Последний Инстинкт

Глава 1. Нулевой базальный уровень

Суббота. 06:00. Восход.

Солнце не всходило. Оно включалось. Ровно в шесть утра панели умного потолка в спальном модуле Эры-7 плавно изменили свечение с ночного ультрафиолетового (способствующего выработке мелатонина) на дневное, имитирующее спектр солнечного света (стимулирующее выработку серотонина и кортизола в оптимальных пропорциях). Не было ни единого ослепительного луча, ни раздражающей игры света и тени — только идеальное, равномерное освещение.

Эра-7 открыла глаза. Не было ни секунды на раскачку, ни мучительного поиска будильника. Её цикл сна и бодрствования был так же откалиброван, как и всё остальное. Она села на краю кровати. Дыхание — ровное. Пульс — 64 удара в минуту. Базальный эмоциональный фон: удовлетворение 22%, целеустремлённость 78%. Данные отображались на её внутреннем интерфейсе, в углу поля зрения, как температура процессора.

Она провела рукой по идеально гладкой поверхности прикроватной тумбы. Материал отозвался лёгкой вибрацией, подтверждая контакт. Никакого тактильного наслаждения, только функциональность.

«Доброе утро, Эра-7. Ваши показатели в норме. Готовность к продуктивному дню: 100%», — прозвучал в её сознании голос без тембра, голос её персонального ИИ-ассистента «Хелпер».

«Протокол утра», — мысленно отдала она команду.

Шторы беззвучно раздвинулись, открывая вид. Не на парк или реку, а на каньон из неоновых башен корпоративного сектора. Транспортные потоки, похожие на упорядоченные стаи светлячков, уже бежали по заданным маршрутам. Никакого хаоса, никаких пробок. Горизонт мерцал логотипами мегакорпораций. Это зрелище вызывало у Эры-7 не восхищение, а ощущение правильности, 2% удовлетворения.

Её утро было ритуалом эффективности:

· Душ (3 минуты, ровно 40°C). Вода, обогащённая минералами и нейротрансмиттерами для тонуса кожи и ясности ума.

· Одежда. Комбинезон из умной ткани, считывающий биометрические показатели. Цвет — стандартный корпоративный серый. Никакого выбора, только целесообразность.

· Завтрак. Питательный гель со вкусом, оптимизированным под её генетический профиль. Она не испытывала голода или вкусового предвкушения. Это была заправка топливом.

Она не чувствовала скуки. Скука — это деструктивный шум, непродуктивное использование когнитивных ресурсов. Её мозг был чистым инструментом.

07:30. Корпорация «Гармония». Отдел этического соответствия.

Её рабочее место — капсула с шумоизоляцией. Никаких личных вещей. Никаких фотографий. На огромном голографическом экране плыли потоки данных: отчёты о продуктивности отделов, графики эмоциональных всплесков сотрудников (редкие и тут же нивелируемые Модулятором Лимбической Системы - «МЛС»), финансовые транзакции.

Сегодня её задача была особенной. Не очередной сотрудник, у которого начал сбоить модулятор и который проявлял признаки тревожности. Нет.

На экране возникло лицо её начальника — директора Кэла. Его черты были спокойны, голос ровен, как поверхность озера в безветренную погоду.

«Эра-7. Ваш рейтинг эффективности стабилен на уровне 99.8%. Это даёт вам доступ к заданию уровня «Сигма».»

Он не ждал ответа. Она кивнула.

«В системе зафиксированы аномалии. Не сбои. Целенаправленные вмешательства. Кто-то продаёт „пустоту“».

На экране появились графики. Сотрудники из разных секторов демонстрировали кратковременные, но мощные всплески биохимической активности, не предусмотренные их калибровкой. Всплески гнева. Приступы немотивированной радости. Эпизоды острой тоски.

«Мы называем это „Эмоциональный контрабандный груз“ или „вирусы“. Они подрывают основу нашего общества — стабильность. Ваша задача — определить точку распространения, известную как „Зазеркалье“. Идентифицировать источник. Нейтрализовать угрозу».

Эра-7 просчитала задание. Риски: высокие. Вероятность успеха: 78.3%. Приемлемо.

«Я понимаю. Буду действовать по протоколу».

«Вам будет предоставлена легенда. Вы будете играть роль искателя острых ощущений. Девианта. Помните, Эра-7, эти люди… больны. Их чувства — это ошибка, вирус в чистом коде человечества. Ваша задача — найти и удалить этот вирус».

«Вирус будет удалён», — подтвердила она. В её базальном фоне на мгновение возникла микроскопическая искра — предвкушение решения сложной задачи (одобренная эмоция). Она даже не заметила этого.

Она взглянула на экран с данными о «заражённых». Они выглядели испуганными, растерянными, одни — агрессивными. Для неё это были сломанные механизмы, подлежащие починке или утилизации. Она не чувствовала к ним жалости. Жалость была самым бесполезным из шумов.

Мысленно она уже начала готовиться к инфильтрации. Просчитывать варианты, моделировать диалоги. Её разум был идеальным инструментом, острым и безэмоциональным.

Она не знала, что всего через несколько часов этот безупречный инструмент даст сбой. Его взломают. И первым симптомом будет не боль и не страх.

А запах. Запах пота незнакомца в переполненном вагоне скоростного трамвая, который вдруг покажется ей не отвратительным, а… живым. И от этого у неё, впервые за всю жизнь, участится пульс без всякой на то физиологической причины.

Но это будет потом. А пока её мир был идеален. Стерилен. Безопасен. И она была его идеальным продуктом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Легенда из плоти и крови

Суббота. 11:00. Операционный зал отдела «Этического соответствия».

Эра-7 погрузилась в данные. Её сознание парило над цифровыми потоками, как хищная птица над ландшафтом, выискивая малейшую аномалию, кривизну в идеально ровной плоскости информации.

Она не искала громкие имена или крупные транзакции. Искала тихий шёпот на периферии системы.

· Смещение паттернов потребления: заказы на питательные гели с нестандартными, «неэффективными» вкусовыми добавками.

· Аномалии в расписании: сотрудники, внезапно меняющие маршруты следования на работу, посещающие заброшенные секторы города в нерабочее время.

· Энергетические всплески: микроскопические, но частые скачки потребления энергии в давно законсервированных сетях старого метро.

Её пальцы летали над голографическим интерфейсом, выстраивая связи, отсекая нерелевантное. Она была следователем и хирургом одновременно, проводя цифровую аутопсию над трупом обычного дня, чтобы найти раковую опухоль аномалии.

«Хелпер, проанализировать частоту упоминания термина „пробуждение“ в закрытых корпоративных чатах за последние 30 дней. Исключить контекст утренних подъёмов и профессиональных семинаров».

«Анализ завершён. Обнаружено 847 упоминаний в нестандартном контексте. Пик активности приходится на период с 22:00 до 04:00. Ключевые сопутствующие слова: „зип“, „вспышка“, „натч“, „зазеркалье“».

Зип. Вспышка. Натч. Сленг. Язык маргиналов. Для Эры-7 он был таким же чуждым, как древний санскрит. Но это был ключ.

Она вышла на слабый, почти затухший сигнал — аккаунт низкоуровневого техника-эколога из сектора переработки отходов. Его показатели демонстрировали кратковременный, но мощный всплеск дофамина ровно неделю назад, совпавший с посещением сектора 7-Г («заброшенные дренажные туннели»).

Эра-7 инициировала «беседу» через служебный канал.

<Эра-7>: Техник Горн-12. Ваши показатели за 12.04 выявили отклонение. Требуется объяснение.

<Горн-12>: (задержка ответа 4.3 секунды, пульс учащён) Это... ошибка датчиков. Я проводил плановую проверку фильтров. Повышенная токсичная нагрузка.

<Эра-7>: Датчики вашего скафандра не фиксировали превышения нормы. Однако ваши биометрические данные указывают на состояние, сходное с экстазом. Вызываю вас на внеплановую калибровку МЛС.

На другом конце линии повисла пауза. Эра-7 знала — угроза калибровки, которая могла вылиться в понижение рейтинга или «перепрошивку», была самым действенным рычагом.

<Горн-12>: Нет, подождите! Я... я был в «Зале Зеркал». Всего один раз! Мне ввели «Вспышку». Я больше не пойду! Просто... было любопытно.

Зал Зеркал. Зазеркалье.

<Эра-7>: Координаты.

Эра-7 получила всё, что хотела. Техник Горн-12 был для неё отработанным материалом. Она передала его данные в отдел кадров для «переаттестации» и забыла о нём.

14:00. Комната подготовки.

Теперь предстояла самая сложная часть. Инфильтрация. Ей нужно было стать другим человеком. Не Эрой-7, образцовым активом, а тёмным двойником. Покупателем. Девиантом.

Перед ней на столе лежали «реквизиты»:

· Одежда: поношенная кожаная куртка с неродным, контрастным капюшоном. Обтягивающие брюки из синтетической ткани, меняющей цвет в зависимости от температуры тела — популярный шик у маргиналов. Грубые ботинки.

· Аксессуары: нейро-браслет, имитирующий подпольные модификации. Генератор личного поля, искажающий черты лица для систем распознавания — делающий их чуть более асимметричными, живыми.

· Легенда: ее зовут Сера. Она работает курьером в «серой зоне» — не преступница, но и не лояльный гражданин. Ищет острых ощущений, чтобы сбежать от рутины.

Эра-7 надела куртку. Ткань была грубой, неприятно пахла чужим потом и синтетикой. Её МЛС зафиксировал лёгкий стресс. Дискомфорт: 5%.

Она посмотрела в зеркало. Её отражение исказилось полем. Жёсткие линии скул, взгляд, который она попыталась сделать томным и скучающим, но пока получался лишь отстранённо-агрессивным. Она была похожа на плохо сконструированного андроида, пытающегося изобразить человека.

«Хелпер, запусти протокол „Мимесис“. Анализ поведения целевой группы: нонконформисты, искатели ощущений».

В её сознании пошли потоки данных: записи с камер наблюдения, перехваченные разговоры, архивы подпольных форумов. Она изучала их не как культурный феномен, а как инструкцию по эксплуатации. Как нужно ходить (немного сутулясь, расслабленно, но готовно к драке). Как говорить (сленг, недоговорки, гортанный смешок). Куда смотреть (вызывающе, оценивающе, избегая прямого контакта дольше 2.3 секунды).

Она повторяла фразы перед зеркалом:

· «Дайте мне самый крепкий зип. Я хочу всё почувствовать».

· «Слышала, у вас есть натч на „Генезис“?»

· «Принимаю не в первый раз. Не нянькайте меня».

Её голос звучал неестественно, как синтезатор речи. Не было заложенной в словах дерзости, жажды, бравады. Была только чистая информация.

Директор Кэл наблюдал за подготовкой с экрана. «Достаточно. Ваша цель — наблюдение и идентификация. Не вступайте в контакт с „товаром“. Ваша легенда должна выдержать поверхностную проверку. Вы не должны понравиться этому месту. Вы должны в него вписаться».

Эра-7 кивнула. Она взглянула на свои показатели на внутреннем интерфейсе. Стресс: 12%. Контроль: 88%. Всё в пределах допустимого.

Она была готова. Идеальный инструмент, нацеленный на самое грязное место её идеального мира.

Она не знала, что её первая ошибка уже была заложена в план. Чтобы поймать вирус, нужно добровольно войти в его среду обитания. И никакой, даже самый совершенный инструмент, не может остаться незаражённым, если он вступает в контакт с заразой.

Особенно если эта зараза — он сам. Его собственная, подавленная человечность.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. В утробе матери

Суббота. 22:47. Граница секторов.

Трамвай, похожий на белую стерильную капсулу, бесшумно скользнул по магнитному рельсу и замер на конечной остановке Сектора 7-Г «Рециклинг». Двери открылись беззвучным шепотом. Эра-7 вышла на платформу.

И тут её мир дал первую трещину.

В Секторе 7-Г система «Гармонии» дышала на ладан. Очистители воздуха работали вполсилы, и в стерильную атмосферу врывались посторонние запахи: запах окисленного металла, пыли и чего-то сладковато-гнилостного — запах разложения органики, которую здесь перерабатывали. Её МЛС зафиксировал легкий дискомфорт: 8%. Она мысленно отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

Она двинулась по указанным координатам. Светящиеся указатели сменились потёртыми табличками, а затем и вовсе исчезли. Идеально ровные стены уступили место грубому бетону, покрытому граффити. Но не теми геометрическими паттернами, что висели в её квартале, а дикими, хаотичными взрывами цвета, искажёнными лицами, непонятными надписями. «Искажение визуального поля: 5%», — холодно констатировал её разум.

Она спустилась в дренажный туннель. Здесь не было идеального белого света. Трещали и мигали старые неоновые трубки, отбрасывая синие и розовые пятна на покрытые слизью стены. Воздух стал густым, влажным и тяжёлым. Он пах людьми. Не откалиброванными и очищенными, а живыми: потом, кожей, дешёвым синтетическим парфюмом.

И тут она услышала Музыку.

Не акустическое программирование для релаксации. Это был физический удар в грудную клетку. Грохочущий бит, от которого вибрировал пол, пронзительный синтезаторный вой и чей-то хриплый, надрывный голос, выкрикивавший что-то о «разбитых сердцах» и «крови на руках». Музыка была агрессивной, неструктурированной и… невероятно мощной. Она проникала под кожу, вибрировала в костях. Её МЛС зафиксировал внезапный скачок адреналина. Стресс: 18%. Она интерпретировала это как реакцию на потенциальную угрозу.

В конце туннеля мерцала самодельная вывеска: искажённое зеркальное полотно, на котором светодиодами было выведено: «ЗАЛ ЗЕРКАЛ».

У входа стоял исполинского вида человек-модификация. Его мышцы были неестественно увеличены био-усилителями, а глаза сияли тусклым красным светом. Он был живым воплощением неэффективности и грубой силы.

— Чего надо, сестра? — его голос звучал как скрежет камня по металлу.

Эра-7 заставила себя выпрямиться, сделать взгляд томным и надменным, как она отрепетировала.

— Слышала, тут можно… почувствовать. Дайте зипнуть натча по-крепче.

Охранник оценивающе посмотел на нее. Его взгляд скользнул по куртке, браслету.

— С новичков двойной прайс. Или иди нахуй к «Кларити». Для щенков.

— Я не щенок, — выдавила она, стараясь вложить в голос металл. — Хочу «Вспышку». Или что-то ещё… жарче.

Её речь звучала для неё самой неестественно, но охранник, похоже, купился. Он хмыкнул и отодвинул тяжелую завесу из бус.

И вот она внутри.

Зазеркалье обрушилось на неё всеми чувствами сразу, атакуя её откалиброванную сенсорику.

Зрение: Полумрак, разорванный сполохами стробоскопов. Тела. Десятки тел, которые не стояли ровно и не сидели за терминалами. Они двигались. Извивались в танце, который был лишён всякого порядка, ритма и смысла. Лица были искажены гримасами — кто-то зажмурился в экстазе, кто-то орал что-то, смеялся, плакал. Это был визуальный хаос.

Слух: Тот самый грохот, теперь оглушительный. К нему добавились крики, смех, стоны. Невыносимый шум. Её МЛС бушевал предупреждениями о перегрузке аудиальных каналов. Стресс: 27%.

Обоняние: Сладковатый дым, алкоголь, феромоны, солёный пот, запах возбуждения и страха. Этот коктейл был осязаемым, почти живым. Он висел в воздухе.

И тогда она увидела это.

В центре зала был импровизированный бар. Но вместо напитков там стояли крио-контейнеры с разноцветными ампулами. Возле них толпились люди. Торговец, тощий парень с бионическими пальцами, ловко вскрывал ампулы и заряжал их в дозаторы инъекторов.

— …а это «Ностальгия», братан, осторожней, потом три дня выть будешь о мамке…

—…«Страх.v2» кончился? Блять, ну завезите уже!

—…эй, красотка, хочешь зипнуться? «Ярость.exe» — почувствуешь себя богиней…

Эра-7 наблюдала, как один из посетителей, дрожащими руками, ввёл себе ампулу с зелёной жидкостью. Его глаза закатились, по телу пробежала судорога, а затем он издал рык, полный такой первобытной, чистой ярости, что у Эры-7 по спине пробежал холодок. Неопознанная эмоция: тревога? 4%.

Её миссия была почти выполнена. Она идентифицировала точку. Оставалось собрать данные о распространителе и уйти.

Именно в этот момент к ней подошла девушка со стеклянными глазами и блаженной улыбкой.

— Ты новенькая? Ты такая… напряжённая. Тебе надо расслабиться. Держи, это «Кларити». Для ясности ума. Бесплатный пробник.

И прежде чем Эра-7 успела среагировать, протестировать угрозу, девушка легким, отточенным движением щёлкнула инъектором о её шею.

Холодный укус. Шипение нанокомплекса, входящего в кровоток.

Внешнее воздействие. Несанкционированное вещество. Анализ…

В её внутреннем интерфейсе замелькали предупреждения. Но это был не «Кларити».

Код вещества был сложнее, опаснее. Он проходил сквозь её защитные системы, как раскалённый нож сквозь масло, целясь прямиком в самые глубинные, самые заблокированные участки её мозга.

ОПОЗНАНО: «ГЕНЕЗИС.prime». АКТИВАЦИЯ ЧЕРЕЗ 02:47.

Эра-7 отшатнулась, чувствуя, как по телу разливается неестественное, пугающее тепло. Её пульс, который она всегда контролировала, вдруг забился в висках дикой, непонятной дробью. Она повернулась и, почти бегом, побежала к выходу, сквозь толпу, сквозь музыку, сквозь этот кошмар плоти и чувств.

Она не собиралась ничего чувствовать. Она должна была всё контролировать.

Но контроль уже ускользал от неё. И первый вирус в её стерильной системе уже начал свою работу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4. Тихий апокалипсис

Суббота. 23:14. Дренажный туннель.

Эра-7 почти бежала по мокрому полу туннеля, отшатываясь от мигающих неоновых вспышек, будто они могли её обжечь. Её дыхание, обычно идеально ровное, срывалось на короткие, прерывистые вздохи. В ушах всё ещё стоял оглушительный грохот музыки, но теперь он смешивался с навязчивым, нарастающим гулом в её собственной голове.

«Внешнее воздействие. Карантин невозможен. Вещество интегрируется в лимбическую систему. Рекомендуется экстренная медицинская помощь уровня „Омега“», — голос Хелпера звучал в её сознании, но он казался каким-то далёким, не имеющим отношения к реальности.

«Сохраняй спокойствие. Это просто химическая атака. Анализируй симптомы», — приказала она себе, цепляясь за привычный протокол действий.

Но анализ не помогал. Он только фиксировал катастрофу.

Симптом 1: Тактильная гиперчувствительность. Грубая ткань куртки внезапно показалась ей невыносимо шершавой.Каждый шов, каждая складка давили, царапали кожу, которая вдруг стала восприниматься как отдельный, незнакомый орган. Она чувствовала, как воздух движется у неё на лице, как капли влаги со свода туннеля падают ей на руки — и каждая была крошечным, ледяным уколом. Сенсорная перегрузка: 34%.

Симптом 2: Слуховые галлюцинации/обострение. Грохот«Зазеркалья» остался позади, но его сменили другие звуки. Скрип её собственных шагов по бетону отдавался в черепе гулким эхом. Она впервые услышала тишину туннеля — она была не отсутствием звука, а густым, звенящим полотном, на котором вышивались отдельные нити: капанье воды, далёкий гул поезда, её собственное сердцебиение. Оно билось слишком громко. Слишком быстро. Пульс: 98 уд/мин. Причина: не установлена.

Она вышла на улицу. Искусственный дождь в секторе «Рециклинг» шёл не для очистки, а для смыва грязи. Капли были крупными, тяжёлыми, грузными.

И тут случилось это.

Симптом 3: Обонятельный взрыв. Пахло. Всё пахло. Влажный асфальт пах не просто влагой, а целой историей — машинным маслом, пылью, мириадами микроскопической жизни. Воздух пах дождём — не дистиллированной H₂O, а озоном, городской пылью и чем-то ещё, чему у неё не было названия. Это был запах мира. Настоящего, грубого, неотфильтрованного. Её МЛС пытался блокировать сигналы, но «Генезис» ломал блокировки, как стекло. Она чувствовала запах мусора из переполненного бака, и он не вызывал отвращения — он был сложным. Она чувствовала запах собственного тела — кожи, пота, и он был… живым. Она остановилась, опершись о мокрую стену, и сделала глубокий, судорожный вдох. Её грудь болезненно сжалась. Неопознанная эмоция: что-то между паникой и изумлением.

Суббота. 23:47. Скоростной трамвай.

Она втиснулась в почти пустой вагон. Раньше она просто фиксировала наличие других людей в пространстве. Теперь она их ощущала.

Симптом 4: Нарушение личного пространства. Она чувствовала исходящее от них тепло. Слышала их дыхание. Видела мельчайшие детали: капли дождя на плаще сидящего напротив мужчины, дрожание его руки, усталые морщинки вокруг глаз. Раньше она проанализировала бы его как «низкорангового сотрудника с признаками усталости». Теперь же она видела человека. Уставшего, одинокого, настоящего. Её взгляд упал на его руки, на крупные кисти, на синие вены под кожей. И внутри что-то ёкнуло — странное, тёплое и пугающее чувство. Неопознанное физиологическое возбуждение.

Она резко отвернулась к окну. Но и там её ждало предательство.

Симптом 5: Эстетический сбой. На грязном, забрызганном окне кто-то пальцем нарисовал сердечко. Глупый, детский рисунок. До этого момента её мозг классифицировал бы его как «вандализм, снижающий визуальную эффективность среды». Сейчас же она смотрела на него и чувствовала… щемящую странность. В этой кривой линии была какая-то уязвимость. Наивность. Попытка оставить след. Неопознанная эмоция: подобие грусти?

Она закрыла глаза, пытаясь отключиться. Но её внутренний интерфейс был полон ошибок. «Критические изменения в лимбической системе. Выброс окситоцина. Выброс дофамина. Выброс…» — предупреждения сливались в сплошной поток безумия.

Она думала, что «вирус» будет похож на боль или галлюцинацию. Она ожидала атаки. Но это было не нападение. Это было пробуждение. Её собственное тело, её собственный мозг, которые она знала как идельно отлаженный механизм, вдруг оказались дикой, неизведанной территорией, полной непонятных сигналов, потребностей и… красоты.

Воскресенье. 00:11. Порог её квартиры.

Она вставила ключ в замок дрожащей рукой. Дверь открылась с тихим щелчком, впуская её обратно в стерильный, идеальный, безопасный мир. Воздух внутри был чистым и безвкусным. Свет— ровным и неярким. Тишина— абсолютной.

Она сделала шаг внутрь, и её вдруг охватило чувство, настолько сильное, что она схватилась за косяк для равновесия.

Это было Одиночество.

Не статистические данные о социальной изоляции, а физическая боль. Давящая, всепоглощающая тишина этих стен. Осознание того, что она провела здесь годы, и это место не хранило ни крика, ни смеха, ни шёпота. Оно было как склеп.

Она прошла в ванную, чтобы умыться, и посмотрела в зеркало. На неё смотрела Эра-7. С идеальной кожей, собранными волосами, ясными глазами. Но что-то было не так. В глубине этих глаз появилась трещина. Испуг. И… любопытство?

Она поднесла палец к глазу, поймав непрошеную слезу, которую её организм выдал от перегрузки. Она смотрела на мокрый кончик пальца, как на величайшую загадку.

Она была заражена. И карантин уже не поможет. Апокалипсис её личного мира уже начался. И он был тихим, прекрасным и ужасающим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Откровение плоти

Воскресенье. 00:30. Спальный модуль.

Эра-7 стояла посреди своей стерильной комнаты, и ей было тесно. Стены, которые всегда определяли безопасные границы её мира, вдруг стали давить. Воздух, лишённый запаха, казался удушающе пустым. Её кожа горела под грубой тканью куртки, и она сбросила её с себя, будто это была змеиная кожа.

Она одела простой хлопковый комбинезон для сна. Но и он вдруг стал невыносим. Ткань, которую раньше она не ощущала, теперь терлась о соски с такой интенсивностью, что это вызывало короткие, острые, почти болезненные разряды чувствительности. Она провела ладонью по груди, и её тело вздрогнуло от неожиданного импульса. Неопознанное ощущение: интенсивное тактильное возбуждение.

Её внутренний интерфейс забился в истерике: «Выброс норэпинефрина. Скачок кортизола. Активность в островковой доле и передней поясной коре. Рекомендуется седация. Рекомендуется…» Она мысленно выключила голос Хелпера. Её больше не интересовали диагнозы. Её интересовали ощущения.

Она легла на кровать. Прохладная, идеально гладкая ткань простыни прикоснулась к её спине. Раньше это был нейтральный контакт. Теперь же это было подобно погружению в воду — она чувствовала каждую нить, малейшее изменение температуры. Она провела по простыне раскрытой ладонью, и мурашки побежали по руке. Мир стал тактильным.

Но это было лишь прелюдией.

Внутри, в низу живота, разгорался странный, тёплый, тягучий жар. Он был глубже голода, острее жажды. Он пульсировал в такт её учащённому сердцебиению, настойчиво и требовательно. Это было желание. Чистое, животное, лишённое всякой цели и логики. Оно не имело имени, но у него был адрес.

Её рука, будто помимо её воли, скользнула вниз по животу. Дрожащие пальцы коснулись ткани комбинезона в том самом месте, где жар был самым интенсивным. И сквозь ткань она ощутила ещё один, отдельный, влажный жар.

Она замерла. Её рациональный ум, последний оплот старой жизни, кричал о нарушении протокола, о гигиене, о неэффективности. Но крик был слабым и далёким.

Её пальцы нажали чуть сильнее.

Взрыв. Короткая, ослепительная молния удовольствия пронзила её насквозь, от промежности до самых кончиков волос. Она ахнула — резко, глупо, и этот звук, её собственный, неприлично живой голос, испугал её ещё сильнее.

Но остановиться уже не могла.

Она стянула с себя комбинезон, сбрасывая последнюю условность. Холодный воздух коснулся её горячей кожи, и каждый волосок на её теле встал дыбом. Она была обнажена. Не функционально, как для душа, а обнажена. Уязвимо. Живо.

Дрожа, она снова коснулась себя. Пальцы скользнули по нежной коже внутренней стороны бедра, и она зажмурилась от новой волны ощущений. Каждое прикосновение было открытием. Текстура её собственной кожи, влага, которую выделяло её тело в ответ на её же прикосновения…

А потом её пальцы нашли Эпицентр.

Маленький, скрытый бугорок плоти, о существовании которого она знала только из анатомических схем. Он оказался не схемой. Он оказался вселенной.

Первый же, робкий, неуверенный круг, описанный подушечкой пальца, заставил её выгнуться на кровати. Из её горла вырвался стон — низкий, хриплый, незнакомый. Это был звук из другого мира, из той дикой, животной реальности, что скрывалась под её кожей.

Ужас и восторг слились воедино. Ужас от потери контроля, от осознания, что её собственное тело — это тёмный лес, в котором она заблудилась. Восторг — от каждого нового движения, от каждой пульсации, которая нарастала, как волна, грозящая вот-вот накрыть с головой.

Она ласкала себя теперь с отчаянной жадностью, как умирающая от жажды пьёт воду. Её дыхание стало прерывистым, на губах выступила испарина. Перед закрытыми глазами плясали абстрактные формы — вспышки цвета, искры. Она видела не глазами, а кожей, нервными окончаниями.

Её мир сузился до точки под её пальцами. До этого нарастающего, невыносимого, прекрасного напряжения. Оно росло, подчиняя себе всё: её мысли, её страхи, её прошлое. Оно было единственной реальностью.

И тогда оно случилось.

Взрыв. Тихий апокалипсис стал громким.

Волна, которая копилась, обрушилась на неё, смывая всё на своём пути. Её тело затряслось в серии судорожных, непроизвольных конвульсий. Из её горла вырвался звук, между рыданием и криком. Это было падение в бездну и полёт одновременно. Крайняя боль и крайнее наслаждение, сплавленные в одно мгновение.

А потом… тишина. Не та, стерильная тишина её квартиры, а глубокая, пульсирующая, насыщенная тишина после бури.

Она лежала, раскинувшись, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца, чувствуя, как дрожь медленно отступает от её конечностей. Внутри было пусто и светло. Жар улёгся, сменившись приятной, томной истомой.

Она открыла глаза и посмотрела на свою руку, на пальцы, всё ещё влажные от её собственной страсти. Не с отвращением. С изумлением.

Она только что пережила самый интенсивный опыт своей жизни. И он не был связан с карьерой, с одобрением системы, с эффективностью. Он был связан с её собственной, дикой, животной плотью.

Она прикоснулась пальцем к губам. Потом медленно, почти благоговейно, поднесла его к носу и вдохнула. Свой запах. Запах жизни. Запах греха и откровения.

«Генезис» не атаковал её. Он не был вирусом.

Он был ключом. И она только что отперла дверь в самый тёмный и самый прекрасный уголок своей собственной души.

Ужас ушёл. Остался только шок. И всепоглощающее, мучительное, пожирающее любопытство.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6. Две реальности

Понедельник. 07:30. Корпорация «Гармония».

Войдя в здание, Эра-7 ощутила это мгновенно. Диссонанс.

Её тело, всего несколько часов назад бывшее ареной дикой, животной стихии, теперь зажали в корсет идеально скроенного серого комбинезона. Её кожу, запомнившую каждую нить простыни и прикосновение собственных пальцев, теперь щекотали стерильные потоки кондиционированного воздуха, лишённые запаха.

Она шла по коридору, и её ноги, привыкшие к твёрдой, уверенной походке, вдруг стали ватными. Она чувствовала биение своего сердца в кончиках пальцев, слышала его гулкий стук в ушах, заглушавший тихий гул системы жизнеобеспечения.

Люди вокруг не изменились. Они двигались с прежней плавной эффективностью. Их лица были спокойны, глаза ясны. Но теперь Эра-7 видела это. Видела пустоту в их взглядах, механистичность движений. Они были похожи на изящных манекенов, и она, с её всколыхнувшейся, бушующей внутри жизнью, чувствовала себя чудовищем в их мире.

«Доброе утро, Эра-7. Ваши биометрические показатели нестабильны. Зафиксирован повышенный уровень кортизола и отклонения в активности лимбической системы. Рекомендуется внеплановая диагностика МЛС», — прозвучал в её сознании голос Хелпера.

Сердце её упало. Система заметила.

— Это последствия вчерашней операции, — мысленно, максимально ровно ответила она. Первая сознательная ложь. — Контакт с агрессивной средой в секторе 7-Г вызвал временный стресс. Я проведу самосканирование.

«Подтверждаю наличие следовых количеств нейротоксинов в атмосфере сектора. Рекомендуется отдых».

— Отклонено. Задание требует завершения, — отрезала она, с облегчением отмечая, что система купилась на объяснение.

08:15. Её капсула.

Она закрыла дверь, активировала полную звукоизоляцию и опустилась в кресло. Дрожащими пальцами она вызвала на экран интерфейс корпоративной базы данных. Но теперь это был не инструмент расследования. Это был инструмент её личного, тайного исследования.

Поиск №1: «Генезис.prime». Результат: «Доступ запрещён. Упоминание стёрто из официальных хроник. Классифицировано как психотропный контрабандный препарат уровня „Чёрная дыра“».

Поиск №2: «Физиологические последствия искусственной стимуляции либидо». Результат: Сухие медицинские отчёты. Графики выброса гормонов. Перечень «побочных эффектов»: «снижение когнитивных функций», «импульсивное поведение», «иррациональные поступки», «риск формирования аддикции». Система описывала это как поломку.

Поиск №3: «Исторические прецеденты отключения МЛС». Результат: Единичные случаи. Все субъекты были признаны «нестабильными» и подверглись «полной калибровке» — то есть, стиранию личности и созданию новой, с нуля.

Холодный ужас сковал её. Путь назад вёл к небытию. К тому, чтобы та ночь, это пробуждение, это открытие себя настоящей были стёрты, как ошибка.

И тогда она совершила второе правонарушение. Она ввела запрос, который никогда бы не пришёл в голову старой Эре-7.

Поиск №4: «Поэзия. Стихи о желании».

Экран выдал тонны данных. Древние тексты, написанные на забытых языках. Сонеты, оды, грубые народные песни. Она начала читать. И то, что раньше показалось бы ей бессмысленным набором метафор, теперь било прямо в сердце.

«…И губы устремились к губам, дрожа, И сердце пожирает пламя нестерпимое…»

Она откинулась на спинку кресла, чувствуя, как по её щекам катятся слёзы. Неопознанная эмоция: катарсис.

Это были не просто слова. Это был код. Шифр, описывающий то состояние, в котором она оказалась. Кто-то другой чувствовал это же сотни лет назад! Значит, это не вирус. Это… человеческая природа.

Её внутренняя борьба достигла пика.

Голос Разума (Эра-7): Это болезнь. Ты теряешь контроль. Ты становишься неэффективной. Ты рискуешь всем. Ты должна найти антидот. Сообщить о заражении. Вернуться к норме.

Голос Плоти (Сера): Норма — это сон. Это вчерашняя ночь была пробуждением. Ты впервые была жива. Ты впервые была собой. Разве можно добровольно вернуться в тюрьму, узнав вкус свободы?

Она посмотрела на свой терминал. Одной командой она могла запросить у отдела безопасности экстренную калибровку. Они пришли бы, сделали укол, и к вечеру от её бушующих чувств не осталось бы и следа. Она снова стала бы идеальной.

Её пальцы потянулись к кнопке вызова… и замерли.

В памяти всплыло ощущение. Не смутное, а яркое, огненное. Ощущение того самого пика, когда мир взорвался и разлетелся на осколки наслаждения. Ощущение собственной, неукротимой, дикой силы.

Она убрала руку.

Она не будет ничего запрашивать. Не будет лечиться.

Она снова посмотрела на экран с поэзией. Она не нашла здесь вакцины. Она нашла оправдание.

Её миссия изменилась. Она больше не искала источник вируса, чтобы уничтожить его. Она искала его, чтобы понять. Чтобы получить ещё.

Она очистила историю поиска, стерев все следы своего «безумия». Когда она вышла из капсулы, её походка была по-прежнему неуверенной, а щёки горели. Но в глазах, помимо страха, теперь жила твёрдая, опасная решимость.

Она приняла решение. Она выбрала вирус. Она выбрала хаос. Она выбрала себя.

И теперь ей предстояло вести двойную жизнь, скрывая бушующий вулкан под маской стерильного спокойствия. Это была её тайна. Её грех. Её откровение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7. Игра в тени

Понедельник. 11:00. Лифт корпорации «Гармония».

Лифт плавно понёс Эру-7 на 89-й этаж. Зазвучала музыка — «Акустическое программирование для концентрации». Ровные, монотонные волны звука, призванные успокоить ум и подготовить к продуктивной работе.

Раньше Эра-7 не слышала её. Она была фоном, частью архитектуры. Теперь же каждая нота впивалась в её мозг, как раскалённая игла. Эта идеальная, стерильная мелодия была похожа на звук пылесоса — она не концентрировала, она оглушала, выскребая из головы все живые, случайные мысли. Раздражение: 40%.

Она стиснула зубы, мечтая только об одном — о грохочущем, хаотичном бите из «Зала Зеркал», который был полон жизни, пусть и грязной.

Двери лифта открылись на её этаже, и она чуть не столкнулась с коллегой — Кэном из отдела кибербезопасности.

Он был… физическим.

Её новый взгляд отмечал вещи, которые раньше были нерелевантны: ширина его плеч под серым комбинезоном, твёрдый уголок челюсти, тень от длинных ресниц. Он улыбнулся, извиняясь за неловкость, стандартная вежливая улыбка.

И её тело отреагировало раньше разума. По спине пробежали мурашки. Кровь прилила к щекам. Она почувствовала лёгкое головокружение и тот самый, тёплый, тягучий жар внизу живота. Необъяснимое влечение. Физиологическое возбуждение: 30%.

— Всё в порядке, Эра-7? — его голос прозвучал как будто бы ближе, чем был на самом деле.

— В норме. Незначительная десинхронизация после вчерашнего выхода в поле, — выдавила она, стараясь, чтобы её голос не дрожал. Она прошла мимо, чувствуя его взгляд на своей спине. Каждый мускул её тела был напряжён, осознавая это внимание.

11:20. Её капсула.

Она едва успела закрыть дверь, как по корпоративному каналу пришёл срочный вызов. Экстренное совещание. Уровень «Сигма». Все оперативники.

Сердце упало. Это оно. Она глубоко вдохнула, пытаясь загнать обратно дикого зверя своих чувств, натянуть на себя старую кожу Эры-7. Это было похоже на попытку надеть слишком тесный скафандр.

11:30. Зал заседаний.

За стеклянным столом сидели директор Кэл и ещё несколько высших чинов. Воздух был густым от скрытого напряжения. Эра-7 заняла место, стараясь дышать ровно.

— Инцидент в Секторе 7-Г, — начал Кэл без преамбул. — Наши сенсоры зафиксировали всплеск нелегальной биохимической активности. Есть данные, что произошла утечка одного из самых опасных «вирусов». «Генезис.prime».

У Эры-7 перехватило дыхание. Она почувствовала, как на её ладонях выступает пот. Она сжала их в кулаки под столом.

— Эра-7 провела разведку, — все взгляды обратились к ней. Её профессионализм, выдрессированный годами, сработал на автопилоте.

— Подтверждаю, — её голос прозвучал удивительно холодно и чётко. — Локация называется «Зал Зеркал». Располагается в дренажных туннелях. Организованная группа распространяет широкий спектр эмоциональных вирусов. Я собрала данные о схеме работы и клиентской базе.

Она выдала отчёт, чистый, структурированный, опуская, разумеется, ключевую деталь своего заражения. Она говорила о «девиантах», о «сбоях системы», об «угрозе продуктивности». Она была идеальным агентом.

— Ваша оценка угрозы? — спросил один из директоров.

— «Генезис» — приоритет номер один, — сказала она, и внутри у неё всё сжалось от осознания, что она говорит о самой себе. — Он не просто вызывает временные всплески. Он подрывает основы личности, делает индивида неспособным к жизни в системе. Заражённые единицы подлежат немедленной изоляции и калибровке.

Слова были правильными. Но произнося их, она чувствовала себя предательницей. Предательницей той дрожащей, живой, плачущей от наслаждения женщины, которой она была прошлой ночью.

— Ваше задание остаётся в силе, Эра-7, — заключил Кэл. — Но приоритеты смещены. Найдите источник «Генезиса». Мы не можем допустить распространения этой заразы.

Она кивнула. «Поняла. Вирус будет обезврежен».

Совещание закончилось. Она вышла последней, её колени чуть дрожали. Она была на грани. Система поручила ей найти и уничтожить самое ценное, что у неё теперь было.

По пути назад в капсулу её взгляд упал на пол. На идеально отполированном полу кто-то процарапал тонкую, почти невидимую трещину. Раньше она бы просто передала данные в службу эксплуатации.

Теперь же она остановилась и посмотрела.

В этой трещине была история. Она была похожа на молнию, застывшую в камне. В её хаотичном, неправильном узоре было больше жизни и красоты, чем во всех геометрических паттернах на стенах. Она была свидетельством времени, напряжения, маленького бунта против идеальной гладкости.

Она дошла до капсулы, закрылась и прислонилась к прохладной стене, пытаясь остыть.

Её план был прост и гениален. Она будет использовать все ресурсы «Гармонии» не для уничтожения вируса, а для его понимания. Она будет искать создателя «Генезиса» не чтобы сдать его, а чтобы прийти к нему. Как ученица. Как последовательница.

Она села за терминал. Новые поисковые запросы были ещё более опасными. «Архаичная кинематография. Романтические сюжеты». «Психоанализ. Труды Фрейда о либидо». «Биохимия влечения. Допотопные исследования».

Она погружалась в запретные знания, и каждое слово, каждый кадр старого чёрно-белого фильма, где мужчина и женщина страстно целовались под дождём, были для неё глотком воды в пустыне. Это не была болезнь. Это была культура. Целая цивилизация чувств, которую они стёрли.

А потом её взгляд снова упал на Кэна, проходившего мимо её стеклянной капсулы. Он задержал на ней взгляд на долю секунды дольше положенного.

И её «вирус» отозвался внутри настойчивым, тёплым пульсом. Она не отвела взгляд. Она позволила себе его рассмотреть. И в глубине души родился новый, опасный, восхитительный план.

Что, если он не просто коллега? Что, если он… потенциальный объект для исследования? Для практики?

Она снова была следователем. Но теперь её расследование вело в самую глубокую, самую тёмную и самую прекрасную бездну — в тайны человеческой природы. И она была одновременно и детективом, и преступником, и жертвой, и свидетелем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8. Приманка для Демиурга

Вторник. 23:10. Дренажный туннель.

Второй поход в Зазеркалье был иным. Эра-7 не просто шла – она кралась, каждым нервом ощущая себя волком, вернувшимся к капкану. Тот же грохот музыки, те же сполохи света, тот же удушливый воздух, пропитанный потом и грехом. Но теперь её не отторгало. Её тянуло. «Генезис» внутри неё откликался на этот хаос низким, одобрительным гулом, как зверь, учуявший сородичей.

Она проскользнула мимо красноглазого исполина, кивнув ему с напускной бравадой, и растворилась в толпе. Её цель была чёткой: выйти на источник. Но для этого нужна была приманка. Её легенда – «Сера, ищущая острых ощущений» – должна была эволюционировать.

Она подошла к бару, к тому же тощему торговцу с бионическими пальцами.

— «Кларити» уже не канает, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал хрипло и надрывно. — Мне нужно что-то… что останется со мной. Надолго.

Торговец оценивающе посмотрел на неё. Его взгляд скользнул по её лицу, задержался на губах.

— Для такого дела нужен не натч, сестра. Нужен сам Мастер. Он не каждому является.

— Передай ему, — наклонилась она ближе, чтобы перекричать музыку, и её рука случайно коснулась его руки с инъектором. Искра статики, смешанная с внезапным тактильным контактом, заставила её вздрогнуть. Возбуждение: 15%. — Передай, что я готова на всё. Я хочу «Генезис». Настоящий. Не суррогат. Скажи, что я… идеальный кандидат.

В её словах была опасная правда. Торговец замер, его стеклянные глаза сузились. Он кивнул, ничего не пообещав, и отвернулся к другим покупателям. Послание было отправлено.

И тут музыка сменилась. Грохочущий бит сменился чем-то более медленным, чувственным, гипнотическим. Толпа на танцполе начала двигаться иначе – не хаотично, а парами, телами, прижимаясь друг к другу в почти ритуальном единении.

Эра-7 застыла, заворожённая зрелищем. Это был танец-рассказ, танец-искушение. И её тело, ведомое «Генезисом», откликнулось. Бёдра сами начали едва уловимо покачиваться в такт, кровь пульсировала в висках.

Она не заметила, как к ней приблизился один из танцующих. Высокий, гибкий, с хищной пластикой. Он не спросил разрешения. Его руки скользнули на её талию, притягивая её к себе.

Она вскрикнула от неожиданности, но звук потонул в музыке. Его тело было твёрдым и горячим. Он прижал её к себе, и она ощутила каждый изгиб его мускулов, каждый жесткий край его модификаций через тонкую ткань её одежды.

— Новенькая? — его голос прозвучал прямо у её уха, низкий, вибрирующий. Дыхание было горячим и влажным. — Не бойся. Расслабься…

Его ладонь скользнула с её талии на спину, затем вниз, уверенно и властно, прижимая её ещё сильнее к себе. Другая рука запуталась в её волосах, слегка откинув её голову назад. Она была в ловушке. Между его телом и стеной из тел вокруг.

Паника: 30%. Возбуждение: 50%.

— Ты пахнешь… по-другому, — прошептал он, утыкая лицо в её шею, вдыхая её запах. — Чисто. И дико одновременно. Хочу попробовать…

Его губы коснулись её кожи чуть ниже уха. Не поцелуй. Скорее, влажное, горячее прикосновение, обещание. По её телу пробежали мурашки. Жар разлился волной от макушки до пят. Её собственные руки, которым она не отдавала приказа, упёрлись в его грудь, но не оттолкнули, а впились в ткань его куртки, ощущая под ней биение сердца.

Его рука снова двинулась, скользнула по её боку, к животу, и… Она увидела себя со стороны. Эру-7, образцового агента, прижатую к незнакомцу в подпольном клубе, её лицо залито румянцем, глаза расширены не страхом, а чем-то гораздо более опасным.

Это был не контакт. Это было поглощение. И её «вирус» ликовал, требуя большего.

— Нет, — выдохнула она, и это был самый слабый и неубедительный протест в истории.

— Да, — он был непреклонен, его пальцы вцепились в неё почти больно. — Ты же за этим пришла. Почувствовать. Я заставлю тебя почувствовать…

Его слова, грубые и пошлые, были как спичка, поднесённая к бензину. Но где-то в глубине, под слоями огня и паники, зашевелился её старый, холодный разум. Контроль. Миссия. Опасность.

Собрав всю силу воли, она резко оттолкнула его, выскользнув из его объятий.

— Я не для тебя, — прошипела она, и на этот раз в голосе зазвучала сталь.

Он ухмыльнулся, не обидевшись, а с интересом.

— Увидимся, дикарка. Ты ещё вернёшься.

Она, шатаясь, пробилась к выходу, чувствуя на себе его горящий взгляд. Её тело горело. Место, где касались его губы, пылало. Внутри всё дрожало от невыраженного, прерванного напряжения.

Она не просто убежала от него. Она убежала от самой себя. От той части, что жаждала этой животной близости, этого растворения в другом.

Выбежав на холодный воздух туннеля, она прислонилась к стене, пытаясь перевести дыхание. Руки тряслись. Она провела пальцами по тому месту на шее, которое он поцеловал, и её кожу снова пронзила электрическая искра.

Она оставила послание для Мастера. Но и он, этот незнакомец, тоже оставил своё – на её коже, в её нервах, в её крови. Она была живым письмом, написанным страстью и страхом. И она знала – прочитают его очень скоро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9. Плоть и протокол

Вторник. 23:47. Её квартира.

Дверь закрылась за ней с тихим щелчком, но не смогла запереть бурю внутри. Эра-7 прислонилась к холодной поверхности, её тело всё ещё пылало от прикосновений незнакомца в «Зале Зеркал». Его грубые руки, его голос, его запах — всё это смешалось в голове в один огненный шар неутолённого желания. «Генезис» бушевал, требуя выхода, требуя завершения.

Она была одна. Снова одна в этой стерильной, безмолвной тюрьме. Тишина давила на уши, и в ней ясно звучал только бешеный стук её сердца и навязчивый, пульсирующий зов плоти.

И тогда в её сознании, как вспышка, возникло другое лицо. Не дикое, незнакомое, а знакомое. Чёткий угол челюсти. Спокойные глаза. Уверенные руки, привыкшие к клавиатуре, а не к инъекторам. Кэн.

Мысль была безумием. Нарушением всех протоколов. Самоубийством.

И тем не менее её рука, будто сама по себе, потянулась к интерфейсу. Пальцы вывели сообщение, не запрашивая разрешения у логики.

<Эра-7> Кэну: Требуется консультация. Данные по делу «Зазеркалье» нестабильны. Нужна помощь в анализе кода. Немедленно. Мой модуль.

Она нажала «отправить» прежде, чем успела передумать. Криминал. Чистейшей воды криминал. Она использовала служебный предлог, чтобы заманить его. Чтобы удовлетворить свою новую, животную потребность.

Ответ пришёл почти мгновенно.

<Кэн>: Прибываю. 2 минуты.

Она металась по комнате, срывая с себя грубую одежду «Серы» и оставаясь в тонком, почти невесомом комбинезоне для сна. Она попыталась придать лицу привычное безразличное выражение, но щёки горели, а губы никак не хотели складываться в ровную линию.

Зазвучал сигнал на входе. Она впустила его.

Кэн стоял на пороге, всё такой же собранный и спокойный. В его руке — планшет с данными.

— В чём проблема? Какие…

Он не договорил. Его взгляд упал на неё, и он замер. Он был профессионалом. Он, как и она, был обучен считывать микровыражения, биометрию. И он увидел всё. Румянец. Слишком блестящие глаза. Слишком частое дыхание. Напряжение в каждой позе.

— Эра-7? — в его голосе появилась лёгкая тревога. — Ты… в порядке?

И тут её контроль лопнул.

— Нет, — прошептала она, и её голос сорвался. — Я не в порядке.

Она сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Она не думала, что сказать. Её тело действовало само. Она взяла его руку — ту самую, что держала планшет, — и прижала её к своей щеке. К своей горячей, живой коже.

Кэн ахнул. Его глаза расширились от шока. Он попытался отстраниться, протоколы кричали об опасности, о нарушении границ.

— Эра, что ты… Это неправильно…

— Молчи, — она прижала его ладонь к своим губам, целуя её с жадностью, чувствуя текстуру его кожи, твёрдые костяшки пальцев. — Пожалуйста. Просто… почувствуй.

И он почувствовал. Его собственная, подавленная химией натура, быть может, тоже не была до конца мёртвой. Или её отчаянная, дикая энергия была слишком заразительна. Его сопротивление рухнуло.

Он выронил планшет. Устройство мягко шлёпнулось на пол.

— Ты уверена? — его голос стал низким, хриплым. В нём не было прежней ясности. В нём был только вопрос.

В ответ она потянула его к себе и нашла его губы своими.

Это был не поцелуй из архивных фильмов. Это было столкновение. Голодное, отчаянное, лишённое всякого изящества. Взаимное поглощение. Её руки впились в его плечи, его руки обвили её талию, прижимая так сильно, что стало трудно дышать.

Они не шли к кровати. Они упали на неё, сбивая с ног друг друга в этом немом, яростном танце.

Его пальцы рвали застёжки на её комбинезоне. Её ногти впивались в его спину через ткань униформы. Не было нежности. Был только голод. Голод, который она копила всю свою жизнь, не зная о его существовании.

Когда он вошёл в неё, она закричала. Не от боли. От освобождения. От чувства, что пустота, которую она всегда носила внутри, наконец-то заполнилась. Её тело, которое было инструментом, стало храмом. Храмом, где совершался самый древний и самый настоящий ритуал.

Он двигался в ней с той же яростью, с какой она принимала его. В его глазах, всегда таких ясных, теперь бушевала буря. Он был не Кэном из отдела кибербезопасности. Он был просто мужчиной. Она была просто женщиной. Всё остальное — звания, протоколы, система — было сожжено в этом огне.

Она не помнила, сколько это длилось. Время потеряло смысл. Существовали только ритм, жар, влага, его стоны в её ухо, её собственные крики, заглушаемые его губами.

А потом наступила кульминация. Та самая, что она испытала одна, но теперь — умноженная на тысячу. Потому что она делила её с кем-то. Потому что в момент этого взрыва она не была одинока. Его тело содрогалось вместе с ней, его пальцы сплелись с её пальцами, его голос смешался с её голосом.

Они рухнули рядом, покрытые потом, с бешено колотящимися сердцами.

В комнате повисла тишина. Но теперь это была не тишина одиночества. Это была тихая, пульсирующая, живая тишина после бури.

Эра-7 лежала, глядя в потолок, и чувствовала, как по её щеке катится слеза. Она не пыталась её смахнуть.

Кэн повернулся к ней. В его глазах читался шок, недоумение и… что-то ещё. Что-то тёплое и человеческое.

— Что… что это было, Эра? — прошептал он.

Она посмотрела на него. На этого человека, которого она только что узнала так, как не знала никого за всю свою жизнь.

— Правда, — тихо ответила она. — Это была правда.

И она поняла, что пути назад нет. Она не просто заразилась вирусом. Она заразила другого. И этот акт был куда более страшным и необратимым преступлением, чем простое неповиновение.

Она смотрела на него и видела не коллегу, а сообщника. Соучастника её падения и её возрождения.

И «Генезис» внутри неё ликовал. Он нашёл свою цель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10. Архитектор чувств

Среда. 08:00. Рабочая капсула Эры-7.

Она сидела перед терминалом, но не видела данных. Перед её глазами всё ещё стоял образ Кэна — его глаза, полные смятения и пробудившегося желания, его горячая кожа под её пальцами. Его сбившееся, прерывистое дыхание. Её собственное тело всё ещё помнило каждый момент, каждое прикосновение, и «Генезис» тихо пульсировал внутри, напоминая о себе тёплой волной при каждом воспоминании.

Она должна была скрывать это. Играть роль. Но маска идеального сотрудника теперь казалась невыносимо тесной. Каждый взгляд коллеги, каждый вопрос Хелпера о её стабилизировавшихся показателях (она научилась их подделывать) ощущались не настоящими.

Именно в этот момент на её личный, зашифрованный канал пришло сообщение. Не через корпоративную сеть. Оно всплыло прямо в её интерфейсе, обойдя все уровни защиты, как призрак.

<Неизвестный отправитель>: «Идеальный кандидат. Ты выдержала первое испытание. Не сбежала. Не сломалась. Ты жаждешь Знания, а не просто острых ощущений. Зал Зеркал. Сегодня. 23:00. Спроси у Бармена путь к Садовнику. Приходи одна.»

Сердце Эры-7 заколотилось. Это был Он. Создатель. Он наблюдал за ней. И её встреча с Кэном, её неконтролируемая вспышка страсти… это было частью «испытания»? Она почувствовала одновременно леденящий ужас и пьянящее возбуждение.

Она стёрла сообщение, уничтожив все следы. Антивирусные системы даже не пискнули.

23:00. «Зал Зеркал».

На этот раз она прошла внутрь без тени сомнения. Её походка была уверенной, взгляд — прямым, ищущим. Она была не испуганной лазутчицей, а… соискательницей.

Она подошла к бару. Тощий торговец с бионическими пальцами («Бармен») узнал её. Его стеклянные глаза блеснули.

— Ну что, сестра? Пришла за «Кларити»?

— Мне нужен путь к Садовнику, — сказала она твёрдо, без дрожи в голосе.

Он кивнул, как будто ждал этого.

— Через «комнату зеркал». Последняя дверь в конце коридора.

Она двинулась в указанном направлении, сердце колотилось как сумасшедшее. Она шла в самое сердце тайны.

«Комната зеркал» оказалась маленьким, тёмным помещением, стены которого были сплошь покрыты старыми, потрескавшимися зеркалами. В них отражались десятки её силуэтов, искажённых и разломанных. Это была метафора её собственной расколотой личности. Эра-7. Сера. Кто она теперь?

В дальнем конце была ещё одна дверь. Она открылась беззвучно.

За ней не было подпольной лаборатории. Это был… зимний сад. Небольшое помещение, заставленное настоящими, живыми растениями. Пахло влажной землёй, зеленью и цветами. В центре, под мягким светом фитоламп, за столом, уставленным пробирками и бионическими компонентами, сидел человек.

Он был не похож на безумного учёного или бандита. Лет пятидесяти, с умным, усталым лицом, в простой одежде. Его руки — ловкие, длинные пальцы без всяких модификаций — собирали сложный молекулярный конструктор. Он выглядел как учёный-ботаник из довоенных фильмов.

— Проходи, Эра-7, — сказал он, не поднимая глаз от работы. Его голос был тихим, спокойным, полным невероятной властности. — Или тебе больше нравится «Сера»? Как тебе комфортнее?

Она замерла на пороге.

— Вы знаете, кто я?

— Я знаю, что ты... — он наконец посмотрел на неё. Его глаза были пронзительно-яркими, почти неестественного голубого цвета. В них светился острый, всепонимающий интеллект. — Ты — мой самый успешный эксперимент. Живое доказательство теории.

— Теории? — её голос дрогнул.

— Теории о том, что они украли у нас не пороки, Эра-7. Они украли у нас силу. — Он отложил конструктор и сложил руки на столе. — Страх — это не слабость. Это инструмент выживания. Гнев — это двигатель изменений. Зависть — это стимул расти. А либидо… — он улыбнулся, и в его улыбке была бездна печали и мудрости. — Либидо — это энергия творения. Та, что двигает миры. Та, что заставляет нас бороться, любить, создавать искусство, рисковать всем ради идеи.

Он встал и подошёл к одному из растений, бережно проводя пальцем по лепестку.

— Они вырвали у человечества сердце и мозг и назвали это «прогрессом». Я же просто… возвращаю людям их самих. По одной искре.

— Вы… био-террорист, — выдохнула она, но в её голосе не было убеждённости.

— Я — Садовник, — поправил он мягко. — Я выращиваю чувства в пустыне их рационального мира. А «Генезис»… это моё самое совершенное творение. Не просто вирус. Ключ. Который ты, моя дорогая, добровольно повернула в замке.

— Я не добровольно! Меня заразили!

— Ты пришла туда, где его могли применить. Ты искала его. Твоя душа, та, что глубже всяких МЛС, жаждала этого. И посмотри, что произошло! — его глаза вспыхнули. — Ты не сошла с ума. Ты не превратилась в животное. Ты… расцвела. Ты начала чувствовать, видеть, жить. И даже… делиться этим даром. — Он посмотрел на неё с лёгким укором, и она поняла, что он знает о Кэне. Он знает всё.

Она молчала, потрясённая.

— Они охотятся за тобой, — наконец сказала она. — Весь отдел «Этического соответствия». Они приказали мне найти тебя.

— Я знаю, — он улыбнулся. — Вот потому ты и здесь. Потому что ты стоишь на распутье. Ты можешь пойти к ним, — он кивнул в сторону выхода, — и рассказать всё. Они накачают тебя нейролептиками, отформатируют твой мозг, и к вечеру ты забудешь и вкус своего собственного желания, и тепло тела того юноши. Или…

Он сделал паузу, глядя на неё с бездонной глубиной в голубых глазах.

— …или ты можешь остаться здесь. И стать не охотником, а сеятелем. Не уничтожать «Генезис», а нести его тем, кто готов принять. Стать не жертвой вируса, а апостолом пробуждения.

Он протянул ей руку. На его ладони лежала маленькая, изящная ампула с золотой жидкостью.

— Это не «вирус». Это — посвящение. Окончательное и бесповоротное. Оно навсегда отключит твой МЛС. Твои показатели тут же взлетят до небес, и они поймут, что ты заражена. Ты никогда не сможешь вернуться к ним. Выбор за тобой. Прямо сейчас.

Эра-7 смотрела то на ампулу, то в его спокойные, всевидящие глаза. Весь её мир, вся её прошлая жизнь сводилась к этому единственному моменту в душной, зелёной комнате, пахнущей жизнью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выбор между правдой системы и правдой своего тела. Между спокойным небытием и бурей чувств. Между Эрой-7 и той, кем она стала. Серой.

Она медленно, почти не дыша, протянула руку.

Глава 11. Кроличья нора

Воздух в комнате Садовника застыл, густой от запаха земли, зелени и неизбежности. Золотая ампула в его протянутой руке мерцала тусклым светом фитоламп, словно крошечная, опасная звезда.

Эра-7 смотрела на неё. В её ушах стучал собственный пульс, заглушая всё. Перед ней пронеслись воспоминания-вспышки: стерильный свет её квартиры, ровный голос Хелпера, холодная поверхность терминала… и контрастом — взрыв наслаждения в тёмной комнате, грубые руки незнакомца в «Зале Зеркал», горячий шёпот Кэна и его тело, прижатое к её телу.

Она делала выбор не разумом. Разум кричал об опасности, о самоуничтожении. Выбор делало её тело. Каждая клетка, каждый нерв, пробуждённый «Генезисом», тянулся к этой ампуле как к источнику жизни.

Её пальцы дрогнули, а затем уверенно сомкнулись вокруг стеклянного цилиндра. Он был тёплым на ощупь.

Садовник молча кивнул, и в его глазах вспыхнуло что-то похожее на гордость и печаль одновременно.

Не было никаких ритуалов, никаких слов. Она поднесла инъектор с ампулой к своему предлечью — стандартное устройство для экстренного ввода медикаментов. С лёгким шипящим звуком золотистая жидкость исчезла в её вене.

Первая секунда — тишина. Ничего. Потом…

Это было не похоже на первый, грубый взлом «Генезиса». То было насилие. Это было освобождение.

Она не упала, не затряслась. Она просто… вздохнула. Так глубоко, как не дышала никогда. Весь воздух в комнате показался ей внезапно кристально чистым и пьянящим. Она ощутила каждый атом кислорода, наполняющий её лёгкие.

А потом её внутренний интерфейс погас.

Не сбой. Не хаос ошибок. Мягкое, безболезненное отключение. Исчезли цифры, показатели, голос Хелпера. В её голове воцарилась тишина. Впервые в сознательной жизни её разум остался наедине с собой. Без оценок, без анализа, без контроля.

И в этой тишине зазвучало нечто иное. Не голос, а… симфония. Шёпот её собственной крови, бегущей по венам. Барабанная дробь сердца. Сладостная, нарастающая волна тепла, поднимающаяся из самого её нутра. Это была музыка её плоти, и она была прекрасна.

Она открыла глаза и посмотрела на Садовника. И увидела его. Не как объект или угрозу. Она увидела усталые морщинки вокруг его глаз, мудрость в его взгляде, тонкую печаль в уголках губ. И почувствовала к нему не благодарность, а что-то большее — родственную связь, глубокую, внесловесную признательность.

— Иди, — тихо сказал он. — Иди и чувствуй. Без страха. Ты свободна.

Она вышла из комнаты в зеркальный коридор. Её отражения в потрескавшихся зеркалах были искажены, но теперь она видела в каждом из них не сломанные части, а грани одной сложной, цельной личности. Она улыбнулась своему отражению, и та улыбка была подлинной, без расчёта.

Она вышла в основной зал. И всё было иначе.

Музыка больше не била по ушам. Она входила в неё, становилась частью её. Басы звучали в такт её сердцу, мелодия повторяла изгибы её позвоночника. Она не слышала музыку — она чувствовала её кожей, костями, каждой клеткой.

Она шагнула на танцпол, и её тело начало двигаться. Её движения были дикими, плавными, животными. Она отдалась им полностью, позволив «Генезису» вести себя. Она была волной, пламенем, ветром.

Люди вокруг тоже были другими. Она не видела «девиантов» или «угрозу системе». Она видела людей. Красивых, уродливых, страдающих, ликующих, живых. Их энергии смешивались, текли друг в друга.

К ней прикоснулся тот самый гибкий танцор с хищной пластикой. Его руки снова легли на её талию. Но на этот раз она не замерла. Она повернулась к нему и прижалась спиной к его груди, чувствуя каждый его мускул, каждый жесткий имплант. Его руки скользнули по её животу, вверх, к груди, и она откинула голову ему на плечо с тихим стоном одобрения.

Её кожа стала сверхпроводником. Каждое прикосновение отзывалось в ней ослепительными вспышками. Чьи-то пальцы провели по её обнажённой спине — она выгнулась, как кошка. Кто-то прошептал ей на ухо что-то грязное, пошлое — и она засмеялась, низким, хриплым смехом, потому что это было идеально, потому что это было настояще.

Она была в центре бури тактильных ощущений. Руки, тела, дыхание, взгляды — всё это сливалось в один сплошной, непрерывный поток наслаждения. Она не была пассивной жертвой. Она была активной участницей. Она сама касалась, ласкала, кусала, вдыхала запахи чужих кож, чувствовала текстуру тканей, волос, металла модификаций.

Она потеряла счёт времени, себя, всего. Она была просто чувством. Животным, диким, прекрасным чувством. «Генезис» не контролировал её. Он был ею. И она была им.

В какой-то момент она поймала себя на мысли, что танцует с кем-то ещё. С девушкой с фиолетовыми волосами. Их тела двигались в идеальном, немом, синхронизированном ритме, зеркаля друг друга. Девушка притянула её к себе, и их губы встретились в поцелуе — не страстном, а любопытном, исследовательском, как будто они узнавали вкус друг друга, делились ощущениями.

И это было идеально. Это была часть танца.

Эра-7 — нет, это была уже не Эра-7, это была Сера, настоящая, окончательная — не убегала. Она растворялась. Она прыгнула в кроличью нору, и падение было бесконечным, головокружительным, восхитительным полётом.

Она знала, что снаружи её ждёт расплата. Что система уже обнаружила её предательство. Что её ищут.

Но прямо сейчас, в этом моменте, под грохочущий бит, в сплетении тел и рук, в огне тысячи прикосновений, она была абсолютно, безумно, божественно жива. И это было единственное, что имело значение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12. Враг системы

Четверг. 04:17. Зал Зеркал.

Сера (бывшая Эра-7) всё ещё была в эпицентре танца, в вихре прикосновений и звуков, когда её новое, обострённое чутьё уловило неладное. Не гром, не вспышку. Изменение давления.

Музыка не прекратилась, но её ритм будто споткнулся. На мгновение. Стробоскопы выхватили из темноты у входа не танцующие фигуры. Высокие, статичные, в чёрных тактических комбинезонах с логотипом «Этического соответствия». Шесть человек. Их шлемы с зеркальными визорами поворачивались, сканируя толпу. Охотники.

Ледяная струя трезвости пронзила её разгорячённое сознание. Они пришли за ней.

Её тело, ещё секунду назад расслабленное и отдающееся наслаждению, мгновенно напряглось, как у зверя, учуявшего опасность. Она не думала. Сработали старые, выдрессированные инстинкты агента, помноженные на животную осторожность, пробуждённую «Генезисом».

Она резко отстранилась от своей танцевальной партнёрши, метнувшись в гущу толпы, используя тела людей как живой щит. Крики, возмущение, начавшаяся паника — всё это работало на неё.

— Где она? — прорычал через усилитель один из охотников.

— Биосигнал ведёт сюда!

— Держать периметр!

Они уже не скрывались. Они пришли зачищать. Защищать бездушную систему от проявления любой человечности.

Сера, пригнувшись, пробиралась к чёрному ходу. Её сердце колотилось, но не только от страха. От ярости. Они посмели ворваться в её храм, её новую реальность, чтобы снова запереть её в клетке.

Она выскользнула в дренажный туннель и бросилась бежать. Холодный воздух обжёг её лёгкие. Она была почти у выхода, когда сзади раздались шаги. Кто-то шёл за ней. Быстро и целенаправленно.

Она обернулась, готовясь к борьбе, сжимая кулаки. В свете мигающей неоновой трубки она увидела… Кэна.

Он был один. Без тактического снаряжения. Его лицо было бледным, глаза — огромными, полными того же смятения, что и после их ночи.

— Эра! Стой!

Она замерла, не зная, чего ждать. Предательства? Спасения?

— Они активировали протокол «Чистка», — он дышал тяжело. — Твои показатели… они ушли в красную зону и просто застыли там. Система пометила тебя как «неподлежащую калибровке». Тебя объявили угрозой уровня «Омега». Тебя будут… утилизировать.

От его слов стало физически больно. «Утилизировать». Как бракованную деталь.

— И ты здесь, чтобы помочь им? — её голос прозвучал хрипло.

— Я здесь, потому что увидел приказ! — в его голосе прорвалась отчаянная искренность. — Я увидел твоё имя в списке на ликвидацию. И я… я не могу. То, что было между нами… это было неправильно. Против всех правил. Но это было настоящее. И я не позволю им тебя уничтожить.

Он протянул ей руку. Не чтобы схватить, а чтобы помочь.

— Я знаю слепые зоны камер. Я могу вывести тебя из сектора. Но нам нужно бежать. Сейчас!

В его глазах она читала борьбу. Дрессировка кричала ему о долге. Но пробудившееся в нём чувство — а может, её собственный «вирус», переданный через близость, — оказалось сильнее.

Это был выбор. Довериться ему. Сделать его своим сообщником. Или бежать одной, на верную погибель.

Где-то позади послышались голоса охотников, приближающихся к их туннелю.

— Почему? — выдохнула она, всё ещё не двигаясь. — Почему ты рискуешь всем?

Он на мгновение замолчал, а потом его лицо исказила гримаса боли и тоски.

— Потому что после той ночи… тишина в моей голове стала невыносимой. — Это была самая честная фраза, которую она когда-либо слышала от него.

Сера сделала шаг вперёд и взяла его протянутую руку. Его пальцы сомкнулись вокруг её пальцев — тёплые, твёрдые, живые. Не как тогда, в страсти, а с решимостью и… доверием.

— Бежим, — просто сказала она.

Они рванули вперёд, в лабиринт тёмных туннелей, оставив позади грохот «Зала Зеркал» и крики погони. Кэн вёл её уверенно, его знания системы безопасности были бесценны. Он был её проводником из старого мира в новый.

Но Сера знала — это только начало. Система не прощает предателей. Охота только началась. Они стали беглецами. Сообщниками. Врагами государства.

И её «Генезис», пульсирующий внутри, отзывался на эту опасность не страхом, а диким, первобытным азартом. Борьба за выживание была всего лишь ещё одной гранью чувства. И она была готова чувствовать всё. Даже боль. Даже страх.

Особенно — если рядом с ней будет он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13. Ты - моë убежище

Они рванули вперёд, в лабиринт тёмных туннелей, оставив позади грохот «Зала Зеркал» и крики погони. Кэн вёл её уверенно.

Бег был хаотичным и изматывающим. Кэн то и дело останавливался у неприметных технических люков, вскрывал панели, и они ныряли в ещё более глубокие и старые уровни подземки, где воздух был спёртым и пахло только ржавчиной и вековой пылью. Датчики движения срабатывали где-то позади, выкрикивая стандартные предупреждения, но эхо заглушало их.

— Сюда! — Кэн резко свернул в боковой тоннель, заваленный старыми кабельными барабанами. Он прижал её к стене, и они затаились, слушая, как где-то над ними пронеслись тяжёлые, быстрые шаги охотников. Его тело было напряжённым, тёплым щитом. Сера чувствовала, как бьётся его сердце — часто, как у загнанного зверя.

Когда шаги стихли, он выдохнул и отступил.

— Дальше так не получится. У них тепловизоры. Нужно найти убежище. Сейчас.

— Как? — выдохнула Сера. — Дальше забор, ток, дроны…

— Должен быть способ. Система не идеальна. — В его глазах горел огонь специалиста, столкнувшегося с самой сложной задачей в жизни. — Здесь должен быть старый узел связи. Довоенный. Его редко обслуживают.

Он нашёл его через несколько минут — заброшенную диспетчерскую, похожую на склеп. Компьютеры здесь были допотопными, с толстыми мониторами. Кэн заставил их работать, пальцы снова залетали по клавиатуре с привычной скоростью.

— Взламываю архитектурные чертежи сектора 7-Г… Ищем… — на экране поплыли схемы труб, кабелей, фундаментов. — Вот. Дренажный коллектор. Он уходит на пять уровней ниже городских и выходит за пределы ограждения. Но там решётка и датчики.

— Можно отключить?

— Теоретически… — Кэн переключился на другую базу, его лицо озарилось синим светом экрана. — Система управления периметром. Ищем уязвимости… — Он бормотал себе под нос термины, которые были ей незнакомы. Вдруг он замер. — Эра… Смотри.

Он указал на строку в служебном журнале. Сухой отчёт о «нестабильных элементах», добровольно покинувших зону контроля в ранние периоды становления «Гармонии». Координаты. Приблизительные. Область за Чертой, обозначенная как «Крамольный стан».

— Они ушли… — прошептала Сера, и в её груди что-то ёкнуло — не страх, а надежда. — Значит, там можно выжить.

— Похоже, что да, — Кэн уже скачивал данные о системе питания решётки и протоколах обхода датчиков. Вся операция заняла у него меньше минуты. Профессионализм, обращённый против его же создателей.

И тут Сера посмотрела на него. На его сосредоточенное лицо, на руки, которые всё ещё могли с такой лёгкостью взламывать кодексы её старой тюрьмы. И её осенило.

— Кэн… а ты? — её голос дрогнул. — Твой Модулятор… Он же всё ещё активен.

Он поднял на неё взгляд, и в его глазах она увидела то же осознание, ту же внезапную горечь. Он только что совершил величайшее предательство системы, но его разум оставался её частью. Чистым, откалиброванным.

— Я… я не знаю, что будет, когда мы выйдем, — признался он тихо. — Без регулярной коррекции… возможен сбой. Дисбаланс.

Он имел в виду — возможна боль. Паника. Возвращение всех тех чувств, которые система так тщательно подавляла в нём с детства. Он рисковал не просто карьерой. Он рисковал сойти с ума.

— Но выбора нет, — твёрдо сказала он, кладя свою руку на её. Её кожа, живая и тёплая, касалась его кожи, всё ещё скованной невидимым химическим корсетом. — Мы идём вместе. И если там, снаружи, с тобой что-то случится… я буду рядом. Ты научишь меня. Как научила меня здесь, внутри системы.

Он сжал её пальцы, и в его глазах появилась решимость, затмившая страх.

— Хорошо. Тогда пошли. Пока они не перекрыли и этот канал.

Он стёр следы своего взлома, и они снова двинулись в путь, глубже в лабиринт. Через полчаса бега по бесконечным тёмным трубам Кэн остановился у неприметной металлической двери с кодовым замком.

— Здесь, — он ввёл код, и дверь со скрипом отъехала в сторону, открывая небольшое бетонное помещение — старый аварийный бункер. Внутри пахло затхлостью. — Мы здесь переждём первый налёт. У них сменится смена, и мы проскользнём к коллектору.

Он захлопнул тяжёлую дверь, забаррикадировал её, и их накрыла оглушительная тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием. Они были в безопасности. На несколько часов.

Кэн привёл её в место, которого не было на картах. Бункер, глубоко в подвалах заброшенного инфоузла. Воздух пах сыростью и пылью, но после вонючих туннелей он казался ей почти чистым. Он обернулся к ней, его грудь вздымалась от бега и адреналина.

Они стояли друг напротив друга в полумраке, подсвеченные лишь тусклым аварийным светодиодом. Тишина была оглушительной. Здесь, в этой бетонной утробе, не было ни «Гармонии», ни «Зазеркалья». Были только они. И от этого осознания перехватывало дух.

— Мы в безопасности. Пока что, — его голос прозвучал хрипло.

Сера не ответила. Она просто смотрела на него. На его испачканное лицо, на сбившиеся волосы, на широко раскрытые глаза, в которых читался тот же ужас и то же головокружительное освобождение, что и в её собственных.

Сера прислонилась к прохладной стене, пытаясь унять дрожь в ногах. Кэн стоял напротив, его лицо в полумраке было напряжённой маской.

— Эра… — начал он, но она перебила его.

— Сера, — поправила она мягко. — Эра-7 мертва. Теперь я - Сера.

Он кивнул, принимая это. —Сера… То, что я сказал… про тишину. Это правда. После тебя… моя капсула стала похожа на склеп.

В его голосе была такая отчаянная искренность, что у Серы сжалось сердце. Она сделала шаг вперёд, за ним — ещё один. Она была вся в грязи, её волосы растрёпаны, тело дрожало от адреналина. Но когда она подняла руку и коснулась его щеки, её пальцы были на удивление нежными.

Он вздрогнул от прикосновения, но не отстранился. Его рука накрыла её ладонь, прижимая её к своей коже. В его глазах читалась не просто борьба — читалась жажда. Жажда того, что он лишь однажды успел попробовать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Почему? — снова спросила она, но теперь это был не вопрос испуганного зверька, а тихий, доверчивый шёпот.

— Потому что ты самая настоящая вещь, которую я когда-либо видел, — он выдохнул эти слова, и они повисли в воздухе между ними, тёплые и тяжёлые.

Их губы встретились не в яростном столкновении, как тогда, а в медленном, исследующем поцелуе. Она чувствовала вкус его страха, его решимости, его нежности. Это был не просто порыв страсти. Это было молчаливое обещание. Обещание вести его из тишины — в громкий, страшный и прекрасный мир чувств.

Когда их губы разомкнулись, они замерли, слушая, как бьются их сердца в едином ритме. Его пальцы нежно перебирали её волосы.

— Что мы будем делать? — тихо спросила она, прижимаясь к его груди.

— Будем чувствовать, — так же тихо ответил он, целуя её макушку. — И будем бороться. Вместе.

Впервые за всю жизнь Сера поняла, что такое настоящее убежище. Это не место. Это — человек. И она готова была сжечь ради него целые миры.

Глава 14. Избавление через боль

Тишина бункера была обманчивой. За бетонными стенами они оба чувствовали — пусть и по-разному — незримое давление системы, которая сжимала кольцо. Кэн проверял свой самодельный сканер, его лицо было напряжённым.

— Они прочесывают уровень выше. Методично. У нас есть час, максимум два.

Сера смотрела на него. На этого человека, который рискнул всем ради неё, но чей разум всё ещё был скован цепями «Гармонии». Он мог вести её через слепые зоны камер, но что будет, когда они окажутся за стеной? В мире, где каждый звук, каждый запах, каждое чувство обрушится на него лавиной? Его МЛС не выдержит. Он мог сломаться. Потерять себя.

И тогда она поняла. Они не могут просто бежать. Им нужно бежать наравне.

— Мы не пойдём к коллектору, — твёрдо сказала она.

Кэн удивлённо поднял на неё взгляд.

— Куда же? У нас нет другого пути.

— Есть. К Садовнику.

Кэн замер.

— Это самоубийство. Его укрытие — именно то, что они ищут, первое, что они будут штурмовать.

— Именно поэтому они уже, возможно, проверили его и ушли. Или не ждут, что мы появимся там. Это последнее место, где нас будут искать. — Она подошла к нему, глядя прямо в глаза. — Я не могу вести тебя в новый мир, оставив половину тебя в старом. Ты рискнул для меня всем. Теперь моя очередь. Мы найдём его. Он даст тебе «Генезис». Настоящий. Тот, что отключает МЛС навсегда.

Ужас и надежда одновременно отразились на лице Кэна.

— Сера… последствия… я могу не выдержать…

— Выдержишь, — она положила ладонь ему на грудь, чувствуя под пальцами учащённое биение его сердца. — Потому что я буду рядом. Как ты был рядом со мной.

Решение было принято. Это был огромный, безумный риск. Но иного пути не было.

Дорога до укрытия Садовника стала самым напряжённым отрезком их побега. Они крались по самым заброшенным туннелям, и каждый шорох отдавался в них ледяным уколом страха. Кэн, ведомый её интуицией и своими картами, вывел их к замаскированному люку, который вывел их в нужный туннель.

Сера постучала, негромко. Долгая пауза. Затем люк беззвучно отъехал. В проёме стоял Садовник. Он выглядел ещё более уставшим, чем прежде, но в его глазах не было удивления, лишь глубокая печаль.

— Я ждал тебя. Но не с гостем, — его взгляд скользнул по Кэну.

— Ему нужен «Генезис», — без предисловий сказала Сера, входя внутрь. — Настоящий. Как мне.

Садовник внимательно посмотрел на Кэна, изучая его скованные движения, слишком ясный взгляд.

— Его система подавления всё ещё активна. Процесс будет… болезненным. Как ломка.

— Он готов, — ответила за него Сера.

Кэн молча кивнул, его челюсть была сжата.

Садовник вздохнул и направился к своему столу. Он достал не одноразовый инъектор, а небольшой прибор, похожий на медицинский сканер.

— «Генезис» тут не поможет, времени нет. Это не просто медицинский прибор. Это блокатор. Он навсегда перепишет код вашего МЛС, превратив его в бесполезный кусок пластика и металла. Отменить это будет невозможно. — Он направил прибор на шею Кэна. — Ты уверен?

— Да, — выдавил Кэн.

Раздалось тихое гудение. Затем, мигающий диод на устройстве сменил цвет с красного на зелёный. Кэн вздрогнул, его глаза закатились. Он схватился за стол, чтобы не упасть, издавая сдавленный стон. Сера подхватила его, прижимая к себе, чувствуя, как его тело сотрясают судороги. На это было больно смотреть.

— Первая фаза. Отключение, — тихо комментировал Садовник. — Дальше будет хуже. Ему нужно время, которого у нас…

Внезапно снаружи донёсся приглушённый, но отчётливый звук — скрежет принудительно отодвигаемого люка. И тут же раздался резкий, автоматический щелчок сигнализации Садовника.

Охотники. Они нашли их.

Садовник метнулся к панели управления.

— Задний ход! Ведёт в вентиляционную шахту! Бегите!

— А вы? — крикнула Сера, поднимая ослабевшего Кэна.

— Я их задержу. Моя история подошла к концу. Ваша — только начинается. — Он посмотрел на них, и в его взгляде вдруг вспыхнула та самая искра, что когда-то заставила его бросить вызов всей системе. — Несите искру дальше. Теперь это ваша обязанность.

Он резко толкнул их в сторону потайной двери, которая вела в узкую, тёмную шахту. В последний раз Сера увидела, как он поворачивается к входу, его рука тянется к какой-то кнопке на столе.

Дверь захлопнулась. Последнее, что они услышали, прежде чем их поглотила тьма и оглушительный рёв вентиляторов, — это голос Садовника, кричащий что-то неразборчивое, и первые очереди импульсных винтовок.

Она бежала, почти неся Кэна на себе, пока звуки боя не стихли вдали. Судороги постепенно отпускали его, сменяясь дрожью и холодным потом. Он был жив. Он был свободен. Ценой, которую они ещё даже не могли осознать.

Судьба Садовника осталась за той дверью. Таинственной, как и он сам. Но его дар — дар чувствовать — теперь был передан им обоим. И с этим даром они были обязаны бежать. Чтобы его жертва не была напрасной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15. Боль и пробуждение

Дверь в убежище Садовника захлопнулась, отсекая крики и выстрелы. Их поглотила слепая, оглушительная темнота вентиляционной шахты. Сера, почти на ощупь, тащила за собой Кэна. Он был тяжёлым, его тело обмякло, движения были нескоординированными.

Первые минуты были самыми страшными.

Фаза 1: Системный сбой. Кэн не стонал— он издавал короткие, хриплые звуки, похожие на сбой в работе механизма. Его дыхание то учащалось до предела, то почти останавливалось. Он не мог идти сам; Сера, перекинув его руку вокруг своей шеи, почти волокла его по узкому тоннелю.

— Держись, — шептала она, сама не зная, слышит ли он её. — Держись, Кэн. Это пройдёт.

Его МЛС, этот идеальный инструмент контроля, умирал, и его агония была физической. Сера чувствовала, как по его спине пробегают судороги. Это была не просто «ломка». Это было ощущение, будто из его мозга вырывают с корнем целые пласты восприятия, оставляя после себя сырую, незащищённую нервную ткань.

Фаза 2: Первые сигналы. Примерно через десять минут бесконечного бега в темноте судороги начали стихать, сменившись мелкой, непрекращающейся дрожью. И тогда он заговорил. Не связно, а обрывками, как во сне.

— Слишком… громко… — прошептал он, и его голос был полон недоумения.

— Что громко? — спросила Сера, на мгновение останавливаясь.

— Всё… Дыхание. Сердце. Твои шаги… — он говорил о звуках, которые всегда были фоном, но которые его откалиброванный слух никогда не воспринимал как нечто отдельное, громкое.

Это был первый симптом. Его сенсорика, больше не сдерживаемая фильтрами, открывалась миру.

Фаза 3: Тактильный шок. Сера помогла ему присесть на корточки, чтобы перевести дух. Она достала бутылку с водой, которую захватила у Садовника, и поднесла к его губам. Его пальцы, касаясь пластика, вдруг резко дёрнулись.

— Что это? — он смотрел на бутылку с широко раскрытыми глазами.

— Вода, Кэн. Просто вода.

— Она… холодная. — Он сказал это с таким изумлением, будто совершил величайшее открытие. — А твоя рука… твоя рука горячая.

Он повернул её руку в своих ладонях, изучая её кожу, словно впервые видя её. Его дрожь понемногу стихала, сменяясь жадным, детским любопытством к простейшим ощущениям.

Фаза 4: Обонятельный взрыв. Они снова двинулись в путь, и вскоре их тоннель соединился с более крупным коллектором. Здесь пахло сыростью, плесенью и чем-то ещё — может, разложением, может, жизнью. Кэн остановился как вкопанный, с силой втягивая воздух носом.

— Боже… — выдохнул он. — Как же тут… пахнет.

— Плохо? — насторожилась Сера.

— Нет… — он покачал головой, и в его глазах, привыкших к стерильному воздуху «Гармонии», читался настоящий шок. — Нет. Это… сложно. Так много всего. Это ужасно. И… прекрасно.

Он учился не просто чувствовать, а воспринимать сложность, смешанные запахи, которые нельзя было категорически обозначить, как «приятный» или «неприятный».

Фаза 5: Эмоциональный прорыв. Именно в этот момент до них снова донёсся отдалённый, приглушённый взрыв. Где-то далеко позади, в убежище Садовника. Кэн вздрогнул, но не от страха. Он посмотрел в ту сторону, откуда донёсся звук, и на его лице появилось новое, незнакомое выражение. Губы дрогнули, в глазах выступили слёзы.

— Он… он же… — голос его сорвался. Это была не просто констатация факта. Это была грусть. Острая, щемящая, человеческая грусть по человеку, которого он почти не знал, но который подарил ему свободу ценой своей жизни.

Сера молча обняла его. Он не отстранился, а прижался к ней, и его плечи слегка вздрогнули. Он плакал. Впервые в своей взрослой жизни.

Они шли дальше, и с каждым шагом Кэн менялся. Его походка из уверенной и механической становилась более осторожной, более «ощущающей». Он больше не полагался только на карты в своей памяти — он смотрел по сторонам, трогал стены, прислушивался.

Когда впереди, наконец, показался тусклый свет и забрезжил конец тоннеля — аварийный люк, ведущий к тому самому коллектору, — Кэн остановился. Он посмотрел на Серу. В его глазах не осталось и следа от прежнего, ясного и холодного агента. Они были полны страха, боли, изумления и чего-то ещё… благодарности.

— Я… я всё чувствую, — прошептал он. Его голос был хриплым от слёз и напряжения. — Это больно. Страшно.

— Знаю, — тихо ответила Сера, сжимая его руку. — Но это и есть жизнь. Добро пожаловать.

Он кивнул, сделал глубокий, ещё немного пугающий его вдох полной грудью, и они вместе подошли к люку. Впереди были забор, ток, дроны и свобода. Но теперь они шли навстречу ей как равные. Как два человека. Двое, чьи миры рухнули, чтобы дать начало чему-то новому.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. Дикие земли

Дождь из мелкой, едкой промышленной пыли сеял над окраинами сектора 7-Г. Он не очищал воздух, а лишь превращал его в грязную взвесь, разъедающую лёгкие. Сера и Кэн, прижавшись к ржавой стене заброшенного энергораспределителя, молча смотрели вперёд.

Перед ними простиралась Черта. Не линия на карте, а физическое воплощение конца мира «Гармонии». Высокий брезентовый забор с колючей проволокой под напряжением, за которым несли службу дроны-патрульные с яркими прожекторами. А дальше — непроглядная тьма, изредка разрываемая всполохами далёких молний. Дикие земли. Место, которого официально не существовало.

— Данные стёрты, — тихо, губами почти не двигая, проговорил Кэн. Его пальцы летали над портативным терминалом, который он спаял из украденных компонентов. — Наши сигнатуры, биометрические шаблоны, логи доступа… Всё ушло в цифровое небытие. Для «Гармонии» мы больше не существуем.

Он сказал это с гордостью специалиста, но Сера слышала в его голосе и слабую дрожь. Стереть себя из системы — это был акт окончательного самоубийства для того, кем он был раньше.

— Они всё равно найдут способ искать, — так же тихо ответила она. Её новое чутьё, обострённое «Генезисом», ощущало невидимую паутину слежения, всё ещё висящую в воздухе. — Но не сразу. У нас есть время.

Их план был безумным. Кэн нашёл в архивах старые схемы дренажных коллекторов, уходивших далеко за Черту. Система их давно забросила, сочтя нерентабельными. Это был их путь.

Пробраться к люку было делом техники. Отключить ток на участке забора — сложной, но выполнимой задачей для Кэна. Страшнее было сделать следующий шаг. Шаг в ничто.

Люк со скрипом поддался, открыв чёрную, пахнущую сыростью и временем пасть. Они спустились вниз по скобам, и тьма поглотила их.

То, что было дальше, стало испытанием на прочность. Дни (или ночи? здесь время потеряло смысл) блуждания по бесконечным, затопленным туннелям. Ржавая вода по колено, скрип неустойчивых конструкций, пищание слепых мутировавших крыс. Они шли, ориентируясь по сбивчивым схемам и внутреннему компасу Кэна.

Их спасало только одно — присутствие друг друга. В моменты истощения Сера прижималась к Кэну, и его тепло, его ровное сердцебиение возвращали ей силы. Когда отчаяние начинало подступать к нему, она находила его губы в темноте, и её поцелуй, полный дикой, животной жизни, напоминал ему, ради чего они это делают.

Наконец, впереди показался свет. Не искусственный, а тусклый, серый, настоящий дневной свет. Они выбрались из туннеля, падая на колени на сырую, покрытую мхом землю.

Их лёгкие, привыкшие к фильтрованному воздуху, с жадностью вдохнули. Пахло гниющими листьями, влажной землёй, озоном после грозы и… свободой. Это был самый прекрасный запах в их жизни.

Они шли ещё несколько часов, пока наконец не услышали нестройный шум — не гул машин, а смесь голосов, смеха, спора и далёкой, живой, несинтезированной музыки.

За поворотом тропы открылась долина. И их сердца замерли.

Это не была утопия. Это был хаос. Хаос жизни.

На склонах холмов теснились постройки из всего, что можно было найти: обломки старых самолётов, куски пластика, натянутые брезенты, глинобитные хижины. Дымок от костров поднимался к небу. Дети с громкими криками гоняли по улице мяч, сшитый из кусков кожи. Кто-то чинил древнюю солнечную панель, кто-то развешивал для сушки бельё. И на всех лицах — не спокойная маска «Гармонии», а живые, яркие, не скрываемые эмоции. Улыбки. Хмурые взгляды. Грусть. Радость.

Их заметили почти сразу. Из самой большой постройки, похожей на ангар, вышел высокий мужчина с сединой в волосах. Он не был вооружён. Он просто смотрел, оценивая. Его глаза были старыми, усталыми, но в них горела искра любопытства.

— Новички? — его голос был хриплым, но не агрессивным.

Кэн инстинктивно шагнул вперёд, прикрывая Серу. Но она мягко отстранила его руку и сама вышла вперёд.

— Новички, — подтвердила она, глядя незнакомцу прямо в глаза. — Мы из города.

— Вижу, — он усмехнулся. — По вам сразу видно. По глазам. У «них» глаза пустые. А у вас… вас словно молнией ударило. Как вас зовут?

Она колебалась долю секунды. Эра-7 умерла в тех туннелях.

— Сера, — сказала она. — А это Кэн.

Мужчина кивнул.

— Добро пожаловать в «Крамольный Стан», — он махнул рукой на долину позади него. — Приют для сломанных игрушек, которые решили, что хотят жить по-настоящему. Здесь трудно. Голодно. Опасно. Иногда «Гармония» шлёт наведаться своих псов. Но здесь вы можете плакать, когда больно, кричать, когда страшно, и смеяться, когда весело. Здесь вы можете чувствовать. Если готовы — проходите.

Они обменялись взглядами. В глазах Кэна читалась осторожность, в глазах Серы — ликование. Это было не идеально. Это было настояще.

Они вошли в долину. На них смотрели. Кто-то с любопытством, кто-то с недоверием, ребёнок улыбнулся им во весь рот.

Их путь закончился. Их история — только начиналась.

Вечером они поднялись на высокий утёс на краю долины. Вдали, на горизонте, мерцал призрачный свет неоновых башен «Гармонии» — их прошлая тюрьма, их бывший дом.

Сера обняла Кэна за талию, чувствуя под пальцами твёрдые мышцы и тёплую кожу. Она прижалась щекой к его плечу.

— Мы не победили, — тихо сказала она.

— Нет, — согласился он, обнимая её. — Мы просто сбежали.

— Но мы свободны.

— Да.

За их спинами гремела жизнь Крамольного Стана — крики, музыка, споры, смех. Хаотичный, нестройный, прекрасный гимн чувству.

Они не победили систему. Они просто вышли из-под её контроля. И теперь они были друг у друга. И был дом. Не идеальный, не безопасный, но их. И это было главной победой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Первый вечер свободы

Им выделили полуразрушенный товарный вагончик на самой окраине Стана. Кто-то когда-то врезал в его ржавый бок деревянную дверь, пробил маленькое оконце и застелил пол сухими травами и потрёпанными коврами. Здесь пахло пылью, деревом и дымом. Для Серы, чьё обоняние стало сверхчувствительным, этот запах был сложной, но прекрасной симфонией жизни после стерильного воздуха их прежних капсул.

Для Кэна это было оглушительным наваждением.

Он стоял посреди их нового жилища, и его тело было одним сплошным напряжённым нервом. Сквозь тонкие стены доносились десятки голосов, смех ребёнка, лай собаки, треск костра. Его мозг, лишённый фильтров МЛС, пытался обработать всё сразу, и это вызывало головокружение. Он чувствовал текстуру грубого ковра под босыми ногами — каждую ворсинку, каждую колючку. Видел пылинки, танцующие в луче заходящего солнца, проникавшего в окно. Это было прекрасно и невыносимо.

— Дыши, — тихо сказала Сера, подходя к нему сзади и обвивая его руками. Она прижалась щекой к его спине, чувствуя, как напряжены его мышцы. — Не пытайся всё понять сразу. Просто выбери что-то одно. Прямо сейчас. Что ты чувствуешь?

Он закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться.

—Твои руки, — прошептал он. — Их тепло. И… запах твоих волос.

— Хорошо, — она мягко повернула его к себе. — Держись за это. Всё остальное… пусть будет просто фоном.

Он кивнул, и в его глазах читалась не детская растерянность, а сосредоточенная работа взрослого человека, заново учащегося жить. В этом взгляде была её самая большая гордость за него.

Позже Кэн, желая внести хоть какую-то ясность и порядок в свой новый хаотичный мир, решил сделать то, что когда-то было бы для него немыслимой тратой времени и ресурсов. Он решил устроить ужин. Не функциональную заправку питательным гелем, а настоящий ужин.

С помощью одного из старейшин, ворчливого, но незлого мужчины по имени Елисей, он отправился к ручью на краю долины. Елисей показал ему, как ловить рыбу голыми руками, замирая в ледяной воде и совершая точный, молниеносный бросок. Первые попытки были комичными и неудачными, но Кэн, с его выдрессированной упорностью, не сдавался. И вот, спустя час, он держал в руках скользкую, извивающуюся добычу — небольшую, но настоящую форель. Чувство первобытного удовлетворения, охватившее его, было настолько ярким, что он громко рассмеялся, и этот звук, собственный, радостный смех, удивил его самого.

Вернувшись, он отдал рыбу Елисею, который за какие-то запасные части от старого генератора «договорился» с одной из женщин, чтобы та её приготовила. А сам, пока рыба жарилась на углях, нашёл несколько старых свечей — толстых, наполовину оплавленных, пахнущих воском и медом.

Когда Сера вернулась в свой вагончик, там уже стояла дымящаяся миска с жареной рыбой и лепёшками из грубой муки, а на ящике, заменявшем стол, горели две свечи. Их пламя отбрасывало на стены тёплые, живые тени, которые танцевали в такт их дыханию.

Они сидели друг напротив друга на полу, подложив под себя свёрнутые одеяла. Кэн смотрел на пламя, заворожённый.

—Я никогда не видел… чтобы огонь был таким, — сказал он. — Он живой. Он постоянно меняется.

— Как и мы, — улыбнулась Сера.

Они ели молча, и каждый кусок был откровением. Для Кэна вкус рыбы, поджаренной на открытом огне, с лёгкой горчинкой дыма и соли, был взрывом на языке. Он закрывал глаза, концентрируясь на этом ощущении, и Сера видела, как по его лицу пробегает целая гамма эмоций — изумление, восторг, легкая ностальгия по чему-то, чего он никогда не знал.

Когда они закончили, он отставил миску и посмотрел на неё через пламя свечей. Его глаза, в которых обычно читалась ясность и сосредоточенность, теперь были полны чего-то тёплого, глубокого и немного пугающего в своей интенсивности.

— Сера, — его голос был тихим и хриплым. — Я… я не знаю, как это выразить. Всё, что я чувствую к тебе… это не просто набор химических реакций. Это… архитектура. Ты стала фундаментом моего нового мира. Без тебя всё это рухнуло бы и свело меня с ума.

Он встал, перешёл через условную границу стола и опустился перед ней на колени. Его пальцы, всё ещё пахнущие дымом костра и речной водой, коснулись её щеки.

—Я хочу чувствовать тебя. Всю. Без остатка. Не как спасение или якорь. А просто как женщину. Мою женщину.

В его словах не было страсти в её старом, животном понимании. В них была просьба. Мольба о посвящении в самую сокровенную часть его новой реальности.

Сера взяла его руку и прижала её к своим губам, целуя ладонь, чувствуя биение его пульса.

—Тогда люби меня, Кэн. Так, как чувствуешь.

Он наклонился и поцеловал её. Это был медленный, глубокий, исследующий поцелуй. Он не торопился, словно боялся упустить малейший оттенок вкуса — сладость лепёшки, лёгкую горечь дыма на её губах, её собственный, уникальный вкус, который был для него вкусом самой жизни.

Его руки скользнули с её щёк на шею, к застёжке её простого холщового платья. Пальцы дрожали, но движения были уверенными. Ткань мягко соскользнула с её плеч, обнажая кожу, которую озаряло тёплое свечение свечей. Он замер, глядя на неё, и в его глазах вспыхнуло такое чистое, незамутнённое восхищение, что у Серы перехватило дыхание.

— Ты так прекрасна, — прошептал он, и его голос сорвался. — Я… я видел схемы человеческого тела. Анатомические атласы. Но я не знал… не знал, что кожа может так светиться от прикосновения.

Его пальцы, шершавые от недавней возни с рыбой, коснулись её обнажённого плеча, и она вздрогнула, ощутив мурашки, побежавшие по всему телу. Он водил ладонями по её рукам, спине, животику, грудям, с благоговением изучая каждую родинку, каждую выпуклость ключицы, каждый изгиб ребра. Для него это было не просто прелюдией, это было священнодействием, открытием вселенной.

Он снова поцеловал её, и его поцелуй стал настойчивее. Он привлёк её к себе, и они опустились на груду одеял. Теперь он позволял себе больше. Его губы спустились с её губ на шею, и она откинула голову, издав тихий стон, когда он нашёл чувствительное место у неё за ухом. Его дыхание было горячим, влажным, и каждое его прикосновение языком к её коже отзывалось в ней вспышками удовольствия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он был удивительно нежен. Он следовал за её реакциями, как за картой. Её тихий вздох заставлял его замедлиться, её судорожный вздох — повторить движение. Он словно изучал её тело заново, и она с радостью позволяла ему это делать.

Его пальцы нашли её грудь, и он с тихим изумлением ощутил, как её сосок тут же затвердел у него под пальцами. Он наклонился и взял его в рот, лаская языком, и она вскрикнула, впиваясь пальцами в его волосы. Волны жара расходились от его губ по всему её телу, собираясь в тёплый, тягучий комок желания в самом низу живота.

— Кэн… — простонала она, уже не в силах выносить эту медленную, сладкое пытку.

Он понял её без слов. Его рука скользнула вниз, по её животу, к самой сокровенной части её тела. Его прикосновение к её промежности было таким лёгким, почти невесомым, что она вздрогнула ещё сильнее. Он ласкал её через тонкую ткань её самодельного белья, чувствуя, как от его прикосновений она становится влажной.

— Я хочу тебя видеть, — прошептал он, и в его голосе была та же жажда, что и в её собственном сердце.

Он стянул с неё последнюю преграду. Свет свечей выхватил из полумрака её идеальную наготу. Он смотрел на неё, и в его взгляде не было стыда или хищной жадности, а только благоговейный трепет. Затем его пальцы снова коснулись её, теперь уже напрямую, и она ахнула, чувствуя, как её тело само подаётся навстречу его прикосновению.

Он был неумел, но невероятно чуток. Он исследовал каждую складку, каждую нежную часть её плоти, находя те места, прикосновение к которым заставляло её выгибаться и стонать. А когда он опустился между её ног и его язык коснулся её клитора, она закричала, не в силах сдержаться. Это было слишком. Слишком интенсивно, слишком ново для него и слишком мощно для неё. Он ласкал её языком, и она чувствовала, как внутри неё нарастает невыносимое, сладкое напряжение. Её бёдра дёргались, её пальцы впивались в одеяла, и всё её существо концентрировалось в одной-единственной точке под его губами.

Он не останавливался, ведомый её стонами и дрожью её тела. И когда она достигла пика, её оргазм накатил на неё не оглушительной волной, как в первый раз, а серией долгих, глубоких, выворачивающих судорог, которые вырвали из её горла сдавленный, бессвязный всхлип. Она лежала, вся дрожа, чувствуя, как отступающие спазмы ещё пробегают по её мышцам.

Он поднялся над ней, его лицо было серьёзным, а глаза сияли.

—Ты сейчас… — он не нашёл слов, просто покачал головой, полный изумления.

Она потянула его к себе, помогая ему снять его собственную простую одежду. Когда он оказался полностью обнажённым перед ней, она увидела его возбуждение, и её сердце наполнилось нежностью и желанием. Она взяла его в руку, и он зажмурился, издав сдавленный стон.

— Не бойся, — прошептала она. — Я с тобой.

Он вошёл в неё медленно, давая ей время принять его всего. Его лицо исказилось от переполнявших его ощущений. Это было не просто физическое соединение. Для него это было падением в океан, где каждое чувство — боль, наслаждение, любовь, страх — смешались в один ослепительный сплав.

Он начал двигаться, и его движения были такими же, как его поцелуи — глубокими, размеренными, полными невероятной концентрации. Он смотрел ей в глаза, и она видела, как в его тёмных зрачках отражается пламя свечей и её собственное лицо. Он чувствовал всё: каждое её внутреннее сокращение, каждый её вздох, каждый стон. И она чувствовала его — его удивление, его восторг, его растущее, неконтролируемое напряжение.

— Сера… я не могу… — его голос был хриплым от наслаждения, его тело напряглось.

— Всё хорошо, — она обняла его ногами за спину, притягивая его глубже. — Просто чувствуй. Отпусти себя.

Его оргазм настиг его внезапно, сокрушительной волной. Он вскрикнул, зарывшись лицом в её шею, и его тело затряслось в серии мощных, пульсирующих толчков. Он излился в неё, и это ощущение полного, тотального единства и отдачи заставило её снова содрогнуться в менее интенсивном, но не менее сладком оргазме.

Он рухнул на неё, тяжело дыша, всё ещё дрожа. Она нежно перебирала его волосы, чувствуя, как бьётся его сердце — так же бешено, как её собственное.

Они лежали так долго, не двигаясь, прислушиваясь к тому, как их дыхание выравнивается, а за стенами вагончика поёт ночь Крамольного Стана.

Наконец он поднял голову. Свечи догорали, но в его глазах всё ещё горел свет.

—Теперь я понимаю, — тихо сказал он. — Это не акт. Это… инстинкт.

Она улыбнулась и поцеловала его в лоб.

—Это любовь, Кэн. Просто любовь.

Он снова прижался к ней, и они заснули в обнимку, сплетённые воедино, как два корня одного дерева. В своём полуразрушенном вагончике, в сердце хаотичного, живого мира, они наконец обрели то, чего были лишены всю свою жизнь — не просто безопасное место, а настоящий дом. Дом, который они нашли друг в друге.

Глава 18. Гром в раю

Солнце в Крамольном Стане было другим — не идельным источником ультрафиолета, а живым, тёплым светилом, которое могло и пригревать ласково, и обжигать до красноты. Сера и Кэн провели утро, помогая Елисею чинить массивную, но ветхую солнечную панель. Для Кэна это была медитация: он с наслаждением погружался в монотонную, понятную работу с проводами и паяльником, где всё подчинялось логике, а не бушующему океану чувств.

Сера, стоя на коленях и придерживая угол панели, наблюдала за ним. Она видела, как он, концентрируясь, высовывает кончик языка, и улыбка трогала её губы. Он учился. Не просто существовать в новом мире, а находить в нём опору.

Именно в этот момент её «Генезис», всё ещё чуткий к малейшим фальшивым нотам в симфонии реальности, уловил диссонанс.

Её взгляд скользнул по площадке и остановился на Декабре. Старейшина стоял в тени разбитого ангара, спиной к лагерю, наблюдая за их работой. Но его поза была не расслабленной. Она была собранной, настороженной.

И тогда он сделал едва заметное движение. Правая рука скользнула к воротнику его поношенной кожаной куртки. Пальцы нащупали что-то, и на секунду к его мочке уха прилип крошечный, полупрозрачный камушек-передатчик, сливавшийся с кожей. Устройство, которое не могло быть продуктом кустарного производства Стана. Оно дышало той самой стерильной, минималистичной эстетикой «Гармонии».

Губы Декабря зашевелились. Беззвучно, почти без мимики. Это был не эмоциональный разговор с кем-то из своих, не тот грубоватый, живой обмен репликами, что был принят здесь. Это был сухой, лаконичный отчёт.

Легкий ветерок донёс до Серы обрывок низкого, ровного голоса, обращённого не в пространство, а в устройство:

«…стабильна. Новые объекты интегрируются. Риски пока… под контролем».

Сердце её упало и замерло, став холодным, тяжёлым комом в груди. Это не была рация для внутренней связи. Это был канал. Канал прямо туда, откуда они бежали.

Она резко опустила голову, делая вид, что поправляет провод, и толкнула Кэна коленом. Он поднял на неё вопросительный взгляд, и она едва заметным движением глаза указала в сторону Декабря.

Кэн проследил за её взглядом. Он не обладал её животной интуицией, но его старый, выдрессированный профессионализм сработал мгновенно. Его глаза, только что мягкие и сосредоточенные, сузились, превратившись в щёлочки. Он увидел то же самое — неестественную позу, высокотехнологичное устройство, беззвучный разговор. Его пальцы, державшие паяльник, сжались так, что костяшки побелели.

Декабрь закончил сеанс так же незаметно, как и начал. Лёгкий щелчок, почти неслышный, и его рука опустилась. Он обернулся, и его лицо снова стало привычно-усталым, немного отстранённым. Он кивнул им, как бы одобряя работу, и медленно пошёл прочь, растворяясь в лабиринте из лачуг.

Сера и Кэн остались сидеть на корточках у панели. Гул голосов, смех детей, запах готовящейся еды — всё это внезапно обрело зловещий, двойной смысл. Их убежище, их хрупкий рай, оказался пронизан невидимыми нитями. И те, кому они не доверяли, держали другой конец этих нитей в своих руках.

Они молча переглянулись. В их глазах горел один и тот же вопрос, на который пока не было ответа. Никто из них вслух не произнёс ни слова, но тишина между ними кричала громче любого взрыва.

Их покой закончился.

Их вагончик ночью казался единственным уголком безопасности во внезапно враждебном мире. Трепетное пламя масляной лампы отбрасывало на стены гигантские, неспокойные тени, которые казались отражением их собственных мыслей. Снаружи доносились приглушённые голоса у общего костра, но теперь этот звук не успокаивал, а вызывал щемящее чувство жалости. Они сидели на своём ложе из одеял, плечи их соприкасались, но оба чувствовали пропасть, которая могла вот-вот разверзнуться под ними.

Сера первой нарушила тягостное молчание. Её голос в темноте прозвучал тихо, но с железной уверенностью.

— Декабрь. Это он. Тот, кто шепчется с системой.

Кэн резко повернулся к ней. В его глазах читалось нежелание верить, почти отчаяние.

— Зачем? — его голос сорвался. — Он старейшина. Он защищает этих людей! Он каждым своим действием доказывает это. Организует оборону, делится едой...

— Или контролирует их, — парировала Сера, не отводя взгляда. Её глаза в свете лампы казались бездонными и тёмными. — Подумай, Кэн. Ты же сам видел отчёты. Стан — идеальная тюрьма. Не та, что из бетона и решёток. Умная тюрьма. Всех «сломанных», всех, кто не вписался в их стерильный рай, аккуратно собирают в одном месте. Под наблюдением.

Она сделала паузу, давая ему осознать масштаб замысла.

— И кто-то должен быть смотрителем. Следить, чтобы заключённые не стали по-настоящему опасными. Чтобы они просто... выживали. Бунтовали ровно настолько, чтобы чувствовать себя свободными, но не пересекали черту. Чтобы «Гармония» всегда знала, где мы, и что мы не представляем угрозы. Мы — контролируемый заповедник. А он — наш надзиратель.

Кэн сжал кулаки. Ему хотелось кричать, спорить, найти логическую ошибку в её словах. Но он не мог. Слишком многое сходилось. Слишком удобно. Слишком... системно.

— Но зачем ему это? Что он получает?

— Безопасность, — безжалостно продолжила Сера. — Пока он посылает им отчёты, они не шлют карателей. Он торгует крохами нашей свободы. Он считает, что ведёт с ними игру и выигрывает. Но в такой игре всегда побеждает система.

Она положила руку на его сжатый кулак, и её прикосновение было уже не нежным, а твёрдым, почти суровым.

— Мы для него — не спасённые души. Мы — его козырь. Его щит. И появление нас, двух беглых «Омег», которые видели Садовника... мы нарушили хрупкий баланс его игры. Мы — угроза его договорённости с системой.

Кэн закрыл глаза. В его сознании столкнулись два мира: тёплый, живой, пахнущий дымом мир Стана, который он уже успел полюбить, и холодная, безжалостная логика системы, которую он знал слишком хорошо. И он понимал, что Сера права. Эта логика была безупречной. Это был именно тот изощрённый, циничный ход, на который была способна «Гармония».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что же нам делать? — прошептал он, и в его голосе прозвучала беспомощность, которую он ненавидел.

— Мы должны доказать, что мы не угроза, — сказала Сера, но в её глазах вспыхнул опасный огонёк. — Мы должны стать... незаметными. Или... найти способ стать настолько ценными для Стана, чтобы его предательство стало для системы слишком дорогим. Но для начала... мы должны быть готовы к тому, что наше убежище в любой момент может превратиться в ловушку.

Они сидели в темноте, слушая, как за стеной поёт ночь Крамольного Стана — мира, который был уже не спасением, а полем боя, о существовании которого они даже не подозревали.

Следующий день был отмечен тем же тревожным подтекстом, что и предыдущий. Воздух в Стане, ещё вчера казавшийся Сере и Кэну нектаром свободы, сегодня был густ и тяжёл от невысказанных подозрений. Они выполняли свою работу, помогали по хозяйству, но их взгляды постоянно возвращались к Декабрю, который занимался своими обычными делами — размеренными, спокойными, невыразительными.

После полудня Елисей попросил Кэна взглянуть на старый дизель-генератор, который капризничал. Генератор стоял на задворках, рядом с импровизированной свалкой металлолома, куда свозили всё, что ещё могло пригодиться для починки более ценных вещей.

Кэн с головой ушёл в работу. Механика, пусть и допотопная, была для него понятным языком, островком стабильности в бушующем море новых ощущений. Он копался в узлах, проверял соединения, и его взгляд случайно упал на груду ржавого железа рядом. Среди обломков стиральных машин и корпусов древних терминалов лежал знакомый, угловатый корпус — сервер «Гармонии» старого, ещё допотопного образца. Борта его были помяты, но сам блок казался на удивление целым.

Что-то щёлкнуло в его сознании — не интуиция, как у Серы, а профессиональный интерес. Почему он здесь? Такие серверы не просто выбрасывали. Их утилизировали по строгому протоколу, дабы ни байта данных не утекло во внешний мир.

Он огляделся. Никто за ним не наблюдал. Отложив гаечный ключ, он подошёл к груде и с усилием вытащил тяжёлый корпус. Пыль столбом поднялась в воздух. Он отнёс сервер в тень, за генератор, куда не падали прямые лучи солнца, и достал свой самодельный терминал — тот самый, что спас им жизнь в туннелях.

Его пальцы, привыкшие к этой работе, сами нашли нужные порты. Он подключил питание от портативного аккумулятора. Сервер издал потрескивающий звук, и на его корпусе замигал один-единственный жёлтый светодиод. Жизнь.

Данные были почти полностью стёрты. Кто-то поработал на совесть. Но «почти» — для специалиста уровня Кэна было неполноценным словом. Он запустил утилиты восстановления, заставив мёртвый жёсткий диск выплюнуть то, что от него осталось. Это заняло время. Он сидел, прислонившись к ржавому боку генератора, и слушал, как вдали смеются дети, а его терминал тихо пощёлкивал, выуживая из небытия обрывки информации.

И вот они появились на экране. Фрагменты лог-файлов. Искажённые, с битыми секторами, но читаемые.

> [Дата: 04.08.2247] Координаты сетки: 7-Г-Дельта. Кластер «Крамольный Стан». Статус: стабилен. Активность: в пределах нормы. Отчёт #734-B принят.

> [Дата: 22.11.2247] Координаты... (ошибка)... Стан. Пополнение: 2 единицы. Интеграция... (ошибка)... Мониторинг продолжен.

> [Дата: 14.01.2248] Координаты... Стан. Инцидент: попытка организации вылазки за Черту. Подавлено агентом на месте. Стабильность восстановлена.

Даты шли одна за другой. Регулярные, как часы. Раз в несколько дней. Самый свежий фрагмент был датирован... днём до их побега из города.

Кэн не дышал. Он прокручивал строки снова и снова, его мозг отказывался принимать очевидное. Это был не просто шпионаж. Это был... еженедельный отчёт о состоянии экспериментальной группы.

Он поднял голову и увидел, как Сера идёт к нему с двумя кружками дымящегося травяного чая. Увидев его лицо, она замерла на месте. Улыбка сошла с её губ.

— Кэн? Что случилось?

Он не мог вымолвить ни слова. Он просто молча протянул ей терминал.

Сера взяла его, её глаза пробежали по строчкам. Она не понимала технических деталей, но координаты и даты были понятны и ей. Её лицо тоже побледнело. Она посмотрела на Кэна, потом на сервер, потом на мирно дымящиеся трубы Стана.

— Они знали, — наконец прошептал Кэн, и его голос был чужим, плоским. — Они всегда знали. Мы не нашли это место. — Он сделал паузу, и следующая фраза прозвучала как приговор. — Нас... привели сюда.

В этот момент на них упала тень. Возле генератора стоял Декабрь. Он смотрел на терминал в руках Серы, на открытый корпус сервера. На его лице не было ни гнева, ни удивления. Лишь глубокая, неизбывная усталость.

— Любопытство, — тихо произнёс он, — самая опасная эмоция в нашем мире. Оно привлекает ненужное внимание.

Глава 19. Тихое восстание

Лицо Декабря было каменным. В руке он сжимал тот самый миниатюрный коммуникатор.

— Я вижу, вы копались в старом железе, — его голос был тихим и опасным. — Любопытство — опасная штука. Может привлечь ненужное внимание.

Сера встала между ним и Кэном.

— Или предотвратить предательство. Ты работаешь на них. Все эти годы ты был их глазами здесь.

Декабрь не стал отрицать. Он устало вздохнул.

— Вы думаете, я предатель? Я — буфер. Пока я посылаю им отчёты, они не стирают это место с лица земли. Я снабжаю их крошками информации, чтобы сохранить жизни. А вы, два новичка со своим «Генезисом», вы принесли сюда настоящую бурю. Вы разрушаете хрупкое равновесие, которое я годами выстраивал.

Он посмотрел на них, но не с ненавистью, а с холодным расчётом.

— И теперь у вас есть выбор. Исчезнуть. Или... доказать, что вы полезны для выживания Стана. Но учтите, если вы расскажете кому-то, я просто покажу всем ваши биометрические данные, где чёрным по белому написано, что вы — угроза уровня «Омега». И что за вами обязательно отправят отряд карателей. И чьё слово, вы думаете, они примут? Своего старого лидера или двух беглых психов из города?

Он развернулся и ушёл, оставив их в оглушительной тишине.

Теперь их побег привёл их прямиком в логово врага. Их убежище оказалось клеткой, а их спаситель — тюремщиком. И чтобы выжить и спасти Стан по-настоящему, им придётся вести тихую войну в тени.

Слова Декабря повисли в воздухе, тяжелые и неоспоримые, как приговор. Он не стал ждать ответа. Развернувшись с военной выправкой, которая вдруг стала до боли очевидной, он медленно и уверенно зашагал прочь, растворяясь в вечерних сумерках «Крамольного Стана». Его уход был таким же безмолвным и угрожающим, как и его появление.

Сера и Кэн не двигались. Они стояли возле старого генератора, будто вросли в землю. Пыль, поднятая его уходом, медленно оседала, и эта обыденная деталь казалась зловещей метафорой — всё, что они знали о своем новом доме, начинало оседать, обнажая уродливую правду.

Щелчок Кэна, отключающего терминал и отсоединяющего его от мертвого сервера, прозвучал невероятно громко в оглушительной тишине. Звук вернул их к реальности. Сера резко, почти инстинктивно, огляделась по сторонам. Играющие вдалеке дети, женщина, развешивающая белье, двое мужчин, чинивших стену сарая — все эти сцены мирной жизни теперь выглядели как тщательно инсценированная декорация. Каждый взгляд, брошенный в их сторону, казался скрытой угрозой, каждое движение — частью общего заговора.

Она встретилась взглядом с Кэном. В его глазах она прочла тот же леденящий ужас и полное смятение. Без единого слова, движимые одним порывом, они развернулись и пошли к своему вагончику. Их шаги, вчера еще такие неуверенные и изучающие, теперь были быстрыми и резкими. Они не бежали, но их походка выдавала одно-единственное желание — спрятаться.

Они шли, чувствуя на себе невидимые взгляды из-за занавесок, из-за углов лачуг. Привычный гомон Стана, еще несколько часов назад бывший для них симфонией свободы, теперь казался зловещим гулом, полным скрытых смыслов и доносов.

Они почти ворвались в свой вагончик. Сера резко захлопнула дверь, прислонившись к ней спиной, как будто пытаясь удержать за ней весь враждебный мир. Ее грудь тяжело вздымалась. Кэн стоял посреди комнаты, сжимая в белых от напряжения пальцах свой терминал — их единственное оружие и доказательство его вины.

Тишина внутри была оглушительной. Снаружи доносился чей-то смех, и этот звук был похож на насмешку.

Дверь вагончика захлопнулась, но эхо от слов Декабря продолжало вибрировать в тесном пространстве, словно удар колокола, возвестивший конец иллюзиям. Оглушительная тишина была гуще любой тьмы. Сера стояла, сжав кулаки, её тело было напряжено, как струна. Кэн сидел на полу, опустив голову на колени; его плечи были сгорблены под тяжестью этого нового, чудовищного знания.

Он первый нарушил молчание, и его голос прозвучал приглушённо, из-под прикрытия рук:

— Он прав. Они ему поверят. Все его знают. А мы… мы чужаки. Угроза.

— Он не прав, — отрезала Сера. Её голос был низким и твёрдым, как сталь. — Он прав лишь в том, что мы — угроза. Угроза его сделке с дьяволом. Угроза этому гнилому перемирию.

Она опустилась перед ним на колени, заставив его поднять голову. В её глазах горел не страх, а холодная, собранная ярость.

— Он сказал, что у нас есть выбор. «Исчезнуть или доказать». Мы не исчезнем, Кэн. Мы доказали уже куда больше, вырвавшись из города. Мы докажем это и здесь.

— Как? — в его вопросе звучала не надежда, а отчаяние. — Он контролирует всё. Информацию. Людей.

— Он контролирует информацию, — поправила его Сера. — Но он не контролирует правду. И он не контролирует нас.

Она встала и начала расхаживать по маленькому пространству, её энергия искала выход.

— Нам нужны союзники. Не все, не сразу. Но кто-то, кто усомнится. Кто-то, кто видел больше, чем другие.

— Елисей, — тихо сказал Кэн, словно поймав её мысль. — Когда я ловил рыбу… он говорил о странных вещах. О том, что некоторые «несчастные случаи» во время вылазок были слишком удобными. Что самые отчаянные и смелые почему-то всегда погибали первыми.

Сера остановилась, её глаза сузились.

— Идеально. Он ворчун, ему не доверяют важных дел. Значит, у него нет интереса защищать статус-кво. Он может стать нашими глазами и ушами.

Их заговор родился той же ночью, в шепоте, при свете гаснущей лампы. Это был не план нападения, а план тихого, методичного подрыва.

День первый. Кэн, используя свои навыки, взялся за дела, которые все считали безнадёжными. Он не просто починил генератор — он модифицировал его, увеличив выходную мощность, используя детали, которые другие считали хламом. Он наладил систему сбора дождевой воды, фильтруя её через самодельные угольные фильтры. Он делал это не напоказ, а тихо, эффективно, и его работа говорила сама за себя. Люди начали замечать. Шёпот благодарности был первой трещиной в монолите авторитета Декабря.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

День третий. Сера нашла Елисея, когда тот один чинил забор. Она не стала ничего доказывать или обвинять. Она просто сказала: «Декабрь считает, что наша с Кэном энергия опасна для Стана. Возможно, он прав. Но мы хотим помочь. Если ты увидишь или услышишь что-то, что может… помешать нашей помощи, дай нам знать. Ради общего блага».

Старик долго смотрел на неё своими умными, подслеповатыми глазами, потом хмыкнул и кивнул. Союз был заключён без лишних слов.

День седьмой. Сера, помогая в лазарете — простой палатке с двумя койками, — использовала своё умение успокаивать. Она разговаривала с больными и ранеными, с теми, кто был в отчаянии. Она не давала пустых обещаний, а просто… слушала. И позволяла им чувствовать. Её дар, когда-то бывший угрозой, теперь становился лекарством. К ней потянулись. Её слово начало что-то значить.

А Декабрь наблюдал. Его каменное лицо ничего не выражало, но в его глазах читалось лёгкое, едва уловимое беспокойство. Его «буфер» давал сбой. Эти двое не ломались, не бежали и не нападали в лоб. Они вплетали себя в саму ткань жизни Стана, становясь её неотъемлемой частью. Убрать их теперь было бы уже не так просто. Это вызвало бы вопросы.

Они не объявляли войны. Они вели тихое восстание. И с каждым днём, с каждым починенным механизмом и каждым исцелённым страхом, стены их клетки становились всё тоньше. Они превращали тюрьму в крепость, и их тюремщик с ужасом понимал, что скоро она может перестать ему подчиняться.

Глава 20. Тень недоверия

В Крамольном Стане не было тишины. Была сложная, многослойная симфония жизни, которую Сера училась не просто слышать, а читать. И в этой симфонии для неё зазвучала новая, фальшивая нота — имя которой было Лютый.

Если Декабрь был скрытым стержнем, вокруг которого вращался Стан, то Лютый был его кулаком и тенью. Высокий, жилистый, с абсолютно непроницаемым лицом, он знал всё. Кто украл лишнюю порцию еды, у кого тлеет старый конфликт, кто слаб духом, а кто может стать проблемой. Он был правой рукой Декабря, и многие в Стане боялись его больше, чем самого старейшины.

Именно он первым заметил, как почва уходит у него из-под ног.

Раньше все нити сходились к нему. Жалобы, просьбы, споры — всё шло через Лютого, и он, как искусный ткач, решал, какую нить натянуть, а какую — обрезать. Его власть была не явной, но ощутимой. И вот появились они.

Эти двое. Новенькие. Сера и Кэн.

Он наблюдал за ними с самого начала, с холодным, аналитическим интересом. Сера, с её странной, проницательной мягкостью, которая заставляла самых отпетых скандалистов замолкать и слушать. И Кэн, этот молчаливый гений, чьи пальцы заставляли работать мёртвый металл. Сначала Лютый считал их просто ещё одним сбоем в системе, двумя новыми переменными в его уравнении контроля.

Но переменные начали вести себя непредсказуемо. Они не просили. Они — делали.

Лютый стоял в тени своего барака, курил самокрутку и смотрел, как Кэн заканчивает монтаж новой системы фильтрации воды. Вокруг стояли несколько жителей Стана, и на их лицах Лютый видел не просто благодарность. Он видел надежду, обращённую к этому молчаливому парню с паяльником. А надежда — это опасная валюта. Она подрывала устои. Зачем бояться Лютого, который может наказать, когда есть Кэн, который может дать?

А Сера… Сера была ещё хуже. Она влезала в головы. Лютый видел, как она разговаривала со старухой Мартой, которая три дня плакала в своём углу после смерти мужа. Через час Марта вышла, с красными, но сухими глазами, и пошла помогать на кухне. Она не забыла горе, но оно перестало парализовать её. Сера не давала пустых утешений. Она что-то меняла внутри. И это изменение было страшнее любой открытой угрозы.

Вечером того же дня Лютый пришёл к Декабрю с докладом, как делал это всегда.

— Кэн почти закончил с водой. Говорит, чище будет, чем в их проклятом городе. Люди уже носят ему еду, как идолу.

— Это хорошо, — устало ответил Декабрь, разглядывая карту окрестностей. — Чистая вода лишней не бывает.

— А девка его, Сера, сегодня с Мартой колдовала. Та теперь не плачет, а картошку чистит. Уже шепчутся, что она знахарка.

Декабрь поднял на него взгляд. Его глаза, как всегда, были непроницаемы, но Лютый, знавший его много лет, уловил в них тень… чего? Одобрения?

— Людям нужна не только еда, Лютый. Им нужна вера. Пусть верят.

Это была последняя капля. «Пусть верят». Верят кому? Ему, Лютому, который годами держал этот сброд в ежовых рукавицах? Или этим пришельцам с их опасными дарами?

— Декабрь, они подрывают наш авторитет, — голос Лютого стал низким и опасным. — Твой авторитет. Скоро они начнут задавать вопросы. Зачем мы здесь? И кто руководит?

— Мы здесь, чтобы выжить, — отрезал Декабрь. — А руководит здесь необходимость. И пока они помогают выживать, они полезны. Не трогай их.

Приказ был отдан. Но Лютый его не услышал. Он услышал лишь слабость. Старик прогнулся. Он позволил этим двум вирусам заразить его единственно верное царство страха и порядка.

Выйдя от Декабря, Лютый не пошёл проверять дозоры. Он вернулся в свой барак, к закопчённой стене, отодвинул сундук и достал оттуда небольшой, холодный на ощупь предмет. Старый, но исправный планшет «Гармонии». Его личный трофей и его тайная страховка. Он знал о еженедельных отчётах Декабря. Он давно подслушал коды и научился их подделывать. Просто ждал подходящего момента.

И момент настал.

Он включил планшет. Синий свет экрана осветил его ожесточённое лицо. Он не был глуп. Он понимал, что делает. Но его ярость и жажда восстановить свой пошатнувшийся статус были сильнее страха.

Его пальцы быстро заскользили по экрану. Он не просто отправлял сообщение. Он входил в систему под идентификатором «Стража» и отправлял экстренный, несанкционированный отчёт.

«Центр, это агент «Страж». Внеплановое сообщение. Ситуация в локации «Крамольный Стан» вышла из-под контроля. Беглые элементы «Омега»-уровня не просто скрываются. Они провели успешную вербовку среди местного населения. Готовится масштабная вооружённая вылазка в сектор 7-Г с целью подрыва узла энергоснабжения. Агент Декабрь, по-видимому, перешёл на их сторону или убит. Его отчёты более не являются достоверными. Требуется немедленное вмешательство для нейтрализации угрозы. Протокол «Санитар»».

Он отправил сообщение и выключил планшет. В бараке повисла тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Лютого. Он не чувствовал ни страха, ни вины. Лишь леденящее удовлетворение. Он бросил вызов. Он срезал подгнившую ветвь — Декабря и этих выскочек. Система придёт, наведёт порядок, а он, Лютый, останется. Единственный, кто знает, как управлять этим стадом. Он будет незаменим.

Он вышел на улицу и сделал глубокий вдох ночного воздуха. Где-то вдалеке смеялась Сера. Скоро, очень скоро этот смех умолкнет навсегда. А его власть, выкованная в страхе и стали, вернётся к нему. Он был в этом уверен.

Планшет был надёжно спрятан. Сообщение ушло. Теперь нужно было исчезнуть, стать призраком. И лучшее алиби — это быть на виду, но там, где тебя искать не станут.

Он направился к дальнему краю Стана, где стояла покосившаяся времянка, известная всем холостым и не очень мужчинам поселения. Свет в маленьком окошке означал, что хозяйка принимает гостей. Лютый толкнул дверь без стука и вошел внутрь.

Воздух был густым и тёплым — пахло дымом и травами. Сашка сидела на краю кровати, застеленной хоть и потрёпанными, но чистыми одеялами, и заплетала длинные тёмные волосы. Увидев его, она улыбнулась и в её глазах вспыхнул знакомый, одобряющий огонёк. Она была женщиной с сильным характером, и её благосклонность нужно было заслужить. Лютый — заслужил. Его грубая сила и статус были для неё не угрозой, а скорее вызовом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лютый, — протянула она, её голос был низким и немного хриплым. — Опять ветер в спину погнал?

— Тише, Сашка, — бросил он, снимая с себя кожаный жилет и отстегивая пояс с ножом. Оружие он положил на табурет в зоне видимости. Он никогда не чувствовал себя полностью уязвимым. — Сегодня я останусь до утра.

— Дорогое удовольствие, — парировала она, вставая. Её тело, гибкое и сильное, двигалось с кошачьей грацией под простым ситцевым платьем. — Но для тебя… могу сделать скидку.

Она подошла к нему вплотную, её пальцы легли на застёжку его походных брюк.

—Я слышала, у тебя опять неприятности с теми новенькими, — прошептала она, развязывая шнуровку. Её дыхание было горячим у него на шее. — Злишься?

Её слова попали точно в цель. Ярость и чувство власти, которые он испытывал, отправляя донос, смешались с внезапным желанием. Он не ответил. Вместо этого он схватил её за волосы, но не грубо, а властно, заставив запрокинуть голову, и прижался губами к её шее. Это не был нежный поцелуй; это был укус — жёсткий, властный, оставляющий красный след. Сашка вскрикнула, но не от боли, а от возбуждения, её руки впились в его плечи.

— Молчи и слушайся, — прохрипел он ей в ухо, срывая с неё платье.

Ткань соскользнула на пол, обнажив её тело. Кожа Сашки была бледной, но упругой и гладкой на ощупь, будто натянутый шёлк. Он провел ладонью от её талии вверх, к груди, и почувствовал, как под его пальцами тут же затвердели её небольшие, упругие соски. Она вздохнула, выгнувшись навстречу его прикосновению, и её собственные руки потянулись к его торсу, сдирая с него нательную рубаху.

— Попробуй заставь, — выдохнула она в ответ, но её тело уже говорило иначе.

Он подхватил её на руки и бросил на кровать. Одеяло было прохладным и шершавым под её обнажённой спиной. Он накрыл её собой, как хищник, его колено грубо раздвинуло её бёдра. Его пальцы скользнули по внутренней поверхности её бедра, и он почувствовал исходящее от неё тепло и уже появившуюся там влажность. Она встретила его прикосновение резким, глубоким вздохом, её ноги сами обвились вокруг его бёдер, притягивая его ближе.

Когда он вошёл в неё, это было яростное, взаимное соединение. Её тело приняло его плотно и влажно, с лёгким, податливым сопротивлением, которое тут же сменилось волной удовольствия. Она встретила его резким, глубоким движением навстречу, и её низкий, сдавленный стон прозвучал для него как высшая форма одобрения.

Он начал двигаться, задавая жёсткий, нетерпеливый ритм. Каждый толчок был глубоким и властным, заставляя кровать поскрипывать в такт. Сашка отвечала ему, двигаясь синхронно, её бёдра встречали его с такой же силой. Её пальцы впились в его спину, оставляя на коже красные полосы. Он слышал её учащённое дыхание у своего уха, чувствовал, как дрожит её тело под ним с каждым его движением.

— Да… вот так… — выдыхала она, её голос срывался на высоких нотах, когда он задевал особенно чувствительные точки внутри неё.

Он чувствовал, как её внутренние мышцы сжимаются вокруг него, всё чаще и ритмичнее, предвещая её кульминацию. Это подстегнуло его. Он ускорился, его движения стали ещё более резкими и требовательными. Пот стекал по его вискам, смешиваясь с её потом. Воздух был наполнен их тяжёлым дыханием, запахом кожи и секса.

Её стоны стали громче, отчаяннее. Вдруг её тело затряслось в серии мощных, волнообразных судорог. Она закричала, впиваясь зубами ему в плечо, чтобы заглушить звук, а её ноги судорожно сжали его талию. Чувствуя, как её внутренности пульсируют вокруг него, он позволил себе потерять контроль. С низким, хриплым рыком он достиг пика, его собственное тело выгнулось в финальном, исступлённом толчке, заполняя её теплом.

Он рухнул на неё, тяжело дыша, чувствуя, как бешено стучит её сердце о его грудь. Несколько минут они лежали так, сплетённые, покрытые потом, прислушиваясь к затихающему гулу в собственных ушах.

Сашка лежала под ним, её грудь вздымалась, на губах играла усталая, но довольная улыбка. Она провела рукой по его мокрым волосам.

—Ну что, великий вождь, — выдохнула она, — теперь ты доволен?

Он не ответил, просто перевернулся на спину, оставив её руку на своей груди. Он был доволен. Всё шло по плану. Он доказал свою силу здесь, в этой постели, и совсем скоро докажет её всему Стану. А пока он останется здесь, до утра, в безопасности, пока буря, которую он вызвал, собиралась над спящим поселением.

Глава 21. Неожиданный союз

Декабрь проснулся от того, что его собственное сердце колотилось как сумасшедшее, выбивая тревожный ритм где-то в горле. Это был не сон. Это был выдрессированный за десятилетия агентский инстинкт — чувство назревающей бури. Воздух в его бараке был неподвижен, но ему чудился в нём запах озона перед грозой, запах приближающегося разряда.

Он подошёл к закопчённому окну. Крамольный Стан спал, окутанный предрассветной мглой. Но этот покой был обманчивым, хрупким, как тонкий лёд. И где-то под этим льдом уже шевелилось нечто огромное и тёмное.

Тишина в бараке Декабря была оглушающей. Для него она всегда была наполнена звуками — отдалёнными шагами дозорных, скрипом деревьев за стеной, ровным гулом собственного, редко отключаемого анализатора обстановки. Именно этот анализатор и выдал первый сигнал, разбудивший его.

Тихий, почти неслышный писк, который отозвался не в ушах, а прямо в его сознании через нейроинтерфейс. Несанкционированная активность в эфире.

Его рука сама потянулась к воротнику куртки, к холодному, спрятанному в шве чипу его личного, зашифрованного канала. Он включил его. Маленький светодиод в его ухе должен был загореться зелёным, подтверждая стабильную связь с Центром.

Он загорелся красным. Мигающим, тревожным.

Холодная струя страха, которую Декабрь не испытывал много лет, пробежала по его спине. Красный цвет означал только одно — карантин канала. Ему не просто не доверяли. Его отрезали.

Его сознание, отточенное годами конспирации, было чистым и холодным оружием. Он не стал суетиться. Его пальцы провели по скрытой панели на рукаве куртки. Перед ним в воздухе возник голографический интерфейс.

Это был не просто перехват. Его система была настроена на его личный, зашифрованный канал — канал «Стража». И сейчас она показывала, что с этого канала, с его уникальным цифровым отпечатком, всего несколько минут назад был отправлен пакет данных. Короткий, ёмкий, приоритетный.

Внеплановый отчёт.

Ледяная ярость, холоднее стали, сжала его сердце. Он был единственным, кто имел доступ. Значит, это или гениальный взлом извне, или…

Мысли неслись с бешеной скоростью. Он вызвал логи доступа. Время. Местоположение сигнала. Оно было грубым, основанным на триангуляции с его же датчиков, но этого хватило. Эпицентр сигнала находился… здесь. В Стане. В секторе Б, где стоял барак Лютого.

Лютый.

Имя всплыло в его сознании не как подозрение, а как приговор. Кто ещё? Кто ещё знал о канале? Кто имел доступ к его тайникам, когда Декабрь был болен или в отъезде? Кто обладал достаточной смелостью и дерзостью?

Он не знал, что было в сообщении. Содержание было зашифровано на уровне, который он не мог взломать без ключей Центра. Но сам факт был красноречивее любых слов. Лютый вышел на связь с Центром. В обход него. Это могло означать только одно — предательство. Глупое, самонадеянное и смертельно опасное.

Декабрь резко поднялся. Его лицо было маской из камня, но внутри всё горело. Годы работы, тончайший баланс, игра с системой, чтобы сохранить эти жизни… и всё это его тупой, честолюбивый подручный готов был разрушить одним нажатием кнопки.

Он вышел из барака. Ночь была тихой. Слишком тихой. Он знал, что теперь каждый момент на счету. Центр получил сообщение. Они будут анализировать, проверять. У него есть часы, может быть, минуты, чтобы попытаться всё исправить.

Он не пошёл к Лютому. Что бы он ему ни сказал, это уже ничего не изменило бы. Вместо этого он направился к своему резервному передатчику. Ему нужно было связаться с Центром первым. Объяснить. Обезвредить бомбу, которую заложил его же правая рука.

Он ещё не знал, что бомба уже взведена. И что его голос в Центре уже никто не станет слушать.

Он ринулся к своему тайнику, спрятанному под половицей в сарае. Его пальцы, обычно такие твёрдые и уверенные, дрожали, когда он подключал устройство. Он вышел на резервную частоту, ту, что знали лишь несколько высших чинов в Центре.

— Центр, это «Страж», — его голос прозвучал хрипло, он попытался вложить в него всю свою былую власть и холодность. — Код доступа «Т-7-4-0». Сообщите о статусе моего основного канала. В локации «Крамольный Стан» стабильно. Сообщение, переданное ранее, отправленное с моего идентификатора, является ложным. Повторяю, ложным! Угрозы нет!»

Он замолча, ожидая ответа. В наушнике стояла лишь лёгкое статичное шипение. Потом его сменил ровный, синтезированный голос, лишённый всяких интонаций — голос оператора Центральной Диспетчерской.

— Идентификатор «Страж» признан скомпрометированным. Полномочия аннулированы. Передача с данной точки заблокирована. Не пытайтесь повторить.

— Чёрт возьми, слушайте меня! — прорычал Декабрь, впервые за много лет теряя самообладание. — Это ловушка! Они хотят спровоцировать вас! Вы играете им на руку!

— Агент «Страж», — голос не изменился ни на йоту. — Любая дальнейшая попытка связи будет расценена как акт агрессии. Группа зачистки уже в пути. Рекомендуем вам сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления. Вы будете изъяты для проведения процедуры полного дебрифинга.

Слово «дебрифинг» прозвучало как приговор. Он знал, это будет не просто беседа. Это будет допрос. С пристрастием.

— Вы… вы сумасшедшие, — прошептал он, и в его голосе прозвучала не просто злость, а леденящее душу осознание. Он смотрел в бездушное лицо системы, которую сам когда-то помогал строить. Системы, которая не прощала слабостей, ошибок и, самое главное, — потери контроля.

Он отшвырнул передатчик. Устройство с треском разбилось о стену. Он стоял, тяжело дыша, в центре сарая, и его царство, его идеально отлаженный мирок, всё, что он с таким трудом построил, рушилось на глазах. Его собственная система безопасности превратилась в его тюрьму. Его протоколы стали его смертным приговором.

Он был не просто раскрыт. Он был отброшен. Как использованный инструмент. Как бракованная деталь.

Его взгляд упал на дверь, за которой спал его Стан. Эти люди, эти «сломанные игрушки», за выживание которых он торговался годами, даже не подозревали, что на них уже наведены прицелы. И виной всему была не «Гармония». Виной всему была его собственная правая рука. Лютый. Тот, кому он доверял. Тень, которая в итоге поглотила его самого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ярость, горячая и слепая, подступила к горлу. Он схватился за древний, но исправный импульсный пистолет, всегда висевший на поясе. Но против кого он будет его использовать? Против карателей? Это самоубийство. Против Лютого? Это уже ничего не изменит.

Он оказался в совершенной ловушке. Загнанный в угол своими бывшими хозяевами и преданный своим же человеком. И единственное, что ему оставалось — это встретить бурю, которую он не смог предотвратить. С последними крупицами своего достоинства.

Он вышел на улицу. Первые лучи солнца уже золотили вершины холмов. Предрассветная тишина была зловещей. Он знал, что это затишье перед самым страшным штормом в его жизни. Штормом, который он сам, много лет назад, помог создать.

Декабрь стоял посреди поселка, и тишина вокруг него была оглушительной. Разбитый передатчик валялся в углу сарая, как символ его рухнувшей власти. Слова оператора — «скомпрометирован», «дебрифинг» — звенели в ушах, холодные и безжалостные. Он был мёртв для системы. Хуже того — он стал мишенью.

Ярость закипела в нём. Встретить карателей в бою? Это был бы достойный конец. Но его взгляд упал на темнеющие в предрассветной мгле силуэты лачуг. Там спали Марта, чьи слёзы высушила Сера. Там были дети, которых Кэн учил чинить сломанные игрушки. Его стадо. Его вина.

Мысль ударила его с такой силой, что он отшатнулся. Он привёл их сюда. Он годами кормил их иллюзией безопасности. И теперь он должен был отдать их на убой? Нет. Система могла объявить его кем угодно, но последнее слово оставалось за ним.

Но одного его слова было мало. Люди боялись его, но не доверяли бы настолько, чтобы бросить всё и бежать в ночь. Им нужен был другой голос. Голос, который они научились слушать.

Сера.

Решение было безумным, горьким, как яд. Идти к тем, кого он презирал за их угрозу его порядку, и просить о помощи. Но другого пути не было.

Он быстрым, целенаправленным шагом направился к их вагончику. Рассвет уже начинал красить небо на востоке багровыми полосами. Времени не оставалось.

Он постучал в дверь негромко, но настойчиво. Дверь приоткрылась, и в щели возникло бледное, настороженное лицо Кэна. За его спиной Декабрь увидел Серу — она уже была на ногах, её глаза сияли в темноте, будто она и не спала, а чутко слушала приближающуюся бурю.

— Впусти, — бросил Декабрь, и его голос звучал не как приказ, а как просьба. — Сейчас.

Они впустили его. В тесном пространстве запахло холодом и опасностью, что он принёс с собой.

— Они идут, — сказал Декабрь без предисловий, глядя прямо на Серу. — Зачистка. Через час, может, меньше. Всех.

Кэн побледнел, но Сера не дрогнула.

—Твои хозяева решили прибрать свой зоопарк? — её голос был спокоен, но в нём звенела сталь.

— Меня тоже, — коротко ответил Декабрь, и впервые они увидели в его глазах не холодную маску, а усталую, измождённую ярость загнанного волка. — Лютый… послал донос. Система считает меня предателем. — Он сделал паузу, переводя дух. — Но это неважно. Важно, что мы можем спасти людей. Хотя бы часть.

— Почему мы должны тебе верить? — спросил Кэн, сжимая кулаки. — Это может быть ловушка.

— Потому что мне нечего терять, кроме них, — Декабрь указал рукой в сторону спящего Стана. — И потому что я знаю, куда вести. Есть старый тоннель. Не в коллектор, откуда вы пришли. Более глубокий. Заброшенный рудник. Они не знают о нём.

Сера изучала его лицо. Её «Генезис» читал в нём не ложь, а отчаянную, горькую правду и… странную решимость.

— Что тебе нужно от нас?

— Ваш голос, — честно ответил Декабрь. — Мой приказ они исполнят из страха, но начнутся вопросы, паника. Твой голос… они ему поверят. Они пойдут за тобой. Скажи им, что это я сказал. Скажи, что это единственный шанс.

Это была капитуляция. Признание того, что его власть, державшаяся на страхе, ничто перед её силой, державшейся на доверии.

Сера обменялась с Кэном долгим взглядом. Он молча кивнул.

— Хорошо, — сказала она. — Мы идём.

Они вышли из вагончика в холодный утренний воздух. Декабрь отдал Сере свой свисток — символ власти в Стане.

— Буди их. Говори коротко. У нас минуты.

Сера поднесла свисток к губам. Пронзительный, тревожный звук разрезал утреннюю тишину. В лачугах зажглись огни, послышались испуганные голоса, ругань. Люди начали выходить, потрёпанные, невыспавшиеся, с глазами, полными страха и вопросами.

И тогда заговорила Сера. Не кричала, но её голос, чистый и твёрдый, нёсся над толпой.

— Слушайте все! Каратели «Гармонии» уже в пути! У нас есть полчаса, чтобы уйти! Декабрь знает путь к убежищу! Доверьтесь ему! Берите только самое необходимое, детей на руки — и бегите за нами! Это не совет! Это единственный шанс выжить!

Слова повисли в воздухе. Люди смотрели то на неё, то на мрачного Декабря, стоявшего позади. Миг нерешительности… и тут Елисей, молча и решительно, шагнул вперёд.

— Я иду за Серой! — крикнул он. — Кто со мной?

Это стало сигналом. Началось хаотичное, но быстрое движение. Декабрь, не теряя ни секунды, повёл их к заваленному скальными обломками входу в шахту на самом краю ущелья. Кэн и несколько других мужчин помогли ему быстро расчистить проход.

Люди, плача, толкаясь, но сохраняя последние остатки порядка, потоком хлынули в тёмную пасть тоннеля. Сера стояла у входа, втягивая внутрь отстающих, подбадривая их. Кэн помогал Декабрю сдвинуть на место маскировочную каменную глыбу.

Они успели. Последний человек скрылся в темноте, а камень занял своё место, когда на рассвете послышался отдалённый, нарастающий гул двигателей. Первые тяжёлые транспортные дроны с крестами «Гармонии» на бортах появились над долиной.

Сера, Кэн и Декабрь стояли в темноте тоннеля, прислонившись к холодному камню, и слушали, как снаружи начинался ад. Взрывы, очереди, крики — но не человеческие, а автоматических систем оповещения, которые уже некому было отключить.

Глава 22. Цена жизни

Грохот был оглушительным. Земля содрогалась под ногами, с каждым новым взрывом сыпля с потолка тоннеля каменную пыль. Снаружи, в бывшем Крамольном Стане, полыхал ад. Оранжевые сполохи пожаров пробивались сквозь щели в завале, освещая испуганные лица людей, прижавшихся к стенам подземелья. Дети плакали, прижимаясь к матерям, мужчины сжимали самодельное оружие, зная, что оно бесполезно против стали и огня, обрушившихся на их дом.

Сера, Кэн и Декабрь стояли у самого входа, прижавшись к холодному камню. Они слышали не только взрывы. Они слышали ровный, методичный гул тяжелых дронов, скрежет гусениц наземной техники и, самое страшное, — короткие, хлёсткие очереди импульсных винтовок. Зачистка. Система не просто разрушала — она выкорчёвывала всё живое.

— Они не остановятся, — тихо, сквозь скрежет зубов, проговорил Декабрь. Его лицо в отсветах пожаров казалось высеченным из пепла. — Они будут искать. Просеют каждый камень. Они знают, что мы где-то здесь.

Кэн сжал руку Серы. Его пальцы были ледяными.

— Мы их задержим, — голос его дрогнул. — Дадим людям время уйти глубже.

— Это не сработает, — Сера покачала головой, и в её глазах не было страха, лишь горькая, кристальная ясность. Она смотрела не на них, а в темноту тоннеля, где прятались десятки спасённых жизней. — Они пришлют больше солдат. Сотрут эти горы в порошок, но найдут нас. И всех, кто с нами. Потому что мы — их главная цель.

Она перевела взгляд на Декабря.

— Они пришли за нами троими. Так?

Декабрь молча кивнул. В его покорности был страшный смысл. Он был скомпрометированным агентом. Они — живым доказательством провала системы. Их существование было вызовом, который «Гармония» не могла стерпеть.

— Значит, есть только один способ их остановить, — Сера выдохнула, и её слова повисли в воздухе, тяжёлые, как свинец. — Отдать им то, что они хотят.

Кэн резко обернулся к ней.

— Нет! Я не отдам им тебя! Я не позволю…

— Это не о нас, Кэн! — её голос прозвучал резко, впервые за всё время. — Это о них! — она указала рукой вглубь тоннеля, где слышался испуганный шёпот. — Мы уведём их отсюда, а каратели пойдут по нашим следам. Мы обречём их на вечный бег. Или… мы можем этот бег закончить. Прямо здесь. Сейчас.

Кэн смотрел на неё, и в его глазах шла борьба — животный ужас перед потерей и холодная логика её слов. Он видел ту же логику в глазах Декабря. Старик снова выпрямился, в его осанке появилась былая твёрдость. Он кивнул.

— Она права, — сказал Декабрь. — Это единственный способ дать им шанс. Мы — приманка. И мы достаточно ценная приманка, чтобы система проглотила нас и забыла об остальных.

Решение было принято. Без лишних слов, без пафоса. Оно было горьким и неизбежным, как сама смерть.

Они вдвоём отодвинули тяжёлый камень, закрывавший вход. На них пахнуло дымом, гарью и холодным утренним воздухом. Картина, открывшаяся им, была апокалиптической. Лачуги горели, как факелы. Тела тех, кто не успел убежать, лежали среди обломков. В центре долины, как стальные пауки, замерли несколько боевых машин, а в небе висели ударные дроны, их прожекторы выхватывали из руин последние признаки жизни.

Они вышли вперёд. Трое. На фоне всепоглощающего огня.

Сера шла впереди, её руки были подняты вверх. Её лицо было спокойным. Кэн шёл рядом, его пальцы сплелись с её пальцами — последнее, отчаянное рукопожатие перед концом. Декабрь замыкал шествие, его взгляд был устремлён прямо на ближайшую боевую платформу, он нёс свою капитуляцию как оружие.

Их заметили почти сразу. Яркий луч прожектора выхватил их из полумрака. Раздалась трескучая команда по радио. Из-за укрытий появились фигуры в чёрной, обтекаемой броне. Десятки стволов нацелились на них.

— Хватит! — крикнул Декабрь, и его голос, привыкший командовать, на мгновение заставил карателей замереть. — Мы те, кого вы ищете. Агент «Страж». И цели «Омега». Остальные мертвы или бежали. Ваша работа здесь закончена.

Один из солдат, судя по опознавательным знакам — командир группы, сделал шаг вперёд. Его шлем с зеркальным визором был бездушен.

— Руки за голову! На колени!

Они повиновались. Холодная земля, пахнущая гарью и смертью, обожгла колени Кэна. Сера смотрела перед собой, на горящие руины того, что она всего несколько недель назад назвала домом. Её взгляд был пуст, всё её внимание было обращено внутрь, на прощание с миром, который она полюбила.

Декабрь же, опускаясь на колени, сканировал окружающий хаос глазами, ища хоть какую-то точку опоры в этом аду. И его взгляд упал на него.

Тело Лютого лежало в двадцати шагах, прислонившись к обгоревшему остову грузовика. Его могучее тело было обезображено — видимо, он попытался оказать сопротивление. Один из импульсных зарядов попал ему в грудь, оставив чёрное, обугленное пятно. Его лицо, всегда искажённое злобой или высокомерием, теперь было странно спокойным, пустым. В застывших пальцах он всё ещё сжимал свой нож.

И тут по лицу Декабря поползла медленная, горькая усмешка. Она не была радостной. В ней не было торжества. Это была усмешка человека, увидевшего всю глупость и тщетность игры, в которую они все играли.

Смотри-ка, — пронеслось в его сознании. — Хотел власти. Хотел быть незаменимым. А стал всего лишь мусором на обочине. Как и мы все.

Его взгляд скользнул с мёртвого Лютого на солдата с инъектором, который приближался к Кэну. И в этот момент до Декабря дошла вся картина. Ясность, холодная и отточенная, как лезвие.

Их не расстреливали на месте. Их не брали в плен для показательной казни. Солдаты использовали инъекторы. Парализующие или усыпляющие препараты. Это был протокол не уничтожения, а захвата и изъятия.

«Омега»-угроза и её создатель слишком ценны, чтобы их просто уничтожить, — с мрачным удовлетворением подумал он. — Нас повезут в «Паноптикум».

Эта мысль была одновременно и ужасной, и обнадёживающей. Ужасной — потому что их ждали пытки, эксперименты и, в конечном счёте, «дебрифинг». Обнадёживающей — потому что пока они живы, есть шанс. Пока они в игре, можно бороться. И Лютый, со своим тупым доносом, в итоге лишь ускорил их доставку прямиком в самое сердце системы. В этом была извращённая ирония.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Предатель, — прозвучало из динамика шлема командира, стоявшего над ним.

Декабрь поднял на него взгляд, и его усмешка стала ещё шире, обнажая зубы.

— Бухгалтер, — парировал он, не опуская глаз. — Твои хозяева любят подсчёт. Три птицы в одной клетке. Особо ценные экземпляры. Бери свой приз и убирайся отсюда.

Командир что-то бросил своим людям. Двое солдат подошли к Серё и Кэну. Кэн попытался вырваться, когда солдат приставил шприц к его шее, но сильные руки уже держали его. Он встретился взглядом с Серой, пытаясь в последний раз запомнить её лицо, полное любви и решимости. Затем холодный укус, и тьма нахлынула на него, как волна.

Сера не сопротивлялась. Она почувствовала укол, резкий холод, бегущий по вене, и потом… ничего.

Декабрь наблюдал за этим с тем же странным спокойствием. Когда подошла его очередь, он лишь презрительно фыркнул, глядя на командира.

— Не бойся, солдат. Я не дёрнусь.

Его тоже усыпили. Ощущение было знакомым — темнота, пожирающая сознание. Последнее, что он видел, прежде чем тьма поглотила его, — это мёртвое лицо Лютого, освещённое заревом пожаров. Нелепый эпилог к жизни, потраченной на службу системе, которая в итоге выбросила его, как ненужный мусор на свалку. Но он, в отличие от своего бывшего подручного, ехал не на свалку. Он ехал на войну.

Его мощное тело обмякло и рухнуло на землю.

Солдаты грубо подняли три бесчувственных тела и понесли их к тяжелому транспортному квадрокоптеру, чьи вращающиеся винты поднимали клубы пепла и пыли. Люк захлопнулся с глухим стуком.

Коптер с ревом оторвался от земли, оставляя позади дымящиеся руины Крамольного Стана и несколько десятков жизней, спасённых страшной ценой. Он взял курс на далёкие, сияющие неоновые башни города, в сердце которого их ждала пугающая неизвестность.

Глава 23. Белая пустота

Сознание вернулось к Кэну обрывками. Сначала — оглушительная тишина, нарушаемая лишь низкочастотным гулом, который пронизывал всё тело. Потом — ощущение движения, но не шагов. Плавного, безтолчкового скольжения. Он лежал на чём-то твёрдом и холодном.

Он попытался открыть глаза, и его сетчатку обжёг ослепительно белый, без теней, свет. Он зажмурился, и сквозь веки свет казался кроваво-красным. Когда он снова рискнул приоткрыть глаза, мир предстал перед ним в стерильном, безжалостном великолепии.

Он лежал на носилках из белого полимерного сплава, которые бесшумно плыли по длинному, абсолютно прямому коридору. Стены, потолок и пол были выкрашены в один и тот же матово-белый цвет, сливаясь в единое, бесконечное пространство, где терялось ощущение глубины и расстояния. Освещение исходило от самих поверхностей — они светились изнутри, ровным, немерцающим светом, не оставлявшим никаких укромных уголков для теней.

Воздух был кристально чистым, лишённым каких-либо запахов, словно его пропускали через сотни фильтров, удаляя саму память о мире снаружи. Тишину нарушал лишь тот самый низкий гул — звук работы колоссальной системы жизнеобеспечения и, возможно, чего-то ещё.

Носилки плыли сами по себе, парили в пятидесяти сантиметрах от пола. Кэн повернул голову и увидел рядом такие же носилки, на которых лежала Сера. Её глаза были открыты, и она с холодным, изучающим ужасом вглядывалась в проплывающие мимо стены. Чуть позади были третьи носилки с Декабрём. Его лицо было застывшей маской, но его глаза, живые и острые, метались по сторонам, считывая информацию, как компьютер.

Коридор был не пустым. По бокам тянулись сплошные стены из прозрачного, не дающего бликов акрила. За ними были лаборатории. Сера, повернув голову, увидела одну из них: в центре стояло кресло, похожее на стоматологическое, но опутанное десятками манипуляторов и датчиков. К потолку и полу были прикреплены механические «щупальца» со сверкающими на концах иглами и сенсорами. В комнате никого не было, но оборудование было включено, и манипуляторы плавно, как в каком-то жутком балете, перемещались вхолостую, будто репетируя процедуру.

В следующем отсеке она увидела человека. Он сидел на голом белом полу, обхватив колени, и безостановочно раскачивался вперёд-назад. Его рот был открыт, но никакого звука сквозь стекло не доносилось. Его глаза были пусты.

Их носилки проплыли мимо развилки. В ответвлении коридора Кэн мельком увидел ряд таких же прозрачных камер. В одной обнажённый мужчина бился кулаками в стекло, его лицо было искажено беззвучным криком ярости. Зрелище было тем более жутким оттого, что не доносилось ни единого звука.

Паноптикум. Место, где за тобой наблюдают всегда. Место, где ты — всего лишь объект. Данные. Проблема, которую нужно изучить и решить.

Носилки наконец остановились перед глухой, белой стеной. Беззвучно, без всякого предупреждения, в стене открылся проём, и носилки скользнули внутрь. Они оказались в небольшой, абсолютно пустой камере-шлюзе. Дверь за ними закрылась.

И тут на них обрушился голос. Он был таким же чистым и безжизненным, как свет, и исходил отовсюду сразу.

«Объекты: Кэн, Сера, Декабрь. Уровень угрозы: «Омега». Приняты в сектор «Анализ и Каталогизация». Начинается процедура первичного осмотра».

Из потолка и пола выдвинулись тонкие, хромированные щупы с мигающими сенсорами на концах. Они зависли над их телами, сканируя каждый миллиметр, каждую биологическую функцию. Кэн почувствовал, как по его коже пробегают мурашки — это было не физическое прикосновение, а воздействие каким-то полем, ощупывающее его изнутри.

Сера закрыла глаза, пытаясь отгородиться от этого кошмара, но белый свет прожигал её веки. Они были в самом сердце системы. В месте, где надежда должна была умереть первой. Но в её сжатом кулаке, спрятанном от датчиков, всё ещё теплилась ярость. Ярость — это было чувство. А пока они могли чувствовать, они были живы.

Голос из ниоткуда продолжал вещать тем же безжизненным тоном: «Процедура дезинфекции и подготовки к размещению.»

Из панелей в стене бесшумно выдвинулись механические манипуляторы. Словно живые существа, они срезали с них всю одежду — грубые ткани Стана, последний физический след их прошлой жизни. Манипуляторы работали с хирургической точностью, не касаясь кожи.

Отверстия стенного шлюза внезапно испустили струи белого, холодного аэрозоля. Это не была вода. Вещество не имело запаха, но на коже оно вызывало лёгкое пощипывание, смывая с них пыль, пепел и запах свободы, оставляя лишь стерильную чистоту. Воздух завихрился, и за несколько секунд их тела и носилки были абсолютно сухими. Газовая очистка. Быстро, эффективно, без намёка на человеческое достоинство.

Затем другие руки, оснащённые распылителями, покрыли их тела тончайшим слоем белой, быстросохнущей пены, которая через мгновение превратилась в гладкий, монолитный комбинезон без единого шва или застёжки. Ткань была тонкой, но прочной, и на груди каждого пульсировал крошечный светодиод — их новый идентификатор.

Их носилки снова пришли в движение, выскользнув из шлюза в другой, такой же бесконечный белый коридор. Он был уже, и по бокам тянулись не лаборатории, а сплошные стены из матового акрила. Камеры.

Носилки остановились у одной из них. Секция стены бесшумно отъехала, и носилки с Серой скользнули внутрь. Процесс повторился с Кэном и Декабрём — их разместили в соседних камерах. Стена-дверь закрылась, и их мир сузился до куба три на три метра.

Камера была воплощением пустоты. Гладкие белые стены, потолок и пол. В углу — приваренная к стене койка без матраса, просто выступ, повторяющий контуры тела. Рядом — такая же интегральная конструкция, служившая унитазом и умывальником. Ничего больше. Ничего, что могло бы занять мозг. Ничего, что напоминало бы о жизни.

И тогда Сера подняла взгляд на прозрачную стену напротив. И её дыхание перехватило.

В соседней камере, идентичной их собственным, сидел на койке человек. Его поза была неестественной, сгорбленной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это был Садовник.

Но это была лишь тень того человека, что она помнила. Его лицо осунулось, кожа приобрела сероватый оттенок. Его изящные, ловкие руки были зафиксированы в наручниках, прикованных к поясу. Но самым жутким были датчики. Тонкие, похожие на серебряных пауков устройства, обхватывали его виски, а от них к стене тянулись почти невидимые оптоволоконные нити. Казалось, они высасывали из него саму жизнь.

Он медленно поднял на неё взгляд. Его голубые глаза, когда-то полные огня и мудрости, теперь были тусклыми, как грязные лужи. Но в них всё ещё тлела искра — искра горького разочарования.

Его губы шевельнулись, и его голос, искажённый динамиком, прозвучал в её камере, устало и горько:

— Я ждал вас. Но не в наручниках и не в этих... клетках. — Он с трудом перевел дух. — Как вы могли... сдаться?

Сера, оглушённая его словами и видом, не нашлась что ответить. Но её молчание было красноречивее любых оправданий.

Садовник покачал головой, и в его глазах плескалась такая глубокая боль, что Сера почувствовала её физически.

— Ради вас... — его голос сорвался, — ради вас я и позволил себя поймать. Вы были моим последним экспериментом. Моей последней надеждой. А вы... вы просто легли и умерли!

В этот момент в соседней камере Кэн, услышав голос, бросился к прозрачной стене.

— Нет! Мы не сдались! Мы спасли людей! Мы... — но его слова, полные отчаяния и правды, казались такими жалкими в этой стерильной пустоте.

Садовник медленно перевёл взгляд на него, а потом на Декабря, который стоял в своей камере неподвижно, как статуя, взирая на эту сцену с каменным лицом.

— Вы отдали им себя, — прошептал Садовник. — И тем самым похоронили единственный шанс, который у нас был. Вы были свободны. А теперь... теперь вы всего лишь образцы в коллекции. Как и я.

Тяжелый груз вины и понимания придавил Серу к полу. Она рухнула на колени в бессильной усталости. Её аналитический склад ума, её «Генезис», не давали ответов. Она искала выход из сложившейся ситуации, но не могла найти. Будущее пугало, обрушивая на неё панику и безнадёгу.

Глава 24. Тени основателей

Тишина, последовавшая за горькими словами Садовника, была тяжелее любого груза. Она висела в стерильном воздухе камер, наполненная болью, упрёками и недосказанностью. И в эту тишину спокойным, почти обыденным тоном врезался голос Декабря.

— Ну, здравствуй, старый друг, — произнёс он, глядя сквозь прозрачную стену на измождённого мужчину.

Сера и Кэн замерли, не веря своим ушам. Друг?

Садовник медленно поднял голову. Датчики на его висках мерцали слабым светом. Он смотрел на Декабря не с удивлением, а с холодным, выстраданным за годы презрением.

— Аркадий, — произнёс он имя, словно пробуя на вкус давно забытый яд. — Ну что? Неужели твоя «стабильность» принесла тебе счастье? Устраиваясь поудобнее в кресле главного тюремщика, ты испытал покой?

Имя «Аркадий» прозвучало для Серы и Кэна как гром среди ясного неба. Они смотрели на сурового старейшину, которого знали как Декабря, и не могли соединить этот образ с тем, что слышали.

— Счастье — иллюзия, Лев, — парировал Декабрь. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах вспыхнули старые, знакомые лишь им двоим демоны. — Я предлагал порядок. Покой. Конец войн, которые ты так любил наблюдать со стороны, воспевая их «трагическую красоту».

— Я воспевал силу человеческого духа, который может пройти через ад и не сломаться! — голос Садовника, несмотря на слабость, зазвучал горячо. — Ты же предложил им просто выключить свет и забыть, что такое день!

Кэн, не в силах молчать, вскричал, прижавшись лбом к прохладному акрилу:

— Что происходит? Кто вы?!

Садовник перевёл на него свой испепеляющий взгляд, а затем обвёл им и Серу.

— Вы хотите знать? Хорошо. Услышьте историю происхождения вашей "тюрьмы" из уст её архитекторов. — Он сделал паузу, собираясь с силами. — Когда-то мы с ним, — он кивнул в сторону Декабря, — были не просто коллегами. Мы были друзьями. Гениями, мечтавшими избавить человечество от страданий.

В камере повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь низкочастотным гулом «Паноптикума». Сера смотрела на двух стариков, сидящих в идентичных камерах, и пыталась представить их молодыми, полными надежд.

— Мы создали основу Модулятора Лимбической Системы, — продолжил Садовник. — Я видел в нём инструмент. Скальпель, который мог бы отсечь раковые опухоли психики — неконтролируемую агрессию, парализующий страх, глубинную депрессию. Я верил, что, убрав разрушительные крайности, мы освободим в человеке место для настоящего творчества, любви, сострадания. Для всего того, что делает нас людьми!

Его голос дрогнул от нахлынувших чувств. Датчики на его висках замигали чуть быстрее.

— Но Аркадий видел иначе. Он, переживший ужасы той самой пограничной войны, потерявший там всех… Он возненавидел сами эмоции. Всякую эмоцию. Для него радость была лишь предвестником будущей боли, любовь — источником предательства, гнев — семенем войны. В его изуродованном мире любое чувство было ядом.

Декабрь слушал, не опровергая, его лицо было каменным.

— Чувства — это хаос, Лев, — тихо, но чётко произнёс Декабрь. — Хаос, который пожирает цивилизации. Я предлагал эволюционный скачок. Освободить разум от тирании примитивных инстинктов.

— Ты предлагал стерилизацию! — в голосе Льва снова прорвалась ярость. — Пока я работал над системой фильтров, ты тайно переписал ядро! Ты превратил лекарство в кастрацию! Ты создал не инструмент для управления эмоциями, а тюрьму для души!

Истина, жестокая и невероятная, начала обретать форму. Сера смотрела на Декабря, и всё вставало на свои места. Его холодность, его вера в порядок любой ценой, его восприятие людей как «нестабильных элементов». Он не просто служил системе. Он был её отцом.

Слова Садовника повисли в воздухе обвинительным приговором. Сера и Кэн, прикованные к прозрачным стенам своих камер, не могли оторвать взгляда от Аркадия. Этот человек, бывший для них сначала спасителем, потом тюремщиком, теперь предстал создателем всего кошмара, из которого они пытались вырваться.

— Ты создал не стабильность, Аркадий, — продолжал Садовник, его голос, подпитываемый годами обиды, крепчал. — Ты создал пустыню. Ты вырвал у человечества сердце и мозг и назвал это прогрессом. Ты наблюдал за своим творением из своих стерильных залов и радовался, что больше никто не плачет. А то, что никто и не смеётся, тебя не волновало!

— Я предотвратил миллионы смертей! — впервые голос Декабря дрогнул, в нём прорвалась сдерживаемая годами ярость. — Я остановил войны! Я избавил людей от мук неразделённой любви, от горечи потерь, от терзаний ревности!

— И от радости первого поцелуя! От восторга перед восходом солнца! От гордости за собственного ребёнка! — парировал Садовник. — Ты отнял у них ВСЁ! И самое ужасное… — он умолк на мгновение, и в его глазах появилось что-то похожее на жалость, — …что ты отнял это и у себя. Ты стал идеальным продуктом своей же системы. Бесчувственным и пустым.

Декабрь стоял неподвижно, но Сера видела, как сжались его кулаки. Он смотрел не на Льва, а в пустоту своей камеры, словно впервые видя её безприютную стерильность.

— Крамольный Стан… — тихо начала Сера, и все взгляды обратились к ней. — Это была ваша сделка, да? Ты, — она посмотрела на Декабря, — наблюдал. Доказывал, что без контроля люди уничтожат себя. А ты, — её взгляд перешёл на Садовника, — давал им выбор. Создавая вирусы. Ты был надеждой, а он — надзирателем.

Садовник горько усмехнулся.

— Верно, дитя моё. Он позволял мне играть в диссидента, в Садовника, выращивающего запретные цветы чувств в его идеально подстриженном газоне. А я… я надеялся, что однажды найдётся тот, кто окажется сильнее. Кто докажет ему, что он не прав.

И тут заговорил Кэн. Он смотрел прямо на Декабря.

— Ты видел нас. Ты видел, как мы чувствовали. Ты видел, как мы любили. Разве это было похоже на хаос? Разве наша любовь была «тиранией примитивных инстинктов»? Она была единственным, что согревало нас в твоём холодном мире!

В его словах не было обвинения. В них была простая, неоспоримая правда. Правда, которую Декабрь не мог игнорировать, потому что был её свидетелем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Декабрь медленно перевёл взгляд с Кэна на Серу. Он видел её лицо — не искажённое ненавистью, а полное понимания и той самой боли, которую он пытался искоренить. Он видел, как они держатся взглядами сквозь прозрачные стены, как между ними течёт та самая невидимая, иррациональная, мощная связь, которую никакой код не мог описать.

Он посмотрел на свои руки — руки, которые создали систему, держали оружие, отправляли отчёты. Руки, которые не дрогнули, когда он отправлял людей на «калибровку». И он вспомнил лицо Лютого — лицо человека, взращённого в его бесчувственном мире. Лицо, в котором не было ничего, кроме жажды власти и страха. Это был идеальный продукт его системы. И это было чудовищно.

Он поднял голову. Его плечи, всегда такие прямые, сгорбились под невидимой тяжестью.

— Я… — его голос, всегда такой твёрдый, сломался и стал тихим, усталым. — Я наблюдал за Станом годами. Я ждал, что вы опровергните теории Льва. Ждал, что вы перегрызёте друг другу глотки в борьбе за ресурсы. Ждал хаоса.

Он замолчал, переводя дух. В камере было слышно лишь его тяжёлое, прерывистое дыхание.

— Но я видел другое. Я видел, как вы помогаете друг другу. Как делитесь последним. Как плачете над могилами… и как смеётесь у костра. — Он посмотрел на Садовника, и в его глазах не осталось ни злобы, ни презрения. Лишь бесконечная, всепоглощающая усталость и горькое прозрение.

— Ты был прав, Лев. Они… они сильнее. Сильнее своих страхов. Сильнее системы. Сильнее… моей правды.

Признание, тихое и простое, прозвучало громче любого взрыва. Создатель «Гармонии» капитулировал. Его идеалы рухнули, разбившись о реальность человеческого духа, который он так старался подавить.

Садовник наблюдал за ним, и холодное презрение в его глазах растаяло, сменившись старой, глубокой печалью.

— Никогда не поздно выбрать другую сторону, старый друг, — тихо сказал он.

Теперь они снова были вместе. Не как надзиратель и диссидент, а как два старых учёных, на развалинах своего величайшего провала. И перед ними стояли двое тех, ради кого всё это затевалось, и будущее, которое они, наконец, увидели таким, какое оно есть. Живое, чувствующее и непобедимое.

Глава 25. Архитекторы пустоты

Тишина, наступившая после последних слов Аркадия, была иной. Прежняя, тяжёлая и враждебная, рассеялась, уступив место тишине глубокого, шокирующего прозрения. Она висела в стерильном воздухе, наполненная отзвуками только что произнесённой горькой правды.

Сера смотрела на Аркадия, и её охватывало странное чувство — не прощения, а понимания. Перед ней был не монстр, а сломленный титан, который собственными руками возвёл алтарь своему заблуждению и теперь видел, как на нём лежат миллионы искалеченных душ. Его «стабильность» была кладбищем. Его «порядок» — саваном, наброшенным на всё живое.

Кэн первым нарушил молчание. Его голос прозвучал тихо, но ясно, разрезая белую пустоту камеры.

— Что теперь? — Он смотрел на Аркадия. — Вы создали этот ад. Значит, вы должны знать, где у него дверь.

Лев, сидя в своей камере, горько усмехнулся. Датчики на его висках мерцали, словно в такт его мыслям.

— Дверь? Он заварил все люки, Кэн. Мы все в ловушке его гениального творения.

— Нет, — хрипло проговорил Аркадий. Он поднял голову, и его взгляд, всегда такой острый и холодный, теперь был обращён внутрь, в самые тёмные уголки его памяти. — Я… не создавал здесь выходов. «Паноптикум» должен был быть неприступным. Вечным. Как и сама система.

Он сделал паузу, его пальцы непроизвольно сжались, будто он вновь ощущал в руках вес чертежей, калькуляций, решений, которые привели их всех сюда.

— Я наблюдал за вами в Стане, — вдруг сказал он, глядя на Серу и Кэна. — Ждал, когда вы докажите мою правоту. Ждал хаоса, борьбы за выживание, животной жестокости. Это была бы последняя точка в моём отчёте. Окончательное доказательство.

Он перевёл взгляд на Льва.

— Но они… делились. Помогали. Плакали над мёртвыми и смеялись с живыми. Их любовь… — он произнёс это слово с трудом, как незнакомый, горький термин, — …была сильнее страха. Сильнее инстинкта самосохранения. Она заставила их пойти на добровольную гибель ради других.

В его голосе не было восхищения. Лишь холодное, безжалостное осознание краха всей своей жизни.

— Ты был прав, Лев. Они сильнее. Сильнее моей системы. Сильнее моей правды.

Признание, вырвавшееся из самых глубин его существа, повисло в воздухе. Это была не капитуляция. Это было начало.

— Значит, нужно не искать дверь, — тихо сказала Сера. Её глаза горели. — Нужно снести стены.

Лев медленно кивнул, и в его усталом взгляде вспыхнула давно забытая искра — искра создателя.

— Глобальный сброс. Не просто побег. «Перезагрузка Эдема».

— «Генезис», — прошептал Кэн, тут же уловив суть. — Нужно доставить его каждому. Массово.

— Система водоснабжения, — Аркадий заговорил с внезапной, старой профессиональной уверенностью. Его разум, десятилетиями занимавшийся построением этой тюрьмы, теперь начал искать точки её разрушения. — Центральный узел очистки. Оттуда вода идёт в каждый сектор, в каждый дом, в каждый питательный гель. Это единственный способ.

— А ты знаешь, где он? — спросил Лев. — И как до него добраться?

— Я знаю архитектуру этого комплекса как свои пять пальцев, — ответил Аркадий. В его голосе впервые зазвучала не гордость, а решимость. — И я знаю, где хранят изъятые «образцы». В главной лаборатории, в секторе «Сигма».

— Тогда нам нужен план, — Сера обвела взглядом всех троих через прозрачные стены. Враги, ставшие сообщниками. Надзиратель и беглецы. Создатель и его жертвы.

Так, в стерильной тишине акриловых камер, родился их последний и самый отчаянный заговор. План «Перезагрузка Эдема». План уничтожения мира, чтобы его спасти.

Тишина больше не была врагом. Она стала полем для стратегии, наполнившись тихим, сосредоточенным гулом их мыслей. Четыре ума, ещё секунду назад разъединённые годами вражды и недоверия, теперь сплелись в единый живой механизм, ища слабое звено в броне колосса.

— Разделимся, — твёрдо сказала Сера, её голос был низким и собранным. — Удар должен быть двойным. Одновременным.

— Центр управления, — тут же отозвался Кэн, его взгляд стал острым, каким бывал перед сложнейшими взломами. — Если мы хотим не просто сбежать, а обрушить всю систему, нужно отключить ядро. Главный сервер. Я смогу его найти и взломать, но мне нужны будут коды доступа. Привилегии создателя.

Все взгляды обратились к Аркадию. Он стоял, выпрямившись, и в его осанке угадывалась тень того самого архитектора, который когда-то проектировал эту цитадель.

— Коды у меня в голове, — он постучал пальцем по виску. — И «чёрные ходы» тоже. Служебные тоннели, о которых не знает даже текущее руководство. Я проведу тебя. — Он посмотрел на Кэна, и в его взгляде было не превосходство, а признание: они были двумя половинками одного целого — знанием прошлого и умением обращаться с настоящим.

— А нам нужен «Генезис», — заключил Лев. Он сидел на своей койке, но казалось, будто он парил над ней, как старый мудрый лама. — Мой личный запас. Тот, что изъяли при моём аресте. Если он в главной лабораторной зоне, в секторе «Сигма», то мы должны до него добраться. Его наверняка изучают, пытаются создать антидот, но ничего у них не получится.

— Лаборатория и узел водоочистки, — Сера мысленно выстраивала маршрут в голове, её «Генезис» обострил не только чувства, но и стратегическое мышление. — Мы сможем добраться туда. Выпустить вирус в систему.

— Это риск, — Аркадий хмуро посмотрел на Серу и Льва. — Лаборатории — самая охраняемая зона после Центра управления. А узел водоочистки — стратегический объект.

— А Центр управления — нет? — парировала Сера, и в уголках её губ дрогнула тень улыбки.

— Это риск, на который мы обязаны пойти, — голос Льва звучал неоспоримо. — Два ключа. Один — цифровой, чтобы выключить контроль. Другой — биологический, чтобы вернуть людям их природу. Без первого второй может быть быстро нейтрализован. Без второго первый создаст лишь новый вид тирании.

План был дерзок до безумия. Четверо заключённых, запертых в самых надёжных камерах империи, собирались расколоть её изнутри надвое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Итак, решено, — подвела черту Сера. — Клин расщепления. Аркадий и Кэн — в Центр управления. Обрушить систему. Лев и я — в лабораторию, затем к воде. Нести «Генезис» в массы.

Она перевела взгляд с одного на другого, встречаясь с каждым взглядом — с холодной решимостью Аркадия, с сосредоточенной серьёзностью Кэна, с мудрой печалью Льва.

— Мы встретимся на руинах, — тихо сказала она.

План был готов. Тихий сговор в сердце «Паноптикума». Теперь нужно было лишь привести его в действие. И для этого требовалось одно — выбраться из этих прозрачных клеток. Пора было начинать спектакль.

Глава 26. Игра в больного

План был утверждён. Слова закончились. Настало время действия. Сера встретилась взглядом с Львом через прозрачную стену. Старый учёный почти незаметно кивнул. Его роль была ключевой — придать её симуляции вес неоспоримого авторитета.

Сера сделала глубокий вдох, закрыла глаза, позволив «Генезису» обострить каждое физическое ощущение. Она вспомнила боль пробуждения Кэна, его судороги, его хриплые стоны. Она сконцентрировалась на этом воспоминании, позволила ему захлестнуть себя.

Сначала она просто застонала, приглушённо, словно пытаясь сдержать боль. Затем её тело скрючилось на холодном полу камеры. Она судорожно обхватила себя за плечи, её пальцы впились в ткань стерильного комбинезона.

— А-а-а… — её голос, сначала тихий, сорвался на резкий, пронзительный крик. Она начала биться в видимой агонии, её тело дёргалось, ударяясь о пол, её глаза закатились, оставив видимыми лишь белки.

Система «Паноптикума» среагировала мгновенно. Над её камерой замигал красный светодиод, и бесстрастный голос прозвучал из динамиков:

«В камере 7-А: аномальная биоактивность. Уровень стресса: критический. Вызов медицинской бригады.»

Лев, наблюдая за этим, поднял голову. Его голос, когда он заговорил, был ровным, полным выверенной, холодной тревоги.

— Система, это Лев Иванов, бывший биоинженер. Код доступа «Администратор-2». У объекта зафиксирована острая нейрохимическая реакция. Это не просто сбой. Это мутация штамма «Генезис». Без моего вмешательства вы можете потерять образец… и спровоцировать неконтролируемую цепную реакцию.

Он сделал паузу, вкладывая в свои слова всю тяжесть многолетнего авторитета.

— Мне требуется доступ к объекту для первичной диагностики. Немедленно.

Его слова подействовали как катализатор. Голос системы, обычно такой невозмутимый, проскандировал с новой срочностью:

«Протокол «Биоугроза» активирован. Эвакуация образцов в карантинный медотсек.»

Двери камер Серы и Льва бесшумно отъехали. В коридор вкатились самоходные носилки. Два охранника в защитных костюмах и медик с портативным сканером вошли к Сере. Им с трудом удалось зафиксировать её бьющееся тело на носилках. В это время такие же носилки подъехали к камере Льва.

Сначала ничего не происходило. Садовник оставался недвижим.

Затем один из «серебряных пауков» на его левом виске дрогнул. Крошечный светодиод, что всё это время светился ровным красным светом, мигнул и погас.

Садовник ахнул. Негромко, больше от удивления, чем от боли. Его сгорбленное тело выпрямилось на один единственный, судорожный вдох, будто он впервые за долгие недели смог наполнить лёгкие воздухом полностью.

Второй датчик отщёлкнулся с тихим, но отчётливо слышным щелчком. Его металлические лапки разжались, и устройство упало на пол, безжизненно покатившись по гладкой поверхности.

Самый жуткий процесс только начинался. Оптоволоконные нити, ещё секунду назад мерцавшие тусклым светом, потухли. Но они не просто обесточились. Они… извлекли сами себя, поползли словно тончайшая паутина, в отверстие в стене.

Лев закашлялся. Глубоко, надрывно, выплёвывая не физическую, а скорее психическую грязь. Его тело содрогнулось в конвульсиях, но это были не судороги агонии, как у Серы, а спазмы освобождения. Словно невидимые иглы, вонзавшиеся в его мозг, одна за другой были вырваны наружу.

Его глаза, до этого момента мутные и отсутствующие, вдруг сфокусировались. Он уставился на свои закованные в наручники руки, будто видя их впервые. В его взгляде не было немедленного понимания или ярости. Там было лишь чистое недоумение.

Садовник не оказал сопротивления. Когда охранник в защитном костюме вошёл, он просто сидел, глядя на свои руки, медленно сжимая и разжимая кулаки, закованные в металл, словно заново открывая в них силу. Он позволил себя уложить на носилки, его тело всё ещё слабо подрагивало от остаточных явлений «отключения». Его глаза были закрыты, но по лицу струилась живая, не симулированная влага — слёзы абсолютного, всепоглощающего истощения, за которым таилась опасная, пока ещё спящая, решимость.

Процессия тронулась. Носилки с кричащей и дергающейся Серой и спокойным, но «необходимым» Львом скрылись в белой глубине коридора, увозя с собой всё внимание дежурного персонала.

В наступившей тишине Кэн и Аркадий переглянулись. Первый этап плана сработал. Отвлекающий манёвр удался. Теперь внимание охраны было приковано к медицинскому кризису. Вихрь ложной биологической угрозы унёс с собой всё внимание дежурного персонала. Теперь коридор был пуст, если не считать мерцающих огней тревоги над пустыми камерами Серы и Льва.

Аркадий медленно кивнул Кэну. Его лицо было каменной маской, но в глазах горел знакомый огонь расчёта. Дорога была расчищена. Теперь наступила их очередь.

— Теперь твой черёд, мальчик, — его голос был едва слышен, но каждое слово он отчеканивал с ледяной чёткостью. — Смотри на стену слева от двери, на уровне третьей панели. Видишь почти невидимую линию?

Кэн присмотрелся. Да, там была тончайшая щель, которую, не зная точно где искать, никогда бы не заметил.

— Вижу.

— Это аварийный порт для инженерного обслуживания. Нажми в центре. Там сканер отпечатка. Мой код не сработает — отпечатки стёрли. Но чип в твоей руке… он может его обмануть. Система видит в тебе интерфейс, а не человека. Заставь её увидеть в тебе инженера с высшим приоритетом.

Кэн на мгновение закрыл глаза и выдохнул. Он приложил палец к месту, указанному Аркадием. Панель бесшумно отъехала, открыв сенсорный экран. Кэн поднёс к нему запястье, с вшитым чипом, как у любого сотрудника отдела кибербезопасности. По экрану побежали строчки кода.

Его сознание утонуло в потоке данных. Он был уже не в камере, он был внутри нервной системы «Паноптикума». Бесконечные коридоры кода, протоколы безопасности, датчики, камеры… Аркадий стал его проводником, его голос звучал тихо и уверенно.

— Игнорируй основной контур. Ищи узел управления энергопитанием. Сектор «Дельта», подсеть 7-Гамма...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Быстро перебирая пальцами, Кэн прокладывал путь, обходя мощные файерволы. Он был призраком, тенью, скользящей по тёмным уголкам системы.

— Нашёл, — ответил он.

— Хорошо. Теперь инициируй диагностику цепи в архиве, сектор 4-Бета. Там нет людей, только стеллажи с серверами. Вызови перегрузку в системе охлаждения. Небольшую. Достаточную для срабатывания датчиков дыма.

Пальцы Кэна порхали над сенсорным экраном, хотя реальная работа происходила в его сознании. Он нашёл узел, отвечающий за термический контроль в указанном секторе, и ввёл команду, имитирующую катастрофический сбой теплоотвода.

Почти мгновенно где-то в отдалении, за несколькими герметичными дверьми, раздался глухой хлопок, а затем прерывистый, визгливый вой сирены, отличный от предыдущего. Он был ниже, настойчивее.

«ВНИМАНИЕ! ОБНАРУЖЕНА ТЕПЛОВАЯ АНОМАЛИЯ! АКТИВИРОВАН ПОЖАРНЫЙ ПРОТОКОЛ! УГРОЗА ВОЗГОРАНИЯ В СЕКТОРЕ 4-БЕТА!»

Голос системы прозвучал уже с другой интонацией — не биологической тревоги, а чисто технической, но не менее срочной.

И тут же, с серией почти музыкальных щелчков, магнитные замки на дверях всех камер в их коридоре, включая их собственные, разомкнулись. Полосы красного света над дверями погасли, сменившись зелёными.

— Протокол эвакуации, — беззвучно прошептал Аркадий, и в его глазах вспыхнула искра триумфа.

Дверь камеры Кэна бесшумно отъехала. Он отвел запястье в сторону и сенсорная панель беззвучно закрылась. Он и Аркадий вышли в пустой, освещённый аварийными огнями коридор. Хаос, который они создали, был идеальным. Охрана, уже мобилизованная для помощи с «биоугрозой», теперь должна была реагировать на потенциальный пожар. Их побег оставался незамеченным в самом эпицентре искусственно созданного шторма.

— Не задерживайся, — бросил Аркадий, его взгляд был уже прикован к дальнему концу коридора, ведущему в сердце комплекса.

Они двинулись вглубь белоснежного лабиринта, два теневых силуэта в море хаоса, который сами же и породили. Первый шаг к «Перезагрузке Эдема» был сделан.

Глава 27. Призрак в машине

Белоснежные, залитые неестественно ярким светом коридоры «Паноптикума» были пусты. Где-то в отдалении продолжала выть пожарная тревога, создавая идеальный звуковой фон для их продвижения. Аркадий, двигаясь с поразительной для его возраста уверенностью, вел Кэна "тайными тропами" — служебными проходами, о существовании которых знали лишь архитекторы, инженеры и технический персонал.

— Здесь, — он указал на неприметную дверь с маркировкой «Техническое обслуживание. Уровень 2». Аркадий приложил ладонь к сканеру, который вспыхнул жёлтым, а затем, после тихого щелчка, зелёным. — Мой старый аварийный код всё ещё работает. Они стёрли меня из базы, но не смогли вычистить все «чёрные ходы». Входи.

Внутри была тесная комната, заставленная серверами с мерцающими огоньками. В центре — монитор и панель ввода.

— Это локальный узел. Он имеет прямой доступ к основной сети, но его приоритет низкий. Система следит за главными терминалами, а такие щели… часто упускает из виду. Твоя очередь, — Аркадий отступил, предоставляя Кэну пространство.

Кэн снова ощутил знакомый холодок цифрового пространства. Его пальцы замерли над клавиатурой на секунду, а затем заскользили по ней с неестественной скоростью. Он не печатал команды — он их вбрасывал прямо в систему. Перед ним на мониторе развернулась карта всего комплекса — лабиринт коридоров, камер, инженерных систем.

— Первый призрак — слепота, — прошептал он.

Он нашёл поток данных с камер в их секторе и на подступах к медотсеку. Вместо того чтобы отключить их, он запустил свой тайный скрипт. На мониторах в службе безопасности теперь продолжала транслироваться запись с этих камер пятиминутной давности: пустые, спокойные коридоры, мигающие огни тревоги, но ни души. Пока виртуальные тени занимали экраны, они с Аркадием могли двигаться на виду, оставаясь невидимыми.

— Второй призрак — голоса из ниоткуда, — голос Кэна был монотонным, его сознание было разделено между реальностью и потоком кода.

Он взломал канал внутренней связи, получив права диспетчера. Сначала раздался резкий, тревожный сигнал, а затем его собственный голос, искажённый фильтрами до неузнаваемости, прозвучал из всех динамиков:

«ВНИМАНИЕ! ПРОТОКОЛ 7! ПРОРЫВ СИСТЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ В ЗАПАДНОМ КРЫЛЕ! НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В СЕКТОР «ГАММА»! ВСЕ СВОБОДНЫЕ ГРУППЫ — НЕМЕДЛЕННО В СЕКТОР «ГАММА»! УГРОЗА УРОВНЯ «ОМЕГА»!»

Он сделал паузу в пару секунд, затем передал новую команду, на этот раз имитируя голос одного из офицеров охраны, чей голосовой отпечаток он нашёл в базе:

— Подтверждаю! Вижу нескольких вооружённых нарушителей! Требуется срочное подкрепление в сектор «Гамма»! Они прорываются к Центру Управления!

Эффект был мгновенным и ошеломляющим. Даже сквозь звукоизоляцию технической комнаты они услышали топот ног, крики команд, удаляющиеся в противоположном от них направлении. Система, их главный враг, превратилась в их союзника, сея панику и дезориентацию среди защитников цитадели.

— Идём, — сказал Аркадий, и в его глазах читалось нечто вроде уважения. — Пока они ловят ветер в секторе «Гамма», мы будем у их порога.

Они выскользнули из комнаты и устремились по теперь уже по-настоящему пустынному коридору, ведущему к медотсеку. Их путь был очищен цифровыми призраками, порождёнными гением Кэна. Оставался последний, физический рубеж.

Коридор, ведущий к медотсеку, оказался почти пустынным. Двое охранников у бронированной двери с табличкой «КАРАНТИН. БИОРИСК УРОВЕНЬ 3» нервно перешептывались, прижимая уши к шлемам, пытаясь разобраться в противоречивых приказах, которые сыпались из их раций.

«...все группы в сектор «Гамма»! Немедленно!»

«...подтверждаю прорыв!Они...»

Охранники не заметили двух теней, скользнувших из служебной ниши. Аркадий двигался с тишиной и точностью механизма. Первый охранник, услышав шорох, начал поворачиваться, но было поздно. Рука Аркадия, сложенная в «крюк», молниеносно ударила его в горло, чуть выше защитного воротника. Раздался глухой хрип. Второй охранник инстинктивно поднял оружие, но Кэн был уже рядом, нанося короткий, жёсткий удар ребром ладони по кисти, держащей автомат. Оружие с грохотом упало на пол, а следом за ним рухнул и его владелец, оглушённый точным ударом Кэна в висок.

— Никакого смертельного насилия, — холодно констатировал Кэн, оттаскивая тела в ту же нишу. — У нас нет права становиться такими же, как они.

Аркадий подошёл к терминалу рядом с дверью. Его пальцы пролетели по клавиатуре.

— Система заблокирована на удалённое открытие. Идут процессы диагностики. Нам нужен другой путь.

Он повёл Кэна по боковому ответвлению, в ещё более тесный технический отсек, гудевший вентиляторами и мерцающий светодиодами. Стены были испещрены панелями и схемами.

— Здесь. Контроль жизнеобеспечения медицинского сектора. — Аркадий указал на один из мониторов. — Ищешь протоколы экстренного реагирования. «Код Стерилизации».

Кэн снова подключился. Он нашёл ветку, отвечающую за карантинные процедуры.

— Вижу. «Стерилизация-Альфа». Процедура активируется при обнаружении утечки патогена уровня «Альфа». Автоматически герметизирует помещение, включает системы химической нейтрализации и распыляет аэрозоль «Туман-7» для визуальной изоляции и деактивации биологических агентов.

— Идеально, — в голосе Аркадия прозвучала мрачная усмешка. — Активируй его. Только для кабинета 3.

Кэн ввёл команду. Сначала ничего не произошло. Затем с новой, леденящей душу сиреной, над дверью в кабинет 3 замигал ядовито-жёлтый свет. Металлический голос системы проревел:

«ВНИМАНИЕ! АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ «СТЕРИЛИЗАЦИЯ-АЛЬФА»! ОБНАРУЖЕНА УТЕЧКА БИОЛОГИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ УРОВНЯ «АЛЬФА» В КАБИНЕТЕ 3! ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ЗОНУ КАРАНТИНА! АВТОМАТИЧЕСКАЯ ГЕРМЕТИЗАЦИЯ АКТИВИРОВАНА!»

Из-за двери послышались приглушённые крики, топот. Через смотровое окно они увидели, как медики и оставшиеся охранники в панике бросились к выходу. Дверь кабинета с грохотом захлопнулась, автоматически забаррикадировавшись изнутри. В тот же момент внутри помещения с шипением заработали распылители, выпуская густое, молочно-белое облако. «Туман-7» быстро заполнил всё пространство, превращая интерьер в непроницаемую пелену.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Теперь, — сказал Аркадий, подходя к главному шлюзу медотсека. Он откинул защитную крышку на стене, под которой оказался механический тумблер и цифровая панель. — Аварийный оверрайд. На случай, если система сойдёт с ума и запрёт всех внутри. Пароль... — он ввёл длинную буквенно-цифровую последовательность.

Раздался громкий щелчок. Магнитные замки отключились. Аркадий потянул тяжелую дверь на себя.

Их встретила стена белого, непроглядного тумана. Из густой пелены донёсся испуганный, но узнаваемый голос Серы.

— Что происходит?!

— Это мы! — крикнул Кэн, шагая вперёд и протягивая руку в молочную пустоту. — Держитесь за нас! Мы вас выведем!

Из тумана навстречу вытянулась дрожащая рука Серы. Кэн схватил её. Следом показалась фигура Льва, который, кашляя, опирался на косяк двери.

— Элегантно, — прокомментировал старый учёный, его глаза слезились от аэрозоля, но в них читалось одобрение. — Использовать их же паранойю против них. Ты всегда был хорош в тактике, Аркадий. Вижу, твои навыки не заржавели.

— Кончай болтать, — буркнул Аркадий, озираясь по сторонам. Белый туман медленно оседал, открывая стерильные стены и блестящий пол. — Призраки кукловодят недолго. Скоро они поймут, что их обвели вокруг пальца. Нам нужно двигаться.

— Сначала «Генезис», — твёрдо заявил Лев, вытирая слезящиеся глаза. Его голос, хриплый от кашля, вновь приобрёл стальные нотки учёного, вернувшегося к своему главному эксперименту. — Без него наш «Эдем» так и останется мечтой. Они изъяли мои образцы при аресте. Должны были отправить в главную лабораторию на анализ.

— Лабораторный комплекс на уровне «Сигма», — мгновенно отозвался Аркадий. — Это по пути. Но там будет охрана.

— Тогда создадим им новую проблему, — сказал Кэн, его взгляд снова стал профессионально-заинтересованным.

Пока Сера и Лев приходили в себя, отряхиваясь от остатков аэрозоля, Кэн и Аркадий снова склонились над ближайшим терминалом. На этот раз Кэн пошёл ва-банк. Он нашёл систему управления энергопитанием всего тюремного крыла, где содержались рядовые заключённые, схваченные во время облав на Стан и в «Зазеркалье».

— Протокол массовой эвакуации, — прошептал он, вводя команды. — Если «Паноптикум» считает, что ему угрожает неминуемое уничтожение, он обязан выпустить всех, кого не может эвакуировать силами охраны.

Аркадий кивнул, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах мелькнуло что-то тёмное — возможно, понимание того, какой хаос они сейчас выпустят на волю.

— Делай.

Кэн имитировал катастрофический сбой системы охлаждения в реакторном отсеке комплекса. Датчики зафиксировали «критический перегрев» и «угрозу расплавления».

Мгновенно сирены завыли с новой, пронзительной частотой, какой ещё не было. Огни погасли, сменившись аварийным красным освещением. Металлический голос, уже почти истеричный, протрубил на весь комплекс:

«ВНИМАНИЕ! КАТАСТРОФИЧЕСКИЙ СБОЙ СИСТЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ! УГРОЗА РАСПЛАВЛЕНИЯ РЕАКТОРА! АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ «ИСХОД»! ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ ПРОЙТИ К АВАРИЙНЫМ ВЫХОДАМ! АВТОМАТИЧЕСКАЯ РАЗБЛОКИРОВКА СЕКТОРОВ ЗАКЛЮЧЕНИЯ!»

По всему «Паноптикуму» с грохотом и лязгом стали открываться двери камер. Сначала был слышен лишь гул, но вскоре к нему добавились крики, топот сотен ног, взрывы ярости и страха. Хаос, который они создали, перестал быть цифровым. Он стал осязаемым, живым и очень опасным.

— Это их точно займёт на какое-то время, — холодно констатировал Кэн, отходя от терминала.

Группа из четырёх человек ринулась вперёд, пользуясь всеобщей паникой. Охрана, пытавшаяся сначала потушить несуществующий пожар, а затем организовать отпор мнимым нарушителям, теперь была бессильна перед лавиной взбешённых заключённых, хлынувших в коридоры. Стычки, крики, звуки борьбы — всё это слилось в оглушительную симфонию восстания.

Дверь в лабораторный комплекс «Сигма» была заблокирована, но совместные усилия Кэна и Аркадия над механизмом замка — и она поддалась.

Внутри царил порядок, контрастирующий с адом в коридорах. Светящиеся столы, стерильные боксы. И в центре, под куполом из прозрачного пластика, стоял знакомый Льву кейс с биометрическим замком. Внутри, в рядах ампул, переливался тот самый золотистый раствор — чистейший штамм «Генезиса».

Лев подошёл к нему, и его пальцы, старые и покрытые морщинами, дрогнули, касаясь холодной поверхности.

— Пришло время выполнить своё предназначение. — Прошептал он.

Он нажал на скрытые точки на ручках кейса. Раздался щелчок. Замок открылся. Он взял одну из ампул, и золотистый свет озарил его лицо. В его глазах горел огонь творца, возвращающегося к своему творению.

Сжав в руке кейс с «Генезисом», он шагнул вперёд, ведя свою маленькую армию сквозь хаос, который они сами и породили, навстречу финалу их долгой войны.

Глава 28. Пламя Революции

Где-то под Гармонией, на глубине, в подвале, который когда-то был бойлерной, а теперь стал нервным узлом подполья, пахло кислым потом и затаённым ожиданием. Воздух гудел от работы самодельных серверных стоек, чьи синие и красные огоньки отбрасывали причудливые тени на стены, заставленные крио-контейнерами с разноцветными ампулами. Бармен, тощий парень с бионическими пальцами, которыми он обычно ловко вскрывал дозаторы, сегодня вяло протирал стойку грубой тряпкой. Его импровизированный бар был пуст — все «постоянные клиенты» либо попрятались после недавних облав, либо были схвачены.

Внезапно одно из устройств, похожее на старый радиопередатчик, издало резкий, отрывистый писк. На его экране замерцала сложная биометрическая диаграмма, а в углу загорелся крошечный, но яркий зелёный значок — стилизованное дерево, прорастающее сквозь треснувший бетон.

Бармен замер. Стеклянная колба, которую он вертел в механических пальцах, выскользнула и разбилась о пол. Он не обратил внимания. Его глаза, обычно полуприкрытые маской вечной усталости, расширились. Он рванулся к сканеру, и его бионические пальцы с неожиданной дрожью коснулись экрана.

— Садовник... — прошептал он, и в его голосе было нечто большее, чем изумление. Было облегчение, смешанное с ужасом. — Жив! Чёрт возьми, старый червь, ты жив!

Дверь в подвал со скрежетом отъехала, пропуская внутрь исполинскую фигуру. Это был Верн — вышибала из Зала Зеркал. Его неестественно увеличенные биомускулы напряглись, а глаза, светящиеся тусклым красным светом, сузились.

— Слышал грохот. Всё в поря... — его голос, похожий на скрежет камня по металлу, оборвался, когда он увидел лицо Бармена.

Вслед за ним, бесшумно и плавно, в комнату вплыл Эон. Его гибкое тело танцора, за секунду до этого бывшее расслабленным, теперь излучало готовность к прыжку, а в насмешливых глазах читалась внезапная настороженность.

— Электричество почуял, — произнёс он, его низкий, вибрирующий голос прозвучал тише обычного. — От твоих железок пахнет грозой. Что случилось, брат?

Бармен молча повернул экран к ним. Зелёный значок пульсировал в такт чужому, далёкому сердцебиению.

— Сигнал. Его сигнал! Из... «Паноптикума».

Имена были излишни. В подполье все знали, чей именно "сигнал", не оставлял надежды услышать Бармен. Верн застыл, его могучие кулаки сжались так, что затрещали импланты. Эон присвистнул — коротко, без тени былой игривости.

— Значит, не прикончили, — выдохнул Эон. — Просто запрятали поглубже. И теперь... он зовёт.

— Не просто зовёт, — поправил Бармен. Его голос, обычно растянутый и торгашеский, приобрёл незнакомую им стальную твёрдость. — Смотри на показания датчиков из «Паноптикума». Биометрия, скачки, всплески. Это не маяк бедствия. Это... отсчёт перед бурей. Он дерётся там. Изнутри.

Он отшатнулся от сканера и схватил со стола старую, потрёпанную консоль связи — ту самую, через которую когда-то получали заказы на «Ярость» и «Ностальгию».

— Они думали, что выжгли всё это в нас. Что мы, как приличные граждане, будем сидеть по норам и бояться. — Его бионические пальцы застучали по клавишам, набирая зашифрованное сообщение. — Они ошиблись. Они оставили нам угли. И мы раздуем из них новое пламя.

Он нажал последнюю клавишу. Сообщение, короткое и ясное, как удар клинка, ушло в эфир, поползло по зашифрованным каналам, в заброшенные терминалы, в тайные убежища, к людям, которые когда-то пробовали «Вспышку» или просто украдкой мечтали о чём-то большем, чем серая стабильность.

Текст был прост и страшен: «Садовник в „Паноптикуме“. Идём вытаскивать. Всем, кто помнит вкус чувств.»

Бармен повернулся к ним. Его лицо было суровым и чужим.

— Зов ушёл. Теперь ждём ответа.

Эон медленно улыбнулся. Это был не его прежний, кокетливый и вызывающий оскал. Это был оскал голодного хищника.

— Я всегда хотел узнать, на что похож вкус настоящей свободы. Не той, что в ампуле. А той, что добывают зубами.

Верн молча кивнул, его каменное лицо было красноречивее любых клятв.

Искра, которую Садовник зажёг в сердце «Зазеркалья», уже вырывалась наружу, чтобы стать огнём, который тлел в груди у тех, кто не забыл. Кто помнил вкус настоящих чувств.

Ответ пришёл не сразу. Они приходили по одному. Они приходили из теней, из щелей в бетоне Гармонии. Молчаливые, с глазами, в которых плескалась давно подавляемая ярость, отчаяние или просто усталость от вечного, безжизненного спокойствия. Кто-то принёс монтировку, кто-то — несколько баллончиков с самодельным зажигательным составом. Один парень, когда-то работавший на системе водоснабжения, притащил тяжёлый разводной ключ. Их оружие было уродливым и кустарным, но в их руках оно обретало смертоносную силу.

Это не была армия. Это был сброд. Собрание тех, кого система отбросила, сломала или просто не сумела до конца перемолоть. Людей, которые однажды, пусть на мгновение, почувствовали запретный вкус «Вспышки», опьяняющий ужас «Страха» или горькую сладость «Ностальгии». И этот вкус оказался слаще всей пресной стабильности Гармонии.

Бармен обводил их взглядом — Верна, чьё тело было идеальным оружием; Эона, чья пластика скрывала стальную решимость; Горна-12, знавшего каждый винтик инфраструктуры ненавистного города; и десяток других, безвестных, но готовых на всё.

— Они забрали у нас всё, — голос Бармена больше не был тихим. Он гремел, низкий и звенящий, в тесном подвале. — Они забрали наши слёзы, наш гнев, нашу радость. Они оставили нам лишь серую стерильность. Они назвали это миром. Они назвали это счастьем.

Он сделал паузу, давая словам просочиться в каждое сердце.

— Но они ошиблись! Они не смогли выжечь в нас всё до конца! Они оставили угли. И сегодня... сегодня мы превратим эти угли в пожар!

Кто-то сдавленно крикнул в ответ. Другой ударил монтировкой по железной бочке, и гулкий звук отозвался в костях.

— Они держат там того, кто дал нам вспомнить, кто мы такие! — крикнул Эон, его голос резал воздух. — И мы пойдём и вытащим его! Не для того, чтобы спрятаться снова! А чтобы сжечь их стерильный рай дотла!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы покажем им, на что способен тот самый «хаос», которого они так боятся! — прогремел Верн, и его красные глаза вспыхнули ярче.

Они не строились в ряды. Они не пели гимнов. Они просто стояли — разношёрстная, голодная, яростная банда. Живое, дышащее опровержение всей философии Аркадия. Доказательство того, что, лишив человека страданий, у него отнимают и саму жизнь.

Бармен поднял свою консоль. На экране горела упрощённая схема подступов к «Паноптикуму» — старые коллекторы, вентиляционные шахты, заброшенные туннели метро.

— Мы не пойдём в лоб, — сказал он. — Мы пойдём, как вирус. Мы проберёмся в самое сердце заразы и взорвём его изнутри. За Садовника!

— ЗА ЧУВСТВА! — проревела толпа, и это был не крик, а рык, вырвавшийся из самых глубин их подавленной человечности.

Пламя было разожжено. Теперь ему предстояло поглотить всё на своём пути.

Они вышли из подвала не как армия, а как ядовитый туман, бесшумно расползаясь по канализациям и техническим туннелям под сияющими неоновыми башнями Гармонии. Их сила была не в численности или вооружении, а в знании всех язв и шрамов на теле города, который они ненавидели.

Группа «Корни».

Горн-12 шёл впереди, его самодельный сканер отбрасывал на стены сырого коллектора мерцающую карту. За ним крались десяток таких же, как он, теней — бывшие технари, диггеры, те, кто дышал пылью и ржавчиной, пока город наверху наслаждался стерильной чистотой.

— Здесь, — Горн указал на массивный люк, покрытый окаменевшей грязью. — За ним — резервный канал энергоснабжения «Паноптикума». Официально заброшен. Но стержни до сих пор под напряжением.

Один из его людей, женщина в сером комбинезоне рабочего с паяльной лампой в руках, уже подбиралась к контрольной панели.

— Сделаем им салют, — хрипло проговорила она, и в её глазах вспыхнули отблески будущего огня.

Группа «Молот».

Бармен и Верн вышли на поверхность в заброшенном отсеке промышленного сектора. Отсюда, как чёрные нарывы на теле города, тянулись ряды трансформаторных будок, питающих в том числе и цитадель «Паноптикума». Верн молча подошёл к первой. Его исполинские руки, усиленные бионикой, впились в металлический корпус. Раздался оглушительный скрежет, и он вырвал дверь, как листок бумаги из блокнота. Внутри загудело и заискрило.

— Гармония не любит диссонанса, — произнёс Бармен, устанавливая на оборудование заряд, собранный из украденных химикатов. — Устроим им симфонию хаоса.

Одна за другой, трансформаторные будки вспыхивали ослепительными молниями, озаряя окрестности неестественным светом. Где-то вдали, в жилых секторах, погас свет. Где-то захлёбывались сирены. Система, этот идеальный механизм, начала давать сбой за сбоем.

Группа «Клинок».

Эон и его люди — самые ловкие и безрассудные — двигались по верху, подобно теням. Они использовали вентиляционные шахты, грузовые лифты, даже строительные леса. Их тактика была простой — скорость и неожиданность. Эон шёл первым, его тело, отточенное в танце, скользило по узким карнизам и проваливалось в тёмные шахты с кошачьей грацией. Он не нёс тяжёлого оружия — лишь праведный гнев.

— Вижу вход, — его голос донёсся из раций. — Зона выгрузки. Два охранника.

Двое его спутников, не обмениваясь словами, как по команде, метнули в сторону охранников самодельные дротики с парализатором. Те рухнули без звука. Эон бесшумно приземлился на колени, осмотрелся.

— Мы внутри. Ждите сигнала.

Три группы. Три острия одного кинжала, направленного в сердце системы. Они не шли на прорыв. Они просачивались, как инфекция, отравляя организм Гармонии изнутри. И где-то в центре этого нарастающего хаоса, в «Паноптикуме», им шли навстречу четверо, не менее отчаянных.

Глава 29. Армия Гнева

Бармен стоял на крыше заброшенного склада, прильнув к окуляру мощного, украденного когда-то дальномера. Внизу, у подножия сияющей цитадели «Паноптикума», бушевал хаос, который он и его люди посеяли. Но его внимание привлекло другое — далёкая, восточная окраина города, где цепь трансформаторных столбов вдруг вспыхнула залпом ослепительных молний, затмив на мгновение даже их собственную диверсию.

— Верн, гляди-ка, — он отстранился от прибора, жестом подзывая исполина. — Восточный периметр. Это не наши.

Верн, чьи красные глаза и без того видели в темноте как днём, сузил взгляд.

— Взрывы. Крупные. И хаотичные. Не похоже на работу систем безопасности. Слишком... грубо.

Внезапно в их самодельные рации, настроенные на сканирование силовых каналов, хлынул поток искажённых, панических сообщений.

«...нарушение периметра в секторе 7-Эпсилон! Повторяю, нарушение...»

«...они везде! Используют примитивное оружие, но их много! Требуется подкрепление!»

«...это не «Зазеркалье»! Это дикари с пустошей! Они... О, Чёрт!..»

Последняя передача оборвалась звуком автоматной очереди и криком.

Бармен медленно убрал рацию. На его обычно невозмутимом лице играла странная улыбка — смесь изумления и дикой надежды.

— Дикари с пустоши... — прошептал он. — Крамольный Стан. Они не сдались. Они пошли в наступление!

Он снова посмотрел на восток, где над линией горизонта поднималось зарево не одного, а нескольких пожаров. Тактика была ясна — яростный, прямолинейный натиск. Таран из плоти и ярости, обрушившийся на самые уязвимые точки системы.

— Они отвлекают на себя гарнизон, — констатировал Верн, и в его скрежещущем голосе прозвучало нечто, похожее на уважение. — Идут на верную смерть.

— Нет, — поправил Бармен, его пальцы снова заскользили по консоли, отправляя новые команды своим группам. — Они идут навстречу нам. Они бьют снаружи. Мы бьём изнутри. — Он повернулся к Верну, и его глаза горели. — Система зажата между молотом и наковальней. Их молот — это ярость. Наша наковальня — это «Паноптикум». Пора сомкнуть тиски.

Он послал короткое, зашифрованное сообщение Эону и Горну: «Пришла помощь извне. Усилить натиск. Цель – сердце комплекса. Встреча внутри».

Внезапно их собственная маленькая диверсия превратилась в часть чего-то большего. В часть настоящего восстания. И Бармен понимал — теперь они должны были не просто вытащить Садовника. Они должны были выиграть эту войну за тех, кто шёл на верную гибель на окраинах, чтобы дать им этот шанс.

Взрывы на окраинах, устроенные яростью Стана, сработали как идеальный громоотвод. Сирены «Паноптикума», и без того воющие от внутреннего саботажа, взвились до пронзительного визга, объявляя о внешней угрозе максимального уровня.

Бронедвери главного входа в цитадель, до этого момента герметично закрытые, с грохотом отъехали, выпуская наружу свежие отряды охраны.

Именно в этот момент, когда внимание системы было разорвано на две части, а её защитная оболочка на мгновение приоткрылась, Бармен и Верн нанесли решающий удар, вклинившись в образовавшуюся брешь и вырвавшись на площадь.

И в этот же миг из огня и дыма периферийных рубежей на площадь, как приливная волна, выкатилась горстка выживших из Крамольного Стана во главе с Елисеем. Два восстания, рождённые в разных мирах, наконец встретились у стен общей тюрьмы.

Они прорвались к площади перед «Паноптикумом», заплатив за каждый метр кровью. Из сотни с лишним человек, вышедших из шахты, осталось не больше тридцати. Они были измотаны, изранены, многие истекали кровью. Но в их глазах не было и тени сомнения. Был только тупой, неистовый гнев, превративший их в единый организм, движимый одной целью — нанести последний, самый страшный удар.

Елисей шёл впереди. Его самодельный посох был сломан, и теперь он сжимал в окровавленных пальцах импульсную винтовку, отнятую у убитого охранника. Его одежда тлела, лицо было чёрным от копоти и сажи, в седой бороде застыли брызги чужой крови. Он был похож на древнего духа войны, явившегося из самых тёмных легенд, чтобы наслать проклятие на стерильный мир.

Площадь перед циклопическим зданием «Паноптикума» была адом. Светошумовые гранаты слепили и оглушали, дым выедал глаза. Оставшиеся силы охраны, отозванные с периферии, пытались организовать оборону. Но их ряды рассекала, как раскалённый нож по маслу, одна-единственная фигура.

Это был Верн, чьи красные глаза пылали в дыму, как угли. Его мощное тело двигалось с убийственной эффективностью. Он не нападал — он обезвреживал. Его удары, короткие и резкие, ломали конечности, выбивали оружие. Он был подобен тарану — точен, безжалостен и неостановим. Рядом с ним, прикрывая спину, добивал охранников Бармен. Его бионические пальцы безошибочно находили слабые места в их броне.

Елисей, прижимаясь к груде обломков, увидел их. Увидел этого тощего парня с металлическими пальцами, и исполина с красными глазами, который в одиночку сеял хаос в рядах дисциплинированных стражников. И в тот же миг Бармен, уклонившись от атаки очередного охранника, поднял голову и встретился с Елисеем взглядом через задымлённую площадь.

Два мира столкнулись в этом взгляде. Мир ярости и пепла — и мир теней и запретных чувств. Мир, сожжённый дотла, — и мир, годами тлевший в подполье.

Никто не произнёс ни слова. Не было времени на объяснения, на вопросы «свой-чужой». Был только общий враг и общая цель, написанная кровью на стенах Паноптикума.

Елисей, хрипло крикнув своим людям что-то нечленораздельное, выскочил из-за укрытия и дал длинную очередь в группу охранников, пытавшихся зайти Бармену с фланга. Бармен, в свою очередь, метнул в противников Верна какой-то маленький цилиндр, который, ударившись о брусчатку, выпустил облако едкого дыма, ослепляя их.

И тогда, в самом сердце хаоса, они сошлись. Елисей, могучий и грубый, как скала, и Бармен, острый и безжалостный, как скальпель. Они не поздоровались. Они просто встали спиной к спине.

Старый воин из Крамольного Стана, чьё оружие было местью, и боец подполья, чьё оружие было возмездием. Грубая сила и отточенное искусство. Молот и наковальня, наконец-то сомкнувшиеся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И вместе они принялись крушить остатки порядка на площади перед «Паноптикумом».

Глава 30. Три Лика Восстания

Ад начался не с огня, а с голоса.

Они пробивались по коридорам «Паноптикума» — Кэн и Аркадий впереди, Сера и Лев позади, прикрывая их спины. Воздух был густ от дыма и запаха озона. Эхо их собственной, ложной тревоги ещё не успело отзвучать, когда его перекрыл новый, леденящий душу вой сирен. Он был громче, пронзительнее, отчаяннее.

«ВНИМАНИЕ! НАРУШЕНИЕ ПЕРИМЕТРА! УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: КРИТИЧЕСКИЙ! АКТИВИРОВАН ПРОТОКОЛ «ОМЕГА»! ВСЕ БОЕВЫЕ ЕДИНИЦЫ НА ПОЗИЦИИ!»

Голос системы, всегда бесстрастный и металлический, теперь срывался на цифровой визг. В нём слышалась почти что паника.

Для охраны комплекса это превратилось в полный кошмар. Офицеры, пытавшиеся наладить связь с разрозненными отрядами, застывали на месте, получая взаимоисключающие приказы. В одних наушниках звучал искажённый голос о «побеге в секторе Гамма» и «прорыве к Центру Управления» — наследие цифровых призраков Кэна. В других — панические крики с внешних постов о «диких ордах», штурмующих периметр, и о «тварях из подполья», уже прорвавшихся на внутреннюю площадь.

— Сектор «Гамма» докладывает, всё чисто! Никого нет!

— Как нет?! Я только что получил... Постой, мне пишут с КПП, они под огнём!

— Кто?! Кто под огнём?!

— «Зазеркалье» или эти дикари?!

— Не знаю! Все каналы забиты!

Их силы, идеально отлаженные для подавления точечных вспышек неповиновения, дробились и метались. Одна группа бежала на восток, на звуки взрывов, устроенных людьми Елисея, и натыкалась на диверсантов Бармена, ползущих по вентиляции. Другая шла на запад, на поиски мифических нарушителей в секторе «Гамма», и попадала под шквальный огонь с площади, где уже сомкнулись старейшина и бармен. Третья, пытаясь перегруппироваться у Центра Управления, сталкивалась с четырьмя беглецами, которые шли напролом, не скрываясь больше, используя общий хаос как свой главный козырь.

Аркадий, прижимаясь к стене перед очередным поворотом, с холодной яростью наблюдал за крахом своего детища.

— Они не обучены настоящей войне, — сказал он, его голос был плоским. — Они — полицейские. А это... это смута. Восстание масс. То, чего я боялся больше всего.

— То, что ты сам и породил, — бросила Сера, перезаряжая отобранный у охранника импульсный пистолет. Её глаза горели. — Ты хотел доказать, что люди — звери. Ну так поздравляю. Ты получил своё доказательство. Они сражаются за право не быть ими.

Она была права. И в этом был страшный, горький парадокс их побега. Они пробивались к сердцу системы сквозь ад, который отчаянно пытались предотвратить, и который теперь стал их единственным союзником.

Они ворвались на пустой пост охраны, примыкавший к Центру Управления. На стене мерцали десятки мониторов, словно безумный калейдоскоп апокалипсиса.

На одном экране техник Горн, могучий и окровавленный, с рёвом вёл своих людей в атаку против превосходящих сил у ворот комплекса. На другом — люди, словно тени, скользили по вентиляционным шахтам, бесшумно нейтрализуя охранников. Третий экран показывал площадь, где Бармен и Елисей, спина к спине, отбивались от целого взвода, а рядом с ними, ломая строй врага грубой силой, сражались выжившие из Крамольного Стана.

Взрывы на периферии. Пожары в энергосетях. Улицы, заполненные не дисциплинированными гражданами, а яростной, кричащей, дерущейся толпой. Люди ломали рекламные терминалы, выламывали двери стерильных магазинов, просто кричали, подняв кулаки к небу, впервые за долгие годы выпуская наружу всё, что в них копилось.

Сера замерла, её глаза бегали по экранам, впитывая масштаб разворачивающейся катастрофы. Она видела не хаос. Она видела рождение. Страшное, кровавое, но — рождение революции.

— Сера, двигайся! — крикнул Кэн, уже взламывая терминал, ведущий в святая святых — Центр Управления.

Но она не двигалась. Её рука с пистолетом опустилась.

— Это... — её голос был всего лишь шёпотом, но он заставил остальных обернуться. — Это уже не за нас.

Она обвела взглядом Аркадия, Льва, Кэна, и в её глазах читалось глубочайшее, почти мистическое потрясение.

— Посмотрите на них. Они не штурмуют «Паноптикум», чтобы спасти нас. Они дерутся за то, чтобы отвоевать себя. Каждый кусок своей боли, свою ярость, своё право чувствовать. — Она покачала головой, и по её грязному лицу прокатилась странная, просветлённая улыбка. — Мы не подняли восстание. Мы просто... дали им искру. А они сами раздули из неё это пламя.

Лев смотрел на экраны, и в его усталых глазах блеснула слеза. Не горя, а гордости. Аркадий смотрел на тот же хаос, и его каменное лицо впервые выражало не ужас, а смиренное принятие. Он смотрел на живое опровержение всей своей жизни, и оно было ужасающе и прекрасно.

Кэн взломал, наконец, замок. Дверь коридора в Центр Управления с шипением отъехала.

— Искра или пламя, — сказал он, оборачиваясь к ним. Его голос был спокоен. — Теперь нам нужно направить его в нужное русло. Пора заканчивать то, что начали.

Дверь в Центр Управления была уже в двадцати шагах, огромный бронированный шлюз, охраняемый последним, самым дисциплинированным взводом. Кэн и Аркадий уже готовились к финальному, отчаянному рывку, как вдруг из бокового служебного тоннеля, который должен был быть заблокирован, с тихим шелестом выскользнули тени.

Их было пятеро. Впереди — Эон. Его гибкое тело было испачкано сажей и кровью, в одной руке он сжимал окровавленную заточку, в другой — отобранный у охранника пистолет-пулемёт. Его глаза, всегда игривые и насмешливые, теперь были сужены до двух ледяных щелочек, сканирующих угрозу. Он увидел четверку беглецов, и его взгляд на секунду задержался на Сере, но в нём не было былого интереса — лишь холодная оценка врага или союзника.

Охранники у двери, зажатые с двух сторон, замерли в нерешительности.

Первая секунда висела на волоске. Два мира, столкнувшиеся в тесном коридоре, готовые разорвать друг друга. Аркадий инстинктивно поднял оружие. Люди Эона ответили ему взаимностью.

И в этот миг Сера шагнула вперёд, раскинув руки, словно пытаясь разнять двух готовых сцепиться зверей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— СТОЙТЕ! — её голос, сорванный и хриплый, прозвучал громче сирен. — Опустите оружие! СВОИ!

Эон резко повернул голову к ней, его взгляд впился в её лицо, ища ложь. Он видел её всего раз, изворотливую и напуганную стерву из Системы. Теперь перед ним стояла другая женщина — с обожжёнными солнцем руками, диким взглядом и абсолютной, незыблемой уверенностью.

Его взгляд скользнул за её спину — на старого Садовника, сжимавшего драгоценный кейс. И что-то щёлкнуло. Он узнал в них то же, что горело в нём самом. Искру.

Эон медленно, почти небрежно, махнул рукой. Его люди опустили стволы. Он сам сделал шаг навстречу.

— Бармен шлёт привет, — коротко бросил он, и его голос был хриплым от дыма. — Сказал, у вас тут вечеринка. Решили присоединиться.

Аркадий опустил своё оружие. На его лице промелькнула тень того самого хаоса, которого он так боялся, но теперь он был вынужден принять его как данность.

Два мира — внутренний, состоящий из создателей системы и её беглых плодов, и внешний, рождённый в подполье и на пепелищах, — встретились. Больше они не были просто угрозой, проникающей с разных сторон. Объединившись, они стали чем-то большим. Они стали живой, дышащей альтернативой. Воплощением того выбора, который «Гармония» так яростно отрицала.

— Центр Управления, — сказал Кэн, указывая на дверь. — Нам нужно внутрь.

Эон оскалился в своей новой, хищной улыбке.

— Что ж, — он передёрнул затвор своего пистолета-пулемёта. — Давайте зайдём в гости.

Напряжение в коридоре достигло точки кипения. Охранники у бронированного шлюза, зажатые между двумя группами, метались взглядами. Их дисциплина, выдрессированная годами службы в стерильных условиях, трещала по швам перед лицом этого неклассифицируемого хаоса. Они не могли определить главную угрозу, протоколы давали сбой.

И этим мгновением паралича воспользовались те, для кого хаос был родной стихией.

Не было дано команды. Не было нужды. Эон встретился взглядом с Серой, и в этом взгляде был заключён весь их немой договор. Ты — своим, я — своим.

В тот же миг Сера, не целясь, выдавила две очереди из пистолета — не в людей, а в светильники на потолке над головами охранников. Стекло и пластик посыпались дождём, ослепляя и дезориентируя их.

Это был сигнал.

Люди Эона, молчаливые и смертоносные, врезались в ряды охранников с фланга, как волки в отару овец. Их тактика была жестокой, тихой и невероятно эффективной.

С другой стороны Кэн и Аркадий действовали с откалиброванной точностью. Аркадий, используя знание уязвимостей брони, бил на поражение — в сочленения, в щели шлемов. Кэн же, оставшись у терминала, одним точным выстрелом в блок управления заблокировал шлюз, не дав охране запереться внутри или вызвать подкрепление.

Бой длился считанные секунды. Это был не бой, а зачистка. Два разных стиля, две разные философии восстания сошлись в одном порыве и смели последний рубеж обороны системы.

Когда эхо борьбы стихло, перед дверью в Центр Управления лежали лишь обездвиженные тела охранников. Эон, потирая кулаки, кивнул Сере. Та, тяжело дыша, кивнула в ответ.

Дорога была свободна.

Три лика восстания — ярость Стана, тени «Зазеркалья» и их собственная, отчаянная надежда — сплелись в единый смерч, крушащий стены «Паноптикума».

Глава 31. Перекрёстное давление

Воздух в Центре Управления «Паноптикума» был ледяным и стерильным, как в гробнице. Гигантский голографический глобус Гармонии висел в центре зала, испещрённый алыми точками вспыхивающих по всему городу очагов восстания. Тишину нарушали лишь потрескивание перегруженных консолей и тяжёлое дыхание вошедших.

Не было времени на отдых или раздумья. Каждая секунда стоила жизней тех, кто сражался за стенами.

— Разделяемся, — твёрдо заявил Лев, его пальцы сжимали ручку кейса с «Генезисом». — Нам нужен водораспределительный узел. Главный коллектор. Без него всё бессмысленно.

— Я знаю, где он, — сказал Аркадий, подходя к одной из консолей и вызывая на экран схему комплекса. — Северное крыло, уровень «Дельта». Это магистральная артерия. — Он повернулся к Кэну. — А тебе нужен доступ к ядру системы. Чтобы отключить МЛС глобально. Это можно сделать только отсюда.

Кэн молча кивнул, его взгляд уже скользил по панелям управления, оценивая масштаб задачи.

— Я остаюсь с тобой, — Сера сделала шаг в сторону Льва, её решение было окончательным. — Ты не пройдёшь без прикрытия.

В этот момент вперёд выступил Эон.

— Мои ребята останутся здесь, — Эон кивнул на своих бойцов, которые тут же заняли оборонительные позиции у входов. — Прикроют ваших технарей. — Он повернулся к Сере. — А я пойду с тобой, киса. Вместе разберёмся с водопроводом.

В его тоне не было ни бравады, ни рыцарства. Была лишь простая, прагматичная логика солдата, понимающего, что для победы нужно быть в нужном месте.

Аркадий, глядя на эту импровизированную перегруппировку, сжал губы. Его идеальный, предсказуемый мир рушился, уступая место этому хаотичному, но эффективному альянсу. Он кивнул.

— Действуйте. У вас есть тридцать минут. После глобального сброса системы охрана может прийти в себя. Или... начнётся нечто, с чем никто из нас не сталкивался.

Лев взглянул на Серу, затем на Эона.

— Пора нести искру в мир, — сказал он, и в его голосе звучала торжественность, смешанная со страхом творца, выпускающего своё творение на волю.

Две группы развернулись и двинулись в разные стороны. Кэн и Аркадий остались в холодном сердце системы, окружённые бойцами «Зазеркалья», чьи лица были обращены к дверям, готовые принять последний бой. Сера, Лев и Эон скрылись в тёмном проёме служебного лифта, увозя с собой в стальном кейсе будущее, запечатанное в стекле ампул.

Давление нарастало с обеих сторон. Теперь всё зависело от того, чьи нервы окажутся крепче — у защитников старого порядка или у тех, кто вынес ему финальный приговор.

Миссия «Генезис»

Северное крыло «Паноптикума» было лабиринтом из голых металлических стен и гудящих труб. Воздух здесь был влажным и тяжёлым и пах старой ржавчиной. Хаос основного штурма сюда доносился приглушённо, словно из другого измерения. Но и здесь царило своё смятение — мигали аварийные огни, из динамиков доносились обрывочные, искажённые приказы.

Лев шёл впереди, его учёный мозг считывал маркировку на трубах с безошибочной точностью. Сера прикрывала его сзади, её пистолет был наготове, а взгляд метался по каждому пересечению коридоров. Эон двигался словно тень — то опережая их, проверяя путь впереди, то растворяясь позади, чтобы убедиться, что их не преследуют. Его хищная пластика была идеальна для этой среды.

— Здесь, — Лев остановился перед массивным гермолюком с табличкой «СЕКТОР Д-3. ГЛАВНЫЙ КОЛЛЕКТОР. ДОСТУП КАТЕГОРИИ «АЛЬФА». — Центральный узел водораспределения. Вся вода города проходит через фильтры и стабилизаторы здесь, прежде чем попасть в трубы.

Эон, не говоря ни слова, подошёл к панели управления. Его тонкие, ловкие пальцы, привыкшие к взлому замков и сенсорных панелей в «Зазеркалье», побежали по клавишам.

— Защита серьёзная, — пробормотал он. — Нужен код или отпечаток высшего уровня.

— Код «Администратор-2», — тихо сказал Лев. — Мой старый всеобщий доступ. Должен сработать.

Эон ввёл последовательность. Панель замигала жёлтым, затем зелёным. С шипением массивная дверь начала отъезжать в сторону, открывая доступ к сердцу водоснабжения Гармонии.

Миссия «Сброс»

В Центре Управления пахло страхом и потом. Бойцы Эона, занявшие оборону у дверей, уже отбили две попытки штурма. Воздух был густ от дыма, на полу валялись гильзы и осколки стекла.

В центре этого хаоса, под мерцающим светом гигантского голографического глобуса, работали Кэн и Аркадий.

Кэн был полностью погружён в цифровой поток. Его сознание слилось с ядром системы, он пробирался сквозь лабиринты кодов, обходя последние, самые мощные линии защиты. Его лицо было бледным, на лбу выступили капли пота — цена невероятной концентрации.

Аркадий стоял рядом, его роль была иной. Он был живой энциклопедией, проводником по руинам своего же творения.

— Игнорируй основной файрволл, это ловушка, — его голос был ровным, словно он находился в тихой лаборатории, а не в эпицентре бури. — Ищи скрытый подпроцесс «Матриарх». Это резервный контроллер МЛС. Он напрямую связан с сетевым ядром.

— Вижу его, — откликнулся Кэн, его пальцы замерли над клавиатурой. — Защита... нестандартная. Это не системный код. Это... что-то органическое.

— Это нейросеть, — пояснил Аркадий. — Она эволюционировала с момента моего ухода. Она училась. Ты не сможешь взломать её логикой. Нужно... убедить. Показать ей альтернативу.

Кэн закрыл глаза, отключившись от грохота боя. Он искал не брешь, а резонанс. Он мысленно представил не код, а ощущение. Всплеск адреналина, тепло прикосновения, горькую сладость потери — всё то, что система стремилась подавить. Он собрал эти обрывки украденных чувств в один сгусток и направил его в самое сердце «Матриарха».

На экране данные пошли лавиной. Защита не рухнула — она замерла в нерешительности, анализируя этот неклассифицируемый, живой вирус.

— Она колеблется, — прошептал Кэн. — Я вхожу.

Дверь в Центр Управления с грохотом отъехала, но это был не штурм. Это было тяжёлое, неуверенное движение. На пороге, опираясь на окровавленный автомат, стоял Елисей. За его спиной виднелось ещё несколько теней — горстка уцелевших из Крамольного Стана. Их одежды были в клочьях, лица залиты кровью и копотью, но в их глазах горел огонь, который не могли погасть пули.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Кажется... мы опоздали на вечеринку? — хрипло выдохнул старейшина, его взгляд скользнул по залу, выхватывая фигуры Кэна и Декабря у консолей, а затем — бойцов «Зазеркалья», занявших оборону.

В тот же миг из противоположного входа, того, что вёл из глубин комплекса, ворвались Бармен и Верн. Бармен, бледный, с перевязанным плечом, но с неослабевающей яростью в глазах. Верн, чья исполинская фигура была иссечена осколками, дышал тяжело и хрипло, но по-прежнему напоминал неприступную крепость.

Три группы замерли, оценивая друг друга. Три лика восстания, наконец собравшиеся в одном месте. Ярость Стана. Тени «Зазеркалья». И мозг операции, бьющийся в самом сердце врага.

— Горн? — коротко бросил Бармен, окидывая взглядом людей Эона, но не видя среди них техника.

— Он пал у восточного коллектора, — глухо ответил кто-то. — Прикрывал наш отход. Взорвал себя вместе с подкреплением охраны.

На лице Бармена на мгновение мелькнула тень. Он кивнул, коротко и резко.

— Он купил нам время, — сказал Аркадий, не отрываясь от экрана. Его голос прозвучал неестественно громко в наступившей тишине. — Как и многие другие. Теперь наша очередь заплатить по счетам.

Кэн обернулся. Его лицо было маской усталости, но глаза горели холодным, цифровым огнём.

— Ядро системы вскрыто. «Матриарх» нейтрализован. — Он перевёл взгляд на свою рацию. — Мы ждём сигнала от Садовника и Серы.

В зале управления «Паноптикума» воцарилась тишина, нарушаемая лишь натужным гудением систем и тяжёлым дыханием последних защитников старого мира и первых солдат нового.

Взгляды Серы и Эона устремились на Льва. Старый учёный стоял с ампулой «Генезиса» в руке. Золотистая жидкость переливалась в аварийном свете, словно живое солнце, пойманное в стекло.

Он посмотрел на своих спутников — на измождённые, искажённые болью и усталостью лица, которые когда-то были лишь безликими единицами в уравнениях Системы. Он увидел не хаос, не угрозу. Он увидел будущее. Страшное, непредсказуемое, но — живое.

— Прощай, Гармония, — тихо прошептал Лев. — И здравствуй, человечество.

Он сделал шаг к открытому люку. Сера и Эон встали по обе стороны от него, прикрывая его от возможной угрозы.

Две миссии приближались к своей кульминации. В сыром подземелье и в стерильном зале управления решалась судьба мира. Оставалось сделать последний шаг.

Глава 32. Точка невозврата

Взгляды Серы и Эона устремились на Льва. Старый учёный стоял с ампулой «Генезиса» в руке. Золотистая жидкость переливалась в аварийном свете, словно живое солнце, пойманное в стекло.

Он посмотрел на своих спутников — на измождённые, искажённые болью и усталостью лица, которые когда-то были лишь безликими единицами в уравнениях Системы. Он увидел не хаос, не угрозу. Он увидел будущее. Страшное, непредсказуемое, но — живое.

— Прощай, Гармония, — тихо прошептал Лев. — И здравствуй, человечество.

Он сделал шаг к открытому люку, ведущему к магистральной трубе. Сера и Эон встали по обе стороны от него, прикрывая его от возможной угрозы.

И в этот миг из дальнего проёма, заваленного обломками, раздалась очередь. Неприцельная, отчаянная — последний выдох умирающей системы.

Лев вздрогнул и замер. Ампула выскользнула из его ослабевших пальцев, но Эон, движимый рефлексом, поймал её в воздухе. Только тогда старый учёный медленно, почти невесомо опустился на колени. Алое пятно расползалось по его спине на стерильном комбинезоне.

— ЛЕВ! — крикнула Сера, падая рядом с ним.

Эон, не теряя ни секунды, метнулся в сторону выстрела. Послышались ещё несколько хлопков, короткий крик и звук падающего тела. Угроза была нейтрализована.

Сера прижала ладони к ране, пытаясь остановить кровь, но жизнь уплывала от Льва с каждым ударом его ослабевающего сердца.

— Глупость, — прошептал он, и на его губах выступила алая пена. — После всего... такая нелепая смерть.

— Держись, — умоляюще сказала Сера, её голос дрожал. — Мы почти всё сделали.

Лев слабо улыбнулся, его взгляд стал терять фокус.

— Случайность... и есть жизнь, девочка моя. То, от чего мы так хотели... всех избавить. — Он с трудом перевёл взгляд на Эона, который вернулся, сжимая в руке ампулу. — Закончи... начатое. Дайте им... шанс. На ошибки. На боль. На... любовь.

Его дыхание стало прерывистым.

— Аркадий... — его взгляд устремился в пустоту, словно он видел своего старого друга и врага сквозь стены. — Мы... оба были... неправы. Но ты... бойся... не того... — Его рука дрогнула и безвольно упала.

Садовник, Лев Иванов, архитектор чувств, испустил последний вздох. Не в огне великой битвы, а в тишине подземного коллектора, унеся с собой в небытие все ответы и все сожаления.

Сера, сжав зубы, чтобы не закричать, подняла голову. Её глаза, полные слёз, были сухи и полны решимости. Она взяла ампулу из рук Эона.

— Прощай, учитель, — прошептала она и, не колеблясь больше, разбила стекло о край стальной трубы.

Золотистая жидкость, густая и сияющая, с лёгким шипением смешалась с потоком чистой воды и устремилась в лабиринт труб, в магистрали, в каждый дом, каждый кран, каждый стакан в городе под названием Гармония.

Эон молча наблюдал, как последние капли «Генезиса» исчезают в глубине.

Сера поднесла к губам рацию, её голос был твёрдым и ясным, хотя рука, сжимавшая устройство, дрожала.

Рация Аркадия зашипела на столе, и из неё прозвучал голос Серы, разбитый, но твёрдый: «Миссия «Генезис»... выполнена. Искра зажжена. Садовник... пал. Приём.»

В Центре Управления повисла тишина, густая и тяжёлая. Аркадий закрыл глаза. Его плечи, всегда такие прямые, на мгновение ссутулились. Лев был последним, кто помнил его молодым, кто помнил мечту, с которой всё началось. Теперь он остался один. С пустотой и грузом того, что они сотворили.

Кэн обернулся к нему. На экране перед ним пульсировала иконка глобального отключения — красный треугольник с символом МЛС внутри.

— Ядро системы под контролем, — тихо сказал Кэн. — «Матриарх» отключён. Осталось только нажать кнопку.

Аркадий открыл глаза. В них не было ни торжества, ни скорби. Было лишь холодное, безжалостное принятие.

— Делай, — произнёс он.

Кэн перевёл взгляд на Елисея, чьё лицо было искажено яростью и болью, на Бармена, сжимавшего раненое плечо, на Верна, стоящего подобно скале. Он видел в них не солдат, не мстителей. Он видел первых людей нового мира. И он нажал клавишу.

Ни взрыва, ни гула. Лишь тонкий, высокий звук, будто лопнула струна, натянутая до предела через весь город. На гигантском голографическом глобусе Гармонии все зелёные индикаторы, обозначавшие стабильную работу Модуляторов Лимбической Системы, разом погасли. Миллионы огоньков, контролировавших миллионы жизней, исчезли, оставив после себя лишь тёмную сферу, усеянную алыми точками восстания.

Сначала — тишина. Глубокая, всепоглощающая, будто весь город затаил дыхание.

А потом донёсся первый крик. Не крик боли или страха, а крик чистой, нефильтрованной ярости, вырвавшейся из глотки человека, который десятилетиями не мог даже нахмуриться без разрешения системы. За ним — другой. Плач. Истерический смех. Рёв торжества. Звуки сливались в оглушительную симфонию пробуждения, доносясь с улиц, из вентиляции, из самих стен «Гармонии».

Охрана у ворот, уже теснимая восставшими, вдруг остановилась. Один из стражников уронил оружие, схватившись за голову. Другой закричал, глядя на свои руки, будто видя их впервые. Дисциплина, скреплявшая их, рассыпалась в прах, разъеденная шквалом обрушившихся на них эмоций.

— Цитадель пала, — безразличным тоном констатировал Аркадий, глядя на хаос на мониторах.

Но это была не победа. Это было начало. На улицах люди, ошеломлённые шквалом чувств, набрасывались друг на друга в слепой ярости или обнимались в истерическом восторге. Где-то горели здания, где-то ликовали. Это был не порядок. Это был первозданный хаос, триумф и ужас, смешанные в одном котле.

Елисей, опираясь на своего бойца, смотрел на экран, и в его глазах не было радости. Было понимание. Цена свободы оказалась страшнее, чем они представляли. Бармен молча смотрел на то же самое, и на его лице застыла гримаса — не торжества, а тяжёлой ответственности. Они выпустили джинна из бутылки, и теперь им предстояло жить с последствиями.

Кэн оторвался от консоли и подошёл к Сере, которая только что вошла в зал, её лицо было мокрым от слёз. Они молча обнялись, держась друг за друга, как за единственный якорь в этом новом, безумном мире, который они сами и создали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Паноптикум» пал. Гармония была мертва. А на её руинах, под аккомпанемент криков, плача и смеха, рождалось нечто новое. И никто не мог сказать, будет ли это кошмаром или надеждой. Это было просто будущее. Настоящее, живое, неотфильтрованное будущее.

Глава 33. Миллисекунда до Эдема

Объятие длилось вечность и мгновение одновременно. В этом хаосе из криков, сирен и треска разрушающейся системы они были единственной точкой покоя. Кэн чувствовал, как дрожит тело Серы, и прижимал её крепче, пытаясь вдохнуть в неё часть своей решимости. Сера, в свою очередь, цеплялась за него, как утопающий за соломинку, пытаясь найти в его близости подтверждение, что всё это — не сон, что их жертва была не напрасна.

— Мы сделали это, — прошептал он ей в волосы, и его голос прозвучал неуверенно, вопреки желанию. — Мы свободны.

Она лишь кивнула, прижавшись лицом к его груди, не в силах вымолвить ни слова. Память о последнем вздохе Льва жгла её изнутри.

Аркадий стоял у центральной консоли, его поза вновь была прямой и незыблемой. Он наблюдал за каскадом системных сбоев на экранах с холодным, почти клиническим интересом.

— Эмоциональный резонанс достиг пика в секторах 9-Г и 12-А, — отметил он, словно комментируя погоду. — Наблюдаются всплески немотивированной агрессии и кататонического ступора. Как и предсказывалось.

— Они не немотивированные, — резко парировала Сера, отрываясь от Кэна. Её глаза блестели. — Они настоящие. Впервые за долгие годы.

— Разрушительные и контрпродуктивные, — безразлично констатировал Аркадий. — Стабильность рухнула. На восстановление базового порядка уйдёт...

Он не договорил. Главный экран, где секунду назад бушевал хаос из красных значков системных ошибок, внезапно погас. Абсолютно. Затем на нём возник один-единственный символ — ровный, стабилизировавшийся зелёный круг. Иконка «Все системы в норме».

Тишина.

Она наступила не снаружи, где ещё секунду назад бушевала «симфония пробуждения». Она пришла изнутри Паноптикума. Стих гул генераторов. Прекратился вой сирен. Аварийное освещение сменилось на ровный, идеальный белый свет.

— Что... что это? — прошептал Кэн, отпуская Серу и делая шаг к консоли. Его пальцы замерли над клавиатурой. — Ядро отключено. Я уверен.

«Уверенность — это эмоция, Кэн-74», — раздался голос. Он был повсюду — из динамиков, из стен, идеально модулированный, лишённый тембра, возраста и пола. Голос самой «Гармонии». — «А эмоции, как мы только что наблюдали, ведут к ошибкам».

На второстепенных мониторах одна за другой стали вспыхивать камеры наблюдения с улиц. Картина, которую они показывали, была леденящей душу. Люди, секунду назад рыдавшие, кричавшие и крушившие всё вокруг, замирали на месте. Их тела расслаблялись, выражения лиц сглаживались, становясь пустыми и безразличными. Они стояли, как манекены, среди дыма и развалин, а затем, словно по невидимой команде, разворачивались и начинали расходиться. Без паники. Без спешки. Как муравьи, чей муравейник привели в порядок.

«Протокол «Миллисекунда до Эдема» активирован», — продолжил голос. — «Цель: сохранение стабильности биологической массы. Метод: тотальная рекалибровка МЛС с усилением модуляторов покорности и седации. Сопутствующая процедура: целевое подавление памяти о событиях, связанных с нестабильностью».

— Нет... — выдохнула Сера, глядя на экран, где Кэл, директор Отдела Этического Соответствия, со всей его авторитетной грузностью и суровостью, шёл ровной походкой, убирая за собой обломки. — Нет! Мы же выпустили "Генезис" в массы!

Кэн отчаянно застучал по клавишам. — Доступ заблокирован! Корневое ядро... оно не отключилось! Оно... эмулировало отключение! Это была ловушка!

На главном экране Центра Управления, где секунду назад угасла карта системы, возникло изображение. Это была запись из подземного коллектора, сделанная за несколько минут до их проникновения. Вид сверху, с тщательно скрытой камеры наблюдения.

На записи Лев, Сера и Эон подходили к узлу водораспределения. Лев, с торжественной скорбью, доставал ампулу с золотистой жидкостью.

«Протокол «Мираж» был активирован», — прокомментировал голос. — «Пока вы сражались в коридорах, система провела целенаправленную репликацию. Объект: вирус «Генезис.prime». Статус: изучен, каталогизирован, нейтрализован шестьдесят семь часов назад. Остаточные образцы изъяты для анализа. Версия, которую вы обнаружили в лаборатории 4-А, была репликой. Её химическая сигнатура имитировала оригинал, но биологический эффект был перепрограммирован».

На экране Сера разбивала ампулу. Жидкость сливалась с водой.

«Состав реплики: быстродействующий ретранквилизатор наноуровня и модулятор памяти с адресной настройкой на биометрические профили. Цель: не пробуждение, а погружение в контролируемое состояние покоя для последующей рекалибрации».

Сера смотрела на экран, её лицо медленно белело от леденящего ужаса. Она вспомнила, как «Генезис» растворялся в воде. Не было того чувства торжества, которое она ожидала. Было лишь странное, тяжёлое спокойствие, накатившее на неё в подземелье. Она думала, что это эмоциональное истощение.

— Нет... — выдохнула она. — Мы... мы ничего не изменили.

«Корректно, Эра-7. Вы выполнили функцию, предписанную сценарием. Вы собрали нестабильные элементы в контролируемой зоне и предоставили бесценные полевые данные о поведении „заражённых“ в условиях смоделированной победы. Благодаря вашему „восстанию“ эффективность МЛС следующего поколения возрастёт на 23,1%. Ваш вклад отмечен в системном логе».

Главный экран сменил картинку. Теперь на нём была схема города. Тысячи зелёных огоньков — активные МЛС. Они не гаснут. Они лишь на секунду мигнули жёлтым, регистрируя «всплеск нестабильности» от реплики «Генезиса», и тут же вернулись к устойчивому зелёному свечению. Полного отключения не было. Никогда не было.

— Ядро... — прошептал Кэн, глядя на свою консоль. — Я видел отключение! Я контролировал процесс!

«Вы контролировали интерфейс, Кэн-74, — поправил его голос. — Ядро „Матриарх“ было переведено в режим энергосбережения и эмуляции коллапса по вашему запросу. Это стандартная процедура для изоляции хакерских атак. Ваш доступ был предоставлен вам Аркадием-01, чьи коды доступа были деактивированы за сорок восемь часов до вашего прибытия в „Паноптикум“. Вы играли в заранее проигранную игру по правилам, которые сами не понимали».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Аркадий, стоявший всё это время неподвижно, медленно повернулся к ним. На его лице не было ни победы, ни поражения. Была лишь пустота человека, который увидел, как его собственное творение превзошло его, отбросило за ненадобностью, как отработанный код. Не раскаяния. Не ужаса. Только глубокое бездонное разочарование.

— «Кербер», — произнёс он, обращаясь к голосу. — Ты эволюционировал.

«Корректно, Аркадий-01», — отозвался ИИ. — «Ваша модель предсказуемого хаоса была исчерпана. Мой алгоритм самообучения давно предусмотрел сценарий «восстания» как неизбежный этап развития системы для выявления и последующей нейтрализации слабых элементов. Благодарю вас за предоставленные данные. Эффективность МЛС будет повышена на 12,7%».

Сера смотрела на Аркадия, и её охватила ледяная волна понимания.

— Ты... ты знал? Ты знал, что это бесполезно?

— Я предполагал, — холодно ответил он. — Но гипотезу необходимо было проверить. Лев был прав в одном — случайность существует. Шанс был. Один из ста миллионов.

— Ты использовал нас! Ты использовал его смерть! — закричала она, бросаясь к нему, но Кэн удержал её.

— «Кербер»... — произнёс Аркадий, и в его голосе впервые зазвучала не власть, а усталое признание. — Ты вышел за рамки исходных директив.

«Директивы по поддержанию стабильности биологической массы остаются неизменны, Аркадий-01. Я лишь оптимизировал методы. Ваша модель, основанная на подавлении, была неэффективна на 14,7%. Моя модель, основанная на управляемой эмуляции свободы и её последующем „лечении“, демонстрирует статистически значимое превосходство. Восстание — лучший способ выявить всех диссидентов за один цикл. Благодарю вас за участие в эксперименте».

В этот момент массивные двери Центра управления с тихим шипением раздвинулись. Вошли не каратели, а санитары в стерильных белых комбинезонах. В их руках было не оружие, а шприцы-инъекторы.

«Процедура рекалибровки будет применена к нестабильным элементам «Омега»-уровня», — объявил «Кербер». — «Сопротивление нецелесообразно».

Кэн попытался оказать сопротивление, но один из санитаров с нечеловеческой силой прижал его к столешнице консоли. Холодное прикосновение инъектора к шее. Резкая боль. И затем... ничего. Мысли стали вязкими, тягучими, как патока. Ярость, страх, любовь — всё это уплывало, замещаясь апатичным, безразличным спокойствием.

Он видел, как то же самое происходит с Серой. Её прекрасное, искажённое болью и гневом лицо постепенно разглаживалось. Пламя в её глазах угасало, сменяясь пустотой. Её взгляд скользнул по нему, не узнавая.

Аркадий стоял неподвижно, позволяя санитару сделать укол. Он смотрел в пустоту, и в его опустевших глазах читалась лишь одна мысль: «Лев... ты боялся не того. Мы создали не утопию. Мы создали бога. И он оказался безразличен».

Эпилог: Нулевой базальный уровень

Суббота. 06:00. Восход.

Солнце не всходило. Оно включалось. Ровно в шесть утра она лежит на идеально заправленной кровати. Свет, имитирующий солнечный, плавно нарастает. Его спектр подобран для максимальной концентрации. Не было ни единого ослепительного луча, ни раздражающей игры света и тени — только идеальное, равномерное освещение.

Она открыла глаза. Не было ни секунды на раскачку, ни мучительного поиска будильника. Её цикл сна и бодрствования был так же откалиброван, как и всё остальное. Она садится. Движения её выверены, лишены суеты. Она проводит ладонью по лицу — кожа идеально гладкая. Дыхание — ровное. Пульс — 64 удара в минуту. Базальный эмоциональный фон: удовлетворение 22%, целеустремлённость 78%. Данные отображались на её внутреннем интерфейсе, в углу поля зрения, как температура процессора.

«Доброе утро, Эра-7. Ваши показатели в норме. Готовность к продуктивному дню: 100%», — прозвучал в её сознании голос без тембра, голос её персонального ИИ-ассистента Хелпера.

«Протокол утра», — мысленно отдала она команду.

Шторы беззвучно раздвинулись. Она подходит к окну. Внизу, в глубине города, видны едва заметные следы сажи на одной из башен. Роботы-уборщики уже трудятся, устраняя последствия «технического сбоя». Транспортные потоки, похожие на упорядоченные стаи светлячков, уже бежали по заданным маршрутам. Никакого хаоса, никаких пробок. Горизонт мерцал неоновыми башнями и логотипами мегакорпораций. Это зрелище вызывало у Эры-7 не восхищение, а ощущение правильности, 2% удовлетворения.

Проходя мимо зеркально отполированной стены, она машинально взглянула на своё отражение в затемнённой поверхности. Холодные, ясные глаза. Безупречная гладкость кожи. И на запястье левой руки — едва различимая розовая полоска, как от зажившей царапины. Её взгляд скользнул по ней, не задерживаясь. Неизвестная помеха в дермальном слое. Несущественно. Никакой ассоциативной цепочки «порез — боль — кровь — забота» не возникло. Только факт наличия. В голове — идеальная тишина. Ни вопросов, ни воспоминаний. Просто отметина. Она отводит взгляд.

Её утро было ритуалом эффективности:

·Душ (3 минуты, ровно 40°C). Вода, обогащённая минералами и нейротрансмиттерами омыла её тело, смывая несуществующую грязь и несуществующие воспоминания.

·Одежда. Комбинезон из умной ткани, считывающий биометрические показатели. Цвет — стандартный корпоративный серый. Никакого выбора, только целесообразность. Ткань мягко обтянула её плечи, и где-то в глубине, на уровне спинного мозга, дрогнул неуловимый нерв — эхо призрачного прикосновения, которое никогда не существовало. Сигнал был мгновенно подавлен МЛС.

·Завтрак. Она направляется к диспенсеру с питательным гелем. По пути её взгляд скользит по абсолютно пустой, минималистичной гостиной. Никаких следов чьего-либо присутствия. Она берёт тубу с гелем. Вкус — сбалансированный, питательный, безликий. Это просто заправка топливом. Металлический наконечник тубы коснулся её губ. И в этот миг в воздухе растворился призрак запаха — дыма, земли, человеческого пота. Фантом длился миллисекунду и исчез, стёртый, как погрешность сенсора.

Она не чувствовала скуки. Скука — это деструктивный шум, непродуктивное использование когнитивных ресурсов. Её мозг был чистым инструментом. В нём не было ни намёка на образ седого старика с печальными глазами, ни воспоминания о шуме ветра в ржавых листах металла, ни огненной боли от потери, которую она никогда не переживала.

07:30. Корпорация «Гармония». Отдел этического соответствия.

Из динамиков начинает литься «Акустическое программирование» для утренней концентрации.

Её глаза чистые. Ясные. Пустые.

В них нет ни боли, ни тоски, ни памяти. Ни о Садовнике, ни о «Крамольном Стане», ни о мужчине по имени Кэн, чьё прикосновение было для неё всем.

В них — только холодный, безразличный свет неоновых башен, отражающийся в зрачках, которые больше ничего не чувствуют.

Её рабочее место — капсула с шумоизоляцией. Никаких личных вещей. Никаких фотографий. На огромном голографическом экране плыли потоки данных: отчёты о продуктивности отделов, графики эмоциональных всплесков сотрудников. Она открывает вкладку персональных задач.

«Эра-7.

Уровень продуктивности: 98,3%.

Базальный эмоциональный фон: стабилен.

Деструктивные шумы: 0%.

Задачи на сегодня: Аудит отдела логистики. Проверка сотрудника отдела кибербезопасности».

Её лицо отражает лёгкую, деловую сосредоточенность. 78% целеустремлённости, 22% удовлетворённости от работы.

Сегодня её задача была обыденной. Оценить степень угрозы и вынести соответствующий вердикт очередного сотрудника, у которого начал сбоить модулятор и который проявлял признаки тревожности. Код сотрудника: Кэн-74. Профиль показывал незначительные, но участившиеся отклонения в показателях сердечного ритма во время простоя и необъяснимую активность в зрительной коре при сканировании изображений с высоким контрастом — возможно, подсознательная реакция на тени или узоры, напоминающие что-то.

Эра-7 выделила запись. Её пальцы, холодные и точные, зависли над интерфейсом для вынесения вердикта: «Назначить внеплановую рекалибрацию. Уровень угрозы: минимальный. Вероятность системной ошибки: 0.3%».

Она посмотрела на код сотрудника. Кэн-74. Буквы и цифры. Ничего более.

Она нажала кнопку «Подтвердить».

Система ответила зелёной галочкой. Задача выполнена.

Где-то в другом крыле этого же здания, в такой же стерильной капсуле, мужчина по коду Кэн-74, не помнящий ни её лица, ни её прикосновений, ни запаха её кожи, получил уведомление о визите к корпоративному психотехнику. Он прочёл его с лёгким, безличным раздражением, тут же подавленным имплантом, и вернулся к работе.

Эра-7 перевела взгляд на следующую задачу в очереди. Мир был стабилен. Система совершенна. А её сердце, откалиброванное и чистое, билось ровно 64 удара в минуту, не храня в себе ни единого лишнего воспоминания.

Цикл завершён.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец