Загнанная для дракона

Пролог

— Кто поймает эту очаровательную дичь, имеет право делать с ней всё, что угодно!

От этих слов из меня словно дух выбило. Они повисли в воздухе, густом от запаха роскошных духов.

И только сейчас я поняла: дичь — это я.

Внутри, где раньше билось сердце, теперь зияла черная пустота.

Она ушла. Я её отпустила. И за это… меня отдадут на растерзание.

Вот чем обернулась моя жалость к той несчастной!

— Раз моя супруга освободила пленницу, — продолжал муж, граф де Мальтерр, поворачиваясь ко мне, — то теперь займет ее место. Я считаю, что это будет справедливо.

— Хассен, ты… Ты шутишь? — выдохнула я, и мой голос предательски надломился.

Мои пальцы сами сжались в кулаки под кружевами рукавов.

Муж, которого я ещё недавно почти боготворила, улыбнулся — той самой улыбкой, что заставляла мои колени слабеть ещё вчерашней ночью. Теперь она казалась мне улыбкой палача, любующегося своей жертвой перед казнью. Он подошёл ближе, снял перчатку и провёл тыльной стороной ладони по моей щеке — медленно, почти нежно. Но его прикосновение было хуже удара.

— Нет, дорогая Серафина, я не шучу, — прошептал он, пальцем касаясь моей щеки и заботливо заправляя волосы мне за ухо.

Он склонился ко мне, нежно гладя пальцами мою шею.

— Сегодня у нас дичь — ты, — шепот обжег мое ухо. — Вместо той, которую ты выпустила по доброте душевной.

Его рука скользнула по моему роскошному корсету, задержавшись на моей груди.

— Сама виновата, — прошептал муж. — Я же оберегал тебя от всего этого… Защищал… Но ты решила вмешаться… Что ж, будь по-твоему.

Грудь сжала судорога. Воздуха не хватало. Я стиснула зубы — чтобы не закричать: «Вы что тут? Все с ума посходили?!»

Муж резко взял меня за подбородок, задирая его вверх.

— Эта пленница была очень… очень важна для меня. А теперь она сбежала. По твоей милости…

Рука мужа резко отпустила меня. Я отшатнулась, глядя затравленным взглядом на собравшихся вокруг нас разодетых гостей в масках. Глаза за прорезями блестели, как у голодных зверей.

— На графиню мы еще не охотились! — воскликнул чей-то хриплый голос, и в нём звучал такой откровенный, животный аппетит, что мне стало дурно.

Я забыла, как дышать. Лёгкие сжались, как кулак.

— Да, дичь у нас сегодня изысканная! — заметил муж, а я попыталась уйти, но нас обступили со всех сторон. — Куда пошла, дорогая? Не терпится бежать? Успеешь еще! Наслаждайся последними секундами тепла. Хочешь, тебе принесут бокал вина? Так сказать, мой прощальный подарок.

Две пары рук, обтянутых чёрной замшей, вырвали меня из ступора.

Платье — шёлк, расшитый серебряными нитями, подарок к балу, — разорвалось с треском. Бриллианты, что украшали обруч в моих волосах, звякнули на мраморе. Меня оставили в тонкой рубахе, которую я стыдливо пыталась собрать руками на груди.

Я стояла босиком на холодном полу, не зная, что делать.

— Красавица, не так ли? — усмехнулся муж, когда я смотрела на собравшихся зверей с бокалами в руках.

А ведь еще десять минут назад, пока я была хозяйкой бала-маскарада, а не дичью, гости казались мне людьми вежливыми и утонченными.

Ровно до тех пор, пока стражник не вбежал в зал и что-то шепнул мужу. Тот побледнел и замер.

— Что значит, пленница пропала? — нахмурился Хассен, и настроение его резко изменилось. Он в гневе бросил бокал себе под ноги, и тот разлетелся на мелкие осколки.

Музыка стихла, словно почувствовав неладное.

Я сглотнула, вспоминая несчастные глаза девушки, которую привезли сюда две ночи тому назад.

— Ваша супруга ее освободила. Слуги говорят, что госпожа ее выпустила и дала свой теплый плащ.

— Даже так? — замер муж, остановив взгляд на мне. Он сделал шаг в мою сторону, а его сапог хрустнул осколком стекла. — Быстро найти ее! И притащить сюда живой! Она мне нужна живая!

Тогда я еще не знала, чем обернется этот шаг. И даже сейчас мне все еще не верится, что мой муж способен на такое! Что-то внутри все еще уверяет меня, что это — глупая шутка.

Я опомнилась и попыталась бежать, но мне тут же перегородили дорогу.

Мужчина в маске волка, вставший на моем пути, грубо схватил меня за подбородок, развернул к себе. Его пальцы впились в мою шею, и я уловила запах перегара и дорогого табака.

— Какая соблазнительная дичь, — прохрипел он, и его взгляд скользнул ниже, будто я уже лежала у него в постели. — Дрожит вся… как будто просит. Готовься, красавица. Если я тебя поймаю, я не буду сдерживаться в своих фантазиях…

Его взгляд в прорезях маски скользнул по моим губам, как по куску аппетитного мяса на блюде.

Я дернулась, освободилась, затравленно глядя на гостей. Их руки тянулись ко мне, щупали, словно я — товар.

В страшном сне я не могла представить себе, что однажды окажусь в теле аристократки на выданье. Я выбрала его, а он меня. И мне казалось, что это — сказочный сон. И что мы вместе, рука об руку, проживем до старости. И что сегодня красивая сказка закончится из-за моего милосердия.

Я попятилась и наткнулась на еще одного гостя. Резко обернувшись, я задрала голову и увидела черную бархатную маску и желтые глаза в прорезях. Зрачок вдруг изменился. Он стал тонким, как у змеи. Это было так страшно, что я дернулась в сторону, осознавая, что от страха у меня подогнулись колени.

— А я могу изуродовать ей лицо? — вкрадчиво поинтересовалась пожилая женщина в маске черной совы. — Терпеть не могу молодых красавиц.

Я бросилась к мужу, вцепилась в его камзол. Страх не оставил места для гордости.

— Прошу тебя… — шептала я. — Хас… Умоляю…

Десятки голосов были едва слышны сквозь шум крови в ушах. Я смотрела на его улыбку, адресованную не мне, а гостям.

— Ты влезла туда, куда тебя не просили. У меня нет запасного варианта, — едва слышно произнес муж, склоняясь ко мне. — Эти люди — очень влиятельны, если ты не заметила. От них зависит все в этом мире. Я даю им то, чего они хотят. Развлечений. За это у нас есть все. Служанки им не интересны. На слуг они могут поохотиться и дома… Им нужна изысканная дичь. Как та магичка, которую ты выпустила…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он демонстративно оттолкнул меня, и я снова оказалась в центре зала.

— Разумеется, вы можете делать все, что хотите. Я ничего не запрещаю, — объявил мой муж, делая шаг в сторону от меня. — Правила охоты не меняются. Даже в виде исключения. В этом-то и вся прелесть охоты!

Обложечка книги для рассмотрения

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1

Гости одобрительно закивали.

Меня выволокли на улицу, и все присутствующие, включая слуг, высыпали следом. Холодный воздух обжигал горло, а я пыталась вернуть себе чувство реальности.

Я задрожала. Не от страха — от ужаса, который вытесняет даже мысли. Это был тот самый ужас, что живёт в легендах, в шёпоте прислуги за закрытыми дверями: «Не дай бог провиниться перед графом. Не дай бог стать добычей».

— Где кони? — крикнул муж.

Кто-то из гостей насвистывал мелодию — ту самую, что только что играла на балу. Конюхи уже подводили коней.

Дыхание лошадей клубилось в морозном воздухе. Копыта глухо стучали по утоптанному снегу.

— Дадим ей фору в десять минут! Засеките время! — объявил мой муж, когда служанка поднесла ему полный бокал. — А пока можно выпить за удачную охоту!

Он что-то шепнул служанке, а та бросилась обратно в открытые двери зала.

— Пей, — произнес муж, когда служанка принесла бокал и мне. — За удачную охоту… Пей! Я сказал!

Я сделала глоток, понимая, что это не вино. Хоть и было похоже. На вкус как зубная паста с медом.

Через мгновенье я перестала так остро чувствовать холод.

Муж демонстративно обнял меня, а я ощутила, как мне в руку вкладывают небольшой стилет.

— Прячь, — сквозь зубы процедил Хассен. — И не показывай.

Он отошел на два шага, а потом повернулся ко мне и улыбнулся:

— Ты больше не графиня. Ты — дичь. Беги! Время пошло!

Я на пару секунд замерла, глядя на песочные часы, которые перевернули слуги, а потом опомнилась и бросилась в лес.

Ледяная корка резала лодыжки, сугробы затягивали ноги, будто руки мертвецов. Хохот охотников разорвал тишину ночи — пьяный, злой, восторженный. Как будто смеялись не надо мной, а над моей слабой надеждой на спасение.

Я побежала, представляя, как где-то падают вниз песчинки, отсчитывая мгновения моей жизни.

Не думая. Не выбирая путь. Просто — вперёд, туда, где мрак леса казался единственным укрытием. Снег хрустел под ногами, ветви хлестали лицо, словно наказывая за глупость. За жалость. За доброту.

И в этом ужасе, когда пульс кололся в висках, я вдруг вспомнила её — пленницу, с которой всё началось. Бледную, дрожащую, с прядью пепельных волос, вырвавшейся из-под железного обруча на виске. Её слезы и молящий шёпот разбитыми губами: «Он убьёт меня… Убьёт… Я прошу вас… Помогите мне…» — и мои собственные руки, отпирающие замок. Глупость. Слепая, безумная доброта, за которую теперь придётся заплатить собой.

Я вспомнила, как в последнюю секунду, когда дверь была открыта, я сунула ей свой плащ. Она посмотрела на меня внимательно, а потом прикоснулась к моей груди.

“Отдаю тебе!”, — прошептала она, а я не поняла, что произошло, как в меня врезалась боль с такой силой, что я едва устояла на ногах, чувствуя, как по телу растекается магия.

На мгновенье у меня потемнело в глазах.

Я не ожидала такой подлости.

В голове была только одна мысль: «За что? Я же тебя спасла?».

Но когда я пришла в себя, прижимая руку к груди, пленницы уже не было, а в зале заиграла музыка, возвещая начало бала.

Позади вся моя жизнь. Впереди — только лес, тьма и ледяной ветер, обещающий: “Ты не уйдёш-ш-шь”.

Внезапно в груди вспыхнула боль — та самая, как от прикосновения пленницы. Как будто её пальцы всё ещё горят под моей кожей.

Лес впереди был чёрным, безмолвным, но я знала — он не спасёт. Он лишь спрячет мои крики.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Иллюстрация. Бал

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2

Холод не просто кусал — он вгрызался в плоть, как голодный зверь, вырвавшийся из-под сердца зимы. Но из-за зелья я его чувствовала не так остро и могла двигаться.

Каждый вдох резал горло, будто в груди вместо лёгких кололи осколки льда. Я бежала. Не думая. Не выбирая — просто вперёд, туда, где мрак был гуще. В черную пасть леса.

Снег хрустел — предательски, громко, звонко, как разбитое стекло под босыми ступнями.

Каждый шаг превращался в муку. Ледяная корка впивалась в пятки, резала ноги. Я падала. Вставала. Падала снова.

Мои пальцы онемели, кожа на коленях почернела от холода и крови.

Обернувшись на мгновенье, я увидела собственные следы. И эти следы вели прямиком ко мне.

Я чуть не заплакала от отчаяния.

Цепочка моих следов на снегу — карта. И любой, кто возьмёт в руки эту карту, найдёт свою добычу.

Я рванула вправо, скользнув по наледи, и ударилась плечом об ель. Снег с веток упал на меня, иглы впились в кожу — мелкая боль, почти ласка по сравнению с тем, что ждало за спиной.

Я отстранилась и наткнулась на еще одно дерево. Прижавшись к стволу, я задышала — рвано, со свистом.

Пар изо рта клубился, как последнее дыхание умирающего. Во рту все онемело от холода. Чувствовался металлический привкус. Я пыталась дышать, но не могла. Словно сам воздух отказывался входить в меня.

Слёзы — тёплые, предательские — катились по щекам и тут же замерзали.

«Я не хотела… Я только хотела спасти…»

Но этот жестокий мир не слушал оправданий.

Сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди и упадёт в снег.

А потом — тишина. Не настоящая. Та, что рождается в ушах, когда страх заглушает мир. Только пульс. Только дыхание. Только — тук-тук-тук — кровь в висках, как барабан палача.

Слёзы катились по щекам и замерзали, прежде чем упасть. Я не плакала — я рвалась. Внутри что-то треснуло, надломилось. Это был не просто ужас. Это было понимание: спасения нет. Они меня найдут.

Мозг выдал приказ, как последнюю милость, а я посмотрела по сторонам. Может, попробовать запутать следы? Хоть немного…

Я рванулась вбок, в чащу, где ветви сплетались в решётку. Но снег снова предал. Он лежал здесь ровнее, чище — и мой след на нём выглядел как приглашение: «Сюда. Она здесь. Ловите».

Я петляла, делала восьмёрки, огибала деревья, уходила и возвращалась по своим следам, в надежде, что сумею обмануть судьбу.

Я увидела лёд. Замерзшее озерцо. И бросилась на него, в надежде, что лёд меня выдержит. Здесь хотя бы следы не будут видны. Я бежала по льду, стараясь бежать не ровно, а немного вправо. Пробежав через озерцо, я замерла среди деревьев, пытаясь перевести дух.

И тут вдалеке я услышала охотничий рог.

Протяжный, зловещий, как стон земли. Не музыка. Не сигнал. Это был зов. Зов крови. Зов охоты.

И в этот момент я сама превратилась в зверя. Казалось, обострились все чувства. Глаза цепляли малейшие детали, словно пытаясь найти укрытие. Мне казалось, что даже воздух стал пахнуть по-другому. Опасностью.

Я съёжилась, прижавшись к стволу. В груди — та самая боль. Та, что врезалась в меня прикосновением пленницы. Горячая. Пульсирующая. Будто под кожей зашевелилось чужое сердце.

И вдруг приближающийся топот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Иллюстрация. Серафина

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

Коричневая красивая лошадь. Она вылетела из-за деревьев с такой скоростью, что я едва успела отскочить. Копыта врезались в снег в считанных дюймах от моего лица, подняв белую пелену. Я упала на спину, задыхаясь, глядя вверх — на всадника.

Он спрыгнул. Медленно. Уверенно. В маске волка, той самой, что в зале шептала мне ужасы, будто пробуя на вкус мой страх. Теперь он не шептал. Он просто дышал. Глубоко. С шумом. Как зверь, учуявший кровь.

— Поймал, — прохрипел он, и его рука сомкнулась на моём горле, поднимая меня со снега и прижимая к дереву.

Я не смогла крикнуть. Не смогла даже вдохнуть. Только глаза — огромные, полные тьмы. Он наклонился, втянул носом воздух у моей шеи. Долго. С наслаждением.

— Пахнешь страхом… и чем-то сладким.

Его пальцы скользнули под тонкую рубаху.

— Теперь узнаю вкус твоих слёз…

Я рванулась, но сил не хватило. А потом вспомнила про кинжал. Он потерялся где-то в снегу, когда упала на спину.

Волк тащил меня к своей лошади.

И вдруг его рука разжалась.

Он дёрнулся. Замер. Потом рухнул в снег, как мешок с костями. Из-под маски медленно на утоптанный снег поползла тонкая струйка крови.

Я не сразу поняла. Сначала — только тишина. Потом — шаги. Медленные. Тяжёлые. Неторопливые. Уверенные.

Надо мной телом — тот самый гость со змеиными глазами.

Маска — чёрный бархат, без единого украшения. Ни перьев, ни драгоценностей. В руке — кинжал, который он вырвал из спины Волка. Лезвие блестело от крови, капли срывались на снег.

Он не смотрел на меня. Он смотрел на труп. А потом перевернул его сапогом, словно проверяя, осталась ли в нём хоть капля жизни. Позади него возвышался страшный чёрный конь. Клянусь! Я никогда не видела коней, напоминающих порождение ада!

И тогда я поняла.

Ему не нужно моё тело, не нужно меня калечить. Он пришёл сюда просто убивать! И он убьёт меня!

Страх заставил дёрнуться и решиться на то, на что бы я никогда не решилась! Я взобралась на каштановую лошадь, но вместо того, чтобы сесть, легла на него, ударив изо всех сил.

— Быстрее!!! — закричала я, чувствуя, как лошадь дёрнулась вперёд.

За спиной — ни шагов, ни погони. Только тишина.

И от этого было страшнее всего. Он давал мне фору.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Иллюстрация. Дикая охота

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Лошадь неслась, ветки хлестали по лицу, а я просто вжалась в ее спину.

Внезапно лошадка дернулась, все вокруг завертелось, а я очнулась в сугробе. По телу расходился звон. Голова гудела, как колокол, а я не сразу поняла, что упала.

Наконец я смогла вздохнуть. Перед глазами все потемнело, когда я приподнялась. Руки и ноги были слабыми, а я боялась опереться и понять, что я что-то сломала. Вроде повезло…

Тяжело дыша, я попыталась сесть.

Лошадь куда-то умчалась, а я радовалась, что вместо моих следов будут следы копыт. Быть может, это подарит мне минуты жизни.

Я встала, пытаясь понять, куда бежать. Страх при мысли, что я побегу навстречу смерти, был настолько силен, что я не могла пошевелиться.

— Куда? - прошептала я, осматриваясь.

Так, следы коня ведут оттуда, значит, туда, в чащу… Я бросилась бежать, чувствуя, что мне в спину дышит смерть.

— Попалась! - послышался охрипший женский голос, а мне наперерез из кустов выскочил белый конь.

Я бросилась обратно, но вдруг меня дернули за волосы так сильно, что я опрокинулась на снег. Тяжело дыша, я пыталась вырвать волосы из чужой руки, но женщина тут же оседлала меня, доставая тонкий, как скальпель нож.

— Ах, как я это обожаю, - усмехнулась она, а я сбила с нее маску и капюшон. На меня смотрела задыхающаяся и растрёпанная леди Редмор. Я сразу ее узнала. Известная дама, благотворительница, меценатка не сходила со страниц газет. То она дарит приюту новое здание, то помогает юным студентам-магам, то кормит бездомных.

— Вы? - ошарашенно спросила я, не веря, что та милая женщина, которую обожают все вокруг и ставят в пример друг другу, теперь сидит на мне и хочет меня изуродовать.

— Дорогуша. Святость — лишь маска для тех, кто ещё не оголил когти. Запомни это. Так и быть. Я тебя оставлю живой… Чтобы ты вечно смотрела в зеркало с ужасом. С тех пор, как я стала стареть, я не могу простить таким, как ты, свежесть кожи, - произнесла она, сжав мою щеку. — Даже не думай, что раны можно будет залечить… Эти раны не сможет залечить ни один маг… Ни одно зелье…

Леди Редмор рассмеялась, задыхаясь собственным смехом.

— Ты смотрела на меня в опере, когда нас представили друг другу, и наверняка думала: «Какая святая», — прошипела она, проводя лезвием по моей шее. — А я смотрела на тебя и думала: «Какой пустой красивый сосуд. Пустышка. Чего ты стоишь без своей красоты? Сейчас узнаем!”

Она занесла нож, а потом резко опустила, я успела чудом высвободить руку, и лезвие прошло между моими пальцами, порезав руку до крови. Я держала нож над своим лицом, чувствуя, как леди Редмор давит сверху. Моя кровь капала мне на лицо.

Я понимала, что слабею. Казалось, что каждая секунда может быть последней. Рука напряжённо дрожала и тряслась, как вдруг леди Редмор смело с меня в сторону. Я дёрнулась, опомнилась и стала отползать.

Послышался крик и хруст. Не ветки. Нет. Шеи.

Тело леди Редмор просто упало на снег, а ко мне приближался убийца. Тот самый, с жёлтыми глазами.

От страха я не знала, что делать. Тело словно парализовало.

“Беги!!!” - кричала я себе.

В то же время что-то упиралось в душе. Не хотело принимать новую реальность.

“Я — графиня. Я не должна бежать босиком по снегу. Я не должна быть добычей. Это ошибка. Это не я…”

Вскочив на ноги, размазывая снег вперемешку с кровью, я побежала.

“Он убьет! Убьет! ” - билось сердце, пока я задыхалась от бега. Каждый вдох жёг — будто я глотала не воздух, а ледяные иглы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Иллюстрация. Дичь

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5

Между деревьями показался охотничий домик, принадлежащий нашей семье. Я влетела в него, видя, что он пуст, и тут же закрыла дверь на засов.

Огонь в камине трещал, как будто смеялся надо мной.

«Ты в безопасности», — шепнуло тепло.

Но я знала: этот дом не спасёт. Он лишь приукрасит мою смерть мягким ковром, уютом и тёплым светом. Я была когда-то здесь, когда мы с мужем прогуливались по нашим владениям. Но в прошлый раз здесь были слуги. Они готовили тёплый чай и ужин.

Над камином висел портрет Хассена на охоте, а вокруг охотничьи трофеи.

Я искала место, куда можно спрятаться, как вдруг в дверь послышался удар.

Я думала, что массивная дверь задержит его хоть на минуту, чтобы я сумела сориентироваться, но нет. Она распахнулась от удара ноги в чёрном дорогом сапоге.

Я попятилась, стуча зубами, глядя в жёлтые глаза чудовища.

Он не спешил, не торопился, словно наслаждаясь моим страхом. Я слышала, как под его шагами скрипят деревянные лакированные половицы.

В ушах стучала кровь — громче, чем шаги.

— Прошу вас… — прошептала я, глотая слова. — Я… прошу вас… не убивайте меня…

Я выставила вперёд дрожащую руку, словно моё тело ещё надеялось, что так сможет остановить приближающуюся опасность.

— Прошу вас… — скривилась я, судорожно глотая воздух в панике. Я упёрлась в стену и замерла, понимая, что бежать некуда. — Только не убивайте…

Убийца приблизился ко мне так близко, что я вдохнула его запах. Запах крови, свежесть зимы и сладкая нота клюквы.

Он смотрел на меня, а я на него, чувствуя, как по телу пробегает дрожь. Я вжала голову в плечи, глотала воздух, пытаясь что-то сказать… Но слова застряли где-то в горле.

Он поднял руку, а я вздрогнула и сжалась в комочек, как вдруг почувствовала, что его рука коснулась моей щеки. Не грубо. Скорее даже нежно.

И я невольно прильнула к руке, словно умоляя не лишать меня жизни. Я ловила её, словно это последнее, что осталось в жестоком и несправедливом мире.

— Прошу вас, — прошептала я, дрожащими руками беря его огромную руку в свою. Я прикоснулась к перчатке губами. — Делайте всё, что хотите, только не убивайте и не калечьте… Пожалуйста…

Я никогда не думала, что настолько буду бояться человека. Мне казалось, что страшнее, чем он, я никого не встречала.

От этого прикосновения я вдруг дёрнулась, опустила глаза, видя, как чёрная перчатка жадно сдавливает мою грудь и скользит по ней.

Я не сопротивлялась. Не могла. Моё тело уже сдалось. Только разум ещё шептал: «Нет, нет, нет…» — как молитву, обращённую к богам, которые сегодня отвернулись от меня.

Его палец провёл по ключице, по краю рваной рубахи — и я всхлипнула, как раненый зверь. Не от боли. От стыда. От того, что это прикосновение заставило меня замереть.

Я втянула дрожащий вдох, чувствуя, как его рука плавно движется по моему плечу, сминая порванную рубашку.

Он взял меня за подбородок — не грубо, но без права на отказ — и заставил посмотреть в его жёлтые нечеловеческие глаза.

Я попыталась отстраниться, видя в них дикое желание. Они словно поглощали меня, пожирали, впивались в меня, а меня это пугало. Никогда ещё никто не смотрел на меня так.

Его рука скользнула по моей ноге, приподнимая разорванный подол рубашки. Ледяная, в перчатке, но двигающаяся по моей коже с ужасающей уверенностью.

И в этот миг внизу живота вспыхнула жаркая пульсация — глубоко, мучительно, неотвратимо. Я задохнулась.

Не от боли.

От осознания: это волнующе. Я пока не понимала, что это. Страх близкой смерти или…

Нет… Этого не может быть…

Как последний глоток воздуха перед удушьем. Как последний луч света перед вечной тьмой. Моё тело жаждало — не его, нет… Оно жаждало чувствовать. Чувствовать что-то кроме страха, кроме унижения, кроме льда в груди.

И мне было ужасно стыдно за собственные чувства и мысли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6

Я часто задышала, чувствуя, как его рука в перчатке мягко прошла между моих сомкнутых бедер, а его пальцы вошли в меня, заставляя открыть рот от изумления.

На пару мгновений я забыла, что значит выдыхать. Я просто хватала воздух, ощущая приятные движение его пальцев. Сначала плавное, мягкое. Я ощущала, как они замирали внутри меня.

Я попыталась сжать бедра, но не смогла. Мое тело задрожало в ответ на его прикосновения.

Пальцы стали грубее. Они уже не гладили, они наказывали, заставляя меня задыхаться. Они вонзались в меня, вызывая дрожь, спазм и мольбу в глазах.

— А… - выдохнула я.

Мои глаза расширились. Я попыталась схватить его за руку, чувствуя, как кровь приливает к моим щекам.

— Не… надо… - прошептала я, понимая, как от движений его руки мое тело выгибается. — П… п-п-пожалуйста…. Не… надо…

Я сделала глубокий вдох и закрыла глаза, стиснув зубы. Я не должна этого чувствовать. Не должна.

Но я чувствовала его. Чувствовала страх, который смешивается с постыдным желанием.

— Пожалуйста… - прошептала я.

Мое тело бесстыже откликалось на каждое его движение.

— Ты ведь хочешь, - впервые услышала я его голос, а пальцы замерли во мне, заставив колени задрожать.

Это был хриплый выдох, от которого по коже пробежали мурашки.

Я сама не знала, о чём прошу:

Остановись? Или… не останавливайся?

— Н-н-нет, - прошептала я, испуганно глядя на портрет мужа. — А если кто-то войдет?

— Никто не войдет. Они все мертвы, - послышался хриплый шепот.

Мои ноги подкосились.

Он заставлял меня чувствовать каждое движение пальцев, осознавая свою беспомощность.

— А тебе нравится, - послышался шепот.

Убийца плавно качнул головой, пока мои щеки заливала краска стыда.

- Я чувствую это… Ты вся мокрая…

Я стиснула зубы, а потом подняла на него взгляд. Его зрачки расширились, словно пытаясь поглотить меня. И в этом взгляде я увидела одержимость.

Внезапно он убрал руку, заставив меня задыхаться от смеси страха и возбуждения.

Он развернул меня спиной к себе, а я почувствовала, как он приподнимает рубашку. Щелчок ремня. Прикосновение.

Мои щеки вспыхнули от стыда. Я хотела этого.

Толчок. Я едва сдержала стон, понимая, что он с трудом помещается во мне весь. Он простонал.

Мое тело задрожало, выгнулось, словно желая почувствовать его в себе до конца.

Еще один толчок, и у меня пересохло во рту. “Боже, что же он делает… Зачем… Я не должна… Нет…”.

— Смотри, до чего ты меня довела? - послышался шепот. Он двигался с яростью в бешеном ритме, удерживая меня за шею.

И я чувствовала, как схожу с ума. Как дрожат мои колени, как кусаю губы, чтобы не застонать.

— Что в тебе такого, что я сошел с ума? - слышала я задыхающийся шепот. Я слышала, как он втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Его большой палец вдавил мою щеку.

Мне показалось, что я умираю. Никогда мужчина не хотел меня с такой жаждой и яростью. Я никогда в жизни не чувствовала ничего похожего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7

Он сжал мое горло в тот момент, когда из него вырвался глухой протяжный стон дикого, пугающего даже меня взрыва наслаждения. А потом зажал мне рот.

Это было что-то непередаваемое. Я не могла дышать, я не могла остановиться, чувствуя, как он яростно входит в меня снова и снова.

Я никогда в жизни не испытывала такого. Тело сотрясалось, ноги подкосились. Я судорожно глотала воздух. Мне казалось, что он вот-вот закончится и этот вздох станет последним. Тело все еще корчилось в сладкой, раздирающей душу агонии.

Его рука сжимала мою талию. Каждое движение вызывало у меня мучительный всхлип.

И вдруг его тело замерло. Я чувствовала, как его тело подалось вперед, как его бедра надавили на мои, и я услышала не то стон, не то рычание, а потом тяжелое дыхание.

Перед глазами все еще плыло. Он вышел из меня. Рука в перчатке отпустила мое горло, давая мне вздохнуть.

Ноги подкосились, и я рухнула на колени, проводя рукой по внутренней части бедра.

Дрожь во всем теле.

Я спрятала лицо в руках, простонав в прижатые ладони. Я не могла закричать. Не могла двинуться. Я не ожидала от себя такого. И мне было ужасно стыдно. Так стыдно, что я готова была умереть на месте.

О, лучше бы он убил меня после такого. Я не знаю, как я смогу жить с мыслью, что согласилась на такое… И это мне понравилось… Наверное, последнее было самым ужасным.

Мучительная краска стыда заливала мои щеки. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

Послышался щелчок ремня, усыпанного драгоценностями.

И еще один щелчок. Затем шелест.

На мои плечи опустился теплый плащ.

Я сначала не поняла, а потом мои руки стали ощупывать его.

Сердце замерло, а я закуталась в чужой плащ, словно пытаясь спрятать свой стыд, свою дрожь, свои мысли и чувства.

Мой взгляд снова упал на портрет моего мужа, который все это время смотрел на нас.

Меня молча подняли с пола, кутая потеплее, а потом взяли на руки и понесли к хлопающей на ветру двери.

Я видела, как портрет мужа провожает нас взглядом, как метель влетает в распахнутую дверь, слышала хриплое ржание огромного демонического коня.

Незнакомец сел на коня, посадив меня перед собой и прижав одной рукой к себе. Я чувствовала, как ветер обдувает мои босые ноги, ощущала запах его плаща, свои слезы, текущие по щекам.

Конь дернулся и поскакал, рассекая снег. Я видела, как перед нами мелькает путь среди заснеженных веток.

Меня сильнее прижали к себе, а конь перепрыгнул через поваленное дерево.

Я дрожала всем телом, но не от холода. Возле одного дерева я увидела одинокую лошадь, серую в яблоках, которая растерянно стояла возле лежащей на снегу фигуры.

Снег рядом с фигурой был алым, но я не успела ничего рассмотреть, мы пронеслись мимо, а до меня дошло, что он не шутил по поводу убийства.

Лес не кончался, а мне казалось, что это страшный сон. Только огромная рука в перчатке, прижимающая меня к себе, была реальной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Лес сменился полем, а потом дорогой, уводящей вдаль.

Я не помню, сколько мы скакали, как вдруг я увидела пропасть справа. Зажмурившись, я вздрогнула, пугаясь того, как конь уверенно движется по узкой дороге.

И тут я увидела замок. Словно опомнившись, я сжалась в комочек и зажмурилась, когда конь проскакал, отбивая копытами лед, как вдруг остановился. Только сейчас я увидела, что дальше дороги нет. Она просто обрывается перед огромной пропастью, от одного вида которой закружилась голова.

Незнакомец стянул перчатку — и я увидела широкую мужскую ладонь с кольцом в виде чёрного дракона, обвивающего палец. Камень в его глазнице пылал тусклым красным.

Убийца хрипло произнёс несколько слов на языке, в котором не было гласных — только шипение змей и грохот обвалов.

Конь задрожал — не от страха, а как вещь, возвращающаяся к истинной форме. Его тело расплылось в воздухе, превратившись в клубы чёрного дыма, который втянулся в кольцо с тихим свистом, будто душа, возвращающаяся домой.

Я пошатнулась, чувствуя, как воздух стал плотным, насыщенным магией.

Горный ветер поднимал мои волосы.

Незнакомец снова надел на руку перчатку и… отошел на десять шагов.

Его силуэт дрогнул, как отражение в воде. Я услышала рёв и хруст костей. Воздух задрожал, и передо мной возникло не чудовище — а древняя ярость в плоти. Дракон. Тот самый, что вырезан на гербе, что шептали прислуги в страхе… И теперь он смотрел на меня.

“О, боже мой!” — пронеслась мысль, когда я попятилась, чувствуя, как от одного вида этого чудовища у меня подгибаются колени и путаются мысли. Огромный жёлтый змеиный глаз смотрел на меня с той же жадной страстью, а я в панике стала осматриваться, не зная, что он задумал.

Через мгновенье меня схватила огромная лапа, и я увидела, как то место, на котором я стояла, удаляется всё дальше и дальше.

Под нами — острые зубы скал, покрытые туманами, словно пытаясь скрыть ужасы бездонной пропасти.

Замок приближался, а перед глазами всё плыло от страха и паники.

Земля ударила по пяткам, но он не дал мне упасть.

Не человек, ещё не совсем… Только что был драконом, а теперь — мужчина с крыльями, которые тут же втянулись обратно в его спину. Он схватил меня, как трофей, как добычу.

Мои пальцы царапали его кожу, но он не замедлил шаг. Я была не женщиной. Я была трофеем.

Стоило ему приложить руку, как по старинной двери пробежала волна магии, и дверь открылась.

Мы шагнули во тьму.

Холодный камень стен, сырость, запах пепла и забвения. Я задыхалась — не от усталости, а от ощущения, что воздух здесь другой: плотный, как вода, пропитанный чужими воспоминаниями.

Я лихорадочно осматривалась по сторонам.

Меня пронесли через огромный мрачный тёмный холл, свернули в коридор, с ноги открывая дверь.

Похититель усадил меня в старое кресло — с облупившейся кожей, с вырезанным драконом на подлокотниках. Я смотрела в темноту, пытаясь угадать очертания. Кровать. Шкаф. Зеркало в серебряной оправе — треснутое по диагонали, как лицо после удара.

Здесь давно никто не жил.

Незнакомец немного сдвинул маску, и струя пламени вырвалась у него изо рта, поджигая дрова в камине.

Огонь разгорелся, весело потрескивая.

Маска тут же вернулась на место. Он поправил её, словно не желая, чтобы я видела его лицо.

Сейчас я чувствовала странное отупение, которое обычно наступает после слёз и истерики. Словно я так долго беззвучно кричала внутри себя, что охрипла от этого крика.

И теперь наступила тишина. Ленивая. Пустая тишина. Монотонная, как непрекращающийся звон струны.

Я ничего не хотела делать. Просто сидеть в одной позе и смотреть в угол комнаты.

Предательство мужа, страх, погоня, паника — всё это снова начало вертеться в моей голове, словно ужасный сон. Но самым неприятным чувством был стыд. Стыд за то, что случилось в охотничьем домике. Стыд за то, что я позволила этому случиться. И за то, что мне это понравилось.

Я сглотнула, понимая, что у меня не было выбора.

Графиня не дрожит от чужого дыхания на шее. Графиня не стискивает зубы, чтобы задержать стон наслаждения от незнакомого мужчины. Графиня не чувствует жара там, где должен быть только лёд…

А я — не графиня. Я — дичь. И дичь не выбирает, кому позволено её коснуться.

Я корила себя за это чувство, внезапно появившееся внутри, распекала, стыдила. Я не должна была так себя вести! Я должна была сопротивляться, бежать, кричать и вырываться!

Но я этого не сделала.

А ведь тело помнило — не страх, нет. Оно помнило тёплый звериный пульс его ладони, давление пальцев, будто возвращающих меня к жизни, когда я уже замерзала не только снаружи, но и изнутри.

Это было не желание — это было пробуждение, как удар током в сердце мертвеца. И за это стыд пожирал меня: я ощутила жизнь в тот момент, когда должна была чувствовать только смерть.

— Твой муж сказал, ты помогла сбежать одной пленнице, — хрипло произнёс он, не снимая маски.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Голос был тихим, но каждое слово падало, как камень в колодец, — и эхо не возвращалось.

Он остановился перед камином, повернувшись ко мне спиной. Пламя отбрасывало его тень на стену — огромную, искажённую, зловещую.

Я молчала, впиваясь руками в подлокотники кресла.

— Пленница тебе что-то сказала? — спросил он, не оборачиваясь. — Перед тем, как исчезнуть?

Я молчала. Не потому что боялась. А потому что впервые за эту ночь чувствовала: единственное, что ещё принадлежит мне, — это моё молчание. И я не отдам его даже дракону.

В камине треснуло полено. Вспышка света — и он уже стоял передо мной.

Не шагнул. Не подошёл. Просто оказался здесь, будто пламя перенесло его сквозь воздух.

Прямо лицом к лицу, так близко, что я почувствовала тёплый звериный выдох за маской, смешанный с запахом гари и клюквы.

Его ладони легли на подлокотники кресла. Я оказалась в клетке — не из прутьев, а из его тени, его желания и моего страха.

Страх вернулся. Словно волна он снова пробежал по телу, когда я смотрела в его жёлтые глаза, которые были так близко, что я разучилась дышать. Смесь страха и волнения пробежала по моему телу. Губы пересохли. Я стиснула зубы.

Я не знала, что сказать ему. Где гарантия, что если я скажу ему правду, он не прикончит меня?

«Пока ему что-то от тебя нужно — ты жива», — шепнул внутренний голос, холодный и ясный, как лезвие.

Я смотрела в его глаза.

Он отклонился назад, отпустил ручки кресла.

Я смотрела на его силуэт — массивный, чуждый, нечеловечески уверенный. Каждое его движение внушало ужас. И всё же… Я не могла отвести глаз.

Словно мозг, несмотря на панику, пытался запомнить его — на случай, если это будет последнее, что я увижу в жизни.

Когда он резко обернулся, я вздрогнула, дёрнувшись в сторону.

— Долго будешь молчать? — произнёс он.

Я задышала чаще, пытаясь заглушить панику. Его рука потянулась к моей щеке — не грубо, скорее нежно.

Я отвернулась и зажмурилась.

Не трогай. Не сейчас. Не после всего.

— Ты знаешь, где она сейчас? — медленно спросил он.

Я открыла глаза. Он убрал руку.

Это успокоило — чуть-чуть. Но тело помнило.

Помнило его пальцы. Его ритм. Его ярость и странную, пугающую нежность, с которой всё началось.

Сердце всё ещё колотилось, как будто пыталось бежать внутрь меня.

Я отрицательно помотала головой.

— Она не говорила, куда пойдёт? Или куда собирается? — спросил он, замерев надо мной так, что его тень полностью накрывала меня.

В голосе уже слышалась настойчивость. И она меня пугала.

Я снова помотала головой.

Он отошёл.

Я выдохнула — глубоко, дрожа, как будто впервые за час получила право вдохнуть воздух.

— Что ж. Давай объясню, — произнёс он, глядя в огонь. — Эта женщина, пленница, везла мне бесценную вещь, пока её не перехватил твой муж. Он как-то узнал, что она сопровождает древний артефакт. И решил забрать его себе.

Маска резко повернулась в мою сторону.

— Я ничего об этом не знаю, — прошептала я, нарушив хрупкую тишину. — Муж никогда не посвящал меня в свои дела.

Я не узнавала своего голоса. Он казался тихим и чужим.

— Теперь знаешь, — в голосе послышалась насмешка. — Кто владеет артефактами — владеет всем. Я пришёл на бал за ней. Но узнал, что ты её освободила. И она сбежала. Полагаю, нужная мне вещь теперь в руках твоего мужа?

— Я не знаю, — прошептала я, вздрогнув, когда полено в камине затрещало. Послышался тонкий свист, а вверх поднялись искры.

— Отпустите меня, — прошептала я, видя, как незнакомец задумчиво оперся руками на каминную полку. — Пожалуйста.

— Нет, — послышался вздох, а он повернулся ко мне. На этот раз не резко, а медленно. — Даже не мечтай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10. Дракон

— Охота! Охота! — визжали эти благородные твари в бархате.

Я наблюдал за ними из тени колонны, как наблюдал бы за крысами в позолоченной клетке.

Так, этого я убью сразу. Он умрет первым. Вот этот легко. Он настолько разжирел, что убежать не сможет. Здесь можно будет просто свернуть шею. Про этого я вообще молчу. Он раньше от страха сдохнет. У него больное сердце. Этот да… Он интересен. Но не настолько, чтобы я потратил на его смерть больше десяти секунд.

Королевские министры, советники, богатые аристократы, люди с безупречными репутациями, уважаемые члены общества радовались, предвкушая кровь.

Их аромат был тошнотворным: пот жадности, духи страха, сладкий привкус крови, которая ещё не пролилась. Я знал их имена, но называл их поэтично: «Клык», «Труп в башмаках», «Гниль с титулом», «Паразит», “Падаль”.

— Приведите пленницу! — послышался торжественный голос графа.

Зверье замерло, уши настороже, ноздри раздуваются, слюна капает на паркет под дорогими туфлями. Кого на этот раз выбросит граф на потеху кровожадной публике? Должника? Преступника? Благородную сиротку, которую заманили в замок, пообещав сделать компаньонкой? Молчаливого мага, слишком много знавшего?

Но я знал, кто будет сегодняшней жертвой.

И пришел за ней.

Два дня назад я узнал, что бесценная вещь, которую везли мне, была перехвачена на приграничных землях графа де Мальтерра. Стража перебита. Курьер пропала.

Я прекрасно знал, чьих рук дело. И даже не сомневался, кто за этим стоит. Это всё было очевидно.

Я двести лет спонсировал этих магов ради того, чтобы они нашли для меня то, что позволит иметь безграничную власть над всем, что происходит в мире. Знать каждый шепот, каждый вздох, каждую тайну.

Не знаю, кто слил графу информацию о том, что через его земли повезут бесценный артефакт. Подозреваю, что кто-то из магов. Но с ними я разберусь позже.

И я более чем уверен, что курьер оказалась не настолько глупой, чтобы подвести меня под пытками, назвать мое имя, титул и отдать ему артефакт. Но все же сомнения были.

Это мне и предстоит выяснить сегодня, когда ее выпустят бежать в лес.

Дракон внутри меня не ревел. Он насторожился. Словно почуял что-то…странное.

Стражник вернулся один.

Он склонился к уху графа.

В зале воцарилась тревожная тишина.

Что-то было не так.

— Что значит, пленница пропала? — дёрнулся хозяин, сжимая бокал так, что выплеснул вино себе на руку.

От ярости Хассен де Мальтерр швырнул бокал на пол, и тот разлетелся вдребезги.

Пропала?

Мои пальцы сжались — хрусталь в моей руке потемнел, раскалённый изнутри.

Неужели сбежала? Обманула этих дураков? Или… кто-то помог ей?

Гости разочарованно загудели.

Я что, зря пришел?

Раз пленница сбежала, то мне здесь делать нечего.

Я уже собирался уйти, как вдруг услышал продолжение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Арт героя

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Дракон

— Ваша супруга ее освободила. Слуги говорят, что госпожа ее выпустила и дала свой теплый плащ, — произнес стражник.

Мой взгляд мгновенно нашёл её. Жена графа стояла в центре зала.

Рыжеволосая женщина в чёрной маске с бриллиантами и перьями. Грудь её вздымалась под корсетом — не от страха. От борьбы. От того, что она ещё не сломалась.

Она дала плащ…

Немыслимо!

Доброта? Здесь?

В этом храме лицемерия, где любовь — сделка, а честь — приправа к блюду из плоти?

Неужели она не знала, что доброта здесь — не добродетель, а приговор?

И всё же…

Она сделала это. Добровольно. Осознанно.

Не из глупости. Из мужества.

Впервые за сотню лет что-то внутри меня дрогнуло от уважения к этой женщине.

— Даже так? — замер муж.

Она стояла под пристальными взглядами. На ней была красивая черная маска с бриллиантами и перьями, прикрывающая почти все лицо.

— Какое разочарование! — слышались голоса гостей, а граф занервничал, видя, что гости недовольны. — Неужели охоты сегодня не будет?

Хассен побледнел. Его пальцы дрожали — не от гнева, а от расчёта.

Он знал: если сегодня не будет крови — завтра не будет его.

Эти «уважаемые» господа не прощают скуки. Они требуют жертвы. Или завтра они жертвуют хозяином.

Ах, бедные зверюшки. Их пальцы и когти уже мечтали о свежей плоти, а теперь — ничего? Нет, нет. Граф не подведёт. Он всегда подаёт блюдо. Сейчас он быстро выкрутится.

Я смотрел, как в его глазах мелькает стратегия. Он не паникует. Он торгуется.

Потому что для этих господ кровь — это валюта. А сегодняшний курс требует изысканной жертвы.

— Без паники, дорогие гости! — провозгласил он, будто анонсируя десерт. — Охота состоится!

Охоты проводились регулярно. Одна в сезон. И неизменно пользовались огромным успехом, принося графу приличные деньги и выгодные контракты. Только вместо дичи были люди.

Таким образом граф решал свои дела, пользовался покровительством влиятельных людей, проталкивал свои интересы в королевском совете.

— Без паники, дорогие гости! Охота состоится! — успокаивал всех Хассен де Мельтерр, толкнул вперед свою жену. — Сегодня дичью будет моя дорогая жена!

На мгновенье его лицо переменилось, застыло как маска. Мне даже казалось, что это решение далось ему непросто. Неужели совесть? Или все-таки жена для него что-то значила?

— Кто поймает эту очаровательную дичь, имеет право делать с ней всё, что угодно!

На секунду в зале воцарилась тишина. Это не предательство. Это — бухгалтерия.

«Жену? Он отдает на охоту свою жену?» — послышался удивленный шепот, тут же сменившийся восторгом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12. Дракон

Резким движением граф сорвал с жены маску и бросил ее на пол.

Я увидел бледное красивое лицо женщины. Ее испуганный, затравленный взгляд.

Она не смотрела на меня. Она смотрела на гостей, которые обступили ее, словно звери.

— Ого! — пронеслось среди них. — На графиню мы еще не охотились!

Я видел, как слуги сорвали с нее платье, диадему, заколки, туфли, оставив ее в рубашке, почти обнаженной прямо в центре зала.

Рыжие волосы прикрывали плечи, в глазах — ужас, руки дрожали, стыдливо сжимая рубашку на груди.

Я почувствовал, что дракон внутри шевельнулся.

— Хассен… — прошептала она.

И в этом имени — не мольба. Последний вопрос: «Ты — человек или зверь?»

Он колебался. На миг.

Я видел, как дрогнули его пальцы. Как сжалась челюсть.

Но он уже принял решение.

Потому что он не герой. Он — скот в человеческом обличье. А животное всегда выбирает выживание. Даже если для этого нужно принести в жертву то, что еще недавно грело тебе постель.

Это не жертва — это сделка, выверенная до последней капли крови. Он знал: если не отдать жену — его самого сожрут. А если отдать её… он выживет.

И даже выиграет. Потому что графиня — не просто тело. Она — символ. Символ его уважения к присутствующим.

И её падение — его триумф.

Он отошел от нее в сторону, и… я понял, что графиня обречена.

Графиня смотрела на них — на своих «друзей», «гостей», «достойных людей», которые теперь слизывали её взглядом, как слуги — десерт с хозяйской тарелки.

И это прозвучало так гладко, так изящно… так лживо, что мне захотелось сорвать с него кожу и повесить её на стену вместо охотничьих трофеев.

Когда заместитель председателя совета в маске волка — тот самый, что подписывает указы о милосердии днём и насилует прислугу ночью — схватил её за плечо, я почувствовал, как под кожей зашевелилась чешуя.

О, как мило. Убийца, подписывающий указы о защите морали, теперь мечтает сорвать с неё последнюю нить приличия.

Её плечи дрожали. Руки сжимали ткань, будто это последняя нить, связывающая её с человечностью.

А я… я почувствовал боль.

Не свою. Её.

Неожиданно для самого себя, дракон внутри взревел от ярости.

Как они смеют?

Она — не их игрушка!

И это меня разозлило. Потому что я не должен был замечать её. Я пришёл за своей вещью, а не за женщиной.

— Разумеется, вы можете делать всё, что хотите. Я ничего не запрещаю, — ответил граф. — Правила охоты не меняются. Даже в виде исключения. В этом-то и вся прелесть охоты!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13. Дракон

Ее выволокли на улицу, а потом дали фору. Что это за фора в десять минут против всадников? Это не охота. Это издевательство. Театр жестокости, поставленный самолюбивым трусом.

Я видел, как она бежала босиком, оставляя цепочку следов на снегу. Как ветер трепал ее волосы и рубаху.

— Ах, граф, — заметил хриплый голос Падали. — Вы нас напугали!

— О нет. Это было всего лишь частью представления! — тут же нашелся Хассен, улыбаясь гостям.

— А вы умеете удивлять! — одобрительно захлопали гости, распивая вино.

— Все выглядело так реалистично, что я поверил! — хохотнул королевский министр финансов в маске медведя. — Клянусь! Я поверил!

И снова взрыв азартного хохота.

— У меня есть племянница, — заметил Труп с титулом, пряча свои язвы под кружевом манжеты. — Как насчет брака? Я привезу ее в замок, чтобы вы познакомились! Только вот она мне слегка мешает. И я был бы не прочь однажды поохотиться и на нее!

Слуга с песочными часами стоял и ждал, когда последняя песчинка упадет, чтобы тут же объявить о начале охоты.

— Знакомьтесь, его недавно назначили! — слышал я голос Гнили, представляющую новое лицо. — Он у нас новенький! Поэтому стесняется!

— Очень рад знакомству, граф! — послышался незнакомый голос. — Я в восторге от праздника и охоты… А вы не боитесь, что… глава тайной канцелярии узнает об этом?

— Ну, мы же здесь не заговоры плетем против короля? — спросил Хассен, попивая из бокала. — Мы просто отдыхаем. А его задача — распутывать заговоры против короны.

— Но все же… — сглотнул незнакомый голос. — Мне кажется, что это… немного противозаконно… И если об этом узнает глава тайной канцелярии, нам всем… простите… не поздоровится.

— А кто ему расскажет? — спросил Хассен с улыбкой. — Может, вы?

— О нет! Что вы! — задохнулся новенький. — Я… тишина. Я… эм… могила… Но мне не хотелось бы… сгнить в тюрьме… Особенно когда меня только-только назначили…

— О, если ты попадешь в руки главы тайной канцелярии, тюрьма — это не самое страшное. Если ты переживешь допрос, то я буду весьма удивлена.

— О, господа и дамы! — послышался еще один голос судьи. — Давайте не будем портить никому настроение!

— Я же говорила, что он еще не в курсе дела! Так что не судите строго! — послышался хриплый гортанный смех. — Ничего, скоро и он освоится!

Слуга замер. Песчинка уже упала, но он молчал, словно пытаясь подарить своей бывшей госпоже пару лишних секунд жизни.

— Время! — объявил слуга, а все тут же бросились к коням. Затрубил рожок, послышался смех и крики: «Ату ее! Ату!».

Кони поскакали в сторону леса.

— Значит, заняться вам нечем, господа и дамы, — усмехнулся я. — Ничего, я сейчас придумаю, чем вас занять! Обещаю, весело не будет, но будет интересно!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14. Дракон

Я тоже вскочил на коня, устремляясь в лес, повинуясь внезапному порыву дракона.

“Убей!”, — чувствовал я пульсирующее внутри, когда я настиг первого охотника и перерезал ему горло.

Давно пора очистить королевский совет от этой гнили. А завтра в газетах напишут: умер в своей постели. Так трогательно и мило. На радость родственникам.

Все чувства обострились.

Я втянул носом воздух, ловя ухом хруст веток справа.

Еще один. Рядом. Попался, дружочек.

Я впервые почувствовал себя животным.

То, что я всегда контролировал, вдруг вырвалось на волю, а я не знал, что со мной. Почему дракон так жаждет крови!

Мой кинжал влетел в спину дамы, а она завалилась на бок, проскакав еще несколько метров. Конь остановился, а я вытащил кинжал из мертвой всадницы и вытер его о кружево ее роскошной юбки.

— Не переживай, дорогая. Вы с мужем жили долго и счастливо, пока не умерли в один день. Сегодня.

Я убивал всех, кого видел, не считая, что этим людям стоит жить. Срывал с них маски, смотрел в искаженные ужасом лица.

Маска ворона валялась на снегу, я видел, как отползает еще один гость.

— Прошу вас… Не надо, — шептал Оллфорд — один из советников короля.

Я сделал шаг к нему и снял маску, давая ему возможность насладиться ужасом неожиданной встречи.

— Вы… что здесь делаете? — Приступ кашля и кровь. В глазах, полных ужаса, я видел отражение себя. — Пожалуйста… Только… Только не убивайте… Ладно? Я ведь… Я ведь здесь в первый раз… Меня пригласили… Я был уверен, что здесь все будет… иначе…

— Не в первый, — усмехнулся я, наступая на советника. Еще сегодня утром он был борцом за права вдов, требуя обеспечить им гарантии при гибели супруга. — Не надо врать… Я все прекрасно знаю…

— Прошу вас, — задыхался советник Оллфорд, глядя на кинжал в моей руке. — Давайте поговорим!

— Ах, поговорить? Хорошая погода, не так ли? — Усмехнулся я. — Завтра обещали похолодание. Только вы его не увидите. Мне жаль вашу родню. Им придется мерзнуть на ваших похоронах.

Что ж, поговорили. Через пять минут в суде тоже освободилась вакансия. Даже две.

В крови разливался азарт.

Чудовище, которому я ни разу не давал права решать, вырвалось на свободу, и я упивался кровью, видя, как она разукрашивает снег.

“Еще один!”, — шептало во мне древнее чудовище, ведя азартный счет.

— Ну что? Готовы еще раз поговорить об уважении и снова узнать, какая вы мразь? — Улыбнулся я, освобождая место в попечительском совете сирот.

Я не понимал, почему дракон сорвался с цепи! Что послужило причиной?

И тут я увидел среди деревьев, как председатель королевского совета держит за горло графиню, а его рука шарит под ее рубашкой. Его пальцы в её страхе.

Дракон внутри взревел так, что у меня закипела кровь.

Я не помню, как перерезал ему глотку. Помню только — её запах.

Мёд. Корица. Яблоки.

То, что не должно было существовать здесь.

То, что разожгло во мне не гнев, а жажду.

Я не знаю, что на меня нашло в этот момент, но мне вдруг показалось, что кроме нее в мире никого не существует.

Графиня смотрела на меня с ужасом. Я видел, как тряслись ее колени. Но самое страшное, я не мог остановиться.

Дракон внутри тут же проревел: “Моя!”.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15. Дракон

Я жадно втягивал воздух, чувствуя, как внутри меня поднимается волна возбуждения. Как штаны натянулись, глядя на ее разорванную рубашку. На ее бледное лицо.

Я почувствовал, что хочу ее.

И моя бы воля, я бы разорвал ее на части прямо здесь, прямо в снегу, утоляя свою животную страсть, присваивая ее, оставляя на ней свое клеймо.

“Нет!” — я сжал кулак, пытаясь вернуть себе контроль.

Но ее запах все еще остался в воздухе. Он опьянял, сводил с ума, врывался в меня, заставляя чувствовать, как он разливается по венам.

Столько десятилетий. Я уже думал, что это миф. Я даже посмеивался над легендой о том, что дракону достаточно одного взгляда, чтобы выбрать себе женщину. Один взгляд? Серьезно?

Я что, похож на дочку очень строгих родителей, выросшую взаперти, которая впервые попала на бал и впервые увидела мужчину чуть красивее старенького дворецкого?

Но сейчас мне было не до смеха.

Мгновенья моего промедления хватило, чтобы она взобралась на чужого коня и устремилась прочь.

Её запах всё ещё витал в воздухе.

Он не исчезал.

И дракон внутри меня чувствовал его и требовал мчаться за ней. Не отпускать ее ни на шаг, не терять из поля зрения ни на миг.

Я никогда не шел против своих принципов. Никогда не уподоблялся зверям в бархате. Более того, я презирал их.

Но сейчас я был животным.

Тут я увидел Гниль, сидящую на графине. Они боролись. В руках Гнили был нож.

“Ты не смеешь уродовать это тело!” — прорычал дракон.

Я стащил ее с графини и бросил об дерево с такой силой, что услышал, как хрустнули кости.

Графиня вбежала в дом, закрывая дверь.

“Остановись!” — взмолился я дракону.

Но это была последняя здравая мысль перед тем, как выбил дверь в дом.

Я оставил за спиной мёртвый лес и мёртвых охотников, чьи тела уже растаскивали волки, чьи души — если они остались — кричали в пустоте, не находя Бога, способного их услышать.

Теперь я смотрел на неё — и впервые за десятилетия почувствовал, как трещит по швам оболочка, которой я притворялся человеком.

Она смотрела на меня, как смотрят на смерть: не с покорностью, не с вызовом — с растерянностью.

Графиня попятилась и стала что-то шептать. Звук ее голоса, ее плечи, ее дрожащие колени сводили с ума.

Я поднял руку — медленно, как жрец, возносящий молитву, — и она сжалась, прижавшись к стене, будто могла слиться с деревом, раствориться в тенях, исчезнуть.

В тот момент, когда моя рука бережно коснулась ее щеки, она посмотрела на меня с надеждой и прильнула к руке, словно ища спасения. Я почти вернул себе контроль.

Перчатка скользила по ее коже, а она тянулась к ней. Графиня позволяла себя гладить. А потом она схватила мою руку дрожащими руками, посмотрела мне в глаза и прикоснулась губами к перчатке.

— Прошу вас, — послышался шепот. — Делайте все, что хотите, только не убивайте и не калечьте… Пожалуйста…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. Дракон

И в этот момент дракон взревел внутри. Девочка моя… Зачем… Зачем ты это сказала?

Ее исчезновение — не её судьба. Её судьба — быть найденной драконом.

Её судьба — мои надувшиеся штаны, сдавливающие горячую пульсирующую, жаждущую ее плоть, мои руки. Ее судьба — дракон внутри меня, который желает ее больше всего на свете.

И в этот момент я стал животным. Таким же точно, каких осуждал сам. Я хотел знать ее запах, вкус, хотел утолить ею свой звериный голод.

Прямо сейчас, прямо здесь.

Штаны распирало, а я кусал губы в кровь, чувствуя, что ничто не сможет утолить мой голод, как ее горячее трепещущее лоно, в которое раз за разом погружается мой член.

Она застыла возле стены, пока я прикасался к ней. В ее глазах был страх, она следила за моей рукой.

Я сжал ее грудь, словно пытаясь поймать ее сердце. Оно билось неправильно — слишком быстро, слишком отчаянно, как будто пыталось вырваться из грудной клетки и упасть мне в ладонь, как жертвенное сердце древнему богу.

Моя рука двинулась ниже — по бедру, под подол, ледяная в перчатке, но не холодная: под кожей у меня пылало древнее пламя, и оно жаждало прикоснуться к её теплу. И тогда — в тот самый миг, когда пальцы мои оказались между её сомкнутых ног, — она задохнулась.

Я жадно скользнул между ее бедер и увидел в ее глазах желание. Оно промелькнуло на долю предательской секунды, когда я плавно водил пальцем по ее лону.

Когда мои пальцы стали медленно входить в нее, я почувствовал, что она течет. Течет прямо на мою перчатку. Я вонзил пальцы в нее, а ее тело изогнулось. Сквозь тонкую ткань я пожирал взглядом ее напряженные горошины сосков.

“Она хочет… Хочет этого…”, - прорычал дракон, когда я снова вводил в нее свои пальцы. Сначала медленно, чтобы дать ей почувствовать, что она больше не принадлежит себе.

С каждым разом я делал это жестче, видя, как ее тело откликается, как она обхватывает их и замирает с приоткрытым ртом. Жестче. Глубже. Я хотел, чтобы она почувствовала меня внутри.

Мое тело откликалось на ее вздохи-всхлипы. Штаны стали невыносимо, мучительно тугими. Ее тело хотело продолжения. И в этом была вся её мука.

Я был во власти одержимости, которая растёт внутри, как плесень на душе, и однажды ты забываешь, где твои мысли, а где — голос того, кто смотрит на тебя из тьмы.

Тот, кто всегда смотрел на меня из тьмы, желал ее. Не тело. Все. От стона наслаждения до крика боли.

Мои пальцы доставляли ей наслаждение. Они шептали, что она — не украшение на руке предателя, не игрушка для пьяных зверей. Она — моя плоть, мое дыхание, мой пульс, способный сорваться в крик, способный вырваться в оргазм.

Она просила «не надо» — но её пальцы впивались в мою руку, не отталкивая, а цепляясь и удерживая. Она просила «пожалуйста» — и тело её выгибалось, будто мост между двумя мирами: тем, где она ещё графиня,

ы обнимаешь и чье прикосновение заставляет тебя забыть обо всем!”, - слышал я рев дракона.

“Еще… еще…”, - мол

и тем, где она уже моя.

Ее дыхание сбилось, она уже не пыталась сжать бедра, отдаваясь моим пальцам и сдерживая глухие стоны. “Давай, давай, сладкая девочка… Какая же ты чувственная… Боги, если у меня была такая, я бы убил всех, кто просит твоей крови, а потом взял бы тебя посреди усеянного трупами зала. Порвал бы твое платье, впился бы губами в твои губы, словно пытаясь вырвать твою душу и забрать ее себе. Пусть видят, чья ты. От кого стонешь, кто дарит тебе наслаждение, чье имя ты шепчешь, когда бьешься в сладкой агонии, кого тили ее глаза, а чувствовал, как она течет все сильнее и сильнее.

Как же ей стыдно… И эта мысль меня заводила. Она даже не знает моего имени, я не знаю, как зовут ее. Но она уже всем телом молит мои пальцы войти в нее еще глубже. И при этом стыдится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Дракон

Я видел этот предательский румянец на бледной коже.

Я даже чувствовал, как начинает дрожать ее тело в предвкушении оргазма. И в этот момент я резко вынул пальцы из нее, не давая ей закончить за мгновение до того, как ее тело начнет сотрясаться в мучительном спазме наслаждения.

Ее еще трясло. Она смотрела на меня с томной мольбой в глазах, словно она уже не отдавала себе отчет в том, что с ней происходит.

Ее запах стал сильнее. Ее тело стало горячим и податливым.

И я потерял голову, остатки себя, остатки разума.

Я чувствовал, что штаны сейчас порвутся, поэтому развернул ее, видя ее ягодицы, и щелкнул ремнем, расстегнул пуговицы на штанах, достал член и стал водить головкой по ее влажному лону.

Она едва заметно качнула бедрами в мою сторону.

Что ж ты делаешь? Зачем ты так со мной?

“Хочешь его целиком? Если бы ты знала, что я сейчас чувствую… Я никогда не сходил с ума от женщины… Никогда в жизни я не желал ее так сильно, как тебя…” - рычал дракон.

И когда вошёл в неё с такой яростью, будто хотел вырвать из неё всю ложь этого мира, я слышал, как её тело разрывается между стыдом и наслаждением, как её дыхание сбивается в один нескончаемый вздох, как она стонет в мою перчатку. Да, это мой стон. Я никому его не отдам. Даже воздуху. Он мой… Мой…

— Смотри, до чего ты меня довела? — прошептал я, удерживая её за горло не для подавления, а чтобы она чувствовала — каждое движение, каждый толчок, каждый вздох — чтобы знала: теперь я одержим ею.

Ею. Ее запахом. Ее телом. Ее стоном.

Это сводило меня с ума. Я впивался пальцами в ее пульсирующую, набухшую плоть, скользил по ней.

Я двигался жадно, грубо, быстро, пытаясь насытить внутренний голод.

Я почувствовал, как она достигает предела, и умирал от наслаждения. Одно ощущение, что я в ней, вызывало во мне стон сквозь стиснутые зубы. А мысль о том, как сильно ей это нравится, одурманивала разум.

Каждый толчок вызывал у нее дрожь во всем теле. Я шептал ей беззвучно молитвы, как богине, чувствовал, как она сжимается все сильнее, как ее трясет, как напрягается ее тело.

Оргазм накрыл её, как волна. Ее трясло прямо в моих руках. Она со сладким стоном в мою перчатку умирала на моем члене. Я вбирал все, от дрожащих коленей до тихих всхлипов, от сбившегося дыхания до напряжения ее восхитительного тела.

И тут кончил я, прижимая ее бедра к своим. Я не сдержал стона.

Несколько мгновений я не мог прийти в себя, чувствуя, как она все еще сжимается, словно вбирая меня всего до капли.

Когда всё кончилось — когда ее колени подкосились, и она осела на пол и спрятала лицо в ладонях, умирая от стыда.

Только сейчас я заметил портрет ее мужа. Самодовольного кретина, который смотрел на нас со стены.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18. Дракон

Я застегнул штаны, чувствуя, что близость ее тела порождает новый прилив желания, но зверь насытился, и у меня появился шанс вернуть себе контроль.

“Спрятать. Присвоить. Никому не показывать…”, - шептал дракон.

Я скинул с себя плащ, укрывая ее плечи и следы моих пальцев.

“Ты думаешь, что после того, что случилось, я уйду и оставлю тебя здесь, моя восхитительная девочка? Ты ошибаешься… Теперь ты моя. Хочешь ты этого или нет, но ты поедешь со мной! - сладко шептал дракон, глядя на нее с обожанием. - Я хочу, чтобы ты принадлежала мне полностью и без остатка. Одна мысль, что кто-то прикоснется к тебе, заставляет сжимать пальцы, словно я сжимаю его шею. Только я имею право прикасаться к тебе. С этого момента только я.”

Я посадил ее на лошадь, понимая, что ехал за одним, а возвращаюсь с другим.

Я повез ее в старый замок предков, куда невозможно попасть, если у тебя нет крыльев. Он был защищен так, что даже если на него обрушится армия магов, он выстоит.

Ведь именно в нем хранились мои главные сокровища.

Запах ее волос сводил меня с ума, а я украдкой вдыхал его, не веря, что такое вообще возможно. Я ревновал ее даже к воздуху, которым она дышит.

Моя рука крепче прижимала ее к себе, словно боясь, что судьба вырвет ее у него из рук.

Я даже имени ее не знаю. Но для дракона это не совершенно неважно.

Я снова сделал вдох, крепче прижимая ее к себе.

Я чувствовал, как под перчаткой поступает чешуя, в тот момент, когда я вдыхаю запах ее волос. Она восхитительна…

Когда я обернулся, она смотрела на меня с ужасом. И мне на секунду показалось, что она сейчас оступится и упадет вниз. Поэтому подхватил ее и перенес к замку, чтобы снова взять на руки.

Посадив ее в кресло, я разжег огонь. Она смотрела в угол комнаты и молчала. Я почувствовал, что контроль медленно возвращается обратно. Дракон был спокоен. Она здесь. В сокровищнице.

— Твой муж сказал, ты помогла сбежать одной пленнице, - произнес я, а она даже не пошевелилась. Ее губы не разомкнулись. На ее лице был румянец стыда, но она так и не проронила ни слова.

— Пленница тебе что-то сказала? — спросил я, но в ответ снова тишина.

“С каких это пор ты стал таким вежливым на допросе?”, - пронеслась в голове мысль.

“Видимо, с недавних!”, - вздохнул я, опираясь руками на подлокотники ее кресла. Она, словно очнулась, отклонилась и с ужасом смотрела на меня.

Я снова почувствовал непреодолимое желание коснуться ее, поднял руку, а она стиснула зубы и отвернулась, словно избегая прикосновения. Мои пальцы застыли в воздухе, так и не коснувшись ее щеки.

Я сжал кулак, возвращая себе контроль неимоверным усилием. Казалось, что мои пальцы напряглись настолько, что вот-вот порвут перчатку. Стиснув зубы, я убрал руку, борясь с искушением повторить то, что случилось в охотничьем домике.

— Она не говорила, куда пойдет? Или куда собирается? - спросил я, нависая над ней.

Она посмотрела на меня, но в ее глазах я прочитал облегчение. От того, что я не коснулся ее. От того, что не дотронулся.

— Что ж. Давай объясню, - я отошел и посмотрел на пламя камина.

Да. Если бы все сложилось так, как я задумывал изначально, то сейчас это было бы не просто пламя.

“Каждая свеча, каждый камин, каждый очаг, каждая лучина”, - вспоминал я голос старого архимага. - “Все обретет голос… Невероятная вещь. Умели наши предки создавать великое! Мы не до конца изучили свойства, в старинных рукописях есть лишь краткие упоминания, но вот древние тексты дают полное описание, как он выглядит. Мы все проверили. И ошибки быть не может. Артефакт настоящий. Мы уже отправили его вам! О, не переживайте. Груз дойдет в целости и сохранности!”

“Мне проще было бы самому прилететь за ним! Это что за инициатива?”, - взревел я, глядя в старинное зеркало на то, как этот старый индюк самодовольно поглаживает длинную белоснежную бороду.

“Вы переживаете, что с артефактом что-то случится по пути? Вы обижаете нас! Я отправил лучших чародеев! Я уверен, что скоро вам доставят груз!”, - обиженным голосом произнес архимаг.

Теперь это все звучало как насмешка.

— Эта женщина, пленница, везла мне бесценную вещь, пока ее не перехватил твой муж. Он как-то узнал, что она сопровождает древний артефакт. И решил забрать его себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19. Дракон

— Я ничего об этом не знаю, — прошептала она, а я с нежностью поглощал каждое сказанное ею слово. — Муж никогда не посвящал меня в свои дела.

«Проклятые маги и их самонадеянность!» — скрипел зубами я. Как только я услышал это, то сразу же вылетел навстречу. И опоздал буквально на десять минут. Караван был разбит, курьер схвачена. Один умирающий маг прошептал, что это дело рук людей графа. Он использовал какие-то артефакты, которые на пару минут настолько ослабили магию, что смертельным заклинанием можно было только почесать спину.

Теперь у гильдии магов язык опух от извинений. Архимаг уверяет меня, что курьер опытная. И что она сохранит артефакт любой ценой, и тот не попадет в руки графа. Хотя я не уверен. Может, я слишком много знаю об этом человеке.

— Теперь знаешь, — усмехнулся я. — Кто владеет артефактами — владеет всем. Я пришел на бал за ней. Но узнал, что ты ее освободила. И она сбежала. Полагаю, нужная мне вещь теперь в руках твоего мужа?

— Я не знаю, — ответила она, а голос был тихим, надтреснутым. — Отпустите меня. Пожалуйста.

«Нет! Ни за что!» — заревел дракон внутри.

— Нет, — ответил я, вспоминая, как колебался граф, отдавая свою жену. Она что-то для него значит. И я могу сыграть на этом. Предлог не отпускать ее трещал по швам. Я сам не хотел отпускать ее. Теперь нет. — Даже не мечтай.

— И… И что это значит? — дрожащим голосом спросила графиня.

— Это значит, что ты теперь будешь жить здесь.

Она думала, что сумеет обмануть меня, сделав вид, что спит. Жаль, что она не знает, кто я. И что со мной такие фокусы не пройдут.

Думала, что я не вижу, как её грудь поднимается чуть быстрее, чем нужно для сна. Как ресницы дрожат — не от усталости, а от напряжения.

Я подошёл, чтобы убедиться: она всё ещё моя. Подошёл, чтобы понять, могу ли я держать себя в руках, зная, что она рядом.

Тень моя легла на неё раньше, чем я подошёл, словно моя внутренняя тьма попыталась поглотить её раньше, чем я прикоснусь к её щеке.

Она сжалась чуть сильнее в кресле, выдавая себя молчаливым замиранием. Глупая. Я слышал её сердце с того момента, как вынес её из леса. Маленькая обманщица…

Я снял перчатку. Не торопясь.

Хотел, чтобы она услышала, как шелест ткани обнажает то, чего она боится больше смерти: мою наготу без оружия. Только рука. Только желание.

Мой палец коснулся её щеки, а по моему телу пробежала волна желания.

Я медленно провёл плавную линию вниз. К шее. Одно прикосновение к её коже заставляло меня сходить с ума.

Она задрожала. Я заметил, как её коленки под плащом едва заметно стыдливо подтянулись друг к другу. Вот оно что… Ей это нравится… Ей нравится моё прикосновение…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20. Дракон

Я знал — она притворяется.

Но мне было нужно, чтобы она сама признала, что лжёт.

Поэтому я дал ей шанс.

Провел пальцем по ключице, задыхаясь от желания.

И тогда она дрогнула.

Ресницы — едва заметно.

Но для меня — как вздох. Как признание.

— А ты ведь не спишь… — прошептал я, рассматривая ее лицо.

Она замерла.

А я…

Я едва сдержался, чтобы не прижать её к себе и не ворваться в неё прямо здесь, чувствуя, как ее тело выгибается мне навстречу.

Я чувствовал, как дракон хочет ее.

О, боги… Я бы сейчас опустился на колени, раздвинул бы ее ноги и скользил бы языком по ее лону, чтобы снова услышать ее стон, увидеть, как ее тело отзывается, как вздрагивает ее животик, когда я введу в нее пальцы.

Мне кажется, я готов мучить ее так часами…

Всё во мне распирало от желания. Не просто взять.

Поглотить.

Сделать так, чтобы даже её дыхание принадлежало мне. Чтобы каждый её сон начинался и заканчивался моим именем — даже если она его не знает.

Но я сдержался.

Я поправил плащ на её плечах, чтобы спрятать.

Чтобы весь мир знал: это не добыча. Это — моя. Никто не увидит того, что принадлежит только мне. Никто не посмеет дотронуться. Даже взглядом.

Я вышел из комнаты, не запирая дверь.

Открыв заклинанием дверь кабинета, я взял бумагу и чернила. Это было единственное место, где я мог поработать в тишине без бесконечных посетителей, просителей, умолятелей и доносчиков. Просто тишина и спокойствие.

“Твоя супруга сейчас у меня, — написал я, сразу переходя к делу. — Готов обменять ее на артефакт! Место, куда тебе нужно отнести ответ, я укажу магической координатой”.

Чем судьба не шутит? А вдруг поведется? Только вот я ее не отдам. Никогда. Но мне важно проверить, где сейчас находится артефакт. У него или у сбежавшего курьера?

Теперь нужно отправить письмо адресату, накормить мою девочку и узнать последние новости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21

— И… и что это значит? — прошептала я, вжимаясь в кресло.

Хотя я понимала. Идти мне некуда. У меня больше нет дома, нет семьи, нет крыши над головой. И эта мысль медленно убивала меня. У меня даже не было денег, чтобы найти себе жилье.

— Это значит, что ты теперь будешь жить здесь… — произнес голос.

Я посмотрела на старое окно, за которым валил снег, и промолчала. Я все еще не могла простить себя за то, что случилось.

“Всё честно!” — услышала я внутри себя робкий голос. — “Он предал тебя, ты предала его!”

Это был насмешливый голос, который прорывался через мучительные мысли.

“Мне плевать на мужа. Я предала себя! Свои принципы”, — подумала я, сжавшись еще сильнее.

Я знала ответ. Мое тело просто очень сильно хотело выжить. Оно искало тепло даже в хищнике. Оно просто хотело жить. И готово было заплатить любую цену…

Но я ведь не животное? Я — человек. Или была им. Там, в другом мире. Где мои страхи были смешными: «а вдруг клиентка не заметит нового объема ресниц?», «а вдруг кушетка по акции окажется неудобной?». Где моя самая большая боль — первые ресницы, похожие на мохнатые лапки паука… И где счастье помещалось в одном отзыве: «мастерица — волшебница!».

Все мечты, планы и цели оборвались в один вечер. Без каких-либо предупреждений судьбы. Не было ни знаков, ни предзнаменований, ни предчувствий. Даже снов каких-то особенных не было.

Я просто зашла в свой подъезд, а какой-то мужик больно и резко ударил меня в грудь. Я даже не видела его лица. Он налетел на меня.

Я сначала не поняла, что случилось. Испугалась. Была возмущена.

А потом почувствовала, как на руку течет что-то горячее. Это было так страшно, когда я увидела руку в собственной крови и сумку на грязном полу. Я до сих пор помню, как привалилась к стене, глядя на свои испачканные кровью новые ботиночки, которые купила буквально вчера.

Вот что у него в голове было? Зачем он это сделал? Он же ничего не взял? Просто больной, просто осеннее обострение? Но почему я?

Я всегда была уверена, что все плохое случается только с плохими людьми. И поэтому я всегда старалась быть хорошим человеком, поступать по совести, не обманывать, не врать, не делать другим зла.

Это была моя последняя мысль, когда я сползала плечом по похабным надписям, чувствуя, как стучат мои зубы, а по щекам катятся слезы. Я плакала, как ребенок. От боли и обиды.

Мир темнел, а я понимала, что ничего не успела. Столько планов, столько всего. Мне было не страшно. Моему угасающему разуму было обидно до слез. Почему так мало? Чем я это заслужила?

Мог бы просто забрать сумку и телефон. Но не жизнь. Мог даже изнасиловать. Я бы стерпела. Пережила. Но зачем? Зачем отнимать жизнь?

Я не знала тогда, что это и станет последним моим вопросом в том мире.

А очнулась я — не в больнице и не в морге — а в чужом теле, в чужом мире.

Я очнулась в теле красивой девушки в новом мире. Намного красивей, чем я была. Помню, как могла рассматривать себя в зеркало с замиранием сердца и не верила, что теперь я выгляжу как принцесса.

Иногда я просто закрывала глаза перед зеркалом, а потом открывала и улыбалась. Это было счастье. Настоящее.

Потом жених, свадьба. Меня просто распирало от счастья.

И все это закончилось. Сегодня. А может, уже вчера?

Я задремала, стараясь не шевелиться. Мне до сих пор не верилось, что я жива. В тепле. Может, это не такая уж и большая цена за жизнь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22

Но все равно было ужасно стыдно. Сейчас я хотела, чтобы он ушел. Но в то же время мне было страшно при мысли, что он уйдет. Наверное, после того, что случилось, что-то внутри меня хотело поверить, что нас что-то связывает после случившегося. Глупое чувство. Так думают все правильные девушки, которые однажды оступились.

Я не знаю, кто я теперь. Не графиня. Не Серафина. Не мастер по ресничкам Лиза Голубева... Просто тело. Голодное. Тёплое. Живое.

Я смотрела на огонь, думая о пленнице, с которой все началось, и думала, если бы я сделала вид, что не слышу крики о помощи? Если бы я прошла мимо?

Ничего бы в моей жизни не изменилось. Я бы сейчас отдыхала после бала в уюте, в тепле, пока служанки вынимают шпильки из моих волос.

Все было бы по-прежнему. Я была бы снова превратилась в слепую и глухую жену, которая не знает ничего о делах мужа.

И ведь я и правда не знала всей правды. А когда говорили про охоту, Хассен всегда пояснял, что это преступник или преступница, которые погубили множество людей. Раньше я верила каждому его слову. “Он вырезал семью?” — “Да”. “Она бросила в лесу замерзать своих детей?” — “Так и было”. Я кивала, сжимая бокал, и думала: “Как хорошо, что у нас есть справедливость”.

Но в ту ночь я не спала. Я видела из окна, как ее притащили в замок, как она кричала и вырывалась. По обрывкам разговора я поняла, что у этой женщины есть что-то ценное, что нужно моему мужу. И это меня возмутило! Муж снова стал рассказывать, что эта магичка отправила на тот свет несколько человек, которые доверились ей. Но я не поверила. Я отчетливо слышала другое.

И тогда я впервые поняла: всё, что он говорил мне — красивые истории для слепой жены.

И именно в этот момент до меня вдруг дошло осознание, что мой муж, мой любящий и заботливый муж, лжет мне. Я вспомнила несчастных, которых загоняли, как зверей. И меня напугала мысль, а правда ли они были виноваты в том, в чем их обвиняли?

Она так кричала, так молила о пощаде, что я не выдержала. Словно все пленники до этого пронеслись перед моими глазами с немым укором. И тогда я решила ее спасти.

В груди вспыхнула та самая боль — резкая, как удар кинжала.

Воздух задрожал. Пламя в камине потемнело, зачернело, как будто его проглотила ночь… и вместо огня в камине я вдруг увидела снег.

Я видела ее. Ту самую пленницу в моем плаще, которая пытается сломать камнем какой-то браслет. От удара камня по железу браслет вспыхивал, но не гнулся и не ломался.

“Давай же…”, - причитала пленница, осматриваясь по сторонам. Она чуть не плакала, но вовремя брала себя в руки.

От удивления мои глаза расширились, словно я вижу это наяву. Ой! А как это у меня получилось? Может, это сон? Или... какая-то магия?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23

Я тряхнула головой. Картинка была такой реальной, что я несколько раз моргнула. Да быть такого не может!

Пленница захныкала, простонала от тщетности своих усилий и снова с тревогой осмотрелась.

“Отвечайте!”, - в отчаянии всхлипнула она. И тут я увидела перед ней небольшой туман, в котором появился мужчина. Пленница едва не закричала от счастья.

— Элиад! Любимый! - задохнулась она, а я увидела, как по ее щекам потекли слезы.

Красивый молодой мужчина с длинными белыми волосами в серебристой одежде мага с тревогой смотрел на Рори.

— Рори! Девочка моя! - дернулся мужчина. — Ты где? Ты как? Мы тебя потеряли! Тут вся гильдия на ушах! Ты ранена?

Ее зовут Рори. Теперь я знаю… Образ дрожал, как пламя в бурю. Иногда Рори исчезала на миг, и я видела только снег… Потом — снова её лицо, бледное, окровавленное, но ожившее от голоса любимого.

— Долго рассказывать! - задыхалась от счастья Рори. На ее лице отразилось облегчение. — Скажи, что я жива… Пусть заберут меня! Скажи архимагу!

— Он сейчас занят. Он оправдывается перед тайной канцелярией! - вздохнул Элиад. — Ты где?! Я сейчас тебя заберу! Скинь магическую координату! Чтобы я тебя быстро нашел!

— Сейчас, - задохнулась Рори. Она бросила светлячка, а Элиад поймал в руку.

— Жди! Никуда не уходи…

— Хорошо, - прошептала Рори, а я по ее щекам потекли слезы облегчения. — Я отошла достаточно далеко…

— Да, да. Я сейчас! - послышался голос, а Элиад исчез в тумане. Туман рассеялся, а Рори улыбалась сквозь слезы.

Я смотрела, как она плачет от счастья… А я — от зависти. Потому что у неё есть тот, кто бросится в пропасть, лишь бы услышать её голос. А у меня… только молчаливое пламя и догорающий камин.

Она прижимала ладонь к животу — не от боли, а от страха… Как будто боялась, что спасение опоздает не только для неё, но и для того, что растёт внутри. И тут я поняла, что она беременна…

Она резко обернулась — не в поиске, а в ужасе. Глаза расширились. Губы — без звука: “Нет…”

Рори тут же подскочила и побежала. Я видела, что ей было тяжело бежать. Она с трудом передвигалась, подтаскивая за собой ногу.

“Лови ее!”, - кричали хриплые голоса, а я чувствовала, как сердце бьется все быстрее и быстрее, словно это не она бежит, а я снова бегу по снегу.

Она сделала неимоверное усилие и бросилась в овраг, в надежде, что лошади туда не сунутся. Она скатилась по снегу и замерла уже на дне. Секунда, другая… Она не шевелилась. Но потом снова послышались крики, и пленница неимоверным усилием заставила себя подняться. Я видела, что она была измождена. Но не сдавалась.

Беги! Беги!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24

«Она в овраге!» — кричали всадники. И тут магичку накрыла сверкающая сеть, прижимая к земле. Она не могла пошевелиться, корчась от боли.

«Попалась!» — расхохотался грубый мужской голос.

«Тащите ее сюда!» — послышались другие голоса, в овраг спустились люди с гербом рода Мальтерр. Они сгребли ее вместе с сетью и стали вытаскивать наверх.

И когда сеть окутала её тело, я крикнула — но звук застрял в горле, как кость.

А потом… огонь. Только огонь.

Просто огонь, просто камин, просто раскалившиеся докрасна дрова.

И снова тишина в ушах. Никаких посторонних голосов. Все стихло.

Я не могла понять, что только что было? Это бред? Или какая-то магия? И почему в груди все медленно остывает? Как раз на том месте, куда коснулись ее пальцы?

Но я видела, как она борется. Сражается. За каждую каплю жизни, за каждое мгновенье. И мне вдруг снова стало стыдно, что я ничего не делаю!

Я должна спасти свою жизнь.

Неизвестно, что у него на уме.

А вдруг он еще немного поиграет со мной и прикончит меня?

Сердце в груди гулко забилось, словно протестуя против мысли о смерти. Оно уже однажды остановилось, и второй раз я так просто не сдамся.

Прошло минут двадцать. Я сделала вид, что задремала, закрыла глаза, но сама внимательно следила за ним из-под полуприкрытых век.

Пусть думает, что я сплю.

Похититель подошёл ко мне. Тень его накрыла меня раньше, чем шаги его шаги раздались поблизости — будто ночь решила обнять меня первой.

Я сжала веки, делая дыхание ровным, глубоким. Но сердце — предатель! — забилось так, что, казалось, он услышит его стук даже на другом конце пропасти.

Похититель склонился надо мной, а все чувства обострились. Словно смерть в черном капюшоне нависла над моим беззащитным телом, решая, оставлять ли ему жизнь или прикончить сейчас.

И тогда он впервые снял перчатку. Я слышала шелест, от которого напряглась каждая клеточка моего тела.

Теплая рука медленно приблизилась к моему лицу, а я старалась делать вид, что сплю. Мягкое прикосновение скользнуло по щеке вниз.

Когда его пальцы коснулись моей шеи, я почувствовала не тепло — а пульс. Его пульс. Или… мой?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

Кожа запомнила каждое движение, будто его власть вплеталась в мои нервы.

И мое тело предательски откликнулось.

Я лежала, затаив дыхание, чувствуя, как его воля проникает глубже, чем прикосновение.

Каждое его прикосновение оставляло за собой жар — не на коже, а внутри.

Моё тело помнило, как он заполнял меня. Как его пальцы заставляли меня жить, когда я уже сдалась.

И сейчас, даже в притворном сне, оно жаждало его прикосновений.

“Что он хочет? Зачем он это делает?” — пронеслось в голове, а мне стоило неимоверных усилий не подавать виду, что я что-то чувствую.

Хотя мне казалось, что моя кожа дрожит от его прикосновений, и он чувствует это.

Я не выдержала — дрогнула ресницами.

Его палец замер.

На мгновение — тишина. Потом он тихо, почти неслышно произнёс:

— А ты ведь не спишь…

Что-то внутри вспыхнуло озарением — он знает, что я притворяюсь!

Но прощает. Пока.

Он прекратил.

Я почувствовала, как по телу разлилось странное опустошение — не от страха. От потери его тепла.

Рука взяла сползший плащ и подтянула его повыше, укрывая меня.

Он не укрывал меня от холода. Он укрывал меня от всего мира.

Чтобы никто не увидел. Чтобы никто не забрал.

«Ты моя», — не сказал он. Но его пальцы прошептали это на моей коже, коснувшись меня еще раз.

Меня не мучила совесть за пленницу.

Меня мучило то, что, когда его пальцы скользили по моей коже… я хотела, чтобы он не останавливался.

Что в этом прикосновении — не угроза, а первое настоящее «ты жива» за всю эту ночь.

И вдруг я захотела, чтобы монстр остался.

Но похититель вышел из комнаты, а я прислушивалась, закрыл он дверь или нет. Щелчка замка или магии я не услышала, что подарило мне надежду.

Я ждала. Минуту, вторую, третью. Потом решила подождать еще.

Я встала с кресла, только когда услышала хлопанье крыльев по воздуху. Подойдя к окну, я увидела, как от замка улетает огромный дракон. В этот момент я почувствовала облегчение, словно кулак, сжимающий грудь, разжался.

Чувство обреченности уступило место желанию сбежать. Сбежать подальше от всего этого. От его рук, от этого чувства тревоги, страха и неопределенности.

И не важно, куда я пойду. Главное — подальше отсюда.

“Дракон похитил принцессу! — пронеслось в голове. — Мотала я в рот такую сказку!”.

Мне вдруг стало страшно. Я представила, что весь остаток жизни проведу здесь. В этих стенах. И единственное, что я буду видеть в жизни — это маску, плащ и желтые змеиные глаза похитителя.

Чувство обреченности, когда я представила, что проведу в заточении еще много лет, вдруг отрезвило меня. Оно, словно ведро холодной воды, окатило меня с ног до головы, заставляя забыть обо всем на свете.

Я бросилась к двери в надежде, что он и правда ее не закрыл. Дверь была открыта и вела в мрачный коридор со старинными портретами.

Все здесь выглядело заброшенным, необжитым. Даже запах здесь был пыльным, словно в старом архиве.

Я решила пойти по коридору и осмотреться.

Глаза привыкли к темноте. Наверное, мне должно быть страшно. Старый темный коридор, ведущий неизвестно куда, мрачные портреты, которые выглядят как призраки, особенно если на них падал лунный свет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26

Я шла медленно. После того случая в подъезде темнота меня пугала.

Раньше я никогда не боялась темноты. И даже гордилась этим.

Поэтому в тот злополучный день, когда на первом этаже перегорела лампочка, я бесстрашно шагнула внутрь.

Если бы я боялась ее, как многие, я бы подождала бы немного, зашла бы с кем-то… Сходила бы в магазин. Но нет. Я ее не боялась. И это меня погубило.

Даже сейчас я чувствовала, как темнота обступает. И мне до сих пор чудится, что из нее кто-то выпрыгнет. Как тот псих ненормальный с ножом в подъезде.

В замке мужа было не страшно. В нем всегда было светло и многолюдно. А там, где было темно, туда я не ходила.

Но сейчас этот страх рос в груди, словно ком, а я уже думала повернуть обратно и вернуться в комнату. Что-то в мозгу переклинило, что там безопасней. Хотя я понимала, что здесь нет безопасности.

Длинный коридор, множество дверей. Почти все открыты, кроме одной. Она заперта.

Я смотрела на ручку, не видя на ней пыли. Значит, ее недавно открывали.

Я коснулась рукой ручки, немного надавила, но дверь не открылась.

Ладно, будем знать.

Я шла дальше. Комнаты справа, комнаты слева. Когда-то в этом замке кипела жизнь. Наверное, здесь было много людей… Иначе зачем столько спален?

Я спустилась по узкой лестнице, видя еще один коридор. Я прошла по нему, открывая комнаты и заглядывая в них. Неужели здесь нет ни души?

Даже странно…

Я шла дальше, понимая, что коридоры похожи друг на друга. Портреты, серый камень. Кажется, я где-то видела эту даму в белом с розой в руках. Или это была не она? Может, просто похожая?

Один портрет висел вверх ногами. Я знала, что это означает. Как только кто-то из членов семьи переступил черту семейного терпения, его портреты переворачивают. Чтобы все видели глубину презрения.

Я толкнула неприметную дверцу и попала к винтовой лестнице, уходящей вверх. Я решила подняться по ней. Тишина. Я не слышала ничего, кроме моих шагов и дыхания.

Какая-то башня…

О, боже!

Я увидела орудия пыток, и у меня волосы зашевелились на голове. Ноги вдруг стали ватными, когда я представила, какие ужасные крики доносились из этой башни. Шипы, ремни, тиски — все это вызвало неприятное чувство слабости в груди.

“Он будет меня пытать!”, — задохнулась мысль.

Я прижала руку к лицу, представляя, как визжу от невыносимой, нечеловеческой боли, а он наслаждается моими криками.

Обняв себя двумя руками, я попыталась взять себя в руки, видя на стене приспособления, от которых фантазия разыгралась не на шутку.

“Он — не просто убийца. Он еще и маньяк!”, — вздрогнуло что-то внутри, когда я подошла к окну.

Я шла так, чтобы не прикасаться ни к чему, что хранило след чужой боли. Клетка в углу с толстыми проржавевшими прутьями служила напоминанием о том, что когда-то в ней бился узник.

“Боже мой, боже мой”, — съежилась я, глядя на какие-то старые схемы на стене, как расположить человека на “тренажерах нервов”. Где голова, где тело… Как фиксировать руки.

Я подошла к окошечку и выглянула, чувствуя, как ветер подхватывает мои волосы и треплет их.

Вокруг были горы. Вдалеке — лес. Внизу — пропасть.

“Мне некуда бежать!”, — отчаяние сдавило грудь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27

Я глотала воздух, пытаясь подавить приступ паники. Мои мысли отчаянно прокручивали то, как его рука в черной перчатке наматывает мои волосы, как меня тащат в эту башню, как защелкиваются на руках ржавые браслеты и как нож приближается к моему беззащитному, вздрагивающему телу.

Бр-р-р!

Меня аж передернуло.

Прямо мурашки по коже.

Я вспомнила, как безжалостно он расправлялся с охотниками, вспомнила слухи, а потом прочитала в газете о каком-то маркизе, который сошел с ума после смерти любимой жены.

Он якобы слышал ее голос, что ей нужно новое тело, чтобы вернуться. И с этого момента в его поместье пропадали девушки. Когда его повязали, то обнаружили нечто жуткое в его тайной комнате. Руки у него явно были не из нужного места, но он очень старался. Короче, если бы жена и правда шептала ему, что ей нужно новое тело, то, увидев то, что получилось у любящего мужа, она бы отказалась возвращаться и жить в том, что получилось. Видимо, в этом-то и заключалась проблема, что он не смог ее оживить. Или одна из причин. Но это мое субъективное мнение. Поскольку даже на фотографии было видно, что три ноги — не помеха к супружескому счастью.

А тут целая пыточная! Явно не для декорации!

Я выбежала отсюда и стала быстро спускаться вниз, опираясь рукой на стену. Камень был холодный, но я трогала все, что попадалось мне на пути. Перила, камни, старые обои.

Я изучала свою темницу, как узник, который не теряет надежду сбежать. Может, где-то есть тайные ходы? Или что-то похожее?

“Спрячься!” — пронеслась в голове здравая мысль. — “Замок большой. Ты можешь спрятаться!”

“А есть я что буду?” — спросила я у здравого смысла, вспоминая, что со вчерашнего бала ничего не ела.

“Потерпишь!” — ответила память. — “Ты неделю на диете сидела! Не помнишь? Так что вытерпишь!”

Я согласилась, решив выбрать надежное место. Наверняка он знает весь замок как свои пять пальцев.

Через двадцать минут я нашла еще одну башню, решив, что здесь лучше всего пересидеть. Тем более, что здесь была вода, которая капала с крыши. И огромный подоконник, на котором лежали сугробы.

Я обошла замок, собрала несколько теплых одеял и устроила себе маленькое логово. В случае чего я смогу вылезти с другой стороны хлама и добежать до двери. А заодно, благодаря окошку, буду в курсе, когда хозяин дома, а когда нет.

Потом я решила поступить хитро! Чтобы он меня не искал! Пусть думает, что я бросилась в пропасть от отчаяния. Но нужно сделать это правильно. Так, чтобы ни у кого не возникло сомнений.

Несколько минут я обдумывала свой план, нервно расхаживая по башне. От волнения у меня тряслись руки, и мне приходилось сжимать их в кулаки.

Я решительно вернулась в ту комнату, куда меня притащили, и распахнула окно. На каменном подоконнике было достаточно снега, чтобы остались отпечатки ног. Я влезла на подоконник, стараясь оставить как можно больше следов. А потом аккуратно слезла.

Придется пожертвовать плащом. Я зацепила его створку, словно он в последний момент спасся, а я нет, а потом покинула комнату, оставив хлопающее на ветру окно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28

Немного озябнув от холода, я обустроила себе убежище, накрылась одеялами, чтобы хоть немного согреться. Не то чтобы я согрелась, но стало теплее.

«Дальше что?» — шептал голос внутри. А я не знала, что ответить.

Страх заставлял тело сжиматься. Быть может, мне удастся выторговать у жизни еще несколько дней?

Мысли о том, что я попала из одной западни в другую, не давали мне спокойно осмыслить все происходящее.

Я приподнялась, кутаясь в одеяла. Мне казалось, что где-то слышны крылья. Я осторожно выглянула в окно, видя, как где-то вдалеке появился силуэт дракона. Он летел прямо сюда.

Сердце колотилось, как птица, бьющаяся о стекло.

На мгновение мне показалось, что перестало биться. Чувство, словно земля ушла из-под ног.

Потом — рваный рывок в груди, будто пыталось вырваться из грудной клетки и бежать первым.

Я отпрянула от окна и запаниковала. А вдруг он меня найдет? Вдруг он меня выследит?

Дракон приближался не быстро. Не как хищник, уверенный в своей добыче.

Как будто каждый волос на теле встал дыбом, зная: он возвращается.

Небо над горами потемнело от его тени. Воздух стал плотным, солёным — от страха или от крови, что ещё не пролилась, но уже витала в предчувствии. Я чувствовала его приближение. Только бы мой план сработал!

Я метнулась к куче тряпья в углу, впиваясь пальцами в грубую ткань одеял, будто они могли стать панцирем. Сердце колотилось так громко, что, казалось, он услышит его даже сквозь каменные стены.

«Он слышит. Он всегда слышит», — прошептал голос страха внутри, тот самый, что теперь знал: я больше не принадлежу себе.

Я зажала рот ладонью, чтобы не вырвался стон.

Не от ужаса. От стыда.

Потому что тело помнило тепло его ладони, когда он гладил меня в кресле. Помнило, как пальцы скользили по шее, не требуя — обещая. А ещё помнило то, что было в охотничьем домике… И что-то в этой памяти жаждало, чтобы он вернулся. Оно словно откликалось на его присутствие.

— Нет, — выдохнула я, прижимая колени к груди. — Нет, нет, нет… Не вздумай! Пусть думает, что ты умерла!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29. Дракон

— Я честное слово ничего не знал, — вздохнул я, глядя на старого короля. — Такая трагедия.

Король вздохнул и прищурился.

— Как не знал? Ты — глава тайной канцелярии! — заметил его величество, явно мне не веря. — Где ты был, когда их… убивали!

— Всю ночь в подушку плакал, министров твоих вспоминая, — усмехнулся я.

— А новых я тебе где возьму? — спросил король. — А вдруг я завтра помру? А я ведь помру! И всё это достанется тебе. И ты будешь разгребать это сам.

— Не угрожай, — вздохнул я, отмахиваясь от этой мысли. — Не дави.

— Я не давлю, — послышался голос короля. — Где теперь брать министров?

— Сейчас сами набегут, — усмехнулся я. — Я еще нужен?

— Ты всегда нужен, — вздохнул король.

— Я знаю, — ответил я, направляясь к выходу из королевского кабинета.

Милейшая картина вырисовывалась. За ночь смерть скосила стольких. И все умерли в своих постелях, в окружении родных тихой, благочестивой смертью. Только в одном случае было размыто указано, что в последнее время жаловался на здоровье.

— Отчеты, — послышался голос вдогонку. Эрдингер! Приставучая ты сволочь. Мне кажется, даже если я перееду в горы, однажды утром я проснусь, видя, как он, сплевывая снег, замерзшей рукой протягивает мне отчеты.

Нет, он славный малый. Главное — исполнительный. Ему нет еще тридцати. Но выглядит он на неудачно женатые сорок пять. Узкие плечи, небольшие женские руки, ранняя лысина и привычка переминаться с ноги на ногу.

— Оставь у меня на столе — я посмотрю, — отмахнулся я. — Что там гильдия магов? Отмалчивается? Курьер связалась с ними? Или нет?

— Нет, ваше сиятельство, — послышался голос Эрдингера, а он старался идти в моем темпе, на ходу доставая бумаги и задирая голову. — Она не выходила на связь.

Время. За это время можно было уже несколько раз подать весточку. Тем более магу. Если только ей не выжгли магию. Хотя эту версию я тоже рассматриваю.

— Не могла она присвоить артефакт и сбежать? — спросил я.

— Гильдия магов ручается за нее. Она приходится племянницей архимагу. Она бы не стала подставлять дядю. Поэтому эту миссию он доверил ей. Как вы и просили, мы собрали на нее досье!

— Дай сюда! — выдернул я бумаги. — Рора Беррингольд. Прекрасно. Закончила с отличием. Преподавала. Мастер артефактов… Короче, я за нее сердечно рад. Задание. Осторожно, не привлекая внимания, пройтись по всем ближайшим деревенькам. Быть может, она где-то раненая. Может, ее кто-то прячет. Ненавязчиво посмотреть, поспрашивать.

— Как прикажете, — послышался голос за спиной, а мы уже миновали коридор.

— Под видом деревенских охотников прочесать лес. Так, я ничего не забыл? — нахмурился я.

— Видимо, ты забыл меня. Неужели у главы тайной канцелярии не найдется времени для меня? Или мне уже официально просить аудиенцию? — послышался сладкий голос Джоан Лендон. Улыбка, голос, роскошное платье, запах розы и клубники. — Посмотри, до чего ты меня довел… Я приехала во дворец, потому что соскучилась! Может, сегодня вечером встретимся?

Я смотрел на ее белокурые волосы, на улыбку, на соблазнительную грудь, которая два года скрашивала мою постель. Раньше её взгляд заставлял меня сжимать зубы — не от желания, а от наслаждения властью. Я знал: достаточно кивнуть — и она будет лежать на моих простынях, как подарок в шёлке.

А теперь…

Теперь я смотрел на её губы — сочные, как переспелая вишня, и думал только об одном: «Почему твои губы не пахнут корицей? Почему твоё тело не дрожит, когда я приближаюсь?»

И это бесило.

Потому что я потерял вкус к тому, что раньше казалось роскошью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30. Дракон

— Не сегодня, — ответил я, отмахиваясь.

— Ты меня расстраиваешь! — послышался требовательный голос.

— Не поверишь, я сам себя иногда расстраиваю, — насмешливо вздохнул я, видя, какие нескромные женские взгляды Джоана бросает на меня.

Я усмехнулся. Да, я и сам себя расстраиваю. Расстраиваю тем, что не могу перестать думать о ней. О её руке, впившейся в мою, когда я вводил в неё пальцы. О том, как она сжималась, будто пыталась удержать меня внутри.

«Серафина, — пронеслось в голове имя из ее досье. — Серафина Дельмеер. До замужества. Двадцать четыре года…»

— Так мы не встретимся? — послышался обиженный и удивленный голос, когда я уже спускался по лестнице.

Раньше меня заводило, как Джоана бросала взгляды. Сейчас я чувствовал лишь пустоту — ту самую, что остаётся после того, как коснулся чего-то настоящего.

Джоана — красивая оболочка. Но та, в лесу, была огнём под кожей. Её тело кричало: «Ещё».

— Нет, — ответил я.

— У тебя что? Появилась другая?! — в голосе Джоаны слышались капризные нотки ревности. — Быстро отвечай!

— Да, — честно ответил я, глядя в ее синие глаза, от которых сходили с ума все, кроме ее мужа.

Вот зря я вспомнил про охотничий домик.

Стоило лишь коснуться этой мысли — и внизу живота вспыхнул жар, будто там всё ещё горела её плоть. Я почувствовал, как штаны натянулись, и сжал челюсти. Чёрт. Даже теперь, в коридоре дворца, в компании секретаря и бывшей любовницы, моё тело помнило её. Помнило, как она дрожала. Как выгибалась. Как стонала в мою перчатку — не стыдясь, а сдаваясь. Сдаваясь мне.

И это сводило с ума. Потому что я не просто хотел её снова. Я хотел, чтобы она ненавидела меня за то, что заставила её испытать это. За то, что показал ей: даже в аду можно почувствовать наслаждение.

— Я ведь вычислю, кто это! — слышался голос Джоаны. — Ты меня знаешь! Я умею убирать соперниц!

Я сжал пальцы, словно хищник проверяет когти.

Уже на выходе меня догнал Эрдингер.

— Распоряжения отдал. Уже выдвинулись. Первый отчет будет завтра утром, — отчитался он. — Будут еще распоряжения?

— Да. Будут. Барона Лендона обязательно вместе с супругой отправить с какой-нибудь дипломатической миссией куда-нибудь подальше. Вот прямо подальше-подальше. Так, чтобы они неделю тряслись в карете.

— Будет сделано, — кивнул Эрдингер, с вожделением глядя на Джоану, которая расцеловалась со знакомой дамой.

— Держать меня в курсе дела! — мрачно произнес я. — Майербрука убрали?

— Да, — кивнул Эрдингер. — Вчера вечером, в его собственном доме… Работа чистая. Даже слуги уверены, что у господина был очередной приступ. Вас интересуют подробности? Они есть в отчете! Все как положено.

— Уволь от подробностей. Мне не интересно, — отмахнулся я, садясь в карету.

Я знал: она там. В сокровищнице. Дрожит. Плачет. Ненавидит меня.

И всё равно — моя.

— В условленном месте не было письма? — спросил я.

— Пока нет. Проверили два раза. Там тайно дежурит наш человек, — послышался отчет Эрдингера, который едва ли не засунулся в карету.

— Ждите, — приказал я, а Эрдингер закрыл дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31. Дракон

Карета тронулась, а я достал из внутреннего кармана перчатку.

Мне просто нужно не терять контроль. Научиться держать себя в руках при ней. Это сложно. И кажется невозможным.

Я прикоснулся губами к перчатке.

Это не она моя пленница. Я ее — пленник. И я так хочу снова в ее плен. Я хочу, чтобы она сама просила, терлась, соблазняла, заводила.

Но для этого нужен контроль.

Задыхаясь от страсти, я покрывал поцелуями перчатку. Тот, кто вершит судьбы королевства, чьего имени бояться, как смерти, стал пленником её стона, её дрожи, её запаха, от которого у меня кружится голова, как от яда.

Я отпустил карету, взял свертки. Один из них словно отозвался в моей руке. Это подарок. Для моей сладкой девочки.

Я обернулся драконом, летя в сторону сокровищницы. Меня самого мучил вопрос. Почему я отнес ее сюда? Почему не к себе в поместье? Что было бы куда логичней! Но нет! Дракон уперся: «Сюда!».

И даже сейчас, когда я спрашивал его, дракон молчал. Для меня это оставалось загадкой. Быть может, он хотел спрятать ее от всего мира? Или защитить? Это было что-то на инстинктах. Если предчувствиям можно верить, а можно не верить. Иногда они сбываются, а иногда ничто не предвещает беды. То дракону я верил безоговорочно.

Когда я надел маску, накинул капюшон и вошел в комнату, то тут же заметил, что она пуста. Ее запах, сладкий запах все еще витал в воздухе, но был слабым. Камин погас. Дрова лежали стопкой рядом.

Однако самым страшным было то, что я увидел, но еще не осознал.

Под перчатками кожа зашипела. Я почувствовал, как проступила чешуя, горячая, живая, жаждущая.

Я знал тысячи способов убивать. Знал, как смотреть в глаза умирающему и улыбаться. Знал, как вести переговоры, стоя по колено в крови, так, чтобы собеседник даже не заметил пятна на моих сапогах. Но я не знал, как войти в комнату и не увидеть ее.

Сначала — только запах. Едва уловимый, как шепот ветра сквозь разлом в камне. Мед, корица, что-то живое… и страх. Он еще витал в воздухе, как призрак, не желающий покидать место, где его оставили.

Комната была пуста.

Пустота эта ударила меня в грудь сильнее, чем клинок в бою. Я шел сюда, держа в руке сверток — глупость, которую я не допускал ни разу за двести лет: шелковое платье, теплые чулки, ботинки, подобранные по размеру стопы, которую я видел лишь однажды, обнаженной и дрожащей на снегу. Я нес это как дар. Как жест. Как признание в том, что она — не добыча.

Но комната молчала.

Окно было распахнуто. Снег снаружи кружил в танце без музыки, и на подоконнике — следы. Босые. Неровные. Отчаянные. Плащ мой, тот самый, что я укрыл ею в охотничьем домике, зацепился за створку, будто пытался удержать ее, будто знал — если она уйдет, что-то во мне разорвется навсегда.

Я не кричал. Не ревел. Дракон внутри тоже не рычал — он замер, как зверь, чующий капкан, который уже захлопнулся за спиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32. Дракон

Я подошёл к окну. Внизу — пропасть. Острая, холодная, безжалостная. Идеальное место для конца. Но не для неё. Она не из тех, кто сдаётся.

Нет. Я вспомнил, как она боролась за свою жизнь, как бежала, пряталась. Как умоляла оставить её в живых, хотя у меня и в мыслях не было убивать её.

Нет, она из тех, кто выживает. Даже если для этого нужно притвориться мёртвой.

Пальцы мои сжались на подоконнике.

Я провёл рукой по окну, видя детали. Не распахнуто в панике. Не выбито в отчаянии, когда паникующее тело цеплялось за створку. А приоткрыто — хитро, почти насмешливо — с той лёгкостью, с которой лгут те, кто больше не верит, что правда спасёт. На подоконнике — следы. Босые. Неровные. Не от бегства, нет. От инсценировки. Она стояла здесь. Она хотела, чтобы я увидел. Хотела, чтобы я поверил.

И — боги проклятые — на мгновение я почти поверил.

Я вдохнул. Глубоко. Втянул в лёгкие всё — ветер, сталь, тишину, её ложь. И понял: она не упала. Она спряталась.

Мой плащ зацепился за створку. Тот самый, что я накинул на её плечи, чтобы скрыть следы её слёз и моих пальцев.

Тот самый, что пах ещё моей кожей, а теперь — её страхом, её ложью, её отчаянием, спрятанным под видом храбрости. Он болтался на краю, как последнее слово, брошенное вслед уходящему кораблю. Как прощание, которое не смеет назвать себя настоящим.

Умно.

Я повернулся. Медленно. Слишком медленно для зверя, слишком быстро для человека.

Глаза мои прочёсывали комнату — не как гость, а как хозяин, чья тень знает каждую неровность стен. Кровать. Шкаф. Зеркало с трещиной — она смотрела в него, когда притворялась спящей.

Я видел, как дрожали её ресницы. Видел, как под плащом напряглись бёдра, когда мой палец коснулся её шеи.

“Моя девочка, — пронеслось в голове с какой-то насмешливой гордостью. — Может быть, ты бы смогла обмануть другого. Но не Главу Тайной Канцелярии!”

Однако, браво! Браво за ту секунду, когда у меня дрогнуло сердце. Редко кому удавалось довести меня до этого. Дрогнула от мысли, что она могла не удержаться и сорваться вниз. По-настоящему.

Я ещё раз посмотрел на плащ и подоконник: она не упала. Она не прыгнула. Она устроила это. Она сыграла на моём страхе — на том самом, что я не хотел признавать: что однажды я найду её мёртвой, а не принадлежащей мне.

Словно чувствовала, что я боюсь за неё. Боюсь, что она убежит туда, где я не смогу защитить.

Я вышел из комнаты. Не торопясь. Я знал каждый ход, каждую ловушку, каждый скрытый проход в этом замке.

Он был моим гнездом задолго до того, как я научился притворяться человеком.

Она пыталась стереть следы, но оставила больше, чем следы — она оставила намёк. И я — охотник, чьё сердце бьётся в такт её страху — ловил его, как ловят дрожь в воздухе перед грозой.

Запах её ускользал. Становился тоньше, как нить, связывающая нас. Но я не нуждался в нём. Я знал этот замок лучше, чем собственное сердце. Каждый камень помнил мои шаги. Каждая тень — мои приказы. Каждая башня — мою ярость.

И сейчас я видел следы. Здесь она взяла одеяло. Вытащила из-под старого пыльного покрывала. Даже заправила обратно, но не учла, что я годами не трогал эти комнаты и знаю каждую складку.

Здесь тоже пропало одеяло. Ей холодно. Сюда она тоже заходила. Ручка двери не в том положении. Но отсюда она ничего не взяла. Идём дальше.

Она дёргала ручку моего кабинета.

Ручка не в том положении.

— Где моя умница-девочка? — прошептал я не вслух, а внутрь, туда, где плоть срастается с чешуёй, а пульс — с пламенем.

Я был горд. Да, она наследила! Она не глупа. И это восхищало. Человека она ещё могла бы обмануть. Дракона — нет. Но откуда она могла знать, что дракон следит за каждой монетой в своей сокровищнице. Как она лежит. И если кто-то тронет её, он заметит. Сразу же. Это у меня в крови.

Каждая вещь рассказывала мне о том, что происходило здесь, пока меня не было.

— Довольно игр, — сказал я тишине.

И шагнул в коридор — не человек, не зверь, а то, что рождается, когда одержимость становится плотью.

Я поднимался в башню, чувствуя, как сердце замирает. Я чувствую её запах, я слышу её. Тихая, как мышка. Она спряталась.

Усмехнувшись, я открыл дверь, слыша, как всё замирает от того, что я уже здесь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33. Дракон

Дверь скрипнула — не резко, не громко, а с той мягкой, почти вежливой нотой, с которой входят в спальню ночью, чтобы не разбудить спящего.

Но я не спала.

Я лежала, свернувшись клубком под старым полотном, одеялами и обломками мебели, прижав ладонь к носу и рту, чтобы заглушить собственное дыхание, будто могла стереть себя из реальности одним только усилием воли.

Сердце колотилось так, что, казалось, оно вот-вот вырвется из груди и бросится к нему первым — предательское, живое, неспособное притвориться мёртвым, как моя надежда на побег.

Шаги. Медленные. Уверенные.

Слишком уверенные для человека, ищущего кого-то в темноте. Они ступали по камню не как осторожный гость, а как хозяин, чьё право на эту тьму было выстрадано веками.

Я видела их — его сапоги из чёрной кожи с золотыми застёжками, блестящие даже в этом мраке, будто они тоже были частью его власти. И в этом блеске — ужас. Потому что если он здесь, то мой план рухнул. Если он здесь, значит, он всё понял. Понял, что я попыталась его обмануть.

— Мышка… — прозвучало в тишине, и голос его был тише, чем скрип половицы под его весом, — ты здесь. Я знаю.

Я не шевелилась. Не дышала.

Даже пульс, казалось, замер, будто понял: выдать — значит умереть.

Но внутри всё бушевало — не страх, нет, это была паника, мокрая, липкая, цепкая, как паутина.

Откуда? Как? Я ведь всё устроила — оставленный плащ, следы на подоконнике, распахнутое окно, хлопающее на ветру, как последнее, что от меня осталось.

Я сделала всё, чтобы он поверил, что я бросилась в пропасть, что моя плоть разбилась о скалы, а не дрожит здесь, в пыльном углу башни, под гнилыми одеялами и обломками прошлого.

Он не стал искать.

Он просто подошёл. Наклонился. И одной рукой — легко, как будто поднимал игрушку — сдвинул тяжеленный сундук, за которым я пряталась.

Глухой скрежет дерева по камню разорвал тишину, как крик.

Пыль поднялась столбом, и в этом облаке я увидела его — чёрный плащ, чёрную маску, чёрные перчатки. И глаза. Жёлтые, змеиные, нечеловеческие — те самые, что смотрели на меня в охотничьем домике, когда я теряла себя в его прикосновениях. Те самые, что пожирали меня взглядом.

Он опустился на корточки. Медленно. Почти церемонно. Снял перчатку — не торопясь, не для угрозы, а как будто раздевался перед чем-то сокровенным. Я почувствовала прикосновение голой ладонью к моей щеке.

От этого прикосновения по телу пробежала волна — не ужаса, нет, гораздо хуже: желания. Глубокого, мучительного, позорного.

Потому что кожа помнила. Помнила, как эти пальцы заставляли меня стонать, как они входили в меня, как они принуждали тело признать: «Я жива. Я хочу. Я твоя». И сейчас, в этом моменте, когда я должна была сжаться в комок от страха, я просто задрожала.

— Прекрати лежать на холодном полу! — сказал он, и голос его был резче, чем я ожидала — почти раздражённый, будто я обидела его тем, что прячусь, будто я нарушила какое-то незримое обещание, данное в охотничьем домике.

Он встал. Отступил на шаг. И жестом — не приказом, нет, просто движением указательного пальца в воздухе — позвал меня.

И в этом жесте я увидела всё. Как он двигал этим пальцем по моему животу.

Как он вводил его внутрь меня, сначала медленно, потом грубо, потом снова нежно — играя с моим стыдом.

Как я выгибалась, как сжимала его руку, как молила — не останавливаться, понимая, что каждое «нет» звучит как «ещё».

Я встала, решив, что лучше не злить его. Но, видимо, слишком поздно. Я уже его разозлила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34

От этой мысли мне стало страшно. Но еще страшнее было от того, что я не знаю, что у него на уме…

Он стоял посреди комнаты, как статуя, вырезанная из тьмы и желания.

Я подошла ближе, шаг за шагом, будто идя не к нему, а к собственному приговору. Он поднял руку — ту самую, что только что гладила мою щеку, — и приподнял мой подбородок, заставляя смотреть в прорези маски. И тогда я увидела его бровь. Чёрную, густую, с тонким белым шрамом, пересекающим её, как трещина на драгоценном камне. Этот шрам делал его лицо — скрытое, но угадываемое — живым, несовершенным, человеческим. И это пугало больше, чем чешуя.

Я слышала его дыхание за тканью — глубокое, тёплое, с лёгким хрипотцой, как у зверя, что только что пробежал милю за добычей.

Я вспомнила. О башне. О пыточной. О клетке с ржавыми прутьями, о схемах на стене, о шипах и тисках. Вдруг он потащит меня туда? Вдруг всё, что было в охотничьем домике, было лишь прелюдией к настоящему наказанию? Вдруг это — игра в кошки-мышки? И теперь он смотрит на меня и решает, чего я стою: наслаждения или боли?

По коже пробежала дрожь — не от холода. От осознания: он может всё. Всё. И если захочет, он не просто сломает мне пальцы — он заставит меня молить о смерти, как молила тогда — о продолжении.

— Ты понимаешь, что могла упасть вниз? — спросил он, а его голос растекался мурашками по телу. — Ты понимаешь, что могла оступиться?

Я молчала, сжав дрожащие кулаки.

— Я уже оступилась, — треснувшим голосом прошептала я.

И мои губы дрогнули. Я закрыла глаза, крепче сжимая кулаки.

Я поражалась своей смелости. Самой не верится, что я разговариваю с ним. Причем довольно дерзко.

— Иногда стоит оступиться, — послышался насмешливый голос, приглушенный маской. — Чтобы узнать, кто тебя…

В этот момент его руки сомкнулись на моей талии.

— …поймает, — в тихом голосе слышалась насмешка. — Я поймал тебя.

— Зачем я тебе нужна? — прошептала я, чувствуя, как его руки едва-едва гладят меня. — Просто смирись с мыслью, что ты нужна мне, и всё, — послышался ответ.

— Почему ты в маске? — сглотнула я, глядя в его глаза.

— Потому что, если я сниму ее, тебе будет еще страшнее знать, кто перед тобой, — послышался голос, а в нем скользнуло лезвие насмешки. — Пообещай мне, что больше так не будешь.

Но, быть может, если мы будем разговаривать, он не станет пытать меня? Я видела однажды изуродованную горничную. Она приходила наниматься в замок. Бедняжка сказала, что это сделал хозяин. Бывший хозяин. Ее не взяли. Потому что на ее лицо было страшно смотреть. И Хассен был против.

Он любил, когда его окружает что-то красивое. А при одном взгляде на ее обезображенное лицо становилось неприятно и хотелось отвести взгляд, хоть она в этом не виновата.

Я передала ей через служанку две золотые заколки. Денег у меня никогда не было. И мне очень хотелось знать, что они помогли ей.

И сейчас, вспоминая железные обручи и винты, вспоминая ржавые шипы, мне было страшно. От страха даже мысли путались.

Я не знала, что это. Почему это творится в моей голове. Я понимала, что в его руках сосредоточена власть. Власть над моей жизнью.

И только сейчас я осознала это. Когда он обнял меня. Осознала эту власть.

Он молчал.

И это молчание меня тревожило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 35

По телу пробежала внутренняя незаметная дрожь, заставив плечи едва заметно дрогнуть.

Моя жизнь в его руках. Он делает с ней всё, что хочет. Но при этом я чувствую, что мне важно знать, что он думает, что чувствует. Важна каждая деталь. Как он смотрит. Какое у него настроение. Я просто впиваюсь в эти детали, словно ищу какие-то знаки, подсказки, что он сделает дальше, к чему готовиться?

Я словно мысленно начинаю заискивать перед ним, чтобы, не дай бог, не расстроить его.

«Как я могу думать о нём? Как могу ловить его взгляд? Я предаю себя!» — дёрнулась в голове мысль. Как бунт, как протест. Как желание закричать, сопротивляться…

Но если я не буду этого делать, то что случится?

— О-о-обещаю, — прошептала я, понимая, что мир сейчас хрустит и трещит, словно его ломает на части невидимая смертоносная сила.

Я шагнула к нему на полшажка и прижалась к его груди. Впервые.

Его руки сжали меня сильнее, а я прислушивалась к себе. К своим ощущениям и чувствам. И не могла понять, что со мной происходит.

Я осознала, что на мгновенье задержала дыхание, чтобы подстроиться под него. И это казалось сумасшествием. Но сейчас я впервые почувствовала спокойствие. Словно у меня появилась иллюзия контроля.

Я почувствовала, как он взял меня на руки, и затаила дыхание. Он нёс меня вниз. Я с ужасом смотрела в сторону пыточной, но он шёл не туда. Мы возвращались в комнату. Меня спустили на ковёр. Окно было закрыто. В камине снова вспыхнул огонь.

На кровати лежали какие-то свёртки, но я не трогала их.

— Это тебе, — послышался голос и выдох.

Я взяла один свёртк и развернула его. Оттуда появилось платье, которое пахло дорогими духами. Обычно в дорогих магазинах специально брызгают ткань, чтобы можно было по запаху понять, где оно было куплено. У каждого магазина был свой запах.

Я знала этот запах. У меня было два платья оттуда. Очень дорогих.

Похититель медленно развернул свёртк, достал оттуда фарфоровую тарелку и поставил на столик. Рядом с тарелкой встал бокал.

Я видела, как он красиво выкладывает еду и наливает из бутылки дорогое вино.

— Ешь, — послышался голос.

Я не притронулась к еде. А вдруг он что-то подмешал? Яд или что-то другое?

Я смотрела на порцию, понимая, что раньше мне такой на неделю бы хватило. Но я не решалась. Я смотрела на еду, словно заворожённая, но боялась подвоха.

А вдруг она… отравлена? Или… Я слышала, как одна дама дарила детям слуг ядовитые конфеты. И, честно сказать, была впечатлена этой историей.

Словно разгадав причину моего замешательства, он снял перчатку, взял кусочек, отогнул маску и засунул его в рот. Я успела разглядеть уголок его губ. Он улыбался.

Почему-то эта улыбка меня взволновала.

Я решила не есть всё.

Просто попробовать немного утолить голод.

Всё равно. Я ему не доверяю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 36

Серебряная вилочка лежала в салфетке, а я взяла ее и стала медленно есть. Было очень вкусно, а я остановила себя. Не стоит рисковать.

Теперь мне хотелось пить. Бокал стоял и ждал, но я не притронулась к нему.

Но на этот раз я ждала, когда похититель снова сдвинет маску. Он взял бокал, сдвинул маску и поднес его ко рту. Я увидела красиво очерченные губы и волевой гладко выбритый подбородок.

Он не старый. Это все, что я пока знала.

Только тогда я сделала несколько глотков. Вино было дорогим и некрепким. К тому же сладким и чуточку терпким.

Я вернулась к платью.

— Надень, - послышался голос, а он сел в кресло. Помимо платья в другом свертке были чулочки. Красивые, нежные, с бантиками и пояском.

— Спасибо, - прошептала я. - Но можно потом?

Я с замиранием ждала ответа.

Он сидел в кресле, широко расставив ноги. Его руки покоились на подлокотниках.

— Сейчас, - послышался шепот.

Я вздохнула и стала снимать рубашку, чувствуя его взгляд на своем теле. Рубашка скользила вниз по моим плечам, а я стыдливо придерживала ее на груди.

Но этот взгляд. Я чувствовала его телом. Он шептал каждой клеточке моего тела, как сильно он хочет меня.

Я плавно стала спускать рубашку, видя, как его руки впились в подлокотник. Как натянулись на его руках кожаные перчатки.

Странное чувство, которое я раньше никогда не испытывала. Словно… словно у меня есть маленькая власть над ним. Сейчас. Прямо сейчас…

Я внимательно смотрела на его руки, опуская рубашку все ниже и ниже, оголяя грудь. Я видела, как он затаил дыхание. Сделал глубокий вдох, а потом медленно и шумно выдохнул.

Едва заметная улыбка скользнула по моему лицу. Я словно нашла ключ к двери, которую раньше считала закрытой навсегда.

Я спустила рубашку до бедер, не торопясь, словно скромничаю.

Это было что-то странное. Я чувствовала, что сама начинаю глубоко дышать. При этом не могла оторвать взгляда от него.

Я видела, что с ним происходит. И меня это… взволновало. Словно сейчас я имею маленькую власть над ним. И от этой маленькой власти я чувствовала, как что-то приятное разливается по телу.

А если чуть-чуть подразнить?

Я стала медленно стягивать рубашку с бедер. Когда она упала на пол, я увидела, что он подался вперед всем телом. Но при этом его рука жадно, с нажимом прошлась по ручке кресла. Послышался глубокий выдох, словно он сходит с ума.

Теперь я стояла перед ним без прошлого. Без имени. Только тело. Только дыхание.

Может, это и есть ключ?

Ну, с выводами я могла и поторопиться. Но пока что я видела лишь желание, едва сдерживаемое под маской приличия.

“Ты его дразнишь! Ты это понимаешь!”, - пронеслось в голове.

“Да, понимаю!” - сглотнула я.

“Ты знаешь, чем это закончится!”, - снова послышался голос разума в голове.

“Да, знаю…”, - едва слышно выдохнула я.

Я стала надевать чулочек, плавно раскатывая его по ноге. Его горло дернулось, будто он сглотнул не слюну, а мой стон.

Я видела, что с ним происходит. И наслаждалась этим.

Я чувствовала, словно мое тело вдруг стало каким-то плавным, движения замедлились, а я потянулась за вторым чулком и стала надевать его.

И при этом бросала взгляд на то, как вздымается его грудь. Его тяжелое дыхание вызвало внутри предательский жар внизу живота.

Я еще никогда не чувствовала такого неприкрытого желания. И оно находило отклик в моем теле, отвечая сладким томлением

“Господи, что я творю!” - пронеслось в голове. - “Прекрати так делать! Лиза! Прекрати!”.

Внезапно похититель так резко подался вперед, что я решила, он сейчас встанет с кресла.

Я только успела прижать к себе платье, чтобы прикрыть грудь. Невольный стыдливый жест заставил его замереть.

— Подойди, - послышался задыхающийся голос. Я медленно опустила платье на кровать и сделала шаг к нему, все еще прикрывая грудь платьем.

Он снял перчатки, а я увидела его руки. Они скользнули по моему телу и остановились на моих бедрах. Его пальцы жадно сдавливали мою кожу, я слышала его глубокое дыхание.

Я тоже тяжело дышала, чувствуя, с какой жадностью пальцы гладят мои бедра. Пусть думает, что я его игрушка. Главное — чтобы он не думал, что я - его жертва.

Жертву убивают. Игрушку… берегут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 37

Я невольно подалась вперед, чувствуя, что тело отвечает ему. На этот раз я чувствовала, как он сдерживается, как подрагивают от вожделения его пальцы.

“Он — чудовище, а я — сумасшедшая!” — пронеслось в голове, когда я смотрела в его глаза.

Я чувствовала, как надулись его штаны, как натянулась на них ткань.

Дракон усадил меня в кресло и вдруг замер, потом резко щёлкнул пальцами — и воздух вокруг моих запястий сжался, как змея. “Ты играла слишком долго, мышонок. Теперь моя очередь”.

Он взял бокал с вином и капнул мне на ключицу, отогнул маску, и тут же я почувствовала, как по коже скользнул его язык, слизывая стекающую каплю. Еще одна капля — чуть выше груди. Он поймал ее языком, касаясь моего соска.

Еще одна — на живот. Я чувствовала движение его языка, а тело отвечало. Он давал мне возможность насладиться видом стекающей капли, чтобы потом повторить ее путь языком.

— Какая страстная девочка, — послышался задыхающийся шёпот, когда на стол встал пустой бокал. — Что же мне с тобой сделать теперь?

Он опустился на колени, гладя мои бедра.

Я боялась, что эта игра заставит меня забыть, кто я была. И начать верить, что я — его. Только его.

Его руки раздвинули мои ноги шире. Он сдвинул маску, и я вдруг почувствовала жадный поцелуй, касание его языка и его почти животный стон.

Его язык коснулся меня. Я стисла зубы, но бёдра предали меня, сами подавшись вперёд, будто мое тело помнило, что именно здесь, в этой точке, начинается наслаждение.

— Ммм… — стиснув зубы, простонала я, чувствуя, как мое тело дрожит от касаний его языка.

Я чувствовала, как мои руки скользят по моим бедрам, которые сами приподнимались навстречу его страстной, голодной ласке.

Я понимала, как это стыдно. Но ничего не могла с собой поделать.

Мне снова было стыдно за то, как бессовестно выгибается мое тело, как жаждет его прикосновения. Оно уже не просто выгибается ему навстречу, потеряв контроль.

— Что ты делаешь, мышонок, — услышала я голос. — Как же тебе нравится… Я прямо чувствую, как ты течешь… Так сладко течешь… Ах, мой мышонок…

— Пожалуйста, — шептала я, чувствуя, как он снова прильнул жарким поцелуем.

— Я хочу, чтобы ты сама попросилась. Чтобы ты сказала, что хочешь, чтобы я вошел в тебя, — услышала я голос, понимая, что он чувствует, когда я вот-вот приближусь к той самой грани. И за секунду он сбавлял темп.

Я не могла о таком просить. Но тело просило, оно бесстыже умоляло его дать мне закончить.

— Я попрошу, когда ты снимешь маску, — прошептала я, глядя ему в глаза.

— Боюсь, что если я сниму маску, тебе будет еще страшнее, — послышался смех.

Он оставил на моем животе горячий поцелуй.

— Ты сводишь меня с ума, — шептал он, целуя мой живот, пока его пальцы гладили меня между ног. — Ты знаешь об этом? Только попроси… Просто прошепчи: «Да…».

— Нет, — задрожала я.

— Хорошо, я продолжу… — послышалась усмешка. И снова я изнемогала, натягивая веревки.

— Ты хочешь, чтобы я потом умерла от стыда? — прошептала я.

— Да. Но сначала ты умрешь от желания, — я слышала, как голос задыхался. Он наслаждался этим. Ловил каждую мою дрожь, каждое движение бедер. Это было невыносимо.

— Это очень жестоко, — задыхаясь, прошептала я. — Не надо…

— Нет, это не жестоко, — медленно произнес он, вставая и кладя руку на свою вздувшуюся ширинку. — Вот это очень жестоко. А я смотрю, ты решила поиграть со мной?

Я жадно смотрела, как его рука скользит по штанам. У меня дыхание перехватывало. Что-то внутри меня безумно хотело этого. Но гордость не позволяла просить. Мне казалось, что если я попрошу, я проиграю.

Я стиснула зубы, чувствуя, как он снова опускается вниз. Я сдерживалась до дрожи в руках. Держалась до последнего, глотая стон за стоном, как вдруг почувствовала, что мое тело взорвалось и забилось в экстазе.

— Вот зараза… Если бы ты знала, какая ты восхитительная, — послышался смех. Он отогнул маску и поцеловал мой вздрагивающий живот. — Как представляю тебя с раскинутыми ногами, у меня штаны рвутся…

Я тяжело дышала, чувствуя, как веревки медленно сползают с меня и растворяются в воздухе.

Он отстранился, будто сжёг губы. На миг его пальцы дрогнули — не от страсти, а от того, что он ненавидел себя за то, что не может остановиться. Он наказывал меня за то, за что наказывал себя: за слабость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 38

— Мне пора, — послышался голос. — Будь хорошей девочкой, и больше не залезай на подоконник…

Он развернулся и вышел, а через пять минут я услышала хлопанье крыльев. Я осталась одна.

Когда дверь закрылась, я села на корточки, прижав ладонь к животу. Там, где его губы оставили жар, теперь пульсировала пустота.

Я ненавидела себя за это.

Но тело — предатель — жаждало вернуть ту боль, это наслаждение, потому что в этом было единственное тепло в этом проклятом мире.

Огонь в камине догорал, я собрала все подарки и достала ночную рубашку. Я вошла в туалетную комнату и с удивлением обнаружила, что есть горячая вода.

Я сняла чулки, помылась и переоделась, пытаясь не думать о том, что случилось сегодня.

Мне было ужасно стыдно за то, что мое тело откликается на него, что я веду себя как… Я спрятала лицо в руках. Я не знаю даже его имени. Да что там имя! Я его лица не видела.

Я сидела в кресле, обнимая колени.

Я осуждала себя. Осуждала за свое желание. За то, что бесстыже хотела его. За то, что один вид его вздувшихся штанов вызывал возбуждение. Осуждала за то, что мне было хорошо в тот момент, когда должно быть плохо. Я должна была сидеть с каменным лицом, но нет же! Вместо того, чтобы вести себя как приличная женщина, я…

Черт! Черт! Я не должна себя так вести!

Я почувствовала, как между ног всё ещё пульсирует постыдный жар.

“Боже, боже, боже… Мне так стыдно! — выдохнула я, глядя на огонь. — А ведь еще замужем!”

Я вспомнила мужа. Его лицо. А мне ведь никогда с ним не было так… так… хорошо в постели. Я не могла сказать, что он неумелый. Нет. Просто… просто… там было все иначе… Да, я тоже испытывала удовольствие, но не такое яркое, не такое болезненное, не такое… постыдно восхитительное… Да, он желал. Но не как животное. Всегда соблюдал границы дозволенного. Никакого безумия. Я чувствовала себя любимой женой в его объятиях. А здесь… здесь я чувствую себя животным!

Я смотрела в огонь, как вдруг в груди появилась жгучая боль. Я опустила глаза, видя, как кожа в том месте, где коснулись пальцы пленницы, едва заметно засветилась.

Я бросила взгляд на огонь, но вместо пламени я увидела… жуткую камеру пыток и ту самую девушку, которую я освободила.

Рори лежала на каменном столе, прикованная цепями за запястья и лодыжки. Её тело судорожно подрагивало при каждом повороте ручки, которую медленно, с наслаждением крутили стражники. Её лицо… О, её лицо!

Над ней стоял Хассен. Он склонился к пленнице с видом участливого врача. Нежно отвёл прядь пепельных волос с её щеки, испачканной кровью и слезами.

— Где артефакт? — прошептал он почти ласково.

И в этом голосе — ни капли жалости. Только ледяной расчёт, маскирующийся под сострадание.

Я задохнулась.

Не в смысле метафоры. Буквально.

Мои лёгкие отказались вдыхать — будто мои собственные рёбра превратились в цепи, будто мои руки тоже прикованы, и каждый поворот ручки рвет на части мои нервы. И каждый стон, который вырывался из груди Рори - мой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39

— Где артефакт? — вкрадчиво спросил Хассен, убирая прилипшую к ее щеке прядь седых волос. — Еще раз спрашиваю…

А я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и слёзы — горячие, беспомощные — хлынули по щекам. Я не могла на это смотреть, но почему-то смотрела.

«Прости… Прости… Прости, что не могу помочь…»

— Я спрятала его, — послышался стон сквозь стиснутые зубы.

— Это я уже понял, — заметил Хассен, давая страже знак остановиться. Те замерли, а Хассен снова склонился над пленницей. Та тяжело дышала, словно пытаясь прийти в себя после мучительной боли. — Где?

— Там… возле… — задыхалась несчастная. — Возле кареты… Возле дерева… Я закопала в… снег… шкатулку…

Мне было страшно смотреть на нее, видя, как струйка крови течет из ее разбитой губы. Как вздымается ее грудь, словно легкие отказываются дышать.

— Конкретней! — рявкнул Хассен, и в его голосе не было ни капли человечности. Только вожделение власти, жажда власти над чужой болью.

— Там… Дерево… Два из одного корня… Я ее спрятала там… — кашляя, прошептала Рори.

У меня мурашки пробежали по коже, когда я представляла, как ей больно. И тут я вспомнила, что она ждет ребенка… И у меня задрожали руки. Разве так можно?!

— Найти! — рявкнул Хассен, глядя на дверь. — Быстро! Принести сюда!

— Я свободна? — треснувшим голосом произнесла пленница.

— Еще не знаю, — заметил мой муж с улыбкой.

— Но ты пообещал! — простонала она, подергивая руками. — Если я… скажу, где шкатулка…

— Не помню, чтобы это говорил! — фыркнул муж, и в его глазах — насмешка. Развлеченье. — К тому же мы еще не закончили. К кому ты везла артефакт? Кто заказчик?

— Я не знаю! — хрипло и надрывно закричала Рори. — Я всего лишь курьер! Меня в такие дела не посвящали.

— О, да ладно! Я знаю вас, курьеров. Вы всегда знаете больше, чем говорите! — отмахнулся Хассен. — Так кто у нас заказчик?

— Не знаю, — жалобно всхлипнула пленница. Сейчас она всхлипывала, как ребенок.

Я задрожала всем телом, будто меня бросили в ледяную реку.

Но это был не холод. Это была тошнота.

Тошнота от предательства. От своего собственного слепого доверия. От горькой правды: я спала с монстром и называла его «мужем».

— А ты подумай хорошенько, — улыбнулся Хассен. — Может, что-то слышала…

Я услышала топот ног. Стражники внесли черную резную шкатулку, испещренную древними символами.

Глаза Хассена расширились, а он забыл о пленнице и благоговейно взял шкатулку в руки.

— Как открывается? — спросил он, не глядя на Рори. Она пошевелила пальцами у него за спиной, глядя на него из полуприкрытых век.

— Там… Очередность символов, — прошептала она охрипшим голосом. — Символ Анс… Потом Шайт… Два раза Лур… И один раз Димель…

Муж что-то сосредоточенно нажимал, а шкатулка открылась. На бархате лежал старый невзрачный медальон с огромной трещиной. Он не был золотым или серебряным. Скорее, старая зеленоватая бронза.

Хассен отдал шкатулку страже, а сам надел медальон на шею.

— Как он работает? — спросил Хассен.

— Просто представьте лицо того, кого вы хотите увидеть… — выдохнула пленница, с трудом разлепив губы. — И посмотрите в огонь!

Посмотреть в огонь? Странно…

— Разожгите огонь! — приказал муж, подходя к камину.

Он стоял и смотрел на него. Я видела, как в его глазах плясали искры.

— Я хочу видеть свою жену! Прямо сейчас!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 40

Я вздрогнула, видя, как муж замирает и смотрит на камин, больше похожий на жаровню.

Он всматривается, а я чувствую страх, который заползает под кожу. Что, если он увидит меня? Такой?

Секунда, другая… Я застыла на месте, обнимая себя двумя руками.

— Не работает, — резко произнес Хассен.

— Может, — натужно произнесла магичка, кашляя, — у вас магии не хватает?

Хассен резко повернул голову.

— Ложь! — произнес он, сжимая артефакт на груди. — Не надо делать из меня дурака! Я знаю об этой вещи куда больше, чем ты думаешь! Она не требует от носителя выдающейся магии! И он должен работать даже на том, в ком магии нет! Или…

На лице Хассена отобразилась странная гримаса догадки.

— Или гильдия магов решила обмануть? — заметил он с насмешкой в голосе. — Подсунуть заказчику пустышку?

— Я не знаю, почему он не работает, — с усилием произнесла пленница. Но ее голос звучал твердо. — Моя задача только доставить артефакт, а не играть с ним… Артефакт у тебя, граф… Освободи меня или… убей уже…

Хассен вздохнул, сложил артефакт в шкатулку и поставил ее на столик.

— Позовите, пусть он разбирается! — послышался голос Хассена, а кто-то произнес: «Да, господин!» И послышался скрип двери.

— Отпустить, говоришь? — прошептал он, вздыхая. — Я не могу тебя отпустить… А знаешь почему?

Он погладил Рори по голове.

— Я пожертвовал своей женой… — прошептал он ей на ухо. — Своей женой… Из-за тебя… Я знаю, ты ее околдовала… Вы это умеете… Как-то дотянулась заклинанием…

Он вдруг умолк, а его рука сжалась в кулак, дергая ее за волосы.

— И теперь я потерял ее. По твоей вине, — резко и жестко произнес Хассен. Его ноздри раздувались от едва сдерживаемой ярости.

— Не по моей, Хассен, — произнесла Рори. — По своей. Ты думаешь, я не знаю, что случилось? Да тут весь замок гудит. Ты сам… САМ! Отдал ее на растерзание… А ведь мог бы побежать сам… Или рискнуть своим положением… Но нет…

Пленница задыхалась, а мне показалось, что она смеется. Смеется над ним.

— Ты отправил ее на смерть, чтобы сохранить лояльность влиятельных друзей… Потому что все знают, что ты — трус, граф! Чтобы угодить своим кровожадным друзьям, ты отдал ее им. Поступок труса. А сейчас сожалеешь…

Хассен молчал, тяжело дыша. Я видела, как он стиснул зубы, а в его глазах появились слезы.

— Заткнись! — взревел Хассен, а я услышала удар, от которого сама вздрогнула и обняла себя обеими руками. Не надо, прошу. Не бей ее!

— От того, что ты меня ударил, правда не перестанет быть правдой, — послышался хриплый смех. — Ты не перестанешь быть трусом…

— Ты знаешь, где она сейчас? — дрожащим голосом спросил Хассен, сжимая кулаки и тяжело дыша, словно это не он ударил, а его. — У кого она сейчас?

— Я что? Похожа на провидицу? — смех перешел в надрывный кашель. — Или прорицательницу? Но я могу тебе сказать одно. Если она не рядом с тобой, то она в безопасности. Даже если она уже мертва!

Дверь открылась, а я увидела… Элиада!

Он вошел в пыточную спокойно, как входят в комнату.

— Да, граф? Вызывали? — улыбнулся он, а я видела лицо Рори.

Она смотрела на Элиада так же, как и я. С ужасом и непониманием.

— Разберись! Артефакт не работает! — раздраженно бросил Хассен.

Рори молчала, открыв рот. По ее щекам потекли слезы.

— Элиад, — дрожащим, как пламя свечи на ветру, голосом прошептала она. — Элиад…

Но белобрысый не обращал на нее никакого внимания, словно ее голос, ее слезы, ее боль — ничто не касалось его сердца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41

— Не может такого быть, — возразил Элиад. — Его проверяли перед отправкой! Создали целую комиссию. Они по очереди надевали и проверяли. Всё работает! Есть подтверждения! Мы бы не стали отправлять пустышку! Поверьте… Одну минуту, можно я посмотрю?

— Элиад… — прошептала Рори, а ее лицо скривилось от слез, словно появление любимого здесь, в пыточной, сломало ее окончательно. — Значит, ты… Ты… Значит, это всё не случайность… Ты предал нас… Меня…

Элиад спокойно вертел артефакт в красивых руках, унизанных сверкающими перстнями. Потом он сжал его обеими руками, а я увидела, как по его пальцам струится магия. Внезапно поток магии прекратился.

— Хм… — нахмурился он. — Он пуст.

— Что значит «пуст»? — настороженно произнес Хассен.

— То и значит, — вздохнул Элиад, прокручивая цепочку на пальце. — Это просто старый кусок бронзы. В нем нет магии…

— А куда она делась? — удивленно спросил Хассен, когда маг вручил ему медальон.

— А вот это уже другой вопрос, — улыбнулся Элиад, поглядывая в сторону пленницы. — Рори — мастер артефактов. И племянница архимага. Так что магической силы ей не занимать… Она вполне могла просто взять и вытащить начинку из артефакта и найти ей, например, новую оболочку.

— Я вас не понял, — хмуро произнес Хассен, вертя в руках медальон.

— Всё просто, — с улыбкой произнес Элиад, словно позади него не лежала та, что доверилась ему, та, что любила его и, быть может, носила под сердцем его ребенка. — Берется медальон, при должном умении вытаскивается из него вся магия. Вбирается в собственное тело. И вуаля! Теперь ты обладатель всей магии. Ты — сосуд. А в руках у тебя — обычное украшение.

— Элиад! — закричала Рори, а на нее было страшно смотреть.

Он даже не обернулся, словно там что-то настолько несущественное, что не стоит ни капли внимания.

— Помолчи, — раздраженно бросил он.

— За что ты продался? — сквозь зубы простонала Рори.

— Как за что? За деньги! Твой дядя отказался выделять мне средства на мое магическое изыскание. Видите ли, комиссия решила, что оно слишком опасно. И не представляет ценности… Он даже не рассматривал тот факт, что мы с тобой как бы вместе. Но граф милостиво предложил мне помощь взамен на маленькую помощь ему. Я не мог упустить этот шанс, — усмехнулся Элиад, вздыхая. — Стать великим магом, полностью переписавшим историю магии.

— Ты про своих големов! — задохнулась Рори.

— Да, именно про них. Как там написано в главном зале? Магия — вот суть. Остальное — тлен, — ответил Элиад. Он повернулся к Хассену. — Так что вас еще интересует, граф?

— То есть ты хочешь сказать, что теперь артефакт — это она? — с ужасом посмотрел на Элиада Хассен, сжимая в кулаке цепочку.

— Вполне возможно, — холодным голосом произнес Элиад. — Я же говорю, это не просто маг. Это племянница архимага. Древняя кровь. Они способны делать то, что не подвластно многим.

Я замерла, чувствуя, как внутри что-то шевелится. Там, в груди, в том месте, куда коснулась пленница.

Нет… Быть такого не может… Я положила руку себе на грудь, чувствуя внутри словно второе сердце. Только оно не билось. Оно как бы вспыхивало под моими пальцами. Пульсирующий свет пробивался из моей груди, пугая меня.

Получается, этим прикосновением Рори передала силу… мне? То есть теперь артефакт — это я?

Нет, быть такого не может!

— А разве может человек быть артефактом? — недоверчиво спросил Хассен. — Я о таком не слышал!

— О, — притворно разочаровался Элиад, проводя тонкими пальцами по инструментам для пыток. — Вы много чего не слышали про магию. Да, это возможно. У каждого материала, будь то дерево или… золото, есть своя магическая вместимость. О, боги, я чувствую себя, словно передо мной студенты-первокурсники.

— Так, — кивнул Хассен.

— У какого-то материала больше, у какого-то меньше… А вот человеческое тело… Впрочем, вы знаете, как вообще появились такие артефакты? Нет? Это магия, особый дар человека, запечатанный в сосуд. Человек давно умер, но дар вот он… В шкатулке. Понимаете, магическое сообщество не разбрасывается ценными дарами. Главное — подобрать материал, провести очень сложный ритуал вырывания нужного и полезного куска магии из человека. Знаете, сколько попыток может быть? То не ту магию зацепило заклинание, то медальон, к примеру, не выдержал. Видите трещину? Это значит, что сил для него было слишком много, и он с трудом смог стать сосудом.

Элиад умолк и вздохнул.

— Получается, она высосала магию из вот этой штуки и оставила себе? — спросил Хассен.

— А это мы сейчас и проверим…

В этот момент видение оборвалось. Я снова дернулась, снова глядя на свет сквозь мою кожу. Я положила руку, чувствуя, как под пальцами жар постепенно угасает.

То есть я теперь… артефакт?

Немыслимо…

Я вспомнила прикосновение: «Передаю его тебе!». Почему мне? Или я просто была первым человеком, подвернувшимся под руку? Или... Или просто я — единственная, кто ей помог?

Я легла на кровать, укрывшись одеялом. Темнота собралась в углах комнаты. Зловещая, шепчущая. Мне казалось, словно она живая.

Я лежала не шевелясь, боясь даже движением показать свое присутствие. Что-то шептало: «Пока ты не шевелишься, она тебя не видит!». Тело уже онемело. Одна мысль о том, что замок пуст, что на мой крик не прибегут слуги, не зажгут свет, вызывала у меня приступ оцепенения

Я ненавидела темноту. В замке мужа я всегда спала со светом. И чтобы в кресле или на диване дремала служанка. Только так я могла успокоиться.

Я не знала, во сне это или наяву, но я снова видела темноту. Темноту, из которой выскакивает тот мужик, как он ударяет меня в грудь несколько раз.

— Аааааа!!! — закричала я до хрипоты ужаса, прижимая трясущуюся руку к груди.

На моей груди что-то сидело!

Я вздрогнула и закричала с утроенной силой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 42. Дракон

— Деревни обошли под видом бродячих музыкантов, — сглотнул Эрдингер, шелестя страницей отчёта. — Заработали двадцать четыре медяка… Про магичку никто ничего не слышал…

Он высыпал на стол мелочь, продолжая отчёт. Вот что значит «железная дисциплина».

Я стиснул зубы, чувствуя, как под перчаткой пульсирует чешуя. А у меня в сокровищнице — она. Голая. Дрожащая. Я сминал в руках перчатку, которая хранила её запах. И вспоминал, как она стонала… Я чуть сам не кончил от её стонов.

— Группа вторая прочесала лес под видом охотников, — заунывно читал Эрдингер, а я смотрел на него, мол, тебе не стыдно читать так, словно речь на похоронах. — Обнаружили схрон с оружием… Позапрошлого века…

— Медвежье дерьмо, встреченное по дороге, перечислять не надо! — раздражённо произнёс я. — Ближе к сути!

Эрдингер обиженно посмотрел на меня и вздохнул, откладывая несколько листков. Он любил подробности. И всегда смаковал их.

— Короче, чисто! — махнул я рукой.

Эрдингер кивнул:

— Как сквозь землю провалилась!

«Как сквозь землю!» — во мне змеёй шевельнулась тревога. А ведь и она пыталась провалиться. С подоконника. В пропасть. Глупая. Я бы выловил её даже в аду. Даже если бы пришлось вцепиться в её душу зубами.

— В гильдию запрос послали? — спросил я, постукивая пальцами по столу.

В горле пересохло. Я вспомнил, как она лежала в кресле, прижавшись к плащу, — будто пыталась стереть следы моих пальцев. Но её тело помнило. Оно выгибалось, когда я касался её шеи. Оно просило, даже когда губы шептали «нет».

— Да! Она не вернулась! У них там сейчас похороны за похоронами! Они какую-то аллею славы делают! — чихнул Эрдингер, протирая очки о свою грудь.

— Не может такого быть, чтобы она провалилась сквозь землю. Скорее всего, граф её нашёл раньше, — выдохнул я с досадой. — Письмо от графа есть?

— Нет, — помотал головой Эрдингер. — Но вы не переживайте, ваше сиятельство! Там круглосуточно дежурит человек. Под видом нищего.

Нищий…

А она — королева в моих стенах. Даже если сама не знает. Даже если ненавидит меня за то, что заставил её почувствовать. За то, что показал: в её теле — не только страх, но и огонь.

— Как там поживает наш клуб мечтателей? — спросил я.

— Эм… Вы сейчас о ком? — пробухтел Эрдингер, запутавшись в бумагах.

— О тех, кто уже сорок лет плетут заговор, и всё никак не сплетут, — вздохнул я, потирая переносицу.

Я снова сжал перчатку. Это моя мера предосторожности от собственного безумия, которое растёт с каждым часом, пока я не вижу её.

Пока не слышу, как её дыхание сбивается под моей ладонью.

Пока не чувствую, как она сжимается вокруг меня — не от страха, а от того, как ей приятно. Мышонок мой… Что ж ты со мной творишь?

«Ты сводишь меня с ума», — прошептал я тогда, целуя её живот.

А она даже не знает, насколько.

— А! Вы про них… Мне кажется, ваше сиятельство, что им просто нравится процесс заговора. Они то выбирают главу, то выбирают исполнителей, потом меняют исполнителей… Потом меняют главу… Последние два года они никак не могут определиться с планом. Голосуют пятьдесят на пятьдесят. И один воздержался. Но есть шансы, что дело сдвинется с мёртвой точки. Сейчас они снова выбирают главу. Прежний скончался на той неделе. И они уже неделю не могут определиться, кто их возглавит, — вздохнул Эрдингер. — Каждый тянет одеяло на себя… Так что пока ничего нового…

И тут я услышал крик. Её крик. Внутри себя. Он раздирал мою душу, отдаваясь эхом в каждой клетке моего тела.

— Ваше сиятельство, мы уже закончили, полагаю? — послышался встревоженный голос.

Я бежал по коридору, как мальчишка, забыв обо всем на свете. Позади меня что-то кричал Эрдингер, но я уже слетел по лестнице, минуя стражу, отдающую честь с изумленными глазами.

Я выбежал на улицу, чувствуя, как из меня рвется дракон. Как тело ломает в болезненной трансформации.

Через минуту я летел в сторону замка, пролетая над крышами домов. Я летел туда, где горы, где среди гор кричала она.

Я влетел в замок, оборачиваясь на ходу, через пять минут я был в спальне, видя трясущегося в углу мышонка, которая при виде меня вжалась в стену и заорала во все горло так, что зазвенели стекла в окнах.

Свернулась клубком, дрожит, слёзы стекают по щекам.

А дракон внутри ревёт: «Кто посмел? Кто коснулся её? Кто заставил её кричать?»

Я опустился на колени. Снял перчатку.

— Что случилось? — прохрипел я, и голос дрожал — не от ярости. От страха.

Страха потерять её.

— Темнота… — дрожащим, едва слышным голосом прошептала она. — И… на мне сидела крыса…

Крыса.

Проклятая крыса.

А я готов был сжечь весь замок, думая, что её тронули.

Я вздохнул — глубоко, с облегчением и болью, поднял её хрупкое соблазнительное тело на руки, как хрустальный кубок, и понёс к кровати. Я прижимал ее к себе так сильно, чтобы дракон убедился. С ней всё в порядке.

Накрыл одеялом, но не от холода. От её собственного стыда — за страх, за слабость.

Я бросил дрова в камин, выдохом разжёг его снова. Зажёг магические свечи, притащив подсвечники в комнату из кабинета.

Свет — не столько для неё. Для дракона. Чтобы он успокоился, зная: она в безопасности. Она в моих стенах. Она — моя.

Она смотрела на пламя, а я смотрел на неё.

И в этот момент я понял:

Я лишил её прошлого. И теперь — её кошмары тоже мои.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43

Я не помню, как слетела с кровати. Помню только холод пола под коленями, ком в горле, будто я заглотила крик целиком, и руки, впившиеся в собственные плечи, будто пытаясь удержать тело от распада.

Тьма смеялась надо мной, шевелилась в углах. Или мне так казалось. Я вспомнила, как из темноты моего кошмара появился тот самый мужик. В темной куртке, в обычной шапке, которую можно было купить рублей за пятьсот, в темных джинсах.

Я не помнила его лица. Лица у него не было — только силуэт, впитавший в себя все ужасы мира. Только руки — жёсткие, как сталь, и запах чужого пота, в котором не было ни злобы, ни страсти… Только пустота. Он не хотел меня. Он даже не видел. Он просто ударил, как будто я была дверью, которую нужно открыть ногой.

Дверь распахнулась — и я завыла, как загнанное животное. Не крикнула. Завыла.

Черная тень влетела в комнату, а я узнала знакомую маску.

— Что случилось? — прохрипел похититель.

— Темнота… — дрожащим, едва слышным голосом прошептала я, понимая, что кошмар был таким реальным, что я верю в него. — И… на мне сидело что-то теплое… К-к-как крыса…

Дракон не сказал ни слова. Просто подхватил меня — не как трофей, не как добычу, а как хрупкую вещь, бережно и осторожно. Его руки были тёплыми. От них пахло клюквой, дымом и кровью.

Он прижал меня к груди — не чтобы утешить. Чтобы вернуть себе. Чтобы убедиться: я ещё его.

Бережно, можно даже сказать, почти нежно, дракон уложил меня на кровать, накрыл одеялом. Этот жест заботы вдруг тронул меня до глубины души.

Потом он развел огонь. Он выдохнул в камин, и пламя вспыхнуло, как ответ на молитву. Свечи загорелись сами, одна за другой, разгоняя тьму, как армия маленьких солнышек. Свет плясал на стенах, отбрасывал его тень — огромную, чужую… Но теперь стоящую между мной и кошмаром.

Он уже шёл к двери.

«Прошу тебя… Не уходи…» — вырвалось раньше, чем разум успел приказать замолчать.

Господи, я ведь только что боялась его больше, чем этой проклятой тьмы! А теперь цепляюсь за него, как за спасительную соломинку. Это унизительно. Но ещё унизительнее — признать, что без него мне страшно дышать. Что моё тело уже не помнит дом, мужа, мораль… Оно помнит только его тепло. И это — конец. Не смерть. Это намного хуже.

Похититель замер, словно мои слова ударили его в спину. Он медленно развернулся. Подошёл к креслу. Уселся — не расслабленно, а как часовой. Прямой. Напряжённый. Глаза за маской смотрели не на меня — а на тени, будто вызывая их на бой.

— Спи, — сказал он. Коротко. Жёстко. Но в этом приказе не было угрозы.

— А ты… ты не уйдёшь? — шепнула я, сжимая кулаки под одеялом. Мне было стыдно. Стыдно просить. Но ещё страшнее — представить, что он скажет «да».

Он помолчал. Долго. Слишком долго.

— Нет, — ответил наконец, позволяя себе расслабиться в кресле. Его могучая фигура облокотилась на спинку, а руки легли на подлокотники. — Я не уйду.

И только тогда я позволила себе выдохнуть.

Сначала отпустило ноги. Потом плечи. Потом разжалась невидимая рука страха, что сжимала сердце, как железный обруч. Дрожь осталась. Она останется навсегда. Но теперь она была… безопасной. Потому что в комнате горел свет. Потому что у камина сидел монстр.

Я лежала и смотрела на него. На прорези холодных желтых глаз под маской. Вспоминала, как он расправлялся с людьми. Точно, безжалостно… И успокаивала себя тем, что если бы тогда в подъезде он был рядом, ничего бы страшного не случилось. Он бы просто убил того мужика. Так же хладнокровно, спокойно и четко…

Я выдохнула, не сводя взгляда с его фигуры.

“Он прилетел сюда на мой крик, — задумалась я. — Он думал, что со мной что-то случилось… И это… это подкупало…”

Тепло медленно возвращалось в пальцы ног. Я чувствовала, как мышцы, сведённые судорогой, наконец расслабляются полностью. Дыхание выровнялось. И только когда я услышала — не за стеной, не в тишине, а прямо здесь — его мерное дыхание в кресле, я позволила векам опуститься. Свет свечей ласкал лицо, как память о солнце. И я утонула в нём, зная: пока он рядом, тьма не смеет приблизиться.

Но что будет, когда я пойму, что боюсь не тьмы… а его ухода?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 44

Рассвет ещё не посмел коснуться окон замка. Лишь серая утренняя мгла, густая и вязкая медленно ползла по стенам, обволакивая всё в комнате сухим шепотом забвения.

Я проснулась раньше него — не от холода, не от кошмара, а от тишины, слишком живой, чтобы быть пустой.

Она дышала. Она следила.

И в этой тишине, как алтарь посреди древнего храма, возвышалось кресло, а в нём — он. Спящий. Маска слегка съехала вбок, обнажив красивую линию скулы, прорезанную белым шрамом, будто след от поцелуя лезвием. Его грудь вздымалась ровно, но в этом ровном ритме чувствовалась не усталость — бдительность даже во сне, как у зверя, что не доверяет миру даже в минуты покоя.

Даже сейчас от его огромного сильного тела исходила угроза.

Рука в чёрной перчатке покоилась на подлокотнике… а рядом — нож. Не спрятанный, не убранный. Просто лежал, будто знал, что в любую секунду его позовут пить кровь.

Моё сердце стучало не от страха — нет, от чего-то более мучительного: от желания знать. Кто ты? Кто прячется под этой маской, за этими жёлтыми глазами, что смотрят на меня так, будто я — не пленница, а последнее, что осталось на земле от света?

Всё внутри сжималось от противоречий: одна часть меня — та, что ещё помнила Лизу, мастера по ресничкам, — умоляла не шевелиться, не дышать, притвориться мёртвой, пока монстр спит. Другая — та, что уже принадлежала ему, хотя и не хотела признавать этого, — жаждала прикоснуться, сорвать эту маску, увидеть его лицо, даже если оно окажется лицом самой смерти.

Я поднялась с постели, почти не касаясь пола, как тень. На цыпочках, задержав дыханием, будто сам воздух может выдать меня.

Каждый шаг — вызов судьбе, каждое движение — молитва, обращённая не к богам, а к собственной дерзости.

Он спал. Или притворялся.

Но я больше не могла ждать.

Пол под ногами не скрипнул, но каждая клетка во мне кричала: «Стой, дура! Он убьёт! Он разорвёт тебя на части!» Но я уже не слушала. Я видела только маску. Только этот бархатный намёк на лицо.

Мои пальцы дрожали, когда я приблизилась, когда протянула руку к маске — не чтобы сорвать, нет, сначала — лишь коснуться, почувствовать её ткань, её тайну. Но в тот же миг, почти помимо воли, мой взгляд упал на нож.

«Убери его, — прошелестело в голове. Хоть на миг. Хоть на одно прикосновение — отдели оружие от руки. Пусть он будет беззащитен, как беззащитна я, когда он касается меня».

Я потянулась. Медленно. Почти нежно. Пальцы уже ощутили холод металла — и в ту же секунду жёлтые глаза распахнулись.

Не моргнули. Не мигнули.

Просто открылись — как врата ада перед грешником, как зрачки хищника, что уже часами наблюдает за добычей, лишь притворяясь спящим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 45

Время разорвалось. Мир сжался до острия, что уже касалось моей шеи — не резало, нет, просто обещало. Нож лежал на коже, как поцелуй, предвещающий смерть.

Сердце в груди бахнуло раз — и замерло, будто упало в пропасть, оставив за собой только пустоту и ледяной пот на висках. Я не вскрикнула. Не отшатнулась. Просто замерла, впившись взглядом в его глаза — в эти бездонные колодцы, где, казалось, отражалась не я, а моя душа, уже распятая на его желании.

— Ты думала, — прохрипел он, не шевеля губами, будто голос рождён в самой глубине груди, — что у тебя есть право смотреть под маску?

Я не ответила. Не могла. Мои губы пересохли от страха и от чего-то ещё. От позора, что даже сейчас, когда нож у моего горла, я не хочу, чтобы он ушёл. Хочу, чтобы он забрал всё, лишь бы не оставил меня в одиночестве с моей слабостью.

Он скользнул кончиком лезвия по моей коже — не для боли, нет. Для знакомства. Как будто нож помнил каждую каплю крови, что пролил, и теперь учился узнавать новую: мою.

Холод металла чертил линию от ключицы к груди, и от этого прикосновения — столь чуждого, столь смертоносного — по моим венам разливалась не паника, а жгучая, постыдная волна желания.

“Сколько жизней он унёс? Сколько криков заглушил, прежде чем коснулся меня?” — мелькнуло в голове. И от этой мысли — от мысли, что смерть касается меня как любовник — между ног вспыхнул жар.

Я сжала бёдра, будто могла спрятать этот стыд глубоко внутри, где он не выдаст меня. Но тело уже предало меня. Оно дышало глубже, пульсировало, жаждало — не ласки, нет. Подтверждения, что я жива. Даже если это жизнь в его тени или на острие ножа.

— Ты так дышишь, мышонок, словно это тебя возбуждает, — послышался хриплый голос, а он стянул перчатку.

Через мгновение его рука скользнула под мою рубашку.

Я вздохнула от его прикосновения.

Одно прикосновение пальцев, и его глаза расширились от удивления.

Одно касание.

Одно движение его пальца по внутренней стороне бедра — и его глаза расширились от удивления.

— Да ты вся мокрая, — прошептал он, и в его голосе не было изумления — только удовлетворение хищника, который только что понял: добыча уже его.

Он не торопился. Он вкушал.

— А теперь стыдишься этого.

А я закрыла глаза, потому что не могла вынести правды.

Хассен никогда не касался меня так — так, чтобы я чувствовала, как внутри рвётся что-то старое, гнилое. Он ласкал как принц, который снизошел до милости обладания мной. В его взгляде не было ничего животного, не было этого желания.

Боги, как же мне стыдно…

Но ещё стыднее — признать, что я не хочу, чтобы это остановилось. Я понимала, что хочу его. Черт возьми! Да! Хочу. И при этом понимала, что просто так отдаться мне не позволяет гордость, которой у меня, как выяснилось, предостаточно.

— Хочешь поиграть, мышонок? — послышался голос. — Ну давай поиграем… Кажется, я понял, в чём с тобой не так…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 46

Я смотрела на него, стараясь выровнять дыхание.

Он приблизился. Я слышала его дыхание в маске — горячее, влажное, звериное.

— Ты — хорошая девочка, — прошептал он, и его палец медленно провёл по моей нижней губе, заставив меня задрожать. — Такая послушная. Такая… правильная.

Я сжала кулаки, словно пытаясь скрыть свои чувства.

— Мышонок у нас — хорошая девочка, — в голосе прозвучала насмешка. — Которая привыкла жить по правилам… У мышонка есть строгие правила, не так ли? Которые она боится нарушить… Ты хочешь сорваться с цепи, мышонок. Но цепь — не моя. Ты сама её ковала из «нельзя», «стыдно», «непристойно»… И теперь молишь: «Сломай её за меня». Не так ли?

— Н-н-неправда, — прошептала я, чувствуя, как каждое его слово попадает в цель. И от этого мои глаза расширяются от ужаса. Он словно видит меня насквозь.

— Правда, — послышался голос, а нож снова скользнул по мне, вызывая мурашки. — Правда, мышонок. Это правда. Твоё тело дрожит не от страха… а от того, что я ещё не схватил тебя за волосы и не прижал к стене. Давая тебе право побыть плохой.

Жёлтые глаза смотрели на меня так, словно вытаскивают из глубины моей души всё, что там есть.

Его взгляд — два жёлтых уголька в пепле — пронзал насквозь.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя отпустил. Ты хочешь, чтобы я разорвал тебя пополам — чтобы половина осталась в прошлом, а вторая сдохла от наслаждения у меня в руках. Ты не ищешь побега. Ты ищешь предлог, чтобы саму себя предать.

Я открыла рот — чтобы сказать «нет», чтобы вырваться, чтобы умереть с достоинством…

Но мои губы предали меня. Они дрогнули.

— Нет… Т-ты ошибаешься… — выдохнула я, и это прозвучало как мольба.

Я услышала тихий смех. Тело задрожало — не от холода, не от страха, а от того, как лезвие будто рисовало на коже карту новой жизни, в которой нет места добродетели — только пульс, страх и жажда быть разорванной на части.

— А если я дам тебе этот предлог? — в голосе послышалась усмешка. Кончик ножа слегка надавил на мой подбородок. — Прямо сейчас… Если я приставлю нож к горлу и возьму тебя? Ты потом сможешь сказать своей совести, что ты — хорошая, а он плохой. Он меня заставил…

Он был прав. Чертовски прав. Но я не могла! Не могла признать эту правду!

Я слышала его дыхание.

— Мышонок у нас… — он замолчал.

Его палец медленно подразнил мой сосок.

— Хорошая девочка.

Пауза. Тяжёлое дыхание.

— Которая мечтает стать плохой.

Он усмехнулся.

— Но не смеет… потому что хорошие девочки любят по правилам, а плохие — желают и получают. А ты?.. Ты хочешь, чтобы тебя желали?

Его голос опустился до шёпота, едва слышного, но разрывающего душу.

— Ты называешь это насилием. А я называю это честностью. Твои «приличные» мужчины лгут тебе в постели, целуют руку и спят с горничными. Я не лгу. Я хочу тебя. Я беру тебя. И если ты ненавидишь меня — ты хотя бы свободна в этой ненависти, — в голосе послышалась насмешка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 47

— Это неправильно, — сглотнула я, пытаясь сопротивляться этой предательской дрожи предвкушения.

Его рука снова скользнула между моих ног, двигаясь плавно, словно дразня.

— А ты, моя сладкая предательница… знаешь, как сильно я тебя хочу? — услышала я шепот. — И если я сейчас приставлю нож к твоему горлу и возьму тебя…

Я не смогла ему ответить. Он словно вывернул мою душу наизнанку. И то, что он говорил, было ужасно! Ужасно!

— Вот так! — произнес он, развернув меня. Нож очутился возле моего горла. — То есть ты хочешь, чтобы я снова превратился в чудовище? Ты хочешь, чтобы я стал твоим оправданием. Чтобы каждая капля стыда, что сейчас пульсирует между твоих ног, имела имя: не «я хотела», а «он заставил»…

Я задрожала, стиснув зубы. Нож прижался к моему горлу.

— Да или нет! — послышался шепот на ухо.

Я судорожно хватала воздух, понимая, что не могу сказать «Нет!», но и «Да!» сказать тоже не могу.

— Считаю до трех, — голос стал холодным. И я испугалась. — Мне нужна правда. Раз… Два…

— Да, — сдавленно вырвалось у меня.

Я стояла, дрожала, чувствуя, как у меня по щекам потекли слезы.

Слово вырвалось — не изо рта, а из горла, будто его выдавило давлением ножа.

В глазах всё поплыло. В ушах — только шум крови, как приговор.

И в этом мгновении я поняла: я не сказала «да» ему — я сказала «нет» себе. Себе прежней.

Я всхлипывала от стыда, от ужаса того, что я это сказала… Вслух…

— Да… Да… Да! — выдохнула я, и слёзы — горячие, предательские — потекли по щекам.

Я задыхалась, кашляла этим «да», чувствуя себя полностью обнаженной не только телом, но и душой.

Я ждала удара. Ждала, что он ворвётся в меня, как в ту ночь в охотничьем домике. Ждала, что нож врежется в шею, как поцелуй, от которого нельзя вырваться.

Но он не двинулся.

Вместо этого он медленно опустил лезвие.

— А если я скажу тебе, — прошептал он. — Что никогда в жизни так не желал женщину. Что я просто умираю от желания снова увидеть тебя обнаженной… Что я сгораю изнутри, глядя на тебя… Что я хочу тебя больше жизни… Хочу слышать твой стон… Хочу, чтобы ты умирала от наслаждения, скользя по моему члену? Что ни одна женщина не вызывала во мне такое желание, как ты… Что я готов бросить все к твоим ногам… Разве…

Он коснулся рукой моих волос, убирая их с моего плеча. А потом погладил мою щеку.

— …разве это не может быть оправданием для самой себя? — слышался шепот, а его рука коснулась моего подбородка, слегка приподнимая его. — Или все-таки нет?

Я молчала, как школьница, которая врала про то, что забыла дома дневник, а учитель вытряхнул портфель и обнаружил его среди вещей.

— Подумай над этим, мышонок, — его рука коснулась моей щеки с какой-то нежностью. — А мне пора.

Он взял со стола нож, направляясь в сторону двери. Дверь за ним закрылась. Я даже не подошла к окну, чтобы увидеть, как улетает дракон.

Одиночество обрушилось на меня не как тишина, а как тягучая, живая слизь, выползающая изо всех щелей каменных стен и заползающая под кожу.

Я осталась одна — не потому что он ушёл, а потому что он унёс с собой всё, что ещё оставалось от моей целостности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 48

Он не тронул моё тело — хотя мог, и, быть может, стоило бы. Он вспорол мою душу, как рукав старого платья, вывернул наизнанку и заставил смотреть на то, что там гниёт: страх нарушить правила, жажда быть испорченной, сладострастное томление к собственному падению.

Это было унизительно. Больнее, чем когти паники, больнее, чем прикосновение ножа к горлу. Потому что это была правда — и она не принадлежала ему, она была моей собственной, моим тайным позором, который я прятала даже от самой себя.

Я сидела на краю кровати, обхватив колени, будто пытаясь удержать внутри хоть каплю прежней Серафины — той, что верила в балы, в мужа, в то, что доброта не оборачивается растерзанием.

В голове крутились его слова, как змеи в глиняном горшке: «Ты хочешь, чтобы тебя желали». Нет. Не хочу. Или хочу.

От этого двойного дна в собственной душе мне стало дурно.

Я поднялась, шатаясь, как пьяная, хотя вино не коснулась моих губ — только пальцы его, только нож, только голос. Подошла к камину. Огонь трещал, как насмешливый сплетник. Я вспомнила Хассена — как он смотрел в пламя, требуя увидеть меня. «Я хочу видеть свою жену! Прямо сейчас!»

Я попыталась сосредоточиться. Быть может, я смогу освоить этот дар? Или нет? У меня никогда не было магии такой, чтобы прямо «ах!». Но теперь в моей груди есть драгоценная сила. Не моя. Чужая. Но почему бы ею не пользоваться?

Я попыталась представить моего похитителя. Мне было интересно, что он делает сейчас. Куда он уходит? Но вместо картинки я видела только пламя.

«Лицо! Нужно знать лицо!» — вспомнила я.

Да, лицо, а не маску. Видимо, он что-то знает, раз прячется под маской.

Я решила попробовать и вспомнила про Рори… Ее лицо живо всплыло перед глазами, а сердце дёрнулось от тревоги.

Сначала я ощутила тепло.

Потом — дрожь в груди, глубоко под рёбрами, будто там появился чужой пульс. Я закрыла глаза, сосредоточилась, вспомнила прикосновение Рори — холодные пальцы, шёпот: «Отдаю тебе!»

Жар вспыхнул.

И вдруг огонь стал растворяться, уступая место картинке.

Каменная комната. Стены, вымазанные чем-то тёмным. Запах крови, пота и выжженной плоти.

Рори лежала на столе, прикованная цепями к запястьям и лодыжкам. Её тело — измятое, покрытое синяками, с кровавыми полосами на рёбрах, будто по ней прошлись кнутом из раскалённой проволоки. Лицо — отёкшее, одного глаза почти не видно. Губы треснуты, из угла сочится тонкая струйка крови. Она не дышала — или дышала так слабо, что воздух едва колыхал её грудь.

У стола стояли двое.

Хассен — в дорогом камзоле, без единой складки, будто только что сошёл с парадного портрета, — сжимал кулаки, и в его глазах - лёд, а не огонь.

— Всё, что нам удалось добиться, — процедил он сквозь зубы, — так это то, что артефакт нужно передать добровольно. Она не отдаёт его! А если мы её убьём? То сила, полагаю, умрёт вместе с ней?

— Полагаю, да, — согласился Элиад. — Недаром же в войне магов, которая была тысячу лет тому назад, пленных магов убивали только после того, как вытаскивали из них силу, чтобы сделать из неё артефакт.

Хассен расхаживал по пыточной, словно загнанный в ловушку зверь.

— Что делать?! — заорал он, а я поняла, что его терпению пришёл конец. — Что нам с ней делать?! Как его из неё вытащить?! Отвечай!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 49

Хассен ударил кулаком по столу, и металл зазвенел, как кость в могиле.

— Упрямая тварь! — вырвалось у него, и в этом возмущении не было ни капли раскаяния, только бешенство обманутого.

А Элиад… Элиад сидел в кресле, как будто читает романтическую поэму при свечах. В руках — старинная книга, переплёт, потрескавшийся от времени, пальцы листают страницы с ленивым любопытством. Он даже не смотрел на Рори. Не поднимал глаз. Но потом… он остановился. Замирился. Его брови чуть сдвинулись, и в его взгляде — мимолётная тень. Не жалости. Интереса.

— Любопытно… — пробормотал он почти шёпотом, но его голос пронёсся по пыточной, как лезвие по стеклу. — Здесь написано, что во время пыток артефакт должен как-то проявить себя… Но он ни разу не проявил. Следовательно… Она его отдала…

Я задохнулась.

— Как отдала? - затрясся Хассен.

— Очень просто, - отложил книгу и подался вперед Элиад. — Она это умеет. Я помню, как мы с ней вместе сдавали экзамены. Там ведь обыскивают на предмет артефактов. И так заставляют раздеваться. И магией… У меня был экзамен, кажется, по магическим преобразованиям… И я не учил… И тогда она вытащила из артефакта силу и вложила ее в меня. Потом, разумеется, я отдал ее обратно. А она вернула артефакт своему дяде. Помню, как мы вместе с ней пробирались в его кабинет, чтобы положить артефакт на место. Было время! Да…

— То есть, она его кому-то передала? - спросил Хассен, сжимая кулаки.

— Не исключено, - заметил Элиад. — Я не могу утверждать наверняка.

— Кому она могла передать? - взревел Хассен.

— Любому. Тому, к кому дотронулась, - развел руками Элиад. — Будь то стражник или… служанка… Тот, к кому она прикасалась… Поэтому я просил на всякий случай приковать ее руки. Видимо, она освободилась… И…

Хассен умолк. Его глаза расширились от ужаса и внезапной догадки.

— Моя жена… - прошептал он. — Слуги говорят, что она прикоснулась вот так…

Хассен толкнул пальцами в грудь Элиада. — К моей жене… Это что ж получается… Я… своими руками… выбросил эту бесценную вещь… Он с яростью посмотрел на Элиада и схватил его за грудки.

— Ты почему мне раньше не сказал, паршивый чароплет! - сквозь зубы прорычал Хассен, вцепившись в серую мантию. — Почему не предупредил!

Элиад не дрогнул.

На лице — ни тени раздражения, ни страха. Только сухое, почти клиническое удовольствие. Как у учёного, который наконец-то дождался, когда реакция в колбе начнёт бурлить.

— Я не думал, что ты такой тупой, - ничуть не пугаясь вспышки ярости Хассена произнес Элиад, снимая его пальцы со своей мантии и разглаживая ее на том месте, где она примялась. — Я дал тебе место, сказал время, объяснил меры предосторожности. Так что ко мне никаких претензий! Я тебе что сказал? Держать подальше от других пленников? Раз! Пытать только в твоем присутствии! Не касаясь руками? Два!

— Моя жена открыла дверь родовой магией… - словно в трансе прошептал Хассен, словно не слыша нравоучений. — Отдала плащ, а эта передала ей магию…

— Надо бы уточнить. На всякий случай, - улыбнулся Элиад. — Пора привести ее в чувство и продолжить!

Ведро ледяной воды плеснули на Рори, а она открыла глаза и тяжко задышала.

Я не смогла на это смотреть.

Просто не смогла.

Я дернула головой так, словно отшатнулась от камина, будто он обжёг меня. Сердце билось так, что казалось — вот-вот разорвёт рёбра и выпрыгнет в этот проклятый мир, чтобы кричать: «Я здесь! Возьмите меня! Только оставьте её в покое!»

Я рухнула на колени перед камином, прижала ладонь к груди, где пульсировала чужая сила, и прошептала сквозь слёзы:

— Прости, Рори… Что не спасла… Прости, что не могу ничего сделать… - плакала я.

Жива ли она? Или уже нет? Мне было страшно проверять. Но я не могла сидеть в неизвестности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 50

Рори лежала всё так же, но теперь её грудь вздымалась чаще — не от боли, а оттого, что она пыталась говорить. Губы шевелились еле заметно, поэтому даже Хассен склонился над ними.

— У меня его нет… — прошептала она, и голос её был не голосом, а скрипом сухой ветки под ногой. — Я отдала силу… ей… Той, которую ты выпустил, как жертву, и которую не смог найти… Артефакт был в твоих руках, Хассен. И ты просто выбросил его на улицу.

Хассен резко отпрянул. Он сжал кулаки от негодования. Ее слова, словно пощечина, заставили его покраснеть и тяжело задышать от ярости.

— Добей эту тварь! — послышался голос Хассена, а в каждом слове была ярость и ненависть. — А я хочу поговорить по поводу того письма, в котором требуют выкуп за мою жену. Быть может, ее и правда похитили? Тогда я готов заплатить.

Выкуп.

Слово ударило в висок, как пистолетный выстрел в пустой комнате. Не больно — оглушительно. Всё в комнате — пламя, тени, моё дыхание — замерло, будто мир тоже услышал эту ложь.

Выкуп?!

Не «он пришёл за мной». Не «он унёс меня, потому что не мог смотреть, как меня рвут на части». Не «он хочет моего тела, моей боли, моего стона»…

Нет.

Он написал письмо. Он вставил ценник. Он превратил меня в предмет обмена, как шкатулку с артефактом, как мешок золота, как трофей на аукционе.

Я — не женщина. Я — залог.

И в этом моменте всё то, что я пыталась оправдать в себе — дрожь от его прикосновения, тепло и трепет внизу живота, даже тот позорный оргазм в охотничьем домике — обернулось грязью.

Потому что я позволила себе поверить, что между нами — хоть искра чего-то настоящего. А он… он с самого начала знал: я не его желание. Я — средство.

Меня не похитили ради мести. Не ради плоти. Не ради любви в её извращённой форме. Меня похитили, чтобы вернуть украденное.

Артефакт за графиню. Жену за силу. Тело за власть.

И самое ужасное — я уже начала привыкать к его руке на моей талии. К его голосу в темноте. К мысли, что, может, он — мой спаситель.

А он — торговец.

Хладнокровный, расчётливый, использующий мою уязвимость, мою дрожь, мои слёзы — как козырь в переговорах.

Я рухнула на колени не от горя. От стыда.

Стыда за то, что поверила в иллюзию.

За то, что тело предало меня дважды: сначала — откликнувшись на его прикосновения, а потом — позволив себе почувствовать «спасение» в его объятиях.

Я не его трофей. Я — заложница с ценником.

И он — не любовник-монстр. Он — вымогатель.

И сейчас его обманут… Он ведь не знает про шкатулку, про то, что медальон в шкатулке — это пустышка. Что я и есть настоящая сила…

Я задыхалась, глядя на огонь. Задыхалась от слёз, стыда, от осознания, что он обманывал меня. И тут в моей душе вспыхнула надежда.

Выкуп? Значит, меня отдадут обратно… А может, и нет. Но если дадут шанс — я им воспользуюсь!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 51

Мой взгляд снова уперся в огонь — не в пламя, а в ту чёрную дыру, что открывалась за ним, словно сам огонь был занавесом на сцену ада.

И снова бедняжка Рори.

Она лежала на пыточном столе, привязанная к нему не только цепями, но и собственной слабостью. Её тело — изломанное, покрытое синяками. Кровь стекала по рёбрам, оставляя на камне тонкие, дрожащие линии. Дыхание сбивалось — не от страха, нет. От боли, такой глубокой, что она уже не кричала. Только глотала воздух, как умирающая птица, раскинувшая крылья напоследок.

А над ней склонился Элиад.

Его белые волосы были так же чисты, словно его не касалась эта грязь пыточной.

Он не смотрел на её тело. Он смотрел в глаза — как будто пытался найти в них ту девушку, что смеялась в тени библиотеки, целовала его после экзаменов, шептала: «Не спеши. Ты справишься».

Теперь ее лицо — грязное, с мазками крови и пота. Он своими руками убил ту самую девочку, которая училась вместе с ним, которая помогала ему… Убил ее сегодня. На пыточном столе, спокойно глядя на ее муки.

— Мне жаль, — усмехнулся он, и в этом голосе не было ни капли раскаяния. Только горькая ирония человека, которого предали раньше, чем он сам стал предателем. — Правда… Жаль…

Его рука скользнула по её груди — не как ласка, нет. Как проверка. Как будто он убеждался: она всё ещё живая. Живая — значит, годится для боли. Для мести.

— Но, видите ли, я прекрасно знаю, кто упросил дядю не давать мне денег на исследование, — продолжал он, и в его голосе зазвенела та самая обида, что гниёт годами. — Ты посчитала, что это опасно. Ну конечно же. Тебя устроит посредственный маг — муж в тени такой блистательной и талантливой чародейки, как ты. Ты даже не пыталась понять. Ты просто закрыла мне путь. Как будто я — не человек, а ошибка, которую надо исправить. Ты знала о моих мечтах. И сделала всё, чтобы они не сбылись…

— Неправда! — вырвалось у неё, и голос разорвался, будто тонкая нить. — Ты знаешь… Ты прекрасно знаешь, что твои големы неконтролируемы. Они убили бы тебя… Именно поэтому я попросила дядю… Чтобы он не давал тебе денег… Я хотела тебя спасти… Даже от твоей собственной самонадеянности!

Она задохнулась, и по щеке покатилась слеза. Она смешалась с кровью и стала грязью.

Но в её глазах — не страх. Любовь. Та, что не боится быть отвергнутой. Та, что остаётся даже тогда, когда всё разрушено.

Мне стало так горько, что я прижала ладонь к груди. Это было не просто сочувствие. Это было зеркало. Она — и я. Тот же ужас: любить того, кто тебя предал. Тот же стыд: всё ещё надеяться, что он обернётся и скажет, что нет. Я передумал. Я не предам. Ты для меня дороже всего на свете.

Я чувствовала тот же холод: понимать, что ты была для него лишь пешкой. Сначала для мужа, который пожертвовал мной ради того, чтобы влиятельные гости не ушли недовольными. Теперь он… Тот, который обнимал, дарил подарки, убил ради меня стольких людей, прилетел на мой крик… Тот, от которого мое тело начинает дрожать… Тот, кто хотел, чтобы я переступила через себя, свои принципы… А теперь сам за моей спиной торгуется, как бабка на базаре за помидоры.

Я узнала её.

Я узнала себя в её глазах.

— Ладно, будем прощаться, — произнёс Элиад, отворачиваясь, будто не выдерживая зрелища её истинной любви. — Столько всего можно было вспомнить… Как мы воровали у дяди вино… Как ты целовала меня под луной, когда весь мир молчал… Библиотеку… О, там есть что вспомнить…

Элиад усмехнулся. И в этой усмешке — ужас: он всё ещё помнит, он всё ещё чувствует.

Но не может позволить себе остановиться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 52

— Ты меня не убьёшь, — прошептала Рори, и в её голосе — не надежда. Уверенность.

Элиад замер.

— Это почему же? — Он повернулся, и в его глазах — молния. — Ещё как убью… Это просто… А потом я приду в гильдию и расскажу грустную историю: как не сумел тебя спасти… Как опоздал… Как нашёл только тело…

Он уже рисовал эту сцену в голове. Уже примерял траур. Уже получал сочувствие. Уже становился жертвой.

Но Рори слабо улыбнулась — треснувшими губами, сквозь кровь.

— Нет, — сказала она. — Ты сейчас возьмёшь… и откроешь замки на моих кандалах. Это приказ!

Его пальцы дёрнулись сами.

Не от воли.

От магии.

Он застонал — не от боли, а от ужаса.

Потому что понял: она была на шаг впереди всегда.

Я сама была удивлена, видя, как он беспрекословно подчиняется ей против своей воли.

Цепи щёлкнули.

Рори медленно поднялась, дрожа на ногах, как дерево после бури. Она утерла кровь тыльной стороной ладони, не глядя на него. Как будто уже всё решилось.

— Это что такое? — задохнулся Элиад, падая на колени. — Ты что? Воспользовалась магией подчинения? Как? У тебя нет ни моей крови, ни образца моей магии… У тебя даже руки скованы были…

— На колени, — прошептала Рори. И я видела, что она сама едва стоит на ногах.

Элиад опустился. Не пал. Покорился. Стиснув зубы, сгорая от внутренней ярости.

Она схватила медальон и сорвала с его шеи, прижимая к себе, как сокровище, едва не целуя его.

Но для неё он был чем-то другим.

— Открою тебе секрет, — сказала она, надевая его на себя. Голос дрожал, но взгляд стал стальным. — Я хотела сделать это, как только выполню задание дяди. Я беременна. От тебя. И кровь ребёнка в моих жилах — твоя кровь. Твоя магия. Твой самый сокровенный след. И мне этого достаточно… Я просто дождалась момента, когда мы останемся наедине… И вот ты полностью в моей власти…

Она закрыла глаза и положила ладонь ему на лоб.

Его тело содрогнулось — не от боли, нет. От того, что в этой клетке, в этой пыточной перед ним стояла не пленница.

Мать его ребёнка. И она имела над ним безграничную власть.

Ее пальцы задрожали, а я увидела вспышку магии, словно заискрила розетка.

— Прости, — прошептала она, и по её щекам потекли слёзы. Не от злости. От любви, которая умирает, но всё ещё дышит.

Он рухнул на пол. Упал и больше не пошевелился. Я видела, как в грязи пыточной его белые волосы выглядели как последний сугроб снега на грязной земле.

А Рори — дрожащими пальцами — нажала что-то в медальоне. Она тяжело дышала, но в ее глазах была надежда.

И я увидела настоящее чудо.

Свет вспыхнул сначала в артефакте, а потом полился из искалеченного тела несчастной.

Сначала — тусклый отблеск на коже. Потом — золотистая волна, будто солнце проснулось под её рёбрами. Свет обвивал её тело, как пелена, как мантия королевы. Он не жёг. Он очищал. И в этом свете я видела ее лицо, словно лицо Мадонны с картин, преисполненное надежды и облегчения.

И в этом свете — она исчезла. Просто растворилась.

Остались только тишина, мёртвое тело Элиада и гул в моих ушах — будто мир сбросил еще одну маску.

Я отшатнулась от камина, задыхаясь от счастья. Она жива. Она сумела спастись… И это было так… так… волнительно. Я плакала от счастья, понимая, что Рори оказалась сильней обстоятельств, сильнее боли, сильнее любви.

Если Рори смогла — значит, и я смогу.

Если она вырвалась — значит, и я не обречена быть «вещью для обмена».

Я благодарила Рори за силу, за то, что показала: даже в аду можно остаться человеком. И даже в пыточной — можно быть свободной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 53. Дракон

— Письмо, ваше сиятельство! Граф написал ответ, — закричал Эрдингер, влетая в мой кабинет. — Кого на что меняем?

— Ты уже прочитал? — спросил я, выхватывая у него из рук бумагу.

— Обижаете, — вздохнул Эрдингер. — Это уже профессиональное… Я не могу не прочитать… Я сдерживал себя, как мог, но профессионализм взял верх.

Я раскрыл письмо и увидел ровные красивые строчки: «Господин похититель, перед тем как я отдам вам артефакт, я хочу удостовериться, что моя жена у вас. Только при условии возможен обмен! Со своей стороны, я могу удостоверить вас, что нужный вам артефакт у меня!»

— Так чью жену меняем? — спросил Эрдингер.

— Мы никого ни на что не меняем, — произнес я. — Значит, артефакт у него. Следовательно, подтверждение мы получили. Сейчас граф хочет удостовериться, что его жена у меня. Как будто я — лавочник, у которого можно проверить товар перед покупкой.

Отдать моего мышонка? Да никогда. Она моя. И только моя.

— Так… эм… нам нужно… — замялся Эрдингер.

— А у тебя какой рост? — спросил я, вставая.

— Эм… Женщины говорят, что выше среднего, — ответил он с той гордостью, которая вызывает улыбку у тех, кто видел, как женщины смотрят на него с высоты каблуков.

Я выдохнул и подошел к нему вплотную и прижал к своей груди.

— Почти, — пробормотал я, сравнивая его с образом, который не отпускал меня ни на миг: она — босая, в разорванной рубашке, с запахом корицы и страха на коже. — Немного присядешь — и сойдёшь.

Я отошел, глядя на его фигуру.

— Ваше сиятельство, — робко спросил Эрдингер. — А в связи с чем вы меня меряли?

Я положил руки ему на плечи. Он чуть не рухнул — не от веса, а от осознания: что бы я ни затеял — ему не выйти живым, если он подведёт.

— Ты верен делу?

— Да! Служу короне! Как и все мы! — с гордостью произнес Эрдингер.

«Короне? — подумал я. Нет. Я служу ей… Только ей… Сначала ей, а потом уже короне!»

— Плакать умеешь? — спросил я, глядя на его субтильную фигурку.

— Мужчины не плачут, — произнес Эрдингер с гордостью.

— Короче так, — усмехнулся я. — Сегодня ты у нас женщина. Супруга графа. Сейчас тебе принесут платье, грудь и парик. Твоя задача — плакать от стыда… Ты же сам просил, чтобы тебя взяли на боевое задание. Вот тебе и задание. Справишься?

— Мне кажется, — едва не заплакал Эрдингер. — Да.

Через полчаса он стоял в корсете, запихнув туда чулки и, видимо, половину своей совести. Рыжий парик сидел криво, глаза — испуганно. Я решил, что Хассену хватит и фасада.

— Оттенок не тот, — бросил я. — Уносите. Больше красного. И волосы — длиннее. Пусть прикрывают лицо. Женщина никогда не смотрит прямо, когда стыдится.

Эрдингер уже облачился в платье под хохот всей тайной канцелярии, запихивая в корсет старые чулки.

— Больше груди, — приказал я, сминая подкладку. — Она не такая… плоская.

Эрдингер покраснел до корней лысины.

— Ваше сиятельство…

— Молчи, — оборвал я. — Представь, что ты не ты. Представь, что ты она. Что ты боишься. Что ты стыдишься.

— Ваше сиятельство, — прошептал Эрдингер, поправляя грудь. — А если он подойдёт ближе?

— Он не подойдёт, — холодно ответил я.

Я представил, как она сейчас спит. Не так, как эти придворные куклы, распластавшись на шёлке. Она сворачивается в комок, будто боится, что её заберут. А ведь она уже моя. До последней клетки. До последнего вздоха.

Она там. Одна. Я улетел. А теперь мое тело рвалось туда, к ней…

Рыжий парик выглядел неплохо.

— Сделайте ему прическу, чтобы часть волос прикрывала лицо, — приказал я, расхаживая по кабинету. — Так, а теперь наша леди… учится плакать!

И я вспомнил ее слезы.

Я не должен думать об этом. Не сейчас. Не здесь.

Но тело помнит. Помнит тёплый стон, что вырвался из её губ, когда я коснулся её там, между ног. Помнит, как она сжималась вокруг моих пальцев, будто пыталась удержать не наслаждение — а самого меня.

— Ваше сиятельство, — прошептал Эрдингер. — Я… я не… умею плакать, как… женщина… Вы уж извините…

— Давай так, дорогая подруга, — оттащил я в сторонку Эрдингера. — Я знаю, на кого ты положил глаз. На Джоан.

Его лицо покраснело, как будто я вонзил нож.

— Да.

— Хочешь, чтобы она стала твоей?

— Да! — закивал Эрдингер, едва не капнув слюной.

— Значит, она либо твоя, либо ездит с ненавистным мужем по всем дипломатическим миссиям в качестве сопровождающей. Выбирая между неделями трястись в карете и слушать нравоучения супруга и тобой, выбор очевиден! Так что давай. Сыграй роль так, чтобы твой муж поверил! Это понятно?

— Но если он посмотрит вблизи, — произнес Эрдингер. — Он же все поймет.

— Вблизи он тебя не увидит. Только издали! — успокоил его я. — Так что давай. Все в твоих руках!

Почему он молчал столько времени, словно ему было плевать на жену, а тут внезапно о ней вспомнил? И тут же согласился обменять ее на бесценный артефакт.

Тот, ради которого он готов был душу вынуть, а теперь согласен отдать за жену? Неужели он ее любит так сильно? Нет, это не любовь.

Если бы была любовь, то он бы не ждал, не медлил.

Не люблю, когда все слишком просто. А если слишком просто, значит, где-то подвох.

— Бумагу! Чернила! — приказал я, а мне тут же подали.

И я стал писать ответ, назначая место встречи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 54

Стыд всё ещё жил в моих костях — тёплый, мучительный, он не отпускал меня даже тогда, когда я закрывала глаза.

Я пыталась представить, что всё это — кошмар, из которого можно проснуться, а не новая, необратимая реальность, в которой я — не жена, не графиня, не даже человек, а вещь, обладающая дыханием, пульсом и этим проклятым, предательским телом, которое откликается на его ласку.

Но в этом стыде медленно, как росток сквозь мёрзлую землю, проросло что-то иное — не страх, не отчаяние, а решимость. Чистая, холодная, без сомнений, без колебаний.

Я больше не хотела быть тем, кем он меня считает. Ни жертвой. Ни игрушкой. Ни даже «мышонком», которого он приручает, чтобы сломать по частям. Я хотела быть собой — хоть этой новой, израненной, но всё ещё живой. И если выход есть, я найду его.

Я встала неслышно, как тень, прижимая ладонь к груди, где всё ещё пульсировала чужая сила — не как бремя, а как напоминание: ты не одна. Есть кто-то, кто тоже сражался. И победил.

Я прошла мимо камина, мимо зеркала с трещиной, в котором ещё вчера видела своё отражение — бледное, с распухшими от слёз глазами и следами чужих пальцев на шее, — и не обернулась. Не потому что не хотелось, а потому что знала: если посмотрю, увижу не себя, а его желание, отпечатанное на моей коже, и снова почувствую ту сладкую, гнилую слабость, от которой мутило. Нет. Сегодня я не его. Сегодня я принадлежу себе.

Коридор за дверью был таким же, как и все остальные — каменные стены, потрескавшаяся штукатурка, портреты предков с лицами, искажёнными временем и злобой, будто они до сих пор помнили, как их изгоняли из семейной памяти, а теперь смотрели на каждого прохожего с презрением узников, знающих цену лжи.

Я шла медленно, прижимаясь спиной к холодной стене, как будто могла раствориться в ней, если понадобится. Воздух здесь был плотнее, насыщенный запахом плесени, пыли.

Я заглядывала в комнаты. Пустые спальни с ободранными обоями, библиотека, где книги гнили на полках, словно их содержимое было заразно, столовая с зачехлённым столом, будто ждали гостей, которые уже сто лет как превратились в прах.

Всё здесь дышало запустением — не просто забвением, а умыслом. Словно замок был построен не для жизни, а для хранения чего-то ценного.

Коридор в конце левого крыла, уходящий вниз, туда, где даже слабый свет из окон не достигал. Чёрная пасть, без единого огонька, без звука, без даже эха — будто пространство там проглотило саму возможность отклика.

Мне ужасно не хотелось туда идти. Словно все внутри противилось этой тьме.

Но я взяла себя в руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 55

Я вспомнила лицо Рори — измождённое, окровавленное, но всё ещё с глазами, в которых горел огонь. Она не сдалась. И я не сдамся. Я глубоко вдохнула — втянула в лёгкие пыль, холод, страх, и всё это превратила в сталь. В решимость. В волю.

Я прошла дальше. Лестница спускалась куда-то в темноту. Я стала осторожно идти вперед, видя таинственно приоткрытую дубовую дверь.

Дверь была очень тяжелой и массивной, покрытой вязью узоров.

Я вошла в пустое помещение, видя еще одну дверь в другом конце каменного мешка. Я подошла к ней, открыла...

Мама дорогая!

Я никогда в жизни не могла представить себе столько денег. Мне даже показалось, что это какой-то сон. Оно лежало кучками и кучами. Изредка на полу встречали монетки, а я видела, как оно поблескивает в слабом луче света, падающего откуда-то сверху. Я пожала плечами, а потом подняла корону, сверкающую, роскошную.

Я понимала, что если я возьму отсюда горсть монет, никто даже не заметит. Так у меня хотя бы появятся деньги.

А если меня потащат на обмен, то у меня появится шанс сбежать. Одно дело - сбежать с пустыми карманами. А другое, когда у меня будет хоть что-то…

План пока был прост. Дождаться, когда Хассен решится на обмен. Припрятать деньги и … выгадать момент, чтобы сбежать. Но лучше ни когда я в лапах дракона. Нет. Мне проще сбежать от Хассена. Он хотя бы не умеет летать…

Я не могла представить, что ждет меня. Как вообще будет происходить обмен. И будет ли у меня шанс. Но лучше подготовиться к нему, чем сидеть, сложа руки.

Искушение взять деньги было столь велико, что я сжала руку в кулак. Ну, хорошо, я возьму их и… Что дальше? Так и буду ходить с ними по замку?

Я решила запомнить место и вернуться потом. Или лучше сейчас?

“Возьми! - шептал внутри меня твердый голос разума. - Тебе они очень пригодятся, когда ты сможешь выбраться отсюда!”

Я занервничала и зачерпнула горсть. Карманов у меня не было, поэтому складывать было некуда. Я решила разорвать рубашку и сделать мешочек, ссыпав туда сколько поместилось.

Я стала выходить сокровищницы, и только сейчас до меня дошло, что совершила преступление. Мешочек жег руку. Я понимала, что это - первое преступление в моей жизни.

«Раньше я боялась даже чужую ручку взять без спроса. А теперь краду золото у чудовища, чтобы выжить... Как же всё изменилось. Или это я изменилась?

И тут я увидела, как дверь закрывается, словно ее толкнули снаружи. По ней пробежал какой-то магический знак, а я бросилась к ней, но не успела.

Я снова толкнула ее, уже плечом, надавила на нее обеими руками, пытаясь открыть, но она закрылась надежно, как дверь сейфа.

Я сделала несколько шагов назад, как вдруг вокруг меня выросли прутья, светящиеся зеленоватой магией. Я дотронулась до них, как вдруг руку обожгло. Я отдернула ее, дуя на нее и прижимая к себе. Ловушка? От страха я не знала что делать. Ну уж точно не звать на помощь!

Затравленно осматриваясь, я разжала пальцы, глядя на мешочек. Я высыпала его содержимое обратно сквозь прутья клетки и затаила дыхание. Ничего не произошло.

— Я же все вернула, - прошептала я, глядя на прутья. - Выпусти!

Но магия молчала. Я села на пол, вздохнула и обняла колени. Больше всего на свете я боялась, что сейчас придет хозяин и все поймет. Мне было ужасно стыдно за свой поступок.

Я сидела, освещенная слабым мерцанием магии. Мне казалось, что время тянется бесконечно долго. Иногда меня охватывали приступы паники. А что, если это конец? Что, если он сюда никогда не заглянет?

И тогда я начинала тяжело дышать, пряча дыхание в своих ладонях. Обычно мне это помогало, но не сейчас.

Я боялась его прихода. Но ещё больше — его отсутствия.

И тут я почувствовала, что клетка стала уже… И я сначала подумала, что мне это показалось. Но нет! Раньше я могла немного выпрямить ногу, а теперь это получалось с трудом. Теперь колено упёрлось в прутья — не больно, но решительно, как будто мир сказал: «Хватит!».

Может, я сидела не так?

Я попыталась сесть иначе — подтянула ступни, прижала икры к бедрам, сгорбилась.

Но клетка не поддавалась. Она сжималась.

Медленно. Неотвратимо. Как сердце, сжимающееся от боли.

Как тиски, в которые заключают тех, кого нужно не убить, а сломать.

Страх охватил меня, а если клетка и правда сужается? Что тогда? Что, если это ловушка?

Сердце забилось от ужаса и тут же захлебнулось паникой и желанием.

Желанием, чтобы он пришёл. Даже если — чтобы наказать.

Даже если — чтобы сказать: «Ты не достойна дышать». Потому что его голос — единственное, что ещё связывает меня с миром.

А тишина — это смерть. Медленная. Личная. Без свидетелей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 56. Дракон

Я стоял перед обрывом, видя, как на том конце появляются всадники.

… семь, восемь… Двенадцать.

Граф, видимо, знатно намочил штаны, раз решил ехать с таким почетным караулом.

Так, эти двое меня не интересуют. Хрустнут шеи пару раз и все. Вот этот выглядит крепким. Значит, просто чиркнуть по горлу… Что у нас по остальным? Эти умрут быстро…

А вот и граф. Собственной ничтожной персоной.

Вот что она в нем когда-то нашла?

Я всматривался в него так внимательно, словно пытаясь найти подсказки. Что в нем есть такого, за что она его любила? Мелковат. Даже по сравнению с начальником стражи. Да, на лицо смазливый. Но это быстро можно поправить одним ударом. Что он может сделать? Ничего. В руку вцепиться, разве что, когда я буду его душить. Поболтает в воздухе ножками пару секунд и обмякнет.

На мне была маска и плащ. Позади меня плакал связанный Эрдингер. Как он плакал!

Он рыдал так, что даже волки в ущелье завыли в ответ. Плечи тряслись, голос дрожал, слёзы мерзли на щеках, словно алмазы стыда. Он лежал на снегу, связанный, в рыжем парике, с грудью из чулок и платьем, которое стоило трёх его жалованьем. И всё это — с такой убедительностью, что если бы я не знал, кто он — я сам бы поверил.

“Браво! Эрдингер! Браво!”, - отметил я про себя, слыша всхлипы.

— Значит, вы похитили мою супругу? — голос Хассена был ровным, но в нём — трещина. Не сожаление. Страх, что его обманули. Что он уже проиграл. — Как вам не стыдно!

Я рассмеялся. Тихо. Почти ласково.

— Вы сами сказали: поймаете добычу — делаете с ней всё, что хотите. — Я пожал плечами, будто речь шла о смене белья. — Вот я и решил… обменять её на вещь, которая мне нужна. Просто бизнес, граф. Ничего личного.

Он сжал челюсти. Глаза метнулись к «жене» — к Эрдингеру, который в этот момент упал на колени, споткнулся о собственные ноги и зарыдал так, что в горле ком встал даже у меня.

— Принесите шкатулку, — бросил Хассен сопровождающим.

Стражник подал ему чёрный ящик с инкрустацией. Граф сорвал застёжку, вытащил артефакт — старый бронзовый медальон.

Поскольку мое зрение было куда лучше, чем у людей, я присмотрелся и увидел трещину. Мой взгляд цеплял каждую деталь.

Он.

Это он.

То, что мне нужно!

— Итак, вы убедились, что артефакт у меня, — повторил Хассен, протягивая его, будто жертвует богу.

Но я не дрогнул.

Если играть подонка — так до конца.

— А вы убедитесь, что ваша жена — у меня, — ответил я.

Один шаг вперёд.

Быстрее, чем молния в грозу.

Моя рука сжала «графиню» за волосы, вырвав её из снега, и прижала нож к её горлу. Лезвие коснулось кожи — и Эрдингер завыл так, будто его режут.

— Бросьте шкатулку в пропасть. Или я перережу ей глотку. Прямо здесь. При вас.

Хассен сомневался, но потом поднес шкатулку и отпустил ее.

— А теперь верните мне жену! - крикнул он.

Я усмехнулся.

— Лови.

И толкнул Эрдингера вперёд.

Тот крикнул — не по-мужски, нет. По-женски. Сквозь слёзы, сквозь страх. Крик, от которого даже я, дракон, на миг поверил: это она.

Хассен бросился вперёд. К обрыву. И сам едва не улетел вниз. Ему повезло, что рядом был стражник, который сильной рукой схватил хозяина за плечо и дернул назад. Лицо графа исказилось — не от боли, а от позора: он понял. Его провели.

Хассен замер от ужаса.

Я направился прочь, слыша в свою спину проклятия.

— Да ты сумасшедший! - визжал Хассен. - Ты больной! Ты… ты….

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 57. Дракон

Нет, мышонок, нет. Даже не думай. Я не обменяю тебя даже на тысячу артефактов. Ты моя. Смирись с этой мыслью. А теперь ты мертва… Я думаю, что графу эта комедия очень понравилась.

Через пару мгновений я высвободил крылья и спустился вниз.

Эрдингер сидел и трясся. Парик он потерял. Лицо его было бледным, а ребята подавали ему флягу. Он даже удержать ее не мог в дрожащих руках.

— Ваше сият-т-тельство, - икал Эрдингер. - Мы так не д-д-договаривались… Почему вы мне не сказали, что вы меня сбросите вниз?

— Тогда бы ты точно не согласился, - заметил я, видя, как он отпивает глоток и слыша, как стучат его зубы о горлышко. — А мне был нужен не исполнитель. Мне была нужна жертва. Живая. Кричащая. Убедительная.

— Но вы могли бы хотя бы предупредить! - воскликнул Эрдингер. — Чтобы я хоть подготовился!

— Как? - поинтересовался я, насмешливо глядя на помощника. — Прыгал бы в пропасть всю ночь? Правым боком, левым боком, с визгом или вниз головой? Не ерунди.

Он попытался улыбнуться. Не вышло.

— Я клянусь… - захлебнулся ужасом Эрдингер, когда его кутали в одеяло. - Я поверил, что вы сумасшедший…

— Я сам в это почти поверил, - ответил я, видя, как он трясется всем телом. — Молодец. Герой!

Он попытался меня поблагодарить, расплескивая содержимое фляги на корсет и подол.

Маги тайной канцелярии стояли в стороне и что-то обсуждали.

— Молодцы, ребята, - кивнул я. - Поймали. Только парик слетел… Так, а где шкатулка?

— Вот, - послышался голос магов, а один из них поднес ее мне. — В целости и сохранности!

Я взял ее в руки и стал открывать. Знаки загорались по очереди, образуя причудливую вязь. Медальон лежал на бархате — тусклый, холодный, мёртвый.

Ни искорки магии.

Пустышка.

Я рассмеялся — тихо, в маску.

Браво, граф. Я подозревал, что ты попытаешься меня провести. Уж больно легко ты согласился на обмен. Я всегда считал, что “обмен” и “обман” — это родственные слова. И теперь еще раз убедился.

— Возвращаемся, - отдал приказ я, видя, как маги помогают Эрдингеру встать на дрожащие ноги.

И в этот момент я не думал о власти. Не о королевстве. Не о войне магов.

Я думал только о том, как она лежит в той комнате, обнимая колени, и ждёт — не спасения.

А меня.

Мы вернулись в замок. Я тут же вызвал архимага, нетерпеливо выстукивая пальцами ритм по столу.

Знакомое, морщинистое лицо вдруг показалось в клубах дыма. Я был удивлен, но виду не подал. Он же в отставку ушел.

— Она вернулась! - послышался взволнованный голос старика, а в его глазах стояли слезы радости. — Моя племянница вернулась!

— Жива? - спросил я, досадуя, что мои люди упустили ее. Впрочем, такой вариант меня тоже вполне устраивает.

— Да. Относительно. Ее пытали, - сглотнул архимаг, опуская глаза и делая шумный вдох.

— Я могу поговорить с ней? - спросил я. - То, что лежит в шкатулке…

Я потряс шкатулкой.

— Пустышка, - холодно произнес я, открывая и показывая медальон. Так что у меня к вам будет много вопросов!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 58. Дракон

— Вы не можете с ней поговорить. Наши целители погрузили ее в лечебный сон, - послышался голос архимага. — Она пробудет в нем около недели. Сами понимаете, она, как выяснилось, в положении. Если бы я знал, я бы не отправил ее на задание. Но она у меня скрытная, так что… она не сказала… Вот…

— Где настоящий артефакт? - спросил я.

— Она его спрятала. Сказала, что никто не найдет. Она вытащила из него магию и нашла... новое вместилище... кхе-кхеу.... носителя, - прокашлялся архимаг. - Это все, что она успела сказать перед тем, как потеряла сознание. Вы бы видели, во что превратили ее тело… Я еще удивился, как она вообще жива! И ребенок! Сейчас целители борются за жизнь ребенка. Я все понимаю, но вы меня тоже поймите. Рори - моя родная кровь. И я очень встревожен ее состоянием. Она сейчас восстанавливается. Как только она придет в себя, я тут же вам сообщу. Раньше ее сон прерывать нельзя. Это может иметь необратимые последствия для ее организма.

— Это я понял уже и без вас, - мрачно произнес я ставя шкатулку на стол. — Я смотрю, вас снова назначили?

— Да, - кивнул архимаг. — Новый глава не справился… Пришлось мне снова вернуться на пост. Потерпите немного, ваше сиятельство. И артефакт будет у вас…

Воздух в комнате стал густым, как смола. Значит, ее пытали.

— Расскажите, как происходит передача силы артефакта? - спросил я, понимая, что все эти магические игры начинают меня раздражать. Обожаю их самонадеянность!

Архимаг начал долгую лекцию, а я вдруг почувствовал, что меня что-то давит. Словно сердце сдавила невидимая рука.

— Короче, - потребовал я.

— Короче, артефакт можно передать только добровольно, - произнес архимаг.

— То есть, все что вы мне тут рассказывали сводится к одной фразе? - сжал кулаки я, ненавидя магов. О, скольких я уже сожрал в свое время. Мало того что нудные, так еще и на вкус - гадостные.

— Благодарю, - задумчиво произнес я, прерывая связь.

Значит, спрятала. В тело… А что если … Нет… Или все-таки да? Дракон. Он никогда не ошибался. Он инстинктивно чувствовал то, чего я иногда не осознавал разумом. Почему именно замок? Почему именно туда?

А что если в тот момент, когда моя мышка спасла Рори, она отдала магию ей?

Только я направился к выходу, как столкнулся с Эрдингером. Он нес ворох бумаг.

— Одну минутку, - выдохнул он, раскладывая их на моем столе. — Нужны ваши подписи… Не уходите… Сейчас, так это к этом… А это у нас откуда? Я же все раскладывал… Потерпите пару минут, пожалуйста!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 59

Мне казалось, что жить мне осталось пара минут.

Клетка из плетения зеленоватых прутьев сжималась с каждым моим вдохом. Будто подстраивалась под ритм уходящего времени — не пытаясь убить, нет, она медленно давила и стирала меня, как волну о камень: не в один рывок, а в сотню мелких укусов, пока не останется ни следа, ни крика, ни даже памяти о том, что я когда-то была человеком.

Грудная клетка уже не расширялась — она подчинялась, сдавалась, вдавливалась внутрь, будто пытаясь укрыть сердце в последнем, всё ещё тёплом уголке тела. Дышать стало тяжело. По щекам текли слезы.

Каждое прикосновение отзывалось ожогом, будто я касалась не прутьев, а чужой воли, застывшей в форме ловушки.

Мышцы спины дрожали от напряжения, но не от усилия — от отчаяния. Я не билась. Я старалась не шевелиться. Не дышать. Еще пара мгновений, и прутья клетки сожмут мое тело так, что я не смогу вздохнуть. Я знала это и ждала. С ужасом и пониманием.

И всё же… Внутри, глубоко под рёбрами, где теперь жила чужая сила, что-то пульсировало. Не сердце. Что-то древнее. Что-то, что не хочет исчезнуть.

Я кричала — не в надежде на помощь, нет, я кричала, потому что крик был последним, что ещё оставалось от меня самой.

Эхо моего крика напоминало: «Ты всё ещё чувствуешь. Значит, ещё не умерла».

Но я умирала. И самое страшное, что я знала это.

Я визжала — не от гордости, не от сопротивления, а по-звериному, по-животному, как существо, загнанное в угол, которое ещё не знает, что оно уже мертво, но чувствует, как последние нервы рвутся от напряжения, от безысходности, от осознания: никто не придёт.

Никто не услышит.

И в тот самый миг, когда жгучие магические прутья впились в рёбра, когда кожа на спине едва не порвалась от давления, когда я уже почти смирилась с тем, что моим последним ощущением будет эта обжигающая боль…

... дверь распахнулась.

Распахнулась так, будто её вырвало из стены ударом, будто сама тьма за ней не выдержала и разорвалась в клочья.

В сокровищницу влетел мой похититель.

В чёрном плаще, с перчатками на руках, с маской, за которой горели жёлтые глаза, будто два угля, что остались от пожара, который когда-то пытался сжечь в нём всё человеческое — и не успел.

Он не сказал ни слова.

Просто поднял руку — и магия, что жила в прутьях, застонала, как раненый зверь, и развалилась.

Клетка не раскрылась. Она разорвалась — на части, на осколки, на искры, которые упали на пол и погасли, будто стыдясь того, что посмели коснуться меня.

Я не поднялась.

Я не бросилась к нему, не обняла его ноги, не застонала от облегчения.

Я просто упала.

На каменный пол, в позу, которую принимают только тогда, когда больше нечего терять, кроме собственного тела — и даже оно кажется обузой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 60

Он подошёл.

Тихо.

Как смерть, которая пришла слишком рано чтобы убить, но слишком поздно, чтобы выслушать.

Я не смотрела на него. Не могла.

Мои глаза были пусты — выжжены слезами и страхом. И сейчас, единственное, что отделяло меня от полного исчезновения, - это его тень, что накрыла меня, как плащ.

— Ты же знала, кто я! — его голос был хриплым. — Я — дракон. Каждый ребёнок в этом королевстве знает: дракон не прощает прикосновения к сокровищнице. Кто входит — остаётся. Кто берёт — платит. Жизнью.

Я молчала.

Потому что признание — это тоже прикосновение. А я уже слишком много прикасалась.

— Сказки в детстве не читала?

Он шагнул ближе. Я почувствовала жар его дыхания сквозь ткань маски.

— Мало того, что ты вошла без разрешения... Ты ещё и в руку что-то взяла.

— Я не брала! — вырвалось у меня. Голос предал меня — дрожал, как лист на ветру.

— Магия не сработала бы, если бы ты вышла честнои и не попыталась бы что-то унести, — с холодом в голосе произнес дракон.

— Но я … я… - задохнулась я, чувствуя, как краснею.

— Признайся, — прошептал он, и в этом шёпоте не было угрозы — только усталость древнего зверя, вынужденного снова объяснять правила мира, в котором давно никто не играет по ним. — Тебе что-то понравилось? Ты решила взять? А попросить не посмела?

— И ты бы дал? — прошептала я, не веря ни единому его слову. — Если бы я попросила?

Он резко обернулся. Пинком разметал по полу кучу золотых монет — они зазвенели, как смех над наивностью.

— Дал бы. Всё. Что захочешь. Браслет? Корону? Хоть пропасть за окном — если она тебе приглянется. Бери! Только не кради— Давай… ты же не просто так пришла? Браслет? Корона? Что? Что тебе понравилось? Что ты собралась утащить? Забирай все, что угодно, и больше так не делай!

Я замерла, чувствуя, как досада внутри и неловкость превращаются в жгучий, почти невыносимый стыд.

Он не знал. Он не знал, что я уже в курсе про письмо. Про «выкуп». Про то, что я — не сокровище. Я — залог.

И в этой боли, в этом стыде, в этом обмане... родилась дерзость.

— А если я хочу... всё? — тихо спросила я, глядя в прорези его маски. — Всё это.

Дракон замер.

Даже дыхание его сбилось от моей наглости.

Я видела, как напряглась его рука — та самая, что убивала без звука, что гладила меня в темноте с мучительной нежностью.

Да, я слышала сказки. Не здесь — в своём мире. Но они звучали одинаково: дракон жаден. Дракон не делится. Дракон умирает, но не отдаёт.

— Как ты собралась утащить всё? Главное, куда?

Я хотела ответить: “На свободу!”. Но вместо этого усмехнулась — тонко, горько, как рана, что уже не болит, но всё ещё кровоточит.

— А это уже неважно, - ответила я, сглатывая свой страх и не давая ему власть над своим голосом.

Неужели отдаст? Нет, не отдаст… Вряд ли… Для дракона - сокровища это все.

И даже сейчас я вижу, как он стоит в напряжении. Что ж, он заслужил это. За то, что обманывал меня. За то, что не сказал, что требует за меня выкуп. Что на самом деле он не спас меня. Он просто похитил ради обмена.

— Так отдашь все? - спросила я, понимая, что я не знаю, сколько жизней мне понадобится для того, чтобы тратить такое несметное богатство направо и налево!

— Забирай, - скрипнув зубами произнес похититель. Мне показалось, что он с мучением выдавил из себя это слово. — Бери все, что хочешь. Это теперь все твое.

Он развернулся и направился к двери. Я осталась одна посреди сокровищницы, глядя на коварный блеск золота.

Неужели правда? Неужели он отдал все это мне?

Я смотрела на монеты, лежащие кучами, и не понимала что происходит. Неужели это правда теперь мое?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 61

Он вышел из сокровищницы, и я бросилась за ним — не как пленница, а как воровка, пойманная с поличным, но всё ещё не нащупавшую в себе ту самую границу между отчаянием и дерзостью.

— А у тебя ещё сокровищницы есть? — спросила я, глядя на его спину, на тяжёлый изгиб плеч под чёрным плащом, будто за ними скрывалась смерть.

Он замер.

Не как человек, почувствовавший укол любопытства.

Как дракон — почуявший, что на его собственность посягают.

— Есть, — ответил он, и в этом слове звучало не признание, а предупреждение. В его голосе слышалась усталость.

— А где? — выдавила я, и в этом вопросе уже не было наивности. Только расчёт. Только страх, выдаваемый за храбрость.

— Ещё два замка… Одна пещера. И одна — под моим поместьем, — произнёс он, и в голосе его — напряжение, будто он вырвал эти слова из груди, как зубы. Или как признание в любви. — Тебе мало этой?

Я обернулась, видя как заманчиво поблескивает золото.

— Ты ведь пошутил, — устало усмехнулась я, но смех мой был ломким, как лёд под каблуком. — Не так ли? Ты же не отдашь мне её. Ты же дракон! И дракон не делится. Дракон сжигает тех, кто осмеливается прикоснуться к его богатству.

Он резко развернулся.

Не с гневом. С вызовом.

— Пошутил, говоришь? — Его голос стал тише, но опаснее. Глаза в прорезях маски сверкнули. — Бери. Выноси всё. И увидишь — я не шучу.

Я повернулась к открытой двери сокровищницы.

Внутри — горы золота, короны, кубки, кольца, мечи в ножнах, усыпанные изумрудами, как росой. Всё это молчало, но я слышала — каждая монета звенела в моей голове: «Ты не достойна. Ты не имеешь права. Ты — дичь. А не хозяйка сокровищ».

Но я всё равно подошла к первой попавшейся куче — не к самой роскошной, нет. К той, что лежала ближе к выходу, будто сама молила: «Возьми меня. Унеси. Спрячь. Пусть он знает — ты не просто трофей».

Я сгребла полный подол ночной сорочки — тонкой, почти прозрачной ткани, что когда-то была прикрытием для стыда, а теперь стала мешком для кражи. Золото тянуло вниз, будто пыталось утащить меня обратно в ловушку, но я держала края, сжав пальцы до белых костяшек.

Со всем этим богатством направилась к выходу, ожидая — в любую секунду — магического щелчка, хлопка двери, крика, пламени, клетки из прутьев.

Но нет.

Дверь осталась открытой. Я даже замедлила шаг перед дверью, ожидая подвоха.И вот что странно - она не закрылась!

Я вышла, удивленно осматриваясь по сторонам.

Спокойно.

Как будто это было право, а не милость. Как будто это золото уже принадлежало мне.

Как будто я не воровала — а возвращала.

Хм…

Как интересно!

Но я уже не та наивная графиня, что верила мужу, когда он говорил: «Это преступница. Её заслуженно гоняют, как зверя».

Я не та Серафина, что плакала, отдавая плащ незнакомке.

И уж точно не та Лиза, что боялась даже попросить у довольной клиентки написать хороший отзыв в моей группе.

Меня обманывали. Меня продавали. И я понимала, что верить на слово - самая большая глупость на свете.

Поэтому я не просто вышла — я вынесла золото и понесла его в комнату. Войдя в комнату, я высыпала его на ковер, с почтением. Не на пол. На коврик. Мне казалось кощунственным просто высыпать его на пол.

— Довольна? — раздался насмешливый голос за спиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 62

Я обернулась, но не сразу.

Мои удивленные глаза до сих пор рассматривали монеты, сверкающие в свете камина. Что это было? Жадность или проверка? Или, быть может, отчаянная попытка спастись?

Внутри всё кипело от странного, горького смеха.

Странно как-то. То он требует за меня выкуп артефактом. То дарит сокровищницу, будто я — не заложница, а невеста. То смотрит на меня так, будто я — единственная, которую он не готов отдать миру. То берет, словно животное в охотничьем домике, то… отгоняет мои кошмары.

Я молчала, глядя на золото. Даже того, что я унесла в подоле, хватит на вполне приличную жизнь.

Не замок со слугами, конечно. Но этого вполне хватит на просторный, приличный дом. С кухаркой. С горничной. С огнём в камине и дверью, которую я сама смогу закрыть. Мой дом.

Я подняла глаза.

Дракон опустился в кресло, как король, уставший от правления. Его взгляд смотрел в камин, где потрескивали дрова. Блики от камина отражались в его глазах.

Руки в чёрных перчатках легли на подлокотники — неподвижные, смертоносные, прекрасные.

И в этой неподвижности — вся власть мира. Я спрятала лицо в руках, не зная, что и думать. Всё было так противоречиво, что я не могла понять. Или он сумасшедший, или…

— Спроси, — послышался голос, а я увидела, как он повернулся ко мне. — Я вижу, как ты меняешься в лице. И даже вполне могу угадать, о чём ты думаешь…

— Ты не можешь знать, о чём я думаю, — сглотнула я, глядя ему в глаза. И тут же опустила голову, пряча губы рукой. — Я просто не могу понять, что происходит… Вот и всё…

— Всё просто. Ты — моя, — заметил он с усмешкой. — И мне для тебя ничего не жалко.

Я рассмеялась, но смех получился грустным.

— Да ты что? — спросила я. — И когда это я стала твоей?

— На охоте, — послышался голос.

— Когда ты набросился на меня как… животное? — спросила я, краснея от смущения.

— Нет. Раньше. Когда я впервые вдохнул твой запах, — послышался ответ.

— Я не могу понять, что происходит! — заметила я, сжимая кулаки. — То ты берёшь меня так, словно я добыча. Потом… потом… я вижу эту пыточную…

— Прекрасное место. Я много времени там провожу, — послышался голос. — Оттуда открывается роскошный вид на чужие тайны.

— Потом ты собираешься меня обменять на артефакт… — произнесла я, чувствуя, как нервы сдают. — А потом даришь сокровищницу! Ты… ты сумасшедший!

— Откуда ты знаешь про то, что я собираюсь поменять тебя на артефакт? — вдруг резко спросил он, а его руки оперлись на ручки кресла, резко вставая с места.

— Эм… — замялась я, понимая, что сказала лишнее. Его тень приближалась ко мне. — Просто знаю. Не спрашивай откуда, но просто… эм… знаю…

В этот момент он внимательно посмотрел на меня, а потом он положил пальцы мне на подбородок.

— Значит, это правда, — выдохнул он, глядя мне в глаза. Его жёлтые драконьи глаза расширились, а потом пристально стали всматриваться в меня. — Значит, ты и есть он…

Я сглотнула, глядя на него.

— Значит, мышонок и есть тот самый артефакт, — усмехнулся дракон. Его глаза внимательно посмотрели на меня. — Тот, который позволяет заглянуть в огонь и увидеть то, что происходит с теми, чьи лица тебе знакомы.

Я молчала, не зная, что ответить. Он подошёл, приподнял мой подбородок — не грубо, почти нежно.

Провёл пальцем по шее — там, где пульс стучал так громко, что, казалось, дракон слышит его сквозь перчатку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 63

— Ты трясёшься, — сказал он. — Но не от страха. Ты не боишься меня. Ты боишься себя. И единственный, кто держит тебя в клетке, — это ты сама. — Ну что, мышонок? Сокровищница — достаточный предлог, чтобы…

— Ты… ты за кого меня держишь! — задохнулась я, резко убирая его руку со своего лица. — Ты… ты что? Держишь меня за продажную девку, которая при виде золота раздвигает ноги!

Я почувствовала обиду. Смертельную обиду. Я прижала ладонь к тому месту, где он только что касался моей кожи, словно пытаясь стереть тепло, потому что мое тело отзывалось желанием. Я словно начинала чувствовать невидимую связь между нами. И не знала, что с ней делать!

— Но ты… ты думаешь, что золото — это плата за твоё тело? — спросил дракон. — Нет. Это просто подарок.

Подарок? Да как же!

— Никогда еще ночь с женщиной не стоила так дорого, — послышался его голос. — Мне кажется, что даже покойная королева, известная своей набожностью и целомудрием, согласилась бы на ночь за такие деньги. Подозреваю, что даже твой муж согласился бы… Даже если бы речь шла не о ночи с женщиной.

Он сказал это с таким презрением, что я всецело разделила его мнение о натуре моего супруга.

— Нет, — произнесла я, глядя на его руку.

— Что ж, — послышался голос, а он направился в кресло. Я смотрела на его широкие плечи, понимая, что хочу его. Хочу подойти к нему прямо сейчас, сесть к нему на колени, положить руки ему на грудь и… отдаться наслаждению.

Но в то же время внутри что-то орало: «Стой! Ты с ума сошла!».

Я вспомнила обжигающие прутья, вспомнила чувство, когда смерть была так близко, что внутри все сжималось от отчаяния. Вспомнила свои мысли, чувства… Как, оказывается, все хрупко на самом деле. Что в любой момент, в любую секунду все может закончится… И я так и не… О, боже…

Я сжала кулаки, понимая, что сейчас мне раздирает изнутри чувство, когда мои желания и правила сражаются внутри меня.

И правила победили.

Они всегда побеждали. Сколько я себя помню.

Он ушёл.

Дверь закрылась.

За окном хлопнули крылья — сначала резко, потом всё тише, будто уносили последние остатки моей воли.

Я не пошевелилась.

Потому что знала: стоит двинуться — и тело само поведёт к двери. К нему.

И это было страшнее клетки.

Страшнее прутьев.

Страшнее смерти.

Потому что я хотела его.

Не как спасение. Не как пытку. А как грех, без которого больше не могу дышать.

А «приличная девочка» погибла в тот момент, когда я застонала в его перчатку.

Остальное — лишь иллюзия, что я ещё могу сопротивляться.

Вместо осознания радости или счастья, мне вдруг захотелось расплакаться. Не знаю почему. Может, это нервы. А может, я снова чувствовала удавку на своем горле. Удавку из правил, которая шепчет: «Отношения не должны начинаться так. Ты не имеешь права отдаваться без отношений! И то как минимум на третьем свидании! И то, если он тебе очень-очень понравился. И при условии, что отношения серьезные. Только убедившись в их серьезности, ты имеешь право поддаться уговорам. Не раньше! И вообще! Приличные девушки не спят с похитителями. Они даже хотеть их не должны!».

Мои пальцы ещё помнили, как он гладил меня в охотничьем домике. Как мои бедра сжимались от прикосновения. А в горле — тот самый ком, что мешал кричать, когда я должна была, но вместо этого застонала. Вот в чём была настоящая петля: не золото, не клетка, не прутья… А то, что мне понравилось. Что даже сейчас, когда он ушёл, моё тело ждёт его возвращения.

Я хотела его пальцев на своей шее. Его голоса в темноте. Его безумия. Его власти.

Но в голове уже орал внутренний страж: «Приличные девушки не спят с чудовищами.

Приличные девушки не принимают золото от тех, кто их похитил. Приличные девушки не тают, когда их называют «моей»… Приличные девушки не чувствуют себя живыми только тогда, когда их хотят как вещь, как трофей, под угрозой смерти…»

Да, приличные девушки так себя не ведут. И наверное, поэтому их подушки всегда мокрые от слез.

И тогда я решилась. Когда он вернется, я… я попробую просто сделать шаг к нему навстречу. Может, действительно попробовать перестать быть правильной девочкой?

Да, я осознаю. Я могу пожалеть об этом. Тысячу раз пожалеть. Но... сегодня я чуть не умерла. И этот страх смерти, это чувство ее близости что-то изменило внутри. Словно невидимая стена дала трещину. Может, я была неправа? Может, не все отношения начинаются с букета цветов и рассказов о себе?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 64. Дракон

Я вошёл в кабинет, сняв маску и скинув плащ на спинку стула — не торопясь, как человек, у которого есть время на всё, кроме сожалений.

Только что я отдал ей целую сокровищницу! Чтобы я? Отдал? Да мне проще было бы руку себе отгрызть, чем поделиться золотом с кем-либо.

А тут я чувствовал, что готов отдать всё, что у меня есть. И даже душу. Если она у меня осталась.

Потеря одной из сокровищниц для дракона как потеря части души. Никогда дракон не расстаётся с золотом. Но сейчас я чувствовал, что если бы она попросила ещё, я бы отдал всё.

И стал бы самым нищим драконом в истории.

А я ведь мог в награду за свои моральные терзания взять её силой, приставить нож к горлу её совести, войти в неё и снова насладиться её телом. Но я не стал.

Я так не хочу. Я не хочу мучить её. Не хочу видеть, как она заживо пожирает саму себя за то, что ей это понравилось. За то, что она умирает от наслаждения, когда я раз за разом вхожу в неё.

Не хочу видеть эти несчастные глаза, словно каждый мой толчок и каждый её громкий стон будят её проклятую совесть, которая всё ей запрещает.

— Эрдингер! — позвал я, не отрывая глаз от бумаг на столе.

— Простите, ваше сиятельство, я немного занят… — донёсся голос из соседней комнаты.

«Занят», — мысленно усмехнулся я. Как же это мило — слуга, который считает, что его «дела» важнее моих.

Я поднялся и пошёл к двери. В соседнем кабинете царил хаос: стопки досье рушились, как башни, шкаф выглядел так, словно вот-вот рухнет под тяжестью бумаг, досье, папки, протоколы покрывали всё — пол, подоконник. И только кресло для посетителей было занято не бумагами.

— О, ваше сиятельство, герцог Ардмор! — послышался голос, а на меня обернулся Хассен. — Ваше сиятельство, я как раз к вам! У меня похитили жену!

Хассен де Мальтерр, граф, предатель, палач в камзоле, сидел в кресле, будто пришёл не жаловаться, а требовать справедливости. Будто его руки не пахли кровью, а пальцы не дрожали от стыда.

Я с трудом сдержал рык, который уже поднимался из груди.

Вместо этого — холодная улыбка.

— Да вы что? — изумился я, глядя на него так, будто впервые вижу этого человека. — Неужели?

— Мы как раз составляем протокол, — вмешался Эрдингер, пытаясь спасти положение. Он торжественно прокашлялся и раскрыл бланк. — Могу зачитать!

Я смотрел на Хассена, который горделиво сидел в кресле.

— …была похищена неустановленным лицом, — начал Эрдингер с пафосом чиновника, устраивающего театр. — Из примет: маска, чёрный плащ с капюшоном, высокий рост.

Я медленно подошёл к креслу, опёрся на спинку и склонился к уху Хассена — так близко, что он почувствовал моё дыхание, но не увидел лица.

— По таким приметам найти похитителя будет сложно, — произнёс я почти шёпотом. — Может, ещё что-то вспомните? Цвет глаз? Шрам?

— Я… я видел его только издали.

Хассен занервничал и дёрнулся.

— Так, судя по числу, у вас в тот день был бал, — заметил Эрдингер, доставая тетрадку, в которой было расписание всех балов, приёмов, званых ужинов и заседаний тайных обществ.

— А не могли бы вы уточнить обстоятельства? — спросил я, отступая. — Прогулка после бала — странное времяпровождение. Особенно… без сопровождения.

— Она хотела погулять, — выпалил он. — Просто… вышла в лес.

— Одна? — переспросил я. — После бала? В ночи? В лес? Без служанок, без охраны? Как мило. Ваша графиня — романтик.

— Да. Сразу после бала! — кивнул граф, а я смотрел на него и мечтал свернуть ему шею.

— А как вы отпустили графиню на прогулку одну? — спросил я, видя, как граф поворачивается ко мне. — Это же ваша супруга. Вы должны были следить за ней. Или… она отправилась к любовнику?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 65. Дракон

— Нет, вряд ли, — замялся граф, поглядывая на протокол. — Она просто изъявила желание погулять в лесу.

— Скандала не было? Вы не обижали ее? Не оскорбляли? — спросил я, глядя на него так, словно поджариваю на вертеле.

— А, простите, это какое имеет значение? — удивился Хассен.

— Большое, — спокойно произнес я. — Если был скандал, то женщина могла уйти сама. Сбежать. Например, к родственникам. Знаете, женская обида способна творить чудеса.

— Да, — кивнул Эрдингер, рисуя на уголке листа треугольник.

— Одна мадам, поругавшись с мужем, сумела пройти по пересеченной местности, кишащей диким зверьем, в одних туфлях сорок шесть километров.

— Да, — кивнул Эрдингер. — Ее нашли случайно. Когда снег растаял. В медведе…

— Была… маленькая размолвка, — сдался Хассен, не выдержав моего взгляда. — Я бы даже скандалом это не назвал!

«Маленькая», — прошипело внутри.

Он отдал её на растерзание как «дичь», а называет это «размолвкой»?

— Так, немного не сошлись во мнениях, — сдавленно произнес Хассен.

“Так бы и свернул тебе шею… Прямо здесь. Прямо сейчас!”, — смотрел я на Хассена.

Нет, может, и правда, свернуть? Давай, граф. Дай мне только предлог.

— А родственники у неё есть? — спросил я. — Может, сбежала к ним?

— Уже нет… — граф замялся, потом резко добавил: — Я вам говорю! Её похитил псих! Он бросил её в пропасть!

— Даже так? — почти хором удивились я и Эрдингер.

— Да, только фамильный медальон показывает, что она жива. Она не погибла! — твердо произнес Хассен.

— Так, с этого места поподробней. Как вы узнали, что ее похитили? — спросил я.

— Он написал мне письмо о том, что требует выкуп, — сглотнул Хассен. — Он хочет получить… фамильный артефакт!

— И почему вы его не отдали? — спросил я.

— Я отдал! — вспылил Хассен. — Я готов все отдать за свою жену! У меня такое чувство, что вы здесь просто… просто издеваетесь надо мной…

Ну ты еще расплачься, тварь!

— Вот! — выложил Хассен мою записку. — Вот что он прислал мне! И вот! Их тут две. В одной он предлагает отдать ее за выкуп. Во второй указывает место встречи!

Я взял записки и медленно перелистнул.

Каждое слово — мой почерк.

Каждая строчка — насмешка над ним.

А он — сидит, дрожит, умоляет, будто верит, что я помогу.

— Отлично! — усмехнулся я, беря свои записки и складывая их Эрдингеру. — Уже какая-то зацепка. Благодарю, граф. Мы сделаем всё возможное, чтобы отыскать вашу супругу.

Хассен поднялся, надеясь на ободряющее слово, на обещание.

Я же лишь проводил его взглядом — без жалости, без ненависти.

С презрением.

Вот есть же у подонков странная особенность. Когда смерть нависает над ними и ждет предлога, они начинают вести себя безупречно.

Как только дверь закрылась, я повернулся к Эрдингеру:

— А ты переживал, что у него останутся улики с моим почерком, — насмешливо заметил я, поджигая бумаги на свечке.

А я уже думал только о ней.

О том, как она сейчас сидит в той комнате, сжав колени, дрожа от холода, стыда… и желания.

О том, как её тело помнит мои руки… И я бы сейчас жизнь отдал бы за одну такую ночь… Чтобы она лежала рядом, чтобы я вдыхал ее запах. Без принуждения. Без угроз. Только она и я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 66

Я закрыла глаза — не от усталости, а чтобы снова увидеть Рори. Я очень за нее переживала. Мне казалось, что ее судьба — это отражение моей судьбы. И мне очень хотелось, чтобы она была в порядке.

Образ вспыхнул почти сразу, будто пламя уже ждало моего вопроса. Я не представляла — я вызывала. И магия, что теперь жила во мне, откликнулась без колебаний.

Передо мной раскрылась комната, залитая мягким светом. Не солнцем — нет. Свет исходил из кристаллов, вделанных в стены, от пола до сводов. Они мерцали, как звёзды, лёгкие и тёплые. От каждого из них тянулась нить к телу, лежащему на белоснежной кровати. Магия медленно втекала в вены Рори, а там, где нити впивались в кожу, светились вены.

Она спала. По крайней мере, глаза ее были закрыты.

Лицо — бледное, почти прозрачное, но без боли. Раны на щеках и шее уже не кровоточили; кожа затягивалась, как будто время над ней сжалилось и пошло назад. Грудь поднималась ровно, спокойно. Руки лежали на белоснежном покрывале — свободные, без кандалов, без следов страшных зверств.

Вокруг неё двигались люди в хламидах цвета первого снега. Молчаливые, точные, без жалости и без торопливости. Их прикосновения — не вторжение, а возвращение ей прежнего тела и прежнего облика.

Я вздохнула с облегчением. Впервые за эти дни — по-настоящему.

Но покой длился недолго.

И тут я вспомнила про обмен меня на артефакт. Я хотела знать, хотела быть готовой.

Я воскресила в памяти лицо Хассена и стала всматриваться в пламя. Оно, казалось, раздвинулось, словно приглашая меня заглянуть в незнакомое место.

Кабинет. Тяжёлые портьеры, запах воска и чернил. Кучи папок, бумаг и серые стены. Словно они веками несли бремя решений, после которых душа не спускалась в ад — она оставалась в этих стенах, превращаясь в очередной том в бездонных шкафах.

И Хассен.

Он сидел в кресле, будто всё ещё граф, будто ничего не случилось. Но в его голосе — трещина.

— Тайная канцелярия должна мне помочь! — настаивал он, сжимая кулаки. — Мою жену похитили!

Слово ударило, как лёд в грудь. Тайная канцелярия.

Я похолодела так, что меня затрясло.

Эти слова шептали в замке, когда гасили свечи. «Туда заходят, — говорила служанка, пряча глаза. — Оттуда не выходят». Хассен однажды, выпив, бросил: «Это не тюрьма. Это место, где перестаёшь быть человеком. Где тебя не убивают — тебя разбирают на части, пока не найдут правду. Даже если ты спрятал ее так глубоко, что не помнишь сам».

Я помнила историю леди Вейлен. Она исчезла после доноса. Её дочь ждала год. И ни слова. Ни намёка на ее судьбу. Пропала без вести. Но все знали, что за этим стоит тайная канцелярия.

И вот он, Хассен, просит их о помощи в моих поисках.

В горле пересохло. Я почувствовала, как внутри всё сжимается — не от страха за себя, а от ужаса перед тем, что я могла бы увидеть дальше.

Тут дверь в кабинет распахнулась.

Вошёл мужчина.

Он вошёл — и мир сжался.

Не человек, а архитектура власти, облачённая в чёрное. Рост — такой, что ему пришлось немного пригнуться в дверях. Плечи — широкие, волосы короткие, тёмные. Лицо — скульптурное, но без мягкости. Брови — чёрные, как смоль, с тонкой белой полосой над левой, словно судьба решила добавить свой штрих.

Губы — сжаты в линию, но в уголке — тень улыбки, что никогда не касалась глаз. Глаза казались светло-карими. Почти янтарными.

Атмосфера в кабинете изменилась.

Хассен вскочил — не от вежливости, а как пружина, сжатая до предела. Его колени хрустнули. Губы побелели. Он попытался вытянуться во весь рост, но тело предало: плечи сами опустились, подбородок задрожал, и вдруг — рука, только что жестикулирующая с уверенностью аристократа, теперь судорожно впилась в подлокотник так, что костяшки побелели, будто он потерпел кораблекрушение и теперь держался за последнюю доску в океане.

Второй мужчина за столом не просто съёжился — он стал прозрачным. Как будто молил взглядом: «Не замечай меня. Я — часть мебели. Я — пыль на твоих сапогах!».

И я увидела то, чего никогда не видела в муже: страх. Не тревогу, не раздражение — настоящий, животный страх. Его руки дрогнули. Голос сдал. Плечи, ещё мгновение назад напряжённые, опустились. Он напоминал пса перед хозяином.

Я видела, как Хассен напряжённо следит за каждым движением вошедшего, но при этом усаживается в кресло. Высокий красавец с улыбкой Мефистофеля подошёл к нему сзади и что-то сказал, а рука Хассена впилась в подлокотник так, словно его сейчас потащат в казематы.

— О, ваше сиятельство, герцог Ардмор! — почтительно произнёс Хассен. — Ваше сиятельство, я как раз к вам! У меня похитили жену!

Ваше сиятельство? Это… Это же… Нет… И тогда я поняла, кто этот мужчина в чёрном.

Глава тайной канцелярии. Самый могущественный человек в королевстве. Герцог Ардмор!

— Да вы что? — изумился красавец, а на его лице на мгновенье промелькнула насмешка. — Неужели?

— Мы как раз составляем протокол, — вмешался мужичок за столом, похожий на сорокалетнего субтильного мужчину, играющего в комедии мальчика-отличника. — Могу зачитать!

Я смотрела на Хассена, который горделиво сидел в кресле, стараясь скрыть свою нервозность изо всех сил.

— …была похищена неустановленным лицом, — начал “отличник”. — Из примет: маска, чёрный плащ с капюшоном, высокий рост.

Мгновение, и я увидела, как выражение лица главы тайной канцелярии резко меняется. Он поднял брови, словно притворно удивляясь. Рука в черной перчатке на мгновенье мелькнула в воздухе, а я застыла на месте, чувствуя, как по телу пробежала мелкая дрожь.

В этот миг во мне всё обернулось льдом.

Потому что я узнала его. Узнала движения. Узнала голос — тот самый, что шептал в охотничьем домике: «Смотри, до чего ты меня довела».

Узнала руку — та самая, что гладила мою шею, а потом разрывала на части. Сердце в груди окаменело, а я прижала руку к губам.

— О, боги, — простонала я, зажимая себе рот и тяжело дыша, словно пытаясь осознать весь ужас ситуации.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 67

Я никогда не видела главу Тайной Канцелярии вблизи. Только издали — как тень на краю бального зала. Я знала его, как шёпот, который замолкает, едва он входит в комнату.

Но слухи всегда опережали его появление. «Он питает слабость к красивым женщинам!» — смущенно и заинтриговано шептались дамы.

И даже знала, что у него есть постоянная любовница, Джоан Лендон. Красавица, которая вела себя как королева. Однажды у нас был бал, и я видела ее вместе с серым невзрачным мужем, который строил из себя важную птицу. Они напоминали яркую канарейку и воробья. Еще платье на ней было лимонным. Образ самоуверенной красавицы четко врезался в память, когда они подошли к нам поговорить. Есть такая традиция — разговаривать с хозяевами бала.

«Почтительно, дорогая! Но ротик на замке, — вспомнила я голос Хассена. — Это — любовница главы тайной канцелярии!»

Мой муж рассыпался в комплиментах, а Джоан благосклонно их принимала, пока ее супруг стоял в тени ее роскоши и красоты, напоминая жалкого слугу.

Хассен тогда был доволен мной. Гордился, как мальчишка, который впервые показывает игрушку друзьям.

От этой мысли мне стало гадко. Не просто неприятно — тошнотворно.

«Мышонок…» — пронеслось в голове, я сжала руки так, что ногти впились в кожу.

Наверное, все мы - его мышата! Все, кто побывали в его постели. Нет, а что? Удобно! Мышата и мышата. Зачем запоминать имена, если мы часто меняемся?

— Я - всего лишь его очередное увлечение, — прошептала я, глядя на комнату.

И теперь стало понятно, почему он прячет меня. Интересно, сколько еще таких же «любовниц» спрятано по другим замкам? Нет, а что? Удобно! Сегодня у нас беленькая, завтра — рыженькая… Или нет, не так. С утра брюнетка, а вечером рыженькая… И все слышат одно и то же: «Ты — моя единственная!»

Впервые в жизни мне было обидно до слез. Я чувствовала, как настроение тут же испортилось. Я была зла на себя до трясучки.

А ведь я… я почти поверила.

Грубость в охотничьем домике, его руки на моей коже, его дыхание в темноте — всё это я стала принимать за знак. За искру чего-то настоящего.

А это был просто аппетит.

И тут внутри меня вспыхнула слабая надежда. Быть может, я и правда — единственная? Может, я это все придумала?

— Пишите приказ, — послышался знакомый голос раньше, чем я увидела его лицо. — На возвращение Джоан Лендон! Разворачивайте ее! Пусть возвращается в столицу!

Внутри что-то рассыпалось.

Значит, вот как…

Мной заполняли паузу. Пустоту между любовницами. Дыру в расписании.

Я спрятала лицо в ладонях.

Щёки горели, будто мне только что дали пощёчину — не рукой, а правдой.

Повелась… Дура… Дура…

Не на него.

А на мысль, что кто-то может хотеть меня — только меня, не как тело, не как трофей, не как тёплую тень на ночь, а как человека.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 68

Я не помню, сколько пролежала, зарывшись лицом в подушку. Слёзы не лились — они выжигали глаза изнутри, как кислота.

«Ну что, графиня?» — прошипело в голове не совесть, а та самая версия себя, которую я оставила в прошлом: строгая, чистая, верящая в любовь. — «Ты думала, он спасёт? А он просто забрал. Как дичь. Как трофей. И ты позволила. Ты даже застонала… А таких, как ты, оказывается, у него вон сколько!»

Этот внутренний голос не смеялся. Он плакал. От разочарования во мне.

Я вспомнила предательство Хассена, как вдруг огонь дёрнулся, и завеса огня разошлась. Я увидела гостевую комнату в нашем замке. Гостевая спальня в нашем замке. Знакомые обои с лилиями. Мне даже почудился запах лаванды, которым всегда наполняли комнаты для гостей.

На кровати — человек. Или то, что от него осталось.

Элиад лежал, запрокинув голову. Его грудь вздымалась судорожно, будто лёгкие отказывались принимать воздух. Изо рта вырывались клубы чёрного дыма магии, что поглотила его изнутри.

— Удивлён, что ты выжил, — сказал Хассен, стоя у окна. Его голос был спокоен. Холоден. Ни следа паники — только раздражение, будто Элиад — не союзник, а сломавшийся инструмент.

— Я предусмотрел, — прохрипел Элиад. Он поднял руку. На пальце — обугленное кольцо, внутри которого ещё тлел огонёк. — Спасло меня.

Он расстёгнул мантию. На груди — вены, превратившиеся в чёрные нити, будто по ним течёт не кровь, а тень.

— Ты найдёшь её? — спросил Хассен, поворачиваясь. В его глазах — не любовь. Жадность. И страх. Страх, что артефакт ускользнёт навсегда.

— Могу. Но цена выросла, — усмехнулся Элиад, и в этой усмешке скользнула задумчивость. - Только вот что, граф. Цена увеличивается. Я же теперь вне закона? Меня вся гильдия разыскивает! Так что мне понадобятся деньги, чтобы затаиться и залечь на дно.

— Ты можешь ее найти? - резко произнёс Хассен, останавливаясь.

— Могу, - усмехнулся Элиад. — Только мне потребуется время…

— Нет у тебя времени! - рявкнул Хассен. — Они ничего не собираются делать!

— А я тебе говорил, - простонал Элиад, садясь на кровати. — Бесполезная затея. Вот если бы твоя жена планировала заговор, то тогда бы они шевелились.

— Ага! И меня заодно повязали бы! - фыркнул Хассен.

— Ладно, прекрати суетиться. У меня голова раскалывается. Сейчас я попробую кое-что, - с трудом встал Элиад. — Был такой ритуальчик… Кстати, когда мы с Рори встречались еще в Академии, ее дядя был против. Он запирал ее на магические замки. И мы вместе кое-что разработали.

Он достал из кармана мел и стал чертить что-то на полу.

Хассен стиснул зубы, но кивнул.

— У тебя есть что-то её? — спросил Элиад, уже нарисовав ровный круг. — Волос. Кровь. Кусок платья. Что-то, что пахнет её страхом.

Хассен замер. И в этот миг я вспомнила.

Медальон. Серебряный, с тонкой прядью моих волос, запечатанной под стеклом. Я подарила его ему в день годовщины. «Чтобы ты всегда знал, что я люблю тебя», — прошептала я тогда.

И сейчас я вздрогнула. Только бы он забыл про него. Только бы не вспомнил!

С каждым словом Элиада жар в груди нарастал, будто там разгорался второй костёр. Кожа под рубашкой начала светиться — тускло, как угли. Я сжала зубы, чтобы не закричать.

Он нашёл ниточку. И тянет её. А я — шарик на конце. Он не знает, что я здесь. Но знает, что я жива. И этого достаточно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 69

Я отпрянула от камина, как будто пламя обожгло не глаза — душу.

Сердце колотилось так, что каждое движение отдавалось в висках тупой болью. Воздуха не хватало. Я хватала ртом, будто меня придавили к земле — не руками, а самой реальностью: они идут за мной.

Хассен. Элиад. Отряд. Они уже здесь. Или ещё нет — но будут. Как тогда, на балу. Как в лесу. Только теперь я не та дрожащая дичь с обнажёнными плечами и разорванным платьем.

Я прижала ладонь к груди — там, под кожей, жила сила. Не моя. Но моя теперь. Она пульсировала, как второе сердце, и в этом пульсе не было страха — только напряжённая тишина перед прыжком в пропасть.

Пламя ещё дрожало перед глазами, как живая рана, а в груди бушевала паника — острая, колючая, будто кто-то засунул туда руку и сжимал сердце в кулак. Я задыхалась. Не от страха — от ощущения, что мир рушится у меня под ногами, и я не успела даже понять, с какой стороны нанесён удар.

Но я знала: если сейчас не соберусь, не вцеплюсь в реальность хотя бы ногтями — я сгорю в этом огне. Не буквально. А душой. Навсегда.

Я сжала зубы, впилась пальцами в край кресла и медленно, с усилием, подняла глаза. Взглянула в камин — не молясь, не моля о спасении, а смотря. Как человек, который больше не просит — а видит.

И увидела.

Хассен стоял перед очагом, держа в руках медальон — тот самый, что я подарила ему в годовщину. Серебряный, с тонкой прядью моих волос под стеклом. Он выглядел почти жалко — не как артефакт, а как память, которую он сжимал, будто пытался выжать из неё правду. Его лицо было бледным, глаза — впавшими, будто ночь охоты высушила его изнутри.

Элиад закончил круг и отряхнул пальцы.

Он не спешил. Не хмурился. Просто подошёл, протянул руку — и Хассен, не колеблясь, отдал ему медальон. Как должник — кредитору.

Элиад усмехнулся. Не злорадно. С усталым превосходством, будто смотрел на ребёнка, который пытался подделать подпись короля.

— Готовься, граф, — сказал он, едва шевеля губами.

Хассен кивнул. Не спорил. Просто развернулся и вышел.

Через несколько минут он вернулся. Не один.

За ним шагали десяток стражников — в броне, с мечами у бёдер и арбалетами за спиной. Глаза — пустые. Не злые. Не жадные. Просто готовые. Как у тех, кто убивал не ради наслаждения, а ради зарплаты. И от этого было страшнее всего.

Я замерла. Внутри всё сжалось — не в спазме, а в твёрдый узел. Страх не ушёл. Он остался. Но теперь он стал… другим. Не слепым ужасом зверя в капкане. А холодным знанием: они идут за мной.

— Так, спокойствие! Ты нужна живой, — прошептала я себе. — Они не посмеют убить тебя. Не сейчас. А я… Я никому ничего не обещала. Я ведь не обещала, что сдамся? К тому же я не позволю повториться тому позору!

В этот момент я осознала. Все изменилось. Хорошая девочка, которую обманывали, которая верила, которая любила, она умерла. Она умерла в тот момент, когда я кончила от наслаждения в охотничьем домике, пока мое горло держала черная перчатка убийцы.

Она умерла, а я родилась. Та, которая больше никогда не даст себя в обиду. Та, у которой в груди невероятная сила. Та, для которой нет больше тайн.

Губы дёрнулись в усмешке — горькой, тонкой, почти дикой.

Мозг лихорадочно соображал. Можно было затаиться, спрятаться, как тогда в башне, прикинуться мышонком, протянуть время, дожидаясь, когда прилетит хозяин. Это безопасный план. Проверенный.

“Сокровищница!”, - пронеслось в голове.

Я вспомнила прутья, которые давили на грудь. Нет ничего соблазнительней золота… Никто не устоит перед ним. И тогда ловушка захлопнется.

А вот это риск! Огромный риск!

Сначала я почувствовала страх. Разве я на такое способна? Что-то внутри слабым голосом кричало, что это ужасная смерть! Что так нельзя! Что нужно всё делать по закону! Пусть их судят…

Но другой голос, хрипловатый, насмешливый и спокойный, сказал одно слово: “Отомсти!”.

Эта мысль вызвала у меня мурашки. Пальцы затряслись. Неужели я готова заманить их в ловушку на верную смерть?

“Готова!”, - произнёс тот самый внутренний голос. - “Ты теперь на всё готова!”.

Дрожь волнения не стихала, но сердце перестало дрожать, как у загнанной дичи.

Охота на графиню? Перед глазами пронеслась та охота в лесу.

“Ну, давайте поохотимся, господа!”, - сбивчиво от волнения прошептала я, вспоминая горы золота, перед которыми не устоит ни одна живая душа.

Только пусть Хассен не думает, что я всё ещё та глупая птичка в клетке из жемчуга и лжи.

Я не жду, пока меня поймают. Может, я и дичь, но я хитрая дичь. Я сама расставляю ловушки и заманиваю в них охотников.

Я медленно встала. Ноги дрожали. Нервы — гудели, как обрывки проводов. Но в груди уже не было пустоты. Только жгучая, чёткая решимость.

“Не сомневайся! Они заслужили!”, - прошептала я себе, сжимая кулаки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 70

Я дошла на дрожащих ногах к двери. Прислушалась. Тишина — но не пустая. Напряжённая. Она дрожала, как натянутая струна.

Секунда, другая… Я снова дрогнула от страха, словно готовая в любой момент сорваться и бежать. Или отказаться от плана. Всё это казалось таким диким, что я была уверена: это не я. Это какая-то другая женщина вслушивается в тишину и ждёт тех, кого обрекла на смерть.

И вдруг где-то неподалёку хлопок и шаги. Голоса. Грубые, торопливые.

«Она здесь!»

«Не дайте ей уйти!»

Голос Хассена. Топот ног, лязганье оружия.

“Похитителя убить!”

Я вылетела из комнаты, будто вырвалась из собственной кожи, из собственных страхов, из собственной клетки.

Топала громко. Нарочно. Словно говорила: ловите. Я здесь. Иду к своей ловушке — и веду вас за собой.

— Вон она! — закричал Хассен в конце коридора, и в его голосе была не ярость — торжество.

Он думал, что я бегу. А я вела.

Что ж, милый. Я имею право делать всё, что хочу. Это ведь охота, не так ли? Ты сам однажды так сказал!

Я бросилась в коридор, потом сбежала вниз по ступенькам к той самой массивной двери с вязью узоров. К сокровищнице.

Сердце билось где-то в горле. Руки дрожали. Но внутри — странное, хрупкое спокойствие. Я знала: это место не предаст. Оно защищает то, что принадлежит хозяину. А разве я не стала частью его сокровищ? Разве теперь сокровища не мои?

У двери я замерла. Обернулась. Сердце пропустило удар.

Я втянула воздух ртом — и тут же закашлялась: лёгкие отказывали, будто забыли, как дышать. Пальцы сами впились в рёбра — не от холода, а от желания убедиться: тело ещё на месте. Внутри же — ни паники, ни отваги. Только тягучее, липкое ожидание, как перед падением с обрыва: земля уже тянет, но ноги ещё стоят.

“Сюда! Сюда! — звал их сладкий голос мести внутри меня. — Я тут!”

Хассен вылетел первый. Лицо белое, глаза горят. За ним — начальник стражи с обнажённым клинком, Элиад с перстнем на пальце, из которого сочится чёрная магия, и ещё трое — в броне, с арбалетами. Остальные толпились за ними.

— Не надо… — задрожала я, обнимая себя руками. — Прошу вас…

— Не трогать! — отдал приказ Хассен, глядя на меня с насмешкой. Он был уверен в своей победе настолько, насколько может быть уверен воин, поставивший ногу на горло своему врагу.

Я изображала панику. И на мгновенье паника стала настоящей. А вдруг не сработает? Вдруг он не отдал мне сокровищницу? Вдруг это — обман?

Мне ничего не оставалось делать, как скользнуть в дверную щель. Я бежала по золоту, среди золота, а потом остановилась и отдышалась. Один шаг — и монета вдавилась в кожу, как печать.

— Добро пожаловать, — прошептала, повернувшись. — Берите, что хотите…

Их шаги ворвались вслед за мной — жадные, тяжёлые, уверенные.

Как будто не понимали: не они загнали меня сюда.

Я заманила их в клетку, где я — просто приманка.

— Мать честная! — прокашлялась стража, замерев.

Даже Элиад замер, глядя на золото алчным взглядом.

— Взять ее! — закричал Хассен.

— О боги! Это — сон… — слышался гогот, и руки задрожали не от страха, а от жажды.

Второй стражник схватил золотую чашу, третий — браслет с изумрудами.

Никто не слушал Хассена.

Зачем? Золото реальное. Приказ — слова. А слова не купят тебе замок.

Что такое зарплата на службе у графа против золотых гор. Даже Элиад поддался искушению и тут же стал набивать свои карманы. Он не просто грабил — он поклонялся.

Я видела жадные руки, которые гребли не переставая, жадные глаза, которые разбегались при виде сокровищ.

Даже Хассен стиснул зубы при виде такого богатства. Но он был не из тех, кого легко обмануть.

— Не трогать! — закричал он. — Оно может быть заколдовано! Это приказ!

Думаете, его кто-то послушал? Ага, сейчас! Когда ты можешь построить такой же замок рядом и самому купить титул, приказы какого-то графа звучат, как радио в машине.

— Дорогая, — произнес Хассен, делая шаг ко мне. Он уже смекнул, что ловить меня ему предстоит в одиночестве.

— С каких пор? — спросила я, делая вид, что я ничего не знаю про артефакт. — С каких пор я — дорогая?

— Послушай, — прокашлялся Хассен, не отводя взгляда. — Я искал тебя. Я понимаю, что поступил неправильно…

— Неправильно? — спросила я, удивленно подняв брови. — Ты называешь охоту на меня «неправильно»? Нет. Ты подобрал не то слово.

— Но я же дал тебе нож! Дал зелье! — крикнул Хассен, а я отступала мимо золотых куч.

— Ах, прости, — усмехнулась я, чувствуя, как внутри всё дрожит. — Что не оценила твою заботу! Это то же самое, что обреченному на казнь протянуть конфету! Одно и то же, Хассен!

— Если бы ты знала, чего мне стоило это решение! И сколько раз я о нем жалел! — произнес муж.

— Ты хоть записывай, сколько раз, — заметила я, видя, как он приближается. — А то потом забудешь. Ты ведь забыл о том, кто я. Забыл о том, что нас связывало.

— Да, но все можно начать сначала! — перебил Хассен. — Просто вернемся в замок. Я обещаю, что больше такого не повторится!

— Ха! — рассмеялась я так громко, что мой смешок эхом отразился от мрачных сводов. — Придумал еще!

— Послушай, — голос его сел, как будто он глотает стекло. — Я… я с ума сходил без тебя.

Я рассмеялась — не звонко, а хрипло, как после ночи в пыточной.

— С ума? Хассен, прекрати нести чушь! Тебе плевать на меня! Плевать на то, что я чувствовала в ту ночь! Плевать, выжила я или нет! — закричала я, а из меня рвалась смертельная обида.

Он сделал шаг. Я — назад. Нога скользнула по монете, и я чуть не упала.

Я понимала, что я в опасности. Золото Хассен не взял. Ему нужна была я. Но если золото он не взял, то ловушка на него не сработает!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 71

Хассен стоял и смотрел на меня, а я увидела, как на его груди поблескивает точно такой же медальон, какой сорвала Рори с груди Элиада.

“Шанс!”, - словно ослепительная вспышка, пронеслось в голове.

Теперь надо сорвать с него медальон и вспомнить, как делала Рори.

Я замерла на мгновение, глядя на его лицо — на эту притворную боль в глазах, на губы, которые шептали «прости», будто не рвали моё имя на куски, отдавая его хищникам.

— Я люблю тебя! Слышишь?! - закричал Хассен. — Люблю!

Я замерла. Не оттого, что его слова тронули меня. Нет. От мысли, что его любовь не стоит даже ломаного гроша.

Тут я почувствовала, как внутри что-то шепчет: “Сделай вид, что ты простила. Обними его покрепче. Отними у него медальон и сунь монеты ему в карман. Достаточно парочки. Жадность никогда покидала его сердце!”.

Монеты? В карман? Для этого нужно его обнять… А это значит, я должна сделать вид, что прощаю его!

Внутри всё звенело от напряжения, но я заставила пальцы не дрожать, когда сгребла горсть монет. Не для себя. Не для побега. Для ловушки.

Две. Только две.

Золото здесь — не богатство. Оно — приманка. Кто коснётся его с жадностью — будет съеден её пламенем.

— Ты… ты правда любишь меня? - прошептала я, а мой голос изменился. Стал тихим, полным надежды. Как прежде. — Ты никогда не говорил мне об этом…

— Зато сейчас говорю! - твердо произнес Хассен. Он опустил глаза и сглотнул. — Я допустил страшную ошибку. Но ты жива. Я жив. И мы… мы можем ее исправить…

Ты любишь не меня, Хас. Ты любишь власть. Ты одержим ею. Когда кто-то одержим, он не отпускает. Он жертвует всем, лишь бы получить то, что хочет. Он соврет, обманет, убьет, возьмет, украдет. В этом-то и суть одержимости.

Он увидел, что я дала слабину, и подошел ко мне, обнимая. Я положила ему голову на грудь, скользнула пальцами по его груди, беря медальон в руку, словно представляя, как срываю его с его шеи. У меня будет только один рывок.

Осторожно, будто касаюсь ядовитой змеи, я провела ими по шелковой подкладке его камзола и просунула в карман. Потому что магия здесь не слушает отрицаний и раскаяний. Она реагирует на жажду. На голод. На то, что ты взял и душой, и телом.

— Я… я так боялась, — выдохнула я, и голос дрогнул не от страха, а от ненависти, которую пришлось прятать под дрожью ресниц. — Думала, ты уже не придешь за мной… Мне было так… так страшно…

Хассен поплыл. Расслабил плечи. Его рот растянулся в той самой улыбке — той, что раньше заставляла моё сердце замирать. Теперь она вызывала тошноту.

— Конечно приду. Куда я денусь? Видишь, я пришел… Прости меня, — прошептал он, опускаясь на колени, как будто это жест раскаяния, а не движение хищника, убедившегося, что добыча в сетях. — Я всё забуду. Всё, что было здесь… Если что-то и было.

Он даже не сомневался в моей искренности. Думал, я всё ещё та глупая птичка, что верит в сказки о любви и прощении.

Я прижала ладони к его щекам, и пальцы задрожали — не от отвращения, а от ужаса, что в этом прикосновении я всё ещё чувствую привычную слабость. Как будто тело помнит, как оно любило этого человека. И за это мне хочется вырвать себе сердце.

“Нет! Не вздумай его жалеть! Он тебя не пожалел!”, - твердо произнес внутренний голос, а я вдохнула, чтобы не дрогнуть сердцем.

Хассен встал с колен, глядя на меня с одержимостью.

Я шагнула к нему, прильнула и погладила его грудь. Почувствовала, как по коже пробежала дрожь — не от прикосновения, а от отвращения.

Но глаза мои смотрели мягко. Грустно. Словно в них всё ещё живёт женщина, что верила каждому его слову.

— Я тоже всё забуду, — прошептала я, прижимаясь щекой к его плечу, а сама украдкой подбираясь рукой к медальону. В тот момент, когда я крепко обхватила его, в голове послышался голос: “Дергай!”.

— Всё… кроме того, как ты смотрел на меня в ту ночь, когда отдал.

Он не понял. Не успел.

Я резко оттолкнула его, сорвала медальон и бросилась к выходу из сокровищницы.

Не оглядываясь.

Не давая страху поймать меня за горло.

Я вылетела за дверь, а они нет.

Позади — вскрик, звон монет под сапогами, и только потом — рёв магии, разрезающей воздух, как звериная пасть.

Я обернулась, заглядывая внутрь и видя жуткие клетки, которые накрыли каждого.

Да, милый.

Я сидела в такой. Я знаю, как жгутся прутья, как ломается воля под натиском магии. Только меня спасли, а их не спасет никто.

Я сглотнула, понимая, что поймала. Всех. И теперь осталось просто подождать, чтобы увидеть панику в глазах мужа, страх и ужас от осознания.

Один из стражников стал в панике высыпать деньги из шлема.

Я улыбалась, видя, как Хассен отдергивает руку от магии прутьев, словно обжегшись о горячий чайник, как Элиад пытается переместиться, но никакая магия не работает внутри клетки.

Они еще не знают, что пока они мечутся, клетки становятся все меньше и меньше. И я ждала. Ждала, когда они заметят, осознают, поймут.

— Клетка двигается! Она сужается! - закричал один из стражников.

Началось!

Я разучилась дышать.

— Серафина… - послышался голос Хассена. — Это что происходит?!

Я прижала ладонь к губам, чтобы заглушить смех — горький, дрожащий, почти плач. Он не был радостью. Это был крик, который я больше не могла держать внутри.

— Это? - удивилась я, стоя и глядя на клетки. — Это охота, милый. Правила охоты просты. Если ты поймал дичь, ты имеешь право делать с ней всё, что угодно. В этом-то и вся прелесть охоты. Я вас поймала. И могу делать с вами всё, что хочу.

— Серафина, выпусти! - слышала я голос Хассена, беря в руки корону и любуясь ею, а потом бросая обратно в груду золота. — Давай ты выпустишь нас, и мы поговорим!

— Ты можешь говорить прямо сейчас, - пожала я плечами. — Никто тебе не мешает.

Я снова улыбнулась. Что-то сломалось в хорошей и правильной девочке. И кажется, теперь она понимает правила этого мира. До этого она была как ёжик в тумане, а сейчас что-то изменилось. Окончательно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Серафина… Я прошу тебя… Я … я раскаиваюсь… Клянусь, я готов всю жизнь носить тебя на руках, - слышала я голос за спиной, разглядывая украшения в куче. Несколько из них я даже померяла.

— Спроси лучше, а мне оно надо? - усмехнулась я.

— Я не знаю, что я могу сделать для тебя, чтобы ты забыла о том, что случилось! - в отчаянии выкрикнул Хассен.

— Ничего, - вздохнула я. — В том-то и дело…

— Мы ведь можем быть счастливыми! Давай начнем все с самого начала! - его крик за моей спиной становился все громче и отчаянней. Стражники тоже кричали, но мне было неинтересно.

— Не получится, - прошептала я, обернувшись. — Я изменила тебе… Представляешь?

— Ну… ну и что! - зашелся от ужаса Хассен.

— О, ты себе не представляешь, как мне было хорошо… Я сначала испугалась, а потом … потом начала чувствовать то, чего не чувствовала с тобой никогда, - наслаждалась я последней местью. — Тебе до него далеко… Поверь…

— Ну и что! Я готов стараться! - послышался голос. — Я готов простить измену! Ты … ты выживала, как могла… и это… и это… в своем роде… оправдано!

Нет, что-то странное происходит со мной. Я не чувствую жалости. Ни капельки.

— Я готов всё простить и забыть, - слышался захлебывающийся отчаянием голос мужа. — Я люблю тебя… Люблю… Слышишь! Не поворачивайся ко мне спиной! Серафина!

— Ты любишь не меня. Ты любишь, когда я смотрю на тебя, как на бога, - произнесла я, глядя на мужа. - А теперь я знаю — ты всего лишь мелкий вор, что пьёт из золотой чашки, крадя её у мёртвых.

Глава 72

Клетка сжималась — медленно, почти ласково, будто убаюкивала перед последним вздохом.

А они кричали.

Сначала — Хассен. Коротко, как будто нож перерезал горло до того, как страх успел вырваться.

Потом — стражники. Один, другой… Голоса срывались, превращаясь в хрип.

Но громче всех визжал Элиад.

— Это тебе за Рори, — прошептала я, и в этом шёпоте не было злобы. Только усталость. — За то, что предал любовь. Её. Вашего ребёнка. Я всё видела.

Я действительно видела больше, чем они думали.

Не просто пыточную. Не просто предательство.

Я видела, как Рори сжимала в тёмной клетке медальон и думала о жизни, которую носит под сердцем. Как верила, что он вернётся. Как до последнего держала в себе свет, даже когда мир превратился в грязь.

А теперь они — пыль.

Клетки рухнули внутрь самих себя, и тела не упали — они рассыпались, как пепел после пожара. Ни следа. Ни костей. Ни криков. Только золото вокруг — безучастное, холодное, вечное.

Я постояла. Долго.

Потом подошла к двери.

Мне нужно было уйти.

Не просто сбежать — исчезнуть.

Замок теперь мой. По праву силы, по праву крови, по праву того, что я выжила там, где другие ломались. Но я не хотела его. Не хотела ни этих стен, ни этого золота, ни тени, что могла в любой момент вернуться и сказать: «Ты моя». Или нет… Я снова лгу себе… Я просто… просто запуталась… Может, старая «я» хотела остаться здесь, хотела быть пленницей, жертвой, наслаждением в его руках. Но новая «я» еще не знала, что хочет. И мне предстояло это выяснить. Но не здесь. Не в этих стенах, которые не оставляют выбора.

Я решила не исчезать молча. Я хотела, чтобы он понял, почему я ушла. Только вот… Писать нечем.

Я опустилась на колени, подобрала с пола монеты — не жадно, не боясь, просто как средство. Выкладывала медленно, палец за пальцем, будто выцарапывала слова из собственного прошлого:

«Не ищи меня».

Получилось криво. Буквы будто пьянствовали в темноте. Но он поймёт. Прочитает.

Придёт, увидит сокровищницу — нетронутой, как я её оставила. Увидит эти монеты, выложенные моей рукой, моей волей. И поймёт: я не его трофей. Я изменилась. И мне придётся как-то научиться жить по-новому. И я ещё не знаю, заслуживает ли он место в моей новой жизни или нет?

Я ещё раз огляделась, отошла от надписи на полу.

Вспомнила, как Рори касалась медальона. Как закрыла глаза — не в мольбе, а с приказом в сердце.

Первый раз — ничего. Только дрожь в груди и неприятное чувство, словно меня легонько бьёт током.

Второй раз я сосредоточилась на замке де Мальтерр. И почувствовала тепло. Оно разрасталось. А потом… ослепительная вспышка. Тёплая, приятная. И обнимающий меня свет.

Слуги в холле замерли, как статуи, когда мои ноги коснулись знакомого ковра.

Воздух в холле был тяжёлым — не пылью, нет. Старым парфюмом, что ещё не выветрился с платьев гостей, ушедших в ночь охоты.

Здесь не жили. Здесь выживали, изображая жизнь.

Слуги оторопели. Глаза — круглые, рты приоткрыты. Кто-то из горничных выронил поднос. Медь звякнула о мрамор — слишком громко для этого мира, где всё было притворством.

— Вы… Вы живы? — дрожащим голосом спросила пожилая экономка, та самая, что подавала вино в ночь охоты.

Я посмотрела на стены, на портреты, на ковры, что помнили мои шаги. Всё знакомо.

— Да, — ответила я. — Меня похитили. Но мне… мне удалось сбежать…

Я сделала паузу. Дала словам лечь на сердца, как яд в вино.

— А где… хозяин? — спросила экономка.

— Он… Он отдал мне медальон, а сам… остался там… — произнесла я. — Он… Он, вероятно, погиб, отводя от меня погоню. Увы.

Улыбка вышла сама — тонкая, без тени скорби.

Ложь легла на язык, как шёлк на рану: мягко, но с болью под кожей.

И впервые за всё это время я не почувствовала стыда.

Только свободу. Служанки готовили мне ванну, снимали с меня рубашку, а я расслабилась и доверилась их рукам, чувствуя, как внутри бушует буря.

Сидя у камина в халате, я боролась с искушением посмотреть на огонь… И узнать, как он там? Что он делает? С кем он?

“Прекрати вести себя как ревнивая жена!”, — укоряла я себя, но искушение было таким сильным, что я все-таки заглянула в пламя.

Я увидела его. Он стоял неподалеку и смотрел на мой замок. Уже мой.

Интересно… Я видела, как он развернулся и улетел, обернувшись огромным драконом.

Сердце дёрнулось к нему. Тело само захотело в его руки, но я остановила себя. Рано. Слишком рано. Я уже обожглась однажды. И не хочу обжечься второй раз.

Дни потекли медленно и почти одинаково. Я проверила все счётные книги, пересмотрела все документы мужа, проверила все камеры с пленниками. Мне пришлось провести целые расследования, чтобы выяснить, кто из них на самом деле виновен, а кто нет.

Невиновных я отпустила и выдала компенсацию. Нет, я не чувствовала себя доброй. Я чувствовала себя справедливой. А это было что-то потверже мягкой наивной доброты. Если доброту можно было сравнить с подушкой, то справедливость внутри была монолитом.

Я не застала момента, когда очнулась Рори. Но увидела ее уже сидящей в кресле. Она была задумчива и печальна. А мне хотелось обнять ее и утешить. Я видела, как вокруг нее бегал и суетился старик. Он уговаривал ее поесть. И она ела. А он гладил ее по голове, словно маленькую девочку. Она почти всегда молчала. Только “да” или “нет”. И я понимала, что ей, как и мне, нужно время. Время, чтобы не просто пережить, а все переосмыслить.

Мне хотелось написать ей письмо. О том, что я знаю всё. О том, что ее прикосновение изменило мою жизнь. Хотя, быть может, это моя доброта.

Но больше всего меня занимал герцог Ардмор. Он часто стоял неподалеку от замка… И смотрел. Словно уважал мое право. И это сильно подкупало. Он постоянно доставал перчатку и прижимал ее к губам. А я не могла понять, зачем?

А ночью он мне снился. Снились его руки, снилось, как скользит во мне его член, как я задыхаюсь стоном в его перчатку. Я просыпалась и чувствовала пустоту. Я сражалась со своим телом, которое хотело к нему, сейчас же, немедленно. Я знала, что оно согласно на всё, но я ждала, что ответит моя душа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ни одной женщины рядом с ним я не заметила, хотя потратила почти три дня и три ночи, чтобы всё отследить. Даже взгляда в сторону красавиц. Никакого. Даже оценивающего. Он смотрел сквозь них, как сквозь мебель.

Джоана Лендон, его бывшая любовница, подошла к нему на балу у посла. Улыбнулась. Коснулась руки. Он не отпрянул — но и не посмотрел. Его взгляд скользнул мимо, как будто она — тень на стене. А потом он вышел и уже на улице вынул перчатку и прижал её к губам.

“Мышонок…”, — прошептал он.

И тут я вспомнила.

Он целовал перчатку… Ту самую, что касалась меня в охотничьем домике. Ту, что входила в меня, пока я стонала в его ладонь. Он хранил её как реликвию. Как святыню.

И в этот миг моё тело вспомнило — не разум, именно тело: как пульсировала плоть, как дрожали колени, как мир сжался до одного его прикосновения… Я хотела… Хотела снова. Нож у горла, только не для того, чтобы оправдаться перед совестью. А для того, чтобы чувствовать, как в последний раз.

Внутри всё сжалось от желания. Не только в теле. Но и в душе. Она наконец-то дала ответ. Я почувствовала, как хочу его снова. Снова и навсегда. Хочу и душой, и телом. Так, как не хотела никого и никогда.

— Готовьте карету! И новое платье! — приказала я.

— Куда прикажете ехать, госпожа? — спросила горничная, не поднимая глаз.

— В Тайную Канцелярию.

Слово повисло в воздухе. Даже огонь в камине затих на миг.

Никто не осмелился спросить «зачем».

Никто не посмел взглянуть в лицо.

Они уже поняли: графиня, которую они знали, умерла в лесу.

А та, что осталась, — не просит.

Она приказывает.

ЭПИЛОГ

— У меня пропал муж, — произнесла я, входя в его кабинет.

Этот взгляд. Я почувствовала, как колени вздрогнули. Глаза… До этого они были человеческими, а теперь стали драконьими. Словно чудовище внутри него смотрит на меня его глазами.

Я присела в кресло, чувствуя, как одна мысль о его близости заставляет мое тело дрожать под платьем.

— Как давно пропал муж, госпожа… Мышонок? — послышался голос. Он чувствовал. Он чувствовал меня, хотя нас разделял стол.

Я усмехнулась, понимая, что не могу совладать с собой. Один его взгляд вызывал внутри такую бурю чувств. А его запах… Я вдыхала его с жадностью одержимой. Я так скучала…

Он сидел в кресле, широко расставив ноги. Руки в черных перчатках покоились на подлокотниках. Но пальцы. Пальцы скользили по полированному дереву так, словно ласкают его.

— Две недели назад, — выдохнула я, следя, как перчатка снова гладит ручку.

— А где ты его в последний раз видела? — спросил герцог, а я увидела тень улыбки на его лице.

— В одном замке… Я… Я могу показать туда дорогу… Может, он еще там? — спросила я, вспоминая, как мои руки были привязаны к креслу, как его язык скользил по моему телу, как я билась, задыхалась, а он не давал мне кончить…

— Насколько мне известно, Хассен де Мальер мертв. Он погиб в сокровищнице, — заметил герцог Ардмор.

— А почему ты решил, — прошептала я, чувствуя, как задыхаюсь каждым словом, — что речь идет о нем?

— Так, а это уже интересно, — я увидела, как он подался вперед.

— Простите, — изобразила я ложную скромность, вставая с кресла, — вы бы не могли закрыть дверь… Просто мне очень дует… Здесь у вас… холодно…

Он взмахнул рукой, и дверь закрылась. Засов задвинулся, а я краем глаза следила за его рукой.

— Я так понимаю, что ты хотела что-то мне сказать, — прошептал он, подзывая меня жестом. Тем самым, которым подзывал тогда, когда я была пленницей.

— Да, вы правы, — прошептала я, направляясь к нему и садясь ему на колени. Его руки обняли меня за талию, а я склонилась к его губам. Его дыхание. Оно обжигало, а я раздвинула губы поцелуем и застонала.

— Я ждал… Заметь, я ждал… Мышонок… — послышался шепот, когда он рванул на мне платье.

— А если услышат? — задохнулась я, глядя на дверь.

— Не услышат… Я здесь даже пытать могу. А в коридоре будут уверены, что мы пьем чай, — слышала я шепот.

Мой взгляд упал на нож, а я провела пальцем по его острому лезвию.

— Вы с совестью так и не договорились? — прошептал он.

— Нет, мы договорились, — выдохнула я. — Мы подумали и решили, что нам так больше нравится…

Рука в черной перчатке взяла меня за горло, я закрыла глаза от наслаждения.

— Ах, мой мышонок…

Мои губы раздвинул страстный глубокий поцелуй. Он, словно голодный зверь, терзал мои губы, пока я сдавленно стонала, чувствуя, как подо мной набухает его член.

Меня перевернули на стол, сжимая мои руки за спиной и не давая мне ни единого шанса вырваться.

— О, боги! — простонала я, чувствуя, как его пальцы входят в меня. Нож застыл у моего горла, а я двигалась бедрами навстречу его пальцам, наслаждаясь каждым проникновением.

— Ты так течешь, — слышала я страстный шепот. Мои руки на мгновенье отпустили, а я услышала щелчок ремня. Лезвие ножа коснулось моего горла, а я чувствовала, как он направляет свой член в меня.

— А… — выгнулось мое тело, принимая его в себя. — О, боги… Как глубоко…

Я стонала, чувствуя его голод. Он хотел насытиться… Чудовище… Зверь… Ненасытное животное, каждый толчок которого вызывал у меня стон.

— Я хочу, чтобы ты сдохла от наслаждения, мышонок, — слышала я его задыхающийся голос в тот момент, когда я уже не могла сдерживать нарастающую дрожь.

Меня затрясло, перед глазами все потемнело, а мое тело дернулось в сладкой судороге.

Нож упал на стол, а рука зажала мне рот.

— Это мой… мой стон… Я хочу тебя всю…

Я стонала в его перчатку, чувствуя, как он рычит и вдавливает меня бедрами в стол. Он дернулся во мне, а мои колени задрожали.

— Ты вся моя… До последнего стона… — слышала я шепот сквозь дрожь в теле. — Думаешь, всё? Думаешь, я прощу тебя за те две недели?

“Не прощай!” — задохнулась я. — “Не надо…”

Я сидела на его коленях и задыхалась его губами. Мои волосы скользили по его щекам, а я не могла успокоиться.

— Мышонок, — услышала я шепот, когда задохнулась стоном еще раз, — ты хоть идти сможешь?

— Я… — дрогнул мой голос, сорванный от криков и стонов, а я посмотрела на часы. Уже полночь… — Я еще не уверена…

Платье уже не спасти, а я свернулась на его груди, укутанная в его плащ. Как тогда в охотничьем домике.

— Даже не думай, что уйдёшь, — прошептал он, пальцем проводя по моей шее, где ещё пульсировала красная полоса от ножа. — Ты будешь носить моё имя. Не потому что хочешь. Потому что я не позволю тебе быть ничьей больше.

Я кивнула. Не потому что согласилась.

Потому что уже не могла представить себя свободной от него.

— Благодарю вас, — прошептала я, чувствуя, как беззвучно смеюсь, — как вы быстро нашли моего мужа… Чтобы я без вас делала… Я даже из кабинета выйти не успела, а вы его уже нашли…

Я услышала смех, чувствовала, как его грудь содрогается от смеха.

— Ты же понимаешь, что я больше тебя не отпущу… Ты моя, — услышала я выдох и почувствовала стальную хватку.

— Понимаю, — сглотнула я. А еще я понимала, что он прав. Мне даже наступать на дрожащие ноги страшно.

Но сейчас я чувствовала себя такой счастливой. Где-то сдохли остатки совести.

Я начинала понимать. Это — нездоровое чувство. Даже не любовь, нет… Что-то другое. А я пока не могу подобрать слово. Но мне оно нравится куда больше.

Мы поженились уже к концу недели. Я помню шикарное платье, кучу гостей, которые рассыпались в поздравлениях. Джоан Лендон с кислым видом, стоявшую рядом со своим новым любовником — тем самым «отличником». Он смотрел на нее с обожанием, а она смотрела на меня с ненавистью. Мне было откровенно плевать, с чем она там на меня смотрит. После того, что я пережила, ненависть какой-то фифы меня мало волновала. Тем более, если я захочу, я узнаю все ее секреты и тайны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Для меня больше нет никаких секретов. Достаточно просто посмотреть в огонь и увидеть все, как наяву.

А еще я сгорала от нетерпения. От шепота на ухо.

— Ты так красива, мышонок, — слышала я задыхающийся от страсти голос мужа. — Я хочу, чтобы когда мы окажемся в спальне, ты дразнила меня, как тогда… помнишь… Чтобы ты медленно сняла с себя платье, а потом раскинула ножки…

Вот поверьте, после такого свадьба прошла немного мимо меня. Я сама задыхалась от желания, мечтая побыстрее оказаться в спальне. А приходилось выслушивать поздравления, улыбаться и делать вид, что ты рада видеть этих незнакомых людей, которые лезут к тебе со своими поздравлениями.

— А что еще ты хочешь со мной сделать? — едва слышно прошептала я, чувствуя, как по моей спине скользит рука.

— О, сейчас будет первый танец, и я тебе расскажу, — обжег мое ухо страстный шепот.

***

Я очень хотела встретиться с Рори. И ужасно волновалась перед этой встречей. Она видела меня один раз в жизни, зато я знала намного больше, чем хотела.

— Я могу с ней поговорить? — прошептала я, глядя на старого архимага, который, кстати, всегда обмакивает медальон в кружку с чаем, игнорирует носки и любит, когда щупальца массируют ему спину. Про щупальца сама когда увидела — обалдела. Но, впрочем, это его тайны. А меня интересовала Рори.

— Она до сих пор не отошла от случившегося, — заметил старик, присмотревшись ко мне. — А вы… Тот самый артефакт? Я просто временно не в курсе всего, что происходит в мире… У меня свои заботы… О моей племяннице…

— Да, — улыбнулась я. — Можно сказать и так.

— Я просто переживаю по поводу законного владельца, — заметил архимаг. — Некрасиво получилось…

А! Старик, видимо, немного не в курсе всей истории.

— Поверьте, как артефакт я вас уверяю, — рассмеялась я. — У нас с его законным владельцем всё в порядке. Он меня нашел, так что по этому поводу можете не переживать.

Архимаг вздохнул и повёл меня в сторону комнаты.

Рори сидела в кресле, а я сразу почувствовала гнетущую атмосферу.

— Рори, — прошептала я, садясь на пол возле ее кресла. — Ты меня, наверное, не помнишь…

— Отчего же? — треснувшим голосом произнесла Рори. Я понимала, тело ее вылечили, но не душу. Душа ее была искалечена болью.

— Я тебя помню, графиня.

На ее лице появилась слабое подобие улыбки.

— Уже герцогиня, — ответила я. — Я всё видела. Всё… Даже то, чего бы ты не хотела, чтобы я видела…

— Тогда ты можешь понять, почему мне так тяжело, — прошептала она. — Я убила его. Своими руками… Своими руками… Я… Я до сих пор не могу…

Она посмотрела на свои руки, а ее пальцы дрогнули.

— Нет, — произнесла я, глядя на ее живот. — Ты его не убила. У него было какое-то кольцо… Я не разбираюсь в магии. Оно… оно почернело… И он выжил…

Зачем я это сказала? Вдруг я вселила в нее надежду.

— Я дарила ему это кольцо, когда мы закончили Академию, — произнесла Рори, делая глубокий вдох.

— Я убила его. Его, своего мужа и стражу. Точнее, его убила жадность. Он погиб в сокровищнице, гребя золото, как не в себя, — сглотнула я, глядя на ее профиль.

Рори замерла, ее руки сжались.

— Ты не убивала. Это сделала я, — прошептала я. — Ты можешь меня ненавидеть. Я приму.

— Нет, — сглотнула Рори, а потом глубоко вздохнула. — Знаешь, мне стало легче. Я просто жила с этой мыслью. Что его кровь, хоть он и заслужил это, на моих руках… И я не могу простить это себе… Не могу, понимаешь… Я тогда думала о другом… А сейчас…

— А ты живи с мыслью о том, что ты выжила, справилась, — улыбнулась я. — И… ты дала мне больше, чем я заслужила. Ты дала мне пример… Я уверена, что ты справишься. И хватит грызть себя за то, чего ты не делала. Поняла?

Через час мы беседовали, а я видела, что она немного ожила. Она говорила, говорила, рассказывала, задыхалась, выговаривалась. Она стала дышать. Понемногу, но дышать.

Я понимала, что мои слова прозвучали жестоко, но я считала, что лучше так, чем корить себя за его смерть. Я знала, о чем она шепчет, свернувшись в клубочек, слышала ее голос, видела ее слезы.

Я понимала, что ей нужен предлог для ее совести. Так же как мне был нужен предлог для моей совести, чтобы однажды почувствовать себя живой. А теперь мне не нужны предлоги, чтобы чувствовать себя счастливой. Хотя я понимаю, что от моего счастья любая приличная девушка упала бы в обморок.

???? Добро пожаловать в серию «Темные желания» — где предательство ледяное, а страсть пепельно-алая.

Каждая история — отдельный мир. Каждая героиня — пойманная искра. Каждый герой — опасность, в которую хочется влюбиться до дрожи.

❄️ «Девочка для ледяного» 16+

«Разрешаю обесчестить мою жену», — сказал он слуге. А она услышала.

Брошенная на позор, преданная в самом святом, она молилась в темноте… И её молитву услышало ледяное божество мести.

Холод, что жжёт. Шепот, от которого звенит кровь. И игра, в которой проигравший теряет душу…

✨ Ты молишься не тому. Но он уже пришёл за тобой.

ССЫЛКА НА КНИГУ:

???? «Загнанная для дракона» 18+

«Кто поймает мою жену — имеет право делать с ней всё, что угодно».

Эти слова выбили из неё дух. В зимнем лесу, без защиты, без имени, без будущего…

Но дракон подобрал её — не как трофей, а как судьбу.

В его замке нет света — только пламя, пепел и сокровищница, где каждая монета куплена чужой болью.

Он жесток. Он одержим. И он хочет, чтобы её душа выкрикнула его имя, даже когда рухнет мир.

✨ А ещё ей в грудь вложили дар… который изменит всё.

ССЫЛКА НА КНИГУ:

???? Все книги — независимые однотомники, наполненные одержимой и сумасшедшей страстью.

???? Здесь нет ванили — только острые грани любви, эмоции и безумие, которое заставит тебя забыть обо всем.

???? 18+ — для тех, кто не боится смотреть в глаза своим желаниям… даже если они в маске убийцы.

???? Готовы ли вы проснуться в мире, где вас обожествляют, но при этом держат нож у горла?

Тогда открывайте — и не говорите потом, что вас не предупреждали. ????❄️????

Конец