Тень и пламя

Глава 1. Первый день

Академия «Предел» встречала новых студентов холодным каменным величием. Высокие своды, портреты прошлых директоров — надменных драконов, вампиров с вечной ухмылкой и оборотней с надменными взглядами. Воздух был густым от смеси сотен запахов: шерсти, крови, древней пыли и магии.

Я шла по коридору, стараясь держать спину прямо, как учила мама. Моя белая коса лежала тяжелым жгутом на плече, а форма сидела безупречно. Вокруг кипела жизнь. Группа молодых вампиров с презрением оглядывала стайку оборотней из какого-то лесного клана. Двое нагов о чем-то оживленно спорили. И повсюду — взгляды. Быстрые, любопытные, оценивающие. Они скользили по мне и задерживались. Шепоток «Теневая» и «белая» полз за мной по пятам.

Я чувствовала себя образцовым экспонатом на выставке. «Вот, смотрите, диковинка — белая волчица из клана Теневых».

Марк, шедший слева от меня, фыркал на каждый слишком пристальный взгляд. Его собственная, угольно-черная аура агрессии служила мне частичной защитой. Справа Макар бесстрастно фиксировал все в памяти.

Мы уже почти дошли до аудитории, когда из-за поворота появился он.

Рей Багровый. Он шел не один, а с парой таких же рыже-багровых и дерзких на вид оборотней. Они громко смеялись, но его смех оборвался, когда он увидел меня.

Наши взгляды встретились, и по моей спине пробежала легкая, назойливая дрожь.

Вот черт.

Предательская химия, о которой так много болтали оборотни. Этот дурацкий «зов», который якобы должен был лишить меня воли и я должна была пасть к ногам самца, как будто я какая-то гормональная истеричка, а не дочь Артура Теневого.

Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность. Мои пальцы нащупали маленький серебряный кулон, висевший под блузкой. Внутри была особая смесь полыни, чертополоха и корня мандрагоры — старинное средство, притупляющее самые навязчивые проявления зова. Бабушка Ирина передала его рецепт маме. Он не гасил чувства полностью, но убирал тот животный, неконтролируемый магнетизм, который, по легендам, заставлял волков терять голову и желать трахаться до иступления. Вот только мне этого не хватало и тем более с Ним!

Я не собиралась терять голову. Ни за что.

Рей отделился от своей компании и направился прямо ко мне. Весь его вид говорил о вызове.

Марк мгновенно шагнул вперед.

— Проходи, Багровый. Не загораживай свет.

Рей проигнорировал его.

— Теневая. Случайно не заблудилась?

Его голос был низким, бархатным, но кулон на моей груди излучал легкую прохладу, словно щит, не давая его чарам — или чему бы то ни было — одурманить меня.

— Мы именно там, где должны быть, — парировала я, глядя на него с ледяным спокойствием. — В отличие от некоторых, кто путает академию со своим личным пастбищем для выгула.

Его брови поползли вверх от удивления, а в уголках губ заплясала улыбка. Он явно ожидал чего угодно — испуга, гнева, смущения, — но не отточенной колкости.

— Ого, у ледышки есть зубки, — он сделал еще шаг. — Интересно, насколько они остры?

— Попробуешь узнать — останешься без пальца, — невозмутимо ответила я. — Я сама решаю, кто ко мне приближается. И ты в мой список не входишь.

Я обошла его и пошла к двери аудитории, чувствуя, как он провожает меня взглядом. Но теперь это был не жгучий, гипнотизирующий взгляд судьбы, а скорее взгляд кота, у которого из-под носа утащили особенно вкусную мышь. С интересом, досадой и предвкушением охоты.

Сев за парту, я снова дотронулась до кулона. Он работал. Дрожь утихла, сменившись ясностью мысли. Да, этот Рей Багровый был чертовски привлекателен и если б не зов я возможно и обратила бы на него свое внимание по воле моего сердца, но между нами был ЗОВ. Да, между нами пробежала искра. Но это была искра вызова, а не слепого подчинения.

Когда Рей вошел в аудиторию и сел через ряд, его взгляд был уже другим — более осмысленным, оценивающим. Он видел

меня

. Лилию Теневую. Девушку, которая дала ему отпор.

И это было именно то, чего я хотела. Пусть эта война начинается на моих условиях. Я сама буду решать свою судьбу. А не какой-то там древний зов.

Аудитория для политологии напоминала античный амфитеатр, спускающийся к кафедре профессора — старому вампиру с лицом, хранящим вековую усталость. Воздух был наполнен монотонным гулом его голоса, вещавшего об основах межвидовой дипломатии после Великого Перемирия, но мое внимание было рассеяно. Я старательно конспектировала, выводя ровные строчки в блокноте, но кожей спины я ощущала его. Взгляд. Тяжелый, пристальный, словно физическое прикосновение. Он исходил от Рея Багрового, сидевшего через ряд и на два места вверх.

Я не поворачивала головы. Поднимала взгляд на профессора, делала вид, что смотрю на схему управления Советом Кланов, а потом, будто невзначай, скользила глазами по его ряду. И каждый раз наши взгляды сталкивались на доли секунды. Он не улыбался, не подмигивал. Он просто смотрел. С тем же оценивающим выражением, что появилось у него после нашей стычки в коридоре. В его зеленых глазах читался не зов, а чистое, неразбавленное любопытство. И вызов.

Слева от меня Марк сидел, как на иголках. Он не слушал ни слова. Все его существо было сфокусировано на Рее. Я слышала, как его пальцы сжимают край стола с тихим скрипом, чувствовала исходящее от него напряжение, словно от пружины, готовой распрямиться. Он ловил каждый мой взгляд, каждый микроскопический поворот моей головы в ту сторону, и его собственный взгляд становился все мрачнее. Справа Макар был спокоен, как скала. Его перо плавно скользило по планшету, но я знала, что он фиксирует не только лекцию. Периодичность взглядов Рея, мою реакцию, напряжение Марка. Это была живая тактическая карта, и он составлял ее с леденящей душу эффективностью.

«Одной из ключевых проблем современной политической системы является унаследованная от предков межвидовая нетерпимость», — бубнил профессор-вампир.

Иронично

, — подумала я, чувствуя, как жар от взгляда Рея смешивается с ледяным ветром от братьев.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Внезапно Марк не выдержал. Он наклонился ко мне, его шепот был грубым и резким, словно удар когтя.

— Этот рыжий червь опять пялится. Хочешь, я ему после пары морду набью? Научим его правилам приличия.

— Не надо, Марк, — так же тихо ответила я, не отрывая взгляда от лекции. — Он хочет реакции. Не давай ему ее.

— Твоя «не реакция» выглядит как поощрение, — проворчал он, откидываясь на спинку кресла с таким видом, будто его отстранили от самого важного дела в жизни.

Макар, не поднимая головы, вставил своим ровным, аналитическим тоном:

— Статистически, физическое противостояние на первом этапе знакомства в 92% случаев ведет к эскалации конфликта. Холодное игнорирование — более эффективная тактика. Пока что.

«Пока что». От этого дополнения стало чуть прохладнее.

Я снова дотронулась до кулона под блузкой. Прохладный металл успокаивал нервы. Я не была игрушкой в руках судьбы или разменной монетой в мужских амбициях. Я была Лилией Теневой. И первый урок в Академии «Предел» я усвоила прекрасно: чтобы выжить, нужно сохранять голову холодной, особенно когда все вокруг пытаются тебя раскулачить.

А этот наглый Багровый со своим пристальным взглядом был просто еще одним испытанием на прочность.

Звонок, возвестивший конец пары, прозвучал как выстрел. Аудитория мгновенно наполнилась шумом передвигаемых стульев и гулкими голосами студентов. Я быстро собрала свои вещи, стараясь не смотреть в сторону Рея, но краем глаза заметила, как он не спеша поднимается, его взгляд все еще скользит по мне.

— Пошли, — буркнул Марк, решительно взяв меня под локоть, как будто боялся, что я могу испариться или, что более вероятно, подойти к тому рыжему. — На следующую пару опаздаем.

Макар шел с другой стороны, создавая живой барьер. И в этот момент коммуникатор в кармане моего пиджака мягко и настойчиво задрожал.

Я достала его. На экране горело имя:

Отец

.

Марк и Макар встретились взглядами. Даже Марк на мгновение замер.

— Ну, началось, — тихо выдохнул он.

Я сглотнула, проводя пальцем по экрану, и поднесла устройство к уху.

— Папа?

— Лиля. — Его голос был ровным, как всегда, но в нем угадывалась та самая стальная основа, что заставляла трепетать совет директоров его корпорации. Никаких «как твой первый день?» или «понравилась ли аудитория?». Он всегда шел прямо к сути. — Как обстановка?

Я отошла от братьев на пару шагов, к холодной каменной стене коридора.

— Все спокойно. Политология. Скучно.

— Марк и Макар на месте? — спросил он, и я знала, что он имеет в виду не их физическое присутствие, а их боевую готовность.

— Рядом. Все под контролем.

На другом конце провода повисла короткая пауза. Та самая, что всегда предшествовала самому важному.

— Я видел, как на тебя смотрел тот щенок Багровый. — В его голосе не было вопроса. Это было утверждение. Приговор.

Мое сердце на мгновение замерло. Конечно, он видел. Он видел все.

— Он ко всем пристает, папа. Проверяет границы. Обычная бравада новичка.

— У Багровых не бывает «обычной» бравады. За каждым их движением стоит расчет. — Он помолчал, и я почти физически ощутила тяжесть его размышлений. — Ты помнишь, кто ты?

— Я помню, — выдохнула я. — Лилия Теневая. Твоя дочь.

— Именно. И никто не имеет права смотреть на тебя с таким… притязанием. Особенно он. И чтобы братья не спускали с него глаз.

— Папа, я справлюсь сама. Я не…

— Это не про твои силы, дочь, — его голос внезапно стал мягче, но от этого не менее весомым. — Это про нашу семью. Про наш клан. Один неверный шаг, и старая вражда вспыхнет с новой силой. Ты сейчас в эпицентре. Я не могу быть рядом, чтобы прикрыть тебя. Поэтому будь умнее. Осторожнее.

— Я поняла.

— Хорошо. Макар вышлет мне отчет вечером. Береги себя.

Связь прервалась. Я опустила руку с телефоном, чувствуя, как на плечи ложится невидимая тяжесть. Это было не просто предупреждение заботливого отца. Это был приказ Альфы.

Когда я обернулась, братья смотрели на меня. Марк с немым вопросом в глазах, Макар — с пониманием.

— Отец? — уточнил Марк.

Я кивнула.

— Он что, уже знает про этого рыжего засранца? — в его голосе прозвучало почти надежда.

— Он все видит, Марк, — тихо ответила я, пряча телефон в карман. — Всегда.

Мы пошли дальше по коридору, но теперь атмосфера вокруг нас изменилась. Это был уже не просто первый день в академии. Это был первый день на минном поле и мой отец только что напомнил, что любое неосторожное движение может привести к взрыву.

Я остановилась, развернулась к ним и посмотрела прямо — на Марка, чье лицо все еще было искажено готовностью к бою, и на Макара, с его вечным аналитическим спокойствием.

— Марк, Макар... Вы везде рядом со мной будете? — спросила я, и в моем голосе прозвучала усталость, которую я больше не могла скрывать. — Я ж тоже хочу вздохнуть свободой. Со мной и так отец носился все 18 лет, как с писаной торбой. Я даже в буфет сходить не могу, чтобы не чувствовать ваш тыл. Я что, на поводке?

Марк оторопело уставился на меня, словно я заговорила на древнем наречии драконов.

— Ты что, не видела, как этот Багровый на тебя смотрит?! — выпалил он. — Он тебя в клочья порвет, если мы отвернемся!

— Во-первых, — холодно парировала я, — я сама прекрасно умею рвать в клочья. Отец лично следил за моими тренировками. А во-вторых... — я перевела взгляд на Макара, — я не хочу, чтобы моя жизнь здесь свелась к осаде. Я хочу... пожить. Хотя бы немного.

Макар внимательно меня изучал. Его взгляд был тяжелым и проницающим.

— Твоё желание понятно, — произнес он наконец своим ровным тоном. — Однако переменная «Рей Багровый» вносит непредсказуемый фактор риска. Полное устранение наблюдения нерационально.

— Я и не прошу «полного устранения», — вздохнула я. — Я прощу... дистанцию. Не надо ходить за мной по пятам, как тени. Дайте мне самой дойти до аудитории. Пообедать без вашего взгляда. Поняли? Я не хочу быть «дочерью Теневого» или «сестрой Марка и Макара» для всех в этой академии. Я хочу быть просто Лилией.

Марк замялся. Он посмотрел на Макара, ища поддержки, но тот лишь слегка поднял бровь, предоставляя брату самому принять решение.

— Ладно, — с неохотой выдохнул Марк, проводя рукой по своим черным волосам. — Но если этот рыжий хоть пальцем тебя тронет...

— ...то я сама ему этот палец и откушу, — закончила я за него, и на моем лице наконец появилась легкая улыбка. — Спасибо.

Я сделала шаг вперед, намереваясь идти одной, но обернулась.

— И да... если отец спросит, вы все видели и контролировали ситуацию. С максимального расстояния.

Не дожидаясь ответа, я пошла по коридору, оставив их позади. Впервые за долгое время я чувствовала воздух вокруг себя, а не их защитную ауру. Это было пьяняще.

Где-то впереди, в толпе студентов, мелькнула рыжая голова. И на этот раз, когда его взгляд нашел меня, я не опустила глаза и не отвернулась. Я встретила его взгляд. Спокойно. Уверенно. Самостоятельно.

Так обрадовавшись своей свободе, я, не глядя под ноги, резко свернула за угол и столкнулась с кем-то небольшим и хрупким. Раздался легкий писк, и на пол посыпались тетради и ридер.

— П-прости, я не заметила! — одновременно выдохнули мы.

Передо мной стояла девушка с каштановыми волосами, собранными в небрежный хвостик, и большими карими глазами, полными испуга. Она выглядела как перепуганный кролик.

— Да пустяки, — успокоила я ее, тут же начиная помогать собирать разлетевшиеся листы. — Это я виновата, неслась сломя голову.

— Нет-нет, это я... — она запнулась, поднимая на меня взгляд, и ее глаза вдруг округлились еще больше, будто она увидела привидение. — Ты... ты Лиля Теневая?

Я невольно вздохнула внутри. Вот оно, начинается.

— Да, — кивнула я, пытаясь сделать свое выражение лица максимально дружелюбным.

— Ого, — выдохнула она, и испуг в ее глазах сменился чистым, неподдельным любопытством. — Я Дана. Дана Сильвер. Из стаи Серых. Приятно познакомиться.

Она произнесла это с такой искренностью, что у меня невольно дрогнуло сердце. Серые... нейтральный клан, не замешанный в вечных дрязгах Черных и Багровых. Простые волки.

— Взаимно, — улыбнулась я ей, и на этот раз улыбка вышла настоящей.

И тут ее взгляд скользнул за мою спину, и ее брови полезли к волосам.

— Ты... ты без братьев? Ого!

В ее голосе прозвучало такое неподдельное изумление, будто она увидела, как я иду по воде. Я рассмеялась.

— Да, представь себе. Они ненадолго отпустили поводок. Я наслаждаюсь моментом.

— Понятно, — Дана кивнула с таким видом, будто мы участницы некоего секретного заговора. Потом она огляделась и понизила голос. — А то они такие... внушительные. Всегда рядом. Как скала.

— Скала, которая иногда не дает дышать, — заметила я.

— Но которая и защищает, — добавила она, и в ее глазах мелькнула тень понимания. — У меня два старших брата. Правда, не таких... знаменитых. Но я знаю, каково это.

В этот момент я почувствовала нечто новое. Легкость. Простой, ни к чему не обязывающий разговор с девушкой, которая видела во мне не «белую волчицу Теневых», а просто другую студентку.

— Так ты куда? — спросила я, поднимая последнюю тетрадь и протягивая ей.

— На историю магических искусств, — ответила она, принимая тетрадь. — А ты?

— Туда же, кажется. Может, покажешь аудиторию? А то я в этих каменных джунглях еще не ориентируюсь.

Лицо Даны озарилось такой радостной улыбкой, что стало светло вокруг.

— Конечно! Пойдем, я знаю короткую дорогу через зимний сад. Там, правда, иногда наги со своими змеями тусуются, но они довольно мирные.

Дана спросила:

— Слушай, а ты как своих братьев отличаешь? Они же, если честно, как две капли воды. Ну, кроме того, что один вечно злой, а второй - будто робот.

Я рассмеялась. Вопрос был справедливым. Со стороны они и правда могли казаться клонами.

— О, это просто, если знать. Марк - правая бровь у него чуть-чуть приподнята, будто он постоянно чему-то удивляется или не верит. А еще у него маленький шрам над левой бровью, с тех пор как мы в десять лет пытались повторить трюк из боевика.

Я на мгновение замолчала, с теплотой вспоминая ту давнюю шалость.

— А Макар... у него родинка, совсем крошечная, под нижней губой. И когда он думает, он ее иногда касается пальцем. Со стороны это почти незаметно, но я-то знаю.

Я посмотрела на Дану и увидела, что она улыбается.

— А еще... Марк пахнет грозой и мокрой землей после дождя. А Макар — книгами, и запахом, как от работающего компьютера.

Дана покачала головой, впечатленная.

— Ну ты даешь. Это ж надо так их знать.

— Мы же стая, — пожала я плечами, как будто это было самым простым и очевидным объяснением в мире. — Это как дышать

Мы сели за свободную парту где-то в середине аудитории. Я с наслаждением выдохнула, чувствуя, как приятно просто сидеть с подругой, а не в окружении братского «охранного периметра». Но это счастье длилось ровно пять секунд. Прямо сзади нас скрипнули стулья. Я не оборачивалась. Мне не надо было. Дана, сидевшая напротив, подпрыгнула на месте, ее глаза снова стали круглыми от изумления.

Я тяжело выдохнула, поставила локти на стол и уронила голову на руки.

— Дана, — сказала я, не поднимая глаз. — Знакомься. Это Марк и Макар. Моя личная охрана и, по злому умыслу судьбы, мои братья.

Обернувшись, я увидела две абсолютно невозмутимые пары голубых глаз. Макар, сидевший прямо за мной, вежливо кивнул Дане.

— Макар Теневой, — представился он своим ровным, спокойным голосом. — Приятно познакомиться.

— Д-Дана Сильвер, — пролепетала она.

В этот момент Марк, сидевший за Даной, ловким движением подхватил с пола ее ручку, которую она, нервничая, уронила.

— Позвольте, — сказал он, его голос внезапно стал на октаву ниже и обрел бархатные нотки, которых я у него раньше не слышала. Он намеренно...

распушил хвост

! Нет, конечно, в человеческом облике хвоста не было, но вся его поза, взгляд, подача — это было чистейшей воды вольное исполнение.

Он протянул ей ручку, задерживая ее пальцы в своей ладони на долю секунды дольше необходимого, и поднес ее руку к своим губам, с легкостью чмокнув в костяшки пальцев.

— Осторожнее с вещами, мисс Сильвер.

Дана вспыхнула, как маков цвет, и, кажется, перестала дышать.

Я закатила глаза так, что чуть не увидела собственный затылок.

— Марк, — сказала я безжалостно. — Ты позер. И прекрати смущать мою подругу. Она не из нашего круга, она не знает, что за напускным шиком скрывается парень, который в детстве боялся темноты.

Марк тут же выпучил глаза на меня, а его томный взгляд сменился возмущенным.

— Лиля! Я тебя просил об этом не рассказывать!

Макар, не меняя выражения лица, тихо фыркнул. Дана, глядя на наше братско-сестринское противостояние, наконец расслабилась и тихо рассмеялась. Дверь в аудиторию открылась и на пороге появился Рей Багровый. Его взгляд сразу нашел меня, скользнул по Дане, а потом уперся в моих братьев, сидящих сзади. На его лице появилась та самая, наглая, оценивающая ухмылка.

Макар, следуя моему взгляду, повернул голову. Его глаза сузились на долю секунды.

— Переменная «Багровый» приближается, — тихо констатировал он.

Марк тут же забыл про свой провал перед Даной с боязнью темноты. Все его внимание было приковано к новому «противнику».

Багровый сел прямо передо мной. Обстановка накалилась до предела.

Рей Багровый мелко и быстро перебирал пальцами по парте, словно барабаня нетерпеливую дробь. Потом он развернулся ко мне всем корпусом:

— Ледышка, ты чего от меня бегаешь? — его голос был притворно-обиженным, но в зеленых глазах плясали чертики. — Я, может, просто пообщаться хочу. Подружиться.

За моей спиной я физически ощутила, как Марк напрягся, словно пружина. Даже воздух стал гуще. Я чувствовала на себе взгляд Макара, изучающего ситуацию.

Я медленно подняла на Рея глаза, сохраняя на лице маску полного безразличия.

— У меня уже есть друзья, — парировала я, кивнув в сторону Даны. — И, как правило, для дружбы не требуется нарушать личное пространство с настойчивостью мотылька, бьющегося о лампу.

Его ухмылка только стала шире.

— А я и не мотылек. Я — огонь. И знаешь, что бывает со льдом рядом с огнем?

— Превращается в лужу, — безразлично констатировал Макар сзади, не отрываясь от своего планшета. — Банально и негигиенично.

Рей на секунду сбился с ритма, бросив взгляд на Макара, но тут же восстановился.

— Ой, а у ледышки телохранители с чувством юмора. Мило.

— Это братья, — поправила его Дана неожиданно твердым голосом, осмелев под прикрытием Теневых. — И ей, кажется, не интересно.

Рей проигнорировал ее, как мелкую мошку. Его взгляд снова впился в меня.

— Ну так что, Теневая? Дашь шанс? Одна чашка кофе в буфете. Обещаю, буду паинькой.

Я вздохнула, делая вид, что это все невероятно утомительно, но внутри снова заиграло то самое предательское тепло, с которым я пока не знала, что делать.

— Ты не создан для роли «паиньки», Багровый. И даже нза кофе ты будешь похож на хищника у водопоя. Так что не трать свое обаяние. Оно, кстати, нуждается в доработке.

Я повернулась к Дане, демонстративно закончив разговор.

— Так о чем мы говорили? О практикуме?

Рей засмеялся — коротко, громко и без обиды.

— Нравишься ты мне, ледышка. Упрямая. Ладно, пока отступлю.

Он отвернулся от нашей парты

Марк тут же перевалился через свою:

— Видишь? Я же говорил! Наглец!

— Он просто пытается доминировать, — спокойно заметил Макар. — Классическое поведение альфа-особи в новой группе. Предсказуемо.

Я резко развернулась в кресле и тыкнула пальцем в грудь Марка, который все еще пылал негодованием.

— Марк, хватит! Со мной тут

дружить

никто не будет, — выпалила я, закатывая глаза. — Ты надоел. Меня так и подмывало сказать ему, что я сама разберусь. — Тебя слишком много, понял? Слишком. И в конце концов, — я сделала драматическую паузу, глядя ему прямо в глаза, — у меня же когда-нибудь появится муж. И что ты будешь делать? Сидеть у нас под кроватью с грозящим видом? Угомонись уже!

В аудитории на секунду воцарилась тишина. Дана смотрела на меня с восхищенным ужасом. Макар, сидевший сзади, беззвучно пошевелил губами, словно анализируя только что услышанное с математической точки зрения. Марк откинулся назад, словно от пощечины. Его возмущенное выражение сменилось на полное недоумение и даже... легкую растерянность. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли.

— Муж... — наконец выдавил он, будто это было ругательство. — Это... это вообще не обсуждается. И при чем тут это сейчас?

— При том, что ты ведешь себя, как мой личный цепной пес, а не как брат! — не унималась я, чувствуя, как накопившееся раздражение находит выход. — Я хочу сама решать, с кем мне пить кофе, с кем драться, а на кого не обращать внимания! И если однажды я решу, что какой-нибудь наглый рыжий засранец — это тот, с кем я хочу провести вечер, это будет

мой

выбор! Понял?

Сказав это вслух, я и сама немного опешила. Но отступать было некуда.

Макар, нарушая свое обычное молчание, тихо вставил:

— Логично. Твоя личная жизнь является твоим стратегическим активом. Мы можем лишь обеспечивать тактическое прикрытие, но не управление.

Марк перевел взгляд с меня на Макара, словно ища поддержки, но наткнулся лишь на холодную логику. Он тяжело вздохнул, провел рукой по лицу и сдался.

— Ладно. Ладно! Только... — он снова посмотрел на меня, и в его глазах читалась искренняя, хоть и гипертрофированная забота, — если он тебя хоть пальцем тронет...

— ...я сама разберусь, — твердо закончила я. — Спасибо, что беспокоишься. Но теперь — дистанция. Дай мне дышать.

Рей развернулся к нам, его лицо расплылось в самой наглой и довольной ухмылке, которую я только видела.

— Оооо, — протянул он с нескрываемым торжеством. — Так ты, выходит, согласна на чашку кофе? Ледышка, я тронут. И, вообще-то, — он сделал вид, что поправляет несуществующий галстук, — я не засранец. Я — «тот, с кем ты хочешь провести вечер». Звучит куда лучше, согласись.

Я почувствовала, как по моим щекам разливается горячая волна краски. Проклятие! Он все слышал! Каждое слово! Сзади раздался глухой, яростный рык Марка. Дана замерла с открытым ртом, переглядываясь между мной и Рейем с круглыми от шока глазами.

— Я... я не это имела в виду! — выпалила я, пытаясь вернуть себе хоть каплю достоинства.

— А по-моему, все было предельно ясно, — парировал Рей, его зеленые глаза весело сверкали. — Ты сказала: «Если я решу, что какой-нибудь наглый рыжий засранец — это тот, с кем я хочу провести вечер...» Я опущу эпитеты, но суть уловил. И, кстати, я не «какой-нибудь». Я конкретный. Рей Багровый. Будущеещее твоего вечера, если ты, конечно, не передумаешь.

В этот момент профессор у доски громко прокашлялся, призывая к тишине.

Рей, не отрывая от меня торжествующего взгляда, медленно вернулся на свое место.

Я опустила голову на учебник, желая, чтобы он поглотил меня целиком. Горящие уши и учащенное сердцебиение ясно давали понять — кулон справлялся с «зовом», но был бессилен против чистейшего, концентрированного смущения и... досады. Досады на саму себя.

Сзади доносилось тяжелое, гневное дыхание Марка. И тихий, ровный голос Макара:

— Психологическая атака. Эффективно. Раздражает.

Звонок прозвенел, словно сигнал к бегству. Я молниеносно схватила свои вещи, вцепилась в руку ошарашенной Даны и, не глядя по сторонам, рванула к выходу, оставляя позади и братьев, и этого невыносимого Рэя.

— Лиля, погоди! Куда мы? — задыхаясь, пыталась поспеть за мной Дана.

— Куда угодно! Лишь бы подальше! — выдохнула я, пробираясь сквозь толпу студентов.

Коридор казался лабиринтом, но сейчас он был моим спасением. Я слышала за спиной возмущенный возглас Марка и ровный голос Макара, что-то говорившего ему. Но я не оборачивалась. Я тащила Дану за собой, пока не свернула в какой-то тихий боковой проход, заставленный бюстами каких-то древних магов.

Прислонившись к холодной каменной стене, я наконец перевела дух. Сердце колотилось как сумасшедшее.

— Ох... — выдохнула Дана, поправляя сбившийся хвостик. Ее глаза все еще были круглыми. — Ну ты даешь... Я думала, Марк сейчас взорвется. А этот Рей... — она покачала головой, и на ее лице появилась смесь ужаса и восхищения. — Он безумный.

— Он наглый, самоуверенный идиот, — поправила я ее, закрывая глаза. — А я — полная дура, что повелась и наговорила лишнего.

— Зато честно, — хмыкнула Дана. — Мой старший брат, когда я сказала, что пойду на свидание с оборотнем-музыкантом, три дня ходил за мной по пятам и напевал траурные марши. Так что я понимаю. Но... — она посмотрела на меня с хитрой улыбкой, — «тот, с кем я хочу провести вечер»? Серьезно?

Я просто застонала в ответ, снова чувствуя, как краснею.

— Забудь, что ты это слышала. Это был порыв. Безумие. Больше этого не повторится.

— Конечно, конечно, — поддакнула Дана, но по ее лукавому взгляду было ясно, что она мне не верит. — Ладно, так куда теперь?

— Не важно, — махнула я рукой. — Главное, что мы одни. Без охраны и без... огненных идиотов.

Я выпрямилась, снова взяв себя в руки. Пусть этот день был одним сплошным испытанием. Но я все еще была на свободе. И намерена была этим пользоваться.

Глава 2. Свидание

После всех передряг перерыв на обед показался нам с Даной долгожданным оазисом. Мы почти бегом добрались до западного крыла — территории, отведенной под комнаты для студенток. Воздух здесь пах иначе — не старым камнем и пылью, а цветочными ароматизаторами, лаком для волос и чем-то уютным, по-домашнему сладким.

— Фух, пронесло, — выдохнула Дана, прислонившись к резной дубовой двери с табличкой «Сильвер». — Я уж думала, твой братец сейчас тут же появится с допросом.

— Не появится, — с некоторой долей надежды в голосе сказала я. — Я четко очертила границы. Девчачье крыло — святое. Даже Марк не сунется сюда без крайней необходимости.

Моя собственная комната была соседней с комнатой Даны. Я провела ключ-картой, и дверь бесшумно отъехала в сторону, впуская нас внутрь.

Комната была... пустой. Стандартная мебель, пустой стол, застеленная бежевым покрывалом кровать. Ни одной личной вещи. Мой чемодан стоял нетронутый в углу.

— Ого, — обвела взглядом помещение Дана. — А где же все твои... ну, штучки? Подушки, фотографии, всякие мелочи?

Я пожала плечами, скидывая пиджак

— Не успела еще разобрать. Да и... не знаю. Кажется слишком банальным — расставлять безделушки, как будто это надолго.

— Это надолго, Лиля. На целых три года, — мягко сказала Дана, подходя к окну. — И если ты хочешь чувствовать себя человеком, а не солдатом на посту, тебе стоит начать с малого. Хоть одну фотографию поставь.

Она была права. Я подошла к чемодану, щелкнула замками и откинула крышку. Сверху, аккуратно завернутая в мягкую ткань, лежала фоторамка. На ней — мы все. Я, лет десяти, с растрепанными белыми волосами и счастливой улыбкой на спине у отца в его человеческом облике. Мама, обнявшая его за талию, ее серебристые волосы смешались с его черными. А рядом — Марк и Макар, два угрюмых черных волчонка, которые в кадр попали явно против своей воли.

Я поставила рамку на прикроватную тумбочку. И комната мгновенно перестала быть безликой.

— Вот, совсем другое дело, — удовлетворенно кивнула Дана. — А теперь давай быстренько перекусим, а то я с голоду готова свой хвост съесть. У меня в комнате есть печенье, мама всунула.

Мы устроились на кровати, грызя шоколадное печенье, и болтали о пустяках — о строгой форме, о занудном профессоре политологии, о том, какие слухи ходят про вампиров из клуба фехтования. Это было... нормально. Просто. Так, как должно быть.

Вдруг мой телефон завибрировал. Сообщение. Не от братьев.

Неизвестный номер.

«Ледышка, насчет того кофе. Я не шутил. Буфет, 18:00. Буду ждать. Р.»

Я показываю экран Дане. Она закатывает глаза.

— Ого, уже и номер раздобыл. Настойчивый, ничего не скажешь. Пойдешь?

— Да, но позже, — твердо говорю я, откладывая телефон. — Пусть ждет. Мне нужно в библиотеку.

Дана поднимает бровь.

— В библиотеку? Серьезно? В первый же день?

— Ага, — киваю я, доедая печенье. — Мне нужно кое-что узнать о старых... семейных рецептах. Особенно о тех, что связаны с подавлением навязчивого внимания.

Я снова дотрагиваюсь до кулона на груди. Одна чашка кофе? Нет уж. Сначала — оружие. Потом — война.

Я попрощалась с Даной, пообещав встретиться позже на ужине, и отправилась в библиотеку. Трава в моем кулоне сама себя не заговорит, а ее запасы не вечны. Если я хочу сохранить свою независимость и ясность мысли, мне нужны были не только старые бабушкины рецепты, но и более глубокие знания.

Библиотека Академии «Предел» оказалась таким же грандиозным местом, как и все остальное. Бесконечные стеллажи из темного дерева уходили ввысь, к самым сводам, залитым мягким светом. Воздух был густым и пыльным, пах пергаментом, засохшими травами и временем.

Я прошла мимо отделов с историями кланов и теорией магии, направляясь в более специализированный сектор — «Травология». Мне повезло: в этот час здесь было почти безлюдно. Лишь пара студентов-нагов с шипением перелистывала какой-то огромный фолиант в дальнем углу.

Я стала изучать полки, отыскивая труды по волчьей фармакопее и обережной магии. Нужно было что-то сильное, но не привлекающее внимания. Что-то, что могло бы служить щитом не только против «зова», но и против этой наглой, земной уверенности, с которой Рей Багровый нарушал все мои границы.

«...смеси на основе полыни горькой и чертополоха известны свойством притуплять низменные инстинкты и обостренное восприятие чужой крови...» — бормотала я про себя, пробегая глазами по пожелтевшим страницам одного из манускриптов.

Мой взгляд скользил по полкам в поисках хоть какой то зацепки. Я наткнулась на интересный трактат. «О свойствах лунного камня и серебра в оберегах для особо чувствительных натур». Бабушка Ирина упоминала что-то подобное. Я потянулась за книгой, но она оказалась на самой верхней полке.

Я встала на цыпочки, но безуспешно. Вздохнув, я огляделась в поисках лесенки.

— Позвольте помочь, мисс Теневая? - и рука потянулась за книгой

Голос прозвучал прямо у меня за спиной — низкий, бархатный и до боли знакомый. Я вздрогнула и резко обернулась.

Рей Багровый стоял в двух шагах от меня, держа в руках мою книгу. На его лице играла та самая наглая ухмылка. Как он меня нашел?!

— Ты... — я не нашлась, что сказать.

— Я, — согласился он, протягивая мне фолиант. Его пальцы слегка коснулись моих, и по руке снова пробежала та самая предательская искра. — Вижу, наши интересы совпадают. Тоже увлекаешься травничеством? Или, — его взгляд скользнул по моему кулону, — ищешь способ усилить защиту?

Я выхватила книгу из его рук, прижимая ее к груди как щит.

— Это не твое дело, Багровый.

— А я и не лезу, — он поднял руки, но его глаза смеялись. — Просто показалось интересным. Такая хрупкая с виду ледышка, а копается в древних манускриптах. Что ты ищешь? Может, я помогу? В конце концов, у Багровых тоже есть свои... семейные рецепты.

Он сделал шаг ближе, и запах дыма и кожи снова окутал меня.

— Или ты боишься, что однажды твои травки перестанут действовать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я заставила себя выпрямиться и посмотреть ему прямо в глаза, игнорируя бешеный стук сердца.

— Я не боюсь ничего. И уж тем более — тебя. А теперь, если ты не против, у меня есть дела. Без твоей... помощи.

Я резко развернулась и пошла прочь, чувствуя его взгляд у себя в спине.

— Эй, а как же кофе? — окликнул он меня.

Я остановилась, но не обернулась.

— Ты ждал в буфете меня? — бросила я через плечо. — Жаль, что твое время ушло впустую.

— А я и не ждал, — его голос донесся с прежней наглой уверенностью. — Понял, что ледышка предпочитает более уединенную обстановку. Библиотека, например. Куда романтичнее, согласись?

Я сжала книгу так, что корешек затрещал. Этот человек был невыносим!

— Это не романтика, — сквозь зубы процедила я, наконец поворачиваясь к нему. — Это научное исследование. Которое не включает в себя тебя.

— О, включай, не включай, — он сделал еще несколько шагов в мою сторону. — Я уже в твоем исследовании. В качестве самого интересного экспоната.

Он остановился прямо передо мной, его зеленые глаза с вертикальными зрачками смотрели с вызовом.

— Так что насчет кофе? Без церемоний. Просто кофе.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как кулон на груди излучает спасительную прохладу.

— Послушай, Багровый...

— Рей, — поправил он.

— Багровый, — повторила я с упорством. — Я пришла сюда учиться. А не участвовать в твоих играх.

— А кто сказал, что это игра? — его голос внезапно потерял насмешливый оттенок и стал на удивление серьезным. — Может, я и правда просто хочу выпить с тобой кофе. Узнать, что за девушка скрывается за всем этим ледяным спокойствием и ядовитыми ответами.

Его слова застали меня врасплох. В его тоне не было привычной дерзости, только любопытство. Настоящее. Я смотрела на него, пытаясь найти подвох, но видел лишь открытый, пристальный взгляд. И в этот момент все мои подготовленные колкости застряли в горле.

Я выдохнула, чувствуя, как капитулирую, но вместе с тем и освобождаюсь от этого бесконечного преследования.

— Ладно, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Просто кофе. Один раз. И ты отстанешь от меня.

Его лицо озарилось победной ухмылкой, но в ней было что-то большее, чем просто торжество. Что-то вроде... удовлетворения.

— Идет, — кивнул он. — Завтра. После практикума по травам. Буфет.

— Буфет, — подтвердила я без особого энтузиазма.

— Не хмурься так, ледышка, — он снова заухмылялся. — Обещаю, буду паинькой. Ну, почти.

Он повернулся и ушел, оставив меня стоять среди стеллажей с драгоценной книгой в руках. Я потрогала кулон. Возможно, это была не самая блестящая моя идея. Возможно, это была огромная ошибка, но, по крайней мере, это был

мой

выбор.

Я села на лавку в коридоре, открыла книгу, отыскала нужный раздел и погрузилась в чтение, стараясь вытеснить из головы наглую ухмылку Багрового.

«...сочетание лунного камня и серебра не только усиливает барьерные свойства оберега, но и способствует ясности ума, ограждая носителя от внешних ментальных влияний и навязчивых чар...»

Я дотронулась до своего простого серебряного кулона. В нем не было лунного камня. Значит, есть куда расти. Значит, можно сделать защиту сильнее, непробиваемее. Чтобы никакой зов, никакое настойчивое внимание не могло прорваться сквозь него.

Достала телефон и быстро составила список необходимых материалов, который Макар с его педантичностью сможет раздобыть без лишних вопросов, потом снова уткнулась в книгу, выискивая рецепты приготовления обережной настойки для пропитки трав внутри кулона. Мысль о завтрашнем кофе вызывала противную дрожь в коленях. Но теперь у меня был план. Усилить защиту. Пройти это «свидание» как испытание. И доказать самой себе, что я все еще держу все под контролем.

Или, по крайней мере, сделаю все возможное, чтобы это выглядело именно так.

Пока я сидела, углубившись в изучение свойств лунного камня, я почувствовала знакомое, почти неслышное присутствие. Я не поднимала головы, когда Макар бесшумно занял место рядом со мной.

— Переменная «Багровый» проявляет аномальную активность в твоем радиусе, — тихо констатировал он, его глаза были прикованы к интерфейсу его планшета. — Частота случайных встреч превышает статистическую вероятность на 87%.

— Он не случайность, — выдохнула я, перелистывая страницу. — Он навязчивая идея на двух ногах.

— Согласен, — Макар кивнул. — Его поведение выходит за рамки стандартного флирта или проверки границ. Это целеустремленное преследование. — Он на секунду поднял на меня взгляд. — Ты согласилась на кофе. Стратегическая уступка для снижения напряжения или...?

— Отчаянная попытка заставить его отстать, — поправила я его. — И да, я знаю, что это, вероятно, имело обратный эффект.

— Вероятность обратного эффекта — 94%, — подтвердил Макар без тени эмоций. — Однако твое решение принято. Следовательно, требуется тактическое планирование. — Его пальцы замелькали над планшетом. — Я проанализировал расписание Багрового. Завтра после практикума по экономике у него свободное окно. Буфет будет заполнен на 60%. Оптимальное время для наблюдения и, при необходимости, вмешательства.

Я смотрела на него, чувствуя смесь благодарности и раздражения.

— Макар, я не собираюсь устраивать засаду. Это просто кофе.

— Нет ничего «просто» в контакте с представителем враждебного клана, проявляющим аномальный интерес, — возразил он. — Я буду находиться в секторе «А» буфета, в 15 метрах от вашего вероятного местоположения. Марк будет дежурить у восточного выхода.

Я закатила глаза.

— Выставление периметра? Серьезно?

— Это называется «страховка», — невозмутимо ответил он. — Отец настоял бы на том же. Мы обеспечим тебе пространство для маневра, но не оставим без прикрытия. — Он снова посмотрел на меня, и в его обычно холодных глазах мелькнула искра чего-то, что могло быть заботой. — Ты наша сестра. И стая защищает своих.

Я резко подняла голову и остановила его, прежде чем он успел раствориться в толпе..

— Макар, подожди.

Он замер, обернувшись ко мне. Его лицо, как обычно, было маской невозмутимости.

— Ты же понимаешь, — начала я, подбирая слова, — что я в том возрасте, когда буду дружить, встречаться с парнями... и всё прочее? Может, хватит уже этой... тотальной осады?

Макар внимательно посмотрел на меня, его аналитический взгляд, казалось, сканировал каждую черту моего лица.

— Понимаю, — ответил он наконец, и его голос прозвучал чуть мягче. — Это естественный биологический и социальный процесс. Однако, — он сделал небольшую паузу, — переменная «парень» и переменная «Рей Багровый, наследник враждебного клана, проявляющий аномальный интерес» — это данные с разной степенью угрозы. Мы не против твоей личной жизни, Лиля. Мы против конкретной угрозы.

Он шагнул немного ближе, понизив голос.

— Представь, что это не я и Марк. Представь, что это система безопасности. Она не мешает тебе жить в доме, но блокирует попытки взлома. Сейчас твой... интерес... выглядит как потенциальная уязвимость. Мы просто патчим дыру в защите.

Я вздохнула, сжимая переносицу. С его точки зрения это звучало безупречно логично. И чертовски раздражающе.

— Я не «уязвимость», я человек! И я хочу сама решать, кто представляет для меня угрозу, а кто — нет.

— И ты будешь это делать, — спокойно согласился он. — Мы лишь предоставим тебе разведданные. А решение всегда останется за тобой. Но стая не бросит своего члена в зоне повышенного риска без поддержки. Это не гиперопека. Это стратегия выживания.

С этими словами он кивнул и на этот раз окончательно исчез среди толпы.

Я осталась сидеть, обхватив голову руками. Они не отступят. Они никогда не отступят. Значит, мне придется научиться жить с их «системой безопасности», не сходя с ума. Или... найти способ обойти ее, когда это будет действительно необходимо.

Мысль была одновременно пугающей и... заманчивой. Я отнесла книгу в библиотеку и с планом в голове уверенно вышла в коридор.

Мысль о завтрашнем «свидании» под прицелом братьев вызывала у меня нервную дрожь. Это будет не разговор, а спектакль. Операция под кодовым названием «Кофе с врагом». Нет уж. Если уж идти на эту глупость, то только на своих условиях.

Я резко зостановилась. Пора действовать.Сердце бешено колотилось, но я старалась дышать ровно. Я нашла в истории сообщений тот самый неизвестный номер.

«Буфет. Сейчас. Или никогда.»

Я отправила сообщение и, не дожидаясь ответа, направилась в сторону столовой. По дороге я нащупала кулон. Он был прохладным и успокаивающим.

«Я все контролирую. Это мое решение»

.

Буфет в этот час был почти пуст. Лишь несколько студентов лениво допивали сок в дальних углах. Я выбрала столик у большого окна, выходящего в сад, и села, положив руки на колени, чтобы они не дрожали. Не прошло и двух минут, как в дверях появился он. Рей Багровый. Он был один, без своей рыжей свиты. Его взгляд мгновенно нашел меня, и на его лице промелькнуло искреннее удивление, быстро сменившееся все той же наглой ухмылкой. Он направился к моему столику.

— Не ожидал, что ледышка сдастся так быстро, — произнес он, опускаясь на стул напротив. Его зеленые глаза с вертикальными зрачками изучали меня с нескрываемым интересом. — Где твоя свита? Или они замаскировались под горшки с пальмами?

— Они не в курсе, — ровно ответила я. — И если ты кому-нибудь проболтаешься, особенно им, это кофе станет твоим последним.

Его брови поползли вверх.

— Секретное свидание? Еще лучше. Значит, ты не хочешь, чтобы о нас болтали. Это многое объясняет.

Официант, хмурясь, подошел к нашему столику. Рей заказал двойной эспрессо, я — капучино. Ощущение было сюрреалистичным: я, Лиля Теневая, сижу и пью кофе с наследником Багровых, пока мои братья планируют засаду на завтра.

Когда оициант ушел, Рей облокотился на стол, сократив дистанцию.

— Ну так что, Теневая? Раз уж мы тут тайком встретились, давай без игр. Почему согласилась? И почему именно сейчас?

Я посмотрела ему прямо в глаза, чувствуя, как кулон придает мне уверенности.

— Потому что завтра здесь будет не разговор, а цирк с моими братьями в главной роли. А я ненавижу цирк. Я решила сама посмотреть, что ты за фрукт, без лишних зрителей.

Его ухмылка смягчилась, в ней появилось что-то похожее на уважение.

— Прямолинейно. Мне нравится. — Он откинулся на спинку стула. — Ну так что? Каков вердикт? Опасный психопат или душка?

В этот момент официант принес наши заказы. Я взяла свою чашку, чувствуя исходящий от нее приятный жар.

— Пока что склоняюсь к варианту «назойливый, но не лишенный харизмы», — сказала я, прежде чем отпить глоток.

Рей громко рассмеялся, и этот смех был на удивление... естественным.

— Честно. А я думал, ты вообще не умеешь шутить, только язвить.

— Язвить — это защитный рефлекс, — призналась я, сама себе удивляясь. — Когда на тебя смотрят как на экспонат в музее, начинаешь либо кусаться, либо прятаться.

— Знакомое чувство, — его взгляд на секунду стал серьезным. — Когда ты наследник Альфы, от тебя все ждут либо взрыва, либо подчинения. Никто не хочет видеть просто человека.

В его словах прозвучала неожиданная нота понимания. Мы сидели молча несколько секунд, и это молчание было не напряженным, а... задумчивым.

— Так что насчет трав? — сменил он тему — Усиливаешь оборону? От меня?

Я улыбнулась за краем чашки.

— Может быть. А тебя это пугает?

— Ни в коем случае, — он покачал головой, и его глаза снова заискрились озорством. — Оборона только подогревает азарт. Но, честно? Мне куда интереснее та Лиля, что решила сама назначить время для кофе, чем та, что прячется за братьями и амулетами.

Я смотрела на него, на этого наглого, дерзкого и на удивление проницательного парня, и чувствовала, как каменная стена, которую я так тщательно выстраивала, дала первую трещину. Это было опасно. Но чертовски интересно.

—Так значит, ты почувствовала зов? Мм, ледышка?

Его вопрос повис в воздухе, острый и неумолимый, как коготь. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок, несмотря на тепло чашки в моих руках. Он смотрел на меня с хитрой ухмылкой, но в его глазах таилась та правда, которая нас связывала против моей воли.

Я медленно поставила чашку на блюдце, звенящая тишина казалась оглушительной. Кулон на груди внезапно показался холодным и бесполезным куском металла.

— Зов? — я сделала вид, что смотрю в окно, просто чтобы не встречаться с его взглядом. — Ты слишком много смотришь романтических фильмов, Багровый. В жизни все проще. Иногда людям... просто интересно пообщаться.

Он тихо рассмеялся, низкий и бархатный смех, который, казалось, вибрировал в самом воздухе.

— Интересно? — он покачал головой, его рыжие пряди упали на лоб. — Ледышка, мы не «просто люди». Мы волки. И между нами не бывает «просто интереса». Есть искра. Есть химия. Есть тот самый древний зов, от которого не спрятаться ни за какими травками и кулонами.

Он наклонился через стол, его голос стал тише, но от этого только интенсивнее.

— Я его почувствовал. У ворот. И я видел, как ты вздрогнула. Ты тоже его почувствовала. Так что давай без игр. Ты сидишь здесь не потому, что я «интересный». Ты здесь, потому что не можешь иначе. Как и я.

Я сжала пальцы под столом, чувствуя, как предательское тепло разливается по жилам, вопреки всем моим усилиям, вопреки кулону. Он был прав. Проклятый, наглый, но прав.

— Допустим, — тихо выдохнула я, наконец поднимая на него взгляд. В его зеленых глазах плясали чертики, но теперь я видела в них не только вызов, но и... признание. — Допустим, я что-то почувствовала. Это ничего не меняет.

— Меняет все, — парировал он, и его ухмылка смягчилась, стала почти... нежной. — Это значит, что это не просто мои причуды. Это нечто большее. И ты это знаешь.

Он отпил глоток эспрессо, не отрывая от меня взгляда.

— Так что, Ледышка? Готова признать, что твое ледяное сердце все-таки может растаять?

Я откинулась на спинку стула, создавая расстояние, и скрестила руки на груди. Его слова жгли, но я не позволила этому огню добраться до меня.

— Нет уж, — мои слова прозвучали четко и холодно, как удар льдинки о камень. — Я привыкла думать как человек, а не как волк. Я привыкла слушать свой разум, а не инстинкты. И мой разум говорит мне, что это — плохая идея.

Я посмотрела ему прямо в глаза, в эти зеленые, слишком уверенные в себе глаза.

— Ты можешь называть это зовом, искрой или судьбой. Я же называю это химической реакцией, осложненной многовековой враждой наших семей. И я не собираюсь строить свою жизнь на такой зыбкой почве.

Я сделала глоток кофе, давая ему понять, что разговор подходит к концу.

— Так что нет, Багровый. Мое сердце не растает. Оно просто научилось отличать жару от настоящего огня. А ты... ты пока что лишь искра. Которая может как разжечь пламя, так и потухнуть, не оставив и следа.

— Ну ты и острая на язык, колючка. Против зова не пойти, к 20 годам он усилится, ты же знаешь. Хочешь знать мое мнение: твоя внешняя оболочка меня более чем устраивает, волчица.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и значимые. Я резко поднялась, отодвинув стул.

— К двадцати годам многое может измениться. И я не из тех, кого можно загнать в угол, даже зовом. Запомни это.

Я развернулась и пошла прочь, оставив его за столом, но чувствуя, как его взгляд и произнесенное слово «волчица» жгут мне спину.

Я еще не успела дойти до выхода из буфета, как в кармане завибрировал телефон. Остановившись, я с предчувствием вынула его. Новое сообщение от того же номера.

Я открыла его. И застыла.

«А твоя попка очень аппетитная.»

Воздух вырвался из легких, словно от удара. Вся кровь отхлынула от лица, а затем прилила обратно, раскаленным стыдом и яростью. Это был не зов. Это было не восхищение «волчицей». Это был грязный, похабный комментарий.

Я медленно, очень медленно повернулась. Он все еще сидел за столиком, смотрел на меня с той же наглой ухмылкой и поднял свою чашку, как бы делая тост.

Я не стала ничего писать в ответ. Не стала кричать. Я подняла телефон, чтобы он видел, и одним движением пальца... заблокировала его номер. А затем, глядя ему прямо в глаза, медленно и четко подняла другую руку, показав средний палец. И он... рассмеялся. Громко, искренне, от всей души, словно это была самая смешная шутка на свете. Его смех гремел под сводами почти пустого буфета.

Я развернулась и вышла, пытаясь сохранить остатки достоинства, но его смех преследовал меня, впиваясь в спину. Я прошла всего несколько шагов по коридору, как теефон снова завибрировал.

Новый номер.

С ощущением надвигающейся паники я открыла сообщение.

«Ты колючка, но с классной попкой.»

Вместо ярости меня охватил холодный, трезвый ужас. Это не была игра. И это не закончится. Он не отстанет. Ни блокировка, ни оскорбления не имели значения. Он получал от этого удовольствие.

Дрожащими пальцами я заблокировала и этот номер. И продолжила идти, уже почти бегом, по бесконечным каменным коридорам, чувствуя, как стены смыкаются вокруг. Проклятый зов, проклятая академия, проклятый Рей Багровый.

Он думал, что флиртует. Но для меня это пахло охотой. И я только что поняла, что стала его добычей.

Я захлопнула дверь своей комнаты, прислонилась к ней спиной и попыталась отдышаться. Руки всё ещё дрожали. В ушах стоял этот его наглый хохот.

Не прошло и минуты, как в дверь постучали и послышался встревоженный голос Даны:

— Лиля? Ты там? Можно?

Я глубоко вздохнула, заставила себя отойти от двери и открыла её. Дана стояла на пороге, её глаза были круглыми от беспокойства.

— Ну, что? Как ты? — тут же выпалила она, заходя внутрь и оглядывая меня с ног до головы, словно ища повреждения. — Я видела, как ты вылетела из буфета, будто за тобой гонятся. И... я видела, как ты ему палец показала. Что случилось? Что он сделал?

Я снова закрыла дверь и, не в силах стоять, опустилась на край кровати.

— Он... — мой голос дрогнул. Я сжала кулаки. — Он послал мне пошлое сообщение. После того, как я ушла.

— Какое? — Дана села рядом, её лицо стало серьёзным.

Я молча протянула ей свой коммуникатор. Она прочитала, и её лицо исказилось от возмущения.

— Ох... Лиля...

— И это ещё не всё, — безжизненно добавила я. — Он послал второе. С другого номера. После того, как я заблокировала первый. Я... я не знаю, что делать. Он не отстанет.

Дана положила руку мне на плечо.

— Слушай, это уже не шутки. Нужно жаловаться. Декану. Охранке.

— Жаловаться? — я горько усмехнулась. — На наследника клана Багровых с Зовом? Ты действительно думаешь, что это что-то изменит?

— Но ты не должна с этим мириться!

— Я и не буду, — я выпрямилась, и в голосе снова появилась сталь. — Но я буду бороться по-своему. Не бежать с жалобами, а дать ему такой отпор, чтобы он сам отполз и слился.

Я посмотрела на свой заблокированный телефон, потом на Дану.

— Просто... будь на стороже, ладно? И... ни слова братьям. Они устроят тут бойню, и всё станет только хуже.

Дана с неохотой кивнула, но в её глазах читалось понимание.

— Хорошо. Твои правила. Но если он хоть раз ещё... я сама пойду и лично засуну ему в ботинок змею из террариума нагов.

Несмотря на всё, я сдавленно хмыкнула. В этой душной, опасной академии иметь подругу было бесценно.

Глава 3. Флирт

Следующий день был выходным. Солнце мягко освещало внутренний дворик Академии, студенты неспешно бродили по дорожкам или группами сидели на траве. Казалось бы, идиллия.

Но я сидела, выпрямив спину, на каменной скамье рядом с Даной и вязала. Казалось бы, безобидное, даже умиротворяющее занятие. Если бы не спицы — они были из закаленной стали и острее любого кинжала. И если бы не взгляд.

Я чувствовала его спиной. Тяжелый, пристальный, словно физическое давление между лопаток. Он стоял у арки на противоположной стороне двора, прислонившись к колонне, и не сводил с меня глаз. Он даже не пытался это скрыть. Он бесил. Бесил настолько, что каждый мускул в моем теле напрягся, требуя действия — либо наброситься, либо убежать. Но я не дам ему такого удовольствия. Я не стану ни бегать, ни нападать. Я буду сидеть здесь и вязать свой проклятый шарф, демонстрируя ледяное, абсолютное безразличие.

В поле моего зрения, у входа замерли Марк и Макар. Они видели и меня, и Рея. Марк сжимал и разжимал кулаки, его поза кричала о готовности к бою. Макар стоял неподвижно, его аналитический взгляд скользил между мной и Багровым, оценивая угрозу.

Я встретилась с Марком взглядом и едва заметно, но очень четко покачала головой.

Стоять.

Мой взгляд был острым, как мои спицы, и таким же стальным. Я видела, как он замер, колеблясь, но послушался. Они не подошли. Они наблюдали. Моя личная охрана на почтительной дистанции.

— Он не отводит взгляд уже полчаса, — прошептала Дана, делая вид, что читает книгу. — Это жутко. И... откровенно говоря, немного жалко. Похоже на щенка, которого не подзывают.

— Этот «щенок» может порвать горло, — безразлично ответила я, провязывая лицевую петлю. — И он не жалок. Он настойчив. И я не намерена становиться его игрушкой.

Я намеренно расслабила плечи и сделала вид, что полностью поглощена своим рукоделием. Пусть смотрит. Пусть стоит там весь день. Он не дождется ни слова, ни взгляда, ни какой-либо другой реакции, но внутри все кипело. Это была изматывающая война на истощение. И я дала себе слово — сдаться первой не смогу. Ни за что.

И тут он подошел.

Его тень упала на мои спицы, но я не подняла головы, продолжая вязать с преувеличенным вниманием. Он остановился прямо передо мной, перекрыв солнце.

— Колючка, ты сегодня вооружена, что ли? — его голос прозвучал с привычной наглой усмешкой, но в нем слышалась и нотка любопытства.

Только тогда я медленно подняла на него взгляд, сохраняя лицо абсолютно невозмутимым.

— Всегда, — ответила я ровным тоном, намеренно повернув стальную спицу в пальцах, чтобы она блеснула на солнце. — Опыт показал, что в этой академии это необходимо.

Сзади послышалось предупреждающее ворчание Марка. Рей бросил короткий взгляд в его сторону, и его ухмылка стала лишь шире.

— Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что ты умеешь вязать, — парировал он, его глаза скользнули по клубку пряжи. — А я-то думал, ты только ледяные взгляды метать обучена.

— Многогранность — моя сильная сторона, — не моргнув глазом, ответила я. — А твоя, как я вижу, — нарушать личные границы. Неужели в твоем клане не учили, что пристальный взгляд может быть расценен как угроза?

Он наклонился чуть ближе, игнорируя Дану, которая замерла с раскрытой книгой.

— У нас учат добиваться того, что хотим. А я, как ты уже могла заметить, очень хочу понять, что же скрывается за всеми этими колючками.

— Разочарование, — холодно отрезала я, снова опуская взгляд на вязание. — И, возможно, пара новых шрамов, если ты не научишься соблюдать дистанцию.

Он громко рассмеялся, и этот звук снова заставил меня внутренне содрогнуться.

— Обещания, обещания, ледышка. Ладно, не буду мешать твоему... рукоделию.

С этими словами он, наконец, отошел, но, отступая, его взгляд скользнул по стальным спицам в моих руках с явным одобрением. Как будто моя готовность к самозащите была для него не угрозой, а приглашением.

— Дан, я дойду до комнаты, — сказала я, резко вставая. — Посиди здесь, подожди, я быстро. А то нашу лавочку займут.

Я быстрым шагом направилась к выходу из дворика, стараясь не выглядеть бегущей, но стоило мне свернуть в безлюдный переход, ведущий к жилым крыльям, как я услышала за спиной быстрые, настойчивые шаги. Сердце упало. Я ускорилась. Шаги ускорились тоже. Я обернулась, чтобы посмотреть, и в тот же миг сильная рука схватила меня за плечо, развернула и впечатала в холодную каменную стену.

Передо мной был Рей. Его тело прижимало меня к стене, его руки уперлись в камень по бокам от моей головы, запирая меня в клетке из его рук. От него пахло дымом, солнцем и дикой, неукротимой силой. Его зеленые глаза пылали в полумраке коридора.

— Бегаешь от меня, колючка? — его голос был низким и густым, без следов насмешки. — Это нечестно. Я же предупреждал, что не отстану.

Я попыталась вырваться, но он даже не дрогнул. Его физическая сила была подавляющей.

— Отстань, Багровый, — прошипела я, глядя ему прямо в глаза, стараясь скрыть нарастающую панику. — И убери свои лапы, пока я не начала кричать.

— Кричи, — бросил он вызов, его лицо было так близко, что я чувствовала его дыхание на своей коже. — Соберется толпа. Увидят нас вот так. Подумают, боги знают что. Тебе это надо?

Он был прав. Проклятый, но прав. Скандал был мне не нужен.

— Что тебе от меня надо? — выдохнула я, прекращая борьбу, но не ослабляя взгляд.

— Перестань притворяться, что меня не существует, — его голос стал тише, но от этого только интенсивнее. — Ты чувствуешь то же, что и я. Этот зов между нами. Ты можешь обвешаться амулетами с головы до ног, Лиля, но ты не сможешь его отрицать вечно, ты моя Луна.

Он наклонился еще ближе, его губы почти касались моего уха.

— Я не отступлю, — прошептал он, и его слова, горячие и влажные, обожгли мне ухо.

В тот же миг сработал не разум, а что-то древнее, инстинктивное. Мамины рассказы о том, как она впервые поставила на место отца, вспыхнули в памяти яркой картинкой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не стала отталкивать его руками. Вместо этого я резко согнула колено и со всего размаху, сконцентрировав в движении всю свою ярость, унижение и желание вырваться, зарядила ему прямо по яицам. Жесткий, глухой удар. Воздух с шипением вырвался из его легких. Наглое выражение с его лица мгновенно смылось, сменившись гримасой чистой, немой агонии. Он непроизвольно согнулся, хватаясь за пострадавшее место, и его руки, державшие меня в заточении, ослабли.

«Прям как мама, когда-то папе»

, — с лихой, торжествующей ухмылкой пронеслось у меня в голове.

Я не стала дожидаться, пока он опомнится. Резко выскользнув из образовавшегося зазора, я бросилась прочь по коридору, не оглядываясь. Его хриплый, прерывистый стон был самой сладкой музыкой, которую я слышала за последние дни. Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и прислонилась к ней, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось как бешеное, но на губах играла победоносная улыбка. Это было рискованно. Это могло повлечь за собой ужасные последствия.

Но это того стоило. Хотя бы ради того, чтобы стереть с его лица эту самоуверенную ухмылку. Теперь он знал - со мной шутки плохи. И никакой «зов» не заставит меня терпеть подобное обращение.

Я замерла у двери, прислушиваясь к его шагам. Он подошел вплотную. Я почти физически ощущала его присутствие по ту сторону дерева.

И тогда он тихо, но абсолютно четко, так, чтобы я наверняка услышала, произнес:

— Колючка... вообще-то, мои яйца еще нужны будут ... тебе. Нам еще наследников делать.

Вместо того чтобы взбеситься, я почувствовала, как по моей спине пробежал смешок. Наглый, безнадежный, признающий его дерзость. Он не сдавался. Он даже не думал сдаваться. Получив удар ниже пояса, он нашел способ парировать, еще больше обострив эту игру. Я не ответила. Не стала кричать или хлопать дверью. Я просто отошла от нее и упала на кровать, закрыв лицо руками. Это была война на истощение. И мой противник, казалось, обладал бесконечными запасами наглости и изобретательности.

Я лежала, глядя в потолок и пытаясь прийти в себя после его слов, как на комнике снова завибрировал экран. С предчувствием я посмотрела на него.

Новый номер.

Я провела пальцем, уже зная, чьего нового «подвига» ожидать. И застыла.

Он прислал фото. Не похабное, не откровенное. Просто... фото. Он стоял, видимо, в своей комнате, спиной к камере, и оглядывался через плечо. Снимок захватил рельефные мышцы спины и плеч, уходящие в узкие бедра.

И подпись:

«Чтобы ты знала, с чем имеешь дело. Ты чуть не лишила нас будущих волчат.»

Я выронила комник на одеяло, словно он обжег мне пальцы. Боги. Этот... этот

идиот

! Сначала похабщина, теперь... демонстрация товара лицом? Я не хотела, но мой взгляд снова прилип к экрану. Он был строен. Силен. В его позе читалась та же дикая, неукротимая энергия, что и в нем самом. Проклятый выскочка. Проклятый Багровый.

Я с силой ткнула в экран, блокируя и этот номер, и швырнула телефон в дальний угол кровати. Но образ — этот образ его спины, освещенной мягким светом, и дерзкой, хищной ухмылки — уже врезался в память. Я лежала несколько минут, пытаясь выбросить образ из головы, но он упрямо всплывал перед глазами. С негодованием я подняла телефон и снова зашла в заблокированную переписку. Фото все еще было там.

Ну да,

— с неохотой признала я про себя, внимательно изучая снимок.

Спина ничего такая. Накачанный.

Мускулатура была проработанной, рельефной, но без лишней громоздкости — сила хищника, а не качка.

По виду не намного меньше, чем у моего отца.

Это осознание заставило меня слегка вздрогнуть. Сравнивать его с отцом... это было уже на грани предательства. Но отрицать очевидное было глупо. В нем была та же первобытная мощь, та же физическая уверенность, что и у Альфы нашего клана. Только выражена она была по-другому — не через сдержанную власть, а через готовность взорваться в любой момент. Я с силой ткнула в экран, окончательно удаляя переписку, и снова отбросила телефон. Но было поздно. Семя сомнения было посажено. Он был не просто наглым щенком. Он был сильным, целеустремленным противником.

Сообщение всплыло на экране, как приговор.

«Колючка, я вижу, что ты онлайн.»

От этого простого предложения по коже побежали мурашки. Он следил. Он видел, что я зашла в переписку, увидела его фото. И теперь использовал это, чтобы снова вывести меня из равновесия. Это была психологическая игра, и он играл в нее мастерски.

Я замерла, не в силах оторвать взгляд от экрана. Что ему нужно? Усмехнуться? Спросить мое мнение о своем «товаре»?

Следующее сообщение пришло почти мгновенно.

«Расслабься. Я не буду присылать тебе больше... фотографий. Пока что.»

Я чувствовала, как по щекам разливается краска. Он читал мои мысли, как открытую книгу.

«Просто кофе. Один раз. Без братьев. Без угроз. Без похабщины. Просто... поговорим. Как два человека, а не как наследники враждующих кланов.»

Я сжала телефон так, что стекло затрещало под пальцами. Это была новая тактика. Более тонкая. Более опасная. Он играл на моем самом большом желании — быть просто Лилей, а не Теневой. На моей усталости от постоянной осады. И это было чертовски гениально.

Я медленно выдохнула. А потом, почти против своей воли, мои пальцы поползли по клавиатуре.

«Один кофе уже был.»

Ответ пришел мгновенно.

«Тот был внеплановый. Я имею в виду официальное перемирие. Со всеми правилами.»

Я невольно хмыкнула.

«Какие правила?»

— отправила я, сама не веря, что ведусь на это.

«Правило первое: никаких упоминаний о б этом инциденте. Правило второе: никаких личных оскорблений. Правило третье: если после кофе ты скажешь «до свидания» и уйдешь, я не пойду за тобой и не буду приставать неделю. Честное слово Багрового.»

Неделя спокойствия. Это звучало как рай. И как самая хитрая ловушка на свете.

Я закрыла глаза, чувствуя, как сердце колотится в груди. Это была ужасная идея. Самая ужасная из всех.

«Ладно, — отправила я, прежде чем передумать. — Один кофе. По твоим правилам. »

Сообщение пришло мгновенно, и от него у меня перехватило дыхание. Всего два слова.

«Моя Лилия.»

Не «колючка». Не «Теневая».

«Моя Лилия»

.

Я не ответила. Не могла. Я просто сидела и смотрела на эти два слова, чувствуя, как они прожигают экран. В них была вся его суть — наглая, неукротимая, раздражающая и... чертовски притягательная. Он не слал больше сообщений. Он сказал все, что хотел. И поставил точку, оставив меня наедине с хаосом в собственной голове. Я откинулась на подушки, уставившись в потолок. «Моя Лилия». Так никто никогда меня не называл. Так никто никогда на меня не смотрел — не как на диковинку или угрозу, а как на вызов, который он намерен принять.

И все-таки я написала. Пальцы дрожали, но я вывела каждую букву четко и холодно:

«Я не твоя. И никогда не буду.»

Я ждала его ответа, внутренне готовясь к новой словесной дуэли, к очередному «посмотрим» или «мы еще поспорим». Но новый текст, появившийся на экране, заставил кровь броситься мне в щеки по совершенно иной причине.

«Фото понравилось? Или прислать вид спереди?»

Я издала звук, нечто среднее между вздохом и стоном, и уронила телефон на одеяло. Этот... этот

неисправимый

кретин! Только что между нами промелькнула какая-то почти что... хрупкая надежда на мир. А он все снова сводил к этому. К грубому, настойчивому флирту, который больше походил на то, что он метит территорию. Все те сложные, противоречивые чувства, что клокотали во мне секунду назад, мгновенно испарились, замениившись знакомым раздражением. Он не хотел «просто поговорить». Он хотел победить. Любым путем.

Я схватила телефон, мои пальцы летали по экрану.

«Твое фото вызывает только один вопрос: в вашем клане что, зеркал не существует? Или тебе просто некому сказать, что самовлюбленность — это не черта характера, а диагноз? Сохрани свой «вид спереди» для кого-нибудь другого. Мне и вида сзади было достаточно, чтобы оценить весь масштаб трагедии.»

Я отправила сообщение и тут же заблокировала этот номер, с наслаждением представляя, как он корчится от смеха или ярости — неважно. Главное, что я снова обрела почву под ногами. Он был не загадкой. Он был проблемой. А с проблемами я знала, как справляться — метко и без сожалений.

Ответ пришел с нового номера почти мгновенно, словно он был готов к этому.

«Оооо, даже оценила вид сзади? Прогресс, ледышка, прогресс! Уже рассматриваешь меня со всех ракурсов.»

Я застонала, вцепившись в волосы. Это была бездонная яма. Бездонная яма наглости, самовлюбленности и неуязвимого самомнения. Неважно, что ты бросаешь в него — оскорбления, колкости, коленки в пах — все это он ловит, превращает в комплимент и швыряет обратно. Он был как вирус, против которого не было антидота. И с каждым таким обменом сообщениями он не отдалялся, а, кажется, лишь глубже въедался в мою жизнь.

Я не стала отвечать. Не стала блокировать номер. Я просто выключила телефон и швырнула его в самый дальний угол комнаты.

Но было поздно. Он уже был в моей голове. И, по всей видимости, собирался там остаться.

Глава 4. Взрыв

На следующее утро я проснулась с тяжестью в голове и одним навязчивым вопросом: сколько еще номеров у этого маньяка? В столовой я сидела, уткнувшись в тарелку с овсянкой, и краем глаза следила за входом. К счастью, рыжих пятен в поле зрения не наблюдалось.

После завтрака раздался легкий стук в дверь. Я открыла и увидела Дану с двумя бумажными стаканчиками с капучино.

— Держи, — она протянула один мне. — Для бодрости. Ты вчера выглядела как после битвы с драконом.

— Спасибо, — я с благодарностью приняла стаканчик. — Дракон был... особенным.

Мы вместе пошли на биологию. Коридоры были полны студентов, и я невольно напряглась, готовясь в любой момент увидеть его, но его нигде не было. Возможно, он спал или придумывал новые способы меня достать.

Аудитория биологии была просторной и светлой, пахла формалином и засушенными травами. Мы с Даной сели на свои места. Я старалась сосредоточиться на лекции о регенеративных способностях оборотней, но мысли упрямо возвращались к вчерашнему вечеру. К его фото. К его словам. К тому, как легко он выводил меня из себя.

И тут дверь в аудиторию скрипнула. Я невольно подняла взгляд, и сердце на мгновение замерло.

В аудиторию вошел Рей. Он был один. Его взгляд скользнул по рядам, нашел меня, и на его лице появилась та самая, знакомая, наглая ухмылка, но он не направился ко мне. Он прошел к своему месту в другом конце зала, сел и... достал учебник. Он не смотрел на меня. Не строил рожи. Не пытался что-то сказать. Он просто сидел и делал вид, что слушает лекцию.

И это было... странно. И гораздо более тревожно, чем все его предыдущие выходки. Что он задумал?

Я поглядывала на него украдкой, не понимая, но остро ощущая, что он что-то задумал. Эта внезапная сдержанность была неестественной. Не в его стиле. Он не мог просто сидеть и слушать о регенерации тканей, когда в нескольких метрах от него сидела я. Это была тактика. И я должна была выяснить какая. Он не смотрел в мою сторону совсем. Его поза была расслабленной, он даже что-то конспектировал, но я видела легкое напряжение в его спине, уголок его рта был чуть поджат, словно он сдерживал улыбку. Он знал, что я смотрю. Он чувствовал мое внимание и наслаждался им.

«Чего ты добиваешься, Багровый?» — пронеслось у меня в голове. Ты хочешь, чтобы я первая заговорила? Чтобы спросила, в чем подвох?

Нет уж.

Я с силой перевела взгляд на профессора и заставила себя вникнуть в лекцию. Я не буду пялиться на него. Не буду показывать, что его тихая игра меня бесит и выводит из равновесия еще больше, чем его обычные наскоки, но периферией зрения я все равно видела его. Каждый его вздох, каждое движение отзывалось во мне напряженным эхом. Он вкладывал всю свою энергию в то, чтобы

не

смотреть на меня. И от этого его присутствие в аудитории ощущалось в десять раз сильнее. Когда прозвенел звонок, он вышел одним из первых, даже не бросив взгляд в мою сторону. Но, проходя мимо моего стола, его палец легким, почти неощутимым движением скользнул по краю столешницы. Мимолетное прикосновение. Случайность? Вряд ли.

Я сидела, глядя ему вслед с каменным лицом, но внутри все клокотало. Он сменил тактику. Игра стала тоньше. И я поняла, возможно это самая опасная фаза войны, потому что теперь, чтобы победить, мне нужно было понять его следующий ход. А для этого... придется наблюдать за ним еще пристальнее. Я бросила Дане, что пойду в библиотеку, и, стараясь не привлекать внимания братьев, быстро, но не бегом, двинулась за ним. Он шел неспеша, словно давая мне время догнать, в сторону дальнего крыла. Здесь было пустынно, лишь изредка попадались преподаватели, погруженные в свои мысли. Воздух пах старыми книгами и пылью.

Он завернул за поворот. Я прибавила шаг, подбираясь ближе, сердце колотилось где-то в горле. И в тот миг, когда я достигла угла, из ниши резко вырвалась рука, схватила меня за запястье и с силой втянула в боковой коридор, впечатав в холодную стену.

— Опять? — выдохнула я, не пытаясь вырваться, глядя на него с фальшивым безразличием. — У тебя, я смотрю, явный фетиш на стены и темные углы, Багровый.

Он стоял близко, слишком близко, снова загораживая мне путь. Но на этот раз в его ухмылке не было прежней дерзости. Она была... сосредоточенной.

— А у тебя — фетиш следовать за мной в безлюдные места, ледышка, — парировал он, его голос был тише обычного. — Что, скучно стало без моих сообщений?

— Я просто хотела узнать, куда это ты пробираешься, — ответила я, поднимая подбородок. — Планируешь что-то противозаконное?

— Возможно, — он наклонился чуть ближе, и его дыхание снова обожгло мою кожу. — А ты что, переживаешь? Или... ревнуешь?

Я заставила себя рассмеяться, но звук вышел неестественным.

— Мечтай. Мне просто нужно знать, где находится главная угроза моей безопасности.

— Главная угроза твоей безопасности, — он медленно провел пальцем по моему запястью, и по коже побежали мурашки, — это ты сама, потому что ты идешь на поводу у своего любопытства, а любопытство, как известно, губит не только кошек, но и белых волчиц.

Его слова задели за живое. Он был прав. Я сама полезла в эту ловушку.

— Что тебе нужно, Рей? — спросила я, сбрасывая с себя его прикосновение. — Чего ты добиваешься всей этой... игрой?

Он отступил на шаг, и его ухмылка сменилась странной улыбкой.

— Я уже сказал. Хочу понять, что скрывается за льдом. А для этого лед нужно растопить. Любыми способами.

Он приблизился так близко, что его губы почти касались моей шеи, и я почувствовала, как по коже побежали мурашки. Затем он медленно выдохнул — теплая струя воздуха обожгла чувствительную кожу у самого уха.

— Для начала можно и так вот, — прошептал он, и его низкий, бархатный голос, казалось, вибрировал у меня в костях.

Это было не грубо. Не похабно. Это было... интимно. Невыносимо интимно. И чертовски эффективно. Все мое тело взорвалось противоречивыми сигналами: леденящий ужас смешивался с пьянящим возбуждением, а ярость — с предательским трепетом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я отшатнулась, прижимаясь к стене, пытаясь отдышаться.

— Не смей... — мой голос дрогнул, выдавая все мое смятение.

Он отступил на шаг, и в его зеленых глазах плясали чертики, но теперь в них читалось не только торжество, но и какое-то странное понимание.

— Боишься, что тебе понравится, ледышка?

Я не ответила. Я не могла. Я просто смотрела на него, чувствуя, как горит шея, куда он только что дышал. Рэй схватил мою руку и с силой прижал ее к своей груди. Вторую он зафиксировал у меня над головой, вжимая меня в стену еще сильнее. Я почувствовала под ладонью бешеный стук его сердца, ритм которого совпадал с моим собственным. Его тело было твердым и горячим, как раскаленный металл.

— Отпусти, — прошипела я, пытаясь вырваться, но его хватка была железной.

— Ты сама пришла, — его голос был низким и густым, без тени насмешки. — Ты хотела знать, чего я добиваюсь. Вот мой ответ.

И тогда он начал медленно вести мою руку, все еще прижатую к его груди, вниз. Ладонь скользила по рельефу мышц, ощущая каждое напряжение, каждый жесткий изгиб его тела. Это было не просто прикосновение. Это было насильственное знакомство с его физической сутью, с той силой, которую он так легко демонстрировал.

— Чувствуешь? — его дыхание снова обожгло мое ухо. — Это не игра, Лиля. Это то, что ты отрицаешь. И то, что я не позволю тебе забыть.

Он довел мою руку до пояса и остановился, его пальцы все еще сжимали мое запястье, не давая отдернуть ладонь. Я чувствовала жар его кожи сквозь тонкую ткань рубашки, напряженные мышцы живота. Стыд, ярость и что-то темное и запретное, боролись во мне.

Я зажмурилась, пытаясь отключиться, но образ его торса, который он прислал, вспыхнул перед глазами, теперь оживший под моими пальцами.

— Я тебя ненавижу, — выдохнула я, и в моем голосе не было ни капли убедительности.

Он тихо рассмеялся, и это был звук его торжества .

— Вранье, ледышка. Ты не ненавидишь. Ты боишься. Боишься того, что происходит между нами. И я не отступлю, пока ты не признаешь это и не позволишь этому случиться.

Он отпустил мои руки и отступил, оставив меня прислонившейся к стене, дрожащей и с разумом, полным хаоса. Он не изнасиловал меня. Он не ударил. Он просто заставил прикоснуться. И это было страшнее любой грубой силы. Рэй повернулся и ушел, оставив меня в пустом коридоре с одним осознанием: границы были не просто нарушены.

Я стояла, все еще прислонившись к стене, пытаясь перевести дух и осмыслить произошедшее. Воздух в пустом коридоре казался густым и тяжелым, пропитанным его запахом и моим смятением. И тут в кармане завибрировал телефон.

С предчувствием нового удара я вынула его. Сообщение было с очередного нового номера.

«Ты меня потрогала. А вот я — нет. Не честно, ледышка.»

Прочитав это, я не почувствовала ни ярости, ни смущения. Вместо этого во мне что-то щелкнуло. Холодная, острая ясность накрыла с головой. Он думал, что держит ситуацию под контролем. Что он диктует правила. Что я - его растерянная добыча, которая уже у него в руках.

Ошибаешься, Багровый.

Мои пальцы сами потянулись к экрану. Я не думала, я действовала на инстинктах, более древних, чем его игры.

Я включила фронтальную камеру. Я не улыбалась. Мое лицо было спокойным, взгляд — прямым и вызывающим. Я сделала селфи, на котором было видно мое плечо, шею и часть языка, облизывавшего губу.

Я отправила фотографию. Без подписи.

Пусть теперь он сидит и гадает, что это было. Вызов? Насмешка? Или... приглашение?

Игра только началась. И я только что перехватила инициативу.

Не прошло и минуты, как из-за поворота с грохотом вылетел он. Рей. Его лицо было искажено не яростью, а чем-то более диким и первобытным. Глаза горели ярким зеленым огнем, зрачки сузились в две опасные щели. Он дышал тяжело, словно пробежал марафон, а его пальцы были сжаты в белые кулаки.

— Что это было? — его голос был не криком, а низким, рычащим звуком, который, казалось, исходил из самой глубины его груди.

Он снова загнал меня в стену, но на этот раз его тело прижалось ко мне всем весом, лишая воздуха и пространства. В его позе не было прежней игривой агрессии — только чистая, неконтролируемая реакция.

— Что это было, Лиля? — повторил он, и его пальцы впились мне в плечи.

Я заставила себя улыбнуться, хотя внутри все дрожало. Я нашла его слабое место. Его контроль был иллюзией. Одно мое фото, один намек — и он разлетелся в щепки.

— Обратная связь, — тихо ответила я, глядя ему прямо в его горящие глаза. — Ты же хотел растопить лед? Ну вот. Первая капля. Не нравится, когда игра идет по твоим же правилам, но против тебя?

Он издал звук, похожий на рык, и его лоб уперся в мой.

— Ты играешь с огнем, — прошипел он, и его дыхание обжигало мои губы.

— А ты — со льдом, — парировала я, не отводя взгляда. — И, как видишь, он может быть очень и очень острым.

Мы стояли так, замершие в немом противостоянии, два заряда, готовые взорваться. И впервые я почувствовала не страх, а власть. Власть над ним. Власть над этой безумной, опасной игрой. И это было самой пьянящей и самой страшной мыслью из всех.

Я вырвалась из его капкана, сделав резкое движение, но он не отпустил мою руку. Наоборот, он дернул меня к себе с такой силой, что я влетела в него, и он снова вжал меня в стену своим телом. Яростным, напряженным, дрожащим и я четко поняла, что у него на уме. Жесткий, уверенный бугор уперся мне в низ живота, и я издала короткий, непроизвольный писк, который тут же застрял в горле от шока.

— Вот видишь? — его голос был хриплым, срывшимся на низкий шепот. Он не пытался это скрыть. Наоборот, он прижался ко мне еще сильнее, заставляя меня чувствовать каждый его сантиметр. — Вот что ты со мной делаешь, ледышка. Одним фото. Одним взглядом. Ты думаешь, это игра? Для меня это давно не игра.

Я замерла, не в силах пошевелиться, не в силах оттолкнуть его. Его возбуждение было таким откровенным, таким животным и... таким честным. В нем не было фальши. Только голое, неприкрытое желание, которое он больше не мог и не хотел сдерживать.

— Отпусти, — прошептала я, но в моем голосе не было прежней силы. Была только растерянность.

— Не могу, — он прошептал мне в губы, и его дыхание смешалось с моим. — И ты не хочешь этого. Признайся. Хоть на секунду. Признай, что ты тоже это чувствуешь.

Его рука скользнула с моего запястья на талию, прижимая меня еще ближе. И я... я не сопротивлялась. Я чувствовала жар, исходящий от него, слышала его учащенное дыхание, и мое собственное тело отзывалось на это предательским трепетом. Это было опасно. Это было безумие. Но в этот момент, прижатая к стене его телом, с его желанием, впивающимся в меня, я не могла думать ни о чем другом.

— Мой член на пределе, Лиля.

Он не двигался, давая мне осознать это. Давая мне почувствовать всю мощь его напряжения, его готовности. Воздух вокруг нас сгустился, наполнившись невысказанным обещанием и грубой, животной правдой. Я зажмурилась, пытаясь найти в себе гнев, отвращение, что угодно... но находила только ответный огонь, ползущий по жилам. Его откровенность разоружала. В ней не было места играм или манипуляциям. Только чистая, неудержимая потребность быть рядом со своей парой

— Я... — мой голос сорвался. Что я могла сказать? «Нет»? Это была бы ложь. «Да»? Это было бы безумием.

Он почувствовал мое смятение. Его рука на моей талии сжалась сильнее, не причиняя боли, но и не оставляя шансов на отступление.

— Скажи «нет», — прошептал он, его губы коснулись моей кожи у виска. — Скажи, и я отпущу. Но если не скажешь... — он не договорил, но его тело, прижатое к моему, закончило фразу за него.

Я открыла глаза и встретилась с его взглядом. В его зеленых глазах бушевала война — между желанием и последними остатками контроля, которые он готов был отбросить по моему слову.

Непроизвольно. Совершенно непроизвольно, против моей воли, предательская слеза скатилась по щеке и упала на его руку, все еще сжимавшую мое запястье. Он увидел. Его пылающий взгляд застыл на влажном следе, и что-то в нем переломилось. Ярость, желание, напряжение — все разом схлынуло, сменившись шоком, а затем... стремительным отступлением.

Он резко отпустил меня и отшатнулся, как от огня. Его лицо исказилось от какой-то внутренней боли.

— Черт! — это слово прозвучало не как ругань, а как стон. С размаху, всей своей силой, он ударил кулаком по каменной стене рядом со мной. Глухой, костный хруст, крошащийся камень. Он даже не вздрогнул.

Затем, не глядя на меня, он резко развернулся и зашагал прочь. Его уход был не прежним, уверенным отступлением хищника. Это было бегство. Я осталась стоять у стены, прислонившись к холодному камню, все еще чувствуя жар его тела и влагу от своей же слезы на щеке. Воздух снова зазвенел тишиной, но теперь она была другой. Насыщенной болью, стыдом и горьким осознанием того, что мы оба зашли слишком далеко. Я поняла одну простую вещь: мы оба проиграли эту битву.

Я сглотнула ком в горле, заставила дыхание выровняться и, не оглядываясь, пошла к себе в комнату. Камни под ногами казались ватными, а в ушах все еще стоял тот самый оглушительный хруст его кулака о стену. Встретив по пути братьев, я коротко бросила, что не очень себя чувствую, и возьму больничный от пар. Марк тут же насторожился, его взгляд стал подозрительным, но Макар, изучив мое бледное лицо, лишь кивнул и мягко отвел брата в сторону. На следующий день я не пошла на пары. И через день тоже. Я отключила телефон, отгородившись от всего мира. Эти дни я провела в своей комнате, пытаясь прийти в себя. События в том коридоре проигрывались в голове снова и снова, как заевшая пластинка. Его ярость. Его желание. Мое желание. Мои слезы. Его отступление.

Это была не просто стычка. Это было землетрясение, которое обнажило все те трещины, что я так тщательно замазывала холодностью и колкостями. Подо льдом оказался не камень, а вулкан. И его извержение едва не сожгло нас обоих. Я понимала, что не могу сидеть в этой комнате вечно. Но мысль о том, чтобы снова выйти туда, встретиться с ним, видеть его взгляд... она вызывала тошнотворную дрожь. Не из-за страха перед ним. А из-за страха перед самой собой. Перед той частью меня, которая не сказала «нет».

Глава 5. Встреча

Вечером, когда шум в коридорах утих и академия погрузилась в сонную тишину, я не выдержала четырех стен. Мне нужно было движение, пространство. Ноги сами понесли меня по знакомым маршрутам и, как заколдованные, привели в тот самый, проклятый коридор в дальнем крыле.

И он был там.

Стоял спиной ко мне, у той же стены, опершись на нее ладонью как раз над тем местом, где осталась вмятина от его удара. Услышав мои шаги, он обернулся.

И в нем не было ни капли привычной напускной бравады. Ни тени той наглой ухмылки. Его лицо было уставшим, а в глазах, в тех самых зеленых, всегда таких уверенных глазах, я увидела ту же самую растерянность, что клокотала во мне самой.

Мы молча смотрели друг на друга через несколько метров пустого, звенящего пространства. Не как охотник и добыча. Не как противники. А как два солдата после битвы, которая никому не принесла победы.

Он первым нарушил тишину, его голос был тихим и хриплым.

— Я не хотел тебя напугать или что то еще сделать против твоей воли.

Это было не оправдание. Это было признание.

— Знаю, — так же тихо ответила я.

Он кивнул, его взгляд скользнул по моему лицу, выискивая следы той слезы, но я была спокойна.

— Рука... заживает? — спросила я, кивнув в сторону стены.

Он усмехнулся, но в этот раз это была улыбка без радости.

— Кости волков крепкие. В отличие от... всего остального.

Он не договорил, но я поняла. В отличие от нашего хрупкого перемирия. В отличие от контроля, который так легко было потерять.

Мы снова стояли в молчании, но теперь оно было другим. Не напряженным, а... уставшим. Общим.

— Ладно, — наконец сказал он, отталкиваясь от стены. — Не буду мешать твоей прогулке.

И он ушел. На этот раз медленно, не оборачиваясь.

Я осталась стоять одна в пустом коридоре, но странным образом мне стало легче. Мы увидели друг в друге не монстров и не врагов, а просто двух людей, запутавшихся в паутине чувств, которые сильнее их самих. Он уже почти скрылся в тени дальнего конца коридора, когда слово сорвалось с моих губ само по себе, тихо, но четко:

— Погоди.

Он замер, не оборачиваясь, но его спина выдавала напряжение. Я дошла до него и только сейчас, вплотную, осознала, что он выше меня на целую голову. Его широкая спина заслоняла тусклый свет магических светильников.

Он медленно повернулся, его лицо все еще было серьезным.

— Чего тебе, колючка?

— Лиля, — поправила я тихо, но настойчиво. — А не колючка.

Он на мгновение задержал на мне взгляд, и что-то в его глазах смягчилось.

— Хорошо. Чего тебе, Лиля?

Я перевела взгляд на темный торец коридора, сжав руки в замок, чтобы они не дрожали.

— Просто... пройдусь с тобой. Стены давят. И мысли...

Я не смотрела на него, но чувствовала его взгляд на себе. Он не ответил сразу. Просто развернулся и медленно пошел, давая мне возможность идти рядом. Я сделала шаг, и мы зашагали по пустынному коридору в тишине, которая на этот раз не была неловкой. Наши шаги отдавались эхом от каменных стен, сливаясь в один ритм. Мы не разговаривали. Не было нужды в словах. Иногда его плечо слегка касалось моего, и это прикосновение было уже не угрозой, а просто... фактом. Мы были здесь. Вместе.

Мы шли несколько минут в молчании, и оно было удивительно комфортным. Но невысказанное висело между нами, и его нужно было отпустить.

Я остановилась, глядя прямо перед собой на убегающую в темноту линию коридора.

— Больше не шли мне таких фото, пожалуйста.

Он тоже остановился, повернувшись ко мне. В его взгляде не было ни удивления, ни протеста.

— Не понравилось? — спросил он просто, без привычной ухмылки.

— Не в этом дело, — я покачала головой, подбирая слова. — Это... слишком просто. Слишком дешево. Как будто ты хочешь добиться моей реакции любым путем, даже самым примитивным. А я... — я посмотрела на него, — я не хочу быть той, на кого это действует.

Он внимательно слушал, его лицо было серьезным.

— Понял, — он кивнул. — Больше не будет.

Его простой, без возражений, ответ был полной неожиданностью. Ни оправданий, ни шуток. Просто... принятие.

— Спасибо, — тихо сказала я.

Мы прошли еще несколько шагов в задумчивом молчании, которое он на этот раз нарушил первым. Его голос прозвучал тихо, но в нем слышалась легкая, неуверенная нотка, несвойственная ему.

— И ты... — он сделал небольшую паузу, — тоже таких фото не шли больше, хорошо?

Я посмотрела на него, удивленная. В его тоне не было приказа или насмешки. Это была просьба. Почти... уязвимость.

— А что? — не удержалась я от легкой улыбки. — Не понравилось?

Он хмыкнул, но это был сдержанный, короткий звук.

— Нет. Просто... твое фото опасное. Оно засело в голове и не выходит. Мешает спать. А завтра практикум по трансформации, нужна концентрация.

Его признание, такое неожиданно прямое, заставило меня замереть на секунду. Он не просто отреагировал на импульс. Он

думал

об этом. Днем, ночью. И это... это было гораздо значительнее, чем любая его предыдущая наглость.

— Ладно, — согласилась я, и мой голос прозвучал мягче, чем я планировала. — Не буду. Договорились.

Мы дошли до развилки коридоров, где наши пути должны были разойтись. Он остановился и посмотрел на меня, и в его взгляде снова появилось что-то знакомое — вызов, но на этот раз приглушенный, более осознанный.

— Спокойной ночи, Лиля.

— Спокойной ночи, Рей.

Я развернулась, чтобы уйти, все еще ощущая странное, теплое спокойствие после нашего разговора. Но не успела я сделать и двух шагов, как услышала его быстрые шаги сзади. Он нагнал меня, легко, почти беззвучно. И прежде чем я успела среагировать, он наклонился и быстрым, легким движением чмокнул меня в щеку.

Прикосновение его губ к моей коже было стремительным, как вспышка, но оно словно обожгло меня. Я застыла на месте, не в силах пошевелиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну а теперь... спокойной ночи, Лиля, — прошептал он, и его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и полный той самой, знакомой, наглой нежности.

Прежде чем я нашла в себе силы что-то сказать или сделать, он уже исчез в темноте коридора, оставив меня одну с бешено колотящимся сердцем и щекой, что пылала, как раскаленное железо. Я медленно подняла руку и прикоснулась к тому месту, которое он поцеловал.

«Спокойной ночи»? Какое уж тут спокойствие. Эта ночь обещала быть долгой и бессонной. И самой тревожной мыслью было то, что часть меня... не хотела, чтобы она заканчивалась. Я не помню, как добралась до своей комнаты. В ушах стучал барабанной дробью не его смех, а бешеный ритм моего собственного сердца. Воздух, казалось, все еще вибрировал от того быстрого, легкого прикосновения его губ к щеке.

Дверь захлопнулась за мной, и я прислонилась к ней, пытаясь отдышаться. Ладонь сама потянулась к щеке — кожа под пальцами горела, словно его поцелуй оставил незримый, пылающий след.

«Это плохо. Это очень, очень плохо», — пронеслось в голове, но тело отказывалось верить в эту логику. Оно все еще трепетало от странной, пьянящей смеси ярости, растерянности и... предвкушения.

Я подошла к тумбочке и с дрожащими пальцами открыла серебряный кулон. Запах полыни и чертополоха, некогда такой сильный и успокаивающий, теперь казался слабым, почти призрачным. Травы внутри поблекли, их защитная сила явно иссякла под напором сегодняшних событий.

«Надо срочно обновить траву в кулоне...»

— это была единственная ясная мысль в хаосе. Это не было паникой. Это был холодный, трезвый анализ. Моя защита ослабла. Стены дали трещину. И враг, умный, настойчивый и чертовски притягательный, уже стоял у ворот. Я сжала кулон в ладони, чувствуя, как прохладный металл впивается в кожу. Завтра. Завтра я найду нужные травы. Я восстановлю свой щит. Я должна была это сделать.

Глава 6. Стена пала

Следующий день встретил меня ярким солнцем и необходимостью действовать. Первая пара — физра. В раздевалке я быстро переоделась в стандартную форму: удобные юбку-шорты, просторную футболку и гетры. Натянув кроссовки, я почувствовала легкий толчок к нормальности. Спорт — это правила, это движение, это простота.

Мы вышли к стадиону, расположенному в глубине академического леса. Воздух был свежым, пахло хвоей и влажной землей. Мальчишки тут же ринулись на поле для футбола, а наша группа девочек направилась к гимнастическим снарядам.

Я только начала разминаться, как почувствовала знакомое присутствие. Ко мне подошел Марк, его лицо все еще было омрачено легкой подозрительностью.

— Ты как, Лиль? — спросил он, опуская голос. — Вчера ты выглядела... не в себе.

— Все в порядке, — улыбнулась я, стараясь, чтобы улыбка выглядела естественно. — Просто устала. Академия, новые впечатления.

Марк изучающе посмотрел на меня, но кивнул.

— Ладно. Если что... ты знаешь.

— Знаю, — я ткнула его легонько в плечо. — Беги уже, а то твою команду без капитана разгромят.

Он фыркнул, но развернулся и побежал к полю. Я перевела дух, чувствуя себя немного виноватой за ложь, но зная, что это необходимо.

Повернувшись к брусьям, я невольно скользнула взглядом по футбольному полю. И сразу же нашла его. Рей. Он стоял в центре поля, о чем-то споря с одним из своих приятелей, и его рыжая голова ярко выделялась на фоне зелени. Как будто почувствовав мой взгляд, он обернулся. Наши глаза встретились на секунду. Ни ухмылки, ни вызова. Просто быстрый, оценивающий взгляд, после которого он тут же вернулся к разговору.

И почему-то это его спокойное, почти обыденное внимание заставило мое сердце биться чаще, чем все его вчерашние нападки.

Да, ситуация на поле складывалась более чем красноречиво. Рей Багровый, с повязкой капитана на руке, возглавлял вторую команду. Его поза излучала привычную уверенность, но теперь в ней чувствовалась собранность, спортивная злость, а не просто бравада. Он что-то кричал своим игрокам, расставляя их по позициям, и те слушались безоговорочно. А напротив, с первой командой, был Марк. Мой брат, с таким же сосредоточенным и мрачным выражением лица. Его взгляд был прикован к Рею, и в нем читалось не просто спортивное соперничество. Это была та же самая готовность к бою, что я видела в коридорах, только теперь выплеснувшаяся на футбольное поле.

«Мда, — мысленно вздохнула я, принимаясь за растяжку. — Схватка обещает быть интересной».

Свисток ознаменовал начало игры. И почти сразу же стало ясно, что это не просто футбол. Это было продолжение. Мяч летал по полю с неистовой скоростью. Рей двигался с грациозной, хищной легкостью, обводя соперников и отдавая точные передачи. Марк был как скала в защите, его рывки были мощными и решительными, каждый отбор мяча сопровождался громким и яростным ворчанием.

Они словно искали друг друга. Столкновение между ними было не вопросом «если», а вопросом «когда». И вот оно случилось. Рей рванулся в обводку, Марк пошел в подкат. Столкновение было жестким, но честным. Оба откатились по траве, поднялись в одно мгновение и уставились друг на друга, грудь вздымалась от усилий. Воздух между ними трещал от ненависти.

— Неплохо, Теневой, — прокричал Рей, вытирая грязь с подбородка. — Для питомца папочки.

— Неплохо, как для дворняги, Багровый, — парировал Марк, его глаза сузились до щелочек.

Я замерла, наблюдая, чувствуя, как сжимается желудок. Это было больше, чем игра. Это была микровойна. И я, как ни крути, была ее призом. Слова Марка, резкие и не предназначенные для чужих ушей, прозвучали как выстрел в внезапно наступившей тишине после столкновения. Игроки замерли, чувствуя, как спортивное напряжение сменилось чем-то другим, более древним и опасным.

— Не подходи к моей сестре. Понял?

Рей не отшатнулся. Напротив, его ухмылка стала только шире, но в его глазах не было и тени веселья. Только холодная сталь.

— Или что? — его голос был тихим, но он прорезал воздух, как лезвие. — Расскажешь папочке? Прибегут твои няньки?

Марк сделал шаг вперед, его плечи напряглись.

— Или я сам с тобой разберусь. Без нянек. И без правил.

Они стояли нос к носу, два Альфы на крошечном пятачке футбольного поля, а вокруг них застыла вся академия. Даже преподаватель физры, обычно невозмутимый, смотрел на них с настороженностью.

Рей медленно, преувеличенно оглядел Марка с ног до головы.

— Угрозы? Мило. Но твоя сестра, кажется, сама решает, к кому подходить. Или ты ее на поводке водишь?

Это было попадание в самое больное место. Марк вздрогнул, как от пощечины, и его сдержанность дала трещину. Я видела, как его пальцы сжались в белые кулаки. В этот момент я не выдержала. Я не кричала. Я просто встала и медленно, не сводя с них глаз, пошла к краю поля. Мое движение привлекло их внимание. Марк бросил на меня взгляд, полный ярости и беспокойства. Рей... его взгляд стал пристальным, оценивающим.

Я не сказала ни слова. Я просто посмотрела на них — на брата, готового разорвать за меня, и на того, кто эту угрозу спровоцировал. И в моем взгляде, я надеюсь, было все: и предупреждение Марку, и предупреждение Рею.

Свисток преподавателя, резкий и властный, разорвал напряженность.

— Хватит стоять! Продолжаем игру!

Они медленно, нехотя, отступили друг от друга, но война была объявлена открыто. И поле боя из коридоров Академии переместилось на футбольное поле.

Физра закончилась, и поток студентов устремился к раздевалкам. Я не спешила, бредя в самом хвосте. Какой смысл торопиться, если все душевые все равно будут заняты, а толкотня и гам только сильнее взболтают и без того перегруженные нервы. Шум голосов и топот ног постепенно стихали, удаляясь в сторону главного здания. Я шла по тропинке, ведущей из леса, и наслаждалась редкой минутой одиночества. Но оно было недолгим.

Из-за спины послышались быстрые, легкие шаги. Я узнала их по ритму, еще не оборачиваясь. Рей поравнялся со мной, легко подстраиваясь под мой неспешный шаг. Он молчал, и это молчание было густым и многозначительным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну что, капитаны, перекусили друг у друга? — наконец спросила я, глядя прямо перед собой.

Он коротко хмыкнул.

— Пока нет. Но игра только началась. Твой брат... в ярости.

— Это мягко сказано.

— Он тебя защищает, — заметил Рей, и в его голосе не было насмешки. Было... понимание. — Я бы на его месте, наверное, был таким же.

Это признание застало меня врасплох. Я посмотрела на него. Он был серьезен.

— Но я не на его месте, — продолжил он, и его взгляд стал тяжелым, пристальным. — И я не отступлю только потому, что он надувает щеки и рычит. Ты ведь сама это знаешь, моя пара.

Мы дошли до развилки, где тропинка расходилась: одна вела к главному входу, другая — в обход, через сад.

— Да, — тихо сказала я, останавливаясь. — Знаю.

Он кивнул, как будто чего-то и ждал.

— Значит, так и будем играть? Пока твой брат не снесет мне голову, а ты... — он не договорил, но его взгляд скользнул по моему лицу, — не решишь, чего ты хочешь на самом деле.

С этими словами он свернул на боковую тропинку и зашагал прочь, оставив меня стоять с одним-единственным, самым главным вопросом, на который у меня до сих пор не было ответа. И я плюнула. На осторожность, на братьев, на все эти бесконечные правила и ожидания. Словно что-то щелкнуло внутри. Он уходил по той самой тропинке, что вела в сторону от всего — от шума, от чужих взглядов, от этой вечной осады.

Я сделала шаг. Потом другой. И пошла за ним.

Он услышал мои шаги, но не обернулся, лишь слегка замедлил ход, давая мне догнать. Мы шли рядом по узкой тропе, утопая в тени старых кленов. И это молчание было... другим. Не напряженным, не выжидающим. Оно было спокойным. Таким же спокойным, как и он сейчас.

— Удивительно, — наконец нарушила я тишину, — но когда ты такой... спокойный, с тобой даже можно общаться.

Он коротко ухмыльнулся, глядя вперед.

— Что, разочарована? Ждала, что я наброшусь с поцелуями или похабщиной?

— Признаться, да, — честно ответила я. — Это твой коронный номер.

— Король должен знать, когда сменить тактику, — парировал он, и в его голосе снова зазвучали знакомые нотки дерзости, но теперь они были приглушенными. — Особенно если противник... стоит того.

Мы вышли на небольшую поляну, скрытую от посторонних глаз густыми зарослями жимолости. В центре стояла старая каменная скамья, вся в трещинах и мхе.

Рей остановился и жестом указал на нее.

— Привал?

Я кивнула и села, чувствуя прохладу камня даже сквозь ткань шорт. Он устроился рядом, но на почтительном расстоянии, положив руки на колени.

— Так о чем можно говорить с тобой, когда ты «спокойный»? — спросила я, глядя на него с искренним любопытством.

Он задумался, его зеленые глаза стали серьезными.

— О футболе. О том, как достали эти дурацкие галстуки на форме. О том, что старый профессор политологии пахнет, как прокисший бульон. — Он посмотрел на меня. — О чем угодно, Лиля. Кроме нашей вражды. Хотя бы на пять минут.

И в эти пять минут, сидя на старой скамье в укромном уголке сада, мы просто говорили. О скучных лекциях, о дурацких правилах Академии, о том, как неудобно спать на казенных матрасах. И это было... нормально. Просто. По-человечески.

— Кстати, а между прочим, галстук тебе идет, — сказала я с улыбкой.

Он поднял брови, явно удивленный, а затем его лицо тоже озарила ухмылка, но на этот раз — без привычной наглости, а скорее с долей самоиронии.

— Да, а я думал, выгляжу в нем как типичный офисный планктон.

Я рассмеялась, и звук этот был на удивление легким.

— Ну, может, чуть-чуть. Но... цвет твоим глазам подходит.

Мы снова замолчали, но на этот раз тишина была теплой, почти дружеской.

— А тебе... идут юбки. Очень. И эти гетры, — сглотнув, сказал он, глядя куда-то в сторону, на ствол старого клена.

В его голосе не было привычной бархатной сладости, которую он использовал для флирта. Была какая-то грубоватая, неотшлифованная прямота. Он не пытался соблазнить. Он просто... высказал наблюдение. И от этого комплимент прозвучал в тысячу раз весомее.

Я почувствовала, как по щекам разливается легкий румянец, и опустила взгляд на свои ноги в темных гетрах.

— Спасибо, — тихо ответила я, сама удивляясь своей реакции. Обычно его слова вызывали во мне либо ярость, либо желание спрятаться. Сейчас же я чувствовала лишь легкое, смущенное тепло.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела то же смятение, что чувствовала сама. В них не было уверенного хищника. Был просто парень, который сказал девушке, что она ему нравится в ее спортивной форме. И это было одновременно и смешно, и чертовски мило.

— Ладно, — он резко поднялся. — Пойду, пожалуй. А то... — он махнул рукой в сторону академии, не закончив фразу.

И снова ушел, оставив меня на скамье с бешено колотящимся сердцем и одной-единственной мыслью: черт возьми, Рей Багровый может быть невыносимым, наглым и опасным, но он также может быть и таким. А это... это меняло все.

И... блин. Я уже второй раз за ним пошла.

Это осознание ударило по мне, как ведро ледяной воды. Я сидела на скамье, смотря ему вслед, и чувствовала, как по щекам разливается жар от стыда и раздражения.

Что за ерунда? Как будто бегаю за ним. Жесть какая-то.

Ведь так оно и выглядело. С его стороны. Да и со своей стороны тоже. Он уходит — я бросаюсь следом. Сначала в коридоре, теперь вот. Где же моя гордость? Мои принципы? Моя броня, которую я так тщательно выстраивала?

Он уже почти скрылся за поворотом, даже не обернувшись. А может, он и не ждал, что я снова пойду? Может, это я сама...

Я с силой провела рукой по лицу, пытаясь стереть и его взгляд, и его неловкий комплимент, и это дурацкое тепло, что разлилось по жилам. Это было опасно. Не его наглость, не его преследование. А вот это. Эта его способность быть... разным. Сбивать с толку. Заставлять забыть, кто мы есть на самом деле. Я резко поднялась со скамьи. Нет. Так дело не пойдет. Я не могу позволить ему так влиять на меня. Не могу бегать за ним, как какой то... запутавшийся щенок.

Я развернулась и пошла в противоположную сторону, к главному зданию, заставляя каждый шаг быть твердым и решительным. Мне нужно было пространство. Дистанция. Не для того, чтобы убежать от него, а для того, чтобы снова найти себя. Потому что в эти последние дни я начала терять разумную часть себя.

Я дошла до раздевалки, пустой и прохладной в этот час и направилась в душевую. Тишина и одиночество были глотком свежего воздуха после эмоциональной бури. Я выбрала самую дальнюю кабинку, включила воду и подставила лицо под горячие струи, пытаясь смыть напряжение. И тут за стеной щелкнул еще один рычаг, и вторая струя воды с шумом ударила по кафелю. Я замерла, рука с гелем для душа застыла в воздухе. Раздевалки были пустые, все давно ушли и мое нутро, мое обостренное волчье чутье перед Луной, кричало мне, кто это.

Он.

Рей. За стеной.

Мылись мы в полной тишине. Не было слышно ни единого звука, кроме шума воды в двух соседних кабинках. Но его присутствие было таким же осязаемым, как и пар, наполняющий пространство. Я чувствовала его за этой тонкой каменной стеной. Чувствовала каждый его вздох, каждое движение, которое я не могла слышать, но ощущала кожей. Это было невыносимо интимно. Гораздо интимнее, чем все его прикосновения и поцелуи. Мы были разделены лишь бетоном, обнаженные, каждый в своем маленьком мире, но связанные невидимой нитью осознания друг друга. Я прислонилась лбом к прохладной кафельной стене, чувствуя, как по моей спине бегут мурашки, не от холода, а от этого осознания. Мое тело реагировало на его близость предательским трепетом, и я ничего не могла с этим поделать. Я закрыла глаза, позволяя воде бить в меня, пытаясь заглушить и этот трепет, и бешеный стук сердца.

Я была уверена — он тоже чуял. Это напряжение, эта невидимая связь висела в воздухе, густая, как пар. И тогда, с той стороны стены, вода выключилась. Резко. Тишина, наступившая после, была оглушительной.

И сквозь нее, хрипло и тихо прозвучало мое имя:

— Лиля?

Один-единственный вопрос. В нем не было ни наглости, ни требований. Только проверка. Проверка реальности. Голос был на удивление уязвимым, лишенным всей своей привычной брони.

Я замерла, прижавшись к стене, чувствуя, как камень впитывает жар моего тела. Что сказать? Сделать вид, что не слышала? Ответить? Мое сердце колотилось где-то в горле, заглушая все логичные доводы. Я обхватила себя за плечи, чувствуя, как дрожь пробегает по коже.

И тогда мой собственный голос, тихий и немного дрожащий, нашел дорогу сквозь ту же стену:

— Да?

В этом одном слове был целый мир — признание, вопрос, страх и что-то еще, неуловимое и опасное. Тишина снова поглотила все, но теперь она была наполнена ожиданием. Ожиданием его следующего шага.

Я услышала его рык — низкий, гортанный, полный чего-то дикого и нетерпеливого. Я пискнула от неожиданности и начала судорожно одеваться, пальцы не слушались, путаясь в ткани. Сердце колотилось, предвосхищая и одновременно страшась того, что ждет за дверью.

Когда я, наконец, одетая, открыла дверь, он стоял там. Рей. С мокрыми, почти бордовыми от воды волосами, с огнем в глазах, который прожигал меня насквозь. От его тела исходил чистый, свежий запах мыла и собственного волчьего аромата его сути. Он не наступал. Он просто преградил мне путь рукой, уперев ладонь в косяк двери. И я... даже если бы могла, не ушла бы. Я будто приросла к земле, парализованная его взглядом.

— Лиля, скоро полнолуние, — его голос был низким рыком, вибрирующим в самой воздухе.

— Я знаю, — выдохнула я, едва слышно.

— Не выходи из комнаты.

— Да.

Он медленно, почти гипнотически, покачал головой, его горящий взгляд скользнул по моей шее, плечам.

— Ты... пахнешь вкусно.

От этих слов по моей коже пробежали мурашки. Я стояла, смущенная и покорная, пойманная в ловушку его воли и зова крови, который с приближением полнолуния становился все сильнее, игнорируя все мои амулеты и травы. Он был прав. Это была не игра. Это была природа. И против нее у меня не было защиты. Он отнял руку, та самая, что преграждала путь, и медленно, почти с нежностью, положил ее на мою талию. Ладонь была горячей даже через тонкую ткань футболки, и ее тепло пронзило меня, как ток. Я стояла как вкопанная, не в силах пошевелиться, не в силах оттолкнуть его. Его прикосновение было не грубым, не требовательным. Оно было... утверждающим. Словно он просто возвращал что-то на свое место. Его взгляд все еще пылал, но теперь в нем читалась не только дикая потребность, но и какая-то бесконечная, невыносимая нежность.

— Лиля... — мое имя на его устах снова прозвучало как заклинание, как молитва и проклятие одновременно.

Я не отвечала. Я просто смотрела на него, чувствуя, как учащенно бьется мое сердце. Весь мир сузился до этого коридора, до шума воды, до его руки на моей талии и до того невыносимого напряжения, что разрывало меня изнутри.

Он наклонился чуть ближе, его лоб почти касался моего.

— Скажи «нет», — прошептал он, и его дыхание смешалось с моим. — Скажи, и я уйду. Но если не скажешь...

Он не договорил. Он не должен был. Его тело, его взгляд, его рука на мне — все кричало о том, что произойдет, если я промолчу. И я молчала. Потому что это было бы ложью. Потому что где-то в глубине души, под страхом и смятением, я не хотела, чтобы он уходил. Он наклонился ближе. Стук моего сердца заглушал все остальные звуки, отдаваясь оглушительным гулом в ушах и горле. Его лоб коснулся моего, и это простое прикосновение было подобно удару молнии. Весь мир перевернулся, сжавшись до точки — до нас двоих в этом пустом, залитом светом коридоре.

Его рука на моей талии слегка сжалась, притягивая меня еще на сантиметр ближе. Я чувствовала каждую мышцу его тела, каждую линию напряженной готовности.

— Лиля, — снова прошептал он, и в этом слове была вся вселенная — мольба, предупреждение и обещание.

Я не могла ответить. Я могла только дышать, коротко и прерывисто, чувствуя, как мое тело предает все мои принципы, отвечая на его близость дрожью, которую было не скрыть. Мои пальцы непроизвольно вцепились в складки его мокрой футболки, не отталкивая, а скорее ища опоры в этом головокружительном падении. И тогда он нежно, будто пробуя на вкус, коснулся своими губами моих.

Это не был стремительный захват, не было в нем ни грубой силы, ни торжествующей наглости. Это было прикосновение, полное вопроса и бесконечного терпения. Мягкое, теплое, чуть влажное от недавнего душа. Оно парализовало меня сильнее любого рыка или угрозы.

Мои веки сами собой сомкнулись. В ушах зазвенела тишина, сквозь которую пробивался лишь бешеный стук нашего с ним сердца — они бились в унисон, сметая все преграды. Его рука на моей талии не сжималась, а просто лежала, утверждая свое право быть там. Его запах, его тепло, его губы... все это слилось в одно ослепляющее, оглушающее чувство. Он не углублял поцелуй. Он просто держал свои губы на моих, давая мне привыкнуть, давая прочувствовать каждую секунду этого момента. И в этой нежности была такая разрушительная сила, что все мои стены, все клятвы и амулеты обратились в пыль. Это был не просто зов луны. Это было нечто большее. Нечто, против чего у меня не было защиты.

Языком он мягко, но настойчиво коснулся линии моих губ, прося разрешения. И я, не в силах мыслить, дала его, позволив губам разомкнуться.

И он углубил поцелуй.

Не было лишних движений, никакой суеты или жадности. Только поцелуй. Глубокий, медленный, невероятно сосредоточенный. Его язык скользнул внутрь, и мир взорвался в миллиард осколков. Я перестала дышать. Перестала думать. Существовало только это — его вкус, плавное, гипнотическое движение, растворяющее во мне всякое сопротивление.

Мои пальцы, все еще вцепившиеся в его футболку, разжались и поползли вверх, сами собой обвивая его шею. Я прижалась к нему всем телом, отвечая на его медленный, исследующий ритм своим собственным. В этом не было ничего от той войны, что мы вели. Полной. Он стонал тихо, прямо мне в губы, и этот звук вибрировал во мне самой, зажигая ответный огонь. Его рука сжала мою талию сильнее, прижимая так близко, что я чувствовала каждую линию его тела.

Когда поцелуй закончился, мы стояли, прижавшись лбами, тяжело дыша. Его глаза, все еще темные от желания, смотрели на меня без тени насмешки. Только вопрос. И понимание. Ничего не нужно было говорить. Все было сказано. Стены рухнули.

И тут из-за поворота вышли братья.

Они замерли, увидев нас. Картина была более чем красноречивой: я, прижатая к Рею, с запрокинутой головой, с распухшими от поцелуя губами, с моими руками на его шее, с глазами, полными смятения. И он, с мокрыми волосами, с рукой на моей талии, с взглядом, в котором ярость только что сменилась настороженным вызовом.

Тишина, повисшая в коридоре, была гуще бетона и звонче любого крика.

Первым пришел в себя Марк. Его лицо исказилось от неподдельной ярости. Он сделал шаг вперед, и в воздухе запахло грозой.

— Ты... — его голос был низким, опасным рычанием. — Убери свои лапы от моей сестры. Сейчас же.

Макар не двигался. Его аналитический взгляд скользнул с моего растерянного лица на Рея, затем на руку брата, сжимающуюся в кулак. Он был тихим, но его молчание было страшнее крика Марка.

Рей не отпустил меня. Наоборот, его рука на моей талии слегка сжалась, властно и утверждающе. Он встретился взглядом с Марком, и в его позе не было и тени страха. Только холодная готовность.

— Кажется, тебя не спрашивали, Теневой, — парировал он, и его голос прозвучал обманчиво спокойно.

Я стояла между ними, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Все, чего я так боялась, все, от чего пыталась убежать, случилось.

Прежде чем Марк успел ринуться в бой, Макар молниеносно схватил его за плечо. Его пальцы впились в определенную точку, и Марк непроизвольно ахнул, его ярость на мгновение сменилась шоком от боли.

— За мной, — произнес Макар своим ровным, безразличным тону, который в данной ситуации звучал зловеще. Его взгляд был прикован не к Рею, а ко мне. В его глазах я не видела ни гнева, ни разочарования. Только холодную, безжалостную оценку ущерба.

Марк, все еще хмурый от боли и ярости, попытался вырваться, но железная хватка брата не ослабла.

— Макар, отпусти! Он...

— Сейчас же, — перебил его Макар, не повышая голоса, но с такой неоспоримой властью в интонации, что Марк на секунду замер. — Это не место и не время.

Макар бросил последний, пронзительный взгляд на Рея, полный безмолвного обещания, что разговор еще впереди. Потом его взгляд снова уперся в меня.

— Лиля. Комната. Сейчас.

Он не ждал ответа. Развернувшись и не отпуская Марка, он потащил его за собой. Марк шел, оборачиваясь, его взгляд, полный немого вопроса и обвинения, прожигал меня. Я осталась стоять с Реем в неожиданно наступившей тишине. Напряжение все еще витало в воздухе, но теперь оно было другого рода.

Рей первым нарушил тишину, его голос был низким и серьезным.

— Вот черт.

Вот и все, что он сказал. Но этих двух слов было достаточно, чтобы описать весь масштаб надвигающейся катастрофы. Игру только что вывели на совершенно новый уровень, кровень войны кланов.

Он схватил меня за руку — не нежно, а решительно, и повел в сторону женского крыла. Его шаги были быстрыми и резкими, мои — спутанными, я едва поспевала. Мы молчали. Что можно было сказать? Слова были бесполезны перед лицом того, что только что произошло и того, что неминуемо должно было случиться потом. Он не смотрел на меня. Его взгляд был прикован к коридору впереди, его челюсть напряжена. Мы достигли двери в женское крыло. Он остановился, наконец повернувшись ко мне. Его глаза пылали, но теперь в них бушевала смесь триумфа, ярости и чего-то похожего на отчаяние.

— Теперь ты поняла? — его голос был хриплым шепотом. — Теперь ты видишь, во что это вылилось? Было бы проще, если б наших взаимных уничтожений не было изначально.

— Рей... — попыталась я что-то сказать, но голос сорвался.

Он резко провел рукой по волосам.

— Сиди в своей комнате. Не выходи. Пока я... пока я не придумаю, что делать.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь, оставив меня одну у двери с разумом, полным хаоса, и с губами, что все еще пылали от его поцелуя. Он ушел не как победитель, а как командир, отдающий приказ на отступление перед неминуемым штурмом.

— И напоминаю, — его голос прозвучал как скрежет камня, — завтра полнолуние. Сидишь и не высовываешься. Понятно?

В его тоне не было заботы. Это был приказ. Приказ Альфы, который знал, какая дикая буря поднимется в его крови с восходом луны, и какая опасность ждет меня в его лице, если я выйду.

— Женское крыло закрывают, — тихо, но четко сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Так что не переживай.

На его лице промелькнула тень чего-то похожего на досаду и... облегчение? Да, стены будут заперты. Формально — для безопасности всех студенток. Неформально... это была клетка.

Он кивнул, коротко и резко, больше ничего не сказав, и скрылся за поворотом.

Я зашла внутрь, и тяжелая дверь с глухим стуком захлопнулась за мной, словно запечатывая меня в моем убежище-тюрьме. Завтра полнолуние. Завтра границы между человеком и зверем истончатся. А мы с Рейем... мы были двумя зарядами, готовыми взорваться от малейшей искры. Я осталась стоять у двери, прислушиваясь к отдающимся в тишине его шагам. Он ушел, но его предупреждение, его поцелуй и осознание надвигающегося полнолуния висели в воздухе тяжелым, гнетущим покрывалом. Завтрашняя ночь обещала быть долгой для нас обоих.

Я вспомнила мамины слова. Говорила она об этом без прикрас, по-волчьи прямо.

«Первая ночь полнолуния после совершеннолетия, дочка, — говорила она, поправляя покрывало на моей кровати, — это не про романтику. Это про зов. Пронзительный, физический. Для самцов в эту ночь обоняние становится в тысячу раз острее. Они чуют самку, готовую к спариванию, за версту. А когда находят...»

Она делала паузу, и в ее глазах вспыхивал отблеск той же дикой страсти, что когда-то связала ее с отцом.

«...они не просто признаются в любви, Лиля. Они берут. Плотью и кровью. Первый раз может быть грубым. Яростным. На грани между наслаждением и болью. Это не ласки у камина. Это столкновение, когда тела горят, разум отключается, и остается только древний, животный ритм. Он войдет в тебя, и это будет больно, и это будет сладко, и он отметит тебя как свою. Навсегда. Такова наша природа».

Я провела рукой по горлу, чувствуя бешеный пульс под кожей. Его поцелуй, его запах, его член, прижатый к моему животу — все это было лишь прелюдией. Завтра луна сорвет все предохранители. Его инстинкт будет требовать одного — найти меня, прижать к земле и соединиться со мной так, как того требует наш род.

Но мама сбежала в 17 в город. Она не поддалась зову в восемнадцать. Она встретила отца, свою истинную пару, лишь в двадцать. Значит, сила воли, разум — они могут быть сильнее. Значит, и я смогу. Я сжала кулон на шее. Да, завтра будет ад. Желание будет жечь изнутри, а его присутствие где-то за стенами будет сводить с ума. Но я не обязана подчиняться. Я — Лиля Теневая. И у меня есть выбор.

Глава 7. Полнолуние и после

Следующий день прошел под знаком надвигающегося полнолуния. Сигналы, предупреждающие об этом, вспыхивали на всех информационных панелях Академии. Воздух стал густым, насыщенным ожиданием и скрытым напряжением. Каждая раса ощущала зов ночи по-своему.

Для нас, волков, эта ночь была самой сутью инстинкта — брачная ночь, когда кровь в жилах закипает, а разум отступает перед древним зовом плоти. У вампиров просыпалась жажда охоты, желание преследовать и пить. Наги впитывали лунную магию, их чешуя переливалась с удвоенной силой.

И Академия готовилась. Женское крыло превращалось в неприступную крепость. С наступлением сумерек массивные двери с грохотом захлопнулись, а на окна опустились прочные стальные решетки. Старинный протокол безопасности. Официально — чтобы никто не пострадал в ночь обостренных инстинктов. Неофициально... чтобы самцы-оборотни не добрались до самок, а вампиры не нашли себе «сосуд» среди студенток.

Я стояла у своего окна, сжимая в руке холодные прутья решетки, и смотрела, как садится солнце. Воздух в комнате казался тяжелым, густым. Под кожей начинался тот самый, предательский зуд, предвещающий превращение. Но хуже было другое — навязчивая, влажная теплота в низу живота, сжимание в груди при мысли о нем.

Где он сейчас? Чувствует ли он то же самое? Его зов, его потребность, должно быть, в тысячу раз сильнее. Заперт ли он в своем крыле, изнывая от желания, которое я вызвала? Или... или он уже ищет лазейку? Способ добраться до меня?

Мысль об этом заставляла сердце биться чаще не только от страха. Была в этом и темная, запретная дрожь предвкушения. Я сжала прутья решетки так, что пальцы побелели. Эта ночь будет испытанием. Не только для моей плоти, но и для моей воли. Смогу ли я устоять, если он найдет способ проникнуть внутрь?

И тогда я услышала его.

Сквозь толщу стен и расстояние донесся вой. Длинный, пронзительный, полный такой первобытной тоски и притяжения, что по моей коже побежали мурашки. Это был не просто вой волка. Это был зов. Узнаваемый, уникальный, как отпечаток пальца.

Он.

И он уведомлял всех: стаю, лес, саму луну. Он нашел свою пару. Он заявлял о своем праве. О своем желании. Этот звук вонзился в меня прямо в живот, заставив сжаться и похолодеть внутри. Мое собственное тело отозвалось на него глухим, пульсирующим стуком в крови. Инстинкт требовал ответить, подойти к окну, издать ответный клич, признать его.

Я впилась ногтями в подоконник, стиснув зубы. Нет. Я не буду. Я не стадо. Я не собственность.

Но его вой повторился, ближе на этот раз. Он не просто заявлял. Он искал. Шел по следу. И его зов был не только вызовом, но и обещанием. Обещанием той самой яростной, животной близости, о которой говорила мама. Я зажмурилась, пытаясь заглушить этот звук, но он проникал внутрь, резонируя с каждой клеткой моего существа. Он был там, снаружи. Охотился. А я была в западне.

Я услышала шум борьбы — глухие удары, яростный рык, который внезапно оборвался, и чей-то громкий, властный окрик. Не его. Голос был старше, грубее. Кто-то из охраны Академии?

Сердце упало. Я рванулась к окну, вцепившись в холодные прутья решетки.

Внизу, на лужайке, метались несколько фигур. Двое крупных драконов в форме охраны сдерживали зверя. Рей отчаянно рвался, его бурая шкура вздымалась и опадала, клыки оскалены в яростном рыке. Но противников было двое, и они были сильны. Его могучая голова повернулась в сторону леса. Он простоял так еще мгновение, его горящий взгляд снова поднялся к моему окну. В нем бушевала буря — ярость, боль, невыносимое разочарование и затем он развернулся. Один последний, прощальный взгляд, полный немого обещания, и он рванул с места, его багровая шкура мелькнула в ночи и исчезла в густой темноте леса.

Я осталась стоять у окна, вдруг почувствовав ледяную пустоту. Шум стих. Луна по-прежнему висела в небе, яркая и жестокая. Его зов больше не разрывал тишину, но эхо от него все еще звенело у меня в крови, оставив после себя щемящую, физическую боль потери. Он ушел, но я знала — это не конец. Это была лишь пауза. И следующее полнолуние... следующее полнолуние будет еще невыносимее.

Тишина, наступившая после его ухода, была оглушительной, но внутри меня все еще бушевала буря. Адреналин медленно отступал и его место занимало другое, более навязчивое и стыдное чувство. Мой клитор пульсировал. Настойчиво, требовательно. Тупой, ритмичный стук, отдававшийся во всем моем теле, заставляя сжиматься низ живота. Я прекрасно знала свою физиологию. Я знала, что это значит. Это не было просто возбуждением. Это был ответ. Ответ моей волчьей сути на зов самца. На его демонстрацию силы, его яростную попытку добраться до меня. Мое тело, вопреки всем моим мысленным запретам и страхам, признало его. Оно готовилось к нему. К его весу, его размеру, его ярости. Влага стыда и желания проступила на внутренней стороне бедер. Я сжала кулаки, пытаясь подавить эту предательскую реакцию, но она была сильнее. Сильнее разума, сильнее воли.

Он был там, в лесу. Раненый в своем самолюбии, полный неутоленной ярости и потребности. А я была здесь, в своей клетке, с телом, которое жаждало его так сильно, что это было больно. Я медленно соскользнула по стене на пол, прижимая ладони к лицу. Его образ — могучий, алый, с горящими глазами — стоял передо мной. И самый темный, самый постыдный уголок моей души шептал:

А что, если бы они не пришли? Что, если бы он добрался до меня?

От этой мысли по телу пробежала не дрожь страха, а странная, запретная волна жара. Я не хотела становиться частью этой системы. Частью бездумного инстинкта, где в восемнадцать тебя находят, метят и твоя жизнь навсегда привязана к другому, как будто у тебя нет своего выбора. Я хотела, как мама — встретить свою пару позже, когда разум и сердце успеют созреть, когда это будет осознанным решением, а не животной необходимостью, но судьба, казалось, смеялась надо мной. Я нашла свою пару в восемнадцать. Не в лице кого-то, а самого неподходящего, самого опасного и самого... неотразимого парня. Рей Багровый. Тот, чей зов заставлял мое тело трепетать еще до того, как разум успевал выстроить защиту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слеза скатилась по моей щеке — не от страха или злости, а от смятения. Я боролась с системой, а на самом деле боролась с самой собой. С той частью себя, которая уже признала его. Не как врага, не как навязчивого поклонника, а как свою пару.

Он был моей судьбой, которую я так отчаянно пыталась отвергнуть. И теперь мне предстояло решить — продолжать бороться, идя против собственной природы, или... или принять это. Со всеми вытекающими последствиями, с риском, с болью, с той самой меткой, которую он так яростно хотел оставить, но принять это — значило не просто уступить инстинкту. Это значило принять

его

. Со всем его багажом, с нашей враждой, с его наглостью и той неожиданной нежностью, что прорывалась сквозь нее. Это был не выбор системы. Это был выбор его.

Дрожащими пальцами я набрала Дану. Она была в соседней комнате, за такой же решеткой, но, по крайней мере, ее голос мог стать якорем в этом море хаоса.

— Дан, — мой голос прозвучал хрипло и сдавленно, — ты как?

— Лиля? — ее голос был испуганным, но собранным. — Боги, я слышала... это же был он, да? Под твоим окном?

— Да, — я выдохнула, прислонившись лбом к прохладной стене. — Это был он.

— Ты в порядке? Он не... не пытался пробиться?

— Нет. Охрана его увела. Вернее, прогнала. — Я замолчала, слыша, как мое собственное дыхание прерывисто. — Дан... у меня... все внутри дрожит. И не от страха.

На той стороне повисла короткая, понимающая пауза.

— А... — она тихо вздохнула. — Зов. Ты чувствуешь его зов.

— Да, — призналась я, и в этом слове было облегчение. — И мое тело... оно отвечает. А я не хочу, чтобы оно отвечало! Я не хочу этой связи, этого... клейма в восемнадцать!

— Знаю, — голос Даны стал мягче. — Знаю, что не хочешь. Но, Лиль... ты же чувствовала его и до этого. Все эти дни. Это не просто полнолуние. Это... он.

Ее слова попали в самую точку. Это был не просто зов. Это был Рей. Его настойчивость, его дерзость, та неожиданная уязвимость, которую он показал. И мое собственное, растущее любопытство к нему.

— Что мне делать, Дан? — прошептала я, чувствуя себя потерянной.

— Ничего, — тихо ответила она. — Сегодня — ничего. Просто переживи эту ночь. А утром... утром будет видно.

Я кивнула, словно она могла меня видеть.

— Ладно. Спасибо.

— Держись, подруга. Я тут, за стеной.

Я положила телефон, все еще чувствуя пульсацию внизу живота, но теперь уже не так одиноко. Ее слова не решили проблему, но они напомнили мне, что я не одна. И что завтра — новый день. И новый шанс разобраться в этой невыносимой, огненной путанице, которую внес в мою жизнь Рей Багровый.

Ночь прошла в мучительной ломке. Все тело ныло, будто после тяжелой болезни, а в низу живота все еще пульсировал тот самый, предательский отголосок желания. Я не знала, где он, что с ним. Мысли метались между страхом, что его ранили, и странным облегчением, что его нет.

С рассветом Академия потихоньку начала оживать. За стенами доносились приглушенные голоса, скрип открываемых дверей. Братья, наверняка, уже были на ногах, их энергия требовала выхода после ночи заточения. Я кое-как оделась и на ватных ногах поплелась в столовую, надеясь, что кофе вернет мне хоть каплю ясности.

Столовая, на удивление, была почти пуста. Видимо, многие предпочли отлежаться. И вот, в дальнем углу, за одним из столов, сидел он.

Рей.

Он сидел, ссутулившись, с кружкой в руках, уставясь в ее содержимое. На нем была чистая футболка, но под ней угадывались бинты, туго стягивающие грудную клетку. Один глаз был слегка заплывшим, на скуле красовался свежий синяк. Борьба с охраной не прошла бесследно. Увидев меня, он резко поднял голову. Его зеленые глаза, уставшие, но все такие же острые, встретились с моими. И тогда он... втянул воздух. Легко, почти неслышно, но его ноздри чуть расширились.

Мда,

— с ужасом подумала я.

Он почувствует. Он точно почувствует, что я все еще... возбуждена.

Пульсация, которую я так старалась игнорировать, вспыхнула с новой силой, посылая волну жара по всему телу.

Я смутилась, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Развернуться и уйти? Но это было бы чистым бегством. И слишком красноречивым.

Собрав всю свою волю в кулак, я направилась к раздаче еды, стараясь не смотреть в его сторону, но кожей спины я ощущала его взгляд на себе. Каждый мой шаг отдавался в том самом, предательском месте, напоминая о прошедшей ночи и о том, что несмотря ни на что, связь между нами никуда не делась. Она только затаилась, ожидая своего часа.

Черт. Зачем я надела эту чертову юбку? Легкая ткань облегала бедра, и каждое мое движение, каждый шаг отдавался той самой, все еще чувствительной пульсацией.

Надо запомнить: после полнолуния — только штаны. Максимально закрытые. И желательно из плотной ткани.

Я пыталась сосредоточиться на выборе между омлетом и йогуртом, но все мои чувства были прикованы к нему. И тогда я услышала его шаги. Тяжелые, немного замедленные, но неумолимые. Он подошел сзади, остановившись так близко, что я почувствовала исходящее от него тепло. Я сглотнула, не в силах пошевелиться. Моя спина застыла в напряжении, кожа под тонкой тканью блузки загорелась. Он не касался меня. Но его близость была почти физическим прикосновением.

— Юбка, — его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и хриплый после вчерашних криков. — Смелый выбор после вчерашнего. Или... глупый?

Я заставила себя повернуть голову и встретиться с его взглядом. Его лицо было серьезным, в заплывшем глазу читалась усталость, но в глубине все еще тлели угольки того самого огня.

— Я не собиралась никого провоцировать, — выдохнула я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Ты не должна ничего делать, — он покачал головой, и его взгляд скользнул по моей шее, заставляя кровь приливать к коже. — Ты просто существуешь. И этого достаточно.

Его слова обожгли сильнее любого прикосновения. В них не было упрека. Было... признание.

— Рэй, мы не пара, — выпалила я, глядя прямо перед собой на безразличный бачок с хлопьями. — Мы никто. И тот поцелуй... это был просто поцелуй. Мимолетный. Я поддалась моменту, и всё. Больше такого не будет.

Он напрягся. Я почувствовала, как мышцы его груди и живота стали твердыми, как камень, прямо у меня за спиной. И прежде чем я успела что-либо предпринять, его рука легла на мою талию, властно прижимая мою спину к его груди. Я почувствовала жар его кожи.

— Да-да, Лиля, — его голос прозвучал тихо прямо у моего уха. — А твой запах говорит обратное. Он кричит о том, что ты вся изнутри еще дрожишь от вчерашнего. Что твое тело помнит мой зов и хочет его снова.

Его губы почти коснулись моей кожи, когда он прошептал:

— Запомню, что твой рот слушать не надо. Его можно вполне... качественно... закрыть.

И он рыкнул. Коротко, низко, прямо над моим ухом. Этот звук был не просто угрозой. Он был обещанием. Обещанием того, что он может заставить меня замолчать. Поцелуем. Прикосновением. Чем-то еще.

Я застыла, парализованная. Его рука на моей талии была обжигающе горячей, его тело — твердой стеной за моей спиной. Он был прав. Мой рот лгал. Но мое тело... мое тело сдалось без боя.

Медленно, почти гипнотически, его рука на моей талии начала двигаться. Пальцы скользнули с талии на мягкую ткань юбки, начиная неумолимое движение вниз, к тому месту, где пульсировало мое предательское возбуждение. Каждый нерв в моем теле кричал, застыв в мучительном ожидании. Я забыла, как дышать. Воздух застрял в легких. Весь мир сузился до его прикосновения, до его дыхания на моей шее, до невыносимого напряжения, сжимающего низ живота.

И тогда он резко отстранился.

Его рука исчезла. Жар его тела сменился прохладой пустоты. Я чуть не пошатнулась, потеряв опору, и судорожно глотнула воздух. Он уже отошел к своему столику, оставив меня стоять у раздачи с пылающими щеками и дрожащими коленями. Он не обернулся. Просто сел, снова уставившись в свою кружку, как будто ничего не произошло.

Но что-то произошло. Он показал мне, что полностью контролирует ситуацию. Может завести до предела, а потом отступить, оставив меня один на один с бурей, которую он же и вызвал. Это была пытка.

Я подошла к его столику, все еще чувствуя, как дрожат колени, и поставила свой поднос с такой силой, что ложка звякнула.

— Рэй, никогда так не делай, — выпалила я, глядя на его синяк, а не в глаза.

Он медленно поднял на меня взгляд, и на его губах заплясала та самая, знакомая ухмылка.

— Как? — с притворной невинностью спросил он.

Я покраснела еще сильнее, чувствуя, как жар заливает шею и щеки. Как объяснить ему в лицо, что он сначала доводит до края, а потом холодно отступает, оставляя меня униженной и взвинченной? Слова застряли в горле.

Но он перенял инициативу. Его ухмылка стала шире, в глазах вспыхнуло торжествующее понимание.

— Возбудилась, белая волчица, — утвердительно сказал он, его голос был тихим, но каждое слово падало, как камень. — Я почуял. С первого твоего вздоха, как только ты вошла. Твое тело выдает тебя с головой. И знаешь что? — Он наклонился через стол. — Мне нравится. Очень.

Я стояла, не в силах вымолвить ни слова, пойманная на месте преступления собственными физиологическими реакциями. Он не просто знал. Он наслаждался своей властью, своим умением читать меня как открытую книгу.

— Это не более чем реакция на луну, — фыркнула я, отводя взгляд и делая вид, что меня интересует узор на пластиковой столешнице. — Обычная физиология. Ничего личного.

Он рассмеялся — тихим, бархатным смешком, который заставил мурашки пробежать по моей спине.

— Реакция на луну? — он покачал головой, его глаза сверкали насмешливым огоньком. — Луна была вчера.

Его слова били точно в цель. Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

— Это... адаптация, — выдохнула я, сама не веря в свою чушь. — Организм привыкает.

— Ага, — он протянул слово, его взгляд скользнул по моей шее к вырезу блузки, заставляя кожу гореть. — «Привыкает». Интересная формулировка. Так скажи мне, эта твоя... «адаптация»... она будет продолжаться и завтра? И послезавтра? Или только когда я рядом?

Я не нашлась, что ответить. Он снова загнал меня в угол. Потому что он был прав. Это была не луна. Это был он. Его присутствие, его настойчивость, его проклятая способность выводить меня из равновесия одним лишь взглядом.

Он откинулся на спинку стула, его ухмылка стала мягче, почти задумчивой.

— Ладно, не терзайся. Играем дальше. Но знай, — его голос снова стал низким и серьезным, — я уже выиграл первый раунд. Твое тело — мое. Осталось убедить в этом твой упрямый разум.

И тут во мне что-то щелкнуло. Стыд, смущение — все это было сметено внезапной волной ярости от его самоуверенности.

— И где это ты выиграл! — мой голос прозвучал резче, чем я планировала, привлекая внимание пары студентов на другом конце столовой. Я наклонилась над столом, упираясь в него ладонями. — А может, это я выиграла? Мы еще твое возбуждение не обсудили, — прямо в лоб выпалила я, глядя ему в глаза.

Его ухмылка сползла с лица, сменившись секундным шоком, а затем — медленным, одобряющим огоньком в глазах. Он явно не ожидал такой ответной атаки.

— Мое возбуждение? — он поднял бровь, явно заинтересованный поворотом беседы. — Ну, я весь — сплошное возбуждение, ледышка. С того момента, как ты вошла в эту столовую. Но, в отличие от тебя, я не пытаюсь это отрицать.

Он медленно отодвинулся от стола, и его движение было нарочито демонстративным. Взгляд самопроизвольно скользнул вниз, и я увидела: обтягивающая ткань его штанов не оставляла сомнений. Четкий, внушительный рельеф выдавал сильное, ничем не прикрытое возбуждение. Оно было таким же откровенным и уверенным, как и он сам. Я отпрянула от стола, как от раскаленного металла. Его демонстрация, этот наглый, откровенный жест, перевернул все внутри. Стыд, замешательство и дикое, неконтролируемое возбуждение смешались в один клубок, сдавив горло.

Я больше не могла думать. Не могла дышать. Единственным ясным импульсом было — бежать.

Я резко развернулась и почти побежала к выходу, бросив на столе свой нетронутый поднос с едой. В ушах стучала кровь, заглушая любой другой звук. Я чувствовала его взгляд на своей спине, горячий и торжествующий, но не оборачивалась.

Дверь столовой захлопнулась за мной, и я прислонилась к холодной стене коридора, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Перед глазами все еще стоял тот самый образ — четкий, неприличный, вызов, брошенный мне в самой примитивной форме. Он выиграл этот раунд. Безоговорочно. Он заставил меня бежать.

Глава 8. Напряжение нарастает

Делать нечего, пойду в комнату... поем позже... когда этот

уйдет

с территории столовой.

Я почти бегом зашагала по коридору, сжимая сумку так, что костяшки пальцев побелели. В голове стучала одна и та же мысль, унизительная и невыносимая:

Боже, он видел!

Мой взгляд, абсолютно непроизвольный, против моей воли, сам сорвался вниз. Он скользнул по плоскости его живота и уперся прямо в его член. В тот самый четкий, внушительный контур, безжалостно выпирающий под тканью штанов. Он был большим, твердым, и мое тело отозвалось на этот вид мгновенной, постыдной волной жара.

И он это видел. Видел, как мои зрачки на миг расширились, как я резко сглотнула. Он поймал мой взгляд и прочитал в нем все — шок, стыд, и то самое, предательское возбуждение, которое тут же заставило сжаться низ моего живота.

Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и прислонилась к ней, закрыв лицо руками. Жар стыда был таким сильным, что, казалось, можно обжечься. Он теперь уверен. Уверен, что победил, выставив напоказ свой член. И уверен, что я... я реагирую на это. Что мое тело откликается на его самый примитивный, самый мощный сигнал.

Я легла на кровать и уткнулась лицом в подушку, пытаясь задохнуться от стыда. Каждый раз, как я закрывала глаза, передо мной вставал тот самый четкий контур его члена под тканью штанов. Боже, какой кошмар...

И тут в дверь постучали. Наверное, Дана, проверить, как я. Не вставая, я крикнула:

— Войди.

Скрип открывающейся двери, шаги... но слишком тяжелые для Даны. Я обернулась, все еще лежа на кровати.

В дверном проеме стоял Рей. В его руках был мой брошенный поднос с едой. Его взгляд, горячий и оценивающий, медленно прополз по моей фигуре, по моим ногам в этой дурацкой короткой юбке, по моей груди, прижатой к матрасу.

— Еду принес, — его голос прозвучал низко и бархатисто. — А то тебе ведь подкрепиться надо... после такого напряженного утра.

Он вошел внутрь. Без приглашения. Дверь с щелчком закрылась за ним, и воздух в комнате мгновенно стал густым, тяжелым, трудным для дыхания. Я резко встала, инстинктивно потянув юбку вниз, пытаясь прикрыть оголенные бедра. Он усмехнулся, поставив поднос на тумбочку. Его глаза снова задержались на мне, на том, как я сижу, на моих бедрах.

— А попка-то классная, ледышка, — протянул он, и в его голосе зазвучала знакомая, опасная нотка.

Он стоял, упираясь взглядом в меня, а я чувствовала, как под этим взглядом закипает кровь. Стыд медленно сменялся чем-то другим — дерзостью, желанием дать отпор.

— У тебя что, привычка врываться в чужие комнаты без спроса? — я подняла подбородок, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Только когда кто-то сбегает, не закончив разговор.

— Я все сказала.

— Нет, — он покачал головой, его глаза сверкали. — Ты только начала. Твой взгляд сказал куда больше, чем слова.

Он был уже в двух шагах. Я чувствовала его запах. Сердце бешено колотилось, предупреждая об опасности, но тело... тело будто тянулось к нему.

— Мой взгляд был ошибкой, — выдохнула я.

— Ошибкой? — он фыркнул. — Это была самая честная твоя реакция за все время. Ты посмотрела на мой член и возбудилась. Признай это.

— Нет!

— Врешь, — он оказался прямо передо мной. Его рука поднялась, и он провел тыльной стороной пальцев по моей щеке. Прикосновение было легким, как пух, но от него по всему телу пробежали мурашки. — Ты вся дрожишь. И пахнешь... боги, как ты пахнешь.

Я отшатнулась, вставая с кровати, пытаясь создать дистанцию.

— Уйди, Рей.

— Не хочу, — его ухмылка стала шире. — И ты не хочешь. Иначе твое сердце не било бы такую дробь. Иначе ты не смотрела бы на меня так, будто ждешь, что я тебя поцелую. Или сделаю что-то еще.

Он был прав. Черт возьми, он был прав. И это бесило больше всего. Я сжала кулаки, готовая броситься в бой, но он опередил меня. Одним быстрым движением он закрыл оставшееся между нами расстояние, обхватил мою талию и прижал к себе. Его тело было твердым и горячим. Его возбуждение, которое я видела раньше, теперь упиралось в мой низ живота, и от этого сознание поплыло.

— Признай, — прошептал он, прижимаясь губами к моему виску. — Признай, что ты хочешь этого так же сильно, как и я.

Я оттолкнула его, собрав все свои силы. Ладони уперлись в его грудь, и он отступил на шаг, но не от злости. В его глазах вспыхнул азарт, будто он только этого и ждал.

— Нет, ты чертов извращенец! — выкрикнула я, дрожа от ярости и от того, как мое тело предательски горело там, где он только что касался.

Он рассмеялся — низко, по-волчьи.

— Извращенец? — он сделал шаг вперед, заставляя меня отступить к кровати. — Нет, ледышка. Я — волк. А ты... — его взгляд скользнул по мне с ног до головы, заставляя кровь приливать к коже, — ты волчица. Играешь в стыдливую овечку, но внутри тебя горит тот же огонь. Тот же зов.

— Я не...

— Не ври! — его голос прозвучал резко, властно. Он снова оказался прямо передо мной, его тело излучало жар и силу. — Я чувствую твой запах. Чувствую, как бьется твое сердце. Ты хочешь, чтобы я взял тебя. Здесь. Сейчас. Чтобы я заставил твое тело кричать от удовольствия, а не от злости.

Его слова были как удар кнута. Грубыми, откровенными, они срывали все покровы, обнажая ту самую, постыдную правду, которую я пыталась загнать поглубже.

— Я не твоя добыча, — прошипела я, но в голосе уже не было прежней уверенности.

— Нет, — согласился он, и его рука снова легла на мою талию, на этот раз мягче. — Ты не добыча. Ты - вызов. Ты - моя пара. И я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Пока не услышу, как ты стонешь мое имя, а не оскорбляешь меня.

— Ты меня бесишь! — вырвалось у меня, и в этом крике была не только злость, но и отчаянная попытка сбросить с себя это наваждение.

Вместо ответа он резко наклонился и впился губами в мое плечо. Не укусил, нет. Я ахнула, отскакивая, и спина уперлась в стену. Бежать было некуда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И ты меня бесишь, — его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и хриплый. — Своими упрямыми глазами. Своими губами, которые врут. Своим телом, которое горит для меня, а ты это отрицаешь. Одна его рука все так же держала меня за талию, а вторая поднялась, и большим пальцем он провел по моей нижней губе. Электрический разряд прошел от этого прикосновения до самых пяток.

— Хватит врать, Лиля.

И тогда во мне что-то сорвалось. Все эти дни напряжения, страха, злости и этого чертового, необъяснимого влечения вырвались наружу. Я рванулась вперед, вцепилась пальцами в его волосы и притянула его лицо к своему. Наш поцелуй не был нежным. Это было столкновение. Битва губ, зубов и языков. В нем была вся моя ярость на него, на себя, на эту ситуацию. Я кусала его губы, а он отвечал тем же, его руки схватили меня за бедра и приподняли, прижав к стене.

Мы дышали в унисон, тяжело и прерывисто. Когда мы на секунду оторвались, чтобы перевести дух, он прошептал, прижимаясь лбом к моему:

— Вот видишь. Гораздо лучше, чем кричать.

Я оттолкнула его с такой силой, на какую была способна. Не ожидавший этого, он отшатнулся, и в его глазах мелькнуло удивление, прежде чем в них снова вспыхнул знакомый огонь. Я не дала ему опомниться, буквально вытолкав его за дверь и захлопнув ее перед самым носом. Щелчок замка прозвучал как выстрел.

Прислонившись спиной к дереву, я тяжело дышала. Губы горели, тело дрожало от выброса адреналина и... чего-то еще. Чего-то, что требовало, чтобы я открыла дверь и втянула его обратно.

Нет.

Я оттолкнулась от двери, сердце бешено колотясь.

Трава...

Мне срочно нужно обновить траву в кулоне. И усилить его лунным камнем. Защита, которую я так уверенно носила, дала трещину. Нет, не трещину — брешь. Его настойчивость, его зов, его проклятая способность видеть меня насквозь — все это разъедало мои барьеры, как кислота. Я лихорадочно открыла шкатулку, где хранились запасы. Руки дрожали, рассыпая серебристые листья полыни и темные колючки чертополоха. Запах, некогда такой успокаивающий, теперь казался слабым, беспомощным против бури, которую вызывал во мне Рей Багровый.

Лунный камень.

Нужен был лунный камень, чтобы стабилизировать барьер, сделать его не просто щитом от «зова», а стеной против него. Против его взгляда, его ухмылки, его прикосновений, которые прожигали память на моей коже. Я сжала в кулаке старый кулон, чувствуя, как его прохлада смешивается с жаром моей ладони. Это была не просто магия. Это было объявление войны. Он хотел сломать мою защиту? Что ж, посмотрим, сможет ли он пробить стену, усиленную самой луной.

Дрожащими пальцами я взяла телефон. Адреналин все еще пульсировал в висках, смешиваясь с остатками ярости и темным, липким следом его прикосновений. Мне нужна была не просто защита. Мне нужен был щит нового поколения.

Я написала Макару. Кратко, по делу, без лишних объяснений. Он их все равно не стал бы слушать.

«Макар, можешь достать небольшой лунный камень?»

Ответ пришел почти мгновенно. Его реакции всегда были молниеносными, когда дело касалось логистики или потенциальной угрозы.

«Для чего?»

Я замерла. Сказать правду? «Чтобы тот рыжий маньяк перестал сводить меня с ума»? Нет. Макар либо проигнорирует это как «иррациональный фактор», либо, что хуже, примет меры. А меры Макара могли быть радикальными.

«Для оберега. Старый, похоже, теряет эффективность.»

Не ложь, но и не вся правда. Идеально.

На другом конце повисла пауза. Я почти физически ощущала, как его аналитический процессор перебирает варианты.

«Согласованно. Лунный камень обладает стабилизирующими и барьерными свойствами. Логично. Будет у тебя через два часа.»

Я выдохнула с облегчением. Два часа. Мне нужно было продержаться два часа, не поддаваясь на провокации и не вспоминая, как его тело прижималось к моему.

Я отложила телефон и снова взглянула на разложенные на столе травы. Полынь, чертополох, корень мандрагоры. Раньше их запах был мне опорой. Теперь он казался слабым, почти ностальгическим. Как детское одеяло против пули. Но лунный камень... он был другим. Холодным, безжалостным, как сама луна. Он не успокаивал. Он ограждал. Именно это мне и было нужно. Не умиротворение, а крепость.

И пока я ждала, я мысленно возводила стены. Кирпичик за кирпичиком. Вспоминая каждую его наглую ухмылку, каждый похабный намек.

Рэй ушел. Я кожей ощущала пустоту за дверью. Его тяжелая, напряженная энергия, что давила на меня все это время, исчезла. Но внутри все еще бушевала буря. Меня била мелкая, предательская дрожь — от ярости, от унижения, от невыносимого возбуждения, которое он так ловко разжег и оставил тлеть. Я не могла оставаться одной с этими мыслями. С этим телом, которое все еще помнило его руки, его губы, его член, прижатый к моему животу.

Я набрала Дану.

— Лиля? — ее голос прозвучал встревоженно. — Ты в комнате? Я слышала, там... шум был.

— Он... он был у меня в комнате, — выдохнула я, и голос предательски дрогнул.

— Что?! — на том конце чуть не взвизгнули. — Рей? В твоей комнате? Как он... Лиля, ты в порядке? Он тебя не...?

— Нет, нет, — я быстро перебила, чувствуя, как жар стыда заливает лицо. — Я его выгнала. Но он... он такой наглый, Дан! И я... — я замолчала, не в силах выговорить самое постыдное.

— Ты возбудилась, — тихо закончила за меня Дана. Не как обвинение. Как констатацию факта.

Я простонала в ответ, сжимая телефон.

— Это ужасно. Он это знает. Он все видит, все чувствует! И он пользуется этим. Он говорит эти... эти вещи, и я не могу... я не знаю, что делать!

— Дыши, подруга, дыши, — ее голос стал мягким, успокаивающим. — Он играет грязно. Он нажимает на самые простые кнопки. Но ты сильнее. Ты же Лиля Теневая, черт возьми!

— Я не чувствую себя сильной, — призналась я, глядя на свои дрожащие руки. — Я чувствую себя... игрушкой. И самое противное, что часть этой игрушки... хочет, чтобы он продолжал играть.

— Это инстинкт, Лиль. Зов. Ты не виновата. Но ты можешь его контролировать. Ты должна.

Я глубоко вздохнула, пытаясь впитать ее уверенность.

— Я заказала у Макара лунный камень. Для кулона.

— Вот! Отлично! — в голосе Даны снова появилась энергия. — Усиливай защиту. А пока... может, ко мне придешь? Посидим, поболтаем. Отвлечешься.

— Да, — с облегчением согласилась я. — Приду. Сейчас.

Положив трубку, я еще раз глубоко вдохнула. Дрожь понемногу отступала. Дана была права. Я не была беспомощной жертвой. Я была в осаде, да. Но у меня были союзники. И планы по укреплению обороны. Как только новый оберег будет готов, Рей Багровый узнает, что с белой волчицей шутки плохи. Даже если эта волчица сама не до конца в это верила.

Я зашла в комнату к Дане, и меня обняла атмосфера невероятного уюта. Воздух был наполнен ароматом свежезаваренного чая и чем-то домашним, спокойным. То, что нужно после урагана по имени Рей.

— Мята, — сказала Дана, пододвигая ко мне кружку и усаживаясь рядом на кровать. — Успокаивает нервы.

Я взяла чашку, чувствуя, как тепло проникает в мои все еще ледяные пальцы. Мы сидели молча, и это молчание было лечебным.

— Все будет хорошо, Лиль, — наконец тихо сказала она. — Да, он твоя пара. Да, это чертов зов. И да, — она сверкнула на меня своими карими глазами, в которых читалась и поддержка, и лукавство, — он тебе нравится. Только дурак не заметит, а Рей совсем не дурак.

Я опустила глаза в кружку, чувствуя, как по щекам разливается румянец. Отрицать это было бесполезно. Не перед ней. И не перед самой собой.

— Он... невыносимый, — прошептала я.

— Ага, — согласилась Дана. — Но, скажи честно, было бы тебе интересно, если бы он был пай-мальчиком, который приносит тебе цветы и читает стихи?

Я фыркнула, но мысленно представила это. Скучно. Невыразимо скучно. Рей был... бурей. Опасной, непредсказуемой, но живой.

— Видишь? — она улыбнулась, поняв мое молчание. — Просто... дай себе время. Не борись с этим так яростно. Может, это и есть твой путь? Только, ради всех богов, — она сделала серьезное лицо, — пусть он сначала научится вести себя как цивилизованное существо, а не как пещерный троглодит.

Я рассмеялась, и это был настоящий, легкий смех, впервые за этот день.

— Спасибо, Дан.

— Не за что. Теперь пей свой чай. И рассказывай, что он такого похабного на этот раз сказал. А то я в своей комнате только обрывки слышала.

И я рассказала. Сначала смущенно, потом все более раскованно. И с каждым словом груз на душе становился легче. Потому что иногда все, что нужно, — это подруга, кружка чая и возможность назвать наглого рыжего волка самыми неприличными словами, какие только придут в голову.

— Кстати, Лиль, в пятницу Хэллоуин, помнишь? — перевела тему Дана, видимо, решив, что о Рэе я уже наговорилась. — Костюм уже выбрала? Надо заказать, а то все хорошие раскупят.

— Ой, я забыла... — призналась я, с облегчением переключаясь на что-то нормальное, земное. Праздник. Просто праздник.

— Хи-хи, — подмигнула Дана. — Я пойду в образе ведьмы. Классика, но с изюминкой. А ты?

Я задумалась на секунду. Мысль о чем-то мрачном и отстраненном вдруг показалась очень привлекательной.

— Хм... Может, в виде мертвой медсестры? Как в том фильме ужасов? — предложила я. — С окровавленным халатом и огромным шприцем.

— Воу! — глаза Даны загорелись. — Это шикарно! Погоди, загуглю костюм... О, вот! И цена нормальная. Заказываю?

— Давай, — кивнула я, и на душе стало чуть легче.

Мы погрузились в обсуждение деталей — какой оттенок «крови» будет смотреться убедительнее, как сделать макияж жутким, но при этом стильным. Это была такая нормальная, глупая, девичья болтовня, в которой не было места ни клановым распрям, ни древним зовам, ни наглым рыжим волкам. Всего лишь наряд на один вечер. Возможность примерить на себя другую личину. Спрятаться.

За обсуждением костюмов и другими, нарочито легкими темами, пролетел день. Рэй больше не писал. Эта тишина была неестественной, звенящей, и от этого становилось только хуже. Я ловила себя на том, что взгляд сам скользит к телефону, ожидая вибрации, нового номера, очередного его выпада.

Дана, сидя напротив и доедая печенье, наблюдала за мной. Она видела эти метания, это напряжение.

— Лиль, — наконец сказала она, откладывая крошки. — А чего ты сама не напишешь?

Я вздрогнула, словно пойманная на месте преступления.

— Я? Ему? Зачем?

— Ну, не знаю... — она пожала плечами. — Спроси, как он. Простую смс. Типа «Как ты?» или «С синяком все нормально?».

— Я не могу! — вырвалось у меня, и в голосе прозвучала паника. — Это же... это будет сигнал. Что я сдалась. Что я бегу за ним.

— Или сигнал, что ты не безразлична, — мягко парировала Дана. — Что ты, знаешь ли, человек, а не ледяная статуя. Он же тоже, наверное, сейчас сидит и чешет затылок, гадая, не сломал ли он все окончательно.

Я уставилась на свой телефон, как на гремучую змею. Простая смс. Всего несколько слов. «Как ты?». Это же ничего не значит. Ну, почти ничего. Но внутри поднималась буря. Написать ему первой? После всего, что было? После его наглости, его похабщины, его... его поцелуя?

Рука сама потянулась к телефону. Пальцы зависли над клавиатурой. Сердце колотилось где-то в горле.

— Боюсь, — прошептала я.

— Знаю, — кивнула Дана.

Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и... напечатала.

«Как твой синяк?»

Я послала сообщение прежде, чем передумала, и швырнула телефон на кровать, словно он мог взорваться. Теперь оставалось только ждать. И бояться. И надеяться. Ответ пришел почти мгновенно. Словно он не просто ждал, а сидел, уставившись в экран, с телефоном в руке.

«Царапина. Думал, тебя больше волнует другое место.»

Я ахнула и из горла вырвался что-то среднее между смешком и стоном. Дана, увидев мое выражение лица, тут же подскочила и заглянула в экран.

— Ох, — фыркнула она, качая головой. — Ну, по крайней мере, он... последователен.

Мои пальцы снова зависли над клавиатурой. Что ему ответить? Возмутиться? Сделать вид, что не поняла? Или... или продолжить эту опасную игру?

«Может, и волнует. Но ты же не покажешь.»

— отправила я, прежде чем страх успел парализовать меня.

На этот раз пауза затянулась на несколько секунд. Я почти чувствовала его напряжение по ту сторону экрана.

«Сейчас не покажу. Позже. Когда ты растаешь. Но могу описать. В деталях.»

От этих слов по телу пробежала смесь шока и пьянящего возбуждения. Он не отступал. Он поднимал ставки.

— О, боги, — прошептала Дана, смотря на меня с широко раскрытыми глазами. — Ты сама напросилась.

Я знала, что она права. Но отступать было уже поздно. Линия была пересечена. И теперь я должна была решить, хочу ли я идти до конца.

— Черт, что я ему написала? — я прошептала, сжимая виски. Телефон лежал на кровати, как улика. — Зачем я сказала, что он не покажет... Я точно сдвинулась. Я извращенка.

Дана села рядом и положила руку мне на плечо.

— Ты не извращенка, — сказала она твердо. — Ты... заинтересована. И он это знает. И играет на этом. Он как будто дергает тебя за ниточки, а ты не знаешь, то ли порвать их, то ли... потянуть в ответ.

— Но это же неправильно! — я закрыла лицо руками. — Так себя не ведут. Приличные девушки не пишут парням... такое.

— А кто сказал, что ты должна быть «приличной девицей»? — Дана фыркнула. — Ты — волчица. И он — волк. У вас свои правила. И, по-моему, они сейчас устанавливаются где-то на уровне «кто кого переупрямит и перевозбуждит».

Ее слова были шокирующе откровенны и... чертовски точны. Это была игра. Опасная, непредсказуемая, но игра. И я только что сделала свой ход. Неосторожный, дерзкий, но ход.

Я медленно опустила руки и посмотрела на телефон.

— И что теперь? Ждать, пока он «опишет в деталях»?

— Ага, — кивнула Дана, и в ее глазах блеснул азарт. — Или... сделать следующий ход. Сказать, что словами - это для слабаков. Или просто смайлик отправить. Доведи его до белого каления. Раз уж начала, иди до конца.

Я сглотнула. Идти до конца... Это было страшно, но и безумно заманчиво.

Я взяла телефон. Палец дрожал, но я заставила себя написать и нажать на "отправить".

«Слова — это для слабаков.»

Я отправила сообщение и отшвырнула телефон, как раскаленный уголь. Теперь он знал. Игра была официально объявлена. И я была готова к войне.

Ответ пришел мгновенно. Не текст. Фото.

Я открыла его, и воздух застрял в легких.

На снимке был Рей. Сидел он, судя по всему, на кровати в своей комнате. Верхняя часть тела была обнажена. Снятая майка лежала рядом. Взгляд сразу же выхватил мощный рельеф мышц живота, те самые «царапины» на смуглой коже... и ту самую, предательскую дорожку темных волос, что от пупка уверенно уходила вниз, за линию низко сидящих спортивных штанов. Ткань сильно натянулась в определенном месте, оставляя мало сомнений в том, что происходило у него в голове... и не только.

Мои глаза чуть не вышли из орбит. Я издала какой-то бессвязный звук.

Дана, заглянув через плечо, фыркнула, а затем громко рассмеялась.

— Ну что, «слова для слабаков», говорила? — она хихикала, тыча пальцем в экран. — Боже, он... он прям не церемонится! Дорожка-то какая уверенная! Четко нацеленная!

Я швырнула телефон на кровать и прикрыла лицо руками, чувствуя, как по щекам разливается огненная волна стыда... и дикого, непозволительного возбуждения. Этот наглец! Он просто... взял и выложил все свои козыри! Без единого слова!

— Что мне теперь делать? — простонала я в ладони.

— Что делаеть? — Дана перестала смеяться, ее голос стал деловым. — Ты делаешь ход! Ты же не собираешься сдаваться? Он бросил тебе вызов. Визуальный. Так ответь тем же! Ну, или... смайликом. Оскорбительным.

Я медленно опустила руки. Она была права. Бежать или краснеть — значит проиграть. А я... я уже вошла во вкус.

Я подняла телефон. Рука дрожала, но я заставила себя успокоиться. Я не стала ничего писать. Я просто сделала селфи. Не откровенное, нет. Я прищурилась, слегка наклонила голову, и... легонько прикусила нижнюю губу. Выражение было на грани вызова и обещания. И отправила.

Война продолжалась. И на этот раз я стреляла не менее точно. Прошло несколько томительных минут, в течение которых я не могла оторвать взгляд от экрана, а Дана ходила по комнате, словно тигр в клетке.

— Он думает, — констатировала она. — Или... занят чем-то, глядя на твое фото.

От этой мысли по моей спине пробежали мурашки. Наконец, телефон завибрировал. Не фото. Голосовое сообщение.

Я сглотнула и нажала play.

Сначала было только тяжелое, ровное дыхание. Потом его голос, низкий, с густой, бархатной хрипотцой, которая заставила сжаться все мое нутро.

«Прикусить решила? Хорошо... Очень хорошо. Напоминаешь волчонка, который зубы пробует. Мило. Но знаешь, что бывает, когда волчонок играет со взрослым волком?»

Пауза. Я могла почти слышать, как он ухмыляется.

«Его переворачивают на спину. И заставляют скулить. По-настоящему.»

Сообщение оборвалось. Было так тихо, что я слышала, как бьется мое сердце. Дана замерла у окна, ее глаза были круглыми.

— Охренеть, — выдохнула она. — Это... это уже не флирт. Это... ультиматум.

Я не ответила. Я слушала сообщение еще раз. И еще. Его голос делал с моим телом то, чего не делали даже его фото. Он был в моей голове. Грубый, властный, соблазнительный. Мои пальцы сами потянулись к кнопке записи. Я не думала. Я действовала на инстинктах, на том темном, ответном вызове, что он всколыхнул во мне.

Я поднесла телефон к губам. И прошептала всего три слова, прежде чем отправить:

«Попробуй. Если сможешь.»

Дана ахнула.

— Лиля! Ты с ума сошла? Это же прямая провокация!

Я посмотрела на нее. И улыбнулась. Впервые за этот день — по-настоящему, с огоньком азарта в глазах.

— А что? Пусть знает, с кем имеет дело. Не такая я уж и беззащитная волчица.

Игра перешла на новый уровень. Словесные баталии и фото остались позади. Теперь это была дуэль голосов, интонаций, скрытых обещаний и угроз. И я была полна решимости не проиграть.

Я только что отправила свое дерзкое голосовое сообщение, и в воздухе все еще висело напряжение, смешанное с адреналином. Дана смотрела на меня, как на белую ворону, но в ее глазах читалось и восхищение. И тут, откуда-то издалека, сквозь стены Академии, донесся протяжный, яростный рык, полный дикой, первобытной ответной реакции. В нем слышалось бешенство, торжество и безудержное желание.

Я замерла, и по моей спине пробежали мурашки, но на губы наплыла улыбка. Широкая, почти дикая.

— Ахаха! — вырвалось у меня, смех, полный триумфа и легкой истерики. — Я его довела! Я действительно довела его до этого!

Дана сначала опешила, а потом тоже рассмеялась, качая головой.

— Боги, вы оба совершенно сумасшедшие! Он там, по всей видимости, чуть ли не комнату разнес от твоего сообщения, а ты радуешься!

— А чего бы нет? — я откинулась на спинку кровати, все еще сжимая телефон в дрожащей руке. — Он думал, что я сбегу, испугаюсь. А я... я ответила. И он не знает, что делать! Он не может прийти сюда, не может меня достать... и он просто рычит! Как настоящий зверь!

Его рык был музыкой. Музыкой моей маленькой, но значимой победы. Он вывел меня из равновесия своими фото, своими словами. А я ответила ему тем же — вызвала в нем такую бурю, что он не смог с ней справиться в четырех стенах. Я закрыла глаза, все еще слыша в ушах эхо его рыка. Это было страшно. Это было опасно. Но черт возьми... это было пьяняще.

— Так, ладно, Лиль, — Дана хлопнула в ладоши, разрывая напряженную атмосферу. — Нам пора на химию. У нас практикум, помнишь? Сегодня наверняка распределят по группам.

Ее слова прозвучали как ведро холодной воды. Химия. Практикум. Обыденная, рутинная академическая жизнь, которая вдруг показалась такой далекой и нереальной после всего, что произошло.

Я с трудом оторвалась от телефона, на экране которого все еще горел наш с Реем чат.

— Группы... — пробормотала я, сгоняя с лица остатки дикой улыбки и пытаясь вернуть себе вид прилежной ученицы. — Да, точно.

Мы собрали вещи и вышли в коридор. Обычная суета студентов, спешащих на пары, казалась теперь каким-то сюрреалистичным спектаклем. А где-то в этих стенах был он. С взрывной смесью ярости и желания, которую я сама в нем разожгла.

— Держи ухо востро, — предупредила Дана, понизив голос. — Если распределят по группам... есть шанс, что вы окажетесь вместе.

От этой мысли сердце снова забилось чаще. Оказаться с ним в одной лаборатории, за одним столом?

— Он не посмеет ничего сделать при всех, — больше для самоуспокоения сказала я.

— При всех — нет, — согласилась Дана. — Но взглядами... взглядами он тебя точно будет раздевать до нитки.

Мы вошли в лабораторию химии. Студенты рассаживались за длинными столами. И вот, у дальнего стола, я увидела его.

Рей уже был там. Он стоял, прислонившись к столешнице, и смотрел на вход. Его взгляд встретился с моим мгновенно, словно он ждал. Никакой ярости, никакого рыка. Только тяжелая, сосредоточенная интенсивность. Он медленно провел языком по губам, и его глаза скользнули по моей форме, будто вспоминая каждую деталь с того фото.

Профессор начал говорить о правилах техники безопасности, но я не слышала ни слова. Весь мир снова сузился до него. До нашего немого противостояния среди запахов химикатов и гулкого эха лаборатории.

— Итак, — раздался голос профессора, прорезав гул в лаборатории. — Лилия Теневая и Рей Багровый. Вы работаете в паре сегодня.

В ушах у меня начал нарастать звон. Я медленно перевела взгляд на Рея. Он уже смотрел на меня, и в его глазах, пристальных и неотрывных, опасно блеснул огонек. Это не было удивлением. Это было... удовлетворением. Предвкушением. Он медленно выпрямился, оттолкнувшись от стола, и жестом пригласил меня к свободному месту рядом с ним. Каждый его мускул, каждое движение излучало хищную грацию и абсолютную уверенность в том, что все идет по его плану.

Я сделала шаг, потом другой, чувствуя, как взгляды других студентов скользят по нам. Они все знали. Или догадывались. Напряжение между нами было таким густым, что его можно было резать ножом.

Я подошла к столу, стараясь не смотреть на него.

— Кажется, нам выпала честь, — его голос прозвучал прямо у моего уха, тихо, чтобы слышала только я.

— Не делай из этого спектакль, — сквозь зубы прошипела я, открывая учебник и с преувеличенным вниманием изучая задание.

— Я? Никогда, — он фыркнул и подвинулся ближе, его плечо почти касалось моего. — Просто выполняем указания профессора. Работаем... в тесном контакте.

Последние слова он произнес с такой многозначительной интонацией, что по моей спине пробежали мурашки. Я потянулась за колбой, и наша с ним руки почти столкнулись. Я резко отдернула свою, как от огня.

— Боишься прикоснуться? — он наклонился, делая вид, что изучает мануал. — После всего, что мы... обсуждали?

— Концентрируйся на задании, Багровый, — я попыталась вложить в свой голос лед, но он дрожал.

— О, я сконцентрирован, — он прошептал, его взгляд упал на мою шею, затем скользнул ниже, к вырезу лабораторного халата. — Только задание у меня... другое.

Мы проработали в таком режиме все полтора часа практикума. Каждое его случайное прикосновение, каждый шепот, каждый тяжелый взгляд был иглой, вонзающейся в мою броню. Он не делал ничего откровенного. Но он был везде. В моем пространстве. В моей голове.

— Домашнее задание, — объявила профессор, и в лаборатории воцарилась тишина. — В парах подготовить доклад. Подробно опишите опыт, который мы сегодня проводили, а также рассчитайте точное количество использованных ингредиентов. И ответьте на вопрос: что произойдет, если к смеси добавить гидроксид натрия?

Я пискнула. Тихо, почти неслышно, но он, стоящий рядом, наверняка уловил этот звук.

Вместе.

Отчет. Это значило... это значило

вместе

после уроков. Найти время. Место. Сидеть рядом. Обсуждать. Я рискнула взглянуть на Рея. Уголок его губ был подернут той самой, знакомой, хищной ухмылкой. Он поймал мой взгляд и медленно облизнул губы.

— Кажется, нам нужно будет... встретиться, ледышка, — его голос был тихим, но каждое слово падало с весом гири. — Обсудить... детали.

Он наклонился ко мне, делая вид, что поправляет ремешок своей сумки.

— Гидроксид натрия... интересно. Сильная щелочь. Вызывает бурную реакцию. Нагревание. — Его глаза сверкнули. — Прямо как кое-что... или кое-кто.

Я резко отвернулась, хватая свои вещи. Кровь прилила к лицу. Он сводил все к этому. К химии между нами. К тому напряжению, что вот-вот должно было выйти из-под контроля.

— Я... я напишу тебе, — выпалила я, стараясь пройти мимо него. — Обсудим по сети.

Его рука легла мне на запястье, легким, но неумолимым прикосновением.

— О, нет, — прошептал он. — Для такого... важного задания нужен личный контакт. Я зайду за тобой после последней пары. Жди.

Он отпустил меня и вышел из лаборатории, оставив меня стоять с бешено колотящимся сердцем и осознанием того, что «личный контакт» с Рэем Багровым после уроков — это было уже не игрой. Это было ловушкой. Я выбежала из лаборатории, сердце колотилось где-то в горле. «Что он себе позволяет?! Зайду за тобой... Жди.» Властный, самоуверенный... Я шла по коридору, не видя ничего перед собой, пока из двери лаборатории не вышел Макар.

Он догнал меня за несколько шагов, его присутствие было таким же тихим и неотвратимым, как всегда.

— Лиля.

Я вздрогнула и обернулась. Его лицо было невозмутимым, но глаза, холодные и аналитические, изучали меня с пристальным вниманием.

— Что случилось? — спросил он ровным тоном. — Ты выглядишь... взволнованной. И Багровый вышел с выражением лица, которое можно описать как «удовлетворенно-хищное».

Я сглотнула, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки. Сказать ему? Рассказать про «личный контакт» и домашнее задание?

— Ничего, — буркнула я, отводя взгляд. — Просто... практикум был напряженным.

— Согласен, — он кивнул, и его рука скользнула в карман лабораторного халата. — Напряжение было ощутимым. Держи.

Он протянул мне маленький, тщательно завернутый в черный бархат сверточек. Я машинально взяла его. Сквозь ткань чувствовалась прохлада и легкая вибрация энергии.

— Лунный камень, — безразличным тоном констатировал Макар. — Как ты и просила. Чистый, неограненный. Оптимален для вставки в оберег.

Я сжала сверточек в ладони, чувствуя, как прохлада камня проникает сквозь кожу, принося первое за сегодня ощущение ясности и контроля.

— Спасибо, — тихо сказала я.

— Не за что. — Он посмотрел на меня, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на одобрение — Стратегически верное решение: усилить защиту перед лицом... возрастающей внешней стимуляции. — Он снова кивнул в сторону лаборатории.

С этими словами он развернулся и ушел, оставив меня наедине с лунным камнем в одной руке и осознанием предстоящего вечера с Реем — в другой.

Теперь у меня было оружие. Не просто защита, а усиленная, закаленная лунным светом. И встреча с Рейем выглядела уже не такой пугающей.

Глава 9. Игра зашла слишком далеко

Я четко понимала: встречаться в комнате - это словно пригласить его в кровать. Или, по крайней мере, дать недвусмысленное согласие на дальнейшую эскалацию. Вряд ли Рей, оказавшись в четырех стенах с кроватью в двух шагах, будет вести себя сдержанно. Его «личный контакт» быстро перестал бы быть академическим.

Нужно было нейтральное место. Публичное, но не слишком. Чтобы были свидетели, способные охладить его пыл, но не чтобы нас постоянно прерывали.

Библиотека. После 19:00. Идеально.

В это время там обычно было не много учеников. Несколько закоренелых ботаников, пара влюбленных, прячущихся в дальних углах... и тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц. Достаточно людей, чтобы он не рискнул на откровенную выходку, но достаточно уединенно, чтобы... чтобы сохранить ту самую опасную, волнительную интимность.

Я достала телефон. Пора устанавливать правила. Мои правила.

«Библиотека. 19:00. Угол на втором этаже, у секции по алхимии.»

Я отправила сообщение и крепко сжала в кармане прохладный лунный камень. Это был не просто выбор места. Это был сигнал. Сигнал о том, что я не намерена быть пассивной стороной в его игре. Я сама выбирала поле боя. И теперь оставалось только ждать его ответа.

Его ответ пришел почти мгновенно, как я и ожидала.

«Ммм, ледышка, библиотека...»

Я могла почти слышать его низкий, бархатный смешок, представляла, как его губы растягиваются в той самой хищной ухмылке.

«Тебя все-таки заводит эта тема, да? Тишина, шепот... пыльные фолианты. Романтика. Или...ты просто боишься остаться со мной наедине в твоей комнате? Боишься, что не сможешь себя контролировать?»

Я закусила губу. Он снова пытался вывести меня из равновесия, перевернуть все с ног на голову, выставить мою осторожность слабостью. Но на этот раз я была готова.

«Боюсь, что ты не сможешь сосредоточиться на задании. А отчет нужно сдать. Или ты не уверен в своих силах, Багровый?»

Я нажала «отправить» с чувством легкого торжества. Пусть теперь он ломает голову. Я не отрицала напряжение между нами. Я просто поставила под сомнение его способность его обуздать. Это была ловушка для его самолюбия.

Его ответ заставил меня вздрогнуть. Не текст. Голосовое сообщение.

Я поднесла телефон к уху.

Сначала — тихий, глубокий вдох. Потом его голос, нарочито медленный, обволакивающий, словно физическое прикосновение.

«О, я уверен, ледышка. В своих силах... и в твоих... реакциях. — Он сделал паузу, и я услышала, как он облизывает губы. — Ладно. Библиотека, так библиотека. Только учти... тишина в библиотеке — понятие относительное. Особенно когда найдешь ту самую, нужную... книгу.»

Сообщение оборвалось, оставив в ушах лишь звон и пьянящее, тревожное ожидание. Он принял вызов и я знала — эта встреча в библиотеке будет совсем не про алхимические трактаты.

Так... Первое, что пришло в голову — нужно надеть штаны. И худи. Что-то свободное, мешковатое, максимально закрывающее. Создать барьер между его взглядом и моей кожей, которая предательски вспыхивала от одного лишь звука его голоса. Я переоделась, стоя перед зеркалом. Темные, плотные спортивные штаны, просторная серая худи с капюшоном. Ни намека на фигуру. Ничего, что могло бы спровоцировать или намекнуть. Я собрала волосы в тугой, небрежный пучок, намеренно сделав его как можно менее соблазнительным.

Осмотрев себя, я с удовлетворением констатировала: выгляжу как студентка, засидевшаяся за учебниками, а не как девушка, идущая на опасное свидание. Или, точнее, на поле битвы. В карман худи я положила маленький бархатный сверточек с лунным камнем. Его прохлада была тактильным напоминанием — у меня есть защита. Я не безоружна.

Ровно в 18:50 я вышла из комнаты. Сердце все равно колотилось, предательски выдавая мое волнение, но внешне я была спокойна. Вернее, я старалась изо всех сил имитировать спокойствие.

Я шла по коридорам, и с каждым шагом моя решимость крепла. Он думал, что может диктовать условия? Что его наглость и животная уверенность собьют меня с толку? Нет уж. Сегодня он увидит не растерянную «ледышку», а Лилю Теневую. Такую же упрямую, расчетливую и опасную, как и он сам.

Я вошла в библиотеку. Воздух пах старыми книгами и тишиной. Я направилась к условленному месту - уединенному углу на втором этаже, заставленному стеллажами с алхимическими трактатами. И уже издали увидела его. Он сидел за одним из столов, откинувшись на спинку стула. На нем была простая темная футболка, обтягивающая мощные плечи, и такие же темные штаны. Он не пытался выглядеть нарядно, но в его непринужденной позе, в том, как он медленно перелистывал страницу какого-то массивного тома, была та самая, раздражающая уверенность хищника, знающего, что добыча сама придет к нему. Он поднял голову. Его зеленые глаза встретились с моими, и в них промелькнула тень удивления, быстро сменившаяся знакомым оценивающим блеском. Он окинул взглядом мой мешковатый наряд, и на его губах появилась та самая, наглая ухмылка.

— Ого, — тихо произнес он, когда я подошла и села напротив. — Новый образ, ледышка? «Неприступная крепость»?

Я тут же отрезала, глядя ему прямо в глаза, не давая ухмылке разрастись:

— Умение видеть есть. Называется «практичная одежда для работы». Или ты привык, чтобы девушки перед тобой в кружевах расхаживали?

Его брови поползли вверх. Он явно ожидал смущения, оправданий, а не ответной колкости. Ухмылка не исчезла..

— Кружева... — он протянул слово, его взгляд скользнул по моему свитеру, будто пытаясь заглянуть под ткань. — Интересная мысль. Но нет. Предпочитаю... сложности. Чем прочнее стены, тем слаще их падение.

Он отложил книгу и наклонился через стол, сокращая дистанцию.

— Но давай начнем с падения моего среднего балла по химии. Где наш драгоценный опыт?

Я достала конспект, стараясь, чтобы руки не дрожали. Его близость, его запах - чистый, с легкой ноткой его шампуня и с тем самым диким подтоном все еще действовали на меня как наркотик.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— На странице сорок седьмой, — сказала я, открывая тетрадь и отодвигая ее на середину стола, создавая символическую нейтральную полосу. — Начнем с расчетов.

Он посмотрел на тетрадь, потом на меня. В его глазах читалось любопытство. Игра началась. И на этот раз я была готова. Он аккуратно ткнул пальцем в мои расчеты, его рука оказалась так близко, что я почувствовала исходящее от нее тепло.

— Лиль, здесь ошибка, — его голос прозвучал тихо, но он был так близко, что каждое слово будто обжигало кожу.

Его тело наклонилось ко мне через стол, сокращая и без того маленькое расстояние между нами. Запах его ударил в голову. От этого голова закружилась, в висках застучало.

— Это все из-за тебя, — вырвалось у меня, голос дрогнул, выдав все мое смятение. — Ты меня отвлекал...

Вместо того чтобы отстраниться, он замер. Его взгляд, тяжелый и пристальный, поднялся с тетради на мое лицо. Ухмылка сползла с его губ, сменившись странной, сосредоточенной серьезностью.

— Отвлекал? — он прошептал, и его дыхание коснулось моей кожи. — Или заставлял чувствовать? Потому что эти цифры... — он снова ткнул в страницу, — они не лгут. Твое внимание было не здесь. Оно было там, где был я.

Он не отодвинулся. Наоборот, он приблизился еще на сантиметр. Наши колени почти касались под столом.

— Признай, ледышка. Ты не можешь думать о химии, когда я рядом. Так же, как и я не могу думать ни о чем, кроме тебя.

— Ты невозможен! — я отодвинулась, пытаясь создать хоть какую-то дистанцию, но спинка стула уперлась в спину. — На ручку и пиши расчеты! И вообще, откуда у тебя такие познания в химии?

Он не стал писать. Вместо этого он снова наклонился, его губы оказались в сантиметре от моих губ. Тепло от его тела было почти осязаемым.

— Просто помимо того, что я чертовски сексуален, — его шепот был низким, бархатным и полным самодовольства, — я еще и умный. — И затем он тихо, но отчетливо

рыкнул

мне.

Этот звук - грубый, животный, интимный - прошел по всему моему телу, как электрический разряд. Я вздрогнула, и мурашки побежали по коже. Это было невыносимо. И чертовски эффективно.

— Перестань, — прошипела я, но в моем голосе не было прежней силы. Была только дрожь.

— Не хочу, — он отстранился ровно настолько, чтобы встретиться со мной взглядом. В его зеленых глазах плясали чертики торжества. — Нравится мне, как ты отзываешься на это. Как вся замираешь... и таешь. Несмотря на все эти... — он кивнул на мою кофту , —...укрепления.

Он взял мою ручку. Его пальцы коснулись моих, когда он вынимал ее из моей ослабевшей хватки. Затем он перевернул лист и начал быстро, почти молниеносно, выводить новые, исправленные формулы. Его почерк был таким же уверенным и размашистым, как и он сам.

— Вот, — он отодвинул лист ко мне. — Правильный расчет. Теперь твой ход, ледышка. Или ты признаешь поражение?

Я смотрела на безупречные формулы, а затем на него. Злость, смущение и... и восхищение его наглой компетентностью боролись во мне. Он был невыносим. Но он был и чертовски умен. И это сочетание сводило с ума еще сильнее.

— Пф... давай дальше, — я сдалась, отодвигая исправленный лист. — Нам нужно ответить на вопросы и все расписать.

Он откинулся на спинку стула, его поза выражала довольную расслабленность. Взгляд скользнул по моей тетради, где я только что делала пометки.

— У тебя красивый почерк, Лиль, — произнес он неожиданно, и в его голосе не было насмешки. Было... наблюдение. — Аккуратный. Четкий. Пиши сама, а я буду диктовать.

Этот простой комплимент и предложение застали меня врасплох сильнее, чем любая его похабщина. Он не просто нашел еще один способ доминировать. Он заметил что-то настоящее.

Я сглотнула, чувствуя, как по щекам разливается легкий румянец.

— Ладно, — согласилась я тише, чем планировала, и взяла ручку.

Он начал диктовать. Его голос был ровным, деловым, но в нем все равно чувствовалась та самая, знакомая бархатная глубина. Он формулировал мысли четко, лаконично, и я понимала, что за его наглой бравадой скрывается острый, дисциплинированный ум. Я писала, стараясь выводить буквы так же аккуратно, как и всегда, но его близость, его внимание, прикованное теперь к моим рукам, к движению ручки, снова создавало то самое невыносимое напряжение. Он не прикасался ко мне. Не говорил ничего непристойного, но его присутствие было таким же физическим, как прикосновение.

— ...следовательно, при добавлении гидроксида натрия произойдет резкое повышение температуры и выделение газа, — закончил он и замолчал, наблюдая, как я ставлю точку.

Я подняла на него взгляд. Мы сидели в тишине библиотеки, и единственным звуком было наше дыхание. В его глазах не было торжества. Было что-то более сложное. Любопытство. Признание.

— Готово, — прошептала я.

— Да, — он кивнул, его взгляд скользнул по моим губам, а затем снова встретился с моим. — Готово.

И в этот момент я поняла, что эта встреча была опаснее, чем я думала. Потому что он показал мне не только хищника. Он показал мне умного, наблюдательного противника. И это... это делало его в тысячу раз притягательнее.

— Так, Рэй... раз все... я пошла, — произнесла я, и мой голос прозвучал слабо и неубедительно даже для моих собственных ушей.

Я начала собирать вещи, движения были резкими, выдававшими мое желание поскорее сбежать. Рэй не двигался. Сидел, наблюдая за мной, и его молчание было красноречивее любых слов. В тот миг, когда я повернулась, чтобы уйти, его рука молниеносно метнулась вперед. Он не схватил меня за запястье. Он обхватил мою талию и с силой притянул к себе, развернул и вжал в ближайший стеллаж.

Древние фолианты задрожали на полках от удара. Воздух с силой вырвался из моих легких. Я оказалась в ловушке между холодными корешками книг и его раскаленным телом.

— Я не закончил, — его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и густой, как смола. Все его тело было прижато ко мне, и я чувствовала каждую мышцу, каждую линию его торса. И его возбуждение, твердое и требовательное, упиралось мне в живот.

Я попыталась оттолкнуть его, но его руки, упертые в полки по бокам от моей головы, были непоколебимы.

— Отпусти, — прошипела я, но в моем голосе не было силы, только предательская дрожь. Его близость, его запах, заполнявший все пространство, сводили меня с ума.

— Скажешь «пожалуйста»? — он наклонился ближе, и его губы коснулись моей кожи у виска. Не поцелуй. Просто прикосновение, от которого все внутри сжалось в тугой, болезненный комок желания.

— Ни за что...

— Тогда я сам возьму то, что хочу, — он прошептал, и его рука соскользнула с полки, скользнула по моему боку, к краю худи. — Начну с благодарности за красивый почерк.

Его пальцы коснулись оголенной полоски кожи у талии. Я ахнула, и мое тело выгнулось само собой, прижимаясь к нему еще сильнее. Протест застрял в горле, уступая место темному, пьянящему и совершенно неконтролируемому желанию.

Он не трогал ничего запретного. Его рука, большая и горячая, просто скользнула под худи и легла на оголенную кожу спины. Пальцы растянулись, совершая медленные, почти гипнотические круговые движения. Это был не грубый захват, не похабное прикосновение. Это было... поглаживание. Успокаивающее и невыносимо интимное одновременно. Все мое тело вздрогнуло от этого простого, но такого властного прикосновения. Напряжение, готовность к борьбе, начали таять, сменяясь предательским расслаблением. Голова самопроизвольно откинулась на корешки книг, и из губ вырвался тихий, сдавленный стон.

— Вот видишь, — его шепот прозвучал прямо у моего уха, губы коснулись мочки. — Ты не хочешь, чтобы я останавливался.

Его другая рука все еще держала меня за талию, прижимая к себе. Я чувствовала бешеный стук его сердца, совпадающий с ритмом моего собственного. Его возбуждение было по-прежнему очевидным, давящим на мой живот, но в его прикосновении не было спешки. Была уверенность хищника, который знает, что добыча уже не уйдет.

— Я... ненавижу тебя, — выдохнула я, но слова потеряли всякий смысл, растворившись в густом воздухе между нами.

Он тихо рассмеялся, и его дыхание обожгло мою шею.

— Ври больше. Твое тело говорит со мной на другом языке. Оно говорит... «продолжай».

И он продолжил. Его пальцы исследовали каждый позвонок, каждую напряженную мышцу на моей спине, разминая их с такой нежностью, что колени подкосились. Я цеплялась за его плечи, чтобы не упасть, чувствуя, как все мое существо превращается в сплошной трепетный комок нервов. Это было опаснее любой грубости, потому что в этой мнимой нежности была такая сила, против которой у моей воли не осталось ни единого шанса. Его рука, до этого момента нежная и исследующая, медленно поползла вверх по моей спине. Пальцы нашли застежку моего лифчика. Ловко, почти не прилагая усилий, он расстегнул ее.

Я замерла, не в силах пошевелиться, не в силах издать звук. Воздух застрял в легких.

Затем он оттянул эластичную ленту бретельки... и отпустил. Она с глухим щелчком ударила меня по плечу. Резко, больно. Но боль была странной — острой, смешанной с таким мощным зарядом возбуждения, что по всему телу пробежала судорога. Я вскрикнула — коротко, подавленно.

Он прижался губами к тому месту, куда пришелся удар, его дыхание было горячим на моей коже.

— Метка, — прошептал он, и в его голосе снова зазвучала та самая, хищная нежность. — Чтобы ты не забыла, кто здесь главный. И чтобы помнила это ощущение... пока не придешь за следующим.

Он не стал пытаться снять лифчик. Не полез под него. Он просто оставил его расстегнутым, его прикосновение — и эту боль-наслаждение — как обещание. Как незаконченное предложение. Потом он медленно, не спеша, отступил. Его руки опустились. Он смотрел на меня, на мое раскрасневшееся лицо, на грудь, которая вздымалась под свободно болтающимся теперь лифчиком под толстой тканью худи.

— На сегодня, думаю, все, — сказал он, и его голос снова стал ровным, почти деловым. — Доклад готов. Удачи со сдачей, ледышка.

И он развернулся и ушел, оставив меня прислонившейся к стеллажу, дрожащую, с расстегнутым лифчиком и с одним ясным осознанием: он только что установил новый уровень контроля. И я, против своей воли, позволила ему это сделать. Я наспех, дрожащими пальцами, застегнула лифчик. Кожа на плече, где он прикоснулся губами, все еще горела. Горело все. Казалось, его отпечаток остался не только на коже, но и в воздухе, которым я дышала.

Боже, он играл со мной.

Не просто дразнил. Он исследовал, вычислял мои реакции. И он нашел их. Все. Каждую дрожь, каждый предательский вздох. И этот последний жест... расстегнуть и отпустить. Это была не просто наглость. Это была демонстрация власти. Власти, которую я сама ему отдала, позволив прикоснуться.

В душ. Срочно в душ. Я должна смыть с себя его.

Я почти бегом пересекла библиотеку и коридоры, не видя ничего вокруг. В ушах стоял звон, смешанный с эхом его шепота. Я влетела в свою комнату, схватила полотенце и ринулась в душевую.

Горячая вода обожгла кожу, но я стояла под ней, стараясь, чтобы струи смыли это ощущение — его руки на спине, его губы на коже, ту самую, смесь боли и наслаждения от удара резинки. Я терла кожу мочалкой, пока она не покраснела, но чувство его прикосновения, его влажности на шее, будто впиталось глубже, в саму кровь. Я прислонилась лбом к прохладной кафельной стене, позволяя воде бить по затылку. Он не просто трогал меня. Он

метил

. И самое ужасное было то, что мое тело откликнулось на это. Оно признало его право. И никакой душ не мог смыть это осознание. Оно сидело во мне, горячее и настойчивое, как само его присутствие.

Я стояла под струями воды, пытаясь смыть его прикосновение, когда скрипнула дверь в душевую. Я застыла, ледяная волна страха и чего-то острого, запретного пробежала по спине.

— Ой, прости, я думал, тут никого нет.

Его голос. Низкий, бархатный, притворно-невинный. Я стояла к нему спиной, вода стекала по моей коже, и я чувствовала каждый ее путь, как будто он уже проводил по этим местам своими пальцами. Я резко схватила висевшее рядом полотенце и накинула его на себя, оборачиваясь в одно движение.

Он стоял, облокотившись о косяк внутренней двери в душевую, полностью одетый. Его поза была расслабленной, но глаза... глаза горели тем самым опасным, хищным огнем, который я уже научилась узнавать. Он смотрел на меня, на мокрые волосы, прилипшие к шее, на полотенце, которое я с такой силой прижимала к груди.

— Ты что здесь делаешь? — мой голос прозвучал хрипло, почти шепотом.

— Заблудился, — он ухмыльнулся, его взгляд медленно прополз от моих ног до самого лица. — Искал выход. А нашел... нечто куда более интересное.

Он сделал шаг внутрь. Дверь с мягким щелчком закрылась за ним. Пространство душевой, и без того маленькое, вдруг стало крошечным, заполненным его присутствием, его запахом.

— Выйди, — сказала я, но в моем голосе не было силы приказа. Была только паника и то самое, предательское возбуждение, которое он вызывал одним лишь своим видом.

— А если нет? — он сделал еще шаг, и теперь нас разделяло меньше метра. Его глаза приковались к капле воды, скатившейся с моего виска на ключицу. — Что ты сделаешь, ледышка? Позовешь на помощь? Или... — его голос стал тише, — попросишь остаться?

Я не могла пошевелиться. Я была прижата к стене, мокрая, в одном полотенце, а он стоял передо мной, полностью контролируя ситуацию. И снова, как и в библиотеке, он нарушил все границы. И снова часть меня... та самая, темная и жаждущая, не хотела, чтобы он уходил.

— Рэй, не надо... — пискнула я, и мой голос, тонкий и беззащитный, прозвучал как признание полного поражения.

В этот момент во мне что-то сломалось. Не сопротивление, не гнев. Сломалась та самая внутренняя стена, за которой я пряталась. Ее обломки впивались в меня изнутри, и наружу хлынул чистый, неразбавленный страх. Не перед ним, а перед собой. Перед той частью себя, которая в ответ на его вторжение не закричала, не ударила, а... замерла в ожидании. Я испугалась. Испугалась его власти надо мной. Испугалась того, что он может сделать со мной все, что захочет, и мое собственное тело будет ему в этом помогать. Слезы, горячие и соленые, смешались с водой и покатились по щекам. Я не пыталась их скрыть. Я просто стояла, прижимая мокрое полотенце к груди, и смотрела на него, и вся дрожала от этого осознания.

Его ухмылка сползла с лица. Огонь в его глазах не погас, но изменился. Исчезла хищная уверенность, появилось что-то острое, почти... растерянное. Он видел. Видел не просто испуг, а настоящую, глубокую трещину.

Он не двинулся с места. Не сделал ни шага вперед.

— Лиля... — мое имя на его устах прозвучало не как вызов, а почти как вопрос. Словно он сам не понимал, что происходит.

Он смотрел на мои слезы, на дрожь в моих плечах, и что-то в его позе изменилось. Напряжение спало.

Он медленно, очень медленно, отступил на шаг. Потом еще один.

— Ладно, — тихо сказал он. Его голос был грубым, но без прежней насмешки. — Ладно.

Он развернулся, открыл дверь и вышел, не оглядываясь. Дверь закрылась, оставив меня одну в звоне тишины, нарушаемом лишь шумом воды и прерывистыми всхлипами, которые я не могла сдержать. Он ушел, но оставил после себя не просто воспоминание о прикосновении. Он оставил трещину. И я не знала, смогу ли я ее когда-нибудь залатать. Я наспех вытерлась, дрожащими руками натянула одежду и выбежала из душевой. Воздух в коридоре показался ледяным после пара. В груди все сжималось от остаточного страха и странного, щемящего чувства... стыда? Облегчения?

Я взяла телефон. На экране горело новое сообщение. От него.

Сердце на мгновение замерло, прежде чем я открыла его.

«Лиль, я не насильник. Пожалуйста, не бойся меня. Игра зашла дальше, чем я мог представить.»

Я прочитала эти слова раз, потом еще. Они не были похожи на него. Не было в них ни наглости, ни торжества. Было... признание. Почти извинение. Он понял. Он увидел тот настоящий, животный страх в моих глазах и... отступил. Не потому, что его заставили, а потому, что сам решил остановиться. Я медленно опустилась на кровать, все еще сжимая телефон. Весь сегодняшний вечер пронесся перед глазами. Его настойчивость в библиотеке, его властные прикосновения, его вторжение в душ... и вот этот, неожиданный, человечный финал.

Он перешел грань. Да. Но он же и отступил за нее, увидев последствия.

Я не ответила ему. Что я могла сказать? «Все в порядке»? Это была бы ложь, но и злиться так же яростно, как раньше, я уже не могла. Потому что он показал, что где-то в глубине этого наглого, самоуверенного хищника есть что-то, что способно остановиться. Игра действительно зашла дальше. Она перестала быть просто игрой.

Новое сообщение зависло на экране, простое и честное.

«Я не хочу , что бы ты плакала из-за меня.»

Я смотрела на эти слова, и что-то в груди сжалось — уже не от страха, а от чего-то сложного и щемящего. Это было не просто отступление. Это было признание. Признание того, что мои слезы, моя уязвимость, для него не победа, а нечто, чего он не хочет. Он не извинился за то, что зашел слишком далеко. Не оправдывался. Он просто провел черту.

Я не хочу быть причиной твоей боли.

Я медленно выдохнула, чувствуя, как дрожь в руках понемногу утихает. Я все еще помнила его прикосновения, его власть, тот ужас, что сковал меня в душевой, но теперь к этому миксу добавилась новая, сбивающая с толку нота - уважение. Он был прав. Игра зашла слишком далеко. Она перестала быть просто битвой амбиций и зова плоти. Она стала чем-то реальным, с реальными последствиями и реальными эмоциями. Я не ответила. Не словами. Но в тот вечер, лежа в постели и глядя в потолок, я больше не строила планов, как укрепить оборону. Вместо этого я думала о том, что даже у самого опасного хищника могут быть свои, странные принципы.

Глава 10. Хеллоуин

Вечер Хеллоуина окрасил Академию «Предел» в цвета тревожного заката. По коридорам сновали студенты в самых немыслимых нарядах: вампиры с искусственной кровью, стекающей по подбородку, оборотни в наполовину надорванных шкурах, наги с переливающейся в свете люстр чешуей.

В моей комнате царил предпраздничный хаос. Дана, уже облаченная в короткое черное платье ведьмы с вызывающим разрезом на бедре и высокой остроконечной шляпой, вертелась перед зеркалом, нанося последние штрихи карандашом под глазами.

— Ну что, моя мертвая медсестра, ты все? — она обернулась ко мне, сверкая нарисованной родинкой на щеке. — Наряд-то просто огонь! Все парни будут пускать слюни, а девушки - заливаться слезами от зависти!

Я стояла перед своим отражением, заканчивая последние штрихи. Белый халат медсестры был испачкан реалистичными пятнами «крови» по подолу и на рукавах. Под ним — короткая униформа, едва прикрывающая бедра. Лицо я сделала бледным, почти фарфоровым, с синяками под глазами и стекающей из уголка губ струйкой бутафорской крови. В руке я сжимала огромный, устрашающего вида шприц, наполненный мутной розовой жидкостью.

— Почти готова, — сказала я, и в голосе прозвучали нотки того самого азарта, который я всегда чувствовала в Хеллоуин. Этот праздник был отдушиной. Возможностью примерить другую личину, сбросить с себя груз фамильной ответственности и просто... быть кем-то другим. Или, может, показать ту сторону себя, которую обычно приходилось прятать.

Я потянулась к тумбочке, где лежал мой кулон. Усиленный лунным камнем, он был моим тайным оружием, моим якорем в бушующем море эмоций, которые вызывал во мне Рей. Я собиралась надеть его, спрятав под халат, но рука замерла в воздухе.

«Я не хочу что бы ты плакала из-за меня.»

Его слова, пришедшие тогда ночью, до сих пор отзывались эхом. Сегодня все будут в масках. И, возможно, мне тоже нужна была своя. Но не та, что прячет, а та, что раскрывается. Мертвая медсестра — это ведь не просто костюм. Это вызов. Ирония. Сила.

Я оставила кулон лежать на тумбочке.

— Идем, — сказала я Дане, поворачиваясь к двери. — Покажем этому миру, чего на самом деле стоят две маленькие волчицы.

Мы вышли в коридор, и я почувствовала, как в груди загорается знакомое пламя азарта. Пусть Рей Багровый готовится. Сегодняшняя ночь обещала быть жаркой. И я была готова ко всему. По коридорам Академии проносился калейдоскоп самых безумных образов. Скелеты, ведьмы, драконы... А в конце главного коридора, у входа в украшенный паутиной и тыквами актовый зал, я увидела его. Без сомнений, это был он.

Рей.

Его костюм был выбран с пугающей точностью.

Смерть.

Длинный черный плащ ниспадал с его плеч, развеваясь за спиной, словно от незримого ветра. В руке он сжимал огромную, искусно сделанную косу. Но самое шокирующее было не это. Под плащом он был голым по пояс. Его торс, мускулистый и покрытый легким слоем искусственного пота, имитирующего предсмертную агонию, был открыт всеобщему обозрению. Грим подчеркивал резкость его скул, а глаза, подведенные темным, горели холодным огнем.

Он стоял не один. Рядом с ним толпились его приятели, облаченные в костюмы демонов — с рогами, хвостами и разрисованными красной краской телами. Они перешептывались, озирая толпу, но его взгляд, тяжелый и прицельный, нашел меня сразу. Он медленно скользнул по моему костюму мертвой медсестры, по оголенным ногам, по шприцу в моей руке, по чулкам. На его губах появилась та самая, хищная ухмылка.

Один из «демонов», рыжий парень с бычьими рогами, что-то лязгнул ему на ухо, кивнув в мою сторону. Рей не ответил. Он оттолкнулся от стены и направился ко мне, его плащ колыхался за ним, как мантия. Демоны двинулись следом, словно свита.

— Ну, здрасьте, медсестра, — его голос прозвучал низко, заглушая гул толпы. Он остановился так близко, что я почувствовала исходящее от его обнаженной кожи тепло. — Кажется, я нуждаюсь в... срочной медицинской помощи.

Его демоны захихикали. Я сжала шприц так, что пальцы побелели, пытаясь не смотреть на его торс, на ту самую, знакомую дорожку волос, уходящую под пояс штанов.

— Отойди, Багровый, — выдохнула я, но в моем голосе не было прежней силы. Была только дрожь, которую я отчаянно пыталась скрыть.

— Ой, а мы и не Багровые сегодня, — парировал один из демонов, оскаливаясь. — Мы — демоны. А это — наш господин. — Он кивнул на Рея. — И он, кажется, выбрал тебя на роль своей... личной сиделки.

Я вспыхнула, почувствовав, как жар стыда и ярости заливает меня с головы до ног. Этот его прихвостень, этот «демон»... Я повернулась к нему, и низкий, предупреждающий рык вырвался из моей груди прежде, чем я успела подумать. Рыжий демон отшатнулся, его наглая ухмылка мгновенно сползла с лица. Но Рей лишь довольно хмыкнул. Он не смотрел на своего друга. Его взгляд был прикован ко мне, и в его глазах плясали искры одобрения и собственнического удовлетворения.

— Друзья, — его голос прозвучал спокойно, но с такой неоспоримой властью, что все демоны разом замолчали. — Это будущая самка вашего Альфы. — Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание. — По уважительней.

Воздух вокруг нас сгустился. Его демоны переглянулись, и их позы из развязных мгновенно сменились на почтительные. Они отступили на шаг, опустив головы — не передо мной, а перед его волей. Я стояла, не в силах пошевелиться, все еще пылая от его слов.

«Будущая самка вашего Альфы»

. Он не просто защитил меня. Он публично заявил о своих правах. Перед своей стаей. В его тоне не было вопроса. Это был приказ. Факт.

Он посмотрел на меня, и его ухмылка смягчилась, стала почти... нежной.

— Видишь? — тихо сказал он, так, чтобы слышала только я. — Никто не посмеет тебя тронуть. Ты под моей защитой. Всегда.

И в тот момент, несмотря на всю ярость, несмотря на возмущение его наглостью, часть меня... та самая, что признала в нем свою пару, отозвалась на эти слова глухим, предательским удовлетворением, потому что в его мире, мире силы и инстинктов, это было высшим признанием. И самым опасным обещанием. Я вздернула подбородок, ледяная ярость вытеснила смятение. Его слова, его «защита» — все это было очередной попыткой поставить меня на колени, обозначить свою территорию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Дана, идем, — мой голос прозвучал резко и четко, как удар хлыста. Я оттолкнула плечом ближайшего «демона», проходя сквозь их строй, как сквозь дым. — Нам нечего делать в компании этих неандертальцев.

Я не смотрела на Рея. Я чувствовала его взгляд на своей спине — тяжелый, обжигающий, но я шла, выпрямив спину, сжимая в руке свой шприц так, что пластик трещал.

Дана, широко раскрыв глаза, бросилась за мной.

— Лиля, боги... — прошептала она, догоняя меня в толпе. — Ты только что... ты только что назвала наследника Багровой стаи и всю его свиту неандертальцами в лицо!

— Так оно и есть, — я выдохнула, чувствуя, как адреналин пульсирует в висках. — Он думает, что может вот так просто... объявить меня своей собственностью? Перед всеми? Нет уж.

Мы пробились в актовый зал, где гремела музыка и мелькали огни. Но даже здесь, в вихре праздника, я чувствовала его присутствие. Его взгляд, будто прицепился ко мне. Он не побежал за мной. Не стал устраивать сцену. Но я знала — это не конец. Сделав такое заявление, он не отступит. А я... я только что публично его отвергла.

Война объявлена. Снова. Но на этот раз ставки были выше than ever.

У диджейского пульта, возвышаясь над танцующей толпой, я увидела братьев. Марк, облаченный в костюм варвара с искусственными мышцами и огромным топором, мрачно сканировал зал. Макар, в строгом костюме вампира-аристократа, с невозмутимым видом изучал звуковое оборудование, словно вычисляя его слабые места.

— Лиль, ты конечно, прости, — Дана ткнула меня локтем в бок, — но братья твои — просто секс ходячий. Особенно Макар в этом... этом вампирском фраке. Боги.

Я фыркнула, но не могла не согласиться. Они и правда выглядели впечатляюще. И опасно. Их взгляды тут же нашли меня в толпе, и я увидела, как Марк напрягся, заметив мой костюм, а взгляд Макара стал еще более пристальным ,но прежде чем они успели что-то предпринять, толпа вокруг нас внезапно расступилась. Рей и его «демоны» вошли в зал. Он шел прямо, его черный плащ развевался, а обнаженный торс притягивал взгляды. Его свита рассеялась по залу и он направился прямиком к диджейскому пульту.

Он остановился в паре шагов от моих братьев. Напряжение между тремя Альфами, двумя Теневыми и одним Багровым, стало физически ощутимым. Музыка будто притихла.

Рей медленно повернул голову и посмотрел на Марка, потом на Макара. Его ухмылка была ледяной.

— Теневые, — кивнул он, и в этом приветствии не было ни капли уважения.

— Багровый, — отрезал Марк, его рука сжала рукоять топора.

— Твоя... свита, — ровным тоном заметил Макар, — нарушает дресс-код. И правила приличия.

Рей рассмеялся — коротко и беззвучно.

— А твоя сестра, — его взгляд скользнул по мне, заставляя кровь прилить к щекам, — нарушает мое спокойствие. Кажется, мы квиты.

Он повернулся к диджею, какому-то растерянному вампиру, и что-то тихо сказал ему. Резкие ритмы сменились томными, тягучими нотами вальса. Не светлого и воздушного, а мрачного, страстного, словно доносящегося из самых глубин старинного замка. Боги... Воздух в зале переменился. Пульсирующая энергия Хеллоуина на мгновение застыла, уступив место напряженной, почти интимной тишине, нарушаемой лишь этой гипнотической музыкой. Дана, поняв все без слов, отошла в сторонку, ее взгляд скользил то на меня, то на Рея, полный смеси ужаса и восхищения.

Марк что-то хотел сказать, его лицо исказила ярость от наглости Багрового, но Макар мягко, но твердо отстранил его и сам подошел к Дане. Он что-то тихо сказал ей, и та, кивнув, отошла с ним еще дальше, оставляя меня одну в образовавшемся вокруг нас пустом пространстве. Рей стоял на другом конце этой незримой арены. Его плащ почти не шевелился. Он не ухмылялся. Не бросал вызов. Он просто смотрел на меня. Его взгляд был тяжелым, приглашающим, полным немого вопроса.

И затем он медленно, не сводя с меня глаз, протянул руку. Это был не приказ. Не требование. Это была просьба. Опасная, как лезвие его косы, но все же просьба.

Все внутри меня кричало «нет». Бежать. Уйти. Ударить его по лицу за всю его наглость, но ноги сами понесли меня вперед. Шаг. Еще один. Я остановилась в шаге от него, чувствуя, как бьется его сердце — или мое? — сквозь пульсирующий ритм вальса. Его пальцы сомкнулись на моей руке. Тепло. Уверенно. Он притянул меня к себе, и мое тело прижалось к его обнаженному торсу. Жар кожи, запах грима и его собственный, дикий аромат ударили в голову.

— Ни слова, — тихо прошептал он, его губы почти касались моего виска. — Просто танцуй.

И мы закружились. Его рука лежала на моей талии, властно направляя. Мой шприц бессмысленно болтался в другой руке. Мы были двумя островами в море музыки и чужих взглядов — Смерть и его Медсестра, застывшие в вальсе, который был больше, чем просто танец. Я краем глаза заметила движение на периферии своего зрения. На фоне мрачных стен и мелькающих костюмов выделялась другая пара. Макар, все так же безупречный в своем вампирском фраке, вел в танце... Дану.

Моя подруга, маленькая ведьмочка, выглядела одновременно ошеломленной и загипнотизированной. Ее рука лежала в его, ее глаза были прикованы к его невозмутимому лицу.

Макар. С Даной.

Мозг отказывался верить в эту картину. Он, холодный стратег, и она, яркая, эмоциональная...От Рэя это тоже не ускользнуло. Я почувствовала, как его рука на моей талии на мгновение сжалась чуть сильнее. Его взгляд на секунду оторвался от моего лица и скользнул по танцующей паре. На его губах появилась не ухмылка, а что-то похожее на... понимание? Одобрение?

— Кажется, твой брат нашел, чем заняться, пока мы... разбираемся, — его шепот прозвучал прямо у моего уха, и в нем не было насмешки. Была какая-то странная солидарность.

Это осознание, что Макар, мой защитник и страж, был вовлечен в свою собственную, необъяснимую динамику, заставило что-то щелкнуть внутри. Мир не был черно-белым. Не делился только на «Теневых» и «Багровых». Были оттенки. Были неожиданные союзы и странные влечения. Я снова посмотрела на Рея. На его лицо, освещенное мерцающим светом, на его серьезные глаза. И впервые не увидела в них просто врага. Я увидела сложность. Вызов. И отголоски тех же сомнений и открытий, что бушевали во мне. Мы продолжали кружиться, но теперь танец был другим. Меньше битвы, больше... диалога. Безмолвного признания, что мы оба — лишь часть этой огромной, безумной головоломки под названием Академия «Предел».

— Боже... — вырвалось у меня, взгляд снова непроизвольно потянулся к паре на краю зала. — Макар мне не говорил... — прошептала я больше сама себе, чем ему.

Его рука на моей талии слегка сжалась, не причиняя боли, а скорее... привлекая внимание.

— Может, потому что еще и сам не до конца понял, что происходит, — его голос прозвучал тихо, без обычной насмешки. В нем была какая-то неожиданная проницательность. — Мы не всегда выбираем, кого нам... замечать.

Эти слова, сказанные им, повелителем хаоса и наглости, прозвучали с такой странной мудростью, что я замерла. Я посмотрела на него, на его серьезное лицо, и увидела в его глазах отражение моих собственных смятений.

— Ты... — я не знала, что сказать.

— Я много чего понимаю, ледышка, — он мягко повернул меня под рукой, и наш танец продолжился, но теперь он был медленнее, задумчивее. — Просто не всегда этим делюсь. Иногда... проще действовать.

В его словах была горькая правда. Он всегда действовал. Нападал, провоцировал, заявлял права. А я... я пряталась за словами и принципами. Мы кружились в такт мрачному вальсу, и я вдруг осознала, что в этот момент, в этом зале, мы с Рэем были удивительно похожи. Оба скрывали за своими масками — его вызывающей, моей оборонительной — уязвимость и непонимание того, что же на самом деле происходит между нами и вид Макара с Даной лишь подчеркивал это.

Танец закончился. Последние ноты мрачного вальса растаяли в воздухе, сменившись нарастающим гулом толпы и возвращающимися ритмичными битами. Но мы с Рейем остались стоять посреди зала, словно заколдованные. Он все еще держал меня, его рука на моей талии была тяжелой и реальной. А я, в ступоре, следила за Макаром и Даной. Вот у него блеснули глаза. Не тем ледяным аналитическим блеском, к которому я привыкла, а каким-то... другим. Острым, заинтересованным. Вот Дана, моя бойкая, неунывающая подруга, задрожала, подняв на него взгляд, полный благоговейного ужаса и чего-то еще, чего я никогда раньше у нее не видела.

Боги...

Это зрелище было более шокирующим, чем любая выходка Рея. Макар... и Дана. Это ломало все мои представления о мире. Рей слегка потянул меня за собой, выводя из оцепенения. Он не отпускал мою руку, ведя меня к выходу из зала, прочь от давящей толпы и оглушительной музыки. Мы вышли в более тихий коридор, освещенный лишь тусклыми светильниками. Он остановился, все еще держа меня за руку, и повернулся ко мне.

— Видишь? — его голос был тихим. — Не только у нас тут... кипят страсти.

Я смотрела на него, на его серьезное лицо, и понимала, что он прав. Академия «Предел» была не просто учебным заведением. Это был котел, где закипали древние инстинкты, сталкивались амбиции и рождались самые неожиданные связи.

— Да, — тихо выдохнула я. — Вижу.

Он медленно поднял мою руку к своим губам и легонько, почти невесомо, коснулся ее тыльной стороны губами.

— Академия... — тихо начал Рей, и его голос, обычно такой уверенный, сейчас звучал задумчиво. — Здесь не просто учат. Здесь находят свою стаю. Свою... пару. — Он посмотрел на меня, и в его зеленых глазах не было ничего, кроме предельной ясности. — Я нашел свою. Даже если она пока еще дерется.

Его слова повисли в воздухе между нами. Не вызов. Не требование. Констатация факта, произнесенная с той самой, хищной прямотой, что была его сутью.

— Рэй, — голос мой дрогнул, но я вынудила себя выговорить это, вытащить наружу самый страшный страх. — А может, я не твоя пара? Может, то, что ты чувствуешь... не более чем твоя похоть и неуемный пыл извращенца?

Я ждала злости. Ухмылки. Очередной наглой отмазки, но его лицо стало серьезным, почти суровым. Он шагнул ко мне, сократив дистанцию до нуля. Его руки поднялись и легли на мои щеки, большие, теплые, грубоватые. Он заставил меня смотреть ему в глаза.

— Слушай меня, Лиля Теневая, — его голос был низким, вибрирующим, словно рык, но тихим, только для меня. — Похоть? Да, она здесь. — Один его палец провел по моей нижней губе, заставляя ее дрогнуть. — Пыл? О, еще какой. Но это... — он ткнул пальцем себе в грудь, прямо над сердцем, — ...это не извращенство. Это зов. Древний, как луна, и настоящий, как эта стена за твоей спиной.

Он наклонился так близко, что наши лбы почти соприкоснулись.

— Я рычал от ярости, когда ты уходила. Я ревел от боли, когда думал, что ты боишься меня. Похоть не заставляет волка выть на луну. Похоть не заставляет его отступать, когда он видит слезы в глазах своей... — он запнулся, подбирая слово, — ...своей пары.

Он выдохнул, и его дыхание смешалось с моим.

— Ты можешь отрицать это. Можешь бороться. Можешь называть меня извращенцем до самого выпуска. Но я не отступлю. Потому что то, что я чувствую к тебе... это не просто желание. Это потребность. Такая же базовая, как дышать.

И в тишине коридора, под пристальным взглядом его горящих глаз, я вдруг поняла, что он говорит правду. Ужасающую, оголенную, но правду.

Я сглотнула. Воздух застрял в горле, не в силах пробиться сквозь внезапно сжавшиеся легкие. Он выпалил это так... просто. Так уверенно. Без тени сомнения, без поиска слов. Как будто объявлял погоду или закон гравитации.

Боже, какой он уверенный в себе.

Эта его абсолютная, почти пугающая уверенность была сильнее любой его наглости, любого похабного намека. Она обезоруживала. Она не оставляла места для споров. Как можно спорить с человеком, который настолько убежден в своей правоте, что это ощущается, как физический закон?

Он видел мое смятение. Видел, как дрогнули мои веки, как побелели костяшки пальцев, сжимающих край его плаща. Его собственный взгляд не дрогнул. В нем не было торжества. Была та же неизменная, стальная убежденность.

— Ты не веришь мне, — констатировал он, и это не был вопрос.

— Я... не знаю, во что верить, — выдохнула я, и мой голос прозвучал слабо, потерянно.

— Тогда просто почувствуй, — он прошептал, и его руки мягко опустились с моих щек на плечи, а затем обвили мою спину, притягивая меня ближе, пока мой лоб не уперся в его грудь. Я чувствовала бешеный стук его сердца. Ровный, мощный, как удары молота. — Не думай. Просто почувствуй это.

И я почувствовала. Не только его сердцебиение, не только жар его кожи. Я почувствовала ту самую, глубинную связь, которую он описывал. Древнюю, необъяснимую, пугающую и... невероятно прочную.

— Рэй, я... я боюсь...

Слова вышли тихим, надломленным шепотом. И вместе с ними ушла последняя преграда, последний остаток сил, державший меня на ногах. Ноги подкосились, и я обмякла в его руках, медленно сползая по стене на холодный каменный пол.

Он не пытался удержать меня стоя. Он просто последовал за мной, опускаясь на корточки прямо передо мной. Его плащ мягко упал вокруг нас, словно создавая маленькое, изолированное пространство в полумраке коридора.

— Я знаю, — его голос прозвучал так же тихо, без единой нотки насмешки или торжества. В нем была только... понимающая тяжесть. — Я знаю, что ты боишься. Это... огромно. Это меняет все.

Он не прикасался ко мне, давая мне пространство, но его близость была утешительной. Словно скала в бушующем море моих эмоций.

— Я боюсь потерять себя, — прошептала я, глядя на свои дрожащие руки. — Боюсь стать просто... твоей. Тенью. Боюсь, что этот зов сотрет меня.

— Он не сотрет, — он покачал головой, и его взгляд был прикован к моему лицу. — Он... усилит. Ты не станешь моей тенью, Лиля. Ты станешь моей парой. Равной. Сильной. Белой волчицей, которая свела с ума Рэя Багрового. — Уголки его губ дрогнули в легкой, почти невидимой улыбке. — Если кто и будет чьей-то тенью, так это я. Буду твоим личным оборотнем-защитником.

Его слова, такие простые и такие уверенные, начали медленно разбивать лед страха внутри меня. Он не обещал, что будет легко. Он не отрицал моих страхов. Он просто... принимал их. И предлагал свою версию будущего — не подчинения, а союза.

Я медленно подняла на него взгляд. Слезы высохли, оставив после себя лишь чувство опустошенной ясности.

— Оборотень-защитником? — я сдавленно хмыкнула. — Звучит... многозначительно.

— Ага, — он кивнул, и в его глазах снова вспыхнули знакомые искорки. — Со всеми вытекающими... привилегиями и обязанностями. Погоди, отец звонит. Не отходи, — сказал Рей, его голос стал собранным, деловым. Он все еще сидел на корточках передо мной, но его поза изменилась, в ней появилась привычная властность.

Он достал телефон и его лицо, освещенное голубоватым светом экрана, стало жестким, маской Альфы, принимающего вызов.

— Говори, отец.

Я сидела на полу, прислонившись к стене, и наблюдала за ним. Смотрела, как исчезает та уязвимость, что была в его глазах секунду назад, как скулы напрягаются, а взгляд становится острым и сосредоточенным. Это был другой Рэй. Наследник клана. Воин.

Он слушал, изредка вставляя короткие, отрывистые фразы.

— Понял... Согласованно... Разберусь.

Его взгляд на секунду встретился с моим. В нем не было ни извинений, ни объяснений. Было просто... признание моего присутствия. Того, что я — часть этой картины теперь.

— Да, — он сказал в трубку, и его голос прозвучал особенно твердо. — Она здесь. Со мной.

Он отключил связь и сунул коммуникатор в карман. Тишина снова сгустилась вокруг нас, но теперь она была другой. Наполненной не нашими личными бурями, а отголосками внешнего мира, того мира, где наши кланы враждовали.

Он снова посмотрел на меня, и маска Альфы немного смягчилась.

— Дела, — коротко пояснил он. — Но ничего срочного.

Он протянул мне руку, чтобы помочь подняться. Его ладонь была твердой и надежной.

— Пошли, ледышка. Провожу тебя до комнаты. А то мало ли... — он кивнул в сторону зала, откуда все еще доносились звуки праздника, — ...какие-нибудь другие «демоны» решат, что ты нуждаешься в компании.

Я взяла его руку и позволила ему поднять себя. Его слова о том, что я «здесь, с ним», все еще звенели в ушах. Это было не просто заявление отцу. Это было послание мне. И, возможно, самому себе. Пока мы шли по пустынным вечерним коридорам, его рука, лежащая на моей талии, уже не казалась такой чужой.

— Рэй, а твой отец знает, к кому тебя привел зов? — с ухмылкой спросила я, глядя на его профиль.

Он фыркнул, и в углу его губ заплясали знакомые чертики.

— О, он знает. — Рей бросил на меня быстрый, искрящийся взгляд. — Первое, что он сказал после моего восторженного вопля о том, что нашел пару, было: «Только не Теневая». — Он передразнил грубый голос отца, заставляя меня невольно рассмеяться. — Когда я подтвердил, он минут пять матерился так, что штукатурка в кабинете осыпалась.

Мы дошли до двери моего крыла. Он остановился, повернувшись ко мне.

— Потом спросил, не беременна ли ты уже. — Рей закатил глаза. — Я сказал, что ты пока даже толком не признала, что мы пара, не то что... — он сделал многозначительную паузу, — ...все остальное. Он хмыкнул и сказал: «Значит, работаешь недостаточно быстро».

Я покачала головой, смех все еще звенел во мне.

— Боги, вы все сумасшедшие.

— Возможно, — он пожал плечами, его ухмылка стала мягче. — Но мы теперь твои сумасшедшие. Ну, скоро будем. Официально.

Он сделал шаг вперед, его взгляд стал серьезным.

— Он уже принял это. Потому что я не отступлю. И потому что... — он медленно провел пальцем по моей щеке, — ...ты того стоишь. Даже если ты дочь его заклятого врага.

Он наклонился и легонько, почти по-братски, поцеловал меня в лоб.

— Спокойной ночи, Лиля. До завтра.

— Стоп, — я поймала его за рукав, прежде чем он успел уйти. — А твой отец

моему

сказал?

Ухмылка Рея стала шире, в его глазах вспыхнул озорной огонек.

— О, это был шедевр. Твой папаша первым набрал номер. Макар, наверное, ему отчет предоставил. Он скопировал ледяной, отточенный голос его отца: «Артур. Мой сын, судя по всему, помешался на твоей дочери. Имею честь официально сообщить, что клан Багровых не намерен отступать. Приготовься к переговорам».

У меня перехватило дыхание. Я представила лицо отца в этот момент. Каменную маску, натянутую на ярость.

— И что... что он ответил?

— Сначала была тишина. — Рей сделал драматическую паузу. — Потом он сказал: «Если твой щенок тронет Лилю против ее воли, я лично оторву ему голову и пришлю тебе в подарочной упаковке». Очень мило и по-семейному.

Я застонала, представляя этот разговор. Два Альфы. Два патриарха. И мы с Рейем посередине.

— А потом, — продолжал Рей, и его ухмылка сменилась странной серьезностью, — твой отец сказал: «Но если это ее выбор... мы обсудим». — Рей посмотрел на меня. — Он готов обсуждать. Ради тебя. Потому что ты для него важнее вражды.

Эти слова повисли в воздухе, тяжелые и значимые. Мой отец... мой надменный, неприступный отец... был готов

обсуждать

с Багровым. Ради меня. Я посмотрела на Рея и увидела в его глазах то же понимание. Это была не просто наша история. Это была буря, которая могла изменить все.

— Значит, — я выдохнула, — начинается.

— Да, — он кивнул, и в его улыбке снова появилась та самая, опасная уверенность. — Начинается самое интересное.

— Кстати, ледышка... — его голос внезапно стал низким и обволакивающе-опасным. Он шагнул ко мне так близко, что его плащ задел мои ноги. — Тебя сегодня пожирали в этом наряде все, кому не лень, взглядом. — Его пальцы легли на мое бедро, чуть выше края короткой униформы, и сжались — не больно, но властно. — Еще раз оденешь такую короткую юбку напоказ всем, с этими чертовыми чулками... — он наклонился, и его губы почти коснулись моего уха, — ...я лично тебя заверну в одеяло и буду носить за собой, как сверток. Понятно?

От его тона по спине пробежали мурашки — смесь возмущения и пьянящего возбуждения. Эта первобытная, дикая ревность была... откровенной. Грубой. И чертовски притягательной.

Я откинула голову, глядя ему в глаза с вызовом.

— Угрозы, Багровый? Я сама решаю, что надеть.

— Это не угроза, — он парировал, его глаза сверкнули. — Это обещание. Можешь называть это заботой о психическом здоровье окружающих самцов. Или... — его рука скользнула чуть выше под юбку, к резинке чулка, — ...желанием сохранить этот вид только для себя.

Он выпрямился, его ухмылка вернулась, но теперь в ней читалось безраздельное право собственности.

— Выбирай. Или ты сама, или я тебя упакую. Решай, ледышка.

С этими словами он развернулся, оставив меня у двери с пылающими щеками, дрожащими коленями и абсолютной уверенностью в одном: этот безумный, ревнивый, невыносимый волк действительно станет моей парой.

— Еще не родился тот волк, который будет мне что-то запрещать, понятно, Багровый! — я выпалила ему вслед, и мой голос прозвучал громко и четко в пустом коридоре. — И если я захочу, я буду ходить и с таким разрезом, и с таким декольте, и с такими чулками!

Он замер, его плащ застыл в движении. Медленно, очень медленно, он обернулся. Но на его лице не было ни злости, ни удивления. Было... восхищение. Горячее, хищное, одобряющее.

— Ох, — он протянул, и его ухмылка стала широкой и беззубой. — Вот это да. Наконец-то. Настоящий огонь.

Он сделал несколько шагов ко мне, его глаза пылали.

— Прекрасно, — прошипел он, останавливаясь так близко, что я чувствовала его дыхание. — Носи. Показывай. Дразни. — Его рука снова легла на мое бедро, но на этот раз его прикосновение было не властным, а... обещающим. — Но знай, ледышка. Каждый взгляд, который упадет на тебя, каждый вздох, который ты сорвешь с этих идиотов... — его пальцы сжались, — ...я потом заберу с тебя вдвойне. Втройне. Я буду тем, перед кем ты дрожишь. Я буду тем, кому ты это все покажешь... по-настоящему.

Он наклонился, и его губы вновь коснулись моего уха.

— Так что давай, принцесса. Бунтуй. А я буду с нетерпением ждать расплаты.

Это не было поражением. Это был... договор. Опасный, порочный и невероятно соблазнительный. И я знала — я надену самое вызывающее платье, какое только найду. Просто чтобы увидеть, как он будет «забирать свое».

— Пф, ты ничего не сделаешь мне. Понял, похотливый дурак, извращенец! — я выпалила ему в спину, вкладывая в слова всю свою ярость, все свое неповиновение.

На его лице не было улыбки. Не было насмешки. Было нечто темное, первобытное и бесконечно опасное.

— Ничего? — его голос был тихим, но он резал слух, как сталь. Он прижался ко мне. — Ты думаешь, я шутил, ледышка? Ты думаешь, это просто слова?

Его тело излучало жар, а взгляд прожигал насквозь.

— Ты назвала меня извращенцем? — он прошипел, наклонившись так близко, что наши губы почти соприкоснулись. — Хорошо. Буду извращенцем. Буду тем самым похотливым зверем, который будет ходить за тобой по пятам. Который будет дышать тебе в шею. Который будет напоминать тебе каждым взглядом, каждым ворчанием,

кому

ты бросила вызов.

Его рука стремительно метнулась вперед, и он схватил меня за запястье. Не грубо, но так, что было ясно — вырваться невозможно.

— И когда ты устанешь от этих взглядов, когда надоест эта игра... ты сама придешь ко мне. Чтобы я забрал свое. Чтобы я доказал тебе, что между нами нет места для слов «нет» и «нельзя».

Он отпустил мою руку, но его взгляд продолжал держать меня в плену.

— А теперь иди, — он кивнул в сторону моей двери. — Пока можешь.

Я отступила на шаг, потом на другой, не сводя с него глаз. Сердце колотилось как бешеное, но на губах играла улыбка. Безумная, дерзкая, такая же опасная, как и он сам.

— Посмотрим, Багровый, — бросила я ему напоследок, прежде чем скрыться за дверью. — Просто посмотрим.

И за дверью, прислонившись к дереву, я поняла одну вещь: я не хотела, чтобы он отступал. Я хотела этой бури. Я хотела этой войны. Потому что в его темноте я нашла свой собственный, дикий огонь.

Глава 11. Война

Наступил следующий день. Дана, как обычно, зашла в мою комнату, чтобы вместе идти на завтрак, и застыла на пороге, ее глаза стали круглыми, как блюдца.

— Лиль, ты... — она не могла подобрать слов, ее взгляд скользил по мне с ног до головы.

— Похожа на шлюху? — закончила я за нее, поворачиваясь перед зеркалом, чтобы оценить эффект.

Короткая плиссированная юбка едва прикрывала бедра. Черные чулки с ажарной резинкой подчеркивали длину ног. Белая рубашка была расстегнута на две пуговицы, открывая треугольник кружевного лифчика без чашечек. Грудь была едва прикрыта, каждый мой вдох был виден, каждое движение отзывалось легким дрожанием тонкой ткани.

— Нет! — Дана наконец выдохнула, качая головой. — Ты похожа на... на грешного ангела. Или на стервятника, который готовится к пиру. Боги, Лиля, он же... он же с ума сойдет!

— На это и расчет, — я ухмыльнулась, подбирая с тумбочки усиленный лунный камень и пряча его в карман юбки. Просто на всякий случай. — Пусть пострадает. Он сам этого хотел.

— Он хотел тебя «завернуть в одеяло», а не довести до состояния, когда он сам будет готов разорвать тебя на части прямо в столовой! — прошипела Дана, но в ее глазах читалось восхищение.

— Тем веселее, — я бросила последний взгляд в зеркало. Образ был идеален. Вызывающий, соблазнительный, но с холодным, почти небрежным отстранением. Я не пыталась понравиться. Я бросала вызов.

Мы вышли в коридор. Первые же взгляды студентов, встретившихся нам по пути, подтвердили — эффект был достигнут. Вампиры замирали, сглатывая, оборотни провожали меня горящими глазами, но я искала только один взгляд.

И я нашла его у входа в столовую.

Рей стоял там, окруженный своей свитой. Он о чем-то говорил, но его слова застряли, когда он увидел меня. Его взгляд, тяжелый и мгновенно пылающий, упал на меня, будто физический удар. Он медленно, преувеличенно оглядел меня с ног до головы. Его глаза задержались на расстегнутой рубашке, на кружевах лифчика, на короткой юбке и чулках. Его челюсть напряглась, а пальцы сжались в кулаки.

Он не двинулся с места. Не сказал ни слова. Но тишина, внезапно воцарившаяся вокруг него, и та волна животной, неконтролируемой ярости и желания, что исходила от него, были красноречивее любых угроз. Я прошла мимо него, уловив его запах — дикий, пряный, с ноткой ярости. Наши взгляды встретились на долю секунды. В его глазах не было ни удивления, ни протеста. Было лишь мрачное, торжествующее понимание и обещание расплаты.

Один его взгляд — и в столовой не осталось ни одного оборотня, вампира или еще кого мужского пола.

Это не было преувеличением. Стоило Рею, все еще стоявшему у входа, медленно, как сканер, провести взглядом по залу, как по нему прокатилась волна леденящего страха. Студенты мужского пола, секунду назад с жадностью пожиравшие меня глазами, буквально попадали со стульев. Одни резко отводили взгляд, утыкаясь в тарелки, другие, побледнев, спешно собирали вещи и ретировались, стараясь не попадаться ему на глаза. Воздух сгустился, наполнившись немым, первобытным предупреждением, исходящим от него. Это был не просто гнев. Это был ультиматум, посланный на уровне инстинктов:

«Эта самка — моя. Тот, кто посмотрит, пожалеет»

.

Дана, сидевшая напротив, тихо ахнула, сжимая в руке ложку.

— Охренеть... — прошептала она. — Он просто... очистил территорию. Взглядом.

Я сидела, стараясь сохранять невозмутимость, но внутри все трепетало от смеси страха и торжества. Он не стал устраивать сцену. Не подошел. Он просто... заявил о своих правах так, чтобы понял каждый в этом зале. Я рискнула взглянуть на него. Он все еще стоял там. Его взгляд был прикован ко мне, и в нем не было ни капли насмешки. Только абсолютная, хищная концентрация. Затем он медленно, не спеша, направился к раздаче еды. Никто не осмелился встать в очередь рядом. Он взял поднос и выбрал столик. Не рядом со мной. Не напротив. Он сел по диагонали, так, чтобы видеть меня в поле зрения, но не нарушая моего пространства. Демонстрация контроля. Он дал мне понять: ты можешь играть в свою игру, но я всегда буду здесь. Наблюдать. Ждать.

Каждый мужчина в этой столовой теперь знал, что даже взгляд, брошенный в мою сторону, будет стоить ему дорого. Я добилась своего. Я вывела его из равновесия.

Игра должна была продолжаться. И если играть, то до конца.

Я нарочито, с легким, невинным вздохом, уронила салфетку на пол. Затем, стоя к нему в пол-оборота, медленно, почти грациозно наклонилась, чтобы поднять ее. Естественно, короткая юбка задралась. Естественно, открылся вид на кружевные трусики, столь же откровенные, как и весь мой наряд, словно обещающие то, что скрыто. Я замерла в этом положении на долю секунды дольше необходимого, чувствуя, как по залу проносится подавленный вздох и несколько сдавленных возгласов. Я знала, что он видит. Не мог не видеть.

Подняв салфетку, я медленно выпрямилась, поправила юбку и встретилась с его взглядом. То, что я увидела в его глазах, заставило кровь похолодеть в жилах. Никакой ярости. Никакого кипения. Только лед. Абсолютный, бездонный, смертоносный лед. Его лицо было маской спокойствия, но в этом спокойствии была такая мощь, что воздух вокруг него, казалось, трещал от напряжения. Он не двинулся с места. Не изменил позы. Он просто смотрел на меня. И этого было достаточно, чтобы все остальные студенты в столовой, даже не глядя в его сторону, инстинктивно притихли, почувствовав исходящую от него угрозу. Затем он медленно поднял свою кружку и сделал небольшой глоток, его взгляд все еще был прикован ко мне. Он поставил кружку на стол. Звук был тихим, но в гробовой тишине столовой он прозвучал как выстрел.

Он встал. Не резко, но не пошел ко мне. Он развернулся и вышел из столовой, не обернувшись ни разу.Это было не отступление. Это было предупреждение. Последнее предупреждение.

Дана сглотнула.

— Лиля, — ее голос дрожал. — Я думаю, ты только что пересекла черту, которую не стоило пересекать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я смотрела на пустой дверной проем, все еще чувствуя ледяной ожог его взгляда на своей коже. Страх сковал меня, но под ним клокотало что-то иное — азарт, дерзость и понимание.Он не стал ничего делать при всех, но я знала — расплата будет.

— Пф, и что мне будет? — я фыркнула, откидываясь на спинку стула и делая вид, что его ледяной уход меня нисколько не задел. — Ничего он не сделает. Посидит, подрочит в своей берлоге, выплеснет энергию... и успокоится.

Дана смотрела на меня с нескрываемым ужасом.

— Лиля, ты сама его видела! Это же не просто злость! Это... это тишина перед бурей! Ты думаешь, человек, способный очистить целую столовую одним взглядом, ограничится...

дрочкой

?

— Он Альфа, Дан, а не придурок, — я отломила кусочек булочки, стараясь, чтобы рука не дрожала. — У него есть гордость. Он не полезет на меня при всех. Максимум — будет строить из себя угрюмого мстителя. А там... остынет.

Но даже сама себе я не могла в это поверить. Его взгляд был не взглядом человека, который собирается «остыть». Это был взгляд хищника, затаившегося в засаде. Он не ушел, чтобы успокоиться. Он ушел, чтобы приготовиться. Мне было страшно, да, но и чертовски интересно, потому что если он ограничится лишь угрозами, то это будет... скучно. А скучных игр я не люблю.

— А сейчас давай поедим и пойдем, — я отодвинула тарелку, внезапно потеряв аппетит. — Я переоденусь. Как раз будет немного времени перед парой по географии.

Дана молча кивнула, все еще бросая тревожные взгляды на дверь. Мы быстро закончили с завтраком и направились к моему крылу. Даже в коридорах царила какая-то неестественная тишина, будто все студенты чувствовали исходящее от Рэя напряжение.

Войдя в комнату, я с облегчением захлопнула дверь. Воздух здесь пах мной, а не его дикой, подавляющей аурой. Я сбросила с себя этот дурацкий, вызывающий наряд. Кружевной лифчик полетел в угол, короткая юбка — следом. Я с наслаждением натянула старые потертые джинсы и просторный свитер. Спрятала волосы под капюшон. Стала невидимкой.

— Вот, — я выдохнула, поворачиваясь к Дане. — Теперь никто не увидит ничего лишнего.

— Кроме него, — мрачно заметила Дана. — Он уже все увидел. И, кажется, запомнил в деталях.

Я подошла к окну, отодвинула край шторы. И застыла.

Он был на пустынной спортивной площадке, что просматривалась правее. Но даже на расстоянии в нем бил ток такой необузданной ярости, что воздух, казалось, трещал.

Рей стоял к моему окну п пол оборота, его растрепанные волосы были мокрыми от пота или от дождя, что начинал сеять мелкой изморосью. Темная рубашка была расстегнута, и полы ее развевались при каждом его движении, обнажая влажную от напряжения грудь. Рукава были закатаны до локтей, обнажая напряженные руки со вздувшимися венами.

Обитая кожей груша металась на цепи под его ударами. Он бил в нее с немой, методичной жестокостью. Не крича, не рыча — он экономил воздух и силы, вкладывая в каждый удар всю свою ярость, все свое бешенство. Глухой, влажный звук ударов доносился даже сквозь стекло, словно удары собственного сердца.

Он был похож на дикого зверя, загнанного в клетку из собственных эмоций. И эта спортивная груша была единственным законным способом их выплеснуть, не разнеся в щепки весь мир вокруг.

— Он как... — начала Дана, подойдя и замолкая, не в силах подобрать слова.

— Да, — коротко ответила я, не отрывая взгляда от его фигуры. — Именно так.

Он не просто ждал. Он выбивал из себя мысль обо мне. И, судя по силе этих ударов, у него это плохо получалось.И в этот миг он замер, будто поймал чей-то след. Медленно, очень медленно, он повернулася в сторону моего окна. Его взгляд, темный и тяжелый, как свинец, через все расстояние, сквозь стекло и сумрак дня, уперся прямо в меня. Он не искал — он уже знал, будто чувствовал мое присутствие на каком-то животном, первобытном уровне.

Груша, забытая, бессмысленно качнулась.

Ветер трепал полы его рубашки, но он стоял недвижимо. Весь его гнев, вся ярость, что он только что выплескивал, теперь сконцентрировались в этом одном взгляде. Он не злился. В его взгляде не было вопроса. Было тихое, обжигающее обещание. Это была не угроза. Это был приговор.

Я отшатнулась от окна, как от раскаленной докрасна плиты, сердце заколотилось в груди птицей, бьющейся о клетку.

— Он... он тебя увидел? — тихо спросила Дана, глядя на мое побледневшее лицо.

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить слово. Мои уютный свитер и джинсы внезапно показались бумажными. Хлипкой защитой от того, что ждало меня внизу.

География, пары, расписание — все это вдруг стало бесконечно далеким и неважным. Игра была окончена. Начиналось что-то другое.

И тут мой взгляд упал на Дану. На ее пальцы, нервно теребящие край свитера. На ее слишком невинное выражение лица. И все обрушилось на меня разом — не только мое безумие с Реем, но и ее. Другое.

— Подожди-ка, — медленно начала я, заставляя себя оторваться от окна и встретиться с ее взглядом. — Мы только что говорили о Рэе, о его взгляде, о... обо всем этом кошмаре. Но есть кое-что еще, не так ли?

Она замерла, как мышь под взглядом совы.

— А что это ты у нас тихушничаешь? — я скрестила руки на груди. — Мы так и не обсудили кое-что очень важное. Тебя. И моего брата.

Румянец залил ее щеки таким ярким пятном, что ее волосы показались бледными. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но выдала лишь бессвязный мычащий звук.

— Вальс, — выдохнула я, подходя ближе. — На Хеллоуине. Макар пригласил тебя на танец. И вы танцевали. Я видела. И, кажется, это было не просто «переждать, пока Лиля разберется с ее личным апокалипсисом».

Дана закрыла лицо руками с глухим стоном.

— Лил, пожалуйста...

— Нет, ты пожалуйста, — я села на кровать напротив нее. — Я только что была объявлена «будущей самкой» наследника Багровых, а ты скрываешь от меня, что мой собственный брат, самп воплощенная тайна, пригласил тебя на танец? При всем честном народе? Дана, говори!

Она опустила руки. Ее лицо было по-детски растерянным.

— Я не знаю, что и думать! Он просто... подошел. Сказал: «Нам нельзя терять лицо, пока моя сестра выясняет отношения со Смертью. Танцуем». И все. Его тон был таким... таким деловым. Но когда мы танцевали...

Она замолчала, и ее глаза стали невидящими, будто она снова перенеслась в тот зал.

— Но что, Дана? — мягко подтолкнула я ее.

— Он не сказал за все время ни слова, — прошептала она. — Только вел. Так твердо. И смотрел. Смотрел так, будто... будто разгадывал очень сложную головоломку. А я... я просто таяла. Боги, Лиля, я так боялась, что мои колени подкосятся прямо там!

Я смотрела на нее, и кусочки пазла начинали складываться. Внезапное молчание Макара в последние дни. Его слишком частые взгляды в нашу сторону. Его готовность увести Марка, когда Рей подошел ко мне.

— Так вот почему он встал между мной и Марком, когда Рей появился, — пробормотала я вслух. — Он не просто защищал меня. Он... обеспечивал тыл.

Дана смотрела на меня с надеждой и страхом.

— Ты думаешь, это что-то значит?

— С Макаром никогда ничего не знаешь наверняка, — вздохнула я. — Но то, что он вышел из своей раковины и при всех пригласил тебя танцевать... Дана, для него это громче любого признания.

Мы сидели в тишине, и весь ужас от встречи с Реем понемногу отступал, сменяясь странным, горьковатым пониманием. Наши жизни, такие простые когда-то, запутались в один тугой узел. И развязывать его, похоже, предстояло нам обеим.

Я рассмеялась, глядя на ее раскрасневшееся лицо. Весь наш гнетущий разговор о Рэе вдруг растаял, уступив место чему-то теплому и живому.

— А ты, судя по всему, почувствовала в нем своего Альфу, как и он в тебе — свою Луну, — сказала я с улыбкой, подмигивая ей. В наших мирах это звучало куда серьезнее, чем просто «понравился». — Ну, ладно, подруга, колись. Как тебе мой брат? Не как «ох-какой-страшный-Теневой-оборотень», а... ну, как твой возможный самец?

Дана снова спрятала лицо в ладонях, но на этот раз ее уши были ярко-алыми, а плечи мелко подрагивали — теперь я понимала, что это была не просто дрожь волнения, а легкая вибрация ее зверя, отвечающего на призыв сильного самца.

— Ой, Лил, ну что ты... — ее голос прозвучал приглушенно и смущенно, но в нем слышалось низкое, довольное ворчание.

— Дана-а, — протянула я, подсаживаясь ближе и пытаясь оттянуть ее руки от лица. — Я же видела, как твоя волчица на него смотрела! Ты не просто дрожала, ты вся вибрировала. Он же весь такой... холодный, недоступный. И его зверь... он должен быть невероятно могущественным. И вот он, весь такой, идет на тебя. Ну? Что говорит твое звериное нутро?

Она наконец опустила руки. Ее глаза сияли золотистыми искрами — верный признак того, что ее волчица была близко к поверхности.

— Он... его присутствие, — выдохнула она, и слова полились потоком. — Оно такое спокойное и такое... подавляющее. Моя волчица замерла, когда он подошел. Не от страха. А от... почтения. И когда он вел в танце... его рука на моей спине, Лил, она была как стальной обруч. И его запах... он пахнет ночным лесом, книгами и магией. И когда он сказал «танцуем»... это был не вопрос, это был зов. И мое нутро просто... завыло от желания последовать за ним.

Она замолчала, переведя дух, и посмотрела на меня с внезапной тревогой, в ее глазах плясали золотые искры.

— Это же... это же связь, да? Та самая? Я всегда думала, это будет с кем-то из моего клана... а не с Теневым Принцем. Твоим братом!

— Что в этом плохого? — пожала я плечами, стараясь говорить легко, хотя сама понимала всю серьезность ее слов. — Зверь не выбирает по генеалогическому древу. Он выбирает по силе. А сила моего брата... она очевидна. И, кажется, твоей волчице она очень по вкусу.

— Кстати, — продолжила я, наслаждаясь её реакцией, — именно Макару прочат место отца в нашем клане. Марк... он больше по передовой. Ему тесно в кабинетах и интригах. А Макар... в нём эта холодная, расчётливая сила, которая нужна лидеру Теневых.

Я сделала драматическую паузу, глядя, как она замирает, ловя каждое моё слово.

— Так что, если что... — я наклонилась к ней, понизив голос до интимного шепота, — ты, выходит, будущая леди клана Теневых. Как тебе такие перспективы, моя дорогая?

Дана ахнула, и алый румянец залил не только её щёки, но и шею. Она схватила подушку и прижала её к лицу, издавая глухие, отчаянные звуки.

— Лиль! — её голос прозвучал приглушённо из-за барьера из пуха и ткани. — Прекрати! Ты сводишь меня с ума! Я не могу... я просто... будущая леди... — она задыхалась, и по её плечам пробежала мелкая дрожь — на этот раз чисто от переполнявших её эмоций.

Она отбросила подушку, и её глаза снова горели тем золотистым огнём, но теперь в них читался не просто испуг, а нечто более глубокое — осознание, смешанное с диким, животным любопытством.

— Твоя волчица это чувствует, правда? — мягко спросила я. — Чувствует вес этой возможности. Власть. Положение. И... самого Альфу, который может всё это дать.

Дана медленно кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Её взгляд был устремлён внутрь себя, на диалог с самой собой и со своим зверем. Это было больше, чем просто влюблённость. Это была судьба всего её рода. И, судя по блеску в её глазах, её волчице эта судьба нравилась. Очень.

Я рассмеялась, подхватывая ее восторг.

— Боже, Дана, мы и правда станем как сестры! Ну разве не круто?

Вместо ответа она схватила меня за плечи, ее глаза горели не тревогой, а азартом. Золотистые искры в них плясали, словно маленькие молнии.

— Круто? Это сногсшибательно! — она тряхнула меня, и в ее голосе зазвенел стальной оттенок.

Она отпустила мои плечи и сжала кулаки с такой решимостью, что, казалось, воздух затрещал.

— А этого чертового извращенца Багрового... — она оскалилась, и в ее улыбке было что-то хищное, волчье, — ты, Лиля, обязательно усмиришь. Ты же сильнее! Просто пока не хочешь это признавать. Ты заставишь его рычать у своих ног. Я в тебе не сомневаюсь ни капли.

Ее уверенность была таким же заразительной, как и ее паника минуту назад. Она смотрела на меня не как на жертву обстоятельств, а как на будущую победительницу.

— Точно, география! — я встряхнула головой, отгоняя остатки тяжелых мыслей. Данин боевой настрой действовал лучше любого энергетика. — Идем, а то профессор Рий Буковски зарычит громче разъяренного альфы.

Мы выскочили из комнаты и быстрым шагом зашагали по коридору, наши шаги отдавались глухим эхом в почти пустом переходе.

— Представляешь, — продолжала Дана, пока мы шли, — сегодняшняя тема... Владения волков, вампиров, нагов, драконов.

Мы подошли к двери аудитории как раз в тот момент, когда профессор Рий Буковски, старый седой волк с шрамом через глаз, разворачивал на стене огромную, испещренную запаховыми метками и символами кланов карту. Его желтый взгляд скользнул по нам, задерживаясь на секунду дольше обычного, и мой внутренний зверь насторожился, уловив запах грядущего серьезного разговора. Сегодняшний урок обещал быть куда больше, чем просто лекция по географии. Это был разговор о будущих войнах и союзах.

И тут началось самое интересное.

Макар, обычно невозмутимый как скала, едва мы уселись, медленно, почти неощутимо повернул голову. Его взгляд, тяжелый и прицельный, будто стрела, пронзил воздух и уперся прямо в Дану. Не в меня, не в лекцию, а в нее. В его глазах не было ни удивления, ни вопроса — лишь спокойное, изучающее признание, от которого у моей подруги по спине пробежала мелкая дрожь.

Я тихо фыркнула, поднеся руку ко рту, чтобы скрыть улыбку. Мой брат-загадка, оказывается, мог и так.

Но настоящий спектакль устроил Марк. Он, следивший за всем этим безмолвным обменом взглядами, поворачивался от Макара к Дане и обратно, и его глаза понемногу начали округляться, словно вылезая из орбит. Бедняга. Он все понял. Или ему показалось, что он все понял. Его челюсть отвисла, и он выглядел точно щенок, который впервые увидел свое отражение в луже. Я тихонько толкнула Дану локтем, кивнув в сторону братьев. Она украдкой глянула, и ее щеки залил яркий румянец. Она тут же уткнулась в учебник, делая вид, что с невероятным интересом изучает карту владений драконов.

И лишь тогда я заметила. На привычном месте, у окна в задних рядах, не было одной знакомой массивной фигуры. Рэя на паре не было. Странно. И... настораживающе. Мой внутренний зверь насторожился, уловив незнакомую тишину там, где всегда чувствовалось его бурлящее присутствие. Куда подевался Багровый Альфа?

Пара закончилась, и студенты начали расходиться. Я уже собрала вещи, как профессор жестом остановил меня.

— Теневая, на минуту.

Он отвел меня в сторону, подальше от ушей любопытных. Его седая бровь дернулась, а взгляд стал острым, как у старого волка, учуявшего добычу.

— Лиля Теневая, — начал он, понизив голос до угрожающего шепота, — ваши с Рэем Багровым феромоны уже вышли за пределы ваших комнат и начали влиять на других студентов. Мне что, сообщить родителям, что вас пора изолировать вместе?

Ледяная волна прокатилась по моей спине.

— Нет! — вырвалось у меня, голос дрогнул. — Все хорошо, мы... мы не вместе. И он... он мне не пара!

Профессор фыркнул, и в его глазах мелькнуло раздражение.

— Да, да, конечно, — проворчал он. — Я, может, и старый, но еще не слепой. Я вижу, как вы друг на друга коситесь постоянно на моих парах, как воздух трещит между вами. Вы либо находите способ ужиться и перестаете отравлять атмосферу своим гневом и... всем остальным, — он многозначительно повел носом, — либо я запру вас в одной комнате лично, пока вы не разберетесь в своих... отношениях. Мне тут межклановая война на территории академии не нужна!

Он повернулся и ушел, оставив меня стоять с бешено колотящимся сердцем. Угроза висела в воздухе, густая и реальная. Запереть с Рэем. В одной комнате. До выяснения обстоятельств.

Боги.

Дана, стоявшая в стороне и слышавшая весь разговор, покосилась на меня. Её глаза, только что сиявшие от истории с Макаром, теперь сверкали чистейшим шоком.

— Лиль, — прошептала она, подходя так близко, что наши плечи соприкоснулись. — Ну, так-то... это же выход.

Она фыркнула, не в силах сдержать смех, который тут же вырвался наружу тихим, радостным повизгиванием.

— Представь! Вас двоих. В одной комнате. Замок на двери. — Она подмигнула мне, и её волчица буквально светилась от азарта. — Либо убьёте друг друга, либо... наконец-то, боги, разберётесь во всём этом своём эпическом «мы не пара». Может, старик не такой уж и дурак, а гениальный сводник?

Я хотела возмутиться, отчитать её за безумную идею, но вместо этого мои губы сами растянулись в ответной улыбке. Адская перспектива, предложенная профессором, вдруг предстала не такой уж и пугающей. Страшной — да. Опасной — ещё бы. Но... возможно, единственно верной.

— Ты совсем сумасшедшая, — выдохнула я, качая головой.

— Зато не скучная! — парировала Дана, закидывая руку мне на плечи. — И если уж тебе суждено быть с этим дикарём, то лучше уж разобраться с этим в четырёх стенах, чем на глазах у всей академии. Или ты боишься, что не сможешь с ним справиться? — подловила она, бросая мне дерзкий вызов.

Мой внутренний зверь встрепенулся, отвечая на её тон. Страх отступил, уступив место знакомому упрямству.

— Справлюсь, — проворчала я, глядя на дверь, в которую ушёл профессор. — Дан ты заметила что рэя на паре не было...Сначала обрадовалась, конечно. Можно было выдохнуть, не чувствовать на себе его взгляд, от которого кровь стынет. Но потом... стало как-то тревожно. Он всегда ходит на географию. Всегда садится сзади, у окна, и смотрит. А сегодня... пустота. И от этой пустоты по спине мурашки побежали.

— Думаешь, он что-то затевает? — тихо спросила Дана, перестав улыбаться. — Обычно, когда Рэй внезапно пропадает, это плохой знак.

— Не «затевает», — поправила я, сжимая ремешок сумки так, что кожа затрещала. — Он уже всё затеял. Помнишь, утром? На площадке? Он не просто бил грушу. Он... собирался.

Мой внутренний зверь беспокойно заворочался, улавливая невидимые нити назревающей бури. Воздух в коридоре, только что казавшийся обычным, теперь был наполнен скрытым напряжением.

— Собирался на что? — глаза Даны округлились.

— Я не знаю, — фыркнула я. — Но я его чувствую. Его ярость не утихла. Она сгустилась. Стала тихой. А тихая ярость у Рея... — я встретилась с ней взглядом, — ...гораздо опаснее громкой.

Мы молча шли несколько шагов, давящая тишина становилась все гуще.

— Может... может, он просто решил поспать? — слабо предположила Дана.

Я лишь покачала головой. Рей Багровый не пропускал пары. Его отсутствие сегодня, после нашего утреннего «разговора» взглядами, после его обещания, которое я прочла в его глазах... это было сообщение.

— Он даёт мне передышку, — наконец выдохнула я, осознавая это. — Как хищник, который отступает, чтобы приготовиться к прыжку. И это... боги, Дан, это пугает куда больше, чем если бы он сейчас ворвался сюда с криком.

Я прошла мимо крыла мальчиков, и ноги сами замедлили шаг. Голова непроизвольно повернулась в сторону длинного коридора, откуда доносился...

Его запах.

Не просто легкий шлейф, а концентрированный, густой, как физический удар. Пахло разгоряченной кожей, дикой степью после грозы и чем-то острым, металлическим — яростью, которую не удалось выбить из себя на площадке. Запах висел в воздухе тяжелым облаком, выходя далеко за пределы его комнаты, точно предупреждая всех:

территория Альфы, не приближаться.

Я замерла на месте, втягивая воздух. Мой собственный зверь внутри встрепенулся — не в страхе, а в ответном вызове. Это был не просто запах. Это было заявление.

— Лиль? — Дана потянула меня за рукав, смотря на мое застывшее лицо. — Ты в порядке?

Я медленно кивнула, не в силах оторваться от того направления.

— Он здесь, — просто сказала я. Передышка закончилась.

Глава 12. Прикосновение

— Дан, ты иди... я догоню, — выдохнула я, не в силах сдвинуться с места. Этот запах был магнитом, притягивающим всё моё существо.

Дана что-то пробормотала в ответ, но её голос донёсся до меня как сквозь вату. Весь мир сузился до конца коридора.

И в эту минуту дверь одной из спален с глухим скрипом открылась.

Из неё, окутанный исходящим из комнаты маревом нагретого воздуха и своей собственной дикой аурой, вышел он. Рэй. Он был без рубашки, лишь в низко сидящих спортивных штанах. Его волосы были мокрыми от душа. Он дышал чуть глубже обычного, и его взгляд, тяжёлый и бездонный, поднялся и намертво сцепился с моим через всё расстояние коридора. Он стоял, как воплощённая угроза и обещание, живое подтверждение того, что всё, о чём я думала, было правдой. И что наша война сейчас перейдёт в новую фазу.

Он не двигался с места, но его взгляд был физическим прикосновением. Он скользнул по моей коже, как раскаленный металл, заставляя каждый нерв трепетать. Под этим взглядом свитер и джинсы внезапно показались хлипкой преградой. Я чувствовала, как по моей спине пробежала волна жара, а низ живота сжался от внезапного, влажного спазма. Мое тело откликалось на него с пугающей готовностью, будто каждая клетка помнила его еще до того, как мы соприкоснулись. Воздух в коридоре перестал существовать. Я дышала им. Его запах — дикий, пряный заполнял мои легкие, кружил голову. Мое сердцебиение участилось, удары отдавались гулким эхом между бедер. Это была тихая, интимная паника, предвосхищение, от которого перехватывало дыхание.

Он все так же молчал, но его молчание было громче любого крика. Оно обещало что-то неизбежное. Что-то, что уже начиналось здесь и сейчас, в пыльном школьном коридоре, с одного лишь взгляда.

Я уже ощущала, как мой клитор набух и застыл пульсирующей точкой под его взглядом, посылая в мозг короткие, настойчивые сигналы. Влажность между ног стала осязаемой, липкой, и я почувствовала, как внутренние мышцы судорожно сжались впустую, требуя заполнения, которое мое воображение уже рисовало с мучительной четкостью. А он... он просто стоял у своей двери. Не шелохнулся. Не сделал ровным счетом ничего. Ни единого жеста. Только этот взгляд, который был и пыткой, и обещанием. Он дышал ровно и глубоко, и я видела, как напряжены мышцы его пресса, как застыли его плечи. Эта полная неподвижность была страшнее любого движения. В ней была абсолютная власть. Власть заставить мое тело кричать от одного лишь присутствия. Власть заставить меня чувствовать себя полностью обнаженной и жаждущей, пока он оставался неприступной скалой.

И самое ужасное было то, что в этом молчаливом противостоянии не было победителя и побежденного. Была лишь физиология, которая свела нас в поединке, где не нужны были слова.

Он развернулся и ушёл в спальню, оставив дверь открытой.

Приглашение. Вызов.

Я выдохнула, воздух сдавленно просочился сквозь губы. Ноги понесли меня к его комнате сами, против воли, против страха. Я застыла в проеме, сердце колотилось где-то в горле.

Он лежал на кровати в вальяжной позе, будто ожидал. Штаны были спущены на бёдра, обтягивая мощные мышцы. И сквозь тонкую ткань я видела его — возбуждённый член, четкий и тяжелый контур, не оставляющий сомнений. Резинка его трусов выглядывала из-под пояса штанов, подчёркивая то, что было скрыто, делая этот образ ещё более откровенным и вызывающим. Он не смотрел на меня. Смотрел в потолок. Но всё его тело, каждый мускул, кричали о знании. О том, что я здесь. О том, что вижу. И о том, что останусь.

— Зайди и закрой дверь.

Его голос прозвучал низко и спокойно, без приказа, но и без просьбы.

Я вошла, толкнув дверь ногой. Щелчок замка прозвучал как выстрел, отрезая путь к отступлению. Комната была погружена в полумрак, пахло им.

— Я... — мой голос сорвался, превратившись в хриплый шепот. Я не понимала, как оказалась здесь. Секунду назад я была в коридоре, а теперь стояла в логове Багрового Альфы, а мое тело предательски реагировало на его близость, на эту непереносимую, вязкую атмосферу между нами.

Он медленно повернул голову, и его взгляд, тяжелый и голодный, наконец упал на меня. В нем не было ни насмешки, ни злости. Была лишь всепоглощающая, хищная концентрация.

— Ты пришла, потому что должна была прийти, — произнес он тихо, его глаза скользнули по моему лицу, по дрожащим рукам, впиваясь в линию бедер. — Мы оба это знаем.

Он приподнялся на локте, и мышцы на его животе напряглись. Я видела, как под тканью штанов шевельнулся член, заставляя мое сердце бешено застучать.

— Ты вся дрожишь, Теневая, — в его голосе прозвучала темная усмешка. — От страха? Или от желания?

— Я... не знаю, — честно выдохнула я, чувствуя, как жар разливается по всему телу, а ноги становятся ватными.

— Знаешь, — он отрезал коротко и уверенно. — Твое тело знает. Оно пахнет страхом и возбуждением. Сладкой, дразнящей готовностью.

Он не двигался с кровати, но его присутствие заполняло всю комнату, давило на меня, лишало воли.

— А ты... — я сглотнула, пытаясь найти хоть крупицу самообладания. — Ты чего хочешь?

Он рассмеялся — низко, беззвучно, лишь плечи слегка вздрогнули.

— Разве не очевидно? — он, наконец, оторвался от кровати, встал во весь свой исполинский рост, заслонив собой весь свет из окна. Он подошел ко мне, не спеша, давая мне прочувствовать каждый его шаг. — Я голоден, Лиля. И ты — единственное, что может меня насытить. С самого начала.

— Рэй я , это ошибка что я пришла

— Ошибка? — Он издал низкий, беззвучный смешок, сократив оставшееся между нами расстояние. Теперь он дышал одним воздухом со мной, а его голос был обжигающим шепотом у самого моего уха. — Ты думаешь, что то, что происходит между нами, происходит по ошибке?

Его пальцы скользнули по моей руке. От этого прикосновения по всему телу пробежали мурашки.

— Ты пришла, потому что твой зверь привел тебя сюда. Потому что твое тело помнит мой запах и хочет его. — Его другая рука легла на мою талию, ладонь была обжигающе горячей даже через свитер. — Ты можешь лгать себе. Можешь твердить «ошибка», «не должно», «нельзя». Но ты здесь. И я чувствую, как ты горишь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он наклонился ближе, его лоб почти касался моего.

— Никаких ошибок, Лиля. Только правда. Ты и я. Альфа и его Луна. Всё остальное — просто шум.

И он поцеловал меня. Но это не было нежностью. Это было утверждение. Властное, безраздельное. Его губы обрушились на мои, требуя, отбирая. Мир поплыл, звуки коридора растворились в гуле в висках. Он прижимал меня к себе всей мощью своего тела, и я чувствовала каждую его мышцу, каждое напряжение.И я чувствовала

его член

. Четко, через слой джинсов, свитера и его штанов — его член, напряженный, твердый, уперся мне в низ живота. Это был безмолвный, но красноречивый аргумент, подтверждающий каждое его слово. Голод. Жажда. Физическая реальность его желания, которое сносило все мои барьеры одним лишь этим прикосновением.

Его рука накрыла мою. Он не просто держал её, а заключил в плотный, не оставляющий выбора захват. И повел вниз по себе к его штанам и опустил за резунку трусов положа руку на свой член. Я вздрогнула.

— Чувствуешь? — его голос был низким и хриплым, губы касались моей кожи, когда он говорил. — Вот что ты со мной делаешь. С самого начала.

Пульсация, ровная и мощная, отзывалась в моей ладони, в висках, в самой глубине живота. Это было страшнее любого поцелуя. Реальнее любых слов.

— Рэй... — его имя сорвалось с губ шепотом, полным отчаяния и чего-то еще, какого-то темного, запретного любопытства.

— Молчи, — приказал он тихо, его рука накрыла мою, не давая отдернуть, заставляя чувствовать каждый сантиметр, каждый нерв. — Просто чувствуй. Это то, чего ты хотела. То, чего ты боялась.

Он не двигался, позволяя моей руке лежать на нем, этом живом доказательстве его власти и моего бессилия. Его дыхание стало глубже.

— Твое тело не врет, Лиля. Оно знает мой размер. Знает, как будет растягиваться, принимать меня. Оно уже готовится.

Его пальцы сомкнулись на моих, властные и неумолимые, заставляя обхватить его. Моя ладонь едва могла сомкнуться вокруг него. Он был огромен, раскалён, и пульсация, исходящая от него, отдавалась эхом в моём запястье, в висках, в самой глубине низа живота.

— Вот так, — его голос был хриплым шепотом, губы прижались к моему виску, горячие и влажные. — Держи.

Он заставил мою руку сдвинуться. Медленно, по едва уловимому скользкому влажному следу, что выступил на его головке. Трение кожи о кожу, жар, исходящий от него, и это сокрушительное ощущение его полного, невероятного размера в моей руке — всё это сводило с ума.

— Рэй... — его имя снова сорвалось с моих губ, на этот раз как стон, полный отчаяния и какого-то тёмного, запретного торжества. Видеть его таким — могущественного Альфу, дрожащего под прикосновением моей руки.

— Молчи, — прошептал он, его собственное дыхание сбивалось. — Просто... не останавливайся.

Он ослабил хватку, позволив мне продолжить движение, но его рука всё ещё лежала поверх моей, направляя, контролируя ритм. Его тело напряглось, мускулы на животе заиграли под кожей. Я чувствовала, как он набухает ещё сильнее в моей руке. И моё собственное тело отвечало ему диким хором. Жидкий огонь разливался по венам, спазмы желания сжимали моё нутро, требуя заполнения, которое я так остро ощущала в своей руке. Влажность проступила на моём белье, сладкий, стыдный сигнал полной капитуляции.

Это была пытка и наслаждение. Власть и подчинение. И в центре всего этого — его твёрдая, пульсирующая плоть в моей дрожащей руке, ставшая точкой, где стирались все границы между нами.

Его тело внезапно затряслось судороге. Глухой, сдавленный стон вырвался из его груди, и он вогнал лицо в изгиб моей шеи, словно пытаясь скрыть эту последнюю, беззащитную секунду полной потери контроля. В моей руке его член дёрнулся — резко, пульсирующе, и затем хлынуло тепло. Густая, горячая жидкость залила мои пальцы, ладонь, капнула на его живот и на мою кофту и джинсы. Мускусный запах ударил в нос — запах его спермы, его сути. Он замер, тяжело и прерывисто дыша, всё ещё вжимаясь в меня. Его рука, всё ещё лежавшая на моей, разжалась, освобождая её. Моя ладонь была липкой, перемазанной, и я чувствовала, как сперма медленно остывает на коже, оставляя странное, интимное ощущение.

Рэй медленно отстранился, его глаза были тёмными, почти чёрными от пережитого. Он смотрел на мою перемазанную руку, потом на моё лицо. В его взгляде не было ни стыда, ни торжества. Была лишь тяжёлая, животная правда. Вот так. Без прикрас. Без нежностей. Только физиология, доведённая до предела.

Он наклонился и прикоснулся губами к моим — на этот раз нежно, почти с благодарностью. Поцелуй был мягким, но в нём всё ещё чувствовалась дрожь только что пережитой бури.

— Я же не насильник, помнишь? — прошептал он, его лоб упёрся в мой. Дыхание всё ещё неровное. — Но у меня есть свои потребности. И ты... — его взгляд скользнул по моей перемазанной руке, и в глазах мелькнуло что-то тёмное и голодное, — ты их единственное лекарство. Ох, Лиля... от тебя так тянет возбуждением. Ты кружишь голову... моя Луна.

— Я... я не твоя Луна, — выдохнула я, но в голосе не было прежней уверенности, только дрожь. Его слова, его прозвище для меня, проникали под кожу, запутывая мысли.

— Моя, — он не спорил, просто констатировал, как нечто само собой разумеющееся. Его пальцы, ловкие и уверенные, нашли пуговицу моих джинсов. Металлический щелчок прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты. — Не отрицай. Твоё тело говорит громче любых слов.

Застёжка расстегнулась, и пояс ослаб, позволив его ладони скользнуть внутрь. Его прикосновение к оголённой коже ниже пупка заставило меня вздрогнуть. Воздух перестал поступать в лёгкие, захваченный этим простым, но таким властным жестом. И вот, его палец скользнул между губ. Кожа там была невероятно нежной, влажной и горячей. Он провёл одним медленным, уверенным движением, от самого низа и до верха, собирая обильную влагу, что выдавало моё тело с головой.

— Лиля... — его голос прозвучал низко, с ноткой торжествующего изумления. — Ты настолько мокрая.

Это была не просто констатация факта. Это было обвинение и восхищение одновременно. Его палец не уходил, оставаясь там, ощущая, как мои внутренние мышцы судорожно сжались вокруг пустоты, вокруг этого мимолётного прикосновения. Стыд и постыдное наслаждение волнами накатывали на меня. Он чувствовал это.

— Это всё для меня? — прошептал он, и его палец снова заскользил, на этот раз проникая чуть глубже, растягивая, заставляя меня ахнуть и выгнуться. — Вся эта сладость... вся эта готовность. Твоё тело зовёт меня, Лиля. Кричит моим именем, а ты всё ещё пытаешься заткнуть ему рот.

Он добавил второй палец, и я почувствовала, как напряжённые ткани с трудом поддаются, подаваясь под медленным, неумолимым давлением.

— Рэй... — застонала я, уже не в силах выносить это проникновенное, разоблачающее прикосновение.

— Видишь? — его дыхание стало тяжёлым. Он двигал пальцами с крошечной амплитудой, просто позволяя мне чувствовать их внутри, их размер, их жар. — Оно принимает меня. Уже сейчас. Оно знает, кому принадлежит.

Он наклонился и прикусил мою губу, пока его пальцы продолжали свою нежную, жестокую работу, растягивая, подготавливая, доводя до того состояния, когда мысли перестают существовать, и остаются только ощущения. И самое ужасное было то, что моё тело, моя самая суть, не просто подчинялась — оно ликовало, отвечая на каждый его жест влажными, предательскими спазмами.

Он дотронулся до клитора. Нежно, почти невесомо, кончиком пальца. Но этого легкого прикосновения хватило, чтобы по моему телу пронесся электрический разряд. Короткий, прерывистый стон вырвался из груди, прежде чем я успела его сдержать.

— Вот он, — прошептал он, и в его голосе слышалось удовлетворение охотника, нашедшего свою цель. — Весь твой огонь спрятан здесь.

Его палец начал двигаться — медленные, гипнотические круги вокруг самой чувствительной точки. С каждым движением напряжение во мне нарастало, становясь все более невыносимым. Я впилась пальцами в его плечи, пытаясь найти опору в этом уплывающем мире. Мое дыхание стало частым и поверхностным, а между ног все пульсировало и горело, требуя большего.

— Рэй... — его имя снова сорвалось с моих губ, но теперь это был уже не протест, а мольба.

— Я знаю, — он ускорил движения, и мир сузился до этого одного места, до этого невыносимого, восхитительного трения.

Его палец не останавливался, выписывая на моей плоти те самые узоры, что уже горели в его глазах. Я стояла, вжавшись спиной в холодную деревянную дверь, а он — передо мной, заслоняя собой весь мир. Каждый круг, каждое движение его пальца на моем клиторе было точным, выверенным, будто он читал карту моего тела, написанную для него одного. Воздух в комнате стал густым и тяжелым, пахнущим потом, его диким мускусным ароматом и моим собственным, сладковатым запахом возбуждения.

— Ты вся дрожишь, — его голос прозвучал прямо у уха, низкий и хриплый. Его свободная рука лежала на моей талии, прижимая меня к нему, лишая малейшей возможности отстраниться. — Вся. И знаешь почему? Потому что ты борешься сама с собой. А твое тело... твое тело уже давно сдалось.

Он был прав. Каждый мускул был напряжен до предела, но не от сопротивления, а от невыносимого ожидания. Накопившееся напряжение истончило все защитные барьеры, и я осталась голой перед ним не только физически, но и душевно. Он видел все мои страхи, все потаенные желания, и играл на них, как на струнах. Его палец, скользкий от моей влаги, скользнул ниже, к тому влажному, готовому для него входу. Два пальца вошли в меня уже легче, встречая лишь горячие, влажные объятия. Я зажмурилась, издав сдавленный звук. Дверь затрещала под его напором.

— Чувствуешь? — он пошевелил пальцами внутри, и по моему телу пробежала судорога. Я вцепилась пальцами в его футболку, чтобы не упасть. — Ты создана для меня. Каждый сантиметр.

Он начал аккуратные не глубокие ритмичные движения и мир перевернулся. Не было больше Академии, вражды кланов, упрямства и обид. Было только это — холод дерева за спиной, его тяжелое, горячее тело, прижатое к моему, и неумолимое, нарастающее давление где-то в самой глубине. Его большой палец снова нашел мой клитор, и теперь он работал в унисон с движениями пальцев внутри.

Это было слишком. Слишком интенсивно, слишком властно, слишком откровенно. Я не могла думать, могла только чувствовать. Чувствовать, как внутри меня все сжимается и плавится, как по коже бегут мурашки, а в висках стучит кровь. Низ живота сжался в тугой, болезненный комок наслаждения. Колени подкашивались, и только он и дверь удерживали меня в вертикальном положении.

— Я... я не могу... — простонала я, уже не в силах выносить это сладкое истязание.

— Можешь, — его голос был жестким, но в нем слышалась та же дрожь, что и во мне. Он прижался лбом к двери рядом с моей головой, его дыхание обжигало щеку. — Дай этому случиться. Кончи.

Его слова стали тем последним толчком, который сорвал меня с края. Волна накатила внезапно, сметая все на своем пути. Сначала как далекий гром, как легкая дрожь в самых кончиках пальцев. Потом она обрушилась на меня вся, целиком. Мои внутренние мышцы судорожно сжались вокруг его пальцев, тело выгнулось в немом крике, а из горла вырвался хриплый, прерывистый стон. Спазмы, один за другим, выворачивали меня наизнанку, выжимая последние капли сопротивления, оставляя после себя только пустоту и сладкое, томное расслабление.

Я повисла на его руке и на двери, беспомощно дыша, чувствуя, как он медленно вынимает пальцы. На мою кожу выступила испарина, а между ног все еще пульсировало отголосками пережитого.

Он отстранился на несколько сантиметров, его глаза были темными, почти черными. В них была какая-то странная, хищная нежность и глубокая, бездонная удовлетворенность.

Он поднес пальцы, блестящие от моей влаги, к своим губам и медленно облизал их, не сводя с меня взгляда.

— Моя, — повторил он тихо, и в этом одном слове был и приговор, и обетование.

Я собрала волю в кулак, собрав воедино остатки своего достоинства. Резким движением я оттолкнула его, отшатнувшись от двери. Пальцы дрожали, но я судорожно застегнула джинсы, щелкнув пуговицей, будто запирая ту часть себя, что только что с такой готовностью открылась ему.

— Лиля... — его голос прозвучал сзади, но я уже не слушала.

Я рванула к двери, дернула на себя ручку и выбежала в коридор, не оглядываясь. Воздух за пределами его комнаты показался ледяным и чужым. Ноги сами понесли меня прочь, по пустынному коридору, где эхом отдавались мои собственные торопливые шаги. Я бежала, чувствуя на коже след его прикосновений, его взгляда. Бежала, пытаясь убежать от самой себя, от той части, что откликнулась на него с такой пугающей силой.

Я влетела в свою комнату, захлопнув дверь с такой силой, что по стене поползла трещина. Прислонившись спиной к дереву, я пыталась отдышаться, но воздух в легкие не шел. В ушах стоял оглушительный звон, смешанный с эхом его хриплого шепота: «Моя». Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Я зажмурилась, но под веками тут же вспыхнуло его изображение — темные, полные одержимости глаза, напряженные мышцы плеч, моя собственная рука на его...

С трясущимися ногами я подошла к зеркалу. Отражение было бледным, с растрепанными волосами. Глаза — огромные, полные животного страха и... чего-то еще. Стыдного, темного, что заставляло кровь приливать к щекам. И тогда я увидела. На серой ткани моего худи выделялось белесое пятно. Небольшое, но от этого еще более откровенное. След. Свидетельство его потери контроля и моего унижения. Пятно спермы. Рука сама потянулась к нему. Пальцы коснулись засохшей, уже затвердевшей капли. От этого прикосновения по спине пробежали мурашки, а в низу живота предательски дрогнуло. Это был не просто след. Это была печать. Физическое напоминание о том, что произошло.

В зеркале на меня смотрела не Лиля Теневая, гордая наследница клана. На меня смотрела самка, помеченная своим самцом.

Глава 13. Родительский день и полнолуние

День икс настал. Приближался тот самый день, когда академию должны были посетить родители. Я не знала, разговаривал ли мой отец, Артур Теневой, с Оскаром еще раз о нас. О предполагаемых «нас». Два волка. Два Альфы. Два главы враждующих кланов.

После того случая с Рэем я неделю не появлялась на занятиях. Заперлась в своей комнате, как в крепости. Учителя, чувствуя мою ярость и кипящую ненависть к наследнику Багровых, мудро не вмешивались, позволяя природе взять верх. Я занималась, пыталась учиться, но мысли возвращались к тому моменту у двери. К его пальцам внутри меня. К его сперме на моем худи, которое я сожгла в печи. Это было унизительно. Но самая страшная правда заключалась в том, что часть меня жаждала большего. И я не могла позволить этому случиться. Никогда.

И вот, услышав рев мотора под окном, я подошла и отодвинула занавеску. К академии, разрезая воздух своим присутствием, подъехал первый автомобиль. Алый, как свежая кровь, Lexus. Я сразу поняла — чей он.

Из водительской двери вышел Оскар Багровый - отец Рэя. На вид — лет 35, не больше. Высокий, с плечами, способными удерживать небо, и взглядом, способным это небо поджечь. На самом деле ему было далеко за полтораста. В его движениях была та же хищная грация, что и у сына, но отточенная веками, ставшая неотъемлемой частью сущности. Он обошёл машину и открыл пассажирскую дверь, подав руку. И из салона, словно воплощение самого солнца, вышла его жена. Мать Рэя. Боги, она была прекрасна. Медные волосы, такие же, как у её сына, ниспадали водопадом на плечи. Алое платье, обтягивающее стройное, изящное тело, казалось, было соткано из самого заката.

И тут я почувствовала это. Волну. Не звук, не запах. Чистое, физическое давление. Исходившее от Оскара. Сила Красных — подавлять. Это была их родовая черта. Аура такого Альфы заставляла более слабых волков инстинктивно отступать, опускать головы. Парни, находившиеся в зоне видимости, буквально испарились, растворились в тени, почуяв неоспоримого доминанта. Оскар не просто вышел из машины. Он установил свою территорию. И он явно не давал никому — абсолютно никому — возможности смотреть на свою Жену. На Аврору.

Она же, казалось, не замечала этого давления. Её рука лежала на его сгибе локтя, и она улыбалась, оглядывая академию. Но в этой улыбке была сталь. Сталь самки, которая знает свою цену и силу своего самца. Я стояла у окна, спрятанная за шторой, и смотрела на них. На эту идеальную, пугающую картину власти и обладания. И понимала — сегодняшний день будет адом. Потому что скоро подъедет чёрный, как ночь, Mercedes моего отца. И две эти силы столкнутся здесь, на нейтральной территории. А мы с Рэем будем разменными монетами в их игре. Или... станем её новой главой.

Я спустилась вниз, в главный холл, где уже царило напряженное ожидание. Воздух был густым от подавляющей ауры Оскара, заставляющей большинство студентов съеживаться и избегать открытого пространства. Но я была Теневой. Наша сила — в несгибаемой воле, в способности выстоять под любым давлением. Сила Красных на нас не действовала.

Я сразу увидела братьев. Марк и Макар стояли чуть в стороне, два темных силуэта, непроницаемые и спокойные. Их позы были расслабленными, но я знала — каждый мускул в их телах был наготове. Я подошла и встала рядом, почувствовав, как знакомое холодное спокойствие окутывает меня щитом. Мы были островком безмятежности в море принудительного почтения.

Именно в этот момент я увидела, как Рэй подходит к своим родителям.

Он шел с той же небрежной уверенностью, что и его отец, но в его походке была своя, молодая ярость. Он кивнул Оскару — коротко, уважительно, но без подобострастия. Затем его взгляд скользнул по залу, и на долю секунды задержался на мне. В его зеленых глазах вспыхнула искра — не торжества, а чего-то сложного. Вызова? Признания? Предупреждения?

Аврора улыбнулась ему, положив руку ему на щеку с нежностью, которая казалась невероятной рядом с такой грубой силой её мужа. Они были идеальной картиной клановой мощи — непробиваемый Альфа, его ослепительная Луна и могущественный наследник.

Марк тихо рыкнул рядом со мной, его пальцы сжались в кулаки.

— Смотри, как вырядились, будто на парад, — проворчал он.

Макар же не проронил ни слова. Его взгляд, холодный и аналитический, скользил между Оскаром и Рэем, словно он вычислял слабые места в их броне. Я стояла, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

И тут процессия двинулась ко мне. Оскар, Аврора и Рэй. Их шаги были размеренными и неспешными, но каждый звук их каблуков, отдаваясь эхом в затихшем холле, бил прямо по нервам. Аура Оскара нарастала с каждым шагом, сжимая горто, пытаясь заставить меня опустить взгляд. Но я была Теневой. Я впилась ногтями в ладони и выпрямила спину, встречая их приближение с каменным лицом. Мои братья слегка сместились, встав чуть впереди меня по флангам — молчаливая, но красноречивая стена поддержки.

Они остановились в нескольких шагах. Оскар смерил меня взглядом, тяжелым и оценивающим. В его глазах не было ни гнева, ни одобрения — лишь холодный расчет.

А вот Аврора... Она была другой. Совершенно не похожей ни на своего свирепого мужа, ни на яростного сына. От нее исходило тепло. Само солнце, казалось, заключило в нее свои лучи. Ее медные волосы сияли, а глаза, цвета теплой меди, смотрели на меня с такой добротой и искренним любопытством, что моя собственная защитная стена дала крошечную трещину. Она была уютом, воплощенным в человеке, и этот контраст с ледяной мощью Оскара и огненным вызовом Рэя был почти оглушительным. И Рэй. Он смотрел прямо на меня. Его взгляд был огненным, полным того невысказанного, что висело между нами с того дня в его комнате.

Именно Аврора нарушила тишину. Ее голос был мягким, как шелк, и таким же теплым, как ее улыбка.

— Лиля Теневая, — произнесла она, и мое имя на ее устах прозвучало не как вызов, а как ласковое приветствие. — Ты такая красавица, дорогая. Мы наслышаны о тебе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Аврора мягко обняла меня, её аромат напоминал тёплые специи и летний ветер. Отстранившись, она взяла мои руки в свои и внимательно, по-матерински осмотрела меня с ног до головы, а потом с лукавым блеском в медных глазах перевела взгляд на Рэя, который стоял, мрачно уперев взгляд в пол.

— Ну, рассказывай, дорогая, — её голос был полон заговорщицкого веселья, словно она была моей старшей подругой, а не матерью моего... врага? Преследователя? — Этот оболтус, — она кивнула в сторону сына, — тебя силой не взял? Не обижал?

Я лишь молча покачала головой, слишком ошеломлённая её прямотой и теплотой, чтобы найти слова.

Аврора удовлетворённо хмыкнула и снова повернулась ко мне, сияя.

— Умница! — воскликнула она, словно я только что получила высшую награду. — И даже клеймо ещё не дала поставить. О, да ты просто сокровище!

Она снова бросила взгляд на Рэя, и на её лице расцвела торжествующая улыбка.

— Так ему и надо, моему Рэю! Пусть помучается, походит, покрутится. А то играет тут в Альфа-самца, думает, все ему сразу должны падать к ногам. — Она нежно потрепала меня по щеке. — Ты держись, милая. Не сдавайся ему. Пусть знает, что настоящую Луну нужно заслужить.

Рэй издал сдавленный звук, похожий на рычание, но под взглядом отца тут же замолк. Оскар же стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и на его суровом лице, казалось, мелькнула тень чего-то похожего на... одобрение? Всё это было сюрреалистично. Мать моего заклятого врага не только не злилась на меня, но и подстрекала меня против собственного сына. Мир переворачивался с ног на голову.

Рэй не выдержал. Низкое, глухое рычание вырвалось из его груди, полное ярости и чего-то ещё, что заставило мурашки пробежать по моей коже. Он поднял взгляд, и его глаза, пылающие зелёным огнём, впились в мать. Аврора лишь рассмеялась — звонко, беззаботно, словно он был не разъярённым наследником клана, а маленьким щенком, пытающимся казаться грозным.

— Ах, сынок, — с уморительным притворным сочувствием протянула она, подмигивая мне. — Не так-то просто свою Луну достать, да? Не все в этой жизни даётся одним лишь рыком и приказом. Иногда нужно и потерпеть, и постараться.

Она развернулась, полностью игнорируя его бурлящую ярость, и взяла меня под руку, как закадычную подружку.

— Не обращай на него внимания, Лиля, — сказала она, ведя меня прочь от них. — Когда он поймёт, что сила — это не только в когтях и клыках, а ещё и в умении ждать и ценить, тогда, возможно, и будет тебя достоин.

Я шла рядом с ней, ошеломлённая, слыша за спиной сдавленное ворчание Рея и чувствуя на себе тяжёлый, невыносимый взгляд Оскара. Это была самая странная и самая опасная поддержка, которую я только могла получить.

И тут подъехал чёрный Lexus. Длинный, грозный, бесшумный, как тень. Двери открылись, и из них вышли мои родители. Артур и Леся Теневые.

Отец. Артур Теневой. Чёрный волк. Высокий, с осанкой короля, одетый в безупречный тёмный костюм. Его волосы были цвета воронова крыла, а глаза — холодные, как зимняя ночь, и пронзительные, как лезвие. Его аура была полной противоположностью ауре Оскара — не подавляющей, а... поглощающей. Он не давил, он заставлял исчезать в своей тени, растворяться. Тишина вокруг него становилась абсолютной.

Мама. Леся Теневая. Белая волчица. Рядом с его мрачным величием она казалась призрачным видением. Её серебристо-белые волосы были заплетены в сложную косу, а лёгкое платье цвета луны колыхалось на ветру. Её красота была хрупкой и внеземной, но в спокойных голубых глазах таилась сила древних ледников. Она была нашей совестью, нашим якорем.

Оскар и Рэй, почуяв новую силу, мгновенно нагнали нас. Две пары Альф теперь стояли друг напротив друга в застывшем, молчаливом противостоянии. Воздух затрещал от напряжения. Две противоположные стихии — всепоглощающая Тень и подавляющий Огонь — сошлись в одном пространстве.

Артур скользнул взглядом по Оскару, затем по Рэю, и наконец его холодный взгляд упал на меня, на мою руку, всё ещё лежавшую на руке Авроры. Его лицо не выражало ничего.

— Артур, — голос Оскара прозвучал как скрежет камня. Он не кивнул в знак приветствия.

— Оскар, — ответил отец, и его голос был тихим, но он нёсся по холлу, заглушая все остальные звуки. — Я вижу, наши дети весьма близко знакомы.

Его взгляд снова вернулся ко мне, и в нём читался безмолвный вопрос. И оценка. Самый страшный суд в моей жизни начинался прямо сейчас.

Аврора, не обращая внимания на ледяную ауру Артура, мягко, но настойчиво положила руку ему на рукав.

— Артур, нам надо обсудить этот... деликатный момент, — сказала она, её голос звучал как тёплый мед, пытающийся растопить лёд.

Пока два Альфы продолжали сверлить друг друга взглядом, будто два титана, готовые сойтись в битве, моя мама, Леся, сделала лёгкий шаг вперёд. Её серебристые глаза мягко смотрели на Артура.

— Артур, она права, — тихо, но чётко произнесла Леся. Её слова висели в воздухе, неоспоримые и спокойные.

Затем её лицо озарила тёплая улыбка, обращённая к Авроре.

— Привет, Аврора. Я так давно тебя не видела. Ты... шикарна, как всегда.

Аврора рассмеялась, махнув рукой.

— Ой, Лесь, перестань, смущаешь меня, — но её глаза сияли от искреннего удовольствия. Она снова обратилась к мужьям, которые всё ещё стояли, словно два изваяния: — А вы, мальчики, разбирайтесь сами. Не портите нам свидание.

И, ловко подхватив мою маму под руку, она повела её прочь, оставив в холле взрывоопасную смесь из двух свирепых Альф, двух ошарашенных наследников и гробовой тишины, в которой, казалось, вот-вот грянет гром. К нам подошли Марк и Макар. И картина, которую они представляли, заставила на мгновение забыть о ледяном противостоянии наших отцов.

Макар, мой всегда невозмутимый и расчетливый брат, крепко держал за руку Дану. А Дана... Дана была в состоянии полного и абсолютного шока. Её глаза были круглыми, щёки пылали, и она выглядела так, будто её только что ударили током. Она пыталась вытащить свою руку, но хватка Макара была железной. Это было невероятно. Дана, хоть и была дочерью Альфы, но Альфы Серой Стаи. Серые всегда держали нейтралитет. Они были дипломатами, посредниками. Они никогда открыто не присоединялись ни к Теневым, ни к Багровым. А теперь дочь их предводителя стояла здесь, в эпицентре бури, с наследником Теневых, держащим её за руку на глазах у двух самых могущественных и агрессивных Альф всего региона.

Марк фыркнул, смотря на эту сцену, но в его глазах читалось скорее одобрение, чем удивление. Видимо, он был в курсе. Оскар, чей взгляд на секунду оторвался от Артура, скользнул по сцепленным рукам Макара и Даны. В его глазах мелькнуло что-то острое, аналитическое. Это был новый фактор в игре. Нейтралитет Серых давал огромное преимущество той стороне, к которой они склонятся. И теперь его сын, наследник Багровых, стоял не только против Теневых, но и против потенциального союза Теневых с Серыми.

Артур же, казалось, и вовсе не удивился. Его взгляд на секунду встретился с взглядом Макара, и в этой молчаливой секунде прошел целый диалог. Одобрение. Стратегия. Приказ. Дана, поймав на себе взгляд Оскара, побледнела ещё сильнее и инстинктивно шагнула ближе к Макару. Этот маленький жест говорил обо всём. Нейтралитет её стаи трещал по швам прямо здесь и сейчас, и она, даже не желая того, становилась его заложницей.

Артур, наконец, разорвал ледяной взгляд, которым он скрещивался с Оскаром. Его голос, тихий, но не терпящий возражений, прорезал напряжённое молчание:

— Оскар. Отойдём.

Он не стал ждать ответа, развернувшись и сделав несколько шагов в сторону от нашего круга. Это был не вопрос, а приказ, произнесённый с холодной вежливостью. Оскар, после короткой паузы, с неохотным рычанием последовал за ним. Два Альфы отошли в сторону, их ауры столкнулись в новом, более тесном пространстве, готовые к приватной битве.

Артур бросил на ходу, не оборачиваясь, короткую фразу, которая повисла в воздухе, словно приговор:

— Лиля и Рэй... обсудим.

Эти слова заставили меня вздрогнуть. «Обсудим». Звучало так безобидно, но за этим стояла наша судьба. Наши отцы сейчас решали, быть ли войне между кланами или... или чему-то другому. И мы с Рэем были разменными монетами в этой игре. Я почувствовала, как взгляд Рэя впивается в меня. Я рискнула посмотреть на него. Он стоял, сжав кулаки, его челюсть была напряжена. В его глазах бушевала та же буря, что и во мне — ярость, страх, сопротивление и то самое, предательское, чего мы оба так боялись признать. Теперь мы остались одни в центре этого молчаливого урагана, и от наших следующих слов, от нашего следующего шага зависело всё.

Он медленно двинулся в мою сторону. Каждый его шаг отдавался гулким эхом в внезапно опустевшем холле. Марк, Макар и ошеломлённая Дана инстинктивно отступили, чувствуя, как пространство сжимается вокруг нас двоих.

— Ты... ты... ты неделю молчала! — его голос сорвался на низкий, хриплый рык, полный боли и ярости, которую он больше не мог сдерживать.

Он остановился прямо передо мной, так близко, что я чувствовала исходящий от него жар, вдыхала его дикий, знакомый запах, смешанный теперь с гневом.

— Целую неделю, Лиля! — он почти кричал, но это был сдавленный, отчаянный шёпот. — Я писал! Звонил! А ты... ты просто исчезла. Словно ничего и не было.

Его глаза пылали, в них читалось не только бешенство, но и рана. Та самая уязвимость, которую он показал мне тогда, в комнате, и которую я так грубо отвергла своим бегством и молчанием.

— А что я должна была делать? — выдохнула я, и мой собственный голос дрожал. — Поздравить тебя с удачной охотой? Поблагодарить за то, что ты меня... пометил своей спермой, даже не спросив?

— Пометил? — он фыркнул с горькой усмешкой. — Я тебя чуть не разорвал на части, пытаясь держаться в стороне! А ты... ты смотрела на меня в столовой так, будто я грязь под твоими ногами. И теперь наши отцы решают, что с нами делать, как с непослушными щенками!

Он провёл рукой по волосам, и в его взгляде вдруг погасли искры гнева, осталась только усталая, щемящая правда.

— Я не хочу, чтобы они это решали, Лиля. Я хочу, чтобы это решила ты.

— Не подходи ко мне, Багровый! — я выбросила руку вперёд, как щит, отступая на шаг. Сердце колотилось где-то в горле, а по щекам разливался жгучий румянец стыда и ярости. — Ты... ты... ты залез рукой ко мне в трусы! Ты думаешь, я это забуду? Думаешь, после этого можно просто подойти и говорить о «решениях»?

Все мои обиды, весь ужас и унижение той сцены хлынули наружу.

— Ты воспользовался тем, что я пришла! Воспользовался моим... моим смятением! И теперь ведешь себя так, будто это было что-то обыденное! А для меня это было... это было...

Я не смогла подобрать слов, сдавив горло комом. Это было насилием и это было желанным. Унижением и капитуляцией. И этот ужасный парадокс разрывал меня изнутри.

— Это было что? — он сделал шаг вперёд, его глаза вспыхнули. — Говори! Это было что, Лиля? Потому что я помню всё иначе! Я помню, как ты стояла и дрожала. Но не от страха. А от желания. Я помню, как твоё тело откликалось на каждый мой палец. А до этого... — его голос стал тише, но от этого ещё более опасным, — твои пальцы обхватили мой член совсем не сопротивляясь. Ты сама его дрочила, пока я не кончил. Или ты уже успела это вычеркнуть из памяти, как неудобный факт?

Его слова ударили, как пощёчина. Они были грубыми, откровенными и... правдивыми. Я чувствовала, как горит лицо, но отступать было некуда.

— Я не хотела этого! — выкрикнула я, но в моём голосе прозвучала фальшь, которую он, конечно же, уловил. — Ты заставил меня! Ты воспользовался своей силой!

— Я заставил? — он рассмеялся, коротко и жёстко. — Я лишь мягко направлял твою руку, Лиля. И ты не отдернула её. Ты продолжала. Твои пальцы сжимали меня так, будто боялись, что я исчезну. Так кто кем воспользовался? Кто довёл до всего?

Воздух в холле сгустился до предела, став тягучим и горьким от наших слов. Его обвинение повисло между нами, звеня оголённой правдой, которую я так отчаянно пыталась похоронить под слоями гнева и обиды.

— Я не отдернула руку, потому что была в шоке! — мои слова прозвучали слабо, почти детски жалко. — Ты... ты всё перевернул! Ты втолкнул меня в какую-то воронку, из которой я не могла выбраться!

— Воронку? — он фыркнул, но в его глах уже не было насмешки, а лишь усталое разочарование. — Или ты просто испугалась того, что увидела в себе? Испугалась, что твоё тело хочет меня так же сильно, как моё — тебя? Что эта связь — не игра и не война, а нечто гораздо большее?

Он снова шагнул вперёд, и на этот раз я не отступила. Мы стояли так близко, что наши дыхания смешивались.

— Ты думаешь, мне легко? — его голос снова сорвался на шёпот, но теперь в нём слышалась хриплая боль. — Каждый день видеть тебя. Чувствовать твой запах. Знать, что ты где-то рядом, и сдерживать своего зверя, который рвётся к тебя, чтобы не напугать снова? Я неделю ходил по лезвию ножа, Лиля! А ты молчала. Ты пряталась. И это больнее, чем любое «нет».

Его слова били прямо в цель, разбивая мои хрупкие защиты в пух и прах. Я видела его напряжение. Видела, как он сжимает кулаки, проходя мимо. Видела, как его взгляд ищет меня в толпе, полный той же муки, что была во мне.

— Я... я не знала, что сказать, — прошептала я, и мои глаза наполнились предательской влагой. — Я боялась. Боялась этой... силы между нами. Боялась, что если сделаю шаг, то уже не смогу остановиться. И ты... ты не предлагал шагов, Рэй! Ты брал! Ты врывался! Ты заставлял!

— Потому что иначе ты бы до сих пор убегала! — он почти крикнул, и его руки схватили меня за плечи, не больно, но твёрдо, приковывая к месту. — Смотри на меня! Смотри и скажи честно, глядя в глаза. Скажи, что в тот момент, в моей комнате, ты не чувствовала ничего. Что не было ни капли желания. Ни единой искры. Скажи, что ты не кончила, стоя у меня в объятиях. Скажи это, и я отпущу тебя. Я отступлю. Навсегда.

Его взгляд был бездонным, зелёным омутом, в котором тонули все мои лживые оправдания. Я пыталась открыть рот, чтобы выкрикнуть «нет», чтобы солгать, чтобы спастись. Но слова застряли в горле, преданные дрожью, что пробежала по моему телу при одном лишь воспоминании о тех спазмах, что свели меня тогда в его объятиях.

Слёзы, которые я так долго сдерживала, наконец, покатились по щекам. Я не смогла вымолвить ни слова. Мое молчание стало самым честным ответом.

Рэй медленно выдохнул, и его хватка на моих плечах ослабла, стала почти нежной.

— Вот и всё, — тихо произнёс он. — Война окончена, Лиля. Пора принимать мир.

В эту минуту Рэй посмотрел мне за спину, и его взгляд резко сменился. Вся боль, ярость и уязвимость в его глазах исчезли, сменившись жёсткой, почти животной концентрацией. Его пальцы разжали мои плечи, и он выпрямился во весь свой рост, подбородок гордо поднят.

Я обернулась, последовав за его взглядом и тут же вытерла слезы.

Наши отцы возвращались. Артур и Оскар. Они не шли рядом — они двигались параллельно, как два корабля, готовых сцепиться в бою. Лица обоих были каменными масками, но по напряжённой атмосфере вокруг них было ясно — никакого соглашения они не достигли. Было лишь хрупкое, зыбкое перемирие, висящее на волоске. Рэй стоял на шаг позади. Он больше не был просто разгневанным парнем. В эту секунду он был Наследником. Готовым защищать свою территорию. Свою стаю. Свою... Луну. Его взгляд, тяжёлый и неотрывный, встретился со взглядом Оскара. И в этой молчаливой коммуникации между отцом и сыном прошёл целый разговор. Вызов. Утверждение. Предупреждение.

Затем его глаза скользнули на моего отца. И здесь уже не было вызова. Был холодный, безмолвный расчёт и готовность принять любой вердикт. Но и отступить — тоже.

Артур Теневой остановился в нескольких шагах, его глаза медленно обошли Рэя с ног до головы, а затем уставились на меня. В них читался вопрос, и последний шанс дать свой ответ. Судный день для нас двоих наступал прямо сейчас.

— Лиля, всё хорошо? — мягкий голос матери прозвучал рядом. Леся с Авророй подошли к нам, закончив свою прогулку. Взгляд мамы скользнул по моему лицу, по напряжённой позе Рэя, по каменным лицам наших отцов.

— Да, — выдохнула я, и это короткое слово было самым честным за последнее время. Всё было далеко не хорошо. Всё было сложно, страшно и запутанно. Но в этом хаосе вдруг появилась крошечная точка опоры. Правда, вытащенная на свет Рэем.

Артур Теневой медленно кивнул, его взгляд всё ещё был прикован к Оскару.

— Артур, я ж сказал, что можем идти на мировую, — голос Оскара прозвучал неожиданно ровно, без привычного рычания. В нём слышалось не поражение, а стратегическое перераспределение сил. Он бросил взгляд на нас с Рэем, и в его глазах мелькнуло что-то, что можно было принять за... одобрение? — Дети... — он произнёс это слово с оттенком странного уважения. — Это меняет расклад в войне.

Эти слова повисли в воздухе, густые и значимые. Это была не капитуляция. Это было признание новой реальности. Война между кланами не закончилась. Она перешла в другую фазу. Фазу, где мы с Рэем были уже не разменными монетами, а самостоятельной силой, способной изменить всё.

Артур повернулся к Оскару, и в этом движении была вся мощь Чёрного Волка. Его теневая аура, до этого сдерживаемая, обрела плотность и вес, не подавляя, но очерчивая невидимую, но непреодолимую границу.

— Это моя дочь, Оскар, — его голос был тихим, как шелест падающего листа, но каждое слово падало с весом свинца. В нём не было просьбы. Не было обсуждения. Это был ультиматум, произнесённый с ледяным спокойствием. — Мир будет на моих условиях.

Оскар замер. Его собственная, огненная аура вспыхнула в ответ, столкнувшись с поглощающей тьмой Артура. Воздух затрещал от напряжения двух противоположных сил. Он не рычал, не спорил. Он изучал Артура, его взгляд скользнул ко мне, затем к Рэю, и, наконец, снова к моему отцу.

Это был не отказ. Это была оценка цены. Цены мира, который предлагал Артур Теневой. И все мы понимали — условия будут жёсткими. Но альтернативой была война, которая поглотила бы всех. И впервые за многие поколения у враждующих кланов появился шанс её избежать. И этот шанс стоял здесь, дыша одним воздухом, связанный сложной паутиной гнева, страсти и неотвратимой связи

— Артур! — прорычал Оскар, и его голос снова приобрёл привычную огненную мощь, встряхивая воздух вокруг. Его аура, на мгновение отступившая, снова вспыхнула, столкнувшись с ледяной стеной воли моего отца. — Ты забываешься! Это

мой

сын! И его пара — белая волчица!

Он сделал шаг вперёд, и его взгляд, горящий, как раскалённые угли, впился в Артура.

— Со всеми вытекающими...

последствиями

! — это слово он выдохнул с особой силой, вкладывая в него весь вес вековой вражды, разногласий в законах кланов и той бури, которую этот союз неизбежно вызовет в хрупком балансе сил между всеми стаями. — Ты думаешь, твои условия — это всё, что имеет значение? Этот союз перевернёт всё с ног на голову! И я не позволю тебе единолично решать, как нам жить дальше!

Они сцепились взглядами — лед и огонь, тьма и ярость. Казалось, сам воздух трещит по швам, не выдерживая давления двух альф, готовых в любой миг перейти от слов к когтям. Никто в холле не дышал, застыв в ожидании взрыва.

Аврора и Леся стояли рядом, наблюдая за этой немой битвой. На лице Авроры застыла тревога, смешанная с пониманием. Леся же была спокойна, как всегда, но в сжатых пальцах выдавала своё напряжение.

И тут я почувствовала это. Глухой, низкий рык, зарождающийся в груди Рэя. Не вызов, а предупреждение. Защита. И мой собственный зверь, до этого метавшийся в страхе и нерешительности, вдруг отозвался. Не думая, повинуясь древнему инстинкту, я сделала шаг назад — и прижалась к нему. Спиной к его груди.

Его тело на мгновение окаменело от неожиданности, а затем его рука инстинктивно легла мне на талию, прижимая ещё крепче. Это был не жест собственности. Это был жест союза. Щита.

И в тот миг, когда наши тела соприкоснулись, что-то изменилось в атмосфере. Артур и Оскар, не отрывая друг от друга взглядов, словно одновременно ощутили эту перемену. Их спор, их противостояние уже не касалось только их. Теперь в центре стояли

мы

. И наша связь, хрупкая и взрывоопасная, вдруг стала самым весомым аргументом в этой титанической битве.

— Мальчики, — голос Авроры прозвучал мягко, но властно, разрезая напряженное молчание. Все взгляды устремились на неё. — Может, проедем в сауну? Вы попаритесь, гнев ваш уйдёт с потом, станет легче договариваться.

Леся, уловив идею, тут же её подхватила, обращаясь к нашим отцам с лёгкой, обезоруживающей улыбкой:

— Да, Артур, Оскар. Оставим детей. И поедем налаживать отношения. Ну что вы как кобели на пороге собственного дома взъерепенились? — Она лукаво подмигнула, и по её лицу пробежала тень ностальгии. — Вспомните, кем вы были раньше. Тем более, что ты мне говорил, что вы оба учились в этой академии. Наверняка, и тогда не всё было гладко, вот и расскажете, вспомните.

Слова жён подействовали как ушат холодной воды. Оскар первым отвёл взгляд, с силой выдохнув воздух. Уголок его губ дёрнулся в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. Артур, всё так же невозмутимый, медленно кивнул, его взгляд на секунду задержался на нас с Рэем, на его руке, всё ещё лежащей на моей талии.

— Сауна... — прорычал Оскар, сминая в кулаке остатки своего гнева. — Было дело. Помнишь, Теневой, как мы там... выясняли отношения на втором курсе?

— Помню, — коротко бросил Артур, и в его ледяных глазах мелькнула искра чего-то давно забытого. — Закончилось тем, что мы обрушили пол на этаж ниже.

Напряжение в холле начало таять, сменяясь тяжёлым, но уже не таким враждебным молчанием. Два Альфы, ведомые своими жёнами, медленно двинулись к выходу, оставляя нас — следующее поколение — разбираться с наследием их старой вражды и нашей новой, хрупкой связью.

Я отскочила от Рэя как ошпаренная, разрывая тот мимолётный, инстинктивный контакт. Его рука повисла в воздухе, а на его лице смешались удивление и нарастающее раздражение.

— Эй, ты чего, колючка? — его голос прозвучал сдавленно, в нём слышалась обида и недоумение.

Но я уже отступала, сжимая руки в кулаки, пытаясь вернуть себе хоть каплю контроля над ситуацией, над своими чувствами, над этим безумием.

— Это... это ничего не значит! — выпалила я, чувствуя, как горит лицо. — Ничего! Всё, я пошла.

И, не дав ему ничего сказать в ответ, я развернулась и почти побежала прочь, оставив его стоять одного в центре опустевшего холла. Оставив его с тем взглядом, в котором читалось столько сложных, невысказанных эмоций, что от одной мысли о них у меня перехватывало дыхание. Я снова убегала. Но на этот раз я бежала не только от него, но и от той части себя, что на мгновение нашла в его объятиях не только защиту, но и... покой.

Сегодня пар не было, и я бесцельно слонялась по коридорам Академии. Дана пропала с Макаром — у них как-то всё стремительно набрало обороты. Я была уверена, что дело уже не ограничится прогулками под руку, и до метки на шее у моей лучшей подруги рукой моего брата — совсем недалеко.

Мысли путались, и ноги сами понесли меня по знакомому маршруту. Я прошла по тому самому коридору, где Рэй когда-то, в порыве ярости и отчаяния, ударил рукой в стену надо мной. Штукатурка до сих пор хранила вмятину — шрам на теле Академии и на моей памяти. Я провела пальцами по шероховатому следу, и по спине пробежали мурашки. Бездумно я двинулась дальше, выйдя на пустынную спортивную площадку. Воздух был холодным и свежим, но не мог рассеять тяжёлую думу. Ветер гулял между тренажёрами, и это место, обычно наполненное криками и смехом, сейчас было безмолвным и пугающим в своём одиночестве. Именно здесь он вымещал свою ярость на боксёрской груше после нашего утреннего столкновения. Теперь же площадка была пуста, но воспоминания витали в воздухе, густые и неотступные.

Я опустилась на холодную металлическую скамейку, вцепившись пальцами в край сиденья. «Что теперь? Что дальше?» — этот вопрос бился в висках в такт одинокому стуку сердца. Я так устала. Устала от этой бури, что не утихала внутри с самого первого дня. От ярости, которая обжигала изнутри. От непокорности, которая заставляла идти наперекор всему, даже самой себе. Так хотелось просто... тишины. Покоя. Чтобы всё остановилось.

Но вселенная, казалось, издевалась надо мной. Сегодня очередная луна. И по тому, как сжималось нутро при одной этой мысли, я знала — она обещает быть в тысячу раз тяжелее. Не только для меня. Для нас обоих. Время, когда желания обостряются до боли, когда инстинкты заглушают разум, а похоть выходит на первый план, сметая все условности. Для истинных пар это время страсти, клеймения, зачатия детей. Время, когда связь окончательно скрепляется плотью и кровью.

Но я... я не хотела этого. Я хотела оттянуть этот момент. Спрятаться от него. Потому что однажды уступив, я понимала, обратной дороги уже не будет. Я стану его. Окончательно и бесповоротно. И моя война, моё «я», всё, за что я так отчаянно цеплялась, растворится в этом древнем, всепоглощающем зове. Подняв голову, я уставилась на темнеющее небо, где скоро должна была взойти та самая, проклятая луна. Она приближалась. И я была не готова. Совсем не готова.

Я прошла в свою комнату и захлопнула дверь, словно пытаясь отгородиться от всего мира. Но от себя не убежишь. Внутри всё сжималось и ныло. В животе предательски пульсировало, отзываясь на незримое притяжение. Клитор набух, напоминая о себе влажным, навязчивым давлением при каждом движении. Тело, проклятое тело, уже готовилось. Оно помнило его прикосновения, его запах, его размер, и теперь, подступающей луной, оно требовало продолжения. А за окном... за окном взошла луна. Полная, огромная, холодная и безжалостная. Её серебристый свет заливал комнату, и с его первым лучом где-то в глубине здания с грохотом опустились массивные стальные решётки. Женское крыло закрылось. Старая мера предосторожности, которая сейчас казалась не защитой, а насмешкой. Они запирали нас, самок, чтобы уберечь от ярости самцов в ночь их сильнейшего зова. Но эти решётки не могли запереть зов внутри меня.

Я стояла посреди комнаты, прислушиваясь к нарастающему гулу снаружи. Глухие удары, отдалённые рыки, вой... Начинался ад. Ад для всех. Но для нас с Рэем — особенно. Потому что я знала, он где-то там. И его зов, усиленный луной, будет биться в мою кровь, в мою плоть, сводя с ума. А я была здесь, в клетке, с телом, готовым ему сдаться, и с разумом, который отчаянно цеплялся за последние крупицы свободы. Эта ночь обещала быть бесконечной.

Я набрала Дане. Долгие гудки пронзали тишину комнаты, сливаясь с нарастающим воем снаружи. Она не взяла трубку. Ни с первого, ни со второго раза.

И я всё поняла. Они с Макаром решились.

В эту ночь полной луны, когда инстинкты правят бал, они не стали бороться. Возможно, он уже поставил на ней свою метку. Возможно, их тела сейчас сливались в древнем ритме, скрепляя свой союз плотью и кровью, пока стальные решётки защищали их от внешнего мира, но не могли удержать их друг от друга.

Инстинкт взял верх. Земля ушла из-под ног, сменившись знакомым, стремительным падением в саму себя. Кости перестроились с тихим хрустом, кожа загустела, превратившись в густой серебристый мех. Боль была острой, но быстрой — шлюзом, выпускающим наружу бурю, что бушевала внутри.

Волчица встала на все четыре лапы, отряхиваясь. Мир преобразился, наполнившись миллионом запахов: пыль, страх, похоть, ярость. Гул за решёткой стал громче, чётче — теперь это был хор отдельных голосов, вызовов, стонов. Так было легче. Четыре лапы твёрже стояли на земле, чем две дрожащие ноги. Звериное сердце билось ровнее и мощнее, принимая ярость и желание не как врагов, а как часть самой сути. Острые клыки и крепкие челюсти давали иллюзию контроля. Иллюзию силы.

Волчица подошла к решётке, втянула воздух, пытаясь отыскать в этом коктейле запахов один-единственный. Дымный, дикий, пряный. Его запах. Он был где-то рядом. Его зов пронизывал ночь, достигая её сквозь сталь и камень.

Она не выла в ответ. Не рвалась на свободу. Она просто сидела у решётки, носом к холодному металлу, и слушала. И ждала. Пережидая бурю в своей шкуре, зная, что для них двоих она ещё не закончилась. Она только начиналась.

Волчица насторожилась, её уши повернулись к окну, улавливая звук сквозь общий хаос ночи. И снова он донёсся — не просто вой, а тот самый, уникальный, пронзительный зов, который она узнала бы среди тысяч других. Он был под окном. Снова.

Его рык был полон ярости, но не слепой, а сфокусированной. Полон боли от разделяющей их решётки. Полон немого вопроса и требования. Этот звук врезался в её сознание, заставляя сердце биться чаще, а мышцы напрягаться в ответном, древнем отклике.

В груди вырвалось низкое, сдавленное ворчание — не угроза, а что-то более сложное. Отклик. Признание. Я чувствовала его запах, его ярость, его желание, достигавшие её даже сквозь сталь. И знала, что эта ночь для них двоих далека от завершения.

Я застыла в шоке. Воздух перед окном вдруг зарядился густой, чужеродной магией, пахнущей озерной тиной и холодным лунным камнем. Наг. Рэй привёл нага.

Яркая, изумрудная вспышка ударила в стальные прутья решётки. Металл не согнулся и не расплавился — он просто... рассыпался в пыль, словно его никогда и не было. От мощной решётки остался лишь огромный зияющий проём в стене, обрамлённый осыпающейся штукатуркой. Я не могла пошевелиться, уставившись на эту дыру, в которую врывалась ночь и лунный свет. И тут из темноты, словно сама тень, отлитая в плоть и ярость, выпрыгнул он. Огромный бурый волк, шерсть которого отливала медью в лунном свете, легко преодолел высоту второго этажа и приземлился прямо в моей комнате на мощных лапах.

Пол под ним дрогнул. Его горящие зелёные глаза приковались ко мне. Воздух в комнате выгорел, вытесненный его диким, властным присутствием и густым запахом магии, зова и неоспоримой победы. Решётки не было. Между нами больше не было преград.

Инстинкт сработал быстрее мысли. Я рванула вперёд, проскочила в зияющий проём в стене и оказалась на свободе. Ночной воздух ударил в морду, пахнущий хвоей, влажной землёй и диким мёдом — запахом леса. Не оглядываясь, я помчалась. Четыре лапы несли меня вперёд, вглубь чащи, под сень деревьев, где лунный свет едва пробивался сквозь листву. Я слышала за спиной его яростный, обрывающийся рык, но не останавливалась. Я мчалась сквозь папоротники, пугая ночных птиц, оставляя за собой лишь шелест листьев и стук собственного сердца. Это был не побег от него. Это была отсрочка. Последняя попытка отвоевать у судьбы ещё немного времени, ещё немного пространства, прежде чем зов и ярость настигнут меня. Лес принимал меня в свои объятия, но я знала — он уже здесь. И эта погоня только начинается.

Он мчался за мной. Я не видела его, но чувствовала всем существом. Громкий топот его лап по лесной подстилке отдавался в моих собственных. Его тяжёлое, частое дыхание вторило моему. Его запах — дымный, дикий, яростный — настигал меня, обволакивая, пытаясь сбить с толку, заставить замедлиться. Я летела вперёд, из последних сил, петляя между деревьями, срезая углы, пытаясь использовать ловкость против его грубой силы. Но он был быстрее. Сильнее. Его присутствие нарастало сзади, как грозовой фронт, неумолимое и подавляющее. В ушах стоял рёв крови и его рык — низкий, полный решимости. Он не злился. Он охотился. И я была его добычей. И самая ужасная часть заключалась в том, что часть меня... та самая, что откликалась на его зов, уже смирилась с этой участью. Бегство было лишь ритуалом, последним проявлением воли перед неминуемой капитуляцией.

Всё произошло в одно мгновение. Один мощный, стремительный прыжок из темноты за спиной — и его тело, тяжёлое, горячее, всей своей массой прижало меня к земле.

Воздух с силой вырвался из моих лёгких. Я оказалась под ним, пригвождённая к влажной, пахнущей грибами земле. Грубая шерсть впивалась в мою, его горячее дыхание обжигало загривок. Он не кусал, не рвал. Он просто держал. Владел. Я застыла, парализованная шоком и этой подавляющей силой. Вся ярость, всё бегство, вся борьба — разбились о его непоколебимую мощь. Сквозь бешеный стук сердца я чувствовала безумную пульсацию его тела, его сдавленное рычание прямо у уха, его абсолютный, животный контроль над ситуацией.

Он впился клыками в загривок.

Это была не яростная хватка, не попытка причинить боль. Это был точный, уверенный, ритуальный укус. Острая, жгучая боль на секунду пронзила всё тело, а затем сменилась странным, пульсирующим жаром.

Всё.

Каюк.

В этот миг что-то внутри переломилось. Не только кожа и мышцы. Какая-то внутренняя стена, последний оплот моего сопротивления, рухнула, сметённая этой древней магией. По телу разлилась волна огня, и я почувствовала... связь. Глубокую, как сама кровь, и неразрывную, как сама жизнь. Его боль, его ярость, его триумф и его собственная, дикая нежность — всё это хлынуло в меня, смешиваясь с моим собственным смятением.

Он разжал челюсти, и его грубый язык провёл по ранке, заливая её своей слюной, своей сутью. Это было не просто зализывание раны. Это было запечатывание договора. Метка была поставлена. Я была его. И теперь моё тело и моя душа знали это без тени сомнения. Борьба была окончена. Начиналось нечто новое. Нечто пугающее и неизбежное. Я отползла от него, шерсть на загривке слиплась от крови и слюны. Каждый мускул дрожал от шока и адреналина. Рана на шее пылала, словно раскалённое клеймо, напоминая о его укусе, о его праве, которое он так грубо утвердил.

— Помечена, — прошипела я мысленно, поднимаясь на дрожащие лапы. Мысли путались, но в них не было сломленности. Была ледяная, собранная ярость. — Но это ровным счётом

ничего

для меня не значит.

Я встретилась с ним взглядом. Его зелёные глаза, ещё полные триумфа, сузились, уловив не капитуляцию, а новый вызов.

— Ты можешь впиться в меня клыками. Ты можешь связать нас этой... этой древней магией, — мысли обретали силу— Но ты не можешь заставить меня принять это. Ты не можешь заставить меня

хотеть

этого.

Я сделала шаг назад, в тень деревьев, моя белая шерсть сливалась с лунным светом.

— Я не дамся, Рэй. Ни тебе, ни твоему зову, ни этой проклятой связи. Пометь меня на всю вечность — я всё равно буду бороться. До конца.

И прежде чем он успел среагировать, я развернулась и снова скрылась в чаще. Но на этот раз я бежала не как добыча. Я бежала как воин, готовый к новой, уже другой войне. Войне не за тело, а за душу. Я влетела в свою комнату, едва переводя дух. За спиной доносились приглушённые голоса и странные, щелкающие звуки магии — наги внизу уже заделывали дыру в стене, восстанавливая иллюзию порядка и безопасности.

Я метнулась к кровати и забилась в самый дальний угол, под неё, прижимаясь спиной к холодной стене. Здесь пахло пылью и моим собственным страхом. Здесь было тесно, темно и... безопасно. Если слово «безопасность» вообще что-то значило теперь, когда на моей шее навсегда останется шрам от его зубов. Я обраилась прижала руку к пылающему загривку. Боль была острой, реальной. Но боль была ничто по сравнению с тем, что творилось внутри. Эта новая... связь. Она была как чужеродный шум под кожей, как второе, чуждое сердцебиение, встроенное в моё собственное. Я чувствовала его. Где-то там, снаружи. Его ярость, его разочарование, его... удовлетворение.

Он пометил меня. С точки зрения природы и клановых законов — я была его. Но, забившись под кровать, в пыль и одиночество, я дала себе новый обет. Он мог владеть моим телом через эту связь. Он мог требовать меня по праву сильного. Но мой дух, моя воля... это он ещё не завоевал. И я сделаю всё, чтобы он никогда этого не сделал.

Глава 14. Утро

Наступило утро. Первые лучи солнца, казалось, не принесли облегчения, а лишь подсветили всю суровость новой реальности.

Я подняла дрожащую руку и снова коснулась шеи. Кожа там была воспалённой, чувствительной, и под подушечками пальцев я явственно ощущала странное, пульсирующее тепло — след его укуса, его метки. Это было не просто воспоминание. Это была физическая данность, встроенная в мою плоть.

Я выдохнула, пытаясь вытолкнуть из себя остатки ночного ужаса, и тут же, почти рефлекторно, потянулась к телефону. Пальцы сами набрали номер Даны.

Трубку взяли почти сразу.

— Лиль? — её голос прозвучал хрипло, сонно, но в нём слышалась тревога. Все в Академии, наверное, знали о взломе женского крыла.

Я не могла вымолвить ни слова. Просто сидела, прижимая телефон к уху, и дышала, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. Этого одного тихого, сдавленного всхлипа было достаточно.

— Боги, Лиля, — тут же прошептала Дана, и в её голосе послышались шаги — она уже вставала с кровати. — Я уже бегу к тебе. Держись.

Она пришла через десять минут. Дольше обычного. В голове тут же мелькнула мысль: «Наверное, была у Макара». Но сейчас это не имело значения.

Дверь открылась без стука. Дана стояла на пороге, её волосы были растрёпаны, на лице — смесь сна и тревоги. И... что-то ещё. Лёгкий румянец, странное сияние в глазах, которое не спутать с обычным утренним видом. И главное — на её шее, чуть прикрытая воротником пижамы, алел свежий, отчётливый след укуса. Метка.

Наши взгляды встретились, и в них отразилось полное понимание. Мы обе были помечены. Она — по доброй воле, в объятиях любви и страсти. Я... я не была уверена, в объятиях чего.

— Лиль... — она ахнула, её глаза сразу же прилипли к моей шее. Она пересекла комнату и опустилась передо мной на колени, её пальцы осторожно, почти с благоговением, потянулись к моему загривку. — О, боги...

Я не стала отстраняться. Просто сидела, глядя на её собственную метку, на это физическое доказательство того, что жизнь, несмотря ни на что, движется вперёд.

— Он... он тебя... — Дана не могла подобрать слов, её глаза были полны ужаса и сочувствия.

— Пометил, — закончила я за неё, и мои губы искривились в безрадостной улыбке. — Да. Со всем присущим ему изяществом и тактом. Вцепился, как и положено дикому зверю.

— Но... как? Решётки же... — она потрясённо покачала головой.

— Привёл нага. Магия. — я коротко и без эмоций выложила ей факты. — Вломился ко мне, как к своей законной добыче.

Я перевела взгляд на её шею.

— А ты, я смотрю, тоже не теряла времени. Макар?

Она покраснела ещё сильнее, но не стала отрицать, кивнув. В её глазах вспыхнуло то самое сияние, которое я в себе не чувствовала.

— Это... это было по-другому, Лиль. Мы... мы оба хотели этого.

— Поздравляю, — я сказала это без ехидства, по-настоящему. По крайней мере, один из нас обрёл в этой ночи что-то, кроме боли и унижения.

— А ты? — она осторожно спросила. — Что ты будешь делать?

Я снова коснулась пальцами пылающей кожи на шее.

— Что я

буду

делать? — я фыркнула, и в голосе снова зазвенела знакомая сталь. — То, что делаю всегда, Дан. Драться. Он получил метку. Но не меня. Никогда. Я не буду плакать, — выдохнула я, и голос мой, хоть и тихий, был твёрдым, как сталь. — Ни слезинки. Ничего.

Я подняла голову и встретилась с её взглядом. В её глазах читалась жалость

— Он думает, что, вцепившись мне в шею, он что-то доказал? Что сломал меня? — я резко встала, отряхиваясь, будто сбрасывая с себя остатки его прикосновения, его запах, его право. — Он лишь доказал, что он — зверь, который не знает другого языка, кроме силы.

Я подошла к зеркалу и впилась взглядом в своё отражение, в тот самый след на шее.

— Пусть это клеймо горит на мне, как свидетельство его наглости. Но это всё, что он получит. Ни моих слёз. Ни моего согласия. Ни моей покорности.

Я повернулась к Дане, и на моём лице застыло холодное, решительное выражение.

— Он хотел войну? Что ж, теперь она будет вестись на новых условиях. Его условия — сила и древние ритуалы. Мои — упрямство и ярость. Посмотрим, кто выдержит дольше.

— Лиль, — голос Даны прозвучал тихо, но неумолимо. — Но ты же знаешь... метка... она будет звать тебя к нему. Это не просто шрам. Это связь. Она будет тянуть, как магнит. С каждым днём будет только сильнее печь.

Я замерла, сжав кулаки. Я знала. Боги, как я знала. Уже сейчас, под слоем гнева и отрицания, я чувствовала это. Тихое, навязчивое жужжание под кожей. Слабый, но неумолчный зов, исходящий от воспалённой кожи на шее и уходящий куда-то вдаль, туда, где был он.

— Пусть зовёт, — прошипела я, закрывая глаза, пытаясь заглушить этот внутренний голос. — Я научусь его не слышать. Я вырву эту часть себя, если понадобится.

— Так не работает, — покачала головой Дана, и в её глазах читалась не жалость, а горькое понимание. — Ты не можешь вырвать собственную кровь. Не можешь заглушить собственное сердцебиение. Чем сильнее ты будешь сопротивляться, тем больнее будет. Это... это как пытаться плыть против течения могучей реки. Ты только истощишь себя.

— Так что же, по-твоему, мне сделать? — голос мой дрогнул, выдавая отчаяние, которое я так старалась скрыть. — Бежать к нему? Упасть в ноги и признать его своим Альфой? Спасибо, нет!

— Нет, — твёрдо сказала Дана. — Но... может, не бороться с этим? Не принимать, но... и не ломать себя об это. Просто... признать, что это есть. И жить с этим. Искать свой путь. Не его. Не клановый. Свой.

Её слова повисли в воздухе. Они звучали так разумно. И так невозможно. Признать эту связь? Смириться с тем, что часть меня навсегда будет тянуться к тому, кого я так ненавижу? Это казалось худшим видом капитуляции.

—Можно попробовать быть близко, - продожила Дана, - но при этом не рядом, метка так гореть не будет и ты будешь четко отдавать отчет, что ты будешь делать и думать

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я задумалась над её словами. «Быть близко, но не рядом». Это звучало... как изощрённая пытка. Но, возможно, менее мучительная, чем та, что ждала меня впереди, если я продолжу бегать

— То есть... что? — я скептически посмотрела на неё. — Находиться в одной комнате? Дышать одним воздухом? И при этом делать вид, что мы чужие? Чтобы эта...

штука

— я ткнула пальцем в свою шею, — успокоилась и не сводила меня с ума?

— Не делать вид, — поправила Дана. — А просто... быть. Не убегать. Не нападать. Дать связи устояться, привыкнуть к ней. Как к шуму в ушах, который со временем перестаёшь замечать. Метка будет гореть меньше, если ты перестанешь лить на неё керосин своего гнева.

Она сделала паузу, глядя на меня с серьёзностью, которую я редко у неё видела.

— И тогда, — продолжила она, — когда этот зов перестанет быть огнём, а станет просто... фоном, ты сможешь ясно думать. И решать, что

ты

хочешь делать. Не потому что тебя тянет, а потому что ты так решила. Сохранить дистанцию. Или... попробовать подойти ближе. Но это уже будет твой сознательный выбор. А не слепое повиновение инстинкту.

Это была странная, почти безумная идея. Перестать бороться, чтобы сохранить себя. Принять связь, чтобы обезоружить её. Возможно, это был единственный способ не сойти с ума и не потерять себя полностью. Я посмотрела на её метку, а затем снова на своё отражение в зеркале.

— Близко, но не рядом, — пробормотала я, как заклинание. Звучало как капитуляция. Но, чёрт возьми, возможно, это была единственная стратегия, которая имела смысл в этой безумной войне.

— Да, хорошо, какая у нас там пара сейчас? - политология отлично он тчоно придет, сяду рядом с ним

— Политология, — тут же ответила Дана, на её лице мелькнула тень беспокойства, смешанная с одобрением. — И да... он точно придёт. Это его профильный предмет.

— Отлично, — я выдохнула, и в голосе появились нотки решимости, которой не было ещё минуту назад. — Значит, сяду рядом с ним.

Сказать это было одно. Сделать — совсем другое. Представить, что я добровольно сяду в радиусе метра от него, пока моя шея пылает его меткой... это вызывало приступ паники. Но это был мой первый шаг. Шаг по направлению к нему, чтобы научиться не подчиняться ему.

— Ты уверена? — осторожно спросила Дана. — Лиль, это же...

— Это мой выбор, — перебила я её, поднимаясь с пола. — Мой. Не его. Не зова. Не метки. Мой. И я буду контролировать каждую секунду. Каждый вздох. Каждую мысль.

Я подошла к шкафу, чтобы переодеться. Руки всё ещё дрожали, но разум был ясен. Я не знала, что будет, когда я сяду рядом. Услышу ли его запах? Почувствую ли жар его тела? Захочет ли моё тело прижаться к нему? Возможно. Наверняка.

Но я не убегу. Я буду сидеть. И дышать. И наблюдать. За ним. За собой. За этой связью. Это будет мой первый эксперимент. Моя первая маленькая победа в этой большой войне. Пусть даже победа будет выглядеть как простое сидение на одном стуле.

— Лиль, ты воняешь яростью и нервами, — фыркнула Дана, пока я натягивала чистый свитер. — Душман в классе будет знатный стоять. Рэй это учует за версту.

Она говорила правду. От меня исходил густой, терпкий запах несмирившейся злобы и страха — чистый сигнал бедствия для любого оборотня, а для него, с нашей новой связью, так и вовсе как выстрел в упор.

— Пусть чует, — я с силой провела расчёской по волосам, будто пытаясь вычесать из них остатки ночного кошмара. — Может, подавится.

— Ох, не сомневаюсь, — она покачала головой, но в её глазах читалось скорее восхищение, чем осуждение. — Просто предупреждаю, не вздумай первой бросаться. Учитель по политологии вас обоих с позором выставит, а потом ещё и отцу твоему доложит.

Мы вышли из комнаты и направились к аудитории. С каждым шагом мой «аромат» должен был становиться для Рея всё отчётливее, как набат. Это была моя первая осознанная провокация. Не бегство, не нападение. А демонстрация. Смотри, мол, что ты со мной сделал. И смотри, как я с этим справляюсь. Пусть даже «справляюсь» — это значит иду на пару, пахну, как разгневанный скунс, и собираюсь сидеть с каменным лицом, пока внутри всё бушует и горит эта чертова метка..

Дверь в аудиторию казалась тяжелее свинцовой. Я толкнула её, и волна запахов ударила мне в лицо. Пыль старых книг, пот студентов, ландышевый одеколон профессора ... и он. Его запах врезался в сознание, как удар кнута. Дым, дикий мёд и что-то острое, металлическое — ярость, схлёстнувшаяся с тем самым зовом, что теперь жил и во мне. Он сидел у окна, на своём привычном месте. Его спина была напряжена, а пальцы сжимали край стола так, что костяшки побелели. Он уже чувствовал меня. Чувствовал мой подход, мою «вонь», как метко выразилась Дана.

Профессор Илья Азарович, старый вампир с вечной указкой в руке, уже начал бубнить что-то о принципах магического права. Я прошла вдоль ряда, чувствуя, как десятки глаз следят за мной. Все знали. Все слышали. Все ждали спектакля.

Я остановилась у его стола. Он не обернулся, но его плечи ещё больше напряглись.

— Это место свободно? — мой голос прозвучал на удивление ровно.

Он медленно, очень медленно повернул голову. Его зелёные глаза, полные бури, встретились с моими. В них читался шок, ярость и... недоумение. Он явно ожидал чего угодно, только не этого.

— Всё в порядке, мисс Теневая, садитесь, — пробурчал Илья Азарович, не отрываясь от конспекта.

Не сводя с Рэя взгляда, я опустилась на стул рядом. Расстояние между нами составляло не больше тридцати сантиметров. Я уловила исходящее от него тепло, услышала его сдавленное дыхание. Метка на моей шее вспыхнула жгучим огнём, словно раскалённая докрасна проволока, соединяющая нас. Зов загудел в крови настойчивым, требовательным гудением.

Я положила сумку на пол, достала блокнот и ручку, делая вид, что полностью поглощена лекцией. Внутри всё кричало и рвалось наружу. Хотелось зарычать. Ударить. Убежать. Но я сидела. Просто сидела.

Он продолжал смотреть на меня. Его взгляд был физическим прикосновением, он обжигал кожу на моей щеке.

— Что ты задумала, Теневая? — его шёпот был настолько тихим, что его уловил только я.

Я повернула к нему голову, сохраняя невозмутимое выражение лица.

— Учу политологию, Багровый, — ответила я так же тихо. — А ты мешаешь.

Я снова уставилась в блокнот, выводя на чистом листе бессмысленные каракули. Это было невыносимо. Каждая клетка моего тела трепетала, требуя приблизиться, прикоснуться, признать его. Но мой разум, закованный в сталь, держал оборону. Я дышала ровно и глубоко, концентрируясь на словах профессора, на звуке собственного сердца, на чём угодно, только не на нём.

Прошло пять минут. Десять. Он наконец отвёл взгляд, уставившись в окно, но его кулаки так и не разжались. Напряжение между нами было густым, осязаемым. Оно висело в воздухе, как запах перед грозой. Но я сидела. Я не сбежала. Я не набросилась на него с когтями. Я просто... была. Близко, но не рядом. И в этом был мой первый, крошечный, но очень важный триумф. Война не закончилась. Но я только что выиграла своё первое сражение. Не против него, а против самой себя.

Я понимала, почему метка горела так невыносимо. Он поставил метку. Закрепил свою связь со мной на самом фундаментальном, магическом уровне. Но ритуал не был завершён. Между нами не было секса. Не было той финальной, животной близости, которая должна была утолить ярость зова, успокоить бушующую магию метки и сплавить наши души в единое целое. Он отметил меня, как свою добычу, но не сделал её своей самкой в полном смысле этого слова.

И теперь метка... прожигала. Она была как раскалённая докрасна проволока, вшитая в плоть, которая не остывала, а лишь разогревалась от его близости. Она не успокаивала зов, а лишь распаляла его, напоминая телу о незавершённости, о незаконченном ритуале, о пустоте, которую следовало заполнить. Сидеть рядом с ним, как оказалось, было самой изощрённой пыткой, какую я могла себе представить. Каждый его вздох, каждый мускул, каждое биение его сердца — всё это отзывалось во мне невыносимым эхом, болезненным и сладким одновременно. Моё тело кричало, требуя завершить то, что он так грубо начал. Оно хотело, чтобы он прикоснулся, чтобы он взял, чтобы он заполнил эту пустоту, которую сам же и создал.

Но я сидела. Стиснув зубы до хруста, впиваясь ногтями в ладони. Я принимала эту боль, этот огонь, этот невыносимый зов. Потому что, терпя это, я доказывала себе, что я — больше, чем просто его метка. Что моя воля сильнее зова плоти. Что даже незавершённый ритуал не сделает меня его рабыней. Он мог прожигать меня изнутри. Но он не мог заставить меня сгореть.

Пара закончилась. Звонок прозвенел, словно где-то очень далеко. Моё тело, больше не сдерживаемое силой воли, окончательно сдалось. Голова бессильно упала на прохладную поверхность парты, а мир поплыл перед глазами, погружаясь в тёмную, густую муть. Последним, что я почувствовала, был нестерпимый, всепоглощающий жар на загривке, будто меня и вправду держали над огнём.

Я не видела, как он подошёл. Не слышала его шагов. Но вдруг ощутила, как чьи-то сильные руки подхватили меня. Знакомый запах — дым, дикий мёд и ярость — ударил в нос, и даже в беспамятстве моё тело отозвалось на него глухой, внутренней дрожью. Я бессильно уткнулась лицом во что-то твёрдое и тёплое — в его плечо. Сознание то уходило, то возвращалось обрывками. Мелькали потолки коридоров, встревоженные лица студентов, которые расступались перед ним. Слышался его голос, отдающий кому-то резкие, короткие приказы. В его движениях не было ни злобы, ни торжества. Была лишь сосредоточенная, неумолимая целеустремлённость. Он нёс меня. Нёс в медпункт, оставляя позади аудиторию, наш незавершённый поединок и своё собственное упрямство. И в этом не было ни капитуляции, ни победы. Было нечто большее. Нечто, что заставляло даже моё помутнённое сознание цепляться за единственную ясную мысль: всё стало ещё сложнее.

Глава 15. Метка

Сознание возвращалось ко мне обрывками, как сквозь густой туман. Я почувствовала мягкость кушетки под спиной и прохладную ткань простыни. А потом голоса. Его голос — низкий, сдавленный, с непривычной ноткой беспокойства.

— Мы не завершили ритуал, а метка горит. Есть что-то, чтобы сбавить жар?

Голос медсестры, спокойный и усталый, прозвучал в ответ:

— Рэй Оскарович, вы понимаете, что лучше всего будет просто сделать то, что должно, и разом решатся все проблемы?

Я замерла, притворяясь ещё без сознания, ловя каждое слово.

— Нет, — его ответ прозвучал резко и окончательно. — Нужна мазь. Да хоть что-то, просто притупить боль.

Последовала пауза. Я представила, как медсестра качает головой.

— Ну... могу обезболивающим намазать. Жар поутихнет, но он всё равно будет ощутимым. — Ещё одна пауза, и её голос стал мягче, с лёгким укором: — Идёте против природы, молодой человек. Это редко к добру приводит. Займитесь лучше сексом уже.

Я услышала шуршание, звук открывающейся баночки, а затем почувствовала лёгкое, прохладное прикосновение к своему пылающему загривку. Мазь пахла мятой и чем-то горьким, лекарственным. Острый, режущий жар действительно начал отступать, сменяясь глухой, тлеющей болью. Но медсестра была права — он никуда не делся. Он был как предупреждение. Как тихий, но настойчивый голос самой природы, которую он так отчаянно пытался обмануть.

И в его отказе «сделать то, что должно» была не только его упрямая воля. В этом был и странный, неуклюжий намёк на уважение. К моему выбору. К моей боли. К тому, что даже в этом древнем, животном ритуале он, против всех своих инстинктов, пытался оставить за мной право голоса. Это понимание было таким же горьким и сложным, как и сама мазь на моей коже.

Он сел рядом на стул, который с тихим скрипом поддался его весу. Я притворялась спящей, но сквозь прищуренные ресницы видела его — склонившегося над кушеткой, с лицом, на котором привычная маска надменности треснула, обнажив тревогу. Его взгляд скользил по моему бледному лицу, по влажным от пота волосам на лбу, задерживался на повязке на моей шее. Он не говорил ничего. Просто сидел, его огромная фигура казалась внезапно сломленной. Пальцы сжимались и разжимались на коленях, будто он не знал, куда деть свою силу, своё отчаяние. Он смотрел на меня так, словно впервые видел хрупкое существо, кому боль причинил и которую теперь не мог исцелить привычным для себя способом — грубой силой.

В тишине медпункта, нарушаемой лишь мерным тиканьем часов, его молчаливое дежурство было красноречивее любых слов. Это была не победа и не поражение. Это была новая, незнакомая территория в нашей войне, где противники вдруг обнаружили, что ранят друг друга гораздо глубже, чем предполагали.

Я открыла глаза. Взгляд сразу же нашёл его, сидящего рядом. В глазах стояла тягучая, слабая ярость.

— Ну что, — сказал он. — Довольна, не сломленная волчица?

Тревога на его лице сменилась привычной напряжённой сдержанностью, но в глубине глаз что-то беспокойное ещё шевелилось.

— Это вообще-то

ты

мне метку поставил, — сказала я, с трудом приподнимаясь на локте. Каждое движение отзывалось тупой болью в шее, но мазь делала своё дело — адский жар утих. — Всё из-за тебя. Всё.

Он не стал отрицать. Не стал оправдываться. Просто смотрел, и его молчание было красноречивее любых слов.

— И что теперь? — спросила я, и в голосе прозвучала не злость, а усталая, беспомощная растерянность. — Будешь сидеть тут и смотреть, как я медленно сгораю из-за твоего «незавершённого ритуала»?

Он медленно выдохнул.

— Я не знаю, что делать, Лиля, — его признание прозвучало тихо и оголённо. — Никто никогда не... не останавливался на полпути.

— Поздравляю, мы первопроходцы, — я с горькой усмешкой откинулась на подушку. — Изобретатели новых, изощрённых видов пыток.

— Лиль, — его голос прозвучал тихо, но с такой интенсивностью, что все мои саркастичные замечания застряли в горле. Он смотрел на меня, и в его зелёных глазах не было ни капли насмешки или защиты. Была лишь голая, неприкрытая боль. — Мне сейчас не смешно.

Он сделал паузу, словно подбирая слова, давящиеся комом.

— Я чувствую свою боль. Но она — ничто по сравнению с тем, как я чувствую

твою

боль.

Эти слова повисли в воздухе, сметая всё — нашу вражду, гнев, упрямство. Он не просто видел мои страдания. Он

чувствовал

их. Через эту проклятую связь, через эту метку, что жгла нас обоих. Его собственная боль от незавершённости ритуала была лишь слабым эхом той агонии, что прожигала меня изнутри. Я замерла, не в силах вымолвить ни слова. Вся моя защита, всё моё сопротивление рухнуло перед этим простым, ужасающим признанием. Он не просто причинил мне боль. Он был вынужден делить её со мной. И в этот момент он страдал, возможно, даже сильнее, потому что был причиной.

— Я... я не знала, — прошептала я, и эти два слова были самым честным, что я произнесла за всё время. Они сорвались с губ сами, без мысли, без защиты.

Я не знала, что он чувствует это так остро. Думала, эта связь — лишь инструмент давления, одностороннее оружие в его руках. А оказалось... оказалось, что это обоюдоострый меч. Что, причиняя мне боль, он обрекал на страдания и себя.

Я откинулась на подушку, закрыв глаза, пытаясь осмыслить это. Враги, связанные не только ненавистью, но и общим страданием. Это было хуже, чем любая война. На войне можно ненавидеть. А здесь... здесь всё было перепутано. Его боль отзывалась во мне, а моя — терзала его. Где тут место злости? Где тут место сопротивлению?

Я открыла глаза и снова посмотрела на него. Его лицо было по-прежнему напряжённым, но теперь я видела в нём не только волка-альфу, но и... человека. Запутавшегося. Страдающего. Такого же заложника этой ситуации, как и я.

— Что же нам теперь делать? — тихо спросила я, и на этот раз в моём голосе не было вызова. Был лишь вопрос, обращённый к нему, к себе, к самой судьбе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ждать, — его голос прозвучал низко, без прежней ярости, но с неумолимой, хищной уверенностью. — Ждать, когда ты, наконец, поставишь свои мозги на место и перестанешь бороться с тем, что уже неизбежно.

Он наклонился чуть ближе, и его взгляд стал пристальным, почти гипнотизирующим.

— И завершить ритуал, колючка. Потому что другого выхода нет. Ты можешь неделю проваляться здесь, можешь месяц изводить себя и меня этой болью. Но в конце этого пути нас всё равно ждёт одно и то же. Ты знаешь это. Так же, как и я.

Его слова не звучали как угроза. Это была простая, безжалостная констатация факта, которую мы оба чувствовали на уровне инстинктов. Эта связь не исчезнет. Боль не утихнет сама по себе. Незавершённый ритуал будет разъедать нас изнутри, пока один из нас не сломается.

— Я не буду заставлять тебя, — добавил он тише, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на старую, ещё не забытую боль от моих слёз в душевой. — Я буду здесь. Рядом. Напоминая тебе о том, что единственное лекарство — это я.

— Чёрт, Рэй, — выдохнула я, закрывая глаза, — ты невыносим.

Но в этот раз в моих словах не было прежней ярости. Была усталая, почти обречённая констатация факта. Он был невыносим. Своей упрямой уверенностью. Своим хищным, безжалостным терпением. Своей готовностью ждать, зная, что время работает на него.

— Знаю, — он не стал спорить. В его голосе даже прозвучала тень чего-то, что можно было принять за усмешку. — Но ты ведь уже начинаешь привыкать.

Это было самое ужасное. Что я и вправду начинала. К его запаху. К его присутствию. К этой боли, которая стала привычным, тлеющим фоном. И к той странной, извращённой заботе, что сквозила в его упрямом отказе решить проблему самым простым для него способом — силой. Я отвернулась к стене, но его образ, его слова, его боль — всё это оставалось со мной. Он был невыносим. Но он был прав. И это делало его присутствие в моей жизни не просто невыносимым, а неотвратимым. Как сама луна на ночном небе.

И тут я почувствовала, как его губы коснулись моего загривка. Там, где пылала метка.

Это не был поцелуй страсти или собственности. Это было нечто другое. Нежное, почти что... просящее. Тёплое, влажное прикосновение его губ к воспалённой коже стало странным противоядием. Острый, режущий жар будто бы на мгновение отступил, сменившись глубокой, пульсирующей волной тепла, которая разлилась от самого места укуса по всему телу, смывая часть напряжения и боли.

Я замерла, не в силах пошевелиться, не в силах даже дышать. Этот жест был настолько неожиданным, настолько противоречащим всему, что было между нами, что все мои защитные стены дали трещину. Он не сказал ни слова. Просто прикоснулся губами к моей ране, к нашему общему проклятию и нашей общей связи, и в этом молчаливом жесте было больше понимания и сложности, чем во всех наших предыдущих схватках, вместе взятых. И я, к своему ужасу, почувствовала, как моё тело, предательское и благодарное, ответило на это прикосновение глухим, сдавленным вздохом облегчения.

— Так... легче? — его шёпот был похож на шорох бархата по коже, а губы продолжали касаться метки, но теперь это были лёгкие, почти невесомые прикосновения, смывавшие остроту боли волнами тёплого облегчения.

Я не ответила сразу, позволив этому странному умиротворению окутать меня. Воздух в медпункте стал густым и тяжёлым, будто заряженным невысказанными словами.

— Ты... — мой голос сорвался на хриплый шёпот. — Ты нашёл новый способ меня мучить? Более изощрённый?

Он тихо рассмеялся, и его дыхание обожгло мою кожу.

— Если бы я хотел мучить, колючка, я бы просто ушёл и оставил тебя гореть заживо. — Его губы снова коснулись метки, и я невольно вздрогнула, но уже не от боли, а от чего-то другого. От того, как это прикосновение отзывалось эхом во всём теле. — Это... перемирие.

— Перемирие? — я с трудом повернула голову, чтобы встретиться с его взглядом. Его глаза были тёмными, почти чёрными в полумраке комнаты. — На каких условиях?

— На условиях временного прекращения огня, — он не отводил взгляда. — Пока ты здесь. Пока боль не утихнет. Пока...

Он замолк, и в его взгляде читалось то же смятение, что бушевало во мне.

— Пока что, Рэй? — прошептала я, завороженная этой внезапной уязвимостью в нём.

— Пока я не пойму, что делать дальше, — тихо признался он. — Со своей волчицей, которая не сдаётся. И с этой... связью, которая причиняет тебе боль.

Его слова повисли между нами, томные и тягучие, как мёд. Враги, заключившие хрупкое перемирие на нейтральной территории, связанные болью, которую не могли исцелить, и влечением, которое не могли отрицать. И в центре этого — его губы на моей коже, ставшие не оружием, а единственным возможным между нами языком.

Я продолжала лежать к нему спиной, застыв в неподвижности. Его рука, большая и тёплая, лежала на моём плече, а большой палец медленно, почти гипнотически, водил по неповреждённой коже. Каждое движение было удивительно нежным, полным какого-то немого извинения и странного утешения.

А его губы... его губы продолжали касаться метки. Уже не спрашивая, не ища разрешения. Это стало данностью. Ритуалом в рамках нашего хрупкого перемирия. Каждое прикосновение его губ было как прохладный компресс на раскалённую рану. Оно не снимало боль полностью — та тлела глубоко внутри, — но снимало её остроту, превращая в глухую, терпимую пульсацию.

Я закрыла глаза, погружаясь в эти ощущения. В тяжёлую тишину комнаты, в мерный звук нашего дыхания, в тепло его руки и прохладу его губ на моей шее. Не было нужды в словах. Всё было сказано этим молчаливым уходом, этой странной заботой мучителя о своей жертве. Мы были в ловушке — он от своей природы и незавершённого ритуала, я — от своей гордости и этой проклятой связи.

Я резко дёрнулась, отстраняясь от его прикосновений, и села на кушетке. Воздух, секунду назад такой томный и густой, снова стал резким и холодным.

— Всё, — выдохнула я, не глядя на него, срываясь с места. Голова слегка кружилась, но воля, та самая, что он так презирал и, возможно, уважал, вернулась ко мне, кристально чистая. — Пошли.

Он не двигался с места, его взгляд стал пристальным и оценивающим.

— Куда? — его голос был ровным, но в нём слышалось напряжение.

Я повернулась и наконец встретилась с ним взглядом. В моих глазах не было ни страха, ни капитуляции. Было холодное, выстраданное решение.

— К тебе, — коротко бросила я. — Раз уж эта метка не даёт нам покоя ни тебе, ни мне... пора заканчивать этот цирк. Но запомни, Багровый, — я сделала шаг к двери, — это

мой

выбор. Не твой. Не зова. Не этой проклятой связи. Мой. И условия на этот раз буду диктовать я.

Глава 16. Слияние

Он подскочил как ошпаренный. В его глазах вспыхнула дикая смесь шока, недоверия и мгновенно вспыхнувшей, животной страсти. Прежде чем я успела что-либо предпринять, он резко наклонился, и в следующее мгновение мир перевернулся с ног на голову. Он перекинул меня через плечо, как мешок с добычей, и мощными шагами понёс прочь из медпункта.

— Рэй! Выпусти! — яростно выкрикнула я, бьясь кулаками по его спине, но он был непоколебим, как скала. Его хватка на моих ногах была железной.

Он не ответил. Он просто нёс меня, его шаги гулко отдавались в пустых коридорах, ведущих в крыло мальчиков. Студенты, попадавшиеся навстречу, шарахались в стороны, уступая дорогу разъярённому Альфе с его ношей. Он влетел в свою комнату, захлопнул дверь ногой и, наконец, опустил меня на пол. Я едва устояла на ногах, отскакивая от него, сердце бешено колотилось.

— И что? — я выпрямилась, сжимая кулаки, готовая к бою, хотя всё внутри трепетало от страха и чего-то ещё, тёмного и запретного. — Теперь что, Багровый? Опять силой? Ты ведь только что говорил о выборе!

Он стоял, тяжело дыша, его грудь вздымалась. В его глазах бушевала буря, но теперь в ней читалась не только ярость.

— Выбор? — он фыркнул, делая шаг вперёд. — Твой выбор — прийти сюда, чтобы дразнить волка в его же логове. Ты сама подписала себе приговор, Теневая. Или ты думала, я просто предложу тебе чай для начала?

Он в два шага преодолел расстояние между нами. Не было ни нежности, ни обещаний, только стремительная, хищная целеустремлённость. Прежде чем я успела среагировать, его руки схватили меня за плечи, и с лёгкостью, пугающей в своей мощи, он опрокинул меня на спину на его кровать.

Пружины прогнулись под моим весом. Я оказалась в ловушке между матрасом и его телом, нависшим надо мной, заслоняющим свет. Его запах, густой и дикий, ударил в голову, а метка на шее вспыхнула с новой силой, но на этот раз боль смешалась с чём-то другим — с липким, предательским предвкушением.

— Ну что, колючка, — его голос прозвучал прямо над моим лицом, низкий и хриплый. — Ты хотела условий? Они просты. Ты здесь. Я здесь. И между нами — незавершённый ритуал, который жжёт нас обоих. Пора поставить точку.

Он впился мне в губы. Это был не поцелуй, а захват. Утверждение. Голод. И в ответ на это прикосновение во мне что-то вспыхнуло. Не просто жар, а всепоглощающее пламя, что мгновенно перекинулось из губ вниз, в живот, сжав его тугой, ноющей пружиной желания. Всё моё тело отозвалось на него мгновенной, предательской готовностью. Я почувствовала, как мгновенно стала мокрой, как будто всё моё существо признало в нём своего самца.

Он резко отстранился, его дыхание было прерывистым, а глаза горели почти что животным торжеством.

— Лиля, — его голос был низким и хриплым, полным осознания своей власти. — Твои феромоны... Я чую. Вся твоя готовность. Вся твоя сладость. Ты не можешь это скрыть. Твоё тело кричит мне правду, даже если твой рот молчит.

Его рука, грубая и твёрдая, скользнула по моему бедру, и с резким шелестом ткани задрала мою юбку. Прохладный воздух комнаты коснулся обнажённой кожи, но тут же был вытеснен жаром, исходящим от его ладони, легшей на моё оголённое бедро. Каждое нервное окончание взорвалось сигналом тревоги и… липкого, стыдного признания.

— Видишь? — его шёпот прозвучал прямо у моего уха, губы коснулись мочки, заставляя всё тело содрогнуться. — Оно ждёт. Оно требует.

Его пальцы впились в мою кожу, не больно, но властно, утверждая своё право. А затем двинулись выше, к самой границе моего белья. Дыхание застряло в груди. Весь мир сузился до этой комнаты, до его тяжёлого тела, прижимающего меня к матрасу, до его руки, неумолимо продвигающейся к самому сокровенному. Я зажмурилась, пытаясь найти в себе остатки гнева, остатки воли. Но нашла лишь дрожь. Дрожь дикого, первобытного страха и такого же дикого, неконтролируемого ответа. Его запах, его прикосновения, сама его суть — всё это било по моим защитам, сметая их, как ураган хлипкие барьеры. Его пальцы нашли влажную ткань, и он издал низкий, гортанный звук, полный торжествующего удовлетворения.

— Вся, — прошипел он, и его палец провёл по самой чувствительной точке сквозь тонкий барьер ткани. — Вся для меня.

Спазм желания, острый и безжалостный, вырвался из самой глубины, заставив моё тело выгнуться. Я вцепилась пальцами в простыни, пытаясь удержаться в реальности, но реальностью был только он. Его руки, трогающие влажную ткань, его дыхание на моей шее, его метка, пылающая в унисон с пульсацией между моих ног.

Это была капитуляция. Но не поражение. Это было падение в бездну, на дне которой нас ждало либо взаимное уничтожение, либо… нечто новое. Нечто, чего мы оба боялись и к чему, как оказалось, оба так отчаянно стремились. И когда его палец наконец скользнул под резинку, коснувшись обнажённой, готовой плоти, я поняла — пути назад нет.

Его палец, уверенный и властный, скользнул ниже, раздвигая мои губы. Воздух коснулся нежной, гиперчувствительной кожи, и всё моё тело содрогнулось в одном судорожном вздохе. А затем... затем он нащупал его. Клитор. Набухший, пульсирующий, застывший в мучительном ожидании.

Прикосновение было подобно удару тока. Острая, яркая волна наслаждения, смешанного с болью от чрезмерной чувствительности, пронзила меня от самого темени до пят. Я выгнулась, впиваясь пальцами в матрас, а из горла вырвался сдавленный, хриплый стон.

Он замер, его палец неподвижно лежал на самой чувствительной точке, будто изучая её, ощущая каждую пульсацию, каждую дрожь, что пробегала по моему телу.

И тогда он начал двигаться. Медленные, гипнотические круги, которые не стирали боль, а превращали её в нечто иное. В нарастающий, неумолимый вихрь ощущений, сметающий всё на своём пути. С каждым движением его пальца сопротивление внутри меня таяло, замещаясь чем-то гораздо более древним и могущественным. Чем-то, что признавало его право. Его власть. Его прикосновение.

Из меня вырвался стон — долгий, сдавленный, полный той самой правды, которую я так отчаянно пыталась отрицать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, Лиля, — его голос прозвучал прямо у уха, хриплый и торжествующий. — Вот оно. Ты хочешь этого так же, как и я. Перестань бороться.

Одним резким движением он стащил с меня белье, потом расстегнул свои штаны и высвободил член. Мои глаза непроизвольно округлились, а дыхание перехватило. Он был... огромен. Напряжённый, мощный, пульсирующий живым жаром. Я сглотнула от нервов.

Он смотрел на меня без тени насмешки. Его взгляд был серьёзным, почти... бережным.

— Всё хорошо, — прошептал он, и его большой палец нежно провёл по моей щеке. — Я постараюсь, чтобы было не больно.

Он наклонился ближе, и его лоб упёрся в мой.

— Я знаю... — его голос сорвался, в нём вдруг прозвучала та самая уязвимость, что была в медпункте. — Знаю, что я первый. И единственный.

Эти слова прозвучали не как бахвальство, а как обет. Как обещание, данное в полумраке комнаты, под аккомпанемент нашего тяжёлого дыхания. И в этот миг, глядя в его глаза, полные тьмы и странной нежности, я поняла, что это не просто секс. Это было клеймение. Не только тела, но и души. И пусть я не была готова, пусть я боялась, но отступать было некуда. Путь был только вперёд. Навстречу ему. И той части себя, что уже признала его своим.

Он провел напряжённым, пульсирующим членом по самому моему входу, собирая влагу, что выдавало всё моё тело. Электрическая дрожь пробежала от точки соприкосновения по всему телу. А затем он мягко, с неожиданной нежностью, начал входить. Острая, жгучая боль от растяжения заставила меня вскрикнуть, но звук был поглощён его ртом. Он накрыл мои губы своим поцелуем. В нём была вся его ярость и вся его странная, неуклюжая забота. Я впилась пальцами в его спину, чувствуя, как мои внутренние мышцы, сопротивляясь, вынуждены поддаваться его размеру, его форме, его сути. Боль смешивалась с невероятным, пронзительным чувством заполненности. Это было мучительно и... правильно. Так, как должно было быть.

Он замер, дав мне привыкнуть, его дыхание было тяжёлым и прерывистым. Его лоб упёрся в мой.

— Всё хорошо, колючка, — прошептал он, и его голос дрогнул. — Всё хорошо. Ты принимаешь меня. Но я ещё не вошёл полностью, Лиля, — его шёпот был густым, как смола, и таким же обжигающим. — Это только головка.

Его слова повисли в воздухе, отрезвляющие и пугающие. Острая боль от растяжения, которую я уже начала принимать как данность, вдруг показалась лишь слабым предвестником. Если это была лишь головка...Я зажмурилась, пытаясь подготовиться, но как можно подготовиться к чему-то столь огромному, столь неотвратимому? Моё тело уже горело изнутри, мышцы судорожно сжимались вокруг той части его, что уже была внутри, одновременно пытаясь принять и вытолкнуть.

Он не двигался, давая мне время, но его напряжение передавалось мне через каждую точку соприкосновения. Я чувствовала, как пульсирует его член, как его собственное тело требует продолжения, требует полного обладания.

— Дыши, — приказал он тихо, и его губы снова коснулись моих в коротком, отрывистом поцелуе. — Просто дыши

И я поняла, что самый страшный и самый желанный момент ещё впереди.

Он начал двигаться. Медленно, почти невыносимо медленно, погружаясь глубже. Новая волна боли, уже не острой, а глубокой, раздирающей, вырвала из меня стон, перешедший в надрывное всхлипывание. Слёзы сами потекли по вискам, но он не останавливался. Его губы не отрывались от моих, его поцелуй был теперь якорем. В нём была нежность, которую я не могла понять, смешанная с той же яростью, что горела и во мне. Его взгляд был прикован к моему лицу, ловя каждую мимику, каждый миг боли и... чего-то ещё, что пробивалось сквозь неё.

— Лиля, — его голос прозвучал сдавленно, прорываясь сквозь наши соединённые губы. — Я...

Он не договорил, но в этом обрыве фразы было всё. Признание. Боль. Жалость к моей боли. И та самая, всепоглощающая потребность, что вела его с самого начала. Он вкладывал в каждое медленное, бережное движение не только свою плоть, но и это сложное, невысказанное чувство. И я, сквозь слёзы и боль, начала чувствовать не только его размер, но и его. Его суть. Его одинокого волка, нашедшего, наконец, свою пару и не знающего, как с ней справиться, кроме как силой и этой неуклюжей, страстной нежностью. Его слова прозвучали не как рык, а как тихий, срывающийся шёпот, полный оголённой правды, которая была страшнее любого приказа.

— Я хочу тебя не потому что ты моя пара, — он говорил, не прекращая своих медленных, глубоких движений, которые теперь наполняли не только болью, но и странным, щемящим чувством приятной полноты, отдающей волнами по мне. — Я хочу тебя... как свою женщину.

В этих словах не было ничего от древнего ритуала или зова крови. В них была простая, человеческая, уязвимая жажда. Он хотел

меня

. Не Теневую. Не белую волчицу. Не свою Луну по праву метки. А меня. Со всем моим гневом, упрямством, страхом и этой внезапной, предательской слабостью, что заставляла мои руки цепляться за его плечи, а тело — отвечать на его движения глухими, покорными вздохами.

Слёзы на моих щеках высыхали, сменяемые жаром, что разливался из самого центра нашего соединения. Боль отступала, уступая место чему-то гораздо более опасному. Чувству, что его тело внутри моего — это не насилие, а... возвращение домой. Страшное, невыносимое, но единственно возможное. Я открыла глаза и встретила его взгляд. В его зелёных, как лесная чаща, глазах не было торжества.

— Рэй... — его имя вырвалось из моих губ не криком и не стоном, а сдавленным, хриплым выдохом, полным всей той каши из боли, капитуляции и зарождающегося, запретного чувства, что бушевало внутри.

Он замер, его движения прекратились. Всё его существо, казалось, сфокусировалось на этом одном звуке. На моих губах, которые произнесли его имя.

— Самое прекрасное, что может быть, — его голос прозвучал тише шепота, почти благоговейно, — это моё имя, сказанное тобой вот так. С придыханием.

В его словах не было высокомерия. Было изумление. Как будто он впервые слышал его не как вызов или ругательство, а как нечто иное. Как молитву. Как признание. Он медленно, почти с нежностью, возобновил свои движения, но теперь они были другими. Менее порывистыми, более осознанными. Каждый толчок будто говорил: «Я слышу тебя. Я чувствую». Его взгляд не отрывался от моих губ, словно он жаждал услышать своё имя снова.

И я, захлёстываемая нарастающей волной ощущений, в которых теперь не было места боли, а лишь всепоглощающее, огненное единение, прошептала его снова.

— Рэй...

Его движения изменились. Медленная, бережная настойчивость сменилась интенсивными, глубокими толчками, которые вышибали из меня воздух и волю. Каждое проникновение достигало самой глубины, задевая нечто первобытное, спящее глубоко внутри. Из моих губ, помимо воли, стали вырываться стоны — не сдавленные всхлипы, а низкие, хриплые, похабные звуки, о которых я бы никогда не подумала, что способна их издать.

— Ты стонешь так сладко, Лиля, — его голос прозвучал над ухом, густой, как мёд, и полный животного торжества. — Такую музыку может извлекать только твой Альфа.

Я не могла ответить. Моё сознание плавилось под напором ощущений. Мир сузился до ритма его тела, до его запаха, до этих диких, неприличных звуков, что рвались из моей груди. Всё, что осталось от моей гордости и сопротивления, — это его имя, срывающееся с губ между стонами.

— А-а-ах... Рэй... — это было уже не признание, а мольба. Мольба не остановиться. Мольба погрузиться в этот безумный водоворот ещё глубже, пока от нас не останется ничего, кроме этой огненной связи.

Всё остальное перестало существовать. Стены комнаты, свет за окном, вражда кланов — всё это растворилось в гуле крови в ушах и в ритме наших тел. Он двигался во мне с первобытной, неумолимой силой, и каждый толчок был одновременно и болью, и наслаждением, и актом полнейшего уничтожения моего прежнего «я». Мои похабные стоны сливались с его хриплым рычанием, создавая дикую, животную симфонию. Я впивалась ногтями в его спину, цепляясь за него, как за единственную опору в этом бушующем море ощущений. Моё тело, всё ещё помнившее боль, теперь отвечало ему встречными движениями, требуя большего, требуя глубже.

— Вот так, — его губы обжигали мою кожу, слова были отрывисты и полны дикого восторга. — Ты отвечаешь. Чувствуй.

И я чувствовала. Чувствовала, как его член, огромный и неумолимый, заполняет каждую частичку меня, растягивая, подчиняя, метя изнутри. Чувствовала, как жар разливается от самого центра, сжигая последние остатки сопротивления. Чувствовала, как нарастает что-то мощное и неотвратимое где-то в глубине, сжимая низ живота в тугой, болезненный узел наслаждения.

Его дыхание стало срываться, движения — более резкими, хаотичными. Он приближался к краю. И я вместе с ним.

— Лиля... — моё имя на его устах прозвучало как заклинание, как молитва и как приговор одновременно.

Всё внутри меня сжалось в один огненный шар, готовый взорваться. Я закинула голову назад, и из горла вырвался не стон, а дикий, первобытный крик, когда волна оргазма накрыла меня с головой, выворачивая наизнанку, заставляя всё моё тело содрогнуться в беспомощных конвульсиях.

Он издал низкий, победный рёв, и я почувствовала, как его тело напряглось в последнем, мощном толчке, а затем его горячая сперма хлынула в меня, заполняя пустоту, запечатывая связь, завершая ритуал. Он рухнул на меня, его тяжесть была невыносимой и единственно желанной. Мы лежали, беспомощные, слипшиеся от пота, дыша в унисон. Жар на моей шее, где была его метка, наконец утих, сменившись глубоким, умиротворяющим теплом. Боль ушла. Осталась только эта оглушительная тишина и осознание того, что ничего уже не будет прежним.

Глава 17. Это ничего не значит

Тишина. Глубокая, оглушительная, наполненная лишь тяжёлым стуком двух сердец, постепенно возвращающихся к своему ритму. Его вес на мне был гранитной глыбой, придавившей к поверхности кровати, но в этом была странная безопасность. Я лежала, раскинувшись, чувствуя, как последние судороги утихают, сменяясь глубокой, сладостной истомой.

Он первым нарушил молчание, его голос был хриплым, пробивающимся сквозь усталость.

— Лиля...

Одно лишь слово, но в нём был целый океан смыслов. Извинение? Вопрос? Признание? Я не ответила. Не могла. Моё тело было тяжёлым, как свинец, разум — пустым и чистым, будто после бури.

Он медленно приподнялся на локтях, чтобы не давить на меня всей массой. Его взгляд скользнул по моему лицу, по запекшимся слезам на висках, по распухшим от поцелуев губам. В его зелёных глазах не было торжества. Была та же усталая, оголённая правда, что и в моей душе.

— Больно? — тихо спросил он.

Я покачала головой. Нет. Боль ушла. Её место заняло что-то другое. Чувство завершённости. Странное, пугающее спокойствие. Метка на шее больше не пылала. Она тихо теплилась, как уголёк в пепле, напоминая о связи, которая теперь была запечатана не только магией, но и плотью.

— Теперь ты моя, — прошептал он, но это не звучало как заявление прав. Это звучало как констатация факта — По-настоящему.

Я закрыла глаза, чувствуя, как его слова резонируют где-то глубоко внутри. Да. По-настоящему. Все барьеры рухнули. Все стены были сметены. Осталась только эта оголённая, дрожащая суть — он и я.

Он перевернулся на бок, увлекая меня за собой, и прижал к своей груди. Его рука легла на мою спину, большая и тёплая, прижимая меня так близко, что я чувствовала каждый удар его сердца. Это был не жест собственности. Это был жест... причастия. Мы были двумя половинками, которые, наконец, сошлись, пусть и в огне, и боли.

— Я не отпущу тебя, — его голос прозвучал прямо над моим ухом, тихо, но с той же неумолимостью, что и всегда. — Никогда.

Раньше эти слова вызвали бы во мне бурю ярости и протеста. Сейчас же они вызвали лишь глухую, предательскую дрожь облегчения.

— Я знаю, — прошептала я в ответ, уткнувшись лицом в его шею, вдыхая его запах — теперь знакомый, почти свой.

Мы лежали так, не двигаясь. Война закончилась..Пока.. Не победой и не поражением и теперь, в тишине его комнаты, под его тяжёлой, защищающей рукой, я впервые позволила себе просто быть. Его. Луной. Лилей. Всей разом. И это было страшно. И это было единственно верно.

Он лениво провел пальцами по краю моей рубашки, и в его глазах вспыхнули знакомые искры озорства, смешанные с неподдельным удивлением.

— Знаешь, — его голос прозвучал низко и чуть хрипло, — я даже не распаковал свою Луну как следует. Вся в одежде. Какая несправедливость.

Жар хлынул мне в лицо. Я потянулась к рубашке, пытаясь прикрыть открывшиеся участки кожи, но его рука мягко, но настойчиво остановила меня.

— Рэй Багровый, — я попыталась вложить в свой голос возмущение, но получился лишь смущенный, перехваченный дыханием шепот, — ты невыносим.

Он рассмеялся — тихим, довольным смехом, от которого по моей спине пробежали мурашки.

— Зато честен, — он наклонился, и его губы коснулись моей ключицы поверх ткани. — И очень, очень терпелив, но даже у моего терпения есть пределы, колючка. Особенно когда моя Луна пахнет так... соблазнительно.

Я с силой пихнула его в грудь, заставив неожиданно потерять равновесие. С грохотом он свалился с узкой односпальной кровати на пол.

— Эй! — раздалось из-за кровати возмущённое ворчание.

Но я уже была клубком, туго закутанным в одеяло, как в кокон. Только кончик носа и глаза остались снаружи. Я намертво вцепилась в края одеяла изнутри, сердце колотилось, но на губах дрожала сдерживаемая улыбка.

Из-за кровати поднялась его растрёпанная голова. Он смотрел на мой одеяльный кокон с таким комичным выражением обиды и непонимания, что я не выдержала и фыркнула.

— Вот так вот? — он поднял бровь. — Использовала и выбросила? Жестоко, Теневая. Очень жестоко.

Он потянулся к одеялу, но я откатилась к стене, издавая нечто среднее между рычанием и смехом.

— Никаких тебе больше колючек, — пробормотала я в одеяло. — Сеанс окончен.

Мой взгляд скользнул вниз — и застыл. Он все еще был возбужден, его член напряженно пульсировал в полумраке комнаты. Волна жара ударила в лицо, и я с писком нырнула под одеяло с головой, закутавшись в него так, что не осталось ни единой щели.

Из-под одеяла донесся его низкий, довольный смех.

— Что, колючка? Испугалась? — Кровать прогнулась под его весом, когда он снова подобрался ко мне. Я почувствовала, как его рука легла на мой «кокон». — Это естественная реакция на тебя. Даже если ты решила притвориться клубком.

Я замерла, не дыша, чувствуя, как сквозь толстый слой ткани до меня доходит его жар. Он не пытался развернуть меня, просто лежал рядом, его дыхание было слышно даже через одеяло.

— Ладно, — он вздохнул с преувеличенной покорностью. — Буду ждать, пока моя Луна сама не решит выйти из кокона. Но предупреждаю, мое терпение не безгранично.

— Багровый - это был раз, лишь раз что бы метка не жгла , не придумывай себе

Его смех мгновенно оборвался. Кровать скрипнула, когда он приподнялся на локте. Даже через одеяло я почувствовала, как изменилась атмосфера в комнате — напряжение снова стало осязаемым.

—Ошибаешься, колючка.

Его голос прозвучал тихо, но с той самой сталью, что была в нём с самого начала. В нём не было ни намёка на шутку.

—Это было только начало. Метка... она теперь не жжёт. Она требует. И твоё тело, — он легонько ткнул пальцем в мой бок через одеяло, заставив меня вздрогнуть, — твоё тело теперь будет требовать того же. Постоянно. Особенно в полнолуние.

Он наклонился так близко, что его шёпот я слышала так же отчётливо, как если бы между нами не было барьера.

—Так что привыкай. К моим рукам. К моему запаху. Ко мне внутри себя. Потому что "лишь раз" — это не про нас с тобой. Никогда».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

—Это мы еще посмотрим - ответила я, — Вообще, скоро каникулы и я собираюсь уехать домой !

Он замер на мгновение, и в тишине я буквально физически ощутила, как в нем закипает ярость. Кровать глухо скрипнула под его сжавшимися кулаками.

—Думаешь, расстояние что-то изменит? — его голос прозвучал опасно тихо, обжигая даже через одеяло.—Ты почувствуешь меня за сотни километров. Каждую ночь. Метка будет ныть, а зов... колючка, ты даже представить не можешь, каким сильным может быть зов. Ты будешь ворочаться в своей постели в родовом поместье Теневых и сходить с ума по моему запаху.

Он резко встал с кровати, и я невольно приподняла край одеяла, чтобы взглянуть. Он стоял ко мне спиной, мышцы на его спине были напряжены до предела.

—Уезжай, — бросил он через плечо, и в его тоне снова появились знакомые нотки хищной уверенности. — Побегай. Но знай, что когда ты вернешься... я уже не буду таким терпеливым. Ты сама придешь ко мне. И это будет твой выбор. Хочешь пари?

—Я не заключаю пари с Багровыми! Только мне решать приду или нет и никаких условий!

Он замер, и тишина в комнате стала густой, как смола. Я видела, как скулы на его лице напряглись, почувствовала, как воздух зарядился подавленной яростью. Но через секунду он... расслабился. Откинулся назад, упершись руками в одеяло по бокам от меня, и на его лице расплылась медленная, хищная, до безумия уверенная ухмылка.

—Хорошо, — сказал он тихо, и в этом слове было больше угрозы, чем в любом крике. — Не надо пари.

Он наклонился так близко, что его губы почти коснулись моего уха через одеяло. Его шепот обжег кожу.

—Ты права. Ты решаешь. Но я тоже. Решаю ждать. Прямо здесь. И когда ты всё-таки придешь — а ты придешь, колючка, метка и твое же тело тебя приведут — я сниму с тебя эту дурацкую форму полностью и покажу тебе, что значит, когда Багровый

не ставит условий, а

просто берет то, что принадлежит ему по праву. И, конечно, по твоему же желанию

Он отстранился, и в его взгляде читалась такая непоколебимая, звериная уверенность, что по моей спине пробежал холодок. Он не спорил. Он просто... знал.

—Сладких снов тебе сегодня обо мне.

Не глядя на него, я на ощупь натянула трусы, одернула рубашку и юбку, и, не поднимая глаз, направилась к двери. Каждый шаг отдавался в полной тишине комнаты. Я ждала его рыка, хватки за руку, чего угодно. Но был лишь тяжелый, напряженный взгляд, который я чувствовала на своей спине, будто физическое прикосновение.

Моя рука легла на холодную ручку двери.

—Прощай, Багровый, — бросила я через плечо, вкладывая в слова всю оставшуюся дерзость, которая еще теплилась во мне.

В ответ — лишь тишина. Говорящая тишина. Та, что обещала, что это не конец. Что это лишь отсрочка.

Я шла по пустынному коридору, и в голове, вопреки всем моим усилиям, снова и снова прокручивались те самые моменты. Не его слова, не угрозы — а ощущения. Наш первый секс. Грубые простыни под руками. Влажный жар его кожи. Ошеломляющая, разрывающая боль первого проникновения, которая медленно, неотвратимо превращалась в нечто иное — в огненную, всепоглощающую полноту и наслаждение.

Я сжала пальцы в кулаки, пытаясь выбросить это из головы, но тело помнило всё с пугающей четкостью. Пульсацию его члена внутри. Глухой, похабный стон, вырвавшийся из моей собственной груди. Дрожь, которая свела всё тело в момент кульминации. От этих воспоминаний по коже побежали мурашки, а низ живота предательски сжался. Я остановилась, прислонившись лбом к прохладной стене, пытаясь перевести дух.

—Черт, — выдохнула я в тишину. Это было не просто физическое воспоминание. Это была тень связи, которую он так грубо и навсегда в меня впечатал.

Я почти бегом бросилась в сторону душевых, ноги сами несли меня, словно пытаясь убежать от навязчивых образов. Заскочив внутрь, я резко повернула кран, и ледяные струи обрушились на меня, заставляя вздрогнуть, но даже сквозь шум воды и мурашки на коже воспоминания не отступали. Я чувствовала на ладонях память о его горячей спине, на губах — привкус его поцелуев.

А метка на шее... она не болела. Она тихо теплилась, будто довольная кошка, напоминая о связи, которую водой не смоешь. Я выключила воду и, тяжело дыша, облокотилась о мокрую стену. Вода стекала по телу, но чувство его владения оставалось. Это было бессмысленно. Он был не снаружи. Он был уже внутри. И никакой, даже самый ледяной душ, не мог этого изменить.

Я наспех натянула одежду на сырое тело. Каждая пуговица казалась мне последним барьером перед необходимостью снова думать, чувствовать. Выскользнув из душевой, я почти бегом пересекла коридор. Рука сама потянулась к ручке своей двери, и спасительный щелчок замка прозвучал как выстрел, отсекая весь этот кошмар.

Глава 18. Каникулы

Утро. Холл академии был полон суеты. Студенты с сумками, прощания, смех. Я стояла у массивных дверей, стараясь не смотреть в ту сторону, где, прислонившись к стене, находился он. Рэй. Его присутствие ощущалось кожей, даже на расстоянии. Мы оба ждали родителей, но между нами лежала пропасть — не только в несколько метров пустого пространства, но и в сотни километров между Москвой и Санкт-Петербургом.

Я смотрела в окно на подъезжающие машины, чувствуя его взгляд на себе. Тяжелый, неотрывный. Он не пытался подойти, не говорил ни слова. Он просто ждал. И в этом молчаливом ожидании было больше силы, чем во всех его угрозах. Метка на шее молчала, но связь между нами была живой, натянутой струной, вибрирующей в такт нашему дыханию.

Вот за стеклом показался знакомый черный Mercedes родителей. Облегчение волной хлынуло на меня. Спасение. Бегство. Но в тот же миг я почувствовала, как он оттолкнулся от стены. Не смотря на него, я знала — он сделал шаг в мою сторону. Не чтобы остановить. Чтобы быть услышанным.

—До встречи, колючка, — его голос был тихим, но он пробился сквозь гул голосов и достиг моего уха с пугающей четкостью. — Питер... он не так далеко, как тебе кажется.

И прежде чем я успела обернуться или что-то сказать, он развернулся и пошел навстречу своему алому Lexus, оставив меня с ледяной дрожью вдоль позвоночника и горьким осознанием того, что эти каникулы будут для меня не отдыхом, а отсрочкой. И счетчик уже тикал.

Я плюхнулась на заднее сиденье, стараясь дышать ровно, но сердце колотилось как сумасшедшее. Дверь захлопнулась, отрезая академию и... его от меня.

—Лиля, ты воняешь Рэем, — без обиняков бросил Марк, поворачиваясь с переднего пассажирского кресла. — Сильно воняешь.

Жар ударил в лицо. Я сжала пальцы на коленях, готовая провалиться сквозь сиденье.

—Не смущай её, — ровно, не отрываясь от планшета, сказал Макар, уже сидящий за рулем. — Судя по всему, она не шибко довольна.

И тут Марк, с широкой ухмылкой, добил:

—Член маленький был? Или так себе в постели?

В глазах потемнело. Вся ярость, весь стыд, вся накопившаяся за последние сутки невыносимая каша из эмоций вырвалась наружу.

— Да заткнитесь вы оба! — прошипела я так яростно, что Марк даже отшатнулся. — Лучше бы спросили, по моему желанию или нет!

Воцарилась гробовая тишина. Ухмылка с лица Марка сползла, сменившись настороженностью. Макар медленно положил планшет и повернул голову. Его взгляд был серьёзным, оценивающим.

Отец резко повернул голову и его взгляд стал ледяным. Тихий, но полный невероятной силы рык прорвался сквозь его сжатые губы, заставив воздух в салоне замереть. Даже Марк и Макар мгновенно выпрямились, как по команде.

Я быстро выдохнула, смахивая предательскую слезу.

— Папочка, всё хорошо, — голос дрогнул, но я заставила себя выговорить четко, бросая ядовитый взгляд на братьев. — Просто эти два дебила решили пошутить там, где не следует.

Артур Теневой замер на секунду, его пронзительный взгляд перешел с меня на сыновей. Казалось, он взвешивал правдивость моих слов. Марк поджал губы, а Макар сохранял невозмутимое спокойствие, но по напряжению в его плечах было ясно — он тоже почувствовал отцовский гнев.

— Шутки кончились, — тихо, но так, что по коже побежали мурашки, произнес отец. — И чтобы я больше не слышал ни слова.

Он медленно повернулся назад, но его напряженная спина и сжатые кулаки на руле говорили лучше любых слов — разговор был далек от завершения. В салоне воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь шумом мотора. Я снова уткнулась в окно, чувствуя, как стыд и ярость закипают во мне с новой силой. Эти идиоты все испортили.

Телефон в кармане юбки тихо вибрировал, нарушая гнетущую тишину в салоне. Рука сама потянулась к нему, будто повинуясь древнему инстинкту.

Экран осветился. Всего четыре слова. Ни подписи, никаких точек, никаких смайлов. Просто факт, обрушившийся на меня с простотой урагана.

Ты нужна мне, колючка

Воздух застрял в легких. Всё внутри замерло — и ярость, и стыд, и отчаяние. Эти слова жгли сильнее, чем любая его угроза или пошлый намёк. Они были тихими. Я сидела, не двигаясь, уставившись в экран, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Метка на шее вдруг затеплилась тихим, согревающим теплом, будто отозвавшись на них.

—Лиля? — раздался спокойный голос отца. — Все в порядке?

Я резко погасила экран, судорожно сглотнув комок в горле.

—Да, пап, — выдавила я, глядя в темное стекло, за которым мелькали огни города. — Всё... в порядке.

Но ничего не было в порядке. Потому что эти четыре слова вынули из меня душу. И самое страшное было то, что где-то в самой глубине, под всеми слоями гнева и страха, что-то маленькое и предательское... отозвалось.

Я резко перевела стрелки, чувствуя, как от сообщения в кармане по всему телу разливается предательское тепло.

— Папа, — голос прозвучал сладко и ядовито, — лучше спроси вон Макара, как там его... пара. Думаю, ему есть что рассказать.

Я встретилась взглядом с братом и сладко улыбнулась, сверкнув глазами. Я знала, что Макар смущен своей связью с Даной, предпочитая держать всё в тени. Но сейчас было не до братской солидарности. Лучше уж пусть отцовское внимание переключится на него. Макар, до этого момента невозмутимо смотревший на дорогу, резко сглотнул. Его пальцы сжались. Артур Теневой медленно перевёл свой тяжёлый, изучающий взгляд с меня на старшего сына.

— Кстати, да — пророкотал отец, и в его голосе зазвучал новый, заинтересованный оттенок. — Макар? Как там твои успехи с Даной?.

Я откинулась на спинку сиденья, с наслаждением глядя, как мой всегда идеально контролирующий себя брат пытается найти хоть какое-то вразумительное объяснение под пронзительным взглядом отца. Да, пусть лучше он сейчас будет в центре внимания. Мне же нужно было время, чтобы... переварить эти четыре слова, что всё ещё горели в моём кармане, как раскалённый уголь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк хмыкнул, разрывая напряжённую тишину. Он откинулся на спинку кресла, закинув ноги на панель, и его ухмылка была полна самодовольства.

— Ну что, скала, — бросил он в сторону Макара, — неприступный, гордец, сила... И к чему привела вся твоя мощь? К тому, что попал в капкан, как щенок.

Он с наслаждением потянулся, и от него буквально потянуло шлейфом возбуждённых феромонов, смесью запахов нескольких разных волчиц.

— А я, — продолжал Марк с гордостью, — рад, что не нашёл свою пару. Зато я развлекаюсь. И мне этого хватает и никаких тебе проблем с отцами-альфами и политикой.

Он самодовольно посмотрел на Макара, явно наслаждаясь его дискомфортом и тем, что сам остался в стороне от этого скандала. В его позе и взгляде читалось одно — он был рад своей свободе и не собирался её менять.

Пока отец бурил Макара ледяным взглядом, а тот пытался сохранить остатки невозмутимости, мои мысли вернулись к Марку. Он сидел, развалившись, с самодовольной ухмылкой, и от него разило целым коктейлем чужих запахов — сладковатых, терпких, возбужденных. Следы нескольких волчиц за день. И ведь он был искренне рад, что не нашёл свою пару. Его более чем устраивала эта бесконечная череда интрижек и мимолётных увлечений. Никакой ответственности, никакой вечной связи, которая жжёт изнутри.

Машина плавно остановилась у подножия величественного особняка Теневых, скрытого в тумане. Я уже тянулась к ручке двери, когда мой взгляд упал на фигуру, выходящую нам навстречу. Это была мама. Леся Теневая. Её серебристые волосы были убраны в простую косу, а на лице сияла улыбка. Но не это заставило моё сердце остановиться.

Лёгкое, струящееся платье, облегавшее её всегда стройную фигуру, теперь мягко округлялось на животе. Округлялось так явно, что сомнений не оставалось.

— Боги... — вырвалось у меня шёпотом, когда я застыла на месте, не в силах оторвать глаз. — Мама... ты беременна?

Воздух, казалось, застыл. Артур, выходивший из машины, с улыбкой замер. Макар и Марк застыли как вкопанные.

Леся лишь мягко улыбнулась, положив руку на свой живот — защищающий, нежный жест.

— Да, дорогая, — её голос прозвучал тихо, но отчётливо, наполняя тихий день новым смыслом. — Скоро у вас появится ещё один брат или сестра.

Макар, обычно невозмутимый, не удержался от короткого, сухого хмыканья, нарушив трогательную тишину.

— Или, с учётом нашей семейной традиции, — его голос прозвучал ровно, но в нём слышалась лёгкая усталая усмешка, — снова трое.

Его слова повисли в воздухе, и на мгновение все мы — я, Марк, даже отец — невольно перевели взгляд на живот матери с новой, почти суеверной тревогой. Леся лишь покачала головой, и в её глазах вспыхнули весёлые искорки.

— Давайте ограничимся одним сюрпризом на этот раз, — мягко парировала она, но в её улыбке было что-то такое, что заставило меня задуматься. В мире оборотней, особенно в такой могущественной семье, как наша, ничто не было невозможным. И мысль о том, что наша и без того взрывоопасная семья может пополниться не одним, а тремя новыми членами, была одновременно пугающей и... отчасти ожидаемой.

Я переступила порог родного дома, и в нос ударил запах старого дерева и полевых трав, который обволок меня, как тёплое одеяло. Но привычный уют был нарушен весёлым гомоном из гостиной.

В центре зала, наблюдая с мягкой улыбкой, стояла тётя Оля, сестра папы и дядя Дима, ее муж. А вокруг неё, словно два юрких, неугомонных вихря, носятся наши двоюродные сестры — семилетние Мила и Аля.

Мила, с двумя тёмными хвостиками, торчащими в разные стороны, и с выражением лица маленького учёного, на мгновение остановилась, чтобы внимательно, сканирующе оглядеть меня с ног до головы. Её сестра Аля, такая же темненькая и вся в веснушках, тут же с визгом бросилась ко мне, едва не сбив с ног.

«Лиля! Лиля приехала!» — её звонкий голосок заполнил прихожую.

Я невольно улыбнулась, наклонившись, чтобы поймать этот маленький комок энергии. Все сложности — метки, Багровые, тревожные сообщения — на мгновение отступили перед этой бурей искренней, простой детской радости. Это была та самая, незамутнённая жизнь, о которой я вдруг отчаянно соскучилась.

Аля, уткнувшись носиком мне в шею, вдруг сморщилась и отпрянула, как от огня. Её маленькое личико исказилось в преувеличенной гримасе отвращения.

— Фу, Лиль! — громко и без обиняков заявила она, зажимая себе нос пухлой ладошкой. — Ты воняешь!

Воздух в прихожей снова застыл. Тётя Оля ахнула, а Мила, всегда более сдержанная, уставилась на меня с новым, живым интересом, будто унюхала что-то гораздо более интересное, чем просто дурной запах.

Горячая волна стыда и яроства хлынула на меня. Эта «вонь» была его запахом. Следом Багрового, который впитался в мою кожу и, видимо, был так же очевиден для чуткого нюха ребёнка-оборотня, как и для моих братьев.

— Аля! — строго сказала тётя Оля, но было поздно.

Я стояла, чувствуя, как горят щёки, а в ушах отдаётся эхо этого детского, беспощадно честного обвинения. Даже здесь, дома, в своей крепости, я не могла скрыть того, что произошло. Его метка была не только на шее. Она была повсюду на мне.

— Так, — Леся Теневая мягко взяла меня за локоть, её пальцы были тёплыми и цепкими. Её голубые глаза, точь-в-точь как мои, смотрели на меня с бездной понимания и материнской тревоги. — Мне надо поговорить с дочерью. Пойдём, Лиль. Наверх.

Она не стала ждать ответа, легко направляя меня к лестнице. Её движения были плавными, несмотря на округлившийся живот, и в них читалась вся сила и грация белой волчицы. Мы поднялись в их с папой спальню, пахнущий сушёной лавандой и книгами. Она закрыла дверь и, наконец, отпустила мою руку, повернувшись ко мне.

— Ну, — выдохнула она, её взгляд был мягким, но пронзительным. — Рассказывай, дочка. Всё. Про Багровых. Про метку. — Она сделала паузу, и в её глазах мелькнуло что-то глубокое, знающее. — И про чувства, что бушуют у тебя внутри. Я всё пойму. Я ведь тоже когда-то была на твоём месте.

Мы сидели с мамой на широком подоконнике, глядя на темнеющий сад. Я поджала ноги и, наконец, выдохнула то, что сидело внутри комом.

— Я боюсь, мам, — прошептала я, сжимая скрещенные руки. — Боюсь, что это... не так. Что меня тянет к нему не потому, что я этого хочу, а потому что так велит метка, инстинкты... эта проклятая связь. Я не хочу, чтобы меня так тянуло. Я не хочу быть марионеткой.

Мама молча слушала, её тихое присутствие было успокаивающим. Затем она мягко спросила:

— Но тебе он нравится?

Простой вопрос. И самый сложный. Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут предательские слезы. Образ Рея встал перед глазами. Не того свирепого Альфы, что ломал решётки, а того, что прошептал «Ты нужна мне, колючка».

— Да... — выдохнула я, и это признание было похоже на падение с высоты. — Да, чёрт возьми, нравится. И это самое ужасное.

Мама тихо рассмеялась, и в её смехе не было ни капли удивления — лишь глубокая, почти мистическая уверенность.

— Забавно, — произнесла она, глядя куда-то поверх моей головы, будто видя нити судьбы. — Ты борешься с этим, ненавидишь, боишься... а ваша связь, сама того не ведая, уже ткет новую реальность для всех наших стай.

Она повернула ко мне свой серьёзный взгляд.

— Союз Чёрных и Багровых. Альянс, о котором наши предки не могли и помыслить. Он начинается здесь. С тебя и твоего Рэя. С этой... силы, что тянет тебя к нему против твоей же воли.

Мама положила руку на свой живот, и её взгляд смягчился.

— Возможно, это и есть высшая воля, Лиль. Не слепое подчинение, а... предназначение. Тяжелое. Спорное. Но твоё. Наше. И отрицать его — всё равно что пытаться остановить прилив.

Я замерла, её слова врезались в самое сердце. «Во главе всего это ты».

— ...белая волчица, — медленно, впитывая смысл, продолжила я, — которая должна была родиться, чтобы стать мостом. Не просто парой. А тем, что соединит два враждующих мира.

В глазах у мамы вспыхнуло одобрение. Она кивнула, и её рука легла поверх моей.

— Именно. Не просто самка для сильного самца. Ты — равная ему сила, рождённая, чтобы уравновесить его огонь своей ясностью. Его ярость — своей волей. Ты не пешка в этой игре, Лиля. Ты — королева на этой шахматной доске. И от твоего следующего хода зависит не только твоё счастье, но и счастье Рэя и судьба кланов.

Она сжала мои пальцы.

— Так какой будет твой ход, дочка? Бегство? Или принятие своей силы?

Я сжала её руку в ответ, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются предательские слёзы. Вся эта грандиозность, это «предназначение» разбивалось о простой, бытовой страх.

— Мам... — мой голос дрогнул. — Он далеко. В Питере. А я здесь. И эта связь... она болит на расстоянии. Как будто что-то рвётся внутри. Я не знаю, справлюсь ли я. Что, если этой «силы», о которой ты говоришь, просто не хватит?

Я посмотрела на маму, ища в её глазах не мудрость Белой Волчицы, а простое материнское утешение.

— Что, если я не выдержу и сломаюсь до того, как мы вообще что-то сможем изменить?

Мама мягко улыбнулась, и в её глазах мелькнула тень чего-то похожего на нежность.

— Я уверена, Рэй что-то придумает, — сказала она так просто, будто это была самая очевидная вещь на свете. — Он Багровый. Они не из тех, кто отступает. Если он сказал, что ты его, он найдёт способ добраться до тебя, даже если для этого придётся пешком пройти все километры между вами.

Потом её взгляд стал отсутствующим, словно она вспоминала что-то.

— Артур с Оскаром поговорили, — она произнесла это с лёгким вздохом, — потом подрались, как два молодых кобеля, конечно. Потом... снова поговорили. — Она покачала головой, и на её губах играла усталая улыбка. — Мужчины. Они всегда решают всё через силу, прежде чем сесть за стол переговоров.

Она словно ненадолго ушла в свои воспоминания, в те старые битвы и перемирия, что заложили основу для нашего сегодняшнего дня. А я сидела и думала о том, что, возможно, она права. Возможно, его упрямство — это не просто тяга к обладанию. Возможно, это та самая сила, что сможет преодолеть любое расстояние.

Лестница скрипнула под тяжёлой, уверенной поступью. Отец появился в дверях спальни, его массивная фигура заполнила проём. Он стоял, молча оценивая картину: мама, сидящая на подоконнике и я, с покрасневшими глазами и, несомненно, всё ещё пахнущая чужаком. Его взгляд, тёмный и нечитаемый, скользнул с меня на маму, и между ними пробежала какая-то безмолвная коммуникация, понятная только им двоим, прожившим вместе столько лет.

— Леся, — его голос был тихим, но в нём чувствовалась сталь. — Тебе нужен покой.

Затем он перевёл взгляд на меня.

— Лиля. Внизу тебя ждёт ужин. — В его тоне не было приказа, но и возражений он не допускал. Он давал нам понять, что время для откровенных разговоров между женщинами закончилось. Наступило время главенства Альфы, пусть даже и выраженного в такой, сдержанной манере.

Мама плавно поднялась и подошла к отцу. Она не выглядела сердитой, но в её осанке была вся мощь Белой Волчицы. Она встала прямо перед ним, задрала подбородок и издала тихое, но отчётливое предупреждающее ворчание.

— Не забывай, Артур, что я твоя жена, а не только подчинённая в издательстве, — произнесла она ровно, и в её голосе звенела сталь.

Отец выдержал её взгляд, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то похожее на уважение и... огонек страсти. Мама усмехнулась, повернулась и вышла из комнаты, оставив нас одних.

Я медленно подошла к отцу. Он всё ещё смотрел в пустой дверной проём. Я обняла его, прижавшись щекой к его груди. Он замер на секунду, а затем его большая, тёплая ладонь легла мне на голову, нежно поглаживая волосы.

— Лиля, — его голос прозвучал глухо, прямо над моей головой. — Я в любом случае на твоей стороне. Как бы этот чёртов клан Багровых меня ни бесил.

В этих простых словах не было одобрения моего выбора. Но в них была безоговорочная поддержка. И в тот вечер это было именно то, что мне было нужно.

—Лиль скажи хоть мне честно, он тебя не насиловал? Он тебе на физическом уровне симпатичен?

Я отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. В его взгляде не было осуждения, только суровая, отцовская тревога.

— Нет, папа, — выдохнула я, и это была чистая правда. — Не насиловал. Всё было... сложно. Но это был мой выбор.

Я опустила взгляд, чувствуя, как жар заливает щёки, но заставила себя сказать честно, глядя на свои руки.

— И да... он мне симпатичен. На физическом уровне. Очень. — Признание вышло шёпотом, полным стыда и облегчения одновременно. — Вот в чём вся и проблема.

— Хорошо, тогда значит я правильно пригласил Оскара с Авророй и Рэем завтра в наш дом у озера — — Чтооооо папаааа! - вскрикнула и отпрыгнула от отца я — Этот неандерталец приедет к нам?

Отец хмыкнул, и в его глазах мелькнула редкая искорка удовлетворённости и азарта.

— Именно так. Если этот «неандерталец», как ты его называешь, действительно твоя пара и ты относишься к нему... благосклонно, — он произнёс это слово с лёгкой гримасой, — то пусть приедет. Посмотрим, как он будет вести себя в логове Теневых. Без своей стаи. На нашей территории.

Я отшатнулась, как от удара током.

— Папа! — вырвалось у меня визгливым, переполненным ужасом и смущением воплем. — Ты не мог предупредить?! Боги... он... он...

Я не могла даже представить Рэя здесь, в нашем загородном доме. За одним столом с моими родителями. Под пристальными взглядами братьев. Мысль о том, что этот дикий, необузданный Багровый будет разгуливать по нашему саду, заставляла кровь стынуть в жилах и одновременно... предательски нагреваться. Завтрашний день обещал быть адом. Или раем. Скорее, и тем, и другим одновременно.

Отец, видя мою панику, поднял руку, успокаивая.

— Не переживай. Поедем только мы с мамой, Аврора с Оскаром и вы двое. Марк останется здесь присматривать за поместьем, — он многозначительно хмыкнул, — а Макар... Макар умчался в Екатеринбург к Дане. Видимо, улаживать какие-то неотложные дела с Серой Стаей.

Последнее он произнёс с лёгкой, почти незаметной усмешкой. Получалось, что на этой «нейтральной территории» нас будет всего шестеро: двое Альф, две их Луны... и мы. Без лишних глаз, без братьев, которые могли бы усугубить и без того взрывоопасную обстановку.

От этой мысли стало одновременно и легче, и в тысячу раз страшнее. Маленькая компания. Интимная обстановка. И Рэй. Всего в нескольких шагах от меня, без возможности спрятаться за спины братьев или сбежать в свою комнату. Завтрашний день внезапно приобрёл новые, пугающие очертания.

Я зарычала от бессилия, сжимая кулаки. Вся ярость, всё смятение, вся невыносимость ситуации вырвались наружу.

— Папа, ты невыносим! — крикнула я, топая ногой по ковру. — Вы все, альфы, какие-то невыносимые! Всегда всё решаете за нас, строите из себя великих стратегов, плетёте свои интриги! Ты, Оскар, этот... Рэй! Вы все бесите!

Отец слушал, скрестив руки на груди, и на его губах играла та самая ухмылка всезнающего Альфы

— Это наша природа, дочка, — пожал он плечами, и в его тоне слышалось непоколебимое спокойствие. — Кто-то же должен принимать решения. И защищать своих. Даже если методы... раздражают.

Он повернулся, чтобы уйти, но на пороге обернулся.

— Привыкай, Лиля. Твой Багровый, судя по всему, ещё тот мастер «раздражать». И, похоже, тебе это... нравится.

Я издала рычащий звук, в котором смешались ярость, смущение и полнейшая беспомощность, и, развернувшись, бросилась прочь. Ноги сами понесли меня по знакомому коридору. Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь, и, не раздумывая, нырнула прямо в кровать, с головой натянув одеяло.

Всё. Хватит. Конец. Больше никаких альф, никаких решений, никаких этих невыносимых, уверенных в себе самцов с их вечными интригами!

Но даже под толстым слоем одеяла, в полной темноте, я чувствовала предательское тепло на месте метки и слышала в ушах его голос:

«Ты нужна мне, колючка»

. И самое ужасное было то, что сквозь всю ярость пробивалась одна чёткая, неоспоримая мысль: завтра я увижу его. И часть меня... ждала этого.

Взяла телефон, открыла наш последний с ним чат и написала:

— Только попробуй приблизиться ко мне завтра, откушу все твои причиндалы!

Ответ пришёл почти мгновенно.

— Ого. Ты о моём члене думаешь? Как мило.

Я чувствовала, как по щекам разливается огненная волна. Чёрт! Он сделал из моей угрозы что-то... пошлое!

— Тупой Багровый! Я вообще не об этом!

Следом пришла картинка. На ней была его рука, лежащая на поясе спортивных штанов, и новая подпись.

— А я вот только об этом и думаю. С момента нашего прощания. Жду не дождусь завтра. Приходится напомнить, что именно ты так отчаянно пыталась откусить. Жду продолжения.

Я прижала палец к кнопке записи и издала низкое, предупреждающее рычание, вложив в него всю свою ярость и смущение.

—

Только тронь меня...

Он ответил почти мгновенно. Его голос в аудиосообщении был низким, хриплым и полным непоколебимой уверенности, от которой по спине пробежали мурашки.

—

Трону. И не раз. Я буду тебя трогать до тех пор, пока ты не забудешь свой собственный запах. Пока единственное, что ты будешь чувствовать и помнить, — это меня. На твоей коже. В твоём дыхании. Внутри тебя. Попробуй только остановить меня, колючка.

—Я тебя убью.

Сообщение ушло, короткое и яростное, как удар кинжала. Я почти физически ощущала, как он усмехается по ту сторону экрана.

Ответ пришёл через секунду. Не текст. Голосовое.

Я нажала на него, и его голос заполнил тишину моей комнаты — низкий, спокойный, обволакивающий, как тёплый дым.

—

Хорошо. Пусть наш секс будет убийственным. От этого суть не меняется. Я буду вдалбливаться в тебя, убивая и тебя, и себя. С каждым толчком. Пока от нас не останется лишь пепел и эта проклятая связь, которая даже смерти будет не под силу. Готовься к казни, колючка.

Я нажала кнопку аудиозаписи и прокричала:

—

Извращенец!

Мой крик, полный ярости и смущения, прозвучал в микрофон. Я почти швырнула телефон на кровать, но он снова завибрировал. На этот раз — видеосообщение.

Я с неохотой нажала на него.

Он сидел где-то в полумраке, его лицо освещал лишь экран телефона. На его губах играла та самая хищная, самоуверенная ухмылка, что сводила меня с ума.

—

Твой извращенец, — поправил он тихо, глядя прямо в камеру. — И судя по тому, как ты кричишь... тебе это нравится. Спи, колючка. Завтра ты будешь моей. Во всех смыслах. И будешь так же громко кричать мое имя подо мной.

Я швырнула телефон на подушку, но его образ, его ухмылка, его голос — всё это продолжало жить в моей голове, раскалённым металлом впиваясь в сознание. «Твой извращенец». Чёрт возьми! Эта наглая, непробиваемая самоуверенность! Он не спорил, не оправдывался. Он принимал мой «комплимент» и тут же разворачивал его против меня, вкладывая в него новый, дразнящий смысл.

Я зарылась лицом в подушку, пытаясь заглушить внутренний шторм. От одной мысли, что завтра он будет здесь, в моём пространстве, ходить по моей земле, всё внутри сжималось в тугой, болезненный комок. Он будет смотреть на меня этим тяжёлым, знающим взглядом. Будет ухмыляться, зная, что каждая моя колкость и попытка оттолкнуть его — лишь жалкая попытка скрыть ту бурю, что он во мне вызывал.

Я ворочалась, и метка на шее тихо теплилась, будто одобрительно поддакивая его словам. «Завтра ты будешь моей». От этих слов по спине бежали мурашки, а в низу живота разгоралось предательское желание.

Глава 19. Приезд

Машина скользила по лесной дороге, ведущей к нашему загородному дому. Я сидела на заднем сиденье, сжимая в руках складки своего платья и глядя в окно, но не видя ни сосен, ни мелькающих стволов берёз. Внутри всё было сжато в один тугой, трепещущий комок.

Мама, сидевшая рядом, время от времени клала свою прохладную руку на мою, словно пытаясь успокоить бьющуюся через край энергию. Отец за рулём был молчалив и сосредоточен, его аура Альфы была плотно сжата, но я чувствовала исходящее от него напряжение. Вот и знакомый поворот. Двухэтажный, из тёмного дерева и камня, дом появился в просвете между деревьями. Он стоял на самом берегу озера, и его стеклянные стены отражали свинцовую гладь воды и солнечное осеннее небо.

Машина остановилась. Я замерла, не в силах пошевелиться. Это было убежище, моя крепость. И сейчас я добровольно впускала в неё врага. Или... не врага. От этой мысли комок в горле сжался ещё туже. И тут из-за поворота медленно выплыл алый Lexus. Они были здесь.

Дверь алого Lexus открылась, и он вышел. Не спеша, с той самой хищной грацией, что сводила с ума. В его взгляде не было и тени неуверенности. Он был здесь, на территории Теневых, и чувствовал себя хозяином. Он не стал ждать, пока мы выйдем. Он преодолел расстояние между машинами несколькими длинными, уверенными шагами. Его взгляд был прикован ко мне, сидящей за стеклом.

Отец, уже вышедший, нахмурился, но ничего не сказал. Мама мягко коснулась его руки и жестом предложила пройти в дом. Они обменялись понимающими взглядами и, бросив на нас последний оценивающий взгляд, поспешили внутрь, оставив нас наедине. Рэй подошёл к моей двери. Не постучал. Не попросил. Он просто взялся за ручку и открыл её, наклоняясь в проём. Его запах — дикий, дымный, знакомый до боли — ворвался в салон.

— Ну что, колючка, — его голос был тихим и обжигающе близким. — Готова к казни?

Я вышла из машины, выпрямившись во весь рост, стараясь скрыть дрожь в коленях.

— Я готова посмотреть, как ты будешь ползать у моих ног, Багровый, — парировала я, глядя ему прямо в глаза.

Он ухмыльнулся, и в его зелёных глазах вспыхнул азарт.

— Обещаю, ползать буду только в твоей постели. И не только я.

Его слова повисли в воздухе, густые и тяжёлые, как предгрозовая туча. Война продолжилась. Но поле боя сменилось.

Прежде чем я успела найти достойный ответ, к нам подошли Оскар и Аврора. Оскар, мощный и грозный, смотрел на нашу с Рэем перепадаку с каменным лицом, но в уголках его глаз читалось лёгкое одобрение. Аврора же сияла, как всегда.

— Рэй, дорогой, — мягко сказала она, кладя руку ему на рукав, — не задерживай Лилю. Думаю, её родители ждут нас внутри.

Затем она повернула свой тёплый взгляд ко мне.

— Лиля, милая, ты просто сияешь.

Её слова были такими добрыми, таким контрастом на фоне нашего колючего обмена любезностями, что я на мгновение растерялась.

Рэй не сводил с меня взгляда, но слегка кивнул.

— Конечно, мама.

Оскар же, проходя мимо, бросил на меня оценивающий взгляд и тихо, так, что слышала только я, прорычал:

— Смотри, волчица, не разорви ему глотку в первый же день. Хотя... — он усмехнулся, — с ним это иногда полезно.

И они направились к дому, оставив меня стоять рядом с Рэем, с пылающими щеками и смесью ярости и смущения, кипящей в груди.

Его рука легла мне на талию — твёрдо, не оставляя пространства для возражений. Тепло от его ладони проступило даже через ткань платья.

— Пошли, — его голос прозвучал прямо у уха, низко и настойчиво.

Я отшатнулась и рыкнула, вкладывая в звук всю свою ярость.

— Убери руку, Багровый!

Но он не убрал. Наоборот, его пальцы впились в мой бок чуть сильнее, притягивая меня так близко, что я почувствовала жёсткую мышцу его плеча.

— Или что? — он наклонился так, что его губы почти коснулись моей кожи. — Снова будешь угрожать откусить мне что-нибудь? Мы оба знаем, что на самом деле ты хочешь совсем другого.

— Я хочу, чтобы ты сгорел в аду, — прошипела я, пытаясь вырваться, но его хватка была стальной.

— Отличное начало для медового месяца, — усмехнулся он, заставляя меня сделать шаг к дому. — Но сначала придётся потерпеть общество наших родителей. Постарайся не бросаться на меня с ножом за обеденным столом. Хотя... — он оглядел меня с головы до ног, — с твоим характером, это вполне вероятно.

— Идиот, — выдохнула я, закатив глаза к хмурому небу. — Боги, мне достался в пару идиот.

Он рассмеялся — низко, искренне, и от этого звука по моей спине побежали знакомые мурашки.

— Зато твой идиот, — парировал он, не отпуская талию и направляя меня к крыльцу. — И, судя по всему, единственный, кто способен выдержать твой стервозный характер. Должен же был кто-то во всей вселенной найти в тебе прелесть, колючка. Видимо, это моя участь — быть тем самым святым дураком.

— Святой? — фыркнула я. — Ты и святость? Это самое нелепое, что я слышала за всю жизнь.

— А вот и нет, — он остановился на ступеньке, заставив и меня замереть, и наклонился так, что его дыхание смешалось с моим. — Раз уж я терплю твои укусы и угрозы кастрации и при этом всё ещё хочу тебя так сильно, что это физически больно... это ли не высшая форма святости?

Я открыла рот, чтобы найти что-то язвительное в ответ, но слова застряли в горле. Потому что в его глазах, сквозь насмешку, проглядывала та самая, оголённая, неудобная правда. И она была такой же пугающей, как и все его угрозы, взятые вместе. Мой взгляд непроизвольно скользнул вниз и... застыл. Он был возбужден. Очень. Это было заметно даже через ткань брюк.

— Ты что, уже... — голос сорвался на хриплый шепот. — Ты настоящий извращенец! Отпусти меня!

Я рванулась прочь, но его рука на талии лишь сильнее притянула меня, и я всем телом ощутила его напряжение.

— А что я должен делать? — его голос прозвучал прямо у уха, густой и насмешливый. — Ты пахнешь так, будто только что вышла из моей постели, смотришь на меня так, будто хочешь то ли убить, то ли сорвать с меня одежду, а потом удивляешься естественной реакции? Я не робот, колючка. Я — твой самец. И мое тело прекрасно знает, что ему нужно. Даже если твоя упрямая голова все еще пытается это отрицать.

Я с силой вывернулась, наконец разорвав его хватку, и, не оглядываясь, зашагала к дому. Но его голос настиг меня, низкий и полный неподдельного восхищения, от которого по спине пробежал противный, предательский трепет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У тебя отличная попка, колючка, — донёсся его голос сзади, ленивый и довольный. — Я тебе это уже говорил?

Я застыла на месте, сжав кулаки. Чёрт возьми! Его наглость не знала границ!

— Заткнись, Багровый! — бросила я через плечо, чувствуя, как жар заливает щёки.

— Не хочу, — он легко догнал меня, снова сократив дистанцию, но на этот раз не прикасаясь. — Мне нравится, как ты злишься. И как эта самая попка напрягается, когда ты пытаешься сделать вид, что не слышишь меня. Очень... выразительно.

Я шла вперёд, чувствуя, как заливаются краской мои уши и шея. Каждое его слово будто подливало масла в огонь, разгоравшийся на моих щеках. Я была зла. На него, на себя, на эту всю невыносимую ситуацию.

А он... он не умолкал. Его голос преследовал меня, как назойливая муха.

— ...и эти твои ямочки на щечках, когда ты злишься... просто прелесть. Настоящее произведение искусства.

Я ускорила шаг, пытаясь оторваться, но он легко держал дистанцию.

— И запах... боги, от тебя сейчас так разит злостью и... чем-то ещё. Сладким. Ты не представляешь, каково это — идти за тобой и знать, что всё это, в конечном счёте, будет моим.

Я зажмурилась, стиснув зубы. Ещё быстрее. Надо просто дойти до двери.

— Молчи! — вырвалось у меня сдавленным шёпотом.

— Не могу, — парировал он, и в его голосе слышалась та же улыбка, что и на его лице. — Ты слишком прекрасна, когда молча злишься

Я резко остановилась, развернулась к нему, готовая выплеснуть всю свою ярость. Но он был уже совсем близко. Его взгляд скользнул по моему лицу вниз, к дрожащим рукам, и он медленно, преувеличенно глубоко вдохнул.

— Ой, — его глаза сузились, а на губах расплылась торжествующая, хищная ухмылка. — Кажется, ты возбудилась, колючка. Да-да, тот самый аромат... Сладкий, терпкий, совсем не похожий на злость. Твое тело, как всегда, куда честнее тебя самой. Я почувствовала, как по шее разливается новый, стыдливый жар. Он был прав. Проклятая связь, его близость, эти дурацкие слова — всё это делало своё дело. Влага предательски выступила между ног, и он, чёрт бы его побрал, прекрасно это чуял.

— Заткнись, — прошипела я, но в моём голосе уже не было прежней силы, только смущённая ярость.

— Ага, конечно, — он сделал шаг вперёд, заставляя меня отступить к стене дома. — Сейчас замолчу. Как только попробую тебя на вкус.

Рэй резко сократил расстояние, и прежде чем я успела отреагировать, его губы прильнули к моим, властно и безраздельно. Спиной я ощутила шероховатую, прохладную поверхность стены дома — он вдавил меня в неё всем своим весом. Это был не поцелуй. Это было поглощение. Захват. Его язык требовал доступа, а руки схватили мои бёдра, прижимая так, что я почувствовала его твёрдый член через слои ткани.

Весь мир сузился до этого момента — до жара его губ, до грубого камня за спиной, до дикого, знакомого вкуса его желания. И до того предательского ответного трепета, что вырвался из самой глубины моего существа, заставляя мои пальцы впиться в его плечи не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы удержаться. Я собрала волю в кулах и резко куснула зубами его нижнюю губу. Он глухо ахнул, но не отстранился, а его хватка на моих бёдрах лишь усилилась.

Я оторвалась, встретившись с ним взглядом. В моих глазах должно было пылать торжество и ярость, но, чёрт возьми, я знала, что в них читалось и нечто иное — тот самое возбуждение и азарт. Не дожидаясь его реакции, я резко выскользнула из его объятий и, оттолкнувшись от стены, бросилась прочь. В ушах стучала кровь, а на губах горел его вкус. Я не оборачивалась. Но знала — он стоит там, вытирая кровь с губ, и смотрит мне вслед. И его ухмылка сейчас ещё шире, чем прежде. Потому что эта погоня, эта игра — всё это было лишь прелюдией. А главное действо было впереди.

— Колючка! — крикнул он, и в его крике не было просьбы. Это было проклятие. Обещание. — Я уже вижу тебя подо мной на простынях!

Слова ударили в спину, заставив вздрогнуть. Я замерла на мгновение. Он не просто говорил о сексе. Он говорил о капитуляции. О том моменте, когда все барьеры рухнут. Я не обернулась. Не ответила. Я рванула дверь на себя и влетела в дом, захлопнув её за спиной с такой силой, что стеклянная вставка задрожала. Но даже сквозь толстую дверь мне показалось, что я слышу его низкий, довольный смех. Он видел это. Видел, как его слова попали в цель.

Я влетела в свою комнату на втором этаже, захлопнув дверь и прислонившись к ней спиной, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось как бешеное, а губы всё ещё пылали от его поцелуя и укуса. И тут же, как ледяной душ, на меня обрушилась новая мысль, заставившая похолодеть. Отец. Его стратегический ум, его желание «ускорить процесс». А что, если...

«Надеюсь, отец не придумает поселить нас в одной комнате», — пронеслось в голове с приступом чистейшей паники.

Я представила себе эту картину: я и Рэй. В одной спальне. С одной кроватью. Ночью. С этой связью, что уже сейчас гудела между нами, как натянутая струна.

Нет. Он не сделает этого. Это было бы слишком даже для него. Правда?

Я медленно соскользнула по двери на пол, сжав голову в руках. Внезапно, побег в свою комнату уже не казался таким надёжным убежищем. Потому что если Артур Теневой действительно задумал нечто подобное, то никакие двери меня не спасут.

Глава 20. Один на один

Я спустилась вниз, стараясь выглядеть невозмутимой. Картина, открывшаяся мне на закрытой теплой террасе, заставила сомкнуть губы.

Рэй уже был в подогреваемом джакузи, его мощные руки раскинуты на бортиках, голова откинута. Он выглядел так, будто владел всем миром, а не просто сидел в гидромассажной ванне. Его взгляд, тяжёлый и понимающий, сразу же нашёл меня, и на его губах появилась та самая, раздражающе уверенная улыбка. Неподалёку на лежаках расположились Оскар и Аврора. Он с закрытыми глазами, но по напряжённым плечам было ясно — он не спит. Она что-то тихо говорила ему, положив руку на его плечо.

Мои родители сидели чуть поодаль. Мама с её мягкой улыбкой, отец — с каменным, нечитаемым лицом. Их головы были склонены друг к другу, они что-то обсуждали. Мирный договор, конечно, что же ещё? Такое событие. Я невольно фыркнула, подходя к порогу террасы и глядя вдаль. Все эти альфы и их луны, все эти переговоры и стратегии... а по сути, всё вертелось вокруг того самого дикого, неудобного влечения, что бушевало между мной и этим наглецом в джакузи. И самое противное было то, что все они это прекрасно понимали.

Оскар открыл глаза. Его взгляд, тяжёлый и пронзительный, сразу же нашёл меня. На его суровом лице появилась редкая, немного волчья ухмылка.

— Лиля, здравствуй, — его голос прозвучал низко, разносясь по тихой террасе. — Что-то мы с тобой не поздоровались как следует.

Я замерла, чувствуя, как на щеки наплывает тепло. Все взглялы устремились на меня.

— А ещё я тут узнал, — продолжил Оскар, и его ухмылка стала шире, — что ты моего сына... укусила.

Он не сказал это с упрёком. Наоборот, в его тоне слышалось неподдельное, хищное одобрение.

Рэй в джакузи тихо фыркнул, но не вмешался, явно наслаждаясь зрелищем.

— Что ж, — Оскар одобрительно кивнул. — Значит, в тебе есть огонь. Хорошо. Багровым нужны не покорные овечки, а равные по духу. Добро пожаловать в семью, волчонок.

Я выпрямила спину, задирая подбородок и постаралась вложить в голос всю свою силу.

— Я... я не в вашей семье! — заявила я, сверкнув глазами. — Я сама по себе!

Со стороны Авроры донёсся сдержанный, мелодичный смешок. Она прикрыла рот рукой, но глаза её сияли от искреннего веселья. Оскар же не стал сдерживаться. Его улыбка стала лишь шире, обнажив острые клыки. Видать, вот в кого Рэй такой наглый и самоуверенный. В отца... В его взгляде не было обиды — лишь насмешка и хищное одобрение.

— Конечно, сама по себе, — парировал он, и его голос звучал приторно сладко. — Пока не пришло время признать обратное. А оно придёт, волчонок. И судя по тому, как ты кусаешься, тебе это понравится.

Я с силой закатила глаза и демонстративно отошла подальше от Багровых, к самому краю террасы, к окну, но даже отвернувшись, я чувствовала его взгляд на своей спине.

Из джакузи донёсся голос, ленивый и полный вызова, который накрыл меня, как тёплая волна:

— Давай ко мне, колючка. Вода отличная.

Я сжала кулаки, продолжая смотреть на озеро, но всё во мне отзывалось на него и тянулось. К его голосу. К его наглой ухмылке, которую я буквально видела внутренним взором.

— Мечтай, Багровый, — бросила я через плечо, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— О, я не мечтаю, — последовал мгновенный ответ. — Я просто жду, когда ты перестанешь себя обманывать.

Отец подошёл ко мне тихими, неслышными шагами, как и подобает Теневому. Он стоял рядом, глядя на то же озеро, что и я.

— Лиль, — его голос был тихим, но чётким. — Мы с Оскаром отъедем на пару часов. Решить вопросы по компаниям и поставкам.

Я кивнула, понимая, что за этими скучными словами скрывается очередной раунд сложных переговоров между кланами и очередная попытка свести нас с Рэем..

Он повернулся ко мне, и его тёмные, пронзительные глаза стали серьёзными.

— Если что... маму не тревожь. Она беременна. — Он сделал паузу, давая словам улечься. — Но случись чего... звони сразу мне.

В этих простых словах был не приказ, а доверие. Он оставлял меня здесь, в эпицентре бури, которую сам же и создал, пригласив Багровых. И он знал, что буря эта может разыграться не только на политическом поле. Его взгляд на секунду скользнул в сторону джакузи, где сидел Рэй, и стало ясно — он всё понимал. И доверял мне с этим справиться. Или, по крайней мере, позвать на помощь, если станет невмоготу.

Оскар, не открывая глаз, издал короткое, хриплое ворчание, больше похожее на одобрение, чем на протест.

— Слышу, слышу, Теневой, — проворчал он, медленно поднимаясь с лежака с той ленивой грацией огромного хищника. — Вечно вы, черноволосые, куда-то торопитесь. Дела, поставки... — Он потянулся, и кости его хрустнули. — Ладно. Поехали решать твои скучные вопросы. Аврора, солнышко, ты как?

— Я останусь, — мягко ответила она, не поднимаясь с лежака. — Подышу воздухом, понаблюдаю за молодёжью.

Оскар кивнул и, пройдя мимо меня, бросил на моего отца насмешливый взгляд.

— Смотри у меня, Артур. Оставляю тут своё сокровище, — он кивнул в сторону Авроры, —ну и этого оболтуса, так что смотри, чтобы твоя дочка моего сына совсем уж не искусала.

Отец фыркнул в ответ и два Альфы направились к выходу из дома, их мощные фигуры и ауры, столь разные, но в чём-то похожие, скрылись в дверях. Аврора мягко улыбнулась, а я осталась стоять на террасе, чувствуя, как напряжение с их уходом никуда не делось, а лишь сменило свой характер. Теперь здесь остались только мы. И Рэй в джакузи, чей взгляд я по-прежнему чувствовала на себе.

Аврора поднялась с лежака с лёгкой, почти невесомой грацией и подошла к моей маме, сияя своей солнечной улыбкой.

— Лесь, пойдём наверх, — сказала она, мягко беря маму под руку. — Я тебе ещё не всё рассказала про наших младших. Представляешь, какой у Иришки в десять лет уже характер! И кто ее такую терпеть будет..По хлеще, чем у Лили и Рея. А Кирка в семнадцать — просто кошмар, чуть ли не феминистка с вечными приключениями!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мама, Леся, улыбнулась в ответ, и в её глазах вспыхнул живой, материнский интерес. Она позволила Авроре увести себя, бросив на меня через плечо тёплый, понимающий взгляд, словно говоря: «Разбирайтесь сами, дети. У нас свои девичьи секреты».

И вот терраса опустела. Остались только мы. Я. И Рэй, всё так же неподвижный в джакузи, его взгляд, наконец, смог приковаться ко мне без помех. Воздух сгустился, наполняясь невысказанными словами и обещаниями, которые вот-вот должны были сорваться с его губ.

Глава 21. За шаг до

— Лиля, ты мне нравишься, сильно... - вдруг выдохнул уверенно Рэй..

Воздух застыл. Шум воды в джакузи, шелест листьев — всё стихло. Эти слова прозвучали не как вызов, не как насмешка. Они были тихими. Простыми. Оголёнными, как рана. Он не кричал. Он сказал это ровно, глядя прямо на меня, и в его зелёных глазах не было привычной хищной усмешки. Была лишь та самая, невыносимая правда, которую я чувствовала в его сообщении и которую теперь нельзя было игнорировать. Я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как эти слова прожигают меня насквозь, добираясь до той самой части, что так отчаянно пыталась спрятаться. «Лиля, ты мне нравишься, сильно». Не «ты моя», не «принадлежишь мне». А именно это. Самое страшное и самое желанное признание.

И самое ужасное было то, что в ответ у меня не нашлось ни ярости, ни колкости. Только оглушительная, всепоглощающая тишина и предательское биение сердца, выстукивающее в такт: «И ты мне, сильно..».

Но гордость, или глупость, или желание доказать себе, что не ведусь на слова, я сказала:

— Рэй хватит свою похоть прикрывать словами

Он не смутился. Не рассердился. На его лице появилась странная, почти печальная ухмылка.

— Похоть? — он тихо рассмеялся, и в смехе слышалась горечь. — Колючка, если бы дело было только в похоти, я бы уже давно взял тебя силой, как того требует моя «проклятая природа», и забыл бы утром.

Он медленно поднялся в джакузи, вода ручьями стекала с его мощного торса. Его взгляд был тяжёлым и серьёзным.

— Похоть проста. Она жжёт, требует и утихает. А то, что я чувствую к тебе... — он сделал шаг ко мне, и каждый его шаг отдавался в моём напряжённом теле, — ...не утихает. Оно живёт во мне с того дня, как я увидел тебя впервые у Академии и подошел к тебя. Это чувство заставляет меня сходить с ума, когда ты рядом, и сходить с ума от пустоты, когда тебя нет. Это не похоть, Лиля. Это проклятие. И имя ему — любовь. И ты обречена делить его со мной.

Он сказал "любовь"?..Так, соберись и не показывай виду,

- сказала я самой себе

— Ничего я не обречена! — пискнула я, но ноги будто вросли в пол, не слушаясь.

Он подошёл ко мне, весь мокрый, с него стекали струйки воды, но он даже не дрожал. Его тепло и запах мокрой кожи, дождя и чего-то древесного, ударили мне в нос. Он не стал ничего говорить. Не пытался поцеловать. Он просто... обнял меня. Его руки сомкнулись на моей спине, сильные и влажные, прижимая так, что тонкая ткань моего платья мгновенно промокла. Я застыла, вся напрягшись, готовая вырваться, ударить, укусить. Но что-то внутри дрогнуло. Это был не жест захвата. Это было... прибежище. Молчаливое, неловкое, но бесконечно искреннее.

И я, к своему ужасу, не оттолкнула его. Мои руки сами поднялись и легли на его мокрые бока, чувствуя игру мышц под кожей. Голова сама устроилась в углублении между его шеей и плечом. И в этой тишине, под шёпот воды и наше общее дыхание, все его слова, все угрозы и признания вдруг сложились в одну простую, невыносимую правду. И против этой правды у меня не осталось никакой защиты.

Он напрягся, когда мои ладони легли на его спину и в его груди вырвалось низкое, глубокое рычание. В нём не было торжества — лишь глубочайшее, животное удовлетворение. Это был звук самца, который наконец-то ощутил ответное прикосновение своей самки, пусть даже неуверенное и вымученное. Его объятия стали чуть крепче, но не сковывающими, утверждающими. Он не говорил ни слова. Ему было достаточно этого: моего тела, прижатого к его мокрому торсу, моих рук, которые не отталкивали, а держались за него, и того тихого, почти неосязаемого трепета.

Он не отпускал меня, его губы коснулись моего виска.

— Видишь? — его шёпот был грубым, но нежным. — Не так уж и страшно.

— Ты не страшный, — я прошипела, но не отстранилась, мои пальцы непроизвольно впились в его мокрую кожу. — Ты невыносимый, наглый и...

— И твой, — он закончил за меня, и от этого слова по всему моему телу пробежала дрожь.

— Я ещё ничего не решила, Багровый.

— Решила, — он уверенно провёл рукой по моей спине. — Твоё тело решило за тебя. Оно говорит со мной на одном языке. А твоему упрямому языку остаётся только подчиниться.

— Я тебя ненавижу, — выдохнула я, прижимаясь к нему ближе, чувствуя, как бьётся его сердце в такт моему.

— Знаю, — он усмехнулся. — Это моя любимая часть наших особенных разговоров.

Он медленно отстранился ровно настолько, чтобы его взгляд скользнул вниз. Промокшая ткань платья прилипла к коже, вырисовывая каждый изгиб. Сквозь неё отчётливо проступали контуры чёрного, почти невесомого кружевного лифчика. А под тонкой тканью застыли затвердевшие соски.

В его глазах вспыхнул огонь, но не торжества, а чего-то более глубокого — голода.

— Вот они, — его голос был тихим и хриплым. Он не стал прикасаться, лишь провёл кончиком пальца по воздуху в сантиметре от моего тела, повторяя контур. — Твои предатели. Они всегда первыми сдаются. Говорят мне правду, которую ты так упорно прячешь.

Я почувствовала, как по щекам разливается жар, но не смогла отвести взгляд от его лица.

— Заткнись, — прошептала я, но в моём голосе не было силы, только смущение за свое тело и реакцию на него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22 Шаг сделан

Он легко подхватил меня под попу, как будто я весила не больше пера, и развернулся к джакузи.

— Рэй, нет! Дурак! — я забилась в его руках, но его хватка была железной. — Я же не в купальнике!

Он лишь усмехнулся, глядя на моё перекошенное от возмущения лицо.

— Тем лучше, — его голос прозвучал прямо у уха, пока он заносил ногу через борт. — Меньше преград.

И прежде чем я успела издать новый протест, он шагнул в тёплую, бурлящую воду, увлекая меня за собой. Промокшее платье мгновенно стало тяжёлым и абсолютно прозрачным. Я оказалась в воде, прижатая к его груди, а всё моё «нет» утонуло в шипении пузырьков и в его победном смехе. Он усадил меня на себя, лицом к себе, и чёрт... Я села прямо на его член. Через его тонкие, мокрые плавки я ощутила каждую деталь: его мощное, твёрдое возбуждение, пульсирующее прямо подо мной.

Вся кровь отхлынула от лица, а затем прилила обратно, заливая щёки огненным румянцем. Я попыталась отстраниться, но его руки тут же сомкнулись на моих бёдрах, прижимая меня ещё плотнее.

— Вот так, — его голос был полным напряжения и торжества. — Гораздо лучше. Теперь ты чувствуешь, колючка? Чувствуешь, какое действие ты на меня оказываешь? Даже когда кричишь и злишься... это то, чего я хочу.

Я не могла пошевелиться, парализованная шоком и тем густым, сладким ужасом, что разливался по жилам от этого интимного, невыносимого контакта. Моё тело предательски отвечало на его жар, и я знала — он это чувствует.

— У нас был лишь раз, — повторил он, и его руки на моих бёдрах сжались так, что я почувствовала это каждой клеткой. — А я хочу повторений. Хочу каждый день. Чувствовать тебя подо мной. Вокруг себя.

Он притянул меня ещё ближе, и я ощутила, как его член дёрнулся подо мной, будто в подтверждение его слов.

— Хочу просыпаться от твоего запаха на подушке. Засыпать, чувствуя твоё дыхание на своей коже. Эта связь... она не успокоится на одном разе, Лиля. Она требует больше. И я... я не могу и не хочу с этим бороться.

Он прижался губами к мокрой ткани моего платья как раз там, где под ней выпирал затвердевший сосок. Я вздрогнула, когда его язык медленно, целенаправленно провёл по нему через тонкий барьер.

Электрический разряд, острый и унизительно сладкий, пронзил меня от груди до самых пяток. Я издала сдавленный звук, а мои пальцы впились в его мокрые плечи, уже не пытаясь оттолкнуть, а ища опору.

— Видишь? — его голос прозвучал приглушённо, губы всё ещё прижаты к моей груди. — Он знает меня. Отвечает мне. Даже через всю эту ткань.

Он повторил движение, и на этот раз моя спина сама собой выгнулась, подставляя ему грудь. Это было невыносимо. Это было именно то, чего я боялась и... тайно жаждала. Его язык писал на моей коже признание, которое я всё ещё отказывалась произносить вслух.

— Рэй... ты... — мой голос сорвался на хриплый, беспомощный шёпот. В нём не было ни ярости, ни отказа. Только оголённое, сбитое с толку признание во власти, которую он надо мной имел.

Он медленно поднял взгляд, его губы были влажными, а в глазах плясали зелёные демоны торжества и настоящей, ненасытной жажды.

— Я... твой, — закончил он за меня, и в этом не было вопроса. Это был факт, выжженный в самой реальности. — И перестань наконец делать вид, что это не так.

Его рука резко рванулась вниз, и тишину террасы разорвал грубый звук рвущейся ткани. Хлопковое кружево моих трусиков не оказало никакого сопротивления. Я ахнула, но звук застрял в горле, когда его пальцы, грубые и влажные, коснулись обнажённой, гиперчувствительной кожи. Всё внутри меня сжалось, а затем расплавилось. Не было больше барьеров. Только его кожа на моей, тёплая вода вокруг и власть, которую он так открыто, так безжалостно утверждал. Его взгляд был прикован к моему лицу, ловя каждую эмоцию — шок, стыд, и то самое, порочное, неконтролируемое возбуждение, что поднималось волной, сметая все остальные чувства. Он резко приподнял меня, сбрасывая с себя мокрые плавки одним движением. И прежде чем я успела осознать, что происходит, его руки снова сомкнулись на моих бёдрах. В следующее мгновение он резко опустил меня вниз, и я почувствовала, как его член, огромный и обжигающе твёрдый, входит в меня. Не медленно, не нежно, а одним властным, решающим движением, заполняя до предела. Из моего горла вырвался не крик, а глухой, захлёбывающийся стон. Боль от растяжения смешалась с шокирующим, всепоглощающим чувством полноты. Он был везде. Во мне. В моём сознании. В самой моей сути.

Он замер, его дыхание было тяжёлым и прерывистым, а глаза, полные огня, впились в моё лицо.

— Вот так, — прошипел он, и в его голосе слышалась и боль, и дикое торжество. — Теперь ты вся моя. Окончательно.

Я всхлипнула — коротко, беспомощно. Боль была мгновением, но за ней тут же накатила волна такой всепоглощающей, желанной полноты, что в глазах потемнело и тут его губы коснулись моих. Мягкое, почти робкое прикосновение, полное чего-то такого, чего я в нём раньше не видела: понимания, сострадания к моей боли.

— Привыкай... — прошептал он, разрывая поцелуй, его лоб упёрся в мой. Его тело было напряжено как струна, мускулы дрожали от усилия. — Я... держусь... Не двигаюсь.

Он давал мне время. Время привыкнуть к его размеру, к этому шокирующему чувству соединения, к тому, что наша война окончательно перешла в эту новую, интимную фазу. Его рука медленно скользила по моей спине, ладонь ощущала каждый позвонок через промокшую ткань платья. Его дыхание постепенно выравнивалось, но напряжение в его теле никуда не девалось — он всё ещё был внутри меня, огромный и неумолимый.

— И снова, — его голос прозвучал тихо, с лёгкой усмешкой, — я тебя не распаковал как следует.

— Всё ещё в этом проклятом платье, — прошептал он, и в его тоне слышалось не раздражение, а нетерпение. — Как будто я получаю самый лучший подарок в мире и не могу снять с него обёртку.

Его пальцы нашли крошечный металлический язычок на моей спине. Он замолк, и в тишине был слышен лишь мягкий, шипящий звук —

ззз-ззз-ззз

— когда молния медленно, неумолимо поползла вниз. Тяжёлая, мокрая ткань платья ослабла, и прохладный вечерний воздух коснулся обнажённой кожи спины. Он не торопился, растягивая момент, будто снимая плёнку с бесценного произведения искусства. Каждый сантиметр открывавшейся кожи встречал его горячий взгляд и лёгкое прикосновение его пальцев, следовавших за молнией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда молния достигла самого низа, платье безвольно распахнулось, удерживаясь лишь на плечах. Он замер, его дыхание снова участилось. Теперь между нами оставался лишь один, последний, тонкий барьер — мой лифчик. А под ним — вся я, готовая и беззащитная.

— Рэй, я... — мой голос дрогнул, когда прохладный воздух коснулся обнажённой кожи.

— Не смущайся, — его шёпот прозвучал прямо у уха, твёрдо и нежно одновременно. — Ты — волчица. А я — твой волк. Я хочу тебя видеть. Всю. Не только чувствовать тебя вокруг себя. Я хочу смотреть, как ты горишь под моим взглядом.

Его руки легли на мои плечи, и он медленно, почти ритуально, стянул с них промокшие бретельки. Тяжёлое платье сползло вниз, скомкавшись вокруг талии в воде. Остался лишь кружевной лифчик, последняя иллюзия стены. Его взгляд, тяжёлый и восхищённый, скользнул по моей груди и всё моё тело ответило ему гусиной кожей и предательским трепетом. В его словах не было похоти. Было требование. Право.

— Лиля, ты прекрасна, — его голос был тихим, почти благоговейным. Я почувствовала, как его пальцы нашли застёжку лифчика на моей спине. Лёгкий щелчок прозвучал оглушительно громко в тишине, нарушаемой лишь плеском воды.

Я инстинктивно зажмурилась, чувствуя, как кружево ослабляет хватку. Стыд и волнение накатили новой волной.

— Не закрывай глаза

Он мягко коснулся моего подбородка.

— Смотри на меня. Прошу.

Я с трудом разлепила ресницы. Его взгляд был прикован к моему лицу, зелёные глаза горели. В них не было насмешки, только чистое, неподдельное восхищение и щемящая нежность, от которой перехватило дыхание. Он медленно стянул с меня лифчик, и он бесшумно упал в воду. И вот я осталась перед ним совершенно обнажённой. Он тут же прикоснулся. Его большая, тёплая ладонь легла на одну грудь, почти полностью накрывая её, а его палец начал медленно, гипнотически водить по ареоле. В то же время его губы сомкнулись на другом соске, и влажный, горячий язык принялся ласкать его, настойчиво вырисовывая круги, которые отзывались огненными спазмами глубоко внизу живота.

Я ахнула, мои пальцы впились в его плечи. Двойная атака на чувства была сокрушительной. Больше не было места смущению, только всепоглощающее ощущение, что каждая частичка моего тела пробуждалась и кричала его имя.

И он... он начал двигаться. Медленно, почти невыносимо, он начал приподнимать и опускать мои бёдра своей рукой, помогая мне найти ритм. Его собственные движения были сдержанными, контролируемыми, но каждый раз, когда он погружался в меня глубже, по моему телу прокатывалась волна огненного удовольствия, а его рот, его язык продолжали творить магию с моим соском, доводя меня до исступления. Это было слишком. Слишком много ощущений, слишком интенсивно, слишком... правильно.

Я не могла больше молчать. Тихие, прерывистые стоны начали вырываться из моей груди с каждым его движением. Моё тело полностью расслабилось в его руках, отдавшись ему, этому ритму, этому нарастающему, неумолимому давлению где-то в самой глубине. Он вёл меня, и я, наконец, позволила ему это делать. Я сама не поняла, как это началось. Сначала это были робкие, ответные движения в ответ на его толчки, но скоро они переросли в нечто большее. Я сама, повинуясь древнему, животному инстинкту, начала подниматься и опускаться на нём, находя свой собственный ритм. Он перестал помогать мне, убрав руку с моих бёдер. Его ладони легли на мои ягодицы, не направляя, а лишь ощупывая и сжимая их в такт моим движениям. Он откинул голову назад, и из его груди вырвался низкий, сдавленный стон наслаждения. Его взгляд, полный неподдельного упоения, был прикован ко мне, следя за тем, как я, потеряв всякий стыд, скачу на его члене. Вода в джакузи хлюпала и плескалась, вторя нашему безумному ритму. Во мне не осталось ни мыслей, ни страха, только всепоглощающая потребность двигаться быстрее, глубже, чувствовать его внутри себя острее.

Я наклонилась и накрыла его рот своим. Это был не нежный поцелуй. Это было утоление жажды, дикое и безраздельное. Я впивалась в его губы, чувствуя, как его стон смешивается с моим дыханием, как его руки впиваются в мои бёдра, помогая мне в этом безумном ритме. В этом поцелуе было всё: и ярость, и капитуляция, и вызов, и обещание. Я пила его, как утопающий пьёт воздух, а он отвечал мне с той же силой, его язык вступая в борьбу с моим.

Я оторвалась от его губ, задыхаясь. Воздух с шипением вырывался из моих лёгких, превращаясь в прерывистые, хриплые стоны, которые я уже не могла сдержать. Мои движения стали более резкими, отчаянными, тело требовало разрядки, и тут его рука скользнула между наших тел. Его палец нашёл мой клитор, набухший и пульсирующий от возбуждения. Он не стал ласкать его нежно. Он начал быстрые, интенсивные круговые движения, идеально синхронизированные с толчками его бёдер.

Это было последней каплей. Мир взорвался в калейдоскопе белого света и огненных спазмов. Я закричала, вцепившись в него, чувствуя, как моё тело сотрясают волны оргазма, такие сильные, что я едва не потеряла сознание. А он продолжал двигаться внутри меня, продлевая мою кульминацию, его собственное рычащее дыхание говорило о том, что он был на грани. Когда последние судороги отпустили меня, всё напряжение разом ушло из тела. Я с тихим плеском обрушилась на его грудь, беспомощная и полностью опустошённая. Моё дыхание было тяжёлым и прерывистым, щека прилипла к его мокрой, горячей коже.

Он не сказал ни слова. Его руки обвились вокруг меня, одна на спине, другая на затылке, прижимая так, словно боялся, что я исчезну. Его собственное дыхание было неровным, сердце бешено колотилось под моим ухом.

— Лиля... не уходи. Прошу. Не беги. Не исчезай... это... мученье.

Его руки сжались на моей спине сильнее, словно он и вправду боялся, что я рассыплюсь у него на груди, как дым. В этих словах не было приказа Альфы. Это была просьба человека, который нашёл то, без чего больше не мог жить, и был готов умолять, лишь бы не потерять.

Я прижалась к нему ещё сильнее, чувствуя, как что-то тает глубоко внутри, уступая место чему-то тёплому и щемящему.

— Я здесь, — прошептала я в его кожу. — Я никуда не убегу.

Он мягко, но настойчиво оторвал меня от своей груди, держа за плечи. Его взгляд, всё ещё тёмный от страсти, стал невероятно серьёзным. Он искал в моих глазах правду, отблеск того же чувства, что вырвалось у него.

— Повтори, — попросил он тихо, и в его голосе слышалась не потребность, а жажда подтверждения. Ему нужно было услышать это снова. Убедиться, что это не показалось ему в пылу мгновения.

Я смотрела в его зелёные, полные надежды и страха глаза, и все стены внутри окончательно рухнули.

— Я никуда не убегу, Рэй, — сказала я твёрдо, позволяя ему увидеть в моём взгляде всё: и принятие, и страх, и ту странную, новую нежность, что пустила корни в самой глубине.

Он впился в мои губы поцелуем, но на этот раз он был совершенно иным. Нежным. Безмятежным. Каждое прикосновение его губ было точным, выверенным, будто он аккуратно выводил подпись под незримым договором, скрепляя моё обещание. В этом поцелуе не было спешки, не было животной страсти. Была лишь тихая, безоговорочная радость и глубокая, всепоглощающая благодарность. Он говорил этим поцелуем больше, чем любыми словами: «Ты моя. И я твой. И теперь это навсегда».

И я отвечала ему тем же, мои губы мягко двигаясь в унисон с его, запечатывая нашу странную, взрывоопасную, но теперь неразрывную связь. Вода вокруг нас утихла, и только наши сердца продолжали выстукивать один и тот же ритм — ритм нового начала.

Голоса, доносившиеся из дома, заставили нас вздрогнуть.

Рэй сработал мгновенно. Он буквально выпрыгнул из джакузи, схватил два больших полотенца, лежавших на шезлонге. Одним он ловко обернул меня с головы до ног, как мумию, скрывая мою наготу и мокрое платье. Второе он на ходу повязал на свои бёдра.

— Задний вход, — коротко бросил он, и я, не раздумывая, рванула с террасы, едва переставляя закутанные в полотенце ноги, на улице ноябрь боги а я бегу до соседнего входа в полотенце, смех сам вырвался из меня.

Я проскочила в боковую дверь как раз в тот момент, когда на террасе появились мама и Аврора. Сердце колотилось где-то в горле, но на губах играла бешеная, торжествующая улыбка. Мы успели. Наша тайна была в безопасности. А в ушах всё ещё звенело его сдавленное «Повтори» и эхо того нежного, «договорного» поцелуя.

Я прижалась спиной к прохладной стене за пределами террасы, затаив дыхание. Сквозь стеклянную дверь доносились голоса.

— Рэй, а где Лиля? — послышался мягкий голос мамы.

— Ушла переодеваться, — ответил Рэй. Его голос звучал на удивление спокойно и ровно. — Сказала, что замёрзла.

— А ты чего мокрый стоишь? — с лёгкой усмешкой спросила Аврора.

— А я накупался, тоже, пожалуй, пойду переоденусь.

Рэй вёл себя безупречно, без тени нервозности. Но я-то знала. Я знала, что под полотенцем на его бёдрах скрывается всё то же напряжение, что и у меня под моим. И что его спокойствие — лишь маска, за которой бушует та же буря, что и во мне.

Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и прислонилась к ней, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, выпрыгнет из груди. В ушах стоял гул, а перед глазами всё ещё стояли те самые картины. Я скакала на нём. На его члене. Как какая-то... дикарка, позабывшая обо всём на свете. А он... он раздел меня. Этот наглый, самоуверенный извращенец сделал это так легко, так властно, словно имел на это полное право.

Я провела рукой по лицу, чувствуя, как горят щёки, но сквозь стыд и ярость пробивалось другое, более тёплое и пугающее чувство, потому что я не просто позволила ему. Я отвечала ему. Я сама рвалась навстречу. И это осознание было одновременно и самым унизительным, и самым... освобождающим. Он был прав. Я никуда не убегу.

Я схватила телефон с тумбочки, пальцы дрожали. Нужно было поговорить с Даной. Сейчас. Немедленно. Пусть она даже с Макаром. Эта информация не терпела отлагательств.

Я пролистала контакты и нажала на её номер, прижимая трубку к уху и нервно расхаживая по комнате. После нескольких гудков она ответила, её голос прозвучал сонно, но настороженно.

— Лиль? Что случилось?

— Дан, мне нужно поговорить, — выпалила я, не в силах сдержать дрожь в голосе. — Прямо сейчас. Ты не представляешь...

Я замолчала, пытаясь собраться с мыслями, но в голове снова всплыло его лицо, его руки на моей коже, его шёпот.

— Лиля? Ты где? С тобой всё в порядке? — её голос стал тревожным, я слышала, как на заднем плане кто то зашевелидся — вероятно, Макар.

— Я... я дома. Всё в порядке. И... нет, всё ужасно. Чёрт, Дана, он... — я снова запнулась, чувствуя, как жар разливается по лицу. — Он был здесь. И мы... мы...

Я не могла выговорить это, но, кажется, ей и так всё стало понятно по моему срывающемуся голосу.

Из трубки донёсся низкий, предупреждающий рык. Чисто инстинктивно. Макар. Он уловил панику в моём голосе и уже представлял худшее. Если я сейчас не возьму себя в руки, он всё поймёт неправильно и рванёт сюда, чтобы разобраться с Рэем самым радикальным способом.

Я с силой выдохнула, заставляя свой голос выровняться.

— Макар, всё хорошо, — сказала я, стараясь звучать максимально невозмутимо. — Всё в порядке. Просто... девичьи разговоры.

Повисла пауза. Я слышала его тяжёлое, оценивающее дыхание.

— Дан, — снова обратилась я к подруге, уже тише и собраннее, — отойди от него подальше. Я тебе сейчас такое расскажу...

Слышно было, как Дана что-то шепчет Макару, потом её шаги удаляются, и дверь тихо захлопывается.

— Я одна, — её голос прозвучал в трубке, полный тревоги и любопытства. — Говори. Что этот ненормальный Багровый теперь сделал?

Я сглотнула комок в горле, чувствуя, как снова начинаю заливаться краской.

— Папа пригласил Рэя и его родителей к нам в дом у озера, — быстро выпалила я, словно это было обвинение. — Отцы свалили по своим дурацким делам, мамы тоже пошли болтать о своём наверху... а мы... а он... — голос снова начал срываться. — А я...

Я замолчала, не в силах выговорить, что произошло дальше. Но Дана, знающая меня как облупленную, тут же всё поняла. В трубке повисло многозначительное молчание.

— Ох, Лиль... — наконец прошептала она, и в её голосе читалась смесь шока, ужаса и... предсказуемости. — И что... вы...?

— В джакузи, — выдавила я, закрывая глаза, словно это могло стереть воспоминание. — Дан, я... я сама на него запрыгнула.

Слова вырвались наружу грубо, пошло, но именно так, как это и было. Без прикрас. Без оправданий.

— Я... как последняя шлюха, скакала на его члене, — прошипела я в трубку, чувствуя, как жгучий стыд заливает меня с головы до ног. — Прямо в джакузи. И мне... боги, Дан, мне это так дико понравилось.

Из другого конца провода донёсся её резкий, сдавленный вдох. Но осуждения в нём не было. Скорее... понимание.

— Лиль, — её голос стал мягким, но твёрдым. — Ты не шлюха. Ты — его пара. Его Луна. То, что происходит между вами... это не грязь. Это природа. Сильнее нас обоих. Ты просто наконец-то перестала бороться с ней.

— Но я... я потеряла контроль, — прошептала я, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. — Полностью.

— А может, ты его впервые обрела? — тихо парировала Дана.

Я протёрла слезу и фыркнула, но уже без прежней ярости.

— Дана, ну это же Рэй, — простонала я, снова чувствуя тот же странный коктейль из ужаса и возбуждения. — Я попала. Окончательно и бесповоротно.

На другом конце провода Дана тихо хихикнула, и в её смехе слышалась не злорадство, а тёплое, подружеское понимание.

— Дорогая, — сказала она, растягивая слова, — ты попала не сейчас. Ты попала в тот самый момент, когда ваши машины одновременно припарковались у Академии и он подошел знакомиться. Когда вы посмотрели друг на друга и поняли, что являетесь парой. Всё остальное — просто... неизбежные последствия.

Её слова повисли в воздухе, и с ними пришло странное успокоение. Она была права. Эта война, это притяжение, эта ярость и эта страсть — всё это было предопределено с самого начала. А сегодня... сегодня я просто наконец-то сдалась своей собственной судьбе.

—А вы, как там ты и Макар? Что сказал отец когда узнал что твоя пара будущий альфа черных Волков?

На другом конце провода повисла короткая, уже не такая радостная пауза.

— С Макаром... всё сложно, — поправилась Дана, и в её голосе появилась тревожная нотка. — Но отец... Лиль, он был в шоке. Не в восторге. Серые столетиями держали нейтралитет между Багровыми и Чёрными. А теперь... теперь всё сдвигается. Меняется. Его дочь — с наследником Теневых. Он не злится, но... он напряжён. Очень. Говорит, что баланс сил рушится, и непонятно, что будет дальше.

В её словах слышалось не облегчение, а груз ответственности и понимание, что её личное счастье стало пешкой в большой политической игре.

—А у тебя как отец с отцом Рэя? Они ж по разные стороны баррикад всегда были.

Я горько усмехнулась, но на этот раз в голосе прозвучала нотка недоумения.

— Дан, самое странное... они вроде как даже не поругались. Ну, во всяком случае, всерьёз. Папа объявил, что они с Оскаром уезжают обсудить контракты и поставки. И они... уехали. В одной машине. Без драк, без рычания. С виду... — я замялась, пытаясь найти нужные слова, — ...с виду всё даже лучше, чем могло бы быть. Как будто два бульдога вдруг решили не рвать друг другу глотки, а пойти делить кость по-джентльменски.

Я слышала, как Дана задумчиво вздыхает в трубку.

— Может, они просто поняли, что вы с Рэем — это уже свершившийся факт? И теперь решают, как извлечь из этого максимальную выгоду для обоих кланов? Альфы же.

— Возможно, — неохотно согласилась я. — Ну, во всяком случае, пока всё спокойно у двух Альф. Чего никак нельзя сказать про нас с Рэем.

Из трубки донёсся сдавленный смешок Даны.

— Ну, вы хотя бы не притворяетесь, что между вами одни только контракты и поставки. Ваша «война» хоть честная.

— Честная? — я покачала головой, глядя на своё отражение в тёмном окне, на смутные следы на шее. — Дан, я не знаю, что в этом честного. Я не знаю, где заканчивается эта проклятая связь и начинаюсь я сама. Он влезает в мою голову, под кожу...

Я замолчала, чувствуя, как предательское тепло разливается по низу живота при одном лишь воспоминании.

— ...и, кажется, это любовь, — закончила Дана за меня, и в её голосе снова зазвучало понимание. — Добро пожаловать в клуб, подруга.

Я попрощалась с Даной и бросила телефон на тумбочку, сбросила с себя тяжёлое, влажное полотенце и плюхнулась лицом в подушку. Кожа вся ещё горела от его прикосновений, а в носу стоял его запах.

И тут дверь в мою комнату тихо, предательски скрипнула.

Я замерла, не шелохнувшись, всё ещё голая, притворяясь спящей, но каждый нерв в теле напрягся, ожидая. Знакомый, тяжёлый шаг мог принадлежать только одному человеку. Он вошёл. Я чувствовала его взгляд на своей спине, на моих оголённых ягодицах. Воздух в комнате сгустился, наполнившись его диким, дымным ароматом. Он не говорил ни слова. Просто стоял и смотрел. И моё тело, предательское и отзывчивое, уже отвечало ему тихим, внутренним трепетом.

— Рэй, я... я голая! Отвернись!

В ответ не последовало ни звука шагов, ни насмешливого комментария. Лишь тихое, тяжёлое дыхание, доносящееся со стороны двери. Затем скрип половицы — не шаг назад, а шаг вперёд, вглубь комнаты.

— Я вижу, — наконец прозвучал его голос. Низкий, спокойный, обжигающе уверенный. — Я уже всё видел. И хочу видеть снова.

Я резко вцепилась в край одеяла и с силой дёрнула его на себя, перекатываясь на спину в одном стремительном движении. Грубая ткань пронеслась по коже, и через мгновение я уже сидела, закутанная в него по подбородок. Сердце колотилось где-то в горле. Он стоял в нескольких шагах, всё так же в одном лишь полотенце на бёдрах. Его взгляд скользнул по моему лицу, по пальцам, вцепившимся в одеяло и на его губах появилась та самая, невыносимая ухмылка.

— Ну вот, — произнёс он тихо. — Снова в коконе. Думаешь, это тебя спасёт?

В его глазах читался не вызов, а спокойное, хищное терпение. Он знал, что это лишь вопрос времени.

— Мама с Лесей уехали. В доме мы одни., - сказал он с ухмылкой

Эти слова повисли в воздухе, густые и тяжёлые, как обещание. Никаких свидетелей. Никаких помех. Только он, я и эта невыносимая, натянутая, как струна, тишина между нами.

Моё одеяло внезапно показалось смехотворно тонкой защитой. Он смотрел на меня и в его взгляде я читала не просто желание. Я читала намерение. Он не сводил с меня взгляда, его зелёные глаза приковывали к месту и уверенно пошел в мою сторону. Его пальцы потянули за узел полотенца на его бёдрах. Ткань развязалась и беззвучно упала на пол.

Он стоял передо мной во всей своей... готовности. Напряжённый, мощный, полностью обнажённый. В его позе не было ни стыда, ни вызова. Была лишь абсолютная, животная уверенность и немой вопрос, обращённый ко мне. Мой взгляд сам собой скользнул вниз, и дыхание перехватило. Бежать было некуда.

— Нравится? — повторил он, и в его глазах заплясали знакомые черти.

Я не смогла ответить. Слова застряли в горле комом стыда и возбуждения. Любой звук выдал бы меня с головой.

Он медленно шагнул к кровати, и матрас прогнулся под его весом.

— Молчание — знак согласия, колючка, — прошептал он, наклоняясь ко мне, его голос был обжигающе близко.

Одним резким, точным движением он сорвал с меня одеяло. Холодный воздух ударил по коже, но тут же его тело, обжигающе горячее, накрыло меня.

— Не надо, — его шёпот прозвучал прямо у уха, властный и нежный одновременно. Он поймал мои запястья и мягко, но неумолимо прижал их к матрасу по обе стороны от головы. — Я хочу видеть. Всю.

Он лежал на мне, тяжёлый и реальный, его голая кожа касалась моей, и все мои защиты рухнули окончательно. Одеяло съехало на пол, и я осталась под ним совершенно открытой, а его взгляд, полный торжества и голода, скользил по моему телу, заставляя его трепетать в ответ. Сопротивляться было бесполезно. Его губы прикоснулись к моим с обманчивой нежностью, но этот миг длился лишь мгновение. Затем его язык ворвался внутрь — властный, требовательный, не оставляющий места для сомнений или сопротивления. Его член, огромный и напряжённый пульсировал, требуя внимания, требуя доступа. Моё тело выгнулось само собой, отвечая на этот двойной натиск — его язык у меня во рту и его член у самого входа. Все мысли спутались, остались только ощущения и понимание, что будет дальше.

Приподнявшись на локте Рэй рукой раздвинул мои ноги. Воздух коснулся самой сокровенной части меня, заставляя вздрогнуть.

— Вот так, Лиля, — его голос прозвучал низко и одобрительно, пока его взгляд скользил по открывшемуся виду. — Идеально.

Он не стал медлить. Его пальцы провели по моим внутренним бёдрам, заставляя всё тело сжаться в ожидании, а затем он снова опустился на меня, и я почувствовала, как его член упирается прямо в нужное место и прежде чем я успела подготовиться или испугаться, последовал один мощный, решающий толчок. Он вошёл в меня полностью. Сразу. До самого предела.Из моих лёгких вырвался короткий, перехваченный вздох, а спина сама собой выгнулась дугой. Не было никакой постепенности, никакого времени на привыкание. Только шокирующая, всепоглощающая полнота, которая вытеснила всё — воздух, мысли, сопротивление.

Он замер, его собственное дыхание было тяжёлым и прерывистым у моего уха. Его тело дрожало от усилия сдержаться.

— Вся, — прошипел он, и в этом одном слове было и торжество, и боль, и что-то похожее на благоговение. — Теперь ты вся моя.

И он начал двигаться плавно, нежно. Каждое движение было выверенным, глубоким. Я чувствовала каждый сантиметр его члена, скользящего внутри меня, растягивающего, заполняющего полностью. Он входил в меня до конца, давая мне почувствовать всю его длину, а затем почти полностью выходил, оставляя лишь головку, прежде чем снова погрузиться. Это было невыносимо и восхитительно. Каждый раз, когда он отдалялся, моё тело бессознательно следовало за ним, а каждый его вход заставлял меня стонать прямо в его рот. Это был уже не секс. Это был танец. Медленный, чувственный и абсолютно властный. И я, потеряв всякий контроль, полностью отдалась ему.

Он поймал мой ритм и... изменил его. Его движения стали мельче, быстрее, но при этом он не позволял мне достичь той самой точки. Он удерживал меня на самой грани, где каждая клетка тела кричала о необходимости кончить, но кульминация оставалась недосягаемой.

— Рэй... — его имя сорвалось с моих губ сдавленным, умоляющим стоном. — Пожалуйста...

Он приостановился, его взгляд был томным и полным удовлетворения моей муки.

— Лиля хочет кончить? — его голос был низким, соблазнительным шёпотом прямо у моего уха.

Я не могла даже кивнуть, только всхлипнула в ответ, беспомощная и полностью во власти его игры. Это была пытка. Самая сладкая и невыносимая пытка, какую только можно представить.

И тогда его контроль лопнул. Его движения изменились, потеряв всю прежнюю томность, став быстрыми, глубокими, почти яростными. Он вёл нас обоих к цели с неумолимой решимостью. Оргазм накрыл меня внезапно, сокрушительной волной, вырывая из груди не стон, а громкий, срывающийся крик. В тот же миг его собственное сдерживание исчезло. С низким, победным рыком он принялся трахать меня с новой, животной силой, вбивая в матрас, его толчки становились всё короче и хаотичнее. И тогда он кончил. С глубоким, хриплым стоном, его тело напряглось, и я почувствовала, как его сперма заполняет меня, смешиваясь с собственными судорогами моего тела. Он рухнул на меня, тяжело дыша, и мы лежали, сплетённые в клубке измятых простыней, полные друг друга, опустошённые и полностью принадлежащие друг другу

— Лиля, — прохрипел он, и в его голосе не осталось ни насмешки, ни торжества — только оголённая, измученная нежность. — Я люблю тебя.

Мой мозг отказывался думать. Тело было тяжёлым и разбитым, разум — пустым. Я не хотела отвечать. Не хотела признаваться. Но что-то внутри, что-то глубже страха и гордости, заставило мои губы шевельнуться.

— И... я, — выдохнула я, и эти два слова прозвучали тише шепота, но в тишине комнаты они прозвучали громче любого крика.

Он замер, а затем его руки прижаи мою голову крепче, и он глубже зарылся лицом в мою шею, как будто эти два простых слова были для него величайшей победой. И, возможно, так оно и было. Воздух в комнате был густым и тяжёлым, пах нами — сексом, его мускусом, нашей общей страстью. Он поднял одеяло с пола и укутал нас обоих, создав тёплое, замкнутое пространство, где существовали только мы.

Приходя в себя, я прошептала первое, что пришло в голову, пытаясь вернуть хоть каплю контроля:

— Ты невыносим.

Он тихо рассмеялся, и его грудь вибрировала у моей спины.

— А ты — пара этого невыносимого. Смирись.

Я фыркнула и отодвинулась, пытаясь создать иллюзию дистанции.Это не помогло, его рука притянула меня к себе и я тут же ощутила его. Твёрдый, горячий, снова возбуждённый член упёрся мне в поясницу, безмолвно, но красноречиво напоминая, что для него этот день ещё далек от завершения.

— Рэй, ты опять! — я попыталась вырваться, но его руки уже сомкнулись на моих бёдрах, прижимая меня к его возбуждению. — Ты извращенец! Убери свой... !

Его рука скользнула между моих ног, и его пальцы, точные и безжалостные, тут же нашли мой клитор, всё ещё чувствительный и набухший после недавнего оргазма. Острый, электрический разряд пронзил меня, вырывая тот самый стон, который я пыталась сдержать.

— Убирать? — его шёпот прозвучал прямо у уха, густой и насмешливый. Он начал водить пальцем быстрыми, круговыми движениями, заставляя моё тело выгибаться. — Но он так хочет обратно. И, судя по всему, ты — тоже. Твоё тело просит меня снова.

Он сильной рукой обхватил моё бедро и приподнял мою ногу, открывая меня для себя ещё больше. И без лишних слов, одним плавным, уверенным движением он снова вошёл в меня, заполняя до предела.Я вскрикнула, впиваясь пальцами в простыни. Это было слишком. Слишком интенсивно, слишком властно, слишком... правильно. Его член, скользящий глубоко внутри, а его палец, доводящий до исступления снаружи у клитора, — мой мир снова сузился до этих двух точек, до него.

Я откинула голову назад, и она упёрлась в его твёрдую грудь. Мой взгляд встретился с его. В его зелёных глазах не было ни намёка на шутку или торжество. Только голод. Жажда. Чистейшая, животная потребность, которая отражала ту, что бушевала во мне. Он смотрел на меня так, будто пил меня глазами, запоминая каждую черту моего лица, искажённого наслаждением, каждый стон, что вырывался из моих губ. И всем своим видом — сжатыми челюстями, тяжёлым дыханием, напряжёнными мускулами — он показывал, что не просто занимается сексом. Он поглощал меня, утверждал, вписывал в саму свою суть. И я позволяла ему это, потому что в этом взгляде была и моя правда тоже.

Взрыв. Белый, ослепляющий, сметающий всё на своём пути. Разряд прокатился по мне с такой силой и остротой, что всё тело выгнулось в немом крике, а пальцы впились в простынь. Спазмы были такими интенсивными, что я почти не чувствовала ничего, кроме этой всепоглощающей волны. И следом, как эхо, дошел до точки он. С низким, сдавленным рыком, его тело напряглось в последнем, мощном толчке. Мы замерли, сплетённые воедино, наши тяжёлые вздохи смешивались в тёмной комнате. Ничего не осталось — ни сил, ни мыслей, ни сопротивления. Только полное, абсолютное единение и тихий трепет от осознания, насколько мы теперь принадлежим друг другу.

Я провалилась в тёмную, бездонную пустоту, не успев даже подумать, сколько времени и приехали ли родители. Проснулась, когда в окно били лучи солнца, а в комнате была тишина. Провела рукой по кровати - пусто. Пространство рядом было холодным. Он ушёл.

«Ну и хорошо, — тут же щёлкнула мысль, попытка вернуть себе хоть каплю контроля. — Я его в свою комнату не звала».

Я села, и всё тело отозвалось приятной, глубокой ломотой. А потом меня накрыло. Запах. Он был повсюду. На моей коже, на простынях, в самом воздухе. Дымный, дикий, мужской. Я вся пропахла им.

С отвращением к себе и к этой странной, липкой пустоте, которую он оставил, я сорвалась с кровати и побрела в душ. Мне нужно было смыть его. Смыть всё. Открыв дверь ванной, я застыла, как вкопанная, не в силах оторвать взгляд. Вода струилась по мощным мышцам его спины, подчеркивая каждый изгиб мышц, каждую впадину. Капли, словно живые, скатылись с его широких плеч, прокладывая мокрые тропинки по рельефным мышцам и упругим, накаченным ягодицам.

И тут я увидела их. Свежие, красные полосы на его спине. Царапины. Глубокие, как от... когтей. Неужели это я?

Он почувствовал мой взгляд и медленно обернулся. Его зелёные глаза встретились с моими, полные того же хищного понимания, что и вчера.

— Что стоишь, любуешься? — его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, и отозвался эхом в ванной комнате. Он протянул руку. — Заходи ко мне.

Ноги сами понесли вперёд, забыв о стыде и всякой осторожности. Он встретил меня, притянув к себе так, что наши тела слились под струями воды. Его губы впились в мои с той же ненасытной жаждой, что и прежде, но на этот раз его поцелуи не задержались на губах. Они поползли вниз, оставляя влажный, горячий след по моей шее, ключице, груди. Он опускался всё ниже, опускаясь на колени передо мной, и его губы жгли кожу на моём животе.

Одной рукой он отвёл мою ногу в сторону и закинул её себе на плечо, открывая меня взгляду и тогда, о боги... его язык, горячий и влажный, коснулся моего клитора. Я вскрикнула, вцепившись пальцами в его мокрые волосы, и мир снова сузился до этого места, до этого невыносимого, божественного прикосновения. Я не могла думать, могла только чувствовать. Его язык был повелителем, дирижёром моего тела. Он не просто ласкал — он изучал, находил каждую скрытую точку, каждый нерв, заставляя их петь. Пальцы его свободной руки скользнули ниже, вглубь, и вошли в меня, растягивая, готовя, пока его рот продолжал свою виртуозную работу. Двойная атака была сокрушительной. Мои ноги дрожали, и я бы упала, если бы не его железная хватка на моём бедре.

— Рэй... — его имя сорвалось с губ мольбой, предупреждением, признанием полного поражения.

Он ответил низким, довольным ворчанием, и его язык ускорился, стал ещё более целенаправленным. Он вёл меня к краю, зная, что я уже не могу и не хочу сопротивляться. И когда я, наконец, сорвалась в бездну с громким, отчаянным криком, он не отпустил меня, а продолжил, продлевая мои конвульсии, пока я не повисла на нём, полностью опустошённая.

— Вот так, — его голос прозвучал хрипло и удовлетворённо, пока последние судороги ещё сотрясали моё тело. — Теперь ты сыта. Но я... пока нет.

Прежде чем я успела что-либо понять, он легко поднял меня на руки. Мои ноги обвились вокруг его талии, он прижал меня к стене, мокрый кафель был прохладным, а его тело — обжигающе горячим.

И затем он опустил меня. Плавно, но неумолимо. Его член, твёрдый и требовательный, с лёгкостью вошёл в меня, заполняя до предела. Я издала глухой стон, запрокинув голову.

— Вот теперь, — прошептал он, начиная медленные, глубокие движения — мы оба будем сыты.

Он не дал мне опомниться. Его движения были уже не такими неистовыми, как вчера, но в них была новая, хищная уверенность. Каждый толчок был выверенным, достигающим самой глубины, будто он метил в саму мою душу. Его руки держали меня за бёдра, помогая находить идеальный ритм. Я не могла ничего сделать, кроме как отвечать ему — стонать в его рот, впиваться ногтями в его плечи и двигаться навстречу, пока всё внутри снова не начало закипать. Он чувствовал это, его дыхание срывалось, а движения становились резче. Мы снова летели к краю, но на этот раз вместе, и в этом падении не было страха — только полное, оглушительное единение. Он кончил со сдавленным рыком, вжимая меня в стену, его семя, горячее и обильное, снова заполнило меня. Мы стояли так, сплетённые, тяжёло дыша, пока вода продолжала омывать наши тела.

Он медленно опустил меня на ноги и прижал к себе, его подбородок упёрся в макушку. Никаких слов. Никаких обещаний. Только тихий звук воды, стучащей по телу, и тяжёлое, выравнивающееся дыхание.

Он не позволил мне вымыться самой. Его руки, намыленные гелем, скользили по моей коже с нежностью, смывая следы нашей страсти. Это было безумно смущающе — стоять под струями воды, пока он методично, как что-то своё, омывал каждую часть моего тела. Я пыталась вырваться, но его хватка была неумолимой.

Когда он закончил, он накинул на меня мой халат, его пальцы ненадолго задержались на завязках.

— Родители уехали пару часов назад, — сказал он спокойно, закутывая меня. — Я разговаривал с твоим отцом. Успокоил его. Сказал, что всё... по любви.

— По какой такой любви?! — взорвалась я, завязывая пояс с такой силой, что чуть не порвала его. — Никакой любви! Я... я...

— Ты сказала это, колючка, — он перебил меня, его голос был тихим, но стальным. — Сама.

— Н-нет... я... — я попыталась отрицать, но слова застряли в горле.

— Тебе напомнить, может, в какой именно момент ты это сказала? — он сделал шаг вперёд, и в его глазах вспыхнули знакомые зелёные искры.

— Не надо! — я отпрыгнула назад, чувствуя, как жар заливает лицо. — Я помню! Боже, отстань! Ааа, бесишь!

Я развернулась и почти побежала прочь из ванной, но его низкий, довольный смех преследовал меня по коридору. Он знал. Он знал, что я помню. И он знал, что эти два слова, вырвавшиеся в момент полной утраты контроля, были самой чистой правдой, которую я когда-либо произносила. И самое ужасное было то, что теперь это знал и я. Я сидела за кухонным столом, сжимая в руках кружку с уже остывшим чаем, когда он спустился. Рэй, в своих привычных спортивных штанах, которые сидели на нём с той самой, небрежной и в то же время идеальной посадкой. И там, на линии бедер, из-под мягкой ткани дразняще выглядывал поясок его белых боксёров.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам, и поспешно опустила взгляд в свою кружку, делая вид, что изучаю чайные листья на дне. Но образ уже отпечатался в сознании — этот намёк на интимность, на то, что скрывалось под тканью, на его утреннюю, ленивую уверенность.

Он прошёл мимо, и я почувствовала его взгляд на себе.

—Доброе утро, колючка, — его голос прозвучал с лёгкой, игривой ноткой. Он знал, куда я смотрела. Он всегда знал.

—Ты рассказал отцу? - спросила я

Он остановился напротив меня, облокотившись о столешницу. Его ухмылка стала шире.

— Что именно я должен был рассказать? — он поднял бровь, явно наслаждаясь моим смущением. — Что ты кончаешь, когда я целую твою шею? Или как твои ноги обвиваются вокруг меня, будто боятся отпустить?

Я почувствовала, как горит всё лицо.

— Рэй!

— Успокойся, — он махнул рукой. — Я сказал твоему отцу ровно то, что он хотел услышать. Что между нами всё серьёзно. Что это не мимолётная прихоть. И что я не собираюсь от тебя отступать. Этого ему хватило.

Он наклонился ко мне через стол, и его голос стал тише.

— А все остальные детали, колючка, — он многозначительно посмотрел на меня, — это только между нами. Наша маленькая тайна.

—Боги почему мне достался ты, - фыркнула я

Он рассмеялся — низко, искренне, и этот звук, как всегда, заставил меня вздрогнуть.

— Потому что, колючка, — его взгляд стал пристальным, — только я могу выдержать твой скверный характер. И только ты можешь выдержать мой. Мы — идеальное наказание друг для друга. Судьба, видимо, решила, что мы заслужили именно это.

Он выпрямился и направился к кофеварке, бросив через плечо:

— И, если честно, я бы ни на кого тебя не променял. Даже на самую послушную и смирную волчицу во всех стаях. С тобой... не соскучишься.

Я обречённо выдохнула, опустив голову. Сопротивляться было бесполезно. Да и, если честно, желания уже не оставалось.

— Я понимаю, — прошептала я в свою кружку. — Всё решено. Следующие шаги... дело времени.

Он поставил передо мной только что налитый стакан апельсинового сока, его пальцы слегка коснулись моих.

— Не «дело времени», колючка, — поправил он тихо. — А «дело нашего выбора». Моего. И твоего. И я уже свой сделал. Теперь жду твоего.

Он отошёл к плите, будто давая мне пространство, но его присутствие по-прежнему заполняло всю кухню. Да, всё было решено.

— Что... что я должна сделать? — спросила я, и в голосе прозвучало искреннее непонимание.

Он повернулся, облокотившись о столешницу, и его лицо стало серьёзным.

— Ты должна только решить. Принять это. Принять нас. Перестать бегать от самой себя. — Он сделал паузу, глядя мне прямо в глаза. — Когда ты перестанешь бороться с тем, кто ты есть и кто я для тебя, всё встанет на свои места. А до тех пор... — он слегка пожал плечами, — ...буду напоминать. Как умею.

— Это как же ты будешь мне напоминать, - спросила я

Его ухмылка вернулась, но на этот раз в ней было что-то тёмное, обещающее.

— О, самыми разными способами, — его голос стал низким, соблазняющим. — Буду целовать тебя в самых неожиданных местах, когда ты этого меньше всего ждёшь. Буду оставлять на твоей коже следы, которые буду видеть только я. Буду шептать тебе на ухо, что ты моя, когда ты будешь пытаться злиться на меня.

Он сделал шаг ко мне.

— А ещё, — продолжил он, и его взгляд скользнул по моему халату так, будто видел сквозь ткань, — я буду заставлять твоё тело кричать моё имя так громко, что твой разум забудет, зачем он пытался сопротивляться, пока ты сама не попросишь меня никогда не останавливаться.

Кружка с грохотом разбилась о пол, осколки и холодный чай разлетелись во все стороны. Я не двинулась с места, уставившись на него в чистом, оглушительном шоке. Этот наглец... этот самоуверенный, невыносимый...

— Ты... ты уже считаешь, что покорил меня? — голос сорвался на хриплый, яростный шёпот.

Он даже не вздрогнул от грохота. Его ухмылка никуда не делась.

— Нет, — ответил он спокойно, его взгляд был тяжёлым и знающим. — Я не покорил тебя, Лиля. Я просто перестал позволять тебе обманывать саму себя. Разница есть.

Он посмотрел на осколки на полу, а затем снова на меня.

— И судя по твоей реакции, у меня неплохо получается.

Я резко спрыгнула со стула, и острая, жгучая боль пронзила ступню. Я посмотрела вниз — осколок от кружки впился в ступню

— Ай! Чёрт!

Рэй мгновенно оказался рядом. Его ухмылка исчезла, сменившись мгновенной собранностью.

— Не двигайся, — его голос стал твёрдым, командным. Он быстро подхватил меня на руки, чтобы я не наступила на другие осколки, и отнёс к стулу.

— Ну что сказать, — сквозь зубы процедила я, глядя на кровь, — я эмоциональная дура.

Он уже опустился передо мной на колени, чтобы осмотреть рану. Его прикосновения были удивительно нежными.

— Не дура, — поправил он, не глядя на меня, всё его внимание было приковано к моей ноге. — Просто... очень яркая. И да, иногда это приводит к разбитой посуде и порезанным ногам.

Он аккуратно вынул осколок. Я вскрикнула от внезапной боли, но он даже не дрогнул.

— Сиди здесь, — приказал он коротко, его голос не допускал возражений. — Я за антисептиком.

Он поднялся и быстрыми шагами направился к ванной. Я сидела, сжимая окровавленную ногу и чувствуя себя полной идиоткой. Вся моя ярость и попытка сохранить лицо разбились вдребезги в буквальном смысле, и теперь этот... этот Багровый бегал за аптечкой, чтобы за мной ухаживать.

Он вернулся с зелёнкой и бинтом, его лицо было сосредоточенным. Он снова опустился передо мной на колени, и в этот момент что-то щёлкнуло внутри. Этот дикий, необузданный Альфа, который только что грозился заставить меня кричать его имя, теперь с такой концентрацией обрабатывал мою дурацкую царапину, будто это была самая важная задача в мире.

— Ауч, щиплет

И он заботливо подул на смазанную зеленкой рану, а его большой палец мягко провёл по моей лодыжке — короткое, успокаивающее прикосновение.

— Потерпи, колючка, — пробормотал он, не поднимая глаз. .

Когда жгучая боль немного утихла, он наконец взглянул на меня. В его зелёных глазах была сосредоточенная нежность, которая заставила моё сердце сделать кувырок.

— В следующий раз, когда захочешь что то сделать, так ярко возмущаясь, — сказал он, начиная аккуратно наматывать бинт, — просто запули в меня что нибудь. Менее разрушительно и куда приятнее для твоего боевого духа. Не факт, что попадешь, но хотя бы себя не поранишь.

Мой смех прозвучал неожиданно даже для меня — короткий, сбивчивый, но настоящий. Он вырвался сам, от абсурдности его предложения и от всего этого безумия. Рэй застыл. Его пальцы, затягивающие бинт, остановились. Он медленно поднял на меня взгляд, и в его зелёных глазах было чистое, ничем не прикрытое изумление.

— Я... впервые слышу твой смех, колючка, — прошептал он, и его голос звучал приглушённо

Я почувствовала, как жар разливается по щекам, и опустила взгляд на свою забинтованную ногу

— Просто... мне понравилась твоя идея, — пробормотала я, стараясь звучать безразлично.

Он приподнял бровь, и на его лице расцвела преувеличенно обиженная гримаса. Он даже надул губы, изображая ребёнка.

— Серьёзно? — с поддельным ужасом в голосе протянул он. — Ты хочешь запулить чем то в меня? После того, как я так самоотверженно перевязывал твою рану? — он покачал головой, но в его глазах плясали весёлые искорки.

Я не выдержала и снова тихо рассмеялась, тут же зажав рот рукой.

— Нет, — прошептала я, и в этом слове не было ни капли злости. Была лишь странная, смущённая нежность. — Не хочу.

Он замер и его наигранная обида мгновенно испарилась, сменившись той самой, тёплой и понимающей улыбкой, которую видела только я. Он развалился на стуле напротив, с видом полнейшего довольства, и принялся загибать пальцы.

— Колючка, а ты уроки-то планируешь делать? Через четыре дня каникулы закончатся. Нам по химии отчёт доделать нужно и варианты опытов предложить. По географии — доклад об изменениях в границах кланов за последние пятьдесят лет. По экономике — рассчитать стоимость десяти процентов акций абстрактной компании с годовым оборотом в пятьсот миллиардов в год.

Он закончил и подмигнул мне, на его лице играла та самая, невыносимо самоуверенная ухмылка.

— Мне, конечно, безумно нравится наш... ммм... медовый месяц вперед нашей свадьбы, — он нарочито протянул эти слова, — но надо бы и учиться.

Лицо у меня пылало так, будто я сунула его в раскалённую духовку. Я подскочила со стула, как ужаленная, балансируя на одной здоровой ноге.

— Ка-акая свадьба?! — вырвалось у меня визгливым, переполненным шоком воплем.

Мои глаза, наверное, были размером с блюдца. А его... его это лишь забавляло. Он сидел, откинувшись на спинку и смотрел на моё возмущённое подпрыгивание с таким видом, будто наблюдал за самым увлекательным спектаклем в своей жизни. Ухмылка на его лице стала только шире.

— Ну, знаешь, — начал он с притворной невинностью, разглядывая свои ногти, — такая, где двое людей, связанных меткой и, хм, взаимной симпатией, решают узаконить свои отношения перед кланами. Стандартная процедура.

Я задыхалась от возмущения, продолжая прыгать на одной ноге.

— Я... я... я! Кто сказал, что я выйду за тебя! — выкрикнула я, тыча в него дрожащим пальцем.

Он медленно поднялся со стула, и его ухмылка сменилась спокойной, непоколебимой уверенностью. Он подошёл так близко, что я почувствовала его тепло.

— Ты, — его голос прозвучал тихо, но с той силой, что заставила меня замереть. — Ты сказала. Не словами. А вот этим. — Он легко, почти невесомо, коснулся пальцем метки на моей шее. — И вот этим. — Его взгляд скользнул по моему лицу, по моим губам. — И каждым вздохом, каждым стоном, что ты подарила мне. Это громче любых слов, колючка. И мы оба это знаем.

— Нет! Нет! Нет! — я визжала, топая здоровой ногой, пока перебинтованная больно ныла. — Я не собираюсь замуж! Ни за кого! И уж тем более за тебя!

Но мои крики только разжигали его. Он не пытался меня переубедить или успокоить. Он просто стоял и смеялся. Не злорадным, а тем самым, низким, искренним смехом, который, казалось, вибрировал в самом воздухе и заставлял моё предательское сердце биться чаще.

— Хорошо, хорошо, — наконец выдохнул он, утирая мнимую слезу. — Не хочешь — не надо. Буду просто жить в твоей комнате, спать в твоей кровати и напоминать тебе про нашу связь. Без официального статуса. Устраивает?

Его предложение прозвучало так абсурдно, что у меня на мгновение перехватило дыхание. Этот невыносимый, самоуверенный, чёртов... Он знал, что выиграл, даже не начиная битвы.

— Н-нет! — выдохнула я, чувствуя, как почва уходит из-под ног в прямом и переносном смысле. — Так ещё хуже!

Он смотрел на меня, и в его глазах читалось полное понимание моего замешательства. Он знал, что попал в точку.

— Хуже? — он притворно нахмурился, делая вид, что размышляет. — Почему это? Никаких обязательств, никаких церемоний... только я, ты и наша связь. Идеально же. Сплошной секс и никаких обязательств.

Он сделал шаг вперёд, и я отступила, натыкаясь на диван.

— Перестань, — прошептала я, но в моём голосе не было прежней силы, только растерянность.

— Не перестану, — так же тихо ответил он, его взгляд скользнул по моим губам. — Никогда. Привыкай к этой мысли, колючка. Я теперь твоя пожизненный учебный материа. Напрактикуемся, ух!

Я с силой закатила глаза и громко, демонстративно фыркнула, пытаясь вернуть себе хоть крупицу контроля. Но в ответ он рассмеялся. Не своим обычным наглым хихиканьем, а по-настоящему. Глубоко, искренне, от всего сердца. Звук был таким неожиданно тёплым и заразительным, что я... застыла. Просто стояла и смотрела на него. На то, как он запрокидывает голову, и как этот неприкрытый, дикий восторг преображает всё его обычно такое надменное лицо.

В этот миг он не был Багровым Альфой, не был моим мучителем или навязчивым поклонником. Он был просто... Рэем. И это было странно. И пугающе. И, чёрт возьми, как-то по-новому притягательно.

Глава 23. Все решено

Он подошёл, и прежде чем я успела что-либо сказать, легко подхватил меня на руки, как будто я ничего не весила.

— Так, а теперь, если ты закончила спорить... — он понёс меня в сторону спальни, и протест застрял у меня в горле.

— Я прихватил учебники, — добавил он, кивнув на сумку, болтавшуюся у него на плече. — Так и знал, что ты не возьмёшь и будешь ждать от меня только секса.

— Э-э-э... я... я... — я пыталась найти хоть какое-то оправдание, но мой мозг отказывался работать.

Он зашёл в спальню и аккуратно усадил меня на кровать, поставив сумку с учебниками рядом.

— Да не смущайся, — он ухмыльнулся, доставая толстый учебник по химии. — Но я, к твоему сведению, обо всём думаю. В отличие от тебя. Так что сегодня у нас сначала молярные массы и уравнения реакций. А потом... — его взгляд скользнул по мне, и в глазах вспыхнули знакомые искры, — ...всё остальное. Если, конечно, будешь себя хорошо вести.

Я скрестила руки на груди и смерила его самым ядовитым взглядом, на который была способна.

— Ты бесишь, — объявила я, вкладывая в эти два слова всю накопившуюся за день ярость, смущение и беспомощность.

Он не оскорбился. Наоборот. Его ухмылка стала лишь шире, а в глазах вспыхнул тот самый, знакомый до боли огонёк.

— Знаю, — парировал он, открывая учебник и с деланным видом изучая оглавление. — Это моя основная функция. Бесить тебя ровно до того момента, пока ты не перестанешь этому сопротивляться и не начнёшь получать от этого удовольствие. А теперь, — он ткнул пальцем в страницу, — параграф седьмой. Начинай читать. Или мне придётся придумать... более убедительный способ тебя мотивировать.

Не знаю ,сколько прошло времени, но буквы отказывались складываться в слова, а слова - в понятные предложения, я отложила учебник, чувствуя, как усталость наваливается тяжёлым грузом. Вечер прошёл на удивление продуктивно: химия была сделана, а теперь мы углубились в историю кланов.

— Лиль, — Рэй откинулся на спинку стула, проводя рукой по волосам. — Здесь есть библиотека? Нам не хватает инфы из учебников для доклада. Белые волки... — он посмотрел на меня пристально. — Они же... это ж твоя легенда. Тебе мама говорила что-то про их места обитания?

Я замолчала, глядя на карту. Белые волки. Скрытные, вымирающий вид. Моя мама, Леся, была одной из последних белых волчиц.

— Они живут на севере, — тихо начала я. — В Архангельской области, в сибиряцких глухоманях. Очень скрытно. Их не найти, если они того не захотят. — Я провела пальцем по карте, остановившись на знакомом регионе. — Но да... точно. В Архангельской области они есть. Мама... мама иногда упоминала особые места, заветные рощи и озёра, секретные тропы. Но подробностей... подробностей она никогда не рассказывала. Слишком опасно.

— А что опасного? Я, как твой будущий муж, должен знать как тебя защитить.

Пропуская его самоназначение, я выдохнула, глядя в карту, но видя совсем другое

— Понимаешь... белые вырождаются. Рождаются в основном самцы. Белая волчица... самка... способна дать потомство, но нас... — я сглотнула, — нас, считая маму, меня, тётю Олю и бабушку... это те, кого я знаю. Может, есть ещё одна-две, но буквально по пальцам пересчитать можно.

Я подняла на него взгляд, и в нём впервые за этот вечер была не ярость или страсть, а тревога.

— Они... фанатики. Желающие забрать себе белых волчиц, чтобы продолжить род. Любой ценой. Папа... — я отвела глаза, — он тебе расскажет больше, если спросишь. Когда мама была беременна нами... её пытались похитить. Волки вырождаются. Белые. У них... у них рождаются в основном самцы. А белая волчица... — я сглотнула, — только белая волчица может дать девочку. Новую волчицу.

Я посмотрела на Рэя, пытаясь прочитать его реакцию.

— Белая Стая... это не просто клан. Это фанатики. Они любыми средствами хотят найти белую волчицу, чтобы род продолжался. Любыми, Рэй. Похищения, насилие... для них мы не люди, не личности. Мы — инкубаторы. Священные сосуды для продолжения крови.

Я откинулась на спинку стула, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Мама скрывалась от них. Выйдя за отца, за Чёрного Волка, она нашла защиту. Но они не оставляют надежды. Их лазутчики есть везде. И если они узнают про меня... — я не стала договаривать, но в комнате повисла тяжёлая, зловещая тишина.

Рэй слушал, не перебивая. Его лицо стало каменным, а в глазах, обычно полных насмешки, загорелся холодный, стальной огонь.

— Никто, — его голос прозвучал тихо, но с такой неумолимой силой, что воздух задрожал, — не посмеет к тебе прикоснуться. Никто. Белая Стая, фанатики, кто угодно... Они попробуют — я сожгу их мир дотла.

Он говорил не как влюблённый юнец, а как Альфа, давший клятву.

— Лиль, то есть твоя мама белая волчица даже от черного волка родила тебя - белую..то есть..в любом случае девочка рождается белой?, - спросил Рэй, пытаясь понять всю тяжесть ситуации

— Мама с папой думают, что да, — тихо подтвердила я, глядя на свои руки. — Это и дар, и одновременно бремя. Ответственность... за весь род. Каждый раз, когда рождается девочка, это как вспышка надежды. Но эта же надежда делает нас мишенью.

Я подняла на него взгляд, пытаясь объяснить ту тяжесть, что давила на меня с самого детства.

— Представляешь? Ты не просто живешь для себя. Ты — шанс. Шанс на то, что твой вид не исчезнет. И за этот шанс готовы бороться, не глядя на твою собственную волю. Меня с детства учили быть настороже, скрывать свою истинную природу, даже среди своих. Потому что предательство может прийти откуда угодно.

Я замолчала, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Признаться в этом вслух, особенно ему, буйному и необузданному Багровому, было и страшно, и... странно освобождающе.

— Иногда я ненавижу этот дар. Эта метка... — я машинально коснулась шеи, — она связывает меня с тобой. А моя кровь... она связывает меня с судьбой, которую я не выбирала.

Он тут же сгрёб меня в охапку, как неандерталец, прижимая так сильно, что у меня на мгновение перехватило дыхание. Его объятия были не объятиями — это был форт, крепость из мышц и ярости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты моя, — прорычал он прямо в моё ухо, и его голос вибрировал низкой, животной угрозой. — Наши будущие дети — тоже мои. Я перегрызу горло любому, кто подойдёт к вам ближе, чем на пушечный выстрел. Фанатикам, Стае, всему миру. Поняла, колючка? Это не обсуждается.

В его словах не было ни капли его обычной насмешки. Только первобытная, неоспоримая уверность хищника, защищающего своё. И моё тело, предательское, отозвалось на эту грубую декларацию не страхом, а глубочайшим, почти болезненным облегчением. Потому что в его «моё» сейчас звучало не право собственности, а клятва. Клятва, высеченная на кости и крови.

Я хихикнула, но звук получился грустным.

— Рэй, всё хорошо. Я привыкла уже быть осторожной... Я с детства под охраной. Сначала родителей, потом ещё и братьев подтянулись. Эдакая... белая принцесса в своей башне.

Он не засмеялся в ответ. Его объятия стали чуть нежнее, но не ослабели.

— Моя белая принцесса, — поправил он, и его голос, обычно такой резкий, смягчился, стал почти что бархатным. — Теперь моя. И мой клан тоже встанет на твою защиту. Весь. Оскар и Аврора наверняка все нюансы знают от твоего отца. Для них ты теперь не просто пара их сына. Ты — наследие, которое нужно оберегать и будущая мама наших наследников. Так что привыкай к мысли, что твоя личная охрана увеличилась вдвое.

Я вздохнула, вырываясь из его объятий, но теперь уже без прежней ярости. Реальность, пусть и суровая, расставила всё по местам куда лучше любых наших перепалок.

— А теперь, — я ткнула пальцем в разложенные учебники и карты, — давай делать этот чёртов доклад. Но, — я пристально посмотрела на него, — на всякий случай, давай не упоминать, что Белая Стая — фанатики. Ограничимся нейтральными формулировками. «Редкий, замкнутый клан, строго оберегающий свою генетику». Мало ли кто работу будет читать... вычислят.

Рэй хмыкнул, но кивнул с неожиданной серьёзностью. В его глазах читалось понимание. Игра в кошки-мышки с собственной судьбой требовала осторожности даже в мелочах.

— Договорились, колючка, — он потянулся к блокноту. — «Замкнутый клан». Понятно. Буду писать, что они... аскеты. Озабочены духовными практиками и сохранением чистоты крови. Без лишних подробностей.

Он подмигнул, но в этом подмигивании была не насмешка, а солидарность. Мы снова стали командой, но на этот раз не для войны друг с другом, а для защиты от внешнего мира. И это чувство было куда новее и страннее, чем всё, что было между нами до этого.

Входная дверь внизу хлопнула с такой силой, что мы оба вздрогнули и чуть не подпрыгнули на месте. Из холла донёсся громкий, раскатистый смех — смешались бас моего отца и хриплый баритон Оскара. Они что-то кричали друг другу, явно были весьма навеселе. Следом послышались лёгкие шаги и счастливый, мелодичный смех наших мам. Они что-то обсуждали, хихикая, как девочки.

Рэй встретился со мной взглядом. На его лице было то же недоумение, смешанное с тревогой. Весь наш серьёзный настрой, вся таинственность вокруг доклада — всё это разбилось о пьяный хохот двух Альф и беззаботное хихиканье их жён.

— Видимо, переговоры прошли... успешно, — сухо констатировал Рэй, откладывая ручку.

Громкие шаги и весёлые голоса уже поднимались по лестнице, направляясь к нам. Мы сидели за столом, заваленным учебниками, как два школьника, застигнутые врасплох на вечеринке родителей. И я почувствовала, как по щекам разливается краска. Этот вечер явно принимал неожиданный оборот. Рэй вышел в коридор, чтобы поприветствовать родителей, но не успел он и слова вымолвить, как мой отец, Артур, тяжело опёрся на его плечо, едва не сбив с ног. Я смотрела, открыв рот. Я впервые видела его настолько пьяным... и настолько безмятежно довольным.

— От тебя, парень, так и разит моей дочерью, — прохрипел отец, с трудом фокусируя на Рэе затуманенный взгляд. — Явно не только учебой тут занимались...

Оскар, хихикая и покачиваясь, подошёл с другой стороны, зажав Рэя в дружеские тиски.

— Ну конееечно! — проревел он, бодро хлопая сына по спине. — Это же моя кровь! Или ты, Артур, думал, что твоя Лиля устоит перед огненными чарами Багровых? Ха!

Рэй стоял, зажатый между двумя хмельными гигантами, с видом полнейшего недоумения и растущего смущения. А я, спрятавшись за дверью, чувствовала, как горит всё лицо. Наши матери, наблюдая за этой сценой, лишь переглянулись и с новым приступом весёлого смеха удалились в гостиную, явно предоставляя «мужчинам» выяснять отношения.

Артур выпрямился, пытаясь придать своему пьяному виду величия, и тяжело положил руку на плечо Оскара.

— Так, Оскар, — он произнёс с нарочитой серьёзностью, — теперь я буду разговаривать с Рэем. По-мужски.

Оскар фыркнул, но его хмельные глаза блеснули озорством.

— Да пожалуйста, — он развёл руками в утрированной покорности. — Только прошу, по детородному органу не бей. У меня, в отличие от тебя, один сын и две дочери! — Он многозначительно ткнул пальцем в сторону Рэя. — Он у меня будущий Альфа! Единственный! Береги товар, так сказать!

Рэй, зажатый между ними, настороженно посмотрел то на одного, то на другого. Я, наблюдая из укрытия, не знала, смеяться мне или плакать. Пьяный отец, собирающийся вести «мужской» разговор, и пьяный же Оскар, торгующийся за безопасность репродуктивных органов своего наследника, — зрелище было одновременно дурацким и пугающе трогательным. Похоже, их переговоры действительно увенчались неожиданным альянсом, скреплённым не только контрактами, но и изрядной долей алкоголя.

Артур, не церемонясь, сгрёб Рэя в охапку. Нет, конечно, Рэй не уступал ему в силе, но отец был крупнее, опытнее, матёрей. Как никак, Альфа стаи Чёрных Волков. И он повёл, а точнее, почти потащил его куда-то в сторону кабинета, что-то невнятно бормоча про «серьёзный разговор».

Оскар, оставшись в коридоре, развернулся и посмотрел на меня. На его лице расплылась широкая, хитрая ухмылка. Он плавно подошёл ко мне, слегка пошатываясь, и положил свою тяжёлую, мозолистую руку мне на голову, как бы благословляя.

— Ну что, не удержалась? — прохрипел он, и в его глазах читалось неподдельное веселье. — А я говорил. Не боись, ты теперь мне как дочь. — Он наклонился ближе, и от него пахло дорогим виски и дымом. — А своих дочерей я люблю больше, чем этого оболтуса, — он кивнул в сторону, куда утащили Рэя. — Так что в обиду не дам. Никем.

В его словах, несмотря на всю их пьяную простоту, была такая твёрдая, отеческая уверенность, что у меня ёкнуло сердце. Этот грозный, буйный Альфа Багровых только что официально принял меня в свою семью. И по его меркам, это была высшая форма защиты.

— Итак, Лиля, свадьбу мы уже обговорили, — вальяжно оперся о стол Оскар, глубоко вдохну и тут же сморщился, будто съел лимон. — Лиииля, вы хоть проветривайте! Ну и молодёжь пошла... Ваши с Рэем феромоны буквально в самый мозг лезут.

Он с преувеличенным ужасом помахал рукой перед носом, делая вид, что вот-вот потеряет сознание.

— Так, — он выпрямился, внезапно став гораздо трезвее. — Пойдём-ка поговорим в более... тихой обстановке. В жизни в вашу спальню больше не зайду, аж протрезвел.

Он развернулся и, не глядя на меня, вышел в коридор, явно ожидая, что я последую за ним. Я стояла посреди комнаты, с пылающими щеками, пытаясь осмыслить этот вихрь информации: «свадьба», «обговорили» и убийственное замечание о феромонах, от которого земля уходила из-под ног.

Я, как во сне, поплелась за Оскаром. Он привёл меня в маленькую гостевую комнату на другом конце дома, подальше от нашего «ароматного» логова. Уселся в кресло, с деловым видом поправил манжет рубашки, и вся его пьяная вальяжность куда-то испарилась. Передо мной сидел не весельчак и хитрец, а Альфа, принимающий стратегическое решение.

— Так, — начал он, глядя на меня прямым, оценивающим взглядом. — Рэй сообщил, что вы с ним — пара. Официально. И что он не намерен это скрывать или откладывать.

Я открыла рот, чтобы возразить, что Рэй ничего мне не «сообщал», а просто вломился в мою жизнь, как ураган, но Оскар поднял руку, останавливая меня.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Знаю его методы. Они... своеобразны. — Он усмехнулся, но беззлобно. — Но результат, как видишь, налицо. Вы связаны. Метка говорит сама за себя. И Артур, хоть и ворчит, согласен. Два Альфы, два клана... мы всё обсудили.

Он сделал паузу, давая мне осознать вес этих слов. Два самых могущественных клана в регионе только что заключили союз. И мы с Рэем были его краеугольным камнем.

— Свадьба, — продолжил Оскар, и слово прозвучало уже не как шутка, а как приговор, — состоится через месяц. После вашего возвращения в академию. Слишком затягивать нельзя. Нужно показать всем, что союз состоялся. Что между Багровыми и Теневыми — мир. И что у этого мира есть будущее.

Я почувствовала, как подкашиваются ноги. Месяц. Всего месяц.

— Но... — попыталась я найти возражение.

— «Но» не будет, девочка, — мягко, но неумолимо сказал Оскар. — Это не только ваше личное дело. Это политика. Безопасность. В том числе и твоя собственная. — Его взгляд стал серьёзным. — Как только весть о вашей связи разойдётся, на тебя обратят внимание не только друзья. Твой статус Белой Волчицы теперь будет у всех на виду. Защита клана — лучшая защита для тебя.

Он встал и подошёл ко мне, снова став не Альфой, а... почти отцом.

— Я знаю, это страшно. Знаю, что ты не выбирала такой судьбы. Но она твоя. И мой сын — её часть. Прими это. Хочешь ты того или нет.

Он вышел, оставив меня одну в тихой комнате с гулким стуком сердца в ушах. «Через месяц». Эти слова висели в воздухе, как грозовое предзнаменование. Бегство было невозможно. Оставалось только одно — принять свою судьбу и того невыносимого, огненного волка, который стал её олицетворением.

Дверь тихо скрипнула, и в комнату вернулся Рэй. Он выглядел... притихшим. Не побеждённым, но будто с него сняли слой той вечной, взрывной энергии. Он молча подошёл и опустился рядом со мной на диван, его вес заставил пружины тихо вздохнуть.

Он выдохнул, долго и глубоко, глядя прямо перед собой.

— Лиль... через месяц...

— Знаю, — тихо перебила я, не глядя на него.

В комнате повисла тишина, густая и тяжёлая. Не было ни злости, ни привычных колкостей. Было лишь оглушительное осознание того, что наша личная война закончилась, уступив место чему-то гораздо более масштабному и неотвратимому. Он медленно повернулся ко мне. В его зелёных глазах не было ни торжества, ни насмешки. Была та же усталая, оголённая серьёзность, что и у меня внутри.

— Страшно? — спросил он просто.

Я кивнула, не в силах вымолвить слово. Комок в горле мешал дышать.

Он протянул руку и накрыл её своей.

— Мне тоже, — признался он шёпотом. — Лиль, я пытался, — его голос прозвучал сдавленно, он смотрел на наши соединённые руки. — Отстрочить. Хоть немного. Чтобы... чтобы не за нас всё решили, не за тебя..

Он сжал мои пальцы, и я почувствовала, как дрожит его ладонь. Не от страха, а от ярости.

— Но твой отец... он непреклонен. Как скала. Говорит, что любое промедление — слабость. Что наши враги, — он метнул взгляд в сторону, будто эти враги уже стояли за дверью, — воспримут это как нерешительность.

Он поднял на меня взгляд, и в его глазах бушевала буря всевозможных эмоций.

— Я не хотел, чтобы всё было вот так. Словно сделка. Я хотел... — он замолк, не в силах подобрать слова.

Но я его поняла. Он хотел, чтобы это был наш выбор. Наше «да», а не приказ, спущенный сверху двумя пьяными Альфами. И в его отчаянии я вдруг увидела не того наглого захватчика, а человека, который так же, как и я, оказался в ловушке собственной судьбы и политических игр.

Я хлипко хихикнула, и звук получился горьким и сбивчивым.

— Рэй, мы как Ромео и Джульетта, — выдохнула я, глядя в потолок. — Только наши родители, вместо того чтобы враждовать... вдруг объединились.

Он фыркнул, и в этом звуке тоже не было веселья.

— Да уж, — проворчал он. — Самый чертовый шекспировский сюжет в истории. Вместо яда и кинжалов — свадебный торт и деловые контракты.

Он откинулся на спинку дивана, проводя рукой по лицу.

— Представляешь, какую пьесу могли бы написать? «Ромео Багровый и Джульетта Теневая, или Как два упрямых старика решили судьбу потомков, не спросив никого».

Несмотря на весь ужас ситуации, я снова коротко рассмеялась. Это было так абсурдно и так точно.

— Главное, — добавил он, и в его голосе снова появился знакомый огонь, — чтобы наш финал был повеселее. Без трупов в склепе. Я, например, планирую дожить до седых волос и наслаждаться тем, как ты злишься на меня каждый божий день.

— Рэй... свадьбы не будет... Не так.

Его брови поползли вверх. В его глазах вспыхнул не привычный огонёк дурачества, а нечто новое — уважение и дикий, хищный интерес.

— О-о-о, — медленно выдохнул он, и на его губах появилась не ухмылка, а оскал. — Моя волчица хочет поставить на колени оба клана? И нагнуть и моего, и своего отца?

Я выпрямилась во весь рост, глядя ему прямо в глаза. Вся моя ярость, всё моё упрямство, которое он так «обожал», сплелись в единый, несокрушимый клубок.

— Да, — отрезала я. Или я не Лиля Теневая!

Его лицо озарила широкая, воистину волчья улыбка. Он не видел в этом вызов ему. Он видел в этом вызов миру, который пытался их под себя прогнуть.

— А ты мне в этом поможешь! — не приказала, а потребовала я.

Он рассмеялся — низко, глухо, победно.

— Помочь? Колючка, я буду наслаждаться каждым мгновением этого ада. Давай, покажи им, на что способна настоящая Белая Волчица. Я буду твоим мечом, тенью и самой грозной угрозой в твоём арсенале. Обещаю, к нашей свадьбе они сами будут умолять нас назвать дату. Ту, которую выберем мы.

— Пошли. Нам нужен план. В спальню.

Рэй застыл на секунду, а затем его лицо расплылось в самой наглой и довольной ухмылке, которую я когда-либо видела.

— О-о-о, — протянул он, медленно поднимаясь и приближаясь ко мне. — Ты приказываешь мне? «В спальню»? — Он наклонился так близко, что его дыхание коснулось моей кожи. — Знаешь, а мне всё больше и больше нравится эта затея. С каждым твоим словом.

Он не стал спорить или подшучивать дальше. Он видел, что игра перешла на новый уровень. И его азарт был мне ответом.

— Тогда веди, моя мятежная невеста, — он сделал широкий, гостеприимный жест в сторону лестницы. — Покажи, где рождаются великие заговоры.

— Я не твоя невеста! — рыкнула я ему через плечо, с силой встряхнув головой, чтобы моя коса ударила по спине дерзким хлыстом. — Ты мне даже предложения не сделал!

С этими словами я развернулась и, гордо вскинув подбородок, пошла по лестнице, отчётливо чувствуя его горящий взгляд на своей спине. Каждый шаг отдавался гулким эхом в притихшем доме.

Сзади донёсся его низкий, полный дикого восторга смех.

— Ох, колючка, колючка... — он легко догнал меня двумя прыжками, его шаги были неслышными, как у настоящего хищника. — Ты только что сама назначила себя главой нашего маленького мятежа. По-моему, это предложение куда весомее любого кольца.

Он шёл рядом, и его плечо почти касалось моего.

— Но если тебе нужна формальность... — его голос стал тише, интимнее, — я придумаю что-нибудь. Что-нибудь... достойное нас.

Мы вошли в спальню. Он захлопнул дверь, и щелчок замка прозвучал как выстрел, возвещающий начало нашей личной войны за свободу.

— Ой, Лиля... тут так пахнет нами... — Рэй сделал преувеличенно глубокий вдох, и его взгляд стал томным, а на губах заплясала знакомая хищная ухмылка.

Я, чувствуя, как предательский жар разливается по щекам, с силой толкнула его в грудь, заставляя сделать шаг назад

— Чёрт, Рэй, пошли в другое место! — прошипела я, стараясь звучать сурово, но мой голос дрогнул. — А то твой мозг, и без того не блещущий интеллектом, сейчас окончательно поплывёт, и ни о каком плане речи не будет.

Он рассмеялся, но позволил мне вытолкнуть себя, не сопротивляясь.

— Ладно, ладно, идём в кабинет твоего отца, — ухмыльнулся он, поправляя футболку. — Там пахнет старыми книгами и властью. Идеальная обстановка, чтобы планировать низвержение двух Альф.

Мы спустились вниз и зашли в просторный кабинет Артура. Воздух здесь и вправду был другим — строгим, пропитанным запахом дорогой древесины, кожи и бумаги.

— Так, — Рэй облокотился о массивный стол, его взгляд снова стал собранным и острым. — С чего начнём нашу маленькую революцию, командир?

Кабинет отца был моей территорией. Я знала здесь каждый уголок, каждую потайную ящик. Я обошла массивный стол и села в кожаное кресло Артура Теневого, чувствуя, как тяжесть положения смешивается с пьянящим чувством контроля. Рэй, прислонившись к косяку, смотрел на меня с нескрываемым восхищением. Он видел не растерянную девчонку, а стратега, готовящегося к битве.

— Хорошо, — начала я, упираясь локтями в стол. — Они хотят свадьбу через месяц. Главный их козырь — политическая необходимость. Союз должен быть продемонстрирован быстро и недвусмысленно.

— Верно, — кивнул Рэй. — Любое промедление они расценят как слабость и нерешительность.

— Именно. Значит, наша задача — доказать обратное. Показать, что союз силён и без спешной шумихи со свадьбой. Более того, мы должны сделать так, чтобы сама идея свадьбы через месяц стала для них... невыгодной.

Я открыла верхний ящик стола и достала блокнот с гербом Теневых.

— У нас есть несколько путей. Первый — дискредитировать саму необходимость. Если мы сможем показать, что угроза со стороны Белой Стаи или других врагов преувеличена, или что у кланов есть более надёжные способы защиты, кроме брака...

— Не пройдёт, — покачал головой Рэй. — Оба Альфы параноики. Они верят в угрозу. Даже если её нет, они её придумают. И твой статус Белой Волчицы делает тебя вечным магнитом для неприятностей. Этот аргумент они просто отвергнут.

— Тогда второй путь, — я отложила блокнот. — Сделать так, чтобы свадьба в такие сроки была технически невозможна. Устроить такой скандал или такой хаос, что все силы кланов уйдут на его устранение.

Рэй усмехнулся, и в его глазах вспыхнул огонёк.

— Саботаж? Мне нравится. Но масштаб должен быть таким, чтобы затмить собой даже нашу помолвку.

— Или... — я посмотрела на него, и у меня родилась идея, одновременно безумная и блестящая. — Мы можем не мешать, а опередить их.

Рэй нахмурился.

— Как это?

— Они хотят показать единство кланов? Мы покажем его им. Так, как они не ожидают. Мы не будем отменять свадьбу. Мы сделаем её... неактуальной.

Я встала и подошла к окну, глядя на тёмные воды озера.

— Мы докажем, что наш союз — это не просто брачный контракт. Мы создадим нечто, что будет выгоднее для обоих кланов, чем простая демонстрация. Совместный бизнес-проект, который свяжет экономики кланов так крепко, что брак станет просто приятным дополнением, а не необходимостью. Или найдём общую угрозу, нейтрализация которой потребует всех наших сил и отодвинет все личные дела на второй план.

Я повернулась к нему. Моё сердце билось часто, но уже не от страха, а от азарта.

— Мы не будем ломать их планы в лоб. Мы сделаем его устаревшим. Мы заставим их самих попросить нас об отсрочке, потому что появится нечто более важное.

Рэй смотрел на меня, и на его лице медленно расплывалась уважительная, хищная улыбка.

— Боги, — прошептал он. — Я в тебе влюблён. Или в твой мозг. Или в то и другое сразу. Это гениально и безумно.

— Это единственный способ, — сказала я твёрдо. — Мы не бунтуем. Мы создаём новую реальность. Реальность, в которой наша воля будет значить не меньше, чем воля двух упрямых Альф.

Он подошёл ко мне и взял мои руки в свои.

— У меня есть идея получше, — прошептал он, и в его глазах заплясали знакомые зелёные чертики. — Мы можем в полнолуние... ну, ты поняла. Я в тебя кончу. Основательно. А через месяц... ой, что это будет? Утренняя тошнота, головокружение... — Он сделал драматическую паузу. — И о какой свадьбе может идти речь, когда невесту от одного вида заварного крема тошнит? Проблема решена.

Я отшатнулась от него, чувствуя, как по лицу разливается волна возмущения и стыда.

— Фу, Рэй! — я шлёпнула его по плечу, а он только рассмеялся, уворачиваясь. — У тебя в голове только одни такие мысли! Это же отвратительно!

— Зато эффективно! — парировал он, всё ещё хихикая. — И, я бы сказал, очень даже приятно. Два зайца одним... ну, ты поняла.

— Нет! — я упёрла руки в боки. — Во-первых, я не собираюсь использовать возможного ребёнка, как разменную монету в наших играх! А во-вторых... — я смутилась, глядя в сторону. — ...я еще не готова от тебя рожать!

Рэй наконец перестал смеяться. Он выпрямился, и его взгляд стал более серьёзным.

— Ладно, ладно, колючка, не кипятись. Шутка была дурацкая, признаю. Тогда идея номер два — похищение! — Рэй щёлкнул пальцами, и его глаза загорелись азартом первооткрывателя. — Всё обставим так, как будто

тебя

похитили. Я, конечно же, буду этим похитителем.

Я уставилась на него в немом шоке, а он уже разошёлся не на шутку, размашисто жестикулируя.

— Представь! Тайные переговоры, подкупленная охрана, чёрные внедорожники! Я тебя выкрадываю, мы исчезаем! Все кланы, все стаи бросаются на поиски! — Он с наслаждением растягивал слова. — Твой отец сходит с ума, мой отец рвёт и мечет... А мы в это время сидим в каком-нибудь уютном домике в горах, пьём какао и строим рожицы в окно всему миру! Свадьба? Какая свадьба, когда невесту похитили!

Он закончил свою тираду и смотрел на меня с ожиданием одобрения, как пёс, принёсший хозяину дохлую ворону.

Я медленно подняла руку и провела ладонью по лицу.

— Рэй... — начала я с невероятным спокойствием. — Это самая идиотская идея, которую я когда-либо слышала.

Его лицо вытянулось.

— Во-первых, — я загибала пальцы, — тебя, как самого главного подозреваемого, будут искать в первую очередь. Во-вторых, наш «побег» продлится ровно до тех пор, пока первый же "Тень" не учует наш общий запах. В-третьих после такого «похищения» наши отцы не то что на свадьбу — на наши похороны придут, только чтобы лично убедиться, что мы мёртвы. И убьют нас еще раз сами для надежности.

Он надул губы, как ребёнок.

— Ну, когда ты так всё объясняешь... Это звучит уже не так романтично.

— Потому что это не романтика, а клиническая глупость! — взорвалась я. — Мы пытаемся избежать скандала, а не устроить самый громкий скандал в истории обоих кланов!

Он тяжело вздохнул и плюхнулся в кресло.

— Ладно. Идея с похищением — отмена. Твой ход, генерал. Придумывай что-нибудь менее... экстремальное.

— Моя идея... — начала я, глядя на карту клановых территорий на стене. — Она не про борьбу в лоб. Мы не будем отменять свадьбу. Мы сделаем её... максимально неудобной для их планов, но при этом безупречной с точки зрения традиций, отсрочим ее

Рэй наклонил голову, заинтересованно.

— И как же?

— Мы соглашаемся. С энтузиазмом. — Я позволила себе хитрую улыбку. — Но используем их же правила против них. Ты же помнишь древний устав Багровых? Тот, что твой отец вечно цитирует, но никогда не соблюдает?

Рэй медленно ухмыльнулся, начинал понимать.

— Продолжай.

— Согласно уставу, — я выдержала паузу для драматизма, — перед свадьбой, невеста из чужого клана должна пройти Обряд Принятия. Она должна провести месяц в логове Багровых, живя по вашим законам, доказывая свою силу и преданность будущему клану. Только после этого Альфа дает окончательное благословение на брак.

Глаза Рэя вспыхнули.

— Этот обряд не проводили лет пятьдесят! Все давно на него забили!

— Именно! — я торжествующе ткнула пальцем в стол. — Но формально он всё ещё в силе! Мы настаиваем на его соблюдении. Вся эта спешка? Не по уставу! Я требую пройти обряд. Полный, строгий, как в старину. Месяц. Ни дня меньше.

Я видела, как в голове у Рэя крутятся шестерёнки.

— Отец не сможет отказать, не ударив при этом в грязь лицом перед старейшинами, — с наслаждением прошептал он. — Он сам вечно твердит о важности традиций!

— Именно. И что это значит? — я подняла бровь. — Это значит, что свадьба автоматически откладывается на месяц. Целый месяц, Рэй! За это время мы можем сделать всё, что угодно. Доказать, что наш союз силён и без спешки. Найти другие способы скрепить кланы. Или... — я многозначительно посмотрела на него, — ...просто насладиться этой отсрочкой. Без давления.

Рэй рассмеялся — тихим, довольным смехом.

— Колючка, это гениально. Мы бьём их их же оружием. Они хотели спешки и демонстрации силы? Получают её — в виде древнего обряда, который всё затормозит. — Он покачал головой с восхищением. — Ты не перестаёшь меня удивлять.

— Так что, — я протянула ему руку, как для заключения сделки. — Готов ли будущий Альфа Багровых к тому, чтобы его невеста на месяц поселилась в его логове и устроила там настоящий переполох под видом «Обряда Принятия»?

Он взял мою руку, и его пальцы сомкнулись вокруг моих в тёплом, твёрдом рукопожатии. В его глазах горел азарт.

— О, колючка. Я готов на всё. Особенно на переполох. Добро пожаловать в логово Багровых. Думаю, этот месяц запомнится моему отцу куда ярче, чем любая свадьба.

Я видела, как в голове у Рэя крутятся шестерёнки, но тут его лицо вытянулось.

— Стой, колючка... А как же академия? Через четыре дня учёба начинается. Месяц в логове... Отец никогда на это не пойдёт, сорвём весь учебный год. Твой план провален.

Мы сидели в тишине, оба понимая, что все наши грандиозные замыслы разбиваются о суровую реальность расписания занятий.

— Ладно, — сдалась я наконец, с обречённым вздохом. — Тогда давай по-простому. Забьём. Просто... улизнем. За пару дней до свадьбы. Исчезнем. Пусть ищут.

Рэй поднял на меня взгляд, и в его глазах снова вспыхнул огонёк, хоть и не такой яркий, как прежде.

— Улизнем? Ну... это хоть и не так эпично, зато надёжно. И просто.

— Тогда с тебя место, где нам спрятаться, — сказала я, упираясь руками в боки. — И чтоб с душем. И чтобы никто не нашёл. Особенно наши отцы.

Рэй задумался на секунду, потом лицо его озарилось.

— Есть одно место. Заброшенная застава на северной границе наших территорий. Раньше там несли службу против Белой Стаи, но лет двадцать как заброшена. Дед показывал. Домик каменный, печка, родник рядом. И главное — вне зоны интересов обоих кланов. Все давно про неё забыли.

Я оценивающе на него посмотрела.

— И как мы туда доберёмся? Наших следопытов не обманешь.

— На машине доедем до старого карьера, а дальше — пешком, по руслу высохшей реки. Следы водой смоет. А запах... — он хищно ухмыльнулся, — ...перебьём запахом дикого мёда. Его там тучи, пчёлы гнездятся в скалах. Ни одна собака не возьмёт.

В его глазах горела азартная искра. План был рискованный, почти безумный, но... возможный.

— Ладно, — согласилась я. — Застава так застава. Готовь мёд. Только смотри, чтобы меня пчёлы не покусали.

— Я тебя буду и покусанной любить, — тут же парировал он, и его ухмылка стала той самой, раздражающе-самоуверенной, от которой по спине бегут мурашки.

— Фу, Рэй, — я сморщилась, но почему-то уголки губ сами потянулись вверх. — Романтика у тебя, как у хряка в грязи.

— Зато честно, — он пожал плечами, подходя ближе. — И практично. Представляешь, будешь сидеть вся в шишках, а я каждый буду зализывать. По-моему, прекрасный план досуга на время нашего побега.

Он обнял меня за талию и притянул к себе.

— Так что не бойся пчёл, колючка. Бойся меня. Я куда опаснее. И кусаюсь... в самых неожиданных местах.

Я оттолкнула его, фыркнув, но сердце ёкнуло. Этот невыносимый тип умудрялся даже в самом безумном плане находить способ свести меня с ума. И, чёрт побери, у него это прекрасно получалось.

Мы вышли из кабинета, ещё не остывшие от азарта заговора. Я что-то говорила Рэю, а он, хихикая, обнял меня за плечи, прижимая к себе. Мы были так увлечены своими планами, что не сразу заметили гробовую тишину в холле.

А потом я подняла глаза.

На нас смотрели четыре пары глаз. Наши родители сидели в гостиной, устроившись с чаем, и все их внимание было приковано к нам. К нашей непринужденной позе, к моему всё ещё возбуждённому лицу, к его дерзкой ухмылке. Оскар приподнял бровь, на его лице играла довольная ухмылка. Аврора смотрела с теплотой и пониманием. Моя мама, Леся, пыталась сохранять невозмутимость, но в уголках её губ пряталась улыбка. А мой отец, Артур... Он смотрел на руку Рэя, лежавшую на моём плече, с таким выражением, будто видел, как на его любимом Ferrari кто-то оставляет царапину ключами.

Мы застыли на месте, как два школьника, пойманные за руку. Наше веселье испарилось, сменившись ледяным осознанием, что мы только что сами себя выдали с головой.

Первым нарушил молчание Оскар.

— Ну что, дети, план побега обсудили? — спросил он, и в его голосе слышалось неподдельное веселье.

Рэй медленно убрал руку с моего плеча, а я почувствовала, как по щекам разливается знакомый предательский жар. Наш великий заговор провалился, не успев начаться, под весом четырёх родительских взглядов.

— Вы б ещё громче обсуждали, — прорычал мой отец, отставив чашку с таким звоном, что я вздрогнула. Его взгляд был тяжёлым, как свинец. — Стены тут не особо толстые.

Оскар фыркнул, откидываясь на спинку дивана с видом полного торжества.

— Вы нас совсем за идиотов держите? — ухмыльнулся он, переводя взгляд с Рэя на меня. — Ваш визг стоял на весь дом. У тебя, сынок, уши аж горят, а у Лили взгляд, как у пойманной фурии, которая прикидывается ангелом.

Мы стояли, словно вкопанные, под прицелом их насмешливых и одновременно оценивающих взглядов. Весь наш пыл и уверенность мгновенно испарились, оставив лишь ощущение полной глупости.

Рэй первым оправился, попытавшись натянуть маску безразличия.

— Мы просто... обсуждали...

— Ага, конечно, — протянула моя мама, Леся, и в её глазах читалась тёплая, но понимающая усмешка. — Ваши обсуждения дословно слышали мы все

Аврора тихо хихикнула, прикрывая рот рукой.

План нашего великого побега был не просто раскрыт. Он был высмеян и разоблачён с такой лёгкостью, что стало ясно — против опытных Альф и их Лун мы были всего лишь непутёвыми детьми, возомнившими себя хитрецами.

— Мам, пап... — начала я, запинаясь и чувствуя, как горит всё лицо. Слова, которые минуту назад казались такими убедительными, теперь застревали в горле комом стыда и растерянности.

Отец поднял на меня тяжёлый взгляд, и я поёжилась. Оскар же, наоборот, смотрел с нескрываемым любопытством, словно ждал продолжения спектакля.

— Мы... мы просто... — я попыталась найти хоть какое-то оправдание, но мозг отказывался работать. Вся наша уверенность испарилась под пристальными взглядами родителей.

— Лиля, я всё сказал, — голос отца прозвучал окончательно, словно захлопнувшаяся дверь. В его тоне не было места возражениям. — Месяц. Потом свадьба.

Оскар, сидевший рядом, коротко кивнул, его лицо выражало деловую уверенность. Весь его предыдущий вид хмельной дурашливости испарился, как не бывало.

— Рэй, — повернулся он к сыну, и в его глазах читался уже не насмешливый отец, а Альфа, отдающий распоряжение. — Планируй лучше мальчишник, а не побег! Понимаешь? Хватит этих детских игр. Время пришло вести себя как взрослый. Как будущий глава клана.

Рэй замер, и я увидела, как по его лицу пробежала тень — не злости, а чего-то более глубокого. Понимания. Признания поражения в этой маленькой битве. Его плечи слегка опустились, но взгляд, встретившийся с взглядом отца, был твёрдым.

— Понял, — коротко бросил он. Все наши планы, наши надежды на отсрочку рухнули в одно мгновение под тяжестью их объединённой воли.

— На тебе долг, Рэй. Ты — будущий глава.

Слова Оскара повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Он смотрел на сына не как на непослушного отпрыска, а как на преемника, забывшего о своей ноше. В его голосе не было злости — лишь холодная, неумолимая уверенность Альфы, напоминающая о приоритетах.

Рэй замер. Всё его бравада, всё наносное безразличие испарилось, обнажив ту самую ответственность, которую он так старался игнорировать. Его взгляд потемнел, челюсть сжалась. Он молча кивнул, и в этом кивке была не покорность, а принятие. Принятие груза, который ему предстояло нести. И я поняла, что наш «побег» умер, так и не успев родиться. Он разбился не о бдительность родителей, а о суровую реальность долга и наследственной власти. Мы могли бунтовать сколько угодно, но против самого предназначения — бессильны.

— Рэй... наш план... — прошептала я ему вслед, когда он уже поворачивался к лестнице. В голосе прозвучала последняя, отчаянная надежда.

Он остановился, но не обернулся. Его плечи были напряжены.

— Нет, Лиль. Всё. Игры закончились.

Его голос был тихим, плоским, без единой нотки привычного задора или вызова. В этих словах была лишь усталая, оголённая правда. И, не сказав больше ни слова, он поднялся по лестнице и скрылся в спальне, оставив меня стоять в холле под тяжёлыми взглядами наших родителей. Дверь захлопнулась с тихим, но окончательным щелчком. Игры, действительно, закончились.

— Так это ты, Лиля, зачинщица всего этого бедлама? — голос отца прозвучал тихо, но в нём была такая сталь, что по моей спине пробежали ледяные мурашки.

Я застыла на месте, не в силах пошевелиться. И тогда я услышала это.

Тихий, низкий рык. Он шёл не из груди, а, казалось, из самой глубины его существа. Это был не яростный рёв, а звук глубокого, сдержанного разочарования. Предупреждающий. Опальный.

Никогда.

Он никогда не рычал на меня.

Слёзы выступили на глазах, но я сжала кулаки, не позволяя им упасть. Я видела, как Оскар и Аврора переглянулись, а мама сделала шаг вперёд, но отец жестом остановил её. Его взгляд был прикован ко мне.

— Я думал, ты умнее, Лилия, — произнёс он, и каждый звук падал, как камень. — Думал, ты понимаешь, что такое ответственность. А ты... затеяла побег. Как капризный щенок.

В его словах не было злости. Была горечь. И от этого было в тысячу раз больнее.

Я подняла на него взгляд. Вся ярость, всё отчаяние, вся боль от его рыка и предательства Рэя собрались в один сконцентрированный шквал. Я видела, как мама напряглась, готовая броситься между нами.

— Попробуй меня остановить, — мои слова прозвучали тише шепота, но от них воздух в холле застыл. — Не родился ещё тот волк, который посадит меня на цепь!

Я повернулась и, не оглядываясь, пошла к лестнице. Моя спина была прямой, каждый шаг отдавался гулким эхом в оглушительной тишине. Я чувствовала на себе его взгляд — обжигающий, тяжёлый, полный невысказанной ярости.

Я влетела в спальню, захлопнув дверь с такой силой, что стекло в окне задрожало. И тут я увидела его. Рэй стоял у окна, спиной ко мне, его плечи были напряжены. Он смотрел в ночную тьму, но было ясно — он не видел ничего. Не говоря ни слова, я направилась к шкафу, выдернула свой чемодан и с силой швырнула его на кровать. Молния расстегнулась с гневным звуком. Я принялась хватать вещи — платья, джинсы, свитера — и без разбора совать их внутрь. Каждое движение было резким, отрывистым, вещи комкались и подлетали в воздухе. Я не смотрела на него. Я не хотела его видеть. Собирала вещи, как собирают осколки после взрыва, пытаясь хоть как-то восстановить контроль над рухнувшим миром. Воздух в комнате был густым и тяжёлым, наполненным невысказанными словами.

Он резко обернулся. Его глаза, обычно полные озорных искр или хищной уверенности, теперь были темны и полны сдерживаемой ярости.

— Ты куда? — его голос прозвучал низко и опасно, почти как рык.

Я не ответила, с силой швырнув в чемодан очередной свитер. Молния заела, и я дёрнула её с такой яростью, что чуть не порвала ткань.

— Я спросил, ты куда, Лиля? — он сделал шаг вперёд, и комната словно уменьшилась.

— Подальше отсюда! — выпалила я, наконец подняв на него взгляд. В моих глазах горели слёзы гнева и предательства. — Подальше от тебя! От всех! Разве не ясно? Ты же всё решил! Игры кончились! Так что сиди тут со своим долгом и своей свадьбой! А я... я уезжаю.

— Нет! — Его рык прозвучал громко и властно, заставляя меня вздрогнуть.

Прежде чем я успела отреагировать, его пальцы сомкнулись на моём запястье. Хватка была стальной, не оставляющей возможности вырваться.

— Отстань, Багровый! — я попыталась вырвать руку, но он даже не дрогнул. — Я тебе не невеста и не жена! Пусти!

— Нет, — повторил он тише, но с той же неумолимостью. Его глаза горели, но теперь в них читалась не только ярость, а что-то более сложное...отчаянная решимость. — Ты не уйдёшь.

— Я уйду! — выкрикнула я, и голос сорвался на визгливую нотку отчаяния. — Даже если не сейчас, я найду момент! И уйду! И тогда ни ты, ни твой отец, ни мой отец меня не найдёте! Я исчезну!

Я выдохнула, грудь болезненно вздымалась. В глазах стояли предательские слёзы, но я не позволила им упасть.

— Ты думаешь, эта метка, — я ткнула пальцем в своё пылающее загривок, — заставит меня подчиниться? Ты ошибаешься. Я вырву её когтями, если понадобится! Я скорее умру в одиночестве, чем буду жить в золотой клетке по указке других!

Я выдернула руку из его ослабевшей хватки. Его лицо исказилось от боли — не физической, а той, что пронзила его от моих слов.

— Лиля... — его голос дрогнул.

— Нет! — я отступила на шаг, тряся головой. — Всё кончено, Рэй. Ты сделал свой выбор. Теперь я сделаю свой.

Пока он стоял, погружённый в себя, я методично, с холодной яростью, дособирала вещи. Замок чемодана щёлкнул с финальным, безжалостным звуком. Я вызвала такси через приложение, мои пальцы не дрожали. Затем подняла чемодан и, не глядя на него, вышла из спальни. Мои шаги по лестнице были чёткими и громкими в звенящей тишине дома.

Внизу, в гостиной, сидели наши родители. Они не делали вид, что заняты чем-то другим. Они смотрели. Четыре пары глаз следят за каждым моим движением — за моим побелевшим от гнева лицом, за чемоданом в моей руке, за той решимостью, что исходила от меня волнами.

Я прошла через холл к входной двери, чувствуя их взгляды на своей спине. Никто не произнёс ни слова. Ни вопроса, ни упрёка, ни просьбы остаться. Было лишь тяжёлое, понимающее молчание. Они видели эту драму от начала до конца, и теперь наблюдали её финал. Вышла на крыльцо. Ночной воздух ударил в лицо, холодный и трезвый. Вдали уже мигал огонёк приближающейся машины.

Рэй спускался медленно, его лицо было маской. Вся его привычная энергия, вся его ярость куда-то ушли, оставив после себя лишь пустоту и тяжёлую, холодную ясность. Он остановился на лестнице

Оскар, откашлявшись, нарушил молчание. Его голос был негромким, без привычной насмешки.

— Рэй... куда она?

Рэй поднял на него взгляд. Его зелёные глаза были пустыми.

— Не знаю, — тихо ответил он.

Эти два слова прозвучали громче любого крика. В них не было злости, не было оправданий. Было лишь горькое, оголённое признание. Признание того, что он потерял её. Не из-за приказа отцов, не из-за долга, а из-за собственной слабости, из-за того, что не сумел найти слова, не сумел стать той стеной, за которую хотела бы удержаться. Он развернулся и так же медленно пошёл обратно наверх, оставив родителей в тишине, полной недосказанности и тяжёлого предчувствия. Битва была проиграна. И проиграл её он, Рэй Багровый, будущий Альфа, который только что позволил своей Луне уйти в ночь, не зная, вернётся ли она когда-нибудь.

Стук захлопнувшейся входной двери отозвался в доме оглушительным финальным аккордом. И в этой тишине Артур Теневой резко, словно его ударили током, поднялся с дивана. Его лицо, секунду назад бывшее каменной маской, исказилось смесью ярости, тревоги и отцовского страха.

Он не смотрел на остальных. Его пальцы с невероятной скоростью пролистали контакты на телефоне и нажали на вызов. Трубку взяли почти мгновенно.

— Дима, — голос Артура был низким, сдавленным, но каждое слово било, как молот. — Дочь. Уехала. В закат, как в самых дешёвых фильмах. Взбеленилась против свадьбы.

Он сделал паузу, его взгляд метнулся к окну, за которым скрылись огни увозящего её такси.

— Отыщи её. Сейчас же. — В этих двух словах был не приказ Альфы, а отчаянная просьба отца.

Оскар, до этого момента молча наблюдавший за разворачивающейся драмой, медленно покачал головой. На его лице не было ни злости, ни осуждения. Скорее, нечто похожее на уважительное понимание и даже горькую усмешку.

— М-да, — протянул он, глядя на Артура, который всё ещё сжимал телефон в белой от напряжения руке. — Твоя дочь... Вся в тебя. До кончиков когтей.

В его словах не было упрёка. Была констатация факта, от которого в воздухе повисла тяжёлая, неловкая тишина. Все в той комнате понимали, что он имел в виду. Та же несгибаемая воля, то же упрямство, та же готовность сжечь все мосты ради своей свободы, что когда-то отличали и самого Артура Теневого. Лиля не просто сбежала. Она бросила вызов, громкий и яростный, как и подобало истинной дочери своего отца.

Глава 24. Разрывая связь

Такси неслось по тёмной загородной трассе, оставляя позади огни поместья, ставшего на одну ночь золотой клеткой. Я сидела, сжавшись у окна, и смотрела на мелькающие в темноте деревья. Сначала внутри всё дрожало от ярости, от его слов, от его капитуляции, от их взглядов, но постепенно дрожь сменилась ледяной, тошнотворной пустотой. Что я делаю? Куда я еду?

Телефон в руке был единственной нитью, связывающей меня с реальностью. Я смахнула предательскую слезу и с дрожащими пальцами набрала номер Даны.

Она ответила почти сразу, её голос был густым от сна.

— Лиль? Что случилось? Ты в порядке?

Услышав её голос, что-то внутри дрогнуло. Я сглотнула комок в горле, пытаясь говорить ровно, но получился лишь сдавленный шёпот.

— Дан... Я... я уехала.

— Уехала? Куда? — в её голосе мгновенно пропала всякая сонливость, послышались шаги

— Не знаю. Просто... уехала. От них. От всех. — Я закрыла глаза, чувствуя, как по щеке скатывается горячая капля. — Он... Рэй... он сдался. Сказал, что игры кончились. А отец... отец на меня рычал.

Я выдохнула, и слова полились сами, сбивчивые и горькие.

— Они всё решили за нас, Дан! Свадьба через месяц! И он... он даже не попытался бороться! Просто принял это, как приказ!

С другой стороны повисло короткое, шокированное молчание.

— Боже, Лиля... — прошептала Дана. — Такси... Оно сейчас куда едет? В город?

— Да, — кивнула я, хотя она не видела. — В академгородок, наверное. В общежитие.

— Хорошо, — её голос стал твёрдым, собранным. — Поезжай ко мне. Сейчас же. Макар тут, но ему всё равно. Или... чёрт, нет. В общежитии тебя первым делом будут искать. Стой, где ты сейчас? Останови машину где-нибудь в городе, в людном месте. В круглосуточном кафе. Я вылетаю. Встретимся и решим, что делать дальше.

Её решительность была тем якорем, за который я могла ухватиться. Пока все остальные — Рэй, отец — либо ломали меня, либо отступали, Дана просто была рядом.

— Хорошо, — выдохнула я, чувствуя, как паника отступает на шаг, уступая место онемению. — Хорошо. Я напишу тебе адрес.

Я положила трубку и, дрожащей рукой, начала искать в сети ближайшее открытое кафе с мотелем. За окном мелькали одинокие огни, и я понимала, что мой побег — это не начало свободы. Я остановила такси у кафе-мотеля «Ковчег». Уродливое бетонное здание на самом выезде из города, за которым уже начиналась тёмная трасса, ведущая к Академии. Ирония была горькой — я сбежала от одной тюрьмы, чтобы упереться в другую.

Вышла на пустынную парковку и тут же мой телефон завибрировал в кармане. Снова. И снова. Я вынула его. На экране горело имя: «Рэй». Сердце ёкнуло, сжавшись от боли.

Рэй... Боже, Рэй, прости... Я эмоциональная дура...

— пронеслось в голове.

Палец сам потянулся к кнопке ответа, жаждущий услышать его голос, его «остановись», его «вернись». Но я с силой засунула телефон обратно в карман. Нет. Не сейчас. Не после той пустоты в его глазах и тех слов о конце игр. Я не могла. Было слишком больно. Я вошла в пустое, залитое неоновым светом кафе, заказала кофе у сонного бариста и уселась у окна, глядя на свою бледную отражение в тёмном стекле. Телефон в кармане снова загудел, настойчиво и требовательно. Я вынула его, посмотрела на мигающий экран и... выключила. Полная тишина. Одинокая фигура в «Ковчеге», пьющая кофе и пытающаяся не думать о том, что она только что оттолкнула единственного человека, который, несмотря ни на что, был её частью.

Я отправила Дане координаты «Ковчега» и получила почти мгновенный ответ:

Лиль, я села в самолет, но буду минимум через 3 часа. Держись.

3 часа. Целая вечность. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Одна, в безликом кафе на краю города, с выключенным телефоном и чемоданом, полным отчаяния.

Я допила свой холодный кофе, подошла к стойке ресепшена, где сонный администратор смотрел в экран телефона.

— Вам что? — буркнул он, не глядя на меня.

— Номер. На ночь, — мой голос прозвучал хрипло.

Он наконец поднял на меня взгляд, скользнул по моему лицу, по чемодану и что-то понял. Или ему показалось, что понял.

— Документы, — протянул он руку.

Я молча достала паспорт и протянула ему. Он пробил что-то в компьютере, бросил ключ-брелок с номерком на стойку.

— Третий этаж, номер 312. Завтрак не входит.

Я взяла ключ. Пластик был холодным. Повернулась и потащила чемодан к лифту, чувствуя себя не беглянкой, а призраком, застрявшим в безвременье между прошлой жизнью и неизвестным будущим. Дверь номера 312 захлопнулась за мной, и я осталась одна в убогой комнате с запахом дезинфекции и старых сигарет. 3 часа до спасения и целая вечность, чтобы подумать о том, что я натворила.

Оказавшись в убогой комнате мотеля, я первым делом с силой натянула на шею тот самый серебряный оберег — тонкую, холодную цепочку с каплей лунного камня. Он не рвал связь, но притуплял её, делая зов метки тихим, далёким эхом, словно из-под толстого слоя льда. А потом я сделала то, что все волки презирали и считали величайшим унижением. Из потайного кармашка в чемодане я достала маленький, тусклый глиняный горшочек. В нём была мазь — густая, почти чёрная, пахнущая полынью и пеплом. Ее я сделала сама по рецепту из старой книги... Мазь, блокирующую запах и на время обрубающий связь. Словно душу вырывают из груди..

С дрожащими пальцами я нанесла её на свою метку. Кожа на шее горела, будто от прикосновения крапивы, а потом онемела. Исчезла не только боль. Исчезло... всё. То тёплое, живое ощущение связи, что всегда тихо пульсировало на задворках сознания, превратилось в ничего. В пустоту.

Это был конец. По-волчьи. На 4-5 часов я стала призраком. Ни Рэй, ни моя семья, ни один следопыт в мире теперь не смогли бы учуять меня. Я отрезала себя от стаи. Добровольно. И в этой тишине, наступившей внутри, было не освобождение, а леденящая душу, абсолютная пустота. Этого времени хватит, чтобы скрыться, перезарядиться и я могла представить, что почувствует Рэй.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я представила, как он замирает посреди комнаты, в доме у озера. Как это тёплое, постоянное ощущение моего присутствия в самой его крови — вдруг обрывается. Рвётся. Не постепенно, а резко, болезненно, будто вырвали кусок души. Как он вздрогнет от внезапной, леденящей пустоты внутри. Как его сердце забьётся в панике, а инстинкты закричат о потере, о смерти, о том, что его Луна погасла. Он почувствует не просто расстояние. Он почувствует небытие и это будет больнее любого укуса, любого нашего скандала.

Слёзы текли по моим щекам, солёные и горькие. Я свернулась калачиком на жёстком матрасе, сжимая оберег так, что он впивался в ладонь.

— Рэй... прости... — прошептала я в тишину номера. — Прости...

Но я говорила это не ему. Я говорила это себе. Потому что, причиняя ему эту боль, я разрывала и саму себя. И пустота, которую я создала, была ничуть не лучше той, что оставили после себя его слова. Мы оба сейчас были ранены. И оба — совершенно одни. Я повалилась на жёсткую кровать, которая пахла чужими телами и тоской. И всё. Стены, которые я так выстраивала из гнева и обиды, рухнули разом.

Меня разрывало.

От рыка отца, от которого защемило самое сердце. От пустоты в глазах Рэя, в которой утонули все наши «навсегда». От осознания, что своим побегом я причинила ему боль, сравнимую с физической ампутацией. От страха перед неизвестностью. От давящего чувства вины.

Всё это вырвалось наружу беззвучными, горькими рыданиями, которые сотрясали всё моё тело. Я плакала, вцепившись в дешёвое одеяло, плакала так, словно пыталась выплакать всю эту ночь, всю эту боль, всю эту невыносимую тяжесть выбора, который не оставлял ни одного правильного пути.

Я плакала о Рэе, которого, казалось, только что потеряла по-настоящему. О себе, сломленной и испуганной. О нашей любви, которая оказалась слишком хрупкой перед лицом долга и воли наших семей. Слёзы текли ручьями, оставляя солёные следы на безликой наволочке. Я не пыталась их остановить. В этом убогом номере мотеля, в полной тишине и одиночестве, это был единственный способ хоть как-то существовать. Просто лежать и плакать, пока горе не истощит себя само.

Глава 25. Я ее потерял

Я стоял в нашей спальне, смотря в ту же тьму за окном, в которую она сбежала. Внутри всё кипело. Ярость. На себя. На отцов. На неё, за её безрассудство. Эта ярость была единственным, что не давало мне рухнуть. Она была топливом, каменной стеной, за которой я прятал всё остальное — стыд, страх, эту чёртову щемящую боль.

И вдруг...

Это случилось не постепенно. Это был обрыв. Резкий, оглушительный, как удар об землю после падения с высоты.

Одно мгновение — я чувствовал её. Всегда. Тихий, тёплый фон в крови, пульсация на краю сознания, её запах, вплетённый в моё собственное естество. Это было, как собственное сердцебиение — ты не замечаешь его, пока оно есть.

А в следующее мгновение — НИЧЕГО.

Абсолютная, всепоглощающая тишина. Не физическая, а та, что возникает внутри, когда отказывает душа. Я ахнул, схватившись за грудь. Воздух вырвался из лёгких, как будто мне воткнули нож под рёбра. Не больно. Хуже. Пусто.

«Лиля...»

Это не было мыслью. Это был вопль всего моего существа, который застрял в горле. Я зажмурился, пытаясь нащупать её, дотянуться до этой связи, что была моей правой рукой, частью моего мозга.

Ничего. Чёрная дыра. Мёртвая зона.

Она... исчезла. Не просто уехала. Её стёрли.

Инстинкт взвыл. Древний, первобытный ужас, знакомый каждому волку, потерявшему свою пару. СМЕРТЬ. Она должна быть мертва. Только смерть рвёт связь так, без предупреждения, так... окончательно. С рыком, полным животного отчаяния, я швырнул в стену тяжёлый подсвечник. Гипс посыпался, но грохот не заглушил оглушительной тишины внутри.

«Нет. Нет, нет, НЕТ!»

Это не могла быть смерть. Я бы... я бы почувствовал агонию. Пустота от смерти она другая. Это... это было похоже на блокаду. На магию. И тут до меня дошло... Мазь. Презренная, трусливая мазь, отсекающая связь. Она не умерла. Она сама... сама отрезала себя от меня. Добровольно. Сознательно. Новая волна ярости захлестнула меня. Она посмела. Посмела воткнуть мне нож в самое сердце и провернуть его. Эта мысль жгла хуже, чем сама пустота.

Я с силой ударил кулаком о подоконник и кость неприятно хрустнула. Боль была долгожданным облегчением. Чем-то реальным в этом внезапно осиротевшем мире. Она где-то там. Одна. Напуганная. И отчаянная настолько, что пошла на такое. И я... я был здесь. Потому что не нашёл слов. Потому что был слепым, самоуверенным дураком, думавшим, что наша связь — это нечто само собой разумеющееся. Пустота внутри завывала и я прислонился лбом к холодному стеклу, пытаясь заглушить этот вой. Она была жива. Это было единственное, что имело значение. Она была жива, и она причинила нам обоим невыносимую боль и теперь мне предстояло найти её не как Альфе, не по зову крови, а как человеку. И заставить её простить меня. А потом... потом я никогда, НИКОГДА не отпущу её снова.

Я спустился вниз, на ходу накидывая куртку. Пустота внутри выла невыносимо, и единственным лекарством было действие. Яростное, немедленное. Я сделал то, чего никогда не делал и думал, что не сделаю ни при каких обстоятельствах. Я достал телефон и пролистал контакты до номера, который сохранил на всякий случай, когда только узнал, кем она является и какую опасность представляет её кровь. Номер Марка.

Он ответил на втором гудке, его голос был настороженным, полным привычной дерзости.

— Багровый? Че надо?

— Она сбежала, — выпалил я, не тратя время на предисловия. Голос хрипел от сдерживаемых эмоций. — И отрезала связь. Оберег и мазь.

С той стороны повисла секундная тишина, и весь его настрой мгновенно сменился.

— Что?.. — его голос стал низким, опасным.

— Она уехала на такси. Я... — я сглотнул комок в горле, — ...я не могу её почувствовать.

— Жди, — последовала незамедлительная команда. Послышались звуки — Я свяжусь со своими. И с Димой, он уже в курсе. Мы её найдём. Быстрее, чем ты успеешь где-то ещё облажаться.

Он бросил трубку. Марк был её братом. Он бы нашёл её, даже если бы пришлось перерыть всю страну.

Я стоял на крыльце, впиваясь взглядом в подъездную дорогу. Каждая секунда ожидания прожигала меня изнутри. Эта чёртова пустота сводила с ума. И вот, вдали, послышался рёв мотора. Из темноты вынырнул огромный внедорожник, несущийся на такой скорости, что гравий под колёсами взлетал веером. Он резко затормозил прямо перед крыльцом, чуть не врезавшись в мою машину.

Дверь распахнулась, и из неё выпрыгнул Марк. Он был без куртки, в одном растянутом свитере, волосы всклокочены. Его глаза метались, сканируя территорию, а потом прицельно впились в меня. В них не было прежней насмешки или открытой ненависти. Был холодный, сфокусированный расчёт.

Мы стояли друг напротив друга, как два сторожевых пса с разных территорий, вынужденные временно объединиться против общей угрозы.

— Рассказывай всё, что знаешь, — бросил он, опускаясь на одно колено и проводя пальцами по земле, пытаясь уловить невидимый след. — С какой стороны уехала? Во что была одета? На чём?

Его вопросы были чёткими, быстрыми, деловыми. Никаких упрёков, никаких «я же говорил». Сейчас он был не её взбешённым братом, а охотником. И я, будущий муж его сестры, которого он если и не принял, то смирился, был его временным напарником по этой охоте.

— На такси, в сторону города, — выдавил я, сжимая кулаки. — Куда дальше — не знаю. Водителя уже и след простыл.

Марк резко выпрямился, его глаза сузились.

— Дане звонил? Её подруге — выдохнул он, и в его взгляде мелькнула искра надежды. — Они, как сиамские близнецы. Если Лиля кому и позвонит, то только ей.

— Нет, — глухо ответил я.

Марк тут же достал свой телефон, его пальцы быстро задвигались по экрану.

—Это первое, что надо было сделать, Багровый. Я позвоню. Только... — он на секунду замер, глядя на меня, — ...только не вмешивайся. Девчачья болтовня, они свои коды имеют. Если Лиля ей что-то сказала, Дана будет юлить.

Марк отошёл на пару шагов в сторону, прижав телефон к уху. Я видел, как он напряжённо слушал, его спина была прямой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Дана, это Марк, — его голос был собранным. — С Лилей беда. Она сбежала. Ты что-нибудь знаешь?

Пауза затянулась. Лицо Марка стало каменным. Пальцы его свободной руки сжались в белый от напряжения кулак.

— Понятно, — его голос стал низким и опасным. — Значит, так. Передай ей, что если с ней что-то случится, я с тебя шкуру спущу. Понимаешь?

Он резко бросил трубку, не дожидаясь ответа, и тут же набрал другой номер

— Макар, — выдохнул он, едва тот ответил. — Твоя самка только что послала меня куда подальше. Лиля сбежала, она одна, и Дана знает, где она, но молчит. Угомони свою волчицу, пока я сам не приехал и не устроил дебош. Мне нужна информация, а не её глупая верность подруге. — Он бросил трубку, даже не попрощавшись, и повернулся ко мне. — Время на исходе. Садимся и едем. Она где-то в городе. Будем искать по старинке.

Я рухнул на пассажирское сиденье его внедорожника. Пустота внутри была не просто отсутствием чего-то. Она была живой, раскалённой, выжигающей всё на своём пути. Как будто по моей душе прошлись калёным железом, оставив только обугленные края. Марк грубо втиснулся за руль, резко завёл мотор и рванул с места. Он бросил на меня быстрый оценивающий взгляд, и на его губах появилась кривая, ехидная усмешка.

— Не по зубам тебе моя сестра, смотрю, — проворчал он, выруливая на тёмную трассу.

Во мне всё взорвалось бы в ответ на любую другую колкость, но сейчас на это просто не было сил. Я просто закрыл глаза, прислонившись головой к холодному стеклу.

— Ладно, не ворчи, — неожиданно добавил он, и ехидство в его голосе сменилось на что-то другое — почти что понимание. — Я знаю... Слышал, что это безумно больно. Когда связь рвётся вот так... насильно.

Я пытался. Боги, как я пытался. Заткнуть эту выжженную дыру в душе чем-то другим. Злобой. На неё — за её безрассудство. На отцов — за их давление. На себя — за свою слабость. Но злоба была как вода в решете — утекала, не задерживаясь, оставляя лишь холодную, бездонную пустоту.

— Мне... — мой голос прозвучал хрипло, я говорил скорее сам с собой, глядя в темноту за окном, — ...нужны силы. Чтобы найти её.

Марк молча кивнул, не сводя глаз с дороги. Его пальцы крепче сжали руль.

— Силы возьмёшь из неё же, — бросил он отрывисто. — Когда найдём. А пока... держись за злость. Даже если она не держит. Лучше это, чем сдаться и оставить её одну в этой ночи.

Он был прав. Эта пустота была хуже любой боли. И единственным лекарством от неё была она. Только найдя её, я мог снова стать целым.

Марк резко свернул на обочину у выезда из города, где огни уже редели, уступая место тёмным полям. Он снова схватил телефон, его лицо в призрачном свете экрана было напряжённой маской.

— Ну что, твоя самка что-то сказала? — выдохнул он в трубку, опуская все приветствия.

Я замер, впиваясь в него взглядом, пытаясь уловить малейшую перемену в его интонации. Эта пустота внутри сжалась в тугой, болезненный комок ожидания.

Марк слушал, и его плечи медленно опустились. Не от разочарования, а от сброшенного напряжения.

— Мотель. «Северный». Номер 112. — Он бросил на меня быстрый взгляд, и в его глазах читалось то же облегчение, что и во мне. — Понял. Спасибо, брат.

Он бросил телефон на центральную консоль и резко переключил передачу.

— Держись, Багровый. Через десять минут ты свою Луну вернёшь и я с ней поговорю, как брат.

Внедорожник с визгом шин развернулся и рванул к уродливому двухэтажному зданию с вывеской «Мотель Северный». Я вылетел из машины, едва она остановилась, и ворвался в тускло освещённый холл. За стойкой дремал тот же сонный администратор.

— Номер 112! — мои слова прозвучали как выстрел.

Он вздрогнул, беспомощно тыча пальцем в связку ключей. Я выхватил её, не слушая его бормотание, и помчался по лестнице, не в силах ждать лифт. Сердце колотилось, заглушая вой пустоты — сейчас, сейчас она будет там!

Я вломился в номер 112. Дверь с грохотом ударилась о стену.

Комната была пуста. Заправленная кровать, стерильная чистота, запах хлорки. Ничего. Ни единого намёка на неё. Пустота внутри, на секунду отступившая, обрушилась на меня с новой, сокрушительной силой. Головокружительная, тошная.

— Дана... соврала, — прошипел я, обращаясь к Марку, который встал в дверном проёме.

Его лицо исказилось от ярости. Он достал телефон, его пальцы дрожали.

— Макар... Твоя волчица нас обвела вокруг пальца. Если с Лилей что-то случится из-за этой лжи... — он не договорил, просто бросил трубку.

Глава 26. Давай поговорим.

В номере мотеля было тихо и пусто. Слишком пусто. Я сидела на краю кровати, сжимая в руке телефон, как единственную нить к реальности. Оберег на шее давил, а мазь создавала вокруг меня странную, безжизненную ауру, от которой самой становилось не по себе.

Я включила телефон и он тут же завибрировал. Не звонок, а смс. Я чуть не выронила его, с трепетом глядя на экран.

Дана: Лечу. Держись, родная. Никуда не уходи. Сказала твоим, что ты в "Северном".

Я перечитала сообщение несколько раз, и по щекам сами потекли слёзы облегчения. Она летела. Она была на пути. И её хитрость с "Северным"...Горькая улыбка тронула мои губы. Дана купила нам время. Два часа. Всего два часа и мы с Даной что нибудь придумаем. Я посмотрела на свой чемодан, на дверь, за которой был враждебный мир. Силы, чтобы просто ждать, почти не оставалось. Пустота, оставленная разорванной связью, сосала изнутри, напоминая о том, что я натворила. О боли, которую причинила Рэю, но теперь у меня был ориентир. Два часа. Я встала, подошла к окну и уставилась в ночь, в сторону аэропорта. Я будет ждать. Потому что подруга летела через полстраны, чтобы быть рядом. И это стоило того, чтобы просто дождаться рассвета. Я взяла телефон дрожащей рукой. Он трепетал от лавины уведомлений. Сорок пропущенных от Рэя. Столько же от Марка. И ещё десяток от отца. Глухая, отчаянная артиллерия их беспокойства.

«Мда, — горько усмехнулась я про себя, — хотела поставить на колени два клана. Вот тебе и получай...»

Пальцы сами потянулись к смс от Рэя. Самое последнее. Я открыла его.

Лиль... я тебя люблю. Я знаю, тебе больно. Мне... тоже. Очень. Смой мазь. Давай поговорим.

Просто. Без угроз, без требований. Только признание и просьба. От этих слов что-то ёкнуло внутри, в самой глубине той пустоты, что я создала. Слёзы снова выступили на глазах. Я посмотрела на свой чемодан, на дверь номера и на часы, отмерявшие два часа моего одиночества. А потом — на экран телефона. Всего одно смс. И он готов был говорить. Возможно, я сорвала все планы. Возможно, наша война только что начиналась заново, но в этой войне он не объявлял мне бойкот. Он просил о перемирии.

Мои пальцы замерли над клавиатурой. Слёзы капали на экран, размывая его имя. Я снова прочла его сообщение.

«Смой мазь. Давай поговорим.»

Каждая клетка моего тела кричала «да». Кричала о том, чтобы сбежать в ванную, смыть эту липкую грязь и снова почувствовать его — далёкий, но живой, тёплый след в душе. Чтобы услышать его голос, но я представила его лицо. Лицо человека, который сдался. Который сказал «игры кончились» и холодная ярость, та самая, что заставила меня сбежать, снова поднялась внутри, смешиваясь с болью.

Я вытерла слёзы тыльной стороной ладони и начала печатать, мои пальцы ударяли по стеклу с резкой, отрывистой силой.

Рэй, я тебя тоже. Но нет. Я не смою мазь. Прости.

Я послала сообщение и снова выключила телефон, отрезая себя от него. Это была пытка, но это была моя пытка. Мой выбор. Пусть он почувствует эту пустоту. Пусть поймёт, каково это — когда тот, кто является частью тебя, добровольно уходит в небытие. Возможно, только так он поймёт, что наши «игры» — это не детская забава. Это наша жизнь. И я не намерена позволять ею распоряжаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27. Я нашел ее

Мы стояли у внедорожника на пустынной парковке перед «Северным». Ночь была холодной, но внутри меня горел ад. Пустота, которую оставила Лиля, больше не была просто болью. Она была чёрной дырой, поглощающей всё, кроме одного — ярости.

Рядом Марк бил кулаком по крыше своего автомобиля, отчего металл гудел.

— Этот Макар! Ни на что не годен! Свою волчицу приструнить не может! — он рычал, его голос рвал тишину. — С этой вашей свободой! Она сейчас одна, а её подруга летит через полстраны, как будто это какая-то игра!

Я не отвечал. Я слушал его, но слова доносились как сквозь толщу воды. Всё, что было во мне — боль, отчаяние, страх — сплавлялось в единую, раскалённую добела массу. Чистый гнев. Гнев на неё, за её безрассудство. На Дану, за её вмешательство. На отцов. На себя. Этот гнев был единственным, что не давало мне рухнуть на землю и сдаться.

Марк что то посмотрел в телефоне, по его виду было понятно - анализирует и резко обернулся ко мне, его глаза блестели в темноте.

— Всё. Хватит тут стоять. — Он отшвырнул окурок. — Едем в аэропорт. Ловить эту стерву-подругу. Она ключ. Она знает, где Лиля.

Он был прав. Дана была теперь единственной нитью. Мы ввалились в салон внедорожника. Дверь захлопнулась с оглушительным ударом, окончательно отрезав нас от того проклятого мотеля. Мотор взревал и Марк рванул с места, шины взвыли по асфальту. Моя кровь кипела. Она не просто пульсировала — она бурлила, требовала действия, мести, чего угодно, лишь бы заткнуть этот вой пустоты. Низкий, хриплый рык сам вырвался из моей груди, эхом отозвавшись в тесном салоне.

Марк бросил на меня быстрый взгляд, и на его губах появилась кривая, почти что одобрительная ухмылка.

— Хех, держись, Рэй, — проворчал он, лихо обгоняя фуру. — Конечно, во всей этой погоне я бы раньше был за Теневых. Семья же. Но тебя, чёрт возьми, жалко даже. — Он покачал головой, резко поворачивая руль. — Нагнула тебя моя сестра. По полной.

В его словах не было злорадства. Было странное понимание. Почти уважение к мастерству, с которым Лиля вывернула мою душу наизнанку. Мы ворвались в аэропорт, привлекая взгляды своим диким видом и энергией, которая, казалось, искрила вокруг нас. Терминал был заполнен сонными пассажирами, и мы, два взвинченных волка, резко выделялись на этом фоне.

— Рейс Екатеринбург–Москва, — сквозь зубы процедил Марк, уставившись на табло вылета. — Прибытие... через 30 минут.

Мы заняли позицию у выхода из зоны прилёта, откуда было видно всех выходящих пассажиров. Марк стоял, напряжённый как пружина. Его взгляд сканировал толпу с холодной, хищной точностью. Я чувствовал, как моя собственная ярость кипит, грозя вырваться наружу. Каждая секунда ожидания прожигала меня.

И вот, наконец, над нами прозвучало объявление о прибытии рейса. Двери открылись, и пассажиры начали выходить — уставшие, сонные, с чемоданами.

— Готовься, — тихо рыкнул Марк, его пальцы сжались. — Сейчас она должна выйти.

Толпа из зоны прилёта хлынула в зал ожидания — уставшие люди в пальто, семьи с детьми, бизнесмены с телефонами у уха. Мы стояли как два сканера, пропуская через себя каждый образ, каждый запах. И тогда я уловил его. Слабый, но знакомый запах Даны.

— Вон, — я бросил короткое рычание Марку и рванул вперёд, рассекая толпу.

Она шла одна, с небольшим рюкзаком за плечом, её лицо было бледным и сосредоточенным. Она ещё не видела нас. Марк оказался рядом со мной и мы бесшумно сомкнули клещи, отрезав ей путь к отступлению. Она подняла голову и замерла, её глаза расширились от шока, а затем сузились от гнева.

— Ну что, мальчики, — её голос дрожал, но не от страха, а от ярости, — встреча комитета по этикету?

— Где Лиля? — мои слова прозвучали низко и опасно.

— А тебе какое дело, Багровый? — она выпрямилась, бросая вызов. — Ты же всё решил. Игры кончились, помнишь?

Марк шагнул вперёд

— Дана, хватит. Говори, где сестра. Это не шутки.

— Отстаньте от меня! — она попыталась прорваться между нами, но я перехватил её руку. Её пальцы были ледяными.

— Ты думаешь, ты ей помогаешь? — я пригнулся к её уху, и мой шёпот был полон злости. — Она одна, напугана и отрезала себя от всех. Следующая ночь, и её могут найти кто то другие. Ты хочешь этого?

По её лицу пробежала тень сомнения, губы дрогнули. Вся её бравада начала трещать по швам.

— Ладно! — выдохнула она, отводя взгляд. — Ладно... «Ковчег». Кафе «Ковчег» на выезде из города. Вот где она. Я... я соврала про «Северный», чтобы вы потеряли время.

Марк издал короткий, яростный звук, но я уже развернулся, снова схватив Дану за руку, на этот раз не как угрозу, а чтобы тащить её за собой.

— Идём, — бросил я через плечо Марку. — Теперь у нас есть проводник.

Мы почти бегом потащили её обратно к выходу, к внедорожнику. Дана не сопротивлялась, её лицо было бледным. Правда была вырвана, и теперь она понимала — игра закончилась. Оставалась только гонка со временем, чтобы добраться до Лили раньше, чем с ней случится что-то непоправимое. Мы ввалились в салон внедорожника. Я грубо усадил Дану на заднее сиденье, а сам рухнул на пассажирское. Марк с ревом рванул с места, выезжая с парковки.

В салоне стояла оглушительная тишина, которую тут же разорвал вибрирующий телефон Даны. Она вздрогнула, глядя на экран. На нём горело имя «Макар».

Она сглотнула и, дрожащей рукой, поднесла трубку к уху.

— Да? — её голос прозвучал тише шёпота.

Голос Макара в трубке был не громким, а низким, обволакивающим и смертельно опасным. Не крик, а шепот стали, который был слышен лучше любого рёва.

— Милая моя, — его тон был сладким, как яд, — когда я до тебя доберусь, я привяжу тебя к нашей кровати и буду трахать до тех пор, пока ты не уяснишь раз и навсегда, кто твой Альфа и чьи ласковые просьбы выполняются беспрекословно. Поняла?

Дана замерла, её лицо залилось краской, а глаза расширились. Она молча кивнула, словно он мог её видеть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошая девочка, — прозвучало в трубке, и связь прервалась.

Дана опустила телефон на колени, её дыхание было сбивчивым. В салоне воцарилась гнетущая тишина.

Марк, не сводя глаз с дороги, тихо усмехнулся. В его смешке не было веселья — лишь горькое, усталое понимание.

— М-да, — протянул он, резко перестраиваясь. — Я ж говорил... От вас, истинных, одни проблемы. — Он бросил взгляд в зеркало заднего вида на бледное лицо Даны. — Слааава богам, в академии моей пары нет.

Его слова повисли в воздухе, горькие и правдивые. Он был свободен от этой древней, всепоглощающей связи, которая сейчас разрывала на части его сестру, его лучшего друга и эту дрожащую волчицу на заднем сиденье. Его война была проще — защищать семью. А наша... наша была про слияние душ, про боль, которую никто из нас не мог контролировать.

Внедорожник с визгом шин резко остановился на пустынной парковке перед кафе-мотелем «Ковчег». Огни вывески отражались в лужах, оставшихся после недавнего дождя.

Я обернулся к Марку и Дане.

— Останьтесь здесь. Я сам.

Марк хотел было возразить, его брови поползли вниз, но он поймал мой взгляд. В нём не было просьбы. Было решение. Окончательное и бесповоротное. Он сжал губы и кивнул, откидываясь на спинку кресла. Дана просто смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалось облегчение и остатки страха.

Я вышел из машины. Дверца захлопнулась, отсекая меня от них. Ночь была холодной и тихой. Я стоял несколько секунд, глядя на тусклый свет в окнах кафе, собираясь с силами. Внутри была она. Моя Луна. Моя боль. Мой гнев. И сейчас нам предстояло выяснить, что из этого перевесит. Я вошёл в холл мотеля. За стойкой спал администратор. Я не стал его будить. Мне не нужны были ключи. Я уловил её запах — слабый, искажённый мазью, но всё ещё её. Он вёл наверх.

Я поднялся по лестнице. Каждый шаг отдавался гулким эхом в тишине. Я шёл по коридору, следуя за этим едва уловимым шлейфом, пока не остановился перед дверью с номером 312.

Я повернул ручку. Дверь была не заперта.

Она сидела на краю кровати, спиной ко мне. На полу стоял её открытый чемодан. Воздух был густым от запаха мази и слёз. Она вздрогнула, услышав скрип двери, и резко обернулась. Увидев меня, она отпрянула, прижавшись к изголовью кровати. Её глаза, полные слёз, расширились от страха. От меня пахло дорогой сюда, гневом, обидой и дикой, неукротимой яростью. Я был не тем, кто пришёл мириться.

— Рэй... — её голос сорвался на испуганный шёпот. Она видела всё — напряжение в моих плечах, сжатые кулаки, тот ад, что бушевал у меня в глазах.

Я сделал шаг вперёд, и дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной.

— Ты отрезала себя от меня, — прорычал я, и слова вырывались, как обломки. — Ты знаешь, на что это похоже?

Она прижалась к стене, пытаясь стать меньше.

— Уйди... пожалуйста...

— НЕТ! — мой рык заставил её вздрогнуть.

— Ты сам... ты сам сказал... — она пыталась говорить, но слова путались.

— Я сказал ГЛУПОСТЬ! — я ударил кулаком по стене рядом с её головой. Штукатурка осыпалась. Она вскрикнула, зажмурившись. — Я был в ярости! На отцов! На себя! Но я не сдался! А ты... ты просто сбежала! Спряталась за эту вонючую мазь!

Я схватил её за подбородок, заставляя посмотреть на меня. Её кожа была ледяной.

— Ты думаешь, я пришёл просить? Я пришёл ЗАБРАТЬ, игра в кошки-мышки закончилась, Лиля. Ты моя. Ты нанесла мне рану, которую никто другой не мог бы нанести. И только ты же её и залечишь.

Слёзы текли по её щекам

— Прости... — выдохнула она

Я притянул её к себе, грубо, жестоко, прижимая так, чтобы она чувствовала каждый мускул, каждую дрожь моего тела.

— Никогда больше, — прошипел я ей в волосы. — Никогда больше не делай так. Поняла?

Она кивнула, уткнувшись лицом в мою шею и её тело обмякло в моих объятиях. Гнев ещё кипел во мне, но теперь он смешивался с всепоглощающим облегчением. Я нашёл её. И теперь не отпущу. Никогда. Я повёл её в тесную, освещённую люминесцентной лампой ванную комнату. Она шла покорно, без сопротивления, её плечи всё ещё дрожали.

— Смывай, — я прошипел, указывая на раковину. Мой голос был грубым, но теперь в нём сквозила не только ярость, а отчаянная, животная потребность вернуть то, что она у меня отняла.

Она молча взяла кусок мыла и начала тереть свою шею. Густая, чёрная мазь медленно растворялась, смываясь водой. С каждым движением её руки воздух в маленьком помещении менялся. Сначала проступил резкий запах мыла, а затем... затем я начал чувствовать его. Сначала слабо, как эхо, а потом всё явственнее. Её запах. Тот самый, уникальный, сладковато-терпкий аромат, смешанный со слезами и страхом, но уже без этой удушающей блокады.

Я закрыл глаза, вдыхая его, и почувствовал, как что-то щёлкнуло внутри. Острая, режущая пустота, которая терзала меня все эти часы, начала затягиваться. Это было болезненно, как срастание сломанной кости, но это была жизнь. Это было возвращение. Я открыл глаза и встретился с её взглядом в зеркале. Она смотрела на меня, на свою красную от трения кожу, и в её глазах было странное смятение — стыд, облегчение и остатки страха.

— Вот так, — я выдохнул, и мои пальцы сами потянулись к её шее, чтобы проверить, стёрла ли она всё до конца. Коснувшись влажной, чистой кожи, я почувствовал, как по моей руке пробежала волна жара. Связь не просто восстановилась. Она вспыхнула с новой, огненной силой, как будто готовая компенсировать все потерянные минуты.

Я прижал её к себе так сильно, что кости затрещали. Её чистая кожа пахла теперь только ей, мокрыми волосами и... мной. Моим гневом, моей болью, моим обладанием.

— Я же сказал, что найду, — мой шёпот был горячим и влажным у неё в ухе. — А когда найду... буду трахать до исступления. Пока ты не забудешь свой запах. Пока мой не впитается в твои кости.

Она вздрогнула. Её пальцы впились в мою спину.

— Этот месяц... — я продолжил, и каждое слово было обещанием и приговором. — Перед свадьбой... я буду методично. Каждый день. По несколько раз. Напоминать тебе, кто твой Альфа, дорогая Лиля.

Она вырвалась из моих объятий и отшатнулась, её глаза снова вспыхнули знакомым огнём. Она вздёрнула подбородок и на её лице появилось дерзкое, вызывающее выражение.

— А кто тебе сказал, что я тебе дам? — её голос звенел сталью. — Ты так говоришь, как будто я покорно лягу перед тобой и ноги раздвину! Ты нашёл меня? Отлично! Но это не делает меня твоей вещью, которую можно просто взять!

Она сделала шаг вперёд, тыча пальцем мне в грудь.

— Ты хочешь напоминать мне, кто мой Альфа? — она усмехнулась, и в её улыбке не было ничего покорного. — Тогда напоминай. Но знай, я не буду просто принимать. Я буду бороться. Отвечать. И, может быть, — её взгляд скользнул по мне с ног до головы, — именно я буду тем, кто к концу этого месяца напомнит ТЕБЕ, кто такая Лиля Теневая.

Мой гнев мгновенно сменился диким, неконтролируемым азартом. Вот она. Настоящая Лиля. Не испуганная беглянка, а моя строптивая, непокорная волчица.

— Ох, колючка, — я рассмеялся, и это был звук чистой, неподдельной радости. — Я на это и надеялся. Обещаю, я приму любой твой вызов. И когда ты, наконец, сдашься... это будет твоя победа не меньше, чем моя.

На её губах тоже появилась улыбка — хитрая, опасная и невероятно соблазнительная.

— Посмотрим, Багровый, кто кого.

Внезапно вся бравада исчезла с моего лица. Я взял её руки в свои, и мои пальцы сжались вокруг её запястий не как железные тиски, а с дрожью.

— Но никогда, — мой голос сорвался, став тихим и уязвимым. — Слышишь, никогда не используй эту мазь снова. Просто... пожалуйста.

Я посмотрел ей прямо в глаза, позволяя ей увидеть ту бездну боли и страха, что оставила после себя эта пустота.

— Я не приказываю. Я... прошу. Я не вынесу этого больше. Никогда. Я умер в тот момент..

Она замерла и её вызывающее выражение лица смягчилось. Она видела это — не Альфу, требующего покорности, а человека, которого она заставила почувствовать себя так, будто его душу вырвали из груди.

— Ты... — её голос дрогнул. — Ты действительно так сильно...?

— Да, — я выдохнул, прижимая её ладони к своей груди, чтобы она почувствовала бешеный стук моего сердца. — Это было хуже, чем любая физическая боль. Хуже, чем любая битва. Это было... как небытие. Не делай так со мной снова. Пожалуйста, Лиля.

Она смотрела на наши соединённые руки, потом подняла на меня взгляд. В её глазах не осталось и следа от борьбы за главенство. Было только понимание. Она прошла в комнату, достала баночку с мазью и отдала мне..

— Хорошо, — прошептала она. — Обещаю. Никакой мази.

Она сделала шаг вперёд и прижалась лбом к моей груди.

— И ты... не говори больше, что игры кончились. Даже в гневе.

— Обещаю, — я обнял её, наконец чувствуя, как последние осколки ярости и страха тают, сменяясь всепоглощающим облегчением. — Никаких игр. Только правда. Даже если она будет ранить.

Мы стояли так в тесной ванной комнате, под мерцающей лампой, и впервые за этот долгий вечер между нами не было ни лжи, ни масок, ни боли. Было тихое перемирие и хрупкая надежда на то, что мы сможем пройти через всё это. Вместе.

— Рэй, я не хочу обратно. Туда. В этот дом. Не сейчас.

Я понимающе кивнул. Идея была внезапной, но идеальной.

— Я знаю, — сказал я, проводя рукой по её спине. — Могу предложить... на два дня рвануть ко мне, в Питер. Хочешь?

Она удивлённо подняла брови.

— В Питер?

— Ага. Старики здесь и нам мешать не будут. А через два дня — в академию, на учёбу. Как ни в чём не бывало. — Я позволил себе хитрую ухмылку. — Там у меня своя квартира. Никаких отцов, никаких Альф, никаких свадебных планов. Только ты и я.

Она задумалась и я видел, как в её глазах загорается искорка интереса. Побег не в никуда, а в другое место. С ним.

— Два дня? — переспросила она, и в её голосе снова появился тот самый, знакомый вызов.

— Два дня, — подтвердил я. — Договорились?

Она медленно улыбнулась.

— Договорились. Но только если за твой счёт.

Я притворно обиделся, откинув голову назад.

— Обижаешь! Вообще-то я сын Альфы клана, — заявил я с напускной гордостью, подмигивая ей. — Ты ни в чём не будешь нуждаться, белая принцесса. Самолёт, квартира, еда... Всё за мой счёт.

Я наклонился ближе, мой голос стал тише и игривее.

— Но учти, за каждый свой каприз я буду требовать поцелуй. А за особенно дерзкие — кое-что покруче.

Она фыркнула, но в её глазах плескалось веселье.

— Ужасный торгаш.

Глава 28. Решение

Стоя в той тесной ванной, чувствуя, как наша связь пульсирует в крови — живая, раненная, но неразрывная, — я поняла, что не могу вернуться. Не сейчас. Не в тот дом, где на меня смотрели бы как на сбежавшую невесту, с жалостью или упрёком. Не под тяжестью тех взглядов и ожиданий.

И тогда он предложил. Не вернуться, а бежать дальше. Но на этот раз — вместе.

— Могу предложить... на два дня рвануть ко мне, в Питер. Хочешь?

Его слова повисли в воздухе, странные и заманчивые. Питер. Не убежище в никуда, а его территория. Его город. Его мир, в который он приглашал меня не как пленницу, а как... гостью? Сообщницу?

— Старики здесь, и нам мешать не будут, — продолжил он, и в его глазах я увидела не только решимость, но и намёк на ту самую авантюрную искру, что когда-то привлекла меня в нём. — А через два дня — в академию, на учёбу. Как ни в чём не бывало.

Это было безумием. Безрассудным, импульсивным и именно тем, что мне было нужно. Не борьба, не капитуляция, а глоток воздуха. Пауза. Возможность перевести дух и посмотреть друг на друга без давления расписания свадьбы и взглядов наших семей.

Он увидел моё колебание и ухмыльнулся, его голос стал низким и игривым.

— Там у меня своя квартира. Никаких отцов, никаких Альф, никаких свадебных планов. Только ты и я.

Сердце ёкнуло. «Только ты и я». После всего этого хаоса эти слова звучали как величайшая роскошь.

— Два дня? — переспросила я, и в моём голосе снова зазвучал вызов.

— Два дня, — подтвердил он. — Договорились?

Я посмотрела на него — на этого невыносимого, дикого, раненого волка, который только что вломился в мою жизнь снова, чтобы не отпустить. И кивнула.

— Договорились, — сказала я, и это слово словно развязало ему руки.

Он не стал терять ни секунды. Вытащив телефон, он начал набирать номер, его пальцы летали по экрану с сосредоточенной быстротой.

— Да, — бросил он в трубку, отвернувшись от меня, но я всё равно слышала его низкий, уверенный голос. — Частный рейс. Москва — Питер. Да, прямо сейчас. Нет, экипаж уже должен быть на месте. Через сорок минут на взлётной полосе.

Частный рейс.

Конечно. Сын Оскара Багрового не стал бы толкаться в очереди на обычный рейс. В его голосе не было и тени сомнения или неуверенности. Он отдавал приказы, и мир подстраивался под него. В этом была какая-то дикая, притягательная сила, против которой я так долго боролась.

Пока он говорил, его взгляд скользнул по мне, оценивающе, и он добавил:

— И подготовьте всё необходимое в квартире. Продукты, одежда. Женская, — он на мгновение запнулся, и в его глазах мелькнула искорка чего-то тёплого, — ...все размеры уточню позже.

Он бросил трубку и повернулся ко мне.

— Готово. Сорок минут, и мы в воздухе.

Я смотрела на него, на этого человека, который только что за полчаса организовал то, на что у обычных людей ушли бы дни. Он был стихией. Хаотичной, непредсказуемой, но невероятно эффективной. И сейчас эта стихия была направлена на то, чтобы устроить нам побег.

Мы вышли на парковку, где нас ждал внедорожник Марка. Дана сидела на заднем сиденье, поджав ноги, и смотрела в окно. Когда я открыла дверь, она резко обернулась, и в её глазах читалась смесь обиды, тревоги и облегчения от того, что я в порядке.

— Лиль... — начала она, но я тут же перебила.

— Дан, прости. Прости за весь этот сумбур, за то, что втянула тебя. — Я села рядом и обняла её. Она на мгновение застыла, а потом обняла в ответ, крепко, по-дружески.

— Дура, — прошептала она мне в плечо. — Я же твоя подруга. Конечно, я помогу, даже если придётся врать твоим братьям и моему... — она замолчала, и по её лицу пробежала тень.

— Как он? — тихо спросила я, догадываясь, о ком она. — Макар?

Дана сжала губы.

— В ярости. Но не на тебя. На меня. — Она горько усмехнулась. — Сказал, что как доберётся, посадит меня на цепь. В прямом смысле. — Она посмотрела на меня, и в её глазах читалось странное возбуждение сквозь страх. — Кажется, я сильно перешла ему дорогу.

Марк, сидевший за рулём, фыркнул.

— Тебе повезло, что он вообще разговаривает, а не уже тащит тебя обратно в логово. Ты знаешь, на что он способен. Ты подставила себя под удар и его авторитет тоже.

— Он не тронет её, — уверенно сказал Рэй, садясь на пассажирское сиденье. — Она его пара. Он будет рычать, но не укусит. По-настоящему.

Он посмотрел на меня через плечо.

— Всё? Готова к нашему маленькому путешествию, колючка?

Я кивнула, в последний раз сжимая руку Даны.

— Береги себя. И... спасибо.

— Езжайте уже, — она слабо улыбнулась. — И разберитесь наконец между собой.

Мы вышли из машины. Марк проводил нас оценивающим взглядом.

— Ладно, вези свою проблему, Багровый. Только чтобы к понедельнику в академии она была в строю.

Рэй лишь усмехнулся в ответ, взял мой чемодан и повёл меня к тёмному внедорожнику с тонированными стёклами, который уже ждал нас у обочины. Впереди был частный аэродром, самолёт и два дня неизвестности в Питере.

Рэй, уже открывая дверь нашего внедорожника, на секунду задержался и обернулся к Марку. Его взгляд стал неожиданно серьёзным, без намёка на привычную насмешку.

— Спасибо, — сказал он, и его голос прозвучал тише, весомее. — Серьёзно. Буду у тебя в долгу.

Марк усмехнулся.

— Смотри, чтобы этот долг не пришлось собирать с тебя кулаками, — парировал он, но в его тоне не было угрозы. — И позаботься о ней, Багровый. А то этот долг станет последним, что ты успеешь заиметь.

Рэй коротко кивнул, и в этом кивке было что-то вроде мужской клятвы. Затем он развернулся и мы сели в машину. Дверь захлопнулась и мы тронулись, оставляя Марка и Дану на парковке мотеля. Этот короткий обмен словами между двумя заклятыми, казалось бы, врагами был красноречивее любых длинных речей. Война была окончена. По крайней мере, на этом фронте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29. В Питере

Дверь захлопнулась с глухим, финальным щелчком, отсекая нас от всего мира. Питер. Его город. Его территория.

Я остановилась в прихожей, сбрасывая туфли на мраморный пол и с любопытством огляделась. Квартира была просторной, стильной, с панорамными окнами, за которыми темнела Нева и горели огни ночного города. Все было дорого, современно и… бездушно. Словно дизайнерский показной образец, а не место, где кто-то живет. Здесь не пахло жизнью, домом. Здесь пахло властью, одиночеством и деньгами.

Пока я разглядывала холодный интерьер, Рэй молча снял куртку. Я услышала его шаги — негромкие, хищные, подступающие сзади. Прежде чем я успела обернуться, его руки обхватили меня за талию, а грудь плотно прижалась к моей спине. Он был горячим, как раскаленная кочерга, вся его мощь и напряжение ночи ощущались в каждом мускуле.

Губы коснулись моего уха, и его голос прозвучал низко, густо, с багровой властностью, что сводила с ума.

— Колючка, — прошептал он, и его дыхание обожгло кожу. — Ты на моей земле. В моем логове.

Одну руку он переместил с талии повыше, к животу, прижимая меня еще крепче к себе, заставляя почувствовать каждую линию своего тела. Второй рукой он отодвинул волосы и приник губами к шее, прямо к метке. Не целуя. Просто чувствуя пульсацию под кожей.

— Моя, — выдохнул он, и в этом одном слове был не просто триумф охотника. Была первобытная, животная уверенность, обещание и предупреждение одновременно.

Во мне все встрепенулось. Вместо протеста из груди вырвался лишь сдавленный вздох, потому что он был прав. Я была здесь. Добровольно. Сбежав от всех и всего, чтобы оказаться в его берлоге.

Я откинула голову ему на плечо, позволяя держать себя, чувствуя, как его дикий, дымный запах наполняет легкие, вытесняя остатки страха и гнева.

— Твое логово пахнет стерильностью, Багровый, — пробормотала я, пытаясь сохранить остатки бравады. — Ни тебе шкур на полу, ни костей в углу.

Он тихо рассмеялся, и смех его вибрировал у меня в спине.

— Всему свое время, колючка. Сначала приручу белую волчицу, а потом уже будем обустраивать берлогу по ее вкусу.

Он медленно развернул меня к себе. Его зеленые глаза в полумраке прихожей горели знакомым огнем — голодным, жадным, безраздельно собственническим.

— Теперь поговорим, — сказал он тихо, проводя пальцем по моей щеке. — Без побегов. Без мазей. Только правда.

Прежде чем я успела что-то ответить на его слова, он резко подхватил меня под попой. Я вцепилась в его плечи, а мои ноги сами собой обвили его талию.

— Рэй! — вырвалось у меня, но протест утонул в его властном поцелуе.

Это был не нежный, вопрошающий поцелуй. Его язык ворвался в мой рот требовательно и жадно, словно хотел выпить из меня всю боль, весь страх, все сомнения. Я ответила ему с той же яростью, впиваясь ногтями в его футболку, чувствуя, как под тканью играют стальные мышцы. Сделав несколько шагов, он прижал меня к холодной стене в прихожей, прямо напротив панорамного окна, за которым сиял ночной Питер. Его логово. Его вид.

— Смотри, — прошептал он, отрываясь от моих губ и прижимая лоб к моему. Его дыхание было горячим и прерывистым. — Смотри, какая тебе открывается перспектива, колючка. Весь город у твоих ног. Потому что ты теперь в моей берлоге. И всё, что мое — становится твоим.

Одной рукой он продолжал держать меня, прижатой к стене, а другой его пальцы впились в мое бедро, заставляя плотнее обвить его.

— Но запомни, — его голос стал низким, обещающим. — Пока ты здесь, правила диктую я. Никаких побегов. Никаких полотенец в моем душе, дабы прикрыться. Никакой одежды на моей кровати. Ты поняла?

В его словах была не просто похоть. Была та самая, невыносимая багровая страсть, которая могла и уничтожить, и вознести.

Я вздернула подбородок, встречая его горящий взгляд. Моя строптивость, казалось, только подливала масла в огонь.

— И что ты будешь делать, если я нарушу твои правила? — выдохнула я, чувствуя, как по всему телу разливается предательское тепло.

Его губы растянулись в той самой волчьей ухмылке, от которой перехватывало дыхание.

— Накажу. Самым приятным для нас обоих способом. Буду напоминать тебе, кто твой Альфа, до тех пор, пока ты сама не забудешь свое имя и не станешь выть от наслаждения только мое.

Он снова приник к моей шее, к метке, и я закинула голову назад, издав сдавленный стон. Холод стены за спиной и жар его тела спереди. Власть и подчинение. Ярость и страсть. Здесь, в его логове, на его земле, наша война не закончилась. Она просто перешла на новый, более опасный и интимный уровень.

— Багровый, ты извращенец! — вырвалось у меня, когда его губы обжигающе медленно сползли с шеи на ключицу. — Тебе только секс от меня нужен, что ли?

Он резко остановился, оторвавшись от моей кожи. Его зелёные глаза, за секунду до бывшие мутными от желания, пронзили меня насквозь. В них не было ни ухмылки, ни насмешки. Только оголённая, почти болезненная серьёзность.

— Не только, — его голос прозвучал тихо, но с такой силой, что дрогнуло что-то внутри меня. Он не отпускал меня, не ослаблял хватку, но его взгляд держал меня прочнее любых рук. — Всё. Мне нужна вся ты. Мне нужен твой скверный характер. Твои укусы. Твои истерики. Твои слезы. Мне нужны твои глупые шутки и этот твой искренний смех, который я слышал всего раз, но готов убивать, чтобы услышать снова.

Он говорил и каждое слово было будто вывернуто наружу из самой глубины.

— Мне нужны твои побеги, чтобы я мог тебя находить. Твоё упрямство, чтобы его ломать. Твоя ярость, чтобы её усмирять. Мне нужны твои страхи, чтобы их прогонять. Твои мысли, даже самые дурацкие. Твоя воля. Твоя душа. Твое сердце.

Его пальцы дрогнули на моей щеке.

— Эта связь... она не про тело, колючка. Она про всё. Ты вошла в мою кровь, в мой разум, под кожу. И я не вынесу, если ты снова попытаешься это вырвать. Мне нужна вся ты. Целиком. Навсегда. Секс... — он горько усмехнулся, — ...это просто самый простой способ напомнить тебе об этом. Когда слова не помогают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я застыла, не в силах вымолвить ни слова. Вся моя строптивость, всё возмущение растворились в огне его признания. Это был не Альфа, заявляющий о своих правах. Это был Рэй. Мой Рэй. Эмоциональный, страстный, неистовый. Он не хотел сломать меня. Он хотел... принять. Всю. Со всеми моими шипами и колючками.

— Доигралась, белая волчица, — прошептала я, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. — Попала в сети.

Он стёр слезу большим пальцем и его взгляд смягчился.

— Это не сети, колючка. Это судьба. А с судьбой лучше не спорить. Проще принять и получить от этого удовольствие.

И прежде чем я нашла что ответить, его губы снова нашли мои. На этот раз поцелуй был другим. Не властным захватом, а... обещанием. Обещанием принять всю меня. Такой, какая я есть. Строптивую, эмоциональную, его истинную пару.

— Так что, колючка, пойдем. Будешь принимать свою судьбу. Полностью. Без остатка. Мой член готов, — его голос прозвучал низко и густо, пока он неся меня в спальню.

Комната была такой же минималистичной и бездушной, как и вся квартира, но огромная кровать с темным шелковым бельем казалась сейчас единственным нужным предметом мебели во всей вселенной.

Он опустил меня на прохладную ткань, и его тело оказалось сверху, тяжелое и желанное. Он не спешил, его руки скользили по моим бокам под одеждой. Он снял футболку, резким движением стащил штаны и трусы. Рука назла застежку на ливчике. Я была полностью обнажена. Тело горело. Он быстро скинул с себя одежду и навалился на меня.

— Вся, — повторил он, прижимаясь губами к моей груди. — Каждая клеточка. Какая бы она ни была.

— Рэй... — его имя сорвалось с моих губ стоном, когда его пальцы нашли клитор

— Молчи, — прошептал он, входя в меня одним точным, выверенным движением, заполняя до краев. — Просто чувствуй.

И я чувствовала. Чувствовала, как его тело сливается с моим, как наша связь, живая и раненная, но неразрывная, пульсирует в унисон.

Он двигался с той же неистовой страстью, что и всегда, но теперь в его толчках была не только ярость, но и какая-то новая, щемящая нежность. Он смотрел мне в глаза, и в его зеленых глубинах я видела не только голод, но и любовь.

— Моя, — рыкнул он, погружаясь в меня глубже, и я, обнимая его крепче, закинув голову назад, ответила ему тем же.

— Твоя... — выдохнула я, и в этом признании не было поражения. Была правда. Горькая, страстная, всепоглощающая правда.

В его логове, на его земле, я наконец перестала бежать, потому что поняла — некуда. Да и не хотелось. Судьба, какой бы безумной она ни была, оказалась сладкой. А его объятия — единственным местом, где я по-настоящему дома. Я лежала, прижимаясь щекой к его груди, и слушала, как бьется его сердце. Ровный, мощный стук, который постепенно успокаивал и мое собственное. Впервые за все время я не испытывала ни капли стыда за свою наготу. Ну а смысл? Он и правда уже успел всё оценить, изучить и запечатлеть со всех возможных ракурсов.

Мои пальцы бессознательно водили по его коже, ощущая шрамы, рельеф мышц, следы моих же недавних царапин. Я чувствовала на себе его взгляд. Тяжелый, пристальный. Он следил за тем, как мой взгляд скользит по его телу, как мои пальцы исследуют его рельеф.

— Колючка, — его голос прозвучал тихо, нарушая тишину, но не уют, что опустился на нас после страсти. — О чём думаешь?

Я на секунду замерла, потом подняла на него глаза. Его зелёные глаза были спокойными, но внимательными. В них не было насмешки, только интерес. Глубокий и настоящий.

— Думаю... что твоя берлога слишком стерильная для такого дикого зверя, — сказала я, снова опуская взгляд на его грудь и проводя пальцем по старому шраму над сердцем. — И что у тебя слишком много шрамов.

— Это не шрамы, — он ухмыльнулся, и его грудь вибрировала под моей щекой. — Это памятные записи. Над некоторыми из них, кстати, хорошо постаралась ты.

— Не ври, этот явно старый, — я ткнула в тот самый шрам.

— Драка с Чёрными за территорию у рудника. Мне было пятнадцать.

Я представила его — юного, яростного, будущего Альфу, — и что-то ёкнуло внутри.

— А этот? — я коснулась тонкой белой линии на боку.

— Неудачное падение со скалы в десять лет. Хотел доказать отцу, что могу забраться выше всех.

Я слушала, и его тело в моих глазах постепенно переставало быть просто объектом желания. Оно становилось картой его жизни. Жизни, в которой теперь была я.

— А о чём думаешь ты? — спросила я, поднимая на него взгляд.

Он помолчал, его пальцы принялись расчёсывать мои спутанные волосы.

— Думаю о том, что впервые за долгое время в этой квартире не пахнет одиночеством, — его голос был непривычно тихим, почти задумчивым. — И о том, что твоя рука на мне... лежит так, будто она здесь и должна быть.

Его слова были проще и честнее любых поэм. И от них у меня снова предательски сжалось горло.

— Колючка, в академии от меня не бегай.

Я подняла на него взгляд, пытаясь сохранить маску безразличия.

— А кто собрался бегать? Может, это ты от меня будешь убегать, когда я за тобой с линейкой на паре по химии гоняться буду?

Он не улыбнулся. Его взгляд стал серьезным.

— Мои ребята уже знают, что ты моя. Оповестил их.

Меня будто слегка током ударило. «Его ребята» — ближайший круг Рея Багрового, самые верные и самые буйные. Теперь они будут смотреть на меня не как на Теневую, а как на... его.

— Ну, а остальные, — продолжил он, и его голос стал тише, но от этого только опаснее, — остальные должны тоже видеть, чья ты.

Его рука скользнула с моих волос на шею, к метке, и легонько сжала.

— И, боги, больше короткой юбкой и чулками в стенах академии не провоцируй.

Вот тут я не выдержала и села, отстранившись от него. Одеяло сползло, но мне было все равно.

— Это что, приказ? — в моем голосе зазвенел лед. — Ты теперь и в моем гардеробе командуешь?

Он не стал спорить или оправдываться. Он просто смотрел на меня с тем спокойным, хищным пониманием, которое выводило из себя куда сильнее любой ярости.

— У нас закончилась война, помнишь? — напомнил он, его пальцы все так же лежали на моей шее, ощутимо горячие. — Ты — моя Луна. И, судя по всему, — его губы тронула та самая ухмылка, — ты уже с этим смирилась.

Я хотела возразить. Хотела сказать, что ничего подобного, что я все еще могу дать ему отпор. Но слова застряли в горле.

Я сдалась. Не ему. Судьбе. Нашей связи.

С громким вздохом я плюхнулась обратно на подушку, отворачиваясь к нему спиной, но прижимаясь к его боку.

— Надоел, Багровый. Спи уже.

Он рассмеялся — низко, довольно — и обнял меня, притягивая к себе так, что моя спина плотно прижалась к его груди.

— Спи, колючка, — прошептал он мне в волосы. — Завтра начнется новая игра. А я люблю, когда ты играешь со мной на равных.

Тишину в спальне прорезала настойчивая вибрация. Я приоткрыла один глаз и увидела, как на прикроватной тумбочке загорелся экран его телефона. На нем ярко светилось имя: «Лекса».

Я невольно напряглась. Мгновенная, глупая, ревнивая вспышка, которую я не успела поймать. Но Рэй почувствовал.

Его рука, лежащая у меня на талии, слегка сжала меня, а голос прозвучал спокойно и разъясняюще, прямо у моего уха:

— Лиля, это моя младшая сестра. Всё хорошо.

Он не стал сразу брать трубку, вместо этого его губы коснулись моего плеча в легком, успокаивающем поцелуе.

— Луна моя, я только твой.

Я фыркнула, стараясь звучать максимально невозмутимо и сделала вид, что снова погружаюсь в сон.

— Пф, с чего ты взял, что я нервничаю? Мне вообще всё равно.

Он рассмеялся — тихим, глубоким смехом, который прошелся вибрацией по всей моей спине.

— Конечно, всё равно. Поэтому всё твое тело сейчас стало колом, а запах... — он втянул воздух, — ...запах выдал тебя с потрохами, колючка. Ревнуешь.

Я резко перевернулась к нему лицом, готовая огрызнуться, но он уже взял трубку, его взгляд был мягким и понимающим.

— Лекса, что случилось? — спросил он, но его пальцы продолжали нежно водить по моей спине, словно сглаживая мою глупую вспышку.

Я притворилась, что слушаю его разговор с сестрой, но на самом деле просто смотрела на него. На этого дикого, буйного Багрового, который мог быть таким нежным. Который видел меня насквозь и принимал даже мои самые дурацкие и внезапные ревнивые порывы.

— Лиля, моя сестра просто горит желанием с тобой познакомиться, — сказал Рэй, закончив разговор и отложив телефон. На его лице была смесь усталой нежности и легкой тревоги. — Но она, как бы это сказать... весьма дерзкая волчица. Семнадцать лет. Не смотри, что младше, допрашивать будет как матёрая ищейка.

Я сглотнула. Мысль о встрече с его сестрой, с

его

семьейьзаставила меня внутренне съежиться. Ведь из его семьи я была знакома только с Оскаром и Авророй, и то в условиях тотального скандала и предсвадебного хаоса.

— Рэй, — тихо начала я, поднимая на него взгляд. — А у тебя же еще есть младшая, да?

Он повернулся ко мне, и по его лицу расплылась теплая, совсем не багровая ухмылка.

— Ага, — кивнул он. — Соня. Ей десять. Наша общая семейная радость и главная проказница.

В его голосе не было ни тени былой боли, только легкая, братская нежность.

— И где же эта проказница? — спросила я, чувствуя, как невольное напряжение уходит.

— В Европе, — он пожал плечами, снова укладываясь на подушку и притягивая меня к себе. — Учится в специальной школе для одаренных детенышей. Там сильная программа по контролю над первичными превращениями. С ней всё в порядке, просто далеко. Избалована, конечно, до невозможности. Родители души не чают.

Он посмотрел на меня, и в его глазах заплясали озорные искорки.

— Так что готовься, колючка. Лекса будет проверять тебя на прочность. А Соня, когда приедет, будет проверять на прочность твою косметичку, гардероб и границы дозволенного. Она обожает красивые вещи и умеет добиваться своего.

Я представила маленькую, но уже такую же своевольную Багровую, и невольно улыбнулась. Это пугало, но уже не казалось неодолимой стеной. Это была просто... семья. Своя, особенная, со своими правилами и проказами.

— Ладно, — вздохнула я, прижимаясь к нему. — Справлюсь. Раз уж с тобой справляюсь, с твоими сестрами как-нибудь договорюсь.

Он рассмеялся и поцеловал меня в макушку.

— Вот и славно, моя строптивая Луна. Значит, завтра в 10 Лекса уже будет здесь, — его слова прозвучали так же буднично, как если бы он сообщал о времени завтрака.

Я резко приподнялась на локте, уставившись на него.

— Чтооо? Так рано?

Он только усмехнулся моему возмущению, его рука легонько похлопала меня по бедру.

— Ну а что тянуть? Нам через два дня в академию, а так хоть пообщаться успеете.

В его тоне сквозила непоколебимая уверность, но в глазах я увидела не только привычную властность, а еще и что-то похожее на желание... ввести меня в свою стаю. Показать своим. Принять.

— Заодно съездим в родовое поместье на берегу залива, — добавил он, и его голос смягчился. — Тебе понравится. Там дико и по-настоящему. Наш первый форпост в этих землях.

Меня будто слегка током ударило. Родовое поместье Багровых. Не просто квартира в городе, а их настоящая берлога, их история. Он не просто решил за эти дня представить меня сестре. Он решил отвезти меня на свою сакральную территорию.

— Ладно, — выдохнула я, снова опускаясь на подушку и прижимаясь к нему. — Но если твоя Лекса начнет слишком уж допекать, я не стану сдерживаться.

Его грудь содрогнулась от тихого смеха.

— Я на это и надеюсь, колючка. Покажи ей, что ты не простая невеста. Покажи, что ты — моя Луна. И сдачи ты тоже умеешь давать.

Он обнял меня крепче, и это объятие было одновременно и крепостью, и клеткой. Завтра начиналось новое испытание.

— И к тому же, — его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и весомый, словно обтесанный гранит, — ты будущая леди моего клана. Помни это.

Он сделал паузу, давая этим словам проникнуть в самое нутро, обжечь сознание.

— Когда-нибудь я займу пост Альфы.

От этих слов по спине пробежал ледяной, а затем огненный трепет. Это была не просто констатация факта. Это была судьба, нависающая над нами обоими. Тяжелая, неизбежная, пугающая.

Я оторвалась от его груди, чтобы посмотреть ему в глаза. В его зеленых глубинах не было ни тени сомнения. Лишь твердая, как скала, уверенность и та самая багровая страсть, что всегда направляла его род.

— И что это значит? — прошептала я, чувствуя, как сжимается горло. — Что мне придется носить корону из шипов и улыбаться твоим старейшинам?

Он не стал отрицать. Его пальцы мягко, но неумолимо провели по линии моей челюсти.

— Это значит, колючка, что твои укусы и твоя строптивость отныне — не просто личная причуда. Это твоя сила. И твоя ответственность. Тебе придется быть не просто моей парой. Тебе придется быть моими клыками. Моей главной опорой. — Он наклонился ближе, и его взгляд стал пристальным, почти гипнотизирующим. — Багровым нужна не просто послушная супруга Альфы. Им нужна волчица, способная разорвать врага. И я знаю, что ты можешь.

В его словах не было лести. Была лишь оголенная правда, которую я так долго пыталась игнорировать. Я была не просто его Луной. Я была его избранницей. Его будущей королевой в клане, где правили сила и воля.

— Тогда постараюсь не разочаровать, Багровый, — выдохнула я, и в моем голосе впервые прозвучала не ярость и не страх, а холодная, стальная решимость. — Но ты сам не забывай, одно не верное движение и мои когти могут быть направлены против тебя.

Он рассмеялся — тихо, с одобрением, и снова притянул меня к себе.

— Я и не забываю, моя строптивая.

Глава 30. Утро. Лекса. Логово

Солнечный свет едва пробивался сквозь плотные шторы, окрашивая комнату в мягкие, серые тона. Я сладко потягивалась, уткнувшись носом в подушку, которая успела пропитаться его запахом — дымом, дикой свободой и чем-то неуловимо родным. В спальне царила тишина, нарушаемая лишь ровным дыханием Рэя рядом. Казалось, ничто не может нарушить этот хрупкий утренний покой.

И тут в квартиру ворвался ад.

Громкий, настойчивый, раздражающий до зубного скрежета звонок домофона слился с оглушительным стуком в дверь. БАМ-БАМ-БАМ! ДЗЗЗЗЗЗЗЫЫЫЫНЬ!

Я вздрогнула, как от удара током, и села на кровати, сердце заколотилось где-то в горле. Рэй рядом просто крякнул, натянул одеяло на голову и пробурчал что-то невнятное про «пристрелить».

— Рэ-эй! — донесся из-за двери молодой, звонкий и наглый голос. — Открывай! Я знаю, что ты там! И она с тобой!

Лекса. Семнадцать лет. Дерзкая волчица.

Я с ужасом посмотрела на часы на тумбочке. Было без пяти девять.

— Она же сказала в десять! — прошипела я, сваливаясь с кровати и лихорадочно оглядываясь в поисках халата.

Рэй с трудом приоткрыл один глаз, зелёный и мутный ото сна.

— Она всегда приходит раньше. Тактика. Чтобы застать врасплох, — он зевнул и повалился на спину. — Иди открой, колючка. Моя будущая леди должна уметь встречать гостей.

— Ты с ума сошел?! — я набросила на себя его футболку, которая пахла им так сильно, что у меня слегка закружилась голова. — Я не могу открыть ей в этом виде!

БАМ-БАМ-БАМ!

— Эй, Белая Волчица! Я с булками! И с вопросами! — проорала Лекса.

Рэй просто засмеялся, глядя на мое паническое метание по комнате.

— Расслабься. Она чувствует страх, как акула кровь. Просто будь собой. Строптивой и колючей.

Стук в дверь стал таким, что, казалось, вот-вот слетят петли. Судя по всему, «будь собой» означало «иди и встреть ураган под именем сестра твоего парня».

Сделав глубокий вдох и собрав всю свою волчью гордость в кулак, я вышла в прихожую. Сердце бешено колотилось. Я подошла к двери и распахнула ее. На пороге стояла она. Высокая, стройная, с густыми волнистыми волосами цвета рыжей меди, которые переливались на утреннем солнце. И глаза... большие, ярко-зеленые, точь-в-точь как у Рэя. Это была его живая, дышащая копия, только в изящном, женском воплощении. Та же хищная стать, тот же вызывающий огонек в глубине взгляда.

Я аж выдохнула, не в силах скрыть потрясение.

— Да ты... красотка, — только и смогла выжать я, глядя на это рыжее чудо.

Лекса застыла на секунду, ее зеленые глаза-близнецы слегка расширились от неожиданного комплимента. Казалось, она ждала чего угодно — вызова, холодности, защиты, но только не этого. Ее наглая ухмылка на миг дрогнула, сменившись легким, почти неуловимым смущением. Но лишь на миг. Почти сразу ее лицо снова озарила привычная дерзость и она, переступив порог, протянула мне коробку с пончиками.

— Ну, конечно, красотка, — парировала она, проходя мимо так близко, что я уловила запах кофе, цитрусовых духов и безудержной юности. — В нашей семье иначе не бывает. Но спасибо, что заметила. А теперь, — она бросила многозначительный взгляд на его футболку на мне, — рассказывай, как тебе удалось то, над чем безуспешно бились добрая половина женской части клана— заманить моего брата в свои сети и заставить его утром выглядеть... довольным.

Мы прошли на кухню, и Лекса, поставив пончики на стол, с преувеличенным драматизмом взмахнула рукой перед носом.

— Ууу, как здесь разит вами! — провозгласила она, подмигивая мне. — Вы бы хоть проветривали, молодожены!

— Мы не молодожены, — смущенно пробормотала я, чувствуя, как горячая волна заливает щеки.

— А ведете себя, как в медовый месяц, — парировала она, без спроса открывая холодильник и заглядывая внутрь. Затем она обернулась, облокотившись на столешницу, и ее зеленые глаза, точь-в-точь как у Рэя, сверкнули любопытством. — А теперь я жду подробностей. Правда, что стоило только ему подойти у входа в академию, тебя пробил зов, и ты почувствовала, что он твой истинный? А потом ты его драконила и не давалась ему? А еще правда ли, — она понизила голос до конспиративного шепота, — что он нага привел и тот в полнолуние стену тебе снес, чтобы он мог до тебя добраться?

Боже. Откуда она всё знает? Я почувствовала, как по спине бегут мурашки. Это были не просто сплетни, это был детальный отчет. Я зло метнула в сторону дверного проема, откуда доносилось бормотание Рэя, целый залп безмолвных огненных стрел.

Из спальни донесся его сдавленный хохот, который тут же перешел в покашливание.

Лекса рассмеялась — звонко и заразительно.

— Ахахах, Лиля, да перестань! Сплетни идут дальше академии. Хоть я только через год поступаю, но знаю уже достаточно. У Багровых везде есть уши.

Она пододвинула ко мне коробку с пончиками, ее взгляд стал чуть менее дерзким и более заговорщическим.

— Так что, сестричка, не тяни. Рассказывай. С самого начала. Я хочу все детали. Особенно про ту ночь, когда он вломился к тебе в комнату через дверь. Правда, что ты встретила его ударом в пах?

— Ага, — фыркнула я, отламывая кусочек пончика с шоколадной глазурью. — И главные «уши» — это сам Рэй, если что. Он, наверное, сам тебе все и разрисовал в красках, только добавил про свою героическую отвагу и мои якобы мольбы о пощаде.

Из спальни донеслось громкое, возмущенное: «Я ничего не рассказывал!». Судя по звуку, Рэй наконец-то встал с кровати.

Лекса закатила свои прекрасные зеленые глаза, точь-в-точь как ее брат.

— О, конечно! Он весь из себя молчун. Нет, сестренка, информация шла из других, не менее надежных источников. — Она подмигнула. — У меня свои шпионы в академии и они сообщают, что ваше налаживание взаимоотношений было эпическое.

В этот момент в дверном проеме появился сам виновник торжества. Рэй, с заспанным лицом, всклокоченными волосами и в одних штанах, смотрел на нас с выражением человека, которого только что предали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вы уже тут под меня копаете? — он сипло спросил, направляясь к кофеварке.

— Мы устанавливаем женскую солидарность, братец, — парировала Лекса, сладко улыбаясь. — И Лиля как раз собиралась рассказать мне, с чего все началось. По ее версии.

Рэй, наливая себе кофе, бросил на меня взгляд — смесь укора, усталости и той самой багровой нежности.

— Версию она, наверное, приукрасит, — проворчал он. — Сделает из себя невинную жертву.

— А ты свою не приукрашивал? — парировала я, встречая его взгляд.

Он хмыкнул, поднося кружку к губам.

— Я всегда объективен.

Лекса смотрела на наш обмен колкостями, как на самый увлекательный спектакль, переводя взгляд с меня на брата и обратно.

— Боги, вы идеально подходите друг другу, — с придыханием заключила она. — Два сапога пара. Вредные, упрямые и безумно друг без друга не могущие. Так что, Лиля, все-таки рассказывай. Я хочу услышать историю из первых уст. Начни с самого начала. С того самого дня в академии.

Я сделала глоток чая, собираясь с мыслями.

— Наши машины подъехали одновременно. Вышли отцы... наши Альфы. Артур — мой, и Оскар — ваш. Они отошли в сторону, о чем-то разговаривали. А я стояла с Марком и Макаром. Своими братьями. Ты же знаешь, мы тройняшки.

Лекса энергично кивнула, ее медные волны так и прыгали.

— Ко мне подошел вот этот вот, — я указала большим пальцем в сторону Рэя, который с самодовольным видом попивал кофе, — вальяжный, наглый...

— И чертовски сексуальный, — невозмутимо добавил он, перебивая.

— Боги, Рэй! И невыносимо нескромный! — метнула я в него убийственный взгляд.

Он только рассмеялся, и Лекса фыркнула, подперев подбородок рукой.

— Он что-то мне рассказывал, — продолжила я, возвращаясь к воспоминаниям. — А у меня, знаешь... как будто волосы встали дыбом на спине, и мурашки побежали... А когда он случайно коснулся руки... я поняла — мне конец. И тогда я сказала, что если он еще раз тронет меня, я ему руку по локоть откушу.

— Ох, жестко! — выдохнула Лекса с явным одобрением.

— Ну а братья... братья поняли, что их миссия в академии — не подпускать его ко мне. И стали вести себя, как мои личные охранники. Это жутко бесило! А Рэй, этот наглец...

— И твой будущий муж, — снова вставил он, сверкнув зубами в ухмылке.

— Р-р-р! Я не давала согласия!

— Так вот, — продолжила я, игнорируя его. — Он постоянно, постоянно, всегда был рядом! Что неимоверно бесило... А потом... потом Хеллоуин. Танец... А потом... ну, стена. В полнолуние зов был сильный... Он выломал стену. Хоть наше женское крыло и закрывалось от мужского в этот день на решетку... А потом я обратилась и помчалась в лес. Этот наглец нагнал меня и... поставил метку.

Я замолчала, чувствуя жар на щеках.

— Но... но мы не завершили ритуал соитием. Ибо... какого фига я должна была ему тут же давать?

— И сама себе проблем добавила, и мне тоже, между прочим, — тут же отозвался Рэй, его голос потерял игривость и стал серьезным. — Незавершенный ритуал — это жутко болезненно. Лиля практически потеряла сознание на следующий день. Жгло, как от раскаленных углей.

Я смотрела в стол, вспоминая ту адскую боль.

— А потом... пришлось завершить... — тихо закончила я.

Рэй тут же восстановил свое ехидное настроение.

— Ой, тебе, как будто, не понравилось...

Лекса смотрела на нас обоих, ее глаза бегали от одного к другому, а на лице расцветала широкая, счастливая улыбка.

— Боги, — прошептала она. — Это даже лучше, чем в сплетнях! Вы оба — настоящие катастрофы! И вы идеальны!

— А теперь... теперь вот я здесь, — развела я руками, словно подводя итог своему безумному рассказу.

Лекса, до этого слушавшая с раскрытым ртом, склонила голову набок, и ее рыжие волны перелились под светом кухонной лампы. На ее лице расплылась озорная, довольная ухмылка.

— И воняешь моим братом, — хихикнула она, беззастенчиво тыча пальцем в мою сторону.

Я застыла на секунду, а затем фыркнула, не в силах сдержать улыбку. Да, отрицать это было бесполезно. Его запах — дикий, дымный, неповторимый — был повсюду: на мне, в воздухе, вероятно, уже въелся в стены этой некогда стерильной квартиры.

— Ну, знаешь ли, — парировала я, поднимая бровь. — Это взаимно. Он тоже теперь пахнет мной. Так что, считай, мы квиты.

Из гостиной, где Рэй устроился с ноутбуком, донеслось его довольное ворчание:

— И я не жалуюсь. Наоборот.

Лекса покачала головой, смотря на нас со смесью восторга и обожания

— Боги, вы невыносимы. Но, черт возьми, я рада, что он нашел тебя. Кто-то же должен был его укротить. И, похоже, эта участь выпала тебе, бедняжка.

— Эй! — возмутился Рэй.

— Я не укрощаю! — возразила я одновременно с ним.

Лекса только рассмеялась в ответ и потянулась за очередным пончиком.

— Как скажете, «неукротимые». Как скажете.

Лекса отломила еще один кусочек пончика, ее взгляд стал задумчивым.

— Да, не думала, что мы породнимся с вами, с Теневыми, — сказала она, разглядывая глазурь. — Только и говорят о том, что теперь у нас мир. Наконец-то... — Она подняла на меня глаза, и в них вспыхнули озорные зеленые искорки. — Да еще и какой! Сама Белая Волчица клана Теневых, Лиля Теневая. Любимица Артура Теневого. Легенда.

Она повернулась к дверному проему, где был слышен стук по клавиатуре, и крикнула:

— Братец! Это не она выиграла джекпот в виде тебя, а ты — в виде нее!

Стук по клавиатуре резко прекратился. Через мгновение в дверном проеме возник Рэй. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на сестру с выражением, в котором смешались раздражение и гордая уверенность.

— Я что-то сказала не так? — Лекса широко улыбнулась, наслаждаясь его реакцией. — Все в стае только об этом и говорят. Что наш будущий Альфа не просто нашел пару, а заполучил саму надежду выживания целого древнего рода. Это сильный ход. Очень сильный.

Я сидела, чувствуя, как по щекам разливается жар. Меня всегда представляли как дочь Артура Теневого, как часть клана. Но чтобы так... как приз, как трофей...

Рэй не стал ничего отрицать. Он подошел ко мне, его рука легла мне на плечо, тяжелая и твердая.

— Она не «джекпот», Лекса, — его голос прозвучал тихо, но с той силой, что заставляла замолчать любое возражение. — Она — моя Луна. И всё. Остальное — просто политический шум.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не гордость охотника, добывшего редкий трофей, а нечто большее. То самое, что заставляло меня сдаваться снова и снова.

— Но шум этот, — добавила Лекса, подмигивая мне, — чертовски приятный для наших ушей. Добро пожаловать в семью, сестричка. Готовься, тут весело.

Я смутилась еще сильнее, уткнувшись взглядом в кружку. Лекса, не обращая внимания на мое состояние, продолжила с воодушевлением:

— Ты знаешь, вообще-то за Рэем пол-клана бегало в надежде, что он в ком-то пару учует. Ты не думай, братец-то мой — огого!

Я никогда не думала о Рэе как о «разбивателе сердец». Для меня он всегда был стихийным бедствием, наглым захватчиком, бурей, ворвавшейся в мою жизнь. Я видела его ярость, его упрямство, его дикую, всепоглощающую страсть. Но образ популярного, желанного наследника, за которым толпой ходят влюбленные волчицы... это было что-то новое. И от этой мысли стало как-то... неуютно.

Рэй, стоявший рядом, громко фыркнул.

— Не сочиняй, Лекса. Ни кто не бегал.

— Ах, конечно! — она подняла глаза к потолку с театральным вздохом. — Пол начальной и средней школы для оборотней вздыхали по тебе. А ты просто... ну, знаешь, ходил такой угрюмый, красивый и недоступный. Это же только подливает масла в огонь!

Она повернулась ко мне, ее глаза блестели от азарта.

— Была одна, Лиза из клана нашего... о, она просто сохла по нему! Писала ему стихи, боги! А он ей в ответ: «У тебя рифма хромает, иди учиться». Разбил бедняжке сердце одним предложением!

Я невольно представила эту картину: вздыхающую волчицу и абсолютно невозмутимого Рэя, разбирающего ее стихотворные ошибки. Уголки моих губ дрогнули. Рэй поймал мой взгляд и покачал головой, но в его глазах читалось скорее раздражение, чем отрицание.

— Видишь? — Лекса торжествующе ткнула в его сторону пальцем. — Он даже не станет отрицать! Братец, ты бесчувственный чурбан.

— Я просто не собирался ни с кем флиртовать и тем более давать ложные надежды, — отрезал он, наливая себе еще кофе. — У меня были другие заботы.

— До тех пор, пока не наткнулся на нашу колючую Белую Волчицу, — Лекса сладко улыбнулась мне. — И тут все его «другие заботы» мгновенно испарились. Судя по всему, с первого взгляда.

Я смотрела на Рэя, на этого «бесчувственного чурбана», который оказался способен на такую всепоглощающую, почти безумную одержимость. И что-то внутри екнуло. Может, он и вправду ни на кого не смотрел, потому что ждал меня? Такая мысль была одновременно пугающей и пьяняще сладкой.

Лекса с довольным видом отпила свой сок и поставила стакан на стол с решительным стуком.

— Так, ладно, хорошо с вами, — объявила она, вставая. — Но всё, что хотела, я выяснила из первых уст.

Она посмотрела на нас с Рэем, и ее взгляд стал хитрющим, полным предвкушения.

— В следующем году я буду уже в академии... и присмотрю за вами обоими. — Она перевела взгляд на меня, и ее ухмылка стала еще шире. — Если, конечно, Рэй не задумает сделать тебе ребенка, как в свое время наш отец. Поэтому мама и проучилась только один год академии.

И она звонко хихикнула, видя, как у меня от этих слов перехватывает дыхание, а лицо заливается густым румянцем.

Рэй, стоявший у столешницы, резко выпрямился.

— Лекса! — его голос прозвучал предупреждающе, но в нем слышалась и доля смущения.

— Что? Правда же! — она беззаботно махнула рукой, направляясь к выходу. — Просто чтобы наша новая сестрица была в курсе семейных традиций! Всё, я пошла! Удачи вам, любовнички! Не скучайте!

И с еще одним задорным хихиканьем она выпорхнула за дверь, оставив нас в оглушительной тишине, густой от ее последних слов. Я сидела, не в силах пошевелиться, глядя на захлопнувшуюся дверь. Ребенок? Традиции? Всего один год академии? В висках застучало.

Рэй тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.

— Не обращай внимания. Она всегда была болтушкой.

— Это... это правда? Про твоих родителей? — тихо спросила я, поднимая на него взгляд.

Он помолчал, глядя в пол.

— Да, — наконец выдохнул он. — Отец... он не стал ждать. Но это не значит, что я... — он резко поднял на меня глаза, и в них читалась тревога. — Я не собираюсь ничего подобного вытворять, Лиля. Ты сама решишь, когда... если...

Он не договорил, но я его поняла. И впервые за весь этот безумный день я увидела в его глазах не собственнический голод, а неуверенность. Он боялся, что я подумаю, будто он видит во мне только инкубатор для наследника, как те фанатики из Белой Стаи.

Я медленно поднялась и подошла к нему.

— Знаешь, Багровый, — сказала я, глядя прямо в его зеленые глаза. — Пока что мне хватит проблем и с тобой одним. Так что о детях можешь пока не беспокоиться.

На его лице появилось облегчение, а затем — знакомая, наглая ухмылка.

— Значит, есть еще чего-то, чего ты боишься, колючка? Кроме меня?

— Не детей боюсь, — фыркнула я, поворачиваясь к нему спиной и направляясь обратно на кухню за своим чаем. — А того, что они унаследуют твой характер. Одного такого Багрового на мою голову уже хватит с лихвой.

Его смех проводил меня на кухню, и в этом смехе уже не было ни смущения, ни тревоги.

— Так, колючка, мы с тобой не доделали еще домашнюю работу, помнишь, расчитать стоимость акции который был бы оптимален в количестве 10% для компании с годовым оборотом в 500 млрд рублей. После завтра нам уже на учебу, давай садись и пиши, а я диктовать буду.

Я только что пережила шквал эмоций от визита его сестры, а он с порога — про домашку! Я смерила его убийственным взглядом, скрестив руки на груди.

— Ты зануда, Рэй.

Он не смутился. Напротив, его лицо озарила самоуверенная ухмылка. Он подошел, взял с кухонного стола учебник по экономике и протянул его мне.

— Я будущий Альфа, дорогая, — произнес он с подчеркнутой важностью, но в глазах играли знакомые чертики. — Мой долг — знать всё. И следить, чтобы моя Луна не отставала по программе.

— Твой долг — доставать меня, — пробормотала я, вырывая учебник из его рук, но возражать не стала. Мы и вправду завтра возвращались в академию, а незавершенные задания были верным путем к лишним проблемам, которых у нас и так хватало.

С тяжелым вздохом я плюхнулась на стул за кухонным столом, открыла тетрадь и взяла ручку.

— Ну, давай, диктуй, оракул. Какая формула нам нужна для этих дурацких акций?

Он прислонился к столешнице рядом со мной, скрестив на груди мощные руки. Его присутствие было таким же весомым и неотъемлемым, как и всегда.

— Формула дисконтирования дивидендов, колючка. Самая простая модель Гордона. — Он начал диктовать ровным, деловым тоном, совершенно не похожим на его обычный рык или страстный шепот. — Нам нужна ставка дисконтирования, ожидаемый рост дивидендов и...

Я писала, стараясь сосредоточиться на цифрах, но он стоял слишком близко. Его запах, тепло, исходящее от тела, отвлекали куда сильнее, чем любая экономическая модель. Он наклонился, чтобы посмотреть, что я записываю, и его волосы коснулись моей щеки.

— Здесь ошибка, — он ткнул пальцем в мои вычисления. — Ставку нужно брать не безрисковую, а с учетом премии за риск для этой отрасли.

— А ты, как всегда, все знаешь лучше всех, — проворчала я, зачеркивая неверную цифру.

— Конечно, — без тени сомнения согласился он. — Иначе как бы я справился с тобой?

Я хотела огрызнуться, но вместо этого неожиданно для себя рассмеялась. Это было так абсурдно и так... нормально. Ссориться, мириться, заниматься сексом, а потом делать домашнее задание по экономике. Война закончилась. Началась странная, сложная, но наша общая жизнь.

— Ладно, ладно, будущий Альфа, — сдалась я, снова склоняясь над тетрадью. — Диктуй дальше. Но если хоть одно слово скажешь про «оптимальное количество детей для пополнения клана», я воткну эту ручку тебе в горло.

Он рассмеялся — громко и искренне — и снова начал диктовать. И пока цифры и формулы заполняли страницу, я ловила себя на мысли, что это, наверное, самый мирный и обыденный момент за все время нашего знакомства.

— Вообще-то, сейчас про детей заговорила ты, Луна моя, — его голос стал низким и вкрадчивым, а в зеленых глазах снова заплясали те самые чертики, что всегда предвещали неприятности.

Я замерла с ручкой в руке, чувствуя, как по спине бегут предательские мурашки. Он медленно выпрямился, оставив учебник экономики, и сделал шаг ко мне.

— Я всего лишь упомянула это как... как гипотетическую угрозу! — попыталась я парировать, но мой голос прозвучал слабее, чем хотелось бы.

— Гипотетическую? — он подошел вплотную, его руки уперлись в столешницу по обе стороны от моего стула, запирая меня. — А мне показалось, ты уже всерьез об этом задумалась. О нашем... потомстве.

— Рэй... — я попыталась отодвинуться, но стул уперся в стену. — Домашнее задание...

— Может подождать, — он перебил меня, наклонившись так близко, что его губы почти касались моей кожи. — Некоторые темы куда интереснее экономики. Например... демографическая политика клана.

Его пальцы скользнули по моей руке, вынимая ручку из ослабевших пальцев.

— И знаешь, — прошептал он прямо в ухо, заставляя меня вздрогнуть, — я как раз эксперт в вопросах... практического применения этой политики.

Все мои мысли о дивидендах и ставках дисконтирования мгновенно испарились, уступив место единственному — ему. Его близости, его теплу, его голосу, который обещал забыть обо всем на свете.

— Зануда, — выдохнула я уже безо всякой злости, а с какой-то новой, смешной и сладкой капитуляцией.

— Твой зануда, — поправил он, и его губы наконец коснулись моего плеча, пока учебник по экономике мирно лежал на столе, напоминая, что нормальная жизнь для нас, видимо, была все еще недостижимой роскошью.

— Так, Рэй Оскарович Багровый, — я выпрямилась во весь рост, пытаясь придать своему голосу как можно больше ледяной строгости, хотя сердце колотилось как сумасшедшее. — Отойдите от меня на приличное расстояние. Немедленно.

Он замер, и на его лице появилось преувеличенно-оскорбленное выражение, но в глазах по-прежнему плясали чертики.

— «Рэй Оскарович»? — он приложил руку к груди, как будто я нанесла ему смертельную обиду. — Уже по отчеству? Какая официальность, колючка. Мы что, на совете старейшин?

— Мы там, где вы нарушаете учебный процесс, — парировала я, тыча пальцем в забытый учебник. — И личное пространство. Отойдите. На метр. Не меньше.

Он тяжело вздохнул, с явной неохотой сделав один маленький, чисто символический шаг назад.

— Довольно «приличного расстояния»? — спросил он, и его губы дрогнули в сдерживаемой улыбке.

— Это было пять сантиметров, Багровый! — фыркнула я. — Я сказала метр!

— Но тогда я не смогу проверять, правильно ли ты записываешь, — он снова сделал шаг вперед, сократив только что созданную дистанцию. — Это моя обязанность, как будущего Альфы. Заботиться о... эрудиции своей пары.

— Моя эрудиция прекрасно справится и без вашего дыхания на шее! — я отодвинула стул, пытаясь создать хоть какую-то буферную зону, но он тут же последовал за мной.

— Сомневаюсь, — прошептал он, его пальцы снова легли на спинку моего стула. — Без моего дыхания на твоей шее ты, кажется, совсем теряешь концентрацию. Смотри, даже цифры поплыли.

Я посмотрела в тетрадь и с ужасом обнаружила, что вместо цифр я машинально вывела несколько волнистых линий. Черт.

— Это всё потому, что вы меня отвлекаете! — выпалила я, чувствуя, как проигрываю эту дурацкую битву.

— Я? — он притворно удивился. — Я всего лишь стараюсь помочь с домашним заданием. Это ты, Луна моя, не можешь сосредоточиться на простых экономических формулах. Может, проблема не во мне, а в твоих... мыслях?

Он был невыносим. Абсолютно.

С громким стуком я захлопнула учебник.

— Знаешь что? Конец. Учебе на сегодня конец. Я не могу работать в таких условиях.

На его лице расцвела торжествующая ухмылка победителя.

— Ну что ж, — сказал он, его голос снова стал низким и соблазняющим. — Если учеба окончена... можем вернуться к обсуждению тех... других тем?

И он снова приблизился, уже не скрывая своих намерений. И я, сраженная, могла только вздохнуть, понимая, что от этого конкретного Багрового на «приличное расстояние» мне не уйти.

— Стоп! Нет! — я резко выпрямилась, с силой хлопнув ладонью по учебнику. — Я учусь! Все, точка. Я пишу. Диктуй давай!

Я уставилась на него с таким ледяным решительным взглядом, какого не было даже в наших самых жарких схватках. Это был взгляд Белой Волчицы, которая не намерена отступать. Рэй замер, его ухмылка медленно сползла с лица, сменившись удивлением, а затем — странным, новым уважением.

Он медленно, с преувеличенной осторожностью, отступил на шаг. Потом на еще один. И остановился на почтительном расстоянии, скрестив руки на груди.

— Как скажешь, колючка, — его голос снова стал ровным, деловым, без единой игривой нотки. — Продолжаем. Где мы остановились? Ставка дисконтирования.

— С учетом премии за риск, — тут же парировала я, снова хватая ручку и водя ею по чистой странице. — Для компании с таким оборотом в добывающей отрасли... что-то около 12-13%.

— Верно, — кивнул он, и в его тоне прозвучало одобрение. — Берем 12.5. Дальше. Ожидаемый рост дивидендов. Какие данные у нас есть?

И мы снова погрузились в цифры. Воздух на кухне очистился от напряжения, сменившись сосредоточенной тишиной, нарушаемой только моим скрипом пера и его спокойными, четкими указаниями. Он диктовал, я писала. Иногда он поправлял мои расчеты, но теперь это были просто поправки, без двойного дна и скрытых угроз. Я украдкой посмотрела на него. Он стоял у столешницы, его взгляд был прикован к учебнику в его руках, лицо — серьезным и собранным. Таким я видела его редко. Будущим Альфой. Не тем, что преследует меня по пятам, а тем, кто берет на себя ответственность.

— И что ты на меня пялишься, колючка? — не поднимая глаз от учебника, проворчал он. Но уголок его губ дрогнул.

Я аж подпрыгнула на стуле, пойманная на месте преступления. Румянец снова залил щеки.

— Я не пялюсь! — выпалила я, срочно утыкаясь носом в тетрадь. — Я... я просто проверяла, не заснул ли ты там. Стоишь как истукан.

Он наконец поднял на меня взгляд.

— Истуканы, как правило, не диктуют формулы дисконтирования дивидендов, — парировал он сухо. — И не замечают, как на них смотрят. А я заметил.

— Мне показалось! — я с упрямым видом вывела в тетради особенно крупную и корявую цифру. — Показалось, что ты киваешь. Продолжаем. Дальше что?

Он покачал головой, но продолжил, и в его голосе снова зазвучали ровные, деловые нотки.

— Дальше применяем формулу Гордона. Подставляем полученные значения. V равно D, деленное на R минус G...

Я старалась изо всех сил слушать, но его голос, такой спокойный и уверенный, действовал на меня почти так же гипнотически, как и его прикосновения. Просто... по-другому. Это было новое, непривычное и от того еще более смущающее ощущение — видеть его не только как свою страсть и свою проблему, но и как... партнера. Даже в таком скучном деле, как домашняя работа. Я украдкой снова бросила на него взгляд. Он смотрел в учебник, и в свете кухонной лампы его резкие черты казались мягче. И я подумала, что, возможно, с этим «истуканом» можно иметь дело. Если, конечно, он не будет вспоминать, что я на него пялилась. И пока я вся погрузилась в ворох этих чертовых формул, стараясь не отставать от его диктовки, он бесшумно подошел сзади. Я почувствовала его тепло раньше, чем поняла, что он двинулся с места. Но было уже поздно. Его губы, горячие и влажные, мягко прикоснулись к моей шее, прямо к его метке.

Это был не страстный, требовательный поцелуй. Это было нежное, почти мимолетное прикосновение. Словно печать. Напоминание.

Я вздрогнула, и ручка вывела на полях тетради нелепый зигзаг. Все цифры, все эти «R минус G» мгновенно вылетели из головы, уступив место единственному ощущению — его губам на своей коже.

— Рэй... — его имя сорвалось с губ скорее как стон, чем как протест.

Он не ответил. Просто выпрямился.

— Ошибка в третьей строке, — произнес он своим обычным, ровным, деловым тоном, словно ничего и не произошло. — Пересчитай, колючка.

И он отошел обратно к столешнице, оставив меня сидеть с пылающей шеей, бешено колотящимся сердцем и абсолютно пустой головой. Все формулы были безнадежно забыты. Единственное, что осталось — это жгучее, сладкое, раздражающее ощущение его метки на моей коже.

Когда последняя формула была выведена и отчет аккуратно сложен, Рэй посмотрел на часы.

— Пятнадцать ноль-ноль, — констатировал он, откладывая ручку. — Время пришло. Поехали.

— Куда? — удивилась я, с облегчением растягивая затекшую спину.

Он поднялся, и в его позе, в блеске глаз появилась та самая, хищная важность, что всегда проявлялась, когда речь заходила о чем-то, что принадлежало ему по праву крови.

— В родовое гнездо, — сказал он, и его голос прозвучал низко и значительно. — В логово Багровых. Пора тебе увидеть его. Не квартиру, а настоящую берлогу.

Мое сердце пропустило удар, а затем заколотилось с новой силой. Не просто дом. Не поместье. Логово. Самое сердце его клана. Тот самый форпост на берегу залива, о котором он говорил.

— Прямо... сейчас? — неуверенно выдохнула я.

— Прямо сейчас, — он не оставил места для возражений, взяв свою куртку и мою. — Солнце уже клонится. Я хочу, чтобы ты увидела его при вечернем свете. Так он впечатляет больше.

Он протянул мне куртку, и его взгляд был твердым, полным того самого багрового собственничества, но теперь в нем читалось и нечто большее — желание показать, открыть, поделиться самой сокровенной частью своего мира.

— Не бойся, колючка, — сказал он, видя мое замешательство. — Оно уже твое. Просто... еще не знает об этом.

И, взяв меня за руку, он повел к выходу, оставив учебники и тетради на кухонном столе.

Машина мчалась по загородному шоссе, уводя нас все дальше от шумного Петербурга. Сосны по сторонам дороги становились все гуще, а воздух, наполнявший салон, — все свежее и насыщеннее, пахнущий хвоей и соленым дыханием близкого залива.

Наконец, мы свернули на незаметную грунтовую дорогу, которая вилась между вековых стволов, и через несколько минут перед нами открылась картина.

Логово Багровых.

Это был не просто огромный коттедж. Это была крепость, выросшая из камня и векового дерева, грубая, мощная и невероятно органичная в этом диком пейзаже. Массивные стены, темные от времени и непогоды, островерхая крыша, несколько уровней, будто выраставших друг из друга. Оно не пыталось выглядеть красиво. Оно было сильным. Незыблемым. И оно дышало историей, той самой, что писалась когтями и кровью.

Машина остановилась на площадке перед главным входом. Я вышла, завороженно глядя на это сооружение. От него исходила почти осязаемая энергия — дикая, древняя, багровая.

Дверь распахнулась прежде, чем мы успели к ней подойти. На пороге стояла женщина. Высокая, статная. Ее лицо было было серьезным, а глаза — пронзительно-зелеными, точь-в-точь как у Рэя, — оценивающе изучали меня.

— Тетя Линда, — Рэй кивнул ей, и в его голосе прозвучало уважение, граничащее с почтительностью.

Линда, сестра его отца Оскара. Ее взгляд скользнул по мне с ног до головы, задержался на моей шее, где была метка племянника, и затем снова встретился с моими глазами. В ее взгляде не было ни враждебности, ни тепла. Лишь холодная, испытующая глубина.

— Так это и есть та самая Теневая, что заставила твое сердце биться чаще, племянник? — ее голос был низким и ровным, без единой эмоции.

— Это она, — подтвердил Рэй, его рука легла мне на поясницу, жест одновременно поддерживающий и заявляющий о своих правах. — Лиля. Моя Луна.

Линда медленно кивнула, ее взгляд все еще был прикован ко мне.

— Ну что ж, — произнесла она наконец. — Добро пожаловать в логово, дитя Теневых. Заходи. Покажем тебе, что значит быть Багровой.

Линда развернулась и жестом пригласила нас войти, ее спина была прямой, а движения — выверенными и экономными. Переступив порог, я почувствовала, как воздух снова изменился. Внутри пахло не просто старым деревом и каминной сажей, а чем-то гораздо более глубоким — дымом, кожей, травами и вековой силой. Это был запах самой сути клана Багровых.

Мы прошли за ней в просторный зал с огромными окнами, выходящими на залив. Интерьер был аскетичным и функциональным: массивная деревянная мебель, шкуры на полу, оружие на стенах — не для красоты, а явно бывшее в деле.

Линда остановилась у камина, в котором уже потрескивали поленья, и повернулась к нам. Ее зеленые глаза, такие же пронзительные, как у брата и племянника, снова уставились на меня.

— Оскар проинформировал меня о ситуации, — начала она, опускаясь в кожаное кресло с видом полновластной хозяйки. Ее голос был ровным, но каждое слово имело вес. — Союз с Теневыми... стратегически безупречный ход. Неожиданный, но безупречный. — Она скользнула взглядом по Рэю. — Хотя, подозреваю, твоими мотивами двигала не политика, племянник.

Рэй усмехнулся, но не стал отрицать.

— Всегда есть место для личного, тетя.

— Личное, — парировала она, — имеет свойство усложнять простое. — Ее взгляд вернулся ко мне. — Ты понимаешь, что значит этот союз, девочка? Это не просто брак. Это слияние двух рек. И нам предстоит следить, чтобы течение было ровным, а подводных камней — минимум. Оскар и Артур будут вести свою большую игру. А моя задача — следить за теми, кто предпочитает действовать в тени. И за теми, кто этой тени боится.

В ее словах не было угрозы. Была констатация факта. Она — правая рука Оскара, отвечающая за тайные операции, смотрела на меня и видела не невесту племянника, а новый, потенциально уязвимый элемент в сложной системе клановой безопасности. Ее острый, аналитический ум уже работал, просчитывая риски и возможности.

— Белая Волчица, — произнесла она задумчиво. — Ценный актив. И ценная мишень. Твоя безопасность теперь — наш приоритет. И наша головная боль.

Я выпрямилась под ее испытующим взглядом, чувствуя, как во мне просыпается ответная строптивость.

— Я сама о себе могу позаботиться.

Линда улыбнулась — холодной, белозубой улыбкой.

— О, не сомневаюсь. Судя по рассказам, ты уже доказала это. Но здесь, в логове, мы действуем как стая. И ты теперь часть этой стаи. Привыкай, Лиля Теневая. Привыкай, что за твоей спиной теперь стоят не только Теневые. Стоим мы. — Она сделала паузу, и в ее глазах на мгновение мелькнуло что-то, почти похожее на одобрение. — И, судя по всему, ты того стоишь. Раз уж смогла приручить нашего дикого наследника. Ох, вернее, скоро, совсем скоро, ты будешь Лилей Багровой, — поправила себя Линда, и ее холодные зеленые глаза прищурились, изучая мою реакцию. — К этой мысли уже привыкла?

От этих слов у меня внутри все перевернулось. Лилия Багровая. Не Теневая. Чужая фамилия, которая должна была стать моей. Которая стала бы моей через месяц, хочу я того или нет. Я почувствовала, как по шее и щекам разливается густой, предательский жар. Я опустила взгляд, словно могла скрыть свое смущение.

А Рэй... Рэй смотрел на меня. Я чувствовала его взгляд на себе, тяжелый, горячий и безмерно довольный. Он не говорил ни слова, но его молчание было красноречивее любых слов. Он наслаждался этим. Наслаждался моим смущением, моей растерянностью перед лицом его семьи, перед неизбежностью моего нового статуса. Он видел, как его тетя, железная Линда, вбивает в меня этот простой, неумолимый факт, и он был счастлив.

Линда, заметив и мой румянец, и самодовольную ухмылку племянника, фыркнула.

— Вижу, что не совсем, — сухо констатировала она. — Но привыкнешь. Фамилия — это не просто слово. Это кожа. Ее нужно носить. И защищать. — Она встала. — Ладно, хватит на первый раз. Покажу тебе твои будущие покои. Рэй, не зевай.

Она вышла из зала, и я, все еще пылая, бросила на Рэя яростный взгляд. Он в ответ только шире ухмыльнулся, подошел ко мне и, этот наглый до мозга костей провел пальцем по моей раскаленной щеке.

— Ничего, колючка, — прошептал он. — Скоро ты и к этому привыкнешь. Как и ко всему, что связано со мной.

Положив руку мне на поясницу, он повел меня за своей тетей, вглубь логова Багровых, в мое будущее, от которого уже не было спасения. Линда провела нас по широкому коридору, устланному шкурами, и остановилась перед массивной дубовой дверью. Она отворила ее.

— Это будут ваши покои, — объявила она, отступая в сторону и пропуская нас вперед.

Я замерла на пороге, и у меня перехватило дыхание. Комната была огромной, занимая, похоже, целое крыло второго этажа. Но не размер поразил меня больше всего.

Панорамные окна в пол открывали потрясающий вид на бескрайнюю, свинцовую гладь залива, упирающуюся в линию темного леса на горизонте. Свет заходящего солнца заливал все пространство золотым огнем. От окон вел выход на просторный балкон с коваными перилами.

А внутри... внутри все было выполнено в теплых, глубоких тонах дерева и алого. Темный, почти черный паркет, стены, обшитые панелями из красного дерева, массивная кровать под балдахином из тяжелой бардовой ткани, кожаные кресла у камина. Это было не просто помещение. Это было логово в логове. Место наследника. Место силы.

— Цвета нашей крови и нашей земли, — голос Линды прозвучал сзади. — Здесь жил Оскар, прежде чем стал Альфой. Теперь здесь будет жить Рэй. И ты вместе с ним.

Я чувствовала, как по спине бегут мурашки. Это было слишком сильно, слишком реально. Слишком... навсегда. Рэй вошел внутрь, его взгляд скользнул по знакомым стенам, и на его лице появилось странное, сосредоточенное выражение.

— Нравится, колючка? — спросил он, не оборачиваясь.

Я выдохнула, и слова сорвались с губ тише шепота, пропитанные неподдельным изумлением.

— Очень...

И тут же, как по сигналу, волна смущения залила все мое лицо, снова предательски раскраснев щеки и шею. Я потупила взгляд, чувствуя себя нагой под тяжелыми взглядами этой комнаты и его семьи.

Рэй повернулся и, увидев мое состояние, мягко улыбнулся. В его глазах не было насмешки, а лишь теплое, понимающее удивление.

— Я ожидал колкостей снова, — признался он, его голос прозвучал глубже в просторной комнате.

Я сжала пальцы, все еще не в силах поднять на него взгляд.

— Прости, что разочаровала, — пробормотала я, и в моих словах не было ярости, лишь странная, уязвимая искренность.

Он медленно подошел ко мне, его шаги были неслышными на темном паркете.

— Ты не разочаровала, колючка, — он тихо прошептал, его пальцы приподняли мой подбородок, заставляя встретиться с его взглядом. В его зеленых глазах плясали отблески заката и что-то новое, глубокое и серьезное. — Ты удивила. Приятно. Иногда... иногда и от тебя можно дождаться чего-то, кроме шипов.

Его слова, такие простые, обожгли сильнее любой страсти. Потому что они были правдой. В этот момент, в этой комнате, наполненной его наследием, все мои защитные колючки оказались бесполезны. Осталась только я — смущенная, потрясенная и, возможно, на шаг ближе к принятию той судьбы, что ждала меня здесь, в логове Багровых, в этих покоях цвета крови и земли.

Дверь с мягким щелчком закрылась за Линдой, оставив нас в полной, звенящей тишине огромной комнаты. Воздух, только что наполненный серьезностью и давлением истории, вдруг сгустился, стал густым и сладким, как мед. Из наследника, впитывающего груз ответственности, он в мгновение ока снова превратился в того самого хищного, голодного волка. Его взгляд скользнул по мне, по кровати под балдахином, по мягкому ковру у камина, по массивному письменному столу из темного дерева.

— Ну так что, колючка? — его голос прозвучал низко и соблазнительно, нарушая тишину. Он сделал медленный шаг ко мне. — Хочешь, начнем тестировать кровать на прочность? — Его губы тронула та самая, раздражающе-самоуверенная ухмылка. — Она ждала тебя.

Он сделал еще шаг, сокращая дистанцию.

— Или... — его взгляд упал на густой ворс ковра, — ...можем протестировать ковер на мягкость.

Еще шаг. Теперь он был так близко, что я чувствовала его дыхание.

— А может... — он обвел взглядом массивный стол, а затем скользнул им по открытой двери ванной комнаты, где угадывались очертания огромного джакузи, — ...мой стол? Или ванну? Выбор за тобой, Луна моя. Всё это теперь твое. Как и я.

Он протянул руку, касаясь моей щеки, и его прикосновение было обжигающим после прохладного воздуха комнаты. Вся серьезность, все смущение, что владели мной минуту назад, испарились, уступив место знакомому, пьянящему напряжению. Логово, его логово, внезапно стало ареной для нашей старой, вечной игры.

И тут в сознание, словно отточенный клинок, вонзилась мысль, заставившая меня вздрогнуть и пискнуть от внезапного осознания:

— Рэй... сегодня полнолуние.

Слова повисли в воздухе. Он замер, его разгоряченный, хищный взгляд на миг помутнел, уступив место быстрой умственной работе. Он медленно отстранился и по тому, как его глаза стали ясными, а тело напряглось, было ясно — он тоже напрочь забыл.

— Черт, — тихо выругался он, проводя рукой по лицу. Вся его игривая, соблазняющая энергия мгновенно испарилась, сменившись сосредоточенной серьезностью. — Полнолуние. Да. Ты права.

Он отступил на шаг, давая мне пространство, его взгляд стал оценивающим, сканирующим.

— Зов будет сильным. Очень. Особенно здесь, — его голос стал собранным, деловым. — Особенно после... всего, что было. После того, как ты пыталась блокировать связь.

Он был прав. Полнолуние всегда обостряло нашу связь, делая ее почти невыносимой. А сейчас, после всего этого стресса, боли и примирения, после того, как я сама пыталась ее разорвать... это могло быть похлеще любого наркотика.

— Что... что нам делать? — спросила я, чувствуя, как по коже уже начинают бежать первые, предательские мурашки. Зов еще не начался по-настоящему, но я уже ощущала его приближение, как грозу перед бурей.

Рэй посмотрел на панорамные окна, за которыми медленно гасла вечерняя заря.

— Мы не будем его игнорировать, — сказал он твердо. — И не будем с ним бороться. — Он повернулся ко мне, и в его глазах горел уже не голод плоти, а нечто более древнее и мощное. — Мы пойдем ему навстречу. На волю. В лес. Как настоящие волки. Без стен. Без ограничений.

Он протянул мне руку — не для объятий, а как соратник, как вожак, ведущий свою пару навстречу стихии.

— Пойдем, колючка. Пора показать тебе наши настоящие охотничьи угодья. И посмотреть, сможешь ли ты угнаться за Багровым в ночи полнолуния.

— Это наша первая Луна... вместе, — сказала я, глядя на него, и голос дрогнул.

— Ну, формально вторая, — он хищно ухмыльнулся, но ухмылка получилась напряженной. — На первой я тебе метку поставил.

Воспоминание о той ночи в лесу, о боли, ярости и всепоглощающем зове, заставило меня содрогнуться.

— Ты... — я сделала шаг назад, упираясь спиной в косяк двери на балкон. Прохладный ветерок с залива обдувал разгоряченную кожу. — Ты сдержишься? Не... не кончишь в меня?

Он закрыл глаза на секунду, сжав кулаки. Мускулы на его руках играли от напряжения.

— Я... — он сглотнул, и его голос прозвучал хрипло, с надрывом. — Я постараюсь, колючка. Клянусь духом предков, я постараюсь. Но Луна... и эта связь... — он открыл глаза, и в них было столько первобытной мощи, что перехватило дыхание. — Они сильнее нас. Особенно сейчас. Особенно здесь.

Он сделал шаг вперед, и его пальцы сомкнулись на моих запястьях. Не грубо, а с той силой, что исходит из самой глубины существа.

— Но если... если я не смогу... — его взгляд стал пристальным, почти гипнотическим, — ...ты должна будешь остановить меня. Укусишь. Оцарапаешь. Вырвешься. Поняла? Я не хочу... не хочу ничего делать против твоей воли. Никогда.

В его словах была не просто страсть. Была агония. Агония волка, который боится причинить боль своей паре.

Я медленно кивнула, чувствуя, как зов начинает разливаться по венам, сладкий и неумолимый.

— Хорошо, — прошептала я. — Но... постарайся.

Он издал звук, похожий на сдавленный рык — смесь благодарности, отчаяния и дикого, животного предвкушения.

— Тогда пошли. Пока не стало поздно.

И, все еще держа меня за руку, он поволок меня к выходу из комнаты, но резко остановился. Его глаза, уже отливавшие волчьим золотом в сумерках, сверкнули. Вся его неуверенность и напряжение будто испарились, смытые внезапной волной его привычной, наглой самоуверенности.

— Что-то ты как-то неуверенно говорила, что вырвешься из моих лап, — парировал он, его голос снова обрел ту самую, бархатистую и опасную интонацию. Он сделал шаг ко мне, заставляя отступить обратно в комнату. — Похоже, мысль... о детях... засела у тебя в голове, да, колючка?

Он произнес это с такой сладкой, ядовитой нежностью, что по моей спине пробежал разряд. Я попыталась отступить, но он был быстрее. Его руки сомкнулись на моих боках, прижимая к себе.

— Это она, да? — он приник губами к виску, и его шепот обжег. — Ты думаешь об этом. О том, что могло бы случиться. О том... какими бы они были. Наши волчата.

— Нет! — попыталась я вырваться, но в моем протесте не было былой силы. Только паника и... черт возьми, да, любопытство.

— Врешь, — он легко поднял меня на руки, и мои ноги сами обвили его талию. Он понес меня не на балкон, а обратно, к той самой массивной кровати цвета крови. — Твое тело не врет. Оно трепещет. Оно... жаждет этого. Так же, как и мое.

Он опустил меня на шелковое покрывало, его тело тяжелым одеялом накрыло меня.

— Не бойся, Луна моя, — прошептал он, его губы заскользили по моей шее к метке, заставляя выгибаться в немом стоне

И прежде чем я успела что-либо сказать, его зубы снова сомкнулись на моей метке, и зов полной луны, яростный и всепоглощающий, накрыл нас с головой, смывая все обещания, все страхи, оставляя только древний, неумолимый инстинкт и дикую, всепоглощающую надежду.

— Лиль... но я обещаю... — его дыхание было прерывистым, горячим. — Я буду сдерживать себя... сколько смогу. Я прервусь... — он сжал зубы, словно физически удерживая бушующего внутри зверя. — Но ты тоже... вырывайся. Хорошо?

Он смотрел на меня, и в его взгляде была не просто страсть. Была мольба. Мольба о помощи. О спасении от самого себя.

— Мы же не хотим... повторить судьбу моего отца и мамы... правда? — он выдохнул эти слова, и в них прозвучала та самая, детская боль за родителей, чья жизнь была перевернута одним импульсом.

И тут же его губы, уже готовые сомкнуться на моих, изогнулись в горькой, отчаянной ухмылке.

— Или... все-таки хотим?

В этом вопросе заключалась вся наша суть. Два существа, разрывающихся между долгом и инстинктом, между страхом и желанием. Между тем, что правильно, и тем, что неизбежно.

Я смотрела в его глаза, в эту бурю золота и зелени, и видела не только Альфу, но и Рэя. Того самого мальчика, который знал, что его родители поженились по необходимости, по воле Луны и потому что мама была беременна им, и того мужчину, который боялся навязать ту же судьбу мне.

Моя рука сама поднялась и коснулась его щеки. Он вздрогнул от прикосновения.

— Нет, — прошептала я, и мой голос был тихим, но твердым, как сталь. — Мы не хотим их судьбы. — Я увидела, как в его глазах мелькнуло облегчение, смешанное с новой болью. — Потому что наша история... она другая.

Я притянула его лицо к своему, пока наши лбы не соприкоснулись.

— Мы не они, Рэй. Наш ребенок... если и будет... он будет желанным. С самого начала. А не... последствием.

Я почувствовала, как содрогнулось все его тело. Он закрыл глаза, и тихий, сдавленный звук вырвался из его груди.

— Хорошо, — он прошептал, и в этом слове была вся вселенная — и боль, и обещание, и любовь. — Тогда... помоги мне. Сегодня. Помоги мне остаться в рамках.

И когда его губы снова нашли мои, это была клятва. Клятва двоих, решивших бороться не друг с другом, а вместе — против собственной природы.

Глава 31. Когда отступает полнолуние

Луна взошла.

Ее серебряный свет хлынул в панорамные окна, заливая комнату призрачным сиянием. И со светом пришел зов. Не волна, а ударная, всесокрушающая лавина, в тысячу раз сильнее, чем прежде.

Мое тело вспыхнуло изнутри. Каждая клетка, каждый нерв закричали в один голос, требуя его. Жар разлился по жилам, превращая кровь в расплавленный металл. Я почувствовала, как набух и заныл клитор, посылая судорожные импульсы в низ живота. Между ног стало горячо и влажно, и я с ужасом и восторгом ощутила, как тонкая ткань трусиков промокла насквозь. Рэй замер надо мной. Его глаза... Боги, его глаза. Зеленые зрачки исчезли, вытесненные сплошным, горящим, волчьим золотом. Они светились в полумраке, дикие и бездонные. Низкий, непрерывный рык вырвался из его груди, больше похожий на стон вселенной, чем на звук живого существа.

Его член, каменный и обжигающе горячий, с такой силой уперся в мою промежность, что я вскрикнула — не от боли, а от шока, от невозможности этого желания.

И началась она. Наша первая лунная ночь.

Не было нежности. Не было обещаний. Была только стихия. Его губы впились в мои с животной жадностью, его руки, грубые и быстрые, сорвали с меня одежду. Он вошел в меня одним резким, безжалостным толчком, заполняя до самого предела, и мир взорвался в вихре боли, наслаждения и абсолютного, первобытного единения. Я впилась ногтями в его спину, отвечая ему с той же яростью, мои ноги сомкнулись на его пояснице, прижимая его глубже, еще глубже. Его рыки сливались с моими стонами, его зубы впились в мое плечо, оставляя новые отметины рядом с меткой. Это не был секс. Это было жертвоприношение. Слияние. Возвращение домой в объятиях зверя, который был моей судьбой, моим наказанием и моим единственным спасением.

Первый раунд закончился так же яростно, как и начался. С оглушительным, победным рыком он вырвался из меня, и горячие струи его спермы брызнули на темное шелковое покрывало. Он взвыл — долго, пронзительно, отдаваясь луне и сбрасывая часть невыносимого напряжения.

А я... я лежала, вся дрожа, с бешено колотящимся сердцем, и с ужасом осознавала, что сама набрасывалась на него, подставляя себя, требуя больше, глубже, жадно отвечая на каждое его движение. «Боги, что я творю...»

Стыд, жгучий и острый, пронзил меня. Не за страсть, а за потерю контроля. За ту дикую, необузданную часть себя, что вырвалась на свободу и полностью подчинила меня зову. Еще до того, как он смог перевести дух и потянуться ко мне снова, я откатилась от него. Зов все еще пылал в крови, требуя продолжения, но инстинкт самосохранения — или то, что от него осталось, — кричал громче.

С рычащим воплем, в котором смешались ярость и отчаяние, я обратилась. Кости хрустнули, кожа сменилась белым мехом. И прежде чем он успел среагировать, я, Белая Волчица, рванула с кровати, проскочила на балкон и прыгнула вниз, в темноту сада. Прохладный ночной воздух ударил в морду, но не мог погасить внутренний пожар. Я мчалась сквозь сосны, к берегу залива, оставляя позади светящееся логово и своего взбешенного, жаждущего партнера. Это была не побег. Это была передышка. Для нас обоих. Пока луна не призовет нас снова. Уже через пару секунд, едва мои лапы коснулись влажной хвойной подстилки, я услышала за спиной ответный грохот. Не тихий крадущийся шаг, а сокрушительный галоп. Земля дрожала под тяжелыми ударами его лап.

Он несся за мной. Не как преследователь за добычей, а как вторая половина шторма, как эхо моего собственного безумия. Его рык, низкий и яростный, прорезал ночь, отвечая на мой безмолвный вызов.

Я прижала уши и рванула быстрее, петляя между стволами столетних сосен, чувствуя, как ветер свистит в ушах, но я не могла от него уйти. Наша связь, раскаленная докрасна полнолунием, тянулась между нами, как стальной канат. Он чувствовал каждое мое движение, каждый поворот, и я чувствовала его — его ярость, его желание, его абсолютную, неумолимую решимость.

Он не просто догонял меня. Он загонял. Эта погоня была частью ритуала, частью нашего танца под луной. Бегство и преследование. Сопротивление и взятие. Когда берег залива, черный и серебряный под луной, открылся передо мной, я поняла, что дальше бежать некуда. Я замедлила бег, тяжело дыша, пар клубился из пасти. Я обернулась. Из чащи, как воплощение самой ночи, вышел он. Огромный, могучий багровый волк. Его золотые глаза пылали, шерсть стояла дыбом от ярости и нетерпения. Он остановился в десяти шагах от меня, его грудь тяжело вздымалась.

Мы стояли друг напротив друга, два зверя, две стихии, связанные древней силой. Воздух трещал от напряжения. Зов висел между нами, густой и сладкий, требуя завершения, и тогда он, не сводя с меня горящего взгляда, медленно, демонстративно, сделал шаг вперед. Приглашение. Вызов.

И я, проигравшая эту маленькую битву, но еще не войну, ответила тихим, горловым рыком и сделала шаг навстречу. Как одурманенная, ведомая слепым, всепоглощающим зовом, я сделала это. Мои волчьи лапы подкосились, и я грузно опустилась грудью на прохладную, пахучую хвойную подстилку. Задняя часть тела, бедра, инстинктивно приподнялись, подставляясь ему.

«Как шлюха...» — пронеслось в голове осуждающей, жгучей мыслью, но ее тут же смыла новая волна животного желания. Я зажмурилась, и в следующее мгновение кожа зачесалась, кости с хрустом вернулись в привычную форму. Я снова была человеком. Голая, дрожащая, лежащая грудью на земле, с бедрами, поднятыми в немой, унизительной и невыносимо желанной мольбе.

«Боги, я надеюсь он не вспомнит этот момент...»

Но мысль не успела завершиться. Он не стал терять ни секунды. Прозвучал низкий, торжествующий рык, звуки обращения и в ту же секунду его член, огромный, обжигающе твердый, вошел в меня. Не постепенно, а до самого основания, одним мощным, властным толчком, заполнив до предела, вытеснив воздух и остатки стыда. Из моих легких вырвался громкий, сдавленный вскрик, эхом разнесшийся по ночному лесу. Это был крик не только от неожиданности и боли, но и от всепоглощающего, шокирующего наслаждения. Мои пальцы впились в хвою и влажную землю, тело выгнулось в немой мольбе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не двигался секунду, давая мне привыкнуть к этой сокрушительной полноте, и его низкий рык, прямо у моего уха, был полон дикого торжества и одобрения.

— Вот так, Луна моя... — его хриплый шепот был обжигающим. — Вот так я и хочу тебя. Всякую. И дикую волчицу... и покорную самку... всю.

И он начал двигаться,а мир сузился до этого места, до его тела внутри моего, до хвойного запаха земли и нашего смешанного, дикого воя под холодным светом полной луны. Я стонала, уже не в силах сдерживать звуки, рвущиеся из горла. Он притянул меня к себе еще сильнее, его грудь прижалась к моей спине и движения его бедер стали быстрее, резче, почти яростными. Его руки были повсюду — одна сжимала мою грудь, большой палец грубо тер затвердевший сосок, посылая острые, почти болезненные разряды удовольствия прямо в низ живота. Другая рука скользнула между моих ног, и его пальцы нашли мой клитор. Я задыхалась. Воздуха не хватало. Мир плыл, состоя из запаха хвои, его запаха, его дикого мускуса и всепоглощающего ощущения его тела, входящего и выходящего из меня.

И тогда наступила кульминация. Волна наслаждения, такая мощная, что у меня потемнело в глазах, поднялась из самой глубины, готовая смести всё на своем пути. Я закричала, впиваясь пальцами в его руку, обнимающую меня. И в этот самый миг... он остановился.

Не просто замедлился. Он с силой, с почти болезненным усилием, вырвал свой член из меня после моего оргазма. Я ахнула от неожиданности и пустоты. В глазах потемнело.

— Боги... — выдохнул он хрипло, его тело дрожало от невероятного напряжения.

И горячие, густые струи его спермы полились мне на спину, на ягодицы, на бедра. Он кончил на меня, а не в меня. Сдержал слово. Ценой невероятных усилий. Рэй тяжело дышал, прислонившись лбом к моей спине, его руки все еще сжимали меня, но теперь скорее для поддержки, чем для обладания.

Я лежала, вся дрожа, чувствуя, как его сперма медленно стекает по моей коже, смешиваясь с потом. Он сдержал слово. В самый трудный момент.

Рэй мягко, но настойчиво перевернул меня на спину. Его лицо было залито лунным светом, усталое, но с торжествующими искорками в глазах.

— Колючка, я не понял, — начал он, его палец провел по моей щеке, оставляя след прохлады. — А что это ты... совсем не вырывалась, а? — Он наклонился ближе, и его ухмылка стала шире. — А как же наш договор? Что мы обоюдно сделаем все, чтобы сейчас не зачать ребенка?

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, оправдаться, но в голове не было ни одной связной мысли. Только смущение, стыд и... да, черт возьми, признание.

— По-моему, — продолжал он, его голос стал тише, соблазнительнее, — ты очень даже подставляла мне свою попку, дабы зачать. Вся сила воли была только у меня. — Он покачал головой с преувеличенным укором. — Ты хулиганка оказывается, Лиля Теневая. Самая настоящая.

Я фыркнула, отводя взгляд, но румянец заливал меня с головы до ног. Он был прав. В тот одурманенный зовом момент я и правда забыла обо всем. О договоре, о последствиях, обо всем на свете. Мною двигал только чистый, животный инстинкт.

— Молчи уже, — пробормотала я, пытаясь оттолкнуть его, но он поймал мою руку и прижал ее к своей груди, где бешено стучало сердце.

— Нет уж, не помолчу, — он рассмеялся, и в его смехе не было злости, только облегчение и какое-то дикое веселье. — Теперь у меня есть на тебя компромат. Моя строптивая невеста на поверку оказалась... очень даже сговорчивой, когда дело доходит до зачатия ребенка.

— Рэй! — я попыталась вырваться, но он только крепче прижал меня к себе.

— Ничего, колючка, — прошептал он, уже серьезнея. — Твоя «сговорчивость»... она чертовски соблазнительна. Но в следующий раз... — он посмотрел мне прямо в глаза, — ...в следующий раз я не буду полагаться только на свою силу воли. В следующую луну, — повторил он, и каждый звук был будто высечен из камня, — если не почувствую твоего сопротивления... я закончу дело.

В этом не было вопроса. Не было просьбы. Это был ультиматум. Четкий, простой и пугающе откровенный. Он перекладывал ответственность на меня. Следующий шаг, следующее решение — все теперь было в моих руках. Вернее, в моем сопротивлении. Я смотрела на него, на этого дикого, непредсказуемого волка, который только что проявил невероятную выдержку и который теперь ставил мне условие. Он не хотел брать силой. Он хотел, чтобы я сама... позволила. Чтобы мое тело и моя воля сказали ему «да» так ясно, что не останется места для сомнений.

Мое сердце бешено колотилось, смешивая страх, возмущение и... темное, запретное возбуждение от такой игры.

— Это... чертовски нечестно, — выдохнула я, и мой голос дрогнул.

Он ухмыльнулся, и в этой ухмылке была вся его суть — хищная, властная и бесконечно притягательная.

— Война редко бывает честной, колючка. А то, что между нами... это и есть самая настоящая война. — Он мягко коснулся моей щеки. — Так что готовься. В следующий раз я не буду сдерживаться. Если ты не остановишь меня.

Он поднялся на ноги, его силуэт на фоне луны был огромным и могущественным. Затем он протянул мне руку, чтобы помочь подняться.

— А теперь пошли. Нужно помыться. И... обсудить наш следующий шаг. До следующей луны еще месяц. Нам есть о чем поговорить.

Все еще чувствуя его семя на своей коже и тяжесть его ультиматума в душе, я приняла его руку. Битва была проиграна. Но война... война только начиналась. И следующим полем боя снова станет наша постель под полной луной.

Мы вышли из-под сени сосен на небольшую поляну, залитую лунным светом. И тут я увидела это. У самого края, под корнями старой ели, лежал прочный деревянный ящик. Рэй, не говоря ни слова, подошел к нему, откинул крышку. Внутри, аккуратно сложенные, лежали мягкие шерстяные пледы в темных, багровых тонах. И сверху — стопка чистой, простой одежды. Футболки его размера, штаны, толстовки, которые явно должны были оказаться на мне огромными.

Я застыла, глядя на эту подготовленную заранее «станцию помощи». Это было так... не похоже на него. На того дикого зверя, что только что трахал меня на земле с животной яростью.

Он, словно поймав мой немой вопрос, пожал плечами, доставая плед.

— Что? Я не животное совсем. Хотя... — он оглядел меня с ног до головы, с явным удовольствием наблюдая, как лунный свет ложится на следы его семени на моих бедрах, — ...после такого можно и усомниться. Но да, я знал, что после... э... активной фазы, будет холодно.

Он накинул на мои плечи один плед, грубый и теплый, а сам начал вытирать сперму с моей кожи другим, его движения были неожиданно бережными.

— Это логово, Лиля, — тихо сказал он, пока я молча продевала руки в рукава его толстовки, утопая в ней с головой. — Здесь все продумано. Все для жизни. И для выживания. Даже... для таких вот последствий луны.

Он закончил и отступил на шаг, глядя на меня — закутанную в его плед, в его одежду, пахнущую им и лесом.

— Ну что, готова идти обратно, моя хулиганка? Или хочешь еще погулять и подумать о своем поведении? — в его голосе снова зазвучала знакомая насмешка, но теперь в ней не было жара страсти, а лишь усталая, довольная нежность.

— Кстати, — его голос прозвучал задумчиво, пока он поправлял воротник толстовки на мне, — я запомнил твой покорный вид. С вздернутой попкой. — Он облизал губы, и его глаза снова, на мгновение, вспыхнули тем же волчьим золотом. — В подкорке выжег твой образ. Ммм, какая ты была сладкая...

Я застыла, чувствуя, как по всему телу, снова, будто по команде, разливается огненная волна смущения. Он продолжал, его голос стал низким и бархатным, полным откровенного, животного воспоминания:

— Из тебя так и сочилось... Все было открыто для меня. Вид такой... вкусный.

— Боооги... — прошептала я, закрывая лицо руками, но было поздно. Щеки пылали, уши горели. — Он помнит... Ты помнишь!

Он рассмеялся — тихим, глубоким, довольным смехом, который, казалось, вибрировал в самом воздухе.

— Каждую секунду, колючка. Каждую деталь. — Он мягко оттянул мои руки от лица, заставляя посмотреть на него. Его взгляд был горячим и знающим. — И буду помнить. Всегда. Особенно тот момент, когда моя строптивая волчица стала такой... податливой. Таким... совершенством.

Он наклонился и поцеловал меня — быстро, но со страстью, которая обещала, что это воспоминание будет питать его до следующей луны и, возможно, до конца его дней.

— Пойдем, — сказал он, снова становясь серьезным, но в уголках его глаз все еще играли чертики. — Нужно принять душ.

И, все еще пылая от его слов, я позволила ему вести себя дальше, вглубь его владений, понимая, что отныне мне придется жить не только с ним, но и с тем фактом, что каждое мое самое сокровенное и уязвимое проявление будет запечатлено в его памяти с фотографической точностью. И использовано против меня при первой же возможности.

— Теперь, — его голос стал низким и вкрадчивым, пока мы поднимались по лестнице обратно в его покои, — я хочу эту позу опробовать на кровати.

Он открыл дверь в спальню, и лунный свет, все еще заливавший комнату, лег на шелковое покрывало, замененное на чистое за то время, пока мы были в лесу.

— Покажешь мне свою попку еще раз, мм? — он обнял меня сзади, его руки скользнули с моих плеч на бедра, и его губы прикоснулись к моей шее. В его тоне не было требования — лишь горячее, нетерпеливое любопытство и обещание взаимного удовольствия.

Я замерла, чувствуя, как по спине пробегает знакомый трепет.

— На кровати... — пробормотала я, позволяя ему развернуть меня к массивному ложу.

— О, да, — он усмехнулся, его пальцы нашли завязки на моих штанах. — Здесь я могу насладиться видом... не отвлекаясь на хвою под коленями.

Он медленно, давая мне время передумать, стянул с меня одежду, и его восхищенный взгляд скользнул по моей спине, задерживаясь на изгибе поясницы.

— Давай, колючка, — его голос прозвучал уже с легкой, властной ноткой. — Покажи мне. Как тогда. Только теперь... без причины. Просто потому что я прошу. И потому что тебе этого тоже хочется.

И, глядя на него, на его горящие глаза в лунном свете, я поняла, что он прав. Мне этого хотелось. Не по зову луны, а просто... потому что это был он. И я, медленно, покорно, как тогда в лесу, но теперь с полным осознанием и согласием, опустилась на шелк, подставляя ему себя и свою самую уязвимую позу.

— А попка у тебя очень аппетитная, — его голос прозвучал прямо у уха, густой и довольный. — Я тебе это уже говорил и повторю сто раз еще.

И прежде чем я успела среагировать, его ладонь с легким, звонким шлепком опустилась на мою обнаженную ягодицу. Шлепок был не больным, а скорее... утверждающим. Собственническим.

Я взвизгнула — больше от неожиданности и возмущения, чем от боли, и отпрыгнула от него на край кровати, натягивая одеяло до подбородка.

— Ты! Ты! Ты! — я ткнула в него дрожащим пальцем, не в силах подобрать слов, которые передали бы всю глубину моего смущения и ярости. — Ненавижу!

Он стоял посреди комнаты, абсолютно невозмутимый, с той самой, невыносимой ухмылкой, которая сводила с ума. Его глаза блестели от азарта.

— О, я знаю, — парировал он, подмигивая. — Но это не делает твою попку менее аппетитной. И не отменяет того факта, что она идеально ложится в мою ладонь.

Он сделал шаг вперед, и я инстинктивно отползла дальше.

— И знаешь что? — продолжил он, его голос стал тише, соблазнительнее. — Я буду повторять это снова и снова. Каждый раз, когда ты будешь злиться, хмуриться или пытаться меня укусить. Напоминать тебе, какая ты на самом деле... вкусная.

И, развернувшись, он с тем же самодовольным видом направился в ванную, оставив меня сидеть на кровати, пылающую от ярости, смущения и какого-то дурацкого, предательского щенячьего восторга от его наглости.

— Ты наглый! Извращенец! Ты... ты озабоченный! — выпалила я, сжимая в кулаках одеяло, словно это могло защитить меня от его слов и его взгляда.

Он остановился в дверном проеме ванной и медленно обернулся. На его лице не было ни тени раскаяния. Напротив, его ухмылка стала только шире, а в глазах вспыхнул знакомый, опасный огонек.

— Дааа, Лиля, — протянул он, и его голос прозвучал сладко и ядовито. — Я такой. — Он сделал шаг назад в комнату. — И знаешь, из твоих уст это звучит как лучший комплимент.

Я отпрянула, прижимаясь к изголовью.

— Что?

— А то, — он медленно пошел к кровати, его движения были плавными и хищными. — Потому что это значит, что я могу быть с тобой таким. Наглым. Извращенцем. Озабоченным. И это тебя заводит. Тебя это бесит, но ты вся горишь.

Он оказался перед кроватью и наклонился, упираясь руками по обе стороны от меня.

— Смотри, — прошептал он, и его взгляд скользнул вниз, по моему телу, будто видя его сквозь одеяло. — Сейчас возбужусь... и сам тебя раком поставлю. И мы оба знаем, что ты не станешь особо сопротивляться. Потому что в глубине души... тебе нравится мой озабоченный нрав.

Я открыла рот, чтобы выдать яростное возражение, но слова застряли в горле. Потому что он был прав. Черт возьми, он был чертовски прав. И от этого осознания по всему телу пробежали предательские мурашки, а между ног снова стало тепло и влажно.

Он увидел это в моих глазах, и его торжество стало полным.

— Вот видишь? — он мягко провел пальцем по моей щеке. — Так что продолжай. Злись дальше. Для меня это — приглашение к танцу.

— Иди уже мойся! — рыкнула я, уже не в силах выносить его победный вид и свое собственное смущение. И, чтобы скрыть пылающие щеки и предательскую дрожь в коленях, я с головой нырнула под одеяло, свернувшись в тугой, недовольный клубок.

Из-под одеяла я услышала его низкий, довольный смех. Он не стал спорить или тянуть меня обратно.

— Как скажешь, моя строптивица, — его голос прозвучал уже чуть дальше. — Но знай... я еще вернусь. И мы продолжим наш... разговор.

Послышались его шаги, удаляющиеся в сторону ванной, и вскоре до меня донесся шум льющейся воды. Я лежала под одеялом, в полной темноте, и слушала, как бьется мое сердце. Оно выстукивало смесь ярости, смущения и того самого, дурацкого возбуждения, что он умудрялся вызывать одной лишь своей наглостью.

«Извращенец, — мысленно повторила я, но на этот раз в этом слове не было прежней злости. Была усталость, растерянность и... привычка. Проклятая привычка к его дикому, непредсказуемому и абсолютно невыносимому присутствию в моей жизни.

Пока ждала своей очереди в душ, незаметно уснула. Усталость — физическая, эмоциональная, полная — взяла свое, накрыв с головой, как то самое одеяло. Последней смутной мыслью, пронесшейся в сознании перед тем, как погрузиться в темноту, было: «Мда... затраханная и довольная. Лиля, в кого ты с ним превратилась...»

Это не было осуждением. Скорее... констатацией. Горькой, ироничной и, черт возьми, правдивой. Та самая строптивая Белая Волчица, готовая сражаться за свою свободу до последнего вздоха, теперь лежала размякшая, уставшая и... да, довольная в постели своего заклятого врага, ставшего ее судьбой. Сон наступил мгновенно, глубокий и без сновидений, в котором не было ни бегства, ни борьбы, только тихая, тяжелая пустота полного истощения. И даже сквозь сон я, казалось, чувствовала исходящее из ванной комнаты тепло, слышала отдаленный шум воды и знала — он рядом. И пока он рядом, можно было позволить себе эту слабость. Можно было просто... быть. Затраханной и довольной. Его Лилей.

Он был невыносимым. Наглым, собственником, извращенным и до чертиков практичным, когда это было нужно. Но именно этот «невыносимый» давал мне четкие инструкции, когда мой мозг отказывался думать. Именно он видел меня во всех моих проявлениях — от яростной волчицы до покорной самки — и принимал всю. Без осуждения. С восторгом.

Глава 32. Кольцо клана

Я вышел из спальни, тихо прикрыв дверь. За спиной доносился приглушенный шум душа. Колючка мылась. От этой простой мысли по телу разливалось странное, непривычное тепло. Не похотливое, а... какое-то спокойное. Собственническое, да, но и защитное.

В гостиной, у потухшего камина, в кресле сидела тетя Линда. В руках у нее был планшет, но как только я вышел, она подняла на меня взгляд. Ее зеленые глаза, точь-в-точь мои и отцовские, были спокойны и всевидящи.

— Ну что, уложил свою бурю? — спросила она, откладывая гаджет в сторону. В ее голосе не было насмешки, лишь легкая усталая ухмылка.

— Уложил, — фыркнул я, подходя к буфету, чтобы налить себе кофе. Рука чуть дрожала от пережитого напряжения ночи. — Если под «уложил» ты имеешь в виду «затрахал до потери пульса, после чего она свалилась без сил».

Линда издала короткий, хриплый звук, похожий на смех.

— В нашей семье это традиционный способ успокоения строптивых невест. Работает безотказно.

Я сделал глоток горячего кофе, чувствуя, как он обжигает горло и прочищает мозги.

— С ней... не все так просто.

— Я вижу, — тетя откинулась на спинку кресла. — Иначе ты бы не таскал ее на руках в душ, как младенца. В тебе просыпается не только самец, племянник, но и будущий глава семьи. Это хорошо.

Она помолчала, изучая меня.

— Но одного твоего внимания мало. Ей нужен знак. Видимый.

Я нахмурился, ставя кружку на стол.

— Какой еще знак? Метка на шее говорит сама за себя.

— Метка — для тебя. И для других самцов. Это знак собственности, — поправила она меня, ее голос стал жестче. — Но ей, и всему клану, нужен знак принадлежности. Что она под защитой стаи. Что она — одна из нас. Даже если фамилия пока Теневая.

Она достала из кармана своего халата небольшой бархатный мешочек и протянула его мне.

— Дай ей это.

Я развязал шнурок и высыпал содержимое на ладонь. На кожаном шнурке лежало кольцо. Не тонкое изящное украшение, а массивная печатка из темного, почти черного серебра. На ней был вырезан наш родовой символ — волчья голова в обрамлении языков пламени, символ Багровых.

— Это не помолвочное, — пояснила Линда, видя мое выражение лица. — Это знак семьи. Его носят все наши. Я ношу. Твои сестры носят. Теперь будет носить и она. Чтобы каждый, кто посмотрит на нее, понял — тронуть ее, значит объявить войну всему нашему роду.

Я сжал кольцо в кулаке. Металл был холодным, но в нем чувствовалась тяжелая, многовековая сила. Линда была права. Одной метки, скрытой под одеждой, было мало. Мир должен был видеть. Должен был знать.

— Спасибо, тетя, — я кивнул, засовывая кольцо в карман брюк.

Линда встала и, проходя мимо, с силой хлопнула меня по плечу. Так хлопают братьям по оружию. Равному.

— Не благодари. Просто не теряй ее, Рэй. Такие... находки случаются раз в жизни. А теперь иди, буди свою «затраханную бурю». Самолет ждать не будет.

Она вышла из гостиной, оставив меня одного с тяжестью кольца в кармане и новой, огненной уверенностью внутри. Колючка будет под защитой. Моей и всей моей стаи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33. Нежность

Я вышла из ванной, завернутая в пышный банный халат, с мокрыми волосами. И сразу же наткнулась на него. Он стоял посреди спальни и от него исходило такое плотное, трепетное волнение, что оно буквально ударило мне в нос, перебивая запах шампуня.

— Рэй? — настороженно спросила я. — Ты... волнуешься?

Он никогда не волновался. Злился — да. Был наглым — постоянно. Но вот это... это было ново.

Он не сказал ни слова. Вместо этого он протянул руку, разжал пальцы, и на его ладони лежало кольцо. Не изящное украшение, а массивная печатка из темного серебра с волчьей головой в языках пламени.

— Лиля, — его голос прозвучал непривычно тихо, почти сдавленно. — Это... это следующий шаг. Я... я принимаю тебя в нашу семью. — Он сделал паузу, видя, как у меня округлились глаза. — Это не помолвка, не паникуй! Это... это знак принадлежности. Твой. Ко мне. И к моей стае. Чтобы все видели и знали, что ты под нашей защитой. Что ты... наша.

Я смотрела на кольцо, чувствуя, как внутри все сжимается в странном, сладком трепете. Я понимала разумом — это просто кольцо. Символ. Но в глубине души это ощущалось как нечто гораздо большее. Как печать. Как окончательное вхождение в его мир.

— Колючка, — его голос снова обрел уверенность, и в уголках глаз заплясали знакомые чертики. — Ты так волнуешься, как будто мы перед алтарем.

— Ничего, я не волнуюсь! — выпалила я, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар.

— Ты покраснела, — он ухмыльнулся, его палец коснулся моей пылающей кожи. — Это чертовски мило. Я уже хочу тебя видеть в белом платье.

— Багровый! — взвизгнула я, отскакивая от него.

— Что, будущая Багровая? — парировал он, его взгляд стал горячим и властным.

Я покраснела еще сильнее. Боже... что за предательский трепет? Это же просто кольцо! Но эти слова... «будущая Багровая»... они жгли сильнее любого его прикосновения.

Он взял мою руку, его пальцы были твердыми и теплыми.

— Ну что, примешь? — он смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не осталось и тени насмешки. Была только серьезность и та самая, невыносимая, всепоглощающая уверенность.

И я, все еще трепеща внутри, медленно кивнула.

Его пальцы, такие уверенные и твердые, скользнули по моим. Он надел кольцо. Металл, холодный поначалу, мгновенно впитал тепло кожи и словно стал его продолжением. Оно было тяжелым. Весомым. Настоящим. И, честно, если бы я была не я, я бы, наверное, упала в обморок от всего этого — от его волнения, от этого жеста, от тяжести семейного символа на моем пальце.

Он не отпустил мою руку. Вместо этого его пальцы мягко подняли мой подбородок, заставляя встретиться с его взглядом. И тогда он поцеловал меня. Этот поцелуй был... нежным. Таким тихим, глубоким и полным чего-то такого огромного, что у меня просто перехватило дыхание. В нем не было страсти. В нем было... обещание. Принятие. Дом. Когда он оторвался, я просто стояла, не в силах пошевелиться, глядя на него широко раскрытыми глазами, все еще чувствуя вкус его губ и холодок кольца на своей коже.

Он улыбнулся — той самой, редкой, спокойной улыбкой, что видела только я.

— Вот и все, колючка. Теперь ты официально моя проблема. И проблема всего моего клана. — Он провел большим пальцем по холодному металлу кольца. — Никуда не денешься.

Я поняла, что не хочу никуда деваться. Даже если это и была самая безумная проблема в моей жизни.

— Колючка, — его голос прозвучал тише, нарушая тишину, повисшую после поцелуя. — Ты как-то странно на меня смотришь. — Его глаза, все еще серьезные, прищурились, изучая мое лицо. В них мелькнуло недоумение, а затем — медленное, изумленное понимание. — Это что... нежность?

От его вопроса меня будто окатили ледяной водой. Все эти теплые, размягчающие чувства мгновенно испарились, уступив место привычной защитной стене. Я резко отвела взгляд, чувствуя, как по щекам снова, по уже ставшему привычному сценарию, разливается румянец.

— Не нежность! — выпалила я, стараясь вложить в голос как можно больше привычной колкости, но он предательски дрогнул. — Это... это оторопь! От твоей внезапной сентиментальности! Одумался, Багровый? Заболел, что ли?

Он рассмеялся — не громко, а тихо, глубоко, и этот смех был куда опаснее любой его ухмылки. Он шагнул ближе, и его палец снова прикоснулся к моей щеке, словно проверяя температуру моего смущения.

— Нет, не одумался. И не заболел. — Его взгляд стал пристальным, почти невыносимым. — Это ты, Лиля Теневая, смотришь на меня так, как будто я тебе не просто враг или навязчивый поклонник. А как на что-то... большее. И это, — он снова усмехнулся, — чертовски смущает. Гораздо больше, чем все мои попытки тебя трахнуть.

Я хотела возразить. Хотела толкнуть его, укусить, сделать что угодно, лишь бы стереть это самодовольное выражение с его лица. Но вместо этого я просто стояла, пойманная, с кольцом Багровых на пальце и с этой новой, пугающей правдой внутри. Правдой, которую он увидел первым.

Рэй притянул меня к себе, сгреб в свою большую, надежную охапку так, что я утонула в его тепле и запахе.

— Твоя нежность — подарок, — прошептал он мне в макушку, и его губы коснулись моих волос. — Надеюсь, это только для меня. — Он замолчал, и я почувствовала, как напряглись его мышцы. — Не думал, что твой нежный взгляд... смутит меня... Я не думал, что когда-то его увижу.

Я оторопела. От этих слов, таких искренних, простых и таких невероятно глубоких. Я подняла на него взгляд, и меня снова, с еще большей силой, окатила волна нежности. К нему. К этому дикому, необузданному дикарю, который вдруг оказался таким... уязвимым.

— Колючка, — его голос сорвался, став тише и хриплее. — Ты... ты сейчас такая... Боже... Ты меня буквально поглощаешь своей нежностью... Лиля...

Во мне что-то екнуло, сладко и болезненно. Да, я была его. Но в этот миг, глядя на его растерянное лицо, я с абсолютной ясностью поняла — и он был моим. Весь. Со всеми его шипами, его яростью и вот этой, спрятанной ото всех, способностью смущаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лиля, ты выбиваешь меня из колеи... — признался он, и я увидела это — легкий, едва заметный румянец, пробивающийся сквозь загар на его скулах. Серьезно? Он умел смущаться?

Не думая, повинуясь порыву, я потянулась к нему и поцеловала. Сама. Мягко, нежно, как только могла, вкладывая в этот поцелуй всю ту странную, новую нежность, что переполняла меня. Он замер, а затем выдохнул — долго, сдавленно, словно выпуская из груди воздух, который не давал ему дышать.

— Боги... — прошептал он, прижимая лоб к моему. — Если б я знал раньше, что ты такая... я б дарил тебе кольца каждый день.

И мы стояли так, спутанные в одном клубке из нежности, смущения и осознания, что наша война, наконец, породила нечто гораздо более хрупкое, страшное и прекрасное.

— Лиль, — его голос прозвучал тихо, но твердо, нарушая наше хрупкое перемирие. Он не отпускал меня, но его объятие стало другим — не столько собственническим, сколько собранным. — Не хочется вырываться, но нам пора.

Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза. В его взгляде не осталось и следа смущения, только привычная, стальная решимость, но теперь она была смягчена чем-то теплым.

— Нам нужно долететь до Москвы, собрать твои вещи и выдвигаться в академию.

Реальность, грубая и неумолимая, ворвалась в нашу лунную комнату, словно ледяной порыв ветра. Самолеты, учеба, долг... Все то, от чего мы сбежали всего на пару дней, теперь настигало нас. Я вздохнула, чувствуя, как тяжесть кольца на пальце становится еще ощутимее. Оно было не просто украшением. Оно было напоминанием об ответственности. Перед ним, перед его семьей, перед самой собой.

— Я знаю, — тихо ответила я, делая шаг назад и выпрямляя плечи. Нежность никуда не делась, она просто отступила, уступив место той самой строптивой волчице, что умела собираться в кулак, когда это было необходимо. — Давай тогда не будем тянуть.

Он кивнул, его взгляд скользнул по мне с одобрением.

— Вот так, колючка. Нежности — нежностями, а долг — долгом. — Он повернулся к двери, но бросил через плечо: — Но это не значит, что я забыл. И не значит, что это был последний подарок.

И с этими словами, оставляя за собой шлейф обещаний и напоминание о только что пережитом моменте, он вышел из комнаты, чтобы готовиться к отлету. А я осталась стоять с кольцом на пальце и со странной смесью грусти и решимости внутри. Наша передышка закончилась. Впереди была академия, а с ней — новая битва. Но на этот раз мы шли на нее вместе.

Глава 34. Академия

Машина остановилась у знакомого подъезда городского поместья Теневых. Воздух внутри салона все еще дрожал от напряжения перелета и от той тихой революции, что произошла между нами. Я вышла, чувствуя непривычный вес кольца на пальце.

Мы вошли в холл и сразу попали под перекрестный огонь взглядов. Оскар и Аврора, все еще гостившие у родителей, стояли там вместе с Артуром и моей мамой.

Оскар, могучий и невозмутимый, первым прошелся своим острым, как бритва, взглядом по нам. Его внимание зацепилось за мою руку, за темный металл печатки Багровых. На его суровом лице появилось что-то похожее на удовлетворение.

— Ну, наконец-то, — произнес он басом, и в этих двух словах был целый мир — одобрение, признание, конец одному этапу и начало другого.

Артур, мой отец, стоял с гордо поднятой головой и его взгляд, устремленный на меня, был полон странной смеси грусти и неподдельной радости. Мама просто сияла, ее улыбка была теплой и безоблачной. Оскар тяжелыми шагами подошел к Рэю и хлопнул его по плечу так, что тот чуть не качнулся.

— Ну что, — проревел он, подмигивая сыну, — как ваше полнолуние, а? Там уже ждет меня внук, мм? — Его глаза сверкнули хищным огоньком.

Рэй, к моему удивлению, не смутился и не нахмурился. Он выпрямился, встречая взгляд отца.

— Пап, нет. Я сдерживался.

Оскар фыркнул, отступая с преувеличенным разочарованием.

— Пффф... Да ну тебя, сын... Весь из себя правильный. — Он покачал своей львиной головой. — Ну и молодежь пошла... То ли дело мы с Авророй, — он обнял за талию свою улыбающуюся жену. — В первое же полнолуние! И посмотри, какой ты вышел — красавец, какой сильный! Первый! И с силой Альфы!

Аврора легонько толкнула его локтем в бок, но глаза ее смеялись.

— Оскар, перестань, ты смущаешь детей.

— Чего их смущать? — возразил он. — Факты же! Правда, Артур?

Мой отец фыркнул, скрестив руки на груди, но в его глазах читалось понимание.

— У каждого своя дорога, Оскар. Главное, что они вместе. И что теперь все официально.

Я стояла, чувствуя, как горит лицо, но внутри было тепло и... спокойно. Этот шумный, бесцеремонный, дикий прием в логове Теневых был еще одним знаком. Знаком того, что меня приняли. По-настоящему. Со всеми моими новыми Багровыми атрибутами и с тем диким, непредсказуемым волком, что теперь навсегда стоял рядом со мной, слегка краснея от отцовских нападок, но не отводя от меня своего властного, полного обожания взгляда.

Мы поднялись наверх, в мою комнату, чтобы собрать чемодан. Время поджимало, Академия ждала, и каждая минута была на счету. В коридоре мы столкнулись с Марком. Мой брат-тройняшка прислонился к косяку, скрестив руки, и его взгляд сразу же прилип к моей руке, к темному кольцу.

— Ну что, сестренка, — протянул он с привычной ехидцей, но в его глазах я увидела не насмешку, а что-то похожее на одобрение. — Обзавелась новым аксессуаром. Солидно.

— Заткнись, Марк, — буркнула я, пробираясь мимо него в спальню.

— А Рэй-то что такой довольный? — не унимался он, следуя за нами. — Полнолуние удалось?

Рэй, тащивший мой чемодан, только хмыкнул, не удостоив его ответом. Макара, видимо, не было дома, он уже уехал с Даной. Мысль о подруге заставила меня улыбнуться. Она, наверняка, уже была в Академии и с нетерпением ждала подробностей всего этого безумия.

В спальне царил привычный хаос. Я принялась лихорадочно скидывать в чемодан учебники, конспекты и одежду, стараясь не думать ни о чем, кроме предстоящей дороги. Рэй помогал молча, его присутствие было спокойным и уверенным, словно якорь в этом водовороте сборов.

Марк наблюдал за нами с порога, и на его лице появилась редкая, почти братская улыбка.

— Ладно, не буду мешать вашим... сборам, — сказал он и, развернувшись, ушел, бросив на прощание: — Удачи там, на передовой. И смотри, Багровый, чтоб с ней все было в порядке.

Дверь закрылась, и мы остались одни. Тишину нарушал только стук моего сердца и шелест упаковываемых вещей. Предстоящее возвращение в Академию, к учебе, к правилам, после всего пережитого казалось нереальным, но кольцо на моем пальце и он, стоящий рядом, напоминали, какой бы безумной ни была наша жизнь, теперь мы будем проходить через все это вместе. Мы вышли из поместья и меня ждало еще одно символическое зрелище. У подъезда, вместо привычных темных, строгих автомобилей Теневых, стоял алый BMW: яркий, агрессивный, кричащий. Машина клана Багровых.

За рулем уже сидел Оскар, его могучая фигура едва умещалась на водительском месте. На переднем пассажирском сиденье, грациозно устроившись, была Аврора. Она обернулась и улыбнулась нам с Рэем теплой, понимающей улыбкой.

— Садитесь, дети, не задерживаемся, — пробасил Оскар, даже не глядя на нас.

Рэй открыл заднюю дверь, и я, сделав глубокий вдох, устроилась на кожаном сиденье. Запах было другим — не дорогой кожи и древесины, как в машинах отца, а кожи и чего-то острого, пряного, что безошибочно ассоциировалось с Багровыми.

Рэй уселся рядом, его колено почти касалось моего. Пространство сзади было тесным, интимным.

Оскар тронул с места, и двигатель отозвался низким, мощным рыком. Это был звук его стихии.

— Ну что, поехали, будущая Багровая? — бросил Оскар через плечо, и в зеркале заднего вида я увидела его довольную ухмылку.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Это было мелочью, всего лишь машиной, но в этот момент, сидя на заднем сиденье машины его родителей, рядом с Рэем, с его кольцом на пальце, я ощущала себя не просто пассажиром. Я чувствовала, как последние стены между нашими мирами рушатся. Меня везли в Академию уже не как Теневую, а как часть семьи Багровых и это осознание было одновременно пугающим и невероятно правильным.

Боже... Все же увидят, как я выхожу из их алого BMW. И это кольцо на моем пальце... оно будто светилось в полумраке салона, кричащее и неоспоримое. Смущение, горячее и липкое, снова залило меня с головы до ног. Сплетен не избежать. Перешептываний, взглядов, вопросов...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лиля, о чем думаешь? — тихий голос Рэя вырвал меня из водоворта паники.

Я повернулась к нему. Он смотрел на меня, его взгляд был спокойным и понимающим. Он все видел. Всегда видел.

— Да так... — я сглотнула, опуская взгляд на кольцо. — Мы... повод для сплетен теперь. Окончательный и бесповоротный.

Он не стал отрицать. Не стал говорить, что все ерунда. Вместо этого его рука легла поверх моей, его большой палец провел по холодному металлу.

— А ты думала, будет по-другому? — его голос был тихим, только для меня. — Ты — Белая Волчица Теневых. Я — наследник Багровых. Наша связь и без кольца была бы главной темой для пересудов. — Он слегка сжал мои пальцы. — А теперь... теперь они будут просто завидовать. Потому что видят не просто повод для сплетен. Они видят силу. Нашу силу.

С переднего сиденья донесся тихий, одобрительный смешок Авроры. Оскар что-то пробурчал себе под нос, но в его тоне слышалась та же уверенность. Рэй был прав. Мы не могли избежать сплетен.

— Эх, — громко вздохнул Оскар, нарушая нашу тихую беседу. Его глаза в зеркале заднего вида сверкнули с явным, почти детским озорством. — Больше сплетен было бы, если б ты была беременна. Вот бы Академия гудела тогда...

Воздух в салоне мгновенно сгустился. Аврора резко обернулась, ее глаза выстрелили в мужа предупреждающим взглядом.

— Оскар! — ее голос был тихим, но острым, как сталь.

Я почувствовала, как все мое тело мгновенно заливает новая, гораздо более мощная волна смущения. Казалось, даже кожа загорелась. Я уставилась в свое колено, не в силах пошевелиться.

Рэй, сидевший рядом, напрягся. Его рука, все еще лежавшая на моей, сжалась.

— Пап, — его голос прозвучал низко и предупреждающе. — Хватит.

Но Оскар лишь фыркнул, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Что? Правда же! Представляешь, сынок? Наследник Багровых и надежда Белых Волков... — он мечтательно покачал головой. — Да вся Академия с ума сойдет! А старейшины... ох, старейшины!

— Оскар, я серьезно, замолчи, — проговорила Аврора, и в ее тоне появились ледяные нотки, которые, видимо, могли усмирить даже Альфу Багровых.

Оскар проворчал что-то невнятное, но смолк.

Я сидела, не дыша, чувствуя, как бешено колотится сердце. Эти слова, произнесенные так легко и бесцеремонно, всколыхнули во мне целую бурю — страх, панику, и... крошечное, запретное любопытство. Представить такое... было слишком.

Рэй наклонился ко мне, его губы почти коснулись моего уха.

— Не обращай внимания, — прошептал он. — Он просто провоцирует. Дразнит. Как щенок.

Но его собственное дыхание было немного сбившимся, а рука все еще сжимала мою с такой силой, будто пыталась передать мне свою собственную, внезапно вспыхнувшую от слов отца, тревогу... или предвкушение.

— Просто он хочет внука, — тихо, сквозь зубы, пробормотал Рэй, все еще не отпуская мою руку. Его взгляд был прикован к затылку отца, и в нем читалось раздражение, смешанное с пониманием.

— Конечно, хочу! — рявкнул Оскар, будто подслушав нас. Он ударил ладонью по рулю, отчего машина слегка вильнула. — Кто ж не хочет? Продолжение рода! Сила двух кланов в одном наследнике! Да ты посмотри на нее! — он ткнул пальцем в зеркало заднего вида, указывая на меня. — Идеальная пара для моего оболтуса! Здоровая, сильная, кровь белых волчиц! Какие могут быть варианты? Только вперед!

Аврора снова тяжело вздохнула, потирая переносицу.

— Оскар, дорогой, они еще дети. Учеба. У них все впереди.

— Дети? — фыркнул Оскар. — В их возрасте мы с тобой уже...

— Оскар! — голос Авроры прозвучал так резко, что он наконец замолчал, пробормотав под нос что-то про «нынешнее поколение».

Я сидела, вжавшись в сиденье, чувствуя себя как редкий выставочный экземпляр на аукционе. «Здоровая, сильная, кровь...» От этих слов стало тошно. Но сквозь тошноту пробивалось и другое — осознание того, что для Оскара я была не просто невестой сына. Я была стратегическим активом, идеальным генетическим материалом. И в этой грубой, безжалостной прагматичности была своя, пугающая правда.

Рэй, кажется, почувствовал мой дискомфорт. Его рука на моей ладони разжалась, и его пальцы мягко переплелись с моими.

— Никто никуда не торопится, — тихо сказал он, и его слова были адресованы скорее мне, чем отцу. — У нас есть время. Вся жизнь.

Но его взгляд, встретившийся с моим, был полон той же сложной смеси — желания успокоить меня и того самого, первобытного инстинкта, что так ярко горел в его отце. И я поняла, что «вся жизнь» в нашем случае могла оказаться гораздо короче, чем нам хотелось бы. Особенно с таким напористым дедом.

Затем Оскар обернулся к нам через плечо, его глаза, совсем как у Рэя, сверкнули хищным, одобрительным огнем.

— Если что, — проревел он, его голос заглушал шум двигателя, — я все ваши презервативы проткнул! Поняли!

В салоне снова повисла тишина, на этот раз еще более гробовая.

Аврора ахнула и с силой шлепнула мужа по плечу.

— ОСКАР! БОГИ! Что ты несешь!

Но Оскар лишь беззастенчиво хохотал, довольный произведенным эффектом.

Я сидела, полностью остолбенев, уставившись в его широкую спину. Мой мозг отказывался обрабатывать услышанное. Это был новый уровень бесцеремонности, даже для него.

Рэй рядом сглотнул. Я видела, как сжались его кулаки на коленях.

— Пап, — его голос прозвучал хрипло и опасно. — Это уже не смешно.

— А по-моему, очень даже! — парировал Оскар, все еще хохоча. — Стратегия, сынок! Напор и решительность! Хватит с них этих дурацких резинок! Пора думать о продолжении рода!

Я медленно повернула голову и встретилась взглядом с Рэем. В его глазах бушевала буря — ярость, смущение и дикое, инстинктивное возмущение, которое понял бы любой самец, чье право выбора так грубо пытались отнять. В этот момент я поняла, что наша война за собственное будущее только что обрела нового, могущественного и абсолютно непредсказуемого противника. И его звали Оскар Багровый.

Оскар ехал, громко насвистывая какую-то мелодию, абсолютно довольный произведенным эффектом. А я сидела вся смущенная, пытаясь переварить и его слова, и собственные мысли.

Да, я понимала. Рано или поздно будет свадьба. И дети. Это была неизбежная математика нашей связи, нашего положения. Но одно дело — понимать это абстрактно, и совсем другое — слышать это в виде «стратегического плана» от будущего свекра и чувствовать тяжесть кольца — символа этой самой судьбы — на своем пальце.

Боги... Рэй станет мне мужем.

От одной этой мысли, окончательной и бесповоротной, по спине пробежали мурашки, а сердце сделало странный, болезненный кувырок. Это смущало. Сильно. Пугающе. И... где-то в самой глубине, вызывало странное, щемящее тепло.

И тут машина замедлила ход. Я подняла взгляд.

Вот они. Кованые ворота Академии. Те самые, у которых когда-то все и началось. И, как и в тот самый первый раз, перед ними толпился народ. Студенты, группами и поодиночке, оживленно переговаривались.

И вот, завидев алый BMW, толпа замерла, а затем расступилась, как Красное море. Шепот пронесся по рядам, десятки глаз уставились на нас, на машину, выкрашенную в цвет крови Багровых.

Оскар с торжествующим видом проехал через образовавшийся проход, будто триумфатор, возвращающийся с победой. Я сидела, стараясь не смотреть ни на кого, чувствуя, как на меня смотрят, как видят кольцо, как видят, с кем я. Сплетни, которые я так боялась, уже начинали виться вокруг нас, густые и неотвратимые.

Машина с тихим шином плавно остановилась прямо перед главным входом. Еще до того, как двигатель заглох, дверь со стороны водителя распахнулась, и из-за руля вышел Оскар, его мощная фигура сразу же привлекла всеобщее внимание. Но это было лишь прелюдией.

Задняя дверь открылась с другой стороны. И появился он. Рэй.

Он вышел с видом победителя, с той самой, привычной, нагло-вальяжной демонстративностью, от которой у меня всегда сводило зубы. Боже, позер. Ну точно. Каждый его мускул, каждый взмах руки будто кричал: «Смотрите! Она — моя!» Он не спеша обошел машину, его взгляд скользнул по замершей толпе, и на его губах играла самоуверенная ухмылка. Рэй подошел к моей двери, взялся за ручку и, с театральным усилием, распахнул ее.

Затем он протянул мне руку. Чистейшая, наигранная галантность, призванная подчеркнуть мой статус. Его статус. Я замерла на секунду, чувствуя, как под прицелом сотен глаз заливается краской. Но отступать было некуда. Коротко вздохнула, разгладила ладонью воображаемые складки на своей юбке униформы Академии и положила свою руку в его протянутую ладонь.

Его пальцы сомкнулись вокруг моих — твердо, тепло, не оставляя места для сомнений.

И я вышла.

Из алой машины Багровых, с рукой наследника Альфы в своей, с кольцом его клана на пальце. Воздух взорвался шепотом, щелчками камер и тяжестью бесчисленных взглядов. Но в этот раз, стоя рядом с ним, чувствуя его уверенность как свою собственную, я понимала — мы были не просто поводом для сплетен. Мы были зрелищем. И мы диктовали правила этой игры.

А Рэй, этот невыносимый позер, для пущей провокации притянул меня к себе и поцеловал. Не нежно, не страстно, а демонстративно, громко, на глазах у всей Академии. Властно и кратко.

Боооже, позер!!!!

В голове пронеслась мысленная истерика. Он просто обожал устраивать шоу, но когда его губы коснулись моих, а в толпе пронесся вздох, смешанный с завистью и возмущением, во мне что-то щелкнуло. Вместо того чтобы оттолкнуть его, я сама неожиданно для себя ответила на поцелуй. Коротко, но достаточно, чтобы шепот стал громче.

Он оторвался, его зеленые глаза сияли торжеством и диким весельем.

— Ну вот, колючка, — прошептал он так, чтобы слышала только я. — Теперь никто не усомнится. Ты вся в багровом. И это чертовски красиво.

Оскар, стоявший у машины, громко одобрительно хохотнул. Аврора снова покачала головой, но улыбка не сходила с ее лица. И мы пошли. Рука об руку. Сквозь строй любопытных, завистливых и осуждающих взглядов. Мои колени дрожали, но спина была прямой. Он был моим якорем и моим штормом одновременно. И пусть это было безумием, пусть он был невыносимым позером, но в этот момент, под гул толпы, я понимала — это наша история.

Да, даже учителя проводили нас одобрительным взглядом. Ну конечно, два самых могущественных и вечно воющих клана оборотней вдруг скрепили мир брачным союзом своих наследников. Все газеты и все заголовки в мире пестрели этой новостью. Но самым громким было то, что наследник Багровых через месяц женится на дочери Артура Теневого, Альфы Черных Волков. Мы были не просто парой — мы были ходячей сенсацией.

Мы остановились на разделении коридора: левое крыло — девочек, правое — мальчиков. Знакомые стены, запах старого дерева, воска и знаний — все это накрыло меня волной странного облегчения. Здесь, в этих стенах, я была не только «невестой Багрового». Я была Лилей Теневой. Студенткой. Волчицей.

Я почувствовала, как снова обретаю себя, какую-то опору внутри. Игриво зыркнула на Рэя и сказала:

— Ну что ж, думаю, здесь игра продолжится. — И хихикнула, наблюдая, как в его глазах вспыхивает знакомый огонь.

— Э, колючка, я тебя уже завоевал, — проворчал он, делая шаг ко мне.

— Неее, — покачала я головой, отступая к арке своего крыла. — Будешь завоевывать каждый день. А я... я буду сопротивляться. — Снова хихикнула, выдернула свою руку из его и, развернувшись, побежала по коридору в свое крыло, оставив его стоять с раздраженной и в то же время восхищенной ухмылкой.

За спиной я услышала его низкий, полный обещания голос:

— Держись крепче, колючка! Охота объявлена!

И сердце у меня забилось чаще — не от страха, а от предвкушения. Потому что эта игра была самой захватывающей в нашей жизни. Я влетела в свою комнату и тут же рванула в смежную — в спальню Даны. Дверь была приоткрыта. Я ввалилась внутрь без стука. Дана сидела на подоконнике, вся какая-то сияющая и задумчивая и смотрела в окно. На ее лице играл такой румянец, что сомнений не оставалось.

— Боже, Дана, ты какая-то шибко довольная, — выпалила я, прислонившись к косяку. — И что это за румянец, мм? Или Макар, пока гостил в Екатеринбурге, не терял времени даром? Вчера было полнолуние, небось?

Она обернулась, и ее глаза блеснули. Ухмылка была самой что ни на есть счастливой и немного смущенной.

— А что? Первое полнолуние вне стен академии... Оно должно быть запоминающимся, — сказала она с подвохом.

Я фыркнула, подошла ближе и села на край ее кровати.

— И? — приподняла я бровь. — Не беременна, надеюсь? Он хоть...

— Нет, ты что! — она засмеялась. — Он не кончил. Сказал, что хочет все сделать «как положено».

— Ха, — усмехнулась я. — Мой тоже. Похоже, наши Альфы внезапно озаботились правилами приличия. Мы решили подождать.

— Лиль, — Дана вдруг стала серьезной, ее взгляд упал на мою руку. — Я видела газеты. У вас свадьба меньше чем через месяц? Это правда? И что это за кольцо? — она указала на массивную печатку. — Помолвочное?

Я посмотрела на темный металл, на волчью голову в языках пламени.

— Нет, — покачала я головой. — Не помолвочное. Это... знак принадлежности. Клан Багровых. Чтобы все видели, что я под их защитой. Что я... своя.

Дана присвистнула.

— Ничего себе. Это даже круче, чем помолвочное. Это как печать. — Она посмотрела на меня с легкой завистью и трепетом. — Теперь ты официально их проблема. И твой братец, между прочим, мой будущий Альфа, чуть с ума не сошел, когда узнал. Говорит, «теперь с Багровыми на веки вечные связаны».

— Ну, мы и раньше были связаны, — вздохнула я. — Просто теперь... это стало официально. Для всех.

— А Макар не сделал еще предложение?

Я увидела, как тень тревоги пробежала по ее лицу. Она отвернулась к окну.

— Нет, — тихо сказала она. — И честно... слава богу. Я пока не готова.

Она обернулась ко мне, и в ее глазах читался настоящий страх.

— Хотя мой отец... Альфа Серых... он уже созванивался с твоим. Обсуждали «перспективы». — Она сглотнула. — Я очень надеюсь, что Макар не попадет под влияние твоего отца, Лиль. Все эти клановые игры, долг... Не хочу я свадьбу через месяц, как у вас. Хочу чтобы все было... иначе.

В ее голосе была такая незащищенность, так контрастирующая с ее обычной дерзостью, что мне стало ее безумно жаль. Я подошла и обняла ее за плечи.

— Макар не Рэй, — тихо сказала я. — И мой отец, при всей своей любви к стратегии, не станет ломать жизнь родному сыну. Макар упрямый, как и все мы. Если он захочет ждать, он будет ждать. А если его Альфа как то и может на него повлиять, так это только в сторону большей заботы о тебе.

Она слабо улыбнулась, прислонившись головой к моему плечу.

— Правда?

— Конечно. Он же тебя обожает. Это видно даже сквозь его вечное ворчание. Он дал тебе время вчера. Дал его и сейчас. Не станет он торопить события только потому, что так надо клану.

Она вздохнула чуть спокойнее.

— Просто... все так быстро. У вас. Я смотрю и немного пугаюсь.

— Я сама пугаюсь, — призналась я. — Но с Рэем... это как ураган. Либо ты пытаешься от него убежать и тебя сносит, либо ты идешь с ним рядом и учишься летать. А с Макаром у вас все будет по-другому. Спокойнее. Правильнее для вас обоих.

— Надеюсь, — прошептала она. — Очень надеюсь.

Я фыркнула, глядя куда-то в пространство и представляя нашего бойкого брата.

— Удивительно, что Марк до сих пор не нашел свою Луну в стенах Академии, — заметила я, качая головой. — Кажется, он единственный из нашей троицы, кто до сих пор не связан.

— И он этому не просто рад, — тут же отозвалась Дана, и на ее лице появилась понимающая ухмылка. — Он этим прямо-таки похваляется. Говорит, смотрит на нас с Макаром, на тебя с Рэем и славит богов, что пронесло.

— Ага, — я тоже не удержалась от улыбки. — «Сколько проблем от истинных пар», — передразнила я его, прекрасно зная его любимую присказку. — Он говорит, что ему и своей свободы хватает. Никаких драм, никаких войн кланов, никаких обязательств перед кем бы то ни было.

Дана рассмеялась.

— Ну, ему виднее. Хотя, кто знает, может, его Луна где-то ходит и просто еще не попала в поле его зрения. Или он в нее уже врезался на футбольном поле, а она ему так врезала в ответ, что он до сих пор в отключке.

— О, боги, — закатила я глаза, но мысль была забавной. — Только представь, если его парой окажется какая-нибудь неукротимая лисица из клана... не знаю, Огненных Лис. И она будет ставить ему подножки на каждой тренировке.

— Он бы ее возненавидел с первого взгляда, — с уверенностью сказала Дана.

— Или влюбился бы по уши, — парировала я. — Потому что наш Марк обожает вызовы. Просто он сам еще этого не понял.

Мы переглянулись и снова рассмеялись. Было странно и немного забавно думать, что в нашей безумной троице именно самый буйный и безбашенный Марк пока оставался островком спокойствия и свободной воли. Но, глядя на все наши «проблемы от истинных пар», возможно, он был и прав. По-своему.

Я перевела дух, собираясь с мыслями, и выпалила:

— Кстати, я познакомилась с сестрой Рэя.

Дана тут же оживилась, ее глаза расширились от любопытства.

— И? Какая она? Говорят, Лекса — настоящая гроза. Младшая копия Багрового.

— Так и есть, — кивнула я, чувствуя, как по щекам разливается легкий румянец при воспоминании о том визите. — Рыжие волосы, как медь, и такие же зеленые глаза, как у Рэя. Вылитый он, только... в девичьем варианте. И да, гроза. Она вломилась к нам в девять утра, с пончиками и миллионом вопросов.

— О боже! — Дана засмеялась, явно представляя эту картину. — И? Допрашивала тебя?

— Еще как! — я закатила глаза. — Знает все сплетни, причем в таких подробностях, что у меня волосы дыбом встали. Про наш первый... э-э-э... конфликт у общежития, про стену, которую Рэй в полнолуние выломал... Все.

— И как ты выдержала этот допрос?

— Как могла, — пожала я плечами. — Сначала пыталась отнекиваться, но она видит насквозь. В итоге... рассказала ей кое-что. А она в ответ поделилась, что за Рэем пол-клана бегало, а он всем отказывал, потому что был «слишком занят». — Я усмехнулась. — Оказалось, он ждал меня.

— Как мило! — вздохнула Дана с притворной сентиментальностью, а затем ее взгляд стал хитрым. — А младшая? Соня, кажется? Ты ее видела?

— Нет, она учится в Европе, в специальной школе. Но, судя по рассказам, она у них главная проказница и обожает красивые вещи. Лекса предупредила, что когда Соня приедет, та будет проверять на прочность мой гардероб и границы дозволенного.

— Охота на шмотки и косметичку, — выдохнула Дана с сочувствием. — Ну, ничего, справишься. Раз уж с Рэем справляешься, с его сестрами как-нибудь договоришься.

— Надеюсь, — вздохнула я, но внутри почему-то не было страха. Было скорее любопытство. Принять его семью, со всеми их чудачествами, казалось следующим логичным, хоть и пугающим, шагом. — По крайней мере, Лекса, кажется, меня приняла. Назвала сестричкой.

— Это уже многое значит, — серьезно сказала Дана. — . Если они приняли тебя в свою стаю, то это навсегда. И они будут защищать тебя как свою.

От этих слов по телу пробежали мурашки. Это было и пугающе, и невероятно обнадеживающе.

— Она со следующего года будет в Академии учиться, — выдохнула я, и в моем голосе смешались ужас и смирение.

Дана застыла на секунду, а затем разразилась таким громким хохотом, что, казалось, стекла задрожали.

— О, нет! — всхлипывала она, вытирая слезу. — Лиля Теневая, Белая Волчица, будущая леди клана Багровых... и ее личный, персональный агент-провокатор с рыжими волосами! Это же идеальный сценарий для комедии положений!

— Смешно, — буркнула я, но сама не могла сдержать улыбку. — Представляешь? Она будет следить за каждым моим шагом. Комментировать каждую нашу с Рэем ссору. И выспрашивать абсолютно все детали нашей личной жизни. Мне придется жить под микроскопом.

— Зато скучно не будет! — подмигнула Дана. — И, с другой стороны, пока она следит за тобой, она будет отличным щитом от всех остальных. Кто посмеет подойти к тебе с глупыми вопросами, если рядом будет висеть на хвосте младшая сестренка наследника Багровых? Она, я уверена, разберется с любым хулиганом одним лишь взглядом, точь-в-точь как ее братец.

Я задумалась. В ее словах был смысл. Лекса, при всей своей назойливости, была своей. Частью его мира, который теперь становился и моим.

— Ну что ж, — вздохнула я с показной драматичностью. — Видимо, мне нужно срочно разрабатывать стратегию выживания. И, возможно, запасаться успокоительным. Для нас обеих.

— Главное, — снова рассмеялась Дана, — чтобы Рэй был готов к тому, что его младшая сестра будет знать о его личной жизни даже больше, чем он сам.

Эта мысль заставила меня фыркнуть. Возможно, в этом был и свой плюс. Теперь у меня появится союзник, который сможет поставить на место этого самодовольного Багрового. Или, по крайней мере, доставить ему столько же головной боли, сколько и мне.

— Хи-хи, — фыркнула я, и в голове тут же родилась картина. — А представляешь, она найдет себе здесь пару? Вот будет забавно!

Мы с Даной переглянулись, и в ее глазах вспыхнул такой же озорной огонек.

— О, боги! — она аж подпрыгнула на месте. — Это было бы идеально! Представь: Александра Багровая, сама дерзость на двух ногах, встречает кого-то, кто сможет ее урезонить. Или, что более вероятно, такого же отъявленного наглеца, как она сама!

— И они будут сражаться за звание главного заводилы Академии! — подхватила я, уже вовсю наслаждаясь этой мыслью. — Устраивать такие соревнования и провокации, что наши с Рэем покажутся детскими шалостями.

— А Рэй! — Дана залилась смехом. — Он будет в ярости! Его младшая сестренка, за которой он обязан присматривать, и какой-то зазнайка, который вечно будет подрывать его авторитет! Он с ума сойдет!

— Он будет пытаться их раскидать по разным углам, грозить, рычать, — с восторгом продолжала я. — А они будут только смеяться ему в лицо и тут же придумывать новую пакость.

Мы обе представили эту картину — взбешенного Рэя, пытающегося сохранить подобие порядка, и двух неукротимых духов хаоса, сводящих его с ума, — и снова захохотали.

— Знаешь, — выдохнула Дана, утирая слезы. — Мне очень захотелось, чтобы это случилось. Академии не хватает такой перчинки. А тебе, — она подмигнула мне, — достанется идеальная отвлекающая маневр. Пока Рэй будет бегать за своей сестрой и ее бойфрендом, у тебя появится немного больше свободы.

— Или, — парировала я, — он станет еще более невыносимым, пытаясь оградить ее от всех зол мира, и будет срывать свою злость на мне. Но... — я улыбнулась. — Одна мысль о том, что его сестра может устроить ему такую же головную боль, какую он устраивает мне, греет душу.

— Месть силами младшей сестры, — с придыханием заключила Дана. — Это гениально. Надеюсь, она не подведет.

— А представь, если Марк и Лекса... ахаха! — выпалила Дана, и ее глаза округлились от восторга при этой бредовой идее.

Я аж напряглась. Мысль ударила, как обухом по голову. Представить брата-сорванца и эту рыжую бестию...

— Жееесть, — выдохнула я, и по телу пробежали мурашки — смесь ужаса и дикого, запретного веселья. — Тогда это будет просто кошмар! — И я тоже залилась смехом, потому что иначе можно было сойти с ума.

— Это же апокалипсис! — всхлипывала Дана, держась за живот. — Два самых буйных создания в Академии! Два сапога пара! Они же всю Академию к чертям снесут!

— Они будут соревноваться, кто кого переупрямит! — воскликнула я, уже рисуя в воображении эту адскую парочку. — Марк будет строить из себя крутого, а Лекса — выводить его на чистую воду с первой же минуты!

— А Рэй! — закатилась она. — Он же с ума сойдет! Его заклятый «союзник» поневоле и его младшая сестра! Представляешь его лицо?!

— О да! — я всплеснула руками. — Он будет разрываться между клановым долгом — не придушить Марка, и братским долгом — защитить Лексу от этого... от этого Теневого! Хотя, — я фыркнула, — глядя на них, еще неизвестно, кому понадобится защита. Лекса, кажется, сама может за себя постоять.

— Макар будет просто сидеть в стороне и злорадствовать, — добавила я, представляя вечно невозмутимого брата. — Говорить что-нибудь вроде: «Наконец-то Марк получил по заслугам. Теперь он поймет, каково это — иметь дело с Багровыми».

Мы смеялись до слез, до боли в животе. Эта картина была настолько хаотичной, настолько невозможной и в то же время... почему-то не такой уж невероятной.

— Знаешь, — сказала я, наконец утирая слезы. — Если это случится... наш хрупкий мир между кланами рухнет в одночасье. Но не из-за политики, а потому что эти двое своим упрямством взорвут саму Академию.

— Согласна, — кивнула Дана, все еще всхлипывая. — Но, черт возьми, зрелище будет эпическим

— Между прочим, Марк еще тот нахал, — фыркнула я, подхватывая ниточку. — Ты видела, как он с девочками общается? Они ему кофе приносят, домашку делают... А он только бровью ведет и ухмыляется, как будто так и надо.

— О, я видела! — глаза Даны снова блеснули. — Он пользуется своей репутацией «того самого Теневого, который не связан». Для них он как запретный плод. А он эту игру только подогревает. Ни с кем не встречается, никому не дает надежд, но и не отталкивает.

— Именно! — кивнула я. — И представь теперь эту картину: Лекса Багровая, которая с пеленок привыкла, что все вокруг либо боятся ее семьи, либо пытаются ей подольститься. А тут появляется он — Марк Теневой. Единственный, кому абсолютно плевать на ее фамилию. Кто не станет перед ней заискивать. Наоборот!

— Он первым делом ее как следует позлит! — с восторгом заключила Дана. — Скажет что-нибудь вроде: «Что, рыжая, братец не научил, как с людьми разговаривать?» или «Убери свою гримасу, а то лицо останется таким».

— И все! — я сделала драматическую паузу. — Война объявлена. Она будет считать его грубым чурбаном. А он — что она избалованная принцесса. И они начнут эту дурацкую войну на каждом углу. На парах, в столовой, на тренировках...

— ...и сами не заметят, как влюбятся по уши, — с придыханием закончила Дана. — Потому что они — одно и то же. Два сапога пара. Два упрямых, своевольных идиота, которые не знают, как выразить симпатию, кроме как через вечную борьбу.

Мы снова замолчали, представляя эту идеальную, ужасную и такую вероятную катастрофу.

— Знаешь, — тихо сказала я. — Я почти... надеюсь, что этого не случится. Потому что выжить в одной семье с Рэем — это одно. Но выжить, когда твой брат и его сестра устроят между собой вечную войну... это уже слишком.

— Зато скучно не будет, — хихикнула Дана. — Никому. Никогда.

— Ооо, и более того, — понизила голос Дана, сдвинувшись ко мне ближе, — он, судя по сплетням, пол-Академии уже перетрахал.

Я закатила глаза, но не смогла сдержать улыбку. Сплетни в Академии были таким же неотъемлемым атрибутом, как учебники или форма.

— Ну, «пол-Академии» — это сильно сказано, — возразила я. — Но да, слухов ходит много. И он сам их особо не опровергает. Мне кажется, ему нравится эта репутация завоевателя. Создает образ.

— А Лекса-то! — воскликнула Дана, хлопая меня по руке. — Лекса Багровая! Она с детства видит, как по ее брату сохнут толпы. А тут появляется тот, кто ведет себя еще наглее! Да она с ума сойдет! С одной стороны — ненависть, с другой — дикое, неконтролируемое любопытство!

— Представляешь? — я присвистнула. — Она будет пытаться его «проучить». Показать, кто здесь главный. А он будет только смеяться и подначивать ее еще сильнее. И вся его «армия» поклонниц будет смотреть на это шоу, не понимая, что происходит.

— А он... — Дана заговорщицки подмигнула, — ...вдруг поймет, что все эти «поклонницы» — скучные и предсказуемые, а вот эта рыжая бестия, которая готова вцепиться ему в горло за неверный взгляд... Она одна чего-то стоит.

Мы снова залились смехом, уже представляя этот хаос во всех красках. Это была бы самая эпичная, самая разрушительная и самая невероятная пара в истории Академии. И, возможно, именно поэтому в самой глубине души мне вдруг очень, очень захотелось, чтобы это случилось.

— Боже, — выдохнула я, снова представляя эту невероятную картину. — Было бы забавно... но да, репутация у брата — того еще ловеласа и разбивателя сердец. Типичный капитан футбольной команды, только вместо мяча — женские сердца.

Мы с Даной снова залились смехом, потому что это было чистой правдой. Марк с его дерзкой ухмылкой, уверенностью до мозга костей и умением очаровать кого угодно одной лишь парой фраз... Да, он был ходячей катастрофой для девичьих сердец.

— И вот представь, — продолжала я, все еще хихикая. — Эта самая «ходячая катастрофа» сталкивается с Лексой. А она — единственная, кого его чары не берут. Более того, она их высмеивает! Представляешь его лицо, когда его коронную улыбку впервые назовут «кривой рожей»?

— Он будет в шоке! — Дана буквально подпрыгивала от восторга. — Первый раз в жизни! Он привык, что все само падает к его ногам, а тут — бац! — и ему же выносят мозг за его же методы!

— И он не будет знать, как с этим бороться! — подхватила я. — Цветы? Она их выбросит. Комплименты? Поднимет на смех. Попытка пофлиртовать с кем-то у нее на глазах, чтобы вызвать ревность? Она просто пожмет плечами и пойдет заниматься своими делами, оставив его в полном недоумении!

— Это будет война на истощение, — с наслаждением заключила Дана. — И я не знаю, кто выйдет из нее победителем. Но зрелище будет достойным каждого пролитого над домашкой потраченного часа.

Мы сидели, улыбаясь как сумасшедшие, и в воздухе витало предвкушение того самого хаоса, который могла бы принести в нашу жизнь эта гипотетическая, но оттого не менее восхитительная пара. Потому что в самом сердце этого безумия скрывалась простая истина — иногда самые непримиримые враги оказываются идеальными друг для друга. Просто чтобы это осознать, им нужно было бы сначала не убить друг друга.

— А у вас, я смотрю, все мирно, — подмигнула Дана, с ухмылкой оглядывая меня с ног до головы.

Я издала короткий, сухой смешок.

— На удивление, пока да. Но, — я многозначительно подняла палец, — я не сдаю позиций. И свадьбу эту... я еще подумаю, стоит ли ее отодвинуть. А может, — я понизила голос до шепота, — я просто сбегу.

Я сказала это с такой невинной улыбкой, что Дана на секунду застыла, а потом ее глаза расширились от шока и восторга.

— Ты... сбежишь? Серьезно? — она аж привстала. — Боже, я представляю состояние Рэя в тот момент! Он же всю страну перероет! Он сойдет с ума!

— Пусть поищет, — пожала я плечами, наслаждаясь ее реакцией. — Размяться ему полезно. А то слишком уж обнаглел, думает, я уже полностью в его кармане.

Дана смотрела на меня с неподдельным восхищением.

— Лиля Теневая, ты — мой герой. Ты действительно готова снова устроить ему эту пытку?

— Это не пытка, — с достоинством ответила я. — Это... поддержание здорового тонуса в отношениях. Чтобы не заржавел.

Мы переглянулись и снова рассмеялись и в воздухе снова запахло обещанием хаоса.

Глава 35. Новый виток войны

— Так, Дан, пойдем в столовую, — предложила я, вставая. — Перекусим. От всех этих разговоров есть захотелось.

Мы вышли в коридор и направились к столовой. Когда я распахнула дверь, мой взгляд сразу же нашел его. Рэй сидел за своим привычным столом, окруженный своими верными ребятами. И тут же произошло то, от чего у меня внутри все съежилось и закипело одновременно.

Увидев меня, его друзья — здоровенные волчара, которые обычно только и делали, что рычали и громили все на тренировках, — как по команде вытянулись, и каждый коротко, почтительно кивнул мне головой. А он... он восседал на своем стуле, как на троне, с той самой, невыносимо довольной и гордой ухмылкой, которая говорила яснее любых слов: «Смотрите все. Это мое».

Я повернулась к Дане, не скрывая раздражения.

— Дана, я же говорила, что он позер. Вот тебе, пожалуйста, живые доказательства. Целый спектакль устроил.

Она сдержанно хихикнула, наблюдая за этой сценой.

— Ну, он хотя бы тебя не разыскивает с диким рыком по всей Академии. Пока что. Это уже прогресс.

— Прогресс? — фыркнула я. — Он просто сменил тактику. Раньше пытался меня сломить силой, а теперь — публичными демонстрациями собственности. Не знаю, что хуже.

Тем временем Рэй, поймав мой взгляд, поднял бровь, словно приглашая подойти. Я в ответ лишь холодно отвернулась и направилась к линии раздачи, всем своим видом показывая, что его детский спектакль меня нисколько не впечатлил. Но внутри, черт возьми, предательское щемящее чувство признания все же шевельнулось. Потому что, несмотря на всю его невыносимость, он был моим невыносимым позером.

Мы подошли к линии раздачи, и я уже потянулась за тарелкой, как вдруг повариха-оборотень, массивная женщина с добрыми, но зоркими глазами, радостно улыбнулась мне.

— Лиля Багровая, что вам положить? — громко и сердечно спросила она, и ее голос прокатился по всей столовой.

У меня от этих слов перехватило дыхание. Я почувствовала, как по щекам и шее разливается огненная волна смущения.

— Я... я Теневая, — поправила я ее, и мой голос прозвучал тише и слабее, чем я хотела.

Повариха лишь махнула рукой, словно отмахиваясь от пустяка.

— Какая разница, деточка? Все равно скоро Багровой будешь. Так что, Лиля Багровая, выбирайте, не стесняйтесь!

Из-за стола я услышала сдавленный хохот Рэя. Я даже не оборачивалась, чтобы посмотреть на его торжествующую рожу. Я была готова провалиться сквозь землю.

Дана, стоявшая рядом, коварно подтолкнула меня локтем.

— Ну что,

Багровая

, что будешь кушать? — прошептала она, едва сдерживая смех.

— Убью, — простонала я в ответ, глядя в пол и чувствуя, как жар смущения сменяется приступом ярости. — Я же сказала, он позер! Теперь он всю прислугу, похоже, проинструктировал!

Я взяла тарелку с супом, который мне наложили, и, не поднимая глаз, потащила ее к самому дальнему столику, подальше от этого цирка. Но даже спиной я чувствовала на себе его довольный, пристальный взгляд. Битва за свою фамилию, как выяснилось, была проиграна еще до того, как я успела ее начать. По крайней мере, на территории столовой.

Не выдержав, я схватила свою кружку с только что налитым кофе и направилась к его столу. Его ребята замерли, наблюдая за моим приближением. Рэй смотрел на меня с тем же самодовольным ожиданием.

— Я же просила без спектаклей, — сказала я на удивление спокойно, останавливаясь прямо перед ним.

— Колючка, ну я просто показываю, что мы вместе, — ответил он, и его ухмылка стала еще шире, словно он ждал, что я сейчас расплавлюсь от его «внимания».

Я сладко улыбнулась ему в ответ. А затем, одним плавным движением, опрокинула кружку с горячим кофе прямо на его светлую, наверняка дорогую рубашку. Темная ароматная жидкость хлынула на ткань, оставляя огромное быстро растущее пятно. Наступила мертвая тишина. Его люди сидели с открытыми ртами, не в силах пошевелиться.

Рэй подпрыгнул на месте с оглушительным рыком — больше от шока, чем от ожога. Он смотрел то на меня, то на свою залитую рубашку с выражением чистого, неподдельного изумления. Я не стала дожидаться реакции. Развернулась на каблуках и пошла прочь, оставляя за собой гробовую тишину, прерываемую лишь его хриплым ругательством и каплями кофе, падающими с его пальцев на пол.

Я, не оборачиваясь, на ходу бросила через плечо:

— Дана, за мной.

Она, не задавая лишних вопросов, тут же вскочила и пошла за мной следом. Мы вышли из столовой в звенящую тишину, за которой тут же раздался оглушительный, яростный рев Рэя.

Когда мы оказались в пустом коридоре, Дана выдохнула, и ее лицо расплылось в широкой, восхищенной ухмылке.

— Лиля... это... это было просто убийственно! — прошептала она, хватая меня за локоть. — Я в шоке! Ты видела его лицо? Он был в полном ступоре!

Я наконец позволила себе расслабиться и глубже вздохнула, чувствуя, как адреналин медленно отступает, сменяясь легкой дрожью в коленях.

— Наглец думал, что может безнаказанно устраивать свои шоу. Пусть теперь знает.

— Но он же придет за тобой, — с некоторой тревогой заметила Дана, оглядываясь на дверь в столовую. — И будет... мстить.

На моих губах появилась уверенная улыбка.

— Пусть попробует. Теперь он знает, что я не собираюсь играть по его правилам. Если он хочет войну, он ее получит. Но на моих условиях.

Мы отошли всего на несколько шагов, как услышали оглушительный грохот. Дверь в столовую буквально вылетела с петель, и на пороге возник он. Весь в кофейных пятнах, с глазами, пылающими багровым огнем.

— Я не понял, это что сейчас было, Лиля?! — проревел он, и его голос эхом прокатился по коридору.

Я резко развернулась ему навстречу, отбросив всякую осторожность.

— Я не твой трофей, Багровый! Война продолжается! Ты слишком зазнался!

Он сделал несколько быстрых шагов ко мне, сжимая кулаки.

— А ты, похоже, попутала берега, Теневая!

— Да, я Теневая! — выкрикнула я, подчеркивая каждое слово. — И пока я ношу эту фамилию, ты не будешь выставлять меня своим призом на всеобщее обозрение!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы стояли друг напротив друга, как два заряженных ружья, а вокруг нас уже начинала собираться толпа зевак, но в этот момент меня это не волновало. Пусть смотрят. Пусть все видят, что Лиля Теневая не намерена покорно становиться в ряд его достижений.

Его взгляд, полный ярости, вдруг смягчился. Не на много, но достаточно. В уголке его губ дрогнула тень уважения, смешанного с диким раздражением.

— Хорошо, — прошипел он так, чтобы слышала только я. — Хочешь войну? Получишь. Но знай, колючка, на этот раз я не стану церемониться.

— Я на это и надеюсь, — парировала я, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Потому что эта война была единственным известным нам способом быть вместе.

За всем этим наблюдали Макар и Марк, прислонившись к стене в дальнем конце коридора. Марк скрестил руки на груди, и на его лице расцвела самая ехидная ухмылка.

— Рэй, я ж говорил, — прокомментировал он громко, чтобы было слышно, — она тебе не по зубам. Пусть и пара, ахаха!

Рэй лишь бросил в его сторону убийственный взгляд, но не ответил, его внимание было всецело приковано ко мне. Макар, стоявший рядом, был серьезнее. Он поймал взгляд Даны, которая замерла рядом со мной, и жестом подозвал ее к себе.

— Дана, подойди сюда, — тихо, но твердо попросил он. Когда она нерешительно сделала шаг в его сторону, он добавил: — И только не лезь между ними. Они оба сейчас зашибут, кого попало. Пусть выясняют свои отношения.

Мы остались с Рэем один на один в центре круга из зрителей. Воздух снова затрепетал от напряжения, но теперь это было чистое, безраздельное противостояние.

— Лиля, знай свое место! — прорычал Рэй, и в его голосе впервые зазвучали не только ярость, но и что-то похожее на отчаяние.

— Это ты знай свое место, Багровый! — парировала я, не отступая ни на шаг. — Ты думал, я в ногах у тебя ползать буду? Ради твоей дурацкой ухмылки и показухи?

— Боги, Лиля, все же было нормально! — он развел руками, и в его глазах мелькнуло неподдельное недоумение. — Я просто... Я просто хотел, чтобы все видели, что ты моя!

— Ничего не нормально! Ты — позер! И я тебя ненавижу! — выкрикнула я, и в этот момент это была чистая правда. Правда, которая жгла горло и застилала глаза.

— Лиля, не смей уходить! — его голос стал низким, почти рычащим, полным приказа.

Но я уже развернулась. Гордо, как и подобает дочери Теневых, и пошла. Не побежала, не отступила, а именно пошла — медленно, с достоинством, чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину. Каждый шаг отдавался гулким эхом в звенящей тишине коридора. Я не оборачивалась. Я знала, что он не пойдет за мной. Не здесь, не сейчас, не на глазах у всей Академии. Его гордость не позволила бы. И моя — тоже. Мы оба выбрали эту войну. И оба были слишком упрямы, чтобы сложить оружие первыми.

— Колючка, я тебе напомню, кто твой Альфа! — его голос громыхнул мне вслед, полный обещания и ярости.

Я резко развернулась на каблуках, встретив его пылающий взгляд своим, ледяным и полным вызова.

— Не сомневаюсь! — бросила я через все расстояние, разделявшее нас. — Но только после того, как я тебе напомню, кто я!

В этих словах не было ни капли страха. Лишь холодная, отточенная сталь. Я — Лиля Теневая. Дочь Артура Теневого. Белая Волчица. И я не чья-то собственность. Я — сила, с которой придется считаться.

Мы замерли, снова уставившись друг на друга, и в этот миг вся Академия, все зрители, просто перестали существовать. Была только эта титаническая битва двух воль, двух гордынь, двух существ, которые не знали, как быть вместе, кроме как в вечном противоборстве.

Марк, наблюдавший за всей сценой, присвистнул и с одобрением покачал головой.

— Мда, — громко констатировал он, обращаясь больше к Макару, но так, чтобы слышали все вокруг. — Была б наша сестра мужиком, точно была бы Альфой. И клану Багровых пришел бы конец.

Его слова повисли в наступившей тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием Рэя. В них не было насмешки, лишь неподдельное, братское уважение и сожаление, что воля и сила, кипящие во мне, не могли быть признаны в полной мере в мире, где главенствовали мужчины-Альфы.

Рэй услышал это. Его взгляд на секунду оторвался от меня и метнулся к Марку. В его глазах вспыхнуло что-то сложное — не злость на дерзость, а скорее молчаливое, неохотное согласие. Он и сам это понимал. Именно эта неукротимость во мне, эта способность давать ему отпор, сводила его с ума и заставляла желать меня еще сильнее. Я, все еще стоя к нему спиной, позволила себе маленькую, гордую улыбку. Пусть мир считал иначе. Здесь и сейчас, в этом коридоре, на равных со своим будущим Альфой, я чувствовала себя королевой. И никакие титулы не могли дать мне большего.

Я влетела в свою комнату и с силой захлопнула дверь, отрезая себя от гула коридоров и его разъяренного взгляда. Тишина, наступившая внутри, была оглушительной.

«Этот Рэй, чертов позер! — мысленно выкрикнула я, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. — Я что, должна быть счастлива, что он показывает всем, что «укротил» волчицу?!»

Я прошлась по комнате, не в силах усидеть на месте. В голове снова и снова проигрывалась эта унизительная сцена: его довольная ухмылка, его люди, склонившие головы, как будто я была трофеем, который нужно было почтить ритуальным поклоном.

«И этот спектакль с поклоном его людей! — я с силой пнула ножку кровати, от которой больно отдало в ступню. — Еще бы охрану ко мне приставил, как мой отец! Как к какой-нибудь хрупкой безделушке!»

От одной этой мысли меня передернуло. Я была не безделушкой. Я была волчицей. Сильной, строптивой и гордой. И он, вместо того чтобы уважать это, пытался втиснуть меня в рамки своих примитивных представлений о собственности.

«Бесит! — я схватила первую попавшуюся подушку и швырнула ее в стену. — Бесит его самоуверенность! Бесит его наглость! Бесит, что он считает, что может мной распоряжаться!»

Никаких «сложных чувств». Никаких «но намерение было верным». Только жгучая, всепоглощающая ярость. Он перешел черту. И он еще пожалеет об этом. Я подошла к тумбочке, дрожащими от ярости пальцами схватила массивную печатку Багровых и с силой стянула ее с пальца. Металл, еще недавно казавшийся теплым, теперь был холодным и чужим.

«На, получай, позер! — мысленно выкрикнула я, швыряя кольцо так, что оно с глухим стуком покатилось по столу. — Подержи свою «собственность»! Пусть понервничает!»

Удовлетворение разлилось по жилам. Пусть теперь ищет. Пусть гадает, где оно. Пусть его самодовольная ухмылка наконец слетит с лица, когда он поймет, что его «знак принадлежности» был так легко отвергнут. Я с наслаждением представила его реакцию — сначала недоумение, потом вспышку гнева, затем, возможно, даже щемящее чувство потери. Хорошо. Пусть почувствует. Пусть поймет, что ничто в наших отношениях не является раз и навсегда данным. Ни его метка на моей шее, ни это кольцо.

Он хотел войны? Отлично. Он ее получил. И на этот раз я буду диктовать условия. А первое из них — никаких публичных спектаклей. Никаких демонстраций. Или он научится уважать мои границы, или он останется с пустыми руками. И с холодным, одиноким кольцом на столе.

Я схватила телефон, быстрым движением включила камеру и сфотографировала свою руку — ту самую, на которой всего пару минут назад красовалось его кольцо. Теперь палец был пуст. Я отправила снимок ему в сообщении. Без подписи. Без слов. Пусть сам догадается.

Почти мгновенно, из-за стен, из глубины здания, донесся глухой, протяжный рык. Он был полон такой ярости и такого животного отчаяния, что стекла в моем окне задрожали. Это был не просто гнев. Это был звук раненого зверя, который только что понял, что потерял нечто гораздо большее, чем просто символ. Удовлетворение, которое я почувствовала, было острым и сладким, как лезвие. Пусть рычит. Пусть бесится. Теперь он знал. Его «завоевание» не было окончательным. Его «трофей» мог в любой момент отказаться от своей роли.

Я положила телефон и прикрыла глаза, слушая, как его ярость эхом разносится по каменным стенам Академии. Война была объявлена. И на этот раз я нанесла первый, сокрушительный удар.

Телефон завибрировал на столе, разрывая тишину, что воцарилась после его рыка. Я медленно взяла его в руки. На экране горело единственное сообщение от него:

Сейчас же надень.

Никаких угроз. Никаких вопросов. Простой, грубый приказ, пропитанный такой неоспоримой уверенностью, что у меня внутри все сжалось в тугой, яростный комок. Он даже не допускал мысли о неподчинении. Мои пальцы сжались на корпусе телефона так, что костяшки побелели. Он думал, что может так? Просто приказать, и я послушно надену этот кусок металла, как собака ошейник?

Я с силой нажала на кнопку ответа и продиктовала голосовое сообщение, вкладывая в каждый слог всю свою холодную, обжигающую ярость:

«Приказывать будешь своим подчиненным, Багровый. А я — не твоя солдат. Найдешь его — можешь надеть на палец себе. Будешь выглядеть столь же глупо, сколь и сейчас.»

Я отправила сообщение и отбросила телефон на кровать. Пусть теперь попробует приказать снова. Я готова была к его ответной ярости. К новому рыку, к попытке вломиться в комнату. Ко всему, что угодно. Потому что это была не просто ссора. Это была битва за самое главное — за мое право быть не вещью, а личностью. И я не собиралась сдаваться.

Телефон завибрировал снова, на этот раз звук был более резким, настойчивым. Новое сообщение вспыхнуло на экране, и от его простоты и угрозы кровь застыла в жилах:

Не наденешь сама — я силой надену его.

Вот оно. Предел. Ультиматум. Он даже не пытался скрывать свою диктаторскую натуру. Либо добровольное подчинение, либо принуждение. Все та же старая песня.

Я не ответила. Вместо этого я встала, подошла к столу и взяла холодное кольцо. Оно лежало тяжелым, безжизненным упреком. Я сжала его в кулаке, чувствуя, как гравировка впивается в ладонь.

Он думал, что может запугать меня? Прийти и силой надеть на меня этот символ порабощения?

Хорошо.

Пусть попробует.

Я отошла от стола и встала в центре комнаты, приняв устойчивую позу. Сердце колотилось, но не от страха, а от предвкушения. Пусть он войдет. Пусть попробует воспользоваться силой. Он быстро поймет, что я не та, кого можно просто прижать к стене и надеть на палец кольцо. Эта попытка будет стоить ему крови. И, возможно, заставит его наконец усвоить простую истину: его Луна не боится царапин. И у нее тоже есть когти.

В следующий миг дверь моей комнаты с оглушительным треском вылетела из петлей, сорвав замок, как нитку. На пороге, заполняя собой весь проем, стоял он.

Рэй. Его грудь вздымалась, глаза пылали чистым багровым огнем, без единой искры разума. Весь он был воплощением первобытной ярости, оскорбленного инстинкта собственника. От него исходил жар, как от раскаленной печи. Его взгляд упал на меня, стоящую в центре комнаты с сжатыми кулаками, и затем на кольцо, которое я все еще сжимала в руке.

Без единого слова, с рыком, больше похожим на рев раненого медведя, он ринулся ко мне.

Я не отступила. Я встретила его атаку.

Он даже не стал тратить время на ритуалы или угрозы. В одно мгновение он оказался передо мной, его руки, словно стальные клещи, схватили меня за талию. Я взвизгнула от ярости и неожиданности, пытаясь вырваться, нанести удар, но он был быстрее и сильнее. Одним резким, отработанным движением он перекинул меня через свое плечо, как мешок с мукой.

Мир перевернулся с ног на голову. Я барахталась, била его кулаками по спине, по ребрам, но его хватка была мертвой. Он не обращал на мои удары никакого внимания, словно это были укусы комара. Он просто понес меня, тяжело дыша, по опустевшему коридору, как варвар, уносящий свою добычу.

— Выпусти! Выпусти, тварь! — рычала я, пытаясь вцепиться ему в волосы, но он лишь сильнее прижал меня к себе, заставляя выдохнуть весь воздух из легких.

Он не отвечал. Он просто шел. И все мои попытки сопротивления разбивались о каменную стену его ярости и его силы. Я была пленницей. И он нес меня туда, где, как он считал, было мое место.

Рэй, не сбавляя шага, пронес меня через несколько коридоров и с силой распахнул тяжелую дверь. В нос ударил запах хлорки и влажного воздуха. Прежде чем я успела сообразить, что происходит, он с размаху швырнул меня в воду.

Ледяная вода бассейна обожгла кожу, на мгновение выбив из меня всю ярость и оставив только шок. Я всплыла, отчаянно хватая ртом воздух, мокрая форма липла к телу, волосы лезли в глаза.

Он стоял на бортике, все такой же грозный и разъяренный, его грудь тяжело вздымалась.

— Освежи мозги, Лиля! — проревел он, и его голос гулко отразился от стен пустого зала.

Я, отплевываясь и отгребая мокрые пряди от лица, подняла на него взгляд, в котором бушевала уже не просто ярость, а настоящая, первобытная ярость униженного зверя.

— Я... тебя... убью, Багровый! — выдохнула я хрипло, подбираясь к бортику. Вода хлюпала вокруг, но я уже не чувствовала холода. Во мне горел адреналин и жажда мести.

Глава 36. Удар по альфа-самомнению

Я не стала лезть на бортик. Пока он стоял там, довольный и яростный, я сделала единственное, что пришло в голову. Размахнулась и изо всех сил швырнула в него то, что все еще сжимала в кулаке — его чертово кольцо.

Тяжелая печатка пролетела короткую дистанцию и угодила ему прямо в грудь, отскочив с глухим стуком. Оно не причинило ему боли, но эффект был мгновенным. Его ярость на миг сменилась шоком. Он смотрел то на меня, то на кольцо, покатившееся по кафельному полу. Этот простой, презрительный жест, этот плевок в его «символ» казался, оскорбительнее любой драки.

— Подбери свое добро сам, — прошипела я, все еще стоя по пояс в воде, но чувствуя себя на равных. — Раз уж ты так любишь им размахивать.

Он не двинулся с места. Он просто смотрел на меня, и в его глазах бушевала настоящая буря — ярость, обида.

— Ты сейчас поплатишься! — его рык был низким, обещающим боль и унижение.

Я, все еще плавая в ледяной воде, откинула мокрые волосы с лица и встретила его взгляд с вызовом. Холод притупил первую ярость, но не погасил ее, а лишь закалил, превратив в острое лезвие.

— Ой, да конечно! — парировала я, и мой голос, отраженный водой и стенами, прозвучал насмешливо и громко. — Неужели великий Рэй Багровый замочит свои драгоценные штанишки? Испортит прическу, зайдя в воду? — Я проплыла чуть ближе к его краю, но не собиралась вылезать. Мое преимущество было здесь, в воде. — Иди, попробуй. Покажи всем, что ты не только позер, но и трус, который боится зайти в лужу за своей «собственностью»!

Я бросила ему вызов, зная, что он не устоит. Его гордость была его ахиллесовой пятой. И я нажимала на нее что было мочи.

— Ты напросилась, колючка! — прорычал он, его голос был густым от ярости. Он наклонился, подобрал кольцо с мокрого кафеля, и, не раздумывая ни секунды, мощно оттолкнулся и прыгнул в воду.

Всплеск был оглушительным. Но я была уже далеко. Пока он нырял, я развернулась и быстрыми, резкими гребками рванула к противоположной лестнице. Мои мокрые ладони схватились за холодные перила, и я выскочила из воды на кафель, обливаясь ледяными струями.

Он всплыл, отряхиваясь, как мокрый пес, его взгляд метнулся ко мне. Я стояла на безопасном расстоянии, вся дрожа от холода и адреналина, но с торжествующей ухмылкой на лице.

— Сначала доберись до меня, идиот! — бросила я ему через весь бассейн и, развернувшись, побежала к выходу, оставляя его одного в воде с его злостью и бесполезным кольцом в кулаке.

Громовый рык, полный чистой, неконтролируемой ярости, потряс воздух в бассейне. Он был настолько мощным, что вибрация прошла по воде рябью и отозвалась легкой дрожью в моих мокрых ступнях. Это был не просто крик разъяренного парня. Это был клич Альфы, чьей воле бросили вызов.

Инстинкт, древний и глухой, на мгновение сжал мне горло, призывая остановиться, подчиниться, утихомирить зверя. Но я встряхнула головой, сбрасывая оцепенение. Нет. Я ощутила его ярость, да. Но я не сверну с пути. Эта война была моим выбором. Моим оружием. И если он думал, что его рыком может меня запугать, то он сильно ошибался.

Я не обернулась. Он показал свое истинное лицо — лицо хищника, не привыкшего к отказу. И это только укрепило мое решение. Я не стану его добычей. Я буду его противником. Равным. Или умру пытаясь. Вся мокрая и дрожащая, но с горящими от ярости глазами, прошла по коридору к своей комнате. Дверь, выломанная с петель, болталась, жалко напоминая о его варварстве. Я зашла внутрь, схватила сухую сумку с запасной одеждой и направилась к Дане. Дана сидела на кровати, а рядом с ней, вплотную, устроился Макар. Они о чем-то оживленно разговаривали, но мое появление заставило их резко замолчать.

Макар, увидев меня — мокрую, в липкой форме, с растрепанными волосами и взглядом, полным бури, — резко поднялся. Его лицо выражало полный шок. Он молча, быстрыми шагами вышел из комнаты, бросив на меня на прощание взгляд, в котором смешались недоумение и... что-то похожее на одобрение.

Дана осталась сидеть с открытым ртом.

— Лиля... что... что случилось? Ты вся мокрая! И дверь... это что, Рэй?!

Я швырнула сумку на ее кровать.

— Да, это он. Устроил цирк в бассейне. Думал, что может меня запугать. — Я начала срывать с себя мокрую форму. — Дай что-нибудь сухое. И не смотри на меня так. Это была необходимая мера.

Она, не говоря ни слова, полезла в свой шкаф. Воздух в комнате был густым от невысказанных вопросов, но я была благодарна, что она пока их не задавала. Мне нужно было сначала прийти в себя. И подготовиться к следующему раунду, потому что я знала — на этом Рэй не остановится.

—Лиля..А где кольцо?

Я замерла, чувствуя, как по спине пробегают мурашки, уже не от холода.

— Да, — коротко бросила я, не глядя на нее, и с силой швырнула мокрую вещь в угол. — Сняла. И швырнула ему в рожу. В прямом смысле.

Дана ахнула, прикрыв рот ладонью. Ее глаза были круглыми от страха.

— Лиля... Ты понимаешь, что ты сделала? Это же не просто украшение! Это знак клана! Это... это вызов!

— Я и бросаю ему вызов! — резко обернулась я к ней. В голосе звенела сталь. — Потому что я не собственность, которую можно метить, как скотину! Потому что он не имеет права приказывать мне и ломать мои двери! Если он хочет, чтобы я носила его кольцо, пусть научится сначала видеть во мне личность, а не трофей!

Я выдохнула, чувствуя, как дрожу. Но это была не дрожь страха. Это была дрожь ярости и гордости.

— Он сейчас... он с ума сойдет, — прошептала Дана, глядя на меня с новым, смешанным чувством — страхом за меня и каким-то диким восхищением.

— Пусть сходит, — пожала я плечами, натягивая сухую футболку. — Может, тогда его багровое величество наконец поймет, что со мной нужно договариваться, а не приказывать.

Я посмотрела на свою руку, на которой все еще виднелся легкий след от кольца. Он был пустым. И в этой пустоте была моя свобода. И моя победа. По крайней мере, в этом раунде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Он считает, что я должна смотреть на него с восхищением! — вырвалось у меня, и слова жгли горло, как кислота. — И это он вложил в головы своих прихлебателей! Эти их поклоны, этот взгляд... Они смотрят на меня, как на его новую игрушку, которую нужно почтительно приветствовать!

Я с силой застегнула штаны, чувствуя, как ярость придает мне сил.

— А я не буду! Не буду трепетать перед ним, как они все! — я ткнула пальцем в сторону коридора, где, как я знала, уже ползли слухи о нашем конфликте. — Он — позер! Самовлюбленный, напыщенный павлин, который думает, что весь мир должен пасть к его ногам только потому, что он — наследник Багровых!

Дана смотрела на меня, и в ее глазах читалось полное понимание. Она видела не просто гнев, а глубокую, принципиальную обиду. Обиду на то, что он пытался низвести меня до уровня вещи, статуса, трофея в своей коллекции.

— Он хочет, чтобы я была украшением на его руке? — продолжала я, уже почти крича. — Молчаливым, послушным приложением к его титулу? Так пусть поищет кого-то другого! Я — Лиля Теневая! И я буду стоять с ним плечом к плечу, а не ползать у его ног!

Я выдохнула, чувствуя, как грудь болезненно сжалась. Но это была хорошая боль. Боль очищения. Я обозначила свою позицию. И теперь ему предстояло решить — принять меня как равную или потерять навсегда.

— Пока дверь чинят, посиди у меня, — предложила Дана, кивая на сломанную дверь моей комнаты. — Переждем его бурю.

Я фыркнула, закидывая сумку на плечо.

— Пф, нет. Сидеть здесь и ждать, пока он остынет? Как будто я виновата в чем-то. — Я подошла к ее окну, выходящему в сад. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая деревья в золотые тона. — Я иду гулять в сад. Ты со мной?

Она без колебаний вскочила на ноги, хватая свою куртку.

— Да, конечно!

Мы вышли в коридор, обходя сторонку группу студентов, которые тут же притихли и стали перешептываться, увидев нас. Я шла с высоко поднятой головой, не обращая на них внимания. Пусть шепчутся. Пусть видят, что я не прячусь. Воздух в саду был прохладным и свежим, пахло влажной землей и опавшими листьями. С каждым шагом ярость внутри меня понемногу отступала, сменяясь странным, горьким спокойствием. Я сделала то, что должна была сделать. И теперь, что бы ни случилось дальше, я была готова.

Зима уже чувствовалась в воздухе — остром, колючем и безжалостном, хотя снега все еще не было. Холодный ветерок обжигал щеки, но для меня он был как бальзам, охлаждающий пыл ярости.

— Лиль, смотри, не заболей с мокрыми волосами, — обеспокоенно сказала Дана, кутаясь в куртку. — Зима же.

— Теневые не болеют, — автоматически отрезала я, вдыхая полной грудью морозный воздух. Он обжигал легкие, но это было лучше, чем душные стены Академии и его подавляющее присутствие.

— Лиль... — в голосе Даны прозвучало мягкое, но настойчивое упрека. — Все мы можем простудиться. Даже будущие леди клана Багровых.

Я вздохнула, видя ее искреннюю заботу, и немного смягчилась.

— Дан, все хорошо, правда. Не переживай. — Я ткнула большим пальцем в сторону темнеющей линии леса за территорией Академии. — Пойдем лучше в лесу прогуляемся. Там хоть дышать можно, а не этой... этой пылью сплетен.

Предложение было рискованным. Выйти за пределы без разрешения, да еще и в сумерках... Но именно этот риск и манил меня. Потребность убежать, хоть ненадолго, от всех этих правил, ожиданий и его вездесущего влияния.

Дана на секунду заколебалась, но затем решительно кивнула.

— Ладно. Но только ненадолго. И если нас поймают...

— Скажем, что искали вдохновения для ботаники, — с легкой ухмылкой закончила я.

И мы быстрым шагом направились к спасительной тени деревьев, оставляя позади освещенные окна Академии и всю накопленную там ярость.

— Лиль, ты безумная! — выдохнула Дана, когда мы углубились под сень деревьев, и сумерки поглотили нас. — Я до сих пор в шоке! Что ты творишь с Багровым?

Я шла вперед, ломая под ногами сухие ветки. Ее слова не были упреком. Скорее, в них звучало смешанное чувство ужаса и восхищения перед масштабом моего бунта.

— Что я творю? — я остановилась и обернулась к ней. В глазах у меня все еще плясали отблески недавней ярости. — Я показываю ему, кто я. Не его тихая, послушная невеста, которую можно приручить подарками и приказами. Он хочет львицу? Он ее получит. Со всеми когтями и зубами.

— Но он же Альфа, Лиля! — ее голос дрогнул. — Он не из тех, кто просто так отступит. Ты видела его сегодня? Он был готов разнести все вокруг!

— Я знаю, — тихо сказала я, глядя куда-то в темнеющую чащу. — Я знаю, кто он. Но он тоже должен узнать, кто я. И если для этого нужно снять его кольцо и вылить на него кофе, то я буду делать это снова и снова. Пока он не поймет.

Я посмотрела на нее, и на моем лице появилась горькая улыбка.

— Ты думаешь, я не боюсь? Боюсь. Но я скорее умру, чем стану безмолвной тенью при нем.

Дана молча смотрела на меня, и постепенно страх в ее глазах сменился чем-то другим — уважением.

— Ты самая безумная и самая храбрая волчица, которую я знаю, — наконец сказала она. — И я надеюсь, что он это оценит. До того, как вы убьете друг друга.

— Оценит, — фыркнула я и снова пошла вперед, вглубь леса. — Или научится. Другого выхода у него нет.

— Лиль, — голос Даны стал серьезным, почти шепотом в тишине леса. — Но братья-то... они уже в стороне. Они заключили это перемирие. Они не встанут между тобой и Рэем. Ты это помнишь?

Я резко остановилась, обернувшись к ней. Сумерки делали ее лицо бледным и озабоченным.

— Мне и не нужна их защита, — выдохнула я, и каждое слово было обточенным, как кремень. — Я не ребенок, которого нужно прятать за чью-то спину. И я не пешка в их клановых играх.

Я посмотрела на свои руки, сжатые в кулаки. Руки, которые только что швырнули кольцо Альфе в лицо.

— Это моя война. Мои правила. И мой выбор — стоять на своих ногах. Если Рэй хочет меня, ему придется иметь дело лично со мной. Не с Марком, не с Макаром. Со мной.

В моих словах не было бравады. Была холодная, неизбежная правда. Я выбрала свой путь — путь сопротивления. И на этом пути не было места для чьей-либо защиты, кроме моей собственной.

Мы посидели под деревьями недолго, пока последние отсветы заката не угасли полностью, а холод не начал пробирать до костей. Молчаливо, по взаимному согласию, мы повернули обратно к Академии, но стоило нам переступить порог, как стало ясно — что-то изменилось. Воздух внутри не просто застыл — он дрожал. Дрожал от низкого, едва уловимого гула, от сдержанных шепотов и тяжелых взглядов, которые провожали нас по коридору. Что-то случилось.

И тут на нашем пути возник он. Ректор. Наследник драконов, чья кровь, как ходили легенды, была отравлена золотом и огнем. Он был высок и невозмутим, его присутствие перекрывало весь коридор, а взгляд, холодный и всевидящий, был прикован ко мне.

— Лилия Теневая, — его голос был тихим, но он прозвучал так, будто раздался прямо у меня в черепе, заставляя все внутри сжаться. — В мой кабинет. Сейчас же.

Это был не просьба. Это был приказ. И по тому, как содрогнулся воздух, было ясно — буря, что я навлекла на себя, была куда больше, чем просто ссора с Рэем Багровым.

«Мне капец», — пронеслось в голове холодной, отчаянной мыслью.

Он был не просто ректором. Он был Драконом. В самом буквальном, древнем и могущественном смысле этого слова. Существом, чья сила черпалась из самой сердцевины стихии огня, достигшим высшего уровня трансформации. О нем ходили легенды, которые рассказывали шепотом, даже в наших кланах. И сейчас этот живой миф стоял передо мной и вызывал на ковер.

Я сглотнула, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки, кивнула, не в силах вымолвить ни слова и пошла за ним, как загипнотизированная, оставив Дану стоять в коридоре с лицом, полным ужаса.

Его шаги были беззвучными, но каждый мой собственный шаг отдавался в тишине гулким эхом. Воздух вокруг него вибрировал от сконцентрированной мощи. Это была не просто беседа. Это был суд. И судьей в нем был сам дракон. Мы вошли в кабинет. Воздух здесь был густым и тяжелым, пах старыми книгами, дорогим деревом и чем-то еще... чем-то металлическим и обожженным, словно от дыхания раскаленной печи.

И он уже был там. Рэй. Стоял у стола, его спина была напряжена, а кулаки сжаты. Когда я вошла, он повернул голову и его взгляд ударил меня с такой силой, что физически отозвался в груди. В его глазах не было ни тени былой страсти или даже привычной ярости. Только чистая, концентрированная ненависть и злоба.

Он — лучший ученик Академии, гордость клана Багровых, чья репутация была безупречной. А теперь на ней — огромное, жирное пятно из-за меня. Из-за скандала в столовой, выломанной двери, моего неповиновения и того факта, что его «пара» публично бросила ему вызов и швырнула ему в лицо его же кольцо. Я встретила его взгляд и медленно, с вызовом ухмыльнулась. Пусть ненавидит. Пусть злится. Его безупречная репутация меня волновала меньше всего. Он хотел войны? Он получил ее. И теперь ему пришлось отвечать за последствия перед тем, чья власть была выше власти любых кланов.

Ректор обвел нас обоих своим взглядом, в котором не было ни гнева, ни раздражения — лишь холодная, безразличная мощь, словно он смотрел на двух дерущихся щенков у своих ног.

— Войны между кланами остаются за стенами Академии, — его голос был тихим, но каждое слово падало, как отточенная сталь, врезаясь в сознание. — Это — мое последнее предупреждение для вас обоих.

Он сделал паузу, давая нам прочувствовать тяжесть этих слов.

— В следующий раз, когда ваши личные разборки нарушат покой в моих стенах, — его взгляд скользнул по мне, затем по Рэю, — я прикую вас на цепь. В прямом смысле. Каждого — к своей стене. В разных концах Академии. И этот инцидент будет занесен в ваши личные дела. Понимаете?

В воздухе запахло озоном и пеплом. Угроза висела не просто словами — она висела обещанием настоящей, физической силы, против которой мы были бессильны.

— Вашим отцам я об этом не сообщил, — продолжил он, и в его тоне прозвучала тонкая, опасная усмешка. — Считайте это... жестом доброй воли. Но если этот жест будет проигнорирован... вам не сдобровать. Вы поняли?

Это был не вопрос. Это был приговор. И мы оба, сквозь свою ненависть и ярость, это поняли. Кивок Рэя был резким, почти механическим. Мой собственный был таким же. Мы оба знали — игра только что перешла на новый, смертельно опасный уровень.

Дверь кабинета Ибрагима Султановича закрылась за нами с почти беззвучным щелчком, отсекая нас от его подавляющего присутствия, но тишина в коридоре длилась всего одно мгновение.

Его рука — быстрая, как удар змеи, — схватила меня сзади за шею, не больно, но властно, прижимая к стене. Его губы оказались в сантиметре от моего уха, и его шепот был обжигающим и полным обещания боли.

— Колючка, я предупреждал, — прошипел он, и его голос вибрировал от сдерживаемой ярости. — Войны открытой не будет. Но я тебе напомню, кто твой Альфа. Отныне и до окончания веков!

Я не стала вырываться. Не стала оборачиваться. Вместо этого, рассчитав движение по его дыханию и положению его тела, я с силой рванула ногой назад точно между его ног. Удар пришелся точно в цель. Глухой, сочный звук, прерванный его сдавленным, хриплым стоном. Его пальцы тут же разжались на моей шее.

Я, не оборачиваясь и не глядя на него, пошла прочь по коридору, оставляя его с его болью, его яростью и его разбитым самомнением. Пусть теперь попробует что-то доказать. Его методы не работали. И чем сильнее он давил, тем острее становились мои когти.

Я уже отошла на несколько шагов, когда его хриплый, прорывающийся сквозь боль рык догнал меня:

— Лиля! — он почти выдохнул мое имя, и в нем слышалась не только ярость, но и нечто похожее на шок от моего жестокого ответа. — Что, мой член тебе уже не нужен?!

Я резко развернулась на каблуках, и мой взгляд, полный ледяного презрения, встретился с его искаженным гримасой боли и ярости лицом.

— Рэй, ты думаешь только членом! — выпалила я, и мой голос звенел в пустом коридоре. — Или ты думаешь, я из-за твоего члена должна перед тобой на брюхе лежать?!

Он замер, его глаза расширились от шока. Кажется, он впервые услышал от меня нечто настолько прямое и грубое, выходящее за рамки наших привычных перепалок.

— Твое «напоминание» начинается и заканчивается в спальне, — продолжала я, делая шаг в его сторону, хотя он все еще был согнут пополам. — А за ее пределами ты для меня — такой же ученик Академии. Со своим зазнайством, своими приказами и своей репутацией, которая меня волнует чуть меньше, чем вчерашний снег!

Я посмотрела на него с высоты своего (пусть и морального) превосходства.

— Засунь свои инстинкты обратно в штаны, Багровый. Пока ты не научишься видеть во мне что-то большее, чем самку для оплодотворения, можешь забыть и о моем теле, и о моем повиновении.

С этими словами я развернулась и ушла, оставив его одного разбираться с физической болью и, что, возможно, было для него больнее, с ударом по его альфа-самомнению.

Я дошла до своей комнаты, где дверь, как ни в чем не бывало, уже стояла на своем месте, будто и не была вырвана с корнем несколько часов назад. Сунув руку в карман за ключом, я наткнулась на что-то холодное и твердое.

Кольцо.

Он подсунул его мне обратно. Нагло, тихо, не дожидаясь моего согласия. На моих губах появилась едкая ухмылка.

«Нет уж, дорогой будущий муженек, — мысленно прошипела я, сжимая печатку в кулаке. — Не на ту напал. Твои детские трюки не работают».

Я вошла в комнату, захлопнув дверь за спиной. Не глядя на кольцо, я подошла к шкафу, открыла дальний ящик, заваленный вещами, которые почти не носила, и швырнула его туда. Металл глухо стукнулся о дерево.

«Война, — напомнила я себе, глядя на захлопнутый ящик. — И пока ты не поймешь, что я не твоя вещь, она будет продолжаться. Оно будет лежать там, в темноте, пока он не заработает право снова увидеть его на моем пальце. Не силой, не приказом, а уважением. А до тех пор... пусть ищет другие способы доказать свою любовь. Если, конечно, он вообще на это способен.»

Дверь с треском распахнулась, и в комнату влетела Дана, ее глаза были круглыми от ужаса.

— Лиль! Ты... ты была у ректора? — выпалила она, задыхаясь. — Что он сказал? Он что, отчислил тебя?

Я, все еще стоя у шкафа, медленно обернулась. На моем лице не было ни страха, ни паники, лишь холодная, усталая решимость.

— Нет, не отчислил, — ответила я ровным тоном. — Он просто пообещал, что в следующий раз, когда мы с его «лучшим учеником» устроим цирк, он прикует нас на цепь. К разным стенам. И занесет это в наши личные дела.

Дана застыла с открытым ртом, переваривая услышанное.

— На... на цепь? В прямом смысле? — прошептала она.

— В самом что ни на есть прямом, — кивнула я. — Так что, похоже, открытых войн в стенах Академии нам не видать. — В моем голосе прозвучала горькая ирония. — По крайней мере, таких, чтобы дракон обратил на них внимание.

Я закрыла дверцу шкафа, окончательно пряча кольцо от глаз.

— Так что теперь у нас с Рэем новая игра. Кто кого доведет до срыва первым, не привлекая внимания Ибрагима Султановича.

Дана смотрела на меня с смесью облегчения и нового страха.

— Боги, Лиля... Это же еще опаснее.

— Возможно, — пожала я плечами. — Но это лучше, чем быть прикованной к стене в подвале. Или, что еще хуже, быть тихой и послушной.

Глава 37. Самочка

Я надела свою самую строгую и неброскую форму, собранно подождала у дверей Дану и мы пошли на первый урок — экономику.

Когда я вошла в аудиторию, первое, что я увидела, — это Рэй. Он сидел на своем привычном месте, но пространство вокруг него было странно пустым. Обычно его окружала свора прихлебателей, а сейчас они стояли поодаль, словно не решаясь приблизиться.

Когда я прошла к своему месту, они... расступились. Не поклонились, как вчера, а просто молча отошли в стороны, давая мне дорогу. Их взгляды были осторожными, полными нового, незнакомого уважения, смешанного со страхом. Я встретила взгляд Рэя. В его глазах не было вчерашней чистой ненависти. Было что-то более сложное — ярость, да, но и холодное, оценивающее понимание. Он видел то же, что и я.

Уголок моих губ дрогнул в едва заметной ухмылке.

Хех. Похоже, предпочитают не стоять на пути.

Они видели, как я бросила вызов не только ему, но и самому ректору и вышла из кабинета живой и несломленной. И теперь они не знали, чего от меня ждать, ну и боялись оказаться между молотом и наковальней.

Я села на свое место, положила учебник на парту и приготовилась слушать лекцию. Война продолжалась, но правила изменились. И, судя по всему, я только что заработала себе новое, пусть и зыбкое, преимущество — страх.

Рэй смотрел на меня через всю аудиторию. Его взгляд был не просто злым. Он был острым, как отточенный клинок, и таким же холодным. В его глазах горела не просто ярость, а обжигающая, сосредоточенная решимость. Он смотрел так, будто был готов тут же, прямо здесь, приковать меня к стене и самолично исполнить обещание ректора.

Его губы едва заметно дрогнули, и он процедил сквозь зубы, так тихо, что, казалось, слова были предназначены только для меня, но они долетели сквозь гул голосов с леденящей ясностью:

— Кольцо.

Это было не требование. Это было напоминание о долге. Обещание. И угроза, гораздо более серьезная, чем все его предыдущие вспышки. Он напоминал мне, что игра теперь ведется по новым, куда более опасным правилам, и что он не намерен отступать. Я медленно повернулась к нему и, глядя прямо в его пылающие глаза, четко и демонстративно подняла руку, показав ему средний палец.

Эффект был мгновенным. Вена на его виске вздулась и задергалась, а в глазах вспыхнул такой огонь, что, казалось, воздух вокруг него затрепетал от жара. Он выглядел так, будто готов был вскочить и перевернуть всю аудиторию.

Я выдержала его взгляд еще секунду, а затем, с легким пренебрежительным фырканьем, отвернулась к доске.

1:0, Рэй,

— пронеслось у меня в голове с чувством горького удовлетворения.

Пусть кипит. Пусть пытается придумать ответный ход в этих новых, стесненных условиях. Я только что дала ему понять, что его тактика запугивания не работает. И счет был в мою пользу. Тишину в аудитории, натянутую, как струна, прорезал спокойный, бархатный голос преподавателя экономики, вампира Леонида Евгеньевича. Он стоял у доски, его бледные пальцы держали мел, а взгляд был устремлен на Рэя.

— Рэй Оскарович, — произнес он, и в его голосе не было ни капли иронии, лишь холодная, академичная вежливость. — Поскольку вы, кажется, полностью погружены в изучение... невербальной коммуникации, может, вы ответите на мой вопрос по теме сегодняшней лекции?

Все взгляды, включая мой, резко переметнулись на Рэя. Он сидел, все еще напряженный, с вздувшейся веной на виске, но его лицо стало каменной маской. Глаза, только что пылавшие яростью, потухли, сменившись привычной для него на занятиях холодной собранностью.

Он медленно перевел взгляд на преподавателя.

— Конечно, Леонид Евгеньевич. Какой вопрос?

В его голосе не дрогнуло ни единой нотки. Он снова был наследником Багровых, блестящим учеником, а не взбешенным волком. Но я-то видела, как сжались его кулаки под партой. Он просто переключил гнев вглубь себя, сделав его холодным и управляемым. Игра продолжалась, но теперь на два фронта.

— Рэй Оскарович, — продолжил Леонид Евгеньевич, его бесстрастный взгляд скользнул по конспекту. — Объясните, пожалуйста, как изменение ключевой ставки Центрального Банка повлияет на стоимость заемного капитала для компании с высокой долговой нагрузкой в краткосрочной и долгосрочной перспективе, с учетом инфляционных ожиданий.

Вопрос был сложным, требующим не просто знания формулы, а глубокого понимания взаимосвязей. Воздух в аудитории застыл.

Рэй не моргнул и глазом. Его ответ полился ровно, без единой запинки, как будто он читал его с внутреннего телесуфлера:

— Рост ключевой ставки приведет к удорожанию заемного капитала в краткосрочной перспективе, так как кредиторы пересмотрят свои условия вслед за ЦБ. Для компании с высокой долговой нагрузкой это увеличит расходы на обслуживание долга и сократит операционную прибыль. В долгосрочной перспективе, если повышение ставки будет успешной мерой по сдерживанию инфляции, это приведет к снижению инфляционных ожиданий. В результате, премия за риск, закладываемая в стоимость капитала, может снизиться, что частично компенсирует первоначальный рост. Однако, для такой компании критически важным становится рефинансирование долга на более длительный срок в период низких ставок, чтобы минимизировать риски.

Леонид Евгеньевич, не меняясь в лице, медленно кивнул.

— Превосходно. Садитесь, Рэй.

Рэй опустился на стул, его поза вновь стала расслабленной и уверенной. Он даже не посмотрел в мою сторону, но его молчаливое торжество витало в воздухе.

Я фыркнула себе под нос, глядя в учебник.

Пф, позер и зануда.

Блестящий, черт возьми, невыносимый зануда. Но, что самое раздражающее, он был чертовски хорош в своем деле. И это делало нашу войну еще более ожесточенной.

— А теперь задание, — раздался спокойный голос Леонида Евгеньевича, нарушая тишину после его похвалы. — В парах. Вам предстоит подготовить развернутый доклад на тему сегодняшней лекции, с практическими примерами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по журналу, а затем остановился на нас.

— Рэй, вы будете работать с Лилей. — Вампир чуть заметно подмигнул, и в его обычно бесстрастных глазах мелькнула искорка едва уловимой, старой как мир, насмешки. — Не буду препятствовать вашим... особым отношениям. Надеюсь, это пойдет на пользу качеству работы.

Рэй повернулся ко мне, и на его лице расцвела та самая, широкая, самоудовлетворенная ухмылка, от которой у меня вскипала кровь. Он получил именно то, чего хотел — официальный предлог быть рядом, контролировать, доминировать, а я сидела, чувствуя, как по спине разливается ледяная волна, а внутри закипает чистейшая, беспомощная злость. Этот старый вампир-провокатор! Он прекрасно знал, что творил. Он бросал нас в одну клетку, зная, что мы будем разрывать друг друга на части, и называл это «учебным процессом».

Я сжала кулаки под партой, глядя на торжествующее лицо Рэя. Хорошо. Раз уж так. Если он хочет войны под видом сотрудничества, он ее получит. Но этот доклад станет полем боя, где я докажу ему, что я не просто «напарница». Я — равный противник.

Телефон в кармане беззвучно вибрировал. Я, не отрывая взгляда от доски, достала его. На экране горело сообщение от него:

Сегодня в библиотеке в 18:00. Попробуй только не прийти — притащу силой!

Текст был настолько предсказуемым, настолько в его духе — грубый приказ, приправленный угрозой, — что ярость внутри меня внезапно сменилась ледяным спокойствием. Он все еще не понимал. Все еще пытался давить.

Мои пальцы быстро пробежали по экрану:

Угрозы оставь своим подчиненным. Если хочешь моего присутствия, вежливо попроси. Или готовься делать доклад в одиночку. Выбор за тобой.

Я отправила сообщение и убрала телефон. Пусть теперь ломает голову. Я только что четко обозначила новые правила. Его старые методы больше не работали. Ему придется либо научиться договариваться, либо признать поражение. А я была почти уверена, что его гордость не позволит ему выбрать второе. Оставалось ждать его ответного хода.

Телефон завибрировал с такой силой, что его чуть не выбросило из кармана. Новое сообщение пылало на экране, каждое слово — это был выстрел:

Ты отныне моя. И нравится тебе это или нет, но я в праве приказать. Я вправе потребовать, притащить или еще чего. 18:00. Библиотека.

Это был настоящий он. Не тот, кто пытается неуклюже подстроиться, а Альфа, заявляющий о своих правах с дикой, неоспоримой уверенностью. От этих слов по спине пробежали мурашки — смесь возмущения, страха и предательского трепета.

Я быстро продиктовала ответ, вкладывая в голос всю свою ледяную ярость:

«Ты вправе пытаться. А я вправе сломать тебе челюсть в процессе. Выбирай — доклад или война. Но учти, насильно ты от меня ни слова не получишь.»

Я отправила сообщение и выключила звук. Пусть теперь решает, что для него важнее — его диктаторские замашки или реальный результат.

Он вскочил из-за парты так резко, что стул с грохотом отъехал назад. Все взгляды в аудитории тут же прилипли к нам. Он прошел несколько шагов и с силой уперся руками в мою парту, наклонившись так близко, что я почувствовала исходящий от него жар.

— Еще раз подставишь меня перед ректором, — его голос был низким, свистящим шепотом, полным такой животной угрозы, что по коже побежали мурашки, — и ты узнаешь, что значит быть самкой Альфы, а не женщиной.

В этих словах не было ничего человеческого. Только голый, первобытный инстинкт обладателя, готового силой подчинить себе непокорную пару. Это была не просто угроза наказания. Это было обещание стереть мою личность, низвести до уровня существа, управляемого только зовом крови и его волей.

Я не отступила. Не отвела взгляд. Внутри все сжалось в ледяной ком, но я держалась.

— Попробуй, — выдохнула я ему в лицо. — Сделай из меня просто самку. И посмотрим, надолго ли тебе хватит такой победы.

Мы замерли в немом противостоянии, и вся аудитория затаила дыхание. Он искал в моих глазах страх, но находил только вызов.

Резкий, сухой кашель преподавателя прорезал напряженную тишину, словно лезвие.

— Я вам тут не мешаю? — произнес Леонид Евгеньевич, и в его бархатном голосе впервые прозвучала тонкая, как лезвие бритвы, сталь. Его взгляд скользнул по Рэю, все еще нависавшему надо мной, а затем остановился на мне. — Лиля, я, пожалуй, спешу напомнить, что вам, как и вашему... напарнику, для успешного завершения курса необходимы хорошие оценки. И этот доклад — их существенная часть.

Его слова были формально обращены ко мне, но предназначались они явно для нас обоих. Это было напоминание о субординации, о правилах и, что самое главное, о последствиях. Он давал нам понять, что на его территории мы в первую очередь студенты. Я медленно выдохнула, чувствуя, как напряжение немного спадает, сменяясь холодной, прагматичной яростью. Преподаватель был прав. Мне нужны были эти оценки. Моя гордость не должна была стоить мне академических перспектив.

Я перевела взгляд на Рэя. Мой взгляд был полон чистого, немого зла. Он все испортил. Своим варварским поведением он выставил нас обоих на посмешище и поставил под угрозу не только наш «мир», но и учебу.

Он встретил мой взгляд, и его собственная ярость, казалось, немного остыла, уступив место мрачному пониманию. Мы оба были загнаны в угол — необходимостью сотрудничать, чтобы выжить в рамках системы и теперь нам предстояло найти способ сделать это, не перерезав друг другу глотки в процессе.

Я медленно подняла голову и, все еще чувствуя жар его дыхания на своем лице, растянула губы в напряженную, неестественную улыбку. В глазах у меня при этом бушевала буря.

— Я не твоя самка, — прошипела я так тихо, что услышать могли только мы двое. Каждое слово было выточенным из льда. — Забери свои слова обратно.

Это был не просьба. Это был ультиматум. Я давала ему шанс отступить, стереть эту унизительную черту, которую он только что провел. От его ответа зависело все — превратится ли наша совместная работа в адское противостояние или мы найдем какой-то хрупкий, временный мир.

Его взгляд не смягчился и не отступил. Напротив, в его глазах бушевала та же буря, что и в моих — смесь ярости, дикого азарта и мрачного удовольствия от нашего противостояния. Он наклонился еще ближе, и его губы искривились в жестокой усмешке.

— Самочка, — с наслаждением и злорадством процедил он и медленно, демонстративно провел языком по губам.

Это было уже не просто оскорбление. Это был акт унижения, примитивный и наглый вызов.

Терпение лопнуло. Я не думала, не рассчитывала. Рука сама схватила лежащий на парте толстый учебник по экономике, и со всей силы я ударила его по голове. Глухой звук удара разнесся по аудитории.

— Кобель! — выдохнула я, вся дрожа от ярости, чувствуя, как учебник отскакивает от его черепа.

Удар учебника оглушил его на секунду. Он отшатнулся, потирая висок, и когда его взгляд снова сфокусировался на мне, в нем не было ни шока, ни тем более одобрения. Там бушевал огонь. Первобытная, слепая ярость хищника, которого не просто ударили, но и публично унизили. Его женщина (его, по его дикому, волчьему праву) не просто сопротивлялась. Она нанесла удар. И теперь в его крови запел древний инстинкт — не просто наказать, а догнать. Загнать. Показать, кто здесь главный.

В его глазах вспыхнул дикий, опасный азарт охоты. Вся аудитория, преподаватель, правила — все это перестало существовать. Была только я — его добыча, осмелившаяся огрызнуться, и он — хищник, который сейчас восстановит свой порядок. Он даже не потер больше ушибленное место. Он просто издал низкий, рычащий звук, и все его тело напряглось, готовое к броску. Слов не было. Они были не нужны. Его ярость и его намерения витали в воздухе, густые и неоспоримые.

Он схватил меня за руку выше локтя, его пальцы впились в плоть с такой силой, что боль пронзила всю руку. Я попыталась вырваться, упереться, но он был сильнее, неумолимее. Он просто потащил меня, как трофей, к выходу из аудитории.

Народ расступился перед ним молчаливым, испуганным коридором. Даже Леонид Евгеньевич, обычно невозмутимый, застыл с открытым ртом, не в силах найти слов. Он не останавливался. Он тащил меня по коридорам, пока мы не оказались в глухом, заброшенном крыле, где не было ни души. Там он с силой развернул меня и придал к холодной каменной стене, всем своим телом прижимая меня к ней, лишая возможности двинуться.

Его дыхание было горячим и прерывистым у моего уха.

— Повтори, — его голос был низким, хриплым от сдерживаемой ярости. — Кто я?

Вопрос был не про имя. Он требовал признания его статуса, его власти надо мной. Он всем своим существом давил на меня, пытаясь сломить не только тело, но и волю.

Я вскинула подбородок, упираясь затылком в холодную стену. Страх был, да, но он тонул в море ярости и гордости.

— Неандерталец, — выдохнула я ему в лицо. — Кобель. Идиот. Напыщенный индюк... — я сделала короткую паузу, глядя в его горящие глаза. — Дальше продолжать?

Каждое слово было плевком в его самолюбие, вызовом, брошенным прямо в пасть зверю. Я знала, что это опасно, что он мог в любой момент сорваться, но сдаться сейчас — значило проиграть все. Навсегда. Я видела, как дернулась мышца на его скуле, как сузились зрачки, но вместо того чтобы зарычать или ударить, он прижался еще сильнее и его губы исказились в жестокой усмешке.

— Продолжай, колючка, — прошипел он. — Выкладывай все, что у тебя накопилось. Потому что когда ты закончишь... — он провел пальцем по моей щеке, и его прикосновение было обжигающим, — ...начну я. И мы посмотрим, чьи слова окажутся весомее.

— Ненавижу тебя! — вырвалось у меня хриплым, сорванным шепотом, когда он наконец отпустил мои губы.

Это были не просто слова. Это была квинтэссенция всей боли, унижения и ярости, что копились эти дни. Все его приказы, его собственнический взгляд, его попытки сломать меня и подчинить своей воле — все вылилось в этом хриплом, отчаянном признании.

Я сказала это, глядя прямо в его глаза, в этот багровый огонь, что пытался меня поглотить. Ненависть была моим последним щитом. Моим единственным оружием против его всепоглощающей силы. И я вложила в это слово всю свою душу.

— Ооо, — он отступил на шаг, и его ухмылка стала широкой, хищной и по-настоящему пугающей. — Поверь, это еще цветочки.

Он произнес это с такой ледяной уверенностью, что по моей спине пробежали мурашки. Это был не просто прогноз. Это было обещание.

Развернувшись, он бросил через плечо, и его слова прозвучали как приговор, эхом разнесшийся по пустому коридору:

— Скоро у нас свадьба. Готовься.

И он ушел, оставив меня одну прислонившейся к холодной стене, с губами, еще горевшими от его прикосновения, и с этими словами, висящими в воздухе, как отравленные кинжалы.

«Готовься». К чему? К большему насилию? К окончательному порабощению? К тому, чтобы навсегда стать его вещью, его «самкой»?

Я медленно сползла по стене на пол, обхватив колени руками. Ненависть все еще горела во мне, но теперь к ней примешивался леденящий душу страх. Потому что он был прав. Свадьба приближалась неумолимо. И если сегодняшний день был лишь «цветочками», то я боялась даже представить, какими будут «ягодки» Я сидела на холодном полу, обхватив колени, и его слова эхом отдавались в тишине. «Скоро у нас свадьба. Готовься».

Но вместо страха, который он, вероятно, надеялся увидеть, во мне закипала новая, холодная решимость. Я подняла голову, упираясь затылком в стену.

«Все. Я сбегу. Точка».

Мысль оформилась кристально четко. Это была не импульсивная угроза, как раньше. Это был план. План «Б», который теперь становился планом «А».

«Свадьба назначена... через три недели», — прокрутила я в голове, вспоминая навязанное отцами расписание. — «До нее».

Три недели. Мало времени, но его хватит. Нужно только все продумать. Тщательно. Исчезнуть так, чтобы меня не нашли ни Багровые, ни Теневые. Нужны деньги, документы, маршрут. Новая жизнь под чужим именем, где не будет ни Альф, ни кланов, ни этого вечного давления.

Я медленно поднялась на ноги, отряхивая ладони. Дрожь в коленях утихла, сменившись стальной твердостью. Пусть он думает, что сломал меня. Пусть готовится к своей победе, а я буду готовиться к своему побегу. Самому важному сражению в этой войне. Сражению за собственную свободу. И на этот раз я не проиграю.

Я встала с пола, не глядя по сторонам, и пошла обратно по коридорам.

Народ снова расступался, но теперь их взгляды были другими. Не испуганными, а... жалеющими. Кто-то смотрел с сочувствием, кто-то с испугом, будто видел призрак. Они все видели. Видели, как наследник Багровых тащил меня, как вещь. Видели мое унижение. И теперь видели его последствия — мою разбитую, безжизненную походку.

Я дошла до своей комнаты, захлопнула дверь и повернула ключ. Механический щелчок прозвучал громче любого крика.

И тогда, в полной тишине и одиночестве, стена, что держала меня все это время, рухнула. Я не просто заплакала. Я рухнула на кровать, и из груди вырвалось что-то первобытное, душераздирающее. Я ревела. Так, как никогда еще не ревела — с надрывом, с истерикой, с чувством полной потери контроля над собственной жизнью. Слезы, которые я сдерживала перед ним, перед всеми, хлынули потоком, горячими и солеными, заливая подушку.

Я ревела о своей украденной свободе. О своем растоптанном достоинстве. О том будущем, которое меня ждало, если я не сбегу. И о том страхе, который грыз изнутри — а вдруг не получится? А вдруг он найдет? Эти рыдания были криком загнанного в угол зверя, который уже не видел выхода, кроме как вырвать себе клыками и когтями свободу или умереть в попытке. Дверь тихо отворилась — у Даны, как у подруги, был свой ключ. Она не сказала ни слова. Не спросила «что случилось?». Она просто вошла, увидела меня, сжатую в комок на кровати, сотрясаемую беззвучными, давящими рыданиями, и молча опустилась рядом со мной.

Ее рука легла на мою спину, и она начала гладить — медленно, ритмично, без лишних слов. Она не пыталась меня утешить пустыми фразами. Она просто была рядом. Ее молчаливое присутствие, ее тепло были единственным якорем в этом море отчаяния.ьЯ не отталкивала ее. Наоборот, я прижалась к ее колену, и мои рыдания стали еще громче, еще бесконтрольнее, потому что теперь мне не нужно было держать все в себе. Потому что рядом был кто-то, кто видел меня не «невестой Багрового» или «Белой Волчицей», а просто Лилей. Сломанной, напуганной и абсолютно одинокой девушкой.

Мы сидели так, казалось, вечность — она на полу, я на кровати, в комнате, залитой слезами и тихим утешением ее ладони. И в этом молчаливом сочувствии была сила, которой не было в ярости Рэя. Сила, которая напоминала, что я не одна. И что, возможно, у меня еще есть шанс.

Дана говорила тихо, ее рука не останавливала своих успокаивающих движений по моей спине.

— Лиль, вы оба перешли черту, — сказала она, и в ее голосе не было осуждения, лишь тяжелая констатация факта. — Я не оправдываю его. То, как он поступил... это отвратительно. Но, черт... — она вздохнула, — ...ты задела его. Очень сильно.

Она сделала паузу, давая мне понять, что это не упрек, а попытка до меня достучаться.

— Ты видела его лицо, когда ты назвала его «кобелем»? Ты не просто отказалась подчиниться. Ты публично унизила Альфу в самой его сути. Для него это... это хуже, чем физический удар. Ты поставила под сомнение саму основу его существования.

Она снова замолчала, и в тишине были слышны лишь мои прерывистые всхлипы.

— Я не к тому, что ты была не права. Ты имела полное право на свою ярость. Но ты должна понимать... теперь ты разбудила в нем не просто гнев. Ты разбудила того зверя, который будет готов на все, чтобы доказать свою правоту. И это... это будет ужасно. Для вас обоих.

Я подняла к ней заплаканное лицо, и голос мой сорвался на шепоте, полном отчаяния и решимости.

— Дан, я знаю... — я сглотнула ком в горле. — Самое ужасное... я знаю. Я понимаю, что теперь он не отступит. Но я... — я сжала ее руку, ища опоры, — ...теперь я еще больше не хочу этой свадьбы.

Эти слова были выстраданы каждой слезой, каждым унижением, каждым проявлением его дикой, неконтролируемой сути.

— Раньше это было просто... долгом. Неизбежным злом. А теперь... — я закрыла глаза, снова чувствуя его грубые губы на своих, его хватку, его слова. — Теперь это будет тюрьма. Пытка. Каждый день. Я не смогу, Дан. Я не переживу этого.

Я посмотрела на нее, и в моих глазах, вероятно, читался настоящий, животный ужас.

— Я должна сбежать. До свадьбы. Это не каприз. Это вопрос выживания.

В ее глазах не было удивления. Лишь глубокая, бездонная грусть и понимание. Она видела то, во что превратились наши «отношения». И она знала, что я права.

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони и посмотрела на нее с новой, горькой ясностью.

— Дан, — сказала я твердо. — Я тебя в это не буду вмешивать.

Она хотела что-то сказать, запротестовать, но я остановила ее взглядом.

— Нет. Слушай. Тебе потом Марк голову откусит за вмешательство. А Макар... — я покачала головой, — ...он будет разрываться между тобой и долгом перед кланом. Я не могу. Я больше никого не подставлю.

Я взяла ее руки в свои, сжимая их с силой.

— Я сама. Сама все спланирую. Сама уйду.

В моих словах не было бравады. Была холодная, одинокая решимость. Я понимала, что иду на это в одиночку. Что никто не сможет мне помочь, не рискуя собой. И я не была готова платить такую цену за свою свободу.

— Ты... ты просто будь моим другом. Как сейчас. — Мой голос дрогнул. — И... если что-то пойдет не так... просто помни, что я пыталась.

Это было прощание. Заранее продуманное. Потому что каким бы ни был план, шанс на провал всегда существовал. И если это случится, я хотела, чтобы хоть один человек знал правду. Я глубоко вздохнула, вытирая последние следы слез с лица. Грусть и отчаяние медленно отступали, сменяясь знакомым, холодным расчетом. Адреналин от предстоящей битвы вытеснял саморазрушение.

— А сейчас, — сказала я, поднимаясь с кровати и подходя к зеркалу, чтобы поправить растрепанные волосы, — сейчас библиотека. И доклад по экономике. С ним.

Я встретила свой взгляд в отражении. Он был красным от слез, но теперь в нем снова горел огонь. Не ярости, а решимости.

— Мне нужно собраться, — прошептала я скорее себе, чем Дане.

Это была не просто учеба. Это была следующая битва. Но на этот раз поле боя было мне знакомо — формулы, графики, аргументы. Здесь его грубая сила и дикие инстинкты значили куда меньше. Здесь у меня был шанс.

Я повернулась к Дане, на моем лице появилась слабая, но твердая улыбка.

— Не волнуйся. На этот раз я буду играть по своим правилам. И по правилам Академии. Он не сможет придраться к цифрам и фактам.

Я взяла сумку с учебниками. Дрожь в руках утихла. Страх никуда не делся, но теперь он был под контролем. Превращен в топливо.

Глава 38. Точки над и

Я вошла в библиотеку. Воздух был густым и пыльным, пах старыми книгами и тишиной. И он был там. Один. Сидел за нашим привычным столом в дальнем углу, заваленном книгами и конспектами.

Лунный камень на моей шее издал едва уловимую вибрацию, словно предупреждая о близости его ауры, но острых крючков связи я не чувствовала. Только приглушенный гул, как от далекого грома. Моя броня работала.

Он поднял на меня взгляд, когда я подходила. Его глаза, всегда такие живые — то яростные, то насмешливые, то голодные, — сейчас были просто наблюдающими. Он изучал меня, мою новую, ледяную маску, ища в ней трещину.

Я села напротив, положила сумку на стол и достала блокнот, не проронив ни слова.

— Начнем? — мой голос прозвучал ровно, без интонаций, как заученная фраза.

Он несколько секунд молча смотрел на меня, его пальцы постукивали по столу.

— Кольцо не надела, — констатировал он. Не вопрос. Констатация.

— Оно не имеет отношения к экономике, — парировала я, открывая учебник. — Раздел пятый, влияние монетарной политики на малый бизнес. Я подготовила введение.

Я начала говорить — четко, по делу, цитируя параграфы и приводя выдержки из статей. Я была идеальной студенткой. Холодной, компетентной и абсолютно недосягаемой. Я чувствовала, как он смотрит на меня, пытаясь пробить эту стену. Но камень и моя воля держали оборону.

Это была самая странная и самая напряженная битва из всех, что были между нами. Битва в полной тишине, где оружием были знания, а победой — мое самообладание.

— Пиши, — сказал он, и его голос был лишен какого-либо прежнего тембра — ни ярости, ни насмешки. Чисто деловой, отстраненный.

Он начал диктовать. Сложные экономические формулы, одно за другим. Его слова были точными и быстрыми. Я взяла чистый лист и ручку. Мои пальцы двигались автоматически, выводя символы и цифры. Я не смотрела на него. Я сосредоточилась на бумаге, на белом поле, где все было логично и подчинено правилам. Никаких эмоций. Никакой связи. Он диктовал, я записывала. Воздух между нами был густым от невысказанного, от всей нашей предыдущей схватки, но здесь, за этим столом, царило хрупкое, вооруженное перемирие. Мы были двумя студентами, делающими доклад. Ни больше, ни меньше. И в этой иллюзии нормальности была своя, извращенная безопасность.

Он наклонился через стол, чтобы заглянуть в мой конспект. Его движение было резким, нарушающим хрупкую дистанцию, которую я выстроила. От него пахло дымом и чем-то напряженным, электрическим.

Его взгляд скользнул по аккуратно выведенным формулам, и он коротко кивнул.

— Верно, — сказал он, и его голос прозвучал глухо, без одобрения, просто как констатация факта.

Это «верно» было как удар током. Не потому, что он хвалил, а потому, что это было первое нейтральное, не враждебное слово, сказанное им с момента той схватки в коридоре. Оно нарушало мою защиту не яростью, а этой внезапной, обманчивой нормальностью.

Я не ответила. Просто опустила взгляд на бумагу, чувствуя, как лунный камень на шее внезапно кажется тяжелее. Маска оставалась на месте, но под ней что-то дрогнуло. Опасное, глупое разочарование в том, что он не попытался сломать меня снова. Потому что сражаться с его яростью я научилась. А вот с этим... с этим холодным, правильным отчуждением — было сложнее.

Я не подняла на него взгляд, продолжая смотреть на свои записи, но все мое тело напряглось. Маска оставалась на месте, но под ней все внутри сжалось.

— Лиля, — его голос был на удивление спокойным, почти ровным, но это была та тишина, что бывает в эпицентре урагана. — Ты перешла черту.

Он не кричал. Не рычал. Но я видела. Видела, как темнеют его зрачки, поглощая зеленую радужку. Видела, как белеют костяшки его сжатых на столе кулаков. Видела мельчайшую дрожь в мышце на его щеке. Весь тот коктейль из злобы, ненависти и гнева, что бушевал в нем, был сжат в этом ледяном, контролируемом тоне. Это было страшнее любой ярости. Он смотрел на лунный камень на моей шее и в его взгляде было понимание. Понимание того, что это не просто камень. Это был акт непризнания. Отказ от самой сути нашей связи. Я не просто защищалась. Я отрекалась.

Я встретила его взгляд, и моя маска не дрогнула, но внутри все похолодело. Я перешла черту. Да. Ту самую, за которой не было пути назад. Ту, за которой его терпение лопнуло, и осталась только холодная, беспощадная решимость сломить меня любыми средствами. И теперь мне предстояло узнать, какими именно.

— Как и ты, — парировала я, и мой голос прозвучал так же холодно и ровно, как его.

Эти слова повисли в воздухе библиотеки, перечеркивая все его обвинения. Он не был невинной жертвой. Он был тем, кто начал эту войну, кто пытался сломить, подчинить, приковать.

Я наконец подняла на него взгляд, и в моих глазах, за маской льда, он мог увидеть все то же самое — всю накопленную ярость, всю боль, всю ненависть за каждое его прикосновение, каждый приказ, каждую попытку стереть мою личность.

— Ты перешел ее первым, Багровый, — сказала я, и каждое слово было гвоздем в гроб нашего перемирия. — Когда решил, что можешь мной распоряжаться. Когда назвал меня «самкой». Когда сломал мою дверь. Ты сам провел эту черту. Я просто шагнула за нее.

Мы смотрели друг на друга через стол — два противника, доведенные до края, за которым не оставалось ничего, кроме взаимного уничтожения. И в этой тишине не было победителей. Были только два человека, которые в своем стремлении доказать что-то друг другу, разрушили все, что могло быть между ними.

— Ты выставил меня своим трофеем, — голос мой оставался ровным, но каждое слово било точно в цель, как отточенный клинок. — Не подумав, как к этому отнесусь я. А я просила. Просила без цирка.

Я откинулась на спинку стула, и в моих глазах, наконец, вспыхнул тот самый огонь, что я так тщательно прятала.

— Но как же Рэй Багровый может без демонстрации? — в моем голосе зазвучала горькая, ядовитая насмешка. — Как он может удержаться, чтобы не показать всем свою силу? Свой статус? Свою новую, блестящую игрушку, которая должна трепетать от его внимания?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я ткнула пальцем в его грудь через стол, уже не скрывая презрения.

— Ты не хотел партнершу. Ты хотел украшение на руку. Молчаливое, послушное, которое будет сиять, когда ты этого захочешь, и не будет иметь собственного голоса. Ну так извини, я не умею играть в пассивную безделушку. И твой цирк с поклонами и приказами только доказал, что ты не видишь во мне ничего, кроме очередного атрибута своего положения.

Я замолчала, тяжело дыша. Вся моя броня из безразличия рухнула, обнажив сырую, незаживающую рану обиды.

— Так что не говори мне о черте, которую я перешла. Ты сам превратил наши отношения в арену для своих представлений. А я просто устала быть зрителем на своем собственном унижении.

— Я не устраивал цирк, — его голос стал тише, но в нем зазвучала сталь. — Я лишь обозначил. Для всех. Кто ты теперь для меня. И для моего клана.

Он сказал это с такой непоколебимой уверенностью, как будто это было не мнение, а закон природы.

Я фыркнула, и в этом звуке было столько горькой насмешки, что, казалось, воздух дрогнул.

— И кто же? — мои слова прозвучали ледяными осколками. — Игрушка? Зверушка? Белая Волчица-трофей? Что я из себя представляю в этой твоей великой «обозначенной» роли, Багровый? Вещь, которую ты показываешь своим дружкам, чтобы они ахнули? Приз, который ты выиграл в нашей войне?

Я встала, оперевшись ладонями о стол, и наклонилась к нему, мои глаза горели.

— Потому что если это так, то ты сильно ошибся в выборе трофея. Потому что трофеи не бьют своих хозяев учебниками по голове. И не сбрасывают с себя их кольца. Ты хотел обозначить? Обозначь это.

— Ты — моя женщина. — Его слова прозвучали не как объяснение, а как аксиома, не требующая доказательств. — И я сделал то, что должен был сделать. Я оповестил своих ближних. И напомнил им об уважении. К моей паре.

Он произнес это с такой простой, дикарской убежденностью, что на мгновение у меня перехватило дыхание. В его мире все было именно так. Нашел пару — показал стае. Чтобы все знали, что тронуть ее — значит объявить войну ему. Его методы были грубыми, примитивными, но в их основе лежала не просто жажда обладания. Лежал инстинкт защиты. Искаженный, уродливый, но... настоящий.

Я смотрела на него, и моя ярость вдруг столкнулась с этим осознанием. Он не просто выставлял меня напоказ. Он... метил территорию. По-своему. По-волчьи. Ограждал меня от потенциальных угроз со стороны своей же стаи самым простым способом, который знал — демонстрацией силы и прав собственности.

Но понимание не означало принятия.

— Твоя женщина, — повторила я тихо, и в моем голосе не было уже прежней ярости, лишь усталая горечь. — Но не твоя собственность, Рэй. Ты можешь требовать уважения к ней от других. Но сначала ты должен научиться уважать ее сам. А уважение не начинается с приказов и принуждения.

Он пропустил мои слова мимо ушей, словно я и не говорила вовсе. Его взгляд был прикован к своей правде, к своей обиде.

— А вот ты, — его голос стал низким и опасным, — показала при всем честном народе свое пренебрежение к Альфе. Я стерпел кофе. — Он сделал паузу, и в его глазах вспыхнула та самая, незаживающая рана. — Но кольцо. Слова, что я — кобель!

Он встал, и его тень накрыла меня. Весь его гнев, вся ярость, которую он сдерживал все это время, вырвались наружу одним сокрушительным обвинением.

— Ты выбросила нашу связь им всем в лицо! Ты плюнула на все, что это значит! Для меня! Для моего клана! Ты думаешь, это просто кусок металла? Это — моя клятва! Моя защита! А ты швырнула ею в грязь, как ничего не стоящую безделушку!

Он ударил кулаком по столу, отчего вздрогнули стопки книг. Но это был не просто гнев. В его голосе, в его глазах, была оголенная, дикая боль. Боль от предательства.

— Я стерпел твой нрав, твои укусы, твои побеги! Но этого... Этого я не потерплю, Лиля. Никогда. Никто. Слышишь? Никто не имеет права пренебрегать стаей Багровых. И мной. Даже ты. Особенно — ты. Эта связь — не только твоя защита. Это твой долг. Ты можешь ненавидеть меня, брыкаться, кусаться. Но предать клан, который принял тебя? Унизить его символ? Этого я не спущу. Никому.

Я непроизвольно сглотнула, глядя в его глаза. В них не осталось ни тени игры, ни привычной ярости. Только холодная, безжалостная решимость. Это уже была не игра. Это был его долг — приручить свою пару. И если нужно — силой.

Он сделал последний шаг, и его тень полностью накрыла меня. Воздух стал густым, тяжелым, пахнущим грозой и пеплом.

— Ты думала, это игра в кошки-мышки? В своевольную невесту? — его голос был низким и безжизненным, как сталь. — Нет, Лиля. Это — долг. Мой долг — сделать тебя своей. По-настоящему.

Его рука сжала мое запястье. Не больно, но и не отпуская. Железная хватка, не оставляющая сомнений.

— И если для этого нужно сломать тебя... я не сделаю это..

Я всхлипнула — короткий, непроизвольный, жалкий звук, вырвавшийся из самой глубины горла.

И я увидела это. Всего на секунду. Быстрее, чем моргание. В его багровых глазах промелькнуло что-то чужое, мягкое. Что-то похожее на жалость. Но это было лишь мгновение.

Прямо на моих глазах эта трещина захлопнулась, затопленная ледяным, всепоглощающим огнем. Взгляд снова стал чужим, твердым и безжалостным. Взглядом Альфы, который не признает слабости. Ни в ком. И особенно — в себе.

— Слишком поздно для слез, колючка, — прорычал он, и его голос снова был полон той самой стальной уверенности, что не оставляла места для сомнений. — Ты сама выбрала этот путь.

Я вырвалась. Резко, с отчаянием, которого он, наверное, не ожидал. Его пальцы на миг разжались от неожиданности, и этого хватило. Я побежала. Не думая, не оглядываясь, не строя планов. Впервые я просто бежала. От него. От его долга. От его ярости. От этого удушья, что звалось «связью».

Я выскочила на улицу, и холодный воздух обжег легкие. Снег, выпавший пока я была в библиотеке, хрустел под ногами. Я плюнула на свою гордость, на свое достоинство, на все, что заставляло меня прежде стоять и сражаться. И просто бежала. Сквозь снежную пелену, в неизвестность, лишь бы подальше от того, что он называл «долгом». Снежинки таяли на моем горячем лице, смешиваясь со слезами. Я не знала, куда бегу. Знало только одно — я не могу оставаться. Не тогда, когда в его глазах больше не было человека, а только Альфа, готовый сломать свою пару.

— Лиля!

Его крик прорвал вой ветра и хруст снега под моими ногами. В нем не было ярости. Только какое-то дикое, животное недоумение. Он не кричал «стой» или «вернись». Он просто выкрикнул мое имя, будто не мог поверить, что я действительно могу убежать. Но я не обернулась. Я только прибавила шагу, впиваясь пальцами в ладони, чувствуя, как ледяной ветер режет щеки. Его голос догнал меня, ударив в спину, но не смог остановить. Я бежала. Сквозь завесу падающего снега, в ночь, оставляя позади его крик, его долг и ту версию себя, что была готова сломаться.

Я остановилась, когда ледяная дрожь стала настолько сильной, что ноги сами подкосились. Холод, как тысяча игл, впивался в голую кожу. Я посмотрела вниз: тонкая рубашка и жилетка промокли насквозь и облепили тело, юбка нещадно задиралась ветром, а гетры давно превратились в хрустящие ледяные манжеты. Пуховик остался в академии.

Оглянулась. Академии не было видно. Только белая, безмолвная пелена снега, затянувшая знакомые тропинки. Я стояла посреди пустыря на окраине города, и только редкие огни уличных фонарей пробивались сквозь метель, отбрасывая длинные, искаженные тени. Воздух обжигал легкие, и каждый вдох был похож на лезвие. Я была одна. Совсем одна. И до смерти замерзшая. Я повалилась на колени в сугроб у ствола старого дуба и разрыдалась. Мне было все равно, что снег забивается под промокшую рубашку, что тело сводит от холода. Внутри все горело. Горело от унижения, от ярости, от страха и от этой душераздирающей боли, которую он причинил.

Слезы текли по щекам, тут же замерзая на коже ледяными дорожками. Я плакала не тихо, а громко, надрывно, захлебываясь, как ребенок, потому что в этот момент я и была ребенком — напуганной, потерянной и абсолютно одинокой. Дерево молча принимало мои рыдания, а метель, казалось, лишь злорадствовала, закутывая меня в свой ледяной саван. Мне было все равно. Пусть замерзну. Пусть он найдет меня здесь, закоченевшую и бездыханную. В этот миг это казалось меньшим злом, чем возвращаться к нему и смотреть в те глаза, где не осталось ничего человеческого.

Я устала.

Слова, которые я никогда не решалась произнести даже самой себе, вырвались наружу вместе с ледяным паром от дыхания. Они повисли в морозном воздухе, такие же оголенные и беззащитные, как и я. Я устала быть Белой Волчицей. Устала нести это бремя, этот дар, который чувствуется скорее проклятием. Устала от вечного ожидания — от матери, от отца, от всего клана — что я стану той, кем должна быть. Я устала быть Лилей Теневой. Наследницей клана Черных Волков. От этого груза истории, долга, ответственности, который давит на плечи с самого детства. От необходимости всегда быть сильной, всегда быть начеку, всегда соответствовать. Я устала от того, что моя жизнь была предопределена с самого начала. От того, что я должна выйти замуж за свою «истинную пару», как будто я — вещь, которую нашли на полке и подобрали по размеру.

И больше всего я устала от того, что этой парой оказался он. Рэй. От его дикости, его собственничества, его ярости. От этого вечного противостояния, которое выматывает душу.

Я провела дрожащей рукой по шее, под тонкой, мокрой тканью рубашки, чувствуя под пальцами шрам — метку его зубов. Метку, которая навсегда связала меня с ним. От этого я устала больше всего. Быть чьей-то. Даже если это «истинная пара».

Я сидела под деревом, вся промерзшая, и плакала. Плакала от усталости, которая была глубже, чем холод, пронизывающий до костей. Просто... устала. Холод становился невыносимым. Он проникал глубоко внутрь, вытесняя последние остатки ярости и отчаяния, оставляя лишь леденящую пустоту. Силы покидали меня. Голова тяжело склонилась на грудь.

Где-то в глубине, моя волчица выла. Не в ярости, а в панике. Она умоляла, требовала, приказывала — обратиться. Вызвать шерсть, когти, ту самую силу, что согреет, позволит выжить. Это было так просто.

Но я... я лучше замёрзну.

Эта мысль была последней, ясной и спокойной, прежде чем тьма накрыла меня с головой. Лучше замёрзну, чем снова стану той, кем он хочет меня видеть. Лучше замёрзну, чем вернусь.

Глава 39. Боль

Я проснулась. Резкий, знакомый запах антисептика ударил в нос. Стерильная белизна потолка. Шипение капельницы. Я лежала в медицинском крыле Академии.

Первое, что я почувствовала — давящее, сковывающее тепло. Грубые шерстяные одеяла, грелки. Моё тело было спасено. Вытащено с того края, куда я так отчаянно рвалась.

И горькая, солёная горечь наполнила меня. Они не дали мне уйти.

Меня колотил озноб. Мышцы сводило судорогами, зубы выбивали дробный, неконтролируемый стук. Под одеялами было жарко, почти душно, но внутри — лед. Я чувствовала, как по моей спине пробегают мурашки, а кожа горит огнем. Температура. Поняла я, с трудом фокусируя взгляд на потолке. Я не просто замерзла. Я заболела. Мое тело, сильное тело волчицы, сдалось под натиском холода и отчаяния.

Ирония была горькой, как полынь. Я хотела убежать, исчезнуть, а вместо этого оказалась здесь. Сломанная, больная и еще более уязвимая, чем прежде. Каждый вздрагивающий мускул, каждый пробивающий пот напоминали мне о моем провале. Я не смогла даже этого. Не смогла убежать по-настоящему.

Я повернула голову — движение далось с трудом, будто шею сковывала ржавая арматура. И увидела его. Он сидел на стуле в ногах койки, склонившись вперед. Его темные штаны были покрыты замерзшими комьями снега, словно он продирался сквозь самые глухие сугробы. В его мощных, обычно таких уверенных руках, зажата была картонная чашка с кофе. Он не пил. Просто держал ее, глядя в одну точку на полу.

Он нашел меня. Он принес меня сюда. Спас.

Горькая, едкая волна поднялась у меня в горле. Ну, конечно. Конечно, он нашел. Его вещь. Его собственность. Он не мог позволить ей просто так исчезнуть, сломаться, умереть. Это было бы ударом по его репутации, по его статусу Альфы. Найти и вернуть — его право и его обязанность.

Я отвернулась к стене, сжимая веки, пытаясь заблокировать этот образ — его усталую, заснеженную фигуру. Но он уже был выжжен на сетчатке. Спаситель и тюремщик в одном лице. И от этой мысли мне стало еще хуже, чем от лихорадки. Я кашлянула — резко, непроизвольно, всем телом. Глухой, разрывающий спазм сдавил грудь, выжимая последний воздух, и болью отозвался в каждом ребре.

— Лиля...

Мое имя, выдохнутое им, прозвучало не как привычная команда или угроза. Оно было тихим, сдавленным. Почти... испуганным.

Я зажмурилась, не в силах и не желая смотреть на него, но этот один-единственный выдох прожёг меня сильнее любой ярости. В нём не было торжества. Не было "я же говорил". Была какая-то оголённая, чуждая ему уязвимость и от этого внутри всё перевернулось. Ненависть смешалась с чем-то горьким и щемящим. Хуже всего было то, что в этом хрипе я услышала не Альфу. Я услышала Рэя. И это пугало куда сильнее.

— Всё хорошо, — его голос прозвучал хрипло, он словно ломал себя через силу, пытаясь вернуть привычную твердость. — Ты поправишься. Должна. Поняла!

Он сделал паузу, и в наступившей тишине был слышен только хриплый свист моего дыхания. И тогда он выдохнул то, что, видимо, не мог держать в себе, срываясь на низкий, отчаянный шёпот:

— Я... я не закончил!

В этих словах не было угрозы. Была какая-то дикая, почти детская растерянность. Как будто он не командовал, а умолял. Умолял меня не уходить, не сдаваться, дать ему закончить то, что было между нами — эту душераздирающую войну с мной, которая для него значила всё.

Я сжала зубы, глотая новый приступ кашля, и повернула к нему горящее от лихорадки лицо.

— Я не хочу тебя видеть, — выдавила я. Слова вышли тихими, сорванными, но в них была вся оставшаяся во мне сила.

Они повисли в стерильной больничной тишине, острые и безжалостные, как осколок стекла. Это была не просьба. Это был приговор. Я видела, как мой простой, честный отказ ударил его. Как сжались его кулаки, как тень пробежала по его лицу, но я неотрывно смотрела на него, позволяя ему читать в моих глазах всю глубину этой усталости, этого отречения. Ему нужна была война? Пусть воюет с пустотой.

— Закрой глаза и не видь, — его голос прозвучал низко, почти приглушенно, но в нем не было уступки. Была та же стальная решимость, что и всегда, лишь облаченная в тишину. — Но я не уйду.

Он не кричал, не требовал. Он просто констатировал факт, неоспоримый, как смена времен года. Он будет здесь. Сидеть на этом стуле. Дышать этим же воздухом. Принимать мою ненависть, мое отвращение, мое молчание. Но он не уйдет.

— Ты невыносим! — мой голос сорвался в хриплый, надрывный шепот, пробиваясь сквозь жар и слабость. — Ненавижу!

Это были не просто слова. Это был крик души, выжженной дотла его упрямством, его долгом, его существованием. Я вложила в них всю оставшуюся силу, всю горечь, всю боль от понимания, что он действительно не уйдет. Никогда.

Он не ответил. Не вздрогнул.

— Слабо верится, Лиля.

Он произнес мое имя без привычных кличек — без «колючки», без «злюки», без «ледышки». Без этого будущего титула «Багровой», который висел надо мной дамокловым мечом. Просто... Лиля.

И эти слова обожгли сильнее любой ярости. Они прошли насквозь, сожгли мою броню из гнева и добрались до самого уязвимого — до той самой уверенности в себе, что я так отчаянно пыталась сохранить, потому что в его голосе не было насмешки. Была какая-то усталая, оголенная правда. Он не верил. Не верил в мою ненависть. Не верил, что я смогу его ненавидеть по-настоящему. И самое страшное — в этот миг, сквозь пелену лихорадки и отчаяния, я и сама в этом усомнилась. Я сглотнула, чувствуя, как ком в горле становится все больше и болезненнее. Я не могла смотреть на него дольше. Не могла выносить этого взгляда, который видел меня насквозь, который сомневался в моей же ненависти. Я резко отвернулась к стене, к стерильной белизне, которая казалась теперь единственным спасением. Но было поздно. Горячая, предательская слеза выскользнула из-под сомкнутых ресниц и медленно скатилась по виску, оставляя на подушке мокрый след.

Она была свидетельством. Свидетельством его победы. Той самой, маленькой, но такой важной. Он заставил меня усомниться. Не в нем, а в себе. И это было больнее любой физической раны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он подошел. Не с резкостью, не с яростью, а с какой-то тяжелой, неотвратимой неизбежностью. Шаги его по больничному линолеуму были почти беззвучными, но я чувствовала их спиной, кожей. Он не говорил ничего. Просто стоял сейчас рядом с койкой, и его молчаливое присутствие было гуще любых слов. Я зажмурилась сильнее, пытаясь отгородиться, но чувствовала на себе его взгляд. Он видел след слезы. Он все видел. И в этой тишине, под его тяжелым, всевидящим взглядом, мое собственное предательское сомнение росло, заполняя собой все пространство, вытесняя даже ненависть.

Он ничего не сказал. Ни слова упрека, ни угрозы, ни даже того тихого, раздирающего душу «Лиля».

Я слышала, как он наклонился. Легкий скрип его куртки, сбитое дыхание. Потом — тихий, но отчего-то оглушительно громкий в больничной тишине

звук

металла о дерево.

Я не поворачивалась, но знала. Знала, что он оставил его. Кольцо. Тот самый символ всего, против чего я так отчаянно боролась. Он не пытался надеть его мне на палец силой. Не требовал. Он просто... оставил. Положил на прикроватную тумбочку, как вызов. Как напоминание. Как тихое, неоспоримое «я жду». И этот безмолвный жест был страшнее любых его слов. Потому что теперь выбор был за мной. И этот выбор казался невыносимым.

Я чувствовала, как мне становится хуже. Жар сменился леденящим ознобом, горло пылало огнем, а все тело ломило так, будто его переехал грузовик. Боль и лихорадка сплелись в один сплошной, мучительный клубок. Сознание поплыло, и я провалилась в тяжелый, беспокойный сон, полный багровых теней и ледяного ветра.

А когда проснулась... мир изменился.

Глава 40. Больница

Первое, что я ощутила — странная тяжесть на пальце. Я медленно подняла руку, и сердце упало. На ней, на том самом пальце, с которого я его с такой яростью швырнула, снова лежало его кольцо. Тяжелое, холодное, неумолимое.

И только потом до меня дошло остальное. Стеллаж с лекарствами, которого не было в Академии. Запах — не академического антисептика, а городской больницы. Окно, за которым виднелись не знакомые стены, а серые городские крыши.

Я была не в Академии. Меня перевезли. И пока я была без сознания, он снова надел на меня свое кольцо. Без спроса. Без моего согласия. Пока я была слишком слаба, чтобы сопротивляться.

И от этой мысли по спине побежали ледяные мурашки, куда более страшные, чем любая лихорадка.

Ко мне зашел врач — мужчина в белом халате с усталым, но добрым лицом.

— Здравствуйте, Лиля. Вы проснулись? Чудесно, — он подошел к койке, взяв в руки историю болезни. — Вы доставили нам немало хлопот. Пневмония. Ваш молодой человек был на грани помешательства.

Я молча смотрела на него, ощущая холод металла на пальце. И вдруг все встало на свои места. Кольцо. Он надел его на меня не просто как символ собственности. В этом мире, за стенами Академии, оно было моим пропуском. Моим знаком, что я — не просто девушка с пневмонией. Я — под защитой Багровых. Благодаря Рэю и этому кольцу меня не отправили в обычную городскую больницу, а поместили сюда. Благодаря ему врачи отнеслись ко мне с таким вниманием.

Он надел его, чтобы меня вылечили. Чтобы все поняли, «кто я такая». Даже здесь, за пределами его территории, его власть и его имя работали, как щит. Даже в своем безумии, даже пытаясь сломать меня, он... заботился. Самым извращенным, диким образом, но заботился.

— Он... — голос мой сорвался в хриплый шепот. — Он здесь?

Врач покачал головой.

— Заставили его уйти пару часов назад. Почти силой. Сидел здесь все время, не отходил. Сказал, вернется к вечеру.

Он ушел. Но его присутствие осталось здесь, в виде тяжелого кольца на моем пальце и в виде этого щемящего, сложного чувства внутри меня, в котором я боялась себе признаться.

— Сколько я еще буду здесь?

Он оценивающе посмотрел на меня, затем на монитор, отслеживающий мои показатели.

— При таком диагнозе и вашем состоянии... — он слегка поморщился, — минимально — еще полторы недели. Потом, если динамика будет положительной, возможно, перевод на амбулаторное наблюдение. Но никаких резких движений, полный покой. Вы понимаете?

10 дней. 10 дней в этой палате, в этом кольце, в ожидании его возвращения. Словно приговор. Я бессильно кивнула, отводя взгляд к окну. Полторы недели, чтобы попытаться собрать осколки себя и понять, что же делать дальше, когда единственным щитом от мира снова оказался он.

Я набрала Дану. Трубка была поднята практически мгновенно.

— Лиля?! Божечки, ты в порядке? Ты как? — ее голос дрожал от паники.

— В больнице, — прохрипела я, игнорируя ком в горле. — За городом. Пневмония.

— Я знаю! Ох, Лиля... — она замолчала, и в тишине я услышала ее сдавленный вздох. — Здесь был... ну, настоящий ад. Рэй... он отдувался за вас обоих перед отцами.

Она понизила голос до шепота, словно боялась, что ее подслушают даже через телефон.

— Оскар просто рычал. Громил все вокруг. Кричал, что его сын «самку угробить способен, а уберечь — нет». Что он — слабак. А твой отец... — она сглотнула, — Артур был холоден, как лед. Говорил, что ваши «брачные игры» чуть не разнесли Академию, а теперь еще и его дочь чуть не замерзла насмерть.

Я закрыла глаза, представляя эту картину. Два Альфы, два титана, разъяренные до предела. А между ними — Рэй.

— И что... Рэй? — с трудом выдохнула я.

— Молчал, — прошептала Дана. — Стоял и молчал. Выслушал все. Не оправдывался. Оскар в итоге хлопнул дверью так, что стекла задрожали. А Артур... твой отец сказал ему: «Исправляй. Любой ценой».

«Любой ценой». Эти слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Они объясняли кольцо на моем пальце. Объясняли его упрямое присутствие. Это был не просто его долг. Это был приговор, вынесенный ему нашими отцами. И теперь он был обязан его исполнить. Любой ценой.

Я сглотнула, чувствуя, как от этого вопроса в горле снова встает ком.

— А как... братья? — прошептала я.

Дана тяжело вздохнула на том конце провода.

— Марк... Марк в ярости. Говорит, что прибьет Багрового при первой возможности. Что он «довел тебя до ручки». Но его не пускают к тебе. Оба отца запретили ему и Макару вмешиваться. Сказали, что это... — она запнулась, — ...ваше с Рэем дело.

Она помолчала, а потом добавила тише:

— Макар молчит. Но он ходит хмурый, как туча. Я его никогда таким не видела. Он все пытался добиться, чтобы тебя перевезли в вашу клановую клинику, но... Рэй уже все организовал. И твой отец его в этом поддержал.

Я закрыла глаза. Мои братья. Мои защитники. И их оказалось проще отсечь, чем я думала. «Ваше с Рэем дело». Этот приговор, вынесенный самыми главными людьми в нашей жизни, звучал как пожизненное заключение. Они оставили меня с ним наедине. В этой больничной палате, с его кольцом на руке и с его долгом, который он теперь был обязан исполнить. Любой ценой. И тут в дверь постучали — коротко, два раза, без особой почтительности, но и без грубости. Я машинально крикнула «войдите», ожидая увидеть медсестру или того же врача.

Но в дверь вошла она.

Лекса. Сестра Рэя. Она стояла на пороге, заслонив собой свет из коридора, и оглядывала палату оценивающим взглядом. В руках она держала огромный пакет с логотипом дорогого кондитерского бутика. Я попрощалась с Даной.

— Ну что, сестренка, — произнесла она, и в ее голосе не было ни капли привычной ехидцы или злорадства. Ее зеленые глаза, так похожие на глаза Рэя, были серьезны. — Слышала, ты тут чуть не отправилась к праотцам. Принесла тебе глинтвейна в термосе и эклеров. Хотя, — ее взгляд упал на капельницу, — тебе пока, наверное, тна них только смотреть можно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замерла, ожидая привычной защиты брата, оправданий или даже упреков в мой адрес, но Лекса, устроившись на краю койки, совсем не так, как полагается на больничной кровати, взяла мою руку в свои. Ее пальцы были удивительно теплыми.

— Лиль, — сказала она, и в ее голосе не было ни ехидства, ни снисхождения. Только усталая, горькая искренность. — Прошу, не злись на него. Ну, не до конца. Он дебил, каких свет не видывал, это да. — Она покачала головой, и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. — Они все, мужики Багровые, с придурью. Папа нашу маму чуть в берлогу не утащил в свое время.

Она сжала мои пальцы чуть сильнее, заставляя посмотреть на себя.

— Но он... Рэй... он правда любит тебя. По-своему, криво, уродливо, по-багровски. Но любит.

Она выдохнула и отпустила мою руку, откинув медь рыжих волос с плеча.

— Так что да, он конченый идиот, который не знает, как с женщиной обращаться, кроме как таскать ее за шкирку. Но его сердце... оно болит. Из-за тебя. И это — единственная правда.

Лекса вздохнула, ее взгляд стал серьезным, почти взрослым. Она снова взяла мою руку, но на этот раз ее прикосновение было другим — не утешающим, а скорее... объясняющим.

— Лиль, я знаю, что ты бросила ему кольцо. — Она произнесла это без осуждения, просто как факт. — И я знаю, что он дебил, который довел тебя до этого. Сто пудов, он сам виноват.

Она посмотрела на темный металл печатки на моем пальце.

— Но это кольцо... — она провела по нему пальцем, — ...просто прими его как данность. Да, он надел его, будучи идиотом. Но смысл... смысл не только в нем. Это знак. Знак того, что ты принята в наш клан. Такой какая есть. Со своим характером, своей волей и своим правом швыряться вещами в его тупую башку.

В ее глазах вспыхнул огонек.

— И это наша защита. Тебе. Не только от него. От всех. От чужих кланов, от любых угроз. И... — она понизила голос до шепота, — ...от его отца. От Альфы Багровых. Пока это кольцо на тебе, даже Оскар не имеет права тебя тронуть. Оно обязывает его защищать тебя, как свою кровь. Так что... носи. Не ради Рэя. Ради себя. Потому что в нашем мире такая защита дорогого стоит.

Я слабо кивнула, чувствуя, как тяжесть на пальце обретает новый, неожиданный смысл.

— Ну, наверное, я погорячилась, когда кинула ему в грудь его... — пробормотала я, и в голосе моем слышалась уже не ярость, а усталая досада.

Лекса фыркнула, и ее лицо озарила широкая, беззаботная ухмылка.

— Ахаха! — рассмеялась она, откидываясь назад. — Хотела бы я видеть этот момент! Честно, жаль, что не сняла на видео. Думаю, у него было такое лицо, будто его собственная тень его предала. Наш гордый наследник, а ему — бац! — кольцом в грудь! Это просто шедевр!

Ее смех был заразительным, и я, несмотря на всю боль и усталость, почувствовала, как углы моих губ сами собой поползли вверх. В ее словах не было злобы. Было какое-то дикое, сестринское злорадство, которое странным образом... сближало. Она не оправдывала его. Она смеялась над ним. И в этом была своя, особенная правда.

И тут дверь в палату снова открылась. На пороге стоял он.

Но картина была совсем не той, что я ожидала. В его мощных руках он сжимал... огромный, пышный букет. Белые розы. Безупречные, нежные, с каплями влаги на лепестках, они казались абсолютно чуждыми всему его дерзкому образу. Я застыла не в силах отвести взгляд. Мой мозг отказывался обрабатывать это зрелище. Рэй Багровый. Держит цветы. Белые розы. Это был какой-то сюрреалистичный сон на фоне жара и лекарств.

Лекса, сидевшая на кровати, резко выпрямилась, ее брови уползли под рыжую чёлку. Она бросила на брата быстрый, оценивающий взгляд, затем на меня, и ее губы дрогнули в сдержанной ухмылке.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — выдохнула она, поднимаясь. — Похоже, мне здесь не место сейчас. Выздоравливай, Лиля.

И она быстро, почти бесшумно, ретировалась за дверь, оставив нас наедине с этим немым, невероятным доказательством того, что Багровый, оказывается, способен и на такое. Он стоял, не двигаясь, с этим абсурдным букетом в руках, и смотрел на меня. И в его глазах, помимо привычной твердости, читалась какая-то неловкая... растерянность. Я медленно села на койку, откинувшись на подушки и уставившись на него. Все мое тело еще ныло, но сейчас главной была не физическая боль, а полная каша в голове.

Он вошел, за ним с тихим щелчком захлопнулась дверь и он замер посреди палаты, все еще сжимая в руках тот нелепый, огромный букет. Белые розы. На фоне его темной одежды и сурового лица они смотрелись как артефакт из другого измерения.

Он стоял, словно не зная, что делать дальше. Его пальцы сжимали стебли так, будто он держал не цветы, а гранату. Он перевел взгляд с меня на розы и обратно, и его горло сдвинулось.

— Цветы... — наконец процедил он, и его голос прозвучал непривычно тихо, почти растерянно.

Это было не объяснение. Не оправдание. Это было просто... констатация факта. Словно он и сам не мог поверить, что стоит здесь с этим. И в этой неловкой, неумелой подаче было что-то настолько искреннее, что все мои приготовленные колкости застряли в горле. Я могла бы злиться на его ярость, ненавидеть его силу. Но как можно злиться на такую беспомощную, неловкую попытку?

Я хихикнула. Короткий, сдавленный звук, вырвавшийся вопреки всему — вопреки обиде, вопреки болезни, вопреки этой нелепой ситуации. Это был смех замешательства, нервного срыва и чистого, неподдельного удивления и он смотрел на меня. Смотрел с полным, абсолютным недоумением. Его брови поползли вверх, а в глазах, обычно пылающих уверенностью или яростью, читалась растерянность щенка, которого только что окатили холодной водой. Он явно ожидал чего угодно — новых упреков, молчаливой ненависти, ледяного отчуждения. Но смеха? Смеха он явно не ожидал.

Он стоял, все еще сжимая в руках свой дурацкий букет, и смотрел на меня, будто я начала говорить на древнем демоническом диалекте и от этого его потерянного вида мне вдруг стало... легче, потому что в этот миг он не был всемогущим Альфой. Он был просто парнем, который принес цветы девушке и совершенно не знал, что с этим делать дальше.

— Лиль... — выдохнул он, и в его голосе прорвалось что-то сдавленное, хриплое.

И тогда он сделал два шага. Всего два. Но они были такими быстрыми, такими решительными, что он оказался передо мной, пока я еще не успела моргнуть. Он все еще сжимал в руке букет, но теперь его взгляд был прикован только ко мне. В его глазах не было ни ярости, ни растерянности. Была какая-то оголенная, невыносимая интенсивность. Он не говорил ничего. Просто стоял, дыша чуть слышно, и смотрел. В этой тишине, в этом внезапном приближении было больше смысла, чем в любых словах. Он был здесь. Непоколебимый, неудобный, настоящий и от этого у меня внутри все перевернулось.

— Что, будущий владыка Багровых, Рэй Оскарович, — выдавила я, все еще давясь сдержанным, нервным хихиканьем, — цветочки принес? А где твой боевой рык? Где приказы? Или альфа-самцу в больничную палату с белыми розами полагается входить на цыпочках?

Я смотрела на него, на это невероятное зрелище — свирепого наследника, застывшего с нежными цветами в руках, — и смех снова прорывался наружу, смешанный с остатками обиды и полным недоумением. Это было так не в его стиле, так абсурдно, что даже боль и гнев на время отступили, уступив место чистому, неподдельному изумлению. Он сглотнул. Я видела, как сдвинулся кадык на его мощной шее. Он смотрел на меня — на мою улыбку, на мой смех, на всю эту невероятную, абсурдную сцену, в которой мы оба оказались — наследник Багровых с букетом роз и его полумертвая от лихорадки невеста, которая хохотала ему в лицо.

И тогда он улыбнулся.

Это была не та ухмылка, к которой я привыкла — самодовольная, хищная, полная превосходства. Нет. Уголки его губ дрогнули неуверенно, почти робко. Это была странная, неумелая, но совершенно искренняя улыбка. Улыбка человека, который сам не понимает, что происходит, но не может не отозваться на этот смех, на эту нелепость.

В его глазах, все еще хранящих следы недавней бури, вспыхнули крошечные искорки — не ярости, а какого-то смущенного, растерянного облегчения. Он улыбался и в этот миг вся его мощь, весь его грозный вид растворились, уступив место чему-то гораздо более человечному и... опасному, потому что против его ярости я могла злиться. А против этой неуклюжей, смущенной улыбки у меня не было защиты.

— Садись уж, мой неандерталец, — сказала я, и улыбка сама расползалась по моему лицу, смывая остатки напряжения.

Он выдохнул — долгий, сдавленный звук, будто выпускал из груди камень, который таскал все это время. И опустился на край койки. Пружины жалобно скрипнули под его весом. Он все еще сжимал в руке тот нелепый букет, словно забыв о нем.

— Или мне называть тебя теперь спасителем? — не унималась я, глядя, как он неуклюже устроился, занимая пол-койки.

Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то сложное — смесь облегчения, усталости и той самой, все еще не улегшейся, дикой решимости.

— Зови как хочешь, — пробормотал он, и его голос снова был низким и твердым, но без прежней стальной хватки. — Только... не уходи больше так.

В этих простых словах не было приказа. Была просьба. И в ней было столько смущенной искренности, что мое сердце сделало непроизвольный, предательский толчок. Он сидел здесь, на моей больничной койке, с цветами в руке, и просил. И это было страшнее и прекраснее любой его ярости.

— Рэй, — начала я, но он перебил, не дав договорить.

— Прости.

Это было одно слово. Короткое, резкое, вырванное из самой глубины. Без объяснений. Без оправданий. Без привычного «но».

Я застыла, уставившись на него. Это... это был Рэй Багровый. Тот самый, для которого слово «прости» было равносильно признанию в слабости. Тот, кто предпочел бы разнести всю палату, чем произнести его.

И он это сказал. Просто. «Прости».

В воздухе повисла оглушительная тишина. Если бы не давящая слабость, я бы, кажется, захлопала в ладоши от изумления. Одного этого слова, сказанного им, было достаточно, чтобы перевернуть все с ног на голову. Потому что это значило, что он действительно понял и что ему было достаточно больно от этого, чтобы сломать свое же железное правило.

— И ты меня... — смущенно выдохнула я, отводя взгляд.

Закончить фразу не получилось. Слова застряли в горле, потому что вид такого вот Рэя — не рычащего хищника, а сломленного, извиняющегося мужчины — смущал невероятно сильно.

Я чувствовала, как жар поднимается к щекам и была благодарна лихорадке, которая и так делала мое лицо алым. Он сидел, опустив голову, его могучие плечи были ссутулены, и в этой позе было столько непривычной покорности, что сердце сжалось от какого-то щемящего, непонятного чувства.

— Рэй ты сейчас цветы все переломаешь, в шкафчике ваза

Рэй вздрогнул, словно только сейчас вспомнив, что в его руке зажат тот самый букет. Он посмотрел на белые розы, которые уже начали слегка поникать под его железной хваткой, затем на меня.

— А... — он растерянно хмыкнул, и на его скулах проступил легкий румянец. — В шкафчике, говоришь?

Он осторожно, почти с благоговением, положил цветы на тумбочку и встал, чтобы найти вазу. Его движения были все еще неуклюжими, слишком большими и резкими для такого деликатного занятия, но в них появилась какая-то новая, сосредоточенная осторожность. Он не сломал вазу, аккуратно налил воды и так же бережно поставил в нее розы.

Вернувшись на койку, он снова выглядел немного потерянным, но теперь в его глазах, помимо раскаяния, читалась какая-то тихая, неуверенная надежда. Он спас меня, принес цветы, извинился и не сломал вазу. Для Рэя Багрового это был настоящий подвиг. Он аккуратно, почти с робостью, коснулся кончиками своих пальцев моих. Его прикосновение было легким, едва ощутимым, но его было достаточно. Тут же, знакомая, давно забытая волна накрыла меня с головой. Не ярость, не боль, не сопротивление. А то самое, первозданное чувство — истинность. Оно пробежало по коже мурашками, согрело изнутри, заставило сердце биться чаще не от страха, а от... признания.

Пара.

Это слово отозвалось в самой глубине души, не как приговор, а как простая, неоспоримая правда. В его прикосновении, в этой неумелой нежности, не было ни борьбы, ни желания сломить. Было лишь молчаливое принятие. И наша связь, которую я так отчаянно пыталась подавить, ответила ему тихим, покорным эхом. Я не отдернула руку. Просто сидела, чувствуя, как его тепло растворяет лед внутри, и понимая, что, возможно, наша война подошла к концу. Не потому, что я сдалась. А потому, что он, наконец, опустил оружие. Я видела, как его грызет вина. Она читалась в каждом напряженном мускуле, в потупленном взгляде, в том, как он старался дышать тише. Я чувствовала свою боль — острую, жгучую, оставшуюся после его слов и поступков, но сквозь эту боль я чувствовала и его. Глухую, отчаянную, ту, что заставила его крушить все вокруг. Он причинил мне страдания, но и сам сгорал от них.

Я медленно, давая ему время отстраниться, переплела наши пальцы. Мои слабые, с его, горячими и сильными. Это был не жест прощения. Еще нет. Это было... перемирие. Молчаливое признание, что мы оба ранены. Что наша война никого не сделала победителем, только оставила два израненных сердца. Он вздрогнул от неожиданности, его пальцы на миг замерли, а потом сомкнулись вокруг моих с такой осторожной, почти трепетной силой, будто боялись сломать.

В его глазах вспыхнул привычный мне огонь. Не ярости, не раскаяния, а той самой, дерзкой, полной чертовщинки искорки, которая сводила меня с ума с самого начала. Его зеленые глаза снова ожили, заиграли, и в их глубине снова поселился тот самый наглый чертенок. И я похихикала. Уже не от нервозности и не от абсурда, а от чего-то теплого и знакомого. От того, что, несмотря на всю боль, несмотря на все обиды, он все еще был тем самым Рэем. Тем, кто мог одним взглядом заставить меня одновременно злиться и смеяться.

— Что? — он приподнял бровь, и на его губах дрогнула тень прежней, самоуверенной ухмылки.

— Ничего, — покачала я головой, все еще улыбаясь. — Просто... снова ты.

И в этих словах не было упрека. Было странное, щемящее облегчение.

— Рэй, твой взгляд с чертиками... мне нравится больше, чем потерянный, — выпалила я, и слова сорвались с языка быстрее, чем мозг успел их отфильтровать.

Я тут же ойкнула, чувствуя, как по щекам разливается горячая волна смущения. Я опустила глаза, сжимая его пальцы и готова была провалиться сквозь больничную кровать. Признаться в таком... это было равносильно тому, чтобы добровольно отдать ему все свои козыри. Из его груди вырвался тихий, хриплый смешок. Он не сказал ничего. Просто поднес нашу сцепленную руку к своим губам и коснулся моих костяшек легким, обжигающим поцелуем. Часть меня — та самая, что я так яростно запирала и пыталась задавить лунным камнем и волей — соскучилась. По его поцелуям. По той самой, дикой, всепоглощающей страсти, что всегда бушевала между нами.

Это было предательством по отношению к себе же. Предательством всей моей боли, моей обиды. Но это была правда. Голая, неудобная, жгучая.

И он, кажется, почувствовал это. Потому что его ухмылка стала шире, а в глазах сновой силой вспыхнул тот самый, знакомый огонь — уже не раскаяния, а торжествующего, хищного понимания. Он видел. Видел мое смятение, мою борьбу и то, что под ней — это неуемное, голодное эхо, которое скучало по нему. Я не стала отнимать руку. Позволила ему держать ее, чувствуя, как по венам разливается не только смущение, но и давно забытое, сладкое, опасное предвкушение.

Он медленно, почти ритуально, осыпал поцелуями мои пальцы, каждый сустав, каждый сантиметр кожи. Его губы были обжигающе горячими на моей коже и от каждого прикосновения по телу пробегали разряды тока. И тогда он вырвался. Тихий, сдавленный стон, который я не смогла сдержать. Мой предательский организм отозвался на его ласки, несмотря на всю мою волю, на все обиды.

Рэй замер на секунду, услышав его и поднял на меня взгляд. В его глазах плясали чертики, но теперь в них появилась и мягкая, торжествующая нежность.

— Ледышка, — прошептал он, и его голос был низким и бархатным. — Ты теперь настоящая ледышка, которую нужно согреть.

От этих слов, от того, как он их произнес, я смутилась пуще прежнего. Жар хлынул к щекам, и я попыталась отвести взгляд, но он был неумолим. Он видел мое замешательство, видел, как я таю под его прикосновениями, и, кажется, это доставляло ему бесконечное удовольствие.

— Что сказали врачи? Когда тебя можно забирать отсюда?

В его голосе снова зазвучали знакомые нотки — не приказа, а твердой решимости, но на этот раз она была направлена не против меня, а против обстоятельств, что держали меня здесь. Он уже не просил и не каялся. Он планировал. Действовал.

— Еще дней 10, — тихо ответила я, чувствуя, как его пальцы непроизвольно сжимаются. — Минимум.

Он кивнул, его взгляд стал отстраненным, будто он уже просчитывал варианты, договаривался, готовил все необходимое.

— Хорошо, — просто сказал он. — Значит, полторы недели.

Он тяжело вздохнул, его взгляд стал отстраненным, будто он вспоминал неприятный разговор.

— Отцы решили не давить со свадьбой, — сказал он, и в его голосе не было ни злости, ни облегчения. Констатация факта. — Пока что. Испугались, видимо, что кто-то из нас в конечном итоге все-таки умрет.

Он произнес это с какой-то горькой усмешкой, глядя куда-то поверх моей головы. В его словах не было вопроса ко мне. Это было сообщение. Констатация того, что даже наши тираны-отцы, наконец, увидели ту пропасть, к краю которой мы подошли. И отступили. Из страха потерять наследников. В этом была своя, горькая ирония. Наша война добилась того, чего не могли добиться годы переговоров — отсрочки.

— Я же сказала, что придумаю, — хихикнула я, чувствуя странное облегчение.

Он смотрел на меня, его взгляд был серьезным, почти умоляющим.

— Больше не нужно так делать, прошу... — его голос дрогнул. — И называй меня как хочешь наедине. Но не при всех. Хорошо?

Я почувствовала, как смущение и что-то еще, более теплое, поднимается у меня внутри.

— Прости... мои слова... — прошептала я, глядя на наши сплетенные пальцы. — Я тебя не считаю тем, кем называла.

Он посмотрел на меня, вздохнул — долгим, усталым выдохом, в котором, казалось, растворилась вся его ярость. И на его губах появилась редкая, спокойная улыбка.

— Колючка ты, Лиля, — сказал он тихо, и в этих словах не было обиды.

— А ты — дурак, — выдохнула я, но в моем голосе уже не было прежней ярости.

Он не оскорбился. Напротив, его ухмылка стала только шире, а в глазах вспыхнули те самые, знакомые чертики.

— Знаю, — парировал он без тени сожаления — И, Лиль... прости за слова. Те, что я... сломаю тебя. — Он произнес это с трудом, глядя в сторону, будто ему было стыдно даже вспоминать. — Я не всерьез...Вырвалось..

Я смотрела на его профиль, на напряженную линию скулы, и чувствовала, как последние осколки льда в моей душе тают без остатка.

— Я знаю, — тихо ответила я.

И это была правда. Где-то в глубине, даже в самый яростный момент, я это понимала. Его угрозы, его дикость — это был крик. Крик существа, которое не умело любить иначе, чем через обладание, которое не знало, как достучаться, кроме как через силу, но сломать меня он никогда бы по-настоящему не смог, потому что именно моя строптивость, моя воля и делали меня для него той самой, единственной.

Он обернулся, встретил мой взгляд и в его глазах я увидела то же понимание. Мы оба знали правила этой странной, извращенной игры.

Он сверкнул на меня своими глазами, и в них снова заплясали те самые, опасные и манящие чертики.

— Хотя... — он сделал паузу для драматизма, и его губы растянулись в самой наглой ухмылке, какую я только видела, — ...в порыве злости я заказал наручники, плеть и кляп.

Я застыла на секунду, переваривая услышанное, а потом взорвалась:

— Багровый, ты сдурел?!

Но мой возглас потонул в его низком, раскатистом смехе. Он смеялся так, будто это была самая забавная шутка на свете.

— Шучу, колючка, шучу! — выдохнул он, все еще хохоча и вытирая слезу из уголка глаза. — Хотя... твоя реакция была просто бесценной. Может, все-таки закажу?

Я швырнула в него подушкой, но уже не могла сдержать улыбки. Этот невыносимый, сумасшедший, абсолютно невозможный человек. И самое ужасное было в том, что в его безумных шутках я чувствовала не угрозу, а... флирт. Тот самый, опасный и возбуждающий, который всегда был частью нашей игры. Игра, похоже, возобновлялась. Но на этот раз — с новыми, гораздо более интересными правилами.

— Я тебя первая же прикую наручниками! — залилась я смехом, уже вовлекаясь в его дурацкую игру.

— Оооу, — его глаза вспыхнули алым огнем, а голос стал низким и соблазняющим. — Ты будешь доминировать? Ммм, предвкушаю уже. Возможно, я даже поддамся.

— Идиот Багровый! — фыркнула я, но сердце бешено застучало в груди.

И тут он впился губами в мои. Но это был не тот грубый, наказывающий поцелуй, что был в коридоре. Он был... другим. Горячим, властным, но с ноткой нежности, которую я не ожидала. В нем было обещание. Обещание той самой игры, где роли могли меняться, где борьба за власть превращалась в страсть, а мои угрозы о наручниках становились частью нашего общего, безумного танца.

Я ответила ему, забыв о больничной палате, о пневмонии, обо всем на свете. Потому что в его поцелуе был весь он — дикий, непредсказуемый, невыносимый и единственный, кто мог заставить меня чувствовать себя так — живой, до самых кончиков пальцев.

— В постели ты можешь быть такой, какой захочешь, — его губы коснулись моего уха, а голос пророкотал низким, животным рыком, от которого по спине побежали мурашки. — Доминировать, так доминировать. Я весь твой.

От этих откровенных, диких слов у меня перехватило дыхание. Жар разлился по всему телу, совершенно не связанный с температурой.

— Боже, — выдохнула я, закатывая глаза, но не в силах сдержать дрожащую улыбку. — Мне достался в пару извращенец.

Он рассмеялся — тихим, довольным смехом, полным торжества.

— Твой извращенец, — поправил он, и в его глазах горела та самая, знакомая моему сердцу, опасная и манящая смесь одержимости, страсти и вечного вызова, без которого наша связь не имела бы смысла. — И ты об этом знаешь.

— Я закажу тебе кляп, чтобы ты молчал! — фыркнула я, пытаясь сохранить строгость, но предательская улыбка пробивалась сквозь feigned негодование. — Одни извращения слышны от тебя, Багровый!

Его глаза сверкнули с новой силой. Он наклонился так близко, что его дыхание смешалось с моим.

— Обещаю, — прошептал он, и в его голосе было столько сладкой, опасной интимности, что у меня потемнело в глазах, — когда на мне будет этот кляп, ты услышишь от меня гораздо больше. Без единого слова.

От этих слов все мое тело отозвалось мгновенной, предательской дрожью. Он всегда умел превратить мои же выпады против себя в самое развратное и заманчивое предложение. Этот невыносимый, гениальный извращенец.

И тут дверь в палату распахнулась.

Мы замерли в самой гуще нашей дурацкой битвы — я, замахнувшись подушкой, он, с пойманной в воздухе второй, с лицом, искаженным смеющейся гримасой.

На пороге стояли они. Два Альфы. Два титана. Оскар Багровый и Артур Теневой.

Воздух в палате мгновенно вымер.

Оскар скрестил руки на могучей груди, его взгляд скользнул с разгоряченного лица сына на мою, раскрасневшуюся от смеха и борьбы. На его лице медленно расползалась ухмылка, в которой читалось и одобрение и едва сдерживаемое веселье.

Артур, мой отец, стоял строгий и невозмутимый, но в уголках его глаз я заметила крошечные, знакомые мне одному лучики морщинок — верный признак того, что он изо всех сил старается не рассмеяться.

— Кажется, — пробасил Оскар, нарушая оглушительную тишину, — наши дети нашли, наконец, общий язык.

Атмосфера в палате из игривой и страстной мгновенно превратилась в леденяще-формальную. Мы с Рэем опустили подушки, как пойманные на месте преступления школьники.

— Надолго ли? — сухим, ровным тоном спросил Артур, его взгляд скользнул с наших растрепанных волос на смятые подушки.

Оскар фыркнул, снова скрестив руки. Его ухмылка стала шире, но в ней не было уже веселья.

— Да... это не союз. Это вулкан какой-то, — проворчал он, кивая в нашу сторону. — Даже Академии досталось. И нам, — он бросил взгляд на Артура, — выговор от ректора-дракона.

Слова отца Рэя повисли в воздухе, тяжелые и неоспоримые. Они напомнили нам, что наша «игра» уже вышла далеко за пределы личных отношений. Мы устроили такой скандал, что привлекли внимание самого Ибрагима Султановича, и теперь наши отцы получили взбучку за наше поведение.

Рэй выпрямился, его лицо стало каменным, но я видела, как сжались его кулаки. Моя собственная легкость испарилась, сменяясь знакомым чувством вины и ответственности. Мы оба понимали — наше перемирие, каким бы хрупким оно ни было, было куплено ценой серьезных последствий. И теперь нам предстояло иметь дело не только друг с другом, но и с последствиями нашего «вулкана».

— Скоро навестит Ибрагим, — голос Артура был холодным, как сталь, и резал тишину, как лезвие. — И боги, прошу, ведите себя прилично!

Его взгляд, тяжелый и полный нескрываемого разочарования, перешел с меня на Рэя и обратно.

— Вы и так оба нас уже опозорили перед Драконом, — он произнес эти слова с ледяным спокойствием, но каждый слог жёг, как пощечина. — Хватит.

Оскар мрачно хмыкнул, подтверждая слова моего отца. Даже его обычная буйная уверенность на мгновение померкла перед лицом этого унижения. Быть вызванным на ковер к ректору, да еще и получить выговор — это был удар по репутации обоих кланов.

Давление в палате стало почти физическим. Наше дурашливое перемирие, наш «вулкан» — все это вдруг показалось детской забавой на фоне суровой реальности клановой политики и гнева самого Ибрагима Султановича.

— Ну, я смотрю, у тебя, дочка, здоровье идет на поправку, — голос Артура смягчился, в его глазах мелькнуло искреннее облегчение. — Это хорошо.

Оскар согласно хмыкнул, его могучее тело, казалось, немного расслабилось.

— Мы с Оскаром на свадьбе не настаиваем, — продолжил Артур, и его взгляд снова стал серьезным. — А то, и правда, кто-то из вас решит к праотцам отправиться...

— Но у нас есть условия, — вступил Оскар, его бас пророкотал, не оставляя места для возражений. — Свадьба. В полнолуние. И на территории Багровых. По всем правилам, а не эта ваша... — он с отвращением махнул рукой, — ...свобода в духе современной молодежи. Поняли?

Последнее слово прозвучало как раскат грома. Условия были поставлены. Жесткие, неизменные, основанные на традициях, которые были древнее нас обоих. Никаких поблажек. Никаких компромиссов. Либо мы принимаем их правила, либо... И вариант «либо» повис в воздухе, невысказанный, но понятный всем. Рэй молча кивнул, его лицо было невозмутимым. Я последовала его примеру, чувствуя, как тяжесть решения давит на плечи. Это была не победа. Это была капитуляция. Но капитуляция, которая, возможно, давала нам шанс. Шанс сделать все по-своему... в рамках, установленных нашими отцами.

Рэй сказал это ровным, но не допускающим возражений тоном, глядя прямо на отцов:

— Но не в этом месяце. И не давить. Когда решим — мы оповестим вас.

В его голосе не было вызова. Была спокойная уверенность альфы, заявляющая о своем праве принимать это решение вместе со мной.

Я почувствовала, как по моим щекам разливается новая, гораздо более мощная волна жара. Он не просто бросил вызов. Он поставил нас в один ряд с ними — как пару, которая сама будет решать свою судьбу. И самое смущающее было то, что он сказал «мы». «Когда решим

мы

».

Оскар нахмурился, но кивнул, скрипя зубами. Артур изучающе посмотрел на Рэя, а затем на меня, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на... уважение?

— Хорошо, — наконец сказал Артур. — Ждем вашего решения, но помните о полнолунии и территории.

Они развернулись и вышли, оставив нас в палате, где воздух все еще дрожал от только что произошедшего переворота. Рэй только что отвоевал для нас пространство.

— Представляешь, какой скандал будет в «Хронике Волков»? — хихикнула я, снова чувствуя легкое головокружение от всей этой абсурдной ситуации. — «Отмена свадьбы! Скандал в Академии! Наследница Теневых в больнице после побега от жениха!»

Рэй фыркнул, но в его глазах не было веселья. Вместо этого они стали серьезными.

— Пусть пишут, что хотят, — сказал он тихо, но так, что каждое слово было весомым, как камень. — Для меня важно только одно. Ты — здесь. Ты — жива. И ты — моя. Все остальное — просто шум.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни капли сомнения. Только та самая, первобытная уверенность, которая когда-то пугала меня, а теперь... а теперь начинала ощущаться как единственная незыблемая правда в этом хаосе.

— Так, Рэй Оскарович, на сегодня посящение закончены. Лилие нужен отдых

— Но... - начал было Рэй

— Никаких Но, — ответил врач.

Рэй чмокнул меня в щеку с какой то невообразимой нежностью и сказал:

—Я приду завтра, колючка! Жду твоего выздоровления!

Глава 41. Лучший ученик Академии

Дни в больнице вопреки всему летели быстро. Процедуры, таблетки и рядом он. Каждый день. Рэй приходил ровно в 8 и уходил, когда его уже выгоняли. Я чувствовала его осторожность, его заботу и его особенную нежность, приправленную багровским желанием, жаждой и голодом. Палата была усыпана цветами, пахло фруктами, как будто это был номер в гостинице, а не больничная палата, в которой я провела 5 дней ,если б не капельницы и уколы.

Но сегодня его голод ощущался ярче.. Скоро полнолуние..

Открылась дверь и Рэй в два шага оказался рядом, накрыв губы поцелуем...

— Моя Лиля - прохрипел он.

Я рыкнула, чувствуя, как смущение и что-то более сладкое поднимается во мне волной:

— Снова ты со своим «моя, моя»!

Но на этот раз его улыбка стала мягче, почти... почтительной. Он сделал шаг назад, и его голос прозвучал тихо, но с невероятной серьезностью, заставляя воздух замереть.

— Простите, принцесса. Я сначала должен у вас спросить, — он сделал небольшую паузу, и его взгляд стал таким интенсивным, что у меня перехватило дыхание. — Лилия Теневая. Белая Волчица. Наследница клана Черных Волков. Единственная в своем роде. Самая желанная мной женщина. Луна по сердцу. Истинная по своей сути.

Он замолчал, и в тишине его слова висели в воздухе, обжигая и пленяя одновременно.

— Чья ты?

Боже. У меня закружилась голова. Смущение достигло такого пика, что я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Все титулы, все имена — он перечислил их не как бремя, а как восхваление. И этот простой, прямой вопрос, заданный с такой невероятной нежностью и уверенностью, сломал все мои защиты.

Я не смогла отвести взгляд от его горящих глаз.

— Твоя, — прошептала я, и это было не поражение. Это было признание. Самое честное, что я произносила в своей жизни.

Он тут же поцеловал меня — стремительно, безудержно, словно боялся, что я передумаю. Его губы были жаждущими, требовательными, вышибая из легких воздух и затуманивая сознание.

Он вдавил меня в подушки всем своим весом и мир сузился до него, до этой койки, до гула в ушах. Его поцелуи были везде — на губах, на шее, на плечах, жадные, властные, помешанные.

— Боже, Рэй... — успела я выдохнуть, прежде чем его руки, грубые и уверенные, пробрались под мой больничный халат. Его пальцы нащупали затвердевший сосок, и по телу пробежала судорожная волна удовольствия, смешанного с остатками стыда.

В ногу мне уперся через брюки его член — твердый, огромный, требовательный. Я чувствовала его всем телом. И я чувствовала не только мужчину. Волк в нем, тот самый, дикий и первозданный, проснулся после моих слов. Он рычал у меня в крови, отвечая на зов, требуя заявить права, подтвердить мое «твоя» на языке, который был древнее любых клятв.

Он оторвался от меня, его грудь тяжело вздымалась. Его взгляд, еще секунду назад пылавший необузданной страстью, стал острым, анализирующим. Он скользнул по моему лицу, по моим бледным, вероятно, щекам, по слабому телу. Он оценивал. Взвешивал мою хрупкость против силы своего желания.

Я видела борьбу в его глазах. Борьбу между Альфой, жаждущей заявить свои права здесь и сейчас, и... чем-то другим. Чем-то, что беспокоилось о том, чтобы не сломать меня.

И прежде чем он смог принять решение, я прошептала, глядя прямо в его глаза:

— Можно.

Это было не подчинение. Это было разрешение. Приглашение. Признание того, что я хочу этого так же сильно, как и он. Что я доверяю ему.

Его глаза вспыхнули с новой силой, но теперь в них была не только похоть. Была какая-то оголенная, почти болезненная нежность. И решимость. Решимость быть достойным этого доверия.

Он тут же, без лишних слов, расстегнул пряжку своих брюк. Звук молнии прозвучал оглушительно громко в больничной тишине. Он вытащил свой член — огромный, обжигающе твердый, уже готовый. Одним резким движением он разорвал на мне тонкие больничные трусы, и прежде чем я успела что-либо осознать, он вошел.

Дико. С налету. Без предупреждения, без ласк, без какой-либо подготовки. Это был не акт любви. Это был акт обладания. Грубый, первобытный, не оставляющий места ни для чего, кроме него.

И я... я была готова. Готова принять его таким. Готова отдать ему все, что осталось от моих сил, от моей воли, от моего дыхания. Я впилась пальцами ему в спину, принимая каждый его яростный толчок, чувствуя, как внутри меня что-то ломается и перестраивается заново. Уже не как Лиля Теневая и Рэй Багровый, а как две половинки одного целого, наконец-то нашедшие друг друга в этом хаосе.

Стон вырвался из моих губ — громкий, сдавленный, полный такого шокирующего, животного наслаждения, что мне стало стыдно и жарко одновременно. Боже... Даже такой, дикий и грубый секс с ним был невыносимо приятен, потому что это была не просто физиология. Это была страсть. Та самая, что кипела в нем все эти недели — ярость, боль, одержимость. И я... я была ее источником. И ее единственным лекарством.

Он накрыл мой рот своим поцелуем, поглощая следующий стон, и начал двигаться еще неистовее, еще глубже, словно пытался вогнать себя в самое мое нутро, стереть любую память о том, что между нами когда-то была дистанция.

Я кончала — волна за волной, судорожно, с тихим всхлипом, впиваясь ногтями в его мощные плечи. Я горела под ним, как факел, а он... он был во мне. Не просто внутри, а повсюду. Заполняя каждую клеточку, каждый уголок сознания. И в этом огне не осталось места ни для ненависти, ни для страха. Только для этого — для дикого, всепоглощающего единения, которое было и болью, и исцелением одновременно.

И вот он кончил. С глубоким, сдавленным рыком, который прошел вибрацией через все его тело в мое. Он заполнил меня своей спермой — горячей, живой, заявляющей права на самом глубинном уровне.

Рэй тяжело дышал, опустив лоб на мою грудь. Я лежала, вся дрожа, чувствуя, как его семя медленно растекается внутри и смотрела на него. На его взъерошенные волосы, на влажную кожу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Медленно, все еще дрожащей рукой, провела ладонью по его щеке, по линии скулы.

— Мой зверь, — прошептала я. — Мой волк. Мой мужчина. Мой огонь... — я сделала паузу, встречая его поднявшийся к моему лицу взгляд, — ...и мой будущий муж.

В его глазах, еще секунду назад затуманенных страстью, вспыхнуло что-то яркое, безудержное и торжествующее. Он довольно, по-волчьи рыкнул, низко и глубоко, и снова поцеловал меня, но на этот раз поцелуй был другим — нежным, почти благодарным, полным того самого молчаливого обета, который был сильнее любых слов и клятв.

Он поднялся, и его движения снова стали практичными, точными. Он помог мне привести себя в порядок, молча и аккуратно пользуясь влажными салфетками. Сам он натянул рубашку, заправил ее в брюки и с щелчком застегнул ремень, снова превратившись из дикого зверя в наследника Багровых.

— Я договорюсь о переводе тебя на домашнее лечение, — заявил он ровным тоном, не оставляя места для возражений.

На его лице снова расцветала та самая, знакомая и безумно раздражающая ухмылка:

— Полетим в Питер. В мою квартиру. Буду тебя лечить... по-багровски.

«По-багровски». От этих слов по спине пробежали мурашки, в которых смешались страх, возмущение и предвкушение. Его ухмылка была наглой, самоуверенной и... черт возьми, такой любимой, потому что она означала, что наша игра продолжалась.

— А академия? — спросила я, пытаясь вернуть хоть каплю здравомыслия в наш безумный мир.

— У тебя больничный. Три недели, Лиля, — отрезал он, и в его голосе снова зазвучали нотки привычного командного тона, но теперь они были окрашены какой-то новой, хищной нежностью. — Обучение — домашнее. Учителя будут присылать задания. А я... — он сделал паузу для драматизма, и его глаза блеснули, — ...буду следить, чтобы ты их выполняла.

Он наклонился ко мне и его губы снова растянулись в той самой, наглой ухмылке.

— За ошибки... буду строго наказывать.

И он медленно, демонстративно облизнулся, словно только что представил себе все возможные варианты этих «наказаний». В его взгляде читалась не просто угроза, а обещание. Обещание той самой, извращенной игры, где учеба становилась бы лишь предлогом, а главным призом было бы наше взаимное... «лечение».

Я сглотнула, чувствуя, как по щекам разливается жар.

— Как раз там и полнолуние наше будет, — заметил он, и его голос стал низким, соблазняющим. — Смею заметить, уже третье. А образ твоей попки, торчащей кверху... — он прищурился, и в его взгляде вспыхнул знакомый, хищный огонь, — ...так и манит меня.

От этих слов у меня перехватило дыхание. Он не просто напоминал о неизбежном зове луны. Он связывал его с тем самым, сокровенным и уязвимым воспоминанием — с тем, как я стояла перед ним в лесу, покорная и открытая. И в его голосе сейчас была не просто похоть. Была первобытная нежность собственника, смешанная с диким предвкушением.

Третье полнолуние. В его квартире. Вдали от Академии, отцов и любых правил. С этим человеком, который был готов «лечить» меня уроками и «наказывать» за ошибки, а под луной — напоминать мне, чья я, тем самым способом, который, как он хорошо знал, сводил меня с ума.

— Багровый! — фыркнула я, стараясь сохранить строгость, но предательская улыбка уже пробивалась сквозь негодование. — Ты только что был милый, а сейчас снова невыносимый извращенец!

Его глаза сверкнули с новой силой и он расцвел в самой довольной, наглой ухмылке, какую я только видела.

— Ооо! — протянул он с преувеличенным восторгом. — Ты назвала меня милым! Да это прогресс, леди Колючка! Настоящий прорыв!

Он сделал паузу, подчеркивая эффект, и наклонился ко мне, понизив голос до интимного, соблазнительного шепота:

— Может, стоит закрепить результат? Я могу быть еще милее... или, наоборот, еще невыносимее. Выбирай. Обещаю, в любом случае тебе понравится.

— Боги... — я засмеялась, покачивая головой, но смех застрял в горле, когда дверь в палату распахнулась без единого стука.

На пороге стоял он. Ибрагим Султанович. Его высокий, аскетичный силуэт заполнил проем, а холодный, всевидящий взгляд скользнул по нам. Воздух мгновенно стал густым и тяжелым, пахнущим озоном и безмолвной угрозой.

Я сглотнула, чувствуя, как вся кровь отливает от лица. Рэй, сидевший на краю койки, отреагировал с молниеносной, почти машинальной точностью. Не меняя выражения лица, он резко развернулся и одним движением распахнул окно. Морозный воздух ворвался в палату, смешиваясь с запахом больницы и... с тем едва уловимым, но все еще витающим в воздухе запахом секса и нашей страсти. Это была отчаянная, почти комичная попытка проветрить не только комнату, но и саму атмосферу, что мы тут создали.

Ибрагим Султанович не проронил ни слова. Он лишь медленно перевел свой взгляд с распахнутого окна на Рэя, а затем на меня. И в этой тишине было больше осуждения, чем в любой самой громкой речи.

— Рэй Оскарович, закройте окно, — голос Ибрагима Султановича был ровным, но каждый слог звенел, как удар хлыста. — Не хватало, чтобы Лиля с новой силой заболела. — Он цокнул языком, и в этом звуке читалось раздражение, смешанное с какой-то старческой усталостью. — Ну что за молодежь пошла...

Он тяжело вздохнул, словно собираясь с мыслями.

— Итак, Лиля, Рэй. Ругать вас бесполезно. — Его взгляд скользнул по нашим лицам. — На моей памяти вы — вторая такая... яркая пара среди Волков, которая разносит Академию.

— А кто был первой? — не выдержала и спросила я, и тут же смутилась, поняв, что перебила его.

Декан хмыкнул, и в уголках его глаз на миг дрогнули морщинки.

— Родители Рэя. Оскар и Аврора.

Он смягчился — настолько, насколько это вообще было возможно для дракона, — и продолжил с легкой, почти ностальгической ноткой в голосе:

— Разнесли фонтан во дворе, женскую душевую и... комнату Авроры. До основания. В свое первое совместное полнолуние.

Мы с Рэем переглянулись. В его глазах читалось то же изумление, что и в моих. Его родители? Они? Оказывается, наше безумие было не таким уж уникальным.

— Мне отец не рассказывал, — сказал Рэй, и на его лице появилась та самая, хитрая ухмылка. — Теперь у меня есть против него козырь.

Ректор... посмеялся. Это был тихий, сухой, почти беззвучный смех, но он был. Боже. Дракон, которому было более семисот лет, смеялся. Мы с Рэем даже притихли, пораженные этим зрелищем.

— Итак, — продолжил Ибрагим Султанович, и его лицо снова стало невозмутимым, но в воздухе еще витали отзвуки того невероятного смеха. — Лиля, учебу во время больничного не прерываем. Учителя будут высылать задания. Через три недели я жду вас в Академии.

Он посмотрел на нас по очереди, и в его взгляде вновь загорелся тот самый, всевидящий огонь.

— И, боги, — произнес он с тяжелым вздохом, в котором, однако, слышалась капля надежды, — давайте это будет вашей последней войной. Не в моих стенах. Выясняйте свои отношения на своей территории.

Его слова висели в воздухе — и напутствие, и предупреждение, и, возможно, даже благословение.

— Я прослежу за ее учебой, — заявил Рэй, и в его голосе снова зазвучали привычные нотки ответственности и контроля.

Декан медленно кивнул, его пронзительный взгляд изучал наследника Багровых.

— Я не сомневаюсь в тебе, — произнес Ибрагим Султанович, и его слова прозвучали с неожиданной весомостью. — Ты — лучший ученик Академии этого года.

Рэй как-то даже выпрямился под этим взглядом и этой похвалой. Не из гордости, а скорее из уважения. Быть признанным самим Драконом — это было нечто большее, чем просто академический успех. Это было признание его силы, его дисциплины, его потенциала, как будущего лидера.

Я смотрела на него и видела, как в его глазах, только что светившихся хищным весельем, вспыхивает другой огонь — огонь амбиций и врожденной ответственности, которую он всегда нес на своих плечах. Он был лучшим. И он знал это. И теперь он брал на себя ответственность и за меня.

— Позер, — тихонько прошипела я ему под хихиканье, как только дверь закрылась за деканом.

Рэй тут же обернулся, и его только что серьезное, почти благородное выражение лица сменилось самой наглой и довольной ухмылкой, какую я только видела.

— Ага, — парировал он, подмигивая. — Но какой, надо признать, эффектный позер. Лучший ученик Академии, между прочим. Не каждая волчица может таким похвастаться.

Он сделал паузу, подошел ближе и наклонился ко мне, понизив голос до интимного, соблазнительного шепота:

— И теперь этот «позер» будет лично следить, чтобы его строптивая невеста не отставала по программе. Готовься к строгому, но очень, очень внимательному обучению.

Глава 42. Перелет и "Да"

На следующий день я уже летела в частном самолете Багровых. Не в коммерческом лайнере, а в их собственном, роскошном и тихом, где пахло дорогой кожей и едва уловимым ароматом его одеколона. Я была закутана в плед, все еще слабая, но уже не такая разбитая, под неусыпным присмотром двух суровых на вид врачей клана Багровых. И под самым пристальным наблюдением Рэя.

Рэй сидел напротив, откинувшись в кресле. Он не сводил с меня глаз, и в его взгляде читалась странная смесь — озабоченность альфы, хищное удовлетворение от того, что я, наконец, полностью в его власти, и та самая, невыносимая нежность, что прорывалась сквозь все его суровые маски.

Мы летели к нему. В его логово в Питере. Туда, где не было Академии, не было отцов, не было правил. Только он, я, предстоящее полнолуние и его обещание «лечить» меня по-багровски.

Я закрыла глаза, чувствуя легкую вибрацию самолета, и позволила слабой улыбке тронуть губы. Война, возможно, и закончилась. Но самое интересное, похоже, только начиналось.

— Леди, вам что-нибудь нужно? — бортпроводник, молодой человек с безупречной выправкой, почтительно склонился ко мне.

— Лиля, — поправила я его мягко, но твердо. — Просто Лиля, пожалуйста.

Бортпроводник опешил. Его взгляд метнулся к Рэю, ищу разрешения или хотя бы подсказки, как реагировать на такую фамильярность со стороны... ну, со стороны будущей леди клана Багровых.

Рэй, не отрывая от меня своего тяжелого, изучающего взгляда, слегка кивнул. Почти незаметно. Но этого было достаточно. Разрешено.

Однако я видела, как напряглись его плечи, как сжалась челюсть. Он разрешил, но ему это не нравилось. Не нравилось, что я стирала дистанцию, что напоминала всем, включая его, что я — не просто титул. Я улыбнулась ему через салон, ловя его взгляд. Собственник. Что поделать. Но в этой улыбке не было вызова. Было понимание. Признание того, что даже разрешая мне быть «просто Лилей», он все равно продолжал владеть ситуацией. И мной. И, что самое странное, в этом уже не было прежней горечи. Было лишь знакомое, щемящее тепло.

Он резким жестом подозвал бортпроводника, все еще не сводя с меня своего пристального взгляда.

— Принеси то, что она просила, — распорядился он низким голосом, в котором явственно читалось рычание. — И оставь у меня. Я сам ей передам.

Он сделал небольшую паузу, и его глаза сузились.

— И близко не подходи к ней.

Я не сдержала смеха, который вырвался звонким эхом в тишине салона.

— Рэй, ты неисправим! — рассмеялась я, качая головой.

Он отвернулся, но я видела, как его уши покраснели. Он пробурчал что-то себе под нос, но я все равно разобрала:

— Только я тебя так звать буду, Лиля.

Он произнес это смущенно, зная, что я вижу его ревность насквозь. Этот огромный, свирепый наследник Багровых ревновал к вежливому бортпроводнику и в этом было что-то до смешного трогательное и одновременно безумно раздражающее. Но больше всего — безнадежно милое.

Я встала и подошла к нему, чувствуя, как слабость все еще дает о себе знать, но не в силах усидеть на месте. Он смотрел на мое приближение, и в его глазах плясали знакомые чертики, но теперь к ним примешивалась какая-то детская, почти комичная обида. Прямо как у мальчишки, у которого пытаются отнять его любимую конфету.

Я остановилась прямо перед его креслом и, не говоря ни слова, мягко положила ладонь ему на щеку. Его кожа была горячей.

— Дурак, — прошептала я, но в моем голосе не было упрека, только нежность, которая, казалось, все еще удивляла нас обоих. — Твоя конфетка никуда не денется. Она сама к тебе пришла.

Его обида мгновенно растаяла, сменившись тем самым, хищным, довольным огнем, который заставлял мое сердце биться чаще. Он накрыл мою руку своей, прижимая ее к своей щеке.

— Знаю, — пробурчал он, и его губы тронула спокойная улыбка. — Но все равно. Мое.

Он тут же, быстрым и властным движением, подхватил меня и усадил себе на колени. Его руки плотно обхватили мою талию, прижимая к себе так, будто боялся, что я испарюсь. Я взвизгнула от неожиданности, но протестовать не стала. Его объятия были твердыми, но в них не было прежней грубой силы, пытающейся подчинить. Это было... заявление.

Он тяжело выдохнул и все напряжение, копившееся в его мощном теле, казалось, ушло через этот выдох. Его лоб опустился мне на плечо.

— Вот, — прошептал он, и его голос, такой обычно громовый, теперь звучал приглушенно и с облегчением прямо у моего уха. — Теперь я спокоен.

В этих простых словах не было ни позы, ни уловки. Была простая, животная правда. Пока я была в его руках, в пределах досягаемости, его мир был на месте. И, к моему собственному удивлению, в его объятиях и я чувствовала то же самое — странное, непоколебимое чувство дома, который я так долго искала и от которого так отчаянно бежала.

— Рэй, ну всё ведь смотрят! — прошипела я, чувствуя, как десятки глаз экипажа буквально впиваются в нас глазами.

— Не вопрос, — он не шелохнулся, лишь издал короткий, низкий рык. Это был не громкий рев, а скорее вибрация, исходящая из самой его груди, — тихая, но неоспоримая команда, полная власти.

И все... отвернулись. Мгновенно. Как по мановению волшебной палочки. Сотрудники принялись с невероятным усердием изучать стены, потолок, свои маникюры.

Я бессильно вздохнула, опуская голову ему на плечо.

— Рэй, блин, ты дурак! — выдохнула я, но в моем голосе уже не было раздражения, лишь усталая покорность.

Он лишь глубже зарылся носом в мои волосы, и я почувствовала, как его грудь вздрагивает от сдержанного смеха.

— Твой дурак, — пробурчал он в ответ, и в этих словах был весь наш мир — безумный, невыносимый и единственно возможный.

Рейс приземлился с едва заметным толчком. Рэй первым поднялся и, не выпуская моей руки, помог мне спуститься по трапу.Нас уже ждал его огромный красный внедорожник, яркий и агрессивный, как и все, что его окружало.

Я не удержалась и фыркнула.

— Рэй, у вашей семьи только красные автомобили?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он рассмеялся — громко и открыто, его смех эхом разнесся по пустынному аэродрому.

— А что такого? — он подмигнул мне, открывая пассажирскую дверь. — Колючке не нравится?

— Нет, — покачала я головой, устраиваясь на кожаном сиденье. — Просто забавно. У моего отца тоже пунктик — все авто черные. У Черных Волков.

Мы подошли к авто и его ухмылка стала еще шире.

— Ну вот, теперь у нас есть еще одно поле для битвы. Красный против черного. Багровые против Теневых.

Он посмотрел на меня, и в его глазах снова заплясали те самые, опасные чертики.

— Готовься, колючка. Начинается новая игра.

И тут, на удивление для него и для себя самой, я сказала. Голос мой был тихим, усталым, но абсолютно ясным:

— Нет уж. Хватит игр. — Я слабо улыбнулась, глядя прямо в его изумленные глаза. — Ты победил. Завоевана. Окончательно.

Он резко повернул ко мне голову. Его лицо застыло в маске полного, абсолютного шока. Он прохрипел, его голос сорвался на сиплый, сдавленный шепот, выдавая потрясение:

— Лиля... повтори.

В салоне повисла тишина, нарушаемая лишь ровным гулом двигателя. Он смотрел на меня, не дыша, будто боясь, что одно неверное движение разрушит этот хрупкий, невероятный миг.

Я четко, глядя прямо в его глаза, сказала ему. Каждое слово было выверенным, осознанным, как клятва:

— Я, Лилия Теневая, наследница клана Черных Волков, Белая Волчица, принимаю тебя, Рэй Багровый. Моя пара. Мой Альфа. И моя судьба.

Я сделала небольшую паузу, давая ему вдохнуть, давая этим словам проникнуть в самую глубь.

— Отныне и навсегда я — твоя опора. Твоя тень. И твоя леди стаи Багровых.

Боги... Видели бы вы его лицо. Вся гамма чувств, которые, казалось, никогда не должны были смешиваться на лице такого человека, как он, пронеслась в его глазах. Шок, смятение, неверие, дикая, всепоглощающая радость, какая-то почти болезненная нежность и та самая, первобытная торжествующая ярость, что, наконец, добился своего.

Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Словно перед ним было нечто большее, чем просто женщина. Таким взглядом на меня еще никто и никогда не смотрел. Он медленно поднял руку и коснулся моей щеки, его пальцы дрожали.

— Лиля... — его голос сорвался, и он просто покачал головой, не в силах вымолвить больше ни слова. Но в его молчании было больше, чем в любой клятве.

И он поцеловал меня. Но это был не поцелуй страсти или победы. Это было... причастие. Я открылась ему — всем своим существом, всеми чувствами, что так долго прятала. И он открыл мне свои — всю ту бурю, что бушевала в его душе.

Вся нежность, что была в нем, вся та хрупкая, неумелая любовь, которую он так яростно скрывал за яростью и приказами, хлынула на меня лавиной. Я ощущала это не только кожей, но и через нашу связь — как его волк застыл в нем, замер в немом, торжествующем благоговении. И как моя собственная волчица, наконец-то переставшая сопротивляться, отозвалась — не покорностью, а упоением, пьянящим чувством дома, принадлежности и абсолютного, безоговорочного принятия.

Он оторвался, его лоб прижался к моему, дыхание было прерывистым.

— Боги... — прошептал он хрипло, и его голос дрожал. — Спасибо. Лиля... Спасибо.

В этих простых словах была вся его душа. Благодарность не за подчинение, а за доверие. За то, что я увидела в нем не только Альфу, но и того человека, который мог быть уязвимым, который мог любить так сильно, что это почти причиняло боль.

И тут он, не отрывая от меня взгляда, достал из внутреннего кармана куртки небольшую бархатную коробочку. Я ахнула, чувствуя, как сердце замирает в груди.

Он опустился на одно колено прямо на асфальт, не выпуская моих рук. Его глаза горели таким серьезным, таким оголенным светом, что у меня перехватило дыхание.

— Лилия Теневая. Белая Волчица. Наследница клана Черных Волков... — его голос был низким и серьезным, он звучал как клятва, произносимая перед лицом всех богов. — Будешь ли ты моей женой?

Он щелкнул замочком, и крышка коробочки откинулась. В ней, на черном бархате, лежало кольцо. Изумительной работы. Изящная платина, огромный, сверкающий чистым белым светом алмаз в центре, а вокруг него — словно капли застывшей крови — россыпь идеально ограненных красных камней. Багровых. Его цвет. Его суть, обрамляющая мою.

Я выдохнула, и мир сузился до этого кольца, до его лица, до этого вопроса.

— Боже... Рэй... — прошептала я, и слезы покатились по моим щекам, но это были слезы счастья, освобождения, окончательного примирения. — Да! Да!

Он снял кольцо с бархата, и его пальцы, такие уверенные и сильные, дрожали, когда он надевал его на мой палец. Оно легло идеально, будто всегда должно было там быть. Рядом с тяжелой печаткой его клана теперь сияло это — обещание. Не долга. Не клановой политики. А нашей любви.

— Когда?.. Когда ты успел? — выдохнула я, не в силах оторвать взгляд от сверкающего кольца на своем пальце.

Он поднялся с колена, его улыбка была мягкой, полной какой-то тайной нежности.

— Оно было со мной, — тихо признался он, — с момента, когда я приехал к вам в поместье. После нашего... первого полнолуния. — Он провел большим пальцем по моей ладони. — Просто ждало своего времени.

От этого осознания у меня перехватило дыхание. Все это время... Все эти недели борьбы, ярости, боли и страха... Эта коробочка была с ним. Он носил ее с собой, как талисман, как молчаливое обещание самому себе, что однажды это случится. Даже когда мы разрывали друг друга в клочья, эта часть его — та, что верила в нас — уже сделала свой выбор. Я посмотрела на него, и все обиды, вся горечь окончательно растаяли, смытые этим потрясающим откровением. Он не просто завоевывал меня силой. Он ждал. Верил. И его вера, в конце концов, подарила нам этот миг.

Он прижал меня к себе так сильно, что кости затрещали, зарывшись лицом в мои волосы. И я чувствовала — он дрожал. Не меньше меня. Его мощное тело сотрясала мелкая, почти незаметная дрожь, выдававшая колоссальное напряжение, которое он сдерживал все это время.

И тогда он отпустил щит. Не нарочно, не специально. Просто переполнился. И весь коктейль его чувств — не только торжество и любовь, но и страх, боль, отчаяние тех дней, когда он думал, что потеряет меня, ужасающая тяжесть ответственности, мучительное ожидание — все это хлынуло на меня через нашу связь лавиной, ослепляющей и оглушающей.

— Боги, Рэй... — прошептала я, прижимаясь к нему еще сильнее, пытаясь вобрать в себя всю его боль, весь его страх. — Прости. Прости за всю боль, что я тебе причинила.

Он лишь глубже зарылся в мои волосы, и его объятие стало еще крепче, словно он боялся, что я исчезну, если он хоть на секунду ослабит хватку. В этом молчаливом прощении, в этой дрожи, в этом потрясающем доверии, с которым он открыл мне свою уязвимость, было больше любви, чем в любых словах.

Он усадил меня в авто, и мы понеслись по ночному Питеру. Не в родовое поместье Багровых, а в его личную квартиру. На его отдельную территорию, где не было ни Оскара, ни клановых законов, ни чужого влияния. Только он.

И я понимала разницу. Он вез уже не просто девушку. Не просто пару для Альфы. Он вез свою невесту. Ту, что добровольно, со всеми титулами и всей своей строптивой волей, признала его. Своим. Навсегда.

Если бы он мог светиться от счастья, я уверена, он бы светился. От него исходила такая мощная, почти физическая аура торжества, облегчения и какой-то детской, безудержной радости, что она заполнила весь салон. Он не сводил с меня глаз, и его рука лежала на моем колене, не как владение, а как утверждение связи, самого важного факта в его вселенной.

Мы мчались по освещенным улицам, и каждый поворот, каждый проблеск неона в окне казался частью нашего нового, общего пути. Пути, который мы, наконец, начали вместе. Машина плавно остановилась у внушительного дома в центре города. Рэй мгновенно оказался снаружи, распахнул мою дверь и протянул руку — жест, полный старой, почти забытой галантности и новой, пьянящей уверенности.

Я, все еще хихикая от переполнявших меня чувств, с игривым преувеличением положила свою руку ему в ладонь.

— Леди клана Багровых, — объявила я с напускной важностью, — с радостью примет твою руку, мой Альфа.

Боги... Его улыбка стала просто ослепительной. Она буквально растянулась от уха до уха, делая его похожим не на грозного наследника, а на самого счастливого парня на планете. В его глазах смешались обожание, торжество и та самая, безудержная радость, которую он уже и не пытался скрывать.

— Моя леди, — он сжал мои пальцы и помог мне выйти, его взгляд сиял так ярко, что, казалось, мог затмить городские огни. — Добро пожаловать домой.

— Ты позвонишь отцу или я? — спросил он, все еще сияя той самой улыбкой «до ушей», которая, казалось, навсегда застыла на его лице.

Я посмотрела на его сияющее, почти глупое от счастья лицо и не смогла сдержать смешка.

— Мне кажется, — сказала я, поднимаясь на цыпочки, чтобы коснуться его растянутых в улыбке губ, — из-за этой своей улыбки ты не сможешь двух слов связать. Он же подумает, что его сына подменили.

Он фыркнул, но его улыбка никуда не делась. Он обнял меня за талию и притянул к себе.

— Пусть думает, — пробурчал он, целуя меня в макушку. — Пусть весь мир знает. Я самый счастливый волк на свете, и моя невеста — самая прекрасная. А теперь звони, пока я не начал кричать об этом с балкона.

— Хорошо, — согласилась я, с насмешливым блеском в глазах. — Я позвоню сначала своему отцу. А потом... твоему. — Я сделала драматическую паузу, глядя на его все еще сияющее лицо. — Твоего инфаркт от счастья не хватит?

Он рассмеялся — громко, беззаботно, так, как я не слышала его смех никогда прежде.

— Пусть попробует, — парировал он, подмигивая.

— Ладно, — вздохнула я, доставая телефон. — Начнем с моего. Готовься, после этого звонка твоя «самая счастливая улыбка» может показаться ему куда более пугающей, чем все твои рыки, вместе взятые.

Я набрала отца. Трубка была поднята почти мгновенно.

— Папочка.

— Дочь. Все хорошо? Как прошел полет? — его голос был ровным, но я слышала напряжение.

— Более чем, — улыбка сама пробивалась в мой голос. — Я... я признала его. По всем правилам. И произнесла клятву.

С той стороны линии повисла секундная, оглушительная пауза.

— Боги... — наконец выдохнул он, и в его голосе прозвучало нечто, похожее на изумление и... облегчение. — Сама?

— Папа, ты неисправим! — рассмеялась я. — Ну, конечно, сама!

Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как Рэй сжимает мою руку в знак поддержки.

— И у меня еще новость... Он сделал предложение. И я сказала «да».

На этот раз тишина затянулась дольше. Я почти слышала, как в голове у отца щелкают шестеренки, переваривая эту информацию.

— Поздравляю, дочь, — наконец прозвучал его голос, и в нем впервые за долгое время я услышала чистую, безоговорочную радость, без тени грусти или сомнения. — По-настоящему. Передай Рэю... — он сделал паусту, подбирая слова, — ...что я рад принять его в семью. Официально.

Я посмотрела на Рэя, который слушал, затаив дыхание, и перевела слова отца. Его улыбка стала такой ослепительной, что, казалось, могла осветить весь город.

Я медленно выдохнула и опустила телефон. Воздух снова сгустился, но на этот раз от другого ожидания. Рэй смотрел на меня, его улыбка немного потускнела, сменившись сосредоточенной серьезностью.

— Теперь... звонок твоему отцу, — объявила я, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. — Оскару.

Я нашла в контактах номер, подписанный просто «ОСКАР Б.», и нажала на вызов. Сердце заколотилось где-то в горле. Трубку взяли со второго гудка.

Я сделала глубокий вдох, собираясь с духом.

— Это Лиля.

— Да, дочка, что стряслось? — его бас пророкотал без предисловий. — Этот болван опять учудил что-то? Не посмотрю, что он наследник, уши оторву!

— Нет-нет, все хорошо! — поспешно перебила я его, едва сдерживая смех. — Я звоню сказать... что я приняла его. Как своего Альфу, как свою пару и как будущего мужа. По всем правилам, с клятвой и титулами.

С той стороны на секунду воцарилась тишина, а затем раздался оглушительный, радостный рев.

— БОЖЕ, ЛИЛЯ! НАКОНЕЦ-ТО! АВРОРА! — закричал он, очевидно, отворачиваясь от трубки. — АВРОРА, ОНА НАКОНЕЦ ЭТО СДЕЛАЛА! НАШ СЫН НЕ БЕЗНАДЕЖЕН! ОТКРЫВАЙ КОНЬЯК!

— Оскар Германович, — перебила я его, чувствуя, как Рэй сжимает мою руку так, что кости трещат. — И еще новость.

— Да, дочка, слушаю. Что-то нужно? Говори! — его голос все еще гремел от восторга.

— Нет-нет, всё хорошо. Более чем. Рэй он... сделал предложение. И я ответила «Да».

На этот раз грохот, донесшийся из трубки, был таким, будто у них дома действительно рухнула стена.

— АВРОРА! — проревел Оскар. — ЗОВИ ГОСТЕЙ! БРОСЬ ТОТ КОНЬЯК И ОТКРЫВАЙ ТОТ, ЧТО ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНИЙ!

Потом он снова заговорил со мной, и его голос внезапно стал непривычно... теплым и хриплым.

— Лиля. Белая Волчица. И... мой Багровый. Боги. Ты сделала меня счастливым. — Он сделал паузу, и я услышала его тяжелый вздох. — Передай сыну... что его отец наконец-то горд им. И ждет третью новость. О беременности. В ближайшее время.

Я фыркнула, чувствуя, как заливаюсь краской, и быстро попрощавшись, положила трубку. Рэй смотрел на меня с вопросительным поднятием брови.

— Ну? — спросил он.

— Твой отец... — начала я, все еще краснея. — Открывает пятидесятилетний коньяк. Говорит, гордится тобой. И... ждет новость о беременности. В ближайшее время.

Рэй закатил глаза, но его ухмылка была самой широкой и самой счастливой, что я когда-либо видела.

Дальше он, не дав мне и слова вымолвить, легко подхватил меня на руки, словно я весила не больше пушинки. Он укутал меня с головой в огромный, невероятно мягкий плед, устроил в глубоком кресле у панорамного окна, с которого открывался вид на ночной Питер, и принес тот самый пакет с лекарствами от врача.

— А сейчас, — объявил он тоном, не терпящим возражений, но с той самой, новой, теплой ноткой в голосе, — лечиться.

Он достал из пакета инструкции, пузырьки и блистеры, и его могучие, привыкшие сжиматься в кулаки пальцы, с неожиданной аккуратностью принялись раскладывать все по полочкам. Он вчитывался в назначения, его брови были сдвинуты в сосредоточенной гримасе.

Вот так. Наследник Багровых, только что официально получивший согласие своей невесты, сидел на полу у моих ног и с серьезностью полководца, планирующего сражение, изучал график приема антибиотиков и жаропонижающих. И в этом был весь он. Дикий, властный, невыносимый... и бесконечно заботливый, когда дело касалось своего. Теперь — навсегда своего.

Три недели пролетели на одном дыхании, слившись в один сплошной, сладкий, изматывающий и прекрасный хаос. Это был вихрь: секс, прием лекарств под его неусыпным контролем, снова секс, короткие перерывы на сон и еду, и снова секс, где то в перерывах учеба.

Про полнолуние я и вовсе ничего не помнила. Он... затрахал меня. В самом прямом и диком смысле этого слова. Это было не просто соединение, а какое-то первобытное таинство, где наши звери полностью взяли верх, и я просыпалась только с смутными воспоминаниями о его рыке, своей ответной ярости страсти и всепоглощающем единении.

Родители с обеих сторон засыпали нас сообщениями, ожидая объявления даты свадьбы, но мы отмалчивались, погруженные в свой собственный, только что обретенный мир.

И вот мы вернулись в Академию. Воздух уже пах весной, мартовским солнцем и тающим снегом. Все было тем же, но ощущалось совершенно иначе. Потому что впереди был мой день рождения. Первый день рождения, который я должна была провести в стенах Академии. И первый, который я встречала как официальная невеста Рэя Багрового.

Я застегивала последние пуговицы на своей форме, уже привыкшей к строгим линиям после недель больничных халатов и его просторных футболок. Воздух в комнате пах свежестью и чужим, академическим порядком, к которому мне предстояло заново привыкать.

В дверь постучали, и на пороге появилась Дана. Она замерла, оглядывая меня с ног до головы, и на ее лице расцвела широкая, понимающая ухмылка.

— Ну, здрасьте, — протянула она, переступая порог. — Выглядишь... отдохнувшей. Или, точнее, хорошо «отлеченной» по-багровски. — Она подмигнула.

Я фыркнула, пытаясь сохранить серьезность, но предательская улыбка выдавала меня.

— Заткнись, — буркнула я беззлобно, проверяя, все ли учебники в сумке.

— Не-а, не заткнусь, — она подошла ближе и опустила голос до шепота. — Вся Академия только и говорит, что о вашем возвращении. И о том, — ее глаза блеснули, — что на твоей руке красуется не только клановое кольцо, но и кое-что... сверкающее.

Я непроизвольно коснулась пальцами обручального кольца. Оно все еще было новым и непривычным.

— Марк, — продолжала Дана, — ходит мрачнее тучи, но, кажется, смирился. Макар... Макар просто сказал «наконец-то» и ушел в библиотеку. А Рэй... — она закатила глаза, — ...Рэй ходит по коридорам с таким видом, будто лично изобрел гравитацию и солнце в придачу. Все его боятся как огня и кланяются в пояс.

Я вздохнула, представляя эту картину. Да, похоже на него. Теперь, когда я официально была его, он, вероятно, считал своим долгом напомнить об этом каждому встречному.

— Так что, — Дана хлопнула меня по плечу, выдергивая из раздумий. — Готова к тому, чтобы на тебя снова пялилась вся Академия? Только на этот раз — как на невесту Багрового?

Я вздохнула еще раз, но на этот раз с улыбкой. Страха не было. Было лишь странное, спокойное принятие.

— Готова. В конце концов, — я встретила ее взгляд, — я сама это выбрала.

И в этих словах была вся правда. Это был мой выбор. Моя война. И моя победа.

Дана подхватила меня под руку, и мы вышли в коридор, направляясь на химию. С первых же шагов я почувствовала себя как в витрине. Взгляды — десятки взглядов — прилипали к нам, а точнее, ко мне. Особенно от других Волков. Их глаза задерживались на моей руке, на кольцах, и они... кланялись. Неглубоко, почти незаметно, но это был явный знак уважения — или страха — перед тем, чьей я теперь была.

Может, я и привыкну к этому со временем, но сейчас это дико смущало. А от смущения, как водится, во мне поднималась знакомая колючая злость. Я не хотела быть символом или трофеем. Даже его.

И тут, в конце длинного коридора, я увидела его. Он стоял, прислонившись к косяку, и что-то говорил своим ребятам. Но его взгляд был прикован ко мне.

И я... сорвалась. Все мои внутренние установки о том, что в стенах Академии нужно сохранять достоинство и дистанцию, разлетелись в прах. Ноги сами понесли меня вперед, сначала быстрым шагом, а потом и вовсе бегом. Он тут же оттолкнулся от стены и пошел мне навстречу большими, уверенными шагами. Он не побежал. Ему не нужно было бежать. Он просто открыл руки, и я влетела в них, как в единственную безопасную гавань во всем этом море любопытных глаз.

Он подхватил меня и закружил. Словно мы были не в шумном школьном коридоре, а одни во всей вселенной. Гул голосов, шепот, смущение — все это исчезло. Остался только его смех над моим ухом, его руки, держащие меня крепко, и дурацкое, безудержное счастье, которое пузырилось во мне, как химическая реакция, которую никакой учебник не мог объяснить.

— Позер, — прошептала я ему в шею, но сама не могла сдержать улыбки.

— Твой позер, — беззастенчиво парировал он, наконец ставя меня на пол, но не отпуская. И в его глазах горело то самое торжество, против которого у меня не было никакого иммунитета.

— Ну что, колючка, растаяла? — с самодовольной ухмылкой произнес он, все еще не выпуская меня из объятий.

Я откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза, и сделала самое беззастенчивое лицо, на которое была способна.

— Скорее... на время спрятала свои колючки, — парировала я, и мои губы дрогнули в улыбке. — Пока что.

Его ухмылка стала только шире, а в глазах вспыхнул знакомый, опасный огонек.

— Обещаю, — прошептал он, наклоняясь так близко, что его дыхание коснулось моих губ, — я найду способ их снова достать. Самый приятный из всех возможных.

От этих слов по спине пробежали мурашки, и я поняла, что наша игра не закончилась. Она просто перешла на новый, еще более увлекательный уровень.

— А теперь — марш на химию! — он отпустил меня, но его взгляд оставался прикованным ко мне, полным смеси обожания и суровой ответственности. — Еще не хватало, чтобы у леди клана Багровых Волков были двойки!

Он произнес это с такой комичной серьезностью, словно речь шла о вопросах национальной безопасности, а не об обычной школьной контрольной. Но в его тоне не было и тени шутки. Для него это и было вопросом безопасности — его репутации, репутации клана и теперь, по его мнению, моей собственной.

Я вздохнула, но кивнула. Спорить было бесполезно. Да и... черт возьми, часть меня была ему благодарна. В его безумной, гиперболизированной заботе было что-то... стабилизирующее. После всех этих недель хаоса и неопределенности, его железная уверенность в том, что я должна знать все в химии, казалась почти утешительной.

— Как прикажешь, мой Альфа, — с легкой насмешкой сказала я, поворачиваясь к аудитории.

— Именно так, — он мягко подтолкнул меня в спину, и в его прикосновении читалась та самая, сложная смесь — безграничная нежность и несгибаемая воля. — И не вздумай отвлекаться. Я буду следить.

И я не сомневалась, что будет. Потому что теперь его «лечение» включало в себя и мои академические успехи. И, что самое странное, я была не против.

Дана, стоявшая рядом с моими братьями, тихо подхихикивала, не пытаясь скрыть своих улыбок. Марк, обычно такой угрюмый, смотрел на нас с редким, почти одобрительным выражением лица. Макар же просто покачал головой, но в его глазах читалось явное облегчение.

И глядя на них, а затем на других учеников, которые, кажется, перестали задерживать на нас дыхание, я поняла. Казалось, вся Академия выдохнула.

Главная буря по имени Рэй и Лиля, что месяцами гремела в этих стенах, ломая двери, выбивая стекла и доводя друг друга до больничных коек, наконец-то утихомирилась. Не потому, что один победил, а другой сдался. А потому, что мы нашли свой, безумный и единственно возможный для нас способ быть вместе.

Теперь мы были не угрозой спокойствию, а... достопримечательностью. Живым доказательством того, что даже самая яростная война может закончиться перемирием, которое было куда прочнее любого хрупкого мира. И в этой новой роли было что-то невероятно спокойное и... правильно.

— Лиля, — его голос прозвучал довольным и немного таинственным. — У тебя скоро день рождения, я узнал.

Я подняла на него взгляд, удивленная. Девятнадцать лет. Казалось, целая вечность прошла с моего последнего дня рождения.

— Девятнадцать лет, — протянул он с одобрением. — Какой хороший возраст.

И тут меня осенило. Волна смущения накатила на меня.

— Ой, Рэй... — я потупила взгляд. — А я ведь даже не знаю, когда твой день рождения...

Мне стало как-то неудобно. Он знал обо мне такие мелочи, а я...

Но он только рассмеялся — тихим, счастливым смехом. Он наклонился ко мне, и его глаза сияли.

— Колючка, не волнуйся, — прошептал он. — Он был в тот день, когда я тебя заклеймил.

Он сделал паузу, давая мне осознать.

— Мой лучший подарок.

От этих слов у меня перехватило дыхание. Вся неловкость испарилась, сменяясь чем-то теплым и щемящим. Он не просто назвал дату. Он связал свой день рождения с моментом, который навсегда изменил его жизнь. Со мной.

— Значит, это... — продолжила я, пытаясь вычислить дату в уме.

— 3 ноября, — сказал Рэй, видя мои мучения.

— Я запомню, — пообещала я, но внутри что-то упрямо возмущалось. — Но я все равно хочу тебе что-то подарить.

Он покачал головой, его взгляд стал мягким, но непреклонным.

— Не нужно, колючка. Ты уже подарила мне себя. Это лучший подарок, который я когда-либо получал.

Его слова, такие простые и такие оголенно искренние, снова заставили мое сердце сжаться. Но во мне проснулся мой старый, строптивый нрав.

— Нет, — твердо сказала я, поднимая подбородок. — Я что-нибудь подарю. И ты примешь. Потому что я хочу.

Его ухмылка вернулась, но на этот раз в ней читалось не сопротивление, а радостная покорность.

— Как прикажешь, моя леди, — он склонил голову в преувеличенном поклоне. — Буду ждать с нетерпением. Но знай, — его голос снова стал серьезным, — ничто не сравнится с тобой.

Я улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается по груди. Этот спор мы оба уже выиграли. Он получил свое подтверждение моей любви, а я — право баловать своего волка, даже если он утверждал, что ему ничего не нужно. Кроме меня.

Химия закончилась, и я, не теряя ни секунды, схватила Дану за руку и потащила в коридор, подальше от любопытных ушей.

— Дана, мне срочно нужно придумать подарок для Рэя! — выпалила я, едва мы оказались в относительном уединении. — У него был день рождения в ноябре, а я даже не знала!

Она уставилась на меня с комичным ужасом.

— В ноябре?! Лиля, мы сейчас в марте! Ты опоздала на... на четыре месяца!

— Я знаю! — застонала я, хватаясь за голову. — Но он мне только что сказал! И сказал, что ему ничего не нужно, что я — его лучший подарок!

Дана фыркнула.

— Ну, конечно, он так скажет. Он же Багровый. Они все такие — дикие романтики в душе. Но ты же не собираешься слушаться?

— Нет! — я выпрямилась, полная решимости. — Я должна ему что-то подарить. Что-то... особенное. Но что можно подарить человеку, у которого, кажется, есть всё? И который считает, что лучший подарок — это я?

Дана задумалась, постукивая пальцем по подбородку.

— Ну... Он же Альфа. И охотник. Может, что-то для его волка? Редкий артефакт? Или... — ее глаза блеснули, — ...что-то, что будет напоминать ему о тебе, когда тебя нет рядом. Но не кольцо, это уже есть.

Идея зацепилась. Что-то, что будет моим... но для него. Что-то, что могло бы выразить все, что я чувствовала, без лишних слов. Задача была не из легких, но я уже чувствовал азарт охоты. Охоты за идеальным подарком для моего невыносимого, дикого и безумно любимого Альфы.

— Дан, пойдем в буфет, — объявила я, чувствуя, как в животе предательски урчит. — Я проголодалась, готова слона съесть.

Она посмотрела на меня с недоверием.

— Но мы же... только перед первой парой ели? Пирожки с капустой. Ты съела два.

— Нервы, Дан! — вздохнула я, хватая ее за рукав и таща за собой. — Нервы сжигают калории с пугающей скоростью. Подарок для Рэя, эта вся история с днем рождения... Мой желудок требует подкрепления.

Дана покачала головой, но покорно зашагала рядом.

— Ладно-ладно, кормить «нервы» будущей леди Багровых — это мне по рангу. Но только предупреждаю, если ты действительно закажешь слона, Рэй будет не в восторге от счета.

— Обойдемся пирожками, — фыркнула я, но мысленно уже представляла, как сметаю с полки всю выпечку.

— Боже, Дан! — я замерла на полпути к буфету, увлекая ее за собой. — Шашлык! Все, пирожки отменяются, да здравствует шашлык!

Я уже почти чувствовала запах дымка и слышала шипение мяса на углях. После всех этих больничных каш и диетических супов мое тело требовало чего-то настоящего, сытного, первобытного.

Дана уставилась на меня как на ненормальную.

— Лиль, ты чего? — прошептала она, озираясь по сторонам. — В буфете шашлыка не подают. Там максимум —отбивные или сосиски в тесте, и то под вопросом.

— Не в буфете! — махнула я рукой, как будто это было очевидно. — Мы должны найти шашлык. Настоящий. Я сейчас же напишу Рэю, он точно знает, где в этом городе можно раздобыть достойный шашлык. Или... — в моих глазах, должно быть, вспыхнул тот самый огонек, потому что Дана отшатнулась, — ...мы можем попробовать приготовить его сами. На территории Академии. Тайком.

Идея была безумной, абсолютно против правил и пахла грандиозным скандалом. Но мысль о сочном, пахнущем дымом мясе затмила все доводы рассудка. Моя волчица просыпалась и требовала свою долю.

Я достала телефон и быстрым движением набрала сообщение Рэю.

Твоя волчица хочет шашлык!

Сообщение улетело, и почти мгновенно на экране загорелся статус «доставлено», а затем — «просмотрено». Секунду ничего не происходило, а затем телефон завибрировал. Не смс, а звонок.

Я подняла трубку.

— Алло?

— Где ты? — его голос был низким и мгновенно собранным, без тени удивления. В нем читалась готовность к действию.

— В коридоре у буфета, — ответила я. — Но Дана говорит, что там нет шашлыка.

— Конечно, нет, — он фыркнул, и я услышала, как на его фоне захлопнулась дверь. Он уже двигался. — Сиди там. Не двигайся. Через 15 минут у тебя будет шашлык.

— Рэй, подожди, ты что, собираешься...

— Через 15 минут, Лиля, — перебил он меня, и в его голосе прозвучала та самая, неоспоримая уверенность. Линия оборвалась.

Я опустила телефон и посмотрела на Дану с широко раскрытыми глазами.

— Он сказал... через 15 минут у меня будет шашлык.

Дана медленно покачала головой, ее лицо выражало смесь ужаса и восхищения.

— Боги. Он и впрямь способен на все ради тебя. Я почти боюсь спросить, откуда он его возьмет посреди учебного дня.

Глава 43. Шашлык

Сижу на паре, слушаю вполуха бубнеж профессора, мы с ребятами тихо обсуждаем вчерашнюю лекцию по стратегии. В кармане вибрирует телефон. Достаю, думаю, Лиля что-то пишет, надо глянуть.

Гляжу на экран. Сообщение:

Твоя волчица хочет шашлык!

Всё. Мозг отключается. Лекция, клан, стратегии — все это мгновенно испаряется. Есть только одна задача. Шашлык. Для нее.

Рядом хмыкает Игорь, моя правая рука.

— Рэй, — понижает голос, — а не могла бы она после того полнолуния... ну, в интересном положении оказаться? Волчицы, когда беременны, часто на мясо конкретно налегают.

От этих слов у меня в груди что-то замирает, а потом срывается в бешеный галоп. Беременна? Возможно? Мы не предохранялись... да мы вообще в полнолуние мало что соображали.

Я на него смотрю, и сам чувствую, как у меня глаза становятся стеклянными, а в голове проносится вихрь: она, с округлившимся животом, моя метка на ее шее, наш щенок...

— Я... особо не помню даже, — честно выдавливаю из себя, но мысли уже не о прошлом, а о будущем. О том, что если Игорь прав... Боги.

Поднимаюсь с места так резко, что стул скрипит.

Бросаю на ребят и профессора взгляд, преподаватель смотрит на меня с открытым ртом, а я уже бегу к выходу, набирая номер нашего поставщика мяса. 15 минут. И шашлык должен быть не просто лучшим. Он должен быть идеальным. Потому что если она и впрямь... то это уже не просто каприз. Это — инстинкт. Моего щенка.

Иду быстрым шагом по коридору, телефон прижал к уху, отдаю распоряжения насчет мяса, всего, что нужно. В голове гудит. Беременна. Возможно. После того полнолуния... все могло случиться.

Главное — не спугнуть. Не давить. Не вываливать на нее свои дикие догадки. Она и так до сих пор отходит от всей нашей истории, привыкает к новому статусу, к кольцу на пальце.

Нужно просто... быть рядом. Дождаться. Дождаться, когда она сама поймет. Если это правда. А если нет... черт с ним, пусть просто съест свой шашлык. Лишь бы она была счастлива.

Поворачиваю за угол, уже вижу ее в конце коридора — стоит с Даной, вся такая хрупкая в своей форме, но с тем новым, спокойным огоньком в глазах, который появился только недавно.

Сдерживаю шаг. Глубоко вдыхаю. Выдыхаю. Сглатываю комок в горле.

Просто шашлык. Просто забота. А там... посмотрим. Время покажет. И как бы ни было, она — моя. И это главное.

Она повернулась, и ее взгляд стал настороженным, когда она увидела мое лицо.

— Рэй, что случилось?

Я заставил себя расслабить напряженные плечи и подошел ближе.

— Захотел тебя увидеть, — сказал я правду, но не всю. — И... скоро будет шашлык.

Она смущенно повела плечом, показывая на поднос в руках у Даны, где лежали скромные котлеты.

— Я уже... передумала. Подумала, что слишком трудно достать его здесь. Я вот, взяла шницель и мясо по-французски, и...

Я мягко, но твердо перебил ее, глядя прямо в глаза:

— Лиля. Я все равно привезу шашлык.

Она посмотрела на меня, на мою непоколебимую уверенность, и ее черты смягчились. Легкая, покорная улыбка тронула ее губы.

— Ну ладно, — сдалась она, и в этом простом согласии было столько тепла и доверия, что мое сердце снова бешено застучало, но теперь уже от чего-то сладкого и щемящего.

Она не хотела меня напрягать. А я... я был готов горы свернуть, чтобы исполнить ее малейшую прихоть. Особенно сейчас. Особенно если Игорь был прав. Я кивнул, уже доставая телефон, чтобы ускорить доставку.

Шашлык будет. А там... будь что будет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 44. То самое

Когда Рэй пришел, я уже почти уговорила себя, что шницель — это не так уж и плохо. Данна смотрела на меня с пониманием, а я старалась не думать о сочном, пахнущем дымом мясе.

Он подошел и остановился прямо передо мной. Не сказал ни слова. Просто посмотрел. И в его глазах не было ни вопроса, ни гнева.

— Лиля, — его голос был низким и спокойным, но каждое слово падало с весом гири. — Я все равно привезу шашлык.

Я хотела возразить, сказать, что передумала, что не стоит хлопот. Но слова застряли в горле. Потому что он смотрел на меня так, будто это был не просто каприз.

И я, глядя в его серьезные, сосредоточенные глаза, могла только сдаться.

— Ну ладно, — прошептала я, чувствуя, как по щекам разливается странный жар.

Он кивнул, коротко и деловито, развернулся и ушел так же быстро, как и появился. А я осталась стоять с холодным шницелем и с сердцем, стучащим как сумасшедшее.

— И что на него нашло, Дан?.. — выдохнула я, глядя на пустой дверной проем, где только что исчез Рэй.

Дана покосилась на меня, ее взгляд стал изучающим.

— Лиль, — перебила меня Дана, ее голос стал тихим и настороженным. — Ты просто никогда раньше по-настоящему не просила его ни о чем. А он... он Багровый. Для них исполнить желание своей пары — это все равно что закон природы.

Она наклонилась ко мне через стол, ее глаза стали серьезными.

— И, боги, Лиля, ты же не любишь шашлык. Вернее... не любила.

Она сделала паузу, давая мне осознать эти слова.

— Ваше полнолуние... пока ты была на больничном... Ты хоть что-нибудь из него помнишь?

Ее вопрос ударил меня, как обухом по голове. Я резко встала, и поднос с ненавистным шницелем с оглушительным грохотом полетел на пол. Фарфор разлетелся осколками, еда размазалась по линолеуму.

— Я... не помню... — прошептала я, и голос мой дрожал. Я смотрела на осколки, но видела не их. Я видела обрывки: лунный свет, хвойный запах, его горячее дыхание на своей шее, дикую, всепоглощающую страсть и... пустоту. — Я... я... все как в тумане было.

Я подняла на Дану испуганный взгляд. Она смотрела на меня с растущим пониманием и... страхом.

— Боже, Лиля, — выдохнула она. — А если... если это не просто шашлык?

— Нет! Нет, боги, не может быть! — я замотала головой, отступая от разбитого подноса, как от ядовитой змеи. — Просто... просто нервы! После всего, что было! Или... или я просто действительно захотела шашлык!

Но мои собственные слова звучали фальшиво и жалко, потому что Дана была права. Я ненавидела шашлык. Всегда. А этот внезапный, всепоглощающий позыв... он был не от меня. Он был глубже. Инстинктивнее.

— Лиля... — ее голос был полон жалости, от которой мне стало только хуже.

— Дана, мне... мне нужно идти, — выдохнула я, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — В комнате... я... я покупала тесты. На всякий случай. Еще пару месяцев назад.

Я выбежала из столовой, не оглядываясь, не видя ничего перед собой. Воздух свистел в ушах.

— Лиля, погоди! Я с тобой! — крикнула Дана мне вслед, и ее быстрые шаги застучали по кафелю позади.

Но я уже не слышала ее. Весь мир сузился до одной ужасающей, невероятной, невозможной мысли, что стучала в висках в такт бешено колотящемуся сердцу. Я влетела в комнату, захлопнув дверь так, что стекло задрожало. Сердце колотилось где-то в горле, дыхание сбилось. Я бросилась к своей сумке, с силой расстегнула молнию и стала лихорадочно рыться внутри, отшвыривая учебники, косметичку, блокноты.

Дверь тихо открылась и закрылась. Дана вошла и прислонилась к косяку, ее лицо было бледным и серьезным. Она молча наблюдала, как я, наконец, нащупала в самом низу маленькую картонную коробочку и вытащила ее дрожащими пальцами.

Я замерла, сжимая в руке этот невесомый, но невероятно тяжелый предмет. Он вдруг показался мне самым страшным и самым важным в моей жизни.

— Лиля, — тихо сказала Дана, нарушая оглушительную тишину. — Дыши. Просто дыши.

Но я не могла дышать. Я могла только смотреть на коробку, чувствуя, как от страха и невероятной, запретной надежды у меня подкашиваются ноги. Сейчас один этот маленький предмет мог изменить все. Нашу жизнь. Нашу войну. Наше все.

— Я... я в туалет! — выдохнула я, сжимая коробку так, что картон прогнулся. — Ты... ты будь рядом. Пожалуйста.

Мой голос сорвался на шепот, полный детской мольбы. В этот миг я была не наследницей кланов, не Белой Волчицей, не невестой Альфы. Я была просто напуганной девушкой, стоящей на пороге того, что могло навсегда перевернуть жизнь. Дана молча кивнула, ее глаза были полны понимания и поддержки. Она не стала говорить ничего утешительного или пытаться шутить. Она просто была там.

Я зашла в туалет и захлопнула за собой дверь, прислонившись к ней спиной. Сердце колотилось, вырываясь из груди. Руки дрожали, когда я с трудом вскрыла упаковку. За дверью стояла Дана. И за стенами этой комнаты, где-то в городе, мчался ко мне Рэй с шашлыком, даже не подозревая, что привозит его не просто своей волчице. Возможно, он вез его матери своего будущего ребенка.

Я закрыла глаза, делая тест, и поняла, что боюсь результата больше, чем любой битвы, любой его ярости и любой войны, потому что это была бы война и радость, от которой уже не было пути назад.

Прошло пять минут. Пять самых долгих минут в моей жизни. Я сидела на полу, уставившись на белую пластиковую полоску, лежащую на краю раковины. Сначала ничего. Потом... одна. Четкая, ясная. И затем, медленно, неумолимо, проступила вторая.

Две полоски.

В голове воцарилась оглушительная, ледяная тишина. Все мысли, все страхи, все надежды — все смешалось в один сплошной гул.

Боги...

Я даже первый год Академии не закончила...

Я поднялась на дрожащих ногах, едва чувствуя пол под собой. Открыла дверь и вышла к Дане. Она сидела на моей кровати, но вскочила, увидев мое лицо. Ее взгляд упал на тест в моей руке, и она тихо ахнула, прикрыв рот ладонью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ни слова, — прошептала я, и мой голос был хриплым и чужим. — Рэю. И братьям. Ни слова.

Дана молча, серьезно кивнула. В ее глазах читался не просто шок, а обещание. Она понимала. Понимала весь масштаб катастрофы... или чуда, которое только что случилось в этой комнате. И она была на моей стороне. Я опустилась на кровать рядом с ней, все еще сжимая в руке тот маленький кусочек пластика, который только что разделил мою жизнь на «до» и «после».

Дана вздохнула, пытаясь разрядить обстановку, но ее голос все еще дрожал:

— Ну, судя по всему, в феврале ты забеременела... Рожать, значит, в ноябре где то... — она сделала паузу и слабо улыбнулась. — Вот тебе и подарочек Рэю на день рождения.

Я нервно хихикнула, чувствуя, как по щекам катятся слезы — смесь паники, неверия и дикой, щемящей нежности.

— Да... — прошептала я, глядя на тест. — То, что напоминало бы ему обо мне... и о нас.

В ее шутке была горькая правда. Это был не просто подарок. Это была сама жизнь. Наша жизнь. Спутанная, сложная, полная боли и страсти, которая теперь навсегда будет связана крошечным существом. Его щенок. Наш ребенок. Наследник двух кланов, зачатый в огне нашей войны и рожденный в нашем перемирии.

Дверь в комнату с грохотом вылетела с петель, и на пороге, заслонив собой весь свет, стоял он. Рэй. Дышал тяжело, в руках — огромный контейнер, от которого шел дымок и божественный запах шашлыка.

Мы с Даной взвизгнули от неожиданности, прижавшись друг к другу.

Но он не рычал. Не кричал. Его голос прозвучал на удивление тихо и... мягко.

— Лиля... шашлык.

Я нервно хихикнула, истерический смешок вырвался из пересохшего горла. И в этот момент его взгляд, скользнув по моему лицу, упал на то, что я все еще сжимала в дрожащей руке. На тест. С двумя яркими, неоспоримыми полосками.

Я видел, как его лицо побелело. Буквально. Все его могучее тело дрогнуло, ноги подкосились, и он с силой оперся плечом о дверной косяк, чтобы не рухнуть. Контейнер с шашлыком опасно накренился в его руке.

Он смотрел на тест, потом на меня, и обратно. Его рот был приоткрыт, но звуков не издавал.

— Я... — его голос сорвался в хриплый шепот. — Я еще... отбивную взял... и мясо с кровью... для тебя...

Эти дурацкие, бытовые слова, вырвавшиеся у него в самый неподходящий момент, прозвучали так нелепо и так трогательно, что у меня снова навернулись слезы. Он, Рэй Багровый, наследник клана, только что узнавший, что станет отцом, первым делом сообщил мне, что позаботился о моем рационе. И в этом был весь он. Дикий, неподготовленный, ошеломленный, но уже инстинктивно пытающийся заботиться. Обо мне. И, как теперь выяснилось, о нашем ребенке.

Дана, не говоря ни слова, с понимающим видом проскользнула мимо Рэя в коридор, оставив нас одних. Дверь, висевшая на одной петле, тихо захлопнулась.

А Рэй, словно ураган, накрыл меня. Он не просто обнял — он обвил меня руками, прижал к своей груди так сильно, что я почувствовала каждое биение его бешеного сердца. Его дыхание было горячим и прерывистым у моего виска.

— Говоришь, подарок не подарила на день рождения... — прошептал он, и его голос, обычно такой твердый и властный, был полон сокрушительной, почти болезненной нежности.

В этих словах не было упрека. Было изумление. Благоговение. И та самая, оголенная радость, которую он уже и не пытался скрывать. Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза, и его ладонь легла на мой еще плоский живот — осторожно, почти с трепетом.

— Ты подарила мне... все, — выдохнул он, и в его зеленых глазах, таких яростных и таких беззащитных в этот миг, я увидела свое отражение — испуганное, счастливое, и навсегда — его.

— Этот день в феврале... — он произнес это с такой сосредоточенной серьезностью, словно речь шла о дате великой битвы, — ...я обведу красным. В календаре. И высеку на камне.

Я не смогла сдержать хихиканья, смешанного со слезами.

— И сразу ноябрь, — подсказала я.

Он замер, его взгляд стал отстраненным, пока он производил вычисления в уме. И тогда... он просто стал светиться. Не метафорически. Казалось, все его существо, каждая клеточка, излучала такой мощный, чистый свет радости и торжества, что могло бы осветить весь город. Как тысяча прожекторов, включенных одновременно.

— Ноябрь, — повторил он, и это слово прозвучало как самая сладкая клятва. — Мой месяц. Наш месяц.

Он снова притянул меня к себе, и его смех, наконец, вырвался наружу — громкий, безудержный, счастливый. Это был смех человека, который получил все, о чем только мог мечтать, и даже больше.

— Рэй... свадьба, — прошептала я, чувствуя, как новая волна паники накатывает поверх радости. — Мы... мы не назначили день...

Я посмотрела на него, умоляя.

— Не говори... родным. Об этом. Пока.

Рэй посмотрел на меня с той самой, непроницаемой серьезностью, что появлялась на его лице, когда он принимал судьбоносные решения. Я увидела, как в его голове уже проносится целая буря. Он уже мысленно звонил Оскару. Уже слышал его оглушительный, ликующий рев. Уже видел, как отец хватает пятидесятилетний коньяк и начинает созывать весь клан на пир, который затмит все предыдущие.

Он сглотнул, и его челюсть напряглась, будто он с физическим усилием сдерживал эту лавину.

— Хорошо, — выдохнул он, и слово далось ему с трудом. — Не скажу. Пока.

Но в его взгляде читалось обещание: «Но когда скажу... это будет такой праздник, что земля содрогнется». Он уже планировал. Просто давал мне небольшую, хрупкую отсрочку, чтобы мы могли переварить это чудо вдвоем, прежде чем оно станет достоянием всего клана Багровых и, по цепочке, всего нашего мира.

— Тогда дата? — он говорил быстро, его ум уже работал на скорости, перебирая варианты. — Твой день рождения? Или другой?

Он посмотрел на мой еще плоский живот, и его взгляд стал практичным, почти стратегическим.

— Может, раньше? Вдруг... токсикоз будет? Не хочу, чтобы тебе было плохо в наш день.

Я покачала головой, чувствуя, как нарастает новая тревога.

— Рэй, если слишком рано... это... это будет подозрительно. Все сразу поймут, почему мы вдруг так поторопились.

Он замер, и я видела, как в его глазах борются два желания: одно — обезопасить меня и устроить все как можно скорее, другое — сохранить наши тайны и не выставлять нас обоих, а особенно меня, на пересуды всего клана раньше времени.

Его пальцы сжались.

— Черт, — тихо выругался он. — Ты права. — Он провел рукой по лицу. — Значит, нужно выбрать дату... такую, чтобы она выглядела естественно.

— Давай... через месяц, — предложила я, быстро прикидывая в уме. — Пятое апреля. — Я посмотрела на него, ища поддержки. — По-моему, весьма не подозрительно. Не слишком скоро, не слишком поздно. Как раз после твоих «усиленных ухаживаний» за больной невестой.

Рэй задумался, его взгляд стал оценивающим. Он мысленно прокручивал календарь, сверялся с какими-то своими внутренними планами и клановыми делами.

— Пятое апреля, — повторил он, и на его губах появилась та самая, хитрая ухмылка, которая всегда предвещала что-то грандиозное. — Одобряю. Достаточно времени, чтобы все организовать с размахом, но не так мало, чтобы кто-то успел задать лишние вопросы.

Он наклонился и поцеловал меня быстро, но со страстью, в которой читалось обещание.

— Будет свадьба, которую запомнят. Но самое главное, — его рука снова легла на мой живот, — это будет наш день. Начало всего.

Пятое апреля. Наша тайная дата. День, когда мы официально станем мужем и женой, чтобы встретить ноябрь и рождение нашего ребенка уже как семья.

Он вышел из комнаты, и я не могла отделаться от мысли, что он выглядел... ну, слишком довольным. Широкие плечи были расправлены, походка стала какой-то упругой, пружинистой, а на губах играла та самая, широкая, самодовольная ухмылка, которая обычно появлялась у него после особенно удачной охоты или драки.

Прямо как кот, который только что украл и слопал целую банку сметаны, и теперь довольно умывается, зная, что его вряд ли накажут. Только «сметаной» в данном случае была наша свадьба и... ну, вы поняли.

Он даже не пытался скрыть своего торжества. Каждый его шаг, каждый взгляд, брошенный на разбитую дверь, кричал: «Я, Рэй Багровый, добился своего! И скоро об этом узнают все!».

Я покачала головой, чувствуя, как на мои губы сами наползает улыбка. Этот невыносимый, дикий, безумный человек. И он — весь мой. Я сидела на кровати, с блаженной улыбкой доедая свой шашлык, когда дверь распахнулась. На пороге стояли Макар, Марк и... вся раскрасневшаяся Дана.

— Лиля! — выпалила Дана, запыхавшись. — Меня твой брат, — она ткнула пальцем в Макара, который стоял с каменным лицом, скрестив руки на груди, — прям у стены допросил! Почему тут, цитирую, «столько мяса», и почему в центре этого «мясного шторма» — ты!

Макар не меняясь в лице, поднял бровь, подтверждая слова Даны.

— Макар, боги... — вздохнула я, отставляя контейнер. — Дана... Боже...

Я посмотрела на их напряженные лица — на возмущенную Дану, на грозного Макара и на Марка, который смотрел на все это с привычным ехидством. И поняла, что просто так от них не отделаться. Они чувствовали, что что-то происходит. Что-то большое. И Рэй со своим шашлыком был лишь верхушкой айсберга.

Мне нужно было что-то сказать. Но что? Правду? Пока еще нет.

— Я жду, — прорычал Макар своим ровным, холодным голосом, который резал воздух, как лезвие. Его взгляд, тяжелый и всевидящий, буравил меня. — Я чую недомолвки. И пахнет тут не просто шашлыком, а... просто звездной новостью.

— Да-да, сестренка, — подхватил Марк, прищурившись и скрестив руки на груди в позе, пародирующей Макара. — Не томи. Твой рыжий кот только что выпорхнул отсюда с таким видом, будто съел не только шашлык, но и канарейку. И теперь тут пахнет тайной. А я, знаешь ли, обожаю секреты.

Они стояли передо мной — стеной. Макар, невозмутимый и опасный в своей холодной проницательности. Марк, ехидный и любопытный, как сорока. И Дана, которая смотрела на меня с мольбой во взгляде, явно не знавшая, что и думать после перекрестного допроса от Макара.

Воздух в комнате снова наэлектризовался. От шашлыка и счастья не осталось и следа. Теперь это было поле битвы, где мне предстояло защищать наш с Рэем только что родившийся секрет от самых проницательных людей в моей жизни. И я понимала, что просто так они не отстанут.

— Я... я просто захотела мяса! — выпалила я, стараясь, чтобы голос звучал максимально возмущенно и естественно. — Мне, вообще-то, врач прописал хорошо питаться после болезни! Для восстановления сил!

Я ткнула пальцем в сторону контейнера, как будто это было неоспоримым доказательством.

Макар не моргнул и глазом. Его холодный, аналитический взгляд скользнул по моему лицу, задержался на, вероятно, все еще заплаканных глазах, и снова вернулся ко мне.

— Врач, — повторил он без интонации. — Прописал. Шашлык. В таких... промышленных количествах. Интересный метод реабилитации.

Марк фыркнул.

— Ага, и Рэй, как примерный санитар, тут же бросил все дела, чтобы исполнить медицинское предписание. Очень трогательно. Прямо слеза прошибает.

Я чувствовала, как по щекам разливается предательский жар. Их не проведешь. Они выросли со мной. Они знали все мои уловки. И они видели, что за этим внезапным мясным пиром стоит нечто гораздо большее, чем рекомендация врача. Мне нужно было что-то поубедительнее. И быстро.

И тут дверь с оглушительным грохотом распахивается, срываясь с последней петли. На пороге, запыхавшийся и сияющий, как новогодняя елка, стоит Рэй.

— Лиль! — выпаливает он с порога, не обращая внимания на моих братьев и Дану. — Я на УЗИ записал нас! На послезавтра! Уже все устроил!

В комнате повисает оглушительная тишина. Кажется, даже пыль в воздухе замерла.

Макар медленно, очень медленно поворачивает голову в его сторону. Его лицо — маска ледяного, абсолютного шока.

Марк застыл с открытым ртом, его ехидная ухмылка мгновенно испарилась.

Дана просто тихо ахнула, закрыв лицо ладонями.

А я... я сижу с куском шашлыка, застывшим на полпути ко рту, и чувствую, как вселенная плавно уплывает у меня из-под ног. Всего одной фразой он, как слон в посудной лавке, вломился в нашу хрупкую паутину лжи и уничтожил ее вдребезги. Рэй, наконец, замечает присутствие других людей. Его взгляд скользит по окаменевшим лицам моих братьев, и на его собственном лице медленно проступает понимание. Ой.

И тут во мне что-то щелкает. Вся эта абсурдность ситуации — Рэй, вываливающийся как дежурный клоун, ошалевшие лица братьев, мой собственный провалившийся спектакль — накрывает меня такой волной истерического смеха, что я начинаю просто ржать. Звонко, сотрясаясь всем телом.

Кусок шашлыка вываливается у меня изо рта и с глухим шлепком падает на пол. Мне все равно.

А на Рэя, который застыл на пороге с выражением «я только что все испортил, да?» на лице, с двух сторон идут мои братья.

Макар, все еще с каменным лицом, хватает его в мертвую хватку, похожую больше на боевой захват, чем на объятие, и хрипит ему прямо в ухо:

— Поздравляю. Если твоя «забота» хоть как-то навредит моей сестре, я тебя сам кастрирую.

Марк, не отставая, с диким гиканьем вцепляется в Рэя с другой стороны, пытаясь его задушить в медвежьих объятиях:

— ДЕТИ! У НАС БУДУТ ПЛЕМЯННИКИ! Я БУДУ КРУТЕЙШИМ ДЯДЕЙ НА СВЕТЕ!

Рэй, зажатый между двумя Теневыми, один из которых угрожает ему физической расправой, а второй — душит от восторга, смотрит на меня поверх их голов. И на его лице, сквозь шок и легкую панику, медленно расползается та самая, широкая, безбашенная ухмылка.

Боже, это был настоящий треш. И я, все еще хохоча до слез, поняла, что ни за что не променяла бы этот хаос на что-либо другое.

Дана тут же подпрыгнула ко мне, вся красная и взъерошенная.

— Лиль, я честно сопротивлялась! — зашептала она, пока братья душили Рэя. — Но Макар, — она кивнула в сторону брата, который был ее парой, — залез мне в трусы! Прямо в коридоре! И обещал не высовывать руку, пока я не скажу, что происходит! А вдруг бы нас кто застал в такой позе?!

От этого нелепого, дурацкого признания я прыснула от смеха с новой силой. Слезы текли по моему лицу, и я уже не могла понять, от смеха ли или от всей этой оголтелой, сюрреалистичной радости, что заполнила комнату. Представь картину: стоишь в академическом коридоре, а из-за угла торчит рука твоего брата, засунутая в трусы твоей лучшей подруги, которая пытается сохранить наше общее секретное дно. Это был уже не просто треш. Это был какой-то священный, семейный абсурд, в котором мы все вдруг оказались соучастниками.

— Так! — мой голос, резкий и властный, прорезал хаос. Все замерли — братья, разом отпустившие Рэя, Дана, Рэй, вытирающий с лица следы борьбы. — Ни слова. Родителям. Вы меня поняли?

Я обвела их всех взглядом, в котором не осталось и следа от смеха. Была только стальная решимость.

— Иначе, — продолжила я, и каждое слово падало, как гвоздь в крышку гроба, — я уеду. Рожать. Одна. И вы не найдете меня. Никогда.

В комнате повисла гробовая тишина. Даже Марк перестал ерзать. Все уставились на меня, осознавая, что это не шутка и не угроза сгоряча. Это было обещание. Я видела, как сжались кулаки у Макара, как побледнела Дана, как у Рэя в глазах промелькнула тень паники, прежде чем они снова стали непроницаемыми.

Они поняли. Поняли, что наша общая радость — это хрупкий пузырь, который можно лопнуть одним неверным словом, одним звонком Оскару или Артуру. И что я готова на все, чтобы защитить это. Наше. Пока не придет время.

Макар первый кивнул, коротко и четко.

— Договорились.

За ним, нехотя, кивнули Марк и Дана. Рэй просто подошел и взял меня за руку, его молчание было красноречивее любых клятв. Тайна была сохранена. На время.

— Пятое апреля, — объявила я, и мой голос прозвучал четко, перекрывая напряженную тишину. — Свадьба.

Я посмотрела на их застывшие лица.

— Это — единственная новость для родителей. Ее сказать можете. Всё.

Слова повисли в воздухе, как ультиматум. Я давала им кость, которую можно было бросить нашим отцам, чтобы отвлечь их от гораздо более важной тайны. Пусть Оскар и Артур думают, что вся эта суета и секретность — из-за внезапно назначенной свадьбы. Пусть строят догадки о причинах спешки. Лишь бы никто не догадался о настоящей причине.

Макар медленно кивнул, его аналитический ум уже, должно быть, просчитывал, как лучше преподнести эту информацию.

— Пятое апреля, — повторил он, как будто записывая это в свою внутреннюю базу данных.

Марк фыркнул, но в его глазах читалось понимание.

— Ну, хоть какая-то отмазка. Сойдет.

Рэй сжал мою руку, и в его прикосновении я почувствовала и поддержку, и обещание, что он сделает эту дату настоящим событием, достойным того, чтобы служить прикрытием для нашего главного чуда.

Тайна была в безопасности. На время. А у нас был месяц, чтобы подготовиться к свадьбе и... ко всему, что будет после.

— А вы уже позвонили родителям? — спросил Марк, снова обретая свой ехидный вид.

— Не успели, — отрезал Рэй, но его взгляд был прикован ко мне, словно он ждал моего окончательного согласия.

— Ну так звоните, — фыркнул Марк. — А то еще передумаете. Опять по коридорам побегать захочется.

Я хихикнула, чувствуя, как напряжение понемногу спадает. На этот раз инициатива была за Рэем. Он достал телефон, нашел в контактах номер моего отца и, встретившись со мной взглядом, нажал на вызов.

Я придвинулась к нему ближе, чтобы слышать. Трубку взяли почти сразу.

— Артур, — ровным голосом сказал Рэй, но я слышала легкое напряжение в его голосе. — Мы с Лилей определились с датой. Пятое апреля. С той стороны наступила короткая пауза, а затем голос отца прозвучал с непривычной теплотой:

— Наконец-то. Ждали. Все будет готово. Рэй кивнул, хотя отец не мог этого видеть.

— Хорошо. Мы... мы сами все организуем. Вам нужно только прибыть.

— Как скажете, дети, — ответил Артур, и в его тоне сквозила та самая, редкая уступчивость. — Поздравляю.

Рэй поблагодарил и положил трубку. Он посмотрел на меня, и в его глазах читалось странное сочетание — облегчение от того, что первый звонок прошел гладко, и понимание, что это только начало. Теперь очередь была за Оскаром. И этот звонок, мы знали, будет куда более... громким.

Далее звонок Оскару. Его палец замер над контактом «Отец». Он сделал глубокий вдох, встречаясь со мной взглядом, и я кивнула, давая добро. Этот звонок обещал быть оглушительным.

Он нажал на вызов. Громкая связь была включена, и мы все — я, братья и Дана — затаили дыхание.

Трубку взяли со второго гудка.

– Рэй, – пророкотал низкий бас Оскара, без приветствий. – Докладывай. Новости есть?

– Есть, – Рэй говорил ровно, но я видела, как напряглись его плечи. – Мы с Лилей назначили дату свадьбы. Пятое апреля.

С той стороны линии на секунду воцарилась тишина, а затем ее разорвал оглушительный, ликующий рев, от которого даже динамик на телефоне захрипел.

– А-А-А-АРРРГХ! НАКОНЕЦ-ТО! – загремел Оскар. – АВРОРА! СЫН НЕ ПОДВЕЛ! СВАДЬБА ПЯТОГО! СРОЧНО! ВСЕХ СБОРЩИКОВ НА СОВЕТ! ЗВОНИ ТЕНЕВОМУ! ПУСТЬ СРОЧНО ПЕРЕБРАСЫВАЕТ ПОЛОВИНУ БЮДЖЕТА НА ОРГАНИЗАЦИЮ!

Мы слышали, как на фоне засуетилась Аврора, что-то радостно выкрикивая.

– Так значит, договорились, – сказал Рэй, пытаясь вернуть разговор в хоть какие-то рамки.

– Договорились? – Оскар фыркнул, и мы почти физически ощутили, как он выпрямляется во весь свой исполинский рост. – Рэй, это не договоренность! Это – ПРИКАЗ! Пятое апреля станет днем, когда клан Багровых покажет всю свою мощь! Никаких этих ваших молодежных выкрутасов! Все по старинке, с размахом! Чтобы все кланы ахнули! Понял меня, сын?

– Понял, – голос Рэя стал немного жестче, альфинское нутро откликаясь на вызов. – Но кое-что будет по-нашему.

– Смотри мне, – проворчал Оскар, но уже без прежней суровости, скорее с одобрением. – Ладно. Молодцы, что определились. Ждем. Аврора, где мой планшет, я уже начал список гостей составлять!

Связь оборвалась. В комнате снова повисла тишина, на этот раз оглушенная той бурей, что только что пронеслась из динамика.

Марк свистнул.

– Ну вот, теперь до свадьбы жить будем как на вулкане. Оскар в деле.

Макар холодно хмыкнул.

– Предсказуемо. Главное, чтобы он не решил заказать для торжества живого мамонта.

Рэй провёл рукой по волосам, сметая остатки былого напряжения. Его взгляд нашёл меня, и в глубине зрачков, помимо усталости, заплясали знакомые чёртики.

Он сделал шаг ко мне, игнорируя разбитую дверь и всех присутствующих.

– А сейчас, – его голос стал низким и интимным, предназначенным только для меня, – леди Багровых будет доедать свой шашлык. Или... у нас есть дела поважнее?

Я почувствовала, как по щекам разливается жар. "Дела поважнее" звучали как самое сладкое и опасное предложение на свете. В его взгляде читалось обещание – обещание той самой "терапии по-багровски", которая за три недели стала для меня и наказанием, и наградой.

Братья переглянулись. Марк фыркнул:

– Ладно, пошли, а то сейчас начнётся то, что нам видеть не нужно. Опять.

Макар молча развернулся и вышел, увлекая за собой Дану, которая бросила на меня последний понимающий взгляд. Марк, хихикая, последовал за ними.

Рэй присел передо мной на корточки, его руки легли на мои бёдра.

– Ну что, колючка, – прошептал он, и его губы тронули мою ладонь, – готовься. Месяц – и ты официально станешь моей. А пока... – его взгляд скользнул вниз, к моему животу, – у нас есть наш маленький секрет. Самый главный. Я на УЗИ записал нас. На послезавтра. Уже все устроил.

Я вздохнула, качая головой. Этот дурак, всегда действует на опережение, сметая все на своем пути.

– Рэй, пока рано! – сказала я, но в голосе не было раздражения, только усталая нежность. – Перезапиши. Хотя бы на две недели позже. Сейчас еще ничего не видно будет, только нервотрепка зря.

Его лицо вытянулось. Он явно уже все представил – кабинет врача, экран, где он увидит наше чудо... И тут же его взгляд стал упрямым.

– Но...

– Нет «но», – мягко, но твердо перебила я его. – Мы подождем. Пусть все устаканится. Сначала свадьба. Потом... все остальное.

Он смотрел на меня, и я видела, как в его глазах борются нетерпение и желание сделать все правильно, как лучше для меня. Для нас.

– Хорошо, – наконец выдохнул он, сдаваясь. Его пальцы сжали мои. – Перезапишу.

Он кивнул, и в его улыбке снова появилась та самая, безбашенная уверенность, но теперь приправленная новой, неизведанной нежностью. Месяц до свадьбы. И целая жизнь, полная такого же безумия, любви и этого дурацкого, непобедимого счастья, которое началось здесь, в комнате с разбитой дверью и запахом шашлыка.

Конец