Жажда Бога

Глава 1 Предчувствие

Последние лучи осеннего солнца пробивались сквозь высокие окна исторического факультета, окрашивая мраморные полы в цвет старой меди. Из аудитории 314, расположенной на третьем этаже, медленно выплывал поток студентов, уставших, но оживлённо обсуждавших прошедшую пару. Аврора оставалась внутри, собирая свои вещи с той тщательной неторопливостью, которая была её отличительной чертой.

Её блокнот лежал открытым на странице, испещрённый чёткими, слегка наклонными записями и несколькими набросками, сделанными на полях. Профессор сегодня особенно увлечённо говорил о египетской концепции загробного суда, о «Взвешивании сердца», о том, как маат — правда и порядок — противостояла исефету — хаосу и лжи.

— Аврора, ты с нами? — раздался голос из дверного проёма. Это была Роуз, её одногруппница, уже закутанная в яркий шарф.

— Сейчас, — улыбнулась Аврора, аккуратно закрывая блокнот.Её зелёные глаза, цвета весенней листвы, мельком скользнули по записям. «А что оказалось бы на чаше весов, если бы взвесили моё сердце?» — пронеслась странная, неожиданная мысль.

Она встала. Её фигура — стройная, с мягкими, женственными изгибами — отбрасывала длинную тень в луче заходящего солнца. Блонд волосы, уложенные в простую, но изящную причёску, отливали золотом. Скинув тёмно-синий университетский джемпер и оставшись в простой белой блузке, она накинула на плечи лёгкое пальто цвета охры, взяла кожаную сумку через плечо, где мирно уживались конспекты по демографии Средневековья и потрёпанный томик стихов, вышла в коридор.

Университет опустел. Её шаги гулко отдавались под высокими сводчатыми потолками. Здесь, в этом храме знаний, пахло старыми книгами, пылью и тишиной. Аврора всегда любила это время — когда шумный день умирал, превращаясь в безмолвный, почти сакральный вечер. Она была последней, кто гасил свет в аудитории, последней, кто проходил по длинному коридору с портретами бывших ректоров, чьи суровые лица в полумраке казались особенно ожившими и наблюдательными.

«Боги Египта, — размышляла она, спускаясь по широкой лестнице. — Они были так… человечны в своих страстях и так безжалостны в своей власти. Осирис, растерзанный и воскрешённый. Исида, собирающая мужа по кусочкам. Сет, олицетворение ярости пустыни. Не абстрактные силы, а персонажи грандиозной, вечной драмы. Профессор сегодня сказал, что они не жили «где-то там», а были частью ткани мира. Маат — это не просто понятие, это сила, которую нужно постоянно поддерживать, иначе мир поглотит исефет. Хаос».

Она вышла на улицу. Воздух, ещё недавно тёплый, теперь был пронизан холодным дыханием приближающегося вечера. Небо стало свинцово-серым, и в нём уже начинали проступать первые, едва заметные звёзды. Аврора застегнула пальто на все пуговицы, пряча руки в карманы.

Её путь домой лежал через небольшой сквер, примыкавший к университету, — короткая дорожка, с двух сторон обсаженная старыми, уже почти голыми клёнами. Днём здесь гуляли студенты, сейчас же было пусто и тихо. Фонари ещё не зажглись, и сумрак сгущался между деревьями, становясь почти осязаемым.

Именно здесь, в самом центре сквера, её охватило странное чувство. Оно пришло не сразу — сначала просто лёгкий озноб, который она списала на холод. Потом — ощущение, что за ней наблюдают. Не мимолётный взгляд случайного прохожего, а пристальное, неотрывное внимание, идущее из самой глубины сгущающихся теней. Аврора замедлила шаг, инстинктивно сжала ремешок сумки.

«Глупости, — сказала она себе. — Устала. Перегрузилась лекцией про богов и загробные суды. Просто нужно быстрее дойти до дома, заварить чаю и открыть конспекты по византийской экономике».

Но когда она вновь двинулась вперёд, её ухо уловило звук. Не шаги. Не шорох листьев. Это было похоже на… тихое, прерывистое дыхание. Хриплое, будто бы сочащееся из самой земли у неё за спиной. Сердце Авроры забилось чаще, ударяя по рёбрам тяжёлыми, глухими толчками. Она не обернулась. Правила выживания в большом городе, вдолбленные с детства, сработали автоматически: не показывать страха, не встречаться глазами с потенциальной угрозой, двигаться быстрее к свету и людям.

Она почти выбежала из сквера на освещённую улицу, где уже зажглись фонари и изредка проезжали машины. Обернувшись, девушка увидела лишь чёрный прямоугольник парка, поглощённый тьмой. Ничего. Ни души.

— Воображение, — прошептала она, чувствуя, как дрожь медленно отступает, сменяясь стыдливым облегчением.

Но когда она пришла домой, в свою небольшую, уютную квартирку в старом доме на окраине, и включила свет, первое, что она увидела, было собственное отражение в тёмном окне. Бледное лицо, широко раскрытые зелёные глаза, в которых всё ещё плавал отблеск недавнего страха. И за своим плечом, в глубине отражённой комнаты, на миг ей почудилось движение — неясный, удлинённый силуэт, скользнувший за край зрения.

Аврора резко обернулась. Комната была пуста. Тиха. На столе лежал открытый конспект.

Девушка медленно подошла к столу и провела пальцем по бумаге. В комнате было тепло. Но холод, пришедший из сквера, казалось, проник и сюда, поселившись у неё под кожей.

Ночь только начиналась. А где-то в густеющей тьме за окном, в мире, который всего несколько часов назад казался ей понятным и безопасным, качнулась невидимая чаша весов. И тени, которые она всегда считала просто игрой света, теперь смотрели на неё. И ждали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2 Сон

Сон накрыл её, как волна чёрного, тёплого песка. Один момент — она ворочалась в подушках, пытаясь отогнать навязчивые образы из сквера, а в следующий — её сознание провалилось в бездну.

И вот она стоит. Не на своей кровати, не в знакомой комнате. Она стоит на бесконечной равнине из песка, цвета тусклого золота и пепла. Над ней повисло небо — но не небо вовсе, а гигантское, звёздное полотно, такое близкое, что, кажется, можно коснуться холодных, мерцающих точек пальцами. Но звёзды здесь были неподвижны, застыли в вечном, безмолвном крике. Воздух был сухим, безветренным и густым, как в склепе. И тишина... Тишина была настолько полной, что в ушах звенело.

«Дуат», — пронеслось в её мыслях, ясное и чёткое, как будто кто-то прошептал ей на ухо. Загробный мир египтян.

Перед ней, теряясь вдали, высились гробницы невероятных масштабов, чёрные силуэты на фоне мертвенных созвездий. Между ними медленно текли воды тёмной, как чернила, реки — подобие Нила, но лишённого жизни. И повсюду — тихо двигающиеся фигуры. Тени с неясными лицами, шепчущие что-то на забытом языке. Ба́ — души-птицы с человеческими головами, бесшумно скользившие в звёздной вышине. И ощущение вечности, которая смотрит на тебя пустыми глазницами.

Аврора не чувствовала страха. Только оцепенение и жгучий интерес, пронзивший её, как стрела. Она сделала шаг, и песок под её босыми ногами запел тихим, стеклянным шелестом.

И тут пространство вокруг сместилось. Тени расступились. Из-за громады полуразрушенного колосса вышел Он.

Он был воплощением пустынного зноя и ночного холода. Высокий гибкий, с телом сильного юноши и движением хищной кошки. Его кожа была мертвенно-бледной, как лунный свет, и казалась прохладной на ощупь. Волосы — пламенеющая медно-рыжая грива, ниспадающая на плечи и спину, будто застывшее пламя. Лицо... Лицо было идеальным и пугающим в этой идеальности: высокие скулы, прямой нос, тонкие брови. Но глаза... Глаза были цвета бури над красными песками — янтарно-жёлтые, с вертикальными зрачками, как у огромного кота. В них светился ум, древний, как сами пески, и дикий, неукротимый хаос.

Это был Сет. Бог пустыни, ярости, разрушения и чужеземных земель. Братоубийца. Повелитель хаоса.

Он шёл к ней, не обращая внимания на расступающиеся тени, и взгляд его жёлтых глаз пригвоздил её к месту. В его присутствии воздух зарядился статикой, запахом озона перед грозой и далёким, горьким ароматом полыни.

Он остановился в двух шагах. Аврора задрала голову, чтобы встретиться с его взглядом, и почувствовала, как по спине пробежали ледяные мурашки — от осознания запредельной, нечеловеческой мощи, исходившей от него.

— Аврора, — его голос был низким, бархатным, зловещим. В нём слышался скрежет песка на ветру и рёв далёкой бури.

Он медленно протянул руку. Его пальцы были длинными, изящными, но Аврора знала — они могли разорвать камень и плоть с одинаковой лёгкостью. Он не касался её, лишь водил кончиками пальцев в сантиметре от её щеки, и она чувствовала холодное покалывание на коже.

— Ты думала, мы просто мифы? Пыльные истории для твоих конспектов? — Он усмехнулся, и в этой усмешке не было ничего человеческого. — Мы — реальнее, чем твой мир. Мы — фундамент. Мы - истина!

Его янтарные глаза заглянули в самые глубины её зелёных. Аврора не могла отвести взгляд. Она была парализована, заворожена.

— Ты видела Тень у порога. Очень скоро ты поймёшь. Хаос стучится в дверь, дитя, — его голос стал тише, интимнее, страшнее. — И скоро дверь откроется.

Он сделал последний шаг, наклонился, и его губы почти коснулись её уха. Его дыхание было холодным, как воздух из гробницы.

— Скоро мы встретимся, Аврора. Не на страницах книги. А здесь. В самой гуще бури. Я приду за тобой. И весы начнут качаться...

Он отступил, и его фигура начала растворяться, словно мираж в зное. Последним исчезли его глаза — два горящих янтарных угля в наступающей тьме.

— Жди...

---

Она проснулась с резким, хриплым вдохом, как утопающий, выброшенный на берег. Сердце колотилось где-то в горле. Утро било в окна холодным серым светом. Она лежала в своей кровати, в своей комнате, укрытая скомканным одеялом.

Дрожащими руками она провела по лицу. Кожа была влажной — от слёз или пота, она не знала. Во рту стоял горький привкус песка и полыни. Или это показалось?

Она медленно села, обхватив колени руками. Сон был настолько ясным, настолько реальным, что граница между сном и явью расплылась. Она всё ещё чувствовала холодное покалывание на щеке, где почти коснулись её пальцы Сета.

«Скоро мы встретимся».

Эти слова отдавались в её черепе зловещим эхом. Она посмотрела на стол. Конспект все ещё лежал там.

Дрожащими пальцами она взяла ручку и, почти не отдавая себе отчёта, начала рисовать. Тонкие линии складывались в знакомые, ужасающе знакомые черты: высокие скулы, хищный разрез глаз, густые волны волос...

Когда она закончила и откинулась назад, по спине пробежал новый ледяной озноб. На бумаге, точь-в-точь как в кошмаре, смотрел на неё Сет. И его нарисованные янтарные глаза, казалось, следили за ней из глубины бумаги, полные ожидания и обещания бури.

За окном с резким звуком ударил ветер, гоняя по улице клочья тумана. Утро только началось, но мир уже казался другим — хрупким, как папирус, за которым шевелится что-то древнее, тёмное и бесконечно голодное.

-----

Лекция профессора о «Книге мёртвых» сегодня не захватывала Аврору, а преследовала. Каждое слово — «заклинание», «сердце», «весы», «Аммит, пожирательница мёртвых» — отдавалось в ней ледяным эхом. Она сидела, старательно выводя строки в блокноте, но её мысли были там, в том сне. На песке Дуата.

День пролетел как один миг, расплывчатый и неосязаемый. Разговоры сокурсников казались ей диалогами из-за толстого стекла. Она механически отвечала, улыбалась, кивала, но её истинное «я» было заперто внутри, разбирая по косточкам каждую деталь ночного кошмара.

Когда последняя пара закончилась, Аврора, почти не раздумывая, направилась в старую университетскую библиотеку — не в современный светлый корпус, а в Главное здание, с его бесконечными лабиринтами стеллажей из тёмного дуба и высокими арочными окнами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Здесь пахло иначе, чем в аудиториях. Запах стоял плотный, сложный: вековая бумага, переплётная кожа, пыль, воск для паркета и едва уловимая сладковатая нота тлена. Воздух был прохладным и неподвижным, словно законсервированным. Она выбрала свой любимый угол в дальнем зале египтологии — узкий стол, зажатый между стеллажами, упиравшимися в потолок. Единственный источник света — лампа с абажуром, отбрасывающая на дерево стола круг жёлтого, тёплого света.

Она раскрыла учебник по религиозным текстам Нового Царства, но слова прыгали перед глазами. Вместо них она видела движение в тенях между стеллажами. Библиотека пустела. Шаги последних посетителей и библиотекаря, гасившего свет в соседних залах, затихли. Наступала тишина особого рода — густая, полновесная, нарушаемая лишь тихим скрипом старых деревянных полок да собственным дыханием.

Глава 3 Свет иного мира

Аврора вздрогнула, когда огромные окна погрузились в окончательную темноту. Уличные фонари снаружи давали лишь тусклое, размытое свечение, не способное проникнуть вглубь зала. Её островок света под лампой стал ещё ярче, ещё уютнее и… ещё более уязвимым. За его пределами царил чёрный мрак, в котором гигантские стеллажи превращались в монолитные тёмные стены ущелья.

Именно тогда она услышала звук.

Не скрип и не шаг. Это был… шорох. Сухой, отрывистый, похожий на звук переворачивающегося пергамента или — её кровь застыла в жилах — на шелест папируса. Он донёсся из самого конца зала, из той части, где хранились редкие, почти невостребованные фолианты и архивные коробки.

«Это сторож», — немедленно попыталась убедить себя её рациональная часть. «Или просто старый пол прогибается».

Но звук повторился. Чётче. Будто кто-то осторожно проводит пальцем по корешкам древних книг, выбирая одну. Особую.

Сердце снова застучало в висках. «Уйти. Сейчас же встать и уйти». Но её ноги не слушались. Любопытство — то самое, что привело её на истфак, — смешалось с леденящим страхом и необъяснимым чувством долга. Она должна знать.

Захватив сумку, она поднялась, и её стул оглушительно грохнул в тишине. Она замерла. Шорох на мгновение прекратился. Потом возобновился, будто подзывая её.

Аврора двинулась на ощупь, вдоль холодного дуба стеллажей, оставляя позади свой светящийся островок. Темнота сгущалась, обволакивала её. Воздух стал холоднее, пахнуть сыростью и плесенью. Шорох теперь вёл её, как нить Ариадны.

В самом конце зала, в нише, где хранились некаталогизированные поступления, она увидела слабый свет. Не жёлтый, электрический, а тёплый, медово-золотистый, будто от пламени масляной лампы или факела. Он лился из-за полуоткрытой массивной дубовой двери, которая вела в небольшое подсобное помещение — или, как она всегда думала, в глухую стену.

Золотой свет манил, обещал ответы. Она забыла про осторожность, сделала последний шаг и переступила порог.

Яркая, ослепительная вспышка белого света ударила ей в глаза. Она вскрикнула, закрывая лицо руками. Её отбросило волной невыносимого жара и гула, словно она попала в эпицентр взрыва тишины. Земля ушла из-под ног. На миг ей показалось, что её разрывает на атомы, стирают в пыль.

---

Очнулась она от обжигающего прикосновения к щеке. Солнца. Палящего, беспощадного, царственного солнца, которое висело в небе цвета растопленного лазурита. Воздух ударил в лёгкие — сухой, раскалённый, напоённый запахами, от которых закружилась голова: горячий камень, речная вода, пряности, пыль, животный пот и дымок тысяч очагов.

Аврора поднялась на колени, давясь кашлем. Под руками был не паркет, а твёрдая, утоптанная земля.

Перед ней, отбрасывая исполинские, чёткие тени, высились стены. Не просто стены — циклопические плоскости из золотистого песчаника, покрытые рельефами, от которых слепило глаза. Боги с головами зверей, фараоны в двойных коронах, символы анкхов и глаза уаджат — всё это тянулось ввысь на десятки метров. По обеим сторонам узкой улицы теснились дома из глинобитного кирпича с плоскими крышами; на них сушились ткани, росли чахлые пальмы в кадках. Воздух дрожал от зноя и гула жизни: крики торговцев, блеяние овец, стук медных инструментов, плеск воды. Люди — смуглые, одетые в простые белые схенти и калазирис — спешили по своим делам, бросая на неё лишь беглые, ничего не выражающие взгляды.

«Я сошла с ума. Это галлюцинация. Удар по голове в библиотеке», — лихорадочно думала она, вставая. Её осенняя одежда — шерстяное платье и пальто в руках — были здесь абсурдными. Её бледная кожа и светлые волосы выделялись, как маяк.

Но всё было слишком реально. Солнце жгло кожу. Пыль щекотала ноздри. Запахи были густыми и сложными. А где-то вдали, над морем плоских крыш, высился силуэт, от которого перехватило дыхание. Не просто дворец. Цитадель. Огромное, террасное строение из белого известняка, украшенное бирюзовой фаянсовой плиткой, которая сверкала на солнце, как чешуя гигантской рыбы. К нему вела широкая, мощёная дорога, обрамлённая рядами каменных сфинксов.

Это был не просто дворец. Это был дом бога. Или того, кто здесь правил.

Сердце Авроры бешено колотилось, но разум, отточенный годами учёбы, начал анализировать. Архитектура, детали одежд, иероглифы на стенах — всё говорило о периоде Нового Царства, возможно, о временах Рамсесов. Но масштаб, подавляющая мощь… этого не было в учебниках.

И тут её взгляд упал на барельеф на ближайшей стене. Среди процессии богов был он. Высокий, с хищной грацией, с головой загадочного зверя — не шакала, не собаки, а неведомого существа с длинными ушами и изогнутой мордой. Сет. И его каменные глаза, окрашенные в охру, казалось, смотрели прямо на неё с обещанием и насмешкой.

Вспомнились слова: «Скоро мы встретимся… Здесь. В самой гуще бури».

Буря. Здесь она была. Буря из звуков, запахов, цвета и ужасающей, абсолютной реальности этого места.

Инстинкт самосохранения кричал бежать, спрятаться. Но куда? Она была чужеземкой в буквальном смысле этого слова. И был только один маяк, одна возможная точка отсчёта в этом безумии — тот сияющий бело-голубой дворец на холме.

Сжав сумку — свой последний анахроничный якорь в исчезнувшей реальности, — Аврора сделала шаг, затем другой, и пошла по дороге, к сфинксам, навстречу сверкающему дворцу, чувствуя, как на неё со всех сторон давит тяжесть веков и пристальные, невидимые взгляды. Она перешла порог не только пространства, но и времени. И обратной дороги, похоже, не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4 Вечные

Дверь, огромная и несокрушимая на вид, поддалась под её ладонью с тихим, податливым шипением, будто её открывал не вес, а само намерение. Аврора переступила порог, и её охватил воздух — прохладный, сухой, благовонный. Запах ладана, кедра, холодного камня и чего-то ещё, электрического, словно озон после грозы.

Она замерла, ослеплённая.

Дворец был высечен из контрастов: слепяще-белый известняк и глубокий, поглощающий свет чёрный базальт. Колонны, толщиной с древние дубы, вздымались к невероятно высокому потолку, расписанному звёздными картами, где созвездия сияли настоящим золотом и ляпис-лазурью. Солнечный свет, отфильтрованный через алебастровые плиты в верхних ярусах, лился мягкими, пыльными колоннами, в которых танцевали мириады пылинок. Всё здесь дышало немыслимым возрастом, подавляющей мощью и безупречной, холодной красотой.

И в центре этого каменного космоса, на возвышении из полированного чёрного камня, стоял трон. А над ним, парил, не касаясь земли, сияющий золотой диск — миниатюрное, идеальное солнце, излучавшее ровный, тёплый, живительный свет.

На троне восседал Владыка.

Аврора, вырванная из привычной реальности, стояла посреди этого немыслимого великолепия, дрожа. Её золотые волосы, незнакомые в этом мире черноволосых богов, сияли в лучах, кожа казалась невероятно белой на фоне темных камней и знойных красок Египта.

Именно это сияние привлекло Владыку Небес восседающего на троне. Бог солнца, могущественный и вечный Ра.

Он был прекрасен так, как может быть прекрасен ураган или извержение вулкана — устрашающе, неотвратимо. Его тело, мощное и мускулистое, казалось выточенным из загорелого мрамора, каждое движение под тонкой парчой одеяния говорило о силе, которой были подвластны миры. Высокий лоб, прямой нос, губы, хранящие вечную тайну. Но глаза… Глубокие, чёрные как бездна между звёзд, они хранили в себе память о рождении света из хаоса. В них плавали искры далёких солнц.

В момент, когда его взгляд упал на неё, вечность в этих глазах дрогнула.

Он замер. Мускулистая грудь под тонкой тканью расширилась от внезапного, слишком глубокого вдоха. Длинные, черные как смоль волосы, ниспадавшие на роскошные золотые наплечники, казалось, излучали напряжение. Его бессмертный дух, привыкший повелевать светилами, вдруг ощутил жар — низкий, тревожный, животный, разливающийся по чреслам. Этого не было эпохами. Никогда. Ни одна богиня, ни одна смертная не вызывала такого мгновенного, всепоглощающего удара по его существу.

«Пылинка света... из иного мира?»

Его голос был подобен гулу далекой грозы, но нежнее, преднамеренно сглаженным вежливостью, которая лишь подчеркивала его безграничную власть. Звук заполнил зал, коснулся её кожи физической волной.

Он поднялся с трона. Его рост был подавляющим, божественным. Солнечный диск над его головой пульсировал, отозвавшись на движение хозяина, и тепло от него стало ощутимее, почти ласковым. Аврора, охваченная священным ужасом и невозможным влечением к этому совершенству, сделала непроизвольный шаг назад.

«Ты дрожишь, дитя чуждых земель.»

Он медленно спустился с возвышения. Его походка была плавной, хищной. Расстояние между ними сокращалось.

«Подойди. Утоли жажду и голод. Прекрасная гостья.»

Он протянул руку. Не в приказном жесте, а в предложении. Пальцы — длинные, сильные, способные сжимать копья богов или нежно касаться лепестка лотоса — были обращены к ней ладонью вверх. Но его глаза... Его черные, всевидящие глаза пожирали её. Они скользили по каждому изгибу её талии, ловили трепет ресниц, задерживались на сиянии влажной от волнения кожи в ямочке ключиц. Голод в этом взгляде был древним, как само солнце, и столь же неумолимым. Это был не просто интерес. Это была жажда, но в то же время нежность и трепет.

Аврора стояла, парализованная. Её разум, воспитанный на лекциях о безличных силах природы и богах как архетипах, отказывался принимать реальность происходящего. Но её тело, её инстинкты кричали об опасности и одновременно тянулись к этому источнику тепла, силы, чистого света. Света, в глубине которого таилась бездна.

Ра улыбнулся, и эта улыбка обещала нечто большее, чем просто пищу. В ней была бездна веков, знание всех тайн и томная, тяжелая как расплавленное золото, заинтересованность. Он провел ее к низкому столу из черного дерева, уставленному яствами: фрукты, спелые и сочные , мясо, источавшее аромат незнакомых трав, вино цвета граната в хрустальных кубках.

Она села, чувствуя, как прохлада каменного сиденья проникает сквозь тонкую ткань платья. Ра занял место напротив, его поза была позой владыки, наблюдающего за редким, драгоценным созданием. Солнечный диск мягко пульсировал над ним, отбрасывая подвижные тени на его лицо. В его черных, как глубины космоса, глазах горел теперь не просто интерес, а огонь. Живой, жаждущий, человечный в своей божественной интенсивности.

«Как ты оказалась здесь, дитя земли?» — его голос обволакивал, как теплая ночь.

Аврора опустила взгляд на свои дрожащие руки,сжатые на коленях. Голос звучал хрипло и чуждо ей самой.

«Я не знаю».

«Расскажи мне всё»,— приказал он, и в этом не было грубости, только непререкаемая воля, с которой невозможно спорить.

И она начала говорить. Сбивчиво, путаясь, она поведала о лекции, о библиотеке, о шорохе в темноте и золотом свете, о вспышке, что разорвала ткань её реальности. Голос её крепчал, когда она описывала сон — янтарные глаза, обещание бури. Ра слушал, не отрывая взгляда. Он не перебивал, лишь пальцы его слегка постукивали по ручке кубка. Его лицо было каменной маской, но в глубине черных очей бушевали целые галактики мыслей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5 Дрожь Вечности

Рассказ Авроры смолк, повиснув в воздухе, подобно дыму от фимиама. Тишина в зале стала плотной, наполненной мерцанием солнечного диска и тяжестью взгляда бога.

Ра медленно отпил из кубка. Гранатовое вино оставило на его губах темный, словно кровь, отблеск.

«Сон...Очи Бури», — произнес он задумчиво, и каждое слово было весомо, как свинцовая печать.

Он откинулся назад, и его взгляд устремился куда-то сквозь черные базальтовые стены, в глубины памяти.

«Этот мир,— начал он, и голос его обрел ритм священного гимна, — стоит на трех столпах: Маат — Порядок, Исефет — Хаос, и Нун — изначальная Бездна. Я правлю в Маат. Здесь всё — борьба и баланс. Камень помнит заветы первых богов. Река поет песни о вечности. Ветер с пустыни шепчет о тлене. Мы, боги, — часть этой ткани. Мы и есть её узор». «Но узор предопределен.Века за веками один и тот же рассвет, одна и та же битва. Одно и то же сияние», — в его голосе впервые прозвучала нота усталости, непривычная, как трещина в алмазе. — «А потом... является пылинка. Принесенная сном иной силы. Ты не принадлежишь ни Маат, ни Исефет. Ты — иное. В тебе нет песен нашего мира. Ты молчишь для него. И в этой тишине...» Ра умолк.

Он протянул руку через стол, но не дотронулся до нее. Его пальцы застыли в сантиметре от ее локтя, и от них исходил жар, словно от раскаленного песка в полдень.

«В этой тишине я слышу эхо чего-то забытого. Ты дрожишь, но твой свет... он не гаснет. Он бросает вызов тьме моих чертогов. Он напоминает мне не о силе, а о... новизне. О первом утре».

Он взял виноградную лозу с блюда, и ягода в его пальцах заиграла соком, как рубин.

«Ты останешься здесь,Аврора? Не как пленница, но как... гостья. Как отражение того, что я утратил, бесконечно длясь в своем великолепии. Я покажу тебе реку из звёзд и сады, что цветут одним днем. Я научу тебя языку, на котором солнце говорит с луной. А ты... — он наклонился чуть ближе, и его дыхание, пахнущее ладаном и мощью, коснулось ее щеки, — ты научишь меня слышать тишину, которую принесла с собой. И вспоминать, каково это — быть не только владыкой, но и... открывающим».

В его глазах бушевала уже не просто галактика мыслей, а целое мироздание зарождающегося чувства — одержимость, смешанная с нежностью, жажда обладания.

«Я не заставляю тебя, Аврора,» — он посмотрел ей в глаза , и каждое слово, казалось, высекалось из самого воздуха, облачая мысль в плоть закона. — «Принуждение — удел тех, кто слаб духом. Я же чувствую… здесь,» — он приложил ладонь к своей груди, где под тонкой парчой бился ритм, равный пульсу звезд, — «чувствую, как в тебе бьется родник иной силы. Не грубой, как ураган Сета. Не холодной, как магия Тота. Это сила… самой жизни. Чужой, дикой, неограненной. Как первый росток, пробивающий камень».

Он бережно, кончиками пальцев, прикоснулся к непослушной пряди ее золотых волос, будто изучая сам материал этого иноземного сияния.

«Я знаю, что за нее будут сражаться вечные,» — прошептал он, и в его черных, бездонных глазах промелькнули тени грядущих бурь. — «Тихий шепот уже ползет по коридорам Дуата.

Он взял ее маленькую руку — в свою, большую, горячую, испещренную символами власти. И поднёс её к своим губам. Она замерла, завороженная глубиной его взгляда.

В его глазах, черных как смоль, плескалось оно. Не гнев, не похоть, не холодное любопытство. Это было — признание. Признание равной ценности в абсолютно неравном существе. Признание души, стоящей перед душой, вне титулов и миров.

---

Но тут в зале повеяло. Не ветерком, а дуновением суховея — горячим, сухим, несущим в себе запах раскаленного песка, полыни и далекой крови. Воздух задрожал, и у самого входа, словно материализовавшись из самой тени колонны, появился ОН.

Рыжие волосы, как пламя пустыни, обрамляли лицо холодной, безупречной красоты. Белоснежная кожа казалась еще бледнее рядом с загаром Ра, а на тонких губах играла легкая, ядовитая ухмылка. Его глаза, цвета песчаной бури, скользнули по Ра, полные привычного презрения, а затем прилипли к Авроре. В них вспыхнул жар, дикий и неприкрытый. Похоть, собственничество, азарт охотника.

«Брат Солнца завел себе новую игрушку?» — голос Сета был шелковистым, как змеиная кожа, но с металлическим призвуком, скребущим по нервам.

Он подошел ближе, плавной, крадущейся походкой, намеренно нарушая пространство, втискиваясь между Ра и Авророй. Его взгляд скользил по ее телу, как физическое прикосновение, исследуя изгибы под тонкой тканью, задерживаясь на трепещущей груди, на округлости бедер. Хищная ухмылка стала шире.

Ра нахмурился. Солнечный диск над ним вспыхнул ярче, жар от него стал ощутимым, почти жгучим. «Она гостья, Сет. Под моей защитой. Оставь свои игры.»

«Защита?» — Сет рассмеялся, коротко и резко, как удар кинжала. «Или обладание? Я вижу, как ты смотришь на нее, брат. Ты хочешь вкусить эту чужую плоть, ощутить ее теплоту под пальцами...» Его слова висели в воздухе, густые, как эротический намек, переходящий в откровенную угрозу.

Он повернулся к девушке, наклонился так близко, что она почувствовала его дыхание — холодное, вопреки всей жаре, что исходила от его сущности. Ухмылка обнажила острые, почти звериные клыки.

«Белокожая блондинка...Какой редкий цветок в наших песках. Такой цветок должен быть сорван... особым образом.»

Глаза Ра вспыхнули ослепительным белым светом. Голос потерял всю вежливость, в нем зазвучал гнев творца, чей порядок пытаются нарушить.

«Не ты ли,Сет, завлек ее сюда? Не твоих ли это рук дело? Ты открыл портал в ее мир. Зачем?»

Сет выпрямился, наслаждаясь эффектом. Он пожал плечами, движение было изящным и вызывающим.

«А если так?Тогда она по праву моя добыча. Я нашел. Я привел. Я хочу то, что принадлежит хаосу по рождению.» Его янтарный взгляд снова приковался к Авроре, полный обещания невыразимых ужасов и столь же невыразимых наслаждений. «Она видела меня первой. Её сны уже пахнут мной.»

Он сделал стремительный шаг к ней, рука с длинными пальцами протянулась, чтобы схватить её за волосы, притянуть к себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но между ними, словно вспышка сверхновой, возник Ра. Он встал, и его фигура, обычно исполненная спокойного величия, теперь излучала чистую, неконтролируемую мощь. Солнечный диск пылал, заливая весь зал слепящим светом, в котором черный базальт стен казался кроваво-красным. Тепло сменилось невыносимым жаром печи.

«Ты ее не получишь.»

Тишина, воцарившаяся после этих слов, была громче любого грома. Два бога замерли, разделенные парой шагов и хрупкой фигурой смертной девушки. Воздух трещал от напряжения их воль. Аврора видела, как мышечные жгуты на спине Ра напряглись под тканью, видела, как пальцы Сета сжались в кулаки, и на их костяшках выступили белые пятна.

Глава 6 Между Светом и Бурей

Сет почувствовал волну силы, исходящую от Ра. Это не было просто ярким светом — это был натиск самой реальности, упорядоченной и незыблемой. Воздух вокруг Ра сгущался, становясь тверже алмаза, пространство пело от напряжения. Янтарные глаза Сета сузились. Легкая насмешка исчезла с его лица, сменившись холодной, отточенной концентрацией. В его взгляде появилась сталь — та самая, что ковалась в ярости пустынных бурь и в вечной борьбе против самого порядка мироздания.

«Она видела меня во снах. Её душа откликнулась на зов хаоса прежде, чем узнала о твоём упорядоченном свете, братец, — голос Сета потерял шелковистость, в нём зазвенела холодная убеждённость. — Она пришла по моей тропе. Значит, она —»

«Достаточно.»

Слово Ра прозвучало не громко, но с такой силой, что каменные плиты под ногами слегка вздрогнули. Солнечный диск над его головой испустил низкочастотный гул, от которого зазвенело в ушах. Ра не повысил голос, но каждый слог был тяжёл, как свинцовая печать. Он перебил Сета не как раздражённый собеседник, а как владыка, ставящий точку в споре, которого не должно было быть.

Сет на мгновение сомкнул губы, но в его глазах вспыхнуло не смирение, а азарт. Он нашёл слабость. Нашёл рычаг. И решил надавить по-другому.

Уголок его рта дрогнул, превратившись в похабную, циничную ухмылку. Он откинул голову, и его рыжие волосы рассыпались по плечам.

«Ох, какой ты сегодня ревнивый, Повелитель Солнца. Такой напыщенный. Такой... серьёзный, — он сделал паузу, наслаждаясь молчанием. — Может, зря? Мы же братья, в конце концов. Разделяли же мы многое за эти вечности...» Его взгляд скользнул по Авроре, медленный, оценивающий, раздевающий. «Почему бы не разделить и эту... диковинку? .»

Аврора вскочила с места, лицо её пылало не от жара, а от унижения и ярости. «Я не вещь!» — вырвалось у неё, голос дрожал, но в нём звенела сталь, о которой она и сама не подозревала.

Но её слова почти потонули в грохоте, который вдруг наполнил зал. Это не был звук. Это была тишина, ставшая громовой. Ра кипел.

Казалось, само солнце в миниатюре над его головой вот-вот взорвётся. Свет из ослепительно-белого стал на мгновение ослепительно-чёрным, поглотив все цвета вокруг, а затем вспыхнул снова — яростно-багровым, как раскалённая докрасна сталь. Жар стал невыносимым, плавящим. Лицо Ра, всегда хранившее невозмутимость веков, исказила неподдельная, первобытная ярость. В его чёрных глазах полыхали целые галактики, низвергающиеся в бездну.

Он даже не взглянул на Сета. Его взгляд, пылающий, был прикован к Авроре. И когда он заговорил, его голос был подобен треску раскалывающихся миров, но обращён он был только к ней.

«Аврора. Отойди. Вглубь зала. За колонну. Сейчас.»

Это не было предложением. Это был приказ, выкованный в горниле божественного гнева. Приказ, за которым стояла сила, способная испепелить пустыню и иссушить моря. И за этим приказом, сквозь ярость, на долю секунды мелькнуло нечто иное — щемящая, почти человеческая тревога.

Он встал между ней и Сетом полностью, его фигура теперь казалась не просто большой, а бесконечно огромной, заполняющей собой всё пространство, всю реальность. Он обращался к Сету, но его слова были тише, смертоноснее, и каждое падало, как капля расплавленного золота на лёд:

«Ты перешёл черту, Разрушитель. Теперь мы поговорим на языке, который ты понимаешь лучше всего.»

---

Сет смотрел на Ра всего секунду — но богу хаоса хватало мгновения, чтобы прочитать в волнах исходящей силы бездну превосходства. Здесь, в этом высеченном из света и порядка дворце, Ра был не просто сильнее. Он был владыкой. Его воля сплетала само пространство, воздух слушался его дыхания, а камни пели гимны его славе. Сет здесь, на этой священной земле, был чужим, почти бесправным. Его стихия — бескрайние пески, слепящие бури, хаос границ — была далеко.

Ярость, дикая и всесжигающая, вспыхнула в его янтарных глазах. Она могла испепелить города. Но он погасил ее , превратив в холодный, тлеющий уголек где-то в глубине. Вместо этого его губы растянулись в широкую, показную, почти дружескую ухмылку. Он вскинул руки вверх, в жесте показного поражения, и рассмеялся — звук был легким, но все еще с металлическим подзвонком.

«Брат! До чего же ты стал несговорчив за последние тысячелетия! — воскликнул он, делая шаг назад, разрывая смертоносное напряжение. — Я же просто шутил! Тебе не понять тонкого чувства юмора пустыни?»

Он бросил быстрый, жадный взгляд на Аврору, прячущуюся за колонной, и этот взгляд говорил: «Ты помнишь наш разговор. Ты моя.» Но вслух он произнес иное:

«Ладно,ладно. Если уж она так тебе приглянулась — забирай. Мой подарок тебе, повелитель. Я привел её в наш мир... но с удовольствием делюсь. На этот раз.»

Ра не шелохнулся. Сталь в его взгляде не смягчилась ни на йоту. Он видел ложь, плетущуюся, как ядовитая лиана, сквозь каждое слово брата. Видел насмешку, прикрытую показной уступчивостью. Эта игра была хуже открытой агрессии.

«Убирайся, Сет. Сейчас же.»

Голос Ра был низким и абсолютно плоским. В нём не было ни гнева, ни угрозы — только холодный, неоспоримый факт. Приказ. Он даже не повысил тон. Он просто констатировал реальность, которую сам же и создавал: присутствие Сета более недопустимо.

Сет замер на мгновение, ухмылка застыла на его лице, став похожей на маску. Затем он медленно, с преувеличенным почтением, склонил голову.

«Как пожелаешь.Царь царей. Храни свою... гостью.»

Он отступил еще на шаг, и тени у колонн, казалось, потянулись к нему, обволакивая его фигуру. Его образ начал терять четкость, расплываться, как мираж на жаре.

«Но помни,брат, — его голос прозвучал уже отовсюду и ниоткуда, эхом в голове, — песок имеет привычку проникать даже в самые закрытые дворцы. И цветы, сорванные в бурю, никогда не пахнут так же, как выращенные под скучным солнцем.»

Последнее, что увидела Аврора, — это вспышку его янтарных глаз в сгущающейся темноте у выхода. Полную обещания. И ожидания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И он исчез. Вместе с ним ушло то дуновение сухого, колючего жара. Но в воздухе осталась тяжелая, нездоровая тишина и ощущение, что что-то незримое, ядовитое, только что выскользнуло за порог, оставив после себя невидимый след.

Аврора наблюдала за этой сценой, трепеща. Каждое слово, каждый взгляд, заряженный силой, от которого сжималось сердце, — всё это было невыносимо реально. И невыносимо невозможно.

Как же меня угораздило? — лихорадочно крутилось в голове, смешиваясь с отзвуками божественных голосов. Студентка исторического факультета, вчерашняя забота — экзамен по демографии, а сегодня... Боги. Древний мир.

Она сжала ладонями холодный камень колонны, вжимаясь в него, пытаясь через твердость и шероховатость поверхности доказать себе, что это — явь. Но разум отказывался принимать. Логика, выстроенная за двадцать лет жизни, трещала по швам. Это галлюцинация. Сон наяву. Слишком яркий, слишком детальный. От усталости, от перегруза, от...

Но запах ладана и горячего камня. Давящая тишина после ухода Сета.

Ра повернулся к ней.

«Аврора?»

Имя на его устах звучало странно — знакомые слоги, пропущенные через призму вечности, обретали вес и значение, которых у них никогда не было. Его взгляд, ещё секунду назад казавшийся отлитым из холодной, неумолимой стали, теперь смягчился. В нём читалась глубокая, утомлённая нежность, словно он смотрел на хрупкий росток, пробившийся сквозь асфальт веков.

«Идём, — произнёс он просто, и это прозвучало не как приказ, а как приглашение. — Он не вернётся. Не сегодня. А тебе… тебе нужно отдохнуть. У тебя в глазах — буря. И она выжгла всё внутри.»

Он протянул руку, но не чтобы взять её за руку, а просто указав путь, давая ей пространство для решения. Затем развернулся и повёл её через зал, к скрытой в стене арке, за которой начиналась широкая мраморная лестница, уходящая вверх.

Они шли в тишине. Шаги Авроры отдавались глухим эхом, в то время как Ра двигался бесшумно, словно не касаясь камня. Лестница, окаймлённая низкими лампадами в форме лотосов, изливала тёплый, медовый свет. Воздух здесь был прохладнее и пахнул свежей водой и ароматными травами. Стены по мере подъёма становились менее грандиозными, но более искусными: фрески изображали не битвы богов, а мирные сцены — сбор урожая, плывущие по Нилу лодки, танцующие девушки. Казалось, они поднимались из царства абсолютной власти в сферу личного, почти человечного покоя.

Наконец Ра остановился перед дверью из тёмного, полированного дерева с инкрустацией из слоновой кости в виде солнечных дисков. Он толкнул её, и створки бесшумно отворились.

Комната, открывшаяся взгляду, была не похожа ни на что виденное Авророй во дворце. Здесь не было подавляющей монументальности. Это был будуар, исполненный утончённой, почти интимной роскоши. Стены были окрашены в тёплый охристый цвет, по ним струились лёгкие ткани. Широкая кушетка, заваленная подушками из тончайшего льна, стояла у окна — но не стеклянного, а закрытого алебастровой плитой, которая мягко рассеивала дневной свет, наполняя комнату ровным, молочным сиянием. В воздухе витал лёгкий аромат цветущего тамариска.

«Здесь ты можешь остаться, — сказал Ра, оставаясь на пороге. — Эти стены помнят лишь тишину. Никто, не нарушит её без моего позволения.»

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по её бледному, измученному лицу.

«Ты думаешь,это сон. Или безумие. Я читаю это в тебе. Но сны, дитя, не пахнут полынью, которую принёс с собой мой брат. Безумие не заставляет сердце биться так, как бьётся сейчас твоё — от ужаса и… любопытства.»

Он слегка склонил голову.

«Отдохни.Когда тьма сменит свет за окном, мы поговорим. И я отвечу на те вопросы, которые ты боишься задать.»

Не дожидаясь ответа, он отступил. Дверь закрылась за ним беззвучно, оставив Аврору одну.

Она медленно подошла к алебастровому окну и приложила ладонь к прохладной поверхности. Где-то там, за этой мягкой преградой, лежал древний, настоящий Египет. А здесь, внутри, было убежище, предложенное богом, чья доброта казалась такой же необъятной и пугающей, как и его гнев.

Она опустилась на кушетку, и внезапная физическая усталость накрыла её с головой. Разум цеплялся за рациональность, но тело, измотанное потрясениями, сдавалось. В этой тихой комнате, пахнущей цветами, под присмотром каменного солнца, реальность и кошмар сплелись воедино. И граница между ними становилась всё призрачнее.

---

Утро разливалось за алебастровым окном не ярким солнцем, а мягким, перламутровым сиянием, будто сам воздух светился изнутри. Аврора открыла глаза, и на мгновение её охватила паника — незнакомый потолок, незнакомые запахи. Затем память вернулась, тяжёлой волной: библиотека, вспышка, дворец... Ра.

Она поднялась с кушетки, её тело ныло от напряжения вчерашнего дня. Комната в утреннем свете казалась ещё уютнее. И тогда её взгляд упал на едва заметную вертикальную линию в стене, противоположной окну. Ещё одна дверь, мастерски вписанная в роспись, изображавшую заросли папируса.

Аврора подошла и нажала ладонью на тёплую деревянную поверхность. Дверь подалась беззвучно.

То, что она увидела, заставило её застыть на пороге. Это была не просто ванная комната. Это был грот, посвящённый воде и свету.

Помещение было высечено из цельной голубовато-зелёной породы, похожей на малахит или лазурит. По стенам струилась вода — не по трубам, а прямо из камня, сбегая тонкими, журчащими ручейками в неглубокий, но широкий бассейн в центре. Бассейн был облицован гладкой, тёмной сланцевой плиткой, в которой, как в ночном небе, мерцали вкрапления пирита — крошечные золотые звёзды. Вода в нём была кристально чистой и чуть дымилась, источая лёгкий аромат цветов лотоса и кедра. Свет проникал сверху, через купол из того же алебастра, что и в спальне, превращая всё помещение в шкатулку с молочно-рассеянным сиянием. На низкой каменной полке стояли алебастровые сосуды с маслами, груды мягких полотенец из тончайшего льна и округлые куски мыла, от которых пахло мёдом и миндалём.

И там, у дальней стены, в позолоченной раме из чернёного дерева, висело зеркало. Не бронзовое и мутное, какими они должны быть в этом времени, а невероятно ясное, серебряное, отполированное до такого блеска, что оно казалось окном в иной, идеальный мир.

Аврора, заворожённая, вошла внутрь. Дверь закрылась за ней. Воздух был влажным, тёплым и обволакивающим. Дрожащими пальцами она стала снимать с себя простое платье. Ткань мягко соскользнула на тёплый камень пола.И тогда она подняла глаза и увидела себя. Это было её тело, двадцатилетнее, знакомое, фигура была стройной, мягкие, плавные изгибы талии переходили в нежные округлости бёдер. Грудь, высокая и упругая. Кожа сияла фарфоровой белизной, золотистые волосы, рассыпавшиеся по плечам отливали чистым золотом.Аврора медленно подняла руку и кончиками пальцев коснулась своего отражения в зеркале, а затем — собственной кожи на ключице.

И в этот момент, глядя в свои широко раскрытые зелёные глаза в зеркале, она подумала о Ра. Не о грозном владыке, а о том, как он смотрел на неё вчера. С тем голодом. С той нежностью. Она вспомнила тепло его солнца на коже, глубину его чёрных глаз, в которых тонули миры.Она провела ладонью по своему бедру, по гладкой, нежной коже, и представила, что это касается не она, а чья-то другая рука. Длинные, сильные пальцы, знающие вес солнц и ласку, способные испепелить и... обласкать.Она резко отдернула руку, как от огня. Щёки пылали. В отражении её глаза были огромными, полными смятения.Аврора глубоко вдохнула влажный, благоухающий воздух и отвернулась от зеркала. Сделала шаг к бассейну. Её ступня коснулась воды — и она вздрогнула от неожиданного ощущения. Вода была не просто тёплой. Она была живой. Казалось, миллионы крошечных пузырьков касались кожи, мягко покалывая, смывая не только пыль, но и остатки онемения, страх, липкую дрожь вчерашнего дня. С наслаждением погрузилась глубже, вода приняла её, обняла, подхватила. Она не чувствовала дна под ногами — бассейн оказался глубже, чем казалось, но вода сама удерживала её на плаву, словно плотные, нежные руки.

Она взяла один из кусков мыла. Оно таяло в ладонях, превращаясь в густую, бархатистую пену с ароматом, от которого кружилась голова — не просто мёд и миндаль, а что-то древнее, бальзамическое, словно само дыхание цветущих оазисов. Принялась мыться, и её движения вначале были резкими, механическими, будто она пыталась стереть с себя не только грязь, но и всё происшедшее. Но постепенно ритм замедлился. Пена скользила по её идеальным плечам, обтекала высокую грудь, смывалась с изгибов талии, и с каждой секундой Аврора чувствовала, себя более расслабленно. Здесь, сейчас, оставалась только она, этот миг, эта вода и ослепительная реальность дворца.

Глава 7 Дыхание нового дня

Когда она вернулась в комнату, воздух в ней уже сменился. Прежде пустое пространство теперь было наполнено тихим присутствием. На низком столике у кушетки дымился кувшин и стояли тарелки с едой — свежие фиги, похожие на самоцветы, тёплые лепёшки, белый сыр и что-то, напоминающее мёд невообразимо чистого, золотого цвета. Аромат был божественным, но Аврора почти не обратила на него внимания.

Её взгляд притянуло то, что лежало на спинке кушетки.Платье было из ткани такой тонкости, что казалось соткано из утреннего тумана и лунного света. Белоснежное, оно переливалось едва уловимым перламутром. Фасон был простым и сложным одновременно — прямой крой облегал грудь, оставляя глубокое декольте, оно подчёркивало линию её высокой груди. Ткань мягко струилась по талии и бёдрам, и с двух сторон, шёл длинный, изящный разрез, открывавший её бедра при каждом шаге. Рядом лежали сандалии — не простые, а из тончайших золотых ремешков, которые должны были обвить её ступню и щиколотку подобно ювелирному украшению. А рядом на небольшой подушке из тёмно-синего бархата покоились браслеты: золотые, массивные, но изящные, инкрустированные лазуритом. Там же лежали широкий пояс из золота, серьги-подвески и тонкая, гибкая гривна на шею.

Аврора медленно протянула руку и коснулась платья. Ткань была прохладной и невесомой, как паутина. Она надела платье. Оно легло на неё идеально, будто сшитое по её меркам. Каждый шов, каждая складка ложились точно, подчёркивая стройность талии, мягкие округлости бёдер, изгиб спины. Сандалии, как она и предполагала, обвили её ногу, их прохладные ремешки чётко обозначили хрупкость её лодыжек. Затем она надела украшения. Браслеты мягко звякнули, обхватив запястья, гривна легла на ключицы, а серьги коснулись шеи холодными каплями золота.

В этот момент бесшумно, как тень, вошла служанка. Юная, с гладко зачёсанными черными волосами и большими, темными глазами. Она была одета в простой белый калазирис. Девушка почтительно склонила голову, даже не взглянув прямо на Аврору, поставила вино, поправила уже и так безупречно расставленные блюда на столике, и так же беззвучно вышла, скользя по полу.

Аврора осталась одна в центре комнаты, облачённая в свет и золото. Завтрак благоухал, девушка присела за низкий столик. Еда была не просто вкусной — она была великолепной. Каждый укус фиги взрывался во рту сладостью, которой не существовало в её мире, тёплая лепёшка таяла, а мёд оставлял послевкусие полевых цветов и самого солнца. Она ела медленно, пытаясь унять дрожь внутри. Пища действовала на неё странно успокаивающе, наполняя тело теплом и силой, которых она не чувствовала с момента своего попадания сюда.

Закончив, она встала и, повинуясь смутному импульсу, вышла из комнаты. Широкий коридор, освещённый тем же мягким светом, вёл к мраморной лестнице. По пути она встречала слуг — всегда молчаливых, всегда с почтительно склонёнными головами, растворяющихся в нишах, едва она приближалась. Их молчание было красноречивее любых слов: здесь всё говорило о ней, кроме них самих.

Она спустилась вниз и через арку вышла в сад. Тот сад, что она видела вчера из окна дворца, оказался ещё более поразительным вблизи. Это был не просто участок зелени. Это был микрокосм, упорядоченный божественной волей. Канал с кристальной водой делил пространство на геометрически идеальные квадраты, где росли невиданные цветы: лотосы размером с блюдо, кусты, усыпанные самоцветами вместо ягод, деревья с серебристой листвой, шелестящей как шёлк. Воздух был прохладным и густым от ароматов.

Она пошла по песчаной дорожке, её золотые сандалии бесшумно касались земли. Мысли путались, возвращаясь к одному и тому же. Ра. Его взгляд, сменивший гнев на нежность. Его сила, подавившая Сета одним лишь словом. И эта комната, эта одежда...

Она остановилась у беседки, увитой виноградной лозой с гроздьями изумрудного винограда. И тут поняла, что она не одна.

На каменной скамье под сенью лозы сидел мужчина . Он был высоким, немного худым, с интеллигентным, аскетичным лицом и большими, невероятно выразительными глазами цвета обсидиана. Волосы отливали тёмной медью , были собраны на затылке в хвост. Он был облачён в простые, но безупречно чистые белые одежды, а в длинных пальцах держал стилус и восковую табличку, на которой что-то быстро наносил. Рядом на перилах беседки сидел павиан с умными, внимательными глазами, наблюдавший за Авророй.

«Приветствую. Ты — новый цветок в саду Повелителя. Или, быть может, сорняк, проросший сквозь плиты?»

Аврора замерла. Страха не было — только острое любопытство. «Кто вы?»

«Я — Тот. Писарь богов. Хранитель слов и судеб. А ты — загадка, которой нет в моих свитках». Его обсидиановые глаза изучали её с безжалостной точностью учёного. «Твоя сущность… звенит на другой частоте. Ты не отсюда. Расскажи.»

Он сделал едва уловимый жест, и павиан спрыгнул, пододвинув к её ногам каменную скамью. Тот, казалось, излучал спокойствие и нейтралитет, столь отличные от бурных эмоций Ра и Сета.

Осторожно Аврора села. И под его внимательным, непредвзятым взглядом стала рассказывать. Всё, с самого начала. Университет, сон, библиотека, портал. Голос её сначала дрожал, но постепенно крепчал. Тот слушал, не перебивая, лишь изредка нанося быстрые отметки на свою табличку. Павиан, усевшись рядом, смотрел на неё, словно понимая каждое слово.

«Интересно, — произнёс Тот, когда она закончила. — Самопроизвольный разрыв ткани реальности… редкое, но теоретически возможное явление. Однако синхронность с твоими сновидениями о Сете наводит на мысль о направленном воздействии. Он обладает искусством создавать… призмы желания. Искажать границы». Он склонил голову. «Твой мир… вы всё ещё верите, что звёзды — это просто раскалённые газовые шары? Как очаровательно примитивно. И как грустно.»

Он встал, его движения были резкими, птичьими. «Прогуляемся. Я покажу тебе, как устроен этот мир.».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они пошли по саду, и Тот говорил. Он рассказывал не о богах как о повелителях, а о них как о силах природы, о живых концепциях. О том, как Маат — порядок — требует постоянного поддержания, и как Исефет — хаос — не является абсолютным злом, но необходимой частью баланса, подобно тому, как пустыня нужна Нилу. «Ра — не просто солнце, — говорил Тот, останавливаясь у дерева, чьи корни уходили прямо в воду канала. — Он — принцип созидающего света.»

В этот момент из-за кипарисовой аллеи появился тот самый безмолвный слуга. Он низко поклонился сначала Тоту, затем Авроре.

«Повелитель Ра ожидает тебя в павильоне утренних звёзд,госпожа», — произнёс он, и его голос, тихий и безличный, прозвучал как приговор.

Тот кивнул, словно этого и ожидал. «Иди. Царь царей не любит ждать. И помни, дитя: знание — это единственное оружие, которое не отнимут .»

Он повернулся и зашагал прочь, его голова склонилась над табличкой, павиан прыгнул ему на плечо, оглянувшись на Аврору одним последним, понимающим взглядом.

Слуга привёл Аврору не обратно во дворец, а в небольшую, открытую со всех сторон беседку на краю сада, откуда открывался вид на бескрайнюю линию горизонта. Здесь, спиной к ней, стоял Ра. Он был одет не в царственные парчи, а в простой белый льняной схенти, подчёркивавший его атлетическое телосложение. Солнечный диск над его головой светил мягко, почти приватно, сливаясь с вечерним заревом.

Он обернулся, и в его чёрных глазах не было ни гнева, ни величия — только тихое, всепоглощающее внимание.

«Тот наверняка уже засыпал тебя мудростью и предостережениями,— произнёс он, и в его голосе слышалась лёгкая, почти человеческая усталость. — Он видит механизмы мира. Но редко — его душу. Пойдём. Я покажу тебе то, что не вписывается в таблицы.»

Он не стал ждать ответа, а просто протянул руку. На сей раз не в сторону, а прямо к ней. И Аврора, после секунды колебания, положила свою ладонь в его. Его пальцы сомкнулись вокруг её кисти — крепко, но нежно, тепло его кожи было почти осязаемым воплощением солнечного света.

Он повёл её к краю беседки, где в воздухе, словно ожидая, висела… колесница. Она была сплетена из лучей заходящего солнца и первых проблесков звёзд, невесомая и сияющая. Два коня перед ней были из того же материала — живое пламя и ночная синева.

«Не бойся, — сказал Ра, чувствуя, как она замирает. »

Он подхватил её на руки — легко, будто она и вправду была пылинкой света — и шагнул в колесницу. Мир под ними поплыл, а затем исчез.

Они мчались не по небу, а сквозь него. Звёзды были не точками, а гигантскими, пульсирующими сферами, мимо которых они пролетали так близко, что Аврора чувствовала исходящий от них ветер — то ледяной, то обжигающий. Она видела, как рождаются туманности, как танцуют галактики, как тёмная материя вьётся, словно клубы дыма. Ра одной рукой правил несуществующими вожжами, а другой продолжал держать её, прижимая к себе. Его голос звучал у неё в ухе поверх грохота космоса:

«Вот он — мой истинный дом. Не дворец из камня. Это — порядок, выписанный огнём на чёрном полотне. Каждая звезда — мысль. Каждая орбита — закон. Я поддерживаю это. Изо дня в день. Вечность за вечностью.»

Он сделал жест, и колесница описала плавную дугу, вынырнув из спирали галактики на тихий, тёмный «берег» вселенной. Отсюда была видна вся панорама мироздания — ослепительная, упорядоченная, пугающая в своём совершенстве.

«И среди всего этого… появилась ты, — его голос стал тише. — Трещина. Но не разрушающая. Иная. Как нота, которой нет в партитуре. Я почувствовал тебя ещё до того, как портал открылся.»

Он посмотрел на неё, и в его глазах горело не солнце, а что-то более сокровенное. «Я ждал. Не тебя конкретно. Но чего-то. Какого-то изменения. Вечность — это тяжёлое бремя, Аврора. Оно выжигает душу, даже если ты — бог. Ты… ты первая за бесчисленные эпохи, которая заставила меня почувствовать, а не просто наблюдать.»

Колесница плавно опустилась, коснувшись земли не в саду, а на поляне, окружённой серебристыми деревьями, листья которых светились изнутри. Воздух был тёплым и густым, пахнущим ночными цветами.

Ра сошёл первым и помог ей спуститься. Её ноги слегка подкашивались — не от страха, а от переполнявших её ощущений. Он повёл её к ковру из цветов , и они опустились на него, бок о бок, глядя на проносящиеся над ними в небесном куполе созвездия Египта — те самые, что она видела во сне, но теперь живые и близкие.

Молчание между ними было густым, звонким, наполненным невысказанным. Ра лежал на боку, опираясь на локоть, и смотрел на неё. Его взгляд был тяжёлым, физическим, полным того самого голода, но теперь смешанного с такой нежностью, что у Авроры перехватило дыхание. Он протянул руку и кончиками пальцев, не касаясь, провёл по воздуху над её щекой, вдоль линии шеи, к ключице, обнажённой глубоким вырезом платья.

«Ты чувствуешь это? — прошептал он. Это не просто желание. Твоя чуждость и моя вечность. Твоя хрупкость и моя сила. Они притягиваются.»

Аврора смутилась. Жар разлился по её телу от макушки до кончиков пальцев ног. Она чувствовала это. О, как она чувствовала! Это было сладкое, тянущее чувство, эта тяга наклониться ближе к этому источнику тепла и света.

Он подвинулся к ней. Его дыхание смешалось с её. Запах солнца, кедра и чего-то неизведанного. Аврора зажмурилась, сердце колотилось как бешеное.

Глава 8 Сила притяжения

Ра нежно обхватил её лицо ладонями. В их тепле, в этой вселенной, заключённой в его пальцах, ей хотелось раствориться, исчезнуть, перестать быть собой и стать частью этого света. Он был так близко, что его дыхание смешивалось с её прерывистыми выдохами.

«Ты знаешь, что ты со мной делаешь?» — прошептала он, и его голос прозвучал хрипло от нахлынувших чувств.

Ра медленно наклонился, и его губы коснулись её. Сначала это было нежно, исследующе — будто он читал по ней, как по священному свитку. Затем поцелуй углубился, стал увереннее, требовательнее. В его движении вспыхнула настоящая страсть, жадная, всепоглощающая, словно он хотел вобрать в себя самую её суть, выпить до дна. Его руки скользнули с её щёк на шею, затем на талию, властно притягивая к себе, стирая последние крохи расстояния.

Ра оторвался от её губ, оставив на них жгучее воспоминание о своём прикосновении. Его глаза, чёрные как космическая бездна, теперь пылали внутренним огнём, в котором смешались триумф, жажда и нечто бесконечно нежное. Он медленно, словно высекая каждое словок из камня прошептал: «Этого стоило ждать вечность».

Аврора тяжело дышала, её грудь, высокая и упругая, вздымалась под тонкой тканью. Её зелёные глаза, широко раскрытые, отражали и страх, и зарождающуюся бурю ответного желания.

«Ты моя, — произнёс он, и это прозвучало не как вопрос, а как окончательный, не подлежащий обжалованию приговор судьбы. — Моя навсегда.»

Ра приблизился к её шее, и его дыхание, горячее, чем самое палящее солнце пустыни, опалило её кожу. Она вздрогнула, чувствуя, как по всему телу пробегают мурашки. Его руки, сильные и уверенные, мягко уложили её , а затем, без усилия, с лёгким шелковистым звуком разорвали тончайшую ткань платья от горла до самого низа. Прохладный ночной воздух коснулся обнажённой кожи, но стыд был мгновенно сожжён пламенем его взгляда.

Он отстранился, чтобы окинуть её взглядом. В глазах она увидела почти благоговейное восхищение, он скользил по каждому сантиметру её тела. Её кожа в лунном свете сияла, как отполированная мраморная статуя, но была живой, тёплой, трепещущей. Высокая, пышная грудь с алыми, напряжёнными от возбуждения сосками, которые уже тянулись к нему, будто цветы к солнцу. Зелёные глаза, полные страсти и ожидания. Лёгкая, предательская дрожь, пробегающая по животу и бёдрам.

«Тише, маленькая искорка, — проговорил он, и его голос был бархатным обещанием. — Всё хорошо.»

Он наклонился, и его губы вновь коснулись её кожи, но теперь ниже. Он прошёлся ими по выпуклости груди, задерживаясь, лаская, а затем его рот накрыл один из напряжённых, чувствительных сосков. Горячее, влажное прикосновение его языка заставило её выгнуться со стоном. Он нежно покусывал и посасывал его, а пальцы тем временем устремились к другому, дразня и перебирая, пока волны удовольствия не заставили её бессознательно тереться о его ногу.

Его руки, скользнув по её бокам, мягко, но неумолимо развели бёдра, открывая взгляду самую сокровенную часть. Она попыталась смущённо сомкнуть ноги, но его ладони, лежащие на внутренней стороне бёдер, были твёрдыми, как гранит. Он смотрел туда, куда не смотрел ещё ни один мужчина.

«Такой прекрасный, влажный цветок… — прошептал он. — Весь для меня.»

Его палец, нежный и точный, как инструмент скульптора, нашёл её разбухший, пульсирующий клитор. Лёгкое, круговое движение — и из её груди вырвался высокий, сдавленный стон, смесь невыносимого удовольствия и стыда. «Да, Аврора, — прошептал он, наблюдая, как её глаза закатываются. — Ты будешь стонать для меня. Будешь кричать моё имя. Я дождался этой музыки.»

Его палец, всё ещё лаская бугорок, скользнул ниже, легко проникая внутрь её влагалища. Она была тесной, горячей и невероятно мокрой. Аврора снова инстинктивно попыталась сжать мышцы, закрыться, но он без труда ввёл его глубже, до самого основания, заставив её вскрикнуть от нового, непривычного ощущения полноты. Он начал двигать пальцем, медленно и глубоко, находя внутри неё чувствительные точки, о которых она и не подозревала. Каждое движение отдавалось эхом во всём её теле, заставляя бёдра непроизвольно толкаться навстречу.

Ра медленно опустил голову. Губы, а затем — горячий, шершавый язык заменили палец. Он проник внутрь, исследуя каждую складку, каждый уголок её плоти, а затем сконцентрировался на клиторе, заставляя его пульсировать под настойчивыми, виртуозными круговыми движениями. Аврора забыла обо всём. Её мир сузился до точки невыносимого, нарастающего удовольствия внизу живота. Её руки впились в плечи Ра, бёдра дергались в такт его языку, громкие стоны рвались из горла, смешиваясь с шёпотом ночного ветра.

Она уже видела белый свет перед глазами, чувствовала, как напряжение вот-вот разорвёт на части, как вдруг… он остановился.

Поднялся над ней, скидывая с себя последние остатки одежды. И тогда она увидела его. Во всей его божественной, устрашающей мощи. Его тело было совершенством — каждую мышцу, казалось, выточил сам ветер и огонь. А между бёдер стоял в полной, могучей готовности его член. Он был огромным, гораздо больше человеческого, с пульсирующими венами, с идеальной, гладкой головкой, которая уже сияла каплями предвкушения. Первобытный страх сжал сердце, и Аврора инстинктивно попыталась отодвинуться, сжаться в комок.

Но Ра был быстрее. Он приподнял её бёдра, укладывая так, чтобы она была полностью открыта ему. В его взгляде горела не просто страсть, а всепоглощающая, космическая жажда обладания. «Ты моя, — повторил он, и в его тоне не было места для возражений. — Ты примешь меня. Всего меня.»

Его головка, горячая и твёрдая, как полированный обсидиан, упёрлась в её узкое, трепещущее отверстие. Он начал входить медленно, с мучительной для неё неспешностью. Каждый миллиметр его продвижения был одновременно и болью от растяжения, и пытливым, жгучим удовольствием. Он заполнял её, растягивал, заставляя чувствовать каждый сантиметр своей длины и толщины. Она закусила губу, чтобы не закричать, её ногти впились ему в плечи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Аврора, ты… божественна, — прохрипел он, и его голос дрогнул от сдерживаемого напряжения. — Так тесно… так горячо…»

И затем, резким, властным движением, он притянул её бёдра к себе, входя в неё до самого упора, разрывая последние невидимые преграды. Из её груди вырвался громкий, переломленный крик — крик боли, преодоления и странного, дикого освобождения. Слёзы брызнули у неё из глаз.

«Такая мокрая… моя звёздочка… — бормотал он, не двигаясь, давая ей привыкнуть к чудовищной полноте. — Такая нежная и… вся моя.»

Когда её внутренние мышцы перестали судорожно сжиматься, он начал двигаться. И это было не так, как с любым смертным. Его член не просто скользил внутри. Каждое его движение было наполнено божественной энергией. Она чувствовала, как внутри неё пульсирует тепло, похожее на миниатюрное солнце, лучи которого пронизывали её изнутри, усиливая каждое ощущение в тысячу раз. Каждый толчок, глубокий и неумолимый, отдавался не только в матке, но и в её перевозбуждённом клиторе, будто между ними была незримая, пламенная связь. Удовольствие накатывало двойными, тройными волнами, смывая последние следы боли и страха.

Он взял ритм — не быстрый, но мощный, глубокий, каждый раз проникая в самую её суть. Его руки держали её за бёдра, помогая ей двигаться навстречу. Его губы снова нашли её соски, лаская их между поцелуями. Она уже не могла сдерживаться. Стоны, громкие и бесстыдные, оглашали ночную поляну. Она сама начала поднимать ему навстречу, чувствуя, как внутри всё сжимается, готовая взорваться.

«Вот так, моя искра, — рычал он у неё на груди. — Отдайся мне. Вся без остатка. Я хочу почувствовать, как ты кончаешь на моём члене. Я ждал этого вечность…»

И она не могла больше сопротивляться. Волна оргазма накрыла её с такой силой, что мир померк. Её тело выгнулось в судорожной дуге, внутренние мышцы сжали его член в пульсирующие тиски, соки удовольствия хлынули из неё. Её крик, смешанный с его именем, потерялся в ночи.

Чувствуя её конвульсии, Ра позволил себе потерять контроль. Его движения стали резче, быстрее, яростнее. Каждый толчок теперь бил точно в самую чувствительную точку, продлевая её оргазм до грани безумия. Наконец, с низким, победным рёвом, он вонзился в неё в последний раз, замирая глубоко внутри. Она почувствовала, как его член пульсирует, изливая в её сжимающуюся, переполненную утробу поток обжигающего семени. Оно было не просто горячим, а разливалось внутри словно расплавленное золото, завершая её трансформацию, навсегда связывая её с ним незримой, пламенной нитью.

Он рухнул на неё, тяжело дыша, но сразу же перевернул её на бок, не выходя из неё, продолжая удерживать в объятиях. Смотрел на её лицо, залитое слезами, с полузакрытыми глазами.

«Моя, — прошептал он, целуя её влажные ресницы. — Теперь и навсегда. Ничто не разлучит нас. Ни Сет, ни сама вечность.»

--------------------------

Друзья

,

как

вам глава?

Поделитесь

в

комментариях

❤️

Глава 9 Логово монстра

Сет в пустыне

Когда золотые врата дворца Ра захлопнулись за ним, Сет сжался в ярости . Одним рывком воли он разорвал ткань пространства и материализовался в самом сердце пустыни, далеко от глаз своего брата.

Воздух здесь был не просто горячим — он был обжигающим, сухим, режущим, полным песка и гнева. Безлунная ночь накрыла барханы, и только звёзды, холодные и далёкие, наблюдали за ним. И здесь, в абсолютном одиночестве, он позволил маске сорваться.

Его красивое, хищное лицо исказила гримаса чистейшей, неудержимой ярости. Мышцы на скулах напряглись, янтарные глаза горели в них полыхал адский огонь. Он зарычал, низко и животно, и звук этот был похож на скрежет камней в песчаной буре.

«РА! — его крик не был звуком, а взрывной волной, снёсшей вершину ближайшего бархана. Песок взметнулся фонтаном и зашипел, превращаясь в стекло от божественного жара. — Как всегда! Вечный праведник! »

Он сжимал и разжимал кулаки, и с каждым движением между его пальцами вспыхивали и гасли крошечные молнии рыжего, грязного света. «Вмешался… Испортил всё… Её взгляд, её страх, её первый трепет в этом мире — всё принадлежало МНЕ!»

Он начал метаться по песку, его движения были резкими, звериными. Мысли кружились вихрем, каждая — отточенная и ядовитая. «Аврора… Она должна быть только моей. Моей добычей. Моей игрушкой. Моим… ключом.»

Он остановился, внезапно затихнув. Ярость в его глазах сменилась холодным, расчётливым блеском. Хищная улыбка тронула его губы. Ра считает её просто диковинкой? Милой, хрупкой игрушкой для утех и защиты? О, слепец. Вечный слепец в своём ослепительном свете.

«Он не знает… Пока не знает, — прошептал Сет, и его голос стал шелковистым, полным тайного знания. — Какую силу она носит в себе. Силу разлома. Силу притяжения. Её сущность… она не просто чужая. Она противоположная. Антитеза нашему миру. И поэтому… она способна на то, на что не способен ни один бог, ни один демон.»

Он поднял голову, его взгляд устремился в самое сердце пустыни, будто видя там не песок, а саму ткань реальности. «Она может подчинять… — выдохнул он с жадностью. — Подчинять нас. Богов. Заполучить её волю, её преданность… и через неё — власть над всем! Над Ра, над Осирисом, над самой Маат! Весь мир будет трепетать у моих ног.»

Он засмеялся, и это был звук, от которого замирала вся ночная жизнь пустыни. «Любовь… — пренебрежительно выплюнул он слово. — Абсолютно примитивное чувство для слепых щенков вроде моего братца. Ради неё они слабеют, теряют бдительность. Нет. Это не для меня.»

Он провёл языком по сухим губам, и его глаза потемнели от желания. «А вот страсть… Страсть, что пылает во мраке, неистовая, всесжигающая… Вот что я ей покажу. Я подчиню её не мольбами, а болью. Не обещаниями, а властью. Она будет желать меня даже от страха. Её ненависть станет самым сладким из нектаров.»

Его мысли, непроизвольно, устремились вниз, к плоти. Образ стоял перед глазами. Её бледное, нежное лицо с широко раскрытыми зелёными глазами. Длинную, изящную шею, которую так и хотелось обвить рукой, ощущая под пальцами трепет жизни. Высокую, пышную грудь, ту самую, что вздымалась под тонкой тканью от страха… Как он хотел сжать её, не ласково, а грубо, до боли, до синяков, выкрутить её напряжённые, нежные соски, пока из её горла не вырвется хриплый крик боли.

Мысленно он спускался ниже, к её лону, скрытому под разорванным платьем. Представлял, как разводит дрожащие бёдра, как его пальцы, грубые и требовательные, раздвигают нежные складки плоти, находят вход и врываются внутрь, чувствуя, как от этой грубости, от этого унижения она предательски намокает. Он сжал бы её за горло, вдохнул её запах — страх, женственность, чужеродность — и тогда, только тогда, ворвался бы в неё своим членом, огромным, карающим, лишённым всякой нежности.

Он представил это ясно: резкую боль на её лице, паническое сопротивление тела, которое он подавит одной силой, первый пронзительный крик, когда он разорвёт её. Глубокие, мощные толчки, выбивающие из неё воздух, превращающие крики в рыдания, в бессвязные мольбы. Утверждение своего права. Своего превосходства. И её глаза, полные слёз, которые будут смотреть на него снизу с осознанием полного, безоговорочного поражения. Её тело, предательски откликающееся на насилие волнами вынужденного удовольствия.

Он сглотнул. Сухой комок в горле не шёл ни в какое сравнение с другим «комком» — тяжёлым, пульсирующим, отчётливо выпирающим под тонкой тканью его одежд. Возбуждение, острое и болезненное, требовало разрядки. Немедленно.

----

Он материализовался на опушке леса, что окаймлял владения Ра. Это место пахло жизнью, водой и зеленью — всем, что он презирал, но что теперь манило его возможностью добычи. Здесь, в тени деревьев, часто бродили служанки из дворца, наивные и беззащитные.

Его янтарные глаза, прищурившись от дневного света, пробивавшегося сквозь листву, мгновенно нашли цель. Неподалёку, у ручья, молодая девушка с тёмно-каштановыми волосами, заплетёнными в простую косу, собирала голубые цветы. Её простой белый калазирис подчёркивал юную, сочную фигурку. Она напевала что-то себе под нос, полностью погружённая в своё простое занятие, не подозревая, что стала объектом внимания хищника.

Сет не стал медлить. Он метнулся вперёд бесшумно, как тень, и в мгновение ока очутился позади неё. Его рука с длинными пальцами резко зажала ей рот, заглушив начавший вырываться вскрик, а другая железной хваткой обхватила талию. Девушка затрепыхалась, глаза её расширились от животного ужаса, цветы рассыпались по траве. Но её сопротивление было жалким и кратким. Сет лишь фыркнул от презрения и одним рывком воли разорвал пространство.

Они материализовались не в пустыне, а внутри пещеры. Внешне ничем не примечательная в скалистом утёсе, вход в которую скрывали колючие заросли. Но за грубой каменной глыбой, служившей дверью, открывалось иное пространство.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Внутри это была не пещера, а шикарная, мрачная и дышащая пороком опочивальня. Стены были высечены из гладкого, чёрного базальта, в котором мерцали прожилки золота. Воздух был прохладным, сухим и пахнул дорогими благовониями — миррой, пачули и чем-то металлическим, похожим на запах крови и озона. Свет исходил не от факелов, а от самих стен: золотые прожилки пульсировали тусклым, зловещим сиянием, отбрасывая длинные, пляшущие тени.

Центром комнаты была огромная кровать. Её каркас был выкован из чёрного железа, украшенного резными изображениями бурь, шакалов и сцен насилия. Сверху её покрывал балдахин из тяжёлого тёмно-багрового бархата, цвета запёкшейся крови. Шёлковые простыни на ложе казались угрожающе белыми на этом фоне.

По периметру комнаты стояли предметы, чьё назначение не оставляло сомнений.

У стены, прямо напротив входа, возвышалась прочная деревянная перекладина, врытая в каменный пол. К ней на массивных кольцах были прикованы две цепи с наручниками из отполированной до зеркального блеска стали.

Массивный стол из чёрного дерева, похожий на алтарь, стоял ближе к светящейся стене. На его поверхности, на бархатной подушке, были разложены инструменты, аккуратно и с ужасающим изяществом:

Несколько хлыстов разной длины и толщины: от тонких, свитых из чёрной кожи, способных оставлять жгучие полосы, до более массивных с узлами на концах.

Ряд изящных зажимов из серебра и чёрного обсидиана, с регулирующейся силой сжатия. Некоторые были украшены крошечными шипами.

А дальше ряд фаллосов, вырезанных из тёмных материалов. Из чёрного мрамора, гладкого, как льдина. Из тёмного, почти чёрного дерева, тёплого на ощупь. Из тёмного стекла, внутри которого переливались кроваво-красные и янтарные прожилки. Они были разного размера, от умеренных до пугающе огромных.

В углу стояла странная деревянная конструкция, обитая чёрной кожей, с ремнями для фиксации.

На стене висели кандалы с длинной цепью, позволяющей ограниченно двигаться, и ожерелье из тяжёлого чёрного металла с длинным поводком.

----

Девушка сжалась в комок на холодном камне, её тело била крупная дрожь. Сет наблюдал за этим с высокомерным, хищным интересом, медленно расстегивая застежки на своем наруче. Его янтарные глаза, горящие в полумраке, скользнули по её трясущейся фигурке.

«Перестань скулить. Ты сейчас станешь частью моего гобелена», — его голос был низким, бархатным, но в нем читалась угроза.

Он резким движением схватил её за остатки платья и с силой рванул. Тонкая ткань с треском разошлась, обнажив добычу целиком. Девушка была хрупкой, но прекрасно сложенной: нежная загорелая кожа оттенка тёплого мёда, милое личико с полными, теперь дрожащими губами. Её грудь — молодая, упругая, с тёмно-коричневыми, уже затвердевшими от страха сосками. Тонкая талия резко расширялась в округлые, соблазнительные бёдра. Она замерла, словно кролик перед удавом, лишь лёгкая дрожь выдавала её животный ужас.

Сет усмехнулся, обнажив острые клыки. Он схватил её за предплечье, его пальцы впились в плоть, и потащил к перекладине с цепями. Она слабо дёрнулась, пытаясь вырваться, но её сопротивление было ничтожным.

«Бесполезно, пташка», — прошипел он, пристёгивая стальные наручники к её запястьям. Цепи звякнули, приняв её вес. Она повисла, едва касаясь носками пола, её руки были растянуты над головой, обнажая подмышки, изгиб талии и всю длину её тела. Слёзы беззвучно текли по её щекам.

«Твоё тело сегодня познает боль, о которой твои богини даже не смеют шептать», — сказал он, и в его голосе прозвучала не скрываемая жестокость. Он наслаждался её безмолвными рыданиями, как музыкой.

Сет приблизился так близко, что она почувствовала исходящее от него тепло. Его длинный палец, холодный и влажный от её собственных слёз, медленно провёл по её губам, заставив их дрогнуть. Опустился по шее, к яремной впадине, где пульс бился бешено. Его рука скользнула ниже, накрыв нежную грудь. Он сжал её грубо, заставив девушку вскрикнуть, а затем ущипнул сосок, выкручивая его между пальцами с жестокой методичностью.

«Кричи, — приказал он, наблюдая, как её лицо искажается гримасой боли. — Пусть эхо твоих мучений наполнит эту комнату».

Её вопли, высокие и разбитые, были для него афродизиаком. Сет отошёл к столу, его взгляд скользнул по инструментам. Сначала он выбрал не самый большой фаллос из чёрного обсидиана, холодный и отполированный до зеркального блеска. Медленно смазал его густым маслом с резким запахом.

«Начнём с малого», — ухмыльнулся он, становясь позади её растянутого тела.

Одной рукой он грубо раздвинул её ягодицы, другой поднёс холодный наконечник игрушки к её заднему проходу. Она замерла, затаив дыхание от ужаса. Без предупреждения, с сильным, непрерывным нажимом, он стал вводить его. Она закричала, туго сжатая мышца сопротивлялась, растягиваясь вокруг неумолимого вторжения. Холод камня, неестественная толщина, грубое проникновение — она рыдала, её тело бессильно дергалось на цепях, пока чёрный обсидиан не вошёл внутрь неё полностью.

«Хорошая девочка», — хмыкнул он, похлопав её по красной от напряжения ягодице.

Затем он взял хлыст. Не самый толстый, но гибкий, из чёрной кожи с расщеплённым кончиком. Он отмерил расстояние.

Первый удар свистнул в воздухе и пришёлся поперёк её лопаток. На нежной коже вспухла алая полоса. Её крик оглушил комнату. Второй удар лег ниже, по пояснице. Третий — по задней поверхности бёдер. Он выписывал на её коже сложный узор боли, наслаждаясь тем, как она бьётся в цепях, как её кожа покрывается румянцем, а затем багровыми полосами. Между ударами он подходил и проводил пальцами по горячим полосам, заставляя её содрогаться от новой волны боли. Его собственное возбуждение было очевидным, тяжёлым и пульсирующим.

«А теперь… главное украшение», — его голос был хриплым от желания.

Он освободил свой член. Он был огромным, грозным, готовый к действию. Он подошёл к ней спереди. Её глаза, полные слёз и ужаса, расширились. Она была девственницей. Сет знал это. И это знание делало момент ещё слаще.

Сет приставил головку к её девственному входу, который трепетал от ужаса. Он не стал медлить и одним мощным, разрывающим движением вошёл в неё.

Её вопль был оглушительным, хриплым, полным такой агонии, что, казалось, дрогнули даже камни. Он разорвал её, вошёл глубоко и туго, чувствуя сопротивление её непорочности. Теплота, теснота и тонкая струйка крови. Он замер, наслаждаясь этим моментом полного уничтожения, его глаза сияли триумфом.

И тогда он начал двигаться. Его бёдра с силой били о её плоть, каждый толчок загонял обсидиановый фаллос глубже в её анус, создавая двойное, извращённое проникновение, которое разрывало её сознание. Она кричала без умолку, её крики переходили в хрипы, её тело, зажатое между двумя вторжениями, бессильно дергалось.

«Чувствуешь, пташка? — он рычал, увеличивая темп. — Чувствуешь, как я заполняю каждую часть тебя? Ты создана для этого. Чтобы быть растянутой, наполненной, разорванной по моей прихоти».

Он трахал её с яростной силой, его движения становились всё более неистовыми. Звук его тела, бьющегося о её плоть, смешивался с хлюпаньем, её рыданиями и его тяжёлым дыханием. Он одной рукой схватил её за горло, чувствуя, как жилка пульсирует под его пальцами от каждого крика. Другой рукой он вытащил и снова вогнал обсидиановую игрушку в её зад, заставляя девушку закричать с новой силой.

Он менял ритм, то быстрый и жёсткий, то медленный и глубокий, вымучивая из неё каждый возможный звук, наблюдая, как её глаза закатываются от переизбытка ощущений. Боль, унижение, насильственное возбуждение — всё смешалось в ней.

Задыхаясь, он вынул свой окровавленный член из её измученного лона. Она безвольно повисла на цепях, рыдая. Но он ещё не закончил.

«Теперь испробуем твой задний проход», — его голос был полон тёмного сладострастия.

Он вынул обсидиановый фаллос. Её анус, растянутый и воспалённый, остался открытым. На этот раз он входил медленнее, но с неумолимым давлением, растягивая её ещё сильнее, чем игрушка. Её крик был уже слабым, хриплым, полным полного отчаяния. Когда Сет вошёл до конца, девушка застонала, её тело содрогнулось в мучительной судороге.

Он трахал её в задний проход с методичной жестокостью, наслаждаясь невероятной теснотой и её полной, окончательной покорностью. Его собственное удовольствие нарастало, неистовое и тёмное.

Когда оргазм приблизился, он вынул себя и, с рычанием, облил её спину, ягодицы и волосы горячими струями своего семени, помечая её как окончательно испорченную, как свою вещь.

Сет отстегнул наручники. Она рухнула на пол, как тряпичная кукла, не двигаясь, лишь слабо всхлипывая. Её тело было покрыто полосами, синяками, следами его семени и её крови. Девушка потеряла сознание.

Сет, тяжело дыша, окинул её безжизненную форму холодным взглядом. Удовлетворение было, но мимолётное. Это была лишь суррогатная жертва. Он щёлкнул пальцами. Грязное, окровавленное тело служанки исчезло из пещеры.

---

На следующее утро, на самой окраине леса, граничащего с пустыней, охотники нашли её. Полуживую, бредящую, с разорванным телом и пустым взглядом, в котором навсегда поселился ужас перед богом с янтарными глазами.

–—————

Друзья, буду рада обратной связи. Ставьте звёздочки.❤️

Глава очень откровенная,пишите впечатления

Глава 10 Вкус страсти

Ра смотрит на Аврору

Воздух в комнате после ужина был густым и сладким, наполненным ароматом вина, специй и едва уловимым напряжением. Ра сидел, прислонившись к груде шелковых подушек, его божественный профиль освещался мягким светом свечей. Аврора, расположившись рядом, чувствовала, как каждый нерв в её теле поёт от близости к нему. Его пальцы, бесконечно нежные, перебирали пряди её светлых волос, затем кончиками скользили по линии скулы, подбородка, как бы заново открывая для себя карту её лица — самого драгоценного свитка за всю его вечность.

«Аврора… — его голос, обычно подобный гулу далёкой грозы, сейчас был низким, хриплым от сдерживаемого желания. — Ты знаешь, что ты для меня значишь?»

Она подняла на него глаза, и её взгляд встретился с его. Эти глаза, обычно глубокие и непостижимые, как ночное небо, теперь были полны мягкого сияния, но в самой их глубине плескался тот самый неугасимый, древний огонь. Он был бездной, и она готова была в неё упасть.

Не дожидаясь ответа, его ладонь — тёплая, широкая, несущая в себе силу, способную двигать светила, — обхватила её хрупкую шею. Он притянул Аврору к себе и захватил её губы своим ртом.

Этот поцелуй был жарким, как сердцевина солнца, и сладким, как нектар. Его язык властно, но нежно проник в её рот, исследуя, лаская. Он пил её дыхание, её сущность, и она отдавалась полностью, её собственный язык встретился с его в немом, страстном диалоге. Когда Ра с трудом оторвался, их губы были влажными, а дыхание сбивчивым.

«Никогда, — прошептал он, прижимая лоб к её лбу. Его слова были горячими, как раскалённые угли. — Ни за все бесчисленные века, ни за все миры, что я видел рождёнными и угасшими… я не испытывал такого. Я люблю тебя.»

Он откинулся, чтобы видеть её глаза, и его взгляд был серьёзен и невероятно нежен. «Это чувство — не такое, как у смертных. Нет. Любовь бессмертного… это закон, который ты пишешь поверх всех остальных. Это сила, Аврора, ты даже не представляешь, какая. Это навсегда. Ты отпечаталась в самой ткани моей души.»

Он снова притянул её, и его губы обожгли её ухо горячим дыханием, когда он произнёс слова, звучавшие как заклятие: «Ты моя. И только. Ничто и никогда этого не изменит.»

В её зелёных глазах, помимо растерянности, вспыхнул яркий, ответный огонь желания. Но разум попытался взять верх. «Но… здесь не мой дом, — прошептала она, отстраняясь на сантиметр. — Я здесь чужая. Я… смертная.»

Ра мягко приложил указательный палец к её губам, заставив замолкнуть. «Аврора, — его голос звучал с абсолютной, божественной уверенностью. — Если ты захочешь, мы построим новый мир. С нуля. Только для нас. Я исполню любое твоё желание, сделаю тебя счастливой так, как тебе и не снилось. Всё, что у меня есть — солнца, звёзды, само время — и я сам принадлежим тебе. Я лишь хочу, чтобы ты была рядом. Я покажу тебе все миры, что спрятаны за завесой ночи.»

Его взгляд потемнел, в нём заиграли глубокие, животные ноты страсти. Не дожидаясь больше слов, он обхватил её за талию — так легко, будто она и вправду была соткана из света и облаков, — и поднял на руки. Он понёс её к огромной кровати, застеленной нежнейшими египетскими льняными простынями, и опустил на них, как драгоценнейшую жемчужину на алтарь.

Он отступил на шаг, и его пальцы начали медленно, расстёгивать застёжки его собственной одежды. Ра скинул с себя ткань, и у Авроры замерло дыхание . Его тело было выточено из тёплого, живого гранита — мощная, широкая грудь с чётко очерченными мышцами пресса, сильные руки, способные удерживать небесную колесницу, длинные, мускулистые ноги. И между бёдер… Его член был внушителен, даже пугающ для смертного взгляда — огромный, величественный, с набухшими венами, твёрдый как сталь и уже влажный на тёмно-багровой головке от предвкушения. Но в его величии не было грубой агрессии. Это была уверенная, неотвратимая сила, обещающая всепоглощающее, божественное наслаждение.Его взгляд, полный благоговения и похоти, пожирал её.

Ра наклонился над ней, и его пальцы, ловкие и нежные, нашли застёжки её платья. Он снимал ткань обнажая сантиметр за сантиметром. Сначала её плечи, покрытые мурашками от его прикосновений и прохладного воздуха. Затем — высокую, пышную грудь с тёмно-розовыми, уже набухшими сосками. Он задержал взгляд, и в его глазах вспыхнуло дикое обожание. «Божественно…» — выдохнул он, прежде чем склонить голову и коснуться губами одного из сосков. Он обвёл его кончик горячим языком, затем взял в рот, лаская и посасывая, пока она не застонала, впиваясь пальцами в его волосы.

Ткань соскользнула с её тонкой талии, обнажив мягкий изгиб живота, затем он помог ей освободиться от платья полностью, и оно упало на пол. Она лежала перед ним нагая, сияющая в мягком свете, её кожа фарфорово-белая, контрастирующая с тёмными шелками. Его взгляд скользнул по её телу с таким голодом и таким поклонением, что у неё перехватило дыхание.

«Совершенство, — прошептал он. — Каждый изгиб, каждая линия… ты высечена из самого утра.»

Он не стал спешить , начиная свой танец любви с её губ, снова целуя их долго и глубоко. Затем его поцелуи поползли вниз: по подбородку, шее, он задержался в яремной впадине, чувствуя бешеный пульс. Ра ласкал её грудь, уделяя внимание каждой, кусая и посасывая соски, пока они не стали твёрдыми, как ягоды, а её стоны не стали громкими и нетерпеливыми.

Его губы и язык продолжали путешествие. Он целовал её живот, водил кончиком языка вокруг пупка, заставляя её вздрагивать. Спустился к внутренней стороне её бёдер, осторожно покусывая нежную кожу, а затем перевернул её на бок, чтобы иметь доступ к спине. Его ладони скользили по ягодицам, сжимая и лаская. Он целовал её позвоночник, от копчика до шеи, и она извивалась под ним, охваченная шквалом новых, невероятных ощущений.

«Ра… пожалуйста…» — взмолилась она, её голос был хриплым от желания.

«Всё, моя звёздочка. Я дам тебе всё,» — пообещал он шёпотом и мягко перевернул её на спину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он опустился между её дрожащих бёдер. Сильные руки мягко развели их, открывая сокровенную часть его взгляду. Ра замер на мгновение, любуясь ею. «Розовый, влажный, прекрасный лотос… весь для меня.» Он склонился и коснулся её своим ртом.

Его язык был горячим, влажным и невероятно искусным. Сначала он водил им широкими, нежными движениями по всей её промежности, смачивая, лаская. Затем сосредоточился на половых губах, раздвигая их, исследуя каждую складку. Он нашёл её клитор, уже набухший и пульсирующий, и начал облизывать его: сначала мягкими круговыми движениями, затем быстрее, целенаправленнее. Аврора вскрикнула, её бёдра дёрнулись. Он удерживал девушку, его сильные руки лежали на её животе, прижимая к ложу.

Искусный язык то ласкал бугорок, то проникал внутрь её влагалища, глубоко, чувствуя, как она сжимается вокруг него в предвкушении. Он чередовал темп и давление, доводя до грани безумия. Её стоны превратились в непрерывные, высокие крики удовольствия. Она была вся мокрая, её соки смешивались с его слюной текли по бёдрам.

«Я… я не могу… Ра!» — закричала она, её тело напряглось, готовое к оргазму.

Но он отстранился. Не полностью. Он поцеловал её внутреннюю поверхность бедра, давая ей передохнуть, остыть на пару секунд, продлевая её мучительное, сладостное ожидание.

«Ещё нет, моя любовь, — прошептал он. — Ты подаришь мне свой экстаз, когда я буду внутри тебя.»

Он поднялся и устроился рядом с ней, его огромный член лежал на её животе, пульсирующий и тяжёлый. Аврора, движимая страстью, потянулась к нему. Обхватила его пальцами, чувствуя его невероятную твёрдость и жар. Она наклонилась и осторожно коснулась головки губами, затем кончиком языка. Вкус его был солоноватым и мускусным, чисто мужским. Она взяла его в рот, насколько могла, её щёки втянулись, и она начала двигаться, её рука работала у основания.

Ра застонал, его голова откинулась назад. «О, боги… Аврора…» Вид её, прекрасной и покорной, с его членом во рту, был невыносимо эротичным. Он позволил ей продолжать несколько минут, наслаждаясь её робким, но усердным искусством. Она сосала и лизала, её рука скользила вверх-вниз, и он чувствовал, как волна оргазма начинает подступать с пугающей скоростью.

Но нет. Не так. Не сейчас.

«Достаточно, — проговорил он хрипло. — Теперь я хочу быть в тебе.»

Он снова оказался между её ног. Приподнял её бёдра, подложив подушку. Его член, блестящий от слюны, нашел её вход, мокрый, горячий и открытый для него после долгих ласк. Ра приставил головку и встретился с её взглядом.

«Ты готова принять меня? Всю мою вечность?» — его глаза были полны нежности и всепоглощающей страсти.

Она кивнула, не в силах вымолвить слово.

Он начал входить. Медленно. Невыносимо медленно. Каждый миллиметр его продвижения был ощутим. Он заполнял её, растягивал, но это не было больно — только невероятная полнота, глубина, чувство полного соединения. Входил всё глубже, пока не упёрся в самую её суть. Они оба замерли, и он поцеловал её, поглощая её тихий стон.

«Аврора…» — прошептал он её имя, как молитву.

И тогда он начал двигаться. Его ритм был не быстрым, а глубоким, размеренным, неумолимым. Каждый толчок достигал её матки. Его движения были не просто фрикциями; казалось, он наполнял её не только плотью, но и светом, теплом, самой жизненной силой. Внутри неё всё пульсировало, и каждое его движение отдавалось эхом во всём теле, зажигая нервные окончания, о которых она не подозревала.

Ра менял угол, находил точки, от которых её сознание уплывало. Он то ускорялся, заставляя её кричать и хвататься за простыни, то замедлялся, целуя её, лаская грудь, шепча слова любви и обожания.

«Ты так тугая… так горячая… ты пьёшь меня…» — рычал он, теряя часть своего божественного хладнокровия.

Она не могла говорить. А могла только чувствовать. Её ноги обвились вокруг его поясницы, пятки впились ему в ягодицы, подтягивая его глубже с каждым движением. Её оргазм нарастал, как прилив, огромный и неизбежный. Он чувствовал это по тому, как её внутренние мышцы начали судорожно сжиматься вокруг него.

«Со мной, любимая! Кончай со мной!» — приказал он, и его собственный ритм стал яростным, животным.

Его слова стали спусковым крючком. Волна накрыла её с такой силой, что белый свет взорвался у неё перед глазами. Её тело выгнулось, из горла вырвался долгий, пронзительный крик чистого экстаза. Её влагалище сжалось вокруг его члена в серии мощных, пульсирующих спазмов.

Это свело его с ума. С низким, победным рёвом, который звучал как раскат грома в маленькой комнате, он вонзился в неё в последний раз, глубоко, и излился внутрь. Его семя было горячим, как расплавленное золото, и казалось, оно заполнило её до краёв, пометив, навсегда связав их.

Ра рухнул на неё, заботливо перенеся свой вес на руки, и покрыл её лицо поцелуями, шепча слова любви. Они лежали так, сцепленные, пока их дыхание не выровнялось.

Но ночь была долгой. После короткого отдыха, объятий и нежных разговоров, где он рассказывал ей о звёздах, а она — о снегах своего мира, страсть вспыхнула снова. На этот раз он взял её сзади, её тело податливо изгибалось под ним. Потом она сидела сверху, контролируя глубину, а он смотрел на неё снизу, с обожанием, держа её за бёдра. Они делали это перед огромным окном, под светом настоящих звёзд. Каждый раз был иным — то страстным и быстрым, то медленным и невероятно нежным.

Он открывал ей новые грани удовольствия, и она отвечала ему с такой искренней страстью, что он, бессмертный бог, чувствовал себя заново рождённым.

Под утро, после последнего, страстного и глубокого соития, они, наконец, устало рухнули в объятия друг друга. Он прижал её к своей груди, её спина к его животу, обвив её руками. Его губы касались её макушки.

«Спи, моя любовь, — прошептал он. — Ты в безопасности. Ты дома.»

И Аврора, впервые с момента своего попадания в этот мир, почувствовала не просто безопасность, а принадлежность. Её последней мыслью перед тем, как глубокий, исцеляющий сон забрал её, было то, что его сердце бьётся у неё за спиной — ровный, мощный, вечный ритм, под который она теперь будет спать вечно. А Ра, бодрствуя, смотрел в темноту, ощущая на своей коже её дыхание, и в его душе, старой как мир, цвел сад, который он думал навсегда похоронил под пеплом веков.

-----

Утро пришло не с резким лучом, а с мягким, золотистым сиянием, медленно заполнившим комнату. Аврора проснулась от ощущения тепла и безопасности. Она лежала, прижавшись спиной к груди Ра, его мощная рука покоилась на её талии, а дыхание было ровным и глубоким у неё в волосах. Она не двигалась, боясь нарушить это хрупкое, совершенное мгновение. Но он почувствовал пробуждение её сознания. Его рука слегка сжалась, прижимая её ближе, а губы коснулись её плеча в нежном, сонном поцелуе.

«Доброе утро, моя искра, — его голос был низким и тёплым, как первый солнечный луч. — Ты спала, как дитя.»

Она перевернулась, чтобы встретиться с его взглядом. Его чёрные глаза в утреннем свете казались мягче, в них не было божественной мощи, а только глубокая, спокойная нежность. Он притянул её к себе и поцеловал — медленно, сладко.

После совместного завтрака на террасе, с видом на бескрайние сады, началась подготовка к вечернему празднеству. В её покои впорхнуло несколько служанок — молчаливых, но с искоркой любопытства в глазах. Они купали её в воде, смешанной с лепестками лотоса и маслом ириса, умащивали её кожу благовониями.

Затем принесли наряд. Ткань — индиговый шёлк, такой тёмный, что казался чёрным , но при движении отливал глубоким синим. Платье облегало её фигуру, подчёркивая каждый изгиб, расшитое серебряными нитями. Вырез приоткрывал её изящную линию груди, сзади от плеч до запястьев шли вставки из тончайшей серебряной сетки, сквозь которую просвечивала её сияющая кожа. На шею надели кулон из лазурита и лунного камня. Ра, войдя в самый разгар подготовки, замер на пороге. В его взгляде смешались восхищение, гордость и та самая всепоглощающая страсть.

«Ты затмишь само солнце сегодня, — сказал он, подходя и беря её руку, чтобы поцеловать запястье. — Но будь готова. Многие глаза будут смотреть на тебя. И не все — с добром.»

----

Вечерний приём проходил в гигантском открытом павильоне, колонны которого были увиты живыми цветами, источающими свет. Сам воздух дрожал от музыки невидимых инструментов и гула разговоров. И здесь были боги.

Они выглядели как люди высшей, неземной красоты, но в их глазах, осанке, самом воздухе вокруг них витала нечеловеческая сущность.

Осирис и Исида стояли рядом, воплощение царственного достоинства. Осирис — высокий, с тёмной кожей и мудрыми, чуть печальными глазами, в зелёных одеждах, символизирующих возрождение. Исида — в ослепительно белом, её лицо было прекрасно и непроницаемо, как маска, но в тёмных глазах светился острый ум.

Гор — молодой, атлетичный, с ястребиным профилем и пронзительным взглядом глаза-сокола. Он стоял чуть в стороне, наблюдая за всем с воинственной готовностью.

Анубис — в облике высокого, худощавого мужчины с острыми чертами лица и невероятно выразительными, почти полностью чёрными глазами. Он казался тенью на празднике, но его присутствие было ощутимым.

Тот в простых белых одеждах уже делал пометки на своём вечном свитке, а рядом с ним, в образе изящной женщины с кошачьей грацией и загадочной улыбкой, была Бастет.

Хекат, богиня магии, в тёмных, мерцающих тканях, с пронзительным взглядом.

Маат в безупречно прямых белых одеждах, с маленьким страусиным пером в волосах — сама гармония и закон.

Когда Ра с Авророй вошли, разговоры стихли. Все взгляды устремились на них. Ра, не выпуская её руки, вывел её в центр. Его голос, властный и наполняющий собой всё пространство, прозвучал чётко:

«Бессмертные, почтенные. Представляю вам Аврору. Она — свет, пришедший из иного мира. Она — моё сердце и моя судьба. Отныне и навеки она — моя невеста. Моя единственная.»

Тишина повисла тяжёлым пологом. Потом послышались сдержанные возгласы удивления, шёпот. Некоторые, особенно старые боги, смотрели с явным неодобрением. Но никто не посмел высказать возражение вслух. Это был Ра. Владыка. Его слово — закон.

После формального представления Ра ненадолго отвлекли дела. Аврору, чувствующую себя рыбкой, выброшенной на берег, тут же «подобрала» Бастет.

«Не бойся, дитя, — её голос был похож на мурлыканье. — Они все просто обалдели от зависти. Идём, познакомлю тебя с остальными.»

Бастет свела её с группой богинь. Нефтида, сестра Исиды, стояла чуть в стороне. Она была прекрасна — высокая, стройная, с холодными чертами лица и губами, поджатыми в тонкую ниточку неодобрения. Её взгляд, полный презрения, скользнул по Авроре с ног до головы.

«Я не понимаю, — громко, чтобы все слышали, произнесла Нефтида. — Как он мог выбрать… это. Бледную, хрупкую тростинку из ниоткуда.»

Бастет рассмеялась, игриво проведя плечами. «О, Нефтида, да перестань! Мы все знаем, по твоему мнению, самой подходящей кандидатурой была бы ты. Но, видимо, вкусы у Владыки Солнца оказались… тоньше.»

Нефтида вспыхнула. «Я и Ра — мы пара! Идеальная пара! Сила и тьма, порядок и тайна! А не… эта смертная!»

Аврора смутилась до слёз. Мысль, что она — никто, смертная, недостойная даже пыли под сандалиями этих существ, пронзила её, как нож. В этот момент к ним подошла Исида. Её спокойный, мудрый взгляд остановился на Авроре.

«Не обращай внимания на слова, — тихо, но твердо сказала она девушке. — Каждая женщина несёт в себе свет. И ты уже богиня по праву рождения — в глазах того, кто любит тебя. Ра сделал не просто выбор. Он нашёл своё сокровище. И это достойно уважения.»

В этот момент вернулся Ра. Он уловил напряжение в воздухе и мгновенно оказался рядом с Авророй, обвил руку вокруг её талии. «Всё хорошо?» — тихо спросил он, но его взгляд, брошенный на Нефтиду, был ледяным.

Он повёл Аврору прочь из зала, и по дороге она, запинаясь, рассказала о разговоре. Ра вздохнул. «Нефтида… она сестра Исиды, Сета и Осириса. У неё всегда был тяжёлый нрав, и она давно строила иллюзии насчёт нашего… союза. Но я никогда не любил её. Никогда даже не смотрел в её сторону так, как смотрю на тебя.»

Ра остановился, к ним шёл Гор. Тот оценивающе посмотрел на Аврору, затем кивнул Ра. «Она сильнее, чем кажется, — неожиданно сказал Гор. — Я чувствую в ней… стойкость.» Их разговор быстро перешёл к вечной теме — противостоянию с Сетом. Гор говорил о нём с холодной ненавистью и готовностью к бою. «Он не оставит своих притязаний, владыка, — сказал он пристально глядя во мрак. — Особенно теперь.» Ра лишь мрачно кивнул.

К ним подошёл Геб, бог земли, в образе могучего, добродушного мужчины с волосами заплетёнными в косы, как корни деревьев. Он широко улыбнулся Авроре. «Прекрасный цветок, распустившийся под нашим солнцем! Восхищаюсь твоим вкусом, Владыка.»

Ра неосознанно придвинул Аврору чуть ближе к себе. Геб усмехнулся, и его смех был похож на раскаты камней под землёй. «Никогда не видел тебя ревнивым, Ра! Тебя не сломили чары прекрасной Хатхор, не покорила гордая Нефтида… но полюбил ты смертную. Миры полны чудес!»

Ра в ответ лишь нежно поцеловал Аврору в висок, не отрываясь от взгляда Геба. «Да. Я ждал её. Века.»

Позже, когда Ра уводил её в сторону беседки, их путь пересекла Хемсут, богиня судьбы, в образе женщины с задумчивым лицом и руками, прядущими невидимую нить. Она остановилась и пристально посмотрела на Аврору. «Да, тебе суждено было сюда попасть. Я чувствую… ты особенная, девушка.» Затем она улыбнулась Ра. «Тебе повезло.»

Следом появился Шаи, бог который знал путь смертных от рождения, выглядевший как худощавый мужчина в тёмных одеждах, с проницательными, всевидящими глазами. «Владыка Солнца, ты наконец-то нашёл свою звезду, — сказал он, почтительно склоняя голову. — Я вижу её свет. Он не такой ослепительный, как твой… он мерцающий. Таинственный.» Его взгляд устремился на Ра, став серьёзным. «Я вижу начало и конец каждой смертной нити. Но её судьба… скрыта от моих глаз. Аврора, ты и правда необыкновенная.»

Ра посмотрел на Шаи, и в его глазах вспыхнула гордая, властная искра. «Да, Шаи. Она — чудо. И она моя. Её судьба — в её руках. А она…» — он обернулся к Авроре, и его взгляд смягчился до безграничной нежности, — «…она в моих руках. Навсегда.»

С этими словами он нежно обхватил её за плечи и повёл в сторону тихой беседки, утопающей в тени и аромате ночных цветов, оставив позади блеск, шёпоты и тысячи глаз, провожавших их в спину.

______________

Друзья, как вам глава?

Пишите комментарии, ставьте звездочки❤️

Это мотивирует писать для вас ещё ❤️❤️

Глава 11 Полёт среди звезд

Ра нежно усадил девушку на каменную скамью, утопающую в плюще. Свет далёких факелов доносился сюда лишь тусклыми бликами, освещая его лицо — властное, прекрасное, с глазами, в которых теперь горело не только нежность, но и тёмное, подавленное пламя.

Аврора подняла на него взгляд, её зелёные глаза отражали тревогу и недоумение. «Ты был сегодня очень… ревнивый, — тихо произнесла она. — Почему? Я же простая смертная. Нефтида… она права в каком-то смысле. Я тебе не ровня.»

Слова Нефтиды, как острые осколки, всё ещё сидели в ней.

Ра медленно наклонился, заполняя собой всё её пространство. Его губы оказались в сантиметре от её уха, и когда он заговорил, его голос был низким, властным, вибрирующим от подавленной силы. Каждое слово падало на неё, как капля расплавленного золота, обжигая и отливаясь в ней навеки.

«Ты. Единственная. Кто нужен мне. — Он сделал паузу, давая этим словам проникнуть в самую глубь. — Ты — та, кого я ждал. Не годами. Не столетиями. Веками. Моя звезда, заблудившаяся в чужих мирах. Моя богиня, явившаяся в облике смертной.»

Он отстранился, чтобы посмотреть ей прямо в глаза, и его взгляд был неумолим, как истина. «Ты равная мне. Не по силе, не по возрасту. По праву занять место в моей душе, которое пустовало всегда. Никогда не смей думать иначе. Никогда.»

И прежде чем она смогла что-то ответить, что-то возразить, он резко притянул её к себе. Его рука впилась в её спину, прижимая к твёрдой груди, а другая обхватила тонкую шею, пальцы вцепились в волосы у затылка, фиксируя её в полной власти. Бессмертный впился в её губы поцелуем, который не просил, а брал.

Его губы были жёсткими, требовательными, его язык властно вторгся в её рот. Он пил из неё сомнения, выжигал яд чужих слов, заменяя их вкусом собственной, неоспоримой истины — ты моя. В этом поцелуе была вся его ревность, обернувшаяся всепоглощающим желанием, вся его божественная мощь, сфокусированная на одной хрупкой точке — на ней.

Ра оторвался так же резко, как и начал. Они оба тяжело дышали. На губах Авроры горело пламя, а в глазах плавали слёзы — не от боли, а от переполнявшего её шквала чувств.

«Никто, — прошипел он, его лоб прижался к её лбу, — никто не имеет права говорить тебе, кто ты. Только я. И я говорю: ты — моё всё.»

Ра выпрямился, и подхватил Аврору на руки легко, как перышко. И только тогда, оказавшись в его объятиях, лицом к его плечу, она увидела их.

За его спиной, из воздуха, сотканного из теней, развернулись два огромных крыла.

Аврора замерла, её глаза, широко распахнутые, отразили это немыслимое великолепие. Она уставилась на них, будто увидела пару зарождающихся галактик.Ра усмехнулся, следя за её заворожённым взглядом. «Нравится?» — спросил он, и огромные крылья, будто сотканные из ночного неба слегка вздрогнули, качнулись.

Аврора, не в силах вымолвить слово, кивнула. Она медленно протянула руку и коснулась крыла. Перья были неожиданно шелковистыми, мягкими, но под слоем нежности чувствовалась стальная упругость. Они излучали лёгкое, согревающее тепло, и от её прикосновения по всей поверхности крыла пробежала едва заметная вибрация, заставившая Ра тихо вздохнуть.

Он крепче прижал её к своей груди, где билось его древнее, могучее сердце, и одним мощным, но плавным взмахом крыльев оторвался от земли. Аврора вздрогнула и инстинктивно зажмурилась, чувствуя головокружительную пустоту под ногами.

«Открой глаза, любимая, — его голос прозвучал над её ухом, спокойный и невероятно нежный. — Не бойся. Я буду держать тебя вечно.»

И она открыла их. И замерла.

Они парили в абсолютной, бархатной черноте космоса. Но эта чернота была живой, плотной и роскошной, как дорогая ткань. И прямо вокруг них, на расстоянии, казалось, вытянутой руки, сияли звёзды. Не холодные точки, а гигантские, дышащие, пульсирующие светила. Одни пылали ослепительно-белым шаром, другие излучали глубокое, яростное сияние голубых гигантов, третьи мерцали тёплым, медовым золотом. Некоторые были оплетены кольцами из светящейся космической пыли, от других тянулись шлейфы плазмы, похожие на волшебные вуали. Это была не картина. Это была реальность, настолько близкая и ошеломляющая, что у Авроры перехватило дыхание.

«Это… дом…» — выдохнула она, и её голос был крошечным в этой бескрайней симфонии света.

Ра улыбнулся, его лицо в отблесках звёзд казалось вырезанным из самого сияния. «Да. И теперь он твой тоже.» Его взгляд скользнул по звёздному полю и остановился на одной — не самой яркой, но невероятно изысканной. Она напоминала гигантскую вращающуюся жемчужину, чья поверхность переливалась всеми оттенками опала: от молочно-белого и розового к глубокому синему и фиолетовому по краям.

И они сдвинулись. Не полетели, а просто оказались там, на её поверхности, без звука, без толчка. Всё изменилось.

Аврора ступила на твёрдую, но не холодную поверхность. Она была похожа на гладкий чёрный обсидиан, испещрённый золотыми и серебряными прожилками, которые светились изнутри. Вместо неба над головой клубилось и переливалось само тело звезды — гигантское, медленно движущееся море светящегося газа, похожее на космическое полярное сияние невероятных масштабов. Воздух (или то, что его заменяло) был кристально чистым, прохладным и наполненным энергией — она чувствовала её, как лёгкое покалывание на коже. Вокруг простирался сюрреалистический пейзаж: леса из гигантских кристаллических образований, и хрустальные деревья, которые звенели от малейшего движения энергии. Мимо них медленно текли реки из жидкого света — не огня, а скорее сгущенного сияния, меняющего оттенки от белого к синему.

«Эту звезду я зажёг в день, когда родилась первая мысль о порядке во вселенной, — сказал Ра, его голос гармонично вплетался в тихую, мелодичную вибрацию, исходящую от самого светила. — Она — память о тишине перед началом. Её свет не обжигает, а лечит. Он хранит сны ещё не созданных миров.» Он взял её руку и приложил её ладонь к одной из светящихся золотых прожилок в земле. Тепло, приятное и живительное, потекла в её пальцы, наполняя её спокойной силой. «Я часто приходил сюда, чтобы вспомнить… зачем всё это началось. А теперь я привёл сюда тебя. Чтобы ты стала частью этой памяти.»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Аврора молчала, переполненная эмоциями. Она была на поверхности настоящей звезды, и бог солнц делился с ней самым сокровенным.

-----

Когда они вернулись во дворец, ночь была в самом разгаре. Ра провел её в помещение, которое она не видела раньше — в огромные личные купальни.

Комната представляла собой натуральный грот с тёплыми каменными стенами, из которых били источники чистейшей воды, стекавшие в огромный, почти овальный бассейн, высеченный из цельного куска тёмно-зелёного мрамора. Вода была молочно-белой и пенистой от ароматных масел, пахнущих сандалом, лотосом и чем-то сладким, похожим на персик. В воздухе висел мягкий, расслабляющий пар.

Ра остановил её посредине комнаты. Его пальцы, бесконечно нежные, нашли застёжки её звёздного платья и помогли ему окончательно спасть на пол. Затем снял с неё все украшения, касаясь каждой части обнажённой кожи, будто снимая не только ткань, но и остатки напряжения, смущения, воспоминания о чужих взглядах. Он медленно наклонился, целуя каждую область: ключицу, изгиб груди, линию талии.

Затем он отпустил Аврору, позволив ей шагнуть в тёплую, обволакивающую воду. Пока она погружалась, чувствуя, как усталость покидает тело, Ра скинул с себя остатки одежды. Его тело, мощное и совершенное в мягком сиянии светящихся камней грота, казалось ещё более монументальным. Он вошёл в воду следом и устроился позади неё, пригласив откинуться спиной к его груди.

Властные сильные, но нежные пальцы находили каждый узел напряжения, каждый след усталости и растворяли их медленными, круговыми движениями. Он массировал её шею, трапеции, спускался вдоль позвоночника, затем возвращался к плечам. Его прикосновения были целебными, в них чувствовалась та же энергия, что и в свете той звезды — лечащая, наполняющая. Аврора закрыла глаза, издавая тихие, блаженные вздохи.

Затем его руки скользнули ниже, по её бокам, к животу, бедрам. Бессмертный наклонился и горячими губами коснулся шеи, плеча, а одна из его рук поднялась, чтобы ласкать её грудь, перебирать пальцами напряжённый сосок. Его дыхание стало горячее.

«Ты вся сияешь, — прошептал он ей в ухо. — Как будто впитала свет той звезды.»

Ра повернул её лицо к себе и захватил губы в жаркий, глубокий поцелуй. В нём была вся страсть, вся тоска и всё обожание. Разгоряченный язык играл с её, а одна из его рук опустилась ей между ног. Его пальцы, скользкие от ароматных масел, нашли её интимную часть. Он не спешил. Большой палец начал массировать её клитор медленными, вдумчивыми кругами, в то время как другие пальцы ласкали её половые губы.

Аврора застонала в его поцелуй, тело выгнулось, ища большего контакта. «Ра…» — простонала она.

«Я здесь, любимая. Вся для тебя,» — прошептал он, его голос был хриплым от желания.

Ра поднял её за ягодицы, повернул и усадил к себе лицом, её ноги по обе стороны от его бёдер. Его огромный, твёрдый член упёрся ей в живот. Не давая ей опомниться, он одним плавным, но уверенным движением опустил девушку на себя, направляя свою головку к её влажному, горячему входу и позволив силе тяжести сделать своё дело.

Он вошёл в неё медленно, но глубоко, заполняя её полностью одним непрерывным движением. Аврора вскрикнула, её внутренние мышцы судорожно сжались вокруг него, привыкая к привычной, но каждый раз поражающей полноте. Ра замер, давая ей время, целуя её плечи, шею.

«Такая… узкая… каждый раз как в первый…» — прошептал он, его голос дрожал.

Затем он начал двигать её. Его руки крепко держали её за бёдра, поднимая и опуская на свой член с возрастающей скоростью. Ритм был не просто быстрым, а яростным, требовательным. Каждый раз, когда она опускалась вниз, он встречал её движением бёдер навстречу, вгоняя себя в её лоно до самого предела. Звук их тел, шлёпающих о воду, её вскрики и его тяжёлое дыхание эхом отражались от стен грота.

«Чувствуешь меня? — рычал бог, его губы прижались к её груди, он завладел одним соском, посасывая и покусывая. — Чувствуешь, как я заполняю тебя? Ты вся горишь изнутри…»

Она и правда горела. Его член внутри неё казался не просто плотью, а источником пульсирующего жара, который разливался по её низу живота, отдаваясь в клиторе, который он продолжал стимулировать рукой. Ощущения умножались, накладывались друг на друга. Аврора ничего не могла делать, только держаться за его мощные плечи и кричать, её голос срывался на высоких нотах удовольствия.

Одна из его рук отпустила её бедро и скользнула назад, между её ягодиц. Его палец, смазанный её соками, нашёл чувствительное, маленькое отверстие сзади. Он начал мягко, но настойчиво массировать его, растирать, надавливать вокруг. Новое, запретное, невероятно интенсивное ощущение добавилось ко всему остальному.

«Вот здесь… ты тоже вся дрожишь для меня…» — прошептал он, и его голос был полон тёмного торжества.

Это стало последней каплей. Волна оргазма, которую она сдерживала, обрушилась на неё с сокрушительной силой. Её тело затряслось в серии мощных, долгих спазмов, её внутренности сжали его член в тисках пульсирующей плоти. Она чувствовала, как внутри неё всё взрывается светом и жаром.

Её конвульсии свели его с ума. С низким, победным рыком, похожим на рёв льва, он прижал её к себе, вогнал себя в неё в последний, самый глубокий толчок и излился. Его семя, горячее, казалось, как сама магма, заполнило её, пульсируя внутри в такт его собственному мощному оргазму. Он держал её так, содрогающуюся в его объятиях, пока последние волны удовольствия не отступили.

Они сидели в тёплой воде, тяжело дыша, её голова лежала у него на груди. Ра не отпускал её, продолжая мягко гладить её спину, её волосы, целуя макушку. В его объятиях, наполненная им, глядя на переливы света на воде, Аврора чувствовала себя не просто любимой. Она чувствовала себя избранной. Частью вечности, которая теперь, наконец, обрела смысл.

___________

Пишите комментарии, ставьте звездочки❤️❤️

Любая активность это очень приятно ????

Глава 12 Тёмный сговор

Ветер в горах выл, как отверженная душа, срываясь с острых пиков и унося в пустоту обрывки разговоров, которые никогда не должны были быть услышаны. Именно здесь, в пещере, вход в которую скрывали нависающие клыки скал, материализовался Сет.

Воздух сгустился, пахнув озоном и сухим, горьким полынным дымком. Рядом с ним возникла Нефтида. Она была прекрасна в своей холодной, отточенной ярости. Её чёрные, как смоль, волосы были собраны в строгую, высокую причёску, подчёркивающую острые скулы и губы, сжатые в тонкую, недовольную линию. Её одежды — тёмно-синие, почти чёрные, расшитые серебряными звёздами — казались частью ночи.

«Что, сестрёнка, соскучилась по мне?» — голос Сета был нарочито томным, в нём плескалась привычная насмешка. Он облокотился о шершавую стену пещеры, его рыжие волосы, как языки пламени, колыхались в такт сквозняку.

Нефтида насмешливо повела плечом, не удостоив его взглядом, изучая свои идеально острые ногти. «Давно мы не разговаривали. У меня были… дела.»

Сет выгнул рыжую бровь, и на его губах расползлась медленная, понимающая ухмылка. «Ох, знаю-знаю. Пыталась очаровать моего братца, Солнышко наше. Опять не вышло?»

Взгляд Нефтиды, наконец, метнулся к нему, потемнев от унижения и гнева. «Не твоё дело, Сет.»

«А вот и моё, — парировал он, оттолкнувшись от стены и сделав шаг вперёд. Его янтарные глаза сверкнули в полумраке. — Раз уж ты позвала меня на этот пласт в пустоте. Так зачем, сестра?»

Нефтида прищурила глаза. Её взгляд стал холодным и хищным, как у змеи, высматривающей добычу. «Потому что мы можем помочь друг другу, дорогой брат. Я знаю, что ты жаждешь заполучить эту… девчонку. Хоть я и решительно не понимаю твоей тяги к этой бледной, дрожащей смертной.»

Сет хмыкнул, скрестив руки на груди. «А вот это уже не твоё дело, милая. Она… необычна. Привлекательна в своей слабости. Не находишь?» Его голос стал бархатным, полным непристойного интереса.

Нефтида фыркнула с презрением. «Мы с тобой развлекались с игрушками и куда более привлекательной внешности, братец. Помнишь тех нимф? Или ту жрицу из Нубии?»

Сет хищно улыбнулся,облизнул губы. «Да, в этом мы с тобой всегда понимали друг друга без слов, сестрёнка. Твоя… изобретательность в причинении боли всегда была мне по душе. Но давай вернёмся к сути. Как ты можешь мне помочь?»

«Я могу стать твоими глазами и ушами во дворце, — быстрым шёпотом, выпалила Нефтида, её глаза загорелись. — Я пошлю тебе весть, когда девчонка будет одна. Без его защиты. Без его сияния.»

Сет задумчиво, почти лениво, скосил взгляд на сестру. Он изучал её, как хищник изучает другое хищное существо, предлагающее разделить добычу. «Интересно… А зачем тебе помогать мне, Нефтида? Что ты получишь?»

Ярость, долго копившаяся под маской холодности, прорвалась наружу. Глаза Нефтиды полыхали. «Я хочу стать женой Владыки Солнца! Я хочу править этим миром! Он должен быть моим! Он был бы моим, если бы не эта… эта смертная, вылетевшая из ниоткуда! Она украла моё место!»

Сет расхохотался. Звук его смеха был резким, как треск ломающихся костей, и эхом отразился от стен пещеры. «Ты думаешь, тебе удастся? Ты пыталась столетиями, сестрёнка. Тысячелетиями! Он никогда не смотрел на тебя так, как смотрит сейчас на неё. Ты для него — лишь тень его любимой сестры Исиды.»

Нефтида болезненно сжала губы, её глаза вспыхнули. «А вот это уже не твоё дело, Сет! — выкрикнула она. — Ты принимаешь помощь или нет? Я предлагаю тебе то, что ты хочешь. И получаю то, что хочу я. Простой обмен.»

Сет медленно кивнул. Его взгляд стал отстранённым, садистски-мечтательным. Он уже не видел сестру. Перед его внутренним взором проносились образы: бледная кожа Авроры под его грубыми пальцами, её широко раскрытые от ужаса зелёные глаза, её крики, которые будут эхом разноситься не в золотых залах, а в его тёмной обители. Он чувствовал, как снова нарастает то самое жгучее возбуждение.

«Хорошо, — наконец произнёс он, и его голос был низким, полным предвкушения. — Действуй.»

Нефтида встала, выпрямившись. На её лице застыло выражение холодного торжества. «Что ж, я пошлю весть. Жди, братец.»

Она щёлкнула пальцами, и её фигура задрожала, растворившись в клубах тёмного тумана, который унёс пронизывающий горный ветер.

Сет не спешил уходить. Он остался сидеть на холодном камне, откинувшись спиной на шершавую стену пещеры. Его взгляд, пустой и невидящий, был устремлен в зияющую бездну за входом. Но он не видел ни пропасти, ни скал.

Перед его глазами стоял образ Авроры. Картины сменяли одна другую: как он будет срывать с неё эти дорогие одежды, как будет подчинять её волю не лаской, а болью, как будет слышать не стоны удовольствия, а рыдания отчаяния, прерываемые его собственным тяжёлым дыханием. Он представлял, как будет трахать её снова и снова, пока в её глазах не останется ничего, кроме покорности и отражения его собственного, хищного лица.

Уголок его рта дёрнулся в едва уловимой, жестокой усмешке.

Скоро. Ждать осталось недолго.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13 Поляна у озера

Они парили над землёй на сияющей колеснице, запряжённой существами из чистого света. Ра, стоя за спиной Авроры, обнимал девушку за талию, а её волосы развевались на ветру, смешиваясь с его дыханием. Он показывал ей долины, похожие на изумрудные чаши, реки, сверкавшие, как расплавленное серебро, и города, где люди размером с букашек возносили молитвы, не подозревая, что сам объект их поклонения пролетает над их головами.

Он говорил. Говорил так, как не говорил никогда ни с кем. О веках, тянувшихся в одиночестве, когда единственными собеседниками были звёзды. О первых богах, своих братьях и сёстрах, рождённых из хаоса. О Горе, чья ярость пряма и честна. Об Осирисе, чья мудрость отравлена тенью смерти. Об Исиде, чья любовь граничит с одержимостью. Он рассказал о сущности богов.

«У каждого из нас есть сила, — говорил он, его губы касались её виска. — И у каждого — слабость. Для порядка — это хаос. Для света — тьма. Для любви…» Ра замолчал, и его руки крепче сжали её. «Для любви — потеря.»

Наконец, колесница плавно опустилась на поляну, залитую неземным, розовым светом заката. В центре, как слеза богини, лежало озеро абсолютно хрустальной чистоты, его поверхность была неподвижным зеркалом, в котором отражалось небо и они сами — два сияющих силуэта.

Ра сошёл первым, затем подхватил Аврору на руки, как самое драгоценное сокровище, и понёс к воде. Он поставил её на ноги на самом берегу, где песок был мягким, а отражение в воде было таким чётким, что казалось, под ними существует ещё один, перевёрнутый мир.

И тогда Бог Солнца опустился перед ней на одно колено.

Аврора замерла. Весь мир сузился до этого места, до этого момента, до его лица, освещённого последними лучами его же собственного света. Он взял её дрожащую руку в свою.

«Любимая, — его голос, обычно полный безграничной власти, сейчас был низким, хриплым от неподдельной, древней эмоции. — Я ждал тебя. Не годы, не века. Эоны пустоты, которые ты наполнила смыслом за одно мгновение.»

Он смотрел прямо в её изумрудные глаза, и в его чёрных, бездонных очах плавала вся вселенная, отданная к её ногам.

«Я не знаю никого прекрасней. Никого чище душой. Никого добрее сердцем. Никого мудрее, чем ты, в твоей человеческой хрупкости. Ты — моё совершенство, явившееся из иного мира. И я хочу… я прошу… стань моей женой. Правь со мной. Будь светом моей вечности.»

Он раскрыл ладонь. На ней лежало кольцо. Оно было невероятно изящным, казалось, сплетённым из самих лучей заката. Ободок был из тёплого, сияющего золота, которое не просто блестело, а светилось изнутри мягким, живым светом. В центре, удерживаемый тончайшими лапками-лучами, сиял огромный камень. Это был алмаз цвета самой глубокой, чистейшей лазури. Внутри которого, будто в миниатюрной вселенной, искрились и переливались микроскопические всполохи золотистого огня, словно пойманные и усмирённые молнии.

Аврора забыла, как дышать. Слёзы, горячие и солёные, покатились по её щекам, но на губах расцвела самая сияющая, самая искренняя улыбка, которую она только могла подарить. Она видела в его глазах не божество, не владыку, а мужчину, открывшего перед ней всю свою немыслимую, вечную душу.

«Да, — прошептала она, и её голос звучал чисто и звонко, как хрусталь озера. — Да, любимый. Я буду твоей женой.»

Лицо Ра озарилось. Это была не улыбка триумфа или удовлетворения. Это было сияние самого солнца, рождающегося заново, освобождённого от одиночества. Он взял её тонкую, почти невесомую руку и медленно надел кольцо на безымянный палец. Оно село идеально, и синий камень вспыхнул ярче, словно отозвавшись на её согласие.

Ра поднялся и взял её лицо в ладони, как драгоценную чашу. Он поцеловал её лоб, кончик носа, закрытые веки. Его поцелуи были нежными, но каждый из них горел клятвой. А шепот в её ухо, горячий и густой, как самый старый мёд: «Моё сокровище... Теперь и навсегда». Его дыхание участилось, согревая её кожу, и в нём уже не было прежней божественной невозмутимости — только человеческая, всепоглощающая жажда.

Ра подхватил девушку на руки и опустил на густой ковёр из полевых цветов. Лепестки, нежные и ароматные, примялись под её весом. Пальцы бога, обычно повелевавшие светилами, теперь дрожали от нетерпения, развязывая шнуровку её платья. Тонкая ткань, впитавшая запах солнца и полёта, соскользнула с её груди, обнажая кожу, которую розовый закат окрасил в персиковые и золотые тона. Казалось, она светилась изнутри. Его собственные одежды слетели, сброшенные нетерпеливой рукой.

«Какое же ты совершенство...» — его голос сорвался на хриплый шёпот. Он опустился рядом с ней на колени, и его взгляд, пылающий обожанием и похотью, скользил по каждому изгибу её тела. «Моя звезда... Моя любимая...»

Ра начал с её ног. Его губы касались щиколоток, от них пробегали электрические разряды, заставляя пальцы ног рефлекторно сжиматься. Он поднимался выше, целуя икры, внутреннюю сторону коленей — невероятно чувствительную, заставляя её вздрагивать. Его язык, горячий и влажный, оставлял блестящий след на нежной коже. Он задерживался на внутренней стороне бёдер, лаская, покусывая кожу, и Аврора не могла сдержать сдавленных стонов, её бёдра сами раздвигались, приглашая его ближе.

Его путь лежал выше. Он целовал её низ живота, водил кончиком языка по линии талии, заставляя мышцы подрагивать. Но намеренно обходил пока самое сокровенное место, поднимаясь к пупку, оставляя поцелуи-огоньки на рёбрах. Наконец, он добрался до её груди. С жаром взял одну упругую, розовую грудь в ладонь, а губами захватил сосок. . Его язык кружил вокруг теребил, затем сжимал его губами, посасывал с такой нежностью и таким сладостным напряжением, что Аврора выгнула спину, вскрикнув, её руки впились в его волосы, чтобы прижать ещё ближе. Его пальцы тем временем ласкали вторую грудь, щипая и перебирая сосок, пока всё её тело не забилось в едином ритме желания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он перевернул её на живот. Движение было мягким, но властным. Теперь перед ним была другая картина: изгиб позвоночника, похожий на тропинку, ведущую в тайный сад, узкая талия и пышные, округлые ягодицы, залитые алым светом заката. Он с восхищённым вздохом провёл руками по этой глади, чувствуя, как она вздрагивает.

«Божественно...» — прошептал он, и в его голосе звучал хриплый восторг.

Он раздвинул её ноги пошире, устроившись между ними. Сначала он просто покрыл поцелуями ягодицы, кусая и лаская мягкую плоть, заставляя её ёрзать от щекотки и нарастающего возбуждения. Затем его сильные руки взялись за её половинки и мягко, но уверенно раздвинули их, обнажив самую интимную, скрытую от всех часть — розоватую, влажную и трепещущую.

Дыхание Ра стало горячим и тяжёлым. Он не стал медлить. Его язык — широкий, плоский, шершавый — провёл один долгий, медленный, исследующий путь от самого её влажного, уже готового лона вверх, к маленькому, тайному отверстию между ягодиц. Она вздрогнула всем телом, как от удара током, и издала неожиданный, высокий, обрывающийся стон.

Он сосредоточился. Его язык закружился вокруг этого чувствительного места, надавливая, лаская. А когда тугие мышцы, подчиняясь чуть ослабли, кончик его языка упёрся и мягко, но с неумолимым нажимом вошёл внутрь.

Аа-ах! — крик Авроры разорвал вечернюю тишину. Это не было больно. Это было... непостижимо. Чувство глубокого, запретного проникновения, невыразимо интенсивное. Его язык двигался с небольшой амплитудой, исследуя, лаская внутренние стенки, и от этого сумасшедшего ощущения по всему её телу, от копчика до макушки, пробегали разряды острого, почти болезненного удовольствия, смешанного со жгучим стыдом и восторгом.

В то же время его рука уверенно скользнула между её ног спереди. Его пальцы, ловкие и знающие сразу нашли клитор — твёрдый, пульсирующий бугорок, уже мокрый от её соков. Он начал массировать его — быстрыми, лёгкими, точными касаниями, словно играя на струне, натянутой до предела. Другая его рука проникла во влагалище. Два пальца легко, без сопротивления вошли в её разгорячённое, податливое лоно, двигаясь в глубоком, размеренном ритме, находя внутри неё те волшебные точки, которые заставляли её бёдра судорожно толкаться навстречу, живот втягиваться, а из горла вырываться прерывистые, хриплые рыдания наслаждения.

Аврора потеряла всё. Стыд, страх, само сознание. Её мир сжался до трёх точек невыносимого, бьющего током экстаза: язык, властно и нежно вторгающийся сзади, пальцы, доставляющие глубинное наслаждение спереди, и безумная, точная стимуляция клитора, сводившая с ума. Она кричала. Громко, бесстыдно, голос рвался и ломался, смешиваясь с хлюпающими звуками его ласк и её собственной влаги. Девушка впивалась пальцами в цветы и землю под собой, её тело извивалось на ковре в немом танге абсолютной покорности и невероятной силы. Она была вознесена до небес, полностью открытая, уязвимая и безумно обожаемая.

Ра наслаждался каждой её реакцией. Каждым вздрагиванием мышц под его губами, каждым новым, более высоким тоном её крика. Он ускорял движения языка сзади и пальцев спереди, доводя Аврору до той грани, где уже не существовало ничего, кроме белого, сокрушительного, всепоглощающего света надвигающегося оргазма. Он чувствовал, как её внутренности начинают судорожно сжиматься вокруг его пальцев, как всё её тело напрягается, как струна.

«Кончай, любимая... — прохрипел он, его голос был полон торжествующей нежности. — Кончай для меня... Подари мне эту музыку...»

Его слова стали последней каплей. Оргазм накрыл её не волной, а цунами. Её тело выгнулось в неестественной, прекрасной дуге, её крик сорвался в беззвучный, открытый рот, а внутри всё взорвалось каскадом спазмов, таких сильных, что она увидела звёзды наяву. Её влага хлынула на его руку, а сзади мышцы так сильно сжали его язык, что он едва мог двигаться. Это была смерть и воскрешение в одном мгновении.

Только когда последние судороги отпустили её и она обмякла, безвольная и плачущая от переполнявших чувств, он медленно высвободил свой язык и пальцы. Он перевернул её на спину, накрыл своим телом, и его губы нашли её губы в поцелуе, который был и солёным от её слёз, и сладким от её наслаждения, и бесконечно нежным.

«Моя богиня, — прошептал он, глядя в её затуманенные, счастливые глаза. — Моя навсегда. И это — только начало.» Ра не дал ей опомниться, не дал волне экстаза полностью отступить. Пока её тело ещё трепетало остаточными спазмами, пока её лоно было обжигающе горячим и влажным, он придвинул её бёдра к себе одним властным движением. Его член, огромный и твёрдый как полированный базальт, был уже у самого входа, пульсируя в такт его яростному сердцебиению.

«Моя…» — прохрипел он, и в этом слове было не только обожание, но и дикая, первобытная потребность пометить, утвердить, присвоить.

Он ворвался резко, глубоко, одним мощным толчком бёдер, заполнив её до предела. Аврора вскрикнула — крик, в котором смешался шок от внезапности, остаточная чувствительность от оргазма и новая, нарастающая волна удовольствия.

Ра начал двигаться сразу, без передышки. Его ритм был яростным, властным, неумолимым. Каждый выпад был полным, глубоким, выбивающим из неё воздух. Он держал её за бёдра, его пальцы впивались в её плоть, и он буквально нанизывал её на себя, с силой притягивая к себе с каждым толчком.

Ощущения Ра были огненным вихрем. Теснота её, ещё судорожно сжимающейся вокруг него, была невыразимой. Каждый сантиметр его члена ощущал каждую пульсацию, каждое внутреннее колебание плоти. Жар обжигал его, её влага была для него бальзамом и нектаром одновременно. Он чувствовал её как живую, трепещущую вселенную, которую он покорял и которой в то же время полностью принадлежал.

Стоны Авроры лились непрерывным, переломленным потоком. «А-ах! Ра… да… так…» Её голос срывался на высоких нотах, когда он входил особенно глубоко, переходил в хриплое рыдание, когда он на секунду замирал, заполняя её собой целиком. Он вынул себя, перевернул её на живот и приподнял бёдра, поставив на четвереньки. Новое положение было ещё более пронзительным, ещё более животным. Ра снова вошёл в неё сзади, и этот угол заставил её вскрикнуть по-новому — это было проникновение в самую суть.

Его руки сомкнулись на бёдрах, и он начал вдалбливаться в неё. Это уже не было просто движением. Это был ритмичный, мощный удар, от которого всё её тело подавалось вперёд, а затем оттягивалось назад им же. Звук их соединённых тел был громким, влажным, откровенным. Ра видел, как при каждом его толчке вздрагивает её спина, как напрягаются её ягодицы, и это зрелище сводило его с ума.

Он чувствовал её трепет — мелкую, непрекращающуюся дрожь, бегущую по коже. Чувствовал её жар, раскалявшийся с новой силой. Медленно наклонялся к её спине, целовал позвонок за позвонком, кусал её плечо, шепча на ухо хриплые, бессвязные слова: «Ты… вся… моя… никогда… не отпущу…».

Его толчки становились отрывистами, он уже не контролировал ритм, его тело двигалось по воле слепой, животной страсти. Ра чувствовал, как внизу живота сжимается пружина, готовая разорваться. Его пальцы впились в её плоть.

«Аврора…!» — его собственный стон был низким, победным рёвом.

И он взорвался внутри неё. Глубокие, мощные выбросы горячего семени, казалось, заполнили её до краёв, пометив изнутри. Каждый спазм его тела отдавался в ней встречной судорогой, и он, теряя последние силы, рухнул на неё, прижимая к земле, продолжая целовать шею, плечи, бормоча что-то на забытом языке богов, пока пульсации не стихли и не наступила тишина, нарушаемая лишь их тяжёлым, слившимся воедино дыханием. Он остался в ней, не желая разъединяться, и в этой абсолютной, животной близости было что-то более священное, чем в любых клятвах, произнесённых при свете дня.

Глава 14 Ярость богини

Покои Нефтиды были воплощением холодной, отточенной роскоши. Стены цвета ночного неба, усыпанные вышитыми серебряными звёздами, поглощали свет. Лишь несколько черных свечей в высоких канделябрах отбрасывали пляшущие тени, превращая комнату в гигантский грот. Воздух был густым и сладким от запаха нарциссов и мирры — цветов смерти и иллюзий.

В центре этого мрачного великолепия, на ложе из черного бархата, возлежала обнажённая Нефтида. Её тело было прекрасным и пугающим, как лезвие ножа: безупречные линии, высокие груди с тёмными, как спелые ягоды, сосками, тонкая талия. Но в её черных глазах не было и тени тепла, только скучающая, хищная холодность.

Между её раздвинутых ног, подобравшись на коленях на холодном мраморном полу, сидел раб. Мужчина с телом, покрытым старыми шрамами — немыми свидетельствами прошлых «неудовольствий» госпожи. Он старательно, с дрожью страха в каждом движении, вылизывал её лоно. Его язык скользил по нежным складкам, пытаясь угодить. Её пальцы, с длинными острыми ногтями, вцепились в его волосы и резко притянули лицо глубже, почти удушая его.

Раб, задыхаясь, удвоил усилия. В попытке проникнуть глубже, он неловко двинулся, и его зуб случайно задел её чувствительный, набухший клитор.

Нефтида замерла. Её тело напряглось в абсолютной, леденящей тишине. Затем с низким, яростным рыком она с силой оттолкнула его от себя. Раб грохнулся спиной на каменный пол, ударившись головой.

«Жалкий, неуклюжий червь!» — прошипела она, уже спускаясь с ложа. Её нагота теперь казалась не соблазнительной, а угрожающей. Она, не спеша, подошла к стене, где на изогнутых крюках висели инструменты её досуга. Её выбор пал на короткий, гибкий хлыст с девятью хвостами, на концах которых были привязаны крошечные, острые шипы из обсидиана.

Раб, придя в себя, увидел её приближающуюся фигуру в отблесках свечей и пополз назад, забившись в угол. «Госпожа! Прости! Я не хотел! Клянусь!» — его голос сорвался на визгливый вопль.

Но мольбы были ей музыкой. Она занесла руку. Хлыст просвистел в воздухе и обрушился на его обнажённую спину. Щёлк! — сухой, чёткий звук, а затем мгновенный крик боли. На коже проступила багровая полоса, усеянная точками крови, где впились шипы. Она била методично, с холодным расчётом: по спине, по плечам, по бёдрам. Каждый удар сопровождался её тихим, удовлетворённым выдохом.

Когда спина раба превратилась в кровавое месиво, а его крики ослабли до хриплых стонов, она остановилась. Дыша ровно, без признаков усталости, она с отвращением толкнула его окровавленное тело ногой. «Пошёл прочь. Позови мне нового. Молодого.»

Раб, рыдая, пополз к выходу, оставляя за собой кровавый след на полированном камне.

Не прошло и пяти минут, как дверь бесшумно открылась. Вошёл новый раб. Юноша, лет восемнадцати, с телом атлета — упругим, гладким, смуглым от солнца. Его тёмно-каштановые волосы падали на плечи, а большие, тёмные глаза были полны страха и смутной надежды угодить. Он был прекрасен в своей юной, невинной мужественности.

Нефтида, уже вернувшаяся на ложе, лениво обвела его взглядом, как покупатель на рынке осматривает скот. Удовлетворённая внешним видом, она молча указала пальцем на пол между своих вновь раздвинутых ног.

Юноша приблизился на коленях. Его движения были робкими, но более ловкими, чем у предыдущего. Он склонился к её ложу. Сначала осторожно, почти благоговейно, поцеловал внутреннюю поверхность бедра. Затем его язык коснулся её лона. Он работал усердно, с отчаянным желанием не повторить судьбу предшественника. Юноша сосредоточился на её половых губах, лаская их, а затем нашёл клитор. Он не касался его прямо, а водил вокруг, заставляя желание нарастать.

Нефтида издала стон. Её пальцы впились в его густые волосы, она двигала его голову в нужном ритме, прижимала его лицо к себе так, что он едва мог дышать. «Да… вот так… сосёшь, как следует…» — её голос стал низким, хриплым от нарастающего удовольствия.

Его язык стал более смелым, уверенным. Он ласкал её клитор прямыми, быстрыми движениями, затем охватывал его губами и посасывал. Волны удовольствия начали раскачивать холодную госпожу. Её бёдра задвигались навстречу его рту, дыхание участилось. Наконец, с резким, пронзительным криком, её тело напряглось, и она достигла оргазма, яростно дергая его за волосы, будто пытаясь оторвать голову.

Отдышавшись, она оттолкнула его. Холодные глаза блестели, но удовлетворение было не полным. Её взгляд упал на молодую служанку, замершую у двери с кувшином воды — тоненькую, испуганную девочку с большими глазами.

Идея, извращённая и жестокая, осенила её.

«Ты, — кивнула она юноше, указывая на служанку. — Возьми её. Сейчас же. Прямо здесь. Я хочу посмотреть.»

И юноша, и служанка замерли в ужасе. Девушка задрожала, обливаясь слезами. Юноша побледнел. «Госпожа… я… не могу…» — прошептал он.

Нефтида медленно поднялась. Её лицо исказила маска ледяной ярости. «Не можешь?» — её голос был тихим и страшным. Она снова взяла хлыст. — «Ты отказываешься выполнить мою волю? И ты, грязная тварь, — она метнула взгляд на служанку, — ты смеешь плакать?»

Хлыст засвистел, обрушиваясь на обоих несчастных. Она била юношу по спине и ногам, когда он пытался прикрыть девушку,а служанку по лицу, рукам, когда та падала на пол, пытаясь защититься. Крики, плач, мольбы сливались в один оглушительный хаос, который, казалось, доставлял Нефтиде огромное наслаждение.

Когда оба раба, истекающие кровью и плачущие, лежали без сил на полу, она бросила хлыст. «Уберите эту падаль, — равнодушно бросила она страже у дверей. — И приготовьте мне ванну.»

На следующее утро служанка нашептывала Нефтиде новости, собранные в коридорах дворца. Шёпот был едва слышен, но каждое слово падало, как капля яда, в тишину покоев.

«…и Владыка Солнца… он опустился перед ней на колено… на поляне у озера… подарил кольцо с камнем цвета лазурного неба… все говорят, свадьба будет при следующем разливе Нила…»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нефтида замерла как статуя, казалось, она не поняла. Её пальцы, сжимавшие красивую хрустальную чашу с вином, дрогнули. Костяшки побелели.Чаша взорвалась в её руке. Осколки, острые как бритвы, впились в её ладонь и разлетелись по комнате, обрызгав пол и стены тёмно-красными каплями вина, похожими на кровь. Но она не чувствовала боли от порезов. Всё её существо было охвачено другой, всепоглощающей агонией.

Ярость. Белая, слепая, испепеляющая ярость поднялась из самой глубины её тысячелетнего бытия. Служанке показалось, что воздух вокруг неё затрещал от статики, тени на стенах зашевелились, как живые. «ОНА?! ЭТА… ЭТА БЛЕДНАЯ СОБАКА С ЧУЖИХ ЗЕМЕЛЬ?!» — её крик не был звуком. Это был рёв раненой львицы, полный такой ненависти, что служанка с визгом упала на колени, закрывая голову руками.

Обида. За всеми веками, за всей жестокостью, там, в самой глубине, жила маленькая, униженная девочка, которую снова и снова отвергали. Осирис выбрал Исиду. Сет был слишком поглощён собой и хаосом. А Ра… Ра смотрел сквозь неё, как сквозь стекло. И теперь он выбрал смертную. Это было последним, самым унизительным оскорблением. Он предпочёл ей не просто другую богиню, а существо с пылью чужого мира на ногах, с мимолётной, как вспышка светлячка, жизнью.

Мысли о месте пронеслись в её сознании, она четко представила, как та же бледная шкура Авроры покрывается не поцелуями Ра, а грязью и кровью в подземельях Сета. Видела, как эти изумрудные глаза тускнеют от ужаса и боли. Видела, как её тело ломают, пачкают, опускают до того уровня, что она и заслуживает.

«Он ослеп… — прошипела она, и её голос снова стал ледяным и тихим, что было страшнее любого крика. Её раненую руку уже обвивали чёрные, дымчатые лозы её божественной силы, затягивая порезы, но рану в душе ничто не могло исцелить. — Он называет совершенством жалкое, тленное создание. Он оскверняет свой трон, свою вечность.»

Она подошла к огромному, чёрному зеркалу из обсидиана. В её отражении была всё та же безупречная, холодная красота. Богиня. Владычица Тайн. Сестра великих богов.

«Хорошо, братец Сет, — прошептала она своему отражению, и на её губах расцвела ужасная, безрадостная улыбка. — Ты получишь свою игрушку. А я… я получу своё. И трон станет моим. Её гибель станет тем зеркалом, в котором Ра наконец увидит… меня.»

Она повернулась к служанке, всё ещё лежащей ничком.

«Встань.Принеси мне письменные принадлежности. И позови самого быстрого и незаметного из моих духов-вестников. У меня есть послание для бога Пустыни. Ждать больше нечего.»

Глава 15 Янтарный кошмар

Яркое утро ворвалось в Золотой Дворец, отполировав до ослепительного блеска мраморные полы и заставив золотые инкрустации на стенах пылать, как живые. Ра лежал, опершись на локоть, и не сводил глаз с лица спящей Авроры. Её черты в утреннем свете были ослепительно прекрасны. Его пальцы, способные растопить горные хребты, с бесконечной осторожностью коснулись её щеки, едва ощущая тепло её кожи. Ты стоишь целых миров, — пронеслось в его сознании, и следующая мысль была тёмной и неумолимой, как закон тяготения: И я сожгу их все дотла, если кто-то посмеет… Он даже мысленно не позволил себе договорить, но образ пылающих галактик, падающих в небытие ради одного её вздоха, был ясен и чёток.

Аврора проснулась, и её зелёные глаза, затуманенные сном, встретились с его. В них не было божественного величия — только бесконечная, уязвимая нежность. Ра притянул её ещё ближе, будто пытаясь вобрать в себя. Руки скользили по её спине, стискивали бёдра, прижимали к себе так плотно, что она почувствовала напряжение, вибрирующее в каждой его мышце.

«Что-то не так?» — выдохнула она, её голос был хриплым от сна и тревоги.

«Всё хорошо, любовь моя. Просто… сегодня совет богов. Дела долгие.» Он поцеловал её в макушку, вдыхая аромат её волос, пытаясь утолить непонятную тревогу, что гнездилась где-то в глубине его души.

Завтрак прошёл в непривычно тишине. Ра почти не ел, его взгляд постоянно скользил к высоким арочным окнам, за которыми лежали далёкие, пыльные земли, принадлежащие его брату. Предчувствие, тёмное и липкое, обволакивало его. Он встал, прервав молчание. Взяв руку Авроры, он прикоснулся к ней губами. «Сегодня совет богов. Я не скоро вернусь. Приготовления к нашей свадьбе уже начались.» Его голос звучал нежно и задумчиво.

Аврора кивнула, пытаясь прогнать собственную тревогу. «Я пойду к Бастет. Поговорю с ней, она приглашала меня.»

Ра крепко обнял её, и его поцелуй на её губах был долгим, властным, полным немого обещания. Затем он развернулся, и его плащ цвета солнца скрылся за дверью, унося с собой часть света из комнаты.

Выйдя из дворца на залитую солнцем террасу, Аврора глубоко вдохнула. Воздух был густым от аромата роз, жасмина и нагретого камня. В такую погоду хорошо бы искупаться, — мелькнула беззаботная мысль. Она вспомнила озеро в лесу — небольшое, скрытое от чужих глаз сенью древних деревьев. Прохлада, тишина, уединение… Это было именно то, что нужно, чтобы стряхнуть остатки беспокойства.

Лес встретил её не шелестом листвы, а глубокой, звенящей тишиной. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь невероятно густую, тёмную листву, были не золотыми, а бледными, пыльными, как лучи через стекло заброшенной гробницы. Тропинка под ногами, раньше такая отчётливая, теперь казалась зыбкой, ненадёжной. Но ноги несли её вперёд, к озеру. С каждым шагом тревога, холодная и липкая, сжимала горло всё туже.

Остановившись у воды, девушка осмотрелась озеро лежало перед ней, вода была мертвенно-неподвижной. Ни ряби, ни дрожи, ни малейшего отражения неба — только чёрная, густая, маслянистая гладь, поглощающая свет. Воздух над водой струился холодом, Аврора подошла к самой кромке. Дрожь, мелкая и неконтролируемая, пробежала по её спине. Краем глаза она заметила лепестки священных лотосов, окаймлявших берег.

Они не просто увяли — они почернели и скрючились. Девушка как заворожённая, медленно протянула руку к чёрной воде…

«Не стоит, моя звезда. Вода здесь… нечиста.»

Голос прозвучал прямо за её спиной — шелковистый, холодный, сладкий, как яд, и до боли знакомый. Аврора замерла. Кровь в её жилах превратилась в лёд. Медленно, с трудом преодолевая паралич ужаса, она повернулась.

Сет стоял в трёх шагах, возникнув из воздуха. Материализованный кошмар. Его рыжие волосы, чистого, медного оттенка, лежали идеально. Лицо… Лицо было безупречным. Высокие скулы, прямой нос, изгиб бровей. Это была красота ядовитой орхидеи. На чувственных, ярких губах играла лёгкая, ядовитая ухмылка, не сулящая ничего, кроме боли.

Но глаза… О, Боги, его глаза! Цвета тёмного янтаря, они не просто смотрели. Они пылали. Но не огнём ярости или ненависти. В них бушевала чистая, неразбавленная похоть, смешанная с глубочайшим, садистским торжеством. Он смотрел как коллекционер на долгожданный, редчайший экземпляр, как гурман на изысканное блюдо, как охотник — на загнанного зверя. Его взгляд скользил по линии её шеи, останавливался на вырезе платья, где вздымалась грудь, обводил изгибы талии и бёдер, задерживался на трепещущем горле. В этих янтарных глубинах не было ничего человеческого — только древний, неутолимый голод.

Страх, как ледяной ком, тяжелее свинца, заполнил её грудь, сдавил лёгкие. Аврора не могла пошевелиться. Не могла издать звук. Горло сжалось, отказываясь пропустить воздух, девушка могла только стоять и смотреть в эти адские глаза, в эту бездну, которая обещала поглотить не только тело, но и самый свет её души.

Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Его движение было бесшумным, как скольжение змеи. Остановился так близко, что она чувствовала его холодное дыхание, пахнущее пылью пустыни и озоном грозы.

«Долго... О, как долго я ждал этого момента, моя белокожая богиня,» – его голос был низким, проникновенным, как яд, вливающийся в вены. – «Ждал, когда твой Солнечный Идиот ослабит хватку. Ждал, когда ты сама... придешь ко мне.» Его ухмылка стала шире, обнажив острые клыки. «И вот ты здесь. Одна. В моем лесу. На моей земле.» Сет протянул руку, не касаясь, лишь провел холодом воздуха по ее щеке. Она вздрогнула. «Ты всегда была предназначена мне. Не ему. Его свет лишь отсрочил неизбежное. А теперь...» Его глаза вспыхнули дьявольским огнем. «Ты моя.»

Он не стал ждать ответа. Его рука молниеносно сжала ее запястье – хватка была как стальные тиски, ледяная и нечеловечески сильная. Аврора вскрикнула от боли и ужаса. Второй рукой Сет обхватил ее талию, прижал к себе так, что она почувствовала жесткость его тела под одеждой и запах камня и грозы. Мир вокруг искривился, распался на черно-багровые спирали. Ощущение падения сквозь ледяную, липкую бездну. Провал. Тьма. Холод.

Они материализовались в тайном замке Сета над бездной. Аврора стояла на широком балконе, высеченном прямо в отвесной скале, повисшем над пропастью. Внизу, в глубине, клубился и медленно полз сизый, ядовитый туман, скрывавший дно.

Обернувшись девушка увидела, что помещение где они оказались, это гигантская спальня. Стены из темно-серого камня, поглощающего свет. Пол – отполированный до зеркального блеска черный оникс, отражающий все в искаженных формах. Воздух тяжелый, пропитанный удушающими благовониями – пачули, опиум, что-то сладковато-гнилостное. Источники света – тусклые багровые шары, плывущие под потолком, отбрасывающие зловещие тени. Мебель – вычурная, из черного дерева с инкрустациями из слоновой кости и кровавого янтаря, изображающими непристойные сцены. Посреди комнаты стояло огромное ложе с балдахином из серебряного шелка и покрывалами из кожи неизвестного существа. Все дышало немыслимой роскошью и подавляющей, похотливой мрачностью.

Аврора, все еще дрожащая от холода и ужаса попыталась рвануться к двери. Сет одним резким движением перехватил её поперёк талии, и бросил на ложе. Она отпрянула к изголовью, обхватив колени, ее глаза метались по комнате. Сет стоял у края ложа. Он не спешил. Сбросил свои золотые наручи на пол. Его идеальная кожа мерцала в багровом свете. Прищурив глаза, сел на край ложа, повернувшись к ней.

С ухмылкой на прекрасном лице, начал говорить, его голос был тихим, гипнотическим, но каждое слово било по нервам:

«Лежишь, как испуганная птичка... Беззащитная.» Он провел пальцем по воздуху вдоль ее ноги. «Я представлял тебя здесь тысячу раз. На этом ложе. Моей.» Янтарно- золотые глаза потемнели. Его фантазии полились, откровенные, пошлые и жестокие:

«Представлял, как срываю с тебя эти жалкие одежды... не спеша. Слушал звук рвущейся ткани. Видел, как твоя белоснежная кожа обнажается сантиметр за сантиметром... Как твердеют твои соски, от страха.» Он усмехнулся. «Представлял, как ты пытаешься прикрыться руками... а я отбрасываю их одним движением. Как ты дрожишь под моим взглядом... вся. Каждый мускул.»

Он наклонился чуть ближе, его дыхание пахнущее полынью и дымом, стало ощутимо горячим на её щеке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«И я буду делать с тобой всё, что пожелаю. А ты… о, ты будешь наслаждаться. Твоё тело откликнется на правду, которую я в него волью. И ты забудешь своего Солнечного Идиота. Забудешь его имя. Ты всегда принадлежала мне. Твоя сила. Твоя красота. Всё это — лишь для меня.»

Сет внимательно, изучающе посмотрел на её лицо. Ухмылка стала шире.

«Да. Позволь тебя просветить, раз уж ты до сих пор в неведении. Ты ведь не знаешь о своей силе, правда?»

Он вытянул руку. Молниеносно. Его пальцы, холодные и железные, схватили её запястья. Раздался сухой, щелкающий металлический звук. Она дернулась, но было поздно. Её руки оказались пристёгнутыми к массивным кольцам, вбитым в изголовье кровати.

«Ты, моя пташка, — прошипел он, его лицо теперь было совсем близко, — обладаешь силой подчинять богов.»

«Стоит тебе пожелать и прикоснуться к кому-то из нас… и мы выполним всё, что ты захочешь. Любой наш дар, любая мощь — к твоим услугам. Поэтому, — он провёл пальцем по ободу кандала на её запястье, — эти побрякушки… чтобы ты не вздумала воспользоваться своей силой против меня. Впрочем, скоро они и не понадобятся. Я приручу тебя. И тогда ты будешь подчинять богов… но только по моему желанию. По моему приказу.»

Он облизнул губы, и его глаза вспыхнули ярким, хищным огнём. Весь вид говорил о нетерпении, о голоде, который вот-вот вырвется наружу.

«Но хватит разговоров. — Его голос упал до опасного шёпота. — Пора посмотреть, что скрывается за этим платьем.»

Его пальцы нашли вырез у её груди. Один резкий рывок — и воздух коснулся её обнажённого плеча. Звук рвущейся ткани прозвучал в каменной тишине комнаты, громко, как выстрел.

Глава 16 Совет Богов

Зал Совета Вечности не был похож ни на одно помещение во дворце Ра. Если его личные покои дышали теплом и жизнью, то здесь царила холодная, неумолимая вечность. Стены из чёрного базальта, испещрённые алмазными прожилками, уходили ввысь, теряясь в полумраке, где вместо потолка клубилась туманная проекция звёздного неба — не живого, а застывшего, как карта. Вдоль стен, на возвышениях из тёмного мрамора, располагались троны. Огромные гранёные, лишённые мягкости. На них восседали боги.

Они были прекрасны. Ужасающе, отстранённо прекрасны. Каждый — воплощение своей стихии или концепции. Гор — прямой, с ястребиным взором, в доспехах, отливающих бронзой. Осирис — величавый и печальный, в зелёных и белых одеждах, с посохом в руке. Исида — непроницаемая, как тихая вода, её тёмные глаза видели всё, но ничего не выдавали. Тот склонился над свитком, его голова время от времени поднималась, чтобы вставить точное, сухое замечание. Хекат в тёмных, мерцающих одеждах, Маат с пером истины в волосах, Анубис, чья тень была гуще всех остальных. Они были подобны драгоценным статуям, собранным в одной сокровищнице, — бесценным, блистающим и ледяным.

В центре, на самом высоком возвышении, на троне из цельного куска янтаря, внутри которого горел застывший солнечный огонь, сидел Ра. Он был облачён в формальные одежды — тяжёлый золотой амулет на груди, наплечники в виде соколиных голов. Его лицо было маской спокойного всемогущества. Но сегодня эта маска давила на него, как панцирь.

Шёл совет. Голоса звучали размеренно, эхом отражаясь от гулких стен.

«…людские жертвоприношения в дельте вышли за все допустимые пределы.Это нарушает баланс между страхом и поклонением, — доносился бесстрастный голос одного из богов.

—Страх — основа порядка. Без него они расползутся, как муравьи, — парировал другой.

—Они и так расползаются. Их города растут, их мысли становятся… сложнее.

—Сложность ведёт к заблуждению. К той самой исефет, что так мила нашему брату Сету.»

При этом имени в зале на мгновение воцарилась тишина. Затем Гор, сжимая рукоять кинжала, проговорил резко:

«Сет снова рыщет у границ.Его твари оскверняют священные рощи. Его взгляд обращён сюда. Он жаждет не просто разрушения. Он жаждет этого трона.» Взгляд Гора скользнул по Ра.

Осирис кивнул, и его движение было тяжёлым, как движение каменной глыбы. «Его жажда — вечный диссонанс в музыке Маат. Но он — часть баланса. Без хаоса нет и порядка.»

«Есть порядок, и есть он, — отрезал Гор. — Он переступает все границы. Его последняя выходка с переносом русла священного ручья… это вызов. Прямой вызов.»

Ра слушал вполуха. Слова скользили по поверхности его сознания, как вода по масляной плёнке. Внутри него бушевало иное. Мысли, навязчивые и тёплые, были с ней. С тем, как утром свет играл в её ресницах. С трепетом её губ под его поцелуем. С холодным сиянием кольца на её пальце — его клятвы, ставшей его уязвимостью. Он ловил себя на том, что мысленно рисует не карты владений Сета, а план их будущих покоев, сад, который она хотела, смех, который ещё не звучал в этих стенах. Он был богом, восседающим на троне, и в то же время — человеком, чьё сердце стучало где-то далеко, в солнечных комнатах, рядом с другим, малым и хрупким сердцем.

И вдруг. Предчувствие как удар. Физический, мучительный спазм где-то в глубине груди, там, где сияло его солнце. Ощущение острой, ледяной иглы, вонзившейся прямо в сердцевину его существа. Опасность. Чистая, неумолимая, чернильная опасность. И образ — неясный, но жуткий: тень, падающая на свет. Его свет.

Всё в нём замолкло. Голоса богов стали неразличимым гулом, как шум моря из раковины. Звёздное небо над головой померкло. Он чувствовал только это — разрывающую связь, холодную пустоту, наступающую там, где должно было быть её присутствие.

Он поднял глаза. Взгляд его, обычно всевидящий, сейчас был слепым, обращённым внутрь. Он не видел удивлённых лиц богов. Он машинально, движением, полным неестественной для него резкости, подозвал стоявшего в тени у его трона безмолвного слугу — небожителя в простых белых одеждах.

Голос Ра, когда он заговорил, прозвучал чужим. Глухим, лишённым привычной божественной звучности. В нём слышалась трещина.

«Аврора.— Он произнёс это имя, и оно прозвучало в гробовой тишине зала громче любого спора. — Где она? Во дворце? С Бастет в садах?»

Слуга, привыкший к невозмутимости владыки, дрогнул под тяжестью этого взгляда, в котором плескалась не просьба, а паника древней, не знавшей страха силы. Он поклонился ниже обычного.

«Владыка…Госпожа после вашего ухода говорила о намерении посетить госпожу Бастет в её покоях. Но…»

«Но?» — односложное слово, вырвавшееся у Ра, было подобно щелчку бича.

«Но стражи у входа в сады не видели её, владыка. Бастет… она одна в своих покоях. Она не принимала гостьи.»

Тишина, воцарившаяся после этих слов, была громче любого грома. Ра медленно поднялся с трона. Янтарь под ним потускнел. Его фигура, казалось, вобрала в себя весь свет в зале, став источником не тепла, а слепящей, опасной ярости.

«Совет окончен, — произнёс он, и его голос больше не был человеческим. Это был рокот надвигающейся бури, гул раскалённого металла.

Его взгляд, пылающий белым огнём, обжёг каждого бога в зале.

И прежде чем кто-либо успел вымолвить слово, пространство вокруг Ра сморщилось и разорвалось. Бог Солнца исчез. В зале Совета остались лишь потрясённые, холодные божества.

Ра материализовался в розовом саду, едва не спалив нежные бутоны волной исходящего от него жара. Воздух здесь ещё хранил слабый, почти угасший отзвук её присутствия — лёгкий, как аромат чужеземного цветка, след, который мог уловить только он. Его сердце, вернее, та точка в его божественной сущности, где теперь жила Аврора, судорожно сжалась и потянула его, как верёвка, за пределы сада, к опушке леса.

Он шёл, и его шаги прожигали дымящиеся полосы на траве. Каждая травинка, каждый камень, коснувшийся её ноги, теперь кричал ему о ней. След вёл к озеру. Но то, что он увидел, заставило его остановиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Озеро было мёртвым. Не просто тёмным — осквернённым. Вода застоялась, покрылась маслянистой плёнкой, и от неё веяло хаосом и тлением. Сила Сета висела здесь тяжёлым, ядовитым покрывалом. Он чувствовал её знакомую, ненавистную вибрацию — резкую, как звук ломающегося камня. Это было место силы, наскоро испорченное, превращённое в ловушку.

Но это был не просто след разрушения. Ра, сосредоточив всю свою ярость в острие восприятия, пронзил этот слой магии Сета. И под ним он обнаружил другое. Более тонкое, более коварное. Не хаотичные всплески, а узор. Заклятье-проводник, заклятье-маскировка. Оно пахло ночными цветами, тенью и горькой обидой. Знакомый, женственный, смертоносный почерк.

Нефтида. Мысль обожгла его сознание не удивлением, а новой, ледяной волной ярости. Предательство было двойным. Его собственный брат и его... сестра. Союз тьмы и зависти.

«ТОТ!» — мысленный зов Ра, пронизанный не просьбой, а приказом и отчаянием, пронзил пространство.

Воздух рядом с ним затрепетал и сгустился, приняв форму высокого, худощавого существа с головой ибиса. Тот появился в истинном обличии, держа в руках сложный астролябийный инструмент из тёмного дерева и серебра. Его обсидиановые глаза, всегда полные невозмутимого знания, сейчас отражали редкую озабоченность.

«Владыка. Я чувствую диссонанс, — произнёс Тот, его голос был похож на шелест переворачиваемых страниц. — Два голоса в одной песне заклятия. Один — крик пустыни. Другой... шёпот из-за занавеса.»

«След, — выдохнул Ра, указывая на озеро. Его собственный свет, обычно ровный и всепроникающий, сейчас пульсировал яростными всполохами, отбрасывая от них обоих резкие, дёргающиеся тени. — Он был здесь. И она помогла ему скрыть путь. Ты сможешь его распутать?»

Тот не ответил. Он поднял руку, и его длинные пальцы задвигались в воздухе, словно перебирая невидимые нити. Его инструмент в другой руке начал тихо гудеть, стрелки на его причудливых циферблатах завертелись. Он закрыл глаза.

«Магия...очень мощная. Не простая маскировка. Это сплетение, — проговорил он, и в его голосе прозвучало профессиональное, ледяное восхищение смешанное с отвращением. — Хаос Сета служит грубой силой, разрушает и пугает. Но его сестра... она вплела в него свои нити. Нити забвения, отрицания, сокрытия. Это не просто скрыть след. Это заставить само пространство забыть, что по нему проходили. Очень изящно. Очень... злобно.»

Он открыл глаза и посмотрел на Ра, и в его взгляде было нечто, похожее на предупреждение. «Распутать можно. Но понадобится время. Минуты. Возможно, часы. Каждая нить — это ложный путь, ведущий в тупик или к ловушке.»

Часы. Это слово прозвучало для Ра приговором. Каждая секунда, пока она там, в лапах Сета, могла быть вечностью пыток. Его ярость достигла точки кипения, но разум, древний и стратегический, сработал молниеносно.

Он повернул голову, и его взгляд, будто способный пронзить стены, устремился в сторону дворца. Мысленный приказ, жёсткий и неоспоримый, помчался быстрее света к его личной страже — к ищейкам. Существам из чистого света и ярости, рождённым от его гнева, способным выследить любое предательство.

Найти Нефтиду. Немедленно. Привести. Живой.

Затем он вернул взгляд к Тоту, и в его глазах горело солнце, готовое сжечь миры.

«Распутывай. А я... — он посмотрел в сторону мрачных земель на горизонте, где властвовал его брат. — Я направлюсь туда, куда ведёт самый прямой путь сквозь эту ложь. К источнику хаоса. Если он спрятал её у себя, я выжгу его пустыню до скального основания. А если она там...»

Он не договорил. Но в тишине, воцарившейся после его слов, было ясно слышно, как трескается камень под его ногами от невыразимой мощи, что рвалась наружу.

___________

Друзья, ставьте звёздочки. Это очень приятно и безумно вдохновляет

????????

Глава 17 В пустынных землях

Земли Сета встретили Ра зловещей пустотой. Он материализовался в эпицентре пустынного шторма, и песчаная буря, свирепствовавшая за мгновение до этого, умерла при его появлении. Песок застыл в воздухе, образуя призрачные, неподвижные скульптуры, а затем рухнул вниз. Ра стоял на дне внезапно образовавшегося кратера, его фигура излучала ослепительный, невыносимый свет. Камни под ним плавились, превращаясь в чёрное стекло.

Он чувствовал. Растягивал своё восприятие на тысячи лиг, пронизывая каждый бархан, каждую пещеру, каждую трещину в скале. Он искал её сияние — тот уникальный, чуждый этому миру свет, который отпечатался в его душе. Но чувствовал лишь гулкую, злобную пустоту. Магию Сета. Грубую, липкую, как смола. Она была везде: пропитала песок, висела в воздухе, шепталась с ветром. Но её не было.

«АВРОРА!» — его рёв прозвучал, как ударная волна, снёсшая вершины ближайших скал в облака раскалённой пыли. Ответа не последовало. Только эхо его собственной ярости, искажённое и возвращённое ему каркающим смехом тёмной магии.

Ярость, холодная и всепоглощающая, вскипела в нём. Вскинув руки и выпустив магию, он крушил. Взмах руки — и километровые песчаные дюны взлетали в воздух, обнажая тёмный камень под ними, и рассыпались в пыль. Взгляд, брошенный на одинокую скалу-пирамиду — оплот слуг Сета — и камень испарялся в клубе белой плазмы. Ра шёл по пустыне, как живое бедствие, оставляя за собой дымящуюся, стеклянистую равнину. Он вызывал Сета, бросал ему вызов, пытался выманить, спровоцировать на бой — но в ответ была лишь насмешливая тишина. Его брат, мастер хаоса, знал, что нет большей пытки для бога порядка, чем неизвестность.

В этот момент в его сознании, как укол иглы, возник отчёт одного из ищеек. Мысленный образ: покои Нефтиды во дворце, пустые. Запах её магии, ещё свежий, но быстро рассеивающийся. Следы панического бегства — опрокинутые жаровни с благовониями, разбросанные свитки. Ищейки уже взяли след, он вёл в лабиринт подземных туннелей, что опутывали подножия Священных Гор. Она бежала, как крыса, почуявшая кота. Но поймать её — вопрос времени.

Времени, которого у него не было.

Ра, с лицом, искажённым нечеловеческой яростью и страданием, разорвал пространство и вернулся к озеру. Картина, которую он увидел, заставило его на мгновение остыть.

Тот не стоял на месте. Вокруг него, в воздухе, парили сложные геометрические фигуры, выписанные синим пламенем — схемы разобранного заклятья. Сам бог мудрости сидел на камне в позе лотоса, но его тело было напряжено как тетива. С его лба струился не пот, а тонкие струйки серебристого дыма — физическое проявление колоссального умственного усилия. Его инструменты лежали вокруг, некоторые — раскалённые докрасна, другие покрылись инеем. Он что-то бормотал, его пальцы дёргались, распутывая невидимые узлы.

Рядом, на чёрной воде озера, уже проступили призрачные образы: искажённые тени деревьев, силуэт Авроры, подходящей к воде... и огромная, рыжая тень, возникающая позади. Но дальше всё рвалось и переплеталось в кашу из световых всплесков и тьмы.

«Они… сплели не сеть, Владыка, — произнёс Тот, и его голос скрипел от напряжения. — Они сплели головоломку. Из трёх частей. Сила Сета — это грубая сила, плен. Сила Нефтиды — это забвение, сокрытие. Но есть… третий элемент. Тонкий. Древний. Он не скрывает и не держит. Он… искажает восприятие самой реальности вокруг неё.»

Тот поднял дрожащую руку и указал на хаос световых образов.

«Я могу найти нить,ведущую к месту её пленения. Я уже почти… почти её держу. Но этот третий элемент… он делает так, что место, где она есть, не чувствует себя как место плена. Для магии поиска, для чутья даже такого как ваше… это может быть пустая комната, заброшенный храм, дно этого озера. Всё что угодно. Он не маскирует её присутствие. Он маскирует саму суть места, где она находится.»

Ра слушал, и ледяное понимание сковывало его. Это была не просто поимка. Это был ритуал. Продуманный, изощрённый, направленный именно против него. Сет удовлетворил свою похоть, Нефтида — свою месть.

Владыка Солнца стоял посреди осквернённой поляны, но внутри него бушевала вселенная на грани коллапса. Мысли рвались, как клочья, обожжённые пламенем и покрытые инеем. Он думал не о её красоте — он думал о том, как свет менялся, касаясь её кожи. Как воздух в комнате становился тише, когда она задумывалась. Как любимый смех, редкий и пока что робкий, был похож на звук ломающегося льда на первой весенней реке — хрупкий, чистый, знаменующий конец долгой зимы. Он обожал несовершенство её человеческих привычек: то, как она кусала губу, читая, как морщила нос от нового запаха. Он собирал эти мгновения, как драгоценные осколки, и из них складывалась новая священная геометрия его мира. Она была не только плотью. Да, он сходил с ума от её тела — от мягкости её бедер, от изгиба шеи, от вздоха, который вырывался у неё, когда он касался её в том особом месте. Но страсть была и в спорах с ней, в том, как её ум цеплялся за идеи, как её глаза загорались, когда она понимала что-то новое о его мире. Он хотел дышать с ней в одном ритме, делить мысли, видеть сны наяву. Его желание было тотальным, всепоглощающим, как свет его солнца, — и таким же безжалостным в своей потребности освещать каждый уголок её существа.

И — пустота. Мысль о вечности без неё была не абстракцией. Это был конкретный, физический ужас. Он представлял себе бесконечную череду дней, и в каждом из них не было её голоса. Утро без её сна в соседней подушке. Советы богов без тайной улыбки, которую он ловил, думая о ней. Ночное небо без её вопросов о звёздах. Вечность превращалась из дара в камеру пыток, где каждый момент длился бы напоминанием о том, что свет погас. Без неё его солнце было бы просто раскалённым шаром газа в пустоте. Без неё порядок мироздания терял смысл. Зачем поддерживать баланс, если в этом балансе нет её?

И из этой пустоты, из этого леденящего ужаса, рождалась ярость. Не божественный, холодный гнев, а животная, всесжигающая ярость. Желание взорвать этот мир до основания. Стереть с лица земли коварные земли Сета, не оставив камня на камне. Выжечь магию Нефтиды так, чтобы от неё не осталось даже тени в памяти эфира. Он представлял, как разрывает ткань реальности своими руками, как гасит звёзды одним лишь желанием, лишь бы найти ту единственную искру, что украли у него. Его любовь, такая нежная, оборачивалась темной стороной солнца — испепеляющей, безжалостной. Он готов был стать тем самым хаосом, против которого боролся веками, стать Исефет в плоти, если только это приведёт его к ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Я найду тебя, — шептало его существо в такт бешеному стуку того, что когда-то было просто центром его силы, а теперь стало уязвимым, бьющимся сердцем. — Я сожгу за тебя все миры. Я превращу вечность в пепел и пройду по нему босыми ногами, лишь бы услышать твой голос. Они не понимают… Они взяли не заложницу. Они разбудили конец всего.»

Глава 18 Испепеляющая похоть

Воздух в комнате казался густым, тяжёлым, пропитанным не просто желанием, а пожирающей похотью, которая исходила от него волнами, как жар от раскалённого металла. Сет стоял, склонив голову, его янтарные глаза, суженные и невероятно яркие, медленно, сантиметр за сантиметром, сканировали обнажённую фигуру Авроры, прикованную к его ложу.

Он видел не просто тело. Он видел трофей. Самый ценный из всех возможных.

Его тёмный взгляд начал свой путь с её ступней — хрупких, с высоким подъёмом, бледных, как лунный свет в его тёмном царстве. Он мысленно представлял, как будет сжимать их в руках, чувствовать каждый крошечный сустав, как будет целовать, кусать щиколотки, оставляя на этой белизне свои отметины.

Плавно, не спеша, его взор скользнул вверх, по икрам, к коленям. Идеальный изгиб. Он задерживался на внутренней стороне бедра — нежной, дрожащей, скрытой обычно от чужих глаз. Там, где кожа казалась самой тонкой, почти прозрачной. Его мысли уже были там: как он раздвинет эти бедра, как они будут дрожать от сопротивления и страха, как он прикоснется губами к этой трепетной плоти, чувствуя под языком пульсацию крови.

Его внимание притянул треугольник её лона. Аккуратный, с гладкой шелковистой кожей . Его разум лихорадочно рисовал картины: как он будет терзать, исследуя каждый миллиметр, как её влага предательски выдаст её, смешавшись со страхом, как он заставит это тело откликаться вопреки её воле. Желание унизить эту чистоту, сделать своей, заставить стыдиться собственных реакций — жгло его изнутри.

Его взгляд пополз выше, к животу — плоскому, с мягким изгибом ниже пупка. Он видел, как он вздымается от частого, панического дыхания. Хотел прижать к нему ладонь, почувствовать эту жизнь, эту хрупкость под своей властью.

И вот — грудь. Высокая, пышная, с ярко-розовыми, теперь напряжёнными и сморщившимися от холода и ужаса сосками. Совершенные. Как спелые плоды, дрожащие на ветру. Восхищение в нём смешивалось с яростью. Они принадлежали Ра. Они сияли под его солнцем. Сет представлял, как будет сжимать их, не с нежностью, а с силой, оставляя синяки, как будет покусывать и дразнить эти соски, пока они не станут твёрдыми и болезненно чувствительными не от ласки, а от боли и унижения. Он хотел стереть с её кожи память о другом прикосновении, заменить её своей, грубой меткой.

Шея. Длинная, изящная, с пульсирующей в яремной впадине жилкой. Он хотел обвить её руками, чтобы чувствовать эту жизнь, эту борьбу под своими пальцами. Вдохнуть запах страха с её кожи.

И наконец, лицо. Бледное, со следами слёз под глазами. Эти изумрудные озёра, полные ужаса. Этот рот, приоткрытый в беззвучном крике. Вот он — венец его победы. Красота, которую он теперь будет переделывать по своему усмотрению. Сет хотел видеть в этих глазах не любовь, не нежность. Сначала — панику, потом — покорность, затем — тупое, животное наслаждение, которое он выбьет из неё силой. Он хотел, чтобы эти губы выкрикивали его имя в экстазе, навязанном болью.

Он не просто хотел обладать ею. Он хотел присвоить её красоту, освернить душу, переписать её историю. Сделать так, чтобы от этой безупречной формы, от этого сияющего духа осталась только оболочка, дрожащая и послушная, наполненная им, его волей, его тёмным наслаждением. Каждая линия тела была для него вызовом, и он сгорал от желания ответить на этот вызов, сломав, подчинив, превратив совершенство в свою личную, самую ценную игрушку. Его похоть была холодной, расчётливой и всепоглощающей — желанием не соединиться, а завоевать.

Сет приближался медленным, гипнотическим скольжением, будто его ноги не касались камня. Каждый его шаг отдавался в леденящей тишине комнаты гулким эхом. Аврора, прикованная, сжалась в комок, пытаясь стать меньше, невидимой, её тело дрожало мелкой, неконтролируемой дрожью.

Его руки, холодные, несмотря на жар, исходящий от него, коснулись нежных ступней. Его пальцы обхватили и сжали с такой силой, что кости хрустнули, и она вскрикнула от внезапной, острой боли. Он исследовал с жестокостью. Его ладонь поползла вверх по икре, сжимая мышцы, впиваясь пальцами так, чтобы оставались синяки. Он делал это методично, будто изучал карту своей новой территории, помечая её грубыми прикосновениями.

Его губы нашли её колено, затем внутреннюю сторону бедра. Поцелуев не было — были укусы, резкие, болезненные, оставляющие красные, а затем багровые отметины. Его дыхание обжигало кожу. «Такая бледная… — прошипел он, его голос был похотливым и насмешливым. — Вся сияешь и я раскрашу тебя болью.»

Его руки взметнулись к груди. Он схватил её грубо, всей ладонью, сдавил так, что она ахнула, воздух вырвался из лёгких. Ловкие пальцы нашли сосок, ущипнули, а затем начали выкручивать, с садисткой медлительностью. Боль была жгучей, невыносимой. Она закричала, задыхаясь, её тело дернулось в оковах, но это лишь забавляло его. Он проделал то же самое со второй грудью, наблюдая, как её лицо искажается гримасой страдания, как слёзы льются по вискам.

«Кричи, — приказывал он, его собственное возбуждение было очевидным, давящим на ткань одежд. — Кричи для меня. Все твои звуки принадлежат мне теперь.»

Он раздвинул её дрожащие бёдра своими коленями, грубо, без намёка на нежность. Его сильные пальцы вторглись в её чувствительное лоно. Не лаская, а именно врываясь, растягивая нежные ткани, ещё сухие от страха. Он начал двигать ими резко, грубо, и сухое трение причиняло острую, режущую боль.

«Тут был мой братец, да? — шипел он ей в лицо, его янтарные глаза пылали в сантиметре от её. — Он делал с тобой это. Медленно? Нежно? Тебе нравилось?» Каждое слово было ударом. Он ускорил движения пальцев, уже чувствуя предательскую влагу, которую выделял её организм. «Забудешь. Забудешь его имя. Будешь стонать и умолять, чтобы я трахал тебя. Снова и снова. Я покажу тебе такие глубины, до которых его скучный свет никогда не добирался.»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он с силой перевернул девушку на живот. Её прикованные руки неестественно выгнулись, новый прилив боли вырвал стон. Он схватил её за ягодицы, сжал их, а затем нанёс несколько резких, звонких ударов открытой ладонью. Звук шлепков по плоти гулко разносился по зале. Каждый удар заставлял её вздрагивать и кричать, а на её бледной коже расцветали алые отпечатки.

«Мои, — рычал он. — Всецело мои.»

Он раздвинул её ягодицы большими пальцами, обнажая сокровенное. Его палец, смазанный теперь её соками, нашел анус. Он не спешил. Медленно, с отвратительной нежностью, начал массировать напряжённое колечко мышц.

«А вот здесь он не был?— его голос был полон пошлого любопытства. — Нет, конечно нет. Мой брат не такой. Он не знает, какое истинное наслаждение — взять то, что никогда не было дано.»

Он надавил. Мышцы сопротивлялись от ужаса и боли. С силой, игнорируя сопротивление, он вставил внутрь первый сустав пальца. Аврора взвыла, её тело затряслось в судороге. Он вынул палец, облизнул его с театральным сладострастием, пригвоздил её спину к ложу своим весом, и снова ввёл палец, теперь глубже. Затем, не давая опомниться, с ещё большим усилием втиснул второй. Растяжение было мучительным, невыносимым. Она кричала хрипло, беззвучно, её сознание заволакивало туманом от шока.

Его другая рука, тем временем, протиснулась между её бёдер спереди. Пальцы нашли клитор, и резко сжали его, начали теребить с жестокой точностью. Боль смешиваясь, создавала невыносимый коктейль агонии. Крики превратились в хриплые, надрывные стоны, в которых уже не было слов, только животный ужас.

Затем мучитель приподнял её бёдра повыше. Его язык, шершавый и горячий, провёл по влагалищу, собрав влагу, что выступила против её воли. Он облизал губы, его глаза сверкали торжеством.

«Видишь?Даже твоё тело знает правду. Оно предаёт тебя для меня. Оно уже моё.»

Это насилие было, как ритуал осквернения. Стирание одного присутствия и насильственное утверждение другого. Каждое прикосновение, каждый звук, каждая боль были кирпичиками в стене ужаса, которую он возводил вокруг неё, отрезая от прошлого, от света, от самой себя.

__________

Друзья, глава получилась очень жёсткой

Ставьте звёздочки, дальше будет ещё откровенней

Глава 19 Вкус крови

Аврора почувствовала спазм — глубокий, тянущий и болезненный, прокатившийся по низу живота. Это была не только боль от его действий. Это было что-то внутреннее, знакомое и в то же время ужасающе неуместное здесь и сейчас. Волна слабости и тошноты накатила на неё, и мир на секунду поплыл.

Сет, оторвавшись от неё, с видом знатока, подошёл к мрачному столу, уставленному инструментами. Его пальцы скользнули по ряду фаллосов из чёрного стекла и полированного чёрного дерева, по причудливым анальным пробкам разной формы и размера. Он выбирал не спеша, с расстановкой, как гурман выбирает вино. Аврора, в изнеможении уронив голову, сжала веки, пытаясь убежать в темноту. Внутри, сквозь боль и отвращение, прорвалась одна-единственная, отчаянная мысль, похожая на молитву: «Где же ты, Ра?..» Она была не криком, а угасающим шёпотом души, теряющей последние силы.

Сет вернулся. В его руке была анальная пробка — не самая большая, но внушительная, с изящным, порочным изгибом, вырезанная из тёмного, почти чёрного нефрита и густо смазанная маслом, пахнущим медью и полынью. Его взгляд упал на её бёдра, и его прекрасное лицо озарилось не просто ухмылкой, а выражением живого, хищного восторга, будто он обнаружил неожиданный, пикантный сюрприз.

По внутренней стороне её бледных бёдер, смешиваясь с синяками от его пальцев, струились тонкие, алые полоски. Кровь. Её собственная, жизненная сила, выходящая наружу в самый неподходящий момент.

Сет мягко, почти нежно, опустился между её раздвинутых ног. Он развёл их ещё шире, изучая картину. «О-хо-хо… — прошипел он, и в его голосе звучало неподдельное удовольствие. — Кажется, у моей малышки начались регулы. Прекрасно. Так даже лучше. Теперь я попробую тебя на вкус по-настоящему.» Он провёл пальцем по её бедру, собрал каплю крови и, не сводя с неё горящего взгляда, облизал палец с театральным, сладострастным смаком. «К счастью, мой венценосный братец не успел обрюхатить тебя, крошка. Это упрощает игру.»

Затем его внимание вернулось к пробке. Он приставил холодный, маслянистый нефрит к её уже растянутому и воспалённому анусу. «Расслабься, — его голос был парадоксально ласковым. — Так надо. Иначе мой член просто порвёт тебя надвое.» Он тихо хихикнул. «Хотя он и так порвёт… Но, возможно, это немного облегчит твою участь.»

Без предупреждения, с резким, точным движением, он вогнал пробку внутрь. Боль была огненной, разрывающей. Аврора издала хриплый, бессвязный вопль, её тело напряглось в дуге, судорожно сжавшись вокруг инородного тела. Сет наслаждался этим, наблюдая, как её лицо искажается. Он покрутил основание пробки, чувствуя, как она растягивает и без того повреждённые ткани, расширяя проход для того, что должно было случиться позже. Оставив её на месте, он периодически нажимал на основание, вгоняя её глубже, каждый раз вырывая у неё новый стон боли.

Потом он подхватил её за бёдра, приподнял. Его длинный, невероятно гибкий и шершавый язык, похожий на язык змеи, проник в её влагалище. Он не ласкал. Он вылизывал — методично, собирая кровь, смешивая её со своей слюной. «Ммм… Такая вкусная, — пробормотал он, и его голос, приглушённый её плотью, звучал жутко. — Твоя кровь… с ароматом сандала и персика.» Сет выдохнул тёплый воздух прямо внутрь неё, заставив содрогнуться.

Он кусал её клитор, не давая боли от укуса заглушить странное, извращённое ощущение от его действий. Его руки бродили по её телу, грубо сжимая груди, впиваясь пальцами в живот. Затем он оторвался. Взял уже подготовленный стек — тонкий, гибкий прут из полированного рога. Без единого слова, с холодной концентрацией мастера, Сет начал хлестать.

Удары были быстрыми, точными. Они приходились по внутренней стороне бёдер, по низу живота, по бокам груди, иногда со свистом рассекая воздух и попадая прямо в промежность. Он не бил со всей силы — он рисовал. Каждый удар оставлял на её бледной коже тонкую, жгучую полоску, которая мгновенно наполнялась кровью. Вскоре её тело, от бёдер до грудей, было испещрено сеткой алых, сочащихся линий. Сет наблюдал, как по её коже бегут ручейки крови, смешиваясь с другими её выделениями, с маслом, с его слюной. Это зрелище, эта карта боли и унижения, которую он создавал на её теле, казалось, возбуждала его больше всего. Он дышал тяжело, его глаза были прикованы к своему творению, а на губах играла умиротворённая, ужасающая улыбка.

Сет замер, оторвавшись от ее измученного тела. Воздух, наполненный запахом крови, казалось, звенел от недавней жестокости. Он подошел к девушке, лежащей в полуобморочном состоянии, дыхание — слабое, прерывистое, глаза закатились под веками, но ресницы слабо дрожали.

Он стоял, наблюдая. Как художник, оценивающий законченную, живую фреску страдания.

Наклонившись губами коснулся ее лба, переместился к векам, чувствуя под ними быстрое, птичье биение глазных яблок. Шепот его дыхания смешивался с ее выдохом.

Помедлив спустился ниже, впился в ее измученные, потрескавшиеся губы. Ласкал их своими, кусал до крови, пробовал на вкус соль ее слез и металл ее боли. Его язык настойчиво требовал ответа, но встречал лишь пассивное, безжизненное тепло. Он пил из ее тишины, как из чаши, насыщаясь самой ее беззащитностью.

Его пальцы, те самые, что только что наносили удары и растягивали плоть, запутались в ее растрепанных золотых волосах. Он гладил ее по голове, медленно, почти с нежностью, заплетая пряди вокруг своих пальцев. Этот контраст — ласковые руки в окровавленных волосах — был страшнее любой грубости.

В его глазах, столь близко к ее лицу, пылала неутолимая смесь чувств. Одержимость коллекционера, нашедшего уникальный, хрупкий артефакт. Вострог первооткрывателя, ступившего на неизведанную землю. И что-то глубинное, почти мистическое — будто в этом акте тотального разрушения и мнимой ласки он искал ответ на какую-то свою древнюю, неутолимую жажду.

«Моя, — прошептал он прямо в ее губы, и слово было теплым, как яд. — Вся. Даже твоя пустота теперь принадлежит мне.»

Сет отстранился, все еще держа ее голову в своих руках, любуясь бледным, безвольным лицом. На ее губах остался отпечаток его зубов, маленькая капелька крови. Он стер ее большим пальцем, размазав алым по ее подбородку, завершая картину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20 Сеть Забвения

Воздух на поляне у озера, был тяжёл и звонок, будто перед грозой. Тот, склонившись над невидимым узлом искажённой реальности, водил руками, и с его лба капал пот от умственного усилия. Он бормотал формулы, но заклятие не поддавалось.

И тут на опушке зашевелилась тьма. Ищейки, существа из теней и повелений Ра, вывели на поляну Нефтиду. Она шла с гордо поднятой головой, но в её глазах, отражавших тусклое солнце, плясали безумие и торжество. Её одежды были в беспорядке, в спутанных тёмных волосах — листья, но улыбка на губах была ядовито сладкой.

Ра обернулся. Его лицо исказила тихая, всесокрушающая ярость. Солнечный диск над ним не запылал — он сжался, стал маленьким, ослепительно белым и холодным, как капля жидкого метала.

«Как ты посмела?»— голос Ра был не громовым ударом, а шипением раскалённого железа, опущенного в воду. Звук обжёг тишину.

«Где Аврора?»

Нефтида засмеялась. Звук был похож на лёгкий звон разбиваемого стекла.

«Не знаю.Истинно не знаю. Он не сказал. Он умён, мой братец.» Она сделала шаг вперёть, и её взгляд стал томным, полным вековой обиды. «Я веками пыталась привлечь твоё внимание, Владыка. Песнями, молитвами, шёпотом в ночи. А ты смотрел сквозь меня, как сквозь пустое место. А она… эта бледная девчонка из ниоткуда… Ты отдал ей моё место у твоего трона. Она не заслуживает этого света.»

Ра двинулся с места со скоростью падающего светового луча. Он не прошёл расстояние — он в нём исчез и появился, схватив голову Нефтиды своими пальцами. Эти руки, способные удерживать солнце, сжали её виски. Его сознание, острое как бритва, пронзило её мысли, её память, её сны.

Он увидел морок ревности, тёмные фантазии о внимании, которого ей не доставалось. Увидел тайную встречу с Сетом, его насмешливый шёпот, намеренное утаивание места. И увидел главное: как в тени своего святилища Нефтида, плача от ярости и отчаяния, перерезала горло преданному слуге. Как собирала его кровь в чашу из обсидиана. Как её губы шептали древние, запретные слова, а пальцы плели в воздухе кровавую паутину, чтобы скрыть след похищения даже от богов. Сеть из крови и забвения.

Ра отпустил её. На его лице не осталось ничего, кроме ледяного, абсолютного презрения.

«Отведите её.В глубочайшее подземелье, куда не падает ни луч света, ни отзвук молитвы. Заприте в цепях, что будут сжиматься от её движений. Лишите её всего: звука, образа, запаха. Пусть знает пустоту, которой так боялась.»

Ищейки уволокли Нефтиду, которая лишь продолжала тихо смеяться, пока тьма не поглотила её.

Теперь Ра обернулся к сути проблемы. Он опустился на колени прямо на влажную землю у кромки озера, рядом с Тотом, отринув всё величие. Его ладони легли на траву там, где была сплетена кровавая сеть.

«Отойди,»— сказал он Тоту. И бог мудрости, видя в его глазах не ярость, а страшную сосредоточенность, отошёл.

Ра начал. Это была не магия в понимании Тота. Это было нечто большее. Ра втянул в себя всё своё сияние. Солнечный диск погас, весь свет, весь жар, вся ярость тысячелетий были сжаты в точку внутри его груди. От него стало исходить не тепло, а морозная пустота, выжимающая влагу из воздуха.

Он закрыл глаза. И увидел.

Паутина заклятия висела в пространстве — липкая, вонючая, пульсирующая тёмным светом. Каждый узел был завязан на жизненной силе невинно убиенного, каждый переплет пропитан болью. Разорвать — значило осквернить эту жертву окончательно и потерять хлипкую нить-след.

Поэтому Ра вплелся в паутину сам.

Из его сомкнутых век, из кончиков пальцев, из самого сердца потянулись нити чистого света. Не ослепительные, а приглушённые, тонкие, как волокна платины. Они не атаковали тьму. Они с невыносимой, мучительной медленностью начинали вплетаться в кровавые узлы, повторяя их изнанку, находя начало и конец каждой чёрной нити.

Это было чудовищно сложно. Он чувствовал через свои световые нити отчаяние слуги в момент смерти. Чувствовал гнилую сладость мести Нефтиды. Чувствовал изощрённость древнего, запретного знания. Его тело стояло недвижимо, но внутри него бушевала буря. Мышцы на его шее и руках напряглись, как канаты, держащие небесный свод. По его неподвижному лицу, сведённому в маску абсолютного усилия, скатилась одна-единственная капля пота. Она упала на землю и выжгла в ней маленькую, идеально круглую дыру, насквозь до камня.

Тот, наблюдая, видел, как воздух над полянкой колышется миражами — возникали и гасли вспышки того самого тёмного ритуала, обрывки криков, тени символов. Ра дышал. И с каждым его выдохом одна из кровавых нитей не рвалась, а таяла, растворяясь в его свете, словно грязь под лучами истинного полудня.

И наконец, когда последний узел распустился, а последняя капля чужой крови испарилась в сиянии его воли, в центре бывшей паутины вспыхнула единственная, чистая искра. Она была слабой, чуть теплилась, но в ней была суть. След. Отпечаток перехода.

Ра открыл глаза. Они пылали усталым, но неостывшим пламенем. Он поднялся с земли. На его ладонях, прикасавшихся к месту заклятия, остались едва заметные ожоги в виде паутины — шрамы от прикосновения к столь глубокой тьме.

«Я нашёл дверь,» — произнёс он, и голос его был хриплым, будто он прошёл через песчаную бурю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21 В цитадели Хаоса

Воздух в покоях был густым, тяжёлым от запаха полыни, крови и страха. Аврора лежала на кровати, её бледное, испещрённое синяками и тонкими кровавыми полосками тело казалось хрупким и разбитым. Над ней, словно хищник, заворожённый своей обездвиженной добычей, стоял Сет.

Его рука, сильная с длинными пальцами, медленно скользила по её животу, касаясь каждого ребра, каждой части, будто заново исследуя и утверждая право собственности. На его прекрасном, отточенном лице с высокими скулами и губами, способными как на ангельскую улыбку, так и на звериный оскал, играло выражение почти неверия, смешанного с головокружительным триумфом. Его. Всё его.

Он сбросил с себя последние лоскуты одежды, и перед ней предстало его тело — воплощение опасной, разрушительной красоты. Идеальная бархатистая кожа, покрывавшая рельефные, гибкие мышцы. Стройные, сильные ноги, мощные бёдра. И между ними — его возбуждение, огромное, с набухшими венами и головкой пульсирующей в такт его яростного сердцебиения, готовое к последнему, окончательному акту обладания.

Он грубо взял её за талию, приподнимая, его пальцы впились в её бока. Его хриплый, низкий голос, пропитанный сладострастием и властью, разнёсся по каменным стенам:

«Теперь я соединюсь с тобой.Это будет запечатление. Твоей кровью, твоей болью.

А потом… я буду брать тебя снова. И снова. Пока от твоего «нет» не останется даже пепла.»

Его палец резко, вызывающе провёл по её промежности. Аврора, собрав последние капли сил, инстинктивно попыталась сжать ноги, оттолкнуть его. Её голос был слабым, хриплым от слёз и криков, но в нём звенела не сломленная сталь:

«Я…никогда не буду твоей. Не сможешь… сломать. Всегда… буду сопротивляться. Всегда… буду ненавидеть.»

Сет лишь ухмыльнулся, сильнее сжав её бёдра, почти болезненно растягивая их в стороны.

«О,я это обожаю. Ненависть — лучшая из специй.»

Он приставил раскалённую головку члена к её входу. Аврора зажмурилась, готовясь к новому, невыносимому разрыву, к окончательной потере себя.

БА-БАХ!

Звук был неземным. Не грохот, а разрыв. Кажется, треснул сам мир. Каменные стены замка содрогнулись, с потолка посыпалась пыль и мелкие камни. Воздух завибрировал низкой, угрожающей частотой.

Сет замер. Его лицо исказилось. В один миг с него слетела маска сладострастного владыки, обнажив холодную, яростную концентрацию солдата, почуявшего смертельную угрозу. Он резко отпрянул от Авроры, на лету хватая и набрасывая на себя разбросанные одежды.

Он метнулся к узкому, похожему на бойницу окну. То, что он увидел, заставило его зло, по-змеиному, поджать губы.

Скала, на которой висел его замок, часть великой горной цепи, служившая ему естественной защитой и символом неприступности… была разворочена до основания. Казалось, гигантский кулак, выкованный из солнечного пламени и абсолютной ярости, вырвал с корнем половину горы. На месте цельной породы зияла дымящаяся пропасть, заполненная светящейся, как расплавленное золото, магмой. И оттуда, сквозь дым и пар, струилось сияние, перед которым меркли все огни его чертогов.

«Не может быть… — прошипел Сет, и в его голосе впервые зазвучало нечто, кроме уверенности. — Он нашёл… Проклятая Нефтида! Тупая, как базальтовый столб, не могла сплести заклятие хоть немного надёжнее!»

Он резко обернулся, бросив на Аврору взгляд, полный такого обещания будущей расплаты, что стало холодно даже в душном воздухе покоев.

«Это не конец, крошка. Это лишь антракт.»

Он вышел, хлопнув массивной дверью. В воздухе щёлкнуло, запахло озоном и железом — дверь запечаталась наглухо чёрной, пульсирующей магией, отсекая её от остального мира.

Аврора осталась одна в полумраке, слушая, как где-то далеко, за стенами, начинает бушевать настоящая буря. Буря из света и гнева. Она притянула к себе покрывало, пытаясь укрыться, её тело сотрясала мелкая дрожь — не только от страха, но и от безумной, зарождающейся надежды. Он пришёл. Солнце пришло в самое сердце тьмы.

Ра стоял у подножия чёрного замка, вросшего в скалу, будто гигантский струп на теле мира. Здесь, в самом сердце владений Сета, реальность была больна. Воздух был тяжёл, ядовит. Им нельзя было дышать, им можно было только отравляться. Каждый глоток нес в лёгкие споры забвения, шепот безумия, холодную пыль отчаяния. Пространство извивалось, под ногами шевелился камень, а тени намертво цеплялись за края одежд пытаясь утащить в небытие.

Перед ним стояла стена, как плоть хаоса, вывернутая наизнанку. Древняя, запретная магия, сплетённая из первозданного рёва бушующей материи, криков нерождённых существ и тишины, предшествующей Большому Взрыву. Она пульсировала, как гниющее сердце, искажая свет. Для любого другого бога это было бы вечной и непреодолимой преградой.

Но Ра был не «любым другим». Он был первым. Он помнил вкус хаоса до того, как тот был назван Хаосом. Это была его родная стихия, из которой он когда-то вызвал порядок.

Он не стал разрушать стену силой. Он прикоснулся к ней. Ладонь, излучавшая сконцентрированный свет, легла на бушующую, чёрную поверхность. Магия стены, встречая его сущность, дрогнула, заколебалась. Она узнала в нём своего творца и своего повелителя. Ра зашептал древнее заклятие и стена расступилась, как завеса, с тихим, почти благоговейным вздохом.

Он шагнул сквозь разрыв. И материализовался не в коридоре, а в кошмаре наяву.

Замок Сета внутри был бесконечным лабиринтом извращённой геометрии. Пол уходил в потолок, лестницы вели в стены, а арки открывались в кроваво-красное небо с жёлтыми, немигающими звёздами. Иллюзии атаковали его внедряясь прямо в сознание:

Перед ним металась, плача, тень Авроры — точная копия, источающая боль и зовущая на помощь.

Из тьмы выползал образ умирающего солнца — его собственного диска, потускневшего и покрытого трещинами. Шёпот Нефтиды обвивал слух, обещая вечную верность и моля о прощение. Даже голос Маат, богини порядка, звучал здесь, осуждая его ярость как нарушение баланса.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они бросались на него, эти фантомы, цеплялись, рыдали, угрожали. Ра шёл сквозь них не останавливаясь. Его взгляд был направлен внутрь, в ту точку, где пульсировала чужая, но уже знакомую ему, жизненная сила — слабый, измученный огонёк Авроры. Призраки разбивались о его непоколебимую волю, как стеклянные пузыри о скалу, растворяясь с тихим шипением.

И тогда из самих стен, из теней под перекошенными лестницами, хлынули демоны-слуги. Они были рождены хаосом — клыкастые, когтистые, с кожей цвета гниющего мяса и глазами, полными ненасытного голода. Они визжали, рванувшись к нему смерчами копыт и лезвий.

Ра даже не повернул головы. Он лишь, продолжая идти вперёд, взмахнул рукой — резко, как бы отмахиваясь от назойливой мошкары.

Вспыхнула безмолвная волна абсолютного света. Она прошла сквозь существ, не встретив сопротивления. Не было ни криков, ни пепла. Демоны просто перестали быть. Их формы растворились, их суть была стёрта, как случайная ошибка в уравнении мироздания. На мгновение в воздухе повисли лишь блёклые, золотые силуэты, а затем и они угасли.

Ра шёл дальше. Его шаги были тверды и неотвратимы. Каждый его след на каменном, извивающемся полу застывал, превращаясь в ровную, гладкую поверхность. Хаос отступал перед ним, цепляясь за углы, шипя из щелей, но уже не смея бросаться в атаку. Он пробирался в самое нутро обители, и вокруг него, в радиусе нескольких шагов, воцарялся пугающий, совершенный порядок. Тишина. Прямые линии. Чистый, немеркнущий свет. Это был самый страшный кошмар для дома Сета — островок безмятежного, всепоглощающего Ра.

Глава 22 Битва в Сердце Хаоса

Пространство перед Ра содрогнулось, закипело и вывернулось наизнанку. Из самой пустоты, словно рваная рана в реальности, материализовался Сет. Он стоял, непринуждённо прислонившись к искажённой арке, и широкая, безупречная улыбка играла на его губах.

«Дорогой брат. Владыка. Какой честью ты осчастливил мою скромную обитель?» — его голос был сладок, как забродивший мёд, и ядовит, как цикута. Он сделал несколько медленных, грациозных шагов вперёд, и с каждым из них стены вокруг пульсировали тёмным светом. «Ты всё же нашёл дорогу. Наверное, тебе интересно, как поживает твоя… Аврора?»

Лицо Ра оставалось непроницаемой каменной маской, но от него волнами исходила мощь, от которой дрожали камни. Когда он заговорил, казалось, заговорила сама вселенная, и его голос был ледяным и неумолимым: «Оставь свои игры, Сет. Ты посмел коснуться того, что принадлежит свету. И за это будешь стёрт.»

Сет выгнул свою идеальную бровь, притворно удивлённый. «О, Ра, я понимаю твоё рвение. Помимо её… занятной силы, в ней столько прелести. Да, братец, — он облизнул губы, — я попробовал твою крошку на вкус. Всю её. Её лоно, её груди, её губы… Даже её кровь. О, как она сладка! Её бархатная кожа так и манила…»

Гримаса абсолютной, первозданной ярости исказила черты Ра. Он не стал отвечать. Его рука вскинулась, и из раскрытой ладони вырвался огненный сгусток. Энергия, которая не горела, а аннигилировала. Она прошила пространство, и на её пути материя не плавилась — она переставала существовать, оставляя за собой идеально пустую, чёрную полосу небытия.

Но Сет ждал этого. Он был готов. В последний миг его тело растворилось, стало частью самого хаоса, и смертельный луч прошёл сквозь пустоту. Сет материализовался уже на другом конце залы, за спиной Ра, и его ответный удар был молниеносным.

«Поиграем!» — взревел он, и уже не было в его голосе сладости, только дикая, хищная радость.

Битва началась. Сет атаковал первым. Он не стал бросать сгустки энергии. Он исказил саму реальность вокруг Ра. Пол под ногами бога солнца превратился в пасть чудовища из острых сталактитов, которая попыталась сомкнуться. Воздух сгустился до плотности свинца, наполнившись невыносимым смрадом тления. Из теней вырвались демоны, как живые кошмары — воплощения страха, боли и отчаяния, которые Аврора испытывала в этих стенах. Они бросались на Ра, пытаясь проникнуть в его разум, отравить его дух её мучениями.

Ра даже не пошевелился. От него во все стороны распространилась сфера абсолютного порядка. Камень, пытавшийся его поглотить, становился ровным и гладким. Отравленный воздух очищался, становясь кристально прозрачным и безвкусным. Кошмары, долетев до границы его сияния, замирали, их формы расплывались и таяли, как рисунки инея на раскалённом стекле. Он шёл вперёд, и хаос отступал, не в силах вынести его присутствия.

Тогда Сет, лицо которого уже не выражало ничего, кроме холодной концентрации, призвал своих истинных воинов. Из разломов в полу, из воздуха, из собственной крови, что он брызнул на камни, возник легион древних демонов. Это были не слуги, а архивы зла — сущности, помнившие рождение первых грехов, воплощения измены, ярости и разрушения времён до богов. Их было сотни. Они двигались как единый организм, их сила множилась, создавая бушующее море клыков, когтей и чёрной магии, способной разъедать души.

Ра впервые поднял вторую руку. Он не атаковал демонов. Он атаковал само понятие «хаоса» в этой ограниченной точке пространства.

Из его раскрытых ладоней хлынул свет. Геометрически совершенные фигуры — сферы, пирамиды, лучи — выстраивались в воздухе, образуя сложнейшую, идеально симметричную решётку. Там, где эта решётка накладывалась на демонов, происходило не уничтожение, а преобразование. Их клыкастые пасти замирали, становясь орнаментом. Их когтистые лапы вытягивались, превращаясь в стройные колонны. Их дикий рёв смолкал, заменяясь гармоничным, немым резонансом. Легион Сета превращался в часть статичной, прекрасной и мёртвой архитектуры, которая росла, как кристалл, заполняя залу.

Сет отступил на шаг. Его глаза, горевшие азартом, впервые метнули искру леденящего понимания. Он бросал в Ра всё новые и новые видения ужаса, вырывал из-под ног пол, обрушивал на него потолки из падающих звёзд, пытался разорвать его душу дисгармоничными частотами, от которых мог сойти с ума целый мир.

И Ра продолжал идти. С каждым его шагом за ним оставалась не разруха, а идеальная пустота. Хаос не мог устоять. Он не мог сломить эту абсолютную, немую волю к порядку. Он мог только отступать.

И Сет понял. Понял, что это не битва силы против силы. Это противостояние фундаментальных принципов. И его принцип — изменчивый, изобретательный, яростный хаос — проигрывал. Проигрывал сокрушительно, потому что противник был не просто сильнее. Он был первичнее. Он был тем самым фундаментом, на котором можно было построить и порядок, и контролируемый хаос. Ра не боролся с тьмой. Он лишал её права на существование в своём присутствии.

Сет, почуяв холодное дыхание поражения в самой сердцевине своей власти, не стал дожидаться окончательного приговора. Вместо того чтобы встретить последний удар, он совершил то, что умел лучше всего — исчез.

Пространство в тронном зале сжалось и выплюнуло его прямо в мрачные покои, где на цепи, словно диковинная птица в клетке, томилась Аврора. Она даже не успела вскрикнуть. Одним резким движением он разорвал оковы не силой, а искажением — металл рассыпался ржавой пылью. Но прежде чем она успела упасть, его пальцы сложились в жест, и её руки сами прижались к телу, скованные невидимыми путами, холодными и неумолимыми, как само отчаяние.

Мучитель схватил её на руки и вынес к узкому окну-бойнице и, не раздумывая, шагнул в бездну.

Ра, почуяв всплеск магии и исчезновение брата, мгновенно материализовался на месте его последнего появления. Его взгляд метнулся к пустой цепи, к окну — и он, не медля ни мгновения, ринулся вслед, подобно падающей звезде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Внизу, в потоке леденящего ветра, Сет уже раскинул за спиной два огненных крыла. Это не были крылья из ночи, как у Ра. Это были крылья пожара, бушующего лесного огня. Каждое перо извергалось живым пламенем, копотью и искрами, осыпая Аврору горячим пеплом. Он держал её на вытянутых руках, демонстративно, как трофей, и смотрел на стремительно приближающегося брата. На его лице снова играла та безумная, торжествующая ухмылка.

«Ну что, братец?!» — его голос прорезал вой ветра, громовой и насмешливый. — «Что ты предпочтёшь? Поймать меня… или спасти свою любовь?!»

И, не дожидаясь ответа, он с силой, способной сломать кости, швырнул Аврору вниз. Не просто отпустил. Метнул. Её лёгкое тело, скованное заклятием, понеслось в пустоту, прямо на торчащие из туманной мглы, как клыки древнего чудовища, острые пики скал.

Сердце вселенной, казалось, остановилось.

Ра даже не взглянул на скрывшегося в клубящемся хаосе Сета. Вся его титаническая мощь, весь его гнев, вся его ярость в тот миг сфокусировались в одной точке — в ней.

Он свернул пространство. Его падение превратилось в немыслимый по скорости бросок, кривую, нарушающую все законы. Он не летел — он искривлял реальность между собой и падающей девушкой. Световой след позади него вытянулся в огненную черту, а перед ним раздвигался воздух со звуком рвущегося полотна.

Он настиг её за мгновение до встречи с каменными клыками бездны. Его руки, способные удерживать солнце, обхватили её с такой нежностью, на какую только был способен в этот миг ярости и ужаса. Он прижал её к груди, а своим телом принял чудовищный удар о скалу, который должен был стать для неё последним. Камень под ним треснул и осыпался, но он, даже не пошатнувшись, принял весь удар на свою божественную сущность.

Он приземлился на колено на узком уступе, всё ещё крепко держа Аврору. Молниеносно огляделся, его взгляд, пылающий холодным белым огнём, пронзил клубящиеся туманы и искажённые потоки магии.

Но Сета уже не было. Лишь эхо его смеха, ядовитое и растворяющееся, висело в воздухе, да где-то высоко в бурлящих тучах хаоса мерцали и гасли последние искры его огненных крыльев. Он ускользнул. Использовав её как отвлекающую жертву, он растворился в собственной стихии, как вода в песке.

Тишина, наступившая после рёва ветра и грохота камня, была оглушительной. Ра смотрел в пустоту, где исчез его враг, а потом его взгляд опустился на девушку в его объятиях. Дрожащую, бледную, с глазами, широко распахнутыми от невысказанного ужаса, но живую. Его ярость не утихла. Она стала тише, холоднее, страшнее. Она превратилась в клятву, высеченную в алмазе его воли. Но в этот миг всё, что имело значение, было здесь, на его руках, целое и невредимое, несмотря на все усилия тьмы её сломать.

Глава 23 Исцеляющий свет

Они летели сквозь ночное небо, но не в мире смертных. Ра вынес её за пределы всего, в чистую, беззвёздную пустоту между мирами, где царили лишь тишина и вечный мрак, освещённый только его собственным, приглушённым теперь сиянием. Здесь не мог достать никто. Здесь они были одни.

Ра не смотрел вперёд. Его взгляд был прикован к лицу на его руках. Аврора лежала, прижатая к его груди, завернутая в белую простынь и его ауру золотого света, которая мягко пульсировала вокруг них, как второе, защитное сердце. И тогда, в этой абсолютной тишине, маска владыки, бога, мстителя — треснула.

«Прости,» — вырвалось у него, и это было не слово, а стон, вырывающийся из самой глубины. Из его глаз, тех самых, что видели рождение галактик, полились слёзы. Они падали на её спутанные волосы, на её щёку, оставляя на мгновение крошечные, светящиеся точки, прежде чем впитаться в её кожу, даря крупицу его силы. «Прости меня, моё сияние. Я допустил это. Я позволил тьме коснуться тебя.»

Его голос дрожал. В нём звучала вина, титаническая и всесокрушающая. Вина бога, который не уберёг свою самую хрупкую тайну. Вина мужчины, который принёс погибель в жизнь любимой одним лишь фактом своего внимания.

Аврора медленно подняла руку.

Её пальцы, холодные и дрожащие, коснулись его щеки, поймали падающую слезу.

«Тихо,— прошептала она, и её голос был хриплым от пережитого ужаса, но твёрдым. — Не вини себя. Это не твоя вина.»

«Я должен был предвидеть! Должен был защитить!» — в его словах клокотала ярость, направленная внутрь себя.

«Ты пришёл,— перебила она его, смотря прямо в его глаза, в ту самую бездну веков, которая сейчас была полна боли. — Я… я знала. Даже в самые тёмные моменты. Глубоко внутри. Я знала, что ты придёшь. Потому что ты — свет. А свет всегда находит путь сквозь тьму.»

Она потянулась и прижалась лбом к его груди, слушая мерный, вечный ритм его сердца. «Я люблю тебя, — сказала она просто, и эти слова в пустоте звучали громче любого грома. — И никакая тьма этого не изменит.»

Ра содрогнулся, обняв её крепче. Он начал мягко проводить ладонью по её спине, по рукам, по бокам. Куда бы ни легла его рука, там расцветала исцеляющая магия. Его прикосновения были похожи на первые лучи рассвета, ласкающие замёрзшую землю. Синяки бледнели и рассасывались, словно их смывала волна тёплого света. Тонкие, окровавленные полосы от стеков Сета закрывались, оставляя после себя лишь гладкую, чистую кожу. Его пальцы согревали онемевшие от страха и цепей места, наполняя их живительным теплом.

Но его глаза, пока его руки творили чудо исцеления, были полны немой агонии. Он видел под исчезающими ранами тень пережитого унижения. Каждое зажившее место было для него одновременно облегчением и новым кинжалом вины.

«Он заплатит, — заговорил Ра, и его шёпот был подобен скрежету тектонических плит, готовых сдвинуться. — Клянусь Нуном и огнём своего сердца. Он заплатит за каждую твою слезинку. За каждый миг страха. За каждый шрам на твоей душе, даже если с тела они сотрутся. Я низвергну его в такую бездну, откуда не доносится даже эхо страдания.»

Аврора замерла, чувствуя, какой вопрос, жгучий и страшный, висит в воздухе. Он должен был его задать. И она должна была ответить.

«Ра… — начала она тихо, её пальцы сжали край его одеяния. — Он… мучил меня. Унижал. Бил. Он… пробовал мою кровь. Но… — она сделала глубокий вдох, встречая его взгляд, в котором застыла вся вселенная в ожидании. — Он не успел сделать самого главного. Не успел… войти в меня. Ты пришёл вовремя.»

Наступила тишина, более оглушительная, чем любой взрыв.

Внутри Ра что-то взорвалось.

Ярость вырвалась из своего заточения, из тёмных закоулков сознания, испепеляющая весь здравый смысл на своём пути. Он представил, как сжигает Сета, заставляя каждую клетку его божественного тела познать агонию десяти тысяч солнц. Как разрывает на части саму его сущность, стирает его имя из памяти мира. Эта ярость была настолько всеобъемлющей, что звёзды в далёких мирах могли на миг померкнуть.

Но под ней, глубже, клокотало чувство вины нового уровня. «Почему это „вовремя“ не наступило раньше? До первого удара? До первого прикосновения?» Он, всемогущий, оказался недостаточно быстр, недостаточно всевидящ. Он позволил ей пройти через ад, и этот факт выжигал в его душе дыру.

И сквозь ярость и вину, как несокрушимый алмазный стержень, проходила его любовь. Она не была нежной в этот миг. Она была яростной в своей божественной силе. Это было чувство собственности высшего порядка: «Она — МОЯ. Её боль — МОЯ боль. Её унижение — МОЁ унижение. И её спасение, её целостность — теперь МОЯ величайшая ценность и МОЙ самый главный долг.»

Он склонился и прижался губами к её лбу, к тому месту, где Сет оставил свой поцелуй-клеймо.

«Никогда больше, — пообещал он, и это был обет, вплетённый в ткань реальности. — Никто никогда не причинит тебе боли. Никто не посмеет даже подумать о тебе без благоговения. Ты — под защитой солнца. И горе тому, кто забудет об этом.»

Он смотрел на неё, и в его глазах бушевала буря — боль, вина, ярость и безграничная, переполняющая любовь. Он был сломлен и воссоздан заново. И движущей силой этого нового творения была она. Его пылинка света. Его тихий, непоколебимый рассвет посреди одинокой вечности.

Их возвращение было тихим. Ра, чьё явление обычно сотрясало небеса, проскользнул в свои чертоги бесшумно, как луч луны, с драгоценной ношей на руках. Он перенёс её в покои, где воздух был тёплым и сладким, как дыхание, а вместо потолка сияло созвездие.

Опустился с ней на огромное ложе из лебяжьего пуха, и его тело, всегда бывшее оплотом несокрушимой силы, дрожало. Нежно прижимая её к себе, чувствуя, как хрупкие кости будто проступают сквозь кожу, и эта хрупкость терзала его острее любого клинка Апопа.

«Я не дышал,пока не почувствовал твой вздох у своей груди,» — прошептал Ра, и его голос был сломанным, непривычным. Горячие слёзы падали ему на грудь, оставляя влажные следы. «Века… я был пустым троном, прекрасным и мёртвым. Я правил светом, но не знал тепла. Я ждал. Только тебя. И когда ты появилась… я чуть не позволил тьме отнять у меня смысл всех моих лет ожидания.»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его боль была физической. Чувство вины жгло изнутри, как обратная сторона солнца. И единственным противоядием была она. Её близость. Её жизнь.

Его забота стала сладостно-терпеливой поэзией.

Ра отнёс девушку к бассейну, вода в котором искрилась и мягко светилась изнутри. Владыка трепетно раздевал её сам, пальцы скользили по коже с благоговейной медлительностью. Каждый открывшийся участок кожи — плечо, изгиб спины, линия талии — он целовал, смывая память о чужих прикосновениях жаром своих губ. Вода обнимала её, а его руки под водой ласкали бёдра, живот, рёбра, смывая тень страха.

После Ра отнёс Аврору в комнату, сам расчесал её волосы. Золотые пряди, спутанные борьбой, он расчесывал с бесконечным терпением, пальцами и гребнем из слоновой кости. Слуга принёс ей чашу с нектаром, который лечил и восстанавливал силы. Когда веки девушки отяжелели, он уложил её. Бог Солнца не спал. И как только он убедился, что её сон глубок и не нарушится, он вышел в смежный зал.

Поднял руку, в ладони вспыхнул сгусток света, и в нём отразились лики его верховных стражей — ищеек.

Голос его был тихий, но каждое слово врезалось в ткань реальности, как клеймо:

«Он не скроется.Обойдите края Нуна. Просейте песок всех пустынь забвения. Загляните в сердце каждой бушующей бури. Ищите. Где бы он ни прятался — в ярости вулкана, в шепоте заговора, в снах безумца, — вырвите его. Принесите мне. Живым. Чтобы я мог лично стереть с его кожи каждое воспоминание о её запахе. И чтобы он видел, чьей любви посмел коснуться.»

И когда приказ был отдан, когда механизм величайшей в истории охоты пришёл в движение, Ра снова обратился к ней.

Он вернулся к ложу, снял с себя одежды, обнажив тело, высеченное из загорелого мрамора, и лёг рядом. Притянул любимую к себе так, чтобы её спина чувствовала жар его кожи, а его дыхание согревало её шею. Обвил сильной рукой, ладонь легла на её живот. «Спи,моё сияние, — прошептал он в тишину, которую охраняла теперь вся его ярость. — Пока ты спишь, я строю стену вокруг нашего мира. И больше ни одна тень к тебе не просочится. Никогда.»

И в этой контрастной тишине — между бурей мести, бушующей за стенами, и безмятежным покоем, который он создал для неё здесь, — заключалась вся полнота его сущности. Беспощадный бог и бесконечно нежный влюблённый. И оба этих лика были правдой.

Глава 24 Древнее Зло

Сет материализовался в полной, абсолютной тишине. Это было тёмное измерение, лишённое даже намёка на свет, звук или течение времени. Воздух (если это можно было назвать воздухом) был густым и вязким, как смола, и поглощал любое движение, любой всплеск энергии. Здесь он был невидим. Здесь он был никем.

Он стоял, выпрямив спину, но внутри него бушевал ураган. Злость, острая и жгучая, как кислота, разъедала его изнутри. Досада скручивала внутренности в тугой, болезненный узел.

На себя. За самоуверенность. За то, что позволил сладости мучений Авроры, этому бархатному страху в её глазах, затуманить его разум. Он растягивал удовольствие, как гурман, смаковал каждый её стон, каждый крик. «Не спешил,» — с ненавистью подумал он. И заплатил за это. Ра застал его врасплох, и это было хуже любого поражения в честном бою.

На Нефтиду, тупая, слюнявая истеричка. Её заклятие оказалось столь же ненадёжным, как и её ум. Если бы она сплела сеть как следует, у него были бы дни, недели… Он успел бы всё. И скрылся бы вместе с трофеем, оставив Ра гореть в бессильной ярости.

И самое грызущее — сожаление. Физическая, почти тошнотворная пустота там, где должно было быть удовлетворение. Он не вошёл в неё. Не соединился с той силой, что манила его своим чуждым светом. Не оставил в ней своего семени хаоса, своей отметины, которая навеки связала бы её с ним. Его похоть осталась неутолённой, зудящей, болезненной.

Он выдохнул, и звук затерялся в беззвучной пустоте.

«Ну что ж,братец, — прошипел он в никуда, и на его прекрасных губах появилась кривая, лишённая веселья усмешка. — Поздравляю. Ты выиграл этот раунд. Но игра только начинается.»

Он был уверен в одном: Ра не пойдёт за ним сейчас. Не оставит свою исстрадавшуюся любимую. Он пошлёт ищеек. И Сет приготовился. Ещё в покоях, прежде чем швырнуть Аврору, он вырвал коготь и провёл им по ладони. Его божественная кровь, тёмная и густая, стала основой для мгновенного, сиюминутного заклятия сокрытия. Оно было примитивным, но действенным — оно маскировало не место, а суть. Для ищеек он теперь был не Сетом, а лишь эхом давно забытой битвы, случайной вспышкой хаоса в безжизненном месте. Он купил себе время.

«Урок усвоен, — пробормотал он, поворачиваясь. — В этот раз я подготовлюсь. И застигну врасплох уже тебя, Владыка. У самого трона. На глазах у всей твоей прекрасной, упорядоченной вселенной.»

Его взгляд упал на единственный объект в этом измерении.

Скала. Она уходила ввысь, теряясь в темноте, и была словно выточена из гигантского алмаза. Но это был не камень света. Он впитывал в себя всю окружающую тьму и преломлял её внутри себя, отчего сверкал холодным, болезненным сиянием, словно лёд под черным фонарем. Это была не природная формация. Это была печать. И хранилище.

Здесь, в самом сердце небытия, под этой скалой-кристаллом, хранилось то, к чему он раньше не решался прикоснуться. Тайное знание. Сила, которая могла переломить ход вечной войны. Цена была… абсолютной.

Чтобы получить знание, как пробудить Апофиса — изначального Змея Хаоса, некогда побеждённого и навеки запечатанного здесь самим Ра — и призвать его легионы (грозного Ин-тепа, ползучего Икенти, безликую тварь Сехакек и бесчисленные полчища других), ему пришлось бы заплатить своей божественной сущностью. Не просто силой. Не частью власти. А самой основой своего бытия. Тем, что делало его богом.

Рыжеволосый долго смотрел на мерцающую грань. В его глазах боролись ярость, гордыня и холодный, безошибочный расчет. Он видел перед собой не скалу,а чашу весов. На одной чаше — его собственное «я», его идентичность, его место в пантеоне (пусть и как изгоя). На другой — шанс на абсолютную, сокрушительную месть. Шанс стереть с лица мироздания тот надменный солнечный лик и забрать то, что у него отняли.

Его губы растянулись в широкой, безумной и решительной улыбке. В ней не было ни капли сомнения.

«Что есть бог, лишённый своей цели? — тихо спросил он у темноты. — Всего лишь красивая тень. Я предпочту стать оружием. Оружием, которое снесёт ему голову.»

Он шагнул к алмазной скале и положил на её ледяную поверхность ладонь. Ритуал начинался. Цена была принята. Тьма вокруг сгустилась, закружилась, и первое, что начало уходить из него, было ощущение самого себя. Но в последний миг, прежде чем знание хлынуло в его распадающееся сознание, он мысленно произнёс одно имя, полное неутолённой жажды и обещания:«Аврора…»

И тьма поглотила его, чтобы выплюнуть обратно уже иным — носителем древней погибели и живым воплощением самой высокой цены, которую можно заплатить за ненависть.

Сет шагнул сквозь грань алмазной скалы, и её поверхность не оказала сопротивления — она приняла его, как вода принимает камень, но без всплеска. Внутри царила иная физика. Здесь не было «верха» и «низа», «пола» и «потолка». Он оказался в бесконечной пустоте, где в центре висела, пульсируя, чудовищная сфера из спрессованной тьмы. Она не излучала свет, а, наоборот, всасывала в себя саму идею сияния, и от этого её поверхность казалась зияющей дырой в самой реальности. Это и был истинный Апофис — не змей, а сама энтропия, принявшая форму. Вокруг, вмёрзшие в невесомую, тягучую субстанцию пространства, застыли в вечном ожидании его легионы: тени демонов с копьями из кости, безликие великаны Икенти, существа Сехакек, похожие на живые разрывы в плоти мира.

Воздух звенел тишиной такой густой, что ею можно было подавиться. Сет чувствовал древнюю силу. Принцип распада, который существовал ещё до того, как Ра произнёс первое слово порядка. Он был здесь гостем. Незначительной пылинкой перед лицом изначального Ничто.

Но ярость и гордыня горели в нём ярче этого мрака. Он выпрямился и заговорил, его голос, обычно громовой, здесь звучал жалко и тихо, поглощаемый пустотой.

«Владыка Бездны! Древний Апофис! Я, Сет, бог Хаоса и Разрушения, приношу тебе жертву!»

Он протянул руки к сфере тьмы и начал выдёргивать из самого себя нити своей божественной сущности. Это была агония иного порядка. Не боль плоти — боль распада души. Он чувствовал, как из него уходит самоопределение. Воспоминание о первом ощущении ветра на коже после рождения. Знание своего истинного имени, что было у него в крови. Чувство ярости, которое когда-то было чистым и ясным, а теперь становилось чужим. Его рыжие волосы тускнели и серели, кожа, идеально-светлая, покрывалась трещинами, как высохшая глина. Он терял цвет, форму, суть. Он превращался в бледную, полупрозрачную тень самого себя, в пустой сосуд, из которого выплеснули всё содержимое. Крик застрял у него в горле — для крика уже не было голоса. Была только вселенская, беззвёздная пустота внутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Из сферы тьмы выполз голос. Он возникал прямо в сознании, холодный, медленный, лишённый интонации, как скрежет двигающихся тектонических плит.

«Жертва… принята. Сет… Бог… Хаоса. Ты отдаёшь своё «я»… за что?»

Тень, что была Сетом, собрала последние силы мысли.

«За…знание. Как пробудить тебя. И за… месть. Ра… Владыка Солнца… Мой враг. Он отнял у меня… то, что было моим.»

В пустоте повисло молчание, тягучее и оценивающее.

«Ра… — имя прозвучало как давно забытый яд. — Да. Враг. Порядок… против меня. Ты… принёс себя в жертву, чтобы навредить ему. Это… интересно.»

Сфера сдвинулась. Из неё истекла струя абсолютной черноты, которая обвила иссохшую фигуру Сета.

«В награду… за пробуждение… я верну тебе силу. Но не ту… что была. Силу… от меня. Ты станешь… моим остриём. Моим воплощённым Гневом.»

В пространстве ожило одно из застывших тел — демон Ин-теп, огромный, с кожей цвета вулканического шлака. Апофис потянулся к нему и существо древнего хаоса рассыпалось в прах, а из его остатков вспыхнула струя чёрного пламени Сгустившаяся в чашу из тёмного хрусталя, наполненную кипящей, как смола, кровью.

«Пей. Кровь первозданного хаоса. Она восстановит форму. Наполнит силой. Моей силой. И ты… будешь служить мне.»

Бывший бог, взял чашу дрожащими руками. Запах был омерзительным — смесь озона, серы и тления. Он сделал глоток.

Боль вернулась. Но иная. Не распад, а насильственное созидание. Чёрная кровь текла по его горлу, как расплавленный металл, выжигая изнутри и создавая новые пути для силы. Его сосуд наполнялся, но наполнялся чуждой, древней мощью. Его рыжие волосы вспыхнули вновь, но теперь они были цвета застывшей вулканической лавы. Кожа затянулась, стала идеальной, но отливала мертвенной, фарфоровой бледностью, по которой пробегали черные, как трещины, прожилки. В глазах, всегда полных безумной страсти, теперь горел холодный свет далёких угасших звёзд. Он был цел. Он был могуч. Но он был другим. Инструментом.

Сет опустил чашу, ощущая, как по его жилам течёт ярость всего мироздания. Он был больше, чем бог. Он был проклятием в плоти.

Апофис заговорил снова, и его «голос» теперь звучал яснее, наполняя всю пустоту.

«Мы… будем готовиться. Твой гнев… и моя древняя ненависть. Трон Солнца… давно должен был погаснуть. Ты поведешь легионы. Ты откроешь врата. И мы… сбросим Владыку Света… в ту самую бездну, из которой он когда-то выполз.»

Сет, теперь уже Воплощение Гнева Апофиса, кивнул. На его лице не было прежней театральной ухмылки. Была только ледяная, нечеловеческая решимость. Его месть перестала быть личной. Она стала частью чего-то бесконечно большего и страшнее. И это наполняло его не радостью, а тихим, вселенским удовлетворением полного самоуничтожения ради одной цели. Он был готов.

Глава 25 Затишье перед Бурей

Утро за день до свадьбы было соткано из золотой пыльцы и трепетного ожидания. Воздух в покоях Ра был лёгким, напоённый ароматом цветущего персика. Они сидели за низким столиком на балконе, с которого открывался вид на сад, где каждый лист, каждый бутон сиял невероятно ярко.

Солнечный свет, падающий сквозь резные решётки, играл в её волосах, превращая их в жидкое золото. Её кожа, некогда бледная от ужаса, теперь отливала тёплым, персиковым румянцем, словно впитала само тепло его заботы. Простое белое платье облегало её стан, и каждый изгиб, каждое движение казались Ра величайшим чудом, затмевающим творение звёзд. Он смотрел на неё, и в его бездонных чёрных глазах отражалось не божественное величие, а тихое, всепоглощающее обожание. Он видел не просто девушку. Он видел утро, которое наступило после самой долгой ночи его жизни. Видел смысл.

Аврора почти восстановилась. Лишь тени под глазами в некоторые дни да внезапная дрожь в тишине выдавали внутренние шрамы. По ночам её всё ещё душили кошмары — вспышки рыжих волос, холодное прикосновение нефрита, запах полыни. Но теперь, проснувшись в поту, она находила его рядом. Ра прижимал её к груди, так крепко, что казалось, их сердца бьются в унисон, и пел ей тихие песни на языке, который старше времени, пока страх не отступал.

Владыка Солнца не отходил от неё ни на шаг. Но он понимал, что ей нужно и женское общество. К ней приходила Бастет — игривая, как котёнок, но с мудрыми глазами старой воительницы. Она болтала без умолку, приносила диковинные безделушки, мурлыкала смешные истории о проказах богов, и её заразительный смех был лучшим лекарством. А потом являлась Исида — величественная и печальная. Она брала руки Авроры в свои и смотрела на неё глазами, полными немой скорби.

«Прости меня,дитя, — говорила она, и голос её звучал как шёпот листвы. — Я не заподозрила в собственной сестре такой тьмы. Моё сердце не ведало, до чего может дойти её ревность. Ты пострадала из-за нашей семейной раны.»

Обе богини окружали Аврору теплотой, не требующей ничего взамен, и постепенно ледок недоверия в её душе таял.

Ра жаждал видеть её не просто спокойной, а счастливой. Без тени в глазах. Свадьба была не просто формальностью. Это была защита, обет, данный перед всем пантеоном. И магия праздника, который, он надеялся, навсегда затмит в её памяти ужас.

«Любимая, — его голос, всегда властный, для неё был мягче шёлка. — Полетим на ту поляну. Помнишь? Ту, где я спросил, согласна ли ты быть моим рассветом на все оставшиеся вечности?»

Аврора повернулась к нему, и на её губах расцвела та самая улыбка, ради которой он был готов свернуть горы. Она кивнула, и в её глазах вспыхнул живой, тёплый огонёк.

Он подхватил её на руки — легко, игриво и взмыл в небо.

Их полёт был не стремительным броском, а медленным, величественным танцем. Они плыли сквозь розовые и перламутровые облака утренней зари. Ра указывал ей на диковинных птиц, сотканных из света, на реки, текущие по небу, и она смеялась, прижимаясь к его груди, а ветер трепал её волосы.

Поляна встретила их взрывом красок и жизни. Казалось, Ра вложил в это место всю свою нежность. Здесь цвели все цветы одновременно: огромные, ароматные лотосы в озере, ковры из небесно-голубых незабудок, алые маки, белоснежные лилии. Воздух звенел от пения невидимых существ и был пьяняще сладок.

Он опустился у самой кромки воды, где мягкая трава образовывала ложбину, и усадил её к себе на колени, спиной к своей груди. Озеро было зеркальным, отражая их фигуры и бездонное небо.

Сначала он просто держал её, обняв, подбородком касаясь её макушки. Потом его губы нашли её шею — нежно, почти не касаясь. Он оставлял поцелуи-искорки вдоль линии плеча, и каждое прикосновение заставляло её кожу покрываться мурашками. Его руки поднялись к её волосам. Он погружал пальцы в золотые волны, расчёсывал, ласкал кожу головы, и от его прикосновений по всему её телу разливалась блаженная истома.

Его желание росло. Оно было глубоким, сокрушительным по своей силе приливом. Он чувствовал, как его божественная сущность стремится к её человеческой, чуждой и бесконечно дорогой, жаждет слияния, единения, поглощения и дарения одновременно.

И тогда Аврора повернулась в его объятиях. Она оторвалась от его груди и посмотрела ему прямо в глаза. В его взгляде горело обожание, смешанное с таким желанием, что в нём можно было утонуть. Но не было ничего, что пугало бы её. Только безграничная преданность и страсть, сдержанная железной волей, пока она не будет готова.

Она не сказала ни слова, а протянула руки, обвила его шею и притянула к себе.

Первый поцелуй был нежным, вопросительным. Соприкосновение губ, лёгкое, как дуновение. Аврора чувствовала вкус солнца на его губах. Ра ответил, и поцелуй стал глубже, увереннее. Она открыла рот, позволив его языку коснуться своего, и в её жилах вспыхнул ответный огонь. Её страх, её осторожность растворились в этой лавине чувств.

Поцелуй стал страстным, пылким. Она отвечала ему теперь с той же силой, впиваясь пальцами в его волосы, прижимаясь всем телом.

Их поцелуй был подобен первому дыханию после долгого удушья — глубокий, жаждущий, насыщенный вкусом обещаний. Ра держал её лицо в своих ладонях, большие пальцы нежно проводили по скулам, а губы исследовали каждую черту, как священный текст. Аврора отвечала ему с такой же жадностью, её пальцы впивались в его плечи, притягивая ближе, растворяя последние крохи дистанции между ними. Воздух вокруг начинал вибрировать от нарастающего жара, исходящего от их тел.

Когда губы Ра оторвались от её, чтобы перейти на шею, его руки начали медленное движение. Он нашёл тонкий шнурок, державший её льняное платье, и развязал его одним ловким движением. Ткань, шелестя, соскользнула с её плеч, обнажая кожу, которую солнечный свет окрашивал в перламутровые оттенки. Он откинул ткань, и его восхищённый взгляд, пылающий обожанием, заскользил по ней, как по драгоценной карте, отмечая каждый изгиб, каждую линию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Ты — совершенство, — прошептал он, и его голос был низким, хриплым от желания. — Каждая частица тебя сияет для меня ярче всех созвездий, которые я когда-либо создавал.»

Его рука, тёплая и уверенная, скользнула от её талии вверх, обводя контур ребер, пока не накрыла собой её упругую грудь. Ра нежно сжал её, его большой палец провел по уже твёрдому, будто ягодка, соску, заставив Аврору выгнуться с тихим стоном. Его губы следовали за руками, оставляя влажный, горячий след. Он целовал её скулы, подбородок, затем погрузился губами в нежную впадинку у основания шеи, где бился учащённый пульс. Его язык вычертил там влажный круг, а руки спускались ниже, ладонями очерчивая талию, бёдра, снова поднимаясь по бокам, даря ей мурашки и волны тепла.

Он опускался поцелуями всё ниже, его язык лизнул выпуклость соска, затем взял его в рот, лаская и посасывая с такой нежностью и сосредоточенностью, что Аврора вскрикнула, её пальцы спутались в его тёмных волосах. Он перешёл ко второй груди, уделяя ей такое же пристальное внимание, пока её дыхание не превратилось в прерывистые всхлипы. Его путь лежал вниз, по трепещущему животу. Ра оставлял поцелуи вокруг пупка, а его язык обвёл его внутренний контур, заставив девушку содрогнуться.

Его руки, тем временем, скользили по внутренней стороне бёдер, нежно, но настойчиво разводя их шире. Воздух коснулся её самой сокровенной части, и она вздрогнула, но не от страха — от предвкушения. Его взгляд, полный тёмного огня, был прикован к тому, что открылось его взору.

«Так красиво, — прошептал он, и его дыхание обожгло её влажную кожу. — Ты вся цветёшь для меня.»

Пальцы Ра нашли её нежный, набухший бутон клитора. Он прикоснулся к нему сначала просто подушечкой пальца, ощущая его пульсацию. Затем начал движение, как настоящий танец. Круговые, лёгкие касания, сменяющиеся более уверенными продольными поглаживаниями. Он изучал каждую её реакцию, каждое вздрагивание тела. Находя темп и давление, которые заставляли её стонать всё громче, а бёдра непроизвольно приподниматься навстречу его руке.

Аврора потеряла связь с реальностью. Мир сузился до его прикосновений, до жара, растекающегося из самого её центра, до музыки её собственных стонов, которые, казалось, подбадривали его. Она извивалась, её голова была запрокинута, а глаза закрыты, полностью отдавшись на волю ощущений.

Затем он опустил голову, заменив пальцы ртом. Сначала Ра просто облизнул нежные складки, вкушая её чистый, сладковато-пряный аромат, который сводил его с ума. Этот запах, её естественной сущности был для него самым сильным афродизиаком во всех мирах. Сильный язык широким пластом прошелся по всей её промежности, а затем нашел вход и проник внутрь. Аврора вскрикнула, её тело напряглось в дуге. Он пил её, его язык двигался внутри, имитируя будущее проникновение, а губы ласкали её клитор. Его руки обхватили её ягодицы, сжимая их, вдавливая её ещё ближе к его лицу, а большой палец одной руки нашёл чувствительное колечко ануса и начал нежно, с почти незаметным давлением, массировать его.

Он доводил её до самого края, чувствуя, как её внутренние мышцы начинают судорожно сжиматься вокруг его языка, как её дыхание стало совсем рваным. Она была на грани. Но в самый последний миг он замедлился, отстранился на сантиметр. Он видел, как её клитор пульсирует, призывая к завершению. Он нежно поцеловал его, облизнул смешавшиеся соки, его взгляд был полон любви и голода.

«Не сейчас, моя жемчужина, — прошептал он хрипло. — Сейчас ты примешь меня всего.»

Он отодвинулся, и встал на колени между её разведённых ног. Одним плавным движением он сбросил с себя остатки одежды. Его тело, залитое золотистым светом, было воплощением божественной мощи — каждую мышцу, каждое сухожилие будто высекли из живого мрамора. И между мощных бёдер стоял его член — огромный, пульсирующий, с набухшей головкой тёмно-рубинового цвета, на которой уже блестела капля его возбуждения.

Он наклонился, взял её за бёдра и приподнял, подложив под неё свёрнутую ткань её платья. Теперь она лежала перед ним, полностью открытая, её глаза, затуманенные желанием, смотрели на него с безграничным доверием.

«Смотри на меня, — попросил он мягко, направляя свой член к её горячему входу. — Смотри в мои глаза, когда я войду в тебя.»

Он упёрся в неё, ощущая, как её нежная плоть уже обволакивает головку. Затем, не сводя с неё взгляда, он начал входить. Медленно. Невыносимо медленно, давая её телу время растянуться, привыкнуть к его размеру. Он слышал её прерывистый вдох, видел, как её глаза расширяются от смеси ощущений, как её губы приоткрываются в беззвучном стоне.

«Всё хорошо, любимая,» — бормотал он, продолжая своё неспешное, но неумолимое движение вперёд, пока не упёрся в самую глубину.

Аврора чувствовала, как её наполняет. Это было распирающее, почти болезненное, но невыразимо сладостное чувство полноты. Его толщина растягивала её, его длина достигала самых сокровенных уголков, отдавая тупым, горячим эхом прямо в её чувствительный клитор. Она обвила его ногами за спину, притягивая ещё глубже.

Он начал двигаться. Сначала короткими, вымеренными толчками, позволяя ей прочувствовать каждое движение внутри себя. Его плоть была горячей и влажной от её соков, трение рождало волны наслаждения, которые катились от самой матки к кончикам пальцев. Он смотрел на её лицо, залитое румянцем, на полуоткрытые губы, и его страсть нарастала, как прилив.

Затем Ра изменил позицию. Сильной, но плавной волной он поднял её, перевернул и посадил себе на бёдра сверху, спиной к своей груди. Аврора ахнула от неожиданности и нового угла проникновения. Теперь она сидела на нём, его руки крепко обхватили её за талию, помогая найти ритм.

Его губы касались мочки, а одна рука скользнула вверх, чтобы ласкать её грудь.

Аврора, опираясь руками на его могучие бёдра, осторожно начала двигаться вверх-вниз. Вид был опьяняющим: её стройная спина, изгиб талии, ягодицы, напрягающиеся при каждом движении, и его собственное отражение в тёмной воде озера — две слитые в экстазе фигуры. Ра помогал ей, поднимая и опуская её на свой член, его толчки становились всё увереннее, глубже, отрывистее. Мощные руки сжимали круглые бёдра, ягодицы, скользили по её животу, щипали и ласкали соски.

Темп ускорился. Звук их тел, сливающихся во влажном ритме, смешивался с её стонами и его низким, хриплым рычанием. Он чувствовал, как её нутро начинает ритмично сжиматься вокруг него, как тело дрожит в его руках, приближаясь к пику.

«Ра… я… не могу…» — вырвалось у неё срывающимся голосом.

«Да, любимая — зарычал он в ответ, вгоняя в неё член особенно сильно. — Отдайся мне. Вместе.»

Взрыв был сокрушительным. Спазм, начавшись глубоко в её лоне, вырвался наружу волной конвульсивного наслаждения. Её внутренние мышцы сжали его член с такой силой, что это было почти больно. Это сжатие, вид её запрокинутой головы, хриплый крик на губах и ощущение её горячих, влажных внутренностей, бьющихся в экстазе вокруг него, — всё это сорвало последние преграды его контроля.

С низким, животным стоном, вырвавшимся из самой глубины его груди, он прижал её к себе в последнем, мощном толчке и излился в неё. Горячие потоки его семени заполнили её, смешиваясь с собственными соками.

Они замерли, дрожа, облитые потом, их дыхание было тяжёлым и частым. Ра, всё ещё находясь внутри неё, медленно, бережно опустился на бок, укладывая её рядом с собой на мягкую траву, не разрывая их связи. Он прижал её спиной к своей груди, обвил руками.

Горячие губы прильнули к её плечу, оставляя лёгкие, прерывистые поцелуи. Его рука лежала на её животе, ладонью ощущая жар кожи.

«Ты почувствовала? — прошептал он, и его голос был охрипшим, но бесконечно нежным. — Это навсегда. Ты носишь в себе мой свет теперь. И я — твой. До последней пылинки моей сущности.»

Аврора, не в силах вымолвить ни слова, лишь кивнула, прижимаясь к нему. Внутри неё, под грудью, где лежала его рука, разливалось тепло — не только от его семени, но и от чего-то большего. От чувства абсолютной защищённости, принадлежности и исцеления. В этом единении не было ни тени прошлого ужаса — только тихое, безбрежное море настоящего и обещание совместного рассвета.

Глава 26 Свадебный гимн Бездны

Первые лучи солнца, ещё робкие и розовые, пробивались сквозь алебастровые ставни, окрашивая их постель в нежные, персиковые тона. Аврора лежала, прижавшись спиной к его груди, а его руки уже были в движении. Ра нежно гладил её обнажённое плечо, его ладонь скользила по изгибу талии, останавливалась на бедре, заставляя её кожу покрываться мурашками от прикосновения, в котором смешались и ночная страсть, и утренняя нежность. Он наклонился и губами коснулся её позвоночника, оставляя цепочку поцелуев-обещаний от шеи до лопаток.

«Моя душа уже твоя, — прошептал он ей в ухо, и его голос был похож на далёкий гул пробуждающегося моря. — Но сегодня мы провозгласим это перед всеми мирами.»

В покоях Авроры царила тихая, сосредоточенная суета. Самые доверенные служанки окружали её. Они омыли её водой, смешанной с лепестками лотоса и золотой пылью. Умастили драгоценными маслами, пахнущими миррой и жасмином. А затем принесли платье.

Оно было соткано не из ткани, а из застывшего лунного света и звёздной пыли. Белое, сияющее изнутри, оно облегало её фигуру, подчёркивая каждый изгиб, словно вторая кожа. На груди и подоле были вышиты сложнейшие узоры из мельчайших алмазов, которые переливались всеми цветами радуги при малейшем движении. На голову ей возложили лёгкий, почти невесомый венец из платины, в котором горел один-единственный, крупный, огненно-жёлтый топаз — камень Солнца.

В своих покоях Ра тоже готовился, но его волнение было иного рода — тихим, глубоким. Он стоял неподвижно, пока слуги накидывали на него традиционное парадное одеяние — набедренную повязку из чистейшего белого льна и широкий, тяжелый амулет из золота и лазурита, изображавший его победу над Апофисом. На его плечи опустили плащ из шкуры дикого зверя, отливавший ночным небом. Но самым важным был золотой венец, с вкраплением рубинов и алмазов . Его пальцы сжались в кулаки на мгновение. Он боялся не церемонии. Он боялся того, что эта хрупкая красота может быть разрушена. Но он гнал прочь эти мысли. Сегодня — только свет.

Зал Ста Столпов был преображён. Колонны, высеченные из чёрного базальта, были обвиты гирляндами из живых орхидей и светящихся лоз. Воздух дрожал от тихой, неземной музыки арф и систров. За низкими столами, уставленными яствами, которые сами просились в уста, сидели все боги и богини. Величественный Осирис с тихим, мудрым взглядом; Исида в головном уборе из чистого света и с анхом в руке, её глаза сияли одобрением; игривая Бастет в облике женщины с кошачьей грацией; могучий Птах, Тот со своими свитками, даже суровый Анубис взирал со своего места без тени осуждения. Их лица были прекрасны и ужасны, знакомы и непостижимы, и все они собрались здесь, чтобы засвидетельствовать немыслимое: брак Владыки Всего Сущего и смертной девушки.

И вот музыка сменилась на торжественную, и в дальнем конце зала появилась она.

Аврора шла одна, и её шаги были тихими и уверенными. Сияние платья затмевало все остальные огни. Её золотые волосы, распущенные по плечам, казалось, впитали в себя весь свет зала. Она была воплощением нежной, утончённой красоты, которая заставила даже древних богов затаить дыхание. Её взгляд был прикован только к нему, к Ра, который стоял у священного алтаря из цельного куска яшмы.

Ра смотрел на неё, идущую к нему, и его божественное сердце, пережившее рождение и смерть вселенных, остановилось. В его глазах не было ничего, кроме абсолютного, безоговорочного обожания. Вечность, наконец, обрела смысл в этом образе.

Когда она встала рядом с ним, вперёд вышел Имхотеп, обожествлённый архитектор и мудрец, проводник сакральных знаний. Его голос был стар как пирамиды и спокоен как воды предвечного Нуна.

«Владыка Ра, Источник, Дарующий Жизнь. Дитя Иных Земель, Аврора, Несущая Рассвет, — начал он. — Вы пришли, чтобы связать свои ка (жизненные силы), свои ба (души), свои имена воедино перед лицом Маат (Порядка). Не как господин и подданная, но как две половинки одного целого, как небо и земля, встречающиеся на горизонте.»

Он взял их руки и соединил их над чашей с чистой водой Нила. «Пусть ваши судьбы, как эти воды, текут отныне в одном русле.» Затем он поднёс к их губам по кусочку хлеба и по глотку вина. «Пусть ваша жизнь будет сладка и полна, и пусть вы делите и радость, и горечь всегда вместе.»

Ра взял тонкую золотую цепь и надел её на шею Авроры, а она, в свою очередь, надела ему на палец кольцо, выкованное из того самого первого луча, что взошел над землёй.

«Я — твой свет. Ты — моё утро, — провозгласил Ра, и его слова прозвучали как закон. — Отныне и на все грядущие вечности.»

Радость, хлынувшая в зал, была почти осязаемой. Боги подняли кубки, зазвучали ликующие возгласы, музыка заиграла громче. Ра улыбался, глядя в глаза своей жене.

Но именно в этот миг, в самый разгар торжества, по спине Ра пробежал ледяной холодок, не имеющий ничего общего с воздухом зала. Его солнечный диск над головой дрогнул, издав тихий, тревожный звон. Его взгляд инстинктивно метнулся к огромным, распахнутым в сторону пустыни окнам. Там, на горизонте, небо оставалось ясным, но в его божественном предчувствии уже нарастал гул приближающейся бури.

---

Далеко, на самой границе безжизненных песков, стоял Сет. Его прекрасное лицо, теперь отмеченное чёрными прожилками чужой силы, было обращено в сторону сияющего вдали дворца.

В стороне, вплоть до самого горизонта, чернела, шевелилась и дышала армия. Нестройные полчища демонов из глубин времени, а в самом центре, возвышаясь над ними, извивалась колоссальная, едва осязаемая тень — сам Апофис, Древний Змей, пробуждённый и жаждущий мести.

Сет чувствовал в воздухе эхо праздничной музыки, отзвуки смеха и радости. Он чувствовал сияние их союза, и это жгло его изнутри ядом чистейшей, леденящей ненависти.

Медленно, с театральной жестокостью, он поднял руку. И резким, отрывистым движением скинул её вниз, как будто обрывая невидимую нить. Зловещая ухмылка растянула его губы, лишённые прежнего очарования, теперь это был оскал хищника, видящего добычу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Да начнётся война.»

И в ответ на его беззвучный приказ, вся чёрная масса позади него пришла в движение. Тишину пустыни разорвал рёв тысячелетней ненависти, и тьма пошла в наступление на свет.

Глава 27 Битва Богов

Ра сжал руку Авроры, его взгляд, только что полный бездонной нежности, резко устремился вдаль, за пределы дворца, туда, где пустыня встречалась с небом. Казалось, он не видел больше колонн зала, не слышал музыки. Он видел тьму на горизонте, густую, движущуюся, живую.

Его лицо, сиявшее минуту назад, напряглось и исказилось. Не страхом, а холодной яростью. Словно под кожей зашевелилась сама материя его божественной сущности, готовая разорвать оболочку.

Он не стал объяснять. Не было времени. Одним порывистым движением он схватил Аврору и прижал к своей груди так крепко, что воздух вырвался из её лёгких. И прежде чем она успела вскрикнуть, реальность вокруг них сжалась, закрутилась и... щелкнула.

Они материализовались не в тронном зале, а в самых сокровенные покоях Ра — в круглой комнате с узкими окнами с решетками, стены которой были высечены из цельного куска чёрного обсидиана и мерцали изнутри, как застывшее ночное небо. Здесь не доносилось ни звука снаружи.

«Любимая, — его голос был низким, резким, как удар кремня о сталь. В нём не осталось и тени от свадебной мягкости. — Он здесь. Сет. С целой армией.» Его взгляд, полный бушующей ярости и железной решимости, впился в неё. «Сюда никто не войдёт. Никто. Будь здесь. Прошу, не выходи. Ни под каким предлогом.»

Аврора побледнела, её свадебный наряд вдруг показался нелепым, хрупким саваном в этой могильной тишине. Она схватила его за руки.

«Нет,Ра, любимый, я хочу быть с тобой рядом! Не оставляй меня одну!»

Он нежно, но быстро провел ладонью по её волосам, касание было мгновенным, как прощальный вздох.

«Да,моя искорка, так и будет. Скоро. Скоро всё закончится.»

И, не дав ей сказать ни слова, Ра растворился. Он оставил её в абсолютной, давящей тишине, где только её собственное учащённое дыхание нарушало покой.

---

Когда он материализовался в саду, мир уже сходил с ума.

Идиллическая картина рассыпалась на осколки. Воздух, ещё недавно напоённый ароматом цветов, теперь был густым, тяжёлым, звенел от низкочастотного гула — предвестника колоссального зла. Небо над дворцом почернело, от искажения самой реальности, будто невидимая грязь растекалась по небесному своду.

Повсюду царила суматоха. Боги, только что пировавшие в человеческих обличьях, сбрасывали с себя маски праздности.

Бастет больше не была игривой кошкой. Её тело выросло, мускулы вздулись под шкурой, когти на лапах вытянулись до длины кривых кинжалов. Её рык разрывал воздух, а глаза светились холодным зелёным пламенем. Рядом с ней уже стояли десятки её боевых кошек-демонов, шипящих и бьющих хвостами.

Гор расправил за спиной крылья из сияющего дневного света, но теперь они были острыми, как лезвия. В его руках материализовался копьемет, и его глаза горели безжалостной яростью охотника.

Анубис, всегда спокойный, теперь стоял неподвижно, как чёрная базальтовая статуя. Но от него исходила волна смертельного холода, а в его свите шакалоголовые воины выстроились в бесшумные, готовые к убийству шеренги. В их руках блестели копья из обсидиана.

Даже Тот, бог мудрости, сменил свиток на посох из тёмного дерева, на конце которого пульсировала опасным синим светом сфера. Его лицо было сосредоточенно и сурово.

Земля под ногами слегка дрожала. Ра видел, как по краям защитного барьера дворца, обычно невидимого, теперь пробегали багровые молнии — признак того, что древняя магия Сета и Апофиса уже бьёт по его границам.

Он сделал шаг вперёд. Его солнечный диск, парящий над головой, сжался и накалился докрасна. Из символа жизни и тепла он превратился в знак войны. Свет от него стал не золотым, а белым, ослепительным и режущим. Парчовый плащ с его плеч испарился, обнажив торс, на котором теперь проступили светящиеся синим пламенем священные символы защиты и уничтожения.

Его крылья из ночи развернулись за спиной, но теперь они не были бархатными. Каждое «перо» стало острым, как клинок, и источало мороз, от которого на ближайших листьях выступил иней. Он был Владыкой Небес, грозой, пришедшей в ярость.

Его голос прогремел над садом, заглушая нарастающий гул и рыки:

«Они пришли осквернить наш дом. Они пришли погасить наш свет. Покажем им, что такое истинный огонь! К оружию!».

Его слова взметнулись боевым кличем, подхваченным десятками божественных голосов. Сад превратился в преддверие ада, наполненное сиянием божественных форм, готовых к смертельной схватке. А снаружи, всё ближе и ближе, накатывал рёв самой Тьмы.

Словно чёрная, ядовитая приливающая волна, армия Апофиса обрушилась на окраины священной рощи. Земля задрожала и застонала под тяжестью тысяч копыт, когтей и чешуйчатых тел. Воздух наполнился невыносимым смрадом гниющей серы и озона, перебивая сладкие ароматы цветов.

Сет был в первых рядах. Он несся, как торнадо из плоти и ярости. Его рыжие волосы горели алым пламенем, а в руках он сжимал копье, выкованное, казалось, из сгущённой тьмы и звёздного ветра. Его прекрасное лицо было искажено экстазом разрушения. Он врезался в строй божественных защитников. Каждый удар был математически точен и чудовищно силён. Он отрубал голову демону-стражу Анубиса, парировал удар копья воина Гора и, кружась в смертельном танце, вспорол живот одной из боевых кошек Бастет. Его смех, резкий и безумный, резал воздух.

Демоны — легионы Икенти, Сехакек, Ин-тепа — не были просто дикой ордой. Они сражались с холодной, бездушной жестокостью. Икенти, похожие на гигантских скорпионов с человечьими торсами, методично окружали меньших богов, разрывая их щупальцами и клешнями. Бесформенные тени Сехакек просачивались сквозь щиты света, вызывая мучительные видения и безумие. А могучие Ин-тепы с кожей вулканического камня ломали строй, сокрушая всё на своём пути грубой силой.

Но и боги не оставались в долгу.

Осирис, Владыка Вечности, больше не был бледным богом подземного мира. Его кожа отливала цветом тёмного нефрита, а из его рук били потоки чёрного света, несущие абсолютное забвение. Там, где они касались демонов, те не умирали — они просто стирались, растворяясь без следа и памяти. Он двигался неторопливо, но неумолимо, как сама судьба.

Гор, Небесный Сокол, был воплощением яростной скорости. Он пикировал с небес, и каждый удар его копьемёта был подобен падению молнии. Его крылья резали демонов, как серпы, а его глаза безошибочно находили уязвимые места в броне чудовищ. Увидев Сета, Гор с оглушительным криком ринулся на него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Завязалась титаническая схватка. Сет против Гора и Осириса. Клинья тьмы против молний и силы забвения. Сет отбивался с яростью загнанного зверя, его копье метало искры при столкновении с копьём Гора, а от чёрных лучей Осириса он уворачивался с неестественной, змеиной гибкостью. Земля вокруг них трескалась и плавилась от выплесков их мощи.

Именно в этот момент Ра увидел Его.

Воздух в нескольких шагах от Владыки Солнца вздулся, загорелся и разорвался. Будто сама реальность не выдержала присутствия чего-то чудовищно несовместимого. Из этого огненного столпа, медленно, словно просыпаясь ото сна длиною в эпохи, шагнул он.

Апофис. Но не в виде змея. В облике мужчины.

Он был высок, мускулист, одет в простую, но будто сотканную из закатного пламени красную мантию. Его волосы были цвета грозового пепла. Лицо… лицо было жуткой пародией на лицо Ра. Те же высокие скулы, тот же разрез глаз, но искажённые вечной, леденящей ненавистью. А глаза… глаза горели ровным, алым пламенем, в котором не было ни мысли, ни души — только голод к уничтожению.

Он остановился напротив Ра. Тишина, внезапно воцарившаяся между ними, была громче любого рёва битвы.

«Здравствуй, брат, — голос Апофиса был похож на скрежет огромных каменных глыб, медленно перетирающих друг друга. — Говорят, ты женился. Поздравляю.» Его алые глаза медленно, с преувеличенным интересом обвели окрестности. «Где же твоя… избранница? Почему ты с ней не знакомишь? Сет так красочно расписал её… прелести. — На его искажённых губах появилось что-то вроде улыбки, от которой кровь стыла в жилах. — Я тоже… не прочь попробовать. После того, как разнесу этот твой мирок в пыль.»

Ра не ответил. Его собственное сияние сжалось вокруг него, становясь плотным, как нейтронная звезда, белым и невыносимо горячим. Его крылья из ночи сомкнулись, превратившись в блестящий, острый как бритва плащ.

«Но прежде… — Апофис сделал шаг вперёд, и земля под его босыми ногами почернела и потрескалась. — Я отомщу тебе. За века заточения. За пустоту.»

Он не закончил. Слова ещё висели в воздухе, когда он исчез и материализовался уже в сантиметре от Ра, его рука, превратившаяся в коготь из чёрного обсидиана, со свистом рассекла пространство там, где только что была голова бога Солнца.

Битва началась.

Это было столкновение двух фундаментальных принципов. Свет Ра и тьма Апофиса сплетались, пожирая друг друга, рождая безумные, не существующие в природе цвета и разрывая ткань реальности.

Вокруг них бушевала великая война богов и демонов, но в эпицентре, где сошлись Солнце и Бездна, царило лишь немое, всеуничтожающее противостояние двух вечных врагов, наконец-то сошедшихся в решающей схватке.

Глава 28 Пробуждение Рассвета

Тишина в обсидиановой комнате была густой, тяжелой, давящей, как вода на глубине. Аврора стояла посреди этого черного, мерцающего звездами склепа, и её свадебное платье из застывшего света казалось тут неуместным. Она не могла усидеть на месте. Ноги сами носили её по кругу, от стены к стене, по холодному, идеально гладкому полу.

Внутри неё бушевал вихрь мыслей, такой же хаотичный и громкий, как битва, доносящаяся приглушенным гулом сквозь магические стены.

«Я — Аврора. Просто Аврора. Студентка исторического факультета. Моей самой большой проблемой был дедлайн по курсовой по Древнему Египту. Я пила дешевый кофе в библиотеке, спорила с подругой о фараонах, мечтала о поездке в Каир. Пыль старых книг, запах чернил, скрип стульев…»

Она сжала виски пальцами, как будто пытаясь вдавить воспоминания обратно в череп. Они казались такими нереальными, сценами из чужого, плоского сна.

«А потом… этот шорох в темноте хранилища. Золотой свет из-за стеллажа с трудами о культе Ра. И… портал. Не портал даже. Разрыв. Как будто сама страница мира порвалась, и я провалилась в сноску. В сноску под названием «реальность богов».»

Её дыхание участилось. Она посмотрела на свои руки — те самые, что листали учебники. На них теперь лежала тонкая вуаль божественного сияния, подаренного Ра, а на запястье красовался браслет из сплетенных лучей, живой и теплый.

«Как быстро… Боги, как все быстро поменялось. Из лекционной аудитории — прямо в тронный зал. Из мира, где боги — миф, в мир, где они дышат, смотрят, жаждут. Меня хотели убить, использовать, сломать. Меня похищали. Меня… пытали.»

Спазм страха сжал ее горло. Она непроизвольно обняла себя, ощущая под тонкой тканью платья гладкую кожу, которую так бережно залечили его поцелуи. Воспоминания о Сете, о его прикосновениях, пытались прорваться сквозь плотину, но она с силой оттолкнула их. Нет, не ему принадлежат её мысли.

«А потом… он. Ра.»

Имя, подумав о котором, её сердце совершило странное, теплое движение, наполнив грудь нежностью и тоской. Лицо Ра возникло перед её внутренним взором. Не лицо грозного Владыки Небес с пылающим диском. А лицо мужчины, который смотрел на неё в те тихие утра, когда думал, что она спит. Лицо, искаженное болью и виной, когда он шептал «прости». Лицо, озаренное такой любовью и обожанием во время церемонии, что, казалось, вот-вот растает от переполнявших его чувств.

«Он не должен был стать… всем. Он — Бог Солнца. Вечность. А я — пылинка из другого мира. Мигающий огонек. Но он… он смотрел на эту пылинку как на величайшее сокровище всех своих эпох.»

Она любила его мощь и его уязвимость. Его ярость и его нежность. Его свет и те крылья из ночи, что укрывали её. Она любила в нем и бога, и того мужчину, который, возможно, грустил в одиночестве на своем троне веками до её появления.

«Он там… Он там сейчас сражается. Из-за меня. Ради меня. Ради нашего… нашего «завтра», которого может и не быть.»

Гул снаружи стал чуть громче. В воздухе комнаты запахло озоном и далеким пеплом. Аврора замерла, прислушиваясь. Её страх за него затмил все остальные страхи. Что, если он проиграет? Что, если эта тьма, этот Апофис… Нет. Она не могла даже подумать.

Она подошла к стене, к той, за которой, как она чувствовала, был он. Прижала руки к холодной обсидиановой поверхности.

«Вернись,— прошептала она в немую каменную гладь, словно он мог услышать. — Вернись целым. Потому что я не знаю, как существовать в мире, где нет твоего света. Ты стал моим небом, Ра. И без неба земля умирает.»

Тишина комнаты была гнетущей, но предчувствие в груди Авроры кричало громче любой бури. Сердце сжималось ледяным, зловещим комом.

Её ладонь, холодная и влажная, легла на ручку двери. Магия Ра, запечатавшая проход, поддалась её отчаянной, тихой мольбе, вплетенной в само намерение. Дверь с тихим, похожим на стон скрипом открылась.

Пройдя сквозь залы замка, она шагнула из гробовой тишины — в хаос.

Звук ударил её, как физическая волна: рёв, звон, треск, вопли, слившиеся в один непрерывный, оглушительный грохот. Воздух сада, ещё недавно благоухающий, был прогорклым от смрада гари, озона и крови. Аврора забыла о дыхании, о страхе, о собственном хрупком теле. Она видела только его — Ра, своего бога, своего любимого.

Змей Хаоса, в облике высокого мужчины с пепельными волосами и алыми глазами-углями, наступал с ужасающей, нечеловеческой методичностью. Пространство вокруг него трескалось, оставляя последы в виде чёрных, дымящихся шрамов.

«Ты ослаб, брат, — голос Апофиса был подобен скрежету скал, медленно перетирающих друг друга. Он парировал сгусток солнечной плазмы Ра, просто раскрыв ладонь, и энергия рассыпалась, как хрупкое стекло. — Неужели любовь к этой тленной плоти сделала тебя таким… мягким? Ты за века покоя разучился чувствовать вкус настоящего боя. А я… я только и делал, что ждал этого момента.»

Ра молчал. Его лицо, обычно непроницаемое, было искажено титаническим усилием. Аврора, застыв в ужасе, вдруг поняла. Он сдерживался. В нём клокотала сила, способная испепелить всё. Но цена была бы непомерной — жизнь всех его союзников, сад, дворец… её жизнь. И Апофис играл на этом, методично изматывая его, подталкивая к роковому выбору.

Вокруг кипела всеобщая битва. Гор и Осирис, спина к спине, атаковали Сета. Рыжеволосый бог, напитанный силой Апофиса, отбивался с безумной яростью. Его орудие метало искры при столкновении с копьём Гора, а от чёрных лучей Осириса он уворачивался со змеиной гибкостью. Но перевес был не на их стороне. Бастет, с глубокой раной на боку, хрипло рычала, отбиваясь от тварей Сехакек. Исида и Тот, стоя на возвышении, сплетали сложное сдерживающее заклятие, но волны демонов прорывались сквозь него, как гнилая плотина. Повсюду были видны раненые боги. Казалось, тьма, копившая силы веками, вот-вот затопит последний оплот света.

И тут Апофис совершил решающий манёвр. Он резко взметнул руки, и из воздуха сплелась сеть из кроваво-красных, пульсирующих нитей. Она набросилась на Ра, опутывая его крылья, руки, туловище. Ра, стиснув зубы, воздел руки к небу, и от его тела хлынул шквал света, разрывающий паутину. Но в этот миг Апофис материализовался в сантиметре от него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Темно-алый луч, тонкий и точный, как игла, ударил прямо в лицо Солнца.

Ра взревел от боли, на мгновение ослепнув. Этой доли секунды хватило. Сеть, воспрянув, опутала его с новой силой, сдавила, впиваясь в плоть. Апофис с диким, торжествующим ревом обрушил на скованного бога сокрушительный поток искажённой энергии. Аврора увидела, как по смуглой шее Ра, из-под золотого ожерелья, побежали тонкие, алые струйки.

«НЕТ!»

Крик вырвался из её груди прежде, чем она осознала это. Вся осторожность, весь страх были забыты. Она бросилась вперёд, белое платье мелькало среди копоти и разрухи.

Апофис медленно обернулся. На его искажённом лице расплылась сладостная, неторопливая улыбка.

«А вот и она. Твоя избранница. Смертная… но, надо признать, прекрасная.»

Его рука, длинная, с тонкими пальцами, метнулась вперёд с неестественной скоростью и схватила её за горло. Он притянул её к себе, как ребёнок тянет куклу. Его алые глаза, пылающие холодным пламенем, лениво прошлись по её лицу, по дрожащему телу в свадебном наряде. Большой палец другой руки грубо приподнял её подбородок, а ладонь обвила талию, прижимая к себе. От него исходил неземной жар, как от раскалённой печи.

«Я обещал отдать тебя Сету, — прошипел он, и его дыхание пахло пеплом и озоном. — Но, знаешь, похоже, я не сдержу слово. Хотя, наигравшись вдоволь… возможно, и отдам. А пока… смотри. Стань свидетельницей того, как гаснет солнце твоего любимого.»

Он поднял свободную руку кверху. Из разорванного неба, из самых основ мироздания, начал стягиваться колоссальный столб черной энергии. Он вился, как живой, поглощая свет, звук, саму надежду. Это была запретная магия Хаоса, способная уничтожить бессмертную суть.

Ра стоял на коленях, опутанный кровавой сетью. Половина его лица была залита кровью, смешавшейся со слезами ярости. В его глазах, встречавших взгляд Авроры, была невыносимая агония. Заклятие сжимало его горло, не давая издать ни звука.

И в этот миг, глядя в его глаза, видя его кровь и его боль, внутри Авроры что-то перевернулось. Из самой глубины её тела, поднялась сила. Сила её мира. Сила человеческой воли, любви и ярости, сжатая в точку.

Её руки, поднялись, и она взяла лицо Апофиса в свои ладони, заставив его алые глаза встретиться с её взглядом. В её глазах не было ни страха, ни мольбы. Только абсолютная, стальная решимость.

«Отпусти его, — прозвучал её голос. Он был тихим, но резал грохот битвы, как лезвие. — Освободи от заклятия.»

Апофис замер. Его ухмылка сползла с лица. Он смотрел в её глаза и видел там нечто, с чем никогда не сталкивался за все эоны существования. Не магию, не силу бога — а неколебимую волю смертной, подкреплённую любовью. Его собственная воля, на мгновение, дрогнула и подчинилась. Почти рефлекторно он вскинул руку. Кровавая сеть, опутывавшая Ра, лопнула с сухим, шипящим звуком, рассыпавшись в прах.

«Уничтожь свою армию,» — продолжила Аврора, не отпуская его взгляд. Её слова были приговором.

Заворожённый, Апофис щёлкнул пальцами другой руки.

Тихая волна прошла по полю боя. Демоны рассыпались. Икенти, Ин-тепа, Сехакек — все легионы первозданного Хаоса обратились в пыль и развеялись в воздухе, как кошмар при пробуждении.

В наступившей оглушительной тишине прозвучал рёв безумной ярости. Сет, увидев крушение всего, ради чего он пожертвовал собой, метнулся к Авроре.

«ТЫ!»

Но он опоздал. Ра поднялся. Крылья из ночи развернулись с гулом урагана, сметая остатки разрухи. Солнечный диск над его головой вспыхнул светом, который невозможно было описать — он был за гранью цвета, за гранью восприятия, чистым воплощением гнева и власти.

Взгляд Ра упал на Сета. В нём было холодное, безличное презрение и готовность привести приговор в исполнение. Пространство вокруг Сета схлопнулось. Рыжеволосый бог, на миг застывший в прыжке, исказился в немой гримасе ужаса. Потом его форма, его сущность, его воспоминания — всё, что делало его Сетом, — растворилось. Без взрыва, без пепла. Его стёрли из реальности, как ошибку. Окончательно. Неумолимо.

Теперь Ра повернулся к Апофису. Древний Змей, оправившись от шока, пылал яростью, но в его алых глазах впервые мелькнуло нечто, похожее на осознание поражения.

«Не один,» — раздался голос Осириса.

Бог загробного мира подошёл, и его свет забвения слился со светом Ра. Гор, присоединился к ним яростью небес. К ним потянулись лучи силы от Исиды,Тота, Бастет, от всех оставшихся богов.

Ра воздел руки. Изливать всю мощь было бы безумием. Вместо этого он, став ядром и проводником воли всего пантеона, начал плести новую печать. Нити света, тьмы, мудрости, порядка, жизни и суда сплетались воедино, образуя сверкающую, непостижимо сложную сферу вокруг Апофиса.

Змей сопротивлялся, но сфера сжималась причиняя боль и трансформируя.

«Не в пустоту, брат, — сказал Ра, и его голос звучал как голос самой вселенной. — А в основу. Ты станешь темной материей новых миров. Твоя ярость будет питать рождение звёзд. Твой хаос ляжет в почву для новых форм жизни. Навеки.»

Заклятие свершилось. Сфера с Апофисом внутри, сверкнув в последний раз, сжалась до размеров песчинки и исчезла, унесенная в фундамент мироздания.

Наступила тишина. Глубокая, звонкая, потрясенная.

Ра обернулся к Авроре, шагнул к ней, и с каждым шагом его грозное сияние таяло, уступая место чему-то иному. Он подошёл, покрытый кровью и пылью битвы, и опустился перед ней на одно колено. Его огромные, способные удерживать солнце руки, осторожно, как будто боясь разбить, взяли её маленькие, холодные ладони.

Он поднял на неё взгляд. И в его глазах, в этих бездонных, древних глазах, плескалось нечто, от чего перехватывало дыхание. Восхищение, граничащее с благоговением. Любовь, смешанная с бесконечной, немой благодарностью. И поклонение. Истинное, глубокое поклонение не богине, а женщине, чья душа оказалась сильнее древнейшего зла.

«Моя искорка, — прошептал он, и его голос был хриплым, нежным. — Моё солнце. Ты… ты не просто спасла меня. Ты спасла всё.» Он прижал её ладони к своему лбу, к губам, и она чувствовала, как дрожат его пальцы.

Вокруг них собирались боги. Гор смотрел на Аврору с новым, глубоким уважением. Осирис кивнул ей, и в его взгляде было одобрение. Исида улыбалась сквозь слёзы облегчения. Бастет, прихрамывая, подошла и тихо мурлыкнула, касаясь головой её руки. Тот что-то записывал на своём свитке, многозначительно покачивая головой.

А потом из груди Гора вырвался победный клич, подхваченный Осирисом, Бастет, всеми остальными. Это был громоподобный рёв триумфа, благодарности и освобождения. Звук, от которого дрогнули уцелевшие колонны и, казалось, само небо прояснилось, впервые за много часов пропуская чистый свет настоящего солнца.

Ра поднялся, не отпуская её руки, и притянул Аврору к себе, к своей груди, заслоняя её от мира. Они стояли среди руин и ликующих бессмертных. Бог, нашедший свою слабость в любви, и смертная, обнаружившая в любви свою неуязвимую силу. Война закончилась. И их вечность, едва не погасшая, начиналась сейчас, как союз двух равных душ, выкованный в пламени битвы и освещённый её тихой, непобедимой волей.

Глава 29 Новое Солнце

Прошло какое-то время, но не время в привычном понимании — скорее, тихое, сладкое затишье, наполненное исцеляющими прикосновениями и безмолвными клятвами, произнесёнными в полумраке их опочивальни. Они сидели на их поляне, той самой. Озеро было зеркальным, отражая закатное небо. Ра сидел, прислонившись к старому платану, а Аврора устроилась между его ног, спиной к его груди, укутанная в его объятия и тёплый плащ. Его подбородок покоился на её макушке, а пальцы бессознательно перебирали пряди её золотых волос.

Она задумчиво смотрела на гладь воды, где плавали последние опавшие лепестки лотоса. В тишине, нарушаемой лишь пением невидимых цикад и биением его сердца у неё за спиной, зрела решимость.

«Любимый, — начала она тихо, и её голос прозвучал странно звонко в этой тишине. — Мне нужно тебе сказать.»

Она закусила губу, чувствуя, как внутри всё сжимается от волнения. Ра, почувствовав лёгкое напряжение в её теле, медленно отстранился. Его большие, тёплые ладони мягко взяли её лицо и повернули к себе. Его взгляд, обычно читающий целые вселенные, был теперь вопросительным и беззащитно внимательным.

«Что такое, моя искорка? Говори. Для тебя нет запретных слов.»

Аврора глубоко вдохнула, глядя прямо в его тёмные, как ночное небо, глаза. Она видела в них своё отражение — маленькое, хрупкое, но сияющее.

«Я…беременна.»

Слово повисло в воздухе между ними, лёгкое, как пух, и тяжёлое, как целая планета.

Сначала в глазах Ра появилось удивление.

Его брови чуть приподнялись, губы приоткрылись.

«Б…что?» — вырвался у него шёпот, и в нём звучало не неверие, а попытка охватить неохватное.

Затем удивление сменилось осознанием. Оно пришло волной, физической, почти сокрушительной. Его глаза расширились. Взгляд упал на её ещё плоский живот, потом снова взметнулся к её лицу. И в глубине его зрачков вспыхнули целые галактики нового, незнакомого света.

Вострог захлестнул его. Не громкий, не бурный, а тихий, благоговейный, до слёз. По его щеке, по идеальной, божественной коже, скатилась одна-единственная, тяжёлая слеза. Она упала на её руку и обожгла кожу живым теплом.

«Ты… ты носишь… нашего…» — он не мог договорить. Его голос сорвался. Он, Владыка Небес, не мог найти слов.

А потом пришла любовь. Такая всепоглощающая, такая нежная и такая яростно-защитная, что воздух вокруг них затрепетал. Он медленно, с бесконечным благоговением, опустил одну ладонь ей на живот, как будто прикасаясь к самой великой святыне во всех мирах.

«Жизнь, — наконец выдохнул он. — Наша жизнь. Твоя и моя. Сплетённые воедино.» Он смотрел на её живот, а потом снова на неё, и в его взгляде был такой трепет, перед которым меркли все его прежние победы и создания. «Ты подарила мне не просто будущее, Аврора. Ты подарила мне… вечность, которая имеет смысл. Продолжение. Нас.»

И тогда его лицо озарила сияющая, чистейшая радость. Та, что бывает только при чуде. Он рассмеялся — тихо, счастливо, по-мужски сдавленно, и притянул её к себе, прижимая так крепко, будто хотел вобрать в себя и её, и крошечное чудо внутри неё.

Его поцелуй был нежным, влажным от слёз, бесконечно благодарным. Он целовал её губы, щёки, веки, лоб, шепча между поцелуями обрывки слов: «спасибо… любовь моя… солнце моё… мать моего ребёнка…»

Он обнимал её, ласкал её спину, волосы, снова и снова возвращая ладонь к её животу, как будто не веря и одновременно пытаясь ощутить каждую молекулу происходящего чуда.

Потом он отстранился, взяв её лицо в руки с новой, серьёзной нежностью. Его глаза стали глубокими, как обещание.

«Слушай меня,— сказал он, и его голос приобрёл ту самую властную, не допускающую возражений ноту, которая, однако, теперь была направлена только на защиту. — Ты не почувствуешь боли. Ни на секунду. Ни одной тени дискомфорта, если это будет в моей власти. Я буду рядом в каждый миг. И… — он сделал паузу, и в его глазах вспыхнула решимость, смешанная с трепетом. — Я сам приму у тебя роды. Моими руками. Моей магией. Моей любовью. Никто другой не прикоснётся. Только я. Я буду первым, кто увидит нашего ребёнка. Я буду тем, кто введет его в этот мир, в полной безопасности и нежности.»

Это был обет, вплетённый в ткань реальности. Обет бога, который отныне видел свою главную миссию не в движении светила по небу, а в том, чтобы держать за руку свою жену и встречать взгляд своего дитя, входящего в мир, который он когда-то создал, но только сейчас по-настоящему понял ценность жизни в нём. Он снова прижал её к себе, и они сидели так, у озера, две половинки, создавшие целое, которое теперь тихо пульсировало новой жизнью в её лоне, освящённой его слезами радости и бесконечным, благоговейным светом его любви.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30 Эпилог

Тихий вечер опускался на сады дворца Ра, окрашивая мир в тёплые, медовые тона. В беседке, увитой цветущим жасмином, сидела Аврора. Она смотрела на заходящее солнце — его солнце — и улыбка не сходила с её губ. Это было другое сияние, внутреннее, спокойное и глубокое.

В нескольких шагах от неё, на краю цветника из розовых и белых лотосов, стоял Ра. Он не был сейчас грозным Владыкой Небес. Он был отцом. В его могучих, привыкших держать скипетр власти и раздвигать горизонты, руках лежал маленький, завёрнутый в тончайший шёлк цвета рассвета, свёрток. Он покачивал его с такой нежностью и трепетом, которые могли бы согреть самую холодную пустыню ночи. В свёртке, прижав крошечный кулачок к щеке, спала их дочь. Ситре. Дочь Ра.

Взгляд Авроры затуманился, мысленно уносясь в тот день, который навсегда изменил всё.

Она помнила первые лёгкие спазмы, не боль, а скорее волну глубокого, внутреннего движения. И он был рядом. Его руки, которые одолели Апофиса, теперь были опорой под её спиной, его голос, повелевавший солнцем, шептал только слова любви и ободрения. Не было страха, не было мучительной боли — лишь мощное, природное давление и его абсолютное, сконцентрированное внимание, окутывающее её, как кокон из света. Он направлял, поддерживал, дышал с ней в унисон. И когда настал момент, именно его сильные, уверенные руки приняли на свет крошечное тельце. Первый крик их дочери, чистый и ясный, разрезал тишину комнаты, и слёзы счастья хлынули из глаз Авроры — от переполнявшей душу любви.

Он подошёл к ней тогда, держа на руках их завернутую в свет дочку. Его глаза, те самые, в которых горели галактики, теперь сияли влажными алмазами безмерной радости. Он смотрел на Аврору, и в его взгляде было всё: восхищение, благоговение, благодарность, столь глубокая, что её невозможно было выразить словами.

Сейчас, в саду, Ра почувствовал её взгляд.

Он подошёл к беседке, не переставая тихо покачивать Ситре. Медленно опустился рядом с Авророй на колено, и его свободная рука обняла её за плечи.

«Спасибо, любимая,» — прошептал он, и его голос был тихим, как шелест листьев над ними, но каждое слово было наполнено весом целой вечности. «Ты — моя жизнь. Моё счастье. Мой единственный и вечный свет.» Его взгляд скользнул к мирно спящей дочери, а потом вернулся к жене. «Моя богиня. Бессмертная. Вечная. Подарившая жизнь.»

Он наклонился и поцеловал её в макушку, а затем нежно прикоснулся губами к бархатистой щеке спящей Ситре.

Аврора прижалась к нему, закрыв глаза. В её сердце не было больше ни страха, ни тревоги прошлого. Была лишь полнота. Она, простая студентка, нашла дом в вечности. Она, пережившая тьму, стала источником нового света. Она была любима и любила безгранично.

Последний луч солнца, его солнца, пробился сквозь листву и упал на них троих, озаряя маленькую семью в беседке — бога, нашедшего смысл не в правлении, а в отцовстве; богиню, чья сила оказалась в тишине сердца; и их дочь, дитя света и любви, чьё будущее было безоблачным, как это ясное небо над их вечным, мирным садом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец