Решала: Цена крови

Пролог

Вечерний дождь монотонно стучал по прогнившей кровле заброшенного склада, а внутри витал тяжёлый запах ржавчины, сырости и страха. В центре огромного тёмного пространства, под ослепительным светом одинокой лампы, свисавшей с балки, застыла немая сцена. В кружащихся пылинках она казалась срисованной с мрачного полотна старого мастера.

На коленях в луже сидел мужчина лет пятидесяти. Дорогое пальто было порвано, лицо избито. Дышал он прерывисто и громко — только это и нарушало звенящую тишину. Над ним, недвижимая и безжалостная, стояла Алиса.

В идеально сидящем чёрном костюме, без намёка на макияж, с волосами, убранными в тугой пучок, она выглядела инородным телом в этом грязном хаосе. Руки в тонких кожаных перчатках были спокойно сложены.

— Ты взял не своё, Сергей Владимирович, — её голос прозвучал тихо, ровно и холодно, будто лезвие. — Не просто деньги. Ты взял товар, находившийся под моей защитой. Это не ошибка. Это оскорбление.

Она не спрашивала. Она констатировала. Выносила приговор.

Мужчина забормотал, предлагая вдвое, втрое больше, пытаясь припомнить влиятельные имена. Голос его сорвался на визгливый шёпот.

Алиса не слушала. Медленно, почти театрально, она сняла с правой руки перчатку. Кивнула почти незаметно.

Один из двух молчаливых людей в тени беззвучно подошёл сзади. Раздался короткий, костлявый хруст. Вопль Сергея Владимировича был сдавленным и хриплым.

Алиса не моргнула. Она смотрела, как боль перекашивает его лицо.

— Вернёшь втройне, — её голос не дрогнул. — Или твоя дочь в Швейцарии получит по почте не диплом, а твои пальцы. По одному. Ясно?

Не дожидаясь ответа, она развернулась и ушла. Её шаги отдавались эхом. Люди остались доделывать работу. А в свете лампы оставалось лишь искажённое болью и ужасом лицо.

---

Тишина в особняке была звенящей, почти стерильной. Тёплый приглушённый свет лежал на дорогих поверхностях, и ни одна пылинка не смела нарушить безупречный порядок. Лишь тихое щебетание радио няни доносилось из приоткрытой двери.

Алиса, уже в мягком кашемировом халате, с распущенными волосами, бесшумно вошла в детскую. Комната напоминала сверхсекретный бункер, оформленный дизайнером: бронированное стекло вместо окна, камеры, тихо жужжащая техника. В центре — кроватка, а в ней под шёлковым одеялом спал мальчик.

Она подошла и замерла, глядя на него. Вся её холодная собранность растаяла, сменившись немой нежностью. Поправила одеяло, кончики пальцев едва коснулись светлых волос.

— Всё съел? Температуру мерили? Никто не звонил? К воротам не подходили? — шёпотом спросила она, не отрывая взгляда от сына.

Няня в строгой униформе так же тихо и чётко ответила на каждый пункт привычного протокола.

Алиса кивнула, но не отошла. Проверила изображение на мониторе, провела рукой по прохладной металлической спинке кровати, прислушалась к тишине дома.

Наклонилась и надолго прикоснулась губами ко лбу сына. Это был не просто поцелуй. Это было заклинание.

Всё спокойно. Он в безопасности. Он не узнает, каков мир снаружи. Я создам ему другой мир. Чистый. Даже если для этого придётся утопить старый в крови.

Она погасила свет и вышла, оставив дверь приоткрытой. Плечи её, совсем недавно такие прямые и уверенные, теперь ссутулились под тяжестью двойной жизни.

В полированной поверхности двери отражалась её одинокая тень, растворяющаяся в темноте коридора. А из щели доносилось ровное, безмятежное дыхание ребёнка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1

Панорамное окно кабинета было обрамлено в черный матовый металл и разделяло небоскребы города пополам. На фоне вечерних огней, заливая все пространство холодным сиянием, стояла Алиса. Только что закончился звонок. Трубка легла на массивный стальной стол без единого звука.

— Сеть «Сияние» теперь наша, — сказала она, оборачиваясь к Марго и Мирону. Голос ровный, без эмоций, но в воздухе висело напряжение, будто после разряда молнии. — Все документы будут готовы к утру. Мирон, займись переводом активов. Марго — найди управляющего. Того, что из «Северного», он знает, как усмирять бывших хозяев.

Они кивнули почти синхронно. Марго сдержанно улыбнулась, в глазах читалось удовлетворение. Мирон что-то отметил в планшете, его лицо оставалось невозмутимым каменным барельефом.

Адреналин все еще гулял по венам Алисы, напоминая о только что законченной «разборке» на складе. Он требовал выхода, физической разрядки, смены острых ощущений. Она провела ладонью по идеально гладкой поверхности стола, чувствуя его холод даже через кожу.

— Все свободны, — бросила она, снова поворачиваясь к окну.

За спиной послышался мягкий звук закрывающейся двери. Алиса не села в кресло. Она осталась у стекла, уперев кончики пальцев в прохладную поверхность. Перед ней город жил, шумел, мигал огнями — огромный, податливый и уже почти принадлежащий ей. Но сейчас он казался лишь декорацией. Пальцы сами забили нервную дробь по стеклу.

---

За тяжелой дверью кабинета Марго и Мирон оказались в бесшумном ковровом коридоре.

— Сильно она его опустила, — констатировал Мирон, не замедляя шага. Голос его был глуховат и деловит. — Сергей Владимирович больше не игрок. Чистая работа.

Марго шла рядом, слегка покачивая головой.

—Сильно. Слишком сильно, — задумчиво произнесла она. — Раньше она оставляла людям лицо. Теперь только... перчатки.

Она бросила короткий взгляд на массивную дверь кабинета Алисы.

Мирон нахмурился, нажимая кнопку лифта.

—Не нам ее судить. Она держит все в ежовых рукавицах. И это хорошо для бизнеса.

Двери лифта бесшумно разъехались. Они вошли внутрь, и только когда створки сомкнулись, Марго позволила себе устало вздохнуть. Динамика была задана. Мирон — непоколебимая опора. Она — та, кто начал сомневаться.

Дверь кабинета распахнулась без стука, без предупреждения. В проеме возник Кирилл. Он был в застиранной кожаной куртке, с чуть взъерошенными волосами. От него пахло дымом, бензином и чем-то звериным, агрессивным, мужским. Он только что вернулся с «зачистки» на автомойках Сергея Владимировича.

— Дело сделано, — бросил он, с силой закрывая за собой дверь. Голос был низким, уверенным, с вызывающей, почти наглой ноткой. — Никаких проблем.

Алиса медленно обернулась от окна. Её взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по его фигуре — от запыленных ботинок до влажного от пота лба. Она видела не просто подчиненного, докладывающего о выполненной работе. Она видела самца. Грубую, дикую силу, инструмент, который привел ее к власти и который сейчас был идеальным средством для сброса напряженности, что сжимала ее изнутри.

Он сделал шаг вперед, к столу. Его глаза, темные и яркие, не отрывались от нее, в них читалось непоколебимое желание и уверенность в своем праве на это.

Алиса не отступила. Не моргнула. Она лишь слегка откинула голову, будто изучая дикое, опасное животное, переступившее порог ее владений.

Воздух в кабинете сгустился, стал тяжелым, значимым. Между ними проскочила та самая электрическая искра — молчаливая, готовая вспыхнуть в любой момент.

Молчание между ними достигло критической точки, стало густым и тягучим, как нагретый мед. Алиса сделала первый шаг — медленный, точный, полный хищной грации. Ее пальцы, холодные и уверенные, нашли молнию на его кожаной куртке и медленно повели ее вниз. Грубая ткань расстегнулась, обнажив мокрую от пота футболку. Резкий запах дыма, пота и мужской агрессии ударил в нос, но она лишь глубже вдохнула его, как аромат власти.

Она прижала ладонь к его груди, чувствуя под тканью бешеный стук сердца.

— На стол, — приказала она, и в ее голосе не было ничего, кроме холодной стали.

Резким, сильным движением она толкнула его на полированную поверхность массивного стола. Кирилл, не ожидавший такой ярости, грузно рухнул на спину. Папки с документами, дорогой планшет, хрустальная пепельница — все с грохотом полетело на пол.

Это не было любовью. Это был ритуал подчинения. Она оказалась сверху, зажав его бедрами, доминируя, контролируя каждый его вздох. Ее пальцы вцепились в его волосы, оттягивая голову назад, обнажая горло. Она прикусила его нижнюю губу — не ласка, а укус хищницы, пока не почувствовала на языке металлический привкус крови.

Ее руки рванули на нем футболку, обнажая торс, покрытый старыми шрамами и свежими царапинами. Ее ногти, острые как лезвия, провели по его коже, оставляя красные полосы — метки собственницы. Она смотрела на него сверху вниз, видя, как он зажмуривается от смеси боли и наслаждения, как его тело напрягается под ее властью. Это доставляло ей не физическое удовольствие, а головокружительное чувство абсолютного контроля над этим сильным, опасным животным. Он был ее орудием, ее вещью.

Для Кирилла это было высшим подтверждением его статуса — быть выбранным, быть нужным именно так, грубо и безжалостно. Он наслаждался и ее телом, и своей исключительностью, принимая боль как награду.

Она двигалась резко, почти яростно, ее бедра работали как поршень, подчиняя его ритм своему. Каждое движение было расчетливым, каждое прикосновение — утверждением иерархии. Она не издавала ни звука, лишь тяжело дышала, не сводя с него холодных глаз. Она положила его руку себе на грудь поверх блузы и сжала его ладонь. Кирилл зарычал и второй рукой впился в её бедро, помогая поддерживать, установленный её ритм. Их возбуждение было не от самого процесса, а от власти, которую они получали в моменте.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. С резким выдохом она замерла, затем так же резко отстранилась, соскользнув со стола. Ее дыхание быстро выровнялось. На лице не было и тени блаженства или расслабления — лишь холодное, удовлетворенное выражение полководца после удачной битвы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она поправила юбку, снова став невозмутимой королевой своего кабинета.

— Теперь иди, помойся, — бросила она через плечо, уже отворачиваясь к панорамному окну. — От тебя пахнет бензином и чужим страхом.

Этой фразой она расставила все по местам. Он был инструментом. А инструменты имеют свойство пачкаться в борьбе за ее власть.

Глава 2

Тишина в спальне была абсолютной, густой и давящей, как вата. Адреналин, что еще недавно пенился в крови, ушел, оставив после себя лишь горький осадок и пустоту. Алиса сидела на краю огромной кровати, вцепившись пальцами в край шелкового одеяла.

На прикроватной тумбе мерцал экран монитора, транслирующий картинку из детской. Максим спал, зарывшись носом в плюшевого медвежонка, его дыхание было ровным и безмятежным. Личико, освещенное мягким светом ночника, казалось абсолютно беззащитным.

Алиса смотрела на него, и в горле вставал ком. Запах ржавчины и страха со склада, казалось, все еще въелся в ее кожу, смешиваясь с приторным ароматом дорогого мыла, которым она отчаянно пыталась его смыть. Перед глазами вновь всплыло искаженное болью лицо Сергея Владимировича, оглушительный хруст кости. А следом — грубые руки Кирилла на ее коже, вкус его крови на губах, собственная ярость и холодный, всепоглощающий голод власти.

Легкая тошнота подкатила к горлу. Она чувствовала, как дно ее мира, некогда такое прочное и определенное, становится скользким, зыбким. Каждый шаг, каждая жесткая мера отдаляли ее от той женщины, которой она когда-то хотела быть. Ради него. Всегда ради него.

«Это цена, — пронеслось в голове, и мысль была холодной и четкой, как лезвие. — Цена его безопасности. Цена его будущего. Цена того, чтобы он никогда не узнал, как пахнет страх и ржавчина. Как пахнет его мать после работы.»

Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль была ясной, знакомой, отрезвляющей.

Я заплачу её. Всю. До последней капли. Чужой и своей.

Её рука потянулась к монитору и резко щелкнула выключателем. Изображение погасло, погрузив комнату в полную темноту. В ней ее лицо, озаренное лишь слабым отсветом уличных фонарей из-за окна, стало решительным и жестким, высеченным из камня. Не осталось и тени сомнения или слабости. Только воля. Готовая на все.

Утренний свет, холодный и безразличный, заливал кабинет через панорамное стекло. Алиса, уже облаченная в безупречный костюм, просматривала отчеты на планшете, когда дверь открылась без стука. Вошел Мирон. Его обычно непроницаемое каменное лицо было мрачным, а в глазах читалась тревога, что само по себе было тревожным знаком.

Он остановился перед массивным столом, сцепив руки за спиной.

—Вчера вечером нашли того когона, что пас «груз» у центральных моллов, — его голос был низким и ровным, но в нем слышалась сталь.

Алиса медленно опустила планшет на стол, все ее внимание теперь было приковано к Мирону.

— С ним «поговорили», — продолжил он. — Очень аккуратно. Профессионально. Работа чистая — никаких лишних повреждений, только необходимые для… убеждения. И оставили живого. Сознание. Он передал сообщение. Слово в слово.

Мирон сделал микропаузу, его взгляд уперся в точку на столе позади Алисы. —«Передай Решале — старые долги надо отдавать. Все до копейки».

Воздух в кабинете застыл. Алиса не пошевелилась, но в ее позе появилась неестественная напряженность, будто каждый мускул застыл в ожидании удара. Она понимала. Это была не мелкая угроза от очередного выскочки, не попытка вымогательства. Это был почерк иного уровня. Старой школы. Почти уважительный, отмеренный и оттого — в разы более опасный. Это был не крик, а шепот из прошлого, несущий в себе ледяную уверенность.

Ее лицо осталось абсолютно бесстрастным, лишь глаза стали холоднее утреннего льда. Когда она заговорила, ее голос был тихим и обезличенным, лишенным всякой эмоции.

— Удвой охрану. Здесь. И вокруг сада Максима. Никаких новых людей. Только проверенные. Из старого состава. — Она медленно подняла взгляд на Мирона, и в ее зеленых глазах вспыхнул опасный огонь. — И чтобы я не видела ни одного нового лица в радиусе километра. Ни одного. Ясно?

Мирон кивнул, его собственное лицо стало еще суровее.

—Будет сделано.

Он развернулся и вышел, оставив Алису одну в огромном, залитом светом кабинете. Она снова взяла планшет, но пальцы ее сжали его так, что костяшки побелели. Игра началась. И ставки только что взлетели до небес.

Легкий стук в дверь нарушил утреннюю тишину кабинета.

— Войдите, — откликнулась Алиса, не отрываясь от финансового отчета.

Дверь открылась, пропуская Марго с плотной папкой в руках. Она молча положила ее на край стола.

— Ежемесячный отчет, — деловито произнесла Марго. — Все цифры в норме, поступления стабильные. Инциденты за прошлую неделю исчерпаны.

Алиса кивнула, продолжая бегло просматривать страницы. Ее взгляд скользил по колонкам цифр, графам доходов и расходов, но сознание уже фиксировало каждую деталь, каждую мелочь. Бизнес работал как часы — отлаженный, беспристрастный механизм.

— Есть обновления по... неосновным контактам, — чуть замедлив речь, добавила Марго. Она перелистнула несколько страниц. — Краткая справка по Артему.

Алиса не подняла головы, но ее пальцы замерли на странице. Она сделала вид, что это имя не значит для нее ровным счетом ничего.

— Живет в своем загородном доме, — зачитала Марго ровным, бесцветным голосом, словно диктуя погодные сводки. — Автосервис работает, прибыль растет. Ни с кем из наших не контактирует. Вел переговоры о покупке земельного участка под новый объект. Всё.

Она перевернула страницу, готовясь перейти к следующему пункту, но Алиса вдруг протянула руку.

— Дайте.

Марго, слегка удивленная, вернулась на предыдущую страницу и молча подала папку. Алиса сделала вид, что внимательно изучает цифры, но ее взгляд упал на небольшую, слегка размытую фотографию, прикрепленную к углу страницы с отчетом по Артему.

Снимок был сделан скрытой камерой. Артем стоял на территории своего сервиса, возле поднятого на подъемнике внедорожника. Он был в замасленной спецовке, одной рукой вытирал лицо краем рукава. Он выглядел уставшим. Но на его лице, обращенном к солнцу, было странное, забытое ею спокойствие. Умиротворение. В его позе не было привычной ей готовности к удару, к постоянному ожиданию ножа в спину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В душе Алисы что-то едва заметно шевельнулось. Острая, ядовитая зависть к этой простой, «нормальной» жизни, которую он сумел построить без нее. И старая, не выкорчеванная боль, внезапно ожившая, как ноющая рана при смене погоды. Она помнила тепло тех рук. Помнила, каким иным было это лицо, когда он смотрел на нее.

Она резко перевернула страницу, отодвинув папку.

— Хорошо, Марго. Свободны.

Голос ее прозвучал ровно, но чуть тише, чем обычно. Когда дверь за помощницей закрылась, Алиса на несколько секунд закрыла глаза, снова видя перед собой не цифры в отчете, а уставшее, но спокойное лицо человека, которому она когда-то могла доверять.

Глава 3

Будуар тонул в полумраке. Единственным источником света был одинокий торшер, отбрасывающий мягкий ореол на шелковое покрывало. Глубокая ночь за окном была непроглядной и безмолвной.

Алиса сидела на краю кровати, закутавшись в тонкий шелковый халат. В руке она медленно вращала тяжелый бокал с янтарным виски. Лед уже растаял, разбавив напиток, но она не делала ни глотка. Она не могла уснуть.

За день напряжение должно было уйти, сменившись усталостью. Но нет. Под веками будто насыпали песка, а в голове стучало назойливое, тревожное эхо. Перед глазами то и дело вставало уставшее, но спокойное лицо Артема с той фотографии. И тогда в груди сжималось что-то тяжелое и незнакомое.

Она зажмурилась, сделав наконец глоток. Виски обжег горло, но не смог прогнать навязчивые мысли. Наоборот, алкоголь размотал клубок памяти, выпустив наружу то, что она тщательно запирала.

Воспоминания нахлынули внезапно и ярко, словно это было вчера. Его руки. Они могли быть такими же грубыми и сильными, как у Кирилла, работать с металлом, чувствовать оружие. Но с ней... с ней они всегда знали, как стать нежными. Она вспомнила, как эти пальцы, покрытые мелкими шрамами, медленно и почти благоговейно скользили по ее коже, не оставляя синяков и царапин, а лишь мурашки и забытое теперь чувство безопасности. Как они могли успокоить ее одной лишь тяжестью, положенной на плечо. Как его прикосновения говорили не о владении, а о принадлежности друг другу.

Резкий, животный контраст с тем, что было вчера в кабинете, вызвал у нее почти физическую тоску. Холодный, властный секс с Кириллом был лишь способом сбросить напряжение, утвердить свое превосходство, пометить территорию. Это был обмен энергией, борьба, транзакция. В нем не было ни капли того тепла, той взаимности, того немого диалога тел, который когда-то был у нее с Артемом.

Она поставила бокал, и стекло громко стукнуло о мрамор тумбочки. Ей стало холодно. Она потянулась за одеялом, но поняла, что согреться не выйдет. Холод был внутри. Тоска по чему-то безвозвратно утерянному.

Она погасила свет и легла, уставившись в темноту потолка. Но за закрытыми глазами все равно стояло его лицо. И его руки.

Тоска, острая и физическая, сжала горло, перехватила дыхание. Желание и одиночество накатили единой, сокрушительной волной, смывая остатки самоконтроля. Алиса резко сбросила с себя шелковый халат. Ткань бесшумно соскользила на пол. Она легла на спину на холодную шелковую простыню, и ее ладонь сама, почти без участия разума, скользнула вниз по животу, к влажному теплу между ног.

Она зажмурилась, пытаясь вызвать в памяти нужный образ. Но это был не грубый профиль Кирилла, не его властные, пахнущие дымом руки. Нет.

Перед внутренним взором всплыло другое лицо. С твердым, но мягким взглядом. Шрам на брови, который она помнила на ощупь. Она представила его запах — не дорогой парфюм и не порох, а просто чистая кожа, мыло, легкий оттенок металла и бензина, который, казалось, навсегда въелся в его кожу. Она почувствовала призрак его прикосновений — не отметины, не доминирование, а знание. Грубые пальцы, которые умели быть до жути нежными, которые знали каждую клеточку ее тела лучше, чем она сама. Его голос, низкий и спокойный, шепчущий ее имя не как титул, а как… просто ее имя.

Артем…

Ее пальцы двигались быстро, яростно, отчаянно. Она не искала наслаждения, она пыталась достичь ыплеска, короткого забвения, чтобы заглушить ноющую боль в груди, загнать обратно воспоминания, что рвались наружу. Она впилась зубами в свою же губу, стараясь подавить стоны, которые рвались из горла. Ее тело напряглось в дуге, дыхание сорвалось.

Оргазм накатил внезапно и резко, короткой судорожной волной. Имя сорвалось с ее губ с хриплым, сдавленным выдохом:

— Артем…

Но вместо обещанного облегчения, вместо пустоты и покоя, на нее обрушилось другое. Сразу, как ледяной ушат воды. Жгучий, унизительный стыд. Горькое, соленое послевкусие потери. И всепоглощающая, оглушающая пустота, которая оказалась куда страшнее любой боли.

Она упала на спину, раскинув руки. Глаза широко открылись, уставившись в темноту потолка. Сердце бешено колотилось, но внутри была мертвая тишина. По щеке скатилась единственная предательская слеза, исчезнув в волосах.

Одна-единственная мысль, холодная, четкая и беспощадная, пронзила мозг, причиняя боль острее любого ножа:

«Этого больше никогда не будет.»

И это осознание ранило больнее всего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Солнечный свет заливал гостиную особняка, играя бликами на безупречно отполированных поверхностях. Алиса просматривала документы, когда в дверь постучали. Вошла няня, ее обычно невозмутимое лицо было слегка озадаченным. В руках она держала аккуратную картонную коробку среднего размера.

— Это пришло на имя Максима, — произнесла няня, протягивая коробку. — Без обратного адреса. Курьерская служба… которой, как выяснилось, не существует. Охранник принял, не проверив, прошу прощения.

Алиса медленно опустила папку. Ее пальцы сомкнулись на коробке. Она была легкой. Слишком легкой для чего-то опасного, но ее ладони отчего-то похолодели.

— Выйдите, — тихо приказала она.

Оставшись одна, она долго смотрела на коробку, словно пытаясь рентгеновским взглядом увидеть ее содержимое. Затем острым маникюрным ножом аккуратно вскрыла скотч.

Внутри, утопая в мягкой древесной стружке, лежал кукольный театр. Не яркая пластмассовая безделушка, а старинный, дорогой, явно ручной работы. Дерево темного дуба было тщательно отполировано, крошечные фигурки в бархатных костюмах выглядели как настоящие произведения искусства. Арлекин, Коломбина, Пьеро… Их лица были вырезаны с удивительной тщательностью. Ни записки. Ни угроз. Только этот немой, прекрасный спектакль в коробке.

Алиса не дотронулась до него. Она смотрела, и ледяная рука сжала ее сердце, перехватывая дыхание. Она поняла. Это была не взрывчатка. Это было куда страшнее.

Это было сообщение. Бесшумное, идеально рассчитанное.

«Я знаю о нем всё. Я знаю, что он обожает, когда ему читают про Петрушку. Я знаю, что ему нравятся именно деревянные игрушки. Я могу входить в его мир, касаться его жизни, и ты, со всей своей властью и охраной, ничего не сможешь сделать. Твои стены для меня — бумага».

Кровь отхлынула от лица. Она отшатнулась от коробки, как от ядовитой змеи. Ее взгляд упал на дверь в сад, где всего в сотне метров под присмотром телохранителя играл ее сын. И впервые ее неприступный особняк показался ей хрупким стеклянным колпаком.

Тишину гостиной взорвал ледяной, сжимающийся от ярости голос Алисы. Она вцепилась в телефон, костяшки пальцев побелели.

— Немедленно ко мне. С оборудованием. Всё, — она бросила трубку, не дожидаясь ответа.

В считанные минуты кабинет превратился в лабораторию параноика. Двое ее технических специалистов в стерильных перчатках, с лицами, напряженными от концентрации, исследовали кукольный театр. Они сканировали его на наличие электроники, аккуратно снимали крошечные костюмы, проверяли дерево на следы ядов, водили детекторами вокруг и внутри. Алиса наблюдала за этим, стоя у камина, не двигаясь, как изваяние. Внутри все кипело от бессильного гнева.

— Чисто, — наконец отчеканил старший из специалистов, снимая перчатки. — Никаких следов химикатов, микрокамер, передатчиков. Просто… игрушка. Очень качественная.

— Уйдите, — прозвучало тихо, но с такой силой, что люди бросились к выходу, прихватив свое оборудование.

Алиса осталась одна с немым укором, лежащим на столе. Ее первый порыв был — швырнуть эту изощренную насмешку в камин, наблюдать, как огонь пожирает изящные фигурки, превращая их в пепел. Она уже протянула руку, но замерла.

Из-за двери послышался топот маленьких ног и оживленный голосок няни: «Смотри, Максим, что тебе принесли!» Мальчик вбежал в гостиную, и его глаза сразу же широко распахнулись от восторга. Он потянулся к ярким куклам, бормоча что-то радостное и неразборчивое.

— Мама, смотри! — он уже схватил Арлекина, с восхищением разглядывая бархатный наряд.

Алиса застыла, наблюдая за этой картиной. Ее сын, ее светлый, беззащитный мальчик, радостно играл с подарком от человека, который хотел его забрать, сломать, превратить в пешку в своей больной игре. На ее лице, обычно скрытом под маской безразличия, отразилась вся внутренняя буря: безумная, всепоглощающая любовь, леденящий душу ужас и — проступающая сквозь них — абсолютная, беспощадная решимость. Она смотрела, как его маленькие пальчики осторожно трогают резные личики кукол, и в этот момент что-то внутри нее окончательно переломилось и закалилось.

Она медленно подошла к окну, за которым, как обычно, по периметру участка следовали неусыпные фигуры охраны. Ее взгляд стал острым, как клинок.

«Хорошо, Глеб. Игра началась, — пронеслось в ее голове, и мысль была холодной и четкой. — Но теперь ты сделал одну ошибку… Ты тронул моего сына.»

Пока технические специалисты скрупулезно изучали каждую щель кукольного театра, Алиса не отходила от стола. Её взгляд, острый и недоверчивый, скользил по коробке, по упаковочной стружке, по скотчу на швах. Что-то заставляло её вернуться к этому, что-то глубинное, параноидальное чутье, которое не раз спасало ей жизнь.

Она снова взяла коробку, высыпала стружку на полированную поверхность стола и начала раздвигать её пальцами, слой за слоем. Мелкие щепки цеплялись за кожу. И вот, под самым дном, её ноготь наткнулся на что-то гладкое и холодное.

Она извлекла небольшой стеклянный пузырёк. Дорогой, аптечный, с плотно притёртой крышкой. Внутри находились таблетки незнакомой ей формы. Она поднесла его к свету. На этикетке было напечатано сложное, почти непроизносимое международное название препарата. Она мгновенно узнала его — один из тех сильнодействующих цитостатиков, что используют при агрессивных формах рака. Ниже был указан номер партии, срок годности. Но графа «Имя пациента» оставалась пустой.

Ледяная волна прокатилась по её спине. Она медленно опустилась в кресло, сжимая в пальцах холодное стекло.

Мысль работала молниеносно, складывая пазл.

Это не было случайностью. Забытой оплошностью курьера. Это было второе, куда более важное послание. Игрушка — для Максима. Явная, отвлекающая демонстрация силы и осведомлённости.

А это — для неё. Только для неё.

Он не просто хвастался своей всеведующностью. Он показывал ей свою уязвимость. Свою ахиллесову пяту. И свою спешку. Дорогое, жизненно необходимое лекарство, просто брошенное в коробку как попутный груз? Нет. Это был крик отчаяния. Заявление.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«У меня нет времени, Алиса. Я не буду вести долгую осаду. Я болен. Я тороплюсь. И это делает меня в тысячу раз опаснее. Загнанный зверь, у которого отнимают последнее, не будет осторожничать. Он будет бросаться на всё, что видит. И я заберу то, что мне нужно, любой ценой».

Она сжала пузырёк так, что стекло угрожающе хрустнуло. Страх отступил, сменившись холодной, кристальной ясностью. Теперь она знала своего врача не только как призрака из прошлого, но и как смертельно раненого хищника. И это меняло всё.

Глава 5

Пузырек с таблетками лежал на столе, как немое обвинение и ключ к самой страшной загадке. Алиса понимала. Ее империя, ее люди, ее стальные стены — все это было бессильно против призрака. Против того, кто уже проник в самое сердце ее крепости, не оставив следов. Кто играл не по правилам силы, а по правилам отчаяния.

Ей нужен был кто-то, кто знал Глеба так же, как она. Кто думал так же. Кто был не инструментом, а… партнером. Равным.

Ее пальцы сжали телефон. Она пролистала контакты, отсекая десятки имен, пока взгляд не зацепился за одно-единственное. «Артем». Она ткнула в него, поднесла трубку к уху, слушая длинные гудки. Сердце нелепо заколотилось где-то в горле. Затем она резко сбросила вызов, прежде чем он мог ответить.

Пальцы затряслись, но она заставила их быть точными. Набрала сообщение. Короткое. Без эмоций. Как приказ.

«Нужна встреча. Нейтральная территория. Один на один. Речь о жизни и смерти.»

Она отправила его и тут же заблокировала номер, отрезая возможность ответа или вопросов. Дело было сделано.

— Мирон, ко мне, — ее голос, усиленный системой связи, прозвучал в коридоре.

Через мгновение он уже стоял перед столом, бесстрастный и надежный, как скала.

— Организуй максимальную секретность. Мне нужна одна встреча. Завтра. Место и время сообщу позже. Никаких вопросов, никаких записей, никаких утечек. Только абсолютная чистота.

Мирон даже не кивнул, лишь чуть сузил глаза, вбирая в себя задачу, анализируя ее на предмет рисков и решений.

— Будет сделано, — произнес он ровно и вышел. Он был идеальным инструментом. Он не спрашивал «с кем» и «зачем».

Следующей была Марго. Она вошла с озабоченным видом, все еще находясь под впечатлением от утренних событий с коробкой.

— Тебе нужно обеспечить то же самое, — начала Алиса, не давая ей опомниться. — Полная конфиденциальность. Зачистка локации, проверка всех на подслушку. Встреча.

— Встреча? — Марго нахмурилась. — С кем?.. — И по глазам Алисы она все поняла. Ее лицо побледнело. — С ним? С Артемом? Алиса, ты в своем уме? После всего, что было между вами? Это опасно. Не только для тебя. Это всколыхнет старых товарищей, которые до сих пор помнят его. На чьей они будут стороне? Кирилл взбесится, если узнает... Он уже на взводе после...

— Мои решения не обсуждаются, — голос Алисы стал тише, но в нем зазвенела сталь, перерубающая любые возражения. — Делай, что сказано.

Марго отступила на шаг, будто от физического удара. В ее глазах мелькнула обида — не на резкий тон, а на то, что ее тревогу проигнорировали, отстранили. А следом за ней — более глубокая, растущая тревога. Не только за дело, не только за стабильность структуры. Но и за саму Алису. Она видела, как та меняется, как закручивает гайки, как отдаляется. И этот шаг казался Марго отчаянным прыжком в пропасть.

— Хорошо, — тихо сказала она, опустив голову. — Я все сделаю.

Но когда она вышла, ее плечи были напряжены, а в душе поселился холодный камень сомнения.

Глухая лесная дорога привела ее к одинокому срубу на берегу темного озера. Алиса оставила машину в полукилометре, заросшая старая лесопилка скрыла ее от любопытных глаз. Последние метры она прошла пешком, по мху и хрустящему под ногами льду. Воздух пах хвоей и озерной сыростью.

Она вошла внутрь, и густой, обволакивающий жар ударил в лицо. Воздух дрожал от температуры, пах дубовым веником, можжевельником и чем-то древесным, смолистым. Деревянные стены, потемневшие от времени и пара, местами отливали золотом в свете единственной тусклой лампы под потолком. Полумрак и густой пар создавали таинственную, почти мистическую атмосферу. Здесь любая электроника задыхалось бы в считанные минуты. Здесь нельзя было вести скрытую съемку или прослушку. Здесь можно было говорить.

Она сбросила пальто на лавку у входа. Под ним — только простое черное полотенце, обернутое вокруг тела. Босые ноги утонули в теплой, шершавой древесине пола.

В парилке было еще жарче. Пар клубился, скрывая очертания, но она сразу увидела его. Он сидел на верхней полке, прислонившись спиной к бревенчатой стене, тоже лишь в полотенце, наброшенном на бедра. Его торс, покрытый каплями пота и старыми шрамами, дышал ровно и глубоко. Он смотрел на нее сквозь пелену пара, и его взгляд был таким же тяжелым и нечитаемым, как и три года назад.

Напряжение повисло в воздухе, стало гуще пара, плотнее горячего влажного воздуха, который обжигал легкие. Они были почти обнажены — без оружия, без брони, без статусов. Только кожа, пар и годы молчания между ними. Ситуация была уязвимой до предела и оттого невероятно интимной. Здесь они были просто мужчиной и женщиной, раздираемыми прошлым. И предстоящим разговором, который мог все изменить. Или окончательно разрушить.

Пар медленно клубился между ними, скрывая и открывая черты лиц, словно давая секунды передышки перед ударом. Алиса не стала их тратить. Она стояла прямо перед ним, вода с ее кожи капала на горячие полки, шипя.

— Глеб вернулся, — ее голос прозвучал хрипло, пробиваясь сквозь густой воздух. В нем не было ни страха, ни просьбы. Только констатация смертельного факта. — Он знает о Максиме. Он хочет его забрать.

Артем, до этого, сидевший с полузакрытыми глазами, медленно повернул к ней голову. На его лице было лишь легкое недоумение, будто он не расслышал или не понял смысла слов.

— Каком Максиме? — спросил он, и в его голосе прозвучала искренняя растерянность.

Алиса сделала шаг вперед, вынырнув из клубов пара. Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда, готовая принять на себя весь грядущий удар.

— Максим - наш сын, Артем. Ему два с половиной года.

Слова повисли в раскаленном воздухе. Сначала на его лице было просто непонимание. Мозг отказывался воспринимать услышанное. Потом непонимание сменилось шоком. Кровь отхлынула от лица, оставив его бледным, несмотря на жар парилки. А затем, медленно, как лава, из глубины поднялся гнев. Темный, первобытный, обжигающий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты... — его голос сорвался, стал низким и опасным. Он поднялся с полки, его фигура, высокая и мощная, вдруг показалась заполняющей все пространство. — Ты три года скрывала от меня, что у меня есть сын?

Он схватил ее чуть выше локтя, притянув к себе, что бы посмотреть в её глаза.

Алиса не отступала. Не оправдывалась. Не стала рассказывать о страхе, о паранойе, о том, как она выстраивала стены вокруг своего ребенка. Она приняла его гнев, как принимают удар — с напряжением всех сил, но без звука.

— Я скрывала его ото всех. Чтобы спасти, — ее слова были точными и холодными, как лезвие. — Сейчас это неважно. Важно, что Глеб охотится за ним. Прямо сейчас. Мне нужна твоя помощь.

Она сделала последнюю ставку, произнесла самое важное.

— Ты знаешь его лучше, чем кто-либо. Кроме меня.

Глава 6

Словно от физического удара, Артем отшатнулся. Горячий воздух парилки внезапно стал густым и удушающим. Он отступил к стене, затем резко развернулся и начал метаться по ограниченному пространству, его мощное тело было напряжено до предела, каждый мускул играл под кожей, покрытой испариной. По его лицу, искаженному гримасой, прокатывались волны самых разных эмоций.

— Ты могла сказать! — его голос грохнул, ударившись о бревенчатые стены и вернувшись эхом. — Все эти годы! Я имел право знать!

Он остановился перед ней, дыша тяжело и громко, сжимая и разжимая кулаки.

— Ты думала, я не смогу его защитить? — в его голосе вдруг прорвалась боль, горечь и унижение. — Кто я тебе, Кирилл твой, мальчик на побегушках? Которого можно придержать про запас, а потом отбросить?

Он выдохнул это имя с таким презрением, что стало ясно — он знал. Слышал. Возможно, следил.

Потом гнев снова сменился шоком, ошеломляющим, абсолютным. Он провел рукой по лицу, смахивая пот и пытаясь стереть невыносимую реальность.

— Сын... — прошептал он, и голос его вдруг сорвался. — У меня сын...

Алиса стояла неподвижно. Она молча сносила его гнев, его боль. Она не пыталась защищаться. Она знала, что заслужила каждое слово.

Когда первая, самая яростная волна эмоций схлынула, оставив после себя лишь тяжелое, давящее недоумение, Артем остановился. Его взгляд, мутный от пережитого, упал на нее.

— Докажи, — хрипло потребовал он. — Покажи мне его.

Алиса молча достала из сложенного полотенца телефон. Она пролистала галерею, найдя папку с максимальной защитой. Она открыла ее и протянула ему.

Фото. Видео. Мальчик на качелях. Мальчик, уплетающий завтрак. Мальчик, спящий с плюшевым мишкой. Она остановилась на одном, где Максим заливисто смеялся, повернув голову в профиль, гоняясь за солнечным зайчиком.

— Посмотри на него, — тихо сказала Алиса. Ее голос впервые за вечер потерял стальные нотки, в нем послышалась что-то неуловимо мягкое. — Внимательно. Это твой разрез глаз. Твоя улыбка. Твои жесты.

Артем замер. Он взял телефон дрожащей рукой, придвинул его ближе к лицу. Его взгляд впился в изображение, впитывая каждую черту. И сходство, и правда, било наповал. Это было словно взгляд в его собственное детство, но с ее глазами. Гнев, ярость, обида — все это начало медленно отступать, смываемое новой, всепоглощающей волной. Волной потрясения. И чего-то еще… какого-то странного, щемящего чувства, которое сжимало сердце и заставляло дышать чаще. Зарождающийся отцовский инстинкт, дикий и непреложный.

Он медленно, почти обессиленно, опустился на деревянную лавку. Уставился в запотевшую стену, но видел уже не ее, а маленькое личико на экране. Переваривал. Осознавал. Принимал.

Тишину нарушил только треск дров в печи.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — его голос был глухим, уставшим, но в нем уже не было ярости. Теперь в нем была лишь решимость.

— Помоги мне его защитить, — сказала Алиса. — Помоги найти Глеба и уничтожить. Не как мой бывший. — Она сделала паузу, давая словам нужный вес. — Как отец моего ребенка.

Молчание повисло снова, на этот раз тяжелое и значимое. Артем не смотрел на нее. Он смотрел в пустоту, на своего сына в своем воображении. Потом он кивнул. Всего один раз. Коротко и ясно.

— Хорошо. — Он поднял на нее глаза, и в них была не растаявшая боль, но железная воля. — Но это не значит, что я простил тебя. Я делаю это для него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7

Тренажерный зал в подвале особняка был царством Кирилла. Здесь пахло потом, металлом и мужской агрессией. Воздух гудел от тяжелого ритмичного стука — это Кирилл изо всех сил лупил по боксерской груше. Он работал без перчаток, бинты на его костяшках уже протерлись, и на серой поверхности груши проступали ржавые пятна.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Каждый удар был сконцентрированной яростью. Он заметил. Как она отстранилась после того дня в кабинете. Как взгляд ее стал безучвстным, устремленным куда-то внутрь себя. Как она перестала искать его прикосновений, отвечать на его вызывающие взгляды.

И сегодняшняя тайная поездка. Машина без опознавательных знаков, выехавшая с задних ворот. Один водитель, никакой охраны. Максимальная секретность. От него. От него, который считал себя ее правой рукой, ее главной силой, ее… собственностью.

ХЛОП!

Удар получился особенно свирепым, груша отлетела и закачалась на цепи с пронзительным скрипом.

Его инстинкты хищника, выточенные на улицах и отточенные в подворотнях, кричали об опасности. Что-то шло не так. Что-то происходило за его спиной.

Он резко оборвал тренировку, с силой схватив еще раскачивающуюся грушу. Его грудь вздымалась, пот ручьями стекал по торсу. Он накинул полотенце на плечи и вышел из зала, его взгляд был мрачным.

В коридоре он наткнулся на двух охранников из личной охраны Алисы. Те, что дежурили у ворот сегодня.

— Эй, — Кирилл преградил им путь, остановившись во весь рост. — Куда это она совалась сегодня? Одна.

Охранники переглянулись. Старший, человек с каменным лицом и пустым взглядом, покачал головой.

— Не в курсе, Кирилл. Приказ — не распространяться.

— Я спрашиваю по-хорошему, — голос Кирилла стал тише, но в нем зазвенела стальная ярость.

— И мы ответили по-хорошему, — второй охранник пожал плечами, но его рука невольно потянулась к кобуре у пояса. — Приказы шефа не обсуждаются. С кем бы она ни встречалась.

Слова «с кем бы она ни встречалась» повисли в воздухе, как вызов. Они не знали деталей, но сам факт был очевиден.

Кирилл замер, его лицо исказила гримаса ярости. Он видел их непоколебимость. Они боялись ее больше, чем его. Этот молчаливый отпор, это презрительное «не в курсе» обожгло его самолюбие сильнее, чем любое прямое неповиновение.

Он резко развернулся и пошел прочь, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. Да, он выяснит. Сам. Он не нуждался в ее разрешении.

Дверь в кабинет с грохотом распахнулась, ударившись о стену. Кирилл стоял на пороге, его фигура заполнила проем. От него исходил запах пота, разгоряченного тела и нерастраченной агрессии. Он вошел без стука, без приглашения, как хозяин.

Алиса сидела за столом, углубленная в изучение схем охраны периметра. Она даже не подняла головы, лишь пальцы чуть замерли на планшете.

Он подошел сзади, его тень накрыла ее. Грубые, сильные руки обвили ее плечи, потные пальцы впились в тонкую ткань блузки. Он прижался губами к ее шее, к тому месту, где под кожей стучит пульс. Поцелуй был не нежностью, а требованием, попыткой пометить, напомнить о себе.

— Отстань, Кирилл. Я занята, — ее голос прозвучал ровно, ледяно, без единой нотки эмоций. Она не шевельнулась, не отклонилась, просто застыла, как изваяние.

Он замер на секунду, затем с силой развернул ее кресло к себе. Его лицо было разгоряченным, глаза горели.

— Что, я уже не интересен? — прошипел он, наклоняясь так близко, что она чувствовала его горячее дыхание на своем лице. — Или кто-то другой появился? — Его взгляд скользнул по ее неподвижному лицу, выискивая подтверждение. — Может, тот бывший твой, о котором все уже шепчутся? Артем?

Алиса медленно подняла на него глаза. В ее изумрудных глазах не было ни гнева, ни страха. Лишь холодная, абсолютная пустота и… что-то еще. Что-то, что он счел за молчаливое признание. Она не стала отрицать. Не стала кричать. Она просто смотрела, и ее молчание было громче любого крика.

Его лицо исказилось. Злоба, ревность и уязвленное самолюбие сплелись в одну уродливую гримасу. Он выпрямился, отшатнулся от нее, как от огня.

— Понятно, — выдохнул он с тихой, свистящей яростью. — Охуеть как понятно.

Он развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что стеклянная стена задрожала. Алиса не двинулась с места, лишь ее пальцы снова ожили и продолжили водить по экрану, будто ничего не произошло. Но в воздухе остался витать запах грозы. И его следующего шага.

Дверь его комнаты в особняке захлопнулась с таким грохотом, что по стене поползла тонкая паутинка трещин. Кирилл стоял посреди беспорядка, его грудь вздымалась, а в ушах стоял гул собственной ярости. Перед глазами все еще стояло ее ледяное, ничего не выражающее лицо. Ее молчание. Ее презрительное «занята».

Унижение жгло его изнутри, как кислота. Он был не мальчиком на побегушках, которого можно отбросить, как только появился кто-то «получше». Он был тем, кто делал за нее грязную работу. Тем, чьи руки были в крови ради ее власти. И теперь эта власть, этот трон, который он помог укрепить, вдруг оказались для него закрыты.

Его пальцы сжали рацию, не ту, что была у всей охраны, а другую, частную, зашифрованную.

— Собирайтесь, — его голос, прорвавшийся сквозь стиснутые зубы, был хриплым и злым. — У склада на Северной. Через пятнадцать. Без опозданий.

Он вышел через черный ход, не оглядываясь на камеры. Его личный «уазик» уже ждал, мотор тихо порыкивал. Через положенное время он въехал на территорию заброшенного склада. Уже ждали три машины. Из них вышли восемь человек. Не наемники из ее структуры. Его люди. Проверенные в десятках разборок, обязанные ему жизнью или деньгами. Те, кто смотрел только на него.

Они выстроились перед ним, лица напряжены, чувствуя его ярость.

— Есть работа, — начал Кирилл, его взгляд скользил по каждому лицу, фиксируя полное внимание. — Внепланово. Вне системы. Только для своих.

Он сделал паузу, давая словам улечься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нужно взять в разработку одного человека. Артем. Бывший. Живет за городом, свой автосервис. — Он выдержал еще одну паузу, в его глазах вспыхнул холодный огонь. — Нужно узнать о нем всё. Распорядок дня, слабые места, связи, кто к нему ходит. Всё. Круглосуточная слежка. Он не должен ничего заподозрить. Чистая работа.

Один из бойцов, коренастый детина со шрамом через глаз, хмыкнул.

—А если шеф знает? Она же его…

— Шеф не должна знать! — рык Кирилла заставил всех вздрогнуть. — Это мой личный приказ, блять. Понятно? Ищете его слабые места. То, за что можно зацепиться. Он что-то значит для нее. Значит, он — ее слабость. А слабости нужно знать в лицо.

Он окинул их тяжелым взглядом, полным непреклонной воли.

—Вопросы?

Вопросов не было. Было лишь молчаливое согласие и готовность действовать. Кирилл кивнул.

— Начинайте. Сейчас же.

Машины стали разъезжаться, растворяясь в сумерках. Кирилл остался один, глядя в наступающую ночь. Унижение постепенно сменялось холодной, расчетливой злостью. Он найдет козырь против этого призрака из прошлого. И тогда он посмотрит, кто на этом троне лишний.

Глава 8

Раннее утро только-только размывало ночную тьму, окрашивая небо в грязно-серые тона. Подъездная дорога к особняку была пустынна и тиха, нарушаемая лишь щебетом первых птиц да редким гулом машин на дальнем шоссе.

Идиллию разорвал нарастающий, низкий гул. Сперва приглушенный, он быстро превратился в оглушительный рев. Из-за поворота, срываясь с колеи, вынесся огромный лесовоз, груженный свежими бревнами. Он несся по прямой, не сбавляя скорости, его массивный кузов кренился на поворотах, угрожая перевернуться.

Но самое страшное было то, что он не пытался затормозить. Ни перед крутым виражом, ни перед массивными коваными воротами особняка, уже видневшимися впереди.

Позже, при разборе полетов, скажут о неисправной тормозной системе. Об изношенных колодках. О трагической случайности.

Но в тот момент это выглядело как целенаправленная, рассчитанная атака.

Лесовоз на полной скорости, с оглушительным, раздирающим утреннюю тишину ревом, врезался в главные ворота.

Удар был чудовищной силы. Искривленный металл взвыл, каменные опоры затрещали и рухнули, рассыпаясь грудами щебня. Грохот был таким, что земля содрогнулась. Сработала сигнализация, ее пронзительный, истеричный вой слился с гулом двигателя и треском ломающихся конструкций.

В особняке мгновенно началась паника. Послышались крики охраны, бегущие шаги, хлопающие двери. И сквозь весь этот хаос, сквозь вой сирены, из детской на втором этаже донесся тонкий, испуганный, разрывающий сердце плач. Максим. Разбуженный, перепуганный до смерти оглушительным шумом, врывавшимся в его идеальный, защищенный мир.

Истеричный вой сирены резал слух. По мраморным коридорам неслись тяжелые ботинки охраны, голоса срывались на крики, отдавая приказы, пытаясь установить источник угрозы. Воздух наполнился запахом пыли, дыма и адреналина.

Дверь в спальню Алисы распахнулась с такой силой, что она ударилась о стопор. Она выскочила в коридор, накинув на плечи лишь шелковый халат, на лице — не сон, а мгновенная, хищная собранность. Но первым делом — не к окнам, не к мониторам наблюдения.

Она, как вихрь, ворвалась в детскую. Няня, бледная как полотно, уже пыталась успокоить рыдающего Максима. Мальчик заходился в истерике, его маленькое тело сотрясалось от страха, слезы ручьями текли по раскрасневшимся щекам.

— Мамочка! — взвыл он, увидев ее, и протянул ручонки.

Алиса в одно мгновение была рядом, выхватывая его из рук няни и прижимая к себе так крепко, словно пыталась вобрать в себя весь его испуг. Она прикрыла его голову ладонью, заглушая оглушительный вой сирены, и прижала к груди, ощущая бешеный стук его сердца.

— Тихо, солнышко, тихо, мама здесь, — ее голос, обычно такой твердый, дрожал, но она заставляла его быть мягким, успокаивающим.

Только убедившись, что он в относительной безопасности, она поднесла его к окну, отодвинув край бронированной шторы.

То, что она увидела, заставило кровь застыть в жилах.

Главные ворота, массивные, кованые, символ ее неприступной крепости, теперь представляли собой груду исковерканного металла и развороченного камня. Среди обломков дымился остов лесовоза. Картина была апокалиптической.

И в этот момент она все поняла. Это была не попытка штурма. Не атака. Это был перформанс. Демонстрация силы.

Глеб показал ей, что даже не переступая порога, не рискуя своими людьми, он может ворваться в ее жизнь. Может создать хаос. Может напугать ее ребенка. Может одним ударом разрушить иллюзию безопасности, которую она так тщательно выстраивала все эти годы.

Она смотрела на плачущего сына, прижимающегося к ее груди, на его испуганные, полные слез глаза. Его идеальный, стерильный, безопасный мир был взломан и осквернен. И это ранило ее больнее, чем любая угроза лично ей.

Она не отпускала его ни на секунду. Максим, притихший, но все еще всхлипывающий, прижимался к ней, вцепившись пальчиками в ее халат. Его дыхание было прерывистым, все тело вздрагивало от остаточных спазмов плача. Алиса стояла посреди хаоса, не видя бегущих людей, не слыша отдаваемых команд. Она видела только исковерканные ворота и чувствовала дрожь своего ребенка.

Ее пальцы, холодные и не слушающиеся, нашли телефон в кармане халата. Она пролистала контакты, не видя имен, пока не нашла нужный номер. Тот, что был заблокирован, но никогда не был удален.

Она набрала его, прижала трубку к уху, приглушая вой сирены. Сердце бешено колотилось, глотая слова.

Он ответил почти сразу. Голос его был низким, настороженным, еще полным сна.

— Алло?

— Он был здесь, — ее собственный голос сорвался, став чужим, тонким, с непривычной, предательской дрожью. Она слышала это и не могла остановить. — Глеб. Он… он напугал его. Максима.

Она замолчала, пытаясь проглотить ком в горле, сжимая сына так, что он тихо застонал.

— Ты обещал помочь, — выдохнула она, и в этих словах была не просьба, а отчаянная констатация факта, последняя соломинка. — Приезжай. Сейчас же.

Она не стала ждать ответа, не стала что-то объяснять. Она бросила телефон на ближайший столик и снова прижала к себе Максима, закрывая его от мира, который вновь стал враждебным и непредсказуемым. Но теперь в нем была одна точка опоры. Один шанс. И он должен был сработать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Через час у разрушенных ворот особняка замер черный внедорожник. Из него вышел Артем, его лицо было напряжено, взгляд сразу же обошел периметр, анализируя, оценивая, вычисляя. За ним вышли двое — не молодые ребята, а мужчины за сорок, со спокойными, опытными глазами и военной выправкой. Его люди. Проверенные.

Он не стал ждать приглашения, двинулся к месту происшествия, минуя суетящихся охранников Алисы. Его взгляд скользнул по исковерканному металлу, развороченной земле, оценил масштабы разрушений. Без лишних слов один из его людей достал планшет с картой местности, другой начал обходить место аварии, изучая следы шин, осколки.

— Камеры на восточном фланге вышли из строя от удара, — сразу, без предисловий, сказал Артем, подходя к группе охраны, безуспешно пытавшейся навести порядок. — Нужно восстановить хотя бы временное наблюдение. Кто отвечает за систему?

В этот момент из главного входа вывалился Кирилл. Его лицо было багровым, ноздри раздувались. Он уже знал, кто приехал. И вид Артема, спокойно отдающего приказы его людям на его территории, добил его.

— Что это тут происходит? — его голос прозвучал громко, перекрывая шум. Он грубо расталкивал охранников, приближаясь к Артему. — Кто тебя вообще сюда пустил? Ты здесь не командующий!

Он попытался встать между Артемом и его людьми, его поза была агрессивной, вызывающей.

— Я здесь всё контролирую. Все отчеты — через меня. Понятно? — он тыкал пальцем в грудь Артему, но тот даже не пошатнулся, лишь холодно посмотрел на него сверху вниз.

Артем не ответил ему. Он просто перевел взгляд на старшего из охранников Алисы.

—Восточный фланг. Временные камеры. Немедленно.

Охранник, растерянно посмотрев на Кирилла, на Артема, кивнул и бросился выполнять. Кирилл остался стоять с вытянутой рукой, униженный и разъяренный до предела.

Артем, не обращая внимания на пылающего яростью Кирилла, продолжил обход. Его взгляд, опытный и внимательный, выхватывал каждую деталь. Он остановился у края разрушенного ограждения, указывая рукой в сторону густых кустарников слева от подъездной дороги.

— Здесь, — его голос прозвучал громко и четко, режуя суету, — слепая зона. Камеры не перекрывают сектор. И патруль, — он бросил взгляд на замерших охранников, — ходит по графику. Каждые сорок минут. Это предсказуемо. Элементарная ошибка.

Кирилл, будто от плети, вздрогнул. Его лицо исказилось от бешенства. Он резко шагнул к Артему, сбивая того с ног плечом.

— Ты кто такой здесь, чтобы указывать? — прошипел он, вставая вплотную, его дыхание с запахом перегара било в лицо Артему. — Кто тебя, блядь, вообще сюда позвал? Убирайся на свою помойку, пока поломанным отсюда не унесли!

Он был крупнее, моложе, его мышцы играли под мокрой от пота футболкой. Он пытался запугать, подавить, отыграться за унижение.

Но не успел он сделать следующее движение, как между ними возникла Алиса. Она появилась бесшумно, словно из воздуха. Ее халат был запахнут наспех, волосы собраны в небрежный хвост, но взгляд был абсолютно трезвым и ледяным.

— Кирилл, заткнись.

Ее голос был негромким, но он прозвучал с такой силой, что даже завывание сирены на мгновение померкло. Она не кричала. Она приказывала.

Все замерли. Охранники, люди Артема, даже птицы в саду, казалось, замолкли.

— Артем здесь по моему приказу, — она перевела свой холодный, безжалостный взгляд на Кирилла, и он, казалось, съежился под ним. — Его слово здесь — закон. Ты будешь выполнять его распоряжения беспрекословно. — Она сделала микроскопическую паузу, вгоняя в него лезвие следующей фразы. — Или тебе не место в моем доме. Вообще.

Это была не просто отповедь. Это была публичная порка. Унизительная и окончательная. Она четко, на глазах у всех, обозначила иерархию. Он был не правой рукой. Он был слугой. И его место мог занять кто угодно.

Кирилл отшатнулся, будто его ударили по лицу. Ярость в его глазах сменилась шоком, а затем ледяной, немой ненавистью. Он бросил взгляд на Артема, полный смертельной угрозы, развернулся и молча, тяжело ступая, пошел прочь.

Воздух снова зашумел, но теперь в нем висело новое, еще более опасное напряжение.

Кирилл отступил, как раненый зверь. Его спина была напряжена, кулаки сжаты до хруста. Прежде чем скрыться в дверях особняка, он обернулся и бросил на Артема один-единственный взгляд. В нем не было ярости — лишь черная, леденящая душу ненависть, обещание мести, которая не знает сроков давности.

Артем же, казалось, не заметил этого взгляда. Он был спокоен, почти отрешен. Унижение Кирилла не доставило ему удовольствия — это была просто рабочая необходимость. Он тут же развернулся к людям, его голос снова зазвучал ровно и деловито:

— Расставить посты здесь и здесь. Перекрыть слепые зоны. График патруля — вразнобой, без повторяющихся интервалов. Всех водителей и посторонних — двойная проверка.

Его двое людей кивнули и немедленно приступили к работе. Они не суетились, не кричали — они просто начали действовать, их движения были отработаны и эффективны. Охранники Алисы, после недолгого замешательства, стали подчиняться их коротким, четким командам. Новая структура безопасности начала выстраиваться на глазах, органично встраиваясь в старую, как будто, так и должно было быть.

Алиса наблюдала за этим, стоя в стороне. Она понимала, что точка невозврата пройдена. Она не просто попросила о помощи. Она впустила прошлое в свой настоящий дом, в свою настоящую жизнь. И это прошлое, сильное, компетентное и неумолимое, носило имя Артем.

Мирон, появившийся из ниоткуда со своим вечным планшетом, без лишних слов подошел к одному из людей Артема. Он что-то быстро обсудил, сверил данные, кивнул. Для него это было логичным усилением системы. Эмоции, обиды, прошлое — все это было неважно перед лицом реальной угрозы. Безопасность была превыше всего.

Марго же наблюдала за происходящим из окна библиотеки на втором этаже. Ее лицо было бледным. Она видела, как Артем и его люди уверенно берут контроль, как меняется расстановка сил. Она видела, как ушел Кирилл — униженный, яростный, непредсказуемый. И она видела Алису, которая позволила этому случиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это зрелище пугало ее. Прошлое в лице Артема не просто вернулось — оно буквально захватывало штаб. И оно было куда сильнее, умнее и опаснее, чем нынешнее нестабильное настоящее в лице Кирилла.

В этот момент Кирилл, проходя по внутреннему двору, резко поднял голову и встретился с ней взглядом. В его глазах не было прежней наглости или уверенности. Там была горечь, обида и яростное недоумение — то же самое, что клокотало и в ее душе.

Этот взгляд длился всего секунду. Но за этой секундой промелькнуло молчаливое, мгновенное понимание. Они были по разные стороны баррикад, но в тот момент их объединяло одно — чувство предательства и страх перед наступающими переменами, которые нес с собой призрак из прошлого.

Утро после штурма было непривычно спокойным. В просторной кухне особняка пахло свежесваренным кофе и выпечкой. Артем, сидя за столом, одной рукой держал кружку, другой — подносил к уху рацию, координируя расстановку новых постов. Его лицо было сосредоточено, голос ровен.

Дверь приоткрылась, и в кухню вошла няня, ведя за руку Максима. Мальчик, свежевымытый и причесанный, деловито тащил за собой ярко-желтую игрушечную машинку.

Артем замер. Рация зашипела, из нее донесся чей-то вопрос, но он уже не слышал. Его взгляд упал на мальчика. Он видел его только на фото и издалека, в окно. Вблизи он казался… более реальным. Хрупким. Его сын.

Максим остановился, уткнувшись в няню, и с любопытством уставился на незнакомого большого мужчину.

Артем медленно, почти неловко, отложил рацию. Его обычно твердый и уверенный голос стал тихим и сдавленным.

— Можно… можно с ним поговорить? — спросил он няню, не отрывая глаз от Максима.

Няня, получившая от Алисы четкие указания, кивнула и мягко подтолкнула мальчика вперед.

Артем поднялся и медленно, будто боясь спугнуть дикое животное, приблизился. Он попытался улыбнуться, но получилось напряженно, больше похоже на гримасу. Он опустился на корточки, стараясь оказаться с сыном на одном уровне.

Максим, немного помедлив, протянул ему свою машинку. Молча. Серьезно.

Артем взял ее. Его большая, грубая ладонь, привыкшая сжимать рукоятку пистолета или гаечный ключ, казалась гигантской рядом с крошечной пластмассовой игрушкой. Он замер на секунду, растерянно глядя на машинку, словно видя ее впервые в жизни. Потом осторожно, нелепо толкнул ее по кафельному полу, пытаясь изобразить звук мотора. Получился какой-то хриплый, странный рык.

Максим наблюдал за этим действием с предельной серьезностью маленького критика. А потом вдруг залился звонким, искренним смехом. Он смеялся не над машинкой. Он смеялся над самим Артемом, над его огромными руками и неуклюжей попыткой играть.

И вместо обиды или смущения на лице Артема появилась первая по-настоящему искренняя, светлая улыбка. Она разгладила морщины у глаз, смахнула всю суровость. Он тихо засмеялся вместе с сыном, и в этот момент он увидел не будущего наследника криминальной империи, не пешку в большой игре, а просто своего маленького мальчика. Своего сына.

В этот момент в дверном проеме замерла Алиса. Она возвращалась с совещания. На ее лице отразилась целая буря эмоций: острая, щемящая ревность к этой внезапно возникшей связи; старая, знакомая боль от воспоминаний о том, что могло бы быть; и странное, неожиданное умиротворение, от увиденного.

Она постояла секунду, а затем так же тихо, как и появилась, развернулась и ушла, не нарушая хрупкости момента.

Поздний вечер опустился на особняк, завернув его в тишину, нарушаемую лишь мерным шагом охраны. Артем поднялся на второй этаж, чтобы доложить о новых схемах патрулирования. В руке — распечатанные планы, в голове — четкие, сухие формулировки. Их общение с Алисой последние дни было именно таким: напряженным, деловым, пронизанным невысказанной обидой с его стороны и холодной необходимостью — с ее.

Дверь в ее кабинет была приоткрыта. Из щели лился мягкий свет лампы и… тишина. Он уже собрался постучать, но замер на пороге.

Алиса стояла спиной к двери, у панорамного окна. За стеклом спал сад, подсвеченный лунным светом и резкими лучами прожекторов. В одной руке она сжимала стакан с виски, но не пила. Другая рука обхватывала себя за плечо, в странном, почти детском жесте, будто ей было холодно.

Она не знала, что за ней наблюдают. И в этот миг вся ее броня — королевы, Решалы, железной леди — осыпалась. Плечи ее были по-настоящему ссутулены, не для манипуляции, а под гнетом неподъемной тяжести. В смутном отражении в стекле Артем разглядел не привычную маску бесстрастия, а усталое, почти испуганное лицо с синевой под глазами. Она выглядела не всемогущей хозяйкой города, а… изможденной, одинокой женщиной, загнанной в угол.

Она вздохнула, и ее плечи слегка вздрогнули. Она резко подняла стакан, чтобы сделать глоток, но рука вдруг дрогнула. Брызги виски упали на паркет. С почти яростью она с силой поставила стакан на подоконник и быстрым, сметающим движением пальцев смахнула предательскую влагу с уголка глаза. Это был жест не слабости, а гнева — гнева на собственную уязвимость.

Артем замер. Вся его обида, весь гнев, что клокотал в нем все эти дни, вдруг наткнулся на это немое, беззащитное зрелище. Он вспомнил не ту Алису, что предала и солгала ему, а ту, что когда-то искала в его силе защиты от всего мира. Он увидел не расчетливого босса, а мать, которая с ужасом осознала, что все ее могущество, все ее стены и вооруженные люди — хрупкая иллюзия перед лицом настоящей, безжалостной угрозы ее ребенку.

Его сердце сжалось не от злости, а от щемящего, непрошенного понимания. Она не звала его из слабости. Она была сильна. Но вся ее сила была брошена на одно — возвести неприступную крепость вокруг сына. И теперь она видела, что крепость осаждена, и ей нужен был не любовник и не подчиненный. Ей нужен был союзник. Равный. Отец ее ребенка.

Он тихо отступил от двери, не выдавая своего присутствия. Внутренняя ярость угасла, сменившись тяжелой, холодной решимостью. Он больше не просто выполнял долг отца или отрабатывал свою обиду. Теперь он видел их общую войну. И его цель сместилась: нужно было не просто спасти сына. Нужно было спасти ее — от этой ноши, от этого вечного страха, от нее самой. Чтобы это отражение усталого испуга в ночном стекле больше никогда не появлялось.

Он развернулся и молча ушел по коридору, чтобы еще раз лично, пешком, пройти по периметру. Теперь это было лично.

Глава 10

Апартаменты Кирилла тонули в полумраке и запахе дешевого виски. Он сидел, раскинувшись в кресле, и мрачно смотрел в темноту за окном. В руке он сжимал стакан, но не пил, лишь ворочал его в пальцах, заставляя льдинки звякать о стекло. Пережитое унижение, жгло его изнутри, как раскаленный уголь. Каждый звук шагов охраны за дверью, каждый обрывок разговора по рации заставлял его вздрагивать от ярости. Он чувствовал себя оттертым, ненужным, и это было невыносимо.

Тихий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он не ждал никого.

—Войди, — бросил он хрипло, даже не оборачиваясь.

Дверь открылась, и в щели света из коридора возникла силуэт Алисы. Она была в темном шелковом халате, волосы распущены по плечам. Она вошла бесшумно, как кошка, и закрыла дверь за собой.

Кирилл не двинулся с места, лишь его пальцы сжали стакан так, что стекло затрещало.

Алиса остановилась перед ним, ее взгляд скользнул по опустошенной бутылке, по его помятому лицу. В ее глазах не было ни упрека, ни холодности. В них было нечто иное — понимание? Сожаление?

— Я знаю, что ты зол, — начала она тихо, ее голос был мягким, обволакивающим, без привычной стальной поволоки.

Он фыркнул, отводя взгляд.

—Тебе-то что? У тебя же есть новый старый пес для охраны.

— Кирилл, — она произнесла его имя так, что по его спине пробежал неприятный холодок. Она сделала шаг ближе. — Ты не понял. Ты — моя правая рука. Моя сила. Тот, на кого я могу положиться, когда нужна грубая работа. Артем… — она слегка поморщилась, будто произнося что-то неприятное, — он здесь временно. Только из-за ситуации с Глебом. Он знает его почерк. Это всё.

Она наклонилась, поставив руки на подлокотники его кресла, заключая его в пространство между собой и креслом. От нее пахло дорогим парфюмом и чем-то еще, опасным и манящим.

— Мне нужна именно твоя ярость, твоя преданность, — ее шепот был горячим у его уха. — Не его прошлые заслуги. Я нуждаюсь в тебе. А не в нем. Понимаешь?

Она отступила, давая ему переварить слова. Она говорила именно то, что он отчаянно хотел услышать. Подтверждение его значимости. Его уникальности. Его власти над ней, которую он так боялся потерять.

Он поднял на нее взгляд, в его глазах все еще тлела обида, но уже смешанная с проблеском надежды и старой, неистребимой жажды. Он хотел верить. Очень хотел.

Ее пальцы скользнули по его щеке, грубая кожа встретилась с идеально гладкой. Она наклонилась и прижалась губами к его губам. Этот поцелуй не был похож на те, что были раньше — не было в нем борьбы, укусов, попытки подчинить. Он был глубоким, влажным, почти отчаянным, полным такой страсти, будто она и правда хотела в нем забыться, раствориться, сбежать от давящей реальности.

Он ответил ей с жадностью утопающего, его руки вцепились в ее халат, срывая шелковые завязки. Ткань бесшумно соскользнула на пол, обнажив ее тело. Он был груб, порывист, но она не останавливала его. Наоборот, ее пальцы вплелись в его волосы, притягивая его ближе, ее бедра прижались к его животу, и она почувствовала его мгновенную, мощную реакцию.

— Только ты... — прошептала она ему в губы, ее дыхание было горячим и прерывистым, идеально подражая страсти. — Только ты понимаешь, что мне нужно...

Она позволила ему сбросить себя на широкий диван, его тяжелое тело накрыло ее. Его губы обжигали ее шею, грудь, он был поглощен ею, своим торжеством, своей верой в то, что вернул себе то, что принадлежало ему по праву.

Ее ноги обвились вокруг его поясницы, принимая его, поощряя его движения. Она издавала тихие, задыхающиеся стоны, точно выверенные, чтобы возбуждать его еще сильнее. Она закинула голову, и ее взгляд упал на потолок. Ее глаза, скрытые от него, были широко открыты и абсолютно холодны. В них не было ни страсти, ни наслаждения. Лишь холодный расчет. Она двигалась в такт ему, ее тело идеально играло свою роль, но ее разум был отделен, парил над ними обоими, анализируя, контролируя.

— Только с тобой... ах... я чувствую себя в безопасности... — вырвалось у нее с очередным искусным стоном, когда его движения стали резче, глубже.

Она знала, что это ложь. Каждое слово было отравленной конфетой, которую он с жадностью проглатывал. Это был бальзам на его раненое эго, плата за лояльность. Она видела, как его подозрения тают под притворной нежностью ее рук, как ярость сменяется животным удовлетворением. Он верил, потому что отчаянно хотел верить в свою исключительность.

Она сама довела его до кульминации, сжавшись вокруг него в нужный момент, издав финальный, срывающийся крик, в который вложила всю силу своего актерского мастерства. Он рухнул на нее с глухим стоном, весь напряженный и влажный.

Она лежала под ним, ощущая тяжесть его тела, учащенное биение его сердца. Ее рука медленно, будто в неге, поглаживала его влажную спину. Но на ее лице, прижатом к его плечу, не было ничего, кроме легкой гримасы отвращения и ледяного удовлетворения от хорошо выполненной работы. Ярость была обезврежена. Инструмент снова был в ее руках. На время.

Его дыхание скоро стало тяжелым и ровным, переходя в легкий храп. Виски, адреналин и физическая разрядка сделали свое дело — Кирилл провалился в глубокий, беспробудный сон. Его рука все еще лежала на ее бедре, влажная и тяжелая.

Алиса замерла, прислушиваясь. Убедившись, что он спит, она аккуратно, с отточенной осторожностью, приподняла его руку и высвободилась из-под него. Ее движения были беззвучными, как у хищницы, покидающей логово.

Она встала с дивана, и ее тело вдруг содрогнулось от мелкой, непроизвольной дрожи. Она ощущала на коже липкий след его пота, его запах — дешевый алкоголь, агрессия, мужская вульгарность — казалось, въелся в поры. Легкая тошнота подкатила к горлу. Она чувствовала себя грязной. Использованной. Униженной не им, а самой собой.

Она схватила свой халат с пола и накинула его на себя, стараясь стереть с кожи ощущение его прикосновений. Губы ее были слегка распухшими, на шее краснели следы — метки, которые ей придется скрывать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это для Максима, пронеслось в голове, холодное и четкое, как оправдание. Всё для него. Каждая ложь. Каждая грязь. Каждая частичка моего достоинства.

Она бросила последний взгляд на спящего Кирилла. Его лицо, расслабленное во сне, казалось почти детским, но она видела в нем лишь слепую, опасную силу, которую нужно было держать на коротком поводке. С легким отвращением она развернулась и бесшумно выскользнула из апартаментов.

Тихий коридор особняка показался ей стерильным и чистым после удушлой атмосферы комнаты Кирилла. Она прошла к лестнице, ведущей на первый этаж, и ее шаги сами понесли ее не в спальню, а туда, где знала, что найдет его.

В командном пункте, организованном в бывшей кладовой, горел свет. Артем сидел за столом, заваленным мониторами и схемами. Он был в той же одежде, что и днем, его лицо было уставшим, но сосредоточенным. Он что-то негромко говорил в рацию, его голос был низким и спокойным.

Она остановилась в дверях, наблюдая за ним. Контраст был разительным, почти физически болезненным. Спокойная компетентность против животной агрессии. Холодный расчет против слепой ярости. Мужчина, который защищал, против мужчины, которого использовали.

Он почувствовал ее взгляд и обернулся. Его глаза встретились с ее глазами. В его взгляде не было ни вопроса, ни упрека. Лишь усталая готовность работать дальше.

Она не сказала ни слова. Просто кивнула ему, давая понять, что все в порядке, и отвернулась, чтобы идти к себе. Но в этот момент она поняла, что пропасть между этими двумя мужчинами — и ее отношение к ним — стала непреодолимой. Один был неизбежным злом. Другой — последней надеждой. И ей приходилось балансировать между ними, чтобы выжить.

Глава 11

Заброшенный парк аттракционов был похож на скелет гигантского доисторического животного. Ржавые каркасы американских горок упирались в низкое свинцовое небо, а облупленные карусели застыли в немом ужасе. В центре этого царства запустения, на площади, заросшей бурьяном, стоял макет орбитальной станции «Мир». Когда-то — символ технологий и развлечений, теперь — искореженный металл, облезлая краска и разбитые иллюминаторы. Именно здесь, много лет назад, Глеб и его отец Виктор делили город с такими же, как они, молодыми и голодными волками. Теперь это место было памятником их рухнувшей империи.

Холодный ветер гудел в ребрах станции, завывая, как призрак. Артем и Алиса замерли в укрытии за развалинами старого тира. Рядом, невидимые в сумерках, затаились двое людей Артема. Информация о местоположении Глеба, добытая Кириллом и его тайной слежкой, оказалась чистой монетой.

— Он здесь, — тихо произнес Артем, не отрывая бинокля от глаз.

Из-за угла полуразрушенного административного здания появилась фигура. Глеб. Он шел неторопливо, с той самой старой, отточенной уверенностью, что не сломалась ни тюрьмой, ни годами. Он выглядел постаревшим — лицо осунулось, прорезали глубокие морщины, волосы у висков тронула седина. Но в его осанке, в каждом движении чувствовалась несгибаемая сталь. Он был одет скромно, но дорого — темное пальто из хорошей шерсти, аккуратные ботинки. Никакой показной роскоши, только вкус и ощущение собственной значимости.

Он остановился у самого макета станции, положил руку на ржавую обшивку, словно здороваясь со старым другом. Его взгляд скользнул по окружающему запустению, но на лице не было ностальгии или грусти. Был лишь холодный, расчетливый интерес. Он проверял часы. Ждал.

Алиса застыла, вцепившись в холодный металл стены. Сердце бешено колотилось, но не от страха. От ненависти. Такой острой, что ее тошнило. Он был здесь. Не призрак, не угроза из телефона. Плоть и кровь. И он дышал тем же воздухом, что и ее сын.

Артем не сводил с него глаз, его лицо было каменной маской, но в глазах бушевала буря. Это был человек, разрушивший их жизни. И он вернулся, чтобы забрать последнее, что у них осталось.

Круг замкнулся. В том самом месте, где все начиналось.

Черный седан медлил у обочины несколько минут после отъезда, словно проверяя, нет ли слежки, а затем растворился в вечерних сумерках. Воздух в парке снова замер, наполненный лишь шелестом сухой травы и далеким гулом города.

И тогда Алиса вышла из укрытия. Ее шаги по щебню были четкими и громкими в звенящей тишине. Артем остался в тени, его винтовка с мощным оптическим прицелом была направлена на Глеба, прикрывая ее.

Глеб не обернулся сразу. Он закончил закуривать сигарету, сделал медленную затяжку и лишь потом плавно повернулся к ней. На его лице не было ни тени удивления. Было лишь глубочайшее, почти отеческое удовлетворение, как у профессора, чей лучший ученик блестяще сдал самый сложный экзамен.

— Алиса, — произнес он, и в его голосе звучала теплая, обволакивающая ядовитость. — Я знал, что ты придешь. Рад видеть, что не растеряла форму. Чувство опасности не притупилось.

Она остановилась в десяти шагах от него, сжав руки в кулаки, впиваясь в него взглядом, полным ледяной ненависти.

— Твоя игра окончена, Глеб, — ее голос был ровным и холодным, как сталь. — Уезжай. Сейчас. И я… оставлю тебя в живых. В последний раз.

Он улыбнулся, широко и спокойно, выпуская дым колечками.

—О какой игре ты говоришь, дорогая? Я просто вернулся домой. — Его взгляд стал томным, изучающим. — И успел познакомиться с нашим сыном. Дистанционно, конечно. У него твои глаза… Изумрудные. И мой характер, я чувствую. Упрямый.

Он произнес «наш сын» с таким неприкрытым, безраздельным владением, что у Алисы перехватило дыхание. Казалось, сердце остановилось на секунду, сжатое ледяной рукой.

Глеб тем временем перевел взгляд на темный контур развалин, где прятался Артем. Его улыбка стала еще шире, еще ядовитее.

—И ты привел его с собой? Как трогательно. Семейный подряд. — Он покачал головой с показным сожалением. — И что? Он будет растить моего наследника? Учить его чинить машины? Быть… хорошим мальчиком?

Каждое слово было идеально отточенным клинком, пропитанным ядом. Он не угрожал. Он сеял сомнение. Напоминал Артему о его месте. Намекал Алисе на несостоятельность ее выбора. Он играл на самых больных струнах, разжигая тихую войну между ними, пока он сам оставался в тени, наслаждаясь спектаклем.

Маска светской, почти отеческой снисходительности сползла с лица Глеба в одно мгновение. Его улыбка исчезла, сменившись холодной, неприкрытой жестокостью. Он сделал шаг вперед, и его тень, удлиненная заходящим солнцем, накрыла Алису.

— Ты построила неплохое царство на моих костях, Алиса, — его голос утратил всякую притворную теплоту, став плоским и металлическим. — Крепкое. Я почти горжусь. Почти.

Он сделал еще шаг, сокращая дистанцию до опасной.

— Но царицей в нем будешь не ты. — Он произнес это тихо, но с такой силой, что слова словно вбивались гвоздями в сознание. — Они, — он сделал широкий жест, охватывая весь невидимый город, — все эти крысы, что бегут за тобой… им нужна кровь. Моя кровь. Та, что течет в его жилах.

Его палец, резким, колющим движением, указал в сторону, где за деревьями и высотками должен был находиться ее особняк. Ее крепость. Ее сын.

— Я заберу то, что мое. По праву. По крови. — Его глаза вспыхнули мрачным огнем. — И тебя тоже. Не обольщайся. Ты была, есть и будешь моей вещью. Красивой, ценной, но вещью. И я просто возвращаю свое имущество.

Он выдержал паузу, давая каждому слову достичь цели, проникнуть в самое нутро, парализовать волю.

Затем, не дожидаясь ответа, не дав ей возможности вставить хотя бы слово, он резко развернулся и пошел прочь. Его фигура быстро растворялась в сгущающихся сумерках, сливаясь с тенями заброшенных аттракционов.

Палец Алисы непроизвольно сжался на спусковом крючке несуществующего оружия. В ушах стоял гул собственной крови. Каждая клетка ее тела кричала, требовала отдать приказ Артему стрелять. Стрелять сейчас же, пока он не скрылся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но она стояла недвижимо, как вкопанная. Она понимала. Выстрел сейчас — это не победа. Это начало открытой войны, к которой она не готова. Войны, которую он, загнанный в угол и смертельно опасный, мог выиграть одним точным ударом по ее единственной уязвимости. Она сжала зубы до боли, проглотив ярость и унижение. Она позволила призраку раствориться во тьме. Но его слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые, как обещание неминуемой бури.

Тень Глеба растворилась в сумерках, но напряжение в воздухе не спадало, сгущаясь, как смог. Артем бесшумно спустился с крыши тира, его винтовка была снова на безопасном взводе. Он подошел к Алисе, которая все еще стояла, вглядываясь в пустоту, куда ушел ее главный враг.

Она не обернулась, когда он остановился рядом. Ее голос прозвучал тихо, задумчиво, будто она продолжала внутренний диалог вслух.

— Ты видел его? — спросила она, и в ее тоне не было ожидания ответа, лишь констатация. — Не только уверенность. Он осунулся. Поседел. Движения… стали резкими, порывистыми. Будто время у него на исходе. И запах… — она наконец повернула к нему лицо, и в ее глазах горел холодный аналитический огонь, — дорогие лекарства не скрыть за парфюмом. Химический, горьковатый шлейф.

Артем молча кивнул, его собственный мозг лихорадочно перебирал детали, складывая пазл. —Да, — его голос был низким и глухим. — Рука дрожала, когда он поправлял манжет. Я думал, от злости. А теперь понимаю… — он замолчал, и в его взгляде читалось то же самое леденящее прозрение.

Алиса медленно выдохнула, и ее дыхание превратилось в белое облачко на холодном воздухе. —Он не просто вернулся за империей, Артем. Он вернулся за наследником. — Она произнесла это с абсолютной, беспощадной ясностью. — У него нет времени строить новое, растить преемника, вести долгую войну. Он должен забрать мое. Готовое. Сейчас.

Эффект от этого осознания был подобен взрыву. Угроза не уменьшилась — она трансформировалась, стала в разы опаснее. Они имели дело не с расчетливым, хладнокровным стратегом, который будет выжидать и маневрировать. Они столкнулись с загнанным, смертельно раненным зверем, который действовал от отчаяния. У которого не было будущего, а значит, и не было ничего терять. Его действия нельзя было предсказать логикой — только животным инстинктом и отчаянием. И это делало его непредсказуемым и по-настоящему страшным.

Тень ушедшего призрака внезапно стала длиннее и чернее.

Глава 12

Бар «Гараж» был его территорией. Здесь собирались его люди, те, кого он привел в структуру, кто был обязан ему лично. Воздух был густым от сигаретного дыма, дешевого парфюма и запаха пива. Обычно здесь царила разудалая, агрессивная атмосфера братства. Но сегодня вечером все было иначе.

Кирилл сидел в углу, за отдельным столиком, и методично, стакан за стаканом, глушил виски. Он был пьян. Не весело пьян, а мрачно, злобно, опасно. Его лицо было красно, глаза налиты кровью, а взгляд, блуждающий по залу, был слепым и беспощадным. Он в ярости. От унижения, которое нанесла ему Алиса. От присутствия Артема, этого призрака из прошлого, который занял его место. От ее холодности, которая после недолгой оттепели вновь обернулась ледяной стеной.

Его ребята, сидевшие за соседними столиками, поглядывали на него с тревогой. Они перешептывались, пили помедленнее, старались не встречаться с ним глазами. Они знали этого Кирилла. Знакомились с ним в подворотнях, во время разборок. Это была неконтролируемая сила, готовая рвануть в любую сторону.

И она рванула.

Случайный посетитель, какой-то парень в косухе, по пути от бара к туалету слегка задел его стол, едва качнув стакан. Это была мелочь. Ничто.

Для Кирилла это стало спичкой, брошенной в бочку с порохом.

Он вскочил так резко, что стул с грохотом полетел на пол.

—Куда прешь, мудак?! — его рык прорвал шум музыки и разговоров.

Парень обернулся, испуганно поднял руки.

—Да я нечаянно, чувак… Просто проходил…

— Я тебя сейчас «просто пройду»! — Кирилл двинулся на него, его движения были размашистыми, неуклюжими от выпивки, но от этого не менее стремительными.

Он не стал разбираться, не стал выяснять. Его ярость была слепой и всепоглощающей. Он вмазал парню в челюсть, даже не разобравшись. Тот рухнул на пол, опрокинув соседний столик со стеклянным верхом. Звон бьющегося стекла смешался с криками и руганью.

Кирилл не остановился. Он набросился на упавшего, продолжая избивать его — тупо, методично, с животной жестокостью. Его ребята бросились разнимать, но он отшвыривал их, ослепленный бешенством. Он вымещал на этом случайном человеке всю свою злобу — на Алису, на Артема, на весь мир, который перестал ему подчиняться.

Это был не бой. Это было избиение. И все в баре видели не могущественного бригадира, а униженного хищника, крушащего все вокруг в приступе бессильной ярости.

Его оттащили в угол. Дыхание вырывалось из груди хриплыми, свистящими рывками. Косточки на его окровавленных кулаках были сбиты в мясо. Кто-то сунул ему в руку лед, замотанный в тряпку, но он лишь сжал его, не чувствуя холода, ощущая только жгучую пульсацию ярости. Вокруг него образовалась пустота. Даже его ребята отсели, бросая на него тревожные, почти брезгливые взгляды. Он был изгоем в своем же кругу.

Именно в этот момент к его столику подошел невзрачный мужчина в темном пальто. Он двигался бесшумно, словно тень. Его лицо не выражало ровным счетом ничего. Он молча опустился на стул напротив, положил на липкую поверхность стола простой, ничем не примечательный телефон и отодвинул его к Кириллу.

Кирилл мутно посмотрел на него, губы его приоткрылись, чтобы изрычь очередную порцию брани. Но мужчина лишь кивнул на телефон.

— Для вас, — произнес он тихо, и его голос был безжизненным, как у робота.

Телефона зазвонил. Монотонно, настойчиво. Кирилл, не отрывая взгляда от незнакомца, медленно поднял трубку.

— Алло? — его голос прозвучал хрипло и сипло.

— Здравствуй, мальчик, — раздался в трубке спокойный, обволакивающе-гладкий голос. Его нельзя было спутать ни с чьим другим. Глеб.

Кирилл замер, его пальцы сжали трубку так, что пластик затрещал.

— Ты ей больше не нужен, — продолжил Глеб, без всяких предисловий. Его тон был почти отеческим, но от этого не становился менее опасным. — Я видел таких, как ты, десятки. Молодых, голодных, злых. Их выращивают, используют, а когда они становятся слишком амбициозными или просто надоедают… выбрасывают. Как использованную салфетку.

Каждое слово било точно в цель, в самую суть его нынешнего унижения.

— Но у меня для тебя есть место, — голос Глеба стал тише, интимнее. — Поможешь мне вернуть то, что принадлежит мне по праву… и я сделаю тебя главным над всеми её бывшими активами. Над всем, что она у меня украла. Ты будешь больше, чем она когда-либо была. Ты будешь при новом короле.

Это была не просьба. Не предложение дружбы. Это была сделка. Дьявольская, откровенная и идеально рассчитанная на его состояние.

Кирилл сидел, не двигаясь. Он ненавидел Глеба. Ненавидел его старомодные манеры, его спокойную уверенность, все его естество. Но в этот момент он ненавидел Алису и Артема — ее холодное предательство и его снисходительное спокойствие — еще сильнее, до физической боли.

Перед ним был единственный выход. Единственный способ не просто выжить, а отомстить. Получить все, чего он так жаждал.

Он сделал глубокий, дрожащий вдох, все еще глядя в пустоту перед собой.

—Я слушаю, — просипел он в трубку.

Сделка была заключена.

Глухой, полуподпольный бар был надежным местом для разговоров, которые не должны были быть услышаны. Воздух здесь был спертым, пропитанным запахом старого пива и пыли. Кирилл сидел в дальнем углу, за столиком, скрытым в тени. Сделка с Глебом была заключена, план начал приводиться в движение. Но одной пушечной силы было мало. Ему нужна была информация, доступ к которой был только у нее.

Когда дверь отворилась, впуская внутрь узкую полоску вечернего света, он увидел ее силуэт. Марго выглядела уставшей, на ее обычно безупречном лице читалась тревога. Она окинула взглядом зал и, заметив его, на мгновение замерла, словно почувствовав неладное. Но затем, с тяжелым вздохом, направилась к его столику.

— Что тебе, Кирилл? — ее голос звучал устало, без обычной деловой хватки. — Я не в настроении для твоих игр.

— Присаживайся, — он кивнул на стул напротив. — Выпьешь? Не для игр. Для разговора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она нехотя опустилась на стул, отодвинув предложенную им рюмку.

— Я видел, как ты на нее смотришь в последнее время, — начал он, его голос был на удивление тихим, почти задушевным. — И я тебя понимаю. Она меняется.

Марго насторожилась, но не прервала его.

— Раньше она была Сталью, — продолжал он, глядя на нее. — Решала, рубила с плеча. А теперь… этот ребенок. Этот бывший. — Он с презрением выплюнул последнее слово. — Она ведет нас всех к пропасти своей сентиментальностью. Рискует всем, что мы строили. Ради чего? Ради призраков из прошлого.

Он сделал паузу, давая словам просочиться в ее сознание.

— Глеб… — он произнес это имя осторожно, будто пробуя на вкус, — он хочет порядка. Того самого порядка, который мы все помним. Сильного. Предсказуемого. Где каждый знает свое место и получает по заслугам. — Он наклонился чуть ближе. — Он ценит верных людей. А не тех, кто служит лишь фоном для чужих семейных драм.

Он не просил ее предать. Не предлагал перейти на сторону Глеба. Он лишь сеял семя. Сомнение. Ностальгию по старым, ясным временам. Страх перед хаосом, который, казалось, неминуемо надвигался.

Марго слушала, не двигаясь. Ее лицо оставалось непроницаемым, но в глазах, таких уставших и напуганных, мелькнуло что-то… понимание? Признание его правоты? Она отодвинула стул и медленно поднялась.

— Мне пора, — произнесла она глухо, избегая его взгляда.

Она не сказала «да». Но она и не сказала «нет». Она не отвергла его слова с негодованием. Она просто развернулась и вышла из бара, оставив его одного в полумраке.

Зерно было брошено. И оно упало на благодатную, унавоженную страхом и обидой почву. Теперь оставалось только ждать, когда оно прорастет.

Темнота съемной квартиры на окраине города была нарушена лишь холодным синим свечением экрана ноутбука. Кирилл сидел за столом, его лицо, освещенное снизу, казалось вырезанным из камня — жестким и безжалостным. Перед ним лежала флешка — маленький, ничем не примечательный кусок пластика и металла, который стоил дороже, чем все содержимое этой конуры.

Он вставил флешку в порт. На экране возникла папка с зашифрованными файлами. Его пальцы пробежали по клавиатуре, вводя пароль. Это была его месть. Его билет обратно на вершину.

Он открыл файлы один за другим, бегло проверяя содержимое. Все было там.

Расписание прогулок Максима. Точное время, дни, когда няня выводила его в внутренний двор, длительность прогулок. Даже любимые игрушки, которые брали с собой.

Маршруты. Детальные схемы передвижения кортежа, если ребенка куда-то вывозили. Альтернативные пути, запасные варианты, которые он когда-то сам и разрабатывал.

Слабые места в охране. Это был самый ценный груз. Он знал систему изнутри. Знавал каждую брешь, каждую слепую зону камер, которые маскировались под исправные. Он знал график смен охранников, моменты, когда бдительность притуплялась. И он знал, какие из этих уязвимостей не были исправлены после прихода Артема. Более того, он лично саботировал некоторые запросы на усиление безопасности, списывая их на «нецелесообразность» или «излишнюю паранойю». Он создал идеальные ворота для атаки и теперь любезно предоставлял карту к ним.

Он не просто передавал информацию. Он вручал Глебу отточенный кинжал и указывал точно, куда его следует вонзить — в самое сердце крепости Алисы.

Он скачал все данные на флешку, извлек ее и зажал в кулаке. Пластик был холодным, как его решимость.

Через час флешка бесшумно перешла в руки того же невзрачного курьера в безлюдном переходе метро. Ни слов, ни кивков. Только молчаливый обмен.

Кирилл повернулся и пошел прочь, его шаги гулко отдавались под сводами. Он больше не был униженным хищником. Он стал тенью. Невидимым кинжалом в спине у той, которая посмела его оттолкнуть. И он был готов к удару.

Глава 13

Солнце щедро заливало внутренний двор особняка, превращая его в идеалистическую картину безопасности и покоя. Высокие стены с колючей проволокой поверху, камеры, медленно поворачивающиеся на каждом углу, вооруженные охранники на постах — все кричало о неприступности. Воздух был свеж и прозрачен, пахло скошенной травой и цветущими клумбами.

На изумрудной лужайке резвился Максим. Его звонкий смех разносился по всему двору, самый чистый и беззаботный звук в этом укрепленном мире. Рядом, соблюдая дистанцию, но с мягкой улыбкой, наблюдала няня.

Но центром вселенной для мальчика был Артем. Он не просто формально проверял периметр. Он был здесь, с ним. Он отложил рацию, снял пиджак и теперь, закатав рукава рубашки, играл с Максимом в мяч. Он неловко, но с искренним старанием кидал яркий желтый мячик, а мальчик с визгом бежал за ним, его маленькие ножки путались в траве.

— Папа, еще! — кричал Максим, и это слово, сказанное так естественно, заставляло Артема замирать на секунду, прежде чем он снова бросал мяч.

Алиса стояла на балконе своего кабинета, сжимая в руках теплую чашку кофе. Она не пила. Она смотрела вниз, и на ее лице застыло сложное выражение — тревожная нежность, смешанная с горьковатой надеждой. Она видела, как Артем подхватил сына на руки, высоко поднял его и начал кружить. Максим заливался счастливым смехом, вцепившись ручонками в его плечи.

В этот миг что-то сжалось внутри Алисы. На мгновение ей показалось, что это и есть та самая жизнь, которую она когда-то могла бы иметь. Настоящая семья. Сильный, надежный мужчина, защищающий их сына. Идиллия. Казалось, что стены, которые она выстроила, действительно неприступны. Что она смогла создать не только империю страха, но и островок света и покоя в самом ее сердце.

Эта картина была такой идеальной, такой желанной, что ее сердце отчаянно цеплялось за нее, пытаясь заглушить голос паранойи, вечно шепчущий об опасности.

Она не знала, что именно эта идиллия, этот миг абсолютного, обманчивого спокойствия, сделает грядущий удар в тысячу раз сокрушительнее. Что враг уже здесь, внутри, и его взгляд тоже устремлен на эту сцену, высчитывая самый болезненный момент для атаки.

Идиллическую картину разорвал не грохот, не взрыв, не предупреждающий крик. Ее убила тишина.

Сначала погасли камеры — их красные огоньки, словно подмигнув, исчезли. Затем разом умолкло гудение электроники в доме. Свет померк и погас, словто кто-то выдернул вилку из розетки всего мира. Наступила абсолютная, оглушающая темнота и тишина, нарушаемая лишь тревожным, нарастающим гулом — это система безопасности, переведенная на аварийное питание, пыталась подать сигнал бедствия.

На лужайке воцарился хаос мгновенной дезориентации. Артем, только что подхвативший Максима, замер, ослепленный внезапной тьмой.

— Папа? — испуганно пискнул Максим.

Это были его последние слова.

Из темноты, словно из самой земли, возникли тени. Люди в камуфляже без опознавательных знаков. Они двигались с пугающей, отточенной синхронностью. Они уже были здесь, на территории, проникнув под видом садовников, чьи пропуска, идеально подделанные Кириллом, не вызвали ни малейших подозрений.

Все произошло за те тридцать секунд, что требовались резервным генераторам на запуск.

Артем услышал сдавленный выдох няни и глухой стук падающего тела. Он рванулся вперед, туда, где только что был его сын, но в лицо ему ударила едкая струя газа из баллончика. Он задохнулся, глаза застила слепая боль, он закашлялся, выпуская Максима из рук.

— Максим! — его крик сорвался в приступе кашля.

В ответ он услышал лишь короткий, испуганный всхлип, тут же приглушенный чьей-то ладонью. И звук. Звук быстрых, почти бесшумных шагов, удаляющихся по мягкой траве.

Слепой, отчаянный, он выхватил пистолет и выстрелил на звук. Вспышка выхватила из тьмы куст сирени и ничего более. Пуля ушла в пустоту.

Генераторы с надрывным рычанием заработали. Свет вспыхнул, болезненно яркий после тьмы.

Артем, все еще давясь слезоточивым газом, с расширенными от ужаса глазами увидел: няня и двое охранников лежали без сознания. Его сына не было.

Свет ударил по глазам, резкий и безжалостный. Генераторы выли за стенами, наполняя двор неестественным, механическим гулом. Артем, ослепленный слезоточивым газом, отчаянно протер глаза, пытаясь прорваться сквозь пелену боли.

Первое, что он увидел, — тела. Двое его людей, которых он лично отбирал для внутренней охраны, лежали без сознания, в неестественных позах. Няня, бледная как полотно, была прислонена к дереву, ее грудь едва заметно дышала.

Но самое страшное было не это.

Его сына не было.

Он рванулся вперед, к тому месту, где только что держал Максима на руках. Его ноги подкашивались, земля уходила из-под ног. Он упал на колени на идеально подстриженную траву, вдавливая в нее пальцы, словно пытаясь найти в земле ответ, зацепку, надежду.

И он нашел.

Не игрушечный солдатик, не оброненную пустышку.

На траве, аккуратно положенный, будто визитная карточка, лежал пластиковый пропуск в особняк. Тот самый, с биометрией. Рядом с чистом — четкий, насмешливый отпечаток пальца Кирилла. Тот, что он неделю назад заявил как утерянный.

Или… нет. Это было еще хуже.

Рядом с пропуском, начищенный до зеркального блеска, лежал один-единственный армейский ботинок. Совершенно новый, идеально чистый, без единой пылинки. Чужой. Он не принадлежал никому из их людей. Это был знак. Молчаливый и абсолютно презрительный. Мы были здесь. В самом сердце вашей крепости. Мы чувствовали себя здесь хозяевами. И мы ушли, даже не запачкав обувь.

Артем не закричал. Не зарыдал. Он просто замер на коленях, сжимая в руке эту немую пытку — пропуск с отпечатком предателя или начищенный ботинок наглеца. Его руки бессильно опустились. В ушах стоял оглушительный звон.

Весь его боевой опыт, вся выучка, вся уверенность в своей силе, в своей способности защитить — все это разбилось в прах в одно мгновение. Он проиграл. Не в честном бою. Его переиграли, унизили, воткнули лицом в грязь его собственного неведения. Он не смог защитить сына в самом безопасном месте на земле. И теперь это «самое безопасне место» казалось ему самой ужасной ловушкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дверь на балкон с грохотом распахнулась. Алиса выбежала наружу, ее лицо было искажено ужасом. Гул генераторов, неестественная тишина двора и... отсутствие детского смеха — все это сложилось в картину кошмара.

Ее взгляд метнулся по лужайке, выхватывая обездвиженные тела охраны, бесчувственную няню... и его. Артема. Он стоял на коленях посреди идеального зеленого ковра, сгорбившись, как будто его ударили в живот. В его руке, беспомощно опущенной, она увидела кусок пластика — пропуск. Или... что-то еще, что-то холодное и начищенное, что блестело на солнце.

Она застыла на месте, и время остановилось. Ей не нужны были слова. Не нужны были объяснения. Все, что ей нужно было знать, было написано на его спине — на этой дуге абсолютного поражения, на его опущенных плечах, на немом отчаянии, которое исходило от него волнами.

Из ее горла вырвался звук. Не громкий крик, не истеричный вопль. Это был тихий, животный, полный абсолютного и бесповоротного ужаса стон. Звук, который обрывается, словно глотку перерезают изнутри. Звук разбивающегося сердца и рушащегося мира.

Ее крепость пала. Ее неприступные стены, ее бронированные стекла, ее армия охранников — все оказалось пылью, иллюзией, карточным домиком, который один единственный человек разрушил одним точным ударом. Глеб не просто похитил ребенка.

Он уничтожил ее веру. Веру в собственную непогрешимость, в свою силу, в свою способность контролировать хоть что-то в этом мире. И он отнял у нее последнюю надежду — веру в то, что Артем, отец ее ребенка, сможет их защитить.

Она стояла, не в силах пошевелиться, глядя на опустевшее место, где только что играл ее сын. И весь ее мир сузился до этой пустоты. До тихого, леденящего душу эха ее собственного беззвучного крика.

Глава 14

Особняк больше не был домом. Он превратился в нервный узел, в операционный штаб, пронизанный током отчаяния и ярости. В гостиной, где еще утром пахло кофе и звучал детский смех, теперь стоял гул голосов и мерцали десятки экранов. На стенах висели карты города, испещренные пометками, столы были завалены оборудованием для слежки, рациями, оружием.

В центре этого хаоса, неподвижная, как статуя, стояла Алиса. Ее лицо было маской из белого мрамора — холодное, гладкое, без единой трещинки. Ни слез, ни истерики. Только абсолютная, ледяная концентрация. Ее голос, когда она отдавала приказы, был ровным и металлическим, без единой нотки паники.

— Проверить все камеры в радиусе пяти километров. Все подозрительные автомобили. Всех, — ее пальцы быстро скользили по планшету, ее взгляд бегал по картам. — Мирон, достань всех информаторов. Подними всех. Я хочу знать каждую мелочь.

Но если бы кто-то посмотрел на ее руки, сжимающие край стола, он бы увидел едва заметную, но неконтролируемую дрожь. Предательскую тень агонии, пробивающуюся сквозь стальную броню самоконтроля.

Артем подошел к ней, его лицо было бледным, глаза запавшими от вины и бессонницы.

—Алиса, мы… я… мы найдем его. У них не было много времени. Они не могли уйти далеко.

Она не посмотрела на него. Не повернула головы. Она просто отстранилась, когда его рука попыталась коснуться ее плеча. Ее движение было резким, почти отвращенным.

Она медленно подняла на него глаза. И в этом взгляде не было упрека. Не было крика. Там была бездонная, ледяная пустота, страшнее любой ярости. И в этой пустоте читалось лишь одно, понятное без слов:

«Я доверила тебе его безопасность. Его жизнь. И ты подвел. Ты подвел нас.»

Она развернулась и снова уткнулась в экраны, отрезав его от себя, от операции, от всего. Он остался стоять посреди суеты, ощущая тяжесть ее молчаливого приговора, который был страшнее любого крика. Его вина висела между ними тяжелым, невидимым гробом.

В углу командного центра, заваленного бумагами и проводами, Мирон сидел, уткнувшись в экран ноутбука. Его лицо, обычно бесстрастное, было напряжено. Он пробивал логи звонков, передвигая цифры и временные метки, как пазл. Каждая секунда промедления могла стоить жизни ребенку.

Внезапно его пальцы замерли. Он наклонился ближе, вглядываясь в строки данных.

— Есть аномалия, — его голос, глухой и безэмоциональный, прозвучал как выстрел в напряженной тишине.

Алиса и Артем разом повернулись к нему.

— В день похищения, — Мирон тыкнул пальцем в экран, — в 06:17 утра. Короткий входящий звонок на мобильный Кирилла. Длительность — три секунды. Номер заблокирован, нераспознаваем.

Он перевел взгляд на другую строку.

— В 06:19, — продолжил он, — исходящий вызов с телефона Кирилла. Всего через две минуты. На «лежащий» номер. Тот самый, что мы уже помечали как возможный контакт людей Глеба.

Воздух в комнате стал густым и тяжелым. Три секунды. Достаточно для одного кодового слова. Две минуты. Достаточно, чтобы передать информацию.

— Ставим прослушку на его телефон. Полную. Все входящие, исходящие, смс, мессенджеры. Немедленно, — голос Алисы прозвучал ледяной сталью. В ее глазах не было удивления. Был лишь холодный, смертельный гнев.

Именно в этот момент в дверь вошла Марго с папкой бумаг. Она услышала последнюю фразу. Увидела лица — напряженное лицо Мирона, бледное лицо Артема и абсолютно каменное, страшное в своей ярости лицо Алисы. Она увидела данные на экране.

Она замерла на пороге, как вкопанная. Кровь отхлынула от ее лица. Папка выскользнула из ослабевших пальцев и с шумом рассыпалась по полу.

Кирилл. Ее мозг лихорадочно заработал. Они вышли на Кирилла. Она могла предупредить его. После того разговора в баре... у нее были сомнения, страхи. Она могла найти его, крикнуть, дать ему шанс скрыться или хотя бы подготовиться.

Но она не сделала этого. Она испугалась. Усомнилась. И ее бездействие, ее малодушное молчание теперь стало соучастием. Точка невозврата была пройдена с громким, оглушительным треском.

Жгучая вина обожгла ее изнутри, смешавшись с леденящим душу страхом. Она стояла, не в силах пошевелиться, не в силах поднять взгляд, чувствуя, как на нее смотрят. Ее парализовало. Страх разоблачения, страх гнева Алисы оказался сильнее всего. Она могла только молчать и надеяться, что тонет не вместе с ним.

Подвал особняка был лишен всего, что могло напоминать о жизни. Голые бетонные стены, запах сырости и старой пыли. Единственный источник света — тусклая лампочка под потолком, отбрасывающая длинные, искаженные тени. Здесь не было окон. Здесь не было звуков снаружи. Здесь было только ожидание.

Дверь скрипнула. Кирилла втолкнули внутрь. Он был в растерзанном виде, без оружия, с взъерошенными волосами. Ему сказали, что срочное совещание по поводу поисков. Экстренная ситуация.

— В чем дело? — начал он, пытаясь вложить в голос привычную наглость, но она дала трещину.

И тогда он увидел их. Алису и Артема. Они стояли напротив, за простым металлическим столом. Их лица были высечены из камня. На столе лежала распечатка. Он узнал лог своих звонков. Всего одним взглядом.

Его уверенность рухнула. Он все понял.

— Это… это что такое? — попытался он блефовать, сделав шаг назад, но за его спиной уже стояли двое охранников Артема, преграждая путь к выходу. — Какого хрена? Алиса?

Он перевел взгляд на нее, ища в ее глазах хоть каплю снисхождения, знакомой динамики. Но нашел лишь ледяную пустоту.

— Я… я сделал это для нас! — его голос сорвался на визгливый, отчаянный вопль. Он метнулся к столу, упираясь в него руками. — Для нас, слышишь?! Он нас уничтожит! Глеб! Я видел, как он смотрит! Я хотел договориться! Выторговать нам условия! Я думал о тебе! О нашей империи!

Он задыхался, его глаза бегали от Алисы к Артему и обратно, выискивая хоть какую-то лазейку, хоть тень понимания.

Алиса молча слушала. Не шевелясь. Не моргнув. Когда его поток оправданий иссяк, повиснув в тягучей тишине подвала, она медленно подняла на него глаза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты подарил моего сына тому, кто сломает его, как вещь, — произнесла она. Ее голос был тихим, ровным и абсолютно безжизненным. В нем не было ни гнева, ни ненависти. Только констатация ужасающего факта.

Она не задавала вопросов. Не требовала подробностей. Приговор был вынесен. Еще до того, как он вошел в эту комнату.

Она перевела взгляд на Артема. Чуть заметно кивнула.

Все было кончено.

Кирилл замер, уставившись на Алису. Ее слова повисли в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. Он все еще пытался их осмыслить, найти в них хоть какую-то лазейку для оправдания, для спасения. Его рот был приоткрыт, готовый изрычь новые потоки лжи.

Он не увидел движения. Не услышал шагов.

Артем сделал один шаг вперед. Всего один. Его лицо было непроницаемой маской. В его глазах не было гнева, не было жажды мести. Была лишь холодная, профессиональная необходимость. Исполнение приговора.

Рука Артема мелькнула в тусклом свете лампочки. Быстро. Точно. Без лишнего усилия. Не огнестрел, не нож. Тихий, эффективный метод, которому учили там, откуда он вышел.

Кирилл не успел ничего понять. Не успел испугаться. Его глаза лишь на мгновение расширились от удивления, прежде чем сознание покинуло его. Его тело обмякло и рухнуло на бетонный пол с глухим, мягким стуком.

Тишина.

Алиса не моргнула. Она смотрела на бездыханное тело человека, который еще недавно был ее оружием, ее любовником, ее ошибкой. На ее лице не было ни удовлетворения, ни торжества. Лишь абсолютная, бездонная пустота. И в глубине этой пустоты — еще одна невидимая, но неизгладимая трещина. Цена предательства. Цена власти. Цена крови, которую ей приходилось проливать снова и снова, чтобы защитить то, что было дороже всего.

Она медленно перевела взгляд на Артема, кивнула, развернулась и вышла из подвала, не оглянувшись. Ей предстояло найти сына. И для этого нужно было стать еще холоднее. Еще безжалостнее. Еще пустее.

Глава 15

Дверь за ней закрылась, отсекая мир подвала с его тяжелым воздухом и недвижимым телом на полу. Алиса прошла несколько шагов по коридору, оперлась лбом о холодную бетонную стену.

И тут адреналин, что все это время держал ее на плаву, как крепкий наркотик, резко отпустил.

Волна накатила с такой силой, что у нее подкосились ноги. Она медленно, почти безвольно сползла по стене на грязный бетонный пол, не в силах больше держать себя в руках.

Она проиграла. Все. Полностью.

Она потеряла сына. Ее свет, ее смысл, ее единственную настоящую победу в этой грязной войне. Его забрали. У нее на глазах. Из-под носа.

Она только что приказала убить человека. Не в горячке боя, не в ответ на прямую угрозу. Холодно, расчетливо. И наблюдая, как это происходит.

И ее империя… ее стальная крепость, ее власть, ее сила, которую она выстраивала годами, ценой своей души… все это оказалось хрупким карточным домиком. Его разрушил один-единственный человек, просто потому что захотел. Потому что она оказалась слабее.

Из ее груди вырвался звук. Тихий, надрывный, животный стон, которого она не слышала от себя никогда. Он был рожден где-то в самой глубине, в глубине ярости, в глубине гордости, в глубине всего.

А потом пошли слезы. Не скупые, яростные слезы гнева, к которым она привыкла. А поток отчаяния и бессилия. Горячие, соленые, неконтролируемые. Они текли по ее лицу, смывая грим непобедимости, обнажая абсолютно разбитую, одинокую женщину.

Она плакала. Впервые за много-многие годы. Не потому что злилась на мир. А потому что мир сломал ее. И у нее не осталось сил даже на ненависть. Только на боль.

Артем вышел из подвала следом за ней, глухо захлопнув тяжелую дверь. Его первым порывом было уйти. Уйти подальше от этого места, от этого смрада предательства и смерти, от ее ледяного, невыносимого взгляда, который прожигал его насквозь виной. Он сделал несколько шагов по коридору, намереваясь подняться наверх, к мониторам, к картам — к чему-то, что еще можно было контролировать.

И тогда он услышал это.

Тихий, сдавленный звук, больше похожий на стон раненого зверя, чем на что-то человеческое. Он обернулся.

И замер.

Он видел ее разной. Холодным и расчетливым боссом. Страстной и властной любовницей. Яростной и беспощадной мстительницей. Но такой — сгорбившейся, съежившейся в комок на грязном полу, с трясущимися плечами и беззвучно рыдающей… такой он не видел ее никогда.

Вся его обида, вся копившаяся годами злость за ложь, за украденное отцовство, за недоверие — все это вдруг смягчилось и отступило перед этим неприкрытым страданием. Перед этой по-настоящему человечной, сломленной болью.

Он постоял секунду, борясь с собой, с желанием сохранить свою собственную рану, свою правоту. Но вид ее абсолютного одиночества в тот миг оказался сильнее.

Он медленно, почти нерешительно, подошел к ней. Беззвучно опустился на колени на холодный бетон перед ней. Он не говорил ни слова. Не знал таких слов, которые могли бы что-то изменить или исцелить.

Он просто протянул руки, положил их на ее сведенные судорогой плечи и мягко, но формально притянул ее к себе.

Она сначала напряглась, ее рыдания оборвались от неожиданности, от инстинктивного сопротивления. Но потом ее тело обмякло, и она не оттолкнула его. Она просто позволила ему держать себя, как тонущий позволяет схватить себя спасателю, уже не веря в спасение, но цепляясь за последний шанс.

Она не оттолкнула его. Ее тело, сначала напрягшееся от неожиданности, вдруг обмякло, сдалось. Ее пальцы вцепились в ткань его куртки, как когти, цепляясь за единственную опору в рушащемся мире. И тогда ее тихие рыдания превратились в настоящую бурю. Все, что она сдерживала годами — страх, боль, вину, усталость — вырвалось наружу сокрушительным потоком.

Ее лицо было прижато к его груди, и слова, сдавленные, обрывающиеся, рвались сквозь слезы и спазмы.

— Прости... — выдохнула она, и это было похоже на стон. — Прости меня... Я не... я не должна была...

Она не могла договорить. Мысли путались, смешивая прошлое и настоящее.

— Верни его... — это уже была мольба, отчаянная и детская. — Пожалуйста, верни его...

Артем не перебивал ее. Он просто держал ее, одной рукой прижимая к себе, а другой гладя по волосам — жест, незнакомый им обоим, но пришедшийся сейчас кстати. Ее волосы пахли шампунем и горем.

Когда ее рыдания немного поутихли, перейдя в прерывистые всхлипывания, он заговорил. Его голос был тихим, но в нем не было и тени сомнения. Он был твердым, как скала, о которую можно было опереться.

— Мы вернем его, — сказал он. И использовал то слово, которое никогда не использовал легкомысленно. — Обещаю. Вместе.

В этом слове — «вместе» — заключалась вся перемена. Они больше не были бывшими любовниками, раздираемыми обидами и предательствами. Не были партнерами по несчастью, которых свела случайность.

В этот момент, на холодном полу в подвале, они были только одним целым — отцом и матерью. Объединенными одной всепоглощающей целью, одним общим горем, одной кровью, что текла в жилах их сына.

Старые раны еще ныли, шрамы еще жгли. Но поверх них, хрупко и невероятно, начал выстраиваться новый мост. Мост, построенный не на страсти или расчете, а на общей боли и единственном, что теперь имело значение. На понимании и прощении, дарованном не словами, а молчаливым согласием делить тяжесть утраты и ярость мести.

Он обещал. И она, впервые за долгие годы, позволила себе поверить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16

Штаб в особняке больше не напоминал место отчаянного хаоса. Теперь это был улей — улей, где царила лихорадочная, но строго организованная активность. Воздух был густ от кофе, напряжения и низкого гула голосов.

Алиса стояла перед основной картой, ее лицо было бледным, но абсолютно спокойным. Слез как не бывало. Теперь она была живым инструментом, заточенным под одну цель — месть. Ее взгляд скользил по меткам, ее мозг обрабатывал данные с холодной, почти машинной точностью. Каждая эмоция была загнана глубоко внутрь, превращена в топливо для ярости.

Рядом работал Артем. Его ярость была иной — не холодной, а сконцентрированной, направленной в конструктивное русло. Он отдавал короткие, четкие команды своим людям, сводил воедино информацию из разных источников: данные, выкачанные с телефона Кирилла, расшифрованные переговоры, информацию со старых, проверенных связей, которые все еще были верны лично ему.

— Он не скрывается, — сквозь зубы проговорил Артем, подходя к карте. Он ткнул пальцем в точку на окраине города. — Заброшенный частный аэродром «Северный». Охрана по периметру, но не скрытная. Он ждет.

— Он уверен, что выиграл, — холодно констатировала Алиса. — Он хочет, чтобы я пришла. Увидела его триумф. Увидела сына перед отлетом. Получила последний урок.

Она посмотрела на Артема, и в их взгляде мелькнуло полное понимание. Глеб играл в свои извращенные психологические игры до конца.

— Он готовится к отлету, — добавил Артем. — Заправка зарезервирована на завтра на рассвете. Значит, окно небольшое.

Они работали как единый механизм. Без лишних слов, без споров. Она — мозг, холодный и расчетливый. Он — мускулы, точные и быстрые. Ее боль и его ярость сплелись в один жгучую, неостановимую силу.

След был найден. Логово вычислено. Оставалось только нанести удар. И на этот раз они не собирались промахиваться.

Приказ был отдан тихо, без лишних эмоций. Он прошел по особняку, как низкочастотный гул, мобилизуя тех, кому можно было доверять безоговорочно.

В оружейной комнате царила напряженная тишина, нарушаемая лишь щелчками затворов, шелестом тактической одежды и приглушенными командами Артема. Никакой лишней силы. Только ядро — десять человек, отобранных им лично из своих старых бойцов и несколько самых преданных людей Алисы, тех, кто прошел с ней огонь и воду. Скорость и внезапность были их единственными козырями против подготовленной обороны Глеба.

Алиса стояла перед матовым стеклом витрины, где когда-то хранились охотничьи ружья для виду. Теперь здесь лежало серьезное оружие. Она медленно, почти ритуально, сняла с себя остатки прежней жизни — тяжелые бриллиантовые серьги, которые впивались в шею под воротник бронежилета. Она положила их на полку, и они легли там, как мертвые насекомые, символы власти, оказавшейся хрупкой.

Затем она надела практичную черную куртку из прорезиненной ткани, не стесняющую движений. Застегнула молнию до самого верха. Ее движения были точными, выверенными. Она не смотрела на свое отражение. Она больше не была королевой в замке. Она стала солдатом. Матерью-мстительницей, готовой сжечь дотла все на своем пути к сыну.

Артем, уже экипированный, подошел к ней, протягивая компактный пистолет-пулемет.

—Проверено. Пристреляно.

Она молча взяла оружие, привычным движением проверила затвор, прицел. Вес холодного металла в руках был успокаивающе знакомым. Это была единственная реальность, которой она могла доверять сейчас.

Они обменялись взглядами. Никаких слов ободрения. Никаких пожеланий удачи. Только молчаливое подтверждение готовности. Хрупкий альянс, скрепленный общей болью и общей целью, был готов к бою.

Ночная трасса была черной лентой, втягивающей в себя темноту. По ней мчался караван из четырех черных внедорожников без опознавательных знаков. Они неслись, прижавшись друг к другу, как стая хищников. В отражении стекла машины светилось лицо Алисы. Баф скрывал нижнюю часть лица, но глаза горели холодным, почти нечеловеческим огнем. Только решимость. Руки Артема в перчатках без пальцев впивались в руль. Скорость была за гранью разумного. На планшете у бойца на заднем сиденье— тепловые спутниковые снимки аэродрома. Яркие точки — охрана. Вытянутое пятно — самолет у ангара. Движения нет. Пока нет. Фары, словно световые мечи, рассекали темноту, выхватывая из мрака отбойники и придорожные деревья, мелькающие как тени. В салонах царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь шипением рации и звуком проверяемого оружия. Они мчались наперегонки со временем. Каждая секунда была песчинкой в часах, отсчитывающих последние минуты до взлета. Осознание этого висело в воздухе, сжимая горло и заставляя сердца биться в унисон с ревом двигателей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17

Внедорожники замерли в глухой чаще в километре от забора аэродрома. Последние метры группа преодолевала пешком, бесшумно растворяясь в предрассветном мраке.

Артем шел первым, его фигура — темный силуэт на фоне чуть светлеющего неба. Движения были отточенными, экономичными. Он подавал рукой знаки — стоп, движение, направление. Его люди и бойцы Алисы реагировали мгновенно, без вопросов. Здесь, в поле, его армейская выучка взяла верх. Он был не бывшим любовником или обиженным отцом. Он был командиром, ведущим группу на штурм.

Периметровая охрана Глеба была профессиональной, но предсказуемой. Они ждали лобовой атаки, шума, взрывов. Они не ждали призраков, которые возникали из темноты бесшумно, как тени.

Двое часовых у восточного сегмента забора замерли и мягко осели на землю, прежде чем успели понять, что происходит. Их отвели в сторону, связали и заткнули рот кляпами. Ни лишнего звука, ни крови. Работа была чистой, быстрой.

Через проделанный в ограждении проход группа просочилась на территорию. Они двигались от укрытия к укрытию — к груде старых покрышек, к разбитому фюзеляжу списанного самолета, к будке охраны, которая оказалась пуста.

Алиса шла в центре группы, ее пистолет-пулемет наготове. Она ловила каждое движение Артема, каждую его команду, подчиняясь им безоговорочно. Ее воля к мести нашла свое воплощение в его опыте.

Впереди, в серой дымке рассвета, вырисовывался огромный ангар. Его ржавые ворота были частично раздвинуты. И перед ним, под присмотром нескольких вооруженных людей, стоял частный реактивный самолет. Белый, изящный, с уже работающим вспомогательным двигателем, который издавал противный, высокий рев. Его уже готовили к заправке и вылету.

Артем поднял сжатый кулак. Группа замерла. Он обернулся, встретился взглядом с Алисой и чуть кивнул в сторону ангара.

Он там.

Они его нашли. Теперь нужно было взять.

По сигналу Артема группа ворвалась внутрь ангара, рассыпаясь веером, стволы оружия скользили по полуутратам, выискивая цели.

Внутри было не то, что они ожидали. Не пустое, запыленное пространство, а нечто сюрреалистичное. Ангар был заставлен ящиками с оборудованием, старыми машинами, запчастями. Но в центре, словно в сердце лабиринта, было обустроено нечто вроде жилой комнаты. Дорогой персидский ковер, пара кресел, небольшой стол, на котором стояла кофемашина. И даже торшер, отбрасывающий теплый, уютный свет, резко контрастирующий с холодным рассветным сиянием, лившимся через открытые ворота.

И там, в центре этой нелепой обстановки, сидел Глеб. Он был в темном халате, удобно развалившись в кресле, и попивал из маленькой чашечки кофе. Его лицо выражало лишь спокойное удовлетворение.

Рядом, на ковре, ползал Максим. Он был чистый, одетый в свежую пижамку, и увлеченно возил по полу новую, яркую машинку. Он что-то бормотал себе под нос, абсолютно спокойный и довольный.

Картина была настолько жуткой в своей обыденности, что бойцы на мгновение замешкались, сбитые с толку.

Глеб медленно поставил чашку, его губы тронула легкая улыбка.

—Я знал, что вы придете. Всегда ценил пунктуальность, — его голос был ровным, гостеприимным, будто он принимал гостей в своей гостиной. — Присаживайтесь. Неловко стоять. Кофе будет? Свежесваренный.

Его спокойствие было оружием, более действенным, чем любое ружье. Он смотрел на Алису, на ее напряженное лицо, на ствол оружия, направленный на него, и словно не замечал этого. Он держал всех на мушке своей леденящей уверенности.

Пока люди Артема молниеносно и профессионально нейтрализовали охрану Глеба, не дав им сделать ни единого выстрела, сам Артем сделал стремительный выпад вперед. Он подхватил Максима, который на секунду испуганно всплакнул, но, увидев знакомое лицо, потянулся к нему. Артем крепко прижал сына к груди и резко отступил в глубь ангара, к своим людям, создав живой щит вокруг ребенка.

Алиса не шевельнулась. Она стояла перед Глебом, ее оружие теперь было опущено. Она смотрела на него, и в ее взгляде бушевала буря — ненависть, ярость, но и жгучее любопытство. Она ждала. Ждала его последнего хода.

Глеб не обратил на суматоху никакого внимания, будто потеря ребенка была незначительной деталью. Его взгляд был прикован только к ней.

— Посмотри на него, — его голос стал тише, интимнее, почти искренним. Он кивнул в сторону Максима, которого укутывали в бронежилет в руках у Артема. — Он — наше будущее. Наша кровь и плоть, сплетенные воедино.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в самое нутро.

— Мы можем править вместе. Я — из тени, восстанавливая старые связи, обеспечивая лояльность. Ты — светом, лицом новой империи. Я дам ему имя. Настоящее легальное. Власть, которая будет простираться дальше, чем ты можешь себе представить. А не это… — он с легкой брезгливостью окинул взглядом ангар, — это позёрство. Этот бунт против судьбы.

Его глаза холодно сверкнули, когда он перевел взгляд на Артема.

—Он даст ему лишь жизнь мелкого лавочника. Научит чинить двигатели и бояться каждого шороха. Это того стоит, Алиса? Променять трон на песочницу?

Он бил точно в цель. Говорил на ее языке — языке власти, амбиций, вечности. Он предлагал не просто жизнь, а легенду. Искушение было колоссальным. Это была его последняя, самая опасная атака. Не угроза, а предложение. От которого так сложно было отказаться.

Глеб замолчал, дав своим последним словам повиснуть в воздухе соблазнительным ядом. Но вдруг его тело содрогнулось. Бравада спала, как маска. Его скривило от внезапного, глубокого, разрывающего кашля. Он отвернулся, судорожно достал из кармана халата белоснежный платок и прижал его ко рту. Его плечи тряслись. Когда он убрал платок, на идеальной белизне ткани алело алое пятно. Он быстро, почти незаметно, сунул в рот таблетку из знакомого пузырька и сглотнул, зажмурившись от горечи.

Он обернулся к Алисе. Его лицо было бледным, осунувшимся. Голос, когда он заговорил снова, утратил прежнюю театральность и силу. В нем звучала усталость и странная, неподдельная искренность.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты думаешь, это всё ради власти? — он тихо покачал головой, и в его глазах читалась горькая ирония. — Власть — это инструмент. Деньги — топливо. Не более того. Я строил империю, которая должна была пережить меня. Которая должна была стать легальной. А она... — его взгляд упал на Алису, и в нем вспыхнула не ненависть, а нечто более сложное — горькое уважение и старая, незаживающая обида. — ...ты превратила ее в цыганский табор. В базар, где торгуют совестью.

Он сделал шаг вперед, и его голос стал шепотом, полным отчаянной серьезности.

—Мне нужен не трон, Алиса. Мне нужно, чтобы мое имя, моя кровь не канули в лету. Чтобы хоть что-то осталось от того, что я строил. От всей моей потраченной жизни. Он... — его взгляд с нежностью и болью скользнул к Максиму, — ...он последний шанс. Единственный, кто сможет всё это унаследовать. И придать смысл... даже этой ее финальной главе.

В этот момент он перестал быть просто монстром. Он стал трагической фигурой. Смертельно больным человеком, отчаянно цепляющимся за единственную нить, ведущую к бессмертию. Его мотивация стала жутко человечной, понятной на каком-то животном уровне. И от этого его последнее предложение прозвучало еще страшнее и весомее.

Теперь отказ Алисы был не просто отвержением власти. Это был отказ дать смысл всей жизни умирающего человека. Это был приговор, вынесенный не только ему, но и всему, что он когда-либо создавал.

Глава 18

Артем передал Максима Алисе. Мальчик, напуганный напряженной тишиной и чужими лицами, сразу же уткнулся лицом в ее шею, вцепившись маленькими ручками в ее куртку. Она прижала его к себе, ощущая его тепло, его быстрое, трепетное дыхание. И это ощущение стало ее броней, ее единственной реальностью.

Она подняла глаза на Глеба. И в ее взгляде не было ни ярости, которой он ждал, ни страха, на который рассчитывал. Там была лишь холодная, кристальная уверенность. Та самая, что когда-то позволила ей свергнуть его.

— Ты ошибся, Глеб, — ее голос прозвучал тихо, но с такой неоспоримой силой, что перекрыл даже гул вспомогательного двигателя самолета. — Ты всегда ошибался во мне. Ты видел во мне продолжение себя. Инструмент. Наследницу. Но никогда — человека.

Она сделала шаг вперед, и ее слова падали, как удары молота.

— Я не хочу твоей империи. Твоих кошмаров, твоих долгов, твоего проклятого наследия. — Она посмотрела на сына, на его светлые волосы, и ее голос смягчился на долю секунды. — Я хочу, чтобы мой сын рос человеком. А не монстром, как ты. И я сама решу, что ему для этого нужно. Что читать. Что любить. Кем стать.

Этими словами она вынесла ему окончательный приговор. Она выбирала не между ним и Артемом. Она выбирала между прошлым и будущим. Между циклием насилия, в котором он был заточен, и возможностью разорвать эту цепь. Она отказывалась быть хранителем его гроба и тюремщиком собственного ребенка.

Ее выбор был сделан. Не в пользу мести, не в пользу власти. В пользу жизни. Пусть самой обычной. Пусть скучной. Но — жизни.

Спокойствие Глеба лопнуло, как мыльный пузырь. На его лице исказилась маска непереносимой ярости и обиды. Он рванулся к столу, но его тело вдруг предательски качнулось. Он схватился за край стола, пытаясь скрыть приступ внезапной слабости, головокружения. На мгновение он выглядел просто старым, больным человеком. Но затем ярость придала ему сил. Он с силой отшвырнул стул и потянулся к потаенному ящику в столе, где лежало оружие.

Это стало сигналом.

Из-за ящиков, из тени балок, из-за машин — отовсюду появились его люди. Те, что до этого лежали на прицеле у группы Артема, притворяясь нейтральными. Ангар взорвался оглушительной какофонией выстрелов.

Воздух наполнился свинцом и криками. Глеб, выхватив пистолет, не стал ввязываться в бой. Он, пригнувшись, бросился к самолету, к своему последнему шансу на спасение.

В хаосе один из бойцов Глеба, коренастый детина со шрамом, сделал резкую обходную маневру. Его целью был не Артем и не Алиса, а Максим у нее на руках. Он рванул вперед, словно таран.

И в этот момент время для Марго замедлилось. Она стояла в стороне, сжимая в потной ладони пистолет, который ей так и не пришлось поднять. В голове пронеслись обрывки: слова Кирилла о «порядке» и «сильной руке», воспоминания о верности Алисе, о тех годах, когда они были не просто начальником и подчиненной, а почти… соратницами. Она видела ярость на лице Алисы, хладнокровную расчетливость Артема, прикрывающего их, и этого громилу, несущегося к ребенку.

Ее выбор длился мгновение. Она не стала героем. Не вскинула оружие, не подставила себя под пули. Но она сделала единственное, на что хватило мужества. Ее голос, сдавленный от страха, сорвался на крик:

— Слева!

Артем, ведя огонь по другому сектору, резко развернулся на звук. Его взгляд засек движение. Он не стал целиться — просто инстинктивно дал очередь на звук. Пули прошили нападающего, и он рухнул за пару шагов до Алисы.

Артем на долю секунды встретился взглядом с Марго. В его глазах не было благодарности. Был лишь короткий, деловой кивок — знак, что сигнал услышан и обработан. Не как союзнику. Как человеку, который в последний момент сделал минимально необходимое, чтобы не стать предателем окончательно.

Марго отшатнулась в тень, ее трясло. Она не стала героем. Она осталась той, кто колебался до конца. Но этот тихий, предательский крик спас ребенка и позволил ей искупить свою вину хотя бы в собственных глазах. Это было сложнее и правдивее, чем громкий подвиг. Это был выбор испуганного человека, в котором все же осталась капля совести.

Глеб, пробиваясь сквозь хаос перестрелки, был уже у трапа самолета. Его рука тянулась к поручню. И тут он увидел ее.

Алиса стояла между ним и спасением, прикрывая своим телом сына. Она была неподвижна, как скала. В ее позе не было вызова. Была лишь непреложная определенность. Она стала живой стеной на его пути.

Он замер. Его взгляд, полный бешеной ярости и отчаяния, уперся в нее. И в глубине этого взгляда, сквозь всю ненависть, мелькнуло то самое странное, неизбывное уважение к той, кто оказалась сильнее.

— Ну что ж... — его голос был хриплым, сдавленным. В нем не осталось ни сил, ни надежды. — Значит, так.

И тогда его рука с пистолетом дрогнула и повела ствол в сторону. Не на нее. На Максима, прижавшегося к ее груди. Это был последний, самый подлый и отчаянный жест абсолютного эгоизма. Если он не может иметь наследника, то не получит его никто.

Но выстрел, который прозвучал, был не его.

Алиса выстрелила первой. Одно движение. Быстрое, точное, выверенное. Без тени сомнения. Пуля вошла точно в сердце.

Глеб отшатнулся, его глаза расширились от невыразимого удивления. Он посмотрел на нее, на женщину, которую всегда считал своей вещью, своим созданием. Он так и не понял, как эта «вещь» смогла поднять на него руку. Смогла его уничтожить.

Пистолет выпал из его ослабевшей руки. Он медленно осел на колени, а затем рухнул на бетон лицом вниз. Его тело дернулось разок и замерло.

Тишина, наступившая после выстрела, была оглушительной.

Алиса стояла над телом, из которого уходила жизнь. Дым от выстрела медленно растворялся в холодном воздухе ангара. В последнем, предсмертном вздохе Глеба, в его застывшем взгляде, она прочла не только животную ненависть и немое удивление. Она увидела нечто иное — странное, почти недосягаемое облегчение. Мучения его болезни, грызущей изнутри, наконец-то прекратились. Его погоня окончилась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он заплатил своей кровью, пронеслось в ее сознании, и мысль была холодной и четкой, за попытку назначить цену крови моего сына. Его большая Империя, его Наследие, ради которого он сломал столько судеб... всё свелось к этому: к одинокому созданью, умирающему на бетоне заброшенного ангара.

Она посмотрела на Максима, который тихо хныкал, прижимаясь к ней, ничего не понимая в происходящем вокруг.

И это окончательно убедило ее — я сделала правильный выбор.

Это зрелище было последним, самым веским аргументом против всего, что олицетворял собой Глеб. Не сила, не власть, не наследие, купленное кровью. А тихая, обычная жизнь. Та, ради которой она и сделала этот выстрел.

Глава 19

Эхо последнего выстрела растаяло, поглощенное гулкой тишиной ангара. Перестрелка затихла. Тела охранников Глеба лежали неподвижно. Слышен был лишь нарастающий вой сирен на подходе к аэродрому — работа Артема.

Алиса все еще стояла, словно вкопанная, сжимая в одной руке оружие, а другой прижимая к себе сына. Она смотрела на бездыханное тело Глеба, и на ее лице не было и тени триумфа или облегчения. Лишь пустота. Глубокий, всепоглощающий шок от содеянного. От той цены, что ей пришлось заплатить.

Артем осторожно приблизился к ней. Его движения были медленными, предупредительными. Он мягко, но твердо взял ее руку с пистолетом и разжал пальцы. Оружие бесшумно упало на бетон.

— Все кончено, Алиса, — произнес он тихо, его голос был хриплым от напряжения, но в нем звучала незыблемая уверенность. — Все кончено.

Он не стал говорить ничего лишнего. Не стал утешать. Он просто обнял их обоих — ее, застывшую и молчаливую, и Максима, который тихо всхлипывал, пряча лицо в ее шее. Это объятие было не страстным порывом любовника. Это была крепкая, надежная защита отца семьи. Убежище. Обещание, что худшее позади.

Рассвет заливал розовым светом подъездную дорогу к особняку. Машины с затемненными стеклами медленно въехали во двор, минуя свежеустановленные, еще не покрашенные ворота.

Максим, измученный пережитым ужасом, уснул на руках у Артема еще по дороге. Его щека была прижата к грубоватой ткани куртки отца, дыхание ровное и спокойное.

Войдя в дом, Артем, не снимая обуви, прямо в бронежилете, прошел в детскую. Он бережно, с какой-то трогательной неумелостью, уложил спящего сына в кроватку, с трудом справляясь с ремнями и застежками своего тактического снаряжения.

Алиса молча наблюдала с порога, прислонившись к косяку. Она смотрела, как его большие, сильные руки с такой бесконечной нежностью поправляют одеяло, как он задерживается, чтобы смахнуть прядь волос со лба мальчика.

Она подошла ближе, чтобы помочь, поправить складку на пижамке. Их пальцы случайно встретились над спящим ребенком.

Их руки коснулись друг друга — ее холодные, все еще дрожащие от адреналина пальцы и его теплые, шершавые от оружия и руля.

Вспыхнула искра. Не та, что обжигает болью старой раны. А другая. Тихое, настороженное, но живое тепло. Искра чего-то нового, что только предстояло разжечь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20

Тишина в особняке была иной — глубокой, мирной, исцеляющей. Наконец-то нарушаемой лишь скрипом половиц и мерным тиканьем часов. Максим крепко спал в своей комнате, и его ровное дыхание, доносившееся из радио няни, было самым главным звуком в мире.

Алиса и Артем сидели на кухне за большим дубовым столом. Между ними стояла открытая бутылка красного вина, два бокала. Они не говорили о Глебе. Не вспоминали выстрелы в ангаре, предательство Кирилла или холодный ужас потери. Эти темы были оставлены за порогом, как старая, грязная одежда.

Вместо этого они говорили о будущем. О простых, невозможных еще месяц назад вещах.

—Можно на море, — задумчиво сказала Алиса, вращая бокал в руках. — Где-нибудь там, где тепло и нет этого вечного смога. Артем кивнул,его взгляд был спокоен.

— Есть неплохие курорты в Средиземноморье. Тихие. С частными пляжами.

—А потом… нужно будет подумать о школе, — она произнесла это осторожно, как бы проверяя почву. — О нормальной школе. Не о репетиторах с бронежилетами.

—Согласен, — он улыбнулся уголком губ. — Только чтобы физру он не прогуливал. Характер у него боевой.

Между ними витала непривычная легкость. Не было прежнего напряжения, тянущегося годами, не было подковерных игр и скрытых укоров. Было лишь тихое, усталое понимание и общее горе, которое они, наконец, позволили себе пережить вместе.

Они переместились в спальню, ведомые молчаливым, обоюдным желанием. Но на этот раз в их движениях не было знакомой ярости, желания пометить территорию или доказать власть.

Артем остановил ее у кровати, его руки легли на ее талию, но не сжимали, а лишь ощущали ее изгиб сквозь тонкий шелк халата. Он наклонился и прикоснулся губами к ее шее, но это был не укус, а долгий, вдыхающий запах поцелуй. Он дышал ей, как будто пытаясь запомнить заново.

Алиса позволила халату соскользнуть на пол, и его руки последовали за тканью, скользя по ее бокам, исследуя каждую линию, каждый шрам — и старый, оставленный пулей много лет назад, и свежий, от осколка в ангаре. Его пальцы не избегали их, а касались с особой нежностью, как будто стирая боль, связанную с ними.

Она в ответ расстегнула его рубашку, ладони скользнули по его груди, по рельефу мышц, покрытых своей историей битв — глубоким шрамом от ножа на ребре, следом от пули на плече. Это было медленное, почти ритуальное узнавание. Они читали друг на друге карту своей общей и такой разной боли и теперь заново открывали карту исцеления.

Он положил ее на кровать, и его тело покрыло ее, но не подавило весом, а стало укрытием. Каждое прикосновение было вопросом и разрешением, каждое движение — тихим диалогом. Не было спешки, только бесконечное, терпеливое внимание друг к другу.

Когда он вошел в нее, это было не стремительное погружение, а медленное, неизбежное соединение. Она обвила его ногами, притягивая глубже, и их взгляды встретились. В его глазах не было тьмы прошлого, только чистое, ясное пламя настоящего. В ее — не было защитных стен, только доверие и та самая забытая нежность.

Они двигались в унисон, не спеша, растягивая каждый миг, каждый вздох. Это было не бегство от настоящего, а погружение в новую реальность, которую они создавали вместе. Здесь, в тишине комнаты, под мягким светом ночника, они были не боссом и телохранителем, не жертвой и спасителем. Они были просто мужчиной и женщиной, нашедшими друг в друге дом после долгой и жестокой разлуки.

Ее оргазм накатил волной, тихой и глубокой, вырвав из груди не крик, а долгий, счастливый вздох облегчения. Он последовал за ней, его тело напряглось, и он прошептал ее имя — не как вызов, а как молитву благодарности.

Они лежали, сплетенные друг с другом, их сердца бились в унисон. Воздух был наполнен не запахом пороха и страха, а их дыханием, теплом их кож и тихим, мирным покоем, который они заслужили ценою крови.

Первые лучи утра пробивались сквозь щели жалюзи, рисуя золотые полосы на полу. Алиса проснулась первой. Ее первым желанием было потянуться к монитору на прикроватной тумбе. Экран показал Максима, спящего глубоким, безмятежным сном, его щека прижата к лапе плюшевого медведя.

Затем ее взгляд упал на Артема. Он спал на спине, одна рука закинута за голову, другая все еще лежала на ее талии. Его лицо, обычно напряженное даже во сне, сейчас было расслабленным, почти беззащитным. В уголках губ затаилась тень улыбки.

Она тихо выбралась из-под его руки, накинула шелковый халат и вышла на балкон. Утренний воздух был свеж и прохладен. Внизу просыпался город, зажигались первые огни, загудели первые машины. Раньше этот вид заставлял ее чувствовать себя правительницей, наблюдающей со своей крепости за владениями. Теперь он казался ей просто красивой картиной. Чужой и далекой.

Она больше не чувствовала себя королевой-пленницей в золотой клетке собственной империи. Сквозь усталость, сквозь память о боли и крови, она ощущала нечто новое. Она была просто матерью. И женщиной. Которая заплатила страшную, немыслимую цену, но сумела отстоять свое самое главное право — право любить и быть любимой. Право на семью.

Цена крови уплачена, — подумала она, и в этой мысли не было горечи, лишь констатация тяжелого, но необходимого факта. — Теперь начинается настоящая жизнь.

Дверь на балкон тихо открылась. Артем вышел к ней босой, в одних низко затянутых спортивных штанах. Он не говорил ни слова. Просто подошел сзади, обнял ее и притянул к себе, положив подбородок ей на макушку. Его руки были теплыми и твердыми.

Она прислонилась к его груди, закрыла глаза. Они стояли так молча, смотря, как солнце поднимается над горизонтом, заливая город светом нового дня. Впереди были разговоры, решения, прошлые раны, которые еще предстояло залечить. Но в этот миг было только тихое, хрупкое, выстраданное счастье и уверенность, что все самое страшное осталось позади.

Кабинет Алисы снова был безупречен. Солнечный свет мягко падал на отполированную поверхность стола, где лежали новые, уже легальные документы. Воздух больше не был густым от страха, лишь легкий аромат кофе и свежей бумаги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вошел Мирон. Его отчет был, как всегда, лаконичным и точным.

—Активы консолидированы. Последствия ликвидированы. Все чистые схемы работают, грязные — утилизированы. Вопросов нет. Он не улыбался, но в его обычной каменной непроницаемости появилась тень… если не уважения, то признания. Он оставался на своем месте. Его лояльность, основанная не на чувствах, а на долге и порядке, никогда не колебалась.

—Спасибо, Мирон, — сказала Алиса, и в ее голосе звучало нечто новое — признание его ценности не как инструмента, а как опоры. Он кивнул и вышел, оставив ее наедине с прошлым, которое постучалось в дверь следом за ним.

Марго вошла неслышно. В ее руках был конверт. Она положила его на стол перед Алисой, не садясь. Ее лицо было бледным, но спокойным.

—Мое заявление об отставке, — произнесла она тихо. — Я не могу больше. Зная. О себе.

Алиса взяла конверт, не вскрывая его. Она смотрела на Марго, и в ее глазах не было гнева. Было тяжелое, усталое понимание. Она все знала. Или догадывалась с такой точностью, что это было равносильно знанию. Она видела ту самую борьбу в ее глазах в ангаре, слышала тот спасительный крик.

Она отложила конверт в сторону.

—Я принимаю твою отставку, — голос Алисы был ровным, без эмоций. — Но ты не уйдешь с пустыми руками. Твоя доля в легальном бизнесе останется при тебе. Все отчисления будут поступать исправно.

Она сделала паузу, ее взгляд стал тверже.

—Это не благодарность. Это плата. Плата за твое молчание тогда и за тот крик в ангаре. Считай это откупом.

Это было холодно, цинично и абсолютно прагматично. Не было прощения, не было примитивных попыток восстановить доверие. Алиса стала мудрее. Она понимала, что слепая лояльность — миф, а прошлое, особенно такое темное, имеет свойство возвращаться. Лучше откупиться от него, обеспечить его молчание и держать на почтительном расстоянии.

Марго кивнула, ее глаза блеснули от влаги, но она не расплакалась. Она поняла. Это был единственно возможный исход между ними.

—Спасибо, — прошептала она и, развернувшись, вышла, чтобы начать свою жизнь с чистого, хоть и не безгрешного, листа.

Алиса осталась одна, глядя на закрытую дверь. Она закрыла глаза. Еще один долг был оплачен. Еще один призрак прошлого получил свою цену и был отпущен.

Конец