Неуловимая

Глава 1

Лия вошла в лобби офиса «Вольфрам Дизайн» и на мгновение забыла, как дышать. Это была не работа, а самая настоящая декларация успеха и власти. Три застеклённых этажа, стальные балки, переплетающиеся в сложный узор, множество снующих вокруг людей. Ей, выросшей на окраине, в стенах, пропахших сыростью и страхом, здесь было слишком светло, просторно и стерильно. Её потёртый рюкзак и кеды казались здесь чужеродным элементом.

«Мой единственный шанс, — судорожно подумала она, сжимая ремешок. — украсть у судьбы эту возможность».

Она единственная из всего потока пробилась на эту стажировку, и не собиралась отступать от своей цели - чего бы ей это ни стоило. Её встретила исключительно доброжелательная HR-менеджер Марина, она, казалось, искренне старалась помочь пережить первый день на новом месте: …А здесь у нас open space, здесь зона твоей команды UX-дизайнеров, тут кухня с кофемашиной, а это… о, ничего себе! Сейчас ты сразу познакомишься с нашим СЕО!

Из лифта вышел высокий мужчина в чёрной толстовке, с выразительным суровым лицом. Его нельзя было не заметить. Широкими плечами он будто заполнял всё пространство, а его присутствие заставляло воздух сгущаться. По крайней мере, Лию его вид парализовал на месте.

Макс Вольф. Фотографии в сети не передавали ауры непререкаемой власти, что исходила от него и ощущалась почти физически. Он был сосредоточен на телефоне, игнорируя суету, но Марина ловко перехватила его по дороге к кабинету.

— Макс, познакомься, это наша новая стажёрка, Лия, лучшая на своём потоке!

Лия, действуя на автомате, протянула ему руку, вымученная улыбка застыла на её лице. Он взглянул на неё мельком, пожимая ладонь быстрым, сухим движением, и на секунду ей показалось что она обожглась - таким горячим было это прикосновение. От одного касания по её предплечью побежали мурашки, а внизу живота дрогнул и сжался низкий, тёплый спазм — настолько неожиданный и сильный, что у неё перехватило дыхание. Её тело узнало его раньше, чем разум. Оно отозвалось пульсацией в самых сокровенных местах, первобытным зовом, который она тут же, в ужасе, задавила.

— Надеюсь, вы пришли не просто провести время, как предыдущие стажёры из вашего университета, — бросил он не дожидаясь её ответа.

Его голос. Низкий, с лёгкой хрипотцой, он прокатился по её коже тем же шоком, что и прикосновение. Он уже давно прошёл мимо, но его запах остался висеть в воздухе: смесь холодного ветра, дорогого виски и тлеющих углей. Запах чистокровного, сильного альфы. Могла ли она подозревать что встретит его именно здесь? И не смотря на ужас от этой встречи, что-то в самой глубине её существа, под грудой страха и запретов, дрогнуло и потянулось навстречу, как железо к магниту. Между ног снова предательски потеплело, и она инстинктивно сжала бёдра.

Он её не узнал. Блокаторы работали. Её человеческий парфюм, простой и навязчивый, делал своё дело. Но чего она совершенно не ожидала - её собственное тело предатело её. Оно уже горело в агонии желания от одного его запаха, и Лия поняла со стыдливой ясностью: её самая сложная битва будет не с ним, а с этой внезапно проснувшейся, жаждущей частью себя самой.

— Не обращай внимания, он только кажется грубым — Марина сочувственно смотрела на девушку, — но более справедливого босса не найти. Если ты хорошо справишься с работой - будь уверена, он тебя заметит!

Лия в ответ смогла только кивнуть, всё ещё сражаясь с собственным телом, с иронией отмечая про себя, что стать заметной для этого альфы - самое последнее, что ей нужно.

Первой её мыслью было — немедленно сбежать отсюда. Выбросить пропуск, сменить номер, исчезнуть. В ушах навязчиво зазвучал сдавленный, полный страха голос матери:

«Они найдут тебя по запаху. Они чувствуют слабость, заберут тебя, как вещь, или убьют, как твоего отца. Никогда не показывай им, кто ты»

. Мать прожила жизнь в тени, каждый день ожидая, что за ними придут. И они пришли. Для отца — с когтями и яростью. Для матери — с медленной, изнурительной болезнью, которую она не могла лечить, боясь привлечь внимание. Вся жизнь Лии была построена на этом страхе. Бежать — единственное, что она умела.

Но когда оглушительная паника прошла, вернулась действительность, жестокая и неумолимая. Она не может позволить себе сбежать. Этот шанс — единственный. Отказ от стажировки — это провал в учёбе. Провал в учёбе — это диплом, который не получишь. Нет диплома — нет работы. Тогда ей конец: вечная аренда этой каморки на окраине, нищета, страх просрочить платеж за электричество. Кошмар, из которого мать отдала последние силы, чтобы её вытолкнуть. Мать работала на двух работах, теряя свою красоту и молодость, только чтобы дочь получила «нормальное» человеческое образование. Позволить этому зверю отнять у неё будущее? Нет. Ни за что.

Первый день стал для Лии испытанием на выносливость. Она вжилась в роль идеальной, незаметной стажёрки: взгляд в монитор, быстрые, точные движения мышкой, полная тишина. Когда рядом проносился его запах — а он, казалось, постоянно был в движении, — она задерживала дыхание, пока в лёгких не начинало жечь. Она научилась дышать ртом, мелкими глотками, чтобы не вдыхать этот дурманящий аромат глубже, чем необходимо.

Когда она вернулась домой, измученная этой пыткой, единственное, что её утешало — он не почувствовал её. Блокаторы, эти дорогие контрабандные таблетки и спреи, не подвели. Это не было идеальным решением проблемы, но по крайней мере мучительный запах своей пары ощущала только она - а значит, был шанс. Всего три месяца. Нужно просто держаться. Избегать его, не встречаться взглядом, не выдавать себя ни единым жестом.

Правда, была одна проблема, которую химия не могла решить полностью - полнолуние. Её цикл, который мать грубо называла «течкой». В эти дни инстинкт бушевал с утроенной силой, требуя пару, требуя альфу, требуя его. Таблетки лишь притупляли внешние проявления, но внутри всё закипало и ныло пустотой. В эти дни придётся брать больничный и исчезать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она приготовила себе ужин — простую лапшу быстрого приготовления — и съела её прямо из пластиковой кружки. Её быт был убогой копией человеческой жизни: потертый плед, старый чайник, скрипучий стул. После еды она забралась в душ, в тесную кабинку с вечно подтекающим смесителем, и, наконец, выдохнула. Тёплая вода смывала с кожи липкий слой усталости, стресса и ненавистных «Цветов ночи» — этих дешёвых, удушающих духов. На мгновение она почувствовала себя собой. Просто девушкой. Просто Лией. Кожа дышала, пахла чистым мылом и…

И тут её натянутые до предела нервы пронзила Связь.

Это чувствовалось как удар током. Она вздрогнула, прислонившись спиной к холодному кафелю.

Сначала — физические ощущения, наложившиеся на её собственные. Сначала она погрузилась в его состояние — абсолютное спокойствие и уверенность, которые никак не могли быть её собственными. Потом — запахи. Дорогая кожа кресла, терпкий запах виски, и его собственный, ничем не приглушённый аромат — тот самый, что преследовал её в офисе, но теперь в сто раз острее и яснее. Он был у себя дома. Она почти видела полумрак комнаты, отблески огня в камине на полированном дереве.

А потом пришли его чувства. Не холодная деловая маска, не та отстранённость, что он носил днём. Лишь глухая, пустая усталость. Раздражение, направленное в никуда. Потом — напряжение мышц, непроизвольное, как у зверя, уловившего шорох в чаще. Звериная настороженность. Чуткое, ждущее всей плотью напряжение. Он водил взглядом по комнате, будто сквозь тьму осязал чьё-то незримое присутствие.

И вдруг — щелчок. Осознание.

Не её. В нём. Чувство резко перевернулось, как клинок в руке. Глухая усталость вспыхнула, превратившись в живое электричество. Раздражение испарилось, сожжённое чистым, острым азартом. Он узнал этот призрачный отзвук — не запах, не звук, но само присутствие. Свою Пару. И в тот же миг его разум, его инстинкт, всё его существо перестроилось. Расслабленные мышцы собрались в стальную пружину. Охотник проснулся — внезапно, абсолютно, всем своим существом. И Лия почувствовала это пробуждение так же ясно, как если бы он зарычал у неё за спиной.

Она замерла. Вода продолжала литься на её спину и плечи, но она перестала её чувствовать. Её тело отозвалось на его азарт собственной, животной паникой. Всё её существо сжалось в один комок. Сердце бешено колотилось, выстукивая в такт его внезапной, жадной решимости. И она, с ужасной, неотвратимой ясностью, осознала самое страшное.

Эта Связь работала в обе стороны.

Если она чувствовала его запах, его настроение… то и он в этот самый миг чувствовал её. Тёплую воду на её коже. Пар в крошечной ванной. Чистый, беззащитный запах её тела, освобождённого от духов и почти дневных таблеток - их хватало максимум на 10 часов.

Ещё он, должно быть, хорошо распробовал её страх.

Он ещё не знал её в лицо. Не знал её имени. Но отныне он знал, что она существует. Его Пара. Где-то рядом. Охотник уловил первый, смутный, но неопровержимый след.

Лия выключила воду дрожащими руками и невероятным усилием воли закрыла этот ментальный портал. Никакого утешения не предвиделось. Была лишь леденящая душу ясность: с этого момента игра началась по-настоящему. И её единственная надежда заключалась в том, что она окажется достаточно ловкой, чтобы ускользнуть.

Дорогие мои! С каждой новой звёздочкой у этой книги сокращается время до её полной публикации на сайте))

спасибо что читаете, не забывайте добавлять её в библиотеку чтобы не пропустить обновления, и пишите отзывы - они очень ценны для меня!

Глава 2

На следующий день он ворвался в офис как ураган.

Лия ещё на подходе к зданию почувствовала вихрь его эмоций — плотный, горячий, наэлектризованный. Сегодня это была не раздражённая сосредоточенность, как вчера, а настоящий охотничий азарт, острый, как лезвие. И под ним — глубокий, сокрушающий гул жажды обладать. Он вышел на охоту.

Благодаря маскировке она не боялась немедленного разоблачения, но на всякий случай надела мешковатую одежду. В своём огромном худи она была похожа скорее на тощего подростка, чем на девушку, в жилах которой течёт кровь оборотня — в этом и заключался её план.

Макс был создан для власти. Не просто высокий — массивный в плечах, с такой физической силой, которая ощущалась даже в его сдержанных движениях. Рубашка с закатанными по предплечья рукавами обрисовывала рельеф мышц, плавный и живой, как у хищника, привыкшего к долгой погоне. Его профиль был жёстким, с резкой линией скулы и упрямым подбородком. Но в эти утренние часы его обычно холодные глаза горели изнутри сфокусированным огнём. Он был воплощением дикой, нецивилизованной мощи, лишь натянуто прикрытой дорогими атрибутами человеческой жизни и стеклянными стенами его империи.

Его внешность лишь острее подчеркивала контраст между их мирами. Она — полукровка, слабая от рождения, её волчья кровь была разбавлена, лишая врождённой мощи. Она выросла среди людей, по человеческим законам страха и осторожности. Она ни разу не обращалась, не чувствовала смены костей и кожи, не знала ярости полной луны. Всю жизнь училась только одному — скрывать свою сущность, загонять её так глубоко, чтобы никогда, никогда не пересечься с такими, как он. Какая чертовская ирония.

Макс явно искал её. Он действовал методично: под видом «внеплановой проверки текущих проектов» вызывал к себе в кабинет одного за другим тимлидов и начальников отделов — всех уверенных в себе, ярких женщин, чей статус мог, по его логике, соответствовать скрытой силе его Пары.

Весь офис замер в нервном ожидании. Шёпот: «Что случилось?», «Чем мы не угодили?». Коллеги переглядывались, листали свои отчёты в поисках ошибок. Но каждый, кто выходил из кабинета Макса, выглядел не разгромленным, а озадаченным. Он внимательно выслушивал отчёты, кивал, задавал странно отстранённые вопросы не по существу и отпускал без каких-либо выводов или разносов.

Лия наблюдала за этим, пряча довольную улыбку. Её сердце билось ровно: до вчера нанятой, невзрачной стажёрки, сидящей в самом углу над черновыми макетами, очередь дойдёт в самую последнюю очередь. Если дойдёт вообще. Оборотни всегда выглядели ярче, увереннее и сильнее обычных людей, чаще всего физически были крупнее и выше. Лия не подходила ни по одному параметру - свою внешность она получила от человеческой матери, и даже по меркам людей казалась слишком маленькой. А у него был целый офис сильных, интересных женщин на выбор. Зачем копаться в самом низу пищевой цепочки?

Можно было не беспокоиться. Она взяла новую задачу, погрузилась в интерфейс, отстранившись от всеобщей нервозности. Ей почти удалось убедить себя, что сегодняшняя охота пройдёт мимо.

Почти.

Потому что к концу дня дверь его кабинета распахнулась, и он вышел, опершись о косяк. Его взгляд, тяжёлый и неспешный, обвёл весь опенспейс, будто сканируя местность. Он не искал кого-то конкретного, он проверял реакцию. Искал малейшую ниточку — вздрагивание, слишком быстро опущенный взгляд, сбой в дыхании.

Лия почувствовала, как по её спине пробежал холодок. К ней взывал внутренний инстинкт, почуявшей, что взгляд хищника скользнул по её спине.

Она не подняла глаз. Не замерла. Она... зевнула. Искусственно, с ленцой потянулась, как человек, уставший от монотонной работы, и потянулась за чашкой. Совершенно обыденное, человеческое движение. То самое искусство, которому она училась всю жизнь — быть незаметной, обыкновенной, — наконец пригодилось как никогда. Даже смешно: стажировка перед выпуском оказалась самым сложным испытанием, но в совершенно иной дисциплине.

В поле её периферийного зрения она увидела, как его взгляд задержался на ней на долю секунды. И прошёл дальше.

Он повернулся и скрылся в кабинете, хлопнув дверью.

Лия выдохнула. Но в груди осталось тяжёлое предчувствие. Дневное испытание она прошла успешно, но что её ждёт вечером?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

Макс откинулся в кресле в своём доме, пальцы нервно постукивали по подлокотнику. Дневная охота оказалась безрезультатной. Инстинкт, разбуженный вчерашним мимолётным контактом, выл внутри, отказываясь утихомириться. Он был неудовлетворён, раздражён, словно зверь, упустивший верную добычу из-за неверного шага.

Он закрыл глаза, пытаясь логически выстроить хаос ощущений. Она была здесь. В его офисе. Вчера после работы он нигде не бывал, ни с кем лишним не пересекался — прямиком отправился домой. Значит, источник этого призрачного, сводящего с ума присутствия находится среди его же сотрудников. Но почему, чёрт возьми, она скрывается?

Любая на её месте — будь то волчица, или самая амбициозная человеческая карьеристка — рухнула бы к его ногам в благодарность судьбе. Ему ещё ни разу не отказывали. Никто. Так в чём же дело?

И каким образом она скрывается? Ответ пришёл сам собой, горький и раздражающий — когда-то давно он слышал о таблетках, которые могут скрывать запах оборотня. Его маленькая, трусливая мышка, вероятно, травит себя каким-то химическим ядом, чтобы скрыться от него. Иначе он давно бы учуял её — чистый, ясный, предназначенный только для него.

«Маленькая моя девочка, — прошептал он в темноту. — Ты играешь с огнём, которого не понимаешь».

Он с нетерпением ожидал повторения вчерашнего вечера. Вчера связь возникла стихийно, вспыхнула, как короткое замыкание, и так же внезапно погасла, когда она, должно быть, впала в панику и судорожно оборвала контакт. Но сегодня он не позволит ей сорваться. Сегодня всё будет иначе, он возьмёт инициативу на себя и не даст ей убежать. По крайней мере здесь ей от него не спрятаться.

Макс сделал глубокий вдох, отгоняя дневное разочарование, и позволил мыслям сосредоточиться на ней. На том смутном, едва уловимом впечатлении, что осталось от вчерашнего касания. Он не «думал» о ней. Он впускал её в себя, как открывают дверь в тёмную комнату и ждут, пока глаза привыкнут к полумраку.

И постепенно, как сквозь толщу воды, он начал погружаться. Сначала — фон. Её усталость. Глубокая, костная, пропитавшая каждую мышцу. Потом — её страх. Не острый, как вчера в душе, а приглушённый, хронический, ставший частью самого дыхания. Он обволакивал её, как второй слой кожи.

Волк в нём зарычал, забился в клетке рёбер, требуя немедленно найти, укрыть, защитить. Запах её страха был для его звериной половины невыносимым оскорблением. Макс стиснул зубы, вцепляясь в подлокотники кресла, чтобы не сорваться с места здесь и сейчас. Защитить. Но от кого?

Ирония ударила его с леденящей ясностью. От кого, как не от него самого? От его намерений, от его голода, от этой всепоглощающей потребности, что выжигала его изнутри. Как он мог защитить её от собственного инстинкта, который уже признал её своей?

Но сейчас это не имело значения. Сейчас важно было удержать эту хрупкую, дрожащую нить контакта. Углубиться. Узнать больше. Он посылал в темноту не приказ, а вопрос, тихий и настойчивый: «Где ты?»

И ждал. Охотник замер в засаде, натянув каждую струну своего существа, готовый уловить малейший ответный отзвук в тишине их общей ночи.

Его терпение было вознаграждено. Её присутствие окрепло, из призрачного отголоска превратившись в почти осязаемую реальность. Он чувствовал биение её сердца — частый, трепетный стук в унисон с его собственным, более медленным и мощным.

«Достаточно страха, малышка, — подумал он, и мысль эта, тяжёлая и тёплая, потекла по ментальной нити. — Ты устала прятаться. Покажись мне. Не той, кем ты притворяешься. Покажись той, кем ты являешься на самом деле.»

Он чувствовал её сопротивление, хрупкую, но упрямую стену человеческого страха. И тогда он сменил тактику, перестал атаковать и обратился не к её испуганному сознанию, а глубже — к скрытому инстинкту, к той самой волчице, что была заперта под слоями химии и вынужденного одиночества.

Он послал ей ощущение своей силы. Не как угрозы, а как опоры. Как незыблемой скалы, о которую можно разбить все свои страхи. Он показал тепло своего тела, готового согреть её вечный холод одиночества. И затем — голод. Не хищнический, а личный. Голод именно по ней. По её запаху, по её прикосновению, по её дикому, неукрощённому отклику.

И тогда он показал ей картинку. Ясную, как вспышка молнии в ночи.

Он представил её в своей спальне, в полумраке, освещённую лишь серебром луны, падающей из огромного окна. Он видел её спину — хрупкие, изящные лопатки, напряжённый изгиб позвоночника, ведущий взгляд вниз, к тонкой талии и плавным, залитым лунным светом бёдрам. Он стоял позади, его мощное тело полностью закрывало её, прижимая к холодному стеклу окна. Его руки — большие, сжимающие её бёдра, пальцы впивались в нежную кожу, не причиняя боли, а закрепляя, утверждая. Её поза была позой древнего подчинения и абсолютного доверия — изгиб шеи, подставленный для укуса, спина, выгнутая для принятия.

В ментальном пространстве не было звуков, но он заставил её почувствовать — тяжесть своего возбуждения, прижимающегося к её ягодицам, обещание глубокого, неумолимого проникновения. Жар, который исходил от него и прогонял весь холод мира. Он послал ей отголосок того, что почувствует она: не боль, а освобождение. Наполнение. Слияние.

Это был не просто эротический образ. Это был зов альфы к своей самке. Зов, отвергнуть который её инстинкт был не в силах.

И её защита дала трещину. Он почувствовал не взрыв страха, а волну иного характера — глухое, животное вожделение, дрожь, пробежавшую по её коже, мгновенную, предательскую влажность между её бёдер. Её волчица откликнулась. Неохотно, испуганно, но откликнулась.

Макс не стал давить сильнее. Он лишь укрепил образ, сделал его ещё ярче, ещё реальнее, словно обвёл обещанием: «Всё так и будет. Это неизбежно. Перестань бороться».

А затем, прежде чем её испуганное сознание успело опомниться и оборвать связь, он послал последнюю, лаконичную мысль, обожжённую его собственным, почти нестерпимым желанием:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Жди меня».

И только тогда, с низким, победным рычанием, вырвавшимся из его груди в пустоту своей спальни, он позволил контакту прерваться. Сеанс был окончен, но теперь он знал — его маленькая, испуганная волчица не спит. Она лежит в своей постели, дрожа, и её тело, её самая глубинная суть, уже тоскует по нему.

Глава 4

Дни в офисе текли в одном, выверенном до автоматизма ритме: из всех приобретённых навыков эта стажировка жёсче всего проверяла как Лия умеет контролировать свои инстинкты и блокировать разум. Чтобы избежать лишних рисков она приходила в офис одной из первых, и уходила так рано, как только позволяли приличия. Она делала всё возможное, чтобы максимально затеряться в толпе коллег, не оставаться на рабочем месте в интимной вечерней обстановке. Она не смеялась громко, не сплетничала у кофемашины, не отвечала на попытки знакомства больше, чем вежливой улыбкой. Её наверняка посчитали странной, замкнутой, возможно даже высокомерной — и это было идеально. Пусть думают что угодно. Это была ничтожная плата за спасение от судьбы, от которой она пыталась сбежать столько лет.

Макс же с каждым днём всё больше превращался в непредсказуемую бурю. Его прежняя, холодная эффективность дала трещины. Он срывался по пустякам, мог резко вызвать на ковёр случайную девушку из бухгалтерии, задавать ей абсурдные вопросы о корпоративной культуре и отпустить, так и не получив вразумительного ответа. Никто не мог понять что происходит с их хладнокровным как скала боссом, а он метался, как волк в клетке, не в силах уловить источник запаха, который сводил его с ума.

Лия практиковала социальную невидимость, и сражалась с собственными демонами - с каждым днём инстинкт всё настойчивее требовал контакта с альфой, который сводил её с ума своей близостью, но она хладнокровно сражалась с собой, и пока побеждала. Деньги “на чёрный день” стремительно таяли, превращаясь в запрещённые таблетки, и скоро маячило полнолуние, так что дела становились всё хуже. Глядя на причину своих несчастий, и на его осунувшееся лицо, она мстительно размышляла, что по крайней мере страдает не одна. Эта мысль странным образом утешала.

И это было бы терпимо, если бы с наступлением темноты их роли не менялись с пугающей точностью.

Как только Лия пересекала порог своей квартиры и сбрасывала пропитанную чужими ароматами одежду, её защита начинала таять. Усталость брала своё, и её собственный инстинкт, загнанный днём в глухой угол, вырывался на свободу.

Связь приходила не как вторжение, а как медленное, неотвратимое погружение. Она ложилась в постель, и мир вокруг растворялся. Вместо потолка над ней возникало ощущение пространства — высокие своды его спальни, прохлада шелковистого постельного белья. Она чувствовала запахи, которые окружали его, но главным был его собственный, очищенный от дневных масок запах.

Чистый, концентрированный. Холодный воздух, смешанный с дымом, кожей, тёмным мёдом и чем-то первобытным, мускусным — чистым альфой. Он обволакивал её, проникал под кожу, в лёгкие, в кровь. Её тело отзывалось мгновенно и предательски: соски наливались, затвердевая до боли, будто от прикосновения шершавого языка; низ живота сжимался сладкой, ноющей судорогой, а между ног пробуждалась влажная, стыдная теплота, пульсирующая в такт его сердцу. Она не могла это остановить. Это было сильнее её.

А он… Он, казалось, намеренно растягивал этот ритуал, наслаждаясь её мукой. Она чувствовала, как он медленно проходит по комнате. Слышала щелчок снимаемых часов, шуршание ткани, когда он стягивал футболку через голову. Чувствовала, как его ладони проводят по лицу, и её собственная кожа в ответ вспыхивала мурашками. Иногда он останавливался у камина, и она чувствовала жар пламени на своих голенях, почти физическое прикосновение, хотя в её комнате было холодно. Это была пытка и наслаждение, смешанные в один опьяняющий, губительный коктейль.

Но самое страшное случалось, когда он ложился. Когда он откидывался на подушки, и его внимание, тяжёлое, как свинец, и целенаправленное, как прицел, обрушивалось на неё через эту невидимую нить. В такие ночи она не просто чувствовала его. Она чувствовала его желание. Глухое, тлеющее, не находящее выхода. Жажду, направленную в пустоту, прямо на неё. Острое, почти болезненное напряжение в его мускулах, готовых к действию.

И её собственное тело отвечало на этот безмолвный зов. Тепло между её бёдер становилось нестерпимым, пульсирующим огнём. Руки, будто помимо её воли, скользили вниз, к источнику этого безумия, чтобы заглушить его, но прикосновение собственных пальцев лишь обостряло муку, потому что это были не его пальцы, не его грубые, уверенные ладони, не его…

Она стискивала зубы, кусала подушку, пытаясь сдержать стон. Её тело извивалось в пустой постели, выгибаясь в немой мольбе, ища того, кто был так близок и так недостижим. Она ненавидела его за эту власть. Ненавидела себя за эту слабость. Но каждую ночь, как наркоман, она ждала этого погружения, этого ментального слияния, где он владел ею полностью, даже не зная её имени.

Утром, измученная и опустошённая, она снова надевала маску. А он приходил в офис всё более раздражённым с каждым днём. Их порочный круг замыкался всё туже. Она выдыхалась, держа оборону днём, он сходил с ума от иллюзорной близости, которую не мог обрести ночью. И чаша его терпения, переполненная фантомными прикосновениями и запахом её невозможного оргазма, была готова перелиться через край.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5

Макс откинулся в кресле, его оголённые нервы всё ещё чувствовали эхо её призрачной боли и жаркого отклика, который она послала ему сквозь разъединяющую их пустоту. Воздух в его спальне был густым, насыщенным его торжеством и неутолённой яростью.

Он смаковал её запах, оставшийся после сводящей с ума связи - чистый запах свежескошенной травы, спелого инжира и летнего солнца, прогревающего шерсть. Этот призрачный аромат, единственный в своём роде. Лучший запах в мире. И самый неуловимый.

Злость привычно заклокотала под рёбрами, горячая и острая. Он не хотел показывать свою звериную сторону в мире людей, но с каждым днём сдерживаться становилось всё сложнее. Её невыносимое упрямство сводило с ума, и заставляло срываться на каждого, кто оказывался не ей. Но так не могло длиться вечно.

— Что же мне с тобой делать, малышка? — тихо прошипел он в пустоту.

Он снова вспомнил тот сладкий момент её капитуляции, когда её защита окончательно рухнула, и он первый раз прорвался внутрь её сознания. Как её воля растворилась в животной потребности, которую он же и вызвал. Владеть её разумом в тот миг, когда она теряла контроль… это было пьяняще. Он чувствовал как будил её древние инстинкты, заставлял её сходить с ума от желания, мечтать о его прикосновениях.

Но этого было ничтожно мало, ему нужно было больше. Он должен был найти её. Увидеть её лицо, когда она плачет от наслаждения, которое он ей дарует. Почувствовать, как её кожа покрывается мурашками под его пальцами, а не в воображении. Услышать, как она стонет, задыхается, молит о пощаде, которую он не даст. Поставить на колени. Взять за волосы и заставить посмотреть в глаза, когда он войдёт в неё. Смотреть в эти глаза, когда она будет кончать под ним, понимая, что принадлежит ему всецело и навсегда.

От этих мыслей кровь ударила в пах с такой силой, что он застонал. Возбуждение накрыло его с новой, ещё более яростной волной. Он был возбуждён, как щенок на своей первой течке, и это было унизительно и ослепительно одновременно.

— Чёрт, — выругался он сквозь зубы.

Он сбросил халат, срывая с себя дорогую ткань, и направился в душ. Ледяные струи должны были охладить пыл, но под водой его воображение разыгралось с новой силой. Он представлял её, согнутую над его столом, прижатую к стене кабинета, или распростёртую на шелках его постели. У него накопилось уже слишком много фантазий на её счет, где каждое прикосновение было и лаской, и наказанием — за каждый вечер, который она заставляла его провести в одиночестве, за каждый день безумных поисков. За то, что посмела скрываться.

— Глупая моя девочка, — прошептал он, закинув голову под напор воды, чувствуя, как напряжение выплёскивается из него мощной, жгучей волной. — Ты даже не представляешь, чего лишаешь нас обоих.

Но с облегчением пришла не пустота, а хрустальная, ледяная ясность. Хватит массовых проверок и попыток спровоцировать её в толпе людей. Она слишком хорошо прячется. Нужен персональный подход, нужен такой прессинг, от которого ей не спрятаться.

Дверь в его пентхаус с грохотом распахнулась, прежде чем он успел эту мысль обдумать.

— Ну, наконец-то! Я уже решил, что ты умер, решил проверить своё наследство, а ты просто торчишь безвылазно в своей норе. Предупреждая твои вопросы - меня отправили в разведку наши общие родственники, и если я не вернусь с удовлетворительным объяснением, то следующей придёт мама. А тебе этого точно не захочется, верно?

Макс даже не повернулся. Он безошибочно узнал этот голос, едкий и навязчивый, как зубная боль.

— В качестве компенсации за моё беспокойство конфискую твой самый лучший виски, — продолжал брат, шаги его раздавались по паркету. Заскрипела дверца барной стойки, звонко стукнула пробка. — И любезно готов выслушать твои оправдания. Кстати, пахнешь ты отвратительно — яростью и отчаянием. Это просто неприлично для такого альфы, как ты!

— Проваливай! — Макс наконец обернулся, и в его глазах вспыхнуло настоящее золото зверя. Он даже зарычал, низко и предупреждающе. — Я тебя не звал и не собираюсь с тобой болтать. Виски можешь забрать при условии, что сейчас же захлопнешь за собой эту чёртову дверь, и передашь всем что со мной всё в порядке.

Кирилл, не обращая внимания на угрозу, налил себе полный бокал, отхлебнул, смакуя, и разлёгся на диване в гостиной.

— Не-а, — произнёс он с ухмылкой. — Теперь я точно никуда не уйду. Дело в какой-то красотке?

Макс замер. Именно эта бесцеремонная, братская наглость пробивала его оборону там, где любая серьёзность отскакивала бы. Всё напряжение последних недель, вся ярость и беспомощность нахлынули разом требуя выхода.

— У меня есть Пара, — наконец выдохнул он, и слова сорвались против его воли, обнажённые и горькие.

Улыбка с лица Кирилла исчезла мгновенно. Он медленно поставил бокал.

— Серьёзно? Чёрт, это же… — его взгляд аналитически скользнул по суровому лицу брата, — …не похоже на праздник. Где она?

— Вот в том-то и дело, — голос Макса стал предельно низким. Он снова отвернулся к окну, не в силах видеть сочувствие в глазах брата. — Я не знаю. Она прячется от меня. Причём в моём собственном офисе. Использует мою человеческую территорию как щит.

Кирилл присвистнул, и на его лице вспыхнуло неподдельное восхищение, смешанное с иронией.

— Боги. Какая наглость! Я уже её люблю. Она что, не понимает, с кем играет в прятки?

— Понимает, — рыкнул Макс, вскакивая и начиная метаться по гостиной. — Отлично понимает! Поэтому и прячется так тщательно! Я перевернул там всё вверх дном, Кирилл! Я свёл с ума половину сотрудников «внеплановыми проверками», и они теперь шарахаются от меня, как от маньяка! А я… я даже близко не подобрался!

— Ох, — протянул Кирилл, и его насмешливость сменилась задумчивостью. — Значит, она не просто прячется. Она тебя переигрывает, на твоём же поле. Это настоящий талант, и совершенно непростительно. Но почему, по-твоему она это делает?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Макс остановился, уставившись в своё отражение в тёмном стекле. Оно ему не нравилось.

— Я не знаю «почему»! Я знаю только, что ночью… я чувствую её. Она живёт в какой-то сырой норе. Я чувствую холод сквозняка, запах плесени. Ей одиноко. И страшно до костей. — Он обернулся, и в его глазах горела неподдельная мука. — Я пытаюсь послать ей… хоть что-то. Тепло. Спокойствие. А она отвечает только ледяным ужасом. И захлопывает эту дверь. Она предпочитает эту промозглую конуру, химические блокаторы, которые травят её изнутри — мне. Видит во мне угрозу хуже, чем свой собственный ад. И я не могу понять… что я такого сделал?

В его голосе звучала не только ярость, но и глубокое, ранящее недоумение. Альфа, всегда который получал всё, что хотел, столкнулся с единственным в жизни отказом — и от самого главного.

Кирилл долго смотрел на брата, и вся его обычная ехидность куда-то испарилась.

— Может, она не тебя боится, дурак, а того, что ты олицетворяешь. Нашего мира. Силы. Правил. Возможно, с ней что-то случилось. Что-то, что заставило поверить, что альфа — это не защита, а палач.

— Что мне делать? — спросил Макс, и это был вопрос не стратега, а загнанного зверя. — Я чувствую что она на грани, и она скорее умрёт там от холода и страха раньше, чем одумается!

— Ждать? — Кирилл фыркнул. — Ты совершенно не умеешь ждать. Но если её нельзя вытащить лаской… нужно сделать так, чтобы оставаться в норе стало невыносимее, чем выйти. Даже если выходить придётся… к тебе.

Макс нахмурился.

— Ты о чём?

— Нужно заставить её волчицу сорваться с цепи, — тихо сказал Кирилл. Его глаза сверкнули холодным блеском. Из них двоих Макс был старше и сильнее, но все забывали, что за маской легкомысленного добряка Кирилл прячет настоящего жестокого зверя — Что ты знаешь о чувстве собственности, которое даже у самой запуганной волчицы никуда не девается? Нужно показать ей, что её Альфа… может уйти. Может обратить внимание на другую.

Макс замер. Идея была жестокой, грязной… и блестящей.

— Алиса, — тихо сказал он.

— Например, она, — кивнул Кирилл. — Идеальная кандидатура для спектакля. Яркая, сильная, наглая. И она давно пытается добиться контракта для её клана. Устрой им встречу в канун полнолуния, когда инстинкты твоей пары будут на пике, пусть твоя мышка наблюдает, как то, что она так глупо отвергла, достаётся другой.

План оформился. Чёткий, беспощадный, не оставляющий выбора. Макс почувствовал, как тяжесть сменяется ледяной решимостью. И тут же — уколом стыда. На секунду он представил себя на её месте и едва не задохнулся от боли, даже при том что она всё ещё оставалась для него загадочной незнакомкой.

— Это будет… очень жестоко, — тихо сказал он, глядя на брата.

Кирилл вздохнул, и в его взгляде появилась тень той же вины и сожаления.

— Да, Макс. Это будет адски больно для неё. Но посмотри на это с другой стороны: ты не ломаешь её саму. Ты ломаешь стены её тюрьмы. Да, осколки поранят. Но только так ты сможешь вытащить её на свет.

Молчание повисло в комнате, густое и тяжёлое.

— Но, брат… помни. Вытащив её таким способом, ты берёшь на себя пожизненный долг. Долг собрать те осколки и доказать ей, что мир с тобой — не новая тюрьма, а тот самый дом, которого у неё никогда не было.

Макс кивнул. Он понимал. Это была сделка с самой судьбой. Он соглашался стать настоящим чудовищем в её глазах, чтобы потом всю оставшуюся жизнь доказывать, что он — её единственное и настоящее спасение.

Когда Кирилл ушёл, забрав с собой полупустую бутылку и оставив в тишине кабинета эхо тяжёлых решений, Макс подошёл к окну. Он больше не чувствовал себя потерянным. Он чувствовал себя палачом и спасителем в одном лице. И шёл на эту войну с единственной мыслью: лучше быть ненавистным, но иметь возможность защищать её, чем быть желанной абстракцией, пока она умирает в одиночестве в своей сырой норе.

Напишите в комментариях, хотите ли историю про Кирилла)

Глава 6

В офисе напряжение достигло предела, когда утром каждый получил письмо из рассылки с сообщением: «Общее собрание. 10:00. Конференц-зал. Участие обязательно».

Ровно в десять Макс Вольф вошёл в зал. В его спокойном лице не было ни намёка на вчерашнюю нервозность. Он держался с идеальной, спокойной уверенностью человека, взявшего ситуацию под контроль. Улыбка, с которой он обвёл взглядом команду, была тёплой и убедительной.

— Коллеги, — начал он без предисловий, его голос, ровный и негромкий, легко заполнил пространство. — В последние дни вы могли заметить мою повышенную требовательность, внеплановые встречи. Сегодня я приношу вам объяснения и извинения.

В зале воцарилась тишина, полная внимания. Лия, сидевшая в последнем ряду у края, почувствовала, как сердце ёкнуло. Её пальцы судорожно сжали край стула.

— Причина была проста и весома, — продолжил он, и его тон стал чуть твёрже. — «Вольфрам Дизайн» вёл финальные, закрытые переговоры по контракту, который определит наше положение на рынке на ближайшие пять лет. Секретность была абсолютной, давление — колоссальным. Вчера мы подписали его. И выиграли.

По залу прокатился гул — на этот раз чистого, радостного облегчения и гордости. Улыбки стали шире. Лицо Лии оставалось маской, но внутри всё похолодело от нехорошего предчувствия, что он что-то задумал.

— Моя чрезмерная требовательность была необходимостью чтобы успеть со сроками, — он слегка развёл руками, демонстрируя открытость. — И мы все блестяще справились. Команда «Вольфрама» оказалась крепче, чем я мог надеяться.

Он сделал паузу, давая своим словам осесть, и его взгляд, тяжёлый и всевидящий, скользнул по рядам, будто мысленно отмечая каждого.

— Я считаю несправедливым не отметить такой успех должным образом. Поэтому в эту пятницу, сразу после работы, мы устроим здесь, в офисе, закрытое мероприятие. Лучший кейтеринг, музыка, бар. Это будет моя личная благодарность каждому из вас за вашу выдержку и профессионализм.

В зале вспыхнули радостные возгласы, зааплодировали. Идеальный босс. Он всё объяснил, извинился и теперь награждает их. Атмосфера мгновенно стала праздничной.

— Есть одно условие, — голос Макса перекрыл шум, он звучал мягко, но не допускал возражений. — Я хочу видеть всех. Каждого, кто эти две недели был частью команды. Это наш общий праздник, и для меня принципиально присутствие каждого из вас.

Его слова были обёрнуты в заботу, но для Лии они прозвучали как окончательный приговор, высеченный в граните. Конечно, это должна быть пятница. Канун полнолуния.

Шах и мат

, — пронеслось у неё в голове с леденящей ясностью. Если пойду — инстинкт, разъярённый близким циклом и его невыносимым присутствием, будет рваться наружу. Сдержать его в толпе, среди запахов, музыки, его взгляда — это потребует нечеловеческого, запредельного самоконтроля, а она и так еле держится.

Если не пойду — то стану единственным человеком, проигнорировавшим личную благодарность идеального босса. Явным, кричащим исключением. Он мгновенно сузит круг поисков до неё одной методом простого исключения.

Выбора не было. Только два пути к краху, и один из них давал призрачный шанс.

— Жду каждого из вас, — закончил Макс, и его взгляд, скользнув по её напряженному лицу в последнем ряду, задержался на долю секунды дольше, чем на других. В его глазах не было вопроса. Была холодная, хищная уверенность. — Давайте отпразднуем эту победу как следует.

Собрание закончилось на приподнятой ноте. Коллеги, смеясь и обсуждая планы на пятницу, потянулись к выходам. Лия оставалась на месте, пока зал не опустел. Её тело было сковано ледяным параличом.

Ловушка захлопнулась. Идеально, красиво и публично. Теперь ему оставалось только дождаться пятницы и сделать последний, решающий шаг. А ей — найти в себе силы, чтобы сыграть свою роль до конца, зная, что любое движение может стать последним.

До пятницы оставалось 4 дня, которые Лия употребила на тщательную подготовку. Последние деньги были потрачены на опасный нозальный блокатор, который должен был лишить обоняния её саму - иначе ей не справится с пыткой его запахом.

Макс с этого момента совершенно изменил своё поведение, будто и правда причина его сумасшествия заключалась в том контракте. Его навязчивое внимание, державшее офис в напряжении, испарилось. Он снова стал справедливым, эффективным CEO, любимым своими подчинёнными. Он шутил смешные шутки, вёл себя абсолютно расслабленно и естественно, и даже не пытался вычислить кого-то конкретного, низводя свою неуловимую Пару до положения незначительной помехи. Лия искренне пыталась радоваться этой перемене:

Он потерял интерес. Он переключился. Это победа!

Но вскоре её наигранная радость сменилась глухим, унизительным чувством ненужности.

Хуже того, он перекрыл и вечерние сеансы Связи, будто бы совершенно потеряв к ней интерес. Вернее, не перекрыл, а опустошил. Она чувствовала лишь смутный, безэмоциональный фон его присутствия, но за этим скрывалась полная пустота. Он не делился ни яростью, ни желанием, ни даже раздражением. Только равнодушие. И в этой эмоциональной пустоте она задыхалась.

Вместо этих сеансов ей начали снится чудовищные в своей откровенности сны. Там, где она вообще не контролировала своё сознание возникла брешь величиной с её отчаяние. Ей снились не связные картины, а болезненные вспышки чистого, лишённого контекста ощущения. Они не имели места действия, только его образ, его власть и её абсолютная покорность.

Ей снилось, как она лежит в его постели, на спине, а её запястья связаны над головой его же кожаным ремнём. Со стороны она казалась не пленницей, а подарком, заботливо упакованным для вручения. Линии её тела были неестественно вытянуты, беззащитны и в то же время откровенно соблазнительны. Она видела, как её грудь приподнимается в коротком, неровном дыхании ожидания, как тонкая кожа на внутренней стороне рук натянута над костями. И её, спящую, охватывал леденящий ужас, потому что в этой картине была пугающая, совершенная эстетика. Ей нравилось, как она выглядит в этой беспомощности — хрупкой, открытой, готовой. Это осознание жгло её изнутри стыдом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Или как его взгляд опускается на неё сверху вниз, а она стоит на коленях на полу, и его рука — широкая, с чёткими сухожилиями — лежит у неё на затылке. Тяжёлая как печать. Со стороны это выглядело как акт глубочайшего смирения и абсолютного доверия. Её шея была вытянута, позвоночник образовывал покорную линию. И пугало не положение, а то, как оно ей шло. Как подчеркивало хрупкость её плеч, изящество спины. Как превращало унижение в нечто торжественное и значимое. Это нравилось той части её, которая уже отчаялась бороться.

В третьем он стоял сзади, держа её руки сведёнными за спиной одной своей ладонью. Его взгляд наблюдал, как он медленно, неотвратимо наклоняет её вперёд. Она видела, как её тело послушно сгибается, как грудью она касается прохладного шёлка простыней, а спина выгибается неестественным, но поразительно красивым изгибом. Со стороны это была поза полной отдачи, позывной зверя, подставляющего живот вожаку. И её, спящую, пронзало электрическим разрядом не от страха, а от признания. Это было правильно. Это было место, где её страх наконец утихал, замещаясь жгучим, постыдным облегчением от того, что выбор сделан, сопротивление сломлено, а её форма теперь определяется силой его рук.

Она просыпалась от этих снов с бешено колотящимся сердцем, в холодном поту, с предательской влажностью между ног и с разрывающей душу пустотой. Он отвернулся от неё в яви, но вселился в самые тёмные подвалы её психики. Делая её невидимой, он стал навязчивее, реальнее, чем когда-либо.

К пятнице она подошла не просто напуганной. Она подошла разобранной по винтикам. Её защита треснула не только от страха разоблачения, но и от этой накопленной, ядовитой смеси обиды, тоски и признания его власти. Её зверь, лишённый даже ментальных крох с его стола, был голоден, зол и готов сорваться с цепи от малейшей провокации. А её человеческая половина была слишком измотана, чтобы его удержать.

Пожалуйста, не забудьте поставить звёздочку этой книге!)

с каждой вашей звездой приблежается развязка этой истории и момент её полной публикации на сайте)

Глава 7

Вечер пятницы наступил с неумолимостью приговора.

Офис преобразился до неузнаваемости, превратившись в чуждый, оглушительный мираж. Исчезли строгие ряды столов, погасли мониторы. Всё тонуло в приглушённом, янтарном свете гирлянд, который не согревал, а лишь подчёркивал холод внутри. Столы ломились от изысканных закусок и напитков, но для Лии эта роскошь была немой и плоской, как картина за стеклом. Дорогие блокаторы, купленные за последние деньги, превратили её мир в глухую, ватную пустыню.

Она была слепа.

Нет, хуже — она была отрезана от всего мира. Лишена главного чувства, своего компаса и щита.

Без запаха пространство теряло глубину, люди становились картонными силуэтами, а опасность — беззвучной и неосязаемой, пока не подкрадётся вплотную. Она неуверенно двигалась среди других людей, словно пьяная, не различая, откуда доносится смех, где кончается стол и начинается открытое пространство. Её собственное тело казалось чужим и неловким. Она бы отдала

всё

— последние деньги, пару лет жизни, что угодно — чтобы в этот миг оказаться в четырёх стенах своей квартиры, в тишине и безопасности одиночества.

— Потерпи. Совсем немного,

— твердила она себе, стараясь перекрыть собственными мыслями назойливый гул музыки и голосов.

— Час. Всего один час для приличия. Ты выдержишь. А потом ты будешь дома. Он же не будет проверять, во сколько кто ушёл... Мало ли у кого какие планы на пятницу?

Этот внутренний монолог был её единственной опорой. Соломинкой, за которую она вцепилась, чтобы дотянуть до конца этого бесконечного часа.

Но её взгляд, предательский и неконтролируемый, раз за разом возвращался к эпицентру этого чужого праздника — к Максу Вольфу.

Он был не просто в центре.

Он

был

центром.

Излучал непринуждённую, магнетическую уверенность, будто само пространство прогибалось под ним. Он смеялся, шутил, поднимал тосты. Его настроение было удивительно лёгким, почти праздничным — и это резало её по живому.

С чего бы?

Какая радость у него могла быть?

Если только… если только он не чувствовал облегчения.

Освобождения

.

От навязчивой, неудобной проблемы.

От неё.

Он выглядел так, будто сбросил тяжёлый камень с плеч. А этот камень — понимала она с ледяной ясностью — была

она

.

Она стояла у стены, в тени огромного фикуса, сжимая в ладони уже тёплый бокал с водой — единственное, от чего не чувствовала едкую тошноту. Её физически отторгало от этого веселья, от запахов, которых она не чувствовала, от смеха, который звучал фальшиво. Она чувствовала себя не просто чужой. Она чувствовала себя призраком, который уже стёрт из вселенной Макса Вольфа и теперь обречён бесшумно скользить по её краям, не оставляя следов.

Именно в этот момент, когда чувство ненужности достигло почти физической боли, в дверях появилась она.

Как материализовавшееся доказательство всех её худших опасений. Высокая, ослепительная, с платиновой косой, уложенной короной, в платье цвета жидкой стали, которое не скрывало, а преподносило каждую линию идеального, сильного тела. Чистокровная волчица. Её аура была не просто уверенностью — это была законность. Право находиться здесь, рядом с ним, не прячась, не изворачиваясь, не превращая каждый вздох в преступление.

И Макс… будто только её и ждал. Его лицо озарилось неприкрытой, живой радостью. Между ними как будто не существовало никакой дистанции, никаких игр.

Боль ударила не в сердце. Это было глубже, примитивнее. Острый, выворачивающий спазм где-то внизу живота, словно коготь, сжимающий самое нутро. Право, которого у неё не было. Инстинкт, взбешённый полнолунием и неделями унизительного угнетения, взревел внутри. Это был не плач отвергнутой женщины, а рёв зверя, чью собственность отнимают на глазах, от которого свело челюсти.

Он встретил свою гостью объятием, которое Лия прочувствовала всем своим существом. Он склонился, чтобы сказать что-то ей на ухо, и его губы почти коснулись её кожи. Она в ответ рассмеялась — низким, бархатным смехом. Таким, каким смеются только с тем, кого знают давно и кому доверяют полностью. Они отгородились от всего зала, создали свой общий, неприступный мир, вынуждая всех вокруг восхищаться тем, как гармонично они смотрелись.

Лия тоже не могла оторвать взгляд, как бы ни старалась. Она смотрела, как его пальцы слегка провели по её позвоночнику. Увидела, как её рука на мгновение легла ему на предплечье — ответная ласка, спокойная и уверенная. Ритм. Между ними был ритм. Тот самый, которого с ней никогда не было и быть не могло — ритм равенства, признанного и принятого.

В этот миг в ней что-то опасно накренилось и сломалось окончательно.

Словно плотину, годами сдерживавшую океан, взорвали изнутри. Боль, ревность, ярость и самое страшное — тоска по тому, чего у неё никогда не будет, — слились в одну яростную, сокрушительную волну. Она хлынула из неё без фильтров, без искажений, чистым сигналом бедствия и призыва.

Она даже не поняла, что это произошло. Просто мир вдруг замер. Музыка стала глухой. Свет — расплывчатым. И она увидела, как спина Макса напряглась.

Он не просто выпрямился. Он вздрогнул всем телом, будто его ударили током по позвоночнику. Его пальцы, лежавшие на спине Алисы, сжались в кулак. Он резко, почти грубо, отстранился от неё, отшвырнув её руку со своего предплечья одним движением плеча. Его лицо, обращённое к Алисе, на миг исказилось — не гневом, а шоком, физической болью, мгновенным провалом в какую-то иную реальность.

А потом он повернулся.

Это был не взгляд. Это был выстрел. Его глаза, потерявшие всякую человеческую теплоту, стали плоскими, золотыми дисками — глазами зверя, уловившего крик своей настоящей пары в стае чужаков. Он пронёсся взглядом по залу, отбрасывая лица, звуки, смыслы. И остановился.

На ней.

Он увидел её. Прижатую к стене, раздавленную, с глазами, в которых стояла вся немыслимая правда её существования: страх, жажда, боль и это унизительное, всепоглощающее «моё», которое она не имела права чувствовать. В его взгляде не было вопроса. Было узнавание. Стремительное, яростное, торжествующее. Как будто он только что выиграл нечто бесконечно ценное. И в этом торжестве сквозила ярость — ярость на её попытку скрыться, на её страдание, на саму эту ситуацию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И обещание. Немедленное и неотвратимое.

Он сделал всего один шаг в её сторону, и внутри Лии что-то щёлкнуло. Инстинкт самосохранения, заглушенный минутой назад, прорезался сквозь эмоциональный хаос одним-единственным приказом: БЕГИ.

Она отшвырнула бокал. Стекло со звонким, пронзительным воплем разбилось о пол, заставив ближайших гостей вздрогнуть и отпрянуть. Она рванулась к выходу, не видя пути, только чувствуя что надо бежать, нельзя дать ему дотронуться, потому что если он дотронется сейчас — она разобъётся на тфсячу маленьких осколков, которые никогда не соберёт.

Её плечо грубо задело кого-то, послышалось удивлённое восклицание. Она не оборачивалась. Её мир сузился до яркого прямоугольника выхода в коридор. Она мчалась, не чувствуя ног, а в спине ей жгло одно-единственное знание:

Она бежала. По длинному, ярко освещённому коридору, сердце колотилось о рёбра. Панель вызова лифта маячила впереди, как спасательный круг. Она врезалась в неё грудью, ударила по кнопке снизу вверх. Металлические двери справа от неё с мягким шелестом тут же разъехались — лифт, который привёз гостей, всё ещё ждал на этаже.

Она впрыгнула внутрь, судорожно тыча пальцем в клавишу «1» и «Закрыть». «Скорее, скорее, скорее» — стучало в висках. Створки начали медленно, невыносимо плавно сходиться, отрезая её от яркого света коридора и доносящихся из зала звуков вечеринки.

И в последнюю секунду, когда дверь должна была захлопнуться с мягким звуком он остановил это движение. Механизм послушно открыл двери снова, пропуская его в тесное пространство лифта. Абсолютная безвыходность.

Гул двигателя, лёгкий подъём, а затем плавное движение вниз. Оглушительная тишина, нарушаемая лишь натянутым дыханием Лии. Пространство, прежде казавшееся нейтральным, мгновенно сжалось, наполнилось до краёв его присутствием, его силой. Её поразило насколько безмятежно он выглядел, в то время как она даже не могла вздохнуть полной грудью, судорожно пытаясь успокоить стучащее в панике сердце.

Он повернулся к ней не сразу. Сначала он посмотрел на светящуюся панель этажей, будто давая ей время чтобы осознать всю безнадёжность положения. Потом медленно, с невыносимой, хищной грацией, перевёл взгляд на неё.

Она прижалась спиной к холодной металлической стенке, не в силах отвести глаз. В его взгляде не было гнева, только лёгкое любопытство, будто ему на глаза попалась какая-то редкая диковинка.

— Вечеринка только началась, — мягко произнёс он. Его голос был низким, обволакивающим, и даже… сочувствующим?. — А ты уже убегаешь? Ты вроде как новенькая. Что-то не понравилось?

Боже, неужели… может ли быть такое, что это просто совпадение, и он так и не понял кто она?

— Я просто… мне нездоровится, — выдавила Лия, голос предательски дрогнул. Она отвела взгляд, уставившись в бликующую панель.

Пятый этаж. Скорее! Скорее!

— Понятно, — протянул он с лёгкой, неуловимой интонацией, в которой ей почему-то слышалась насмешка.

И прежде чем она успела понять его движение, он нажал красную кнопку «СТОП» с безжалостной, неумолимой чёткостью.

Мягкий, но однозначный щелчок резанул тишину, как хлопок капкана. Движение прекратилось. Легкий гул мотора сменился зловещей, абсолютной тишиной. Лифт замер в бетонной шахте, превратившись в самую настоящую ловушку.

Свет панели теперь освещал только их двоих в этом стальном склепе.

Макс Вольф медленно опустил руку. Он не спешил. Он давал ей прочувствовать каждый аспект этой новой реальности: неподвижность кабины, закрытость пространства, полное отсутствие свидетелей. И наконец, его полное, неоспоримое внимание.

Когда он повернулся к ней лицом, в его глазах не осталось и тени любопытства или сочувствия. Они были чисты, ясны и неумолимы, как закон тяготения. Когда он заговорил, в голосе не было и намёка на притворное равнодушие или спокойствие:

—

Ну что, мышка? Куда побежишь теперь?

Глава 8

Его голос ударил по её напряженным до предела нервам - низкий и густой, заставив содрогнуться всем своим существом. Он сделал шаг, накрывая её своим присутствием. Его руки с глухим стуком врезались в сталь по бокам её головы, отрезав мир, свет, воздух. Он сам стал клеткой — широкоплечий, дышащий жаром ярости.

— Видишь? — прошипел он, и его дыхание обожгло её губы. В его глазах бушевал не гнев, а нечто более страшное: торжествующая, первобытная ярость. — Я тебя поймал. Что будешь делать?

Лия сглотнула воздух, как утопающая. Её паника была настоящей — острой, слепой. Она попыталась отвернуть голову, отступить хоть на сантиметр, но его тело закрывало весь путь. Не касаясь, он держал её, как прижатую к стеклу птицу.

Одной рукой он поймал оба её запястья. Железная петля его пальцев свела их в один тугой узел и пригвоздила к стене над её головой. Вторая его ладонь легла на её шею — не сдавливая, а удерживая её внимание, её взгляд, её дыхание. И всё её тело, предав своё «нет», замерло в этом прикосновении. Слишком знакомом. Слишком желанном.

— Смотри на меня, — сказал он тихо, и сталь в его голосе заставила дрогнуть колени. — Я хочу видеть твои глаза. Хочу видеть, как в них исчезнет последняя ложь.

Он опустил лицо к её шее, к тому месту, где под кожей бешено стучала жила. И замер. Его ноздри дрогнули. На его лице, так близко от её кожи, промелькнула гримаса ярости, ещё более глубокой, чем прежде. Это была ярость на оскорбление, на кражу.

— Чёрт бы тебя побрал, — выдохнул он, и в этом шёпоте была вся горечь бесконечных недель поиска. — Ты не имеешь права. Не имеешь права скрывать от меня свой запах. Он принадлежит мне. Так же, как и эта дрожь. И этот стук сердца.

— Я не твоя, — прошептала она, глядя мимо него, будто в пустоту. — Я свободна. Ты не можешь…

Она увидела, как что-то в нём щёлкнуло. Его гнев превратился в расчётливый хищный азарт. Его губы растянулись в оскале, в котором не было ни капли человеческого тепла.

— Не могу? — Он усмехнулся так тихо, что её дыхание сбилось. Его большой палец мягко провёл по её нижней губе, заставляя приоткрыть рот. — Мышка. После того, как я тебя поймал, я могу всё. Но не потому что ты в ловушке. А потому что ты перестала бежать.

Её сердце ударилось о рёбра.

Он провёл по ключице, по линии ребра, вдоль живота — медленно, как будто изучал территорию, которая и так ему принадлежала.

Она зажмурилась, издав едва слышный, предательский стон — потому что её тело само выгнулось навстречу, совсем на миллиметр. Но этого ему хватило.

— Вот так, — прошептал он в её ухо, и она ощутила, как его дыхание обожгло кожу. — Не сопротивляйся мне голосом, когда твоё тело уже выбрало.

— Я… нет… — она снова попыталась отвернуть голову, но его рука лишь мягко вернула её лицом к себе. Не силой — уверенностью в своём праве.

— Чем дольше ты сопротивляешься, — прошептал он, касаясь губами её мочки уха, и его голос был густым, как патока, отравленной ядом обещания, — тем слаще будет моя полная победа. Я не отпущу тебя. Не сдвинусь с этого места. Пока не услышу от тебя, кому ты принадлежишь на самом деле.

— Никогда, — выдохнула она, и это было уже не криком, а последним шёпотом уходящей воли.

Он коротко усмехнулся. И в следующее мгновение резко провернул её, оторвав от стены и прижав лицом к холодному металлу. Её руки, всё ещё сведенные в его железной хватке, он завел за спину, прижав своей ладонью в районе лопаток.

Её поза кричала о капитуляции.

Но капитуляции

эмоциональной

.

Потому что она не боролась телом. Только дыханием. Только взглядом. Только страхом перед самой собой.

Он поднял подол её платья и провёл ладонью по внешней стороне бедра — медленно, концентрируясь на каждом её вздохе. Он не заходил туда, куда нельзя. Он не перешагивал последнюю линию.

Но её тело дрогнуло так явно, что он выдохнул сквозь зубы.

— Видишь? — его голос стал хриплым. — Ты знаешь меня. Ты помнишь меня. И твоё тело отвечает. Оно зовёт меня.

Она тихо всхлипнула — не от боли. От невозможности совладать с собой. От стыда. От жгучего, мучительного желания.

— Ноги… шире, — сказал он.

Но это не был приказ. Это было приглашение.

Он просто слегка коснулся её колена — и она сама шагнула в сторону.

Её дыхание сорвалось, потому что она поняла: это было её собственное движение, не его.

— Умница, — тихо сказал он, и в его голосе прозвучало нескрываемое восхищение.

Он провёл рукой по внутренней стороне бедра — не касаясь интимного, лишь до опасной близости. Увеличивая напряжение до уровня, где само прикосновение уже было проникновением.

Лия выгнулась, прикусив губу, и тихий, рваный стон сорвался прежде, чем она смогла его сдержать.

Он наклонился к её уху:

— Скажи мне правду, — прошептал он. — Только её. Чья ты?

Она покачала головой, слёзы стекали по её щеке, но её тело уже тянулось назад, к нему, как будто он был единственным, что могло удержать её от падения.

— Твоя… — сорвалось с неё.

— Я твоя.

Он замер.

Тишина упала между ними, густая, как воздух перед грозой.

Потом он медленно опустил руки и развернул её к себе.

Он прижал её к себе, к своей широкой груди, где стучало его сердце. Его рука легла на её затылок, пальцы вплелись в её волосы.

— Тише, — зашептал он, и в его голосе не осталось ни ярости, ни торжества. Только нежность. — Тише, моя сладкая. Всё кончено. Борьба кончена.

Он гладил её по волосам, по спине, удерживая в этом тесном, интимном пространстве, пока её рыдания не сменились прерывистыми всхлипами, а затем и тишиной. Она была опустошена, сломлена, но в этом опустошении была и странная, ужасающая цельность. Ложь сгорела. Осталась только эта жгучая, постыдная правда и его руки, которые не отпускали.

Он аккуратно поправил её платье, его движения были теперь бережными, почти заботливыми. Потом нажал на панели «Р1» и кнопку отмены вызова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лифт тронулся. Он не отпускал её, стоя с ней в объятиях, её лицо было прижато к его груди.

Когда двери открылись на парковке, он осторожно вывел её в полумрак. Чёрный внедорожник ждал в двадцати шагах.

— Поедем домой, — сказал он тихо, его голос был твёрдым, но без прежней стальной хватки. Это был приказ, но приказ того, кто теперь отвечал за неё. За всё.

Она кивнула, не в силах говорить, и позволила ему довести себя до машины, открыть дверь и усадить на пассажирское сиденье. Он пристегнул её ремнём, как ребёнка, его пальцы на мгновение задержались на её щеке.

Макс наклонился ближе, его тень накрыла её полностью.

— Ты даже не представляешь, — сказал он тихо, почти ласково, — что я сдерживал в себе все эти недели.

Она открыла глаза — и встретила взгляд, в котором была уже не ярость. Голод.

— Теперь я не буду, — добавил он.

Он мягко провёл пальцем по её губе — и только потом захлопнул дверцу, словно запечатывая обещание.

Глава 9

Дверь захлопнулась с тихим щелчком, который прозвучал в тишине громче выстрела.

Рык мотора был голосом его торжества. Макс тронул с места, и каждый мускул его тела пел от победы и нарастающего нетерпения. Он бросил на неё быстрый, жгучий взгляд. Она застыла в гипнотическом ступоре перед ним, перед тем что он ей пообещал. Он чувствовал это кожей, костями, каждым звериным нервом — она дрожала так же, как в тот миг, когда впервые отозвалась на него в зале. Свет фонаря выхватил резкую линию её напряжённо сжатых губ, дрожание ресниц. Её пальцы впились в собственные колени, и ему вдруг дико, до боли захотелось разжать эту хватку своими губами, заставить её расслабиться, начать доверять ему.

Ему хотелось рассматривать её ещё и ещё, но он старался не отворачиваться от дороги. Ещё успеет. Всё-таки удивительно, как в таком крошечном хрупком сосуде может бежать волчья кровь. Она совершенно не была похожа ни на одну из знакомых ему волчиц - острые, изящные черты лица, маленькие руки с тонкими пальцами, тонкие кости ключицы. Её макушка едва ли дотягивалась ему до плеч.

Он никогда бы не подумал что она может быть его истинной Парой.

Салон превратился в камеру пыток на двоих. Он всё ещё не чувствовал её запах — его всё ещё крали эти проклятые блокаторы — но её эмоции были настолько громкими, что он буквально ощущал их вокруг себя. Тепло её смущения исходило от неё волнами, смешиваясь со страхом, что висел в воздухе густым, почти съедобным сиропом. Он слышал каждый её прерывистый вдох, каждый шорох ткани, когда она чуть сдвигалась в широком кресле. Казалось, он даже слышит учащённый стук её сердца. Этот звук сводил его с ума.

— Ты голодная? — спросил он, и его голос был нарочито спокойным, плоским, как лезвие ножа перед ударом. Он сам удивился что смог не выдать своих эмоций.

Она вздрогнула, повернула голову. В её огромных глазах замелькали огни города — золотые искры на тёмной воде паники. Она молча покачала головой, отвернувшись, но её шея, обнажённая и беззащитная, так и осталась в его поле зрения. Он проследил взглядом изгиб от мочки уха до ключицы и представил, как его язык проделает этот путь медленно, смакуя привкус её кожи, пока она будет задыхаться от стыда и возбуждения.

Он резко повернул машину, она качнулась в его сторону, и тут же резко дёрнулась назад вцепившись в ручку дверцы. Макс с силой сжал зубы чтобы сдержаться и не зарычать. Он не понимал как действовать с ней - её паника била ему по нервам, лишая рассудка.

Глубоко вздохнув он попробовал ещё раз заговорить. Не потому что ему нужен был ответ, а чтобы получить от неё хоть какую-то реакцию.

— Может, тебе холодно? — Он продолжил задавать вопросы самым спокойным тоном на который был сейчас способен. Его рука мягко коснулась её ладони, лежащей на коленях. — Ты дрожишь. Я чувствую это даже находясь на соседнем сиденье.

Она замерла, её спина выгнулась. Он видел, как под платьем напряглись лопатки. Она не посмотрела на его руку. Она боялась. Но её дыхание стало чаще, поверхностным.

— Нет… всё в порядке. Я просто… — её голос сорвался на хриплом шёпоте. Она сглотнула, и он увидел, как дрогнула её тонкая шея. Его мышца живота свелась спазмом желания.

Просто хочешь, чтобы это уже кончилось..

Он подавил усмешку.

— Лия, — произнёс он её имя так, будто пробовал его на вкус.

Она сжалась — но не отвернулась.

Он видел её в профиль, тень ресниц на щеке, пульсацию на шее.

— Скажи мне, — тихо продолжил он, — что ты думаешь, произойдёт, когда мы окажемся у меня дома?

Она замерла.

Совсем.

Словно каждый нерв в теле остановился, превратился в тонкую натянутую струну.

Он мог бы прикоснуться — и эта струна лопнула бы в тот же миг.

— Вы… отведёте меня к себе, — выдавила она, и каждое слово давалось ей с трудом, будто она выплёвывала осколки стекла. — И… заберёте то, что считаете своим.

Он резко свернул в тёмный, безлюдный переулок, ведущий к его дому. Машина погрузилась в почти полную темноту, освещенная только приборной панелью. В этой внезапной слепоте её дыхание стало единственным звуком во вселенной — громким, паническим.

— Я уже забрал, — прозвучал его голос из темноты, низкий, безжалостный. — Ты не понимаешь что значит принадлежать мне, но я тебе покажу. И, обещаю - тебе это понравится.

Они уже стояли перед закрытыми воротами частного гаража его пентхауса. Он повернулся к ней, откинувшись на спинку сиденья. Его лицо казалось вырезанным из тёмного камня, а глаза горели в этих тенях холодным, нечеловеческим золотом.

— Ты дрожишь не от холода, — констатировал он, и его взгляд медленно, с невыносимым сладострастием, скользнул от её лица вниз, к грудной клетке, к животу, к бёдрам, скрытым под тёмной тканью. — Ты дрожишь, потому что знаешь. Потому что твоё тело уже готовится. Оно уже помнит, каково это — быть моим.

Она не смогла выдержать его взгляд. Её дыхание сбилось.

Она выдохнула так тихо, будто боялась обнаружить своё присутсвие.

Он заглушил двигатель. Тишина обрушилась на них, абсолютная, давящая. Он не двигался. Просто смотрел на неё, давая ей прочувствовать каждый атом этого молчания, этой изоляции.

Потом он щёлкнул кнопкой, и ворота гаража перед ними бесшумно поползли вверх, открывая тёмную, стерильную пустоту.

— Выходи, — сказал он.

Он видел, как она боролась с собой. Видел, как её рука потянулась к ручке, как отдернулась. Как снова потянулась. Она отстегнула ремень — звук был оглушительным в тишине, затем осторожно открыла дверь. Одна нога выскользнула наружу, маленькая ножка коснулась холодного пола.

Она замерла, одним бедром всё ещё в салоне, другой ногой уже в его мире. Он уже ждал её снаружи, наблюдая за ней. Её взгляд, полный смятения и последних остатков воли, встретился с его.

— Добро пожаловать домой, Лия, — прошептал он. И в этом шёпоте не было ни капли тепла. Только голод. И обещание того, что её ожидает за этой дверью лифта, в его пентхаусе наверху, было таким острым и неотвратимым, что воздух между ними, казалось, затрещал от напряжения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он ждал. Зная, что следующий шаг — её. Но зная и то, что этот шаг будет последним, после которого пути назад уже не останется.

Глава 10

Лия не помнила как именно оказалась в огромном, поглощённом полумраком пространстве гостиной, но именно там странное оцепенение окончательно покинуло её. В машине она смутно чувствовала что что-то не так, но здесь несоответствие между её и его мирами было настолько очевидно, что больше невозможно было отрицать очевидное.

По какой-то странной насмешке природы они оказались связаны инстинктом, но этого было недостаточно чтобы они могли быть на самом деле вместе. Даже смешно представить её живущую здесь. Примерно как и его в её крошечной квартире. На секунду представив как он бы не поместился в проём дверей она нервно усмехнулась, чем моментально привлекла его напряжённое внимание.

Зачем он её сюда привёз? Неужели не понимает что из этого всё равно ничего не получится?

Она оглянулась вокруг, насколько позволял полумрак. Пол — тёмный полированный бетон, в котором тускло отражались огни ночного города за панорамными окнами от пола до потолка. Это была не квартира. Это была территория. Его территория. И теперь она очень остро чувствовала что оказалась на ней.

Макс не включил свет. Лунный свет и отсветы неоновых вывесок с улицы отбрасывали на стены длинные, искажённые тени. Он остановился посреди огромной комнаты и, наконец, отпустил её руку. Она стояла, потерянная в этом минималистичном, холодном великолепии, маленькая и смятая в своём нелепом платье. Он смотрел на неё, оценивая не как добычу, а как проблему, которую нужно решить. Первым делом — смыть с неё эту химическую ложь.

— Сюда, — его голос прозвучал тихо, но отчётливо, нарушая тишину.

Он повёл её по широкому коридору в сторону спальни, но миновал её, толкнув дверь в другую комнату — в просторную, облицованную тёмным камнем ванную. Здесь тоже не было яркого света — лишь тусклая подсветка над зеркалом и вдоль душевой кабины.

Он повернулся к ней.

— Сними это, — сказал он, кивнув на её платье. В его голосе не было приказа в привычном смысле. Это была констатация следующего необходимого шага. Как снять грязную повязку с раны.

Она замерла, обхватив себя руками, а её глаза снова наполнились паникой.

— Я… — начала она.

— Лия, — он перебил её, и в его голосе впервые за этот вечер прозвучало раздражение, окрашенное усталостью. — Химия. От неё нужно избавиться. Я не могу… — он сжал челюсти, — я не могу тебя

чувствовать

сквозь неё. Сними. Сама. Или я помогу.

Она, не поднимая на него глаз, медленно потянула за молнию на спине. Тихое шуршание расстегивающейся застёжки было невыносимо громким в тишине. Платье соскользнуло с её плеч и упало на тёмный камень пола бесформенным тёмным облаком. Она осталась в одном только белье — простом, хлопковом, жалком и невероятно уязвимом в этой роскошной обстановке. Она пыталась прикрыться руками, но он одним шагом сократил расстояние и мягко, но неуклонно отвёл её руки в стороны.

— Не прячься, — прошептал он. Его взгляд скользнул по её телу — не с вожделением оценщика, а с пристальным вниманием хирурга, изучающего поле будущей операции. Он видел тонкие кости, хрупкие ключицы, бледную кожу, покрытую мурашками от холода и страха. Его. Всё это было его.

Он повернул её и подтолкнул к огромной душевой кабине со стеклянными стенками. Включил воду. Пар быстро начал заполнять пространство.

— Войди, — сказал он, и на этот раз в его интонации промелькнуло что-то, отдалённо напоминающее заботу. Суровую, властную, но заботу.

Она послушно шагнула под струи почти горячей воды. Он же снял пиджак, расстегнул манжеты рубашки и, не снимая её полностью, закатал рукава. Затем он вошёл к ней.

Он не стал раздеваться. Он стоял перед ней в мокрой от брызг рубашке и брюках, его лицо было серьёзно, а руки уверенно взяли бутылку геля для душа. Он выдавил немного на ладонь и начал смывать с неё всё. Сначала плечи, осторожно, массирующими движениями. Потом спину, проводя ладонями вдоль позвоночника, чувствуя, как под кожей дрожат каждый позвонок. Он мыл её, как особо ценный экспонат, счищая слой за слоем городскую пыль, пот страха, следы парфюма и, наконец, ту самую, ненавистную химическую плёнку блокаторов.

Он был тщателен и безжалостен. Его прикосновения не были ласковыми, но они и не причиняли боли. Они были очищающими. Он промыл её волосы, и его пальцы впились в кожу головы, смывая запах шампуня, который она использовала утром, когда ещё была свободна. Он наклонил её голову назад, чтобы вода стекала с лица, и она на миг встретила его взгляд — золотые глаза, пристальные и неумолимые в клубах пара.

— Чего ты боишься, Лия? — спросил он вдруг, его голос заглушал шум воды. — Конкретно. Не «меня», не «этого». Чего?

Она попыталась отвернуться, но он не позволил, мягко вернув её лицо к себе.

— Я… не знаю, — пробормотала она, и это была ложь. Они оба это знали.

— Лжёшь, — констатировал он беззлобно. Он взял мочалку и провёл ею по её руке, от запястья до плеча, смывая последние следы пены. — Ты боишься боли? Унижения? Потери себя?

Она молчала, стиснув зубы.

— Или ты боишься, — он наклонился ближе, и его губы почти коснулись её мокрого уха, — что тебе это

понравится

? Что твой зверь, которого ты так боилась, окажется сильнее той хорошей, послушной девочки, которой ты притворялась?

Она зажмурилась, и по её щекам, смешиваясь со струями воды, потекли слёзы. Это был не ответ. Это была капитуляция.

Он выключил воду. Тишина, наступившая внезапно, оглушила её. Он вышел первым, взял большое, мягкое полотенце и накинул его на неё, грубо, но тщательно вытирая каждую каплю. Затем он обернул её в другой, сухой халат из невероятно мягкой махры — явно его, огромный на её хрупкой фигуре.

Он вывел её обратно в спальню. Здесь тоже царил полумрак. Огромная кровать с тёмным бельём казалась чёрной пропастью. Он подвёл её к ней и усадил на край перед тем как избавится от своей мокрой одежды. Лия с нескрываемым восхищением смотрела на его обнажённую спину, когда он переодевался в простую футболку и штаны. Опустить взгляд ниже она так и не осмелилась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он опустился перед ней на колени, как будто готовясь к какой-то процедуре, мягко и серьёзно глядя ей в глаза. Его руки легли на её колени, и она ощутила невыносимый жар его прикосновения сквозь толстую ткань халата.

— Последний раз спрашиваю, Лия. Чего ты боишься?

И тут её терпение, вымотанное страхом, унижением, этой странной, властной заботой которую она совершенно не ожидала, лопнуло. Стена, которую она строила годами, рухнула, и из-под обломков хлынула чёрная, горькая правда.

— Потому что я тебе не пара! Понял?! — она выкрикнула это, и её голос сорвался на истерический визг. Слёзы текли ручьями. — Я — полукровка! Моя мать была человеком! Я выросла среди людей! Я… я даже не умею обращаться! Я слабая! Я не из твоего мира, Макс! — Она почти задохнулась, её грудь судорожно вздымалась под халатом. — Ты пугаешь меня… — её голос сорвался на хрип. — Твой мир пугает меня. Он убил моего отца! Ты — воплощение всего, от чего мама пыталась меня спасти. Я — больше человек, чем зверь, и мне в твоём мире нет места!

Последнее слово сорвалось почти шёпотом, и последние слова повисли в воздухе, дрожащие и горькие. Она ждала. Ждала презрения, гнева, разочарования. Ждала, что он наконец увидит её такой, какой она казалась себе рядом с ним — жалкой подделкой — и отвернётся.

Но он не двинулся с места. Его лицо не исказилось. Он слушал, и в его золотых глазах, освещённых отблеском луны из окна, не было ничего, кроме сосредоточенного, глубокого внимания.

— Полукровка, — тихо повторил он, как будто пробуя слово на вкус. Потом он медленно покачал головой. — Ошибаешься. Ты не полу-что-то. Ты — целая. Просто твоя другая половина пока спала.

Он отпустил её ноги, чтобы его руки могли опуститься ниже, обхватить её бёдра и с силой приподнять, пересадив её с края кровати к себе на колени, развернув лицом к себе. Она вскрикнула от неожиданности, инстинктивно обвив его шею руками, чтобы не потерять равновесие. Поза была отчаянной, интимной, ставившей её в полную зависимость от его поддержки.

— Ты говоришь, ты не зверь? — его голос стал низким, гипнотическим, вибрирующим где-то у неё в груди. Он придвинулся вплотную, и она почувствовала всю твёрдую мощь его тела под собой. — Тогда почему твоё тело дрожит от моего одного прикосновения?

Он провёл ладонью под полотенцем, по её голой спине. Мурашки побежали за его пальцами. Она закусила губу, чтобы не застонать.

— Почему твоё сердце бьётся в унисон с моим, когда я так близко?

Он прижал её ладонь к своей груди, где сердце колотилось с дикой, звериной частотой. Её собственный пульс бешено откликался в висках.

— И почему… — он наклонился, и его губы снова коснулись её шеи, но теперь не для вдыхания. Его зубы слегка сомкнулись на коже у ключицы. Не кусая. Ощущая. Демонстрируя. — …почему здесь, на месте будущей метки, твоя кожа горит, а в глубине тебя всё сжимается и ждёт, когда я сделаю это по-настоящему?

Он был прав. Её тело взорвалось от этого намёка на укус. Волна жгучего, влажного желания захлестнула её с такой силой, что в глазах потемнело. Стыд, страх, человеческая логика — всё было сожжено в этом пламени инстинкта, которое он так мастерски разжёг.

— Ты — зверь, Лия, — прошептал он ей в губы. Его дыхание было горячим, как от костра. — Самый прекрасный, самый стойкий зверь, которого я когда-либо встречал. Твой инстинкт не обманывает тебя. Он кричит тебе правду уже который день. Просто ты не хотела слышать.

Он прижался к ней лбом, заставляя её смотреть в свои глаза. Золото в них пылало, но теперь это был не огонь угрозы, а зов. Древний, как сам мир, зов к своей половине.

— Твой мир — и мой мир тоже. Я, как и ты, притворяюсь человеком и живу двойную жизнь. Но твоё место — рядом со мной. Не ниже. Рядом. Ты не слабая. Ты смогла скрываться от своего альфы неделями. В тебе сила твоего отца и мудрость твоей матери. И теперь… ты будешь моей силой.

Он ждал. Его тело под ней было напряжённой струной, готовой сорваться. И она увидела в его взгляде не просто жажду обладания, но признание и необходимость в ней.

И это сломало её последнее сопротивление.

Слёзы снова покатились по её щекам, на этот раз от того, что борьба, наконец, закончилась. Её тело обмякло, доверчиво прижавшись к его груди. Инстинкт, заглушаемый годами, вырвался на свободу с тихим, сдавленным рыданием.

— Я… боюсь, — выдохнула она, и в этом признании уже не было протеста. Была просьба. О защите. О руководстве.

— Знаю, — его голос смягчился. Он крепче обнял её, прижимая к себе, как что-то хрупкое и бесценное. — Но я буду рядом. Всегда. Теперь ты под моей защитой. Я не позволю чтобы тебе причинили вред.

И в этот момент, когда его слова, наконец, достигли самой глубины её израненной души, случилось она почувствовала будто где-то в её голове лопнула тонкая, невидимая мембрана.

Сначала её всю заполнило тепло исходящее от него. Она ощущала не просто температуру тела, а сложный, густой, многослойный шлейф — запах ночного леса после дождя, тёплой кожи, чего-то тёмного, пряного и бесконечно мужского. Это был его запах. Настоящий. Неискажённый. Он обрушился на неё, заполнил ноздри, горло, лёгкие, ударил прямо в подкорку.

Затем пришли другие. Запах мокрого камня ванной, чистого белья, кожи дивана в гостиной. Но всё это меркло перед ним. Перед этой бушующей, живой сущностью, которая держала её в объятиях.

Её мир, до этого момента плоский и беззвучный, взорвался какофонией ароматов. Мозг, находившийся в сенсорной изоляции, не выдержал перегрузки. Слишком много. Слишком ярко. Слишком… правдиво.

Тёмные пятна поплыли перед глазами. Звон в ушах заглушил его дыхание. Последнее, что она почувствовала, прежде чем сознание выскользнуло, как песок сквозь пальцы, — это его руки, резко и крепко подхватившие её падающее тело, и его голос, пробивающийся сквозь нарастающий гул:

— Лия!

А потом — только тишина и плотная, безграничная тьма, пахнущая им.

Глава 11

Сознание плавно возвращалось к Лии, но она никак не могла понять где находится и что с ней случилось. Её тело помнило падение, и инстинкт заставил её резко дернуться, прежде чем открылись глаза. Она не упала потому что уже лежала в огромной кровати, утопая в чёрном шёлке. И она явно была не одна.

Тяжёлая, обжигающе горячая рука лежала у неё на животе, и это прикосновение вызвало колейдоскоп событий этого безумного вечера.

Вечеринка в офисе, безумие последнего побега, его машина, горячий душ и после этого…

Она осторожно повернула голову чтобы увидеть его.

Он безмятежно спал, уткнувшись лицом в её шею, дыхание казалось ровным и глубоким, но само его присутствие, его вес, и самое главное - его пряный пьянящий запах были совершенно ошеломляющими.

Настоящий Альфа спит. И она в его логове.

Паника, острая и слепая, рванула её из оцепенения. Она попыталась отодвинуться, но его рука, казалось бы расслабленная во сне, мгновенно сжалась, прижимая её к матрасу. Из его горла вырвалось низкое, предупреждающее ворчание — чистый звериный звук, от которого мурашки побежали по её коже.

— Тише, — его голос был хриплым от сна, но в нём не было и тени неопределённости. Он не открыл глаз, лишь прижался носом к её коже у ключицы, сделав глубокий, шумный вдох. — Ты в безопасности. Спи.

«Спи». Как будто это было возможно. Но его запах, теперь абсолютно чистый, неискажённый, густой волной накрывал её с каждым его выдохом. Запах силы, влажного леса и чего-то глубоко мужского. Её тело, преданное и измученное, откликалось на этот запах расслаблением, противным её разуму. Мускулы, готовые к бегству, невольно ослабевали. Дыхание выравнивалось, подстраиваясь под его ритм.

Он провёл так с ней, может, полчаса. Может, вечность. Просто дыша, позволяя ей тонуть в этом сенсорном коконе. Пока она не перестала дрожать, а её взгляд не перестал метаться по незнакомому потолку.

Тогда он открыл глаза. Золотые, ясные, без намёка на сон. Он приподнялся на локте, глядя на неё сверху вниз. Его взгляд был внимательным и оценивающим.

— Как себя чувствуешь? — спросил он тихо.

— Я… — её голос был хриплым. Она сглотнула. — Уже в порядке, можешь меня отпустить.

— Могу, но, пожалуй не буду. — Он медленно провёл пальцем от её виска к подбородку. — Голова кружится? Тошнит?

Она молча покачала головой. Голова кружилась, но от количества событий и переживаний. Вряд ли существует лекарство от этого.

— Хорошо, — он кивнул, как будто поставил галочку в невидимом чек-листе. И в тот же миг его лицо изменилось. Спокойствие, натянутое как струна, лопнуло. В его глазах вспыхнуло уже знакомое золотое пламя — но теперь это была не ярость охотника, а чистый, неразбавленный гнев. — Теперь скажи мне, что за дрянь ты принимала. Конкретно. Названия, дозировки, и где брала.

Она отшатнулась, насколько позволяла его рука на её животе.

— Это было моё решение, — выдавила она, поднимая подбородок. Слабое, жалкое подобие гордости. — Ты не имеешь права…

— Я ИМЕЮ НА ЭТО ПРАВО, ЛИЯ! — его голос не повысился, он стал глухим, как удар грома под землёй. Всё его тело напряглось, превратившись в сжатую пружину ярости. Он склонился над ней, и его тень накрыла её целиком. — Защищать тебя — моё первейшее право, чёрт бы тебя побрал! Скажи мне, что это за вещества, потому что мне надо понять, насколько они опасны для тебя! Ты могла отравиться, ты могла… — он замолчал, сжав челюсти так, что выступили бугры на скулах. — Ведь ты слабее, чем… Чёрт!

Он увидел, как его слова вонзились в неё, как остекленели её глаза. Он проклял себя, но остановиться уже не мог. Поток гнева и страха за неё был сильнее.

— Я имею в виду, что клинические тестирования проходили в других условиях! На здоровых, чистокровных! Ты же слабая как котёнок, я даже боюсь спрашивать когда ты в последний раз нормально ела. Просто покажи мне эти чёртовы таблетки, и я буду знать что делать.

Она смотрела на него, и её страх начал кристаллизоваться во что-то холодное и острое — в обиду, в глухую, отчаянную защиту. Она замыкалась. Он буквально видел как она вновь замыкается, отстраняясь от него.

— Макс, — её голос прозвучал тихо и отстранённо. — именно об этом я и пыталась тебе сказать. Я такая, какая есть. Ты не сможешь сделать меня сильнее едой или правильным образом жизни. Если я тебе не подхожу такой… — она сделала паузу, собирая всю свою силу чтобы закончить фразу, — то лучше закончить это всё сейчас.

Она сжалась, застыв, как стеклянная фигурка, готовая разбиться от малейшего неверного движения. Она ждала. Ждала, что его лицо исказится от разочарования, что он отстранится, отвернется, признает её правоту и вышвырнет из своего безупречного мира.

Вместо ответа он подмял её под себя с медленной, неумолимой, хищной грацией. Его вес, его жар, его сила легли на неё, не оставляя ни сантиметра для бегства. Она оказалась пригвождённой к матрасу, зажатой между его телом и шёлком простыней.

— Закончить? — его голос был негромким, вкрадчивым, как шорох кожи о кожу. Он приподнялся на локтях, чтобы видеть её лицо, и в его золотых глазах не было ни капли гнева. Только опасное, глубокое удовлетворение, будто она только что произнесла заветное, желанное слово. — Ты права. Мы должны были это закончить. В тот самый первый день, когда ты оказалась у меня в офисе. Мы должны были закончить всё здесь, в моей постели. — Его бедро грубо протолкнулось между её ног, заставляя их раздвинуться под его напором. Он устроился в образовавшемся пространстве всем своим весом, так что она не могла пошевелиться, не могла даже глубоко вдохнуть. — Вот так.

Его губы опустились к её уху, не касаясь, только чувствуя дрожь её кожи.

— Ты ведь это имела в виду, да? — он прошептал, и его дыхание обожгло её. — Я не против, Лия. Только дай знак. Кивни. Как тебе больше нравится? Быстро? Или… медленно? Чтобы ты почувствовала каждый сантиметр? Чтобы твоё тело запомнило, как оно принимает меня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его рука скользнула под халат, по её бедру, к самому интимному месту. Его пальцы, грубые и уверенные, нашли тонкий барьер хлопка и без всякого усилия порвали его. Она вскрикнула — коротко, глухо, от шока и от нахлынувшей, предательской влажности, которая тут же выдала её.

— А, — он выдохнул с тёмным, одобрительным звуком. — Вот твой знак. Твоё тело гораздо умнее тебя.

Его губы, наконец, коснулись её уголка рта, в лёгком, насмешливом поцелуе.

— Я возьму тебя так глубоко, — прошептал он, и каждое слово было обжигающим обещанием, вбиваемым в её сознание, — что ты забудешь своё имя. Я поставлю на тебе свою метку, и ты больше никогда не задумаешься над тем, подходишь ты мне или нет. Ты готова к этому, мышка?

Он приподнялся, глядя ей прямо в глаза, и в его взгляде не осталось ничего, кроме чистой, неразбавленной истины.

— Ты — идеальна. И ты — вся, целиком, — он не смог удержаться от искушения, и слегка прикусил её мочку уха, удовлетворённо услышав как она вскрикнула, — моя.

Её пальцы дрогнули, цепляясь за его плечи. Не уклоняясь. Не отталкивая. И этого одного касания было достаточно, чтобы всё сорвалось в тот поток, который давно рвался наружу.

Она столько боялась этого момента, что страх вспыхнул, перевернулся и стал чем-то другим, тёмным, горячим, дерзким — её собственным зверем, который слишком долго держали на коротком поводке. Она подняла руки и резко, почти яростно, вцепилась в его затылок, притягивая его к себе так, что он выдохнул, потеряв на секунду контроль.

— Знак? — её голос стал низким, хриплым, опасно уверенным. — Ты хочешь знак, Макс?

Она сама толкнула бёдрами, резко, намеренно, избавляя себя от сомнений. Не просьба, не мольба —

вызов

.

— Хватит спрашивать, — прошипела она ему в губы, почти касаясь. — Я выбираю тебя. Сейчас.

Её зубы коснулись его нижней губы — лёгкое, дерзкое, хищное касание. Она даже не представляла что умеет быть такой — Возьми меня. Я так хочу.

Он врезался в неё, одним резким, властным движением занимая своё место, заполняя её до предела, заставляя её взвыть от переполняющей полноты.

Каждое движение его бёдер было клятвой, каждый толчок — закреплением права. Он не искал её удовольствия — он его требовал, выжимал грубыми, безжалостными, идеально точными движениями, зная её тело лучше, чем она сама. Он заглушал её попытки протестовать губами, языком, зубами на её шее. Он растворял её в этом водовороте боли, наслаждения, ярости и невероятного, животного облегчения от того, что сопротивление наконец бесполезно.

Её мир сузился до его тяжести на ней, до его запаха в лёгких, до жгучего огня, растекающегося по жилам от точки их соединения. Стыд, страх, сомнения — всё сгорало в этом пламени. Оставалась только неумолимая, первобытная правда, которую он в неё вбивал с каждым движением.

Она кончила с тихим, разбитым стоном, её тело вздрогнуло в судорогах абсолютной капитуляции. И только тогда, почувствовав её пик, он позволил себе последовать за ней, издав низкий, победный рык прямо в её кожу, помечая её изнутри, запечатывая свой триумф.

Когда всё стихло, он не отпустил её. Он остался в ней, тяжело дыша, его лицо было спрятано в изгибе её шеи. Спустя бесконечность он поднял голову. Его взгляд был сытым и тяжёлым.

— Лично я считаю что ты отлично мне подходишь, Лия. А ты? — спросил он тихо, его губы с нежностью коснулись её опухших век.

Она не смогла ответить. Она могла только смотреть на него, опустошённая, принадлежащая, с обрывающейся где-то внутри мыслью, что «закончить» — это, кажется, было не совсем то, что она имела в виду. Но было уже поздно что-либо иметь в виду.

— Тогда спи. — Его руки скользнули под неё, крепко обхватив её спину и бёдра, и в следующее мгновение он перевернул её, прижимая спиной к своей груди. Он обвил её собой полностью — одна рука под её головой, другая тяжёлой, властной дугой легла на её живот, прижимая к себе. Его ноги сомкнулись с её ногами, его колени подогнулись под её колени. Она была запечатана в него. Никакого зазора. Никакой возможности двинуться с места.

— Спи, — повторил он, и его губы коснулись её мочки уха. — Всё остальное обсудим завтра.

Глава 12

Макс ещё не открыл глаз, когда его мозг, измученный неделями пустоты и химических помех, взорвался сигналом. Чистым. Ярким. Невероятным. Он втянул воздух глубоко, всем объёмом грудной клетки, и всё его тело напряглось, как натянутая струна.

Она.

Настоящая. Не искажённая, не спрятанная. Её запах — многослойный, как выдержанный виски: горчинка страха, тёплая дрожь сна и под всем этим — медовая, бесконечно желанная сущность, которую он искал всё это время.

Он издал сдавленный звук — даже не рык, скорее выдох облегчения — и прижался лицом к её шее, к тому месту, где пульс бился под тонкой кожей. Его руки, лежавшие на ней всю ночь, невольно сжались, впиваясь в её тело, будто пытаясь втянуть её в себя, растворить в собственном запахе. Он не мог оторваться. Это было лучше любой победы.

Его пара. И она наконец-то была полностью открыта ему.

Она шевельнулась во сне, и её аромат заиграл новыми оттенками — лёгкое беспокойство, затем, когда его губы коснулись кожи, — смущённое, тёплое биение сердца.

Он целовал её шею, плечо, ключицу — не чтобы разжечь страсть, а чтобы пометить, закрепить их смешанный запах вокруг неё, сплести их в единый кокон.

Она окончательно проснулась. Он почувствовал, как ускорился её пульс, услышал короткий, перехваченный вдох. Она замерла. Он открыл глаза и встретил её взгляд — тёмный, растерянный, настороженный.

В его глазах было только одно: чистое, бездонное обладание.

— Доброе утро, — прошептал он, и его голос показался ей самой изысканной лаской - низкий, бархатный, наполненный торжеством. Он большим пальцем провёл по её нижней губе. — Ты пахнешь… божественно. Наконец-то.

Его руки скользнули под неё, и он легко перевернул её на себя, усаживая сверху, прижимая ближе. Обвил руками, уткнулся носом в её волосы и глубоко вздохнул.

— Не двигайся, — прошептал он у её уха. — Просто дай мне почувствовать тебя.

Она послушно замерла, и время растворилось. Он изучал каждую ноту её запаха, каждую едва заметную реакцию кожи под его ладонями. Это был не сенсорный восторг — это было утверждение реальности.

Она здесь. Она его.

И ничто этому больше не мешает.

Только спустя долгое время он заставил себя оторваться — не по желанию, а из инстинкта заботы.

— Душ, — объявил он и поднял её на руки. Она вскрикнула, но он только крепче прижал её к себе.

Он снова мыл её сам, на этот раз, медленно и чувственно прикасаясь к тёплой коже, с той же одержимостью, с какой вдыхал её запах. Его мыльные руки скользили по ней, смывая следы вчерашнего безумия, и он следил, как её аромат меняется, становится ещё чище и ярче. Его руки на её теле изучали каждый изгиб, каждую реакцию — как она вздрагивала, когда он касался её поясницы, как задерживала дыхание, когда его пальцы проходили по внутренней стороне бедра.

Вытер её большим полотенцем, натянул на неё свою футболку и шорты — она тонула в них — и повёл на кухню. Он всё ещё не мог поверить, что она здесь — настоящая, живая. Ему нужно было касаться её, чтобы постоянно убеждаться в этой близости.

— Сиди здесь, — он усадил её на барный стул, ладонь задержалась на плече. — Тебя пора кормить.

Он отвернулся к холодильнику. Всего пара секунд, когда его всепоглощающее внимание ослабило хватку. Паника, которую она глушила всё это время под его ласками, вырвалась наружу. Блокаторы. Ей нужна была хоть одна таблетка. Хоть намёк на прежнюю защиту. Она соскользнула со стула и метнулась в гостиную, к своей сумочке, брошенной на диван. Пальцы дрожали, расстёгивая замок. Она запустила руку внутрь, нащупывая знакомую упаковку…

— Ищешь это?

Голос прозвучал тихо, прямо у неё за ухом. Она вздрогнула, обернулась. Макс стоял с непринужденным видом, а на его ладони лежала та самая, запасная упаковка таблеток. Его лицо было непроницаемой маской, но в глубине золотых глаз бушевало нечто тяжёлое и опасное. Она пыталась понять — гнев? Разочарование?

— Я… — её голос сорвался.

— Ты снова пахнешь паникой, — перебил он, сделав шаг вперёд. Она невольно отступила, пока спина не упёрлась в спинку дивана. — Острым, горьким миндалём. Теперь я гораздо лучше читаю тебя. — Ещё шаг. Он оказался так близко, что его тепло обожгло её кожу сквозь халат. — Ты этого боишься? Того, что я тебя чувствую насквозь?

— Ты не понимаешь… — выдохнула она. — Они нужны мне! Это защита!

— Твоя защита — я, — его голос стал густым, тяжёлым. — И мне нужно знать, от чего ты прячешься. Я думал, что от меня. Но, кажется, это не так. Я уже нашёл тебя, Лия.

Он мягко, обхватил её подбородок ладонью, заставив поднять голову. Его большой палец провёл по её нижней губе, и она невольно сглотнула.

— Я не могу надышаться тобой, — прошептал он, и его голос стал низким, бархатным, гипнотизирующим. Он наклонился ближе, и его губы почти коснулись её кожи у виска. Он вдохнул, глубоко, с закрытыми глазами, как будто вкушая самый редкий аромат. — Ты пахнешь… как первый солнечный свет после долгой ночи. С ноткой дикого мёда и чего-то тёплого, только твоего. — Он открыл глаза, и в них горело уже не пламя, а тёмный, глубокий огонь. — Скажи мне, чего ты боишься, и я избавлю тебя от этого страха. Я сожгу его.

Его слова, его близость, этот всепоглощающий, пьянящий запах, исходящий от него, смешивались в голове. Она чувствовала, как слабеют колени.

— Ты не понимаешь… — её голос задрожал.

Его губы нашли её губы в глубоком, властном, исследующем поцелуе. Это был не просто поцелуй. Это был способ вдохнуть её, впитать её вкус и её страх, и растворить его в себе. Его рука соскользнула с её подбородка на шею, пальцы запутались в волосах на затылке, притягивая её ближе, пока их тела не прижались друг к другу. Она почувствовала его возбуждение, твёрдое и требовательное, через тонкую ткань его штанов.

Он оторвался, прижав лоб к её лбу.

— Сегодня вечером, — прошептал он, скользнув губами к её уху, — я возьму тебя к семье. Ты поймёшь, что тебе нечего бояться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его ладонь легла ей на затылок, прижимая ближе к себе, а пальцы впились в кожу у основания позвоночника, властно прижимая её к себе. Она издала тихий, предательский стон, и её тело, уже жаждущее его, отозвалось всплеском тепла и влажности.

Он чувствовал это. Чувствовал каждую невольную реакцию её тела. Усмехнулся — низко, с удовлетворением.

— Но пока… — он отстранился, его взгляд был тяжёлым и обещающим, — мы будем завтракать. Тебе нужны силы.

Он взял её за руку, повёл обратно на кухню. По пути остановился у раковины, разорвал упаковку таблеток и методично высыпал их в слив.

— Они больше не нужны, — тихо сказал он. — Никогда.

В этом движении была спокойная, неумолимая уверенность человека, который уничтожил последний барьер.

Он не понимал — иногда врага побеждают тенью, а не силой. Он был её полной противоположностью: он действовал в открытую, она — в укрытии.

Лия сидела, слушая, как он готовит завтрак. Его запах смешивался с ароматом кофе и хлеба. Её тело всё ещё горело, а в глубине живота тлел огонь, который он так легко будил.

И под этим шквалом чувств медленно зрело решение.

Её старая квартира.

Не сейчас. Он не отпустит ни на шаг.

Но позже… когда его бдительность ослабнет от её покорности… когда она растворится в его мире настолько, что он расслабится…

Тогда она попробует.

Ей нужна была страховка.

Потому что, несмотря на его слова, поцелуи, этот пьянящий запах…

Глубоко внутри жила одна мысль:

Солнечный свет может исчезнуть.

И тогда ей снова понадобится способ уйти в тень.

Глава 13

Перед тем как поехать к родителям, Макс отвёз её в магазин. Для него это тоже была часть ритуала - одеть свою Пару в красивую одежду, любоваться ею, наблюдать за её изменениями. Он не позволил ей выбрать что-то незаметное. Когда она отвергла очередное платье, он просто вошёл к ней в примерочную, не спрашивая, и запер дверь на щелчок. Взгляд его был тяжёл и пристален.

— Довольно прятаться, Лия, — сказал он тихо. Голос был ровным, но в нём вибрировала сталь. — Пора увидеть себя.

Он сам выбрал для неё платье — тёмно-винное, простое, и при этом беспощадно облегающее. Повернул её лицом к зеркалу и начал застёгивать замок. Его пальцы скользили по её позвоночнику, позвонок за позвонком, медленно, не оставляя сомнений в том, что каждое прикосновение — намеренно. Она видела в зеркале своё покрасневшее лицо и его за своей спиной — огромного, тёмного, с глазами, полными тёмного удовлетворения.

— Смотри, — прошептал он, положив ладони ей на плечи. Его большие пальцы упёрлись в основание её шеи, в самое уязвимое место. — Как ты прекрасна. Они будут смотреть на тебя, — продолжил он, и его губы почти коснулись её уха. — Но только я буду знать, как твоя кожа горит под этим шёлком. Как ты дрожишь. И что эта дрожь — для меня.

Его рука скользнула ниже — едва касаясь, обозначая контур груди через тонкую ткань. Лия застыла, дыхание сорвалось. Он увидел это в зеркале — этот хрупкий миг между страхом и чем-то другим — и медленно усмехнулся.

— Идеальная, — сказал он тихо, и эти два слова прозвучали как поглаживание и как удар одновременно.

Дорога к дому его родителей была для Лии пыткой. Она сидела, сжавшись, глядя в окно, чувствуя, как её новый, лишённый химической защиты нюх улавливает миллион оттенков его запаха в салоне машины — уверенность, предвкушение, та самая тёмная, пряная нота власти. И под ним — лёгкая, едва уловимая тень чего-то другого. Нервозности? Нет, не так. Твердой решимости. Он вез её на смотр, и от исхода зависело что-то важное даже для него.

Дом оказался не мрачным замком, как она почему-то ожидала, а современным, просторным особняком с панорамными окнами, залитыми тёплым светом. Но даже этот свет казался ей враждебным. Он взял её за руку, его пальцы сомкнулись вокруг её запястья.

— Будь рядом со мной, — сказал он на пороге, и это был не приказ, а инструкция по выживанию. — И дыши. Просто дыши.

Дверь открылась.

Гул вечеринки встретил их с самого порога, а дверь им распахнул парень, как две капли воды похожий на Макса, но в его более юной и легкомысленной версии.

Такой же высокий, но более лёгкий в движениях, с беспорядочными тёмными волосами и озорной усмешкой на лице. Он пах дымом, дорогим виски и весельем.

— Наконец-то! — воскликнул он, игнорируя брата и тут же обращаясь к Лии. — Значит, это та самая легенда, которая заставила моего брата носиться по офису, как раненый медведь? Проходи, проходи, спасайся, пока он снова не начал рычать. Я Кир.

Он ловко подхватил Лию под локоть, уводя её вглубь дома, оставив Макса на пороге. Тот лишь фыркнул, но в его глазах мелькнуло одобрение — брат делал то, что у него получалось лучше всего: разряжал обстановку.

Гостиная была полна людей. И запахов — пиццы, вина, духов, и под всем этим — жизни. Никакой давящей, иерархической серьёзности. Его мать, Элеонора, в элегантных брюках и с бокалом в руке, тут же отозвала своего младшего сына:

— Кир, оставь девочку в покое, ты её напугаешь больше, чем твой брат!

— Мама, я её спасаю, — парировал Кир. — Социальная адаптация, так сказать.

Вечер пошёл своим чередом. Кирилл оказался центром притяжения, мастерски перекидываясь шутками, подкалывая Макса, и вовлекая Лию в общие разговоры так легко, что у неё не оставалось времени на панику.

Даже Алиса, появившаяся с подносом закусок, улыбалась непринуждённо.

— Он меня использовал в своих грязных целях, — с нарочитой грустью сказала она Лие, кивая на Макса. — Заставь его меня отблагодарить. Хотя я рада что в результате вы смогли… поговорить.

Она хитро подмигнула Лие, явно намекая не только на разговор, и та мгновенно залилась краской смущения. Этот новый вид эмоциональной обнажённости нервировал её больше всего.

В этом доме все постоянно смеялись. Ей казалось, она никогда в жизни не слышала столько смеха - он искрился вокруг, вспыхивал огоньками то тут то там, затихал ненадолго чтобы взорваться новым очагом и снова затопить собой весь дом. Лия, к своему удивлению, смеялась вместе со всеми. Её плечи понемногу расслаблялись. Эти люди… они шутили друг над другом, спорили о фильмах, передавали друг другу тарелки. Они были нормальными. Её нос, лишённый блокаторов, улавливал их эмоции — азарт, дружескую привязанность, любопытство, но не скрытую жестокость.

За весь вечер возник лишь один сложный момент - когда Элеонора, усаживаясь рядом с Лией на диван, мягко спросила:

— Лия, милая, а твои родители? Они живут здесь, в городе?

Мир не рухнул. Но внутри неё всё сжалось от ужаса, а воздух будто моментально выкачали из комнаты. Лия почувствовала, как её улыбка неестественно застыла.

Макс, стоявший у камина, повернул голову. Его взгляд, острый как клинок, вонзился в мать, а затем в неё. Он почуял. Почуял, как запах Лии из лёгкого цветочного стал резким, как разбитое стекло.

Но прежде чем он успел вмешаться, Лия, глядя прямо в добрые глаза Элеоноры, заставила себя выдохнуть:

— Они… уже давно умерли. Оба.

Наступила секундная пауза.

— О, дорогая, прости мой бестактный вопрос, — искренне сокрушилась Элеонора, положив руку ей на ладонь. И всё. Тема была закрыта.Разговоры возобновились, смех снова заполнил комнату.

Макс не отводил от неё взгляда. Его брови были сдвинуты. Он знал, что это не вся правда.

Больше острых моментов не было. Вечер катился к концу под треск поленьев в камине и безобидные разговоры. Когда они собрались уходить, Кир обнял Лию на прощанье (Макс рыкнул, но скорее для вида) и шепнул ей на ухо:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Держись, солнышко. Если этот сумасшедший станет невыносимым, зови — у меня есть ключи и чёрный пояс по саботажу его планов.

Глава 14

Дорога домой была другой. В машине стояла не тишина, а плотное, влажное молчание, пронизанное невысказанным обещанием. Макс молчал, но его внимание было физическим — тяжёлая ладонь на её колене, большой палец, чертящий медленные, гипнотические круги и с каждым витком поднимался выше, к внутренней стороне бедра, к самой запретной черте.

— Я рад, что тебе понравилось, — его голос был ровным, но в нём звучала тёплая, уверенная гордость. Гордость за свой дом, за своих, за то, что она

вписалась

.

Лия смотрела в темноту за окном, но видела не дорогу. Перед ней всплывали лица — Элеоноры, Кирилла, Алисы. Их смех, их лёгкость, их принятие. Тёплый, пахнущий домом и пиццей мир, в который её впустили так просто и доверчиво.

Безотчётный, привычный страх пронзил её острой, безжалостной иглой. Он разлился по венам ледяной дрожью, сжал лёгкие. Она непроизвольно сжалась, её плечи напряглись, дыхание стало частым и поверхностным.

Они не знают. Они накормили меня, смеялись со мной… а я принесла в их дом тень своей смерти. Если те люди узнают… Если Совет… Они убьют их. Ради меня. Из-за меня.

Он уловил перемену мгновенно. Его пальцы не просто замерли — они впились в её кожу, ловя и анализируя эту дрожь.

— Ты пахнешь страхом, — его голос прозвучал ровно, но в нём была хирургическая сталь. — Чистым, ледяным адреналином. Сейчас? — Он медленно повернул голову, и в зелёном отблеске приборов его глаза сверкнули холодным, беспощадным анализом. —

Что

тебя может пугать

сейчас

, Лия?

Паника ударила в виски. Он чует. Он докопается. Ещё мгновение — и он дотянется до её прошлого, до тени, которую она притащила на порог его светлого, шумного, живого дома.

И тогда отчаяние нашло выход. Грязный, отчаянный, единственный.

Она не отодвинулась. Она медленно, намеренно, под давлением его руки… раздвинула бёдра шире. Шёлк её белья скользнул, открывая доступ к самой нежной, запретной коже. Его пальцы мгновенно оказались там, где ей было и больно, и невыносимо стыдно, и… нужно.

Он застыл, и даже машина, казалось, на секунду замедлила ход.

— Я не хочу сейчас думать, — сказала она прямо в пространство перед собой, голос ровный и странно чёткий сквозь ком в горле. — Ты целый вечер смотрел на меня так, будто уже раздел. Так, будто знал, чем всё кончится.

Она сделала паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе, густом от переполнявших её эмоций.

— Выполни своё обещание. Прямо сейчас.

Её движение было медленным, нарочито театральным в своей интимности. Пальцы нашли узкую полоску кружева — то самое бельё, которое он собственноручно выбрал для неё днём в магазине. Лёгкий, тонкий шёлк, согретый теплом её кожи, хранящий её запах тёплый. Он не смотрел на неё, но она чувствовала как он застыл от шока, не в силах поверить что она действительно делает это. Она и сама не могла поверить.

Не глядя на него, глядя только в темноту за лобовым стеклом, она потянула ткань вниз. Тонкая ткань не сопротивлялась. Она соскользнула с её бёдер как вторая кожа, мягко и бесшумно, оставляя за собой полосу леденящего воздуха и жгучего стыда. Опустив руку глубже, она подцепила освободившуюся ткань кончиками пальцев и вытянула её из-под платья — тёмное, ажурное ничто в её дрожащей руке. И затем, одним коротким, решительным движением, бросила ему на колени.

Ткань мягко упала на шерсть его брюк, всё ещё храня тепло её тела, маленькое тёмное пятно на фоне темноты.

Макс не отвел взгляда от дороги. Но его рука на руле сжалась так, что костяшки побелели в призрачном свете приборов. Он медленно, очень медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Я правильно тебя понял, мышка? — его голос был низким, тёмным, каждое слово выходило с усилием, будто выпиливалось из гранита. — Ты не просто отвлекаешь меня. Ты… провоцируешь меня?

Она не повернула головы. Смотрела вперёд, на мелькающую разметку.

— А у меня получается?

Он ответил не сразу. Машина плавно взяла поворот. Потом его голос прозвучал снова, ровный и страшный в своей обманчивой спокойствией.

— О да, — сказал он. — Получается. А теперь… раздвинь ноги.

Приказ прозвучал тихо, но с такой неоспоримой властью, что её тело повиновалось раньше, чем сознание. Она раздвинула их, чувствуя, как холодное сиденье кожей касается теперь напрямую, а платье натянулось между её коленями.

— Шире.

Голос был уже почти шёпотом, но от этого — только страшнее. Она раздвинула ноги ещё, пока не почувствовала лёгкое напряжение в мышцах, а всё, что было под тёмно-винным шёлком платья, оказалось полностью открытым ночному полумраку салона и его периферийному зрению.

В машине стало нечем дышать. Воздух был густым и тяжёлым от её жаркого, животного ужаса, жгучего, всепоглощающего стыда, смешанного с диким возбуждением, которое она теперь не могла скрыть.

— Моя хорошая девочка, — наконец прошептал он. И в этих словах не было ласки. Была констатация факта. Признание её капитуляции на его условиях. Её акт безумия был увиден, оценён и принят к исполнению.

Его свободная рука опустилась на её колено, и медленно двинулась выше. Пальцы скользнули под растянутый шёлк платья, туда, где её тело было уже открыто, горячо и невероятно влажно от страха и этой грязной лжи. Она вздрогнула от этого прикосновения как от удара током, не в силах сдержать всхлип.

— Тише, — его голос был спокоем самим. — Ты попросила. Я выполняю.

Его пальцы не ласкали — они

исследовали

. Находили каждую чувствительную точку, каждую складку, реагирующую на прикосновение, и задерживались там, выжимая из неё короткие, подавленные стоны. Он вёл её к краю с холодной точностью хирурга, знающего анатомию своего пациента наизусть.

Он наслаждался этим. Каждой её сдавленной судорогой, каждым прерывистым вздохом. Она была близко. Очень близко. Её дыхание сорвалось на прерывистый, молящий стон, её пальцы впились в кожу своих же бёдер. Ещё секунда… ещё…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тут он остановился.

Его пальцы замерли, всего в миллиметре от того, чтобы отправить её в свободное падение. Напряжение в её теле достигло такого предела, что стало физической болью. Она издала звук, похожий на сдавленный крик отчаяния — чисто животный, лишённый всякой мысли.

Он медленно вытащил руку. Поднёс пальцы к своему лицу. В тусклом свете приборной панели она увидела, как его взгляд скользнул по блестящей от её влаги коже. И затем, не сводя с неё глаз, медленно, с явным, тёмным удовольствием облизнул их — один за другим.

Вкус её на своей коже заставил его глаза на мгновение зажмуриться от наслаждения. Истинный, концентрированный вкус её лжи, её страха и её дикого, предательского отклика.

— Это, — прошипел он, и его голос был густым, насыщенным её же вкусом, — за то, что по-прежнему скрываешь от меня правду. — Он провёл ещё раз языком по суставу пальца, смакуя. — Ты останешься вот так. На этой грани. Чтобы помнила цену своего молчания.

Она медленно свела колени, раздавленная, дрожащая, чувствуя как всё её тело ещё судорожно пульсировало неудовлетворённым огнём, с душой, разорванной на части от этого последнего, садистски точного удара.

Но затем его выражение сменилось. Ярость и наказание в его глазах уступили место чему-то другому — опасному, горячему предвкушению.

— Но за твою храбрость, мышонок… за твой наглый, отчаянный вызов… тебя ждёт награда.

Он откинулся назад, и на его губах застыла усмешка, от которой у неё ёкнуло где-то глубоко внизу живота — не от страха, а от нового, леденящего предчувствия.

— Как только мы приедем домой, — продолжил он, его голос стал низким, обволакивающим обещанием, — я сниму с тебя это платье. И тогда… — он сделал паузу, давая каждому слову впитаться, — тогда я доведу тебя до конца. Не один раз. Столько, сколько потребуется, чтобы твой разум забыл, как врать. Чтобы твоё тело помнило только один язык — язык моего прикосновения. Это твоя награда.

Он прибавил газ, и машина рванула вперёд с новой силой. Лия сидела, раздвинутая, униженная, с телом, разрывающимся между адским напряжением и новым, чудовищным обещанием.

Он не просто наказал её. Он переписал сделку. Её ложь была выставлена на свет и наказана лишением. Но её дерзость — её «храбрость» — была признана и… вознаграждена. Самой страшной наградой, какую она могла вообразить: обещанием того, что её тело предаст её окончательно, растворив остатки воли в волнах вымученного наслаждения. Кредит, который она взяла, оказался с двойным условием: платить болью за ложь и… расплачиваться удовольствием за смелость.

И теперь, глядя в мелькающую темноту, она не знала, чего бояться больше — его ярости или его награды. Оба варианта вели в одну и ту же пропасть. Просто один путь был вымощен льдом, а другой — огнём.

Глава 15

Дни текли, как густой янтарь — тёплые, прозрачные, застывшие в безвременье чего-то, что очень напоминало почти безмятежное счастье. Лия никогда не чувствовала себя настолько спокойной как сейчас, переполненной лаской и вниманием этого сильного и могучего волка. Иногда ей казалось, что ему подвластен весь мир, и это рождало в ней глупую надежду, что так теперь может быть всегда…

Макс почти не выпускал её из пентхауса, он заново собирал её мир, учил различать оттенки запахов: не только его эмоций, но и ароматы простых и уютных вещей, естественных в его жизни: спелого персика, воска свечей, дыма от камина. Как-то раз она заснула у огня, положив голову ему на колени, а проснувшись, увидела его взгляд — пристальный, полный бездонной нежности. И в груди у неё сжалось не от страха, а от чего-то нового и опасного — как будто тонкий лёд треснул под ногами, открывая тёплую бездну.

Трещина стала пропастью однажды вечером.

Он говорил по телефону в кабинете, дверь была приоткрыта. Она несла ему чай и замерла на пороге, услышав свой придуманный псевдоним.

— …с ней всё оформлено, — его голос был ровным, но под ровностью чувствовалась сталь. Пауза. — Нет. Никаких личных данных. — Ещё пауза, длиннее. Воздух в комнате стал густым и тяжёлым. — Мои мотивы останутся моими. Это последнее предупреждение: она под моей защитой. Любое давление на неё я восприму как личное оскорбление, так и передай остальным.

Он мягко положил телефон, припечатывая его к столешнице. Почти ничего не выдавало его эмоций, только массивный дуб под его ладонями слегка дрогнул.

Лия стояла, окаменев, с чашкой в руках. Она безошибочно угадала что только что произошло - он защищал её. Гордость и ледяной ужас сплелись у неё в горле в один горький клубок.

Он обернулся, увидел её. Его лицо, за секунду до того жёсткое и чуждое, тут же изменилось, но было поздно. Он взял чашку из её онемевших пальцев и притянул её к себе.

— Кто это? — прошептала она, уткнувшись лицом в грудь, где его сердце билось ровно и громко, как барабан перед битвой. — Старейшины моей стаи, — выдохнул он, губы коснулись её виска. — Требуют соблюдение формальностей. Им не нравится, когда я действую в обход совета. Хотят с тобой познакомиться.

Слово «познакомиться» отозвалось в её костях знакомой, ржавой дрожью. На её языке это означало «допросить», «вынести вердикт», «решить судьбу».

Вынести приговор. В тело вернулась знакомая до тошноты дрожь вечного ужаса перед ними. Теми кто имеет право решать чужую судьбу в его мире.

— Макс, — он ещё ни разу не слышал у неё такого голоса. Он был мертвенно спокойным, будто она просила его передать сахар, но при этом он чувствовал нечеловеческое напряжение каждого мускула в её теле. — А что… что будет, если они меня не примут?

— Лия, посмотри на меня, милая. — Он мягко, но настойчиво взял её за подбородок, заставил поднять голову. И вздрогнул от выражения её глаз. В них застыл настоящий смертельный ужас. — В моей стае не так много полукровок, но они есть. И никто никогда не позволял себе их тронуть. Я не знаю, что с тобой случилось в прошлом, но… ты можешь начать доверять мне. Хоть немного. Я никогда не позволю, чтобы кто-то навредил тебе.

Он не понимал, почему его слова заставляли её замирать всё больше. Казалось, он говорит о безопасности, а она слышит смертный приговор. Иногда он вообще не знал, как себя с ней вести, и это сводило его с ума — чувствовать такую хрупкость и при этом натыкаться на ледяную стену, которую он не мог сломать ни яростью, ни лаской.

Она медленно, будто через силу, кивнула.

— Я знаю это, Макс.

Но её запах — чистый, холодный ужас — кричал обратное. Он обнял её крепче, прижал к себе, пытаясь своим теплом, своим запахом вытеснить этот ледяной кошмар. Его губы коснулись её виска.

— Они просто хотят познакомиться с тобой. Больше ничего. И мы сделаем это только когда ты будешь готова.

Она молчала. Она никогда не будет готова к этому. Старейшины в его мире - это единственный закон, который он не сможет переступить. Она не была глупой, и уже догадалась что в его стае могут принять что она полукровка. По крайней мере в доме его родителей к ней отнеслись как к равной.

Старейшины его клана могли быть мудры и милосердны. Но что будет, когда они узнают, кем она была на самом деле? Бракованной наследницей клана фанатиков, для которых её существование — позор, пятно на чистоте крови. Поведёт ли его стая за неё войну? Или предпочтёт выдать её тем, кто её ищет?

Макс приведёт её к ним рано или поздно. Он силён, но они — сама незыблемость. Они поставят его перед выбором, лишённым правильного ответа: предать свою стаю или предать её.

Он выберет её. Как её отец. И тогда…

Значит, её не должно быть. Ей нужно исчезнуть раньше, чем прозвучит этот роковой вопрос. Дать ему возможность сказать, опустив глаза: «Она сбежала. Я не нашёл. Угрозы нет».

Это был не план спасения. Это был тихий, методичный план самоуничтожения, последний дар его будущему, в котором ей не было её места.

Он не стал давить той ночью. Но его объятия были особенно крепкими, почти отчаянными. Утром, уходя на встречу со Старейшинами — один, как он и обещал — он остановился у двери. Не «скучай». Не «жди». Он взял её лицо в ладони.

— Я вернусь к вечеру. Ни под каким предлогом не выходи из дома. Обещай мне.

Она посмотрела ему прямо в глаза. И кивнула.

Чистейшая, леденящая ложь. Он почуял её — плоский, искусственный запах покорности. Его взгляд стал острым, изучающим. Но время поджимало. Он стиснул зубы, резко развернулся и вышел. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Тишина, наступившая после, была оглушительной. Его приказ «не выходить» рассыпался в прах вместе со звуком удаляющихся шагов. Его клятва «я никому тебя не отдам» звучала в её ушах не как защита, а как приговор ему самому.

Она действовала быстро, на автомате, закреплённом годами бегства. Надела его тёмную толстовку, натянула капюшон. В кармане — ключи от старой квартиры, пачка наличных (это вовсе не воровство, утешала она себя), и одна мысль: блистер. Таблетки были не «страховкой». Это был билет в небытие. Единственный способ стереть себя с доски, чтобы он не стал следующей жертвой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дорога в старый район была путешествием назад во времени. Запах его мира — кожи, чистоты, власти — растворился, сменившись знакомым коктейлем пыли, сырости и безнадёжности. Воздух здесь был тяжёлым, как одеяло из страха.

Её квартира встретила её ледяным, затхлым дыханием прошлого. Запах страха, въевшийся в стены, ударил её в нос. Она пробиралась сквозь хаос своих эмоций к спальне, пальцы сами нашли неровность под отклеившимися обоями, подцепила край, оторвала.

За ними лежал небольшой, запылённый блистер с таблетками. Прохладный, целый. Запасной - на самый чёрный день.

Она вытащила его, крепко сжала в ладони. Ключ от клетки. Её взгляд упал на старую фоторамку на комоде — мама, смеющаяся, обнимающая маленькую Лию. Сердце сжалось не от тоски, а от понимания. «Умри или беги, но не тяни за собой других», — словно шептал снимок.

Мать бежала. И умерла в бегах. Отец встал на защиту. И умер сразу.

Лия смотрела на блистер. Она выбирала уйти так, чтобы его нельзя было обвинить. Исчезнуть по-настоящему. Это не было бегством от него. Это было бегством ради него. Последнее, что она могла для него сделать.

Она сунула блистер в карман. Повернулась к выходу.

И в этот миг, когда её рука коснулась шершавой поверхности двери, её нос уловил новый запах.

Не пыль. Не сырость.

Табак. Пот. И холодная, чужая сталь. Запах, лишённый эмоций. Запах исполнения приговора.

Дверь распахнулась сама, ударив её по плечу. В проёме стояли двое. Не бандиты. Мужчины в безупречно обычной одежде, с лицами, будто вырезанными из старого дерева. Их глаза смотрели на неё с холодным, профессиональным безразличием.

Не успев испугаться за себя, её пронзила одна, режущая мысль: «Слишком быстро. Они пришли слишком быстро. Он ещё не знает… Теперь он точно встанет между нами. Всё было зря.»

Старший из них сделал едва заметный шаг вперёд. Его голос был сухим и ровным, как скрип бумаги.

— Здравствуй, Лия. А ты сильно подросла.

Дорогие читатели! мы уверенно движемся к финалу этой истории, и я очень прошу вас - напишите ваши комментарии об этом тексте, что вам понравилось, а что - не очень, и как вы думаете как всё закончится?)

Помните - с каждой вашей звёздочкой к этой книге приближается момент, когда финальная глава будет опубликована)

Глава 16

Комната была выбеленной до стерильности и пахла холодным металлом, антисептиком и чужим страхом. Этот запах въелся в Лию ещё с детства — запах их присутствия. Запах смерти.

Её пристегнули к стулу мягкими, но нерастяжимыми полимерными ремнями, которые впивались в кожу при малейшем движении. Перед ней сидел старший — человек с лицом, словно высеченным из старого дуба, и глазами цвета мокрого асфальта. Он не кричал. Он спрашивал. Спокойно, методично, как бухгалтер, сверяющий отчетность.

— Кто делал тебе документы после смерти матери? Фамилия, адрес.

— Кто из врачей знал о твоей природе и молчал?

— Как ты получала блокаторы? От кого? Назови цепочку.

— Где ячейка сети в этом городе? Кто её куратор?

— Назови все конспиративные адреса, точки обмена, пароли.

Игла под ноготь — за каждое молчание. Боль была острой, чистой, выжигающей мысль. Но Лия закусывала губу до крови и не выдавала ни звука. Её молчание — единственное, чем она могла расплатиться за возможность выживать столько лет, за ту самую невидимую паутину, что десятилетиями спасала таких, как она и её мать. Сеть, которая находила врачей, доставала блокаторы, стирала цифровые следы. Сеть, на которую охотились эти фанатики с особой яростью. Это было больше, чем её жизнь. Это был долг.

Она помнила. Помнила, как эти люди — или такие же, с такими же пустыми глазами — пришли тогда. Её отец, сильнейший Альфа, чей запах силы и уверенности заполнял весь их маленький дом, вышел им навстречу. Он был так уверен в своих силах. Он заслонил её и маму собой. А потом его могучее тело лежало в гостиной, истёкшее кровью, а его запах — запах её детства и безопасности — навсегда смешался с запахом пыли и смерти.

Макс тоже был очень силён. Логика её ужаса была железной: если он придёт, его ждёт та же участь. Они убьют его из-за неё. Пусть лучше они прикончат её здесь и сейчас. Это будет её жертвой.

— Упрямая сучка, — злобно констатировал младший из палачей, вытирая окровавленную иглу. Его запах был проще — жестокость, приправленная скукой.

Старший придвинулся ближе. Его запах — старый пергамент, сухая трава и что-то неумолимое, как закон тяготения — обволок её.

— Девочка, — сказал он тихо, почти с отеческой интонацией, и это было ужаснее крика. — Мы знаем, что ты лишь мелкая рыбёшка. Нас интересует невод. Назови куратора. И мы… может быть, позволим тебе просто исчезнуть. Или даже отдадим тебя твоему новому хозяину.

Лия подняла на него взгляд, полный слёз и немой ненависти.

— Он не поставил на тебе метки, — продолжил старший, и его палец, холодный и сухой, проследовал по чистой линии её шеи. — Видишь? Ни клейма, ни знака. Ты для него — мимолётная прихоть. Забавная зверушка, которую поймали и посадили в клетку, пока не надоест. А когда надоест… — он пожал плечами. — Он сам вышвырнет тебя на улицу. Или, что более вероятно, сдаст нам, чтобы не пачкать руки. Мы ведь с ним одной крови, чистой крови. Просто скажи нам, кто связной. И вся эта боль… закончится.

Его слова были отточенными кинжалами, и каждый попадал в самую сердцевину её страха. «Мимолётная прихоть». В её измученном сознании они ложились на подготовленную почву. Разве он не прятал её? Разве не контролировал каждый шаг? А метки… метки и правда не было. Он мог поставить её в первую же ночь. Но не поставил. Почему?

Сомнение, чёрное и ядовитое, проникло сквозь барьер боли. Может, они правы? Может, она дура, которая приняла тюремщика за спасителя? Эта мысль была такой унизительной, такой разрывающей, что она выдавила из её горла тихий, надрывный стон.

Старший удовлетворённо откинулся на спинку стула.

— Вот видишь. Ты сама это прекрасно знаешь. Такая как ты никогда не будет жить среди чистокровных оборотней. Ты не должна была появиться на свет. В крайнем случае — умереть в детстве. Так зачем молчать? Выдай сеть, и мы сделаем это быстро. Как с твоим отцом. Сосредоточимся на настоящей цели. Иначе…

Ярость, внезапная и слепая, хлестнула по ней, затмив боль. «Как твоему отцу». Эти слова стали последней каплей. Она плюнула. Слюна, смешанная с кровью, попала старшему в щёку.

Тот даже не вздрогнул. Медленно вытер лицо.

— Жаль. Значит, будем продолжать.

И в этот момент, когда палач снова наклонился над ней с иглой, вся конструкция здания содрогнулась.

Не взрыв. Глухой, утробный удар, от которого задрожали стены и с потолка посыпалась штукатурка. Потом второй. Третий. Это не было похоже на штурм. Это было похоже на то, что снаружи по зданию бьёт титан.

Все в комнате замерли. Старший мгновенно метнулся к Лие, приставил лезвие к её горлу. Его глаза, впервые за вечер, выразили нечто иное, кроме холодной уверенности — животный, первобытный страх.

Четвёртый удар сотряс дверь. Металл заскрипел, завыл. И с пятым, сокрушительным ударом, дверь, сорванная с петель, влетела в комнату.

В проёме, в облаке пыли и бетонной крошки, стоял Макс.

Он был без пиджака, рубашка порвана, обнажая вздувшиеся от напряжения мышцы. Но это было не главное. Главное были глаза. Они не горели золотым огнём. Они казались тёмно-красными от переполнившей его чистой, нефильтрованной ярости. Он дышал так, будто только что пробежал марафон, и от него исходил запах — не его обычный, сложный аромат, а примитивная, чудовищная смесь ярости, крови и смерти.

Его взгляд, дикий и невидящий, просканировал комнату и прилип к Лие. К её перекошенному от боли лицу, к синякам, к лезвию у её горла. Из его груди вырвался звук — не рык, не крик. Рёв. Рёв раненого зверя, у которого отняли самое ценное.

Он рванулся к ней.

— Ещё шаг — и она умрёт прямо сейчас! — голос старшего прозвучал резко, но в нём слышалась трещина. Лезвие прижалось к коже так, что выступила капелька крови.

Макс замер. Всё его тело вздрогнуло, как от удара током. Но он остановился. Его дикий взгляд скользнул от Лии к старшему, к лезвию у её горла, и сквозь ярость пробилась первая трезвая мысль: «Они убьют её сейчас же, если почуют правду». Он не знал, кто они такие и зачем им Лия. Ему нужно было выиграть время, чтобы это выяснить, и спасти её.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ярость на его лице стала остывать, сменяясь холодной, расчётливой маской. Напряжение спало с плеч, но не исчезло — оно спряталось, замаскировалось под презрительное спокойствие. Он медленно поднял руки, показывая, что они пусты.

— Вы, — его голос прозвучал низко и спокойно, без прежнего рёва, — вторглись на мою территорию. И забрали то, что принадлежит мне. Объяснитесь, прежде чем я начну задавать вопросы менее вежливо.

Старший внимательно изучал его. Лезвие его ножа всё ещё было у горла Лии, но его хватка уже не была смертельной — в ней появилась тень неуверенности. Запах Макса, его вид, его тон — всё говорило о чистокровном, сильном Альфе. Таком же, как они.

— Мы не знали, что она под твоей... опекой, — сказал старший, и в его голосе прозвучала почти извиняющаяся нотка. Он увидел шанс. — Мы охотимся за ней. Она — полукровка. Дочь предателя, который опозорил наш род. Её существование — грех, но она — лишь средство. Наша истинная цель — уничтожить сеть, которая распространяет блокаторы, подделывает документы и укрывает таких, как она. Это раковая опухоль, и мы вырезаем её. Она знает, как с ней связаться.

Макс слушал, не меняясь в лице, но внутри всё замерло. Сеть. Значит, вот как Лия и её мать выживали. Значит, за ней стоит нечто большее. Но в данный момент это не имело значения.

— Сеть? — Он пренебрежительно хмыкнул. — Ваши проблемы меня не касаются. Вы украли у меня вещь. Это — неуважение.

— Вещь? — младший не сдержался. Он явно был гораздо менее опытным чем его коллега, и портил им всю игру. — Это не вещь! Это убогая ошибка природы!

Старший бросил на него предупреждающий взгляд, но смотрел на Макса с ожиданием. Они были уверены что сильный чистокровный Альфа вроде него должен разделять их убеждения. Должен понять святость их миссии.

Макс позволил на лице появиться тени заинтересованности, затем — лёгкого раздражения.

— Ваша «священная охота» нарушила мой покой, — сказал он холодно. — Он бросил на Лию беглый, оценивающий взгляд, полный такого пустого безразличия, что у неё внутри всё оборвалось. — Я её нашёл первым. По праву она — моя. Играть в ваши игры с «очищением крови» мне неинтересно. Но я человек чести.

Он медленно, чтобы не спровоцировать резких движений, опустил руку в карман и вытащил простую серебряную монету. Подбросил её в воздухе, поймал.

— Орёл или решка. — Его голос стал почти игривым, но в глубине глаз бушевала буря. — Вы выигрываете — забираете её и вершите свой суд. Я выигрываю — забираю своё, а вы рассказываете мне всё, что знаете об этой... сети, и больше никогда не появляетесь на моей территории.

Это было нагло, цинично и по-волчьи честно. Свести их фанатичную миссию к подкидыванию монетки. Старший замер в нерешительности. Его взгляд метнулся от монеты к лицу Макса, от него — к бледному, безжизненному лицу Лии. Логика чистопородного воина, его кодекс «честного спора», столкнулись с жаждой немедленной расправы. Но Макс выглядел так уверенно, так спокойно... и он был силён. Ссориться из-за одной полукровки, когда можно получить союзника или хотя бы убрать помеху?

— А ты, — старший впился взглядом в Макса, — зачем тебе такое ничтожество? Ты — сильный, чистокровный Альфа. У тебя есть всё. Зачем связываться с отребьем, за которым охотится целый клан? Ты что, не знал, кто её отец?

Это был ключевой вопрос. И Макс использовал его.

Он рассмеялся. Коротко, цинично.

— Знать? Зачем мне это? — Он покачал головой. — Она не говорила, я не спрашивал. Но я не люблю, когда у меня воруют. Она стала… занятной диковинкой. Тихая, дрожащая, пахнет, знаете ли, интересно. — Он выдержал паузу. Сказать каждое из этих слов и ни разу не проколоться было самым сложным испытанием в его жизни. На Лию он даже не смотрел, чувствуя её раздирающую боль всем своим существом. — А вы взяли и забрали мою игрушку, не спросив. Это дурной тон. Я этого не прощаю.

Каждое слово — «игрушка», «забавная диковинка» — било по Лии с такой силой, что она физически согнулась, пытаясь стать меньше, исчезнуть. Боль от пыток померкла перед этой новой, душевной пыткой. Мир сузился до лезвия у горла и до его голоса, такого лёгкого и безразличного. Её запах обратился в её ноздрях в горькую пыль и запах разбитого стекла. Слёзы текли беззвучно. Она поверила - потому что чувствовала его запах, и в нём не было ни малейшего намёка на ложь.

— Ты говоришь, она твоя? — старший цеплялся за последний аргумент, но его уверенность таяла. — На ней нет твоей метки.

— Метка? На игрушку? — Макс фыркнул. — Я не ставлю своего клейма на вещи, которые могут надоесть через неделю. — Его взгляд скользнул по Лии с ледяным безразличием. — Мы теряем время впустую. Орёл или решка?

Монетка взлетела, вращаясь, сверкая в тусклом свете. В этот миг, когда все глаза, даже полные ненависти глаза младшего палача, следили за её полётом, тень в углу комнаты ожила.

Из-за груды старого оборудования, прямо из, казалось бы, глухой стены, бесшумно выскользнул Кир. Ни звука. Ни всплеска эмоций на лице. Его движение было молниеносным и точным. Пока монета достигла высшей точки, он был уже за спиной старшего. Пока она начала падать — его рука с платком, пропитанным резко пахнущей жидкостью, уже была у лица старшего. Тот вздрогнул, захрипел и беззвучно осел на пол. Лезвие звякнуло об бетон.

Младший палач обернулся на шорох, но было поздно. Из вентиляционной шахты, как из ниоткуда, появились двое людей Макса. Одним движением они скрутили его, зажав рот ладонью.

Монета упала на пол, зазвенела и покатилась, так и не показав свою сторону.

Макс не смотрел на них. Он уже был возле Лии. Маска разбилась, обнажив лицо, искажённое первобытной болью и ужасом. Он разорвал её путы и поймал падающее тело.

— Это была ложь! — зарычал он, тряся её, пытаясь достучаться до пустого взгляда. — Всё, что я сказал — ложь! Ты слышишь? Я должен был отвлечь его!

Она не отвечала. Он прижал ладонь к её щеке, она казалась ледяной под его пальцами.

— Прости, прости, прости, — он бормотал, его голос сорвался на хриплый шёпот, и в нём не было ни капли прежней холодности. Была только слепая, животная паника и облегчение. — Я лгал, я должен был, ты же слышала, я лгал, это всё была ложь…

Она не отвечала. Она была как тряпичная кукла. Он отстранился, чтобы посмотреть на её лицо, и увидел пустые, никуда не смотрящие глаза. Его собственная боль, которую он сдерживал, прорвалась наружу. Он издал звук, похожий на стон, и прижал свои губы к её лбу, к её векам, к щекам, залитым слезами.

— Послушай меня. Ты — всё. Ты — моя жизнь. Я бы сжёг весь этот город, но не отдал бы тебя. Я солгал, чтобы они отвлеклись. Ты же понимаешь? — Он тряс её слегка, пытаясь достучаться.

Потом его взгляд упал на её шею, на тонкий порез, на чистую кожу, которую он так и не пометил — потому что ждал её выбора. И теперь этот выбор был сделан адом.

— Нет больше выбора, — прошептал он, и в его голосе зазвучала новая, неумолимая решимость. — Я не могу больше ждать. Не после этого.

И прежде чем она или кто-либо ещё успели что-то понять, он наклонился и вонзил зубы ей в шею. Не для вида. Не для ритуала. Чтобы навсегда врезать в её плоть правду, которую его слова только что искалечили. Чтобы его метка стала физическим опровержением каждой произнесённой лжи.

Боль пронзила туман отчаяния. Она вскрикнула — тихо, бессильно. А потом… потом пошла волна. Не просто связь. Поток. Его ярость, его боль, его безумная, всепоглощающая правда хлынула в неё через рану. Она увидела его боль, когда он говорил эти слова. Увидела, как рвалась его душа. Увидела планы его стаи, подступающей сзади. Увидела любовь. Такую огромную и страшную, что ей не было имени.

Когда он оторвался, его губы были в её крови, а в его глазах стояли слёзы. Настоящие.

— Теперь ты видишь? — прошептал он.

Она, всё ещё слабая, подняла дрожащую руку и коснулась пальцами его мокрого от слёз виска. Её взгляд прояснился. В нём больше не было пустоты. Была бездонная, шокированная пониманием боль. И принятие.

Кир, наблюдавший за этим, тихо свистнул.

— Драматично, брат. Теперь давай выбираться отсюда, пока этот спектакль не привлёк настоящую публику. У них при себе карты, записи. Целая картотека на «Сеть». Похоже, напали на след чего-то большого. Разбираться будем?

Макс, не выпуская Лию из объятий, кивнул, даже не глядя на него. Он смотрел только на неё. Он нёс её, прижимая к груди, а она, наконец, обняла его за шею, прижавшись лицом к его плечу. Её дыхание было прерывистым, но уже не пустым. Его сердце билось, отбивая ритм, который теперь навсегда отозвался эхом в новой метке на её шее.

Ложь умерла. Осталась только эта, выжженная в плоти, страшная и прекрасная правда.

Глава 17

Она проснулась, будто вынырнула из подземного озера — тяжело, медленно, дрожащими пальцами цепляясь за поверхность мира.

Тишина вокруг была слишком плотной, слишком живой. Она будто дышала.

И вместе с ней — что-то внутри. Что-то новое.

Лия приподнялась, чувствуя, как пульс у шеи отзывается жаром, как будто под кожей маленькой настойчивой болью горел тлеющий уголь. Метка не была просто ранкой. Это был внутренний, глубокий импульс, который на секунду лишил её воздуха. И от него, как от центра её нового существа, расходились вибрации: тепло, сила… зов.

Она осторожно подошла к зеркалу в ванне чтобы убедиться что всё ещё осталась собой. Задержала взгляд на собственных глазах — и впервые увидела в них пугающий хищный отблеск.

В зеркале отразилась бледная, изможденная девушка с огромными тёмными кругами под глазами. Волосы спутаны, на губах — запекшаяся кровь от того, как она кусала их, чтобы не закричать. А на шее… на шее был шрам. Чёткий, глубокий, след от клыков. Он был уродлив и прекрасен одновременно. Печать. Клеймо. Спасение.

Она подошла ближе, почти вплотную к зеркалу, не в силах оторвать от него взгляд.

В отражении за её спиной возникла тень. Он вошёл бесшумно, остановившись на пороге. Он был босой, в простых тренировочных штанах, без рубашки. На его теле — свежие царапины, синяки, следы борьбы. Но не это привлекло её внимание.

Он выглядел… неуверенно. Она с любопытством всматривалась в его лицо, впервые видя его таким. Взгляд, всегда такой прямой и жёсткий, метался, не решаясь встретиться с её глазами в зеркале. Он казался не хищником, а человеком. Сбитым с толку. Виноватым. Испуганным.

В зеркале их взгляды наконец встретились.

— Как… — его голос был хриплым, сорванным. Он сглотнул, попробовал снова. — Как ты себя чувствуешь?

Лия не отвечала. Она смотрела на его отражение — на этот внезапный изъян в его броне, на эту брешь в его уверенности.

— Как будто пережила самый страшный кошмар своей жизни, — наконец сказала она тихо, голос был ровным, без эмоций, — но это оказался не сон.

Он вздрогнул, как от удара. Его рука непроизвольно потянулась к ней, но замерла в воздухе.

— Лия… мне так жаль. Боги, если бы ты сказала мне в чём дело… — в его голосе прозвучала настоящая, обнажённая боль.

Она медленно покачала головой, всё ещё глядя на него в зеркало.

— Я не могла. — Её слова падали тихо и чётко, как капли. — Все, кто знал обо мне правду, рано или поздно умирали. Мы с мамой не просто так скрывались всю жизнь по норам и срывались с места при самой призрачной опасности. Эти люди… — она вспомнила лезвие у горла, пытки, чудовищно безразличные голоса, и её тело содрогнулось мелкой, неконтролируемой дрожью, — …считали смертельным оскорблением сам факт моего существования. И всех, кто помогал мне выжить, считали своими врагами. Обречёнными на смерть.

— Но я твой альфа! — в его голосе прорвалась ярость, но не на неё. На беспомощность. На ситуацию. — Я твоя защита и сила! Я бы смог…

— Как и мой отец.

Она произнесла это тихо, практически шёпотом, безэмоционально. Но эти четыре слова повисли в воздухе тяжелее свинца.

Макс замер. Его глаза, такие выразительные в зеркале, расширились. Он смотрел на неё — на её худые плечи, на шрам на её шее, на её спокойное, немного отрешённое лицо. И внезапно всё понял. Весь этот побег, это упрямое сопротивление, эта стена — это всё никогда не было трусостью. Это был её единственный, отчаянный щит. Она скрывалась не от него. Она пыталась защитить его от самой себя. Своим маленьким, хрупким телом, своей одинокой, испуганной душой она пыталась отвести от него ту самую судьбу, что забрала её отца. Она несла этот груз одна, думая, что её близость — это смертельный приговор для того, кто станет её альфой.

Он судорожно вдохнул, как будто воздух внезапно стал слишком густым, слишком едким. Глаза его заблестели. Не от злости. От осознания чудовищной несправедливости, которую она приняла как данность.

— О, боги, Лия… — его голос сорвался. Он закрыл глаза на секунду, сжимая веки, пытаясь собраться. Когда он открыл их снова, в них была уже не неуверенность, а мучительная, сокрушительная ясность. — Ты думала… ты думала, что, находясь рядом со мной, ты подписываешь мне смертный приговор, верно?

Она молча кивнула, всё ещё глядя на его отражение.

Он сделал шаг вперёд, и теперь они стояли почти вплотную, спина к груди, но он по-прежнему не решался коснуться её. В зеркале сложилась картина, похожая на её давний сон: его мощная фигура, её хрупкая форма перед ним. Но в его взгляде не было торжества обладателя. Была бездонная, ошеломляющая нежность, смешанная с ужасом.

— Я должен был поставить её давно, — прошептал он, его глаза прикованы к её метке. — В ту первую ночь. Или после. Но я… я ждал.

Теперь она обернулась к нему по-настоящему, оторвавшись от зеркала. В её глазах вспыхнул вопрос.

— Ждал чего?

— Твоего выбора, — сказал он просто. — Не инстинкта. Не страха. Не капитуляции. Твоего осознанного, человеческого выбора. Чтобы ты сказала «да», глядя мне в глаза. Чтобы это было не просто признание силы, а… договор. Доверие. — Он с трудом подбирал слова, этот всегда такой уверенный в себе человек. — Я хотел, чтобы метка была не только моим правом, но и… твоим знаком. Твоим согласием быть моей. Не потому что так велит природа, а потому что ты сама этого хочешь. Пусть даже через боль и страх. Но чтобы в этом был твой голос.

Он потянулся и осторожно, одним пальцем, провёл по воздуху рядом с её шрамом, не касаясь.

— Вчера… я не ждал. Я не мог. Я видел тебя там, слышал, как они говорят, чувствовал, как ты рассыпаешься изнутри от боли из-за моих слов. Мне ещё никогда не было так больно. И я понял, что ждать больше нельзя. Что единственный способ вытащить тебя из той ямы, в которую ты упала — это вбить правду прямо в твою плоть. Даже если эта правда будет выглядеть как ещё одна форма насилия. — Его голос дрогнул. — Прости меня. За это. За то, что отнял у тебя даже этот выбор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лия смотрела на него. На этого мужчину, который мог снести дверь с петель одной яростью, но который сейчас стоял перед ней, обнажённый душой, виноватый за то, что спас её способом, который она не выбрала.

Она подняла руку и накрыла его ладонь, которая всё ещё висела в воздухе. Отвела её к своей шее и прижала к метке. К горячей, пульсирующей плоти.

— Теперь я готова, — сказала она тихо, но так чётко, что каждое слово прозвучало как клятва.

Он замер, его глаза впились в её лицо.

— Ты…

— Я выбираю, — перебила она его. — Сейчас. Глядя тебе в глаза. Эта метка… она уже есть. Ты поставил её, когда я была в аду. И она вытащила меня оттуда. Теперь я кладу свою руку поверх твоей и говорю: да. Это мой выбор. Мой договор. Моё доверие.

— Никто не придёт за тобой, — прошептал он, наклоняясь, чтобы его лоб коснулся её лба. — Никто не причинит тебе вреда. Потому что твоё место — не в норе. Оно здесь. Со мной. И я сожгу целые миры, но не позволю этому миру снова отнять у тебя чувство дома.

Она кивнула, и её собственные слёзы смешались с его. Не от боли. От капитуляции, которая наконец перестала быть поражением и стала началом.

— Дом, — повторила она, пробуя это слово. И впервые за много лет оно не означало «убежище». Оно означало «место, которому я принадлежу».

Он обнял её, осторожно, как что-то невероятно хрупкое, и она прижалась к его груди, слушая, как бьётся его сердце — ровно, мощно, навсегда в унисон с новой жизнью, пульсирующей в её метке.

В зеркале их отражение больше не было сном о подчинении. Оно было обещанием.

Глава 18

Лия отдала бы многое, чтобы не находится в этом кабинете сейчас, но выбора у неё не было и поэтому она тихонько сидела в углу дивана, кутаясь в слишком большой плед, стараясь не смотреть на разложенные на столе фотографии и карты. На них — лица палачей, карта города с пометками, распечатки перехваченных сообщений. В комнате, кроме неё и Макса, находились Кир и Семён. Воздух был густым и нагретым от невысказанных вопросов.

Семён был их третьим. Ближайшим другом, братом по оружию, тем, кому Макс доверял безоговорочно. Высокий, со спокойным, вдумчивым лицом и внимательными серыми глазами, он всегда был голосом разума в их безумствах. Сейчас он молча изучал записи, его лицо было сосредоточенным и уставшим.

Кир перебирал фотографии. Его лицо, обычно озорное, сейчас казалось, почти суровым.

— По предварительным данным, это не просто клан, — его голос звучал отчётливо в тишине. — Это целая секта, «Очистители Крови». Фанатики-традиционалисты. Они действительно гонятся за некой Сетью, считая её главной угрозой «чистоте вида». Лия была для них маяком, который вёл к большему улову.

Он посмотрел на неё. Его взгляд был сочувствующим, но от этого было не легче.

— Лия, — мягко начал Макс. Он сидел рядом с ней, но не касался её, давая пространство. — Те записи, которые мы нашли… они фрагментарны. Но там есть намёки на структуру, на явочные квартиры в нашем городе. Тебе знаком этот адрес? — Он пододвинул к ней листок.

Лия взглянула. Улица, дом, квартира. Она узнала его сразу. Там жила женщина-фармацевт, которая через третьи руки передавала её матери блокаторы, когда Лия была подростком. По её спине пробежал холодный пот. Она отвела взгляд.

— Нет, — сказала она тихо, но твёрдо. — Никогда там не была.

В комнате повисло напряжённое молчание.

— Лия, — заговорил Семён, его голос был бархатным, но в нём чувствовалась стальная жилка. — Мы понимаем твой страх. Но сейчас ты под защитой. Сильной защиты. Эти люди… они нашли тебя один раз. Они попытаются снова. Или найдут кого-то другого из этой Сети. Чтобы остановить их, нужно знать, как они работают. Кто в городе может быть точкой входа?

Его слова звучали так разумно, так по-отечески заботливо. Но где-то на глубине, в новом, животном инстинкте, проснувшемся с меткой, Лия почувствовала… подвох. Не в словах, а в их идеальной, отполированной форме. Как будто он произносил заученную мантру.

— Я не могу, — выдохнула Лия, сжимая пальцы в кулаки так, что костяшки побелели. Она смотрела в пол.

— Не можешь или не хочешь? — спросил Кир без упрёка, констатируя факт.

— Не могу, — повторила она, поднимая на него взгляд. В её глазах горело что-то новое — не страх, а принцип. — Первое и главное правило. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не связываться с Альфами. С любыми. Вы — сила, вы — иерархия, вы — самое большое непредсказуемое обстоятельство. Вы либо уничтожите Сеть изнутри, либо привлечёте к ней внимание таких же, как эти «Очистители». Сеть выжила только потому, что её никогда не замечали. Потому что она работала в тени, для таких, как я. Не для сильных мира сего.

Макс вскочил на ноги, будто его оттолкнули.

— Но я твоя пара! — его голос прозвучал громче, чем он планировал, в нём зазвенела обманутая надежда и ярость от её упрямства. — Я не «любой Альфа»! Я твой! Мы связаны!

Он махнул рукой в сторону её шеи, где под высоким воротником скрывался шрам.

— Именно поэтому! — вскрикнула Лия, впервые повысив голос. Она вскочила с кресла, её маленькое тело дрожало от напряжения. — Я под твоей защитой, но кто защитит всех остальных? Если я начну говорить, если я приведу тебя к их дверям… Я не просто предам всех, кто рисковал ради меня. Я выставлю их под удар самой мощной силы в городе! Я подставлю тех, кто спасал меня, под твой суд, под твой контроль! Ты не понимаешь, что такое знать, что цена твоего молчания - чья-то чужая жизнь?

— Лия, ты не понимаешь, как это сейчас опасно! — рявкнул Макс, тоже поднимаясь. Его терпение лопнуло. Он видел её упрямство, и его страшно раздражало её недоверие. — Они не остановятся! Они убьют тебя, а потом по косточкам разберут всю твою Сеть! Лучше, чтобы мы нашли их первыми!

— Я понимаю это лучше вас всех! — она буквально взорвалась. Это был чистый, праведный гнев, вырвавшийся наружу после долгих лет страха и молчания. Она сделала шаг к нему, и в её позе, во внезапно выпрямившейся спине, в горящих глазах появилось что-то дикое и непокорное. — Я жила с этой опасностью каждый день с момента своего рождения! Я хоронила своих родителей из-за неё! Я выжила только благодаря «призракам»! Ты хочешь, чтобы я их предала? Тогда можешь доставать свои клещи, или чем принято пытать в твоём клане!

Она тяжело дышала, слёзы гнева стояли в её глазах, но не текли. Макс застыл, глядя на неё. И вдруг… его собственный гнев начал таять, сменяясь чем-то совершенно иным.

Он видел её испуганной, покорной, сломленной, благодарной. Но он никогда не видел её такой. Сильной. Пламенной. Несгибаемой в своей, пусть и безумной с его точки зрения, чести. В её гневе не было слабости. Была сила. Та самая внутренняя сталь, которая позволила ей выжить и не сломаться под иглой. И это… это восхищало его. Больше, чем любая покорность.

В углу комнаты Кир тихо присвистнул, наблюдая за этой вспышкой.

Макс медленно выдохнул. Его плечи опустились.

— Хорошо, — сказал он тихо. — Не говори. Не предавай свой долг.

Лия смотрела на него с недоверием, ожидая подвоха.

— Но тогда мы ищем другим путём, — продолжил он, и его взгляд стал холодным и расчётливым. Он повернулся к Киру. — Эти «Очистители» охотятся на Сеть. Значит, они где-то близко. Мы берём их. Всю их ячейку в городе. И выясняем у них всё, что они успели узнать. Они станут нашей картой.

Кир кивнул, и в его глазах зажёгся знакомый азартный огонёк.

— Люблю твой стиль, босс. Охота на охотников.

Макс снова посмотрел на Лию. Его взгляд был тяжёлым, но уже без требования.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты хранишь свои секреты. Я уважаю это. Но моя территория — мой закон. И я не позволю никому вести на ней свою охоту. Ни фанатикам, ни таинственным сетям. Понятно?

Она медленно кивнула. Гнев уходил, оставляя после себя пустоту и странное облегчение. Он не сломал её. Он… принял.

— Понятно, — прошептала она.

— Отлично, — Макс отстранился, снова становясь Альфой, отдающим приказы. — Кир, начинай прочёсывать город. Найди их логово. Семён, свяжись с нашими людьми в других кланах, узнай, что ещё известно об «Очистителях». А ты… — он бросил последний взгляд на Лию, — …иди отдохни. На сегодня с тебя хватит.

Лия молча вышла из кабинета, чувствуя на себе три пары глаз. Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.

В кабинете воцарилась тишина.

— Упрямая, — наконец сказал Семён, но в его голосе звучало одобрение.

— Сильная, — поправил Кир, задумчиво глядя на дверь. — И её Сеть… должна быть чертовски эффективной, чтобы внушить такую преданность. Интересно, кто её курирует в нашем городе. Очень хочется познакомиться.

— Ты познакомишься, — холодно сказал Макс, глядя на карту. — Через этих фанатиков. Начинаем нашу охоту. И, Кир…

— Да, босс?

— Найди мне не только их. Найди мне настоящего агента Сети в нашем городе. Мне нужно с ней поговорить.

— Почему ты уверен что это будет обязательно она?

— Кажется, я догадываюсь как туда попадают.

Все наконец ушли, и Макс остался один. Им предстояло ещё немало работы. Он подошёл к окну, глядя на ночной город,

свой

город. Где-то в его тенях скрывались фанатики с иглами. Где-то — призрачная Сеть, которую защищала его Лия своей яростной преданностью. А совсем рядом, в соседней комнате, в самом сердце его мира, находилось его сокровище. Маленькая волчица, которая впервые осмелилась показать ему свои зубки, и он был чертовски заинтригован этим фактом.

Спасибо что были со мной в этой истории - поставьте, пожалуйста звёздочку, и расскажите что вы о ней думаете в комментариях - для меня это очень важно!)

Мы встретимся с Максом и Лией в следующей части - она про охоту Кира на сеть, в которой он найдёт своё сердце, но, конечно же, поймёт это не сразу. Приглашаю вас в новую историю по этой ссылке:

Конец