. Сейчас существовали только наши рты, судорожное дыхание и понимание, от которого никуда не деться: то, что происходило между нами, уже давно перешло черту, за которой ни логики, ни чистых решений.

Я почувствовала, как он набирает обороты раньше, чем успела это осознать. Его руки перестали быть просто удерживающими. Они скользили по спине, по бокам, спускаясь вниз и сжимая ягодицы, будто ему мало того, что я здесь.

Меня накрывает внезапный, густой жар. Кожа вспыхивает мурашками, пробуждая в животе странную дрожащую пульсацию и в этом есть что-то пугающе знакомое. Мое тело откликается, несмотря ни на что. Всегда откликалось, черт его дери. Даже сейчас, в крови и с трупом в нескольких метрах.

Его губы сорвались с моих и ушли ниже — к щеке, к линии челюсти, к шее. Там, где кожа тоньше и наиболее уязвима. Страх прошёлся по позвоночнику электрическим разрядом и застрял где-то под кожей. Я задыхалась — не от желания, а от того, как быстро он стирает дистанцию между нами, как будто её никогда и не было.

— Эйдан… — голос выходит сиплым и слабым. — Стой.

Он не реагирует.

Я уперлась ладонями в его горячую грудь. Под пальцами напряжённые мышцы и влажная ткань. Я толкнула сильнее.

— Остановись, — говорю уже жёстче.

Ничего.

Он будто не слышит. Или слышит, но это проходит мимо, как шум. Он целует шею глубже, жаднее, царапая кожу зубами и в этом нет нежности. Он понял, что мы оба живы и этого оказалось мало. Ему нужно больше. Ощутить моё тело, как доказательство права и власти.

Я хватаю его за волосы и резко, почти отчаянно, дергаю.

— Стой!

И вот тогда внутри что-то обрывается.

Паника поднимается знакомой, ледяной волной. Сначала сжимается грудь. Потом пальцы немеют. Мир начинает сужаться, будто кто-то медленно закручивает объектив. Я вдруг очень ясно понимаю: даже сейчас, измотанный, истекающий кровью — он сильнее меня. А Эйдан всегда брал то, чего хотел.

Эта мысль бьёт мощно и наотмашь.

Я дёргаюсь, отшатываюсь насколько могу, и взгляд цепляется за металл.

Нож.

Тот самый, которым он вскрыл наручники. Я схватила его почти вслепую. Движение вышло неуклюжим, отчаянным. Перепачканное лезвие поднялось легло к его горлу. Я чувствовала, как дрожит моя рука, как пульс бился в висках, как мир вдруг стал слишком резким.

Он замирает.

На долю секунды позже, чем хотелось бы. Потом медленно поднимает взгляд с хищной улыбкой, словно его это забавляет.

— Хватит, — говорю я, сама не веря собственному голосу. — Или я порежу тебя.

Он смотрит так, будто оружие в моих руках не угроза, а приглашение и мы просто поменялись местами.

Я ощущала его быстрый, упрямый пульс под кожей. Он жив. Слишком жив для человека, который только что прошёл через ад. Слишком собран для того, кто должен быть сломлен. Лезвие упирается в ямку под челюстью. В уязвимое место, где всё решается одним неверным движением.

Если я сейчас дрогну — всё закончится.

Если он дрогнет — тоже.

— Это ничего не меняет, — говорю я и удивляюсь, что мой голос вообще существует. — Ты понимаешь? То, кем ты стал… это не стирается.

— Я и не пытался, — отвечает он спокойно. — Я не верю в искупление, Ли. Я верю только в факты.

Он наклоняется вперёд, острый металл мягко рассекает тонкую кожу.

— Хочешь фактов? — продолжает он. — Тогда режь. Давай. Перережь мне горло.

У меня перехватывает дыхание.

— Все закончилось, Эйдан. Ты не тронешь меня. И отпустишь, как обещал!

— Помню, — его глаза не мигают, — И это единственный вариант, при котором я действительно выполню обещание.

Он специально наклоняется ещё ближе. Сам. Кровь выступает на лезвии маленькой, пугающе живой каплей.

— Потому что я не выбирал зациклиться на тебе. — говорит он почти мягко. — Вырежи мне сердце, я не буду сопротивляться.

Меня накрывает истерический смех.

— Ты правда думаешь, что это должно меня тронуть? Я ненавижу всё, что ты представляешь. Даже смотреть без отвращения не могу.

Это попадает. Я вижу по тому, как у него дёргается челюсть и на секунду замирает дыхание.

Вот моя правда — ненависть и презрение к единственному человеку, кто смотрит так, будто я центр мира. Который я никогда не смою и не забуду. Именно он заставляет меня быть бездушным палачом. И монстром. И трусом. И всё это одновременно.

Я иду дальше.

— Ты говорил, что я рождена для тебя. — намеренно не повышаю голос. — Знаешь, что в этом самое страшное? Ты даже не понимаешь, насколько это чудовищно. Мы разрушаем друг друга, Эйдан. Потому что рядом с тобой нельзя остаться собой.

Он долго молчит.

Потом медленно кивает.

— Знаю. И все равно не могу.

Эта простота бьёт сильнее любого отрицания.

— Скажи, чего ты хочешь, — продолжает он. — Назови цену. Я договорюсь. Америка? Оксфорд? Любая дверь, любой маршрут. Все, что пожелаешь.

Вот он. Его язык сделок, контроля и компенсаций.

— Мне плевать на твои деньги, — шиплю я тихо. — Ты никогда не можешь дать мне то, что мне нужно.

— И что же? — спрашивает он.

— Жизнь без боли, — говорю я. — без страха, без ощущения, что я себе не принадлежу.

Он закрывает глаз на секунду. Когда открывает — там пустота, от которой внутри все холодеет и замирает.

— Я могу дать всё. Верность. Преданность. Свою жизнь. Я устал притворяться с тобой тем, кем никогда не был. Вот он я. Такой.

Он наклоняется ближе, и я чувствую на щеке его дыхание.

— Не уходи. Ты единственная точка, где этот мир перестаёт жрать меня изнутри.

Его жестокая правда вцепилась в меня, как зубы, и начала рвать медленно, со знанием дела. Я увидела его настоящим. С его ранами, изуродованной логикой, больной потребностью и чудовищным «навсегда». И самое отвратительное… даже понимая всё, я чувствую, как мое глупое сердце тянется к нему — к огню, от которого уже сгорело.

Я не могу его спасти.

Но и уйти…. означает вырезать себя живьём.

— Это делает тебя ещё опаснее, Эйдан, — шепчу я, и слёзы текут сами. — Ты способен уничтожить меня. Но я не позволю.

Я осторожно отстраняюсь, принимая тот факт, что он не боится смерти, а я… не убийца. И ложусь на холодный металлический стол внутри собственной груди.

Сама держу себя за руки, чтобы не дёрнуться и без наркоза начинаю вырезать то, что ещё бьётся. Каждую жилу теплых воспоминаний. Каждый нерв обжигающих прикосновений. Каждый момент, где мне было с ним спокойно. Он осквернил все во что я верила, взрастив нечто тёмное, стыдное, неуправляемое.

Я не хочу умирать.

Я просто не могу позволить себе жить в его мире.

И все равно уйду.

Резко соскальзываю с его колен и прижимаю нож к своей шее.

— Тогда я закончу это сама!

Вот тогда он бледнеет.

— Лиана… — впервые в его голосе появляется трещина.

Я реву. Не красиво. Не героически.

— Я не позволю тебе причинять мне боль. Ни специально. Ни случайно. Ты вырвал из меня всё, — продолжаю я, уже тише, но каждое слово режет. — Не только тело. Ты вырвал доверие. Ощущение, что мир может быть нормальным. Что мужчина рядом — не угроза, а близость не пахнет страхом и болью.

Я сглатываю. Горло жжёт.

— Ты ходил рядом, притворяясь заботой, а потом методично вырывал из меня всё, что делало меня живой. Всё, что делало меня мной. И ты даже не заметил, как ничего не осталось.

Он качает головой.

— Ты не сможешь.

Черта с два.

Я смотрю ему в глаза, кипящий в венах адреналин заставляет крепче сжать рукоять. Вжимаю лезвие грубже, шипя от рези в глазах и ощущая струйку крови согревающее горло.

— ВИДИШЬ?! — кричу я. — Это мой выбор. Впервые — мой. И даже это приятнее, чем всё, что ты со мной делал.

Он попытался подняться и не смог. Тело предало его с глухим, тяжёлым звуком. Я отползла ещё дальше, не сводя глаз с его рук.

— Ты должен, Эйдан, — хриплю я. — Это всё, о чём я прошу.

Он замер, свесив голову. Дышал глубоко, рвано. Я не понимала — он вот-вот потеряет сознание или сорвётся и кинется на меня. Внутри него что-то окончательно рушилось. С глухим провалом, как когда под ногами исчезает земля, и падение длится дольше, чем должно.

Потом медленно осмотрел меня и заговорил выношенным, тяжёлым голосом:

— Я запомнил, — зловещий шепот растворялся в тишине. — Каждое твоё слово, моя милая булочка. И ты права. Это ничего не меняет.

Пауза.

— Но если ты откроешь свой грязный рот и расскажешь хоть что-то из того, что видела, слышала или узнала…

Он ухмыльнулся уголком губ и мои внутренности скрутило в узел.

— Я найду тебя. И этот ад покажется тебе раем по сравнению с тем, что сделаю с тобой я.

Повисла оглушающая тишина.

Он тяжело упал на спину.

Осознание пришло не сразу, а навалилось телом, кожей, страхом —

он правда меня отпускает. Не как проигравший. Как тот, за кем всегда остаётся последнее слово.

Где-то вдалеке тихо хлопнул выстрел.

Он даже не моргнул. Просто лежал на грязном полу, смотря в потолок и дышал, как будто считал секунды. И тогда до меня дошло: он

знал

, что за нами придут.

Последнее, что вижу, прежде чем пространство взрывается чужими голосами и шагами — его пустой взгляд.

Я вырвала собственными руками не только свое сердце.

Но и его.

______________________________________________________________________________________________________________

Мои дорогие читатели! Спасибо за вашу стойкость, если дошли вмести с Эйданом и Лианой до конца.

Вас ждёт ещё 2 коротких эпилога, где раскрою оставшиеся маленькие крупицы.

Но суть от этого не изменится, к счатью или сожалению. Их история заканчивается именно так. Каждый решит сам для себя: правильно это или нет.

Делитесь впечатлениями в комментариях, но попрошу

без спойлеров! ♥️

P.S. Давать ребятам второй шанс или нет решать только вам!

Эпилог

Месяц спустя.

Зал Совета пережил слишком многих, чтобы уважать хоть кого-то. Он помнил крики, сделки, предательства и тела, вынесенные без церемоний. Его стены пропитаны решениями, после которых миры схлопывались, а рынки рушились или расцветали. Здесь пахнет старой кожей, дорогим табаком и смертью — устойчивой, как фундамент.

Всё на своих местах: бронированные автомобили, охрана, алкоголь, который не пьют, а демонстрируют.

Всё — кроме меня.

Я вхожу первым.

Дрейк — на полшага позади.

Старые львы поднимают головы почти синхронно. Девять. Я — десятый. Наркотики. Оружие. Контрабанда. Проституция. Финансы. Политические трупы. Деньги, которые не пахнут, потому что давно сгнили и высохли. Почти всем за пятьдесят и сейчас они смотрят на меня, как положено на наследников — с ленивым презрением и терпением людей, которые уверены, что видели всё.

Я усаживаюсь в кожаное кресло Эдмонда, кладя левую руку на чёрный, отполированный до зеркала стол. Пальцы слушаются плохо, большой предательски подрагивает.

На костяшках — его перстень. Тяжёлый, холодный, чужой. Свой я отдал Дрейку, потому как правая рука должна быть помечена правильно.

Я не убираю дрожь.

Пусть видят.

Уязвимость, выставленная напоказ, всегда пугает сильнее, чем сила, спрятанная в кулаке.

— Приветствую, Эйдан, — произносит кто-то слева. Голос старый, как и он сам.

Я нятянуто улыбаюсь, ровно настолько, чтобы это можно было назвать вежливостью. Жду, пока зал замолчит и встаю из «уважения» к традициям.

— Уважаемые партнёры, — говорю спокойно. — Весьма польщён, что вы почтили меня своим визитом. Как вы знаете, мой отец мёртв.

Я делаю паузу. Пусть проглотят.

— Настало моё время принять бремя власти и ответственность за дальнейшие решения.

Тишина сгущается. Она здесь всегда реагирует первой.

Дрейк стоит у стены. Живой, несмотря на всё. Пуля прошла навылет, задев лишь мясо и гордость. Ничего критичного. Он умеет оказывать себе первую помощь. Полезный навык. Я хотел убить его сам. Потом он рассказал, как именно не уберёг Лиану и я передумал. Пока он полезен — он жив.

Вернувшись в кресло я ощутил, как пульсирующая боль в руке поднимается выше — к локтю, к плечу. Частичная дисфункция — слишком красивый термин для того, что больше никогда не станет «как раньше». Неплохая цена за её жизнь. Особенно если учесть, с какой лёгкостью она выбросила это, как ненужный хлам, даже не обернувшись.

— Мы надеемся, — произносит кто-то напротив, — что смерть такого опытного лидера не пошатнёт рынок.

Официально заявили, что мы с Эдмондом папали в автокатастрофу. Он погиб. Миру не нужна правда, ему нужен покой оформленный документами.

— Я вырос на ошибках отца, — отвечаю ровно. — И повторять их не намерен. Правильные решения держат крепче любого ужаса.

Наклоняюсь чуть вперёд. Холодная поверхность стола холодит кожу. Рука отзывается болью, и я использую её как точку опоры.

— И если кто-нибудь решит проверить мои границы, — пауза, — я не стану его разубеждать.

Кто-то кашляет.

Намёк.

Здесь никогда не говорят прямо — слишком много мёртвых от прямых слов.

— Нас, — произносит седой мужчина на другом конце стола, медленно перекатывая бокал в пальцах, — волнует вопрос баланса.

Я смотрю на него спокойно.

Конечно, волнует.

— Уилсон исчез, — продолжает он, будто между делом. — Эдмонд погиб. А ты… выжил.

Когда в этом зале замолкают, паузы весят больше слов.

Раньше рынок делили семьдесят на тридцать. Неприкосновенность, скреплённая кровью и подписями. Два лидера и ни один не мог убрать другого без решения Совета. Очень удобная, стабильная и лживая система.

— Баланс не нарушен, — отвечаю я ровно. — Он завершён.

Взгляды становятся острее. Они всё понимают. Уилсон исчез. Не найден. Не всплыл. А такие, как он, не исчезают сами.

Эдмонд использовал меня, чтобы убрать конкурента, пока я думал, что выполняю приговор за предательство и связи, а оказалось помогал отцу зачистить стол. Ирония в том, что в итоге стол стал моим.

— Сто процентов территории, — добавляю я почти лениво. — Один центр управления. Никаких внутренних войн.

Это выгодно всем. Никто не спорит. Потому что выгода — единственный аргумент, который здесь признают. Есьественно, подозрения остаются, но без доказательств они лишь форма зависти.

Не все за столом опускают глаза. Узкое лицо, аккуратная борода, спокойные пальцы. Он смотрит на меня так, как смотрят на инвестицию с высоким риском: либо принесёт сверхприбыль, либо взорвётся прямо в руках.

Мы встречаемся взглядами.

Я не отвожу глаз.

Он почти незаметно приподнимает бровь. Как отметку в уме.

— «Хорошо», — думаю я. — «Значит, ты следующий, кто решит проверить, не слишком ли я молод».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В зале меняется воздух. Осторожность вытесняет скуку.

Потом — деловые разговоры. Деньги, маршруты, люди, от которых пора избавиться.

Я говорю мало, меня слушают много. Власть — это когда тебя не перебивают.

Рука болит сильнее, чем должна, усиливает дрожь в кисти.

И тогда память подсовывает другое помещение.

Стройка. Цепи. Кровь.

Лиана.

Она ушла, думая, что стала свободной. Это почти умиляет. Есть только одно «но» —

я позволил

. Я никогда не забуду, как она дрожала с ножом у горла и кричала, что это лучше чем со мной. И, чёрт возьми, это было красиво. Омерзительно красиво.

Но она выбрала боль без меня, и это единственное, что я ей не простил.

Я мог её сломать. Даже в ту ночь. Переписать, как черновик, без сожалений. Сделать так, чтобы она благодарила за воздух и боялась тишины без моего имени. Но теперь держать ту, кто вырывает тебе душу с мясом, — вызывает не жажду, а извращённую форму брезгливости.

В ту ночь было проще: она стояла на краю и действительно могла умереть, лишь бы не принадлежать. Такие конструкции нельзя удерживать силой — они рушатся вместе с тобой.

Булочка думает, что победила. Верит, что вырвала меня из себя. Что оставила лежать на полу — пустого, сломанного, беспомощного.

Наивная.

Люди всегда так думают, когда уходят, истекая кровью изнутри.

Я оставил след слишком глубоко, чтобы стать ничем. Потому что тело запоминает раньше, чем разум. И дольше. Но однажды, она проснется с ощущением, будто за ней смотрят и не поймет почему. Вот тогда наступит ясность: страх — надёжнее любви.

Я не собираюсь идти за ней.

Не сейчас.

У меня империя. Совет. Рынки. Люди, которых нужно приучить к новому запаху крови. Они называют меня чудовищем за контроль, насилие и кровь. Но ни у кого из них не хватило бы духа отпустить того, кто оставил бы в них такую дыру.

У меня рука, которая больше никогда не будет прежней. И маячок, работающий безупречно. Как пульс.

Мне известно, где она спит, пишет и убеждает себя, что наконец живёт. Но дело не в страхе потерять. Я лишь хочу увидеть момент, когда до неё дойдёт — расстояние между нами не равно свободе. Разве что растянутая пауза, котооая ничего не лечит, но делает ожидание выносливее.

Я выпрямляюсь. Совет ждёт отчета.

— Продолжим, — начинаю я.

И мир снова вращается так, как мне нужно.

Эпилог 2

Again

(

feat

.

XXXTENTACION

) —

Noah

Cyrus

Пять месяцев спустя

Громкий женский голос разрезал зал аэропорта Хитроу, объявляя посадку на рейс до Чикаго. Люди текли туда-сюда, как перегретые муравьи: тревога, кофе, чемоданы, чужие жизни в ручной клади. А я сидела у окна и смотрела, как тяжёлые «Боинги» отрываются от земли и исчезают в облаках — будто прошлое можно просто сдать в багаж и не получить обратно.

Кто-то летел к родственникам, кто-то на острова, где солнце лечит всё подряд. А я через час покину Англию и попытаюсь не рассыпаться окончательно. Новая страна. Новые лица. Смешно, как будто смена географии умеет стирать кровь.

Я уже проверяла. Не работает.

После итоговой сессии я уехала в Ливерпуль, как нормальный человек. Дом встретил отцовской хромотой, запахом маминых цветов и тишиной, в которой нельзя было спрятаться. Я ненавидела цветы. Они были слишком живыми, слишком честными. И всё равно помогала — перекладывала букеты, улыбалась покупателям, изображала дочь, у которой всё в порядке.

Родители — моя единственная опора. Они любят без условий, без сделок и без скрытых крючков. С ними должно

было стать легче. Но не стало.

У мамы возникали бережные, осторожные вопросы. Такие, от которых убегаешь и задыхаешься ещё сильнее. Я отвечала уклончиво, экономя правду по капле. Не сказала ни про похищения, ни про травмы, ни даже про то, что мой учебный кредит внезапно исчез. Это было бы объяснить слишком многое, а я не могла. Но обязательно что-нибудь придумаю.

Молчание в родном доме давило сильнее криков. А вот моя боль вела себя вполне воспитанно — сидела прямо, не перебивала, не пачкала скатерти. Через месяц я сбежала обратно в Брайтон, прикрывшись учебой. На самом деле — просто не вынесла, что даже их любовь не может меня спасти.

Впереди — семестр в Академии искусств Нью-Йорка, преподаватели с громким именами, город, который никогда не спит, и крошечная надежда, что я ещё умею жить.

Правда была проста и уродлива: Лиана умерла той ночью. С цепями, кровью и человеком, который убил собственного отца у меня на глазах. Мы не выбираем, кого любить. Но выбираем, кем становимся после. Я вывернула себя наизнанку ради спокойного, пусть и пустого будущего. Цена? Запредельная. Но чек был оплачен полностью.

Пальцы сжали ручку чемодана так, что заболели суставы. В горле стоял плотный, знакомый ком, тот самый, который не даёт дышать. Но он перестал пугать. Я должна была оставить всё здесь: боль, страх, его. Только грусть все равно накрывала, как тёплое, тяжёлое и до боли родное одеяло.

Он выполнил своё главное обещание — исчез. Ни разу не видела его в кампусе, но знаю из новостей, что он жив. И мне приходится учиться существовать с тем, что я сделала.

Не ножом, а теми словами и выбором, где я предпочла умереть без него, чем быть рядом. Знала, что для него это хуже смерти. Знала — и всё равно выбрала. Потому что для человека, который не боится боли и крови, это был единственный точный удар.

По щеке скатилась злая слеза. Пришлось быстро смахнуть её рукавом бордового свитшота и отвернутся к окну. Не хватало ещё, чтобы кто-то решил, будто я страдаю. Пусть лучше думают, что у меня аллергия на аэропорты.

Все было ошибкой. Мы были ошибкой. Двое, готовые уничтожить друг друга, причинять боль, страдать и ненавидеть во имя любви. Звучит красиво, но лучше не знать, какого это в реальности.

Иногда, редкими ночами, вместо кошмаров я всё ещё чувствую его. Затравленный взгляд. Бешеное дыхание. Эту невыносимую смесь страсти и боли. Жить с этим равносильно что дышать смогом. Грязно, тяжело, но привыкаешь.

Я учусь.

Когда нибудь я смогу простить его. Но это не абонемент на повтор. Он убийца. Аморальный и безрассудный. Человек, который может одной рукой ласкать и душить другой.

Отпустить того, кто стал твоим дыханием — больной выбор. Но в моем, ещё больнее остаться рядом и медленно задохнуться.

— Посадка на рейс 426 Лондон — Нью-Йорк начнётся через двадцать минут… — раздалось из динамиков.

Я поднялась, вдохнула поглубже и направилась к зоне В. Колёса чемодана скрипели по глянцевому полу, сумка с документами безвольно билась о бедро. Предательские ладони взмокли от волнения.

Где-то на затылке зачесалось знакомое, липкое ощущение. Как тогда, на той вечеринке, когда я ещё верила, что рядом есть нормальные люди.

Я замедлила шаг, незаметно сканируя взглядом людей. Все одинаковые. Мужчины, женщины, дети — будто выпущены с одного конвейера.

— Показалось… — выдохнула с облегчением и достала телефон.

Написала родителям

: «Уже в самолёте. Немного волнуюсь. Позвоню, как приземлимся. Люблю вас».

Следом змеиному клубку

: «Держите кулачки, девочки. И ждите видеозвонок из Нью-Йорка. Люблю».

Анна ответила почти сразу и поставила сердечко. Она знала больше, чем остальные. Эйдан не убил Хью, но как я позже выяснила, доходчиво объяснил что нельзя трогать. И Анна… никогда не винила меня за травмы брата. Это, пожалуй, хуже всего.

Мне пришлось им рассказать. Не всё, конечно. Я же не самоубийца. Лишь, что мы с Эйданом пытались, но не вышло. И пропала я не потому, что стала сукой. Просто было слишком страшно возвращаться обычной. Они молчали. Потом обнимали и делали вид, что всё как раньше. Но каждая из нас знала… как раньше не будет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Фиби тоже как-то растворилась. Сначала перевелась с факультета, потом — из разговоров, а потом и вовсе из моей жизни. Мне плевать на нее. Но теперь я знаю, что некоторые люди тихо исчезают, когда им вежливо подсказывают, что молчание полезнее для здоровья.

Отмахнувшись от этого роя зудящих мыслей, решила сделать на память привычное кривое селфи.

И застыла.

На фото, за моей спиной, в глубине кадра был размытый силуэт мужчины в чёрном. Лицо не разобрать. Спасибо замыливанию. Но нутро сжалось мгновенно.

— Ваш билет, мисс.

Я едва не выронила телефон, сунула его в сумку и трясущимися руками протянула документы.

— Проходите. Хорошего полёта.

— Спасибо, — буркнула я и шагнула в стеклянный тоннель.

Остановившись у окна, ещё раз вгляделась в толпу.

Никого.

Конечно, никого.

Это просто голова. Травмированная, наученная видеть угрозу в каждом мужчине в костюме.

— Прощай, — прошептала я себе.

Я знала: он не появится. Просто ещё долго будет мерещиться.

Хотя, зная моё везение, он запросто мог бы купить место в бизнес-классе.

Я не буду оглядываться назад за иллюминатором. Пусть прошлое остаётся там, где ему и место — на земле.

В эконом-классе «держись, если сможешь» мне досталось место у окна. Рядом уселась бабуля с дрожащими руками — я помогла ей пристегнуться и на секунду почувствовала себя почти нормальной. Святой самаритянин с аккуратно упакованной травмой.

Когда самолёт прорезал облака, я позволила себе выдохнуть. Ненадолго. Достала из ручной клади Kindle. Да, тот самый, который тогда отвергла. Некоторые вещи не возвращаются. Они просто ждут, пока ты перестанешь притворяться.

Ждать он умел лучше всех.

Как и двадцать девять посылок в моей квартире — по одной за каждый день, проведённый у него. Я не открыла ни одной. Просто закрыла дверь и уехала, не решив, что делать с чужой жизнью, аккуратно сложенной в коробки.

Kindle я всё же взяла, как доказательство того, что даже бегство не стирает следы. А я и не собиралась.

Когда-нибудь я напишу эту историю. Не ради денег или славы. А чтобы другие знали: из ада можно выбраться. Только пахнуть от тебя ещё долго будет гарью.

А в моём случае —

им

.

Конец