Интерфейс случайной близости. ч. 1 (Рассказ случайная измена)

Илья смотрел на устройство, лежащее на бархатной подушке, и думал о своей боли. Не о той, что была сейчас,   смутной, привычной ломотой в правой ноге, а о той, что жила в нем десять лет. С тех пор, как мокрый парапет, глупая юношеская бравада и закон гравитации сложились в формулу перелома, не сращенного до конца. Он научился с ней жить, эта боль стала частью ландшафта его сознания, тихим фоновым шумом. Но именно она привела его сюда, в эту чистую, залитую неоновым светом лабораторию «Нейросимметрии», к этому хрупкому на вид обручу из матового сплава и паутины волоконно-оптических нитей...

«Гармония», это было рабочее название прибора. Выглядело, как корона для киборга-минималиста. Цель была медицинской, даже благородной: создать канал воздействия, связи, мост для односторонней передачи сенсорных ощущений другому человеку. Чтобы врач мог на секунду ощутить, где именно и как болит у пациента с любыми  фантомными болями. Чтобы здоровый человек мог понять, каково это жить с хроническим заболеванием. Не просто услышать описание и понять диагноз, а даже все это почувствовать и определить причину и место. Инструмент для реабилитации, для прорыва в терапии. Илья искренне  верил в это. А этот фонд верил в него, выделяя большие  гранты на эти работы. Техническая документация лежала на стеллажах стопками, одобренная этическим комитетом...

Но в глубине души, и под слоями формул и кремния, таилась другая причина, частная и немного  стыдная даже...

Юля... Юлечка...

Он представил, как наденет свою  «Гармонию» на нее. Как мягко, не прикасаясь, объяснит ей  принцип: сейчас ты почувствуешь то, что чувствую я. Легкое онемение, тянущую боль в колене, странную усталость после двух шагов по лестнице. Он хотел совсем не испугать ее, а объяснить всё это ей. Объяснить, почему он иногда отказывался от долгих прогулок с нею, почему на корпоративах выбирал всегда место у стены. Почему был немного «не такой», какой то  немного отстраненный. Он хотел, чтобы она всё это поняла. Не пожалела,   Боже упаси,   а просто знала его часть проблемы, о которой он никогда ни с кем  не говорил.

А потом… потом, возможно, когда проект будет завершен, а клинические испытания будут  пройдены, он найдет в себе смелость сказать и о другом. О своих  чувствах, которые долго копил с еще университетской скамьи, наблюдая, как она смеется, откинув голову, как водит пальцем по тексту, концентрируясь, как ее волосы пахнут постоянно дождём и яблоками. Он ведь  был изобретателем. Он всегда  верил, что всё можно преодолеть с помощью правильного алгоритма, точного  импульса. Даже эту стену молчания...

Дверь в лабораторию открылась с тихим шипением.

– Привет, гений цифры!

Ты вызвал, я и пришла. Пахнет прямо здесь у тебя  идеальной стерильностью и еще  каким то даже заговором!

Юля...

В простых джинсах и сером свитере, но на ней это выглядело,   как наряд с обложки журнала. Ее карие глаза обежали комнату, остановившись сначала на Илье, а потом на его «Гармонии»...

– Ого, – сказала она, приближаясь. – Похоже на какой то прям  арт-объект. Что это, новый фитнес-трекер? Будешь измерять уровень моей лени?

Она улыбнулась, и у Ильи на мгновение перехватило дыхание. Всегда вот так!

Ее присутствие всегда физически меняло атмосферу в комнате, наполняло ее чем-то теплым и даже немного тревожным...

– Не совсем, – голос его звучал тише, чем он хотел. Он откашлялся. – Это… моя «Гармония». Экспериментальный интерфейс для передачи сенсорных данных. В общих чертах,   он позволяет одному человеку на время почувствовать то, что чувствует другой!

Юля подняла вопросительно  бровь. Ее интерес был неподдельным,   она всегда относилась к его работе с любопытством, смешанным иногда с легкой иронией...

– Звучит как то жутковато. Ты хочешь, чтобы я почувствовала твою любовь к черному и крепчайшему  кофе и твоим  трехчасовым дебатам о квантовой запутанности далеко за полночь?

– Что-то в этом роде, – он улыбнулся, стараясь казаться немного  расслабленным. – На самом деле, я хочу показать тебе кое-что более конкретное. Помнишь, я говорил, что у меня была травма ноги?

Она кивнула, выражение лица стало серьезнее.

– Клинические испытания начнутся позже. Но мне нужен… не предвзятый взгляд. От человека, которому я полностью  доверяю. Чтобы проверить весь его  базовый функционал. Одностороннюю передачу тактильных ощущений. Я бы хотел, чтобы ты почувствовала, что это такое. Всего на несколько минут!

Он видел, как в ее глазах боролись и осторожность и азарт. Юля всегда была из тех, кто пробует новый вкусы, смотрит с удовольствием  странные  фильмы, даже залезает на дерево, если ее хорошенько попросить. Эта черта в ней постоянно  сводила его с ума.

– А это больно будет? – спросила она прямо.

– Не должно. Я… просто поделюсь с тобой своим фоновым ощущением. Как будто  носишь тесную обувь. Не боль, а ее тень. И только от меня к тебе. Ты будешь просто принимать этот  сигнал.

Он опустился на стул и закатал штанину, обнажив шрам, пересекавший колено, – бледный, неровный след. Он редко показывал его кому-либо. Юля смотрела без брезгливости, с сосредоточенным вниманием.

– Ладно, – решительно сказала она. – Давай попробуем. Что нужно делать?

Илья ощутил прилив благодарности и некоей  вины. Он заставлял ее всё это делать под предлогом помощи науке. Это было как то даже мелко. Но эта  возможность проверить всё  была слишком заманчивой для него...

– Садись, пожалуйста. – Он указал на кресло напротив. – «Гармония» будет на тебе. Она очень  легкая.

Он аккуратно поднял устройство. Его пальцы немного  дрожали. Он видел макушку ее головы, пробор, тонкие волоски на шее. Запах яблок и дождя щекотал  ноздри.

Он сделал глубокий вдох, стараясь унять бешеный стук сердца:

— Просто техническая процедура! Это  просто обычная  передача данных!

Обруч коснулся ее волос. Он почувствовал под пальцами их шелковистую упругость, и рука опять  дрогнула. Юля тоже немного  вздрогнула от его  неожиданного прикосновения...

– Холодный приборчик, – пробормотала она.

– Сейчас привыкнешь!

Он закрепил обруч, проверил индикаторы. Зазеленели три лампочки из пяти. Четвертая мигала желтым.

– Система калибруется, – объяснил он, садясь напротив и надевая свой, более массивный модуль-передатчик, похожий на ошейник. – Связь устанавливается. Ты почувствуешь легкое покалывание в висках. Это нормально!

– Покалывание есть, – подтвердила Юля. – Как будто бродит  шампанское в голове...

Илья вызвал на планшете интерфейс. В поле «Реципиент» светился идентификатор Юлиного устройства.

В поле «Донор»,   его.

Алгоритм был настроен на односторонний поток: сенсорные данные с его периферической нервной системы (с акцентом на правую нижнюю конечность), —  обработка — мягкая проекция, шли на ее мозговую кору. Без обратной  связи. Как бы было  чтение какой-нибудь книги...

Он нажал «Инициировать синхронизацию».

В ушах зазвучал нарастающий высокочастотный писк. Мигрень как бы, подумал Илья. Но нет, это было не в голове. Это был звук самого процесса, вибрация на стыке технологий и биологии...

– У меня в ушах… – начала Юля, но не закончила.

Лампочки погасли и зажглись снова. Все пять. Ярко-зеленым. Но не так, как должно было быть. Ритуал подключения был пройден, но что-то щелкнуло не то, что ожидалось. Возможно, сыграла роль его дрожь, или  микроскопический сбой в калибровке. Может, его собственное нервное возбуждение, его тайное желание – не просто передать боль, а соединиться с ней – было уловлено гиперчувствительной аппаратурой и истолковано,   как другая  команда?

А может, виновата была сама природа внутренней связи, которая по определению не может быть улицей с односторонним движением?

Илья не успел ничего понять. Мир как то накренился не туда...

Он не просто увидел, как Юля вскрикивает и хватается за виски. Он почувствовал этот крик,   не звук, а вибрацию в ее горле, резкий спазм ее диафрагмы. И одновременно,   острую, знакомую до слез боль в его колене. Но это была не его боль. Это была уже ее  боль. Та самая, которую он хотел ей передать, но она вернулась к нему, отраженная, и умноженная. Канал связи не закрылся. Он просто  взорвался, распахнулся настежь в обе стороны!

А потом пришло ощущение чего то еще...

Его собственная рука лежала на планшете. Но он с абсолютной, ослепительной ясностью ощутил, как чьи-то пальцы,   нежные, прохладные,   касаются его же  виска. Там, где у Юли был обруч. Он ахнул и отдернул голову. Юля сделала то же самое, широко раскрыв свои глаза.

– Ты… ты меня как то потрогал? – ее голос был сейчас прерывистым.

– Нет, – выдавил Илья. – Я… я просто  почувствовал твое прикосновение ко мне!…

Он посмотрел на свою правую ногу. Боль была не только его. Она была какой то двойной. Его собственная, старая, и поверх нее уже  ее, свежая, паническая реакция на это  вторжение. Они сливались в какой то странный диссонанс...

– Выключи это! – сказала Юля, но не как приказ, а как уже мольбу. Ее лицо было немного бледным...

Илья потянулся к планшету, но в этот момент Юля, пытаясь снять с головы обруч, провела рукой по собственному запястью.

Илья закричал...

Это было невыносимо. Острое, щекочущее, невероятно интимное ощущение поглаживания пронеслось по его же  запястью. Не по коже, а где-то глубже, в самой глубине   нервных окончаний, которые ему  кричали: это у тебя, у тебя касаются твоей руки! Он увидел, как Юля с ужасом смотрит на свою руку, и потом опять на него.

– Что происходит, Илья? – в ее голосе была паника. – Я чувствую… я чувствую свою кожу, руку, но это как будто на тебе. И боль  твоей  ноги… как бы у меня в ноге…

Она встала, немного шатаясь. Илья тоже поднялся, его нога пронзительно заныла,   и эта его  боль отозвалась у нее сразу же  небольшой судорогой в ее ноге. Она вскрикнула и почти упала, схватившись за спинку кресла...

– Не двигайся! – закричал он. – Движения… они, видимо, тоже сейчас  передаются. Обоим!

Они замерли в нескольких шагах друг от друга, как дуэлянты, связанные невидимой, но живой проволокой. Дыхание Юли было сейчас  частым, поверхностным. Илья чувствовал каждый ее вдох,   не звук, а расширение ее грудной клетки, как эхо в его собственной. Он чувствовал бешеный стук ее сердца, который таранил его изнутри, смешиваясь с его собственным ритмом, создавая какую то невыносимую какофонию...

– Разорви эту связь, – прошептала она. – Немедленно!

Илья, не отрывая от нее глаз, потянулся к планшету. Его пальцы нашли кнопку аварийного отключения. Он нажал ее...

Ничего не произошло. Лампочки так и продолжали гореть ровным зеленым светом...

Он нажал снова, удерживая кнопку. Система вообще не отвечала. Он попытался вызвать меню, но экран погас, а через секунду засветился снова, показывая лишь два пульсирующих биения,   два сердечных ритма, наложенных друг на друга, и график нейронной активности, который был не двумя линиями, а одним каким то  спутанным клубком...

– Не выходит, – хрипло сказал он. – Система почему то зависла в режиме гиперсинхронизации. Защитные механизмы… они тоже не сработали. Канал сейчас  двусторонний и… даже  усиленный! Непонятно что то!

– Что это значит? – спросила Юля. Ее глаза блестели от слез,   и Илья почувствовал их влажность в своих, не свои слезы, а как бы ее отчаяние, которое текло по ее щекам и жгло его же кожу...

– Это значит, – медленно проговорил он, осознавая весь ужас, – что мы… соединены вместе. Не только этим ощущением боли. Но и осязанием, чувствами… Возможно, чем-то еще. То, что чувствую я, чувствуешь и ты. И наоборот. И это с усилением! Любое прикосновение к тебе… я ощущаю на себе. И, кажется, любое твоё, как бы на меня действует!

Она смотрела на него с немым ужасом. И в этом ужасе, сквозь панику, пробивалось первое какое то  осознание. Он увидел, как ее взгляд скользит по его лицу, и почувствовал, как ее внимание,   острое, жгучее,   касается его щеки, как будто его трогает ее физическая ладонь. Он даже вздрогнул...

– Ты… ты все это специально  задумал? – прошептала она.

– Нет! – вырвалось у него с такой силой, что она отшатнулась, и он почувствовал это отшатывание, как потерю равновесия. – Юля, клянусь! Это должен был быть просто обычный  тест прибора. Один только  канал. Моя боль передаётся тебе. И  всё!

Этот сбой… я не знаю, как он произошел. Протокол был полностью  безопасным!

Он видел, что она ему не верит. Не может поверить!

В ее мире технология всегда  подчинялась воле создателя. Значит, так было задумано? Значит, он ее обманул, заманил в ловушку? Ее недоверие было холодным ножом, который вошел ему в грудь и остался там...

– Как это остановить? – ее голос был сейчас каким то ледяным.

– Я… мне нужно время. Чтобы перезагрузить ядро системы, возможно, вручную разрядить буферы. Но пока мы соединены… – он сделал шаг к ней.

Юля отпрянула. – Не подходи ко мне!

И он почувствовал это. Не просто ее шаг назад. Он почувствовал ее желание отстраниться, и почувствовать наяву весь ее ужас перед его приближением. Этот эмоциональный импульс ударил его с силой физического толчка. Он остановился, согнувшись от боли, которая была уже не в его теле, а где-то в глубине души.

– Хорошо, – прошептал он. – Хорошо. Я не подойду. Сядь, пожалуйста. Любое резкое движение… оно эхом отдается в обоих нас!

Она медленно, не сводя с него глаз, опустилась в кресло. Илья сел на пол, прислонившись к столешнице. Расстояние между ними было три метра. Оно казалось теперь пропастью...

Наступила тишина, нарушаемая только их тяжелым дыханием. Илья пытался анализировать ощущения. Это было похоже на жизнь в двух телах одновременно. Он чувствовал жесткость кресла под собой и одновременно  мягкую обивку под ней. Прохладу пола под своей ногой и тепло ее ступни в кроссовке. И боль. Всегда немного боль. Его собственная, ноющая, и ее  острая, тревожная, как сигнал тревоги. Они переплетались, создавая какое то новое, чужое для них общее ощущение...

– Илья, – тихо сказала она. Он почувствовал, как ее голосовые связки напрягаются, и это было похоже на щекотание в его же  горле. – Я слышу… и не слышу. Я даже почему то  чувствую твои мысли!

Он замер. – Что?

– Не слова. Не образы. А… как бы далёкое эхо. Как шум в соседней комнате. Тревога какая то. Еще и как бы вина от чего то. И… что-то еще. Что-то немного  старое, как бы воспоминание!

Он всё сразу же понял!

Канал связи был намного глубже, чем он даже предполагал. Он захватил не только мозговую, но и всю  нервную  систему тела, все их  эмоциональные центры. Их нервные системы, отчаянно пытаясь установить границы, сливались сейчас в этом паническом танце. Он не читал ее мысли. Он чувствовал ее эмоциональный фон, как свой. А она  его!

Он закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки.

Спокойствие! Нужно спокойствие!

Паника только усилит эту связь.

Он представлял себя скалой, гладким черным камнем в холодной воде.

И вдруг почувствовал какой то небольшой сдвиг. Ее паника, бьющаяся, как птица о стекло, немного стихла. На смену пришла усталость, растерянность, та самая, как бы его  холодная вода. Она уловила его попытку успокоиться и инстинктивно последовала ей!

Он открыл глаза. Она смотрела на него уже без ненависти, с тяжелым, но уже утомленным пониманием...

– Что нам теперь делать? – спросила она. Теперь это был вопрос как бы его союзника, а не жертвы...

– Я должен добраться до серверной, – сказал Илья. – Там можно вручную отключить питание основного массива. Это разорвет нашу физическую связь. Но… – он посмотрел на дверь. – Мы должны двигаться вместе. И очень осторожно!

Она кивнула. – Я чувствую каждую твою мышцу. Если ты упадешь…

– Мы тогда упадем оба. И получим уже двойную боль!

Это была просто какая то сюрреалистическая картина...

Они поднялись одновременно, как марионетки, управляемые одним кукловодом. Сделали шаг. Илья почувствовал, как ее нога ставится на пол, как переносится ее вес тела. Он попытался подстроиться, сделать свой шаг в такт, но это было невозможно. Они спотыкались, хватались за стены, их тела отзывались эхом на каждое движение другого. Проход по коридору длиной в двадцать метров стал почти подвигом. Илья чувствовал, как потеет ее ладонь, скользящая по стене. Чувствовал, как дрожат ее колени. И знал, что она чувствует то же самое,   его слабость, его даже стыд за всё это, его отчаянные попытки сохранить равновесие...

Наконец они добрались до тяжелой двери серверной. Илья приложил ладонь к сканеру. Щелчок. Дверь открылась...

Комната была наполнена низким гудением. Стеллажи с оборудованием уходили вглубь, мигая синими и красными огоньками. Где-то там был главный рубильник...

– Подожди здесь, – сказал Илья. – Я постараюсь очень быстро.

Он зашел внутрь, и сразу ощутил какой то  дискомфорт. Расстояние!

Физическое расстояние между ними теперь ощущалось,   как натянутая струна, тугая и немного  болезненная. Чем дальше он уходил, тем сильнее было чувство потери, какого то разрыва. Не эмоциональное, а уже  физическое. Как будто часть его тела осталась с ней у двери...

– Илья, – ее голос донесся из коридора, испуганный. – Хуже стало. Как будто… меня растягивают!

– Держись, – сквозь зубы сказал он, пробираясь между стеллажами. Он нашел главный щит. За стеклянной дверцей рядами стояли рубильники. Он потянул ручку...

Дверца не поддавалась. Заперта...

– Черт! – он ударил кулаком по металлу. И тут же почувствовал удар,   не по своей руке, а где-то в груди. Это была уже ее боль от его же бессилия...

Он обернулся и побежал назад, к двери. Струна, натянутая до предела, с визгом ослабла, когда он увидел ее. Юля стояла, прислонившись к косяку, лицо ее  было мокрым от слез.

– Закрыто, – выдохнул он. – Нужен ключ или код. Я… я не могу его сейчас найти. Нужно немного  времени.

В ее глазах промелькнуло отчаяние. Она опустилась на пол в коридоре, спрятав лицо в коленях. Илья сел рядом, не касаясь ее. Он чувствовал, как ее плечи вздрагивают от беззвучных рыданий. И чувствовал влажность на своих щеках, соль на своих губах, это были ее слезы...

Так они и сидели в полумраке серверной, связанные невидимой, гипертрофированной пуповиной, слушая гул машин и биение двух сердец, которые медленно, против воли, начинали биться в унисон...

Прошло несколько часов. Паника сменилась оцепенением, а затем странным, болезненным привыканием. Они научились немного фильтровать этот  сигнал. Не двигаться резко. Дышать в такт, чтобы не сбивать друг друга. Это был танец, где партнеров разделяло пространство, но не ощущения!

Илья принес воды. Когда Юля взяла стакан, он почувствовал прохладу стекла в своей ладони, скользкость стакана. Когда она пила, он ощущал воду, текущую по ее горлу, утоляющую ее же  жажду. Это было почему то самым интимным, что он когда-либо испытывал. Более интимным, чем любая физическая близость...

– Расскажи мне, – тихо сказала она, не глядя на него. – Зачем всё это? Настоящая причина этого какая?

Он молчал. Он чувствовал, как в нём копится какое то его признание, как тяжелый шарик ртути. И знал, что она уже чувствует его краем своего сознания.

– Я хотел, чтобы ты поняла, – наконец начал он. – Не про устройство. Про меня что то. Почему я всегда бываю немного в стороне? Почему иногда хромаю, хотя вроде бы всё давно зажило. Я думал… если ты почувствуешь это на секунду, то меня  поймешь. И перестанешь думать, что я просто нелюдимый зануда!

– Я никогда так не думала, что ты! – прошептала она.

– А потом… потом, когда проект был бы завершен, я бы… нашел слова. Для другого разговора с тобой...

Он не смотрел на нее. Но чувствовал, как в ее эмоциональном фоне что-то меняется. Ужас и гнев отступали, уступая место сложной, болезненной жалости и… немного какому то любопытству...

– Для какого другого? – ее голос был едва слышен.

Он поднял глаза. Она смотрела на него. И сквозь общую боль, сквозь страх и недоверие, по их  каналу просочилось что-то теплое. Смутное какое то воспоминание. Ее смех. Его взгляд, украдкой ловящий ее профиль на лекциях. Годы его  молчаливого обожания ее, которые он носил в себе, как свой шрам на колене...

И она это почувствовала. Ее глаза расширились. Щеки покрылись румянцем,   и он почувствовал ее жар на своих щеках...

– О Боже, Илья, – выдохнула она.

Он ничего не сказал. Признание было им сейчас  сделано. Не словами, а целым водопадом ощущений, воспоминаний, стыда и надежды, который хлынул к ней по открытому каналу...

Наступила тишина. Она смотрела в пространство, переваривая всё это. Он чувствовал, как в ней бушует буря: неловкость, растерянность, гнев (опять, но уже слабее), и… что-то еще! Что-то похожее на удивленную нежность и понимание...

– Это был  ужасный способ признаться, – наконец сказала она, и в углу ее рта дрогнула улыбка. Слабая, измученная, но улыбка.

Илья почувствовал, как что-то сжимается у него в груди. Не боль. Облегчение какое то...

– Я знаю, – сказал он. – Я просто  идиот!

– Да, – согласилась она. – Идиот! Полный, кстати!

Она потянулась рукой, не к нему, а поправить свою прядь волос. Илья почувствовал легчайшее касание у своего виска. Он закрыл глаза. Это было не больно. Это было… так нежно, ощутимо ему и откровенно...

Ночь застала их в лаборатории. Илья нашел в столе энергетические батончики. Они ели молча, и каждый укус был странным каким то двойным опытом. Он чувствовал хруст в ее челюсти, вкус шоколада на ее языке. Это должно было быть невыносимо. Но после всего, что случилось, это стало просто еще одним фактом их новой, общей реальности...

Он принес из кабинета пледы. Они лежали на полу, каждый в своем углу, на расстоянии пяти метров. Выключив свет, они оказались в полной темноте, связанные только нитями внутренних  ощущений.

– Я не могу спать, – сказал голос Юли из темноты. – Я чувствую, как ты не спишь!

– Я пытаюсь думать, как это исправить, – ответил Илья. Но это была ложь. Он думал о ней. О том, как ее дыхание стало ровнее. Как тепло ее тела под пледом было и его теплом.

– Перестань, – сказала она. Он почувствовал, как она улыбается. Она знала всё это, что он думает. – Ложись на спину. Смотри в потолок. Дыши вместе  со мной...

Он повиновался. Они лежали и смотрели в темноту, синхронизируя вдохи и выдохи. Постепенно границы стали размываться еще больше. Он не знал, где заканчивается его тело и начинается ее. Боль утихла, превратившись в далекий гул. На первый план вышло что-то другое. Ощущение присутствия. Не рядом. Внутри сознания...

Его рука лежала на его же  груди. И он почувствовал, как и ее рука,   нет, как своя  рука, но на ее груди,   лежит на месте, где бьется сердце. Ее сердце. Или это уже  общее ощущение? Он чувствовал под ладонью (ее ладонью или своей?) мягкость ткани свитера, ребра, небольшую ее грудь,   ритмичное движение...

Он замер, боясь пошевелиться. Это было нарушением всех границ, актом невообразимой интимности, на которую он не имел никакого права. Но права теперь диктовала не мораль, а физика их соединения...

– Я всё чувствую, – тихо сказала она из темноты. Ее голос был сонным, но без испуга.

– Прости, – прошептал он.

– Не надо. Это просто… непривычно как то. Но приятно...

Он почувствовал, как ее сознание уплывает в сон. И его потянуло следом. Страх, стыд, боль,   всё отступило, растворилось в теплой, темной воде общего покоя. Последнее, что он ощутил перед тем, как провалиться в сон, было легкое, едва уловимое чувство,   не ее, не его, а  их общее, странное, щемящее умиротворение посреди этого  кошмара...

Они спали...

А «Гармония», тихо мигая зеленым светом в темноте, продолжала плести свою паутину, спутывая не только их  нервы в один клубок, но и что-то гораздо более глубокое внутри их  сознания...

Продолжение следует...