Сделка со Смертью

Примечание автора.

Здравствуй, дорогой читатель!

Я пишу о психологически травмированных героях и поднимаю не самые приятные темы в своих книгах. «Сделка со Смертью» – это темный роман. Он пропитан мрачной атмосферой и напряженным сюжетом. Главный герой может шокировать, а его действия вызвать тревогу.

Также, в книге есть карты Таро, но это никак не связано с мистикой, фэнтези и магией.

Я перечислю то, что Вас ждет на страницах этой истории, чтобы Вы понимали, с чем предстоит столкнуться и какие могут быть триггеры. Если же Вы готовы, то информация ниже несет в себе спойлеры, и Вы можете их пролистнуть.

В книге есть жестокость, манипуляции, упоминание убийства, насилие, упоминания изнасилования и самоубийства, причинение себе вреда, откровенные постельные сцены (но они – не основа сюжета!).

«Сделка со Смертью» – это одиночная книга в серии «Предел контроля». История этих героев полностью завершена, как и их сюжетная линия.

В следующих книгах серии Вас ждут персонажи и группировки, упомянутые в «Сделке со Смертью».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Плейлист.

1

глава

.

Eminem, Linkin Park & Bring Me The Horizon – MISERY

2

глава

.

Halestorm – I Miss the Misery (тема Аи)

3

глава

.

LISA – MONEY

4

глава

.

Bullet For My Valentine – All These Things I Hate Lyrics

5

глава

.

Hollywood Undead – Riot

6

глава

.

ПИКЧИ! – Я ТЕБЯ НЕ ЛЮБЛЮ

7 глава.

Letdown. – Harder To Breathe

8

глава

.

Skillet – Finish Line

9

глава

.

PALAYE ROYALE - Dead To Me

10

глава

.

Bring Me The Horizon – DarkSide

11

глава

.

Sam Tinnesz - Ready Set Let's Go Lyric Video

Three Days Grace – Chalk Outline

12

глава

.

Hollywood Undead – Bang Bang

13

глава

.

GRILLYAZH, Кишлак – ДВИНУЛСЯ НА ТЕБЕ

14 глава.

Drowing Pool – Tear Away

15

глава

.

XTC - Dear God

INSPACE feat. Три дня дождя – Кроме твоего лица

16

глава

.

Seether – Like Suicide

Asper X – Шрам

Chord Overstreet – Hold On

17

глава

.

Три дня дождя – Я и одиночество

Seether – Nobody Praying For Me

Три дня дождя – Перезаряжай

18

глава

.

Три дня дождя – Прощание

Tommee Profitt, Sam Tinnesz & Beacon Light – Enemy

TRUSTcompany – Downfall

Chase Atlantic – Church

19

глава

.

Wiz Khalifa - We Own It

Hollywood Undead – Undead

Noize MC – Миокард (тема города – Пагуба)

20 глава.

Tokio Hotel – 1000 Meere (главная тема)

10 Years – Wasteland

21 глава.

Lumen – Дыши (концертная версия)

Bad Wolves – Zombie

Black Veil Brides – In The End (тема Эла)

22

глава

.

Switchfoot – Meant to Live

Smash Into Pieces - Heroes Are Calling

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Посвящение.

Всем тем, кто упорно работает над собой. Вы знаете, как это больно – отращивать новые крылья.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ноль.

Две недели назад.

Обжигающие слезы лились по ее бледной коже и капали на ледяной пол. Вовсе не из-за холода сотрясалось ее тело. Она дрожала. Девушка задыхалась от своих рыданий. Еще ни разу в жизни она так не плакала. Может, только в детстве. Взахлеб, уродливо, не сдерживаясь. В этом и не было смысла.

Никого рядом не было, когда ее скручивало на полу дешевого мотеля от невыносимой душевной боли. В груди будто зияла свежая рана. И это был тот самый предшествующий миг, когда боль в итоге превратится в бездну. В гулкую пустоту, куда уже ничего не попадает. Где боли уже просто нет. Где заканчивается страдание. А затем покроется коркой, затянется в уродливый шрам, знаменующий ожесточенность, черствость и бездушие.

И девушка дошла до своего предела.

Позади остался весь ее жизненный опыт. Такой ненужный, непотребный и совершенно бесполезный. В такие моменты человек уже сам близок к обесцениванию всего, что имел, отказу от своего прошлого. От самого себя. Но все же, еще смотрит на безобразные ошметки, тянущиеся из раскуроченной грудной клетки. Подобно выходу из наркоза во время торакотомии[1], какое-то собственническое и совершенно эгоистичное отчаяние желает вернуть все на место, как было. То, что уже изжило себя.

Именно так выглядят попытки зацепиться за прошлое.

Как нежелание проститься с болезнью.

Так безрассудно люди хватаются за то, на что были потрачены усилия. И так просто никто не готов этим поступиться. С тем, куда годами вкладывалось время, энергия и чувства.

Но всему приходит конец. В этом мире умирает все. Что-то случается, стирает подчистую прошлое, старую личность, убеждения о жизни и самом себе. То, что определялось, как «Я», перестает существовать.

Нет ничего страшнее для эго, чем понятие: «меня нет».

Страх. Ужас. По-старому уже никак. А как по-новому еще непонятно.

Когда такое происходит, никто к этому не бывает готов. Никто не думает, что с таким сталкиваются все. И девушка, лежа на грязном полу дешевого вонючего мотеля, продолжала плакать. Пелена слез застилала обшарпанный потолок, невидящие глаза блуждали по старой и немногочисленной мебели. Каждое место было хрониками чьих-то эпизодов. В этом номере могли кого-то убить, изнасиловать или пытать. И теперь эта комната знала ее историю. Она стала свидетелем ее истерики. Место впитало в себя соль ее боли, стекающей со щек на старые доски. А стены поглотили ее завывания от утраты.

И когда девушке уже совсем нечем стало дышать, этот номер мотеля на трассе «22», точно знал, что у нее начинается паническая атака. Но девушка еще не знала. Воздух никак не поступал, отчего паника лишь усиливала приступ. Тахикардия наряду с аритмией и головокружением обрушились на ее тело. «Опасность» – все, что мог сложить ее организм из поступающих сигналов в мозг.

Ей так страшно.

Так чертовски страшно, что хочется просто отключиться, но так это не работает. Пока тело страдает, трудится на износ, вырабатывая гормоны и выбрасывая все накопленные ресурсы, мозг продолжает упрямо бороться и не дает этому прекратиться.

Иррациональность.

Страх иррационален. Он нелогичен.

И пока девушка на задворках всех своих знаний вдруг вспоминает теорию, что это паническая атака, она начинает дышать. Дышать так, чтобы переключить мозг от паники. Чтобы нормализовать давление и частоту сердечных сокращений.

Парасимпатика.

Ну же! Вдох, задержка, выдох. Задержка. Задержка…

Конец. Опустошение. Выброс всех чувств. Она это пережила. Дыра становится пустотой. Химически, психологически, отпечатываясь опытом в миндалине мозга.

Все чувства исчезли, оставляя за собой звенящую тишину. Худшее свершилось. Ничего больше нет. Ее больше нет.

Первый урок смерти: это кажется тотальным. И навсегда.

[1] Хирургическое вмешательство через вскрытие грудной клетки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Первый. Маг.

Черной массой нависали густые тучи над забытым всеми богами городком. От еще свежих капель ночного дождя мерцал потрескавшийся асфальт в свете фонарных столбов. Эта треклятая погода чуть не стоила Элу победы. Машину так заносило на поворотах, что ему приходилось опасно дрифтить.

Но гонка окончена.

А важен лишь результат.

Сидя на капоте зеленой Тойоты Супра, Эл вытравливал из себя остатки воспоминаний об этой ночи.

Он ненавидел дождь.

– Эй, Эльдар, забери свои бабки, – обратился к нему Кочан.

Эл только этого момента и ждал.

Небрежной походкой и с сигаретой в зубах он зашагал к парню, которого следовало прозвать Шкафом, а не Кочаном. Парень, получивший кличку от какой-то странной аналогии «капусты» с «головой», был собирателем «нала», что на местном жаргоне значили деньги. Поручение такого дела именно ему – было оправданным. Несмотря на то, что они с Элом были практически одного роста, Кочан выглядел так, как будто не просто питался одним протеином, но и вкалывал в себя анаболики. У такого будет трудно отобрать деньги. Поэтому он «голова» этого места, которому гонщики отдавали взнос.

Эл привык оценивать людей по комплекции, всегда обращая внимание на такие вещи. На то, как люди двигаются, куда больше смещают вес тела, какие мышцы развиты сильнее. Не стоит упускать из виду и ловкость. Человек может представлять из себя полтора метра сухостоя, но ударить больнее любого двухметрового качка. Просто использовать ловкость своих пальцев для зажима, и компактность для маневренности. Эл уже с такими сталкивался, он это знает.

– Отличный ты сорвал куш.

Голос Кочана развеял воспоминания о том, как и почему Эл возненавидел баскетбол. Всего на мгновение он снова ощутил металлический привкус крови и рвотный позыв. Удивительно, насколько сильна телесная память. Зрительная тоже. Этот поганый оранжевый цвет формы. И нет, не спортивной вовсе.

– «Оброк» отдашь тому типу, – Кочан указал куда-то в сторону заброшенной стройки, пока Эл в буквальном смысле сплевывал накатившие воспоминания на мокрый асфальт.

«Оброк» – обязательная часть гонок. Что-то вроде налога за выигрыш. За каждой мелкой рыбой всегда стоит кто-то крупнее. Эл был знатоком правил улиц. В Пагубе каждый подчинялся кому-то. И каждый был кому-то должен. Эл просто ненавидел все это.

– Сегодня снова кто-то новый, – как бы невзначай бросил Эл. Он кивнул в сторону собирателя, которого видел впервые. Тот прятался в тени заброшенной стройки, упираясь спиной в кирпичную стену.

– Да хрен с ними, главное, чтобы не мешали, – прокомментировал Кочан, пока отсчитывал деньги.

Не мешали проводить гонки – имел он в виду.

Нелегальные уличные гонки, проводимые в Пагубе, не могли не привлекать внимания преступных уличных группировок. Эти везде сующие свой нос хулиганы и бандиты стали частью гоночного бизнеса, обеспечивая «крышу» от полицейских, чтобы на гонщиков не происходила облава. Как уж они это делали, Эла не волновало. Они получали за это свои проценты, который назвали «оброком».

Еще раз взглянув на парня в кепке, Эл напряг все свое внимание. Когда он собирался сегодня на Улицы – так назывались местные автомобильные гонки, что-то вроде стритрейсинга, – то его единственной задачей было получить деньги. Да, организаторы Улиц – следующие в иерархии, которые получают свои проценты. Ну, а гонщики уже свои от выигрыша.

Для Эла сегодняшний куш имел особое значение. Это последняя доля внесения за то, что он намеревался приобрести.

Очень важный и ценный предмет за крупную сумму.

Но вот ему выпадает такая удача все разузнать. Дороже денег лишь информация. У событий недельной давности не могло не быть причины. Он уже строил предположения и полагал, что в «системе» должно было что-то измениться. Нужно выяснить что, и это его шанс.

Не каждый день меняются сборщики, а этот уже второй за неделю. Попахивает чисткой «кругов». Эл ведь не вчера родился. Законы улиц одинаковы везде. В любом городе. В любой стране.

Люди одинаковы. Предсказуемы. И разочаровывают.

Надежда – это праздность, которую он никогда себе не позволит.

Отсчитав проценты, Эл потушил сигарету о подошву ботинка и отщелкнул пальцами бычок прямиком в урну. Он направился к «феодалу». Так гонщики окрестили этих сборщиков.

– Как там Дрюцик? – Как бы невзначай обронил Эл, передавая «оброк».

О смысле погоняла он даже думать не желал.

Феодал оглядел его с ног до головы и не скрывал своего отвращения, которое явно читалось на его исказившихся чертах лица.

– А ты кем будешь, фраер, что интересуешься?

Живя уже два года в Пагубе, Эл привык к этому жаргону.

Для них Эл был чужаком, так что он не среагировал на выпад. Черные вещи и кожаная куртка абсолютно точно не вязались с тем, как было принято выглядеть представителям мужского пола в этом городе. Добавить к образу пирсинг и татуировки Эла и можно сразу готовиться к драке. Эл это уже знал, поэтому не удивился реакции. Наоборот, он, провоцируя, провел по своей брови большим пальцем, задевая изогнутую штангу с шипами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ему было всегда наплевать, как он выглядит и в какие рамки вписывается. Так что, если не нравится, он всегда готов подраться.

Дрюцик, что по паспорту являлся Андреем, был как раз-таки первым, кто назвал его «петушарой». Он и его «братва» жестко поплатились за такую узколобость. Двое слиняли, один, скорее всего, временно остался без зрения. А Дрюцик что-то в Эле разглядел тогда. После драки он протянул ему руку и сказал обращаться, если будут проблемы. Такая примитивная система: дать отпор, и ты уже получил уважение от придурков. Какая честь.

Эл никогда не пользовался предложением и откровенно чихать на это хотел. Но сейчас ему нужна информация. Что-то произошло, и Эл должен выведать любые данные. «Praemonitus, praemunitus»[1]. Так говорил один из его воспитателей в детстве. Как жаль, что смысл фразы он понял очень и очень поздно. И сколько всего пришлось пройти потом, чтобы ее уяснить.

– Считай, что ближний, – нагло соврал Эл.

Похоже, что такое заявление задело парня. Значит, он «шестерка» Дрюцика. Отлично.

– Стал смотрящим[2].

– Давно пора, – равнодушно заметил Эл, как будто был в курсе всех дел. Теперь Дрюцик «стоял» за этим кварталом, понятно. Однако он бы не сунулся на чужую территорию. У группировок в городе были свои правила, как со временем выяснил Эл, за каждой закреплен свой квартал, в котором у них была власть. И зона влияния распространяется только в закрепленных пределах. Если кого-то из их представителей поймают на чужой территории, а тормознуть могут любого и спросить кто он, то начнутся разборки. Каждый печется о своих деньгах и не готов делиться. Поэтому появление чужака может означать брошенный вызов, а значит войну.

Следовательно, это сделал не он.

Переговорив несколько минут с парнем и нажимая на нужные точки, Эл выяснил, что смотрящий квартала, в котором жил Эл, тоже сменился.

Двоих смотрящих сместили за одну гребаную неделю. И хрен бы их всех побрал, если бы не одно «но».

Неделю назад Элу пришло послание. Злосчастная карта с изображением «Смерти» оказалась прикрепленной к лобовому стеклу.

Кто-то сделал это.

Кто-то знал о нем.

Кто-то вышел на него.

Кто?

Этот некто подбросил ему карту. Можно было назвать все шуткой, ошибкой, что «привет» был адресован не ему. Тачка ведь все равно Дарины, но тогда Эл уехал на ней в общагу. Эл знал, что совпадений не бывает. Тем более не таких. Карта с цифрой «XIII» была отправлена именно ему. Кто-то решил оставаться инкогнито: ни подписи, ни записки. Эл обнаружил ее утром, стоя на парковке, и понял, что охота началась. Память так любезно в тот же миг воспроизвела все, что за свои девятнадцать лет он познал как омерзение. Добро пожаловать в его сраную жизнь.

Так что Эл должен знать.

Доберется до верхушки, поймет, как не допустить промах.

Чтобы прошлое никогда не повторилось.

Всегда на чеку. Всегда собран.

– Что не поделили старые смотрящие с новыми? – Спросил Эл, зная, что просто так смена не происходит. Обычно смотрящего за кварталом назначают те, кто стоит еще выше. Те, кто играет из тени. За каждой большой рыбой стоит крупнее. Не нужно быть гением, чтобы додуматься до этого. Группировки – всего лишь пешки, пыль для отвода глаз. В сравнении с теми, с кем Эл имел дело в прошлом, они мелкие сошки.

Феодал заржал.

– В этом мире всегда будет что-то важнее телок, бабок и чести. Власть, фраерок.

Он попытался его похлопать по плечу, но Эл увернулся. Срань господня, пусть сделает еще один шаг и…

– Кстати, о птичках, классная тачка, – кивнул парень на Супру. – Но она не твоя, а той прекрасной телочки. Познакомишь?

Элу не нужно было оборачиваться и смотреть на ту, на кого указывал этот придурок.

– Она лесбиянка.

С этими словами Эл развернулся и пошел к машине Дарины. Все, что нужно было, он узнал. Это неспроста. Кто-то действительно до него добрался. Нужно разыскать Хана, – бывшего смотрящего 116-го квартала, в котором живет Эл, если он еще дышит, и выяснить, кто занял его место. Так он доберется до главного и сможет рассчитать каждый свой шаг.

Ну, а пока…

У него есть единственное решение, принятое в момент появления карты. Первое, что пришло на ум, когда пустые глазницы черепа из-под мантии снова смотрели на него, как и девять лет назад. Да, единственно верное решение.

Он уселся за руль и завел двигатель. До открытия общаги еще было время. Как раз успеет заскочить в то место, ради которого не спал уже четвертую ночь и гонял на Улицах. Транспорт – самое быстрое средство, чтобы заработать денег.

– Давай, малышка, последний рывок, и я о тебе позабочусь, – тихо пробасил Эл, поглаживая приборную панель авто. Он обещал Дарине, что поменяет практически стертые покрышки и вернет машину завтра. Но Эл предполагал, что тормозные колодки тоже требуют замены после сегодняшнего нещадного их использования.

Кивком он попрощался с хозяйкой автомобиля. В ответ девушка азиатской наружности помахала ему рукой. От этого движения ее длинные розовые пряди застряли в локтевом сгибе, и она отвлеклась, чтобы поправить волосы. Когда Эл уже дал по газам, то затылком почувствовал, как она провожала его долгим взглядом.

Он соврал.

На самом деле Дарина не была лесбиянкой. Девушка разрешала гонять на ее тачке и не просила ничего взамен. Она же восполнила все пробелы в знаниях о вождении, которые Эл упускал в детстве, угоняя машины. Научила его разбираться в том, что находится под капотом.

Между ним и Дариной было много общего. Они оба знали, что значит голодать и жить на улице.

***

Эл забрал увесистый сверток и сунул его за пояс. Тяжесть предмета возбудила даже сильнее, чем прошедшая гонка. Именно ради него он гонял всю неделю на Улицах. Ему нужны были деньги. А Эл никогда не проигрывал.

Сделка с продавцом свершилась за городом. Так что обратный путь у него занял почти час. К счастью, Эл успел вернуться до утренних пробок. Уже давно рассвело, и общага была открыта. До сегодняшней ночи ему приходилось возвращаться пешком с другого квартала в свой, и иногда все равно ждать, топча крыльцо. Наконец за вереницей серых домов показалось невзрачное кирпичное здание уродливого желтого цвета.

Общага.

Вывернув на парковку, Эл дал резко по тормозам, поздно заметив черный Додж Челленджер.

Слишком. Резко.

Блядь.

Просевшая под ботинком педаль заставила сильнее сжаться и без того уже каждый напряженный мускул в его теле, обостриться каждому органу восприятия, натянуть нервы до предела. Он успел почувствовать весь спектр ощущений и насладиться опасностью. Адреналин давно уже стал смыслом его жизни.

В добавок к плачевному состоянию тормозных колодок, о которых после гонки беспокоился Эл, у старенькой Супры лопнул тормозной шланг. Дерьмо.

Думать нужно было быстро, машину повело в сторону. Заманчивая идея тормозить о ебаный Додж, но не вариант вовсе. Иначе Эл до конца своих дней пропишется на гонках, добровольно вручая себя в рабство девчонке, что в этот момент вышла из дорогого авто. Парень успел почувствовать, как вакуумным эффектом стянулись внутренности от этой мысли. Его вмиг затошнило. В последнее время это происходило все чаще.

А именно, после появления чертовой карты.

– Съебись с дороги! – Заорал он, хотя прекрасно осознавал, что она в ловушке между двумя машинами. Очевидно девушка была в наушниках, выходя из тачки. Однако Эл успел выкрутить руль, избежав столкновения. И продолжал маневрировать, пока машина проходила свой длинный тормозной путь, прежде чем, наконец, остановиться.

Сердце неистово билось под ребрами от непредвиденного риска. Но эйфория быстро улетучилась.

Что там с Доджем?

Выйдя из машины, Эл облокотился на открытую дверь и начал исследовать чужую тачку на предмет повреждений.

Не зацепил. Отлично, можно идти в «курилку».

К развалившейся девчонке возле своего новенького авто он был равнодушен. Похоже, Эл ее сбил, раз она сидела на асфальте в неуклюжей позе. Хм, наушников он не обнаружил.

Эл заметил, насколько она была бледна. Ему показалось, что цвет темных волос совсем не вязался с ее внешностью. Что-то было в этом неправильным. Противоестественным. Он это почувствовал. В груди щипало и зудело до дурноты. Всем своим видом она вызывала в нем отвратительное чувство дискомфорта.

Его ненависть к людям перешла на новый уровень?

Но интереснее всего была ее реакция.

На него.

То, как она впилась взглядом в кисть его руки. Пялилась на пальцы. И нет, это было не обычное любопытство, с которым смотрели на него девушки.

Она знала, на что смотреть.

Из всех татуировок, покрывающих его тело, девчонка видела лишь одну. «XIII» на его фалангах пальцев правой руки.

Сука.

И только потом она принялась с пристальным вниманием изучать его тело, ощупывала своими карими глазами. Даже через косуху и черную футболку она будто могла видеть его кожу, покрытую татуировками.

Девчонка разглядывала его так, как будто знала.

И без сомнений узнала.

Эл ни с чем не смог бы спутать эту реакцию. Беги, замри или бей. Мышцы напряжены, бледные щеки раскраснелись, придавая ее лицу какой-то детский вид. Дыхание учащенное, грудная клетка под серой толстовкой сильно вздымается.

Причиной ее застывшего страха был вовсе не инцидент с машиной.

Это Эл пугал ее.

Забавно. Неужели это она?

Совпадений ведь не бывает. В этом городе, в этой стране никто не знал, кем был Эл. Никто не обращал внимания на его метку. А тут сначала карта, теперь она. К тому же, много ли студентов разъезжает на Додже и паркуется возле общаги?

Ее реакция была даже смешной. Похоже, он сорвал чьи-то планы. Они не должны были встретиться вот так, да? Эл чуть было не усмехнулся.

Чуть.

Сыграем?

– Ты меня знаешь?

Похоже, это вывело ее из оцепенения. Если бы взглядом можно было ударить, то она обладала бы такой сверхспособностью. Эл увидел, как в нем вспыхнуло пламя и взрывная волна, преодолевая расстояние в шестьдесят метров, хлестко дошла до него. Любопытно. Что она собирается делать? Не напасть же, это просто нелепо. Лучше бежать, девочка. Эл слегка склонил голову набок, так, что челка упала на глаза. Изучая ее, он разглядывал резкие черты лица и медленно опустил взгляд на девичью шею. Туда, где пульсирует ее жизнь. Один удар в нужную точку и все тут. Можно нести ее как трофей тому, кто отдает приказы. Кто стоит во главе всего. И кто ошибся, послав к нему девчонку. Этот ублюдок хотел позабавиться, передать так «привет», напомнив о прошлом? Что ж, Эл игрушку не оценил.

С гордым видом, высоко задрав острый подбородок, девушка поднялась. Эл читал ее словно книжку. Шестнадцать кадров в секунду способен зафиксировать человеческий глаз. И ни одно ее движение не ускользнуло от его внимания. У девчонки что-то с ногой, поэтому она больше отдает веса другой. Эл ничего не упустил из виду. Как шаркнул по асфальту ее до безобразия белоснежный кед, словно она только что вышла в этой обуви из магазина. Как натянулась ткань светлых джинс на острой коленке. Как тонкие пальцы сжались в кулаки.

Значит, все-таки «бей».

– А должна? Ты вроде слишком молод для президента.

Дерзкая. Наглая. Маленькая лгунья.

Она же совершенно точно знает, кто он. Иначе бы зачем так пялилась на его татуировку? Ведь именно тату привело ее в первоначальный ужас.

Что же Эл с ней сделает?

[1] «Кто предупрежден, тот и вооружен» (лат.)

[2] Главный в квартале.

Второй. Жрица.

Сказать, что она в бешенстве, – ничего не сказать. Ида тащилась с матрасом на плече на четвертый этаж. Вывих левой ноги делал ее задачу просто унизительной.

Не так она представляла свое появление. Что-то упрямо зудело в груди и стучало во все колокола, что все это неприемлемо. Однако это всего лишь ее гордость билась о злосчастную лестницу. Но думать было трудно. Она чертовски устала. А теперь еще и эта нога.

– Твою мать, – выругалась Ида, сделав еще один шаг, от которого сводило даже зубы. Но и в такой ситуации голос отца неизменно зазвучал в ее голове, к чему Ида привыкла с детства. Сейчас он комментировал, что сигнал от стопы по нервным окончаниям бежит в теменную долю головного мозга с сообщением «боль».

«Папа».

Не время думать об этом. Еще один пролет. Всего один.

Лучше сосредоточиться на чем-то более подходящем.

– Засранец, мудак, придурок… – с каждой ступенькой Ида проговаривала все обзывательства, какие только знала. И плевать, что они уже повторялись по десятому кругу, пока она добиралась до комнаты.

Этот напыщенный индюк просто взял и смылся с места происшествия. Иду до сих пор трясло после того, как он ее сбил. И пока шок перекрыл напрочь страх, она продолжала сыпать проклятиями. Словно заезженную пластинку повторяла их с момента, когда этот мудак преспокойно ретировался. Иисусе! Ида планировала тихое заселение, без привлечения внимания. Как так вышло, что они столкнулись? Он еще и сбил ее!

Ну хорошо. Технически не сбил. Но стал виновником ее унизительного приземления на асфальт. Ида не спала двое суток, все реакции тела заторможены, а тут он. Чертов камикадзе, который либо не умеет парковаться, либо обдолбан, либо специально решил ее напугать. Ида склонялась ко второму и третьему.

Ни раз перед ней так скрипели шинами на крутых тачках. Ее бывший был из их числа, – ну этих, выпендрежников. Поэтому Ида не среагировала на представление. Еще один тип на красивой машине. Увидел, что Ида тоже вышла из гоночного авто и нашел шутку забавной.

Но этот чертов безумец не остановился.

Это не было шуткой. То, как он оценивающе оглядел Додж, когда вышел, а не сбитого человека, было как минимум ненормальным. Будто железо было для него важнее человеческой жизни. Да, он не задел Иду. Все произошло слишком быстро. Прибавить к этому сонный мозг, и как следствие плохую координацию – она просто не смогла отскочить. Хотя намеревалась, но подвернула ногу и упала. Его кислотно зеленая машина пронеслась в десяти дюймах от нее.

Утро не задалось. День не задался. Говорят, что нужно сделать один лишь первый шаг, он самый сложный. А если он провальный, кто-нибудь составил инструкцию на такой случай, а? Ида уже слышала, как смываются ее мечты о новой жизни в унитаз. Ах, нет же, их сбивает один кретин на долбаной Супре под визг покрышек.

Он как чертово проклятие.

Мало ей было ужасов от встречи с ним, падения и пережитого шока от вида общаги. Это здание просто самое убогое из всех в этом захолустье. Так ей еще предстояло пройти заселение…

Кажется, что она столько событий не вместила во все свои восемнадцать лет, как за какие-то полчаса.

Учитывая, что Ида столкнулась со всем этим впервые, то, естественно, не знала, что и как. На сайте университета она прочла, что заселение проходит через коменданта. Загуглив термин, девушка поняла, что это главный и ей нужно найти его. Но первым, что ее встретило при входе в общагу, были стеклянная кабина и турникет. Пройти его, конечно же, не получилось. Ида поинтересовалась у старушки за стеклом, где ей искать коменданта, пояснив, что хочет заселиться. И ей очень невежливо указали, на каком месте у нее глаза. Уф. Можно же было просто ответить, что дверь находится за ее спиной.

На этом стресс тоже не закончился. Потому что она приехала слишком рано. Ей пришлось торчать возле двери еще час. А затем пережить заполнение бумаг. Второе в ее опыте. Первый раз был вчера, когда она покупала машину. У Иды что тогда, что сегодня тряслись руки и потели ладони от страха написать не то имя.

Не то, что значилось в ее новом паспорте. А настоящее.

И, вуаля, она здесь. Тащится с матрасом в отведенную ей комнату.

– Это все ради нормальной жизни, – проговорила Ида словно мантру за сегодня уже в сотый раз, чтобы себя успокоить, пока поднималась.

Но здесь было все далеким от того, что она считала нормальным. Обшарпанные стены, выкрашенные от пола до середины голубой краской, а выше известью. Серый каменный пол длинных коридоров. И самое главное, ей предстоит жить со всеми этими людьми. Ну. В смысле в одном здании! Она уже все посчитала. Пять этажей, по сорок комнат на каждом. Комендант ее проинформировал о том, что в комнаты заселяют по три человека. И сказал это с такой интонацией, как будто Ида должна была ему поаплодировать и поклониться в реверансе, что по три, а не четыре положенных! Итого в общежитии живет шестьсот человек.

Первым делом после подписания договора Ида поинтересовалась, сколько у здания выходов. Она должна знать все пути отступления. И что же? Их всего два! Оба находятся на первом этаже. Главный, – через который девушка вошла. И эвакуационный. Он заперт. Никаких пожарных уличных лестниц для пятиэтажной постройки. Случись что, и видимо с верхних этажей только прыгать.

Десять минут назад у коменданта она могла лишь молиться, чтобы ее не заселили на пятый этаж. Ее услышали. На четвертый. Чтоб их всех! Не день, а катастрофа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Спокойно. Она со всем этим справится.

К счастью, общажный матрас, который Ида несла, хотя бы не вонял, а деньги ей нужно экономить и не тратиться на новый. Белье же и подушку нужно будет купить. Из вещей у Иды был лишь рюкзак и небольшая сумка. Но она благоразумно оставила их в машине. В Dodge Challenger, в который вбухала вчера почти все свои средства. Такая инвестиция и хранение денег в чем-то материальном, да еще и столь мобильном была просто блестящей идеей.

Поднявшись наконец на свой этаж, Ида случайно налетела на девушку, от чего пострадавшая нога только сильнее заныла. Дурацкий матрас! Из-за него она ее не заметила.

Когда Ида смогла видеть что-то кроме стреляющих искр в глазах, производимых болью, то не удержалась от комментария:

– Ну просто охренеть!

Она врезалась в студентку в вишневом халате, который щедро демонстрировал пышный бюст.

И это, вроде как, странно. Тут же кругом люди.

Ну, как бы… Парни-и.

– Че вякнула?

Ее голос больше был похож на ультразвук, так что Ида съязвила:

– Детка, я не летучая мышь, не стоит так визжать. – Она отсалютовала ей двумя пальцами свободной руки: – Классный халатик!

И оставив девушку с открытым ртом, вышла в длинный коридор, направляясь на поиски своей комнаты.

– Не стоит быть такой дерзкой, красотка, – обратился к ней парень, которого Ида даже не удостоила взглядом. – Это вообще-то староста крыла и от ее расположения будет зависеть твоя дальнейшая жизнь здесь.

Спасибо, умник.

Староста крыла? И что, черт возьми, это должно значить?

Мозг Иды требовал передышки после бессонной ночи, пока она гнала свой новый автомобиль до этого города.

Поправочка: многих бессонных ночей.

И такое количество новых терминов за утро вызывало уже головокружение. Комендант, вахтер (та злостная старушка на входе, как она собственно поняла из разговора с комендантом), староста… пойди их всех разбери. Еще этот языковой барьер, с которым неизбежно сталкиваешься будь ты хоть трижды гением лингвистики.

Куда она попала?

Долго рассуждать об этом не пришлось, потому что Ида, к своему счастью, нашла нужную комнату. Ну вот. У нее получилось. Можно хоть с чем-то себя поздравить.

Синяя табличка с белыми цифрами «412» была прибита гвоздями с двух сторон. Тонкая дверь состояла из рамы и двух вписанных в нее квадратов, которые разделяла перекладина посередине. А цвет у дерева был просто отвратительно грязно-голубого оттенка, – на два тона темнее чем коридорные стены.

Ида сглотнула.

Теперь здесь ее дом. За этим порогом.

Пока она мялась, не решаясь войти, дверь открылась. Пара глаз лазурного цвета уставилась на нее. Ида оглядела с ног до головы девушку в черном. Ее выбеленное лицо обрамляли длинные черные волосы. Она была как будто косплеером вампира, честное слово. Ходячий труп. Хотя кто бы говорил.

– Привет, я Ида. Видимо, мы теперь соседки.

– Пройти дай, – черной тенью миниатюрная девушка прошмыгнула мимо Иды и скрылась в длинном коридоре, свернув направо.

Ида отметила, что это не лестничный пролет, откуда она только что вышла сама.

Точно, именно там стоял парень, который ее предупредил о старосте. Но из-за его тела в проеме, Ида не разглядела, что там за помещение.

Переключив внимание на комнату, Ида все же переступила порог своего нового обиталища. Место, в котором ей предстоит теперь жить, представляло из себя от силы двадцать пять квадратных футов. Просто жесть. Она сразу же перевела в метры, получилось около восьми.

– Спасибо, папа, за рассказы о твоей родине и знание языка, – пробормотала девушка, принимаясь разглядывать детально комнату.

Высокий коричневый шкаф с тремя дверцами условно зонировал ее на две части. Сразу же возле входа располагалось что-то вроде кухни. Холодильник в углу, рядом обеденный стол, метр на метр, и стулья. Справа висела полка с разложенной посудой, а под ней две тумбы с зеркалом и косметикой. Наверняка все эти баночки предназначались для придания неестественной бледности соседке. Ида усмехнулась. Потому что сама наоборот все время пыталась замаскировать свою.

За обеденным столом и стулом стояла двухъярусная кровать. Ее изголовье размещалось ровно по линии задней панели шкафа. Можно считать, что это было условной границей и с нее начиналось дальше подобие спальни. Ну, как. Ида обернулась и прикинула, что любой, кто зайдет в их комнату, сможет увидеть спящего на этой кровати. Неудобно. Но койки пустовали. Ида протиснулась в проем в полметра шириной между кроватью и шкафом и заглянула за него. Прямо за ним, в углу, была еще одна такая же кровать. То есть обе располагались параллельно друг другу вдоль противоположных стен.

И вот здесь уже нижний ярус был занят. По черному пледу нетрудно догадаться кем. А верхний пустовал. Лишь витиеватый узор пружины призывно смотрел на Иду. Сюда она и бросила свою ношу, – дурацкий матрас. Получается, что с соседкой они поселились тут вдвоем, хотя кровати четыре. Что это значит? Появится ли кто-то еще? Ида и так пропустила больше месяца с начала учебного года. Вспомнив об этом, девушка непроизвольно начала грызть несуществующий заусенец. Но тут же спохватилась, вспоминая строгий голос мамы, и одернула большой палец от своих губ.

– Что же получается, – усмехнулась она от внезапного осознания, – моя соседка тут жила целый месяц одна? Сюрприз, милая, твоя вип-сказка закончилась.

Растянувшись в улыбке от недавней реакции девушки при столкновении на пороге, Ида разглядывала комнату дальше. За кроватями, так же параллельно друг другу, находились два письменных стола. Оба упирались в углы помещения. Между ними было окно в три рамы с широким подоконником. Ида подняла глаза вверх и ей хотелось то ли засмеяться, то ли заплакать.

– Серьезно? Вместо гардин лишь натянутые проволоки?!

Но даже не это ее изумило. Шторы висели на обыкновенных канцелярских скрепках.

– Обалдеть, до чего же изобретательны люди.

Ида провела кончиками пальцев по поверхности стола, что был рядом с окном и упирался в их кровать. Из-за ограниченности пространства вся имеющаяся мебель стояла впритык друг к другу. Над письменным столом висела полка, идентичная той, что есть на кухне с посудой. Обернувшись, Ида уже предугадала, что увидит точь-в-точь такую же напротив и точно такой же дешевый стол, сделанный из отходов деревообрабатывающей промышленности. Сами полки представляли из себя белые железные конструкции и здесь уже служили для учебных принадлежностей. На одной из них лежали тетради и учебники. Соседка украсила поверхность черными перьями и расставила фоторамки с изображением неизвестных Иде металистов. Взгляд у них был почти такой же убитый, как у девушки, с которой Иде предстоит теперь жить.

И такой же, как у того парня, что сбил ее утром.

Хотя, куда уж там. Этот парень… Это ходячее воплощение Бога Смерти. Никто с ним не сравнится.

В комнату вошла соседка. В руках она держала кастрюлю. Путем несложных расчетов Ида сделала вывод, что помещение, куда она завернула, было кухней. Именно оттуда и вышел студент, предупредивший ее о старосте.

Общая кухня.

Иде еще предстоит исследовать все, дабы понять, как вообще здесь ужиться. Чтобы переключиться с мысли о самостоятельной готовке, приводившей ее в ужас, Ида обратилась к мисс-Уэндсдей:

– Эм, я займу место над тобой, – тыкнула она пальцем через плечо, указывая на кровать.

Девушка в черном даже не посмотрела в ее сторону. Игнорирует, значит. Ида попробовала снова. Просто потому, что ее все это забавляло.

– Я Ида. А тебя как зовут?

– Тая, – буркнула девушка.

– Приятно познакомиться, Тая.

«Мне тоже приятно познакомиться», – съехидничала Ида в уме. Очевидно здесь не принято это говорить даже из вежливости. М-да. Вежливость. Ида вспомнила встречу с вахтером утром и нелюбезное общение. Веселая же ее ожидает тут жизнь.

Придется как-то вклиниваться в этот менталитет, культуру и учиться общаться с людьми заново. Потому что здесь они все совершенно престранные.

– Ты откуда?

Ида ожидала таких вопросов, но все равно была застигнута врасплох.

– Акцент, – пояснила девочка-Уэндсдей. – Ты заграницей жила, что ли?

– Да-а, – вдруг замямлила Ида и сама на себя разозлилась. Быстро взяв себя в руки, уже твердым голосом она продолжила: – Мотались то тут, то там.

Вранье.

– А родители сейчас где?

– Они мертвы, – процедила Ида, угрожающе сверкнув взглядом на свою бесцеремонную соседку.

Тоже ложь. Никто не должен знать правду.

– Я имела в виду, что ты забыла здесь, – акцентировала она внимание на последнем слове.

«Здесь». В Пагубе. В самом непримечательном городе страны. Именно так. Ида целенаправленно перебралась сюда. Но не знала, что попадет в самый настоящий ад. Въезжая в город сегодня утром, девушку просто передергивало от ужаса, куда она попала. Электрошокер в бардачке и баллончик в кармане казались ей смехотворными игрушками. Пагуба напоминала самые злачные районы в ее стране, мимо которых Ида иногда проезжала со своим бывшим. С парнем, который иногда брал ее с собой на гонки.

Тая пожала плечом, будто дальше ей слушать неинтересно, продолжая накладывать еду. Одну порцию. Окончательный вывод, будто еще с первого раза это не было понятным: хороших манер здесь вообще не существует. Она попала в какую-то другую версию реальности. В мир зла.

Хотя.

Каждый сам по себе – звучит просто отлично. Меньше связей, меньше чужих носов, сующихся не в свое дело. Меньше ограничений, чтобы в любой момент сбежать.

Ох, она мысленно чертыхнулась еще раз. Да, сбежать. Четвертый, чтоб его, этаж.

Хотя грех жаловаться, заселение прошло вполне удачно. Ее начало отпускать от всех ужасов утра, и Ида даже немного расслабилась. Главное, что место для ночлега у нее есть. Уже завтра первое посещение пар. Можно же сказать, что это смахивает на нормальную жизнь? Она студентка. Никаких правил. Никто ее не контролирует. Теперь ей дали абсолютную свободу. Разве не этого она хотела? Вот только, отчего эта свобода больше напоминает восхождение на пепелище и управление пустошью, а не обретение крыльев?

Кстати о крыльях. Ангела Смерти, конечно. Она почти уже забыла об одном раздражающем факторе.

Этот парень.

От воспоминаний их встречи на парковке Иду снова бросило в озноб. Она обняла себя руками и поежилась, как будто он был снова здесь, а ей опять хотелось себя защитить.

Фотографически девушка воспроизвела все в мельчайших деталях. Как открылась дверь, грубый ботинок опустился на еще дымящийся асфальт. Парень вышел, положив руку на дверцу машины. Свободно свисающая кисть сразу же приковала внимание из-за тату. Особенно костяшки длинных пальцев, покрытые римскими цифрами. Это могло бы быть любое другое число. Любая комбинация. Но цифра «XIII» пугала ее точно так же, как цифра Дьявола.

«Их всего двадцать два. Они повсюду. То, что ты знаешь – это лишь ложь. Мир намного больше и устроен сложнее, чем ты думаешь».

Мерзкий голос в маске оглушил Иду и на миг отбросил на пару недель назад.

Они повсюду.

И вот он. Жнец разрушения. Наверное, ледники где-нибудь в Антарктиде и то были теплее, чем взгляд, которым он ее пронзал на парковке. У Иды снова забилось сердце с аномальной быстротой. А при встрече вообще можно было испугаться за последствия в виде хронической тахикардии. Она еще ни разу такого не испытывала. Черный. Его появление окрашивало все вокруг в оттенки «слишком» для восприятия чувств.

На нее будто смотрела сама Смерть. Взгляд его был абсолютно безжизненным и пустым. Он был мертвым. Ей уже доводилось встречаться с людьми, для кого человеческие жизни ничего не значат. Но этот был намного, – просто в разы, – хуже. Опаснее. Страшнее. В нем было что-то ненормальное. Взгляд незнакомца продавливал, хотелось отвести глаза, но Ида почему-то не смогла этого сделать. Она продолжала неотрывно разглядывать парня, словно пораженная его ядом. У него не было оружия. Он сам им был.

– Чертов идиот! – Выругалась Ида, чтобы вырвать себя из оцепенения.

Снова.

Нога предательски заныла, будто соглашаясь. А у Иды сегодня кастинг по танцам. Вот же... Но Иде не хотелось становиться фаталистом. Хотя этот парень уже испортил весь день.

«Ты меня знаешь?»

Этот металлический голос, лишенный всяких эмоций, низкий, глубокий.

Еще как знает.

И умудрилась так отреагировать на его обращение. Съязвить в такой неподходящий момент.

Да что он с ней делал? Этот напыщенный мистер-я-важная-задница.

­Впервые в истории существования всех живых организмов возмущение пересилило инстинкт самосохранения. Браво, Ида. Это будет эпитафией на ее надгробье вместо лжи: «Она была лучшей дочерью…». Не была.

Не в силах больше думать о своем промахе и чего он будет ей стоить, Ида зацепилась за узор на матрасе.

Простые вещи. Наша психика любит алгоритмы, рутинные ритуалы. «Ну же, Ида, ты сможешь».

Купить постельное белье.

Плед.

Подушку.

Средства гигиены.

«Вот так. Дыши».

Она успеет это сделать перед кастингом. Как-то даже в мыслях не возникло, что общага – не «all inclusive»[1].

Так что, не собираясь здесь находиться дольше, чем нужно, Ида прошагала мимо новоиспеченной соседки.

В тот самый момент, когда девушка вышла из комнаты, дверь напротив под номером «413» тоже открылась.

Fuck!

Его взгляд тут же пригвоздил Иду к месту. Зеленые. Глаза у него зеленые. В такой близи ей удалось различить их цвет.

От того, что они оказались так близко друг к другу, Ида могла поклясться, что куда-то делся весь окружающий мир. Ее мозг голодал, она не могла нормально думать, превратившись полностью в ощущения. Похоже, анализу критического разума она их подвергнет потом. Иначе как еще объяснить то, что он стоял здесь перед ней, а Ида еще не убежала?

Она снова посмотрела на цифру «тринадцать» на его руке и подумала об аде. Встретившись опять с его убийственным взглядом, она подумала о замерзшем аде. Ангел Смерти. Два в одном, так просто не бывает.

Коридор вмиг оказался тесен для них двоих. В тени краешка губ парня залегло намерение на улыбку. Словно бы садистски говоря: «Попалась!». Но взгляд оставался таким же безжизненным. И тяжелым. Буквально давил. Ида снова почувствовала острую потребность отвернуться, как и при встрече утром на парковке. Смотреть на что угодно. Искать безнадежно ответы на вопросы всех экзистенциалистов вдали коридора. Но не смогла. Получилось лишь сглотнуть противный ком в горле, и он проследил за этим ее движением, скользнув взглядом по шее.

Парень захлопнул за собой дверь и сделал шаг, оказавшись еще ближе. Он был выше ее на добрую голову. Внимание Иды привлекло колечко в его ухе, что качнулось от движения. За проколом она заметила еще два: в мочке и хряще. Но в них были черные шарики. И под прядями его темно-каштановых волос Ида увидела пирсинг в левой брови.

Он подошел к ней вплотную, практически соприкасаясь. Это уже было опасно.

«Закрой глаза, отведи их». Ида пыталась давать своему окаменевшему телу команды, но тщетно. «Он же увидит твои глаза. Он все поймет». Он. Точно. Поймет. Так пристально он ее разглядывал. Видел всю насквозь.

Это слишком близко. Казалось, один вдох, и они соприкоснутся. Поэтому Ида дышала через раз и поверхностно. Но все равно почувствовала его запах, который окутал ее всю. Почему он не пахнет как сырая земля, гарь и разрушение? Вместо всех ожиданий Иду обволакивал теплый пряный аромат в букете с древесиной, дорогой кожей, пудрой и чем-то сладким. Ида удерживала себя от того, чтобы разомкнуть крепко сжатые губы и выдохнуть.

Очнись, это все приманка. Она сморгнула. Какой-то афродизиак, чтобы запудрить мозги жертве. Не на ту напал, придурок. Ида не жертва.

Не сегодня.

«Вообще никогда», – пищал внутренний голос.

Сомкнув зубы до скрежета, она почувствовала тяжесть баллончика в кармане толстовки и ухмыльнулась от представившегося зрелища. Как эти пугающие глаза пылают от перца! Выкуси, блин.

Что-то дернулось во всем его образе, это было неуловимое ощущение скачка вибраций, передавшееся даже ее телу. Лишь на миг. Ничего не изменилось ни в его выражении лица, ни в позе. Но Ида увидела едва заметную искру. Вызов? Нет, не то.

Парень приблизился еще на полшага, так что их одежда касалась. И будь это обычный случай, то Ида смогла бы точно сказать, что он… вдохнул запах ее волос? Если бы она не была настолько прикована к его бездушным глазам, тогда бы точно посмотрела на грудную клетку парня, чтобы проверить, показалось ли, как она расширилась больше, чем необходимо для обычного вдоха.

Но Ида не могла судить наверняка.

И все равно почувствовала его выдох на коже лица, когда он сказал:

– М-м, дорожное недоразумение.

Его низкий голос… он заставлял все вокруг и внутри нее вибрировать. Ида ощутила, как по задней поверхности шеи побежали мурашки, спускаясь вниз по спине.

На каком языке он вообще это сказал? Ей показалось? Черт, рядом с ним она ни в чем не была уверена. Его близость путала мысли и сбивала с толку.

Дорожное недоразумение, значит? Так он называет то, что почти сбил ее?

– О-у, – ответила она все же по-русски, выпрямившись. – Парень на тюнингованной тачке, но не умеющий парковаться. Как же это называется? – покачала она головой, будто всерьез задумавшись и вынося вердикт. – Безнадежный случай. Потренируйся еще в песочнице с игрушечными, прежде чем переходить на железо для взрослых.

Его это не задело. Он даже не изменился в лице.

– Видимо я тебя там узнаю по розовому платью с бантом, да, принцесса? Ты будешь стоять в сторонке и бояться замарать свои чистенькие сандали.

Вот же гад.

И так, как будто этого бесконечного мгновения их встречи не было вовсе, как и самой Иды, стоявшей перед ним, парень повернулся и ушел. Он шагал в конец длинного и узкого коридора, опять равнодушно удаляясь от нее. Дежа вю. Как и утром она лишь смотрела ему вслед. Он ее пугал. В нем чувствовалась сила даже без демонстрации. Непредсказуемый. Нечитаемый.

Он напоминал Иде змею. Холодный, но с обжигающим ядом внутри. Смертоносный.

И все равно, словно загипнотизированная, девушка продолжала за ним наблюдать.

При ходьбе руки его почти не двигались. Как будто это было чем-то не столь обходимым, чтобы тратить энергию. Возможно, таким образом он аккумулировал ее внутри? Потому что каждый его шаг хоть и был уверенным, легко и мягко перемещая тело в пространстве, но он как будто ломал воздух самим своим существованием, если бы такое было возможным. О таких людях обычно говорят «тяжелый человек». С ними неприятно находиться рядом, быть в одном помещении. И тем более в поле их внимания.

Все эти метки с цифрами не просто так давались и не ради красоты.

«То, что ты знаешь, – это лишь ложь».

Ида сглотнула.

С их встречи на парковке парень уже успел сменить кожаную куртку и обтягивающие джинсы на свободные штаны и кофту с длинными рукавами, свисающими до самых костяшек. Но все равно открытые участки кожи демонстрировали татуированное тело. Еще на парковке стало понятным, что рисунки не ограничиваются шеей и кистями. Цветные чернила уходили под ткань и будоражили воображение. Учитывая полностью забитую шею, Ида предполагала, что парень покрыт рисунками словно чертов якудза.

На этаж вернулась староста и, проходя мимо него, еще больше выпятила грудь вперед. Не подействовало, на девушку он даже не взглянул. Зато тот, кто готовил на кухне, специально материализовался в проеме, пожелав заценить ее сзади. Ида закатила глаза.

Еще одна красотка в катастрофически коротких шортах, в которых Ида только танцует на пилоне, вышла из самой дальней комнаты коридора. Та же реакция, когда мистер-ужас прошел мимо нее. Точнее ее отсутствие.

Да что с ним? Хотя где-то кольнуло чувство радости, что он не обращает внимания на девушек. Очень бесполезное чувство. Потому что Ида не забыла, как он смотрел и на нее утром на парковке. Словно она мусор. Машина и то удостоилась большего внимания. Изучение Доджа на наличие повреждений было действительно стоящим предметом его интереса, чем пострадавшая Ида. Живая, черт возьми.

В самом конце коридора татуированный парень свернул направо и исчез. Оттуда же вышел другой студент.

Ида последовала по инерции, гадая, что там может быть, заодно оценивала то, что ее окружало. Ей нужно знать об этом здании все. Не так далеко от их комнаты находился холл. Пустое пространство с окном и лавочкой. И зачем? Прямо за ним кухня и дальше выход на лестницы. До конца же крыла Иде было пока страшно дойти и проверить, куда скрылся парень. Ведь она могла снова столкнуться с ним, если он решит так скоро выйти. Но любопытство желало быть удовлетворенным. Хотя все сигналы тела трезвонили, что на сегодня впечатлений достаточно.

Как по волшебству ответ пришел сам собой. Будто кто-то пожалел ее расшатанные нервы. Запах сигарет от прошедшего мимо студента дал догадку, что там может быть место для курения? Ладно, потом проверит. А пока едкий кумар вызвал острое желание покурить тоже.

Ида не курила. Только иногда.

Очень редко.

Например, 17 сентября. И потом еще, перед тем как сесть в самолет и пересечь границу. Ида до сих пор не могла себе объяснить, зачем зажигает каждый раз сигарету.

А вообще, да. Она не курила.

И вместе с потребностью в никотине ей пришло запоздалое понимание, что самый опасный человек был ее соседом.

[1] Все включено (англ.)

Третий. Императрица.

Приехав по адресу, Ида посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы проверить, как выглядит. Безупречный макияж с акцентом на глаза. Она любила экспериментировать с тенями и пигментами, а еще обожала «стрелки». Сегодня на нижнее веко она нанесла перламутровый коралл, а на верхнее – кремовые и бежевые оттенки. Мейк хорошо сочетался с ее нынешним цветом глаз. Но Ида смотрелась сейчас в зеркало не в качестве акта самолюбования. Водостойкая тушь всегда была подстраховкой ее паранойе. Хотя крашенные брови и ресницы еще не требовали посещения салона. Также она оттянула волосы для убедительности, что корни еще не отросли. За неделю вряд ли такое произойдет и все же. Карие глаза были сонными и уставшими. Мама бы ее поругала за такой потрепанный вид, хотя консилер и маскировал темные круги от бессонных ночей.

– Она бы наругала меня вообще за все. Даже за то, что я здесь.

И горько вздохнула. Воспоминания, как Ида тайком сбегала на танцы под разными предлогами, сейчас сковывали тяжестью и вовсе не способствовали поднятию боевого духа.

– Мама… – губы девушки затряслись, а глаза наполнились влагой.

Шмыгнув носом, Ида быстро прогнала прочь любые сожаления, вопросы, переживания. Свой страх.

Да, она боялась. Черт возьми, как же ей все-таки было страшно. Больше, чем она могла бы признать.

Но тут же улыбнулась, вспомнив, что делала ребенком, когда боялась. Она включала плазму и танцевала.

Ей это нужно. Прямо сейчас.

Выйдя из машины, Ида почувствовала, что от долгого сидения больная нога заныла еще сильнее. Она достала из багажника рюкзак, в котором нашла мазь и эластичный бинт. Предметы первой помощи носить с собой было ее привычкой с детства, еще когда она подражала отцу, играя в доктора. Сейчас в этой сумке вообще была вся ее жизнь.

«Все, что от нее осталось», – горько напомнила она себе.

И Додж.

Усевшись прямо на бордюре, девушка принялась растирать щиколотку. Похоже, что несильное растяжение связок голеностопного сустава. Как минимум два дня будет хромать. А кастинг сегодня. Ну уж нет, Ида не позволит сбившему ее парню попортить все планы. Пусть он будет хоть трижды самым ужасным мудаком на свете, но в танцы влезть она ему не даст. Вообще никому. Это все, что у нее есть. Единственное, что у нее никто еще не отнял.

Сегодня, когда Ида приехала в город утром, то приняла еще одно решение для своей «нормальной жизни» наряду с другими. Она будет танцевать.

Покупая утром то, что называлось шаурмой, хотя выглядело как буррито, девушка заметила рекламу о кастинге. Всю сознательную жизнь ей запрещали танцевать, но Ида все равно находила способы это делать. Сейчас у нее нет никаких запретов, поэтому она здесь, – по указанному адресу на той афише.

Растерев мазь, Ида завязала бинт восьмеркой вокруг стопы, чтобы ее зафиксировать с голенью. Быть танцором – это постоянно терпеть боль. По крайней мере мышечный тремор от тренировок точно. Не говоря уже об ушибах или растяжениях. А сколько раз она падала с пилона, поверив в себя, и не постелив маты. У-у-у.

Наступать было больно. Мысленно она послала парочку проклятий зеленоглазому соседу, сбившему ее утром. Войдя в здание, девушка втянула в себя весь свой дискомфорт, стараясь придать походке уверенный и нормальный вид. Она пожалеет себя потом. Уже после. А сейчас Ида никому не позволит подумать, что у соперников есть преимущество. Так что, выпустив всю свою гордыню наружу, девушка решительно направилась к стойке регистрации.

– Караева Ида, – ее чуть не передернуло от того, как звучало ее новое имя. Когда-нибудь она привыкнет.

– Ваш номер 37.

Похоже, она проторчит тут весь день.

Зато ей удалось хорошо разогреться, так что боль в ноге уже меньше беспокоила. Контемп Ида будет танцевать босиком. И судьи все равно увидят бинт. Но она знает, что это не вызовет ни у кого ни интереса, ни сочувствия. Поэтому перед ними покажется как есть. Кому, как не профессионалам, знать все о травмах. Но оценивающие взгляды конкурентов выводили из себя, так что Ида не спешила разуваться. Прыжки пока что тоже не репетировала, решив поберечь ногу на сам номер.

Контемпорари она не очень любила, как направление. В него нужно было вкладывать много чувств. Другое дело стрип-пластика, которая тоже была в списке конкурса, но Ида не решалась ее танцевать. Хотя в багажнике и лежали «каблы»[1].

***

Четыре года назад.

Стащив спортивную сумку, она выбежала из виллы, направляясь в танцевальный зал. Пока мама с папой вели светские беседы со всеми собравшимися на отдыхе, она решила воспользоваться случаем и хоть на короткий миг избавиться от их надзора.

Ее возмущало пребывание здесь, зачем было тащить ее с собой в это скучнейшее место? Сегодня она могла бы пойти в кино с одноклассницами, как все нормальные люди. Но нет, ей обязательно нужно было поехать с родителями сюда, где собрались все «шишки» общества. В загородную зону отдыха «Богемское гнездо», представляющее из себя вереницу вилл на берегу залива. Вообще, тут было все, что душе угодно: гольф, теннисный корт, бильярд, боулинг, бассейны, даже мини аквапарк. Тридцать тысяч, чтоб их, квадратных футов роскоши и развлечений.

Все для избранных. Гуляй – не хочу!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она не хотела.

Она ненавидела это место. Каждый год они с родителями приезжали сюда.

– Привет!

С поля для гольфа ей махал Велл, когда она пробегала мимо, надеясь, что останется незамеченной. Хотя чему удивляться, Велл всегда играл в гольф, когда приезжал сюда. Это была ведь их уже седьмая встреча на этом отдыхе. С тех самых пор, как ей исполнилось семь, родители стали привозить ее сюда. С каждым годом она взрослела, и с каждой поездкой ровесник Велл все больше в нее влюблялся.

Ну какая, к черту, любовь?

– Ты меня не видел, – она приложила указательный палец к губам и подмигнула.

Ее знакомый еле заметно кивнул и пожал руку присоединившемуся к нему мужчине. От дежурной улыбки в этот момент, возникшей на лице Велла, девушка изобразила притворную тошноту. Потому что ее достало каждый раз натягивать такую же маску на свое лицо. Может, их родители и считали этот сбор чем-то важным, но каждый ребенок чувствовал здесь то же самое, что и она.

Ужасную скуку.

От бесконечных приветствий и того, сколько пришлось ей так же сегодня улыбнуться, уже сводило щеки.

Это была игра взрослых, а не их. Хотя… это ведь просто ее жизнь, да? Просто все то, что вложили в ее воспитание, здесь являло собой масштабы катастрофы. Она бы не удивилась, если бы родители вдруг в одну такую поездку объявили о помолвке своей дочери с каким-нибудь богатеньким отпрыском. Типа Велла.

Еще один рвотный позыв.

Однако в этот раз она решила пойти на попятную и перестать участвовать в этом театре притворства. Не так давно она познакомилась с новым стилем танца. И даже втайне от родителей купила себе соответствующую обувь для него. В прошлые свои посещения залов в Гнезде, девушка не придавала значения палкам, но теперь знала их цель. К ним-то она и направилась.

Как и раньше тут никого не было. Именно этот танцевальный зал постоянно пустовал. Здесь точно так же, как и в других, стены покрывали зеркала, но атмосфера слегка отличалась. Наличие кожаных диванов делало обстановку более брутальной.

Переобулась она, сидя на полу прямо у порога, и там же оставила рюкзак. Настолько ей не терпелось потренироваться.

Вот они.

Девушка подошла к одному из пилонов и провела по нему пальцами. Затем ухватившись, на прямых руках прокрутилась. Собственное отражение ей нравилось. Высоченные каблуки и платформа давали ей еще шесть дюймов к росту, за счет этого ноги казались просто бесконечными. Это выглядело красиво.

Но больше всего порождало ее восторг не это. Девушке нравилось то, что она чувствовала, когда танцевала такой стиль. Только в нем получалось ощущать свою грациозность. Словно паркет был для нее тесен, а собственные стопы не подходили ее телу.

Не научившись ходить, ей нравилось летать.

Парить в воздухе, переворачиваться вверх ногами, и никогда не приземляться.

Когда все на уроках танцев ловили точки конечностями, она не ощущала их вовсе на пилоне. Ее мозг только в такие моменты переставал думать, – в исполнении любого сплита[2].

А может, ей нравился танец на пилоне, потому что он служил опорой, которую она никогда не ощущала.

Она подключила свой айфон к колонкам через блютус. Зал наполнили раскаты Skillet – «Feel Invincible». Музыкальные волны прошлись и по ее телу, возбуждая рецепторы, заставляя каждый волосок на теле встать.

Именно Pole dance она любила танцевать под рок. И считала, что вся атрибутика танца созвучна с этим музыкальным жанром. На уроках в студиях с включенным светом Ида все время стеснялась. Но смотрела много выступлений на соревнованиях и видела, что они проходят в темных помещениях, подсвеченных лишь софитами. Ей мечталось так же.

Зал здесь был с приглушенным и теплым светом, что тоже давало нужный настрой. Оставалась лишь одна деталь для полного погружения в атмосферу. Девушка стянула светлые бермуды и футболку. Еще раз окинув себя в зеркале взглядом, она довольно прикусила уголок нижней губы. Атрибутика танца на пилоне – каблуки, но вовсе не обязательная, хотя ей нравилось. Так же это еще и экипировка. Тайком она приобрела себе танцевальный костюм, состоящий из плавок и топа. Покрутившись, девушка издала смешок, потому что ее черные трусы с высокой посадкой наполовину оголяли ягодицы. Это еще больше горячило кровь и обостряло чувства. А для любого рода созидания нужен лишь импульс. Так и рождается танец.

Скользя носком платформы о пол, едва касаясь, она подошла к пилону и начала танец с Reverse Grab Spin[3], полностью отдавая свое тело музыке и ощущениям.

Пока песня резко не прекратилась, а ее слух не прорезал родной голос:

– Ах, ты бесстыжая шлюха!

***

В тот день все изменилось. Полетело к чертям. Перевернулось. Ида никогда не сможет забыть, что было потом. Череда событий, влекущая за собой последствия, из которых просто невозможно выбраться. Кошмар, что привел ее в итоге сюда. В эту страну, в этот город.

Тот злосчастный инцидент был лишь началом конца.

Когда она узнала, что вся ее жизнь сплошной обман.

И вот она здесь. Как представитель утраты и разрушения. Выдуманный образ того, что называется Идой. Вся она теперь состоит из лжи.

Так что же она пытается сделать, придя сейчас на танцы? Так глупо после всего произошедшего. Это ее реквием по утраченному?

Или же все-таки отчаянное желание освободиться?

Все те девушки и парни, что танцевали на улицах…

В богатых районах такого не встретишь. Только где-то в скрытых от посторонних глаз улочках бедных кварталов, куда она случайно забрела однажды, сбежав после уроков от водителя. Именно там, на улицах, когда город засыпал, она увидела выступление на принесенном кем-то пилоне. И навсегда влюбилась. В тот вечер водитель ее все-таки нашел. Даже несмотря на хитрый план оставить телефон в школе, ведь девушка узнала, что по нему за ее местонахождением следили родители. Когда поняли от пересказа водителя, где была их дочь, они посадили ее под домашний арест, будто жизнь девочки и так не напоминала тюрьму.

И еще, ей довелось побывать на «улицах» год назад с бывшим парнем, когда он привез ее на гонки. Девушка в них участвовала тоже. Мысленно Ида прокляла его недельным поносом, хотя именно за такое знакомство с субкультурой улиц была благодарна придурку.

Все эти люди там могли так просто танцевать перед незнакомцами. У некоторых из этих ребят не было не то что образования, а даже дома. Их проблемы не решались страховками и семейными адвокатами. И даже возможности, чтобы пойти в школу танцев, у них не было. Тем не менее, все они были богаче девчонки с аристократическим происхождением. Она платила деньги за все, что ей хотелось взять от мира, а самому главному ее научили эти дети из неблагополучных семей, которых воспитала улица. Кто танцевал, невзирая ни на что. Был счастливым просто от того, что двигался под ритмы музыки. Когда уже становится неважным кто ты, какой у тебя статус и сколько нолей на счете. Это было самым сильным уроком в ее жизни. Он был о внутренней свободе.

Как же давно это было. Словно в прошлой жизни. Как будто и не происходило вовсе. Существовала ли еще та девочка? А окажись она сейчас здесь – перед девушкой, что звалась Идой, – что бы та девочка почувствовала? Больно укусив себя за губу, Ида шмыгнула, в горле застряли тысячи игл от чувства предательства.

То, что с ней случилось после… Пошатнуло, разрушило, выбило. Сломало. Уничтожило. Сколько раз она в своей жизни чувствовала эту пустоту разочарования. И сколько раз она сама стала разочарованием для своей семьи, мечтавших сделать из нее принцессу. И где они все сейчас?

Но только одно оставалось неизменным – ее упрямство.

«Ты такой ребенок», – беспощадно перебил разум ее порыв. Холодно. Жестоко. Ее горло сдавил жгучий стыд.

«У тебя ничего не получится», – эти мысли всегда звучат голосами родителей. Не так ли?

Она пройдет.

Почувствовав металлический вкус во рту, Ида поняла, что уже до крови искусала губы.

Сердце пропустило удар, когда ее позвали готовиться.

Перед выходом на сцену она стянула с себя кеды и поправила розовый топ. Перед этим девушка успела сменить спортивные серые трико на бежевые кюлоты.

– Привет. Я Ида. Мне 18. Контемпорари.

– Привет, Ида, – поприветствовала ее женщина лет сорока с собранными волосами в шишку на затылке, – покажи нам то, что ты умеешь.

Опустив голову и закрыв глаза, Ида начала считать.

Зазвучали первые ноты, и она сделала плавную волну рукой. Расставив широко ноги и согнув их в коленях, девушка начала двигать грудной клеткой по кругу, пока руки рисовали невидимые узоры в воздухе. Вместе с музыкой ее движения набирали амплитуду и резкость. Раз, два, три, четыре… Шаг, поворот, семь, восемь.

Несмотря на боль, она тянула носок так, чтобы он был продолжением линий тела. Длинные волосы, достающие до поясницы, кружились вместе с ней. На какой-то миг она забыла, где находится. Судьи исчезли из зала. Ида была одна. Она полностью превратилась в чувство. Но когда настал момент прыжка, Ида осеклась. Магия пропала. Так же резко, как ворвалась в ее сознание. Она не испугалась боли от приземления, нет. Ида побоялась само Чувство. В последний момент, когда ей нужно было ему отдаться и сказать «да», она себя остановила. Это заняло всего долю секунды, чтобы скользнуть по периферии ее внимания, потому что тело в этот момент готовилось к прыжку. Но она заметила. Что-то внутри оборвалось.

У тебя не получится.

Ты не можешь.

Фразы-паразиты, загоняющие нас в рамки. Они все звучат и звучат в самые ответственные моменты. Пахнут чужими ожиданиями и страхами. Когда ты хочешь вырваться, но горит кнопка «стоп». Ты установил ее когда-то давно. Весь твой опыт жмет на нее каждый раз, точно зная, что тебе все равно не стать никогда идеальным. Все тщетно. Глупо. И так бессмысленно. И ты это знаешь. Память всегда найдет этому подтверждение.

Прыжок получился практически идеально исполненным. Иде лишь в конце пришлось себя немного сгруппировать, чтобы обезопасить ногу. И задействовать те мышцы, которые там не должны были активно участвовать. Когда все закончилось, девушка дулась на себя. Дыхание сбивалось от темпа, который набрала к концу танца. Она смотрела под ноги, и не чувствовала удовлетворения.

Ида вдруг поняла, что никогда его не чувствовала. Именно это ее напугало больше всего.

Возможность.

Разрешение взяться за нее.

А после всегда остается только злость. Жадной волной она поднимается из неведомых недр и сжигает все внутри. Преумножая ощущение, что ты остался ни с чем. Вдох… вдох. Вдох.

– Сколько ты танцуешь? – Спросила ее та же женщина, которая обратилась вначале.

– Десять лет.

– Значит не с самого раннего детства. А где ты училась?

«На улице», – хотела ответить девушка и по Ютубу.

– Я из маленького города, у нас не было хороших школ, – соврала Ида. Никто не должен знать о ее прошлом. Воспоминание о парне с татуировкой «XIII» на руке кольнуло в больном голеностопе. Но Ида не пропустила эту боль через сознание. Оставила далеко. Там, где всему этому дерьму и место. – Поэтому, где придется.

А в этом не врала. Она училась у многих. В детстве мама поощряла ее увлечение. Дочка аристократов должна уметь все. Так что у Иды была хорошая база. Потом она открыла для себя прелести интернета, телепередач и Ютуба, узнав о современных направлениях. И наконец увидела вживую уличные танцы, жаль, что уже так поздно.

Но после того вечера, четыре года назад, все изменилось. Ее не должны были увидеть в том зале. А она стать свидетелем того, что было после. Красный крест на карте ее жизни. Тот проклятый день, когда все разрушилось.

Когда та девочка, что так любила танцевать, сломалась, связав два этих события крепко в памяти. Что танец теперь был для нее как наказание. Ведь поэтому она не смогла отдаться чувству?

Она замуровала его давно. И окончательно похоронила две недели назад. 17 сентября. Это черный крест в ее жизни. Но уже место, откуда не возвращаются.

– Ида, – начал молодой мужчина лет тридцати пяти, – ты ведь понимаешь, что твое неуклюжее падение и травма здесь ни при чем, правда?

Зачем? Зачем он ей об этом говорит? Ида ненавидела, когда кто-то озвучивал ее собственные мысли. Как будто она сама не знает о своих промахах.

«Нужно хорошо учиться».

«Ты должна соответствовать».

«Ты мое наследие».

Смело посмотрев на члена жюри, Ида заметила легкую тень улыбки на губах мужчины. Сколько таких девчонок они все видели. Сколько разбитых сердец и душ. Они сами – каждый был на их месте и смотрели точно так же. Со слезами, с болью, злостью и ненавистью. Они все были заложниками своего творчества и того, что оно им давало. И самое страшное, что это было их ядом, без которого они не умели жить. Зачем-то человеческий мозг так жесток, что Ида именно сейчас вспомнила все свои провалы, минуты позоров, когда выступала на улицах последний год в жалких попытках вернуть то, что в ней сломалось. Чтобы не расплакаться прямо здесь, Ида решила пошутить:

– Я думала тут идет набор в цирк уродцев.

Будь она в девятнадцатом веке, там ей и было бы самое место. Родители сами бы ее туда отдали.

Женщина с сочувствием посмотрела на стоящую перед ними девушку. Проигравшую, сломленную.

Снова.

«У тебя не получится».

– Ида, ты пытаешься танцем рассказать о свободе. Бросить вызов стандартам, смешивая стили. Но ты сама веришь в то, что танцуешь?

– Я поняла, – даже не прощаясь, она стремительно покинула сцену.

Уже в машине Ида разрешила себе заплакать.

[1] Танцоры так называют обувь для танцев направлений стрип, пол и вог. Это обычно сапоги на высокой платформе и каблуке.

[2] Шпагат на пилоне.

[3] Прокручивание спиной к пилону с захватом одной рукой наверху и второй внизу, и разведение ног в стороны.

Четвертый. Император.

Воспламенившийся абсент зеленой полоской покачивался в длинном шоте. Трубочка Эла уже была наготове, зажатая между зубами. Он быстро погрузил ее в коктейль «B-53», втягивая в себя слой за слоем микс вкусов. Обжигающая жидкость мгновенно прошлась огнем до желудка. К моменту, когда он вытащил не расплавившуюся пластмасску из пустого сосуда, напиток уже ударил в голову. Легким ватным эффектом эйфории он прочистил все внутри.

На весь клуб гремели слова:

«Сука, видишь я больной, нужен доктор,

Потому что я такой, одинокий

И думаю о тебе, ла-ла-ла»

[1]

Элу захотелось покурить.

Сегодня был вечер в клубе по случаю посвящения первокурсников.

В клуб он пришел вместе с соседями по комнате. К слову, они все первокурсниками уже не были. Игорь на год старше Эла и учился на третьем. А Рэй на четвертом курсе. Роман Ижевский. Эл сократил до Рэя. Игорь обожал любого рода тусовки. Этот парень с розовыми волосами и мотней джинс до колен самый первый побежал к бару, когда они пришли, а сейчас дурачился на танцполе, ведомый алкоголем. Рэя же Эл никогда не видел танцующим или выпивающим. И к великой удаче для Эла он никогда попусту не болтал. Как вот сейчас: парень просто молча стоял рядом.

Эл считал, что ему несказанно повезло с соседом. Такой волшебной возможности, как остаться одному на всей планете, у него никогда не будет. Но вот если бы позволили выбрать человека, с кем он проведет последние секунды жизни, то это точно был бы Рэй. Тогда он может быть уверенным, что умрет спокойно и в тишине.

Ну, а Эл пошел в клуб ради посвящения. Профкомовцы каждый год заморачиваются, как бы поиздеваться над новоиспеченными студентами. Конкурсы придумывают, ловушки… Все смеха ради. У Эла были свои планы на этот счет. Но план срывался.

– Выйду на улицу, – обратился он к Рэю, перекрикивая музыку.

– Тут же есть курилка, – так же закричал он.

Эл не стал пояснять, что ему хочется освежиться, просто молча встал и покинул здание.

Прохлада наступающей ночи коснулась щек парня и слегка растрепала челку. Он вытащил пачку и выудил сигарету. Газовая зажигалка – лучшее изобретение для курильщиков. В такую ветреную погоду она была как раз кстати. В Пагубе всегда было сыро из-за бесконечных дождей, и так мало светило солнце. Тем не менее, погода осенью была теплой. Затянувшись до полных легких, Эл блаженно выпустил дым. Эффект от алкоголя длится недолго, поэтому всегда приходится подпитывать его никотином.

Девчонки нигде не было.

Конечно, она притащилась в клуб. Вот только ее не впустили. Эл слышал десять минут назад, как охранник на входе развернул ее из-за спортивной одежды. Как она могла не знать об этом? Выглядела она как самая настоящая тусовщица. Эта девчонка, так жаждущая внимания. Даже Эл уже выучил дресс-код, не посещавший клубов ни разу в жизни до первого курса. Кроссовки нельзя, спортивки нельзя, выглядеть, как бомж нельзя.

Такие правила действуют в городе из-за группировок, которые любили спортивную одежду и кроссовки. Впустить их в клуб – значило ждать беды. Неужели они ее не предупредили, когда подсылали.

– Угостишь сигаретой, – подошел к нему тип по виду как раз из тех, кого в клуб не впустят. Спортивный прикид, бандитская физиономия. Помяни черта называется. Но мысленно Эл усмехнулся. Они даже не могут придумать новую разводку. Он считывал агрессивность парня в напряженной позе, по блеску в глазах. О, да хранит тебя адский котел, у Эла тоже чесались кулаки.

– Последняя, – подчеркнутой интонацией, что врет, ответил он.

Эл уже слышал, как за спиной хрустят мелкие камни об асфальт. Судя по всему, двое. Поступь тяжелая, комплекция примерно, как у него. Он стоял неподвижно, ожидая удара от попрошайки перед ним. Пока наивные профкомовцы расставляли сети для ничего не подозревающих первокурсников, суровая реальность готовила свои ловушки. К счастью, Эл не вчера родился, и не был баловнем судьбы. В отличие от некоторых. Девчонки так и не было. Неужели уехала в общагу? Впрочем, свой капкан он захлопнет в любом месте. А сейчас…

Он пресечет ловушку для него от мелких преступников. Их план кристально чист и прозрачен, как и мозг Эла, уже полностью отрезвевший. Двое хватают его сзади, пока третий избивает. Не выйдет, Эл их уже слышал и развернулся.

О-па!

Острие лезвия ощутимо упиралось в его живот. Парень напротив, одного роста с Элом, прохрипел:

– Доставай все, что у тебя есть.

– Ну же, воткни его глубже и проверь, есть ли у меня бабло, – процедил Эл, не отводя взгляда от того безумца, что ему угрожал. Издевательски он затянулся, пока сигарета болталась в одном уголке его губ, и выпустил дым прямо в лицо противнику и его напарнику. Сзади Эл ощущал дыхание на своем затылке гонца, которого заслали стрельнуть «сижку»[2]. Чтобы Эл не смог, отступая, отстраниться от ножа.

Как предусмотрительно. Эл с трудом подавил зевок.

Но он сделал то, чего никто из них не мог ожидать. Тараном пошел на оружие. Этого парни никак не предвидели. Можно было улыбнуться от их ошарашенных лиц, но это было не весело. Еще нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лезвие лишь слегка воткнулось в его плоть и неглубоко ранило, потому что Эл расслабил живот, сделав его подушкой, а не мишенью. Ничего сверхъестественного. Древний, как мир, трюк тех, кто ходит по ножам. Но даже без этого Эл знал все о лезвиях и о том, какого рода раны они оставляют, это лишь царапина. Удивите чем-нибудь другим. Ну, же. А то придется тянуться уже за второй сигаретой в пачку. Упс, да, у него была не последняя.

Тот, что стоял в стороне, двинул ему под ребра. Наконец-то. Началось.

Стоящий позади сделал захват под локти. Предсказуемо.

А тот, что был с ножом, убрал оружие.

Не разочаровывайте.

Эл оторвал от земли того, кто его обездвижил сзади, и резким поворотом корпуса сбил другого. Как предполагалось, парень не полетел следом, а повис на спине Эла словно обезьяна. Мелкий, юркий, цепкий. Тогда он просто вывернул плечевые суставы в максимальную амплитуду пронации, на которую было способно его тренированное воркаутом тело, и замком из кистей двинул прямо между ног. Лучше бы такие, как эти парни, вообще не размножались.

И не плодили на свет таких, как Эл.

Владелец ножа, стоящий все это время в стороне, воспользовался заварушкой и ударил Эла в челюсть, выбив курево. Вот же, ублюдок. Эл склонил голову по-птичьи, проследив за тем, куда приземлилась его недокуренная сигарета. И почувствовал, как изо рта стекает кровь. Чудесный вкус табака сменился металлическим. Повод, чтобы огорчиться.

Он достал свою пачку из карманов и закурил еще одну.

Очевидно такой жест задевал эго парней. Тут действует правило пропорции. У кого оно настолько величественное, те сами из себя не представляют ровным счетом ничего. Рэй подтвердит. Он буддист и знает об этом все. Эл как-то прочел одну из его книг, пока жил у соседа по комнате дома этим летом. Так что говнюки были незначительнее мелочи, которую из него пытались выбить.

Все трое атаковали Эла, но он продолжал прикуривать сигарету. Удар слева по почкам. Попытка его завалить пинком за коленом, которую он предотвратил, отшагнув. Ну, как надоедливые мухи, честное слово.

Эл затянулся и получил снова по той же щеке. В этот раз сигарета была в руке, и он смотрел на нее, слегка прокрутив между пальцами. Кровь хлестала из разбитой губы теперь еще сильнее, покрывая багровыми пятнами асфальт. И от ножевой раны он чувствовал, как тоже сочилась кровь, стекая по телу.

– Т-ты, больной, – подал голос один из них.

Эл выдул еще одну затяжку и оставил сигарету во рту. Он наконец посмотрел на парней и улыбнулся.

«Моя очередь».

Он сбил с ног одного, врезавшись ему в живот плечом. Ударил по ушам того, кто назвал его больным и выполнил апперкот. Локтем другой руки заехал по челюсти парню с ножом, напавшего сзади. Придурок пользуется одними и теми же приемами. Все время ждет, когда один отвлечет, а он сможет нанести удар исподтишка. Эл его не осуждал. Каждый выживает, как может. Когда-нибудь этот парень точно так же воспользуется ситуацией и нападет на своих же. Эл никогда не питал иллюзий насчет людей.

И, наконец, финальная сцена. Они убегают.

Как обычно. Но сегодня что-то рановато. Эл только начал входить во вкус. В одном их появление все же имело смысл. Нападение в 116-том квартале, а значит… Догнав и остановив рывком за шиворот самого пострадавшего, Эл повалил его на асфальт.

– Где Хан?

Хулиган хрипел, пытаясь вырваться и ослабить хватку на его шее.

– Он… Никто его не видел.

Как Эл и думал.

– Кто сейчас смотрящий?

– Я-я не знаю, – заикался бедолага, – никто его тоже не видел.

Эл сделал последнюю затяжку, бросив бычок. Парень зажмурился, подумав, что полетит в него. Будь на его месте Эл, так бы и было.

Отпустив парня и поднявшись, Эл думал о Хане и девчонке. В клуб возвращаться смысла уже не было.

И тут их взгляды встретились. Она смотрела на него своими большими глазами, не мигая. Губы слегка приоткрыты. Ключицы поднимаются под лямками топа. Эл сглотнул. Снова все свело внутри при виде ее. Что-то было в ней не так. Андрогинная внешность здесь ни при чем. Эти волосы… Все в ней было будто инородным. Как будто она специально себя изуродовала. Зачем?

В этот раз девушка была выше. Эл быстро скользнул взглядом по ее тонкому телу, замечая черные ботфорты на высоченном каблуке и платформе. В них она заправила свои серые спортивные штаны. Черный топ оголял тонкую талию с различимыми кубиками пресса. Из-за отсутствия на ней в этот раз толстовки Эл смог увидеть сильные руки. Нет, не накачанные. Девушка была жилистой, как будто поддерживала себя в форме. Это мышечный тонус. Любопытно. Хотя. Ничего особенного. Девчонка, которая следит за собой. Наверняка какой-то фитнес-клуб с персональным тренером. На что ей еще тратить свои деньги?

И только потом Эл заметил в ее руке баллончик. Опять посмотрел в округленные от ужаса глаза.

Снова.

Он сделал с ней это снова.

Привел ее в ужас.

О-о, зрелище не для маркиз, да?

Но…

Она что, прибежала к нему на помощь? С баллончиком? Раз до сих пор не пустила его в ход против Эла.

Ее шпильки были бы гораздо полезнее и эффективнее, чем эта хрень.

Не так далеко Эл заметил ее тачку. Переобулась, значит. В таких сапогах уже точно выглядела не как уличная хулиганка. Просто сменила кеды на каблуки, и уже другой вид. У девчонок все просто. Так что ее впустят на шоу.

Развернувшись, Эл пошел обратно в клуб. Почти блаженно слизывая кровь с нижней губы. В последний момент, прежде чем уйти, он заметил у нее электрошокер. Все это время она прятала руку с ним за спиной. Баллончик был лишь отвлекающим маневром. Звучит почти как план. Пальцем Эл стер остатки крови с лица, чтобы не вызвать вопросов у охранников. Сильнее заправив рубашку в штаны, он скрыл небольшое пятно крови и порез. В любом случае, вещь, что ему одолжил Рэй, теперь испорчена. Придется снова участвовать в гонках, чтобы рассчитаться.

***

В клубе было несколько залов. Самый большой – с современной музыкой, в котором проходила вся тусовка. Справа от него располагался другой, где играли старые треки до 2010 года, но в клубной обработке. И слева Чилл, с медленными и расслабляющими мелодиями. Туда-то Эл и направился. Это помещение было самым темным. Приглушенный свет привлекал парочки, – тех, кто желал уединиться.

Пока Эл исследовал каждый угол пространства, к нему подошла девушка. Судя по глазам и походке, уже не совсем трезвая.

– Привет, может, потанцуем?

Эл огляделся. Ну, да. Чего еще ожидать в зале, в котором звучит чиллаут? Те, что были еще на стадии прелюдий, танцевали медляк.

– Нет, – отрезал он. И девушка слегка вздрогнула от грубого тона.

Эл было отправился прочь от незнакомки, но она все равно не унималась:

– Эй, совсем не вежливо отказывать девушке!

От звенящих и требовательных нот в ее голосе Эла перенесло далеко в прошлое. В грязные мотели и удушающую вонь обнаженных тел. Он медленно развернулся и приблизился вплотную к девчонке. Запах алкоголя, сладких духов и лака для волос, который она выпрыснула на свои кудри, ударил ему в нос. Сегодня так пахли все представительницы женского пола в этом здании.

– Меня раздражают такие, как ты, – холодно ответил Эл на претензию. Ее губы слегка задрожали, а глаза наполнились болью. Но Эл не чувствовал ничего, только замечал, как делал это обычно. Мозг, словно электроэнцефалограф, фиксировал любое колебание вокруг, но старательно обходил все участки, отвечающие за эмоции.

Обогнув девушку и больше не взглянув на нее, Эл снова проследовал в основной зал. Рэй разговаривал с девчонками из общаги. Эл их тоже заочно знал. Иногда они приходили к ним в комнату за солью или чем-нибудь еще. Обычная практика в общежитии, как заверил его Рэй, проживший уже здесь много лет. Потому что в первый раз, да что там, до сих пор у Эла в голове не укладывалось, как можно просто попросить и вот так собрать себе продукты на суп со всех комнат. Был в этом и определенный плюс, который казался ему странным. Девушки угощали своих «спасителей» готовой едой. Это было удобно, не поспоришь.

– Привет, привет! – Привлек всеобщее внимание парень со сцены. Профкомовец. Эл был с ним знаком, он тоже жил в общаге, но на втором этаже. – Поднимите руку с браслетом все первокурсники. Вот так. Да-да, они лишь у вас розовые.

Толпа начала делиться. Все старшекурсники незаметно для перваков оставляли танцплощадку. Эл скрестил на груди руки, прислонившись спиной к колонне, и стал наблюдать. Именно ради этого он пришел сюда. Посвящение.

– Ваша задача найти себе «защитника» на вечер. Ведь ночь обещает быть долгой и не очень приятной. Уговорите любого старшекурскника стать им и, может даже, отдать вам зеленый браслет неприкосновенности. Но… – парень выдержал драматическую паузу.

Три. Два. Один. Началось.

Первые смельчаки и умники, кто ринулся забирать себе спутника на вечер, были тут же теми и облиты. Кто кетчупом, кто горчицей. То здесь, то там старшики сдавливали в руках тюбики с жидкими консистенциями. Фонтанами лились на девушек и парней майонез, джем, соус барбекю. Под трек Lisa – «Money» танцплощадка превратилась в настоящий хаос.

И посреди этого безумия их взгляды магнетически встретились, поглощая звуки, движения, сужая пространство. Воздух в миг наэлектризовался, бил по волоскам на коже, воспроизводил аромат, пробуждая память. Не требовалось стоять рядом, чтобы снова вспомнить, как она пахнет. Как же она все-таки была ему противна. Потому что запах был откуда-то из детства. А детство Эл ненавидел.

Он заметил, что поверх топа девчонка надела черную свободную футболку, едва доходившую ей до пупа. Длинные волосы были перекинуты на один бок, открывая обзор на тонкую шею. Эта ее шея… Но не сейчас. Терпение – вот что определяет исход битвы, когда ты выбрал тактикой обман. Ловушку в ловушке.

В ее взгляде вспыхнули молнии, и даже с расстояния в десять метров Эл увидел, как она поджала губы. Точно так же, как утром на парковке. «Бей».

Ага. Лети, птичка.

Очень и очень предсказуемая пташка. Как они все. Как все эти ненавистные люди.

Одна ее бровь поднялась вверх, точно так же, как и уголок губ. В глазах блестела готовность, словно она только что для себя что-то решила. Стянув резинку с запястья, все еще не прерывая их игру в гляделки, девушка завязала высокий хвост. Отчего ее точеные скулы стали лишь еще больше выделяться.

Эл выжидал, что же она придумала. Ведь объект его охоты так и не начал убегать. Порой, когда хочешь что-то узнать, просто дай противнику сделать следующий шаг. Жди и наблюдай. Всегда очень глупо действовать однобоко и выбирать только определенный принцип действий. Атака или выжидание. В мире столько вариантов для исполнения твоих замыслов, что нет резона себя ограничивать чем-то одним.

Развернувшись на каблуках, девчонка пошла к сцене. Она прихрамывала на левую ногу. Похоже, нормально так она утром упала, чему Эл косвенно поспособствовал.

Эл облизнул пересохшие губы, нащупав кончиком языка рану. Начало щипать, но он не обратил на боль никакого внимания.

– Воу, котенок, я не стану твоим защитником, – проговорил профкомовец, увидев взошедшую на сцену дерзкую девицу. Чем привлек взгляды всех присутствующих, оторвав их от соусной войны. – Но респект за смекалку, потому что кроме микрофона в моих руках действительно ничего нет. А за браслет я буду биться!

Так как она была близко к нему, ее ответ микрофон тоже захватил, пусть и прозвучало это очень тихо. Но властно.

– Да кому ты нужен. Я не к тебе.

Мужская половина зала заулюлюкала, когда девушка подошла к шесту. Кроме Эла. Он продолжал молча буравить ее взглядом.

Это было до отвращения банально и предприимчиво. Использовать приватный танец, чтобы расположить к себе всех парней из клуба. Да такими темпами она не просто найдет себе добровольцев старшекурсников, но и саму чертову охрану клуба, которые будут ее защищать.

Впрочем, это ни не разочаровывало, ни очаровывало. Эл никогда не ошибался в людях. Потому что никогда от них ничего не ждал.

Прежде чем начать свой предсмертный марш, она снова нашла взглядом Эла. Провела дугу в воздухе больной из-за него ногой, запрыгнула на пилон и закружилась. Ловко и плавно, обхватив палку между бедер, она начала взбираться на самый верх, раскачивая голову и свой длинный хвост в такт музыке.

Ровно в тот момент, когда начался припев, девушка скатилась по пилону на пол, так удачно приземлившись на него под грув. Сев на поперечный шпагат, сразу же развернула гибкий корпус в сторону и перевела положение ног в продольный. Все еще удерживая руки на шесте, девчонка попружинила тазом над полом. Ее задняя нога описала длинный, но быстрый круг в воздухе, так, чтобы перенестись вперед. Да уж, такая обувь придавала ее движениям нужный эффект. Девушка опустила руки позади себя и изобразила ногой подобие стрелки часов. А потом как будто сломала ее в колене, вырисовывая носком острые углы.

Все ее движения были резкими. Словно она дралась или убивала.

Никакой пошлости, к удивлению.

Девчонка больше смахивала на трюкача. Выполняла набор акробатических движений. Все, что видел Эл – это сильное тело и слаженную работу мозга и мышц. С самого детства это стало его привычкой. Наблюдать. Слабые и сильные места. Как работают руки, как ноги. На что человек способен? Спасибо Рэю за его учебники по медицине, которые Эл иногда читает. Он стал больше знать о том, из чего все люди сделаны. Хотя началось все с одного атласа по анатомии, который он стащил когда-то давно. Еще до того, как прибыл в эту страну.

– Эй, соска, повиляй попкой! – Заорал какой-то выпивший студент.

– Покажи нам шоу! – Подхватил кто-то еще.

– Снимай одежду!

Естественно она это услышала. Но одарила гневным взглядом именно Эла, как будто это он выкрикивал гнусности. Как будто из-за него ей приходилось напрягаться в два раза больше и выдумывать на ходу сложные переходы, с целью обезопасить ногу. О боли Эл знал все. И видел, как она подстраивается, чтобы защитить повреждение. Возможно, ей и было за что его винить.

Без разницы.

Когда их взгляды в очередной раз встретились, он перенесся за тысячи километров отсюда. Когда впервые запрыгнул на турник. Когда так и не смог освоить паркур, полагая, что это спасет его жизнь. Но сама перекладина стала его точкой опоры. Тем костылем, который начал давать силу изможденному телу. Эл столько раз убегал. Сколько ему приходилось спасать себя, но это всегда заканчивалось плачевно.

Глядя на уличных парней в детстве, прыгающих по крышам, маленький мальчик решил, что в этом его спасение. В бесконечной беготне, способствующей выживанию, с надеждой, что его никто и никогда не догонит.

При взгляде на нее, внутри все снова и снова сворачивалось противным комом.

«Я не к тебе иду».

«Вы должны найти защитника».

Она продолжала извиваться, прыгать и переворачиваться. Полоска ее оголенной кожи на худой талии цеплялась за металл и позволяла вращаться вокруг него, пока она двумя руками крепко держалась, а ноги растягивались во все стороны.

Девчонка не пыталась найти себе напарника на вечер своим танцем.

Эта ее дурацкая выходка вызывала тошнотворное чувство одинаковости. Потому что палка и для нее стала опорой. Когда не можешь ходить, возьми костыль. Ей не нужна была защита, как и Элу. Ни от кого и никогда. Стань сам себе спасателем. Не можешь, – найди другой способ. Слабое тело ребенка, выросшего в лишениях, голоде и страхе, смогло принять лишь один способ, чтобы окрепнуть. Выполнять трюки в воздухе. Вот так сразу и просто в паркуре у него не выходило. Зато в воркауте даже очень.

Девушка пошла против правил. Она выбрала себе защитника в лице самой себя.

Конец войны. Занавес.

Посмотрим, надолго ли она такая смелая. Ведь Эл приготовил свою игру.

А теперь, как и планировалось, она убегает.

[1] Егор Крид «Love is»

[2] Сигарету.

Пятый. Иерофант.

– Меня ищешь?

Этот его колючий голос… Он будто проникал под кожу. Невозможно определить, на каком от нее расстоянии этот парень. Ида чувствовала его везде. Он заполнял собой пространство танцплощадки, где мелодично звучал чиллаут. Это все из-за приглушенной музыки. Просто обострен слух после громких битов основного зала. Вот и все. Лишь контраст.

Прибежав сюда со сцены, Ида надеялась, что не попадет под раздачу дурацкого посвящения. В клуб она пришла вообще лишь за ключами от комнаты! И где только черти носили эту Таю? Ида уже замучилась ее искать. Хотя соседка, видимо, тоже просто пряталась от игры. Либо нашла себе защитника и где-то целуется с ним в самом темном углу.

Ощутив снова опьяняющий запах этого мерзавца, что ее преследовал, Ида одернула себя от мыслей о поцелуях. Мозг так устроен, что он совершенно всю поступающую информацию идентифицирует и связывает с возникшими впечатлениями в этот момент, откладывает в памяти. Вот только не хватало еще ассоциировать его запах с поцелуями.

Не время сейчас расслабляться. В следующий раз будет более рассудительной, что следует делать дубликаты ключей. Утром она была настолько растеряна и перегружена информацией от заселения, потратила столько душевных сил, чтобы сдерживать свое отвращение к новому жилищу, поэтому немудрено было где-то допустить промах. Она примчала сюда, узнав, что вся общага пустует из-за дня первокурсников.

И что же! Этот день не собирался сдавать позиции в своих изощренных приключениях, Ида стала свидетелем чуть ли не поножовщины. Не успела она затянуть шнурки на ботфортах, сменив кеды, потому что, видите ли, в спортивном в клуб не впускают, как заметила нападение. Трое парней против одного. Не то, чтобы Ида была такой смелой. Но знала, что никогда не простит себе, если на ее глазах убьют беззащитного, а она ничего не сделает. Может, это у нее просто в крови от отца, будь он правильным врачом.

«911» в этой стране ей не поможет, номера помощи она не знала. А искать времени не было, потому что там началась уже настоящая драка. Недолго думая, Ида схватила баллончик и электрошокер.

Зря она так боялась. Этот парень настоящий псих. Его били, а он смеялся! Боже, да что с ним? Он выглядел там как какой-нибудь герой Стивена Кинга со своей кровавой улыбкой.

А сейчас этот ненормальный решил, что Иде нужна его помощь? Или должок пришел отдать. Но Ида ведь ничего так и не сделала, только стояла там как вкопанная со своими средствами первой защиты, и не могла оторвать от него глаз. Даже моргнуть боялась.

Так что его притворное «меня ищешь» просто фальшь, она на это не купится. Наверняка припрятал где-нибудь в брюках тюбик с чем-то гадким. Ну честное слово, какой-то детский сад.

– Твое самомнение царапает потолок, – выпалила она наконец ответную реплику, повернувшись.

Но тут же пожалела. И кто ее только за язык все время тянет рядом с ним. Со смертью шутки плохи. Ни на секунду не нужно забывать, кто он. Парень такой же опасный, как и те мужчины в масках. Но ему даже не нужно ее пугать ими. Его лицо и так было убийственным. Бездушные глаза все так же ничего не выражали, и это пугало, она не могла его прочитать. Ида не понимала, что думать о его намерениях. Вряд ли он играет? Нельзя вот так просто взять и влиться в роль Дракулы. Он выглядел так, как будто хотел ее убить, уничтожить, изжить с белого света.

Парень приближался медленно, по-тигринному. Словно она его добыча. Загнанная лань. Из-за света стробоскопов косые полосы под его глазами выделялись сильнее. Ида их заметила еще при столкновении в коридоре, списав на раннее утро. Но очертания круговых мышц под нижними веками не исчезли, и сейчас в зеленом неоне лицо парня приобрело ужасающий вид. Его взгляд был настолько пронизывающим, что она не удивилась бы, что он, как хищник, слышит ее сердцебиение. Потому что сейчас оно стучало как бешенное под ребрами, отдаваясь пульсом в горле и висках.

И как эта функция спасает жизнь? Безусловно, к конечностям приливает кровь для силы и спасения благодаря такой работе сердца, но вот выброс адреналина, помимо хороших эффектов в моменты опасности, вызывает еще и чувство тревоги. Как будто в критической ситуации ты и без этого не напуган. И организм такой: «Надпочечники, он мало боится, надо еще! Бахнем ему, чтоб наверняка нагнать страха».

Можно было, к тому же, анализ физического состояния сделать автономным, чтобы не отвлекал, а больше уделялось внимания внешней среде и врагу.

Вот как сейчас. Пока Ида пыталась успокоить дрожь в теле и облизывала губы из-за противной сухости во рту, она запоздало заметила, как спиной уперлась в деревянную решетку, прикрепленную к стене. Наконец Ида осознала, что все это время отступала.

На миг девушка пожалела, что оказалась сегодня в клубе. Инстинкты кричали, что все очень и очень плохо.

Посмотрев на руки парня, она не обнаружила ни ножа, ни чего-то еще, что могло бы ей угрожать. Этим можно было бы успокоить мозг. Но что делать, если этот парень – сам сплошная угроза? Он носил на себе татуировку «XIII». Их татуировку.

И ее раздражало то, как медленно он двигался. Будто…

Черт, не время об этом думать.

Слишком нежно?

Если бы не его взгляд.

Вот именно, абсурд. Во всем виновата лишь обстановка зала чиллаут. Ну не соблазнить же он ее пытается, в самом деле?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда между ними не осталось расстояния даже в шаг, он подошел настолько, что их одежда соприкоснулась. Снова. Настолько, что Ида почувствовала источаемое им тепло. Какого дьявола? Разве ходячие трупы могут быть настолько горячими? Ида чувствовала его жар. Воздух стал слишком густым. Дышать было трудно. Или она просто старалась не делать сильные вдохи. Потому что его запах заполнял все вокруг.

Похоже, парень тоже чувствовал ее. В этот раз Ида смогла заметить, как раздуваются крылья его носа.

Что. Он. Намерен. Делать?

Здесь ведь люди.

И он сделал то, чего она не ожидала. Взял ее за руки.

Какого?

Прикосновение его мозолистых ладоней о ее собственные, натертые в танце, заставило их пылать еще сильнее. Это было почти интимно и сбивало с толку. Ида его боялась.

Бежать. Бежать. Бежать.

Окончательно все внутренние системы отказали, когда он шагнул еще, оказавшись вплотную. Так близко. Кисти девушки были теперь около его паха. Ида чуть не задохнулась от возмущения!

Но не успела. Потому что резкий щелчок был очень похож на тот, когда закрывается гроб. Удушье. Паника. Ужас. Она стоит опять там, как и две недели назад. 17 сентября. И ее память, как сломанный видеопроигрыватель, воспроизводит этот момент снова и снова.

– Какого, мать твою, хрена?! – Заорала она, чтобы хоть как-то вывести себя из оцепенения. На самом деле она испугалась больше, что снова начнется паническая атака. А перед ним такого представления устраивать не хотелось. Вот такой абсурдный приоритет в ее личной иерархии страхов. Стыд ужаснее опасности. Так уж ее выдрессировали.

Она попыталась вырваться, но умудрилась лишь ударить его в живот плененными руками. Парень даже не дернулся, когда ее кулаки врезались в его каменный пресс. Перехватив запястья, он поднял их у нее над головой и вжал тело девушки в стену своим корпусом, чтобы Ида точно не смогла пошевелиться.

Теперь его убийственные зеленые глаза оказались совсем рядом, что можно было наблюдать, как зрачок расширяется словно черная дыра, и затягивает не только радужку, но и забирает с собой ее душу прямиком в Ад. Своим горячим дыханием он резал кожу ее щек. Заставлял сильнее вжиматься в стену, увеличить между ними расстояние, потому что еще немного и их носы коснутся. Никто с такой безбожной наглостью не вторгался в ее пространство. Никогда.

Его губы исказила улыбка. Такая же ненормальная как на парковке, когда его избивали.

Псих.

Его все это забавляет, что ли?

Одна его рука опустилась на поясницу и обняла. Оголенный участок кожи тут же вспыхнул, и горячая волна прошлась по всему телу. Ида вскрикнула, когда парень приподнял ее. Почему до нее дошло сначала это, а не то, что он ее за что-то подвесил. Просто позор века! Спасибо ботфортам, что она стоит всего лишь на носках, а не висит как туша перед этим психопатом. И откуда здесь крюк, на который он ее подвесил?

Много. Очень много жгучих слов вертелось у нее на языке. Но Ида молчала. Она знала, что ненормальных людей провоцирует реакция. Она не станет для него игрушкой.

Ему подобные и так у нее все отняли.

К черту!

– Я могу трахнуть тебя прямо здесь и прямо так.

Ублюдок. Несмотря на страх, Ида продолжала сжимать губы и смотреть на него исподлобья. Угроза парня не вызывала в ней никаких сомнений.

Этот кошмар не закончится ведь, да? Все, что Иде сказали сделать, было тщетным. Лживым. Спасения нет. Одна лишь глупая надежда, которая все живет и живет. Так пусть ее задушит он. Этот парень с татуировкой «XIII».

Он наблюдал за ней, за каждым мускулом на ее лице. Изучал. Ида чувствовала себя так, как будто он щупает каждую мысль в ее голове своим колючим взглядом. Так пристально он на нее смотрел, и ее бросало то в жар, то в озноб.

– И пока я буду это делать, думай о том, кто так грязно играет, посылая ко мне девчонку, – прошептал он ей на ухо.

Голос его был зловещим и нужно бы испугаться, но… Не только его дыхание, сама его близость была невыносимой. Его запах. И этот шепот. Заставлял гореть мочку уха и шею. Предательски ее тело содрогнулось. Все это какая-то злая шутка природы. К счастью, все, что мы можем объяснить, держит наш разум в безопасности. А Ида знала, сколько нервных окончаний в ушах. Это все ничего не значит.

– Ты меня знаешь, не так ли? – Продолжал он шипеть, словно чертов змей. Вышедшая инкарнация долбаного наследника Слизерина. – И ты меня не боишься. Это наталкивает на определенные выводы. Что ты знаешь слишком много.

Его челка щекотала щеки, низкий голос вибрировал у самой шеи, посылая мурашки по всему телу, словно нити кукловода они бежали от головы до самых кончиков пальцев. Грудь девушки вздымалась все сильнее. Но она отчаянно старалась не дышать вовсе, чтобы лишний раз не соприкасаться с ним. Словно позабыв, как при задержках дыхания голодный мозг требует еще большие порции.

Почувствовав, как он провел рукой по ее бедрам, Ида дернулась, от чего наручники звякнули, усиливая ее реакцию. И его. Он вжался в нее еще сильнее.

– Сколько раз ты кончала за раз, маркиза? – Его пошлые слова словно яд проникали в кровь, забирались в голову, царапали сердце. Никто и никогда с ней так не разговаривал. Это было обидно. Злые слезы начали щипать глаза. Единственный выход, который нашли ее внутренние реакции. Глупые процессы. Не плакать. Никогда не показывать им всем своих слез. – Хочешь сквиртануть?

Он говорил так грязно, с отвращением, как будто она шлюха. Ида еще никогда не чувствовала себя настолько униженной.

Она не заплачет. Не заплачет.

Со всей силы Ида укусила свою нижнюю губу, а следовало откусить ему ухо!

Только не плакать.

Необходимо переключить внимание, чтобы перебить все лампочки в голове, которые оповещали о катастрофе. Сигнал о тревоге ведь не предотвращает бедствие. А вот агрессия вполне. Тем более, они это уже проходили.

– А ты самоуверенный, да? – Она перестала дрожать словно осиновый лист на ветру, сама превратившись в тайфун. Когда тебе страшно, сам стань тем, чего ты боишься. – Дерьма ты кусок.

Наконец он отстранился. И лучше было, когда она не видела его лица, пока он шептал все свои мерзости. Не видела этих бездушных глаз и беспощадных пухлых губ, что с безразличием произнесли столь жестокие слова:

– Я просто ненавижу таких, как ты.

Интонация его голоса не надломилась. Он обладал завидным хладнокровием и самообладанием. Но какая-то тень все же пробежала по его лицу. Коснулась этих мертвых глаз.

Ида вспомнила весь послужной список, который ей озвучили две недели назад. Когда схватили и запихнули в машину. Когда дуло пистолета упиралось ей в бок. Тело все еще помнило холод оружия. Он мог ее ненавидеть. Слишком много грехов. Все мы в долгу перед кем-то.

Отец…

– Неужели? Мне уже нечего терять, – и девушка удивилась как до ужаса спокойно прозвучал ее голос.

Кроме девственности. Но плевать.

Ида устало закрыла глаза, приготовившись к худшему. Все ее мечты о новой жизни пронеслись в голове. И она порадовалась тому, что смогла станцевать. Напоследок.

Гордая улыбка расползлась по ее лицу. Честь и достоинство. Этого у нее никто не сможет забрать. Никогда. Она дочь своего отца.

Почувствовав, что парень снова рядом, Ида подняла голову и открыла глаза, столкнувшись с его.

– Ты ничего уже у меня не отнимешь, – произнесла она практически в его губы.

Наконец-то что-то треснуло в его маске. От ее слов он теперь выглядел еще мрачнее, будто это возможно. Стало невообразимо тихо. Они словно остались вдвоем на поле после стрельбища. Два выживших обломка, которых перемолола и выплюнула жизнь.

Финальный рывок. Тишина перед завершающим выстрелом. Дуэль тех, кому уже не за что бороться. Бездна его глаз, словно последняя воля самой Смерти, заглядывала в ее и решала. Убить или нет. Он сощурил веки, что-то взвешивая, искал подтверждение ее слов в ней самой. Заглядывал куда-то глубоко. Прощупывал каждый уголок души. Пока наконец не закончил битву контрольным.

Он поднял руки. Ида услышала щелчок. И почувствовала, как всем весом снова стоит на полу. Руки затекли. Но прежде чем начать их растирать, она заметила, что наручники были пластмассовыми и исчезли в его рукаве, видимо так же появившись. Так вот как его сюда с ними пропустили. Парней ведь проверяют металлоискателями. Умно. И как они только не сломались.

Пока он прятал наручники, зеленый браслет из бумаги порвался и слетел с его татуированного запястья.

Каждая их встреча, заканчивалась одинаково. Он просто разворачивался и уходил. А Ида глядела ему вслед. Но сейчас они оба смотрели на упавший предмет. Словно знак: белый флаг или предзнаменование? Парень спрятал руки в карманах, сжимая кулаки, а Ида распрямила плечи и прошла мимо, цокая каблуками. Она не поднимет, ей не нужна защита.

Конец их так и несостоявшегося гамбита. Его осечка, а не выстрел.

Почему он ее в итоге отпустил?

И только упрямое чувство недосказанности, что витало в воздухе, зловеще шептало, что это лишь начало.

***

К черту ключи.

Таю она так и не нашла, да и не рисковала снова сунуться в зал, где сумасшедшие студенты продолжали свои детские забавы.

Все шутки давно кончились. Воздух. Его катастрофически не хватало.

По пути ее все же осыпали мукой. Она смахнула белую пыльцу, оттягивая кожу щек, слишком сильно давя рукой. Так много всего произошло за один чертов день. Оказавшись наконец на улице, девушка жадно делала вдох за вдохом. Пока грудные мышцы не начали болеть. Пока с каждым растаявшим выдохом не умерли все чувства внутри. Она не заплачет. Все снова превратилось в чертову засуху. Где нет ни боли, ни страха, ни сожалений.

– У меня ничего нет. Нет… – повторяла она себе откровение, полученное из-за парня с цифрой «Смерти».

Как же легко было зацепиться за эту мысль. Давать ей себя спасать. Еще один урок: даже в полном «ничто» есть само это понятие, а значит ты все еще за что-то держишься.

В общагу Ида приехала уже за полночь. Доставая пропуск из рюкзака, она, как и в первый раз, почувствовала волнение. Когда-нибудь привыкнет. Вахтер даже не посмотрела на нее, положив пластик в ячейку с номером их комнаты. Та была пустой. Значит соседка еще не вернулась. Ида решила, что подождет Таю на подоконнике в холле.

День выдался тяжелым. Пока Ида бежала из Америки, у нее не было еще ни минуты, чтобы перевести дух. Дать себе поблажку. А этот день и вовсе высосал все ее силы. Столько всего случилось. Падение на парковке и ее вывих, встреча с парнем, связанным с ее отцом, заселение, кастинг, провал и позор, драка перед клубом, сумбурный танец и угрозы. Она отряхнула остатки муки со штанов. Дурацкое посвящение.

Теперь Ида застряла неизвестно насколько здесь без ключей.

Ей хотелось просто покоя и нормально поспать. Надо было остаться в машине и попробовать снова уснуть в ней, но она боялась. С первого же взгляда девушка невзлюбила этот город. Потасовка перед клубом лишний раз это подпитывала. Тут, похоже, собрались одни бандюганы. И самый опасный из них жил напротив. Но она подумает об этом завтра, а сейчас просто отдастся пустоте внутри.

– Привет, ты чего тут сидишь в рекреации?

Ида повернула голову от окна и увидела очень высокого парня, одетого полностью в черное.

– Если ты пришел облить меня томатным соусом, то просто удовлетвори свою идиотскую затею и проваливай, – устало ответила она, прислонившись к стеклу.

Взгляд незнакомца смягчился. Длинная челка светлых волос с двух сторон лба покачивалась от его еле различимого смеха.

– Ты не ответила на вопрос.

– А с какой целью тебе нужен ответ?

– Проблемы с доверием?

– Ага, – неохотно согласилась девушка. Хотя еще раз взглянув на него, уже дружелюбнее добавила: – Но ты не похож на корыстного человека.

– А ты много таких встречала?

– Это мое окружение.

Поправочка. Бывшее окружение. Сейчас даже этого нет. Она абсолютно одна.

Парень в черной одежде подошел к ней и уселся рядом на подоконник, но сохраняя дистанцию. Не нарушая ее границ, и за это Ида была ему благодарна. Тут же она с отвращением вспомнила о татуированном парне и его близости буквально полчаса назад. Все это было каким-то безумием.

– Роман.

Ида пожала протянутую ладонь, в которой ее собственная просто утонула. Новый знакомый был под два метра ростом, не иначе. В ее стране, любящей баскетбол, ему бы цены не было. Хотя выглядел он как рокер-металист. Обтягивающие черные джинсы, свободная футболка. Лишь волосы светлые вопреки стереотипным представлениям. И только сейчас Ида заметила еще выбивающиеся детали. Вокруг его левого запястья была обмотана шелковая лента цвета индиго, а на шее висели темные деревянные четки.

– Но можешь звать меня Рэем.

– Ида, приятно познакомиться.

– Итак, Ида. Я тебя раньше не видел. Ты только заселилась?

– Да, сегодня.

– Добро пожаловать в «Пятерку».

Номер общежития.

– Ага, спасибо. На каком ты курсе, Рэй?

Как и всегда, по привычке, Ида завела светскую беседу, где перебрасываются любезностями. Вот только ей в этот раз правда было интересно. Возраст парня она не могла определить. Выглядел он очень юно, как полагается всем студентам. Но взгляд у него был очень чистым, что ли. Он как будто уже выиграл эту жизнь и ничто его не тревожило. Совершенно магическим образом Рэй располагал к себе. Ида даже не заметила, как ее тело расслабилось, отпуская впечатления дня.

– На четвертом.

– Я на первом. – Правило вежливости номер один: когда тебе назвали что-то о себе, расскажи тоже. – А какая специальность?

– Я из меда.

– Ого, я думала здесь только мы. В смысле… – начала она поправлять свою грубость.

Но Рэй даже не обратил внимания и как ни в чем не бывало ответил:

– Не было мест, – от очаровательной улыбки на его щеках появились ямочки. И обезоруженная Ида даже не стала выяснять как так вышло, что здесь поселили парня из другого ВУЗа. Просто как же хорошо, что хоть кто-то в этом городе улыбался.

Медицинский. В какой-то другой, далекой от этой жизни, маленькая девочка мечтала быть как папа и тоже изучать медицину. Но отец предал все, во что она верила.

– А я… – начала она, чтобы все же ответить на его первый вопрос. С ним хотелось быть вежливой. – Я здесь сижу, потому что у меня ключей нет от комнаты. А соседку в клубе я так и не смогла найти.

– Так ты поэтому танцевала на сцене? Чтобы она сама тебя нашла?.. Ауч, – засмеялся он, когда Ида его ущипнула, а сама тоже расплылась в улыбке. – Ну, а что?! Миссию ты выполнила по привлечению внимания.

– Ты все видел. – Даже где-то внутри кольнуло разочарование, вспомнив, как ей улюлюкали.

– Я видел кое-что любопытное, – задумчиво произнес парень и по взгляду Ида поняла, что его мысли увлекло в какие-то свои картинки в голове. – Ты когда-нибудь беспокоилась о другом человеке? Особенно, если ты дал обещание? Тайна, которую не можешь ни с кем разделить.

Да, Ида понимала. Горло сдавило от того количества лжи и молчания, которые уже столько лет были спутниками ее жизни.

– Я впервые увидел в нем сосредоточенность, – задумчиво продолжил Рэй, глядя сквозь пол. – Что он был здесь, по эту сторону мира.

О чем он говорил? И о ком?

– Спасибо за танец, Ида.

– Я проиграла, – выпалила она на выдохе. Кого бы там что не волновало в ее танце, саму Иду это трогало еще как. – Я вышла на сцену, потому что… – Хотела утереть нос одному сбившему ее мудаку. Но нет. – Потому что хотела быть значимой.

Ее так выбесила дурацкая игра с защитниками. Это ущемляло. Ограничивало. Лишний раз говорило о том, насколько ты беспомощен, когда один. Но Ида давно уже была одна. Последняя нить доверия к миру оборвалась две недели назад. Ей больше не от кого ждать помощи. Она могла рассчитывать лишь на себя. Но как это делать, если ты сам настолько уязвим и несовершенен?

– Ты знаешь, – грустная улыбка коснулась ее губ, – мне никогда не стать профи. Не засиять ярче всех. – Не воздвигнуть такую защиту, которую не пробьет ни одна жизненная ситуация. Может ли любимое дело стать твоим абсолютным щитом? «Ты сама веришь в то, что танцуешь?». – Мне кажется, что все мои мечты потеряны, понимаешь?

И как она могла признаться едва знакомому человеку в том, в чем себе-то боялась? Наверное, ее так тронуло откровение Рэя о том человеке, о котором он беспокоится. Он будто надеялся, что не все потеряно. Прямо, как и Ида в глубине своей уставшей, но такой упрямой души.

Если человек так любит что-то делать, неужели все должно быть так сложно? Почему каждый раз неминуемо что-то случается и бросает ее с небес на землю?

– Не обязательно быть профессионалом.

Рэй говорил так спокойно и уверено, его низкий голос обладал гипнотической способностью дарить тепло. Девушка знала, что низкие вибрации действуют на мозг успокаивающе. Опять же, знала она это от своего отца. Человека, которым когда-то восхищалась.

– Погоня за совершенством всегда превращается в одержимость. А это чувство всегда отнимает свободу, оно тащит неизбежно назад. Ломает так, что лишает напрочь возможности. Не бойся проиграть, Ида, намного страшнее для любимого дела – невозможность им заниматься. И мы сами лишаем себя этого воздуха. Подменяем любовь удушьем.

– Как же тогда быть, если ты не лучше всех? – Упрямство внутри требовало ответа. Ей хотелось все еще сопротивляться, хотя понимала, что это не работает ведь. Не помогает вовсе. Одного желания очень мало. В чем же тогда суть?

– Миру нужен именно твой опыт. Потому что он неповторим. Такой ты, какой есть, меняет этот мир и делает его разнообразным. Набор твоих собственных программ, взглядов, реакций и чувств. Это твоя аутентичность. Профессия – лишь ориентир. Она раскрывает потенциал. Но в итоге каждый привносит что-то свое, ведь даже врачи, пусть и одного направления, все разные, не так ли? Ты лучшая в том, что ты делаешь. И ведь так умеешь только ты. Большая миссия – оплот эго, тщеславия, цинизма. Нам кажется, что только большое дело может иметь ценность. Только известность сделает нас значимыми. Я уже не говорю об обратной стороне успеха, которую не учитывают в погоне за первым местом. И того, что неизбежно ты оттуда сойдешь. Иначе мир бы был имени одного какого-то человека, который стал абсолютным победителем, но так не бывает.

Он развернулся к ней корпусом и, глядя в глаза, произнес:

– Настоящее чудо – очень простое, Ида. То, что ты делаешь сейчас – это уже совершенство. Ведь раньше ты этого делать не умела. Ты сегодня победила, потому что вышла на сцену с больной ногой.

– Это было так заметно, – скривилась она.

– Нет, но я ведь не просто так пошел учиться на врача, – усмехнулся Рэй. – Ты победила, потому что этот танец хоть в чем-то, но был неповторимым. Даже благодаря боли в твоей ноге, ведь так? Не бывает такого, чтобы мы делали все в своей жизни одинаково. Любое действие всегда берет что-то новое для опыта. Это и есть твоя значимость. Привносить что-то свое.

Ида задумалась о сегодняшнем танце. Она проиграла не из-за того, что не была профессионалом, как она думала и что услышала от судей, а потому что пыталась себя впихнуть в чужую шкуру. Исполнять не свое вовсе. Может, ей и не хватало смелости, навыков и тренировок, чтобы танцевать на пилоне, но сегодня она сделала для этого больше, чем за все годы своей любви к этому виду танца.

– Голодная?

Черт, как же неприлично. Урчащий живот, наверное, разбудил сейчас все крыло, а не только привлек внимание Рэя.

– Д-да.

Утренняя шаурма – это все, что Ида съела за день.

– Тогда идем к нам, – Рэй спрыгнул с подоконника, взяв ее рюкзак. Под кожей парня напряглись мышцы, и Ида задумалась, в чем же профи он? Какой была его история? Он знал, о чем говорит.

Пока она рассуждала об этом, они остановились у комнаты «413».

О, нет. Нет. Нет.

– Ты чего? – Рэй заметил ее реакцию. – Я не кусаюсь. Привыкай к общажному гостеприимству. Только чай и ничего больше, Ида, – очень серьезно произнес он ее имя. Словно пытался донести пугливому котенку, что в его руке еда. Но Ида не Рэя испугалась.

– Ты… – и не смогла ничего придумать, кроме правды. – Твой сосед… Тот парень. В общем, у него еще прическа как у тебя.

Только Рэй был блондином.

– Как у Ди Каприо в «Титанике»? – опередил он ее объяснения.

– Как у Каза Бреккера из «Тень и Кость».

Его смех мягким звуком прокатился по коридору. У Рэя вышло это так легко и беззаботно. Неужели люди вообще умеют так искренне смеяться? Ида ощутила тепло, исходившее от его янтарных глаз, в них плескался свет не из-за отражения коридорных ламп, а из самого сердца.

– Молодежь, – беззлобно подтрунил он.

– Можно подумать, ты уже старик, – не удержалась Ида.

– Кто знает, вдруг я инопланетянин, мне миллиард лет, и я просто похитил тело этого парня. Заходи, – Рэй открыл дверь своей комнаты.

– И после этого я должна принять твое приглашение? – На самом деле Ида никогда и ни с кем не чувствовала себя так комфортно, как с этим человеком. Так что просто шутила на его счет. Потому что пугал-то лишь его сосед. Вот кому действительно она не доверится никогда в жизни.

– Так вы знакомы с Элом? – Будто угадал он ее мысли.

– С Элом?

– Эльдар. Тот, который похож на Каза Бреккера.

– Ну или на айдола, – пробурчала девушка. И дело не в прическе даже. – Нет. Я просто… видела сегодня, как он выходил отсюда.

Может, он все-таки не здесь живет? Пожалуйста, пусть скажет, что это просто тоже гостеприимство. Пожалуйста.

– Замечательный сосед.

Твою мать.

– Замечательный? – переспросила Ида, потому что… Они точно об одном и том же человеке говорят сейчас?

– Молчалив, почти никогда не бывает в комнате, ни к кому не лезет.

Ну конечно. Святая простота.

– Ты еще скажи, что он просто ангел.

– Может быть, – как-то загадочно прищурился Рэй и посмотрел на Иду, словно только что смог ее по-настоящему разглядеть. – А вот, кстати, и он.

Шестой. Влюбленные.

Поднявшись на свой этаж, Эл уже в который раз за день встретил эти карие глаза. Да уж, его сосед питал слабость ко всем убогим мира сего, и сердобольный Рэй не смог пройти мимо девчонки, полной лжи. Той, что надела маску, и не пойми в какие игры ее занесло.

«Мне нечего терять».

Как и ему.

И с какой стати это вообще что-то должно было значить и менять? Эл отпустил ее. Но лишь пока. Какая-то глупая девчонка не представляла для него угрозы. И все равно ее появление выводило из равновесия. Столько лет ему удавалось скрываться, но вот вдруг появляется карта. А следом в то же общежитие заселяется неудавшаяся актриса. Которая даже при первой встрече не смогла сдержать свой страх перед ним. Да, «Оскар» по ней плачет. У нее ведь уже ничего не отнять, так чего же она тогда так испугалась на парковке? Элу не давало это покоя. Потому что картинка не сходилась. Вся она являла собой огромный знак вопроса и противоречия.

Зачем ее послали? Что она о нем знает?

Еще и танец в клубе сбивал с толку. Не похоже, что она пыталась его соблазнить, тогда зачем она здесь? Почему, танцуя на шесте, она не использовала свое тело должным образом? Ведь они не просто так направили к нему женщину. Они знали, в какое место бить. Использовали ее как насмешку, как плевок в лицо. Глупцы.

Купленный утром сверток был здесь, в комнате. И Эл готов ко встрече со своим прошлым как никогда.

– Эл, знакомься, это Ида, – представил Рэй девушку с длинными каштановыми волосами, которая старательно игнорировала появление и присутствие Эла.

– Это не Ида, а Аида[1], – обращался он к Рэю, цедя каждое слово, но продолжал неотрывно смотреть на нее.

– Как исчадье Ада? – девушка повернулась к нему, приторно улыбаясь.

– Ага.

И лучше бы она не вылазила оттуда, обнажая его собственный.

– У-у, тогда не надейся, что я пришла по твою душу!

Она даже не представляла, насколько попала и как ему хотелось, чтобы ее уже кто-нибудь забрал.

– Разве в Аду нет твоих прихвостней, кто постучит тебя по спине, когда ты ею подавишься? – лишь оскалился Эл. – Ты ничего не знаешь о моей душе.

– Там нечего знать, – девушка принялась демонстративно разглядывать комнату, будто разговор с Элом не представлял для нее больше ни малейшего интереса. – У тебя ее просто нет.

– Убирайся отсюда.

– Ида, останься, – безмятежно возразил Рэй.

Эл только пожал плечами и прошел в другую часть комнаты. Ну и черт с ними.

Он понимал, что бежать смысла не было. Уже нет. С появлением карты он уже опоздал с этим. Он нашел его. Остается только выяснить больше информации, чтобы победить, разыграть партию. Взгляд Эла скользнул по углу матраса. В этот раз он сделает все, чтобы выиграть.

– Во-о-о, ты та девчонка с танцем, – Игорь застрял на улице, встретив какого-то знакомого, и только сейчас ввалился в комнату. Судя по голосу, его размотало еще сильнее от выпивки, чем когда они ехали в такси.

– Игорь, идем, я уложу тебя, – вмешался Рэй, не давая соседу горланить свои пьяные речи. Время было позднее и комендантский час никто не отменял. В прошлом году Элу удавалось не привлекать к себе внимания и в этом он планировал так же.

– Не-е-т, я хочу остаться и поговорить с этой крошкой.

– Она уже уходит, – отрезал Эл.

– Где твое гостеприимство? – Рэй никогда не упускал случая подтрунивать над Элом. Он его не боялся, а Эл испытывал к нему что-то вроде уважения. И это самая существенная форма связи за всю жизнь Эла, на которую он только был способен.

Что не касалось никак Игоря. Сосед его побаивался, впрочем, как и все люди, поэтому сейчас он быстро смолк.

– А знаешь, с превеликим удовольствием, – выпалила Ида. – Каждая секунда моей жизни, проведенная с тобой, пустая трата энергии и напряжение ассоциативной теменной коры. Приберегу ее для кого-нибудь другого, мистер-я-большая-задница! Или нет, у тебя там кое-что другое большое, да, умник? – она явно намекала на предложения Эла покончить уже со всем фарсом в клубе. – Видел таких придурков на огромных тачках, а у самих ноги еле до педалей достают, а кое-что до точек джи? Так вот, ты для меня такой же!

Кое-кто тоже не переставал испытывать перед ним страх, но до нее долго доходило. А, может, она такая же мазохистка, как и Эл? Но слишком уж много «такая же» за один гребаный день.

– Тогда не сотрясай зря воздух и отведи гиперфиксацию своего таламуса на мне, – небрежно бросил он. Ее удивленно вытянувшееся лицо в этот момент выглядело почти комичным. Думала, что остроумную шутку поймет только Рэй? Не тут-то было, Эл от скуки читал его учебники, времени, к счастью, у него для этого было много. – А то смотрю, после предложения в клубе, только о моем члене и думала? Ты повредила себе мозг, а не ногу утром? И не заметила, что большие тачки мне не нужны, мисс-Додж.

Маленькая задира не успела среагировать, потому что дверь в комнату резко распахнулась.

– Так, что здесь?

Два часа ночи, это уже не дежурный обход. Можно было списать появление вахтера на день посвящения, но Эл так не думал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Уже комендантский час, вы шумите, в комнате находится посторонний. Еще и особа женского пола, – тоном коммунистки начала причитать Вера Михайловна. – Плюс алкоголь.

Проследив за ее взором, Эл про себя чертыхнулся.

Игорь.

Сосед притащил бутылку и оставил на столе. Сам он, похоже, отрубился. Хотя, может, просто притих, чтобы не попасться. Удобно прятаться на кровати за шкафом.

– Завтра на комиссию к коменданту все трое. Я вас записываю.

Когда женщина собрала данные, включающие в себя фамилии и номера комнат, она наконец удалилась.

– Игорь, ты теперь в должниках, – прервал тишину Эльдар. – Это была староста. Она нас сдала.

– С чего такая уверенность? – спросил Рэй.

– Я разбираюсь в людях.

– Да уж, она на тебя с прошлого года запала, – подал голос Игорь. – Приревновала к новенькой.

Хотелось сбросить этого ржущего придурка с кровати. Это не ему грозит выселение из-за какой-то проходимки.

Черт.

Кстати, о ней. Девушка держалась отстраненно и поглядывала украдкой на Рэя, словно он ее долбаный защитник. Она как будто безмолвно извинялась перед ним за случившееся. То есть во всей этой ситуации, ей было неловко именно перед ним. Попадись они вдвоем, то план сработал бы идеально, так? В очередной раз ее поведение наводило на определенные выводы. И Эл должен был поставить ее на место.

– Так вы знакомы? – поинтересовался Рэй.

– Всего лишь недоразумение, – сквозь стиснутые зубы ответил Эл, глядя исподлобья на Иду, подначивая своей утренней фразой.

В долгу она не осталась, подхватив игру.

– Да, как вилка в руке, – девушка покосилась на столовый прибор, лежащий на столе. – Один предмет, четыре дырки. Всего лишь недоразумение, безнадежный случай. Ой, оговорочка по Фрейду. «Несчастный», конечно.

Теперь это их клич и опознавательные знаки. Охрененно. Нет.

– Я покажу выход гостье, чтобы она забыла нахер дорогу сюда.

Когда Эл пересек «кухню» и почти поравнялся с ней, рука Рэя дрогнула в попытке остановить. Ну точно рыцарь. Однако сосед прекрасно знал, что лучше не прикасаться к Элу. Он отступил, давая ему выполнить свое намерение.

Захлопнув за ними дверь, Эл толкнул девчонку к стене напротив в коридоре. Он не дал ей вырваться, тут же зажав между своими руками. Ладонями он почти касался ее плеч. Приятная прохлада стены нейтрализовала источаемый от Иды жар. Эл снова, как и в клубе, наклонился к ней и едва касался губами уха.

– Значит вот кто я «для тебя», да? – он хмыкнул, обдавая дыханием ее кожу. – И это поет громкая птичка, что так любит привлекать к себе внимание.

Затем отстранился. Выпрямившись, Эл посмотрел ей прямо в глаза, обрамленные такими густыми и длинными ресницами. Его голос звучал словно падающие льдины в пещере:

– Ты вообще никто, Аида.

И он был уверен, что его слова заденут. Потому что она и сама прекрасно знала, что ничего не значит.

***

Три года назад.

Оглушенный, он повалился на землю. В глазах темно, но он смог понять, что помимо своей крови чувствует во рту и пыль. Когда после шока тело снова собралось в пространстве и обрело контур, он ощутил всю прелесть своего падения. Разбитая скула смачно поцеловала асфальт, у него было сломано ребро. И приложили его так, что в одном ухе звенело. Наконец зрение полностью вернулось, он снова моргнул и различил десяток пар ног в оранжевых комбинезонах. Такой же был и на нем.

Сегодня среда. День, к которому готовился каждый заключенный «Креста». Эта колония для несовершеннолетних напоминала сверху букву «Х» построением здания. Четыре крыла для малолетних преступников с наказанием разной степени тяжести. «Крестом» ее прозвали в простонародье, он же обозвал колонию словом из трех букв, начинающемся с той, что изображали корпуса. Речь русских он никогда не сможет забыть, а маты у них кричащие. Все заключенные здесь по праву находились в условиях, когда тебя имеют по полной программе.

Среда была одним из таких дней. Они играли каждую неделю в баскетбол. Воспитательная работа, что призвана зарождать командный дух и делать из них добросовестных членов общества, умеющих в нем функционировать. На деле же это было бойней. Кто победил, тот под недельной защитой. Значит, тебе точно не нассут в чай, не изобьют на прогулке и ночью можно спать лицом к стене, не боясь за свой зад.

Чертовы ублюдки. Он схаркнул кровь и поднялся. Подбежав к противнику, он врезался в него корпусом, чтобы не дать совершить бросок. Траектория движения мяча искривилась, что дало шанс перехватить его тем, кто был с ним в команде сегодня.

Но вопреки всем правилам мяч не был самой важной частью игры. Противников не «закрывали», не «пасли», – их «мочили», били, обездвиживали и калечили. Тот мелкий говнюк, который повалил его в прошлый раз, снова метился в сломанное им ребро. Парень обладал навыками чуть ли не ниндзя, делать зажимы пальцами до хруста костей.

Но он всегда быстро учился. И дважды не попадал в одну и ту же ситуацию. Подпустив пацана ближе, он четким движением поймал его руку и сломал пальцы.

Он уже проходил ад. Из раза в раз. Вся его жизнь была сплошным месивом драк, бегства и насилия.

Когда он забил победный мяч, то, как и всегда, не почувствовал ничего. Эта функция в нем уже давно атрофировалась.

– Сто шестой, на скамью, – скомандовал надзиратель.

Он за этим и пришел на игру. Чтобы оказаться снова на деревянной лавке, сколоченной гвоздями. Сегодня его отправили на нее из-за нытья корчившегося на земле противника, а не из-за того, что сломали его. Но главным был лишь его замысел.

***

Эл открыл глаза. Общага. Мягкая пружинная кровать. Запах травяного чая. Рэй.

Каждое утро начиналось теперь так. Никаких звонков, никаких ночных стычек. Но Эл все так же крепко, по привычке, сжимал заточку под подушкой даже во сне.

Рэй неизменно заваривал свой зеленый чай, занимался йогой. Из-за шкафа доносилось его дыхание Бэйна из «Темного рыцаря», как называл это Эл. Видимо какая-то специальная техника, потому что Эл даже понять не мог, как вообще возможно дышать с таким утробным звуком. Это еще не все сверхспособности его соседа. Однажды Эл стал свидетелем того, как Рэй крутил свой живот так, будто не состоял из мышц и не имел внутренних органов. Больше такого зрелища ему видеть не хотелось, поэтому Эл полежал еще немного.

Сегодня у них встреча с комендантом. Если его выселят из-за этой Аиды, он свернет ее тощую шею. Эта девчонка. Вот уже второе утро начинается с мыслей о ней.

Чтобы стряхнуть ее навязчивый образ, Эл спрыгнул с верхнего яруса и поплелся на «кухню».

– Намасте, – поприветствовал он Рэя. Именно такой фразой его сосед отреагировал на удивленные глаза Эла, когда он впервые увидел… Как же эта штука называется?

– Ты снова вертел свои кишки?

– Ага, наули.

Точно. Наули.

Взяв щетку и пасту из тумбочки, Эл пошел в «мойку». Чтобы умыться, нужно дойти до конца коридора. Но сначала завернуть в туалет и покурить. Неизменный утренний ритуал. Зайдя в уборную, Эл жадно затянулся. Кто-то дернул дверь, поэтому он открыл настежь окно, чтобы выпустить дым. В общаге курить запрещено. Но ничего не попишешь, ночью и утром все пользовались в тайне отхожим местом – не умирать же теперь от правил комендантского часа.

Как и предполагалось, когда Эл вышел, уже выстроилась очередь. В общаге это норма. Очередь была вообще всюду, а в туалет особенно. Порой нетерпеливые по несколько раз дергали за ручку, чтобы оповестить о своем долгом ожидании.

Сейчас точно так же толпа студентов собралась и в «мойке», потому что имелось лишь три умывальника на все крыло в двадцать комнат. Эл прислонился к выложенной белой плиткой стене. Да, очереди были везде. Чтобы помыть посуду в общежитии, тоже приходилось ждать из-за двух раковин на кухне. А также, чтобы приготовить еду, потому что на кухне стоит только три плитки и работают у них по одной-две конфорки. Постирать в машинке вещи – вообще отдельная история. Запись была расписана на две недели вперед. Очередь в душ – тоже своего рода адский круг. Всего четыре душевые на абсолютно всех парней общаги. Не говоря уже про девушек, которых училось в десять раз больше на экономическом.

Но Эл не жаловался. Общага была самым райским местом за всю его злосчастную жизнь. Это не сырой бетон, не вонючий кем-то выброшенный матрас. У него есть возможность мыться и его иногда даже кормят.

В «мойке» его как обычно обглядели с ног до головы. Девчонка за соседней раковиной украдкой рассматривала его, пока чистила зубы. Татуировки, пирсинг, черная одежда. Эл привык не обращать внимания. Пусть лучше пялятся на это, чем на то, что он за всем этим скрывал.

В коридоре, на обратном пути в комнату, он встретил Аиду.

Теперь она будет целую вечность мозолить ему глаза. Это утро не могло быть хуже.

Оба сделали вид, что в их пространственно-временной кривой друг друга не существует. Хорошая девочка, она была единственной, кто не пускал по нему слюни. Но это не делало ее менее раздражающей. Эл во что бы то ни стало выведет ее на чистую воду. Проходя мимо, они никак друг друга не касались, но сам воздух между их телами буквально наносил ножевые ранения.

К назначенному времени они с Рэем спустились вниз. Аиды в коридоре не было. Но когда парни зашли к коменданту, Эл сразу же ощутил ее присутствие. Еще до того, как Рэй ее поприветствовал. Поза девушки выглядела напряженной, ей явно было неуютно. Рэй, как обычно, являл собой само дружелюбие. Сам же Эл думал лишь о том, как все сложилось именно таким образом. Неужели эта Ида все подстроила, и кто-то хочет его выкурить снова на улицу. Чтобы ослабить и заставить встретиться со своим прошлым. Чтобы напомнить, кто он есть и что ему не сбежать, не скрыться.

– Все в сборе. Итак…

И понеслась.

Эл во время речи коменданта успел прогнать все возможные варианты, где ему предстоит жить теперь. Можно снова сунуться на гонки и заработать денег для съема хостела. Пожить у Дарины было самым разумным вариантом, но Эл никогда и ни у кого не просил помощи. Он никому не доверял. Вот и сейчас он не питал иллюзий на свой счет и давней договоренности с комендантом.

– Вам нужно отработать наказание. У нас конкурс между общагами. Приведите нашу к победе и наказание снято, вас не выселят. Но. Плюс еще каждому по двадцать пять часов отработки, которую вы закрываете в течение двух месяцев. Эльдар.

Эл взглянул на него, приготовившись услышать «пошел прочь». Ничего нового. В отличие от собак он знал, что кормящая рука и все в этом духе – чушь полная. И тебя погонят в шею в любом случае. Каждый думает лишь о себе. Закон выживания. Твои проблемы никому не сдались, потому что у каждого были свои.

Он был готов.

– Постарайся, – надавил комендант интонацией так, что Эл в точности воспроизвел в уме их разговор год назад. Когда Эл вышел из колонии, абсолютно пустой внутри, без планов на будущее, он мечтал лишь о том, чтобы оставить свое прошлое. Ему удалось на грузовом судне покинуть страну и оказаться в этой. Когда он автостопом добирался до Пагубы, Артем Валерьевич оказался последним водителем попутки. Это благодаря ему он теперь в общаге. Эл не был студентом, формально он даже в общежитии нигде не числился.

«Ты будешь жить здесь. Но никаких косяков».

– Понял.

– Я это уже слышал.

– Победа, так победа.

И он вышел.

Когда Эл спросил его тогда, почему он это делает, то услышал в ответ, что Артем не спас такого же голодранца, как он, однажды. Прогнав из подъезда шпану, думая, что они наркоманы, он потом нашел одного из них замерзшим на помойке. В пацифизм Эл не верил, как и коменданту, правдой ли вообще была эта история? Он заметил тогда горечь в его глазах, переставших на время рассказа видеть дорогу. Обычно такой взгляд бывает у людей, когда что-то касается их лично. В любом случае, для Эла возможность где-то жить и быть спрятанным являлась пунктом передышки в бесконечной борьбе. Но Эл все равно никогда не расслаблялся.

Прошлое всегда догонит, как ни крути. Ты тот, кто есть, кем бы ты ни казался. И вот это прошлое снова смотрит на него через глаза Смерти на такой знакомой карте.

Всех остальных Эл дождался в коридоре. Он прислонился к стене, холодной словно лед, ощущая внутри то же. Сколько он себя помнил, холод был его вечным спутником. Он никогда не сможет привыкнуть к теплу и не сможет чувствовать безопасность.

Когда вышла Аида, он преградил ей путь.

Не так быстро, маркиза.

Если он был сделан изо льда, то она была ледоколом. Точно так же его царапала каждый раз их встреча, вызывая раздражающий зуд под грудной клеткой. И звук, с которым они сталкивалась, напоминал то, как должна звучать ненависть.

– Ты же вся насквозь фальшивая, да.

Это был не вопрос.

Мы ненавидим в других то, что нас раздражает в нас самих.

[1] Аида – производная от «Аид» (Бог смерти и загробного мира).

Седьмой. Колесница.

Преимущество иметь такую соседку в том, что Тая игнорировала само существование Иды. Это было удобно, потому что Иде сейчас не до выстраивания коммуникаций. Дурацкий конкурс. Что за страна, если ее события нельзя отыскать в интернете? Ида уже час мучила Гугл, но ни одного упоминания о чертовом конкурсе общаг!

И где тогда брать информацию, что этот загадочный конкурс из себя представляет? Иде совершенно не нравилось быть в неведении. Нужно узнать, к чему готовиться. Задание дали, а пояснений ноль. Кто так вообще делает?

От безнадежности Ида чуть не взвыла. Но позволила себе лишь с тяжелым вздохом подойти к окну. Еще зеленые деревья радовали глаз и придали хоть какое-то душевное спокойствие.

Невольно она улыбнулась, обнаружив на подоконнике ванные принадлежности. Расстелив пакет, Тая сушила на нем свою губку. Черную, конечно. Тут же стояли баночки для волос и обсыхала резинка. Иде предстоит еще привыкнуть к укладу жизни в общаге. Она все утро настраивалась на то, чтобы сходить в душ. В последний раз девушка мылась вчера в спортивном клубе, где проходил кастинг. А как быть здесь еще не знала. Встреча с комендантом прошла в девять утра. До пар оставалось четыре часа, и Ида успеет.

Она уже предвкушала увидеть недовольное лицо Таи, когда спросит о местонахождении душа, но ее внимание отвлекло черное мельтешащее пятно за окном. Ида подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть. Но не вышло. Стукнувшись лбом о стекло, ей пришлось наклонить голову под неудобным углом, чтобы все-таки осуществить свой замысел. Эл качал руки на брусьях. И даже с высоты четвертого этажа можно было видеть, насколько широкие у него плечи и наблюдать перекатывание мышц на сильной спине даже под кофтой. Ида разглядывала, как сокращаются его бицепсы и трицепсы, как натягивается ткань, очерчивая мышцы дельт.

И как ему не жарко? Весь в черном, с длинными рукавами. Он бы еще шапку надел. На улице, несмотря на облачность, было почти тридцать градусов, когда Ида смотрела погоду, прикидывая в чем пойти на учебу.

Она уже собиралась отвернуться, решив, что парень закончил. Но Эл резко перепрыгнул на турник. Ловко зацепившись руками, он прокрутился в воздухе на все триста шестьдесят. И дальше его тело начало вытворять что-то невообразимое, от чего сердце Иды забилось с бешеной силой. То ли от страха, что он вот-вот расшибется, то ли от восторга. Похожее чувство она испытывала, лишь когда впервые увидела танец на пилоне.

Все такие трюки являются сложной задачей для мозга. И одной силы тут мало. Это годы тренировок, познание своих возможностей и пределов, а еще это всегда комплексная работа. Создание нейронных связей, чувствование мышц, которые в повседневной жизни не развиты. Как, черт его возьми, он это делал? Ведь все тоже происходило в воздухе, как и у нее на пилоне. Уж кто-кто, а Ида точно знала, скольких это стоит усилий, как сложно задействовать те самые нужные мышцы в инверсиях. Ида помнила, как не могла понять включение глубоких мышц живота для удержания ног в воздухе, как руки соскальзывали из-за нагрузки, потому что ягодицы тоже никак не реагировали в слаженной работе со всем остальным. А научиться ловить баланс – это время, очень и очень много времени.

Завороженная она смотрела за выкрутасами парня, поражаясь сколько в нем силы, что он удерживает тело навесу и при этом ничего себе не вывихнул еще. Элементы казались очень сложными. Ида бы точно так не смогла. Особенно, когда он замер над перекладиной с широким хватом и прямыми руками, а его тело ровной горизонтальной линией зависло в воздухе.

Подглядывать за ним было чем-то неприличным, но оторваться было просто невозможно. Представление настолько ошеломило, что она почувствовала, как в груди все горит. Танцевать, двигаться, растворяться в самом движении, становиться лишь им одним. Ида пропускала свой утренний ритуал, пока добиралась сюда, просто потому, что не было никакой возможности его проделать. Но сейчас она может.

Как раз после и найдет душ.

Включив музыку на телефоне, Ида начала аэробику. Степ тач, дабл[1]... Шаг, руки и еще кивок головой. Ни ап[2]. И настроение сразу лучше.

Затылком она чувствовала, каким взглядом ее буравит Тая, поедающая свой завтрак на «кухне».

– А если я врублю свою музыку? Ты не одна здесь.

– Включай, я люблю музыку, – парировала Ида, не сбиваясь с движений.

– Какого хрена по-твоему ты делаешь? – Тая уже встала.

– Возношу культ тела?

Ида услышала, как соседка фыркнула, и кожей ощущала, что девушка закатила глаза.

– Другого от тебя и не ожидалось, – процедила она низким голосом ведьмы, посылающим проклятия. Ида ее расслышала, но Тая, очевидно, этого и хотела.

Отлично, еще одна ее считает не пойми кем. Неужели у Иды на лбу написано, как она жила до того, как оказалась здесь. Несмотря на весь продуманный камуфляж.

Когда закончила зарядку, Ида как ни в чем не бывало осведомилась у Таи, где душ. Но она ее проигнорировала, демонстративно надев наушники. Перевод: «Иди к черту». Подтекст: «Я лучше тебя. Потому что слушаю музыку в наушниках».

Сможет ли Ида к этому привыкнуть? Жизнь в общежитии видимо имеет определенные правила, к которым придется приспособиться. Раньше у Иды никогда не возникало проблем с общением. Она всегда знала, что сказать и когда. Сейчас же чувствовала себя белой вороной среди этих людей. Она чужая. Ида это понимала, и каждый из них подсознательно или как-то еще тоже это чувствовал. Только Рэй отнесся к ней по-человечески. И Ида очень сожалела, что его наказали за вчерашнее. Парень проявил гостеприимство и радушие. Кроме него никто этого не сделал. Жизнь Иды и так была похожа на безумие в последние годы, а сейчас она будто попала в сумасшедший дом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Собирая принадлежности в душ, Ида снова украдкой посмотрела в окно. Вопреки ожиданиям Эл не тренировался, а уже душил какого-то парня, прижав к «шведской стенке». Бедолага брыкался и что-то ему объяснял. На нем как раз-таки была шапка несмотря на духоту. Только держалась она на самой макушке. Парень ее сильно подвернул, оголяя уши. Еще из странностей был выбор одежды и обуви. Спортивный костюм плохо сочетался с классическими туфлями. Может, здесь такая мода? Хотя теперь уже убегающая жертва Эла выглядела весьма неопрятно.

Взяв все необходимое, Ида вышла из комнаты и постучала в дверь напротив. Эл все еще внизу, так что можно не беспокоиться о встрече. Парень казался совершенно иррациональным. И Ида не могла предугадать, как он поведет себя в следующий раз, когда они столкнутся. Ей этого и не хотелось.

«Ты ведь вся насквозь фальшивая».

Ублюдок.

На пороге показался Рэй и приветливо улыбнулся. Рядом с ним проходило даже волнение. Как вообще возможно быть таким очаровательным? Когда ты вдруг встречаешься с искренними чувствами, с непривычки щемит в груди, а на глазах выступают слезы.

– Привет, подскажи, пожалуйста, где здесь душ? – Ида была мастером носить маски, поэтому легко нашлась с интонацией и дежурной улыбкой, задавливая вспышку непрошенной слабости.

– Привет, Ида. Душ внизу.

– В смысле, внизу?

У Иды еще была надежда, что душевая где-то на этаже или возможно в соседнем крыле. Хотя логика подсказывала, что то крыло идентично их. В концах коридора находилась вовсе не курилка, как она предположила вчера, а туалет. Три кабины внутри, но как она заметила, уборная закрывалась студентами полностью. Ида вовсе была не против такого негласного правила. Хоть какой-то комфорт, если этот термин можно применить к общаге. Напротив туалета оказалась умывальня с раковинами и зеркалами.

Так где тогда душ?

– Он на первом этаже. Пройдешь мимо вахты, там будет еще одна лестница как у нас в соседнее крыло и дальше душевые.

Он как-то странно оглядел ее с ног до головы, словно что-то прикидывал в уме и добавил:

– Не ошибешься.

– Окей, спасибо!

Ида пошла вниз по маршруту, любезно предоставленном Рэем. И остановилась как вкопанная. Это еще что такое?

Теперь она поняла, что имел в виду Рома.

В том конце коридора первого этажа стояла толпа девчонок. Человек двадцать. По замотанным полотенцам вокруг обнаженных тел не трудно было догадаться, чего они ждали.

Медленно подойдя, Ида терзалась, нужно ли спросить, кто последний? Но не решилась. Все это и так было унизительным. Поэтому она просто встала рядом и принялась ждать.

Теперь это ее жизнь. Подкралась непрошенная мысль, что последние четыре года были не так уж плохи. У них с мамой хотя бы всегда был собственный душ.

«Ох, черт».

И вот к этому ей тоже предстоит привыкнуть. Ида его еще не видела, но уже почувствовала. Воздух резко стал разряженным. Она готова поклясться, что даже в коридоре стало темнее. Не поворачиваться. Не отводить лица от стены напротив. Она не станет давать ему поводов для стычек. Лучшей тактикой было игнорирование. «Ты вообще никто». Вот и все решение. Это взаимно.

Мимо колонны девушек прошло двое парней, следом за ними Эл. Зрачок Иды даже не дернулся, когда он попал в поле видения. И только в одном ее контроль дал сбой. Она ведь продолжала дышать. Даже после тренировки он пах лучше, чем его спутники. Эл не обратил на нее ни малейшего внимания тоже. Ни на секунду он не задержался рядом с ней. Ни разу не сбился его шаг.

Мужская душевая была открыта. Парни защелкнули за собой дверь, но Эл остался.

Сколько было душевых кабин? Всего две, что ли? Почему так мало? Она чуть не взвыла, потому что проторчит здесь до ночи. А вдруг она опоздает на пары?

Когда спустя сорок минут наконец-то дошла очередь до Иды, Эл уже давно успел помыться и уйти. После парней он вошел один, не пробыв внутри и пяти минут.

В небольшом помещении, пахнущем сыростью, стояла одна лишь деревянная скамья и над ней висели крючки. Глядя на других девушек, Ида поняла, что здесь все раздеваются и оставляют вещи. Она последовала их примеру, положив одежду в пакет, потому что брезговала к чему-то прикасаться.

Зайдя в смежную комнату Ида сразу же увидела обнаженную девушку. Старшекурсница, не стесняясь наготы, мылась даже не отвернувшись.

Что? Почему кабины здесь ничем не закрываются? Как это вообще понимать? От удивления и возмущения Ида продолжала стоять в проеме, думая лишь о том, что хочет отсюда сбежать. Мозг лихорадочно прикидывал варианты, где ей можно будет мыться. Но все упиралось в деньги. Она теперь совершенно одна и может положиться лишь на себя. Для всех официальная версия ее опустошенного счета – благотворительность. Ей так и хотелось когда-то. По договору, достигнув восемнадцатилетия, она могла распоряжаться своими деньгами. Но девушка лишилась большей части своих средств. А остаток вложила в переезд и машину. Так что ей некуда отступать.

Пройдя дальше, Ида обнаружила лишь одну свободную душевую из пяти. Что логично: заходило девушек столько же, сколько выходило.

Пять кабинок на всю общагу в пять этажей! Серьезно?

А у парней вообще две, что ли?

Душевая это, конечно, мягко сказано. Плиточный пол со сливом, изогнутая лейка наверху и перегородки, что были чуть выше Иды. Две кабинки по одну сторону стены и три по другую. Одна из них напротив входа, – та, которую Ида заметила первой. А остальные друг напротив друга. Девушка перед ней отвернулась, и Ида тоже. Мысленно она порадовалась, что купила резиновые тапочки. Потому что другие остались мыться в них, Ида тоже не стала снимать. Правда, у нее они были с дурацкой палкой между пальцев. Но кроме «вьетнамок» ничего другого в массмаркете не оказалось. На крючок Ида повесила пакет со своими средствами гигиены, не рискнув их выложить на полочку.

«Куда я попала?» – лихорадочно кричали ее мысли.

На короткий миг Иде захотелось заплакать по прежней жизни.

По прекрасному джакузи дома когда-то.

Но у нее нет больше дома. И уже давно.

***

Пары длились просто бесконечно, хотя у Иды сегодня было лишь две лекции. Почему она не выбрала другое направление? Слушать про закон спроса и предложения ей было так же неинтересно, как кошкам играть на бирже.

Возвращаться в общагу не хотелось. Каждая ее клеточка сопротивлялась и протестовала. Все здесь было для нее чуждым.

Весь день она прокаталась по городу. Прогулялась по набережной, поедая лапшу вок. Здравый смысл подсказывал, что не стоит тратить деньги на готовую еду, а следует научиться это делать самой. Как Тая. Но Иде была противна мысль сунуться на общую кухню, пока что и так хватало впечатлений с лихвой. Поход в душ, например, относится теперь к чему-то из разряда катастрофы.

И в который раз все сводилось к одному. Нужно понять, как заработать деньги. В любой момент может случиться что угодно. А Ида всегда знала, что деньги в этом мире решают все.

Смеркалось.

Она разглядывала здешнюю архитектуру, потрескавшийся асфальт и тротуар с недостающими плитками. Этот город был таким серым и хмурым. Но на ее счастье, тут почти всегда было пасмурно. Хотя Ида все равно наносила каждое утро крем с максимальным SPF и обновляла его в течение дня.

Вид унылых старых построек вызывал чувство тоски. К тому же, многие здания были недостроенными и заброшенными. Глядя на них, ей казалось, что эти пустые отверстия для окон, словно глаза монстра, наблюдают за ней.

Жуткий город.

Девушка заехала на заправку, продолжая оттягивать возвращение в общежитие. Но, все же, она не может избегать этого момента вечно. Первый день был трудным, но это не значит, что так будет всегда, верно? Ей придется смириться с текущим положением дел, как-то же она справлялась с этой задачей последние четыре года.

В один вечер вся ее жизнь разрушилась. Ида думала, что хуже быть не может. Но лучше никогда так не думать. А еще лучше: вообще ничего не ожидать. Мысленно она скрестила пальцы на свою глупую мечту о прекрасном будущем студента и выдохнула, устремив взгляд вверх на темные тучи.

«Перестань надеяться».

– М-м, крутое «ведерко».

Свист выдернул ее из молитвы отчаявшегося. Какой-то парень разглядывал Додж. Посмотрев на его машину, Ида прочитала «Лада».

– Я тебя на Улицах не видел раньше. Туда готовишься?

Ида не понимала, о чем он. Пыталась перевести, но смысл до нее так и не дошел.

– Я не так давно здесь, – единственное, что она нашлась ответить.

– Это все объясняет. Завтра ночью будут гонки. С твоим Доджем можно сорвать кругленькую сумму. Если ты, конечно, хорошо водишь.

Ида проигнорировала издевательские нотки в конце. Ее ум зацепился только за одно слово.

– Гонки?

– Да, Улицы. Гоняем по району.

– Где это и во сколько?

Ида забила данные сразу же в навигатор. Отлично. Ей ведь нужны деньги. Идея с танцами не выгорела. Парень ей любезно поведал обо всех днях, когда проходят гонки на Улицах. И завтра Ида собиралась попытать счастья там.

А пока… Ее лицо исказилось страданием. В общагу.

Добравшись, девушка, как обычно, припарковала машину. Но что-то было не так. Еще не подходя к зданию, она заметила, что входная железная дверь закрыта. В груди зародилось плохое предчувствие, а с ее везением можно не рассчитывать, что это лишь игра расстроенных нервов. Странно, обычно дверь целый день открыта настежь, как она подметила вчера и сегодня утром. Ида зашагала вперед, чувствуя, как сильно колотится сердце. А лучше бы это делали ее кулаки, потому что дверь не поддалась.

– Какого черта происходит?

Она попробовала снова. Не вышло. Паника начала вызывать удушье и покалывание в пальцах. Ноги сделались ватными. Уже темно, незнакомый город, она стоит тут совсем одна, ей вмиг стало холодно. В отчаянии девушка принялась робко стучать.

Тишина.

Зато где-то далеко завыли собаки. Ида надеялась, что очень далеко. Утром она видела парочку у мусорных баков, не на шутку испугавшись.

Уже сильнее начала долбиться, чтобы попасть внутрь. Но безрезультатно. Почему ей никто не открывает? Вахтеры там в конец оглохли, что ли? Неужели она не сделала еще какие-то ключи? От комнаты Ида заказала дубликат сегодня же. Но никто ее не предупредил о входной двери.

Экран телефона ей высветил время и почти разряженную батарейку. Было не так уж и поздно, всего четверть двенадцатого.

Делать нечего, придется ждать. Возможно, кто-то тоже будет возвращаться и откроет проклятую дверь своим ключом. Ну, а если нет… В очередной раз Ида поблагодарила себя за гениальную идею купить Додж. Машина была единственной гарантией ее безопасности. Надежная и удобная.

Спустя полчаса так никто и не появился, а Ида уже вся продрогла от стояния на одном месте. Издав недовольный рык, девушка пошла к авто. Придется искать отель. Мысль потратить деньги уже причиняла боль, но выхода не было.

Проходя мимо трансформаторной будки и гаражей, Ида услышала звуки. Они доносились откуда-то сверху. Но, подняв голову, ничего не обнаружила, кроме полной луны и крон деревьев, прорезающих ее свет. На всякий случай девушка ускорила шаг, хотя и так почти бежала к парковке. В узком пространстве было и без того страшно и жутко, так еще чьи-то шаги сверху вытаскивали из памяти все просмотренные фильмы ужасов. Облачка пара растворялись в воздухе от ее частого дыхания. Под кедами хрустели камни и обломки веток. Шорох не прекращался и будто преследовал ее. А вдруг здесь есть, кроме собак, опасные животные или птицы?

Хотелось быстро миновать этот участок и выйти на открытое пространство.

Но резко стало совсем тихо.

Затем до боли неприятный звук оглушил ее. Гараж, рядом с которым она шла, весь загудел, будто на него что-то упало сверху. Железо прогнулось под тяжестью и еще громче, будто взрывным хлопком, выгнулось обратно. У нее даже не получилось взвизгнуть, когда что-то черное спрыгнуло с крыши, заблокировав проход. Попятившись назад, Ида почувствовала, как уперлась поясницей во что-то деревянное. Быстро обернувшись, она увидела паллеты. А перед ней стоял мужчина, чье лицо скрывал капюшон. Он медленно и уверенно шел к ней, слегка склонив голову на бок.

К счастью, Ида не расставалась с электрошокером и даже спала с ним. Но подонок предугадал ее намерение, так что Ида промахнулась. Он снова запрыгнул на крышу, словно в кроссовках у него были пружины, и так же резко очутился на паллетах. Так быстро. В темноте и вовсе было не уследить за ним.

Ида повернулась и встретилась с преследователем нос к носу. Прерывистый выдох, похожий на вопль сорвался с ее губ, когда девушка его узнала. На один короткий миг она почувствовала облегчение. Но затем вспомнила, кем он был на самом деле.

Бездушный. Именно таким его делали глаза, в которые она сейчас заглядывала и от которых никак не могла оторваться.

Она не знала, что Эл будет делать. Даже присев на корточки, он нависал над ней с высоты паллетов. Что предпримет? Одно Ида осознавала точно. Вопреки здравому смыслу сейчас ей было не так страшно, как минуту назад. Норадреналин, среагировавший на опасность и стресс, теперь подхватила гамма-аминомасляная кислота, снижая степень перевозбуждения. Ида избежала чего-то ужасного, а неизвестность пугает больше всего, и включился дофамин, побуждая интерес. Дело в нем, точно в нем, а не во встрече с Элом. Все под контролем, пока ты можешь это объяснить.

– У тебя и здесь припасены для меня наручники? – усмехнулась девушка.

– Не обольщайся, не все вращается вокруг тебя, – в тишине ночи его голос звучал особенно глубоко.

– Конечно, это же я тебя преследую.

– Зато ты с игрушкой, – намекал он на шокер, пропустив ее выпад мимо ушей.

– Очевидно, поэтому тебе со мной так весело.

Ида помнила, как его избивали, а этот сумасшедший лишь улыбался.

Она потянулась за баллончиком, чтобы сбить спесь с этого мерзавца. Но не обнаружила его.

– Это ищешь?

Когда он успел его стащить? Эл перекатывал между своими длинными пальцами флакон.

– Свали отсюда, это моя курилка.

От того, как резко он сменил тему, Ида не смогла придумать колкость в ответ. Курилкой он назвал паллеты, на которых вальяжно разлегся. В тишине Эл щелкнул зажигалкой и огонек осветил его лицо. Такое же невозмутимое, как и всегда. На Иду парень больше не смотрел. Будто не было ничего важнее курения во всей вселенной в этот момент.

До спазмов в горле Иде захотелось покурить тоже, она так этого и не сделала со вчерашнего дня. Но сигарет у нее не было. Просить она точно не станет. Только не у него. Ключи от общаги, кстати, тоже. Что он вообще здесь делал в такое время? Учитывая то, как он прыгает по крышам, да еще и увиденное утром на турниках, Ида подумала, что Эл паркурщик. Может, просто тренировался. Но почему в темноте? В Америке эти трюкачи носятся и средь белого дня.

Впрочем, слишком много мыслей об этом засранце.

– Верни, – Ида протянула ладонь в ожидании. – Мама тебя не учила, что красть не хорошо?

– У всех свои недостатки, Аида. Очевидно, – бросил он ее же слово и интонацию, – твоя мать не научила тебя, что шляться ночами по темным переулкам опасно.

– Здесь опасна только моя вещь, которая лежит в твоих руках. Верни.

Эл усмехнулся, выпуская прерывистые облачка дыма. Щелкнув по зажигалке, он резко подался вперед и поднес ее вместе с баллончиком прямо к лицу Иды.

– И снова девочка играет с огнем, наталкивая на определенные мысли.

Ида выхватила средство самообороны, коснувшись пальцами кожи Эла. Отчего пламя резко погасло, и во тьме девушка различила лишь его сиплое дыхание.

С таким же резким движением, как дотронулась до его руки, она развернулась и пошла прочь.

Дойдя наконец до парковки, Ида села в машину и принялась наблюдать. Может, он и был самым последним человеком в мире, к кому Ида обратилась бы за помощью, но вдруг Эл все же пойдет в общагу? А когда наступит момент, последует за ним, будто все это просто случайность.

Ну, а пока, греясь тут, проследит за ним. Хотя он полностью сливался с темнотой, растворялся в ней, а ночь так любезно прятала парня от всех глаз. И лишь огонек на кончике сигареты зажигался, когда Эл затягивался, обнаруживая его присутствие.

Когда он докурил, то действительно побежал в сторону общежития. Вот только, он так и не пошел к центральному входу, а завернул за здание.

Заглушив тачку, Ида отправилась за ним. Пульс снова отбивал раздражающий ритм в висках, но черта с два Ида призналась бы, что боится его потерять и что этот самый-неприятный-тип-на-планете – ее последняя надежда спасти кошелек от растрат. А значит и зыбкое будущее Иды. Но очень опасно думать в таких масштабах, еще и в связке с ним.

Украдкой она выглянула из-за угла.

– Какого… – Ида уже вышла из укрытия, потрясенная увиденным.

Парень даже не взглянул на нее. В глубине души Ида надеялась, что он ее просто не услышал. Но предполагала, что Эл не удивлен ее появлению, а значит и так рассекретил слежку.

Карабкаясь по простыни вместо веревки, Эл поднимался на второй этаж. Кроссовками он зацеплялся за щели между кирпичами. Так ловко и быстро у него получалось, и вот парень уже был близок к окну, откуда свисала ткань. Надо отдать должное строителям, они позаботились о том, чтобы грабителям было трудно попасть в здание, окна даже первого этажа были расположены достаточно высоко. Хотя абсурд, конечно, какому идиоту придет в голову грабить общагу.

Не теряя больше ни минуты, Ида побежала к спасительному кончику простыни, чтобы тоже попасть внутрь. В голове созрел гениальный план: зацепиться за белье, пока парень еще лез наверх, чтобы он не успел ее сбросить вместе с «веревкой». Уж Элу она точно не доверяла и ждала от него любой выходки. Однако конец простыни оказался очень и очень высоко от нее.

– Вот же засада.

Конечно, этому парню с навыками ниндзя не составило никакого труда прыгнуть на такую высоту, чтобы зацепиться.

– Эй, мне тоже нужно внутрь, – постаралась она проговорить тихо, чтобы не услышали жильцы первого этажа, но чтобы точно услышал Эл.

– Вызови вертолет, маркиза.

Говнюк.

К счастью, открыв другую раму, высунулся какой-то парень и посмотрел на нее. Спасибо его сработанному ориентировочному рефлексу. Любопытство – еще один из инстинктов выживания, нам важно постоянно анализировать среду, в которой мы находимся и приспосабливаться. А еще, чтобы не умереть с голоду. И чтобы размножаться. То, как он на нее посмотрел, явно относилось к последнему.

– Воу, красотка, ты заблудилась?

По тону голоса Ида поняла, что парень не трезв. Возможно сейчас ей нужно было как раз-таки позаботиться о своих основных инстинктах выживания. Но эволюция не побеспокоилась о такой функции как упрямство и их корреляции. Она тоже не станет.

– Я из 412 комнаты, – уточнила Ида, чтобы обозначить, что не чужая, а живет здесь. – Я не смогу достать, можешь привязать еще одну?

– А ты сходишь со мной на свидание?

– Завязывай горланить, – процедил Эл, который уже сидел на подоконнике и собирал простынь. Взывать к его милосердию было бессмысленно. Ида смотрела в пустые глаза, зная, что они цвета нефрита, и топила в их темноте свою последнюю надежду. Пока наконец Эл не скрылся внутри комнаты.

Вот и все.

Но неожиданно ее плеча коснулась белая простынь. И Ида подняла глаза, чтобы увидеть его усмешку. Но это был не Эл. Бросил связанное между собой белье еще какой-то парень. Уже не тот, что звал ее на свидание. Не дожидаясь приглашения, Ида ухватилась повыше и начала взбираться. Это оказалось сложнее, чем представлялось на первый взгляд. После нескольких промахов она поймала ногой опору и перестала болтаться как какая-то неуклюжая идиотка. Ее даже порадовало, что Эл этого не видит. Не хотелось показаться перед ним слабой. А может ей просто было бы стыдно.

Тот парень, который окликнул ее первым, помог забраться на подоконник, пока второй продолжал держать ткань. Очутившись в комнате, Ида смогла перевести дух. Ее бросило в жуткий жар от приключений. От калейдоскопа чувств кружилась голова.

Жильцы этой комнаты пили пиво. А Ида почувствовала себя неловко в компании парней. Эла, конечно же, не было.

– Спасибо.

Не дожидаясь ответа, Ида практически выбежала из мужской комнаты. Но успела услышать, как один из них бросил вслед:

– Не забывай о комендантском часе, золушка. После одиннадцати общага превращается в тюрьму.

В коридоре было тихо. Никакой суеты и шума. Добравшись до лестницы, Ида чуть не столкнулась с вахтером.

«Черт возьми».

– Чего ходим?

– Я… я просто отдала конспект одногруппнице, она заболела.

Все, что смогла придумать Ида. У нее и так уже есть наказание за вчерашнее, получить второе не очень-то хотелось. От волнения ее даже затошнило, пока она ждала свой приговор.

– После одиннадцати все сидим в комнатах.

– Простите, я поняла.

Вахтер отступила, и Ида быстро прошмыгнула мимо. Нога ей «спасибо» за всю эту беготню, конечно же, не сказала. Уже добравшись до четвертого этажа, Ида все-таки остановилась. Она сползла по стене и села на ступеньку, растирая лодыжку.

Сил больше не было. Столько всего происходило в ее жизни за последнее время, что Ида просто совершенно не успевала все это переживать, обдумывать и порой даже давать оценку. Она все бежала и бежала, и не видела конца тоннелю, в который угодила. Очень сильно хотелось покурить. Прямо сейчас.

Значит, комендантский час. Вот почему общежитие было закрыто. И во сколько же оно открывалось? Вчера Ида приехала сюда в восемь утра и спокойно зашла. Получается, есть вечерний обход. И он… Ида хотела посмотреть время на телефоне, но села батарея. На вскидку сейчас около полуночи. Сегодня пятница, завтра, к счастью, всего две пары с обеда. Но завтра же и гонки, а они проводятся ночью. Ей нужно на них попасть и вернуться. Ночью комендантский час. Снова карабкаться по стене Иде не хотелось, да и парней этих видеть тоже. Ладно, на месте будет решать проблему.

Она не знала, сколько так просидела на лестнице, но ее отвлек свист, разносившийся по коридору ее этажа. Мелодия казалась зловещей, Ида снова всем свои нутром почувствовала опасность.

[1] Степ тач – приставной шаг в сторону. Дабл степ тач – двойной шаг в сторону.

[2] Шаг в сторону с подъемом колена и повтор на другую ногу.

Восьмой. Сила.

Парень, стриженный практически под ноль, шел вдоль коридора. Касаясь стен пальцами обеих рук, он насвистывал неведомый Иде мотив. Благо он был в соседнем крыле, и Ида успевала пройти в комнату, с ним не столкнувшись.

Но ее планам не суждено было сбыться. Из холла, в котором она вчера сидела после клуба, вырулил кто-то еще, резко материализовавшись прямо перед ней. Застыв как вкопанная, девушка почувствовала запах алкоголя, исходивший от незнакомца. Перед Идой стоял парень неопрятного вида, с фингалом под глазом, у него была короткая стрижка и не сулящая ничего хорошего усмешка.

– О-о-у, – раздалось за его спиной. Эхо прокатилось по коридору, и Ида перевела взгляд. Тот свистун, которого она увидела первым, уже был совсем близко. Он продолжал свое шествие будто всадник апокалипсиса. И почему все эти парни любили черный цвет?

Черные спортивные штаны обтягивали длинные ноги, а мастерка с белыми тремя полосками на рукавах не скрывала внушительные плечи и торс. Ростом он был точно выше Эла и даже, наверное, Ромы. От него исходила просто убийственная энергия. Ида даже не сказала бы точно, кто больше ее пугает: он или Эл.

– Эй, Денвер, все чисто. Шухер ушел, – сказал парень перед ней, преградивший путь.

Боже, о чем они вообще говорили? Что это за слова?

– Я в курсе, малой, – лысый громила был уже совсем рядом. Голос у этого свистуна был выше, чем у Эла, но до ужаса властным и уверенным. От каждого звука, произнесенного этим ухмыляющимся ртом, а-ля-я-здесь-король, Иду пронизывали волны ужаса. Она с уверенностью могла сказать, что чувствует к этому человеку. Отвращение. Не хотелось даже находиться в его поле, попадаться на глаза. Снова подумав об Эле, Ида поняла, что к нему такого не ощущает. И почему она опять о нем вспомнила? Если бы трюк с икотой был правдой, а не просто бы сжималась диафрагма, то Эл уже должен был умереть от икотного приступа к этому времени.

Нужно было убираться отсюда. Пробежать мимо. Если что, электрошокер в шею.

«Все под контролем. Все под контролем…».

Но Ида, похоже, перессорилась со всеми богами, потому что позади себя услышала шаги.

Шаги множества пар ног. Она закрыла глаза и выдохнула. Дерьмо. Вся ее спина уже покрылась холодным потом, а к глазам подступали непрошенные и такие бесполезные слезы.

– Только посмотрите, какие в «Пятерке» цыпочки живут. Малышка, проведи этот вечер с нами, а? – произнес кто-то сзади, и Ида почувствовала, как он буквально щупал ее тело взглядом.

У них у всех была речь с каким-то странным говором. Она уже слышала такую манеру. Парни у клуба, которых побил Эл, разговаривали так же. Ида могла даже не поворачиваться, чтобы удостовериться. Выглядели они все похоже и носили спортивную одежду.

– Зачетная задница, – прокомментировал кто-то еще.

Ида медленно переместила руку в карман, крепко сжимая шокер.

– ДжентельмИны, – специально коверкая слово произнес тот, кто казался их главарем. Верзила-свистун, уже оказавшийся на территории ее крыла. Тот, кого назвали Денвером. – Не жадничайте.

От его омерзительной улыбки у Иды мороз пошел по коже. Он все приближался, а Ида только ждала. Ее окружили кольцом и шокера на всех не хватит. Как отбиваться в таком узком пространстве она не представляла.

– Проход дайте.

Услышала она за спиной до боли знакомый голос. Сердце пропустило удар. Внутри опять зародилась глупая надежда. Что он только здесь делал? Неужели кто-то из ее ангелов все-таки вспомнил о существовании Иды и сказал Элу сходить покурить.

– Обойдешь, не трамвай, – в такой же манере вторил интонации Эла один из толпы.

Когда Ида повернулась, то насчитала шестеро парней, как и предполагалось одинаковых, словно на подбор. Всего восемь, черт возьми! И среди них словно пума юлил тот, кто отличался от них всех. Может, эти парни и были уличными бандюганами, но Эл был единственным, кто выглядел по-настоящему опасным. Само его лицо выдавало в нем все потуги мира, какие сваливаются на долю тех, кто был вынужден выживать. Ида уже видела такие в неблагополучном районе в своем городе. И сейчас на контрасте с этими ублюдками она будто впервые по-настоящему взглянула на него. Он был смертельно спокоен, как и всегда.

Пока Ида отвлеклась, ее резко развернули и припечатали к стенке. Она даже ойкнуть не успела. Бритоголовый парень был под два метра ростом и сейчас возвышался над ней, как скала. Ида заметила татуировку пиковой масти над его правой бровью. В голубых глазах плескалось безумное веселье. Он будто что-то предвкушал. Денвер покосился на Эла, проходящего мимо, и Ида попыталась вырваться из его хватки.

Бежать. Бежать. Бежать. Плевать на то, что Эл тоже был последней сволочью, но сейчас ей хотелось оказаться рядом с ним.

Но…

Он прошел мимо, даже не взглянув на нее.

И чего она ожидала?! Глупая. Глупая. Он никогда не придет спасать ее.

Нет, он не герой. Точно не герой. И на что она надеялась?

Ему просто все равно.

«Ты для меня вообще никто».

Грубо Денвер схватил ее за челюсть.

– А знаешь, я люблю строптивых, – он нагло облизнул свою нижнюю губу. – Не бойся, я буду нежным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Только Ида хотела выкрикнуть: «А я нет!», и достать средство самозащиты, он неожиданно накрыл ее рот своим.

От шока девушка замерла, не в силах поверить, что это все действительно происходит. Со всей силы она зажмурилась, стиснула зубы вместе с губами, не давая наглому ублюдку проникнуть своим языком. Наконец эффект неожиданности перестал действовать. И ее опешивший разум дал команду телу достать шокер.

Но она не успела.

Ида увидела разъяренное лицо Эла, когда распахнула глаза. Его сжатую до выступающих желваков широкую челюсть. Несмотря на то, что он был ниже двухметрового бугая на добрых пять дюймов, смог почти повалить его одним ударом по лицу. Впервые за все время их знакомства Ида стала свидетелем хоть какого-то выражения эмоций в его взгляде и мимике. Казалось, парень перестал видеть, словно его мир поглотил мрак, окрашивая все в черный. Настолько его глаза были темными, он будто потерял контроль и сорвался с цепи. Ида даже с расстояния чувствовала, что все его тело буквально вибрирует, готовое убивать.

Но чему ухмылялся этот упырь с тату пики?

Все происходило как в замедленной съемке. Восемь парней против одного. Но Ида решилась напасть тоже. Око за око. Пока Эл сцепился с Денвером, Ида запрыгнула на спину обидчику и применила свое оружие.

– Ах, ты шкура, – выругался он.

Неужели эта штука сломалась? Или на такую тушу разряд не действует? Вопросы лихорадочно крутились в голове. Ида отступала, пока не почувствовала, как спиной уперлась во что-то теплое.

Вдох облегчения.

Рэй.

Если у Эла спокойствие было холодным, то у Рэя теплым. Карие глаза все так же неизменно светились и улыбались, будто в паре метров сейчас не происходила драка.

Он успел ей подмигнуть и завести за свое тело, прежде чем уйти помогать соседу. Только сейчас Ида заметила, что из остальных комнат тоже повыходили парни. Плюнув на геройство, Ида побежала в свою комнату и заперлась. Отдышаться никак не получалось, и она обессиленно привалилась к двери.

– Что там происходит? Почему они здесь? – поинтересовалась Тая. Она еще не спала, читала книгу, попивая чай. Похоже, что совсем не испугалась потасовки в коридоре. Ну конечно, не ее ведь только что целовали. И Бог весть что могли еще сделать.

Поцелуй.

Иду чуть не стошнило здесь же на линолеум. Хотелось прополоскать рот и вымыть с мылом прямо сейчас. Но она больше туда не высунется. К черту все это!

Из-за двери доносилась ругань. Какофония голосов, но уже без рукоприкладства.

– Разборки с бандой 116-го, – вынесла вердикт Тая.

С бандой 116-го? И что это за такая банда в их квартале?

– Вы не из этой общаги, убирайтесь, – кричали в коридоре парни.

Не отсюда? Как они тогда пробрались? Ну, конечно же. Так же, как и она сама попала сюда сегодня.

– Мы еще встретимся. Уходим, я все увидел, что мне было нужно, – послышался голос лысого верзилы Денвера.

Кому была адресована фраза, брошенная главарем банды, Ида не знала. Но логичным было предположить, что Элу. Он ведь его ударил.

Почему он его ударил? Именно. Когда. Этот. Мудила. Поцеловал. Ее?!

Он же совершенно равнодушно прошел мимо, готовый оставить ее на растерзание этим шакалам. От ужаса, что могло с ней случиться, Ида снова ощутила потребность очистить желудок. Ее трясло, словно началась лихорадка. Последствия выброса норадреналина и кортизола.

Когда все наконец утихло, и их соседи вернулись в свою «413» комнату, Ида вышла. Нужно срочно смыть с себя всю грязь. Ее все так же знобило, и она боялась услышать хоть один звук на пути к своей цели.

Но, спустившись на первый этаж, дверь от душевой она не смогла открыть. Прислушавшись, Ида не различила звуков воды. Она решила попытать счастья с мужским, и уже здесь увидела расписание. Работает с шести утра до одиннадцати вечера. Что? Зачем? Какого черта вообще нужно закрывать душ ночью? Дурацкий комендантский час!

От злости она чуть не пнула дверь, но тогда прибежали бы вахтеры, и еще не хватало снова им попасться. Злая, как весь адский мир, она пошла в «мойку» на своем этаже. Хотя бы почистить зубы. Очень и очень тщательно. Прополоскать и еще раз почистить. Ее и правда тошнило. Вот же ублюдок. Какой вообще человек станет так делать? Целовать незнакомую девушку. А что бы случилось дальше, не окажись Эла рядом?

Выйдя из «мойки», Ида увидела в коридоре двух парней. И судя по всему, один продавал сигареты другому. Не думая ни секунды, она подбежала к тому студенту, который убирал деньги в задний карман шорт.

– Ты продаешь сигареты? – выпалила она на одном дыхании.

– Тише ты! – осадил он ее. – Три сотки.

Ида не знала, сколько здесь стоит пачка. Но полагала, что это явно должно быть дороже. Умно. Комендантский час, в магазин не сходишь, да и не нашла Ида ни одного круглосуточного в радиусе километра. Зарабатывать на зависимых студентах, можно сказать, было бизнес-проектом. Передав три розовые купюры, она забрала свою заветную пачку и благоговейно отправилась в туалет. Где-то в груди кольнул упрек, что она ведь не курит. Но ей было плевать. Не в этот гребаный вечер еще и совести добивать ее.

Ида открыла настежь окно и села на подоконник. Свесив ноги наружу, она достала сигарету и завалявшуюся в кармане зажигалку. Ночью уже было прохладно, но ее и без этого потряхивало. Неудача за неудачей. Она словно магнит притягивала неприятности.

Глядя на освещенную фонарями улицу под ногами, Ида умиротворенно затянулась. Наконец, все мысли в голове сбежали из-за едкого дыма, спрятались в черные ящики подсознания, чтобы являться ей в кошмарах, и приходить в те моменты, когда в ее жизни происходит что-то хорошее. Так случалось всегда. Все, что она не успевала прожить или не давала себе, ее память вытесняла. Закрывала. Прятала. Так, что даже Ида не знала, где именно скрывались ее чувства. Психика нас всегда защищает и преподнесет эти чувства снова, уже уродливыми и гипертрофированными, в самый неподходящий момент. Если в стрессе человек не может справиться с проблемой, то блок с непрожитой боли снимается в безопасные периоды счастья.

И мучайся с этим, как хочешь.

Но сейчас у нее был только этот момент, сигарета и тишина. Никаких демонов прошлого, мафии и уж точно парней с их поцелуями.

– Эй, недоразумение.

Застигнутая врасплох, Ида закашлялась. «Господи, помяни черта».

Эл тоже курил, высунувшись наполовину из окна, через одно от нее. Это не его комната, значит у кого-то в гостях. Может, даже он был сейчас у девушки. И курит после секса. Гениально. Порой мозг такой сообразительный на построение цепочек причинно-следственных связей, а в самую нужную минуту не может соединить между собой даже два простых события.

Практически одновременно они сделали затяжку. Ида не собиралась его благодарить. Он не спас ее. Нет. Так что не дождется.

– Если собралась покончить с собой, то четвертый этаж не смертелен. Нужен хотя бы седьмой.

И он бросил бычок, закрыв за собой окно.

В тишине ночи его слова придавили ее так, что не нужно было даже прыгать.

***

Она быстро добралась до нужного места. Еще за триста метров Ида услышала гул большого количества людей, звуки покрышек, трущихся об асфальт, и громкую музыку. Гонки. В центре груди зародилась приятная щекотка, несмотря на то, что Ида участвовала лишь раз. Она будто снова вернулась в те ощущения, когда сбегала из дома. Это было чем-то запретным. А Иде такое нравилось. Всю жизнь ей хотелось вырваться из оков, правил и бесконечных «нельзя».

У нее вспотели ладони от волнения. Но оно было приятным, из разряда тех нужных страхов, когда есть предвкушение и интерес. К тому же пребывая в Пагубе, Ида будто училась заново ходить. Все совершалось впервые. Она проживала жизнь с новыми чувствами. На каждый внутренний порыв она теперь имела право и разрешение. Столько лет девушка потратила впустую, потакая родителям. Но сейчас она все равно боялась это право взять в полной мере. Впереди лишь неизвестность. И что пугает больше? Прошлое, в котором жить просто невыносимо? Или же изменения, последствия которых никто и никак не гарантирует? Шаг самостоятельности всегда пленит, это неотрывная часть взросления. Однако, когда наступает реальность, вдруг приходит понимание, что, кроме как жить по-старому, ты больше ничего не умеешь. И всем предшествующим, уже проверенным убеждениям придется биться с возможностями. Такое красивое слово «возможность», на деле же шаг в него выглядит как война.

Огромная площадь под мостом была скрыта кустами и деревьями, сквозь которые Ида пробиралась на своей машине по извилистой дороге. Когда под колесами наконец почувствовался асфальт вместо песка, ее взору открылась вся прелесть происходящего. Полуобнаженные девушки танцевали рядом с машинами на огромных каблуках, таких же как у стрипов[1] Иды. Водители им сигналили, подбадривая, кто-то даже откровенно лапал. Здесь было и пенное шоу, где собравшиеся отдавались разгулу и вакханалии.

Иде никогда не стать настолько раскрепощенной. Она даже танцевать на пилоне стеснялась. Кроме случая в клубе. И глядя на этих людей, ощущала свой внутренний стыд.

«Ах, ты бесстыжая шлюха!».

Взгляд полный разочарования. Снова.

Пока Ида глотала иглы воспоминаний, пронзивших горло, ее дорогая тачка привлекла внимание практически всех собравшихся. Кто-то даже присвистнул. У Иды скоро будет аллергия на этот звук. Но зато это быстро привело ее в чувства. Стыд и вина всегда проще всего переключаются на гнев и злость. Одно вообще не может жить без другого, потому что никто не хочет давиться собственным унижением.

Выследив в толпе парня, похожего на распорядителя гонок, она подъехала к нему и вышла из машины.

– Я хочу участвовать.

В этот момент Ида пыталась выглядеть круто и расслабленно, но мышцы лица просто сводило от напряжения. К тому же, теперь на нее пялились уже откровенно все. Почти так же она чувствовала себя в прошлом году, сунувшись на уличные танцы. Она так отчаянно боролась за свою любовь к пилону, но, проигрывая с позором, лишь укрепляла неуверенность, подтверждала свое «нельзя».

Ида почувствовала на себе пристальный взгляд. Вот кто действительно выглядел круто и как дома, кто был в своей тарелке. Походкой от бедра к ней шла девушка азиатской наружности с розовыми косичками. Короткие шорты и высокие кеды подчеркивали стройные ноги. На ней была бежевая майка и под ней не было белья. Хотя Иде показалось, что она совсем еще ребенок. Но ведь все азиаты выглядят моложе своего возраста. Без бюстгальтера ходить и правда удобно, от носки его весь день в общежитии, уже болели все грудные мышцы, для лимфы тоже ничего хорошего. Очень многие в общаге ходили так же, как эта девушка. Спускались в одних полотенцах в душ. И никого ничего не смущало. Ида же просто ежилась от мысли, что бы с ней сделала мама, решись она на такое.

Но ее здесь нет.

– Можешь стать моим противником, – подала голос гонщица и указала кивком на зеленую Супру.

До чертиков знакомую Супру. Номеров Ида, конечно, не запомнила, да и диски у колес были другими. Но…

– Покажите нам занимательную гонку, цыпочки. Хотя все здесь знают, кто выиграет.

Распорядитель улыбнулся кривой усмешкой, глядя исподлобья. Сколько пафоса было в его голубых глазах. И он демонстративно вытащил деньги из кармана, делая свою ставку. Выставленной ладонью с пачкой купюр он приглашал к сбору остальных.

– Тащи свою задницу на «старт», новенькая.

– О-о, – Ида положила руку на грудь и изобразила страдальческий вид, – я больше беспокоюсь за твою. – Смотри, как бы не начало подгорать, когда я выиграю.

Громкие слова. Но ей хотелось стереть эту идиотскую ухмылку с его лица. А еще купить лифчик без косточек на выигранные деньги. Никому не нравится быть хуже всех и чувствовать чье-то превосходство. Может, Ида здесь и чужая, но гордости ей не занимать.

Хотя это работало не во всех случаях. Только один взгляд мог иметь на нее такое влияние. Ноги Иды будто приросли к асфальту, и она не в силах была не то что пошевелиться, но даже нормально вдохнуть.

Проклятая Супра. Чутье ее не обмануло. Он здесь.

Тьма ее радости, ночь в пустыне и зов мрака в ее сердце.

Эл.

Обернувшись, Ида тут же пожалела. Потому что представившаяся картина уколола ее за живое. Мистер-робот умел улыбаться. Та девушка, с которой Иде предстоит сразиться, сейчас любезничала с ним. И это было весомым аргументом, чтобы заставить мышцы его лица сокращаться, натягивая уголки губ.

Вокруг них собралась толпа. Похоже, Эла тут все знали. Да и подружку его тоже. Не мудрено, что все поставили на нее.

Ида сразу же почувствовала себя ужасно одинокой. Такой же, как в детстве, когда никто не хотел с ней играть из-за ее врожденного дефекта. Бессознательно, по привычке, она наклонила голову, чтобы волосы закрывали лицо. Пусть в этом сейчас и не было никакой необходимости. Чудеса косметологии и так исправляли все, чего она так сильно стыдилась и прятала.

А потом она вспомнила, как корчилась на полу две недели назад в приступе истерики и боли. Как захлопнулась крышка гроба, хороня все живое в ней. Сколько раз за жизнь мы умираем? Сколько раз убиваем старые чувства в себе, чтобы больше никогда не испытывать то, что делало нас слабыми. Чтобы не помнить о том, что нас сломало.

Прошлого больше нет. Ее прежней жизни нет.

Он говорил вчера про седьмой этаж. Она и так его уже прошла.

Не заметив, что закрывала глаза, Ида распахнула их, чувствуя легкость.

Страх теряет

свою суть, когда уже все потеряно. Ему просто нечем питаться. Вот так, кулаки разжимаются, и больше не больно.

– Мы болтаем или едем? – процитировала она Доминика из «Форсажа». О да, именно настолько крутой она себя ощущала.

Ни ожиданий, ни сожалений.

Сделав вид, будто только что ее заметил, Эл почтил ее вскользь брошенным взглядом. А затем чуть ли не любовно, слишком доверительно, задал вопрос своей спутнице. По губам Ида смогла прочитать, что парень спрашивал: она ли будет соперницей.

Ида буквально приказала себе оставаться на месте, когда Эл пошел к ней.

– Аида решила прийти на гонки и показать себе, чего она стоит, – тон его был пропитан ядом и в каждом звуке Ида читала насмешку.

– В отличие от тебя мне не нужно доказывать каждый раз свое превосходство, это ведь твоя стезя, мы уже выяснили. Я и так о себе все знаю. Не уверен тут в себе только ты.

Конечно, это было не так. Ида в жизни не встречала настолько непробиваемого человека. Казалось, что все в мире ему было ни по чем. Всегда хладнокровный, неуязвимый к физической боли, да и к эмоциональной, похоже, тоже. Абсолютно бесстрашный. Ему не нужно было ничего из себя строить, всем своим видом он источал уверенность, которую чувствовали присутствующие на уровне инстинктов. У него просто не было слабых мест.

– Очередная ложь фальшивой девочки, – от его спокойного тона воздух будто стал на несколько градусов холоднее.

Что-то внутри щелкнуло. Может, бесстрашие было заразительным, но именно с Элом ей всегда удавалось находить в себе какой-то неиссякаемый источник смелости. Хотя что там, он просто ее до одури бесил.

Ида подошла к нему так близко, что у парня начали раздуваться крылья носа, натягивая мышцы рта и скул. Так у котов рефлекторно дергаются усы на то, что им противно.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Да неужели.

Эл наклонился к ней, чтобы тихо, но четко и внятно произнести:

– Ты из Америки, с русскими корнями и фальшивым именем.

Что? Откуда он…

Ее охватила паника. Холодное дуло пистолета снова упиралось в кожу.

Он отстранился, взглянув на нее с высоты своего роста так, что Ида почувствовала себя крошечной, побежденной, униженной. Разоблаченной.

– Богатенькая девочка, которая не знает бед, но ее родители связались не с теми людьми. Ты настолько жадная, как и они, что притащилась сюда забрать еще больше денег? Повыпендриваться на машине, которую тебе купил папочка? Денег Дарины ты не получишь.

И тут она взорвалась. Маска трещала по швам, как и все ее легенды. Вот только он был неправ.

– Иди к черту, Шерлок! Или ты специально взял имя гения из аниме? Да, Эл?[2] Считаешь себя настолько умным? Так вот. По-шел-ты-на-хер, Эльдар! – прокричала она по слогам. – Я знаю, что такое нужда, лишения и быть на краю гибели.

Пламенная речь непрошибаемого парня не впечатлила. Голос его тоже был лишен жизни, как и зеленые глаза, что смотрели на нее с абсолютным безразличием.

– Это покажет гонка, Аида.

Развернувшись, Эл покрутил указательными пальцами в жесте рокировки.

Он что, собрался гонять с ней?

– Ты сказала, что тебе нечего терять.

Будто ее нужно было убеждать сразиться с ним. Несносный!

– Классные линзы, – бросил он через плечо и ухмыльнулся, ловя ее взгляд.

Он знал. Эл понял и эту ее ложь.

Кивнув девушке с розовыми волосами, Эл изящным движением сел в зеленую Супру и повернул ключ зажигания. Ида тоже не стала медлить и пошла к своему черному Доджу.

– Не разочаруйте нас, покажите шоу. И пусть победит сильнейший.

Заревели двигатели, загалдела толпа, каждый из гонщиков включил свою музыку. У Эла заиграла «Finish line» группы Skillet. Перебивая его басы, Ида врубила Lisa «Money». Она повернулась к машине соперника и улыбнулась, поиграв бровями. Да, это та самая песня, под которую она вышла танцевать в клубе. Сейчас она была ее заявлением, что Ида не сдастся. Прекрасно понимая, что количество лошадей под капотом в битве с этим парнем ничего не решает, Ида отдала бразды правления своей злости.

Облизнув губы, Эл усмехнулся.

Дарина, с которой поменялся парень, встала на линию старта. Оторвав разъяренный взгляд от машины рядом, Ида сосредоточилась на поднятом красном платке, призывающем к готовности.

– Эй, принцесса! – окликнул ее Эл, высунувшись из окна. Татуированная рука снова привлекла внимание, когда он ею оперся на дверь.

Какого черта он делал?

Эл будто хотел, чтобы его слышала лишь она.

– Тот, кто делал твой новенький паспорт и права, явно не знал русский язык, Ида. Этот лысый толстяк с восточным акцентом спутал «д» и «р», давая тебе личность.

И быстрым движением нырнул обратно в салон.

Что, черт его побери, он только что сказал?!

Но она не успела подумать о произошедшем, и как Эл смог столько о ней узнать, потому что Дарина дала отмашку: «Вперед!». Лишь одно девушка знала точно. Ида чувствовала, как вместе с вырывающейся вперед Супрой, этот парень выдирает из груди ее сердце и увозит с собой.

Разоблачение.

Так сколько раз за жизнь мы умираем?

Первый поворот был легким, так как она обогнала его на прямой. Пусть Эл и вырвался на старте из-за своей брошенной реплики. Все же, несмотря на явный тюниг Тойоты, ее машина была мощнее. Переключая коробку передач, в следующий поворот Ида тоже вошла первой.

Этому парню не достать ее. Он не сможет ее задеть. Назад пути нет, Ида уже выбрала курс, оставляя свое прошлое позади, так же, как и зеленую Супру.

Отпуская сцепление и вжимая педаль газа, когда синхронизатор переключился на нужную шестерню скорости, Ида выдохнула. Наконец она почувствовала наслаждение гонкой, словно это был ее первый раз. Может, потому что тогда Крис сидел рядом и учил ее, не давая полностью погрузиться в азарт. Но сейчас она один на один со своей свободой. Ида растворялась в этом ощущении, похожем на полет. Когда все звуки сливаются в один – оглушительный отбойный ритм сердца. И все наконец меняется. Чувства обмануты. В груди пусто.

«Давая тебе личность».

Есть очень много способов, как можно отключать чувства. Человечество позаботилось об этом и нашло тысячу и один способ, как это сделать. Кто-то терялся в запрещенных веществах, кто-то подсаживался на адреналиновую зависимость и постоянно рисковал, лишь бы на миг обуздать все свои мысли и сократить их до физических ощущений. Были те, кто опускался на самое дно сознательно, отодвигая порог допустимого, вырабатывая иммунитет к несчастьям, атрофируя все врожденные реакции. Чем больше видов испытанной боли, тем меньше у нее шансов тебя достать.

Ида тоже нашла свой путь к освобождению. И не Элу ее упрекать.

Как бы там ни было, цену за такую свободу устанавливала лишь Смерть. И все они подписали с ней договор.

[1] Обувь танцоров на высоком каблуке и платформе.

[2] Один из главных персонажей аниме «Тетрадь смерти».

Девятый. Отшельник.

Наблюдая за ней на гоночной трассе, Эл пришел к выводу, что Аида неплохо водила. То, как смело она себя вела, говорило о том, что девушка не в первый раз участвует в гонках.

Но Эла интересовало другое.

Когда он допытывался до правды в клубе, обездвижив Иду, незаметно для нее Эл стащил паспорт из ее брюк. Естественно, она ничего не заподозрила. Он ведь сбил девушку с толку своими действиями. Ни за что бы Эл не стал приставать к ней. Просто уж слишком хорошо он знал и помнил химию женского тела. Старые трюки работали, он создал лишь видимость.

Пока Эл шептал на ухо все, чтобы отвлекать Иду, успел открыть нужную страницу.

Документы фальшивые. Даже при хреновом клубном освещении он узнал эту подпись. Сам он делал паспорт у того же человека. Он был нерусским и плохо говорил на языке. Однако бумаги делал, как надо.

Эльдар. Личность, которую он у него купил.

Девушка по имени Ида – точно такая же ложь.

Продолжая имитацию ласк, Эл вернул документ на место.

Все оказалось сложнее, чем он мог предположить при первой встрече.

Мотылек сам прилетел на свою погибель. Эл знал, как срываются маски. Только когда ты близок к смерти, твоя истинная сущность выходит наружу. Аида самолично явилась на экзекуцию.

Перед стартом он признался ей. Истина за истину. Эл открыл свою правду в ответ на ее. Терпела лишения, нужду и погибель, значит. И вот первая разгадка: они оба были фальшивками и оба бежали.

Показался предпоследний поворот. Он же и решающий. На Улицах его прозвали «шпилькой», так как он был самым крутым и напоминал одноименный женский предмет для волос. На нем Эл и подрежет Додж.

Резко он дернул руль влево, будто выходил на обгон. Ида перекрыла ему путь. Как и ожидалось. Любой гонщик знал, что самая выгодная точка входа в поворот начинается у крайней дуги, чтобы по прямой зайти на апекс[1] и не потерять скорость, тем более на таких «U» образных участках. Как он и подразумевал, Ида не уступила ему эту позицию. Но Эл вовсе и не это планировал.

– Не-а, крошка, я все равно не дам тебе войти первой.

Как на «Титанике», когда капитану сказали о замеченном айсберге, и он приказал увеличить скорость, так и Эл переключил передачу. Входя по малому радиусу, он забрал у Иды возможность не сбивать скорость. Ей придется тормозить, что она и сделала. Додж встал на левые колеса, сохраняя сцепление с асфальтом и оставляя на нем черные полосы. Эл какого-то черта подстраховал ее, прижавшись к боку, чтобы Додж не вылетел с трассы.

Затем Эл тоже дал по тормозам, зад Супры повело в дрифт, пока соперница справлялась с управлением. Он буквально проскользил этот поворот и оказался первым, как раз в апексе следующего.

«Шпилька» имела свой сюрприз в виде продолжения. Последний поворот прозвали «хвостом змеи». Это было внезапным для Иды. Но девушка так и не остановила машину и проигрывать не собиралась. Переключившись на задний привод, ее Додж тоже ушел в занос, так что в «хвосте» они оказались вместе.

И вдруг Эл засмеялся. Как никогда раньше. Внутри всего его тела разливалась волна возбуждения от гонки. Потому что эта сумасшедшая выходила из поворота, сдавая задом.

– Формула, мать его, один!

Значит, ей и вправду нечего терять. Уж Эл-то точно знал, что такие трюки не выполняются от большой уверенности и математических расчетов всех вероятностей, в них работают лишь инстинкты, питаемые отчаянием. Это не ода внутреннему гению, а русская рулетка. Когда ты просто отдаешь себя случаю.

Но гонку она все равно проиграла. Он уже был в точке выхода, когда Иду развернуло. Пусть ее финиш багажником вперед и был красив, капот именно зеленой машины пересек его первым.

На Супру набросилась толпа, ликовала и поздравляла.

– Спасибо за бабки, Эльдар, – его знакомый с общаги, тоже гонщик, похлопал по крыше авто.

А Эл все продолжал сидеть внутри машины и смотреть на черный Додж. Слушая припев Palaye Royale «Dead To Me», он закурил.

– Интересно, – Эл выдул струю дыма.

Девушка тоже оставалась в машине, крепко сжимая руль, будто ничего перед собой не видела. Эл вышел. Кочану он кивком указал передать деньги Дарине. Все-таки это ее гонку он сорвал.

Хотелось видеть лицо Аиды, заглядывать в эти глаза, скрытые цветными линзами. Что она чувствует сейчас? Как себя поведет? Насколько она готова прыгнуть в яму с разбитыми стеклами. Насколько эта девушка сломана? Теперь для него последнее было очевидным.

Ему не нравилось это. Думать о ней.

Она его раздражала. Хотелось вытравить ее словно мерзкое насекомое из своей головы. Вчера при встрече с бандой все изменилось и решилось, картинка склеилась, но Эл продолжал задаваться вопросами. Он не хотел этого, но никак не мог перестать. Его походы в душ и так стали происходить все чаще с ее появлением. И были теперь все дольше. Особенно вчера. Когда услышал ее голос за запертой дверью мужского душа. Как она ругалась на комендантский час, еще не зная о привилегиях. Но Элу они не были нужны, все двери для него и так были открыты. И по ту сторону стены он слушал, как Аида вздыхает, как удаляются ее шаги, а он продолжал делать то, что делал. Чем больше он о ней думал, тем сильнее становилось его прошлое и тем больше он проводил времени в ненавистном душе общаги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пора с этим кончать.

– Ты могла разбиться, спиди-гонщик. – Эл оперся предплечьем на крышу Доджа, наклонившись к Аиде.

– О, прошу тебя, только не изображай, что тебе не пофиг, ладно? – съязвила она, глядя на Эла снизу вверх. Почувствовав эту разницу, Аида вышла из машины и с вызовом расправила плечи, ее грудь чуть не касалась Эла.

– Что, маркиза не привыкла к такому обращению? Только не заплачь.

Он всегда был груб. Со всеми. Когда растешь, как животное, в итоге им и становишься. Эл привык видеть реакции людей на свою нелюдимость и асоциальность. Но эта спесивая девчонка постоянно бросалась в клетку со львом.

Ее смех залил все пространство вокруг, заставляя все внутри вибрировать. Улыбка у Аиды была странной, практически мальчишеской. Эти упрямые губы искривлялись уголком на одну сторону, придавая лицу еще больше хулиганства. А Эл ловил себя на мысли, что не мог перестать ее разглядывать.

– Даже если бы ты был котенком и тебя топили, я бы не пролила ни одной слезинки из-за тебя, малыш.

Острые, как рапира, слова, колко попали в место, которое Эл давно запечатал. Замуровал и спрятал. Всего на долю секунды что-то в нем дернулось. Опасной амплитудой внутри содрогнулось, бросая его на самый край разлома. Но лишь мгновение, такое же быстро проходящее, как землетрясение. Она не могла этого знать, а он не мог ошибиться. И пусть Эл не верил в совпадения, но эта девчонка не добралась бы сама до его уязвимого места. До единственной фобии, так и не поддавшейся ему.

– Что насчет колкостей, то ты не сможешь меня довести, даже не пытайся. – Ее голос пробился сквозь вакуум в ушах, заставил вынырнуть из черни, в которую Эл из-за нее же погрузился.

Он прав. Похоже, Аида не заметила его реакцию. Возможно, ее вообще не было. Эл всю свою жизнь невольно постигал искусство оставаться никем.

– Тогда, может, рискнешь со мной прокатиться? – как ни в чем не бывало продолжил он диалог.

– В твою вонючую тачку я не сяду.

Видимо, Эл ее разозлил. Он улыбнулся.

И вот уже Ида разглядывала его. А он неотрывно следил, как распахиваются ее глаза и длинные ресницы касаются яркого макияжа на веках. И как покалывает его губы просто от того, что она на них смотрит. Поэтому сразу же перестал улыбаться и развернулся.

Не давая шанса раздумать девушке, Эл сел за руль ее Доджа. Боковым зрением он заметил на ее лице удивление со смесью негодования и почувствовал садистское удовлетворение.

– Боже, мне придется после тебя чистить салон. – И тем не менее, она обошла машину, сев на пассажирское место.

Без каких-либо разъяснений Эл сразу же рванул вперед. Даже не глядя в боковое зеркало, он знал, что в глазах Дарины застыл немой вопрос. Но Эл не давал ответов. Никогда.

Девушка на соседнем сиденье не была исключением. Она молчала, а Эл ждал. И знал, что она заговорит, что начнет спрашивать.

Да. Эл знал, как сбрасывать маски.

Выехав на прямую, он переключил передачу, увеличивая скорость. Затем еще и еще. Пока стрелка спидометра не начала приближаться к максимальной отметке. И наконец, внутри все проснулось, границы исчезли, ему хотелось смеяться, но он лишь оскалился в хищной улыбке. Органы чувств давно уже разучились распознавать сигналы и адекватно на них откликаться. Когда человек очень долго борется с чем-то, он теряет пропускную способность чувствовать.

Кожей он мог ощутить, как температура в салоне поднялась. Как часто начала дышать девушка, как он сам только сейчас смог по-настоящему делать свободные вдохи. Искры безумия буквально заряжали воздух, делали его плотным. Давление ощущалось во всем салоне, несмотря на то, что окна были открыты. Эл нажал на кнопку, чтобы их поднять. Превращая салон в пространство их самосуда, где два потерянных человека отпускали все свои страхи. Испытывали собственный предел контроля.

Именно так звучит «нечего терять». Как рев двигателя, гул режущего воздуха снаружи и их дыхание здесь и сейчас. Как прыжок в пропасть и невозможность остановиться.

Только в такие моменты ты чувствуешь себя свободным. Эл это знал, как никто другой. Когда даже собственная честь летит словно фишки на «зеро». Когда теряет терпение даже самое упертое и отчаянное желание биться. Только так. Когда доходишь до последней точки своего предела, ты узнаешь, кто ты есть.

И где уже тебя нет.

Совершенно абсурдная мысль пришла к нему, когда он увидел реку.

Вода.

А почему бы и нет? Это даже иронично, что они мчались к разрушенному мосту.

Эл бывал здесь тысячу раз и знал, как к нему подобраться. Словно чертов коллекционер он находил в каждом городе место для смерти. Собирал их как игрушки, которых у него никогда не было. И его тело само привело их сюда, так жаждущее покоя. Оно ему давно не принадлежало. Контроль сорван, выбит как последняя пробка в электрощитке.

Начало моста было обрушенным, но скорость позволяла преодолеть небольшое пустое пространство обвала. На миг они зависли в воздухе, пролетая над пропастью. Приземлившись прямо на раздолбанный временем асфальт, Эл чуть ли не ликовал, насколько тачка была шикарной. Мягкой, податливой, практически совершенной. Как и этот момент. Впереди их ждала лишь «взлетная полоса» в сто метров и билет в один конец. Там уже мост был разрушен окончательно, как и их жизни.

– Остановись! Ты псих! Черт тебя возьми, ОСТАНОВИ МАШИНУ!

Наконец она заговорила. Нет, орала. Срываясь. Вопя. Умоляя. Эл почти уже забыл о девушке. Тормоза. Разворот. Визг покрышек и Аиды. Дым.

Звенящий вкус освобождения. До того сладкий, что Ида тоже его ощущала. Эл знал. Чувствовал ее всю. С них будто содрали кожу, обнажая уродливые осколки внутри. Все разрушения, что пережили. Но которые не имели власти в этот момент. Единственную секунду. Минуту. Или все прошлые годы.

Этот единственный миг стер последние грани.

Они оба оказались там, где вечность впадает в пустоту.

Такое безразличное ни-че-го.

Добро пожаловать в его гребаный мир.

Аида не такая. Он знал.

«Мне нечего терять».

Ложь.

«Останови».

И он остановил.

Потеряв зыбкое ощущение невесомости, Аида пришла в себя. Мир вернулся, снова собрался по кусочкам, как пиксели. Обрушился на нее всеми своими причинами. Встроился в каждую клетку и подключил опять к своей сети.

Она быстро вышла, сильно хлопнув дверью. Эл наблюдал, как девушка запустила в волосы тонкую руку, как мертвенно бледные пальцы контрастируют с темными прядями. Как она расхаживает взад и вперед не в силах насытиться воздухом. Видел блеск ее глаз. Ощущал ее агонию. Можно сказать, она была даже красива. Такая живая и сильная. Еще не до конца сломленная.

Выйдя тоже, Эл смотрел на удаляющуюся спину Аиды. Когда девушка подошла к самому краю разрушенного моста, его рука дернулась. Пальцы непроизвольно, на рефлексе, сделали движение. Потянулись. Но не смогли бы достать. Со стороны это было похоже лишь на судороги. И этот мир никогда не услышит, как и сам Эл сорванную мыслеформу, размазанную словно акварель дождем: «Стой».

Сотни тысяч невысказанных слов было между ними. Эл достал пачку сигарет из заднего кармана и закурил. И все равно чувствовал, что их драг[2] был красноречивее любых разговоров. Впервые Эл не почувствовал себя одиноким. Он смог кого-то впустить в себя и разделить дозу яда.

– Ты просто больной!

Наконец она взорвалась, заорав. Ее крик пронесся над гладью воды, отражаясь эхом между берегами и гущей деревьев. Когда Ида повернулась, Эл видел в ее карих газах пламя. Квинтэссенция жизни. Коллапс. Наверное, именно так и рождалась вселенная, когда устала быть пустотой.

– Доволен?! Хотел довести меня, у тебя получилось, ублюдок!

Девушка подошла и толкнула его в грудь, но он даже не шелохнулся.

– Ненавижу тебя!

Он почти был готов рассмеяться.

– Так тебе же нет до меня никакого дела, – улыбнулся он.

– Не знаю, в какие игры ты играешь, но…

– Я не играю, Аида, – он остановил ее замахнувшиеся кулаки, сжал хрупкие запястья. Сокращая расстояние. Так, что снова вдыхал ее запах. Снова возвышался над макушкой головы. Она сопротивлялась, дергалась. Через одежду Эл чувствовал, как девушка дрожала. Это из-за выброса в кровь нейромедиаторов, скоро пройдет. Пытаясь его ударить, пнуть, оттолкнуть от себя, Аида брыкалась в его сильных руках, пока Эл подводил девушку к капоту машины. Опустив ее задницу на металл, он смог прижать и руки, а ноги обездвижил, зафиксировав между своими коленями. – И ты не будешь больше играть, во что бы там не вляпалась. Так что просто живи, мать твою. Продолжай это упорно делать, потому что теперь ты знаешь, что тебе есть что терять. Что твоя жизнь что-то значит.

Голос его был словно лед, но Эл был спокоен. Он ранил. Выплевывал слова. В такой близи Эл разглядывал очертания девушки во тьме ночи. Ее выпирающие скулы, острые, словно лезвия. Маленькое аккуратное лицо. Опущенные уголки губ, изогнутую линию рта. Такие убийственные глаза. И он видел в них жизнь. Заглядывал, смотрел, нырял словно в омут со стеклами. Хотелось вырвать дурацкие линзы, казалось, после произошедшего, – это все, что их разделяло. Единственное ненастоящее, что еще было в ней. И только сейчас Эл понял, что так отчаянно от нее требовал и чем мучился сам. Почему она вызывала в нем такую неприязнь. Зачем повез ее сюда и что хотел доказать.

Он посмотрел на пульсирующую жилку на шее девушки и сглотнул.

Показать. Ей.

Нет. Себе.

Что она другая. Аида не такая, как он. До трясучки, до одури она раздражала своим поведением, показывала Элу все его выработанные годами маскировки. Вскрыла все щиты, словно расковыряла уродливые язвы. Но она была живой в отличие от него. Пусть они были так чертовски и несправедливо похожи. Но стояли по разные стороны этой ублюдской реальности.

– Я тебя вижу, Аи...

Незаконченная фраза повисла между ними. Давила, заставляла вдыхать глубже. Шепот деревьев уносил их частые вдохи, а вода прятала выдохи в темноте своих глубин. Ее проклятый запах заполнял собою все, весь объем легких. Он возбуждал рецепторы в мольбе ощутить его на вкус. И всем телом чувствовать, как близко друг к другу они оказались. Как и в клубе. Что даже несмотря на речной холод, Эл горел от ее тепла.

«Аида», – просто сказать это. Повесить снова карикатуру. Вложить в нее насмешку, которую губы не умели выразить. Но вместо этого они еще больше онемели, не подчинялись, получилось лишь снова повторить:

– Аи.

Снова взгляд на шею.

И отпрянул. Резко. Слишком угловато и очевидно отталкивающе. Звенящая и созданная ими вакуумная тишина снова наполнялась воздухом. Их обоюдным облегчением, что опять порознь. Их мир в безопасности, поставлен на привычную дистанцию. Ото всех. От каждого.

– Садись за руль, – скомандовала она.

Ни одна нота в ее речи не просела. Хотя Эл видел, что она до сих пор дрожит.

– Это ты нас притащил сюда. Я без понятия как отсюда выбираться, а мой телефон сдох. Опять, – последнее слово она уже буркнула себе под нос. Словно это было для нее досадной оплошностью.

Уязвимой она все равно не выглядела.

Все такая же прямая спина танцора. Вздернутый маленький нос и поджатые губы в надменную дугу превосходства.

– Ты меня не боишься.

Это было утверждением. Снова. Эл видел, что больше не было реакции «бей или беги». Игра сдвинулась на ее поле. Она заглядывала в себя.

– Теперь ты боишься себя, – подытожил он. Потому что знал. Каждую гребаную реакцию глупого человеческого разума. – Не стоит. Это и есть твоя точка контроля и его предел. Твое состояние сейчас, – пояснил он, выдыхая дым, – это то, что у тебя не отнимут. Никто не сможет добраться до этой части тебя.

Он подарил ей это. Урок смерти.

Ей было, что терять, и от этого она не была разбитой. Сейчас девчонка увидела свою ось опоры. Нашла ее в бесконечном хаосе. В отличие от Эла, вылетевшего уже из всех систем.

Но важным было лишь ее разоблачение.

Сев за руль, он дождался девушку, и они покинули берег. По дороге Эл осознал, что она навсегда пометила его место собою. Уже второе. Сначала курилку. Теперь еще и здесь. Но у Эла было их еще много. У любой невидимки должно быть место укрытия.

Тлеющий огонек, прожигая бумагу и табак, загорался каждый раз, когда Эл подносил сигарету к губам. Дым заполнял собою салон и его легкие. Аи даже не стала включать музыку, чтобы разбавить молчание, и Эл был солидарен. Весь центр сосредоточения в данный момент собрался только в маленьком предмете, зажатом между его пальцами. А затем механически снова подносил к губам и вдыхал. Дышал и дышал этой отравой.

Единственный воздух, который он заслуживает.

Зажав сигарету зубами, он следил за дорогой. Свет фонарей, приходя на смену тьме, касался его лица. Краем глаза он уловил, как Аи сделала движение. Ее ладонь вырвала курево. От едва уловимого прикосновения к губам Эл почувствовал бегущее по телу электричество. Дрожь, заметную только ему самому.

Но Эл по-чувство-вал, как она до него дотронулась.

Перед глазами снова вспыхнул вчерашний вечер. Как этот упырь легко прижал Аи к стене и поцеловал. Как она была удивлена и как разозлилась. Никто не может вот так просто целовать кого-то в губы. Черт возьми, никто!

Вопреки его предположениям, Аи не выбросила сигарету в окно, а затянулась сама. Блаженно задрав подбородок и прикрыв веки, девушка выпустила струю дыма. А Эл мог думать лишь о том, что эта сигарета была у него во рту, а сейчас она касалась ее своими губами. Захотелось сглотнуть слюну или выйти, забрать свое курево или снова избить того ублюдка с пиковой тату.

Эта проклятая сигарета, как разыгранный мяч на поле. Его первое касание. Второе Аи. И снова третье – она вернула ему сигарету обратно. Эл держал ее так, будто это самая диковинная вещь на свете. Та самая загадка мироздания. Парадокс, вмещающий в себя и вопрос, и ответ.

И он просто поднес к своим губам ее снова. Зажал, так и не выпустив. Вдыхал и вдыхал этот токсин, впервые за всю жизнь чувствуя вкус. Такой же, как след от помады Аи.

[1] Вершина изгиба поворота по самому малому радиусу.

[2] Вид гонки с максимальным ускорением по прямому участку трассы.

Десятый. Колесо Фортуны.

– Аи, – произнесла она, лежа на кровати.

Ей нравилось, как это звучит. Она пробовала на вкус новое имя, и оно ей… подходило. Определенно звучало лучше, чем Ида, режущее ее слух. Девушка так и не смогла к нему привыкнуть, оно настолько инородное, непривычное. У нее никак не получалось себя в него поместить, завернуть и с ним слиться.

Пружины натягивались под ее весом и матрас изгибался в неудобную дугу, создавая впечатление, что лежишь в гамаке. Девушка никогда еще не испытывала такого дискомфорта в своей жизни и поражалась, как люди могут так спать. А как же те, у кого кифоз и сколиоз? Просто жуть. Не заработать бы самой искривление позвоночника, хорошо, что она вернула в утреннюю рутину зарядки. Завтра обязательно ее сделает, несмотря на протесты и косые взгляды Таи.

Завтра…

Такое призрачное понятие, которое рассвет окрашивает надеждой каждый новый день. Но та самая новая жизнь так и не наступает.

Вот и сейчас безымянная девушка лежала в темной комнате, понимая, что все решения никогда не принимаются при свете. Потому что в нем изначально нет неправильного и неопределенного. Каждый новый рассвет сулит попытку, дарует шанс на начало. Каждый новый день не спрашивает тебя: «Ты видишь?». Вопрос для него не имеет смысла, потому что у света другая работа. Восхвалять жизнь.

Ночь же подобна умиранию. Лишь она будет знать твою исповедь. Ждать тебя за каждым закатом. Напоминать, что все завершается, но никогда она не будет ничего заканчивать, потому что во тьме нет утверждений, одни лишь вопросы. И ночь спрашивает: «Ты видишь?».

И лишь у смерти есть ответ: «Я тебя вижу».

Аи.

От воспоминаний его голоса, как он это произнес, девушка снова покрылась мурашками. Эл произнес ее новое имя так, будто в это короткое слово заключил всю способность мира сопротивляться боли.

Аи.

Словно сокращение от ее настоящего имени. Его метаморфоза, которая ей нравилась.

Пусть она и ненавидела Эла каждой клеточкой своего насквозь ложного существа. Настолько разбитого, что даже не соберешь и не выбросишь при всем желании. Пусть он и довел ее сегодня до исступления, хотя Аи и не полагала уже, что внутри что-то осталось после всего с ней произошедшего. Этот проклятый Эл открыл в ней сегодня какой-то неведомый предел мироощущения. Заставил перешагнуть за грань. Буквально за нее вывалиться. Так оголтело и до чудовищного правильно. Словно умелый остеопат, только по части душ, он надавил на те точки, о которых Аи даже не подозревала, вставляя что-то внутри на место. Как работают в физиологии с триггерами, – он высвободил болью то, что болело.

***

Четыре года назад

Звон пощечины пронесся эхом по помещению, отражаясь от стен. Аделина потеряла ориентацию в пространстве, в глазах потемнело. Внутри самого ее черепа какофония звуков создала зал разбитых зеркал. Мама ее никогда не била.

– Ты просто позор нашей семьи. На тебя никогда нельзя положиться, Ад.

Мамин голос был, как всегда, холодным и сдержанным. И каждый раз Аделина чувствовала себя ребенком, пристыженным за то, чего он не понимал. Лишь знал, что сделал что-то не так. И мир рушился. Рушился. Мама, просто люби меня.

– Эта поездка столько для нас значит. Что подумали бы другие, если бы не я вошла сюда? И увидели бы тебя за этим непотребством? Когда до тебя уже дойдет, что держать лицо – это все.

Вот только Аделина давно уже не была ребенком. Ей четырнадцать.

И она прочно усвоила: что бы ты ни делал, всегда будет все не так и не то. Ей никогда не заслужить их любовь. И с каждым годом жизни все становилось лишь хуже.

Аделина все время старалась, делала то, что в ее силах. «Держала лицо». Соответствовала всем требованиям. Играла по установленным правилам. Но ни разу ею не были довольны. На всех приемах она недостаточно хорошо выглядела, неправильно улыбалась, смотрела и разговаривала. А ее врожденные изъяны так вообще приводили родителей просто в ужас. Даже отец, будучи человеком науки, смотрел на нее как на дефект любой эволюции. На ошибку.

Маленький ребенок не виноват. Не виноват, что он такой. Мама, папа, просто примите меня.

Пусть Ад и сделала сегодня все, что причиталось, это никогда и ничем не вознаграждалось. Что ей еще оставалось, кроме как поощрять себя самой? Она делала то, что любит, вопреки всему. Аделина даже не осознавала, что так выгрызала себе воздух, глоток необходимой свободы.

Но как итог, внутри она все больше закрывалась, покрывалась броней. На каждый выпад от других, вместо оголенной кожи, появлялась черствая корка. Пусть ее никогда и никто не примет, ну и ладно. Она тоже.

– Неужели? – спокойно, но ни без тени сарказма ответила она. – Плохие выражения, вроде как, вредят лицу аристократов, разве нет? Но ты назвала меня шлюхой.

Еще один удар.

– Не смей! – Губы мамы дрожали. – Сейчас же переоденься, и чтобы духа твоего здесь не было! Выйди отсюда так, чтобы тебя никто не увидел. Ты хоть знаешь, что это за зал?

– Для танцев, не видно, что ли?

– Это стриптиз-зона, приватная комната, Аделина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ну и какая, к черту, разница? Здесь же нет никого, и она не собирается никого соблазнять. Ей всего лишь хотелось потренироваться на пилонах. Только это было важным. Но кто ее будет слушать.

– Сейчас у твоего отца будут дела с очень важными людьми. Прошу, хоть раз в жизни послушайся меня и не испорти все. Так что оставайся в своей комнате и не выходи.

Аделина вернулась в свою комнату арендованной их семьей виллы. Всю жизнь она была обособлена, ей нужно было прятаться. За исключением тех редких моментов, что были в самом раннем детстве. И то, сверстники видели, что она другая, сторонились и боялись. Теперь же в каждой такой поездке она жила одна. Все ребята ее возраста могли ночевать вместе у кого-нибудь на вилле, чтобы было веселее. Но только не она.

Сколько раз ее линза выпадала за эту жизнь, когда она плакала? Аделина почувствовала, как к ее руке прилипла имитация голубого оттенка радужки. Мама всегда ее заставляла носить голубые. Так Ад, по ее мнению, выглядела красивее и презентабельнее с ее выкрашенными в натуральный блонд волосами.

***

Проснувшись, Аи достала из-под подушки контейнер. Лежа в постели лицом к стене, она надела коричневую линзу. Такой трюк девушка проделывала каждый раз, отворачиваясь, чтобы соседка не заметила ее манипуляций.

Несмотря на то, что всю жизнь проносила голубые, Аи всегда хотела себе карие глаза. В глубине души она радовалась, что сейчас, маскируя свою внешность, ходила с таким цветом радужки. Ей казалось, что так она выглядит милее, несмотря на свою мальчишескую внешность. Ведь правда же, что все люди с карими глазами очаровательные, их взгляд всегда мягкий, а лицо приятное. Только темный цвет волос ей совсем не нравился, да и не шел. С таким бледным оттенком кожи он делал внешний вид Аи болезненным.

«Классные линзы».

Скривившись от мысли, что она снова может увидеть Эла, Аи свесила ноги со второго этажа кровати и легко спрыгнула.

Выглянув за дверь, она убедилась, что Эла не видно в коридоре, и быстрым шагом пошла в «мойку».

«Потому что твоя жизнь что-то значит».

В зеркале ее отражение начало размываться от подступивших слез. Он сказал именно то, что ей всю жизнь так отчаянно хотелось услышать. Вчера Эл сделал то, в чем маленькая девочка Аделина так сильно нуждалась. Ей хотелось это чувство получить от родителей. Но самый ненавистный человек на всей планете показал ей, где это чувство находится внутри нее самой. Девушка по имени Аи.

«Я тебя вижу».

И теперь она тоже ее увидела.

Прежде чем поехать в общагу, вчера они вернулись обратно на площадь для гонщиков. Эл спрашивал про какого-то Дрюцика и где его найти. Аи услышала случайно его разговор с парнем, который выглядел как то хулиганье. Теперь она их различала. Эти странные личности действительно выделялись своей одеждой, манерой поведения и говором. Как будто были местной группировкой в городе. Тая назвала их бандой квартала, но гонки проходили в другом. Значит они были по всему городу?

Но больше всего портила вечер Дарина. Она подошла к Элу, когда парень уже закончил и возвращался к Доджу.

– Все псы попадают в «Рай», – произнесла она.

Аи чуть не стошнило. Серьезно? Это что, какая-то ролевая игра?

– Проверю, – Эл кивнул. – Вы за своих горой, да?

– За своих, да, – как-то двусмысленно произнесла девушка с азиатской внешностью.

Может, Аи и не была экспертом в сердечных делах, но отчетливо видела, что Эл ей нравится.

После, они вернулись в общежитие. Оказалось, что тот парень, который звал ее из окна на свидание, тоже был гонщиком. Именно с ним они и пролезли опять на второй этаж в комнату, в которой он жил.

Аи поспала всего пару часов, потому что никак не могла уснуть. Настал ее рассвет, а то, что оставалось в ночи, все так же следовало за ней, пряталось в каждой отбрасываемой солнцем тени.

Вернувшись в комнату, Аи начала аэробику. Но не переставала ни на секунду думать о произошедшем. Ей сказали скрываться и бежать. Она это и сделала. Но теперь поймана. Эл подошел настолько близко к правде, что это ужасало. Но худшее было в другом. Эл слишком близко подошел к ее сердцу. Речь вовсе не о том, как она относится к нему, а о том, что она чувствует в принципе. Этот парень проник в самое нутро, которое она прятала лучше любого камуфляжа.

Аи знала, что он страшный человек, но, и в самом деле, не боялась парня. Похоже, что случилось это после клуба. Тогда между ними что-то установилось. Невидимыми нитками было прошито. А вчера… Они оба перешагнули за край. Больше собственной безопасности ее пугало лишь обнажить свой внутренний мир. Выставить его напоказ.

«Теперь ты боишься себя».

Оглядев комнату, Аи поджала губы. Сейчас ее ждет отработка и пора уже собираться. Часы работы на благо общежития – это не все их наказание, еще ведь предстоит выступить с номером в каком-то непонятном конкурсе.

У Аи была идея получше. Свалить отсюда.

То, что произошло вчера, ее будто вывело из комы. Никогда она еще не испытывала столько чувств за один раз. Тотальный гнев. Ей хотелось убить чертового Эла, пока он мчал по обрушенному мосту. Бесконечное болото печали, потому что она так и не сделала ничего в жизни. Вообще не жила будто ни одного проклятого дня. Поставила все свое существование на радость родителям в жалком желании перестать испытывать перед ними стыд и вину. И снова гнев. Ту самую внутреннюю борьбу, которую она чувствовала постоянно. Необузданную силу внутри. Она вчера вся поднялась в ее теле. Ощущалась в каждом кончике пальцев, вибрировала внутри и жаждала сопротивляться падению. Ей хотелось жить.

Эл вытащил ее из анабиоза, довел до самого предела мироощущения, заставил пережить его конец. И показал, что ничего страшного не произошло, конец света выглядел не так, как представлялся. Но зато теперь она знает, на что способна.

Знает ли? Она испугалась того, что ей это понравилось. Сидя в машине, в попытке отдышаться, Аи слышала внутренний голос, который кричал громче всех, что на свою жизнь она имеет неотъемлемое право. Эл будто помог ей снять всю броню, содрать кожу, дойти до самой своей сути, сердцевины. До той, кем она была на самом деле.

Вопреки ужасающей и изжившей себя боли две недели назад, когда Аи корчилась в агонии на полу какого-то придорожного мотеля, сейчас она чувствовала себя так, будто восстала из пепла.

Аи была свободна. Там, глубоко внутри, она всегда была свободна просто по праву своего рождения.

Вот только Аи еще не умела этим новым правом пользоваться. Не понимала, что делать с этим знанием. Встроится ли оно в нее когда-нибудь.

Заключенный, выбирается из пожизненного заточения, дышит новым ощущением, но кроме своей клетки ничего не знает. И вопреки логичным решениям, делает все, чтобы вернуться обратно. Потому что знакомо. Потому что там известная территория, будь впереди хоть трижды земля обетованная. Привычки страшнее любой неизлечимой болезни.

Захватив оверсайз-худи лимонно-кремового оттенка, Аи пошла на отработку. В коридоре какой-то парень присвистнул, оглядев ее с ног до головы. Аи ухмыльнулась, когда он прошел с тазиком грязной посуды мимо кухни, постоянно оглядываясь.

И до нее дошло, что она впервые вышла в топе и легинсах, которые демонстрировали ее фигуру танцора. Посмотрев на толстовку в руке, Аи поняла, что так и не успела ее надеть, полностью погрузившись в водоворот мыслей. Вмиг девушка вспыхнула, поражаясь, что даже не подумала о своем внешнем виде. В голове столько всего крутилось с самого утра, что она не потрудилась об этом позаботиться, даже не накрасилась сегодня. Ее терзали лишь внутренние противоречия, они заняли собою буквально все. Она, конечно, не спала почти всю ночь из-за гонок, но никогда не была такой рассеянной. И по поводу внешнего вида всегда была к себе строга. Мама тщательно следила за ее образом. Аделине никак нельзя было опозорить семью.

Аделина. Ад.

Аида.

Аи.

Трансформация имен. Нет, личностей. Вчера этот ненормальный подарил ей новую жизнь.

«Еще одну», – горько усмехнулась девушка.

– О-у, это же ты извивалась на шесте, – окликнул ее какой-то парень. – Покажи нам еще раз шоу!

Аи кожей чувствовала, как каждый оголенный участок ее тела подвергается обжигающей силе взгляда. И он принадлежал не тому, кто ее оскорбил. Повернувшись, она встретилась с зелеными глазами, что всегда смотрели исподлобья. А под ними полосы. Его покрытая цветными татуировками шея ярко пестрела на фоне черной одежды, притягивала, манила и привлекала. Аи помнила, как она пахла, когда ночью он усадил ее на капот. Когда парень был опять очень и очень близко. Как вкладывал в нее грубыми словами новую реальность. Ту, где она имеет на что-то право.

И она почувствовала, что в ней все закипает, прямо, как и вчера. Как гнев прорывается из самых недр ее подсознания, словно магма, нашедшая жерло. Девушка ощущала сейчас этот путь всем своим существом, словно сотни и тысячи раз он уже был проторен. Бесконечная злость, которую она сдерживала годами, прятала за обидой, которые ошибочно считала контролем.

Элу вчера удалось сорвать с нее маскировку. С ужасом она осознала, какую игру он вел: она разменяла ему валюту правды.

«Я не играю. Я тебя вижу». Именно этого он от нее хотел. Не запугать, не повыпендриваться, и не убить. А заставить ее открыться. Как же она его ненавидела!

Все ее терпение, накопленное с таким колоссальным трудом, сейчас рассыпалось. Волну внутри, как и извержение вулкана, уже нельзя было остановить. Потому что ее снова ударили по больному, окунули в лужу унижения.

– Шоу – это твой поход в душ, – сорвалась она. Аи уже разъяренная шла к говорливому парню. – Вот для пущего эффекта.

Она пнула коленом в пах оскорбившего ее студента.

– Будешь теперь точно главным клоуном, не просто с маленьким членом, но еще и с одним яйцом.

Всего лишь на секунду она возликовала от того, как парень схватился за место удара. Но кто же знал, что сам вулкан тонет в созданном собой же океане боли при извержении. Что магма – это ни не выраженный гнев. Это тотальное и глубинное чувство стыда и вины. Такое до тошноты знакомое. Настолько, что в один ужасный момент осознаешь, – это и есть твоя привычка. Боль. Боль. Боль.

Она сбежала. Аи так быстро перепрыгивала ступеньки, что ее нога снова заныла. Но ей было все равно. Все вокруг стремительно закрашивалось в черный. Снова и снова. Ей никогда не выбраться из этого. Сколько раз Аи срывала к чертям каждую свою планку. Вчера она вылетела за все их пределы.

Нет. Она сделала это еще 17 сентября. Этого ли она хотела? Этого добивалась?

Уткнувшись лбом в холодную стену лестничного пролета, Аи знала ответ. Та ее часть, которую никогда не обманешь. Тот черный ящик, что фиксирует все. Пусть ты и забрасываешь свою боль в него, лишь бы не проживать, лишь бы не чувствовать. Вытесняешь. Выключаешь. Твердишь: «Я хороший. Хороший. Примите меня. Я не…».

– Я чудовище, – практически всхлипнула она, прикрывая тело толстовкой.

Внутри все дрожало, снова взрывалось и гасло. И опять. Она так запуталась, что никогда не сможет, не сможет…

«Теперь ты боишься себя».

– Замолчи.

Силы оставалось лишь на то, чтобы наблюдать. И снова пришел в действие механизм чистки, безмыслия, отсутствия. Ее вторая привычка.

Вчера это устройство удалось взломать. Вскрыть. Как было бы, наверное, просто жить, если бы за один такой психический катарсис можно было бы поменять свои внутренние настройки навсегда. Но сеть старых паттернов в мозге как алмазная долина. Не разорвешь.

Аи никогда не видела смысла в том, чтобы себя жалеть. Особенно долго.

Задавить, уничтожить любой, даже крошечный, намек. «Ты должна держать лицо». Она надела свою кофту поверх спортивного топа, и точно знала, что худи закрывает ягодицы. Видны лишь ее ноги в серых легинсах с оранжевыми вставками. Но не видны ее глаза, волосы, брови, ресницы и внутренний мир.

Внизу она встретилась с Рэем и улыбнулась так, будто только что не была на грани истерики из уродливых слез.

Их заставили белить бордюры.

Ничем подобным Аи в жизни не занималась. Парни, похоже, тоже. Но в отличие от нее вид у них был такой, словно их ничего не смущало. Ни прохожие студенты, пялящиеся на них с высокомерными ухмылками, ни то, что отработка в принципе унизительна. Вот уж кто не знал о стыде.

Эл работал с полным отсутствием всякого присутствия, будто робот, но при этом неизменно держал в зубах сигарету. А Рэй размазывал белую жижу с энтузиазмом художника, пишущего самую жизнерадостную картину. Аи вообще не могла представить его унывающим или чем-то недовольным.

Через час работы Аи уже жалела о том, что надела толстовку, потому что одежда липла к спине. Но снимать она ее не будет. Девушка уже искусала все губы, прокручивая вспышку в голове. Эл достал уже пятую сигарету и закурил. За все это время никто из них не проронил ни слова. Надо было взять с собой наушники. Не долго думая, Аи выудила из кармана телефон и включила музыку.

Hollywood Undead – «Bang Bang» приятными басами заполнила тишину.

И сразу же дурацкая отработка как будто стала веселее. С предвкушением Аи ожидала, что парни начнут возмущаться музыке, как и Тая. Но к ее удивлению Рэй стал покачивать головой и напевать, а Эл… Ну это Эл. Диапазон его реакций либо сводился к нулю, либо разгонялся до Плутона и обратно. Отсутствие какого-либо ответного реагирования было уже хорошим знаком. Он не сломал ее телефон, не убил взглядом, не утащил Аи на какую-нибудь крышу и не сбросил. Победа.

Через минуту, поддавшись импульсу, Аи начала танцевать. Рэй тоже встал и поддержал ее. Они оба веселились, улыбались и дурачились. С ним было очень легко. Эл продолжал курить и не обращал на них внимания.

Раздался свист.

– Готовитесь к конкурсу общаг, салаги?

И последовал смех.

Вся компания повернулась на окликнувших их кучку парней.

– Ида, иди внутрь, – сказал Рэй, неотрывно глядя на банду.

Боже, эти придурки только что унизили их. Он что, серьезно думает, что Аи улизнет для пущего эффекта им на радость?

– Игрушки ты не брала, не строй из себя Че Гевару, – отозвался Эл, не глядя на нее. Он намекал на баллончик с шокером и был прав. У Аи их с собой не было.

Группировка уже шла к общежитию, многих из них Аи узнала. Они приходили ночью, когда окружили ее в коридоре. Тогда где же?..

– Мне понравилось, как ты танцевала.

Сукин сын. Этот голос прозвучал сзади у самого ее уха как дьявольский шепот. Парень. Который. Ее. Поцеловал. Даже если бы захотела, она не смогла бы уйти. Они были в западне.

Не сговариваясь, Аи и Эл посмотрели друг на друга.

Насколько можно было его читать, Аи видела на его лице тень отвращения.

– А вы наши конкуренты? – спросил Рэй у подошедших парней. – Для этого пробрались к нам в общагу, чтобы собрать сведения?

Выглядел он дружелюбно и до чертиков спокойно. Это не могло остаться незамеченным. Аи краем глаза наблюдала за Денвером, как он разглядывал Рэя, будто о чем-то размышлял. Прикидывал. И когда что-то для себя решил, переключил внимание на Эла. Он тоже курил. С прищуром Денвер наблюдал за собравшимися, нахальная ухмылка играла в уголке его губ. Одет он был почти так же, как и в прошлый раз. Только мастерка была красной. Обернувшись, Аи заметила, что он был не один. Их действительно окружили. Позади стояло пятеро парней.

– Рабсила в деле, – посмеялся один из хулиганов и несильно пнул ведро с известкой.

Все произошло так быстро, что Аи не знала, как успела среагировать. Наверное, только потому, что последовала за бросившимся Рэем. Оба они схватили Эла. И Аи увидела, как сверкнуло лезвие под его рукавом. На нож не похоже. Скорее на бритву?

Тот парень, что его спровоцировал, как будто не заметил оружия. Мысли просто вихрем неслись в голове от бьющего в теле адреналина. Мозг работал будто на сверхскорости, обрабатывая поступающую информацию. Аи поняла, что Рэй знал. Не факт драки его заставил так действовать. А настрой Эла.

Если у Эла лезвие всегда было с собой, то почему он не использовал его у клуба, когда на него одного напало три человека? А сейчас он кинулся сам, еще и с оружием? Что именно его заставило так отреагировать? Он же вообще всегда сдержан. Кроме случая с поцелуем.

Лучше бы она не смотрела в сторону парня с татуировкой пики. Глаза у него горели, как у безумца. Он наслаждался зрелищем с оскалом чудовища, перекатывая сигарету между зубами языком.

Одиннадцатый. Справедливость.

Три года назад.

В тюрьме все всегда сводилось к авторитетам. Выживал не тот, кто был сильнее, а тот, кто подлее. Любой громила ходил под беспринципной шавкой. Так же, как у собак. Кто больше всех лает, тот и ведет.

Прелесть любой организации в том, что все стремится к одному и тому же. Будь то тюрьма, школа, бандитская группировка или общество с ограниченной ответственностью. Везде действуют одинаковые правила и законы. Потому что люди одинаковы. Сколько лет жил, он знал, как они устроены. В человеке не было ничего святого. Каждый борется за себя, как может. У любого вида связи была только лишь выгода и ничего больше. В итоге все это можно было привести к одному знаменателю – выживание.

Это потребность. И каждый, словно наркоман, кидался на все подряд ради ее удовлетворения.

Желание лидера вести за собой: когда-то он сам нуждался в спасении, но герой не пришел, и он стал им. На самом деле это лишь потребность закрыть свою слабость. Мы обрастаем тем, чего нам больше всего не хватает в жизни.

Желание выслужиться перед кем-то: закрывает необходимость в нужности. Эти всегда готовые «помогайки» просто хотят быть значимыми. Прикрыть собственную никчемность и низкую самооценку благими делами.

Каждый человек хочет спастись. Даже добровольное страдание – это спасение, потому что в нем всегда есть выгода. Поэтому люди так любят носиться со своей болью.

В колонии для несовершеннолетних все дни сливаются в один. Но пребывание здесь не особо отличалось от его прежней жизни. Зато теперь у него было время, чтобы размышлять. Здесь ему не приходилось «работать» на износ как раньше, отрабатывать право на жизнь, он тут даже учился. Одно лишь не менялось. Жизнь его настолько уничтожала, что у него ничего больше не осталось, кроме как способности наблюдать. И он смотрел за заключенными, анализировал. Это стало его развлечением, как и качаться, ввиду отсутствия здесь других.

Любой акт агрессии – это желание отбить то, что твое по праву. Но по каким-то причинам ты сам от этого отказался, позволил другим решать. Вот только так это не работает. Все опять сводится к потребностям. Можно сколько угодно заниматься самообманом, но они всегда побеждают.

Он видел таких бедолаг не раз, и сам им был еще до тюрьмы. В итоге здесь кто-нибудь из «опущенных», кого «чморят» и издеваются, берется за заточку. Он кидается с обезумевшим лицом на кучку противников. Происходит поножовщина, которую охрана лишь поощряет. Это естественный отбор. Чем меньше их отсюда выйдет, тем лучше. Кого-то сморит болезнь из-за скотских условий, – ему к таким не привыкать. Кто-то умрет в «темную». О нем скажут, что он себя убил. На самом деле это было ни что иное, как организованное убийство.

Были и такие, кто действительно это делал – убивал себя. В тюрьме, за неимением оружия, заключенные извращались как могли.

Он тоже узнал об одном способе.

Шел четыреста восемнадцатый день, проведенный в «Кресте».

Его давно уже не трогали. Пусть он и не состоял ни в одной группировке заключенных. Для всех он постепенно стал авторитетом. Все просто. Его ничего не волновало. Боли, как они думали, он не чувствовал. И это пугало. Больше всего людей страшит то, чего они не понимают, не могут себе объяснить.

Он был нелюдим, ни к кому не примыкал для помощи. Не участвовал ни в одной организованной и подстроенной драке. Даже его «симпатичная мордашка» в итоге начала отталкивать тех редких мудил, которые так считали. О да, он уже наслушался за всю жизнь дерьма о красоте. Одно только знал точно, что ненавидел каждого, кто смотрел на него с восхищением, интересом и вожделением. Еще хуже – с жалостью.

После инцидента, когда его попытались поиметь в душе, эти твари увидели его изуродованное тело, испещренное отметинами. Один из них понял, что цифра «XIII» на его руке была не просто так. Парень догадался по многочисленным увечьям что за человек перед ним. Об этой мафии ходили слухи, особенно в криминальных кругах. Видимо, этот тоже слышал о таких, как он.

– Ты выживший…

Эта цифра пугала всех. Люди боятся того, что не могут объяснить.

Он больше никогда не станет жертвой, потому что у него нечего отнять. Даже какое-либо чувство он больше никому не мог дать.

Ему оставалось меньше года до освобождения. Но он и так уже был свободен.

Каждый день, вот уже почти месяц, сидя на лавке по средам, отстраненный от игры, он извлекал гвозди из дерева. Сдирая кожу и ногти, он по чуть-чуть, каждый раз приходя сюда, вытаскивал металлический предмет. Один из добываемых им гвоздей заколотили и пришлось проделывать трюк заново. Так он сначала извлек один, затем постепенно и второй. Сегодня недостающий элемент для его замысла лежал в его кармане.

Под утро, когда все будут спать, он соединит два гвоздя мякотью хлеба, которую припас на ужине. Посмотрит на этот самодельный крест чуть длиннее фаланги пальцев, – этого было достаточно для осуществления его замысла. Положит его в рот. И проглотит.

Он ничего не чувствует. Ему нечего терять.

Ни с кем не связан. Теперь уже точно.

***

Как и всегда, они не ходили по одному. Только толпой. Все из группировки «жили по понятиям», похоже, что они имели целый свод правил. Разговаривать с ними бесполезно. Это односторонняя игра, творившаяся в любом квартале, потому что банды побеждают в ней из-за своих же правил, известных лишь им. Они думают, что им дали власть и поэтому они могут на своей территории творить беспредел. Обычно при встрече с ними все заканчивается потасовкой при любом раскладе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рэй и Аи крепко держали его.

«Рабсила».

Раб.

Вот же гондон.

В чувство привело лишь прикосновение девушки. Одной рукой она хваталась за его локоть, а другой обнимала за талию. Ее пальцы над тазовой костью впивались в свежую рану, и Эл ощутил, как под одеждой засочилась кровь. Как она стекает липкой струей по коже.

И только из-за этого он пришел в себя. Жизнь снова начала обретать краски, собираться отрывками, смешиваясь с запахом Аи.

Он снова видел общагу и снова видел Рэя. Как и тогда он стоял рядом и удерживал его от падения в черноту.

Дыхание девушки теплело на его щеке, одновременно обдувало кожу и опаляло. Эл зацепился за это единственное ощущение. Сузил все свои реакции до этой точки на теле, свел в ее близость весь мир. Дышал. Дышал. Дышал ею.

В его памяти привычной серой гущей смешались лишь гниль, грязь и смерть. Настолько они въелись в его рецепторы, что он даже при всем желании не смог бы от них отделаться. Сколько бы не ел свежую еду, сколько бы не тер себя в душе. Но до сих пор вода для него была хуже любой пытки, что с ним проделывали. Поэтому он даже не старался.

Для него чистота не ассоциировалась с хлоркой, мылом и порошком. Только этот запах. Ее запах. Он в жизни не видел человека более чистого, чем она. Может, только один раз до «Креста». Вот и сейчас ее присутствие начисто вымывало черный цвет в глазах.

Он моргнул.

До сих пор на некоторых лицах парней и того с татуировкой пики красовались фингалы. Можно было поставить еще по одному для симметрии. А лучше располосовать физиономии и вспороть каждому брюхо. Особенно самому громкому соловью, который на их же жаргоне нихрена «не следит за базаром».

Эл не был убийцей и в тюрьму попал не из-за этого. Но он совершит свою вендетту. Сжав кулак и посмотрев на выбитую цифру на фалангах, он вспомнил того, кто превратил его жизнь в ад.

Еще рано действовать. Он не может себе позволить ошибаться. Эмоции – праздность и роскошь, которые не входят в его планы. Нужно все выяснить.

На разборки успели подбежать парни со стороны курилки. Кто-то вышел из общаги и тоже встали рядом, привлеченные шумом. Каждый, кто жил в Пагубе хотя бы год, знал, что на любую стаю соберется своя.

«С волками жить – по-волчьи выть».

– Валите отсюда, – выступил один из общажных.

По местным понятиям это было почти «стрелкой»[1]. Когда живешь среди преступных группировок, волей-неволей учишься этим терминам.

– Эй, ты под кем ходишь-то, что такой смелый? – ответил ему один из хулиганов. Щуплый, мелкий, с руками в карманах и подвернутой шапкой, которая держалась лишь на макушке.

– Смотри-ка, они готовятся к конкурсу. Репетируют. Подтанцовка подтянулась.

Урод, который поцеловал Аи, заржал, посчитав борзость остроумной.

– А вы там, видимо, будете демонстрировать стендап. Тогда нам нечего бояться, – подначила Аи.

Эта не умеющая затыкаться девчонка.

Стриженный под машинку упырь обогнул ее, выходя из-за спины, и пижонской походкой подошел к Аи.

Эл почувствовал, как она напряглась. По всей видимости девушка поняла, что сильно сжала его руку и, вообще, продолжала до сих пор держаться за Эла. Так что быстро отпустила, расправив плечи.

Ей не нужна была защита.

Смелая. Именно такой она выглядела в прошлый раз, теперь он понимал.

– Мадмуазель, в нашу первую встречу я не представился. Денвер.

Он протянул ей руку ладонью вверх, будто ждал, что Аи вложит свою и он поцелует, как чертов дон жуан. Издевался, снова намекая, как припечатал ее к стенке.

Аи лишь выплюнула жвачку, которую жевала всю отработку, и вложила в его ладонь, демонстративно отвернувшись.

Дура. Давать образец своей слюны хрен пойми кому, для человека, который прятался, было глупейшей оплошностью. Хотя, пряталась ли она? Эл выхватил розовую массу и зажал в кулак, одновременно скрывая приготовленное лезвие в напульснике. «Первая встреча». На постановочный спектакль это не похоже. Окажись она сейчас на стороне Денвера, Аи бы умерла в его глазах, перестала бы существовать.

Но она стояла рядом с Элом.

Со всех сторон продолжались разборки.

– Ты как разговариваешь-то, а? Дохера борзый? Так пошли пообщаемся.

Обстановка накалялась. Один из банды толкнул в грудь студента общежития, тот ответил тем же.

Раздался свист, который пресек дальнейшее развитие событий.

– Тут камеры, – сказал Денвер.

У входа в здание действительно была одна камера, это поумерило пыл уже взвинченных парней. Да и драки обычно проводились где-нибудь в лесу, за гаражами или в переулках.

– Забьем стрелку, че, – бандюган, который сказал про рабов, вел себя развязно и смотрел с вызовом на собравшуюся толпу.

– Назови время и место, – отозвался Эл, встав спиной перед Аи. С высоты своего роста он смотрел на парня, почти угрожая позой, готовый драться хоть сейчас.

– На «Поляне» в десять вечера перед конкурсом, – ответил тот. – Классно будете смотреться на сцене, и грим не понадобится.

За Студгородком лежит вереница гаражей, за ними железная дорога и лес. Вот там, почти в самом начале, есть песчаное игровое поле, его и называют «Поляной». Иногда в том месте проходили соревнования по волейболу или еще какая-нибудь студенческая хрень. Эл о «Поляне» знал, как и все остальные.

Стали расходиться. Верзила-Денвер напоследок подошел к Аи:

– Увидимся, дорогуша.

Эл его прекрасно слышал.

«Еще как увидимся».

Сигарета уже истлела, пока он ее зажимал между зубами все это время. И выдохнул дым, смотря им вслед.

– Надо собрать больше парней, – сказал кто-то и начались обсуждения.

Один из студентов спросил у троицы:

– Вы собираетесь танцевать на конкурсе?

Черта с два.

– Мы еще не решили, что будем делать с этой частью отработки, – Рэй ответил за всех, потому что больше никто не собирался.

Аи лишь обернулась, будто только сейчас поняла, во что они все вляпались.

По ее взгляду Эл прочитал, что она не намеревалась в этом участвовать. Девушка быстрее зашагала в общагу, удаляясь. Она все бежала и бежала. Так же, как и утром, когда испугалась своего поступка с тем парнем, которого пнула.

– А что банде до конкурса общаг? – спросил старшекурсник.

– Весь студгородок только и трещит о мероприятии, может, им тоже что-то перепадет?

– Кто их туда пустит?

Не участвуя в диалоге, Эл выбросил жвачку и бычок. Сейчас ему требовалось сконцентрироваться перед предстоящим делом, поэтому он подошел к турникам.

– «Стрелка», значит, – пробормотал он, ухватившись за перекладину, и подтянулся. Затем вышел в «Уголок»[2], выпрямив ноги в девяносто градусов, а после выполнил подъем с переворотом[3]. Разминался.

– Нам нужно что-то делать. Комендант ясно дал понять, что наше дальнейшее проживание зависит от того, выиграем мы или нет, – заговорил подошедший к нему Рэй. Драка его тоже не заботила и не пугала. Из всех, кого знал Эл, Рэй был одним из сильнейших людей. Абсолютно мирный, но справедливый. Как чертов шаолиньский монах.

Их головной болью так и оставался конкурс. Избегать проблему не было смысла, так что он прав. Это было самой дерьмовой шуткой, которую Артем Валерьевич только мог придумать. Лучше бы прямо сказал свалить и все. Но Элу некуда было идти. И комендант об этом знал. Скоро зима, а в Пагубе такой лютый холод, что он и дня не проживет на улице. Похоже, пора платить по счетам. Эл выполнил «Иголочку», уводя прямые ноги вверх, напрягая трицепсы, чтобы подтянуться вниз головой и проскочить поясницей перекладину.

– Нас двое, – ответил он, уже перевернувшись. Эл сел на турник, завершая этим трюк.

– Еще Ида.

Эла передергивало каждый раз от этого имени, он подался вперед, уходя в сальто, выполнил поворот на сто восемьдесят и зацепился за турник, снова повиснув.

Оно никак не вязалось с ней, так же, как и ее дурацкие волосы.

– Аида слилась.

– С чего ты взял?

– Не пройдет и недели, она отсюда свалит.

Его стопы зашагали по воздуху для «Переднего виса», и когда тело оказалось в положении параллельном земле, Эл начал из него подтягиваться, будто в перевернутом отжимании.

– Откуда такая уверенность? Ты что-то знаешь?

– Об этой девчонке вообще нихрена не знаю, – отрезал Эл поворотом на триста шестьдесят в воздухе и снова на турник. Он бы в жизни не признался, что каждый раз при упоминании о ней, взгляде на нее и даже мысли, его выворачивало наизнанку. Кто она? Эл так и не нашел ответ. Что ей было нужно? Опять подтянулся и вышел в «Горизонт»[4].

Если бы он понимал, что чувство под кожей, когда хочется ее содрать, являлось раздражением, то давал бы себе отчет в своих действиях. Ну, а пока, он просто, как охотник за приведениями, пытался эту девушку изловить. Казалось вот-вот ее силуэт станет четким, но он каждый раз распадался в его руках, проходил сквозь пальцы будто призрак.

– Эл, эта девушка, твое тело…

– Заткнись, Рэй, и держи свое гребаное обещание, – отрезал Эл, спрыгнув на песок, и одернул кофту. Мышцы горели, как и разошедшаяся от нагрузки рана. Пластырь оторвался, пропитавшись кровью. Он болтался где-то внизу по ноге, удерживаемый резинкой штанов.

Когда они возвращались в комнату, Эл ушел вперед. Обернувшись, он увидел, что Рэй задержался в коридоре, беседуя с девчонками. В комнате Эл быстро зашел за шкаф и оттянул резинку. Между узорами татуировок на незабитом участке кожи виднелся порез, из которого шла кровь. Раньше тату у него не было, кроме одной, которую набили в детстве. Все остальные он сделал уже в Пагубе на выигранные деньги в гонках.

Выудив из тумбы перекись, Эл равнодушно прижег порез и вытер ногу. Глядя на пенное шоу, он чувствовал, как боль пронзила тазовую кость, будто в рану вливали раскаленный металл, а не антисептический раствор. Челюсть свело, пробирая до самых мозгов. На штанах, как он и предполагал, образовалось пятно. Его-то и заметил Рэй. Если опустить толстовку, то не видно, так что пофиг, можно ходить еще. Одежды у него было мало. Поэтому Эл всегда носил черное, не боясь ни в чем замараться. Но в основном в собственной крови. К тому же, ему еще предстоит вылазка сегодня, а для нее парадный костюм не нужен.

Дверь открылась, и Эл быстро спрятал в карман вату и обертку от нового пластыря, который успел налепить на место оторвавшегося.

– Будете попкорн? – спросил с порога Игорь. Похоже, он только вернулся с пар. Вместе с ним вошел и Рэй.

Но…

Что он сейчас сказал?

Эл закрыл глаза. Этот запах…

Он перенес его в далекое прошлое в интернате, когда группу детей тоже повезли на какой-то конкурс. Настолько это было давно, что как будто в прошлой жизни.

– Ебись оно все конем, – процедил Эл, натягивая капюшон и покидая комнату.

И попкорн, и сраные конкурсы, и…

Он посмотрел на дверь под номером «412». Задержался на растянутую в вечность секунду.

Быть никем – значит не страдать. Не оставлять свой след, не говорить правду и не открывать чулан своей души, не впускать в сердце, не бороться. Для окружающих ты невидим. Тебя будто бы и нет.

Эл видел, что она себя загнала. Двое невидимок. Такие разные, но такие одинаковые. Неужели эта, так любящая поязвить, Аи сдастся? Вчера в машине Эл видел в ней то, что за все эти сраные годы своего дерьмового существования, нашел впервые. Необузданное желание жить. И он все смотрел и смотрел в эти глаза, на пульсирующую точку ее бледной шеи, на приоткрытые губы от учащенного дыхания. Словно давно ушедший мертвец, вкусивший крови, хотя бы на короткий миг он ощущал себя по ту сторону.

Почему она убегает?

«Да пусть катится ко всем собачьим чертям», – Эл сильнее опустил капюшон на лицо. Туда, откуда и выползла. Ей здесь не место. Не рядом с ним, не на его стороне.

***

Вытащив из напульсника отмычку, Эл быстро справился с самыми легкими замками на его пути сюда.

– Кто ты? – прохрипел парень, когда наручники упали на грязный кафель. Из-за заплывшего лица от побоев ему трудно было говорить. Эл с трудом узнавал в нем знакомые черты.

– Заткнись, нам нужно валить.

– Мои родители вознаградят тебя.

– Ты заглохнешься, мать твою? Это именно из-за своих родителей ты здесь. Идти можешь?

Парень кивнул. Эл помог ему подняться.

– Почему пожарная сигнализация орет? Здание горит?

– Слишком много вопросов, нам пора.

Инстинктивно Эл дернулся. Он уже привык к виду зеркал в общаге, но, стоя в туалете в незнакомом помещении, рефлекторно напрягся.

– Ты откинулся[5]. Мой дядя до сих пор боится зеркал.

В отекших от мордобойства глазах азиата Эл читал уважение. Их авторитетами были люди, связанные с криминалом. Эл был другого мнения на этот счет и на свой тоже. Дядя бывшего смотрящего 116-го квартала не просто так боялся зеркал. В колонии любой поход в душ мог стать для каждого, кто там окажется, последним. Эл попал в заключение по оплошности, по безрассудному импульсу выкупить себе свободу. Но разменял лишь одну тюрьму на другую.

Пока охранники обыскивали здание на предмет возгорания в другой стороне и на другом этаже, они с Ханом спустились в подвал и выбежали на улицу.

– Я твой должник.

Кивнув друг другу, они попрощались и разошлись. Эл стянул с себя перчатки и опустил воротник водолазки, скрывавший половину его лица. Отмычки терли предплечье, спрятанные в рукаве под напульсником. Сейчас они снова пригодились ему для дела. Этому его научили уличные взломщики.

Закурив, он удалялся от здания, опечатанного под снос. В Пагубе было полно таких построек прошлого века, в этом и проблема. Их слишком много и на поиски могла уйти куча времени. Ему повезло, что Дарина, как и многие, поддалась слухам и не была равнодушна. Не только Эла волновало, куда делся Хан. Пообещав выяснить правду, Дарина разузнала у сидевшего в тюрьме отца о таких местах. О том, где вершат суд в городе.

И вот обещание выполнено. Он сделал это вопреки всем канонам именно днем, потому что лишь ночью охрана усиливается. Отпер подвал для пути отступления. Пробрался через крышу внутрь. Обманул обедавших и расслабившихся охранников. Двое бедолаг сейчас тушат учиненный им поджог. К этому времени они уже должны были его обнаружить.

Эл бросил бычок и обернулся. Выгравированные красные буквы гласили:

– Районный совет.

На местном диалекте просто «Рай».

***

– Ты ведь идешь? – спросил его Игорь.

Эл кивнул. Вечером они все собирались в «516» комнате. У одного знакомого был день рождения. Эл успел помыться и переодеться в чистую одежду. Темная ткань покрывала руки вплоть до костяшек пальцев. Эл всегда покупал одежду больше положенного размера, чтобы она закрывала его тело.

– Спасибо общаге и девчонкам, что здесь всегда можно найти все, что нужно, – произнес Рэй.

– Если бы мы не были в общаге, то это бы и не понадобилось, – парировал Эл. – Это же не Хэллоуин, нахрена раскрашиваться?

– Тематическая вечеринка. – Рэй бросил ему тюбик с краской. – Ну, захотелось парню уже Хэллоуина за две недели до праздника. Пофиг.

Чертыхнувшись, Эл начал отбеливать лицо. Черной краской нарисовал полосы на белых губах, будто его рот был зашит. Чтобы пройти дресс-код, он изобразил подобие черепа. Лицо его теперь было полностью белым, как и у соседей. Очертил черные круги вокруг глаз, добавил тени под скулами и закрасил нос. Мрачно и не вычурно, под стать его метке на руке.

– Если мы там будем одни как клоуны, сегодня точно прольется кровь, – сказал он своему отражению.

– Почему как? – Рэй продемонстрировал получившийся грим арлекина.

– Это ты шут, а я психованная кукла из фильма «Пила», – Игорь зловеще оскалился, демонстрируя красные спирали на выбеленных щеках.

– Да расслабься. Банды тут точно нет, чтобы отвешивать тупые комментарии. В общаге все это в норме.

Они вышли в коридор, и словно в подтверждение слов Рэя на них накинулись девчонки.

Срань господня. Эл ушел вперед, чтобы не слушать их возгласы.

– Рома, ты просто прелесть, а что мне будет за предоставление инвентаря? – спросила знакомая Игоря.

– Эй, вообще-то это я пришел к тебе! Так что дай я тебя поцелую.

– Фу, Игорь, перестань!

Поднимаясь на пятый этаж, Эл думал о словах Рэя, что действительно не помешало бы расслабиться.

Сегодня не было форс-мажоров в связи с посвящением, поэтому в общаге все, как всегда, по расписанию. Они договорились собраться в восемь вечера и «разогреться». Затем пересидеть как можно тише с половины двенадцатого до полуночи: именно в этом промежутке обычно был обход вахтеров. А потом уже кутить всю ночь без страха. Старостой того крыла на пятом этаже был парень. Их всех знакомый. Утром он тоже выходил на разборки. Проблемы он вряд ли создаст, но все равно Эл никогда и никому не доверял.

– Здоров! – поприветствовал сосед именинника.

В комнате собралась уже большая компания. Поднявшись на пятый этаж, они в коридоре встретили еще парочку, кто вышел покурить.

– Воу-воу-воу, с днем рождения, бро!

– Игорь, хорош орать, нас так опять спалят, – предупредил его Эл, скрестив руки на груди.

– Еще нет одиннадцати, так что к черту.

– Так, этому парню быстро налить сок Мишек Гамми, – скомандовал Влад. В огромный пивной стакан виновник торжества налил водки. Белая жидкость занимала почти треть емкости. А его сосед Тоха залил остальной объем колой.

Эл сразу же осушил почти половину. Напиток разлился горечью по пищеводу, оставив горькое послевкусие. Водки было слишком много. Но это лишь начало. К двум часам ночи кола в стаканах будет приобретать все более янтарный оттенок, приближаясь к цвету пива.

Следующий час они пили, обсуждали разборки, предлагали идеи на конкурс, кто-то тоже жаловался на отработку. За это время команда курильщиков уже в шестой раз отправилась на улицу. Алкоголь начал действовать, и каждый их поход все более затягивался. Парни болтали без умолку, у всех развязались языки, что-то живо обсуждалось. Какие строгие преподы, какие красивые девчонки, грандиозные планы на будущее… В их мире все было так просто. Он крутился вокруг обычных вещей, которые для Эла были недосягаемы. Он врал. Обманывал, что как будто учится на втором курсе, какого-то, хрен пойми чего, факультета. На каждой шутке про экзамены, он делал затяжку, потому что для Эла ничего не было важным. Ни одна сраная вещь в этом мире его не волновала.

Почти.

Он посмотрел на свои костяшки в темноте. На метки, которые ему оставили. Самые первые в его жизни.

Тринадцатый.

И выдул на них дым, отчего пепел с сигареты слетел. Горящий табак закружил в воздухе. И тут же истлел. Погас, поглощенный темнотой.

Учеба, экзамены, девочки, алкоголь.

Ничто не имело значения.

Подобно этой сигарете, все заканчивалось и умирало. И каждый взлет был лишь падением подобно пеплу, искрящемуся и озаряющему. Но потом неизбежно потухающему. Оставляя за собой лишь пустоту.

Он затушил догорающий бычок об урну.

Когда парни уже подходили к комнате, Эл остановился.

– Эй, ты чего? – обратился к нему Влад. – Идем-идем, веселье только начинается.

– Это точно, – подтвердил Эл, слыша уже отсюда ее голос.

[1] Драка: банда на банду.

[2] Элемент воркаута. Вис на перекладине с поднятыми прямыми ногами.

[3] Подтягивание с выходом силы на обе руки и кувырок вперед.

[4] Элемент, при котором все тело выстраивается в ровную линию параллельно земле, а прямые руки отталкиваются от турника, удерживая вес.

[5] Вышел из мест заключения.

Двенадцатый. Повешенный.

– А мы девочек позвали, – радостно заявил один из некурящих парней, когда они вошли в комнату.

Эл на нее не взглянул. Проигнорировал. Никто из них не ждал друг от друга «привет» или прочую глупость. Парни, скорее всего, выходили в их отсутствие и искали девушек на вечеринку. Что ж, не повезло оказаться в коридоре на их пути. Ее позвал либо Игорь, что более вероятно, либо Рэй, но вряд ли. Похоже, сосед прикипел к этой девчонке и не допустил бы ее присутствия на таком мероприятии. Тем более, что на них на всех уже висела отработка. Да и не в этом даже дело. Она по наивности купилась на приглашение из-за него? Винить в этом Аи, конечно, не стоит. Девчонка явно, как и все другие, ощущала себя с Рэем в безопасности, осознанно или нет.

В отличие от Эла. О, нет, с ним она не была в безопасности. И когда Эл сел напротив, отхлебнув «Мишек Гамми», он ни без удовольствия нашел подтверждение своим умозаключениям. Когда люди хотят защищаться, они сутулятся. Это рефлекс, прямая спина для нервной системы настоящий стресс, тем более раскрытие грудного отдела. Как определить человека и его самооценку? Тело – это карта, оно не утаит ничего, уж Эл точно знал. Так вот, достаточно взглянуть на походку. То же самое применимо ситуативно. Чтобы разогнуть позвоночник, нужна либо уверенность, либо доверие. У Аи сейчас не было ни того, ни другого. Он буквально кожей ощущал, как ей стало неуютно. Хотя ее маска все так же безупречно держалась. И вызывающие розовые стрелки на веках со стразами отвлекали от того, что она прятала внутри. Вся эта толпа, собравшаяся в маленькой комнате, видела лишь красивое лицо.

– А девчонки без костюмов пришли на маскарад, – произнес Эл. – Чистая кровь среди чудовищ.

Парни посмеялись и стали издавать звуки «у-у-у-у». Антон был вампиром. Димас обмотался бинтами, изображая мумию. А именинник был Вилли Вонкой.

– Можешь загадать такое действие, если тебе прям сильно хочется, – заговорщическим тоном начал Тоха. – Нас много, можем и сыграть.

– Что за игра? – заинтересовалась одна из девушек. Она была с их этажа, но Эл не знал ее имени, потому что в этом не было необходимости. Ее существование не несло для него никакой пользы.

– Игра называется «Я как ты». Правила очень просты…

Они все вышли в коридор, но перед этим еще раз выпили. До комендантского часа оставалось еще два часа, а все пьющие в компании уже на пятьдесят процентов состояли из алкоголя. Им хотелось веселья, и судя по всему, девчонкам тоже. Их воодушевило предложение, и все с ним согласились.

Для игры студенты расположились в рекреации, или как еще называли этот карман в коридоре – холле. Частенько их использовали для собраний крыла, проводимых старостами. Но в большинстве своем тут либо обнимались парочки, либо играли в сокс, либо, как они, в «Я как ты».

– Раздай нам, – окликнул проходящего мимо парня Антон.

– Только не перебудите всех стонами, – посмеялся тот, забирая мешочек с «камнями» и высыпая их на ладонь.

В основном парни играли, чтобы зажать где-нибудь в углу девчонку. Для этой цели самые инициативные, а это Игорь и Антон, уже добирали участниц. Две девушки, оказавшиеся в коридоре, стали их жертвами.

Теперь их шесть на шесть. Девушек и парней.

– Чтобы было интереснее, – пожал плечами Антон на вопросительный взгляд Рэя.

– Ой, мы все знаем свои интересы, – заявил Игорь и рассмеялся. Похоже, он уже был слегка пьян.

Участники выстроились в две линии друг напротив друга. Влад встал в линию девушек, заставив тем самым опоздавшую с определением студентку идти к парням. Она заняла место в центре рядом с Элом. Но он во всей толпе был сосредоточен только на одном человеке. Аи чувствовала себя как будто расслабленно и вовсе не нервничала. Она просто еще не знала, что ее ждет. Либо была настолько уверена в себе, что игнорировала намеки парней.

– Итак, в руках Славяна двенадцать камешков, шесть белых и шесть черных, – начал подробный инструктаж Влад.

Еще много лет назад старшекурсники нашли у кого-то ненужные бусы и решили их использовать для игры. Каждый шарик был чуть больше сантиметра в диаметре. Слава перекатывал их в ладонях так, что все слышали, как бусины бьются друг о друга, пока он их перемешивает. Камнями они их называли просто потому, что жемчужины или бусины «как-то не по-пацански».

– Все-все закрываем глаза, – скомандовал Игорь. – И выставляем руки так, как будто просим милостыню.

Компания засмеялась, переглядываясь друг с другом. В глазах каждого участника Эл читал азарт и предвкушение. Словно дети, они все ждали чуда. Закрывая глаза, каждый становился уязвимым, это еще больше подогревало интерес и обостряло органы чувств ожиданием.

Эл тоже опустил веки и соединил ладони, оставив пространство сверху, чтобы было удобнее бросить ему в руки «камень». Так, чтобы его не трогали, чтобы избежать малейший контакт.

Почувствовав присутствие ведущего перед собой, Эл ждал, когда случай определит ход игры. Эл ощутил, как прохладный шарик коснулся кожи, упав в ладони. Он открыл глаза и посмотрел на свой цвет.

Такой же, каким Эл видел этот мир.

Кивнул раздающему, что увидел. Вновь закрыл глаза, сжимая бусину в кулаке.

Когда Слава закончил, каждый уже знал, кто он в этой игре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Черные – охотники. Белые – птицы.

– Можете открыть глаза, – провозгласил Славян. – Я как ты, и я вожу.

Он ушел. А игра началась. Она всегда стартовала именно с этой фразы.

Суть была заложена в самом названии. «Я как ты» подразумевает угадывание. Игра рассчитана на сближение любой компании. Ведущий, озвучив фразу, дает эстафету тому, кто поведет. Кто самый смелый.

– Я как ты, и я на первом курсе, – начала Аи.

Девушка взяла инициативу на себя. Дело в том, что, если она угадала, и кто-то в компании тоже первокурсник, то она делает шаг вперед. А тот, кто признается в факте, получает право своего голоса и, таким образом, тоже выпадает шанс угадать и сделать свой шаг. Выигрыш определяет смелость и честность. Именно поэтому Элу было сейчас так интересно. Про первокурсников, конечно, сильно простой ход. Обычно в игру вступают самые каверзные вопросы.

Задача каждого игрока пройти пять шагов, чтобы игра не сильно затягивалась. Тот, кто сделает их первым, угадав наибольшее количество фактов о других, тот определит ход дальнейшей игры. Кто будет иметь право на шанс задавать действие. По правде говоря, все участники только этого и ждут. Эта игра не только психологически сближает, но и дает возможность осуществить заветное желание. Обычно тут у всех банально: «Я как ты, и я целуюсь». Так парень вынуждает девушку выполнить с ним это действие.

У Эла были другие цели.

Первокурсников оказалось двое, но ответ держал тот, кто первым поднял руку.

– Я как ты, и я сегодня прогуляла пары.

Вызвался Дима. Девушка сделала свой шаг, подмигнув. Похоже, она его просто видела в общаге и сделала правильный вывод.

– Я как ты, и я сегодня мастурбировал, – нагло проинформировал Дима.

Эл уже подумал, что никто не отзовется и по правилам очередь перейдет следующему в шеренге. Но одна из девушек послала убийственный взгляд худощавому парню. Похоже, эти двое «весело» сегодня провели время, и Димас бросил ей вызов своим заявлением.

– Пошла жара, – посмеялся Игорь.

– Я как ты, и я начала курить до тринадцати лет, – выдала свою попытку на шаг разоблаченная девушка.

Эл вызвался, подняв руку, чтобы взять свое право на голос. Больше никто не поднял. Да, он попробовал впервые сигареты еще в девять.

Каждый был на взводе, игра шла быстро. Все игроки были наготове, чтобы поднять руку и узнать, кто «вскроется», дойдя пять шагов, первым, чтобы бежать.

– Я как ты, и я лгу.

Повисло молчание. Все начали переглядываться, пауза затянулась. Но Аи подняла руку. Как Эл и предполагал. Ответила.

– Я как ты, и я выросла в другой стране, – парировала она.

Значит, Аи его тоже раскусила.

Выросла. Ее корни лежали здесь, она подтвердила его догадку. Эл поднял руку, а девушка шагнула вперед. Истина за истину, они как будто с гонок переместились теперь сюда.

– Я как ты, и я ненавижу себя.

Она выдержала его взгляд, но руку не подняла. Вызвалась другая девушка:

– Я как ты, и у меня нет родителей.

– Я как ты, и я останусь жить в общаге до конца года, – снова ответил Эл.

Возмущение со смесью удивления на ее лице было лучшим, что он видел в этой жизни. Эл сделал свой шаг к победе, потому что руки подняли все, кроме нее. Но кто-то всегда первый.

– Я как ты, и я участник гонок.

А вот и началось самое интересное. Когда кто-то начинает подходить к «финишной», игроки проявляют инициативу так, чтобы распознать своих. И сейчас Димас, который гонял с Элом изредка на гонках, дает понять, что у него черный камень. Ведь суть в том, чтобы не дать противнику собраться «на базе» – то есть снова здесь в рекреации. Но вся сложность заключалась в незнании участниками, у кого какой цвет, и смогут это выяснить лишь во втором этапе игры, когда определится, кто будет выполнять действие. Охотник или птица. Тот, кто пройдет первым пять шагов, должен раскрыть свой цвет через фразу: «Я как ты, и я охотник». Либо птица. И показать «камень» в руке.

Тогда все начинают бежать. Это обязательно, чтобы не было понятным, кто преследователь, а кто жертва. Но все же, тот, кто пройдет первым пять шагов, дает фору своей команде. Ведь один из них уже известен.

А дальше «Казаки-разбойники» – взрослая версия. Только задача стоит выяснить, кто есть кто. Если ведут охотники, то действие выполняют птицы. Лишь таким образом их можно вычислить. Они тоже могут задавать свое действие, но лишь с целью, чтобы понять, кто перед ними. Если не угадают и встретят черного, то выполняют действие сами. А потом убегают, потому что начинается охота. Загонять птицу охотник может хоть весь вечер, не давая вернуться на «базу». Бывает так, что парочка уединяется и поминай, как звали. Тогда птицы проигрывают.

В этом весь и азарт – сделать пять шагов первыми, чтобы твоя команда победила и не дала собраться другой. Ну и, конечно же, чтобы не выполнять действие.

Ради справедливости есть еще пара нюансов, чтобы это не выглядело как настоящая охота. Если птица встретила и нашла птицу, то у этих игроков иммунитет и к ним уже нельзя приставать с действием. Таким образом, они вправе хоть все впятером бежать на «базу» и ничего им за это не будет, и могут смело вырисовывать в воздухе средними пальцами свою победу. Чтобы черные не были абсолютными загонщиками и было интереснее, то встретив охотника, они так же задают действие. Но так как по правилам черные не отвечают, то охотники получают штрафной, поняв кто перед ними. Оба участника демонстрируют свои камни для убедительности и оба же выполняют заданное действие. А значит теряют время и дают птицам шанс отыскать друг друга.

То же самое проигрывается и наоборот, если водят птицы, тогда черные должны выполнять действие, загаданное ими.

Естественно, вне правил запереть где-то участника. Если охотишься, то продолжаешь играть и задавать действие. Игрок выполняет, ты загоняешь его снова, придумываешь, как еще можно задержать его бегство и возможность попасть на нужный этаж – к «базе».

В общаге играли в нее уже давно, так что у опытных студентов были свои фишки. Бывалые участники на этапе пяти шагов уже негласно начинали заниматься «подбором» команды. Вот и сейчас Эл промолчал на заявление о гонщике. Это было его ответом – бездействие. То есть: «У меня черный».

Естественно, Аи сразу же вызвалась.

– Я как ты, и я ненавижу Эла.

– О-хо-хо, – прошел гул среди игроков.

Не обращая внимания на взгляды и подколы, Аи смотрела лишь на него. Фраза сорвалась с ее губ так естественно и легко. Она это чувствовала? Действительно испытывала по отношению к нему какие-то эмоции?

Ох, маленький чертенок Аида. Чувства – это всегда проигрыш.

Он сделал четвертый шаг.

– Повтор, – сказал Рэй так, что его услышал лишь Эл.

О да, Аи знала, что он вызовется, ведь уже и так объявил об этом на предыдущем шаге. Но она не ответила в прошлый раз, решив сейчас ему «бросить мяч» таким образом. Так он ее вывел из себя? Девушка скрестила руки на груди, поняв, что ему остался лишь один шаг, а ей два. И выжидала, когда он ей его подарит? Что снова продолжится их словесный пинг-понг. Не так просто. Он адресует следующую фразу другому.

– Я как ты, и я втрескался в Катю.

Этой фразой он будто отравил весь воздух. Повисла гнетущая тишина. Две девушки, казалось, просто задыхались. Катя, которая покраснела до кончиков ушей и смотрела украдкой на Влада. И Аи, испепеляющая Эла, с горящим в глазах удивлением и… разочарованием? Разве не она только что сказала, что ненавидит его во всеуслышание. Не задавай тех вопросов, на которые не хочешь знать ответов. Не демонстрируй того, на что не хочешь получить реакцию.

Прелесть игр в том, что они очень хорошо раскрывают людей и их жизненные стратегии. Эл вот схитрил. Он изначально заявил, что лжет. К тому же, сейчас повернул ход игры. Влада и Катю ждет увеселительная вторая часть. И, может, он наконец-то ей признается в чувствах.

Эл хмыкнул на гневный и осуждающий взгляд Влада, но именинник промолчал. И в этом тоже был свой умысел. Теперь Эл знал, что у него тоже черный камень.

Однако неловкую паузу развеяла одна из участниц, подняв руку. По всей видимости подруга Кати. Так что Эл сделал шаг вперед, – четвертый. Финальный автоматически за ним, если никто не опередит, пока что он лидирует. Последний вопрос задается о том, кто ты в игре, а это уже не требует ответа.

– Я как ты, и я девственница.

– У-у-у, черт, я аж воспылал, – Игорь поиграл бровями.

Пока остальные парни разглядывали девчонок и улыбались, как придурки, Эл изучал Аи. Склонив голову, он прищурился, еще до ее ответа, он ощутил, как противно засосало под ложечкой.

Да ну?..

– Я как ты, – выпалила Аи на одном дыхании, ей явно было неловко, но она держалась с достоинством, – и я с четвертого этажа.

Хитрюга. Девчонка тоже поняла, наконец, что нужно искать союзников.

– Я как ты, и у меня есть татуировка, – выдала девушка из их крыла.

Но Аи ошиблась. Она черная. Татуировки были видны лишь у Эла. Такой простой очевидностью она привела всех охотников к финальной черте.

Он поднял руку, обводя взглядом всех присутствующих. Каждый был уже наготове, дергался с места. А Эл, как хищник, ждал. Ждал. Ждал.

Спустя выдержанную театральную паузу он произнес, одновременно раскрывая ладонь:

– Я как ты, и я «охотник».

Все бросились врассыпную, побежали в разные стороны коридора.

Эл не спешил. Он никогда не торопился, зная, что суета не помощник. Вальяжной походкой он шел по коридору пятого этажа. В предвкушении нагнать девушку, что убегала от него. Ее длинные волосы бились о спину и метались в разные стороны. Под обтягивающими джинсами было видно, как сокращаются сильные мышцы ног. Свернув на лестницу, Аи исчезла. По правилам вопросы нельзя задавать на этаже, где игра начинается и заканчивается. В их распоряжении еще четыре до комендантского часа. И он ее обязательно догонит.

Когда Эл вышел на лестничный пролет, он увидел, как Аи бежит по ступенькам, пробегая этаж за этажом вниз.

– Птица, – сделал он вывод. Аи убегала. Бежала от прошлого, боли, преследователей, от правды. Никаких поисков союзников, никакого доверия. От собственных чувств только не спрячешься. Игры вскрывают все.

И где же она собралась прятаться?

Вот только, как бы быстро она не бегала, Эл все равно быстрее. Оттолкнувшись рукой от перил, он перелетел через них и приземлился на другом лестничном пролете. Набирая скорость, импульс вел его к бегу по стенам и повторению трюка. Снова и снова. Пока он жил в Штатах до того, как попал к мафии, Эл учился паркуру. Воркаут пришел уже потом. Живя на улице, парень делал все, чтобы его тело стало сильным и было в состоянии его защищать. Пусть это и не срабатывало раньше. Но после колонии он стал сильнее. Тело развивалось стремительно, мышцы росли быстрее, у него было больше свободного времени. Сейчас он способен на многое. Вот только, кто бы защитил его тело от него самого... Во всяком случае, физическая нагрузка была его зависимостью, которая работала почти так же, как и боль.

Девушка побежала в сторону душевых. А это хитро. Даже очень. Учитывая то, насколько Эл ненавидел это место. Она, конечно, об этом не знала. Но спрятаться в женском душе, черт возьми, умно.

Как будто это его остановит.

На удивление, очереди внизу не было. Эл прислушался, стоя у двери, внутри шумела вода. Судя по звуку, включены только две лейки. Куда она скользнула, Эл не успел увидеть, но думать на два шага вперед его научила жизнь в бегах. Мягкой поступью он подошел к мужскому. Тишина. Он слегка надавил на дверь подушечками пальцев. Ха! Бинго.

Засучив рукав, Эл прошелся по внутренним карманам длинного напульсника. Дверь была заперта изнутри на засов. Потому что, когда на замок, зазор не такой большой, если ее толкнуть. И сейчас он искал нужный ему предмет. Отмычки, скрепки, лезвия, и наконец магнит.

Приставив предмет к двери, он медленно провел им горизонтальную линию. Чтобы уменьшить сопротивление, Эл тянул дверь на себя. В общаге не было никакой необходимости ставить сложные замки и механизмы затворов. Это его удручало. Потому что Эл мог взломать здесь любой и действительно опасался, что кто-то может точно так же проникнуть в их комнату.

Он вошел внутрь. Его окружила тишина и удушающая сырость. Эл ненавидел это место. Дыхание в тот же миг сделалось надрывным и рваным, он жадно проталкивал воздух в легкие. Чтобы прийти в себя, Эл сунул палец под напульсник и кольнул подушечку об одну из отмычек. Это позволило снова вернуть себе ясность мыслей и дышать.

Есть очень простой способ взломать систему внутренних процессов. До смешного естественный и доступный. Дыхание. Мы не можем влиять на давление, частоту сердечных сокращений через сознание. Но дыхание тоже часть вегетативной системы. Эл читал об этом. Единственное, что скрашивало его последние дни в тюрьме. Подробный атлас по анатомии, который он украл из медкабинета. Частота и глубина дыхания способны успокоить сердцебиение, либо его разогнать. Рэй подтвердит. Он каждое утро этим занимался в своих йоговских тренировках. Вот уж кто всегда бывает абсолютно спокоен даже на уровне физиологических процессов. Не только внешне, но и внутренне.

Эл дышал. Глубоко и размеренно. Даже среди плесени он уловил ее запах. Снова зацепился за него, не давал мушкам в глазах слиться в чернь. Моргнул.

– Я как ты… – начал он.

Его голос гулко отражался в акустике белых плит крохотного помещения.

Медленно он ступал по керамо-гранитному полу, испещренному паутинами треснувших плиток. Заглядывал в каждую кабину. Их было всего четыре в мужском душе. Девушка, конечно же, пряталась в последней.

Не дожидаясь разоблачения, Аи вышла навстречу, врезавшись в его грудь. Машинально Эл схватил ее запястья и поднял руки вверх, прижав Аи к перегородке. Он заглядывал в ее глаза. Сквозь эти линзы, которые, словно завеса, не давали ему узнать ее. Учащенное дыхание девушки через нос щекотало его шею. Возвышаясь над ней почти на целую голову, он заметил, и это не было игрой света, что корни ее волос белые. Они проглядывали совсем чуть-чуть, буквально на миллиметр. Так она красится, потому что седа?

– Я как ты, и я прячу свое тело, – произнес он словно приговор первое действие.

Снова точка соприкосновения, как и ненависть между ними.

Аи закрыла глаза. Эл чувствовал, как она вся напряглась, как ей захотелось вжаться в кафель. Спрятаться. Эл понимал. Девушка даже отвернула от него голову. Но секундой позже Эл догадался, что этот жест был неосознанным. Потому что Аи быстро нашла его взгляд снова. Так же изучала его, пытаясь найти в глазах, что он сам имел под этим в виду.

Они оба уже выяснили, что были паталогическими лгунами. Но через игру могли дойти до той самой злосчастной правды. Обнажить ее словно лезвия мечей, такую же острую и жестокую.

С вызовом Аи вздернула подбородок и оттолкнула его от себя. Зайдя полностью в кабинку, девушка остановилась. Будто решалась. Эл не понимал, что она хочет сделать и сменил позицию. Он накрест переставлял ноги, чтобы не терять ее из виду, не упустить любое ее движение. Эта девчонка точно не могла знать о его прошлом и о воде. Никто не знал. Наученный жизнью, Эл никогда не выставлял свои слабости напоказ. Он уничтожал на своем пути все, что могло бы его выдать. Почти все. Любую информацию, мельчайший намек. Он скрывал все до скрупулезности параноика.

Сделав еще один шаг в сторону выхода, Эл продолжал за ней наблюдать. Вот так. Теперь его позиция снова выгодная.

Аи развернулась к нему лицом и спиной к душу. Посмотрела на него так, будто собралась прыгать в бездну. В ее глазах полыхали проклятия. Даже сквозь плотно сомкнутые губы девушки, Эл слышал ее крик. Каждое ругательство, что она готова была ему адресовать. И это будоражило. Заставляло мышцы лица дергаться и выдавать подобие улыбки. Люди называют это актом радости. Он же назвал бы злорадством.

Ставки слишком высоки. Нервы вибрируют и зудят сигналами в каждой клетке, ждут, готовятся, предвкушают. Между прошлым и будущим есть только одно самое важное звено. Когда уже очерченная линия жизни, истоптанная шагами, зависает в пространстве, перед тем, как проявится новый след на белом полотне. Как момент перед тем, какого цвета шарик упадет в твои руки, и решит ход игры. И это единственный чистый миг свободы, еще не обремененный ничем. Как сон вечности. Но ты делаешь следующий шаг, снова вводишь переменную «Времени». И даешь определение будущему. Это звено – это твой выбор.

Когда все меняется.

Когда пространство искривляется.

Когда прошлое уже не имеет значения.

Девушка крутанула винт, а Эл чувствовал, что его мышцы готовы разорвать кожу, – настолько он был напряжен. Вода начала литься на ее, казалось, такое же напряженное тело. Девушка закрыла глаза, позволяя струям воды стекать по лицу. По ее шее, сбегать в ложбинку между грудей. Нагло вторгаться в ее существование. Вмешиваться в ее жизнь. Касаться и трогать.

Белая майка липла к бледной коже, просвечивая черное белье. Эл смотрел на рельеф ее живота, потому что просто не мог взглянуть на лицо девушки под водой. Пока струи не начинали окрашиваться в багровый цвет. Знакомый привкус железа образовался во руту и бросал его в воспоминания. Одежда липла к телу, но это ничто по сравнению с тем дискомфортом, который Эл чувствовал внутри. Хотелось растерзать себе грудь, расцарапать горло.

Дыши. Дыши.

И он поднял голову. Это не кровь. Это не кровь. Не кровь. Пока он удерживал себя в границах собственного разума, цвет волос Аи менялся. Вода стала приобретать коричневый оттенок, стекала в сток на полу, словно была ржавой. И с каждой бесконечной секундой бледнела, пока не стала прозрачной. Возвращая дыхание в норму. Отбивая пульс жизни в висках. Расцепляя тиски в горле. Это не кровь.

Аи провела руками по лицу и волосам, смахивая капли, и выключила воду. Она учащенно дышала, от этого ее грудь вздымалась, кажется, с таким же хрустом, как и его собственная. Эл заметил, как дрожат ее пальцы. Его тоже слегка трясло. Но ее, похоже, не из-за воды. Злость и отчаяние буквально витали в воздухе, трещали будто ломались кости, а не их маски.

Посмотрев на решетку слива, Аи точно прощалась с жизнью. А Эл разглядывал пряди ее мокрых волос. Краска полностью не смылась, но теперь ее волосы были светлее. Где-то цвета кирпича. В каких-то местах рыжими и розовыми. А концы почти белые, но с фиолетовым оттенком. Словно кисть художника искала нужный цвет на палитре, оставляя за собой рваные мазки.

– Чертов ублюдок, – прошипела она, глядя на него разъяренно. И побежала.

Так отчаянно и быстро, будто за ней в самом деле гналась сама Смерть.

Эл провел большим пальцем по загримированной щеке, посмотрев на пустую кабину, и ринулся за ней.

Забегая на перила, он цеплялся за верхние и отталкивался, чтобы сгруппироваться и перелететь на лестницу выше. Эл мчал за девушкой, не давая ни единого шанса от него оторваться. Поняв, что парень ее догоняет, Аи сменила маршрут с «базы» и вбежала на их четвертый этаж. Когда человек хочет почувствовать себя в безопасности, он возвращается домой. Игра продолжалась.

Девушка обернулась и вскрикнула, когда увидела, что Эл близко. Его птичка залетела в клетку, хлопнув дверью прямо перед носом Эла. Щелкнул замок. Но кто его остановит. Пара отмычек, десять секунд, и он внутри. Угрюмая соседка что-то сказала, но они оба настолько были заняты друг другом, что не обратили на нее никакого внимания.

Обозвав их, девушка-гот вышла из комнаты и с силой захлопнула дверь. Сработал автоматический замок, и Эл расплылся в улыбке, даже не давая себе отчета в этом.

На лице Аи читалось удивление и миллион вопросов, проносящихся в мыслях.

– Я как ты, и я злюсь.

«Покажи мне свой гнев. Покажи мне свою силу».

Аи сглотнула, продолжая отступать внутрь комнаты. Мокрая одежда не скрывала ее тонкую и хрупкую фигуру. Делала такой открытой и беззащитной. Эл продолжал медленно подходить к ней. Когда он заполнил своим телом проход между шкафом и кроватью, в ее глазах мелькнула паника. Зрачки лихорадочно забегали в поисках решения. Аи схватила подушку и запустила в него.

– Хм, – прикрыв глаза, промычал Эл. – И это все? Я как ты, и я в ярости! – почти закричал он, отбрасывая подушку на свободную кровать.

Ее плечи и ключицы быстро поднимались и опускались от учащенного дыхания. Эл и сам после пробежки дышал через рот. Воздух будто наэлектризовался от их напряжения. Ладони покалывало, и хотелось положить руку на оголенный участок кожи ее груди, чтобы ощущать, как стучит сейчас сердце девушки.

Аи снова встретилась с ним взглядом и сжала кулаки. Наконец-то.

«Да. Пылай и гори для меня».

Как дикая кошка она приготовилась к нападению и, зарычав, бросилась на него.

– Ты чертов засранец, как же ты меня бесишь! – кричала она, пока ее маленькие кулачки атаковали его тело.

Вот так.

Эл наблюдал за ее яростью. Питался ею, словно изголодавшаяся сущность, обреченная вечность страдать между мирами.

«Отдай мне свою ненависть. Потому что я могу ее выдержать».

– Ты проклятый псих! Как ты вообще себя только выносишь!

– А ты?

– Сволочь! – взвизгнула она.

Когда Аи попыталась снова сбежать, он схватил ее в охапку. Завел запястья за спину и крепко зажал в кольцо своей ладони. Она брыкалась и даже укусила его за плечо, посылая электрический разряд по позвоночнику.

– Отпусти меня! Пусти, придурок! Выметайся отсюда!

Эл бросил ее на нижний ярус кровати, придавливая своим весом. Пытаясь снова перехватить ее запястья, потому что она извивалась под ним и продолжала попытки выбраться.

– Ты отвратителен! Чтоб ты сдох!

– Потащу тебя с собой, – усмехнулся Эл, припоминая их недавний заезд.

– Да что с тобой! Что я тебе сделала?

– А что сделали тебе?

Она моргнула, словно этот вопрос вернул ее в реальность. Или наоборот оторвал от нее, погружая в пучину подсознания. Эл буквально видел, как ее взгляд потухает, как ее собственная тьма пожирает и утягивает. Заполняет. Вот она. Та ее часть, к которой Эл обращался. Вытаскивая все худшее в ней. Проявляя на свет. Достать и уничтожить все, что ей мешает. Может, горящие вампиры на солнце – это лишь метафора? И на самом деле так пытались передать, как можно победить тьму? Сжечь то, что уже давно мертво.

Но теперь она закрылась. Снова ушла в себя. Злилась, но внутри. Все никак не могла выразить накопленное. Не разрешала. Подавила. Залила этот костер ржавой водой.

И это его раздражало больше, чем что-либо в мире.

Наверное, потому, что сам поступал так же. Нас ничто так не цепляет в других, как то, что мы ненавидим в себе.

– Я как ты, и я говорю, что ненавижу всех, – отчеканил он каждое слово, заводя теперь ее руки вверх над светловолосой головой, сильнее вдавливая ее тело в матрас.

В какой-то момент он почувствовал, как они дышат в унисон. В тех местах, где соприкасались их грудные клетки, где его таз давил на ее. Только в этот момент его окатила и ошарашила мысль, что Эл четыре года не прикасался ни к одной женщине.

Вот только Аи была молода. Даже младше него. Такое стройное и гибкое тело под ним. Он ощущал пальцами мягкость ее кожи.

Такая хрупкая. Маленький боец.

– Я ненавижу, – начала она, Эл видел, как дрожат ее губы, как каждая клетка ее кожи наполняется тьмой, вибрирует и рвется наружу. – Я ненавижу всех! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! И тебя ненавижу! И их! Всех! Я всех вас ненавижу! – заорала она.

Эл дышал ее ядом. Вдыхал ее проклятый запах. Это было сильнее алкоголя и эйфории от потери крови. Аи боролась. Аи продолжала ставить следы на полотне своей жизни. Она еще не утонула. Нет. Тьма не поглотила ее, не уничтожила и не сломала. Она могла спастись. Эл смотрел на ее губы и одичало осознавал. Что. Он. Хочет. Чтобы. Она. Спаслась.

Возможно в глубине его черной души, там, где остался хоть какой-то клочок того, что в нем еще уцелело, тоже отчаянно билось и боролось за право быть. Какая-то чертовски упрямая, такая же, как и Аи, частица его существа хотела, чтобы он тоже спасся.

Не нужно сейчас смотреть в ее глаза. Нельзя этого делать. Но он посмотрел. И видел. Видел эту часть. Он ненавидел Аи так же, как уродливые люди ненавидят зеркала.

Так близко.

– Ненавижу, – еще раз произнесла она. Полушепотом. Голос надломился, охрип, сорвался. Аи облизнула губы и снова приоткрыла, будто задыхалась. Как и он сам. Это из-за воды. Из-за того, что она мокрая.

Их носы соприкоснулись, когда Эл опустил одну руку. Продолжая нависать над ней, но теперь стало как будто еще теснее. Ближе. Непреодолимой силой он провел пальцами по ее щеке. И не сумев противиться коснулся подушечкой большого ее нижней губы, оттянул. Будто извлек ее слова ненависти, запечатлел и забрал себе.

«Только не в губы». Слащавый голос назидательно причитал в подсознании. Диктовал и указывал. Обрабатывал мозг маленького ребенка. Внушал, как выглядит мир. Опасный. Падший. Мир, где у него нет своего слова. Где все его полотно жизни черного цвета, и он никогда не оставит на нем свои следы. Не сделает выбор.

«Ты никто. Понял? Повтори».

«Я никто».

Кровь и вода. Вода и кровь повсюду.

Пока эта мысль не вытеснит все остальные. Пока не взломает его чертов ДНК. Пока, как вирус, не сожрет все программы, оставив лишь одну.

«Я никто».

– Эл? – услышал он ее шепот.

Он снова посмотрел на ее губы, которые повторили еще раз:

– Эл.

«Только не в губы», – уже его собственный крик. Отчаянный, почти умоляющий.

– Я как ты, – слова сами срывались с языка. Говорили голосом упрямой частицы, которая всегда продолжала сопротивляться. – И я кусаюсь, – зловеще закончил Эл.

Он поймал зубами ее нижнюю губу.

Его рык и ее стон удивления сплелись в самую приятную мелодию. Которая заглушила на миг все голоса в голове.

Оттянул.

Провел пальцами по тонкой шее, и его ладонь спустилась на ее грудь, задержавшись над майкой. Бьется. Такое сильное. Отдается электричеством через подушечки пальцев. Они оба вместе пульсируют словно единый организм. Отпустил и отстранился. И как чертов шакал провел языком по своей нижней губе. Хотя коснулись Аи лишь его зубы. Он вкусил ее.

Поднимаясь с кровати, Эл засунул руки в карманы. Это движение всегда помогало ему успокаиваться, когда он был зол в детстве. Когда ему нужно было выждать и направить свой гнев в нужный момент. И он все еще его ждал.

Маленький мальчик много лет назад начал накапливать свою тьму. А сейчас она уже стала им. Мальчик давно умер, растворился. Осталось лишь бесконечное ничего. И так будет всегда. И Эл сегодня снова пойдет в душ, он будет смотреть на эту кабину и этот же слив.

Аи тоже поднялась с кровати, явно желая уйти. Ведь игра продолжалась.

­– Я как ты, и я себя предал.

Гробовым голосом он озвучил последнее действие.

Не видя ничего вокруг, Эл снова и снова встречался с тем мальчиком, которому внушили, что он никто.

– Потому что я убедил себя, что все забыл, – уже тихо добавил он. Безжизненно, не ощущая больше пульса и своей грохочущей в ушах крови. Ее внутри было много, он знал. Трех литров достаточно.

Опустив голову, Аи стремительно пробежала мимо него. Девушка хотела выйти из комнаты, но он ее остановил. Схватив за запястье уже на «кухне», Эл предотвратил ее бегство. Аи отворачивала лицо, пыталась вырваться, чуть не выламывая себе кисть. Переместив руку ниже, он крепко сжал ее ладонь.

Аи издала что-то вроде раздраженного вопля и села на корточки. Ее рука тоже крепко цеплялась за него. Пока Эл смотрел, как ее плечи сотрясаются от беззвучного плача, он еще крепче сжал свой кулак в кармане.

Она не хотела ему показывать.

Стыдилась. Винила. Эл видел это уже утром, когда она испугалась своего гнева. Сколько чувств она держала внутри себя? Прятала в себе и подавляла.

И сколько сегодня обнажила? Позволяла ли их себе хоть когда-нибудь столько?

Словно ответив, она шмыгнула носом.

Да. Как и Эл.

Дрогнув, он увидел свое отражение в зеркале. На него смотрело загримированное под череп лицо.

Эта игра была о них.

Она начиналась со случайно брошенных камней в их раскрытые ладони. Мигом свободы перед слепком на полотне. А закончилась тем, что они держались теперь за руки. Выбором – куда они оба шагнули.

Тринадцатый. Смерть.

В среднем, взрослому человеку в день нужно около тридцати прикосновений. Это одна из базовых потребностей. Внутренний паттерн о контакте с миром, который формируется еще в младенчестве. Ребенку необходимо прикосновений в два раза больше. Ему нужно знать, что все хорошо, родители его любят, он существует. Прикосновение – это выработанная потребность, все мы испытываем тактильный голод. Так любой человек неосознанно сам прикасается к себе в течение дня. Трет переносицу, поглаживает шею, чешет руку или ногу. Это как микрозабота, в которой мы все нуждаемся. Как подтверждение для мозга – я есть. Польза объятий неоспорима и поцелуев тоже.

Сидя в кафе недалеко от ВУЗа, Аи кусала губу и смотрела в окно. Ее какао давно остыл, пока она готовилась к завтрашнему семинару. Девушка уже успела съесть солянку и курник, почти смирившись с поражением, что нежелание готовить в общаге ее побеждало.

Когда уже почувствовала металлический привкус крови, Аи поняла, что истязала не только себя, но и исчертила весь тетрадный лист бессвязными узорами. Видимо, так и становятся гениями абстракционизма, – когда отключается та единственная сила, на которую ты ставишь в жизни. Чувство контроля. Когда вся воспеваемая логика проигрывает одному лишь нелепому прикосновению.

«Я кусаюсь».

Про себя она зарычала, и чтобы хоть как-то выплеснуть внутреннее напряжение, поерзала в кресле, затем потерла зачем-то лоб и снова задержала пальцы на губах… Нет. Нет. Нет. «Просто прекрати это», – приказал критик в той части мозга, которая еще функционировала.

После вчерашнего все ее чувства были настолько расстроены, что Аи ощущала себя будто после похмелья. Хотя она на вечеринке и не пила. Тем не менее, впервые на своей памяти была настолько рассеянной. Ее всю так трясло, что не было никаких сил усидеть на месте. Она взбудоражена. И это не от проигрыша «белых» и желания возмездия. Хотя Аи не виновата, из «птиц» не выжил никто. Просто то, что произошло во время игры, было чем-то совершенно ужасным.

«Ненавижу».

Она что, правда это сказала? Нет, кричала, вообще-то. А еще впервые разрыдалась перед кем-то. Эл ее просто довел. Этому парню каким-то непостижимым образом удавалось бросать ее на самый край. С ним невозможно было врать. И дело даже не в том, чтобы лгать ему, просто он изобличал любую ее ложь перед самой собой, вскрывал словно тупым ножом. «Невозможно» с ним превращалось в акт безумия и затем в обретение чуда. Ярким фейерверком он взрывал всю ее минную зону под пометкой «запрещено».

Кто-то покосился на нее с соседнего столика, и Аи кое-как сдержала себя, чтобы не спрятать волосы. Хотя и так целый день проходила в капюшоне. Краска плохо брала ее волосы, она прибегала к дополнительным средствам в виде тоника и цветного аэрозоля. К счастью, в душе на нее не обратили внимание в первый раз. Может, потому что ей повезло, что все тогда отворачивались. Но все равно она никогда не забудет тот ужасный день, этот ее первый поход в общественный душ был самым настоящим стрессом. Следующее свое посещение она проделала в шесть утра, когда душевые комнаты только открывались, то есть после снятия комендантского часа. Ей хотелось проверить теорию, в какое время туда никто не ходит. И угадала. В такую рань что женский, что мужской были свободными.

Аэрозоль она прятала в пакете в своей тумбе и распыляла лишь в отсутствие Таи. Эти же трюки девушка проделывала раньше, чтобы добиться золотистого оттенка. В Пагубу Аи приехала с максимально ненатуральным каштановым. А сейчас ее волосы были похожи черт пойми на что, она заплела их в косу. Получился почти эффект колорирования. Но она не стала ни смывать, ни тонировать их после вчерашнего.

Просто какой во всем этом теперь смысл? Ей нужно было максимально и насколько возможно изменить свою внешность. Темный цвет волос, темные глаза, спортивная одежда, другое имя. Человек-невидимка. Но имело ли все это значение? Мафия была тут ни при чем. Никогда ведь не была... Эл вчера достучался до какой-то ее отвергнутой части, заставив смыть с себя маскировку. Она помнила, как горели его глаза в гриме Смерти. Как он смотрел на нее. Ее родители никогда так не смотрели.

«Ненавижу». Так кому она адресовала эти слова? Элу? Родителям? Себе? Аи ненавидела мир, в который пришла такой неправильной, и который ее не принял. В ней кипело столько гнева, накопленного за годы, когда она чувствовала себя униженной, отвергнутой, нелюбимой. Будто она всю жизнь жила в чужой шкуре.

«Улыбайся, Аделина. Веди себя как подобает. Следуй правилам».

Быть правильной, быть для всех хорошей, красивой картинкой. Она чувствовала себя пластмасской. Куклой без глаз, рук и ног, которую выбросили под дождь. По ней уже тысячу раз проехались все машины так, что треснули голова и корпус. Ее разорвало на части, в одной стороне валялись руки – неоплатный долг перед семьей. Чувство, что ты обязан им, что они тебя терпят. Ноги в другой – безупречность. Ни единой возможности на ошибку. Ты уже и так ошибка, что просто родился. И любая оплошность как подтверждение разочарования в их глазах. Стараешься изо всех сил, чтобы соответствовать их ожиданиям, но эта планка где-то за пределами досягаемости. Следуешь всем правилам и не понимаешь, что еще не так. «Почему “B”, а не ”A”?».[1]

В итоге твои требования к самому себе уже летят в бесконечность. Ты не умеешь радоваться победам, замечая лишь провалы. Найдешь в себе еще один изъян, чтобы объяснить, почему тебя в итоге не любили. Почему весь этот проклятый мир не может дать то, что тебе так нужно. А от кого ты это «все» ждешь? И весь ли мир тебе на самом деле нужен? Смотрел ли ты хоть раз на него по-настоящему, а не искал ли все это время свою тень в углах собственного дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И ты все злишься и злишься. Копишь и копишь. Потому что злиться-то нельзя, нужно быть всегда хорошей. Потому что возражать нельзя, – ты все равно никогда не будешь прав.

Не дотянешь до этой планки. Она как морковка будет маячить перед тобой, за которой не угнаться, а ты все бежишь, не понимая, что ее привязали-то к тебе самому.

Ее личность по имени Аделина – лишь красивая картинка. Фасад для общества. Ведь статус, авторитет и репутация превыше всего. А по факту это одни лишь мнения.

Ложные мнения чужих людей для ложной картинки пластмассовой жизни.

Мама ведь поэтому принимает каждый вечер ксанакс. В мире потребления нет ни одной проблемы, которую нельзя было бы замаскировать. «Ад, вот здесь еще видна белая прядь, вот так, теперь ты как королева».

«Как».

Мама, просто люби меня. Руки в одной, ноги в другой, снова следы от шин.

Губы задрожали, горло зашлось спазмами, и чтобы отвлечься, Аи отхлебнула какао. Как попасть в новую жизнь, если в голове все по-старому? У нее было все, что нужно, но никогда не было того, чего она хочет. Аи не была неблагодарной дочерью, которая не ценила того, что имела. Сейчас она смотрела в глаза своему внутреннему гневу, на ту ненависть, что замалчивала столько лет. На ту уродливую часть, которая превратилась во внутреннего монстра. Она столько раз подавляла истинные чувства, и вот теперь они обрели просто ужасающую форму. И все, что девушка испытывала, так это чувство вины, что породила это уродливое чудовище. Она была благодарна родителям за все хорошее, что они для нее сделали. А за все плохое она не благодарна. И что с этим делать?

Как итог, чувство вины перед другими застилает чувство вины перед самим собой. Суррогат искаженных чувств. Половинка человека. Куда бы не пошел, везде найдешь запреты. Они все красным маркером в твоей голове.

Хорошая и удобная девочка для всех.

Кто ты?

А потом один человек говорит тебе: «Я как ты…».

То, как он на нее смотрит.

Этот парень видел ее всю насквозь. И вытащил этого внутреннего монстра, чтобы с ним поиграть, будто он не был чудовищем, а самым обычным сломленным ребенком.

Нет, он просто настоящий псих. Теперь Эл еще как-то понял, что Аи решила сбежать. Даже она сама еще не до конца была уверена в этом.

– Так просто нечестно, – пробубнила она, глядя на свое художество.

Аи не знала о нем ровным счетом ничего. Кроме причастности к ним. Кроме того, что он опасен.

– Тоже мне новость.

На нее покосились снова с соседнего столика, и Аи натянула на себя самую очаровательную улыбку в своем арсенале. Только еще статуса городской сумасшедшей ей не хватало.

Он просто… Просто Эл действительно опасен. «Опасно» – это вообще все, что его касалось. Цифра на его руке, улыбка с уголками губ, направленными вниз, и то, как Эл доводит ее до самого края.

В очередной раз она загуглила значение цифр, но так и не нашла ответов. Те люди в масках поведали ей о двадцати двух. И единственное, что она смогла узнать из интернета, так это про высшие арканы Таро. Страшные картинки пугали ее своим видом. «Тринадцатый» был Смертью. Вокруг карт ходило очень много мифов. Но что они значили на самом деле? Кем бы ни был Эл, он причастен к ее прошлому. Но куда они оба теперь зашли?

И дело даже не в его татуировках якудзы, а в том, какой доступ он имел к Аи. Этот парень подобрался к ней настолько близко, как не удавалось никому ни разу в жизни. Столько усилий было приложено, чтобы скрыть свою личность, но он в считанные дни расколол ее всю. Откуда он мог так хорошо знать ее? И что ему известно еще?

Возможно и вправду лучше сваливать. Вопрос только куда? Если те люди не врали, и они повсюду, то Аи ни за что не скрыться. Но она ведь и не от них пряталась, так? К тому же она совершенно не понимает, что от нее хочет Эл. Может, он просто следит за ней? Все было таким сумбурным, столько событий, она просто не успевала за разбегом своей жизни. Но куда ей теперь бежать? Она сделала все, как велено. От себя убегать тоже не выходит, как показали предыдущие дни.

Эл.

Он знал о ней будто все.

Было ли ей хоть раз с кем-то так легко? Хоть кто-нибудь ее настолько понимал? Но не стоит думать о нем в таком ключе.

«Неужели он хотел меня поцел…».

Никаких слов на букву «п».

К черту.

Аи просто нужно выяснить об Эле больше. Отец всегда говорил, что владение знаниями – это преимущество. И оно ей необходимо прямо сейчас.

Ее ассоциативная лобная кора крутит винтики и начинает решать, что делать дальше.

Аи сегодня же выяснит, что Эл из себя представляет. И тогда у нее тоже будет козырь.

Она была одержима своим планом. Так что вернувшись в общагу, дождалась, когда Эл свалит на турники, и приступила к исполнению задуманного.

– Рэй, – поприветствовала она соседа, – как насчет чая?

Аи продемонстрировала купленное печенье, стоя перед «413» комнатой.

– Ида, проходи.

От этого, не ее имени, Аи снова передернуло. Похоже, ей никогда не удастся к нему привыкнуть.

«Аи…»

Боже, только не сейчас. Сколько можно за этот проклятый день вспоминать его низкий голос и все немногочисленные фразы, что он ей сказал. Сегодня что, ее мозг заклинило на одной персоне, и он напрочь забыл про все остальное барахло, что есть в ее памяти?

– А где соседи?

– Эл ушел тренироваться, а Игорь на парах.

– Понятно, а ты уже отучился?

– Да. Тебе кофе или чай?

– Чай.

Пока Рома хозяйничал, Аи разглядывала комнату и пыталась прикинуть, где, будь она засранцем Элом, спрятала бы здесь свои вещи.

– Ух ты! – воскликнула она. – Это же анатомия, могу я посмотреть учебник?

– Конечно, любишь анатомию?

– Мой отец медик, – уклончиво и почти грустно сказала девушка, переворачивая страницы. – Тебе нравится учеба?

– Сложно, но да, нравится.

– Ты хотел этого? Поступить на специальность, – уточнила Аи, когда парень вопросительно взглянул на нее.

– Да, я этого хотел.

«Я тоже», – осенило ее вдруг.

Но ей не об этом сейчас следует думать. Не о том, каким бы радужным и прекрасным могло бы быть ее будущее, не случись ничего четыре года назад. А о том, будет ли оно вообще.

Где же Эл прячет свои грязные секреты?

В учебнике Аи прочитала: «Нуклеус аккумбенс генерирует положительные эмоции». И захлопнула книгу.

Она еще раз обвела взглядом комнату. Осмотрела полки, но кроме учебников Рэя заметила только две тетради. Пока Рэй скрылся за шкафом, Аи открыла блок, но увидела имя Игоря.

У этого мистера-я-самый-умный вообще не было учебных принадлежностей, что ли?

– А какая кровать твоя? – поинтересовалась она у Ромы.

– Верхняя.

– Неожиданно.

– Почему?

– Просто ты же старшекурсник, мог бы выгнать молодежь и занять нижнюю на правах старшего.

– Мне нравится на втором ярусе, – улыбнулся Рэй.

– Жаль.

– Почему же?

– Я хотела присесть, но… не очень лажу с твоими парнями, поэтому не думаю, что они будут в восторге.

– Ида, тут общага. Садись, куда хочешь.

– Эм, спасибо. Зови меня, пожалуйста, Аи.

– Эм, – спародировал он ее, – хорошо.

Рэй как будто хотел что-то добавить, но передумал.

– Я села на кровать Эла? – Аи придала своему лицу гримасу максимального отвращения. Хотя почти была уверена, что это его постель. Мало того, что вся комната пахла им, сидя здесь, она буквально ощущала его присутствие, будто он тут лежит. Как они лежат. Как он на ней. Черт возьми, ну просто сколько можно…

«Угомонись уже, нуклеус аккумбенс».

– Да, его.

– Тогда я, пожалуй, пересяду, – слишком резко поднялась Аи.

Ну вот, теперь Рэй думает, что она идиотка.

«Не переигрывай, Аи. Спокойно, дыши».

Но как, если она буквально собралась вторгнуться в чужую жизнь?

«Он сам уже вторгся в твою».

– Вы с Элом какие-то странные в последнее время.

– Что ты имеешь в виду? – Аи снова принялась разглядывать комнату, будто не было ничего интереснее на свете, чем занавески в комнате парней, и ее вовсе не волновал этот сумасшедший сосед. И то, как он крепко вчера держал ее за руку, будто иначе они бы оба распались на молекулы.

– Вы какие-то нервные.

– Да неужели? Твой сосед настоящий социопат. Как ты не заметил? – Аи говорила с иронией и в шутку, но Рэй задумался. Аи начала прокручивать в голове реплику, что она не так сказала?

– Я за целый год от него не видел столько эмоций, сколько за последние дни.

И что это должно значить?

Однако подумать Аи не успела, потому что в комнату постучал какой-то парень и «в срочном порядке», как он выразился, потащил Рэя за собой.

Это был шанс.

Аи открыла первым делом тумбочку, которая стояла рядом с кроватью Эла. Но кроме щетки, пасты, туалетной бумаги и аптечки ничего больше не увидела. Судя по всему, эта одинокая полка была его, а вот другая Рэя. На ней помимо гигиенических принадлежностей лежали салфетки, гель для бритья, бритва, эластичные бинты, дезодорант и парфюм. Его Аи на всякий случай понюхала и убедилась в своем предположении. Это точно не Эла.

Следующим подвергся осмотру шкаф. Тут легко можно было определить, где чьи вещи. У Рэя все лежало аккуратно стопочками. На удивление он предпочитал черный цвет, и следует отметить, что он ему и шел, выгодно оттеняя блондинистые волосы. На одной из полок было все в кучу, Аи даже не стала смотреть. Ее внимание привлекла другая, где было так же одиноко и пусто, как на полке в тумбочке. Здесь лежала лишь небольшая стопка черных вещей. Толстовка, джинсы, футболка и трусы.

Возведя глаза к потолку, Аи быстро пошарила рукой между вещами, ощущая себя до ужаса неприлично. Но это все ради дела.

Ничего.

– Да где же?

Девушка снова подошла к кровати. Заглянула под нее. К счастью, никаких разбросанных носков вопреки стереотипам мужских комнат она не обнаружила. Вытащила пару коробок, но кроме обуви ничего не нашла.

– Ну не под подушкой же, в самом деле! – уже в сердцах бросила она.

Конечно, и там ничего не было.

Этот парень просто загадка. Никаких вещей, документов и прошлого. Кроме злосчастной истории на его пальцах в виде цифры «XIII».

– Так просто не бывает. Должно же быть у него хоть что-то. Он же не пришелец. Обычный человек, который хоть к чему-то привязан. Как иначе-то?

Аи ударила кулаком по матрасу, развалившись на полу. Но ее кулак больно врезался во что-то твердое. Дыхание перехватило, пульс стал ощущаться в горле и висках.

Аккуратно, она провела ладонью, но ничего не почувствовала. Тогда Аи заглянула снова под кровать. Матрас был целым. Придется убрать его постель, чтобы узнать правду. Не сложно ведь, да? Только почему у нее так дрожали руки…

Отдернув уголок одеяла и простыни, Аи увидела тонкую полоску, что прорезала ткань. Она засунула руку внутрь и замерла, когда почувствовала под пальцами холод. Сглотнув, Аи все же продолжила ощупывать предмет. И резко выдернула ладонь, чтобы заглушить свой крик. Она точно знала, что это.

Девушка делала жадные вдохи, пытаясь успокоиться. Но здравый смысл упрямо твердил, что Эл не мог прятать в матрасе зажигалку, похожую на пистолет.

«Они повсюду».

Тело Аи сейчас с легкостью вспомнило и воспроизвело весь тот ужас, когда к нему приставили пистолет. Тот же холод. Та же бездушная сила.

– Какого, мать его, хрена?

Аи взяла себя в руки и снова осмелилась проверить тайник. Нащупав пальцами бумагу, она аккуратно вытащила. Какой-то клочок старой бумаги напоминал выдранную страницу из книги, а в нем Аи обнаружила спрятанный картон. И тут же бросила, словно он ее обжег.

Карта «Смерти» смотрела на нее своими пустыми глазницами. Полностью черная с изображением скелета с косой. Зеленая рамка вокруг и из такой же переливающейся фольги цифра наверху – «XIII», а внизу надпись «Death».

Она взяла в руки лист и прочла:

– «Смерть научит тебя, как жить».

Почему здесь все написано на русском?

«Чистые глаза смотрят на облачение Смерти, собирающей Души. Они еще не знают, что такое бояться. Ребенок видит все, как есть, обладая ничем незапятнанным разумом. Черная ткань шуршит по жухлой листве. Ее нога ступает на землю каждую осень. Падший Ангел лежит у подола ее черной мантии. Время вышло, Смерть держит в костлявых руках сосуд с песком. Коса со свистом взметает вверх и резко опускается. Всему приходит неминуемый конец. В воздухе кружатся кровавые перья. Все благое должно переродиться. Капли крови пропитывают землю и забирают всю боль».

Руки Аи дрожали, а по телу бегали мурашки от зловещих строк.

Но ее ужас стал еще больше, когда послышались шаги в коридоре. Она поспешно вернула все на место, заправила кровать и подоткнула простынь под матрас.

– Ты вернулся, – сказала она, замечая, как предательски дрожит голос, когда дверь открылась.

Но вопреки ожиданиям Аи услышала вовсе не Рэя.

– Игра закончилась еще вчера, заплутавшая птичка. Так что какого хера ты тут забыла?

Выйдя из-за шкафа на «кухню», Аи смотрела на Эла, не в силах дышать. Как она еще не упала в обморок, можно было только удивляться. В такой ситуации лишь бы это спасло ее положение. Или еще лучше – упасть замертво. Провалиться сквозь землю. Она чувствовала, как пылают ее щеки от стыда.

Боже, серьезно, сейчас? Это издержки воспитания.

У парня спрятан пистолет! Но… что еще она ожидала найти?

Безумный блеск в глазах Эла пригвоздил ее к месту, ноги стали ватными. Его запах окутал ее всю. В сравнении с дозой до этого он был подобен взрыву водородной бомбы. Ее органы чувств словно в плену и не облегчают задачу мозгу, не способствуют мыслительному процессу. Вместо того, чтобы отступать, Аи сделала шаг навстречу.

«Нужно что-то придумать». Срочно!

– Я ждала тебя, – сказала она. Это прозвучало так, как нужно. От дрожи. От надтреснутого, надломленного чувства.

От страха.

Что… это правда.

– О-о, – издевательски протянул он, – ты пришла за своим сквиртом? Тебе не кажется, что мы уже это проходили, и ты запоздала с выполнением задания?

Эл тоже приближался к ней, пока Аи, обходя его, неосознанно кралась к выходу. Он так резко и быстро оказался прямо рядом с ней, что Аи почувствовала, как уперлась спиною в дверь.

– Разве мы все с тобой выяснили? – выдохнула девушка в его губы. Он был так близко. Снова.

Она непроизвольно облизнула свои, вспоминая о вчерашнем вечере. О том, как он касался ее. Словно читая, о чем она думает, Эл провел пальцем по ее нижней губе. На миг, казалось, они оба перестали дышать. В груди все горело, сжималось спазмами, тело стало будто беспомощным. Почему оно всегда так реагировало на Эла? Ей хотелось бежать, но ноги не слушались. Его рука с розой была рядом с головой и упиралась в дверь, преграждая проход.

– Маленькая принцесса Аи. – Пальцем он играл с ее губой, снова оттягивал, а Аи дышала так, как будто в самом деле убегала. – А разве нет? Ты ждешь еще какие-то ходы от меня? Ожидания – это всегда проигрыш.

Его голос такой низкий. Хриплый. И глубокий. Он проникал в ее разум, нагло врывался. И звучал в ее теле, отдавался вибрацией, мурашками и пламенем. Покалыванием в груди и шее. Тянущим ощущением внизу живота.

Единственное, что она придумала, когда Эл вошел, так это притвориться, но почему тогда именно он сейчас ее соблазнял, а не она? Зря Аи затеяла игру, в которой заведомо проиграла бы. Как и вчера с правдой. Поэтому нужно менять тактику. Тем более, что все это уже слишком. Его близость была невыносимой.

– Ты прав, – усмехнулась она. По-мальчишески, озорно, как умела, когда ей не нужно было притворяться. – Я всего лишь ждала Рэя, так что кто повелся на свои ожидания?

– Ты же знаешь, что я и так не верю ни единому твоему слову. Мне плевать на то, что ты говоришь.

Эл опустил ладони на ее талию, и Аи с трудом подавила рвущийся наружу стон. Его руки обжигали. Его дыхание обжигало. И как она только могла думать, что он холоднее айсбергов? Весь он был огнем. И она горела рядом с ним.

Зловещие слова из книги до сих пор были перед глазами. Эл носил на себе метку «Смерти». Но только с ним Аи за все свои восемнадцать лет чувствовала, что такое жизнь.

Когда он опустил руку на ее бедро, Аи почувствовала, как непроизвольно сокращается ее живот, втягивается внутрь от его прикосновения. Как от этого еще сильнее сбивается дыхание. Как покалывает кожу.

– Эл.

Ей хотелось его остановить, но прозвучало, как мольба.

Аи вдруг поняла, что ей так тесно не из-за того, что Эл снова ее зажал. А от одежды. Наоборот хотелось, чтобы он был еще ближе. Кожа к коже.

Эл навалился на нее еще сильнее, будто чувствуя то же. Его кончик носа оставлял ожоги там, где касался ее щеки, спускаясь к шее.

– Эл, – снова попыталась она, дергая ручку. Но его ладонь захлопнула дверь, впечатываясь ударом возле самого уха. – Мы ведь не играем уже.

– Да, потому что ты проиграла, Аи, – Эл сорвал с нее капюшон.

То, как он выдохнул ее имя в другое ухо, посылая тысячу разрядов по всему телу. Как в ногах почувствовала слабость и в руках от этого простого действия. Вся она превратилась в точки, где он был с ней. Где прикасался. Где держал ее. Где прижимался бедрами. Где прятал лицо в ее волосах. Это похоже на свободное падение, когда ты не можешь противиться силе притяжения. И пока ты летишь, она побеждает. Эл поцеловал ее шею. Собрал все точки. Стер границы. В прикосновении его губ собралось все, сделав их одним.

Аи никогда не знала, что такое блаженство. Но все внутри нее откуда-то это уже знало.

Его губы, жаркие и мягкие, ласкали чувствительную кожу. Лизали пульсирующую точку. Она дышала. Дышала. Как будто никогда не знала, что такое воздух. Так жадно хватала его и этот момент. Голова кружилась, в глазах темнело. Она летела и падала в его объятия, в обжигающие прикосновения.

Его пальцы забрались под кофту, провели по оголенной коже, заставляя снова содрогнуться, втянуть в себя живот и сомкнуть бедра. Очень быстро они скользнули под резинку спортивных штанов. Под ее кружевное белье.

Матерь Божья.

Аи дышала точно так же ему в ухо, как и он ей. Хотелось укусить, провести языком. Почувствовать его тоже. Но смогла лишь ахнуть, когда его пальцы добрались до самого чувственного места в ее теле. Она со всей силы впилась зубами в нижнюю губу, чтобы удержать хоть крохи своего сознания и наконец оттолкнуть парня. Не стонать, не чувствовать этого. Сопротивлялась всеми осколками разбитого разума, что ей все это было приятно.

– Такая мокрая.

Боже.

Почему он говорит так, будто его голос можно патентовать и использовать как продукт для удовольствий в секс-шопе?

Эл провел рукой, распределяя влагу ее возбуждения, надавил большим пальцем на клитор, слегка помассировав.

Черт возьми.

– Эл, – наконец она давила руками на его плечи в попытке отстранить парня.

Где-то внутри ей аплодировала та часть, которая его ненавидела и надевала форму чирлидерши, чтобы поздравить. Но она не успела взять свои победные помпоны, потому что Эл схватил ее ладонь и опустил на свой пах. Аи могла лишь удивленно смотреть в его зеленые глаза, не понимая, что он делает.

Пока Эл не вытащил ласкающую ее руку.

Пока его губы не искривились в насмешке.

– У меня на тебя даже не встал.

Словно в подтверждение он крепче прижал ее ладонь. И сквозь ткань даже неопытная Аи понимала, что он не возбужден.

Когда парень отстранился с совершенно мертвым выражением лица, Аи выбежала из комнаты. Проваливаясь вновь и вновь в пустоту его взгляда.

[1] Система оценивания в американских школах. А – отлично. В – хорошо.

Четырнадцатый. Умеренность.

Вернувшись в комнату, Аи замкнула дверь и привалилась к ней спиной. Дыхание никак не приходило в норму. Ей хотелось что-нибудь сломать.

– Что? – рявкнула она на пристальный взгляд соседки.

– Ты выглядишь... – начала Тая с ухмылкой.

Сегодня все решили ее осудить?

– Тебя это не касается, ясно?

– Конечно.

Аи посмотрела на себя в зеркало и чуть не разбила его. Всклоченные волосы, щеки пылают, на шее след.

Боже.

Этот придурок оставил ей засос.

– Твою мать, – тихо выругалась она.

– Я хочу лишь сказать, что наша комната не проходной двор и нехрен водить сюда парней.

Она издевается? Вот именно сейчас нужно поднять эту тему?

Да, вчера они слегка помяли Таину кровать. И Аи ее намочила мокрой одеждой. Черт, она же не специально легла туда. Это все...

Он.

Не думать, только не думать, как он ее касался.

Все тело Аи пульсировало, а особенно между ног. Она в жизни не испытывала такого возбуждения. Это все брехня собачья. Влечение – это лишь шутка эволюции. Оргазм приятен только по одной причине: чтобы люди, наделенные таким огромным мозгом и критическим мышлением, все равно размножались.

Аи чувствовала, как все накопленные эмоции вибрируют где-то в горле тошнотворным комком. Все это слишком.

Ей хотелось бежать, спрятаться. Скрыться от всех глаз и голосов. Особенно от тех, что кричали в голове. Упасть лицом в подушку и разрыдаться. Свернуться калачиком. Но тут Тая. В туалет не сбежишь, потому что до него пятьдесят метров коридора и десяток пар глаз, которые ей встретятся по пути и обратно.

Ей не спрятаться.

Почему жизнь в общаге такой ад?

Голова опасно закружилась, в носу защипало, а зрение вспышками начала похищать темнота. Ком в горле окончательно забрал дыхание. Аи чувствовала, как все вокруг снова начинает трястись, дрожать и падать. Но мир стоял на месте, равнодушный к ее панике.

Дрожало лишь ее сердце, выдавая рваниной аритмию, превращая тело в точки отбойных ударов.

Только не накручивать. Не думать о том дне. Не думать о могиле. Не думать. Не думать.

«Тебя никто не полюбит». Никогда. Никогда не верить. Никому. Никому...

Аи сильно сжала кулаки, заставляя себя дышать, пока еще не сильно накрыло. Проталкивала воздух внутрь.

Показать мозгу, что ты дышишь. Что опасности нет, и ты не умираешь.

Вдох.

Вдох.

Вдох.

Ты жив.

А что может быть живее самой борьбы?

Аи можно записывать уже свои курсы выживания.

И она зацепилась за эту борьбу, как за самое отчаянное желание спастись.

– Тая, а ты не думала, что весь мир не крутится вокруг парней? – бросила она резко.

Сосредоточившись на реакции девушки, Аи чувствовала, как кипящий гнев начинает забирать панический страх. Как вся дрожь ощущается уже вибрацией и вместо ватного эффекта возвращает телу границы. Это очень похоже на то, как в затекшей конечности снова нормализуется циркуляция крови. Но тело все равно оставалось словно свинцовым.

– С чего ты вообще взяла, что я о них думаю? Меня не интересует этот отвратительный сосед.

Отвратительный. Она что, правда, это сказала?

Аи почему-то захотелось спорить. Колким ударом в груди болезненно сжалось желание встать на его защиту. Абсурд! Просто... Он, конечно, и выглядит ужасающе. Но. Он красив.

Что-о-о-о?

Похоже, хорошо ее накрыло, раз она так плохо соображает. Побочные эффекты.

Этот идиот ее облапал уже трижды. Он заслуживает всех ругательных слов на свете.

Густые брови и волосы. Чувственные губы, которые не умеют улыбаться. Этот парень выглядит как Сатана. Просто чертовски красив. Как сам грех. Полосы под глазами, взгляд исподлобья, пирсинг и татуировки, что тянутся узорами и прячутся под одеждой. Эти рисунки на широкой шее так и мелькали перед глазами, когда он ее целовал. Он обладал таким выражением лица, которое граничило с безумием и бесстрашием. Почему парни, с которыми нельзя быть ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах, выглядят так? Почему нельзя влюбиться в Рэя с его обаятельной улыбкой и аурой хорошего парня без прошлого? И без пистолетов, спрятанных в матрасе.

Да господи! В пекло вообще всех этих парней!

– А кто интересует?

Обычно мы возмущаемся больше всего именно от того, что хотим сами, но боимся признаться. Именно это нас злит и раздражает в других людях.

– Фу, меня никто не интересует, – уже сквозь зубы цедила соседка.

Аи была абсолютно полностью согласна с Таей. Но продолжала.

– Ты была с парнем? Ты знаешь, что это такое? – не унималась она.

Будто Аи сама знала. Этому ублюдку, бывшему, она не позволяла распускать руки. Может, поэтому он ее бросил? Почему тогда ей было так приятно, когда Эл касался ее. Как же она на себя злилась. На всю эту дурацкую химию. На то, как он на нее действовал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец Тая взорвалась и в мгновение очутилась рядом, прижав Аи к стене. Ее тонкие пальцы с черным маникюром вонзались в шею. Глаза горели ненавистью. Острие ножа в ее другой руке продавливало кожу в районе шеи.

А Аи улыбалась. Она точно так же ненавидела парней. И этого проклятого Эла, который сумел проникнуть сквозь ее броню. Без капли страха или сожаления она смотрела на Таю, видела в ее голубых глазах забытое, покрывшееся пылью, когда-то пережитое отчаяние.

И Тая поняла. Она прочла в ее взгляде: «Я такая же». Опустила нож и хватку. Тяжело дышала, но уже не злилась.

– Пижамная вечеринка? – будничным тоном спросила Аи, привалившись затылком к стене.

***

Аи не стала расспрашивать, что случилось у Таи, и почему они с ней нашли одну точку соприкосновения. Одно было понятным точно: Тая тоже ненавидела парней.

Обожглась Аи уже давно. Тот парень был настолько крутым, что Аи сразу же влюбилась. Но потом она приехала на одну из гонок и увидела, как он сосется уже с какой-то девчонкой. Провстречались они неделю? Да, но она была подростком. Ей было пятнадцать. Тогда на их семью навалились проблемы. Все изменилось после той злосчастной поездки на виллу. Им с мамой пришлось туго. Еще никогда они не испытывали такую нужду. Особенно после ограбления их дома. И ухода отца.

Все вокруг предатели. Аи об этом знала. Никому нельзя верить. Никого не впускать в сердце. Только так можно не испытывать боли. Не чувствовать безопаснее. А интерес – самая нестабильная вещь в мире, это самая неустойчивая из эмоций.

Поэтому Эл для нее ничего не значит. Спасибо, что подтвердил все ее предубеждения.

Сняв с головы полотенце, Аи смотрела в зеркало. Она только что вернулась с «мойки», смыв с себя остатки краски ее нелепого камуфляжа. Белые-белые волосы длинными прядями обрамляли ее бледное лицо. Их так ненавидели родители, заставляя краситься в натуральный блонд.

«Я как ты, и я прячу свое тело».

Маскировка ей больше не нужна.

Возможно Эл и не имел в виду волосы, а цветные линзы. Но Аи уже это сделала. Эл каждый раз доводил ее до края. До самого предела. Заставлял терять контроль. Сейчас, стоя перед зеркалом в комнате, Аи вопреки всем красным флагам в голове ощущала освобождение. Только сердце неистово билось в груди. Тело помнило ее страх. Помнило, как маленькая девочка все время боялась оступиться, прочитать неодобрение в родных глазах. Боялась потерять родителей и цеплялась за них, делая все, как просят. Ее тело помнило, как она боялась попадать под дождь, и поэтому всегда носила с собой зонтик, а в Пагубе теперь все время надевала вещи с капюшоном. Как боялась ошибиться и сделать что-то не так.

Она постоянно только боялась.

Аи снова на миг провалилась в воспоминания и смотрела, как гроб опускается в землю. Как все присутствующие на похоронах бросают по горсти земли. И как его наконец засыпают. Она снова почувствовала приступ удушья.

Крепко вцепившись в тумбочку и уронив пару баночек, Аи заставила себя дышать, пока в глазах жгло.

«Теперь ты боишься себя».

Аи сглотнула. Зацепилась за его голос в голове. Больше нестрашно. Как этому странному парню удавалось каждый раз делать это с ней?

И снова задалась вопросом, который возник еще во время игры «Я как ты...». Что он скрывал в своей внешности? Вряд ли ведь красил волосы, так? Линзы он не носил. Так что? Аи с легкостью воспроизвела его образ. Закрытая одежда. Его сильное тело. Многие парни в общаге ходили без футболок или вообще в полотенцах, повязанных на бедрах, как те смелые девчонки, когда шли в душ. Но только не Эл. Она ни разу не видела его тела.

А еще у него есть пистолет... Боже, кто он вообще такой и что забыл в общаге? Если бы он хотел ее убить, то убил бы, верно? Точно так же, как и те мужчины в масках, вдруг осенило ее. Но почему они ее отпустили? Аи настолько испугалась их угроз, что все мысли были заняты лишь тем, как сбежать и что для этого нужно сделать.

Она снова взглянула на свое отражение. Подкрасила брови серым гелем и еще раз прошлась кисточкой по ресницам, распушив их. Теперь ее облик был весьма экстравагантным. Ярким и выделяющимся. Не таким, в какой она пыталась себя всю жизнь запихнуть. Броский макияж и белые волосы. Ей нравилось. Нравилось новое имя, новая внешность и ощущения внутри. Что-то в ней каждый раз ломалось, когда она встречалась с Элом. С противным и болезненным треском все старое в ней умирало. И что-то внутри уже знало, что так трещит ее броня. Скорлупа, в которой она всю жизнь сидела. Как глаза, увидевшие ядерный взрыв, навсегда перестают смотреть на мир, так же и она, ослепленная тысячью солнц, выплакивала свои кровавые слезы по разрушенному.

Сколько можно думать о нем!

Чертов засранец.

Все это не имеет никакого смысла. Как и ничто вообще. Так было всегда.

Шкала жизни Аи состоит лишь из вычеркнутых имен из ее сердца.

Вытравить. Выжечь. Уничтожить любую мысль об этом парне.

– Тая! – крикнула она. – Я хочу тебя накрасить.

– Ты что?! Нет.

Соседка смотрела на нее как на полоумную.

– У нас пижамная вечеринка, девчачье пати. Эй! – не выдержала уже Аи. – У меня не было таких ни разу в жизни! Нельзя такое упускать, понимаешь? – смеялась она.

На самом деле, родители ее никогда не отпускали ни к кому домой с ночевкой. Боялись, что ее увидят, узнают их секрет.

– Почему у тебя таких не было?

– Я ужасно нелюдима.

– Да что ты? – Тая скептически выгнула бровь.

– Знаешь, я в огромном восторге и уважении перед пингвинами. Эти птицы ищут себе пару и остаются с ней навсегда, – рассуждала Аи и осознавала, насколько же ее чувство отчужденности проросло в сердце. – Если кто-то, кто стал мне дорог, кого я подпустила к себе близко, идёт и находит другой объект восхищения, то он умирает в моих глазах. Это безвозвратно, связь обрывается. Поэтому у меня и нет друзей.

Одна из причин, помимо очевидной. У Аи вообще никогда в жизни не было никого близкого. Она не умела выражать своих чувств, секретничая с кем-то. Всю жизнь она переживала лишь о том, как выглядит и правильно ли все говорит. От этого Аи лишь сильнее становилась недоверчивой. Дело ведь не только в парнях. Не то чтобы она сильно расстроилась тогда из-за бывшего. Просто лишний раз убедилась, что от людей нужно продолжать держаться подальше. Она бы все равно не смогла раскрыть ему свой секрет.

А Эл раскрыл сам.

Святое дерьмо. Она обреченно вздохнула, потому что не переставала видеть перед глазами его лицо.

– Ты чокнутая.

– Зато ты улыбаешься, я видела.

Обе девушки рассмеялись. А с Таей ведь было не так уж и плохо. Не сложно, она бы сказала. Комфортно, что у них не было никакой связи, обещаний и правил. Клятв на браслетиках или что там девочки делают. Аи все пропустила в жизни, пока сидела в своей темнице.

– Нам нужна музыка!

Их затея превратилась в настоящее безумие, потому что кроме того, что они накрасились в готичный смоки-айс с цветными пигментами, Аи нарядила Таю. У девушки оказался целый шкаф занимательных шмоток. Юбки-пачки, корсеты, огромные ботинки. У Аи было мало вещей в Пагубе, всего лишь рюкзак со спортивной одеждой. Зато косметики и уходовых средств целая сумка. Раньше она обладала целым гардеробом брендовых вещей. Скучных и унылых, которые так любят в высшем обществе. Минимализм, к слову, – это вообще не ее история.

Через час обе девушки уже скакали по комнате в вызывающих нарядах и делали мрачные фото. Получалось необыкновенно. У обеих были волосы до поясницы. У Таи черные. У Аи абсолютно белые. Она надела белый кружевной топ и лакированную мини-юбку из черной кожи. На ноги длинные белые гольфы и черные туфли с застежкой на массивной платформе. Их частично закрывали черные гетры, чтобы сбалансировать образ. Бордовая помада и смоки с пигментом в тон подчеркивали ее бледность, делая похожей на вампира. Если бы Аи увидела мама, то упала бы в обморок.

А Таю нарядила в черный корсет и юбку-пачку. На ногах у нее были бордовые чулки и массивные ботинки. Аи сделала девушке эффект кукольных губ. Позаимствовала лайфхак у кореянок с растушовкой границ.

После криков и визгов под метал, они начали готовить еду, так как обе поняли, что проголодались.

– Тая, я должна признаться...

– Расслабься, я тоже не умела, но со временем научилась. – Соседка достала тазик с полки и приготовила продукты.

– На каком ты курсе? – поинтересовалась Аи, когда Тая ей вручила нож и картофель.

– На втором.

– О-о-у, я думала, ты на первом.

– На первом курсе я не могла ничего приготовить кроме яичницы.

Это Аи тоже умела.

– Картошку почистишь?

– Эм, да. А что мы будем делать?

– Драники. – И Тая добавила, должно быть, увидев вопрос в глазах Аи: – Лепешки из картофеля.

– Спасибо за пояснения, звучит очень интересно, но все равно непонятно.

Соседка рассмеялась, заверив, что это несложно и вкусно.

Ла-а-дно.

Когда они закончили с приготовлением теста, Аи помешивала жижу, скептически ее разглядывая:

– Что ж, надеюсь, что мой порезанный палец стоит того.

Пока она терла картошку, то прошлась рукой по металлу. Кровь остановили пластырем. Вполне себе классный девичник, Аи улыбалась и чувствовала себя почти победителем, что смогла что-то сделать и поспособствовать их ужину.

– О, а эту я слышала, – сказала Аи, когда зазвучала новая песня в колонках. – Это не метал, – улыбнулась она.

– Не метал, я меломан, – сконфузившись, ответила Тая.

– Это очень здорово, – Аи захотелось ее поддержать, ведь разную музыку слушать, и правда, классно. Еще бы в музыкальных предпочтениях она бы себя не ограничивала. – Я тоже.

А девушка ведь была очень красива, но такое чувство, что пряталась. Возможно, у них с Аи больше общего, чем казалось. Не только ненависть к парням. У Таи были огромные голубые глаза, необыкновенного оттенка – светлые-светлые с ярким серо-синим кольцом по краю. Длинные ресницы, как у куклы. И когда улыбалась, суровое выражение лица уходило. Она была очень милой без всей этой колючей защиты.

Аи вдруг захотелось ее развеселить, что-то дать ей или подарить. Эмоции – это ведь тоже дар? Схватив пенку для волос, она бросила ее удивленной Тае, а сама поднесла к губам дезодорант.

– Вместо микрофона, – объяснила Аи, добившись снова смеха от соседки.

И они обе заорали:

«Парни не врубают, что такое стробоскоп

Они не врубают, как этим дамам тяжело

По жизни

Отвечать на мужские капризы

Надевать вместо очков линзы

Чтобы быть красивой чикой

Для кого? Для кого?

Они надевают юбки лишь той длины, которую хотят они, а не ты, кретин

Они выставляют фото в одном белье, потому что на дворе 21 век»

[1]

Девушки смеялись между строчками, но все равно пели. Прыгали возле кухонного стола и танцевали.

– Ты профессиональный танцор? – спросила Тая, глядя на то, как Аи всего лишь делала «волну», войдя в кураж.

– Я... – пыталась она отдышаться после прыжков, – немного... Нет, или да?

Черт, она улыбалась, как идиотка, на свое замешательство.

Аи вдруг почувствовала, что ей до смешного легко. До щекотки в груди, до колючек в конечностях. Все вокруг ей говорило о том, что с ней все нормально, что мама неправа. Что ее слова, которые убивали каждое ее стремление, ничего не значат. Весь мир продолжал стоять на месте. Девушки ходили в полотенцах, парни тоже. Тая не спросила ее про волосы. Эл заставил ее их показать. А Аи танцевала, потому что умела. Это что, так просто? Быть собой.

– Я танцор, – твердо сказала Аи.

Тая хотела что-то сказать, но в итоге промолчала, будто постеснявшись.

– Идем жарить? – позвала Аи, удивляясь своей смелости и идее Таи. Она предположила, о чем соседка хотела спросить, но пока что тоже промолчала.

Всю жизнь она противилась, а сейчас ощущала себя так, будто ей наконец-то разрешили делать то, что она хочет. Получится ли?

– Да, пошли. Мы выглядим, как косплееры.

– Долой все стеснения! – Аи вышла со сковородкой в коридор.

Они сразу же собрали все взгляды. Аи незаметно тыкнула Таю между лопаток, чтобы она выпрямилась. Надо будет с этим тоже поработать. Ей, и правда, этого хотелось.

Назад пути нет. Аи всю жизнь испытывала стыд за само свое существование. Может, за восемнадцать лет уже пора распрощаться с тем, что ей вбивали всю жизнь родители? Спойлер: никогда не поздно. Подходящий момент – это миф. Отговорка.

Да, уж. Ее смелость тут же улетучилась, как только она увидела Эла, вышедшего из туалета вместе с Игорем. Сердце забилось так, что она уже сама побоялась упасть в обморок от своего внешнего вида.

Игорь присвистнул.

– Ого! Это наши горячие соседки, ясно? – завопил он на весь коридор.

Твою мать.

Аи улыбнулась тому, как Тая демонстративно закатила глаза. Может, это с ним у нее история?

Ну, а Эл...

Он просто не отрываясь смотрел на нее, разглядывал ее волосы, прожигал взглядом ее наряд. И Аи не могла прочитать в его глазах ничего. Ни отвращения, ни восторга, ни недовольства. Может, поэтому она снова почувствовала прилив уверенности. Все верно. Ты испытываешь чувства только тогда, когда для тебя что-то имеет значение.

А они друг для друга никто.

«У меня на тебя даже не встал».

Говнюк.

И ей пришла идея.

Гениальная, безбашенная, просто абсурдная идея. Но она ей понравилась.

– Ты улыбаешься так, будто придумала план, как кого-то убить.

– Может, и так, – самодовольно ответила Аи.

Драники оказалось готовить не так уж и сложно. Три ингредиента, двадцать минут у плиты и готово. Тая предложила попробовать их еще со сметаной.

– Вкусно!

Черт, Аи чувствовала себя Чудо-женщиной[2], способной победить все что угодно. А она ведь просто приготовила еду. Но какая разница, если именно так ощущается побежденный страх. Так что она сможет и это.

«Мне плевать, что ты говоришь. Потому что ты проиграла».

«Это мы еще посмотрим», – думала Аи, дожевывая ужин.

Его не интересовали ее слова. Вместо этого Эл исследовал ее тело и ее реакцию. Проклятый безумец. Аи тоже. То, что она собиралась сделать, было чистым безумием.

Постучав, она вошла в «413» комнату. К счастью, он был там один.

– Я придумала, как мы можем привести общагу к победе на конкурсе.

Молчание.

– Жду тебя через час в танцзале.

Он был размером с обычную общажную комнату и находился на первом этаже, как и все остальные помещения для общего пользования. Но главное, что там были пилоны, станки и зеркала.

Это месть.

***

Аи узнала об этом зале, когда ее отправили сюда отрабатывать. Она натирала огромные зеркала около двух часов, но так и не смогла очистить их все. Впрочем, ей еще двадцать часов отрабатывать, поэтому все впереди.

Переобуться она решила здесь, чтобы не привлекать к себе внимания и не разоблачиться раньше времени. Хотя ее и колотило от всех смелых перевоплощений с внешним видом за сегодня, но еще больше ее бесило, каким надменным был этот парень.

Доказать, что он неправ, стало ее приоритетом. Это было важнее всего, черт возьми, на свете. Кем он себя возомнил, раз считает, что все вокруг – объекты для секса, которые хотят прыгнуть на него при первой же возможности? Нет, Аи встречала придурков, которым девушки нужны лишь для этого. Этот же парень вообще не собирался ее соблазнять. Так она тоже! Пусть не смеет думать, что все крутится вокруг его члена. Аи наплевать на него с высокой колокольни. И сегодня она утрет ему нос, сбросив с пьедестала.

Потушив свет, девушка зажгла лишь неоновую подсветку, которая крепилась к плинтусам по всему периметру помещения. Зал, кстати, был единственным местом во всем общежитии, которое не вызывало ужаса и страха облавы. Здесь все было относительно новым. Даже деревянный пол был покрыт лаком. Может, престиж с конкурсами, и вправду, имеет какое-то значение. И в зале новоиспеченные таланты репетируют номера, как поняла Аи, когда отрабатывала.

Она подключила телефон к колонкам и нажала на «плей». Зазвучала Drowing Pool – «Tear Away». Как раз вовремя. Дверь открылась, пропуская свет из коридора, а потом снова все погрузилось во мрак. Аи была уверена, что стало на несколько оттенков темнее, потому что аура у этого парня была просто как у Бога загробного мира. По ее телу пробежали мурашки, кожу покалывало от его взгляда. Эл замер в углу, сливаясь с тенями. Словно паук он выжидал, когда кто-то попадет в его сети. Вот только Аи уже расставила свои. Лишь он порождал в ней такое необузданное чувство борьбы.

Аи сделала скользящий шаг, шаркнув пол платформой в шесть сантиметров высотой. Черные короткие сапоги на шнуровке были ее оружием. Может, этот напыщенный мистер-холод-и-равнодушие и считает себя самым умным, но ничто не заставляло ее чувствовать настолько свое превосходство, как двенадцатисантиметровая шпилька.

Эл тоже сделал шаг. В фиолетовом свечении он выглядел как само воплощение Страха и Ужаса. Его хищные глаза блестели, а оскал резал даже на расстоянии.

Он понял, во что они играют.

Прошагав от бедра к нему, Аи, как будто это часть танца, провела пальцами от одной его ключицы к другой. Будто ее рука была лезвием. Острой катаной. Хотя парень и был в черной кофте, она все равно смогла почувствовать, исходившее от него тепло. Аи и сама пылала, несмотря на легкость одежды. Для осуществления плана она выбрала танцевальный костюм. Черные шорты с высокой талией, которые щедро оголяли ее ягодицы – почти наполовину. И черный топ с глубоким вырезом. Как в фильме «Дом летающих кинжалов» она была во всеоружии.

Встав сзади, Аи толкнула его к приготовленному для своего зрителя стулу. О, да. У него место в первом ряду, чтобы быть свидетелем ее возмездия. Затем подошла к пилону и начала кружиться. Медленно, под синкопы музыки она прошагивала свое вступление. Начала подниматься. Зацепившись одной ногой, девушка опустила вторую, вращаясь в полушпагате, выгибая спину и свесив голову. Повисла на одной руке, развернув корпус, сделала перехват второй рукой внизу и выполнила вращение в поперечном шпагате.

Эл наблюдал за ее движениями. Рваными, дикими, граничащими с истерией. Используя наработанную силу, Аи гнулась так, как ни разу до этого. Поглощенная танцем, триумфом и наслаждением от себя самой, она практически забыла, зачем вообще танцует. Так происходило всегда. Только танцу она готова была отдать свое сердце. Только пилону, который единственный ее поддерживал все время.

С попытками сделать ее правильной и хорошей для всех, прямопропорционально росло и упрямство девушки. Чем больше ей запрещали, тем сильнее хотелось.

Помогая себе волосами, Аи раскачивалась, извивалась и кружилась снова и снова. Находя новые углы положения в пространстве. Открывая новые возможности трюковых связок и своего тела. Оголенные участки кожи способствовали лучшему сцеплению с пилоном, она чувствовала, как работает каждая ее мышца, будто слаженный механизм. Так происходит со всеми, кто, проливая пот, стирая руки в мозоли, очень долго и упорно пробует, а потом у него наконец получается. Новая нейронная связь создана, она крепнет с каждым разом на основе повторения и становится паттерном.

Аи сгруппировалась вокруг пилона наверху, забравшись под самый потолок. И вместе с криком вокалиста сорвалась вниз, затормозив телом о металл в полуметре над полом.

По коже головы и шеи бегали мурашки, спускались по позвоночнику. Аи еще ни разу такого не чувствовала от танца.

Потому что он смотрел на нее.

Наблюдал.

Не сводил глаз.

Не уходил.

Аи подошла снова к Элу, собираясь выполнить свою кровавую часть номера.

Улыбка коснулась ее губ, когда она заметила слегка вздернутую бровь на его маске равнодушия. Эл неподвижно сидел, развалившись на стуле и сканировал ее всю с ног до головы своим тяжелым взглядом. И ей это нравилось. То, как он на нее смотрит. Пусть в его глазах ничего и не было, лицо не выражало никаких чувств. Плевать. Само его присутствие обостряло все вокруг, делало жизнь важнее, чем она являлась без него.

Опираясь на плечи парня, Аи широко расставила ноги и начала выполнять волнообразные движения корпусом и тазом навстречу. Не прерывая зрительного контакта, она так же, как и он вчера, сократила расстояние, чтобы они дышали друг другом. Их губы были близко. Эл был сама невозмутимость.

«У меня на тебя даже не встал».

Опустившись ниже, она продолжала извиваться поступательными движениями вперед. И переходя из вертикальной плоскости в горизонтальную, вырисовывала тазом восьмерки, запрокинув голову и подключая к танцу плечи и шею.

Пока снова не встретилась с ним взглядом. Пока он не коснулся ее волос, начав наматывать прядь на палец. Аи почувствовала дрожь от того, как пристально Эл их разглядывал. Она снова ощутила непреодолимое желание убежать и спрятаться. Никто не должен ее видеть. Как и в детстве. Тело все помнило, старые паттерны продолжали ломать ее танец и жизнь. Она должна скрывать себя настоящую от всех. Но, будто прочитав ее мысли, Эл взял Аи за шею сзади и снова приблизил к себе. Не давая остановиться, не позволяя убежать. Эл заглядывал в ее глаза, но Аи их опустила. Линзы. Они все еще были на ней.

Укусив уголок губы, чтобы прийти в себя, Аи продолжила то, зачем привела его сюда. Но когда хотела коснуться его руки и погладить, парень ее одернул, настолько резко, что это снова ее подстегнуло. Разожгло внутри ненависть к этому бездушному человеку.

У нее тоже к нему отвращение. Вот ровно такое же, до смешного похожее, до одури сильное. Но Аи заставит его хотеть ее, просто чтобы выиграть. Движения стали смелее, она почти полностью опустилась на его бедра и уже откровенно терлась о его пах. Когда ее промежность скользнула по ткани его спортивных штанов, Аи почувствовала, что он тверд. Эл бы возбужден. Боже. Новая волна электричества окатила ее от макушки головы до низа живота. В ногах ощущался ватный эффект. И она на секунду замерла над ним, испугавшись. Черт. Но Аи ведь этого и хотела? Этого же добивалась. Что не так тогда?

Медленно губы Эла растянулись в улыбке. В такой сумасшедшей, доводящей до исступления улыбке. Этот парень видел ее всю насквозь. Это не она с ним играла. Все это время он был разработчиком, а не юзером.

Но бежать некуда. Аи не игрушка. Горячим потоком в груди разливалось такое привычное упрямство.

– Я как ты, и ты проиграл, – бросила она ему его же слова. Завершив их идиотскую игру.

Встав, девушка прошла снова к пилону и сделала «Веер», разведя ноги в стороны, пока вращалась по кругу. Песня на повторе крутилась уже во второй раз. Но Аи танцевала и танцевала.

Эл встал вслед за ней и медленно подошел.

– Неужели ты думаешь, что я поверил тебе?

– Если ты так же умен, как я, то ты тоже никому не веришь.

Подтянувшись, Аи перевернулась вверх ногами с отводящим движением. Чувствуя, как ткань шорт впивается в кожу от напряженных ягодичных мышц.

– Хорошая девочка.

– Может, как раз-таки настолько плохая.

– О, нет, Аи. Ты как раз-таки, – съехидничал он, – хорошая.

Он кружил вокруг нее, словно волк, наблюдая за элементами. Такой отстраненный, но в то же время самоуверенный. Эл был тем мужчиной, кто не нуждался в демонстрации, спокойствие было его атрибутом силы.

– Я не хочу играть в эти игры: «я не такая».

– «Я жду трамвая», – посмеялся он. – Мы и не в них играем.

– Во что же тогда?

– Чего ты хочешь? – он не пытался перекрикивать музыку, Аи его все равно слышала. Такой ровный, но звучный голос. Нахальный и грубый.

– Это игра?

– Это вопрос.

– Хочу танцевать.

– Ты хочешь сбежать.

После паузы Аи поняла, что он имел в виду ее желание сбежать из города.

– Поэтому я тебе и твоему самаритянскому порыву про конкурс ни разу не поверил.

Эл поймал ее и остановил, обняв за талию. Кончик ее носа коснулся его щеки, будто царапнул, но Аи самой было больно. Ее грудь прижималась к его, оголенную полоску живота натирала его черная кофта с каждым движением диафрагмы парня. И как ему только удавалось сейчас дышать, если, черт возьми, от контакта с ним Аи не хватало воздуха?

– И все равно ты здесь, – на неровном выдохе прошептала она.

– У меня на это свои причины.

– Неужели? И какие же?

На миг Аи показалось, что он ее сейчас поцелует. Будто голодный зверь Эл смотрел на ее губы. Чуть подался вперед. Почти. Едва ощутимый импульс, но еще не движение.

– Продолжай танцевать, Аи, – прошептал он ей на ухо и отстранился. – И ты узнаешь.

Аи не знала, чего хочет больше. Уйти отсюда, потому что все уже доказала Элу и себе. Врезать ему за то, что снова выстроил между ними стену, отстранившись, либо себе за чувство потери. Или же снова прыгнуть с ним. Узнать, что еще он может для нее открыть.

И она начала танцевать.

Скользила вдоль пилона, касалась лопатками, ягодицами, зажимала между бедер. Аи кружила, отдаваясь импровизации. Почувствовав каждой своей клеточкой приближение Эла, она снова ощутила противоречие. Когда ей хотелось отдаться танцу, дать этому моменту поглотить себя, и в то же время она чувствовала страх. Что сейчас будет? И самое важное… что ей будет за это?

Дыхание Эла коснулось ее шеи сзади, обжигающее, как и его присутствие. Аи непроизвольно прогнулась в пояснице, подаваясь ему навстречу. Тело сошло с ума и исполняло уже свои собственные движения.

Когда его пальцы оказались на ее талии, Аи задохнулась от того, как Эл ее касался. Невесомо, дразня. Заставляя желать большего. По оголенной коже живота он скользил подушечками вверх и вниз.

– Не останавливайся, – грудным голосом Эл ласкал ее ухо. Его проклятый тембр был мертвенно спокойным, от этого приказ лишь повышал градус интимности. Аи чувствовала, как он копирует, словно тень, ее движения. Шаг одной ногой, второй, круг бедрами. Ее откинутая голова на его плечо, и его нижняя губа, ласкающая ухо. Едва заметным касанием. Словно он хочет укусить, но сдерживается.

Затем парень резко развернул ее к себе лицом. Челка закрывала его глаза, но они прожигали Аи всю. Зажав ее между пилоном и своим телом, Эл провел большим пальцем по ее губам, как и вчера, как и сегодня. Когда они оба тянулись друг к другу не в силах сопротивляться притяжению. Ныряя в пучину тьмы друг друга. Эл отстранился, давая снова пространство и передышку для Аи.

Но теперь его взглядом можно было заморозить ад.

Может, ему тоже была нужна передышка.

– Танцуй, – охрипшим голосом сказал он.

Аи начала через «волну» спускаться спиной вниз. Упираясь руками о пилон и перебирая ими, она рисовала круги тазом, пока колени не согнулись в острый угол, а ягодицы не коснулись пола. Через шпагат и «ножницы» в воздухе она прокрутилась, чтобы подняться. Демонстрируя для него вид сзади в своих шортах, выгибаясь, словно кошка. Но как только успела развернуться к нему снова, Эл набросился на нее. Тоже опустился на пол, зажал ее лицо между ладонями. Аи ожидала, что он ее поцелует. Они оба дышали как ненормальные. Целую вечность глядя друг на друга. Но Эл впился в ее шею. Снова в то же место, где оставил на ней отметину. Она чувствовала кожей его хрип и дрожь. Горячие губы ласкали. Такие мягкие, но требовательные. Он кусал, засасывал. Чтобы устоять, Аи ухватилась рукой за пилон над своей головой, позволяя ему лизать себя. Толкать на самый край во всех смыслах. Боже, что он с ней делает...

Безумие.

– Танцуй, Аи.

Он переместил ее вторую руку наверх, делая снова беззащитной. Скрепляя запястья вместе своей ладонью.

– Ты же знаешь, что я тебе не друг?

– Еще бы, – выдавила она, во рту все пересохло.

– Здесь и сейчас есть только твой страх, Аи. Твой страх отпустить себя. Твой страх о том, что подумают другие.

Его рука опустилась на ее бедро. Так же невесомо, как на живот до этого, его большой палец поглаживал ткань шорт. Аи сделала рваный вдох, когда он пересек границу, задевая кожу в ямке под подвздошными косточками. Посылая искры нервных импульсов, взрывая мозговой центр, отвечающий за контроль. Она его теряла.

– Нет, – Аи попыталась вырваться, но Эл сжал кисти ее рук. Сильнее раздвинул ее ноги, чтобы оказаться еще ближе, прижимаясь.

– Аи, – позвал он ее, когда девушка закрыла глаза. – Стыд – это ошибка эволюции. Он не способствует ни выживанию, ни обучению. Это тупик. Он тормозит вообще все.

Стыд.

Аи хотелось плакать.

Он попал. Куда-то очень больно попал. Аи как будто никогда не знала этого слова, а сейчас изучила его значение. Она как будто никогда не знала себя, а сейчас он открыл ей самую отвратительную сторону ее жизни.

– Я ненавижу тебя, – процедила девушка. – Ненавижу.

– Тише-тише. Это нормально ненавидеть тех, кто знает твою слабость. Но мне насрать, знаешь. И ты забей. Прежде чем ты сбежишь, я дам тебе это.

И он провел ладонью от ее бедра к груди. Туда, где сердце. Смотрел потемневшими глазами, как вздымается ее грудь под тканью.

– Что?

– Урок Смерти. Освобождение.

И Эл снова прильнул к ее шее, покрывая поцелуями. Лаская языком, покусывая, засасывая.

Он спускался все ниже. Но остановился перед тканью топа, взглянув на Аи.

– Они все научили нас лишь страху. Со мной ты можешь ничего не стыдиться.

С ним...

И она нырнула. Утопала в этих глазах, которые смотрели на нее с пониманием. Ушла вместе с ним, провалилась в ту же пустоту, что и он. Туда, откуда не возвращаются. Когда увидел, узнал и испытал уже столько, что перестал вообще удивляться. Когда старая система ценностей долго подвергалась сомнению и наконец разрушилась. Когда у тебя не осталось вообще ничего.

И она следовала за ним. За тем путем, который он ей предлагал. Так же, как сейчас протягивал руку, чтобы помочь ей подняться. Чтобы опять прижать Аи к пилону. Не удержавшись, она запустила руку в его волосы на затылке, пропустила густые пряди между пальцами, вдыхала его умопомрачительный запах.

Эл был тем, кто ее не осуждал.

Единственным человеком, кто на нее сильнее всего надавил, но не требовал того, чего бы она не хотела. Он всецело видел ее разрушение. Потому что сам был давно разрушен.

Насколько?

Он провел кончиком языка по линии ее челюсти и спустился ниже. Почему его прикосновения так будоражили? Почему ей не хотелось его останавливать…

Эл втянул ее сосок через ткань, обнимая за талию, и Аи потеряла дыхание.

Танец со Смертью. Он будто забирал ее душу. Все ее страхи и боль. Стирая память об унижениях своими опаляющими губами. Обещая покой. И Аи танцевала с ним.

Продолжала двигаться, когда он начал спускаться еще ниже, покрывая поцелуями ее живот. Влажно. Доводя до дрожи. До сопротивления и желания. Натягивая каждый нерв, заставляя пульсировать кожу. И гореть. Гореть. В своем собственном Аду страхов, стыда и чужих убеждений.

Аи посмотрела на них в зеркало и не узнала ту красивую девушку, которая извивалась в руках мужчины, словно сама стихия. Неукротимая и разрушительная. И в то же время, податливая и отдающая.

И она прыгнула.

В его объятия.

Эл посадил ее на колени, направляя ладонями ее движения. Он сжимал ее попу и снова давал тереться о себя. Аи чувствовала его эрекцию. Вспомнила, как они вообще оказались в этой ситуации. Мысль о том, что он возбужден из-за нее, – такой холодный, отстраненный, безэмоциональный, – это просто сводило с ума.

Потянув ее за собой на пол, Эл заставлял Аи выгибаться и танцевать над ним. Снова поднялся вместе с ней, продолжая удерживать за бедра и дразня. Одну руку он запустил в ее волосы, приближая к себе, чтобы говорить у самого ее уха, заглядывать в глаза и снова шептать:

– Танцуй. Танцуй так, будто завтра никогда не наступит. Мы все мертвецы, Аи. О нас никто не вспомнит. Все думают лишь о себе. Им насрать на то, чего ты боишься. А твой стыд увидят все. Им воспользуются. Знаешь почему? Потому что они будут чувствовать свое превосходство. В своей жалкой жизни, каждый радуется провалу другого только потому, чтобы самому не быть неудачником. Танцуй. Потому что в этом сраном мире вообще ничего не имеет значения. И перед смертью ты будешь думать не о том, что сделала, а о том, чего нет. Пока ты дышишь, Аи, ты выигрываешь. Всем им назло.

Его глаза горели. Он крепко сжимал свою широкую челюсть, до проступающих желваков. Открывая ей мир, показывая его на ладони. И внутри что-то щелкало, разрешая этот мир ей взять.

И она танцевала. Снова начала кружиться, тянуть ноги, прогибаться. Кайфовать. Будто на самом пиру у Князя Тьмы. Отпускать. Выдыхать. Злиться. Притягивать к себе Эла и кружить вокруг него вместо пилона. Толкать и хватать. Обнимать его ногами, получая улыбку. Чувствуя, как сила внутри разливается словно извержение вулкана. Вчера он научил ее злиться. Сегодня эту злость трансформировать.

Вытаскивать свой стыд. Разоблачать его. Превращать гнев и обиду в искусство, в красоту. Это было будто актом жертвоприношения. Она отдавала свой гнев, который ее разрушал, и получала наполняющую силу огня.

Эл оттянул ткань ее топа и коснулся безымянным пальцем соска. Аи застонала. Так неожиданно. Непроизвольно. Но так правильно.

Что она делает? Боже.

– Не сдерживайся, – шептал он, покрывая поцелуями ее подбородок. – У тебя никогда не будет потом. Как и ни у кого из нас.

Он очертил подушечкой пальца ее затвердевший сосок. Его губы парили над ее. Такие манящие, они были так близко, на расстоянии поцелуя. Но он опустился и языком обвел сосок, заставляя Аи снова стонать. А потом снова. И снова. Его рука нашла клитор, умножая ласку. Даже сквозь ткань, Аи была уверена, что он чувствует, как она пульсирует.

– Эл... – взмолилась Аи, собирая последние крохи сопротивления.

Все внутри как борьба. Злиться и отталкивать. Но черт возьми, как же ей хотелось большего.

– Никто тебя так не касался... – добавил он очень серьезно и глядя на нее так, будто испугался. Вот только его пальцы действовали уверенно. Гладили ее и нажимали. Искусно управляли ее телом вопреки потерянности в его глазах.

Говорить она больше не могла. Только дышать. Тяжело дышать. Стонать от удовольствия и извиваться в его сильных руках. Продолжать свой танец. Продолжать изгонять свой стыд.

Эл опустился на колени и Аи забросила ногу на его плечо. Вот только он не счел это элементом танца и не позволил ногу убрать. Он провел языком по внутренней поверхности ее бедра, добираясь до самого сокровенного места. Аи хотелось остановиться.

«Им насрать на то, чего ты боишься».

– Танцуй, – снова приказал он. – И не останавливайся.

Ухватившись за пилон, Аи начала двигаться, изгибаться. А Эл сдвинул ткань шорт между ее ног в сторону, раскрывая ее для себя. Аи знала, что она мокрая, чувствовала это. И Эл провел языком по ее складкам. О, Боже!

– Ах.

– Продолжай, – прохрипел он, и снова прильнул губами, лизнул ее от промежности до клитора.

Боже.

Когда его рука опять нашла сосок, Аи почувствовала себя на грани. Ноги подкашивались, но тело само вытворяло что-то невообразимое. Откуда в ней только было так много сил? Бедра качались навстречу движениям языка Эла. Другое ее колено тоже согнулась, и Элу пришлось лечь. Аи почти сидела на его лице, продолжая свой танец, стонала и извивалась над ним. Уже не чувствуя стыд и стеснение. Ей было так хорошо, что одурманенное сознание было будто под кайфом. Его ладони придерживали ее под ягодицами, пока язык возносил к небесам.

Больше ничего не имело значения. Аи пришла сюда, чтобы показать свое превосходство, зная, что танец ее стихия. Но Эл даже здесь открыл ей жизнь заново. Еще никогда она не была настолько синхронна, чувственна и свободна. Аи держалась одной рукой за пилон и танцевала с ним. Пока наконец что-то внутри нее не щелкнуло, взорвав к черту весь контроль. Пропуская ее за грань. Высвобождая из всех навешанных границ, делая ее мир больше.

[1] XXX $ ГОРЫ – «Барышни».

[2] Герой вселенной DC.

Пятнадцатый. Дьявол.

Под ногами хрустели мелкие камни, когда он шел по тротуару. Серые тучи сгустились над Пагубой, с каждым днем становилось все холоднее. Уже скоро придет зима, и ему нужно решить все вопросы с картой до этого времени. Эл достал из-за уха сигарету, обдумывая то, что уже имел. С Аи было все решено. Он вчера сполна прожил и закончил в душе, проведя там два с половиной часа, их нелепое танцевальное столкновение. В ближайшее время девушка исчезнет, сбежит, как раньше делал и Эл, так что больше она его не заботит.

Эл закурил, но успел сделать лишь одну затяжку, когда рядом с визгом шин остановилась синяя «Жигули» с тонированными окнами. Три двери уже были открыты до момента торможения машины, и из них вылетело четверо амбалов в масках. Один выстрелил ему под ноги, чтобы Эл даже не думал бежать. Двое скрутили его, но он успел врезать обоим, пока сознание не начало безнадежно гаснуть.

­– Какого?..

Один из банды успел воткнуть в него шприц, когда Эл дрался. Все произошло в считанные секунды. Эл успел только увидеть, как кто-то из них открыл багажник. А потом темнота.

***

– Очнись, – зовет она его.

Этот голос. Чертова Аи. Темнота. И он бесконечно падает. Падает. Голову будто растягивают во все стороны. И всюду ее запах. Он вырывает его из пучины забвения. Служит ориентиром. Зовет и манит. Почему для него начало мира приходит именно так? Теплом ее тела, его вкусом и движениями. Звуком ее дыхания, опаляющего щеку. Молодая и невинная.

– Конец игры, – говорит она.

Глаза никак не могут открыться. Тело рассыпано, словно на миллиарды микрочастиц, и никак не соберется.

Резкий удар. Вспышка. Сознание наконец-то выныривает будто из-под толщи мазута. Банда. Его нашли.

– Да, Эльдар, ты просто безнадежный случай, – усмехается она. – Так глупо проиграть, поверив. Во что ты веришь, Эл?

И ее смех прокатывается эхом, утопая в темноте.

Аи с ними. Они его нашли.

«Сука», – думает он, но сказать не может. Губы не шевелятся. Сигнал не поступает. Эл ошибся. Он все предусмотрел, сложил и понял, но это оказалось ошибкой. Все, как он и думал в самом начале: на него натравили женщину.

Удушье, бесконечная вонь женских тел. И мужских. Отвращение, мерзость, боль. Он ненавидел женщин, ненавидел их запах. Все в них вызывало в нем отвращение. Впрочем, как и в мужчинах. Он просто ненавидел людей. Их плоть, их тела, их грязь. Он ненавидел кожу и закрашивал свою чернилами. Он презирал саму человеческую суть и природу.

Но Аи пахла так, как могла бы сложиться его лучшая жизнь. Именно поэтому ее присутствие так ужасно. И его нужно было изначально вырвать как сорняк вместе с корнем.

И снова боль. Удар. Скрежет лезвия по плоти. И кровь. Она повсюду. Комната из белых плит. Его дергает словно в конвульсиях. Кровь везде. Размазанные следы на стене, и капли его боли, его расплаты. Он тонет... Тонет, бесконечно тонет, захлебываясь в собственной крови. Это не заканчивается и не прекратится. Он тонет в ней раз за разом. Задыхается от бессилия. Он умирает, это конец.

– Очнись! – кричит ее голос.

Еще один удар. Снова скрежет, он чувствует, как рвутся ткани. Точкой сборки он ощущает пульсацию в бедре.

И он очнулся.

Машина с плохими амортизаторами подпрыгнула на кочке, удар. Его бедро саднило и ныло, он чувствовал. Боль пронзала до костей, мучила нервы, не давая им ни секунды покоя. Он ощущал разорванные следы регенерации, как от этого страдала вся нога и весь левый бок. Как будто в местах повреждений все срасталось и отрывалось снова и снова. Боль давно была его спутником жизни. Самым верным и надежным. Поэтому Эл и пришел в себя. Голова кружилась, от этого живот скручивало, вызывая рвотные позывы. Темно как в гробу. Дышать практически нечем. Только отчетливая вонь пыли, земли и бензина.

Тут так тесно.

Знакомо. Просто до забавного одинаково.

Почти так же он сбежал. В душном деревянном ящике, из которого думал никогда не выбраться. Как проклинал чертов океан, хоть он и был снаружи. Но случись что, и именно вода бы забрала его жизнь. Прозаично. И все же отвратное путешествие закончилось. Бесконечная качка, от которой он блевал желчью, потому что голодал, черт бы знал сколько. Он не чувствовал там ни времени, ни смены дня и ночи. Бесконечная качка и темнота. Его полоскало от смрада собственных же испражнений. Такова была цена его свободы, когда он бежал из Америки на том судне, в которое смог проникнуть и спрятаться в одном из ящиков. Благо, плен и тюрьма научили терпеть все лишения.

Но просто проклятое дежа вю.

В Пагубе не редкость похищение людей. Эл слышал множество историй о том, как останавливается тачка с затонированными стеклами и человека бросают в багажник, затем увозят в лес. Обычно так поступают с должниками. Например, с наркоманами, охотниками за дурью. Эл помнил, как один такой вернулся в общагу и просил у всех денег. Он рассказывал, как его увезли и приставили пистолет к виску. Бедняге дали три дня, чтобы собрать нужную сумму. Иначе в следующий раз он уже не вернется. Учитывая, что парень так же накуривается почти каждый день, долг он вернул.

Хотя Эл и знал, что таких никто не любил. Сами группировки считали наркоту «зашкваром», по их же выражению. Но у него были подозрения, что этого торчка увезли не столько из-за долга, сколько хотели выйти на дилера. Ведь дурью торговали по-черному, а значит на территории кварталов отмывались незаконные деньги. Наркоманы мешали бизнесу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эл ни перед кем не был поставлен «на счетчик». Упыри сразу же показали ему, что они при оружии. Почти привилегия.

Машина резко остановилась.

Снаружи послышались хлопающие двери и шаги.

Багажник открылся, ослепляя. Грубо его выбросили из машины. Сминая землю между пальцами, Эл поднялся на четвереньки, за что тут же получил пинок в живот, да такой силы, что его перевернуло на спину. Они попали в солнечное сплетение. От удара все внутри онемело и сдавилось, он задыхался, никак не мог сделать вдох. Кроны деревьев паутиной пересекали небо. Их ветви смыкались куполом, напоминая клетку. Точно так же, скручивало и его, сжимая все нутро в самом центре тела. Комок нервов будто оборвал всю связь и никак не приходил в нормальное функционирование. «Диафрагма», – где-то сквозь боль и удушье подсказал мозг. Через нос Эл жадно протолкнул воздух, нуждаясь в нем. Снова.

Еще один удар армейским ботинком пришелся по ребрам. Другой уже по челюсти. Вкус земли и крови перемешались во рту отвратительным коктейлем. Машинально он повернулся, чтобы сплюнуть, все еще ощущая противную боль под грудью. Его будто парализовало, но он продолжал упорно двигать грудными мышцами, заставлять себя дышать.

– Копай, – сказал один из них, подняв Эла.

Он почувствовал, как холодное дуло пистолета коснулось его затылка. Какой-то урод пнул землю ему в лицо. Хоть он и успел зажмуриться, песчинки все равно попали в глаза. Грязным рукавом Эл попытался их вытереть.

– Ты глухой и слепой, что ли? За то, что я повторяю два раза, держи еще.

И он пнул его снова в живот. Сразу же наступив ботинком на голову, впечатывая его лицо в землю.

– Копай.

Наконец, откашлявшись, Эл увидел лопату. Пальцы его дрожали, потому что Эла мутило. Он еще не отошел от той отравы, которую в него воткнули. И от ударов по животу все его внутренности болели, когда нервы снова стали приходить в норму, лишь усиливая головокружение.

Поднявшись, Эл почувствовал, как лопнула рана на бедре. Как кровь пропитывает бинт. Как щипают и болят многочисленные свежие порезы.

Захотелось покурить.

Все снова яркое и такое наполненное. Когда жизнь превращается в игру, которая имеет смысл. На кону стоит все. И Эл умел только так.

Чувствовать.

Жить.

Быть человеком.

Погрузив лопату, Эл надавил здоровой ногой и начал копать.

Кажется, прошла целая вечность, пока он рыл свою могилу. Боль настолько отупела, что перестала ощущаться. Все снова стало механическим, безликим и безразличным.

Его мир превратился в черный, где не имеет важности, кто ты и что. Где каждая фигура теряет очертание, и ты становишься лишь тенью. Призраком своего бесполезного и тщетного бытия.

Когда глубина ямы достигла его плеч, бандиты приказали остановиться.

Все четыре ствола были направлены на него. Эл подумал, что надо было носить свой с собой. А он его берег только для одного человека.

Хозяина.

Того ублюдка, который дал ему впервые карту «Смерти». Для Десятого.

Может, поэтому Эл не заглядывал в свой тайник. Положив пистолет вместе с картой, он не хотел снова ее видеть и то послание, которое ему удалось вырвать из найденной в детстве книги.

Эта страница была его свидетельством о рождении. Универсальным документом. Его визитной карточкой. Этот клочок бумаги был всем, что Эл о себе знал. Всем, что из него сделали и что в нем оставили. Тринадцатый.

Двое схватили его подмышками и вытащили на поверхность. Как они поведут себя дальше? Что предпримут? Эл выжидал. Эта стратегия работала еще с детства, когда он был в интернате. Привычка выработалась и въелась в каждый полученный шрам, прошилась в клетках. В детстве и в колонии Эл видел, что случается с теми, кто нападает первым. Они растрачивают очень много сил на то, чтобы выяснить условия задачи, понять противника и его мотивы. Поэтому он выучился наблюдать. Обнаруживать слабые места других – это было его излюбленным занятием. Его мир был скучным и всегда изолированным, у него не было игрушек, люди стали ими.

Их было четверо и все в масках.

Они молчали. И Эл ждал.

Владеешь информацией – управляешь миром. Люди всегда сами себя проявляют. Порой, их нужно к этому подталкивать. Но, если кому-то что-то от тебя нужно, то человек сам, так или иначе, об этом известит. Именно с таким расчетом к нему снова попала карта. Это было посланием. Охотник уже идет.

Но говорить с Элом никто не собирался. Один из парней хотел его пнуть сзади по ногам, чтобы поставить на колени. Но Эл не просто так носил кофты с длинными рукавами. До того, как его вытащили из вырытой могилы, он успел выудить лезвие.

– Сука! – заорал бандит, когда острая бритва прошлась по его лицу.

– Держи, – скомандовал другой.

И тут Эл наконец вычислил, кто из них главный. Тот, кто все время тоже лишь наблюдает. Он бросился прямиком на него, но оглушительный выстрел эхом прошелся по лесу. Звенел в ушах ультразвуком, снова вызывал тошноту. Всего на секунду он замедлился, но этого хватило, чтобы трое других парней набросились на него. Когда Эл начал вырываться, то от боли чуть не потерял сознание. Знакомый феномен. Он уже настолько выработал привычку терпеть, что смог устоять. Потому что нельзя допустить, чтобы его повалили. Тогда сокращаются шансы ответить.

Кровь стекала по разорванной пулей одежде. Джинсы очень быстро пропитывались ею. Взглянув вниз, Эл оценил нанесенный ущерб и усмехнулся.

Пуля прошла по касательной. Лишь задела его, оставив рванную длинную рану на внешней поверхности бедра. Но только на другой ноге, – не той, что уже была повреждена.

Убивать они его не намерены. Во всяком случае не так.

Это давало преимущество. Пусть его и лишили лезвия.

– Ну же, прикажи своим шавкам грохнуть меня. Или кишка тонка, чтобы сделать это самому? – провоцировал он.

Молчание. Какой-то индюк пытался снова опустить его на колени перед своей «крышей». Но Эл опять начал извиваться.

– Не рыпайся.

Ублюдок надавил на мышцы над раной. Элу пришлось стиснуть зубы, чтобы не зарычать.

– Ты сорвал нам сделку, – заговорил главарь.

Наконец-то.

– Чертов урод! – Один из верзил хотел его ударить, но предводитель остановил своего подопечного предостерегающим жестом руки.

Элу оставалось всего ничего, чтобы собрать все мысли в голове, заполнить все пробелы. А ничто не работает лучше провокации:

– Райсовет еще стоит, сдается, что и ваши неотесанные охранники живы-здоровы.

– Блядь, давай его просто уроем?

– Заткнись.

– Ну, может, не совсем здоровы, – усмехнулся Эл, ударяя по больному – по их потерям. – Сколько вы трясли денег с семьи Хана за его освобождение?

За дерзость и лишнее напоминание Элу заехали в живот коленом.

Черт. Похоже, они отбили ему сегодня все внутренности. Но хотя бы не снова по солнечному сплетению.

Эл тоже не остался в стороне. Боль придавала ему вкус к жизни, заставляла биться, злиться. Используя, держащих его парней, как опору, он оттолкнулся и пнул урода в маске несколькими ударами по корпусу. Двинуть по лицу не удалось, так как он все же уклонился, когда прошел эффект внезапности.

Все эти амбалы были выше и крепче. Эл тут же поплатился за свою выходку. Два удара по ребрам и его потащили в собственноручно вырытую могилу. Пока он всячески отбивался в попытках предотвратить падение, в него еще раз выстрелили.

Вот же уроды.

Выстрел точно так же попал касанием в руку. М-да. Убить не могут, но и запугать тоже не выйдет. Такое с ним не сработает.

От удара о землю Эл снова чуть не потерял сознание. В голове звенело и гудело. И он ощущал каждую кость в теле.

– Что в тебе такого? – снова заговорил главарь.

Эл лишь схаркнул кровь и попавшую землю.

– Ты, уебок, пришел в мой город. И вот уже вся верхушка на ушах, заставляет всех своих найти парня без имени. – Его голубые глаза пристально разглядывали Эла. – Кто ты?

– А кто спрашивает? – вопросом на вопрос ответил Эл на их же жаргоне. Он, конечно, знал, что такое говорить нельзя. Но из него и без этого уже сделали отбивную.

Что-то прилетело ему сверху, ударив по макушке. Эл поднял предмет.

«Смерть».

А вот и он. Тот, кто ему подкинул карту. Эл провел языком по зубам.

– Хочешь сыграть в покер? – издевательски спросил Эл. – Я оставлю тебя ни с чем.

– Здесь тебе не зона[1], ты на моей территории. Тут другие игры.

– А-а, смотрящий, – растянул Эл, повалившись спиной в угол ямы. Он крутил карту между пальцами, нахально глядя на говорящего. – Чем обязан такой чести?

– Все еще юлишь. Ты так и не понял, что на твоей спине нарисована мишень с тех самых пор, как к тебе попала карта?

– Похоже, это ты не понимаешь, в какие игры впутался. Она нарисована на мне с рождения.

Эл поднялся и зажал карту между двумя пальцами, демонстрируя рисунок смотрящему. Тот направлял на него дуло пистолета. Идиот. Эл ведь слышал, что он его еще не перезарядил.

– Что? Очко жмет от того, что кто-то важнее тебя?

– Когда-нибудь я тебя убью. Но сначала пусть с тобой поиграют те, кто объявил охоту.

– Блядь, боюсь, – съязвил Эл.

Пусть холодные лапы и сжали его сердце, но именно поэтому он здесь. Чтобы больше никогда не повторить прошлое. Теперь он все выяснил. Резким движением он прошелся по запястью парня. Лезвий у него всегда было с собой много. Эти уроды даже не додумались его ощупать и обезоружить, дорого поплатившись за оплошность, ведь Эл обеспечил себе доступ к пистолету. Смотрящий выронил его из окровавленной руки, хоть и успел нажать на курок. Как Эл и предполагал, выстрела не последовало. Зато он быстро снял оружие с предохранителя и передернул затвор, направив пистолет на противника. Шах и мат.

– Такому мелкому говнюку, как ты, не справиться со мной.

Эл знал, что бьет по его эго. У этих всех властьимущих одна слабость: тщеславие и гордыня.

– Передай тому, кто меня ищет, что я получил послание. И что я его жду.

– Ты меня назвал мелким? – хмыкнул смотрящий. И стянул маску.

Перед Элом стоял тот самый парень, пробравшийся в общагу. Тот амбал, который поцеловал Аи.

Денвер. Он наконец-то открыл свое истинное лицо.

– Ты так зассал, что мы сделаем тебя на «стрелке»? Поэтому решил слить противника? – Эл откровенно рассмеялся ему в лицо. Мать его, что вообще останавливает снести сейчас башку этому уроду? Но нет, не для него он поступится последним крючком, что держит его еще на краю жизни, и замарает его руки.

Парень потянулся к карману, и Эл направил туда пистолет. На его удивление главарь держал в руке еще одну карту. И так же, зажав ее между двумя пальцами, демонстративно ее повернул.

«Дьявол».

– Я Пятнадцатый, – надменно пробасил Денвер. И скомандовал своим «шестеркам» садиться в машину.

Они уехали, а Эл так и держал оружие в руке, направляя его в пустоту.

Пятнадцатый.

Ход игры изменился... А это уже интересно.

Наконец бросив пушку, Эл вытер оружие частью толстовки, не запачканной кровью. Когда стер свои отпечатки, он пнул пистолет в угол ямы и засыпал землей насколько хватило сил.

Голова кружилась из-за потери крови, но ему не привыкать. Однако под рукавами он всегда прятал не только лезвия, но и бинты. Замотав самую кровоточащую рану, на бедре, Эл подумал о том, что надо бы выпить антибиотики, как вернется. Сколько раз ему пришлось переболеть в детстве, больше не хотелось.

Денег у него не было. Телефона он никогда не имел вовсе. Первая капля коснулась его щеки, и Эл дернулся как ошпаренный. Блядь. Чертова Пагуба со своей сраной дождливой погодой. Эл зарычал, пока выбирался из ямы. Чувствуя слабость во всем теле, он пытался выкарабкаться. Но лишь хватал землю и греб ее на себя. Его начало сильнее трясти с каждой падающей каплей. Мокрая могила для мертвеца. И снова все вокруг в его крови.

Он отошел на другой край, встав по короткому ребру прямоугольника. Разбежался, насколько хватило сил двигать поврежденными ногами. Собрав последнюю волю на рывок, он взобрался по зыбучей стене. Одной ногой оттолкнулся от длинного края, затем от короткого. И вот он наверху. Не просто так Эл тренировал свое тело, попав в десять лет на улицу. Сколько раз оно его спасало, и сколько раз оно страдало.

Шагая по следам от шин, в полузабытом состоянии Эл нашел валяющуюся дверь от машины. Видимо не только их смотрящий квартала вершил тут суд. Хотя хрен его знает, может и он. Плевать. Сейчас оторванное железо служило ему щитом от стихии.

Возле большой сосны Эл опустился на землю и положил дверь на спину, чтобы она закрывала голову. Тяжелая. Но ему было все равно. Он сильнее поджимал ноги, чтобы вода не касалась ботинок. Капли стекали с края импровизированной крыши, заливая все вокруг него. Измученное тело трясло уже крупной дрожью, но не убежать и не спрятаться. Эта пытка не прекращалась. Никогда не прекращалась. Не чувствовать. Только не чувствовать. Его горло сжималось в удушливых спазмах, помня каждый глоток воды.

Он замычал, укусив кулак. Положил другую руку на живот, останавливая приступ бесконтрольного сокращения мышц брюшного пресса. Тело всегда все помнило. А проклятый дождь не прекращался. В Пагубе только небо плакало над всем отребьем, что здесь собралось. Вода и кровь. Кровь и вода. Он не мог ни о чем думать, кроме этого. Сознание периодически гасло, и он проваливался в забытье. Эл потерял всякое понимание времени, сбился со счета, сколько раз отключался, пока ждал, удивляясь тому, что все еще жив.

«Я Пятнадцатый».

«Ты Тринадцатый».

– Очнись, – звал ее голос.

Нет, в итоге он не ошибся. Аи действительно не имела отношения к появлению карты. Она такой же беглец, как и Эл. Просто занесло в маленький городок. Похоже, это, и правда, было лишь стечением обстоятельств, в которые он никогда не верил. Откуда-то она знала о мафии и картах, ее реакция при первой встрече это подтверждала. Когда те бандиты пришли в общагу, Эл думал, что они с ней. Но потом Дьявол поцеловал ее, выводя Эла из многолетнего оцепенения и дофенизма. Он понял, что нет. На стычке во время отработки лишь больше убедился в ее непричастности.

– Ты еще не выиграл.

Такая красивая, чистая и живая.

– Нет, – пробормотал он, вновь очнувшись от того, что дернулся и дверь ударила по спине. Лицо Аи все в крови стояло перед глазами. Видение не исчезало. Кап-кап. Вода и кровь. Кровь и вода. Удар за ударом.

Сдавив руку в месте, где прошла пуля, его пронзила боль до самых мозгов, он пришел в себя. Моргнул. Дыхание, как у подыхающего пса, частое и прерывистое.

А дождь уже закончился.

Он побрел из леса. Волочился. Нужно добраться до дороги. И Эл думал об Аи, чтобы не свалиться, не потерять сознание.

Как эта девчонка гнала на своей тачке в гонке. Как билась за себя, хоть и утверждала обратное, что ей нечего больше терять. На самом деле нам всем есть что терять. Свою жизнь. Ту последующую возможность, которую она нам дает. Люди это называют будущим. Для Эла это лишь возмездие. Пришло время собаке покусать своего хозяина.

Когда силы покидали, он отдыхал. Садился на землю и дышал. Пот катился крупными каплями с его волос, пальцы дрожали, его лихорадило. Во рту земля и чертова пустыня. Ужасно хотелось пить. Наступила следующая стадия «умирания». Когда начинает крыть и уже хорошо. Он может достать сейчас лезвие и покончить со всем. Тогда не нужно будет уже ни с кем биться за свое ничтожное и несчастное существование.

Всю свою жалкую жизнь он лишь убегал. Поэтому он понимал Аи. Эл убивал каждое чувство внутри, лишь бы никто и никогда не добрался до него. Не смог бы его контролировать. Он научился это делать, когда попал к тому человеку, который показал ему карту и назвал Тринадцатым. Эл угодил в рабство, как отброс общества. Но его не подчинили. До того, что было внутри у Эла, не добрался никто. Он это уничтожил. Убивал раз за разом. Прямо, как и вчера. После танца Аи. После того, как касался ее. Он убивал не свое тело. А свою душу.

Должно быть, он упал и сам этого не заметил. Точно так же, как и то, что вышел на проезжую дорогу. Он это понял, только когда перед его лицом затормозили колеса.

Всего на миг ему показалось, что это машина Аи. Он словно одержимый воспроизвел ее запах, и то самое далекое и зыбкое воспоминание из детства обрушилось на него. Пробилось сквозь замки железного сознания.

Ему шесть лет. Маленький мальчик убежал с мероприятия, впервые оказавшись на свободе. Он всегда был неугомонным ребенком, с пытливым умом и задавал много вопросов. За это воспитатели его постоянно ругали, а старшие дети обижали и издевались. Но они же научили его бдительности и что всегда нужно быть на чеку.

Он бродил по округе, погружаясь в шум и растворяясь в толпе. Сливался с ней, становился невидимкой. Он все никак не мог отдышаться и поверить в то, что у него получилось. Это отличалось от тех шалостей, которые он проделывал раньше. Ему впервые удалось улизнуть и куда-то выбраться. Тайком пробравшись в автобус, он спрятался среди декораций и костюмов в самом его конце. А когда автобус остановился и открылась задняя дверь, он уже лежал, притаившись на ступеньках, чтобы выбежать.

Долгожданная воля, такая манящая и неизвестная, но будоражащая воображение. Никаких надзирателей и контроля, предоставленный сам себе хотя бы на время конкурса. Взрослым всегда что-то от него нужно. Им необходимо, чтобы он вел себя правильно. Иначе наказание. Вычистить пол зубной щеткой или просидеть в темной каморке, когда остальные гуляют. За эту проделку ему тоже влетит, или же из-за него накажут всех. Он содрогнулся. Потому что уже видел, что делают с такими остальные дети. Это было худшим наказанием в интернате. Но чувство обретения желаемого было сильнее страха.

Пробравшись к огромному колесу, что возвышалось над деревьями, он оказался в парке с детьми. Такими же, как он, но совершенно при этом другими. Они веселились и смеялись, их обнимали мамы и переживали за них, когда сажали на аттракционы. Он видел в их глазах блеск, который ни разу не находил в воспитателях. Его никогда не обнимали. Никто о нем не беспокоился. Воля оказалась бо́льной. Не такой, как раненые пальцы и побои от старших. Она была как застрявшие гвозди в горле, которые не вытащишь, словно какую-то занозу. Как сжатые кулаки и желание закричать, чтобы тебя увидели. Как мечты, о которых ты даже не знал, и от этого лишь сильнее они были желанными.

И маленький мальчик смотрел на чудо-мир, в который попал. Впитывал в себя то, как звучит радость. Вдыхал аромат, доносившийся от разноцветных киосков.

Попкорн.

Аи пахла как попкорн и сахарная вата. Как забытое воспоминание в несуществующем детстве. Как невозможность познать счастье и быть частью его.

Конечно, это не ее машина. Она давно сбежала. Эл сам этого хотел. В ней еще есть жизнь. Такая же яркая и ослепительная, как и она сама. Теперь ее волосы белые. Так намного лучше. Этот темный цвет только все портил. Как проклятая ширма, сквозь которую ее не разглядеть.

Лети, птичка.

– Эй, ты живой? – спросил его кто-то не голосом Аи.

Хотелось бы ему, чтобы нет. Но он еще дышал. Как и там в кафельной комнате, среди воды и крови. Он упорно продолжал это делать.

– Я отвезу тебя в больницу.

– Нет, – сумел выдавить Эл. – Нет! – Уже получилось закричать. Или ему лишь так показалось? – Только не в больницу.

Он назвал остановку, от которой недалеко было до общаги. Мало ли кто этот человек, не стоит лишний раз светить своими убежищами. Ни без труда, но отказавшись от помощи, Эл залез в машину. Какой-то парень вез его в город. Будь он стариком, Эл бы не сел. И был благодарен, что он ничего не спрашивал. Точно так же его нашел комендант когда-то. От тепла в салоне только сильнее разморило. Периодически отключаясь, наконец он увидел знакомую улицу.

Дом.

Чертова общага была единственным местом за все его девятнадцать лет, где Элу удалось прожить хоть сколько-то нормально.

– Спасибо.

– Ты уверен, что не нужна помощь? Тут недалеко больница, в соседнем квартале.

– Нет, я в порядке. Денег у меня с собой нет.

– Забей, – помотал парень головой.

Кивнув, Эл вышел. Вывалился, вообще-то.

Добравшись до общежития, Эл думал, как ему попасть внутрь. Вид у него был такой, что вряд ли вахтерша пропустит.

Уже от одной мысли о ее вопросах он почувствовал смертельную усталость.

На улице было холодно после дождя, но Эл решил, что попытается пережить эту ночь в своей курилке. На крышу вряд ли заберется, но вот на паллеты наверняка. Если их еще не растащили бомжи и не продали.

К счастью, нет.

К несчастью, курилка была занята.

Твою мать.

Он не успел смыться, потому что она его заметила. Застывшее лицо побледнело еще больше. Зажженная сигарета тлела в ее тонких пальцах. Может, у него начались глюки опять. Заговори она с ним, и Эл тогда точно поймет: Аи перед ним или лишь плод воображения.

Просто заговори. Скажи хоть одно чертово слово.

Но она молчала. А Эл думал только о том, что она все еще не сбежала. Ни из города. Ни от него сейчас.

Когда он подошел, Аи вытащила курево из своей пачки и молча протянула. Видимо, заметила, как Эл дрожит, хоть он и пытался держать себя изо всех сил. Поэтому сама раскурила предложенную сигу и почти вставила ему в рот. Не вытаскивая сигарету, Эл выдыхал дым, зная, что на фильтре снова отпечаток ее помады, и облизнул губы.

Они оба молчали.

Это напомнило ему тот вечер игры, когда Аи плакала, а Эл держал ее за руку. Он тоже молчал тогда. Потому что слова – мусор. Они оба это знали, оба никому не верили.

Набрав сообщение, Аи прикусила нижнюю губу. Эл на расстоянии чувствовал, сколько всего сейчас у нее творится внутри.

Сказала бы уже, что противно и дело с концом. Нет смысла геройствовать и терпеть его присутствие.

Весь грязный, в земле, крови, в разодранной одежде. Эл выглядел сейчас именно так, кем на самом деле являлся. Отбросом.

Но она все не уходила. Хуже того, девчонка, должно быть, позвала Рэя.

Конечно, снова бинго.

Он тоже не сказал ни слова. Молча осмотрел Эла и протянул куртку. Она была с капюшоном. Эл отвернулся. Очень медленно надел, всем своим видом скрывая боль. Все втроем они пошли в общагу.

На вахте Рэй отдал их пропуски, вахтерша даже не взглянула, продолжая разгадывать кроссворд. Кое-как Эл поднялся на проклятый четвертый этаж и, наконец, попал в комнату. Практически упал в нее и сразу поволок себя к кровати. Краем глаза он заметил, как Рэй покачал головой, не пропуская Аи.

– Игорь, оставь нас, – попросил Рома. – А хотя принеси сначала таз воды, будь другом.

Эл не знал реакцию соседа. Он уже ничего не видел вокруг.

Когда Игорь вышел, Рэй обратился к Элу:

– Я могу тебя осмотреть.

Это было предложение.

– Тоже уходи, – лишь смог выдавить из себя Эл.

– Тебе не помешал бы телефон, – зачем-то сказал сосед. – Проведи ты с нами время на репетиции, не пришлось бы мне сейчас мучиться с выбором: отправить тебя в больницу или же осмотреть самому. Я ведь знаю, – добавил он после паузы.

Он знал. Да.

Рэй узнал об Эле многое за это неосторожное лето, что он с ним провел в этом году.

– Что за репетиция?

– Вообще-то, Аи искала тебя, – вместо ответа сказал он. – И долго возмущалась, что у кого-то в двадцать первом веке может не быть телефона.

– Так уж и долго.

– Да-а, – как-то неопределенно протянул Рэй. Уж Аи-то могла понять, почему у Эла не было мобильника. – Она придумала, как нам выиграть в конкурсе.

– Неужели, – не удержался от язвительного комментария Эл.

Игорь вернулся с водой и ушел.

– Зашивать нужно?

– Похрен. На мне все заживает, как на собаке.

Ну почти. Если бы его не лечили, он бы давно уже подох.

Рэй бросил ему намоченное полотенце и ушел на «кухню», когда Эл начал раздеваться. Сдерживая шипение, он отрывал ткань от засохшей крови. Шмотки полетели на пол, Рэй тут же их выбросил. Теперь у него нет ни джинс, ни толстовки. Остались лишь спортивные штаны и кофта.

– Возьмешь мои, – будто прочитав его мысли, Рэй бросил свои вещи на стул.

Когда Эл остался в одних трусах, смог более-менее обтереться полотенцем, смывая грязь. Привалившись к каркасу кровати, он, похоже, опять терял сознание. Но все равно не позволил Рэю это сделать.

Касаться себя.

Однако пришлось стерпеть осмотр.

Шрамы соседа не смущали, Рэй будто специально игнорировал их. Будущего врача волновали лишь свежие раны. Сняв бинты, Рэй заключил, что швы нужно наложить только на ногу. Распорядился, как ощупать ребра на наличие переломов и трещин. Эл выполнил указания, в этот раз отбили лишь внутренние органы, кости были целы. Полежит и все пройдет.

Вылив почти всю банку перекиси и спирта, Рэй сам сунул ему антибиотик.

Когда его залатали, Эл наконец смог полностью укрыться одеялом. Еще ни разу за последние годы он не спал в белье без верхней одежды, но сегодня сделал исключение.

Веки были свинцовыми и сами сомкнулись. Он готов был погрузиться в сон, когда Рэй его оставил и покинул комнату. Но вскоре после него кто-то вошел. И судя по поступи шагов, это был не Игорь.

– Убирайся.

Естественно, она его не послушалась. Аи села на его кровать. Эл лишь сильнее сжал кулаки под одеялом, натягивая ткань еще выше, до самого носа. Рэй был сегодня первым, кто увидел его тело после «Креста», пусть уже и покрытое татуировками.

– Эл, – начала она и ее рука потянулась к нему.

Нет!

– Какая же ты жалкая, – сказал он. Оттолкнуть. Не дать ей сдернуть одеяло и увидеть его. – Это всего лишь первый оргазм, маркиза. Избавь меня от своего присутствия.

Ее рука, так и застывшая над ним, дернулась. Он увидел, как Аи сглотнула. Как привела мышцы в действие на своей шее, которую он вчера целовал, оставив на ней отметины. Узоры несбыточной мечты несуществующей жизни с запахом попкорна и сладкой ваты, искренним смехом и блеском в глазах. На нем тоже были отметины, но другие, как подтверждение, где его место. Как наказание, что ее возжелал. И Эл еще сильнее натянул ткань, что скрывала сейчас его тело и служила единственным щитом. Левое бедро саднило и ныло больше чем то, где прошлась пуля. Вчерашние воспоминания были для него больнее, чем сегодняшняя перестрелка.

– Так себе оргазм, – ее голос был хриплым. С момента появления, с самой той минуты, как она села на его кровать. Когда Аи заговорила. Но он все фиксировал словно в замедленной съемке. Ловил каждый произнесенный ею звук.

– Сказала девочка, которая все время лжет. Слова ничего не значат.

Не значат.

Эл сжал одеяло до боли в суставах на случай, если она сейчас начнет резкие движения, а он не сможет ответить.

– Не значат, – твердо повторила она.

Все верно. Уходи.

Они оба были вынужденными лжецами. Играли словами, чтобы спастись, защитить те малые крохи, которые у каждого еще остались.

И она ушла.

Эл, наконец, расслабился, погружаясь в долгожданное забвение. Перед тем, как упасть в пустоту, он успел подумать о ее голосе, что это была действительно Аи.

О том, что она не сбежала и не сбежит.

Аи осталась.

[1] Тюрьма.

Шестнадцатый. Башня.

Несколько дней она посвятила подготовке к конкурсу. Это поглотило ее почти полностью.

Решив остаться после того, как они с Элом провели в танцевальном зале какую-то очередную битву, Аи практически не спала и все время репетировала. В перерывах, когда карандаш замирал над блокнотом, когда ей нужно было нарисовать связку с Элом, ее контроль распадался на части. Снова и снова непрошенные мысли прорывались сквозь защиту, и она думала о нем. Аи не хотелось признавать, но Эл был единственным человеком, который принимал ее. Когда он был рядом, Аи не чувствовала стыда за то, кто она есть. И вопреки здравому смыслу ей было с ним не страшно. Только представив, как все сложится, если она покинет общагу, все внутри сжималось от чувства тоски. Ей впервые удалось что-то выстроить в своей жизни, быть самостоятельной. И даже чертовы условия общаги ей уже нравились, она к ним привыкла. А если все это потерять… Сделать это было намного сложнее, чем оставить свою прошлую жизнь месяц назад. Может, в конце концов, все мы рано или поздно устаем убегать. И оставить общагу было страшно. Что ее ждало бы дальше? Опять прятаться, врать и скрывать свою внешность. Пусть Эл был для нее по-прежнему совершенно непонятным, загадкой, которую никак не разрешить, так же, как и дурацкую привычку о нем все время думать. Он, конечно, ее не защитит. Но именно с ним Аи чувствовала себя сильнее.

И она осталась.

Для самой себя. Потому что наконец-то позволила себе жить так, как хочет. Бороться за себя и за то, что ей нравится. Конкурс как раз будет той целью, которую Аи поставила.

Вот и сейчас, стоя в зале, она могла думать только об этом. Шаг-шаг, Аи кружилась среди зеркал, придумывая рисунок и черкая заметки в блокноте.

Эта гениальная мысль номера пришла ей в момент танца перед Элом. В его руках она была словно пушинкой. Она помнила, как сильно он сжимал ее и какими уверенными были его движения. Эл ведь тоже прекрасно владел своим телом. Он был воркаутером и умел исполнять сложнейшие трюки. Аи тоже. И для этого им обоим нужна была опора. Но в тот вечер ее опорой стал сам Эл. Что если им сделать акробатический номер?

После того как… Как он довел ее здесь до оргазма, Аи пошла на следующий день в «413» комнату. Смелая и решительная. Она остается, и они победят. Аи шла со своей идеей, как со щитом, ведь тот вечер ничего не меняет. Они все так же друг друга ненавидят. Поэтому она не боится встречи с ним.

Но Эла не было.

Он, конечно, всегда где-то пропадал. Зато она застала Рому за занятием йогой.

Ну, как йогой.

Аи, конечно, была когда-то на тренировке в Штатах. Но Рэй выполнял просто что-то невообразимое. Открыв дверь, Аи увидела, как парень держит «горизонт» в широком упоре и с разведенными в стороны ладонями, а затем через прыжок на руках выходит в абсолютно прямую стойку и следом просто в запредельный для человеческого тела прогиб, особенно с его комплекцией. Рэй настолько владел собой, что, кажется, контролировал даже каждую мышцу своих пальцев на ногах, зависших в воздухе.

Это невероятно, их выступление будет просто грандиозным! Фееричным, потому что они оказывается все втроем были физически сильны и могли выполнять инверсии[1].

Как раз сейчас Аи ждала Рэя с пар.

Прошла уже неделя с тех пор, как Эл…

Как Эл словно восстал из мертвых. Боже. Аи так испугалась за него, что забыла обо всей испытываемой к нему ненависти. Избитый, грязный, весь в крови. Его будто пытали. Она не могла забыть его дрожащие пальцы. Но хуже было его выражение скуки в глазах. Ни жалости к себе, ни просьбы о помощи. Он будто совершенно игнорировал факт случившегося с ним, будто ничего не чувствовал. Так не должно быть. Это ненормально.

Вот только Эл ведь всегда был таким, что бы с ним не происходило. Даже в тот вечер на парковке перед клубом: его избивали, а он смеялся. Когда они ехали на огромной скорости, он был сама невозмутимость. Бесчувственный.

Но Аи чувствовала.

Она чувствовала все. И никогда не сможет себе простить тот момент, то ощущение в груди, когда увидела его в курилке.

Что Эл для нее… не никто.

Представ перед ней в грязи, земле и крови, Аи видела перед собой парня. Просто парня, почти ровесника. Не члена мафии, не крутого гонщика, который вез ее по обрушенному мосту в пропасть реки, не того, кто каждый раз доводил ее до исступления своими безумными играми, а человека из плоти и крови. У кого тоже бьется сердце и кому тоже бывает больно. Аи даже не могла заплакать в тот момент, настолько ее шокировало безразличие в пустых глазах Эла. Но чувства обрушились уже после.

В один миг Аи вспомнила все, что Эл для нее сделал, и что она могла его потерять, даже не поблагодарив. И о том, что она бы могла сделать для него.

«Какая же ты жалкая».

– Придурок, – прошептала она, сквозь вновь навернувшиеся слезы.

Эл не заслуживает того, чтобы она потратила хотя бы секунду своей жизни на мысли о нем. Тем более слезы.

Но она тратила. Образ Эла не выходил из головы, и Аи его не видела с того дня. Она была благодарна Рэю за то, что он иногда говорил о соседе. Эл хотя бы был жив.

Всю неделю Аи искала информацию о карте. Вспоминала слова на вырванном листе бумаги и вводила их в Гугл. Но кроме толкования карт Таро ничего не находила. Почему и как мафия была связана с ними? Вокруг карт ходили различного рода оккультные истории и мистика. Аи никогда таким не интересовалась, поэтому не понимала ровным счетом ничего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Их двадцать два. И они повсюду», – сказал тот человек в маске, который угрожал ей.

Двадцать два – это арканы Таро. Поэтому у Эла была карта «Смерти», а на костяшках пальцев цифра «XIII». Вот только что все это значит и какое отношение имеет к ее отцу она не знала.

И как со всем этим связан Эл? Зачем ему страница из старой книги? Прочитав и изучив значение ужасающих символов на картинке, Аи пришла к выводу, что это было толкованием карты. Может, какой-то шифр, тайное послание или что-то в этом духе? Но Аи не рисковала заходить к ним в комнату снова, чтобы сфотографировать и вбить точный текст. Она боялась снова увидеть Эла. Вопреки раздирающему и совершенно противоположному чувству внутри. С каждым днем оно приобретало просто космические размеры и все труднее было ему противостоять. Уже почти невозможно было его отрицать.

Словно в подтверждение сердце девушки болезненно кольнуло.

Что случилось с Элом в тот день, когда он полуживой появился в курилке? Встречался ли с остальными, выполнял ли их поручение, за что с ним так обошлись?

Так много вопросов и ни на один нет объяснения. Понятным было только то, что он ей еще не навредил. Они друг для друга никто. Значит, Аи не стоит в его поручениях от мафии, или чем он вообще занимался.

Да и какова вероятность, что кто-то еще из двадцати двух будет в этой стране? Ее отец вел дела ведь в Америке. Те мужчины в масках тоже нашли ее там. Каким-то непостижимым образом ее отец, уважаемый врач и логик до мозга костей, был связан с людьми, которые набивали на себя цифры с магических карт. Аи скачала себе несколько книг о Таро, чтобы больше узнать об этом, и как-то сопоставить текст с бумаги и Эла. И с ее родителями… Эл был тем человеком, который держал ниточку с прошлым и ее семьей, но, в то же время, был тем, кто знаменовал ее дорогу в пугающее, но желанное будущее.

Только что этот парень с пистолетом делает в обычной общаге?

– Привет, – Рэй бросил рюкзак на пол и снял кроссовки, прерывая ее поток мыслей.

– Привет.

– Я узнал сегодня у коменданта про конкурс. Он будет проходить как благотворительность в поддержку детских домов города. Мы будем выступать для этих детей. Само мероприятие пройдет на стадионе.

– Ого! Черт.

– Ответственность, да? – Рэй, как всегда, прочитал все, что было у нее написано на лице. – Не волнуйся, твоя идея просто шикарна. Мы поставим очень крутой номер.

– У нас будет рисунок через треугольник.

И Аи принялась объяснять то, что ей еще пришло в голову для танца, помимо уже озвученного.

Около двух часов они репетировали, пока их не прервал появившийся Эл.

Господи, он был таким бледным, что Аи удивлялась, как Эл держится на ногах. И начала нервно покусывать губы, лишь бы держать себя в руках. Хотелось на него накричать, чтобы уходил. Или броситься на него и прикоснуться, удостовериться, что он жив. Снова запустить руку в его волосы, пропустить их между пальцами.

– Мы пока не репетировали что-то очень важное, ты можешь еще отлежаться. – Когда Эл посмотрел на Рэя своим фирменным взглядом а-ля «ты не прав и ты это знаешь, так что заткнись», Рома добавил: – Ну, или можешь посмотреть, что получается и что придумала Аи.

Сняв ботинки, Эл пошел вдоль станка, усевшись под ним, и прислонился спиной к зеркалу.

Аи почувствовала, как у нее вспотели ладони от его присутствия. Почти неделю назад он так же сидел здесь и смотрел, как она для него танцует. Все это время Аи старалась не вспоминать об их танце, но сейчас вдруг разволновалась. Этот парень занимал все пространство собою. До тесноты в грудной клетке. Ее кожу кололо от того, что он здесь. «Святое дерьмо, просто возьми себя в руки». Это выброс глупых нейромедиаторов на получение желаемого, не более того. Вот, порадовались, да, что Эл тут? Хватит уже устраивать представление в его честь из фейерверков в животе.

Впрочем, долго ей этого ждать не пришлось.

– О, привет, а что вы здесь делаете? – спросила заглянувшая в зал девушка. И увидев Эла, Дарина пошла к нему.

– Обувь, – скомандовала Аи.

Черт. Танцевальный паркет – это святое. Особенно после того, как Аи тут все эти дни отрабатывала.

Сняв кеды, девушка прошла в зал и села рядом с Элом.

– Мы готовимся к конкурсу, – ответил ей Эл.

– Дарина, ты уже тут как дома, да? – усмехнулся Рэй и обнял ее.

А Эл улыбнулся, когда девушка опять устроилась рядом с ним.

Улыбнулся!

Мать его! Опять. Ей.

Аи знала, что она гонщица и его знакомая. Но… Похоже, не просто. В ее глазах она читала беспокойство, когда Дарина заметила бледность Эла и осунувшееся лицо. Неужели Аи тоже так выглядела, когда смотрела на него?

Черт. И о чем она только думала?

Эл прав, это выглядит жалко.

– Эл ведь договорился с комендантом, чтобы меня пропускали в любой момент, – и девушка помахала пропуском гостя в знак подтверждения своих слов.

Аи представляла, что курит, лишь бы не закатить глаза. Серьезно, почему это все ее задевает?

Этот раунд за ним. Охотники победили. Аи чувствовала себя неловко от того, что все внимание перешло на Дарину, что оба парня ее знают, а она в стороне.

Это в очередной раз напомнило детство. Те самые одиноко проведенные дни дома, когда ей не разрешали гулять.

Нельзя выходить, когда светит солнце.

Нельзя приводить друзей в дом.

Нельзя ночевать у подруг.

И вообще ей лучше ни с кем не общаться, чтобы никто не узнал ее секрет.

Аи всегда была одинока.

Где та тонкая грань между тем, что ты ничего не хочешь, и тем, что ты со всем справишься?

Ничего не изменилось. Еще несколько дней назад она намеревалась снова сбежать. Ведь так? Как делала и всегда. Они все друг другу никто. Не за чем изменять себе и в этот раз.

Если ты ни к чему не привязан, ничто не причинит тебе боль. Какой же она была глупой, допустив мысль об обратном.

Ей наплевать на них. На Рэя, на Таю.

Ей плевать на Эла.

– Мы репетируем номер, – расправила она плечи.

– И Эл тоже? – с воодушевлением откликнулась Дарина.

На миг Аи замялась и перехватила его взгляд, в котором отчетливо читалось предупреждение.

– Да, он просто настолько безнадежен, что мы ему устали показывать, как надо. Правда, Рэй? – съязвила она, но продолжала смотреть только на Эла. Их битва взглядов заставляла в воздухе двигаться электроны.

– Да, мы просто гении танца, Дарин, – подыграл ей Рома.

Хороший мальчик.

За последнюю неделю репетиций они еще больше сблизились, порой понимая друг друга с полуслова. С Рэем было комфортно, легко, и, казалось, будто они знакомы всю жизнь. Хотя по сути друг о друге они ничего толком и не знали. Рэй вызывал в ней огромное чувство уважения, будто был ее старшим братом.

– Не думала, что ты танцуешь, – обратилась Дарина к Роме, – да и ты, – тыкнула она в руку Эла.

И Аи просто хотелось запустить в нее чем-нибудь. Он, конечно, даже не поморщился, но стал белее, чем волосы Аи. Потому что именно на этой руке у него была тогда кровь.

– Когда мы были здесь в последний раз, тебя все устраивало в моих движениях, – не остался в долгу Эл, обращаясь к Аи. – Особенно та связка на полу. Помнится, ты очень громко отреагировала, что у нас все получилось, Аида.

Аида.

Говнюк.

От его слов бросило в жар, а нахал улыбался, пока ее всю трясло от воспоминаний. От тепла его кожи и сводящих с ума поцелуев, следы от которых Аи всю неделю замазывала.

– Помнится, у тебя лицо тоже блестело от восторга, – выстрелила она. – Но тебе еще работать и работать над этим.

Только почему ее же слова вызвали в теле совершенно обратный эффект. Мышцы тазового дна свело в истоме. Ей хотелось его прибить. И себя тоже от этой волны чувств.

– Так что мотай на ус, – пошла она в еще большие дебри. Черт, их двусмысленную дуэль было уже не остановить.

– Непременно, лишь бы кэп был удовлетворен, – Эл дернул бровями и его глаза блеснули. – Но мы оба предпочитаем бритую кожу, не так ли?

– Начнем, – скомандовала Аи, глядя на то, как Эл провел пальцем по гладкому подбородку, но намекал вообще на другое.

Ей нужно отвлечься. Прямо сейчас! Это все просто слишком. Поэтому Аи снова нашла спасение в танце. Ведь только в нем она умела останавливать поток непрошенных мыслеформ. И образов всех поз с ним на полу, у пилона и на стуле… Иисусе!

Когда репетиция закончилась, она взяла пачку сигарет и пошла в курилку. Остальные двинулись в сторону лестницы, чтобы подняться в комнату к парням. Но Эл задержался. Он прошептал ей на ухо:

– Выдыхай, Аида, вместе с этим дымом все, что было тогда. Потому что это ничего не значит.

Аи удалось усмехнуться, ведь их мнения совпадали:

– Ты знаешь, в физике есть такой закон: если две молекулы притягиваются друг к другу ближе, чем на расстояние меньше одной молекулы, то они отталкиваются. Так что не обольщайся на этот счет. Ты не исключение.

Он улыбнулся уголком губ, обнажая идеально ровные зубы в оскале:

– Вся вселенная против того, чтобы мы даже дышали одним воздухом.

– Наверное, поэтому мы с тобой постоянно курим, предпочитая яд друг другу. Так что гори в аду!

– Так же, как и ты тогда?

Подлец.

– А ты, как я погляжу, много об этом думал. Смотри, не перенапрягись с рукой в душе. Тебе нужно быстрее восстановиться для конкурса.

И с этими словами она ушла, услышав его зловещее: «Как скажешь, принцесса».

Покурив, Аи вернулась в зал. Подниматься на этаж не хотелось. Но к ее удивлению здесь был Рэй:

– Комната занята, посижу пока тут, – пояснил он.

Еще бы. Занята она. Аи опять захотелось курить.

– Ты так сильно хочешь победить? – парень посмотрел на нее с улыбкой, намекая, что Аи все еще здесь.

– Нет, просто, когда нужно привести мысли в порядок, я танцую.

– Тогда пойду.

– Нет-нет, что ты, – тоже улыбнулась Аи и села рядом, скрестив ноги, – я рада твоей компании.

– Правда? Ты выглядишь грустной.

Уставившись в отражение, Аи смотрела на себя и не узнавала. До сих пор дыхание перехватывало от того, как она выглядела. Белые длинные волосы рассыпались по плечам и груди. Она даже не помнила моментов в детстве, когда ходила вот так. Родители ее прятали от общества, а потом начались покраски и бесконечный страх, который она чувствовала. Мама боялась, что ее дочь оступится, выдаст себя, поведет неправильно.

И Аи все разрушила, оставила позади каждую часть себя, но дыра в груди так и не затягивалась. Она все так же чувствовала себя такой же бесконечно потерянной и одинокой.

– Ты когда-нибудь скучал по тому, чего никогда не было?

Она скучала по той маленькой девочке, чья жизнь могла бы сложиться иначе.

– Да, – не раздумывая, ответил он.

Аи увидела, что взгляд Рэя обратился внутрь, а мысли устремились куда-то очень далеко. И она немного помолчала, чтобы дать ему с этим побыть.

– Я сочувствую, Рома. Надеюсь, что твое тебя найдет. И если нужна будет помощь, то я рядом.

До нее вдруг дошел смысл сказанных слов. Рэй был за всю ее жизнь единственным человеком, кто хоть сколько-то был похож на того, кого можно назвать другом.

– Спасибо, Аи, ты очень добрый человек с большим сердцем. Все это лишь наши выборы, а мы все в них свободны, к счастью.

Чтобы скрыть свою неловкость от услышанных слов, Аи попыталась пошутить и легко толкнула его локтем:

– Эй, мастер Йода, ты ведь не знаешь меня совсем.

– Все мы сделаны из любви, Аи. Так что мы точно все друг о друге что-то знаем.

– Черт, ты, и правда, как будто джедай, который сейчас объясняет значение Силы юному падавану.

Они рассмеялись.

– Вселенную «Звездных войн» Лукас создал на основании идей дзен-буддизма. Но ты не совсем далека от правды, я был учеником тибетского монаха.

– Ты шутишь.

– Нет.

– Обалдеть! Но как? Почему?

– Он сам нашел меня. Честно говоря, благодаря ему я жив.

Что же случилось с Рэем? Но Аи не решалась спросить, потому что Рэй тоже всегда был тактичен с ней. Если посчитает нужным, то расскажет сам.

– Ты поэтому хочешь стать врачом? – догадалась Аи.

– Да. Все, через что мы проходим, – это просто путь, чтобы мы в итоге обрели себя.

Может, Рома позаботился об Эле, когда он вернулся весь в крови. А с ним Эл тоже выяснял всю подноготную, как это сделал с ней? И только сейчас она поняла, что Эл тоже никого не подпускал к себе и никому не доверял, как и она.

– А Эл знает о тебе?

– Эл предпочитает избегать любого рода разговоры о прошлом. Но, когда он жил у меня дома, то все понял.

– Он жил у тебя? – удивилась Аи. Но не решилась спросить почему. Ведь Эла сейчас здесь нет и это его причины. Да и Рэя она не поставит в неловкое положение, выдать его тайны.

– Да, этим летом.

– И как?

Рома улыбнулся, посмотрев на нее.

– Он в принципе избегает любых разговоров.

– Да уж. Эл делает все для того, чтобы никто не хотел с ним общаться, – закатила она глаза, потому что этот парень просто совершенно несносный. – И как только ты с ним уживаешься? Я бы не выдержала.

– Все не так сложно, как кажется.

– Да, он вовсе несложный.

И неважно, что Аи ровным счетом ни черта не знала о нем. А чем больше времени они проводили вместе, хоть как-то соприкасаясь, то вопросов становилось лишь больше. Еще эта карта и непонятный текст. Абсолютно несложный парень.

– Как и все, – оспорил ее саркастический поток умозаключений Рэй.

– Ты все это открыл, пока обучался? – сменила она тему, потому что опять думала об Эле. А это уже какая-то патология. – Мне, правда, интересно, потому что я никогда таким не интересовалась.

– Все, что я понял за те годы, которые провел в практиках, так это то, что все есть любовь. А каждое наше действие, каким бы оно ни было – это просьба о любви.

Аи задумалась. Как же безрассудное поведение Эла, совершенно не поддающееся логике, может быть просьбой о любви? Он ведь только что и делает, так это всех отпугивает. Впрочем, как и она.

– И Эл не исключение. Есть два типа недолюбленности. Первое: когда ты кидаешься с желанием и требованием, чтобы тебя любили. Это созависимость. И второе: когда ты отталкиваешь, но тоже отчаянно нуждаешься в любви. И это контрзависимость.

Похоже, что у Аи проблемы. Она совершенно точно относилась ко вторым. Именно так она и поступала всегда. Лишь бы не было больно. Пусть все уходят, она сама уйдет, когда нужно. Когда почувствует, что расстояние уже меньше молекулы.

– А ты к какому относишься?

– Ты думаешь, я недолюблен?

– Я, честно, не знаю, Рэй. Ты такой мудрый, что я сомневаюсь, человек ли ты вообще.

– Говорил же, что я инопланетянин, но ты все равно вошла в комнату в день первой встречи и теперь под гипнозом, – смеялся он, за что снова получил локтем в руку. – Тот монах меня обучал безусловной любви.

– Это как?

– Когда любишь несмотря ни на что, – и он провел пальцами по шелковой ленте на запястье цвета индиго. – Что бы человек не сделал, ты все равно не перестанешь его любить. Это если совсем просто объяснять.

– Ну, а Эл ведь ни к чему и не подходит, – задумалась Аи. – А ты говоришь, что он не исключение.

– Нет, не исключение. Потому что мы все хотим любви, и я тоже. Но Эл не относится к недолюбленности. Просто-напросто он вообще никогда не знал любви, поэтому ничего и не просит напрямую. Потому что просто не знает, о чем просить.

Что Рэй мог знать о нем?

– Как же тогда?.. – не понимала Аи.

– Если рыба не знает, что вода вокруг – это океан, он перестает им быть?

– Нет.

– Вот и у Эла так же. Он просто не знает, что такое любовь. Но это вовсе не значит, что он на нее не способен.

– А я поняла, кого ты мне напоминаешь. Я читаю книгу «Дом, в котором»[2] и там есть парень, который выделяется среди всех. – Со всеми этими поисками мистики, ей высветилась книга в рекомендациях. Это даже символично, ведь им предстоит выступить перед детьми, которых точно так же бросили, как героев книги. – Казалось, что он совсем взрослый. Такой мудрый не по годам, как будто уже почти старик. Сфинкс, который как отец для всех ребят.

– Тот, что безрукий?

– Да.

– М-да, я почти такой же.

Аи не уловила в его голосе ни сарказма, ни шутки. Парень будто констатировал факт. Но что же он имел в виду?

Однако их разговор прервали, и она не успела спросить. Вернулся Эл.

Наверное, пришел позвать Рэя, что уже можно заходить в комнату. Что он уже развлекся со своей Дариной.

И пусть в кодексе чести Рэя Эл заслуживал любви, как чертов Волдеморт, Аи же всеми силами отдаляла Эла от понятия «любовь» в своей голове.

– Там Игорь освободил комнату.

Его низкий голос снова наэлектризовал каждый волосок на теле.

– Вы на гонки? – уточнил Рэй.

– Да.

– Забыли тебе сказать, что конкурс будет проводиться в честь благотворительности для детских домов города.

Лицо Эла побелело. Всего на долю секунды он посмотрел на Аи, хлопнул ладонью о косяк и быстро ушел.

Что это было?

И…

Так Рэй, значит, другого соседа ждал?

***

– Можно мне, пожалуйста, ключ от мужского душа?

Аи стояла возле вахтера в одном полотенце, гордо расправив плечи. Она ведь решила больше ничего не стесняться. Пройти так от комнаты до лестницы было настоящим испытанием, но Аи надеялась, что ее лицо было безупречно невозмутимым, чего не скажешь о том, что творилось внутри. Но это еще один ее вызов прошлому и взрыв злосчастных ограничений. Ведь все, что ей хотелось – это быть свободной. А начинается все с мелочей, с образа жизни. С мыслями пока сложнее, но это дело времени. Она надеялась. Помимо воли Аи постоянно возвращалась к тому вечеру, когда Эл ласкал ее в танце, забирая себе весь ее стыд.

– Девушка, вы время видели?

– Я знаю, что уже пол двенадцатого. Но женский душ по-прежнему занят и меня не впускают.

Ага, не удивительно, и по стонам понятно почему.

– Я репетировала для конкурса общежитий, – достала Аи козырь, – мужской душ закрыт и там пусто.

После того, как Эл нашел ее во время игры, она поняла свою ошибку, что нужно было закрыться на замок, а не на засов. Именно так парень и понял, что Аи там прячется. Девушка заметила эту особенность с дверьми, прожив тут уже достаточно. Ведь в женском была такая же история. Если дверь двигается от толчка, то она заперта задвижкой.

– Так что? Могу я просто помыться? Я вся потная из-за того, что так яростно отдаю душу на благо общежития!

Черт, ее можно прямо сейчас записывать в президенты общаги.

Но она, и правда, прониклась этим конкурсом. Ей хотелось выиграть, а еще Аи ведь была в своей стихии. И кому-то ее любовь к танцам понадобилась! Поэтому до ночи Аи не покидала зал.

– Хорошо, верни только.

– Спасибо.

А эти старушки не такие уж и грымзы.

Открыв дверь, Аи вошла внутрь, было темно, и она щелкнула по выключателю. И…

Прижала ладони к губам, подавляя крик.

Господи, Боже…

Огромная лужа крови окрасила кафельный пол и стекала в слив для воды.

Ее душили рыдания и невозможность издать хоть звук. Весь воздух пах железом, смешиваясь со знакомым запахом…

Мысли не успевали сменять одна другую, проносились так быстро, что в голове было пусто. Аи только поняла, что нужно бежать.

Единственное, что смог сложить ее мозг: «смартфон». Она сжимала его в руке до хруста.

Ей нужно позвонить. Какой здесь чертов номер скорой? Она опять этого не знала. А еще, нужно позвать кого-то на помощь. Кто-то должен прийти и помочь. Но она не знала к кому бежать. Никогда в жизни она не ощущала такой беспомощности и отчаяния.

Но когда Аи сделала два шага по коридору, то остановилась.

Слезы стояли в ее глазах, не в силах пролиться от шока и ужаса. Ноги не слушались. Ее трясло.

Но наконец девушка услышала одну мысль.

Когда панический ультразвук в голове прекратился, отдаваясь в ушах и сдавливая виски.

Самую правильную мысль.

Не. Говорить. Никому.

Она бы не хотела, чтобы кто-то узнал о таком, окажись по ту сторону ситуации.

И Аи вернулась. Медленно, на ватных ногах.

Замкнула за собой дверь на замок и на всякий случай на засов.

Боже, а она думала, что пройтись по общежитию в полотенце – самое страшное в жизни.

Господи… пожалуйста, пожалуйста…

– Эл, – позвала она, до боли поджав губы.

Пожалуйста…

Потому что парень не шевелился. Он сидел, оперевшись на стену, его голова свисала, волосы закрывали лицо.

Пожалуйста…

– Вали отсюда.

Ее рваный выдох и сердцебиение можно было услышать в самой преисподней.

Он жив.

Господи.

Ей хотелось броситься к нему и обнимать. Рыдать в его макушку и утешать. Хотя это ее нужно было успокаивать. Потому что Эл был абсолютно невозмутим. Просто до ужаса. Смертельно. Спокоен. Он не двигался и не издавал ни звука. Кажется, что даже не дышал, сливаясь с бледной кафельной стеной. Будто мертвец.

Медленно она начала подходить к нему, шаг за шагом.

Словно к зверю, не зная его реакции. Убежит или укусит.

Лезвие все так же лежало, утопая в луже крови, – именно его Аи увидела. Именно оно ее остановило. Потому что это именно то, что она подумала. Это было именно тем, на что было похожим.

Аи села на корточки. И рана открылась ее взору во всей красе.

Внутренняя поверхность бедра Эла была порезана. Очень глубоко. Кровь хлестала без остановки. Его кожа была мертвецки бледной, и на ее фоне багровый порез, сантиметров пятнадцать длиной и четыре в ширину, зиял как кровоточащий глаз. Но это еще не все…

Выше был такой же параллельный, но уже затягивающийся. Наросшая корка покрывала рубец. Ему было около двух недель. На внешней стороне бедра парня лесенкой шли друг за другом ровным рядом еще девять заживающих порезов. Им было около недели.

На другой ноге она увидела зашитую рану. Именно эта нога была в крови у Эла в прошлый раз. Но…

Все остальное он нанес себе сам. До невозможности ровные увечья, причиненные с осознанной точностью.

Эл сидел в кофте и трусах в луже собственной крови. Штаны приспущены до колен, открывая взору только кожу ног. Но в этом тусклом свете, она разглядела розу, – ту, которую так возненавидела в первый раз при встрече на его тыльной стороне ладони. Татуировка с цифрой «XIII» отпугивала всех от ее носителя. А роза… она прятала. Широкие и такие же параллельные шрамы. Шея Эла… Он почти всегда ходил в кофтах с горлом. Вот и сейчас, Аи не могла ее увидеть. Но знала, что она покрыта тату.

Ей хотелось что-нибудь сказать. Накричать на него, ругаться, злиться, даже побить. Но крик застрял в ее горле. Так же, как и слезы, которые она проглатывала. Нет. Это было рыдание. Безнадежное, бесполезное. Так звучит безысходность.

Как тишина белых плиточных стен, в которых прячутся отзвуки боли, впитывают ее вместе с кровью. И прислушавшись можно услышать, как они дрожат, отбивая застрявшее эхо.

Зачем он это делал? Боже. Зачем он так с собой.

– Нужно обработать и перевязать.

Аи даже не поняла, что это она сказала. Голос был совершенно чужим. Какого-то другого человека. Такой же, как у ее отца. Сейчас она ощущала внутри все то, что от него взяла. Голос и выдержка врача, который обращался к пациенту и констатировал факты.

Не говоря ни слова, Эл достал из штанов все необходимое.

Аи хотелось что-нибудь разбить. Он носил это все с собой… Всегда? Она вспомнила его принадлежности в тумбочке. Только аптечка, – вот и все те вещи, которые ему были нужны.

Не дав Элу все сделать самому, Аи вырвала из его рук перекись и бинт.

Господи, сколько раз он с собой это делал и как часто? Боже…

Сейчас она точно знала, где находится душа, потому что отчаяние било именно туда. Разбивало на сотни осколков, утекало в слив вместе с кровью Эла.

Аи не знала, как с этим справиться. Не знала. Грызла до крови губы. Она не чувствовала, потому что весь воздух был пропитан вкусом и запахом железа. И лишь ее руки знали, что нужно делать, работая механически. Это было единственным, что удерживало Аи от истерики. Давало хоть какую-то чертову опору и такой глупый контроль, который она возводила в своей жизни на пьедестал всего. Как же она глубоко заблуждалась, думая, что знает о контроле все. Но сейчас именно эти простые вещи давали ей ощущение почвы под ногами. Что этот проклятый мир еще на месте.

Но, на самом деле, ни черта было не так! Казалось, что вся тяжесть разрушенного, неправильного, настолько отвратительно неправильного мира обвалилась сейчас на нее. Так просто не должно быть. Такое просто не должно существовать. Но оно есть. И это было тем, чем было. Нельзя было отворачиваться, притворяться, что этого нет. Что никто и никогда этого не делал.

Аи задавалась лишь одним вопросом, что с ним случилось, если Эл не находил другого выхода?

Она и сама думала о том, чтобы наложить на себя руки. Навсегда избавить родителей от ошибки, которую они породили. Перестать быть для них этим напоминанием. Ей хотелось. Даже тогда. 17 сентября. Ей хотелось оказаться в том гробу.

Но выбор сделан.

Аи пыталась жить. Пыталась начать заново жить.

Пролив перекись на рану, Аи посмотрела на Эла, потому что знала, что это больно. Но он не произнес ни звука, не поморщился, не дрогнул.

Аи с ужасом ждала то, что увидит. Но вены не торчали, они были целы. Господи…

Молча она перевязывала его ногу, глотая слезы. Представляя, как он отрывает каждый раз бинт от своих ран и обрабатывает. Как отдирает всю регенерацию тела раз за разом, пока ткани не превратятся в рыхлый шрам. Поэтому перекись для него просто пустяк. Боже…

– Это моя сделка со Смертью, – низким голосом сказал Эл. – Только так я что-то чувствую.

Это все.

Ни пояснений, ни вопросов, ни просьбы уйти.

«Только так…»

Аи сказала такую же фразу своей матери о танцах.

Девочка, которая любила танцевать. И это было единственным, что дарило ей чувство жизни.

И мальчик, который любил смерть. И это было единственным, что дарило ему чувство жизни.

Как ты чувствуешь, что ничего не чувствуешь?

Боже…

Аи смотрела в его мертвые глаза, лишенные блеска, надежды и смысла. Сколько же всего было там, за ними. Сколько всего он прятал, не умея выразить иначе, чем так.

Когда закончила, Аи взяла свой телефон и включила песню.

Walk The Moon – «Shut Up and Dance».

Это все, что она могла сделать. Танцевать для него. Танцевать для этого мира. Назло ему. Вопреки. Злые слезы жгли глаза. Но она не хотела их показывать Элу. Не должна.

«Какая же ты жалкая».

Он не нуждался в этом.

«Слова ничего не значат».

Не значат.

Для него не значат, для нее. В этом сраном мире, в котором бился и существовал парень со шрамами.

Аи начала качаться из стороны в строну, не разрывая зрительного контакта. Эл смотрел на нее из-под опущенных ресниц. Прислонив голову к стене. Челка рассыпалась по лбу, чуть закрывая зеленые глаза, так пристально на нее глядевшие. Такой красивый. Вытащив сигарету, Эл зажал ее между зубами, но не закурил.

Ни без труда, опираясь на кафель, он поднялся. Натянул штаны. Перекатил языком сигарету в другой уголок губ. Возвышался над ней. Неразрывно смотрел на нее.

Что, черт возьми, еще им остается?

Их танго смерти.

Она двигалась, кружила и прыгала вокруг Эла. Маленькая девочка, складывающая из осколков «нельзя». И маленький мальчик, сложивший из своих «никак». На пиру у безнадежности они танцевали свое безумие на стеклах, отплясывали свою боль на крови и погребенных костях глубоко под землей. Аи отдавала волю своему телу, не позволяя себе плакать. Каждое ее движение делало это за них. Сотрясало воздух, впечатывало в стены их крики. С музыкой в сердце и танцем – иначе она не умела.

А Эл по-другому не умел тоже.

Он просто стоял. Смотрел на нее, наблюдал. В луже своей крови. Неподвижный. Бесстрашный и неуязвимый.

Чем он поплатился, чтобы стать таким?

«Это моя сделка со Смертью».

Умирать, чтобы жить. Платить цену за то, чтобы чувствовать.

Жизнь была разной. Смерть была разной. А была ли разница между ними? А между Аи и Элом? Сейчас в данную минуту, когда они оба были никем и самими собой, Аи не чувствовала границ. Даже времени. Даже того, что это происходит все на самом деле.

Они танцевали, потому что могли. Они умирали, потому что могли. И жили так, как умели.

Два ангела без крыльев, как строчки на той выдранной странице забытой и потерянной книги.

Эл подошел ближе. Их ладони почти касались. И будто в отражении одновременно совершали волны. Резали воздух, дышали, стояли. Вопреки всему. Но продолжали держать расстояние. На уровне электричества между кончиками пальцев. Как в немом кино, как в пантомиме. Будто между ними стекло. Может, именно так оно и было. Настолько хрупкое – это расстояние между. Всего в один решающий шаг.

Эл чиркнул зажигалкой и закурил. Сделал одну глубокую затяжку, и дал ей, держа сигарету в окровавленных пальцах.

В этот момент Аи хотелось его поцеловать. Такая глупая и нелепая мысль. Неуместная.

Хотя, может, самая уместная. Дышать вместе с ним, делиться воздухом и своей жизнью, влить их в него взамен утраченному – пролитой крови, что оставляла багровый след на полу. Она вдохнула табак, взяла сигарету. Давать друг другу то, что они не могли получить от других, от мира, который их обоих не принял. Выдохнула. Между ними теперь были струйки дыма. Еще более зыбкая преграда, чем невидимое стекло. Аи вставила сигарету в его пальцы. Вместо прикосновения. Вместо ладони в ладонь, как элемента танца. Их сумасшедшего вальса.

И она сделала этот шаг.

Навстречу. Всего один, как прыжок в пропасть без крыльев.

И в этой темноте встретила его.

Уткнулась подбородком в его плечо.

Приложила пальцы к его пульсирующей точке на шее.

И он не оттолкнул.

Аи считала под тканью кофты удары его упрямого сердца.

Под ногами хлюпала кровь от их шагов импровизированного медленного танца. Аи обнимала парня, которого ненавидела. Который доводил себя и ее каждый раз до грани. Который добровольно отдавался смерти, чтобы хоть что-то чувствовать.

И она больше не могла это выдержать. Заплакала. Предательские слезы хлынули из глаз и текли по щекам. Подняв голову вверх, Аи крепче прижала к себе Эла, чтобы он не заметил.

Сам он никогда не заплачет. Нет. Аи знала. Она плакала за него.

Только бы не заметил.

И как спасение для нее сверху полилась вода. Их небом был потолок грязного душа в общаге.

Эл так быстро отскочил от нее, бросив сигарету, что Аи могла видеть лишь его полные ужаса глаза. Он побежал к выходу с такой скоростью, с какой любой бы другой человек не рискнул с его раной. Потому что это больно. Если только бы жизни человека не угрожало что-то страшнее, чем эта боль.

Он замер в дверях, посмотрев на нее еще раз, и ушел.

И пока пожарная сигнализация вопила на весь душ и коридор, Аи пыталась осознать, что сейчас произошло.

– Курить в помещении запрещено! – вывела ее из оцепенения вахтер. – Вас снова ждет отработка, девушка.

Вахтер отключила тревогу и вышла.

А Аи сморгнула капли воды с ресниц, глядя на кафель, на котором не осталось следов крови, смытых водой.

***

Она ненавидела. Просто ненавидела этого парня.

Аи снова задыхалась. Снова смотрела на то, как опускается гроб. Как его засыпают землей. Как все плачут.

Всего лишь один миг, когда все имело значение. Гребаный призрак и ложная надежда.

Она ненавидела.

Им не спастись. Обоим.

Эл обречен. Она обречена.

– Черт, – выругалась девушка, когда заметила, что уже перелила воду. Поставив чайник, Аи отпила из кружки и вытерла стол.

Ей нужны гонки.

Нервы были натянуты просто до предела и хотелось выпустить пар.

Но сначала нужно пережить учебу.

Выйдя из комнаты, Аи встретилась с зелеными глазами. Кажется, сейчас даже еще более безжизненными и пустыми, чем обычно. Запах сигарет говорил о том, что Эл выходил покурить.

Взглядом врача она заметила его бледность. Но не показала ни того, что знала его тайну, ни боли в своем сердце. Эл… Он, как всегда, ее игнорировал.

По пути в универ, не отойдя еще от общаги, Аи встретила Рэя.

– Привет, ты уже с пар?

– Да, – ответил парень. – Что с тобой?

Похоже, она и сама выглядела не лучше, чем Эл.

Заснуть после вчерашнего ей не удалось, Аи проплакала всю ночь. Потому что каждый раз, закрывая глаза, видела кровь на белом кафеле. Ее пальцы пахли ею, сколько бы не терла.

– Купи горький шоколад, я зайду после учебы на чай, – попыталась улыбнуться девушка.

– Хорошо, потом на репетицию. Эл будет? – спросил Рэй так, как будто знал, что Аи в курсе.

Но знал ли Рэй о том, что делает его сосед и что с ним творится?

Наверное, такое скрывать трудно, верно?

С другой стороны, она легко могла представить это, ведь сама всю жизнь занималась тем же. Постоянно прятала свое тело. Аи теперь совершенно по-другому смотрела на все его движения. Как Эл одергивает рукава, несмотря на то, что покупает вещи на два размера больше. Не дает к себе прикасаться. Никогда не раздевается. Как он ждет, когда все выйдут из душа, и он окажется там один. Всегда в пределах доступности держит пистолет.

И лезвия. Носит с собой бинты…

– Я не знаю, что у него на уме.

И это касалось не только репетиции и его решений быть на них или нет.

Всего.

Знала она лишь одно. Вчера этот парень снова вскрыл в ней что-то. Гноившуюся рану, которую она так старательно игнорировала, пока бежала. Пока всю жизнь пряталась и смотрела в другую сторону. Вот даже сейчас ей хотелось на гонки. Мчаться на огромной скорости, именно настолько Аи уже разогналась, что летела в пропасть точно так же, как и они тогда с Элом. Лишь бы не чувствовать этого.

Как ты чувствуешь, что ты ничего не чувствуешь?

Она так старательно пыталась удержать все внутри огромной дамбой. Вытесняла. Подавляла в себе. Аи думала, что все под контролем. Что ее методы защиты работают, что ей удалось закрыться.

Вот только, с кем ты остаешься там в темноте, выстраивая вокруг стены?

Кто лежит в том гробу?

Она задыхалась.

И сейчас эту дамбу прорвало.

Смывало начисто. Накрывало. Хотелось крушить и ломать вместе с этой волной.

И она тонула. Тонула.

– Аи, – Рэй сделал шаг ближе.

Только сейчас она заметила, что плачет. Что ее трясет.

Паника.

Она не может плакать, иначе потечет тушь. Иначе линзы выпадут. Он увидит. И ее ресницы. И ее глаза.

Ей нельзя плакать. Нельзя.

– Мне нужно идти, – Аи собрала все свои навыки вежливости и хорошего тона, которым мама обучала ее всю жизнь. И, конечно, улыбнулась.

Рэй остановил ее, преградив путь. И все гасло. Пространство поглотило ее, ноги не чувствовали опоры. Она задыхалась. И плакала от чувства стыда, что она такая беспомощная. Что кто-то видит это. Ее паническую атаку. Тело сотрясалось, страдало, пока непокорный ум умирал в агонии не только от страха за жизнь, но и вины, что это все происходит с ней при свидетелях. От всего того, что она потеряла. Что потеряла столько времени и свою жизнь. За то, что так долго предавала себя. Как и Эл. Чем ее отказ от себя отличался от его ран на теле? Вот, что он имел в виду в игре. Все эти фразы. Он ей рассказывал, он открывался, заставляя ее платить тем же.

«Я как ты, и я скрываю свое тело».

– Аи.

Ее глаза были плотно закрыты. Двигала зрачками на рефлексах, по привычке. Только они ее спасали всегда. Аи надеялась, что линзы там, где нужно. И проморгавшись, наконец открыла глаза.

Через пелену слез Аи осмелилась на него посмотреть. Ей уже нечего терять. Все уже случилось. Самое худшее. Вся ее жизнь, как клубок, катилась к этому моменту окончательного разочарования. И она падала, падала.

Но Рэй смотрел на нее не так, как смотрят на ребенка. Как на ошибку, которая напоминает все время о себе. Как на ничего не значащего человека, за которым нет личности. Рэй смотрел с участием, пониманием и… Тоже без осуждения.

– Дыши, смотри на меня. Не сдерживайся. Все в порядке, ты в порядке.

– Я… я… – задыхалась она и никак не могла сказать то, что нужно было. Потому что все мысли будто засосало в черную дыру подсознания. И от неизбежности, зная, что не выдержит, сознание блокировало то, что находилось там.

– Я прощаю себя, – сказал Рэй. – Я прощаю себя, – повтори за мной.

– Я прощаю себя.

И всхлип наконец вырвался из груди, голос прорезался сквозь ком. Она позволила этой тьме поглотить себя, лететь в нее. – Я прощаю себя! – зло прошептала Аи, сжимая кулаки.

– Я прощаю себя, – вместе говорили они.

Наверное, со стороны выглядело так, будто они ссорятся. Но на самом деле он помогал Аи трансформировать ее ненависть.

Воспоминания кружились по кругу. Ее одиночество. Стыд за свое существование. Подавленная боль. И злость. Злость, что ее нельзя испытывать. Гнев за то, что все они неправы. И вину за то, что она так думает и чувствует эту бесконечную и поглощающую ненависть. И…

– Я прощаю себя.

За то, что никто не спасет эту маленькую девочку. Никто уже не даст ей любовь и не вернет упущенное детство. Наступая на свои желания, неизбежно удовлетворяешь желания других. Обесценивая себя, возводишь в ценность чужие правила. Это их ценности и их жизнь. Осознавать это больно, что ты никогда в итоге не жил своей жизнью.

«Я как ты, и я себя предал. Потому что я убедил себя, что все забыл». Сказал ей Эл во время игры, и она заплакала.

Это Аделина ее предала. Предала и оставила ту маленькую девочку. Никто больше. Ни родители, ни кто-то другой. А она. Это она ее оставила там в темноте. И только она может ее спасти. Дать все, что ей нужно. Обнимать, обнимать, как вчера Эла. Любить.

Аи повторяла, пока наконец не стало легко, так же, как и дышать. Как и плакать. Просто потому, что это чувство, и оно принадлежит ей, что оно просто есть. Она плакала и чувствовала, как с тела спадает многотонная плита. Ее кулаки разжались сами собой, прекратив борьбу. Сопротивление. И от этого ей не стало страшнее. Вопреки всем ожиданиям Аи стало легче. Как же легко просто быть. Быть собой. Так естественно. Она непроизвольно начала улыбаться, поверив в то, что говорит:

– Я прощаю себя.

За то, что всю жизнь себя предавала. Убивала себя так же, как и Эл.

Она открыла глаза и подумала, что это глюк. Что ее разум окончательно сошел с ума, не выдержав всех нахлынувших разом чувств. Иначе как объяснить то, что Эл сейчас стоял перед ней. И что, вопреки здравому смыслу, Эл ассоциировался у нее с жизнью, а не со смертью. Потому что сейчас Аи ощущала себя живее всех живых. И Эл единственный человек, кого ей хотелось во всем мире в эту секунду видеть.

Он грубо схватил ее за запястье и потянул за собой.

Жар его пальцев обжигал кожу. А исходившая от него энергия, как обычно, разрушала дома, гнула металл и плавила пластик. И Аи подумала о том, насколько же это уже стало привычным. Ей нравилось это ощущать. Хотелось прижаться к его сильной спине, обнять сзади. По-другому он и не даст. Да и так тоже не позволит.

Эл завел ее в общажный спортзал, с грохотом захлопнув за ними дверь.

Прислонившись к «козлу», Аи наблюдала за тем, как он стоит к ней спиной, как поднимаются его плечи от тяжелого дыхания, будто Эл только что пробежал марафон жизни, а не провел Аи через сто метров по улице и коридору. Как напрягаются мышцы под слоем одежды и перекатываются на лопатках от дыхания. Как он сжимает кулаки, будто сейчас бросится в бой или драку. Но с кем или чем он боролся?

Когда Эл повернулся, Аи увидела, что его глаза влажные. Это не было слезами. В них взрывались миры и галактики. Образовывались сверхновые. И все это было недостаточным, чтобы описать то, что она видела. Сколько в них было отчаяния и борьбы. Он никогда еще не выглядел настолько живым. Самой жизнью.

– Я все сам отработаю.

Что?

Он имел в виду дополнительные часы, которые ей накинули за вчерашнюю пожарную тревогу в душе? Причем здесь…

Но Аи не успела об этом подумать. Потому что Эл в два шага оказался возле нее. Его руки схватили ее за талию и усадили на «козла». Грубо взял заднюю часть шеи одной ладонью, а другой толкнул на себя, впечатывая. Плотно, не оставляя пространства и возражений. Его губы обрушились на ее в жадном поцелуе.

[1] Упражнения, выполняемые вниз головой (здесь имеются в виду стойки на руках и локтях).

[2] Автор Мариам Петросян.

Семнадцатый. Звезда.

Шесть лет назад.

– А вот и то, о чем я тебе говорил. Я ведь обещал подарок, так?

Хозяин привел его в еще один мотель. В такой же, как и все до этого. Он научился подавлять рвотные позывы каждый раз, когда все начиналось снова по кругу. Потому что дальше будет хуже.

В животе неприятно заурчало. Его тело менялось с каждым днем и требовало все больше пищи, ведь рос он очень быстро. И уже в свои почти четырнадцать был крупнее и выше других детей. Та похлебка, которую принесли на завтрак, не давала чувства насыщения. Пахла она уже плохо. Он научился за последние голодные четыре года жизни отличать то, что испорчено, от того, что еще сгодится. Его живот привык, и от такого не заболит. А все равно всех детей в подвале кормили хуже, чем собак хозяина.

Он обещал. Парень содрогнулся. Когда он попался этим людям, не сумев сбежать, этот человек сказал так же. Что обещает о них позаботиться. О детях-бродягах, кто тоже так же попался. Он находился здесь уже два года. Но они даже близко не сравнятся с теми двумя, которые он провел на улице до этого.

Даже на улице ему жилось лучше в скитаниях и без надежды на завтрашний день. В отличие от того, что было здесь. Он хотел, чтобы завтрашний день никогда не наступал. Но он все равно приходил. Приходил и убивал. Он не жил, не выживал, а погибал, умирал день ото дня. На улице он хотя бы был свободен.

Сбежал он из интерната, когда ему было почти десять, став бродягой. Удрал от воспитателей, надзора и бесконечных побоев. Ему хотелось лишь одного: чтобы его жизнь принадлежала ему. Он мечтал об этом с самого детства. И так было всегда до того момента, пока он не попал сюда.

То, что делали с ним теперь, он ненавидел. Даже в самые голодные периоды жизни на улице, когда ему негде было спать и спрятаться от непогоды, он не испытывал того, что делали с ним здесь. Оно просто не шло ни в какое сравнение.

Он знал… Он знал, что не верит им, ни единому слову. Хотел сбежать, но не вышло. Его ошибка была в том, что он попался, что не смог улизнуть от них при встрече.

В самый первый день, когда их всех забрали, детей привели в подвал. В бродяжничестве, научившись вскрывать замки, ему иногда выпадала роскошь спать в чьих-то домах. Но чаще всего приходилось ночевать на улице, под мостами и на лестницах подземных ходов метро. Так что условия здесь для него не были шокирующими. Нет, худшим было не это. Многие дети не пережили даже первую неделю, умерев от болезней. Но он выжил, о чем жалел не раз. Потому что он попал в настоящий ад.

Когда мальчик, которого увели первым, вернулся в подвал, он проплакал всю ночь без остановки. В следующий раз он сопротивлялся, но его все равно увели. Позже он узнал куда, потому что попал туда сам.

Его забрали сюда, когда ему было одиннадцать. И вот в один злосчастный день два года назад пришла его очередь, и он все узнал…

Он узнал, что стал никем. Это была история его конца.

Дыши.

Мальчика увели. И он перестал быть мальчиком. Дыши.

А после он сопротивлялся. Не хотел. Он не хотел этого снова. Они все сопротивлялись. Каждый из них. Из попавших сюда детей.

Вода и кровь. Кровь и вода. Дыши.

Снова и снова. Они делали это с ним просто бесконечно. Он кричал и плакал, пока не разучился этого делать. Дни и месяцы превратились в один сплошной кошмар, пока он не перестал быть человеком. И тогда он забыл, что когда-то был ребенком. Все, что было «до» выбивалось с каждым вколачиванием в матрас. Дыши… С каждым окунанием в воду. Дыши!

Все, что было «до», душилось и умирало в агонии. Когда он терял себя. Когда он ненавидел. Когда снова терял и снова ненавидел. Пока эта ненависть и отвращение не направились на него самого. Пока они не достигли степени «невозможно». Пока он полностью не потерял себя, потому что это невозможно было вынести. Ум ребенка не мог с этим справиться. Не мог. Никак не мог. И он умирал в каждом таком мотеле. В гниющем подвале. В комнате с белым кафелем. Пока сам не стал этой ненавистью, пока она не забрала все то, что он знал о боли и не знал. Ребенок не мог себя ненавидеть, питаться отвращением к себе с каждым новым телом. Пока они все не превратились в просто тела и звуки, в вонь и боль. В удушья и рыдания. Дыши. В воду и кровь. Дыши! И в тишину. В пустоту, которая смогла принять этого ребенка. Только она. Потому что он не принял. Маленький мальчик смог найти покой лишь в Смерти, жаться на ее руках и больше не страдать. Она стерла все его воспоминания. Об интернате, о бегстве, об улице. О лицах. Обо всех этих лицах, которые стали лишь табличками с номерами дверей дешевых мотелей.

Она стерла…

Он убил свою суть. Они делали это с ним раз за разом, чтобы он прекратил сопротивляться. Пока он не стал полностью пустым и безликим.

«Ты никто».

«Я никто».

И только так это можно было пережить. Они все были обречены. Те, кто сопротивлялся, умирал. Он был из таких. Были и другие. Те, кто решил стать лучшим в этом деле, выслужиться перед хозяином. Они не раз пытались его убить, если хозяин хвалил. Если клиент оставался доволен. Если ему говорили, что он красивый мальчик.

Такие дети собирались вместе и избивали его. Все люди были одинаковыми. Точно такая же система была и в интернате. Ему впервые сломали ребра, когда он убежал из интерната вместе с детьми на конкурс, и наказали из-за этого всех. Тогда он научился не спать ночами. Научился драться. Научился, что он один против всех.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поэтому, когда ему устроили «темную» здесь, он смеялся. Лежа там, в беспроглядной тьме сырого подвала, он смеялся, потому что его тело болело. Потому что они били по ранам, снова и снова возвращая его к жизни.

Неделю назад его избил клиент, и он тоже смеялся. Но им всем было запрещено трогать клиентов, иначе за этим последует то, чего он вынести не сможет. Их выдрессировали всех в той комнате. И его никто не трогал после этого. Когда хозяин сказал про подарок, он думал, что его убьют за недовольного клиента. Подарят ему освобождение. Уберут как второсортный товар. И он ждал. Дыши…

Но сегодня его заставили мыться.

И он знал зачем.

Им давали мыться только ради одной цели. Той, зачем они все здесь оказались. Все дети были рабами хозяина.

«Ты никто».

Это никогда не закончится. Дыши…

– Правило ты помнишь, – сказал хозяин. – Не целовать в губы. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Будто ему этого когда-то хотелось. Живот снова свело, желчь поднялась к горлу и попала в глотку, отдаваясь горечью на языке.

– А вот и подарок.

Дверь открылась, и он увидел все ту же кровать. Они мало отличались во всех мотелях друг от друга. Но в этот раз его там ждала женщина. И все последующие два с половиной года были лишь они. Удушающая вонь этих людей, уродливых и обнаженных. Но он научился, как справляться. И он снова стоял там, полностью выключенный. Просто тело.

Вот за что его избил клиент неделю назад. Он больше не был мальчиком с «милой мордашкой», чтобы удовлетворить потребности зловонных стариков. У него у самого половые органы стали большими, как и плечи, как выпирающие скулы и «злое выражение лица». Он больше им не подходил. Но теперь стал подходить для других.

– Красивый, правда? Ему семнадцать.

Ложь. Он никто.

Тринадцатилетний мальчик. Нет. Никто. Ни чувств, ни мыслей, ни души. Дыши.

Он больше не жил. Он похоронил себя в той комнате с белыми плитами, став Тринадцатым. Дыши.

Защелкнув замок на двери, он нажал и внутри себя на кнопку «выкл.». Потом он будет себя резать, возвращая себя к жизни. Но уже потом. А сейчас…

Это никогда не кончится.

Дыши.

***

«Не целовать в губы».

Никогда не целовать.

Всех тех женщин, которых он трахал, Эл никогда не целовал.

После того, как он сбежал, Эл ни разу не был с женщинами. Не прикасался к ним, не давал касаться себя. Его тошнило буквально от каждого человека в этом ублюдском мире. У него даже не стоял. Настолько ему было противно даже вспоминать и думать об этом.

До того случая.

«У меня на тебя даже не встал».

Так и было, пока она не убежала. Пока не вышла из комнаты. А у него вся кровь прилила к члену. Ее проклятый вкус на языке, когда он не смог противиться порыву, остановить себя и до нее дотронулся. Касание к ее коже, тепло ее тела и красота. Волосы цвета чистоты и идеальные изгибы спортивного тела. Ее дрожь действовала как морфий – его обезболивающее. И она пахла попкорном и сладкой ватой, как гребаная мечта не в этой всратой жизни. Не для него. И все равно ее запах преследовал, он ловил его в коридоре, в своей комнате, на своей одежде, на своих пальцах и коже. Как из ее уст звучало его имя. И он положил ее ладонь на свой пах. Черт возьми, кому он пытался доказать? Кто и над кем смеялся? У него впервые за четыре года встал.

Эл пробовал даже передернуть, пока был в душе, но не вышло. Лишь дотронувшись до члена, его чуть не вырвало. Ни разрядки, ни выхода. Все замыкалось на безысходности. Чертова Аи, что она с ним делала.

Ходил он в душ в общаге лишь один. В колонии его тело вынужденно видели, и это даже «спасало». Но Эл никогда и никому не хотел показывать своей изувеченной кожи. Он был уродом, который ненавидел свою суть, но только так умел жить. Поэтому первым делом, освободившись после колонии, он заработал денег на тату, участвуя в гонках. Чтобы он хотя бы сам мог себя выносить. А все равно ненавидел зеркала. И мылся Эл, включая воду, как и в детстве, лишь чтобы намочить мыло. А смывал все так быстро, насколько это было возможным. Чтобы вода не попадала на лицо из проклятой лейки. Умываться в раковине было проще, там он все контролировал. В отличие, например, от чертового дождя. Или пожарной сигнализации.

Худшим из всего этого было то, что он тоже контролировать никак не мог. Черт возьми. Желание. Ее. Поцеловать. Эл знал о контроле все, но Аи ломала начисто все созданные им за годы рабства предохранители. Даже висящее на стене оружие раз в год стреляет. И он не мог сопротивляться. Его выворачивало на изнанку с ее появлением. Чем больше они взаимодействовали, тем сильнее он себя резал. Этот процесс не заканчивался, словно гребаный порочный круг.

Он не должен. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Не должен целовать ее в губы. И он умирал, умирал сотни раз.

Останавливаться. Не позволять. Укусить. Уйти. Забыть. Вырвать все мысли о ней. Выжечь сигаретой, выдохнуть с табачным дымом. Вырезать. И он резал. Резал и резал от каждого прикосновения к ней.

А теперь она знает его секрет. Нет.

Она видела его секрет.

Даже Рэй нет. Хотя узнал этим летом о его шрамах, когда он у него жил.

Эл начал это делать снова с момента их встречи с Аи. Когда память опять пришла к нему. Когда стучалась и билась. Все произошло в тот момент, когда он ее увидел. Когда она отреагировала на его руку. Когда Эл подумал, что ее послали к нему. Что над ним насмехаются. Что это все никогда не кончится. Но он им не дастся, как не дался тогда. Никто не добрался до его нутра. Никто. О-о-о, он готов был на что угодно. Готов был даже переспать с ней, трахнуть ее в клубе. Выбросить так же, как поступали с ним. Но Аи не была объектом. Хуже того, он сам им не был с ее появления.

«Мне нечего терять». Одна фраза, взорвавшая все. Выжгла непроглядную тьму. Ударила словно дефибриллятором по атрофии: «Я такой же».

Поэтому все выяснил о ней, узнал то, что нужно.

На этом все, – она не от хозяина. Не от Десятого. Не угроза. Пятнадцатый, там в лесу, все подтвердил. Он вывел их всех на чистую воду.

А теперь Аи знает его тайну.

Только Аи могла ворваться в закрытый мужской душ после комендантского часа и найти его там.

Черт бы ее побрал.

Он ее ненавидел. Ненавидел все, что видел в ней. Ненавидел все, что она вскрывала в нем.

– Какого хрена?

Эл проводил утро в спортзале, заметив через окно Аи и Рэя. Она плакала. Но почему? Рэй был последним человеком, который хоть кого-то обидит, значит, не он. Банда? Или… Неужели она ему рассказывает о том, что видела в душе? Он сорвался, выбежал на улицу. Какого, мать их, хрена.

В последний раз Аи так же прятала свои слезы от него. Когда он опять касался ее. Когда не смог сдержаться. Когда укусил ее губы. Когда сошел с ума от ее запаха, от ее ненависти и жизни в глазах.

Когда услышал, что говорила девушка, до Эла вдруг дошло, что Рэй делал. Давал ей прожить то, что она в себе сдерживала. Так же, как это делал с ней и Эл, но своими способами. Эл провоцировал Аи, потому что просто не мог ее терпеть.

Признать то, что нужно подставить «с» он был не в силах.

Оторвать Рэя от нее, встать между ними. Врезать. Так же, как он сделал это с Дьяволом, когда он ее поцеловал. Эл просто не мог это… Да, черт возьми, просто произнести это слово. «Стерпеть». Блядь.

Он не мог стерпеть, что кто-то вот так запросто целует ее.

Не мог стерпеть, что Рэй делает его работу. Что помогает ей.

Не мог стерпеть, что она забирает Рэя.

Не мог стерпеть того, что она делает со своей жизнью. Потому что чертова Аи должна жить. Уйти от всех них подальше. Особенно от него. Но вот он снова стоит перед ней, потому что не мог стерпеть, что кто-то видит ее слезы.

А потом она улыбнулась, и Эл на миг забыл обо всем. Не понимал, зачем и как тут оказался и что собирался делать?

Эл должен ее ото всех спрятать. Она вчера вернулась в душ, не позвала никого, и сейчас не собиралась раскрывать его тайну. Потому что все самое страшное никто не должен видеть, эта упрямая девчонка с белесыми волосами понимала это. И он хотел ее в этот момент закрыть от всего мира, пока она плакала. Вот почему Эл стоял здесь.

Он повел ее куда-то. По инерции. Ослепленный. Все вспышками грохотало внутри до шума в голове, но ни одну из них он не мог удержать надолго. Все всегда заканчивалось, поглощаясь пустотой. Может, поэтому он бежал сейчас с ней, чтобы догнать этих призраков внутренних реакций, удержать их хоть ненадолго. И вместо лезвий у него в ладони была зажата ее рука. Тепло ее кожи, а не холод металла. Наконец, сообразил, что стоит снова в спортзале.

Рука пылала от прикосновения к девушке. Снова. Опять. Он это сделал. Его кожа горела, хотелось ее с себя содрать, снять и бросить. Его ломало, до трясучки, до спазмов. Мир стирался и сводился всего в одну фигуру. В бледное лицо, белые волосы и ее заливистый смех. Так смеялись те дети в парке развлечений. Счастливые и полные жизни.

Ему нравилось, как она пахла. Как она, черт возьми, пахла везде.

Ее насмешливый рот и взгляд, как у дикого зверя. И она от него ничего не хотела.

Аи его. Не. Хотела.

Не требовала, не желала. Не заявляла прав и не вешалась на шею. Она за ним не бегала, а все время лишь убегала. Отталкивала и язвила. Ругалась с ним и уходила. Гордая, смелая, с чувством уважения к себе и собственного достоинства.

Принцесса Аи.

За все свои девятнадцать лет он знал все о сексе и как доставлять удовольствие женщинам, но ни разу не целовался. Ему никогда этого не хотелось.

Не хотелось… Нет!

Кому он доказывал, что она по другую сторону реки. Ей? Или себе? И все равно ее трогал, прикасался к ней. Противостоять этому было настолько же трудно, как и тому, чтобы себя резать. Куда не поверни, везде тупик. Гребаное короткое замыкание.

После клуба впервые с тех пор. Он сорвался. В тюрьме это не требовалось. Там он был одержим другим. Но вот он снова занес лезвие над кожей. Провел один раз и больше не остановиться. Хозяин и карта. Женщины и тела. Он думал, что Ида с ними и его захлестнула ненависть. Он снова был в аду. После моста, после игры, после того как дотронулся до нее в комнате, как дал ей дотронуться до себя, положив ее ладонь на свой пах. Ошибка. После их танца Эл резал себя беспощадно. Потому что он желал большего. И больше себя истязал – ровно настолько же, насколько ее хотел. Какая-то нелепая, до абсурда непригодная часть него упрямо и иррационально умела хотеть и желала жить.

– Я все за тебя отработаю.

Вместо «привет».

Вместо «прости за то, что оставил тебя там и убежал».

Ее губы приоткрылись.

«Ну, зачем? Прошу».

И он снова… Снова не смог стерпеть.

«Ненавижу тебя за то, что ты со мной делаешь».

Ненависть – была единственной точкой пересечения на координатах их сраных и таких далеких друг от друга жизней.

Словно магнитом тянуло. В груди ныло, стучало, жило. И он шел, не сопротивляясь. Бежал, вообще-то, набросился. Легко посадил на «козла», раздвинул ноги.

Ближе. Прижимая к себе. Ее придыхание от того, что дотронулся до нее. Чертов морфий. Рука под кофту, там, где кожа. Где ее тепло. Эл почувствовал, как поясница Аи выгибается от его прикосновений, давления, притяжения. Он не давал ей выбора и себе. Целовать ее было самым правильным действием. Естественным ходом вещей. Пусть ненавидит. Ей не переплюнуть его ненависть к себе. Никогда.

И он поцеловал. Накрыл ее губы, впился в них, как в последний глоток воздуха, который ему был так необходим когда-то в белой комнате с водой и кровью.

Запустив ладонь в ее волосы, притягивая ближе, не давая шанса сопротивляться ни ей, ни себе.

Затыкая все голоса в голове. Прижимая Аи сильнее, до боли в ранах от трения и давления, до дрожи…

Его трясло.

Ее губы были такими мягкими, Эл их сминал. Пробовал на вкус верхнюю, затем нижнюю. Кусал. Она издала не то хрип, не то стон.

Ее ненависть очаровывала. Она услаждала. Была большим из всего того, что он когда-либо получал.

Это не было поцелуем, он ее пожирал. За все времена голода он никогда не испытывал такого желания. Чувства, что никогда не насытится.

Он сам издал стон, оттянув ее нижнюю губу снова зубами, как тогда, потому что Аи отвечала. Провела по его волосам, посылая электричество вдоль позвоночника. Не нарушала его границ, не трогала шрамы. И он позволял ей перебирать его волосы, позволял себе чувствовать мурашки вдоль позвоночника от ее прикосновений. Бедра девушки качнулись вперед, снова призывая боль, но он, черт возьми, был ослеплен самой жизнью, потому что чувствовал ее только через вспышки боли.

Эл и сам не понял, что давно этого хотел. Сколько раз запрещал себе. Он знал, какая она на вкус внизу, делал то, к чему привык. Но по-другому. Ему хотелось ее целовать. Хотелось ее касаться. Ему хотелось, чтобы ей было приятно. Хотелось ее.

Погрузив в нее язык, Эл хотел большего. Чувствовал себя наркоманом, который открыл для себя блаженство и бросался на него, жаждая получить все до последней капли.

Облизал ее язык, провел по зубам, коснулся неба. Снова укусил. Они будто сражались. Стукались зубами. Аи сжимала в кулачок его волосы, а он не замечал, как практически повалил ее назад, почти уже до стены. Все так же рьяно атакуя ее рот. Врываясь в него своим языком. Кусая. И снова кусая. Пожирая. Отчаянно. Будто другого раза никогда не будет. Будто он сейчас вот-вот умрет, все внутри опять оборвется и отключится. Весь мир разрушится и не останется ни песчинки. Аи исчезнет. Растворится, как и он сам. А пока… Пока Эл втягивал в себя ее язык, сосал его, испивал стоны Аи. Лизал ее губы, сминал их. Влажно. Такие мягкие. До умопомрачения вкусные.

Вот чего он хотел в их танце. Всегда. Каждый чертов раз.

Близости.

Целовать ее. Прижимать к себе. Точно так же двигать тазом навстречу. Аи сцепила ноги за его спиной, еще больше сокращая расстояние, усиливая боль в порезах. И он терся о нее, усиливая. Боль. Боль. Только так он жил. У него давно встал. Член рвался наружу. Натягивал ткань. Чувствовал, как у нее между ног тепло, даже несмотря на ее джинсы. Аи уже почти лежала на «козле». Но Эл продолжал удерживать ее в руках на весу, будто вот еще мгновение, и она точно рассыплется.

Фигура у Аи была такой хрупкой, тонкой, и он с легкостью держал ее. Прижимал к себе. Гладил кожу под кофтой. Чувствуя, как напрягается ее живот, спина, как двигаются ягодицы, откликаясь на его трение.

Ее прямые руки повисли на его плечах, трогая, но не обнимая. Он чувствовал, как груди девушки касаются его. Даже под слоем кофты, он все равно помнил на ощупь ее формы. Как они идеально лежат в его ладонях.

Чувствовал их борьбу языков. Грубость в каждом соприкосновении губ. В каждом укусе отчаяние. Отчаяние. И он падал. Падал. Задыхался, воздуха больше не хватало.

Эл оторвался от нее, не в силах даже смотреть. Хотел сказать, но получилось лишь наорать:

– Уходи!

Он знал, что Аи растерянно смотрит на него, даже не поднимая на нее глаз.

– Живо! Вали сейчас же отсюда, – грубо, зло. Только так. Она его просто ломала. А он… Он не мог больше.

Аи выбежала так же быстро, как всегда убегала от него.

Дверь хлопнула. А Эл опирался на «козла», согнувшись от боли, почти ничего не видя. Опустил руку в штаны, чтобы остановить. Но вместо этого лишь смог провести по своему члену, давая разрядку. Его тело сотрясало от боли и наслаждения одновременно. Он укусил ладонь, чтобы не кричать. Сколько же там…

Черт бы, блядь, все это побрал.

Четыре года у него не вставал.

А тут Эл кончил от поцелуя.

Он был уверен, что настолько ненавидел все это, что уже никогда не сможет этого сделать. Что добровольно разломал нахрен все настройки. А Аи просто ворвалась в его жизнь и поломала всего его.

Обрыв и падение. Пустота.

А сейчас…

Душ.

Лезвия и бинты.

***

Эл закурил, когда мимо него пронеслась машина по треку, а он стоял посреди дороги.

– Опаздываешь, – он сощурил глаза, узнавая черный автомобиль, который ожидал.

Аи вошла в поворот, выравнивая Додж. Но, как и задумывалось, увидела Эла.

Машина затормозила в трехстах метрах от него. Пусть он не видел ее лица, но знал его выражение. Выдохнув дым, он языком играл с фильтром сигареты, зажатой между зубами. И растянул губы в улыбке.

Аи вцепилась в руль и снова дала по газам.

– Что-то напоминает, – как ни в чем не бывало курил Эл.

Она его, конечно, не услышала, но сомнений не было, думала о том же.

Пусть сбивает его. Аи же знает, что Эл не отойдет. Теперь уже знает.

Додж не останавливался.

Эл развел руки в стороны, издевательски приветствуя ее.

В последний момент девушка выкрутила руль, и машина задрифтила, оставляя на асфальте круги от покрышек и объезжая его.

Выйдя из тачки, Аи хлопнула дверью, явно пребывая не в духе. С чего бы?

– Ты сорвал мне гонку, – она прислонилась к корпусу машины и скрестила руки на груди.

Эл заметил, что Аи сменила имидж, попрощавшись со спортивными шмотками. Сейчас ее идеальные ноги были демонстративно оголены из-за короткой черной юбки с запа́хом. И подчеркивались белыми гольфами поверх лоферов. Из-под безразмерной кожаной куртки виднелся белый перекрестный топ, открывающий плоский живот. Вокруг оголенной талии была обвита массивная цепь. Крутая девчонка на гонках.

– Да? А я вижу, что спас тебя от позорного проигрыша.

Когда Аи хотела возразить, Эл перебил, тем временем приближаясь словно хищник:

– К тому же, ты сорвала мне голову, мы квиты.

– Ха! Там нечего срывать, ты же просто безнадежный случай, сам знаешь.

Поравнявшись с девушкой, Эл опустил руки на крышу машины по обе стороны от нее, заключая в капкан своего тела. Не теряясь, Аи выдала:

– Почему твои слова пахнут уязвимостью и обвинением?

Неплохо.

– Потому что это лишь недоразумение. – Он наклонился к ее уху. – Как и ты, – с ухмылкой добавил он.

Аи ударила его грудь ладонью в безуспешной попытке оттолкнуть парня от себя:

– Послушай, ты не дождешься от меня всех этих выкрутасов типичной идиотки из мелодрамы, которая спасает мальчика с прошлым. Я не стану тебя жалеть.

– Как будто я в этом нуждаюсь, – Эл чуть не рассмеялся. Она серьезно? Нет, потому что в ее взгляде блеснуло понимание. – Мне нужно от тебя не это, Аи.

– Тогда что?

– Хм-м, может, проверить, что я чувствую.

Он продолжал стоически держать расстояние между ними, возвышаясь над девушкой, вдыхая. Разглядывая ее серьги в маленьких и аккуратных ушах. Сегодня Аи сделала высокий хвост, открывая их и свою шею, которая так и манила.

Как же Эл ненавидел ее и все то дерьмо, в которое они вляпались. Но все, о чем он должен помнить, так это как был рабом. Об этом ему нельзя забывать. Поэтому он ходил в душ, чтобы всегда видеть, насколько он омерзителен. Чтобы ощущать хоть что-то. Потому что только тело помнило о том, каково это. Тогда как внутри все умерло, он утопил это в день своего последнего сопротивления. Он больше не был человеком. Хуже, чем животное. И только боль напоминала ему, как это – быть живым. Он создал свою комнату пыток. Заменил ее. Настоящую психологической.

Можно было обманывать себя, что это лишь рефлексы. Отвращение, тот же страх возвращения в рабство. Ведь он носил на себе проклятое клеймо. Их клеймо. Но на самом деле ему было плевать на угрозу. Аи и не была никогда ею для него. Эл хотел лишь убить в себе влечение. Где-то там, глубоко внутри, оно зародилось в день их встречи и только это его пугало больше всего. Пугало то, что он в ней видел.

Лучшую жизнь для себя. А это невозможно.

– Так нечестно, – прошептала Аи и отвернула голову в сторону. – Это манипуляция.

– Ты же никогда не пожалеешь меня, так почему это пахнет, как сочувствие?

– Твои игры разума меня не заводят.

– Поэтому ты так сильно прижимала меня сегодня к себе в спортзале?

Ее глаза вспыхнули гневным огнем. Эл готов был есть с рук ее злость вечно, если бы это возвращало его из раза в раз к жизни.

– Пошел ты.

Толкнув его уже двумя руками, Аи собиралась сесть в машину, но он не дал. Развернув снова к себе девушку и прижав, Эл опять ощутил голод. Пока он боролся с собой, Аи сама подалась вперед, соединяя их губы. Поднималась на носочки, чтобы доставать, чтобы поцеловать сначала нижнюю губу, а затем верхнюю. Медленно. В этот раз Эл был почти неподвижен, застыл словно статуя, лишь отвечал на поцелуй. Слишком много всего внутри, от этого вибрировал воздух и сгущал все вокруг. Давил на виски, стискивал грудь, вызывал дрожь в теле. Ее язык сделал круг, облизнув его приоткрытые губы, уверенно вошел внутрь. Эл провел своим, сплетая, исследуя. Втянул ее нижнюю губу.

– И что ты чувствуешь? – спросила она, отстранившись, выдвигая стену. Взгляд холодный с яркими стрелками, придающими выражению лица надменность, под стать принцессе.

– Ничего.

– Я тоже.

И он теперь уже сам потянулся к ней. Заключил ее лицо в свои ладони, обрисовал пальцем линию губ, а потом то же проделал языком. Углубился и провел под верхней губой по деснам. Аи лизнула его язык снизу. И они снова задохнулись друг в друге. Целовались, так же жадно, как и утром.

– Я перетрахал столько женщин, Аи, – хрипло произнес он. – Но хочу лишь тебя одну.

– Какой же ты придурок.

– Что, принцесса снова оскорбилась?

Эл не понял, за что она его ударила. Но потом дошло, что Аи ничего не знала о его прошлом. И что по-настоящему, по-своему желанию с ним такого никогда не случалось. Он действительно ее хотел. Но она никогда не поймет насколько это было для него много.

Когда Аи снова развернулась, чтобы сесть в машину и уехать, Эл поднял девушку и перекинул через плечо. Короткая юбка задралась, и Эл чувствовал, как Аи пахла. Взвизгнув, Аи начала вырываться, но это лишь рассмешило его. Особенно, когда они садились вместе на водительское место.

– Ногами вперед! – наругала она его и даже хлопнула по спине ладошкой. – Ты просто безнадежен.

– Точно.

Посадив Аи на колени, он отодвинул кресло, чтобы им было удобнее.

– Я не собираюсь с тобой умирать, – произнесла девушка, когда они тронулись с места.

– Я с этим справляюсь прекрасно один.

– Мы будем прыгать, – не унималась она.

Похоже, Эл напугал ее в прошлый раз. Аи ему не доверяла.

– Мы? Тебе ведь не нужны эти игры в стиле мелодрамы, – зло бросил он. Эл провел по оголенной коже ее ног ладонью. И сжал внутреннюю поверхность бедра, ощущая жар от ее лона, ловя ее судорожный вдох. – К тому же демонстрация – это желание, чтобы тебя спасли. Мне зрители не нужны.

– Тогда что мы делаем?

– Репетируем.

– Надеюсь, что не нашу смерть, – буркнула Аи. Но больше спорить не стала.

Она не доверяла ему, в этом Эл ее уважал. Потому что сам он никогда не позволит себе такую слабость. Они поедут туда, где их маски будут как дома.

Здание, к которому они подъехали, переживало не самые лучшие времена. Каждая постройка в Пагубе была старше их двоих, вместе взятых, и доживала свой век. Практически все сносилось, строилось что-то новое, выглядывая и пестрея в убогом городе, как пластыри на язвах. Но именно это место нравилось Элу по многим причинам.

Аи хмурила брови, очевидно не понимая его задумки.

– Сейчас здание театра уже считается чем-то вроде достопримечательности. Наверное, поэтому его не сносят. Раритет. Но его собрались реконструировать, для этой цели здесь и установлена эта металлоконструкция над ним.

– Эл, какого черта мы здесь забыли? Сейчас ведь ночь и ничего не работает.

Он содрогнулся от того, что Аи к нему обращалась по имени. Фальшивому, но благодаря ей эта личность казалась самой настоящей из всех.

– Да, в том-то и прелесть.

Через подвал Эл провел их внутрь.

– Тебя двери не остановят, да? – Аи кивнула на его руку, в которой только что исчезла отмычка.

– Пришлось научиться выкручиваться, когда наступали холода и нужно было где-то спать.

Девушка как будто хотела его спросить, но лишь поджала губы.

Маркиза. Хорошие манеры родились вперед нее.

Уверенно Эл вел их к сцене. Знал здесь каждый закоулок несмотря на полнейший мрак. Это место стало одним из его убежищ.

– Вокруг театра полно шумихи, что типа тут живут приведения. И что главный из них, – умерший хозяин, кто хотел сделать свой театр чем-то грандиозным, – пугает теперь всех актеров, потому что они не несут его наследие.

– А привидение здесь ты?

Он слышал в темноте ее ухмылку. Уголок губ лишь с левой стороны всегда поднимался вверх. Он мог воспроизвести это по памяти и тоже улыбнулся.

Когда они вышли к сцене, освещенной противопожарными лампочками, Аи остановилась у одной из декораций. Повернувшись к Элу, она сделала зловещее лицо:

– Призрак оперы, а-р-р.

– Не льсти себе. Я не утащу тебя в катакомбы, ты меня не впечатляешь.

– А ты не непризнанный гений.

Туше.

«Призрака оперы» он прочитал еще в интернате, а ведь совсем забыл об этом. Там его научили читать и писать, а доучивался Эл уже в колонии для несовершеннолетних.

Когда-то из интерната он сбежал. Все дети об этом мечтали. И троим удалось. Тогда они не знали, что их жизнь станет еще хуже. Не то, чтобы в интернате их хорошо кормили. Но всем сбежавшим мальчикам пришлось познать истинный голод. Один из них не пережил зиму. А Эла и другого ребенка похитили. Эл опять выжил. И хозяин его нещадно эксплуатировал, поэтому и ищет. Они не прощают потери капитала никому.

«Выйти из Круга невозможно. Все помеченные остаются в нем навсегда».

Он стал помеченным.

Тринадцатым.

– Идем.

Эл повел ее в сторону гримерок, в той части здания находилась лестница. И здесь было то, что ему нужно – люк, ведущий на крышу. Сам театр не представлял для него особой ценности. Хотя как-то раз Элу удалось остаться незамеченным на утро, проспав в груде сценических нарядов.

– Вау!

Он непроизвольно улыбнулся. Именно такой реакции заслуживает открывающийся вид. Когда видишь что-то больше себя, – оно завораживает и перехватывает дух. Его сердце забилось сильнее, напоминая состояние в спортзале утром.

Что-то большее, чем ты есть. И Эл посмотрел на Аи.

– Чем не Эйфелева башня со своими балками, перекрестами и креплениями, да? Паутина из железа, устремляющаяся далеко ввысь. Еще сильнее ощущения, когда поднимаешься на самый верх.

Эл любил проводить там время, смотреть на ночное небо, засыпать и встречать рассветы.

– Да ты романтик.

– Нет.

Залезая все выше, Эл вел за собой Аи. На самый верх конструкции.

Протянул руку, чтобы помочь залезть, но она отмахнулась.

– Да, ты не романтик, это был сарказм. Так что ты же не думаешь, что я буду в стиле Гвен Стейси лететь отсюда, и надеяться, что ты меня спасешь. Все мы знаем, чем это закончилось.

О чем она?

–Ты не смотрел «Человека-паука»?

– Нет.

– Что ж, я тебе даже завидую, что не смотрел, – покачала она головой. – Этот гений спас целый город, но не свою девушку Гвен Стейси. В случае моего полета нас ждет то же.

– Я не герой, Аи.

– Точно. А я не героиня мелодрамы. Так что сама залезу.

Когда Аи встала на металлическую балку, тут же пошатнулась и уцепилась за одну из вертикальных, с ужасом глядя вниз.

Вся конструкция возвышалась над театром, представляя из себя сеть, железную паутину из несущих столбов и поперечных перекладин, соединенных между собой диагональными.

– Так зачем мы здесь?

– Вот за этим, – кивнул он вниз. – Между нами пропасть, как эта. А ты хочешь быть легендой, так? Ты не согласишься на меньшее. Поэтому номер должен быть легендарным. Начнем репетицию.

– Ты вообще о чем? – Аи подозрительно покосилась в его сторону.

– Я видел то, что ты придумала. Я видел, как ты танцуешь. Тебе нужна опора для исполнения. Я воркаутер и тоже трюки выполняю лучше, когда есть, за что зацепиться.

– Ты собрался танец делать в воздухе?

– Мы собрались. И с этим «мы» у нас беда, да, маркиза? Мы на дух друг друга не переносим. Поэтому мы будем танцевать здесь: на грани жизни и смерти. И учиться балансировать. Ничего не выйдет, пока мы не начнем друг другу доверять.

– Как партнеры по танцу.

– Разумеется, – процедил он.

– Ты сумасшедший! – перекрикивала она ветер. Этот ветер нагло трогал ее, трепал юбку, играл с прядями ее абсолютно белых волос.

– Таким недоразумениям, как мы, подходит, не так ли?

Эл отпустил балку, за которую держался, и пошел по перекладине, удерживая равновесие. Он делал это уже тысячу раз. Тренировался множество проведенных тут ночей. Аи взвизгнула, когда Эл оттолкнулся и прыгнул, зацепившись за другую перекладину, подтянулся с выходом силы и залез на нее.

– Это больше, чем седьмой этаж, черт тебя дери!

– Что? – переспросил он, потому что ветер гудел в ушах и уносил ее крик.

Аи указала в сторону многоэтажек.

– Получается, что выше, чем седьмой этаж. Можно разбиться насмерть.

Эл вспомнил, как сказал ей об этом. Казалось, это было тысячу лет назад. Он посмотрел вниз и произнес, будто ее здесь и не было:

– Когда все время бежишь и борешься, когда это происходит слишком долго, все начинает терять смысл. Стоит только остановиться, задуматься, попытаться разглядеть его в этой темноте, и перестаешь его находить, – хмыкнул Эл, – этот смысл. Тогда возникает желание прекратить все. Просто отпускаешь, срываешься и заканчиваешь.

Он вспомнил, как сделал крест из гвоздей для себя. Когда перестал ощущать чувство жизни, и более того, не желал его больше. В последний раз он себя резал, когда еще был в рабстве, но сбежав прекратил. Он пошел на ограбление. Связавшись с уличными мужиками, выдвинулся на дело. Тогда Эл решил, что это его последний шанс на жизнь. Это сейчас гонки приносили ему деньги. Но он дорого поплатился за надежду, попав в колонию. Где жизни не было вообще. Люди там умирали. Морально и физически. И он вообще напрочь перестал чувствовать потребность хоть в чем-то. В «Кресте» он окончательно замкнулся. Все было настолько же бессмысленным, как и в то время, когда он был в рабстве. И тогда Эл решил прекратить существование совсем. К гвоздям прибегали многие, он об этом узнал в тюрьме, и эти заключенные умирали. Поэтому Эл снова играл в рулетку со Смертью, но их сделка так и действовала. Она давала ровно то, что ему было нужно. Он опять выжил.

В конечном счете, что бы ты ни делал, ты добровольно себя отдаешь Смерти. Наконец прекращаешь старое. И умираешь. Потому что «по-прежнему», рано или поздно, всем становится уже невозможно жить.

Забавная штука, что чувствовать жизнь Эл может только на грани смерти. И, похоже, из-за этого напрочь забыл, каково вообще жить. В нем эта функция атрофировалось.

– Ты готова пойти до конца, Аи?

«Сможешь ли идти туда, куда я тебя приглашаю? Выдержать мой мир?».

Он прыгнул к ней, поставив согнутую руку над ее головой для опоры.

«Сможешь ли отдать всю себя?». Потому что на меньшее он никогда не был согласен. Все или ничего.

– Дойти до своего предела и отпустить контроль? Ты пойдешь на это, Аи. – Он провел пальцем по ее раскрасневшейся щеке. Такая живая. – Потому что ты ничего не хочешь упустить в жизни. Ты хочешь взять от нее все. Просто разреши себе.

Точно так же, как он умел брать все от Смерти.

Обхватив ее за талию, они сорвались вниз под ее крик.

Но Эл зацепился за перекладину и нашел опору под ногами.

– Выдыхай, маркиза. Потому что ты бросаешь вызов не мне.

И она понимала. Знала, что он прав.

Оттолкнувшись от него, Аи крепко взялась обеими руками за балку над головой. Взглядом она дала команду, что начался их танец. Повиснув, девушка развела ноги в поперечный шпагат. Снова толкнула его, но теперь уже ногой. Только Эл успел отскочить на соседнюю перекладину, через выход силы толкнуться и прыгнуть на верхнюю.

– Пойдешь ли ты до конца? – Он смотрел на нее сверху вниз. – Или будешь бояться получить желаемое?

Сняв куртку, Аи последовала за ним. Уцепилась за железо, как обезьянка, зажав его между ног, чтобы забраться. Ее юбка демонстрировала дорогое кружевное белье, и Эл сглотнул. Помчался вперед, чтобы не терять равновесие. Подальше от нее. Он уже знал, чтобы не терять баланс, нужно бежать и двигаться. Инерция все сделает за тебя. И Аи это тоже скоро поймет.

Когда она его догнала, Эл схватил ее за руку и поморщился, потому что Аи держалась за его шрамы, скрытые розой.

– Держись, Гвен Стейси, мать твою.

– Она, между прочим, была женщиной-кошкой! – закричала на него Аи. Но вместо того, чтобы снова оттолкнуть, ухватилась за плечо и уперлась коленом в его пресс.

– Почему ты боишься желаемого, кошка? – Эл облизнул губы, потому что они опять оказались слишком близко, деля воздух на двоих, заглядывая друг другу в глаза и не в силах оторваться.

Мы все боимся лишь себя. Страх осознания своей силы и где она заканчивается. Насколько позволим себе лишиться контроля и прыгнуть за грань своих возможностей? Никто не знает, с чем там встретится. И каково это полностью отпустить себя. Все боятся в этот момент себя потерять. Но теряемся мы не так. Эл знал это, как никто.

И Аи отпустила.

Оттолкнувшись от его пресса, начала свой танец. Зависла в воздухе, удерживая тело в пространстве. Использовала Эла для выполнения трюка. Он согнулся, чтобы их маневр удался, тоже добавляя баланс со своей стороны. Тела обоих дрожали, раскачивались, чтобы устоять на месте.

Грани исчезли. Все снова яркое и насыщенное. Они оба превратились в ощущения. Один неверный шаг, отвлечение, и оба упадут. Куда сместить вес тела, какие мышцы напрячь, как нужно встать. Аи знала, как работать со своим телом. Эл видел, насколько девушка была сильной благодаря танцам. Знала, какие движения выполнять, как входить в сложные стойки. Обвивалась вокруг его ног, держалась за руку. Он поднимал ее за талию. Эл был ее опорой – силой. Он умел выдерживать. И был в этом лучшим. А она давала им баланс. Их обоюдная работа не позволяла упасть. Как два инженера физических возможностей человеческих тел, они отрабатывали каждый сложный элемент.

Когда Аи потеряла равновесие, Эл крепко прижал ее к себе и упал вместе с ней на «уголок» со сторонами почти в полметра. Приземлился, чуть не улетев, потому что площади не хватало, но успел сесть с Аи сверху.

– М-м, знакомый элемент, – Эл провел ладонью по ее бедру, забираясь под юбку.

Аи непроизвольно качнулась ему навстречу, выгибая поясницу.

– Да, наездница, – не осталась она в долгу.

Такая смелая.

Воздуха не хватало, потому что оба они выложились на полную и дышали, дышали. Только с Аи все превращалось в настоящий момент, собиралось в ощущения. Он чувствовал, как дует ветер, раскачивая конструкцию. И пропасть под ними в семь этажей. Запах ее пота, который сводил с ума. И снова эти губы напротив. Жар ее лона, прижатого к его паху. Член дернулся от воспоминаний, как сокращаются мышцы ее сильных ног при каждом движении, напрягаются ягодицы в черном кружеве.

Их губы касались. Эл снова не удержался и провел кончиком языка, поддев ее верхнюю губу.

– Не чувствуешь?

– Вообще ничего, – солгал он. Хотя тело трясло от адреналина.

Аи легко пососала его верхнюю губу.

– А так?

– Тоже. Но может…

И он толкнулся в нее тазом.

– Ты снова проиграл, – констатировала она, указывая на его эрекцию, но прижимаясь к ней еще плотнее. Девушка пылала и говорила, едва дыша. От осознания, что он вызывал в ней такие чувства, внизу живота все сводило. Пульс грохотал в висках, учащая дыхание.

Эл потерся в ответ, отчего они чуть не потеряли равновесие. Черт, крышу сносило от ощущений. Крепче прижимал к себе, Аи в ответ сильнее обхватывала его в кольцо своих потрясающих ног. Они двигались в унисон, громко дыша, он с хрипом, она со стоном. Их тела толкались друг в друга. Эл провел языком по раковине ее уха, по самому краю, получая ее дрожь, ловя каждый ее стон.

– Я тоже ничего не чувствую, Эл, – сказала она, накрывая его губы. Играя с его языком.

– Да, я знаю, – прошептал он, наращивая темп. И забрался под ее юбку. – Но может, вот так? – усмехнулся он.

Найдя тонкую ткань ее белья, Эл одним движением сорвал их. От неожиданности, девушка смотрела на него округленными глазами.

– Дойти до конца, принцесса Аи. Ты готова?

Он быстро поднялся и поставил ее на тонкую перекладину. Ветер трепал ткань одежды, то открывая, то закрывая от взора ее манящий и гладкий треугольник. Во рту было сухо, хотелось снова ее целовать, касаться влажного языка, чувствовать мягкость ее губ. Обнажать ее кожу. Так же, как он доходил до ее правды раз за разом. Ближе.

Оттолкнулся и сделал кувырок в воздухе. Опасно, непредсказуемо и без гарантий. Он умел только так. С вероятностью на половину. Приземлился на перекрестные балки внизу. Аи смотрела на него с ужасом и в то же время завороженно.

– Все или ничего, Аи.

И она прыгнула тоже. Он ее словил. Снова возвращая контакт, прижимая к себе, целуя ее шею, засасывая. Сильно. До следа. Будто вкушал ее жизнь.

Аи уперлась в его плечи руками и ногами в квадрицепсы, чтобы подняться.

– Все или ничего, – повторила она его слова. Доказывала.

Кто из них был сумасшедшим?

– Удержишь? – спросила Аи перед трюком.

– У нас нет выбора, кроме как проверить, – Эл улыбнулся, вызывая в ней кипучую ярость, она опаляла его кожу, добиралась до самого нутра.

Толчок и Аи вышла в стойку, зацепившись стопами за перекладину наверху.

– Ты специально выбрала эту позу, чтобы я ничего не видел?

Ее юбка задралась, но их тела составляли идеально ровную прямую линию.

– Да, как и собственных ушей, умник.

– Аи, – прорычал он, потому что от ее смеха, Эл чуть не потерял равновесие.

Но она опустила одну ногу в шпагате, другой удерживаясь за перекладину. Руками девушка балансировала на его плечах, а Эл стоял уже так, как будто сам был частью металлоконструкции. Держать ее. Удерживать их вместе.

Легко, словно пушинка, она спустилась, группируясь на пару с ним. Их тела будто приросли друг к другу, зная, что ни одно из них не может без другого. Им просто здесь не выжить. И они обнимались, их сердца бились в бешенном ритме, отдаваясь в грудных клетках друг друга.

– И грандиозный финал, – Эл отцепил ее, прыгая на соседнюю перекладину. – Я как ты, и я вишу.

Эл повис на балке, глядя на нее.

Аи зеркально повторила его, разместившись напротив.

– Прыгай. – Начав раскачиваться, Эл пытался ее спровоцировать, цепляя за ноги, чтобы тоже подалась навстречу.

– Что ты творишь?

– Отдайся этому, Аи. Дойди до финиша.

Когда они качнулись одновременно, Аи смогла ногами схватить его. Оба они, как фигура треугольника, висели на высоте двадцати метров, чувствуя лишь друг друга. Ладони потели, металл гудел из-за ветра и их движений.

– Прыгай. Так же, как и тогда в нашей гонке. Забери свой миг чистой свободы. Это наша финишная линия. Пересеки ее.

Миллион мыслей отразилось на ее красивом лице. Гордая и сильная. Аи всегда боролась. Ей нужно было просто отпустить руки. Логика танцора и человека, знающего основу движения, ей подсказывали, что это невозможно. Что ей придется ногами держаться за него, но они слишком далеко друг от друга, чтобы успеть их соединить за спиной Эла. И Аи просто упадет. Потому что за его плечи тоже взяться не удастся при такой амплитуде толчка и положении их тел. А время шло, натирая ладони и натягивая мышцы в эксцентрическом напряжении.

Один лишь миг молчания и громкий выдох, когда она все-таки прыгнула.

Их момент доверия.

Эл поднял ноги в угол, помогая ее инерции, толкая на себя. И она ухватилась за его шею, повисла на нем, крепко обвив ногами. Раскачка от ее прыжка дала ему маневр, и он отпустил руки, падая вместе с ней. Они приземлились на широкую площадку сзади.

Задыхаясь от чувств, оба тянулись друг к другу, нашли губы. Впились, страстно, сильно. Эл опустил руку под ее проклятую юбку и удовлетворенно замычал ей в рот. Сильно надавил на ее складки движением внутрь, и с другой стороны создавал давление большим пальцем на клитор. Аи вскрикнула.

«Да, чувствуй».

Она выгибалась, такая красивая, открытая и принимающая.

Эл провел пальцами по ее половым губам, помассировал, распределил влагу. И сразу же погрузил в нее палец на две фаланги. Такая мокрая и жаждущая.

– Ах.

Надавливая на переднюю стенку и стимулируя клитор, Эл целовал Аи, наслаждаясь ее дрожью. Давая ей то, что нужно. Аи была самой жизнью, чувствовала ее всю. Такая возбужденная. И он вылизывал ее рот. Двигал пальцем, ощущая ее тепло. Тугая. Мягкая и совершенная. Сводящая с ума.

Девушка извивалась в его объятиях, стонала и хныкала. Ее тело умоляло закончить то, что начали. На чем прервались. Дать разрядку. И Аи содрогалась, впиваясь в его плечи, кусая его губы. Она была настолько возбуждена, что дошла до оргазма почти сразу же, кончая на его палец. Эл держал их обоих, чтобы не упасть, продолжая атаковать ее рот, забирая себе каждый ее крик.

– Черт, я падаю, – тихо произнесла она, сотрясаясь от волны удовольствия.

Он подвинул ее так, чтобы разместиться над ней, им двоим на площадке было тесно. Уперся коленями в перекладины, которые соединялись с несущим столбом. Завел ее руки за голову и достал наручники.

– Так ты все-таки носишь их для меня, – сказала она игриво, когда щелкнул замок. В этот раз Эл взял металлические и пристегнул ее к конструкции, зафиксировав руки за соседний столб.

– Конечно, лишь бы ты меня не трогала. А еще, теперь ты точно не упадешь.

И он одним движением перевернул ее. Открывая ее для себя. Так, что Аи оказалась на коленях, но перекрученные запястья в наручниках не давали подняться ее туловищу и голове. Юбка задралась, показывая ее обнаженную плоть. Эл припал к ней губами, облизнул от клитора до промежности. Надавил пальцами в углубления между бедрами, чтобы Аи расслабилась сильнее, освобождаясь от остатков контроля. Прошелся кончиком языка по ее входу, слизывая влагу. Потом подул и беззвучно засмеялся, одними плечами, дрожа вместе с ней. И резко щелкнул языком по ее чувствительному бугорку, заработав стон.

Эл знал тысячу и один способ, что делать с женским телом, и только сейчас эти навыки и умения имели какое-то значение. Перестали быть механическими.

Снова перевернул, целуя уже в губы, давая ей себя попробовать. Никто с ней этого не делал, и это возбуждало его до головокружения. Он был первым. Она для него тоже. Потому что все это имело смысл.

Аи не смотрела на него с жалостью, потому что знала, что она ему не нужна.

Все, что он делал с женщинами, было насилием. Потому что он этого не хотел. Они делали с ним, что хотели сами. Его тело ему не принадлежало. Оно отзывалось, реагировало, и Эл терял контроль, ненавидя себя за это. Но возвращал его после. Когда его рвало, когда он брал лезвие. Когда он себя резал.

«Ты красивый».

Он уродлив.

«Бедный мальчик, зачем ты так с собой».

Они хотели его спасти.

Но от этого его снова рвало, и снова он себя убивал.

Аи же не предлагала ему ни жалость, ни сердце. Вместо того, чтобы в душе сокрушаться над ним в бесполезном сожалении и еще более бесполезных словах, она танцевала. Такая яркая, ослепительная. В одном полотенце она кружила вокруг него, приковывала взгляд, отвлекала на себя все его внимание, чтобы он больше никогда не умирал, не тонул в собственном отвращении к себе, в пучине безнадежности. Не смотрел туда, в эту непроглядную чернь, а на нее.

И он смотрел. Как эта девушка танцевала для него. Смотрел и ему хотелось это делать с ней. Смотрел и ему хотелось идти за ней, тянуться, следовать. Все внутри него делало этот выбор.

Ему хотелось ее ласкать, касаться, быть ближе. Он никогда не целовался. Но ему хотелось ее целовать. Чувствовал себя с ней человеком, а не скотиной.

Эл хотел ее просто до боли.

– Ты тоже не упадешь, если будешь во мне, – произнесла Аи, и Эл замер над ее шеей. – А ты дойдешь со мной до конца? – бросила она ему вызов.

Глаза блестят, серьезные и смотрят в самую душу. Раскрасневшиеся щеки, раскрытая перед ним, прикованная наручниками. Бесстрашная.

Его лихорадило, мурашки прошлись от висков до члена. Она это сейчас серьезно?

Он снова бросил ее на грань, и Аи не струсила. Пробудила своего демона, разрешив себе взяться за собственную силу. Кому они оба пытались что-то доказать? Аи его подталкивала, так же, как и он ее. Сейчас она ему говорила не бояться своих желаний. Глядя в ее глаза, скрытые линзами, Эл видел, что они оба были безумцами. Настолько разными, но и настолько похожими. Может, они просто не заметили, как все это время чертили линию доверия. Как каждый из них испытывал степень предела контроля между ними, и кто первый от него откажется.

Лежа, здесь наверху, над всем проклятым миром, что остался под ними, Эл вглядывался в ее лицо. На грани жизни и смерти, на огромной высоте он мог рискнуть это сделать. Потому что чувствовал каждую гребаную секунду, прописывал в коре головного мозга, заполняя память фотографическими элементами. Его тело, разгоряченное от опасности и саднящих порезов после совместных трюков, сейчас стучалось и било в ту коробку, где он себя замуровал. Сигналило, что оно все чувствовало. И Эл смотрел на ее губы, которые просили большего. Аи сотрясалась и ерзала под ним, моля о контакте. Дышала в его приоткрытые губы. Ее торчащие сквозь ткань соски терлись об его грудь при каждом вдохе.

Только звезды были свидетелями происходящего в прохладе этой ночи, над этим даже демонами забытом городе. Но ад с ними и со всей этой хренью про то, что было что-то больше их двоих. Или выше. Эл ни во что не верил.

Этот момент, собранный из осколков их душ, был создан сейчас ими. Когда они оба были свободными. Как ветер, который трепал их волосы. Как частые выдохи, наполняющие расстояние между ними. Им обоим было неудобно, мышцы болели от напряжения, от адреналина из-за высоты и покачивающегося железа. Но они оба изнывали от желания близости, разделить этот миг и запечатлеть. Прожить его полностью.

Он провел пальцами по бледной коже запястья, которая будто светилась в темноте. Потом прижался к тому же месту губами, прочертил дорожку языком, вызывая дрожь в ее теле. Тихий стон. Качнул бедрами, потерся, дразнящим движением, манящим.

– Подставь для меня свою шею, Аи.

Он очертил линию ее подбородка поцелуями, затем подул. Ни без удовольствия наблюдая, как ее шея покрывается мурашками. Припав к ней губами, Эл мягко прикусывал нежную кожу, спускаясь к ключицам. Посасывал выпирающие косточки. Снова ощутил всепоглощающий голод. Он нашел ее губы, погрузился сразу с языком. Это срывало крышу. Туманило разум. Возбуждало. Делало их равными, ломало все запреты. Сплетало тела. Теряя себя, и находя в новом качестве. Они оба сливались в чувство. В желание.

Приспустив штаны, Эл высвободил эрегированный член. Провел им между ее складок. Живот сократился от удовольствия, от пожара внизу. От крови, что приливала к головке. Показывая, как сильно он желал ее, Эл терся о ее вход.

Правда за правду.

Вместе они были никем. Без лиц и имен. Без обязательств, потому что оба никогда бы не поверили в «долго и счастливо». У них был только настоящий момент. Всегда оба на краю пропасти среди обломков их истин.

Забравшись снизу пальцами под скрещенную белую ткань, Эл одним движением расправил топ, оголив ее груди. Высвобождая, наблюдая, как они от этого качнулись. Округлые и упругие, они манили и призывали дотронуться. Эл облизал сосок, обхватил его губами, снова ласкал языком. Посасывал. Рукой он сжимал другую грудь Аи, ущипнув затвердевший бугорок.

Затем спустился ладонью по плоскому животу поглаживающим движением.

– Аи, – сорвалось хрипло.

Их дыхание было таким громким, что казалось их слышат даже внизу. Все эти манекены с костюмами, поролоновые декорации животных и куклы.

А жар тел плавит металл.

Одним воздухом. Друг другом. Друг для друга.

– Ты уверена? – спросил он, лаская ее губы своими, невесомо, дразня себя и ее. Оба задыхались. Аи трепетала под ним, вызывая покалывание в предплечьях и щеках. Внизу живота все болело, желая оказаться в ней. – Я могу доставить тебе удовольствие сотней способов, не проникнув.

Аи поцеловала его. И Эл снова забылся в ее тепле. В нежности кожи.

– Я хочу, чтобы ты тоже. Чтобы мы оба дошли до конца.

Аи.

Закрыв глаза, Эл шумно выдохнул через нос.

Аи, черт возьми.

Он довел ее до оргазма и мог это делать хоть всю ночь напролет, а она думала о том, чтобы ему тоже было хорошо. Укусив губу до крови, он чувствовал, что так и будет.

Никого и никогда не заботило то, что он испытывал.

– Провокатор.

– Беспощадный манипулятор, – но Аи потерлась о него, спуская все крючки внутри. И он вошел с ней в это пламя, чтобы гореть вместе.

Презервативы Эл всегда носил с собой по идиотской привычке, как выдрессированная собака. Достал один из заднего кармана, разорвал зубами упаковку и надел.

– Тогда держи меня, маленькая принцесса.

«Отдайся мне полностью. Потому что я могу только так».

– И расслабься.

Для помощи в этом Эл снова погладил внутренние части ее бедер, где внешние половые губы. И тыльной стороной пальцев провел по низу живота, легкими касаниями помассировал, пока ее мышцы не перестали напрягаться под кожей.

Проведя головкой по лону и собрав смазку, Эл резко вошел в нее, но не полностью. Сумел почувствовать преграду и чуть не задохнулся от ощущений.

С ним. Она пошла на это с ним. Черт возьми, Аи.

Она крикнула и поднялась. Вместо того, чтобы оттолкнуть, ее рефлекторно к нему тянуло. От этого он сам в порыве обнял девушку и уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей. Их обоих трясло мелкой дрожью, он вдыхал аромат ее кожи, заставлял себя продолжать дышать. Эл гладил живот Аи, желая, чтобы ее боль прошла. И нажал другой рукой на бинты, вызывая боль в своем теле, в которой нуждался. Показать себе, что этот момент реален. Для большего эффекта он посмотрел вниз, чувствуя, как пульсирует кровь и бьет по венам.

– Аи, – он начал ласкать ее шею. Покрывал губы короткими поцелуями. – Расслабься, – гладил он впадины под тазовыми косточками.

Как же тесно. Горячо и влажно. Приятно до одури.

Он не двигался, давая Аи привыкнуть к нему. Член пульсировал внутри нее, он ощущал ее запах и сходил с ума. Она пахла просто божественно. Одурманивающе, до опьянения. Хотелось слиться с ее запахом, запечатать его на своей коже. Но он не снимет с себя одежду. Их близость сейчас – это уже больше, чем он мог себе позволить.

Когда Аи перестала рвано дышать, Эл снова поцеловал ее и сделал легкий толчок. Медленно. Еще. И еще. Плавно раскачивал тазом. Сжимая ее бедра, он входил снова и снова. Замерев у нее внутри, ласкал языком упругую грудь, втягивал по очереди сначала один сосок, потом другой. Покрывал влажными поцелуями шею. И погрузился полностью, глядя в ее глаза. Аи выгнулась к нему навстречу. Их рубеж доверия. И Эл читал язык ее тела, проводя ладонью между грудей вниз, между ребер и по животу с цепью. Она доверяла ему. Потому что психологически и физиологически – это значит открыться. Мы с эволюцией научились прятать грудную клетку, защищаться, сутулясь и сгибаясь калачиком. Эл читал ее «хочу» в розовых затвердевших сосках и затуманенном взгляде. В том, как ее тело принимало его, впуская в себя, как тянулось к нему навстречу.

Оставляя на нем метки, он одновременно наращивал темп, чувствуя, что Аи готова. Как в их танце, замечая, ощущая друг друга, превращаясь в касания, в тепло тел и их реакций. И он ощущал ее всю. Высота и опасность кружили голову. Он видел внизу Пагубу. Упирался коленками в железо, балансируя. Слушая как стучат наручники от каждого его движения. А Аи стонала, сжимая бедра, желая удерживать его внутри. Раны болезненно отдавались стрелами по позвоночнику, пока он толкался в нее. И Эл чувствовал жизнь, ощущал ее на языке вместе со вкусом Аи. С ее стонами удовольствия, уносимых ветром над прогнившим городом страха и боли. Они вдвоем стирали рамки дозволенного.

Чувствовал ее дыхание на своей шее. И это было приятно. От того, насколько ему это нравилось, хотелось вопить, воткнуть в себя что-нибудь, потому что это не могло быть правдой. Это сон. Потому что жить было больно. Но она снова целовала его, находила его язык своим, нежно втягивала его нижнюю губу, лизала чувствительные уши.

– Эл, – его имя на ее губах.

Это реальность.

Каждый раз, когда он чуть не падал, стенки ее влагалища напрягались сильнее, обхватывая его член и еще больше возбуждая. Усиливая темп.

Аи была красива. Эти выпирающие косточки на плечах. Поднимающаяся грудь от каждого его толчка. Приоткрытые губы, громкое дыхание. Длинные ресницы и тени от них почти до самых скул.

Когда она задышала чаще, Эл еще ускорился. Сам еле сдерживая стон. Глуша его в ее шее. В полуукусе, в грубом поцелуе. С каждым быстрым толчком, они неслись в пропасть, как на том мосту. Оба чуть не падали вниз, прижимаясь друг к другу крепче. Теснее. Доводя себя до предела доверия. До пика. Опасность будоражила и расщепляла их близость ощущениями до атомного уровня. Все быстрее входил в нее, еще сильнее, держась до боли за металл. Чувствуя, как сжимаются ее стенки вокруг члена, как она кончает. И Эл взорвался сам. Возносясь до звона в голове, который звучал в унисон со стонами Аи. До освобождающей пустоты. Разделяя вместе миг, который никто и никогда не отнимет. Их скачок за все существующие границы.

***

Он всегда делал это одинаково. Находил место, закрывался от всех. Доставал готовое лезвие и ровными полосами рассекал кожу. В рабстве он делал это в той комнате. Сам просил увести его туда, смотрел на воду и резал. Он никогда не думал о последствиях. Никогда не страшился того, что может надавить сильнее. Несколько раз так и было. После выполненной работы для хозяина, он делал это регулярно. Шесть раз из них он порезал и вены. Ему было плевать. Синими ветками они торчали из его изувеченных предплечий. Хозяин знал о том, что он делал. Впервые это случилось в той комнате, откуда он думал уже никогда не вернуться и все случилось на его глазах.

Всего один порез и легкость. Его черное нутро стекало вместе с кровью, освобождая его. И только так что-то становилось важным. Только так он позволял себе чувствовать, только так научился переносить это. По-другому не выходило. Он захлебывался, сжираемый агонией внутри вместе с булькающей кровью. И ждал всегда только этого момента. Только он ему позволял вынести каждый ебаный день рабства, пережить каждый мотель и акт насилия.

Эти шрамы – засечки на его теле. Они носили его историю. Летопись о дерьмовой жизни, которая рассказывала сколько раз он задыхался, и в какие моменты наконец дышал. Через свои раны, как жабрами. Только это не сраная физиология, которая предавала его каждый раз, вызывая в нем все больше и больше отвращения к себе. Такой тип дыхания был конвульсией его воспаленного разума. Выдохом добровольной задержки на вдохе, в которую он постоянно себя скручивал, завязывал, давил и давил. Вот только до мыслей не добраться, не растоптать ботинком будто надоедливое насекомое. Он научился их останавливать только так. Там, в белой комнате, залитой его кровью. Нашел этот чертов рубильник. Но за все в мире нужно было платить. И он себя резал, расплачивался за полученную пустоту.

Хозяин никогда не давал ему подохнуть как последней собаке. У них всегда был доктор. Человек, который шесть раз вытаскивал его, не давая перешагнуть заветную черту.

– Так нельзя, ты можешь когда-нибудь, в самый неподходящий момент своей жизни, умереть от инфекции.

– Неподходящий момент? – спрашивал мальчик с мертвыми глазами. – То, что вы назвали жизнью – сплошной подходящий момент для того, чтобы умереть.

Сидя на крыше, Эл закурил.

– Будь ты проклят, старик.

Кровь растекалась по бетону. Сколько он тут уже оставил таких следов.

Он всегда делал это одинаково. Но с тех пор, как к нему попала карта, а особенно сейчас, все стало по-другому. Смешивалось в такой вихрь чувств, что его просто накрывало. Только, когда Эл ощущал эту слабость и головокружительную эйфорию, внутри его чертового разума срывался крючок. Только в такие моменты все, что пряталось в черном ящике за ним, вырывалось наружу. Эл называл это жизнью. Но сейчас ее было слишком много.

Ее бледная кожа… он занес лезвие еще раз. «Эл» ее голосом… опустил. Такая красивая и безупречная… порез. Он внутри нее и ему хорошо, по-настоящему, действительно хорошо… еще один. Ее вздох и его… и еще. Всепоглощающая ненависть до темноты в глазах. Еще и еще. Из истлевшей сигареты осыпался пепел, упав на большой палец, но он не смахнул, позволяя ему прожигать кожу. Стискивал зубы, вспоминая следы девственности на железе. Провел глубоко последний раз от их стонов удовольствия и содрогающихся в унисон тел.

Сраное дерьмо.

С Аи он себя наказывал. За всю ту мерзость, что звалась его жизнью. Резать себя – было ритуалом, чтобы ее призвать, показать свое уродливое лицо. Только такого он и заслуживал. Раньше он не чувствовал во время совокупления ничего. За него отрабатывали гормоны. Но после, в момент отупляющего опустошения ему хотелось, мать его, просто показать себе, что он все еще жив. И он кромсал себя, распадался, чувствовал боль. И только она давала ему чувство жизни. Только так он со всем этим справлялся и не свихнулся. Но Аи права. Он псих.

Эл понимал, что ненавидел Аи каждой клеткой своего существа, потому что ее появление срывало все, что он знал. Ставило набекрень, выворачивало наизнанку. Раньше он делал это, чтобы вырезать из себя случившееся, дать себе чувство, что он еще жив, напиваясь болью, освобождая себя. Но сейчас резал себя, наказывая. А в самом моменте, когда срывало замки, видел лишь уродство своих чувств. То, насколько они непригодны, непотребны. То, насколько это недопустимо. Он воспроизводил каждую секунду вместе, чтобы разогнать темноту, пытался вернуть то, что они делали. Гнался за этим ощущением, как наркоман. Заставить себя чувствовать хоть что-то, черт возьми. Еще раз, опять, продолжить. Снова вытащить это уродство души наружу. В очередной раз дать себе увидеть то, насколько он ненормальный. И как мазохист все равно вызывал это, желая захлебнуться в своей боли, чтобы она его поглотила. Этот круг не заканчивался никогда.

Порез. Боль. Снова порез и снова боль. Гнался и гнался за ощущениями, как он ее трогал. Запечатлевал. Впечатывал в себя. Снова порез. Чтобы не забыть. Он научился не помнить, не воспринимать. Но сейчас ему это нужно. Он хочет это помнить, хочет вшить в себя все то, что она ему дарила. Опять боль, призыв жизни. Аи.

«Я никто».

Нет.

Еще больнее. «Чувствуй, мать твою…».

– Эл, – вывел его из оцепенения ее голос.

Они решили дождаться рассвета, чтобы уехать в общагу, и Аи уснула в гримерке. А сам он поднялся сюда, чтобы сделать то, что сделал. Как повторял каждый гребаный раз во всех таких случаях, когда прикасался к ней. Сегодня он залил огромный участок крыши. На левом бедре не осталось ни одного живого места.

Когда Эл посмотрел на нее, то пожалел, что сейчас резал неглубоко. Потому что перед ним стояла девушка с разноцветными глазами. Белые волосы, бледная кожа. Ореол темных ресниц, густые и темные брови, выделяющиеся на фоне всего лица. Там было темно, но он запомнил эти разноцветные глаза.

При их первой встрече.

Когда он решил, что что-то изменится. Что он начнет жизнь заново.

Перед тем, как его упекли в колонию, где он уже окончательно решил подохнуть без надежды на спасение для себя. Еще два года из жизни, которые его добили.

– Это была ты. Твой дом я ограбил.

– И все разрушилось, – сказали они враз.

Восемнадцатый. Луна.

Четыре года назад.

Резкий звук заставил ее вздрогнуть и проснуться. Сонное сознание еще не успело понять, что происходит и где она находится.

Сегодня ночью ее не должно было быть здесь. Но девушка сбежала из «Богемского гнезда». Ей не следовало этого видеть, она не хотела этого знать. Неужели они вернулись?

Вот только они не в курсе, что она в курсе. И Аделина не была готова к этой встрече.

Стащив папины ключи, Ад уехала на его тачке. Завтра они и сами смогут добраться. Попросят отвезти обратно своих дружков. При воспоминании о последних девушку передернуло и в груди все болезненно сжалось. Папа…

Снизу снова послышался шорох.

Стараясь сделать все бесшумно, Аделина встала с кровати и на цыпочках побрела к двери.

Кто это? «Очевидно же, что воры. Ад, не тупи».

Какая-то часть нее все же надеялась, что это вернулись родители, пусть она и не могла им простить случившегося. Но что лучше? Предпочесть встречу со своими лживыми родителями или же с грабителями, которые могут ее прикончить, как свидетельницу? Не то, чтобы она этого не хотела сейчас… Все перевернулось, ее мир рушился, и она падала. Но еще не осознавала, насколько глубокой была яма.

Липкий животный страх завладел ею, когда мозг окончательно проснулся. Кто бы там ни был, она в любом случае в опасности.

Учащенное дыхание раздражало. Паника мешала думать. И тело одеревенело от ужаса. На ватных ногах она добралась до двери. Без лишних звуков попыталась покрутить ручку, чтобы выйти, и заметила, как дрожат ее пальцы. Мысли путались и перескакивали одна на другую: «Почему не сработала сигнализация? Все ножи внизу. Нужно бы вызвать копов». Но Аделина проклинала сейчас себя на чем свет стоит, потому что бросила смартфон на диван, когда приехала. Она настолько была расстроена, что сделала это в сердцах, психанув. С нее и так хватит, Ад не желала видеть пропущенные звонки от матери и притворяться, что все в порядке, отвечая фальшивым голосом пай-девочки. От невозможности все произошедшее переварить Ад даже не помнила, как оказалась в комнате и вырубилась. Она проплакала всю дорогу домой, отчего потеряла где-то дурацкую линзу в сто тысячный раз в жизни.

Сейчас события вечера опять встали пеленой перед глазами и разрушали ее снова и снова. Вся ее жизнь была просто сплошной ложью.

Сморгнув непрошенную вторую волну истерики, Аделина взяла себя в руки, чтобы наконец-то выйти. Но вдруг подумала, что она сейчас, как те герои в фильмах ужасов. Ну, которых все называют глупцами, потому что на любой шорох они спускаются в подвал. Все знают, что они умирают первыми. И все же, где-то там в недрах бесполезной наивности жила призрачная надежда. Глухая, глупая и упрямая: «Это ошибка. Никого там нет. Иди и убедись в этом, твой страх не обоснован». Или же это просто сон, и она так и не проснулась. Так же все любят думать, да? Что все это происходит не с ними.

Как бы ей этого хотелось.

Однако звуки шагов, по-видимому, в массивных берцовых ботинках, говорили об обратном. Он уже

здесь. От ужаса глаза девушки расширились, а в легкие воздух заходил через раз. Этот тип успел подняться на второй этаж. Тяжелая поступь смешалась в какофонию вместе с бешеным ритмом сердца, пульс которого отдавался в каждой клеточке тела.

«Нет, нет, нет».

Всего лишь на короткий миг ей захотелось отступить и спрятаться под одеяло. «Нет, Ад, не так. Под кровать же». Может, он ее и не заметит. Пусть забирает все и проваливает.

Только на миг.

Но Аделина всегда была слишком упряма. Этот урод вошел в ее дом.

Что она сделает против него? Что если он не один?

Вот только ею завладело какое-то безрассудное чувство справедливости и собственничества. Как она сможет потом сама себе оправдать трусость? Пусть знают, что она здесь. Что они вторглись в чужой дом. Ад просто не может допустить, чтобы остаться без внимания.

Поэтому она смело дернула дверь, как раз в тот момент, когда мужчина в балаклаве пытался пробраться в гардеробную. Видимо, подумал, что это спальня. «Тебя ждет разочарование, придурок! Но если интересуют женские тряпки, то вперед!»

Ад ненавидела все эти вычурные мамины платья. Хотя за свои немногочисленные бунтарские вещи она бы с ним поборолась, как делала это с мамой, пытающейся ее приучить быть «леди», наряжая в скучную одежду, напоминающую футляры для шмоток. Кажется, вся их жизнь такой и была: пряталась за мешками, изображая строгость и вычурность, а внутри все давно поела моль.

Уставившись на незнакомца, Аделина очень надеялась на свой воинственный вид. Хотя, если бы руки не были свинцовыми в этот момент, то она бы точно скрестила их на груди. Защитный жест. Ей все равно ужасно страшно. И его спокойный взгляд слегка охладил чувство, с которым Ад выходила. От равнодушия, которым он ее окинул, девушка слегка поежилась. Ни смущения, ни страха, ни гнева. «Ты пустое место, а я тут тебя обворовываю, так и должно быть». Рядовая ситуация, ничего особенного. Но что самое смешное, глядя на него, она тоже уже не боялась. Страх отступал.

Очень быстро мужчина пересек коридор, оказавшись рядом с ней, и сразу же зажал ее рот ладонью в перчатке. Черт, он так сильно давил, что нечем было даже дышать.

Вор был выше почти на голову. Полностью черная одежда обтягивала его тело. Из-за маски было сложно определить, сколько ему лет. В темноте не различался даже цвет его глаз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Несмотря на это, она смогла почувствовать тяжесть его взгляда. Знала, что смотрит в упор. Ощущала жар, исходивший от его тела. Он стоял слишком близко, нарушая все мыслимые границы. Его было слишком много, он вмиг заполнил собою весь этаж. Несмотря на то, что Аделина была в одной серой майке и черных трусиках-шортах, девушка не почувствовала угрозы, потому что он продолжал все так же холодно и безразлично на нее смотреть. Никаких сальных взглядов, намеков и грязных жестов. Он будто лишь прикидывал, что делать со свидетелем.

– Ну что там? Какие-то проблемы? – послышалось с первого этажа.

От неожиданности Аделина вздрогнула. И вот сейчас действительно похолодела. Он был не один. Мысли, что с ней могут сделать, проносились быстрее, чем она могла их про себя озвучить.

– Давай заключим сделку? – произнес он. – Притворимся, что нас с тобой здесь нет?

И тогда она поняла, что это был не мужчина. В смысле, это парень. Подросток. Ему было, наверное, как и ей. Голос низкий и хриплый, но еще ломался. В будущем он обретет свою глубину. Может, поэтому она с самого начала не чувствовала страха. Он ее не пугал.

– Так что у тебя там? – еще раз подал голос его напарник, и Аделина услышала, как он начал подниматься по ступенькам.

– Я не скажу о тебе, а ты обо мне, – прошептал парень.

Аделина медленно кивнула.

– Здесь чисто, одно тряпье, – подал голос вор, зажимая в своей ладони ее лицо сильнее. В немой угрозе.

– Спускайся, мы взломали сейф.

Но он еще с полминуты внимательно вглядывался в нее. Как будто она была картиной, а он вдруг замер, заметив что-то притягательное, зацепился за деталь. Но Аделина знала, что это было. Так вот почему он ее разглядывал до этого. Она совсем забыла. Ужас охватил ее от осознания. Какая нелепая мысль: испытывать стыд в такой момент. Парень разглядывал ее разноцветные глаза. Его же радужки были не видны, но она тоже смотрела в ответ. Зрачки слишком расширены от темноты, а вот ее контрастирующие глаза точно были заметны в бледном свете от окон и уличных фонарей.

И она выдохнула в его ладонь. Почти обреченно, смиренно и впервые… свободно.

Она заключила с ним сделку.

«Нас с тобой здесь нет». Только сердце колотилось как сумасшедшее в груди. Ее впервые кто-то видит настоящей. Пусть и в темноте.

Кажется, это растянулось в целую вечность. И Аделина почувствовала на одно короткое мгновение, как и при первом взгляде на него, что там, за этой мертвой тишиной, в этой бездонной темноте было то, что их объединяло. То, что ее не пугало. Так абсурдно и нелепо, до смешного глупо. Но… он просто человек. Такой же. Просто парень. И она не ощущала страха перед ним.

Он отступил на шаг и наконец отнял руку от ее лица. Не оборачиваясь, он сбежал вниз. А Аделина молчала и не шевелилась, чувствуя, как прядь волос двигается в унисон с прерывистым дыханием, прилипшая к губам от его касания. Вот тебе и боевой дух. Все пошло не так.

Из-за него. Из-за ее разноцветных глаз. Из-за его предложения. Будто обещание оно висело в воздухе, впечатывалось в пространство и кривую времени, меняло ход событий и заставляло биться ее глупое сердце. Наверное, так ощущается эйфория – дистиллированное чувство жизни. Особенно, когда ты был близок к ее концу.

Когда вор спустился вниз, Аделина услышала голоса:

– Мы закончили.

– Пора сваливать.

Двое мужчин и парень-подросток.

– Угу, – лишь пробубнил тот, кто не выдал ее присутствия. – Взгляну только сам.

– Ценного там больше ничего нет.

– А это?

– Это же просто книга.

– Правда? Почитаю.

– Как хочешь, валим.

И они ушли.

С Аделиной могло случиться сегодня что угодно. Он был очевидным и не заслуживающим оправдания злодеем. Но Ад все равно чувствовала, что он ее спас.

И даже не от бандитов. А от… целого мира, полного лжи и страхов. Он зародил эту мысль в ее голове. Посадил словно семечко. Создал новую нейронную связь, которая со временем окрепнет и когда-нибудь обретет свой паттерн. Но она этого еще не осознавала, думая лишь о том, как он на нее смотрел. В его картине мира она не была чудовищем.

Мысленно треснув себе, что она ненормальная, Аделина побежала наконец вниз.

К черту стокгольмский синдром, она должна вызвать полицию. Но телефон исчез, как и многое другое в доме.

И этот вечер окончательно разрушил жизнь ее семьи.

***

Аи сглотнула.

Глаза. Он разглядывал их, как и тогда. Второй раз в жизни она не надела линзы и второй раз в жизни их видел один и тот же человек.

Линзы она сняла перед сном, потому что спать в них просто невозможно. К тому же Аи знала, что Эл не будет ложиться с ней. Она же не идиотка, чтобы на это надеяться. То, что было ночью, это…

Эл вчера опять все перевернул в ней, как ему это только удавалось?

Ночью он достучался до ее желаний, заставил выбрать то, что она хочет. Взглянуть на себя и впервые не испугаться, не устыдиться. Но он не знал. Эл совсем не знал ее.

Их совместный танец тел и душ – кажется, был не в этой жизни. Настолько случившееся было необыкновенным и слишком правильным для столь несовершенного мира.

Но вот они снова в реальности, которая разливается как лужа крови, сочащаяся из его ноги, и разделяет их. Снова отдаляет. Снова режет. Ножом прямиком по его плоти и ее сердцу.

Липко, до дурноты, не давая нормально дышать.

Конечно, нет. В их связующей нет места понятию «нормально».

«Это была ты».

Он смотрел на нее так же, как и в прошлом. Аи бы в жизни его не узнала. Там было темно. Но он запомнил ее глаза и сейчас разглядывал лишь их.

А в ее голове были другие его слова, перекрикивающие ее собственные, втаптывающие все чувства, убивающие их: «Только так я могу чувствовать».

Он не чувствовал.

Все, что они делали. Все это ничего для него не значило. Поэтому он был здесь с лезвием в руке.

Никогда он к ней ничего не почувствует. Аи ему даже завидовала. Ей сейчас хотелось того же.

Эл сидел снова в крови. После их близости. После… Аи знала, что ему плевать.

Нужно что-то сказать.

Она никому не нужна. Никогда не будет. Все это огромный лабиринт лжи, как в той книге Рии Миллер[1].

Так пусть будет еще больнее.

– Да, это из-за меня ты просидел там два года.

– Это была ты, – выплюнул он.

Никому. Никогда.

Жить – значит терпеть боль. Все ее ненавидели. Всем было без нее лучше.

– Сюрприз. Знаешь, забудь обо всем, ладно. Это… – она махнула на металлическую конструкцию, вспоминая о лучшей ночи в своей жизни. Разоблаченные они были друг напротив друга. Смотрели в разбитые души, что отражались в луже крови. Мальчик без чувств и девочка без лица. Ей его не спасти, а ему ее не узнать. – Это было ошибкой. Сама судьба велела, да? Наша ненависть началась, оказывается, настолько давно.

Он ведь ее ненавидел. Это в ее дом он ворвался и поплатился свободой. А их семья лишилась всего из-за него. Слишком много ненависти, лжи и каких-то глупых надежд. А еще боли. Ее было больше всего. Разрывало, ломало, рушило и забирало смысл.

Оба они были бесконечно одинокими. Разве могло все сложиться как-то иначе. Не вопрос, а утверждение.

Одно лишь сердце рвалось к нему, молило подбежать, остаться. И простить. Глупое сердце. Эл ее никогда не простит.

– Из тебя вышел бы отличный хирург. Так что сам себе поможешь. Только не занеси инфекцию. – И прошептала на выдохе, душа слезы, глотая их, вливая обратно и до боли кусая губы: – Я не буду тебя спасать.

И испытывать за это вину. Она не давала клятву Гиппократа.

Аи и не сможет его спасти. Физически да, но не морально. Он теперь и близко ее не подпустит к себе, когда все маски сорваны. Разоблачены, уничтожены. Расстояние меньше молекулы. Их так сильно тянуло, потому что их сердца никогда не будут принадлежать друг другу. И неизбежно оттолкнулись.

Эл сощурил глаза, пронзая ее насквозь, сканируя, будто только что впервые увидел.

– Ты мне не нужна.

Прекрасно. Развернувшись, Аи держала себя в руках, чтобы не бежать.

Нет, она не заплачет.

Она знала, что не нужна ему. Знала ведь.

Говорят, что любовь может спасти все. Что она лечит любые раны и дарит освобождение. Аи никогда не верила в любовь, на нее нельзя было положиться. В ее мире любовь была как торакотомия. Как вскрытая грудная клетка, из которой извлекли поврежденный орган. Его выбросят, как ненужную вещь, его будут все презирать, потому что он поражен. Процесс необратим и каждый будет твердить об этом. А ей… Ей страшно. Ей больно. Потому что это несправедливо. Все, что создано этим миром, – как оно может быть ужасным или поврежденным, дефектным и непригодным для жизни? Как только ее отцу удавалось быть врачом, умеющим резать и отрезать. Как вообще что-то внутри нас может быть неправильным? Поэтому ее любовь ощущалась как операция, как удаление поврежденных органов. Но они ведь твои! Она никогда этого не понимала. И ей было больно. Потому что Аи умела чувствовать только так. Любить то, что уже уничтожено, то, что считают неправильным.

Аи не умела считать его странным, опасным или плохим. Эл никогда не был злодеем для нее. К нему она относилась уж точно лучше, чем к себе. А, может, просто в действительности она точно так же, где-то в глубине души, отчаянно и сильно любила свое уродство.

Но как быть с тем, что этот поврежденный орган или твое тело тебя не любит? Как вообще возможно ненавидеть часть себя или отказаться от нее? Да, она никогда этого не понимала.

Безусловно.

Рэй прав, любовь безусловна. Она не разделяет, не ненавидит, не проводит различий. Любовь принимает все.

И Аи это примет. Она понимала. Пусть Эл будет ненавидеть ее хоть до скончания времен. Не сможет к ней ничего почувствовать. Не сможет простить и принять ее. Она его примет. И отпустит.

Любовь – это не держаться. Не цепляться. Любовь дышит, а не душит. А еще, ее бесполезно отрицать. Но так легче.

– Запри дверь, – услышала она его последние слова в спину.

Сжала кулаки, приказывая своему телу не двигаться. Но сопротивление было бесполезным. Ее тянуло к нему, как мотылька к огню. И она повернула голову, чтобы бросить на него последний взгляд. Доказать себе, что встретит в его глазах то, что заставит ее бежать. Но он не подарил ей такую милость. Ни разочарования, ни ненависти. Его глаза были абсолютно пустыми.

«Я ничего не чувствую».

И ей почему-то тоже стало легче. Как будто опустился железный занавес. Не только он был обучен опускать броню. Хотя нуждался ли он в ней вообще. Зато Аи привыкла обрастать ею. Ее всю жизнь учили делать такой выбор.

– Это тебя не остановит, – спокойно возразила она. Голос ровный и тихий, но уверенный. Реплика под стать месту – у них был свой театр. – Ты ведь ее взломаешь.

Так же, как и ее сердце.

И с этими словами она ушла.

Аи не заметила даже, как доехала до общаги. Уже утро, двери открыты, но ей не хотелось выходить из машины. Чиркнув зажигалкой, Аи прикурила сигарету. Посмотрев в свои глаза в зеркале заднего вида, она произнесла:

– Ненавижу.

Все, от чего она бежала, было напрасным. Прошлое ее догнало. Ей не спрятаться. Не стать другой, не зажить по-своему, не начать сначала. Куда ей теперь идти?

– Что мне теперь делать?

Слезы стекали по ее лицу, и Аи их не останавливала. Подтянув колени к груди, всхлипывала, как маленький ребенок. Проклинала каждый день своей жизни. И понимала Эла. Она ненавидела свое тело так же, как Эл свое.

Оба они были разрушены.

Как вообще возможно помочь кому-то, если себе не можешь?

Счастье было не для них.

«Это была ты».

– И ты, – прошептала она в пустоту. – После вас мы лишились всего. Они забрали моего папу. Мы с мамой жили как могли, пока они нас не нашли. И вот я здесь. Снова с тобой.

Его ненависть была самым честным, что она получила в жизни. И хотя бы за это она была ему благодарной. А за надежду, что может изменить свою жизнь – нет. Аи чувствовала себя так, будто лежала в руинах. На развалинах прошлого и настоящего, потому что они так и не сошлись. Это было ошибкой – строить новое на старом фундаменте.

Как только человек думает, что все решилось, что он все понял и наконец-то все стало лучше, его неизбежно ломает еще больнее. Снова швыряет на дно, откидывает и отбрасывает, происходит самый сильный откат. И чаще всего именно в этот момент все сдаются.

Взглянув еще раз в отражение, Аи заметила, что брови и ресницы давно нуждались в коррекции. Но в этом не было уже никакого смысла. Тыльной стороной ладони она зло вытерла слезы со щек и размазанную косметику.

Перед тем как зайти в общагу она прочитала объявление о том, что по случаю Хэллоуина каждому крылу необходимо украсить свой коридор и это может закрыть отработку.

Хэллоуин.

– Добро пожаловать в цирк уродов, – и Аи переступила через порог.

***

Голова была такой тяжелой. Кажется, она проплакала целую вечность, прежде чем наконец-то уснуть, провалившись в благодатную пустоту. Когда уже мыслей стало настолько много, что ее сознание не было способным на них реагировать. Когда все слезы закончились, и все силы тоже.

Но лишь один образ был настойчивее всех ее мучений. Он преследовал Аи, находил в самых темных уголках разума, вытягивал из них своим запахом. Он пах кожей дорогих автомобилей, пудрой и древесиной, с чем-то слегка пряным, но в то же время и сладким. Выбивающимся из общего букета, как и ее несуразные чувства к этому человеку.

Даже если он и был здесь, что невозможно, Аи все равно заставила себя забыться. Спрятаться и сбежать от этого силуэта. Неумолимо отрицать. Сейчас ей просто нужно поспать хоть немного и видеть болезненно-мазохистские сны, как она разбивает свое отражение.

И шептать в темноту комнаты:

– Уходи.

***

Черт возьми, какой сегодня день?

Свесив голову, Аи увидела, что кровать Таи была заправлена, оставаясь такой же, как и накануне вечером. Неужели она не ночевала? Взглянув на экран телефона, Аи округлила глаза. Страх сковал грудную клетку, ухватившись будто стальной рукой за сердце.

– Я проспала! –закричала она.

Боже, это впервые. Она уже сочиняла на ходу, что скажет преподу, одногруппникам, старосте. Или вообще декану…

Ее могут отчислить?

Черт, черт, черт.

Стоп!

Что-о?

– Дыши, блин, и соображай.

Ну проспала и что? Она теперь студент, взрослый человек, вообще-то. Аи потерла глаза, приходя в себя. Ничего страшного не произошло. Ее разбитое тело было такого же мнения, опускаясь на пол возле кровати Таи. И плевать, что она пропустит пары. Куда-то идти сегодня совершенно не хотелось. Три дня без сна и именно столько они не виделись с Элом. Он пропал после того разговора на крыше, не появлялся в общежитии, соседи не знали, где он. И она тоже.

Пожалуйста, пусть он будет жив. Аи много раз думала о том, чтобы начать обзванивать больницы и морги.

Внезапно девушка вспомнила, что видела его во сне. Посмотрев на то место, где Эл как будто бы стоял сегодня ночью, она сглотнула. Похоже, ее воспаленный мозг от бессонницы и нервного срыва совсем уже двинулся.

«Запри дверь».

Но он же не мог войти ночью? Таи не было, чтобы спросить, так что Аи не узнать этого. Хотя где-то внутри теплилась надежда, что с Элом все в порядке.

Нужно просто поговорить с Рэем. Если Эл вернулся, то сосед точно должен быть в курсе.

Казалось, прошли годы, а не три дня. Его отсутствие длилось просто вечность.

«Все или ничего, Аи».

С ним было только так. Он либо бросал ее за пределы человеческих возможностей, разгоняя чувства до бесконечности, либо же обрывал все, как умножение на ноль.

В последний раз, когда его не было, Эл вернулся с ранениями и еле стоял на ногах.

Постучаться в соседнюю дверь у нее не было сил. Желание увидеть его было точно таким же, как и упование на то, что его в общежитии до сих пор нет.

От всех этих внутренних конфликтов у нее лишь сильнее болела голова, а состояние было более разобранным, нежели вчера. Аи срочно нужна внутренняя опора. А это пилон.

Переодевшись, Аи вышла в коридор. Свою дверь они с Таей украсили паутиной из ирисовой белой нити, налепили самодельных бантиков и облили дерево красной светящейся краской.

«413» Рэй украсил рисунком персонажей Тима Бертона. Сейчас на нее смотрело лицо Джека с пустыми глазницами[2], и Аи чуть не взвыла, потому что буквально во всем и везде видела Эла. Спускаясь по лестнице на первый этаж, она вспоминала, как Эл гонялся за ней, раскрашенный гримом в виде черепа, во время игры.

Нужно просто прекратить о нем думать, и она еще быстрее побежала, чтобы забыться уже на пилоне.

Но ей не суждено было сегодня потанцевать.

– Какого черта происходит? – спросила она у собравшейся толпы на первом этаже.

Рэй вышел к ней, глядя озабоченно и даже с грустью.

– Рома, что такое?

– Кто-то сегодня ночью бросил огромный камень в окно. И… разбил зеркало.

– Что?!

Не дав ему себя остановить, Аи вошла в танцевальный зал и встала рядом с комендантом. Паркет был усыпан осколками, одна из стен теперь казалась пустой. Огромное зеркало, от потолка до пола и шириной во всю стену, было разбито почти полностью. Но зеркало напротив, к счастью, осталось целым. Тот, кто устроил это, бросил камень в единственное зарешеченное окно этого помещения.

– Кто это сделал?

– Камер с той стороны здания нет, – ответил Артем Валерьевич.

Да, точно, ведь она и Эл взбирались тогда на второй этаж с той же стороны, и теперь понятно почему.

– Было послание. – Рэй хмурил брови, Аи впервые видела его таким озадаченным.

– Какое еще послание?

Не дожидаясь ответа, Аи подошла к массивному камню, лежащему в груде осколков. Рядом с ним она заметила веревку, которую уже кто-то развязал. И по всей видимости таким образом было прикреплено упомянутое послание, но его самого там не было.

– Вам это о чем-нибудь говорит? – К ней подошел комендант, и Аи услышала в его голосе лед.

Он протягивал ей бумагу, и у Аи было плохое предчувствие. В животе все неприятно сжалось, а в ногах не чувствовалась твердость. Но, тем не менее, она смогла подойти и взять листок.

Нервными движениями она развернула бумагу. И девушке потребовалось все мужество, чтобы не выбросить ее словно ядовитую змею.

«Не суйся на конкурс!» – прочитала Аи на белом листе. Но не это заставило ее сердце биться еще сильнее. А вырезанная буква «W» на картоне. Ключом или еще каким-то металлическим предметом. Ей не нужно было переворачивать карточку, Аи и так знала, что это. Так много она изучала это в последнее время. Аи заставила себя сделать вдох, но дыхательные мышцы, будто парализованные, никак не хотели пропускать воздух. Перевернув карту, на нее смотрела разбитая Башня. Из ее окна падала девушка в белом платье с кровавыми порезами на спине. Она ей напоминала ангела с описания карты «Смерти». Но на этой была изображена цифра «XVI».

– Может, это Вендетта? – спросил Игорь.

– Нет, там другая буква, как галочка, а эта… – не своим голосом ответила Аи. Потому что знала, что нацарапанная «W» адресована именно ей. Она была в этом просто уверена.

– А это просто какой-то бред завистников. – Закончил за нее мысль Рэй. – Нас боятся, разве это не хорошо?

Аи была благодарна Роме за то, что разрядил обстановку, потому что сейчас она сама не была на это способна.

– Не хорошо лишь то, что это тратит бюджет, – все так же холодно заметил Артем Валерьевич. – Стекло сегодня же заменят. И это еще одна возможность для отработки.

– Я вызвался, – кивнул Рэй.

– Я помогу. – Аи направилась к вахтерам за веником и совком.

Вернувшись в разгромленный зал, она еще раз окинула взглядом нанесенный урон.

– Мы так и не определились с песней для номера, – бросила она сквозь стиснутые зубы. Да, она будет вопреки всяким угрозам думать о конкурсе. Это уже было делом чести. Черта с два, Аи отступится.

Какие-то ублюдки ворвались в святую святых. Аи была так зла, что готова была убивать. Какого черта происходит вообще? Кому понадобилось бить окна в танцевальном зале и бросать угрозы? Чем конкурс общаг-то не угодил проклятой мафии?

Но трек они действительно так и не выбрали. Аи проще всего было ставить танец, отталкиваясь от сложного. То есть сначала отрабатывать элементы, а потом соединять их под музыку нужным рисунком, либо модифицировать связки, тем более, в них всегда можно импровизировать.

«Ты хочешь быть легендой».

Кожа снова покрылась мурашками от воспоминаний, как Эл ее касался. Как они хоть раз в жизни доверяли друг другу. И насколько грандиозно у них это получилось. Ну, а то, что было потом, ей об этом не стоит думать.

– А где Эл? – Аи подметала осколки, игнорируя мысли о разбитом сердце. – Ему ведь тоже нужно отрабатывать, – поспешила она пояснить, чтобы скрыть свое беспокойство.

А вдруг его уже выселили? Неожиданная мысль схватила ее за горло, как и страх, что она его больше никогда не увидит. Это ненормально. Она не станет о нем думать больше. Нет и нет.

– В «обезьяннике».

– Что? – Аи не поняла Рому.

– Его арестовали за акт вандализма и держат за решеткой. «Обезьянник» – это камера для временных заключенных. Обычно алкашей, мелких хулиганов и бродяг.

Акт вандализма? Аи прошлась взглядом по помещению. Ему же не за чем это делать, правда? Но образ карты до сих пор не оставлял ее. И Эл был единственным человеком, кто был связан с этой проклятой мафией. А теперь он знал, кто она. Эл знал про букву «W».

– Он там был вроде бы сутки и его выпустили пару дней назад, но Эл так и не вернулся.

Не вернулся… Значит, Эл не в общаге и точно не приходил ночью. Скверно. Особенно для нее, потому что, похоже, что Аи сходит с ума.

– Так что он сделал?

– Не знаю, комендант не уточнил. Я обратился к нему, когда начал беспокоиться, что соседа уже давно нет.

– А он откуда знает?

– Хороший вопрос.

– Рома, какого хрена происходит? Зачем кто-то разгромил общагу?

– Слишком много совпадений, не находишь? – ответил он вопросом на вопрос.

– О чем ты? Ведь Эла посадили до разбоя здесь. Или он опять..?

– Нет, конечно, нет.

Аи опустила плечи, потому что тоже верила, что Эл к этому не причастен. И вопреки любым аргументам, в том числе в ее голове, готова была спорить и защищать его.

– Сначала нам назначают «стрелку» перед конкурсом, – продолжил Рома. – Теперь громят танцевальный зал, отправляя послание.

– Ты думаешь, эти придурки реально боятся, что мы победим в конкурсе? И что они это все учинили?

– Просто это все очень странно. К тому же, они ведь не участвуют в нем.

– Зачем они тогда нас задирали в прошлый раз?

– Кто знает.

И где Эл?

Он опять был за решеткой.

– Я слышал, что после того, как Эла выпустили, его поймала преступная группировка другого района, – вмешался в разговор Игорь, который все еще оставался в зале и помогал им с уборкой.

– Что? Зачем? За что?

– Якобы он испоганил собственность авторитетов города и теперь его привели к ним на суд.

– Что за авторитеты?

– Это уже не уровень уличных банд, – пояснил Рэй. – Это русская мафия.

– Это значит, что Эл уже не жилец, – подытожил Игорь.

***

Она ничего о нем не знала. Ровным счетом. Татуировка с цифрой «XIII», ограбление ее дома, и что Эл не может ничего чувствовать. Аи зацепилась за те крохи, которые имела, потому что Эл исчез, и она не знала, увидит ли его снова. Но как так могло сложиться, что те немногочисленные минуты, проведенные с ним, давали больше веса ее жизни, чем все остальное до встречи с ним? Аи занимала себя чем угодно, лишь бы не думать о нем. После того, как они убрались в танцзале, Рэй и Аи отрепетировали новые элементы. И Рэй согласился с предложением по улучшению номера. Да, это было рискованно, но Рома был силен и управлял своим телом не хуже Эла и Аи. После, она сделала всю домашку, подготовила костюм и убралась в комнате. А все равно до вечера оставалось много времени и непрошенные мысли об Эле пробивали каждый раз выстроенную дамбу.

К тому же, Тая тоже куда-то запропастилась и не появлялась уже второй день, а Аи не догадалась обменяться номерами с соседкой.

В общаге творился полнейший хаос после разбоя, студенты были будто на взводе ведь сегодня Хэллоуин. Все уже начали наряжаться. В коридоре то и дело было слышно, как все планируют закупиться алкоголем и разговоры у кого собираться в комнатах.

Кто-то резко ударил в дверь, пока Аи курила в туалете, но она услышала, что студент убежал. Похоже, всем было весело. Ей нет. На улицу выходить совсем не хотелось, поэтому плевала она на недовольные лица, что здесь накурено, у нее все равно уже отработки накоплено на целый год, да и устала уже от всех этих правил. Сделав затяжку, Аи снова вернулась к мыслям об Эле. Кажется, сигареты теперь были ассоциацией с парнем. Даже с ними ей теперь не убежать. Мозг напрочь связал это действие с воспоминаниями, с воспроизведением его образа. Это смахивает уже на какой-то ритуал по его призыву.

Глупость.

Никотин – быстрый дофамин. Она начала часто курить после 17 сентября. Наложилось одно на другое, вот так и получилось, что в дурацких сигаретах Аи стала находить мимолетное чувство удовольствия.

Рука замерла, так и не дойдя до губ. Аи смотрела в открытое окно и не видела.

– Гребаный дофамин! – воскликнула она, взглянув на сигарету. – Эл…

И еще раз затянулась. Но уже осознанно, медленно, с наслаждением. Растягивая момент. Как же долго она искала ответ! Все дни, пока не было Эла, Аи могла думать лишь об этом. Ей срочно нужно снова атаковать Гугл и, возможно, учебники Рэя.

Пока девушка изучала информацию, воплощая свой замысел, в комнату постучали. В коридоре все галдели и веселились по случаю праздника, долбились во все комнаты, как она поняла по звукам снаружи. А Аи засиделась над учебниками, даже не заметив, как пролетело время. Таи так и не было, поэтому Аи сидела полностью без макияжа, впервые позволив себе это. Сегодня ей камуфляж не нужен. Поднявшись с пола, она подошла к зеркалу, боялась взглянуть, но все же решилась. В глазах стояли слезы. Пусть она уже смогла вновь привыкнуть к своим белым волосам, но ее лицо…

Смахнув скатившуюся слезу, девушка достала из косметички кислотно-розовый карандаш. Надавила на бледную кожу нижних век и подвела глаза. Нанесла персиковые тени на верхнее веко и тем же карандашом обозначила фигурные стрелки. Над губами поработала так, что добилась эффекта градиента.

Как же ярко.

Без тонны косметики на ее бледной коже теперь сильно выделялись глаза и губы. Взгляд с прищуром и ненавистью. Один карий, один голубой. В ореоле белых пушистых ресниц и таких же бесцветных, но густых бровей. Она была похожа на потустороннее чудище. Ведь именно такой все ее видели.

Ведь на это не могли смотреть ее родители.

Аи хотелось сбросить всю свою косметику на пол, разбить зеркало, крушить комнату. Но вместо этого, она надела костюм. Сегодня день привидений. В конце концов, в стране одноглазых нормальность считается уродством. Поэтому сегодня она будет как дома.

– «Ain't nothing but this carnival of rust»[3].

И резко погас свет.

На миг Аи провалилась в гулкую тишину. Попала в пространственно-временной вакуум. Кажется, даже ее сердце остановилось, чтобы забиться с бешенной силой, когда она услышала визги и крики в коридоре. Ей стало жутко. Зловеще и не по себе. Будто весь мир действительно не хотел видеть ее.

А она сама хотела? Была ли на сто процентов уверена в своей идее и готовности?

– Что за хрень? – выругалась она, останавливая панику, приглушая ее грубостью.

Девушке было страшно, сердце и так колотилось как ненормальное из-за ее решения показаться людям, так еще и свет отключили. Будто какой-то вселенский заговор.

Но, может, это провидение, а не проклятие.

Аи вышла из комнаты. Полнейший мрак. На ощупь Аи побрела к рекреации, но какой-то псих пробежал мимо и крикнул ей прямо в ухо: «Бу!». Она успела лишь заметить, что на нем маска в виде черепа, которая светилась в темноте. Вскрикнув, она чуть не лишилась сознания от неожиданности. Перед ней стояло три фигуры тоже в масках с черепами, но другими по внешнему виду. Девчонки захихикали и побежали в сторону лестницы.

Она пропустила объявление о дресс-коде? Или все-таки сошла с ума из-за бессонницы, раз везде ей мерещится Эл?

Наконец дойдя до холла, Аи посмотрела в окно. Уже был вечер и на улице темно. Свет погас не только в их здании, но и в других домах. Так же не работал ни один фонарный столб. Значит, не только в их общаге отрубили электричество. Что, черт возьми, случилось? Это чей-то розыгрыш или просто совпадение? Но Аи в них не верила.

Ей это не нравилось. Ночью накануне кто-то разбил окно, отправил зловещую карту с угрозами и обращением. А теперь это. Аи сглотнула. Может, у нее все-таки паранойя. Ведь все веселятся и, похоже, никого из студентов ничего не смущает. Все носятся с фонариками, смеются и пугают друг друга забавы ради.

Но ей не смешно.

Снова ступив в коридор, она прижалась к стенке, задевая крылья на своей спине. Можно было и не тратиться на костюм, раз на то пошло. Ее образ ангела все равно никто не увидит. Как и лицо.

Она вспомнила изображение на карте «XIII», воспроизвела в памяти зловещие строчки. Кровь ангела. А потом «XVI» и все ту же кровь. Летящую девушку вниз, будто ее кто-то сбросил из окна башни. Это все какое-то безумие.

Резко стало очень тихо. Последний свет фонарика скрылся в проеме, похоже, компания ушла на соседний этаж. А остальные? Разошлись по комнатам? Ей тоже следует вернуться и взять хотя бы телефон.

Но она увидела тень в соседнем крыле. Аи слышала, как шуршала ткань одежды. В бледном неоне от светящейся краски на стенах человек двигался практически бесшумно, но целенаправленно. Сердце бешено заколотилось в груди. Первой мыслью было войти в комнату и запереться, но Эл легко смог взломать замок, кто знает, вдруг это, и правда, так просто и под силу любому? Чем ближе он подходил, тем различимее стала его маска. Снова череп. Он светился зеленым во мраке. Эта маска была самой зловещей из тех, что она уже встретила за эту ночь. За ним следовало еще двое, тоже в подобных масках. Это все действовало на нервы и раздражало. Будто вокруг заговор, а она не была в него посвящена. Что за парад мертвецов?

Из-за царящей атмосферы ее бросало в воспоминания о том дне, когда все погрузилось в траур, и в груди болезненно сжалось от утраченной жизни, от череды решений, от всех последующих событий и предшествующих им. Снова разлом. Старое и новое. Прошлое и настоящее. Проклятая несостыковка. Ее опять начало атаковать удушье. Нет. Нет. Только не сейчас. Она не может в такой момент быть уязвимой и корчиться на полу, ожидая завершения приступа. Аи посмотрела в пустые глазницы, очерченные зеленым неоном, еще раз. И то ли у нее так разыгралось воображение от воспоминаний, то ли взаправду она читала в них то же, что звенело в ее собственной голове: «Беги!». И она побежала.

Сейчас общага казалась опасным местом, хотелось быстрее оказаться на улице. Аи чувствовала панику и дрожь во всем теле.

Дыши.

Это лишь обман. Любая паническая атака – обман! Аи может дышать, она продолжает это делать, ничто ей не угрожает, она не умрет. Это все иллюзия, в которую она сама себя загнала. С которой тогда не была способна справиться и вот расплата. У нее начиналась истерика, как у маленького ребенка с приступом клаустрофобии. Казалось, темнота ее поглотит и сожрет, что стены вот-вот сомкнутся. Гроб. Земля. И сырость. Она чуть не плакала, потому что задыхалась, потому что голова шла кругом и ее тошнило. Потому что стены, которых она не видела, и потолок давили и давили, грозясь схлопнуться. Чернота сгущалась над головой и била нездоровым пульсом в висках.

17 сентября.

Она бежала тогда точно так же. Оказавшись в том мотеле, словив первую в жизни паническую атаку. Она умирала. Умирала. Ее нет, больше нет.

Сколько места ты занимаешь в этом мире? Ее мир сокращался до маленькой коробочки, в которую она не помещалась. Продавливал и сжимал, изживал ее со свету. Она точно знала, что такое быть никем. Слишком хорошо знала.

Остановившись на лестнице, Аи схватилась за перила, чтобы удержать равновесие. И больно впилась в кожу над грудиной. Стукнула кулаком, заставляя сердце успокоиться, но не выходило.

«Чего ты боишься?» – вопрошал внутренний голос.

Ее пугала темнота. Потому что в ней она похоронила то, что сейчас вытаскивала наружу. На свет. Ей предстоит встретиться с этим лицом к лицу. С самой собой.

«Продолжай это упорно делать, потому что теперь ты знаешь, что тебе есть что терять. Что твоя жизнь что-то значит».

Слышала она слова Эла.

Бороться за свою жизнь и себя. И этого не получится сделать без шага в собственный мрак. Как ты можешь не бояться будущего, если ты боишься своего прошлого? Как можно победить свой страх? Только войти в него. Прожить то, чего ты боишься. Иначе никак. Иначе мозг будет продолжать реагировать одинаково на любой похожий триггер. И она снова подумала об Эле. Что же все-таки было его триггером? Она задавалась этим вопросом с тех пор, как увидела его в душе. И сегодня пыталась найти ответ в учебниках, изучая работу мозга, пытаясь понять, как можно ему помочь.

Аи услышала резкий звук, доносившийся с третьего этажа. Битое стекло. Кто-то вскрикнул. Кажется, что и девушки, и парни. Но Аи напугало не это, а звук удара снаружи. Кого-то вышвырнули в окно? Она что, спит? Это же просто сон больного сознания, которое все еще смотрит на отправленную ей карту с цифрой «XVI», да? Это все просто не может быть правдой, картинки не умеют оживать. Но почему она не может пробудиться?

– Блядь, их слишком много. Они все в масках и еще девчонки.

– Похуй, устроим тогда «стрелку» сейчас. Вы ведь ждали нас, чмошники?

– О-о, эти ублюдки сами напросились. Я нагну вас всех, ряженых уродов.

Послышались звуки ударов. Похоже, что началась драка. Говорили ли они о той «стрелке», которую назначили перед конкурсом? В любом случае это означало лишь одно: банда 116-го квартала здесь.

Нужно срочно выбираться и бежать из общежития. Инстинкты не ошибаются никогда, и тут действительно опасно.

Но кто-то преградил Аи путь.

Боже, какой-то придурок вынарядился в Дьявола. Зловещая маска светилась в темноте красным неоном. Это точно был парень, потому что Аи задирала высоко голову. Он был в капюшоне.

– Твою мать, – выругалась она дрожащими губами.

Сигналы нервной системы били тревогу и не успевали доносить до мозгового центра происходящее. Все в ее организме сейчас генерировало страх и панический ужас от ее прошлого, но в то же время включилась другая волна, которая запустила симпатоадреналовую систему, реагируя на настоящий момент. И снова разлом. Когда по-старому уже никак, и в голове полный хаос. Либо избавиться от этого и покончить со всем, либо дальше уже просто невозможно.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что Аи сильнее всего этого дерьма. Иначе ведь просто могла бы не выдержать и упасть в обморок прямо здесь. Жизнь всегда положит тебя на лопатки и заставит выбирать.

Выбор без выбора.

Потому что каждое живое существо в итоге хочет выжить. Поэтому прошлое остается там, где ему место, а мы все равно бросаемся в омут своих страхов, двигаясь вперед и крутим колесо времени, создавая каждым настоящим шагом будущее. Так работает эволюция.

Парень угрожающе двинулся на нее, но Аи оставалась на месте. Выжидала, чтобы защититься. Ударить или сбежать. Можно использовать его высокий рост и неповоротливость. Но он выглядел очень сильным. Аи с ним просто никак не справиться, она это понимала. Дьявол наступал, медленно шагая к ней, словно она добыча. От вида его громадного тела клаустрофобия лишь усиливалась. Как будто Аи попала в один из своих худших кошмаров и сейчас монстры в ее голове стали реальными чудовищами.

В темноте раздавались звуки от его тяжелых шагов и перебивали удары ее сердца, все было слишком громким. Слишком! На миг девушка ощутила дезориентацию. Ей показалось, что все происходит прямо здесь, когда Дьявол оказался совсем рядом, и его последний шаг раздался оглушительным потрясением, будто парень стал Титаном. Но это был не он, что-то громко бомбануло. Резкий взрывной звук заставил ее и Дьявола замереть, даже пригнуться. Это произошло где-то снаружи и далеко, потому что взрывной волны Аи не почувствовала. Но этого было достаточно, чтобы испугаться всем, кто был в общежитии и посеять еще большую панику. Не думая ни секунды, Аи побежала под визги и крики, доносившиеся из коридоров. Быстро перепрыгивала ступеньки и молилась, чтобы ни на кого не наткнуться. Но кто сказал, что все идет так, как мы этого хотим? Ее ангел-хранитель явно уже давно уволился.

На лестничной площадке ее встретила еще одна фигура в маске. Она светилась бледным сиреневым неоном. Но Аи предположила, что на свету эта часть белая. Из узкой прорези для глаз она чувствовала, что на нее пристально смотрят. Ее разглядывали, а Аи не могла оторваться от темной стороны «лица». Там ведь тоже есть прорезь? Белая половина маски будто обнимала черную. Похоже на серп луны. Но темнота скрывала большую часть, тем более в темноте.

Несмотря на то, что перед ней стоял невысокого роста человек, – чуть выше нее, – Аи все равно чувствовала ужас. Особенно когда незнакомец попытался ее схватить. Холодная ладонь сжала запястье, но Аи сумела вырваться. Вот только отступать было некуда. Наверху Дьявол, а она застряла здесь.

– Наш склад подорвали, – крикнул кто-то с третьего. И Аи услышала шаги.

– Сука-а, кто-то роет себе могилу.

Этот голос… Думать было некогда и задавать вопросы, показалось ли ей, что это был Денвер. Ее снова схватили за руку и потащили за собой. Парень в маске Луны вел Аи вниз по лестнице, она пыталась вырваться, но не получалось. Фигура резко застыла, отчего Аи врезалась в тонкую спину. Боже, это ребенок, что ли? Подняв глаза, Аи забыла, о чем думала и о своем похитителе, потому что перед ними стоял некто в маске Шута. Чертов Хэллоуин. Она проклинала этот праздник на чем свет стоит. Общежитие в миг превратилось в какую-то квест-комнату. Эти жуткие светящиеся маски. И почему все эти люди молчат? Не пугают, не кричат? Так было бы не настолько страшно.

Дыхание сбивалось от паузы и беготни, мозг лихорадочно соображал, что происходит и что всем вокруг нужно. Теперь Аи предстоит бороться с тремя неизвестными противниками. Луна, Дьявол и Шут. И что намеревается делать этот третий парень с раскрашенным наполовину лицом в цвет индиго и золотой краской? У его маски светились еще и длинные свисающие рожки, как у скоморохов. По росту Аи прикинула, что это точно парень, потому что он намного выше нее. Наверное, на добрых две головы.

Пока Аи соображала, куда бежать и что делать, случилось неожиданное. Шут потянул на себя хрупкую фигуру парня и зажал в своих сильных руках.

– Уходи из общаги, – обратился он к Аи. И она громко выдохнула. Это Рэй.

Но пока он отвлекся на Аи, человек в лунной маске сбежал.

– Рома, что творится?

– Какой-то хаос, беги, ладно?

Прорези его глаз были как маленькие улыбки, но на Аи почему-то его образ навевал грусть.

– А ты?

Но он уже не слушал ее, Рэй побежал за Луной так, будто от этого зависела его жизнь.

Зарычав, Аи сорвалась с места тоже. Но в точности в обратном от него направлении – на улицу. К своему спасению. На миг мелькнула мысль: «Кто сказал, что там безопасно?». Только что взорвался какой-то склад.

Услышав дыхание позади себя, Аи бежала еще быстрее.

Но он догнал ее.

«Господи, пожалуйста».

Кто-то из них ее догнал. Грубо он потащил девушку на первый этаж. Сильная хватка чуть не выкручивала запястье, когда Аи сопротивлялась. Бесполезно, он держал ее так крепко, что не было ни единого шанса.

Хотелось плакать от бессилия. Теперь ее точно поймали. Но Аи упорно продолжала отбиваться.

Пожалуйста, пожалуйста. Но он был слишком силен.

Насколько Аи могла ориентироваться, они прошли душевые, но не остановились. Благо, эти таблички светились в темноте, и Аи прочла бледные буквы на зеленом фоне: «Выход». Они оказались в тамбуре, где аварийный выход. Обе ведь двери заперты, Аи проверяла, когда только приехала в общежитие. Дайте она угадает, ключи у вахтеров? Но как, черт возьми, они оказались тогда открытыми сейчас?

Не об этом ей нужно беспокоиться, потому что они резко остановились, услышав топот снаружи. Похититель толкнул дрожащее тело Аи, позвоночник ударился о стену и следом затылок, когда он грубо зажал ее рот ладонью, вжимаясь в нее всем свои весом. Осознание, что они в маленьком помещении тамбура вызывало вновь клаустрофобию, казалось, что здесь даже темнее, чем в коридоре. А теперь ее и вовсе лишили воздуха.

Аи смотрела в пустые глазницы. Сквозь ужасающую пасть с острыми зубами доносилось глухое дыхание. Не получалось даже двигаться, этот псих навалился на нее всем телом, схватив руки за спиной, что не пошевелиться.

Твою мать. Твою мать. Твою мать.

Это конец.

Когда ее шеи коснулись его пальцы, Аи передернуло. Так нахально и собственнически он трогал ее, беспощадно забирал из нее весь воздух. Но не дух. Аи попыталась пнуть его между ног, оттолкнуть от себя. Но ничего не вышло, колено застряло в ткани. Он что, в мантии? К тому же, он без труда остановил девушку, поймав ногу и зажав между своими.

Наглым движением похититель касался ее кожи. Пальцем поддел грубую цепь на шее, исследовал в темноте. Аи выбрала ее, чтобы разбавить ангельский образ чем-то брутальным, но теперь пожалела об этом. Он повертел в руке длинный конец цепи, который спускался до самого ее таза. Он был протянут в кольцо на другом конце цепи и затягивал петлю вокруг ее горла. Один рывок и ей нечем будет дышать.

Когда похититель провел костяшками вдоль груди, касаясь открытой ложбинки и выпуклостей, Аи сокрушалась еще и о том, что надела такой топ. Две его части были разделены, как у купальников на завязках, но к счастью, тут было больше ткани, которые белыми полосами поднимались до шеи. И все равно наряд открывал слишком много ее тела. Давал сейчас доступ этому подлецу к ее грудям.

Неоновые круги и устрашающая пасть на его маске вычерчены зеленой краской, как и скуловые впадины. Светящийся неон демонстрировал отсутствие носа. Зеленый череп. Аи поняла, что мужчина в капюшоне. В нее вглядывалась будто сама Смерть. И она была так близко – всего лишь на расстоянии поцелуя.

– М-м, смотрю, ты увлеклась игрушками, – голос хриплый и глухой из-за маски. – Поводок – это что-то новенькое.

– Эл, – выдохнула она в его ладонь, чувствуя, как вибрирует тело от облегчения.

Господи.

От осознания, что ее трогает он.

Что это он. Эл здесь.

Это его она увидела в соседнем крыле на их этаже. Маска черепа с зеленым неоном и шуршащая мантия.

– Соскучилась по мне? – зло прошептал он и отпустил ее лицо. Но провел подушечкой указательного пальца по губам в предупреждающем знаке, чтобы Аи не кричала.

Но… Эл ее ненавидел и пришел, чтобы отомстить.

Неужели все эти люди – его свита? Эти карты, мафия и его попытки вывести Аи на чистую воду. Еще ограбление и тюремный срок. Он точно, наконец, пришел по ее душу. Но вперед Аи войдет в ад ее гордость.

Ему ее не сломать.

– Ты перепутал шоу талантов. Тебе не в угадайку, а в состязания по надменности, – выпалила она, вздернув подбородок. Пусть он и не видел ее лица. Хотя краска на его маске и могла давать какие-то блики.

– Я никогда не угадываю, Аи. Только факты. И этот легко проверить.

Он провел пальцами по нежной коже внутри ее бедра, вызывая дрожь. Аи услышала, как он выдохнул в маску, садистски радуясь ее реакции.

– Ты скучала.

– Зачем ты пришел? – смогла она выдавить, едва дыша.

Места соприкосновения их тел плавили воздух вокруг. От осознания, что он стоит перед ней и что они наконец-то встретились, кружилась голова.

– Потому что я идиот.

Что?

– Преуменьшение века. Но, ух ты. Ты бы и в надменности проиграл, – заключила девушка, не понимая, почему он так говорит, а сарказм разряжал обстановку. Хотя она уже не была уверена от чего дрожит. Ее мозг и тело потеряли связь, собираясь вместе лишь в местах, где он ее касался. Все превратилось в ощущения и точки.

– Как раз пришел за тем, чтобы выиграть.

О чем он, черт его дери? Какую игру этот парень все время ведет? Аи его совершенно не понимала и не знала, что у него на уме.

Победить? Что. Он. Намерен. С ней. Сделать?

Быстрым и грубым движением Эл надел на нее какую-то маску и накинул свою мантию. Можно было даже не спрашивать, в кого она наряжена теперь. Это какой-то бал у Бога Смерти и теперь она тоже в его свите мертвецов. Эл открыл дверь, ведущую на улицу. Спасительный глоток ночной прохлады дал секундное облегчение, но потом Аи вскрикнула. Какой-то хулиган несся с битой прямо на них. Эл перекинул его через себя, оружие отлетело в сторону. Из-за угла выбежал еще один. Недолго думая, Аи схватила биту и ударила. Рикошет неприятной вибрацией прошел в ее руку. Но мешкать было некогда и жалеть себя тоже, Аи ударила еще одного бандюгана, который замахнулся с кастетом на Эла. Вот же ублюдок. Она дубасила его по спине, не жалея сил. Господи, что она делает? Почему она вообще так остервенело защищает Эла?

Эл схватил ее за руку, и они побежали куда-то к деревьям. Было плохо видно дорогу из-за отсутствия освещения, и Аи несколько раз споткнулась. Мантия тоже не облегчала задачу, потому что была огромной и то и дело путалась под ногами. А вот Эл, похоже, был в своей тарелке, будто обладал инфракрасным зрением и мог видеть в темноте, словно чертов граф Монте-Кристо[4]. Так уверено он куда-то их вел.

В тени деревьев была спрятана машина. Аи приготовила биту, потому что из нее вышел человек бандитской наружности. Просто принеприятнейший тип, который являл собой опасность и источал угрозу.

– Дальше дело за тобой, – он бросил ключи Элу. По голосу это был мужчина лет сорока. Но в темноте очень трудно было разглядеть его лицо. Слабый свет из салона выдавал лишь очертания: черную кожаную куртку и огромные габариты тела.

– Как договаривались, – ответил Эл.

Когда Эл приказал ей садиться в машину, Аи думала о том, что сейчас пора бы бежать. Но он предугадал мысли девушки, в два шага оказавшись перед ней. Щелкнул металл, и Аи про себя выругалась, потому что каждый раз попадается на эту ловушку. Либо же ее мозг так сбивает Эл, когда он находится рядом, не понимая, хочется от него сбежать или прижать к себе и никогда не отпускать. Боже, у нее так случится раздвоение личности или еще какое-нибудь расстройство.

– По-хорошему ты не умеешь, да? – И второй наручник щелкнул на его запястье.

Теперь ей не сбежать, их соединяла цепь длиной в тридцать сантиметров. Эл повел Аи к водительской стороне и буквально втолкнул внутрь машины.

– Садись на пассажирское и без глупостей, иначе я тебя свяжу.

Он пристегнул ее ремень безопасности, наклонившись над телом Аи. И каждый раз, когда Эл задевал ее, девушку бросало в жар. К стыду Аи, не от унизительного положения, в котором она оказалась. Но Аи все равно не собиралась подарить парню упоение от ее реакции. О, нет. Не дождется.

Загорелась приборная панель, но Эл не стал включать фары. Аи попыталась разглядеть, что происходит в общаге и есть ли хоть где-то свет, но было так темно, будто мир исчез вовсе.

В мантии было жарко, в маске трудно дышать, и ее сердце продолжало колотиться как ненормальное. Куда они ехали? Тело все еще трясло от адреналина, добавляясь страхом, что они врежутся в какой-нибудь столб, и их жизни закончатся. Как Эл вообще различал дорогу без света?

Она представила, как будут опознавать их трупы. Два человека в масках-черепах на тачке с тонированными стеклами, пристегнутые друг к другу наручниками. Ну просто Бонни и Клайд[5].

Но они не на одной стороне. Эл ее похитил и вез к этим ужасным людям.

Тысячи вопросов вертелись на языке, но она не верила, что Эл даст на них ответы.

Только не плакать.

Это напоминало ей тот момент, когда точно так же Аи похитили, засунули в машину и приставили пистолет. А после, она уже не вернулась обратно.

Предпанический приступ снова сжал ее сердце в свои холодные и безжалостные тиски.

Дыши.

Вот и сейчас у нее билет в один конец.

Прямо как и тогда.

В зеркалах заднего вида Аи заметила, что за ними следуют другие черные машины. Но у них были включены фары. Три тачки, ужасно похожих на те, в которую ее посадили в Америке мафиози в масках. Кто рассказал ей о двадцати двух. Эти люди были правы. Они повсюду. И как Аи могла надеяться на спасение? На жизнь, о которой так мечтала и которую жаждала?

Глупая. Глупая.

Наконец-то улица стала освещенной, но не из-за электричества, а из-за огня. Пожарные тушили огромное пламя, объявшее здание.

Что за черт? Это здесь случился взрыв?

Эл мчал прямиком к месту бедствия, увеличивая скорость.

Сначала мост, теперь это. Они вместе прошли просто огонь и воду, да? Буквально. Святое дерьмо. Что он делал?

Может, Эл камикадзе и вызвался убить ее ценой своей жизни? Десятки предположений сменяли одно другое, пока машина неслась к пламени. Работники служб махали им, что въезд запрещен, но Эл не останавливался и не сворачивал. Струи воды из пожарных шлангов били по крыше и стеклам.

Грудь Аи вздымалась резкими рывками, пальцы упирались в панель с надписью «Airbag», – сейчас она стала ее молитвой. Капля пота скатилась по виску, а напротив губ собирался конденсат на маске от поверхностного и частого дыхания. Хотелось заорать, но крик застрял где-то в горле. Она просто поражалась тому, как ее тело еще не устало и не сдалось, продолжая отчаянно биться за ее жизнь и реагировать на происходящее, пусть и на автомате.

Кажется, даже сквозь металл чувствовался жар от горящего склада, нагревая машину. Как будто и так градуса напряжения между Элом и Аи было недостаточно.

Но Аи упорно молчала, сжимая свои зубы до боли в челюсти. Вспоминая о восьмислойном заслоне в японской культуре, ее воспитание ничем не отличалось от этого принципа. Ее точно так же учили носить маски и улыбаться, не показывать то, что она думает и чувствует на самом деле. И она не покажет.

Еще говорят, что у японцев три сердца. Одно находится во рту и оно фальшивое – то, которое они являют всему миру. О да, Аи была в этом просто мастер. Как легко лилась ее ложь, защищая ее чувства от Эла. Как легко было говорить, что между ними ничего нет и не будет. Второе находится в груди, и его показывают близким. Аи такое убила 17 сентября. А третье было спрятано там, где никто не найдет. И его не показывают вообще никому, оно скрыто от всех, и никто не знает, где оно. И Аи его не отдаст. Это все, что у нее есть. Ее собственного, принадлежащего лишь ей. Та часть, до которой никто не сможет добраться, а значит и ранить.

Когда автомобиль несся уже прямиком в огонь, Аи зажмурила глаза.

Это конец.

Внутренности подлетели, вызывая щекотку во всем теле. Так ощущается смерть?

Но нет, слишком жизненно, это ведь эффект свободного падения.

Открыв глаза, Аи увидела, что автомобиль проехал сквозь пламя, приземлившись в подобие тоннеля. До него языки стихии не добирались. Казалось, что стены здесь мокрые, потому что блестели от танца огня, бушевавшего на входе. Машина тоже не загорелась, очевидно из-за мокрого металла, попав под струи шлангов до этого.

Эл ни разу не сбавил скорость, продолжая мчать, будто точно знал, что его ждет впереди.

Остальные машины за ним не последовали, и отчего-то Аи почувствовала себя еще хуже. Они остались один на один. С таким. Громким. Молчанием.

Может, впереди ее ждала смерть в мучениях и пытках. Только боль от чувства, похожего на предательство, никак не проглотить.

Спустя бесконечную темную дорогу и повороты они оказались в лесу. Аи поняла это по звуку. Колеса соприкасались с мягкой землей, а по окнам били ветки.

Машина остановилась. Когда Эл вышел наружу, цепь натянулась, утягивая Аи за собой. Даже это движение было спокойным и точным. Никакого признака нервов и страха, что они чуть не распрощались с жизнями. Даже дверью Эл не хлопнул, когда Аи вышла вслед за ним.

Но он ведь ничего не чувствует. Эта маска черепа ему была под стать. Как и цифра «XIII» на его красивой кисти руки. Замогильный холод и безразличие. В этом весь Эл.

Здесь было так темно, что его маска снова светилась зеленым. Аи расправила плечи, приподняв подбородок, продолжая хранить молчание. Ожидала своей участи, держа достоинство и являя готовность ее принять.

– Такая гордая, принцесса Аи, – лишь прокомментировал Эл.

Она не видела его лица. А он ее. И это раздражало до зуда в пальцах. Хотелось заорать: «Ну давай, посмотри мне в глаза, прежде чем сделать это». Но в воздухе горело другое. Дикое желание содрать их маски и сократить расстояние, которое Эл оставлял между ними. Жажда близости намагничивала пространство, делала их повисшее молчание тяжелым. Дистанция жестоко резала и мучила. Похуже всех пыток, которые Аи могла представить, что ее ждут. Так она прятала свое третье сердце и не впускала в него? Или именно оно сейчас взывало таким громким и оглушающим криком?

Но внимание вдруг привлек еле различимый блеск в стороне.

Ее тачка! Она узнает ее даже с закрытыми глазами. Какого черта? Как?

Что делал ее Додж в лесу?! Он ведь еще с утра был на парковке. Или… Нет? Она ведь не ходила сегодня на пары и не покидала общагу. Но как его могли пригнать сюда? Ведь ключ был в комнате.

Комната. Не может быть. Это был не сон?

Почувствовав импульс со стороны парня еще до свершения действия, ее вниманием снова завладел Эл. Тот, кто по непонятным причинам стал центром всего для нее. Эл в два шага оказался так близко, что забирал остатки воздуха. Нагло вторгался в ее пространство, подливая масла в огонь ее возмущения и негодования. Господи. Как же Аи его ненавидела за то, что он мог выводить ее на чувства. Вызывать их просто своим присутствием. Нет, существованием. Такие противоречивые чувства, что невозможно их выдержать.

Отстегнув наручники, Эл сдернул с нее мантию и включил фонарь, заставляя девушку закрыть глаза от резкого света.

– М-м, классный костюмчик, ангелок.

– Классный прикид, Жнец Смерти. Хотя тебе даже не нужно наряжаться. Ты ведь опять в маске, что-то напоминает.

Их самую первую встречу в ее доме, и то, как они играли в «Я как ты…».

– Может, я тоже люблю повторяться, как ты, мисс о-нет-я-не-буду-тебя-спасать, а потом она берется за биту, – и он погасил фонарик, погружая их снова во тьму.

Аи сглотнула. От этого придурка не ускользнуло, что несмотря на все, что между ними произошло, Аи все равно полезла за него в драку.

– А мы так нихрена и не закончили, – продолжал Эл, глядя на нее из пустоты черепа. – Снова вернулись в начало, да? Так что сыграем в игру еще раз.

Аи даже не заметила, как отступала все это время, и уперлась в капот своего Доджа.

– Ты же говорил, что мы не играем.

– Все куда серьезнее, чем кажется, – зловеще процедил он, нависая над ней. Заставляя опускаться спиной на машину. Держать вес силой пресса. Продолжать противостоять, а не падать в унижении.

– Да ладно? А я-то думала, что мы просто отдаем дань празднику ужасов и создаем декорации из битых стекол. А парни из уличной группировки вместо массовки. Тогда, надеюсь, что это не будет «Правда или действие», как для детишек, и ты не выпросишь у меня конфеты? – съязвила она.

– А знаешь, подойдет.

Эл провел пальцами по ее бедру, вызывая табун мурашек. И уж точно он заметил, как судорожно она задышала.

– Конфеты, сладкая вата, попкорн, – его голос стал еще более хриплым.

Жар его тела, нависшего над ней, опалял. Татуировка розы в темноте выглядела как пятно крови. Длинные пальцы оставляли раскаленные полосы на ее коже. Аи помнила, как эти пальцы были внутри нее, как ласкали. Сейчас ее радовало то, что Эл не видел ее лица. Но он ведь всегда чувствовал ее всю. Их тяжелое дыхание через маски наполняло тишину леса. И даже с ними его близость ощущалась как все сносящий тайфун. Эти губы напротив, пусть и скрытые. Прикосновения были мучительно медленными и хотелось, чтобы его рука поднималась выше.

Сильно Эл схватил ее за бедро, сминая кожу внутренней части ноги.

– Твоя ложь больше не имеет никакого смысла, – процедил он прямиком в ее губы.

Его слова, острые словно рапира. Озвученные, они повисли в ночи, как приговор. И Аи снова почувствовала приступ удушья.

Игра окончена.

Сколько же она убегала, как же долго. Но ее нашли. Эл нашел ее. Сейчас он выглядел так, будто знал о ней все. Или ей хотелось, чтобы он ее знал. Именно он. Больше незачем прятаться. С самого первого дня маскировка была бесполезна перед ним. Эл видел ее насквозь.

– Ты меня ненавидишь, – прошептала она едва различимо.

Но Эл услышал.

– Чертовски ненавижу.

Он один из двадцати двух. И нет, ей не стыдно, что он сидел, а она так долго молчала. Эл со своими дружками украл то, что прятал отец. Лишившись этой информации, ее отца поработили. Проклятая мафия забрала его себе.

– Мой черед, – уже холодно сказала она.

– А разве это был вопрос? – усмехнулся Эл.

Конечно, нет. Она знала. Тупой болью в сердце, спазмами в горле и пощипыванием в носу. Так она ощущала свою ненависть к нему.

– Взаимно. Тогда я просто начну. Ты снова был за решеткой? Побывал в плену у преступной группировки, а сегодня ты пришел на Хэллоуин, похитив меня. Какие планы на завтра в твоем плотном графике? – Аи не могла оставить свой сарказм.

– И снова ты меня поражаешь своей осведомленностью. Моя очередь.

– Правила не такие, ты не ответил.

– Точно? – Он взял ее цепь на шее и натянул, приближая девушку к себе. – Тогда я выбираю действие.

Свободно свисающий конец цепочки коснулся ее кожи, холодный металл скользил по ключицам, вызывая дрожь.

Аи злилась на себя. Злилась на него. Как же раздражало, что Эл ее не трогал, она хотела ближе, хотелось его рук, губ и кожи. Черт, как же она, оказывается, просто невыносимо скучала по нему. Насколько же момент был неподходящим для таких дурацких чувств, но она ничего не могла поделать с тем трепетом, который он в ней вызывал. Их окутывала темнота, размывая все границы, стирая каждую выстроенную баррикаду.

Но Аи продолжала отталкивать его, противиться этим чувствам. Эл мог все это время развлекаться с Дариной, откуда ей знать? И она не хотела иметь с ним ничего общего.

– Избавиться от агрессии – это перестать хотеть, Аи. – Опять он видел ее и читал, будто открытую книгу, даже сквозь всю ее защиту. – Нет агрессии – нет желания, маркиза.

И Эл толкнулся в нее, оказавшись между раздвинутых ног. Крепко прижимаясь к ней своим пахом. Она почувствовала его эрекцию и застонала. Боже. Чуть не задохнулась от чувств, которые накрывали с головой. Где-то в глубине души ей хотелось, чтобы Эл был лишь ее. И она злилась, ужасно злилась, что это не так. Что каждое их взаимодействие бессмысленно. Что никто из них не покажет свое третье сердце.

– Аи, – прошептал он срывающимся голосом, тоже злясь, но выдавая желание.

Несмотря на всю их ненависть и прошлое, обнимая ее за талию и впечатывая в себя. Прижимаясь к ее плечу маской, будто хотел съесть. Будто голод был их взаимным чувством. И они горели от прикосновений, от близости, от того, что они оба родились на этой планете, чтобы суметь повстречать друг друга.

Между пальцами Эл зажал ее сосок сквозь ткань. Аи чуть не упала на капот, руки согнулись в локтях, став ватными от блаженства. Она могла лишь прикусить губу, чтобы не выдать своего триумфа.

– Удивительно, как ты из-за меня теряешь контроль, – прохрипел он. – А я его обретаю.

– Эл… – прошептала она и потерлась о его маску своей, словно кошка. Потому что Эл продолжал играть с ее соском, вызывая электричество от груди вниз по животу, заставляя усиливаться пульсацию между ног.

Резко он ее развернул, заставляя ладонями упираться в машину. Двумя руками раскрыл топ, отдаляя кусочки ткани еще больше, освобождая ее груди. Прохладный воздух коснулся сосков, а затем холод металлического капота от толчка вниз, отчего Аи снова потеряла дыхание. Твердый член Эла упирался в самое чувствительное место, заставляя ее выгибаться в пояснице, когда он вел пальцами по спине девушки. Короткая юбка от такой позы открывала ему ягодицы и кружевное белье. Контроль рассыпался, он был прав. С ним она всегда себя отпускала.

– Итак, мой вопрос, – прохрипел Эл над самым ее ухом.

И снова отошел, оставляя лишь холод и острую потребность в нем.

– Кто ты?

Грубо. Требовательно. Лед в его голосе причинял физическую боль.

И вот Аи уже снова летела на самый край. Эл делал это с ней всегда. Добирался до самого центра ее души, вскрывал и бросал в пекло жизни.

Аи повернулась, почувствовав теперь уже потребность в опоре. Было так темно, что она не видела даже своего тела. Снова ощутила, как мрак сгущается вокруг, забирает ее и давит. Аи опять хотелось оказаться у пилона. Снова танцевать свой реквием. Похоронный марш. Бежать. Собирать осколки себя и греть. Греть их, а потом прятать, уповая в одиночестве. Обращаться к нему за силой. Брать и брать у себя в долг.

Но тьма уже поглотила. Догнала.

Почему они с Элом всегда сталкивались лишь так? На обломках правды и жизни. Может, они просто только друг с другом были настоящими. Лакмусовыми бумажками, проявляющими истинную сущность друг друга.

Ведь все одиночки, на самом деле, в глубине души ненавидят одиночество.

– Никто. Как ты и сказал.

Кажется, что это было в прошлой жизни. Их ненависть достигла своего предела. Стояли тут оба, виноватые в поломанных жизнях друг друга. Это было похоже на суд.

Внутри война, чертов взрыв вулкана. И единственное, что она могла сейчас – это не сопротивляться. Умирать в этом черном огне, как на отправленной ей карте с цифрой «XVI». Дать ему всю свою боль, страх и стыд. Позволять сдирать с себя всю ложь, вместе с кожей, вместе со всеми вшитыми и встроенными убеждениями. Пусть все горит! Она больше не будет убегать. Потому что дальше уже некуда. Они оба пойманы. Заложники своих тел и боли.

Желание сменилось оттенком боли. Боль была повсюду. И источали ее они.

Больно. Падать на собственные штыки, которые были твоей защитой. Больно. Обнажать душу, когда ты уже ее предал.

Жить – это больно.

– Кто ты? – еще раз зловеще спросил он.

С ней говорила будто сама тьма. Аи не видела его тела, кроме ужасающих зеленых очертаний маски.

И она сдалась. Потому что устала уставать. Устала злиться и бороться. Потому что ей все время просто невыносимо больно. Хочется просто упасть и завершить все. Что, если смерть не только о прекращении жизни? Может, это прекращение жизни старой. Оставить то, что было в прошлом, отрезать от себя, уничтожить. Распрощаться. «Я прощаю себя».

– Посмотри на меня, – чужим голосом, эхом в лесу, дрожью по коже. – Увидь меня. Включи свой чертов фонарь.

Кому Аи это говорила? Ему или себе? И сорвала маску.

– Ха! Серьезно? Это твое действие? Хочешь опять вести двойную игру и победить обманом? Тебе меня не соблазнить.

Господи, что он несет?

– Я ведь сказала, что секс ничего не значит, и чтобы ты забыл.

– Минуту назад ты терлась об меня, почти умоляя.

– Ты тоже, – парировала она.

Два лжеца. Два человека, ненавидящих друг друга и себя. Дуэль их страхов.

Страх – это тоже больно.

Но лучший момент в жизни – когда что-то щёлкает, и ты уже никогда не будешь прежним. Точка невозврата. Они до нее добрались.

– Я выбираю правду, а не действие. – Больше не убегать. – Так что посмотри на меня.

И тогда он подошел и зажег фонарь. Аи не стала прикрываться, ей плевать. Пусть ее грудь обнажена. Хуже того – ее душа. Все ее тело. Ее сущность.

Смотри!

Эл смотрел. Разглядывал ее глаза. Из-за направленного на нее света Аи так и не могла столкнуться с его, но чувствовала, как он смотрит. Как щупает ее взглядом, как Эл видит ее брови и ресницы, белые волосы и гетерохромию.

Коробочка снова сжималась, давила и била, ломала, выворачивая наизнанку. Больно. Но Аи стояла на сцене своего погорелого театра. Это была ее игра одного актера. Выступление в свете этого импровизированного прожектора.

Разоблачение. Откровение. И уродливая исповедь.

В тот злосчастный вечер, когда мама застукала ее в том зале, Аи думала, что это было худшим моментом ее жизни. Но нет.

Ее отец, уважаемый человек, врач. Человек, которым она восхищалась и считала, что никогда не сможет до него дорасти. Никогда не будет его достойна. Ведь у такого человека родился ребенок с уродством. Ирония жизни. Он лечил людей, но породил неисцеляемый ничем дефект. И Аи, как клеймо, была для их идеальной семьи.

Но он был преступником. Работал на чертову мафию.

А мама… Она знала.

На том вечере, прежде чем сбежать, Аи видела, как отец помогает прятать труп какого-то важного шишки. Как ему платят за это деньги. А мама делает вид, что ничего не замечает, и отвлекала жену убитого светской беседой.

Она ненавидела их всех.

Больно.

Таких совершенно несовершенных.

Тех людей, которые стыдились ее и не упускали ни единого случая, чтобы напомнить об этом.

Может, она в тот вечер поэтому не надела линзы и вышла к грабителям. Может, и в ту ночь с Элом на крыше она этого не сделала поэтому тоже. Ее тайные желания. Чтобы ее видели. Быть заметной. Быть, черт возьми, человеком. Она девушка. Не ошибка. Не клеймо на идеальной родословной аристократов. Не вся та химия, что скрывала ее внешность. Не все те манеры, которым ее учили и запрещали танцевать то, что ей хотелось.

– Я… я человек, – выдавила она. – Просто человек, чтоб вас всех. Я человек! – Голос дрожал. – Я девушка. – Рыдания душили. – Человек.

Сотрясающееся тело боялось факта случившегося. Его видят! Билось в агонии, рассыпалось на части.

Аи услышала, как шумно выдохнул Эл, выключив фонарь. Вся темнота пропиталась его напряжением. Черное на черном.

Эл смотрел на нее так, как единственный во всем мире, кому она могла отдать свою правду, историю жизни, как предсмертную записку. То есть никак. Аи не видела ни его глаз, ни выражения лица, ни даже тела. Но он раскрыл свои объятия для нее, заключая лицо Аи между своими ладонями. Так же, как и смерть больше месяца назад. Они были единственными, кто ее принял. Равнодушно. Без оценки. Без чувств.

– Я как Призрак из «Игры престолов».

Альбинос, но еще и с разноцветными глазами.

– Словно ангел, – сказал он.

Если бы перед ней был не Эл, то она бы подумала, что он потрясен. Но он ничего не чувствовал. Она тоже. Потому что иначе больно.

Не подпускать никого. Никогда и ни за что.

Она настоящая никому не нужна. Больно.

– Не делай этого. Не умирай, – сказал Эл. И его голос… дрогнул?

– Я уже давно мертва. 17 сентября этого года. Дата смерти Аделины Уолтон.

Буква «W» на карте. Ее полет из окна башни. Тот самый седьмой этаж. Она падала вниз без крыльев. Не умеющая летать, но с полным отпусканием. Выдох – как единственный эквивалент свободы. Так выглядит смирение.

– Аи, – сложил он ее имя в новое, подаренное ей, и такое правильное.

– Они угрожали мне. Сказали, что убьют родителей, если я не исчезну. Заставили меня бежать. Отец был у них в плену, после того, как вы вторглись в наш дом и украли что-то важное для мафии. Они забрали его, и мы с мамой остались практически без денег, у нас не было доступа к папиным счетам. Похитив и запихав в машину, они сказали, что иначе моего отца убьют, если я не исчезну. А так его отпустят, и он точно без меня выплатит им долг. Что ему не за чем будет сопротивляться, потому что все наследство он переписал на меня. Я хотела, чтобы папа вернулся, поэтому я просто не могла не согласиться. И я умерла для них всех. Для моих родителей.

Голос предательски надломился.

– Моей личности больше нет. Я видела свои похороны, – прошептала Аи, проваливаясь снова в воспоминания. Но в этот раз давая темноте себя сожрать. Она падала и падала. – Я видела, как мои родители плакали. Но я сделала это не только из-за угроз. Вот кто я. Никто. Человек-невидимка. Аделина, которую никто и никогда не знал, даже ее родители. И единственный раз, когда ее все любили – это ее смерть. Ты знаешь, что на похоронах все плачут? Они все, эти люди, будто вдруг замечают, что человек в гробу жил. Что он вообще был. Они сожалеют, скорбят. Когда кто-то умирает, живой человек испытывает стыд и вину за то, что живет. Интересно, правда? Каждый думает о своем, о том, чего он не сделал.

Она тоже думала. Для этого ей потребовалось умереть. Чтобы пробудиться от многолетнего сна.

Эта мафия проинструктировала, что нужно делать. Как инсценировать свою смерть. Сфабриковали материалы медэкспертизы. Подстроили все под несчастный случай. Под аварию, в которой Аделина погибла. Они же дали ей контакт человека, подделывающего документы.

– И я тоже была там. На своих похоронах. Пряталась в тени деревьев. Смотрела на то, как захлопывается крышка гроба с купленными останками обгоревшего тела. Все эти люди не могли на него смотреть. Мои родители. Да, там была не я. Но это ничем не отличалось от моей жизни. Я чувствовала себя так же все свои восемнадцать лет. Как этот изуродованный труп.

Слова на удивление давались легко. Чем больше она открывала правду, тем было проще. Она так ничего и не добилась. Ни любви, ни признания.

– У меня всегда было все, что нужно, но никогда не было того, чего я хочу.

Этот призрачный миг скорби не залатал ее ран. Но подарил кое-что важное. Осознание. Может, тогда она, как раз, впервые не убегала. Не пряталась. А поняла, чего хотела. Как сильно ей хотелось просто быть собой. Дать себе на это разрешение. Что она имеет право на жизнь. Аи поняла тогда, как сильно она этого желала и как в этом нуждалась.

Та сцена, описанная к карте «Смерти» с каплями крови. Эл показал Аи, что летать можно и без крыльев. Снова вставать, раз за разом подниматься. И она поднималась, падала, и опять. Эл дал ей это. Их столкновениями, уличал ее ложь и сопротивление самой себе. Учил ходить заново. И Аи восставала из мертвых. С ним она стала смотреть с обратной стороны на свою разбитую жизнь, научилась видеть сквозь осколки иную перспективу, складывать старую картинку в новую. Смерть ее научила жить.

– Я ненавидела свое тело, – голос сорвался, а губы задрожали. – Мне все время было так больно в нем жить. В этом теле, которое никто не принимал и я сама. И… и я похоронила старую версию себя, чтобы научиться жить заново, чтобы полюбить его… полюбить свое тело, – прошептала она. – Это моя сделка со Смертью.

Эл соединил их лбы.

– Потому что перед смертью все равны. Ты нашла свой способ чувствовать, как и я. – Эл понимал ее.

– Ты мне дал это.

Аи плакала и смеялась. Ее трясло от всех чувств, которые она столько лет отрицала и не замечала в себе. А взамен ощущала лишь освобождение. Больше не страшно. Ей не стыдно. И больше не больно.

– Так что можешь ненавидеть меня, – голос обретал металл и звенящую уверенность. – Но вставай в очередь за мной. Потому что никто не ненавидит меня так, как я. Давай, сдавай меня этим ублюдкам.

В какие бы игры там не играла мафия и что бы от нее не хотела.

– Заключи со мной сделку. Как и тогда. В нашу первую встречу. Ты никто и я никто. – Голос далекий и отстраненный. Будто выключил себя еще больше, выкрутив реле на максимум. Между ними образовался вакуум и смертельная тишина, будто Эл этими словами себя убил.

Он снова собирается ее отпустить? За этим привез в лес? Чтобы она пряталась по кустам? Аи Уолтон, расправив плечи, она смотрела в темноту глазниц зеленого черепа и произнесла, четко расставляя каждое слово:

– О чем ты? Мне не нужны ни твое помилование, ни твоя жалость. Я больше не собираюсь убегать!

– Вот поэтому я и идиот.

И он сделал то, чего она не ожидала. Сорвал кофту, бросив на капот. Эл положил ее ладонь на свою грудь. Не давая ни секунды осмыслить и понять. Отдышаться.

Он положил ее руку на свое страдающее тело. Нет, душу. Иссеченную шрамами. И Аи помимо бугров на коже ощущала, как неистово бьется его сердце.

Они оба задыхались.

Аи боялась даже пошевелиться. Будто он сейчас просто рассыплется в ее руках. Ощущала это сквозь кромешную тьму, слышала его в ней. Как он кричал, взывал, как Эл страдал. Страдал и страдал все время. Она могла только смотреть в его глаза, точно зная, где они в пространстве. И знала, что они полны океана боли. Почему Аи ее никогда не видела? Почему только сейчас разглядела за безразличием все то, что он выстрадал. Что он все еще там внутри. Приручивший тьму, кормящий ее с руки своей болью. Сейчас, стоя полуобнаженный перед ней, Эл был чернее черного.

И глаза ведь вовсе не были нужны, чтобы видеть. Мы жизнь не смотрим, а чувствуем. Он научил ее этому. Всегда учил, каждый раз он заставлял ее сопротивляющееся нутро чувствовать. Проживать. Внешний вид ничего не значит. Слова ничего не значат, лишь поступки. Они встретились в этой темноте. В не принявшем их мире. Вместо солнца, они покупали батарейки для фонарика, создавая искусственный свет. Но даже включать его не требовалось, рука Аи знала больше, ощущая кожу Эла. Точно так же Эл видел ее душу за всем камуфляжем. Ее правду. И сейчас давал ей увидеть свою.

Истина за истину.

Они были обнажены настолько, что были видны их третьи сердца.

Тучи открыли свет полной луны, синими бликами проявляя их тела в этой темноте, позволяя им найти друг друга и обрести. Так радуется высшая форма света, находя себя в материи. Лунное сияние пробивалось в ночи, говоря о том, что свет можно обнаружить даже во мраке.

Опустив взгляд, Аи могла теперь различать его татуировки. Они покрывали всю кожу от челюсти до косых мышц пресса, уходя вниз под боксеры, что выглядывали из-под штанов. Она провела подушечками пальцев по его шее, чувствуя на ней шрамы, подтверждая свои догадки. Спустилась ниже по мышцам груди, ощущая каждую полосу. Провела по выпирающим и твердым кубикам пресса с поврежденной кожей. Ощутила «V» образные каменные мышцы, иссеченные отметинами.

Рисунки покрывали полностью и руки до самых костяшек. И все они прятали бесконечные ступеньки рубцов, такие же, как на его торсе. Эл позволил ей даже снять тяжелый напульсник, наполненный лезвиями и отмычками. Здесь скрывались самые выпуклые и большие шрамы. Как он выжил? Аи не могла остановить свой поток слез. Ощущая его боль на кончиках своих пальцев.

Когда она добралась до его спины, то почувствовала, что Эл напрягается еще сильнее. Будто мышцы под кожей сейчас порвут ее. И… Он дрожал. Девушка остановилась, давая ему возможность отдышаться. Чувствовала его всего. Эл стоял в ее объятиях, сделанный будто из стекла. Она снова продолжила свое прикосновение, исследование его души, карты тела, зная, что Эл остановит, если достигнет своего предела. Сейчас он тоже шел вместе с ней, преодолевал все внутренние барьеры. Когда Аи добралась до лопаток, они оба замерли и перестали дышать. А потом девушка почувствовала, как раздвигаются его ребра от резких и глубоких вдохов. Его боль делала воздух тяжелым, и она делила его вместе с ним.

Сколько. Он. Вынес. Как такое вообще возможно?

– Будто от крыльев, – произнесла тихо Аи в его плечо.

Вся спина Эла была покрыта длинными полосами. А на лопатках оказались самые неровные и самые выпирающие шрамы. Это не от лезвий. Рваные, грубые.

Падший Ангел.

– Укуси меня, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. Аи чувствовала, как он полыхал в ее руках. Как весь покрылся испариной, но продолжал дрожать, будто ничто в мире никогда не сможет его согреть.

Она поцеловала его через маску. Прямо в эту мертвую улыбку. И затем сильно впилась в трапециевидную мышцу на его плече. Аи кусала, больно вонзалась в него и всхлипывала, сотрясаясь всем телом, пока дыхание Эла снова не выровнялось. Никак не могла остановить поток слез и спрятать, но Эл не отталкивал, он все равно позволял ей видеть себя в этом мраке. Давал ей его почувствовать.

И она была благодарна.

Когда его рука потянулась вверх, Аи подумала, что теперь он ее оттолкнет, что Эл больше не может.

И он не мог. Сняв свою маску, Эл притянул Аи к себе за затылок, впиваясь в ее губы. С выдохом, с дрожью, неистово. Аи отвечала точно так же. Жадно, эгоистично, собственнически. Отдаваясь этому мигу. Всего лишь раз.

Еще один.

Ей нравилось трогать его волосы. Нравилось, как он смотрел на нее. Каким он был необузданным. Нравились эти татуировки и шрамы. Его мягкие губы. И этот умопомрачительный запах, что сводил ее с ума. Его проколы в ушах и в брови, черные напульсники на запястьях, в которых Эл прятал оружие самоуничтожения. Весь Эл.

Его прикосновения, обжигающие, грубые. Он поднял ее, взяв под ягодицами. Боже, от близости к нему кожей к коже, когда их грудные клетки соприкасались, Аи стонала в его губы. Эл прижал ее к капоту, захватывая рот, сминая губы, кусая их. Так же дико, как и в первый раз. Она задыхалась. Его кожа опаляла. Он был горячим везде. Оторвавшись от губ, Эл покрывал ее шею засосами, не сдерживая себя, оставляя на ней метки.

– Подари мне свою ненависть.

Его низкий и хриплый голос проникал под кожу, сводил ее с ума.

– Мне сейчас нужно чувствовать. Мне это просто необходимо, Аи.

Так их близость давала ему чувства? Он все же чувствовал их первый раз?

«С тобой я обретаю контроль».

Он опустил ее тело на капот, пригвоздив запястья с двух сторон от головы своими сильными ладонями. Вылизывал ее шею, заставляя тянуться к нему ребрами. И трястись под его могучим телом от голода и вызванного им исступления.

Ее обнаженные соски терлись об его оголенную грудь, и Аи забывала, как дышать. Глотала воздух между поцелуями.

– Ты нужна мне.

Боже.

– Ты ведь сказал, что нет.

– Что мне не нужно, чтобы ты меня спасала.

От его громкого дыхания и стонов у Аи все внутри сжималось. Она уже чувствовала, как возбуждена до предела. Не уступая ему, она укусила его за мочку с сережками, облизала раковину. Чувствовала, как он дрожит из-за ее дыхания в ухо. Как покрывается мурашками. Ей нравилось, что он на нее реагировал. Что она делала это с ним.

– Пусть это будет последний раз, но дай мне это. Себя.

Эл посмотрел в ее глаза, почти умоляя.

– Мне нужно этой ночью жить.

Жить. Аи задрожала, облегчение почти до боли, громким выдохом, между плачем и смехом. Как будто она тоже ему давала чувство жизни.

Снова в губы. До боли. И нежно сплетать языки. Доказывая, показывая.

«Ты нужна мне». Он отдавал ей это чувство через свой безумный поцелуй.

Аи провела кончиком языка по его деснам, лизнула верхнюю губу. Он поймал ее язык и посасывал, проводя своим по нижней губе и снова целуя вместе с языком, глубоко. Толкаясь в нее бедрами. Ее тело горело, жило своей жизнью, тянулось ему навстречу. Хотелось ближе, теснее, сгореть вместе.

– Просто будь со мной этот проклятый миг.

«Мне нужно чувствовать».

Эл втянул ее сосок, играя с ним языком. Затем второй. Отстранившись, он резко развернул Аи опять и начал играть с ее сосками уже пальцами, обеспечив до этого смазку языком. Пока руки Эла были заняты ласками, он целовал ее шею. Оттягивал цепь зубами, задевая кожу и посылая тысячу электрических разрядов вниз по телу. Аи сгорала в его объятиях.

Эл провел пальцами по ее губам и дал облизнуть.

– Больше смазки.

Сначала он погрузил ей в рот три пальца одной руки, затем второй и начал поглаживать снова груди. Аи толкалась к нему тазом, желая быть ближе, плотнее, теснее. Хотела чувствовать его внутри. Но на них до сих пор было слишком много одежды.

– Еще. Поработай языком, принцесса.

Аи чуть не стонала, когда Эл ввел пальцы в ее рот, смазывая. Это было так эротично, что Аи была мокрее внизу, чем руки Эла. Как же она его хотела.

– Черт возьми, – выдохнул он, когда Аи начала посасывать его пальцы.

И Эл опять принялся ублажать ее соски. Проводил вокруг подушечками, заставляя потерять их свою твердость, чтобы снова атаковать. Тереть их и тереть, пощипывать. Ее груди лежали в его ладонях, пока он их тер, пропуская соски между своими пальцами. Аи упиралась руками на свой Додж. А ягодицами в пах Эла, толкалась в его выпуклость. Ее тело жаждало больше трения. Но Эл не давал ей этого, продолжая водить по грудям вверх и вниз. Снова смачивал пальцы и опять. Боже, неужели можно кончить от стимуляции сосков? Она была так близко, что почти хныкала и нетерпеливо дергалась, задыхаясь от наслаждения.

– Такая готовая, но это еще не все, – сказал Эл, сняв с нее трусики, и Аи почувствовала, как ее влага коснулась бедер. – О, нет, Аи, еще не все.

Эл перекинул цепь назад, потянув, прижимая ее спину к себе. От осознания, что она может касаться его кожи, кружилась голова и ноги становились ватными, когда ее оголенные плечи терлись о его крепкие грудные мышцы. Лаская ее шею поцелуями, Эл продолжал водить пальцами по ее соскам, но уже интенсивнее. Из-за такого положения ощущения лишь усиливались. Теперь ее груди были натянутыми и твердыми, выпячиваясь вперед. Когда он отпустил цепь, Аи содрогнулась, теряя себя и доходя до своего предела. Ей хотелось плакать. Холодный металл теперь шлепал по ее половым губам. А ей хотелось, чтобы это были руки Эла, его язык или член. И Аи больше не могла этого выносить.

– Эл, пожалуйста.

– Пожалуйста, что?

От игривости в его голосе хотелось взорваться, но она волнами подходила к грани. Ей нужна была долгожданная разрядка. Тело извивалось в его руках в неконтролируемых приступах. Получало разряды от сосков вниз. И опять. Цепь от ее толчков навстречу билась. И опять. Прострелами, заставляя сжиматься влагалище и сочиться все больше.

– Эл, – она почти плакала.

Взявшись за цепь, Эл потянул ее на себя, сближая их тела.

– Так для тебя же секс со мной ничего не значит?

– Эл, я больше не могу, – Аи задыхалась и готова была уже потерять сознание, либо упасть и разрыдаться. Но точно куда-то упасть. Прямиком в его тьму и разбиться.

Он провел языком по ее уху. Специально издеваясь, медленно. Мучительно. Заставляя коленки подгибаться. И дрожать.

– Чего ты хочешь, принцесса Аи? – И он толкнул цепь, чтобы она снова ударилась по самому чувствительному месту.

– Тебя.

От его хриплого стона Аи действительно чуть не лишилась чувств, но ей нужно было больше. Эл задрал ее юбку, но продолжал ласкать ее груди одной рукой, обнимать их, собирать вместе и заставлять тереться о его мускулистое предплечье. Конец цепи теперь разместился между ягодицами, когда он ее нагнул, заставляя снова упереться руками в капот.

Наконец Эл одним движением вошел в нее.

Ее стон был слышен во всем лесу, когда она поняла, что Эл без резинки. Гладкость его кожи скользила по ее влажным стенкам. Каким же он был горячим и твердым. Какой шелковистой ощущалась его плоть.

– Аи, черт возьми, – прошептал он охрипшим голосом.

Это было намного приятнее, чем с защитой. Эл не двигался, заставляя ее почувствовать каждый сантиметр его длины. И, когда Аи ощутила пульсацию его головки внутри себя, ее начало трясти, тело неконтролируемо содрогалось, требуя кончить.

И он дал ей то, чего она так жаждала. Эл начал жестко двигаться, вгоняя в нее свой член. От каждого толчка цепь стучала по ее анальному отверстию, распаляя возбуждение до немыслимых пределов. Ощущений было так много, что Аи распадалась на части. Она была полностью во власти Эла. Соски после его ласк стали настолько чувствительными, что соединяли точки в теле, разливая возбуждение от низа до груди. И Элу хватило лишь нескольких толчков, чтобы довести Аи до долгожданного блаженства, заставляя биться в конвульсиях от умопомрачительного оргазма. Давая телу столь необходимое расслабление, разливаясь внутри жаром и покалыванием, бегущем по ее животу и позвоночнику. До самых кончиков пальцев. Фонтаном мурашек по коже головы.

Их близость была просто безумием. Отпусканием контроля. Таким чувствовалось доверие, которого Аи так страшилась. Оно было столь же дерзким и до боли желанным, в чем она никогда себе не признавалась. И насколько же приятным оказалось, когда Аи полностью отдалась Элу.

Эл вышел из нее, развязал топ и снял. Далее освободил Аи от юбки и болтающихся на коленках трусиков, чтобы развернуть к себе лицом и посадить на капот, будто она ничего не весила.

Он отошел на шаг и остановился, разглядывая ее, буквально обжигая взглядом. И Аи тоже не могла оторвать от него глаз.

– Такой огромный.

Вопрос или восклицание, но точно удивление.

– Он только что был в тебе и шестьдесят восемь часов назад.

Участившиеся удары сердца отдавались где-то в ребрах и Аи сглотнула. Потому что… Он тоже скучал?

– Такая красивая, – произнес он, обнимая словами, согревая каждую рану в груди. На Аи никто и никогда так не смотрел. Будто она была святой.

«И ты». Такой красивый.

Аи смотрела в затуманенные глаза с расширенными зрачками. У нее наверняка и у самой были такие же. Эл снова, как и в первый раз, разглядывал ее гетерохромию. Похоже, его совсем не смущало ее уродство.

И ее тоже. Не смущало то, что он считал дефектом в себе. То, что прятал за своей великоватой ему одеждой, одернутыми рукавами и за татуировками.

Боже.

Чего вообще мог стесняться этот парень? Он был прекрасен.

Подойдя ближе, Эл провел согнутым пальцем по ее ложбинке, так же, как и при встрече сегодня в том темном тамбуре. Тело Аи тут же отозвалось на его тепло. Головка члена коснулась живота, ломая ее вдох судорожной дрожью. Аи разглядывала внушительную эрекцию, не в силах оторвать глаз от выпуклых вен и гладкости кожи. До сих пор ощущая, каким он был внутри.

– Ты никогда не видела, – не вопрос. Заключение.

И его немое «да» на ее вопросительный взгляд: «можно?».

Тронув пальцами, Аи провела ими по всей его длине. Эл прерывисто дышал в ее волосы. Тоже прижимался к ней. Тоже хотел.

– Я пылаю с тобой как тысячи взорванных шахт, – прохрипел он.

И начал входить в нее медленно, сантиметр за сантиметром. Сдерживая себя, со стоном, и давая ей посмотреть. То, как Эл держал красивыми и забитыми пальцами себя, вызывало в ней просто ошеломляющий эффект, настолько возбуждающей была эта картина, что Аи тоже застонала.

Он посмотрел в ее глаза, читая в них мольбу, потому что в его отражалось то же – жажда большего. И Эл рывком погрузился в нее полностью, крепко сжав ее бедра, толкаясь своими. Это чертово совершенство – они вместе. Аи тоже подавалась ему навстречу, наращивая темп. Кусая губы от звуков, от прикосновения тел. Она цеплялась крепче за его шею. Ее уже гипер-чувствительные соски, встречаясь каждый раз от их толчков с его грудью, снова посылали электрические разряды между ног. Она стонала. Погружаясь в ощущения, растворяясь, исчезая. Он крал ее жизнь, и Аи добровольно несла ее на алтарь их чувств.

Взяв ее за шею, Эл опустился ладонью к цепи и, поддев пальцем, притянул Аи к себе, яростно обрушиваясь на ее губы. Снова так, будто не целовал, а пожирал. Будто нуждался в ее языке как в воздухе. Он стал еще быстрее и резче входить и выходить из нее. Аи не могла сдерживаться, мычала в его губы, наконец вырвалась, утыкаясь головой в его плечо и выкрикивая его имя. Сжимая его внутри, кончая, не чувствуя ног, до искр в глазах. В этой ночи для нее сияли другие звезды, и каждую из них дарил Эл.

Выйдя из нее, Эл снова встал напротив, целуя.

– И это еще не все.

Что?

Он смотрел на нее глазами демона, опуская Аи на капот, надавливая пальцами на ее грудину, чтобы легла. И тогда он снова вошел в нее нетерпеливым толчком, заполняя ее полностью, и Аи охнула. Покачивалась навстречу. Самый божественный ее танец. Потому что он обнимал ее и танцевал его с ней.

Эл впивался пальцами в ее бедра и входил еще с большим напором, чем до этого. Кусая шею, рыча, вдыхая ее запах. Аи выпрямила и развела ноги.

– Аи, черт возьми, – выругался он, ускоряясь.

Мышцы сжимались, еще один оргазм накрыл ее уже внезапно, без предупреждений, потому что оголен был каждый ее нерв. Она вся уже была сплошным сгустком нервов. И Аи кончала, пока его пальцы сильно сжимали ее бедра, а она выгибалась навстречу его яростным и быстрым толчкам. С рычанием Эл вышел и излился на ее живот. Горячие капли покрывали ее кожу, достигая груди.

– Самое красивое, что я когда-либо видел, – произнес он охрипшим голосом, оглядывая ее всю. Задыхаясь от наслаждения, нависая над ней, пытаясь отдышаться.

– Белое на белом, – хотелось пошутить, но голос был настолько блаженным, как и момент. Аи впервые не смогла подумать о том, что уродлива.

– Ты самое красивое, что я когда-либо видел в своей темной и полной срани жизни. Видела бы ты себя моими глазами.

– Белое и черное, как эта луна на небе и ее обратная сторона. Тень и ее свет.

– Во Вселенной темноты не существует. Темнота – это отсутствие света. Как и эта луна.

Это самое большое признание, которое он мог ей дать. Небрежно брошенное, снова как игра из слов. Но…

«И ты. Ты тоже мой свет».

Эл отстранился.

Аи наблюдала, как парень достал лезвие из напульсника и снова надел ткань на руку, а затем и кофту. Он пошел в сторону, снова скрываясь в темноте леса, и она знала зачем. Пикнул сигнал о разблокировке машины. Дав ему время, Аи достала из Доджа влажные салфетки и вытерла живот. Когда тоже оделась, Аи закрыла глаза, сморгнув слезы.

– Я иду, – произнесла она, чтобы уведомить Эла.

Чтобы предупредить и не смущать его.

Это было больше, чем ее взгляд дочери врача.

Всегда больше.

Он научил ее из разрушающих чувств делать импульс. Вместо того, чтобы ломать ими себя, Эл научил ее чувствовать то, что она действительно хочет. Заглушать все чужие голоса, из которых ее пытались сделать, и слышать свой. Как помочь в этом Элу?

На его месте ей бы тоже не захотелось, чтобы кто-то стал свидетелем такого. Но в то же время ей хотелось просто быть рядом с ним. Обнимать.

Ему это не нужно.

Просто разделить с ним это.

«Ты нужна мне. Мне нужно этой ночью жить».

И она будет с ним.

Поэтому Аи тоже будет смотреть на него настоящего. Ведь это Эл.

– Видел бы ты себя моими глазами, – повторила она шепотом его же слова.

Прислонившись к дереву, Эл дышал так, будто только что бегал. Едва различимый испуг сжал внутренности Аи, что он мог навредить себе слишком сильно. И она всегда будет этого бояться. Когда подошла ближе, то увидела, что у него снова кровоточит нога, но уже другая. Бедро второй было полностью перевязано, и Аи помнила, что в прошлый раз на нем не осталось живого места. Аи присела перед парнем, забирая спиртовые салфетки и обрабатывая самостоятельно рану. Эл не возражал. Она бы ему и не позволила.

Неглубоко. Вены целы. Ее пугало больше всего это. Но те рубцы на его предплечьях были самыми выпирающими, и вряд ли тогда его вены оставались неповрежденными. Медленно она сглотнула ком в горле, чтобы Эл не заметил. Может, когда-нибудь он ей расскажет. Ей хотелось на это надеяться. Но это был Эл.

Через вечность молчания он хрипло произнес:

– Ты похоронила Аделину, а я вот так, – он имел в виду свои порезы, – похоронил Эрика.

Эрик? Это его настоящее имя. Аи боялась даже дышать, чтобы не развеять момент, чтобы не спугнуть его. Потому что Эл так редко что-то говорил о себе.

– Смерть – это не страшно. Страшно оставаться той версией себя, которая тянет тебя на дно.

Теперь Аи это тоже понимала. Смерть ведь не про конец жизни. Это переход в другое качество.

Но почему Эл ее утешал? Если это он сейчас истекал кровью.

Нет. Не утешал. Эл не из тех, кто поддерживает разговор. Сейчас он платил ей тем же.

Истина за истину. Ведь она ему рассказала свою историю.

– Причинить боль и самому ее унять, – продолжал он. – Иллюзия контроля, что ты можешь хоть что-то в своей гребаной жизни, когда в ней, казалось бы, не осталось уже ничего.

К любой боли можно привыкнуть. В конце концов, нервная система перестает реагировать. А вот сама привычка – уже потребность. Это как с дофамином и сигаретами. С болью работает тот же принцип зависимости. Аи осенило сегодня, что мозг Эла напрочь связал боль с понятием «жить». К тому же, те части мозга, которые отвечают за удовольствие, обрабатывает и боль.

«Не осталось ничего». Что же с ним случилось настолько ужасного, что причинение себе физической боли стало для него спасением?

– Обрекать каждый раз себя на смерть – это единственные моменты, когда я чувствую, что что-то под моим контролем. Но это самообман и самонаказание. Мое тело каждый раз меня предавало.

– Предавало, – эхом повторила Аи. И до боли поджала губы, чтобы не расплакаться. Что Эл носил в себе? Когда его тело его предавало? Что он настолько сильно ненавидел в своей жизни, что собственное тело его так отвращало, и он его резал?

– То, что должно было стать опорой, силой и жизнью, тебя предавало. Не принадлежало тебе по-настоящему никогда, – его взгляд был где-то очень далеко. Глаза полностью пусты, восьмислойный заслон, о котором Аи так много знала. Эл рассказывал ей о самых сокровенных вещах, но не раскрывал. И Аи видела, что это самое большее, что он мог ей дать.

Эл нанес себе еще один порез.

«Я должен сегодня чувствовать».

В Эле она видела себя. Как Аи постоянно от себя бежала. Как тяжело ей было. Но он не смотрел на нее с отвращением или страхом, не отворачивался, не опускал глаза. С ним она чувствовала себя красивой. Аи вытерла стекающую кровь. Как ему показать то же? Ведь если сфотографировать звезды, то ты не скажешь, что они уродливы и поэтому не получились на снимке. Это ведь просто камера не передает. Эл жил в таком же искажении о самом себе. И она тоже жила. Всего лишь в призмах обусловленных объективов.

– И ты даже не можешь смотреть на себя в зеркало после всего.

После всего?

– Просто не выносишь шкуру, в которой живешь. – Продолжал он замогильным голосом. Безжизненным и лишенным всяких эмоций, бесстрастным, как и его лицо, когда говорил о себе такие ужасные вещи. – И ты просыпаешься, а пытка каждый раз продолжается, порождая все больше отвращения и ненависти к себе.

Эл…

– Но оно страдает, Эл. Твое тело страдает. За тебя.

Господи. Что он пережил?

– И… Спасибо, что ты рассказал мне.

«Я здесь. И я не уйду».

Он уже доверил ей так много. Ведь как вообще кому-то можно доверять, если ты не доверяешь своему телу? Аи его понимала. И сейчас плакала уже от того, как это непомерно много, – то, что произошло сегодня между ними. У Аи никогда и ни с кем не было такой связи.

– Ты сказала, что никогда не будешь меня спасать.

– Не буду.

Это он хотел услышать. Но Аи сама не верила своим словам. Потому что она просто не может оставить его. Кажется, уже больше никогда.

– Твой отец. Он спасал меня не один раз. – И добавил, глядя на ее старания, когда Аи забинтовывала порез: – Ты его дочь.

[1] Первая часть трилогии «Короли лабиринтов» – «В лабиринтах лжи».

[2] Персонаж из мультфильма Тима Бертона «Кошмар перед Рождеством».

[3] Это ничто иное, как карнавал тлена. Песня Poets of the Fall – «Carnival of Rust»

[4] Герой Эдмон Дантес книги «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма мог видеть в темноте, просидев много лет в темнице заключенным.

[5] Американские грабители, которых настигла смерть устроенной засадой на дороге. Их машина была расстреляна, в Бонни попало 60 пуль, в Клайда 50.

Девятнадцатый. Солнце.

Три года назад.

– Очнулся наконец.

Все здесь пахло стерильной чистотой и спиртом, а не грязью, вонью отходов и землей. Когда он проснулся в первый раз, то подумал, что по ошибке его пропустили в рай.

Но никакого рая нет. Для такого, как он, даже преисподняя будет поблажкой.

Он помнил конвой, сопровождавший его в машине скорой помощи. Дернув рукой, он убедился, что опять в наручниках, и ему все это не приснилось. Все смешалось, как в бреду. Снова открыв глаза, он понял, где теперь находится.

Тюремная больница. Уже не городская.

– Ты мог бы не выжить, знаешь. Никто случайно не глотает гвозди. Но доброе утро, Эрик. Ты все еще здесь.

В глазах молодой женщины он читал сочувствие. Вот только без этого. Мужчины никогда не смотрели на него так. В глазах всех клиентов читалась лишь похоть. Но вот он снова видит женщину и на ее лице то же, что у всех, кто после совокупления смотрел на его тело. Сначала они трахались с ним, отдаваясь блаженству, а после пытались его жалеть.

Он почувствовал тошноту, но внутри было пусто. Желудок и кишечник будто скрутило, но в то же время они горели от боли. Во рту было гадко, саднило от самой глотки до гортани. Вкус крови смешался со слюной или это столько было крови?

– Тебя прооперировали и извлекли инородный предмет. Сейчас твоей жизни ничего не угрожает, но ты пробудешь в санчасти до восстановления.

«Инородный предмет» – пометка в заключении и выписной карте. А не самоубийство.

Живот болел, ощущение доходило до самого позвоночника и простреливало в бедро. Так вот почему все такое яркое. Он снова чувствовал.

– Где разрезали?

– Что, прости?

– Мне трудно пошевелиться и болит все, чтобы понять где, – соврал Эрик.

Он ощущал дыру в своем теле. Точно знал, где она. Чувствовал шов, боль была такой, будто его распилили пополам.

– Что мне разрезали? Покажите на анатомическом атласе.

– Но у меня нет. Я могу в телефоне.

– А это что? – он указал на знакомый корешок.

– Ох, точно. Его изъяли у одного из преступников и отдали сюда, ему он все равно не за чем, верно? – Попыталась она пошутить. В колонии все сводилось к черному юмору. Не смешно. – Я совсем забыла, потому что мне он тоже не нужен.

Женщина принялась показывать и рассказывать об операции. Ему было все равно. Ни боль, ни смерть его не пугали. Все его внимание было сосредоточено лишь на предмете в ее руках.

– Могу я почитать, пока буду отлеживаться здесь? Атлас ведь тому преступнику уже все равно не нужен, – повторил Эрик ее слова. – Да и вам.

– Д-да, я думаю, да.

И она положила на тумбу то, зачем он себя чуть не убил. Атлас анатомии человека с выпуклыми страницами на органах и мышцах. Тот, который был в сейфе при ограблении. Тот, который у него конфисковали при задержании. Вещь, принадлежащая, как он выяснил во время суда, доктору Уолтону.

***

– Ты был знаком с моим отцом? – Аи закончила перевязку.

Методичные движения и уверенность. Аи напоминала доктора Уолтона, он был умнейшим из всех людей, кого Эл знал. Ну, может, еще Рэй. Как и отец, Аи говорила о теле с точки зрения физиологии. Что оно страдает, лечит его, а Эл снова режет. Доктор боялся, что однажды парень умрет от инфекции. Но он поил его антибиотиками как витаминами.

– Он не давал мне сдохнуть.

Потому что Эл приносил своему хозяину прибыль. Доктор Уолтон всегда поддерживал товар в лучшем виде. Но также он был еще и чистильщиком в преступной организации. Ему поручалась грязная работа: убирать за хозяином. Избавляться от трупов, либо изощряться в методах по устранению людей. Больницы, морги, запрещенные вещества и знание химического воздействия препаратов – вот, что сделало его частью мафии. Ну, и, конечно же, деньги и связи.

Действия Аи такие же спокойные, хладнокровные, и в глазах нет жалости. Аи никогда не смотрела на него как все те женщины, к которым его приводили. Она никогда не хотела его спасать, никогда не предлагала ничего взамен, не открывала своего сердца. Недоступность и сопротивление – все, что он встречал, сталкиваясь с ней.

Ее манера отказываться от себя вызывала в нем отторжение и одновременное чувство собственничества. Это порождало в нем чувство борьбы. Возможно, когда-то утраченное для самого себя. Но привлекало Эла не это, а пламя в ее глазах.

– Поехали, – он поднялся со своего места, не обращая внимания на боль. Наоборот, торжествовал, что может тоже чувствовать. Пусть и только так.

– Куда мы?

На лице девушки замешательство. Все так же не доверяет ему. И это правильно.

Эл улыбнулся, глядя на ее реакцию, когда подошел к Доджу и открыл дверь с водительской стороны.

– А меня спросить не пробовал?

– Я поведу твою тачку сегодня, – ни единого намека на вопросительную интонацию, что взбесило девушку еще больше.

– Нет!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Поэтому я и не спрашивал.

Аи что-то буркнула, скорее всего ругательство. Усевшись удобнее, Эл пристегнул ремень и завел машину.

– Так и будешь там стоять или уже сядешь?

И Эл сымитировал ложный рывок, будто уезжает. Хлопок дверью был лучшей музыкой для его ушей. Такая живая. Аи заполняла собой любое пространство, где бы не появлялась, приводила все внутри Эла в движение. А теперь она и вовсе без камуфляжа. Сейчас Аи сияла еще ярче. Ее серебристые волосы и фарфоровая кожа светились даже в темноте.

Он узнал ее сразу же, поднявшись сегодня на четвертый этаж. Ему удалось напугать девушку. Дать сигнал ее нервной системе об опасности. И Аи снова от него убегала. Так было нужно, пока Эл разбирался с остальными. Общежитию придется поставить еще одно новое стекло. Потому что один из долбаных уродов решил, что заявиться туда сегодня было хорошей идеей. Как бы не так. Полет из окна был ему уроком. У Эла до сих пор стояли в ушах команды Дьявола для своих пешек. Этот урод оказался самым быстрым, кто ее почти настиг.

Эл включил музыку, из колонок заиграли строчки:

«О, даже не смей оглядываться!

Не отрывай от меня глаз,

Я сказал: "Ты скована"»

[1]

Взгляд, такой пронзительный, покалыванием по шее. Аи всегда смотрела так. Она умела разговаривать глазами. Этот трек она включила тогда в душе. Вместо всех идиотских слов. Вместо сокрушительных вздохов. И сраных, ничего не решающих, бесполезных вопросов и фраз, когда увидела, что он делает со своим телом. Аи с ним просто танцевала, будто это был самый обычный момент в ее жизни. И они не были в грязном душе общаги, а стояли где-нибудь на сцене. Их пьедестал в аду назло всем демонам, показывая средний палец самому Князю Тьмы и этой дерьмовой жизни.

– Танцуйте под него.

– Что? – в ее голосе возмущение. Порыв его ударить чувствовался электричеством в салоне.

– Я сказал, что этот трек подойдет под придуманный тобой танец для конкурса.

– Ты сказал не это.

Умная. Проницательная. Маленькая лгунья, которая разоблачала и его. Да, Эл именно это и имел в виду: «Танцуйте». Без него, потому что он может не пережить эту ночь.

– Так ты…

Но Аи не договорила. Ее белесые брови сошлись на переносице. А Эл не мог оторвать взгляда от ее лица. То, какой она была, как выглядела, ее присутствие, ее запах. Может, он действительно давно умер, настолько она была неземной. Эл никогда не видел ничего подобного. Но боль в бедре напоминала о том, что все это реальность. Помимо боли, Аи была единственной, что его покалеченный разум не отказывался воспринимать. Но этого все еще было недостаточно.

И да, он там был. Слышал. Видел. И забирал то, что ему было нужно. Один из предметов в его игре сейчас выехал на трассу. Такой весомый, с полноприводным преимуществом. Второй Эл уже спрятал за поясом, когда сел в Додж, чтобы он мог послужить в нужный момент.

– Ты посвятишь меня в свои планы?

Никогда.

– Держись крепче.

– Это моя тачка. – Она уставилась на дорогу, сдерживая гнев.

– Тоже не любишь, когда трогают твое?

– Что значит тоже?

О-ох, он мог бы перечислять долго. Лицо Денвера тут же превратило его мир в багровый, наливая глаза кровью. У этого ублюдка сегодня место в первом ряду. Но Эл лишь сжал крепче челюсти вместо ответа, потому что своего у него никогда не было. Ничто в этом сраном мире ему не принадлежало, даже он сам. Летопись его тела была тому свидетельством. Эл, как тень, ходячий мертвец без имени и родословной. Собака хозяина. Хуже. Его раб и собственность. Оболочка без души, страдающее тело, которое ему было противно. Он навсегда похоронил свою личность в той белой комнате. Дети называли ее местом умирания. Потому что мало кто оттуда возвращался живым.

Эл закурил.

Щелкнув по кнопке зажигалки, он обнажил встроенный автоматический нож и порезал свою ладонь. Он продолжал все так же бесстрастно курить, пока кровь текла по его руке, высунутой из окна. Стряхивал пепел и разбрасывал кровавые капли, даря их ветру. Сегодня он должен чувствовать. Только так Эл мог вызывать свою душу, которую проклял и прогнал. Его тело уже давно было жертвой такого ритуала по ее возвращению.

И сейчас она ему нужна – его оставленная в белой комнате душа́. Потому что они уже нагнали грузовую фуру.

Аи молчала, когда он себя резал. Сегодня все было за гранью допустимого, но это чертова неизбежность, с которой им обоим приходится мириться. Все решения принимались быстро и выходили за рамки нормального. К тому же, Аи не раз уже приходилось видеть это зрелище. К счастью, она была не из слабонервных и не падала в обморок от вида крови. В свидетелях Эл никогда не нуждался, но сегодня особые обстоятельства. Даже их близость в лесу и его решение раздеться, чтобы Аи перестала себя ненавидеть, были фатальностью. Эта ночь диктовала свои правила.

Город, к которому они уже подъезжали, был погружен во мрак. Этот въезд был со стороны 116-го квартала, который сейчас обесточен. Эл специально опять выключил фары.

– Я не сдавала вас, – прошептала Аи, глядя на то, как Эл перебинтовывал руку, чтобы не заляпать весь салон. Хватая бинт зубами, он неудобными движениями затягивал рану, пока другая рука держала руль. – Ты, конечно, спец, – в ее тоне обвинение, – но дай сюда.

Может, в какой-то лучшей жизни из него, и правда, вышел бы хороший хирург. Эла ничем не смутить, смерть следовала за ним повсюду от момента рождения, когда его выбросили в мусорный бак зимой младенцем. Он мог бы сдохнуть, но каждый раз выживал. Тогда его нашли бомжи и унесли в приют. Этой историей им помыкали все детство. Сироты горазды на придумывание кличек и наказаний. Но он тоже никогда не оставался в долгу.

Никогда.

Эл оторвал взгляд от своей руки и заставил себя отвлечься от прикосновений Аи. Он смотрел на фуру.

– Из тебя бы тоже вышел хороший врач.

Аи не ответила. Взамен этого она провела пальцем по забинтованной руке в месте пореза, вызывая прикосновением такую желанную боль, которая смешивалась с приятным ощущением.

Сегодня он должен чувствовать.

– Я не знаю, кто вызвал полицию. Но и не опровергла показаний против тебя.

– Но и не сдавала. Ты не нарушила нашу сделку.

И Эл почувствовал что-то в центре груди. Может, его идиотская затея сейчас и стоила того.

– Я молчала. – Почему-то Аи винила себя за это.

– Да, как мы и договаривались.

Ее отец присутствовал на суде, давая показания. Посадили только Эла. Те двое его «напарников» успели смыться. А Эла поймали почти с поличным, когда он только переступил порог дома, так и не успев добраться до машины. Не прошло и недели, как он сбежал из рабства. И угодил в колонию для несовершеннолетних потому, что просто-напросто хотел выжить и никогда не попасться хозяину, а для этого требовались деньги. Поэтому он пошел на дело, за что оказался в «Кресте», где чуть не умер.

– Может, мне даже нужно тебя поблагодарить за то, что я отсидел.

То, что Эл был в местах лишения свободы, сейчас ему абсурдным образом помогало.

Крепче сжав руль, Эл почувствовал, как боль прострелила руку, как защипала рана. Колющим забегом боль пронеслась по его периферическим нервам.

Чувствовать.

Его доминанта жизненной цели.

– Эл, – тревожно позвала Аи.

Но он и так видел.

Эл пошел на обгон, отрываясь от вырулившей на повороте машины. Водитель фуры попытался тоже его вытеснить с дороги. Но у Аи была очень быстрая тачка. Наверное, самая быстрая в городе. Возглавив теперь машинный ряд, Додж задавал направление.

Боль в руке и ноге сигнализировали мозгу: «Не спать». Сегодня его тело будет страдать. Ему придется опять платить им. Вибрация от машины будоражила волны предвкушения внутри. Возможно именно так ощущается жизнь. В каждом моменте, складывающемся из мелочей. Собирается в кончиках пальцев, когда ты трогаешь приятный материал кожи. Дифракция света от фар на ресницах, когда он превращается в радугу. И стук сердца, которое делает для тебя все каждую единицу времени, чтобы ты жил. Собственно, как и каждая клетка в организме.

Когда-то они с Рэем говорили обо всем этом. Парень любил порассуждать перед экзаменами, а Эл не прочь обсудить то, что вызывало в нем интерес. Такого в мире было мало. Пока он находился в колонии, их обучали основным предметам. Но вечера в камере и длинные ночи ему скрашивал анатомический атлас, украденный у отца Аи. Каждая буква заполняла смыслом черно-белую историю его существования. Там он не резал себя, потому что в «Кресте» ему не нужно было чувствовать. Его способность ничего не бояться была лучшей защитой от ублюдков. Там над его телом никто не посмел надругаться, поэтому возвращать его себе тоже не было никакого смысла. И он не жил. Двухгодичный анабиоз, который атрофировал в нем что-то, еще раз сломал. Потому что Эл ничего не почувствовал, проглотив самодельное оружие самоуничтожения.

Так и сейчас: боли ему было уже недостаточно. Рэй научил его другому способу, и не так давно Эл попросил его снова об этом. У соседа были доски с гвоздями[2], на которые Эл вставал. Но всего этого было ничтожно мало. Он безвозвратно поломан. И все же, в этом есть одно преимущество. Когда придёт смерть, она не застанет его врасплох. Так что он готов.

– Теперь ты знаешь обо мне все. А я о тебе ничего.

Сначала Эл даже не понял, что Аи говорила вслух. Ее голос обладал способностью проникать в его сознание и глубже. Звучать там и вытаскивать его из темницы мыслей.

Эл взглянул на девушку, на пульсирующую точку на ее бледной шее, на то, как вздымается ее грудь. Экстремальная ситуация заставила ее говорить. Боль в любом ее виде существует для того, чтобы ускорять решения. Это заложено в живом организме, чтобы выжить. И в этот момент Аи будто предчувствовала, что все вокруг твердит об опасности. Учитывая ее прошлое, Аи знает, что сейчас их преследует мафия.

– Ты не захочешь меня узнать.

Этот разговор не имел никакого смысла.

И Эл переключил скорость, чтобы дистанция стала больше для маневра. Поменяв привод, он заставил Додж развернуться в дрифте. Теперь машина смотрела прямо на приближающуюся колонну. Защищающие фуру тачки вырулили на встречную полосу, чтобы обогнать грузовую машину и устранить препятствие в виде Доджа.

Да, Аи не захочет его узнать, потому что Эл вообще нихрена не чувствовал. Как робот, как ходячий мертвец. Вся его жизнь на автоматизме сводилась лишь к выживанию. Но это было легко. Вся его энергия выливалась лишь в одну черную дыру под названием «отвращение к себе». И даже если бы он сдох, это ничего бы не изменило. Не закрыло бы ее. Не стало бы решением. Потому что для него все было ровным. И жизнь, и смерть.

Все, что он знал о ненависти к самому себе раньше, оказывается не шло ни в какое сравнение с тем, каких размеров она была на самом деле, пока он не встретился с ней. Насколько он был непотребным, несуразным и далеким от чувства нормальности, пока не сбил эту девчонку. Пока она не бросила ему вызов. Такая живая. Такая красивая. Острый язык, который извергал лишь ложь. Разоблачение Аи переросло в итоге в личную игру.

Ни приблизиться, ни оторваться.

Ее тело, которое было настоящим. Которое реагировало на него. В отличие от тела Эла, которое давно отключилось от сознания, ее тело источало жизнь, принадлежало ей. Эл видел это за всей краской, за мешковатой одеждой и ярким макияжем. И он не позволял ей это делать с собой: то же, что он делал со своим телом – отказываться от него. И вот теперь Аи открылась. А он так и оставался по ту сторону изгороди. Она вышла из земель заблудших душ, а он все так же на том берегу, где всегда царит лишь штиль.

– Не решай за других. Просто это нечестно, – последнее Аи уже прошептала, когда поняла, что Эл не собирается сдвинуть тачку с места, а фура не намеревалась тормозить.

– Достаточно того, что ты сейчас здесь со мной, – ответил Эл, смотря вперед.

Резать себя было его якорем. Иначе его разрывало, все вокруг поглощала тьма пустоты, уничтожала словно эрозия весь гребаный мир. Эл столько всего делал раньше, но все оно, вместе взятое, и рядом не стояло с тем, что делало присутствие этой девчонки.

– Держись.

К ним подъехало еще две машины, теперь они вместе с Доджем загораживали весь перекресток. Эл сдал назад, приглашая фуру следовать за ним, потому что остальные тачки не двигались с места. Грузовику просто не оставалось выбора, кроме как следовать открывающемуся маршруту. Пагубу, словно паутиной, соединяли дороги, перекрестки, повороты и развилки. Вариантов было много. Но один уже был отрезан, потому что там дорога была перекрыта из-за пожара на складе.

Развернув автомобиль, Эл переключил передачу и гнал вперед. Он усмехнулся, почти засмеялся, когда к ним присоединилась парочка машин производства этой страны. Тюнингованных на удивление. Снова выжимая сцепление, Эл перестроился так, чтобы оказаться теперь сбоку от фуры с длинным грузовым прицепом. Когда синяя жигули пошла на таран, Аи вскрикнула. Дорога была здесь узкой, всего две полосы. Но у Доджа почти пятьсот «лошадей» под капотом.

– Не волнуйся, принцесса, твоя тачка настолько быстро разгоняется, что они ее не сумеют даже поцарапать.

Зачем-то ему вспомнилось, как они с Аи входили в поворот в их гонке. Тогда она тоже подумала, что ее машину таранят, но на самом деле Эл помогал ей не улететь с трассы. Уже тогда он, не осознавая, тянулся к ней.

– Состояние моей машины – это последнее, что меня волнует в данную секунду, – огрызнулась девушка.

Впереди показались фары встречного автомобиля. В этом квартале все еще не было света и вокруг них царил полнейший мрак, машины только слепили друг друга, включая противотуманные фары. Аи снова начала нервничать, потому что Эл еще не обогнал фуру. Обернувшись назад, девушка убедилась, что «Шестерки» уже сошли на свою полосу. Потом взглянула вперед и облизнула губы. Зрелище, которое Эл хотел бы видеть последним перед смертью. В лучшей версии событий эти губы целовать.

Резким рывком влево он заставил машину войти в «карман». Додж повело на одну сторону, и Аи чуть не упала на Эла, но ремень безопасности держал девушку в кресле. Наконец выровнявшись, Эл переключил привод на передние колеса, давая машине еще больше затормозить. Задницу Доджа занесло, когда Эл вывернул руль и снова прокрутил, выходя на дорогу. Из живота поднимались мурашки, доходя до самой шеи. Он был уверен, что Аи сейчас чувствует то же самое. Этот город Эл знал, как свои пять пальцев. Теперь еще и машину Аи.

– Я обитатель самой темной части своей головы, – произнес Эл, снова сжимая руль до ощущения сочащейся крови. – И мне ее не забыть, не отпустить, не оставить. Я всегда буду знать, что она есть. Я всегда буду знать, что есть я, который о ней знает.

– Меня начинает пугать, что ты говоришь.

– Разве тебя пугают мои слова?

– Нет. То, что ты сегодня многословен. Учитывая то, что ты не пояснил, что здесь вообще сегодня происходит. Будто прощаешься. Будто уже никогда не сможешь об этом сказать.

Кто знает. Эл еще сильнее впился в руль до побелевших костяшек.

– Хм, кто бы говорил, – улыбнулся он. – Смерть нам обоим дала освобождение. Но и сделала пленниками.

Потому что тот, кто пересекает черту, уже не будет прежним, не сможет видеть жизнь по-старому. Может, это просто цена того, чтобы видеть больше, когда выдерживаешь свой предел и прыгаешь за него. Точка невозврата, где ты открываешь себя нового, но в жертву всегда приносишь свое старое «я». Многие люди умирали еще при жизни. Проходили акт самоуничтожения. Наверное, поэтому Аи для него выделялась.

– Мы с тобой использовали мимикрию, чтобы стать одним целым с миром, который в наших глазах уже был разрушен. – Эл преградил поворот для фуры, вытесняя ее в другую «вилку».

Грузовик даже не намеревался сворачивать, и Эл покачал головой, испытывая острое желание покурить. Это все становилось скучным. Дальнобольщику пришлось это сделать, потому что поворот заблокировала еще одна черная тачка. Эл подал им сигнал, что Жигули сзади теперь на них.

Он свернул в сторону и оторвался.

– Чтобы вписаться в этот мир, мы маскировались, притворились нормальными, ломали себя под иллюзию. Ведь мы с тобой эту иллюзию видели, – продолжил он.

Рэй тоже видел. За добродушной улыбкой этого парня скрывался свой поломанный внутри человек.

Подкурив сигарету, Эл бросил зажженную спичку в окно. Выдохнул дым и заставил тачку выдать свой максимум. Потому что позади них образовывалась дорожка из огня. В зеркале заднего вида они могли наблюдать, как пламя несется прямиком к заброшенной постройке. Аи начала понимать, Эл буквально слышал, как девушка думает и что хочет задать вопросы.

– Да, – подала она наконец голос, но, к его удивлению, продолжила их разговор. И Эл не знал, то ли он хочет сейчас нанести себе еще одну рану, то ли заставить ее снова кончать, выкрикивая его имя. – Нам больно принять, что мы другие, что нас не полюбят такими, и мы прятались. Даже после смерти, все равно прятались. Уже по ту сторону, но все еще здесь. Вынужденные лжецы, наученные, запуганные, забитые. Нам тесно в этих рамках. Ты говоришь, смерть дает плен, но это и есть отголоски старых выборов, понимаешь? Система уже работает по-другому, а ты еще нет. Носишься со старыми решениями и программами и пытаешься их подстроить в новую установку. Но нужны просто другие запчасти в голове, потому что твой внутренний мир уже претерпел изменения.

– Запчасти… – протянул Эл, склонив голову набок и прикидывая, что ему делать с новым появившимся игроком на дороге. – Мы будто разобраны и ищем эти недостающие детали, – кивнул он, соглашаясь.

– Я нашла. Ты – мой новый взгляд на установки. Мастер для моих битых файлов.

Взглянув на девушку, Эл не смог остановить свои движения, но, главное, не хотел. Опустив ладонь на заднюю поверхность ее шеи, он притянул Аи к себе. Их губы раскрылись. Его нижняя губа между ее. Тереться, дышать и жаждать большего. Аи ерзала, пытаясь сказать, чтобы Эл смотрел на дорогу, когда они неслись на такой огромной скорости. Но не могла. Их губы были в плену друг друга. Соприкасались, но еще не целовались. Их мягкость каждый раз сводила его с ума. Целовать ее стало первым, что Элу вообще понравилось в этом мире. И он поцеловал, ловя ее вдох, срывая стон. Мягкие, вкусные. Влажно, до ощущения пульса в теле. Может, мир был не так уж плох, раз создал Аи.

– Ты стала управлять моим вниманием, концентрировать его на другом. Но в моей голове только чертов замкнутый круг, Аи.

Он провел кончиком языка по ее верхним зубам, прервав их короткий поцелуй, крадя ее возбужденный выдох.

Недостаточно. Все в его картине мира было недостаточным. Недостаточно боли. Ощущений. Свободы. И особенно всего, что касалось Аи.

– Для тебя все это быстрый дофамин, Эл, – покачала она головой. – Тебе нужно заменить его долгим.

Она говорила о боли.

И раздался взрыв.

Оторвавшись от Аи, Эл снова сосредоточился на дороге, но не отнял руку от ее шеи, продолжая поглаживать. Массировать ее кожу подушечками пальцев. В метрах ста от них он увидел фуру, которая теперь встала, чтобы поменять направление из-за пожара. К тому же, дорогу им преградила белая иномарка, не пропуская к грузу. Прищурившись, Эл посмотрел на водителя, узнав в нем своего врага. Тот с наглой ухмылкой курил. Он выжидал, покачивая головой.

– Надеюсь, тебе нравится то, что ты видишь, – усмехнулся Эл.

– Это Денвер? – Аи тоже узнала его.

– Выбирай любимую музыку, принцесса. Начинается гонка.

– А до этого была не она?

– Еще нет. – Эл нажал на газ и сменил шестерню. Они ехали лоб в лоб. Белый Марк Два и черный Додж. Оказавшись быстрее на перекрестке, Дьявол развернул машину. Поднялся дым от трущейся об асфальт резины.

А он неплох.

Теперь Денвер мешал им добраться до грузовика, как и тачки мафии до этого.

Аи включила TRUSTcompany – «Downfall».

– Я так полагаю, что фура не везет товары для «Озон».

– Не везет, – подтвердил Эл, усмехнувшись тому, как Аи все время удавалось сохранять чувство юмора в критических ситуациях. Такой острый язык, и его вкус до сих пор горел на его собственном. Эл облизнул губы, переместив руку на бедро Аи. – Ты ведь хорошо знаешь свою машину?

– Что ты задумал?

Эл взял ладонь девушки, положив на свой пах. Его член дернулся, до сих пор напряженный от поцелуя и требуя большего. С Аи все было за гранью, с пометкой «слишком». Боль в руке ему напомнила об этом.

– Эл!

– Я знаю, что ты уже мокрая. Долгий дофамин, говоришь.

Тысяча и одна сцена пришли ему на ум, как они могли бы участвовать вдвоем вот так в гонках и получать от этого двойного удовольствие. Трогать друг друга, доводить себя до предела чувств и вкуса жизни. Адреналин и дофамин.

Но Эл не был глупым. Боль – это все, что у него было. Аи никогда не просила у него ничего взамен. Не требовала, не жалела, не строила планов. Она не дарила ему веру, в которой он никогда не нуждался, потому что Эл не мог позволить себе когда-либо верить. Ни в Бога, ни в других людей, ни в себя тем более.

Он никогда не позволит себе поверить, будто ему есть в этом мире место, не то что в ее. И нескончаемая боль в его теле будет ему напоминать об этом каждый раз. Когда он будет пробуждаться от нее ночью, мыться в душе, сдирать вросшиеся в раны бинты вместе с мясом, заливать их перекисью, ощущая боль до оцепенения, до онемения в зубах. Он даже не знал до встречи с ней, что создал сам себе пытку, а не спасение. Боль дарила ему чувство жизни, но она же не позволяла ему жить. И в каждый момент, который люди зовут счастьем, Эл будет ощущать лишь боль. Его ощущения были подменой, единственной правдой, которую он знал. И он будет каждый раз себя ненавидеть за нее. Каждый раз, прикасаясь к ней, наказывать себя. Резать, чтобы чувствовать ее – Аи. Не терять этого ощущения связи с ней. Но отвращать и отвращать, отрезать ее, потому что эти же руки касались других, не слушались. Его тело не слушалось. Оно не было его, не принадлежало. Оно умирало от его ненависти.

Ну, а сейчас у них все решающий забег.

Денвер юлил бампером перед их носом, не пропуская вперед. А Эл снова достал лезвие.

«Это за поцелуй».

Полоснул другую ладонь. Так даже лучше. На сгибах всегда больнее, это мучение не прекратится. Оно будет преследовать даже после заживления. Эл резал и вены, и жилы, а они срастаются долго, даря боль даже после зарубцевавшихся шрамов. Поврежденная ткань никогда не восстанавливается до первоначального состояния. Все его существование – это один сплошной дискомфорт. Единственное чувство, которое он признал настоящим – это боль. Оно никогда не обманывало, было самой чистой истиной, кристальной и непредвзятой. Его телу его не обмануть больше. Никогда. Не сыграть злую шутку с ним, не действовать по своей воле. Не предать. Контроль всегда будет в его руках с занесенным лезвием. Освободиться от этого поста, который он нес, Эл может только посмертно. Но пока он жив, ему всегда нужно держать бдительность.

Нога заныла. Вся нервная система связана, она дает мозгу сборку о том, что происходит, понимание на основании сигналов. И сейчас его разум вошел в режим красного. Вторая нога тоже пульсировала, не выражая благодарность за всю физическую активность в предыдущие дни. И за то, как Эл сдирал бинты вместе со слоями регенерации его тела.

Аи взяла его руку, достав бинт из бардачка и перекись. Откуда у нее это? Не могла же она носить с собой и в таком количестве. Там лежало по меньшей мере около десяти пачек не распечатанных рулонов.

«Но твое тело страдает за тебя».

Пока Эл вел машину, Аи молча обработала его ладонь и принялась перевязывать. Она всегда впивалась зубами в свою нижнюю губу, когда делала это. И смотрела на него, проверяя реакцию. Но ее не было. Потому что Эл годами учился терпеть боль. Единственной реакцией здесь было лишь пенное шоу от взаимодействия перекиси водорода и его крови. И внутрь сигналами по нервами, будто все кости превращаются в лед. Когда режешь, ощущаешь жжение и рвущуюся ткань. Когда обрабатываешь лишь холод, будто в тебя вливают ртуть.

Аи знала.

Как человек, который провел в темнице один на один со своим телом столько же, тоже изучая его. Эл никогда не поверит, что она заинтересовалась медициной из-за своего отца. Нет. У нее был интерес к телу, потому что она училась управлять своим, хотела его контролировать. Только не таким способом, как Эл. Для Аи это стало танцем.

Он готов умирать сколько угодно, если это будет значить, что она будет танцевать.

Поэтому Аи была не права.

Да, она не знала о нем ничего.

Кроме того, каким Эл был на самом деле. Лишь она.

– Тебе придется меня сменить.

– Какого черта ты несешь?

Эл дал Денверу почувствовать, что он «решала» в этой ситуации, но шутки кончились. Пятнадцатый умен, тормозя и петляя из стороны в сторону. Но Эл копировал его движения, заставляя смотрящего нервничать и думать в два раза больше. И вот уже сам диктовал направление, залез в его голову. Поэтому Дьявол ошибся.

Сцепление, переключение, газ. У этой малышки в два раза мощнее двигатель. Пока-пока.

Обогнав, Эл надел поясную сумку и открыл дверь.

– Эл, что ты творишь?! – крикнула Аи.

– Садись за руль.

– Ты шутишь?

– А я похож на шутника?

– Вообще не похож! – съязвила она.

– Пересаживайся.

Впервые в жизни Аи не стала спорить, ухватившись за руль.

– Гони фуру к «старту» гонок.

– Эл?! – перекрикивала она рев машины. – Какого черта ты собрался делать? Это безумие, – прокомментировала Аи, когда Эл полез на крышу.

– Весь мир безумен, – свисая вниз головой в окно, спокойным голосом сказал он.

– Не цитируй «Гарри Поттера»!

– У меня тоже есть шрамы.

– Не смешно!

– Логично, ведь на шутника не похож. А сейчас подберись поближе, Аи, чтобы я смог перепрыгнуть.

– «Ты либо безумец, либо гений», – продолжала она их игру.

– «Это две крайности одной и той же сущности»[3], – снова подхватил Эл.

Аи засмеялась, и это именно то, что он хотел слышать.

– Сейчас вообще неподходящий момент, чтобы я смеялась!

– Подходящие моменты переоценены. Так что вперед, пиратка, – крикнул он ей, держась за крышу благодаря открытым окнам.

– С тобой я чувствую, что я сильнее, Эл, – уже серьезно произнесла девушка.

Взглянув на нее перед тем как подняться на ноги, Эл посмотрел в эти самые красивые разноцветные глаза и сказал самые честные слова, которые так долго раздирали его грудь:

– С тобой я чувствую, что я живее, Аи.

Сзади послышался рев моторов. Гонщики. Они все ехали сейчас на трек. И теперь ни фура, ни Марк Два не смогли бы остановиться при всем желании, потому что у них был персональный кортеж.

– Э-эл?! – снова вопросительно позвала Аи, глядя на проносящиеся рядом машины.

– Представь, что ты сегодня участница гонок. И в этот раз победи, – подмигнул он.

– Засранец!

И это последнее, что Эл услышал, когда прыгнул. Но помнить будет лишь ее смех.

Паркур ему пригодился снова: Эл оказался на прицепе. Но от боли на миг потемнело в глазах. Сморгнув пот и туман в голове, Эл поднялся, держа равновесие. С высоты грузового автомобиля он видел квартал, объятый дымом и огнем. Зарево освещало ночь и было гарантом прохождения маршрута. Осталось проехать только последнюю его часть. Он отсалютовал проезжавшей мимо Дарине на зеленой Супре и другим знакомым гонщикам. Аи была в безопасности и в своей среде. Еще раз взглянув на нее, Эл отметил, что главным украшением спортивной тачки за сотню тысяч баксов является сидящая в ней девушка. Серебристые волосы трепал ветер, когда она сосредоточенно смотрела на дорогу и в такт ревущей музыке покачивала головой.

Прошагав в конец прицепа, Эл посмотрел на того, кто не был участником сегодняшнего гоночного забега. Дьявол. С оскалом Эл показал ему два средних пальца. Он достал баллончик из пристегнутой сумки и начал спускаться по железным поручням. На дверях прицепа он распылил надпись и, снова повернувшись, улыбнулся, как шакал. Выбросив баллончик с краской, Эл взглянул на окровавленные ладони. Этого он не учел. Что из-за крови руки стали одновременно и липкими, и скользкими. Вытащив один из Т-образных фиксаторов двери, он присел, чтобы справиться с нижним. Руки и ноги щипало от растягивающихся концов ран, вызывая еще больше кровотечения. Но это было именно тем, что Элу нужно, дабы продолжать. Наконец одна из створчатых дверей открылась, и он проскользнул внутрь.

Заметив движение в Марк Два, Эл приглашающим жестом отворил вторую, и наглая улыбка была адресована смотрящему 116-го квартала. Из сумки он выудил банку керосина и начал разливать ее вокруг себя на пакеты с грузом. Затем вторую.

– Ты ублюдок! – крикнул ему Денвер с крыши своей белой тачки, которую теперь вел кто-то из его помощников. И смотрящий тоже прыгнул.

Оказавшись внутри, он тут же налетел на Эла. Верзила весил больше центнера, и Эл прекрасно помнил силу удара этой массы. Подставившись под первый хук, он снова почувствовал, как скрутило желудок и закружилась голова. Количества боли было сейчас много для его тела. Он схаркнул и засмеялся.

– И это все?

– Ты ответишь за всю ту хуйню, которую творишь, долбаный анархист. Пока ты в 116-том квартале, ты подчиняешься его законам. А закон здесь я.

– Я думаю, что власть в руках того, кто держит спичку в фургоне, облитом керосином.

Эл вставил сигарету себе в рот и перекатывал ее языком по нижней губе. В окровавленной руке он продемонстрировал зажигалку.

– Ты псих.

– Ты только понял? Мне ничего не стоит поджечь нас здесь.

Снова замахнувшись, Денвер попытался нанести удар, но в этот раз Эл уклонился.

– У-у, кастет, – наигранно причитал Эл. – В прошлый раз была пушка, и она тебе не помогла. Идешь на понижение.

– Ты добазаришься.

Еще один замах, но машину качнуло вместе с ними. Денвер лишь смотрел на зажигалку в руке Эла, когда падал лицом вперед.

– Твоя остановка, Пятнадцатый. – Эл чиркнул колесиком.

Денвер даже не зажмурился.

– Ты…

– Начал соображать, – спокойно произнес Эл и прикурил сигарету.

Поднявшись, Эл вышел из грузового контейнера и первым делом нашел взглядом Аи. Она вышла из Доджа и смотрела на Эла с облегчением, ее глаза светились.

Она цела.

В воздухе щелкнули затворы пистолетов. Звук фанфар и услада для его ушей в этот раз.

– По законам улиц ты на чужой территории и твои полномочия здесь заканчиваются, – громко провозгласил Эл. – Став смотрящим, ты обделался и сам себя ограничил. Да, Пятнадцатый? – Хищная улыбка медленно поползла по лицу Эла, когда до Денвера начало доходить.

Их окружали блатные люди в черном, ожидая получение своего груза, который был теперь в квартале Дрюцика. А сам смотрящий стоял позади Эла. Чуть дальше уже начиналась гонка. Ну, а они только что все закончили свою.

Эл подошел к Денверу, полномочия которого на территории 119-го квартала заканчивались, и вытащил его телефон из куртки. Теперь он потеряет еще одну стезю власти, и Эл швырнул телефон в асфальт.

– Так ты с ними? – Денвер указал кивком на людей в черном. – Тоже бандит. Ты оставил метку на их складе «Мне похуй» и угодил за это за решетку несколько дней назад. На дверях прицепа сейчас написал то же. – Он посмотрел на фуру позади, а затем на Додж. – Но тачку специально для показухи взял другую, а не их.

Пятнадцатый говорил о смене автомобилей. Значит ему доложили, что общагу покинула машина с блатными номерами. Именно в ней они с Аи уехали.

– Я анархист, как ты и сказал.

– И будет держать за это ответ, – подал голос Дрюцик. – Ты наебал всех, что ли?

– Груз здесь, в целости и сохранности, – ответил Эл смотрящему 119-го. – Шоу с водой, – обратился он уже к Денверу, поясняя, что трюк с керосином был обманом, – когда весь город и так пропитан запахом гари и бензина, был тоже частью плана. А еще, все шавки Десятого теперь разбросаны по всему кварталу из-за этого и дороги для них отрезаны.

– Так ты все подстроил, единоличное ты мудило, – прохрипел Дьявол.

Бинго.

– Ты подставился, – продолжил правая рука Десятого. Хозяина. – Ты специально разыскивал Хана. Ты преднамеренно делал это наглядно.

Их встреча в лесу была предопределена. Эл ее ждал. О, да-а.

– Ты хотел, чтобы я узнал, что это именно ты. И что ты его спас из «Рая».

По темной улице пронеся зловещий смех Эла. Это его стратегия. Подставиться, чтобы выиграть. Он все равно нихрена не чувствовал и мог терпеть боль сколько угодно.

– Чтобы ты, – указал он пальцем в грудь главаря банды 116-го квартала, – нашел меня.

К тому же, Братва после спасения Хана были благосклонны к нему. Бывший смотрящий с ними напрямую связан.

Эл выдул струю дыма вверх. Пусть он и смотрел на здоровяка снизу, победитель здесь был один.

Когда Эл был в тюрьме и проглотил гвозди, он снова разыграл рулетку, и их сделка со Смертью все еще действовала. Он выжил.

И здесь он тоже подставился. Увезя Эла в лес, смотрящий раскрыл перед ним свою личность. А Элу необходимо было лишь это.

– Мне нужно было знать, кто здесь всем заправлял.

– Тебе действительно похуй на груз, и ты не работаешь на них, – кивнул Денвер на Дрюцика и людей в черном, теперь понимая его план.

– Похуй, – подтвердил Эл. – И нет, не работаю. Мне нужен только он. Тот, для кого ты здесь прислуживал, играя во власть. Мне нужен Десятый.

Урод, который поработил его. Который торговал его телом, отдавая всем этим старикам и женщинам. Который пытал его в той белой комнате, навсегда разрушив его психику.

– И ты оставил его без охраны и без меня, – Денвер взглянул на свой разбитый мобильник.

– Ага, без его башковитого центра здесь, в Пагубе, – Эл тыкнул пальцем себе в висок.

– Он тебя ждет.

– Я его тоже, поэтому и вызвал. Имеет значение только то, что он уже здесь.

Потушив сигарету о подошву ботинок, Эл еще раз взглянул на Аи. Сегодня его очередь побеждать.

Это его город.

Смена власти произошла в тот момент, когда ему подбросили карту. Об этом он узнал на гонке у сборщика «оброка». Тогда Эл понял, что мафия связана со смотрящими. На любую крупную рыбу найдется крупнее. Группировки улиц – лишь часть большой иерархии преступности. Так как пропал Хан, логичнее было предположить, что его убрали, поэтому Эл копал в их 116-ом квартале. Он специально провоцировал бандитов и хулиганов города, чтобы они напели смотрящему об Эле. О парне, который разыскивает сына одной из богатейших семей Пагубы. А потом его спасает, срывая грандиозный шантаж верхушек.

Так на него вышел Денвер.

Когда смотрящий 116-го раскрылся в лесу, Эл благодаря этому узнал его внешность. После узнал его имя. Денис Вершинин. Знал, что именно он связующее звено для Десятого. Для того ублюдка, который превратил его в чудовище. Который истязал его тело и эксплуатировал. Из-за которого Эл больше не в состоянии ничего чувствовать и жить. Но больше он ни за что не попадется в плен, не дастся этой мрази, для которой жизни других как карточная игра. Поэтому ему послали карту. Это было предупреждение: игра началась. Манипуляция и запугивание. Напоминание, кому Эл принадлежит.

Узнав о смотрящем, Эл начал слежку. Бомжи и бродяги – люди его сорта, он сам был таким же, они стали его глазами и ушами. Так Эл узнал о складах и грузах, о датах поставок и времени. Ничего нового. Наркотики. Десятый промышлял работорговлей и сбытом наркоты. В Пагубе он тоже пустил свои корни и начал вести бизнес. Эта фура везла товар для него.

Но у Эла не было ни огромных денег, ни связей, чтобы прослушивать разговоры и как-то влиять на ход событий. Последнюю крупную сумму он спустил на приобретение пистолета, который сейчас упирался в поясницу. Он не знал, что задумал Десятый и когда придет за ним.

Поэтому он нарисовал граффити на одном из складов местного авторитета, чтобы попасть в участок. Надпись: «Мне похуй».

Подставиться, чтобы выжить.

Если хочешь владеть информацией, то никто не знал больше о том, что происходило в городе, чем правоохранительные органы. Кто-то из них всегда играл на две стороны. Им выгодно сотрудничать с преступниками, быть в курсе дел, способствовать бизнесу и устранению неугодных. Так Эл подслушал, пока сидел в «обезьяннике», что все посты и службы готовятся к конкурсу. Как он и думал. Дата прибытия мафии теперь ему была известна. Поэтому Эл пошел на сделку с одним авторитетом, подстроив все так, будто его люди с ним расквитались за сквернословную надпись. Слухи.

Дрюцик его уважал и сам заикнулся, что Эл может к нему обращаться. Его расположения Эл добился не только в их стычке в первый раз, но и тем, что отсидел в колонии. Поэтому ему отчасти нужно быть благодарным, что с ним случилось заключение. Это же стало аргументом для авторитета города. И еще наркотики. Среди группировок наркота была под запретом. Но все лишь потому, что нелегальный бизнес не должен проходить под носом у шишек города.

– Докажи, – сказал ему тогда Дрюцик, когда Эл пришел с заявлением о выясненных нелегальных поставках через 116-ый квартал. Сам же Дрюцик оказался в родственных связях с авторитетом, что тоже играло на руку.

Так Эл сорвал доставку партии пару дней назад, пригнав фуру прямиком к порогу местного толстосума. И получил силу.

Это их машины отвлекали тачки мафии, пока Эл мчал на Додже и загонял сегодня другую фуру в соседний квартал. Подорванные им склады тоже перегораживали дороги, обеспечивая идеальную траекторию маршрута. Так этот урод, поработивший его в детстве, остался без своей свиты прибывших охранников, без своих складов и своего главного связующего – Денвера.

Но это еще не все, что Эл узнал.

– Салага. Ты подставился, – сказал он, подходя близко к Дьяволу. – Раскрыл передо мной личность. Всегда бесит, когда тебя не замечают. Тебе хочется казаться больше. Я могу это понять.

Он назвался Пятнадцатым, открыв ему больше, чем свое лицо и статус смотрящего. Денвер был не просто главарем квартала, – он был одним из двадцати двух. И зачем он дал эту информацию Элу, уже неважно. У него были на то какие-то свои причины. Но сейчас имеет значение лишь одно:

– Ты проиграл в тот момент, когда решил стать смотрящим квартала. – Хотя и понимал, что эту позицию было занять легче всего. – Этим ты себя ограничил, Дьявол.

В отличие от авторитетов, которые были верхушкой иерархии в Пагубе.

– Так что игра окончена.

– Парень без связей, имени и денег, который поднял весь город ради спасения своей шкуры, – покачал бритой головой Денвер, – или девчонки? Парень, спутавший все карты. На что способен человек, когда он обрел смысл, да, Тринадцатый?

Ухмылка прорезала нахальное лицо смотрящего с татуировкой пики.

– Даже не смей на нее смотреть, – поцедил Эл и вмазал ему.

Попав в участок, Эл понял еще кое-что.

Он взглянул на Аи, обернувшись через плечо. Становилось шумно, уже начинались гонки. Чуть дальше стояли парни из общаги: Димас готовился к участию, а рядом с ним Игорь что-то оживленно рассказывал в своей манере клоуна. Девушка же наблюдала за всей развернувшейся сценой перед фурой, облокотившись на свой Додж, и смотрела на Эла.

Она никогда ничего не просила. Никогда не полюбит его и не скажет об этом. Ей никогда не нужно было от него то, что Эл не сможет ей дать.

Полицейские говорили о девчонке, пока он сидел в «обезьяннике». О, мать их, уникальной и единственной в своем роде девчонке. Аделине Уолтон.

Она не давала ему то, чего он хочет. А он до встречи с ней даже не знал насколько голоден.

Именно поэтому он и идиот.

Эл узнал, что целью конкурса была и Аи. Он действительно спутал карты. К авторитету Эл пошел только за этим. Он взорвал к черту склады только поэтому. Эл заставил всех надеть маски с черепами в ночь Хэллоуина. А прежде пустил слух, что его поймала русская мафия. Чтобы он, этот ублюдок Десятый, знал, что его бизнесу грозит местный авторитет. Две крупные рыбы – достаточный повод, чтобы сместить дату прибытия. Поэтому Эл сорвал их поставку накануне. Чтобы сместить дату дня «Х». Чтобы вызвать Десятого сюда до конкурса, беспокоившегося о своем драгоценном грузе. Чтобы он играл по правилам Эла.

Потому что на кону стояла жизнь Аи.

Только по этой причине Эл попросил людей этого блатного задержать сегодня фуру перед въездом в город. Именно для осуществления плана по спасению Аи он выкопал днем дерево и ждал, когда оно упадет на ЛЭП, вырубая электричество в их квартале. Хорошо, что тут не было больниц. Ему нужна была темнота, чтобы дезориентировать всех. Потому что Эл знал, что Десятому нужен этот груз, нужен он и нужна Аи. Три веские причины, чтобы глава мафии оказался в Пагубе именно сегодня. Чтобы приехал поквитаться с местным главарем за драгоценный порошковый товар, но к нему придет Эл.

Сегодня один из них умрет.

Обеспечив себе «окно» с задержкой груза, Эл пробрался в общагу и заставил Аи бежать. Потому что Денвер и его банда пришли за ней, чтобы похитить и увезти мафии, доставить ее Десятому. Денвер знал, что Эл пойдет снова красть их груз. Поэтому люди Десятого на тонированных тачках отправились на его поимку и спасение партии наркотиков. Но смотрящий не был в курсе, что Эл владел информацией о похищении, и что он тоже придет за ней.

Эл выбрал Аи. Поэтому он и идиот. Всегда выбирал ее. И пошел против всех, подорвал половину города ради нее. А после, узнал ее историю, и все недостающие элементы сложились. Теперь он знал, кто она и зачем нужна мафии.

Он заранее облил тот тоннель в складе водой, чтобы прошмыгнуть и оторваться от преследователей. Поехал с девушкой в лес, чтобы дождаться сигнала. Эти блатные задержали фуру, даря Элу время, чтобы он смог спасти сначала девушку. Предварительно он угнал машину Аи, чтобы она смогла ею управлять, а Эл бы обманом заманил Денвера на чужую территорию.

Десятый дорожил своим ценным товаром. О, Эл знал, как дорожил. Поэтому Денвер и прыгнул в фуру, боясь возгорания и потери еще одной партии. Ведь груз был именно его ответственностью.

Так они и оказались здесь. Десятый потерял главаря в Пагубе, свой груз и Аи. Он приехал сюда сегодня, чтобы распрощаться со своей жизнью. В этом забытом богом городе ни для кого не светит солнце. Их всех ждет лишь мертвый рассвет.

– Похоже, что этот гондон мне не доверял, – кивнул Дьявол куда-то в сторону. – Еще увидимся, Тринадцатый.

Эл обернулся, и его сердце пропустило удар.

Он смотрел на то место, где стоял Додж.

Но Аи не было. И Игоря уже тоже.

[1] Из песни Walk The Moon – «Shut Up And Dance».

[2] Йоговские доски «Садху» для стоп.

[3] Цитата из фильма «Пираты Карибского моря».

Двадцатый. Суд.

– Эл, уходи, тут кругом вода.

Он сидел перед ней весь в крови. Руки и ноги были порезаны, и сколько бы она не пыталась его расшевелить, Эл не двигался с места. Вода лилась из всех душевых леек общежития и затапливала уложенный плитками пол. Но крови было больше, и они в ней тонули. Дышать. Дышать. Ей никак не удавалось его поднять, сил не хватало. Воздуха тоже. Пахло железом и его частички будто пропитали все вокруг. Они резали ее горло и вот уже из ее рта начала течь кровь. Кровь была повсюду.

– Эл, пожалуйста…

Стало так темно. Где же выход?

Вынырнув с резким вдохом, темнота рассеялась. Сознание было слишком обостренным, что Аи могла бы предположить, что стала вампиром. Иначе почему все такое яркое? Картинка, звуки и ее собственные чувства.

– Аделина Уолтон во всей ее красе, – сказал какой-то человек прямо над ее ухом.

Он говорил с акцентом.

– О ком вы? – спросила она на том же языке. Ее собственный голос больно бил изнутри, вызывая головокружение. Тошнота подступила к горлу. Все ее рецепторы были перевозбуждены и будто сбиты, заставляя думать в два раза быстрее, хотя разум оставался все еще очень ленивым. Выводы приходили раньше, чем могли сформироваться в мысли. Ее чем-то накачали, затуманенный ум пребывал в иллюзии, поэтому все было ярким. Наконец до нее дошло. Обрушалось волной воспоминаний перед отключкой.

Она отключилась! Аи затошнило еще больше. Самое страшное в бессознательных состояниях то, что ты не знаешь, сколько это длилось, и что с тобой делали. Ужас схватил ее за горло, и девушку вырвало. Первым делом Аи попыталась почувствовать мышцы тазового дна и дискомфорт в них. Но ей с трудом это удавалось, фиксироваться на чем-то было трудно и от этого лишь сильнее закружилась голова.

– Твой папочка был бы недоволен таким поведением. Мы с тобой знаем, как он любил хорошие манеры. А это мои любимые мокасины, – на этих словах мужчина пнул Аи по лицу за то, что ее вывернуло на чужую обувь.

Ультразвуковой свист наряду с тошнотой дезориентировали. Когда букет ощущений наконец прошел обработку, ее сонное сознание смогло распознать боль.

Еще один удар – уже по животу. Кажется, ее тело оторвалось от поверхности и снова приземлилось будто в замедленной съемке, кадрами в миллисекунду. Где-то из задворок памяти пришла подсказка, что внимание может фокусироваться только на чем-то одном. Сознание переоценено, оно ни черта не встанет в сравнение с тем, что делает весь мозг и сколько процессов остается без участия мыслеформы. Но сейчас Аи хотелось плакать от того, как же эта умная система несовершенна. Все, что она могла чувствовать и осознавать – это лишь боль. И она была настолько невыносимой, что Аи предпочла бы снова отключиться. Она снова подумала об Эле.

«Твое тело страдает за тебя».

Он все время ощущал то же? И только подумав об этом, она смогла заплакать. Боль нашла свой выход в одинокой слезе, которую Аи тут же смахнула. По привычке девушка побоялась, что потеряет линзу. Но она больше уже их не носила. Сейчас верх взяла гордость.

– Игорь, ублюдок, где ты? – закричала она.

Злость помогала справляться со страхом и дезориентацией. Аи до сих пор не понимала, где она и кто перед ней, все было слишком ослепительно ярким, жгло глаза, и окружение никак не удавалось разглядеть. Последний, кого она видела, прежде чем потерять сознание, был Игорь. Укол в кожу, последний взгляд на Эла и попытка его предупредить. Весь его план. Он победил Денвера и украл какой-то груз. Кем были люди в черном, она так и не разобрала. Аи толком ничего не слышала, о чем говорили парни, но смогла догадаться, что Эл поставил этого проклятого бандита на место.

– Ты не в том положении, цыпочка, чтобы строить из себя крутую.

– Правда? Конечно, мистер-крутой здесь мужик, который избивает накаченную девушку.

Схватив ее за волосы, он куда-то ее поволок, Аи вцепилась в его руки, чтобы поспевать за движениями и ослабить натяжение.

– Ты слишком много болтаешь. Но ты знаешь, как я заставляю людей заткнуться? – Голос у него был приторно слащавым. Аи смогла наконец-то разглядеть его лицо, когда мужчина оказался настолько близко и уже не двоился. Бандиту было лет пятьдесят, морщины бороздили его лицо, покрытое густой растительностью. В каштановых волосах виднелись полосы проседи. На нем были маленькие круглые очки, а за ними бездушные серые глаза. – Я их ломаю.

Последнее он произнес по слогам, и Аи поверила каждому слову этого безжалостного человека.

– Так же, как я сломал твоего отца, – продолжал он и возобновил движение. Аи заметила, что он хромает, из-за этого ее постоянно волочащееся тело переворачивало на одну сторону и сдирало бок. – Джеймс был одной из моих самых любимых игрушек. Помимо того, что он обладал деньгами и связями, наш чистильщик был носителем ценных знаний. Даже слишком, я бы сказал, ценных. Надеюсь, что ты будешь полезнее и сговорчивее. Хотя уже обладаешь красивой мордашкой и фамилией с родословной. Проверим, на что ты на самом деле годишься, Аделина Уолтон.

Он бросил ее, расцепив хватку. Аи упала на деревянный пол и узнала Игоря. Постепенно зрение возвращалось к ней, и Аи распознала, что парень стоял возле воды. Ей не показалось, когда она только очнулась. Пахло рекой, они находились на площадке, а под ней распростерся искусственно созданный речной залив. Обернувшись, Аи увидела стеклянные двери, внутри здания было что-то вроде приватной комнаты в багровых оттенках. Когда ее органы чувств начали понемногу приходить в норму, Аи поняла, почему было столько звуков. Это клуб. Стерео-музыка слышалась даже на улице, будто стены дрожали от басов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Итак, дражайшая Аделина, пока мы ждем главного гостя, я предпочитаю всегда проводить время с пользой.

Кого он ждет? Что несет этот проклятый мужик?

– Вы знакомы, не так ли? – указал он на Игоря, улыбающегося, как последний мудак. Мужчина в черном костюме подошел к нему, опираясь на трость и хромая. – Ты же любишь трахаться, верно, Второй? Этот притон сегодня принимает элитный товар, посмотри какая «шкура», – ухмыльнулся он, глядя на Аи. – Разве ты не мечтал присунуть ей, пока жил все это время в общежитии и собирал для меня сведения?

– Ниче такая, – ответил этот придурок Игорь, оглядывая обнаженные ноги Аи.

Значит ее еще не насиловали. Много, очень много слов вертелось на языке Аи, но она украдкой осматривала местность.

– Сбежать не получится, – подал голос мужчина. – Ты сегодня главное блюдо в меню. Так что не посрами доброе имя своего отца.

Не успел еще мужчина произнести последнее слово, как достал нож и воткнул его в живот Игоря. Немой крик застрял в глотке, зрение все зафиксировало, так же, как и слух, когда лезвие вошло в плоть парня. Но только сознание никак не могло поверить в происходящее.

– Что здесь находится, Аделина? Какой орган и чем он важен?

Получилось лишь покачать головой и смотреть на то, как кровь заливает пол.

Она поняла, кто этот человек, заметив его руку, когда он достал оружие. «X» было выбито на тыльной стороне его ладони. Огромным пятном на коже эта цифра говорила о мафии.

Десятый – это Колесо Фортуны, вспомнила Аи.

– У тебя мало времени, он так может и скончаться.

– Прекратите, – удалось ей выдавить.

– Что? Я не расслышал? Ты просишь за того, кто похитил тебя? Ответ неверный.

И он снова нанес удар в подреберье парня.

– Я мог бы заставить его истязать тебя, пихать все вещи в комнате в твою щель, пока ты не начнешь точно так же истекать кровью. Он похитил тебя и предал твоего драгоценного Эрика, разве ты не хочешь его смерти, Аделина?

Аи не хотела. Ценность человеческой жизни для нее была на первом месте.

Сказала та, кто сымитировал свою смерть. Но это другое. Это ее жизнь, а не чужая. Она спасла родителей и убила свою старую личность. Аделину Уолтон. А сейчас она Аи. «Аи», – звучал в голове голос Эла. Девушка зацепилась за него, как за якорь, который не давал ей сойти с ума и отключиться, забыть кто она. Эл дал ей новое имя, подарил новое ощущение жизни, и она будет держаться за эти две буквы, чтобы не потерять себя в этом кошмаре.

И еще кое-что. Этот ублюдок назвал настоящее имя Эла. Он его знал. Тогда мог ли Эл знать об Игоре, были ли они связаны? Если Игорь следил за ней, то значит ли это, что Эл тоже, и все было подстроено ради ее похищения?

Мир был полон предательства и боли. Сумеет ли она когда-нибудь к этому привыкнуть? Было уже поздно. Ничего не зная об Эле, она уже впустила его в свое сердце, которое так тщательно пыталась от всех закрыть. Может, в конце концов, Аи для него была лишь частью плана и поручением ее сломать.

– Что вам нужно? – спросила она бесцветным голосом, глядя на Игоря.

– Зашей его. – Мужчина небрежно отмахнулся от того, кого он назвал Вторым, будто тот ничего не значил.

Для него чужие жизни – лишь игрушки. Он просто сумасшедший.

Не думая ни секунды, Аи поднялась на нетвердых ногах и подошла к предателю-соседу.

Аи была просто безнадежна. Не могла оставаться в стороне, не могла больше ненавидеть. Ее жизнь была сплошным обманом, в котором она научилась только отказываться от своих чувств. И сейчас ей точно так же, по привычке, хотелось заткнуть их куда-то очень глубоко. Не вспоминать, как она касалась Эла и как он ей это позволял. Все его слова, которые она понимала, – не вспоминать их сейчас и не лить напрасные слезы. Но тело ведь никогда не врет. Внутри так упрямо, вопреки всему здравому смыслу, Аи ему верила. Ее тело верило его телу. Что-то из этого было настоящим. Их страдания – они были настоящими.

И притяжение. Было ли оно правдивым, было ли взаимным? Аи знала об устройстве физиологии очень и очень много. Тоном бездушной силы науки ее мозг сейчас объяснял их химические реакции друг на друга. Резал не хуже скальпеля, так же холодно и остро. Как бы ей хотелось поверить этому. Что это все лишь глупые процессы организма и не больше, что для нее это ничего не значит тоже.

Но боль может быть не только физической.

«Только так я чувствую».

Может, психологическая боль и есть то самое опровержение, которое она так отчаянно сейчас хотела бы найти на свои убеждения, что любви не существует? Верить в то, что никто ее не любит, было ее защитой. Только, почему она так ни разу и не сработала?

– У меня для тебя подарок от твоего отца. – Мужчина в очках пнул ей предмет. – Этот чемодан он всегда носил с собой.

Медицинские инструменты. Ее отец действительно всегда ходил с этим кожаным портфелем, готовый помочь в любой момент людям. Нет, он был чистильщиком. Так о нем говорили Эл и этот мафиози. Аи снова захотелось плакать, но она сосредоточилась на Игоре и его колотых ранах.

– Уроки анатомии в деле, может, вспороть его побольше, чтобы тебе было лучше видно, Аделина?

– Не называйте меня так! – Взяв расширитель, Аи поднесла его к ране, чтобы проверить целостность органов.

– Конечно, ты же играешь в другую девчонку. Твой папочка так горевал, когда узнал о смерти своей любимой дочери.

Неправда. Он никогда не любил ее. Снова ее засасывала бесконечная пустота, выключающая чувства внутри, не давая их прожить, не давая ей любить хоть кого-то. Аи опять почувствовала, как цепенеет из-за одиночества, черствеет и покрывается коркой.

Так сильно она ненавидела свою жизнь, что просто не могла в ней оставаться, не вынесла бы больше ни дня, поэтому все время бежала. Прикасаясь к инструментам своего отца, Аи не давала своим слезам выхода. Он был для нее родным человеком, самым дорогим из всех, потому что всегда был бесконечно далек от нее. Постоянно в делах, все время занят, редко бывающий дома. Но именно его похвалы Аи ждала всю жизнь, наверное, поэтому с детства читала отцовские книги по медицине. Ей хотелось быть к нему ближе. Маленькая Аделина думала, что так она будет с ним связана. Вместо всех слов и объятий она встречала лишь сложные термины, пока ее глаза не стали такими же сухими, как страницы учебников. И ее сердце, которое она заперла на все возможные замки.

А мама, мама хотела ее сделать кем-то удобным для себя. Не высовывайся. Не говори. Не одевайся так. Не танцуй. Ты неправильно делаешь это, тут недостаточно постаралась, а там Ад ее опозорила. И планка всегда росла, до которой Аделина не дотягивала. Ей хотелось быть радостной, – ей запрещали. Хотелось общаться с другими, жить как все дети, но и это тоже было для нее под запретом. Мама всегда держала ее в узде и жестких рамках, как и саму себя. Будто эта броня действительно сможет защитить от всех бед.

Аделина всегда должна была прятаться, скрывать себя и беречь. Мазаться тонной кремов и наносить косметику, чтобы не сгорела кожа, надевать линзы и красить волосы.

Сделав последний стежок, Аи замерла с иголкой навесу.

«Беречь».

И ее рука задрожала, глаза застилало пеленой и воспоминания обрушились на нее. Крупные слезы потекли по бледной коже, капая на пол, пока Аи пыталась глотать воздух, заставлять себя дышать снова и снова. Ее тело. Ее тело. Тело. Тело!

«Смерть – это самое естественное, что есть в жизни, Ад. Но люди настолько эгоистичны, что не могут с ней никак смириться».

Аи вспомнила этот давно забытый разговор со своим отцом. Как он объяснял маленькой Аделине, почему люди умирают, почему умирают дети, почему рождаются инвалидами и живут такую короткую и несправедливо тяжелую жизнь.

– Где мои родители? – прошептала Аи.

– Говори громче, наследница, разве твоя никчемная мать не научила тебя хорошим манерам?

Хорошие манеры были ее щитом. Единственным, что помогало маме пережить весь этот ужас, связанный с ним. С этим человеком, на которого работал ее отец.

Поднявшись с места, Аи смотрела на свои окровавленные руки и тряслась от беззвучных рыданий.

Он назвал ее наследницей, сказал, что портфель принадлежал ее отцу.

В прошедшем времени.

– Вы не сдержали свое гребаное слово! – захлебывалась она в слезах и заставляла себя стоять. Не падать на пол и не биться в истерике.

– О чем ты? Я никакое слово тебе не давал. Только твоему отцу, что найду его драгоценную дочь, на которую он переписал все свое наследство и отказывался менять даже под страхом смерти. А теперь лежит там, рядом с твоей могилой, вместе со своей женой. Ты была мертва, и мне уже ничего не мешало. Но вот что мы видим, забавно, не так ли? Аделина Уолтон жива и невредима, мои шпионы рассказали, что ты сбежала.

Это был не он. Он ничего не знал!

«Их двадцать два, и они повсюду».

Аи еще раз посмотрела на метку «X».

Карта у Эла отличалась от той, что ей отправили с цифрой «XVI». У него она была черной и без детального изображения, лишь клочок бумаги давал письменное разъяснение. Ей же адресовали цветную и разрисованную Башню в огне с летящей девушкой.

Не этот человек угрожал ей и не его люди. Он не знал о том, что Аи инсценирует смерть. А это значит… Что те люди в масках ее обманули. Говоря о том, что ее родителей пощадят, если она оставит их. Эти люди знали, что их убьют в любом случае, а потом этот мужчина, который тоже почему-то носил цифру, придет за ней. И тогда все это было спасением ее, а не родителей? Но зачем? Почему те люди не хотели, чтобы деньги отца достались этому ублюдку? Они ведь тоже из той же мафии с цифрами? Или нет? Как и с кем тогда связан Эл?

Аи ничего не понимала.

Да и какая теперь разница.

Вытерев влагу со щек, Аи стояла на пепелище своей жизни. Полностью сломанная. Все чувства, от которых она так долго бежала, сейчас дробили ее изнутри. Все те вспышки агрессии, импульсивные решения и бесконечная злость ничего не значили. Они не были эквивалентом ее боли. Многим кажется, что выплеск накопленного – это истерика, биться в агонии и крушить все вокруг, но нет. То, что ты подавлял всю жизнь, ломает точно так же, как и все годы до этого. Разница лишь в том, что ты наконец просто слышишь этот треск.

Ее родителей больше нет.

Их нет.

Нет!

И самым ужасным было то, что они так и не смогли смириться. Они похоронили свою дочь и умерли с мыслью, что проиграли. Что вся их борьба была напрасной. И ее тоже. Потому что она боролась против них. Потому что Аделина Уолтон боролась против всего мира. Эгоистично, так же, как и ее родители. Потому что они не хотели, чтобы их дочь умерла так же, как какой-то родственник, о котором ей рассказывали в детстве, но ее память напрочь стерла этот момент.

Они хотели, чтобы их дочь прожила долгую и счастливую жизнь. Но ее отец был врачом, умнейшим человеком. Ее запирали в их огромном доме, не разрешали никуда выходить, забирали из школы, заставляли прятаться, чтобы она смогла себя сберечь.

Стоя здесь, среди крови, с чужими людьми в каком-то клубе для извращенцев, Аи поняла. Весь ее побег привел сюда – в эту точку. Столкнул с тем, чего она не видела.

Ненависть – это тоже форма любви. Просто ее отрицание. В конце концов, мы все бережем то, что нам дорого, так или иначе. Будь то наше страдающее сердце или то, что оно так отчаянно любит. Это работает в обе стороны. Любовь может проявляться по-разному.

Каждый ребенок всегда будет любить своего родителя, каким бы он ни был. И Аи любила. А они ее, пытаясь все это время беречь.

Альбиносы не живут долго, они умирают рано от рака кожи в возрасте тридцати лет, как это случилось с их родственником. Ее родители хотели, чтобы она жила и делали для этого все. Они не ненавидели ее за этот дефект. Они ненавидели сам дефект. Они не отворачивались от нее, как от человека, которого произвели на свет. Ее родители отворачивались от неминуемой смерти.

Когда они скорбели над ее могилой, то чувствовали лишь неотвратимость и фатализм. Смерть пришла за Аделиной Уолтон, но совсем другая. Все, с чем они боролись, было напрасным.

Аи плакала, беззвучно рыдала, пока внутри не стало тихо, пока не прожила свою скорбь. Так звучит смирение. Как тишина, как стук сердца в еще живом теле. Время ушло, жизнь прожита, все, что у них было, уже не вернуть. Все разрушилось, осталось прахом на сердце, смешиваясь с пылью ее разрушенных стен. Она научилась у них этому. Строить стены. Именно так они выражали к ней свою любовь. Как умели. Отдаляясь, ограждая ее, запретами, руганью, холодом и равнодушием, игнорированием, учили криками и отворачивали от своей боли тишиной. Они хотели, чтобы их дочь жила. Зная, что она обречена. Они не смотрели на нее с презрением. Они смотрели на нее, уже теряя. Пытались смириться, но не находили этого чувства в своем сердце.

Стоя здесь, на своем, возможно, окончательном месте смерти, Аи нашла сейчас это за них за всех. Потому что она уже смогла смириться со своим телом, смогла его принять таким и полюбить.

«Я прощаю себя».

Эл.

Он не смотрел на нее, как на сломанную. Эл видел ее такой, какой Аи всю жизнь мечтала быть. Яркой и значимой. С ним ей уже не нужна была ложь, барьеры и стыд. И она этому училась с ним, сейчас делая то же.

Наш мозг устроен таким образом, что в нем благодаря опыту образуются нейронные связи. При повторении они формируют паттерн, который сложно разорвать. Но наука скакнула в изучении этого далеко вперед. Связи можно разорвать. Опыт можно переписать. Когда человек попадает в аналогичную ситуацию, он может перепрожить ее заново. И чем сильнее будет триггер, тем с большей вероятностью все изменится. Так Аи смогла перестать ненавидеть себя и свое тело. И даже сейчас в ее сердце уже не осталось места для ненависти к своей жизни. Боли было слишком много. Невозможно столько выносить. И она плакала, чувствуя освобождение. Аи чувствовала свою любовь, которую так долго прятала. Но уже поздно. Она останется только в ней, найдет в ее жизни свое продолжение. Ей уже никогда не сказать этого родителям, не сделать так, чтобы они ее поняли. Но внутри себя Аи это сделать может.

«Покойтесь с миром, я всегда любила вас, – Аи представляла их могилы, где лежат теперь все Уолтоны. – Вы убегали от своей боли, и я тоже. Но обещаю, что больше не буду. Это ни к чему не привело нас к хорошему. Наша семья разрушена. И пусть я сломана, но я еще никогда не ощущала себя такой цельной, – сказала бы она последнее, обращаясь к своему надгробью, где лежала девочка, которая всего боялась. – Мне больше не страшно. Ни за свои чувства, которые я так берегла, ни за свое будущее, за которое так боролась. Но оно все так же остается неизвестным, а значит у меня есть лишь этот момент и всегда был только он. Спасибо за все, что вы мне дали. Мама, папа и Аделина. Что, в конце концов, благодаря вам я смогла прийти к любви».

И Элу. Аи всхлипнула. Она действительно по-настоящему любила его.

– Не так-то легко было тебя найти, – вернул ее в реальность скрежещущий голос Десятого. – Но Игорь следил за Эриком, и когда Денвер напел мне о некой особе его сердца, которое должно было умереть еще давно, я узнал, что Аделина Уолтон жива и находится в Пагубе.

Он следил за Элом?

Эл не был связан с ним. Но как? Он ведь был знаком с ее отцом. Кто тогда этот человек для Эла?

– Мне становится снова скучно, поэтому продолжим.

Еще раз мафиози провел ножом по телу Игоря, нанося новую рану.

– Лечи его или, может, мне отрезать его член за то, что он хотел тебя? Попробуешь пришить, сделаем из него Франкенштейна.

– Я не хотел! – кричал Игорь, зажимая рану.

– Зачем вы это делаете? – Аи с гневом посмотрела на сумасшедшего, которого все это забавляло. Взяв инструменты, она опять начала зашивать соседа.

– Зачем? Потому что мы кое-кого ждем, а время проходит без пользы.

– Аделина, я никогда не думал о тебе в таком ключе, он бы мне не позволил.

Он? Игорь говорил не об этом человеке, который отдал ему приказ привести ее сюда.

Он говорил об Эле.

– Может, ты станешь таким же интересным, как он, – улыбнулся мужчина, глядя на раны Игоря.

– Кто вы такой? – Задала Аи главный вопрос, чувствуя, как внутри все холодеет. Мужчина ведь говорил об Эле, этот человек знал о том, что Эл себя режет.

– Когда-то, давным-давно жил-был мальчик, и он сделал первый шаг, отправившись в темный лабиринт.

Что он несет?

– Я знаю, почему он тебя выбрал, – прохрипел Десятый на ухо, схватив снова девушку за волосы. Аи чувствовала, как он брызжет слюной на лицо, но ее больше волновали волосы, он будто сдирал с нее скальп. – Невинна, чиста, ему никогда не стать таким. Но он захотел. Как думаешь, что с ним будет, когда я тебя замараю? Может, он подоспеет как раз к тому моменту, когда ты уже оттраханная этим парнем будешь вымазана его кровью. А потом за это молодое тело примусь я, заставляя тебя купаться уже в твоей собственной.

Этот проклятый человек начал лапать ее грудь и больно сминать. Аи извивалась, чтобы вырваться из стальной хватки.

Но ее страх стал еще сильнее от его последующих слов:

– Как думаешь, сможет ли он после этого уже что-то почувствовать, когда увидит?

– Ч-что вы знаете о нем?

– Я знаю о нем все. Потому что я его создатель.

И он потащил ее снова по деревянной площадке, подводя к реке.

– Что ты видишь? – Десятый пнул девушку в спину, и Аи чуть не свалилась в воду.

Когда Аи сюда попала, свет уже был, значит электричество либо врубили в их районе, либо они были в другом, но Аи не знала этого места. И шанса, что ее найдут, не было просто никакого. Аи так до конца и не понимала, кем был Эл. Как он был связан с этим мужчиной. Ее родители мертвы, она осталась совершенно одна.

Бледное лицо вглядывалось в нее из отражения, размываемое рябью. В нем она видела решительность.

Пока Аи зашивала Игоря, то уже думала об этом. О своей смерти, о том, чтобы себя убить, чем мучиться из-за пыток. Но все скальпели и режущие предметы были предусмотрительно убраны из портфеля ее отца.

– Я ничего не вижу.

– Ложь.

Он снова схватил ее за волосы, повернув к себе. Аи читала на его лице отвращение, будто она самая бесполезная вещь в мире.

– В этих глазах столько жизни, настоящий ураган. Прежде, чем ты сможешь мне послужить своим наследством, статусом и состоянием, я сломаю тебя. Пока ты не станешь пустой оболочкой.

Уже не сломает.

И она взорвалась, Аи пнула ублюдка по яйцам. Когда девушка поползла к воде, пытаясь подняться, он схватил ее и снова повалил. Аи ударилась головой и закричала, пытаясь вырываться. Извивалась всем телом, но тщетно.

– Ты маленькая дрянь, которая ничего не понимает, – прижался он к ней, оседлав.

Было так противно, что ни один прием ванны не сможет смыть с нее это чувство. У Аи начиналась истерика, но она заставляла себя дышать. Этот человек безумен, что она может сделать? Думай.

– Когда-то, давным-давно жил-был мальчик, и он нашел одну книгу. Все было в ней, все ответы. В этой книжонке, которая рассказывает об освобождении, – он вытащил ее из внутреннего кармана серого пиджака и потряс предметом перед лицом Аи. В раскрытой книге Аи увидела знакомые рисунки. Таро. Они были не такими, как карта у Эла, а как отправленная ей Башня. – Но это чертова ложь. Я переписал сказку от лица злодея, и она каждый раз подтверждалась. Эта история диктовала правила, но я создал свою империю, оживив картинки и заставив плясать их под себя.

– А, я поняла, – съязвила Аи, глядя на этого психа с презрением, – создали свой мир и бла-бла. Так вы… – дурацкие манеры, – так ты пересмотрел «Особо опасен», что ли? А Макэвоя покажут? Я его фанатка.

У Аи нахрен слетел весь инстинкт самосохранения, ей уже нечего было терять.

Удар. И уже не страшно.

– Ты просто жалкий ублюдок, – выплюнула она кровь, потому что прикусила щеку изнутри, – который прикрывает свое гигантское самомнение, но на самом деле оно такое же крохотное, как и твой член. Уверена, когда ты сделаешь со мной то, что обещал, я даже ничего не почувствую.

Он ее не убьет, ведь Аи нужна ему живой, так? Долбаный больной псих! Вот что значит сила в руках глупца. Он обыкновенный фанатик.

– На себя тебе все равно, не так ли? – маниакально улыбнулся мужчина, еле сдерживая свою ярость. – Что ты запоешь, когда сюда придет Эрик? А он придет, чтобы убить меня. Игра станет даже веселее, когда я прикончу двух зайцев одним выстрелом и сломаю вас обоих. Я вынужу его, чтобы он спас тебя от меня. Посмотрим тогда, чего стоят твои громкие слова.

– Ты говоришь, что все о нем знаешь, но вот тебе новость: он этого не сделает, ему на меня все равно.

– Я, как раз-таки, знаю о нем все. Он исполнит это, убьет меня и пересечет черту, став таким же, как и я. Потому что это я его сделал. Я не просто его хозяин, а создатель.

– Так у тебя синдром Бога.

Он сделал это с Элом? Из-за него Эл резал себя? Аи ненавидела этого мужчину еще больше.

– Пятнадцатый рассказал мне, что видел. И Второй подтвердил, – кивнул он на Игоря. – Ты единственная, что его еще держит. Ты его слабое место.

– Вы нихрена о нем не знаете! Потому что Эла держу не я. Просто он намного сильнее такого ублюдка, как ты.

– Знаешь ли ты, что твой ненаглядный Эл лишь шлюха. И сколько у него было женщин до тебя?

Какого черта он несет?

– Но до этого его перетрахали все толстосумы Нью-Йорка.

Слезы снова начали застилать ее глаза, Аи замерла не в силах пошевелиться.

Эл… Нет.

– Он стал моим прибыльным товаром, которого я лишился.

Нет. Нет. Нет.

– А что я делаю с теми, кто отнимает мои деньги? Преследую. Поэтому он придет за мной, чтобы со всем покончить.

Нижняя губа дрожала, пока диафрагма выталкивала комок рыданий из груди Аи. Ее трясло.

Все его движения, постоянная бдительность и настороженность, будто он никогда не мог расслабиться. Как он не давал себя трогать. Шрамы на его теле и особенно те ужасные на спине. Это он с ним сделал. Этот ублюдок. Это он!

Мафиози назвал себя его хозяином.

Нет. Боже…

Эл!

Аи плакала. Так безудержно, что не могла остановиться.

Даже в самых страшных кошмарах она не могла об этом подумать. Его посадили четыре года назад, Элу было пятнадцать. Значит он был «товаром» этого человека еще до того, как они с Аи встретились. Она рыдала.

Теперь Аи понимала, что Эл хотел просто сбежать, придя в ее дом и забирая ценности. Ей так знакомо было это чувство, может, поэтому в глубине души она так и не смогла его осудить за воровство.

Ему. Было. Пятнадцать.

Сколько лет ему было, когда он?.. Когда над ним… Когда этот человек сломал его.

– Но ничто не доставит мне большего удовольствия, чем увидеть, как я его снова уничтожу. Он никогда не умолял меня, всегда лишь сопротивлялся, посмотрим на его попытки освободиться, когда увидит то, что я сделаю с тобой. Вот и проверим, кто прав, я или ты. Мой раб наконец переступит через черту и окончательно убьет в себе все. Сначала я изувечу его любимую игрушку, а потом он убьет меня. Но навсегда в его голове был и будет лишь один хозяин. Я.

Это он сделал с Элом, он его довел до причинения вреда себе. И Аи верила. Каждому его слову. Что этот человек действительно способен сломать любого. Этот больной ублюдок любит играть в игры, промывать людям мозги, он совсем свихнулся. Для него чужие жизни – это лишь расходный материал для подтверждения собственной значимости.

Восемьдесят семь миллиардов нервных клеток в головном мозге и лишь восемнадцать миллиардов участвуют в сознании. Все остальное функционирует без его ведома. Мы по сути – ничто, и так мало можем контролировать. У любого страха есть триггер. Наше подсознание – это лишь набор принятых решений. Как же можно было так безответственно и наивно полагаться на этот глупый контроль? Если всего одно какое-то событие может разрушить всю твою личность.

Эл боялся воды больше, чем причинения себе физического вреда. Аи видела его глаза, когда включилась пожарная сигнализация в душе. Как молниеносно Эл среагировал несмотря на раны и убежал.

Здесь кругом была вода, и этот человек не просто так привел Аи сюда.

Это была ловушка.

– Все же, это скучно, – произнес Десятый.

«Эл!» – успела подумать Аи.

Раздался выстрел.

И весь мир исчез.

Двадцать первый. Мир.

Он мог быть только в одном месте. Сегодня Эл подорвал их последние склады, а по законам улиц и дележки власти находиться на чужой территории Десятый не имел права. Денвер посещал лишь одно место помимо хранилищ. Приватный клуб.

Эл бежал туда. Как никто, он знал, что Десятый делал с людьми. Не для того Эл столько времени взывал к строптивой и упертой Аи, чтобы этот старик ее окончательно разрушил. В картине мира ублюдка чья-то жизнь не представляла никакой ценности. Кто попадал в его поле зрения, жили лишь до тех пор, пока были ему выгодны. Пусть Аи и была наследницей семьи аристократов, он мог сделать с ней все что угодно, не убивая. От этих мыслей Эла тошнило.

Созданный им же хаос в городе теперь мешал. Машины спецслужб перекрыли множество улиц. Поэтому он оставил машину Аи на гонках, поручив Дарине о ней позаботиться и доставить к утру на парковку общаги, когда все рассосется. Да, главарь мафии остался без своей кучки охранников и приспешников, но каждая секунда была на счету. И Эл ощущал то, чего никогда не испытывал. Как холод пробирает все его нутро. И он был ледянее его собственного.

Аи.

Он бежал, потому что это было быстрее, чем добираться на машине, клуб не так уж и далеко. Перепрыгивая через заборы и машины, Эл благодарил тех, кто его все-таки научил, так или иначе, паркуру. Сейчас сила его тела была как нельзя кстати. Но оно страдало сильнее обычного и служило дополнительным стимулом, чтобы покончить с ублюдком. Раны кровоточили, голова кружилась и без того, а сейчас, при забеге, его сердце качало еще больше крови, в которой нуждался организм. Но Эл продолжал бежать. Он бежал к ней так, как никогда не убегал от прошлого.

Наконец, оказавшись на территории приватного клуба для извращенцев, Эл залез на забор и, оттолкнувшись, прыгнул на здание. Липкими от крови руками он зацепился за балкон. Попасть в здание невозможно, потому что его охраняли как пентагон. К тому же у него не было времени вламываться в каждую комнату и искать Аи. От мысли, что этот урод мог надругаться над ней или дать это сделать кому-то, все вокруг поглощала чернота. Эл готов был положить свою жизнь, отдать ее. Она ничего не значила, в отличие от жизни Аи.

Так что с крыши он сможет прикинуть, как попасть внутрь. На этой стороне здания все окна были закрыты, а время неумолимо продолжало бежать. Лучше бы оно шло так быстро, пока он был ребенком. В том каждом мотеле, когда он выключал себя. Кажется, вместе с ним отключалось и время, потому что это длилось часами, бесконечными минутами, проклятую вечность. Чем больше он уходил во тьму себя, тем дольше это, казалось, продолжалось. Его сопротивление было прямопропорциональным страданию.

Раздался выстрел.

Даже басы музыки не смогли заглушить звук. Кажется, что на миг все стало тихим, будто мир поставили на паузу. Но это всего лишь было задержкой дыхания и замиранием сердца Эла. Сейчас его уже начало лихорадить. Пульс неистово шумел в ушах, а дыхание бесконтрольно сбивалось. Уставшее тело получило новый выброс гормонов и перестало ощущаться вовсе.

Когда добрался до верха, Эл, не давая себе отдышаться и унять пульсирующую дрожь в пальцах, побежал к краю крыши. В сторону звука выстрела, который до сих пор эхом проигрывался в голове.

И Эл ее увидел.

Прежде, чем воду вокруг.

Прежде, чем Десятого.

Он увидел Аи. В крови.

Будто повторение его худшего кошмара, когда он точно так же, как сейчас, умирал в агонии, утопая в собственной ненависти. К этому миру, к людям, к ублюдской жизни.

Здесь было три этажа. Эл прыгнул. Невзирая на протесты и боль в теле, сначала на один балкон, затем на другой. Физическую боль перебивала другая, она была такой же сильной, как страх. И наконец он приземлился на деревянную площадку, окруженную водой. Искусственно созданный залив. Эл знал, что там глубоко. Здание стояло на вырытом обрыве, и вода легко заполнила этот карман.

– Ты возмужал, – поприветствовал его Десятый.

– Ты постарел, – бесстрастным голосом ответил Эл, чего на самом деле не чувствовал. Все его тело горело, заставляя его жить и быть здесь. Ловить каждую гребаную деталь, включать и вынуждать работать каждую систему своего существа. Чтобы справиться со всеми накрывающими чувствами, он засунул руки в карманы, сжимая их в кулаки. Он. Должен. Быть. Спокоен. Сейчас ему нужна грань между тем, чтобы быть пустым и слишком наполненным. Ни то, ни другое Аи не поможет. Только стратегия.

Он видел ублюдка Игоря, который лежал в луже крови. Сосед был мертв. Этот парень следил за ним. Десятый позаботился о том, чтобы знать об Эле все. Не только Денвер собирал о нем данные, но и его собственный сосед по комнате. Непримечательный, болтливый парень, разыгрывающий из себя клоуна. И он посмел похитить Аи, увести прямо у него из-под носа, уничтожая весь его план одним ударом исподтишка. Двуличная сволочь.

Наконец Эл заставил себя посмотреть на Аи. Поднять глаза, задерживая дыхание.

Убедиться, что не показалось, что все факты сложились правильно.

Она жива.

Это была не ее кровь, а Игоря. Но все равно оглядывал девушку на наличие ран.

У нее была разбита губа. Красное на белом. Кровь сочилась по тонкой и бледной коже. Но Аи оставалась в сознании и смотрела на Эла. Этот подонок посмел дотронуться до ее прекрасного лица.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Еще рано доставать пистолет. И Эл крепче сжал кулаки, снова пуская свою кровь.

«Думай».

Аи лежала у самого края обрыва, прикованная к гире достаточной по весу, чтобы при падении в воду ее тело оставалось на дне.

– Я тебя ждал, – зловеще произнес Десятый, облизывая окровавленные пальцы.

Старик часто так делал, будто вкус чьей-то смерти доставлял ему удовольствие. Прошло всего пять секунд с момента, как Эл сюда спрыгнул, а он уже чувствовал себя рядом с ним, как и во все годы рабства.

Крик Аи донесся до него, что это ловушка, но было поздно. На Эла сверху вылилась жидкость. Словно взъерошенное животное он отскочил в сторону, шипя почти так же. Вся одежда стала мокрой. Его кожа, волосы и лицо. Эл судорожно дышал, сбросив с себя кофту. Как раненое животное, действуя на инстинктах, он посмотрел на свои штаны, но они пострадали не так сильно, как верхняя часть его тела. Благо пистолет был спрятан в огромном боковом кармане брюк, чтобы не потеряться во время бега. Но жидкости все равно было достаточно. Эла трясло так, будто он умирал.

Снова загнан. Удушье. Он снова там.

– Только посмотри на свое великолепное тело, многие платили за него двойную цену, потому что им было тебя жаль.

Аи всхлипнула, порываясь к нему, но не могла. Ублюдок схватил ее за волосы, приказывая оставаться на месте и поднося пистолет к ее виску.

Она знает.

– Смотри-ка, она плачет из-за такого, как ты.

Пригрозив ей оружием, что пуля будет быстрее движений девушки, хозяин открутил рукоятку от трости. Этот звук преследовал Эла в каждом его кошмаре. Его тело забило в еще большей дрожи. Каждый шрам на его спине помнил боль, как он горел в огне от ударов этой плетью.

Она знает. Он рассказал ей. Аи о нем знает. О том, что с ним делали. Знает, какой он, насколько отвратительный. Эл должен убить его, он больше никогда не сможет посмотреть на Аи. Убить. А потом он покончит с собой.

– Жил-был когда-то мальчик. Так ведь, Эрик? – начал старик, закуривая сигару.

Эл весь вонял керосином, его облили именно им. Но он все равно был мокрым, сколько бы не пытался стереть жидкость с лица, вдыхая через раз.

Этот ублюдок перебирал в руках карты и достал книгу.

– Когда-то ты нашел эту книгу и выдрал из нее страницу, потому что хотел узнать, кем я тебя нарек, ведь так?

Тринадцатым. Эл посмотрел на тату, которое он ему выбил на фалангах пальцев.

Любое сознательное существо хочет объяснить, что с ним происходит и зачем. Даже у любого абсурда должен быть какой-то смысл.

– Ты всегда был самым способным из всех детей. И когда ты стащил у меня книгу, я понял, что ты такой же, как и я.

– Пошел нахуй, – помотал головой Эл, глядя на него исподлобья. – Я не убийца детей.

– Да, но ты пришел, чтобы убить меня. Ты все равно убийца. Ты точно так же, как и я видишь мир. Черным. Благодаря мне ты знаешь, что этот мир настолько гнилой, что в нем нет места ни для чего, кроме разрушения.

Он кружил вокруг него, как ястреб, плеть извивалась за ним, словно змея, пока Эла трясло от влаги, запах бил в ноздри и лишь усиливал приступ удушья. А глава мафии продолжал курить, издевательски вертя сигару в руке.

Вода. Вода.

Ему хотелось содрать с себя кожу живьем.

За водой всегда следовали удары плетью. Он снова попал в свое детство. Попал во времена рабства. Его разум, как заезженная пластина, прокручивал все те моменты из белой комнаты. Как зверь в клетке, как ребенок в той камере пыток, он бился о стены, только сейчас уже в своей голове. Невозможность разорвать этот порочный круг, выйти из него. И все закончить.

– Кто я и зачем? Я задавался этими вопросами всю жизнь, – продолжал Десятый, покуривая. – Я был таким же ребенком, как ты, когда со мной делали то же, что и с тобой.

Он тоже был в рабстве? Его тоже насиловали?

– Я тебя создал! – Десятый потряс руками в воздухе, проведя сигарой в опасной близости от кожи Эла. – Я знал, что ты такой же, и ты стал таким же.

Он не такой.

Этот ублюдок сумасшедший.

Дети – это самое сильное оружие. Достаточно лишь положить одну идею в такой маленький и еще не сформировавшийся мозг, чтобы создать нужное будущее. Это сделали с ним. Десятый продолжал мстить своим обидчикам и мучать детей. Делать с ними то же самое, что и с ним.

И Эл стал выжившим.

– Меня тоже насиловали, продавали, убивали, истязали. Но я выжил. Я удачлив, не так ли? Цифра Фортуны мне подходит так же, как тебе цифра Смерти. Я твой создатель, я заставил тебя пройти через это, чтобы ты убил в себе все. Потому что чувства – это слабость. И осталось избавиться лишь от последней. Пора тебе напомнить, кто здесь хозяин и кому ты предан. – Уже намеренно он поднес сигару к телу Эла. – Сжечь заживо? А, может, мне лучше поиметь тебя, чем эту сучку?

– Не смей подходить к ней, – Эл направил пистолет на Десятого, но он уже был возле девушки, воткнув трость между гирей и полом и используя ее как рычаг. Одно движение и Аи пойдет ко дну.

От ужаса глаза Эла расширились, а тело забилось в неконтролируемом приступе еще сильнее.

Нет. Нет! Только не вода.

Ее грудная клетка порывисто вздымалась, крылья носа раздувались от частых вдохов, но в глазах Аи горел огонь. Он не сломал ее. Даже на волоске от смерти Аи продолжала гордо задирать подбородок. И ее взгляд впитал в себя все, что Эл бы мог назвать жизнью.

– Я избавлюсь от нее быстрее, чем ты выстрелишь, но давай. Тебе остался последний шаг, чтобы переступить черту и стать таким же. Потому что ты такой же, как и я! – смеялся безумец. – Огонь – это не весело, ты ведь больше предпочитаешь воду, не так ли?

Вода и кровь.

Он не спасет ее. Не сможет. Нет! Только не в воду. Не надо… Он не сможет.

Вода. Вода.

«Ты никто».

Никто!

«Повтори!»

– Я не никто, – говорил мальчик, ударяясь о стены, избегая плети. Но она все равно дотягивалась. Ему не давали доползти до двери, никогда не давали. Удар. Удар. Удар. Он и сам бился, головой, телом, как запертый зверь, уже не понимая где и откуда боль.

Эл достал лезвие из напульсника невидящими глазами.

Вода и кровь. Кровь и вода повсюду.

Отрезать. Отрезать. Покончить с этим. Он не выдержит, пытка никогда не прекратится. Ему не прыгнуть за ней, не прыгнуть. Не спасти ее. Он не сможет. Он ненавидел это. Ненавидел так сильно. Десятый это знал, поэтому Эл убьет его. Хотя смерть – это даже милосердие для такой мрази.

Его окунают в воду, снова и снова. Ребенок захлебывается, барахтается, пытается выбраться, но все тщетно. Тогда его подвешивают на крюки за кожу на лопатках, пока он извивается и рвет ее. Чувствуя невыносимую боль, мальчик прекращает, но вес тела тянет вниз. Боль не заканчивается. Ее слишком много. Снова удар плетью, еще и еще.

– Ты никто!

– Нет!

Когда его тело сорвалось на пол, он услышал треск кожи, лопатки горели, спина горела, он пытался подняться, но поскользнулся в луже своей крови. Кровь. Кругом была его кровь. Они взяли его подмышками и понесли к мутной воде.

Его окунали и окунали.

Вода, кругом была вода, и его кровь повсюду, размазанная по белым плитам.

Удар плетью. И в воду. Боль и кровь. Снова и снова.

Это не прекратится. Никогда не прекращалось.

Он сопротивлялся, всегда сопротивлялся. После первого раза, когда с ним сделали это. Когда его насиловали, вколачивая в вонючий матрас, когда шептали гнусности и стонали. Когда его избивали, продолжая наказание. Нет, работу. Он отрабатывал свое существование. Еду – ту вонючую похлебку. Даже собак хозяина кормили лучше. И кров – тот темный подвал, где жили все дети. Его маленькие кулачки сминали простыни, пока он плакал, пока кусал до крови губы. И чем больше он это делал, тем сильнее его наказывали. Тем сильнее его это заводило. Всех их.

Когда он отказывался в следующий раз, сопротивлялся, отбивался и упрямился, пришла вода.

Дыши.

Тогда он попадал в комнату пыток, как называли ее дети между собой. Их топили в грязной воде. Опускали ровно настолько, пока не заканчивался воздух, пока ребенок не начинал биться в истерике, сражаясь за жизнь. А потом снова и снова. Бесконечно. Дни и месяцы превратились в один сплошной кошмар. Пока вода не стала вызывать панического ужаса. Пока он не стал бояться даже мыться. Но его все равно заставляли это делать. Им нужно было мыться, чтобы товар был в лучшем виде. Их мыли только перед использованием. А после топили, когда они сопротивлялись. Когда он сопротивлялся.

– Ты никто! Никто!

Вода. Вода.

Дыши.

Кругом была одна вода. Пока он не начал умолять, задыхаясь, чтобы это закончилось. Кого он об этом просил? Хозяина? Его людей? Он даже не произносил этого, потому что рот был наполнен водой. Он кричал лишь в своей голове. Это была просьба к себе. Он взывал к несуществующему Богу. Но к нему пришла лишь Смерть.

Смерть – это всегда молчание после безудержного крика. Это покой после невыносимой боли. Тьма, которая прячет мир, закрывает его собою, чтобы ты больше не страдал. Смерть – это прекращение.

Она обняла его, как мать, которой у него никогда не было. Взяла в свои костлявые руки, улыбалась мертвой улыбкой и смотрела бездушными пустыми глазами.

Дыши.

Она забрала у него все, за что он так отчаянно цеплялся. И каждая секунда его усилий потеряла значение, он перестал держаться за то, что не приносило результата. Его сопротивление.

В этих маленьких мотелях, в обычных домах и в богатых особняках всегда есть и будет царить боль. Насилие над детьми, женщинами, мужчинами и животными. Люди всегда будут страдать, пока равнодушные соседи буду молчать. Будь то мегаполис, как Нью-Йорк, или маленький город Пагуба. Это неизбежность. Никто не придет на помощь, никто не спасет тебя. Никто не станет твоим другом и защитником, не остановит и не прекратит пытку.

Кроме Смерти. Она раскроет свои объятия, обещая долгожданный покой. Она станет другом и родителем. Смерть шепнет маленькому мальчику:

– Отпусти.

– Тогда мне не будет больше так больно?

Дыши.

– Обещаю, что нет.

И он заключил с ней сделку.

Дыши. Дыши. Дыши!

Он больше не сопротивлялся, сделал глоток, впустил его в себя. Его больше нет. Он больше ни в ком не нуждается. Ничего не знает, ничего не слышит и не видит. От него отказались родители, выбросив при рождении. А теперь он и сам себе больше не нужен.

И тогда его вытащили, бросив на пол.

И он схватился за лезвие. Потому что больше вообще ничего не чувствовал. Потому что ему нужен был хоть какой-то якорь. Иначе он сойдет с ума. Живому нельзя не чувствовать. Нельзя. Он не выдержит. Никто его не останавливал. Внутри так пусто, его забирала эта пустота. Жив ли он еще? Оставалась лишь боль изувеченного тела, только она держала его еще здесь. Боль, которую он ненавидел, но только она осталась у него. Порез.

Он, как тень, ходячий мертвец без имени и родословной. Собака хозяина. Хуже. Его раб и собственность. Его личность осталась навсегда запертой в той комнате с белыми плитами. Захлебывалась и умирала в бесконечной муке.

Дыши!

Но Эл забрал у хозяина даже это. Его последняя воля. То, что принадлежит лишь ему.

Он себя отрезал, выключил, убил свою суть, чтобы она никому не досталась. Но цена была слишком высокой. Он потерял себя.

Дыши!

– Ты никто, повтори.

– Я никто.

И он резал. Его тело принадлежало лишь ему.

И так он стал Тринадцатым.

А потом это повторялось. Вода его преследовала, потому что после того, как его мыли, все повторялось. Его тело никогда этого не забудет и будет помнить каждой отметиной, которой он возвращал себя после, воскрешал себя, когда резал после каждого насилия.

– Эл, – позвала Аи.

– Как мило, я не давал тебе разрешение попрощаться.

Теперь и она знает об этом.

Эл держал лезвие у своего горла и на мушке Десятого. Кровь и вода. Вода и кровь. Все смешалось так же, как и тогда. Он снова будто очутился в собственном аду, проходил его заново. Но топить уже будут Аи. И он должен за ней прыгнуть. Должен… Но он не сможет. Должен! Он последует за ней. Но как? Вода была его единственным страхом с тех пор. Маленький мальчик до сих пор тонул в той белой комнате. Эта часть его барахталась и билась, взывала, захлебывалась, молила. И чем громче она кричала, тем больше было желание себя резать. И кричала она громче лишь с появления Аи. Он видел себя в ней, в ее разноцветных глазах. Эл должен убить того, кто с ним это сделал. Покончить опять со всем, как и тогда. Отдать это Смерти. Переступить окончательно черту. Только так он сможет ее спасти. Это будет конец, когда он выстрелит в Десятого. Даже если у него получится спасти Аи, Эл больше жить не будет. Этот мальчик навсегда утонет. Он застрелит себя следом за Десятым.

– Эл, – ее голос твердый, в глазах слезы, но полная решимость.

«Не смотри на меня».

Она не должна его видеть. Он этого просто не вынесет. Это резало сейчас больнее, чем лезвия.

Аи начала подходить к нему насколько позволяла цепь.

– Я это ты. Прими меня, – сказала она тихо, чтобы услышал лишь он.

Дыши!

– Ты ведь это со мной делал, так? Ты хотел, чтобы я приняла себя настоящую. Это ведь ты. Ты мне помог, Эл. Ты меня видел.

Одинокая слеза скатилась по ее щеке.

– И я тебя вижу, – ее ладонь хотела дотронуться до его лица, но не смогла. Не дотянулась. – Я это настоящий ты, прими меня. Я твое зеркало. И мы одно. Прими. Смотри на меня, Эл. Только на меня. Я здесь.

Она взяла его за локоть, дотягиваясь лишь до рук.

Эл уже и не помнил, как подставил лезвие к себе. Что он хотел сделать? Снова резать, чтобы чувствовать. Чтобы сделать выбор, заставить себя жить этот последний миг ради нее. Он должен чувствовать. Чтобы спасти Аи и покончить со всем. Всего одно мгновение, а потом уже неважно. Он умрет.

Но Аи направила лезвие на себя своей окровавленной рукой.

Нет. Его сердце стучало сейчас точно так же, как билась ее пульсирующая жилка на шее, куда упиралось острие металла. Без ран и крови ему было от этого больнее, чем когда-либо.

– Я это мы. Я прощаю тебя. Я это тот мальчик, которым ты был, и я прощаю тебя. Он тебя прощает, Эл.

Либо убей его. Либо спаси.

Перед ним стоял маленький Эрик, направляя все то же оружие на себя. Снова в той белой комнате, когда он пытался чувствовать, пытался оставить этого мальчика в живых и впервые схватился за лезвие. Его разрывало, все чувства накрывали разом. Каждый вытесненный год, час и минута. Он задыхался, его трясло. Он чувствовал. Он снова чувствовал все. Невозможно. Просто невозможно это вынести. И жизнь, и смерть.

Дыши! Дыши!

Аи взывала к нему и обращалась в самый темный угол души Эла. Всегда обращалась, всегда смотрела именно туда. Аи видела его, вглядывалась своими разноцветными радужками. Хотелось закрыть глаза, отвести их, но он не мог, никогда не мог. Она сияла для него, как сама жизнь, манила, звала, показывала ему ту часть, которая так и не умерла еще. Заставляла его смотреть на нее, находить из раза в раз и вытаскивать. Вытаскивать. Больше. И больше. Каждый раз. И сейчас девушка делала то же, что и всегда. Ее появление в его жизни заставляло выбирать. Направляя лезвие на свою тонкую шею, смелая Аи смотрела на Эла, заставляла его взглянуть на самого себя. И выбрать. Хочет он убить этого мальчика или нет.

Все, что он себе не разрешал, все, что он оставил, отключил в себе и подавил, – сейчас было здесь. Оно его догнало.

– Я люблю тебя, – прошептала Аи, ее голос сливался с голосом маленького мальчика.

И сорвалась вниз, увлекаемая в воду, когда Десятый использовал рычаг.

И Эл последовал за Аи. Без раздумий, без страха.

В воду.

Дыши!

Этот мальчик всегда выбирал жизнь. И с появлением Аи он громче всего просил об этом.

Дыши.

Эта часть его всегда оставалась нетронутой, и Аи не дала ей сейчас окончательно умереть.

А он не даст умереть ей.

Мозг успел сообразить, что нужно вытащить отмычки и в прыжке зажать их между зубами. Сменить оружия на предметы спасения.

Аи стремительно уходила на дно, и лишь ее серебристые волосы были для Эла ориентиром в кромешной темноте. Погружаясь все глубже, он греб изо всех сил, но так и не смог дотянуться до ее руки. Вода выталкивала его наверх. Но Эл все равно продолжал и продолжал, пока гиря наконец не достигла дна. Быстро схватив отмычки, Эл пытался отцепить чертовы кандалы от лодыжки Аи. Но в воде это было трудно сделать, замок никак не поддавался. Знакомый приступ удушения и паники подкрался к нему, когда воздух начал заканчиваться. Эл преодолел страх воды, но с гипоксией в такие короткие сроки справиться было невозможно.

Вот только Аи, черт побери, не умрет. И он тоже. Эл больше уже не собирался умирать. Вообще никогда не собирался.

Этот ребенок, от которого он отказался, всегда тянул к нему руки и не переставал этого делать. Элу было неведомо, о чем он кричал глубоко в его сердце. Пока Аи не озвучила то, чего Эл никогда не знал. Он не знал ни одной нормальной и человеческой формы привязанности. Поэтому никогда и не слышал. Поэтому никогда не умел жить. Но невозможно, просто невозможно тотально и абсолютно полностью себя ненавидеть. Никто на это не способен.

Ему хотелось убить всех, кто его бросил, кто его обрек на это отвратительное существование. Он был зол, был обижен, ему было страшно, было больно. Но больше всего там, за этими чувствами, он все никак не мог отыскать то, в котором действительно нуждался. Он искал у смерти то, чего у него никогда не было. Но она не могла ему этого дать. Только покой. Но не покой ему на самом деле был нужен.

«Люблю».

В глубине своей черной и разбитой души он всегда желал этого. Чтобы кто-то любил его. У него не было родителей, не было друзей, никого не было. Хозяин убил в нем последнее. Он никогда не знал этого чувства. И ребенок не знал, что, когда хотел возвращать себя к жизни через боль, то в его изломанном представлении это тоже было любовью. Просто другой он никогда не видел. По-другому не умел и нашел лишь то, что на тот момент смог.

«Я люблю тебя».

Ему дала это Аи. Она смотрела на него, не отворачивалась, как он это делал с собой. И для нее он давал то же, когда она прятала свою внешность. Она сказала это. Чувствовала. Взывала к нему. К той неумирающей части него, которая всегда хотела, чтобы он тоже смог найти это чувство для самого себя. Любовь и прощение.

Он был ребенком, он боялся, он думал, что убил. Но умирать было нечему. Полностью себя ненавидеть невозможно. И проще всего ему было эту ненависть заткнуть в себе, вырезать на ее месте хоть что-то.

Но он больше не ребенок.

А их ненависть с Аи была так красива. Она назвала ее по-другому. С ней чувства обретали другой смысл, у них были другие оттенки. С ней было сложно, но Элу и с собой было сложно. Они были так похожи и в то же время так далеки друг от друга. Боль была разной. Боль взывала к жизни. Сейчас, если Аи умрет, то боль будет просто невыносимой. Она Элом и двигала, когда он прыгнул. Снова дарила ему чувство жизни, но уже совсем по-иному.

Наконец железо щелкнуло, освобождая его Аи. Снова и снова она поражала, насколько была сильной и что до сих пор находилась в сознании. Упрямо, сопротивляясь стихии, они гребли и гребли, уже наглотавшись воды. Выплыв, оба задыхались, но Эл ощущал даже не то, как его легкие горели, жадно пропуская внутрь воздух, а неистовый стук сердца. Первое, что он смог распознать – это свой собственный пульс, который ощущался во всем теле. И Эл чувствовал. Чувствовал, что жив. Что всегда был живым. Что его тело точно так же боролось за него в той белой комнате и каждый раз, когда он себя резал. Точно такой же эффект в нем вызывала, помимо боли, только Аи. Они плыли друг к другу, и Эл улыбался. Улыбка была настолько ненормальной, мурашками по щекам и шее, вниз по спине и груди. Дрожью и облегчением. Освобождением. Должно быть, так ощущается счастье. Они живы.

Помогая Аи, забраться на площадку, Эл подтянулся сам, сразу же нашел ее. Обнимая. Прижимая к себе. Будто не было силы, которой возможно противостоять, чем притяжение между ними. Они молчали, вцепившись друг в друга. Обоих трясло, их тела вибрировали от ужаса и облегчения одновременно. Когда ни заплакать, ни засмеяться. Но вместе. Живее живых.

– Мы оба идиоты, – поцеловал ее Эл.

И она поняла. В ее глазах вспыхнуло удивление и осознание, что Эл пришел ее спасти в общежитие и сюда тоже. А в итоге, его спасла она.

Пистолет больше не давил своей тяжестью, затонув вместе с его бременем несвободы. С его чувством мести и болью. Вместе с той тюрьмой, которую он сам для себя создал. Добровольный пленник. Но больше ему это не нужно. Покоился на дне вместе с гирей, которая держала Аи, даже метафорически. Но эта сильная девушка смогла от нее избавиться. И в ее глазах Эл точно так же всегда читал, что он сильнее всего этого.

– Какая красивая история, – иронично произнес Десятый. И уже строго добавил: – Нет. Но вы все еще можете стать моими союзниками. Мне нужно наследство Уолтон, а ты, – обратился он к Элу, – вместе мы станем силой. Я научил тебя выживать.

–Ты научил меня умирать.

Эл посмотрел на Аи, продолжая держать ее за руку. Рука, до которой он не мог дотянуться, но теперь уже никогда не выпустит.

– Я пришёл в твой дом, чтобы ограбить, но еще я забрал это.

Разрезав напульсник, сползший на запястье от тяжести воды, Эл вытащил из прослойки ткани маленький зиплок с СД-картой внутри.

Когда он чуть не отправился на тот свет, проглотив гвозди в колонии, Эл снова играл со Смертью. Их сделка все еще действовала, и он остался жив. Все, что ему было нужно, – это попасть в санчасть. Пока он сидел в камере, то ему не давала покоя лишь одна мысль. Почему доктор Уолтон хранил атлас в сейфе? Когда Эла повязали, при нем обнаружили книгу. После суда доктор не забрал ее, и атлас присвоили к личным вещам Эла. В тюрьмах никогда ничего не хранилось без дела, все пускалось в оборот. Поэтому Эл предположил, что учебное пособие послужит тюремной больнице. Больнице, конечно, громко сказано, скорее это похоже на медпункт. Когда он очнулся, то обнаружил, что не ошибся. Забрав атлас, Эл изучал его днями и ночами в своей камере. Времени у него было на это много. И вот однажды он нашел тонкую прорезь наверху выпуклого черепа, а в ней СД-карту.

– Но твой гениальный план не удался, старик.

Он так нихрена и не понял. Эл не хотел умирать. Он хотел жить. Когда он взял в руки лезвие, Эл лишь заставлял себя чувствовать. Потому что на самом деле он хотел жить. Но умереть было проще, отказаться от себя было проще, запереть себя в самом темном углу подсознания – проще. Потому что ребенок не мог этого вынести.

– Потому что все, что я хотел все эти годы, так это жить, а не умереть. Но у меня есть то, что ты искал. Ты же не думал, что я настолько глуп и поверю, что ты пересек полмира ради меня. Тебе нужно это. То, что я украл у доктора Уолтона. Компромат на тебя. И еще дети, которых ты пришел забрать.

Десятый так стремительно шел к ним, что Эл загородил собой Аи.

– Не так быстро. Это гарант того, что ты не тронешь детей.

Забрав у него пакет, глава мафии тут же распечатал его.

– Я проверю, потому что если это блеф, то я достану тебя вместе с покойным Уолтоном и его предательством из-под земли. И заберу детишек.

Ничего не отвечая, Эл смотрел на него исподлобья, продолжал внимательно наблюдать за движениями старика, и они выдавали его нервозность. Эл не ошибся. О компромате он ничего не знал, это было лишь предположением, почти блефом. Десятый разглядывал маленький предмет как самую важную вещь в мире, а Эл, тем временем, продумывал новый план.

Когда Десятый вставил карту в слот ноутбука, то вскрикнул.

– Что за хрень? – заорал он.

Пальцы Аи сжались крепче в ладони Эла, они оба не понимали, что произошло.

– Он был умен и хорошо хранил материал от посторонних, так? – Десятый посмотрел на Эла, ища подвох, но так как видел лишь удивление на их лицах, продолжил.

У Эла никогда не было компьютера, а вставлять карту в чужие он не рисковал. Потому и не знал, что на ней хранилось. Из пальца старика текла кровь, он облизнул его и ухмыльнулся в омерзительном оскале, и так же быстро, как появился, он исчез. Мафиози смотрел на свой палец округлившимися глазами, которые через линзы очков казались еще больше. Он схватился руками за горло.

– Что ты сделал? – хрипел старик, стремительно меняясь в лице. Его кожа становилась пунцовой.

Что там было? Яд? Эл смотрел на торчащий кончик лезвия из ноутбука. Возможно его параноидальное отношение к технике спасло ему жизнь.

Взглянув на Аи, Эл увидел, что девушка начинает понимать.

– У него аллергия. Это анафилактический шок.

– Твой отец, – подытожил Эл ее мысли.

– Ублюдок, – корчился на полу Десятый. – Гори в аду, Уолтон!

Эл подошел к нему, глядя сверху вниз на старика с перекошенным лицом. И Эл впервые видел в его глазах страх.

– Я научился умирать еще до встречи с тобой. Нет, не телесно. Мы все умираем каждый день, сбрасываем старую шкуру, меняя на новую. Каждый день я не знал, что со мной будет дальше. Моя жизнь никогда не была стабильной и понятной. Я учился жить новый день каждый раз, когда искал еду, когда убегал от отбросов, когда искал ночлег и не знал, проснусь ли я завтра, потому что кто-то мне просто мог перерезать горло ради того места, которое я нашел. Поэтому уже тогда я научился не привязываться. Смерть – это метафора. Она повсюду. Клетки тела обновляются полностью за семь лет. Ты меня уже не знаешь. Нейронные связи рвутся и создаются новые. Каждый вдох – это шанс на жизнь. А выдох – репетиция смерти. Ты не сделал меня. Я сам себя сделал.

– Я сделал тебя свободным и непобедимым.

– И я победил. Как и все дети, которых ты уже не получишь. Невозможно дать кому-то свободу, потому что это неотъемлемая часть воли, а значит и отнять этого нельзя.

Теперь Эл это понимал. Его отказ от себя был лишь его выбором. И сегодня он принял другое решение. Защищать кого-то другого – это быть сильнее себя. И он обернулся, посмотрев на Аи. Это дар делать невозможное. Удача оказалась на его стороне. Или все же его стратегия: подставиться, чтобы выиграть? Неважно.

– Фортуна отворачивается от говнюков, Десятый. Ты выбрал себе неверную цифру.

Пусть и нарек Эла, возможно, самой правильной.

– Я вызвал тебя сюда раньше срока, сделав все, чтобы ты не добрался до детей, и ты нашел свой конец. Может, в мире и существует справедливость.

Десятый в последний раз посмотрел на Эла, будто только сейчас смог его по-настоящему увидеть. И выражение удивления и страха застыло на его лице.

– Он умер, – констатировала Аи.

Девушка заплакала, и Эл прижал ее к себе.

– Это значит, что мой отец до последнего боролся с ним. Он все предусмотрел, понимаешь? – всхлипнула она.

– Понимаю.

– Он ведь был его врачом и должен был знать об аллергиях, – кивнула она на труп. – Точно ведь знал. Может, он хотел их разоблачить и собирал информацию?

– Похоже на то.

И Эл видел, что ей нужно это услышать хоть от кого-нибудь.

– Твой отец не был плохим человеком.

– Я знаю.

И она опять заплакала.

– Аи, – Эл заключил ее лицо в ладони и вытер большими пальцами слезы. – Это он помог мне тогда сбежать из рабства.

Когда Эл слег от болезни, доктор Уолтон оставил окно своего кабинета открытым.

Девушка замерла в удивлении, уставившись на него, и через мгновение крупные слезы потекли по ее прекрасному лицу новой волной. Сейчас ее разноцветные глаза смотрели так, будто наконец обрели мир.

– Вот оно, твое лицо, – Эл провел пальцем по фарфоровой коже, не в силах оторваться от ее удивительных глаз, ореола белых ресниц и красоты, которая потрясала все его существо, как и в первый раз, когда он увидел Аи такой. Когда она доверила ему свою правду. Когда показала каждый осколок внутри, обнажая свою душу, и они заставляли его чувствовать больше, чем лезвия.

– Почему ты так одержим этим?

И он улыбнулся, потому что действительно хотел все время увидеть ее настоящей.

– Кто-то считает красивыми розы, кому-то нравятся идеальные формы, для меня же всегда все было отвратительным. Настоящий мир был уродлив, пока я не понял, что он скрывает тебя.

Она была абсолютно инопланетной. Не вписывающейся ни во что вокруг. Она сияла в пустоте, как начало времени. Как первозданность и конец света. Она была тем, что он видел бы, будь слепым.

Больше им не нужно прятаться, они оба сегодня обрели свой Мир.

– Давай убираться отсюда, – предложил Эл, подходя к ноутбуку.

Что делать с СД-картой он решит потом. Мусорам Эл никогда не верил. Запечатав снова флешку в пакет, он сунул его в карман.

Оставалась лишь книга.

«Когда-то, давным-давно жил-был мальчик, и он сделал первый шаг, отправившись в темный лабиринт».

Начало истории Эл помнил очень хорошо. В детстве его интересовала лишь цифра «ХIII», и он выдрал страницу, которая стала его свидетельством о рождении. Много раз он ее перечитывал. О шествии Смерти. О том, что все перед ней равны. Что перед Смертью склонится каждый, вне зависимости от статуса и денег, больной и здоровый, глупец и гений. Кровь потерявшего крылья ангела на картинке, – как символ перерождения. Для каждого оно неизбежно. Они с Аи тоже переродились. Все старое умирает, делая тебя сильнее. Смерть – это отпустить. Даже если это нужно сделать с самим собой. С той версией себя, у которой давно поломаны крылья, и они уже не смогут больше послужить тебе, но ты все равно ходишь с ними, отягощая путь этой ношей.

Эл пролистнул книгу до последней страницы и прочитал конец истории:

«Двойственность исчезает, когда ты полностью открыт для возможностей. Когда побеждены все противоречия в душе, ты можешь теперь отдать все, что узнал, другим. И Мир приветствует тебя».

Старик буквально поклонялся этой вещи, но так ничего и не понял.

– Люди всегда найдут способ, чтобы оправдать слабость и зло в самих себе, – прошептал Эл и закрыл книгу.

Двадцать второй. Шут.

Добравшись до общежития, каждый пошел в свою комнату. Таи так и не было, и Аи ощущала беспокойство, надеясь, что с девушкой все в порядке. Быстро выбросив вещи в урну, Аи собрала гигиенические принадлежности, и вот уже через пару минут они с Элом смотрели друг на друга, открыв двери. Коридор был пуст, и в общаге царила тишина. За окном уже начало рассветать, было около пяти утра.

Оба стояли в полотенцах, хотелось смыть с себя все остатки этой ночи и провалиться в многочасовой сон. Ужасно раскалывалась голова, и тело Аи тоже было измучено. Все места ударов сейчас отзывались болью, завтра будет хуже.

Молча они спускались вниз, не разнимая рук, разговоры не требовались. Аи чувствовала Эла так хорошо, будто их души слились.

Эл не дал ей пойти в женский душ, уводя уже в такую знакомую соседнюю комнату. В последний раз он оставил ее здесь одну, убежав от тревоги. Но сейчас повел Аи в кабину и включил кран. Теплые струи воды обволакивали измученные тела, и Аи бы застонала от блаженства, если бы у нее были на это силы.

Несколько минут они стояли неподвижно, Эл чуть поодаль, позволяя воде стекать лишь по телу, а Аи полностью под лейкой. Намылив мочалку, Аи хотелось тереть себя до покраснения кожи, но Эл не позволил, заметив ее намерение. Он отобрал губку и принялся мыть ее сам. Недолго думая, Аи взяла его вехотку и стала тоже оттирать парня.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила девушка, прежде чем дотронуться.

– Мокро.

Хорошо.

Аи знала, как Эл ненавидел воду и боялся ее. Там, на площадке она видела, как Эл боролся с собой. Ей было все равно, если она утонет, но Аи не хотелось, чтобы Эл становился убийцей. В тот момент он был на грани. Резать себя, стрелять или прыгать за ней. Перед смертью Аи хотелось сделать для него хоть что-нибудь. Вспомнилось, как она сама принимала маленькую девочку внутри себя и могла лишь надеяться, что это тоже облегчит страдания Эла. Она просто не могла смотреть на его муки. Еще никогда, ни разу в жизни, она не видела у кого-либо таких глаз. Эл будто умирал, горя заживо. Можно ли считать то, что он стоит сейчас с ней под водой, освобождением?

Чувствует ли он что-то?

Для всего нужно время, и девушка это понимала.

– Нужно обработать, – указала Аи на промокшие бинты. Сейчас раны распарятся и, должно быть, не так сложно от них отойдут перевязки. Поэтому хорошо. Эл здесь с ней. Он уже стоит под душем и не убегает.

Он позволял ей трогать себя и видеть свое тело, иссеченное шрамами, которые прятали татуировки. Широкую шею украшали бабочки, в их крыльях терялись полосы поврежденной кожи. Изображение Смерти покрывало торс парня. Череп, что расположился от яремной впадины до центра груди был окружен ореолом цветов. Аи провела губкой по паутине на ключицах, спустилась к множественным крыльям, которые исходили от фигуры Смерти. Внизу, под ней, кружил шипящий дракон, устремляющий свой гнев на Синигами[1], так же среди цветов и узоров, соединяющих все изображение воедино. Затем спустилась ниже к симметричным птицам над выпирающими косыми мышцами пресса. Кажется, что это было не просто рисунками, чтобы спрятать увечья. Эл подошел к этому как к акту искусства, вложил в него смысл. Аи хотелось провести часы и дни, изучая его нательную роспись.

На одном из предплечий изображался череп, на другом ворон. Все было выполнено в японском стиле цветных татуировок, как у якудз. Бицепсы украшали цветы: сакура, лотосы и пионы. Развернув к себе Эла, Аи впилась зубами в губы, увидев его истерзанную спину. Грубые шрамы на лопатках, как от крыльев, проступали наростами. Их окружали бесчисленные длинные полосы, – от плети, как уже знала девушка. Всю спину Эла покрывал тигр, будто защитник самого уязвимого места. Настолько реалистичной выглядела картинка, будто зверь настоящий и вот-вот выпрыгнет. Он притаился в траве, окруженный цветами. Его поза олицетворяла полную готовность хищника. Тот, кто скрыт от чужих глаз, бесшумный и ловкий, он нападет в самый нужный момент. Этот рисунок стал ее любимым. В нем была вся суть Эла.

Ниже прикасаться к нему, парень не позволил, снова развернувшись лицом.

Только не плакать.

Вместо этого Аи отвлекала себя мыслями о его ногах, которые тоже будут вскоре забиты. Как только все корки сойдут и шрамы побелеют.

Подняв глаза, Аи проследила, куда смотрит Эл, потому что парень замер. Он не смел дотронуться до ее синяков, сжимая челюсть.

– Хуже, – произнес он лишенным эмоций голосом. – Чувствую себя хуже.

– Это ерунда, – покачала она головой.

– Он тебя…

Но Аи не дала ему закончить вопрос:

– Нет.

Его желваки дернулись, и Эл бережно провел мочалкой по ее красно-фиолетовому боку.

– Уже лучше.

И через мгновение парень добавил, обнимая Аи за шею и приподнимая подбородок большим пальцем, чтобы девушка смотрела в его глаза:

– Мне придется пристегнуть тебя наручниками к себе до конца наших дней.

Наших.

– Я согласна, – выдохнула она, реагируя на обжигающее прикосновение и обещание в его глазах.

***

– Рэй, я убью тебя, – процедил Эл.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Выходи из асаны, если не можешь держать. Все ведь просто, – спокойно ответил Рэй.

Аи тоже уже стояла из последних сил, чтобы не повалиться на коврик, но они оба с Элом были упрямее ослов. Рэй заставил их заниматься йогой, чтобы «успокоить умы перед конкурсом». Вообще, они занимались этим с тех пор, как все закончилось с мафией две недели назад. Их сплоченность и умение держать баланс требовали отточки и большей концентрации, так что Рэй предложил практиковать, помимо репетиций, йогу. Времени было мало и каждую свободную минуту они репетировали.

– Йога учит вас слышать свое тело и идти только в то действие, которое вам доступно. Так, с каждым вдохом, вы начинаете понимать свое тело лучше, оно начинает вам доверять. Когда вы его сразу ставите в «мост», то ничего не выйдет, правильно? Страх – плохой помощник, если это касается твоего тела.

Они с Элом это прекрасно знали.

Йога в исполнении Рэя была просто наисложнейшей. Он давал им невообразимые переходы, от которых ломался мозг. И она не была статичной, здесь присутствовало много динамики, в которой даже для Аи и Эла, с их спортивными и подготовленными телами, было что открывать в качестве своих возможностей.

– Скажи мне: что ты забыл в этом городе, а не учишься где-то заграницей в престижном месте? – Аи не выдержала, все-таки падая.

– А ты почему здесь? – спросил Рэй.

– Туше, – прокомментировал Эл.

Каждый преследовал свою цель, да? Каким-то совершенно абсурдным стечением обстоятельств они все оказались собранными здесь – в маленькой Пагубе.

– Чтобы ты научил меня йоге, – ответила она ему наконец.

Съязвила, как обычно.

– Блядь, – выругался Эл, тоже повалившись на коврик. – Да, я уже чувствую, как обретаю дзен, мать его.

– А ты думал, все так просто? – Их тренер, как всегда, беззаботно улыбался, глядя на них, как на малышей. – С этого все и начинается. С сопротивления.

– Сформировавшихся паттернов, – сказала Аи.

– Именно. Сложнее всего отказаться от того, что уже было получено опытом. Когда ты меняешься, система начинает рушиться. Для функций выживания это нелогично. Для психики равно концу мира, который ею был собран.

– Мы все живем в своей реальности, да?

– Точно. Сами рушим, сами создаем.

– Сами принимаем решения, – подхватил разговор Эл. – Перед тем, как войти в это и выйти.

– Я вижу, что йога на вас подействовала.

Да, они с Элом уже хорошо это знали, но без йоги.

О произошедшем они не рассказали своему другу. Синяки уже почти сошли. Аи обрабатывала каждый день раны Эла, но заживали они долго из-за постоянных тренировок.

Ту книгу Аи прочитала сразу же на следующий день после случившегося и не нашла в ней чего-то особенного, что могло бы сподвигнуть главу мафии пуститься во все тяжкие и мучить людей. Он просто был сумасшедшим, вот и все.

На самом деле, все было весьма невинно: это лишь история о маленьком мальчике, который вошел в магический лабиринт, и о том, что он там встретил. Каждая картинка, изображенная на карте, показывала путь и его этапы. Будто сказка о приключениях, но со скрытым смыслом. С чем предстоит каждому человеку столкнуться и как будут меняться его чувства, чтобы прийти к заветной цели. Оглядываясь назад и выходя из лабиринта, мальчик видел, что все это сделало его сильнее.

Естественно, больше всего Аи заинтересовал шестнадцатый аркан. Тот, который подбросили вместе с запиской не соваться на конкурс. Значение карты гласило, что бескрылый ангел выпадает из башни, своего укрепления, которое было лишь иллюзией и теперь они рушились. Приняв это, ангел обрел свои новые крылья взамен утраченным на этапе карты «Смерти». Ему уже не нужна была старая жизнь в виде изначально неправильно построенной защиты. Убеждения меняются и старое, рано или поздно, перестает работать. Эта карта была о неизбежности и смелости все изменить.

– Мы по-своему будем доверять друг другу, – сказал Эл, хватая Аи за руку и уводя из спортзала.

– Если вы завтра вдвоем будете как сонные мухи, комендант надерет вам задницы.

– А ты не надерешь, мам? – саркастически спросила Аи уже в дверях.

– Он буддист, – процедил Эл.

Прижав ее к стене уже будучи в коридоре, он наклонился и прошептал Аи на ухо:

– Твою задницу могу надирать только я.

Аи хоть и покраснела, но не могла спрятать улыбку.

Переодевшись, они поехали на гонку. Всю дорогу Эл держал ее за руку, поглаживая кожу девушки большим пальцем и вызывая мурашки во всем теле. Это стало теперь их обычным положением, даже во сне Эл всегда находил ее руку и переплетал пальцы. Как и обещал, Эл от Аи действительно больше не отходил. После душа в ночь похищения они уснули в «412» комнате на втором ярусе кровати Аи. Вдвоем на узкой общажной койке было тесно, но им и не хотелось отлипать друг от друга. На утро, когда их застала Тая, то лишь молча собралась и ушла на пары. А после, они уже стали спать в «413». Рэй был не против.

Кто-то позаботился о том, чтобы забрать документы Игоря из общежития и университета, хотя был ли он вообще студентом? Комендант сказал, что Игорь вынужден был уехать из-за семейных обстоятельств. О похищении и убийстве никто даже не знал. А Эл и Аи молчали об этом. Кто знает, что нужно этой проклятой мафии и в какие игры они играют? Книга оставалась у них, как и СД-карта ее отца.

После похищения они ни разу не упоминали о произошедшем в разговорах. Аи замазывала свои синяки, а на вопросы отвечала, что неудачно врезалась во что-то, когда отключили свет.

Когда Аи спросила Таю, где она была в ночь Хэллоуина и пропадала до этого, девушка покраснела и ответила, что была с родителями. Что бы не скрывала соседка, прячась за смущением, Аи все равно привыкла к ней. Да и к жизни в общежитии тоже. На удивление, все здесь с каждым днем для нее становилось роднее и роднее.

Каждое утро Аи начинала с любимой зарядки, и Тая присоединялась к ней. Пусть после избиения безумным стариком у Аи болело все тело, девушка не собиралась отлеживаться и жалеть себя. В жизни ей всегда помогало движение. Если Аи перестанет заниматься физической активностью, то просто сломается. Так же, как пилон когда-то стал ее внутренней опорой, которую она никогда не ощущала. Но, попав сюда, Аи смогла ее взрастить и чувствовала, что, вопреки всем трудностям, стала намного сильнее. Пагуба по-своему приняла ее, они с Элом, как две заблудшие души, обрели тут дом.

– Надо бы предложить делать такую зарядку девочкам в общаге. А что? – спросила Тая сегодня утром на удивленный взгляд Аи. – У тебя хорошо получается объяснять. Можно в холле или в спортзале, почему бы и нет?

Тая наконец-то озвучила то, что хотела сказать в тот день, когда они наряжались и готовили драники.

Уже тогда Аи о многом начала задумываться. А та ночь изменила многое в ней, и девушка задавалась многими вопросами о своем будущем. Это касалось не только ее, но и Эла. Парень сопровождал ее везде и всюду, как обещал. Ходил с ней в университет и встречал на его крыльце, когда пары заканчивались. Так Аи узнала, что Эл не учился, он не являлся студентом и жил в общежитии лишь с разрешения коменданта.

И да, она позволяла Элу водить свою машину. Будто он вообще спрашивал. Удивительно, как все могло меняться в один миг. Аи ненавидела этого парня, а он ее. Но Эл был единственным, кто никогда не смотрел на Аи, как на что-то неправильное.

Когда-то она выучилась отказываться от всего того, что было дорого ее сердцу. Ей было проще ненавидеть всех и каждого, но Аи воспитали по-другому, так что ярость подавлялась, и направляемая на себя, разрушала девушку. Но все время быть в самокритике невозможно, рано или поздно это выливается наружу, приправляясь еще большим чувством стыда. Только с появлением Эла Аи позволяла этому чувству пропитывать себя, принимала его, училась его рассматривать с разных сторон, не только как персонального грызущего монстра. Эл вытаскивал из нее его, отражал своими атаками, и в этом она впервые почувствовала себя живой, сильной и смелой. Вместо того, чтобы заниматься саморазрушением, Аи стала принимать вызовы судьбы и бросать их сама.

Всегда было проще отталкивать и бежать, никого не удерживать, не выпрашивать любви, в которой Аи так нуждалась, поэтому она испытывала совершенно противоположное. Эл подарил ей лишь свою ненависть, и их чувства были настолько правильными. Тот, кто ненавидит тебя, никогда не предаст, в отличие от тех, кто будет улыбаться в лицо и красиво говорить. Теперь Аи это знала. Может они оба и состояли из одной лжи, но только друг с другом смогли по-настоящему открыться. Потому что, когда ненавидишь, тебе нечего стыдиться, тебя не пугает реакция, ты можешь быть настоящим собой. Они считали друг друга врагами, вот только, в его вражде девушка нашла преданность и смогла учиться доверию. Вместо всех бесполезных слов Эл действовал и ее учил тому же.

От предвкушения, что Эл придумал на этот раз, кружилась голова, когда они выходили из общаги. Эл выглядел, как всегда, мрачно. В кожаной куртке, обтягивающих черных джинсах и ботинках. Ветер трепал передние пряди его каштановых волос, то бросая их на лицо, то открывая зеленые глаза с прищуром.

– Сегодня ты за рулем, – бросил он, неохотно отпустив ее руку и закрыл за ней дверь.

– Это как-то подозрительно. – Аи смотрела на Эла, когда он сел на пассажирское место.

– Кому-то так и не удается отпустить контроль, – хитрая улыбка озарила лицо парня, – но сегодня мы это снова исправим.

– Будь я тут одна, я бы не побоялась разбиться, – парировала Аи с ухмылкой на один бок, но все равно облизнула пересохшие губы от его последних слов.

– Тогда, похоже, что самое интересное начинается, когда ты перестаешь думать лишь о себе. Новый уровень силы.

Он прав. Что значит быть одному, каждый из них понял и познал сполна, впереди их ждало что-то совершенно новое. Путь, который они будут проходить вдвоем, и начнут его с гонки.

– Всегда носи юбки. – Эл взглянул на ее ноги, прожигая оголенную кожу, и открыл окно, чтобы передать взнос. Они добрались до Улиц.

Сегодня Аи надела красную юбку с запа́хом, длинный ее конец спускался до самых коленок сзади, а спереди открывал ноги, особенно в сидячем положении. На бедра она надела кожаные двухуровневые ремни, соединенные ремешками и кольцами. Они удерживали черные капроновые чулки на тонких резинках с рюшами. Кожаная куртка поверх черного кроп-топа и лоферы на ногах. Теперь Аи носила свои белоснежные волосы так, словно они были ее короной. Совсем перестала обращать внимание на любопытные взгляды и ярко красилась, подчеркивая разноцветные глаза. Иногда Аи затемняла брови в холодный темно-русый оттенок, прокрашивая ресницы черной тушью, а порой ей хотелось ходить с белыми. Перестав стесняться, девушка открыла для себя целый спектр возможностей, как можно обыграть внешность с помощью макияжа и ни в чем больше себя не ограничивала.

– Принц Улиц сегодня зритель? – спросил Кочан, считая деньги.

– Место в первом ряду рядом с принцессой.

Аи укусила губу с красной помадой возле самого уголка. Ей нравилось, когда Эл ее так называл.

Заревели моторы, и Додж рванул с линии «старта», когда опустился заветный флажок.

Сводя бедра вместе, Аи их непроизвольно терла друг о друга, потому что Эл не прикасался к ней, а ожидание ее заводило. Эл Бога переживет, лишь бы что-то доказать, поэтому парень сегодня не просто так был зрителем, отказавшись от участия в гонке.

– Ты нетерпелива.

– Терпение – не самая моя сильная сторона, – Аи вошла в поворот первой.

– Мне нравится, – Эл положил руку на ее бедро, поглаживая ремни, и Аи вспыхнула. Две недели они только держались за руки и спали вместе. И дело не только в том, что у нее была менструация. Эл целовал лишь ее руки, шею или щеки. Из-за синяков и разбитой губы, полагала Аи, он боялся причинить ей боль. Но у него у самого было изранено все тело, они и так постоянно репетировали. Поэтому отдых был необходим. А сейчас Аи была голодна и, судя по тьме в нефритовых глазах, он тоже.

Мучительно медленно рука парня скользила вверх, пока не замерла, когда Эл увидел ее гладко выбритый лобок.

– Ты без белья, – грудным голосом произнес он, от которого все тело Аи завибрировало больше чем от двигателя.

– Это чтобы ты не считал себя самым умным, отдавая гонку сегодня мне.

Эл ввел в нее сразу два пальца, и Аи застонала. Но чуть не плакала, когда он убрал руку.

– Победа всегда может быть слаще, – Эл облизнул высунутым языком пальцы, блестящие от ее возбуждения. – Покажи мне ее вкус.

Господи Иисусе!

Что он творил.

Эл снова опустил руку, вводя два пальца и сразу поддев переднюю стенку влагалища. Помассировал ее самую чувственную точку внутри, и Аи вскрикнула. Ерзала в кресле, откидываясь назад, чтобы ему было удобнее. Новый поворот, он был сложнее, а машина неслась уже на огромной скорости.

– Дрифти, – подсказал Эл. Его дыхание обожгло шею, когда он приблизился. Губы слегка касались кожи, лишь дразнили, но не целовали. Он просто издевался над ней. Ущипнув за сосок, Эл начал поглаживать ту самую точку внутри вперед и назад. Чувствуя, что она на грани, Эл снова просто входил в нее и выходил, так медленно, что хотелось остановить машину и оседлать его. И снова он погрузил пальцы глубже и согнул их, ритмично надавливая на бугорок.

– Эл, – всхлипнула Аи.

– Сейчас.

И Аи переключила привод, повернув руль. Додж проскользнул в поворот, еще один рывок руля, и ее стон заполнил салон, когда машина выровнялась.

Боже, она так хотела его, и готова была поколотить от ожидания. Он доводил ее до безумия, не давая удовлетворения.

– Эл, пожалуйста.

– Финишная, не дай ему себя обогнать и протаранить.

И он ускорил свое движение, пока Аи юлила, не пропуская соперника в последний пологий поворот. Переключение передачи, ускорение наряду с участившимся дыханием. Большее трение. Стон. И как машина пересекла финиш, Аи уже не увидела, сотрясаясь от оргазма и падая на руль.

Эл облизнул пальцы, которые только что довели ее до пика блаженства.

– Меняемся.

После того, как они забрали выигрыш, Эл поехал уже по знакомому маршруту.

– Ты ведь помнишь этот мост?

Такое забудешь. Там Эл назвал ее Аи и будто разбудил от многолетнего сна.

Освещения здесь не было, как и людей. Добравшись до уцелевшего куска моста, Эл остановил машину и вышел. Аи последовала его примеру. Не останавливаясь, парень целенаправленно пошел к полуразрушенному ограждению и сел на него.

– Что ты задумал?

Тут река, он же не будет повторять снова тот трюк и прыгать? Аи надеялась, что Эл избавился от своей фобии.

– Продолжаем работать над доверием. Я прыгнул туда не из-за страха воды, чтобы что-то почувствовать. А из-за страха, что потеряю тебя. Ты заставила меня бояться, а не вода. Я сделал это из-за тебя. Впрочем, как и всегда с тех пор, как ты появилась в давно оставленной мною жизни.

– Я знаю, – прошептала Аи.

– Я ненормальный, ты же понимаешь? – Произнес он серьезно, когда Аи подошла. – Но весь твой. И я не остановлюсь.

Аи вглядывалась в его глаза, Эл говорил о том, что с ним не будет легко. Новая модель поведения всегда находится в стадии уязвимости. Ты никому не доверяешь. Тебе тоже никто не доверяет. Всегда будет кто-то важнее тебя. Всегда будет кто-то, кроме тебя. Так они оба жили раньше, научившись лишь отталкивать. Сейчас Эл чувствовал себя без привычных щитов. Но ведь именно поэтому такие люди способны стать для кого-то единственными.

Они друг для друга такими и были.

Аи чувствовала, как много значило каждое слово, сколько он в них вкладывал.

– А ты еще не понял? Кто сказал, что мне нужна нормальность?

– Ты же понимаешь, что наши острые углы всегда будут биться друг о друга?

– Биться? Я не возражаю.

За Аи всегда делали выбор, она просто не научилась, но начнет с этого. Самым правильным голосом внутри, который принадлежал лишь ей одной, говорил, кричал, взывал: «Эл». Она его выбирает прямо сейчас. Давно уже выбрала. Во всем этом мире, за всю свою жизнь, она никогда ничего не желала так сильно, как быть с ним.

– Тебе ведь вовсе не нужно спокойствие и утешение, так? – улыбнулся парень.

И Аи готова делать, что угодно, лишь бы вызывать эту улыбку. Уголками вниз, а не вверх, отчего его полные губы складывались в манящее сердечко.

Он привлек ее к себе, заставляя почувствовать его эрекцию. На что Аи лишь игриво покачала головой.

– Мы когда-нибудь сделаем это в кровати?

– К черту кровати, – Эл притянул ее к себе за затылок, впиваясь в губы. Врезая в себя.

Их трясло не от холода, каждый поцелуй был для них таким: будто это в первый и последний раз.

– Еще один мой любимый вкус, – прошептал Эл в ее губы. – Пойдешь ли ты со мной до конца, Аи? Однажды ты можешь проснуться и захотеть большего.

– Чего?

– Например, детей.

– А ты?

Эл сузил глаза, думая, что она говорит о детях.

– Мое прошлое, – сквозь зубы втягивая воздух, сказал он. Аи видела, как тяжело Элу было о нем говорить и вспоминать. Его напряжение чувствовалось в каждой мышце и болью передавалось Аи. – Твой отец как-то раз сказал мне после очередной болезни, что я не смогу иметь детей.

Так его это беспокоило? Эл был серьезен. Он говорил с ней по-взрослому. Заявляя о своих намерениях.

«Я не остановлюсь». Это было его решением тоже.

– А ты? – Повторила Аи свой вопрос, потому что спрашивала о другом. – Ты пойдешь со мной до конца? Мой родственник альбинос не прожил и тридцати лет. Поэтому мои родители так меня оберегали.

– Я последую за тобой, – ни секунды не раздумывая, ответил он. – Ты мое перерождение.

Эл сократил между ними расстояние, прижимая, будто вверял Аи саму свою душу.

– Подарок для Смерти, – прошептал он, едва касаясь губами ее щеки. – Моя жизнь.

– Так не трать ее на глупые разговоры, потому что ты моя жизнь, Эл. Целуй меня.

В его глазах тьма стала бархатной. Прирученная, живая, отзывчивая. Аи чувствовала Эла, словно он был для нее магнитом. Как он ее притягивал к себе, хотел, желал. И разрешил себе взять.

Целуя глубоко, широко открывая рот надавливанием подушечкой пальца на подбородок. Вжимая в себя крепче до потери дыхания. Аи ласкала его язык, проводила кончиком по его небу. Расстегнув ширинку, Эл приподнял Аи и посадил на себя. Голени она разместила вдоль его бедер, опираясь на ограждение. Крепким объятием обвила шею парня. Ближе. Так, что чувствовала его дыхание на коже. Медленно Аи ввела его член внутрь. Через плечо Эла она видела реку внизу, а его, похоже, это ничуть не заботило. Эл крепко держал Аи за поясницу, помогая ей подниматься и опускаться.

– Боже, – стонала Аи, покусывая его мочку.

– Я не с небес, принцесса. Как видишь, я снизу, – отзывался Эл на ласки, подставляя ухо для ее языка.

Заводя ноги Аи себе за спину, Эл упирался ступнями в мост, а руками в поручни. Теперь он двигал тазом, входя в нее все быстрее. Аи покачивалась на его теле и просто сходила с ума от ощущений и пропасти внизу. В глазах темнело, голова кружилась, но Эл был таким сильным, что мог удерживать их обоих в балансе и при этом двигаться. От понимания насколько они близки, Аи утопала и растворялась в чувствах, которые они создавали вместе. Ее тело сильно напрягалось в таком положении, все еще сопротивляясь, но Эл беспощадно входил в нее, не оставляя для Аи ни единого шанса. И она взорвалась, позволяя получить разрядку, расслабиться и отпустить себя. Лететь и срываться, но не вниз. Эл возводил ее к небесам, держа в своих объятиях.

Но Эл все еще был твердым, принимая отголоски ее оргазма, пока стенки ритмично сокращались вокруг него.

– Ты еще не все?

– Только разогреваюсь.

Боже. Что он с ней делал. Не успела Аи отойти от блаженства, он поднялся вместе с ней и переместился к обломку ограждения. Эл посадил Аи на него.

– Мне нравятся твои ремни.

– Ты уже это говорил.

– Да, потому что они хорошо будут сочетаться с моим.

Вытащив свой ремень из петель, он провел кончиком по ее разгоряченной плоти. Аи боялась даже содрогнуться, потому что одна ее нога была навесу со стороны реки.

– Ложись, – он надавил пальцами на ее грудину. – Доверие, помнишь?

Аи сглотнула, аккуратно укладываясь на полуразрушенную конструкцию. Там, где стоял Эл, мост еще был цел, давая ему опору. Он продел ремень между решетчатыми прутьями из бетона и затянул кожу вокруг талии Аи. Теперь она была пристегнута к ограждению. Резко Эл поднял ее ноги, взявшись за ремешки над чулками, и развел их в стороны.

– И удобные. – Эл опускался с хищным взглядом.

Лизнув ее вход, снова дернул за ремешки, оставляя ноги Аи навесу. Она была совсем уязвимой в таком положении, раскрытая перед ним. Но ее руки были свободны в этот раз, однако пришлось удерживаться за бетонные выступы, чтобы не заваливаться в стороны.

– Такая сладкая, – его язык щелкнул по клитору, а потом его втянул, посасывая и покусывая.

Аи еще не отошла от предыдущих оргазмов. Закралось подозрение, что они имеют какой-то накопительный эффект, потому что ей хотелось взорваться уже сейчас. Половые губы были слишком чувствительными, остро реагируя на каждое прикосновение Эла.

Наконец одним толчком он вошел в нее. Аи посмотрела на Эла, как он красивый стоит над ней и тяжело дышит через открытый рот. Боже, даже если это будет последний миг их жизни, она готова повторять его бесконечно, пока он действительно не настанет.

– Эл, – стонала она его имя.

– Не кончай, – замер он внутри.

Его член пульсировал и бил по точке джи, отчего все внутри лишь сильнее сжималось. Это было какой-то самой сладкой пыткой, от которой хотелось плакать. Когда Аи была уже на грани, Эл быстрым ритмом начал в нее входить, не сдерживаясь. Еще один оргазм накрыл до искр в глазах, и Эл давал прожить его Аи полностью, удерживая за ремешки на бедрах.

Освободив от своего ремня, Эл поставил Аи на землю, ноги подгибались, ее тело вибрировало, возбужденное до немыслимых пределов. Но Эл и не думал останавливаться, он все еще не кончил. Ставя ее ногу на бетон, Эл снова вошел в нее.

– Такая мокрая, – шептал он, впиваясь засосом в ее кожу. В то место, куда Аи подставила его лезвие перед падением в реку. Лизнул ушную раковину и подул, превращая Аи в еще больший комок нервов. – Но еще недостаточно. Я обещал тебе сквирт, ты помнишь?

Вместо ответа Аи застонала. Тогда они впервые друг друга коснулись.

– Покажи мне, как ты не сдерживаешься. Отдай полностью свой контроль, Аи.

Целуя ее, жадно, протяжно, влажно с языком, он входил в нее все жестче. Аи хваталась за Эла, потому что он выгибал ее таз навстречу. Так самая чувствительная точка ее тела сильнее терлась о его член.

– Я больше не могу, – шептала Аи охрипшим от криков голосом. – Не могу Эл.

Все внутри так гудело и напрягалось, что Аи чуть не теряла сознание. Но Эл уже не делал пауз, он беспощадно наращивал ритм.

– Ты должна расслабиться, – его голос тоже сбивался. Дыхание щекотало щеки и шею.

Как расслабиться? Внутри нее все будто спазмировалось от такого долгого трения и давления внутри.

– Расслабься, принцесса, – кусал он ее нижнюю губу, двигаясь еще быстрее и не давая ни секунды передышки. Всего бы одну. Сначала он ее мучал, не давая того, что ей нужно, а теперь не позволяет даже перевести дыхание. Она больше не может, больше не выдержит. Аи сейчас просто лишится чувств. – Ты должна расслабиться, иначе потеряешь сознание.

– Эл, я не могу.

– Можешь. Отпусти, Аи, не сопротивляйся мне. Я держу тебя.

Святой Боже.

Ее глаза закатились, не видя ничего вокруг. Тело полностью утратило связь с центом, извиваясь в конвульсиях. Когда Эл почувствовал жидкость, он вышел, потому что Аи наконец смогла его выпустить. Все внутри дрожало и сокращалось, даря ей блаженство. Расслабление, которого она никогда не испытывала. Боль от трения и волны оргазма. Из нее брызгали струи, выталкиваемые давлением. Эл придерживал Аи, не давая упасть и смотрел на то, до чего довел ее тело. Бедра сами собой сводились вместе, и Аи дергалась в его сильных руках, не в силах контролировать стоны, смешанные со смехом. Ей было так хорошо, будто она была под кайфом.

Вау. Волны оргазма были просто бесконечными и разливались по телу от ее центра, пока внутри все неконтролируемо сжималось и расслаблялось.

Боже.

Когда туман в голове рассеялся, Аи заметила, что Эл так и не кончил. Сколько он мог выдерживать? Опустившись на колени, Аи взяла его твердый, как камень, член за основание.

– Что ты делаешь? – Хмуря брови, Эл останавливал ее.

– Продолжим работу над доверием, теперь твоя очередь.

– Я не… Не надо.

– Тебе никогда так не делали?

Его ответом было мотание головой в стороны.

– Тогда наконец-то мы в равном положении. Я не знаю, как это делать, но мне очень хочется.

И Аи взяла его головку в рот. Настала очередь Эла держаться за ограждение, он испустил протяжный стон. Сначала ей не удавалось погрузить его полностью, хоть она и так открывала широко рот из-за его толщины, но постепенно приноровилась опускать корень языка. Стоны Эла придавали ей уверенности. Аи нравилось чувствовать, как он теряет свой контроль. И когда он окончательно отпустил себя, не сдерживая хриплые стоны и непроизвольные толчки от сокращения мышц, Аи задвигалась настолько быстро, насколько могла, пока горячая жидкость не начала заполнять ее горло.

Не успела Аи еще подняться, проглатывая, как Эл притянул ее к себе, целуя так, будто отдавал ей свою жизнь. И Аи отвечала так же. Неистово, жадно, зная, что ей всегда будет мало.

Аи ждала, что он сейчас снова уйдет, найдет место, где начнет себя резать. Но Эл не останавливался, целуя ее губы, вдыхая ее запах, обнимая ее.

– Тебе больше не нужно... – но Аи не смогла продолжить, боясь спугнуть свою надежду.

– Мне нужно только целовать тебя. Даже сигареты перестали выполнять свою функцию.

Ей они тоже больше не были нужны.

– Ты стала моим долгим дофамином. Жизнью, ее вкусом и ощущением. С тобой я приучался ее чувствовать раз за разом. Все больше и больше делая другой выбор, идя наперекор. Я себя наказывал за правильный путь, считая его ложным. Но хотеть тебя всегда было сильнее боли.

Эл заправил прядь ее волос за ухо, глядя прямо в глаза:

– Ты помогла мне принять другое решение там.

Там. Когда он прыгнул за ней.

– Перепрожить ту же ситуацию, как и в моем детстве, но по-другому.

– Я просто хотела, чтобы ты себя принял, как ты помог это сделать мне.

– И я принял. Так что не останавливайся, целуй меня, – повторил он ее же слова и притянул к себе.

***

Конкурс общежитий проходил на городском стадионе. Сотни пар детских глаз смотрели с трибун на сцену, которая расположилась посредине поля, образуя подиум.

Здесь собралось столько людей по случаю благотворительности мероприятия. Видеооператоры перебегали из угла в угол, снимая каждый интересный кадр. Кто-то из студентов выступал с песнями, кто-то с танцами. Что ж, у их «Пятерки» тоже будет танец, но не совсем. Скорее акробатика. А пока сцену занимала КВН команда.

Но все внимание Аи было приковано к трибунам. Сейчас она впервые видела столько детей из детских домов. И у каждого ребенка был точно такой же взгляд, как у Эла. Убитый, озлобленный, отсутствующий. После того, как Аи узнала его историю, пусть и не по воле парня, Эл иногда начал упоминать в разговорах о своем прошлом. Так она узнала, что Эл рос в интернате до того, как попал в руки мафии. Постепенно и шаг за шагом они сближались. Да, он вчера был прав, что легко не будет. Аи точно знала, как это сложно избавляться от старого. Но Эл уже перестал себя резать. Возможно, со временем у него получится и полноценно чувствовать. Аи от него этого не требовала. Ей лишь хотелось, чтобы когда-нибудь жизнь для Эла тоже была бы наполнена эмоциями и красками, чтобы он смог впустить их в свою тьму и ощущать не только боль.

Глядя на этих детей, Аи вспоминала тот разговор с Рэем. Что такие люди никогда не знали любви, они даже не знают, как о ней просить. Сердце кольнуло от несправедливости. Как бы ей хотелось, чтобы и ко всем этим детям тоже пришло что-то яркое.

– Готовы? – Рэй подошел к ребятам.

– Да, – ответила Аи за них двоих с Элом.

На его лице было, как всегда, отсутствующее выражение. Но Аи теперь знала, каким оно может быть и как много на самом деле Эл может чувствовать. Аи была уверена, что больше, чем кто-либо из них, ему просто нужно время, и каждое такое мгновение она будет с ним рядом.

В выборе музыки ребята остановились все-таки на треке Smash Into Pieces – «Heroes Are Calling». Аи просто влюбилась в нее, когда услышала, сразу же сумев придумать полный танец. Выйдя под нее на сцену, они встали, образовывая треугольник вокруг подготовленной металлической конструкции. Аи по центру и парни по краям чуть позади. Да, после того танца в воздухе над театром, Аи пришло много идей для танца. Как и сказал Эл, номер должен быть легендарным. Очень быстро он смог достать нечто похожее, но, естественно, в уменьшенной версии. С какого металлолома Эл вытащил все необходимое, история умалчивала, но им удалось сварить части между собой.

Под вокал все трое сделали кувырок вперед и плавно поднялись. Аи упала в поперечный шпагат, когда Эл и Рэй образовали тоже линии с двух сторон своими телами через «горизонт». По стадиону прошел гул удивления среди ребят, в основном мальчиков.

Музыка набирала свою интенсивность, как и их номер. Аи, двигаясь под мелодию, подошла к Элу и упала, проскользнув у него под ногами, перевернулась, чтобы ухватиться за ладони и взмыть вверх. Идеальной складкой в воздухе, она напрягала все мышцы кора, чтобы удерживать баланс и вышла в стойку на руках. На перевернутом шпагате зрители снова издали свист, и ребята заслужили аплодисменты. Когда Рэй закончил выполнять в это время стойку на одной руке, он запрыгнул на турник с перекрестными палками. Эл тоже опустил Аи, чтобы она смогла ухватиться за перекладину и прыгнул сам.

Тело трясло от адреналина. Ощущения накрывали с головой. Это их точки контроля, их сила в действии и результаты многолетней работы. Просто несравнимые ни с чем ощущения были всегда связаны с телом. Потому что это вызов, потому что это смелость, потому что это про доверие.

Парни выполняли симметричные силовые трюки с элементами воркаута, а Аи из пол-денса закручивала себя вокруг вертикальных перекладин, перемещаясь между ними. Их собственный лабиринт. На припеве они одновременно проскользнули в треугольные отверстия, снова оказываясь на полу, и ушли в танцевальную связку.

Через «мост» Аи перевернулась, оказываясь вновь рядом с Элом, и он поднял ее на свои плечи. Баланс стопами был идеальным на его каменных мышцах, они были будто единым целым, и Аи знала, что он ее ни за что не уронит.

Более того, она знала, что не упадет сама. В своем теле Аи нашла внутреннюю опору. Ей больше не требовался для этого пилон. Он научил ее многому в качестве познания и тренировки. Но теперь Аи была способна на все, потому что взрастила свой собственный стержень. Больше никакого поиска заслуги и разрешения. Далеко уехать на самокритике невозможно. Тебя всегда и в любом случае осудят. Поэтому нужна своя опора и поддержка, ведь только с фундаментом дом будет стоять. Именно благодаря обретенной уверенности они так идеально могли исполнять трюки, никто из них не дрожал и не боялся, не пытался выставить себя эгоистично вперед, лишь бы быть лучшим и кому-то что-то доказать.

Вылезти из своей раковины кажется опасным и страшным, но только так можно доверять. Чувствовать. И Аи чувствовала Эла, а он ее. Раньше чем само движение, через один только импульс, они выполнили самую сложную часть номера. Ее толчок резонировал с его выталкиванием, и Аи сделала сальто в воздухе. Одновременно они все втроем оказались на турнике, снова ухватившись и повиснув.

Тело – та часть, которая связывает тебя с миром. Это дар жизни. Как могла она так долго отвергать его, прятать и стыдиться? Теперь у них с Элом есть все их время, чтобы всегда знать и чувствовать, что их тела были созданы не для страдания, а для удовольствия. Любовь безусловна. Аи полюбила свое тело таким, какое оно есть. Приняла его. И сейчас оно отвечало. Мурашками по коже, плавностью и свободой движений. Еще никогда она так не кайфовала от того, что делает. Так вот, что лежит там, за чертой, которую Аи так боялась переступить из-за страха свободы. Все годы, напрягаясь и пыхтя на пилоне, она думала лишь о том, что отдаться чувству страшно. Потому что раньше Аи пыталась доказывать. А это всегда про чье-то, а не про твое. Попытка вписать себя в чужие ожидания, которая делает из тебя лишь безликую посредственность.

«Ты сама веришь в то, что танцуешь?».

Раствориться в чувстве свободы – страшно. Кажется, что отпустить себя – это потерять, потому что ты знаешь лишь чью-то реальность и опыт, а не свой. Оказывается, что не каждый готов к свободе, и поэтому она такое редкое явление. Страдание – всем знакомая таблетка. Боль – та химическая игла из кортизола, на которой мы все сидим. Такая система была создана для выживания, и только человеческий организм использует ее не по назначению.

На самом деле наш мозг жаден до удовольствий. В конце концов, долгий дофамин может стать твоим абсолютным щитом от неудач, в отличие от ненадежного быстрого. И генерировать его будет твоя непоколебимая вера в себя и дело твоей жизни. Смелость прыгнуть в свой страх. Смелость чувств. Смелость быть заметным. А главное, собой. И когда, наконец, для себя ты становишься самым близким человеком. Это трудно. Полностью принять себя, стать для себя поддержкой, уметь прощать и разрешать. Ведь все запреты когда-то установил себе лишь ты, только ты сам.

Когда они все сделали финальные сальто с конструкции, завершая номер на полу, зрители встали. Аплодисменты вызывали восторг, улыбки и гордость. И каждый из них знал, что это заслуженно. Аи знала. Потому что разрешила себе это. Это было чистым моментом удовольствия. Без доказательного подтекста, без страха, что на них все смотрят, без малейшего ожидания реакции на то безумие, которое они творили на сцене. Но которому отдали свои души.

К ним подбежали дети, когда они уходили на свои места. Охранники не позволяли им приблизиться, но все трое остановили их. Больше в глазах ребят не было скованности, закрытости и угрюмости. В них был блеск. Так когда-то Аи смотрела на танцовщицу на пилоне, увидев в первый раз. Было ли чем-то плохим то, чего так опасался Эл, когда говорил ей о нормальности? В жизни столько всего плохого, но каждый человек может привнести в нее что-то хорошее. В мире столько детей, которые в этом нуждаются. Но сначала им предстоит самим создать свое крепкое будущее. Один виток пройден и сколько их таких еще ждет. Это лишь начало нового лабиринта.

– Я много думала, – сказала Аи после того, как они пожали ладошку каждому протянувшему руку ребенку. – О будущем, о прошлом, о конкурсе, в конце концов. И сейчас, – она снова посмотрела на детей, – сейчас мы показали нечто большее чем танец или акробатику. Мы показали возможности.

Эл погладил ее заднюю поверхность шеи большим пальцем, внимательно слушая.

– Теперь мне досталось наследство от родителей, только нужно уладить все юридические вопросы в Штатах, – посмотрела она на Эла.

– Как я и сказал: последую за тобой. Пойду против квартала, города, страны или мира. Все равно.

– Эти деньги я хочу, чтобы пошли на что-то хорошее. Какой бы там ни был интерес на них, – они с Элом думали и говорили о мафии. – И поэтому по возвращении в Пагубу я решила, что переведусь в медицинский университет.

Рэй ухмыльнулся, глядя на Эла. Кажется, он понял, чего хотела Аи. Возможно, он уже сам предлагал это Элу или намекал.

– Ты тоже можешь поступить со мной.

Эл лишь прищурил глаза на ее предложение.

– Мое место здесь, – обвела она рукой стадион. Ее папа исследовал людей, а Аи исследовала себя через тело. Ее место между медициной и танцем. – Может быть, я смогу стать тренером, ведь, именно работая со своим телом, я помогала себе со всем справиться. Да, я не профессиональный танцор, меня не отдавали в танцевальную школу с самого детства. Ну и пусть, мой опыт делает меня уникальной и кому-то он может оказаться полезным. – Именно об этом ей говорил Рэй при первой встрече, когда они сидели в холле на подоконнике. – Я умею управлять собой благодаря пилону, исследовать свои грани и возможности. И так может каждый. Пилон, воркаут или йога – всегда можно найти свое.

Для кого-то это станет толчком или составляющей, чтобы жизнь была ярче. Чтобы раскрасить свою темноту красками, чтобы принять себя. Ведь все начинается с этого – с тела. Они с Элом тому пример, как сложно жить, когда ты не можешь подружиться с тем, благодаря чему вообще живешь.

– Я задался целью поступить в мед лишь с одним намерением, – вдруг произнес Рэй, – чтобы однажды стать инструктором для детей и не только. Научить их правильной физической активности, функциональной подвижности тела и пониманию его биомеханики. Стану ли я тренером для спортсменов или открою свой реабилитационный центр, неважно. Но я внесу свой вклад в это. В здоровье людей, чтобы каждый был со своим телом близок настолько, насколько это возможно. Поэтому согласен, сейчас мы с вами делаем большое дело. И это первый шаг.

Теперь они оба смотрели на Эла.

– Хирургом, значит, – улыбнулся он ее любимой ухмылочкой на бок.

– Новая цель и новая будущая победа, – ответила ему такой же Аи.

Резко Рэй поднялся, будто увидел знакомого и побежал с трибун. Он погнался за худощавым парнем в черной медицинской маске, который очень быстро скрылся за трибунами.

Только сейчас Аи поняла, как много здесь было полицейских и охранников. А в толпе мелькнули люди, похожие на мафию и ее похитителей в Америке. Один вопрос так и не давал покоя:

– Тот человек не похищал меня, он думал, что я умерла. Тогда кто эти люди, – Аи посмотрела в сторону бугаев в костюмах, – если не его? Они ведь тоже связаны с картами и сказали мне об этом сами. «Башня» – эту карту кто-то подбросил мне с посланием, не соваться на конкурс. И Десятый тасовал Таро совсем с другими рисунками в ту ночь.

С такими же, как на карте у Эла, а не в книге.

– Я думаю, что это какая-то другая мафия, – кивнул Эл, будто давно все разгадал, и обернулся в сторону, куда побежал Рэй.

– Но что им нужно? Зачем мне не следовало приходить сюда?

И тут Аи осенило. Она поняла, о чем говорил Эл с Десятым, заключая сделку с СД-картой. Не может быть. Благотворительность, конкурс, масса людей. Идеальный момент для преступления.

– Они знали, что он придет за ними. – Аи с ужасом осознавала, сколько здесь детей.

– Да, – подтвердил Эл.

Переводя взгляд на Эла, Аи чувствовала, как замирает ее сердце. Сжимается от распирающего чувства любви и гордости. Эл знал. И он спасал всех этих детей от больного ублюдка с цифрой «X». Он разгадал план подонка, ведь, когда тот корчился от удушья, Эл сказал, что специально вызвал его сюда. Но как? Неужели тот груз был тоже для его мафии? И еще те пожары...

– Это ты вырубил электричество, – догадалась девушка и по отсутствию реакции поняла, что права.

Эл погрузил весь город в хаос, чтобы спасти этих детей. Значит, все это было не только делом мести. Он спасал ее и их.

Этот самый сильный человек на свете. Он победил абсолютно все. Даже его прошлое не смогло его сломить. Даже пройдя через ад, он был все еще здесь. Боролся. Не только за себя, но и за других.

Может ли она любить его еще больше?

Выходит, что существовала еще какая-то мафия, были ли они вообще ею? Ведь они припугнули Аи, помогли инсценировать смерть и бежать, зная, что ее родителям грозит смерть и что Десятый хотел получить ее наследство. Это они подбросили ей карту, ведь так? С угрозой не приходить на конкурс, потому что они знали о похищении детей, и что Десятый заодно придет за ней.

Но Эл все сделал сам.

И все же, получается, кто-то вел свою игру. Но к черту все эти организации, мафию и группировки. Ее наследство послужит благим целям, Аи будет создавать свое наследие. Они с Элом будут его создавать вместе.

Как раз к награждению Рэй вернулся и вид у него был, мягко говоря, взъерошенный.

– Все в порядке?

– Да. – Рэй и повязал синюю ленту вокруг запястья, будто пока он бегал, та слетела.

Объявили победителей, и Аи бросилась на шею Элу с визгом.

– Прощай отработка! – закричала Аи.

И они все втроем засмеялись.

***

Еще месяц назад Аи думала, что для нее все закончилось. Что ей предстоит всю жизнь оглядываться назад и бесконечно прятаться. Но она попала в Пагубу. И как будто инстинктивно выбрала самый унылый и мрачный городок, над которым так мало светило солнца, вредного для ее кожи. А Эл, возможно, подсознательно выбрал его для себя, чтобы навсегда перестать бояться дождей. Как бы то ни было, этот город стал для них домом. В общаге девушка нашла не только убежище, но и избавилась от чувства одиночества, потому что уединение там, к слову, просто невозможно.

Вот и сейчас они праздновали победу в «413» комнате. Толпа болельщиков распивала пиво за сдвинутыми вместе письменными столами, парни и девушки сидели на кроватях парней и ели приготовленную общими усилиями запеканку.

– За победу!

– Ура!

И все потянули кружки, чтобы чокнуться напитками.

Теперь они с Элом уже никогда не будут одиноки. И пусть Эл этого ни за что не признает, но Рэй был не просто его соседом, но и другом, как и для нее. Пусть Аи и проводила большую часть времени в комнате Эла, но с Таей они тоже стали близки. Вместе готовить, вместе убираться, разговаривать и смеяться, по утрам делать зарядки – для Аи это значило теперь очень много.

И Эл.

Она была обречена влюбиться в него. Только с ним Аи все время выбирала себя. Чувствовала свои истинные желания. С ним она стала собой. Парень с татуировкой «XIII», с самыми прекрасными глазами и телом. Она любила его. Любила всего. Сколько бы они не сталкивались в прошлом, с ним ей всегда хотелось остаться и никуда больше не сбегать. Ни из дома, ни от родителей, ни за собственные выстроенные стены. Аи ценила каждое мгновение, которое у них было и будет.

Смерть всегда будет напоминать о ценности жизни. И она повсюду. Все разрушается, и мы видим это повсеместно. Все заканчивается, и это необратимость. Это эквивалент жизни. Потому что если бы жизнь не заканчивалась, то была бы лишь пустота. А в ней ничего не имеет цену. Она равнодушна. В ней нет того, кто смотрит. В ней нет чувств.

Время идет, оно утекает сквозь пальцы. А ты все продолжаешь жить не своей жизнью. Вот только, жизнь – это не противоположность смерти, точно так же, как ни одно из них не является злом. Мир не хочет тебя уничтожить, и твое существование не заточено на самоуничтожение. Вся игра состоит в том, чтобы из раза с раз, попадая в любую ситуацию жизни, ты снова и снова учился быть собой. Познавал себя, выбирал себя и видел, насколько ты далеко от себя уходишь, чтобы снова и снова к себе возвращаться. Потому что то, от чего мы бежали, всегда нас догоняет. Страх и боль обрушиваются на нас, если мы их вытесняли годами. Оставляя лишь чувство пустоты, что все мы тотально одиноки. Но это тоже часть взросления.

А стать взрослым – это не цифра. Не какой-то период, когда ты наконец вырос. Это то, когда все твои мечты разбились и стали целями. Потому что в твоей жизни больше нет места чуду. Только твои действия. Когда наконец оборвалась последняя нить, которую ты так отчаянно рвал и дергал тупыми ножницами – это связь с родителями. Она заканчивается тогда, когда их присутствия уже нет в твоей жизни. И это как смерть, а порой и она сама. Но умирает старое. Тот ребёнок, который смотрел на их проекции, который постоянно сравнивал и ждал. Все ждал, что они обернутся, заметят тебя, наконец-то примут и полюбят. Но вот ты понимаешь в один момент, что они тоже просто люди. Они тоже ошибаются, тоже боятся и бывают неправы. Каждый живет эту жизнь в первый раз. И ты тоже. Тоже просто человек. Отдельный, обособленный. Всю жизнь ты думал, что родители решают все за тебя. Но ты сам все решил за них, потому что ты не можешь знать своих родителей, точно так же, как и они тебя. В психике каждого вы лишь проекции друг друга, созданные вами же.

И эта сепарация всегда похожа на ампутацию. В моменте это больно. Ты умираешь. И это самое сложное – убить то, что ты так долго носил, то, во что верил. Это тяжело – понять и признаться, что ошибался только ты, создав их искаженные образы в своей голове.

Да, терять – это больно.

Но всегда и неизбежно наступает рассвет. В этой тотальной пустоте вдруг вырисовывается горизонт, и ты начинаешь идти. И понимаешь, что ты всегда шёл по своей тропе, но лишь сейчас осознал, что она всегда была у тебя под ногами.

Что-то внутри неизбежно трескается, может, страх, а, может, иллюзии. Все мы заключаем сделки со смертью, пробуя ее обмануть. Кто-то пытается, отключая чувства, бросаясь на грань.

Сколько ещё ты будешь убегать и отталкивать всех, пока не поймёшь, что не осталось вообще никого?

Они оба были неправильными. Сломанный мальчик и сломанная девочка.

Но все меняется. Ты снова осознаешь свой путь и новый виток цикла впереди. И в этой темноте их дороги пересеклись, пусть это было в коридоре при странных обстоятельствах, но тогда они нашли не только самих себя, но и друг друга и заключили свою сделку.

Оба они пришли в мир, который их не ждал, но стали теми, кто друг друга отыскал. Кто стал для другого тем, кто не посчитал его уродом. Потому что они оба были не для всех. Оба с изъянами, с израненными душами. Они стали теми, кто нашел свое подобие и влюбился в свое отражение.

Предпоследний урок смерти: отпускание. Умирает ложное «я».

Аи вылезла из своего кокона благодаря Элу и превратилась в бабочку. Метаморфоза. Одно и то же существо, но в другом качестве.

– Что ты сейчас чувствуешь? – Аи вывела Эла из комнаты с шумной компанией, чтобы уединиться.

Девушка смотрела в открытое окно рекреации и искала на ночном небе звезды, наслаждаясь моментом.

Эл поднес ее руку к своим губам и поцеловал запястье.

Последний урок смерти: все меняется.

Мурашками по телу, огнем в зеленых глазах и шепотом по коже. Эл прижал Аи к себе, целуя. Пока на ее запястье горело слово, в котором нашло выражение безусловное чувство.

[1] Бог смерти (яп).

От автора.

Я должна была отдать дань этой своей части жизни. Я всегда буду любить вас, Эл и Аи. Эл пришел ко мне таким сломленным, история должна была быть другой, пока не появилась Аи. Эти двое, как ураган, вошли в мое сердце, всколыхнули все мое прошлое и мы прожили это вместе. Мне вас не хватало тогда, спасибо! Вы стали моими друзьями и домом, моей семьей. Моими супергероями. Я восхищаюсь тем, что вам удалось преодолеть, и насколько вы сильные!

Я просто обожаю эту книгу и своих героев! Эту книгу было писать очень трудно, на нее у меня ушло много времени. Но это было очень увлекательно. Шесть черновиков отправились в корзину, и лишь седьмая версия была именно тем, что надо. Я смогла подобраться с нужной стороны и передать все правильно. Это их история и она рассказана, эти ребята обрели свое счастье, и теперь я могу быть за них спокойна. Но мы с ними еще не прощаемся, потому что Эл и Аи будут мелькать в следующих книгах серии «Предел контроля»! Где вы также больше узнаете про мафию.

Песня Lumen «Дыши» (именно концертная версия) послужила во многом триггерным моментом для меня и помогла родиться истории. Она как отражение Пагубы и любого города, в котором мы с вами жили и живем. Многое здесь основано на реальных событиях. И мне каждый раз больно, когда я слушаю этот трек, потому что каждая строчка – это правда. Потому что на моем сердце всегда будет «Осеннее небо», как поется в другой песне с этим названием той же группы. Потому что стены домов впитали в себя слишком много. «Сделка со Смертью» – это их шепот в ночи, их рассказ о самом страшном, что они скрывают от посторонних, но эти стены так много знают.

Мы все когда-то ломались, наши крылья обрубали, нас унижали, подавляли, навязывали чью-то волю. Но мы все больше не дети, каждый из нас может подняться с колен, со дна, отрастить крылья заново. Я верю в каждого! И всегда буду верить. Я люблю Таро за то, что они показывают созданную людьми дуальность. Мы все живем в одном мире, но в то же время у каждого он такой разный. И мы все можем увидеть то хорошее, что в нем есть. И ту лучшую часть себя, которую, я верю, никому не сломить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Благодарности.

Я благодарю от всего сердца моего мужа! За то, что ты все это время поддерживал меня. Я никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты для меня делаешь, для меня это просто бесценно!

Так как музыка является одним из основополагающих факторов для моего вдохновения и чувствования героев, то мне хотелось бы поблагодарить моих девочек из Телеграм, кто скидывал свои любимые песни. Блогеру Насте за песню Tokio hotel - 1000 Meere with Lyrics, под которую я писала большую часть «стеклянных сцен»! Блогеру Жене за песню Halestorm - I Miss The Misery, под которую я смогла понять мою сильную девочку Аи и не терять с ней связь!

Я благодарна книге Милены Янг «Порочный рыцарь»! Перечитав которую, я снова вернула себе чувства и вдохновение, чтобы сесть за рукопись в седьмой раз.

Благодарю мою прекрасную Вику! За то, что откликнулась на просьбу и выкладывала видео в Тик Ток, с которым я измучилась.

Благодарю мою дорогую Алёну al_mo за то, что читала все скинутые файлы глав, за все твои невероятные эстетики по книге, крики в личных сообщениях и за то, что делилась эмоциями на своем канале в Телеграм! Спасибо за то, как ты красиво видишь истории и за твою прекрасную душу! Благодаря тебе я каждый раз бежала к ноутбуку и продолжала писать, потому что ты читала главы одна из первых и этим вдохновляла меня!

Благодарю мою прекрасную Лизу за то, что читала главы в процессе их выкладки! Спасибо за все твои эмоции, комментарии на Ваттпаде и за каждый пост в Телеграм на своем канале! Я всегда чувствую твою поддержку и это дарит мне просто океан веры в себя. Спасибо, что ты у меня есть!

Благодарю мою замечательную писательницу Леру Чернику за то, что читала книгу в процессе написания! Я просто обожаю твои эмоции, спасибо за все прекрасные эстетики и за впечатления, которыми делилась на канале. Спасибо за каждый комментарий на Ваттпаде, я визжала вместе с тобой и это дарило мне просто колоссальный заряд энергии и вдохновения! Спасибо за то, как ты чутко видишь мир, за твое сопереживание героям и всю ту поддержку, которую ты мне даришь!

Благодарю мою бесценную писательницу Эмили Рэй, которая читала книгу в процессе написания! Я так сильно благодарна тебе за всю поддержку, подсказки и просто за то, что слушала мои страдания в личных сообщениях. Спасибо за все твои эмоции и впечатления от прочтения глав, за твое понимание героев и понимание меня! Без тебя я бы не выдержала и тысячу раз сдулась. Спасибо за твое дружеское плечо и мудрость!

Благодарю замечательную Лену за чтение глав в процессе их выкладки, за все комментарии на Ваттпаде и за каждый пост на твоем канале в Телеграм! Спасибо за поддержку моих постов, за ожидание и каждое доброе слово!

Благодарю мою духовную сестру Юлю за то, что читала все главы в процессе выкладки! Я так счастлива, что ты читаешь мои книги, и что мое творчество тебе интересно, для меня это очень дорого!

Благодарю мою духовную сестру и писательницу Крис Шрайфер за ту поддержку, которую ты мне даришь, за каждый наш разговор, за все коворкинги, когда мы редактировали наши книги, за глубокие взгляды на творчество и разговоры о вечном. За то, что всегда с тобой можно разделить любую проблему и быть правильно понятой, и идти дальше с воодушевленным сердцем!

Благодарю мою дорогую писательницу Рию Миллер за то, что слушала все мои крики в личных сообщениях, слезы и трудности, возникавшие при написании! Наш лес навсегда в сердце! Твоя поддержка помогла мне вынести каждую трудность в процессе написания, спасибо за твою веру в меня и за каждый отклик, когда мое сердце разрывалось на части и хотелось понимания. Спасибо за него!

Благодарю замечательную Бусину за вычитку текста и помощь в работе с ним!

Благодарю прекрасного блогера Алёну за впечатления от чтения, за потрясающие эстетики и слова! За песню Asper X «Шрам», которая является просто гимном для Эла. Она в обязательном порядке пополнила плейлист книги. Я благодаря этому смогла вооружиться вдохновением и отредактировать книгу, влюбляясь в нее снова и снова! Спасибо, что еще раз помогла мне прожить эту историю, которую я так не хочу отпускать!

Благодарю спорт в моей жизни, без которого я бы не стала той, кто я есть! И за все то, что он мне помогал и помогает в себе открыть.

И я благодарна себе! Я писала и придумывала книгу в очень тяжелый период своей жизни, но она стала моей отдушиной. Пусть я столько плакала над ней, погружаясь в историю, для меня она – моя огромная движущая сила. Это было моей рефлексией пройденных знаний и практик психотерапии. Я обнимаю себя и горжусь тем, что я стала такой сильной!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец