Босс, которого я бросила

Глава 1

— Алина, перестань хмуриться, — Вероника ловко поправила моё платье и прищурилась. — У тебя лицо, как будто ты идёшь на казнь, а не на встречу выпускников.

— Почти одно и то же, — буркнула я. — Только на казни, шампанское не подают.

Ресторан сиял огнями, люди вокруг улыбались, обнимались, сравнивали часы и животы. Атмосфера праздника, успеха и тщательно отредактированных воспоминаний.

Я же мечтала только об одном — тихо исчезнуть, пока никто не заметил, что я не вписываюсь в их глянцевую хронологию успеха.

— Посмотри, — толкнула меня Вероника. — Это же Оля Пархоменко! Теперь у неё сеть салонов красоты и блог с миллионом подписчиков.

— А у неё, кажется, миллион подписчиков на один мозг, — пробормотала я. — И то — не факт.

Вероника прыснула.

— А вот и Гончаров! Помнишь? Тот, что вечно опаздывал. Теперь у него стартап, жена-фитоняшка и Tesla.

— То есть всё то, что у меня нет, — уточнила я. — Зато у меня есть кот и коллекторы. Очень преданные существа, кстати.

Мы подошли к нашему столику. Я сделала вид, что расслаблена, хотя внутри всё сжималось от ощущения, что я снова студентка без шпаргалки.

На сцене ведущий бодро рассказывал, как «наши выпускники добились всего», и я кивала, как будто это и про меня.

Да, добилась.

Развода.

Долгов.

И мастерства включать чайник, не плача при звуке кипящей воды.

Я сделала глоток вина и, как обычно, начала мысленно пересматривать свой сериал под названием

«Как я докатилась до жизни такой»

.

Когда-то у меня был план: закончить универ, выйти замуж за надёжного мужчину, жить спокойно и предсказуемо.

И я честно по пунктам всё выполнила.

Только «надёжный» муж оказался с функцией самоудаления.

Оставил после себя долги и записку в духе «ты сильная, справишься».

Спасибо, Артём, если ты меня слышишь — я справляюсь, но с периодическими нервными тиками.

Телефон завибрировал в сумочке.

— О, может, кто-то из бывших? — подмигнула Вероника.

— Почти, — ответила я. — Бывшие коллекторы. В смысле, не бывшие.

Я вышла на шаг в сторону.

— Алло?

— Ковалева, — ответил голос, излучающий профессиональную ненависть. — Мы звоним напомнить, что завтра крайний срок.

— Я помню. Заплачу.

— Вы это говорите каждый раз. Может, объяснить вашим родственникам, что вы не держите слово?

Вот этого я боялась.

— Не смейте. Я всё улажу.

— Надеемся, — холодно ответил он и повесил трубку.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула. Отлично. Вечер выпускников превращается в вечер выживания.

— Что случилось?

— Всё хорошо. Просто моя финансовая стабильность снова решила повеситься, но не нашла верёвку.

Мы засмеялись, но у меня внутри всё сжималось.

На сцене ведущий уже что-то вдохновенно вещал:

— Посмотрите, какими прекрасными людьми мы стали за эти годы!

Я чуть не поперхнулась вином.

— Прекрасными? — пробормотала я. — Смотря, с какой стороны посмотреть. Если сбоку и в темноте — вполне.

Смех прилипал к губам, как помада.

Я посмотрела на всех этих уверенных, успешных людей и почувствовала знакомое: усталость.

Даже не зависть — просто усталость быть не там, где хотела бы.

И как назло, память вытащила то, что я давно старалась забыть.

Те глаза. Тот голос.

Первый мужчина, от которого мне действительно было больно уходить.

Но тогда казалось, что я выбираю «разум».

Теперь разум живёт в съёмной квартире и платит проценты по чужому кредиту.

Я быстро моргнула, прогоняя влагу из глаз.

— Я сейчас, — сказала Веронике. — Умоюсь, пока не размазала остатки самооценки.

— Тебе помочь?

— Нет. Если через десять минут не вернусь — считай, сбежала в Мексику.

Я пошла к коридору, каблуки предательски стучали.

Открыла первую дверь, не глядя на табличку.

И сразу поняла: что-то не так.

Плитка серо-чёрная, запах не жасмина, а ментола и мужского парфюма.

А потом — голос.

Низкий. Спокойный.

Слишком знакомый.

— Кажется, вы не туда зашли.

Я замерла.

Подняла глаза.

Он.

Максим Орлов.

Ирония судьбы, часть вторая: встреча с бывшим — в мужском туалете.

И это, между прочим, даже не худшее, что со мной случалось в этом месяце.

— Извините. – пробормотала и поспешила выйти, опустив голову.

Хоть бы не узнал. Хоть бы..

— Алина?

Черт.

Поднимаю голову и стараюсь мило улыбаться. Наверное выгляжу сейчас как клоун.

— Максим? — выдавила я, изображая радость встречи, хотя внутри хотелось только одного — телепортироваться. Желательно в другую страну.

— Неужели это ты? — он приподнял бровь, и в его голосе было ровно столько удивления, сколько вежливости в сообщениях от банка: «нам жаль, но ваш баланс — ноль».

— Ага. Я. Вся, целиком. Случайно забрела… эээ… проверить, не утонул ли здесь кто-то из выпускников, — выдала, не моргнув.

Он тихо усмехнулся. Тот самый звук, который когда-то вызывал мурашки, а теперь — желание удариться лбом о стену.

— Всегда знала, что ты с врождённым чувством долга, — сказал он. — Даже санитарку из тебя можно сделать.

— Угу, только добровольной, — парировала я. — А ты, как я вижу, тоже не теряешь форму. Ого, анаболики тебя погубят Орлов, ты же знаешь?

Он чуть склонил голову.

— А ты всё такая же. Неизменная в своей… оригинальности.

— Спасибо, стараюсь, — улыбнулась, чувствуя, как пальцы дрожат. — Знаешь, говорят, если жизнь даёт тебе лимоны — выжми из них слёзы и иди дальше.

— Не думал, что мы увидимся здесь, — сказал он спокойно. — Ты ведь исчезла как-то внезапно. Без объяснений.

— О, прости, что не отправила официальное уведомление. Тогда как-то не до бюрократии было. Да и что бы я написала? «Прости, Максим, но мне срочно нужно замуж за надежного человека, который в итоге сбежит с нашими деньгами?»

Он чуть дернул уголком губ.

— Значит, надёжный оказался не таким уж надёжным?

— Ага. Сюрприз года. Теперь мой жизненный девиз — «доверяй, но проверяй на наличие кредитных обязательств».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он засмеялся, и я впервые за весь вечер почувствовала, как напряжение чуть спадает.

— Рад, что у тебя сохранилось чувство юмора. Оно тебе идёт больше, чем грусть.

— Да, грусть мне не к лицу, — пожала плечами. — От неё морщины появляются. А я ещё не до конца выплатила долги за молодость.

Он посмотрел на меня внимательнее, и во взгляде мелькнуло что-то, от чего внутри стало странно тепло.

— Ты изменилась.

— Надеюсь не в худшую сторону?

— В настоящую, — ответил он после короткой паузы. — Раньше в тебе было больше наивности. Теперь — огня.

Я рассмеялась, хотя где-то под смехом кольнуло старое, знакомое.

— Осторожнее, Орлов, с такими комплиментами. Я могу подумать, что ты всё ещё умеешь очаровывать.

— А ты всё ещё умеешь заставлять меня вспоминать, почему это вообще когда-то работало.

Тишина повисла между нами, густая и почти ощутимая. Я вздохнула и отступила к двери.

— Ну что ж… рада была случайно нарушить твоё уединение. Мужской туалет — не самое романтичное место для встречи, но символично, согласись.

— Почему символично?

— Потому что, как и наши отношения, — сказала я, — я влетела не туда, куда надо, и теперь просто стараюсь выбраться с достоинством.

— Всё такая же.

— И ты, — ответила я и выскользнула в коридор, пока сердце не решило вспомнить, как бьётся быстрее обычного.

Вышла и сделала глубокий вдох. Воздух пах дорогими духами, кофе и алкоголем.

Руки дрожали, как будто я только что спасалась из горящего здания, а не вышла из мужского туалета. Хотя, если подумать, по уровню адреналина разница минимальная.

У зеркала возле входа я остановилась, чтобы хоть как-то привести себя в чувство.

Щёки пылают, губы чуть дрожат, глаза блестят — не то от стресса, не то от Максима.

«Так, Ковалева, — сказала я себе мысленно, — соберись. Ты взрослая женщина, а не героиня мыльной оперы. Мужчина тебя не убил, просто поймал с поличным в сортире. Бывает».

Я выдохнула, подняла голову и пошла к залу.

Вероника заметила меня сразу.

— Где ты пропадала? — спросила она, поднимая бровь. — Я уже думала, ты сбежала.

— Почти. Просто немного перепутала направления.

— Что значит — перепутала?

— Ну… скажем так, теперь я знаю, как выглядит мужской туалет этого ресторана.

Вероника поперхнулась вином.

— Что?!

— Да. И угадай, кто там оказался?

— Не говори, что кто-то из наших…

— Лучше. — Я сделала паузу. — Орлов.

Она чуть не выронила бокал.

— Подожди… Орлов? Которого ты...

— Ага. Он самый. Только теперь в костюме, с лицом человека, у которого на счету больше нулей, чем у меня долгов.

— И как? — Вероника наклонилась ко мне, глаза горят чистым любопытством.

— Как обычно. Я краснею, мямлю, несу чушь, а он стоит, красивый, как реклама часов, и явно наслаждается моим позором.

— О боже, Алиночка, — захихикала она, — ты мастер создавать себе приключения!

— Да уж, если где-то есть позор, я найду его и подпишу контракт.

Сделала глоток вина. Оно уже не казалось кислым, скорее спасительным.

— Хотя, знаешь, он вёл себя… нормально. Даже спокойно. Без упрёков, без язв.

— Это настораживает, — сказала Вероника. — Когда бывшие ведут себя вежливо, значит, они что-то замышляют.

— Может быть, просто повзрослел.

— Повзрослел? Он уже в институте выглядел, как мини-директор. Теперь, наверное, владелец всего здания.

— Угу, и туалета в придачу. Проверено лично, — хмыкнула я.

Мы рассмеялись.

И только потом я заметила, что руки всё ещё дрожат.

Ведущий снова говорил что-то про «воспоминания, которые нас объединяют». Люди хлопали, фотографировались, кто-то тянулся к микрофону, чтобы произнести тост.

А я смотрела в бокал и думала, как странно жизнь умеет шутить.

Одна ошибка — и через годы ты возвращаешься туда, где всё началось.

Только теперь в платье цвета шампанского, с просроченным кредитом и нервами на пределе.

Вероника тихо коснулась моего плеча.

— Всё хорошо?

— Конечно. Просто пытаюсь вспомнить, где у этого вечера кнопка «выход».

Она засмеялась, а я улыбнулась ей в ответ.

Потому что, если не смеяться, останется только плакать.

А плакать под светом хрустальных люстр — это уже слишком драматично даже для меня.

Музыка стала громче, ведущий наконец отпустил микрофон, и народ потянулся к танцполу. Вероника уже флиртовала с каким-то лысеющим «айтишником», уверяя его, что любит «умных мужчин с хорошими серверами», а я предпочла остаться за столиком, спасаясь четвертым бокалом вина и иллюзией спокойствия.

Я сидела спиной к залу, рассеянно листала ленту в телефоне, делая вид, что занята, но экран расплывался. В голове крутилась та короткая сцена — его голос, улыбка, этот взгляд, который будто говорил: «я всё помню».

Нет, Алина, не начинай. Всё это было давно. Ты выросла, у тебя ипотека, долги и кот. В этой тройке для любви места нет.

— Теперь Ковалева, да? — вдруг услышала знакомый бархатный голос у спины.

Я обернулась.

Максим стоял в паре шагов — высокий, спокойный, с тем же лёгким прищуром, который когда-то сводил с ума.

Он держал бокал, будто просто проходил мимо, но взгляд был прицельным.

— Артем Ковалев. – усмехнулся.

— Не делай вид, будто не знал. Уверена Михайлова тебе все рассказала.

Уголок его губ чуть дрогнул.

— Рассказала, но я не поверил, а проверять принципиально не стал. Рад, что ты здесь. Не ожидал.

— Да я и сама не ожидала. Но что поделать — Вероника сказала, что отказ от встречи выпускников приравнивается к социальной смерти. А я пока ещё хочу числиться среди живых.

— Только как числится у тебя и получается. — произнёс он, и глаза чуть потемнели.

Я подняла бровь.

— Осторожно, Орлов.

— Да я ж не в обиду. Просто, не встретились бы мы в туалете, я и не замелил бы тебя. Ты же как призрак, вроде здесь, но ни кто не видит.

— Мне это подходит.

Мы оба знали, что разговор — это игра. Неловкая, но чертовски знакомая.

Он хотел сказать что-то ещё, но к нему подошёл кто-то из бывших — хлопнул по плечу, начал что-то весело рассказывать. Максим кивнул, но не отводил взгляда от меня.

Я сделала глоток вина и отвернулась первой.

Когда вечер подходил к концу, я уже собиралась звать такси. Вероника смеялась где-то у бара, а я стояла у выхода, натягивая пальто.

И тут — снова он.

— Уезжаешь?

— Да. Если задержусь, моя самооценка может не пережить этот праздник жизни.

— Всегда знала, что у тебя талант исчезать.

— А у тебя — появляться не вовремя, — ответила я, открывая дверь. — Приятно было увидеть тебя… в неожиданном месте.

— Алина, — произнёс он, и я на секунду задержалась. — Ещё увидимся.

— Уверена, судьба не настолько любит шутить, — усмехнулась и вышла на улицу.

Но когда утром открыла почту, среди новых писем было одно приглашение на собеседование. Пару недель назад я без разбору отправляла резюме в компании, которым нужны были специалисты вроде меня (только с опытом работы от трех лет, которого у меня конечно же не было). Сколько их было? Десять? Двадцать?

И вот, компания —

Orion Group

.

Руководитель отдела —

М. Орлов

.

Я долго смотрела на экран, потом хрипло рассмеялась.

— Ну конечно. Спасибо, вселенная. Именно этого мне не хватало.

Глава 2

Будильник в семь утра звучал как шутка с плохим вкусом. Я не пыталась его выключить — я лечила слух, потому что мысли уже стучали в голову громче: «не ходи, не ходи, не ходи».

Сегодня был день, когда надо было встретиться с прошлым в лице идеально выглаженного костюма. Но я не собиралась обманывать себя: ни надежды, ни оптимизма — только практичность. Никаких мечтаний и романтических натяжек. Было понимание, хладнокровное и простое: он меня не возьмёт.

И не потому что я слабая — потому что он помнит.

Если бы у жизни был сценарист, я бы уже подала жалобу.

Одно дело — случайно влететь в мужской туалет к бывшему. Совсем другое — записаться к нему на собеседование.

Причём добровольно.

С полным осознанием того, что он, вероятно, вышвырнет меня через минуту после слов «здравствуйте».

Но выбирать мне, мягко говоря, было не из чего.

Долги не платят себя сами, кот не ест воздух, а найти приличную работу с моей историей сейчас почти как выиграть в лотерею без билета.

Так что да — я шла на это собеседование, прекрасно понимая, что ничего не выйдет.

Что он посмотрит на меня своими холодными глазами, скажет «удачи в поисках» — и всё.

Но хотя бы совесть будет чиста: я попыталась.

Офис «Orion Group» оказался слишком идеальным для моего морального состояния.

Белые стены, стекло, металл, тишина. Всё дорого, стерильно, будто здесь даже воздух фильтруют от эмоций.

Моё отражение в блестящей поверхности двери выглядело… уставшим. Но решительным.

«Отлично. Идёшь на казнь, но с маникюром», — подумала я и толкнула дверь.

— Добрый день, я на собеседование, — произнесла на ресепшене, девушке в стильной блузке и с идеальными золотистыми локонами.

— Ваша фамилия?

— Ковалева.

— Вас ждут, — сказала она, слишком мило улыбаясь. — Кабинет генерального директора, последняя дверь справа.

Генерального. Конечно.

Почему бы не начать с босса босса?

Может, потом сразу — в Ватикан, на исповедь за грехи молодости?

Я постучала, не успев даже морально подготовиться.

— Войдите, — раздался знакомый голос, но теперь холодный, уравновешенный.

Он поднял глаза от документов.

Тот самый взгляд. Серо-стальной, внимательный и… абсолютно безразличный.

— Ковалева, — произнёс он ровно. — Проходите.

Я села, стараясь держать спину прямо.

Внутри же всё время звучала одна мысль:

зря пришла

.

Он не возьмёт меня.

Не простил тогда — не простит и сейчас.

У него теперь костюм, компания и власть. А у меня — кредит и внутренний хаос.

И ведь знала же. Но пришла. Потому что отчаяние — лучший мотиватор.

— У вас неплохое резюме, — сказал он, листая бумаги. — Опыт в маркетинге, навыки в продвижении. Почему ушли с прошлого места работы?

— Компания закрылась, — ответила спокойно — Кризис.

— Удобное слово. Им часто прикрывают ошибки.

Я моргнула.

Ну вот, началось.

— В моём случае — реальное закрытие отдела.

— Хорошо, — коротко кивнул он. — Навыки работы с конфликтными клиентами?

— Я всё ещё на свободе, значит, не убивала. Думаю, справляюсь.

На его лице не дрогнул ни один мускул.

А вчера мои шутки ему явно заходили.

— Прекрасно. Будете работать в отделе маркетинга. Испытательный срок — три месяца. Зарплата стандартная.

Я моргнула.

— Простите… что? Ты... вы меня берёте?

— Да.

— Просто так?

— Ничего не бывает просто так, Ковалева, — ответил он холодно.

Я хотела что-то сказать — может, спросить «ты серьёзно?», но язык не повернулся.

Он уже снова смотрел в бумаги, будто я исчезла.

— Всё?

— Всё, — кивнул он. — Пройдите в отдел кадров.

Я поднялась, чувствуя, как ноги стали ватными.

— Но… так же не бывает, — вырвалось прежде, чем мозг успел включить фильтр.

Он медленно поднял взгляд.

В серых глазах — раздражение и что-то похожее на предупреждение.

— Вам не нужна работа? Тогда зачем пришли?

— Нужна! — выпалила слишком быстро. — Просто… я не ожидала, что… ну, что вы… так сразу…

Он тяжело выдохнул, убирая папку в сторону.

— Алина… Викторовна, — произнёс отчётливо, будто напоминая, что здесь мы не

мы

. — Прежде чем брать сотрудников, я всегда проверяю их лично. И, несмотря на наши с вами… разногласия, вы — профессионал.

Он сделал паузу.

— Поэтому вы приняты.

Я моргнула.

— Вопросы ещё есть? — уточнил он, заметив моё ошарашенное лицо.

— Нет, — быстро сказала я, стараясь не выглядеть полной идиоткой.

— Тогда всего хорошего.

— То есть… я действительно принята?

Он резко поднял глаза, и голос стал тише, но ощутимо жёстче:

—

Алина.

— Всё, всё, ухожу, — пискнула и вылетела из кабинета, как пробка из бутылки.

В коридоре остановилась и только сейчас поняла, что всё это время почти не дышала.

Грудь сжала судорога, сердце колотилось, будто я только что пробежала марафон… в туфлях и по нервам.

Я сделала вдох, потом ещё один — и нервно рассмеялась.

— Отлично. Просто блестяще. Первое впечатление произведено. Теперь он точно подумает, что я — воплощение профессионализма и сдержанности, — пробормотала, прислоняясь к стене.

Мимо прошла девушка, бросив на меня осторожный взгляд. Я тут же выпрямилась, изображая человека, который

абсолютно контролирует ситуацию

.

— Всё в порядке. Просто… кислорода не хватило. Слишком много успеха в одном кабинете.

Девушка моргнула и быстро скрылась за поворотом.

А я, наконец, выдохнула.

Он меня взял.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

Я помню тот вечер до деталей.

Запах дешёвого кофе, серая куртка на её плечах, волосы, пахнущие шампунем с вишней.

И то, как она избегала моего взгляда.

Мы сидели на лавке у старого общежития — там, где когда-то целовались, смеялись, строили планы.

Только теперь вместо смеха — тишина и её фраза, от которой внутри что-то сжалось в комок.

— Давай посмотрим правде в глаза, Макс.

Она говорила тихо, почти ласково. Как будто не прощалась, а объясняла ребёнку, почему нужно выбросить старую игрушку.

— Ну вот что из тебя выйдет? — продолжила, глядя мимо. — Максимум… продавец в магазине.

— Продавец? — я усмехнулся, пытаясь отшутиться, но внутри похолодело. — Отлично. Значит, у тебя хотя бы будут скидки.

Она не улыбнулась. Даже не моргнула.

— Артём он… другой. Он умный, нежный. А самое главное — с большим потенциалом в будущем.

Потенциал.

Как же холодно это прозвучало.

Словно мы не про чувства говорили, а про курс валют.

— Так вот что тебя волнует? Деньги?

— Не начинай, — она закрыла глаза, тяжело выдохнула. — Я не хочу жить, как моя мать. Вечно считать каждую копейку, выбирать между новой обувью и коммуналкой. Я хочу стабильность. Понимаешь?

Я смотрел на неё и пытался понять, когда она успела стать такой взрослой. Такой чужой.

Когда её мечты перестали быть про нас, а стали про «потенциал».

— А я, значит, нестабильность?

Она посмотрела на меня — впервые прямо в глаза.

И этот взгляд я потом вспоминал сотни раз.

Не злой, не холодный — просто усталый.

— Ты — непредсказуемость, Макс. Ты живёшь сердцем. А я… я устала.

Она встала. Я не успел даже подняться — только схватил её за руку.

— Не делай этого.

— Прости.

Она выдернула ладонь — и ушла.

Без крика, без драмы. Просто ушла, как будто вычеркнула страницу.

А я сидел, пока не стемнело, и впервые понял, что слова могут бить больнее, чем кулаки.

Потом было всё, как в плохом фильме.

Работа — любая, лишь бы не думать.

Планы — холодные, расчётливые.

Я поднялся, да.

Стал тем самым мужчиной «с потенциалом», о котором она мечтала.

Вот только вместе с успехом исчезло всё остальное.

Теперь люди называют меня «жёстким», «сдержанным», «эффективным».

Никто не называет — живым.

Иногда, поздно вечером, я думаю: может, она и правда была права.

Из меня и вышел «продавец».

Только теперь я продаю не вещи — время, людей, себя.

И когда я увидел её снова, спустя годы, в мужском туалете ресторана… всё внутри дрогнуло.

Утро началось безупречно.

Кофе — крепкий, отчёты на месте, сотрудники заняты делом. Всё шло по плану.

Я люблю, когда всё по плану. В этом — безопасность. В порядке нет боли, нет памяти.

Пока я не вошёл в отдел маркетинга.

Она стояла у стола Игоря.

Смеялась.

Не громко — тихо, с тем самым живым звуком, который невозможно подделать.

Прядь каштановых волос упала на щёку, и она, не замечая, откинула её за ухо.

На запястье — тонкий браслет, незнакомый. Губы блестят, глаза тёплые, чуть прищуренные от улыбки.

Игорь что-то ей говорил, наклонившись ближе, слишком близко.

Я замер.

Шесть лет.

Шесть лет я не видел её вот такой — живой, без защиты, без горечи.

Не женщину, которая ушла, а ту, которую любил.

Ту, из-за которой я перестал верить, что чувства — не слабость.

И это длилось всего несколько секунд, но внутри будто кто-то выдернул предохранитель.

Память вспыхнула: запах её шампуня, кожа под пальцами, то, как она смеялась, запрокинув голову.

Всё это — в один момент, в одном кадре.

И Игорь рядом.

— Доброе утро, — произнёс я ровно.

Секунда — и улыбка исчезла.

Она выпрямилась, повернулась ко мне, глаза чуть расширились.

Вот он, этот миг — когда человек надевает маску.

Теперь передо мной не Алина, а «Ковалева». Подчинённая. Спокойная, профессиональная.

— Доброе утро, — сказала она. Голос ровный, но я заметил, как дрогнули пальцы.

— Как адаптация?

— Отлично. Игорь помогает разобраться с проектами.

— Рад слышать.

И добавил, чуть тише, но достаточно, чтобы слышали оба:

— Игорь, ты ведь сообщил своей подчинённой, что у нас в компании строгий запрет на любые отношения внутри коллектива?

Он замер.

— Еще нет — ответил, будто проглотил гвоздь.

— В веди в курс дела всего, пожалуйста. Не хочу потом слышать, «Я этого не знала».

Развернулся и ушёл, не оглядываясь.

Почти.

В отражении стеклянной стены она всё ещё стояла — неподвижная, с тем же выражением лица, будто не знала, злиться или смеяться.

В кабинете я закрыл дверь, сжал ладони.

Сколько лет прошло, а стоит ей просто улыбнуться — и я снова не хозяин себе.

В дверь постучали, молча открыл ее и прошел к своему столу, сел.

— Ну зачем же так пугать новичков? – зашла Ольга, громко как всегда цокая своими шпильками. – У девушки первый рабочий день, можно было быть и по мягче.

— Ты чего пришла так рано?

Она закатила глаза и уселась на край моего стола. А верь прекрасно знает что я этого терпеть не могу. Значит что то начнет просить.

— Я по делу...

— Вижу, давай в темпе.

— Не будь таким букой Максимус. Это перед коллегами ты можешь быть таким... строгим. – она театрально понизила голос. – Но я то знаю что ты умеешь улыбаться.

Я выдохнул и откинулся в кресле. Боже, просто говори, что ты хочешь, и уходи. Пожалуйста.

— Оль, у меня много работы.

— Ты не забыл, что я тут тоже работаю…

— Оль.

— Ладно, ладно. В общем, мне нужны деньги, — наконец сказала она и поджала губы.

Ольга — красивая женщина. И, как говорят, женщина как вино: с годами становится только ценнее. Её красота не кричащая, но цепляющая — в плавном изгибе бровей, в лукавом прищуре карих глаз, в той особой манере чуть склонять голову, когда она что‑то обдумывает. Даже сейчас, в деловом костюме и с собранными в строгий хвост волосами, она умудряется выглядеть не сухо‑официально, а по‑домашнему уютно — будто зашла не требовать денег, а пригласить на чашку чая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но за этой мягкой внешностью — стальной характер. Ольга не просит, она ставит перед фактом. Не умоляет, а аргументирует. Не отступает, а ищет обходные пути. И именно это сочетание — нежной оболочки и несгибаемого стержня — всегда сбивало меня с толку.

— Деньги? — я постарался сохранить невозмутимость. — И сколько?

Она назвала сумму. Я невольно сжал подлокотники кресла.

— Ты шутишь? — вырвалось у меня.

Ольга вскинула бровь — медленно, с тем самым выражением, от которого у подчинённых по спине пробегает холодок.

— Когда я говорю о деньгах, я не шучу.

В её голосе не было агрессии, но каждая фраза звучала как удар метронома — чётко, весомо, необратимо.

— Это на что хоть? — попытался я взять паузу. — Тебе что, зарплату сократили?

Она посмотрела на меня слишком серьёзно.

— Что у тебя в голове, Макс? Я тебе ещё вечером писала.

Я достал телефон и открыл Telegram. В чате с Ольгой красовалось сообщение:

Сирена

: Максимус, рабочие бесплатно работать не будут. Бабки гони.

— Блин, Оль, позвонить не могла?

Она хмыкнула и слезла со стола, опустившись на стул. Ну вот, теперь она надолго.

— Не могла. Ты же знаешь, как Пупсик к тебе относится. В очередной раз провоцировать ревность я не хочу. Хватит с меня концертов.

Взял телефон, набрал номер бухгалтерии. Ольга молча наблюдала, слегка склонив голову набок, будто изучала меня под новым углом.

— Алёна, переведите на счёт Ольги сумму по вчерашней заявке. Всё верно, подтверждаю.

Короткое «готово» в трубке, и я опускаю телефон.

— Готово, жди, — говорю, глядя ей в глаза. — Теперь можешь идти.

Но она не двигается с места. Сидит, скрестив ноги, и продолжает изучать меня этим своим пронизывающим взглядом.

— Выкладывай, Орлов. Что с тобой?

— С чего ты взяла, что со мной что‑то не так?

Она поднимает бровь — медленно, с тем самым выражением, от которого всегда становилось не по себе.

— Я тебя знаю с тех пор, как ты столы в кофейне протирал и жвачки из‑под них выковыривал. То, что с тобой что‑то творится, я поняла, глядя в твою спину, пока ты шёл к кабинету. Ты даже меня не заметил, — в её голосе звучит почти обида.

Молчу.

— Мне позвонить твоей бабушке?

Я резко поднял взгляд. Этот ход был из её «тяжёлой артиллерии». Бабушка — единственный человек, перед которым я не мог держать оборону.

— Не надо, — выдохнул я. — Всё в порядке.

— Макс, — она наклонилась вперёд, поставив ладони на стол, — ты за последние десять минут ни разу не посмотрел мне в глаза. Ты подтвердил перевод, даже не уточнив сумму. Ты не стал спорить про сроки. Это на тебя не похоже.

— Степанова – сказал на выдохе. Глаза Ольги распахнулись.

— Так – протянула она – Что с ней?

Черт. Ну вот как рассказать что бы не получить плевок в лицо, за мою тупорылось. И я не просто так говорю, она реально может это сделать.

— Увидел ее на встрече выпускников и...

— И поплыл, все на свете простил. Я правильно понимаю?

Я молчал. Да, я злюсь на нее, так сильно злюсь, что жить спокойно не могу. Столько лет прошло, мне казалось что я забыл. Так вот нет сука. Появилась и снова мой мир катится в черную дыру, из которой Ольга меня с трудом вытащила.

— Макс – сказала она громче, вырывая из собственных мыслей.

— То резюме, которое пришло пару дней назад – твою ж... что ж так говорить то тяжело.

— Да, новенькая наша, Алина кажется.

— Алина Ковалева, девичья фамилия Степанова.

— Да ты блять прикатываешься.

Глава 4

Ну а кто сказал, что будет просто?

Я сидела за столом, уставившись в монитор, где в двадцати вкладках мигали: аналитика, креативы, дедлайны и чат с дизайнером, который уже третий раз спрашивал «а ты точно хочешь этот розовый?».

Orion Group — это не работа, это марафон с гирями на ногах. Бренд-менеджер junior: звучит красиво, а на деле значит «делай всё, что не успевают остальные». За день я уже:

- разобрала целевую аудиторию для косметики премиум-класса (женщины 28–45, доход выше среднего, боятся морщин больше налоговой);

- написала три варианта слогана, все убили на летучке;

- согласовала пять макетов, из которых одобрили один, но с правками «сделайте потеплее, но не слишком»;

- ответила на 38 комментариев под тестовым постом (да, я теперь ещё и SMM-щик по совместительству);

- подготовила отчёт по ROI за прошлую неделю, который Максим Андреевич наверняка вернёт с пометкой «переделать».

И это только до обеда.

Игорь прошёл мимо, бросил на стол новую папку:

— Алина, вот ещё. Ребрендинг кафе. К пятнице презентация для клиента.

Я посмотрела на него так, будто он только что предложил мне родить тройню за выходные.

— Игорь, я же не железная.

— Знаю. Но Орлов сказал: «Ковалева справится». Лично.

Конечно. Лично.

Я открыла папку и чуть не завыла: 28 страниц технического задания, 12 точек, 3 концепции, всё нужно «вчера».

Телефон завибрировал.

Подруженька:

Жива?

Я:

Пока да. Но если через час не напишу — вызывай экзорциста. Или адвоката. Или обоих.

В 18:47 я всё ещё была в офисе. Свет погасили везде, кроме нашего этажа. Я дописывала последнюю правку, когда услышала шаги.

Он.

Максим остановился у моего стола. Без пиджака, рукава рубашки закатаны, галстук ослаблен. Впервые за день выглядел почти человеком.

— Ты почему ещё здесь? — голос тихий, но всё равно приказной.

— Потому что дедлайн завтра в девять, а я не успеваю, — честно ответила, не отрываясь от экрана.

Он молчал секунду, потом придвинул стул и сел рядом. Совсем близко. Запах его одеколона — ударил в ноздри. Я замерла.

— Покажи, что не успеваешь.

Я повернула ноутбук. Он пробежался глазами по презентации, потом взял мышку из моей руки. Пальцы коснулись моих — на долю секунды, но я почувствовала, как ток пробежал по коже.

— Вот здесь убери текст, оставь только фото и цену. Здесь поменяй шрифт. А вот этот слайд вообще выкинь — клиент просил минимализм.

Пять минут — и презентация стала выглядеть так, будто над ней работала команда из десяти человек.

Я смотрела на него круглыми глазами.

— Как ты это… так быстро?

— Привычка, — он пожал плечами, но в глазах мелькнуло что-то тёплое. — Иди домой, Ковалева. Завтра доделаешь.

— Но…

— Это не просьба.

Я начала собирать вещи. Он встал, но не ушёл. Стоял, смотрел, как я выключаю комп.

— Алина.

Я замерла с сумкой на плече.

— Ты справишься. Уверен, что справишься.

И ушёл.

Я осталась одна в пустом офисе, с горящими щеками и ощущением, что только что пережила мини-инфаркт.

Дома я упала на диван и написала Веронике:

Я:

Он только что спас мне жизнь. И я, кажется, снова влюбилась.

Или уволюсь.

Или и то, и другое одновременно.

Ответ пришёл через секунду:

Подруженька:

Держи меня в курсе. Попкорн уже греется.

***

Громкий стук вырвал меня из сна так резко, что я даже не сразу поняла, где верх, а где низ.

Телефон на тумбочке светился 05:03.

Пять утра.

Кто-то решил, что моё утро должно начаться с инфаркта.

Я лежала ещё секунду, пытаясь убедить себя, что это сосед сверху опять решил переставлять мебель. Но стук повторился: три тяжёлых удара, будто дверь выбивают тараном.

Спросонья мозг отключился. Я встала, накинула старый халат, босая прошлёпала к двери и, не глядя в глазок, повернула замок.

Дверь рванули на себя так, что я чуть не упала. В проём ввалились двое.

Высокие. Широкие. В чёрных куртках, с одинаково пустыми глазами. Один с татуировкой на шее, второй с шрамом через бровь. Оба пахли холодом и сигаретами.

Я отступила на шаг. Сердце в горле.

— А почему вас двое? — вырвалось само собой. Голос хриплый, но я всё-таки выдавила: — Справиться с одной маленькой хрупкой хватило бы и одного громилы.

Тот, что со шрамом, чуть скривил губы. Не улыбка, скорее оценка.

— Алина Викторовна, — произнёс он спокойно, будто мы на деловой встрече. — Что ж вы вруша-то такая? Говорили, отдадите. Говорили, разберётесь. А долг висит. Пятый месяц.

Он прошёл дальше в квартиру, не спрашивая разрешения. Второй остался у двери, скрестив руки на груди.

Я стояла посреди комнаты в мятом халате, с растрёпанными волосами и ощущением, что сейчас меня вывернут наизнанку.

— Не смотрите так, — выпалила я, когда он начал оглядывать стены, будто прикидывая, сколько за них дадут. — Квартира съёмная.

— А мебель? Техника? — спросил второй, не поворачиваясь.

— Местная. Всё, что у меня было своё, я уже продала. Даже обручальное кольцо. Даже мамин сервиз. Даже платье, в котором замуж выходила. Хотите — могу показать чек от ломбарда.

Тот, что со шрамом, остановился у кухонного стола. Пальцем провёл по пыльной столешнице.

— Слушай сюда, Ковалева, — сказал он всё так же ровно. — У нас терпение кончилось. Последний раз предупреждаем. Через неделю деньги на счету. Все. До копейки. С процентами.

Или мы тебя найдём. И тогда за шкирку — в подвал. Сначала выбьем зубы, чтобы не кусалась. Потом привяжем к батарее и пустим по кругу. Всех, кто захочет. По очереди. По двое. По трое. Пока не отработаешь каждый рубль. И поверь, там не спрашивают, хочешь ты или нет. Будешь глотать, пока не задохнёшься. Будешь брать в себя, пока не порвёшься. А когда закончим — выбросим в мусорный контейнер. С разбитым лицом и с тем, что от тебя останется между ног.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Внутри всё оборвалось.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица, но ноги не подкосились. Не позволила.

— Ого, — выдохнула я, стараясь не дать голосу дрогнуть. — Вы прям сценарий к фильму ужасов репетируете? Только забыли добавить: «и тогда она проснётся, потому что это был всего лишь кошмар». Жаль, я уже проснулась. И знаете что? Если вы думаете, что я испугаюсь двух клоунов в кожанках, то вы сильно переоценили свой рейтинг на Кинопоиске. Я уже пережила мужа, который сбежал с деньгами. Вы — просто следующая серия. Только с худшим гримом.

Тот, что у двери, хмыкнул. Первый шагнул ближе. Запах сигарет и дешёвого одеколона ударил в нос.

— Через неделю, и это только потому, что у меня сегодня хорошее настроение — повторил он тихо. — Не заставляй нас возвращаться.

Они вышли. Дверь захлопнулась.

Я осталась одна.

Щёлкнул замок.

Я медленно сползла по стене на пол.

Колени подогнулись сами собой.

И только тогда, когда услышала, как их шаги затихли в подъезде, я позволила себе разрыдаться.

Тихо. Без всхлипов. Просто слёзы текли по щекам, капали на халат, на пол.

Я обхватила себя руками, будто могла удержать то, что уже давно развалилось.

Глава 5

Я стояла перед дверью его кабинета, словно перед обрывом. Ладони вспотели, а сердце колотилось так бешено, будто внутри разбушевался барабанщик из рок‑группы, решивший отрепетировать соло.

«Входи, Алина, — шептала я себе. — Просто войди и скажи. Что он сделает? Убьёт? Нет, хуже — откажет. Или рассмеётся. Или… чёрт, да что угодно, только не стой тут, как идиотка».

Но ноги словно приросли к полу. В сознании навязчиво пульсировала сцена визита коллекторов — словно заноза, не дающая покоя. Их слова не были пустыми угрозами — это была реальность. Я хорошо запомнила их взгляды: холодные, пустые, лишённые малейшей жалости. Они не шутили.

А я… Я, всегда привыкшая справляться сама, теперь стояла здесь, готовая просить. Впервые в жизни. И дело было не в страхе перед долгами — я боялась смерти. Или того, что может оказаться хуже смерти.

Глубоко вдохнув, я постучала — тихо, робко, словно надеясь, что он не услышит.

— Войдите, — раздался его голос. Спокойный, уверенный. Как всегда.

Я толкнула дверь и переступила порог. Он сидел за столом, погружённый в изучение бумаг. Когда он поднял глаза, в них на миг промелькнуло удивление, но тут же скрылось за привычной маской босса.

— Ковалёва? Что‑то срочное?

Я замерла посреди кабинета, сжимая сумку так сильно, что побелели костяшки пальцев. Слова застряли в горле. «Давай. Просто скажи».

— Максим… помоги. По старой дружбе.

Он откинулся в кресле, слегка приподняв бровь. Тишина сгустилась, став плотной, как туман.

— Мы никогда с тобой друзьями не были.

Его слова ударили, словно пощёчина. Я моргнула, но не отступила. Конечно, не были. Мы были чем‑то большим. Или, может, меньшим. Но сейчас не время для воспоминаний.

— Я знаю. Но… мне нужны деньги. Можешь дать аванс? Я подпишу любые документы, готова работать на тебя хоть всю жизнь. Только помоги.

Он смотрел на меня несколько секунд — одну, вторую. А потом… рассмеялся. Тихо, но искренне, словно я рассказала нелепый анекдот.

— Аванс? Ты шутишь? — произнёс он, будто смахивая воображаемую слезу. — Ты работаешь тут от силы три дня. Какой аванс?

— Понимаю, но… мне больше не у кого просить. Я… я в полной заднице.

— Алина, — произнёс он спокойно, вставая. Подойдя, он присел на край стола напротив меня, скрестив руки на груди. — Как ты себе это представляешь? Ты стажёр. Если я дам тебе то, что ты просишь, это привлечёт лишнее внимание.

Дыхание перехватило, по спине пробежал холодок. Он не поможет.

— Ты же большой босс, Макс. Кому какое дело…

— Да, Алина, ты права, — перебил он. — Я тут босс. Но я бы не добился всего этого, если бы помогал каждому знакомому. А поверь, их было достаточно. Те, кто, как и ты, приходили и просили: деньги, работу, поддержку.

— Ты не поможешь, да? — голос дрогнул.

Он встал и подошёл ближе — слишком близко. Я уловила его запах: одеколон, смешанный с чем‑то тёплым, до боли знакомым. Взгляд его стал серьёзным, но в глубине таилось что‑то тёмное.

— Почему же… помогу.

Я замерла. Надежда вспыхнула — и тут же погасла, когда он продолжил:

— Но не просто так. Назови мне цену, и я заплачу столько, сколько захочешь.

— В каком смысле?

Он отошёл и снова опустился в кресло за столом.

— В прямом. Я заплачу из своего кармана, не авансом. Я заплачу за тебя.

Слова повисли в воздухе, словно ядовитый туман. Я уставилась на него, не веря своим ушам. Он предлагал мне… продать себя? За деньги? Как будто я — товар на полке.

Внутри всё перевернулось. Гнев, стыд, боль — всё сплелось в один жгучий ком.

— Ты сейчас шутишь?

Он улыбнулся.

— Я серьёзен как никогда. Ты уже однажды побежала за перспективой, за деньгами. Чем я хуже? Только в этот раз тебе не нужно ждать. Я дам столько, сколько захочешь, и даже больше — если постараешься. Чаевые.

— Урод, — прошипела я.

Он лишь слегка склонил голову.

— Ты… ты всерьёз думаешь, что я на это соглашусь?

Он слегка наклонил голову, изучая меня, словно редкий экспонат.

— А почему нет? Ты ведь уже здесь. Уже переступила порог. Уже попросила. Разница лишь в том,

что

ты готова отдать взамен.

Каждое слово било точно в цель. Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Я просила помощи. Не торговли.

— Помощь, — он развёл руками, — это всегда обмен. Ты даёшь что‑то — получаешь что‑то. Вопрос лишь в цене.

— У тебя всё сводится к цене?

— Жизнь сводится к цене, Алина. И ты это знаешь. Иначе не пришла бы сюда.

Тишина. Тяжёлая, давящая. Где‑то за окном пронёсся автомобиль, оставив после себя лишь эхо.

Я медленно разжала пальцы. Сумка скользнула по руке, чуть не упав на пол.

— Знаешь, что самое страшное? — тихо произнесла я. — Что ты прав. В каком‑то извращённом смысле. Но есть вещи, которые нельзя купить. Даже за все твои деньги.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья.

— Например?

— Достоинство. Уважение. Себя.

На секунду в его взгляде что‑то дрогнуло. Может, удивление. Может, раздражение. А может, и то, и другое.

— Гордость — это роскошь, которую могут позволить себе не все, — произнёс он наконец.

Я вскинула голову, встретив его взгляд прямо, без дрожи.

— А кто дал тебе право решать, кто может себе её позволить, а кто нет? Ты ведь… ты ведь никогда таким не был. Что с тобой стало, Максим?

Его лицо словно окаменело. Тишина взорвалась с оглушительным грохотом — он резко вскочил, опрокинув кресло, которое с лязгом ударилось о стену позади. Два шага — и он уже вплотную передо мной.

Горячая, почти болезненная хватка сомкнулась на моём подбородке. Пальцы впились в кожу, заставляя поднять лицо.

— А кто это сделал со мной, Алина? — прошипел он, приблизив своё лицо к моему так, что я чувствовала жар его дыхания. — Кто, а? Ты. Ты и сделала. Шесть лет назад. Помнишь? Ты выбрала

перспективу

. Ты ушла к тому, у кого были связи, деньги, будущее. Ты бросила меня — меня, который любил тебя так, как никто и никогда не полюбит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его голос дрожал от сдерживаемой ярости, но в нём звучало что‑то ещё — боль, старая, незажившая, отравляющая.

— Ты решила, что я недостаточно хорош. Что я не стою твоего времени. А теперь ты здесь. Просишь. У

меня

.

Он слегка встряхнул меня, заставляя смотреть в глаза.

— И знаешь что? Ты права. Я уже не тот парень, которого ты бросила. Потому что люди меняются, Алина. Особенно когда их топчут. Особенно когда те, кого они любят больше жизни, плюют на это чувство и уходят искать что‑то «лучшее».

Его пальцы скользнули от подбородка к шее, не сжимая, но и не отпуская — напоминание о его власти в этой комнате, в этой ситуации.

— Теперь я тот, кто решает, кому помогать. Тот, кто назначает цену. Тот, кто знает: всё имеет свою стоимость.

Я попыталась отстраниться, но он лишь усилил хватку.

— Макс, отпусти мне больно.

Его губы искривились в горькой усмешке.

Он не отпустил. Наоборот — рывком прижал меня к стене кабинета, так что спина ударилась о холодную поверхность с глухим стуком. Дыхание сбилось, воздух вырвался из лёгких. Его тело нависло надо мной — высокое, тяжёлое, неумолимое. Серо-стальные глаза горели теперь не холодом, а чем-то диким, первобытным. Жестоким.

— Больно? — прорычал он мне в лицо, дыхание обжигало кожу. — А мне было больно, Алина? Когда ты сбежала к тому типу с деньгами? Я тогда не спал ночами, представляя, как он тебя берёт. Как ты отдаёшься ему. И знаешь, что? Я ничего не мог сделать. Просто умирал внутри. По кусочкам.

Его свободная рука рванула юбку вверх — ткань затрещала по шву. Пальцы впились в бедро, оставляя красные следы, потом грубо задрали ногу, прижимая коленом к самому центру. Я дёрнулась, но он перехватил запястья и впечатал их в стену над головой — кости отозвались острой болью.

— Макс, прекрати! — выкрикнула я, пытаясь вывернуться, но он только сильнее вдавил колено, трущееся о меня через тонкую ткань.

— Прекратить? — он рассмеялся хрипло, без тени веселья. — Ты пришла вымаливать деньги. А теперь «прекрати»? За все придется платить Алина.

Его рот врезался в мой — зубы впились в губу до крови, язык ворвался грубо, как захватчик. Я замычала от боли, вкус железа заполнил рот. Рука на бедре сжалась сильнее, ногти вонзились в кожу, и он толкнулся тазом вперёд, имитируя толчки через одежду. Я почувствовала, как он трётся об меня — жёстко, болезненно, и тело предательски отозвалось теплом.

Он оторвался, глаза чёрные от ярости и желания.

Пальцы рванули трусики — ткань порвалась с треском, обнажив меня. Он впился в шею зубами, и рука скользнула вниз — грубо, без церемоний. Два пальца вошли сразу, растягивая, толкаясь глубоко и жёстко. Я вскрикнула, впиваясь ногтями в его руку.

— Скажи «нет», — прорычал он, двигая пальцами так, что стены кабинета поплыли. — Скажи «нет», и я остановлюсь. Но тогда — ничего не получишь. Ни копейки. Уйдёшь с пустыми руками и долгами.

Я задохнулась — слёзы жгли глаза, тело горело от боли и предательского жара. Его пальцы двигались безжалостно, большой палец давил на чувствительную точку, заставляя бёдра дрожать.

— Ублюдок… — простонала я, но ноги раздвинулись шире сами.

Он рассмеялся — жестоко, победно — и добавил третий палец, растягивая до предела.

— Ты не скажешь «нет». – прошипел он сквозь зубы. – Потому что прекрасно понимаешь, лучше я, чем кто то другой. Но поверь мне, лучше бы отказалась.

Он выдернул пальцы и оттолкнул меня — я сползла по стене, ноги не держали, всё внутри пульсировало от боли и пустоты. Он поправил брюки, где напряжение всё ещё было видно, и холодно бросил:

— Деньги будут на счету к вечеру. А теперь убирайся. Работу придется продолжать.

Глава 6

Шесть лет назад, я и представить себе не могла как обернется моя жизнь.

Что пошло не так? В какой момент?

С Максом мы начали встречаться на первом курсе. Я — отличница с конспектами в цветных маркерах, мечтами о красном дипломе и карьере. Он — хулиган с физвоспита, вечно в потрёпанной куртке, с синяками после тренировок и ухмылкой "правила не для меня".

Всё началось на лекции по маркетингу. Я пишу каждое слово, он вваливается последним, садится сзади и шепчет:

"Поделись конспектом, отличница?"

Я сую тетрадь, он хмыкает над моими "сердечками" и предлагает кофе. Должна была отказаться, но кивнула — в его глазах было что-то живое.

Учёба для него — фон, лишь бы не вылететь. На уме только бокс: тренировки до изнеможения, соревнования, синяки как трофеи.

"Учёба — для тех, кто боится жить,"

— говорил он, вытирая кровь с губы. А я таяла: ночные прогулки, поцелуи в раздевалке после победы, когда он врывался, весь в адреналине, и шептал:

"Ты моя удача, Алина."

Он жил здесь и сейчас, не обещал будущего. Я верила, что изменю его. Глупая, но с ним чувствовала себя живой.

Мы про встречались почти четыре года. Четыре года на пороховой бочке: ссоры до крика, расставания на неделю, потом слёзы, примирения в его машине или на той же лавке у общежития. Девчонки вились вокруг него роем — после каждого боя, после каждой тренировки.

"Макс, подскажи, как бить,"

— и уже рука на его бицепсе. Я ревновала молча, до крови кусая губы, а он только смеялся: "Ты же знаешь, ты одна."

Но я знала и другое: из него ничего не выйдет. Совсем. Диплом — на троечку, планы —

"побьюсь ещё годик, а там видно будет"

. А я уже видела: съёмные квартиры, долги, вечное "завтра".

И еще этот случай... (даже вспоминать тошно).

Ссора. Обычная. Я ору:

"Ты никогда не вырастешь!"

Он: "

А ты вечно всё планируешь, как старуха!

" Дверь хлопнула. Я осталась одна.

А тут Артём. Он крутился вокруг с первого курса: цветы, шутки, "Алина, ты заслуживаешь лучшего". Я отшивала — "занята". Но он не сдавался. Весёлый, умный, с большими реальными планами. Родители мои его обожали:

"Вот за таким держись, Алиночка, а не за тем... оборванцем"

. Постоянно промывали мозги:

"Максим — это приключение на одну ночь, а Артём — будущее"

.

И я сломалась.

А теперь стою в коридоре, прислонившись лбом к холодной стене. Ноги дрожали, будто по ним только что прошёлся каток. Внутри — пустота, но не та, что после слёз, а какая-то гудящая, будто кто-то выжег всё до тла.

Кабинет за спиной. Его запах всё ещё висел на мне: одеколон, ярость, власть.

Я не плакала. Пока. Просто стояла и дышала, как будто впервые за последние пять минут вспомнила, что это нужно делать.

«Деньги будут на счету к вечеру».

Его голос в голове — холодный, как лезвие.

«А теперь убирайся. Работу придется продолжать».

Я оттолкнулась от стены. Ноги несли сами — мимо стеклянных перегородок, мимо взглядов коллег, которые делали вид, что не замечают.

Кто-то кивнул. Я не ответила.

Кто-то улыбнулся. Я прошла мимо.

В туалете — заперлась в кабинке, села на крышку унитаза, уткнулась лицом в ладони.

Только тогда и прорвало.

Тихо. Без всхлипов. Просто слёзы — горячие, злые, солёные.

Капали на юбку, на пол, на мои босые мысли.

«Ты сама пришла».

«Ты не сказала "нет"».

«Ты позволила».

Я вытерла лицо рукавом. Хватит. Вышла и посмотрела в зеркало — глаза красные, волосы как после урагана. Губа изнутри прикусана, но уже не болит. Посмотрела на шею, руки, бедра. Ни единого синяка, хотя казалось следы будут.

«Работу придется продолжать».

Я выпрямилась.

Поправила юбку и снова посмотрела на себя.

— Пошел ты к черту Орлов. Пошел ты... – зло выплевывала, собственному отражению.

И вышла.

****

В шесть часов я выскочила из офиса, не обращая внимания на удивлённые взгляды коллег. Мой путь лежал к самому дорогому человеку — папе.

Мои родители придерживались строгих принципов воспитания. Мама посвятила жизнь преподаванию литературы в школе, а папа, бывший военный, теперь помогал ветеранам и занимался патриотическим воспитанием молодёжи.

Несмотря на их достойный труд, денег в семье вечно не хватало. Мама получала скромную учительскую зарплату, а папина пенсия, хоть и была достойной, не покрывала всех нужд. Они экономили на всём: носили одежду до последнего, редко позволяли себе развлечения, а отпуск проводили на собственной даче.

Я появилась на свет, когда родителям было уже за сорок. Возможно, поэтому они вложили в меня всю свою любовь и заботу, компенсируя материальные трудности духовными ценностями.

Но не смотря на это, отношения у нас были не из лучших, особенно с мамой, а все потому, что я, всегда делала все по своему. Рано вышла замуж, хотя они сами настаивали на Артеме, потом развелась.

За последние два года я впервые еду к ним, что то просить. Потому что выбора нет.

Через час я уже стояла у их дома и не могла решиться войти. Глубокий вдох — и я постучала. Дверь открыла мама.

— О, явилась. Неужто дождь пойдет?

— Привет, мам, — тихо ответила я, сжимая в руках сумку.

В этот момент из кухни вышел папа. Его глаза засветились от радости.

— Дочка! — он шагнул ко мне и крепко обнял. — Что ж не позвонила? Мы бы вкусненькое что-нибудь приготовили.

— Я не голодна, пап.

Мама недовольно поджала губы, но ничего не сказала.

— Проходи, не стой на пороге, — наконец смягчилась мама, отступая в сторону.

Я вошла в дом, где всё оставалось таким же, как раньше: те же занавески, тот же порядок на полках, тот же запах маминых пирожков.

— Присаживайся, — папа указал на диван в гостиной. — Бледная какая-то ты, хорошо кушаешь?

— Да, всё хорошо… ну… почти.

— Почти? — мама хмыкнула.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты дашь мне сказать или так и будешь напрягать? — процедила я сквозь зубы.

Знаю, что с родительницей так разговаривать не стоит, но ничего поделать не могу. Она никогда меня не понимала. И всё, что бы я ни делала, всё было не так.

— Пап, можно с тобой поговорить наедине?

— Ну конечно, — хмыкнула мама, — отец у нас всегда хороший, а мать плохая.

И ушла, бросив на стол полотенце, которое всё время держала в руках.

— Говори, Алина, помогу чем смогу.

Я сделала глубокий вздох.

— Пап, можешь взять мне кредит? У тебя прекрасная кредитная история, и… Я закрою долг, а сама буду работать и отдавать тебе.

— Всё так плохо?

Я кивнула.

— Я устроилась на работу, очень хорошую, и быстро всё тебе отдам, просто мне не дадут. А времени уже нет, я не успею.

— Сколько нужно?

— Шестьсот.

Он кивнул, а после молча встал и ушёл в сторону спальни. Через минуту вышел со свёртком в руках.

— Вот, тут пятьсот девяносто.

— Пап, но это же все твои сбережения…

— Бери, дочка. Ты же знаешь, для тебя мне ничего не жалко.

Слезы навернулись на глаза. Я обняла отца, впервые за долгое время чувствуя себя по-настоящему защищённой.

— Я все верну.

— Не надо, – похлопал меня по плечу – Я для тебя копил, правда на квартиру, но...

— Спасибо папочка.

На следующий день я все оплатила, а через пару минут пришло сообщение от неизвестного номера.

Неизвестный:

Хорошая девочка.

Меня аж передернуло.

Глава 7

Утро в офисе Orion Group началось с привычного гула: принтеры шипели, кофе-машины фыркали, а кто-то в углу уже ругался с поставщиком по телефону. Я сидела за своим столом, уткнувшись в монитор, где в Excel танцевали цифры по ребрендингу кафе. Голова гудела после бессонной ночи — папины деньги лежали на счету, долг погашен. Наверное стоит радоваться, я свободна, вот только, чувство, что это не конец.

Игорь плюхнулся на край моего стола с кружкой в руке, как всегда, с той мальчишеской ухмылкой, которая делала его похожим на большого щенка.

— Ковалева, ты опять выглядишь так, будто всю ночь сражалась с драконом. И проиграла. Кофе? — он подвинул свою кружку ближе. — Я добавил сахар, как ты любишь. Две ложки, чтобы не кисло было.

Я фыркнула, отрываясь от экрана.

— Спасибо, но если я выпью ещё одну, то начну вибрировать. А дракон... ну, скажем, он был в костюме и с галстуком.

Игорь расхохотался, запрокинув голову.

— О, это про Орлова? Слышал, он тебя чуть до обморока не довел. Презентация вышла огонь, кстати. Клиент в восторге. Ты — гений, Алина. А если серьёзно, как ты это провернула?

— Магия, — подмигнула я, чувствуя, как напряжение чуть спадает. С Игорем было легко. Он не лез в душу, не копал под прошлое, просто болтал и помогал. — А ты? Твой слайд с котиками в меню — это гениально или самоубийство?

— Гениально! — он хлопнул в ладоши. — Представь: "Кофе с молоком и мурлыканьем". Клиенты будут в очередь стоять. Орлов, конечно, скажет "уберите эту хрень", но мы его уговорим. Командная работа!

Мы оба прыснули, и я даже забыла на миг про синяки под глазами. Игорь наклонился ближе, тыкая пальцем в экран.

— Смотри, здесь убери этот график — он пугает. Добавь иконки с чашечками. И шрифт поменяй на что-то игривое. Типа, Comic Sans, чтобы Орлов инфаркт схватил.

— Comic Sans? — я закатила глаза, но уже хихикала. — Ты меня подставить хочешь? Ладно, давай попробуем. Если уволят — пойдём вместе в стартап с котиками.

— Договорились! — он подмигнул и уже открыл рот для очередной шутки, но воздух в отделе вдруг сгустился. Шаги. Тяжёлые, уверенные. Знакомые.

Максим остановился у нашего стола.

Без пиджака, рубашка идеально выглажена, но галстук чуть ослаблен — признак того, что утро у него было не из лёгких.

— Ковалева, — произнёс он ровно — Зайди ко мне в кабинет.

— Нет, — вырвалось у меня резко, громче, чем хотела.

Коллеги обернулись — как по команде. Шепотки, взгляды. Игорь кашлянул, пытаясь разрядить, но я уже пожалела.

Чёрт, Алина, что ты творишь?

— То есть... я занята, — поправилась быстро, голос дрогнул. — Дедлайн по кафе, презентация...

Его брови взлетели — медленно, с тем самым выражением, от которого у подчинённых обычно подгибались колени. В глазах мелькнуло раздражение, смешанное с чем-то тёмным.

— Алина Викторовна, — повторил он грубо, отчеканивая каждую букву, как удар. — Я сказал: зайдите ко мне. Сейчас.

Голос стал тише, но от этого только страшнее. Внутри у меня всё похолодело. Страх — настоящий, липкий, как паутина. Вчерашние воспоминания нахлынули: его хватка, пальцы, ярость в глазах. А если он снова...? Сердце заколотилось, ладони вспотели. Ноги сами встали, хотя мозг кричал "беги".

— Ладно, — пробормотала я, избегая взглядов коллег. — Иду.

Коридор казался бесконечным. Шаги эхом отдавались в ушах. Я вошла в его кабинет, дверь за мной закрылась с мягким щелчком — как капкан.

Он сел за стол, не предлагая мне присесть.

— Слушаю.

— Ты не дала реквизиты, куда отправить деньги. Я писал тебе вчера вечером. Ты не ответила.

Я моргнула. Да, сообщение от него пришло, когда я была у родителей. "Реквизиты. Срочно." Я увидела, но проигнорировала. Специально.

— Разве? — я достала телефон из кармана, и сделала вид, что ищу сообщение.

Он откинулся в кресле, глаза сузились.

— О, точно. Было. — ответила я наконец, с притворной улыбкой. — Но мне не нужны ваши деньги. Сама во всём разобралась.

— Правда? Каким это образом?

Я пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушной, хотя внутри всё кипело.

— Уж кто-то другой, чем вы.

Его лицо мгновенно покраснело от злости.

— Да что ты говоришь – прошипел он и встал.

Я инстинктивно отступила на шаг.

Если подойдет я успею убежать, но он остался стоять.

— Иди работай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Уж кто-то другой, чем вы.

Нашла у кого-то другого. У кого? Бывший? Друг? Любовник? Мысль о том, что она могла лечь под кого-то ещё, чтобы закрыть долг, сводила с ума. Зубы скрипнули. Если узнаю — убью. Обоих.

Я сел за стол, попытался врубиться в отчёты. Цифры расплывались. Голова гудела. "Сама разобралась". Лгунья.

Стук в дверь. Резкий, настойчивый. Я даже не обернулся сразу.

— Заходи, — буркнул, всё ещё глядя в монитор, но не видя ни хрена.

Дверь открылась. Вошёл Левон.

Адвокат компании, да, но не простой. У него контакты везде: от полицейских архивов до банковских баз. Те, что не должны быть у "простого адвоката". Он не спрашивает, как — просто делает. За это я ему и плачу.

— Я нашёл то, что ты просил, — сказал он без предисловий, кидая папку на стол. Толстую, с пометками. — Не спал ночь, но вот.

Я схватил её, открыл. Фото, документы, выписки. Алина Викторовна Ковалёва, урождённая Степанова. Сердце стукнуло сильнее.

Левон уселся в кресло напротив, скрестив ноги, и начал, не дожидаясь вопросов:

— Алина Викторовна Ковалёва, девичья Степанова. Родилась в Москве, училась в МГУ на экономическом, красный диплом. Вышла замуж за Артёма Сергеевича Ковалева сразу после универа — всё было идеально, по крайней мере снаружи. Муж — перспективный бизнесмен, стартапы, инвестиции. Жили в своей квартире, путешествия, никаких долгов. До тех пор, пока он не прогорел в одном проекте. Два года назад. Пытался встать — набрал кредитов, кучу. Не вылез. Тогда кредиты на себя начала брать она — под залог всего, что было. Квартиру забрали за долги, но закрылись не все. Вчера закрыла последний. Полностью. Живёт на съёмной квартире одна, с котом. Британская короткошёрстная, зовут Барсик, три года.

Я листал страницы, пальцы чуть дрожали от злости. Закрыла вчера.

— А муж что? — выдавил я, едва не скрипя зубами.

Левон откинулся, усмехнулся уголком рта — той своей фирменной ухмылкой, когда знает больше, чем говорит.

— Ковалев? Сбежал. Полтора года назад. Исчез с концами — местоположение неизвестно. Оставил её с долгами, запиской и пустыми счетами. Разводили заочно, без него. Она подала, суд прошёл быстро. Ищу его, Макс. Если нужно — найду. За пару дней. Связи работают.

Я закрыл папку. Внутри всё кипело. Сбежал сука.

— Найди, — сказал тихо, но Левон услышал.— И этого,у кого она взяла бабки.

— Уже. У родителей взяла.

— Откуда знаешь?

Он хмыкнул.

— Я же не спрашиваю тебя как ты тут работаешь, вот и не спрашивай, как работаю я.

— Левон – прорычал, давая понять, что это знать мне нужно.

Он выдохнул.

— Отследил ее телефон. После работы сразу поехала к родителям, потом домой, а утром в банк. Перевела деньги и приехала сюда. Ни с кем не говорила, ни с кем не переписывалась. Было только сообщение от тебя. Все. Вывод: деньги дали родители.

.Я откинулся в кресле, глядя на папку, как на гранату с выдернутой чекой. Родители. Конечно.

Лгунья. Маленькая, упрямая лгунья.

— Всё? — буркнул, захлопывая папку.

— Пока да.

— Найди Ковалева. И тех коллекторов. Хочу имена, адреса, кто за ними стоит.

Он кивнул, встал, поправил галстук.

— Сделаю. К вечеру будет.

Дверь закрылась за ним тихо, как всегда. А я остался с этим комом в груди — смесью ярости и... чёрт, облегчения? Она не легла под кого-то. Не продалась.

Телефон вибрировал. Ольга. Опять.

Сирена: Максимус, завтра презентация. И как бы мне не хотелось впутывать сюда новенькую, но это ее работа. Я посмотрела уже, скоро придет.

Я: Ок

Сирена: И держи себя в руках.

Я швырнул телефон на стол. Знаю. Всё знаю. Но остановиться не могу.

В дверь постучали. Не дожидаясь, вошла она. Алина. С папкой в руках, спина прямая, глаза — сталь. Не та, что вчера. Эта — боец.

— Максим Андреевич — сказала ровно, — Презентация по кафе. Готова. Хочу показать до обеда, чтобы правки внести.

Я повернулся. Она стояла в дверях, не входила. Как будто боялась переступить порог. Умница.

— Заходи.

Она шагнула, положила папку на стол. Не села. Руки скрестила — защита.

— Здесь всё. Концепции, бюджеты, таймлайн. Игорь помог с визуалами.

Я открыл папку. Листал медленно. Хорошо. Чёрт, даже лучше, чем я ожидал. Минимализм, но с душой. Не та хрень с котиками, которую Игорь предлагал.

— Неплохо, — сказал, не поднимая глаз. — Утверждаю. Клиенту покажем завтра.

Она кивнула. Молчит. Ждёт подвоха.

— Алина.

Она замерла.

— Деньги... ты взяла у родителей?

Её глаза расширились — на миг. Потом сузились.

— Это не твоё дело.

— Моё. Ты пришла ко мне. Просила.

— И ушла. Без твоих... услуг.

Слово "услуг" она выплюнула, как яд. Я усмехнулся. Встал, обошёл стол. Подошёл ближе. Она не отступила. Только подбородок выше.

— Гордая?

— А ты — мстительный ублюдок.

Прямо. Мне понравилось.

— На презентацию идем завтра вместе.

— Без меня ни как?

Усмехнулся.

— Совершенно ни как.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Утро презентации началось с того, что я три раза пролила кофе на блузку и в итоге надела ту, что с пятном от вчерашнего соуса. Классика. В зеркале — бледная, с тёмными кругами, но глаза горят. Не от энтузиазма, а от злости. Орлов решил тащить меня с собой — будто без моей физиономии клиент не подпишет контракт. Ладно, поиграем.

В машине он молчал. Я тоже. Только запах его одеколона заполнял салон, напоминая о том, что лучше бы забыть. Я смотрела в окно, считая фонари. «Не смотри на него, Алина. Не давай повода».

В зале клиента — кофе, рукопожатия, улыбки. Презентация прошла гладко: слайды кликали, цифры плясали, клиент кивал и в итоге остался доволен, как кот после сметаны. Контракт подписан.

Обратно ехали в той же тишине. Только теперь он усмехался уголком рта.

— Молодец, Ковалева. Не подвела.

— Стараюсь, босс. А то вдруг премии лишите.

Он хмыкнул, но в глазах мелькнуло что-то тёплое. Или показалось.

Машина остановилась у моего подъезда. Я моргнула — чёрт, он даже не спрашивал адрес. Следит за мной? Паранойя, Алина, успокойся.

— Спасибо, что подвёз, босс. Не ожидала такой заботы. Обычно ты меня только до стены довозишь.

Он не улыбнулся. Просто кивнул, смотря вперед.

Я выскочила, хлопнула дверью и пошла к подъезду.

И тут увидела их. Те двое. Стояли у входа, как два чёрных столба. Сердце ухнуло в пятки. Что они тут забыли? Я же всё вернула. Всё.

Они выпрямились, заметив меня и направились ко мне.

— Соскучились? — выдавила с усмешкой. — Или просто район патрулируете?

Молчание.

— Я всё вернула, — сказала громче. — Больше я вам ничего не должна. Чек есть, хотите — сфоткаю.

Тот, со шрамом, усмехнулся. Второй — тоже. Я повернулась — машина Максима всё ещё стояла. Он не уехал. Смотрел. Господи, только не выходи, пожалуйста.

— Деньги-то ты за себя вернула, — проговорил шрамный, подходя вплотную. — А вот за муженька — нет.

— Он мне не муж. Мы развелись.

— Но кредиты-то вы набрали в браке, — он наклонился ближе, дыхание в лицо. — Так что, сучка, общие. Так что плати.

Рука его сомкнулась на моём запястье — больно, как тиски. Я дёрнулась, но он только сжал сильнее. Боль прострелила до локтя.

— Отпусти, урод, — прошипела сквозь зубы, пытаясь вывернуться. — Я сказала: не должна.

Он только рассмеялся — низко, в горло. Второй подошёл сзади, дыхание на затылке.

— Не должна? — шрамный наклонился ближе, пальцы впились глубже. — Сейчас будешь должна по полной. И не только деньгами.

Я дёрнулась сильнее, каблук заехал ему по голени. Он охнул, но хватку не ослабил. Только глаза сузились.

— Смотри, какая бойкая, — прорычал он. — Люблю, когда дерутся. Дольше держатся.

В этот момент дверь машины Максима хлопнула. Шаги — быстрые, тяжёлые. Он шёл прямо к нам.

Мужчина обернулся и проследил за моим взглядом.

Максим остановился в двух шагах. Глаза — лед. Голос — тише, но от этого страшнее.

— Руки. Убери.

Шрамный усмехнулся, но пальцы разжались. Я вырвала руку, потёрла запястье. Останутся синяки.

— Иди куда шел, не твое это дело.

Я посмотрела на Макса.

Я посмотрела на Макса.

Он всегда казался огромным — не просто крупным, а по‑настоящему мощным. Широкие плечи, плотная мускулатура. Рядом с ним все эти «бугаи», которые в других обстоятельствах выглядели неприступными скалами, вдруг превращались в обычных здоровяков.

Сейчас, стоя в двух шагах, он будто заполнял всё пространство. Глаза — ледяной взгляд без тени сомнения. В его позе читалась твёрдая решимость: он не отступит.

И вдруг почему‑то стало спокойно.

— Алина, в машину, — прошипел он, а я словно застыла и не могла двинуться с места.

— В машину! — уже рявкнул он, и я сорвалась с места.

Не знаю, о чём он с ними говорил, но через пару минут Максим появился в машине. Сел, захлопнул дверь с глухим ударом, сжал руль так, что побелели пальцы. Ни слова. Только тяжёлое дыхание да взгляд, всё ещё ледяной, устремлённый вперёд.

Я втянула голову в плечи, прижалась к двери. Воздух будто наэлектризовался — каждый вдох колол лёгкие. Хотелось спросить, что теперь, но язык прилип к гортани.

Мотор взревел. Машина рванула с места, швырнув меня на сиденье. В зеркале заднего вида мелькнули фигуры — они даже не двинулись вслед. Только стояли и смотрели, как мы исчезаем за поворотом.

Тишина в салоне давила сильнее крика. Я наконец набралась смелости и тихо спросила:

— Что теперь?

Он не ответил. Только крепче сжал руль и прибавил скорость.

Я сидела, вжавшись в сиденье, и смотрела, как за окном мелькают размытые силуэты деревьев. Сердце колотилось где‑то в горле, каждый удар отдавался в висках. Максим молчал — и это молчание было хуже любых угроз.

Когда зазвонил его телефон, я невольно вздрогнула. Он ответил, но не произнёс ни слова — только слушал. Я пыталась уловить хоть что‑то из разговора, но слышала лишь невнятные обрывки. Его лицо не менялось, но я видела, как напряглись плечи.

— Куда ты меня везёшь?

Он даже не посмотрел в мою сторону.

— Ты хоть знаешь, сколько твой благоверный должен им?

Я замотала головой. Внутри всё сжалось от нехорошего предчувствия.

— Пять лямов, сука. Пять лямов. И это ещё без процентов.

Мир будто на секунду замер. Пять миллионов. Эти цифры не укладывались в голове. Как? Когда?

— Но… как? — голос звучал жалко, будто чужой.

Максим усмехнулся — резко, горько.

— Эти ребята не отпускают, когда кто‑то у них в долгу. Ты хоть представляешь, с кем он связался?

Я молчала. В глазах защипало, но я упорно моргала, не позволяя слезам пролиться.

— Они не прощают просрочек. Не делают поблажек. И уж точно не ждут, пока ты соберёшь деньги по крохам. Даже если твои родители продадут дом, этого все равно не хватит.

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль немного отрезвляла. Нужно думать. Нужно что‑то делать. Но что?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дорога тянулась бесконечно, а в голове крутились одни и те же вопросы: как он мог вляпаться в такое? И что теперь будет со мной?

Я украдкой взглянула на Максима. Его профиль был жёстким, словно высеченным из камня. Он знал больше, чем говорил. И от этого становилось ещё страшнее.

— Я... разберусь.

Он снова усмехнулся и в этот раз посмотрел на меня.

— Да? И каким образом?

Глава 10

Машина наконец остановилась. Я даже не сразу поняла, где мы — тёмный двор, высокий забор, современный дом с огромными окнами, подсвеченными мягким светом. Не мой район, не мой мир. Максим заглушил мотор, но не вышел. Просто сидел, сжимая руль, как будто это могло удержать его от взрыва. Я ждала. Молча. Потому что слова кончились ещё на полпути сюда.

— Выходи, — наконец буркнул он, не глядя на меня.

Я толкнула дверь и ступила на гравий. Ноги всё ещё дрожали от адреналина, запястье ныло от хватки того громилы.

Он вышел следом и пошёл к дому, не оглядываясь. Я стояла как идиотка.

— Зачем я тут? — вырвалось у меня, голос хриплый, как после крика.

Он остановился у двери, повернул ключ. Дверь открылась с тихим писком. Только тогда обернулся. Глаза — тёмные, злые, как у волка перед прыжком.

— Хочешь вернуться туда и порадовать их своим присутствием — вперёд. Удерживать насильно тебя тут не буду.

Слова ударили, как пощёчина. Я представила тех двоих у подъезда — их ухмылки, руки, запах сигарет. Пять миллионов. Пять, чёрт возьми, миллионов. Откуда? Артём, что ты натворил? Я сглотнула, но горло пересохло.

— Ты мне поможешь? — тихо спросила, ненавидя себя за это.

— Ты снова просишь?

Он шагнул ближе. Один шаг — и воздух между нами сгустился. Дышать стало тяжело, грудь сжало. Его запах — одеколон, злость, что-то мужское и опасное — ударил в ноздри.

Я отступила назад и упёрлась в капот машины.

— А ты просто помочь не можешь, не просив… то, что просишь.

— Я благотворительностью не занимаюсь.

Его рука поднялась — медленно, почти лениво — и коснулась моей щеки. Я вздрогнула, но не отстранилась. Сердце колотилось так, что, наверное, он слышал.

— У тебя всё так плохо с женщинами? — выпалила, стараясь звучать дерзко, но голос предательски дрогнул. — Зачем тебе я сдалась?

Он наклонился ближе. Его губы почти коснулись моего уха, дыхание обжигало кожу, заставляя мурашки бежать по спине. Боже, почему я его боюсь и одновременно хочу…

Тепло разливалось по телу, вопреки всему, вопреки здравому смыслу и страху. Каждая клеточка будто ожила, отозвавшись на его близость необъяснимым, почти болезненным напряжением. Внизу живота стягивался тугой узел, дыхание становилось всё более прерывистым. Я пыталась собраться с мыслями, но они рассыпались, как песок сквозь пальцы, стоило ему лишь чуть передвинуться, ещё на миллиметр сократить расстояние между нами.

— Тут нет логического объяснения. Просто хочу. А если я что‑то хочу — то получаю это.

Его рука скользнула вниз — по шее, по ключице, остановилась у выреза блузки. Пальцы замерли, но давление было ощутимым. Внутри всё перевернулось: страх, злость и что‑то ещё, запретное, что я ненавидела в себе.

— Но я не хочу, — выдохнула я, наконец собрав волю в кулак. Голос звучал тихо, но твёрдо. — Я сказала «нет».

Он не отстранился. Лишь чуть склонил голову, изучая меня взглядом, от которого по спине пробежал холодок. В его глазах читалось явное недоверие — он прекрасно видел, как дрожат мои пальцы, как учащённо бьётся жилка на шее, как предательски горят щёки.

— Не хочешь? — тихо переспросил он, и в его голосе прозвучала едва уловимая насмешка. — Тогда почему ты до сих пор не оттолкнула меня? Почему не кричишь, не зовёшь на помощь?

Я молчала, потому что не нашла ответа. Потому что каждое его слово било точно в цель. Потому что где‑то глубоко внутри я действительно хотела этого — вопреки страху, вопреки гордости, вопреки всем «нельзя».

Его пальцы слегка сжали ткань блузки, и от этого прикосновения по телу прокатилась волна жара. Я судорожно втянула воздух, пытаясь удержать последние остатки самоконтроля.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь, — прошептал он, наклоняясь ещё ближе. — И я это вижу.

Я закрыла глаза, борясь с собой. Где‑то на краю сознания билась мысль: «Надо остановиться. Сейчас. Пока ещё можно». Но тело отказывалось подчиняться, а сердце продолжало бешено стучать, словно вторя его словам.

— Отпусти… — прошептала я, но даже для меня это прозвучало скорее как мольба, чем как приказ.

Он замер. На миг. А потом наклонился ещё ближе.

— Лгунья.

Его губы врезались в мои — не нежно, не вопросительно. Жёстко, требовательно, как наказание. Я замычала, пытаясь оттолкнуть, но руки сами вцепились в его рубашку. Он прижал меня к себе — тело к телу, тепло сквозь ткань. Вкус — кофе, злость, он сам. Голова закружилась.

Он оторвался первым. Глаза горели.

— Заходи в дом.

— Нет.

Он склонил голову набок, уголки губ дрогнули в усмешке.

— Могу ведь и силой затащить.

— Ты не посмеешь.

— Уверена?

Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на губах, потом опустился ниже. В этом взгляде не было ни сомнения, ни колебаний — только холодная, расчётливая решимость. Я попыталась отступить, но за спиной был лишь холодный металл капота.

Не говоря больше ни слова, он резко развернул меня и прижал к машине. Ладони упёрлись в нагретый металл, а его тело прижалось ко мне сзади, лишая последних иллюзий о возможности сопротивления. Я рванулась, но хватка была железной.

— Пусти! — голос дрогнул, выдавая панику.

Он лишь усмехнулся, наклонившись к моему уху:

— А теперь скажи это ещё раз. Громко. Чётко. Посмотрим, насколько ты уверена.

Я закрыла глаза, пытаясь собраться с силами, но его дыхание на шее, тяжесть тела, невозможность пошевелиться — всё это смешивалось в один сплошной поток ощущений, от которого кружилась голова. Где‑то на краю сознания билась мысль о том, что нужно кричать, звать на помощь, но голос словно застрял в горле.

Его рука скользнула вдоль моей спины, вызывая волну мурашек, от которой подкосились колени.

— Ну что, повторим? — прошептал он, чуть ослабив хватку, словно давая последний шанс.

Я сжала пальцы, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь найти опору в физической боли. Но ответ, сорвавшийся с губ, прозвучал едва слышно:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пожалуйста…

Его рука скользнула под юбку, и я вздрогнула, ощутив горячее прикосновение к обнажённой коже. Пальцы уверенно двинулись выше, к промежности, вызывая волну дрожи, от которой подкосились колени. Я попыталась отстраниться, но он лишь крепче прижал меня к капоту, лишив последней иллюзии выбора.

— Всё ещё будешь утверждать, что не хочешь?

Я не ответила. Не смогла. Каждое его прикосновение выбивало слова из головы, оставляя лишь пульсирующий жар, растекающийся по всему телу.

Он резко развернул меня лицом к себе. В глазах — ни тени сомнения, только голодный огонь, от которого внутри всё сжималось в тугой узел. Одним движением он задрал юбку до талии, и прохладный воздух коснулся разгорячённой кожи, лишь усиливая остроту ощущений.

— Посмотри на меня, — приказал он, и я подняла взгляд, встречаясь с его пылающим взором.

Его пальцы скользнули ниже, коснулись меня там, исследуя, дразня, заставляя меня непроизвольно податься навстречу. Я закусила губу, пытаясь сдержать стон, но он вырвался сам — тихий, дрожащий, полный капитуляции.

Не отрывая взгляда, он расстегнул брюки, высвободил напряжённый член. Я судорожно втянула воздух, осознавая, что отступать уже некуда. Его рука крепко сжала моё бедро, направляя, заставляя встать чуть шире.

Первый толчок вырвал из груди вскрик. Я вцепилась в капот, чувствуя, как металл холодит ладони, контрастируя с огнём, пожирающим всё внутри. Он двигался резко, уверенно, погружаясь глубже с каждым толчком, не оставляя шансов на сопротивление. Каждое движение отзывалось волной жара, от которой темнело в глазах.

Я закрыла глаза, пытаясь ухватиться за реальность, но она рассыпалась на осколки ощущений: его тяжёлое дыхание, стук сердца, бившийся в ушах, жар его тела, сливающегося с моим в едином ритме.

— Смотри на меня, — повторил он, и в голосе прозвучала сталь.

Я подчинилась. И в этот момент всё вокруг перестало существовать. Остались только его глаза, горящие неистовым огнём, и это безумие, поглощающее нас целиком.

Его движения становились всё резче, всё яростнее. Я уже не пыталась сдерживаться. Стоны срывались с губ, смешиваясь с глухим стуком сердца, с шорохом ткани, с тяжёлым дыханием. Мир сузился до этих ощущений, до этого момента, до него.

Я чувствовала, как внутри нарастает напряжение — тугое, пульсирующее, готовое разорваться в любой момент. Каждая мышца дрожала, каждое нервное окончание пылало, требуя освобождения.

В какой‑то миг я интуитивно сжала внутренние мышцы, усиливая ощущение. Он резко втянул воздух, а затем глухо застонал мне в шею, на мгновение замер, словно пытаясь взять себя в руки.

— Не хулигань, — прошептал он, и в его голосе прозвучала хриплая угроза, от которой по телу пробежала новая дрожь. — Иначе останешься неудовлетворённой.

Его слова, произнесённые низким, прерывистым шёпотом, лишь подстегнули моё возбуждение. Я закусила губу, пытаясь сдержать улыбку, но тело уже реагировало на эту игру — ещё сильнее, ещё отчаяннее.

Он отстранился на миг, чтобы взглянуть мне в глаза, и в этом взгляде читалось явное предупреждение. Но уже в следующее мгновение его движения стали ещё более резкими, почти отчаянными, будто он сам боролся с нахлынувшим желанием.

Я снова поддалась инстинкту, повторив движение — сжала мышцы, наслаждаясь тем, как он реагирует. Его пальцы впились в мои бёдра ещё сильнее, а из груди вырвался низкий, почти звериный рык.

А затем мир снова взорвался ослепительными вспышками.

Я закричала, выгибаясь в его руках, чувствуя, как тело содрогается в неистовом ритме, как каждая клеточка пылает, растворяясь в этом всепоглощающем наслаждении.

Он последовал за мной почти сразу — его дыхание сбилось, движения стали хаотичными, а затем он замер, глухо застонав, прижимая меня к себе так крепко, что, казалось, кости вот‑вот хрустнут.

И тут он резко отстранился, разорвав контакт так внезапно, что я едва не потеряла равновесие. Не глядя на меня, принялся застёгивать брюки — движения чёткие, резкие, будто каждое лишнее мгновение рядом было ему в тягость.

Он застегнул ремень, провёл рукой по волосам, затем медленно обернулся. Взгляд — ледяной, оценивающий.

— В дом, Алина, сейчас же.

Я вздрогнула от этого тона, от этой внезапной отчуждённости. Руки дрожали, когда я пыталась поправить одежду, пальцы не слушались, а внутри разрасталась странная пустота — липкая, холодная, совсем не похожая на недавний жар.

— Иди, — повторил он, и в этом слове прозвучало нечто такое, от чего по спине пробежал холодок. — Я следом.

И я пошла. Ноги подкашивались, каждый шаг давался с трудом, словно земля уходила из‑под ног. Меня била мелкая дрожь — то ли от остывающего тела, то ли от нарастающей паники. В ушах стучала кровь, заглушая все звуки, кроме его тяжёлых шагов позади.

Дверь дома казалась непреодолимой преградой. Я потянулась к ручке, но пальцы скользнули по металлу — они были слишком влажными, слишком непослушными. Наконец, с третьей попытки, мне удалось открыть дверь.

Прохладный воздух внутри ударил в лицо, отрезвляя, но не избавляя от липкого ощущения нереальности. Я сделала несколько шагов, остановилась, не зная, куда двигаться дальше. Тело всё ещё пульсировало от пережитого, но теперь к этому примешивалось что‑то новое — страх, растерянность, горькое понимание, что всё только начинается.

Он вошёл следом, закрыл дверь и повернулся ко мне. В полумраке прихожей его глаза блестели холодно и неумолимо.

— Раздевайся, — произнёс он ровным, безэмоциональным голосом. — И не заставляй меня повторять.

Глава 11

Я сидел в кабинете, глядя в панорамное окно на утренний Москва-Сити. Понедельник. Девять утра. Пальцы сами потянулись к губе: свежая ранка, ещё саднит. Улыбнулся, вспоминая вчерашний вечер.

Телефон коротко вибрировал на столе.

Сирена: В кабинете?

Я: Да.

Сирена: Иду.

Я откинулся в кресле и закрыл глаза. В голове всё ещё стоял вечер воскресенья. Если кто и сможет меня сейчас встряхнуть, то только Ольга.

… Мы познакомились семь лет назад.

Я только-только закончил МГУ, экономический факультет, красный диплом, но работа в банке или консалтинге казалась мне могилой. В двадцать три я уже знал, что хочу своё. Просто не знал, как. Подрабатывал аналитиком-фрилансером по ночам, а днём протирал столы в кофейне на Тверской, чтобы платить за аренду и тренировки. Лицо в тот день было разбито после вчерашнего спарринга, но я привык.

Она сидела в углу. Красивая женщина лет в строгом костюме, с ноутбуком и чашкой остывшего латте. Говорила по телефону, голос ледяной:

— …потому что ваш DCF-модель считает EBITDA как прибыль до уплаты налогов, идиоты! У меня вся оценка компании летит к чертям! Если вы не переделаете это за час, я найду другого, кто умеет считать деньги, а не рисовать циферки!

Она бросила трубку, хлопнула крышкой ноутбука так, что я вздрогнул за стойкой. Потом тихо, но чётко выругалась: «Да чтоб вас всех…»

Я вытирал соседний столик и не удержался. Подошёл.

— Извините, что вмешиваюсь, — сказал я, — но у вас там ошибка в формуле дисконтирования. Вы, похоже, берёте WACC без учёта странового риска. Поэтому и NPV отрицательный.

Она подняла глаза. Карие. Острые. Секунду изучала моё разбитое лицо, потом бейдж «Максим».

— И ты это… откуда знаешь? — спросила медленно.

Я пожал плечами.

— Окончил экономический МГУ. Специальность: корпоративные финансы и оценка бизнеса. Только диплом где-то в ящике валяется, а я тут столы протираю, потому что инвестбанки хотят три года опыта, которого у меня нет, а я хочу есть сегодня.

Она прищурилась.

— Проиграл? — кивнула на моё лицо.

— Никогда не проигрываю, — ответил. — Это просто напоминание, что расслабляться нельзя.

Она вдруг встала, подошла ближе, взяла меня за подбородок (я даже не дернулся) и повернула лицо к свету.

— Сядь, — сказала. Нет. Приказала.

Я сел.

Она открыла ноут снова, повернула ко мне экран.

— Сделай правильно.

Я открыл её модель. Пятнадцать минут: поправил WACC, добавил страновую премию, пересчитал терминальную стоимость по Gordon, перекинул долг в правильные строки. NPV вышел +187 миллионов. Чисто.

Она смотрела молча. Потом медленно выдохнула.

— Ты серьёзно это за пятнадцать минут сделал?

— Ну, я же говорил.

Она откинулась на спинку стула, впервые улыбнулась. По-настоящему.

— Максим...

— Орлов.

— Ольга Стёпина. Идем. – встала и направилась к выходу.

— У меня смена.

Она остановилась и даже не повернулась, а после вышла из кафе. Незнаю почему, но я тут же все просил и пошел за ней. Тогда то я и познакомился с «Пупсиком».

Ольга влетела в кабинет и громко хлопнула дверью. Села на против.

— Ну что, Максимус, расскажи мне, какого чёрта ты творишь с этой девочкой. И почему у тебя губа разбита?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

Боже, ну и суббота выдалась. Началась с «просто отвези меня домой после презентации», а закончилась тем, что я стою в прихожей какого-то дворца из стекла и бетона и слышу команду: «Раздевайся».

Я честно думала, что сейчас будет второй раунд «давай-ка я тебя тут же на коврике», но нет. Этот псих просто не выносит грязи.

У него в доме настолько чисто, что я сначала решила, что это выставочный образец из IKEA, куда людей вообще не пускают. Ни пылинки, ни крошки, ни случайного носка. Даже воздух, кажется, проглаживают утюгом перед тем, как впустить. А я в этот момент — мятая, вспотевшая, с размазанной тушью и следами его рук на бёдрах. Короче, ходячее пятно на его идеальной репутации.

Поэтому «раздевайся» прозвучало не как прелюдия, а как приказ санитара в психушке: «Снимай всё, заразная, и в душ на час, пока не отмоешься до блеска».

Я пошла. Потому что спорить с человеком, который только что трахнул тебя на капоте собственного «Мерседеса», а потом смотрел так, будто уже жалеет, что не протёр потом машину антибактериальными салфетками, как-то не тянуло.

Душ был размером с мою съёмную квартиру. Я сидела там, наверное, час двадцать, пока кожа не стала красной, как варёный рак, и не начала сходить клочьями. Плакала, естественно. Потому что ну а как иначе: пять лямов долга, бывший где-то в бегах, коллекторы с фантазией порнорежиссёров, а я тут моюсь в доме у мужика, которого когда-то бросила, потому что «у него нет будущего». Ирония, привет, садись, чаю налью, только сначала найди чашку — все на своих местах, подписанные, вылизанные до блеска.

Выхожу из душа — на полочке аккуратно сложена белая мужская футболка. Пахнет порошком и его одеколоном. Надела. Доходит до середины бедра, как самое короткое платье в моей жизни. Чувствую себя героиней дешёвого эротического романа: «Босс, которого я бросила, дал мне свою футболку, и теперь я выгляжу как девочка по вызову, которая забыла остальную одежду в такси».

Открываю дверь — а он стоит напротив. Прислонился к стене, руки в карманах, смотрит. Молча. Как маньяк из хорошего триллера, который уже всё решил за тебя. Шагнул ближе. Я втянула воздух, готовая к чему угодно: к поцелую, к пощёчине, к тому, что он сейчас скажет «на колени, должница». А он просто стоит в десяти сантиметрах и… ничего. Ни прикосновения. Ни слова лишнего. Только взгляд — такой, что я чуть не извинилась за то, что вообще родилась.

— Гостевая в конце коридора справа, — говорит. И уходит. Просто развернулся и свалил, как будто я доставка еды, которую уже принял.

Я дошла до комнаты, рухнула на кровать (постель, кстати, заправлена по-армейски, уголки можно порезать) и вырубилась. Как будто организм сказал: «Всё, Алиночка, лимит позора на сегодня исчерпан, спим».

И вот воскресенье.

Я решила, что лучше сдохнуть от голода в этой белой тюрьме, чем выйти и снова увидеть его рожу.

Так что весь день я героически просидела в комнате. Лежала, смотрела в потолок, считала трещинки (их ноль, потому что потолок тоже идеальный), засыпала, просыпалась, снова засыпала. Голод сначала стучался вежливо: «Эй, хозяйка, может, поешь?» Потом перешёл на крик: «ЖРАТЬ ДАВАЙ, СУКА!» К вечеру я уже видела галлюцинации в виде шаурмы с двойным мясом.

И вот, когда я уже начала мысленно прощаться с жизнью и составлять завещание (коту Барсику — диван, Веронике — мой запас просроченного вина), голод победил гордость. Я вылезла из комнаты. Босиком. В одной футболке. Как зомби из «Ходячих мертвецов», только вместо мозгов мне нужны были пельмени.

И конечно, он сидел на кухне. В футболке и шортах. Пил воду из бокала. Лазил в телефоне. Красавчик, мать его.

Я застыла в дверях.

— Вышла наконец, — говорит с лёгкой ухмылочкой.

— Ты меня притащил сюда силой.

Встаёт, идёт к раковине, моет свой идеально чистый бокал, вытирает его полотенцем до зеркального блеска и ставит на место. Я стою и чуть не ржу: чувак, ты серьёзно? Ты что, каждый раз после глотка воды устраиваешь ритуал очищения?

— Но в комнате заперла ты себя сама, — спокойно говорит он. — Ужин в холодильнике. Я в подвал.

Идёт к какой-то двери в углу.

— А что в подвале? — вырывается у меня, прежде чем успеваю подумать.

Он останавливается. Медленно поворачивается. Улыбается так, что у меня всё внутри сжимается.

— Хочешь проверить?

Я молчу. Потому что знаю: если скажу «да», то либо увижу там его личный спортзал, либо цепи на стенах. А с этим психом пятьдесят на пятьдесят.

— Кстати... – он снова поворачивается – Твои вещи у входа, утром привезли.

И уходит вниз.

***

Я подошла к холодильнику и открыла дверцу. И тут идеальный порядок: бутылки с водой в ряд, овощи в контейнерах, йогурты по срокам годности. И посередине — контейнер из ресторана, с наклейкой "Для А. Ковалевой". С каких пор он стал таким чистюлей?

Я вытащила контейнер — внутри салат с креветками, стейк и овощи на гриле. Я была так голодна, что просто вцепилась в еду вилкой и съела всё за три минуты. Даже вкуса не почувствовала — только тепло в желудке и ощущение, что наконец-то не умру от истощения в этой белой тюрьме. Ладно, хоть не отравил.

Голод отступил, сменившись злостью. "Спасибо, босс, за заботу. А теперь можно мне свалить отсюда?"

Но любопытство — это моя вечная проблема. Оно всегда побеждает страх. "Что там в подвале? Тела бывших? Или просто винный погреб?" — и, вместо того чтобы бежать, тихо пошла к двери, которую он открыл.

Сначала переоделась. В вещах, которые привезли (спасибо, слуги невидимые), нашла футболку и спортивные шорты.

Перед тем как спуститься, заглянула в холодильник снова, схватила сосиску и тихо, на цыпочках, пошла вниз по ступенькам.

Цепей там не было.

Ни пыточных инструментов, ни скелетов в шкафу. Просто спортзал. Большой, с грушами, рингом в центре, кучей инвентаря: гири, маты, беговая дорожка. И он — Максим — в центре, бьёт по груше. Без рубашки, в шортах, потный, мышцы перекатываются под кожей. Зрелище... завораживающее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как в кино: каждый удар — точный, мощный, с таким звуком, будто груша вот-вот взорвётся. Он двигается грациозно — нога, кулак, поворот.

Я села на ступеньки, прижалась к стене и просто смотрела. Не могла отвести глаз. "Чёрт, он всё ещё в форме. А я думала, боссы только за столом мышцы качают, подписывая контракты".

Он заметил меня не сразу. Ударил ещё раз, развернулся — и замер. Смотрит. Я тоже. Тишина, только его дыхание — тяжёлое, ровное.

— Ты хоть её сварила? — спрашивает, кивая на сосиску в моей руке.

Я откусываю кусок — сырой, холодный, но вкусный. Знаю, что он это ненавидит.

— Знаешь же, что нет.

— Это ужасно, — говорит он, морщась, и хватает полотенце с вешалки. Вытирает пот с лица, шеи, подходит ближе. Медленно, как хищник.

— Я люблю их сырыми, — отвечаю, жуя.

— Знаю, — бормочет он и наклоняется ко мне. Близко. Слишком близко. Запах пота, одеколона, его кожи — ударяет в голову. Я поднимаю ногу, упираюсь ступнёй в его живот — твёрдый, как камень, — и запихиваю в рот остатки сосиски. Он жуёт, не сопротивляясь, но глаза темнеют.

— Всё ещё боксируешь?

— Только для поддержания формы, — отвечает он, проглатывая.

Я отталкиваю его аккуратно ногой — он не сопротивляется, но усмехается.

— А ринг зачем?

— Для развлечения. По боксируешь со мной?

— Я не умею.

— Да ладно, неужели забыла то, чему я тебя учил?

— Не забыла.

Он берёт перчатки с полки, бросает мне пару — лёгкие, красные.

— Пойдём, уверен, тебе очень хочется набить мне морду.

— Да, но знаю, что не получится, — отвечаю, но всё равно встаю, надеваю перчатки. Руки дрожат, но не от страха — от адреналина. Хорошо, что надела футболку и спортивные шорты, иначе бы на ринге в платье выглядела как идиотка.

— Как знать, может, я поддамся, — говорит он, надевая свои.

И мы выходим на ринг.

Я ступаю на мат — упругий, чуть пружинит. Он напротив, расслабленный, но в глазах — вызов.

***

Я стою на ринге, перчатки кажутся слишком большими для моих рук, но я сжимаю кулаки, чтобы не показать, как внутри всё трепещет. Максим напротив — расслабленный, как будто это для него не бой, а разминка перед сном. Его мышцы перекатываются под кожей, пот блестит на торсе, и я стараюсь не смотреть ниже пояса, потому что, чёрт, это отвлекает. "Соберись, Алина. Это не стриптиз, а бокс. Бей его, пока не размазала по мату все свои обиды".

— Давай, нападай первой, — говорит он, поднимая руки в защитную стойку. Глаза его искрятся — не злостью, а каким-то азартом, как будто он меня дразнит.

Я делаю шаг вперёд и бью правой — прямой удар в лицо, как он когда-то учил. Но он просто уворачивается, чуть отклоняясь в сторону, и мой кулак режет воздух. "Быстрее ветра, сукин сын", — ругаюсь про себя.

— Не торопись, — подсказывает он спокойно, не опуская рук. — Смотри на плечи, не на глаза. И переноси вес на переднюю ногу, иначе удар слабый.

Я злюсь, но слушаюсь. Снова замахиваюсь, на этот раз переношу вес, как он сказал. Бью — и он опять уворачивается, но на этот раз ближе, я чувствую, как перчатка скользит по воздуху у его щеки. "Почти!" У меня получается лучше, адреналин бьёт в виски.

— Хорошо, — хвалит он. — Теперь серию: левый джэб, правый кросс.

Я пробую, он прикрывается рукой, и мой кулак бьёт по его перчатке с глухим шлепком. Больно, но приятно — как будто я наконец достаю до него.

Он контратакует — не сильно, но ощутимо: лёгкий удар в плечо, от которого я ойкаю и отступаю. Боль вспыхивает, но не острая, скорее как толчок, чтобы раззадорить и получается. Потому что внизу живота тут же сладостно потянуло.

— Ой!

— Да ладно, — смеётся он, — я даже одного процента не вложил в удар. Давай дальше, не стой.

Мы кружим по рингу, и между ударами начинается разговор — как будто каждый хук или джэб подчёркивает слова. Я бью правой — он уворачивается.

— Что с долгом? — спрашиваю, задыхаясь. — Откуда пять лямов?

Удар — он блокирует, мой кулак скользит по его руке.

— Твой бывший набрал у неправильных людей, — отвечает он, контратакуя, — Не в банке, а у тех, кто проценты считает не по ставке ЦБ.

Я бью.

— Ты поможешь? — вырывается у меня с очередным хуком. Он уворачивается, но я задеваю его руку.

— Всё зависит от тебя, — говорит он, нанося лёгкий удар в бок — ощутимо, но без злости.

— И что мне делать? — бью правой, он блокирует.

Он останавливается на миг, опускает руки чуть ниже, глаза его темнеют.

— Быть моей.

Я не думаю, просто бью — прямой правый в лицо. Попадаю! Кулак врезывается в лицо. Кровь на губе выступает мгновенно.

Он отшатывается, вытирает кровь тыльной стороной перчатки. Смотрит на меня — не злится, а усмехается, как будто гордится.

— Никогда не опускай руки, — говорю я, повторяя его же слова из прошлого.

Он рванулся вперёд — не как человек, а как стихия, сметающая всё на своём пути. Ни замаха, ни предупреждения: только размытая тень и удар, от которого плечо взорвалось болью. Я вскинула руки — поздно. Кулак впечатался в дельтовидную мышцу с такой силой, что рука онемела. Тело повело вбок, и тут же его нога врезалась в подколенную впадину — не подсечка, а полноценный выверт.

Падение вышло не кинематографичным. Никакой плавной траектории: я просто рухнула спиной на мат, будто мешок с песком. Воздух вышибло так, что первые секунды я могла только хрипеть, хватая ртом пустоту. А он уже навис сверху — горячий, тяжёлый, пахнущий потом и адреналином.

Его колено вклинилось между моих ног, прижимая бёдра к мату. Руки сомкнулись на запястьях с железной хваткой — не вырваться. Я дёрнулась, пытаясь перевернуться, но он лишь сильнее вдавил меня в поверхность. От трения его разгорячённого тела о мою футболку по позвоночнику пробежала молния — не боль, а что‑то гораздо опаснее.

Он сдёрнул перчатки одним движением — сначала свои, потом мои. Ткань хрустнула, когда он отбросил их в сторону.

— Пусти, — выдохнула я, но голос прозвучал жалко, будто я сама не верила в эту просьбу.

Он наклонился так близко, что я почувствовала на губах солоноватый привкус его пота. На нижней губе — свежая царапина, из которой сочилась капля крови. Его улыбка была не насмешливой, а голодной.

— Думаешь, ты этого хочешь? — прошептал он, и его дыхание обожгло кожу, как раскалённый воздух.

Рука скользнула по моему боку — не нежно, а с властной уверенностью. Пальцы зацепили край футболки, потянули вверх, обнажая живот. Я вздрогнула, но не от страха — от предвкушения. Тело само выгнулось навстречу, будто пыталось сократить расстояние между нами.

Его ладонь опустилась ниже, нырнула под пояс шорт, затем под трусики. Когда он коснулся меня там — лёгким, почти издевательским движением, — внутри всё сжалось. Я была мокрой, и это осознание обожгло стыдом и возбуждением одновременно.

Он замер, изучая реакцию. Пальцы слегка углубились, исследуя, пробуя на ощупь. Я услышала его низкий стон.

— Чёрт, Алина… ты вся течёшь, — выдохнул он, и в его голосе не было насмешки — только восхищение.

Первый палец вошёл медленно, растягивая, заставляя меня задыхаться. Я выгнулась, не в силах сдержать стон. Второй палец присоединился, и теперь его движения стали ритмичными — то плавными, то резкими, будто он проверял, как далеко я готова зайти.

Я потеряла счёт времени. Тело горело, каждая клеточка кричала о разрядке. Когда он вдруг убрал пальцы, я всхлипнула от разочарования — это было почти больно.

— Не… — начала я, но он не дал договорить.

Его руки схватили мою футболку. Рванул вверх — ткань треснула по швам, обнажая грудь. Прохладный воздух подвала коснулся разгорячённой кожи, заставляя соски затвердеть. Я попыталась прикрыться, но он перехватил мои руки, прижав их над головой.

— Ты псих! — выкрикнула, но голос дрогнул, превращая обвинение в признание.

— Да, — ответил он, глядя прямо в глаза.

Поцелуй был не нежным — грубым, жадным. Его губы впились в мои, а язык проник внутрь, словно требуя подчинения. Вкус крови смешался с нашим дыханием, усиливая безумие. Я ответила — не уступая, кусая его губу в ответ, слизывая солёный привкус. Это было не любовью — дикой, первобытной связью, где не осталось места словам.

Он отстранился резко, рывком перевернул меня на живот. Не дав опомниться, схватил за волосы, приподнимая голову, заставляя встать на колени. Я упёрлась ладонями в мат, чувствуя, как пульсирует кровь в висках от этого нового положения, от ощущения его власти.

— Смотри вперёд, — его голос прозвучал низко, почти угрожающе.

Я подчинилась, глядя в пустоту, пока он медленно стягивал с меня шорты вместе с трусиками. Холодный воздух коснулся разгорячённой кожи, вызывая дрожь. Я попыталась свести ноги, но он резко развёл их коленом, фиксируя положение.

Его рука снова нашла меня — на этот раз без прелюдий. Пальцы вошли резко, без предупреждения, заставляя вскрикнуть. Движения были жёсткими, ритмичными, будто он наказывал меня за сопротивление, которого уже не было. Я выгнулась, подаваясь навстречу, теряя последние остатки самоконтроля.

— Нравится? — его шёпот обжёг ухо. — Признайся, что нравится.

Я не ответила — только застонала громче, чувствуя, как внутри нарастает тугой узел. Он усмехнулся, усиливая напор, добавляя третий палец, растягивая меня, доводя до грани.

Вдруг он вышел, оставив меня дрожащей, жаждущей продолжения. Я хотела обернуться, но он дёрнул за волосы, удерживая на месте.

— Не смей, — предупредил он.

Шуршание ткани.

Горячее, твёрдое прикосновение к моим бёдрам заставило меня вздрогнуть. Он вошёл резко, одним толчком, заполняя меня до предела. Я вскрикнула, впиваясь пальцами в мат, пытаясь удержаться на коленях.

Движения начались сразу — жёсткие, мощные, выбивающие воздух из лёгких. Он держал меня за волосы, оттягивая голову назад, заставляя выгибаться ещё сильнее. Каждый толчок отзывался эхом в теле, разжигая огонь, который уже невозможно было потушить.

— Громче, — приказал он. — Хочу слышать, как ты кричишь.

И я кричала — без стеснения, без оглядки. Звуки эхом разносились по подвалу, смешиваясь с его тяжёлым дыханием, со скрипом мата под нами. Его свободная рука сомкнулась на моей груди, сжала сосок, выкрутила его, посылая новую волну удовольствия.

— Ты будешь моей — прорычал он, ускоряя темп. — Хочешь этого или нет.

Оргазм накрыл внезапно — как электрический разряд. Тело содрогнулось, мышцы сжались вокруг него. Я кричала его имя, царапала мат, выгибалась, теряя контроль. Он не остановился — продолжал двигаться сквозь мои спазмы, продлевая экстаз, пока сам не замер, рыча, и не кончил внутрь.

Мы замерли — я на коленях, он позади, тяжело дыша. Его рука всё ещё сжимала мои волосы, но хватка ослабла. Я чувствовала, как он пульсирует внутри, как постепенно остывает его тело. Но внутри всё ещё горело — не огонь, а тлеющие угли, обещающие вспыхнуть снова.

Наконец он отпустил мои волосы, мягко толкнул вперёд. Я упала на мат, уткнувшись лицом в сгиб локтя, пытаясь восстановить дыхание, а он просто встал и... ушел.

Глава 13

Я сидел в кресле, откинувшись назад, и смотрел, как Ольга ходит по кабинету кругами. Руки в боки, глаза мечут молнии, волосы чуть растрепались от того, как она их нервно дергает.

Красивая. Злая. Опасная. Как всегда, когда чувствует, что теряет контроль.

— Ты себя слышишь Макс? Я тебя месяцами вытаскивала из того дерьма, в которое тебя засунула эта твоя «любовь всей жизни». Месяцами! Ночами не спала, выслушивала, как ты там «я умру без неё», «она была смыслом», «я ничтожество». Я тебя собирала по кускам, сука, по кусочкам! Из тебя заново слепила человека. Мужчину. А ты теперь, осознанно, с разбегу ныряешь обратно в ту же чёрную дыру. И из-за кого? Из-за неё? Из-за этой…

Она резко остановилась, ткнула в меня пальцем.

— …из-за этой мелкой сучки, которая когда-то вытерла о тебя ноги и ушла?

Я молчал. Просто смотрел на неё. Спокойно. Пальцы барабанили по столу.

Ольга выдохнула сквозь зубы, подошла ближе, наклонилась ко мне через стол. Глаза в глаза.

— Что ты вообще делаешь? Чего добиваешься?

Пожимаю плечами.

— А на что похоже? – отвечаю спокойно и улыбаюсь.

Она мотает головой и отходит. Снова начинает ходить из угла в угол.

— Я ни чего делать не собираюсь, ты понял. И пальцем не пошевелю.

— Барсика не заберешь значит? – усмехаюсь, а она резко поворачивается и смотрит так, будто готова вгрызться мне в шею.

— Животное не виновато в грехах хозяев – шипит. – Адрес скинь и деньги, я не собираюсь свои тратить, на... кота.

А потом она вышла, громко хлопнув дверью и почти сразу же приходит сообщение от Левона.

«Израиль»

Улыбаюсь и пишу.

«Покупай билет»

***

Вечером после работы забрал Алину и мы вместе поехали домой. Всем своим видом она показывает, что снова на меня злится. И пусть. В итоге будет так как я хочу.

Когда мы наконец подъехали, заговорил первым.

— Я завтра улетаю, – она повернулась – пожалуйста, не выходи из дома одна.

— Куда?

— Заграницу. По делам.

Кивает и молча выходит из машины, я следом. У самого дома хватаю ее за руку.

— Я серьезно Алина. Ни куда не выходи. Утром тут будет охрана, дежурить будут круглосуточно.

— Я поняла.

Вырывает руку и заходит, я следом.

— Да ни чего не скажешь?

Она останавливается и медленно поворачивается.

— Что ты от меня хочешь услышать? Ты же все сам решил. Уже все сделал. Я поняла свое положение здесь. Ты меня трахаешь, когда захочешь и как захочешь.

Я остановился в двух шагах от неё. Её глаза казались почти чёрными — злые, блестящие, как у кошки, которую загнали в угол.

— Ты правда думаешь, что всё так просто? — спросил тихо.

Она скрестила руки на груди.

— А как ещё? Ты меня купил. Я твоя игрушка. Только не надо делать вид, что это про заботу. Это про власть. Про то, что я когда-то ушла, а ты теперь можешь делать со мной всё, что захочешь. Я еще тогда в кабинете все поняла, ты мне мстишь.

Я сделал шаг ближе. Она не отступила, только подбородок чуть выше.

— Если бы я хотел просто власти, ты бы уже неделю назад сидела в подвале с кляпом во рту и без права слова. А ты ходишь по дому, ешь мою еду, спокойно спишь и, между прочим, кончаешь так, что стены дрожат.

Её щёки вспыхнули. Она открыла рот, чтобы огрызнуться, но я не дал.

— Да, я хочу тебя. Хочу так, что зубы сводит. Хочу каждый день. Хочу, чтобы ты стонала моё имя, а потом ненавидела себя за это. Но я не держу тебя в клетке, Алина. Дверь не заперта. Охрана — не для того, чтобы ты не сбежала. А чтобы ты осталась жива.

Она моргнула. Первый раз за вечер в её глазах мелькнуло что-то кроме злости.

— Ты правда думаешь, что они остановятся? — продолжил я. — Пять миллионов для них — не деньги. Это принцип. Они найдут тебя в любом конце города. А если найдут — то, что было у подъезда, покажется тебе лаской.

Она отвернулась, обняла себя руками крепче.

— Я не просила тебя спасать, — почти шёпотом.

— Знаю. Ты вообще ничего не просишь. Ты гордая. Ты сильная. Ты всё сама. Только сейчас «сама» закончилось.

Тишина.

Я подошёл вплотную. Она не отшатнулась. Только дыхание её стало чаще.

— Я улетаю завтра на три дня, — сказал, проводя кончиками пальцев по её шее. Кожа горела. — И всё это время ты будешь здесь. С охраной. С камерами. С моими людьми. Потому что если с тобой что-то случится...

Она подняла на меня глаза. В них было всё: злость, страх, усталость, и ещё что-то, чего я не видел уже шесть лет.

— А когда вернёшься...

— Когда вернусь, — я наклонился к самому её уху, — ты будешь ждать меня. И мы закончим разговор, который ты начала сейчас.

Она сглотнула.

— И если я скажу «нет»?

Я усмехнулся, провёл большим пальцем по её нижней губе.

— Скажешь. Потом. Когда будешь лежать подо мной и просить ещё.

Она хотела ударить — я видел, как рука дрогнула. Но вместо этого просто выдохнула:

— Ненавижу тебя.

— Знаю, — ответил и поцеловал её. Жёстко. Так, чтобы осталось.

Она ответила. Секунду сопротивлялась, потом вцепилась в мою рубашку пальцами и прижалась всем телом.

Отстранился.

— Иди спать, Алина.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, потом молча развернулась и пошла по коридору.

***

Я смотрел на неё через столом и чувствовал, как внутри всё стягивается в один тугой узел.

Она улыбалась.

Не той вымученной улыбкой «я тут пленница, но держу лицо», а настоящей — лёгкой, тёплой, чуть лукавой. Накручивала на палец прядь волос, подливала мне кофе, хотя я не просил, и даже шутливо ткнула меня ложкой в руку, когда я потянулся за вторым круассаном.

«Ты же на диете, Орлов, не наглей».

Голос мягкий, почти мурлыкающий.

Я знал эту интонацию.

Видел её раньше — в те времена, когда она ещё была моей, а не чужой женой.

Так она говорила, когда готовила сюрприз. Или когда врала в лицо и знала, что я проглочу. Что ты задумала Алина?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я проглотил кофе, не чувствуя вкуса.

Она встала, подошла сзади, обняла за плечи — легко, будто невзначай — и поцеловала в висок.

— Удачной поездки, босс. И возвращайся скорее. Буду скучать.

Я чуть не рассмеялся ей в лицо.

Скучать? Она?

И вот жду пока мой чемодан загрузят в машину и смотрю на нее. Не могу понять. Что случилось с той, которая только вчера говорила мне что «ненавидит».

Подошел и притянул к себе за талию. Не сопротивляется. Стоит улыбается.

— Алина.

— М? — глаза невинные-невинные, ресницами хлоп-хлоп.

— Почему мне кажется, что ты что то задумала?

Она улыбнулась ещё шире, поднялась на цыпочки и шепнула прямо в губы:

— Тебе кажется босс.

И поцеловала.

Мягко. Медленно. Так, как не целовала ни разу за все эти дни.

Языком провела по моей нижней губе, чуть прикусила, отстранилась.

— Лети спокойно.

Я ушёл, потому что иначе опоздал бы на рейс.

Но всю дорогу до аэропорта, в зале вылета, в самолёте — чувствовал, как внутри всё кипит.

Она что-то задумала.

Я знал это так же точно, как знал, что она до сих пор течёт, стоит мне только посмотреть на неё определённым образом.

Я набрал Левону.

— Камеры в доме — полный доступ. Каждые пятнадцать минут скриншоты. Если она выйдет за калитку — сразу мне.

— Понял, босс.

— И ещё. Кота забери сегодня, он у Ольги.

— Барсика?

— Его.

Я отключился и закрыл глаза.

Три дня.

Три дня я буду в Израиле, вытаскивать этого крысёныша Артёма из его норы.

А она там.

Одна.

В моем доме и, судя по всему, с очень чётким планом в красивой голове.

Я улыбнулся в иллюминатор.

Беги, Алина.

Только помни: куда бы ты ни делась — я найду.

И когда найду — тебе придётся очень долго и очень громко доказывать, что ты действительно сдалась.

Глава 14

Знаете, в жизни есть два типа людей: те, кто мстит изящно, как в французских фильмах, с ядом в бокале и томным взглядом, и те, кто мстит по-русски — топором, матом и с размахом. Я всегда считала себя первой, но, видимо, шесть лет офисной работы и один тиран-босс-миллионер сделали из меня вторую. Потому что план, который родился в моей голове, после того, как Максим сказал что уезжает, был настолько мелочным и гениальным, что я чуть не заплакала от гордости.

Он уехал. Я помахала ручкой, улыбнулась, как примерная девочка, а внутри уже щёлкал счётчик мести. Потому что есть вещи, которые мужчинам прощать нельзя. Особенно если у этого мужчины фетиш на идеальную чистоту, сравнимый только с психическим расстройством.

Его дом — это не дом. Это музей стерильности. Здесь даже пыль боится садиться, потому что знает: её сразу заметят и уничтожат. Холодильник отсортирован по цветам, полотенца сложены в геометрические фигуры, а в шкафу носки, я уверена, выстроены по росту. Это не жизнь. Это ОКР в архитектурном воплощении.

И я решила: если он хочет играть в «я тебя купил», я сыграю в «я тебе всё испорчу». Аккуратно. С любовью

Веронике я написала еще ночью. Те дни пока босс в командировке я работаю удаленно. Работать конечно не собираюсь.

Не знаю как это работает, но мне почему то кажется, что статус любовницы босса дает мне некое преимущество. А если нет. Ну что ж? Найду другую работу.

Вероника приехала в назначенное время. Охрана пускать её сначала не хотела, но, пригрозив, что позвоню Максу и нажалуюсь, я добилась своего. Охранник недовольно хмыкнул, проверил документы и пропустил её внутрь

И тут почти сразу приехал какой‑то мужчина — высокий, строгий, восточной внешности. Он не поздоровался, а охрана пропустила его, тут же молча кивнув.

Кажется, я уже видела его в офисе.

— Ваш кот, — буркнул он и протянул мне переноску.

Я чуть не расплакалась.

— Барсик…

Как только мы остались одни, то вошли в дом.

Дверь за подругой захлопнулась, Вероника замерла посреди прихожей, рот открылся, глаза округлились.

– Боже, Алиночка… – прошептала она, – Это… это что, дворец? Ты живёшь у олигарха? У какого-нибудь арабского шейха? Или выиграла в лотерею и забыла мне сказать?

– Это временно – усмехнулась я.

– Почему временно, я бы тут осталась навсегда. Кто он?

– Поверь. Ты оставаться с этим человеком не захотела бы.

Она посмотрела на меня, приподняв бровь.

– Это же... не бандит какой нибудь?

Я пожала плечами.

– Надеюсь нет. Так, хватит разговоров, ты пришла веселиться так что... - я схватила её за руку и потащила вниз по лестнице. – Сначала – в винный погреб. Там коллекция, от которой у сомелье случится оргазм.

Погреб был… ну, как картинка из журнала для миллиардеров. Температура идеальная, свет приглушённый, бутылки лежат в рядах, как солдаты на параде.

Мы с Вероникой открыли одну (какую-то французскую, 2005 года, кажется, Château что-то там), потом вторую, потом третью. Пили из бокалов, которые наверняка стоят больше моей почки. Болтали, смеялись, вспоминали универ, бывших, как я когда-то мечтала о стабильности, а получила коллекторов.

Потом мы решили, что просто пить – скучно. И начали «украшать» дом.

Крошки от круассанов – на идеально белом диване. Мой лак для ногтей – на мраморной столешнице (розовый, яркий, как вызов). Пятна от красного вина – на светлом ковре в гостиной (случайно, конечно).

Мы пили, танцевали, орали караоке, носились по дому как две безумные женщины. И... несмотря на все это, я расслабилась. Действительно расслабилась.

***

Мы сидели на полу в комнате Макса, как два шпиона. Даже не шевелились, боясь спугнуть того, кто вальяжно расхаживал по кровати.

Вероника хихикала в кулак, глаза её блестели.

— Ш‑ш‑ш, — я приложила палец к губам, хотя в доме никого не было, кроме нас и охраны за забором. — Тихо.

Но она не унималась.

— Как думаешь, нассыт? — прошептала я, кивая на кота.

— Твой кот — тебе виднее, — ответила Вероника, давясь от смеха.

— Да‑а‑а, Барсик этого делать не будет, — вздохнула я с притворным разочарованием. — Он аристократ. Максимум — срыгнёт комок шерсти. На мою подушку он постоянно срыгивал. Прямо в центр. Как по часам.

— Фу, это отвратительно, Алин, — Вероника сморщилась и, откинувшись на локти, уставилась на кота, который в этот момент грациозно потянулся и улёгся, свернувшись в пушистый клубок. — И как ты с ним живёшь?

Я усмехнулась, не отрывая взгляда от Барсика:

— Привыкла. К тому же он компенсирует свои мелкие проступки безграничной любовью. Посмотришь на эту мордочку — и всё прощаешь.

Вероника скептически приподняла бровь:

— Безграничной любовью? Он даже не смотрит в нашу сторону!

— Это потому, что он занят важнейшим делом — демонстрирует своё превосходство. Настоящий кошачий король.

Кот будто услышал мои слова: приоткрыл один глаз, лениво оглядел нас и снова погрузился в сон. Мы с Вероникой переглянулись и наконец рассмеялись в полный голос.

***

Максим

Самолёт приземлился в Тель-Авиве ближе к ночи. Ben Gurion встретил влажным средиземноморским ветром и запахом выхлопных газов. Я вышел из терминала последним, как всегда: не люблю толпу, не люблю, когда кто-то дышит мне в затылок.

У выхода стоял чёрный Mercedes-Maybach последней модели, тонированный так, что даже мухи не разглядят, кто внутри. Водитель в белой рубашке и с лицом, будто высеченным из гранита, молча открыл дверь.

На заднем сиденье, раскинувшись, как шах на диване, сидел Ашот Багратян.

Пятьдесят четыре года, седые виски, густые брови, перстень с огромным рубином на мизинце и улыбка, от которой у обычного человека сразу пропадает желание жить. Армянский «крёстный отец» всего побережья от Хайфы до Ашдода. Казино, порты, стройки, половина отелей в Эйлате — всё, что приносит грязные деньги и ещё грязнее решается, проходит через его руки. Но если Ашот дал слово — значит, дал. Даже если потом ему придётся вырезать себе язык.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он увидел меня, широко развёл руки.

— Максим джан! Ай, красавчик мой! Сколько лет, сколько зим! Смотри, совсем взрослый стал, уже не мальчик, а волк! Давай, обнимай дядю Ашота!

Я усмехнулся и полез в машину. Он тут же обнял меня так, что хрустнули рёбра, трижды похлопал по спине и отстранился, держа за плечи.

— Ну, рассказывай, как дела, э? Москва не съела тебя? Всё ещё один, или уже нашёл себе хорошую армянку, чтобы дети были красивые и умные?

— Всё ещё один, Ашот-джан, — ответил я, откидываясь на сиденье. — А если бы и нашёл, ты бы первый узнал.

Он расхохотался, хлопнул водителя по плечу:

— Слышал, Геворг? Максим всё ещё холостой! Значит, у нас ещё есть шанс выдать за мою Лилит!

Водитель молча кивнул и тронулся.

Ашот открыл бар, достал коньяк «Ной Араспел» 30-летней выдержки, налил в два тяжёлых хрустальных стакана.

— За тебя, брат. За то, что прилетел. За то, что помнишь старых друзей.

Мы чокнулись. Коньяк обжёг горло приятным огнём.

— Помню, Ашот. Как можно забыть.

Через час мы были уже в его отеле. Не в том, где останавливаются туристы с детьми и чемоданами на колёсиках, а в его личном, в Герцлии-Питуах: пять этажей бетона и стекла прямо над морем, с отдельным лифтом на пентхаус и охраной, которая проверяет даже воздух на наличие чужих мыслей.

Ашот провёл меня через холл, не обращая внимания на поклоны персонала, прямо в лифт. Двери закрылись — тишина, только лёгкий гул механизмов и запах дорогой кожи.

— У меня тут всё по-домашнему, джан, — сказал он, снимая пиджак и бросая его на диван в пентхаусе. — Как в Ереване у мамы, только без ковров на стенах и с видом на море.

Вид и правда был убийственный: весь берег от Герцлии до Тель-Авива лежал внизу, как на ладони, огни яхт в марине мерцали, будто кто-то рассыпал бриллианты по чёрному бархату.

Ашот хлопнул в ладоши — появилась прислуга, две женщины в чёрном, бесшумные, как тени. Через минуту на столе уже стоял поднос: долма, бастурма, суджук, сыр чечил, лаваш ещё тёплый, и графин с тутовой водкой, от которой у меня в прошлый раз крышу снесло на трое суток.

— Ешь, Максим джан, — он сам разложил мне долму на тарелку. — Ты в моей стране — ты мой гость. А гостя кормят, пока он не начнёт просить пощады.

Я не стал спорить. Есть хотелось зверски.

Пока я ел, он курил сигару у окна, глядя вниз, на марину.

— Как там моя Лилит? – вдруг спросил он, не поворачиваясь. – Учится?

— Учится, последний курс и интернатура начнется. Умная девчонка, упрямая. Далеко пойдет.

Он вздыхает.

— Хорошо. А парень... есть?

— Нет.

Ашот медленно повернулся от окна, сигара в зубах, глаза прищурены от дыма и от радости.

— Нет? — переспросил он, будто не поверил своим ушам. — Совсем нет? Никто не крутится? Никто не дышит в её сторону?

— Никто, — подтвердил я. — Я бы знал.

Он выдохнул длинную струю дыма, потом вдруг хлопнул себя по бедру так, что эхо по пентхаусу пошло.

— Ай, Максим джан! Тогда всё решено! Ты заберёшь Лилит! Я уже всё придумал: свадьба в Ереване, в Гарни, под храмом, чтобы боги видели! Ты — мой сын, она — моя единственная дочь. Кровь моя к крови твоей — идеально! Дети будут красивые, сильные, умные! Я уже вижу: два мальчика и девочка, все с твоими глазами и её характером!

Он развёл руки, будто уже обнимает внуков.

Я поперхнулся тутовкой.

— Ашот-… она мне в сестры годится. Ей двадцать два.

— Ну и что?! — он махнул рукой, будто отгоняет муху. — У нас в роду невесте всегда младше жениха! Мой дед в шестьдесят женился на восемнадцатилетней — до сих пор вспоминаем, как она его по дому гоняла! Любовь, брат, она возраст не спрашивает!

Я поставил стакан на стол.

— Ашот. Я ее с семнадцати лет знаю. Она меня называет «дядя Максим». Она мне фотки своих парней присылала, что бы определил нормальный или козёл?.

Ашот замер. Потом медленно опустил руки.

— То есть… ты её как дочь воспринимаешь?

— Как младшую сестру. И если кто-то к ней полезет без моего разрешения — я ему руки оторву. Даже если этот кто-то — я сам.

Тишина повисла секунд на десять. Потом Ашот тяжело вздохнул, сел напротив, положил сигару в пепельницу.

— Эх… — сказал он, глядя в пол. — Значит, не судьба.

Потом поднял глаза — и вдруг улыбнулся, хитро, по-лисьи.

— Ладно. Не судьба — так не судьба. Но ты всё равно приедешь на её свадьбу. И будешь тем, кто ведёт её к алтарю. Потому что отец у неё — я, а ты — старший брат. Договорились?

Я кивнул.

— Договорились.

Он снова налил.

— Тогда за Лилит. Чтобы нашёл ей хорошего армянина. Или хотя бы наполовину. А лучше — чтобы как ты. Только моложе и не такой упрямый.

Мы чокнулись.

— На самом деле я приехал не коньяк пить.

— Да понял уже. Говори. Помогу, чем смогу.

— Найти нужно одного крысеныша.

Я отставил стакан и посмотрел Ашоту прямо в глаза. Он уже понял, что разговор переходит к делу, — его лицо посерьёзнело, брови сошлись в одну линию, как всегда, когда речь шла о чём-то важном.

— Этот крысёныш — Артём Ковалев, — начал я, не тратя времени на предисловия. — Бывший муж одной женщины. Он набрал долгов у неправильных людей. Сбежал сюда, думая, что спрячется. А теперь эти ублюдки, которым он задолжал, нарушают её покой — звонят, приходят, угрожают.

Ашот молчал секунду, переваривая. Потом откинулся в кресле, потёр подбородок, на котором пробивалась седая щетина.

— А говорил один. - усмехнулся. - А чего сам долг не заплатишь и все? Или денег нет?

— Деньги есть, — ответил спокойно. — Но платить таким, как они, я не собираюсь, тем более долг не её. Это не бизнес, Ашот-джан. Это принцип. Они трогают мою женщину — значит, заплатят сами. А этот Артём... он мне нужен живым. Чтобы посмотрел в глаза и понял, что такое настоящая цена за свои ошибки.

Ашот кивнул медленно, его глаза заблестели.

— Понял, джан. Завтра с утра мои люди поработают. Израиль большой, но для меня — как карман. Найдём твоего крысёныша.

Глава 15

Ох, если бы Максим знал, во что превратится его идеальный домик за эти три дня, он бы, наверное, нанял экзорциста вместо охраны. Или сразу сжёг бы всё к чертовой матери.

Два дня мы кутили, так, как не кутили даже в студенческие годы.

Вы даже не представляете как же это круто забыть обо всем хоть на пару дней. Ни каких мыслей о долгах, боссе и его тирании. Просто танцы, разговоры и алкоголь. Много алкоголя.

Веронике я так и не сказала чей это дом. Не сейчас.

На второй день вечером она уехала, а я уснула на диване в гостиной, в крошках и пятнах от вина и кучи коробок.

Я проснулась на ковре, голова трещала, как будто внутри кто-то молотком бил по наковальне. Перебралась обратно на диван и уставилась в потолок.

Каждая клеточка моего тела молила о пощаде. Рот сухой, желудок крутит, а в голове — эхо от вчерашних песен.

— Господи, — бормотала, прижимая ладонь ко лбу, — если я выживу, брошу пить. Навсегда. Ну, или хотя бы на неделю.

Я попыталась встать — мир качнулся, как на карусели, и я плюхнулась обратно. — Окей, вселенная, я поняла. Месть — это круто, но похмелье — это карма. Больше не буду.

В итоге лежала так часами, пила воду маленькими глотками и думала: "Интересно, он уже в курсе? Или его камеры ещё не показали весь этот апокалипсис?"

***

Просыпаюсь от того, что входная дверь открывается.

Сердце мгновенно взрывается в горло. Я резко сажусь, диван подо мной хрустит крошками, и в этот момент понимаю: всё. Приплыли.

Шаги. Тяжёлые, быстрые, не его обычная спокойная походка. Это уже плохо.

Он появляется в дверном проёме, и я впервые в жизни вижу Максима Орлова в настоящей панике.

Глаза огромные, зрачки расширены, лицо белее мелованной стены, которую мы вчера забрызгали вином. Он застывает на пороге, будто его током ударило. Взгляд мечется по комнате: пятна на ковре, перевёрнутые бокалы, пустые бутылки, крошки, следы лака на столе, моя помада на подушке, крошки круассанов везде, даже на люстре висит одинокий кусок пиццы, который мы туда закинули «на удачу».

Он открывает рот, закрывает. Снова открывает. Ни звука.

Я никогда не видела его таким. Даже когда я влетела в мужской туалет, даже когда коллекторы пришли, даже когда я ударила его на ринге, он был холоден, как лёд. А сейчас… он выглядит так, будто у него случился микроинсульт.

— Макс… — шепчу я, и голос предательски дрожит.

Он делает шаг вперёд, спотыкается о пустую бутылку из-под шампанского, чуть не падает, хватает воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Руки трясутся. Я вижу это. Реально трясутся.

— Это… это… — он хрипит, показывает пальцем на ковёр, потом на потолок, потом на меня, — это… всё… всё…

Он не может договорить. Грудь вздымается, как будто ему воздуха не хватает. Он хватается за дверной косяк, глаза бегают.

У него что? Паническая атака?

Я вскакиваю с дивана, чуть не падая от похмелья, и подбегаю к нему.

— Макс, дыши! Дыши, слышишь меня?!

Он смотрит на меня дико, как будто я — последнее, что держит его в этом мире. Потом вдруг хватает меня за плечи, так сильно, что я ойкаю.

— Ты… ты… — голос срывается, — ты уничтожила всё. Всё. Мой дом. Мой порядок. Мою… жизнь. — он задыхается, — я же уезжал всего на два дня…

Слёзы. У него в глазах слёзы.

Я впервые вижу его таким беззащитным. Миллионер, босс, тиран, который меня купил, стоит передо мной и чуть не плачет из-за пятен на ковре.

— Макс… — шепчу — прости. Это была месть. Я… я переборщила. Я не думала, что ты так…

Он вдруг падает на колени прямо посреди комнаты. Прямо в крошки. В вино. В хаос, который мы устроили.

— Я… я не могу… — шепчет он, обхватывая себя руками, — я не могу здесь… всё… всё должно быть… идеально…

Я сажусь рядом на пол, обнимаю его, прижимаю к себе. Он не сопротивляется. Даже не пытается. Просто сидит, уткнувшись мне в плечо, и дрожит.

— Я уберу, — шепчу ему в волосы. — Всё уберу. Обещаю. Клянусь. Только… дыши.

Он молчит. Только дышит тяжело, прерывисто.

Глажу его по спине и впервые за всё это время чувствую себя не жертвой, не игрушкой, не трофеем.

Я чувствую себя виноватой.

И, чёрт возьми, мне впервые за долгое время становится его жалко.

И вдруг — толчок. Резкий, сильный.

Его руки, которые только что цеплялись за меня, оттолкнули с такой силой, что я полетела назад. Спиной на пол, прямо в этот хаос из крошек, стекла и пятен. Удар вышел жёстким — затылок гулко стукнулся о ковёр, но хуже было со спиной: что-то острое, кажется, осколок бокала или край бутылки, впилось в кожу. Боль прострелила, как ножом, и я ахнула, хватаясь за пол. Теплое, липкое потекло по спине — кровь? Чёрт, кажется, порезалась.

— Ты... — прохрипел он, поднимаясь на ноги. Лицо его исказилось от ярости. Глаза горели, губы сжаты. — Убирайся.

Я моргнула, пытаясь сесть, но спина пульсировала, и мир плыл перед глазами.

— Макс, подожди, я...

— Убирайся! — заорал он, голос сорвался на хрип. — Через три часа приду, чтобы ноги твоей здесь не было. Ни твоих вещей, ни твоего кота. Ничего! Поняла?

Он развернулся и ушёл — просто вышел, хлопнув дверью так, что стены задрожали. Машина завелась за окном, шины взвизгнули по асфальту, и всё. Тишина.

Я осталась сидеть на полу, уставившись в пустоту. Спина горела, но это была не главная боль. Внутри что-то сломалось. Вина накрыла волной — такой тяжёлой, что дышать стало трудно.

Что я наделала?

Я хотела отомстить, показать, что не сломаюсь, а в итоге... сломала его. И себя заодно. Он же... он же правда заботился, по-своему, криво, но заботился. А я? Я превратила его дом в помойку, просто чтобы насолить. Как ребёнок. Как идиотка.

Слёзы потекли сами собой — сначала тихо, по щекам, потом рыданиями, которые сотрясали всё тело. Я обхватила себя руками, уткнулась лицом в колени и плакала, как не плакала даже после ухода Артёма. Плакала от вины, от боли в спине, от того, что всё пошло наперекосяк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не знаю, сколько так просидела — полчаса? Час? Но время шло, и три часа — это не шутка. Я вытерла слёзы, встала, морщась от боли в спине. Кровь правда была — небольшая царапина, но глубокая, и рубашка прилипла. "Ладно, потом разберусь". Собрала вещи — свои, кота. Барсик мяукнул недовольно, когда я запихнула его в переноску. "Прости, малыш, это из-за меня".

А потом набрала Веронику. Голос дрожал, но я старалась держаться.

— Слушай, у тебя есть номер клининга? Срочно. Хорошего, чтобы за пару часов всё отмыли.

— Что случилось? Ты в порядке? Голос какой-то...

— Всё нормально, просто... Нужно все убрать. Пожалуйста, номер.

Она помолчала секунду, но не стала допытываться.

— Ладно, сейчас скину. Это фирма, которую мы вызывали после корпоративной вечеринки в офисе. Они как феи — приедут, почистят, и всё как новое.

— Спасибо. Ты лучшая.

Я повесила трубку, и слёзы снова навернулись. Но плакать некогда.

Через полчаса раздался звонок в дверь. Я открыла — на пороге стояла команда из пяти человек в униформе: две женщины с пылесосами и химией, трое мужчин с лестницами и оборудованием. Они выглядели как спецназ по борьбе с грязью — профессионально, быстро, без лишних вопросов. Главная, женщина средних лет с короткой стрижкой и строгим взглядом, оглядела хаос в гостиной и только кивнула: «Мы разберёмся. Три часа? Сделаем за два».

Они влетели в дом, как вихрь. Пылесосы зажужжали, тряпки замелькали, химия зашипела на пятнах. Я стояла в стороне, с переноской Барсика в руках, и чувствовала себя полной идиоткой. Они даже не моргнули на пиццу на люстре — один парень просто встал на лестницу, снял её и упаковал в пакет для мусора. Крошки, лак, помада — всё ушло, как не бывало. Дом снова сиял, будто ничего и не случилось.

Но когда дошло до «жертв» — ковра, подушек и пары стульев с обивкой, — главная подошла ко мне с планшетом.

— Эти вещи на чистку заберём. Ковёр — персидский, ручная работа, обивка — итальянский шёлк. Вернём через неделю. — она показала счёт.

Я моргнула. Сумма была с пятью нулями. Больше, чем моя зарплата за три месяца. «Дохрена» — это мягко сказано. У меня на карте было ровно столько, чтобы купить еды и оплатить такси до дома Вероники. Сердце сжалось — опять долги.

— Хорошо, — кивнула я. — Забирайте.

«Вероник, — написала. — Можешь одолжить? Сумма большая, но я верну. Через месяц. Обещаю».

Ответ пришёл сразу: «Сколько? И что случилось?»

«Ого. Ладно, перевожу. Но вечером рассказываешь всё. И никаких отмазок».

Деньги пришли через пять минут. Я перевела на счёт клининга.

Они упаковали вещи в специальные чехлы, загрузили в фургон и уехали.

Дом остался идеальным, стерильным, как раньше.

***

Как только такси подъехало — я увидела его фары через окно, мигающие в сумерках, — я собралась выйти. Подхватила переноску с Барсиком, который недовольно мяукнул внутри, и сумку с вещами. Сердце колотилось, как барабан, но я старалась держаться. "Всё, Алина, уходи. Не оглядывайся. Он сам сказал — ноги твоей здесь не должно быть". Я сделала шаг к двери, и в этот момент она распахнулась с такой силой, что я чуть не отлетела назад.

Вошёл Макс. Лицо каменное, глаза холодные, как сталь. За ним — люди, человек десять, в униформе, с пылесосами, швабрами и коробками химии в руках. Клининговая бригада, явно не из дешёвых. Главный из них, высокий мужчина с седыми висками и строгим взглядом, шагнул вперёд и спросил:

— Где убирать?

Я замерла, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Барсик в переноске зашевелился, царапая лапами пластик.

— Я уже всё убрала, — ответила, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Можешь проверить. А я ухожу.

— Стоять.

Потом прошёл в дом, не глядя на меня. Шаги его эхом отдавались по коридору — уверенные, жёсткие. Я стояла, как вкопанная, сжимая ручку переноски так, что пальцы побелели. За окном водитель такси посигналил — нетерпеливый, мол, выходи уже. Но я не могла пошевелиться. Люди из клининга переминались с ноги на ногу, переглядываясь.

Через минут пять он вернулся. Лицо всё то же — без эмоций.

— Свободны, — сказал он людям, коротко кивнув. Те молча развернулись и удалились, унося свой инвентарь. Дверь за ними закрылась с тихим щелчком.

Мы остались одни. Тишина повисла, густая и тяжёлая. Барсик мяукнул жалобно, и это будто разрядило воздух.

— Сама?

— Клининг, — ответила, опустив глаза. — Вызвала. Всё отмыли. Ковёр и подушки забрали на чистку, вернут через неделю.

Он кивнул, медленно, как будто переваривал.

— Извини, что ещё тут, — добавила я быстро, делая шаг к двери. — Такси приехало, я ухожу.

— Куда ты собралась?

Я моргнула, чувствуя, как ком в горле нарастает.

— Ты же сам сказал — убирайся. Ноги моей здесь не должно быть. Я и убираюсь. К Веронике.

Он вздохнул, провёл рукой по волосам — жест, который я видела у него только раз, давно, когда он нервничал по-настоящему.

— Отлично.

А после развернулся и ушел.

Глава 16

Я сидела за своим столом в отделе маркетинга, уставившись в экран ноутбука, как будто там была разгадка всех тайн вселенной. На деле же там просто пустой экран с мигающим курсором, который, казалось, насмехался надо мной: "Ну давай, напиши что-нибудь. Или хотя бы подумай о работе".

Но мысли были где угодно, только не здесь. Неделя у Вероники прошла в бесконечных размышлениях: как извиниться перед Максимом? Не просто "прости", а по-настоящему. Может, письмо написать? Или букет цветов отправить — нет, он же мужик, ещё подумает, что я издеваюсь. Или просто прийти и сказать: "Я дура, переборщила с местью, но ты меня довёл". Но после того, как он развернулся и ушёл, не сказав ни слова, идея казалась идиотской.

В свою квартиру возвращаться я не решалась. Испытывать судьбу мне точно не хотелось.

Утро первого дня в офисе началось странно.

Я пришла пораньше, чтобы не привлекать внимания, но, видимо, зря старалась. Никто даже не заметил, что меня не было три дня. Абсолютно никто. Когда я прошла мимо рецепшена, девушка за стойкой улыбнулась и сказала: "Доброе утро, Алина. Вы уже с больничного?" Я моргнула: "С какого больничного?"

Оказывается, пока я устраивала апокалипсис в доме Максима и потом рыдала у Вероники, в системе HR я официально числилась на больничном.

Кто-то подал заявление от моего имени, и даже справка была прикреплена.

Коллеги в отделе, увидев меня, только плечами пожимали: "О, ты уже на ногах? Мы думали, ты ещё неделю проваляешься. Что-то серьёзное было?" Я пробормотала что-то про "простуду" и села за стол, чувствуя себя полной идиоткой.

Даже тут он позаботился о том, что бы мое отсутствие не вызвало ни у кого вопросов.

А Максима в офисе нет уже неделю.

Секретарша только разводила руками: "Максим Андреевич в отъезде по важным делам. Вернётся — не знаю когда". Я пыталась не думать об этом, но каждая минута в офисе напоминала о нём. Его стиль везде: минимализм, порядок, стерильность. Даже кофе-машина здесь была такой, что готовила идеальный эспрессо без единой капли на боку. А без него офис казался... пустым. Как будто выдернули стержень.

И если я когда-то думала, что Максим — строгий, то, боже, как я ошибалась.

Настоящий тиран — это Ольга.

Она появлялась в отделе ближе к обеду, как ураган в деловом костюме: высокие каблуки цокают по паркету, как выстрелы, волосы собраны в идеальный хвост, взгляд — как лазер, режет насквозь. Она не кричит, не ругается, но от её "Алина, подойди" у меня внутри всё сжималось.

И вот сегодня снова.

— Алина, подойди, — раздалось над самым ухом.

Я вздрогнула так, что чуть не уронила кружку с кофе. Ольга стояла у моего стола, скрестив руки на груди, и смотрела сверху вниз, как судья на приговорённого. Вокруг отдела мгновенно стало тише на два тона — все сделали вид, что очень заняты.

— Сейчас, Ольга Сергеевна, — я поспешно закрыла пустой документ и встала.

Она не дождалась, пока я встану, развернулась и пошла вперёд. Я семенила следом, как школьница к директору.

В её кабинете пахло холодом и дорогим ароматом с нотами бергамота. Никаких личных вещей, только огромный монитор, стопка отчётов и одна-единственная фотография в чёрной рамке — она и Максим на каком-то корпоративе, оба улыбаются, но улыбки такие, что мороз по коже.

Ольга села, указала мне на стул напротив.

— Садись. У нас новый проект. Срочный. Клиент — сеть премиальных фитнес-клубов «Iron Religion». Запуск новой линейки клубов в Москве и Питере. Двадцать точек за год. Бюджет — семнадцать миллионов на маркетинг только в первом квартале. Кампания стартует через три недели.

Я моргнула. Семнадцать миллионов — это больше, чем весь годовой бюджет нашего отдела на все проекты вместе взятые.

— Я… поняла. Что конкретно нужно от меня?

Она открыла папку, выложила передо мной толстый бриф.

— Ты — ведущий бренд-менеджер проекта. Полная ответственность. Концепция, позиционирование, название линейки, слоганы, визуалы, медиаплан, коллаборации с инфлюенсерами, запуск рекламных кабинетов — всё. Команду — ты выбираешь сама, но не больше пяти человек. Дедлайн на презентацию концепции клиенту — ровно через десять дней. Потом — ещё две недели на доработки и запуск.

Я смотрела на бриф, как на мину замедленного действия.

— Десять дней? Ольга Сергеевна, это… физически невозможно.

— Возможно, — отрезала она. — Этот проект, очень ответственный и серьезный. И делать его должен... В общем, Максим Андреевич лично утвердил тебя на этот проект. Он тебе доверяет.

У меня внутри всё ухнуло.

— Когда... – запнулась - Утвердил.

— Сегодня.

— Сегодня? — переспросила я, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. — То есть… он звонил? Писал?

Ольга посмотрела на меня так, будто я только что спросила, дышит ли она воздухом.

— Конечно звонил. Что за вопросы?

Я открыла рот и закрыла

— Он… ещё что-нибудь передавал? — вырвалось у меня тихо.

Ольга прищурилась. На секунду в её взгляде мелькнуло что-то почти человеческое — любопытство? жалость?

— Нет, Алина. Только это. И ещё добавил: «Скажи ей, что если она опять устроит бардак — я её найду и устрою такой бардак, что тот, в доме, покажется ей детским утренником». Конец цитаты.

Клянусь в этот момент мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Он вам все рассказывает? – вырвалось прежде, чем успела подумать.

— Именно об этом я узнала сама. От охраны.

— Вы часто бываете у него дома?

Ольга замолчала. На долю секунды. Но этого хватило, чтобы я почувствовала, как воздух в кабинете стал плотнее.

Она медленно подошла к столу, опёрлась ладонями о столешницу и наклонилась ко мне так близко, что я ощутила холод её духов.

— Слушай внимательно, Ковалёва, — голос тихий, но каждое слово будто гвоздём вбивалось. — Я у него дома бываю ровно тогда, когда это нужно. И ровно столько, сколько нужно. Иногда ночую. Иногда остаюсь до утра. Иногда ухожу в шесть, когда он ещё спит. Это тебя больше не касается. И никогда не касалось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она выпрямилась, снова стала идеально собранной, будто ничего и не было.

— А теперь вопрос к тебе, — продолжила она тем же ровным тоном. — Ты собираешься копаться в чужом белье или делать проект, который тебе доверил генеральный директор лично? Потому что если второе — дверь там. Если первое — я найду тебе замену за час.

Я сглотнула. Горло пересохло.

— Проект, — выдавила я.

— Отлично, — она кивнула, как будто мы только что обсудили погоду. — Тогда через десять минут жду в конференц-зале «Б». Представишь, кого берёшь в команду и с чего начнёшь. И ещё, Алина…

Я уже открывала дверь, но остановилась на пороге.

— …в следующий раз, когда захочешь устроить бардак — выбирай чужой дом. В моём ты уже один раз всё перевернула. Второй раз я тебе не прощу.

***

Через десять минут, как и велела Ольга, я уже стояла в конференц-зале "Б"

Я выбрала команду быстро, на интуиции: не хотела тянуть кота за хвост. Взяла четверых — ровно столько, чтобы не раздувать, но хватило экспертизы.

Первым — Игорь, мой "наставник" из отдела. Он знает маркетинг как свои пять пальцев, плюс у него есть связи с инфлюенсерами в фитнес-сфере. Потом — Маша, дизайнер, которая может нарисовать шедевр за ночь, если вдохновится. Её визуалы всегда бьют в цель. Третья — Катя, SMM-специалистка, молодая, но с огоньком: она генерирует идеи быстрее, чем я пью кофе. И Дима - аналитик, который может разобрать данные на атомы и собрать из них стратегию. Он тихий, но гений в цифрах.

Они зашли по одному, расселись вокруг стола. Никто не задавал лишних вопросов — все знали, что если Ольга передала проект, то это не шутки. Я включила проектор, вывела бриф на экран и начала без прелюдий.

— Итак, ребята, у нас "Iron Religion". Новая линейка клубов: премиум, эксклюзив, с акцентом на тело как храм. Целевая — люди 25–45, доход выше среднего, те, кто не просто качается, а ищет смысл в этом. Бюджет — 17 лямов на первый квартал. Дедлайн на концепцию — десять дней. Презентация клиенту. Если облажаемся — головы полетят. Вопросы?

Игорь кивнул первым, откинувшись в кресле.

— Концепция? Что именно? Полный брендбук или только идея?

— Полный, — ответила я. — Название линейки, слоган, визуальный стиль, ключевые сообщения, медиаплан. Всё. Клиент хочет, чтобы это было не просто фитнес, а религия. Типа, "приходи в клуб — и обрети просветление через пот".

Маша хихикнула, но быстро посерьёзнела, открывая свой планшет.

— Визуалы: минимализм? Или что-то мистическое? Храмы, ангелы, потные бодибилдеры в позах лотоса?

— Минимализм с элементами духовности, — подумав, сказала я. — Чёрно-белые тона, золотые акценты. Логотип — как крест, но стилизованный под гантелю. Слоган: "Твоё тело — твой храм. Поклоняйся".

Катя оживилась, стуча пальцами по столу.

— Инфлюенсеры: нужно топовых. Фитнес-блогеры с миллионными аудиториями. Плюс коллабы: с йога-гуру, мотивационными спикерами.

Мы обсуждали полтора часа без перерыва. Идеи сыпались, как из рога изобилия: от VR-туров по клубам до эксклюзивных NFT-членств для "верующих". Я фиксировала всё на доске — маркером по стеклу, как в фильмах про стартапы.

И где-то посреди этого обсуждения, когда мы спорили, должен ли слоган быть "Поклоняйся силе" или "Сила — твоя вера", я вдруг поймала себя на мысли: я не думаю о Максиме. Впервые за неделю. Ни о его доме, ни о той ссоре, ни о его отсутствии. Проект захватил меня целиком — адреналин от дедлайна, командный мозговой штурм, ощущение, что мы создаём что-то крутое. Это было как глоток свежего воздуха после долгого удушья.

— Все же понимают, что мы буквально живем тут пока проект не будет готов?

Команда хором кивнула, и в их глазах загорелся тот самый огонь.

Вечер в офисе растянулся до полуночи. Мы заказали пиццу (да, ирония — для проекта про фитнес), пили энергетики и спорили до хрипоты. Никто не жаловался: все понимали ставки. Ольга заглянула ближе к десяти, окинула нас взглядом и молча кивнула — высшая похвала от неё. Когда я наконец вышла на улицу, город уже спал, а я чувствовала себя живой как никогда. Такси до Вероники, душ, сон — и снова в бой.

На следующий день всё пошло как по маслу. Маша показала первые визуалы. Катя нашла идеальных инфлюенсеров. Дима принёс данные. Мы слепили первую версию презентации — грубую, но с костяком.

Но на третий день удача отвернулась.

Клиент позвонил неожиданно: "Хотим увидеть черновик через два дня, а не через десять. Идеи свежие, или мы уходим к конкурентам". Ольга передала это с каменным лицом: "Делайте".

Паника?

Нет времени. Мы заперлись в офисе, как в бункере. Спали по очереди на диванах в lounge-зоне, ели лапшу из микроволновки, работали до рассвета. Я координировала всё: правки, звонки, мозговые штурмы.

К вечеру пятого дня презентация была готова. 45 слайдов, идеально выверенных.

— Отправь Максу – сказала Ольга посмотрев, при этом ни один мускул на ее лице не дрогнул, а я поверьте смотрела только на лицо.

Не знаю почему, но мне хотелось, что бы одобрила именно она.

— А как вам? – острожно спросила.

Ольга медленно подняла голову и посмотрела на меня.

Секунда. Две. Пять.

В её взгляде не было ни тепла, ни похвалы, ни даже привычного холода. Было что-то другое: будто она впервые за всё время разглядывала меня не как «новенькую», не как «ошибку Максима», не как «ту самую», а как человека, который только что сделал то, что от неё требовали, и даже больше.

Она отложила планшет, сложила руки на столе и произнесла тихо, но так, что в конференц-зале стало слышно биение собственного сердца:

— Алина… ты только что спасла мне задницу.

Я моргнула.

— Я думала, мы потеряем этого клиента ещё до старта, — продолжила она, не отводя взгляда. — У них было три агентства на коротком листе, и два из них — акулы. Ты за пять дней сделала то, что другие не смогли бы за месяц. И сделала это так, что я… — она чуть усмехнулась, — я даже не нашла, к чему прикопаться. А я всегда нахожу.

Я стояла, не дыша.

— Поэтому да, — она кивнула на мой ноутбук, — отправь Максиму. И добавь от себя: «Ольга сказала, что я молодец». Он поймёт.

Голос её был ровным, но в нём проскользнуло что-то почти человеческое. Почти.

— И ещё, — она встала, подошла ближе, остановилась в полушаге. - Иди домой. Ты выглядишь так, будто тебя пять дней не кормили. И не спорь, — добавила, когда я открыла рот, — это приказ.

Я вышла из её кабинета на ватных ногах.

В лифте открыла почту, прикрепила презентацию и написала коротко:

Тема: Temple of Power — готово.

Максим Андреевич, презентация для Iron Religion. Ольга сказала передать: «Ковалева молодец».

(Я тоже так считаю.)

Алина.

Отправить.

Но ответа не дождалась.

***

Презентация прошла идеально. Клиент сказал «да» сразу, Ольга даже чуть улыбнулась уголком губ. Нам дали два выходных и премию.

Я честно попыталась отдыхать, но уже на второй день сидела в офисе.

Жить у Вероники оказалось невыносимо. Квартира — сплошной хаос: посуда в раковине эволюционирует, одежда на полу вместо ковра, Барсик смотрит на меня с видом «когда мы свалим отсюда».

Раньше мы так же жили и радовались, а теперь я задыхаюсь, видимо порядок Максима въелся в меня навсегда.

Я сидела в комнате отдыха, пила уже третий кофе и пыталась убедить себя, что пришла «просто за вещами». На самом деле просто не выдержала ещё одного утра в квартире Вероники, где даже Барсик отказывался спускаться с подоконника.

Всё тихо. Отдел пустой, суббота. Только гул кофе-машины и мои мысли.

И тут услышала его голос. Низкий, тёплый, совсем не тот, каким он говорит со мной последний месяц.

— Лилит, аккуратнее, я же кофе пролью…

Я замерла с кружкой у губ.

Потом смех. Девчачий, звонкий, счастливый.

— Ты обещал, что отвезёшь меня сегодня по магазинам! Я уже всё выбрала, смотри!

Я выглянула из-за приоткрытой двери.

Коридор. Он стоит спиной ко мне, в тёмной футболке, а на нём висит она.

Лет двадцати, может чуть больше. Чёрные волосы до талии, идеальная фигура в коротком топе и джинсах с заниженной талией. Она буквально прыгает ему на шею, обхватывает ногами, целует в щёку, в висок, в уголок губ, и он… смеётся. Ласково, почти нежно отводит её волосы за ухо, целует в макушку.

— Только быстро. У меня через два часа встреча.

— Обещаю! Ты лучший! — и ещё один звонкий поцелуй.

Я отступила назад, прижала кружку к груди, будто она могла заглушить удар сердца.

***

Шла по Патрикам, как типичная героиня русского сериала «богатые тоже плачут, но только в Loro Piana». Волосы развеваются, лицо бледное, в ушах играет «Creep» Radiohead на повторе, потому что настроение «я ошибка природы» идеально ложится под этот трек.

В голове крутится одно: какой же Максим всё-таки…

Слова кончились ещё на слове «всё-таки».

Ублюдок? Слишком банально.

Гений манипуляции? Длинно.

Просто ходячая катастрофа в костюме Brioni? Вот, кажется, ближе всего.

Живёт с Ольгой (или хотя бы ночует, судя по её «иногда ухожу в шесть, когда он ещё спит» (спасибо, Оля, я теперь это буду визуализировать до конца жизни)).

Трахает меня, когда ему скучно или когда я слишком громко дышу в его сторону.

И теперь в субботу в офис таскает какую то Лилит, которая выглядит так, будто только что сошла с обложки Vogue Kids.

Серьёзно, вселенная? Ты могла бы просто дать мне инфаркт и закончить на этом, но нет, ты решила устроить комедию положений.

И тут:

— Алина? Алина Степанова?!

Я поднимаю глаза и понимаю: всё. Сейчас добьют.

Передо мной Карина Михайлова.

Та самая Карина, которая в универе ходила на пары в мини и на шпильках, потому что «а вдруг там фотографы».

Та самая, которая уехала «покорять Европу» и с тех пор присылала в общий чат фотки с яхт с подписью «oops, опять забыла надеть лифчик».

Та самая, от которой даже Вероника плевалась: «Если она ещё раз напишет “скучаю по вам, девочки” из Дубая, я её найду и утоплю в этом самом Дубае».

И вот она — живая, настоящая, в кашемировом пальто цвета шампанского, с сумкой Birkin, которая стоит как моя почка + печень в комплекте.

Высокая, блондинистая, ноги от ушей, улыбка — 32 зуба отбеленных до ядерной белизны.

И она прыгает мне на шею.

Прямо так, с разбегу, как будто мы с ней делили одну пачку пельменей в общаге и плакали над «Сумерками».

— БОЖЕЧКИ, АЛИНОЧКА!!! Сколько лет, сколько зим! Ты совсем не изменилась! Нет, подожди, изменилась! Похудела! Фигура — просто огонь! Это оземпик или ты наконец-то перестала жрать пельмени по ночам?!

Я стою, как столб, обнимаемая эту модельной внешности анаконду, и думаю только об одном:

«Господи, забери меня сейчас. Прямо здесь. Молния, машина, инопланетяне — мне уже всё равно».

— Карин… привет, — выдавливаю, пытаясь не задохнуться в её парфюме.

Она отстраняется, хватает меня за плечи, оглядывает, как будто я — платье на распродаже.

— Ты посмотри на себя! Какая стала! Глаза горят! (это от недосыпа, Карин) Кожа — просто фарфор! (это я просто не ем, Карин) А волосы?! Ты где такой цвет берёшь?

Я мысленно: «В “Диксе”, за 399 рублей, когда акция 2+1».

Вслух:

— Эээ… генетика, наверное.

— Скромница! — она хихикает и хлопает меня по попе. По попе, Карл! — Слушай, тут такое дело… я вернулась! Совсем! Запускаю свой бренд легинсов, будет огонь, ты просто обязана прийти на презентацию! Будут все! И… — она понижает голос до театрального шёпота, — говорят, даже Орлов придёт. Ну, ты знаешь, Максим Орлов, наш красавчик-миллионер. Он сейчас такой… ммм… спонсор у меня, представляешь?

Я чувствую, как внутри всё рушится с грохотом, как карточный домик под ядерным ударом.

— Пошли кофе выпьем, – хватает меня за руку – Я столько расскажу.

— Карин у меня... встреча...

Но меня уже втаскивают в ближайшую кофейню.

Влипла.

Глава 17

Я сидела в этой чёртовой кофейне, уставившись в свою чашку латте, которая уже остыла и превратилась в какую-то мутную жижу. Карина напротив верещала без умолку — про своего мужа-итальянца, про их виллу в Тоскане, где "виноград растёт прямо у бассейна", про то, как она теперь запускает бренд "эко-легинсов из переработанного пластика, но с кристаллами Сваровски".

Бла-бла-бла. Я кивала в такт, как китайский болванчик, но честно? Ни слова не запомнила. Больше половины вообще не слушала. В голове крутились кадры из офиса: Максим с этой Лилит, её поцелуи, его смех. И Ольга, которая "ночует иногда". И я, которая... ну, вы поняли, полная идиотка в этом любовном треугольнике. Или квадрате. Или чёрт знает каком многоугольнике.

А потом она вдруг сказала это. Как будто между делом, между глотком эспрессо и поправкой идеальной чёлки:

— Я, конечно, была в шоке, что ты с Максом рассталась, а потом и замуж выскочила. Что случилось?

Я уставилась на неё, как на инопланетянку. Чашка в руках дрогнула, и я чуть не облила себя этой остывшей бурдой.

— Ты сейчас серьёзно меня спрашиваешь?

Она всё ещё смотрела не понимающе, моргая своими ресницами, которые, наверное, нарастила в каком-то салоне за миллион евро.

— Карин, весь институт знал, что вы переспали. На той вечеринке, пока я была у родителей.

Она вдруг нахмурилась, будто вспоминала что-то далёкое и не очень приятное. Сложила губы трубочкой, как для селфи.

— Стоп, чего? Нет, я с Максом никогда не...

— Да ты что? — перебила я, чувствуя, как внутри всё закипает.

Глаза Карины округлились, как два блюдца.

— Это ты поэтому со мной общаться перестала?

Я молчала и отвернулась, уставившись в окно на прохожих, которые спешили по Патрикам с пакетами из бутиков. Как будто моя жизнь — не полный апокалипсис, а просто ещё один день в раю для богатых.

— Эй, Алин. Я никогда не спала с твоим Максом. Да боже, даже если бы и хотела, он же никого кроме тебя не видел. Как собачонка за тобой бегал. Нет, он, конечно, был красавчик и...

— Карин. Что было, то было. Проехали.

— Да ничего не проехали, не было такого, я тебе говорю! Да на какой вечеринке-то?

Я вздохнула, чувствуя, как воздух выходит из лёгких с каким-то всхлипом. Голова уже болела от этого разговора, но отступать было поздно.

— Кажется, у Мирона... Нет, это было у друга Макса, как его там...

— Ванька, смугленький, рыжий такой.

— Да, точно. Они там выиграли в боксе что-то и...

— Да-да, помню. Но... — Карина покраснела и опустила глаза. – Блт, - сказала тихо.

— Что?

— Я спала с Максом, — запнулась — но блин, не с твоим. Я тогда напилась так сильно и... в общем, я спала с Прыщом.

— Чего?

— Ну, с Максом Прыщом. Помнишь такого? Лицо уродливое у него такое было, в прыщах всё. С гормонами что-то у него там.

— Помню, — сказала еле слышно, чувствуя, как мир вокруг начинает кружиться, как в дешёвом триллере.

— Ну так вот, я с этим Максом тогда и переспала. Весь групповой чат тогда взорвался от этой новости.

Меня будто холодной водой окатило.

Я помнила тот день как вчера.

Как увидела, что в чате начали писать: "Карина с Максом застукали в туалете", фото размытое, но все хохотали и подмигивали. Я звонила ему тогда, он трубку не брал.

Я всю ночь проплакала, мама с отцом успокаивали, гладили по голове, как маленькую, и говорили: "Мужчины все такие, доченька, найди себе надёжного". А на следующий день он как ни в чём не бывало полез обниматься ко мне. Тогда канун выпускного был, все были в запаре из-за экзаменов, последнюю неделю мы почти не виделись, еще и поругались из-за какой то ерунды, а потом я... господи, я тогда с Артёмом назло...

— Алин, ты в порядке? — Карина коснулась моей руки, и я вздрогнула, как от удара током.

— В порядке? — выдавила я, пытаясь улыбнуться, но губы дрожали. — Конечно. Просто... шесть лет, Карин. Шесть лет я думала, что он меня предал. А это был... Прыщ? Кто вообще тогда мог подумать, что ты и Прыщ.

— Все, кто там был – спокойно ответила она. – А спросить не могла? У меня например. Я бы точно пошла разбираться, если бы узнала такое о своем парне.

— А я не пошла.

— А с Максом не говорила что ли? — Карина смотрела на меня так, будто я только что призналась, что убила человека и спрятала тело в подвале.

Я молчала.

А что сказать?

У меня тогда весь мир рухнул, а он как ни в чем не бывало продолжал жить. Я сделал вид что ни чего не знаю, а на его вопрос: «Видела ли последние новости в чате», ответила, что удалила его давно.

Тогда у меня был четкий план, ударить его по больнее.

И ударила.

Вышла замуж за другого.

— Слушай, не говори об этом никому, пожалуйста, — выдавила я, вставая из-за стола так резко, что стул заскрипел по паркету, как в дешёвом ужастике.

Карина подняла на меня свои идеальные брови, потом медленно улыбнулась — той самой улыбкой, от которой в универе у парней падали челюсти, а у девчонок — самооценка.

— Алин, я теперь официально спонсируемый инфлюенсер с контрактом о неразглашении на миллион евро, — она театрально приложила ладонь к сердцу. — Если я начну трепаться про чужие драмы, меня засудят быстрее, чем ты скажешь «Прыщ». Так что молчу, как рыба об лёд.

Я выдохнула. Кажется, впервые за последние полчаса нормально вдохнула.

— Спасибо.

— Не за что. И вот ещё что, — она встала, подхватила свою Birkin и уже на выходе из кофейни, не оборачиваясь, бросила через плечо: — Завтра надень красное. Тебе идёт красный.

— Завтра?

Она закатила глаза так, что я услышала, как они скрипнули.

— Легинсы, Алин. Презентация моего бренда. В семь вечера. Я скину адрес, номер тот же?

Я кивнула, как автомат.

И мы разошлись по разным сторонам.

***

Максим

Я до сих пор не могу это совместить.

Вот сидит передо мной Сергей Викторович. Пятьдесят семь лет. Пузо уже не прячется даже под дорогой рубашкой, но плечи всё ещё широкие, взгляд тяжёлый, руки в старых шрамах. Человек, от одного звонка которого исчезают проблемы, люди и целые фирмы. Человек, которому я доверяю больше, чем кому-либо на этой планете, кроме, может быть, Ольги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И этот же самый человек — Пупсик.

Пупсик, мать его.

Мужик, у которого пол-города в долгу, который может одним звонком решить любую проблему, но для своей жены он просто Пупсик, который должен приносить цветы и не забывать про годовщину.

И поверьте, не дай бог забудет.

Я прихожу сюда уже четвёртый раз за последний месяц. И каждый раз говорю себе: это последний. Потом возвращаюсь.

Потому что по-другому их не достать.

— Ну что, Максим Андреич, — Сергей Викторович откидывается в кресле, пузо чуть выпирает над ремнём, но спина всё ещё прямая, как у военного. — Твои «друзья» из «Северного кредита» снова в новостях. Вчера в Химках один должник в реанимации. Переломы, внутреннее кровотечение. Пишут — упал с лестницы. - Он усмехается. — Девять раз. С девятого этажа.

Я молчу. Киваю. Знаю.

— Я же тебе говорил ещё в марте, — продолжает он, крутит в пальцах тяжёлый золотой перстень. — Эти мрази перешли грань. Когда-то просто выбивали, теперь — калечат. А калечат — значит, следы. А следы — это уже не наш бизнес. Это уже статья.

— Я хочу по закону, — говорю я в который раз.

Он смотрит на меня долго. Очень долго. Потом вздыхает. Тяжело, как человек, который устал объяснять ребёнку, что Дед Мороз не существует.

— Максим. Ты хороший мужик. Честный. Я тебя уважаю. Но ты всё ещё думаешь, что закон — это волшебная палочка. - Он поднимает трубку внутреннего телефона. — Лена, принеси папку «СК-47».

Через минуту на столе появляется толстая чёрная папка. Он открывает. Фотографии. Протоколы. Выписки. Справки из больниц.

— Вот, смотри. Это только то, что мы нашли. Двадцать три случая. Двенадцать — с тяжкими. Три — смертельные. Он переворачивает страницу. — А вот это — интересно. Директор «Северного кредита» — некий Громов Игорь Валерьевич. Официально — предприниматель. Неофициально — зять заместителя начальника ГУ МВД по Москве. Понимаешь?

Я понимаю.

— То есть, — говорю медленно, — если я пойду официально, они закроют дело за неделю.

— За три дня, — поправляет он. — И потом придут к тебе. Или к ней.

Я сжимаю бокал виски так, что стекло чуть не трещит.

— Я не позволю.

— Я знаю, — он кивает. — Поэтому мы и работаем. Тихо. По кусочкам. Он достаёт ещё одну фотографию. — Вот этот — их главный «выбивала». Кличка Шрам. Был у Алины дома. Помнишь?

Я киваю.

— Он уже под колпаком. Две недели назад в Подмосковье «случайно» остановили на трассе. Нашли в багажнике ствол без номера и пару пакетов. Сейчас сидит. Молчит пока. Но мы работаем.

— А Громов?

— Громов — последний. Когда он останется один, без охраны, без крыши, вот тогда и пойдём по закону. Он закрывает папку. — Ты же этого хотел. Чисто. Красиво. Чтобы ни одна собака не тявкнула.

Я молчу.

Он смотрит на меня, потом вдруг улыбается. Улыбка у него редкая. Тёплая. Такая, какой я его помню ещё с тех времён, когда Ольга притащила меня к нему впервые.

Я тогда чуть в штаны не наложил. Ну представляете, помогаешь ты женщине в кафе, она предлагает тебе работу и привозит на Рублевку. Ворота метра три высотой, охрана с автоматами, собаки размером с телёнка.

Думал: всё, приехали, сейчас в подвал, лопата, яма. А она выходит из машины, как ни в чём не бывало, и говорит: «Не ссы. Это мой Пупсик».

И вот дверь открывается. Он стоит на пороге. В домашнем свитере. С котом на руках. И улыбается. Тепло. Как отец.

— Ну что, студент, — говорит, — Ольга сказала, ты голова. Проверим.

Я стою, как дурак, и не знаю, куда деть руки. А он протягивает мне кота (здоровенного рыжего ублюдка) и добавляет: «Держи Василия. Он любит, когда ему за ухом чешут. И я тоже».

А я между прочим вообще котов не люблю, грязи от них много и воняют.

— Кстати, — говорит он, наливая себе ещё виски, и вырывая меня из собственных мыслей. — Ольга вчера опять на меня наехала. Говорит, я ей мало внимания уделяю. Что с ней не так?

— Ребенка ей надо – усмехаюсь и выпиваю бокал залпом.

Сергей Викторович замер с бокалом у губ, потом медленно поставил его на стол. Взгляд его стал тяжелым, но не злым, скорее, как у человека, который вдруг понял, что всю жизнь стрелял мимо мишени.

— Ребёнка, говоришь? — переспросил он тихо. – С чего взял?

Я рассмеялся.

— Серьезно? Вам же не по пятнадцать лет? Ей тридцать пять скоро, часики то тикают. Женщина, когда говорит "мало внимания", — продолжаю я, наливая себе ещё порцию, — на самом деле имеет в виду "мне нужно что-то большее". А Ольга — не из тех, кто будет ныть про цветы или романтику. Она практичная. Если жалуется на внимание, значит, чувствует пустоту. И в её возрасте... ну, вы понимаете. Биология не шутит.

Сергей Викторович молчит. Сидит, смотрит в бокал, как будто там ответ на все вопросы жизни. Перстень на пальце поблёскивает под лампой, а в комнате вдруг становится тише — только тиканье часов на стене да далёкий гул машин за окном.

— Тридцать пять, — повторяет он тихо, как эхо. — Уже тридцать пять...

Я киваю. Знаю, что вдарил по больному. Ольга — его слабость. Единственная, наверное. Он для неё горы свернёт, но вот такие вещи... семейные, личные... он всегда обходил стороной. Бизнес, деньги, власть — это его стихия. А дети? Семья в полном смысле? Это как мишень для такого, как он.

— Мы говорили об этом, — наконец произносит он, не поднимая глаз. — Раньше. Когда только поженились. Она хотела, я... не был готов. Бизнес только раскручивался, риски, враги. Думал, подождём. А потом... время ушло. Она замолчала об этом. Я подумал, перехотела.

— Перехотела? — усмехаюсь я. — Ольга? Да она просто спрятала это поглубже, чтобы не показаться слабой. Вы же знаете её лучше меня. Она не будет просить. Но если "наехала" — значит, прорвало.

Он поднимает голову, смотрит на меня пристально. В глазах — смесь благодарности и чего-то вроде грусти. Редко вижу его таким. Обычно он — скала. А тут... как будто постарел на десять лет за минуту.

— Может, ты и прав, Максим Андреич, — говорит он, вставая. Подходит к окну, смотрит на ночной город. — Может, пора. Ребёнок... хм. Я бы стал хорошим отцом, как думаешь?

— Лучшим, — отвечаю честно. — Вы и так уже отец для половины своих людей. А для своего — тем более.

Он кивает, молчит. Потом оборачивается, и на лице — та самая улыбка. Тёплая, отцовская.

— Спасибо, сынок. — Он хлопает меня по плечу. — А теперь иди. У меня дела, твои между прочим.

Я встаю, допиваю виски.

— Жду новостей.

Глава 18

Я стою в спальне Вероники перед огромным, во всю стену, зеркалом и кручусь, как дура на примерке. Красное платье липнет к телу, будто само решило: «Сегодня ты будешь гореть, девочка, никуда не денешься».

Поворачиваюсь боком: разрез до середины бедра, нога вытягивается, будто я модель на подиуме, а не бывшая жена-должница с котом и просроченным кредитом. Ещё поворот: спина голая до самого поясного шва, только две тонкие бретельки крест-накрест. Ткань скользит по коже, и я прям чувствую, как по спине бегут мурашки. Не от холода. От воспоминаний.

Потому что я уже стояла в красном перед зеркалом. Только тогда это был дешёвый топик из секонд-хенда за триста рублей, который я натянула перед вечеринкой в общаге. И он подошел сзади, обнял за талию, уткнулся носом в шею и выдохнул:

— Боже, Алин, ты в красном — это всегда конец мне.

Я тогда засмеялась, оттолкнула его локтем:

— Орлов, отвали, я и так опаздываю.

А он только крепче прижал и прошептал прямо в кожу:

— Никуда ты не опоздаешь. Сегодня ты моя. Вся. До последней красной ниточки.

И я сдалась. Конечно, сдалась. Потому что когда он так говорил, у меня коленки становились ватными, а внутри всё плавилось.

А теперь я стою в этом чёртовом дизайнерском платье за бешеные деньги, которое так и не надела ни на одну годовщину с Артёмом, и думаю: вот бы он сейчас зашёл. Вот бы просто стоял в дверях и смотрел. Молча. Как тогда. Чтобы я видела в его глазах то же самое: «Ты моя». Чтобы аж воздух дрожал.

Я провожу ладонью по вырезу на груди. Пальцы сами вспоминают, как он снимал с меня футболки, медленно, будто разворачивал подарок. Как целовал каждую косточку на спине, пока я не начинала хихикать и вырываться. Как шептал: «Не дёргайся, Степанова, я ещё не дочитал».

— Боже, Алин, ты сейчас прям порно-версия себя самой, — раздаётся с кровати хриплый голос Вероники.

Оборачиваюсь. Она разлеглась на подушках, как королева, в старом растянутом свитере и с бокалом красного в руке. Второй бокал уже стоит на тумбочке — для меня, судя по всему.

— Заткнись, — бурчу я, но улыбаюсь краем губ.

— Не-а, не заткнусь. Приятная правда, любит уши.

— Ой, да ладно, — фыркаю, подходя ближе и беря бокал с тумбочки. Вино тёплое, с лёгким привкусом вишни — как раз то, что нужно, чтобы разогнать эту дурацкую меланхолию. — Ты бы видела Карину вчера. Она в меня вцепилась, как клещ, и тараторила без остановки. А потом ещё и про Макса... ой, про Орлова.

Вероника приподнимается на локте, глаза загораются, как у кошки, увидевшей мышь.

— Стоп. Что про Орлова? Расскажи всё по порядку, иначе я умру от любопытства прямо здесь, на этой кровати.

Я сажусь на край матраса, отпиваю глоток и рассказываю. Про встречу на Патриках, про её бренд легинсов, про то, как она обнималась, будто мы лучшие подруги, а не просто одногруппницы, которые толком не общались. И, конечно, про тот бомбовый разворот: что она не спала с Максимом. Что всё это время я жила с огромным недоразумением в голове.

Вероника слушает, не перебивая, только брови ползут вверх, а бокал в её руке замирает на полпути ко рту. Когда я дохожу до «Макс Прыщ», она прыскает вином и закашливается.

— Прыщ? Тот уродец с лицом, как кратер на Луне? — хохочет она, вытирая губы рукавом свитера.

Я швыряю в неё подушку, но она ловко отбивается.

— Не смешно, Вер!

Вероника перестаёт смеяться, садится прямо и смотрит на меня серьёзно. Её глаза, обычно искрящиеся от иронии, теперь мягкие, почти жалостливые.

— Алин, ты ему сказала? Об этом недоразумении?

Я качаю головой, уставившись в бокал. Вино кружится, как мои мысли.

— Нет. После всего этого... бардака в его доме...

Вот блин.

— В его доме? Это был дом Макса?! — Вероника чуть не подавилась вином, глаза стали размером с блюдца. — Подожди-подожди… То есть мы устроили этот апокалипсис с пиццей на люстре и помадой на зеркалах… у ОРЛОВА?! У твоего босса?! У того самого Максима, которого ты шесть лет считала предателем?!

Я закрыла лицо руками и кивнула, уткнувшись лбом в колени.

— Даааа…

Вероника открыла рот, закрыла, снова открыла. Потом медленно поставила бокал на пол, чтобы не пролить, и театрально упала спиной на подушки.

— Боже мой… Я думала, ты оторвалась на каком-то бедолаге с «Тиндера», который тебе цветы подарил не того оттенка! А ты, оказывается, устроила теракт в пентхаусе генерального директора Orion Group! Алина, ты легенда. Нет, ты миф. Тебя надо в учебники по женской мести вносить отдельной главой! Что он сделал то такого, что ты так с ним?

Я подняла голову и посмотрела на неё сквозь пальцы.

— Кк...купил.

— То есть как? - Вероника моргнула, потом нахмурилась, будто я сказала это на суахили. - Купил что? Тебя? Как… в прямом смысле?

— Да, меня – уже говорю громче и вскакиваю – В подробности вдаваться не буду. И вообще, я опоздаю. Как выгляжу? – поворачиваюсь к ней.

— Бомба. Губы накрась.

Я схватила с тумбочки красную помаду (ту самую, которой когда-то писала «СЧЁТ ВЫСТАВЛЕН» на его зеркале) и быстро провела по губам. В зеркале отразилась женщина, которую я почти не узнавала: глаза горят, щёки пылают, красное платье облегает, как вызов.

— Бомба, говоришь? — я повернулась к Веронике боком, разрез до середины бедра сверкнул. — Хорошо. Пусть взорвётся.

***

Я приехала на презентацию Карины с опозданием в полчаса — классика, чтобы не торчать в зале, как лишняя декорация.

Место оказалось пафосным: огромный лофт в центре, с видом на реку, толпа инфлюенсеров в блестках и фотографы, которые щёлкали всё подряд. Я пробралась через толпу, схватила бокал шампанского с подноса и спряталась в углу, решив, что переживу это мероприятие тихо, без драм.

Презентация прошла быстро: Карина вышла на сцену в своих эко-легинсах с кристаллами, рассказала про "устойчивую моду для сильных женщин", показала модели, которые дефилировали под музыку, и все аплодировали, как будто это не просто штаны, а рецепт вечной молодости. Я кивала в такт, но мысленно уже планировала, как слиняю пораньше. И зачем я вообще пришла? За-чем?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стою у столика с закусками, потягиваю шампанское, которое уже второе, и думаю: "Алин, ты выжила. Ещё пять минут — и домой, к Барсику и сериалам". И тут визг — высокий, как сирена, — прорезает шум зала.

— АЛИНОЧКА! Ты пришла!

Карина несётся ко мне, раскидывая руки, как в кино про воссоединение семьи. Обнимает так крепко, что я чуть не проливаю шампанское на её идеальный макияж.

— Боже, ты выглядишь потрясающе! — щебечет она, отстраняясь и оглядывая меня с головы до ног. — Это платье... оно как будто для тебя сшито! Ты — огонь, девочка!

Я улыбаюсь через силу, бормочу "спасибо", а внутри думаю: "Только бы не затягивать, Карин, у меня нервы на пределе".

— Угадай, кто пришёл? — шепчет она заговорщически, глаза блестят, как те кристаллы на её легинсах.

— Путин?

— Лучше! — хихикает. — Орлов!

Внутри всё обрывается. Шампанское в бокале вдруг кажется кислым, зал качается, как после землетрясения. Орлов. Здесь. Сейчас. Блин, я не готова.

— Он то, что тут делает? — шепчу, хотя голос всё равно дрожит, как у первокурсницы перед экзаменом.

Карина закатывает глаза так, что я почти слышу скрип.

— Алина, ты серьёзно? Я же тебе вчера сказала: он главный спонсор! Вбухал в мой бренд столько, что я теперь могу легинсы с бриллиантами шить. Он вообще везде, где пахнет деньгами и красивыми попами. Ну и... — она наклоняется ближе, дышит шампанским и духами, — я что зря уламывала его придти сегодня?

Я чуть не подавилась воздухом.

— Ты что?

— Да ладно тебе! — Карина машет рукой, будто я сказала, что дождь идёт. — Это же шанс! Вы поговорите наконец нормально, как взрослые люди. Шесть лет прошло, Алин. Может, пора уже перестать бегать друг от друга?

Я открываю рот, чтобы выдать что-то едкое, но слова застревают. Потому что в этот момент чувствую взгляд. Тяжёлый. Знакомый. Как будто кто-то медленно проводит пальцем по позвоночнику.

Поворачиваю голову.

Он стоит у бара. В чёрном, как всегда. Рукава чуть закатаны, бокал в руке, и смотрит прямо на меня. Без улыбки. Просто смотрит. И в этом взгляде столько всего, что я физически ощущаю, как красное платье становится тесным.

Карина тихо хихикает мне в ухо:

— Ой, кажется, он уже идёт. Удачи, красотка.

И исчезает в толпе, оставляя меня одну посреди зала, с бокалом в руке и ощущением, что сейчас меня либо поцелуют, либо убьют. А может, и то, и другое. Одновременно.

Он идёт прямо ко мне. Медленно. Как будто вокруг никого нет: ни музыки, ни вспышек, ни Карины с её визгами. Только он, я и эти несколько метров, которые сейчас кажутся километрами.

Я стою, как дура, с бокалом в руке, и не дышу. Просто не могу. Потому что он серьёзный. Очень серьёзный. Ни тени той лёгкой улыбки, которую я видела на нём с Лилит. Ни намёка на шутку. Лицо каменное, глаза тёмные, и в них — что-то такое, от чего внутри всё стягивается в узел.

Останавливается в полушаге. Близко. Слишком близко. Запах его одеколона — тот же самый, что был в его доме, в его постели, в моей голове все эти недели.

Он молчит. Просто смотрит. Сверху вниз. Как будто читает меня, как открытую книгу, которую я сама же ему подсунула.

Я не выдерживаю первой.

— Привет, — выдаю еле слышно. Голос срывается.

Он не отвечает. Только кивает. Коротко. И продолжает смотреть.

— Ты... как? — пытаюсь снова, но это уже совсем жалко.

Он наконец открывает рот. Голос низкий, спокойный, но от него по коже мурашки.

— Ты пришла, чтобы меня добить, Алина? — спросил он, и в голосе не было ни злости, ни насмешки. Только что-то опасно спокойное. — Или просто покрасоваться перед всеми?

Я сглотнула. Горло пересохло.

— Карина позвала. Я не знала, что ты…

— Пошли.

— Куда?

— Алина – прорычал он и двинулся, а я за ним.

Я шла, как в тумане, сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Толпа расступалась перед Максимом — он шёл уверенно, не оглядываясь, а я семенила следом, стараясь не споткнуться на этих дурацких каблуках. Мы миновали бар, потом коридор с гримёрками, и вот он толкнул какую-то дверь в конце — наверное, кабинет организаторов или что-то вроде того. Тёмная комната, освещённая только лампой на столе, стопки бумаг, компьютер, стул. Ничего романтичного. Просто кабинет.

Он вошёл первым, подождал, пока я перешагну порог, и захлопнул дверь. Щёлкнул замок. Я замерла, спиной к столу, и посмотрела на него. В глазах — огонь, тот самый, который я видела раньше, когда он был на грани. Ни слова. Ни вопроса. Просто шагнул ближе, схватил меня за талию и развернул лицом к столу. Он прижал меня животом к краю столешницы, и я почувствовала, как платье задралось вверх по бёдрам.

— Максим... — начала я, но голос сорвался.

Он не ответил. Только наклонился, губами коснулся шеи, и я задрожала. Его руки скользнули по моим бёдрам, под разрез платья, и вот уже пальцы касаются кожи, поднимаются выше. Я вцепилась в край стола, чтобы не упасть, дыхание сбилось. Он не спрашивал. Не ждал. Просто расстегнул молнию на платье одним движением, стянул бретельки вниз, и ткань соскользнула к талии, обнажив грудь. Холод воздуха ударил по коже, но его ладони сразу накрыли меня, сжали — сильно, почти больно, но от этого внутри всё вспыхнуло.

Я выгнулась, прижимаясь к нему спиной, и почувствовала, какой он твердый через брюки.

Макс рыкнул что-то неразборчивое, одной рукой расстегнул ремень, а другой — сдвинул мои трусики в сторону. Не церемонясь. Не нежно. Просто вошёл в меня одним толчком, и я закусила губу, чтобы не закричать. Боль смешалась с удовольствием, тело помнило его, но всё равно — это было как удар тока. Он схватил меня за волосы, откинул голову назад и начал двигаться — быстро, жёстко, без передышки.

Стол скрипел под нами, бумаги слетали на пол, но ему было плевать. Мне — тоже. Я толкалась навстречу, хватаясь за край, и стонала тихо, через зубы.

Его дыхание обжигало шею, руки скользили по моему телу — по груди, по бёдрам, впиваясь в кожу. Он не целовал. Не шептал. Просто брал меня, как будто мстил за всё сразу — за шесть лет, за бардак в доме, за то, что я пришла в этом платье.

Каждый толчок — как удар, но я не хотела, чтобы он останавливался. Внутри нарастала волна, жар разливался по венам, и я кончила первой — резко, с дрожью, впиваясь ногтями в дерево стола.

Он последовал через секунду, рыча мне в ухо, и замер, прижавшись всем телом. Мы стояли так — тяжело дыша, потные, в этой чужой комнате. Он вышел из меня медленно, поправил брюки, а я сползла на стол, пытаясь отдышаться. Платье в беспорядке, волосы растрёпаны, но я не шевелилась. Просто ждала, что он скажет.

А он ничего не сказал. Только наклонился, поцеловал меня в плечо — один раз, жёстко — и вышел, оставив дверь открытой.

Я осталась одна, с гудящим телом и мыслями, которые кружились, как после урагана.

И что это блт было?

Глава 19

Я осталась в этой чёртовой комнате ещё на пару минут, пытаясь привести себя в порядок. Руки дрожали, когда я натягивала платье обратно, поправляла бретельки и молнию. В зеркале на стене отразилась растрёпанная версия меня: волосы в беспорядке, щёки пылают, как после марафона.

"Отлично. Теперь ты выглядишь как героиня эротического триллера, которая только что пережила кульминацию".

Собрала волосы в хвост и вышла в коридор, стараясь не встречаться взглядом ни с кем. Толпа всё ещё гудела, музыка играла, но мне казалось, что все смотрят именно на меня.

Паранойя, конечно.

Карина нашлась у бара — она болтала с какими-то инфлюенсерами, размахивая бокалом, как дирижёрской палочкой. Увидев меня, она снова взвизгнула, но тише, чем раньше.

— Алинка! Куда ты пропала? Я думала, ты уже слиняла!

Я улыбнулась через силу, стараясь не показать, что ноги всё ещё ватные.

— Да так, воздухом подышала. Презентация была супер, Карин. Легинсы — огонь. Я бы купила, если бы не боялась, что они меня сделают слишком крутой для этого мира.

Она засмеялась, обняла меня одной рукой.

— Ой, ты прелесть! Обещай, что заглянешь на мой сайт, я тебе промокод скину. И... — она понизила голос, подмигивая, — ну как? Поговорили?

Я закатила глаза, но внутри всё сжалось.

— Поговорили. В каком-то смысле. Ладно, Карин, мне пора. У меня завтра ранний подъём, а Барсик дома один — наверное, уже весь диван обоссал от тоски.

— Барсик? Это твой парень? — она хихикнула.

— Кот. Но иногда ведёт себя как парень — требует еды, внимания и ничего не даёт взамен.

Мы рассмеялись, она чмокнула меня в щёку, и я наконец вырвалась на свободу. Вышла на улицу, вдохнула прохладный вечерний воздух — Москва в ноябре, лёгкий морозец, огни фонарей и шум машин. Открыла приложение такси, ткнула в "вызвать", и машина обещала приехать через три минуты.

И тут — его голос. Сзади, низкий, спокойный, как ни в чём не бывало.

— Алина? Тебя подвести?

Я замерла, потом медленно обернулась. Он стоял в нескольких шагах, руки в карманах брюк, пальто расстёгнуто, взгляд... ну, уже не такой дикий, как в комнате. Скорее, с лёгкой усмешкой.

— Обойдусь.

Он усмехнулся и подошел ближе.

— Ну а сейчас то, что не так?

Меня буквально захлестнуло возмущение.

— Ты серьёзно? — выпалила я, чувствуя, как щёки снова горят. — После того, что ты сделал, спрашиваешь что не так?

Улыбается.

— А что я сделал, Алина?

— Ты в своём уме? У тебя раздвоение личности что ли?

— Да вроде нет, — пожимает плечами, будто мы о погоде говорим. — Поехали, замёрзла совсем.

— Я никуда с тобой не поеду.

Улыбка исчезает мгновенно. В глазах вспыхивает что-то тёмное, опасное. Он делает один шаг, и я оказываюсь прижатой к стене его телом. Ни сантиметра свободы. Только его грудь, его запах, его жар.

Голос становится низким, почти рычащим:

— Сядешь в машину. Потому что я так сказал.

— Почему ты просто не оставишь меня в покое? Я понимаю ты злишься, ты наказываешь меня за то что бросила тебя, я понимаю...

— Ты ни чего не понимаешь. – говорит сквозь стиснутые зубы – Ты говорила что я не постоянный, что у меня нет цели, но это было тогда Алина. Сейчас, я беру то что хочу и делаю то что хочу. И если ты думаешь что это наказание – усмехается. – Нет. Это мое желание. Хочешь что бы я оставил тебя в покое, увольняйся и уезжай из города.

Я чувствую, как внутри всё сжимается: и от злости, и от какого-то странного, болезненного облегчения. Потому что наконец-то он сказал это прямо. Без намёков, без игр. Либо я исчезаю из его жизни навсегда, либо остаюсь — на его условиях. Без права голоса. Без права на чувства. Только тело, только желание, только «я беру то, что хочу».

— Ты же знаешь – голос дрожит – Я не могу.

— И меня это должно волновать?

— Ты... ты монстр, — прошептала я, толкая его в грудь. Ладони упёрлись в твёрдую ткань рубашки, но он даже не шелохнулся. Только усмехнулся уголком губ.

— Называй как хочешь. В машину Алина.

***

Максим.

Я стою на улице, привалившись спиной к холодной стене лофта, и смотрю, как Москва дышит ноябрьским морозом. Огни фонарей размываются в тумане, машины проносятся мимо, а я тяну сигарету за сигаретой, пытаясь выкурить из головы то, что только что произошло в той комнате. Первая сигарета ушла быстро — нервно, с глубокими затяжками, как будто дым мог стереть воспоминание о её стонах, о том, как она выгибалась подо мной, хватаясь за край стола. Вторая тлеет медленнее, но мысли всё равно крутятся, как в мясорубке.

Я никогда не был грубым с женщинами. Никогда. Всегда всё было по правилам: цветы, ужины, нежные слова, чтобы никто не чувствовал себя использованной. Я — джентльмен, мать его, в этом мире, где все дерутся за кусок. Но она... С ней всё иначе.

Она выводит меня из себя одним взглядом, одной хоть редкой, но улыбкой.

Она — как яд, который я сам себе впрыскиваю, зная, что это меня убьёт.

Почему с ней я становлюсь таким? Жестоким, требовательным, как будто хочу наказать её за все эти годы, за то, что она ушла, за то, что вернулась и снова перевернула мою жизнь вверх дном. Или, может, наказываю себя — за то, что до сих пор не могу её отпустить.

Я выдыхаю дым, смотрю, как он растворяется в воздухе, и думаю: "Макс, ты идиот. Ты только что трахнул её как животное, и вышел, не сказав ни слова. А теперь стоишь здесь и куришь, как будто это решит проблему".

Машина ждёт у обочины.

Пора уезжать, пока не нарвался на кого-то из гостей. Но ноги не двигаются. Хочу ли я, чтобы она вышла и увидела меня? Да хочу.

Шаги за спиной. Тихие, но уверенные. Я оборачиваюсь — Левон. В тёмном пальто, руки в карманах, лицо как всегда непроницаемое.

— Ты откуда здесь? — спрашиваю, не скрывая удивления.

— Был поблизости, — отвечает спокойно, подходя ближе. — За Алиной хвост. За тобой тоже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я усмехаюсь. Давно понял, что за мной следят — ещё с той недели, когда заметил чёрный седан у офиса. Тени в переулках, случайные взгляды в толпе.

— Выяснил, кто?

— Пока нет, — качает головой Левон. — Работают профессионально. Я приставил к девушке людей, как ты и просил, но лучше бы тебе держать её поближе к себе, пока не выясним, кто за вами следит. Одинокая — она мишень.

Я киваю, выдыхая. Поближе. Конечно. После того, что я только что сделал, она, наверное, готова меня убить. Но Левон прав — эти тени не шутят. Если за ней хвост, значит, дело не только в долгах. Может, в моих врагах?

"Алина, ты даже не представляешь, во что ввязалась, вернувшись в мою жизнь".

— Держи меня в курсе, — говорю коротко. — И удвой охрану. Никто не должен к ней подойти.

Левон кивает и растворяется в тени, как всегда, а через минуту выходит она.

И как же мне удержать тебя рядом?

Глава 20

— Вы видели, что Алина приезжает с боссом? — прошептал чей-то голос, приглушённый, но достаточно громкий, чтобы пробиться сквозь шум кофемашины в комнате отдыха. Я как раз тянулась за новой капсулой эспрессо, когда эти слова ударили меня, как холодный душ. Замерла с рукой в воздухе, не дойдя до полки. Сердце ухнуло вниз, и я инстинктивно отступила за дверной косяк, прижавшись к стене.

— Серьёзно? — отозвался другой голос, женский, с ноткой возбуждённого любопытства. Я узнала его — это была Маша из бухгалтерии, та, что всегда носит яркие шарфы и распространяет сплетни быстрее, чем обновляются отчёты. — В смысле, Орлов? Наш Орлов? Они что, вместе?

— Ага, именно. Утром видела своими глазами, — подтвердил первый голос, с лёгким смешком. Похоже, Вероника. — Она вышла из его машины у самого входа. Он даже дверь ей открыл, представляешь?

Я прикусила губу. Что б тебя Максим, что б тебя... Я же говорила не надо, говорила что слухи поползут.

— Ой, девчонки, это же скандал! — включилась третья, кажется, Юля из HR, с её характерным писклявым тоном. — Она же новенькая, всего месяц работает. Понятно почему она тогда такой проект получила. – смеются.

— Да ладно? — Маша почти взвизгнула, но тут же понизила голос до заговорщического шёпота. — То есть ты серьёзно думаешь, что она «спит и спит» до самых верхов? Я думала, она просто талантливая, а тут... классика: диван — лучший карьерный лифт.

— Ну а как иначе объяснить? — подхватила Юля. - Я в HR сидела с открытым ртом, когда пришёл приказ сверху: «Ковалева ведёт». Я тогда ещё подумала: «Кто-то очень сильно за неё попросил». А теперь всё ясно.

Вероника хмыкнула так громко, что я чуть не выдала себя дыханием.

— Девочки, я вам ещё не всё рассказала. В пятницу вечером я задержалась, закрывала отчёт. Иду мимо парковки — а там его машина стоит. Дверь открыта, свет в салоне. И слышу: её голос. «Максим, хватит, нас увидят».

А вот это откровенное вранье.

— Подожди-подожди, — Маша аж задохнулась. — То есть они прям при всех... на парковке?!

— Ну не при всех, — Вероника засмеялась.

— Боже мой, — выдохнула Юля. — То есть она реально с ним спит. И он её прикрывает. А мы тут пашем как проклятые, а она... на спине вверх.

— Ну не только на спине, судя по всему, — хихикнула Вероника, и все трое заржали, как гиены.

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу так сильно, что, кажется, сейчас взорвется. Хотелось ворваться, крикнуть, разбить им лица.

Но я стояла, прижавшись к стене, глотая слёзы ярости и стыда, когда их смех резко оборвался.

— У вас работы нет? Чего столпились? Вселенский заговор готовите?

Тишина ударила по ушам. Потом торопливые «ой», «извините, Максим Андреевич», шорох стульев, топот каблуков — и комната опустела за считанные секунды.

Я всё ещё не шевелилась, боялась даже дышать. Сейчас он уйдёт, и я смогу выскользнуть незамеченной.

Но шаги не удалились. Они приближались.

Я медленно отлепилась от стены и выглянула из-за косяка.

Он стоял в дверях комнаты отдыха, руки в карманах брюк, и смотрел прямо на меня. Брови чуть приподняты — искреннее, неподдельное удивление.

— Алина? — вырвалось у него тихо, почти шёпотом. – Ты чего тут прячешься?

— Ты в курсе, что о нас говорят? Что обо мне говорят? – голос дрогнул.

Если не возьму себя сейчас же в руки то просто разревусь.

— Ну, кое-что услышал, а что?

У меня буквально глаза на лоб полезли. Нет. Плакать я теперь не хочу, хочу прибить его.

— Кое-что? — переспросила я, и голос сорвался на визг, который я тут же придавила. — Кое-что?! Максим, они только что назвали меня шлюхой, которая спит до самой вершины! А ты стоишь тут с видом «а что такого?»

Он моргнул. Один раз. Медленно. Потом брови, которые были подняты от удивления, опустились, и в глазах появилось что-то тёмное, опасное.

— Повтори.

Я сглотнула.

— Они сказали… что я трахаюсь со всеми ради карьеры. Что ты мне проекты даёшь, потому что я с тобой сплю. Что я… — голос всё-таки предал, дрогнул на последнем слове.

Он не шевельнулся. Только пальцы в карманах брюк, кажется, сжались в кулаки — ткань натянулась.

— Имена, — выдохнул он.

— Что?

— Кто именно это сказал. Имена. Сейчас.

Я открыла рот и закрыла. Потому что в его голосе не было ни капли того спокойствия, которое было секунду назад. Это был тот самый тон, от которого у людей в офисе ноги подкашивались.

— Маша из бухгалтерии… Юля из HR… и Вероника из продаж, — выдавила я.

Он кивнул. Один раз. Коротко. И я вдруг поняла, что сейчас будет плохо. Очень плохо. Но не мне.

— В мой кабинет, — сказал он, уже разворачиваясь. .

— Максим…

— Алина, — он остановился, посмотрел на меня через плечо. Глаза были почти чёрные. — Я сказал: в мой кабинет.

И вышел. Быстро. Целеустремлённо. Как человек, который идёт не разговаривать, а разбираться.

Я осталась стоять посреди комнаты отдыха, с открытым ртом и странным, диким желанием одновременно спрятаться под стол и побежать за ним.

Через пять минут я всё-таки пошла в его кабинет. Дверь была приоткрыта. Внутри — тишина. Мёртвая. Даже клавиатура не щёлкала.

Он стоял у окна, спиной ко мне, телефон прижат к уху.

— …да, прямо сейчас. Маша из бухгалтерии, Юлия из HR, Вероника из продаж. Трудовые — на стол. Сегодня же. И чтобы к вечеру их здесь не было. Причина — по статье. За разглашение персональных данных и создание токсичной среды. Да, я в курсе, что это «просто сплетни». Мне похер. Пусть потом в суде доказывают, что «просто». Всё, выполняй.

Он сбросил вызов, бросил телефон на стол так, что тот подпрыгнул, и только тогда обернулся ко мне.

— Заходи, — сказал уже нормальным голосом. — И закрой дверь.

Я вошла. Ноги всё ещё дрожали.

— Ты… уволил их?

— Уволю, — поправил он. — К вечеру. И ещё объявлю на общем собрании, что за подобные разговоры — сразу на улицу. Без выходного пособия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я смотрела на него во все глаза.

— Максим, это… слишком. Они просто...

Он подошёл вплотную. Взял меня за подбородок, заставил поднять голову.

— Слушай сюда. Никто. Слышишь? Никто не будет говорить о тебе так. Ни в этом офисе, ни где-либо ещё.

— Но верь они правы – сказала еле слышно и сразу пожалела о своих словах. Этот взгляд... такой взгляд я видела у него на ринге перед боем: холодный, сосредоточенный, смертельно опасный.

— И в чём же они правы, позволь спросить?

Я попыталась отвести взгляд, но он не позволил: большим пальцем чуть сильнее приподнял мой подбородок, заставляя смотреть прямо в него.

— Ну… — язык заплетался, — я правда… с тобой… сплю. И работаю у тебя. И проекты получаю… от тебя. Всё сходится. Я… именно та, кем они меня называют.

Тишина.

Такая тяжёлая, что уши заложило.

Потом он медленно убрал руку. Отступил на полшага. И впервые за всё время я увидела, как он действительно разозлился — не на кого-то там, а на меня.

— Значит, ты тоже так считаешь? — спросил он почти шёпотом. — Что ты здесь только потому, что раздвинула ноги?

Я вздрогнула от формулировки, но кивнула — еле заметно.

Он выдохнул сквозь зубы. Развернулся, подошёл к столу, упёрся в него ладонями, будто боялся, что сейчас что-то разобьёт. Плечи напряжены, костяшки побелели.

— Хорошо, — сказал он наконец, не оборачиваясь. — Тогда давай прямо сейчас всё исправим.

Я моргнула.

— Что значит «исправим»?

Он резко повернулся. В глазах — сталь.

— Увольняйся. Прямо сейчас. Пиши заявление. Я подпишу. И исчезни из моей жизни. Навсегда. Чтобы никто никогда не смог сказать, что ты здесь потому что спишь со мной. Чтобы у тебя было чистое резюме, чистая репутация и чистая совесть. Иди. Дверь там.

Я открыла рот. Закрыла. Слова застряли где-то в горле.

— Ну? Пишешь или мне за тебя напечатать?

Я сглотнула. Глаза жгло.

— Я… не могу, — выдохнула наконец. — У меня долги. Коллекторы.

Он шагнул ко мне. Один шаг — и снова оказался вплотную.

— Тогда заткнись, — сказал он тихо, но жёстко. — И перестань повторять их дерьмо. Ты здесь, потому что ты лучшая на своём деле. Потому что ты закрываешь проекты, которые другие тонут месяцами. Потому что я вижу, как ты пашешь до трёх ночи, когда все давно дома. А сплю я с тобой, потому что хочу тебя. И это две разные вещи. Поняла?

Я молчала, глядя на него снизу вверх. Слёзы всё-таки скатились по щекам — тихо, без всхлипов.

Он вытер их большим пальцем, грубо, но аккуратно.

— И ещё, — добавил он почти шёпотом, наклоняясь так близко, что я почувствовала его дыхание на губах. — Если ещё раз услышу, что ты сама себя так называешь — накажу. Жёстко. И не на работе. Понятно?

Кивнула, он отошел к столу.

— Макс, не увольняй их пожалуйста.

— Нет, — сказал он коротко, не оборачиваясь. — Они уйдут. Сегодня.

— Макс, пожалуйста, — повторила я тише. — Они просто болтали, но... если ты их уволишь, все поймут, что из-за меня. И тогда слухи только разгорятся. Я не хочу быть причиной...

Он резко развернулся, и я замерла. Он провёл рукой по волосам, выдохнул.

— Алина, ты серьёзно? Тебя оскорбили, а ты их защищаешь?

— Не защищаю, — покачала головой. — Просто... я знаю, как это работает. В офисе все шепчутся, но если ты их выкинешь, я стану "той, из-за которой троих уволили". Это хуже.

Он смотрел на меня долго, молча. Потом усмехнулся — горько, без веселья.

— Ты всегда такая. Даже когда тебя топчут, ты жалеешь других.

— Потому что я знаю, каково это — терять работу. И... вообще нужно прекратить все... Ты мой начальник. А у тебя Ольга и если она узнает...

Он поднял руку, давая понять что бы я замолчала.

— Стоп, а Ольга тут при чем?

— Ну вы же живете вместе... – запнулась – Хотя я не понимаю, как ты так легко привез меня в свой дом и...

— Что ты блт несешь опять?

Я замерла, глядя на него круглыми глазами. Оно было смесью изумления и раздражения, как будто я только что обвинила его в краже конфет из детского сада.

— Ольга... ну, твоя... — я запнулась, чувствуя, как щёки горят. — Она сказала что вы живете вместе и... Сказала, что бы я не лезла к тебе...

Максим смотрел на меня секунду, две, а потом... расхохотался. Громко, от души, запрокинув голову. Я никогда не видела его таким — обычно он усмехался краем губ, а тут прям хохотал, как будто я рассказала анекдот года.

— Ты ревнуешь?

— Нет – вышло громче, чем планировала – Проблем не хочу. У меня и так их предостаточно.

Он перестал смеяться, но глаза всё ещё искрились.

— Ревнуешь, — констатировал он, будто это факт, который невозможно оспорить. — И это, между прочим, мило.

— Нет.

Максим шагнул ближе, медленно, как хищник, который знает, что добыча никуда не денется.

— Ольга сказала, что бы ты не лезла ко мне? — переспросил он, и в голосе проскользнула опасная нотка. — Когда это было?

— Ну не прям так сказала, но доходчиво обьяснила, что если я захочу устроить бардак — что бы выбирала чужой дом. В твоем я уже всё перевернула и второй раз она мне этого не простит. По-моему угроза.

Он закрыл глаза, выдохнул сквозь зубы, потом достал телефон, набрал номер и включил громкую связь.

— Да, Максимилиан Андреевич? — тут же раздался голос Ольги, весёлый, с лёгкой хрипотцой.

— Оль, повтори, пожалуйста, что ты говорила Алине про мой дом? И с каких это пор мы живем вместе? «Пупсик» знает?

Глава 21

Максим

Я сидел за своим столом, откинувшись в кресле, и молчал. Внутри всё кипело — как вулкан, который вот-вот взорвётся, но я держал себя в руках. Передо мной, на стульях, ерзали эти трое: Мария, Юлия, и Вероника.

Они переглядывались, нервно теребили края одежды, пытались сесть по удобнее, но каждый раз замирали под моим взглядом.

Я наслаждался этим. Каждой секундой их страха. Они не понимали, зачем я их вызвал — или делали вид, что не понимают. Пусть помучаются. Пусть представят себе худшее.

Прошла минута. Две. Тишина в кабинете была такой густой, что слышно было, как тикают часы на стене. Наконец, Вероника не выдержала — она всегда была самой смелой из них, или самой глупой.

— Максим Андреевич, вы нас позвали по какому-то вопросу?

Медленно наклонился вперёд, положил локти на стол и сцепил пальцы. Улыбнулся.

— Да, — ответил спокойно. — Тема для разговора есть. Может, сами начнёте? Даю шанс оправдаться, пока я просто не взял и не уволил вас за создание токсичной среды на рабочем месте.

Они замерли. Переглянулись снова — быстро, как загнанные звери.

Я откинулся обратно, скрестил руки на груди и ждал.

— Мы не... — начала девушка.

Я резко наклонился вперёд, и она вздрогнула.

— Если сейчас скажешь, что не понимаешь, о чём я, будешь уволена, — отрезал, глядя ей прямо в глаза.

Она замолчала мгновенно. Закрыла рот и опустила голову, как провинившаяся школьница. Вероника и Маша даже не шелохнулись.

— Сплетни, — наконец выдавила Маша.

Я хлопнул в ладоши — резко, громко.

— Бинго! — выкрикнул и все трое подпрыгнули на стульях, как по команде. — Слушаю оправдания. Вперёд. Кто первый?

Маша первой отважилась поднять глаза — красные, с мокрыми ресницами. Видимо, уже поняла, что сейчас будет не просто «разговор по душам».

— Максим Андреевич… — её голос дрожал, как струна, которую перетянули. — Мы… мы не хотели никому навредить. Просто… ну, девчачьи разговоры, сами знаете…

Я поднял бровь. Молчал. Ждал.

— Люди же и так шепчутся, — включилась Вероника, пытаясь звучать уверенно, но получалось жалко. — Мы просто… подхватили. Ну, Алина приезжает с вами, задерживается допоздна, проекты получает… Любой бы подумал…

— Так... – протянул посмотрел на Юлю. Молчит. – Тебе сказать не чего?

— Это она вам нажаловалась?

Дерзко.

— Сам слышал. - ответил я тихо - Слышал, как трое моих сотрудниц обсуждают, что одна из их коллег раздвигает ноги перед своим начальников за должность и тем самым продвигается по карьерной лестнице.

Тишина была такой, что я услышал, как у Маши зубы застучали.

— Так что никто мне не жаловался, — я наклонился чуть ближе. — Просто я не люблю, когда в моём доме срут в углу и думают, что я не замечу.

Юля наконец подняла глаза — красные, полные слёз.

— Максим Андреевич… мы правда не хотели…

— Хотели, — перебил я. — Вы хотели почувствовать себя выше кого-то. Почувствовали. Поздравляю. Теперь будете чувствовать себя на дне. И поверьте, я умею делать так, чтобы дно было очень глубоким.

Вероника сглотнула.

— Вы… вы не имеете права так с нами разговаривать.

Я улыбнулся. Медленно. Широко.

— Имею. Я плачу вам зарплату. Я создал это место. И если я слышу, что кто-то в моём доме называет моего сотрудника шлюхой, я имею полное право вышвырнуть этого кого-то на улицу. Без объяснений. Без выходного пособия. Без рекомендаций.

Она замолчала.

Я откинулся обратно в кресле.

— Я хотел вас уволить, — сказал я спокойно, почти лениво. — Приказы были готовы. Подписать — дело пяти секунд. Но ваша коллега… — я сделал паузу, наслаждаясь тем, как они вздрогнули от слова «коллега», — Ковалёва Алина Викторовна… лично попросила меня этого не делать.

Тишина.

— А чтобы утолить ваше любопытство раз и навсегда, — продолжил, не меняя тона, — добавлю: Ковалёва — моя бывшая одногруппница. А подвозил я её последние дни, потому что мы, представьте себе, соседи. Она выходит в семь тридцать, я в семь тридцать пять. Машина одна под рукой. Логично? Вопросы есть?

Молчание стало оглушительным. Даже дышать перестали.

— Нет вопросов? — переспросил я, поднимая бровь. — Прекрасно.

— Теперь условия, — я наклонился вперёд. — До конца недели — письменные извинения Ковалёвой лично в руки. Текст согласовываете со мной. Плюс рассылка по внутренней почте всему офису. От своего имени. Без «но», без «если», без «а мы не хотели». Не сделаете — приказы об увольнении по статье лягут на стол в ту же секунду. И тогда уже никто вас не спасёт. Даже она.

Я встал, обошёл стол и остановился прямо перед ними.

— Время пошло. Свободны.

Они поднялись — одновременно, как по команде, и почти побежали к двери.

Дверь захлопнулась.

Открыл чат с Алиной и написал:

Я:

Теперь весь офис будет знать, что мы просто соседи и бывшие одногруппники. Ты довольна?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22

Я сидела на его диване, в его огромной, стерильно-идеальном доме, где даже воздух пах дорогим одеколоном и лёгким намёком на панику (моей, разумеется). Ноги поджала под себя, в руках кружка с чаем.

Сюда я сегодня приехала одна, у Макса какие то дела. И если честно, так даже лучше. Хоть не придется гадать, когда с меня в очередной раз стянут трусы, хотя если признаться...

Нет. Нет. Это неправильно и мне это не нравится.

Разговор с Ольгой снова выставил меня полной идиоткой.

Я ведь дословно помню наш с ней разговор. И там ни слова не было, что она его опекает, как... не знаю, «старшая сестра» и что она здесь не живет, а лишь иногда ночует, когда они засиживаются допоздна.

Ну я же не с ума схожу?

Она четко сказала «еще раз перевернешь мой дом, я этого не прощу». Не так разве?

Нужно было, спросить ее, нужно было что то сказать. Но я молчала. И когда Макс сбросил вызов, посмотрел на меня ухмыляясь.

Смотрю в выключенный телевизор, и в голове крутится только одна мысль: «Ну вот, опять я в роли детектива‑недоучки. Шерлок Холмс с кружкой чая».

Стук зубов о край бокала звучал как метроном моих внутренних терзаний.

Дверь входная щёлкнула, и я вздрогнула. Макс вошёл, стряхивая с плеч пальто. В руках — пакет из какого-то ресторана, от которого сразу потянуло ароматом свежей пиццы и чесночных булочек. Он бросил взгляд на меня.

— Ты чего тут в темноте сидишь?

— Думаю. – цежу сквозь зубы.

— А вот это ты зря. – сказал он, выкладывая продукты из пакета - Думать тебе полезно только о работе, а вот об остальном...

— Почему мне нельзя поехать к подруге?

Он поднял на меня глаза. Лицо каменное.

— Потому что я так хочу. Снова здорово Алин?

— Я не хочу тут быть, я не хочу здесь жить. пусть это даже временно.

Усмехается.

— Что? Чего ты ржешь?

— Я в душ. Со мной?

— Хрен тебе.

Пожимает плечами и уходит.

***

Он сидит рядом, ест пиццу, листает что-то в телефоне, будто всё нормально. Будто не держит меня в золотой клетке, просто потому что может. Я смотрю на его профиль и думаю: вот сейчас он насытится мной, как этой пиццей, и просто выбросит коробку. Скажет спокойно: «Алина, всё. Собирай вещи». И я уйду. Снова с котом, долгами и разбитым сердцем. Только теперь ещё и без крыши над головой.

— Ты чего притихла? — спрашивает он, не отрываясь от экрана.

— Думаю, когда ты меня выгонишь, — выпаливаю вслух. Голос ровный, будто о погоде.

Он замирает. Медленно кладёт телефон на стол. Поворачивается ко мне всем корпусом.

— Что?

— Когда надоест, — повторяю, глядя ему прямо в глаза. — Я же здесь временно, да? Пока ты не наиграешься. Потом скажешь «спасибо, было круто, дверь там». Я просто хочу знать срок. Чтобы подготовиться.

Тишина. Такая, что слышно, как холодильник гудит.

Он не моргает. Потом медленно вытирает руки салфеткой и наклоняется ко мне так близко, что я чувствую тепло его дыхания.

— И как ты собираешься готовится?

— Составлю мотивационный список. Коту годовой корм куплю. Запишусь к психологу. На квартиру откладывать начну.

Он резко выпрямляется, отодвигает тарелку.

— Ты серьезно?

— А ты думаешь, это шутка? Ты никогда не говоришь, что будет дальше. Никогда не обсуждаешь «нас». Только «сегодня», «сейчас» и «я так сказал»…

Он встаёт, медленно обходит стол, останавливается за моей спиной. Я слышу его дыхание, чувствую, как напряжены его плечи.

— Знаешь, что самое смешное? — шепчет он, наклоняясь к моему уху. — Я думал, ты понимаешь.

— Что понимаю? — оборачиваюсь, почти касаясь его лица.

Он смотрит на мое лицо, улыбается.

— Ты ни когда от сюда не уйдешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23

— Ты ни когда от сюда не уйдешь – говорит и у меня внизу живота стягивается тугой узел.

Его пальцы касаются моей шеи — легко, почти невесомо, но от этого прикосновения кожа горит. Я пытаюсь отодвинуться, но тело предаёт: вместо того чтобы встать и уйти, я замираю, чувствуя, как тепло его ладони растекается по спине.

— Что... что ты имеешь в виду? — шепчу, стараясь, чтобы голос не дрожал. Но он дрожит. Конечно, дрожит. Потому что в его глазах нет шутки. Только тьма — та самая, которая пугает и притягивает одновременно.

Макс не отвечает сразу.

Вместо этого он берёт меня за руку, тянет вверх, заставляя встать. Я оказываюсь прижатой к нему — грудь к груди, бедро к бедру. Его дыхание — горячее, ровное — касается моих губ. Он наклоняется ближе, и я инстинктивно закрываю глаза, ожидая поцелуя.

Но вместо этого он шепчет.

— Ты моя, Алина. Никаких «временно». Никаких «пока не надоест». Ты здесь, со мной, и это не обсуждается.

Внутри всё переворачивается. Узел в животе туже затягивается, и я чувствую, как по телу пробегает волна жара. Это страх? Желание? Или то и другое вместе? Я пытаюсь оттолкнуть его, но руки слабые, как вата.

— Ты не можешь так решать за меня.

Усмехается — тихо, опасно — и его рука скользит вниз, по моей спине, ниже, к бедрам. Одним движением он подхватывает меня, сажает на стол, раздвигает ноги и встаёт между ними. Стол холодный подо мной, но его тело — огонь. Он берёт моё лицо в ладони, заставляет смотреть в глаза.

— Могу. И ты уйдёшь отсюда только если я позволю. А я не позволю. Никогда.

Его губы наконец касаются моих.

Поцелуй глубокий, требовательный, и я сдаюсь. Снова сдаюсь, даже не пытаясь бороться.

Обвиваю его шею руками, прижимаюсь ближе, чувствуя, как его возбуждение упирается в меня сквозь ткань.

Руки Макса скользят под мою футболку, касаются обнажённой кожи живота, поднимаются выше, к груди. Я стону в его рот, и это только раззадоривает его.

Он стягивает с меня футболку одним движением, бросает на пол. Его губы спускаются по шее, к ключице, ниже. Я выгибаюсь, впиваясь пальцами в его плечи. Узел в животе расплетается, превращаясь в жидкий огонь, который разливается по венам.

Макс расстёгивает мои джинсы, стягивает их вниз вместе с трусиками. Я голая на его столе, уязвимая, но в этот момент мне плевать. Я хочу его. Хочу так сильно, что больно.

Он опускается на колени, раздвигает мои ноги шире. Его дыхание касается самого сокровенного, и я задыхаюсь от предвкушения.

Первый поцелуй там — лёгкий, дразнящий — и я уже на грани. Его язык творит чудеса: круги, касания, давление. Я стону громче, хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Волна накатывает быстро, неумолимо — и я кончаю, выкрикивая его имя.

Макс встаёт, расстёгивает ремень, брюки падают вниз. Он входит в меня одним толчком — резко, глубоко — и я снова стону, обхватывая его ногами. Движения жёсткие, ритмичные.

Его руки на моих бёдрах, ногти впиваются в кожу, но боль только усиливает удовольствие.

Я чувствую каждый толчок — мощный, неумолимый, как будто он пытается впечатать в меня свою правду. Мои стоны смешиваются с его дыханием, хриплым и прерывистым. Он не замедляется, не даёт передышки, просто берёт то, что считает своим. И в этот момент я понимаю: сопротивляться бесполезно. Я хочу этого. Хочу его. Даже если это разрушает меня изнутри.

Его губы снова находят мои — поцелуй жадный, почти агрессивный, зубы покусывают нижнюю губу, и я пробую вкус крови, смешанный с солью пота. Руки Макса скользят по моему телу: сжимают грудь, царапают спину, оставляя следы, которые завтра превратятся в синяки. Но сейчас это не боль — это огонь, который разжигает во мне что-то первобытное, дикое.

Я цепляюсь за его плечи, ногти впиваются в кожу под рубашкой, и он рычит в ответ, ускоряя темп. Стол подо мной скрипит, посуда с пиццей сдвигается, но нам плевать. Мир сузился до этого момента — до нас двоих, сплетённых в один хаотичный ритм. Волна накатывает снова, сильнее предыдущей, и я кончаю второй раз, содрогаясь всем телом, выгибаясь дугой. Макс следует за мной через мгновение — толчок, ещё один, и он замирает, изливаясь внутрь, с низким стоном, который эхом отдаётся в моей голове.

Мы остаёмся так — он внутри меня, я обхватившая его ногами — тяжело дыша, потные, с бьющимися сердцами. Его лоб упирается в моё плечо, и на секунду, всего на секунду, он кажется уязвимым. Но потом он отстраняется, выходит из меня медленно, поправляет брюки. Я сползаю со стола на ватных ногах, подбираю футболку с пола, но он перехватывает мою руку.

— Не одевайся, — говорит тихо, но с той же командной интонацией. — Иди в душ.

Я медленно поднимаю на него глаза, нарочито вытягиваюсь в струнку и салютую, приложив ладонь к виску.

— Как прикажете, босс! — произношу с преувеличенной почтительностью, чуть склонив голову. — Должна ли я отчитаться о выполнении задания по возвращении, или это останется на моё усмотрение?

Он на секунду замирает, потом не выдерживает и фыркает, качая головой.

— Отчёт не требуется. Но за креативность — плюс.

Я делаю шутливый реверанс, и направляюсь в сторону ванной, бросив через плечо:

— Слушаюсь и повинуюсь. Только не говорите потом, что я не выполняю приказы.

— Алина – слышу в голосе смешинку, машу рукой и скрываюсь в коридоре.

***

Я вошла в ванную, захлопнув за собой дверь, и только тогда позволила себе выдохнуть. В зеркале отразилась растрёпанная версия меня: волосы в беспорядке, щёки пылают, а глаза... глаза горят каким-то безумным блеском. "Что ты творишь, Алина?" — подумала я, включая воду в душе. Горячие струи хлынули вниз, и я шагнула под них, чувствуя, как напряжение потихоньку спадает.

Что-то не так. Вода стекала по ногам, и... чёрт. Кровь. На бёдрах, на полу душевой кабины — разводы красного. Месячные.

Я уставилась на это, и внутри всё сжалось от стыда.

Как я могла не заметить? Мы только что... на столе... Боже... кровь. На нём, наверное, тоже. На его рубашке, на брюках, на...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

О господи.

Он же меня отправил в душ именно поэтому. Увидел, понял и...

А прокладок-то у меня нет. Ни одной. Я же не планировала здесь оставаться надолго. Как я вообще могла забыть? Дура. Полная дура.

Теперь что? Выйти и попросить? Или завернуться в полотенце и молить бога, чтобы не капнуло на его идеальный пол?

Я прислонилась лбом к кафелю, вода стекала по спине, но облегчения не приносила. Он наверняка зол. Макс ненавидит грязь, беспорядок. А я тут... всё испортила. Снова.

В этот момент дверь щёлкнула и открылась. Я вздрогнула, инстинктивно прикрываясь руками, хотя через матовое стекло душевой кабины меня и так не видно толком. Макс вошёл — видно что только после душа — и в руках у него небольшая косметичка.

— Тут всё, что тебе нужно, — сказал он спокойно, ставя её на полку у раковины.

Я выглянула из-за стекла, вода всё ещё лилась, но я выключила её, чтобы слышать лучше. Он стоял спиной, но в зеркале отразилось его лицо — спокойное, без тени раздражения.

— Ты как? — выпалила я, чувствуя, как голос дрожит.

Он повернулся, на лице мелькнуло удивление.

— В смысле?

— Я же знаю, что ты не выносишь грязи, а я тут... Макс, прости, я... — слова вырвались сами, комом в горле. Стыд жёг изнутри, я опустила глаза, не в силах смотреть на него. Боже, как стыдно".

Он молчал секунду, потом шагнул ближе к душевой кабине. В его глазах не было отвращения — только лёгкая усмешка и... забота? Нет, это я себе придумываю.

— Алин, перестань, мы же и раньше с тобой сексом занимались когда у тебя были месячные.

— Ты не... злишься? — прошептала я, всё ещё прикрываясь.

Он фыркнул, качая головой.

— Злюсь? За что? За физиологический процесс женского организма? Давай, выходи, но кухню придется убрать самой, я...

— Уберу. Все уберу. – быстро говорю, видя как он бледнеет.

— Я в спальню, позовешь как...

Киваю и он выходит.

***

Я быстро переоделась в пижаму и направилась на кухню.

Там был апокалипсис в миниатюре: стол в разводах, коробка от пиццы валялась на полу, крошки, салфетки, следы соуса… и да, мои «художественные мазки» кровью. Я закусила губу, почувствовала, как щёки снова вспыхивают, и принялась за уборку. Мыла, скребла, вытирала — пока столешница не заблестела, как новая. Мусор в пакет, тряпки в стирку, пол подмела. Через пятнадцать минут кухня выглядела так, будто здесь никогда не устраивали стихийный секс с последующим кровавым бонусом.

Только после этого я позволила себе выдохнуть и пошла в спальню.

Дверь была приоткрыта. Макс лежал на кровати, прислонившись спиной к изголовью, в одной руке телефон, пальцы другой лениво постукивали по одеялу. Свет от прикроватной лампы падал на его лицо — сосредоточенное, чуть хмурое. Он что-то быстро печатал, не замечая меня в дверях.

— Я всё убрала, — сказала тихо, останавливаясь на пороге.

Он поднял глаза и долго посмотрел на меня — медленно, внимательно, будто впервые за вечер по-настоящему увидел.

— Иди сюда.

Я покачала головой, обхватив себя руками.

— Не думаю, что это хорошая идея. С моим везением я точно утоплю тебя в своей крови.

Он рассмеялся — коротко, но искренне, откинув голову на подушку.

— Иди сюда, Алина. Не заставляй повторять.

Я вздохнула, всё-таки подошла и забралась под одеяло с краю, стараясь держаться на безопасном расстоянии. Но Макс тут же убрал телефон на тумбочку, придвинулся и обнял меня за талию, притянув к себе спиной к груди.

— По-моему, не самая худшая смерть, — прошептал мне в макушку.

— Возможно. Но освободи меня от некролога: «Умер от панической атаки, потому что она залила его кровать месячными». Вот умора-то будет.

Он фыркнул прямо мне в волосы, обнял крепче и поцеловал в висок.

— Спи, Ковалева. И не выдумывай.

Глава 24

Максим

Я проснулся с ощущением, которого не помнил уже шесть лет. Нет, не проснулся — просто открыл глаза после ночи, когда сон был не прерывистым кошмаром, а настоящим, глубоким отдыхом. Шесть лет я спал как на иголках: просыпаясь от каждого шороха. Но этой ночью... чёрт, это было иначе. Несмотря на то, что я просыпался несколько раз — инстинкт, привычка, страх, — каждый раз убеждался: она здесь. Алина. Рядом.

Первый раз я очнулся где-то посреди ночи, сердце стучало, как после боя. Протянул руку — и вот она, её спина под моей ладонью, ровное дыхание. Обнял крепче, уткнулся носом в шею, вдохнул запах её волос — смесь шампуня и чего-то неуловимо её собственного. Поцеловал в шею, легко, чтобы не разбудить. Она шевельнулась во сне, прижалась ближе, обхватила мою руку своей, как будто даже в полудрёме знала, что я здесь. И в этот момент... счастье. Настоящее, без подвоха. Не то, что я покупаю за деньги или завоёвываю силой, а простое, тихое. Как будто мир на секунду встал на место. Я улыбнулся в темноте, прижал её к себе и снова провалился в сон.

Второй раз — ближе к утру. Опять то же: рука тянется, проверяет. Она здесь. Обнимаю, целую в шею, и она, не просыпаясь толком, мурлычет что-то сонное, прижимается попой ко мне.

Но третий раз меня разбудил не инстинкт. Кто-то пихнул меня в бок — несильно, но настойчиво. Сквозь сон услышал её голос, сонный, с лёгкой хрипотцой:

— Макс, возьми трубку, тебе звонят.

— Это не мне.

— У меня телефон в комнате, это твой.

Чёрт. Вибрация на тумбочке, упорная, как комар в ухо. Я разлепил глаза, потянулся к телефону, не глядя на экран, ткнул в кнопку ответа.

— Да?

— Максим джан, третий раз тебе звоню, чего не отвечаешь?

Ашот. Я моргнул, глянул на экран: пять утра, мать его.

— Я сплю, — ответил, садясь в постели. Сон как рукой сняло.

— Ашот, какого чёрта так рано?

— Нашёл крысёныша, он тебе ещё нужен?

Я вскочил с постели, сердце забухало.

Алина шевельнулась, бормоча сонно:

— Что случилось?

Я не ответил. Просто вышел из комнаты молча, направляясь на кухню. Дверь в спальню закрыл за собой тихо, но внутри всё кипело.

— Говори, — сказал в трубку, опираясь на столешницу. Голос ровный, но внутри — ярость.

— Крысёныш твой сменил имя и теперь владеет сетью автомобильных салонов. Просил найти его тихо, поэтому лезть к нему не стали, но всё, что нужно, на него нарыли. Привести его к тебе или сам?

Я выдохнул, сжал телефон так, что костяшки побелели.

— Я сам, Ашот. Прилечу завтра, спасибо.

***

— Снова посадишь меня на больничный? — спросила Алина, наливая себе кофе. Голос лёгкий, но я уже знал этот тон: она проверяет границы.

— Нет. Придётся работать, но после работы — сразу домой.

Она замерла с кружкой в руке.

— То есть я могу поехать к себе? — улыбка мгновенно сползла с лица, едва наши взгляды встретились. Я не ответил. Просто смотрел — ровно, без моргания, пока она сама не поняла, что ответа не будет.

— А домом ты называешь…

— Что тебя не устраивает, Алина?

Она вскинула голову — в глазах вспыхнуло.

— То, что ты указываешь, что мне делать и где жить? Не очевидно?

Усмехнулся, откинувшись на стуле.

— Я думал, мы этот вопрос решили вчера. Нормально всё с головой? Может, в больничку обратишься?

Алина со стуком поставила кружку на стойку.

— И это мне говорит человек, который трахает меня, чтобы отомстить, а потом улыбается, как ни в чём не бывало.

— Господи боже мой, — выдохнул, вставая из-за стола. Подошёл к раковине, натянул резиновые перчатки, чтобы помыть посуду. — Да не мщу я тебе, успокойся.

— Оставь, я сама, — буркнула она сквозь зубы и плечом отпихнула меня от раковины. Руки уже в мыле, движения резкие, злые. — Если бы ты хоть раз нормально со мной поговорил, я бы не накручивала себя. И не выдумывала бы всякое.

— А ты со мной нормально говоришь? Ведёшь себя так, будто я во всех твоих проблемах виноват.

Она фыркнула, не отрываясь от тарелки.

— К своим старым проблемам я привыкла. А ты — моя новая.

Я шагнул ближе, упёрся ладонями в стойку по обе стороны от неё, запирая в ловушке её рук и мыльной воды.

— Я — проблема? Ты сейчас серьёзно?

Алина наконец повернулась. Лицо в сантиметре от моего, глаза горят.

— А как ещё это назвать, Макс? Ты врываешься в мою жизнь, забираешь ключи, решаешь, где я сплю, с кем говорю, когда дышу. И при этом делаешь вид, что всё нормально. Я не вещь. И не трофей за старую обиду.

Я молчал секунду, глядя ей прямо в глаза. Потом тихо, почти шёпотом:

— Мне бы стоило злиться Алина и поверь я злился. Долго злился. Не понимал, пытался разобраться. Но шесть лет, это слишком много. Я бы не добился того чего добился, если бы постоянно думал о тебе и о том что ты сделала. Так что нет. Я не злюсь и не тем более не мщу. – Улыбнулся и медленно сделал два шага назад. – Если ты этого не понимаешь, это твои проблемы, не мои.

Она открыла рот — и закрыла. Щёки вспыхнули.

— Это нечестно, — выдохнула наконец.

— Жизнь вообще нечестная, — ответил я, не отводя взгляда. — К твоим годам, давно пора уже это понять.

Развернулся и пошел в свою комнату, вылет через три часа.

— Куда ты опять летишь?

— По делам. Меньше знаешь, крепче спишь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

Я сидела на этой дурацкой кухонной стойке, уставившись в кружку с кофе, который уже остыл и превратился в какую-то подозрительную жижу. Внутри всё кипело.

Макс снова ничего не сказал. Ничего! Просто "по делам" и "меньше знаешь — крепче спишь". О, как мило. Как будто я его личный сейф для секретов, который он открывает только чтобы запихнуть туда новую порцию загадок. "Я не мщу, Алина, это твои проблемы". Ха! А что это тогда? Терапия для моего параноидального мозга? Я размешивала кофе ложкой с такой силой, будто это был его идеальный план жизни, который я пытаюсь разболтать в кашу. "К твоим годам пора понять, что жизнь нечестная". Ой, спасибо, мистер Философ в костюме. А к твоим годам пора понять, что женщины не любят, когда их держат в подвешенном состоянии, как елочную игрушку — красиво, но без права на мнение.

И вот, пока я мысленно репетировала речь "Макс, иди ты лесом со своими тайнами", дверь в квартиру щёлкнула. Я даже не успела моргнуть — она распахнулась, и в проёме появилась она. Та самая Лилит, которую я видела в офисе. Помните? Та, что прыгнула на шею Максу, как олимпийская гимнастка на перекладину.

Вошла как к себе домой — уверенно, с улыбкой, в элегантном пальто и с сумочкой, которая наверняка стоит больше, чем мой годовой бюджет. Я замерла с ложкой в руке, чувствуя, как внутри что-то неприятно сжимается. Кто её впустил? У неё ключ? Или это такая новая услуга — "доставка идеальных брюнеток на дом"?

Она застыла на пороге, увидев меня. Глаза округлились, но не от страха — скорее от лёгкого удивления, как будто я была неожиданным пятном на её идеальном плане.

— А ты кто? — спросила она, склонив голову набок, с той интонацией, когда "кто" звучит как "что за недоразумение здесь делает?".

Я открыла рот, чтобы ответить — ну, типа "я та, кто здесь живёт, а ты вообще кто такая?", но не успела выдавить ни звука. Потому что из коридора вышел он. Макс. Уже в костюме застегивая манжеты на рукавах.

Выглядел так, будто собирался не "по делам", а на обложку журнала.

— Я же сказал, что заеду за тобой, — произнёс он спокойно, даже не взглянув в мою сторону.

Лилит тут же оживилась, подлетела к нему — да-да, именно подлетела, как бабочка к лампочке, — и начала поправлять ему воротник. Макс не сопротивлялся. Поднял голову, чтобы ей было удобнее, и стоял с таким видом, будто это нормально. Будто это их ежедневный ритуал. Воротник, кстати, был идеален — но кого это волнует, когда можно потрогать «Его»?

— Зачем делать круг, от тебя быстрее, — прощебетала она, улыбаясь так, что я почувствовала лёгкую тошноту. — Папа знает, что мы вместе приедем?

— Нет, — ответил Макс, всё так же не глядя на меня. — Сюрприз. Он очень скучает по тебе, будет рад.

Они говорили так, будто меня здесь нет. Будто я — призрак, или стул, или та дурацкая кофеварка, которая гудит в углу. Лилит всё поправляла воротник, Макс стоял, как манекен, и они обменивались этими фразами, полными какой-то интимной близости. "Мы вместе приедем". "Папа скучает". Ой, как мило. Как будто они — пара из рекламы семейных ценностей, а я — случайный зритель, который забрёл не в тот фильм.

Внутри всё закипело. Нет, не закипело — взорвалось.

Я сжала ложку так, что она чуть не погнулась, и почувствовала, как щёки горят. Что за фигня? Почему меня это так бесит? Кто она? Подруга? И почему он позволяет ей трогать себя?

"По делам". Ага, конечно. Дела с папой Лилит. Сюрприз. Радость. Угу. Я уставилась в свою кружку, размешивая кофе с удвоенной силой, будто это могло стереть эту сцену из реальности.

Чёрт, почему мне так хочется швырнуть эту ложку в стену? Или в кого-то с идеальным воротником?

— Может, ещё вылижешь ему зад, чтобы и там всё было идеально?

Тишина.

Такая, что можно было услышать, как где-то в соседней комнате кот чихнул.

Я медленно подняла голову.

Макс смотрел на меня с приподнятой бровью. Очень медленно. Как будто впервые за всю жизнь не знал, что сказать. Лилит застыла с руками на его воротнике, рот приоткрыт, глаза круглые, как два идеальных блюдца от Gucci. Оба уставились на меня так, будто я только что встала посреди кухни и начала исполнять стриптиз под «Калинку-малинку».

Я моргнула.

Они моргнули.

Ложка выпала из моей руки и звякнула о столешницу. Громко. Очень громко.

— Ой, — выдавила я, чувствуя, как лицо заливает краснотой уровня «спелый помидор на солнце». — Это… я что вслух сказала?

Макс всё так же молча смотрел. Потом уголок его губ дрогнул. Еле заметно. Он явно сдерживал смех.

Лилит первой пришла в себя. Отпустила воротник, отступила на полшага и повернулась ко мне всем корпусом — медленно, как в замедленной съёмке.

— Все твои домработницы, сидят пьют кофе как у себя дома? Лидия себе этого не позволяла.

Я встала и склонила голову на бок. Домработница?

— Лилит. – сказал Макс еле слышно – Алина не домработница и нам пора, опоздаем на самолет.

— А кто? – не унималась та.

Ну давай Макс скажи, кто я?

— Пошли – он мягко, за талию начал подталкивать девушку к выходу.

Я шагнула к ним.

— Да, Макс, — сказала я сладко-сладко, растягивая каждую букву, как жвачку, — скажи ей. Кто я? А то девочка уже глаза сломала от любопытства.

Лилит замерла. Её идеально накрашенные ресницы дрогнули, как крылья бабочки, которую только что поймали за задние лапки.

Макс остановился. Рука, лежавшая на её талии, застыла. Он медленно повернул голову ко мне. В глазах — предупреждение. Типа «Алина, не начинай». Но я уже начала. И тормозов у меня, как известно, нет.

— Ну? — я сделала ещё шажок, оказываясь в полуметре от них. — Домработница? Любовница? Случайная соседка? Девушка по вызову премиум-класса? Выбирай быстро, а то Лилит сейчас лопнет от напряжения.

Лилит фыркнула — коротко, презрительно.

— Я просто пытаюсь понять, — произнесла она, глядя на меня сверху вниз, хотя на каблуках мы были почти одного роста, — почему какая-то… посторонняя сидит в твоем доме, в пижаме и пьёт твое кофе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Посторонняя? — я рассмеялась. Честно, не удержалась. — Детка, я тут сплю, ем, мою за собой посуду и, представь себе, иногда даже получаю оргазмы. А ты только что зашла поправить ему воротник. Так кто из нас тут посторонний?

— Иногда? – удивился Макс, будто это единственное, что его сейчас волнует.

Я открыла рот, чтобы ответить что-то остроумное, типа «ну, когда ты в настроении», но он уже отвернулся. Как будто вопрос был чисто риторический и ответ ему, в принципе, не нужен.

Просто взял Лилит за локоть (вежливо, но так, что спорить бесполезно) и мягко, но неотвратимо повёл к выходу.

— Пошли, — коротко бросил он ей, не глядя больше ни на кого.

Лилит попыталась что-то выдавить — я даже услышала начало «Макс…», но дверь уже захлопнулась. Тихо. Окончательно.

Я осталась одна посреди кухни.

Сукин сын.

Я стояла ещё секунду, глядя на эту чёртову дверь, будто она лично виновата во всём. Потом внутри что-то щёлкнуло, и я взорвалась.

Сначала я швырнула ложку. Потом подняла и запустила её в стену. Она звякнула, отскочила и упала за холодильник. Отлично. Теперь ещё и уборка.

Потом я схватила свою кружку и с размаху поставила её на стойку. Так сильно, что кофе выплеснулся через край и потёк по белоснежной столешнице. Идеально. Пусть хоть где-то будет грязно, раз ему так нравится чистота.

— Ненавижу — заорала в пустоту. — Я тебя ненавижу Орлов.

Я начала метаться по кухне, как тигрица в клетке. Хватала всё подряд и ставила обратно, только громче.

— Ах, он просто взял и ушёл! С этой… с этой куклой Барби на каблуках! «Пошли». Пошли, блин! А я кто? Декорация?!

Я открыла шкаф, вытащила его любимую кружку (ту самую, чёрную, матовую, дорогущую) и на секунду замерла над ней, как маньяк над жертвой.

Поднять.

Швырнуть.

Разбить к чертям.

Но в последний момент передумала. Поставила её обратно. Аккуратно. Даже ручкой к себе, как он любит.

Потому что я идиотка. Вот поэтому.

— Сукин сын, — прошипела, пнув стул. Тот отъехал и врезался в остров. — Сукин идеальный, чёртов, самовлюблённый, молчащий, как партизан, сын!

Я схватила телефон, открыла чат с ним и начала печатать:

«Ты серьёзно сейчас уехал с этой… и даже не сказал ни слова?!»

Удалить.

«Ты козёл.»

Тоже удалить.

В итоге я просто швырнула телефон на диван в гостиной и вернулась на кухню.

Схватила тряпку и начала яростно вытирать столешницу. Круговыми движениями. С силой. Как будто это могло стереть из памяти его удивлённое «иногда?» и то, как он ушёл, даже не оглянувшись.

— Ничего, — бормотала я, скребя по мрамору. — Ничего-ничего-ничего. Я тебе устрою. Будешь у меня еще прощение просить, понял? Понял, Орлов?!

Я остановилась, тяжело дыша. Посмотрела на свои руки. Тряпка мокрая. Столешница блестит, как зеркало.

А я стою в пижаме с котиками, вся красная, с растрёпанными волосами и ору на пустую квартиру.

И в этот момент мне стало так смешно, что я просто сползла по шкафу на пол и рассмеялась. Истерично, до слёз.

— Ну всё, Алина, — выдохнула я, утирая глаза. — Ты официально сошла с ума.

Из-за мужика, который даже не удосужился сказать «пока».

Глава 26

Максим

Я вошёл в салон, и внутри всё взорвалось.

«АвтоЛюкс Премиум» — табличка над входом, стекло, хром, запах дорогой кожи и свежих денег. Ашот не ошибся: он здесь. Теперь он Ари Коэн, «успешный израильский предприниматель русского происхождения». Смешно. Как будто новая фамилия может смыть то, что он натворил.

Я остановился у входа, сунув руки в карманы пальто. Свет бил в глаза, отражался от капотов «Мерседесов» и «БМВ», выставленных как трофеи. Не прошло и минуты, как из подсобки вышел он.

Артём.

Тот же, но отполированный жизнью на чужие деньги. Загар, будто он каждый день на яхте, короткая ухоженная бородка, волосы уложены гелем, белая рубашка навыпуск, дорогие часы на запястье. Улыбка — шире некуда, белые зубы, как у рекламы зубной пасты. Он шёл ко мне размашистой походкой человека, который уверен, что весь мир крутится вокруг него. Внутри у меня всё закипело. Этот кусок дерьма оставил Алину тонуть в кредитах, а сам тут сияет, как новенький «Гелик» на витрине.

Он увидел меня — и улыбка стала ещё шире, будто мы с ним сто лет вместе пили по пятницам.

— Орлов, мать твою! — воскликнул он, раскинув руки, будто собирается обнимать. — Какими судьбами?

Я растянул губы в ответной улыбке. Зубы скрипнули.

— Артём Ковалев, — произнёс я, будто только что вспомнил его имя. — Вот уж не думал, что увижу тебя хозяином автосалона. Сюрприз.

— Ари Коэн теперь, — подмигнул он. — Но для старых друзей — всё тот же Тёма. За тачкой пришёл?

— Прилетел по делам, такси достало. Думал, у тебя тут можно что-то приличное взять.

Он хлопнул меня по плечу — слишком дружески, слишком уверенно.

— Конечно, брат! У меня всё приличное. Чем сейчас сам? Всё так же строишь свою империю?

— Работаю, — коротко ответил я. — А ты? Как семейная жизнь? Всё ещё женат?

Он рассмеялся — громко, от души, запрокинув голову.

— Ох, ты всё про Алинку, да? До сих пор жжёт, что она меня выбрала? Расслабься, Макс, это было сто лет назад.

— Давно остыл, — соврал я спокойно. — Просто любопытно: вы в Израиль вместе уехали? Что, в России не прижились?

Голос вышел холоднее, чем я хотел. Он на секунду сбился, но тут же снова улыбнулся.

— Не сложилось там, брат. А здесь — солнце, море, бабы огонь. Зачем мне одна, когда можно всех? А Алинка… ну, осталась там, сама понимаешь. Брак, как оказалось не мое.

Он пожал плечами, будто говорил о погоде.

Я смотрел на него и чувствовал, как в груди поднимается что-то тёмное, тяжёлое, готовое вырваться наружу.

Он улыбался.

А я уже считал секунды до момента, когда эта улыбка исчезнет навсегда.

— Развелись, значит?

— Давно, — он махнул рукой, будто отгонял муху. — Задолбала своими истериками про красивую жизнь. «Хочу то, хочу сё, когда уже будем нормально жить». Я ей дал всё, что мог, а она всё ныла. В итоге сам ушёл. Развёл её за пять минут, суд даже не понадобился. Подписала всё, что я принёс. Даже не торговалась.

Он усмехнулся, глядя на меня сверху вниз, как будто это была самая смешная шутка в мире.

Я почувствовал, как кровь стучит в висках. Громко. Ровно. Как метроном перед взрывом.

— Слушай, может по стаканчику? Расскажешь, как там в России, видел наших?

Я кивнул, медленно, почти дружелюбно.

— Поехали. Только я за рулём, у меня арендованная тачка на стоянке.

Он даже не задумался.

— Да без проблем, брат! Я за тобой.

Мы вышли из салона вместе. Он шёл впереди, размахивая ключами от своего «Гелика», рассказывая, какой там движок и сколько он «вбухал в тюнинг». Я молчал, шёл следом. Солнце уже садилось, парковка почти опустела — только его чёрный G-класс и мой арендованный «Ауди» в дальнем углу, подальше от камер.

Он подошёл к своей машине, щёлкнул брелоком.

— Смотри, какой салон, кожа…

Я не дал ему договорить.

Короткий шаг вперёд.

Левая рука — за ворот рубашки, рывок вниз.

Правая — точный, сухой удар в висок.

Голова мотнулась.

Глаза закатились мгновенно.

Он даже не успел издать звук — просто обмяк, как мешок.

Открыл багажник и затолкал тело внутрь, аккуратно, но быстро.

Достал телефон, набрал Ашота.

— Убери запись с камер за последние тридцать минут. Буду через двадцать минут. Самолет готов?

— Понял, Макс джан. Жду, все готово — коротко ответил Ашот и сбросил.

***

Кабинет Ашота пах дорогим табаком и кофе по-турецки. Он сидел, развалившись в кресле, и лениво крутил в пальцах золотую зажигалку. Когда я вошёл, поднял глаза и улыбнулся

— Садись, Макс джан. Всё чисто. Твоего крысёныша погрузили в самолёт, Викторович встретит его лично.

— Откуда у него деньги на эти салоны? На кого он работает? Не сам же он это всё наскрёб.

Ашот откинулся в кресле, закурил новую сигару, выпустив клуб дыма в потолок. Он не спешил отвечать — это его стиль: сначала подумать, потом ударить фактами.

— Ты прав, джан, не сам. Мы покопали глубже, как ты просил. Этот твой Артём — мелкая сошка в большой игре. Работает на Авраама Леви, того самого, из Тель-Авива. Леви — король отмывки, держит салоны как прачечную для грязных денег. Наркота, оружие, всё через машины. Артём... Ари — его фронтмен. Привлекает клиентов, подписывает бумаги, улыбается в камеры. Но деньги не его. Леви дал ему старт, а взамен — лояльность и молчание.

— И что теперь? Леви заметит пропажу.

Ашот усмехнулся, стряхнув пепел.

— Не проблема, Макс джан. Я уже разобрался. Леви — мой старый "друг". Должен мне пару одолжений.

— То есть проблем не будет?

Ашот откинулся в кресле, закинул ноги на стол и подмигнул.

— Какие проблемы, сынок? Твой Артём исчезнет, и Леви даже не пикнет. Кстати, салоны теперь безхозные, возьмёшь себе? Хороший бизнес, чистый теперь будет. Я могу всё оформить — за долю, конечно.

Я криво усмехнулся, крутя стакан виски в руке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да ну… — махнул рукой. — Мне они даром не нужны. Продай, подари, сожги — лишь бы у этого урода ничего не осталось. Даже зубной щётки.

Ашот хмыкнул, довольный.

— Я чист?

— Как слеза младенца, — он поднял палец к потолку. — Ни одна камера, ни один свидетель. Я тебя разве когда-нибудь подводил?

— Насколько помню, я впервые к тебе обратился.

Ашот расхохотался так, что пепел с сигары посыпался на стол.

— Надеюсь, не в последний, брат! Но сам знаешь, услуга за услугу. Лилит на тебе, головой за неё отвечаешь.

Я кивнул, без тени сомнения.

— Об этом не может быть и речи, Ашот.

Он хлопнул ладонью по столу, довольный, как кот, который сожрал сметану и ещё миску сверху.

— Вот и договорились. Лети домой, Максим джан. К своей красотке. И передай привет.

Я рассмеялся, встал, обнялись по-мужски — крепко, до хруста в спине.

— Передам. Спасибо.

— Не благодари — Ашот подмигнул и толкнул меня к двери. — Давай, брат. И звони, когда приземлишься. Очень интересно, чем все закончится.

Я вышел, закрыл дверь и тут зазвонил телефон. «Пупсик».

— Слушаю.

— Максим, у нас проблемы. – сказал он и в голосе явная тревога.

— Что?

— Не по телефону, вернешься сразу ко мне.

Глава 27

После работы я решила, что хватит с меня этих "домой сразу" и "не смей никуда". Макс улетел в свою загадочную командировку — ну и ладно, пусть там решает свои "дела" с Лилит и её папочкой. А я? Я свободная женщина. Почти. Ну, за исключением долгов, кота и этого странного контракта с боссом, который включает в себя больше, чем просто маркетинговые планы.

Но сегодня я игнорирую всё. Вероника написала: "Бар 'Ночной Кот', в восемь. Срочно нужно выговориться, иначе взорвусь". Как я могла отказать? Подруга в беде — это святое. А Макс... пусть подавится своими приказами.

Я влетела в бар, стряхивая с плеч мелкий дождь, который решил, что вечер без мокрых волос — это скучно. Внутри было тепло, шумно, пахло виски и чьими-то духами с ноткой отчаяния. Вероника, конечно, опаздывала — это её фирменный стиль, "я приду вовремя, если конец света перенесут". Я уселась у барной стойки, заказала мартини и уставилась в телефон. "Где ты?" — написала ей. Ответа нет. Ладно, подожду. В конце концов, у меня есть коктейль и время подумать, как я скажу Максу "иди ты со своими секретами в... ну, куда-нибудь подальше".

Прошло минут десять. Я уже допила половину мартини, когда рядом со мной материализовался он. Высокий, в тёмном костюме, с такой аурой, будто он только что вышел из фильма про мафию — знаете, где все курят сигары и говорят "предложение, от которого нельзя отказаться". Он сел на стул рядом, не спрашивая, и улыбнулся — той улыбкой, от которой мурашки по спине бегут марафон.

— Занято, — бросила я, не поворачиваясь. Внутренний голос подсказывал: "Алина, не связывайся, допей и беги к Веронике, куда бы она ни запропастилась".

Он усмехнулся — тихо, но так, что я почувствовала, как волоски на руках встали дыбом.

— Ковалева Алина Викторовна — произнёс он низким голосом, с лёгким акцентом, который не сразу распознаёшь. — Не стоит так нервничать.

Внутри всё похолодело. Сердце заколотилось, как будто решило вырваться и сбежать само.

Я встала резко, схватив сумку. "Валить отсюда, Алина, валить!"

— Не куда бежать, — сказал он спокойно, даже не повышая голос. — Поговорить придётся.

И в этот момент дверь бара — та, через которую я собиралась удрать — перегородил амбал. Здоровый, как шкаф, с лицом, которое явно не для улыбок создано. Он просто стоял, скрестив руки, и смотрел на меня, как на муху в паутине.

— Присядьте, Алина Викторовна, — продолжил мужчина, кивая на стул. — Я много времени у вас не займу.

Я замерла. Ноги стали ватными, но я села — что ещё оставалось? Амбал у двери не шевелился, бармен вдруг нашёл себе занятие в другом конце стойки, а остальные посетители как будто ничего не замечали. "Вероника, где ты, чёрт возьми?"

— Меня зовут Ракитин Кирилл Андреевич, — представился он, заказывая себе виски одним кивком бармену. — И я бы хотел поговорить о вашем парне.

Я моргнула. Парне? Ха. Внутри страх смешался с моим фирменным юмором — тем, который вылезает в самые неподходящие моменты, как спасательный круг из тонущего корабля.

— Он мне не парень, — выпалила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, а не как писк мыши в ловушке. — Так, временный босс с бонусами. Если вы о Максе, то он скорее головная боль в комплекте с оргазмами. А если о ком-то другом — уточните, у меня богатая фантазия, но список короткий.

Ракитин улыбнулся — на этот раз без усмешки, но с холодком, от которого мороз по коже.

— Орлов, да. Максим Андреевич. Он... мешает. Не мне лично, но моим друзьям. Они жалуются, а мне это не нравится.

Я сглотнула, пытаясь осмыслить. Друзья? Жалуются? Это звучит как сценарий из плохого криминального сериала, только без попкорна.

— Мешает? — переспросила я, — В смысле, в пробках стоит поперёк дороги? Или в бизнесе? Потому что если в бизнесе, то я тут ни при чём. Я в его компании маркетингом занимаюсь, а не шпионажем. Мои суперспособности — слоганы и кофе по утрам.

Он отхлебнул виски, не отрывая глаз от меня. Взгляд тяжёлый, как гиря.

— Учитывая, что ваш... босс с бонусами впрягается за вас, это и вас касается, Алина. Мои друзья — люди влиятельные, они не любят когда в их дела лезут. Они жалуются мне, а я не люблю, когда мои друзья расстраиваются. Это плохо для всех.

Я почувствовала, как ладони вспотели. "Впрягается? За меня? Макс? Он же просто... ну..., он не мафиози же. Или?.. Вспомнила его командировки, секреты, эту чёртову Лилит с её папочкой. Может, я ничего не знаю?

— Понятия не имею, о чём вы, — выдавила я, стараясь звучать саркастично, хотя голос всё равно дрогнул. — И вы явно ошибаетесь. Уж за кого, а за меня он впрягаться не будет. И за что? У меня нет проблем с вашими «друзьями». Я даже не знаю, кто они.

Ракитин поставил стакан на стойку — тихо, но этот звук эхом отдался у меня в голове.

— Вы умная девушка, Алина Викторовна. И красивая. Он сделал паузу, будто давая словам осесть. — Я просто предупреждаю. Пусть прекратит. Пока я прошу по-хорошему.

Я вскинула подбородок — дурацкая привычка, когда страшно до чёртиков, но отступать уже некуда.

— А у него самого спросить кишка тонка?

Уголок его рта дрогнул — не улыбка, скорее признание, что я всё-таки сказала что-то забавное.

— У меня кишка толстая, Алина Викторовна. Просто я предпочитаю решать вопросы цивилизованно. Орлова в стране нет, и связаться с ним у меня возможности тоже нет. Кстати, не знаете когда он вернется?

— Понятия не имею.

Он бросил на стойку купюру, встал. Амбал у двери тут же отступил в сторону, открывая проход.

— Хорошего вечера, Алина Викторовна, — сказал Ракитин, уже поворачиваясь к выходу. И добавил, не оборачиваясь, почти весело: — Надеюсь, я вас напугал. И вы обязательно расскажете своему… парню.

Наверное стоило промолчать, но я не я, если не проигнорирую инстинкт самосохранения.

— О, безусловно, я сейчас в ужасе, — демонстративно прижала ладонь к груди. — Сердце колотится, руки дрожат… Ах, нет, простите — это просто кофе был слишком крепким. Вы определённо мастер устрашения. Может, вам стоит открыть курсы? «Как произвести впечатление, не имея для этого никаких оснований».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он остановился. Медленно повернулся. И, к моему полному охренению, рассмеялся. Громко, искренне, запрокинув голову. Амбал у двери даже моргнул от неожиданности.

— Ох, Алина Викторовна, — вытер он уголок глаза, всё ещё посмеиваясь. — Вы мне нравитесь. Очень нравитесь.

Сделал шаг обратно ко мне, наклонился чуть ближе, голос стал почти интимным:

— Я бы с огромным удовольствием добавил вас в свою коллекцию, но к сожалению, нет, к счастью, у меня есть жена.

Развернулся и ушёл. Дверь за ним и амбалом закрылась. Я осталась сидеть с открытым ртом и ощущением, что меня только что одновременно напугали до икоты и сделали комплимент века.

Телефон в руке. Пальцы сами набрали сообщение Максу:

«Твой новый фанат Ракитин Кирилл Андреевич только что признался, что хочет меня в коллекцию, но жена не разрешает. Так что, дорогой, либо прилетай и защищай свою собственность, либо я ухожу к более вежливым мафиози.»

Глава 28

У меня всегда два телефона. Один рабочий и для близких, другой для... других дел. Его невозможно отследить. Личный я всегда оставляю у Левона, в случае чего он мне наберёт, но когда Алина два дня назад написала, он не набрал, и теперь, сидя в кабинете Сергея Викторовича, понимаю почему.

— Тот самый Ракитин, которого год назад подозревали в изнасиловании двенадцати женщин? — спрашиваю, и мужчина кивает.

— Я не знал, что Громов его человек. И прости, но лезть я туда не буду.

Сергей Викторович откидывается в кресле, его лицо — маска усталости и раздражения, смешанных с тем холодным расчётом, который я у него всегда уважал. Он всегда будет человеком, который вытащил меня из грязи и дал шанс. Только сейчас этот шанс пахнет порохом и большой бедой.

— Громов — его цепной пёс, — продолжает он – Я не знаю, как Ракитин выяснил, что в этом замешан ты. Он не любит, когда в его систему врываются посторонние.

Я киваю, но внутри всё кипит. Ракитин пошёл к Алине не просто так. Это предупреждение мне.

— И что мне от него ждать?

Мужчина двинулся вперед и сложил руки перед собой.

— Макс, я же понимаю, что бы я сейчас тебе не сказал, ты сделаешь по своему, но... – он встал и подошел к окну. – Ты хороший парень Макс и я уважаю, что ты ведешь честный бизнес. Хочешь продолжать в том же духе, не лезь, но врятли у тебя уже это получится.

— Из-за Алины да?

— Они уже знают, что девушка твоя, значит будут требовать деньги от тебя. Наверное лучше заплатить и забыть. Если получится.

— Почему мне кажется ты что то не договариваешь? – уставился на него, чувствуя во всем этом подвох.

— На этом Макс все, – процедил сквозь зубы, не поворачиваясь – И больше ко мне не приходи, это не просьба.

***

Алина

Вероника в бар так и не пришла, а меня от туда. тут же после ухода Ракитина, забрал мужчина по имени Левон. Понятия не имею кто он, но вспомнила как он приходил в дом Макса, как охрана его свободно впустила и поэтому доверилась.

С тех пор прошло три дня.

До Макса я так дозвонится не смогла. И где его черти носят?

Сказать, что я в ужасе ни чего не сказать. Страшно так, что я даже на работу выходить не стала.

Позвонила Ольге сказала что плохо себя чувствую и она дала мне добро работать из дома, что я и делала, что бы убить время.

— Вер, я вообще ничего не понимаю, — выпалила я, как только она ответила, а последнее время поговорить с ней это большая проблема. — Макс... он что, в какой-то мафиозной разборке участвует? Молчит, как партизан на допросе. Я чувствую себя героиней сериала, где все знают сюжет, кроме меня!

Вероника помолчала секунду, а потом её голос стал таким серьёзным, что мне даже не по себе стало. Обычно она шутит или подкалывает, но сейчас — сплошная тревога.

— Алин, может, к черту его? Просто возьми и уйди. Чего ты теряешь? Очевидно же, что Макс опасен. Бежать от него надо, пока не поздно. Ты же не в кино, где всё заканчивается хэппи-эндом. Это реальность, и она пахнет проблемами.

Я фыркнула, пытаясь отогнать её слова, но внутри что-то кольнуло.

— Да брось. Макс никогда не причинит мне вреда. Он... ну, он же не монстр. Просто... сложный. Как пазл из тысячи деталей, где половина потерялась под диваном.

— Я за тебя переживаю, — ответила она, и в голосе была настоящая тревога, не та, что от "я опоздала на маникюр". — Просто приезжай ко мне. Увольняйся и уезжай из города. Туда, где он тебя не достанет. Пожалуйста, Алин. Я серьёзно.

Я уставилась в окно, где за стеклом моросил дождь, и попыталась представить: собрать вещи, уехать, начать заново. Без долгов? Без Макса? Звучит как мечта. Но почему-то внутри всё сжимается при одной мысли.

— Не переживай, — сказала, стараясь звучать бодро. — Всё будет хорошо. Я...

И тут дверь открылась. Ключ щёлкнул в замке, и в квартиру вошёл Макс. Он даже не посмотрел в мою сторону — просто прошёл мимо, как будто я была частью мебели. Пальто скинул на вешалку, ботинки — в угол, и направился прямиком в свою комнату. Лицо каменное, глаза уставшие, но злые.

— Вер, я перезвоню, — пробормотала я и сбросила вызов, не дожидаясь ответа. Вскочила с дивана. — Макс!

Он замер на секунду, но не обернулся.

— Не сейчас, Алин, — бросил через плечо и скрылся в комнате, громко хлопнув дверью. Так громко, что я подпрыгнула.

Я стояла уставившись на эту дурацкую дверь, как будто она могла мне что-то объяснить. Зайти? Постучать? Он явно не в настроении для "давай поговорим".

Прошло минут десять — или вечность, кто их считает? — когда дверь снова открылась. Макс вышел, уже переодетый: простая чёрная футболка, шорты, волосы растрёпанные.

Прошёл на кухню, налил себе воды из бутылки и, не сказав ни слова, направился к лестнице в подвал.

— Эй, подожди! — крикнула я ему в спину, срываясь с места. — Ты ничего мне рассказать не хочешь?

Он не ответил. Просто спустился вниз, и я последовала за ним, потому что, чёрт возьми, хватит с меня молчания.

Макс подошёл к шкафчику, достал боксёрские перчатки, надел их молча и начал лупить по груше. Удар за ударом — злые, мощные, как будто груша была его личным врагом. Пот уже выступил на лбу, мышцы напряглись под футболкой, но он не останавливался.

— Макс? — позвала я тихо, подходя ближе. Сердце колотилось — от страха, от злости, от всего сразу.

— Что я должен тебе опять объяснять? — рявкнул он, поворачиваясь ко мне. Глаза горели, лицо красное от напряжения. — Что, Алина? Что на этот раз?

Я непонимающе пожала плечами, чувствуя, как внутри всё сжимается. Но отступать было поздно.

— Например, кто такая Лилит?

Он усмехнулся — злобно, с той кривой улыбкой, которая меня всегда бесила.

— Нет, даже не думай снова приписать мне измену, — прошипел он, подходя ближе. — Раз прокатило, больше не получится.

— Ты знаешь? – голос дрогну, а в горле пересохло — Ты всё это время знал, что я тогда...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что? – он снял перчатки и бросил их в сторону, подошел почти в плотную. – Что ты тогда, что бы бросить меня, подослала Карину ко мне? – усмехнулся – Только вот не учла одного, Карина так наебенилась, что перепутала Максов.

Я замерла. Словно кто-то выключил звук в мире. Только стук собственного сердца в ушах. Грудь сдавило так, что воздуха не хватало.

— Что… ты… сказал? — слова вырвались хрипом, будто у меня горло песком забили.

Он стоял в полуметре, глаза чёрные и в них — не просто злость. Там было что-то страшное. Боль, которую он прятал годами, и которая сейчас вырвалась наружу.

— Алина, правда, я не хочу это вспоминать, — сказал он, отводя взгляд и делая шаг назад. — Что было, то было. Мы были молоды, глупы…

— Нет, подожди! — я шагнула к нему, не давая отстраниться. Сердце колотилось так, что казалось, он это слышит. — Откуда у тебя эта информация? Кто тебе это сказал?

Он молчал. Просто смотрел в пол, сжимая и разжимая кулаки.

— Макс, — я уже почти кричала, — мне нужно знать! У нас с тобой абсолютно разное видение того, что произошло, и я… я ничего не понимаю! Господи, давай уже наконец нормально поговорим и разберёмся во всём раз и навсегда!

Он тяжело выдохнул, провёл ладонью по лицу и, наконец, сел на край боксёрского ринга, опираясь локтями о колени. Голова опущена, плечи напряжены.

— Ну давай разберёмся, — произнёс он глухо. — Я был на дне рождения у друга. Ты не пошла, сказала, что готовишься к экзаменам. На вечеринке появилась Карина. Напилась в хлам и… переспала Васильевым.

— Я даже не помню, кто это, — прошептала, чувствуя, как кровь стынет в жилах.

— А я помню всё, — он резко встал, голос стал жёстче. — Каждую мелочь, каждую фамилию. Я тогда не понимал, почему ты трубки не берёшь, почему пропала. Решил пойти к Веронике — думал, она знает, где ты. Она и сказала, что ты к родителям уехала. А потом… добавила, что это был твой план. Что ты попросила Карину соблазнить меня. Что тебе нужен был повод уйти, и ты его себе создала. Потому что по-другому не могла.

— Чего?! — у меня перехватило дыхание. — Макс… Вероника тебе это сказала?

Он посмотрел на меня — прямо, тяжело, без тени сомнения.

— Да. Своими словами. Сказала, что ты ей всё рассказала. Что устала, что я тебе не пара, что нужен «красивый» выход. И что Карина — идеальный вариант.

Я стояла, как будто меня по голове ударили. Вероника. Моя Вероника. Та, которая сейчас переживает за меня, просит уехать, прячет… Она тогда… врала ему?

В голове всё смешалось. Я вспомнила тот вечер. Как плакала. Как она обнимала меня и говорила: «Он тебе не пара, ты заслуживаешь лучшего». А она… она ему рассказала совсем другую версию. И он поверил. Шесть лет верил.

— Макс… — голос дрожал, я сделала шаг к нему, но ноги были как ватные. — Я никогда…

— Я хотел поговорить с тобой. Но ты упорно меня игнорировала, переводила тему, а потом и вовсе поругались из-за какой то ерунды и тогда я понял, бесполезно, ты уже и так все решила. А потом ушла, выбрав стабильность.

Я сглотнула. Горло жгло.

— Ты мог мне сказать, — прошептала я. — Прямо. «Алина, мне Вероника сказала вот это». Я бы…

— В какой момент, Алин? — он шагнул ко мне, голос стал громче, жёстче. — Когда ты начала обжиматься с Артёмом на общих тусовках? Когда перестала отвечать на звонки? Или когда на той самой лавочке посмотрела на меня, как на неудачника, и сказала: «Из тебя ничего не выйдет»? Когда именно я должен был тебе «сказать»? Когда ты уже выбрала другого?

Я открыла рот… и закрыла. Потому что вспомнила. Вспомнила, как правда начала отдаляться ещё до той лавочки. Как злилась на него за то, что он «слишком рискует», «слишком мечтает», «не даёт гарантий». Как Вероника и мама каждый день капали на мозги: «Он никогда не будет стабильным, Алин, ты же сама видишь». Как я, уставшая от вечного «а вдруг», начала верить ей, а не ему. И как в итоге сама всё разрушила, даже не осознавая, что мне активно помогали.

— Я… — голос сорвался. — Я не знала, что она тебе говорила. Я думала, ты мне изменял. Я думала…

— Я умирал по тебе, Алин, — сказал он тихо, но так, что каждое слово будто выжгло воздух между нами. Голос низкий, хриплый, будто он выдирал это признание из самой глубины. — Каждую ночь просыпался и проверял телефон, вдруг ты написала. Каждую женщину, которая ко мне подходила, я сравнивал с тобой, и все проигрывали ещё на старте. Даже запах чужих духов вызывал тошноту, потому что это были не твои волосы. Шесть лет я жил с ощущением, что у меня внутри дыра размером с тебя. И ни одна, слышишь, ни одна не смогла туда даже заглянуть. Я бы себе глаза выжег, если бы хоть на секунду подумал о ком-то другом, когда ты была в моей голове каждую проклятую секунду.

Он сделал шаг ближе, почти вплотную, и я почувствовала, как дрожат его пальцы, когда он взял моё лицо в ладони.

— Я не смотрел по сторонам. Не мог. Потому что ты сидела у меня под кожей, в лёгких, в крови. Даже когда ненавидел тебя, всё равно хотел только тебя. Одержимость? Да, Алина. Я был чёртовым одержимым. И до сих пор им остался.

— Зачем Вероника... – он меня отпустил и сделал шаг назад – Макс я никогда ни кого к тебе не подсыла, и у меня даже в мыслях не было что бы бросить тебя. Да я злилась, да хотела что бы ты взялся за голову, но я бы ни когда...

Он молчал.

— Я увидела фото, все писали что Карина с Максом... Я подумала это ты. Уехала к родителям. А ты потом сделал вид будто ни чего не было. Я злилась. А Вероника предложила план, отомстить тебе. Делать вид, что ни чего не знаю и ударить по больнее, выбрать другого.

— И поэтому, ты сразу же вышла замуж? – фыркнул он. – Что бы отомстить?

Я опустила взгляд. Соври. Не говори. Просто соври. Он не поймет.

— Да, — выдохнула я, и голос дрогнул. — Чтобы отомстить. Чтобы ты понял, каково это — когда человек, которого ты любишь, предает и выбирает другого.

Он замер. Секунда. Две. Десять. В подвале стало так тихо, что я слышала, как капает вода где-то в углу, будто кто-то включил метроном для нашей жизни.

— Чтобы отомстить… — повторил он медленно, будто пробовал каждое слово на вкус и оно горчило. — Ты вышла замуж за Артёма, потому что хотела, чтобы я почувствовал себя преданным?

Я не поднимала глаз. Просто кивнула. Едва заметно.

— Да.

Ложь выжгла горло. Я почувствовала, как внутри всё скручивается в тугой узел: стыд, страх, вина. Потому что правда была совсем другой и я неготова сейчас ему ее говорить.

Он выдохнул сквозь зубы.

— Шесть лет, Алина, — сказал он глухо. — Шесть лет я думал, что ты меня подло подставила, а потом вышла замуж по расчёту. А ты… ты просто мстила. Он рассмеялся — коротко, безрадостно. — Браво. Удар получился. По самое не балуйся.

Я подняла взгляд. Он смотрел куда-то мимо меня, челюсть сжата так, что проступили желваки.

— Макс… — начала я, но он поднял ладонь, останавливая.

— Хватит. Голос ровный. Холодный. — Я устал копаться в этом дерьме. Прошлое осталось там. Мы оба сделали выбор. Ты — свой. Я — свой.

Он развернулся и пошёл к лестнице.

— А Лилит... – он вдруг остановился – Лилит, просто моя подопечная, я за ней приглядываю, как за младшей сестрой.

Глава 29

Максим

Я сидел за угловым столиком в "Империи" — том самом ресторане на окраине, где воздух пахнет сигарным дымом и старыми деньгами. Выбрал его не случайно: здесь тихо, официанты не лезут с вопросами, а камеры в зале "случайно" отключаются по просьбе постоянных клиентов. Стакан виски передо мной стоял нетронутым — не хотел затуманивать голову. Ракитин должен был прийти через десять минут, и я знал: эта встреча не будет похожа на дружеский ужин.

Глянул на часы — ровно восемь. Дверь ресторана скрипнула, и в зал вошёл он. Ракитин Кирилл Андреевич. Высокий, в тёмном пальто, с той же холодной улыбкой, что и на фото из досье, которое я запросил у Ашота. За ним — двое амбалов, но они остались у входа, видимо, решив, что я не представляю угрозы. Ошибка.

Он подошёл неспешно, сел напротив, не спрашивая разрешения. Официант материализовался мгновенно, но Ракитин отмахнулся.

— Орлов, — произнёс он, растягивая слоги, как будто пробовал моё имя на вкус. — Рад, что ты пришёл. Без лишних... эмоций.

Я откинулся на спинку стула, не отрывая от него взгляда. Внутри всё напряглось, как пружина, готовая сорваться.

— Ты просил встречи, — ответил ровно. – Хотя мог бы просто позвонить. Не за чем было пугать девушку.

Он рассмеялся.

— Но ведь так интереснее – отвечает и подается вперед, сложив руки в замок. – Давай сразу к делу. Громов.

— Что с ним?

— Да, он ещё тот червяк, но полезный червяк. И он мне нужен. Работаешь чисто, уважаю, — он чуть прищурился, — но оставь его.

— Люди Громова шантажировали мою женщину, угрожали.

— Да я в курсе всей ситуации, некрасиво вышло, но... разве это не дело семьи Ковалевых?

— Они развелись, он обманул девушку и свалил. Она тут не причем, все что должна была вернула.

Он кивнул, коротко, один раз.

— Да, но она может знать где ее бывший муж. Пусть просто тогда выдаст его.

— Она не знает. – улыбаюсь – Но знаю я.

Ракитин откинулся в кресле, его глаза сузились, но улыбка не исчезла. Он взял свой стакан — виски, как и у меня, — и сделал маленький глоток, не торопясь.

— Знаешь? — повторил он, ставя стакан обратно. Голос ровный, но в нём сквозила настороженность, как у волка, который чует подвох. — И где же он? Поделись, Орлов. Мы же не враги.

Я улыбнулся шире, отпивая наконец из своего стакана. Виски обжёг горло, но помог сосредоточиться. Не стал тянуть — Ракитин не из тех, кого можно водить за нос.

— Был в Израиле. Переехал, сменил имя на Ари Коэн. Держал автосалоны в Тель-Авиве. Отмывает деньги для Авраама Леви. Но... — я сделал паузу, глядя ему прямо в глаза, – Теперь он у меня.

Ракитин молчал секунду, переваривая. Его пальцы слегка постукивали по столу — еле заметно, но я увидел. Знак, что он не ожидал такого поворота.

— Удобно. А ты откуда знаешь про Леви? Ты в этом деле глубже, чем кажешься, честный Орлов.

— У меня свои источники, — ответил спокойно. — Как и у тебя. Но давай не будем играть в вопросы-ответы. Ты хочешь Громова? Он твой. Я не трогаю его больше. Но оставь Алину в покое. Дела ведешь со мной и только со мной.

— Хорошо, давай так. Я оставлю твою девушку, а ты отдашь Артема, этот... в общем, он нужен Громову, но Макс, мы же оба понимаем, ты мне неудобства причинил и придется отрабатывать.

Ракитин говорил спокойно, почти лениво, но в каждом слове чувствовался вес. Он не угрожал, он констатировал, как будто уже всё решил за меня.

Я медленно откинулся на спинку стула и впервые за весь разговор позволил себе настоящую улыбку, ту, что обычно оставляю для тех, кто перешёл черту.

— Отрабатывать? — переспросил он с лениво. — Кирилл Андреевич, ты, похоже, перепутал меня с кем-то. Я на тебя не работаю. И не собираюсь.

Он усмехнулся, но в этой усмешке не было тепла, только холодное, почти медицинское любопытство.

— Макс, ты в мире бизнеса показываешь себя как честный и порядочный бизнесмен, — начал он тихо, но каждое слово било точно в цель. — Белая зарплата, налоги, благотворительность, интервью в «Forbes». Идеальная картинка. А на самом деле ты по уши в дерьме.

Он подался вперёд, понизил голос почти до шёпота:

— Ашот Джан. Сергей Викторович Стёпин. Два криминальных босса с разными весовыми категориями, но одинаково опасные. Я понятия не имею, почему они тебе помогают. Почему Ашот закрывает твои следы в Израиле, почему Стёпин даёт тебе людей и деньги, когда ты просишь «по-тихому». Но я точно знаю одно, — он постучал пальцем по столу, — ты не просто их «друг детства» и не просто «удачливый стартапер». Ты — маленький, манипулятивный сукин сын, который научился играть на двух досках одновременно. И пока ты думаешь, что тебя никто не видит, я вижу. Очень хорошо вижу.

Тишина.

Я не моргнул. Не отвёл взгляд. Просто смотрел на него и чувствовал, как внутри всё становится ледяным и очень чётким.

— Допустим, — сказал я наконец, голос ровный, будто мы обсуждаем погоду. — Допустим, ты прав. И что с того?

Ракитин удивлённо приподнял бровь, явно не ожидая такой реакции.

— А то, что у меня есть досье. Полное. С датами, суммами, номерами рейсов, именами людей, которых ты «решал». И если я завтра утром передам это досье кому надо, твоя белая империя рухнет за сутки. Акции упадут, партнёры разбегутся, налоговая устроит тебе персональный ад. А Ашот с Викторовичем… — он развёл руками, — они тебя, конечно, прикроют. Но не бесплатно. И не до конца.

Я медленно кивнул.

— Понял. Ты пришёл с козырем. Красиво. И что ты хочешь?

— Вот это другой разговор Макс. – он встал – Хочу наказать давнего друга и ты мне в этом поможешь и тогда мы квиты.

— Кого?

— Стёпина – улыбнулся он – Посмотрим, кто тебе дороже, твоя Алина или человек, который дал тебе эту жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30

Максим

Я толкнул дверь, и она открылась с тихим скрипом, впуская меня в знакомый полумрак. День выдался длинным — слишком длинным, с этими бесконечными переговорами, звонками и тенями прошлого, которые никак не хотели уходить. Я чувствовал себя выжатым лимоном, но дом... дом всегда был тем местом, где я мог хотя бы на время сбросить маску.

Алина сидела на диване в гостиной, уставившись в телевизор. Экран мерцал синим светом, отбрасывая тени на её лицо. Она не повернулась, когда я вошёл, — просто продолжала смотреть, но я знал, что она меня услышала. В воздухе витал запах её шампуня — вишнёвый, как всегда, — и это почему-то сразу сняло часть напряжения с плеч.

Я стянул пальто, повесил его на вешалку у двери и подошёл к дивану. Сел рядом, не слишком близко, но достаточно, чтобы почувствовать тепло её тела. Она не отодвинулась.

— Дозвонилась до Вероники? — спросил тихо, глядя на экран, где мелькали какие-то бессмысленные кадры из сериала.

Она молча покачала головой — отрицательно, медленно, как будто это движение требовало усилий. А потом, без слов, положила голову мне на плечо. Я замер на секунду, а потом обнял её, притягивая ближе.

— Хочешь, могу её найти, — предложил, гладя её по спине.

— Нет. Это даже наверное к лучшему, иначе я ей волосы все повыдираю.

Я улыбнулся — не смог удержаться. Представил эту сцену: Алина, разъярённая, как кошка, и Вероника, которая всегда была такой спокойной. Улыбка вышла кривой, но искренней.

— Я устал, — признался, откидывая голову на спинку дивана. — Наберёшь мне ванну?

Она молча кивнула, но когда встала, я поймал её за руку. Пальцы были холодными — слишком холодными для неё.

— Алин, всё хорошо?

Она улыбнулась — натянуто, неестественно, как будто репетировала эту улыбку перед зеркалом.

— Конечно.

***

Я зашёл, когда ванна была почти полная. Она стояла у раковины, скрестив руки, и смотрела, как вода бьёт в белоснежную эмаль. На ней была моя футболка — чёрная, огромная, сползшая с одного плеча, и короткие шорты. В этом виде она выглядела маленькой, почти хрупкой, и я вдруг почувствовал острую, почти болезненную нежность.

— Тебе она идет больше чем мне.

— Барсик залез в мой шкаф и... Я постирала все свои вещи.

— У тебя очень не воспитанный кот - стянул остатки одежды, шагнул в ванну и опустился в горячую воду с тихим стоном облегчения. – Спасибо.

— Он просто очень стар, ему недолго осталось.

Закрыл глаза на секунду. Потом открыл и посмотрел на неё.

— Иди сюда, — сказал я тихо, но в голосе прозвучала не просьба,

Алина замерла. Укусила губу — привычка, которую я помнил ещё со студенческих времён.

— Макс…

— Алин, — я протянул руку, ладонью вверх. — Просто иди сюда.

Она посмотрела на мою руку, потом на меня.

Стянула футболку через голову, шорты упали на пол, потом аккуратно переступила бортик и опустилась в воду спиной ко мне, между моих ног.

Я тут же обнял её за талию, притянул к себе. Она была напряжена — сначала, — но через пару секунд расслабилась, откинула голову мне на грудь. Горячая вода доходила почти до её ключиц, пузырилась вокруг нас.

— Вот так лучше, — прошептал я ей в висок, целуя мокрую кожу.

Она молчала, просто положила свои руки поверх моих, переплетя пальцы.

Мы сидели так долго. Ни слова.

Потом она всё-таки тихо сказала, не поворачиваясь:

— Я всё думаю… если бы тогда Вероника не соврала тебе… если бы я не поверила в эту дурацкую фотографию… мы бы сейчас вот так же сидели? Или всё равно всё развалилось бы?

Я провёл ладонью по её животу под водой, медленно, успокаивающе.

— Не знаю. Может, и развалилось бы. Мы были молодые, глупые, упрямые. Скорее всего ты меня бы все равно бросила, признаюсь, я был еще тем засранцем.

Она фыркнула — тихо, почти беззвучно, но я почувствовал, как её тело чуть дрогнуло от смешка.

— Был?

Я рассмеялся — коротко, хрипло, прямо ей в шею.

— Ну ладно, есть, — признал я, проводя большим пальцем по её мокрому плечу. — Исправляюсь. Медленно, но исправляюсь.

Алина чуть повернулась в моих руках, чтобы видеть моё лицо. Вода плескалась, когда она шевельнулась, и капли стекали по её ключицам, блестя в свете ламп.

— Медленно? — переспросила она, приподняв бровь. — Ты серьёзно считаешь, что за последние недели хоть на миллиметр стал менее невыносимым?

— Стал, — я кивнул с самым серьёзным видом. — Раньше бы я тебя просто заткнул поцелуем и сказал, что ты всё придумала. А сейчас… я же честно признаю, что был засранцем. Видишь? Прогресс.

Она закатила глаза, но губы уже дрожали от сдерживаемой улыбки.

— О, великий Орлов снизошёл до самокритики. Запишем это в календарь красным днём.

Я поймал её подбородок пальцами, заставил посмотреть мне в глаза.

— Слушай сюда, Ковалева, — сказал я тихо, но твёрдо. — Я был засранцем. Конкретным. Упрямым, гордым, закрытым. Думал, что если молчу и всё сам решаю — это и есть забота. А на деле просто боялся, что если откроюсь, ты снова уйдёшь. И вместо того, чтобы сказать «останься», я каждый раз делал вид, что мне похер. Прости за это.

Её глаза расширились. Она явно не ожидала такой прямой речи. Я тоже, если честно.

— Макс… — начала она, но я не дал договорить.

— Нет, дослушай. Я не святой. И не буду. Но я больше никогда не дам тебе повода сомневаться, что ты для меня — всё. Даже если буду молчать, как партизан, даже если буду злиться, даже если буду вести себя как последний идиот. Ты — мой дом. Поняла?

Она молчала секунды три. Потом медленно кивнула.

— Я должна тебе кое-что ещё рассказать, Макс, — прошептала она, и в голосе прозвучало такое напряжение, что я сразу понял: это серьёзно.

Я не дал ей договорить. Просто наклонился и поцеловал её — медленно, глубоко, будто хотел забрать себе всё её беспокойство, всю тяжесть, которую она собиралась выложить. Губы её были тёплыми и она ответила сразу, с такой отчаянной нежностью, что у меня внутри всё перевернулось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда оторвался, коснулся лбом её лба и тихо выдохнул:

— Давай не сегодня, ладно? Я правда очень устал. Просто побудь со мной сейчас. Без слов, без прошлого, без «ещё кое-чего». Можно?

Она посмотрела на меня долго-долго, глаза блестели. Потом кивнула.

— Можно.

Алина.

Мы вышли из ванной, и капли воды ещё стекали по нашим телам, оставляя на тёплом паркете тёмные следы. Холодный воздух спальни коснулся кожи, но мне стало жарко, едва я почувствовала его взгляд. Он остановился посреди комнаты, обернулся ко мне, и в полумраке его глаза горели так, будто в них отражался весь огонь, который он держал в себе весь этот день.

Я сделала шаг навстречу, и полотенце соскользнуло с меня само — медленно, как будто само хотело обнажить меня перед ним. Его зрачки расширились. Он не сказал ни слова. Просто подошёл, подхватил меня на руки одним движением — легко, уверенно, будто я была создана, чтобы быть именно в его руках, — и прижал к своей груди так крепко, что я почувствовала, как бешено колотится его сердце.

— Макс… — прошептала я, обхватив его за шею. — Ты же устал…

Он опустил взгляд на мои губы и ответил низким, почти рычащим голосом:

— На тебя сил хватит.

Я не успела ответить: он уже нёс меня к кровати, и каждый его шаг отдавался во мне тёплой волной. Опустив меня на простыни, он наклонился следом, накрывая меня собой.

Его губы нашли мои — сначала медленно, будто пробуя на вкус, потом жадно, глубоко.

Его ладони скользили по моему телу — по ключицам, по груди, по талии, оставляя за собой дорожки огня. Когда он обхватил мою грудь, сжал её, провёл большим пальцем по соску, я выгнулась ему навстречу, задыхаясь. Он опустился ниже, губами прошёлся по шее, по ключице, по соску — взял его в рот слегка прикусив, и я застонала, вцепившись пальцами в его волосы.

— Макс…

Он раздвинул мои бёдра коленом, медленно, будто растягивал удовольствие. Я уже дрожала, когда его пальцы коснулись меня там — сначала лёгким, почти невесомым прикосновением, потом глубже, раздвигая, проникая. Он смотрел мне в глаза, пока двигал пальцами внутри меня — медленно, мучительно, пока я не начала просить, не начала извиваться под ним.

— Ты такая мокрая для меня, — выдохнул он мне в губы, и я почувствовала, как он сам дрожит от желания. — Только для меня.

Я потянулась к нему, хотела обнять, но он перехватил мои запястья, завёл их над головой и прижал к подушке.

— Не двигайся, — приказал он, и я замерла, глядя, как он опускается ниже.

Его рот нашёл меня — горячий, требовательный. Он лизал медленно, с наслаждением, будто пробовал самое сладкое на свете. Когда язык коснулся клитора, я вскрикнула, выгнулась, но он держал меня бёдрами, не давая оторваться. Он то втягивал его в рот, то кружил вокруг, то проникал языком внутрь, и я уже не понимала, где заканчиваюсь я и начинается он.

Оргазм накрыл меня волной, такой сильной, что я задрожала всем телом, выкрикивая его имя. Он не остановился, продолжал лизать, пока я не начала умолять перестать — слишком чувствительно, слишком много.

Тогда он поднялся, вошёл в меня одним глубоким, медленным движением — до самого конца, до боли и блаженства одновременно. Я обхватила его ногами, притянула ближе, и он начал двигаться — сначала медленно, наслаждаясь каждым сантиметром, каждым моим стоном. Потом быстрее, глубже, сильнее. Его руки сжимали мои бёдра, приподнимали меня навстречу каждому толчку, и кровать стонала вместе с нами.

— Посмотри на меня, — прорычал он, и я открыла глаза.

Он был прекрасен — пот на висках, глаза дикие, губы приоткрыты.

— Я люблю тебя, — выдохнул он, входя особенно глубоко.

Второй оргазм накатывает, ещё сильнее первого.

Он ускорился, входя до упора, и я кончила, сжимая его внутри себя так сильно, что он зарычал, наклонился, прижался лбом к моему лбу и кончил следом.

Его тело дрожало, как моё, и мы замерли, сплетённые, дыша одним воздухом.

Потом он упал рядом, притянул меня к себе, уткнулся носом в мои волосы.

— Ты моё всё, Алина, — прошептал он в мою шею. — И я никогда больше тебя не отпущу.

Я улыбнулась, целуя его в ключицу, туда, где билось его сердце — моё сердце.

— Спи Орлов, отдыхай.

Я прижалась к нему ближе, чувствуя, как его дыхание становится ровным, глубоким. Он уснул почти мгновенно — усталость взяла своё, и я улыбнулась в темноту, проводя пальцем по его груди. Мои веки тяжелели, тело расслаблялось в его тепле, и сон накрыл меня мягко, как одеяло.

Сначала всё было спокойно. Я видела нас — молодыми, беззаботными, на той самой лавочке у общежития. Мы смеялись, его рука в моей, и ветер трепал мои волосы. Но потом картинка изменилась. Лавочка исчезла, и я оказалась в тёмной комнате, где стены сжимались вокруг меня. Вероника стояла напротив, её лицо искажённое злобой, которую я никогда в ней не видела. "Ты сама виновата, Алина, — шипела она. — Ты всегда выбирала не тех. А теперь смотри, что с тобой будет". За её спиной мелькали тени — коллекторы с пустыми глазами, Ракитин с его холодной улыбкой, Артём, смеющийся надо мной. Они тянули руки, хватали, и я пыталась кричать, но голос не слушался. Страх сжимал горло, я бежала, но ноги вязли в чём-то липком, как смола. "Макс! — хотела позвать я. — Макс, помоги!" Но его не было. Только тьма и смех, эхом отдающийся в ушах.

Я дёрнулась во сне, пытаясь вырваться, и вдруг... тепло. Нежное, знакомое. Поцелуй — лёгкий, как прикосновение пёрышка, — разбудил меня. Он коснулся моих губ, потом шеи, и я открыла глаза, моргая в полумраке спальни. Макс. Его глаза блестели, он смотрел на меня с такой нежностью, смешанной с голодом, что сердце подпрыгнуло.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, проводя губами по моей щеке. — Всё хорошо. Это был просто сон.

Я кивнула, ещё не полностью проснувшись, но тело уже отзывалось на него. Его рука скользнула по моей спине, притягивая ближе, и я почувствовала, как он снова возбуждён — твёрдый, горячий, прижатый к моему бедру. Сон отступил, оставив только лёгкую дрожь, которую его прикосновения мгновенно превратили в желание.

— Макс... — выдохнула я, когда его губы нашли мою грудь. Он поцеловал сосок, слегка прикусил, и я выгнулась, запустив пальцы в его волосы. — Ты же спал...

— Уже проснулся — ответил он хрипло, поднимаясь выше, чтобы снова поцеловать меня в губы. Поцелуй был глубоким, требовательным, его язык переплёлся с моим, и я застонала в его рот.

Он перевернул меня на спину, накрыв собой. Пальцы скользнули по рёбрам, по животу, ниже, раздвигая бёдра. Я была уже готова — влажная, пульсирующая от одного его взгляда. Он провёл пальцем по мне, кружа вокруг клитора, и я всхлипнула, впиваясь ногтями в его плечи.

— Пожалуйста... — прошептала я, извиваясь под ним.

Он улыбнулся — той самой улыбкой, от которой у меня всегда мурашки по коже, — и вошёл в меня одним плавным движением. Не резко, как раньше, а медленно, растягивая удовольствие, позволяя почувствовать каждый дюйм. Я ахнула, обхватив его ногами за талию, притягивая глубже. Он замер на секунду, давая мне привыкнуть, а потом начал двигаться — ритмично, глубоко, каждый толчок посылая волны жара по всему телу.

Его губы снова нашли мою шею, он покусывал кожу, оставляя следы, которые завтра будут напоминать о этой ночи. Я царапала его спину, стонала его имя, пока он ускорялся, входя всё сильнее, всё настойчивее. Его дыхание стало прерывистым, он шептал мне на ухо: "Я рядом", и эти слова доводили меня до края. Я чувствовала, как оргазм нарастает — тугой, неумолимый, — и когда он вошёл особенно глубоко, сжимая мою грудь в ладони, я взорвалась, содрогаясь под ним, выкрикивая его имя.

Глава 31

Я остановил машину у обшарпанного мотеля на окраине города — того самого, где всё выглядело так, будто время остановилось в девяностых. Фасад облупленный, неоновая вывеска "Мотель 'Звезда'" мигала через раз, а парковка была пустой, кроме пары тачек, которые явно принадлежали тем кто присматривает за Ковалевым. Люди Викторовича выбрали это место не зря: здесь никто не задаёт вопросов, а камеры — это роскошь, которой не место в такой дыре.

Я вышел из машины, захлопнул дверь и огляделся. В воздухе пахло дождём и сигаретами — классика для таких мест. Шагнул к номеру 7, кивнул двум парням в черных куртках и вошёл.

Комната была крошечной: кровать с продавленным матрасом, столик с лампой, стул у стены. Артём сидел на краю кровати, уставившись в пол. Парни Викторовича сильно его потрепали — под глазом синяк расцветал всеми оттенками фиолетового, губа разбита и опухла. Видимо, сопротивлялся, когда его сюда тащили.

Он поднял голову, увидел меня и подскочил, как ужаленный.

— Макс, что, блять, происходит? Какого чёрта? — его голос сорвался на визг, глаза забегали, как у загнанного зверя.

— Сядь, — сказал я спокойно, но твёрдо. Подошёл к стулу у стены, взял его и поставил напротив кровати. Сел, откинувшись назад, скрестив руки на груди.

Артём замер, потом медленно опустился обратно на кровать. Руки у него дрожали — то ли от страха, то ли от адреналина. Он выглядел жалко: когда-то самоуверенный тип с деньгами и планами, а теперь — разбитый, с кровью на рубашке.

— Я не понимаю…

— Заткнись, — сказал тихо, но так, что он осёкся. — Через час сюда приедет Громов и заберёт тебя.

Его глаза расширились, зрачки стали огромными, как у наркомана в ломке. Он побледнел, губа задрожала.

— Не надо… Сколько тебе нужно? Я заплачу, у меня есть деньги. Сколько?

Я усмехнулся, облокотился локтями на колени и наклонился вперёд, глядя прямо в его испуганные глаза. Они метались, ища выход, которого не было.

— И откуда ты их возьмёшь? — спросил, не отрывая взгляда. — Салоны твои проданы, Леви уже в курсе, что ты за жук. К нему уже не обратишься — раздавит. Где деньги возьмёшь?

Он сглотнул, лицо исказилось злобой и страхом вперемешку.

— Вот ты сука… — прошипел сквозь зубы.

Я рассмеялся — коротко, безрадостно. Смешно было видеть, как этот червяк корчится.

— Что я тебе сделал-то? — продолжал он, голос поднялся. — Чего тебе надо?

— Мне? Ничего. Мне на тебя плевать. А вот Алина…

Он вдруг фыркнул, потом рассмеялся — нервно, истерично.

— А так всё из-за этой шлюхи?

Я сорвался с места мгновенно. Не успел даже подумать — тело само отреагировало. С колена заехал ему в нос — хрустнуло, кровь брызнула. Он упал назад на кровать, заскулил, зажимая лицо руками.

— Не смей, — прорычал я, нависая над ним. — Не смей о ней говорить.

Он скулил, кровь текла между пальцами, но я не чувствовал жалости. Только ярость, которая жгла внутри. Поднял его за шиворот, прижал к стене.

— Ты её подставил, свалил с долгами, а теперь ещё рот открываешь? Громов тебя заберёт, и это будет твоя проблема. Но если хоть слово о ней — я сам тебя прикончу. Понял?

Он кивнул, хныкая, и я отпустил его. Он сполз по стене на пол, всё ещё зажимая нос. Я отошёл, сел обратно на стул.

Ковалев медленно поднялся и сел обратно.

— Так значит все из-за нее – начал он, запрокидывая голову, пытаясь остановить кровь. Нос сломан. – А говорил...

— Будет лучше если ты не будешь открывать свой поганый рот.

Он усмехнулся.

— Нет уж ты послушай. Мне все равно конец, а так хоть все карты раскрою, перед смертью. Ты ни когда не задумывался почему она ушла от тебя?

Я молчал.

— Она тебе не рассказала? — продолжал он, голос дрожал от боли и от удовольствия одновременно. — Не рассказала, что беременна была? От тебя.

Я не шевелился. Просто смотрел на него. Внутри — пустота. Ни ярости, ни боли. Пока — ни-че-го. Только гул в ушах, будто кто-то выключил звук.

— Врёшь, — сказал я наконец. Голос был ровным. Слишком ровным.

Он снова засмеялся — уже тише, но с тем же торжеством.

— После выпускного, когда мы уже были вместе, она призналась, что залетела от тебя, — продолжал он, глядя не на меня, а куда-то в сторону, будто вспоминал вкус той победы. — Я хотел её бросить, честно. Думал: на хрен мне чужой ребёнок? Но… — он запнулся, криво усмехнулся, — это всё её родители. Точнее, её мать. Пришла ко мне, как к сыну, со слезами. Умоляла жениться на Алине. Пообещала денег на мой собственный бизнес. Хороших денег. Сказала: «Ты же мужчина, Артём, возьми ответственность. Девочка молодая, глупая, ошиблась». И я взял.

Он поднял на меня глаза.

— А потом, когда мы уже расписались, ребёнка она потеряла. Выкидыш. — Он пожал плечами, как будто говорил о сломанной игрушке. — Вроде как от стресса. Или от того, что слишком поздно решила оставить. Не знаю. Она тогда неделю не вставала с постели, ревела в подушку. А я… я её успокаивал. Говорил: «Ничего, Алинка, будет ещё». А сам думал: слава богу, избавились. Не пришлось тратиться на памперсы и коляски. Деньги её матери уже на счёте, бизнес пошёл в гору. Всё как по маслу.

Я стоял над ним, и мир вокруг сузился до этой комнаты. До его лица, разбитого, окровавленного, но всё ещё наглого. Внутри — ничего. Пустота. Будто кто-то выключил все эмоции разом. Только слова эхом отдавались в голове: "Выкидыш". "Потеряла". "От стресса".

— Ты… — голос мой вышел хриплым, будто через наждачку. — Ты знал. Всё это время знал. И молчал.

Он усмехнулся шире, морщась от боли в носу.

— Я что, дурак отказываться от такой возможности? От денег? — он сплюнул кровь на пол, глядя на меня снизу вверх, как на полного идиота. — Ну сказал бы тебе, а дальше что? Ты бы забрал её — да, забрал бы, я тебя знаю — и я остался бы ни с чем. Ни бизнеса, ни стартового капитала, ни «перспективного жениха». А так — всё по-честному. Она твоя бывшая, я — новый муж, мать её счастлива, я в шоколаде. Все выиграли. Кроме тебя, конечно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он хрипло рассмеялся, кашляя кровью, и вытер рот рукавом.

— Ты же всегда был таким правильным, Макс. Честным. «Не бери чужого». «Не ври». А я просто взял то, что мне предложили. И знаешь что самое смешное? Она даже не сопротивлялась. Когда мать привела её ко мне и сказала: «Выходи за Артёма, он надёжный», она просто кивнула. Со слезами, но кивнула. Потому что ты, великий Орлов, тогда был «слишком рискованным вариантом». А я — с деньгами и обещаниями. Вот и весь выбор.

Я стоял над ним. Внутри — тишина. Полная, гулкая. Ни ярости, ни боли. Только холодное, чёткое понимание: всё, что я строил последние месяцы, всё, во что я снова поверил — ложь. Снова ложь.

— Ты хоть любил её?

Он скривился, будто я спросил, любит ли он тараканов.

— Зачем? Она была красивым приложением к деньгам. Хорошая в постели, послушная, фотогеничная. Я даже иногда думал, что мог бы привыкнуть. Но когда понял, что можно уйти и ещё заработать на её долгах — ушёл. Без сожалений.

Я кивнул. Медленно. Один раз.

Потом достал телефон, набрал номер.

— Забирайте..

Отключился. Не глядя на Артёма, пошёл к двери.

— Эй, Макс! — крикнул он мне в спину, голос дрожал, но всё ещё пытался цепляться. — Ты ей-то скажешь? Или будешь молчать, как я молчал? Будешь трахать её и думать, что она убила вашего ребёнка? Или простишь, как святой?

Я остановился в дверях.

Не обернулся.

— Я не святой, — сказал тихо. — И прощать я не умею.

Дверь захлопнулась.

Я сел в машину, завёл мотор и поехал. Не домой. Не к ней.

Просто подальше от всего этого дерьма.

Потому что если сейчас увижу её лицо — её глаза, её улыбку, её «возвращайся скорее» — я не знаю, что сделаю.

Может, закричу.

Может, разнесу весь дом.

А может, просто посмотрю на неё и пойму, что всё, что между нами было — это просто ещё одна ошибка.

Моя самая большая ошибка.

Глава 32

Я сидел в баре отеля в Анталии, уставившись в бокал с виски, который так и не успел пригубить. Год назад, ровно в это время, я прилетел сюда по делам — закрывать сделку по покупке сети отелей на побережье. Переговоры шли туго: турки упрямы, как ослы, а мой партнёр из Москвы ещё и подливал масла в огонь своими вечными сомнениями. Жара тогда стояла адская, даже вечером, воздух был густым от соли и специй, а я чувствовал себя выжатым лимоном после целого дня в конференц-зале. Бар был почти пустым — пара туристов в углу, официант, лениво полирующий стаканы, и я, решивший утопить раздражение в алкоголе.

Я набрал номер своего юриста в Москве — уже поздний вечер здесь, но в России ещё день. Голос в трубке был сонным, но деловым.

— Макс, привет. Что-то срочное? — спросил Стас, явно не в восторге от позднего звонка.

— Да, именно так, — ответил я, понижая голос, чтобы не привлекать внимания соседей за барной стойкой. — Партнёр отказывается подписывать соглашение о разделе активов. Говорит, что оценка компании занижена. Мы предложили аудит, но он требует независимого эксперта из Швейцарии. А это затянет на месяцы!

Стас вздохнул на том конце, я услышал, как он шуршит бумагами.

— Понял. Ситуация классическая. Он тянет время, чтобы вывести активы или надавить на нас. Аудит — хороший ход, но Швейцария... это уже цирк.

— Нет, арбитраж не вариант, — перебил я. — В договоре прописан суд в Москве. Но если дойдёт до суда, мы потеряем время и репутацию.

— Согласен, — отозвался Сергей. — Суд в Москве — это наша территория, но партнёр может подать встречный иск и затянуть всё на год. Что предлагаешь? Может, подкупить кого-то из его команды?

— Подкупить? — я фыркнул. — Не за что, все по закону. Ладно, подумай ещё. Позвоню завтра.

— Хорошо, Макс. Я перерою документы, может, найдём лазейку в оценке. Спокойной ночи.

Я положил трубку, вздохнул и заказал ещё виски. Бесит.

Откинулся на стуле, размышляя, когда вдруг услышал тихий женский голос рядом.

— Не стоит тянуть с аудитом. Подайте в арбитражный суд на принудительную оценку активов. Сослаться на недобросовестные действия партнёра — и суд назначит своего эксперта. Быстрее и дешевле, чем швейцарский цирк.

Я резко повернулся к ней. Она была... впечатляющей. Лет 30, темные волосы, уверенная, с острым взглядом. Не туристка, точно. Я улыбнулся, не скрывая любопытства.

— Откуда такие познания в юриспруденции? Юрист?

Она усмехнулась, отпивая из своего бокала мартини.

— Адвокат. Это, конечно, не моя специализация — я больше по уголовным делам, — но опыт был. Корпоративные споры иногда пересекаются.

Я кивнул, оценивая её. Умная, прямолинейная. То, что нужно.

— Поможете? Я заплачу.

Она улыбнулась шире, крутя бокал в пальцах.

— Мои услуги дорого стоят.

Я улыбнулся в ответ — той улыбкой, которая обычно сводила с ума женщин, но вижу на нее это не действует.

— Думаю, потяну.

Она помолчала секунду, глядя мне прямо в глаза.

— Я в отпуске. Но это поможет мне отвлечься.

Я протянул руку.

— Максим Орлов. Владелец Orion Group.

Она усмехнулась.

— Инвестиции, недвижимость и реклама? Самый молодой бизнесмен Москвы, который поднялся с низов на одном честном слове. А теперь ещё и на обложках «Форбс» светится. Орлов. Максим Андреевич. Я правильно угадала?

Я кивнул, приятно удивлённый.

— Всё верно. Только «честное слово» у меня одно, а обложек уже три. Но да, начинал с нуля. Если поможете мне, я помогу вам. Услуга за услугу.

— Заманчиво. Анна Игоревна Северьянова.

Я замер. Полностью. В голове вспыхнуло: это она. Та самая.

— О? — выдохнул я, брови поползли вверх. — Серьёзно?

Она медленно кивнула, явно наслаждаясь моей реакцией.

Я откинулся на спинку стула, провёл ладонью по лицу и тихо выругался:

— Блт… Так это вы та самая Северьянова.

Я посмотрел на неё по-новому — не как на случайную знакомую, а как на легенду из новостей, которая взялась за громкое дело, хотя в вообще защищает женщин, от таких как он.

— Я думал, вы… выше. Нет, серьёзно. Я представлял вас в чёрном плаще и с косой. А вы… вот так просто сидите и пьёте мартини.

Она усмехнулась, подцепив оливку.

— Разочарован?

— Наоборот. Я в шоке. Полном.

Я подался вперёд, понизив голос:

— Скажите честно… он правда это сделал? Ракитин. Изнасиловал двенадцать женщин. Правда?

Она посмотрела мне в глаза. Прямо. Долго. Без улыбки.

— А ты правда поднялся с нуля, не продав ни одной души?

Я молчал секунду, потом криво улыбнулся.

— Почти ни одной.

— Вот и я почти ни одной не продала. Разница только в цене.

Я выдохнул, откинулся назад и рассмеялся — громко, запрокидывая голову. Люди обернулись, но мне было плевать.

— Господи, Анна Игоревна… Вы опаснее, чем я думал.

Я поднял бокал.

— За честных людей, которые иногда всё-таки врут. И за тех, кто умеет это делать красиво.

Она чокнулась.

— За тех, кто выживает.

Мы выпили.

Тогда‑то я и познакомился с Левоном — точнее, меня познакомила с ним Анна. Дело я выиграл, да ещё и с бонусом. Северьянова оказалась очень приятным собеседником, и мы даже успели за такое короткое время подружиться. Прекрасная зрелая женщина — только вот… поломанная.

В её глазах читалась тихая грусть, будто за внешней уравновешенностью скрывалась давняя боль. Она умела слушать, задавала тонкие вопросы, легко поддерживала разговор на самые разные темы — и при этом в её манере держаться чувствовалась какая‑то осторожная замкнутость. Казалось, она привыкла защищать свой внутренний мир, не позволяя никому заходить слишком далеко.

Но несмотря на эту невидимую преграду, с ней было удивительно комфортно. Возможно, именно потому, что она не пыталась казаться лучше, чем есть, — принимала и себя, и собеседника без притворства. И эта искренность невольно притягивала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я хотел ей хоть чем‑то помочь — услуга за услугу. Но стоило мне начать копать под Ракитина, как меня тут же остановили. Тут всё стало понятно без слов: соваться в это дело мне не стоит.

Я не трус — просто умею различать, где риск оправдан, а где игра заведомо не стоит свеч. В глазах Левона читалось не просто предупреждение, а чёткий сигнал: «Шаг вправо, шаг влево — и последствия будут куда серьёзнее, чем ты рассчитываешь».

Внутри всё кипело: хотелось доказать, что я не из тех, кто отступает при первом намёке на опасность. Но холодный рассудок напоминал: помощь помощи рознь. Если я полезу напролом, то не только не смогу поддержать Северьянову, но и сам окажусь в ловушке — а это уже не помощь, а эгоизм.

Поэтому, когда она, завершив душещипательный рассказ о Ракитине, твёрдо сказала не соваться в это дело, я лишь кивнул. В её голосе не было мольбы — только усталая уверенность человека, который уже слишком много потерял. И этот тон, пожалуй, подействовал сильнее любых угроз.

С тех пор я её больше не видел. Ни звонка, ни сообщения — словно её и не было вовсе. Иногда лишь заголовки в новостях, где звучало ее имя. «Северьянова посадила самого Ракитина» или «Северьянова бросила адвокатуру», «Северьянова покинула страну»

Не знаю, почему именно сейчас я о ней вспомнил. Может, потому что сижу в том же баре? А может, причина в другом — в том, что Ракитин поставил мне условие, от которого не отвертеться.

Не знаю.

Где она сейчас, интересно? Мне бы очень понадобился её совет — именно в эту минуту, когда земля словно уходит из‑под ног.

Как‑никак, это она когда‑то сумела Ракитина раздавить. Может, получилось бы снова?

Глава 33

Шесть с половиной лет назад

— Ты что, совсем с ума сошла, Алина?!

Мама металась по кухне, как тигрица в клетке. Каблуки стучали, ложка в руке дрожала от ярости.

— Беременна! От этого… от Орлова! Да ты хоть понимаешь, что натворила?! Я то думала... пошла, а ты?

Я пыталась вставить слово, но она даже не дала вдохнуть.

— Молчи! Я сейчас говорю!

Она резко развернулась ко мне, глаза горели.

— Ты думаешь, я позволю, чтобы моя дочь с пузом по общагам бегала? Чтобы ребёнок в нищете рос? Чтобы ты потом мне в ноги кланялась и говорила: «Мам, денег нет, пелёнки купить не на что»? НЕТ! Такого не будет!

Я всхлипывала, пытаясь:

— Мам, я люблю его… мы вместе всё потянем…

— Любишь?!

Мама расхохоталась — коротко, зло, будто я сказала самую глупую шутку на свете.

— Любовь! Любовь на хлеб не намажешь! Любовь подгузники не купит! Любовь через пять лет будет сидеть в съёмной однушке и ныть, что «всё плохо», а этот твой «любимый» по тусовкам бегать!

Отец пошевелился, открыл рот:

— Свет, может всё-таки…

— Молчи!

Мама резко повернулась к нему, и он тут же замолчал, опустил взгляд в пол.

— Ты мне сейчас не мешай. Я одна всю жизнь на двух работах пахала, чтобы у неё было всё, а она мне вот так — в благодарность!

Она снова ко мне:

— Я уже поговорила с Артемом и с его родителями. Все только рады. У ребёнка будет отец. Нормальный. С деньгами. А не этот… мечтатель без копейки за душой.

Я зарыдала громче:

— Я не хочу за Артёма! Я Макса люблю! Это наш ребёнок!

— Наш ребёнок?!

Мама подошла вплотную, наклонилась, схватила меня за подбородок, заставила смотреть ей в глаза.

— Ты сейчас же перестанешь реветь и слушать будешь меня. Это МОЙ внук. И я решаю, как ему жить. А НЕ ТЫ. Поняла? Ты ещё сопливая девчонка, которая думает, что «любовь» — это всё, что нужно. А я тебе говорю: без денег нет любви. Без денег нет семьи. Без денег ребёнок будет голодать. Ты этого хочешь?

Отец снова попытался:

— Света…

— Я СКАЗАЛА — МОЛЧАТЬ!

Она даже не посмотрела на него, только руку выставила, как стоп-сигнал.

Отец сжал губы и отвернулся к окну.

Мама продолжала, не отпуская мой подбородок и снова начиная ходить кругами:

— Артём уже согласен. Его мать в восторге. Деньги завтра переведут. Квартира будет. Машина будет. Ты будешь сидеть дома с ребёнком, а не бегать по подработкам. Всё. Решено. И не смей мне тут устраивать истерики.

Я уткнулась лицом в ладони и зарыдала так, что плечи тряслись.

Никто меня не обнял.

Никто не послушал.

Только мамин голос бил по голове, как молот:

— Утри слёзы, — рычала она, — Хочешь с Орловым, ну давай, беги. Только знаешь что, моя дорогая, тогда дороги сюда забудь. Забудь, что у тебя есть мать, забудь, что у тебя есть дом. Я не для того тебя рожала и поднимала, чтобы ты всю жизнь свою в сливную яму смыла и нас с отцом туда же потянула.

Я подняла голову, вся в слезах и соплях, пытаясь хоть что-то сказать, но она не дала.

— Ты сейчас встанешь, пойдёшь в ванную, приведёшь себя в порядок. Завтра в десять Артём будет здесь. Улыбнёшься ему, скажешь «да» и пойдёшь в ЗАГС. А если хоть одна слеза, хоть одно «не хочу» — собирай свои вещи и вали к своему Максу. Только без копейки, без крыши над головой и без нас. С ребёнком на руках будешь ему в любви клясться, пока он в очередях за бесплатным питанием стоит. Выбирай прямо сейчас, Алина. Прямо здесь. Либо ты делаешь, как я сказала, либо дверь вон там. И больше никогда не переступай этот порог.

Отец снова открыл рот:

— Света, может…

— МОЛЧАТЬ, я сказала!

Он сжался, отвернулся к окну. Руки у него дрожали на коленях.

Вероника стояла у стены, смотрела в пол. Ни слова. Ни взгляда.

Я сидела, задыхаясь от слёз, и чувствовала, как внутри что-то ломается навсегда. Как будто кто-то выключил свет в моей жизни и захлопнул дверь.

— Ну? — мама скрестила руки на груди. — Что выбираешь, Алина?

Я не смогла выговорить ни слова. Только кивнула — еле заметно, сквозь слёзы.

Она выдохнула, будто выиграла войну.

— Вот и молодец. Иди умойся. И чтоб я больше слёз не видела. Всё. Точка.

Я встала, шатаясь, и пошла в ванную. За спиной — мамин голос, уже спокойный, деловой:

— Вероника, позвони Артёму, скажи, что завтра в десять всё по плану.

И дверь за мной закрылась. Я прислонилась к холодному кафелю и впервые в жизни почувствовала, что осталась совершенно одна. С ребёнком, которого ещё не было. И с выбором, которого на самом деле никогда не существовало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34

Я не узнаю подругу. Теперь нет. Эта не та девушка, которой я верила безоговорочно и следовала ее советам, потому что думала, что она не подведет, она знает лучше как зритель со стороны. Но теперь, стоя напротив нее, я чувствую только злость. Вероника пришла ко мне сама, прямо в офис, мы отошли в один из кабинетов приемной, и теперь просто стоим и смотрим друг на друга.

— Ты знаешь, — это был не вопрос от нее, скорее утверждение.

Я стояла, сложив руки на груди, и ждала, ждала, что она сама все расскажет, но Вероника не торопилась.

— Я не хотела, чтобы так вышло, правда.

— А как ты хотела?

— Я правда думала, что Артем для тебя лучший вариант, я же не знала, что он... такой... — она не могла подобрать слов, и в этом я ее понимаю.

— Зачем? — наконец спрашиваю. — Зачем ты соврала ему?

Вероника улыбается.

— Помнишь тот день, когда мы впервые увидели Макса? Ты сказала: «Да ну, надменный, наглый, не мой типаж». Я же думала совсем по-другому, он мне нравился и сильно. Вы же тогда почти не говорили с ним, ты избегала его, а я... я старалась быть ближе, все время. Ходила на все его бои, поддерживала, утешала, когда он проигрывал, и... он стал моим первым.

Дыхание перехватило.

— Опять врешь?

— Нет, — глаза Вероники округлились. — Нет, я не вру. Это было один раз, он проиграл, и я, как всегда, была рядом, и... ну и случилось это. Он после не смотрел на меня даже, а потом вы начали встречаться.

Я почувствовала, как мир вокруг качнулся. Сердце стучало так громко, что, казалось, эхом отдавалось в пустом кабинете. Макс... мой Макс... и Вероника? Та, кого я считала сестрой, подругой, которая всегда была на моей стороне? Я отступила на шаг, упершись спиной в стену, чтобы не упасть. В голове крутились воспоминания: ее улыбки, ее шутки о том, какой он "не твой тип", и как она всегда была где-то рядом, когда мы с Максом ссорились.

— Ты... спала с ним? — мой голос сорвался на шепот, но внутри уже бушевала буря. — И что? Решила отомстить? Из ревности соврала ему про Карину?

Вероника опустила взгляд, но улыбка не исчезла — она стала горькой, почти жалкой. Она прислонилась к столу, скрестив руки, словно защищаясь.

— Это не было местью, Алин. По крайней мере, не сразу. Я любила его. По-настоящему. А он... он выбрал тебя. После той ночи он просто отмахнулся от меня, как от ошибки. Сказал, что был пьян, зол, и что это ничего не значит. А через неделю вы уже целовались. Я плакала много плакала, а потом решила: ладно, пусть. Ты моя подруга, я потерплю. Но не получалось, а потом когда ты подумала что Макс изменил тебе, я решила, что вот, это мой шанс.

Из глаз Вероники потекли слезы, она шмыгнула носом и села за стол.

— Я думала так смогу быть с ним. Я же знала, одна ты не останешься, возле тебя всегда крутился Артем, но когда ты сказала что беременна... – снова всхлип – Я поняла что совершила ошибку. Я правда пыталась все исправить.

Вероника вздохнула, отводя взгляд в окно. За стеклом шумел офисный коридор, но здесь, в кабинете, воздух стал тяжелым, как перед грозой.

— Я не хотела, чтобы ты страдала. Но когда твоя мама пришла ко мне и сказала, что Артем согласен жениться, что даст ребенку нормальную жизнь... Я подумала: это шанс. Для тебя — стабильность, для меня... возможность. А потом все закрутилось: твоя свадьба, его отъезд. Я думала, со временем он вернется ко мне. Но он просто исчез. Стал тем, кем стал — холодным, успешным, недоступным.

Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Боль помогла сосредоточиться, не дать слезам прорваться.

— Ты разрушила мою жизнь из ревности? Из-за одной ночи? — мой голос дрожал, но я не отступала. — Я потеряла ребенка, Вероника! Из-за стресса, из-за всего этого кошмара! Артем оказался подонком, а Макс... Макс думал, что я предала его. А ты просто стояла в стороне и смотрела, как все рушится.

Она наконец посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Но только мелькнуло — тут же скрылось за упрямством.

— Я пыталась исправить. Помогала тебе с долгами, была рядом после развода. Думала, что со временем ты поймешь: Артем был ошибкой, но без него ты бы не стала такой сильной. А Макс... он все равно не для тебя. Он всегда был слишком... диким. Ты заслуживаешь спокойствия, Алина.

— Спокойствия? — я рассмеялась, но смех вышел истеричным, надрывным. — Ты лишила меня выбора! Ты, моя "подруга"! Я верила тебе, следовала твоим советам, а ты манипулировала мной, как марионеткой. Не тебе ни кому либо еще, решать с кем мне быть. Жаль, что я поняла это только сейчас. Уходи, — прошептала я, указывая на дверь. — Уходи и никогда больше не появляйся в моей жизни.

Вероника стояла еще секунду, потом кивнула.

— Я любила его, Алин. И тебя тоже. Но иногда любовь делает нас монстрами.

Она вышла, тихо закрыв дверь. А я сползла по стене на пол, обхватив колени руками. Слезы текли по щекам, но я не вытирала их. Внутри все болело — от предательства, от воспоминаний, от потери, которую я так давно пыталась похоронить.

Я достала телефон, набрала его номер. Гудки. Долгие, бесконечные. Он не ответил, как не отвечает уже неделю.

Не знаю, сколько просидела на полу. Минуты растянулись в часы. Телефон лежал рядом, экран давно потух, но я всё равно смотрела на него, будто он мог ожить и выдать хоть слово от Макса. Тишина была оглушительной.

Потом пришла Ольга. Без стука, как всегда, распахнула дверь кабинета, вошла и замерла, увидев меня на полу.

— Алина Викторовна, — начала она привычно-официально, но голос сорвался. — Ты... ты в порядке?

Я подняла на неё глаза. Она выглядела хуже, чем я себя чувствовала: под глазами синяки от бессонницы, волосы собраны в неряшливый пучок, костюм мятый. Ольга, которая даже в апокалипсис выйдет идеально накрашенной, сейчас была похожа на человека, которого неделю держали в заложниках.

— Он тебе тоже не отвечает? — спросила я хрипло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она коротко кивнула и присела рядом на корточки, не заботясь о том, что юбка задралась.

— Уже девять дней, — сказала она тихо. — Девять. Последний раз он написал мне «всё под контролем» и пропал. Телефон вне сети. Карты неактивны. Он явно не хочет что бы его нашли. Что у вас случилось?

Я посмотрела на неё и впервые увидела Ольгу не «правой рукой Орлова», не «ледяной стервой», а просто женщину, которая боится потерять человека, которого, оказывается, любит не меньше меня.

— Когда я видела его в последний раз, все было хорошо. Мы не ругались, – улыбаюсь – Хотя поверь, частенько это делали. – Ольга улыбается тоже – Мне казалось все наладилось.

Она достала из сумку пачку сигарет (я даже не знала, что она курит) и закурила прямо в кабинете, открыв окно.

— Я нашла только одно, — сказала она, выдыхая дым в форточку. — Билет. Один конец. Анталия.

— Что там? — я нахмурилась. — Год назад мы открывали там филиал, но Макс продол его полгода назад, слишком много проблем было. Местные партнёры, взятки, прокуратура… В итоге он всё свернул и продал за копейки.

— Зачем тогда он снова туда полетел?

Она пожала плечами, но в глазах мелькнуло что-то тёмное, почти тёплое.

— Знаешь, почему я его зову Максимус?

Я покачала головой.

— Потому что он, сука, гладиатор, — Ольга усмехнулась, но без улыбки. — Когда всё рушится, когда нормальный человек уже лёг бы на дно и ждал конца, он идёт на арену. Один. Без щита. И либо побеждает, либо умирает красиво. И он делает это постоянно, выкладывается на максимум.

Она сделала еще затяжку и выпустила дым через нос.

— Каждый раз, когда жизнь бьёт его в спину, он не прячется. Он встаёт, стирает кровь с лица и идёт вперёд. Даже если знает, что шансов нет. Даже если всё внутри кричит «беги». Он не умеет по-другому. Поэтому Максимус. Потому что «Максим» — это просто имя. А Максимус — это то, кем он становится, когда больше нечего терять.

Я сглотнула ком в горле.

— Я не знаю что он творит, но уверена в одном, если он за что то взялся, то доведет дело до конца. А получится ли...? – она пожимает плечами – Ну, по крайней мере, он сделает всё возможное, уж в этом будь уверена.

Глава 35

Выхожу из аэропорта и сразу набираю Левона. Он взял трубку, как всегда, — молча. Никогда не говорит "алло" или "да", особенно когда занят.

— Ты собрал то, что я просил? — спросил я тихо, но твёрдо.

Пауза. Затем короткое:

— Да.

— Напишу, куда привести.

Он отключился. Хорошо. Теперь следующий шаг.

Я набрал Ракитина. Сердце стучало в висках, но голос мой был ровным.

— Кирилл Андреевич, встретимся сегодня? Есть разговор.

— Максим, — протянул он моё имя медленно, смакуя каждую букву. — А я думал, ты сбежал. Как погода в Турции?

Я стиснул зубы так, что челюсть заныла. Выдохнул тяжело, сквозь зубы, борясь с желанием разбить телефон о асфальт.

— Отличная.

— Просто интересно, кого выбрал? Алину или Стёпина? Сгораю от любопытства.

Он явно наслаждался своим превосходством и даже не пытался скрыть это в голосе.

Я молчал. Потому что знал если сейчас заговорю, то наговорю лишнего, а делать этого не стоит.

— Пришлите адрес, я приеду, — сказал я сухо, и сбросил вызов.

***

Ресторан "Империя" — элитное место в центре. Высокие кованые ворота, охрана в чёрных костюмах, внутри — хрустальные люстры, мраморные полы и столы, накрытые белоснежными скатертями.

Я никогда здесь не был, но по слухам, сюда попасть нелегко: только по приглашению, для "своих" — олигархов, политиков, тех, кто вершит судьбы за бокалом вина.

Надо бы по чаще новости в сети читать, хотя бы изредка, подумал я, паркуясь. Может, знал бы раньше, что это логово Ракитина.

Зашёл внутрь. У входа меня встретил амбал — двухметровый шкаф в костюме, с глазами, как у акулы. Он кивнул, не спрашивая имени.

— Кирилл Андреевич вас уже ждёт, — сказал он низким голосом и рукой показал направление — направо, в отдельный зал.

Левона ещё нет.

Снял пальто, сдал в гардероб и пошёл к столику. Ракитин сидел спиной ко мне, в дорогом костюме, с идеальной причёской. Я сел напротив без приглашения, уставившись на него. Он ел стейк, методично разрезая мясо, и даже не поднял головы. Я молчал, давая ему начать.

Наконец он отложил нож, вытер рот салфеткой и поднял на меня глаза — холодные, как лёд, с усмешкой в уголках губ.

— У тебя пять минут, потом я оторву тебе голову.

Пауза. Он усмехнулся шире.

— Шучу. У тебя три минуты. Пока жена не вернулась.

— Хотел кое-что уточнить по поводу нашей сделки, — сказал я ровно, не давая голосу дрогнуть.

Он даже глазом не моргнул. Просто смотрел, ждал, как будто я уже проиграл, а он просто решает, как именно меня добить.

— Если я дам компромат на Стёпина, где гарантия, что ты оставишь Алину и меня в покое?

Он усмехнулся шире — той самой улыбкой, от которой у нормальных людей мурашки по спине бегут. Махнул рукой официанту, и тот подбежал мгновенно, как дрессированный пёс: один забрал пустые тарелки от стейка, другой поставил перед Ракитиным бокал виски — янтарный, с одним кубиком льда, который тихо звякнул о стекло.

Он взял бокал, покрутил его в пальцах, глядя, как жидкость переливается под светом люстр.

— А моего честного слова тебе мало? — спросил он тихо, но с такой интонацией, будто уже знает ответ и наслаждается им заранее.

Я стиснул зубы под столом, чтобы не выдать себя. Честное слово? От него? Это как верить волку, что он не съест овцу, если она просто попросит.

— Мало, — ответил я коротко, глядя ему прямо в глаза. Ни эмоций, ни колебаний. Пусть знает: я не куплюсь на его игры.

Он открыл рот, чтобы сказать что-то ещё — наверняка какую-нибудь ядовитую шутку, — но в этот момент зазвонил мой телефон. Вибрация в кармане была как спасательный круг. Я достал его, взглянул на экран: Левон.

— Прошу прощения, документы подъехали, — сказал я спокойно, вставая из-за стола. Не дождался его реакции — просто развернулся и пошёл к выходу, чувствуя на спине его взгляд, как прицел.

В фойе ресторана стоял Левон — высокий, в чёрном пальто, с конвертом в руках. Но он не один. Рядом с ним женщина — спина ко мне, стройная фигура в тёмном платье, волосы собраны в элегантный пучок. Они разговаривали тихо, и Левон... смеялся. Низко, хрипло, но искренне — звук, который я от него никогда не слышал. Этот человек, которого я знал как машину для убийств и решений проблем, смеялся? Как будто у него есть нормальная жизнь за пределами теней.

Я подошёл ближе.

— Привез? — спросил, не повышая голоса.

Левон перевёл на меня взгляд, и улыбка сошла с его лица мгновенно — как будто её и не было. Маска вернулась: холодная, непроницаемая. Он кивнул коротко, протягивая конверт.

Женщина повернулась.

И у меня внутри всё оборвалось — как будто меня облили ледяной водой из ведра. Анна. Анна Игоревна Северьянова. Та самая, из Анталии, год назад. Адвокат, которая помогла мне с той сделкой, которая чуть не сорвалась. Красивая, острая на язык, с глазами, в которых всегда была грусть.

— Максим? — произнесла она тихо, приподняв бровь. Голос тот же — спокойный, уверенный, с лёгкой хрипотцой.

Я замер, пытаясь собраться. Что она здесь делает?

Левон, будто почувствовав мой взгляд, повернулся к ней, коснулся её плеча — нежно, почти ласково, что от него выглядело вообще нереально.

— Рад был встретиться, Ань, но мне пора. Работа, — сказал он тихо, обнял её — крепко, но осторожно, как будто боялся сломать, — и ушёл. Без лишних слов, без взгляда на меня. Просто развернулся и исчез за дверями

— Вот так встреча, — выдавил я, стараясь улыбнуться, но вышло криво. Голос вышел хриплым.

Нельзя что бы Ракитин ее увидел.

— Да, — кивнула она. — Не ожидала. Ты как тут?

— Деловая встреча, — ответил я коротко, сжимая конверт в руке сильнее. Взгляд мой метнулся к двери в зал. – А ты?

Анна чуть склонила голову, изучая меня. Её взгляд всегда был таким — пронизывающим, как рентген. Она видела насквозь.

— Ты в моём ресторане, Орлов.

Я моргнул. Слова повисли в воздухе секунду, потом ударили, как пощёчина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Твоём? — переспросил я тихо, чувствуя, как кровь отхлынула от лица.

Она кивнула, не отводя глаз.

— Да. "Империя" — моя. Муж после свадьбы подарил, что бы я сума не сошла от безделья. Карьера адвоката провалилась.

Я улыбнулся — натянуто, криво, потому что внутри всё скрутило в узел. Я опустил взгляд — просто чтобы отвести глаза, собраться с мыслями, — и тут увидел. Небольшой, но заметный выпуклый животик под платьем. Аня беременна.

— Сюрприз за сюрпризом.

Она смеется.

— Сама еще привыкнуть не могу, но да. Моя жизнь наладилась, а твоя?

— Я для того и здесь, что бы ее наладить. Извини Ань, я бы очень хотел поболтать с тобой, но меня ждут.

Она кивает, а я направляюсь обратно в зал, но останавливаюсь.

— Ань, не выходи пожалуйста в зал.

Она не понимающе смотрит, а я ухожу.

Глава 36

Подошёл к столу, бросил конверт прямо перед Ракитиным — он шлёпнулся на скатерть с тихим звуком, как приговор.

— Всё, что тебе нужно, здесь, — сказал я холодно, садясь напротив

— Ракитин ухмыльнулся сначала — той же самодовольной ухмылкой, которой он меня встретил. Но потом его взгляд скользнул мимо меня, к двери. Улыбка стала нежной, почти ласковой. Лицо изменилось моментально — маска спала, и передо мной был другой человек. Не хищник, а... муж? Отец?

Ракитин встал — плавно, без резких движений. Голос его стал еле слышным, почти шёпотом, обращённым ко мне:

— Сиди тихо и рот не открывай.

Потом громче,

— Малыш, мы тут с другом встретились. Ты не против, если я поработаю немного?

«Малыш» подходит и я снова замираю.

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Малыш? Он зовёт её малыш? Ракитин смотрит на Анну так, будто она — центр его мира. А она... она идёт к нему, улыбается той же спокойной улыбкой.

Что, чёрт возьми, происходит?

Анна подошла ближе — шаг спокойный, но в нём чувствовалась ярость. Она остановилась у стола, упёрлась руками в спинку стула рядом с Ракитиным. Глаза её горели, но смотрела она только на меня — прямо, пронизывающе.

— Ракитин, я тебя прибью, — рыкнула она низко, с такой злостью, что воздух в зале будто сгустился.

Ракитин поднял бровь, откинулся в кресле, всё ещё с той нежной улыбкой на губах.

— Да что опять-то? — спросил он лениво, но в голосе сквозило удовольствие. Как будто он наслаждался сценой.

Анна повернулась к нему резко, глаза сузились.

— Друзья, говоришь? — прошипела она, кивая в мою сторону. — Какого хрена ты опять творишь? Что задумал?

Ракитин рассмеялся — тихо, но искренне, запрокидывая голову. Потом взял её руку — ту, что лежала на спинке стула, — и поцеловал запястье. Нежно. Собственнически.

— Малыш, не злись. Это бизнес. Орлов пришёл сам. С подарком. — Он кивнул на конверт. — Правда, Максим?

Я молчал. Горло сжало. Анна выдернула руку, но не отошла. Она снова посмотрела на меня — на этот раз с смесью злости и... предупреждения?

— Я тебя год назад, просила его не трогать – цедит сквозь зубы и я понимаю, о чем она. – Зачем ты тут на самом деле Макс?

Я молчу. Не думаю что стоит рассказывай ей, что ее видимо муж, угрожает моей любимой и хочет разрушить мои отношения с одним из инвесторов моей компании, которая скорее всего ляжет к верху лапами, после того что я сделаю.

Анна поворачивается к Ракитину и смотрит. Тот улыбается, но потом тяжело вздыхает.

— Да блин, Ань, — произнёс он тихо, с ноткой усталости, как будто это был старый спор, который он уже сто раз проигрывал.

— Что бы ты ни делал, оставь это, Кирилл, слышишь меня? Оставь. Делай что хочешь, но Макса не трожь.

Я сидел, не дыша. Внутри всё крутилось: она защищает меня? От него?

Ракитин посмотрел на неё — не злобно, не раздражённо. Спокойно, даже ласково, как на капризного ребёнка, которого любишь, несмотря ни на что.

— Да почему? — спросил он тихо, без крика, без давления. Просто интересно, будто правда не понимал.

Анна не моргнула. Наклонилась ближе, положила руку на стол рядом с его бокалом — пальцы чуть дрожали, но голос был как лезвие.

— Потому что я так сказала.

Тишина повисла густая. Ракитин смотрел на неё секунды три — долго, изучающе. Потом медленно кивнул. Один раз. Уголок губ снова дрогнул в улыбке, но уже не той победной.

— Ладно, — сказал он наконец, вставая. — Твоя взяла. Не буду.

Он коснулся её щеки — лёгко, почти нежно, — потом взглянул на меня.

— Виски пьешь?

— Чего? — вырвалось у меня хрипло, потому что горло всё ещё сжимало от напряжения.

— Говорю, виски пьёшь? — повторил он спокойно, садясь обратно в кресло. — Ты голоден? Тут отменная говядина.

Он махнул официанту — тот подбежал мгновенно, как по волшебству и сделал заказ.

— Знаю, что только с аэропорта, — продолжил он, откинувшись в кресле и глядя на меня с лёгкой улыбкой. — Давай поедим, выпьем и забудем старые обиды.

Анна уже улыбалась, а потом поцеловала Ракитина и ушла к бару.

— Ты... серьёзно? — спросил я тихо, глядя на него в упор.

Он усмехнулся — не злобно, а почти по-человечески.

— Серьёзнее некуда, Орлов. Аня сказала — не трогать. Я не трогаю. А ты... ты мне нравишься. Упрямый. Как я в молодости. Плюс, ты все таки принёс подарок, — он кивнул на конверт, всё ещё лежавший на столе. — Но я не возьму его. Пусть Стёпин живет. Пока. А врагами нам быть не обязательно. Мир?

Официант принёс виски — два бокала, лёд звякнул тихо. Ракитин поднял свой.

— За что пьём? За женщин, которые нас строят? Или за то, чтобы твоя Алина была счастлива?

Я взял бокал — рука не дрожала, но внутри всё кипело. Злость не ушла. Страх за Алину — тоже. Но я чокнулся. Тихо.

— За то, чтобы это не было игрой.

Он рассмеялся — искренне, запрокидывая голову, как будто я рассказал лучшую шутку вечера. Смех был громким, но не злым. Человеческим. И это бесило ещё больше — потому что я не знал, где маска, а где правда.

— Жизнь — игра, Максим. Но сегодня — нет. Сегодня просто ужин. — Он отпил, поставил бокал и посмотрел на меня с лёгким прищуром. — Кто знает, может в будущем мы станем близкими друзьями. Как знать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 37

Я сидела в гостиной, уставившись в тёмный экран телевизора, который даже не включала. Сколько дней прошло? Девять? Десять? Время слилось в одну сплошную серую кашу, где каждый час был копией предыдущего: беспокойный сон, если его можно так назвать, и бесконечные мысли, которые жрали меня изнутри. Спать толком не получалось — так, дремота урывками, когда организм просто отключался от усталости. А есть? Ха, смешно. Вчера заставила себя проглотить йогурт, и то только потому, что Ольга заглядывала пару раз, приносила еды, но я едва притрагивалась. "Ты выглядишь как привидение, Ковалева," — сказала она вчера, и я даже не обиделась. Потому что так и есть. Привидение, которое ждёт, когда вернётся его призрак-мужчина.

Я не ходила в нашу спальню. Ни разу с тех пор, как он уехал. Лежала здесь, на диване в гостиной. Ждала. Каждый шорох — и сердце в пятки. Каждый звонок — и рука тянется к телефону. Но нет. Тишина. Он просто исчез, как в той дурацкой истории из прошлого, когда я ушла от него. Только теперь роли поменялись. Ирония судьбы, часть энная. Если жизнь — это сериал, то сценарист явно садист.

Вдруг — ключ в замке. Щелчок. Дверь открылась, и в квартиру ввалился он. Пьяный в стельку.

Я ни когда раньше не видела его пьяным. Он споткнулся о порог, пытаясь разуться, — ботинок слетел и он покачнулся, хватаясь за стену.

Я вскочила с дивана, сердце колотилось как сумасшедшее.

— Помочь? — спросила, подходя ближе. Голос вышел хриплым, но твёрдым.

Он поднял на меня глаза — мутные, но в них вспыхнуло что-то тёплое. Улыбнулся криво, пошатнулся и шагнул ко мне.

— Алина, — пробормотал он, подходя. — Алиночка.

Он плюхнулся на диван, утаскивая меня за собой, положил голову на плечо. Тяжёлый, тёплый, пахнущий виски и его одеколоном. Я замерла, не зная, обнять или оттолкнуть.

— Я тут немного с новыми друзьями выпил, — сказал он, уткнувшись носом в мою шею. Вздохнул, глубоко.

— Что за повод?

Он пожал плечами, не отрываясь от моей шеи.

— Почему ты не сказала, — прошептал он еле слышно, но я услышала. Каждое слово.

— Макс...

— Почему ничего мне не сказала, — перебил он, поднимая голову. Смотрит в глаза — пристально, но взгляд плывёт от алкоголя.

— Где ты был?

— Почему? — он как будто не услышал, гладит меня по щеке. Пальцы тёплые, но дрожат.

— Ты о чём?

Он мотнул головой.

— Ты знаешь. Ты всё время мне врала. — Гладит щёку нежно, но в голосе боль. — Почему?

До меня дошло, не сразу но дошло. Как удар под дых.

Он знает. Про ребёнка. Про нашего ребёнка.

Сердце ухнуло вниз. Кто рассказал? Вероника?

— Боялась, — выдохнула, и слёзы навернулись сами. — Дура была.

Он поджал губы, потом усмехнулся — горько, откинулся на диван, запрокидывая голову и закрывая глаза.

— Ты простишь меня, Макс? — спросила тихо. Тишина. — Простишь?

— Нет.

— Макс...

Он резко повернулся, схватил меня за шею — не больно, но крепко, притянул к себе. Губы в сантиметре от моих.

— Хочешь, чтобы я тебя простил? — шипит в губы, глаза в глаза. Алкоголь сделал его голос грубее, но боль — настоящей. — Тогда роди мне ребёнка.

Меня начинает трясти — мелко, неконтролируемо. Он меня пугал.

— Мы столько с тобой спали без защиты, почему не забеременела? Проблемы со здоровьем?

Я мотаю головой. Слёзы текут по щекам.

— Внутриматочная спираль, — шепчу сквозь всхлипы. — После... после выкидыша... я... я не хотела детей от Артёма.

Он смотрит на меня долго — секунды тянутся, как часы.

Улыбается — тихо, почти незаметно, уголком губ. Потом наклоняется и целует меня в губы. Нежно. Так, как не целовал уже давно — без давления, без претензий. Просто губы к губам, тёплые, чуть солоноватые от моих слёз.

А потом прижимает к себе крепко, обнимая так, будто боится, что я растворюсь в воздухе. Я утыкаюсь лицом в его рубашку, вдыхаю запах виски, одеколона и него самого. Руки его гладят меня по спине — медленно, успокаивающе.

— Тогда убери её, — шепчет он мне в волосы. Голос хриплый, но уже мягкий.

— Макс...

— Пошли спать. Я напился и не хочу наговорить лишнего.

Он встаёт — немного шатаясь, но уверенно — и тянет меня за руку.

***

Я просыпаюсь резко — просто открываю глаза, как будто кто-то щёлкнул выключателем. Никакой дремоты, никакого постепенного возвращения в реальность. Только пустая сторона кровати рядом и яркий дневной свет за окном.

Поднимаюсь на локте, оглядываюсь. Его нет. Сердце сжимается — опять? Но нет, из гардеробной доносится шорох.

— Выспалась? — спрашивает Макс, выходя оттуда. Рубашка расстёгнута, волосы ещё влажные после душа, на лице лёгкая щетина. Выглядит... нормально. Как будто вчерашнего пьяного разговора и не было.

— Сколько времени? — бормочу, пытаясь сфокусироваться на часах.

— Одиннадцатый час.

— Господи, я опоздала на работу! — вскакиваю, ища телефон в складках простыни.

Он смеётся — тихо, но искренне, подходя ближе.

— Уверен, ты сможешь задобрить своего начальника, и он не будет сильно злиться.

— Смешно, — поджимаю губы — Как себя чувствуешь?

Он пожимает плечами, застегивая пуговицу на рубашке.

— Утром голова немного болела, но выпил таблетку, позавтракал — и всё хорошо.

Я смотрю на него внимательно. Вчера он был... другим. Уязвимым. А сейчас — снова стена.

— Скажешь, где был?

— Нет, зачем?

— Как это? — голос мой становится выше.

— Вот так, Алина. Зачем тебе знать, где я был? Решал дела. Это всё, что тебе нужно знать.

— Решил? — я буквально цежу это, сквозь стиснутые зубы.

Он улыбается — той самой спокойной, уверенной улыбкой, которая иногда бесит больше всего. Подходит, целует меня в висок — нежно, но отстранённо.

— Решил. Я поеду первым. Сегодня у тебя выходной, езжай в больницу.

— Куда?

— В больницу, Алина. Я что, невнятно говорю, или ты ещё не проснулась? Решай вопрос со спиралью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он уже поворачивается к двери и собирается выходить.

— Ты что? Серьёзно? — голос дрожит от смеси шока и злости.

Макс останавливается в дверях, закрывает глаза и тяжело вздыхает. Потом поворачивается — медленно, и в его взгляде уже нет той нежности. Только усталость и что-то жёсткое, холодное.

— Почему каждый раз мне приходится тебе доказывать, что я серьёзен? — произносит он тихо, но каждое слово как удар. — Каждый раз одно и то же.

А после выходит и громко хлопает дверью, так, что я подпрыгиваю на месте от неожиданности.

Я стою, как вкопанная. Внутри всё кипит — злость, обида, страх.

Сажусь на край кровати, опускаю голову в ладони. Слёзы жгут глаза, но я моргаю, не давая им пролиться.

Телефон вибрирует на тумбочке — сообщение от Ольги:

«Заеду за тобой через час, у меня есть отличный знакомый врач, примет тебя сегодня»

И тогда я начинаю плакать.

Глава 38

Я не знаю почему я плакала.

Может от обиды, что он снова все решил за меня? Или потому что он снова превратился в холодного отстраненного человека.

Ольга пришла как раз в тот момент когда я перестала плакать, но опухшие глаза меня выдали с потрохами.

Насильно она меня тащить ни куда не стала, и настаивать тоже. Спокойно приняла мой отказ и перед уходом сказала, что если передумаю, она на связи.

Рассказал ли Макс, зачем мне понадобилось в больницу?

Если да, то Ольга ни как не подала виду, что в курсе.

После обеда я все таки решила что хватит сидеть и нужно все таки поговорить с Максом.

Мы больше шести лет потеряли, потому что не поговорили. Хватит.

Я надеваю красную рубашку (надеясь, что это его, хоть как то смягчит, перед разговором), джинсы с высокой посадкой и выхожу.

Не знаю почему меня так трясет перед дверью его кабинета. Войти ни как не рушусь. О чем я вообще собралась с ним говорить? О чем?

И тут дверь открывается, на пороге Макс.

— Долго тут стоять собираешься? – говорит он, проходя в кабинет. Я за ним.

— От куда ты...

— Ольга увидела тебя и написала мне, она думала что я тебя не пускаю.

Садится в кресло и буквально пожирает меня глазами.

— Закрой дверь. – говорит еле слышно, голос вибрирует.

я повернула замок, не отводя от него глаз. Подошла к столу, стараясь держаться уверенно, но внутри все трепетало.

Макс встал из-за стола, обошел его и приблизился ко мне. Его взгляд скользнул по моей рубашке, и я увидела, как его зрачки расширились. Он не сказал ни слова — просто взял меня за талию, приподнял и усадил на край стола. Бумаги и папки сдвинулись в сторону, но ему было все равно.

Его пальцы быстро расстегнули пуговицы моей рубашки — одну за другой, уверенно, без спешки. Ткань разошлась, открывая красное кружевное белье. (Специально выбрала его, почему то была уверена, что этим все закончится или начнется)

Я видела, как его взгляд потемнел, задержавшись на моей груди. Он смотрел с таким восхищением, будто я была самым прекрасным, что он когда-либо видел. Только он умел так смотреть — не с похотью, а с настоящим благоговением, как на произведение искусства, которое хочется изучать вечно.

В этот момент я поняла, почему полюбила его тогда, шесть лет назад. Никто другой не мог заставить меня чувствовать себя такой желанной, такой уникальной. По телу побежали мурашки, от шеи до кончиков пальцев, и я едва сдержала вздох.

Застежка бюстгальтера была спереди, и он разобрался с ней быстро — одним движением.

Кружево разошлось, обнажая мою грудь. Макс провел ладонью сверху вниз — от шеи, по ключице, медленно спускаясь ниже, и остановился на груди, сжимая ее нежно, но властно. От его прикосновения мурашки усилились, и я почувствовала, как тело отзывается, теплеет.

Он слегка толкнул меня назад, заставляя лечь на стол. Я подчинилась, чувствуя холод дерева под спиной. Макс поправил меня, чтобы голова свисала вниз с края стола — поза, которая делала меня уязвимой, полностью в его власти. Он медленно обошел стол, все еще пожирая меня глазами.

Остановился у моей головы.

Я знала, что будет дальше. Ведь такое уже было — шесть лет назад, в те жаркие ночи, когда мы только начинали. Воспоминание вспыхнуло ярко, и внутри все сжалось от предвкушения.

— Удобно?

— Да, — прошептала, чувствуя, как дыхание учащается.

Он расстегнул ремень брюк, высвобождая себя — готового, пульсирующего, твердого от желания.

Я открыла рот, и он вошел — не глубоко, осторожно, придерживая сверху рукой, чтобы контролировать длину. Другой рукой он гладил мою грудь, сжимал соски, заставляя меня выгибаться от удовольствия. А сам двигался — медленно, ритмично, тяжело дыша, как будто каждый толчок был способом сказать то, что слова не могли выразить.

В какой-то момент его движения ускорились — ритм стал интенсивнее, требовательнее.

Из глаз потекли слёзы.

Я уже не могла видеть его лицо — всё расплывалось, и я просто закрыла глаза, отдаваясь ощущениям, полностью доверяя ему контроль.

Вдруг он остановился, осторожно вышел и поднял меня со стола — сильные руки подхватили под бёдра, легко, будто я ничего не вешу.

Одним резким движением стянул с меня джинсы вместе с трусиками — вниз, до щиколоток. Я помогла ему, поднимая ноги по очереди, чтобы он мог полностью снять всё.

Он снова посадил меня на край стола, раздвинул ноги шире, и вошёл — резко, глубоко, одним мощным толчком, заполняя меня полностью.

Я вскрикнула, впиваясь пальцами в его плечи, выгибаясь навстречу. Он не дал привыкнуть — сразу начал двигаться, сильно, ритмично.

Каждая хватка за бёдра была жёсткой, но именно такой, какой я хотела.

Его губы снова нашли мою шею — кусал, целовал, оставляя горячие следы. Одна рука скользнула между нами, пальцы нашли клитор и начали круговые движения — точно, уверенно, зная, как именно меня довести до края.

Я стонала в его рот, цепляясь за волосы, чувствуя, как внутри всё сжимается, нарастает волна.

Оргазм накрыл меня внезапно — резко, как удар молнии, заставив кричать его имя, сжимаясь вокруг него спазмами. Он не остановился — продолжал двигаться сквозь мою волну, продлевая её, пока сам не издал низкий рык, впиваясь в мою шею и изливаясь глубоко внутри, горячими толчками.

Он медленно вышел из меня, прижал к себе крепко, целуя в висок. Его руки скользнули по моей спине, поправляя разъехавшуюся рубашку, застегивая бюстгальтер одним ловким движением. Потом он отступил, сел обратно в кресло, откинувшись на спинку.

Я осталась сидеть на столе — ноги слегка дрожали, тело горело, а в голове была приятная пустота. Слова сами сорвались с губ, прежде чем я успела подумать:

— Было круто.

Лицо мгновенно залило краской — яркой, предательской. Я закусила губу, жалея, что не промолчала. Ну кто так говорит после такого?

Макс поднял на меня глаза. Лицо его было серьёзным — никакой улыбки, только лёгкий прищур, будто он взвешивал каждое моё слово.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, — ответил коротко.— Зачем приходила?

— Поговорить. Я...

— Можно сначала мне сказать?

Открыл ящик стола, порылся секунду и достал оттуда связку ключей. Положил их рядом со мной на стол — металлический брелок тихо звякнул о дерево.

Я уставилась на ключи, потом на него.

— Это что?

Взгляд прямой, без эмоций — деловой, как на совещании.

— Ключи от квартиры. Компенсация за причинённый вред. От твоего бывшего мужа.

Я моргнула. Слова доходили медленно.

— Подожди... что? Ты... нашёл Артёма?

Макс кивнул — коротко, без лишних деталей.

— Вернуть ту, что у тебя арестовали, не получилось — слишком много юридических заморочек. Но эта почти такая же. Район тот же, площадь чуть больше. Полностью меблирована, документы уже на тебя. Переезжай хоть завтра.

— То есть как?

Макс усмехнулся, наклонился и поднял мои вещи, протянул мне.

— Чего так удивляешься? Ты же хотела свободы Алин. Вот тебе свобода, долгов у тебя больше нет, коллекторов тоже, Артем тебя не потревожит. Живи и радуйся.

Слова ударили, как холодный душ. Я замерла, чувствуя, как внутри всё переворачивается — от тепла к ледяному комку в животе.

— Свободы? — переспросила я тихо, но голос уже дрожал. — Ты... ты сейчас серьёзно?

Он кивнул, не отводя глаз.

— А говорил ни когда не отпустишь.

Макс выдохнул тяжело, откинулся в кресле, глядя куда-то мимо меня. Руки сжались в кулаки на подлокотниках.

— Я много думал сегодня. Не буду извиняться за то, что делал и как себя вёл — даже не надейся. Но вот то, что я не хочу дальше так жить, — это точно.

— Так — это как?

Он скривился, проговорил сквозь зубы, будто каждое слово жгло:

— Угождая тебе.

Я замерла. Слово повисло в воздухе, тяжёлое, как приговор.

— Что тогда, что сейчас — я только и делаю, чтобы угодить тебе. Чтобы быть для тебя тем, кого ты хочешь во мне видеть. Я устал, Алин.

Он привстал резко — кресло отъехало назад с тихим скрипом. Оказался в паре сантиметров от моего лица, глаза в глаза. Дыхание его было горячим, но голос — холодным, контролируемым, с ноткой горечи, которую он давно прятал.

— Пока мы учились, я не замечал, что делаю всё, чтобы быть с тобой. Постоянно бегал, уговаривал, чуть ли не в ногах валялся. «Максим, сделай то», «Максим, не делай этого». И спустя столько лет ты снова пришла — и я снова что-то для тебя делаю.

Он выпрямился, но не отступил. Голос стал тише, но жёстче:

— Я готов был потерять всё, чтобы только ты была счастлива. То, во что вложил столько сил. Компанию, репутацию, нервы. И всё ради тебя.

— Ты думаешь, я этого хотела? — прошептала я наконец, голос сорвался. — Чтобы ты... угождал? Я хотела тебя, Макс. Тебя настоящего. Не идеального, не того, кто жертвует всем. Просто тебя.

Он усмехнулся — горько, без юмора.

— Настоящего? А ты его видела когда-нибудь? Ты хоть раз спросила, чего хочу я?

Я молчала. Потому что нет, не спрашивала. Он прав — я только требовала, только брала. Тогда, в универе, я требовала стабильности, потенциала, будущего. Сейчас — прощения, второго шанса, его помощи. А о нём самом... о его желаниях, о том, что он чувствует под этой бронёй — ни слова.

Стыд обжёг щёки жарче, чем недавний секс. Я опустила голову, глядя на свои босые ноги.

Макс отступил на шаг, голос стал ровным, почти официальным — тем самым, которым он говорил с подчинёнными.

— Можешь идти, Алин. Адрес квартиры скину. И... напишу хорошую рекомендацию — тебя возьмут в любое другое место без проблем. Зарплату переведу полностью. Но на этом всё. Я и пальцем больше не пошевелю.

Глава 39

Я смотрел, как Алина уходит — спина прямая, но плечи чуть сгорблены, ключи сжаты в кулаке. Дверь кабинета закрылась за ней тихо, без хлопка, но в тишине это прозвучало как выстрел. Я остался один, уставившись на стол, где ещё недавно лежала она — обнажённая, доверчивая, моя. А теперь... ничего. Пустота. Только смятые бумаги и лёгкий запах её духов в воздухе.

Откинулся в кресле, закрыл глаза. Усталость навалилась сразу, как будто последние дни выжали из меня все силы.

Дверь открылась снова — резко, без стука. Ольга. Конечно, она. Кто ещё мог ввалиться вот так, как к себе домой?

— И снова довёл девчонку до слёз, — произнесла она с лёгким вздохом, подходя ближе. Села на стул напротив, закинув ногу на ногу, и посмотрела на меня с тем самым выражением — смесью укора и жалости, которое всегда бесило.

Я усмехнулся.

— Всё кончено, как ты и хотела.

Ольга вскинула бровь, наклонилась вперёд, упираясь локтями в колени.

— О нет, родной мой, меня сюда не приплетай. Я ни разу тебе этого не говорила. Это ты сам.

— Да, ты права.- потер лицо руками. - Задолбался.

Поднял взгляд на неё. Ольга качала головой — отрицательно, с тем осуждающим прищуром, который она оттачивала годами. Волосы её, обычно идеально уложенные, сегодня слегка растрепались, но это только добавляло ей шарма — как будто она специально не старалась, зная, что и так выглядит на миллион.

— Вы оба мазохисты, что ли? Не пойму.

— Почему?

Ольга рассмеялась — тихо, но искренне, запрокинув голову.

— Почему? — повторила она, всё ещё улыбаясь, и наклонилась ближе, упираясь руками в подлокотники моего кресла. — Да потому что вы с ней как два идиота, которые бегают по кругу и нарочно наступают на одни и те же грабли.

Я не отвёл взгляд. Просто смотрел на неё — на эти растрёпанные пряди, на лёгкие морщинки в уголках глаз, которые появлялись только когда она смеялась по-настоящему.

— Она ушла от тебя тогда, потому что боялась бедности. Ты стал богатым — она вернулась.

— Не совсем так

— Заткнись. Я говорю.

Ольга встала и подошла к окну.

— Ты дал ей всё, что она когда-то хотела. А она... она всё равно несчастна. И ты тоже. И вместо того чтобы сесть и поговорить как взрослые люди, вы снова играете в «кто кого сильнее ранит». – фыркает, на меня не смотрит — Ты сейчас отпустил ее, думая, что это благородно. А на самом деле просто сбежал первым, чтобы она тебя не бросила снова. Классика, Макс. Мазохизм высшей пробы.

Я стиснул зубы так, что челюсть заныла.

— Всё не так, — проговорил сквозь них и подошёл к бару в углу кабинета — тому самому, где прятал вискарь для особо паршивых дней. Достал бутылку, покрутил в руках, глядя на янтарную жидкость. Хотелось залить всё это дерьмо одним глотком, но я убрал её обратно.

Ольга терпеливо ждала — стояла у окна, всё так же не глядя в мою сторону. Руки скрещены, спина прямая. Она всегда умела ждать, не торопя, но и не давая уйти от разговора.

Я вернулся к столу, опёрся о него ладонями.

— Она меня не любит. Может, и любила когда-то — тогда, в универе, — но точно не сейчас.

Слова вырвались тяжело, как признание в преступлении. Я сам их услышал и поморщился — звучит жалко, как у пацана, которого бросили на дискотеке.

Ольга наконец повернулась. Посмотрела на меня долго — секунды три, не меньше. В глазах её не было жалости, только усталое понимание.

— Ой, ну конечно, Макс, — произнесла она тихо, с лёгкой усмешкой. — Она тебя не любит. Отличная отмазка. Ты правда думаешь, что любовь — это когда всё гладко и без боли? Так не бывает. Любовь — это когда ты готов терпеть эту боль, потому что без человека хуже. любовь — она ведь не как картинка в глянцевом журнале. Не эта идеальная, отполированная до блеска история, где всё складывается само собой. Настоящая любовь — она шероховатая. В ней есть трещины, зазубрины, тёмные пятна. Любовь — это не состояние вечной эйфории. Это выбор. Каждый день. Выбор видеть в человеке не только то, что ранит, но и то, что делает его

твоим

. Выбор не отворачиваться, когда больно. Выбор говорить, даже если боишься услышать ответ.

Её голос стал тише, но от этого звучал ещё весомее:

— Ты спрашиваешь, любит ли она тебя. А ты сам-то понимаешь, что значит для тебя её любовь? Это когда она соглашается с тобой? Когда не спорит? Когда не обижает? Или это когда ты чувствуешь, что без неё мир теряет краски, даже если она сейчас злится, даже если молчит?

— Прочитала где-то?

Ольга фыркнула, но в этом звуке не было злости — скорее, лёгкая самоирония.

— Нет, Макс, не прочитала, — ответила она тихо, но твёрдо. — Прожила. И не раз. Ты думаешь, я всегда была этой... ледяной стервой с идеальной причёской? До тебя были мужчины. Были те, кто разбивал сердце, и те, кого разбивала я.

Она сделала паузу, глядя в окно.

— Алина не ушла от тебя сегодня. Она ушла, потому что ты её толкнул. Ты дал ей "свободу" — как будто это подарок, а не способ защитить себя. Ты боишься, что она выберет не тебя. Но она уже выбрала. Пришла. Осталась. Терпела твою холодность, твои игры, твои "я всё решу сам". И даже сейчас, после всего этого дерьма с долгами, она всё равно смотрит на тебя так, будто ты — её мир. Ты просто не хочешь это видеть. Потому что если увидишь — придётся признать, что ты тоже уязвим. А Максимус не может быть уязвимым, правда?

— Я ни когда не спрашивал у тебя, почему ты так меня называешь.

— А почему я для тебя Сирена?

— Ты опасная, красиво поешь, возносишь и потом роняешь.

— Я тебя уронила?

— Сейчас да.

***

Я эгоист, и я признаю это.

Эгоист. Потому что отпустил не ради неё. Ради себя.

Ради себя я все это начал. Ради себя я трахал ее, заставляя чувствовать себя в ловушке. Ради себя, хотел привязать ребенком.

Каждый раз, когда я смотрел в её глаза, я видел не любовь — видел благодарность. Облегчение.

А мне нужна была не благодарность. Мне нужна была она вся — без оглядки на прошлое, без "спасибо, что спас". Без этого вечного ощущения, что я — запасной вариант, который активировался, когда основной сломался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я эгоист, потому что хотел, чтобы она выбрала меня первым. Не вторым. Не после Артёма, не после долгов, не после того, как жизнь её прижала к стенке. Хотел, чтобы она пришла ко мне в тот вечер шесть лет назад и сказала: "Макс, я ошиблась". Но она не пришла.

И сейчас, когда я дал ей всё — квартиру, свободу, чистый лист, — я снова ждал. Ждал, что она скажет: "Я остаюсь". Что бросит ключи на стол и вцепится в меня, как тогда, в старые времена.

Но она ушла. Опять.

Ольга права — я сбежал первым. Чтобы не ждать, когда сбежит она. Потому что знаю: если она уйдёт снова — я не встану. В прошлый раз я встал, стал тем, кем стал. Но второй раз... второй раз сломает окончательно.

Я эгоист, потому что люблю её так сильно, что готов отпустить, лишь бы не видеть, как она смотрит на меня с этой смесью вины и благодарности. Хочу, чтобы смотрела с желанием. С тем огнём, который был в универе.

Может, я и сумасшедший. Отпустил единственную женщину, которая заставляет меня чувствовать себя живым. Но если она вернётся — пусть вернётся сама. Без моих "подарков". Без моих решений. Просто потому что не может без меня.

А если не вернётся... что ж. Я переживу.

***

Три месяца спустя...

— Давайте сразу к делу, — сказал я, откинувшись в кресле и глядя на экран, где в видеоконференции сидели представители "BeautyTech" — крупной косметической компании, с которой мы обсуждали новый проект. — Ваш бюджет на продвижение новой линии органической косметики впечатляет, но нам нужно уточнить ключевые метрики. Мы предлагаем фокус на цифровом маркетинге: инфлюенсер-кампании, таргетированная реклама в соцсетях и коллаборации с блогерами. Ожидаем рост продаж на 30% в первом квартале. Ваши мысли?

— Максим Андреевич, звучит солидно, — ответил Иван Петрович Соколов, их директор по развитию, кивая с улыбкой. — Но мы хотим больше акцента на экологии. Наша линия — это не просто кремы, это философия устойчивости. Давайте добавим партнёрство с экологическими фондами?

— Согласен, это усилит бренд. Мы интегрируем это в стратегию. Ещё вопросы по бюджету?

Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что я вздрогнул. Моя секретарь, Марина, влетела внутрь, размахивая руками.

— Максим Андреевич, я говорила, что у вас совещание, но она...

И тут вошла Алина. В бардовом платье, которое обрисовывало фигуру идеально — строго, но с той ноткой элегантности, которая заставляла забыть обо всём. Волосы собраны в аккуратный пучок, на губах лёгкая улыбка, в руках планшет.

— Простите, опоздала, пробки, — произнесла она спокойно, подходя к столу и садясь напротив меня, как будто ничего не случилось.

Я замер, не в силах отвести взгляд. Три месяца. Три чёртовых месяца без неё, и вот она здесь, в моём кабинете, будто вернулась из другого мира. Сердце заколотилось, но я заставил себя сохранить лицо — никаких эмоций, только бизнес.

Заказчики на экране заулыбались. Иван Петрович кивнул мне с теплотой.

— Максим Андреевич, наша ведущий бренд-менеджер, Алина Викторовна, она предупреждала, что задержится. Окончательное решение примет она. Алина, что скажешь по стратегии?

Алина повернулась к экрану, открыла планшет и заговорила чётко:

— Стратегия Orion Group хороша: работа с блогерами, таргетированная реклама, коллаборации. Но добавьте контент от пользователей — конкурсы с хэштегом #ЭкоКрасотаЖизнь и короткие видео «до и после» в ВКонтакте и Дзене. Это даст естественный охват и доверие. Ключевые показатели: вовлечённость не ниже 8 %, возврат инвестиций минимум 4 к 1. Если доработаете — подписываемся.

Иван Петрович довольно рассмеялся:

— Алина Викторовна, как всегда в яблочко. Мы в деле.

Совещание закончилось. Экран погас. Я ждал, думал она сейчас встанет и уйдет, но она осталась. Просто сидела и смотрела на меня.

— Как дела? – вдруг спросила, а у меня загорелось лицо. Сука как у подростка.

— Хорошо. У тебя как?

Она улыбнулась и полезла в сумочку, из которой достала небольшую бархатную коробочку и протянула мне.

— У меня для тебя подарок. Я и раньше собиралсь придти, но тут узнала что "BeautyTech", хотят работать с вами и решила, почему бы не воспользоваться моментом.

— Что это? – взял коробочку и открыл. Вот всякое ожидал, ювелирку, часы, но что бы... а что это вообще?

На чёрной бархатной подушечке, лежало маленькое Т-образное устройство из белого пластика: вертикальный стержень длиной 3–4 см с крошечным цилиндриком посередине, а сверху — два гибких «крылышка».

— И... что это?

Алина смотрела на меня с лёгкой улыбкой, в глазах — смесь нежности и лукавства. Она не торопилась объяснять, просто ждала, пока до меня дойдёт. Но до меня не доходило и она наконец сказала.

— Моя внутриматочная спираль.

Я медленно поднял глаза на неё. Горло сжало так, что трудно было дышать.

— Ты... удалила её?

Алина кивнула, не отводя взгляда. Улыбка стала мягче, почти робкой, но с той знакомой искоркой.

— Ага. Три месяца назад. Сразу после того, как ты меня героически «освободил» и выставил за дверь с чемоданом свободы. Сначала я, конечно, мысленно тебя проклинала — по полной программе, с матом и спецэффектами. Думала буду жить ярко, независимо и... одиноко злиться на тебя до старости.

Она фыркнула, закатывая глаза.

— Но потом остыла, села и подумала. Я незнаю что у тебя твориться в голове и что и кому ты доказываешь, но мне от тебя ничего не нужно: ни квартир, ни машин, ни волшебных рекомендаций. Хотя, признаюсь, без твоей бумажки с похвалой меня бы так быстро не взяли.

— Уверен, ты справилась бы и без меня.

— Может, и справилась бы. Только дольше и с большим количеством нервов. А так — бац, и я уже ведущий бренд-менеджер в крупной компании. Живу, как нормальный взрослый человек: просыпаюсь без коллекторов под дверью, ем не только дошик и мечтаю о отпуске не в съёмной однушке.

Что ты хочешь мне сказать Алина? Говори иначе я сейчас сойду с ума.

— Я хочу начать всё заново, Орлов. Правильно. Без долгов, без ультиматумов, без бегства. Просто мы вдвоём. С чистого листа. Если ты ещё хочешь меня

Тишина в кабинете стала оглушительной. Я смотрел на неё и понимал: вот оно. Тот момент, которого ждал и боялся одновременно.

— Ты что нибудь скажешь? – сказала она когда пауза затянулась – Да, нет, подумаю.

— Нет, — выпалил я, не подумав.

Алина тут же побледнела, глаза расширились.

— То есть... нет, мне не нужно думать! — быстро поправился, вскакивая и обходя стол. — Совсем не нужно. Ни секунды.

Она замерла, моргнула, потом фыркнула — тихо, но с облегчением.

— Орлов, ты серьёзно? Ты сейчас чуть не довёл меня до инфаркта. Я тут три месяца репетировала эту речь, а ты одним словом — и всё, привет, реанимация.

Я не дал ей договорить. Шагнул вперёд, взял её лицо в ладони и поцеловал — сильно, отчаянно.

Поцелуй был долгим, горячим, с привкусом её помады и моих нервов. Я чувствовал, как она дрожит — мелко, едва заметно, — и это только разжигало. Руки сами скользнули вниз, обхватили талию, прижали ближе. Она тихо застонала мне в губы, и этот звук прошёл по мне током.

Когда наконец оторвались друг от друга — тяжело дыша, лбы соприкасаясь, — она посмотрела на меня снизу вверх, глаза блестели.

— Запри дверь. Это платье сводит меня с ума.

— На то и был расчёт, — прошептала она с лукавой улыбкой, — но у меня есть небольшое условие.

Я вопросительно поднял бровь, а она прижалась ко мне сильнее, обхватив руками за шею.

— Избавь меня от фамилии Ковалева.

Улыбаюсь, а в груди всё распирает от тепла — такого острого, что аж дыхание перехватывает. Три месяца пустоты, боли и упрямства — и вот она говорит это. Просто, по-своему, с юмором, но так серьёзно, что сомнений не остаётся.

— С удовольствием, — отвечаю хрипло, целуя её в висок. — Орлова. Алина Орлова. Звучит?

— Очень.

Эпилог

Два года спустя...

Я стою в саду дома Ракитиных, держа в руках бокал с безалкогольным пивом — Анна настояла, чтобы никто из нас не напивался, пока "маленький царь Тимур правит балом". Двор украшен шариками, гирляндами и огромным надувным замком, где двухлетний именинник с восторгом носится с другими детьми. Кирилл рядом, жарил мясо на гриле, переворачивая стейки с видом человека, который правит миром. Кто бы подумал, что этот бывший "враг номер один" станет... другом? Странно, как жизнь закручивает. Мы с ним правда сдружились — через бизнес, общих знакомых и, наверное, через наших женщин.

Алина обожает Анну, они стали близкими подругами, почти сестрами. Не знаю, что их так сблизило — может, общие секреты или просто химия, — но когда я мельком слышу их разговоры о нас с Кириллом, они всегда хихикают. Анна вечно твердит, что мы с ним похожи, но когда спрашиваю чем, отмахивается: "Сами догадаетесь". Алина только кивает и загадочно улыбается. Ладно, черт с ними.

Алина стоит у стола с закусками, запихивая в рот оливку за оливкой, потом тянется за пирожным, потом за чипсами — все подряд, без разбора. На девятом месяце она сильно поправилась, и это ее доводит до слез: "Макс, я как слон, ты меня бросишь, потому что я толстая!" — рыдает она ночами, а я обнимаю и шепчу, что она прекрасна. И это правда. Для меня она сейчас — воплощение жизни, тепла, всего, что я люблю. Круглые щечки, мягкий животик с нашей малышкой внутри... Я счастлив.

— Эй, Орлов, не спи! — кричит Кирилл, размахивая лопаткой. — Твой стейк готов.

— Спасибо — отвечаю. — Не сжег, как свои старые делишки?

Анна фыркает.

— Ой, Орлов, не завидуй. Кирилл теперь мастер-гриль, а не мастер-хаос. Алина, солнышко, попробуй салат — он без майонеза, для тебя специально.

Алина глотает и машет рукой:

— Ой, Ань, спасибо! Но я сейчас ем за троих — за себя, за малышку и за Макса, потому что он вечно забывает поесть на работе.

Кирилл хохочет:

— Слышь, Макс, твоя жена тебя кормит? Повезло! Моя вот меня на диету сажает, говорит я превращаюсь в пузатого медведя.

— А ты послушай, — подмигивает Алина, жуя чипсы. — Иначе Анна тебя в спортзал запихнет, как меня на йогу для беременных. "Дыши, Алин, дыши!" А я там только и думаю: "Где мой торт?"

И вдруг Анна замирает, смотрит на Алину пристально. Потом спокойно, но твердо говорит:

— Орлов, иди-ка машину заводи.

Я моргнул.

— Зачем?

Но она уже обращается не ко мне:

— Сумка в роддом в машине?

Алина испуганно кивает, прижимая руку к животу.

— Началось, — выдыхает Ракитин и опрокидывает рюмку, только ему сегодня позволен алкоголь, что бы как он сказал, не умереть от переизбытка милости. — Вот умора-то будет, если родишь сегодня! Дни рождения детей в один день справлять будем. Тимур и... как вы там ее назовете?

Меня затрясло от осознания — как током ударило. Роды? Сейчас? Здесь? Сердце заколотилось, руки похолодели.

— Макс! — машет перед лицом Анна, я даже не заметил, как она подошла. — Рожать здесь будем или ты в больницу отвезешь жену? Воды уже отошли.

Я сорвался с места к машине и тут услышал Алину.

— Меня только не забудь, а то как в тех видео — прыгнешь и уедешь!

— Не смешно! — фыркнул я, но когда сел в машину нажал на газ и тронулся, ругая себя: "Идиот!". Посмотрел в зеркало — а там Ракитины хохочут, ведя Алину под руки аккуратно, как королеву.

***

— Я тебя ненавижу, Орлов! — кричит Алина, лицо красное, волосы прилипли ко лбу, рука сжимает мою так, что, кажется, кости хрустнут. Схватка только отпустила, и врач тихо говорит: «Отдыхайте, Алина Викторовна, следующая скоро».

Я наклоняюсь ближе, вытираю ей лоб влажной салфеткой и шепчу, почти касаясь губами её уха:

— А я тебя люблю. Очень. Больше жизни.

Она тяжело дышит, смотрит на меня сквозь слёзы и боль, и вдруг выдаёт:

— Вот рожу — и больше никогда, слышишь? Никогда!

Я киваю, сдерживая улыбку, потому что знаю: сейчас ей не до шуток. Целую её ладонь, шепчу «ты справишься», «ты самая сильная», «мы вместе».

А потом — крик. Наш. Первый крик нашей Настеньки. Маленькая, красная, вся в складочках, с мокрыми тёмными волосиками. Её кладут Алине на грудь, и моя жена, уставшая, мокрая от пота и слёз, смотрит на неё и шепчет, едва слышно:

— Никогда больше.

Я смеюсь тихо, нежно, почти про себя. Целую её в макушку — волосы влажные, запутанные, но такие родные. Потом осторожно прикасаюсь губами к крошечному кулачку дочери. Настенька чмокает губами, словно пробует на вкус этот новый мир, и вдруг всё вокруг перестаёт существовать. Мир сужается до этой комнаты, до нас троих. До её тяжёлого дыхания, моего сбивчивого пульса и этого невероятного, хрупкого счастья в моих руках.

И я ей верю. Честно, безоговорочно верю — до тех пор, пока через четыре года на свет не появляется Катюшка.

Та же палата. Тот же ослепительно‑белый свет. Те же измученные, но сияющие глаза Алины. И те же слова, произнесённые дрожащим голосом:

— Никогда в жизни я больше не буду рожать.

Я молча обнимаю её крепче. Пальцы путаются в её волосах, рука прижимает к себе так, будто могу забрать всю её боль. Смотрю на Катюшку — ещё один комочек счастья, ещё одна звезда в нашей вселенной — и понимаю: это снова не конец.

А потом — Вероника. Третий раз. Третий крик, третий поток слёз, третье «никогда». Она произносит это, едва переводя дыхание, глядя на дочку, потом на меня.

Я думал, что три раза — это предел. Что больше не будет. Что это наша окончательная, идеальная цифра.

Но каждый раз, когда она говорила «никогда», я просто молча обнимал её крепче.

Потому что знал: если она когда‑нибудь скажет «давай ещё одного» — я буду готов.

Готов снова пройти через всё это. Готов держать её за руку, вытирать слёзы, ловить каждый её вздох, каждую улыбку. Готов любить её ещё сильнее, чем прежде.

А если нет — то и так уже больше, чем я когда‑либо мечтал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Еще послесловие ------>

Послесловие

Дорогие мои!

Вот и подошла к концу история Алины и Максима — та самая, полная страсти, ошибок, слез и, конечно, любви, которая побеждает все. Я бесконечно благодарна вам за то, что вы были со мной на протяжении всего этого пути: читали главы, переживали за героев, комментировали и делились своими эмоциями. Ваша поддержка — это то, что вдохновляет меня писать дальше. Я люблю вас всех от всего сердца! Вы — моя муза, моя мотивация и просто замечательные люди. Спасибо, что поверили в эту историю и позволили ей жить в ваших сердцах. Если она тронула вас хотя бы чуть-чуть, значит, я не зря сидела за клавиатурой ночами напролет. Обнимаю каждого из вас!

А для тех, кому интересно, что стало с другими героями книги (я знаю, что такие любопытные души среди вас есть!), вот небольшая "послефинальная" зарисовка. Жизнь продолжается, и у каждого свой счастливый (или почти счастливый) конец:

Ольга и ее Пупсик (Стёпин) так и не смогли родить собственного ребенка — судьба распорядилась иначе. Но это не сломило их: они усыновили сначала мальчика, потом девочку, а потом и вовсе близнецов. Ольга говорит, что останавливаться не собирается: "Дети — это счастье, и чем больше, тем лучше!" Пупсик поддерживает ее во всем, как всегда, — он настоящий оплот семьи, готовый на любые авантюры ради любимой. Кстати, Ольга, будучи партнером Макса в бизнесе, переписала на него свою долю компании, а Стёпин сделал то же самое со своей. Теперь Максим — единственный владелец Orion Group, и фирма процветает под его руководством.

Подруга Алины, Вероника, в итоге уехала из города за границу — нашла там новую жизнь, работу и даже вышла замуж за обаятельного иностранца.( кстати он чем то похож на Макса, так и не смогла забыть его). Они счастливы.

Ашот, верный своим традициям, но еще больше — любви к дочери, выдал Лилит замуж за того, кого она выбрала сама. Не армянина, как он мечтал, но принуждать дочь он не стал — для него она всегда была всем миром. Теперь Ашот — счастливый дедушка, который балует внуков и учит их "правильным" ценностям, но с улыбкой.

Ну а Ракитины — вы и так знаете, у них все хорошо. Кирилл и Анна растят Тимура (а потом и еще двоих деток), ведут бизнес, смеются над жизнью и остаются теми самыми "непредсказуемыми" друзьями для Орловых. Семьи часто встречаются, и каждый раз это как маленький праздник.

Спасибо еще раз, мои дорогие!

С любовью, ваша автор. ???? Кэти Андрес

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец