40 снов Люсиль

Пролог

От автора:

По обоюдному решению с соавтором, которая решила покинуть творческую стезю на Литнете, книгу из цикла "Люмерийские хроники" перетащили сюда. А поскольку по новому положению сайта нельзя одну книгу публиковать дважды со статусом "в Процессе", мы ставим "Ознакомительный фрагмент" на время редактирования и выкладки.

Рекомендуем читать после "Мароя и хранителей", чтобы была понятна предыстория.

Пролог

Комнату окутывал уютный полумрак, как и обещал Рене, очевидно, стеснявшийся того, что должно произойти. Либо он просто пожалел чувства Люсиль. От портала, стоило ему захлопнуться за её спиной, пламя единственной свечи, зажжённой на столе у окна, взметнулось, пожирая достигнувшую его волну магии. Сам Рене сидел в кресле, недалеко от камина, свет которого так же был закрыт решёткой для сушки вещей. Люсиль заметила лишь силуэт, поднявшийся из кресла и шагнувшей ей навстречу.

Всё было так, как он обещал. Не произнеся ни звука, Рене приблизился к ней, взял за руку и повёл назад, к креслу, куда опустился сам и усадил её к себе на колени. Ни приветственного поцелуя и попытки успокоить её, дрожавшую от нервного перевозбуждения. Да, Люсиль хотела убедиться: они подходят друг другу, – и она получит, что хотела.…

О, эта его эмоциональная скупость мужчины, уже обручённого и пытающегося сохранить чистые отношения с невестой, эта верность!.. Именно эти качества добавляли Люсиль одержимости – доказать, что она лучше какой-то нортоновской лумерки, она – слаще, привлекательнее, и её магия подходит к его, удивительной и самобытной… Магия, вызывающая умиление, восторг и преклонение…

Ей показалось на коленях неудобно, и она поёрзала – понятливые мужские руки под бёдрами приподняли и прижали её к себе ближе, а потом как бы неохотно отпустили. Рене будто чувствовал, что под плотным шлафором Люсиль – рубашка из самого нежного льна, ласковая на ощупь и невесомая. Люсиль выбрала лучшую, с соблазнительным вырезом и изысканнейшими кружевами, ту, которую бы надела лишь для самого желанного, любимого... Под рубашкой белья не было, ведь у неё был план. Беспроигрышный план! Если Рене – на самом деле тот мужчина, каким его узнало её сердце.

И вот, наконец, долгожданный миг – пауза перед счастьем, и его губы накрывают её, которые нежным цветком послушно раскрываются навстречу соларису. Словно бы неосознанно, она провела рукой по его груди к плечам и закинула за шею, чтобы удобнее прижаться. Юношеские руки отреагировали на эту шалость, обхватили полуразвёрнутый корпус Люсиль, одна ладонь легла на бёдра, вторая – поднялась выше, к плечам и в том месте начало жечь: захотелось, чтобы он сжал сильнее, до боли.

Целовался он умело, сначала главенствуя в хореографии поцелуев, а потом отступил, давая шанс девушке проявить себя. И Люсиль сделала то, что представлялось ей самым желанным за последние недели – проникла пальцами в удивительно мягкие волосы на его затылке и впилась в губы, нескромно прикасаясь своим языком к его. Этот приём был описан в книге «Наука нежности», которую он не читал, как оказалось. Но ведь, безусловно, мог так целоваться со своей невестой, этой жалкой служанкой?

Рене рвано вздохнул и, в конце концов, расслабился, подчинился не технике поцелуя, а его страсти. Прикосновения становились всё более жадными, а спарринг языков дерзким. Громкие звуки в безмолвии комнаты показались Люсиль умилительно интимными, но Рене пока только целовался, вёл к магической проверке – слиянию, хотя его пальцы нет-нет да и судорожно сжимали шлафор, прихватывая тело под ним, но тут же отпускали, вспоминая о совести, которая запрещала хозяину лишние чувства. Люсиль прислушивалась ко всему этому, пока её не вырвало из реальности…

Никогда прежде она не чувствовала такого сильного магического слияния. В нём была сладость и горечь, страх потери и абсолютное счастье – настолько мощные, что сердце Люсиль забилось медленнее, а из глаз брызнули обильные слёзы.

Рене был лучше всех, он был – ЕЁ!

Какими жалкими в эту минуту показались осторожные магические проверки на последнем балу: маги будто боялись её, не доверяли ответу судьбы. Рене был другой – открылся полностью, показал свою медовую суть.

Люсиль застонала, чувствуя расслабление во всем теле, но пульсировал сладостный узел желания внизу, словно вобравший в себя всё её напряжение и страхи. Теперь она была уверена: Рене поймёт, что интуиция её не подвела и он предназначен Люсиль и только ей одной! Она докажет это!

Отпустила портальный дар, рвущийся к нему, и наградила Рене, располовинив, как и должно быть между честными супругами. Теперь её часть будет всегда с ним, полгода точно. Нортоновская лумерка обязательно узнает, почувствует и взревнует, отпустит неверного мужчину. А Люсиль окажется рядом и заберёт себе!

Она вздрогнула, когда в неё ответно вдруг полилась незнакомая маг-сила. Рене делился своей, а значит, слияние было обоюдным, и он всё-таки был ею очарован, был! Люсиль охотно приняла дар, а затем их поцелуй распался.

Рене тяжело дышал, на короткий бесконечный миг припал к её шее, унимая желание и отпустил с сожалением! Да, с сожалением! Люсиль это чувствовала! Любимый лицемер, зачем же было притворяться холодным и высокомерным?

Его руки снизу приподняли её и отодвинули.

«Ну, куда же ты, дурачок, меня прогоняешь?» – подумала она, улыбаясь, поскольку была уверенна, что Рене теперь, после слияния, должен передумать. И зацеловать её, показать свою науку нежности.

Люсиль чувствовала, как затекло тело от неудобного положения, но не торопилась уходить, терпела. Рене предупреждал вчера: проверили слияние – и на этом всё. Люсиль строит портал и возвращается к себе. Но он ведь даже не подозревал, что слияние будет таким волшебным! И юная герцогиня торжествовала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рене слегка оттолкнул её, напоминая про уговор. О, эта его суровость! Девушка подчинилась, но медлила. Оставшейся портальной магии было в избытке, просто… Просто она всё ещё надеялась, что он не даст ей уйти. А без нижнего белья особенно явно чувствовался огонь в чреслах…

Рене упрямо молчал. Это обидело. И Люсиль повернулась к нему спиной, сделала шаг и второй. Но вдруг:

– Малышка моя золотая! – в спину ударило жаром шёпота.

Она обернулась, и в следующий миг они бросились друг к другу, синхронно зарываясь пальцами в волосы и лохматя их. И не было других мыслей, кроме одних – обладать им, её Рене Мароем, а мечты амбициозного отца к шархалу! Ни с кем она не будет так счастлива, как с этим лумером, отмеченным Владычицей! Только он. Он! Он! И ещё раз он!

Как-то сами собой расстегнулись две пуговицы на шлафоре, и плотная ткань, подбитая тонким мехом, упала к ногам обоих. Рене удивлённо вздохнул, обнаружив под руками девичье тело, защищённое паутиной тонкой сорочки и ничем более.

«Вот я – твоя награда!» – Люсиль расслабленно, поощряя его смелость, снова запрокинула снова свои руки ему на плечи и прижалась доверчиво лицом к сильным плечам.

– Золотая малышка моя! – хрипло выдохнул голос ей на ухо с интонацией удивления. Он всё ещё не верил, что она готова на всё ради него. Глупенький…

И смешались руки, объятия и два дыхания… Внезапно оказалось, что можно трогать друг друга везде, и это совсем не стыдно, потому что приятно. Книга «Наука нежности», в которой всё это описывалось, нисколько не преувеличила силу ощущений от прикосновений.

Люсиль поняла: из неё рвётся всё недосказанное, женское, о чём раньше она только мечтала, засыпая. И Рене – уже настоящий мужчина, ибо так жадно мог трогать её тело только опытный, познавший радость обладания.

Белая ткань сползла наполовину, позволяя увидеть верхнюю часть груди.

– Поцелуй меня там, – не ожидая от себя такой смелости, попросила она, задерживая его руку на своём маленьком, но таком горячем полушарии.

И он поцеловал… А потом подхватил на руки и понёс к кровати. Положил бережно на нерасправленное покрывало и нерешительно задумался, сидя на коленях перед нею, изнемогающей в ожидании прикосновений.

Его нужно было поощрить, и Люсиль приняла вертикальное положение, смело взялась за пуговицы на его жюстокоре. Так верхняя одежда был отброшена, и Люсиль смогла потянуть вверх заправленную в штаны рубашку. Рене начал было помогать – и снова остановился. Накрыл сверху её руки:

– Нельзя, малышка! – напомнил хрипло шёпотом о последствиях.

Но Люсиль уже было не остановить. Она ведь всё продумала! Если слияние будет успешным, то будь что будет – Люсиль соблазнит его, станет его женщиной, а потом, когда уже ничего не изменить, всё расскажет отцу. И тому придётся благословить брак своей любимой дочери и мага из лумерской семьи, ведь Рене отцу даже нравился и вызывал восхищение, Рене обязательно станет хорошим зятем!

– Нас ведь благословила Владычица! – забормотала она, принимая поцелуи в свою шею и продолжая раздевать покорного Рене…

Рене снова громко застонал и неестественно выгнулся корпусом. Ему было приятно! О, в книге хоть и детально всё было расписано, но только сейчас Люсиль поняла всю важность науки нежности, с помощью которой мужчиной можно легко управлять. И усилила ласки, как то советовала книга о страсти.

– Так, малышка, хорошо!

Он забормотал слова, и музыкальный тонкий слух Люсиль уловил клятву мага. Рене уже называл её своей женщиной и просил Основателей благословить их слияние, шептал, что никакая другая женщина ему не нужна.

Дело шло к нужному финалу. Люсиль быстро сменила позу, легла на спину и потянула на себя возбуждённого Рене, перехватила одну его руку, прижала к бёдрам, подсказывая: она согласна на более смелые ласки.

– Возьми меня, Рене Марой, сделай своей! – выдохнула вместе со стоном она и потянула возлюблённого за плечи на себя.

– Нельзя-а! – хрипло простонал он, однако падая на неё сверху и утыкаясь лицом в женскую грудь. И даже попытался слезть с кровати, но Люсиль уже скрестила ноги на его бёдрах, приковывая к себе. Решимость Рене снова пала.

– Я должен тебе кое-что сказать, подожди, – изменившимся голосом сказал он самую длинную фразу за вечер, хрипло, покашливая, чтобы прочистить горло, – подожди…

– Я тебе нравлюсь? – она поелозила под ним.

– Очень! – признался он и каким-то жалобным тоном попросил. – Позволь…

Кажется, он не лукавил. Рене всегда был честен с нею, и Люсиль прекратила цепляться за него. Тяжело дышащий юноша сместился вниз… Стон сам собой вырвался, грудной, совершенно по-взрослому женский, и пальцы ухватились за мягкие волосы, забрали затылок в жадный плен сладострастия…

Внезапно по прикрытым векам ярко ударил свет. Люсиль машинально открыла глаза. Пламя на нескольких свечах и в светильниках усилилось многократно, превращая глубокую ночь в день. Рене, будучи занят ласками, разумеется, не сразу заметил изменения.

А она лежала, моргая часто, чтобы глаза привыкли к освещению, и вдруг увидела перед собой курчавые тёмно-русые волосы. Это был не Рене с его прекрасными белоснежными волосами бога!

Люсиль вскрикнула негромко, начиная чувствовать страх, дёрнулась, чтобы освободиться, но незнакомец только сильнее прижался.

– Отпустите! Вы слышите?! Немедленно отпустите! – взвизгнула Люсиль, с силой упираясь в тело рядом и отталкивая его.

Незнакомец отстранился, и теперь, когда между ними было расстояние, Люсиль узнала надоедливого Антуана, который подслеповато щурился и-за слишком яркого света после темноты.

– Проклятье! – хрипло сказал он, признаваясь в пикантности ситуации, и том, что не хозяин ей.

А Люсиль, ползком отодвигаясь к спинке кровати и на ходу пытаясь отдёрнуть задранную рубашку, готова была кричать, но вопль застрял где-то в горле. И невозможно было отвести глаз от растерянного Антуана, поднимающегося на колени. И того, что напоминало о её глупости и беспечности.

– Проклятье! – повторил Антуан, проследив за направлением испуганного взгляда девушки, и спрыгнул с кровати, чтобы натянуть штаны.

Люсиль собиралась с духом – закричать, проклясть Антуана за подлость, и соскочить, чтобы ударить его, но не успела. Посередине комнаты вдруг заклубился чёрный туман, оформляясь в фигуру.

В голове гулко, сотней единых голосов, рявкнул грозный бас:

– Расшалились, детишки?! Без брачного договора решили развлечься?!

Преграда в горле лопнула, и Люсиль завизжала. Сама не поняла, как – прыгнула с кровати прямо в образовавшийся портал, а через мгновение плюхнулась на ковёр в своей комнате. Крик рвался наружу, и она кричала, помня ту жуткую фигуру и страшный многоголосый бас в своей голове.

1-й сон: Бесчестие

Она кричала бы долго, но внезапное прикосновение к плечам сзади и разряд боли сковал горло.

– Про-ости-и-и… Я не хотел, – простонали сзади, и Люсиль медленно обернулась. Позади неё Антуан болезненно тряс руками.

Она сама издала невнятный каркающий звук, который должен был родиться криком, полным возмущения и ненависти. Как ни странно, юноша её понял и морщась, примирительно поднял руки вверх:

– Я не знаю, оно само! Клянусь!

Она хрипела и таращилась на него своими огромными васильковыми глазами, которые успели заметить слишком много лишнего. Антуан был почти без одежды, в одних нижних штанах с болтающейся слабо завязкой и свидетельством недавнего возбуждения. Люсиль, как была на коленях, на полу, так и откинулась назад, пытаясь отползти подальше от мерзавца.

– Лю, пожалуйста! – а он, наоборот, наклонился, собираясь сесть рядом, и протянул к ней руки, – прости, заклинаю!

Горло отпустило, и девушка завизжала:

– Уйди! Нена… – не успела, Антуан бросился к ней, пытаясь то ли зажать рот, то ли схватить и…

И знакомый разряд ударил обоих. Это была какая-то совершенно агрессивная магия Антуана, которую Люсиль никогда за ним не наблюдала. И девушка оцепенела от страха, ожидая насилия, несмотря на то, что Антуан сам казался ошарашенным: он с изумлением рассматривал свои трясущиеся ладони. Потом поднял мутный взгляд:

– Ты… что за магию мне передала?

– Я?! – взвизгнула девушка.

– А кто? – на лице Антуана боролись самые разные эмоции, пока не победила укоренившаяся привычка шутить. – Неужели это был твой скрытый ментальный дар? О! Какая прелесть! Я бы тоже его скрывал.

– Ах, ты, сволочь! – ярость придала ей сил, Люсиль вскочила, подлетела к нему и влепила пощёчину.

Третий разряд откинул их друг от друга. Боль была настолько сильной, что Люсиль сдалась и просто зарыдала, причитая, что ей больно и де Венетт – скотина, каких поискать.

– Вообще-то это ты меня ударила! – рядом корчился и пытался отдышаться Антуан. С некоторым изумлением отёр рот и посмотрел на руку – она была розовая. Вытер остатки крови на губе. – Нихром себе у тебя тяжёлая рука!

Они бы ещё долго препирались, но в дверь вдруг постучали, и тревожный голос матери спросил:

– Золотко! Что случилось?! Открой дверь, дорогая!

Девушка в миг подавила плач и теперь испуганно смотрела на почти голого Антуана, продолжавшего бессовестно стоять посередине её спальни…

– Уйти! Проваливай! – зашипела она, поднимаясь.

– Как?! – он развёл руки, показывая на себя: за окном зима лютая, а он раздет. Да и дело не в этом. – Через решётку, в окно?

Родители стучали уже требовательнее, и сир Аурелий предупредил, что сейчас же взломает замок, ибо беспокоится за свою дочь. Антуан заметался. Люсиль, решительно шморгнув носом, подняла руку, собираясь построить портал назад, к Делоне, в злополучную комнату:

– Исчезни, сволочь!

Но ничего не случилось. Портал не возник. Она зажмурилась и снова вскинула руки – результат повторился. Разве что браслеты на руках вдруг перестали плотно облегать запястья и, стоило девушке опустить руки, как они свалились на пол.

– О, Владычица! – она поражённо посмотрела на свои ладони и ещё больше побледнела, на браслеты, боясь их подобрать, чтобы они опять не прицепились намертво… Неужели от магии Антуана её блистательный сильный дар заблокировался? – Ты… Я…

Оформить в связную речь восклицания она не успела – дверь дрогнула, Антуан в одно мгновение шмыгнул в платяной шкаф, успел вовремя засранец, потому что в комнату ворвались напуганные родители, за ними – две служанки. Камилла бросилась к дочери, в некоем ступоре рассматривающей руки:

– Мама… мамочка… ЕЁ НЕТ! МАГИИ БОЛЬШЕ НЕТ!

Минут пять родственники пытались выяснить, что случилось. И браслеты, найденные на полу служанкой, лишь добавили вопросов. Антуану, затаившему дыхание в платяном убежище, показалось, что Люсиль забыла о нём и теперь истерит по поводу исчезнувшей маг-силы. Правду говоря, он бы и сам расстроился, даже подумал, что, возможно, и его так наказали Основатели, но проверять гипотезу в нескольких метрах от сира Аурелия не решился. Нос щекотало желание чихнуть: в шкафу просто невыносимо пахло парфюмом. Анчи сжимал себе нос, тёр, чтобы сдержаться.

Конечно, Люсиль не рассказала о своём приключении. Немного придя в себя от заботы: её начали отпаивать успокаивающим отваром, уложили в постель, пообещали вызвать доктора Майна – она расклеилась и твердила, что всё это – дурной сон, просто дурной сон, и она хочет проснуться.

– Простите, госпожа, – вдруг подала робкий голос служанка, – что если у госпожи тоже началась перестройка маг-сил, как у нашей соседки? Верно, об этом рассказывала Сальма. Она вчера ездила за продуктами к порталу в харчевню и по дороге…

– Я знаю, что у Мариэль перестройка маг-сил! – сирра Камилла сухо оборвала долгое объяснение служанки и вдруг смягчилась, – а что? Ведь это может быть так! О, доченька, золотце!

Дальше последовало череда поздравлений: как родители гордятся, что их дочурка повзрослела, как они счастливы… Антуан не видел происходящего, но, зная Люсиль, подумал, что именно сейчас эти поздравления «золотку» были ножом в сердце. И угадал, девушка натурально психанула. Вопль ненависти разорвал тишину замка:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– НЕ НАДО меня с этим поздравлять! Уйдите! Уйдите! Оставьте меня одну!

– Тш-ш-ш, дочь! Это всего на месяц! – сир Аурелий попытался образумить её. – Успокойся! Я сейчас же напишу Майну, только не кричи! Все магессы однажды через это проходят.

Но Люсиль было не остановить, и герцог, должно быть, мысленно плюнул на разборки, сказал, что пошёл писать лекарю, а Люсиль пусть успокаивается быстрее. Сирра Камилла отправила вон обеих служанок, и понизила голос, пытаясь успокоить ноющую дочь. Потом, по-видимому, успокоительное подействовало, и рыдания звучали всё тише и тише, пока не перешли на всхлипы.

В комнате звуки заметно поредели, и Антуан теперь боялся даже дышать, хотя от желания чихнуть глаза просто из орбит лезли. Он уткнулся лицом в подол какого-то платья, прижал его к себе, чтобы, если вдруг прорвёт, то чихнуть максимально беззвучно. Люсиль, кажется, начала засыпать, но её мать никуда не уходила, собравшись разделить до утра страхи дочери.

Люсиль вдруг вяло подала голос, сказала, что она уже успокоилась и лучше себя чувствует… И хочет остаться одна. Сирра Камилла возражала. Антуана спас не подозревающий о госте в шкафу сир Аурелий. Он вернулся и сообщил, что доктор Майн собирается и скоро прибудет, несмотря на глубокую ночь.

– Выйдите все, я хочу привести себя в порядок! – после того, как матушка вслух задумалась о своём растрёпанном виде, Люсиль робко выказала просьбу. От неё отмахнулись, и «золотко» рявкнула: – Я! Хочу! Остаться! Одна!.. Хорошо! Тогда Я ВЫЙДУ!

Истерика, судя по всему, начала пугать даже родителей. Через минуту дверцы шкафа распахнулись, и Люсиль прошипела в кучу платьев, снизу из-под которых торчала мужская голая волосатая нога:

– У тебя несколько минут убраться отсюда!

Антуан, хотя и продолжал прижимать к носу ткань, громко чихнул и промычал что-то неразборчивое.

– Быстро, я сказала! – она схватилась за ногу, видимо, желая вытащить парня силком, но знакомый болезненный разряд напомнил о себе, простреливая руку до самого плеча. – АЙ! БОЛЬНО!

Платья рухнули, и Антуан ещё больше запутался в одежде. Кряхтел, ругался, сражаясь с навалившимися на него платьями, и на это ушло драгоценное время.

Люсиль, очнувшись от боли, но продолжая держаться за руку, наблюдала, как Антуан, проклиная шархалов, сшивших эти жуткие платья, пытается выбраться. Вот показались ноги, руки, и сам – не вышел, свалился на пол, зацепившись за накидку, и девушка невольно хмыкнула. Улыбку на её лице успел поймать сердитый Антуан, наконец победивший тряпки. Доля секунды, и его нахмуренное лицо расслабилось:

– Ну, прости, а? Я ж не хотел, чтобы так получилось…

Мстительная ирония сменила улыбку, девушка зло указала пальцем на шкаф:

– Бери любое платье, одевайся и я тебя выведу отсюда, а дальше ты сам!

Повисла пауза. На лицах обоих, испепеляющих друг друга незадачливых любовников, играли самые разные эмоции. Антуан растерялся, обернулся на шкаф, перевёл взгляд на девушку, потом – на часы и окно, за которым чернела по-прежнему ночь, и ухмыльнулся, скрестил руки на голой груди:

– Меня всё равно поймают. Так что я лучше сразу сдамся, чтобы не позориться ещё больше. Признаюсь сиру Аурелию, попрошу твоей руки – и будь что будет.

Люсиль, ещё минуту назад чувствовавшая себя хозяйкой положения, едва не села на пол от угрозы, занесла руку, чтобы влепить пощёчину, но опомнилась вовремя, тем более что Антуан отшатнулся, усвоив урок.

– Ах, ты, сволочь! – прошипела она, – ты смеешь мне угрожать?!

– С каких пор желание скрыть позор девушки считают непорядочностью мужчины?– ухмыльнулся блондин. – У нас было слияние, и это очень быстро подтвердится, что бы ты ни говорила. К шархалу твоих принцев, ничего… однажды ты простишь меня и мы повторим. Ведь тебе понравилось.

Люсиль покраснела и, хватая ртом воздух, взмахнула руками. Но гнать Антуана куда бы то ни было, действительно, не получится. И портал построить она не сможет. Её собеседник и незваный гость в одном лице, наблюдая беззвучную картину отчаяния, нахмурился:

– Пошутил я. Дай напишу письмо парням, они что-нибудь придумают.

Он обнял себя руками и потёр начинающее замерзать без одежды тело. Пол тоже не особо грел ноги, даже несмотря на толстые ковры. Взгляд, блуждающий по комнате, зацепил её – и Люсиль опомнилась: она всё ещё в тонком ночном платье. Смущённый вид Антуана, который невольно обратил внимание на выпирающие под тканью горошины грудей и сглотнул заставил её покраснеть. Она бросилась к шкафу, из которого вывалилось несколько платьев, нашла шлафор и торопливо, повернувшись спиной к парню, надела его.

Тем временем Антуан уже сидел за конторкой и возился с канцелярией: макал перо в чернильницу, расправлял лист:

– Могла бы и не отворачиваться. Чего я там не видел?

– Сволочь! – процедила сквозь зубы Люсиль.

– Сволочь, – миролюбиво согласился Антуан, склоняя голову над запиской.

– Прокляну твоего дружка! Наложу самую тёмную магию! Чтоб он никогда больше не смог коснуться ни одной девушки! – бормотала Люсиль, запихивая вывалившиеся платья назад.

– Какого дружка? Ты про Мароя или ?.. – пробормотал Антуан, заканчивая записку и отправляя её через почтовый портал. – … Дело сделано. Вот скажи, чего ты прицепилась к нему? Да, да, сир Идеальность и всё такое. Но ты сама прилипла к нему, как опарыш к куче…

– Не смей меня поучать! – девушка начала злиться. – Ненавижу вас обоих! Нет, всех вас!

Антуан сел на край кровати и натянул на себя покрывало, пробормотав о том, что начинает замерзать. И попутно не удержался, пошутил:

– Ты когда злишься, такая соблазнительная. Я ещё больше тебя захотел, – девушка бросилась к нему, сжав кулаки, очевидно, не для объятий, но он выставил руки с покрывалом. – Эй, эй! Опять будешь биться магией или тебя боль заводит? Ты только скажи, я ж непротив. Хочешь, отшлёпаю?

Люсиль бессильно опустила руки и расплакалась, проклиная всех мужчин во Всемирье.

– Не плачь, – меняя иронию на сочувствие, попытался утешить Антуан её, опустившуюся на другой угол, – я бы всё отдал, чтобы этого не случилось, клянусь. Если бы знал, что ты так взбесишься, даже в комнату бы не зашёл. Лучше тебя Марою отдать, чем видеть такой… Ну, скажи, что ты в нём нашла? Парень, как парень. Ну, да, умеет влипать в геройские истории, так ведь этот талант у кого угодно может быть, если захотеть. Подумаешь, на таннау играет… Или с детьми сюсюкает, как маленький… Вообще, он больше на девчонку похож, чем на мужчину… Неужели тебе такие нравятся?

Слова, сказанные миролюбивым тоном, однако, подлили масло в горе и негодование девушки. Она прекратила плакать и зло ответила:

– Нет! Он как раз настоящий мужчина, в отличие от тебя! И грудь у него накачанная, не то, что у некоторых!

Антуан машинально раздвинул покрывало и уставился на свою грудь, провёл по ней рукой:

– Ну, не знаю, я как-то Мароя не рассматривал… Эй, а ты когда успела? – в ответ получил неразборчивое бурчание. Девушка встала и направилась к столику с кубками и кувшином, – я тоже пить хочу.

В ворчании Люсиль разобрал отчётливое «обойдёшься» и обиженно фыркнул:

– Злюка!

Портал дзынькнул, предупреждая о приёме корреспонденции, и Антуан дёрнулся, но Люсиль его опередила, прочитала вслух: «Жди. Скоро будем!»

И всё. Осталось гадать, как они приедут – Анри использует свой рабочий портальный артефакт или по-простому, на лошадях, и проникнут в замок? Будет непросто в любом случае: де Трасси ждут лекаря из столицы, и тут такая кутерьма начнётся…

Однако не прошло и пяти минут в молчании – никто из двоих не хотел начинать разговор, неизбежно скатывающийся в грубую ссору, как в дверь осторожно постучали. Антуан нырнул под кровать, ибо до шкафа не успел бы добежать, а Люсиль оглянулась, удостоверилась, что его не видно, и открыла дверь.

Шуршание, возня, дверь закрылась, щёлкнул механический замок, знакомый голос Армана послужил счастливым сигналом – и Антуан вылез из-под кровати.

– Возьми, – Делоне смущённо протянул Люсиль её шлафор, оставленный в комнате Мароя.

Она вспыхнула, не зная как оправдываться перед этими двумя – Арманом и инквизитором, которого всегда интуитивно боялась. Он был ещё хуже, чем Антуан – его ирония отдавала холодом и резала воздух, как столовый нож масло. Настоящий инквизитор…

– Ты как? – попытался разрядить ситуацию Арман, пока Антуан спешно натягивал принесённые ему штаны, рубашку, обувался.

– Убирайтесь! – пожелала она, стиснув зубы.

Парни молчали. Полностью одеться Антуану помешал громкий стук в дверь, и все вздрогнули. Матушка объявила, что сир Майн прибыл и Люсиль должна открыть дверь.

Инквизитор, не говоря ни слова, построил портал с помощью артефакта, впихнул в марево Антуана, который успел лишь сунуть одну ногу в один ботинок и держал в руках второй. Затем дождался, когда исчезнет Арман, молча поклонился хозяйке спальни и ушёл сам. От этого безмолвного прощания по спине Люсиль прошёлся озноб. И до неё только что дошло: о её позоре теперь знают минимум четверо – и все они мужчины! А завтра об этом лумеры будут гоготать во всех лабасских харчевнях!..

– О! – только успела воскликнуть она и упала без сознания.

Когда она пришла в себя, рядом сидел сир Майн и водил артефактом над её телом. Где-то слышался голос матери, тревожно перечисляющей свои догадки относительно состояния Люсиль.

–… Возможно, вы правы, сирра Камилла, – соглашался с ней лекарь, – склоняюсь к вашей версии. Однозначно могу сказать: физическое истощение присутствует и нервы у малышки не в порядке, но магический фон не стёрт абсолютно, он достаточно ровный и присутствует точечно на своих местах. Да, весьма похоже на перестройку маг-сил. Рекомендации просты – давайте успокаивающее, пусть больше спит, восстанавливает ресурс. Прогулки на свежем воздухе, приятные книги. Если захочет Люсиль, можете съездить на источник. Это не вернёт раньше положенного времени маг-силы, однако влияние горячей воды поистине скажется благотворно… Согласен… Да, ложки на кубок хватит…

Матушка помогла ей приподняться, заставила выпить тёплую горьковатую воду, отёрла каплю на лице и заботливо укрыла. Лекарь, чей спокойный и немного занудный голос всегда успокаивал Люсиль, щёлкнул замком на саквояже, перекинулся парой фраз с благодарящей его матушкой и ушёл с отцом.

В комнате было тихо, матушка почти неслышно передвигалась по комнате, негромко отдавая распоряжение служанке Адоре, и под их голоса Люсиль уснула, чувствуя расслабление в теле.

Ночь укутала, и некоторое время, пока она не погрузилась на ту глубину, что будит наше подсознание и выдаёт занимательные сюжеты, ничего не происходило.

… Сначала воздушные гладящие прикосновения к телу не беспокоили. Потом чужие губы перебрались на грудь и пощекотали языком. Люсиль во сне застонала и перевернулась на спину.

Она медленно просыпалась, одновременно изнемогая от ласк и пытаясь понять, где она и кто с ней. Любовник был крайне настойчив, и, возможно, расслабление сделало своё дело – стоны рвались непрерывным прерывистым потоком, в чреслах огонь набирал силу, а некто чувствовал это и поддерживал приближение экстаза.

Становилось всё приятней и приятней, пальцы Люсиль машинально вцепились в чьи-то короткие волосы на голове, и она резко открыла глаза, приподняла голову…

– Ах, ты, сволочь! – неоднократно сказанная за вечер фраза на этот раз прозвучала не столько гневной, сколько вымученной. Тот, кто её услышал, даже не остановился.

Его пальцы лишь сильнее сжали её бёдра и… Люсиль забилась в сладострастии, взорвавшийся комок магии внизу растекался по всему телу, неся с собой облегчение и испарину по всему телу.

Стоило разумному сознанию немного отдышаться, Люсиль простонала:

– Ненавижу! – собралась с силами, чтобы лягнуть того, кто посягнул на её невинность.

Но образ Антуана, поднимавшего лицо и довольно улыбающегося, почему-то начал тускнеть.

– Сладкая!.. – уплыл его голос куда-то, и вдруг женский голос, словно твёрдый снежок, больно ударил в висок и рассыпался:

– Госпожа, проснитесь! Госпожа! У вас кошмар! Сирра Люсиль! Умоляю, проснитесь! Сила Владычицы с нами, святая Мать, прогони кошмар, накрой своим покровом…

Мрак комнаты, уставленной множеством свечей за спиной Антуана, вдруг истлел пеплом, Люсиль глубоко вздохнула и окончательно проснулась. Рядом Адора пыталась привести свою хозяйку в чувство – в руках служанки была чаша с водой, в которую окунались пальцы и потом разбрызгивали прохладу на разгорячённое лицо хозяйки.

Васильковые глаза уставились на Адору, и она с облегчением прижала чашу к себе:

– Простите, госпожа, что разбудила! Но вы так стонали и мучились!

– Пошла вон, – хрипло произнесла Люсиль. Ей никогда не было так стыдно перед служанкой. Издевалась сейчас та или нет? – Приготовь мне воду и уйди.

Златокудрая села на кровати. Значит, ТО был сон, но какой яркий! Люсиль сдвинулась и провела под собой рукой по простыне – крохотное мокрое пятно свидетельствовало о позоре. Закрыла за Адорой дверь на засов, едва служанка выполнила приказ.

Вспомнила про антипортальные заглушки, где-то забытые в шкафу после недавних событий, когда де Трасси боялись, что Лоуренс-негодяй и к ней придёт пьяный ночью. Расставила их, включила и немного успокоилась.

«Будьте вы все прокляты, мужчины! Вам нужно лишь одно!» – продолжая ощущать слабость, как будто экстаз вытянул из неё все силы, Люсиль сидела в лохани, пока вода не начала остывать. Тогда вернулась в кровать и не спала до самого утра, потому что стоило прикрыть глаза, как ненавистное голубоглазое лицо с довольной улыбкой возникало в сумерках сна. Тогда девушка вздрагивала, и дремота уходила. Уже и поплакала, и помолилась – наваждение оставалось: всё то же лицо с ухмылкой преследовало и напоминало о её бесчестии.

Лишь когда за окном заметно посветлело, замученная ночной пыткой, Люсиль крепко уснула, на сей раз без сновидений.

2-й сон. Наказание Основателей

Отдохнувшие за несколько часов, страхи снова набирали силу. День начался с беспокойства родителей, они и стали причиной того, что немного успокоившаяся Люсиль заволновалась. Отец, маг-интуит, быстро оказался рядом с правильной догадкой.

Вспомнили все последние дни, в которые Люсиль нервничала, запиралась в комнате и много спала – в ней уже зарождалась тьма от неразделённой любви. С лихорадочным нетерпением собиралась к Делоне и возвращалась оттуда задумчивая, светлая.

Матушка догадалась: объект воздыханий дочери – Рене Марой, странный и очень шустрый северянин, с приездом которого в Лабассе начали твориться невероятные вещи.

О! Люсиль долго смаковала их первую встречу – в башне Делоне. За три секунды до того, как раздался взрыв, она построила туда портал по приглашению мальчишек, решивших обкатать стихийные артефакты. Но появилась – и что она успела увидеть? Незнакомый юноша поворачивается от окна, кричит: «Ложись!». Башня ходуном пошла, Люсиль швырнуло на пол, а сверху на неё свалился этот северянин, прикрыл собой от каменной шрапнели. Он спас ей жизнь! И истекал кровью…

Лежал на ней, а подобного даже в шутку никогда прежде не случалось. Она чувствовала на себе его тяжесть и позже, когда поняла, что окончательно влюбилась, вызывала в памяти то воспоминание, и тело сладко замирало.

Потом Люсиль перенесла всех четверых, включая себя, в гостиную Делоне. И там Рене вторично потерял сознание. Только тогда девушка его рассмотрела. Красота, необыкновенная, нежная, сразу её поразила. А эти татуировки, каких не было ни у кого, если не считать инквизитора, но тот – чужак, да и отучился три курса в Академии, опытный мужчина…

Разрезали на раненом Рене вещи, и Люсиль снова, впервые в жизни, могла не просто смотреть, а дотронуться до настоящего обнажённого мужского тела. Как в её любимом романе, где главный герой, король, ранен и лежит без сознания, а его будущая возлюбленная протирает его тело от крови, рассматривает ВСЁ, трогает руками, а потом…

О, на неё будто дежавю сошло! Она забыла, как дышать. К сожалению, исподнего с Рене не сняли, но зад у него тоже был ничего. Она бы и дальше смотрела, если бы отец не заметил её заинтересованного взгляда и не выпроводил бы вон.

Говорили, что Рене сломал себе спину и больше не сможет ходить. Его было очень жалко, но, в то же время, она, продежурившая у его постели несколько часов, поиграла с фантазией, представила, что будет приходить к нему и помогать – читать ему книги, развлекать и помогать переворачиваться на другой бок – и дотрагиваться, испытывать новые ощущения. Как в любимом романе, написанным одной таинственной сиррой с псевдонимом Фригг де Кариат. Уж сирры знают толк в настоящей романтике!

В тот день он попросил показать инквизиторские браслеты, прикасался к её руке, так нежно водил пальцем, что у неё даже дыхание сбилось. Парни всегда смотрели на неё с вожделением и почти никогда с отстранённой нежностью. Рене наговорил ей комплиментов про красоту, которую никаких браслеты не сдержат… Ах, она потом весь вечер улыбалась, не в силах забыть беседу с вежливым юношей!

Затем Марой чудесным образом выздоровел. И через несколько дней опять чуть не погиб – выпил отравленную воду Армана. Его спасла Владычица… Каким же он милым казался, когда снова лежал, погружённый в сон лечебным отваром, с осунувшимся бледным лицом и тёмными кругами под глазами. Люсиль захлестнула нежность, и больше она с этим чувством не расставалась, пока… Пока не увидела его сражающимся на мечах с жутким слугой Армана – Вернером.

Люсиль и отец прибыли к Делоне, чтобы обсудить грядущую поездку на Королевский суд. Сир Марсий воззвал к Его величеству за справедливостью: на детей Лабасса покушались несколько раз, теперь отцы требовали наказать заказчика и преследователя – принца Лоуренса. Уф-ф, как хорошо, что с ним водила знакомство больше Мариэль, чем Люсиль...

Вся она была в этих тревожных мыслях, переживала: восстановился ли Рене после страшной отравы? И вдруг – видит его, отражающим атаки опытного камердинера и даже успешно наступающего. Люсиль машинально схватилась за грудь, из которой сердце рвалось наружу – к нему, закрыть собой от этого ужасного старика!

Прекрасен как Основатель! Юный, светлый, в белой одежде и с яростью на лице. И кровью, выступившей на губах. Почему-то тогда подумалось: будь он её женихом, бился бы за неё до последней капли. И к нежности добавилось восхищение.

Интерес, нежность, восхищение – она и подумать не могла, что в её сердце северянин, удивительный маг, вложит новую магию уже скоро, в тот же день…

Она вошла в гостиную де Венетт вместе с другими гостями и будто на стену налетела. Вздох застрял где-то в груди: Рене качал спящего младенца на руках и развлекал двух мальчишек, родственников пропавшей Мариэль, подруги Люсиль.

Почему люди любят друг друга? Часто ведь не могут объяснить этого. Почему Люсиль четыре года позволяла Арману ухаживать за собой? Потому что… потому что… Наверное, потому что было скучно здесь, в провинциальном Лабассе. Но если бы её спросили – что она чувствует к Рене, без колебаний бы сказала: восхищение, умиление, нежность и обожание. Да, он был идеален! Суров в бою, отважен ради спасения других, мягок с детьми и умел веселиться так, что, глядя на него, улыбались самые суровые – сир Марсий и Вернер.

Снег падал крупными хлопьями, и Рене носился с мальчишками, показывая пример, какой он ловкий – сколько снежинок поймал языком. Они валялись в снегу, заразив остальных, а Люсиль стояла, сжимая руки, засунутые в тёплую муфту, и готова была расплакаться от счастья, накатившего на неё – такой любви в своём сердце она ещё не находила. И вдруг Рене подбежал:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Несправедливо оставаться сухой, когда все мокрые! – неожиданно повалил в снег. Она не сопротивлялась, поэтому быстро оказалась под ним. Снова сладкая тяжесть от мужского тела и его дыхание у её лица… Рене замешкался, смутился, извинился за шутку, быстро встал и помог ей, отряхнул снег с плаща…

И Люсиль улыбнулась про себя. Пусть у неё браслеты, сдерживающие магию обаяния, но даже с ними Люсиль умеет привлекать к себе мужчин, волновать и обращать на себя внимание.

А потом, потом… Уже испытывая тоску в его отсутствие, она пробиралась к нему в его отсутствие, вдыхала запах, оставшийся на его подушках, даже немного вздремнула. И случайно нашла спрятанную под тюфяком запретную книгу «Науку нежности». То, что это книга не Рене, узнала позже. Арман признался: Антуан подшутил над северянином и подсунул ему эротическое пособие для совершеннолетних магов, готовящихся к браку. Но поначалу-то Люсиль сколько себе напридумала! Представляла, как Рене рассматривает картинки с обнажёнными телами, читает пояснения о сокровенных женских точках тела, нуждающихся в особых ласках. Представляла, как возбуждается он, и возбуждалась сама. Две недели истомилась, представляя ЕГО рядом с собой, под одеялом, обнажённым. Лежащим на животе и позволяющим ласкать свою мужественную спину…

Вот тогда-то, после признания Армана в шутке, Люсиль отругала себя за неприличные фантазии в адрес чистого и верного Рене, но остановиться уже не могла. Вспоминала все романтичные сюжеты любимой авторессы, представляла себя и Мароя на их месте...

Дошло до того, что ей уже не казалось чем-то отвратительным или ужасным желание доставить мужчине приятное. Ведь она несколько раз делала ЭТО в мечтах перед сном. В мечтах он её не отталкивал, стонал. Но в тот вечер, когда она взмолилась – Рене должен поцеловать её и проверить их магии на совместимость, о, в тот вечер он перепугался не на шутку! Да, отвращения не было – испугался! Бедный чистый мальчик! Он боялся изменить своей бестолковой невесте, когда та уже была замужем за другим!

Неделя прошла, и Люсиль надеялась, что он смирится с идеальным вариантом – Люсиль. Которая готова на всё, даже ублажать таким постыдным образом, который описывался в «Науке нежности».

Подлость Рене, подсунувшего ей Антуана, который грезил четыре года о Люсиль, не просто оскорбила. Из-под ног Люсиль ушла почва: надежд не осталось, Рене никогда не захочет её. И всё, что было накоплено в сокровищнице сердца – восхищение, умиление, нежность и обожание – медленно травилось тьмой…

– Золотко! Я понимаю, почему ты в него влюбилась, дорогая, – ласково успокаивала матушка. – И я так горжусь тобой: ведь ты наконец-то увидела более достойного сира, чем Арман, прости за сравнение.

Сирра Камилла сидела на кровати дочери, у изголовья, и поглаживала по волосам Люсиль, неподвижно лежащую и шмыргающую носом.

– Но, золотко, Рене – хороший, интересный маг и мальчик, однако, мы не к этому тебя готовили, ты же знаешь. Мы не хотим, чтобы ты уехала к нему в Нортон и прозябала в нищете. Чтобы добиться хоть какого-нибудь стоящего положения, ему придётся работать несколько лет. А ведь он ещё даже не учился в Королевской Академии…

И вдруг Люсиль поднялась и сказала, глядя твёрдым злым взглядом на матушку:

– Мне больше не нужен Рене! Пусть катится к шархалам!

– Люсиль! – поражённо вздохнула матушка и покачала головой.

– Я ненавижу его! Хочу, чтобы он исчез с моих глаз! Навсегда! – выдала наболевшее и бросилась лицом в подушку, приглушая безутешные рыдания.

Матушка погладила её по спине, мол, всё пройдёт, и вышла из комнаты.

А через час явился ОН! Предстал, как обычно, подтянутый, холодный и вежливый. Просил прощения с достоинством короля. За свой розыгрыш. Хотел-де подарить ей шанс увидеть Антуана другими глазами. Он говорил, говорил… И сердце её оттаивало, заполнялось светом. Гордость отступила, и Люсиль опять бросилась ему в ноги, умоляя пощадить, дать и ей шанс.

– Нет! – поцеловал трижды, заставляя её выносить боль от отката, которая означала главное: Рене продолжал быть верен своей Дульсинее и не хотел даже думать об отношениях с Люсиль.

Ушёл, и она взвыла, не представляя как дальше жить – с разбитым сердцем, с позором и наказанием от Чёрного Некроманта.

Теперь она, если только не воспользуется руной чистоты (которая обезобразит её лицо и вызовет множество вопросов!), то будет сорок дней видеть сны с Антуаном. То, что она не сможет притронуться к де Венетту, Люсиль не беспокоило. Антуан тоже не дурак, кому охота корчиться от просто прикосновения? Нет, он теперь точно не будет приставать. И Люсиль этому была бесконечно рада. А сорок дней, точнее, ночей, она как-нибудь вытерпит.

Но Рене мог всё рассказать родителям. А раз они до сих пор не знали, значит, Марой из-за чувства вины промолчал, скрыл свою подлость!

Откуда у Люсиль было столько слёз? Она не могла остановиться. Горе разъедало душу, пока не приехала мать Антуана и сразу дала понять: де Венеттам всё известно, и они хотят сохранить тайну её, Люсиль.

«Конечно, – думала она, – вам хочется и своего сыночка защитить от сплетен!»

Госпожа Илария де Венетт, тем не менее, успокоила Люсиль, и в её душе на время установилось безмолвие и покорность перед судьбой. Себя и свою настойчивость она по-прежнему не винила. Мужчины и только мужчины были виноваты в бесчестии девушек! Так говорилось во всех романах, которые читала Люсиль. А больше ей неоткуда было черпать информацию о жизни, ведь в Лабассе у неё была всего одна подруга – тихоня и сплошное недоразумение – Мариэль, сестра Антуана.*

* Краткий пересказ предыстории, которую можно и нужно прочитать в книге Юлии Эфф «Марой и хранители»

Незаметно день окончился. Родители не узнали о позоре дочери, хотя и призадумались о странной щедрости де Венеттов. Госпожа Илария привезла им целую корзину с необыкновенными и вкусными плодами цитрусов. Люсиль, услышав о подарке, долго истерично смеялась, представляя горе Антуана, прежде боявшегося, что хотя бы одна косточка-зерно окажется украденной друидом, и тогда не видать ему богатства и славы.

Так ему и надо было! Он весь день слал записки, моля о прощении. И, чтобы матушка случайно не прочитала их, пришлось рядом с конторкой, на которой стоял почтовый портал, спрятать портальную заглушку. Двойная месть – забрать у Антуана самое ценное и запретить ему отправлять ей письма – усладила душу. Поэтому спать ложилась Люсиль немного в весёлом настроении. Заметила, что и матушка с отцом переглянулись с облегчением.

Лелея мысли о том, как бы ещё сильнее вывести Антуана из себя, попросила матушку поставить в её спальне горшок с цитрусом. И Камилла расстаралась ради дочери – вырастила друидской магией до вечера небольшой росток с тремя мелкими листочками.

«Через неделю, – злорадно думала Люсиль, – я тебе отправлю свой цитрус, милый. Посмотрим, что ты на это скажешь!»

Матушка на ночь оставила рядом с растением артефакт, усиливающий рост, и пообещала, что уже утром деревце достигнет десяти сантиметров. А потом, возле огромного витражного окна и вовсе будет вытягиваться так, что только успевай замерять высоту.

С этими приятными мыслями Люсиль засыпала, уверенная, что для Мароя тоже что-нибудь эдакое обидное обязательно найдётся.

Сон достиг глубины и открыл двери в запланированное видение. Большая спальня с красными гобеленами, в которой мебель так же затянута в чувственный бархат ярко-багряный цвет. И кровать – широкая, супружеская с уже откинутым в изножье покрывалом, застеленная белоснежным бельём.

Антуан поднимается из кресла, стоящего у камина (Проклятые воспоминания о комнате северянина, как их забыть?), и идёт к Люсиль навстречу.

– О, нет! – брезгливо морщится она, не чувствуя ни капли желания его трогать.

Её мимика останавливает Анчи, он обижается:

– Ну, извини, деваться мне некуда!

– Давай будем считать, что всё уже случилось? – с надеждой просит она, хитрит, насколько это возможно.

– Пока экстаз не случится, сон будет длиться до утра. Урок «Науки нежности» должен быть усвоен. Таковы условия наказания. Поэтому чем быстрее закончим, тем лучше, – Антуан повторяет почти слово в слово свою записку, присланную днём. Оправдался, мол, это ему так Чёрный Некромант объяснил.

Врунишка! Не Некромант, а Марой. Только северянин может с той сущностью разговаривать. Внезапно фантазия предлагает свой вариант ночи, и Люсиль улыбается во сне:

– Не хочу тебя видеть и трогать тем более! Если постигать науку нежности, то желаю, чтобы это был сир Рене.

Призрачный Антуан молчит, потом с грустью кивает:

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ты всё равно будешь знать, что это я. Устраивает?

Люсиль усмехается: конечно, её это очень даже устраивает. Небольшая месть Марою, пусть даже во сне.

Антуан меняет облик, лишь одни глаза и волосы почему-то остаются его. Всё остальное заменяется внешностью Рене.

Не совсем похожий на себя северянин подходит к Люсиль и берёт её за руку:

– Начнём, моя герцогинька?

И девушка вздрагивает от напоминания, но юноша уже не оставляет ей выбора – тянет вниз её лёгкое ночное платье, и оно соскальзывает на пол.

– Я не могу, – признаётся Люсиль, когда мужские руки, дотронувшиеся до её плеч, большими пальцами поглаживают шею. – Ненавижу Антуана!

– Вот как? А меня? – усмехается Рене. – Ты же понимаешь, что Анчи здесь обязан быть?

Она хмурится, но кивает согласно.

– А если так? – стоящий напротив приобретает истинный вид северянина Мароя, и что-то удовлетворённо ёкает в груди девушки. – Но он будет наблюдать.

Люсиль переводит взгляд к камину – там, в кресле, сидит Антуан с несчастным видом, и она улыбается злорадно и удовлетворённо.

– Устраивает? – шепчет Рене ей на ухо, почти касаясь губами, и мурашки ползут от шеи – вниз, к слабеющим ногам. – Будь по-твоему, герцогинька… А теперь опускайся, порадуй твоего господина. Будешь плохо работать, не получишь сладкого.

О! Он читал её мысли! В той самой любимой книге, зачитанной до невозможности, именно так всё и было. Она, главная героиня, невинная, но дерзкая девушка, и он, суровый могущественный маг, сердце которого приходилось завоёвывать через унижения в постели. Именно через подчинение соблазняемой Альвы Люсиль поняла: она полюбит только такого же мужчину, который докажет ей её слабость, ничтожность, а потом возвысит своей любовью. Таким мог бы стать принц Лоуренс, но… но что-то в нём Люсиль больше пугало, чем привлекало к себе. Да, ЕЁ мужчина мог быть насильником только в постели, но никак не государственным изменником…

– Давай! – он надавил на плечи, а потом опустил руки, давая ей возможность проявить себя.

Знакомая пряжка, которую Люсиль в прошлый раз не смогла расстегнуть, поддалась легко. Люсиль скосила глаза: стояла с Рене так удачно, что могла видеть поникшего Антуана, трущего себе лицо и пытающегося опустить взгляд. Но он почувствовал внимание и поднял бледное обиженное лицо. Люсиль растянула рот в улыбке: «Так тебе и надо, скотина Анчи!»…

– Умница, герцогинька! – сказал он, прерывая игру, которая даже начала нравиться. – А теперь ползи к Антуану!

– Нет! – упрямо потрясла головой, и получила шлепок по ягодице.

Но противного де Венетта в кресле уже не было, он ждал. Люсиль сопротивлялась, и Рене звонко шлёпнул её несколько раз, пока она не сдалась. Странные эти сны – всё чувствовалось, как наяву. Даже слёзы на глазах выступили от боли. Пришлось подчиниться.

– Можешь не брать его, но смотреть – обязана, – хмуро, без улыбки, должно быть, сжалился Рене, оказываясь сзади.

Люсиль закрыла глаза, чтобы не видеть Антуана, и мысленно посмеялась: получилось, она может управлять сном!

Разряд боли оборвал радость – и опять слёзы брызнули из глаз. Шлепок по ягодицам немного отвлёк, но всё равно... Это было слишком унизительно и болезненно!

– Рене! – взмолилась она, – не надо!

Он подумал:

– Ещё!.. Умоляй ещё!

Кстати, в книге сирры Фригг де Кариат был похожий момент: Альве надо было немного потерпеть и расслабиться, и Люсиль вздохнула, пытаясь сделать то же самое. Шлепок напомнил о приказе.

– Не надо, сир Рене! Я вас умоляю!

– Хозяин. Хозяин сир Рене!

Да, в какой-то момент она начала чувствовать возбуждение: собственные ли мольбы заводили или пыхтение Мароя…

Потом надоело. Рене дважды успел получить экстаз, а до неё всё никак не доходило. Антуан, кажется, плакал, беззвучно, по-мужски, но Люсиль было не до злорадства – раздражать начало ВСЁ. Она начинала понимать коварство наказания – пока не коснётся Антуана, а он – её, эта пытка (воистину, по-другому уже назвать страсть Рене не получалось) никогда не закончится.

Внутреннее наитие подсказывало: прошёл минимум час покорного подчинения. И в конце концов она взбунтовалась.

– Хочу нежности! – сначала тихо, а когда Рене не услышал, громче сказала. Опять не ответил. – Прекрати! Мне надоело!

Марой рассмеялся холодно и остановился. Резкий рывок – и её развернули на спину.

– Ты будешь хотеть тогда, когда я прикажу! Поняла?

Поднял её бёдра, подтянул их к себе и вошёл всё туда же. Люсиль взвыла и попробовала взбрыкнуть – увы, сильные руки держали её.

– Не об этом ли ты мечтала, герцогинька? – ухмыльнулся Рене. – Тебе не нужно было уважение. Ты его не ценила. Всё, что для тебя представляло интерес – власть. Любая – чтобы тебя подчиняли, и чтобы ты подчиняла сама других. Только это тебя всегда возбуждало.

Он не обращал внимания на слёзы девушки и её словесные мольбы прекратить.

– Знаешь, почему ты так и не смогла полюбить Армана? Он слишком быстро тебе подчинился. Это была слишком лёгкая победа. По этой же причине Анчи тебе тоже был неинтересен. Но ты утешала себя и позволяла себе играть их чувствами. А чтобы они не прокисли, то отдаляла своими капризами, то мирилась. Надо было выбирать Лоуренса. Он бы тебя порол, пока ты не сделала бы вид, что бьёшься в экстазе. А потом порол бы снова и снова… То-то было бы веселье!

Люсиль ослабела от рыданий и понимания безнадёжности. Взмолилась: она хочет, чтобы этот сон поскорей закончился! У неё затекли ноги! Она больше не хочет Рене! Она ненавидит Рене!

– А себя, герцогинька? Себя ты любишь? Не об этом ли ты мечтала?.. – продолжал язвить Рене и вдруг остановился. – Ладно. Так и быть, сменим позу.

И тогда она окончательно осознала, как она влипла. С Антуаном всё давно бы уже закончилось. А это… Это не наука нежности – это насилие самое настоящее! И пусть в книгах оно выглядит заманчиво, на самом деле просто отвратительно!.. Как странно, что это понимание приходит именно сейчас, во сне…

На её хватания ртом воздуха не обращают внимания. Она почти задыхается: «Я не могу больше! Не могу!» – всё, что сейчас бьётся в голове. Устала, уже кажется, лучше умереть во сне, чем вынести это.

Внезапно кто-то второй протискивается между ней и Рене.

Антуан! Люсиль почти забыла о нём. Но сейчас ей уже всё равно, что он собирается сделать – только бы побыстрее проснуться...

Его прикосновения не такие, как у Рене: де Венетт боится причинить ей боль. И язык выписывает рисунки, следуя советам науки нежности… Ощущения внизу начинают отвлекать от грубости сверху. Ещё немного, и девушка содрогается, волна экстаза накрывает её…

Из сна, наконец, выбрасывает. Пришла в себя в необычной позе – уткнувшись лицом в подушку и закусив зубами кусок ткани, видимо, оттого во сне было дышать тяжело. Перевернулась.

Теперь свежий воздух врывается в лёгкие, и первое время она дышит, как загнанная на скачках лошадь, наблюдая за игрой теневых пятен на потолке. Потом замирает и прислушивается к ощущениям во всём теле – ничего, кроме рта, не болит. Лопнула кожа на губе, оттого солёный привкус. А слабость в теле – это, должно быть, после сна…

В дверь стучат.

– Золотце, ты проснулась? Впустишь меня? – говорит за дверью голос матери, и Люсиль подпрыгивает на кровати.

За окном – белый свет. Цитрус, который матушка принесла вечером, вытянулся на метр и уже достал до нижних витражных стёкол.

Неужели ночь прошла? Вот тебе и сон…

3-й сон. Невозможное!

И всё-таки эти сны, реалистичные до невероятного, будто забирали ночь. Люсиль опять не выспалась.

Матушка пришла с Лионэль, трёхлетней сестрёнкой, которая обожала Люсиль. Малышка смотрела такими чистыми голубыми глазами, так искренен был её страх за любимую сестру, что Люсиль заплакала – от жалости к себе, от страха за малышку… Ведь она тоже вырастет, и однажды ей предстоит познать всё ЭТО. Лионэль подумала и заревела вместе с сестрой.

– Девочки мои! Да что же такое! – испугалась матушка, не зная, кого утешать первой.

Завтрак принесли в комнату. А пока златовласка вяло пережёвывала пищу, параллельно угощая Лионэль, которой понравилась игра, матушка задумчиво строила планы на день.

Сегодня у Армана полное совершеннолетие. Ему исполнился двадцать один год. И надо бы съездить, поздравить. Отец давно приготовил подарок – выбрал молодого жеребца, которого не жалко было отдать. Матушка очень надеется, что к вечеру дочь придёт в себя, иначе получится совсем непорядочно – дружить четыре года и не поздравить.

Люсиль вцепилась в столовый прибор и остановила остекленевший взгляд на бульоне. Значит, Владычица ей посылает испытание – придётся встретиться с Мароем. Нет, она не хочет! Подумала или произнесла вслух? Кажется, последнее, потому что матушка возразила:

– Я понимаю тебя, золотце, но приличия никто не отменял. Нам ещё полтора месяца быть здесь, в Лабассе. Я тебе обещаю: сразу после твоего девятнадцатилетия мы вернёмся в Люмос. Осталось немного потерпеть.

«Всего тридцать семь ночей», – пробормотала про себя Люсиль и мрачно продолжила завтракать.

После завтрака пришлось выпить горький успокаивающий отвар, её опять уложили в постель, говоря про ужасные тёмные круги под глазами, как будто Люсиль не спала всю ночь, и оставили в покое до обеда. Как и цитрусовое дерево Антуана. Матушка напомнила, что после обильного влияния магии растение должно некоторое время отдохнуть, успокоиться, как человек, чей маг-резерв перенасыщен.

Днём ничего не снилось, и Люсиль в самом деле отдохнула. Затем обед, купание и подготовка к визиту. Ехать по-прежнему не хотелось, но после порции успокаивающего отвара наступило мысленное оцепенение, и Люсиль покорно перед зеркалом терпела, пока Адора расчешет и уложит ей волосы.

– Делоне, верно, совсем закрутились со своими гостями. Марсий до сих пор не ответил на мою записку, – пожаловался отец, заходя в комнату Люсиль, где супруга читала младшей дочери сказку, а старшую приводили в порядок.

– Ещё бы, – отозвалась матушка, – Эла созвала, по-моему, весь Лабасс и Люмосские провинции, чтобы найти своему сыну подходящую невесту.

– Значит, там сегодня будет много девиц? – странным голосом спросил сир Аурелий.

– Мы справимся, дорогой, – с аналогичной интонацией его успокоила матушка.

Прошёл час. Ответ на записку так и не пришёл. Сир Аурелий, как и супруга, выразился, мол, их дело маленькое – поздравить по-соседски, а там можно и на праздничный ужин не оставаться.

Повозку приготовили, управляющий сел отдельно на коня и взял за поводья подарок Армана. Ехали неторопливо, чтобы не гнать подарочного жеребца, и весь путь Люсиль думала о том, как было бы хорошо повернуть время вспять. Заставить себя не влюбиться в Рене Мароя. И придумать что-нибудь более интересное.

Как он тонко над ней пошутил! Доказал, что она невозможно глупа и простовата, несмотря на свой статус. Прислал такую книгу для изучения, что даже отец посмеялся: его дочери никогда лумерской науки не осилить. Какие-то механические законы изменения материи. Разумеется, Люсиль честно пыталась её понять, но засыпала на второй странице даже днём.

Да, она просто глупая наивная герцогинька – и ничего более. Слова Рене были жестоки, но что-то в них заставляло неприятно съёживаться. Люсиль ещё не была готова принять все его обвинения. И как он посмотрит на неё после всего случившегося? На всякий случай она приготовилась надеть маску брезгливого презрения, чтобы не увидеть аналогичную на Марое. Или Армане. Или, ещё хуже, инквизиторе, который всё знал.

Сани передвигались по относительно пустой дороге. Недалеко от водопада попалась опрокинутая повозка с бочкой. Чуть дальше снег, вдоль берега Лонии, был взрыт и покрашен в розовые пятна – об этом сказал отец, наблюдавший пейзаж с правой стороны. Там же топтались незнакомые ему люди, инквизиторы, судя по плащам.

– Опять у Делоне что-то случилось! – резюмировал он тревожно, и родители переглянулись. – Как хорошо, что ты с ним рассталась, дорогая.

Последняя фраза была адресована Люсиль, и она покраснела.

Вскоре сани свернули налево, к распахнутым воротам. Во дворе не наблюдалось скопления гостей. Только сани де Венеттов с единственной лошадью. Значит, Антуан находился здесь. Люсиль закусила губу, затянувшуюся после ночных метаний, и солёный привкус на языке напомнил насилие со стороны Рене.

Им навстречу спустился сир Марсий, весьма смущённый, что на него не было похоже:

– Прости, Аурелий… Камилла… Люсиль, Лионэль… Совсем про вас забыли! Признаю свою ошибку.

– Что у вас опять случилось? – матушка взяла Лионэль за руку, чтобы та не соскользнула на ступенях.

– Проходите, – уклонился от прямого ответа сир Марсий, дожидаясь, когда гости войдут внутрь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В фойе не было ни Армана, ни Антуана и… Рене тоже. Вообще в замке было подозрительно тихо: родители переглядывались, пока хозяин провожал их в гостиную, по пути попросил слугу позвать супругу, сиру Элоизу, принести в гостиную аперитив и закуски.

– Мы перенесли празднование на несколько дней, – объяснил скоромное угощение отец Армана.

– А где же именинник? – не выдержала матушка.

– О, простите… Кассий, позови сира Армана, скажи, к нему гости.

Сначала пришёл Арман. Вместе с Антуаном.

Люсиль ждала чего угодно – любопытных испытывающих взглядов в её сторону, насмешек и тонких намёков. Но оба парня показались на редкость взъерошенными, разве что Анчи был более спокойным и хмурым, не как обычно.

Арман выслушал пожелания, поблагодарил за подарок таким тоном, как будто ему подарили стилус, а не целого коня. Извинился, сославшись на неотложное дело, и ушёл. Наверное, гости слишком сильно таращили глаза, не зная, что и сказать – сир Марсий смущённо кашлянул:

– Выпьём за здоровье моего сына!

Отец возмутился: пусть лис-Марсий не юлит, а рассказывает всё, как есть! В этот момент появилась госпожа Элоиза. Кривовато улыбнулась, и улыбка на её измученном лице просто идеально подходила к общему обескураженному виду всех присутствующих Делоне и Антуана. Де Трасси уже изнывать стали от любопытства: определённо, здесь случилось очередное непоправимое событие.

В гостиную заглянул Вернер, слуга Армана, сообщил, что инквизиторы отбыли, и, вместо того, чтобы его отпустить, как обычно, сир Марсий указал слуге на кресло, приглашая присоединиться к компании. Родители переглянулись изумлённо.

А потом начались объяснения. Оказывается, на Рене Мароя сегодня напали фанатики пуритане. Парень решил вместе с инквизитором прогуляться к Волчьему Логову, по дороге их подкараулили. И убили бы, если бы не аргириусы, водяные волки. Те примчались сюда от Логова и загрызли всех пуритан. Насмерть…

Сир Марсий отправил слугу за второй бутылкой. Пил даже Вернер, свободно закинув ногу на ногу, как равный с равными.

– И как сир Рене себя чувствует? – спросил отец, до этого бросивший мельком взгляд на бледную дочь.

Хозяин замка кашлянул и переглянулся с супругой. Та взяла Люсиль за руку.

– В том-то всё и дело, – тянул он, – кхм, новость не совсем обычная… Рене не простой маг… Как бы это сказать...

В памяти Люсиль вдруг напомнил о себе вечер, когда она умоляла северянина проверить их магии на слияние. И он предположил, что, если он выглядит на самом деле не так, как она видит? Что, если он на самом деле мужчина лет сорока? Полюбила бы она тогда его?

– В общем, друзья, вынужден вас удивить, но наш Рене Марой – это… малышка де Венетт. Мариэль Адерин Ригхан де Венетт… Матушка, Белая Владычица наша, одарила её даром метаморфа для исполнения своего замысла…

Родители ахнули.

Сердце ухнуло вниз, и голова закружилась.

– Подтверждаю, – флегматично подал голос Антуан, – это моя сестричка спасала нас всё это время. Я узнал, как и все, только сегодня. А сейчас она отдыхает после сброса маг-силы метаморфа. К моему сожалению, сегодня мы навсегда потеряли Рене Мароя. Эх, какой парень был!

Слишком мало времени прошло, чтобы де Трасси смогли переварить сказанное.

Рене Марой, соблазнительный идеальный северянин, – креатура никудышней наивной Мариэль де Венетт?

И Люсиль прорвало. Она громко засмеялась, неприлично громко, с нотками истерики. Потом захотелось рыдать. Или смеяться? Она не могла определиться. Вдруг в гостиной все зашевелились, голоса взорвались, восклицая и перебивая друг друга. Сир Марсий и госпожа Делоне отвечали на вопросы, но Люсиль уже не слышала: она смеялась вперемешку с рыданиями. Её напоили очередной порцией успокаивающего. Антуан смотрел на неё с жалостью – не с торжеством, о, нет. Он её жалел, понимая, через что сейчас проходит златокудрая.

– Хм, Марой – Мариэль… – задумчиво проговорил герцог, крутя на пальце кольцо, – если задуматься, то… в самом деле… можно было узнать…. Но какова!

– О да, – улыбнулся сир Марсий, – провела всех нас. До сих пор не могу забыть, как…

Он собрался вспомнить какой-то случай, но сосед вдруг перебил его, обратившись к супруге:

– Видишь, а я тебе говорил, что это настигнет, где угодно – хоть прячься, хоть нет.

– Да, дорогой, – ответила ему опечаленная сирра Камилла, – к сожалению, ты прав. Но Мариэль, вспомни, я тебя предупреждала, сюрпризов от этой тихони можно ждать!

Супруги Делоне переглянулись, а Антуан недовольно кашлянул:

– Простите, сир Аурелий, не я, но кое-кто здесь в курсе ваших обвинений. И настаивает на том, что вы оба ошибаетесь. Мариэль не виновата в пророчестве, которое вы получили у Королевского Ирминсуля. Оно уже исполнилось, чтоб вы знали. Три года назад.

Сир Аурелий подавился словами. Сирра Камилла издала неопределённый возглас. А Люсиль вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не упасть в обморок и, если бы она могла, то испепелила бы Антуана взглядом. Неужели он сейчас ВСЁ расскажет? Негодяй! Она поискала глазами хотя бы один предмет, которым можно было бы убить себя и наказать всю семью де Венетт. На столике лежал ножик для разрезания бумаги на ленты для записок. Всего несколько шагов, и она будет у цели!

Погоди, остановила себя Люсиль, о каком пророчестве идёт речь? Неужели о том, из-за которого она проторчала четыре года здесь, в Лабассе? О котором шептались родители, когда думали, что их не слышат? Тайна, которую она чувствовала, но никто ей не мог или не хотел рассказать. Неужели Мариэль сыграла роковую роль в проклятии? О!

Люсиль с особой нежностью посмотрела на нож.

Антуан говорил, но она его не слышала, поглощённая желанием постоять за себя. Мариэль за два месяца успела столько всего натворить, спасая в том числе свою честь, неужели Люсиль не сможет?

Госпожа Делоне погладила руку Люсиль, успокаивая, и девушка очнулась, потёрла лоб, как будто это могло прогнать все тревоги и дурные мысли.

– Не волнуйся, дорогая. Я тебя не дам в обиду, что бы ни случилось, – мягко улыбнулась бледная женщина, за которой Люсиль долго ухаживала. Настало время возвращать долги, наверное, так решила мать Армана.

– …Однако он не хочет оглашать этого моими устами, чтобы навредить вашей репутации или сирре Люсилии, а предлагает безвозмездно оказать личную услугу, поскольку ваш Основатель, Белый Поисковик, сделать это не сможет… – Антуан говорил спокойно, без насмешливых гримас, и это пугало больше всего.

Отец недолго думал, ещё и матушка попросила, и он кивнул, добавляя огня к панике дочери. Люсиль резко встала, хотя рука госпожи Делоне её тянула назад. Антуан взглянул на неё и перевёл взгляд на сира Аурелия:

– Вам, сирра Люсилия,

ничего не угрожает

в данный момент. Я не собираюсь шутить. Основатель моего рода мне это не позволит сделать.

Второй раз назвал её официально и первый раз на «вы». Даже Вернер уставился на него с неподдельным интересом. И вдруг она уловила в его речи что-то похожее на то, как говорил Рене… Правду сказал отец: можно было разглядеть в Марое Мариэль, если бы все были внимательными. Нет! Если бы смогли допустить эту мысль! И Люсиль рухнула в кресло.

Отец произнёс клятву, которую ему продиктовал Антуан, закрыл глаза и с минуту неподвижно сидел в кресле, как и дочь, вцепившись в подлокотники. Откровение от Чёрного Некроманта, видимо, закончилось, когда он вздохнул, открыл глаза и медленно перевёл взгляд с жены на дочь:

– Я… Клянусь… все твои шархаловы романы сегодня же уничтожу в пыль!

Удивились все, а Люсиль, ожидавшая бурю и немедленный разбор промашек Рене и Антуана, открыла рот. Причём тут романы?

Сир Аурелий поднялся со словами, что, раз праздник переносится, то он хотел бы вернуться домой и дать хозяевам возможность самим разобраться в своих

удивительных

событиях, ибо мало ли как дальше пойдут дела у Мариэль, которая восстанавливает здоровье почему-то у Делоне, а не у себя дома. Впрочем, сир Аурелий, согласен, что теперь-то, когда Делоне в долгу у де Венеттов, то удивляться странному факту не стоит.

Антуан вспыхнул, Вернер загородил его собой, однако их обоих опередил сир Марсий. Весело блеснув глазами и обнажив в улыбке зубы, он поднял руки, как если бы возносил молитву:

– Хвала Основателям, наши дети сами разобрались и успели заключить брачный договор, как положено, с позволения нашей Владычицы, два месяца назад. Руна невинности, которую мы все видели на лице Рене, посвящалась, как оказалось, Арману. Ну, а теперь, когда брак консумирован, и Мариэль перешла под покровительство Белого Речника и Помаванки, она у себя дома, рядом с мужем, милый соседушка. Но больше всего нас всех, её родных, радует, что дара метаморфа больше нет. А значит, конец непредсказуемым сюрпризам. Наша крошка Мари передала дар Владычицы Его высочеству буквально сегодня утром…

– К-какому вы-высочеству? – заикнулся отец.

Люсиль на мгновения забыла о Марое-Мариэль и воззрилась на заикающегося отца. Какому ещё принцу передала Мариэль дар? Лоуренсу? Но он же в инквизиторских казематах! Или Хривелуру? Но как?! Когда он успел побывать в Лабассе сегодня?!

– Сиру Анри Ленуару, который, как оказалось, является внебрачным сыном Его величества… И также одарён многочисленными способностями, – хладнокровно подал голос Вернер, пожелавший внести свою лепту в уничтожение самоуверенности де Трасси. – Охранная магия не давала нам рассмотреть его. Но стоило Его величеству назвать его своим сыном в присутствии господ и слуг, как пелена с наших глаз слетела, и все признали в инквизиторе копию Роланда Третьего в молодости… Вам ещё вина, сир Аурелий? Или воды?

Герцог окаменел, стоял с минуту, приложив руку к сердцу и пытаясь уложить в голове всю информацию, поданную за последние полчаса. Сделал шаг и вдруг упал, закатив глаза. Сирра Камилла и Люсиль бросились к нему…

Столичный лекарь, всё тот же незаменимый сир Майн, был в гостиной через пять минут. По счастью, диагноз оказался не таким страшным, каким его вообразили себе в первую минуту родные сира Аурелия. Сир Майн с помощью портального артефакта построил портал для де Трасси в их гостиную, и вскоре у Делоне снова восстановилась усталая тишина.

Нервный удар герцога переполошил всех слуг и домашних: никто никогда не видел его таким беспомощным. По счастью, лекарь захватил с собой ментальный накопитель, и в сира Аурелия было влито достаточное количество магии для быстрого восстановления.

Когда лекарь отбыл, герцог велел усадить себя в кресло перед камином в собственной спальне, а затем отдал очень странный приказ – даже не просьбу. Рядом с ним сложили принесённые из библиотеки все книги Люсиль, которые она заказывала по каталогу или сама покупала в Люмосе. Несмотря на уговоры супруги, сир Аурелий вознамерился лично ознакомиться с содержанием каждой книги, а набралось их не меньше сотни. Люсиль сидела рядом, подавала книгу за книгой и тряслась, не совсем понимая, что происходит.

Отец листал каждую, открывал наугад, читал одну-две страницы, а затем бросал в огонь, как будто решил книгами протопить спальню. Дочь послушно ворошила кочергой несгоревшие остатки книг. Шанс на спасение получило несколько книг, но и их герцог пообещал перед возвращением в библиотеку ещё раз внимательно пролистать.

Наконец ему попался заметно потрёпанный экземпляр, на который Люсиль посмотрела с особым сожалением: то был любовный роман про бедную Альву и сурового мага. Сир Аурелий сразу обратил внимание на то, что книга выглядит зачитанной, с загнутыми страницами-закладками. Открыл наугад, закашлялся, читая попавшуюся сцену любви, и рявкнул, протягивая дочери роман:

– Читай вслух!

– Но, папа! – Люсиль сразу узнала эпизод и покраснела.

Герцог обратился к супруге, всё это время находившейся рядом:

– Послушай, ЧТО читает твоя дочь!

Люсиль всхлипнула:

– Но, папа, я же не знала, что это нельзя читать!

– Я. Хочу. Чтобы. Ты. Прочитала. Вслух. Это. Шархалье. Дерьмо!

Матушка попробовала было заступиться за дочь, но герцог был непреклонен, на некоторых словах он воздевал руку и тряс пальцем, как если бы угрожал кому-то:

– Я хочу, чтобы ЭТО услышали Основатели! Я требую справедливости! Почему моя дочь ТРИ ГОДА читает это шархалье дерьмо, портит себе судьбу и роду, а её Основатели НЕ В СОСТОЯНИИ предупредить меня, отца? Или проклятый Белый Шутник, то бишь, Чёрный Некромант, толковее Белого Поисковика?! Ты посмотри: даже не пойми какой род в состоянии получить благословение Владычицы, немыслимый дар, совершить ПОДВИГИ, какие не под силу другому роду, ПРОСЛАВЛЕННОМУ, благословлённому самой Владычицей полторы тысячи лет назад! Посадившему Младший Ирминсуль!..

Сир Аурелий задыхался от гнева. Дочь плакала, супруга тоже прикладывала платок к лицу, и тогда он сам, желая, видимо, сбить спесь с душ давно умерших Основателей, забрал книгу и громогласно зачитал наиболее занятные фразы:

– «Ты должна хорошо поработать своим ртом, Альва. Иначе не получишь сладкого!» А? Каково? Моя шестнадцатилетняя дочь учится чему? «… Раздвинул её ноги и вошёл, не выказывая милосердия к мольбам Альвы, чья…» – прости Владычица! – «пещерка была недостаточно обжита»! ЭТО ЧТО, я вас спрашиваю? Это что за НАУКА НЕЖНОСТИ?

Люсиль упала в обморок, и только тогда герцог успокоился.

Пришла в себя девушка в своей кровати. По комнате сновала служанка Адора, укладывая отобранные вещи в большую корзину. Люсиль осторожно спросила, что происходит, подумав, будто отец намеренно приказал унести все её вещи из комнаты и запереть здесь до наступления девятнадцатилетия.

– Ах, госпожа, суета страшная! Ведь мы завтра уезжаем в Люмос, – призналась Адора, попутно спросив, не желает ли её хозяйка чего-нибудь – воды, отвара или перекусить.

На вопрос про самочувствие сира Аурелия, служанка ответила положительно. Добавив, что все книги, которые были принесены к нему, – до единой сгорели. О чём Адора сожалеет.

«Неужели проклятие действовало через книги?» – размышляла Люсиль, равнодушно наблюдая за сборами. Она отказалась от ужина и притворилась спящей, когда матушка зашла к ней. Адора к тому времени собрала нужные на первое время вещи, спросила у хозяйки, не желает ли та что-нибудь взять с собой дополнительно. Люсиль было всё равно: ничего не хотелось, дум о будущем не было, мечтаний тем более, ибо она застряла в прошлом и никак не могла наудивляться и смириться с услышанным сегодня у Делоне.

Когда в замке установилась тишина, и по коридорам больше никто не перемещался, мимо её двери, Люсиль зажгла свечи и уселась за конторку писать письмо Мариэль. Нужно было показать своё прощение, чтобы не выглядеть в глазах Армана и Антуана ничтожной подругой, уязвлённой чужим превосходством. Письмо было переписано раз десять, пока не получилось в меру сухого и вежливого послания.

Люсиль говорила о том, что открытие личности Рене её, безусловно, удивило. Что она благодарна за благородство подруги, в лице Рене державшей себя по отношению к Люсиль максимально дипломатично. Умолчала о попытке подложить её под Антуана, как будто этого не было (мало ли кто прочтёт письмо). Пожелала счастья в семейной жизни. Попросила передать нежнейший поцелуй госпоже Делоне, которую успела полюбить как вторую мать. И на этом всё. Никаких постскриптумов (все варианты с ними были уничтожены). Не было вопроса про то, как безболезненно пережить перестройку маг-сил (чтобы не остаться в долгу). И подписала «Прощай». Никаких «до встречи» и «мне очень жаль». Обида сквозила яркой нитью в послании, и это Люсиль устроило. Письмо отправила Арману, ибо ящик Рене давно не работал, да и всё равно новоявленный супруг прочитает его.

Небольшой мыслительный труд принёс желанную усталость. Перед сном Люсиль задумчиво постояла перед деревцем у окна, смяла один лист и поднесла к носу. Отчётливый запах напомнил о магическом слиянии с Антуаном. Проклятый де Венетт! А она-то так старалась, перетаскивала в видении это дерево с места на место, чтобы спасти его от засухи. И даже подарила свой портальный дар… Сволочь! Кстати, он тоже передал свой, дурацкий металлический. Жаль, не водный, иначе Люсиль придушила бы его там, у Делоне, незаметненько. Чтобы покорчился так же, как отец, и никто, кроме его самого, не понял бы, что случилось…

Снова разозлившись, крутилась долго без сна, сбив всю простыню. Звать Адору не хотелось, иначе пришлось бы смотреть служанке в глаза. Сама налила себе отвар с успокаивающим, выпила его холодным. Прошло полчаса, и лекарство подействовало, Люсиль уснула.

Антуан ждал её. Поднялся с кресла:

– С кем сегодня будешь? Опять Рене?

Люсиль содрогнулась. Заниматься ЭТИМ с братом и сестрой? Затошнило даже во сне.

– Нет. Сегодня буду с Арманом, – заявила дерзко.

– С Арманом не получится: он женат, брачные узы оберегают даже его ментальную репутацию, – холодно сказал Антуан, не показывая ни радости, ни насмешки, как там, у Делоне.

– Тогда сделай всё быстрее, я не хочу с тобой кувыркаться до утра!

Она демонстративно сдёрнула с себя ночное платье и легла на кровать. А слёзы-то сами собой навернулись. Сегодня отец сравнил её с портовой необручницей, готовой в любой момент оказать услуги «голодным» морякам…

– Как скажешь, – согласился безэмоционально Антуан, так же снял исподнее и улёгся рядом.

Сначала немного расслабил поцелуями, надо признать, нежными, старательными – двигаясь от губ и шеи к груди, животику и только потом к чреслам. К тому моменту, когда его дыхание коснулось женского естества, Люсиль перестала плакать и прислушивалась к приятным ощущениям. А с началом игры «танец языка» (как это называлось в пособии «Наука нежности»), застонала от набирающего силу сладострастия…

Как она и просила, всё случилось быстро. Даже слишком.

На часах деление показывало начало четвёртого утра, а письмо к Мариэль было закончено в два. Всего полчаса на проклятый сон. Улыбнувшись шутке: «Сегодня урок был по-праздничному короткий», – она улеглась поудобнее, и вскоре её разум и тело отдыхали, как положено, без лишних мыслей и снов.

7-й сон. В Лапеше

Отец внезапно в последний момент изменил решение – и вместо столицы они отправились на юг. Загадочная причина разъяснилась, когда в разговоре родителей упомянулось имя Его высочества Хривелура, старшего сына короля. Однако в Лапеше Люсиль действительно понравилось, если бы не одно «но».

– Как же я покажусь ему без магии? – пригорюнилась Люсиль.

Отец с улыбкой посмотрел на неё:

– Твоё взросление, дочь, будет тебе лучшим щитом и рекомендацией.

– В самом деле, дорогая, у некоторых магесс перестройка может начинаться и после полного совершеннолетия. А к тому моменту, когда она подходит да заканчивается, мужчины успевают находить себе более привлекательных подруг, – матушка отзеркалила добрую улыбку отца.

И Люсиль успокоилась, однако позже неучтённые обстоятельства заставили поволноваться: оказалось, что Хривелур очень тесно общается с одной магессой по имени Диана. Матушка опять успокоила: у сирры Дианы перестройка маг-сил ещё не случалась, да и основная её магия – друидская – не конкурентка, ибо принцы женятся только на магессах с портальным даром или любым другим, способным влиять на пространство. Последний аргумент Люсиль прекрасно знала: сколько раз об этом говорилось!

Двухэтажный небольшой домик с готовым штатом прислуги был арендован на неопределённый срок, вещи завезены и, чтобы отец не нервничал лишний раз из-за домашней суеты (здесь уйти на свою половину, подальше от слуг, не получалось), вышли на прогулку по южной столице. Естественно, в ту её сторону, где на окраине находился небольшой миниатюрный замок Маддредов, родителей Её величества Хетуин, и рядом – достаточно большая территория, отведённая саду и винограднику.

Прошлись туда – сюда. Знакомая нужная личность «случайно» не встретилась, и де Трасси вернулись, тем более что герцог почувствовал слабость от длительной ходьбы и переживаний. Ему требовалось прописанное сиром Майном лечение на горячих источниках, но он упрямо отказывался ехать, пока своими глазами не увидит встречу дочери с Его высочеством.

В погоне за вниманием принца прошло три дня, и сир Аурелий, не терпевший задержек в исполнении задуманного, всё больше мрачнел. Его спасла Адора, служанка Люсиль, сообщившая, что уже второй раз видит Его высочество на большом рынке. Принц и даже Её величество лично ходят туда выбирать свежие продукты и беседовать с местным Управлением по поводу организации намечающейся торговой ярмарки – Праздника Сеянца. Сир Аурелий мысленно хлопнул себя по лбу, и на следующий день вся семья де Трасси при параде отправилась в указанном направлении. В этот раз всё получилось: на торговых рядах встретили королеву Хетуин, сопровождаемую двумя инквизиторами с корзинками.

К явлению Её величества здесь, очевидно, местные привыкли, потому что никто не обращал на неё внимания, либо работала охранная магия, что казалось маловероятным, ведь де Трасси заметили королевскую особы и уверенно прокладывали путь, периодически останавливаясь для виду, чтобы «прицениться» к товару. Госпожа де Трасси купила немного яблок и винограда, заполнив корзину.

Встреча вышла «неожиданной», но королева, в самом деле, не глазела по сторонам, а мило беседовала с торговкой, и только когда инквизиторы соорудили магический знак, обращённый к оказавшимся рядом де Трасси, Её величество Хетуин обернулась.

Мгновение, прищуренный взгляд, и она узнала приветствующих её:

– Благостного дня, герцог. Герцогиня… Церемонии все на официальной территории, полно вам, – сдержанно улыбнулась она знакомым, начавшим делать поклоны в узком проходе и создававшим затор. – Удачных вам продаж, госпожа Редин.

Королева попрощалась с довольной торговкой, та подсунула в корзину инквизитору пучок зелени, когда Её величество уже двинулась вдоль рядов:

– У нас договорённость с местными для всеобщего комфортного сосуществования, сир Аурелий. Все, кто хочет оставить прошение, приносят его в ратушу, там их рассматривает Хривелур, а не пристаёт на рынке. Мы не создаём проблем лумерам, а они взаимообразно не портят нам чувство свободы…

– Но, простите, Ваше величество, мне кажется, это небезопасно – находиться в подобном районе.

– Полно вам, герцог, – усмехнулась королева, – вам ли не знать, что при большом желании умения хватит. Если кому-то станет выгодна моя смерть, то меня убьют и в центре Люмоса.

Герцог хмыкнул. И месяца не прошло, как на короля Роланда Третьего в сердце столицы напали и едва не лишили жизни. И если бы не дерзкая дочурка де Венеттов с её лекарской способностью, скорее всего уже короновали бы первую подходящую кандидатуру.

– А вы какими путями Владычицы здесь, герцог? – спокойно говорила Хетуин. За ней шли инквизиторы, следом – остальные де Трасси. Выглядело шествие как небольшая свита.

– Оставить заявку на участие в Празднике Сеянца. В этом году я планировал показать своих победителей прошлогодних скачек. И так, помаленьку, новый фрукт. Возможно. Цитрус. Наверняка, вы уже слышали о них.

Хетуин кивнула:

– О да, вполне. На прошлой неделе ваши соседи оставили заявку с цитрусовой продукцией. Нас с Хривелуром угощали пробными образцами. Мармелад чудесно освежает, а сок с добавлением цитруса нас всех восхитил. Всё-таки у де Венеттов производственная жилка удивительная. Нам пообещали ещё один сюрприз. Надеюсь, что и вы сможете удивить публику. В этом году на Сеянце не так много будет представлено новых товаров, в основном адаптации имеющихся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Герцог переглянулся с супругой, и она плотно сжала губы, мгновенно задумавшись об исполнении задуманного. Муж только что намекнул: нужно возвращаться домой и довести до ума подарок де Венеттов. И утереть им нос.

– О, значит, Его высочество тоже здесь? – с искренним удивлением продолжил диалог сир Аурелий.

Королева со «свитой» выбралась на относительно свободную площадку, и все остановились.

– Хривелур в этом году является организатором Сеянца и принимает активное участие в подготовке, – королева была спокойна, как все королевы. – Приходите на ужин, если вы не уезжаете. Мы будем рады вас видеть, а Хривелуру будет любопытно взглянуть на Люсилию. Кажется, вы последний раз виделись несколько лет назад?

– Почти десять лет, Ваше величество, – краснея, подтвердила девушка.

– Вот и отлично, вряд ли Хривелур вас узнает, вы превратились из миловидной девчушки в настоящую взрослую красавицу.

Комплимент королевы едва ли не заставил содрогнуться от счастья родителей: ещё бы, Её величество прямо намекнула на возможный интерес принца. Получив своё, де Трасси повернули к ратуше подавать заявку, а королева неспешно, в сопровождении скудной охраны, пошла по своим делам.

*****

Вечер, проведённый с Роландами, заставил почти забыть обо всех последних болезненных событиях, и Люсиль почувствовала облегчение, будто вернулась к прежней безмятежной жизни в Люмосе. Де Трасси прибыли в поместье Маддредов часов в семь, сир Аурелий запоздало спохватился: он не уточнил время ужина. Но хуже не получилось: в это время Роланды продолжали возиться в оранжерее, а значит, время на общение увеличивалось.

Повзрослевший Хривелур понравился Люсиль. Появление гостей не смутило хозяев, занимавшихся грязной работой. Принц, пересаживавший декоративные деревца в большие деревянные ящики, лишь отряхнул руки, услышав приветствие сира Аурелия, и шагнул навстречу визитёрам, улыбаясь немного застенчиво и искренне.

– Рад видеть вас, герцог, в неформальной обстановке. Сирра Камилла?.. Ого, да это же малышка Люсилия! – он посмотрел на испачканные руки, как будто хотел прикоснуться, но этикет не позволил. – Матушка правду сказала: вы в самом деле расцевели бесподобно.

– А в прошлый раз вы были на ты, – усмехнулся сир Аурелий, нагибаясь и сквозь ягодные кусты присматриваясь к двигающемуся светлому пятну – королева находилась чуть дальше. – Благосного дня, Ваше величество! – Она откликнулась на приветствие. – Мы совсем не вовремя, Ваше величество?

– Пустяки. Осталось пересадить три деревца, и мы к вам присоединимся, – Хривелур обернулся на миловидную рыжеволосую девушку, застывшую с секатором в руках, – сирра Диана де Прэн. Мой единомышленник и помощник в организации ярмарки. А это герцог де Трасси, его супруга…

Де Трасси постарались как можно искренней поприветствовать очевидную соперницу дочери, завязался рабочий разговор между встретившимися друидами: сирра Камилла изъявила желание посмотреть на процесс безболезненной пересадки, полюбопытствовала о растительности оранжереи в целом, и принц пообещал выступить проводником после завершения запланированной работы. Люсиль и малышка Лионэль, разумеется, остались с ними, в то время как Аурелия «похитила» королева, она передала служанке плетёную чашу с собранными ягодами, ополоснула руки под струёй из фонтанчика и предложила герцогу отдохнуть в оранжерейной беседке. Стоило ему отойти от принца, как улыбка сползла с его лица, и мужчина потёр грудь.

В беседку королева попросила принести прохладительные напитки, печенье и вымытые крупные ягоды, что было выполнено безмолвной прислугой с молниеносной скоростью.

– А вы совсем плохо выглядите, герцог, – заметила Хетуин, протягивая ему кубок со светло-зеленоватой жидкость. – Это мятный коктейль, попробуйте.

Аурелий распробовал напиток, похвалил с некоторым удивлением. Он как будто и не думал притворяться перед королевой, имеющей, помимо друидского и портального даров, хорошую интуицию, доставшуюся от короля после их брачного слияния.

– Благодарю, Ваше величество, за приём и сердечное отношение. У вас здесь настоящая южная идиллия. Признаюсь, этого моей семье не хватало в последний суматошный год, – герцог рассматривал вторую порцию коктейля через случайный луч заходящего солариса, который просочился через густую листву.

Королева улыбнулась понимающе:

– Его величество рассказывал о последних удивительных событиях в вашем Лабассе. Но вас-то они коснулись каким образом? Я слышала, что пострадали Делоне да дети де Венеттов внесли свою лепту в ту суматоху, о которой вы говорите. Точнее, дочь сирры Иларии. Я не видела её. Правду говорят, что она похожа на свою мать?

Герцог вздохнул и отставил кубок:

– Истинно так. Сюрпризов девочка принесла вместе с полученными дарами немало… Я надеюсь, что наша беседа останется между нами, Ваше величество…

Разумеется, королева с первой минуты встречи с де Трасси почувствовала некий умысел во внезапном появлении герцога, чья дочь обладала, по слухам, сильным портальным даром и обаянием, свёдшим с ума всех кавалеров, которые побывали на зимнем белом балу у де Трасси.

Хетуин привыкла к подобным «случайным» встречам с магами, чьи дочери могли составить партию холостому принцу, поэтому по-другому и не расценила желание герцога помелькать рядом с Хривелуром. Оставалось поговорить по душам и вежливо напомнить лабасскому магу, как и остальным, о необходимых официальных процедурах знакомства. С другой стороны, Аурелий мог пролить свет на суть подозрительного интереса короля к Лабассу. Даже на подписании нового Контратата побывал…

Поэтому она заверила гостя, мол, их разговор останется тайной для остальных, и герцог негромко, как привык, по-деловому, начал рассказ, в процессе которого брови королевы то и дело поднимались от удивления. Хетуин даже подумала, что, возможно, де Трасси не лукавит, а на самом деле нуждается в помощи.

В начале своей исповеди герцог немного помялся, запнувшись на объяснении своего незапланированного переезда из столицы в провинцию несколько лет назад, но королева вдруг подобралась, более чем заинтересованно склонила голову и предположила некое печальное пророчество. Аурелий кивнул: истинно так, он с супругой желал лучшей участи своей старшей дочери, но, к сожалению, предсказание исполнилось в точности буквально на днях…

Он обрисовал знакомство с местными феодалами, отношения с которыми были закреплены магическим Контрататом. Об ухаживании юного Делоне за Люсилией и намечающимся бракосочетанием, против которого де Трасси ничего не имели, ведь пара получалась красивой, а брак – взаимовыгодным. Герцог врал виртуозно, изображая из себя скорбящего отца, униженного соседями и обстоятельствами.

– Неужели вы бы отдали свою дочь, блестящую портальщицу, за мага воды? Да, я слышала, что он стал Хранителем местного источника, но, тем не менее? – с улыбкой в паузе, когда герцог отирал лицо платком, пошутила королева. – Если мне не изменяет память, Его высочество Лоуренс был частым гостем у вас.

Герцог кашлянул смущённо:

– Вы правы, Ваше величество. Поначалу так и было, но дочь восприняла его как брата… Знаете, хоть и расстояние в пять родственных линий, брак допускается, но всё равно… Сердце моей девочки оказалось безраздельно принадлежавшим другому… Мы с Камиллой посоветовались и, хотя решение далось нам с трудом, всё-таки решили не мешать влюблённым…

– Ваше желание сделать своих детей счастливыми не может не вызывать восхищение.

Аурелий почувствовал заметно потеплевшее к себе отношение. Получив одобрение, он продолжил вдохновенно врать. О том, что Мариэль де Венетт, дочь Иларии, была единственной подругой Люсиль на протяжении четырёх лет, и посему предательский удар болезненно отразился не только на юной герцогине, но и её родителях. В глазах королевы блеснуло любопытство, и она попросила рассказать об этом подробнее.

Никто не догадывался, что под личиной неизвестного, таинственного юноши Рене Мароя скрывается та самая Мариэль, получившая дар метаморфа. Чтобы отбить у Люсилии жениха, она хитрыми путями заслужила доверие Делоне и жила у них некоторое время, весьма удачно защищая Армана Делоне от так называемых покушений, чем вызвала невероятную привязанность юноши и доверие. За этот период («Вы не находите это странным, Ваше величество?») Делоне потерял интерес к де Трасси и переключился на Мариэль. Неделю назад они тайно образовали брачный союз, взрослые узнали позже…

– Ну что ж, говорят, нет худа без добра. Зато теперь вы можете подобрать дочери более выгодную партию, – королева жадно слушала провинциальные сплетни, видимо, давно не получая свежую порцию неформальных новостей.

Герцог кивнул и опять потёр сердце:

– Так-то оно так, Ваше величество, но, боюсь, Люсиль не скоро сможет полюбить даже достойного юношу. Мало того, что она испытала боль от расставания с сыном нашего соседа, к нашему великому горю, гхм…

оно

исполнилось: моя девочка влюбилась в девицу-метаморфа. Моя девочка пыталась залечить одну рану, а получила вторую, теперь кровоточат обе…

Королева вздрогнула и заметно напряглась, сделала несколько глотков освежающего напитка:

– Вот как! Бедная девочка!

– И ведь каков прохвост был этот Рене! Я имею в виду дочь сирры Иларии, Мариэль. Под маской идеального мага-северянина она так очаровала Люсиль, что наша девочка влюбилась без памяти. Ни есть, ни пить, ни спать не могла… А я ведь, глупец, даже готов был разрешить этому самозванцу лумеру составить счастье моей дочери…

Герцог в самом деле непритворно охнул, схватившись за грудную клетку: то ли вранье откликнулось где-то там, внутри, то ли нахлынуло воспоминание о перенесённом позоре в гостиной Делоне. Королева чуть было не послала слуг за лекарем, но герцог попросил дать ему возможность закончить свою просьбу к Её величеству.

В результате всех выше перечисленных событий маг-силы несчастной Люсиль начали перестраиваться, и к общему букету несчастий добавилась её неуверенность в себе: ещё три дня назад Люсиль отказывалась выходить из своей комнаты и совершенно раскисла. А глядя на неё, и любящий отец почувствовал себя плохо, ведь обе девочки де Трасси были смыслом его жизни.

– Так. И как же я могу вам помочь? – королева с искренним сочувствием смотрела на покрывшегося пятнами герцога.

– Навалилось всё сразу, Ваше величество… Мне прописали источники в Люмосе, Камилла должна готовиться к ярмарке, а моя дочь места себе ни в Лабассе, ни в Люмосе не находит – там всё напоминает ей о позоре, который она вынесла. Оттого мы и приехали сюда, на юг. Здесь Люсиль себя чувствует лучше, улыбаться начала… Моя девочка…

Герцог остановился, сделал глубокий вдох-выход, отпил освежающего напитка перед решающим шагом:

– … Разорваться я не могу. И доверить дочь кому попало тоже. Я слышал, что Ризы покинули Люмос и пережидают скандал, связанный с Его высочеством Лоуренсом, где-то здесь. Мой родственник Арлайс хоть и тот ещё прохвост, однако любил и запутавшегося племянника, и Её высочество Глорию беззаветно. Этого у старика не отнять… Но я давно его не видел, поэтому остались сомнения. А вы наверняка встречались с ним где-нибудь здесь, случайно… О, простите, Ваше величество, если моя просьба неуместна!

С минуту назад, при упоминании семейства Риз, королева вдруг побледнела, сжала губы и нахмурила брови. Герцог относительно понимал причину её эмоций, но всё-таки решил играть до конца. Едва он замолчал, Хетуин сердито сказала:

– Вы спрашиваете меня о человеке, который воспитал убийцу моего мужа? И хотите знать, слежу ли я за ними? Отнюдь. Герцог Арлайс и двадцать лет назад был мне неприятен, а сейчас тем более. И я бы не рекомендовала вам доверять своё дитя и даже прислугу этому высокомерному лживому чудовищу… Двери моего дома всегда открыты для несчастных и честных людей. От своего и от имени моего сына приглашаю погостить вашу бедную девочку до завершения ярмарки. Потом, к сожалению, мы вынуждены будем вернуться в Люмос.

Герцог выпучил глаза, ошарашенный благородным предложением, и попытался опуститься на колени, но королева не дала ему этого сделать, напомнив про и без того плохое самочувствие гостя.

Так Люсиль не просто оказалась рядом с наследным принцем, но и получила возможность находиться с ним рядом практически неотлучно во всё светлое время суток. Впрочем, и ночи тоже отныне посвящались пока не подозревающему это Хривелуру.

Де Трасси поприсутствовали на королевском ужине, за которым Её величество поставила в известность сына о временной опеке над лабасской красавицей. Слуги готовили ей и её служанке комнаты, гости после ужина удалились к себе, а утром герцог появился с дочерью, устроил трогательное показное прощание и удалился.

Как и говорил королеве, Аурелий сразу после этого доставил жену и младшую дочь домой, сам же уехал в Люмос поправлять здоровье, – чтобы его там запомнили, и Её величество не сомневалась в честности его жалоб.

Ну, а Люсиль, под впечатлением от встречи с улыбающимся и невероятно милым Хривелуром, как только погрузилась в пр

о

клятый сон, не колеблясь, вызвала образ принца и, пока второй образ, Антуана, страдал рядом, получила удовольствие от поцелуев соблазнительного кавалера и даже быстро достигла экстаза. Необычная, новая фантазия и после пробуждения была причиной улыбки, не сходящей с губ.

– Ты будешь моим, назло всем! – шептала Люсиль, уверенная в том, что она нашла наконец свою цель в жизни – будущего супруга и повелителя души.

Антуан превратился в жалкую тень прошлого. Теперь вид его обнажённого рыхловатого тела рядом с мускулистым и очаровательно сутуляшимся, как отец-король, Хривелуром вызывал даже в большей степени презрение, чем ненависть. Люсилии стало намного легче.

10-й сон. Повелевай мною!

Третью ночь подряд она торопилась уснуть, как будто существовала договорённость о свидании. Настоящий Хривелур не представить себе не мог, чем его ментальный двойник занимается ночью, однако его сердечное отношение, так казалось Люсиль, становилось всё теплее, будто он тоже проживал те ночи. Магия обаяния не вернулась, но и без неё, хвала Владычице, пока всё получалось.

– Опять Хрив? – недовольно спросил Антуан, прежде чем удалиться в своё любимое кресло у камина и застыть там жалким изваянием.

Люсиль перестала обращать внимание на его страдальческий вид, и даже когда его образ перемещался на кровать, произносилось подобно заклинанию: «Ты – никто!» – и дело обходилось без прикосновений к Антуану. Теперь её занимал только принц Хривелур – настоящий мужчина, не идеальный, но весьма и весьма привлекательный.

– Здравствуй, любимая! Я скучал по тебе, – принц возник посередине комнаты. Из пустоты. В своей кипенно белой рубашке с расстёгнутыми у горловины пуговицами и чёрном костюме с золотой нашивкой-узором, жюстокор так же был распахнут, ибо в Лапеше было слишком жарко для одёжного этикета. Но Люсиль нравилось, как выглядел принц в парадном одеянии, и его фантом в ночных видениях, разумеется, не возражал.

– Мой любимый принц! Ваше высочество!.. Ва-ше вы-со-чест-во…– как же ей нравилось повторять это сочетание слов, и принц улыбался. Позволял себя обвить руками, а подставленное лицо начинал медленно покрывать поцелуями, спускаясь к шее и задерживаясь на ней.

– Маленькая моя! Сладкая моя невеста! Я так хочу тебя! – Его высочество возбуждался быстро, едва губы спускались к ямочке у ключиц, а руки нащупывали женские груди перед собой.

Одежда летела вниз, и Люсиль, целомудренно потупляла голову да прикрывала груди ладошками:

– Повелевайте мною, Ваше высочество! Я – ваша. Делайте со мной, что хотите, ваше высочество.

В первую ночь с двойником Хривелура Антуан на словах «повелевайте мною» хрюкнул смешливо, но Люсиль посмотрела на него уничтожающим взглядом усмехнулась. Назойливый де Венетт сразу успокоился. А у Хривелура было всё в порядке: стоило с него стянуть штаны – и не понадобилась дополнительная подготовка. Принц делал всё и позволял делать то, чего так алкало её сердце. И одобрительный шёпот, и движения, и ласки – всё было поистине долгожданным удовольствием.

Боли он не допустил. Было восхитительно приятно чувствовать в себе мужчину и видеть его тело над собой. И обидно, что экстаз пришёл слишком быстро.

Во вторую ночь её, умолявшую повелевать собою, Хривелур привязал за руки к железному узору в изголовье кровати и приказывал… приказывал… И снова экстаз накатил непозволительно рано. Проклятие Основателей выделило на счастье всего пару часов. Конечно, зато Люсиль выспалась, но с каждой ночью, в которой теперь рядом был Хривелур, хотелось продлить удовольствие.

Поэтому в следующие две ночи принц решил поиграть – бросал ласки, предчувствуя экстаз возлюбленной, переходил к поглаживанию руками, просил покормить себя ароматной клубникой во взбитых сливках (хотя в реальности не любил сладости), «нечаянно» пачкался сливками, приказывал их слизывать, а в паузах разговаривал с грустящим Антуаном, насмехаясь над ним:

– Видишь, глупый де Венетт, для кого моя малышка росла? А ты, мерзавец, слюни на неё пускал! Обрадовался, что твоя проклятая сестричка устроила вам свидание и разошёлся!

Люсиль, проснувшись, понимала, что ничего подобного Хривелур не смог бы сказать или сделать на самом деле, но после второй ночи убедила себя:

– Почему бы и нет? Сказал бы, если бы знал ВСЁ про мерзавца.

У обычных людей ночные послания диктуются усталым мозгом, но Люсиль понемногу, сама в том себе не признаваясь, переносила ночную нежность в реальность. И ей начало казаться, что улыбающийся ответно принц понимает, на что намекает её внимание.

В светлое время суток, исполняя наказ отца, она попыталась присоединиться к трудящимся в оранжерее Роландам. Нужно было завоевать их доверие и заставить Хривелура думать о ней, а не сирре Диане. Но, увы, ни одно из платьев не оказалось подходящим для работы с растениями и, тем более, с землёй. Ткань рвалась, задевая за невысокие изгороди или колючие розовые кусты. Неудобно было наклоняться. Люсиль чувствовала себя скованной по рукам и ногам, тогда как Диана в лёгком костюме для верховой езды и безрукавным платьем-накидкой поверх спокойно перемещалась по узким аллеям, наклонялась, подавала принцу горшки, собирала урожай…

Итак, платье было испорчено, несмотря на предусмотрительно выданную королевой точно такую же, как у Дианы, накидку. Под ногтями на поцарапанных руках въелась грязь… Люсиль была в отчаянии! Впрочем, никто и не настаивал на её помощи. Её величество спросила, помогала ли Люсиль матери дома. Пришлось признаться: никогда, во-первых, желания не было, во-вторых, матушка сама не позволяла. Королева бросила двусмысленное «понятно», а потом дала совет для начала почитать книгу: работать с растениями без базовых знаний сложно и порой опасно.

Подумав, Люсиль принесла в оранжерею альбом и карандаш, озвучив своё намерение оставить на бумаге память об этом месте. Надо признать, наброски получились недурственные, их похвалили все, и гостья с облегчением успокоилась: принц её не считал безрукой, наоборот, восхитился талантом. Чтобы закрепить это восхищение, вечером, когда после привычно запоздалого ужина и перед сном все сидели в гостиной (кто читал книгу, кто вышивал, а принц разбирал корреспондецию), Люсиль вызвалась скрасить вечер и спеть пару песен под аккомпанемент магической сферы. Голос звучал как обычно, значит, его наличие не зависело от маг-сил. Хривелур бросил свои письма и записки, а когда Люсиль закончила свой небольшой концерт, сказал, что это был его лучший вечер в Лапеше. Королева милостиво улыбнулась и присоединилась к мнению сына.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В следующие два вечера попеть не получилось: Диана, будто специально, занимала принца беседой о таких сложных вещах, что Люсиль сообразить не могла, о чём они говорят, терминология была знакома, но смутно. И Люсиль молча занималась набросками, раскрашивая их.

На третий день мать, которой ежедневно отправлялись письма с описанием дня, подсказала: да ведь эта магесса-друидка ревнует её, герцогиню да ещё с такими удивительными способностями, ведь сама Диана призналась, что терпения на рисунки ей никогда не хватало, а для пения голоса Владычица не дала. И это у Люсиль ещё маг-силы не проснулись!

Так что на следующий день, как только все разошлись по своим делам (королева с сыном принимать посетителей, Диана – в сад), Люсиль направила стопы в библиотеку Маддредов, нашла книгу по растениеводству и составила с десяток вопросов, чтобы задавать их Его высочеству и тем самым отвлекать от прилипчивой друидши. Взяла с собой пособие в оранжерею…

Дважды не поняв вопроса, Хривелур бросил растения, подошёл и так низко наклонился посмотреть на схему в книге, что коснулся дыханием лица любопытной Люсиль, а она будто бы рассеянно – положила свою чистую ладошку на его испачканную руку. Помогла уловка или принц заскучал, вечером случилось долгожданное.

Люсиль рассеянно наигрывала вальс на магической сфере.

– А я полгода не танцевала, – вдруг задумалась Диана, закрыла книгу, заложив в неё палец, и подпёрла свободной рукой голову.

– Потерпи, недолго осталось, на Сеянце все потанцуем, – королева вышивала.

Хривелур же, отложив бумаги, вдруг сказал:

– А не устроить ли нам небольшой семейный бал прямо сейчас? Подождите-ка, только найду сферы с позапрошлогоднего зимнего приёма…

Это он хорошо придумал! Люсиль танцевала идеально, это она знала. Уговорили-таки Её величество покружить с сыном. А сразу после неё Хривелур пригласил Люсиль (а не Диану!), и это был добрый знак. Де Трасси показала всё своё изящество, чем вызвала одобрительную улыбку королевы. Диана танцевала так себе – и смесь гордых эмоций бурлила в Люсиль. Все желали друг другу благостной ночи с особенным подъёмом духа, письмо о замечательном вечере вскоре отправилось матери в Лабасс, и дочь, не дожидаясь ответа, ибо время было позднее, торопливо легла в постель, ведь завтрашний день намечался удивительным. Тем более, после всего случившегося Её величество как будто даже решило приблизить к себе гостью:

– Милая, не хотите ли завтра присоединиться к нам и посмотреть на выходную ярмарку? В белый день там много интересного.

Люсиль с радостью согласилась, а королева, окончательно прощаясь, приподняла лицо девушки за подбородок, заглянула в глаза и сказала:

– Всё будет хорошо, милая. Я рада, что ты повеселела, – и неожиданно поцеловала в лоб, а сделать в свой адрес низкий обескураженный книксен не дала, приобняла вдобавок: – Ничего, девочка. Всё в порядке. Благостной ночи.

И ночь получилась благостной, как никогда. Эх, если бы существовала возможность переслать эти сны Хривелуру, он бы, наверное, тотчас сделал бы Люсиль предложение руки и сердца! Ещё бы, какой мужчина откажется почувствовать себя настоящим господином?

*****

Люсиль никогда не была на провинциальных ярмарках, и оттого мир торговли и безыскусных развлечений ошеломил её. Инквизиторы на королеву и принца накинули магический отворот, чтобы на ярмарке никто не узнавал их, не возникало желания подойти, подать прошение – словом, испортить прогулку. Поэтому царственные особы беспрепятственно протискивались в толпе наравне с кишащими лумерами и любопытными магами. Народа было много, и даже идущие впереди двое инквизиторов и позади пара не могли создать идеального коридора. Расчищенное пространство тут же занималось случайным прохожим.

Дойдя до начала торговых рядов, решили разделиться. Её величество пообещало Люсиль экскурсию по интересным для девушки товарам, а Хривелур выразил желание сходить на скотный рынок, полюбоваться на выставленных рысаков. Диана, разумеется, увязалась за ним, а Люсиль чуть не пискнула, что тоже хотела бы посмотреть на лошадей, но обидеть добрую королеву было стыдно.

Сначала королева повела по рядам со всякой мелочью, из которой складывается искусственная красота – ткани, кружева, бижутерия, пуговицы и прочая мелочь. Затем свернули к лавке со шляпками и аксессуарами для укладки волос. У Люсиль было немного денег, оставленных матерью, и она купила понравившиеся заколки с сусальным покрытием, тогда как королева лишь рассматривала вещи.

– Здесь я беру свежую зелень, – королева шла по ряду с овощами и фруктами. – Понимаю, что смешно звучит: друид покупает овощи. Но всего не вырастишь, для души самое подходящее – это цветы. А отказать себе в свежем салате не могу: даже в Люмосе он не такой вкусный, как здесь. Рыба здесь тоже наисвежайшая, но по тем рядам сегодня не пойдём: не думаю, что тебе это интересно. Завтра здесь будет спокойнее, мы кое-что прикупим, прогуляемся. Если захочешь.

Конечно, Люсиль захочет, ведь ей здесь так нравится! Так оживлённо, и совершенно другой мир, незнакомый до сегодняшнего дня! Королева, услышав восторженное согласие, улыбнулась:

– Скоро будет душно. Пойдём, я посмотрю на цветы. Как знать, может, что-то приобрету для нашего садика. Хотя, конечно, вряд ли: всё есть… А потом посмотрим на лошадок на балаганчик, там можно будет побаловать себя сладким и отдохнуть.

Хривелур, несмотря на то, что прошло достаточно времени, всё ещё находился на самой запашистой части ярмарки, разговаривал с одним из продавцов лошадей, высоким темноволосым и привлекательным мужчиной лет пятидесяти. Для лумера он был слишком породист, рассеянно подумала Люсиль. И правда, под открытым небом становилось жарко, захотелось пить.

Королева вдруг изменила решение посмотреть на скот, как будто почувствовала усталость спутницы, отправила к Хривелуру инквизитора с просьбой передать – мать ждёт его возле балаганчика. Люсиль промолчала, не стала спрашивать о внезапной смене настроения нахмурившейся королевы. Однако Хривелур с Дианой быстро их догнали, практически у самой площади, по периметру которой росли деревья. Под ними находились скамейки, и инквизиторы нашли свободную,. Королева-мать уселась, девушки – по обе стороны, а инквизиторов отправили за прохладительным лумерским квасом и пирожными.

Здесь был эпицентр веселья. Продавалось всё исключительно для развлечений – билеты на «аттракционы для смелых», лимонная вода, квас, сладости… Голосов продавцов, зазывающих за съестным не было слышно, как будто они признавали, что здесь территория в большей степени принадлежала ищущим приключений. Чуть в стороне слева, на высоко натянутых верёвках, с шестами и без них ходили, прыгал и кувыркался канатоходец. Справа, за лавками со съестным, высился столб, на который пытались забраться ловкачи, желающие снять с верха суму, набитую, якобы, полезными вещами-сюрпризами.

– Там, – Диана на вопрос Люсиль, чем ещё тут развлекаются лумеры, показала рукой вперёд, – есть площадка для любителей пометать ножи. Магов туда не пускают, как и везде, впрочем. Проверяют через артефакт, чтобы не применяли магию. Так что нам остаётся только смотреть.

Двое отправленных инквизиторов вернулись с кружками, наполненными холодным квасом и разносом с пирожными. Хривелур отказался от сладкого, но квас выпил с удовольствием, вернул кружку и снял сюртук, расстегнул ворот, пока сирры лакомились сдобой:

– А я бы прошёлся по развлечениям.

– Охота тебе? – королева Хетуин беспрерывно обмахивалась веером. – Сегодня действительно жарко, и ведь ещё даже не лето… Надеюсь, на Сеянце будет прохладнее… Вернусь-ка я домой. А вы, молодёжь, посмотрите на лумерские потехи, запрещаю меня сопровождать в ущерб своим желаниям.

Счастливую Люсилию, готовую сколько угодно потеть на жаре в компании Его высочества, препоручили принцу. Инквизиторы помогли освободить пространство рядом, королева построила портал и исчезла в нём с одним инквизитором, оставляя других троих для обеспечения безопасности молодёжи.

Хривелур повёл девушек по кругу. Возле одной точки – небольшой арены, чью границу обозначали натянутые верёвки, которые были привязаны к столбам, – народа почти не было. Мужики рядом обменивались шутками со здоровенным лумером, явно рождённым по воле Владычице для боя. Возле рассчитанного на кулачный бой ристалища красными буквами на вывеске в том числе было выведено: «Уважь Якоба и выбирай подарок по душе».

Компания уже миновала это сомнительное развлечение, обещавшее каждому смельчаку переломанные кости, как вдруг за спиной прозвучал настолько знакомый голос, что Люсиль споткнулась, и принц её придержал.

– Ну, что, здоровяк, готов расстаться с обещанным? – громко спросил нагловатый молодой голос. – Выкладывай, что там у тебя.

Мужики захохотали, перекрывая гомоном бормочущий испуганный голос, пытавшийся успокоить энтузиаста:

– Антуан, да что на тебя нашло?!

Силач Якоб густым басом хмыкнул:

– Не похож ты на победителя. Подрасти маленько и приходи лет через десять, магёныш, – чем снова рассмешил знакомых.

– Проверь через артефакт, трус! Нет у меня магии. Сегодня точно, – настаивал насмешливо желающий смертник.

– Кто здесь трус?! – удивился хозяин аттракциона.

Люсиль себе чуть шею не свернула, но Хривелур тоже остановился, пробормотал изумлённо:

– Де Венетт? Ушам своим не верю! Сирры, мы должны спасти этого отчаянного.

Диана засмеялась так, словно прекрасно знала Антуана, Люсиль же на свинцовых ногах развернулась и последовала за ними, уже жалея, что невольно задержала компанию и позволила себе обратить внимание на происходящее Хривелура, увлечённо рассказывающего про Сеянец.

Силач Якоб, осклабившись, объяснял правила, которые местным давно были знакомы – великан долго зарабатывал здесь, на ярмарке выходного дня, своими великолепными физическими данными у простаков и самоуверенных мужчин. За последние пару лет вывеска успела выгореть на солнце, но хозяин и не думал её обновлять: «плати гольден – получи…», далее в качестве цены были нарисованы голова девушки и овечка с розовым бантом на шее – вывеска читалась ясно.

Для подтверждения недалеко от импровизированной арены, под небольшим тряпичным навесом, лежала овца, без обещанного розового банта, однако чрезвычайно упитанная, и лениво жевала подброшенный пучок сена. А рядом, на стульчике, женщина лет сорока безмятежно вязала некую безразмерную вещь, как будто показывала свою обязанность следить за животным. Обмен острот заставил её оторваться от рукоделия, поднять голову, чтобы посмотреть на юношу, улыбнуться – и вернуться к работе.

– А деньги-то у тебя есть, малыш? – добродушно спросил для начала хозяин аттракциона.

Антуан полез в карман, достал золотой кругляш и подкинул его в воздухе, поймав на лету.

– Ну, ладно, – ухмыльнулся Якоб. Достал из своего кармана круглый артефакт, включил его и навёл на юношу, – немного есть силушки-то, малыш. Нехорошо обманывать старших.

– У меня перестройка маг-сил, это остаточный фон, – не обращая внимания на замечание Якоба и смешки зрителей, юноша перешагнул через верёвку. И отмахнулся от полетевшего в спину недовольного замечания: «Погоди, отец!». – Могу увеличить ставку, чтобы она тебе придала сил.

На его руке возник кошель, из него высыпалось ещё несколько золотых, в перемешку с серебряными, монет:

– Отдам всё, если условия немного изменятся.

– Антуан! – снова рявкнул побагровевший сир, но на его плечо легла мужская рука, отец шутника обернулся, лицо его изменилось: – О, ваше высочество!

– Тш! Что это на него нашло? – спросил Хривелур. – Благостного дня, сир Рафэль.

– Благостного, сир. Он ещё в прошлый раз здесь ошивался, а сегодня решился, видимо, свернуть себе шею. Негодяй! На этой неделе победил в спарринге сира Рэя и решил, что теперь ему всё ни по чём, – ворчал обеспокоенный отец семейства.

За диалогом они пропустили договор, на скорую руку составленный между хозяином аттракциона и наглым магёнышем. Антуан пожелал повязку на глаза для обоих (себя и Якоба) да ещё неприличное условие для проигравшего: тот должен раздеться до исподнего и сделать почётный круг по рынку.

Зрители-мужчины начали похохатывать, предвкушая зрелище. Это, как ни странно, подбодрило Якоба, и он, не заподозрив подвоха от парня, который своей макушкой едва доставал до груди силача, согласился.

– Внесём коррективы. Если я смогу поставить тебя на колени, то мне достаётся поцелуй твоей жены, и ты возвращаешь полгольдена? А если уложу – то могу забрать животное, а ты отправишься в путешествие по рынку? – передал одному из зрителей снятый камзол, под которым вместо привычной рубашки оказалось странное нижнее бельё. Рукава едва закрывали плечи, а застёжка была непривычно короткой – полоска с пуговицами, идущая от горловины до груди.

Какая-то очередная столичная мода, решили зрители, рассматривая облачение мага-без-магии. И только Люсиль узнала изделие служанки Мариэль – Жанетты, недавно вышедшей замуж за инквизитора, то есть внебрачного сына короля, и сменившей имя.

Эта полурубашка, называемая кристи, невольно напомнила о Рене, и Люсиль скрипнула зубами. Проклятый де Венетт: мало того, что будто нарочно преследует её даже здесь, в Лапеше, так ещё и одевается, как сестрица-метаморф! В довершение оскорбления на правой руке Антуана обнаружилась татуировка – от запястья и чуть выше. У «Рене» татуировка доходила до плеча и захватывала шею, но и этой, небольшой, было достаточно.

Рядом стоящая Диана хмыкнула и отвлекла на себя Люсиль.

– Я и не знала, что Анчи так хорош, – объяснила свой хмык друидка в ответ на вопросительный взгляд юной герцогини.

– Анчи? – глаза Люсиль сузились. – Вы уже знакомы?

– Де Венетты неделю назад подали заявку на участие в Сеянце, мы успели с сиром Антуаном немного поболтать, – поправилась смущённая Диана и кивнула перед собой. – О! Он точно сумасшедший!

И это «сумасшедший» прозвучало как комплимент, Люсиль густо покраснела. Антуан снова изображал шута, разве что без улыбки. Привлекал к себе внимание.

– Надеюсь, лумер сломает ему хотя бы руку, – мстительно пробормотала девушка, борясь с искушением незаметно уйти, чтобы у де Венетта меньше было мотивации красоваться. Но победило желание увидеть, как здоровяк попортит самомнение парня, который ещё два месяца назад показал себя позорно слабым соперником. Впрочем, Антуан всегда был слаб на ристалище. Жалкое зрелище ждёт зрителей…

Вокруг арены собиралась толпа, Люсиль беспомощно оглянулась – позади её безнадёжно подпёрли, а расталкивать пахнущих п

о

том лумеров было бы унизительно.

Тем временем зрители нашли тряпки, которыми замотали глаза обоим спорщикам. Гольден торжественно зажал в руке один из помощников и показал присутствующим. Смелого парня ещё раз проверили, на всякий случай, ради новых болельщиков, удостоверились, что его магия не поможет мухлевать. Ещё один лумер помог соперникам встать напротив друг друга, и они приняли боевую стойку.

– Я этого не вынесу! – пробормотал сир Рафэль, потирая лоб.

Его высочество пытался успокоить отца:

– Вы же знаете своего сына, сир де Венетт, был бы Антуан не так уверен в себе, не полез бы в передрягу, верно?

Тот вздохнул:

– Если бы у вас были такие заполошные дети, вы бы меня поняли, Ваше высочество. Его сестра владеет мечом, как Белый Воин. Только ума не приложу, где успела нахвататься этого. Не иначе как дар Владычицы не тому попал вместе с … чтоб его, этот дар… Вот его это и уязвило, полагаю. Теперь то и дело ищет повода подраться…

Сир Рафэль скосил глаза на звук протяжного вздоха и узнал дочь соседа:

– О, сирра Люсиль, гхм… Не ожидал вас здесь увидеть… Теперь всё понятно, перед кем выделывается.

Толпа вдруг засвистела, захохотала, едва соперники закружили по арене, знакомясь с территорией на ощупь. Якоб щерился в улыбке и пытался ухватить невидимого соперника, где-то снующего рядом. Антуан же хмуро уклонялся от лапищ, мелькавших перед головой, и незаметно для зрителей принюхивался, но вряд ли кто-то из стоящих вокруг арены обратил внимание на его раздувающиеся ноздри.

Прошло минуты две – пара всё ещё «танцевала», и Якоб начал шутить:

– Вам, сир, лишь бы оторвать от дела честного человека. Уж не сбежали ли вы?

– Я всё ещё здесь, здоровяк, – подал голос Антуан и отшатнулся, натыкаясь на натянутую верёвку: волосатая рука мгновенно метнулась к нему. – Пытаюсь определиться, где твой зад, чтобы ударить половчее.

– Мой зад? – хмыкнул Якоб. – Подсказать?

И присогнул колени, оттопыривая зад. Зрители догадались о намерении, кто-то крикнул: «Сжалься, Якоб, здесь сирры!» – и это вызвало волну хохота. Выполнить задуманное оскорбление мужчина не успел.

Антуан вдруг подобрался, перекувыркнулся – и оказался за спиной силача. Удар ногами по подколенным суставам – Якоб покачнулся, опускаясь на колени и хватаясь руками за воздух. Юноша, не дожидаясь, пока соперник восстановит равновесие, совершил ещё один кульбит в обратную сторону, на сей раз удар кулаком пришёлся в лоб здоровяка, пытающегося вернуть равновесие, затем – ногой в широкую грудь, и…

Якоб упал на спину, охнув. Толпа вслед за ним издала единый ах, а юноша уже сидел наверху, на груди великана и прижимал коленями его предплечья.

– Я победил? – Антуан спокойно снял свою повязку, взглянул вниз. – Я победил. Энон-эрит!

Толпа заулюлюкала, загоготала:

– Вот это да, Якоб!

– Ай да магёныш!

– Чего ты разлёгся, как девка, Якоб?

Тот с трудом согнул руки, чтобы приподнять над собой парня, казавшегося ребёнком, который играючи уселся на спящего взрослого, но не успел – Антуан уже вскочил на ноги и упёрся руками в бока:

– И в самом деле, Якоб. Нехорошо ты разлёгся. Искушаешь публику…

Лумер наконец стянул с себя повязку, сел, с изумлением глядя снизу вверх на победителя – потом обвёл полурастерянным взглядом потешавшуюся над ним толпу и вдруг широко улыбнулся:

– Ах, ты, шархалий сын! Уделал-таки!

– Уделал, – подтвердил Антуан, отряхивая запылившиеся штаны, ибо от падения с земли поднялось коричневое облако. – Давай, Якоб, чтобы не отрывать от дела честного человека, я жду оплату. Свою овцу можешь оставить себе, как и гольден. Раздевайся.

Лумер поднялся, усмехаясь:

– Благодарю за урок, ваша милость, – обращаясь к непростому магёнышу словно к знатной персоне, – неужто не скостите условие? Овечка ваша, берите, скушаете во здравие честного лумера… Делла, окажи уважение ловкому сиру, одари вниманием!

Толпа не расходилась, наоборот, намечался самый интересный момент – вручение приза победителю. Женщина, которая, очевидно, давно этого не делала, смущённо отложила вязание, поднимаясь, и разгладила складки на переднике платья.

– Ты, верно, ополоумел от радости, раз не увидел на мне руну обета. Или хитришь, – Антуан натягивал свою странную полу-рубаху. – Ни к чему мне твоя жёнушка.

– Ну, нет так нет! Делла, для юного сирра ты слишком старая, – ухмыльнулся довольно Якоб, подмигивая толпе.

– Раздевайся! – напомнил юнец. – И попробуй только срезать круг…

– Полно вам, сир! Берите овечку. Упитанная, вскормлена будто нарочно для вас…

– Бери овцу, парень! Заслужил! – крикнул кто-то из толпы, смеясь. Его поддержали одобрительно.

Но магёныш подошёл к Якобу, поманил пальцем, прося наклонить голову, и что-то зашептал ему на ухо. Лумер изменился в лице, сотворил сохранный знак и немедленно начал развязывать верёвку на поясе, собираясь выполнить обещанное. В его сторону полетели унизительные смешки. И в этот момент из толпы раздался голос Его высочества Хривелура:

– Не пора ли остановиться, де Венетт? Повеселились и хватит.

– Я не тянул его за язык, – Антуан поморщился, взял из чужих рук свой камзол и поклонился в сторону толпы. – Он сам согласился. Благостного дня, Ваше высочество.

Услышав неожиданное приветствие, толпа притихла и заозиралась: охранная магия продолжала действовать, но принц сам разрушил её. Народ вздохнул, расступаясь. Рядом с Хривелуром остались стоять светловолосый голубоглазый сир, его отец и двое девушек. Антуан задержал взгляд на Люсиль и неожиданно покраснел. Она поняла, что до сего мига он и не подозревал о её присутствии.

– Ну и зачем это? – спокойно спросил Хривелур, подходя к небольшой арене, на которой побеждённый продолжал возиться с верхними штанами.

– Тот, кто не печётся о чести матери своих детей, сам обречён на позор, – упрямо, хотя и не без доли смущения объяснил де Венетт, застёгивая пуговицы на камзоле, тогда как лумер позади него окончательно остался в одном исподнем.

– Да полно тебе, это ярмарка, Анчи! Лумеры веселятся, как могут. К тому же на моей памяти Якоб за последние три года ни разу не проиграл, – Хривелур подмигнул лумеру.

– Рано или поздно всегда приходит начало конца, – Антуан перешагнул через верёвку, легко поклонился девушкам, – сирра Диана, сирра Люсилия, благостного дня. Простите за то, что невольно стали свидетелями этого унизительного соревнования.

У сира Рафэля отвисла челюсть. В последнюю неделю он периодически не узнавал своего сына, но сегодня это уже был явный перебор. Неужто весельчак начал подражать своей сестрице, то есть Рене Марою, личине надуманной и совершенно неожиданной? Тишину вокруг разбил визгливый вопрос женушки побеждённого:

– Якоб, а куда это ты собрался в исподнем?! – толпа засмеялась. – Ты решил меня опозорить, что б тебя шархалы надрали?

Антуан обернулся и подмигнул Якобу:

– Звать?

– Не надо! – теперь уже хмурое настроение передалось лумеру. Он отодвинул супругу, загородившую ему дорогу, – молчи, женщина! Не лезь в мужской спор!

Женщина задохнулась гневом и изумлением, а её муженёк перешагнул верёвку и двинулся в сторону торговых рядов. За ним потянулась хохочущая толпа, и Делла заметалась: то ли идти за всеми, то ли охранять брошенную одежду и овцу, равнодушную к происходящему.

Господа же, развернувшись, направились в противоположную сторону, и лишь магессы с любопытством озирались на улюлюканье развеселившейся публики, которая удалялась вместе с позором силача Якоба.

11-й сон. Только не ты!

Люсиль внутренне трясло от страха, она не знала, куда деть глаза и руки. Казалось, что Антуан издевается, оттягивает момент разоблачения.

Сир Рафэль разрешил Антуану, которого Его высочеству пригласил в гости, и уехал к родственникам, чтобы проверить состояние урожая цитрусов, продукцию из которых де Венетты собирались представить на ярмарке. Несколько саженцев перевезли из холодного Лабасса на залитый соларисом юг, и, по словам Антуана, дело пошло на лад быстрее: цитрусы признали климат, и знакомые друиды, помогавшие де Венеттам, подтверждали и сумасшедший рост деревьев, и изменившийся вкус плодов в лучшую сторону. За сыном сир Рафэль пообещал вернуться утром.

Что, в свою очередь, нашло на Хривелура, Люсиль не понимала. Принц увлечённо разговаривал с Антуаном, который был практически его сверстником (на два года младше). Будущий король вёл себя с обычным необразованным в Академии провинциалом по-свойски, называл «дружище», смеялся над его шутками и не прерывал длинные монологи.

Вернувшись в поместье Маддредов, все ненадолго разошлись по комнатам, чтобы освежиться, смыть с себя пот. Люсиль металась в своих покоях, то и дело приоткрывая дверь, чтобы удостовериться: Антуан у себя и не сплетничает тайно с принцем. Но стоило прозвучать в коридоре голосам, и она тоже вышла. До обеда сидели в гостиной, Антуан нёс какую-то заумную чушь о характеристиках цитрусов и новом виде плодоносящего дерева, которое пока держалось в секрете и выращивалось в оранжерее де Венеттов в Лабассе. Пока он открыл один секрет – это напиток со своеобразным вкусом, бодрящий, но не являющийся подвидом винного.

Уверенность Антуана в себе, отсутствие привычного смеха над собственными шутками, пересыпание друидской терминологией, хотя он раньше терпеть не мог науку, любую, – всё это было крайне подозрительно. Люсиль знала, что он, как никто другой, для неожиданного эффекта шутки умел накинуть на себя серьёзную мину, а потом взорваться хохотом, когда розыгрыш состоится, оттого и ждала подвоха. Впивалась ногтями в ладони, чтобы не выдать волнения. Кусала губы, делая вид, будто занята содержанием книги, которую «читала» и периодически переворачивала страницы.

– ... Это весьма любопытно. Возможно, вы восстановили забытый способ выведения новых сортов. Гибридизация... В любом случае, мы тоже с Дианой попробуем, – Хривелур потянулся к кувшину с водой, и слуга моментально исполнил его желание, опередил. – Надеюсь, у меня будет возможность заглянуть к вам, посмотреть на ваше наследие.

– Кстати, о наследии, – Антуан непритворно зевнул, с трудом заставляя рот не открыться широко. – Наш прадед – по линии сира Рэймонда урождённый Кейрьос, так вот, он закладывал Сады Владычицы, которые в Люмосе. Если бы недавно не напомнила о себе одна наша родственница... Так что... – зевнул снова и потёр углы глаз, – не исключаю, что экспериментирование с сортами у нас в крови...

Диана, восторженно слушавшая Антуана, едва не зааплодировала:

– О! У вас идеальная родословная для друида. Жаль, что этим даром Владычица вас не одарила. По-моему, вы достойный правнук своего предка.

Люсиль кашлянула, будто бы случайно. Антуан же сделал вид, что не обратил на неё внимание, и мелко отомстил, напомнив о Рене:

– Правду говоря, для меня самого увлечение селекцией оказалось внезапным. Я с детства грезил оружием. Это сестра нашла новую “игрушку”, которая мне, безусловно, нравится больше. По крайней мере и аромат, и начинка плодов приятнее, чем металлический привкус во рту.

– Кстати, поздравляю с обновлением, – усмехнулся Хривелур, – давно это у тебя?

– Дней пять как. Перекрывали крышу над оранжереей, приходилось гнуть опорные трубы, в том числе для водопровода. Потратился в “ноль”. А утром обнаружил – магия решила повзрослеть.

– Бездельником вас никак не назовёшь, – опять отвесила комплимент Диана, и юноша ей лучезарно улыбнулся.

Люсиль успела это перехватить и позлорадствовала: эдак де Венетт уведёт подружку у принца. С минуту изображала прилежную читательницу, но вдруг озарило – отлично, именно это ей и нужно! Дала себе слово теперь ловить удачные моменты, чтобы похвалить Антуана и ещё больше возвысить его в глазах глупой друидки.

Её величество также присутствала при беседе. Она задавала вопросы, а потом вдруг заметно погрузилась в размышления. Её голубые глаза рассеянно блуждали по фигуре лабассца. Рассказ Антуана повернул к обоснованию стеклянной крыши на оранжерее, и неожиданно королева невпопад спросила:

– А скажите, Антуан, вашей сестре сейчас, если не ошибаюсь, девятнадцать? Она преодолела добрачный возраст?

Антуан запнулся, но быстро переключился на предмет беседы:

– Совершенно так, ваше величество. Перестройка маг-сил уже состоялась.

– И как... родители не возражали, что она перешла под опеку Основателей другого рода?

Юноше не дал ответить звук гонга.

– Продолжим за столом. Мне тоже стала интересна ваша история, – поднялся с кресла Хривелур, подал руку матери, и все проследовали в столовую.

Парни были одеты по-простому, без камзолов. Пример подал Хривелур, видя, как мучается гость, и тот с радостью тоже снял утеплённый верх. Соответственно, опять привлёк внимание к своей татуировке и необычной полурубашке. Диана сразу потянулась рассмотреть рисунок на руке.

– Это ирминсулиум. Немного поэкспериментировал в честь нашего Лабасского Малыша. До Академии рисунок выцветет, – несколько смущённо оправдался Антуан.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Подражаешь своей сестричке», – зло подумала Люсиль, кривя губы. Но подняла глаза и поймала на себе удивлённый, внимательный взгляд Её величества, тоже смутилась.

– Очень красиво, что это за краска? – заинтересовалась Диана. За столом она сидела рядом, и могла вблизи рассматривать все детали рисунка.

– Хинная.

– Надо же, мы красим хинной волосы, а мужчины решили отнять у нас её, – королева Хетуин улыбнулась, – практически заявка на новую моду. Татуировки многие не любят из-за болезненного процесса и потери формы со временем. А хинной краской создал – не понравилось – смыл. Так?

Антуан признался, что не совсем. Он пробовал оттирать, не получилось, рисунок лишь побледнел. Его успокоили: всё равно ирминсулиум смотрелся красиво и уместно на маге, охраняющем малое древо Владычицы. Королева вспомнила, что де Венетты являются его хранителями, тема плавно перешла к другой святыне – Волчьему Логову и появившимся аргириусам. Хривелур спросил, видел ли Антуан водяных волков.

– Пару раз. Когда сестра кормила их.

И снова порция восторга от друидки, интереса от королевы и принца. Чем дольше рассказывал Антуан, тем хуже становилось Люсиль: проклятый образ Рене и коварной, лживой Мариэль застилал глаза. В конце концов Люсиль сослалась на головную боль, якобы после нескольких часов на жаре она чувствует себя неважно, и покинула столовую, чуть было не сорвав всем обед. Королева пообещала навестить позже, а пока посоветовала немного отдохнуть, пообещала, что прислуга доставит успокаивающий и снимающий головную боль настой трав.

Де Венетт от признания Люсиль почувствовал себя крайне неловко, замолчал с её уходом, показывая признаки явной вины. Он и до этого ел мало, сославшись на слишком плотный завтрак и на преобладание жажды перед голодом, а тут и вовсе отодвинул столовые приборы.

Но никто не знал, что отсутствие юной герцогини де Трасси было на руку королеве Хетуин. Во время откровений гостя, она начала догадываться, что отец Люсиль приукрасил свою жалобную историю. Поэтому захотелось узнать другую точку зрения, останавливало лишь полуобморочное (так казалось со стороны) состояние Люсилии, бледневшей от каждого упоминания о сестре де Венетта.

– А что, сир Антуан, ваша сестра на самом деле была многократно одарена Владычицей?

– К моему чувству зависти, да, – юноша засмеялся искренне. Без Люсиль можно было не изображать сурового мужчину. – Дар огня, причём наисильнейший, от нашего прадеда Ригхана, который посадил Ирминсуль, ментальный по матушке, а после слияния с Делоне она получила сразу пару от Основателей речного замка – воду и воздух. Про ещё один дар умолчу, она с ним рассталась – передала…

Антуан осёкся. Он совсем забылся, но его поняли. Хривелур и королева выразительно обменялись взглядами.

– Дар метаморфа. Отец мне рассказывал эту историю. Выходит, рядом со мной сидит не только брат спасительницы моего отца, но и теперь уже дальний родственник, – пошутил принц, и Диана с изумлением повернула голову к де Венетту.

– Да какая разница, если престол мне всё равно не достанется, – фыркнул Антуан. Короткую паузу, в которую все осмысливали остроту, тут же разбили весёлым смехом.

– Прости, дружище! – отсмеявшись, Его высочество довольно уставился на сидящего напротив гостя. – Я столько раз слышал разные сплетни о Лабассе и только теперь сложил всё воедино. Получается, твоя сестра передала моему сводному брату магию метаморфа?

– Там очень запутанная история с этой маг-силой, – Антуан неуверенно отвёл глаза, решив, что лучше не сплетничать о друге, – но да. Получается так. Теперь-то она, конечно, не метаморф, да и менталку она щедро подарила Арману при слиянии, почти всю, зато огонь и вода, на удивление, отлично уживаются…

– Однако, недурно, – королева скрестила пальцы задумчиво. – А скажите, дорогой сир Антуан, правда ли, что ваша сестра слишком внезапно составила брачный договор с вашим соседом, Хранителем Логова?

Антуан, пивший мятный напиток, поперхнулся. Диане пришлось постучать ему по спине.

– Простите, Ваше величество, – откашлявшись, хрипло сказал юноша, – ваш вопрос застал меня врасплох. Моя сестра и мой друг, её супруг по совместительству, с детства испытывали привязанность друг к другу. Конечно, каждый из них увлекался в своё время, но, в общем, это было испытание для них обоих, я так думаю. Да и аргириусы появились только благодаря сестре…

– Но, вы сказали, что ваша сестра унаследовала дар вашей матери, а у сирры Иларии, насколько я помню, в юности обнаружили ментальные способности влияния.

Антуан усмехнулся:

– Подозреваю, что инквизиторы много лет назад ошиблись. Так говорит отец. Матушка не способна повлиять на выбор решения кого бы то ни было, иначе я бы не сидел здесь с вами. А у сестры неплохие способности к лекарству. Местные лумеры её теперь почитают чуть ли не за возрождённую Основательницу.

Брови Её величества взметнулись. Хривелур и Диана следили не без интереса за диалогом, подозревая скрытую причину вопросов королевы.

– Значит, брачный договор, вы сказали, был составлен сразу после слияния? – продолжала уточнять королева.

– О нет! – рассмеялся Антуан, – они всех нас облапошили. Сначала было тайное слияние, никто не знал. Владычица открыла им их тайные имена, благословив отношения. И только спустя два месяца, после наступления брачного возраста, Арман сделал моей сестре предложение. Ментальная маг-сила была у него, так что если кто и повлиял на скорость создания союза, то это был только Арман.

– Поразительно смело! Никто из взрослых не благословил их консумацию?

– Отчего же? Мой дедушка, сир Рэймонд, являлся поверенным погибшего сира Вэна Делоне, и в день создания союза благословил обоих. Собственно, покровительство Помаванки и Речника спасло Мариэль жизнь. Она едва не утонула на следующий день, там такая история была… Её собирались похитить пуритане, но аргириусы всех пуритан, гхм, загрызли…

Диана ахнула:

– Я-то считала свою жизнь насыщенной, но у вас, в Лабассе, с ума сойти можно от приключений!

Хривелур хохотнул, королева задумчиво улыбнулась. Выходило по всему, что герцог де Трасси повернул историю по-своему. Оставался ещё один невыясненный момент.

– Полагаю, метаморфный дар вашей сестры принёс вам немало сюрпризов? – королева сделал знак прислуге убрать со стола приборы и лишние блюда и накрывать десерт. – Говорили, будто креатура получилась на редкость привлекательной для женского пола.

Антуан засмеялся, откидываясь на спинку стула:

– Что правда, то правда. Наш энджел-малыш нравился всем женщинам. И сестра, предвидев это, принесла обет чистоты будущему мужу, так что не смогла бы утешить ни одну лумерку, которая готова была отдать своё сердце сиру Совершенство, энджелу Владычицы.

– Хорошее прозвище, – Хривелур одобрительно подмигнул визави.

– Идеально описывающее нашего Рене, – покивал Антуан. – Признаюсь, мне его не хватает. Как и, наверное, Арману. Тот сейчас учится в Лумерской Академии, а Мариэль осталась в Лабассе помогать родителям. То есть, сиру Марсию и сирре Элоизе…

Разговор ещё немного покрутился вокруг Мариэль и перетёк на изобретение, над которым работали в Академии под руководством Армана Делоне, опять же, придумавшего свой электро-генератор с подачи супруги.

Непростые дела творились в Лабассе, это королева не могла признать. И сестра де Венетта, дочь Иларии, тоже была непростой, захотелось её увидеть, чтобы убедиться: де Трасси всё-таки сознательно надавил на жалость. Влюблённость и отчаяние его дочери, разумеется, были на лицо в прямом смысле этого слова, но остальное? Неужели де Трасси воспользовались сочувствием и подсунули дочурку для соблазнения Хривелура?

Положа руку на сердце, Её величество Хетуин готова была признать: Люсилия – неплохая кандидатура для сына, особенно если её портальный дар настолько мощный, как в этом уверяли инквизиторы в тайном отчёте. Но вести себя подло, подобно Ризам, двадцать лет назад создавшим паутину лжи, в которую попались многие, Хетуин не позволит. Тем более Антуан «оговорился», мол, получил всего один дар от Владычицы, когда у окружавших его сверстников было минимум по два: у барона Дилана де Кюри, у Армана Делоне и Люсилии де Трасси.

– А какой второй дар у Люсилии? – рассеянно уточнила королева, и разболтавшийся де Венетт смешался почему-то.

– Кажется, ментальный, но очень слабый, – разнервничался и взялся за кубок с напитком.

Ментальный, говоришь… В инквизиторском отчёте об этом ничего не было сказано. Стал бы Аурелий скрывать дар интуита, например? Конечно, нет. Он бы хвастался этим перед всеми, кто желал его слушать… Да и всех менталистов сразу заметно – эта магия усиливает интеллект, а юная герцогиня что-то совсем была слабой. Заметно проигрывала умнице Диане, простому друиду и водянику, да и книги из библиотеки брала пустые, сплошные романы о любви…

Герцог уверял, помимо прочего, в своей готовности поддержать любую прихоть дочери в выборе супруга. Но, если верить простосердечному рассказу де Венетта, то Аурелий слукавил немало.

Её величество не на шутку погрузилась в размышления обо всех несовпадениях в логике двух рассказов – де Трасси и де Венетта. Остаток диалога гостя и сына её больше не интересовал, и по окончании обеда она удалилась к себе, намерившись написать письмо супругу, который, конечно же, всё знает, и подскажет, как себя вести по отношению к гостье.

*****

Люсиль наплакалась в своей комнате до опустошения души. Страх перед разоблачением и позором перечеркнул взращиваемые надежды. Теперь вся жизнь казалась бессмысленной, а существовать в постоянном ожидании позора – это было выше её сил. В таких случаях часто мелькает мысль о единственном возможном выходе – умереть, покончить с собой и избавиться навсегда от этих мук. И этот вариант показался настолько привлекательным, что Люсиль задумалась: как и где? А пока не решила о месте, она открыла дверцы шкафа, чтобы выбрать то самое платье, в котором её и найдут потом…

Подумала не о родителях, а о мерзавцах, доведших её, Люсиль, до этого конца. Она умрёт, а

они

будут жить и, без сомнения, очень скоро её забудут. Антуан найдёт себе друидку с дополнительным даром воды и будет счастлив. А то, что он разрушил чужую судьбу… И Люсиль разрыдалась, опускаясь на пол перед шкафом.

Там её и нашла Хетуин. Увидела, что успокаивающий сбор не выпит и дочь Аурелия совсем плоха, отмела временно сомнения. Не вызывая прислугу, помогла раздеться девушке, уложила её в постель, подала кубок с тёплым отваром, и когда Люсиль бессмысленно уставилась в потолок, взяла её за руку и начала читать молитвы Владычице. Светлые слова, кажется, успокоили девушку, и Люсиль незаметно для себя уснула. Королева приставила к ней её же служанку Адору для наблюдения, а сама отправила слугу в сад, где Антуан показывал новый приём размножения плодовых деревьев, с просьбой заглянуть к Её величеству для приватной беседы.

О чём беседовали простой лабасский парень и королева Люмерии, никто не узнал, но Антуан вышел красный от смешанных чувств – смущения и гнева. Через полчаса задумчивого сидения в кресле в гостиной, рядом с компанией принца и его помощницы, вдруг сказал, что ему срочно нужно уехать: якобы отец прислал записку, он задерживается, и ему нужна помощь.

– Да полно! Скоро стемнеет, оставайся, рано утром я тебя отправлю порталом, куда скажешь, – переглянулся с Дианой принц и привёл ещё пару аргументов в доказательство нелепости желания Антуана.

– Хорошо, до утра! – внезапно согласился он, явно обдумывая какую-то мысль. – Мне нужно написать ответ отцу.

Вышел, хотя в гостиной стояла портальная почтовая шкатулка для подобных спешных сообщений. Вместо того чтобы зайти к себе в комнату, Антуан постучался в ту, где находилась Люсиль. Дверь открыла знакомая ему служанка Адора:

– Госпожа не принимает! – попробовала было она закрыть дверь, но юноша решительно вошёл и скомандовал Адоре подождать вне комнаты.

Люсиль, немного выспавшись, полулежала в кровати и читала книгу. Гость её явно напугал, и она выронила книгу, сжалась, вцепившись в покрывало. Впервые за четыре года знакомства де Венетт выглядел злым:

– Я не знаю, что ты или твой отец наплёл про мою сестру, и хочу сказать, что не позволю полоскать честное имя моей семьи! Никто ничего тебе не обещал! Если кто и виноват, то это я. А чтобы ты успокоилась: ничего я не собираюсь никому рассказывать. Я здесь, потому что меня пригласил Его высочество, мой друг. И не надо устраивать театр с истериками. Или сир Аурелий тебя специально подкинул сюда, чтобы ты очаровала Хривелура своими обмороками и соплями? Только знаешь, не тот способ очарования выбрала, чтобы ты знала, – Люсиль молчала, однако на её лице копился гнев, и Антуан хмуро и церемонно поклонился, перед тем как выйти. – Сирра Люсилия, благостной ночи. Если вы, конечно, не присоединитесь к нам за ужином.

В закрывающуюся дверь полетела книга. Ну почему он постоянно всё портил?! Мерзавец! Злость взбодрила, однако на ужин Люсиль всё равно не пошла, и Адора принесла еду в комнату, сославшись на поручение Её величества, заботящейся о приболевшей гостье.

Наконец наступила ночь. В одиннадцатом часу, как правило, в особняке Маддредов расстилалась тишина: здесь, привыкнув к рабочему режиму, не устраивали по ночам развесёлые посиделки, как это было в Лабассе. Люсиль осторожно выглянула в коридор – в нём было тихо и пустынно. Сон, естественно, перебила недавняя дрёма и мысли, продолжавшие крутиться вокруг романтичного финала.

А если бы? А вдруг? Конечно, опасную идею с самоубийством Люсиль задвинула в дальний угол сознания: минутный визит и оскорбительные слова Антуана воскресили чувство самосохранения. Но она уже не могла остановиться думать о печальной картине, в которой её безжизненное тело находят плавающим в красивом платье, плачут и сожалеют об её увядшей красоте и молодости...

Накинув шлафор, Люсиль выскользнула из комнаты, прислушиваясь к приглушённым голосам за некоторыми дверьми, успешно преодолела расстояние до королевской купальни, заглянула внутрь – пусто! – и вошла, плотно прикрывая за собой дверь.

Собственно говоря, это была не совсем купальня, скорее – ещё одна оранжерея с огромным бассейном посередине. Здесь горело несколько факелов, и тёмная вода с жёлтыми бликами выглядела зловещей. Люсиль содрогнулась, признавая бредовость своей идеи умереть здесь. Но присела и коснулась рукой воды, та была относительно тёплой, нагревшейся за день благодаря стеклянной крыше.

Несколько минут девушка сидела в безмятежном созерцании волнующейся глади, словно здесь ходил ветер, но послышались приближающиеся голоса, и Люсиль заметалась. Сюда шли Антуан и Хривелур. Не придумав ничего лучше, как спрятаться, она нырнула за кадки с разросшимися деревьями, опустилась на пол, укрытая густой листвой, и подобрала край платья.

– …И если бы не её фееричная глупость, она была бы идеальной для меня, – закончил некую реплику Антуан, которого пропустил в дверях Хривелур.

– А зачем тебе глупая жена? Любая глупость рано или поздно утомляет, – Хривелур начал расстегивать рубашку, как и Антуан.

Люсиль закрыла себе рот ладошкой, чтобы не пискнуть. Ещё немного, и парни разденутся, а если она себя выдаст? Вот будет позор! Зажмурилась машинально, но потом любопытство взяло верх, и она закусила губу, следя за действиями Антуана и Хривелура, не подозревающих о свидетельнице, конечно, она рассматривала больше принца.

– Сужу по отцу, – признался тем временем де Венетт. – В нём есть огонь, но я недавно вдруг понял одну вещь: матушка взяла власть в семье в свои руки. Оттого отец порой чувствует себя неловко. Привык отшучиваться. А теперь ещё и дедушка вернулся, ещё один сир командующий. Поэтому – нет, в моей семье моя супруга должна обожать меня и ловить каждое моё слово.

Хривелур засмеялся:

– Ещё одна крайность, не находишь?

– Маленький ещё умничать, сам не женат, – хмыкнул Антуан. Он окончательно разделся, его голый зад мелькнул перед глазами Люсиль, и юноша прыгнул в воду.

Там, в бассейне, Антуан немного поплескался, отвешивая комплименты строителям бассейна и соларису, нагревшему воду без артефактов, затем подошёл к краю и опёрся руками в него. Замер на несколько мгновений.

Хривелур размеренно плавал, а гость хмыкнул довольно, окунулся трижды и помянул Основателей, которые лишены этого удовольствия – освежиться в таком волшебном месте. Как ни старалась Люсиль смотреть на неторопливого принца, активные действия Антуана невольно притягивали взгляд. Он набрал скорость, работая изо всех сил руками и ногами, изображая, очевидно, взбесившегося дельфина, совершил несколько вояжей туда-сюда, от одного края до другого. Немного успокоился, когда отвёл душу, сделал пару попыток макнуть Хривелура с головой. Парни барахтались, как дети малые, Люсиль даже цокнула невольно: принц вёл себя совершенно неподобающе будущему королю, слишком много позволяя вольности гостю.

– Разбогатею на цитрусах и кофе и построю себе такую же купальню, не меньше, – под добродушный смех принца, де Венетт пошёл к краю бассейна, с которого спускался. – Аппетит разыгрался что-то… Хрив, а не найдётся ли бутылка лапешского и пара кругов колбасы?

– Ты нарочно за ужином не ел? – принц расслабленно лежал в воде на спине, раскинув ноги и руки.

В темноте его тело почти не было видно, зато Антуан внезапно возник рядом с кустами, за которыми пряталась Люсиль. Он небрежно провёл рукой по мокрым волосам, отжимая лишнюю влагу, затем по груди, присматриваясь к ней, будто увидел что-то интересное, некий прыщик или прилипший лист. Так же не спеша, задумчиво, опустил руку и погладил то, на что Люсиль и не хотела – вынуждена была таращиться. Даже там, в спальне Мароя, она не видела всех возможностей ЭТОГО, ибо Антуан прикрылся сразу, как только свечи вспыхнули. И, правду говоря, до этого она не видела настоящих размеров… Неужели сволочь возбудился от плаванья? Пресвя…

– Ты идёшь, Хрив? – натягивая на мокрое тело свою модную кристи и только потом нижнее бельё, Антуан продолжал стоять лицом к Люсиль, и лишь с трудом убрав в штаны непослушного «братца», повернулся спиной. – Благодарю за удовольствие. Я знатно освежился. Теперь бы перекусить – и на боковую. Без сновидений… Только бласловенный сон по милости Владычицы… Эх-х, хорошо как у вас! Что говоришь?

Хривелур не заставил себя ждать, помятуя о гостеприимстве. Вылез, отёрся простынёй, оделся, делясь с Антуаном кое-какими идеями, пришедшими относительно оформления центральной части ярмарки на Сеянец – поставить временный (или постоянный, как получится) водоём с рыбками и фонтачиками, чтобы посетители ярмарки могли отдохнуть и освежиться под брызгами…

Его высочество и де Венетт ушли, по счастью, не собираясь провести здесь ночь, и Люсиль выдохнула с облечением. Чтобы никто больше не заставил её тут созерцать чужие обнажённые тела, она опрометью помчалась к себе и запла за собой дверь.

Да, умри она или останься живой – жизнь всё равно пойдёт своим чередом. Кого она накажет своей слабостью? Разве что, кроме себя, ещё и родителей… Ничего, десять дней миновали, осталось тридцать. Как-нибудь она выдержит, благодаря Хривелуру, который нравился ей с каждым днём всё больше и больше – своим чувством уюта, распространявшимся даже от привычки сутулиться, обаятельной улыбкой и доверительным, не чванливым отношением ко всем, кто того заслуживал.

Сон смежил веки, и Люсиль уснула с улыбкой на губах. Сегодня она видела принца целиком. Наверняка даже Диана не имела такой возможности. А значит, его образ будет реалистичным, как никогда…

Однако ночь принесла сюрприз. Проклятый Антуан, улыбаясь иронично, как там, на ристалище с лумером, закрыл ей глаза повязкой:

– Сегодня ты выберешь одного из нас, того, с кем проведёшь ночь, – озвучил условия и больше не проронил ни слова, за руку подвёл её к кровати, помог улечься и поднялся сам.

Люсиль прекрасно запомнила, где де Венетт скрипнул пружинами, потому что вёл за правую руку. «Идиот», – улыбнулась она про себя и притянула к себе жаждущую ласки игрушку:

– Я буду с вами, Ваше высочество, – натешившись, она ухватилась за мускулистую руку со взбугрившейся сеточкой вен и больше не отпустила, чтобы хитрый де Венетт не успел подменить собой Хривелура.

Избранный шумно вздохнул и потянул на себя, укладываясь на спину и притягивая на себя девушку.

– Я люблю тебя, мой король! – не выдержав волн мурашиков, то и дело волнами обдававших спину, по которой блуждали мужские руки, Люсиль прошептала, застенчиво целуя шею под собой и плечи.

Пальцы снизу прошлись, проверяя её готовность, бёдра приподняли, и начался танец двух тел – мощного, мускулистого снизу и гибкого стана наверху.

Оставшийся не у дел де Венетт невесомо поглаживал рукой подвижную девичью спину и иногда позволял себе короткие поцелуи. Люсиль не возражала, пусть тешит себя пустой надеждой, да и тем более, это было приятно…

Она и принц наращивали темп, Хривелур уже неровно и шумно дышал, подбадривая шёпотом:

– Так, маленькая… моя малышка… моя маленькая герцогинька…

Кровь приливала к складочкам, скопившийся огонь в чреслах готовился выплеснуться, и, чувствуя её экстаз, принц сделал то, что так нравилось Люсиль – перешёл к более активным движениями. Найдя в темноте раскрытый тяжело дышащий рот, Люсиль припала к нему, испытывая особое удовольствие от слабости Его высочества, изнемогающего по её, Люсиль де Трасси, причине.

Повязка сползла к верхней губе, впрочем, в ней давно не было надобности, ведь выбор был сделан. Люсиль мотнула головой, пытаясь избавиться от неё, и находящийся рядом дурень Антуан наконец догадался развязать сзади узел.

Сладкий приступ подошёл, первая волна захлестнула с головой, и Люсиль уткнулась лбом о лоб Хривелура.

– Моя золотая малышка! – прохрипел он, будто бы вместе с нею испытывая аналогичные ощущения.

Экстаз заставил тело выгнуться, и Люсиль закричала, запрокидывая голову (повязка осталась лежать на Его высочестве). Но тут же опустила, чтобы увидеть желанное – искажённое мукой экстаза лицо Хривелура. Однако вместо принца снизу, под Люсиль, закусил пересохшие губы Антуан, пряча стон внутри себя и издавая протяжное мычание.

А она… Она не могла остановить неизбежного: её тело трясло от долгожданного фейерверка страсти, – а глаза-предатели смотрели на проклятого, ненавистного де Венетта, достигшего экстаза вместе с ней.

– Только не ты! – едва разум освободился от телесной привязки, крикнула Люсиль.

Попыталась скинуть с себя цепкие руки – и проснулась.

16-й сон. Я вытерплю, слышишь?

Первым желанием Её величества Хетуин после разговора с юным де Венеттом было под любым предлогом отправить гостью домой. Антуан не сказал ничего особого, что могло оставить сомнения, но Хетуин за двадцать три года жизни при дворе научилась в мелочах видеть подвох и интригу.

Да, юный граф подтвердил привязанность Люсиль к будущему супругу сестры Антуана, и интерес к метаморфу Рене. Очень, надо сказать, аккуратно отвечал юноша, не уронив достоинства, признался, что сам был влюблён и излишне настойчив. Про принца Лоуренса, обвинённого в шпионаже, тоже, на первый взгляд не выдал противоречивых сведений. Сир Аурелий уверял, что пронырливый Лоуренс всегда смотрел на Люсиль как на сестру. Но нужную фразу, заваленную другими, Хетуин сразу выцепила: якобы пару раз Лоуренс, будто бы шутя, назвал (в присутствии герцога!) Люсиль невестушкой, и сир Аурелий никак не отреагировал.

Значит, пройдоха де Трасси всё-таки воспользовался ситуацией и подкинул свою дочь для соблазнения Хривелура. О, с каким удовольствием Хетуин проникла бы в мысли Люсилии, чтобы убедиться в правоте своего умозаключения! Наказать бы де Трасси так, чтобы не смели и на десять шагов приблизиться ко дворцу!

Муж прислал ответ, подтверждая: гостья – истинная наследница тщеславных де Трасси. Однако смутил припиской: недавно раскрылось исполнившееся пророчество в отношении девушки, и она нуждается в помощи мудрой наставницы. Намёк был понятен: король-супруг не раз поручал Хетуин щекотливые поручения, в основном, связанные с воспитанием молодого поколения, и она не интересовалась – зачем это надо делать. Всё знать – с ума сойдёшь. Муж порой так уставал от этого Знания, что засыпал, едва усаживался в любимое кресло в ожидании вечернего мятного отвара.

«Причастны ли де Венетты, в частности, их дочь к пророчеству?» – на этот раз Хетуин задала дополнительный вопрос, нужно было знать, имеет ли прямое отношение пресловутый метаморфный дар к истерикам дочери герцога. Записка с ответом вернулась достаточно быстро: «Нет. Сами виноваты». «Сами виноваты» – это заинтриговало ещё больше.

Хетуин подумала ещё об одном параллельном деле. Генрих, конечно, объяснился с нею после открытия тайны появления своего внебрачного сына. Но Хетуин ни разу не видела так называемого перспективного инквизитора, и собрать как можно больше сведений о нём, пусть даже муж об этом узнает, хотелось неимоверно. Существует ли угроза для Хривелура – об этом королева думала в первую очередь.

Юный де Венетт упоминал об Анри Ленуаре как о своём друге, лучшем наравне с Делоне. Значит, Люсиль тоже может кое-что рассказать. Таким образом, успокоив себя пока ещё призрачной выгодой, королева Хетуин решила, во-первых, поддержать запуганную девушку, во-вторых, успокоиться на счёт новоявленного принца, ради которого на пятьдесят дней закрыли Королевский Ирминсулиум – юноша проходит очищение и принятие Ирминсулем его в род Роландов.

После этого первые два дня Её величество новым взглядом присматривалась к гостье, пытаясь найти ту самую червоточину, о которой предупреждал муж. И пока ничего, кроме глупости и наивности, не видела. Для того чтобы привлечь внимание Хривелура, охотно отвечающего на вопросы о растениях, Люсилия пользовалась научными трудами. Но в комнате у неё рядом с постелью лежали романы, любовные и приключенческие, причём менялись они каждый день, значит, прочитывались очень быстро, не в пример учёным фолиантам. Об этом доложила служанка.

Подумав недолго, Хетуин в среду пригласила с собой на небольшую прогулку к Аллее Друидов, девушку.

Построила портал и в сопровождении двух инквизиторов и Люсилии вышла из него на знакомую аллею.

– О, благодарю вас, Ваше величество, я давно здесь не бывала, – обводя своими ярко-синими глазами местность, восторженно промолвила Люсиль, – мне кажется, и деревья тогда были намного больше.

– Когда вы здесь были, дитя? – Хетуин подоша в первому дереву и погладила его кору.

Чуть поодаль, возле разных деревьев, посаженных в ровную линию, вдоль дороги, стояло человек пять друидов, и каждый из них будто разговаривал со своим деревом.

– Лет пять назад. Мы каждый год с матушкой сюда приезжали, чтобы повидаться с её деревом и угостить его магией… М-м-м, кажется, я помню, где оно, – Люсиль направилась в восточный конец аллеи и нерешительно остановилась, ведь не она привела сюда королеву, а наоборот.

– Мы дойдём до него, – Хетуин догадалась о желании. – Значит, вы давно здесь не были. Почему же?

Люсиль помялась, краснея:

– Мы как переехали из Люмоса в Лабасс, так я больше никуда и не ездила. Четыре года я провела в нашей провинции.

Королева осматривала каждое дерево и двигалась в восточный конец аллеи, попутно ведя беседу со спутницей:

– Но у вас, кажется, рано проснулся дар. Лет в четырнадцать, если я не ошибаюсь. Вы могли бы уже заканчивать второй курс Академии. Почему же ваш отец, сир Аурелий, не устроил вас в Академию?

Девушка пожала плечами, будто не знала ответа:

– Отец говорил, что во взрослом возрасте мне там будет интереснее и легче.

Хетуин кивнула, мол, она понимает:

– А сами желаете поскорей там оказаться?

– О, конечно, – без особого энтузиазма откликнулась Люсиль, – в Лабассе скучно, в основном. И учить с домашним учителем – это так невыносимо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она умолчала о том, что научилась усыплять учителя, а пока он дремал, Люсиль на диванчике рядом читала что-нибудь поинтереснее истории и тригонометрии. Даже у Мариэль и Антуана уроки проходили веселее. При том, что периодически присутствовали на уроке сразу трое, ибо учитель основных наук был один на два семейства, и Арман присоединялся к де Венеттам. Анчи много раз рассказывал о шутках, провёрнутых во время уроков над рассеянным, погружённым в свои эфемерные материи, преподавателем. Люсиль же учил старенький знаменитый сир Валенс из Люмоса, некогда работавший в самой Королевской Академии и оттого часто во время объяснений теорем удалявшийся в воспоминания о былой славе. А чтобы избежать строгих экзаменов и зачётов, Люсиль применяла к нему свою фирменную улыбку и растерянность, и старичок умилялся, говорил:

– Ну да что же я? Уверен, сирра Люсилия, вы превосходно всё знаете и однажды удивите нас своими академическими успехами.

Сейчас она напряглась, желая одного – только бы Её величество не начало выяснять подробности домашнего образования. Но та удивила, неожиданно сменила тему разговора:

– Скажите, дорогая. Насколько хорошо вы знакомы с сиром Анри Ленуаром, который служил в Лабассе инквизитором?

– Очень плохо, я почти с ним не общалась. Он возле де Венеттов крутился.

– Почему?

– Там же Мариэль была. Арман говорил, что она нравится инквизитору, – Люсиль кусала губы: ведь не хотела про всё это прошлое вспоминать и пришлось…

А Её величество очень странно отводила взгляд и даже как-то задержалась у одного из деревьев, прислонилась к нему лбом.

– Какое было впечатление о нём у тебя, дитя? – королева справилась с некими внутренними мыслями и продолжила диалог.

– О! – девушка задумалась. Вряд ли стоило королеве говорить о том, что инквизитор был жуткий. Но Её величество поощрило, разрешив говорить всё, что собеседница думает. – Он… очень… властный… У меня от него всегда мурашки по спине бежали… Как посмотрит со своей усмешкой, хочется провалиться сквозь землю…

– Он за вами не ухаживал?

– Слава Владычице, нет. Я бы не смогла, – с облегчением сказала Люсиль. – Это был самый ужасный принц, какого я знала.

Королева вдруг рассмеялась. На вопросительный взгляд синих глаз добродушно пояснила:

– Я его видела лишь раз, три недели назад, когда Его величество привёл его, раненого, в родовой замок. Мне он показался безобидным.

Да, инквизитор показался именно безобидным, неопасным, потому что еле передвигал ноги, и его сразу же ввели в оздоровительный сон. А потом куда-то перевезли.

– Безобидный?! Но он такой… Ух! – невольно воскликнула Люсиль.

– Какой же? – королева улыбалась с потаённой горечью.

Девушка задумалась на некоторое время:

– У меня дома где-то есть сфера с записью комбат-де-бу. Меня там не было, я просила Мариэль записать тот день. Если Ваше величество желает, я напишу матушке письмо, и она мне пришлёт эту сферу. Правда, мы смотрели несколько раз, запись уже мутная…

– Это было бы чудесно. Я с удовольствием бы посмотрела и на ваше комбат-де-бу, и на ваших соседей, – улыбнулась королева глазами, отбрасывая лучики-морщинки.

Люсиль была счастлива, что может услужить королеве, чей интерес прекрасно понимала. А ещё хотелось утешить, сказать, что Хривелур – настоящий принц, без всяких там инквизиторских замашек, и обязательно однажды станет королём.

***

Матушка нашла нужную сферу с трудом, для этого пришлось пересмотреть все, которыми была уставлена полка в шкафу-сейфе дочери, и через два дня после разговора с Её величеством Люсиль получила заветный шар. О чём «ненароком» объявила за обедом.

Королева с минуту пыталась вспомнить, о чём идёт речь, гостья напомнила, и тень пробежала по лицу Хетуин, она коротко назвала время до ужина для просмотра. Девчонке не хватило такта сказать об этом наедине, и Хетуин в который раз подумала о неунаследованном интеллекте от герцога Аурелия. «Или она это сделала специально?» – впрочем, подумала после этого королева, ибо записью заинтересовались и другие присутствующие за столом.

– Я учился с Анри на одном курсе, видел, что инквизиторский факультет вытворяет на тренировках. Но он, безусловно, был одним из лучших. Даже без «памяти руки» от Белого Воина, – Хривелур спокойно разрезал кусок мяса, успевая посылать улыбки сидящей напротив Диане и поглядывать на Люсиль, только что проболтавшуюся о доморощенном обучении юных сиров. Якобы те владели оружием скромно, и только Арман более-менее выделялся на их фоне, за что надо сказать спасибо его наставнику, бывшему военному.

– А как сир Антуан владеет мечом? – Диана точно знала, что лишние расспросы про сводного брата будут неприятны Её величеству, поэтому никак не прокомментировала фразу Хривелура и перевела разговор.

– Хуже всех, – ответила Люсиль и не сдержала злорадного фырканья. – Вы в этом скоро убедитесь.

– С Якобом он был более чем ловок, разве нет? – улыбнулся Хривелур, и Люсиль передёрнула плечами, мол, не знает она, что за благость сошла на де Венетта в тот день.

– Кстати, на прошлом Сеянце не было, а два года назад лапешцы тоже устраивали комбат-де-бу. Это было весело. В этом году не хотите повторить, Ваше высочество? – Диана кивнула подошедшему слуге, и тот забрал её тарелку и взамен её поставил десертную.

Принц недолго думал:

– Отчего бы и нет? Завтра предложу организаторскому Управлению. Полагаю, на Якоба надежды больше нет, – рассмеялся, и Диана подхватила смех.

«Переигрываешь, дорогая», – раздражённо проворчала про себя Люсиль. Эта друидка, словно назло, то и дело упоминала Антуана и, мимоходом, подчёркивала своё полное идейное согласие с Его высочеством. Чтобы перечеркнуть неприятный осадок от разговоров за обедом, Люсиль вечером постаралась поработать в саду – обрезала декоративные кусты, училась придавать им фигурную форму – и даже получила некоторое удовольствие, ведь Хривелур был рядом, настолько близко, что можно было почувствовать жар его тела.

А вечером, после принятия купален, собрались в гостиной смотреть обещанную запись лабасского развлечения. Люсиль не пересматривала всю запись, лишь первые полминуты, чтобы убедиться – матушка прислала нужную. И сделала неприятное открытие. Теперь, когда защитного морока на бастарде больше не было, злополучный инквизитор предстал во всей красе.

– Ох, но как же… – только и смогла выговорить Люсиль.

Её услышала сидящая рядом королева:

– Что-то не так, дорогая?

Девушке пришлось смущённо признаться: инквизитор хоть и был похож на сам себя, но сходство с Хривелуром (чуть не сказала «Его величеством») уловила только сейчас.

– Должно быть, ты видела его с наложенными охранными чарами, – равнодушно объяснила Хетуин, жадно наблюдая за юнцом, более чем напоминающим её супруга в дни молодости. Хривелур по сравнению с ним казался племянником короля, и если бы не зелёные глаза, успешно наследовавшиеся всеми детьми Роланда Третьего, то у сплетников появилось бы больше поводов оттачивать свои языки.

Диана тоже рассматривала принца-инквизитора с любопытством, тогда как Хривелур от души смеялся над грязевым сражением.

– Ты его уже видел… таким? – негромко спросила Диана, не выдержав невозмутимости рядом сидящего юноши.

– Таким грязным? О нет! – хохотнул Хривелур, – или ты об охранных чарах? Разумеется, видел. Отец нас познакомил. И более того, ещё в детстве по секрету сказал о брате, с которым я однажды познакомлюсь.

Королева кашлянула и сделала знак слуге подать кубок с водой. Определённо, она переживала за сына и ревновала мужа к некой любовнице Его величества. Желая успокоить её, Люсиль серьёзно и громко, перебивая звук, записанный на сферу, брякнула:

– Я рада, что этот … Его высочество Анри женился на служанке. Интересно, он знал, кто он, когда делал предложение Жанетте?

Королева поперхнулась водой и потом долго откашливалась, пока Диана не положила руки ей на спину и не выбросила попавшую не туда жидкость в нужное горло.

Вскоре доложили о готовности ужина, и Её величество уже не стала досматривать финал записи, на которой дочь Иларии вдруг резко встала и ушла, хлопнув дверью.

– Удовольствие получено, благодарю вас, дорогая, за информативную запись, – поблагодарила Люсиль королева и предложила переместиться в столовую.

А пока шагала туда, думала об иронии судьбы: сын Генриха, носящий его сокращённое имя, тоже оказался рядом с дочерью Иларии. И снова Хетуин сомневалась в своём давнем «захвате» принца. Стоило ли ВСЁ ЭТО короткого счастья, тех двадцати лет, в которых любви было меньше, чем во взглядах мужа сначала на ту молоденькую первокурсницу, а потом на лумерку-необручницу, мать инквизитора, будь он неладен?

Расспросы Дианы о загадочной служанке отвлекли Хетуин. В самом деле, что за служанка? Ответ Люсиль и того больше поразил. Служанка дочери Иларии, та девушка, что сидела рядом с госпожой, симпатичная брюнетка… Но нет, господин инквизитор (так теперь называла его де Трасси, у которой вызывало протест признание его принцем) создал, по официальной версии, брачный союз с якобы кузиной Мариэль. К служанке прилип какой-то морок, и она стала похожа на свою госпожу. Отец рассказывал, что де Венетты дали девушке имя рода Кейрьос, со стороны сира Рэймонда, и приличное приданное…

Королева вдруг засмеялась, прикрыв лицо рукой, правда, быстро справилась с неожиданной для сына эмоцией:

– Простите, – она сделала несколько глотков воды, промокнула губы салфеткой и благостно взглянула на Люсиль, которая за час выдала больше, чем тайная разведка. – Благодарю, дорогая, повеселила ты нас. Новости и впрямь благостные.

Хривелур с ней не был согласен, он помрачнел, насупился и остаток ужина молча ковырялся в тарелке. Его мать быстро догадалась о причине дурного настроения:

– Мой сын, ты меня огорчаешь, милый, – сказала королева, бросая на него быстрый взгляд.

И Люсиль вдруг поняла, что Её величество имела в виду: Хривелур не хотел быть королём и надеялся, что внезапно появившийся кандидат заберёт почётный шанс на престол. Но нет, все надежды рухнули: никогда Совет не одобрит претендента, у которого супруга в прошлом была простой служанкой-лумеркой.

Это поняла и Диана, которая расстроилась за компанию с возлюбленным. Но она нашла в себе мужество положить свою руку поверх руки друга и подбодрить:

– Всё будет хорошо. На всё воля Владычицы, Хрив. Поверь, мы не всегда знаем, что именно ведёт нас к исполнению нашего предназначения.

«И я помогу тебе в этом, любимый, – сладко подумала Люсиль. – Я подхожу тебе по всем требованиям. И скоро ты будешь моим, Ваше высочество Хривелур Роланд!»

Сегодня Антуан снова послушно сидел в своём кресле и был жалок, потому что утешала грустного Хривелура Люсиль увлечённо, прилагая всю свою науку нежности, которой научилась за эти дни. Постепенно от неутомимых ласк принц ожил, его страсть вспыхнула, и слова «Ты моя королева, Люсилия!» зазвучали небесной музыкой для девушки, пытающейся оттянуть пробуждающий миг.

– Это был один из лучших снов. С тобой я всё выдержу, Ваше высочество, – решила, проснувшись, Люсиль и поворачиваясь на бок, чтобы уснуть дальше, до утра и без сновидений, увлажняющих нижнее бельё.

18-й сон. Короли без короны

Обычно деятельная Её величество на следующий день в сад не вышла. Люсиль попросила служанку Адору узнать, что случилось, и птичка быстро принесла на своём хвосте простое объяснение: королева решила отдохнуть и не заболела, завтрак она съела, перед обедом попросила освежающего напитка, приняла купальню и после работала за конторкой, вероятно, рассылая письма.

Ни Хривелур, ни Диана не выказали беспокойства, наоборот, друидка расслабленно уверила Люсиль, мол, и королевам иногда надо находиться подальше от любопытных глаз. Через минуту до Люсиль дошла ирония, и девушка обиженно замкнулась: эта Диана издевается над ней в присутствии Хривелура, а ему всё равно.

За день Люсиль измучилась от нарастающей тревоги и безделья: приключения весёлых книжных магесс не веселили, наоборот, приходилось перечитывать по нескольку раз ту или иную строку. Неожиданно вечером, когда Хривелур и Диана ушли поливать цветы в оранжерее, вдруг крайне удивлённая Адора появилась перед своей хозяйкой и сообщила: Её величество желает поговорить с юной герцогиней.

Разговор Хетуин начала с вопроса о домашних: что пишет матушка, как у неё идёт подготовка к Сеянцу, принесло ли лечение на источнике свои результаты. И Люсиль решила, что её хотят отправить домой.

«Дорогая, постарайся задержаться здесь до ярмарки, расположи к себе Её величество. И, конечно же, у тебя будет шанс завязать дружбу с Его высочеством. Я надеюсь, ты всё понимаешь правильно. И сделаешь всё идеально», – накануне отъезда сир Аурелий мягко дал понять дочери, чего от неё ждёт. И вот две недели прошло, Хривелур по-прежнему не проявляет к ней должного интереса, а королева задаёт недвусмысленные вопросы…

Слёзы навернулись на глаза василькового цвета.

– Ну-ну, дорогая? Что случилось? – королева потянулась к собеседнице и положила руку на её. – Неужели сир Аурелий так плох?

Люсиль помотала головой:

– О, нет, Ваше величество, он пошёл на поправку. Матушка писала, что теперь он целый день проводит на конюшне, отбирает лучших лошадей к выставке…

– Замечательно, – Хетуин дала знак присутствовавшей служанке, та подала обеим сиррам кубки с напитком и вышла. – Тогда я не понимаю твоей печали. Впрочем, как раз и позвала тебя, чтобы поговорить по душам. Если ты не настроена на серьёзный разговор, скажи, мы перенесём его.

Люсиль взяла себя в руки и поблагодарила за внимание, выражая готовность ответить на любой вопрос. И королева спросила, заставляя собеседницу оторопеть от неожиданность. Затянулась ли сердечная рана Люсиль, причинённая придуманным мужским образом сестры Антуана.

– О… Ваше величество… – Люсиль теперь не сомневалась: её точно хотят отправить домой. Но врать королеве было бессмысленно. – Да, благодарю Вас. Я почти забыла и смирилась с прошлым.

– Но кошмары тебе по-прежнему снятся, не так ли? – Хетуин водила пальчиком по основанию кубка.

– Откуда вы?.. – девушка подавилась вопросом, неужели Антуан проболтался?

– Твоя и моя служанки слышали, как по ночам ты стонешь и разговариваешь. Мне жаль, дитя. Я бы хотела помочь, но не знаю, как.

Люсиль подняла изумлённый взгляд на королеву:

– Значит, Ваше величество, вы не…

– Говори смело, дитя.

– Вы не собираетесь меня отправить домой?

Брови Её величество подпрыгнули:

– Домой? О нет, я дала слово сиру Аурелию, что пригляжу за тобой до Сеянца. Но вижу, что ты всё ещё боишься встречи с некоторыми знакомыми. Что ж, могу отвлечь тебя от этого. У меня к тебе предложение, дорогая.

Люсиль порывисто заявила, что готова на всё, что посчитает нужным Её величество. Очередной вопрос, правда, прозвучавший как риторический, поверг в пучину противоречивых чувств – от восторга до ужаса.

– Желаешь ли ты создать брачный союз с моим сыном? – Хетуин была невозмутима. – Я вижу, что он тебе нравится, но пока не отвечает тем же. Для королевского брачного договора обоюдной любви не требуется, достаточно взаимоуважения и страсти от одного из партнёров.

Юная герцогиня подавилась словами, и глоток напитка не помог внятно сформулировать удивление:

– Но… как?.. Почему?.. Ваше…

Королева перебила:

– Ах, брось, дорогая! Я не сомневаюсь, что твои родители тебе о том говорили с самого первого дня, когда у тебя проснулся портальный дар твоей матушки. Ты – портальщица, из славного рода Белого Поисковика. Твой прадед посадил древо Владычицы. Наконец, ты красива. Правда, есть одна деталь, которая меня смущает.

Люсиль отставила, куда пришлось, кубок и упала перед Её величеством на колени. Сердце билось торжествующим энджелом: она выполнила наказ отца, свершилось! Ну, почти…

– О, скажите, Ваше величество! Я готова выполнить всё невозможное, что вы посчитаете нужным сделать!

Однако королева поморщилась и велела девушке вернуться в кресло напротив:

– Не стоит, дорогая. Моё условие тебе может не понравиться, – королева, было видно, долго собиралась с духом, и мольбы Люсиль не были решающим фактором для того, чтобы сказать это вслух. – Видишь ли, дорогая… Прости меня за эти слова, но… для королевы ты должна поумнеть. Меня смущает твоё домашнее образование. Пойми, Хривелур учится с детства. Сначала домашние учителя. Затем, в четырнадцать лет Роланд отправил его в Лумерскую Академию постигать науку простого народа. Затем – Королевская. Мой сын слишком хорошо образован, чтобы влюбиться в провинциалку, которая всего лишь прекрасно поёт и музицирует. Я не могу не сравнить твоё образование с тем, что получает сейчас Оливия, а ведь она младше тебя на пять лет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Люсиль окаменела. Этого она точно не ожидала. Только и смогла пробормотать, что «простите». Королева продолжала:

– Благодарю за доверие, дорогая. Если ты не против, то я лично займусь твоим образованием. Но ты должна спросить на то разрешение своего отца и матушки. Сегодня же. Их письменный ответ ты принесёшь мне, и я сохраню его как залог нашего обоюдного договора о твоей подготовке к … будущему.

Люсиль не могла поверить в происходящее, а королева, оказалось, не собиралась растягивать аудиенцию. Поэтому она посоветовала девушке вернуться к себе, хорошенько подумать и написать письмо сиру Аурелию.

Отец ответил быстро. В письме была пространная благодарность о внимании Её величества к презренным слугам Люмерии и, конечно же, согласие на волю Хетуин.

– Замечательно, – королева без улыбки прочитала письмо от де Трасси, убрала его в свою шкатулку для важной корреспонденции и только теперь расслабилась. – Однако, прошу, дорогая, соблюсти моё первое условие: мой сын не должен знать о нашем договоре. Ни слова ему о нашем союзе!

Люсиль поклялась, и Её величество не стала закреплять клятву магической печатью.

– Но, Ваше величество, кажется, Его высочество испытывает привязанность к сирре Диане, – теперь, когда Люсиль нашла союзницу, можно было и поделиться страхом.

Хетуин улыбнулась углом рта:

– Не бери её в расчёт. С Дианой у нас давний уговор. Она понимает, что никакого совместного будущего у неё и Хривелура быть не может. Поэтому не перейдёт черту. Она всего лишь друг и помощница – не более того.

Успокоив, королева деловито перешла к делу. Предупредила Люсиль завтра быть готовой: они вдвоём кое-куда сходят, Её величество хочет познакомить свою юную компаньонку с одним очень важным человеком.

****

На следующий день Хривелур ушёл с Дианой, королева во всеуслышанье просила её не беспокоить, как вчера. Затем отправила служанку за Люсиль. Та пришла, и Хетуин неодобрительно покачала головой:

– Переоденься попроще, дорогая. И эти вычуные причёски вне праздников ни к чему.

Сама королева, действительно, выглядела проще: походное лёгкое платье без изысканных рюш, недорогие каплевидные серьги в ушах, а тонкий обруч, изображавший корону почти целиком терялся в слегка взбитых волнистых волосах и уложенных на затылке улиткой. Тогда как Люсиль ради встречи с важным человеком надела пышное нарядное платье, и Дора накрутила на голове кудрявую башню, украсив её цветами.

На переодевание и смену причёски ушёло три четверти часа. Когда Люсиль снова предстала перед Её величеством, та придирчиво осмотрела девушку, явно недовольная задержкой, но согласилась: более подходящий вид.

– Пойдём, отсюда я не смогу построить портал: в целях безопасности инквизиторы закрыли всю территорию щитом. Но в саду есть лазейка, через неё и уйдём. А остальные пусть думают, что мы работаем в саду.

Следовавшая за ними служанка несла корзину с двумя инструментами, а инквизиторы проводили до оранжереи и остались вдвоём караулить у цветочной арки.

– Почему вы не берёте с собой охрану? Это безопасно для вас, Ваше величество? – пробормотала Люсиль, оглядываясь, когда кусты лещины скрыли их от инквизиторов.

– Мы будем под мороком, это безопасно, если только кто-то не прочитал мои мысли. Впрочем, через час мы вернёмся, Эмма нас прикроет, если вдруг меня будут искать.

Дошли до беседки. Служанка осталась там, а Хетуин повела девушку дальше. Пришлось раздвинуть руками кусты, чтобы оказаться на небольшой поляне. Там королева сначала надела на Люсиль артефакт, потом на себя, осенила обеих рукой и только потом построила портал. Шагнула первой, беря за руку Люсиль, которая не знала конечной точки выхода.

Оказались они на окраине ярмарки, ближе к скотному рынку.

– Я хочу показать тебе одного человека, ты наверняка его историю знаешь с одной стороны. Пора познакомиться и с другой. На всякий случай ни с кем не разговаривай и не снимай артефакт, не нужно, чтобы он тебя узнал, пусть думает, что ты моя служанка.

Они пришли к конному загону, где стоял, как и в прошлый белый день, высокий лумер лет пятидесяти, на которого Люсиль уже обращала внимание. Возле него топталось трое мужчин, разговаривающих о лошадях, и молодой человек лет восемнадцати, явно сын коневода. Королева подвела Люсиль к изгороди и облокотилась на неё, делая вид, что так же любуется товаром.

– Надеюсь, госпожа, не сглазите моих лошадок? – тут же отреагировал насмешливый баритон хозяина.

– А разве они у вас глазливые,

сир Райан

? – отпарировала королева.

Мужчина хмыкнул:

– Дайте мне несколько минут, и я всецело буду ваш,

госпожа

. Сами понимаете: вам погляд, а здесь настоящие покупатели.

– Значит, по рукам, Райн? – сразу встрял один из мужчин, до этого пытавшийся сбить цену, и хозяин великолепных, ухоженных лошадей вернулся в торговый диалог.

– Что думаешь, Люсилия, об этом человеке? – задумчиво и улыбаясь одними глазами, которые не отрывались от прядающих ушами лошадей, спросила королева.

Девушка помолчала, не зная, что именно хочет услышать королева, на та поощрила, посоветовала выдать всё, что пришло в голову. И Люсиль неуверенно перечислила: мужчина явно породистый, похож на мага, к тому же Её величество назвало его сиром, а покупатели почему-то обратились небрежно.

– Отец рассказывал тебе о Ризах, ваших дальних родственниках? О сыне сира Арлайса, потерявшем маг-силу поисковика.

Люсиль ахнула: неужели этот коневод был тем самым проклятым наследником?

– Не совсем дело было так, и, тем не менее, ты права, – кивнула королева. – Это сир Райан де Риз, герцог и маг, что бы там он сам о себе или твои родители не рассказывали. Маг-силу он не потерял, а солгал отцу по одной интересной причине...

Продолжить Хетуин не успела, а жаль, Люсиль уже открыла рот: вот это история! Очень хотелось знать, почему они тут, но упомянутый как сир хозяин лошадей поручил своему молодому человеку, явно сыну, вывести из загона нужную лошадь, а сам подошёл к ожидавшей его королеве.

– Не узнаю вас, Ваше величество, в этом образе, – насмешливо сказал он, опираясь спиной об изгородь.

– И, однако же, догадался, – улыбнула Хетуин, поворачиваясь к нему лицом.

– Догадаться несложно: мало тут людей, которые знают подноготную, а столичные набегут только через неделю... Чем обязан, Хет?

Королева помолчала:

– Как будто ты не знаешь.

Мужчина хмыкнул:

– Малыш Анри, смотрю, знатно навёл шороху в вашем гнезде. Что, страшно стало?

Хетуин отвернулась и задумчиво рассматривала лошадей, лениво перемещающихся по небольшому загону в поисках травинок у изгороди:

– Не за сына, Рай. Ваш Анри имел глупость жениться на служанке, – Хетуин улыбнулась углом рта, – на служанке дочери Иларии. На служанке с проклятием. Чего же мне переживать?

– А мне Жанни понравилась, хорошая девчушка, и руки у неё золотые.

– М-м, так вы уже знакомы, – королева по-прежнему была расслаблена. И вдруг подобралась, взглянула серьёзно на мага-коневода. – Меня беспокоят сплетни. Я им не верила, это правда. Думала, народу лишь бы сказки сочинять: мол, у короля на стороне любовница, а у любовницы двое королевских детей…

– Преувеличивают, – собеседник аналогично сменил добродушный тон на деловой, – Анна – моя дочь, а Лео, сама видишь, чьей породы – не придумаешь лишнего.

Королева вздрогнула от первого имени:

– Сколько ей?

– Девятнадцать будет. На Сеянце появится, познакомишься.

– Дар проснулся?

– Незначительный для вас – воды.

– А у Лео?

– Полностью в меня, предварительно.

Королева вздохнула, подумала, отёрла взмокший от солнца лоб:

– Мне нужны гарантии. Или я пойду проверять сплетни. Лично!

– Как в прошлый раз? – мужчина снова усмехнулся. – Ну, приходи, будем рады тебя видеть.

– Благодарю за приглашение, – королева отстранилась от изгороди, церемонно кивнула мужчине, – до встречи, Райан.

– Пока, Хет, – он проводил её взглядом серых глаз и вернулся к сыну, с любопытством издалека рассматривающего незнакомых сирр.

Королева отошла недалеко, построила портал, и Люсиль теперь уже за ней вышагнула на поляне поместья Маддредов. Морок был снят, теперь расстроенный вид Её величества стал ещё более заметен. Хетуин зашла в беседку, где её ждала служанка и велела принести прохладительный напиток. Здесь царила тень, в отличие открытой местности скотного загона, и пахло лучше. Люсиль тоже, наконец, с облегчением помочила, вслед за королевой, руку в фонтанчике рядом и отёрла лицо.

– Ты, наверное, сгораешь от любопытства, – Хетуин удобно уселась на скамью в беседке и достала веер, – зачем я тебя с собой взяла. Хотела познакомить с твоим родственником. Скажи, достаточно ли униженным он тебе показался, как о том, наверняка, тебе рассказывали родители?

Люсиль призналась: пока плохо понимает, что от неё хотят услышать, но, кажется, этот сир Риз выглядит очень уверенным и довольным своей судьбой. Отец тоже любит лошадей и возится с ними, а этот мужчина не просто гордец.

– Райан всегда был таким, – кивнула Хетуин. – Но скажу тебе то, чего ты не знаешь. Райан считался одним из ближайших претендентов на престол после Роланда Второго. И у меня был выбор – составить с ним брачный договор или с Генрихом. Я любила Генриха, поэтому не могла себя представить рядом с сиром Ризом, хотя он тоже был привлекательным молодым человеком. Всё сложилось удачно. За исключением одной детали. Когда мы составили брачный договор с Генрихом, он не испытывал ко мне чувств той силы, какие были у меня. Хривелура мы быстро зачали, так того требовали условия, и, знаешь, к чему это привело?

Люсиль отрицательно покачала головой. Приключения с Её величеством захватили, девушка чувствовала себя героиней увлекательного романа и готова была бы стать камеристкой королевы, если бы это было возможно, чтобы и дальше узнавать хитросплетения прошлого.

Хетуин медленно обмахивалась веером, взгляд её был опущен:

– Мой сын, Хривелур, не получил достаточной защиты Основателей. Тогда, двадцать три года назад, мне это казалось пустой угрозой. Главное было – упрочить связь, а Генрих упирался, не захотел уехать в родовой замок, чтобы под защитой Основателей сделать всё правильно. У него были отношения с этой… с матерью инквизитора, на острове… Поэтому у Оливии шансов стать королевой больше, чем у Хривелура – королём. Он с детства чаще болел, обжигался, даже на ристалище орудие его чаще находит. Понимаешь, о чём я?

– О том, что… Не знаю, простите, Ваше величество, – смущённо пробормотала Люсиль.

– Лишь обоюдная любовь родителей даёт защиту ребёнку, – королева отвлеклась: служанка принесла на разносе напитки и печенье, но Хетуин взяла только кубок. – Маги об этом не говорят, потому что это основа магии – любовь, какую завещала нам Владычица. Оставь нас, Эмма.

Служанка ушла, но королева недоверчиво соорудила полог тишины в беседке, чтобы информация не просочилась к лишним ушам.

– Мать Генриха отдала свою жизнь, чтобы обеспечить своего сына полноценным охранным щитом любви. Брак между ею и будущим королем, отцом Генриха, тоже был создан искусственно, ради сохранения родового престола. А этот… инквизитор, он имеет больше силы и власти от Владычицы, чем Хривелур. Я проверяла: он зачат и рождён был в родовом замке Роландов. Ещё до появления в утробе матери он был благословлён, и все эти разговоры о его жене-служанке – я считаю, полная чушь. Ему достаточно будет создать крепкий союз с другой магессой, и права на престол – его.

Королева замолчала, и Люсиль не знала, как утешить её:

– Что мне нужно сделать, Ваше величество? Как я могу помочь?

Сейчас было очень жалко королеву. Но промелькнувшую мысль о том, что стоит поделиться с отцом секретом, как он, конечно же, заставит Люсиль завоевать сурового инквизитора (она содрогнулась внутренне от такой перспективы), – эту мысль она прогнала, ведь должна же была оставаться надежда на лучшее.

– Когда к тебе вернутся твои маг-силы, – Хетуин говорила медленно, оценивая взглядом девушку перед собой, – очаруй Хривелура. Я знаю о твоём втором даре, да-да. Заставь его влюбиться в себя без памяти, чтобы ваш ребёнок получил максимальную защиту.

Люсиль охнула, давясь словами. Упала на колени перед бледной королевой и склонила покорно голову. Было стыдно, страшно и упоительно хорошо от «поручения».

– Но прежде, дорогая, – королева подняла веером лицо Люсиль за подбородок, – выслушай меня ещё более внимательно. Ты должна поумнеть. Хривелура одним обаянием не завоюешь, ведь он сильный менталист. Я заметила, что ты гораздо чаще брала книги из той части библиотеки, которую мы отвели для прислуги. Все эти романчики – для легкомысленных и глупых девушек. Я хочу, чтобы будущая королева была умна, образована и достойна моего сына. Учебный год заканчивается, поэтому я не могу устроить тебя даже в Лумерскую Академию, да и это выглядело бы странно. Поэтому используй оставшееся время должным образом. Через неделю мы расстанемся, а когда ты в следующий раз встретишься с Хривелуром, он должен увидеть тебя другой… И… прости…

Королева вдруг поморщила брезгливо:

– Прошу, используй внутренний блеск, а не искусственный.

Девушка густо покраснела. С собой в Лапеш она взяла любимую присыпку для волос, заставлявших золотистые локоны искриться от солнечных лучей. Люсиль обожала этот эффект, и в Лабассе прохожие часто засматривались на неё. Но здесь на второй день пришлось от блёсток отказаться. Ещё в первый вечер сначала Диана, потом Хривелур заметили в своих тарелках и кубках искрящуюся посыпку и попросили заменить посуду с содержимым. Должно быть, от сквозняка несколько крупинок осыпалось на стол.

– В следующий раз посыпь голову золой, больше пользы для растений, – пошутила ей на ухо Диана, когда все возвращались из столовой в гостиную, и Люсиль была взбешена до глубины души.

Но и Её величество придирчиво рассматривала потом бульон, пытаясь понять, «золото» в нём от жира или с волос гостьи.

А ещё вспомнился Рене, который говорил о том же, когда злился, найдя на своей подушке «следы» Люсиль. Да и Мариэль часто язвила над подругой, любительницей блеска, «как и сир Аурелий»… Что-то уже робко говорило: надо было прислушаться к Мариэль, ибо по сути она пыталась дать дельный совет, а Люсиль легкомысленно отмахивалась.

Королева пообещала составить список нужных книг, подлежащих конспектированию и заучиванию наизусть, и в конце беседы позволила поцеловать себе руки. На этот раз Её величество взяло с Люсиль слово хранить в тайне содержание их разговора и наложило печать на клятву, пообещав лишь сира Аурелия ввести в курс дела как родителя, чтобы девочке не пришлось мучиться – объяснять, зачем ей повышенная нагрузка в образовании.

Так Люсиль с энтузиазмом взялась за поручение – отнесла на место недочитанный любовный роман, взяла учебник по истории и с час пыталась запомнить первый параграф. Но мысли витали вокруг Хривелура, его будущей влюблённости в Люсиль и её будущей гордости, с какой можно будет уверенно сказать бывшему жениху, ныне супругу Мариэль, Арману Делоне – вот, Люсиль больше не глупышка, а такая же умная, как и Мариэль.

Поняв, что сегодня дело не пойдёт на лад, она от пережитого волнения решила вздремнуть. Что и сделала успешно, провалявшись до ужина, пока её не разбудила Адора и не пригласила к столу.

За ужином Её величество спросила будто бы невзначай, как Люсиль провела сегодняшний день. Девушка скромно ответила, что читала учебник по истории: ей скоро в Академию, и стоит повторить изученное. Хривелур на этих словах внимательно взглянул на неё, улыбнулся поощрительно, а потом обратил внимание на простую причёску девушки, которую Люсиль не успела переделать по причине длительного сна.

– Вам так больше идёт, – заметил принц, и сердце Люсиль сладко сжалось.

Она благодарно улыбнулась Её величеству, и та ответила тонкой понимающей улыбкой. Ужин продолжился.

Гораздо позже все укладывались спать. Эмма в том числе помогала Её величеству принимать купальню – намыливала мягкую тряпицу и подавала её, смывала пену с женского тела, расслабленно сидящего в большой лохани.

– Наша гостья сегодня кажется более естественной и более счастливой, – Эмма набрала в ковш воду и подождала, когда королева вернёт вихотку.

– Дело сделано, – улыбнулась королева, – ещё одной неопытной хищницей меньше. Она, наконец, займётся делом, а лис Аурелий успокоится. Затем Академия повлияет, и, глядишь, лабасский мальчик получит своё преумноженное добро.

– Вы печётесь о чужом брачном договоре не меньше, чем о Его высочестве, – продолжила тему служанка, очевидно, с которой королева была весьма откровенна в некоторых вопросах.

– А он мне нравится, несмотря на то, что сын Иларии. Я помню Рафэля, его отца. Забавный был мальчик, яркий. Теперь сын его очаровывает других. История повторяется... – Хетуин вздохнула, – история вообще имеет свойство повторяться. К тому же сир Антуан нам тоже помог.

– Её высочество уже ревнует сирру Диану?

– Недостаточно пока, но, думаю, Сеянец всё расставит по своим местам. Вообще, я нахожу эту идею с сельской дракой в грязи полезной нашему делу. Завтра же попрошу Хрива отправить лабасскому мальчику приглашение поучаствовать. Он отчаянный, думаю, не откажет.

Королева поднялась, чтобы служанка смыла пену со всего тела, а затем Эмма набросила на царственные плечи простыню и промокнула лишнюю влагу.

– Значит, вы всё-таки решили довериться той легенде, – служанка помогла королеве облачиться в свежую ночную рубашку.

– Генрих редко ошибается. Тем более древние пророчества начали сбываться. Ты слышала, как наш гость рассказывал про аргириусов? Ответ был на поверхности столетия, все его видели, но никто, кроме девчонки, не догадался, что надо просто сломать лёд на пещере.

Королева села в кресло перед зеркалом, и служанка взялась за её белокурые густые локоны – расплести, расчесать и сделать простую косу на ночь.

– Мне нравится пророчество про королеву из народа, – Эмме, видно, было скучно, или же она всего лишь озвучивала мысли своей госпожи, унёсшейся в мыслях далеко-далеко. – И я буду гордиться, рассказывать своим внукам, если сирра Диана станет однажды королевой.

Её величество подняла взгляд на отражение в зеркале служанки, занимающейся волосами:

– Никаких «если»! Я не допущу, чтобы сын этой падшей женщины обошёл Хривелура. Мы не просто уравняем шансы – получим благословение под Ирминсулем, а не тайно, по благословению безумной старухи.

Королева позволяла верной служанке болтать всякое, но нечто, видимо, кипело внутри и требовало выхода. Очередная реплика служанки про родителей Дианы, лапешских лумеров, которые будут на седьмом небе от счастья, вырвала из раздражённых мыслей.

– Напиши, кому надо, что я согласна. И хватит об этом болтать впустую. На два дня уеду домой, Оливию нельзя надолго оставлять без присмотра

Эмма засмеялась, заплетая косу и перехватывая её конец лентой:

– Это верно. Её высочеству стоило родиться мальчиком.

– А Его величеству меньше потакать этой девчонке! Не удивлюсь, если опять застану её в тренировочном зале с отцом.

Хетуин и служанка ещё немного поговорили про непредсказуемость детей, и Её величество легла в кровать. Эмма подала книгу, усилила свет в верхнем светильнике, погасила в остальных, кроме одной, и, пожелав благостной ночи, ушла.

Люсиль тем временем безуспешно пыталась заснуть: вечерний сон перебил ночной. Тогда де Трасси взяла учебник по истории – и угадала, через час упорного вдумчивого чтения глаза непроизвольно начали слипаться, а голова потребовала отдыха. Люсиль улеглась поудобнее и вскоре стояла в знакомой небольшой комнате, чьё убранство ограничивалось до сего дня большой кроватью, креслом и сидящим в нём Антуаном.

Его высочество возник по требованию, и предыдущие сны повторились. Люсиль завоёвывала принца своей настойчивой нежностью и искусством любви. Крепость Хривелура быстро пала, и зазвучала песня, услада Люсиль: «Моя маленькая принцесса! Моя королева!»

24 сон. Сеянец

Собираться на ярмарку начали, едва заалела кромка востока. Адора постучалась в дверь символически, потому что загодя был договор, что Люсиль тоже разбудят вместе со всеми, и застала хозяйку взмокшей и будто бы недомогающей.

– Со мной всё в порядке, – буркнула та, вяло садясь на краю постели, – приготовь мне купальню.

А когда служанка исчезла в соседней комнате, девушка произнесла слова, ставшие чем-то вроде заклинания в последние дни:

– Проклятый Антуан! Провалился бы ты в подземелье Владычицы…

Она ворчала, пока частично её бубнёж не услышала Адора и спросила:

– Снова дурной сон, госпожа? Приготовить успокаивающий отвар?

– Чтобы я на ярмарке уснула посреди толпы? – Люсиль ворча залезла в лохань. – О, Владычица, я же просила – не надо горячую воду!

Адора молча исполнила пожелание, не споря с хозяйкой, которая ни слова не сказала о температуре. С каждым днём ранее приветливая и радостная, подобно беспечным небесным птицам, юная герцогиня становилась грубее, особенно по утрам. Зная, как превратить её настроение в более благожелательное, Адора негромко сказала:

– Его высочество уже встал. Велел передать Вам благостного утра.

Нужное имя прозвучало и произвело волшебный эффект. Люсиль на сей раз проворчала что-то на счёт того, что осталось всего шестнадцать дней, и расслабилась, зевая, в воде, попросив теперь, наоборот, подлить немного горячей.

Адора оставила хозяйку просыпаться, а сама пошла управляться в комнате – застилать постель, принести лёгки й завтрак: сегодня все перекусывали на ходу, в процессе сборов.

Люсиль же некоторое время то ли дремала, сидя в лохани, то ли раздумывала, как ей быть дальше. На двадцать третий день наказания от Чёрного Некроманта и перестройки маг-сил случилось кое-что, причём в присутствии свидетелей, так что Люсиль едва избежала лишних вопросов.

Во время ужина к её руке вдруг приклеилась серебряная десертная ложечка. Просто взяла и приклеилась к ребру руки. Люсиль заметила это, «отлепила» её рассеянно, будучи увлечённая рассказом Хривелура, и отложила в сторону. Не прошло и пяти минут, сдвинула руку и опять потянула за собой прибор.

– Да что такое?! – прошептала машинально, удаляя от себя ложечку.

Её величество это заметила и приказала обслуге заменить липкий прибор, который, якобы был плохо вымыт.

Однако позже сидя перед зеркалом и позволяя Адоре расчёсывать себя, Люсиль рассматривала своё отражение и, конечно же, думала о предстоящей ночи. Днём кое-что случилось: в оранжерее во время работы головы Хривелура и Дианы едва ли не коснулись друг друга, друидка покраснела, а принц после был настолько рассеян, что дважды укололся о рампант, оставленный в ящике посередине тропинки – цветок в числе прочих решили перенести на площадь ярмарки для декорирования фонтана.

Люсиль подумала об этом, невольно сжала руку в кулак, и вдруг боковое зрение заставило перевести взгляд вниз – на столике меняла форму, изгибаясь, одна из булавок. Покрутив её перед глазами, Люсиль всё поняла: переданная через слияние магия Антуана просыпалась.

Заставила Адору быстрее управиться с волосами и велела уйти, не беспокоить больше.

– Ну же, давай! – бормотала Люсиль, пытаясь построить портал с перемещением из одного угла комнаты в другой. Потом вспомнила об антипортальном щите, охранявшем весь дом, и приуныла.

Было слишком поздно бежать в ту часть сада, где портальная магия бы сработала, и хуже всего – эти мысли ночью придали пикантному наказанию от Некроманта эффект замедления. Образ Хривелура то и дело исчезал, зато де Венетт казался довольным и комментировал происходящее с особым язвительным смаком.

Утром следующего дня, едва выпала возможность уединиться, Люсиль побежала в сад, на заветную поляну, но увы… Портальный дар спал.

Зато днём, тайно поупражнявшись с металлическими предметами, расстроенная девушка убедилась: способности к искривлению и выпрямлению металлических предметов с каждой попыткой усиливались. Люсиль сначала всплакнула от обиды на судьбу, а потом мстительно посмеялась: значит, у Антуана дар пока будет ополовинен. Хотелось написать о том ему письмо, но готовую записку сожгла. Вот ещё, не хватало радовать де Венетта своим вниманием!

Родители со вчерашнего дня находились в Лапеше, об этом знали в особняке Маддредов, но Её величество даже не намекнула гостье на воссоединение с близкими. Возможно, она была заинтересована в исполнении своего официального поручения, другого, не того, что касалось Хривелура.

Заметив способности Люсиль к рисованию, королева предложила сделать в отдельном альбоме наброски растений, представленных на ярмарке. Их завезли три дня назад и теперь берегли – укрывали от лучей солариса, увлажняли те, что не переносили сухой климат, и, разумеется, охраняли от конкурентов. И Люсиль усаживалась на специальный стульчик, который носил за ней слуга, перед каждым выставочным стендом, делала наброски, рассматривала растение, а вечером спокойно у Маддредов раскрашивала предоставленными красителями. Получалось неплохо, Хривелур был в восторге, и даже Диана сделала завистливый комплимент художественному таланту лабасской магессы.

На день выставки оставалось ещё три стенда, и один из них принадлежал де Венеттам, Люсиль сознательно обходила его, тем более что де Трасси представляли цитрусы, как и семья Антуана, а значит, на один набросок меньше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Загляни к ним, дорогая, у них ещё один новый вид, особо ценный экспонат, – напомнила королева, заметив, что Люсиль избегает знакомых.

Сегодня пришлось это сделать. Всё оттягивала нужный момент, но сама королева потянула. Несмотря на ранний час, сир Рафэль выглядел бодрым, поприветствовал Её величество и засуетился, отдавая приказы Антуану, который как ни в чём не бывало отложил некую книгу и взялся за странный металлический округлый чайник с трубой, из которой шёл лёгкий дымок.

– Походный чайник, специально для выставки сделали, – объяснил сир Рафэль. – Называется самовар, Ваше величество. Погодите, чашечку кофе с утра стоит принять.

– О, я знала, куда иду! – рассмеялась Хетуин и приняла дар. – Мне понравился этот вкус ещё вчера, благодарю. И в самом деле, бодрит.

– Прошу вас, – сир Рафэль указал рукой на небольшой столик и три стула вокруг него, – для удобства, так сказать. Небольшая экспозиционная кофейня. Антуан, пирожные тётушки Гато! Простите, Ваше величество, мы ещё не до конца приготовились. Илария прибудет позже, как только остальная выпечка будет уложена.

Сир Рафэль суетился: следом за королевой, сославшись на волшебный запах, появился Хривелур с Дианой, на самом деле обходившие заявочные места и записывавшие пожелания торговцев, если таковые озвучивались. Идею де Венеттов устроить небольшое место отдыха, где можно было спокойно испробовать рекламируемый товар, подхватили многие, и теперь надо было как-то раздвигать стенды, чтобы уместить столики со стульями.

Люсиль, пользуясь тем, что на неё никто не обращал внимания (от предложенной чашки кофе она отказалась), спешно делала набросок кофейного листа, один из которых Антуан оторвал от демонстрационного деревца и положил ей на альбом.

– Ещё плод нужен, – не отрываясь от рисунка, хмуро сказала Люсиль.

И Антуан хмыкнул:

– Можешь взять на память, – пододвинул блюдце с несколькими семенами коричневого цвета, явно жареными, потому что на дереве висели зелёные.

– Мне ничего твоего не нужно, – буркнула Люсиль.

Юноша, разлив горячий кофейный отвар принцу и его помощнице, обошёл Люсиль и со спины и некоторое время наблюдал за её работой:

– Хорошо получается. Твои рисунки всегда были выше похвал.

– Без твоих комплиментов обойдусь, – огрызнулась Люсиль вполголоса, и де Венетт склонился к её голове, накрывая ароматом тонкого парфюма, напоминающего раскрытый плод цитруса.

– Совсем обо мне не скучала, значит, – его насмешливый тихий вопрос только подбросил сухих веток в растущую ярость Люсиль.

– Ты мне надоел!

– Ну, так прими обет – делов-то, и я перестану тебе сниться.

Ироничный голос обжигал. Говорил Антуан так тихо, что слышала его одна Люсиль, но ничего другого не хотелось, как схватить что-нибудь со стенда, например, горшок с неизвестным деревом, и …

– И советы твои мне тоже не нужны!

– Значит, понравилось, понима-а-ю, – продолжал издеваться Антуан.

– С Его высочеством несложно выносить это унижение, – Люсиль вдруг улыбнулась: удалось уколоть самоуверенного де Венетта.

Он выпрямился, хмыкнул, и наклонился снова:

– Значит, постигаешь науку нежности с Его высочеством и мной? Сразу двое? Ух, ты, страстная какая!

– Нет, он один! – уже жалея о своем откровении, рявкнула Люсиль, и на них обернулись.

– Да хоть с десятью, мне всё равно, моя

герцогинька

. Но вот что: ты должна сказать мне спасибо за то, что я не отвёл использование мыслей обо мне белым защитным заклинанием, а стоило бы. Я всё-таки не хочу оставлять тебя даже в мыслях на малознакомых мужчин, в память о нашей бывшей дружбе. А дальше – твоё дело, но помни, я к твоим фантазиям отношения не имею и не чувствую ничего, пока ты воображаешь всякое.

Ярость захлёстывала, но истерить в присутствии знакомых Люсиль не могла. Нужно было вытерпеть, и она сцепила зубы, с трудом сдерживая наворачивающиеся на глаза слёзы, которые мешали срисовывать. В конце концов, она захлопнула альбом и поднялась, задевая затылком подбородок наклонившегося Антуана. Забытая боль от прикосновений не заставила себя ждать – оба вскрикнули, почувствовав разряд невидимой молнии, и сир Рафэль первым отреагировал:

– Что случилось?!

– Моя вина, я должен быть более ловким, когда сирра де Трасси делает наброски, – посмеялся Антуан, возвращаясь на своё место за прилавком и потирая подбородок.

Королева тем временем допила кофе, поблагодарила сира Рафэля за приятное начало дня и, сославшись на множество обязанностей до открытия, удалилась. За ней – Хривелур с Дианой и инквизиторы. Уходя, Люсиль обернулась. Встречаясь взглядом с Антуаном, сжала руку, поворачивая так, чтобы он увидел – тонкая трубка с вентилем, из которой наливали странный напиток, погнулась, направляясь в сторону. Антуан сначала открыл рот, а потом подмигнул, показывая большой палец.

– Мерзавец и сволочь! – пробормотала Люсиль, чувствуя некоторое облегчение: пусть де Венетты теперь помучаются со своим хвалёным прибором! Может быть, даже сломают его, пока будут чинить…

****

Площадь, отведённая для праздничной ярмарки, постепенно заполнялась торговцами. Открытие планировалось на девять часов, до него оставалось чуть менее часа, и народ торопился занять места, облагородить свой клочок возле палатки. Ярмарочная служба тем временем увлажняла гирлянды цветов на арках, мостовую и натянутые местами тканевые тенты, чтобы максимально продержать прохладу до обеда. Так же официально с полудня начинались гуляния, с целью не смешивать толпу любителей лумерских развлечений и меньшую часть гостей Сеянца – магов, подыскивающих себе торговых партнёров. И, конечно же, дать возможность владельцам палаток не пропустить веселье.

Люсиль делала последний набросок у крайней палатки и очень торопилась: владелец, лапешский рыжий граф, хозяин двух виноградников, поначалу посчитал художницу хорошенькой лумеркой. Но когда узнал, кто перед ним, отправил слугу за сыном, оставшимся дома, и попутно с качеством товаром начал нахваливать способности своего двадцатилетнего сына, друида и менталиста.

Люсиль готова была наговорить грубостей, исчеркать лист с рисунком, вырвать его, бросить и сбежать, но ограничилась сломанной ножкой демонстрационного столика. Маг-винодел не понял, почему его стол вдруг накренился, и кубки с бутылками поехали в адрес своего потенциального самоубийства. Пока спасал товар и чинил со слугой «дрянное железо», Люсиль закончила набросок до приемлемого уровня, подписала имя хозяина товара и ретировалась, не дождавшись наследника рыжего мага и приказав слуге отнести стул в ярмарочную ратушу, на место.

Хривелур, оставлявший Люсиль у палатки винодела, просил дождаться, но именно сейчас не хватало терпения выполнить его просьбу – девушка решила самостоятельно добраться до родителей, чьё место было на той стороне площади, за фонтаном.

Внезапно оказалось, что свободное пространство, ещё час назад позволившее бы вальсировать нескольким парам, теперь было занято множеством снующих торговцев, лумеров, участвующих в ярмарке сообразно торговой карте. Овощам и фруктам выделили место по южному периметру площади, чтобы не перебивать впечатление от уникальной съедобной продукции магов-друидов, но разрешили продажу рукотворной мелочи вроде плетёных корзин, резных шкатулок, украшений, картин, кружев и аксессуаров. Парфюмеров и представляющих текстиль отправили в северный ряд: вряд ли продавцам вин понравилось бы соседство ароматических отдушек и мыльной жидкости. В общем, никого не обидели.

Словно по иронии судьбы, более свободным от мельтешения торговцев с корзинами, оказался проход, идущий мимо де Венеттов. Люсиль поколебалась недолго.

– Вот ещё, буду я его бояться! – пробормотала она, тряхнув локонами, прижала альбом и сумочку с рисовальными принадлежностями к груди, с невозмутимым лицом зашагала к родителям, прибавив мысленно: «Заодно полюбуюсь на сломанный заварник».

И всё-таки проскользнуть мимо не получилось: как ни была занята сирра Илария, руководившая раскладыванием сладкой снеди, а заметила девушку, ахнула:

– Люсилия, милая! Благостного дня, моя хорошая! – стремительно вышла из-за прилавка, ухватила девушку за плечи и заглянула в испуганные глаза, прежде чем обнять ненадолго и отпустить: – Ты похудела, моя хорошая! Изменилась… А ну-ка пойдём, я тебя угощу! Так нельзя – резко худеть. Перестройка маг-сил требует большой помощи телу.

Люсиль с трудом выскользнула из-под влияния госпожи де Венетт, успев поймать себя на мысли, что чувствует умиротворение и желание усесться в плетёное кресло за столиком и пить незнакомый, дразнящий обоняние, напиток вприкуску с мелкими пирожными, которых здесь было заметное разнообразие.

Оказалось, что ранее пустовавшая палатка справа тоже принадлежала де Венеттам. Сейчас её прилавок заполнялся мармеладом, мелкими пирожными с желейным оранжевым покрытием, съедобными тонкими стаканчиками с пудингом, слоёными булочками с такими же яркими «язычками»… И всё это пахло одуряющее съедобно. Люсиль с трудом заставила себя отвести взгляд от сладкой пестроты: лёгкий завтрак, съеденный три часа назад, требовал продолжения.

– Простите, сирра Илария, но я тороплюсь к родителям, они меня ждут, – она вцепилась в альбом, стараясь не смотреть на Антуана, который в эту минуту без улыбки и с какой-то мукой пялился на неё.

– Как? Одна? Где же твоя служанка или сопровождающий? – женщина опустила руки, до этого тянувшиеся к сдобе. Сир Рафэль так же заинтересованно застыл.

– Адора осталась собирать вещи, а беспокоить Его высочество я не захотела. Простите, мне стоит идти, – она сделала книксен и развернулась, пока её не уговорили задержаться.

– Антуан, чего застыл?! – грозно прикрикнула на сына сирра Илария, и тот пробормотал: «Сам знаю!» – бросился догонять неумолимо удаляющуюся Люсиль.

Она шла быстро, и всё-таки де Венетт догнал без особых усилий:

– Да погоди ты! Куда бежишь?

– Не куда, а от кого, – не поворачивая головы на навязанного спутника, огрызнулась Люсиль. Она ловко обтекала слуг, продолжающих доставлять товар своим хозяевам-магам, тогда как Антуан налетел на одного из них и, видимо, стал причиной перевёрнутой корзины, помянул шархала. Пришлось задержаться, чтобы помочь собрать фрукты, и догнал снова.

– Я люблю тебя! – безо всяких предисловий выпалил запыхавшийся.

От неожиданности Люсиль резко остановилась и обернулась:

– Что? Ты вздумал опять издеваться надо мной?

Однако на лице юноши не было ни насмешки, ни других признаков розыгрыша.

– Нет. Я сказал, что люблю тебя. И готов ждать, сколько потребуется, пока ты…

Краска бросилась в лицо. Только этого сейчас не хватало! Люсиль повернулась и продолжила идти по запланированному пути – к родителям, разве что чуть медленнее. Горло перехватило, а сердце забилось, отнимая силы.

– Ничего не скажешь? – Антуан пошёл рядом.

– Ты мне уже это говорил. Найди себе друидку с даром воды, как мечтал. Диану, например, ты ей нравишься. Правда, она из лумеров, но если тебе твои цитрусы дороже, то всё равно, кто их будет выращивать, – Люсиль ворчала, покашливая, чтобы избавиться от кома в горле.

– Говорил. Но у тебя тогда ведь был твой дар, а значит, я мог находиться под его влиянием. Теперь-то у тебя его нет. Временно, конечно, – поправился юноша, видя, как поджимаются губы девушки. – Мне и самому было интересно, задурила ты мне голову, или я по-настоящему это чувствую. А потом у тебя были браслеты, и я себя проверял. Вот, убедился…

Случись это признание месяца два-три назад, Люсиль, вероятно, нашла бы добрые слова, чтобы отказать безболезненно, но сейчас, после целого месяца ожесточения сердца, вежливость ворочалась глубоко внутри, а вырваться не могла – слишком сильно обида перекрыла остальные чувства.

– Не могу помочь, де Венетт. Я уже люблю другого.

– Кого это? – он рефлекторно ухватил Люсиль за локоть, и проклятие некромантского наказания заставило обоих шарахнуться в разные стороны.

– Не трогай меня, дурень! – в сердцах вскрикнула девушка, подхватывая упавшую сумочку со стилусом и чернилами. – Оставь меня в покое, ты и твоя семья! Иди, продавай свои цитрусы и кофе!

Антуан отстал ненадолго, чтобы упрямо вернуться в строй:

– Зато цитрусы и кофе не продают меня!

– Очень смешно, – презрительно фыркнула Люсиль.

– Работа – не позор. Роланд Третий полгода на руднике железо добывал, а Её величество не гнушается укроп поливать. А на счёт того, что влюбилась, ты – лгунья. По приказу нельзя влюбиться.

Если Люсиль дала себе слово молчать и больше не поощрять болтливого де Венетта, то последняя его фраза зацепила.

– Ты сам уже не знаешь, что говоришь, – сердито буркнула.

– Прекрасно знаю, – флегматично не согласился Антуан. – Не получится с Хривом (а не получится обязательно),

влюбишься

в другого. В Анри, например. Вот только не светит тебе трон, и зря

твои цитрусы

стараются продать тебя подороже, только время теряют.

Люсиль рассердилась окончательно:

– Если ещё хоть слово скажешь, я начну кричать! Все узнают, что ты меня оскорбляешь!

– Не скажу, успокойся, я тебя сопроводил, поручение матушки выполнил. И больше не подойду к тебе. А ты продолжай мечтать о короне, – в спокойном тоне проскользнули нотки обиды.

В нескольких метрах находилась палатка де Трасси, остаток пути Антуан шёл молча, поздоровался с сиррой Камиллой, мазнул взглядом по полупустому прилавку, поклонился и ушёл.

– О, Владычица, как же он мне надоел! – призналась Люсиль, откладывая на свободное место инструменты.

Матушка выслушала жалобы на прилипчивого де Венетта и улыбнулась:

– Пускай чаще напоминает тебе, какая ты у нас красавица и умница. А мы будем ему благодарны.

Успокоившись и выпив воды, Люсиль спокойным взглядом обозрела прилавок и брезгливо поморщилась:

– За что нам, матушка, этот позор? Мы, словно жалкие лумеры, продаём фрукты. Почему нельзя было поручить это слугам, как это сделал барон Кюри?

Позади топталось четверо из домашней обслуги, но Люсиль даже голоса не понизила, чтобы скрыть от них своё презрение к ситуации.

– Ты знаешь, дорогая, что нам пришлось, – сирра Камилла напомнила о дне, когда Люсиль осталась в гостях у королевской семьи. – Отец у загона, а я должна находиться здесь. По правилам Сеянца о новом товаре должен лично рассказывать производитель, а не его представители.

Люсиль вздохнула, разглядывая прилавок. Если у де Венеттов он ломился от изысков, рекламирующих разные варианты использования цитрусов, то родительский был больше похож на обычную пекарскую лавку Люмоса. Как и у де Венеттов, стояло деревце с несколькими плодами, на блюде красовался десяток оранжевых плодов, два кувшина были наполнены разбавленным цитрусовым соком, странности к натюрморту добавляли мешочки с высохшими шкурками и сушёнными листьями, под двумя чайниками ждали нужной минуты артефакты для нагрева, а остальное было уставлено купленными пирожными и сдобой.

Матушка перехватила разочарованный взгляд:

– Не переживай, Её величество после открытия подойдёт к нам первым. Мы быстро раздадим всё это и оставим слугам убирать, а сами прогуляемся. Позориться полдня мы здесь не станем.

– Что это? – Люсиль ткнула пальцем на мешочки.

Госпожа де Трасси объяснила: неделю назад она беседовала с сиррой Иларией касательно подготовки к выставке продукции, и, в отличие от уверенной и как будто что-то скрывающей Иларии, чувствовала себя весьма сомнительно.

Даже с магией вырастить что-то за три недели трудно, а понять суть растения, его возможности ещё сложнее. Тем более де Венетты успели заменить крышу на стеклянную, переделали обогрев и полив в импровизиторованной оранжерее. После этого плоды цитрусов заметно улучшили вкусовые качества, а друидская магия работала эффективнее.

Илария посоветовала сделать ставку на аромат. Кухарка де Венеттов использовала в выпечке молотую сухую цедру цитрусов и признала её съедобной, а так же добавляла в отвар, и новый аромат все быстро оценили как замечательный.

Камилла, разумеется, с подозрительностью отнеслась к хорошему совету: слишком щедры де Венетты были в последнее время, к чему бы это?

– Мы ведь соседи, дорогая Камилла, – вот и всё было объяснение сирры Иларии.

По остекленевшему взгляду дочери госпожа де Трасси догадалась: разгадка странного поведения соседей рядом, стоит только спросить своё чадо. И Камилла это сделала, но ответ получить не успела: к ним подошёл с корзиной управляющий де Венеттов, вручил слуге и сказал, что господа нижайше просят использовать их избыточные экземпляры продукции ради общего дела.

Справившись с изумлением, герцогиня-мать повторила вопрос, на сей раз сменив ласковый тон на грозный, обращаясь к пунцовой дочери:

– Если ты что-то знаешь об этом, скажи мне, дорогая!

Люсиль с минуту лихорадочно перебирала все варианты, которые смогли бы удовлетворить мать, и, в конце концов, выдала частичную правду:

– Антуан пытается ухаживать за мной, он признался в любви и, кажется, собирался сделать мне предложение, но я ему отказала.

– Додружились! – огорошено ахнула сирра Камилла и потребовала себе кресло и холодной воды.

25-й сон. Сумятица

Адора раздевала вялую от усталости госпожу, и как только сняла с неё платье, та упала плашмя на кровать и закрыла глаза. Фразу о готовности воды для купания пришлось повторить трижды, прежде чем Люсилия откликнулась, позволила поднять себя за руку и усадить в лохань.

Сейчас казалось, что день промелькнул слишком быстро, но стоило начать перебирать в памяти события – и им не было конца.

Посетителей не пускали до девяти, а затем торжественно у главных ворот Его высочество произнёс речь о важности труда во благо Люмерии и пригласил всех оценить продукцию этого года.

Шёл принц с королевой, рядом – официальный распорядитель ярмарки, объясняющий всем особенности представленных товаров. За ними, не отставая ни на шаг, перемещались, управляя записывающими плавающими над толпой сферами, представители новостных листков, человек пять. И остальную нескончаемую массу, подходящую, нюхающую, пробующую и бесконечно задающую одни и те же вопросы, составляли как маги, так и лумеры.

Цитрусы, конечно, произвели впечатление. Хривелур и Её величество пробовали каждую съедобную продукцию показательно, словно в первый раз, и делились своими впечатлениями, что было особенно важно для тех, кому могло не достаться образца.

Что касается де Трасси, принц отвесил комплимент в адрес лабасских магов, отличившихся в этом году по многим пунктам. В частности, их умение сотрудничать произвело на Его высочество неизгладимое впечатление.

– Трудоспособность семьи де Трасси заслуживает отдельного поощрения. Сирра Люсилия любезно согласилась нам помочь составить каталог этого года. Вы только посмотрите, какие изумительные рисунки мы сможем наблюдать в новейшем издании Сеянца, – он взял альбом и, к счастью Люсиль, показал только первые страницы, раскрашенные и оформленные достойным образом.

Это внимание и комплимент подсластили горечь унижения Люсиль и сирры Камиллы. Через минут пятнадцать после ухода главной процессии стол был полностью освобождён от всех «экземпляров», кроме плодов, поступило несколько предложений, в том числе от лабасских друидов, заключить договор с де Трасси на покупку семян и технологии выращивания с последующей обязательной ежегодной рентой по контракту. Госпожа де Трасси порекомендовала подать запрос мужу в письменном виде, а уж потом-то все получат ответы.

Не желая более изображать продавцов-лумеров, де Трасси свернули свою палатку и отправились за растянувшимся «хвостом», который сопровождал королеву и принца. Позже сирра Камилла призналась, что давно не была на Сеянце, но сегодняшняя ярмарка была, пожалуй, самой интересной, а опыт самопредставления, как ни крути, хоть и болезненно ударил по самолюбию, но принёс пользу.

Толпа приближалась к месту обитания де Венеттов, и Люсиль взбунтовалась, попросилась навестить отца. По пути к скотному рынку она заметила небольшую палатку со знакомой личностью и потянула туда мать.

За прилавком, развалясь в плетёном кресле, сидел Лео, сын сира Риза. Для посетительниц он поднялся и начал рассказывать про свой товар – рукотворные украшения, в их числе были сделанные из золотых и серебряных нитей со вставками из простеньких камней.

Люсиль, к изумлению матери, долго перебирала вещицы и расспрашивала смазливого паренька. По его словам, он магом ещё пока не стал, а управлять металлом, при наличии необходимых инструментов, оказалось несложно. Отец сам в молодости увлекался этим и научил сына. Паренёк охотно продал с существенной скидкой браслет, колье и обруч, напоминающий корону, своим первым на сегодня покупательницам.

– Что на тебя нашло, дорогая? – удивлялась сирра Камилла, когда они удалились от лавки Лео на достаточное расстояние. – Я понимаю, что ты успела привыкнуть к провинциальной жизни, но не настолько же очевидно.

– Они совсем не уродливые, матушка, очень даже милые, – Люсиль надела браслет сразу, остальное убрала в сумочку. На солнце жёлтый кварц, вплетённый в золотой узор, блестел вполне солидно. – Если бы у Антуана был вкус, он бы давно применил свой дар для создания какой-нибудь такой прелести. А лавка Лео… Я уверена, что наш родственник научится делать и более утончённые вещички.

Госпожа де Трасси остановилась, не зная, как понимать дочь. И Люсиль рассмеялась, получая удовольствие от того, что сможет удивить матушку, которая всегда всё знала, но не сегодня. История про герцога Риза, «потерявшего» дар Белого Поисковика была хорошо знакома матушке, однако увидеть воочию отпрыска героя она не была морально готова.

Огня к её смешанным чувствам добавил сам виновник сплетни. Сир Аурелий нашёлся у загона господина Райна, и причина его интереса была как на ладони – сегодня дальний родственник-лумер выставлял лучшие породы. Среди лошадей Люсиль узнала двух арнаахальцев. Год назад отец пытался купить для дочери это привозное сокровище, но де Венетты перехватили, а два месяца назад та кобыла по кличке Мечта перешла от сирры Иларии к Мариэль в качестве подарка на девятнадцатилетие.

Не успела сирра Камилла стать участницей диалога между мужем и родственником-коневодом, как тот выстрелил остротой, окидывая Люсиль ироничным взглядом с ног до головы:

– Вон оно что, Аурелий, теперь я понимаю твой настойчивый интерес к моим золотым кобылкам, какая у тебя красавица выросла! – он насмешливо поклонился девушке, щуря серые улыбчивые глаза. – Такому товару да соответствующую упряжь – и главный приз готов.

Отец нахмурился, уже понимая, куда собирается бить бывший герцог, и не успел прекратить поток острот, как господин Райн подмигнул девушке:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Уже, догадываюсь, список принцев сокращён до нужной кандидатуры? Ярмо готово?

Сир Аурелий, конечно же, не потерпел шуточек в адрес тщеславия своей семьи, отвёл супругу и дочь в сторону, коротко переговорил с ними, и госпожа де Трасси с Люсиль решили вернуться на съёмную квартиру, чтобы там дождаться главу семьи. Лумерские развлечения не интересовали госпожу де Трасси, а Люсиль после двухнедельного театра на ристалище Якоба с участием Антуана – тем более. К тому же на съёмной квартире с нянькой оставалась Лионэль, и по сестре Люсиль соскучилась.

По дороге к центральным воротам на ярмарку, сирра Камилла в ответ на задумчивое замечание Люсиль о смелости сира Риза, ныне Морфила, раздражённо раскрыла тайну: бывший герцог женился на необручнице, которая обслуживала целый год сразу троих мужчин, в том числе самого Риза. И он после всего этого не погнушался жениться на ней и завести троих детей!

Люсиль охнула, цепляясь за руку матери: сведения, полученные от родителей и Её величества, вдруг объединились в одну картину. Малыш Лео был сводным братом инквизитора Анри Ленуара и, косвенным образом, Его высочества принца Хривелура. Так вот почему принц так охотно болтал с коневодом Морфилом!

Поделиться открытием с матушкой Люсиль не успела, их окликнула служанка Её величества – запыхавшаяся Эмма. Она с укоризной призналась, что оббегала ярмарку дважды, прежде чем нашла их. Её величество, занятое официальными обязанностями, просит сирру Люсиль об одолжении. Её высочество четырнадцатилетняя принцесса Оливия сбежала из Люмоса сюда, в Лапеш. К ней успели приставить троих инквизиторов и наложить морок для безопасности принцессы, но занять юную сирру очень непросто. И Её величество просит сирру Люсилию оказать им честь развлечь таким образом Её высочество, чтобы та не наделала глупостей, хотя бы до обеда, когда Её величество освободится.

Де Трасси переглянулись да с горделивой радостью последовали за служанкой, чтобы перехватить непоседливое высочество и убалтывать её, сколько потребуется.

Люсиль никогда не видела сестру Хривелура, разве что на портретах в альбомах, показывающих королевскую генеалогию, да в картинной галерее Маддредов. Морок, не позволяющий узнать в незаметной девчонке принцессу, спал, едва Эмма представила ей Люсиль. Девчонка сделал церемонный книксен:

– Благостного дня, сирра Люсилия и сирра Камилла. Вы будете моей стражей на ярмарке?

И сразу Люсиль увидела очевидное сходство между своей подопечной-на-несколько-часов и Хривелуром, а заодно и инквизитором. Те же зелёные глаза, прямой нос. Только цвет волос и губы достались от королевы.

Впрочем, развлечь девчонку оказалось несложно, церемонность с неё слетела быстро, и вскоре Люсиль и Оливия болтали как две давние подружки – хихикали над забавными магами и лумерами, примеривали в лавках побрякушки.

Люсиль, ради забавы и недовольного взгляда матери, утащила Оливию к лавке Лео, где успело побывать несколько покупательниц. И, сама того не зная, принцесса ощутила незримую связь с парнишкой, который был старше её на три года. Люсиль с трудом оттащила от лавки принцессу, бормочущую с придыханием, «какой этот лумер хорошенький и миленький», а «какой способный»! Ещё бы, Лео подарил ей недурственный браслетик и кулон с изображением плетёного энджела и пообещал ответить через почтовый портал семьи Морфилов, если «Олли» пришлёт ему хотя бы короткую записку. Эти двое успели условиться даже о секретном слове, на тот случай, если послание заблудиться в почтовых порталах.

До открытия развлекательной части Сеянца оставалось недолго ждать, де Трасси с принцессой угостились прохладительными напитками и пирожными, а потом уже Люсиль и сирра Камилла еле успевали за любопытной Оливией. Ей было интересно всё и наплевать на то, что большинство развлечений было абсолютно для лумеров. С трудом приходилось убеждать не участвовать в заманчивом конкурсе для девушек – достать до приза, сидя на мужских плечах. Масла в огонь подлил Лео, присоединившийся к гулящим.

Люсиль вдруг вспомнила про комбат-де-бу, место для которого отвели в противоположной части площади. Нашептала принцессе, и та помчалась смотреть на грязевую битву, не забывая тащить за руку Лео.

– Принцесса Глория, надо признать, была гораздо лучше воспитана! – стонала сирра Камилла, едва успевая за молодёжью, и Люсиль с ней была совершенно согласна.

Успели занять отличные места во втором ряду. Лео, разбогатевший сегодня на два-три десятка гольденов, ушёл за прохладительными напитками и угощением, а за особую оплату зрителям выдавали накидки на тот случай, если магический барьер между игроками и толпой упадёт во время полёта грязевых комьев.

– По крайней мере, ближайшие два часа за Её высочеством не нужно будет бегать, – весело шепнула Люсиль на ухо матери. – Посмотри на инквизиторов, они просто счастливы.

Госпожа де Трасси перевела взгляд на троих мужчин, одетых зажиточными лумерами, и согласно улыбнулась:

– Представляю, как им достаётся в Люмосе. Вовремя мы пришли. Надеюсь, морок Её высочества крепкий, а у инквизиторов достаточно магии для защиты.

Люсиль оглянулась: здесь собиралась приличная толпа, многим не хватило места, и вокруг периметра ристалища постепенно уплотнялась толпа, что, в свою очередь, создавало проблемы инквизиторам.

Взвыли трубы, устроитель комбат-де-бу выкрикнул объявление и вдруг замолчал. Толпа расступалась – к передним пустующим местам, как раз перед де Трасси и Оливией с Лео, шли Его высочество, Её величество и целый инквизиторский отряд. Толпа поприветствовала важных гостей, тут же в небо взмыли записывающие сферы, а Её величество взмахнула рукой, приказывая начинать.

– Сбежите – и лично мной будете наказаны дома, моя дорогая, – Его высочество, севший перед напрягшейся Оливией, обернулся и шепнул ей, выразительно расширив глаза. А обалдевшему Лео подмигнул. – Привет, малыш!

Снова взвыли трубы, оповещая о начале. Устроитель встал в специальную раму, усиливающую звук, начал речь. Пять минут о необходимости хранить народные традиции, ещё две минуты – благодарности к тем магам, которые согласились поучаствовать в представлении, и новость об особенном отделении – для лумеров, желающих присоединиться к третьему акту: «Грязи хватит на всех! А река в нескольких метрах!»

Оливия переглянулась с Лео, и молодёжь захохотала, как и многие зрители.

– Я надеюсь, они не заставят нас остаться? – озабоченно прошептала на ухо дочери сирра Камилла.

– Вряд ли Её величество настолько любит землю, – Люсиль также содрогнулась от перспективы вываляться в грязи.

Матушка вдруг сжала её руку, и Люсиль повернула голову – душа моментально провалилась в колени. На ристалище выходили маги, по очереди, как только называли их имена. В их числе был Дилан, сын лабасского барона Кюри, и вездесущий Антуан.

«Куда ж ты лезешь, позорище?» – застонала мысленно Люсиль, прекрасно помня прошлое комбат-де-бу, которое пересматривали у Маддредов. Хривелур хохотал, когда Анри пинком в зад отправил одного из балбесов. И вот опять, им мало позора внутри семьи, а сейчас сферы записывают, и потом в новостных листках пропишут… С одной стороны, Люсиль заранее злорадствовала, с другой – четыре часа назад корзина с печёными пирожными кухарки де Венеттов практически спасла репутацию де Трасси. Да и родители Антуана, не чета ему, хорошие и порядочные люди. Кстати...

Люсиль осмотрелась, но нигде старших де Венеттов не заметила. Или они не знали об участии Антуана, или точно так же, как и Люсиль, стыдились его будущего позора. То, что весельчак победил опытного Якоба, не было аргументом в пользу де Венетта. Он сам говорил, что помогли помутившая разум противника ярость и его запах пота, на который Антуан и ориентировался. Одним словом, то был трюк, а сейчас всё серьёзно.

Первая часть комбат-де-бу посвящалась красоте воинского мастерства. По периметру разложили шесть магических заглушек, чтобы спарринг получился честным. Противный гудок длинной трубы оглушил – и началось!

Люсиль рассматривала ногти, рисунок на ткани платья или закрывала от стыда лоб, лишь бы видеть «позорища». Устроитель уже раза четыре сказал: «Смена пар!» – что означало: это выбывали наименее ловкие бойцы. Имена не назывались, наверное, устроитель решил пощадить достоинство проигравших.

– А-а-а, какой он хорошенький! – завизжала вдруг рядом Оливия в общем гуле одобрительных воплей, и Люсиль невольно подняла глаза.

Посередине арены стояло трое, в том числе Антуан, выжидательно положив конец меча на согнутую левую руку. Чуть поодаль поднималась на ноги тройка соперников. К ним подбежали помощники устроителя, один показал два пальца, двое – три.

– Смена пар! – взвыл устроитель, и те маги, которым трижды зачислили поражение, удалились с ристалища. Осталось четверо.

Теперь Люсиль не смогла отвести глаз. Если из двенадцати осталось четверо, значит, Антуану везло. А он будто почувствовал её внимание, крикнул в сторону, и ему бросили второй меч. К нему вышел соперник тоже с двумя. Другая пара поколебалась и решила не геройствовать.

Снова гудок – Люсиль вздрогнула.

По спине поползли мурашки. То ли озноб пробил, хотя до этого было душно из-за толпы, то ли заколотило от воспоминания. Антуан был хладнокровен, насколько это было возможно, позволяя себе яростные выпады, и тут же отступал. Давал шанс сопернику показать себя или уставал – Люсиль пока не понимала, что происходит. Она видела, что у второй пары всё ПО-ДРУГОМУ, иная техника боя.

А поворот с ударом, подстава соперника, при которой тот спотыкался и опасно подавался вперёд, в то время как Антуан останавливался и ожидал терпеливо, когда же неловкий снова повернётся лицом… Так дрался когда-то Рене с Вернером, Люсиль стала дважды свидетельницей удачных моментов, в которых Рене приставлял к груди старика мечи. Кстати, осталось тайной, когда Мариэль успела научиться. Раньше Люсиль это не интересовало, а теперь не у кого было спросить.

Во второй паре определился победитель, зрители взревели, приветствуя его, побеждённый ушёл, предварительно пожав руку сильному сопернику.

Антуан понял, что его ждут, и за минуту-две завершил свой поединок, трижды приставив меч к горлу, груди и спине напарника. Оливия рядом завизжала, аплодируя, и Люсиль положила руку на её плечо, напоминая принцессе, кто она и о сидящих впереди, почти не издававших звуков. Разве что Диана негромко вскрикивала и Хривелур одобрительно отпускал реплики в адрес отличившихся магов.

Осталась последняя пара. Антуан вдруг рассмотрел на своём лёгком сюртуке прореху под мышкой и снял его, бросил подбежавшему слуге, опять демонстрируя свою необычную недорубашку – кристи от жены инквизитора. Ещё пара слуг подошла к Антуану и второму магу с полотенцами и большими кубками. Де Венетт быстиро смочил губы, тогда как соперник знатно приложился, проливая воду на бородку и сюртук, который тоже сразу снял, оставшись в рубашке.

– Последний бой! – объявил устроитель, и завыла труба, протяжно, нагнетая азарт у зрителей и ярость – у вставшей напротив друг друга пары.

Тот, другой, всё-таки взял второй меч, уравнивая шансы, и соперники бросились друг на друга. В зрительских рядах установилась относительная тишина. Самый напряжённый вопрос – кто же победитель? – волновал всех с самого начала.

Люсиль не выдержала, отёрла взмокший лоб и подбородок, стесняясь провести рукой по спине, где бежали две капли. Думалось, что последний, самый сложный поединок, будет длиться вечность. Соларис нещадно припекал голову и слепил глаза то одному воину, то другому, в зависимости от поворота. И это заметили все.

– Наколодовать тучи нельзя было? – проворчал громко Лео.

К нему обратилась с вопросом Оливия, и паренёк начал объяснять, насколько сложно драться, когда у одного из соперников преимущество. Оттого и кружили оба, в неудачный момент Антуана всё-таки зацепило, и помощник устроителя, стоявший слева от рамки, поднял руку с одним пальцем. Оливия застонала: «Ну, что же ты! Не подведи!»

Антуан сразу за следящим вскинул руку, прося паузу, подошёл к устроителю и что-то сказал неразборчивое, но Люсиль уже знала, что потребовалось де Венетту.

«Ничего, быстрее проиграет!» – успокоила она себя. Всё прошло уже хорошо, сир Рафэль и сирра Илария будут довольны: сын не опозорился. А теперь было бы неплохо проучить его за самонадеянность. Не каждый день глупые Якобы попадаются на пути наглеца.

Противник не пожелал последовать примеру – остался без повязки, и толпа презрительно запротестовала.

– Он сумасшедший? – Лео весело обвёл взглядом всех, кто откликнулся на его вопрос.

– Да. С рождения, – хмуро сказала в тишине Люсиль. На это послышались смешки, но вот раздался знакомый голос: «Продолжим!» – и лязг четырёх мечей заставил умолкнуть самых ироничных.

Чуда не случилось – почти сразу к спине Антуана, приноравливавшегося к слепому спаррингу, соперник приставил меч. Взметнулось два пальца помощника устроителя, и Оливия ткнула брата в плечо:

– Останови драку! Видишь, им солнце мешает! Пусть оба победят!

Хривелур полуобернулся:

– Струсила, малышка?

– Какая я тебе?..

Скрежет металла отвлёк от семейных разборок – Антуан, видимо, решил, что проигрывать – так проигрывать, и удвоил скорость. Воздух содрогнулся от воплей, когда самоуверенный парень с завязанными глазами сделал молниеносный финт ногами, свалил соперника и занёс над ним мечи. Даже матушка вздохнула слева.

Больше, очевидно, Антуан не собирался уступать. Будто в повязке были дыры («А ведь мог и обмануть, потом скажет, что пошутил», – подумала Люсиль), соперника задело ещё дважды, и ристалище охватило шархалье безумство. Победитель состоялся.

Хривелу только этого и ждал, порывисто встал с кресла и едва ли не побежал к Антуану, стягивающему с глаз повязку.

Главной наградой, кажется, стал небольшой ларец, набитый монетами, и подвязка победителя. Но Антуан и тут не обошёлся без выходки – поговорил с принцем, и тот через рамку огласил, что приготовленные дары предназначаются второму победителю, а сир Антуан де Венетт будет отмечен не менее славным знаком – символом благородства Его высочества и Пресветлой Владычицы Люмерии.

– Что это такое? – с недоумением обратилась к матери Люсиль: принц, кажется, вдевал в ухо Антуану серьгу. Сирра Камилла пожала плечами.

– Я знаю! – услышал вопрос Лео, сидевший как на иголках. – Это «Слеза Энджела», символ гвардейского отряда Его высочества!

Да, день был непростой… Слишком много всего случилось, и в этом месиве событий сложно было не потерять голову, но Люсиль устояла.

Слава Владычице, больше она никогда не будет стоять за прилавком, как сегодня – это испытание закончилось. После комбат-де-бу нашли де Венеттов, которые, кстати, всё-таки не знали об участии сына в местном аттракционе. Поблагодарили их за помощь и добросердечие – от этого даже матушка растрогалась, чего за ней не замечалось.

На грязевую часть комбат-де-бу принцесса Оливия осталась с Лео и Дианой, пожелавшими высидеть этот ужас до конца. Её величество и Хривелур, перед уходом недолго и тихо поговоривший с присмиревшей сестрой, сослались на ярмарочные дела. Маги спешили сегодня же составить наиболее важные договоры по сотрудничеству, некоторые из них требовали визы царственных особ, чтобы потом, в Люмосе, не записываться на приём.

Упреждая вопрос Люсиль, Её величество пригласила де Трасси на ужин и напомнила про необходимость завершения рисунков в альбоме. Таким образом, Люсиль никто не выгонял и не торопил вернуться домой. Приглашали и Антуана, но он извинился, мол, дома дел невпроворот, и поручение сестры ещё не выполнено.

Ага, «невпроворот». Не особенно торопился. Пока родители двух семейств – де Венетт и де Трасси – беседовали о результатах Сеянца и договаривались об условиях заключения договоров на поставку семян цитрусовых (ведь теперь они были совладельцами), Антуан время не терял.

Рядом с ратушей ожидали своей очереди другие маги, многие в сопровождении супруг и совершеннолетних детей, дочерей среди них, как ни странно, было много. «Слеза энджела» оказалась просто кричащим сигналом для юных магесс и их отцов. Здесь товар был живой и более ценный, чем на ярмарке, и этим семьи пользовались – подходили друг к другу, обменивались сначала впечатлениями, а потом знакомили своих отпрысков. Белый бал, только с торговым душком.

Возле Антуана, как обычно, собралась толпа любителей шуток. Люсиль, рассеянно слушавшая деловую болтовню отца и сира Рафэля, морщилась от взрывов хохота, причиной которых были реплики и анекдоты, невозмутимо рассказываемые юным де Венеттом. Что-то случилось с Антуаном, он перестал громогласно хохотать над своими шутками?

От раздражения начала болеть голова, Люсиль пошепталась с матушкой, и сирра Камилла пожелала вернуться к скучающей малышке Лионель в гостиницу. Сир Аурелий спохватился, пообещал сиру Рафэлю проводить своих до повозки и вернуться для составления договора.

Проходя мимо Антуана, Люсиль направила магию на его металлическую пряжку, заметно блестевшую в лучах солариса по причине того, что сюртук так и не был надет, и юноша продолжал красоваться татуировкой, которая заметно увеличилась в размерах с прошлой встречи.

«Ведёшь себя, как лумер. И одет, как лумер», – Люсиль бросила на него взгляд, сжимая пальцы в кулаке, и Антуан подавился словами, хватаясь за пояс, столь же необычный, примечательный, как и его кристи.

– Надоел, прочь из моей головы! – пробормотала Люсиль, укрываясь покрывалом. От растекающейся слабости по всему телу захотелось стонать от удовольствия.

Да, она выстояла. Как ни привлекал к себе внимание Антуан, Люсиль крепко держала в голове образ Хривелура, и это спасало от растерянности, вспышек раздражения и желания придушить де Венетта, не стесняясь свидетелей.

Усталость оказалась самым действенным снотворным, и очень скоро Люсиль спала, даже не успев принять любимую позу – на боку, калачиком.

Во сне тоже было тихо, словно образам надоело приходить из страны грёз. На той же широкой кровати с одной стороны спал Антуан, перебравшись сегодня из кресла.

– Ваше высочество! Вы здесь? Я вас жду! – позвала Люсиль, не испытывая, впрочем, ни возбуждения, ни лёгкого желания пообниматься и обменяться ласковыми словами.

Хривелур не появлялся.

– О, Владычица, как ты мне надоел, де Венетт! – Люсиль села на кровать, не зная, что делать и как «проснуться».

Никто её не домогался, не оказывал знаки внимания. Она прошлась по комнате – сон не заканчивался, тело не требовало прикосновений.

– Ну, и прекрасно! – она легла на кровать, максимально отодвинувшись от Антуана, и пригрозила ему, – только посмей до меня дотронуться, слышишь?

– Больно ты мне нужна, других много, – пробормотал Антуан, перевернулся на другой бок и натурально захрапел.

– Вот и спи! И я буду спать, – Люсиль уставилась на рисунок вялых теней на потолке, ещё не зная, что этот незамысловатый сон продлится до самого утра, пока её не разбудит Адора.

26-й сон. В западне

Люсиль расцвечивала наброски на мансарде. Рядом росла старая липа, для которой наступило время цветения, и в воздухе разлился устойчивый медовый аромат. Дышалось здесь сладко и умиротворённо.

Неподалёку, растянувшись на садовой кушетке, спала Оливия. Целый день, не зная, куда себя деть, она приклеилась к Люсиль, единственной из магов, кто остался в поместье. Её величество и Хривелур планировали задержаться здесь на два дня, чтобы проследить за уборкой ярмарочных декораций, а королева взяла на себя печальную миссию.

Не секрет, что большинство растений, которыми украсили ярмарочную площать, были выращены с помощью друидской магии, поэтому даже увядающие они продолжали хранить следы друидского влияния, и выбросить их просто так не позволял кодекс мага-растениевода. Цветы нужно было отвезти к аллее друидов и прикопать там под деревьями – и им хорошо, и дар Владычицы не осквернён.

Ну, а Люсиль торопилась закончить выставочный альбом, о чём попросила королева Хетуин. Домой, в Лабасс, она посоветовала не забирать его, вдруг понадобится взглянуть ещё раз на образцы, а в ратуше по контрольному экземпляру оставили на всякий случай. Потом нужно было утвердить у устроителей и забрать в Любос для тиражирования.

По правде говоря, особой гордости Люсиль не испывала, хотя её и хвалили многократно эти дни. Причиной была усталость, убивавшая на корню все сильные эмоции. После дурацкого сна, способного свести с ума, если такие будут повторяться, было чувство, словно Люсиль вовсе не спала. Да, это крайне странно было осознавать: не спать во сне. Но пожаловаться было некому. Был бы рядом Арман...

Естественно, что липовый аромат напомнил о несостоявшемся женихе. Люсиль была благодарна Делоне – что ни говори, а расстались они отлично, без скандала закрыли дверь с надписью “страсть” и открыли с “дружбой”. С Арманом всегда было легко: он умел находить нужные слова поддержки, вообще был самым умным, тактичным и терпеливым.

Она не брала в расчёт тот факт, что любовь Армана прошла сразу, как только на Люсиль надели сдерживающие браслеты, и она не могла пользоваться магией обаяния. Арман разницу не подчёркивал, не обвинял, просто вернулся к своей детской влюблённости и всё. Так и должно быть между друзьями, если ошибается один из них.

Вспомнив об Армане, Люсиль невольно переключилась на Хривелура. Её величество посоветовала обмануть собственного сына, но ведь брак – это не дружба. Что случится через несколько лет, а может, и раньше, если вдруг ментальная магия Люсиль иссякнет, и Хривелур поймёт, как он ошибался?

Люсиль вздохнула. Смыла с кисти краску и встала пройтись, размять затёкшую от непрерывной работы шею. Подошла к перилам, облокотилась на них, подтянула свисающую ветку липы и сорвала зонтик с цветами... Этой зимой старая липа Делоне преподнесла всем сюрприз. Родовое дерево чуть не убило наследника. Что теперь будет расти на её месте? Стоит ли попросить Хривелура вырастить отросток из этой королевской липы на память и подарить его Делоне, или это станет очередным напоминанием о трагедии, слава Владычице, предотвращённой?

Не удивительно, что мысли перепрыгнули с Армана на его неординарную жёнушку, некогда близкую подругу Люсиль и метаморфа Рене.

Нельзя о нём вспоминать! Сразу начинает щипать в носу. А ведь никого так в жизни Люсиль больше не любила. Не окажись он девицей под личиной, возможно, Люсиль бы не вынесла боли предательства. И никого никогда она больше так не полюбит – нежно, безрассудно, восторженно и решительно. Так, чтобы и жизни за него не жалко было отдать. Поэтому какая разница, будет её любить Хривелур или нет? Однажды они станут чужими людьми друг другу, и у них будут дети... Со слабой ментальной родительской защитой...

Люсиль повернулась к кушетке, на которой крепко спала Оливия. Если бы не её побег из Люмоса, сидела бы сейчас в аудитории Лумерской Академии, где принцесса училась под мороком, с “друзьями”-метаморфами, инквизиторами под прикрытием, и в свои 14 лет изображала семнадцатилетнюю. От взрослых подруг, как ни берегли инквизиторы, успела нахвататься уже про романтику, любовь и сложности брака.

Принцесса рассужала о таких вещах, о каких лишённая на четыре года общения со сверстницами Люсиль и не задумывалась. Одно было понятно: если королева переживала за какую-то любовницу, которая от короля двадцать лет назад родила сына, то к моменту рождения Оливии между супругами, очевидно, был полный порядок. Если не любовь стала щитом, то сильная привязанность точно.

Девушки немного пооткровенничали, заручившись обоюдным обещанием ни с кем не делиться расказанными секретами. Люсиль поведала про жизнь в Лабассе и подругу, получившую дар метаморфа, , кстати, сестру Антуана и пошутившую от души над всеми. Оливия же посекретничала о знакомстве с новым братом и его женой. И брат, и жена понравились. Поболтали о тяжёлой доле принцессы, жизнь которой с пелёнок была под всеобщим наблюдением, и Оливия устала.

– Высплюсь здесь – и то хорошо. Правда, потом много учить придётся за пропущенные дни, ну и ладно. Интересные выходные получились... – она бормотала, пока не уснула.

Люсиль ещё немного постояла у перил, внизу послышались голоса Хривелура и Дианы. Оба шли со строны сада с корзиной, явно наполненной чем-то. Но точно не фруктами: с чего бы закрывать их празднично-вышитой салфеткой? Люсиль отпрянула, не желая, чтобы её увидели по единственной причине – окликнут, заговорят и разбудят Оливию, энергия которой утомляла после очередной пр

о

клятой ночи.

На предпоследнем рисунке оставлось нанести последние штрихи – тени, и надо было заставить себя раскрасить виноград и бутылки с виной того противного рыжего мага, что сватал своего сына без присутствия родителей юной герцогини. Аж зубами скрипнула, когда вспомнила о нём.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прошло полчаса, на виноградный набросок лёг первый слой водорастворимой краски. Оливия, шумно зевая, проснулась. Секунд пять – и она вскочила на ноги, свежая и энергичная, словно сон вернул ей все потраченные силы.

– Выспалась? – с завистью спросила, улыбаясь, Люсиль.

– А здесь хорошо спится под липой, сладкий сон такой был, – девчонка потянулась и покружилась. – Пойду, узнаю, что Хрив делает.

Не прошло и четверти часа, как она вернулась, в абсолютно противоположном радужному настроении. За ней Адора несла разнос с двумя деревянными кружками и тарелкой с печеньем. Знакомый аромат, который Люсиль запомнила возле палатки де Венеттов, смешался с липовым.

– Его высочество вас угощает кофе и просит отдохнуть, – сделала книксен Адора.

Оливия забрала одну кружку, сгребла несколько кругов орехового печенья с тарелки и забралась с ногами на кушетку:

– Хрив с Дианой успели к Антуану спорталиться. Пока я спала, – обиженно пожаловалась девчонка. – И меня не взяли!

– Почему в деревянной кружке? – Люсиль с удивлением впервые в жизни взяла в руки не серебряный кубок, а лумерскую посуду.

– Его высочество утверждает, что так аромат кофе сохраняется лучше, – объяснила Адора.

Люсиль подняла бровь, принюхалась и отослала служанку. В самом деле, стоило бы отдохнуть.

– Знаешь, почему меня не взяли? – хмуро продолжила Оливия, – Хрив сказал, что с меня станется потом шастать к де Венеттам порталом. Якобы, и так на меня почти все заглушки в королевстве извели. Представляешь, какое ко мне доверие? Ничего, он ещё пожалеет!

Вкус и запах напоминал арнаахальский шоколад, Люсиль добавила молока, и теперь напиток понравился ещё больше. Как ни странно, от него немного прояснилось в голове.

– А зачем они вообще ходили к де Венеттам? – Люсиль присела рядом с Оливией.

– Захотели посмотреть на их зимнюю оранжерею со стеклянной крышей. Я уверена, что Диана попросила, а не Хрив предложил.

– А тебе-то что? – расслабленность способствовала добродушию.

– Мне? Ничего! Волочится за братом и пусть волочится, – не обращая внимания на то, что Люсиль закашлялась, Оливия залпом допила кофе, стряхнула на пол крошки от печенья и забрала с тарелки остальное, – если мне четырнадцать, то о будущем рано, что ли, думать? Или они думают, что у меня ещё чувств нет? А мне, может, тоже сир де Венетт понравился. Я уже посчитала: пока он три года будет учиться в Академии, я подрасту, сделаю так, чтобы, как у тебя, наступила перестройка маг-сил, и тогда мы поженимся.

– А как же Лео? – сдавленно напомнила Люсиль, пытаясь откашляться от попавшей не в то горло жидкости.

Оливия просветлела лицом:

– Ой, забыла! Лео тоже хороший. Я подумаю.

“О Владычица, совсем ещё ребёнок, а туда же!” – подумала Люсиль и вдруг вспомнила, как сама в этом возрасте рассматривала всех понравившихся свертников и старше как потенциальных женихов.

– Разве тебе Его величество позволит создать брак с простым магом-стихийником? Лео – вообще лумер.

“И тебе дядя, если разобраться по родословной”, – добавила про себя. Простодушный ответ Оливии, мягко говоря, изумил.

– Отец говорит, что прошли времена, когда принцы и принцессы создавали браки ради сохранения и преумножения пространственной магии. Якобы, какой смысл в порталах, если можно построить такую скоростную повозку, что она тебя быстро доставит, куда ты хочешь? Отец говорит, скоро так и будет. А простая магия, созидающая, гораздо важнее. Знаешь, какая магия самая сильная?

Оливия так хитро смотрела на Люсиль, что та заподозрила подвох:

– Метаморфная?

Девчонка рассмеялась довольно:

– А вот и нет! Сердце и сила Владычицы – магия любви. Тебя не заставляли, разве, Каноны учить?

– Если бы она на самом деле была такой сильной, – грустно улыбнулась Люсиль, отставила кружку, чтобы позже, после окончания работы, допить кофе. Опять вспомнила слова Её величества, сокрушавшейся о слабой защите Хривелура, так это ведь спорно. Принца всю его жизнь будут сопровождать инквизиторы, не дадут попасть в беду. А не это ли самая сильная защита?

Оливия вдруг обнаружила, что съела всё печенье сама, а Люсиль даже не попробовала. Порозовела от стыда, извинилась и сказала, что принесёт ещё.

– Благодарю, не стоит, я не голодна. Сходи, погуляй, мне ещё часа два работать, до ужина хочу доделать, – Люсиль с облегчением выпроводила Оливию и погрузилась в тишину и вдохновение, отлично навеваемое липой и её ароматом прошедших беззаботных лет.

Минул час. Рисунок в целом был готов, и Люсиль допивала холодный напиток, прислушиваясь к изменившемуся вкусу, как на мансарду не вошла – влетела Оливия и бухнулась на полюбившуюся кушетку. Сгребла подушку в свои объятия и уткнула подбородок в неё:

– Так не честно! – Люсиль спросила, что случилось, и принцесса буркнула. – Меня опять выгнали! Почему когда взрослые ругаются, меня всегда выпроваживают, как будто я ничего не понимаю?

– То есть как “ругаются”? Его высочетво? – оторопела Люсиль.

– Все трое. Не кричат, конечно, но говорят, знаешь, такими холодными-холодными голосами друг с другом, что лучше бы уже проорались. Матушка вообще расстроилась. А всё из-за того, что Хрив собрался уехать на Аднод, на целый год, представляешь?

– Ку-да?! Когда?

– Там... в общем, ладно, я расскажу. Поклянись, что никому! – из Оливии просилось наружу всё, что закипело там, в гостиной, и то, что не разрешили выплеснуть на месте, а вместо этого вежливо попросили сходить в библиотеку и почитать там что-нибудь разумное.

Уехать на остров, где находился основной источник люмерийской руды, Хривелур должен был через полгода: поздней осенью там начинался сезон. Но, несмотря на отложенный срок, Её величество воспротивилась сразу же, как будто сын должен был покинуть её уже завтра.

Люсиль слушала принцессу (сопровождавшую пересказ диалога старших своими невинными репликами) и не знала, чего больше хочется – радоваться или бежать. С одной стороны, её судьба, герцогини де Трасси, весьма удачно определится до конца этого года. Тут и перестройка маг-сил сыграла свою роль, и близкое знакомство с Хривелуром, и, конечно же, помощь Её величества.

“ Хорошо, погибнуть на руднике ты не боишься, хотя у тебя нет дара поисковика, ты излишне самоуверен. Провести год в отдалении от друзей и привычного дела тоже. Но я тебя предупреждаю: ты поедешь туда только со своей супругой!” – королева начинала кипятиться, что, в принципе, на неё не было похоже.

“Отец женился в тридцать, с чего бы я должен торопиться?” – сражённый яростью матери, пытался отстоять свободу воли сын.

Оливия была на стороне брата и оттого с особым удовольствием комментировала его бунт.

Люсиль машинально наносила на рисунке бутылок и винограда финальные штрихи, замечая, что руку начинает потряхивать. То, к чему она сознательно шла свою сознательную жизнь, вдруг напугало. Она станет женой наследного принца, и её жизнь наполнится новым непривычным содержанием. ВСЁ будет совсем ПО-ДРУГОМУ!

– ... А матушка говорит ему: “Мне хватило того, что после Аднода некоторые необручницы приносят потомство от своих клиентов, а это, как известно, запрещено. Если ещё и внуки пойдут таким же образом...”, – Оливия округлила глаза и шёпотом завершила реплику: – Матушка посмотрела на меня и велела отправиться в библиотеку.

Люсиль вымученно улыбнулась. Ей оставалось только слушать. Говорить на подобную тему с принцессой без разрешения взрослых неэтично, да и что могла она, Люсиль, знавшая об обручницах только благодаря романам, придумать оригинального?

Оливия бросила подушку и пометалась по мансарде. Молчание собеседницы и её редкие «да?», «хм» только подбрасывали масла в огонь – хотелось поделиться всем, что было услышано. В конце концов, девчонка, громко вздыхая, остановилась возле рисующей магессы и шёпотом спросила:

– А хочешь кое-что про тебя расскажу? Что Хрив сказал?

Кисть, занесённая над кюветом с кровавым краплаком, дрогнула.

– Про меня говорили тоже? – сипло, с трудом, вытолкнула из себя слова Люсиль.

Оливия беззаботно рассматривала результаты труда художницы:

– Не совсем. Но я же не такая глупая, как они все думают!

– Ты не глупая, – Люсиль пролжила работу, чувствуя растущую в душе панику.

– И я тоже так думаю, – Оливия осталась стоять рядом. – Я ещё не ушла, а Хрив сказал, мол, ничего плохого в труде необручниц нет, потому что они зависят от своей беды. А потом сказал, что его больше раздражают элитные необручницы, которые охотятся за принцами и считают при этом себя честными магессами. Их не волнует ни счастье их жертвы, они почему-то считают, что достаточно научиться смеяться каждой шутке, танцевать и музицировать. И, – Оливия торжественно повысила голос, – иногда ещё рисуют, что, слава Владычице, хоть какое-то оправдание их глупости... Ой! Ты испортила рисунок!

С кисти на альбом шмякнулась жирная ярко-бордовая капля и, не теряя времени даром, растеклась подобно кляксе или пролитому на скатерть вину, – пока Люсиль, часто моргая, смотрела на неё, находясь в оцепенении. Оливия что-то ещё говорила, спрашивала, а в ушах Люсиль звенело: “Снова, опять ЭТО повторилось!” Только на этот раз её оскорбляли заочно, не глядя в лицо...

Оливия виновато покрутилась рядом и пробубнила:

– Ты не расстраивайся, хорошо? Зачем я тебе это сказала? Я пойду ещё послушаю, что они говорят! Хрив, наверняка, уже извинился.

Принцесса убежала, а Люсиль как сидела, не в силах оторвать взгляда от кляксы на почти готовом рисунке, так и окаменела. Руки повисли, и ноги охватила противная тяжесть. Голову сковала обручем боль.

– Лучше бы я умерла! – сделала единственный вывод девушка, откладывая кисти в сторону.

Эту фразу не услышала появившаяся вновь Оливия. Принцесса заглянула в альбом:

– Ой, а если приглядеться, то так даже интереснее. Ты не переживай, скажешь, что так задумано.

– Да, конечно, я так и сделаю, – Люсиль поднялась, тяжело отодвигая стул. – Работа окончена. Пусть сохнет.

Оливия не обратила внимания на деревянный голос художницы, наоборот, обрадовалась, решив, что с ней согласились, и Люсиль не дуется на неё за откровения:

– Теперь Хрив ругается с Дианой, а матушки с ними нет. Я думаю, она пошла или к отцу, или пишет ему записку. Ох, что будет! Хрив на меня крикнул, представляешь? А я не обиделась – сами завтра жалеть будут... Чем тебе помочь?

Люсиль собирала кисти и не удержала, рассыпала их, принцесса, чувствуя вину, бросилась помогать их поднимать и наткнулась на непривычно серьёзный взгляд художницы.

– Помой за меня кисти и... альбом... пусть сохнет... отнести Её величеству надо...

– А ты куда? – Оливия окликнула идущую к арке девушку.

– Руки... помыть...

Она шла к лестнице на будто налитых металлом ногах, ухватилась за перила и взглянула наверх – этажом выше находились спальные комнаты. Вернуться туда означало вытерпеть случившееся, проглотить оскобление... В той спальне ей снились сны с Хривелуром, таким чистым, нежным и заботливым... Много снов. А он, на самом деле...

– Я не могу больше! – она обратила внимание на свои руки, испачканные красителями и синих, красных оттенков было больше, чем остальных. Словно в крови и синяках... Почему-то сначала ужаснулась этому сравнению, а затем сладкий голос внутри сказал: “Не можешь наказать их, покончи с этим! Пусть жалеют до конца своих дней!”

Да, это была приятная и правильная мысль, и Люсиль отправилась к купальне. Плевать, что платье не то, не для ТАКОГО случая... НА ВСЁ ПЛЕВАТЬ! Теперь уже ничего не важно. Её мир рухнул. Потому что она – НИЧТО. Она – ничтожество. Все достойные маги, какие могли составить её счастье, об этом твердили, а она, глупая, не хотела слушать. НЕТ! НЕ УМЕЛА СЛЫШАТЬ!

НИЧЕГО ОНА НЕ УМЕЕТ! Она противна сама себе!

Люсиль сорвалась на бег, в коридоре оттолкнула встретившуюся служанку, и влетела в купальню.

У края бассейна Хривелур целовался с Дианой, которая то ли всхлипывала, то ли смеялась.

“Вы отняли у меня даже смерть!” – отрешённо подумала Люсиль. На звук хлопнувшей двери двое влюблённых не обратили внимания. Её, Люсиль, не заметили! КАК И ВСЕГДА, впрочем...

Она вышла, не закрывая за собой дверь и побрела к входной двери. Куда она шла, и сама не понимала. Никому не нужная. Даже родителям всё равно на её желания, у них СВОИ ПЛАНЫ!

Постепенно течение мыслей слилось в неразборчивый поток и затем – в тишину горестного осознания бесцельности, бесполезности своей жизни. Встретившийся ей инквизитор пристально посмотрел на её испачканные руки и просил, может ли помочь?

– Не надо, я сама. Хоть что-то сама сделаю, – взгляд Люсиль наткнулся на фонтанчик за спиной инквизитора. Она подошла, ополоснула руки. Краска смывалась плохо, без мыльной жидкости на коже всё равно остались пятна, но Люсиль отёрла мокрые руки о платье и пошла дальше – к воротам.

На счёт неё охранникам распоряжения не поступало, и инквизиторы на упрямое “Мне надо выйти!” открыли ворота. Люсиль перешагнула границу владения Маддредов, предков Её величества, и побрела по дороге. На минуту постояла перед развилкой: направо дорога шла к ярмарке, прямо – к центру Лапеша, туда, где были порталы, и можно было бы отправиться домой...

– Не хочу домой! Ненавижу всех! – пробормотала она и свернула налево. Эта дорога огибала бесконечную зелёную изгородь, означавшую территорию родового поместья Её величества, и, кажется, выходила к заливу. Там Люсиль ещё никогда не была.

Впервые в жизни она была свободной и могла выбрать тот путь, который ей нравился. Не обращая внимания на сгущающиеся сумерки, девушка побрела туда, где, казалось ей, никто не сможет её унизить и где, возможно, она сможет найти покой.

*****

Когда стало окончательно темно, и над головой раскинулось звёздное небо, Люсиль словно опомнилась – от вида исчезнувшей дороги и сырой прохлады.

Куда она идёт и зачем? Где-то вдали мигало несколько огоньков на равном расстоянии друг от друга – должно быть, там находились здания. Она представила себе, как стучится в одно из них... А дальше? Пустят ли её? Запоздало подумала о том, что денег у неё с собой нет, всё, что можно продать – немного скромных украшений, что были на ней. Но всё та же упрямая часть на мысленный вопрос, не стоит ли вернуться, сказать, что вышла прогуляться и заблудиться, – упрямый голос напомнил об унизительном оскоблении. Три недели ОНИ только и ждали, когда же она наконец уедет, улыбались, хвалили её работу, голос – и одновременно презирали... “Лучше умереть!” – повторила она про себя.

Позади послышался конский топот, она обернулась – кто-то, а вернее, человека три ехали, вооружившись против темноты факелами. От страха, что это могут быть грубые лумеры, которые воспользуются её беззащитностью и заберут с собой, чтобы развлечься, Люсиль наощупь, насколько позволяло зрение, относительно привыкшее к темноте, спустилась с дороги. Рядом чёрным пятном возвышался валун, и девушка, одёргивая юбку, цепляющуюся за колючую траву, пошла к нему.

Да, это был камень, она угадала, с одной стороны к нему прилепился куст. Люсиль села в траву рядом с камнем, ещё не остывшем после дневной ласки солариса, подобрала юбки и прижалась к тёплой шершавой поверхности. Здесь хорошо пахло, наверное, куст был цветущим, и новые весенние травы, и доносившийся тонкий запах океана – как ни странно, это умиротворяло.

Всадники проскакали мимо, а вставать не хотелось. Подошвы ног ныли из-за лёгкой домашней обуви, не предназначенной для ходьбы по неровным каменистым дорогам, да и усталость от прошлой ненормальной ночи набирала силу, будто чувствовала приход своего царства сна.

Плечам было холодно. Чтобы согреть их, Люсиль вытащила шпильки из подобранных волос, распустила их – и правда, плечам стало теплее.

“Здесь я в большей безопасности”, – подумав о незнакомых людях и вероятных расспросах от них, Люсиль зевнула.

Не прошло и десяти минут, как те же всадники проскакали обратно. Возможно, это были инквизиторы, которые искали её. Интересно, кто её первый спохватился? Оливия, возможно...

Тёплый камень, ароматы трав в чистом воздухе. Есть не хотелось, разве что чуть-чуть мучила жажда, но её можно было потерпеть до утра. Люсиль забормотала вечернюю молитву Владычице, прося охранять её. Диких зверей тут не водилось, время для опасных насекомых ещё не пришло, все, кто мог причинить вред Люсиль – были люди. О том и помолилась.

“Как всё-таки это странно, нелепо и... хорошо, – подумала она, засыпая. – Мариэль уснула под Ирминсулем, а я – рядом с камнем. Хорошо было бы потерять память и начать жить заново... Наверное, поэтому Мариэль стала такой... свободной...” Мысли потекли песком, пропущенным сквозь пальцы, и исчезли, оставляя на ладони прилипшие песчинки – то, что, возможно, вспомнится утром, после пробуждения...

Пр

о

клятая комната встретила знакомой обстановкой. Антуан спал на кровати, лёжа на животе и отвернув к камину лицо. Люсиль потребушила его, но юноша сопел вполне правдиво.

Говорят, во сне человек более счастлив, чем в реальности. Это было не про Люсиль.

– Дайте мне уснуть! Я не для этого сбежала! – взмолилась она в пустоту, но никто ей не ответил.

Она некоторое время проклинала и умоляла – её не слышали. Будучи запертой в собственном сне, что она могла сделать?

– Хочу спать во сне и ничего не видеть! – устав плакать и жаловаться, замолчала. Нигде её не жалели и не были рады...

Тогда она легла на кровать и свернулась калачиком, надеясь, что это поможет уснуть во сне; натянула на себя край покрывала, и сразу стало тепло, уютно.

Антуан придвинулся к ней, обнял рукой:

– Вот ты нашла, где заночевать... Дурёха...

Он всё возился, пытаясь то ли поменять ей позу, то ли переложить на жёсткую неудобную поверхность. Потом обнял со спины, и Люсиль действительно уснула, выпадая изо сна во сне в настоящий, без видений, спасительный отдых для разума.

27-й сон. Снова дома

Антуан лежал у себя в комнате на кровати, медленно листая иллюстрированный сборник сказаний, и разговаривал вслух. Если бы кто-нибудь мог подслушать этот монолог, то заподозрил бы, что где-то здесь спрятался собеседник, потому что периодически Антуан задавал вопрос, затем следовала пауза, юноша говорил: «М-м, понятно». Иногда неожиданно смеялся и в целом вёл себя необычно, словно в его голове поселилась вторая личность.

Той личностью являлся Чёрный Некромант, большую часть дня находившийся неотлучно при юном де Венетте. Об этом взрослые не знали, ибо при них сын и внук вёл себя покладисто, и лишь слуги, иногда приносившие Антуану во время его работы перекус, успевали застать обрывки фраз, сказанных будто бы под нос.

Тёмная сущность, внушавшая столетия страх смертным, наконец нашла собеседника, готового слушать и умеющего рассказывать забавные вещи. Время от времени Некромант отлучался по делам: проверить, как ведут себя студиозусы в Академии да проучить нерадивых, ещё заглядывал в ратушу, контролируя судебное делопроизводство. А потом поймал себя на мысли, что ему в этой безмятежной обстановке с далёким потомком нравится больше.

Антуан несколько раз, просто так, из добродушия, «одалживал» тело, разрешал вселяться в себя, чтобы Некромант вспомнил, каково это – нежиться в лохани с горячей водой, лакомиться вкусовыми изысками (перед этим Антуан не ел, чтобы потом не старадать от несварения) и просто прогуляться, ощущая дуновение робкого весеннего ветра на своём лице и вдыхая ароматы приближающегося тепла – созревающих почек, оттаивающей земли и даже дыма костров, в которых слуги сжигали свалявшийся за зиму на хоздворе мусор.

Некроманту не хватало собственного тела, чтобы поместить свой мечущийся дух в него и перестать летать эфемерной тварью по Люмерии. Надоело всё, что повторялось полторы тысячи лет. Теперь хотелось получать телесное удовольствие. Наконец, самолично варить и пить кофе, зёрна которого притащил из другого мира.

Вместе с Антуаном они экспериментировали: обжаривали выращенные зёрна в разной степени, пробовали и так и эдак. Слава Владычице, парень был понятливый и не жадный. Если результат его радовал, сам предлагал:

– Оцени! – и впускал в себя, чтобы и Некромант глотнул получившуюся жидкость.

– Недостаточно горький, надо ещё прожарить. А этот можно попробовать со сливками, – рекомендовал Некромант и выходил из тела.

Владычица на эту дружбу смотрела сквозь пальцы, хотя унылые духи-Основатели рода де Венетт ворчали, что это немыслимо и Чёрный заразит душу мальчишки.

– Цыц мне тут, плесень! Это мой потомок! – огрызался Некромант и закрывался ментально от Основателей, прикипевших к одному месту и ставших сгустком вяло думающей магии.

Крайне редко его выдергивало по долгу личных обязанностей. Грешные души, которым он в своё время отмерил по изысканному наказанию, и людишки, осмелившиеся на договор, нет-нет да и обращались за помощью. Несколько раз, не вовремя отвлечённый от занимательного дела с де Венеттом, Неромант раздражённо освобождал страдальца, и грешная душа взмывала в небытие, благодаря его, Некроманта, перед лицом Владычицы, за долгожданный покой. Владычица улыбалась и молчала, несмотря на то, что Некромант посылал вслед очистившимся мразям такую заковыристую брань на древнелюмерийском, что находившиеся рядом души Основателей возмущались.

Сегодня Некромант от скуки рассказывал сплетни про существ, чья суть излагалась в сборнике зачастую в искажённом виде. И вдруг Чёрный замолчал, будто прислушался к отдалённым событиям.

– Ты только не кипиши сразу, твоя герцогинька сбежала от наших величеств. И она в отчаянии, намерения у неё с крайне дурными последствия для неё самой в первую очередь.

Антуан, окаменевший от неожиданности на мгновение, соскочил и взъерошил короткие волосы:

– Что делать?!

– Для начала напиши величеству, пусть своих балбесов отправит на поиски... Э! Да ты сходу не брякни, что она сбежала! Пусть сами догадаются, не то потом вопросов много будет. Отправь своей Люсе пару записок, потом – королеве, мол, беспокоишься, что не отвечает, а дело срочное.

– Почему королеве, а не Хриву? – озадачился Антуан, берясь за стилус.

– Потому что из-за него сбежала, да и ему некогда, а королева как раз письма пишет... Ты пока кропай записки, а я смотаюсь туда и обратно.

Через минуты две, когда к Люсиль отправилось две записки, и к Её величеству одна, голос Некроманта снова раздался в голове Антуана:

– Плохо дело. Не найдут они её. Как обычно, в общем, на этих плащеносцев надежды мало: они думают, раз магесса с перестройкой сил, почти лумерка, то сама им на дорогу выбежит с объятиями. А утром вляпается твоя герцогинька по самые свои хорошенькие ушки.

Де Венетт уже собирался, едва услышал первые две фразы, переобулся, прихватил плащ и взял кошель с монетами.

– Разумно,– одобрил Некромант действия, – а что, подарок твоего дружка-высочества не разряжен?

– Как раз про него думал, – Антуан уже открывал свой тайник и доставал портальный артефакт, подаренный Ленуаром, знающим о детской мечте Антуана разжиться портальной магией. Включил проверить, тот осветился половиной: часть резерва была потрачена на эксперименты после обучения Ленуаром.

– До Лапеша хватит, но в одну сторону, – подсмотрел Некромант. – Рекомендую высадиться у центра порталов, там лошадей возьмёшь... Родителей предупредишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Если до утра не вернусь – предупрежу, – Антуан активировал артефакт, привязал личину к изменяющемуся пространству, и осталось только представить себе место и задать его координаты, надиктованные Некромантом.

Вышел удачно в нужном месте, и голос Некроманта сразу же буркнул:

– Одна кобыла живая, остальных на леваду отправили откормиться, остальных инквизиторы забрали.

– Когда успел? – Антуан уже бежал в сторону закрытой конюшни.

Хозяин, неторопливо дожёвывая кусок мяса с хлебом, так же медленно принялся выполнять заказ. Взял задаток, вывел кобылу, пошёл за упряжью...

– Не нервничай, успеваем, – лениво сказал Некромант, видя, что де Венетт готов дать взбучку конюшему.

Насилу лошадь приготовили, Антуан вскочил в седло и помчался в направлении, указанном Некромантом. Навстречу им попались двое инквизиторов Её величества.

– Ты посмотри, – комментировал Чёрный, – как они кого-то могут найти, если даже по сторонам не смотрят, как следует? Идиоты...

Потом ещё трое с факелами, не удосужившихся спросить встречного юношу, не видел ли он такую-то девушку. По тёмной мощёной дороге Антуан ехал медленнее, Некромант говорил, что “рядом уже, где-то спряталась”. По указке спешился и пошёл по указке к большому камню, там и нашёл спящую Люсиль.

– Вот ты нашла, где заночевать... Дурёха... – едва нашёлся, что сказать. Подхватил её на руки и понёс к лошади, а девушка даже не проснулась. Некромант по дороге обрадовал: мол, он как гарант исполнения своих проклятий, несёт ответственность за всех наказанных. Если даже косвенным образом окажется виноват, то обязан смягчить условия.

– Извини, прекрасных снов лишить твою герцогиньку не могу: не дозрела она ещё. Но чтобы ты ей помог, так и быть, отменю запрет на касание.

– Всегда хотел спросить, где у тебя грань между дружбой и долгом проходит? – хмыкнул де Венетт, не благодаря за подарок.

Он усадил Люсиль, и она вялой куклой с закрытыми глазами чуть не свалилась с седла. Антуан кое-как залез позади неё, прижал к себе одной рукой, другой – тронул поводья ленивой кобылы, которая почувствовала на себе двойную тяжесть.

“Почему она так крепко спит?” – юноша мысленно поразился бесчувственному состоянию прижимаемой к себе девушки.

– Радуйся, иначе уже бы отхватил от истерички, – поржал Некромант, – упрямая решила обойтись без науки нежности во сне, так до утра и будет гулять во сне по неизведанному. Ей же хуже, без урока всё равно что ночь бессонная.

Но Антуан не улыбнулся, пока лошадь ленивой иноходью возвращалась к дому, вдыхал запах распущенных локонов, от скачки разметавшихся со склонённой на его грудь головы.

На руках внёс спящую в безлюдный центр порталов, бросил три монеты, и всего через пять минут находился в Лабассе. Там нанял повозку до де Трасси, следуя советам Некроманта, который перестал язвить, и, прибыв на место, отпустил возницу. Оставшегося заряда в артефакте хватало на два небольших, расстоянием до километра, перемещений, поэтому Антуан построил портал в спальню Люсиль. И опять удачно всё получилось: никто из охраны у ворот и домашних не заметил. Уложил девушку на кровать, поправил на ней платье и волосы, укрыл подвёрнутым краем покрывала.

– Да ладно уже, я не смотрю, целуй, пока дрыхнет герцогинька, – проворчал Некромант в голове.

И Антуан наклонился, коснулся губ спящей. Не пробуждаясь, она ответила, путая сон с реальностью, и юноша отстранился, опасаясь увлечься, как в прошлый раз.

– Ну, теперь надо привлечь внимание, иначе родственничкам сюда ума не хватит заглянуть.

По совету Некроманта, Антуан приоткрыл дверь так, чтобы любой проходящий мимо, заглянул бы. Затем на остатках заряда артефакта выбрался за ворота территории замка и шумно выдохнул.

– Давно я не прогуливался под Илем, – ехидно заметил Некромант: отсюда до де Веннетов пешком путь был не близкий. – Сократим дорогу?

– Ты первый, – задумчиво сказал Антуан. Он ещё мысленно был там, в спальне, рядом с безмятежно спящей девушкой.

– Ладно, – согласился Некромант и завёл рассказ про свой первый год в Академии в качестве Основателя-воспитателя.

Над спящим Лабассом было раскинуто всё то же покрывало ночи, украшенное звёздами, глаза Антуана быстро привыкли к темноте, и он, взбодрившись от прохлады, не похожей на лапешский мягкий тёплый воздух, быстро зашагал домой, изредка спотыкаясь о неровности провинциальной дороги.

****

Сирра Камилла де Трасси воспротивилась совету мужа дать дочери выспаться до утра – та не проснулась, когда её окликнули и потребушили за плечо. У Люсилии всегда был чуткий сон, да и странная тихая фраза, которую уловил слух: “Не отодвигайся, пожалуйста”, – не понравилась. И госпожа де Трасси провела над дочерью рукой, вызывая охранную материнскую магию, девушка сразу проснулась, хотя теперь ей понадобилось немало времени, чтобы понять, где она и что происходит.

Записку к Её величеству с оповещением счастливой находки, конечно же, отправили сразу, час назад. В ответ пришло сожаление и извинения о том, что “за безопасностью гостьи не уследили, как о том просил сир Аурелий”.

Несмотря на глубокую ночь, допрос родителей начал набирать обороты. Почему Люсиль ушла из поместья Маддредов? Где она была, откуда этот неподобающий вид? Как она посмела оскорбить своим поступком Её величество и Его высочество? И, самое главное, как она оказалась за много тысяч километров, у себя в кровати? Неужели обновился портальный дар?

Люсиль сонно слушала вопросы и озадаченно рассматривала расцарапанные руки, лодыжки и свои спутавшиеся волосы, в которых застряли травинки и мелкие сухие ветки. Большой загадкой стало наличие в одной из рук кофейного листа, наверное, того, что Антуан позавчера вложил ей в альбом. Но она не брала с собой никакого гербария! Это она помнила ясно. А лист выглядел достаточно свежим. “Или я схожу с ума”, – подумала вяло, подняла взгляд на мать, сыпавшую вопросами, и отца, выжидательно сидящего в кресле рядом.

И сразу в сердце взорвались противоречивые желания. Захотелось прогнать родителей со словами обвинения и, одновременно, броситься к отцу с рыданиями и жалобами. Но всё, что случилось – личико Люсиль сморщилось, предупреждая о слёзах, и девушка снова легла на кровать, подтягивая на себя край покрывала. Что бы она не сказала – ей бы не поверили самые близкие люди, те, что хотели ей добра и всеми силами “пристраивали” к принцу.

Сирра Камилла подавилась воздухом: она столько потратила слов, а дочь и одного не сказала!

Вдруг дзынькнул почтовый портал, матушка сразу же пошла забрать письмо, в котором могли быть ответы на хотя бы два главных вопроса – что случилось у Роландов и как Люсиль оказалась дома. На сей раз это было письмо от Его высочества, в котором он обращался к девушке с сожалениями. Естественно, что его необходимо было прочесть вслух для всех, и с первых фраз у сира Аурелия изменилось устало-сонное выражение лица. Побледневший герцог вытаращил глаза и открыл рот, хватаясь за подлокотники.

Его высочество принц Хривелур извинялся за свою словесную несдержанность, которую себе позволил, находясь в крайне нервном возбуждении после некоторого спора с матерью. Это было непозволительно – разбрасываться оскорбительными намёками и предположениями в адрес девушки, которую он плохо знал. И тем более он сожалеет о поведении своей сестры, по малолетству пересказавшей явную глупость той, что должна была остаться в неведении.

– Тебя оскорбил Его высочество? Что он сказал? – поднялся из кресла герцог.

И опять смешались противоречивые желания поделиться обидой на принца и, наоборот, сказать, что она не оправдала родительского доверия. Не делая выбора, Люсиль откинула покрывало, резко встала, так же нервно выдернула у матери листок с посланием и выбросила его в камин на тлеющие угли. Затем вернулась на кровать и закуталась в кокон из покрывала.

Наконец де Трасси осознали неуместность ночного допроса, они пожелали дочери благостной ночи – разговор будет отложен до утра, а сейчас сирра Камилла пришлёт дочери служанку вместо глупой Адоры, которую обязательно уволят завтра же за недогляд.

Прикрылась дверь за взрослыми, и Люсиль в очередной раз поднялась, закрыла дверь на щеколду, наложила печать единственной работающей магией, подаренной на время Антуаном. Долго потом не удавалось уснуть: стучалась служанка, затем матушка уговаривала открыть дверь, пока герцогине-старшей не надоело. Все ушли, и давно не плакавшую душу прорвало. И только устав от слёз, Люсиль уснула до утра.

Загадка перемещения дочери из одного конца Люмерии в другой озадачила де Трасси. С одной стороны, у Люсиль, в отличие от её сверстников, рано появилась магия, в четырнадцать, с другой – перестройка маг-сил тоже обычно занимала куда больше времени. Неужели эмоциональные переживания от грубых слов Его величества спровоцировали возвращение магии, как и её уход – от другого стресса из-за Рене Мароя?

Совещались недолго – утром всё к тому же господину Майну отправилась записка с просьбой появиться и засвидетельствовать возвращение маг-сил у дочери.

Люсиль находилась в состоянии беспомощного неприятия происходящего, когда мыслей много, а прийти к решению что-то сделать для изменения в любую – главное, лучшую, – сторону не получалось. Она любила родителей, явно выказывающих беспокойство за её здоровье и судьбу, но простить их косвенное участие в своём унижении не могла.

Валяться целый день в кровати, когда можно было написать ответное письмо принцу и разделаться с его самоуверенностью. Прогуляться, чтобы немного сбить нервное возбуждение... Ни в чём она не могла определиться, как будто не хватало некоего стимула для выбора.

Утром настойчивый стук в дверь всё-таки достиг цели. Служанка взмолилась впустить её и помочь госпоже привести себя в порядок, иначе и её хозяева уволят. Странное дело, если раньше подобные жалобы вызвали бы улыбку, то сегодня, когда душа разрывалась от боли, чужая беда вызывала отклик.

Лекарь Майн явился к обеду, как всегда с невозмутимым лицом. Нацепил очки со сурьянскими стёклами и попросил встать перед собой. Родители наблюдали. Из дочери по-прежнему нельзя было вытащить и слова. Люсиль не чувствовала в себе портальной магии, но говорить об этом апатично не пожелала. Майн, разумеется, обнаружил ментальную слабость от нервного истощения, слабые зачатки магии и... всё...

Люсиль удовлетворённо засмеялась, чувствуя облегчение: страх перед обнаружением магии Антуана захлестнул с головой, и она взмолилась, готова упасть в обморок здесь же, под ноги Майну: “Уйди, проклятая, растворись!” Тяжёлая сила послушалась, разошлась по всему телу, и это слабо-розовое свечение лекарь признал за след той маг-силы, которую прежде видел в ауре юной герцогини.

Прозвучала прежняя рекомендация полечить нервы, если не получилось в тёплом Лапеше, значит, теперь надо попробовать горячие источники Люмоса. К этому Майн прибавил: “Юным девицам порой помогает чтение душеспасительных книг и медленные прогулки на свежем воздухе”.

Задачка для родителей оказалась сложной. Совещались намеренно в присутствии дочери, чтобы хоть как-то пробудить в ней интерес к собственной проблеме. Через полторы недели намечалось знаковое событие – Люсиль исполнялось девятнадцать. Сирра Камилла заговорила об этом: кого стоило бы пригласить, понизила голос, сожалея о том, что и соседей не обойдёшь...

– Не хочу никого из них видеть! – вдруг сказала Люсиль, – хочу быть в Люмосе и встретиться с подругами, я их не видела четыре года, имею право!

– Отлично, устроим праздник там, – не раздумывая, миролюбиво согласился сир Аурелий: ему до шархала не хотелось видеть ни Делоне, ни де Венеттов, последних особенно после новости о том, что младший пытался сделать предложение руки и сердца – в целом, а не только из-за игнорирования воли родителей.

И пока, чтобы Люсиль опять “случайно” не сбежала куда-нибудь и дала родителям возможность привести дела в хозяйственной части, решили оставить её под негласным домашним арестом. Против этого девушка не возражала.

Остаток дня был потрачен на короткую прогулку по домашнему парку, где лиственные деревья только набирали сок в почках, на чтение одного из учебников и дремоту.

Перед сном она постояла перед цитрусовым деревом, оставленным у неё в комнате. Пока хозяйки не было, матушка слегка подкормила друидской магией дерево, оно начало цвести, но сочных плодов можно было не ждать. Уже знали, что цитрусу требуются лучи солариса, южное тепло и влажность, а в обычной комнате ничего из этого не имелось.

Люсиль сорвала лист, размяла его в руках и поднесла к носу – цветы пахли гораздо ярче. Впервые сообразила: цитрус будет постоянно напоминать об Антуане, “повелителе цитрусов”, как шутил Арман. Подумала – завтра прикажет вынести дерево, к шархалу его, и передумала. Дело ведь не совсем в Антуане дело было...

Матушка пересказывала удивительные новости, которые Люсиль выслушивала с внутренним и внешним равнодушием. Управляющий ездил вчера за водой к Волчьему Логову и встретил там господина Кассия, управляющего Делоне, более чем охотно поделившегося всеми радостями. Беременная сирра Элоиза чувствует себя превосходно. Мариэль тоже ждёт ребёнка, её свёкор сир Марсий находится в ошалелом от счастья состоянии. В их замке идёт перестройка кое-каких помещений и ремонт рухнувшей башни. Арман учится в Лумерской Академии и приезжает дважды в неделю, на выходных бывает дольше. Вместе с Мариэль они следят за логовом аргириусов, кормят древних хранителей. У Делоне все делом заняты...

Косвенным образом жизнь опять намекнула Люсиль, что она бездельница. Даже Антуан опять уехал в Лапеш, к родственникам, чтобы повысадить аллею кофейных саженцев и проверить их рост в новых условиях.

– Так что можешь, золотко, не переживать, что де Венетт здесь появится, – матушка подытожила новость, услышанную возле Ирминсуля, куда ездила помолиться и набраться друидской магии рано утром да встретила сира Рафэля.

Поэтому перед сном у Люсиль накопилось слишком много мыслей и планов. Рождалась решимость начать всё с начала – завтра, как только она проснётся. “И если высплюсь”, – мрачно добавила про себя. Все ночи были непредсказуемы, каждая сама по себе, и нельзя было ручаться заранее, какое испытание выкинет проклятие Некроманта.

Служанка удалилась, отпущенная до утра.

– Сама лягу! – на предложение помочь приготовиться ко сну Люсиль отказалась. Столько лет за неё делали всё, даже откидывали покрывало на кровати, чтобы она легла, и укоренившаяся привычка к ничегонеделанию оказалась логичной. Постоянно трудившиеся Её величество и Хривелур всё-таки изменили сознание Люсиль, она ещё не могла это оценить, но определённо новое предствление о мире её интересовало.

Почтовый портал дзынькнул. Внутри вместо письма и без записки лежала душистая роза с короткой ножкой и без шипов. Улыбнувшись, Люсиль взяла цветок и, устроившись в кровати, положила его рядом с лицом.

Фантазия Некроманта, видимо, выдохлась, потому что третью ночь подряд было всё то же – спящий на своём месте де Венетт. Не экспериментируя больше с прогулкой из угла в угол по комнате и прекрасно запомнив предыдущую ночь, Люсиль залезла под покрывало, уткнулась к неподвижному Антуану носом в спину, в ожидании сна во сне.

Она лежала и лежала, прислушиваясь к мерному дыханию спящего образа и чувствуя даже в этом мире грёз запах его ароматической воды, который запомнился на ярмарке. Как-то неосознанно, Люсиль сместилась немного повыше, помедлила и прижалась губами к шее спящего. Он не откликнулся, если не считать глубокого вздоха. Может, его стоило расшевелить, чтобы он сделал ЭТО, и Люсиль быстрее бы заснула?

Погладила его плечо и запустила руку под рубашку ему на груди. Антуан перехватил шаловливые пальчики, поднёс к губам и поцеловал их кончики, а потом и ладонь.

– Спи, моя малышка, – пробормотал сонно, прижимая девичью руку к своей груди. – Спи, моя маленькая королева...

Нежность обволокла Люсиль, и она тоже погрузилась в мир грёз, не подозревая, что это и был второй урок нежности. Настоящей нежности, а не той, что описывалась в книге древней необручницы.

35-й сон. Нежность и реалии

оспожа де Трасси сразу заметила, что дочь, её характер и поведение, заметно изменились после Лапеша. Люсиль стала более задумчивой, замкнутой и при этом собранной. Всю неделю после загадочного перемещения без магии в родовой замок девушка поднималась рано. Запросы к внешнему виду стали проще, а блестящую пудру для волос и вовсе выбросила, вернее, подарила служанке. Ещё до семейного завтрака Люсиль успевала что-то прочитать из своих учебников, это точно не были романы, потому что для поездки в Люмос были отложены именно история Люмерии, математические вычисления и… растениеводство, учебник стихийного факультета, по которому в своё время изучала азы сама сирра Камилла.

Чаще обычного дочь начала интересоваться работой в зимней оранжерее, хотя раньше испытывала брезгливость от грязи, застрявшей под ногтями. Три дня подряд там, в перерыве между повторением учебников, делала наброски, потом, видимо, устала. Однако на четвёртый день, заглянув в кабинет, мать увидела, что увлечение ботанической иллюстрацией не угасло – теперь Люсиль воссоздавала рисунки растений по памяти, чего раньше не делала.

С сестрой, трёхлетней Лионэль, Люсиль по-прежнему играла, читала ей книги, только теперь из списка историй пропали связанные с принцами и королевами.

Посчитав все эти признаки за разочарование и отчание, сирра Камилла поговорила с супругом.

– Где я ей нынче свободного принца найду? – сердито оторвался от разбора финансового отчёта сир Аурелий. – Один помирает, второй – женат на лумерке, третий обручился на друидке... Мир Люмерии катится в шархалову обитель!

– Хривелур обручился? – опешившая сирра Камилла присела в кресло.

– Угу, птичка на хвосте принесла. Ещё вчера.

– И Его величество не возражал?

Сир Аурелий шумно втянул через нос воздух и выдохнул:

– А кто его разберёт? При дворе тихо, ещё мало кто знает. Может, Роланд делает ставку на дочь – мне то не ведомо. Жду к вечеру письмо от агента, возможно, ситуация прояснится. Я сообщу тебе, когда получу известия. К поездке всё готово?

– Да, после обеда отправляю.

На следующий день был запланирован переезд в Люмос на недели две-три, до дня энджела Люсиль оставалось трое суток, до официального поздравления – чуть меньше недели. И подготовка, по мнению сирры Камиллы, была непредсказуемо нервной, отпраздновать здесь, в Лабассе, выходило проще. Отправленный в столицу штат прислуги уже наводил порядок в фамильном имении и делал необходимые закупки первостепенной важности под руководством управляющего. Праздник ожидался громким, не только привлекающим внимание потенциальных ухажёров для дочери, но и для поддержки нужных связей в делах, связанных с поставками и прочими договорами.

Загодя сирра Камилла навестила соседей, чтобы извиниться за несколько спонтанное желание дочери отметить девятнадцатилетие в столице. Но, как ни боялась госпожа де Трасси вежливых обещаний обязательно приехать на праздник, обе семьи словно сговорились.

– Прости, соседушка, но нам не до путешествий, – прямым текстом сначала обрадовал сир Марсий, отец Армана. – История детской дружбы наших детей завершилась, к нашей общей выгоде. И ворошить старьё лично у меня желания нет. Я так думаю, если бы твоя дочь с Мариэль виделись каждый день, как прежде, все сомнения были бы отложены. Не так ли?

Сирра Камилла вспыхнула под насмешливым взглядом Делоне. Он всё понял правильно и даже указал на причину, почему не стоит уговаривать.

– Но Арман будет в Люмосе, он к вам зайдёт, чтобы передать наше почтение и подарок, разумеется. Кстати, о подарке, согласовать бы не мешало во избежание ненужных трат, так сказать.

Диалог завершился обсуждением подарка от соседей, и Камилла попрощалась с облегчением. Мариэль, которая причинила дочери сердечную боль, праздник не испортит, а это уже было немало! Оставались де Венетты: родители Мариэль, и, разумеется, Антуан, ещё одна проблема.

Но и сирра Илария, с которой разговаривала гостья, выглядела озабоченной домашними делами.

– Мы очень любим Люсиль, но, к сожалению, в Люмос съездить даже на выходные не получится. Антуан с Рафэлем и сиром Рэймондом в Лапеше, я ежедневно вынуждена следить за нанятыми друидами. Эта затея мужчин меня скоро с ума сведёт! Над моей головой настоящий сад, и что-то мне подсказывает, что однажды я проснусь под рухнувшим сверху деревом. Слава Владычице, Раф меня понял, так что сразу, как только земля согреется, мальчики будут заниматься пристройкой. Всё-таки оранжерея должна находиться на земле, я так считаю. Четыре десятка деревьев над головой – безумие какое-то! Я так и сказала мужчинам – или я переезжаю в лумерскую половину, или вы едете сажать свои отростки на юг!..

Выплеснув тревогу и посмеявшись вместе с гостьей над слишком рьяным увлечением сына, мужа и отца – из которых ни один не имел друидский дар – госпожа Илария так же, как и сир Марсий, спросила о подарке, в котором нуждается юная сирра.

Договорившись и здесь, Камилла вернулась домой в отличном расположении духа, обрадовала дочь: ни Мариэль, ни Антуана на празднике не будет.

– Мне всё равно, – пожала плечами дочь и не проявила другой эмоции, кроме равнодушия.

Сирра Камилла поцеловала дочь в макушку, занятую раскрашиванием очередного растительного шедевра, погладила по щеке:

– Всё будет хорошо, золотко. И, кстати, за де Венетта можешь не переживать. Вряд ли он будет тебе досаждать: Илария сказала, что он в Лапеше активно знакомится со всеми девушками-друидками. Так что в скором времени, думаю, мы услышим о ещё одной помолвке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Матушка вышла, не замечая, что дочь покраснела, отложила кисти и отёрла набежавшую на глаза влагу.

“Я уже даже этому балбесу не нужна”, – в привычном ключе подумала Люсиль.

*****

Сны стали тихими – по-другому Люсиль и не смогла бы объяснить разницу между тем яростно-страстным безумием и новым медитативным знакомством с тонкими чувствами. И последние волновали гораздо сильнее: от страсти по коже не бегали мурашики, скорее пронзала молния сумасшествия.

На четвёртую “тихую” ночь Антуан повернулся лицом, и они оба молча, как будто не зная, что говорить, трогали лица друг друга. Он убирал локоны с лица Люсиль, гладил контур, касался губ на мгновение и сразу ускользал. Она собиралась с духом сказать: “Поцелуй меня!” – и проснулась. В углах глаз скопились слезинки, должно быть, от умиления. “Как это хорошо!” – подумала Люсиль и мысленно продолжила сон, но в эту ночь он не повторился.

В следующие ночи, несмотря на прикосновения уже к телу, всё равно происходящее казалось невинным. То Антуан появлялся глубоко спящим, без рубашки, лежащим на животе, и Люсиль разглядывала его спину, «изучала» подушечками пальцев, по дыханию и еле слышному урчанию догадываясь, как ему хорошо. Не удержалась – и склонилась, порхающими касаниями губ несколько раз ощутила нежную кожу, ещё по-юношески не загрубелую, – и проснулась.

То сама обнаруживала себя лежащей на спине, и Антуан осторожно, как если бы боялся её разбудить, похожим образом касался губами открытой кожи на шее, гладил спину, порой случайно соскальзывая вниз и дотрагиваясь до основания полушарий. В этот раз, проснувшись, Люсиль даже простонала от досады – так приятно это было. Она ведь чуть было не развернулась, чтобы подставить губы под сладкий поцелуй.

Днём после пятой ночи неторопливых искушающих ласк она неотступно думала, до тех пор пока не поняла:

– Вот такой любви я хочу. Чтобы так меня любили – боялись причинить боль...

По утрам, просыпаясь, она находила в почтовом портале приятные мелочи –пирожные, воздушные и нежные, как последние сны. В первые два раза она ещё сомневалась – вдруг Хривелур решил загладить свою вину, ведь ответ ему не был написан. Но когда в мешочке рядом с тёплой сдобой оказались молотые кофейные зёрна, сомнения отпали. И, главное, отсутствие записок с настойчивыми намёками, пожеланиями и вопросами особенно пришлось по душе.

Нос матушки сразу уловил знакомый, ни с чем не сравнимый запах в комнате дочери. Люсиль соврала, мол, нашла, разбирая вещи, привезённые с Лапеша – там де Венетт всем сделал по небольшому подарку.

– Знать бы, у кого они заказывают семена... – сирра Камилла задумчиво поднесла к носу мешочек и подозрения не выказала.

Один раз «завтрак» задержался. Люсиль первым делом проверила ящик – он был пуст. Разочарование ощутилось настолько ярким, что девушка расстроилась: Антуан мог намекать на ответную реакцию в виде «говорящих» мелочей или, хотя бы, записки с благодарностью. Люсиль колебалась с полчаса: оказалось невероятно сложным делом черкнуть одну единственную фразу. Тянула время – одевалась, причёсывалась. Злила неприятная мысль о том, что её приручили таким бессовестным образом, – и новой служанке досталась неосознанная грубость госпожи. Но вдруг портал дзынькнул – Люсиль метнулась к нему и расплылась в улыбке: на салфетке лежала горячая сдоба. Вероятно, Анчи дожидался готовности сладкого.

Вот тогда стало стыдно – за своё недоверие и гордость. Немного поколебавшись, всё-таки отправила клочок бумаги с единственным словом – «благодарю».

И вдруг сегодня матушка огорошила: де Венетт подыскивал себе невесту. Он, очевидно, из жалости развлекал Люсиль утренними сюрпризами.

Об этом стоило подумать. В этом стоило разобраться – в чувстве, похожем на то, когда «завтрак» от Анчи задержался.

Промучилась до вечера – после новости все дела валились из рук, текст учебника не запоминался, а начав рисовать первое, что придёт в голову, Люсиль получила портрет неизвестного молодого человека, неуловимо похожего на Антуана – причёской и насмешливой улыбкой. Одно она увидела в себе отчётливо – то была благодарность. Какие бы глупости не совешил де Венетт и как бы не был груб в реальности во время последних диалогов, он оказался единственным, кто поддерживал Люсиль эту неделю.

Уточнение – единственным другом: Арману письма писать было некогда, Мариэль не сделала первого шага навстречу, а столичным давним подругам Люсиль сама не отправила ни одного послания, чтобы восстановить дружбу, из страха, что её забыли, и шанса попасть в неловкую ситуацию.

В вышеописанном чувственном раздрае она продолжала находиться и за ужином. Немного отвлекло обсуждение завтрашнего отъезда. Матушка вдруг вспомнила, что королевский ирминсулиум закрыт на пятьдесят дней от визитов страждущих, а также его прилегающая территория. И поскольку вознести благодарность по случаю девятнадцатилетия дочери обязательно надо возле святыни, то завтра, на рассвете, сирра Люсиль и родители съездят к местному Ирминсулю и Логову, где Люсиль совершит благодарственное омовение.

– Почему так рано? – именинница очнулась от своих мысленных рассуждений по кругу.

Оказалось, Люсиль совсем не представляет, что происходит в Лабассе в последнее время. Все, кто испытывал потребность поклониться древу Владычицы, во время закрытия ирминсулиума теперь ехал сюда, в Лабасс. Рядом с Ирмисулем-малышом уже успели возвести деревянный домик для Хранительницы, и она с восьми утра до заката принимала посетителей. А когда древо нуждалось в тишине – Хранительница оповещала о том посетителей, и им приходилось удаляться до следующего дня приёма.

К ожиотажу от нуждающихся добавлялись те, кому свойственно было покупать то, что покупают все, и идти за толпой, потому что там может быть интересно. Перешедший в статус полноценного Ирминсуль теперь привлекал многих. Кто-то вообще ехал сюда впервые в жизни, когда услышал о возросшем могуществе.

– Все харчевни с жилыми комнатами забиты людьми. У Делоне уже второй месяц побочный доход, – сказал сир Аурелий, имея в виду старую гостиницу на восточной стороне соседнего графства. – Я вчера с управляющим выбрал место. Пожертвуем одним пастбищем у дороги, а новое разобьём на диком склоне у озера.

– Лабасс превращается во вторую столицу, – тонко улыбнулась матушка, и у Люсиль мурашки по спине устроили торжественный марш. Рядом случилась история, и, пожалуй, здесь будет вскоре не менее интересно, чем в Люмосе.

– Слава Владычице, новый Контратат не воспрещает здоровой конкуренции, – согласился с супругой сир Аурелий. Он что-то вспомнил, обратился к Люсиль. – Дорогая, у меня есть для тебя кое-какое приятное известие. Буду ждать тебя в кабинете.

Сир Аурелий продолжил прерванную нить, нанизывая на вилку кусочки подливы к жаркому:

– Ульрих предложил сделать западные ворота и разбить аллею к дому, чтобы задействовать пустующее крыло, пока суть да дело. Ремонт комнат обойдётся не дешевле постройки новых, но это существенно сэкономит нам время.

– Когда откроют Королевский ирминсулиум, будут ли у нас посетители? – сирра Камилла выразила сомнение.

– М-м, говорил вчера с Марсием. У него свежая идея относительно экскурсий к озеру и к виердским горам. Говорит, Кассий уже предложил трём посетителям-южанам, и все трое были в восторге. Обещали вернуться к следующим выходным... – Аурелий опустил вилку и задумался, – сдаётся мне, что то была неиссякаемая фантазия девчонки, а не старого волка.

Герцог мазнул взглядом по лицу дочери, пытаясь узнать, не задело ли её упоминание о Мариэль, фонтанирующей идеями, но задумавшаяся Люсиль, вероятно, не интересовалась финансовым аспектом увеличения семейного бюджета.

Приближалось время отхода ко сну, и Люсиль с содроганием ждала пр

о

клятого сна. Она уже почти смирилась с правдой, открытой Антуаном. Всё, происходящее в снах, являлось отражением её внутренних изменений и желаний, а не навязанных извне Чёрным Некромантом. Узнав о развлечениях свободного де Венетта, она теперь боялась, что в зачарованной комнате появится какая-нибудь друидка, например, Диана. И придётся ублажать её, чтобы заслужить внимание хозяина ситуации. Однако “приятность”, приготовленная отцом, отодвинула проблему с Антуаном на задний план.

Перед сиром Аурелием на столе лежал лист, герцог взял его, как только дочь вошла в кабинет, и пересел ближе к ней, на софу. Написанное на бумаге явно было важным, ибо герцог уж очень неуверенно поглядывал на лист. Начиная разговор, он задал неожиданный вопрос:

– Скажи, дочь. Что ты думаешь о

нашем

инквизиторе

? Ты понимаешь, о ком я... Гхм, нравился ли он тебе?

– Почему ты спрашиваешь, папа? – дрогнул голос девушки. В свете недавних событий уже можно было догадаться, куда клонится дело.

Герцог протянул лист:

– Взгляни, дорогая. Это всё, что я могу для тебя сделать.

Люсиль расправила бумагу. Там было несколько мужских имён и рядом примечание к каждому.

– Что это?.. – она присмотрелась к буквам, – “Герцог Андрас Нейрин Хривелур Роланд. Тридцать шесть лет, вдовец, один ребёнок, дочь. Пространственная магия и металла”, “Герцог Бедуир Люксандр Хривелур. Двадцать восемь лет, расторгнут брак по причине несовместимости магий, бездетен. Поисковая магия и огонь”, “Герцог...” Что это за люди, папа?

Сир Аурелий смущённо постучал пальцем по листу:

– Имена по алфавиту, дочь. Ты, главное, внимательно прочитай до конца... Ну да, староваты немного для тебя, но, в каком-то смысле, это даже хорошо. При выборе будут учитывать авторитет... – лицо дочери полыхало, и руки заметно начали дрожать. На одну из них Аурелий положил свою. – Я тебя понимаю, дочь. Сразу всё и не уместится в понимании. Но ты возьми геральдический альбом, посмо...

– Я не хочу, папа! – оборвала его Люсиль.

– Гхм?

– Я... не могу! – слова душили её, но отец, вряд ли, был тем человеком, которому можно было излить душу со всей откровенностью. Девятнадцать лет он по случаю и без говорил о преумножении славы рода де Трасси, и всегда под этим поразумевалось удачное замужество. Или нет?

Герцог кашлянул. Слишком быстро развивались последние события в Лабассе, и жизнь показала: кто успел запрыгнуть в этот бешенный темп, тот и победил.

– Ну, а наш инквизитор? – напомнил о вопросе сир Аурелий.

Люсиль подскочила, комкая лист:

– И он тем более! Я... я... я боюсь его, папа!

– Почему? – удивился отец.

– Почему? – Люсиль задыхалась, потребность убежать, спрятаться и нарыдаться всласть только росла, но нарушить этикет по отношению к отцу – это были нравственные вожжи посильнее эмоций. – Он... всегда так смотрит, как будто всё знает, все твои мысли... и смеётся над этим!

Аурелий погладил бородку задумчиво:

– Ну, это... вполне в духе Роландов...Что мы знаем о маг-силах инквизитора? Да ничего! Хм, а напишу-ка я... – он спохватился, видя, как знобит любимую дочь. Встал и взял её, одеревеневшую, за плечи. – Успокойся, моя дорогая! Это ведь была твоя мечта. А к мечте, как известно, дорога усыпана необходимыми жертвами. Ты не торопись. Роланд Третий ещё лет пять будет править. То, что Хривелур обручился и король не возражал, вызывает слишком много вопросов. У Хривелура, конечно, прав больше, но его друидка – магесса, как ни крути. А служанка де Венеттов – ещё и под Лоуренсом успела побывать. Расторгнуть брак с ней...

– Папа, разреши мне уйти? – испытывая тошноту, с трудом выговорила побледневшая Люсиль.

– Иди, моя дорогая. Всё будет хорошо, дочь! – Аурелий поцеловал Люсиль, и она опрометью выбежала из кабинета.

Герцог же призадумался. Дочь подсказала ему кое-какую идею, требовавшую исследования. Он вернулся за стол, достал чистый лист, аккуратно его разрезал пополам, макнул стилус в чернила и подпёр подбородок, пощипывая бородку:

– В самом деле, что за магия у этого наследника? Явно ментальная, чтоб меня! Если прозорливость, то это многое объясняет... Надо же, оказался здесь, наблюдал за шумихой, всё знает... Ну, если он не дурак (а он не дурак!), то шанс, конечно, есть... Иначе б к чему очищение под Ирминсулем?..

Герцог бодро начал писать записку знакомому детективу, и вдруг другая мысль смешала все, прежде надуманное:

– Проклятье! А ведь он воспитанник Риза-лумера... Хм... Родственничек тоже не прост, не известно, какие мысли успел вбить в голову мальчишки... Надо бы... – и герцог дописал запланированное послание, отправил его, а затем взялся за новое, не менее важное.

Люсиль тем временем влетела в свои покои, метнулась в уборную, и её вырвало. Распрощавшись с ужином, она в изнеможении коснулась испачканных губ скомканным списком кандидатов в будущие короли, который машинально продолжала держать в руке, опомнилась – и разорвала листок на мелкие клочки. Выбросила в шахту:

– Провалитесь вы в подземелье Владычицы! Все!.. – в сердцах присовокупила пожелание, и пошла в спальню. По дороге остановилась у кувшина с водой, отпила немного, сбивая горечь, и, слабая от только что пережитого стресса, упала на кровать.

Часа два пыталась успокоиться: казалось, ещё никогда она не была так беспомощна, и довериться было некому. Снова напомнили о себе притягательные мысли о побеге, вспомнилась история сира Райана Риза, дальнего родственника, намеренно отказавшегося от права на престол и вообще всех благ, доступных магам. И, однако же, судя по его постоянно весёлому настроению, расслабленному сыну Лео (успевающему даже увлекаться плетением из металлических нитей и пластин), существовал бывший герцог припеваючи, занимался любимым делом, жил с любимой женщиной, растил совместных детей и приёмного. Разве это не свобода? Разве это не привлекательная цель для жизни?

Из-за обилия непривычно крамольных мыслей уснуть было непросто. Люсиль то засыпала, то просыпалась. Помимо намерения отца выдать её замуж во что бы то ни стало хотя бы за перспективного принца, одолевал страх перед ночным дежурным видением. Она ещё не постигла глубин своих “хочу”, поэтому была уверена: сон обязательно покажет нечто неприятное.

Так и получилось. Ставшая привычной реальность закрытой комнаты без окон и дверей, с кроватью и камином, встретила новым условием. Антуан вернулся в кресло, задвинутый сознанием на второй план как менее значимый объект тревог на сегодня.

Один за одним, в ряд, сначала прозрачные, будто призраки, и уплотняющиеся, возникали незнакомые мужчины, возрастом старше Люсиль. Последним появился отец. Он взял одного из них за руку и подвёл к кровати, на которой, подобрав ноги, сжалась испуганная девушка.

– Ты должна попробовать, дочь. Попробуй каждого... – сир Аурелий из видения повторил свои слова, напоминая о сказанных в реальности.

Мужчины начали раздеваться и приближаться, окружая кровать со всех сторон. Люсиль хрипела – крик почему-то никак не хотел прорезываться, она вжалась в узорчато-резную спинку кровати, как будто та могла стать защитой от семерых улыбающихся мужчин и отца, выжидательно стоящего у противоположной стены и опирающегося на трость.

– Пожалуйста, пресветлая Владычица! Только не это! Спаси меня, я не хочу! Я НЕ ХОЧУ-У-У!

Визг оглушил её саму. Мужчины, часть из которых уже встали коленями на ложе, замерли, удивлённо переглядываясь друг с другом.

– Дочь, не упорствуй! – спокойно сказал сир Аурелий. – Ты должна.

И она закричала, вкладывая в свой вопль весь страх и отчаяние:

– АНТУАН! СПАСИ МЕНЯ!

Юноша метнулся из своего убежища-кресла, в мгновение оказался рядом, закрыл собой, и...

Люсиль проснулась, продолжая хрипеть. Отдышавшись, она зашлась горькими слезами. Оставалось пять ночей, сможет ли она их выдержать и не сойти с ума?

В панике она и не подумала о странности – урок нежности не был усвоен формально, наоборот, сегодня закон пробуждения почему-то сработал неправильно. Об этом она подумает позже, а пока безутешная Люсиль пыталась остановить поток бесконечную тьму, заполняющей страхом душу.

36-й сон. Родовое проклятие

Измученная кошмарной ночью и не ложившаяся более спать, чтобы снова не увидеть толпу похотливых претендентов на престол, Люсиль до утра занимала себя – и самостоятельно приготовила воду в лохани для купания, и попыталась читать книгу, что в некоторой степени удалось. Вспомнила про свои девичьи дневники, достала из тайника, полистала и поняла: то была какая-то другая Люсиль, неудивительно, что многие считали её простушкой. Боясь, что потом не хватит духу, – сожгла всё пять тетрадей, исписанных аккуратным бисерным почерком и местами изрисованных сердечками, портретами магов, к которым была неравнодушна.

Служанка только собиралась постучать в дверь, чтобы разбудить, а Люсиль уже открыла дверь, услышав приглушённый голос матушки в коридоре. Взяли тёплые накидки: по утрам ещё было холодно

– и втроём, без Лионэль, уселись в повозку. Копыта слишком громко цокали по мостовой для раннего утра, множа эхо в пространстве перед замком, и пока не выехали за пределы поместья, сир Аурелий морщился. Он почему-то выглядел самым сонным и даже зевнул украдкой.

Подъехали к Ирминсулю, и Люсиль поняла, что имела в виду матушка, когда говорила о больших изменениях. Площадку для повозок и гостей расширили, а вдоль дороги, ведущей к де Венеттам, появилась зелёная изгородь высотой в метр, более чем вероятно, выращенная присланными из Люмоса друидами. Но главное – здесь было много людей. И это уже на рассвете! А раньше и днём если одного-двух встретишь – уже много.

Де Трасси оставили повозку на извозчика – разворачивать её в обратный путь, а сами пошли к арке, так же напоминавшей работу магов-растениеводов. Возле арки их ждала знакомая женщина, скорее всего Хранительница. Люсиль узнала в ней ведунью, которую два с половиной месяца назад госпожа Делоне приглашала на Ночь Горги. Как давно это было...

Ведунья разрешила задать три вопроса.

– Будем ли мы с Арманом счастливы? – прозвучал первый вопрос. Тогда она ещё дружила с Делоне и не подозревала о начавшихся изменениях в судьбах каждого.

– Это зависит от каждого из вас, – усмехнулась ведунья, и Люсиль поняла, что вопрос не стоит задавать расплывчато.

Женщина попросила её руки и что-то рассматривала в рисунке на девичьих ладонях и снаружи, прикрыла глаза... Горело две свечи, за дверью слышалось неразборчивое бормотание Антуана и Армана, здесь было тихо, и Люсиль посерьёзнела. Хотя с Арманом уже всё было решено – они обручатся сразу, как только ему исполнится двадцать один, было желание задать один нелепый вопрос. Девушка мялась, не решаясь его озвучить, а ведунья мысли прочитала:

– Говори, дитя! Не бойся, всё, что будет сказано в этой комнате – останется в ней.

И Люсиль спросила, краснея от стыда за предательство юноши, который был в неё влюблён четыре года:

– Я... стану королевой?

Ведунья вздохнула и так многозначительно пронзила взглядом девушку, что та поправилась:

– Королевой Люмерии.

Мало ли какие бывают королевы...

– Судьба – изменчивая вещь, возможно, и станешь. Если постараешься.

Люсиль покраснела: уж слишком ироничным был взгляд. Но что это за ответы? Эта ведунья точно шутница, подговорённая госпожой Делоне. Люсиль собралась сказать, что с неё достаточно, и третьего вопроса не будет, но ведунья в который раз опередила:

– Вот что, юная сирра. Отставлю-ка я третий вопрос до лучших времён. Глядишь, со временем научишься спрашивать о важном.

Люсиль вспомнила об этом, Хранительница же и прищуром глаз не намекнула, будто узнала собеседницу. А может, и не узнала: вон сколько людей каждый день приходит.

Она поклонилась де Трасси:

– Хранители! – сказала нарочито громко, чтобы унять гул недоумённых вопросов: почему кто-то пренебрегает расписанием приёма? Здесь только охрана узнала герцога, остальные прежде де Трасси не видели.

Сир Аурелий, перебросившись фразой с Хранительницей, кивнул и остался возле охраны, важно выспрашивая о том, как идёт служба, нет ли посягательств на сохранность Ирминсуля? Не воруют ли листья...

Сирру Камиллу и Люсиль Хранительница попросила следовать за собой, однако на полпути остановила их:

– Сначала материнская молитва, – она указала матушке на дерево. Сама же осталась с девушкой. Сирра Камилла удалилась к древу, под которым теперь имелась более облагороженная скамеечка и небольшой ковёр для тех, кто собирался преклонить колени.

Изель молчала, сложив выжидательно руки на животе. Люсиль тоже не знала, нужно ли напомнить о коротком, но запоминающемся знакомстве. Спустя несколько минут молчания ведунья первая напомнила:

– Твои друзья здесь чаще бывают.

Люсиль кашлянула: что на это скажешь?

– Кабы помирилась со своей подругой, она бы тебе не один умный совет дала. Глядишь, и не влезла бы туда, куда не стоило.

Очередной намёк на сообразительность Мариэль разозлил. Даже посторонний человек смеет указывать на глупость Люсиль!

– Если бы подруга не притворялась передо мной парнем, возможно, я бы и простила её!

Хранительница хмыкнула. Подумала, прежде чем спокойно ответить на претензию:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– У всего есть своя цена. И тебе об этом хорошо известно.

Молитва сирры Камиллы, по-видимому, планировалась быть долгой: обычно она больше пяти минут под Ирминсулем не проводила. Люсиль вздохнула: крайне неловко было стоять рядом с насмешливой Хранительницей. Вообще все, кто с помощью иронии подтрунивал над другими, казался Люсиль опасным или самодовольным. Арман, правда, шутил по-доброму. Антуан – по-глупому. Рене, если и шутил, то только над собой – такова была Мари до отравлением шархальей тьмой, таков был и её образчик благородного лумера.

Девушка взглянула на женщину, нет, кажется, та не собиралась издеваться.

– Ирминсуль на самом деле изменился и стал сильным? – спросила, чтобы как-то разбавить грубое впечатление о себе.

– Он всегда был таким. Но сильнее стал, это верно. И хитрее, – Изель повернула голову и встретилась с взглядом синих глаз. – Боишься?

Люсиль передёрнула неопределённо плечами. К местному Ирминсулю она, конечно, ездила в течение четырёх лет, но, доверившись убеждению родителей в том, что это пока только дерево, а не проводник Владычицы, всегда быстро проговаривала про себя необходимую речь: благодарности, просьбу к Владычице не оставлять своей милостью – и не более того.

Визит пятилетней давности к Королевскому Ирминсулю, наоборот, запомнился надолго и внушил священный трепет. Матушка говорила, что детей туда нельзя часто водить, особенно до совершеннолетия – только в крайнем случае. Поэтому Люсиль, входя с родителями на территорию ирминсулиума, уже чувствовала тревогу.

А потом был страшный Хранитель со своими бесцветными глазами и его ухмылка, как будто де Трасси собрались совершить нечто предосудительное.

Дерево за оградой и много-много летающих болтливых мелких огоньков, смеющихся над посетителями. То, что они назвали Люсиль хорошенькой и умненькой, ей польстило и немного сбило волнение. “Ах, какой милый дар! – щебетали они. – И пока не опасный! Да, неопасный для неё!.. Но она хочет ещё! Ещё подарок!..”

Они говорили о её рано проснувшемся даре, дурацком, на самом деле. Больше похожим на лумерский, ведь у лумеров окончательно устанавливается сила в четырнадцать и больше не растёт. Родители долго не понимали, в чём дело, пока не заметили, как на четырнадцатилетнюю Люсиль смотрят домашние учителя-мужчины и те, что бывали дома у де Трасси по деловым вопросам. Отец привёл инквизитора-превизора, тот недолго осматривал девочку, вынес вердикт – симпатоморфия, крайне редкий у магов дар, чаще называемый магией обаяния, и частый для лумеров.

Матушка утешила, говоря, что основной дар обязательно проявится до двадцати одного – в любой год и любой день, а пока дочь должна научиться пользоваться своей способностью для своей безопасности. Несколько простых упражнений по контролю теплом, разливающимся по всему телу, и Люсиль усвоила уроки, магия её слушалась. Но так хотелось чего-нибудь другого. Например, огненную или водяную силу – чтобы эффектно удивлять других. Или портальную, как у матушки... Самую волшебную, самую дорогую, королевскую!

Белоглазый Хранитель взял их обеих за руки – матушку и дочь – подвёл к стволу Ирминсуля и приложил ладонями:

– Не теряйте даром времени, сирра, – не убирая свои руки, басом обратился к матушке, и та закрыла глаза.

Прошла минута, внезапно сначала в ладонь и потом через неё в руку к Люсиль толкнулось тепло, девочка вздрогнула и хотела было разорвать касание с нагревающимся стволом, но Хранитель держал, предвидя это. Матушка молилась с закрытыми глазами, так что Люсиль последовала её совету, сказанному утром: постараться расслабиться и думать о свете Владычице и его благости.

Магия нагревалась, и телу стало жарко. Некая сила, исходящяя от Ирминсуля, разошлась по всему телу, кипятком обожгло лоб, который моментально покрылся испариной, затем взмокла спина и под коленками вспотело. Закружилась голова, Люсиль охнула, оседая, Хранитель подхватил её на руки и передал отцу:

– Готово! Дальше сами возитесь.

Отец нёс её на свежий воздух, а тоненькие голоса что-то щебетали вслед неразборчивое.

Через полгода, в сезон зимних праздников, проснулся портальный дар. А о том, что случилось в ирминсулиуме, Люсиль никому не могла рассказать. Родители объяснили: всё, что случилось под древом Владычицы, остаётся под ним и является тайной тех, кто приходил сюда с молитвой.

Матушка долго скрывала от знакомых потерю своего портального дара, объясняла тем, что неразумно потратила резерв, переболела и появилась угроза здоровью – либо дар, либо её жизнь. Кажется, все поверили. А потом наследственный дар появился у дочери, и радости и гордости родителей не было предела. “Всё случилось по воле Владычицы! А мы её верные слуги”, – отвечал отец на намёки, если таковые звучали от гостей.

Под Лабасским Ирминсулем можно было говорить, что угодно, и потом без последствий пересказывать другим. Никакого отката не следовало. Об этом невольно вспомнилось сейчас. И на вопрос, боится ли она, Люси спросила:

– Всё, что случится под ним, тоже останется тайной?

Хранительница кивнула. По спине Люсиль побежали мурашки: вот теперь по-настоящему было страшно.

– А он может снимать проклятия?

– Это не ему решать, он лишь проводник воли нашей Владычицы. Пойдём, – Изель пошла вперёд, так как сирра Камилла возвращалась, притом немало смущённая и будто бы пристыженная.

– Всё хорошо, золотце. Помолись от чистого сердца, поблагодари, как следует, ну, и ... – сирра Камилла не договорила, она явно хотела сказать что-то лично, но успела только бросить многозначительный взгляд на сопровождающую Хранительницу. Та взяла девушку за руку и увела, велев матушке дожидаться у ограды, где находилась пустующая скамья.

Немного не дойдя до древа Владычицы, Хранительница остановилась, отпустила руку Люсиль и сказала несколько разочарованно:

– Я всё ждала, что ты хотя бы у меня попросишь нужного совета, но, вижу, вопросов ты так и не научилась задавать. Что ж, верно недаром просил за тебя Основатель. Ума тебе, и правда, придётся занять.

– Какой Основатель? – машинально поинтересовалась девушка, но её розовеющие щёки стали доказательством риторичности вопроса – она и сама догадалась.

– Тот, что связан с тобой договором, – Хранительница поморщилась. – Совет тебе дам, хотя вы, де Трасси, не заслуживаете милости нашей Матушки, ну да не мне вас судить. Молиться будешь – думай от сердца, отринь суету и не криви душой. Признай свои ошибки, поведай древу о своей беде, да не проси ничего, кроме мудрости. Попроси одну вещь – показать тебе путь исправления. И не во славу своего вырождающегося рода – думай о том, ради чего твой род был основан. Прости меня, Владычица, за слова недобрые!

Хранительница осенила себя охранным знаком и как будто расстроилась от собственной болтливости.

– Иди, дитя. Листья не трограть, кору не царапать. Не торопись, но и о времени не забывай. Я буду неподалёку.

Смущённая и не успевшая переварить всё, только что сваленное ей в голову от Хранительницы, Люсиль побрела к древу. А почва точно была тёплой, рядом с Ирминсулем даже молодая трава взошла по обеим сторонам от новой замощенной тропинки. Магическая мощь Лабасса заметно увеличилась.

На то, чтобы сосредоточиться, ушло некоторое время. Помогла общая молитва, Люсиль настроилась на погружение в мысли, приложила руку к стволу и обратилась к дереву.

Поначалу исповедь шла туго. Девушка призналась, что впервые в жизни не знает, как правильно обращаться к Ирминсулю, попросила у него за это прощения.

“... Мне скоро исполнится девятнадцать, и я хочу поблагодарить Владычицу, одарившую меня светом своей силы... – Люсиль вздохнула: после сердитых упрёков Хранительницы обычные слова показались фальшивыми и бессмысленными. – Простите, я не могу...”

Она убрала ладошку с дерева и опустила голову. Пресветлая Матерь всего сущего, как же правы были те, кто указывал Люсиль на её глупость – Мариэль под действием шархала, Рене, Антуан, Хривелур, Её величество, Диана, Хранительница... Как их много!

Обида напомнила о себе, и на глаза навернулись слёзы самоуничижения. Ладошка вернулась на прохладную кору:

“Я глупая... И я такая испорченная... Как же мне жить дальше?.. Какую я пользу приношу?..” – мысли Люсиль, наконец, потекли в том направлении, в каком достигший дна человек начинает задумываться о вещах, ранее казавшихся незначительными и презренными.

Хранительница, стоявшая в десятке метров и наблюдавшая за девушкой, чтобы та не задремала под деревом, с удовлетворением заметила, как сжалась её фигурка и затряслись плечи. Одна из веток над головой девушки заметно приклонилась к ней, касаясь.

– Что ж, Чёрный, вижу теперь – не безнадёжна твоя очередная подопечная, – пробормотала Изель. –... Нечего язвить!.. Кого?.. То-то я думаю, какое тебе дело до этой семейки, уже решила, что ты по Контратату всем троим обязан...

Хранительница разговаривала с кем-то невидимым, но реальным для неё самой, удивлялась, хмыкала и даже улыбнулась в длинной паузе, покачав головой – шутка собеседника для неё вышла слишком скабрезная.

Люсиль тем временем вошла во вкус исповеди. Умолкнув ненадолго, чтобы вытереть платком нос, она поймала себя на ощущении – рядом будто стояло незримое существо, внимавшее и обволакивающее аурой своего неравнодушия.

Она рассказала о последних событиях, начиная от собственной ошибки и обиды на подругу, разыгравшую и подставившую со своим братом. О наказании Чёрного Некроманта и невыносимых ночных истязаниях души. О своей детской мечте выйти замуж за принца, которая вдруг оказалась уродливо претенциозной. Об оскоблении, нанесённом Хривелуром. О своём раздрае в мыслях после уговоров Её величества соблазнить сына и просьбе отца присмотреться ко всем кандидатам на престол. Ничего этого ей, Люсиль, уже не было нужно. Она хотела одного – успокоиться, забыть, исчезнуть из этого жестокого мира... Но...

Поведав историю своей недолгой жизни, Люсиль в каком-то смысле спохватилась: после исповеди она нуждалась больше в милости к себе, чем в добром совете. Поэтому заставила себя успокоиться и обратилась к дереву, с удивлением замечая, что ствол потеплел, будто нагрелся от подземных тёплых вод.

– Если моя жизнь ничего не стоит, – прошептала она дрогнувшим голосом, – то лучше мне умереть, я готова... Но если на всё воля Владычицы, открой мне, прошу, если я этого достойна, мои ошибки и как их исправить?

Говорить больше было не о чем, Люси от слабости прикоснулась лбом к дереву, что не возбранялось. Впервые под Лабасским Ирминсулем накатывала дрёма. Попутно вспомнилась Мариэль, чья часть плохих воспоминаний исчезла и не восстановилась после сна под древом. “Вот бы и мне так забыть всё!” – прерывисто вздохнула Люси и отдалась приятному ощущению погружения в сон.

В голове замелькали образы, укладываясь в логичную картину – древо Владычицы откликнулось на просьбу, видимо, всё-таки сжалившись над глупой посетительницей.

Сначала промелькнула картина рождения Люсилии: родительские молодые лица рассматривают прелестную малышку. Сир Аурелий вздыхает:

– Я ждал сына. Но ничего, дорогая, что ж... Красивая девочка – тоже неплохо.

Сирра Камилла, спустя много лет, сидит за узким столом перед человеком с наброшенным капюшоном и открывающим нижнюю часть лица с бородкой. Руки оракула сложены на столе. Матушка спрашивает о судьбе дочери, получившей неожиданую магию симпатоморфа – способность нравиться всем, используя очарование своего взгляда и улыбку. Будет ли ещё дар – это беспокоит матушку, ведь обычно маг-силы приходят сразу все вместе, чтобы объединиться в единую магическую вязь.

Оракул указывает на то, что у Люсилии, скорее всего, второго дара не будет. А почему – это должны сами родители догадаться. Матушка в недоумении, а Люсиль, со стороны вдруг понимает: это наказание роду – за его высокомерие, гордость и поклонение дорогому металлу, золоту. Отец, сир Аурелий, только об этом и говорит: о почестях и богатстве. Матушка так влюблена в него, своего двойника, что вторит охотно и помогает молодому супругу...

Они не понимают, не знают, что с таким даром, как у дочери, не внесённом в реестр главных магий Люмерии, дающих право на статус знати, Люсиль после своего совершеннолетия станет изгоем. Она не сможет ни унаследовать замка своих предков, ни создать брачный договор с сильным магом.

Матушка, хотя и пугается откровения оракула, но твёрдо пытается защитить дитя, спрашивает, как можно помочь.

– Родительская любовь – защита немалая. Если кто-нибудь из вас отдаст свой дар, всё может измениться для вашего дитя, – невозмутимо советует оракул. – Владычица лишь начертала примерный путь, но каждый из нас – ткач своей судьбы и судьбы близких.

Радость разливается на прекрасном лице матушки. Она хочет взять оракула за руки, но он их убирает.

– Благодарю, о проводник! Скажи, а будет ли от дара зависесть её судьба, моей малышки? Какой лучше ей отдать?

Оракул вдруг усмехается, обнажает белые зубы и откидывается на высокую резную спинку стула:

– Ты всё хочешь знать, женщина?

Матушка смущается, просит прощения за назойливость, но указывает на своё материнское желание дать своему дитя самое достойное.

Мужчина явно забавляется, но матушка этого не видит, она отирает слёзы, выступившие на глазах.

– Неисповедимы пути Всепроникающей и Объемлющей, но одно могу открыть: один дар послужит во славу света, второй – сделает твою дочь королевой. А какой из них верный – сказать не могу...

Большего оракул не пророчит, он встаёт и уходит, не оборачиваясь на благодарность посетительницы, успевшей вложить в его руки увесистый мешочек с золотом.

Следующая картинка, знакомая до боли в сердце – Люсиль узнаёт себя, матушку и белоглазого Хранителя под Королевским Ирминсулем. Сирра Камилла, посоветовавшись с мужем, решает передать дочери портальный дар, ведь именно он является обязательным условием для выбора невесты будущего короля, по Уставу, сохраняющему магию в руках избранных.

Но де Трасси ошиблись с выбором – фантасмагорическая вязь судеб показывает: не тот дар передали. Стань друидкой, Люсиль бы встретилась в Академии с Хривелуром, и у них, а не у него с Дианой, завязались бы крепкие отношения. Роланд Третий благословил бы на брак старшего сына, вопреки Уставу...

Странное дело: Люси видит эту картину и вдруг испытывает облегчение. Теперь нет смысла знакомиться с мужчинами ради того, чтобы понравиться им. Теперь она свободна от родительской цели сделать её королевой во что бы то ни стало.

Ирминсуль показывает новое откровение. Снова матушка, на сей раз с отцом, рука об руку, перед оракулом. Портальный дар передан, и де Трасси вопрошают: всё ли сделали правильно?

– Вы сделали выбор. Судьба вашей дочери изменилась, это вы и без провидца чувствуете, не так ли? – с иронией отвечает оракул. – Чего же ещё вам хочется узнать?

Отец (видно по нему: давно продумал вопрос) по-деловому интересуется:

– Узнать хотим, уважаемый проводник, верный ли мы выбор сделали? Каковы шансы нашей дочери составить брачный договор с будущим наследным принцем? Станет ли теперь она королевой?

Оракул долго смотрит на них, закрывает глаза, сосредотачиваясь в молитве к Всезнающей, а потом вдруг улыбается и прикрывает пальцами рот, чтобы спрятать насмешку от тревожащихся родителей. Оглашает приговор:

– Открыто мне было видением, посланным Матерью нашей, что всё возможно: рядом с вашей старшей дочерью всегда будут наследники, однако не исключён вариант, при котором ваши ожидания окажутся неоправданными. Если до женского совершеннолетия не будет она соблазнена другой женщиной, то путь к престолу останется для вашей дочери открытым...

Люсиль во сне ахает. Родители бледнеют, пытаются уточнить, о каком соблазнении идёт речь. Но оракул разводит руками: ему то не ведомо, он узрел лишь испорченный плод, а заражённый духовной скверной не может быть осенён благостью Владычицы. Затем оракул замечает: он уже дважды дал добрые советы потомкам славного рода, у которых будет ещё одна дочь, поэтому советует оставить последний вопрос до лучших времён и положиться на волю Владычицы, следуя её Канонам.

Родители ошарашены, напуганы и огорчены – в следующем эпизоде сна де Трасси погружают вещи и уезжают в Лабасс.

“Ах, вот оно что случилось!” – думает Люсиль, и жалость к родителям и себе заполняет пустоту в сердце. Уехав из Люмоса, де Трасси фактически пошли навстречу испытанию... Если бы Люсиль не влюбилась в Рене, всё было бы по-другому...

Но вокруг будто смеются тоненькие голоса и показывают странное. Она, Люси, лежит на своей кровати и читает занимательный любовный роман знаменитой Фригг де Кариат о глупенькой хорошенькой лумерке и властном маге, возжелавшем невинную девицу. Интриги, откровенные сцены – сюжет увлекателен... Люсиль откладывает книгу, переворачивается на спину и долго мечтательно смотрит в потолок. И руки невольно, вспоминая романтичную сцену, путешествуют по своим губам, гладят несформировавшиеся груди и лезут под юбки, задирая их, чтобы проверить – так ли приятно прикосновение к тому месту, куда добрался наглый маг в романе?

Люсиль сверху смотрит на себя, изгибающуюся от самоласк, и краснеет во сне. А рядом мельтешат страницы книг, увлекающих соблазнами, дворцовыми интригами и коварными поступками. Об этом говорил Антуан, пересказывая слова Чёрного Некроманта у Делоне, на это намекала Её величество королева Хетуин, но оба раза Люсиль не поняла.

Розыгрыши, испытывающие терпение кроткой Мариэль, отработка уроков кокетства, полученных из романов, на лабасских парнях – до сегодняшнего дня все эти быстро пролистываемые страницы жизни Люсиль казались забавными, и вдруг она узнала в себе то, что ненавидела в других: насмешки над чужими чувствами и привычку играть с ними.

Тайное чтение “Науки нежности”, приставания к Рене и попытки показать себя взрослой, знающей всё о мужском удовольствии – Ирминсуль не щадит, показывает силуэт Люсиль с магической аурой, темнеющей от белого до гнилого серого цвета. И лишь общение с друзьями раньше сдерживало тьму Люсиль, а теперь и его нет...

Мелькают удивлённо-брезгливые улыбки Хривелура, обращённые к Диане, нахмуренные брови Её величества – Роланды если не всё знали, то чувствовали...

Она задыхается от переизбытка стыда, жалости и желания забыть всё это, но Ирминсуль не успокаивается – показывает ещё один эпизод, который поначалу кажется незнакомым. И вдруг Люси понимает, это же её будущее!

Вот стоит она, сорокалетняя или даже старше, и рядом – с размытыми лицами – супруг и девочка, похожая на Люсиль – будущая дочь. Напротив них мужчина в инквизиторском плаще качает головой:

– Мне очень жаль. Но магия вашего рода иссякла, ваша дочь – лумер по всем признакам.

И она, постаревшая Люсиль, и её муж падают на колени перед превизором, но он отказывается принять посулы и мольбы:

– Сожалею, я должен начать процедуру передачи наследия рода Белого Поисковика во владение новых хозяев...

Смерть будущего, что может быть страшнее? Люси содрогается, рыдает и просит прощения у неизвестно кого, но её выбрасывает в белый туман предопределения, где звуки и знаки смешиваются, образуя судьбоносные нити Всемирья...

– Нельзя спать! – за плечо Люсиль, прижавшуюся к дереву, потрясли.

Хранительница коснулась на два мига священного ствола и отняла ладонь:

– Тебе всё показали, дитя, теперь ты должна найти путь исправления. Прости, но мне некогда тебя утешать: древо должно отдохнуть перед следующим просителем.

Изель потянула за локоть плачущую девушку, заставляя её подняться. Поддержала, когда та пошатнулась – от слабости или после дремоты, – и пошла рядом, не задавая вопросов об увиденном, но остановилась, пройдя половину пути до арки:

– Вот что. Мне велено было тебе передать от Основателя, который взялся, на твоё счастье, дать тебе ума. То, что Ирминсуль показал тебе, не каждому посетителю открывается: просил за тебя твой покровитель перед Владычицей. Пришла бы раньше, давно бы знала. Путь к исправлению ты должна найти сама, и ни один оракул в том тебе не поможет. Просили тебе и ещё кое-что передать. Спохватись ты на два года позже, было бы уже поздно, но ещё есть время. Один из даров (ты знаешь, какой) был получен тобой не по воле Владычицы, а по разумению твоих родителей. Поэтому ты сможешь обменять его на другой, что принесёт тебе и Люмерии пользу, но с одним условием. Отдашь тот из имеющихся, который посчитаешь самым ценнным. Таково условие твоего покровителя. Всё ли ты поняла, дитя?

Люсиль кивнула, подавляя слёзы, и с опущенной головой пошла к родителям у арки. Ехали домой в абсолютном молчании, сирра Камилла перекинулась с супругом фразой, что ей надо всё обдумать, и ещё никогда она не была прежде так расстроена с тех пор, как... (здесь герцогиня закашлялась, испытывая магический откат за попытку раскрыть тайну), как много лет назад.

– Дорогой, дай мне дня два-три прийти в себя, – попросила она, и сир Аурелий мрачно кивнул.

Ему и состояние дочери не нравилось, а смятение жены добавило масла в пламя тревог:

– Я вас отправлю в Люмос, и приеду через два дня, как раз и поговорим, – заключил он.

Позавтракав, де Трасси – сирра Камилла, Люси и Лионэль – уехали в Люмос, в особняк, которым некогда владели родители сирры Камиллы. Они много лет назад уехали, вслед за родителями Аурелия, путешествовать в Арнаахал и остались там, как и многие старые маги Люмерии, которые однажды открыли новую для себя приветливую страну и полюбили её.

Сменив одно место заключения на другое, Люсиль новым взглядом окинула свою комнату, покинутую пять лет назад. Здесь ничего не изменилось – всё та же кровать с розовым балдахином, расшитым золотыми узорами, мебель, выбранная некогда из каталога королевских мастеров по своему вкусу. Каким всё вычурным, детским показалось это сегодня!

Она отправила служанку, расставляющую косметические мелочи на туалетном столике перед зеркалом, велев не появляться до обеда, а сама...

Сама завыла, заскулила, чувствуя себя побитой собакой, бросилась на постель, закусывая подушку, чтобы заглушить ею вопль безнадёжности. А когда порыв жалости к себе истощился, яростно соскочила с кровати, огляделась и бросилась срывать детские портьеры с окон, балдахин и покрывало – всё, что кричало о счастливой судьбе будущей королевы. К двери полетело сорванное, туда же была сдвинута позолоченная мебель, на какую хватило сил.

Выплеснув ярость, она села в кресло у входа и вцепилась в растрепавшиеся волосы. Жить, как прежде, думать и мечтать, как раньше, она больше не будет. Детство кончилось.

*****

На ночлег её отправили в гостевую комнату, которую Люси выбрала сама – так разрешила сирра Камилла.

– Золотко, завтра, когда ты успокоишься, сама выберешь всё для своей комнаты. Мастер придёт с каталогом, сразу как только пожелаешь, – герцогиня обозревала аскетичноее, в серых тонах, убранство комнаты, предназначенной для одинокого гостя-мужчины.

– Не называй меня больше золотком, матушка! – в сердцах буркнула Люсиль, но сразу извинилась.

– Как скажешь, дорогая. Думаю, мы все сегодня перенесли ужасное потрясение. Что ж, нам нужны силы смириться с ним и выказать уважение к воле Владычицы, – на лбу герцогини пролегла несвойственная ей морщина печали. – Лионэль как будто чувствует что-то, она расстроена немного, я должна её успокоить и уложить... Благостной ночи, дорогая моя.

Сирра Камилла поцеловала старшую дочь в подставленный лоб, а стоя у двери, полуобернулась:

– Я буду писать письмо отцу с просьбой выделить деньги на новую меблировку твоей комнаты. Хочешь ли ты передать ему что-то? Или сама напишешь?

Девушка, сцепившая пальцы в замок и успевшая вернуться на край кровати, напротив двери, подняла голову. Глухо сказала:

– Напиши ему, что я его список порвала.

Тридцать шестая ночь от проклятия Чёрного Некроманта принесла облегчение. Люсиль напрасно боялась, что снова появится отец с кандидатами на престол, а побега в этот раз не получится: ещё ни один сон не повторялся точь-в-точь.

Антуан в кресле, подперев подбородок рукой, ждал решения хозяйки сна. Девушка подошла к нему и протянула руку:

– Пойдём. Мне не с кем поговорить. Была бы здесь хотя бы одна из бабушек, наверное, я бы сейчас жаловалась ей.

Де Венетт улыбнулся:

– Но я – всего лишь твоя фантазия, навязанная наказанием.

Люсиль задумалась, оглядывая комнату без единого признака выхода:

– Да, фантазия и очень скучная. Поскорей бы всё кончилось. Ненавижу эту комнату.

– А кто тебе мешает сделать в ней окно? – усмехнулся Антуан. – Ведь это твой осознанный сон, ничей другой.

От прозрения мурашками покрылись руки. Люси подошла к одной из стен, коснулась:

– Хочу окно. Большое. И чтобы за ним был океан.

Тёмно-коричневый гобелен растворился по прямоугольной форме широкого витражного окна, открывая новое пространство.

– Видишь, ты отошла от шаблонов и запретов, которыми была забита твоя голова. И всё-таки ты не готова с ними расстаться насовсем, – Антуан встал сзади.

– Обними меня, – жалобно попросила Люсиль. Целый месяц она страдала, и вдруг всё оказалось так просто. Бесконечные слёзы попросились наружу, в который раз за день.

Юноша выполнил просьбу, обхватив руками со спины, и прижался щекой к её. Люси сглатывала ком:

– Мне нужна помощь. Я одна не справлюсь. Ты мне поможешь?

– Ещё четыре ночи я к твоим услугам. Или любой другой, кого пожелаешь увидеть.

Люси усмехнулась:

– Рене позвать? Вот кто сказал бы сразу всю правду, как есть...

– Как хочешь...

Она помолчала. Мерный шум волн впереди манил к себе.

– Хочу туда! – она указала рукой на океан, похожий на лапешский залив, только без единой лодки и человека.

Юноша распахнул окно, вылез наружу и протянул руки, приглашая следовать за ним. “Свобода!” – ёкало где-то в желудке от счастья.

Они уселись на песок, и Люсиль устроилась в охранных объятиях друга. Они молчали, пока девушка сама не разорвала безмолвие и аккомпанирующие ему прибрежные звуки – крики птиц, плеск воды и шуршание ветра редкими травинками да в кустах за спиной:

– Всё могло быть по-другому. Я бы иногда приезжала в Лабасс, на лето. У меня были бы друзья в Люмосе. А ты бы получил портальный дар, о котором мечтал. И спас бы однажды себя, Армана и Рене там, в башне. Меня бы там не было. А я была бы помощницей Хривелура и его возлюбленной.

– Жалеешь?

Люси пожала плечами:

– Не знаю.

– В кого же тогда влюбился бы Антуан? – спросил он.

– Не знаю, – она повернулась, чтобы видеть его лицо. – Тебе, то есть, ему ведь двадцать, он бы тоже мог учиться в Академии. Там много разных девушек, выбрал бы обязательно какую-нибудь.

– Если бы тебя не было в Лабассе, то и Арман бы давно учился. И не было бы всех приключений, какие случились с нами. Возможно, Мариэль пришлось бы разбираться с аргириусами самостоятельно.

Слабая улыбка тронула губы Люси и сразу исчезла:

– Опять я фантазирую! Придмываю то, чего никогда бы не случилось.

Антуан поправил её волосы, заправляя локоны за ухо:

– Значит, фантазируй о том, что хочешь. Никто тебя за это не накажет. Ведь это всего лишь сон.

– Я и так слишком много мечтала о ерунде, не хочу больше, – она вспомнила урок от Ирминсуля. – Не хочу, чтобы магия прокляла меня и моих детей. Не хочу, чтобы мои потомки были лумерами!

Юноша взял её руку и поднёс кончики пальцев к своим губам:

– Я любил бы тебя и лумерку, – личико девушки сморщилось, готовое заплакать, и Антуан уточнил, – ты мне не веришь?

Губы коснулись пальцев, размеренно целуя подушечки. Конечно же, всё дело было в фантазии – Антуана не было рядом, и он не сказал бы поддерживающих слов. Понимая это, Люсиль взяла его руку и отзеркалила действо:

– Мне нужна помощь, – прошептала в приближенные пальцы, – я сама не справлюсь. Мне нужен кто-то сильнее меня...

Целовать чужие руки внезапно оказалось неизмеримо приятнее, чем давать ласкать свои. Нега разлилась по телу, и Люси проснулась.

– Мне нужен кто-то сильнее меня! – повторила она и заскулила, утыкаясь мокрым лицом в подушку.

40-й сон. Обновление

Сумасшедшие дни, переворачивающие прежде аккуратно сложенную жизнь с ног на голову! Люси рассмеялась, затем шмыгнула носом, собираясь всплакнуть от переизбытка чувств, но опять пробил смех. Как это всё было необычно! Вот и она попала в приключение и, наконец, выходит из него не просто целая и невредимая – здравомыслящая и готовая теперь бороться за своё счастье, если вдруг кто-то посмеет этому помешать.

– Какая я глупая найла! – посмеялась сквозь слёзы, и ещё долго бы валялась на кровати, но прозвенели сигнальные колокольчики в почтовом ящике, предупреждая о сообщении.

Вытирая на ходу нос и лицо платком, она подошла к ящику. Время было позднее: слишком много времени ушло на разговор с родителями. Разговор по душам в прямом смысле, ибо он вывернул все души наизнанку – даже у отца глаза покраснели, но он позволил себе лишь потеребить переносицу.

На дне ящика лежала одинокий ярко-вишнёвый рампант на короткой ножке и записка, сложенная непривычно – прямоугольником, а не трубочкой.

“Последняя ночь, и мы свободны! Надеюсь, твой подарок вернётся к тебе сразу после полуночи. Напиши, как получишь. А. В.”, – знакомой рукой, слегка небрежно было выведено в послании.

– Да, свободны! – Люсиль взглянула на часы – время близилось к десяти. Ещё два часа ждать. Собственно, она не совсем поняла, о каком подарке идёт речь, возможно, Антуан имел в виду портальный дар, но...

Но по условию Некроманта, если в течение сорока дней хотя бы раз использовать дар, доставшийся от слияния, то он закрепится, – на полгода. Будет выжидать обручения. Люсиль, например, использовала магию металла почти неосознанно, кроме последнего раза. Антуан же (именно он!) с помощью портальной магии перенёс её из Лапеша в Лабасс. И Люсиль никак не могла перестать удивляться: разве мог ополовиненный дар сработать на такое огромное расстояние? В этом сомнении она была солидарна с родителями. Так на какой подарок намекал Антуан? Сделал он их за последние две недели предостаточно.

Люси поймала себя на мысли, что она привыкла к мелким знакам внимания, иначе с чего бы первой вещью, которую она взяла с собой в Люмос, был персональный портальный ящик? Даже заменила истощившийся артефакт внутри на заполненный. Проснуться после волнительного дня и удивительно нежного сна, а потом обнаружить в ящике очередное пирожное и сочный свежий южный фрукт – это было лучшим лекарством, восстанавливающим веру в лучшее. Возможно, это помогло выстоять днём.

Сирра Камилла заметила, что настроение старшей дочери улучшилось, и осторожно приступила к важному разговору. Слуги натирали до блеска полы в приёмном зале, куда планировалось пригласить для праздничного вечера музыкантов и гостей соответственно. Нужно было одобрить список гостей, меню и развлечения. Но Люсиль сразу обрезала разговор.

– Ничего не нужно. Ни гостей, ни танцев, ни двухэтажного стола с закусками. Я уйду, если это всё будет! – с видом бунтовщика заявила она.

– Но как же?!.. – матушка выронила лист с записями и цифрами, обозначающими сумму оплаты за услуги. – Это же праздник в твою честь, золотце! Прости, дорогая...

Люси подняла лист, пробежалась глазами по тратам:

– Я бы хотела сэкономить эту сумму. И если вам хочется её потратить, вы могли бы положить её на мой счёт.

У герцогини отвисла челюсть, женщина хватала сначала воздух ртом, потом схватилась за сердце. Ей подали воды.

– Зачем тебе сейчас деньги? – с великим трудом она задала вопрос, обмахиваясь веером из-за дурноты. Спросила – предвидя ответ дочери.

Вчера, по пути в Люмос, та спросила, совсем некстати, как их родственник сир Райан Риз, потерявший всё, заполучил себе лошадиную ферму и особняк на юге, было ли это подарком его отца, сира Арлайса. Обескураженный вопросом, отец тем не менее буркнул, мол, Риз-средний пошёл в батюшку, оказался талантливым пронырой. Обобрал семью, оформив личный банковский сейф на свою наглую необручницу, и зажил с ней припеваючи. Да, и построенный дом на Адноде выгодно продал...

– Обобрал через личный сейф... – “задумчиво” повторила Люси, и отец крякнул, пойманный на собственных словах, а затем рассмеялся: дочь в него, такая же сообразительная.

Поэтому сейчас матушка поняла: Ирминсуль более чем очевидно приоткрыл завесу семейной тайны, ибо вопросы о лумерстве и деньгах были неспроста. И Люси “не подвела”, ошарашила, несмотря на то, что Камилла была готова к неприятному сюрпризу:

– Если твоя маг-сила ко мне не вернётся, то мне придётся поступить в Лумерскую Академию, а потом нужны будут средства для дела.

Госпожа де Трасси сделала знак прислуге выйти и закрыть за собой дверь.

– И чем же ты хочешь заниматься, дочь? – дрожащим голосом спросила женщина.

Люсиль посмотрела на руки, никогда не знавшие тяжёлого труда:

– Не знаю. Возможно, буду рисовать по заказу, опыт у меня есть. Или придумывать фасоны платьев для белошвеек Ниссы и ... жены инквизитора... Если у меня не будет портального дара, отец не сможет меня продать подороже и выставит из дома... Как это сделал наш дядюшка Арлайс со своим сыном....

Старалась сирра Камилла держать себя в руках, но ужас от возможной перспективы сковал виски, и она упала в обморок.

Приходила в себя долго. Управляющий хотел было уже вызвать лекаря, но госпожа де Трасси простонала, что ей уже лучше. Люсиль, добавляя трагичности моменту, плакала рядом с матерью, мешая служанкам расшнуровывать герцогиню и обтирать уксусной водой. Малышка Лионэль, заразившись настроением сестры, также пищала: “Мамушка, не умирай!”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Почувствовав себя в состоянии говорить отчётливо, герцогиня велела прислуге оставить её с дочерьми, и те улеглись по обе стороны от матери, прижимаясь к ней и всхлипывая. Камилла раскинула руки, словно птица, охраняющее своё потомство, обняла своих девочек, и, поглаживая по спинам, утешила как могла:

– Ничего, мои золотые, у нас ещё есть время. Обновление может длиться и пятьдесят дней... Дар сложный, обязательно Владычица тебе его вернёт... Ты ведь совершала благое с его помощью, милостивая наша Создательница всё видит... А Лио, пока повзрослеет, мы обязательно всё исправим, я вам обещаю, мои золотые. Никто вас не выгонит из дома, никогда! Не отнимет у вас имени нашего рода! И вы не будете жить, словно лумерки. Я отдам последние крохи своей магии и уеду в Арнаахал, лишь бы никто не смел вам угрожать...

Дочери и мать понемногу успокоились. Лионэль, плохо понимающая, куда и зачем собирается уехать мать, задавала глупенькие, по возрасту, и наивные вопросы, госпожа де Трасси ей уклончиво отвечала. А Люсиль колебалась, не зная, стоит ли сказать о слиянии с де Венеттом и о маг-силе, управляющей металлом, которая вполне успешно чувствовала себя в девичьем теле.

Решила не говорить: на фоне последних событий де Трасси решат, что обручение с Антуаном вовсе не плохой вариант. И всё бы ничего, но тому нужна друидка, он в активном поиске и наверняка уже кого-нибудь нашёл, для него это не будет сложно. Обмен колкостями в Лапеше и отказ в ответ на признание не мог не задеть Антуана, да и вообще... Выходить замуж не по любви, продавать себя (а вариант с де Венеттом ничем не отличался от кокетства перед Его высочеством) – всё это теперь не для Люсиль.

После обеда примчался сир Аурелий, которому управляющий отправил записку о плохом самочувствии супруги. Выслушал сбивчивые жалобы сирры Камиллы и короткий резкий монолог внезапно взбунтовавшейся дочери. Его реакция была достойна главы семьи, ответственного за оступившихся членов:

– Допустим, я не вижу ничего страшного в желании отпраздновать белое совершеннолетие без изысков. И даже допускаю мысль о внезапной смене мечты, моей дочери, несколько лет донимавшей меня просьбами познакомить с перспективными представителями...

– Я?! Я не просила, пап! – возмущённо воскликнула Люсиль.

–

Допустим

... – герцог метнул гневный взгляд в сторону перебившей его, – это не отменяет желания стать королевой...

– Я мечтала об этом в детстве, пап, все девочки об этом...

– Тш-ш! – Аурелий поднял указательный палец, призывая к внимании. – Я не договорил. Но больше всего я хотел бы узнать о плетущихся интригах за моей спиной! Я обеспечил и готов далее гарантировать беспроблемное существование моих детей. Ни о какой Лумерской Академии и речи быть не может! Но, шархал побери эту вашу женскую логику, с чего вы взяли, будто над нашей семьёй витает проклятие? Я на каждый чих спрашиваю одобрения у жрецов и инквизиторов, ежегодно в Совет Люмеров мы отдаём сумму, способную обеспечить безбедным годовым содержанием десять лумерских семей. Ну, уж извините, всех бездельников я не в состоянии обогреть. ЧТО ЕЩЁ КОМУ МЫ ДОЛЖНЫ?

Люсиль и сирра Камилла вздрогнули от последнего восклицания, сопровождённого ударом кулака по столику с подпрыгнувшей посудой. Герцогиня аккуратно вытерла носик платком, всхлипнула и покачала завитыми у лица локонами:

– Должно быть, это моя вина, Аурелий. Владычица послала мне знак – после Ирминсуля у меня пропала маг-сила...

– Что?! – одновременно вскричали супруг и дочь.

– На три дня, – Камилла поднесла платок к носу, – это предупреждение, Аурелий...

– Но за что?! – герцог выпрыгнул из кресла и встал, широко расставляя ноги и засовывая большие пальцы в карманы жюстокора.

– Ах! – только и получил в ответ, герцогиня поперхнулась воздухом, что означало тайну, законсервированную силой Лабасского Ирминсуля.

– Понятно! – Аурелий прошёлся по комнате, подумал, нервно поглаживая свои золотистые волнистые волосы, и резюмировал. – Значит, так! Никуда не выходить до моего возвращения. Завтра я вернусь сразу после, гхм, того, как выясню все обстоятельства.

Он поцеловал, как обычно, нежно супругу, старшую дочь, заглянул к младшей дочери, которую увела прислуга по приказу герцогини на время, и уехал в Лабасс, решительный, собранный и негодующий.

Однако на следующий день представлял полную противоположность Аурелию вчерашнему. Бант на горловине отсутствовал, будто мешал свободному дыханию, и воротник рубахи был ослаблен. Герцог то и дело засовывал руки в карманы, позвенивал монетами внутри. Но главное – на его лице было столько смущения, огорчения и страха, что хватило встречного переглядывания с встретившими его родными женщинами.

– Гхм, действительно, наш малыш Ирминсуль достиг значимых высот, – осторожно сказал он, соображая, как бы поделиться полученной информацией, чтобы избежать двусмысленного понимания со стороны.

– Что же теперь будет, Аурелий? – супруга сложила молитвенно руки.

Герцог сел на софу рядом с супругой и поманил пальцем Люсиль, пытавшуюся в эти напряжённые минуты отвлекать сестру, которая водила пальчиком по великолепно иллюстрированному альбому с животными. На свободное место втиснулась в своих широких юбках старшая дочь, младшая охотно забралась к отцу на колени.

– В свете открывшихся событий, гхм, – начал сир Аурелий и вздохнул, – стоит иметь в виду, что каждый провинившийся достоин второго шанса. Я не буду больше настаивать относительно брачного выбора для своих дочерей... Это уже...

Люсиль ахнула и порывисто схватила руку отца и поцеловала её:

– Благодарю, отец!

Герцог с притворно сердитым видом забрал свою руку:

– Но и морочить себе голову не позволю: то “хочу”, то “не хочу” – надеюсь, что теперь на эту тему мы не скоро поднимем разговор. В правильном ли я мыслю направлении, сирра Люсилия?

Девушка ответила своей фирменной сияющей улыбкой:

– Да, папа!

– В любом случае, проблемы будем решать по мере их появления. С остальным я разберусь самостоятельно, – теперь герцогиня взяла супруга за руку, и он коснулся сухими губами женских пальчиков. – Ну, а теперь о приятном. На сносях две кобылы от Эрмунда Второго, боюсь, олухи не доглядят...

Внезапный переход к новости о двух кобылках, понёсших от самого известного победителя скачек де Трасси и показывающих все признаки скорейшего разрешения от бремени, рассмешил женщин, а малышка захихикала за компанию, находя весёлье более приятным занятием, чем вчерашние пугающие крики. Герцог не дал себя смутить и прибавил: он желает прогуляться до центра порталов в сопровождении всех своих любимых сирр и обещает вернуться в Люмос сразу, как только примет пополнение в конюшне и получит заключение лекаря об их здравии.

– Но, дорогой, завтра же... И ты не приедешь? – герцогиня напомнила о наступающем женском совершеннолетии Люсиль.

– Кое-кто (не помню уже, кто) отказался от пышного празднества, войдя во вкус сельской жизни. Посему, в наказание за самостоятельный выбор этого кое-кого, моё решение неизменно. Званый ужин для близких знакомых остаётся на белый день, музыканты будут, а танцы – это на ваш выбор. Энон-эрит. Я устал заниматься глупыми женскими вопросами.

Герцог щёлкнул пальцами в сторону сферы, вызывающей прислугу. Из-за двери через пару мгновений вынырнул управляющий. Аурелий, поднимаясь с софы и протягивая руку супруге, сделал мимолётный жест – управляющий кивнул и скрылся.

Из гостиной ещё никто не вышел, как слуга вернулся с небольшой шкатулкой в руках, открыл крышку, и герцог достал оттуда кошель, расшитый гербом де Трасси.

– Наш подарок мы вручим официально во время приёма, а пока небольшая приятность, – герцог поманил к себе дочь и вручил ей кошель, – проведите завтра день, не отвлекая меня на свои дамские секреты. Горячие источники, закусочные, лавки с женской дребеденью... И чтобы никаких побегов и им подобных сюрпризов!

Люсиль пискнула и бросилась к отцу на шею, снизу за ноги его обняла Лионэль, копируя действие сестры.

Вот так выдержка, снисходительность главы семейства решила ситуацию, в которой Люси не видела выхода. На её душе мгновенно стало легче, и матушка воспряла духом. Что касается тайны, открывшейся ей под Ирминсулем, пока провожали сира Аурелия до Центра порталов и одновременно прогуливались по весеннему Люмосу, Люси кое-что ухватила из родительского разговора.

По своём возвращении в Лабасс матушка решила внести лепту в облагораживание ирминсулиума – разбить там клумбы с цветами, посадить несколько декоративных деревьев на свободной территории и как-то украсить дорогу, ведующую от этого источника магии к Волчьему Логову.

В Лабассе, как ни странно, друиды считались большой редкостью. Видимо, север не способствовал зарождению растительной магии. Из ближайших магов к древу Владычицы жили сирра Камилла де Трасси и баронесса Кюри, мать друга Антуана – рыжего Дилана. Если последний активно помогал Антуану, увлекшись разведением неизвестных Люмерии растений, то баронесса уже, оказывается, совершила благое.

По настоянию де Венеттов и Делоне вместо каменного забора вокруг ирминсулиума посадили живую изгородь, якобы древо противилось ограничению визуальной свободы. Ну, а как известно, всё, что впитало в себя магию друидов, то неохотно пропускало чужих. Так что даже невысокие кусты были отличным препятствием для желающих проникнуть к святыне без разрешения охранников. И мать Дилана наравне с группой столичных друидов возилась в грязи, отдавала свою магию ради процветания края и комфорта Ирминсуля.

Люсиль вспомнила свои беседы с Её величеством, повторившей дважды о том, что труд, потраченный на благо других, имеет б

о

льшую ценность, чем тот, который был ради личных целей. «Как странно, – думала Люсиль, – в последнее время (или это мне кажется) все только и твердят о пользе труда. Все что-то делают, изобретают, экспериментируют. Даже те, кому Владычица дала власть управлять другими...”

В Канонах Владычицы, разумеется, был один, восхваляющий мага-труженика. Владычица поощряла всякую работу ради блага Люмерии, обещая всем, “отдающим своё время и силы, неустанно беспокоящимся о будущем” преумножение магии. Рациональное зерно этого Канона часто повторялось воспитателями юных магов: если хочешь, чтобы маг-сила быстрее окрепла, нужно много её тренировать, а без её использования она и вовсе угаснуть может. Это Люсиль прекрасно помнила, но сейчас... Все будто помешались на созидании...

Она не особенно долго размышляла по этому поводу, свернув на тропу переживаний о собственном будущем. А появившийся с подарками на следующий день Арман опять напомнил о сделанном наблюдении.

Первыми утром пришли поздравительные письма от госпожи Делоне, помнившей заботу Люсиль о себе в тёмные времена, и Мариэль, почти одновременно. Смущённая вежливым и с некоторыми признаками теплоты поздравлением от бывшей подруги, Люсиль немного растратила боевой дух. Мириться с Мари пока не хватало смелости.

Слава Владычице, пошатнувшийся настрой вскоре был поднят выше ожидаемого уровня. Арман прислал записку, испрашивая позволения заявиться в обеденное время, ибо в остальное время он будет занят до позднего вечера. Он хотел поздравить лично и вручить накопившуюся гору подарков из Лабасса.

От Её величества и Его высочества Хривелура поздравление доставили не через почтовый портал, а принёс незнакомый инквизитор. Расстёгивая бархатный чехол на прямоугольном свёртке внушительного размера, Люсиль уже знала, что внутри. Пока матушка торжественно читала пожелания и уверения в гордости за талант именинницы, та дрожащими руками вытащила на свет альбом с надписью “Сеянец – 1643 г.осЛ”

(год от создания Люмерии – прим. авт)

. В постскриптуме письма Её величества было сказано, что это один из первых экземпляров, и очень скоро де Трасси получат свой как участники “Сеянца”.

В книжном оформлении рисунки выглядели весьма солидно, Люсиль водила пальцем по матовой поверхности листов с собственной работой и расплакалась – от удовлетворения и знания того, что она на кое-что способна.

На рисунке к продукции лапешского винодела-друида оставили розовую кляксу, которая, и правда, напоминала каплю вина – Люсиль засмеялась сквозь слёзы.

– Очень оригинально, дорогая, и смело,– сирра Камилла взяла причину смеха в руки. – У тебя появляется свой стиль!.. Хм, а этого стоило ожидать...

На новинки года каждой продукции отводилось больше места: представляли товар, его характеристики, историю создания и рассказ о семействе, заявившем о новинке. Необычному, придающему бодрость, напитку де Венеттов вообще было посвящено два разворота – в начале и середине, причём оба раза с восхищёнными отзывами королевской семьи, одной из первых оценившей кофейный терпкий вкус.

– Где же наши цитрусы? – быстро устав от чужой славы, герцогиня перелистнула страницу.

На очередном развороте, ярком, отличающемся от прочих оранжевыми сочными оттенками, соседствовали два лабасских имени – де Венетты и де Трасси, названные совладельцами нового продукта.

– Не могли отдельно представить, – проворчала сирра Камилла, в то время как Люсиль давилась смехом. – И что я смешного сказала?

Дочь помахала рукой, мол, ничего особенного, и отправилась запивать икоту. Если бы матушка знала, какой ценой де Трасси стали обладателями цитрусов, её гордость скатилась бы до унизительного стыда.

– Ах, не было забот, пока они не появились! – матушка закрыла альбом и отложила его в сторону. – Ведь я теперь буду думать о том, проследит ли Аурелий за их обработкой! Не польют, как следует, а мне потом лечить деревья...

Арман появился с сокурсником, который, передав слугам ношу, удалился, сославшись на неотложные дела. Подарков, и правда, было много. Но первое, на что обратила внимание именинница, это была повязка на руке гостя.

– Ерунда, ошибся в рассчётах, завтра заживёт, – отмахнулся от вопросов Арман и слегка приобнял Люсиль, на правах старого друга целуя её в щёку. – У меня всего час, потом я убегу. Поздравляю, уважаемая сирра!

Люсиль рассмеялась и потянула гостя за руку в гостиную, в данный момент главный подарок шёл рядом и улыбался. Теплом затопило сердце, на время были отброшены мысли о том, что Делоне больше не свободен, женат и знает слишком много лишнего о наказании Люсиль. Но это был Арман, ему можно было доверять, почти два года скрывавший свой дар, он знал цену словам, и виновница внимания не переживала, разглядывала его счастливым сияющим взглядом.

– Вижу, к тебе вернулась менталка, – подмигнул он, уклончиво не называя симпатоморфию опасным даром обаяния.

– Вовсе нет, – Люсиль рассмеялась, – я просто рада тебя видеть. Ты изменился, сколько мы не виделись?

– Больше месяца, кажется. Я сбился во времени: слишком много событий.

Сирра Камилла поприветствовала гостя, перекинулась парой вежливых фраз и тактично удалилась под предлогом проверить почтовый портал.

Всего месяц, но как изменился Арман! Люсиль и забыла, какой у него глубокий баритон, совсем мужской и очень похожий на отцовский. Немного похудевший, с небритостью на лице и слегка покрасневшими глазами, должно быть, от недосыпа.

Делоне учился и трудился в поте лица. Рассказывал что-то про изобретения, которыми занимается Лумерская Академии, говорил так увлечённо, что Люсиль убедилась: он на своём месте.

– Ты наконец счастлив? – в паузе внезапно спросила она.

Гость улыбнулся:

– Однозначно. Но что это я... о себе, глупый куль, подожди, сейчас объясню, где от кого...

Он перенёс почти все коробки и свёрток со стола, куда их сложил слуга, к диванчику, где сидел с Люсиль и начал передавать по одному, начиная с мелкого. Супруги Делоне разошлись во мнении, поэтому поздравления было два: сирра Элоиза сопроводила небольшую коробочку запиской “Ты догадаешься, дорогая”, сир Марсий не заморачивался и передал билет для обналичивания в банке на сумму в восемьсот гольденов.

– Отец велел сказать, что сирре в твоём возрасте пора подумать о своём деле, – прокомментировал подарок Арман, и Люсиль внутренне поёжилась: менталист сир Марсий будто почувствовал вчерашние сомнения.

В коробочке от матери Армана лежало ожерелье с розовым кварцем, минералу приписывались свойства привлекать удачу и любовь. Об этом как-то Люси говорила с госпожой Делоне, когда они скучным вечером рассматривали её “женские сокровища”.

– Это от Мари, – Арман протянул свёрток. – Для учёбы в Академии пригодится, да и так, можешь для верховой езды надевать, Мари говорит, очень удобно.

Люсиль поблагодарила и отложила в сторону – вдруг не понравится содержание свёртка, и Арман обидится. А он уже тыкал пальцем на столик, где остался одинокий принесённый подарок, небольшая стопка книг, перевязанных бантом:

– ...И учебники для первого курса ментального факультета тоже пригодятся. Для второго и третьего не покупай, скоро их подкинем, как сдадим все экзамены.

Юноша объяснил. Мари добилась разрешения закончить Академию досрочно. В том поспособствовал король: его приказом двум новым студентам автоматически засчитали боевые дисциплины, по лекарскому делу и кое-какие теоретические. Зачёт по истории сира Курсуня, первого обладателя ллафина, Мариэль точно не нужно было сдавать.

Остальные теоретические предметы она легко выучила и на прошлой неделе успешно ответила на все вопросы комиссии, а теперь готовилась к сдаче за второй курс.

Выражения лица Люсиль слишком быстро менялись: чувства затронули что-то болезненное. С одной стороны, она не могла не вздохнуть с облегчением – не придётся изобретать предлоги для избегания бывшей подруги в Академии, с другой – уколола лёгкая зависть: опять отец скажет, что молодая жена Армана слишком умна.

– А разве она не может отложить обучение или ... как-то... совмещать? – произнесла Люсиль на вопросительный взгляд Армана, резко прекратившего говорить.

Тот обстоятельно начал объяснять: лумерская наука захватила Мариэль больше, чем трёхлетнее веселье магов и неторопливое обучение; Мариэль слишком одержима новыми идеями – от ветряного генератора до купальной летней заводи в излучине реки Лонии для всех желающих лумеров.

Девушка слушала гостя, за десять минут поделившегося событиями, количество которых Люсиль не смогла бы пережить и за год. Арман и Мари воспользовались своей взрослой свободой, открывшейся после совершеннолетия более, чем достойно. Хотелось похвастаться альбомом, но на фоне успехов друзей это маленькое достижение стремительно съёживалось в размерах.

– Хорошо, что у тебя всё получается, – скрывая грусть, резюмировала Люси монолог Армана.

Он погладил руку девушки:

– Мне повезло с женой, это она придала смысл моей жалкой жизни, заставила поверить в себя и подбросила слишком много идей, чтобы я не заскучал в ближайшие лет десять. Будешь выбирать себе супруга, ищи такого же, с одинаковым интересом.

– А дети, ты же их боялся?

– Ничего, к их рождению меня уже готовят.

Он засмеялся, и Люсиль подхватила его добродушный смех. Юноша вернулся к комментированию подарков. Де Венетты передали тоже банковский билет на ту же сумму, что и сир Марсий (наверняка договорились), и сирра Илария ждала возвращения Люсиль в Лабассе, чтобы лично вручить ещё один сюрприз.

– Ну, а от меня лично... – Арман крякнул, неловко перехватывая раненной рукой тяжёлую большую коробку, – загляни, вдруг я ошибся...

Люсиль стянула шёлковый чехол с действительно увесистой коробки, сняла крышку и сначала не поняла, что внутри, а потом ахнула:

– Как ты догадался?!

– Кое-кто подсказал. Мы все в курсе твоего дебюта на Сеянце, ждём каталог, очень хочется посмотреть на...

Люсиль с трудом отодвинула от себя коробку с красками и материалами для рисования, сместилась к гостю и обняла его:

– О, благодарю! Твои слова для меня очень важны, – и заставила добавить, переступить гордость, – поблагодари за меня её. Скажи Мари, что её идея для меня... Эй, ты опять смеёшься?

Арман тянулся за последней коробкой, ожидающей своей минуты на полу возле диванчика:

– Идея была от Анчи. А это от него, и он просил вскрыть его подарок, когда никого рядом не будет. Я, наверное, не считаюсь за чужого, мне очень любопытно, что он туда затолкал, по-моему, это самый тяжёлый сюрприз,– гость лукаво прищурился, но покрасневшая именинница наотрез отказалась заглядывать в коробку. Антуан мог положить что угодно – потом будешь целый год предметом шуток. Ну уж нет!

Подозрительный сюрприз Люси сразу унесла к себе в комнату, не доверяя слугам, и спрятала, планируя распаковать в одиночестве. Сегодня утром Антуан не прислал маленький знак внимания, и это даже как будто немного задело, но именинница справилась: сегодняшний день никто и ничто не испортит!

Арман пообедал у де Трасси, то и дело поглядывая на часы – он уже опаздывал, поэтому ел быстро, стараясь отвечать на все вопросы сирры Камиллы. Её больше всего интересовало, что такой перспективный маг делает в Академии для тех, кого Владычица обошла своим благословением.

– Зато они живут без оглядки на магию, а надеются только на свои силы, – не моргнув и глазом, отпарировал Арман колкость и, будто специально, начал объяснять суть своей нынешней деятельности и группы изобретателей Академии.

Из всего торопливого рассказа Люсиль рассеянно уловила только одно – без магов лумеры пока не справлялись. Пока не существовало способа очистить металлический слиток одного металла от примесей другого. Из-за несовершенства содержимого конструкции Арман сегодня и поплатился во время испытания какого-то прибора. Современной Люмерии требовались маги, управляющие металлом, и, как будто нарочно, именно сейчас их не хватало для работы.

– У сира Антуана закончился период обновления? – госпожа де Трасси вдруг вспомнила об известной маг-силе де Венетта-младшего.

– Кажется, да, но он сейчас немного занят, – Арман залпом допил отвар, промокнул губы салфеткой и поднялся, извинясь за свой вынужденный уход. На то, чтобы добежать до Академии на лабораторное занятие, у него оставалось всего четверть часа.

– Мне бы сейчас портальный дар не помешал, – подмигнул гость, прощаясь с Люсиль, – а, как Анчи, портальным артефактом я пока не обзавёлся – на него разрешение инквизиции требуется. Нашему везунчику Анри подарил свой на память.

Приглашения на праздничный вечер, со вписанными именами всех Делоне и де Венеттов Арман забрал, почесал кончик носа смущённо, признаваясь, что вряд ли кто-то будет – все заняты. На просьбу появиться самому тоже отказался: он и так редко видел свою молодую супругу, поэтому выходные дни были посвящены только ей, и то на этой неделе она сама должна была приехать по договору с лекарней сира Николаса, чтобы обменяться кое-каким опытом первой помощи при остановке сердца...

Делоне ушёл, и в столовой будто воздушный вихрь успокоился, стало тихо-тихо. Матушка через минуту смогла вынести свой вердикт об услышанном:

– Они с ума посходили. Столько дел, когда они успевают жить?

– Это и есть настоящая жизнь, а не существование, – хмуро сказала Люсиль, только сейчас разглядев на тарелке её съедобное содержимое, в котором машинально ковырялась во время увлечённого повествования Армана.

40-й сон (2 часть). Совершеннолетие

Перед прогулкой на горячие источники решено было отдохнуть, и де Трасси разошлись по своим комнатам. Заперев дверь на надёжный замок, Люси взяла подарок Антуна, и села со шкатулкой на кровать – на узком бюро рассматривать показалось неудобным. Сверху предметов, которыми был наполнен ящик, лежала сложенная знакомо, прямоугольником, записка.

«Благостного белого дня с наилучшими пожеланиями. Я понимаю, что тебе противно иметь дело со мной и тем более выполнять мои просьбы, однако я вынужден обратиться за помощью.

Ты знаешь, что после слияния оба владельца дара несут за него ответственность и, в случае подтверждения прав на его владение, сила дара будет зависеть от уважения к нему обоих владельцев. Я не настолько одарён, как моя сестра, но свою единственную маг-силу я разделил с тобой пополам по доброй воле. И даже если бы тогда я знал об исходе наших отношений, я бы сделал это ещё раз, потому что мне казалось, что ты нуждаешься в моей помощи. Таково было испытание во время слияния…»

Люсиль остановилась, в горле появился ком. Она понимала, о каком испытании идёт речь, ведь и сама спасала дерево с удивительными цветами, жертвуя собой. Но тон письма Антуана не был игривым или торжествующим, поэтому, не добравшись до последней строки, Люси уже знала, о чём её попросят.

“...Я не упрекаю тебя в любопытстве использовать силу влияния на металл, он, в общем, прост на практике и бесконтролен без упражнений. Понимаю, что ты с удовольствием забыла бы обо мне и тебе нет никакого дела до моего будущего...”

– Забудешь тебя, как же! – издала нервный смешок девушка, вытирая вдруг повлажневшие углы глаз

“... Однако я хочу попросить, в память о наших весёлых годах, проведённых вместе, и детской дружбе, поддержать мою магию до её возвращения через полгода, как раз к началу обучения в Академии.

Понимаю, что ты не можешь гнуть трубы, да я тебе и не дал бы этого делать...”

Люсиль всхлипнула и разразилась невольными слезами, причину которых объяснить не могла. Отревевшись, расправила лист с потёкшими в двух местах словами – куда упали несдержанные слезинки:

“Я придумал занятие, которое должно тебе понравиться. В шкатулке ты найдёшь тетрадь с некоторыми советами по манипуляциям металлами. Я кое-что выписал, самое полезное и простое из учебника, чтобы ты не тратила время. У тебя есть дар художника, твоё чувство прекрасного всегда меня восхищало. Поэтому, надеюсь, процесс создания украшений из металлических нитей тебе придётся по душе. Я попросил Армана добавить к учебникам Мариэль альбом (он не поместился сюда), в котором ты сможешь найти понравившиеся примеры плетения.

Если вдруг понадобится помощь или закончатся материалы, ты всегда можешь обратиться ко мне, я с удовольствием пришлю всё необходимое...”

Люси вывалила содержимое шкатулки на покрывало – все мелочи были расфасованы по плотным мешочкам, пара из них, шёлковых, полупрозрачных, хранило что-то хрупкое, позвенивающее. Внутри оказались огранённые мелкие ювелирные камни с отверстиями для металлических нитей, разноцветные, напоминающие нежный кварц. В других упаковках находились мотки нитей – золотых, серебряных и из других металлов, названия которых Люси с уверенностью бы не назвала.

Одно не оставляло сомнений – подарок Антуана хоть и представлял собой набор для рукоделия, но был дорогим, пожалуй, дороже прочих, несмотря на то, что де Венетт пытался обставить всё так, словно Люси делала ему одолжение.

– Сумасшедший! – улыбка невольно тронула губы. Кусая их, девушка сходила к столику, заваленному подарками. Развязала стопку учебников, которые наверняка в этом виде попылились бы несколько месяцев, нашла альбом Антуана, с ним забралась на кровать и улеглась рассматривать иллюстрации, напомнившие об увлечении Лео, сына бывшего герцога, Райана Риза.

Ответ Антуану, как и всем дарителям, конечно же, был написан, хотя и потребовал нескольких разорванных листов – не сразу получилось создать послание в вежливом, спокойном тоне, подобном тому, в котором было написано письмо де Венетта.

Игрушка Анчи, в самом деле, оказалась презанятной. Несколько первых страниц с советами, и Люсиль вечером вдоволь наигралась с металлическими нитями, заставляя их изгибаться, принимать желаемую форму. Результат получился корявеньким, но именинница не расстроилась. Это было интересно, в какой-то степени захватывающе, и в целом напоминало работу художника, разве что вместо красок здесь был металл.

Ночью Антуан с печальной улыбкой смотрел на неё, находясь рядом – лицом к лицу.

– Я рад, что тебе понравилось, – сказал он, привычным движением убирая упавшие локоны с лица девушки.

Люсиль колебалась недолго, потянулась к губам напротив и коснулась их:

– Благодарю. Я сохраню твой дар, он не потеряет свою силу.

Было бы глупо полагать, будто поцелуй останется одиноким – Антуан шевельнул губами, откликаясь. Пара замерла. Люсиль не отрицала – поцелуи ей нравились, особенно такие чувственные, какие были сейчас во сне. Рука обхватила мягкие волнистые пряди на затылке придвинувшегося юноши – и они оба утонули в неге неторопливых ласк. Это было так сладострастно, что Люси сама не поняла, как закинула ногу на Антуна, собираясь опрокинуть его на спину – и проснулась.

Знакомое тянущее ощущение в желудке не отпускало до тех пор, пока девушка не рассердилась:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ну нет! Опять придумала себе! Не хватало ещё влюбиться в сон!

Раздражённо покрутившись на кровати и сбив простыни, она с большим трудом уснула, поднеся руку к губам и уткнувшись ими, раскрытыми, в расслабленные пальцы.

Следующие два дня прошли в относительно неторопливой подготовке к званому вечеру. Свободного времени оставалось много, Люсиль успела даже порисовать вместе с Лионэль красками, подаренными Арманом. Дело оказалось не совсем аккуратным, и сирра Камилла, обозревая двух дочерей в заляпанных платьях, пообещала в Лабассе освободить одну комнату, ближе к мансарде, специально для этого развлечения.

Изучала ювелирное дело Люси, наоборот, в одиночестве, без лишних глаз, и с каждым разом оно нравилось всё больше – пальцы словно металлом наливались, как во время игры на таннау, нужно было держать их в напряжении и дирижировать магическими потоками. За два вечера половина мотка с золотой нитью была уработана, правда, результат насмешил, пришлось собрать “красоту” в слиток, а вот сделать из него, наоборот, нить, оказалось невыполнимой задачей.

К Антуану Люси не стала обращаться, написала Лео, и парнишка охотно разжевал технологию, с оговоркой – он только видел, как отец делает, а сам ещё не умеет по причине отсутствия маг-силы. Пришлось отправить слиток, и на следующий день пришла катушка с нитями. Относительно вопроса, кто этим занимается, пришлось соврать. Отец Лео периодически виделся с сиром Аурелием, бывший герцог мог и сболтнуть родственнику, шутя над ним.

Званый вечер, по странному стечению обстоятельств, совпадал с сороковым днём наказания от Чёрного Некроманта, и это несказанно добавляло нервозности. На разосланные приглашения откликнулись все, за исключением, как и ожидалось, Лабасских соседей. Даже Хривелур с Дианой приехали из Лапеша, на что де Трасси не рассчитывали.

Люси прежде любила свои дни энджела. Волнительная суматоха, повышенное внимание, громкий смех после тонких шуток, восторженные пожелания и восхищение именинницей – это всё радовало, привносило в праздник магию левитации, как шутила Люсиль. Хотелось порхать, словно энджел или весенняя бабочка, опъяневшая от нектара.

Но не в этот раз. Именинница чувствовала себя беззащитной без маг-сил. Был страх, что отсутствие дара обаяния сделает её в глазах гостей глупенькой, как некогда случилось с Арманом, внезапно освободившимся от любовных сетей подруги, и Хривелуром, начавшим презирать за очевидное кокетство без магической поддержки.

Гостей накормили, а затем, сытых и мечтающих о спокойном отдыхе пригласили в зал, где ждали музыканты. Люси предупредила родителей – ни петь, ни музицировать она не будет. И всё-таки де Трасси нашли повод вызвать восхищение знатных знакомых, последний раз видевших “эту прелестную малышку” четыре года назад. Перед началом очередной композиции (по заказу незатейливой, спокойной), сир Аурелий похвастался иллюстрированным каталогом “Сеянца” этого года, к созданию которого его юная дочь приложила руку. И пока музыканты поддерживали фон, гости рассматривали альбом, передавая его из рук в руки, а по окончании этюда прозвучал тост в честь всех создателей прекрасного.

Само собой, затем разговоры переключились на продукцию, которую выставляли де Трасси в этом году – своих жеребцов, победителей ежегодных скачек, и, конечно, цитрусы. Про именинницу, увлёкшись, подзабыли, так что она, под предлогом привести себя в порядок, вышла из зала, намереваясь просидеть где-нибудь в тихом месте как можно дольше. Не получилось – её догнал Хривелур и вымолил позволение поговорить без свидетелей.

– В присутствии моей служанки, если вы не против, Ваше высочество. Чтобы потом вам не пришло в голову сказать, будто я приставала к вам, – твёрдо остановила его Люсиль.

Нет нужды пересказывать их диалог, в котором Его высочество, вспыливший месяц назад, разошёлся так, что всем близким досталось – королева Хетуин ушла расстроенной, затем Диана рассердилась.... И всё он, только его недовольство от запрета на поездку стало причиной боли, доставшейся троим неповинным сиррам...

Люси приняла оправдания, постаралась сердечно простить принца, сама попросила извинения за свой истеричный побег из особняка Маддредов. На том и покончили со старыми обидами. Хривелур пригласил именинницу вернуться к гостям.

Не подозревая от него новой подлости, Люсиль последовала за гостем и заняла своё кресло, стоявшее ближе к музыкантам, чтобы послушать музыку, которой была лишена на протяжении нескольких недель.

И вдруг Его высочество попросил тишины. Объявил, мол, он жаждет услышать прекрасное пение скромной именинницы. Внимание моментально переключилось к краснеющей девушке. Назревала истерика. Но Хривелур подошёл, притронулся к локтю и предложил, если сирре Люсиль будет угодно, составить компанию. Попутно принц предупредил: Владычица не столь явно одарила его голосом, как стоящую рядом. Девушка растерялась, поэтому, пользуясь её нерешительностью, Хривелур скомандовал музыкантам, веля играть мотив известной песни, которую когда-то Люсиль исполняла в Лапеше.

Как и положено в таких случаях, аплодисменты были восторженными, немного заскучавшие гости попросили ещё (после предложения хозяина дома), и в зале возникла атмосфера домашнего концерта, к которой де Трасси привыкли, часто приглашая Лабасского учителя музыки едва ли не в каждые выходные.

Люсиль пела, начиная входить во вкус, и на пятой композиции, романсе, вдруг почувствовала тепло во всём теле и особенный жар в груди. Вернулась родная магия обаяния.

Её аура хлынула на зрителей, даже сильный менталист Хривелур подобрался, передвинулся на край сидения. Рядом с ним, заворожённая и с поднятыми вверх бровями, словно собиралась заплакать, сидела Диана, готовая, как и прочие, бесконечно внимать сладкоголосой певице.

Песня, как на грех, была грустная – о несчастной судьбе лумерки, полюбившей какого-то аристократа. Люсиль пела, а по её спине градом катился пот – высвобождённая магия искрила подобно солнцу на поверхности воды, ослепляя все чувства. Пела, и из глаз на третьем куплете покатились слёзы – бедная лумерка страдала сама и попутно разрывала сердца исполнительницы и слушателей, чьи глаза так же наполнялись влагой. К концу романса в ход пошли носовые платки, Люсиль замолчала, а музыканты доигрывали последние печальные аккорды.

“Им понравилось не моё пение, их очаровала магия”, – с горечью подумала Люсиль, замечая в позах гостей и их лицах желание разразиться восторженными криками умиления от показанного искусства. Ещё доигрывали последние аккорды – Люсиль опрометью бросилась из зала, не подозревая об истинной причине возвращения своего дара.

Страдающий из-за отсутствия интересных и скандальных событий, Чёрный Некромант охотно отправился на «задание» от Антуана – посмотреть, как там поживает «золотая малышка», да послушать сплетни столичной знати. Давно не бывавший на подобных мероприятиях, Некромант, к своему удивлению, оказался захвачен пением именинницы. Он привык мыслить договорами и контрактами, в которых обе заинтересованные стороны чем-то были обязаны друг другу, поэтому, раздобрев от пения, пробормотал про себя:

– Так тому и быть – подарок к подарку. На несколько часов раньше пусть вернётся первый дар, заодно посмотрим, как он действует.

Простая ли магия пения подействовала, или же у обновлённого дара появилась способность сводить с ума даже такую нежить, как Некромант, он поймал себя на попытке тоскливо вздохнуть вместе с прослезившимися сиррами и был поражён, как и людишки, выходкой именинницы. Впрочем, та сама, наверняка, слишком вошла в образ и нуждалась в утешении.

– А твоя пассия не так безнадёжна, как я о ней думал, – почёл нужным оповестить о своём мнении Некромант, когда вернулся к Антуану.

Родительский подарок, последний на сегодня, сир Аурелий собрался огласить после званого ужина в приватной обстановке, пояснив, что не представляет реакцию изменившейся дочери, поэтому не стал рисковать в присутствии важных людей.

– ...Признаюсь, это решение далось нам нелегко, – говорил сир Аурелий пониженным голосом с нотками смущения, и Люси напряглась, – однако последние события, их тщательный анализ и... гхм, воля нашей пресветлой Владычицы, убедили нас: пришло время отпустить тебя, дочь, на тот путь, который, гхм, внезапно открылся...

– О, мои Основатели! Скажи проще, Аурелий, ты нас всех вгоняешь в оторопь! – вид у сирры Камиллы был такой, словно она не участвовала в том самом решении и анализе, о которых говорил супруг.

– Мне нелегко... – добавил в женскую сумятицу градуса герцог. Однако Люсиль, и правда, побледнела. Любимая дочь с растущим ужасом переводила взгляд с отца на мать, приложившую руку к груди, – ты должна выбрать, дорогая, я не оставляю за собой окончательного решения...

– Выбор чего, папа? – девушка облизала пересохшие губы.

Герцог выдержал эффектную паузу, по мнению окружающих, и горестно произнёс:

– Лумерские мастерские здесь, в Люмосе, или Арнаахальская Академия изящных искусств.

– Что?! – одновременно выдохнули Люси и сирра Камилла.

Сир Аурелий обречённо махнул рукой своим мыслям и надеждам:

– А, один шархал – местный позор или жизнь в стране без магии!

В гостиной подавилась удивлением тишина. Некоторое время все молчали, включая Лионэль, не понимающую происходящего и напуганную. Первой подала дрожащий голос именинница:

– Ты меня отпустишь в Арнаахал, папа? Одну?

И сирра Камилла воскликнула:

– Да ты с ума сошёл, Аурелий! Ей всего девятнадцать! Туда только плыть три дня! А если что-то случится? Мы узнаем об этом через две недели?!

Постепенно родительский “подарок” приобрёл ясность. Сиру Аурелию на самом деле было непросто решиться на мужественный поступок – предоставить дочери свободу выбора.

Никогда де Трасси не придавали значения успехам Люси в рисовании. Учитель художественного искусства, дававший уроки раз в две недели, хотя и возившийся с провинциальной воспитанницей по полдня, уверял, будто у девочки есть талант формы и чувство цвета. Но поскольку Люси нахваливали все её преподаватели, то рисование никак в результате не выделилось из общего списка образовательных способностей. (Мы-то теперь знаем, что большую часть комплиментов отвешивали учителя-мужчины, попавшие под влияние дара обаяния своей голубоглазой очаровательной ученицы).

И вдруг успех Люсиль, слова поддержки королевской семьи, значимый результат заставили сира Аурелия пересмотреть своё отношение к легкомысленному занятию скучающей магессы. Он вспомнил, что к Основателям рода де Трасси однажды примешалась линия Белой Цветочницы (если смотреть в семейные корни сирры Камиллы), которая, по легенде, услаждала очи Белой Владычицы своими чудесными цветниками и придумала цветочные арки. При жизни Владычицы и после её смерти Цветочница создавала такие элизиумы, что даже самые свирепые воины, пришедшие отдохнуть в прекрасном месте, уходили оттуда с блаженными улыбками на лице.

Элизиумов давно никто не возводил, разве что в Лапеше разбивали огромные цветники в память о Белой Цветочнице, да какие-то элементы садового декора, как-то: арки, беседки – остались в наследие от самой безобидной Основательницы, не сделавшей себе состояния и не оставившей потомкам ничего, кроме неизбежно увядающего наследства. Попутно Аурелий вспомнил и то, с какой охотой дочь всегда крутилась возле приглашённых декораторов, украшавших призамковую территорию или же комнаты к званым вечерам.

Погоревав о сделанном открытии, герцог сдался. А откровение Ирминсуля, указавшего Аурелию на его систематичное вмешательство не только в судьбу дочери, но и Лабасса, болезненно перечеркнуло гордость.

Ничего позорного, разумеется, в способности рисовать или декорировать не было. Вот только занимались этим маги, не стоящие на самой высокой иерархической ступени Люмерии. Отсюда было понятно сожаление отца, ещё неделю назад мечтавшего о карьере королевы для своей перспективной дочери.

В Люмерии не было Академии искусств. В Люмосе и Лапеше находилось с десятка два мастерских, хозяева которых однажды прошли обучение в Арнаахале, дружественном государстве, располагающемся по ту сторону Южного моря. Но для де Трасси решение главы семейства касалось ещё одной проблемы.

Арнаахал, прославившийся своими прекрасными лошадями, искусством разного рода, не был страной магов. “Наша магия – искусство”, – так гласил один из девизов, начертанных на гербе столицы. Опыт путешественников показывал: люмерийцы, пожившие длительное время в стране рукотворного чуда, по возвращении порой лишались маг-сил.

Некогда осенённая милостью Владычицы страна света и магии Люмерия, брала слишком высокую плату у люмерийцев. По этой же причине родители Аурелия и Камиллы, уехавшие однажды посмотреть на соседнюю страну Всемирья, вернулись простыми лумерами с бытовым уровнем магии. Пожив в Люмерии и признавшись, что местная жизнь не для них, равно и как сочувствующие улыбки знакомых, они окончательно удалились в Арнаахал. Время и дальнее расстрояние сделало своё дело – письма от родителей Камиллы и Аурелия стали приходить всё реже, сократившись до одного-двух случаев в год, ближе к зимним октагонам.

Окончательным ударом по отношениям стали известия от обеих семейств: возможно, отсутствие контролирующей магии помогло дедушкам и бабушкам, в то время бывшим в возрасте за сорок, родить ещё по одному ребёнку, что для люмерийских магов являлось большой редкостью. И ни разу Люсиль и Лионэль не видели своих двух юных тётушек.

На вопрос дочери и негодующие восклицания супруги сир Аурелий, промочив горло марсалой, ответил, будто он всё продумал, однако не окончательно, ибо решение дочери оставалось неясным.

– Конечно, я еду в Арнаахал, папа! – перебила его Люси, уже примеривась к тому, чтобы броситься на шею к родителю, но он погрозил пальцем.

– Я вчера списался с нашим, гхм, родственником, господином Морфилом. Он планировал отправиться через неделю в Арнаахал за парой кобыл. Обещал присмотреть в дороге за тобой, найти моих родителей и сдать тебя лично им в руки. На месяц. Большего позволить своей дочери не могу, ибо девятнадцать лет не тот возраст, в котором можно небрежно относиться к дарам Владычицы. И, считаю, этого будет достаточно для самоопределения. Стоит ли тяжёлый лумерский труд той цены, что готова заплатить моя дочь, или нет...

– Папа! – Люсиль взвизгнула от счастья и всё-таки бросилась на шею криво улыбнувшемуся герцогу.

После мучительных размышлений последней недели шанс стать лумеркой её больше не пугал, чего нельзя было сказать о плачущей матушке, заранее хоронящей перспективное будущее своей дочери и вложенные в него жертвы.

Сирру Камиллу успокоили: по опыту потерявших маг-силу люмерийцев, происходило это у тех, кто отсутствовал более трёх месяцев, так что месяц казался безопасным сроком.

– Если тебе там понравится и ты не вернёшься, я умру от горя, – стенала госпожа де Трасси, заражая материнской любовью обеих дочерей, начавших плакать вместе с нею, и супруга, пытавшегося казаться выше предубеждений.

Герцога больше беспокоило, не найдёт ли дочь в Арнаахале себе возлюбленного, вот это было бы крахом рода де Трасси.

– Ах, папа, ты можешь быть уверен, моё разбитое сердце если и полюбит кого-нибудь, то это будет не скоро. Я буду трудиться в Арнаахале и днём, и ночью, разве будут у меня силы на приключения?

– Было бы неплохо, дочь, если бы твоя уверенность не была повергнута влиянием сына господина Морфила, который, судя по шархальему блеску в его глазах, не прочь повеселиться на стороне, – сказал нахмурившийся герцог.

– Лео тоже едет?!

– Вот! – сир Аурелий ткнул пальцем в сторону дочери, – именно поэтому я и беспокоюсь о тебе.

Люсиль рассмеялась:

– За меня можешь не беспокоиться, а Лео, кажется, влюбился в нашу принцессу и тайно с ней переписывается. Я её заменить не смогу.

– Я не об этом!.. Что?!

– Ой, это не мой секрет, папа, – Люсиль шлёпнула себя по губам. – Прошу, не рассказывайте никому!

Упоминание юной королевской особы несколько погасило общий градус переживаний, но и слова дочери в той же степени успокоили: возраст шустрого дальнего кузена, который был младше Люсиль на три года, не показался незначительным фактом для Аурелия, привыкшего работать с малозаметными мелочами.

Как бы ни закончился этот диалог, он состоялся. Именинница сделала свой выбор и постаралась заверить родителей, что не попадёт в историю. Да и в присутствии арнаахальских родственников это будет крайне сложно. Но одну клятву всё-таки пришлось дать матери.

– Золотко, моё дитя, поклянись мне светом Владычицы, что ты вернёшься, даже если тебе там очень понравится и тебя будут уговаривать остаться... И не позднее двух месяцев, чем раньше, тем лучше. Ты не опоздаешь, пообещай мне это! Иначе моя жертва будет напрасной...

Дочь поклялась, предложив скрепить своё слово ментальной печатью. Но толку было бы от неё? Ведь в Арнаахале она всё равно бы не подействовала. И родители положились на совесть Люсиль.

*****

В эту последнюю ночь Энджел поначалу показался особенным – удивлённым, заинтересованным.

– Энджэл? – удивлённо переспросил вместо приветствия юноша.

– Я тебе назвала так две ночи назад, ты забыл? – Люсиль подошла к сплошной стене надоевшей комнаты, куда неизменно отправляло наказание Некроманта, приложила руку, и образовалось окно. – Ты – мой внутренний энджел.

– Правда?

Люси на мгновение нахмурилась: с чего бы внутренний голос совести или разума вдруг начал разыгрывать непонимание, – а затем её лоб разгладился. Энджел никогда не говорил ничего просто так, значит что-то важное сегодня ускользнуло от неё, а тайные мысли требовали разбора.

– Ты поможешь или нет? Или мы сегодня должны остаться в этой комнате и поговорить о чём-то новом? – девушка стояла у распахнутого окна – выхода к пейзажу приморского пустынного пляжа.

– Как скажешь, – снова полуудивлённый взгляд.

– Что тебя сегодня удивляет? О чём мы будем догадываться? – спрыгнув при помощи подставленных рук на песок, спросила Люси.

Энджел будто любовался ею, его светлый лик привлекал к себе открытым и заинтересованным взглядом:

– Расскажи о том, как ты пережила эти сорок ночей. Ты сильно изменилась. Что с тобой случилось? – он пошёл рядом, к кромке прибоя, и по дороге взялся за протянутые пальцы, сцепляя свою и чужую руку в замок.

Люсиль рассмеялась:

– Вот, значит, какое будет задание! Сегодня экзамен? В самом деле, стоит оглянуться назад и подытожить все твои уроки!

Она взяла паузу, во время которой сбегала к воде, помочила ноги в пене. Антуан стоял на берегу, наблюдая за Люсиль, не казавшейся расстроенной, а, скорее, привыкшей к ночным видениям, и, судя по её странным репликам, сильно изменившейся внутренне.

“Желаешь воссоединиться с ней в последнюю ночь? Твой обет избавляет тебя от любого влияния, но, если надо, лазейка есть”, – предложил вечером Некромант. Антуан без колебаний согласился, хотя обуревал страх увидеть всё ту же безумную истерику, слёзы и злорадное проклятие в последнее, сороковое видение. И вдруг его называют защитником. Что бы это значило?

На всякий случай, Антуан тоже подошёл к воде, волнующаяся поверхность не давала рассмотреть себя как следует, но всё же убедился – он имел своё, родное лицо. Идея о том, что Люсиль, желая сохранить разум, придала его образу чей-то более желанный, не оправдалась, к счастью. Он вернулся на пляж, опустился на песок.

– Не верится, что скоро я целых три дня буду плыть по морю! Надеюсь, морской болезни не будет, – девушка вернулась, села рядом, очень близко, и прижалась к его боку.

– Так что с тобой случилось? Расскажи, если я достойный энджел, – осторожно напомнил Антуан, не имея представления о правилах ведения диалога “энджела” и Люсиль.

– Я не знаю, какие у меня будут потом сны, но, кажется, привычка разговаривать с тобой останется. Ты – мой мысленный дневник. Конечно, достойный. Тебя надо было раньше придумать...

Поначалу немного путаясь в логике мыслей, девушка вошла в ровный темп “повторения”. Антуан слушал, стараясь не перебивать, чтобы не сбить чуждой ход мыслей. Но порой так и подмывало издать удивлённое восклицание, ревнивое и с долей гнева к жестоким ментальным пыткам, выпавшим на долю его Люсилии.

Она рассказывала о том, как месяц с лишним назад была растеряна и не понимала своих скрытых желаний, и какими ужасными были открытия. Как получилось, что в ней жила девочка, нуждающаяся не просто в сильном, а даже жестоком партнёре? Но жуткая ночь с Рене, издевавшимся над ней до утра, помогла понять: нет, она никогда не сможет желать человека, который будет унижать её. Почему отвратительные сцены в вульгарных романах некогда вызывали у неё восхищение и томление, ведь любая боль – это неприятно? То был первый шаг к свободе, но Люсиль этого пока не понимала.

Потом были ночи с Хривелуром, на первый взгляд, очень романтичные, приятные. Его высочество оказался полной противоположностью Рене... Антуан вдруг кашлянул, будто поперхнулся воздухом.

– Да, ты прав, это тоже был обман, как будто

правду

вывернули наизнанку, – не обращая внимания на реакцию энджела, продолжила Люсиль. – Ты помог мне понять: привязать к себе человека против его воли можно и лаской. Это было очень сложно... Я не сразу приняла эту правду. Если бы Хрив не оскорбил бы меня там, в Лапеше, я бы, скорее всего, продолжала верить в сказку, которую придумала сама. А когда я поняла... О, это было очень... м-м-м... необычно... Как будто я жила до этого с повязкой на глазах, и вдруг её сняли и показали мир, который не умещается в одну комнату, а неизмеримо велик...

Стерев зависимость от своих ожиданий – от мужчин, которые вместо неё решали бы её проблемы и устраивали её жизнь, – она сначала почувствовала пустоту и растерянность. Ирминсуль, под которым Люси испытала очередное откровение, самое страшное, пожалуй, оказалось самым болезненным. Если без мужчин она уже могла представить себе будущее, то без магии, без всего того, что составляло её суть, она чувствовала беспомощное состояние одиночества во Всемирье.

Не передай ей мать свой портальный дар, что она из себя представляла бы? Стала вспоминать все, какие знала, истории про лумеров. Очень помогли беседы с Её величеством королевой Хетуин, точнее, воспоминания о них. И почти смирилась с судьбой, но родители поддержали, и впервые за девятнадцать лет, после окрытой правды, она увидела в их любви, помимо гордости за неё и надежд на будущее, ту сердцевину, тот корень родительских чувств – саму любовь, безоглядную и чистую.

– Значит, сир Аурелий больше не будет выбирать тебе мага, с которым выгодно составить брачный договор?

Люси позволила взять свою руку и прижать к тёплой груди.

– Нет, – она улыбнулась и потёрлась щекой о плечо энджела, – но папа пообещал устроить моему избраннику такую проверку, что её пройдёт только самый стойкий.

– Я бы тоже так сделал... Что было дальше?

Теперь она была свободна – от навязанных другими представлений о том, с кем надо жить, как надо жить и почему надо жить. Оставалось сложное – построить на пустом месте основу для будущего. И он, энджел, посоветовал ей заглянуть в себя, вспомнить, что было её и ничьё больше, а затем попытаться представить себя с этим в будущем. Сможет и, главное, захочет ли она с этим жить?

– Конечно, я не могу себе запланировать всё-всё, как это сделал, например, Арман. У него, кажется, ближайшие лет десять точно расписаны, причём посуточно.

Антуан издал смешок:

– Очень точно сказано. И что же ты решила? Кого и что ты пустишь в свою жизнь?

– Для начала буду учиться. Но не так, как другие... Плевать – пусть хоть все считают меня глупой, я не хочу знать про какие-то там полупроводники и енераторы. Это не моё...

– Святые Основатели, Арман и тебе забил этим голову? – юноша покачал осуждающе головой. – Не всем дано понимать жуткие сложные расчёты. Нет, я, конечно, согласен: все эти штуки наверняка принесут пользу, но... Пусть каждый занимается своим делом, на что способен. Не всем дано быть учёными. И даже учёным нужно кушать что-то и пить, а кто для них это сделает, пока они вылизывают свои чертежи до идеального состояния? Нет, определённо мою сестру и Армана объединяет общее безумие наукой. А мне этого не нужно – не интересно и всё.

Девушка вздохнула:

– Я это понимаю, Энджел, но мне страшно, ведь это было моё решение, я его придумала вместе с тобой, это моя защита. Но если вдруг кто-то посмеет меня ещё раз оскорбить и обвинить в глупости, боюсь, вдруг меня снова заденет, и я потеряю веру в себя?

Антуан притянул девушку к себе, поцеловал куда достал – в её локоны у виска:

– Не переживай, малышка, я не позволю никому тебя обидеть. Есть люди, которые созданы, чтобы делать Всемирье лучше. А есть другие – которые делают его просто прекрасней, и ты среди них.

Люси отстранилась и с изумлением уставилась на лже-Антуана:

– Ты... ты хочешь, чтобы я в это поверила? Но это же... грех... думать, будто ты имеешь особые преимущества...

На лице юноши промелькнула тень неопределяемых эмоции, самая ясная показалась смущением.

– Ну так... это ... не я так думаю, то есть твой внутренний энджел. Так считает Антуан, – и более уверенно, – почему, кстати, у твоего внутреннего советника лицо де Венетта? М?

– Ах, это мы уже проходили! – Люси с облегчением вернулась в прежнюю расслабленную позу, лицом к прибою. – Анчи был единственным, кто поддерживал меня во всём. Даже в глупостях. И любил, даже когда симпатоморфии не стало.

– Любил?

– Он сейчас ищет себе друидку, я ему не буду мешать. Не хочу никому портить жизнь.

– Вот ду... Глупенькая ты...

Люсиль дёрнулась от слова, как от удара молнии, некогда пробегавшей между нею и де Венеттом. Но взгляд энджела был такой, что она осеклась, готовая обидеться на того, кто только что пообещал её защищать от оскорбительных высказываний.

Антуан резво развернулся и обхватил лицо девушки руками:

– Помнишь наш, то есть, ваш с Анчи первый поцелуй три года назад? Ночь горги, замок Делоне... Вы оба укрыты “покрывалом защиты”, и ты... – палец погладил приоткрывшиеся губы.

– Я хотела заставить Армана поревновать, – простонала Люсиль, желание закрыть глаза было велико, но любопытство – необыкновенное лицо энджела – превозмогло.

– Я знаю. Он знает... То есть, Антуан знает. Мы коснулись друг друга, будто бы шутя, и вдруг... Ты ведь

это

тоже почувствовала?

– Мурашки по всему телу, – прошептала она, приподнимаясь на коленях, чтобы оказаться ближе.

– А потом я, то есть Анчи, выделывался весь вечер, чтобы ты не смутилась, как будто тот поцелуй ничего не значил... Но он ждал целый год, чтобы повторить шутку. А на второй год всё было гораздо слаще, разве ты не помнишь?

– Да... – всё, что могла сказать Люсиль, тело ослабело, и она наклонилась вперёд, облокачиваясь на юношу, зеркально отражающего её собственную позу – на коленях.

Энджел перехватил её за талию и уложил, послушную, на песок. Сам навис, не осмеливаясь целовать:

– Неужели тебе в голову не приходило тогда выбрать его, а не Армана?

– Мы были детьми, и Анчи слишком много дурачился. И на белых балах пускал слюни возле других, – жалобно глядела снизу девушка.

– Он сравнивал ощущения... Глупый, как найла, да, – Антуан вздохнул, нить магического притяжения лопнула от неугодных воспоминаний, и юноша лёг рядом на песок, на бок. – Зато он понял, что первые два поцелуя с тобой не идут ни в какое сравнение... Так что, ты каждую ночь болтаешь с энджелом до утра? Как же ты высыпаешься?

Девушка рассмеялась, принимая вертикальное положение:

– Это намёк, что пора прощаться?

– Я не против разговаривать с тобой, пока наш сон не разорвут первые лучи солариса.

– Ты сегодня, и правда, необыкновенный. Похож на настоящего Антуана.

– Это плохо?

Люсиль снова улеглась, только на бок, лицом к лицу к юноше:

– Я поняла: ты меня опять испытываешь. Не хочешь, чтобы я опять придумала себе очередного Хривелура или ещё кого-то, и потом жалела об этом. Если ты думаешь, что наши беседы подошли к концу, то я готова, – она придвинулась и обняла рукой мужские плечи.

Энджел удивился, спрашивая, что она собирается делать.

– Мы понежничаем, и я проснусь... Я готова, – Люси потянулась к губам юноши, но тот отстранился:

– Подожди, подожди! Я ещё кое о чём хотел тебя спросить, – с трудом удерживаясь от близкого искушения, он сглотнул, – подожди... моё тело на тебя реагирует слишком быстро!

Люси лукаво улыбнулась, протискивая руку между собой и юношей и дотрагиваясь до “реакции”:

– Ты сегодня точно меня испытываешь...

– О, Владычица! – простонал Антуан, – прошу, не сейчас! Не хочу снова... потом... Подожди.

Девушка позволила убрать свою руку и положить сверху на своё бедро. Антуан же не отпускал её, продолжая сжимать запястье.

– Скажи мне, – хрипло произнёс энджел, сглатывая и разглядывая безмятежное лицо напротив, – каким должен быть твой избранник?

Люсиль вдруг зевнула, оттолкнула от себя чужую руку и опрокинулась на спину. Мечтательно разглядывая небо с облаками, потянулась, поудобнее устраиваясь на песке:

– Сильным.

– Сильным?

– Таким, чтобы мог защитить меня. Даже от меня самой, если вдруг я начну сомневаться. Любящим нежно, но умеющим угадывать мои желания, когда мы заключим брачный договор. Умным, но не настолько, как Арман. Он целыми сутками занимается своими проводниками, а до жены и дела нет, – Люси фыркнула пренебрежительно. – Мой супруг всегда будет рядом... чаще, чем Арман точно. Ещё с хорошим чувством юмора, но чтобы не гоготал над своими шутками, как Антуан, и не пересказывал по сто раз одни и те же, как сир Рафэль. Ужасно всегда неудобно слушать... Хочу, чтобы у нас были общие интересы, и мы могли поговорить, как с тобой, о чём угодно.

Пока девушка перечисляла нужные качества, Антуан справился с накатившим возбуждением и смог вернуться в прежнее уверенное состояние придуманного энджела.

– А как же любовь к детям? – подсказал насмешливо.

Люсиль толкнула его в плечо:

– Да ну тебя! Нарочно напоминаешь Мароя? Конечно, любить детей надо, но я не готова. Мари уже ждёт дитя, а когда мы говорили об этом с Арманом, я вдруг поняла, что сейчас прежде всего хочу научиться жить. Получить образование. Мне ещё надо решиться, какой дар отдать... Не хочу в этих проблемах заводить новые. А вдруг я вернусь совсем лумеркой после Арнаахала?

– Я... Антуан будет любить тебя и лумеркой.

– Прекрати! – Люсиль перевернулась на живот, песчинки во сне и не думали приклеиваться к одежде. – Мы уже это прошли: никогда не буду больше придумывать себе влюблённость.

– Но если это правда?

– Нет, не правда, Анчи ищет себе подругу с даром друида, и мы оба это знаем... Ты прав, мне нужно уснуть – завтра переезд. Ненавижу все эти коробки, корзины с вещами. Я все твои экзамены сдала. Ты меня поцелуешь? Или мне тебя надо?

Антуан хмыкнул:

– Вот так? По-деловому? Тогда последний экзамен. Покажи, чему ты научилась. Соблазни меня, – и сжал губы, сдерживая смех.

Люсиль подтянулась, опираясь грудью на грудь юноши, её глаза тоже смеялись:

– Хорошо, учитель. Мы прощаемся?

– Нет, говорим “до встречи”, – свободной левой рукой он скользнул по девичьей спине, ощупывая изгиб, добрался до затылка под распущенными локонами и легко надавил, опуская хорошенькое лицо к себе.

Люси целовалась старательно, не вздрагивая от прикосновений чужого языка и позволяя проникать. Отвлеклась от губ и прижалась своими к мужской шее, лаская прикосновениями кожу и приближаясь к мочке уха. Антуан, бывший в напряжении уже на первой минуте поцелуев, взорвался стоном:

– Маленькая моя, золотая малышка! Какая же ты сладкая!

– Я справилась, мой энджел? – тяжело дыша, спросила у самого уха обессиленная Люси.

Юноша половчее ухватил её за спину и опрокинул на песок, оказываясь сверху, а неудобство позы быстро разрешил коленкой, раздвигая ноги девушки и устраиваясь между ними.

– Запомни: я никому тебя не отдам. Поняла? – сурово спросил, наклоняясь ближе. – Я люблю тебя. И, если ты не вернёшься из своего Арнаахала, сам туда поеду и откручу головы всем, кто посмеет на тебя пускать слюни.

– Энджел? – полуудивлённо успела спросить Люси, но её рот накрыло другим.

Сегодня урок нежности не был похож на другие. Когда-то так же Хривелур набрасывался на неё и стонал, называя малышкой. Мучительно хотелось, чтобы ОН не жалел, опаляя страстью, зацеловывал и трогал, мял пальцами покорное тело. И энджел шептал ласковые слова, постанывал от её покусываний в шею и плечо:

– Маленькая моя... Любимая... Назови меня по имени! К шархалу твоего энджела!

Ленты на груди были развязаны, половинки платья раздвинуты, юноша успел прикоснуться к груди, но придержал порыв заласкать всё доступное.

– Энджел... – Люси распахнула ресницы.

– Нет, меня зовут не так. Говори, малышка! Говори, что чувствуешь! – он прижался бёдрами и застонал. – Умоляю, скажи, позови меня...

Люси облизала пересохшие губы:

– Но это же я опять... придумываю... Не хочу!

– Отдайся во власть фантазии! Ну же, малышка моя, – взмолился юноша, замечая, как на девушку действуют ласковые слова. – Маленькая моя! Люсилия, скажи... Малышка моя золотая, самая любимая и желанная... Ты – моя женщина, моя Эйлинед! Что тебя ещё останавливает?

Из её глаз брызнули слёзы умиления и покатились вниз, по скулам – к песку. Меж бёдер нарастал жар – несмотря на ткань платья и штаны Антуана, всё равно явственно ощущалось его возбуждение, приятное и желанное. И энджел дразнил, двигая бёдрами, словно между ними не было ничего.

– Я... Анчи...

– Владычица наша пресветлая! Ты видишь, как я хочу и схожу с ума от этой женщины, – совершенно неожиданно взмолился невидимым повелителям сна юноша, пытаясь унять рефлекторное желание. – Помоги мне, если она не любит меня, помоги забыть!

Помог призыв или слова, Антуан отстранился, тяжело выдыхая воздух и отирая испарину на лбу:

– К шархалу всё! Я не могу быть тебе другом, – признался он, не глядя на оторопевшую Люсиль, – я слишком сильно тебя хочу. Это выше моего контроля... Я не могу!

Он поднялся на ноги, отряхивая одежду от песчинок, взглянул на девушку, испуганно глядящую на него:

– Прости, я слишком сильно в тебя влюблён. Я не должен настаивать, – Антуан задрал голову к небу. – Rwy’n eich galw*!

Тело юноши вздрогнуло, словно из его груди вырвался дух, энджел пошатнулся и вдруг перевёл спокойный взгляд на Люси, улыбнулся и сел рядом:

– Ты не смогла ему признаться. Ничего страшного. Но тебе, и правда, стоит немного поспать. Продолжим?

– Хочу, как было, – она притянула юношу к себе, он послушно оказался сверху.

Взаимные поцелуи были нежными, но внезапная перемена в придуманном голосе разума раздосадовала. Энджел целовал её грудь, когда Люсиль начала плакать.

– Ты плачешь, почему? – ровно спросил он, приподняв голову, но продолжая рукой гладить чресла.

– Потому что, – девушка вздохнула, пытаясь успокоиться, – я хочу быть с ним... Я не знаю, не уверена, люблю ли я его, но мне хочется... Я хочу быть с ним!

– Повтори-ка ещё раз, – юноша прижал руку.

– Я хочу тебя, – Люсиль схватилась за ласкающую руку, – Анчи, я хочу тебя, де Венетт! Ах!..

Разряд экстаза сотряс тело, вырывая из рамы сна – дневного неба, плеска волн и зернистой песочной поверхности.

– Я тоже люблю тебя, – отозвалось где-то в сердце эхо. Люсиль, тяжело дыша, уставилась в тёмный потолок с единственной тонкой жёлтой полоской от попадающего света фонаря со двора. – Я люблю тебя, Анчи!

В темноте шёпот звучал необычно, словно ночь не поверила словам. И Люсиль повторила несколько раз, прислушиваясь к себе:

– Я люблю его? Антуана? Люблю... Как странно... Неужели, и правда?

Потом от самопознания отвлекло ещё кое-что. Волна мелких покалываний началась от кончиков пальцев на ногах и руках. А за ней будто кровь нагревалась – и вдруг гулко бухнула в голову. Жар охватил всё тело.

– Что это? Я умираю? – прошептала Люси: комната явно закружилась вокруг, тело то пробивал озноб, но выступала испарина, и сердце колотилось так, словно пыталось выпрыгнуть из груди. – Помогите!

Её никто не услышал. Когда показалось, что становится легче, Люси с трудом сползла с кровати и, балансируя на пляшущем полу, кое-как добралась до сферы, вызвала прислугу. Очередной толчок пола заставил колени согнуться, и она упала, беспомощно хватаясь за углы ускользающей мебели.

Через несколько минут примчалась служанка, перепугалась, увидев молодую хозяйку в мокром ночном платье, лежащую на полу и стонущую. Родители вскоре были рядом. Сир Аурелий вернул дочь на кровать, постоял рядом, подумал, затем провёл рукой над телом дочери, прислушался к отзыву магии в своих пальцах и засмеялся:

– Камилла, это твоя маг-сила вернулась! Уж я-то ни с чем её не спутаю. Странно, что резко... Очень странно... Как тогда...

Де Трасси знали, что делать в подобной ситуации, и к утру Люсиль почувствовала себя сносно. Пространственная магия ласкалась к ней, казалось, что её было с избытком. Мгновенно построенный в соседнюю комнату портал это подтвердил.

Сегодняшнее возвращение домой не заняло так много времени, как поездка в Люмос. К завтраку де Трасси, благодаря дочери, уже были в Лабассе.

* Rwy’n eich galw! – призываю тебя! (валл.)

После снов: Арнаахальский сюрприз

– Жаркое из конины! – брякнул весёлый подавальщик, и, как ни странно, его шутка пришлась по вкусу нескольким посетителям.

Это была фраза на вопрос случайного посетителя, молодого человека невзрачной наружности, подсевшего к стойке и попросившего с дороги холодного кваса: “Что у вас есть из горячего?” Юноша шутки подавальщика не оценил и с серьёзной миной уточнил:

– Что забавного в этом блюде?

Гоготок за его спиной заставил юношу обернуться, и сир Аурелий, скромно сидевший в углу лумеровской забегаловки для ожидающих корабля и морских прибывших служек, подумал, что ещё немного, и как минимум словесной потасовки не избежать, очень уж подозрительным был молодой... Маг или лумер? Аурелий не смог поначалу определить. Интуиция подсказала – от тона юноши и того, как он цепко разглядывал посетителей, несло самоуверенностью и силой, близкой к той, что часто встречалась у опытных инквизиторов. “Точно инквизитор”, – поморщился герцог, не испытывая жгучего желания общаться с единственным, кроме него самого, мага в этом заведении, стены которого были пропитаны запахом лумерской хмелёвки, жареными овощами да яичницей.

Подавальщик выставил перед юношей кружку:

– Известно, почему. Вот вернётся Морфил, сам увидишь.

– Арнаахальских лошадей запрещено употреблять в пищу, – спокойно возразил юноша, не обращая внимания на очередные смешки. Взял кружку и пошёл к пустующему столику, тоже подальше от всех и ближе к Аурелию.

– Кому нельзя, а кому и можно, – хмыкнул подавальщик.

– Два года назад всем портом вытаскивали этих чудо-тварей. Из троих одна доплыла, и ещё неизвестно, добралась ли до конюшни Морфила, – ещё один комментатор, которому было скучно, решил пояснить незнакомому посетителю всю сложность ситуации. Тот промолчал. – Йельц предложил купить конинку, а Морфил отказался. Портальщиков вызвал, чтобы трупы дома похоронить.

Рассказ о сдохших лошадях не отбил аппетита у юноши. Ему принесли свежие порезанные овощи, жаренную рыбу и похлёбку, и голодный парень взялся за дело, позабыв о спорных шутках.

Аурелий допил отвар, бросил на стол монету и вышел на свежий воздух. Слушать по очередному кругу рассказ о странном упрямстве своего дальнего родственника он не хотел. Помимо прочего это добавляло к раздражению градус: Риз дал слово присматривать за Люсиль, а сам мало того что взял с собой двоих детей (тоже на кратковременное обучение) да ещё вёз на обратном пути арнаахальских капризных кобыл, которых во время плавания укачивало до смерти.

По рассказам самого Райана, нежные животные испытывали сильнейший стресс от смены климата и расставания с привычным местом. Сущие дети, забранные от своих родителей, а не безмозглая скотина. И разве с ними может быть время, чтобы уследить за чужим чадом, робкой девушкой, которая наверняка страдает от морской болезни?

Что касается кобылы, про её сомнительный шанс выжить упоминали в харчевне, то Аурелий знал точно – не просто жива, а бегает под седлом дочери Иларии. В конюшне Делоне золотой кобылке уже отвели просторное стойло, сломав две перегородки, лишь бы новой любимице комфортно было.

Стоила каждая арнаахальская красавица немало. Для лумера это состояние, а все три, за которые заплатил Риз прошлый раз, можно было ползамка отстроить. И надо же – где берёт деньги? – опять решил рискнуть.

Корабль задерживался. Прибыть он должен был ещё утром, а солярис давно сместился к западу, и Аурелий с каждый часом сильнее ругал себя за попустительство и родственника-коневода, поклявшегося, что ни один волос с головы Люсилии не упадёт.

Договаривались, что Риз передаст Люсиль в руки к старым де Трасси и вернётся с лошадьми, а в нужный срок Аурелий отправит управляющего в Арнаахал. Но через неделю пришло письмо, в котором Риз оповещал о некоторых трудностях покупки в связи с прошлой неудачной доставкой и о том, что останется на месяц, пока не закончится срок обучения Лео по работе с металлом.

Ещё через неделю пришло второе письмо. Выяснилось, что курсы Лео длятся полтора месяца, а не один. И Люсилия также на них записалась, помимо своих художественных, поэтому пусть-де родители малышки не беспокоятся, задержка безопасна для её жизни и маг-сил, а лишние знания не помешают.

“Записалась на курсы по работе с металлом! Как же! Заморочили девчонке голову! Шархальи сыны, чтоб вас...” – ругался про себя Аурелий, не в силах поверить в интерес дочери к тяжёлому мастерству. Даже письма от стариков де Трасси, восхищение своей внучкой не смогли перебить тревожности и подозрения в манипулировании наследницей. Как говорится, кто привык всех обманывать, сам других подозревает.

Была ещё одна причина нервничать. Две недели назад в новостных листках объявили дату встречи будущих студиозусов с преподавателями Королевской Академии. Намечались реформы, но пока мало кто знал их суть. Аурелий сразу же отправил с оказией письмо дочери и Ризу, ответ пришёл через неделю: “Успеем!” Мероприятие должно состояться завтра, а дочерняя нога ещё не ступила на землю Люмерии.

Аурелий договорился с хозяином небольшого судёнышка – если в течение двух часов “Идеальный” не войдёт в порт, сам поплывёт навстречу.

– Не кипятитесь, сир, – утешал лумер, – такое часто бывает. Часов пять-шесть не крайний срок. Поздно погрузились, под дороге сломалось что-нибудь...

– Молчи, несчастный! – процедил сквозь зубы Аурелий и отправился натаптывать сотый круг по пристани и пляжу – небольшому холму, с которого прекрасно обозревался морской путь в Арнаахал и все маневрирующие судна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Макушка корабля показалась из-за горизонта, когда герцог дошёл до крайней точки своего нервного моциона. Сначала подумал, что показалось: глаза устали вглядываться в синюю гладь. А когда убедился, вернулся к пристани. До неё неидеальный “Идеальный” добирался ещё минут сорок, за время которого волнение только увеличилось.

Тем временем посетители харчевни, тоже ожидавшие прибытие корабля, неторопливо выползали, кто-то пошёл за повозкой, чтобы на ней увезти товар, кто-то просто встречал своих. Тот самый юноша с повадками инквизитора тоже появился, с бутылкой вина в руках, явно уже откупоренной. “Кому-то привалит счастье – пьяный дружок на встрече!” – неодобрительно подумал Аурелий и больше не смотрел на юного пьянчужку.

Наконец, корабль обогнул Кадык, лумерское прозвище скалистой горы с маяком, закрывающей с пристани половину обзора на море, и вошёл на территорию Восточного Лапешского порта. На палубу “Идеального” высыпали пассажиры, будто каждый хотел убедиться, что его встречают. Аурелий с трудом в пёстрой толпе заметил дочь, она помахала ему рукой, и герцог шумно выдохнул.

Корабль попыхтел, устраиваясь возле посадочного места, якорь с грохотом нырнул в воду, и корабельщики ещё минут пять возились с трапом для пассажиров. На берег хлынула толпа пассажиров с корзинами, плетёными коробками с заплечными ремнями, а Люсиль всё не было. Она вдруг исчезла, должно быть, ушла в каюту за вещами.

Аурелий обернулся, разыскивая глазами слугу, но тот оказался рядом:

– Я здесь, сир! – подал голос слуга.

– Ты ЕЩЁ здесь? Помоги сирре Люсилии вынести багаж, глупый!

– Пусть первая партия пассажиров спустится. Остальным помогут, не так много магов плавает в Арнаахал, – спокойно сказал юноша с бутылкой. Он тоже наблюдал за неразделимым роем нагруженных пассажиров, мимо которых, в обратную сторону, протиснуться было бы проблематично.

Спустился последний лумер, узкий трап убрали и вместо него начали выкладывать доски с совершенно неудобными ассиметричными наростами.

– Это ещё что за лестница? – не выдержал Аурелий. Сложно было представить, что подобное издевательство предназначалось для магов и команды “Идеального”.

– Для лошадей, – невозмутимо подсказал юноша.

– Да чтоб вас, шархалье отродье! – в сердцах брякнул герцог: значит, сначала лошади, а потом его дочь?!

Однако за его спиной, судя по разноголосому гулу, собиралась немалая толпа из желающих посмотреть, сколько на этот раз живых красоток привёз Морфил и сколько трупов придётся вытаскивать с помощью артефактов.

И вдруг Аурелий увидел ЕГО. Пепельного жеребца, отливающего редким жидким металлом в лучах садящегося солариса... Аурелий сглотнул, на мгновние позабыв обо всём на свете, включая дочь: “Отдам любые деньги, лишь бы!..” За спиной многоголосый ах вперемешку с прищёлкиванием языков доказал – так думал не он один, вот только вряд ли кому-то ещё из присутствующих было бы по карману это чудо.

Риз шёл рядом с жеребцом, не выпуская из руки поводья, они приблизились к трапу, и животное вопросительно уставилось на сомнительную почву перед собой, а потом заметило толпу и отпрянуло назад. Мало-помалу Риз спустился по неудобным для человека выступам и потянул за собой коня.

– Будет театр, если эта тварь забоится спускаться, – хохотнул в толпе кто-то.

– Та ещё привередливая скотина, с неё станется, – согласился другой.

– Ну что же ты, Сибериус, давай! – за крупом упрямившегося жеребца показался юноша, Лео Морфил, который вёл за собой ещё один экземпляр арнаахальского природного искусства – золотистую, похожую на Мечту госпожи Иларии, красавицу.

Следом случилась другая неожиданность – две девушки полезли вниз по лошадиному трапу, им помог Риз, и они встали лицом к Сибериусу, испугавшемуся толпы или чего другого. Конь всё сильнее раздувал ноздри, будто почуял что-то незнакомое, опасное, и гарцевал, грозя втащить назад, на корабль, своего нового хозяина.

– Ну, же, малыш, давай, пойдём к нам! – защебетали девушки, уговаривая жеребца.

Обалделый от четырёхкопытной красоты, Аурелий сразу не сообразил, что одна из девиц – Люсилия, пока она не запела детскую песенку. На коня, кажется, пение произвело нужное впечатление, и он осторожно начал спускаться вниз.

Риз бросил поводья сверстнице Люсилии – брюнетке, как будто суровый нрав арнаахальца не был поводом для страха за её безопасность. Подхватил на лету брошенный другой – от кобылы, которую вёл Лео. Та оказалась более покладистой, не заставила себя упрашивать, спустилась, и Люсиль коснулась её переливающейся морды, не прекращая пение.

– Что б я сдох! – пробормотал неизвестный зевака. – Эти твари идут на женский голос?!

Жеребец тянулся мордой к Люсиль, показывая намерение ухватить её за плечо, будто ревниво требовал, чтобы девушка к нему повернулась. Аурелий вскрикнул и не узнал своего хрипа. Но дочь его уже заметила в толпе.

– Подожди, папа! – она прервала пение ради возгласа, затем возвращаясь к мотивчику детской песни.

Когда оба арнаахальских гостя были внизу, а дочь Риза и Люсиль держали их поводья, Риз обратился к кому-то в толпе:

– Карс, всё готово? Ты где?

– Да, господин... Да расступитесь же вы, шархалы любопытные, пока вам копытом башку не проломили! – расталкивая зевак, из толпы вышел мужчина лет пятидесяти и растопырил руки: – А ну, разойдись! Дайте напоить бедную скотину!

Ему помог капитан, наблюдавший за суетой:

– Я что, по-вашему, до ночи буду разгружать чужой товар? Лошадей не видели?!

Однако лошади разогнали толпу самостоятельно. Прибежал Лео, шепнул что-то Люсиль, и та направилась к рабочему трапу, ловко взошла по нему на палубу и исчезла за вывозимыми со складской палубы тюками. Тем временем Лео взял серого жеребца за недоуздок и повёл по неохотно расступающемуся коридору, что стало причиной гнева животного. Названный Себериусом вскинулся, вырываясь из-под контроля юноши и угрожая копытами медлительным зевакам. Толпа моментально отхлынула в стороны, а Лео в два прыжка снова завладел поводьями и, ласково обращаясь к коню, направил его за побежавшим вперёд Карсом.

Следом шагала дочь Риза с золотистой кобылой, и зачарованная толпа потянулась за ними, освобождая причал. По рабочему трапу тотчас забегали юнги и разгрузчики, но Риз продолжал стоять на своём месте. Он присел на какой-то вынесенный тюк и махнул рукой разгрузчику, мол, погоди немного. Отёр взмокший лоб. Покрасневшее лицо исказила гримаса недомогания. Аурелий решил, что сейчас самое время вытрясти всю душу у Риза – купить за любые деньги жеребца, – но мужчина вдруг улыбнулся кому-то за спиной герцога:

– Ну, здравствуй, сын!

– Благостного, отец! – рука протянула Ризу бутылку вина. – Держи.

Аурелий посторонился, оборачиваясь, и онемел – рядом с ним, в одежде простоватого невзрачного парня из харчевни стоял знакомый лабасский инквизитор, Анри Ленуар, то есть, внебрачный сын Его величества короля Роланда Третьего.

Аурелий никак не мог понять: вот видел же его много раз, но ни разу не пришло в голову сравнение с королём. А ведь бастард похож, как и положено родному сыну. Только волосы почему-то белые, седые, что ли?

– Сир Аурелий, – инквизитор поклонился ему. – Прошу прощения за инкогнито: не хотел привлекать к себе внимание.

Герцог пробормотал что-то вроде “ничего, я не в обиде” и опять обратился к родственнику, но тот выставил ладонь:

– Погоди, дай отдышаться. За дочерью присмотри...

– Ты болен, Райн? – спросил Аурелий, вытягивая шею, чтобы высмотреть Люсиль на палубе: не идёт ли она.

– В каком-то смысле, – Риз хлебнул вина, – я знаю, о чём ты собираешься просить. Счёт пришлю тебе вечером. Анри, доставишь господина герцога, его дочь и жеребёнка в Лабасс?

– Разумеется, – инквизитор принял от отца, вернее, воспитавшего его отчима, камзол и протянул руку, помогая встать. – Сможешь идти? Давай сразу тебя к дому, а остальных следом?

– Счёт? Какого жеребёнка? – герцог осмысливал странные слова Риза.

Господин Райн выпрямился, хрустнув спиной и глубоко вдохнул:

– Всё в порядке. Эх, надо было родиться магом воды – просто опустил бы руку за борт и... Проклятье! Аурелий! – Риз вдруг вскинул осмысленный взгляд на герцога, стоящего с озадаченным видом, и повернулся к Анри. – Проверь девчушку! Как бы не свалилась от обретения...

Инквизитор, не мешкая, вскарабкался по лошадиному трапу, который почему-то до сих пор не убрали, и исчез вслед за Люсиль. Его не было минуты четыре, а пока он ходил, Аурелий настоял:

– Про какого жеребёнка ты говорил?

– Которого выбрала твоя дочь, – Риз неловко закатывал рукава до локтя, продолжая в одной руке держать бутылку. – Извини, на взрослую не хватило. Арнаахальцы как узнали, что в прошлый раз я двоих не довёз, так взвинтили цены и повысили условия, что пришлось у них на конюшнях месяц работать, чтобы доказать свою лояльность. Зато Лео и Анна выбрали тех, что им приглянулись.

– То есть... – Аурелий сверлил глазами упрямого родственника, – себе оставишь? Не продашь?

– Даст Владычица, потомство будет.

– Ох, и лукавый ты!

Риз спустился с пристани на берег, подошёл к воде и зачерпнул воды, чтобы смочить лицо и шею. Герцог наблюдал за ним, потом плюнул и пошёл к рабочему трапу, чтобы взойти на корабль. Отсутствие дочери, и впрямь, начинало беспокоить. Слуги уже вынесли несколько больших корзин, среди которых Аурелий узнал те, которые принадлежали де Трасси.

Вид инквизитора, несущего на руках дочь, бормочущую, что с ней всё в порядке, заставил забыть о лошадях.

– Люсилия! Что случилось?!

– Ничего страшного, небольшой обморок, недомогание проходящее, – за девушку ответил Анри. – После возвращения к ней вернулись маг-силы, к вечеру наступит стабильность, а пока я бы посоветовал сбросить лишний ресурс, которого у неё с избытком. Можете попробовать построить портал в Лабасс самостоятельно, а что с другим даром делать – это она сама придумает.

– Вот как... – пробормотал герцог, боковым зрением он заметил нечто странное и повернул голову. – Что это?

За ними слуга вёл на поводу то ли телёнка, то ли пони с накинутым вплоть до головы покрывалом. Были видны лишь ноги палевого окраса. Инквизитор с девушко на руках сошёл по рабочему трапу и поставил Люсиль рядом с Ризом, а животное кое-как спустили по лошадиному трапу и сразу убрали доски.

– Сделайте два глотка, сирра Люсилия, должно помочь, – Анри взял у отчима ополовиненную бутылку и протянул девушке, – извините, кружку не догадался стащить.

– Пустяки, – девушка приложилась к горлышку, хлебнула и закашлялась.

– Ну, знаете ли... – герцог не находил слов для того, чтобы описать эмоции. Потрясений на сегодня было с избытком. И прихлёбывающая из бутылки дочь безмятежности не добавила.

И вдруг его озарило: да ведь у Риза такое же обретение, как и у дочери – оба испытывают избыток возвращённой магии! А значит, Риз задурил голову своему папаше Арлайсу, никакой он не лумер... Лумер-самозванец! Но каков, а?!

– Сир, куда везти багаж сирры Люсилии? – из очарованных мыслей герцога вырвал слуга, прибывший вместе с хозяином из Лабасса.

– Вон туда оттащи пока что, потом решу, – герцог ткнул пальцем в свободную площадку неподалёку от харчевни, и слуга свистнул кому-то, призывая на помощь.

Тихое усталое ржание и топот копыт по деревянному настилу развернули к себе – герцог подошёл к «чуду», которое выбрала дочь, осторожно снял покрывало и окаменел: годовалый жеребёнок непонятно какой масти стоял перед ним. Шёрстка его не блестела, как у жеребца, и весь вид был достаточно жалкий.

– Не смотри, что невзрачный – перерастёт, – Риз устало рассмеялся. – Эйлинед видела его мать, главное сейчас – поднять его на ноги. Как и чем кормить, твоя дочь знает. Прежде всего напоите свежей водой . Стоялая вода в бочках – та ещё мерзость, хотя мы из родника набирали, но и она за три дня превратилась в отраву...

Риз опёрся на подставленную руку названного сына и кивнул на прощание:

– Всег благ, Аурелий! Анри сейчас вернётся к вам и поможет построить портал.

Жеребёнка накрыли покрывалом, как объяснила Люсиль, он был ещё пока слишком стеснительным, и от любого волнения у него начинали трястись ноги.

– Вы меня своими сюрпризами сегодня в подземелье Владычицы вгоните! – бормотал Аурелий по дороге к багажу и поглядывая на понуро и медленно идущего жеребёнка.

Но Риз оказал жест заботы – Лео прибежал с ведром воды, поприветствовал герцога, сказал несколько непонятных Аурелию фраз, и умчался, пояснив, что “там уже портал построили, делают переход домой”.

– Я не понял, почему он тебя назвал чужим именем? – тоном человека, которому надоело удивляться, спросил герцог у дочери. Та отмахнулась, мол, дома всё-всё расскажет. И не отходила от жеребёнка, гладила его, а когда у того начинали трястись ноги, запевала колыбельную, и арнаахальское дитя, к удивлению герцога и слуги, успокаивалось.

Через полчаса появился инквизитор, под его руководством смущённая Люсиль построила портал, инквизитор ушёл в искривляющую пространство рамку, быстро вернулся:

– Всё в порядке, – подхватил одну из корзин и потащил в марево.

На перенос багажа ушла минута, марево немного помутилось, Люсиль выправила его, и Анри опять проверил – туда ли построен пространственный тоннель. Предупредил:

– Животное может почувствовать себя плохо после перехода. Не пугайтесь. Дайте отлежаться и протрите прохладной водой. Если есть рядом маг воды или любой целитель – зовите, пусть немного придаст сил.

– Благодарю за совет и помощь, Ваше высочество. Благостного вечера, – розовая от последствий обретения магии или смущения, Люсиль сделала книксен.

Инквизитор поморщился:

– Просто сир Анри, этого достаточно для лабасских знакомых. До завтра.

Первой в портал зашла Люсиль, пением увлекая за собой четвероногого малыша, глаза которого предусмотрительно закрыли покрывалом. А сир Аурелий задержался, перед тем, как шагнуть в портал, пригласил на ужин или, хотя бы, перекус с дороги.

– Благодарю, но меня ждёт семья, – отказался юноша.

– Семья? Неродная? – герцог невольно допустил бестактность.

– Родная, – усмехнулся инквизитор, ещё больше напоминая короля, – самая родная, какая ни на есть. Благостного вечера.

Герцогу не оставалось ничего другого, как вежливо кивнуть на прощание и исчезнуть в портале.

*****

С арнаахальским жеребёнком неожиданно возникло столько хлопот, что сир Аурелий через час уже пожалел о приобретении, наблюдая за истерикой дочери.

Действительно, как и предупреждал принц-инквизитор, Энджел (так назвала питомца хозяйка) попытался умереть. Едва вышел из портала – зашатался и рухнул, так что идущий последним герцог налетел на него. Портал был построен перед воротами поместья, слуги, конечно, появились сразу – кто схватил багаж, кто унёсся за полотном, чтобы перетащить недвижимого жеребёнка к конюшне.

Люсиль поначалу крепилась, уверовав в слова Анри. Энджела уложили на свежую солому в прохладном загоне, протёрли водой, и Люсиль отказалась уходить, пока Энджелу не станет лучше. Дрожащим голосом напевала колыбельную, но жеребёнок стонал, как умирающее дитя, невидимым ножом вспарывая душу Люсиль.

Сирра Камилла с Лионэль пришли обнять дочь и сестру, но нашли её сидящей на соломе, подобно сельской лумерке, рядом с животным и всхлипывающей сквозь мотив.

– Почему у меня всё умирает? – сочувственный взгляд матери подлил масла в огонь, Люсиль запричитала и всё-таки сорвалась на плач. Рядом заныла Лионэль, жалея “бедную лошадку”, пришлось увести девочку, несмотря на её протесты.

Полтора месяца назад, приехав из Люмоса, счастливая и вдохновлённая, Люсиль вошла в свою комнату и не сразу заметила несчастье. Дерево, оставленное без присмотра, засыхало. Большая его часть листьев скукожилась и опала. Слуги успели прибрать комнату к возвращению хозяйки, но вернуть листву на цитрус, разумеется, не могли. Сирра Камилла осмотрела дерево, пообещала сделать всё, что сможет, и кадку с неприглядным стволом унесли в оранжерею. В тот день Люсиль попросила больше ей не приносить ни цветов, ни деревьев:

– Я не друид, не хочу видеть, как что-то живое умирает в моей комнате.

Сейчас та история вспомнилась, и Люсиль решила, будто на ней очередное проклятие, “кривых рук”, как говорил мастер в Арнаахальской Академии.

Смотритель над лошадьми примчался с левады через минут сорок, ощупал нового постояльца, но всё, что мог предположить, – обычные колики.

– Надо резать, – не подумав о восприятии фразы непосвящёнными, брякнул смотритель, и Люсиль закрыла собой жеребёнка, крикнув, что не даст причинить ему вреда.

– Дочь, Луций знает своё дело, – вступился за смотрителя сир Аурелий, – позволь ему помочь.

– Что они будут делать?

– Сделаем надрез на брюхе и выпустим воздух, – смотритель кивнул кому-то из слуг, – принесите инструменты.

– А потом? – упрямо сопротивлялась Люсиль.

– Потом – даст Владычица, пойдёт на поправку коник.

– А если не даст?

Герцог кашлянул:

– Дочь, негоже так говорить!

– Но ведь она иногда не даёт, папа? Иногда люди и животные умирают от болезни, не так ли? – дерзко сказала Люсиль, так, что смотритель и кое-кто из слуг осенил себя охранным знаком. – Неужели в Лабассе нет ни одного сильного водянника?

Смотритель переглянулся с рядом стоящим конюхом:

– Если вам нужен сильный маг, то это Белая Лекарка. Но я б не стал на неё рассчитывать, а попытался бы убрать воздух.

– Что за Белая Лекарка? Почему впервые слышу о ней? – нахмурился герцог, и смотритель развёл руками:

– Так ведь, ваше светлейшейство, она недавно объявилась. Кто из лумеров заболеет, несёт к Хранительнице записку, и Белая Лекарка приходит на закате или на восходе. Лечит, говорят, хорошо. Если может, то берётся, а когда нет, то объясняет, что и почему болит и отправляет к магам. Про животину не скажу – не знаю, исцеляла или нет... А пока записку отнесёте, пока её доставят к Лекарке – коник не выдержит. Так-то ему я бы и двух часов не дал. Взрослые лошади полдня могут промучиться, а этот совсем слабый.

Герцог присел рядом с жеребёнком, пощупал ему живот:

– Проклятый Риз, подсунул больное животное, обманул ребёнка.

– Папа, вчера Энджел весёлый был! – Люсиль всхлипнула, – и утром тоже!

– Ну-ну, не плачь, я написал Иларии, она ответила, что приедет. Всё же ей эта порода больше знакома, – Аурелий поднялся и одёрнул камзол. – Луций, где живёт лекарка?

Смотритель пожал плечами:

– Да кто ж знает? Её и описать толком не могут – то вроде девушка, то старуха. Может, это разные лекарки, и у них орден какой, навроде пуританского? Деньги ведь за лечение Лекарка не берёт.

Люсиль вдруг резко поднялась, ткнула пальцем в жеребёнка и решительно сказала:

– Я знаю, кто может помочь! Запрещаю вам его трогать, понятно? Я скоро вернусь!

Она вышла из загона, вытирая мокрое от слёз лицо, не ответила на тревожный вопрос отца и, едва оказалась за пределами конюшни, построила в вечернем сгущающемся сумраке портал и была такова.

Через четверть часа неподалёку от этого места замерцало марево, предупреждая находящихся рядом отойти. За Люсилией из него вышла Мариэль с небольшим саквояжем. Сир Аурелий как увидел знакомое лицо, так и смешался: дочь не горела желанием видеться с бывшей коварной подругой и он тоже, в целом желая провалиться всем де Венеттам куда подальше, лишь бы не испытывать чувства неловкости.

Мариэль опустилась на колени перед стонущим жеребёнком, почесала ему за ухом:

– Подожди немного, маленький, сейчас посмотрим, что с тобой приключилось... А нельзя ли всем выйти, пожалуйста?! – вдруг она резко обернулась на шепчущих слуг. – Я прошу остаться только Люсиль и сира Аурелия. Арнаахальцы очень тонко чувствуют присутствие чужих, малышу и без вас плохо, а вы его до обморока доводите!

Сир Аурелий рявкнул, отправляя любопытных слуг на ночной воздух. В самой конюшне было ненамного светлее. В лампах, которые принесли, побоялись усиливать свет, чтобы не устроить пожар. Но Мариэль не пожаловалась на это. Она вытянула руки над животным, провела медленно от головы до хвоста.

– Смотритель сказал, что у него колики, – робко подсказала Люсиль.

– Есть немного, почистим, – Мариэль задержала руку над грудной клеткой тяжело дышащего жеребёнка и вернулась к животу. – Тебя не предупреждали, что первые дни нужно будет находиться с ним безотлучно?

Люсиль подтвердила.

– А зачем, объяснили?

– Чтобы успокаивать. Я с ним две ночи: пока мы плыли, спала рядом, – призналась Люси, и герцог поперхнулся воздухом. – Ему сразу стало плохо, я решила, что он умирает, и спела ему колыбельную. Лео заметил, что лошадям понравилось, а Энджел даже на ножки встал и поел. Потом мы по очереди с Лео и Анной пели, рассказывали истории. У нас было дежурство...

Мариэль хмыкнула:

– О да, слушать они любят. И хотят, чтобы к ним относились как к равным. Хм, есть одна проблема, – она повернулась к герцогу, внимательно слушавшему девушек и перебиравшего в памяти всю информацию, какую слышал об арнаахальских лошадях, их капризности, упрямом характере и собачьей преданности хозяину, но о музыкальных пристрастиях узнал только что.

– Слушаю, – откликнулся Аурелий.

И Мариэль немного смущённо огорошила:

– Энджел не взрослая лошадь. Когда Матушка купила Мечту, то несколько дней была первым человеком, кого утром видела Мечта, и последним. Потом разрывы во времени стали увеличиваться. А Энджел – совсем маленький, уверена, его буквально из-под материнского бока забрали. Нервные спазмы по всему телу, отсюда – некачественное переваривание пищи и, соответственно, образование газов, которые давят на лёгкие, фактически отравляют организм. Я видела, как конюхи лечат колики, боюсь, в вашем случае это не поможет. У малыша от давления кровь загустела, он ещё не адаптировался к магическому фону Люмерии. Знаете же, как поначалу сложно бывает с даром, пока он не сплетёт вязь с хозяином. И у человека может появиться тошнота, слабость, лихорадка. Что говорить о бедных животных, которые пожаловаться не могут на слабость?

– И в чём проблема?

– Я, конечно, сниму спазмы, это должно помочь. Двое суток нужно поить его кобыльим молоком. Я слышала, у вас есть жеребые кобылы.

– Сделаем. Это проблема?

Люси не дала ответить, переварила сравнение болезни Энджела с обретением дара:

– Ты хочешь сказать, что арнаахальцы получают магию в Люмерии?!

Мариэль кивнула, садясь поудобнее и смещаясь ближе к морде жеребёнка:

– Думаю, ментальный дар. Потому что ни одна лошадь меня не понимает так, как это показывает Мечта. Она даже лево и право без управления поводьями различает. Конечно, надо сначала показать, они не самородки, но, по сравнению с другими лошадьми, натуральные компаньоны... Тебе лучше пересесть сюда, – лекарка показала пальцем в район головы жеребёнка, тогда как Люсиль сидела возле его крупа и гладила по животу, когда диагноз смотрителя подтвердился словами уверенной подруги.

Герцог стоял, ухватившись за решётку, и в ушах его звенело от предположения, выдвинутого слишком наблюдательной девчонкой, до сих пор ни разу не ошибавшейся. Лошади с магической силой! Лошади-компаньоны! Знал ли об этом Риз, интересно?

На него вдруг накатила приятная слабость, спокойствие. “Неужели нас в темечко снова поцеловала Владычица? – думал он и представлял, как на гербе де Трасси появляется какой-нибудь символ лошади. – Уздечка вокруг указующего посоха Белого Поисковика, пожалуй, смотрелась бы недурно...”

Тишину, с минуту назад установившуюся по просьбе Мариэль (“Мне нужно сосредоточиться”), разорвал протяжный звук, с каким обычно лошади да и все живые существа избавляются от газов. Воздух разрядился резким запахом свежего лошадиного навоза, перебивая имеющийся в конюшне.

– Святые Основатели, да он пахнет, как здоровый жеребец! – воскликнул Аурелий, выхватывая из кармана носовой платок.

Люсиль, которая к эпицентру стихийного бедствия находилась ближе, закашлялась, утыкаясь носом в рукав. Но жербёнок ржанул, то ли подтверждая его слова, то ли наконец получая шанс вздохнуть, как следует.

– Получилось громко, – пробормотала Мариэль приглушённым голосом, – сейчас остальные спазмы сниму... Дайте ещё минуту-две... Ты можешь выйти пока, Лю. Я справлюсь.

Но Люси отказалась, собравшись наблюдать до момента, когда здоровью Энджела ничего не будет угрожать.

– А я, пожалуй,.. Прикажу, чтобы приготовили воду нам всем, – герцог махнул рукой и торопливо пошёл в сторону свежего воздуха.

Ещё немного, и малыш Энджел перестал надсадно дышать, за всё время магического воздействия он трижды славно почистил свой желудок, добавляя работы конюхам.

– Ф-фух, слава Владычице, я боялась, что придётся пускать ему кровь впотьмах! Но обошлось: давление ушло вместе со спазмами. – Мариэль поднялась. – До завтра, надеюсь, запах с кожи выветрится. Такого душистого пациента у меня ещё не было.

Энджел вместе с ней попытался встать на ноги, и Люсиль обхватила его шею, расчувствовавшись.

– Попробуем вывести его? Нам всем нужно вздохнуть полной грудью, а Энджелу ещё и помыться, – предложила Мариэль и подала пример, осторожно пробираясь к выходу из денника. – Угораздило же на ночь глядя...

Им навстречу шёл сир Аурелий с работниками. Они помогли вытянуть жеребёнка под звёздное небо и принялись очищать его от липкой жижи. Тем временем в испачканном деннике наводили порядок, стелили свежую солому, добавляя волнения другим лошадям, не привыкшим к вечерней суете рядом с собой.

Девушки ополоснули руки и лица, сбивая немного запах, и Люсиль впервые засмеялась, несколько истерично, правда, сумев признаться, что это от усталости и перенесённого стресса. Энджел стоял рядом и ещё покачивался от слабости, разделяя мнение своей хозяйки.

– Всё? Все проблемы решены? – к ним подошёл сир Аурелий, появилась и сирра Камилла с младшей дочерью.

– Не совсем, сир Аурелий, – Мари кивком поблагодарила слугу, принёсшему ей её саквояж.

– Чем ещё порадуете, юная госпожа Делоне? – герцог миролюбиво приобнял дочь, источающую запах конского навоза. – Кстати, ваша матушка уже в пути.

– Я напишу ей позже, мы виделись сегодня. А сейчас мне больше всего хочется привести себя в порядок. Я обещала сиру Марсию быть к ужину. Лю, построишь портал в наши купальни?

Как могла Люсиль отказать? Де Трасси поблагодарили за помощь, но Мари скромно отмахнулась, сославшись на волю Владычицы. Добавила, что завтра утром заглянет к Энджелу по дороге в Лабасс, постарается усыпить, чтобы Люсиль смогла хотя бы на какое-то время оставаться спокойной в отдалении, ведь завтра – официальная встреча со студентами Королевской Академии:

– Будет очень важная новость от Его величества.

Портал был построен, и, уже уходя, Мариэль спохватилась: сир Аурелий посмеялся над старшей дочерью, мол, и ей бы свою проблему с ароматом как-нибудь решить поскорее:

– О, простите, главное никак не получается сказать. Люсиль придётся первые ночи спать рядом с малышом, чтобы не испортить эффект лечения... Благостной ночи! – она поклонилась опешившим де Трасси и шагнула в марево за подругой, ожидавшей по ту сторону портала.

Энджел и Энджелиус

Долгий нервный день наконец закончился, и сир Аурелий остался наедине с мыслями в кабинете. Он не любил неясности и хаоса в мыслях, оттого привык не ложиться спать, пока все спутанные ниточки не окажутся разложенными ровно. Сегодня судьба ткнула его носом в ту идею, которой он, как оказалось, подсознательно придерживался все сорок лет.

Кто заложил в него список действий, которые в результате вели в тупик? Слава рода де Трасси ожидала от него, как ему верилось, поступков, аналогичных тем, что совершали предки – приумножать честь и богатство, стремиться к наивысшему сиянию. В дневниках сира Алтувия, того, что посадил в Лабассе Ирминсуль, была выражена надежда: когда иссякнут прочие роды Основателей, его род Белого Поисковика, самого умного и прозорливого прародителя, должен сохранить аристократическую чистоту, честолюбивые устремления и возглавить страну. Тогда-то, по мнению Алтувия, Люмерия обретёт мощь, с которой будут считаться все соседние народы.

Старательно, из поколения в поколения молодняк не просто взращивался, ему вкладывались идеи предков, а здоровое высокомерие не давало пасть. И вдруг некие хитроумные многоходовочки от неожиданных людей показали: для того чтобы возвыситься, порой надо, наоборот, низко пасть. Натолкнуло на это сравнение приобретение дочери, потребовавшее больше, чем просто деньги и приказ слугам выполнить то-то и то-то.

Люсиль отсутствовала полчаса, возможно, и дольше, после ухода с Мариэль... заклятой подружкой... А вернулась какая-то... сияющая, только на этот раз это не магия обаяния была, а словно внутри дочери зажёгся невидимый светильник, который разгонял все её страхи и сомнения.

Илария приехала как раз в момент обсуждения, каким образом юная герцогиня собирается ночевать вместе со скотиной:

– Хотел бы я знать, тебе кровать в конюшню принести, или забрать этого сируна в твою спальню? – с трудом удерживая клокочущую ярость, Аурелий вопрошал у дочери.

Жеребёнка почистили, напоили по совету смотрителя, затем животное опять начало трястись и извергло из себя жидкую лужицу. Очевидно, спазмы были сняты более чем успешно, и желудок очищался от того корма, которым кормили в пути.

Но дочь опять полезла обниматься со своим Энджелом, тот сразу успокоился, что ещё больше взвинтило герцога.

– Завтра нам ехать в Люмос, где будут важные маги, а ты хочешь, чтобы от тебя за версту несло конюшней?

– Что поделать, Аурелий. Это выбор ответственности твоей дочери, – попыталась вступиться госпожа де Венетт, которая только что рассказала все подробности сложного привыкания Мечты два года назад.

– А моя дочь – это мой выбор! – рявкнул сосед. – И пока она не перешла под покровительство другого рода, я несу ответственность за все её капризы.

– Да брось, Аурелий, я уверена, что твоя дочь за свои девятнадцать лет у тебя ничего дороже пудры для волос не попросила, – гостья спорила, пока благоразумно молчала сирра Камилла.

Кое-как нашли золотую середину. В западной части замка, где готовили комнаты для будущей гостиницы и уже оформили вход, одну комнату выделили под “сируна”. Кровать для Люсиль там имелась, уборная тоже, принесли солому и уложили её толстым слоем на полу. Самым счастливым от всего этого безобразия оказалась Лионэль, заявившая, что тоже хочет себе в спальню много сена и обязательно лошадку. Хохот госпожи Иларии разрядил обстановку, но ненадолго.

– Одна неловкая искра, и моя дочь окажется факелом в собственном замке! – ужаснулся Аурелий, обводя взглядом стены.

– Ну так пожертвуй ради дочери светящимися артефактами, Аурелий! Стареешь...

Герцог готов был хлопнуть себя по лбу: опять уела его соседка. И впрямь, с артефактами стало спокойнее. Кристаллы не грелись, давали ровный белый свет. Немного их было, но завтра в Люмосе герцог обязательно заглянет в Артефакторский отдел и пополнит коллекцию. Если таковых не будет, Аурелий найдёт, из кого вытрясти душу – из одного сильно умного бывшего инквизитора...

А потом ввели жеребёнка, и женщины разразились умильными возгласами, ибо до сих пор масть Энджела по причине опустившейся темноты оставалась относительным сюрпризом. Тёмные ноги, с переходом от чёрного до дымчатого, такой же хвост и грива особенно оттеняли светлый узор шерсти. Там, на причале, некогда было его рассматривать, но сейчас Аурелий охотно присоединился к оценке экстерьера, пусть даже предварительного. На серых боках, сейчас ещё не лоснившихся, как у взрослой особи, проглядывались мелкие светлые и тёмные пятна – то, что в народе называется мастью “в монетку”. Про таких, действительно редких экземпляров, говорили, вспоминая детскую сказку, мол, попало животное под дождь из монет. Их россыпь шла от загривка и покрывала сверху круп. Передние ноги заметно были мощнее задних, спина широкая и обещающая быть крепкой, и герцог удовлетворённо прищёлкнул языком – скакун будет.

Пока охали да ахали, арнахалец опять растерялся и затрясся, сбрасывая жидкость в специально подвязанный мешочек. Это была идея смотрителя, и без смеха на конструкцию невозможно было смотреть.

– Хватит над ним шутить! – остановила улыбки Люсиль. – Мы хотим отдохнуть! И ужинать я буду здесь.

Герцог фыркнул, но ему и впрямь возня надоела, так что на вопль Лионэль, требующей тоже ужин сюда, он только махнул рукой:

– Делайте сегодня, что хотите! Но будить меня ночью запрещаю, прошу это учесть. Грязная солома, колики, “не так храпит” – с этими проблемами разбирайтесь сами!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выходя на улицу, госпожа Илария опять уколола герцога:

– Твоя дочь стала раньше матерью, чем заключила брачный союз.

– Слава Поисковику, хоть в чём-то де Трасси обскакали де Венеттов, – огрызнулся усталый герцог, а получилось совсем смешно – Илария хохотала до слёз.

Повозка с соседкой укатила, и Аурелий с облегчением подумал: как хорошо, что Илария приехала одна. Рафэль на юге, сынок с новопринятым родственником где-то там же. От воспоминания о последнем визите Антуана и его дальнего кузена Марвелла снова зачесалась переносица, что было дурным предзнаменованием чего-то непостижимого, ускользнувшего от интуитивной магии Аурелия.

Недели две назад Антуан прислал записку с просьбой выделить ему время для приватной встречи. Уже начало показалось необычным.

Появился в компании с подозрительно знакомым кареглазым брюнетом. Лишь когда гости ушли, Аурелий сообразил, кого ему напоминает Марвелл Кэлвайр, троюродный племянник сира Рафэля, – покойного принца Лоуренса, ушедшего в подземелье Владычицы недели три назад, от болезни, опустошившей душу в инквизиторских казематах. Аурелий лично присутствовал на церемонии погребения Лоуренса-неудачника в семейном склепе Роландов.

Нет, конечно, взгляд и ужимки этого Кэлвайра из рода Белого Шутника, были иными, но от самой мысли, что Лоуренс мог воскреснуть и сдать своего постоянного казначея Роланду, на спине выступила испарина. Аурелий в конце разговора не удержался и вежливо поинтересовался, какой магией обладает юный сир Кэлвайр.

– Некромантия, сир, – ответил гость, и опять герцога прошибло п

о

том.

Антуан выложил перед Аурелием кусок тончайшей ткани, сверху – кинжал с фирменным клеймом старшего де Венетта и рядом мешочек, явно с монетами.

– Что это? – Аурелий недоумённо обозрел дары, смутно припоминая древний обычай сватовства.

– Я прошу у вас, сир Аурелий, разрешение ухаживать за вашей дочерью, Люсилией Глинис Эйлинед.

Герцог ухмыльнулся: всё-таки кровь Шутника не растворилась окончательно за полтора тысячетелетия, не переставали де Венетты смешить и удивлять одновременно.

– И каков ваш умысел, юный сир? Что вам мешало делать это без моего разрешения?

Юнец и глазом не моргнул:

– Я не знаю, каково это быть отцом дочери, сир, но я уверен, что без моего одобрения ни один наглец не позволил бы себе приблизиться к ней, в смысле, моей дочери, если бы она у меня была.

Герцог откинулся на спинку кресла, скрестил пальцы и осмотрел стоящего перед ним с ног до головы. Определённо младший де Венетт внешне был похож на своего отца, а его дурачества, очевидно, имели возрастной характер. Повзрослевший Антуан казался намного увереннее, наглее (в хорошем смысле) и... перспективнее. “Слеза энджела” в ухе, преподнесённая Его высочеством Хривелуром на турнире Сеянца, кричала об этом. А сир Марсий на днях за глаза назвал Антуана кофейным королём, Аурелий вспомнил об этом и хмыкнул:

– Хорошо. Даю своё согласие. Вот только за дочь свою ручаться не могу: я уже поклялся ей, что моё мнение в выборе спутника жизни никак не повлияет на её собственный. А ваша семья в том числе успешно внесла свою лепту в разочарования Люсилии. Так что удачи вам, юный сир, на нелёгком поприще!

Антуан торжествующе улыбнулся. Затем попросил герцога пока не говорить никому о договоре, ибо даже родители не знали о его намерении, а добавлять беспокойства Люсиль он не хотел:

– Пусть всё идёт своим чередом, сир.

Это условие герцога устроило. Парни ушли, и Аурелий не поленился – нашёл сборник древних традиций, чтобы убедиться: память ему не изменила.

Нежная ткань символизировала чувства к избраннице, оружие – твёрдость в намерении, а монеты должны были успокоить отца будущей невесты в состоятельности жениха и готовности заботиться и о её родителях в старости, если потребуется.

– Каков шархалий сын! – посмеялся Аурелий, пересчитав монеты сакральным счётом в сто сибериусов, как на подбор новеньких, блестящих, словно только что выпущенных монетным двором. – Надо же, вспомнил обычай...

Вместо того чтобы внимательно перечитать все последствия старинного обряда, в котором он только что принял участие, Аурелий захлопнул сборник и с минуту представлял себе расширение границ владений благодаря союзу де Венеттов и де Трасси, ибо единственная дочь соседей, перейдя по покровительство Делоне, особого условия не поставила, значит, Антуан теперь являлся единственным наследником замка и прилегающих территорий.

“Будем осторожными, – разумно оборвал свои грандиозные планы Аурелий: – от де Венеттов можно ожидать чего угодно”.

Если сумели выдать служанку за принца, пусть даже сами не подозревали в тот момент (а инквизитор сегодня показался довольным), то провести де Трасси и подавно не составит труда. Мысль задержалась на инквизиторе.

“Подумать только... – здесь герцог испытал лёгкое чувство стыда и дискомфорта, вспомнив об Ирминсуле, выдавшем шоковое откровение, порицающее высокомерие всех де Трасси вместе взятых. – Подумать только, я промахнулся, смалодушничал... Но каков был шанс, а?”

Лет десять и семь назад он получал приглашения от Морфила нанести визит. Поводами являлись дни энджела то одного ребёнка Морфилов, то другого. Оба раза Аурелий написал ответ с извинениями, мол, он сильно занят, как и его супруга. Взыграло высомерие, брезгливость к родственнику-лумеру и его жёнушке, в прошлом имевшей репутацию необручницы. А вышло вон как! Оказывается, Риз магии не терял, с жёнушкой тоже было не всё так просто, и, похоже, детишек Владычица благословила, пусть даже на родовой замок Райан претензий не имел.

И, главное, Люсилия вполне могла подружиться с сыном Роланда Третьего. Недаром же прятали парня двадцать с лишним лет! Все эти имена для прикрытия – какой-то Ленуар, якобы погибший на Сурье, родовая защита... Аурелий крякнул от досадной оплошности: был шанс породниться и сплыл.

Не выдержала измученная тревогами душа – герцог налил себе крепкой марсалы и пересел в мягкое кресло, предавшись медитации и своему предощущению надвигающегося, чего-то эдакого, тонкого и имеющего флюиды неожиданности. Откуда придёт гроза или, наоборот, хорошее, он обязательно просчитает. Обязательно...

****

– Ты какая-то нервная. Что-то случилось, Эйлинед? – сидевшая рядом девушка по имени Шарли, друидка из Лапеша, заметила, как Люсиль закусывает губу и хмурится, продолжая делать наброски.

В художественной мастерской Арнаахальской Академии каждый день напоминали о главном принципе начинающего художника – упражняться ежедневно, в разных ситуациях и на разных объектах. За полтора месяца тамошнего обучения это вошло в привычку, и сегодня, на всякий случай, Люсиль взяла небольшой самосшитый альбом с тонкой деревянной “обложкой” и пару графитных стилусов.

Де Трасси прибыли вовремя, за полчаса до начала, а уже перевалило за назначенное время, и организаторы никак не могли начать, ждали кого-то. Это значило, что мероприятие задержится, и Люсиль-Эйлинед приедет домой позже, чем планировала.

– Меня дома ждёт жеребёнок, он очень слаб, – вздыхая над рисунком, изображавшим сцену и условные фигуры на ней, и головы, плечи гостей. – С ним осталась матушка, но...

– Кто она по магии?

– Друид.

– Тогда можешь не беспокоиться, друиды не хуже менталистов обращаются с животными, поверь, – Шарли, слегка склонив голову со шляпкой, массивно украшенной цветочной композицией, рассматривала рисунок. – Где ты научилась так рисовать?

Люсиль ответила. Сегодня, знакомясь со своими будущими сокурсниками, она представлялась как Эйлинед, новым именем, приобретённым во сне благодаря скрытому сознанию. Оно пригодилось в Арнаахале.

Там, сразу по приезду, она заметила тонкие улыбки местных, когда представлялась. Спросила у господина Морфила, что не так. Он смущённо кашлянул и объяснил: “Люси” на арнаахальском переводится как “бестолковая” – и посоветовал хотя бы на время взять другое из трёх имён, какие обычно давались магам в Люмерии.

Люси вспомнила сороковой сон и не колеблясь, озвучила – Эйлинед.

– Хорошее имя, – кивнул сир Райн, – “зимняя звезда”, подойдёт.

Родители, само собой, были шокированы немного – когда такое случалось, что маги переставляли имена внутри трёх-именья, пусть даже прабабка Эйлинед и была славной магессой? Сокращённый вариант, напоминающий привычное имя Люсиль, – Линнед, Линн – помог самой привыкнуть. А незнакомым людям было всё равно.

Шарли де Блода, лапешская магесса, была не просто друидом – имела дополнительный дар водянника, чем безусловно гордилась и радовалась особым преимуществам обучения на стихийном факультете. У всех друидов дома были свои оранжереи, за которыми нужно было постоянно ухаживать, поэтому студиозусам давался не один, а два выходных дня – среда и суббота, чтобы съездить домой и проведать свои растения. Люсиль опять расстроилась: Энджел, конечно, подрастёт за два месяца, но потом придётся его оставлять на матушку и не видеть целых шесть дней. Как он перенесёт разлуку? Его можно было бы забрать сюда, в поместье на окраине Люмоса, но при доме не было левады с сочной травой, наверное, Энджел бы сразу захандрил.

– Ого, я тебе завидую: мы из Люмерии никуда не выезжали. Если, конечно, Сурью не считать, у отца там были дела... – Шарли умолкла: преподаватели выходили на возвышение, в центр встал король Роланд Третий. – Началось!

Люсиль перевернула лист, с минуту рассматривала стоящих, узнав среди них только сирра Тирра, портальщика, и Армана, самого молодого преподавателя. Взялась за набросок этой группы. Машинально подумала о Мариэль, которая сразу по прибытии пошла искать супруга, и обернулась, разыскивая её глазами. Та сидела с краю через два ряда и озиралась, выглядывая кого-то. Почувствовав на себе взгляд, Мариэль подмигнула Люсиль. “Антуана потеряла”, – догадалась она и вернулась к прежнему занятию, рассеянно, вполуха слушая речь короля, объявляющего об изменениях в Академии.

Думала ли она об Антуане всё это время? Слишком часто, так считала. Потом заботы, уроки мастеров на время помогали забывать, а приобретение жеребёнка стало отличным лекарством от прошлого. Тогда, в последние проклятые ночи, почему-то в голове возникло имя – Энджелиус, оно идеально подходило к ночному ласковому собеседнику. Понимание особой роли придуманного друга сократило длинное имя до привычного Энджела, а когда сир Морфил предложил дать имя жеребёнку с серо-голубыми глазами, то сомнений в выборе не было.

Напоминая себе изо дня в день, что ночной собеседник был выдуман, как и все прочие, Люсиль однаджы успокоилась и об Антуане думала более спокойно. Эпоха дружбы с ним прошла, все из Лабасской компании повзрослели, изменились за короткое время, а кое-кто даже ждал ребёнка...

Захотелось обернуться, чтобы посмотреть на Мариэль, но Люси подавила желание. Вчерашний вечер ознаменовался бурным примирением.

Вернулись к Делоне, портал был построен, как и просила Мари, в купальни. Здесь многое изменилось с того дня, когда Люси сидела на одной ступеньке с пьяненьким Мароем, горюющем о дурости де Венеттов, поженивших инквизитора и служанку.

– Мы поставили двери для удобства, – Мари приоткрыла одну. – Внутри тоже по-другому немного. Хочешь взглянуть?

Люсиль, чувствуя, что нарастает истерика от воспоминаний, зашла на ослабевших ногах. Это была купальня, в которой когда-то Антуан с Арманом хотел заставить Мароя нагреть воду, а пришедшая Люсиль поскользнулась и рухнула в бассейн, прямиком в объятия “парня”. Сейчас тут было более облагорожено – появилась скамеечка, стол с кувшином и кубками, деревянные поставки для сушки простыней.

– Здесь только мы купаемся, для гостей и прислуги – остальные.

Мариэль обернулась, по остекленевшему взгляду подруги и её покрасневшему лицу всё поняла, подошла и взяла за руку:

– Брось! Хватит уже дуться! Прости меня, не могла я по-другому! Хочешь, на колени перед тобой встану?

Люсиль перевела взгляд с бассейна, расплывающегося от хлынувших слёз, на стоящую перед собой, образ которой так же помутился:

– Не надо... на колени, – сказала, охрипнув от кома в горле. – Я... просто... надеялась... что уже ... всё ... забыла...

Мари терпеливо дождалась, пока все нужные слова будут сказаны, и прижала рывком к себе подругу, начинающую плакать:

– Прости, прости! Что мне сделать, чтобы ты простила?

И Люсиль перешла на рёв: не Мариэль должна была просить прощения, а Люсиль у неё, за все четыре года утончённых издевательств, похищенного сердца Армана и приставаний к Марою, однозначно сказавшего “нет” во время первого признания. Всё это хотелось выговорить, но мешало что-то...

Эхо множило в пустых коридорах и купальнях звуки отчаяния и вскрытого душевного нарыва. Люсиль всё забыла, как же... Такого, как Рене Мароя, мага по прозвищу Энджел, она не встретит никогда. НИКОГДА!

Проревевшись, она всё-таки призналась в подставленное плечо, и от этого всхлип слился с истеричным смешком:

– Марой был слишком идеальным. Я никогда такого больше не встречу...

– Глупости, – Мариэль усадила подругу на скамейку и налила воды из кувшина. – Марой был замешан на образах Армана и Антуана. Армана, конечно, было больше. Кого ещё я бы копировала?

Люсиль отставила кубок, вытерла слёзы и со смешком призналась:

– Я на самом деле бестолковая! Не знаю, что на меня тогда нашло, – с трудом подняла глаза на подругу, – будто проклятие Владычицы.

Мари рукой отёрла мокрую кожу под глазами подруги и серьёзно сказала:

– Это не проклятие. Это было твоё благословение. Подумай сама, насколько сильно ты изменилась после этого испытания. Я сильно жалею, что то ваше свидание с Антуаном зашло слишком далеко, это моя вина. Мне надо было стоять под дверью и вовремя вмешаться...

– Что было – то было, – пробормотала Люсиль, доставая носовой платок, высморкалась, и спокойно согласилась: – Да, ты права, я сильно изменилась. Сама удивлена... Но.. Это приятно, знаешь?..

Мари кивнула:

– Знаю. Я ведь тоже через очищение прошла. Поэтому безумно рада, что мы смогли поговорить искренне. Мне было очень тяжело думать о тебе и неловко, правда. И если ты меня простишь, то с души упадёт этот камень.

Люсиль засмеялась, неотрывно глядя на поверхность стола с ярким рисунком распиленного ствола:

– При чём тут ты? Дело во мне. Страшно, что я больше никого не смогу полюбить, что всё, на что я теперь способна, – это придумывать идеальных мужчин и разговаривать с ними перед сном.

Её обняли за плечи и прижались, Мари положила голову ей на плечо:

– Зато теперь ты точно знаешь, какой спутник тебе нужен. Марой многим помог понять себя, и в этом не моя заслуга – нашей Владычицы, которая помогает всем нам стать лучше, усилить свой свет.

Девушки помолчали. Люси вдруг вспомнила:

– Скажи честно, Белая Лекарка – это ты? Твой дар метаморфа не исчез насовсем?

Мари отстранилась, но не испугалась, а улыбнулась:

– Сама догадалась? Ты же знаешь, что магия до конца никогда не уходит, всегда что-то от неё остаётся. Я мечтала обрести дар целительства, а он оказался замешан на метаморфизме. Конечно, я хотела передать всё Анри, но, видимо, Владычица рассудила по-своему. Я очень рада этому и благодарна.

Люсиль отодвинулась, чтобы лучше видеть подругу. Мариэль, в самом деле, была невероятной. И никакой образ Армана и тем более Антуана не светился так явно в Марое, как то, что сейчас чувствовалось в самой девушке. Спросила удивлённо:

– Но ты ведь ждёшь малыша, разве тебе можно трансформироваться?

– Нет, конечно, не полностью. Да я целиком уже и не смогу. Всё, на что хватает магии – это изменить лицо и руки, чтобы возраст не выдавали. А вот когда живот станет заметно, тогда буду думать, что делать.

– Арман знает?

– Разумеется.

– Он тебе разрешает заниматься лекарством?

Мари вздохнула:

– С того, кому много дано, спросится больше, чем с других. Я не жалею и даже счастлива, что могу помогать людям. Цена любого магического дара – его работа на благо Люмерии. И я считаю, что это мудро. Многие маги, которые лишаются дара, не понимают простой истины. Они думают, будто их маг-сила – это такой бессрочный подарок для развлечения или семейного процветания. Чтобы дар огня не пропал, я раз в неделю грею купальню для слуг, по своей воле. Вода и воздух помогают ухаживать за аргириусами, ну а целительство... Я знаю почти все лумерские семьи в округе. Это интересно... Что с тобой? Всё хорошо?

Люсиль порывисто обняла её:

– Спасибо тебе! Ты – необыкновенная! И прости меня тоже, за Армана. За то, что увела его у тебя.

– Глупости, – опять улыбнулась Мариэль, – всё, что должно было случиться – случилось. Арману тоже испытания не помешали. А у тебя всё впереди, и ты тоже будешь необыкновенной. Просто почаще прислушивайся к себе... Твой Энджел, наверное, уже тебя потерял...

Люсиль спохватилась, на прощание ещё раз обняла подругу, и упорхнула через портал домой.

От примирения на сердце стало легко-легко. Тот камень, о котором говорила Мариэль, тоже был снят с души, и та вздохнула свободно. Словно крылья расправила...

– О! – Шарли дёрнулась, будто её толкнули сзади, обернулась, неловко задевая рукой стилус Люсиль, и тот проехался по бумаге, оставляя след. – Извини!

Она кому-то активно покивала головой и шикнула: “Потом!” Уселась ровно, но, видимо, тот, кто её отвлёк от выступления очередного преподавателя, теперь не давал спокойно сидеть.

– Это мой знакомый, Анчи, – шепнула довольно Шарли на ухо равнодушной соседке, и та обернулась.

Рядом с Мариэль находился Антуан и незнакомый юноша. Люсиль покраснела и отвернулась – сердце заколотилось от жадного взгляда де Венетта. Сколько они не виделись? Месяца два? Больше?

– Мы познакомились на Сеянце. Знаешь, такой фестиваль для друидов. Все что-то продают, кто-то покупает, но, главное, знаешь что? – Шарли хихикнула. – Там столько хорошеньких магов бывает!

– Тш! – остановила её поток Люсиль и кивнула на сцену.

Друидка понизила голос, эмоции требовали выхода:

– Семья Анчи поразила всех! Я уж не знаю, наверное, они из Арнаахала привезли семена – произвели фурор своим напитком. Оказывается, наше поместье рядом с их родственниками, так что мы замечательно провели время. Жаль, что...

Стилус сломался пополам, Люсиль оторопело смотрела на бумагу, где только что исчеркала набросок. Болтовня соседки взбесила, и сердце отчего-то болезненно резануло. “Успокойся, – сказала себе девушка, – всё в прошлом!” Но искорёженный металлический корпус стилуса говорил об обратном: Люсиль продолжала хранить половину маг-силы Антуана, и понадобится ещё четыре месяца, чтобы избавиться от всех связующих нитей.

– Ого, как это он у тебя? – Шарли, похоже, заинтересовало происходящее рядом, а не на сцене.

Люсиль достала запасной стилус и, чтобы успокоиться, начала свежий набросок лошадиной головы. Энджел помогал даже на расстоянии незамысловатым образом.

Мероприятие закончилось, Люсиль с удовольствием рассталась с лапешской друидкой и направилась к отцу, беседующему с одним из преподавателей.

– Отец, – после того, как сир Аурелий представил её, извинилась, – я бы хотела вернуться домой.

– Прошу прощения, – герцог раскланялся с преподавателем, на которого уже нацелился другой родитель.

Де Трасси отошли в сторону, договорились, что Люсиль немного прогуляется с какой-нибудь знакомой, пока Аурелий раздобудет запасные освещающие артефакты и зарядит ополовиненные. Встретиться договорились у большого фонтана в Саду Владычицы.

Люсиль огляделась. Мариэль разговаривала с Его величеством. Армана осаждали студентки. Где-то промелькнул Дилан, с которым Люсиль не водила тесной дружбы в Лабассе, но с ним и его сестрой хотя бы можно было поболтать и потянуть время. Чуть подальше Шарли заигрывала с Антуаном в компании его кузена, любителя приключений (теперь вспомнилось, о ком сетовала госпожа Илария).

Убрав альбом в сумку, приобретённую в Арнаахале, и прижимая её к себе, Люсиль пошла на выход, решив сидеть у фонтана до возвращения отца. Её догнала Шарли и парни, пригласили вместе прогуляться по Саду Владычицы и полакомиться пирожными.

– Я больше пить хочу, – кокетливо пожаловалась Шарли, опираясь на руку Антуана.

– Идём к лавке, я тоже, – флегматично пообещал де Венетт, обошёл друидку и подставил другую руку, а сам обратился к теперь идущей рядом Люсиль. – Эйлинед, значит...

Полминуты назад она поймала его изумлённый взгляд, когда Шарли представила её.

– Пресветлая чистота! Как же красиво! – воскликнула Шарли, перетягивая внимание всей компании на открывающийся вид розового сада, сейчас прячущегося за несколькими лавками у входа, где продавали напитки и пирожные, и большой аркой с надписью “Во славу Владычицы” на старолюмерийском.

– Так что с именем? – не успокаивался Антуан. Его кузен Марвелл что-то рассказывал друидке, и она отвлеклась. – Тебя Люсилией больше не называть?

– Можешь называть Линнед, если сложно отвыкнуть, – стараясь придать ответу равнодушный тон, кивнула она, не поворачивая голову к собеседнику.

И вдруг он свободной рукой взял её руку и пожал:

– Надо поговорить, – попросил вполголоса, вгоняя в краску.

– О чём?

– ...

– Так, детишки! Кому что? – громко сказал Марвелл, останавливаясь перед лавкой с двумя большими бочками, Шарли хихикнула.

– Возьмите, что хотите, а мы вас будем ждать в саду, – Антуан схватил Люсиль за руку и потащил за собой, оставляя позади удивление Шарли и ухмылку друга.

Он шёл быстро и держал так крепко, что Люсиль почти сразу отказалась от попытки вырваться. Просить о помощи тех, кто с любопытством таращился на них, гордость не позволила.

– О, никого! – Антуан наклонился в очередной раз под поникшие ветки огромной вишни и свернул в розовую пену.

Они оказались под деревом, которое своими пышными ветвями, обильно усыпанными цветами, закрыло их от всего мира. Но теперь, когда никого не было рядом, Антуан вдруг смутился, убрал мусор с волос Люсиль.

– Ты мне руку чуть не оторвал! – сердито проворчала она, поправляя завернувшийся край платья, лишь бы не смотреть на него.

– Эту? – Антуан снова взял её руку в плен и поднёс к губам. – Прости, я не хотел. Перестарался... Как обычно.

Губы непроизвольно приоткрылись: Люсиль наблюдала, как юноша осторожно целует её пальцы, прикрыв глаза.

– Ты меня опять соблазняешь? – тихо спросила Люсиль.

Антуан открыл глаза, впился взглядом и сглотнул:

– А ты против? Я попросил у сира Аурелия разрешения ухаживать за тобой. Он дал мне шанс завоевать тебя. Как положено, а не так, как было.

Земля ушла из-под ног, ноги подкосились, но Антуан успел подхватить и прижать к себе.

– Ты... почему? – пересохшими губами спросила Люсиль.

– Я бы попросил твою руку, но решил сначала спросить твоего согласия... моя Эйлинед...

Он говорил, как Энджел, в пр

о

клятых снах, смотрел, как Энджел, и держал её в объятиях, как в последнюю, сороковую ночь.

– Я всё ещё люблю тебя и даже сильнее, чем раньше. Моя золотая малышка! – Антуан продолжал бить по давшей трещину гордости и уверенности Люсиль, личико которой сморщилось, угрожая слезами. – Не плачь, моя маленькая, если я тебе противен или слишком назойлив, скажи, я уйду...

Внезапная догадка осенила, и ресницы девушки распахнулись:

– Ты... Ты... Ты мне соврал?! Все эти ночи ты был со мной и всё видел?

– Не все. Первые две и последнюю, – де Венетт смутился, – я клянусь!

Сначала появилось желание дать ему пощёчину, но потом...

– Мне так было плохо! – вырвался всхлип, и слёзы хлынули подобно водопаду над Волчьим Логовом.

Она сдалась, и Антуан бросил в контрнаступление самое действенное оружие – поцелуи и ласковые слова:

– Мне без тебя тоже было плохо! Чего же ты плачешь, маленькая? Всё кончилось. Я тебе обещал, что никому не дам в обиду. Ну, малышка! Взгляни на меня! Хватит плакать, от твоих солёных слёз поцелуи совсем невкусные, – смеялся, вытирая её лицо, как вчера Мариэль.

– Подлый ты, как все де Венетты! – всхлипнула Люсиль, однако подставляя губы под поцелуи.

– И ужасно... коварный! – Антуан припал ртом, поудобнее обхватывая девичий стан.

Они целовались вечность, уже знакомая слабость охватила тело, и Люсиль с трудом оттолкнула от себя:

– Мы опять сейчас доцелуемся до проклятия. Анчи, прекрати!

– Не Анчи, а Энджел! – глаза юноши смеялись. – Разве ты не поняла? Нас благословили. Нам открылись наши тайные имена – Эйлинед и Энджел. Вспомни, кто тебя назвал именем Эйлинед!

– Энджелиус, – Люсиль не хватало воздуха, она недоверчиво смотрела в тёмно-синюю радужку напротив.

– Видишь, я энджел, а энджелам нельзя врать, – притворно серьёзным тоном сказал Антуан, – так что там между Энджелом и Эйлинед? Она его хотя бы любит или просто хочет?

Люсиль всхлипнула, смешав в звуке и слёзы, и смех. Пока медлила с ответом, из-за ветвей со стороны дорожки послышался голос Мариэль, призывающий брата сохранять благоразумие.

– Катитесь к шархалу! – бросил им Антуан, и удаляющийся смех Армана подсказал – пару под деревом никто не будет беспокоить. – Ну так что там у наших знакомых?

– Поцелуй меня.

С юноши моментально слетела шутливая маска, и он склонил голову, продолжая искать в глазах ответ.

– Конечно люблю, дурашка! – улыбнулась Люсиль и обхватила затылок с мягкими, слегка вьющимися волосами, чтобы первой прикоснуться к мужским губам...

Он с трудом оторвался от Люсиль и опёрся рукой о ствол дерева:

– Подожди, ты же знаешь, как на меня это действует! Я так долго не продержусь!

Эйлинед уткнулась ему в плечо и обняла за спину:

– Что же нам делать? Как всё это странно... Я... счастлива, но... Мы не должны терять головы. А наши родители...

Антуан отдышался, полез в карман и извлёк небольшой футляр. В нём оказалось кольцо.

– Послушай, если ты уверена, мы можем прямо сейчас зайти к жрецу, – юноша облизнул сухие губы, – он проверит нас. Нам достаточно будет назвать свои имена перед лицом Владычицы, и брачный договор перед нею будет закреплён.

– Сейчас?! Здесь?! – Люсиль испугалась.

Антуан отстранился и прислонил девушку спиной к дереву:

– Я понимаю, чего ты боишься. Об этом будем знать только мы двое и жрец, а когда мы поймём, что наши родные готовы услышать новость, мы им всё расскажем и проведём семейный обряд, как положено. Не бойся проклятия, я всё предусмотрел. Твой отец не просто дал разрешение ухаживать за тобой, а по древнему обычаю благословил. Основатели моего рода тоже всё знают и готовы тебя принять. Мы сможем встречаться, – Антуан сглотнул, случайно зацепив взглядом грудь девушки.

Но она покачала головой:

– Я больше не хочу принимать поспешных решений. Боюсь, ты пожалеешь, когда насытишься мной, и мы будем мучиться. Потом мне придётся уехать в Арнаахал, чтобы ты забыл меня и смог жениться на друидке. Наша любовь – это ещё не всё. Есть обязанности, я теперь знаю, как они работают. Мы не будем счастливы.

– Но почему?! – изумлению Антуана не было предела.

– Потому что у тебя есть дело – цитрусы и кофе. Я не смогу тебе помогать их выращивать, а допустить, чтобы какая-то друидка крутилась возле тебя, не выдержу...

Юноша с минуту рассматривал поначалу решительное выражение лица девушки, впрочем, сразу начавшей сомневаться, и упёрся руками в ствол над головой Эйлинед.

– Значит, так! Цитрусы и кофе, у них только одна цель: если бы я не смог завоевать тебя по-другому, я бы тебя выкрал, выкупил у сира Аурелия. Они тебе мешают? Я передам права родственникам в Лапеше, и всё будет как раньше... Но я кое-что помню... приснилось однажды. Ты мечтала о таком мужчине, который не позволит тебе сделать глупость. Поэтому вот – ничего не хочу слушать. Мы оба чувствуем одно и то же, так к шархалу сомнения! Если ты хочешь всё официально, просто скажи об этом, и жрец отменяется, я подожду. Некоторое время... Ну, что ещё за сомнения?

Люсиль покраснела:

– Я согласна на жреца, если тебе это нужно...

– Погоди, погоди! – Антуан оборвал её. – МНЕ нужно?

Чтобы доказать ошибочность веры Эйлинед, он взялся за её плечи и нарочно медленно начал целовать шею, мочку уха, рукой же водил по телу, тиская ткань. Пять минут ласк – и Эйлинед застонала и вцепилась в бёдра Антуана, прижимая его к себе. Он погладил её лицо, задержавшись пальцем на губах, – и они раскрылись, обхватывая палец.

– Видишь, не только мне надо, – Антуан отодвинулся и выдохнул. – Мы познали друг друга, и это невозможно забыть. Сколько мы продержимся? Пока опять не схлопочем наказание?

Она думала и не могла принять решение. Идея тайного брака казалась захватывающей и возбуждающей, но, с другой стороны, придётся обманывать всех и родителей в первую очередь. Антуан будто мысли читал:

– Ты только представь – тайные свидания, ухаживания, как я обещал сиру Аурелию, мы будем сбегать от всех в тайное убежище, прятаться и путать следы... Ни у кого такого брачного союза не было, а у нас будет...

Девушка издала смешок:

– Мало мне было испытаний?

– Наиграешься – скажешь, и в тот же день я заявлюсь с родителями к вам, и мы всё устроим официально, – Антуан искушал, пока не понял, что какая-то серьёзная причина у возлюбленной всё-таки есть. Сменил тон на окончательный. – Всё! Отменяем жреца. Пошли к сиру Аурелию! Буду просить твоей руки!

Он взял за руку и потащил на аллею. Эйлинед удалось вырваться.

– Подожди! – сказала она. – Ты не понял. Просто я... не хочу, как у Мариэль. Не хочу сразу детей и сидеть дома, пока ты будешь учиться в Академии...

– Я помню это условие.

– Что, если вдруг...

Антуан скрестил руки на груди:

– Сирра, да будет вам известно, что зачатие ребёнка – это целый обряд. А мы с вами знаем как минимум один хороший способ этого избежать до совершеннолетия. О, вы покраснели, сирра! Ну, так я не энджел в глубине души...

– Прекрати! – Люсиль ударила его в плечо и застыла с открым ртом. – О, Владычица! Я забыла про Энджела! И меня, наверное, отец давно ждёт!

Про жеребёнка пришлось объяснять по дороге к фонтану. Антуан слушал, пока рассказ не дошёл до заинтересовавшего его момента.

– Подожди-ка, – он резко остановился, – ты назвала лошадь моим тайным именем?!

Девушка виновато смотрела на него, скорчившего гримасу, будто собирался чихнуть или заплакать:

– Прости, я же не знала, что мне пришло от Владычицы откровение! Я... придумаю ему другое имя...

Антуан хохоча присел, закрывая лицо рукой, пока девушка не толкнула его в плечо:

– Хватит ржать! Правильно назвала!

– Подожди... Мне надо привыкнуть, – стонал юноша, не обращая внимания на косые взгляды парочек, сидящих на скамейках. Вытер слёзы, выступившие от смеха на глазах, и развёл руки. – Заметь, эта шутка была твоя, мне бы и в голову не пришло назвать, например, абитата твоим именем.

Эйлинед сердито зашагала по аллее, Антуан её догнал и, чтобы смягчить обиду, рассказал про отгулявших абитатов двух семейств, которые теперь, по словам Мариэль, ждали приплод.

– У абитатов – приплод. Мариэль и мать Армана беременны. Мечту покрыл жеребец Армана, аргириусы тоже славно провели время. Скоро Лабасс взорвётся от пополнения. Так сама подумай, хочется мне в их ряды? А у тебя жеребёнок. Кстати, я не понял, что значит – спите в одной комнате? Как это?

Девушка улыбалась, не показывая невольной улыбки от виртуозного владения интонациями Антуана, идущего на шаг позади. Ответить не успела: у главного фонтана парка сир Аурелий нервно мерял периметр почти час. Ему пришла в голову идея, будто Люсиль давно дома, но он решил ещё немного подождать, на всякий случай, и потом двинуться к портальному центру. Появившаяся парочка вырвала вздох облегчения:

– Я тебя за...

– Благостного дня, сир Аурелий! – поприветствовал Антуан будущего тестя. – А мы как раз о вас говорили. Линн надеялась, что вы не слишком долго её ждали.

– Самую малость, – герцог с сомнением оглядел их обоих, но, кажется, пока де Венетт проигрывал холодности дочери. – А где сир Рафэль?

Узнав, что с Антуаном приехал только его кузен Марвелл, герцог осуждающе покачал головой:

– Он намного старше, чем выглядит, – оправдался юноша, – ему ... больше двадцати пяти, так что я под его ответственностью.

“Двадцать пять и собирается быть студентом?” – Аурелий сузил глаза, но решил не спорить. Вызвался доставить чадо госпожи Иларии в Лабасс и передать лично в руки, Марвелла встретили по пути из Сада Владычицы, вместе с незнакомой девицей, и он сказал, что приедет домой завтра. При этом так зыркнул чёрными глазами на герцога, что у того холодок пополз по спине.

Через несколько минут Антуан был дома, а де Трасси отправились к себе.

****

– Да, ты права. Не о такой брачной ночи я мечтал, – Антуан осматривал комнату, застеленную соломой ради четвероного питомца, и пытался не рассмеяться.

Линнед, когда родители попрощались до утра и никто больше не планировал её проведать, порталом забрала Антуана к себе, чтобы показать жеребёнка.

– И не мечтай! – девушка наблюдала некоторое время, как сонный жеребёнок приглядывается к незнакомому гостю, гадая, бояться его или нет.

– Ты спишь с ним на соломе или всё-таки на кровати? – Антуан продолжал шутить с серьёзной миной и разбирать принесённую с собой снедь в небольшой корзине. – Хочу выпить. У тебя для вина всего один кубок? Ты разве не водишь сюда своих потенциальных женихов, чтобы отбить у них охоту?

– Пей сам, я не смогу тебе построить портал после вина, – Линнед сидела в кресле и чесала за ухом подошедшего жеребёнка.

– И не надо, я утром сам уйду. Прогуляюсь немного, – Антуан протянул ей кубок, стукнул об него бутылкой. – За моего тёзку, самого свирепого охранника на свете.

После недолгих споров, зевающая хозяйка отправилась смывать с себя запахи, а гость уселся на её место с кубком и куском сладкого пирога. Жеребёнок настороженно стоял рядом:

– Я в твоём возрасте уже в это время спал, – Антуан задумчиво смотрел на него. – Будь ты хоть чудо-лошадью, которая может говорить по-человечьи, совесть у тебя всё равно должна быть. И гадить возле постели той, что тебя кормит, согласись, не лучший способ привязать к себе. Эй, иди-ка сюда!

Юноша протянул руку с пирогом. Энджел подумал и сделал шаг вперёд. Соблазн оказался слишком велик, так что остатки пирога вскоре исчезли в лошадиных челюстях.

– Тоже сладкоежка? Уважаю... – жеребёнок потянулся к руке с кубком, – хм, ну, попробуй, может, будешь лучше спать.

Антуан налил немного вина в руку и протянул её. Шершавый язык осторожно подумал и слизал сладковато-терпкую жидкость.

– Вижу, парень ты что надо, подружимся, – вторая порция была похищена тем же любопытным языком, и гость коварно улыбнулся. – А теперь спать! Иди сюда, покажу, где тебе самое место.

Подталкивая под круп, он отвёл жеребёнка подальше от кровати и показал пальцем:

– Вот тут, понимаешь? Ты думаешь, я с тобой пирогом бесплатно поделился? Я четыре года ждал этой ночи, а ты одну потерпеть не можешь? – Антуан упёрся руками в бока. – Хорошо, если будешь хорошо себя вести, завтра от меня получишь три куска сахара... Мало? Договоримся на четырёх... Да ты делец, однако! Пусть будет пять и ни кусоком больше, иначе меня твоя хозяйка сюда больше не пустит.

Жеребёнок фыркнул и потянулся к Антуану.

– Всё, договор заключён! Давай, отбрасывай свои копыта! Нечего строить из себя непонимающего. Ты четыре ночи с ней провёл, а будешь изображать из себя капризную неженку, никогда не вырастешь. Останешься малышом, как сейчас, и все будут над тобой смеяться. Ты думаешь, я придумываю? Будь уверен, такие лошади существуют.

Эйлинед вышла из купальни в ночном шлафоре:

– Что ты ему рассказываешь? Он обожает слушать сказки, представляешь? Я ему вчера читала и сегодня.

– Завтра ему пони твоей сестры покажу, я пообещал.

Антуан снял камзол, положил его на кресло, посмотрел на жеребёнка, подумал и убрал в шкаф. Закатал рукава, а перед тем, как уйти вымыть руки, наставил палец на животное:

– Если я вернусь и застану тебя в кровати с моей женщиной, завтра отправишься обратно. На корабле! Один! Три дня! И ещё неизвестно, захотят ли тебе простить твой позор арнаахальцы.

– Не пугай его, у него ноги опять трясутся! – возмутилась Эйлинед, она уже была под покрывалом в кровати, но собралась броситься успокаивать Энджела.

– Тш! – Антуан нагнулся к мордашке, жующей губами, и заглянул в светлые, непривычные для лошади, глаза. – Так ты всё понимаешь... Помнишь: кто боится, тот не растёт?

Разогнулся и задумчиво почесал в затылке:

– Вам для полного счастья абитата не хватает. Я видел, что лошади спокойно к котам относятся. Давай принесём, посмотрим, вдруг подружатся? Клянусь Основателями, пусть с тобой лучше абитат спит в одной комнате, чем лошадь. Всяко лучше запах...

Вернувшись из купальни с вымытым лицом и руками, Антуан застал безмятежную картину: жеребёнок всё-таки увалился на бок, на том же месте, где ему приказал грозный гость, а девушка лежала на краю кровати и наблюдала за ним.

– Ты будешь спать одетым? – удивлённо спросила у Антуана, который отключил три освещающих артефакта, оставляя один, и лёг поверх покрывала рядом.

– Кое-кто из-за одного засранца не захотел идти к жрецу. Мне придётся жестоко страдать, а без одежды, ты знаешь, я себя не контролирую, – он придвинулся к девушке, обнял её рукой, зевнул, вдохнул запах её волос и пробормотал. – Балуешь ты нашего сына, а ему нужна твёрдая отцовская рука, он же всё-таки мальчик. Благостной ночи, любимая. Будем спать, пока кое-кто не засучил своими копытами...

– Благостной ночи, – улыбнулась в темноту Эйлинед, – любимый.

Эпилог

Несколько месяцев спустя. Зимние октагоны

Спелые зёрна кофе были собраны и высыпаны на решётку для предварительной сушки. Цитрусы и овощи убраны в корзину, их подадут к столу, когда завтра соберётся вся семья. Сегодняшний урожай был небольшим: без друидской магии плоды набирали сок медленно, как и положено растениям в природе.

Помощник, тринадцатилетний Микал, подбросил в печку, от которой отапливалась оранжерея, дрова, взял лопату и вышел на улицу почистить дорожку от выпавшего снега. Эйлинед ополоснула руки, взяла альбом, стилус и взобралась с ногами на лежанку возле витражного окна – пейзаж за окном умиротворял.

Де Венетты успели достроить оранжерею к осени, сюда перенесли все деревца, посаженные в кадках на третьем этаже особняка, и госпожа Илария успокоилась.

Здесь, в оранжерее, было особенно светло теперь, когда за окном расстилалось белое полотно, в печке потрескивали дрова, и, если бы не повышенная влажность, то было бы совсем комфортно и романтично.

Начинался первый зимний октагон, время раздачи подарков Владычицы, и беспокойство Эйлинед-Люсиль росло с каждым днём, всё чаще снились тревожные кошмары, о подоплёке которых она не могла никому рассказать, пока не завершится договор с Ирминсулем. Да, эти полгода расставили всё по своим местам, показали истину, которая пряталась под налётом фальши самых разных оттенков.

Два летних месяца длилась учебная экспедиция, затеянная официально Королевской Академией, а неофициально – по идее Мариэль, всю свою жизнь грезившей путешествиями по Люмерии. Собрали небольшую компанию из десятка человек, Антуан, сначала не желавший даже вникать в это дело, предложил Эйлинед поехать в качестве второго художника-ботаника, а когда она согласилась, и сам напросился.

Это была весёлая и поучительная поездка. Сложности представляли собой больше внешние заботы: дома оставался Энджел, у Антуана – оранжерея. Но портальная магия легко решила проблему – после обновления сила окрепла, позволила перемещаться на большие расстояния, и половину ночей Эйлинед ночевала дома, а не в походных шатрах, с остальными. Лишь когда экспедиция закончилось, она сделала сложный выбор, о котором говорил Чёрный Некромант.

До начала обучения в Академии оставалось две недели, с учётом этого, чтобы внезапно не стать посмешищем на курсе, Эйлинед, превозмогая нервную дрожь, отправилась к Ирминсулю. Брак с Антуаном по древнему обычаю, заверенный жрецом и оставшийся тайной для двух семейств, был заключён до экспедиции. За её время, кажется, только кузен Марвелл догадался, а Мариэль и Арман не заподозрили в обнимающейся парочке законных супругов, считая, что Антуан и Линнед ещё только привыкают друг к другу.

А ночи были жаркие, наполненные взаимными откровенными ласками и бурными экстазами, необходимость прятаться и скрывать истинные отношения добавляла остроты. Сняв немного напряжение, тайные супруги относительно успокоились. Линн была бы рада снова поделиться с Антуаном портальной магией, но законы Люмерии действовали для всех без исключения – после сброса шла проверка не менее полугода для неоценивших подарок и дарителя.

Трудное условие поставил Чёрный Некромант – отказаться от самой ценной маг-силы, чтобы выбрать любую другую по желанию.

Эйлинед два месяца не могла определиться: симпатоморфия была залогом хорошего отношения других людей к ней сейчас и в будущем, в Академии. И вообще, она помогла быстро приручить Энджела, адаптировать его к Люмерийскому магическому фону. Линнед была уверена, что именно ментальная магия связала интеллект арнаахальского жеребёнка и её, будущую полноценную хозяйку.

Если говорить проще, Линнед боялась, что без магии обаяния она превратится в ту, которой была сорок дней – всего лишь хорошенькой магичкой, глупенькой и прилипчивой в глазах тех людей, которые будут ей нравиться. Антуан утверждал, что на него наличие и отсутствие этого дара не действует, и, пока мир не замкнулся на нём, Эйлинед сомневалась в этом. Но стоило поверить тайному супругу, как страх ушёл. Соответственно повышенное значение дара вместе с этим.

Портальная магия, искривляющая пространства и создающая в нём тоннели, – вот что на самом деле от неё ждали. В экспедиции. При переносе деревьев из замка в оранжерею. Дважды Мариэль обратилась за помощью – нужно было больного лумера как можно скорее доставить в Люмос. Эйлинед была интересна другим людям, пока могла оказывать пользу...

– Так зачем мне другая магия, если я уже с ней чего-то стою? – вдруг остановила она свои душевные метания.

Однако следующий вечер перечеркнул ставшую почти устойчивой уверенность, что всё хорошо, как есть.

Никто из старших де Венеттов не знал о тайном браке. Семья пригласила соседей для праздничного обеда – похвастаться построенной зимней оранжереей. От де Трасси поехали сирра Камилла и обе дочери, глава задержался в столице. Помимо “своих” присутствовали лапешские знакомые, граф де Блода и дочь Шарли. В своё время они успели оказать неоценимую помощь де Венеттам, как южным, так и северным, и поэтому стали без преувеличения почётными гостями.

Тема так необходимой в последнее время друидской магии, которая кормила страну, стала главной до застолья, во время его и после. За здоровье и магию всех друидов за столом произнесли отдельный тост, и сирра Камилла, не подозревая о чувствах дочери, добавила от себя короткую речь о величии природы Люмерии. О том, что главный проводник Владычицы – древо, а не магическая скала, например, стоило задуматься всем, кто считает друидскую магию самой приземлённой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Линнед не выдержала, в удобный момент, когда всех увлёк прожект зимней оранжереи по чертежам Армана, сбежала, забилась в угол опустевшей гостиной и расплакалась. Де Венетты, даже сир Рэймонд, пытавшийся за обедом остановить восторженную оду друидам, очевидно были непротив породниться с семейством де Блода.

Шарли посадили рядом с Антуаном, заставили его ухаживать за юной гостьей, и в момент побега забытой всеми Эйлинед (к новому имени которой де Венетты тоже не могли привыкнуть) Антуан показывал Шарли и её отцу конструкцию немного не доработанной печки.

Линнед ничего не знала о процедуре отмены брачного союза. Вечером спросила у матери, бывает ли такое, сославшись на судьбу господина Морфила. И сирра Камилла подтвердила: бывает, если у магов нет детей или процедура заключения брака проходила не по люмерийскому обычаю.

Да, Антуан нашёл её плачущей в гостиной и успокаивал, как мог. Да, поздно вечером прислал записку, что ждёт её. Сомнения уже были посеяны и давали всходы.

Всё, что нужно было сделать Эйлинед – поговорить с кем-нибудь объективным, например с Мариэль, но поскольку та сама уже официально принадлежала к стихийникам, а не менталистам, то этот вариант Эйлинед отклонила.

Ещё один день колебаний – и после ночи в спальне у Антуана, рано утром, Линн, не будя сладко спящего тайного супруга, построила портал к ирминсулиуму. Дождалась своей очереди и, спотыкаясь на ровной дорожке, пошла к древу Владычицы...

– Как “совсем исчезла”? – тем же вечером вопрошал с изумлением и страхом в глазах сир Аурелий свою старшую дочь.

Ирминсуль забрал, вытянул магию, но взамен неё Эйлинед ничего не получила и страшно тогда испугалась. На помощь пришла Хранительница. Приложила ладонь к стволу – послушала и объяснила:

– Он говорит, что ни один дар не приходит просто так. Всё взвешено Владычицей. Тот, кто очарован оружием, не получит магию воды. По этой же причине разносторонним личностям даётся многое, а закрытым – мало. Иди, дитя, и если некий дар важен для тебя, то развивай наклонности к нему, а зимой, когда сила Создательницы нашего мира сияет ярче солариса, ты получишь желаемое.

– А если я не заслужу новый дар, старый ко мне уже не вернётся? – девушка была близка к обмороку.

– Никогда Владычица не забирала последнее. Ступай, дитя. Да пребудет с тобой справедливость Владычицы.

Домой она шла пешком, и опять мысли о собственной никчёмности и преступном желании очистить этот мир от себя, освободить Антуана от клятвы – всё это ничем хорошим не закончилось. Вдобавок она обнаружила, что и магия обаяния исчезла, словно её по ошибке Ирминсуль забрал вместе с портальной. Осталась одна магия металла, половинка, подаренная Антуаном.

Чёрные сорок дней? То была ерунда по сравнению со слившейся в единый кошмар неделей. Опять сир Майн со своими артефактами, осмотр, проверка... Вердикт был настолько однозначный, что пришлось признаться, откуда новая магия.

Слияние с де Венеттом? Эйлинед впервые видела у отца такое страшное выражение лица. Не два месяца назад, а пять?! Почти полгода она скрывала полное слияние?!

Расстроенный сир Аурелий умчался в Люмос, по его словам, приводить свои мысли в порядок – подальше от неблагодарной дочери, не поставившей в известность о таком важном событии!

Следом нагоняй прилетел от Антуана. Не получив ответы на свои записки, он примчался к де Трасси, и сирра Камилла догадалась если не обо всём, то о многом. Завела к себе юношу, впрочем недолго говорила с ним по душам. Не успел Аурелий вернуться, как получил от супруги письмо: де Венетт сделал предложение Люсиль-Эйлинед, и та с видимой неохотой согласилась, много плакала.

– Как ты говорила, переводится имя Люсиль на арнаахальский? Воистину говорящее имечко! – возмущался Антуан, когда они остались наедине. – Как ты могла подумать, что я могу жениться ради дара? Да будь хоть эта Блода королевой всех друидов, плевать мне на неё! Без своего дара она ничего не представляет!

Антуан ругался и пыхтел до тех пор, пока девушка не успокоилась, сменив горе на слабый смех.

– Зато теперь твой отец не будет нам выдвигать особые условия, а отпустит с миром. За моих не переживай, переживут свои надежды быстро...

Эйлинед опять испугалась: она думала о своей семейной жизни только в перспективе, а теперь судьба ставила её в новые условия.

Брачную церемонию провели быстро и непомпезно: поджимало время из-за начала академического сезона. В дом своего мужа, кроме личных вещей типа платьев, украшений и книг, Эйлинед забрала только Энджела, которому опять пришлось привыкать к новому месту, пусть даже успокаивающая ментальная магия сирры Иларии стала лучшей страховкой.

Тут и учебный год начался. Мариэль посоветовала перевестись на новый, лумерский научный факультет, а допольнительными дисциплинами взять предметы со стихийных факультетов. Помня о словах Хранительницы, Линн записалась к металлистам и друидам. Дочь герцога де Трасси с неумолимой скоростью удалялась от его чаяний и планов прадеда. Матушка ещё писала короткие записки, узнавала, как дела у дочери, от отца Эйлинед не получила ничего.

Ей казалось во время встреч с семьей, что отец заметно постарел. В его светло-русых волосах появилось больше белых волос, а на лице залегли скорбные морщины.

– Всё ещё изменится, папочка, – пыталась как-то утешить, но он убрал её руки со своих плеч:

– Всё уже изменилось.

Поговорил ли Антуан со своими, или де Венеттам самим хватило такта, отношение к невестке заметно поменялось. В её присутствии перестали говорить о магии друидов и о магии вообще, сирра Илария называла её мягко – доченькой, сир Рафэль – дочерью, как и положено отцу. Старики больше присматривались к ней, но бестактных слов не допускали.

А затем учёба, осенний сбор урожая – труд выбил лишние мысли. Однажды Антуан заговорщически попросил свою милую жёнушку надеть лучшее ночное платье, а поверх – лёгкий шлафор, мол, свидание будет необычным.

И привел в винодельню, где в большие чаны сбрасывали собранный виноград, по сортам, а специально приглашённые юные красивые лумерки топтали своими прелестными ножками гроздья.

– Ты любишь мускатное вино – милости просим в этот чан! – Антуан подвёл к нужной посудине и церемонно поклонился.

– Я?! Ты сошёл с ума! – Линн собралась убежать.

– Тебе понравится. Ведь я буду рядом, – многозначительно поиграл бровями Антуан и расстегнул на супруге шлафор. – И потом, когда ещё тебе предложат искупаться в виноградном соке?

На голову ей повязали платок, скрывая волосы, забрали верхнюю одежду у неё и Антуана – развлечение вышло всем. Ещё одна традиция рода Белого Виночерпия – молодые делали своё вино, которое должно было перебродить и настояться, как и семейные узы. А отдельную партию заложат в дальний угол погребка и достанут на бракосочетание будущих детей. Так же было недавно – на брачной церемонии Антуана.

Краем глаза Эйлинед видела расстроганные лица старших де Венеттов и сама неожиданно преисполнилась к ним нежности. Антуан убедил: будь она обычной лумеркой, всё было бы точно так же.

Винная ночь вышла не хуже: казалось, кожа впитала в себя вместе с цветом аромат винограда и его сладость.

– Они тебя приняли, – отдыхая от трудов любовных и обнимая супругу, сказал Антуан. – Можешь не волноваться, теперь они за тебя порвут даже твоего отца, если понадобится.

И Эйлинед расплакалась, от счастья, чего давно не бывало...

*****

Скрипнули петли на двери, работник вернулся, погрел руки над печью и передал, что господа ждут её к столу, а он сам через час заглянет сюда, молодая сирра может не беспокоиться и отдыхать.

– Спасибо, Микал. Я сейчас приду, – кивнула ему Эйлинед.

За окном неумолимо шёл снег, традиционно крупными хлопьями в первом октагоне. Она завернулась в плащ, сунула ноги в шуссы

(меховая дополнительная обувь – авт.)

и вышла из оранжереи – прямиком в конюшню, к Энджелу.

Конюх Джером возился с повозкой: сирра Илария и Тринилия собрались съездить к Делоне после обеда, проведать малышей.

– Я сегодня не поеду, – предупредила его девушка, чтобы конюх не доставал третью меховую шкуру для пассажирки, – мы с Энжелом немного прогуляемся по двору.

За обедом госпожа Илария заметила задумчивость невестки и её слишком частые вздохи, а после попросила заглянуть к себе, посоветоваться на счёт ткани, которую купили для пошива одежды внукам.

– Присядь, милая, – госпожа Илария показала на пустую половинку софы. – Что случилось, моя хорошая? Могу ли помочь?

Эйлинед сомневалась, не покажется ли просьба странной. Впрочем, мать Мариэль и Антуана, наверное, в этой жизни уже ничто не смогло бы удивить.

– Я хочу завтра на рассвете съездить к Ирминсулю, помолиться. Завтра начинается первый октагон, и...

В карих глазах напротив откликнулось понимание:

– Конечно, милая, я поеду с тобой и поддержу тебя. Мне и самой хотелось это сделать. Прошедший год хоть и был суматошным, но он оказался самым счастливым в нашей с Рафэлем жизни. Завтра никого больше брать не будем, не переживай. С остальными я съезжу отдельно.

Госпожа Илария погладила щёку девушки:

– Не грусти. Завтра приедет Анчи с гостями, ещё соскучишься по тишине.

– Я знаю, матушка, – Эйлинед кивнула и закусила губу, чтобы не выдать свои переживания. Но Илария догадалась сама – сместилась ближе, прижала к себе и чмокнула в макушку:

– Не переживай, милая. Мы все однажды проходили через трудности, которые казались нам непреодолимыми. Но, слава Владычице, кто чист сердцем, тот однажды будет счастлив. А ты слишком неуверена в себе, хватит сомневаться.

Вечером следующего дня Антуан заметил: супруженька его отчего-то слишком розовая, хотя вина пригубила совсем немного; все смеются, а она еле улыбается. Потрогал её лоб:

– Ты себя плохо чувствуешь и молчишь! А ну быстро в постель, пока я не потребовал вернуть должок!

Отвёл в спальню, помог раздеться, уложил, принёс тёплого молока, как попросила Эйлинед. Ушёл попрощаться с гостям, быстро вернулся и больше не отходил.

Ночью по телу то и дело маршировали мурашки, горячие волны циркулировали туда-сюда, бросая в пот, на какой-то миг она потеряла сознание, а Антуан решил, будто она уснула. Точно так же было по возвращению из Арнаахала, и Эйлинед догадалась: тепло, что полилось в руку от Ирминсуля утром, было неслучайным. Новый дар получен или возвращён старый.

Антуан удивился просьбе – принес на этот раз вина, и оно, как на причале в Лапеше, подействовало благотворно. Магия равномерно распределилась по телу, больше не обжигая. Только тогда Линн призналась: какая-то маг-сила снова с ней. Реакция Антуана была примечательной:

– Тьфу ты, я думал, что-то страшное случилось! Ну, и слава Владычице, а то я чего только не передумал, – супруг зевнул и начал раздеваться. Нырнув в постель, развернул к себе спиной улыбающуюся Эйлинед, обнял её и вскоре спал, уставший после насыщенного дня.

*****

Линнед поднесла руку к ветке кофейного дерева с цветочной завязью и сосредоточилась на тепле, потёкшем в кончики пальцев, как то говорилось в пособии для начинающего друида. Мелкие нераскрывшиеся бутоны дрогнули и начали увеличиваться.

“Нельзя требовать от растения ускоренного роста без ущерба для его плодов”, – вспомнила и отдёрнула руку.

– Получилось... – она смотрела на свои ладони и не верила полученному счастью. – Получилось!

Антуан, когда наконец узнал всю правду об исчезновении маг-сил, побагровел, изменился в лице, напоминая, как ни странно, сира Аурелия, и бросил:

– Я сейчас! Начищу кое-кому физиономию и вернусь!

Какое отношение имел Марвелл к происходящему, Эйлинед не поняла. Побежала за рассвирипевшим Антуаном и застала его, орущего на ухмыляющегося кузена.

– Она всё слышит, – спокойно указал на неё пальцем черноглазый родственник и, как ни в чём ни бывало, уткнулся в книгу.

– Чтоб ещё раз, за моей спиной!.. Ты понял?! – Антуан пнул ногой кресло, в котором сидел кузен.

– Все вопросы к Некроманту, я-то тут при чём, псих? – флегматично ответствовал юноша.

Антуан шумно фыркнул, потащил жену назад в спальню. Усадил её и потребовал:

– Поклянись мне, что никогда в жизни ты не будешь экспериментировать с магией и разными договорами вообще!

Линн пообещала, и Антуан попыхтел, успокаиваясь.

– Нет, ну надо же – обменять портальную магию на друидскую! – стонал он, погрузив пальцы в волосы. – Твои родители, когда узнают, сделают всем нам плохо.

– Портальная магия тоже вернулась, – улыбнулась Эйлинед. – У меня забрали только симпатоморфию, кажется.

– Не может быть! – на изумлённого супруга было любо-дорого смотреть, и Эйлинед рассмеялась.

Она поднялась, подошла к Антуану, повела его к кровати.

– Зачем? Ты хочешь?.. – он моментально переключился с одной важной мысли на другую.

– Хочу закрепить брачный договор, – Линн потянула его на себя, расстёгивая попутно пуговицы.

Вся одежда скоро оказалась лишней, и, забыв запереть дверь, молодые погрузились в нежность и страсть, силу и бессилие песни любви. Доведя супруга до блаженной рассеянности, Эйлинед опрокинула его на спину и припала ртом к сбитому дыханию:

– Я люблю тебя! – сказала и не дала ответить, увлекая в параллельный мир белого поцелуя, в котором однажды уже были оба. Вызванная портальная магия охотно потекла по проторенному руслу и поделилась пополам, оставляя место для ещё одного дара.

Тем временем Марвелл, быстро заскучав после ухода взбешённого потомка и друга в одном лице, заложил руки за спину и, зевая, вышел в коридор. Прошёлся по нему. Приглушённые звуки знакомого дела остановили возле двери, ведущей в спальню молодых. Марвелл огляделся – не видит ли кто – и приоткрыл дверь.

Происходящее внутри заставило широко улыбнуться. Он прикрыл за собой дверь и направился в сторону погребка, слямзить бутылочку-другую ради торжественного случая. Воспитать для лучшего из своих потомков стоящую жену – это вам не хвост шархала намотать.

Намурлыкивая запомнившийся в другом мире мотив, Чёрный Некромант свернул на лестницу и неторопливо зашагал вниз, к источнику низменных удовольствий.

28.07.2022

®

Соавторы Юлия Эфф и Агата Никольски

Все права на повесть защищены. Запрещено копирование и распространение без разрешения авторов.

Конец