Сладкий вкус малины

Глава 1.

Последние жаркие деньки лета, последние деньки в родном селе, где по просёлочной дороге пастух гонит стадо коров, ругаясь деревенским матом, где пахнет свежескошенной травой, где мама утром подает на завтрак стакан парного молока и горячего хлеба с клубничным вареньем...

– Я поступила, черт возьми, поступила! – не могу поверить собственному успеху.

Лежу в летнем саду, в гамаке между двумя березами и закидываю в рот пару свежих ягод малины. Сок спелой ягоды заполняет весь рот, создавая взрыв вкусов на языке.

Ммм, обожаю малину! Я настоящий ценитель фруктов и ягод, тоннами могу их кушать, поэтому мамулечка разбила огромный сад во дворе, чтобы единственной дочери на радость!

Закидываю в рот еще и еще, наслаждаясь летней ночью и прекрасной музыкой сверчков.

– Даш, сарайку проверь! – кричит мама, выбежав на крыльцо. – Закрыто? А то куры снова в огород к Степанычу удерут! Прошлый раз все огурцы у него пожрали!

– Щаа, – отвечаю и медленно сползаю с гамака, чтобы не навернуться, потому что случаи такие уже были. Мне тогда мама неделю бедро бадягой мазала, чтоб синяк убрать.

Плетусь в деревянные постройки, перед этим почесав за ухом Рекса. Он почему-то тревожился и не хотел пропускать меня вперед, даже гавкать начал.

– А ну, тихо! Не хватало забулдыгу дядю Толю разбудить!

Это наш другой сосед через дорогу. Мужик любит приложиться к бутылке и поспать. В деревне тихий час существует для детей и дяди Толи.

С горем пополам прорвалась через собственного пса, а потом закрыла на засов сарай, собиралась развернуться и уйти, но нос уловил запах дыма.

Сигаретного...

Сашка зараза такой, опять курит по углам, мало ему мамка ремня прошлый раз всыпала!

Я сделала вид, будто ушла, но через минуту прокралась к калитке на носочках, тихонько, почти бесшумно открыла засов и вошла внутрь постройки.

– Сашка! Атас! Мама спалила! – кричу, смеясь, в надежде увидеть перепуганное лицо двоюродного брата, который в деревню летом погостить из города приехал.

Но вместо этого перед глазами куры полетели в разные стороны, а потом чья-то крепкая рука упала на мою тонкую талию и притянула к себе.

– Думаешь, меня мамка тоже заругает? – хриплый голос незнакомца заставляет вздрогнуть от дикого испуга за собственную жизнь.

Он меня щас треснет кулаком в висок и прикопает соломой.

– Вы... Вы кто? – заикаясь произношу, вцепившись мертвой хваткой пальцами в подол своего зеленого сарафана.

– Тише, Маша, я Дубровский, – смеётся мужчина, думая, что я оценю шутку.

Но нет, мне не до веселья!

– Не кричи, не поднимай паники, просто уходи. Ты ничего и никого не видела, поняла? – его голос становится более угрожающим.

Я покорно киваю в ответ. Меня отпускают, и я шарахаюсь в сторону, хватая в руки штакетник от старого забора, который папка разобрал на прошлой неделе.

– Вы зачем здесь? Уходите! – играю в смелую.

А потом через щели в сарае падает холодный белый свет на незнакомца, я понимаю - он ранен.

Его рубашка вся в крови, он зажал правой рукой свой бок, облокотившись спиной о дверной косяк.

– Господи, я позову маму. Она фельдшер, она поможет! – напрочь забываю, что мужчина может быть опасен.

Ведь я такая, вечно всех и каждого спасаю. Мимо школы иду - котёнка на дороге найду и домой принесу, одноклассник деньги на обед забыл, без проблем, что мне котлеты жалко - угощу.

– Нет! – четко проговаривает свою позицию мужчина, холодно взглянув на меня. – Проваливай быстрее!

– Нельзя так! А если вы умрёте! – противостою. Упертая. – Идите сюда!

Подхожу к незнакомцу и стараюсь закинуть его руку себе на плечо. А он такой огромный! Метра два ростом. Мускулистый и широкоплечий. Шкаф, а не мужик!

Нервно сглатываю, но продолжаю свои нелепые действия.

Мужчина расплывается в улыбке, почти смеётся.

– Малышка, я в состоянии сам передвигаться, – шепчет он мне на ухо, а позже перехватывает мою талию одной рукой и отодвигает в сторону. Как пушинку поднял.

– Сможете взобраться наверх? – уточняю, понимая, что там мужчине будет легче.

Я не задаю никаких лишних вопросов, мне уже совсем неинтересно, кто он и как сюда попал. Сейчас главное, чтобы человек не истёк кровью у меня в сарае.

Он молча кивает в ответ.

– Я хочу вам помочь, но для этого мне нужно будет сбегать за аптечкой. Обещаю, слова никому не скажу, – убеждаю мужчину в этом. Ведь не дура, ясное дело он от кого-то прячется.

Вмешиваться в такое дерьмо совсем не хочется, но и оставить мужика умирать тоже не могу, какой с меня тогда будущий врач?

– Хорошо, – неожиданно для меня незнакомец соглашается. Не противоречит, просто доверился.

– Ладно... – несмело отвечаю, а затем медленно двигаюсь спиной к выходу, не сводя взгляда с мужчины.

Разглядываю его: широкоплечий, высокий. Его рубашка обтягивала мускулы, словно вторая кожа. На правой руке сверкали дорогие часы...

Не наш! Однозначно залетная птица.

Резко упираюсь спиной в деревянный выступ на двери, толкаю и быстро выбегаю, хватаясь ладонью за грудь.

Сердце колотится бешено, дыхание сбивается, адреналин в крови все выше!

***

Я выкрала у матери её чемоданчик первой помощи и юркнула из комнаты в коридор, а там и до двери недалеко, главное – проскользнуть через гостиную, где отец вечерами смотрит новостные передачи.

Секунда, немного времени выждать, и я на свободе!

– Господи, не заметили! – тихо говорю, пробираясь через ветвистые яблони в саду.

Сердце бахает, будто из груди сейчас выпрыгнет. Мне бы испытывать страх перед неизвестной личностью у меня в сарае, но я трясусь от боязни получить трендюлей от матушки.

Незаметно добираюсь до деревянной постройки, открываю, подсвечивая себе путь фонариком.

Взбираюсь по скрипучей железной лестнице вверх, на чердак, где разбросана мягкая солома для подкладки домашнему хозяйству.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Вы здесь? – тихо спрашиваю, направляя свет от фонаря вглубь чердака.

– Малышка, тебя только за смертью посылать, — улыбается мужчина, всё ещё крепко держась за свой раненый бок.

– Тоже мне, шут гороховый! – бубню про себя, начиная движения в его сторону.

Подавляющий страх смешивался с решимостью в моем сердце. Шаг за шагом, я приближалась к нему. Кажется, нервы натянулись до предела...

– Лягте удобнее и скажите, у вас есть аллергия на какие-нибудь препараты?

– Нет, малышка! – мужчина одним движением руки резко расстегнул свою рубашку. Избавился от нее, кинув в угол чердака.

– У него шесть кубиков! – восклицаю у себя в голове, бессовестно устремляя взгляд на его безупречную фигуру.

– Смотреть можно только после восемнадцати, девочка! – он щёлкает пальцами у меня перед носом, запрещая пялиться.

– Мне есть восемнадцать! – отвечаю на автомате, продолжая любоваться незнакомцем.

Черт! Вот черт! Понимаю, что сказала и как не сдержано себя повела. Щеки в момент стали алыми, казалось, у меня от стеснения всё лицо побагровело.

Но пока мужчина не отвесил какую-нибудь шутку по этому поводу, я быстро всаживаю ему местную анестезию.

– Твою мать! – вскрикивает он, убивая меня своим взглядом. – Какого хрена! Дилетантом в руки не даюсь!

Естественно, он разозлился. Резко перехватил мою руку, крепко обхватив пальцами кисть, выбил из моей ладони использованный шприц.

– Я умею, честное слово! – оправдываюсь.

Меня почему-то начинает лихорадить, волнение на пределе, даже пот холодный на лбу выступает.

– Малышка, даю тебе последний шанс... – незнакомец угрожающе цедит сквозь зубы.

– А если я его того... Не использую, как говорится, – нервно сглатываю подступившую к горлу слюну.

– Тогда я тебя тоже того...

Непонятно шутит мужчина или нет. Поэтому я затыкаю свой рот и молча стараюсь обработать рану, наложить швы.

Это я умею, мама сто раз показывала. Каждый раз когда курицу потрошила, то демонстрировала свои медицинские способности.

– Все получится, – успокаиваю себя и приближаюсь.

Ощущаю, как моя рука дрожит, не хочет слушаться, но я глубоко вдыхаю лёгкими воздух и забываю, что такое страх.

Быстро оказываю первую помощь, останавливая кровь. Рана небольшая, но глубокая. Ему необходима показаться именно квалифицированному врачу, а не девчонке, только что поступившей в медакадемию.

– Готово, – заканчиваю и быстро отползаю от мужчины подальше.

Сейчас мне нужен глоток холодной воды, потому что от волнения во рту образовалась пустыня. Я дрожу от избытка чувств.

Голова затуманена, ничего не соображаю. Открываю чемоданчик, начинаю в нём копаться, глазами натыкаюсь на стеклянную бутылку с жидкостью.

Что-то щёлкает, и я, не задумываясь, открываю её и делаю один-единственный глоток, от которого падаю в беспамятство.

***

Открываю глаза, ощущая под собой мягкую солому, ещё темно, лишь немного виднеются просветы от луны сквозь щели между досками.

Чувствую горячее дыхание рядом, медленно поворачиваюсь и вижу его.

Прекрасного незнакомца, который спал безмятежно, лишь густые чёрные ресницы слегка вздрагивали под влиянием снов. Его лицо, словно изваяние, выражало спокойствие и мужественность.

Моя рука неожиданно потянулась к его щеке, медленно гладя тёплую кожу. В тот момент появилось необъяснимое влечение. Непреодолимая тяга к мужчине, которого я не знаю.

– Даша, ты сошла с ума! – говорю сама себе, но продолжаю любоваться человеком, который неизвестно что принесёт в мою жизнь

.

Он такой красивый, просто чертовски! Дьявол, манящий к себе, искушение на моём пути.

Я не знаю, зачем и какого чёрта я творю, но сил противостоять притяжению между нами нет.

Медленно опускаюсь ниже, мои губы слегка коснулись его приоткрытых уст. В этом поцелуе было что-то магическое, что-то, заставляющее сердце биться быстрее.

– Я окончательно лишилась рассудка! – бубню, себе под нос, но решаюсь последний раз прикоснуться к шершавой щеке пухлыми губами.

Мама узнаёт, убьёт ей-богу!

Дарю мужчине нежное прикосновение, а затем отстраняюсь и тяжело выдыхаю.

– Нужно бежать, пока не поздно, – мелькает единственная умная мысль у меня в голове.

Мозг посылает телу сигнал, и я резко вскакиваю, но тут же останавливаюсь.

– Черт! – тихо ругаюсь, думая, что зацепилась платьем за какой-нибудь гвоздь, но когда поворачиваюсь, то замираю на месте.

Сердце в пятки ушло...

– Мне понравилось, еще целуй! – произносит хриплым голосом, а затем тянет на себя подол моего сарафана, тем самым лишая меня равновесия.

Я падаю рядом с мужчиной, наши лица в непозволительной близости. В его глазах кромешная темнота, лишь проблески красного огонька страсти кое-где виднеются.

Глава 2.

– Отпустите, – пищу, словно мышка тоненьким голоском. Становится так страшно, ведь меня поймали с поличным.

– Да не бойся ты, не обижу, – мужские горячие ладони опускаются на мои оголённые ноги, движутся вверх, задирая край платья, словно художник, создающий шедевр.

Тепло его ладоней проникает в меня, вызывая приятную дрожь. Я закрываю глаза и погружаюсь в момент, не думая о последствиях. Его прикосновения наполняют меня желанием и волнением. Ощущаю, как сердце начинает биться быстрее, кожа покрывается мурашками.

Я уже мало, что соображаю, полностью погрузилась в эмоции... Мужчина пользуется моментом, плавно переворачивается, подминая меня под себя.

– Ты очень красивая, безумно! – сладкий шёпот над ухом, окончательно лишающий меня здравого смысла. – А твои сладкие поцелуи со вкусом малины... Ммм

Мужчина прикрыл глаза и протяжно выдохнул горячий воздух изо рта.

– Я больше так не буду, простите, – томно произношу, упираясь ладонями в мужскую твердую грудь как камень.

– Малышка, за поцелуи не просят прощения, их продолжают!

Последнее, что вижу, это блеск в его карих глазах, а затем пелена возбуждения накрывает меня с головой.

Чувствую мягкое и нежное прикосновение у себя на шее. Теплое дыхание вызывало мурашки по коже, заставляло сердце биться быстрее. Я замерла в ожидании, находилась в предвкушении нечто большего. Особенного для меня.

Это мои первые поцелуи, первые ласки с мужчиной, которые останутся в памяти на долгие годы, а, возможно, навсегда.

Внизу живота заныла сладкая истома, все стянулось в тугой узел. Я чувствовала возбуждение, которое ранее никогда не испытывала. Мне хочется быть рядом с ним, быть ближе, стать единым целым в прямом смысле этого слова. Эта неизвестная мне эмоция захлестнула меня, и я поняла, что не могу устоять перед этим магнетизмом.

Медленно кончиками пальцев начинаю исследовать его широкую грудь, ощущая под подушечками твердую, как камень плоть. Я чувствую , какой он напряжённый, каждый мускул мужчины вздрагивал от моего нежного прикосновения.

– Малышка, скажи мне да, – хрипло произносит незнакомец, скользя своей горячей ладонью по моему бедру. Он уже слишком близко, непозволительно для человека, которого я знаю лишь пару часов.

– Да-а-а, – выдыхаю вместе со стоном, чуть позже закусывая нижнюю губу от удовольствия.

Мужчина бесцеремонно игнорировал мои личные границы, он пробрался к самому сокровенному, сжав его пальцами.

Мой чувствительный, набухший клитор пульсировал, источая блаженство под массирующими движениями мужской ладони.

– Девочка, какая же ты сладкая, вкусная... – мой искуситель продолжал свои неистовые ласки внизу, постепенно раздвигая мои ноги шире.

Мои губы ощутили настойчивый поцелуй. Страстный и необузданный.

Его язык нагло проник в мой рот, вызывая волну невероятных ощущений. Я отдалась этому поцелую без остатка, открыв свои губы для страстных прикосновений.

Наши языки сплелись в жарком танце, желающие соединиться в едином стремлении к страсти и удовлетворению. Вокруг весь мир исчез, мы были поглощены друг другом, и даже не думали о том, чтобы остановиться.

Поцелуй был моментом незабываемых эмоций, он наполнял каждую клеточку моего организма огненной страстью и возбуждением.

Я таю в блаженстве чувств, прикрывая глаза...

Мужчина отстраняется, смотрит на меня с неутолимой жаждой. Я догадываюсь о его следующем шаге, но почему-то не боюсь этого. Жду с нетерпением продолжения своей первой взрослой ночи.

Источник моего возбуждения нежно касается бедер ладонями, оставляя на них красные горячие следы от прелюдии.

Он медленно движется пальцами вверх, поддевая резинку нижнего белья, стягивает с меня трусики, удаляя единственную преграду для нашего объединения .

Слышу звук растягивающейся молнии, а в следующую секунду мужчина вклинивается между моих ног, упираясь членом в промежность.

– Ах, – инстинктивно выгибаюсь вперед, запрокидывая голову назад, упираюсь локтями о пол.

Горячая головка скользит по моим набухшим от возбуждения половым губам. Он дразнит меня, играет со мной, ударяет твёрдым пенисом по клитору, отчего тысячи электронов разлетаются по моему телу, вызывая мелкую дрожь.

Мужчина слегка надавливает, медленно проникая во влагалище.

От неизвестных мне, но таких приятных ощущений я напрягаюсь, сжимаю в руках мягкую солому, ожидая дальнейших действий со стороны своего искусителя.

– Расслабься, девочка, будто в первый раз, – он наклоняется ко мне и шепчет эти слова на ухо, облизывая языком мочку.

Я не в силах ему что-то ответить, так как дыхание стало тяжелым прерывистым, мое сознание полностью отключилось. Сейчас мною руководят лишь чувства ...

Резкий толчок, и я вскрикиваю от неожиданной боли, прикусывая губу до крови.

– Сука-а-а, – слышу, как шипит мужчина, не ожидая такого поворота событий. – Малышка, это подстава...

Снова его шепот рядом с моим ухом.

Я думала сейчас он остановится, немедленно прекратит любые действия в адрес меня, но ошиблась.

Мужчина двигался во мне медленно, аккуратно, словно хотел уменьшить появившуюся боль.

– Не надо, – всхлипываю, так как эффект возбуждения пропал. Появился страх ощутить дискомфорт.

– Тшш, малышка, расслабься, щас будет хорошо, – убеждает меня в обратном, плавно продвигаясь членом вовнутрь.

Я не противлюсь, лишь грубо вцепилась пальцами в его плечи, ногтями впилась.

– Ммм, – вырывается у меня из груди, когда я снова чувствую, как удовольствие расплывается по моему телу по нарастающей. – Боже-е-е...

Забываю, как дышать, когда усиливаются толчки, мужчина наращивает темп, доводя мое тело до мелкой дрожи.

Тихая летняя ночь наполнялась звуками страсти: стоны, шлепки и всхлипывания.

Я сходила с ума от сумасшедших эмоций, которые испытывала впервые...

Каждая клеточка моего тела наполнялась блаженством, я забывала обо всем, кроме этого момента. Наши движения были согласованы, словно танец, в котором каждый шаг был точным и отрепетированным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И вот, когда все достигло своего пика, я почувствовала, как волна оргазма накрыла меня с головой. Тело напряглось... Задрожало... Я закричала от удовольствия, отпустив весь свой контроль и погрузившись в бездонное море наслаждения.

Я поняла, что никогда не смогу забыть свой первый раз.

***

Мы лежали в соломе, тяжело дыша. Молчали, не знали, с чего начать разговор...

– Мне нужно в душ, – коротко говорю, поднимаясь на ноги и одергивая свой зеленый летний сарафан.

Мужчина кивнул в ответ.

– Я вернусь утром, хочу обсудить случившееся, – предупреждаю человека о том, что я ни в коем случае не сбегаю и уж тем более не жалею ни о чем.

Наоборот, в моем девичьем сознании разыгрались фантазии о будущем. Наивная...

***

Я все так же незаметно пробралась в дом. Была глубокая ночь, родители видели уже десятый сон, поэтому можно было беспрепятственно попасть в свою комнату и привести себя в порядок.

Приняв душ, я так и не смогла уснуть. Ворочалась с боку на бок, вспоминая недавние события.

А наутро, еще будильник не успел протрезвонить, уже бежала в сарай с котомкой еды в руках.

Радостная, залезаю на чердак, хочу вновь увидеть его. Человека, в которого, кажется, влюбилась с первого взгляда, иначе почему я так поступила? Почему позволила незнакомцу приблизиться ко мне?

– Вы здесь? Ау? – делаю несколько шагов вперед, понимая, что вокруг пусто.

Первая мысль, что с ним что-то случилось, но позже реальность настигает меня и дает огромный чапалах, от которого сознание приходит в чувства.

Он ушел, он просто сбежал. Для меня эта ночь была особенной, а для него она тысячная по счету.

Незнакомец ушел, словно ничего не произошло, оставив меня с горьким вкусом разочарования на губах. Моё сердце разрывалось на части, обида проросла до самой глубины души.

Я была лишь пустой оберткой, брошенной после ночи страсти. Очень жаль, что так вышло... Очень жаль...

Месяц спустя.

Учеба поглотила меня полностью, и я, кажется, забыла о случившемся. Но судьба сыграла со мной очень злую шутку!

Я приехала домой на выходные. Нужно помочь родителям убрать огород и ощутить теплые материнские объятия, которых мне так не хватает в большом городе.

– Дочка, ты будто изменилась, похорошела, что ли? – мама трепет меня за щеки, оставляя на них алый румянец.

- Да прям, мне, наоборот, последнее время не здоровится, – отмахиваюсь от матушки, а затем присаживаюсь за накрытый вкусностями стол и цепляюсь взглядом за банку солёных огурцов.

Мне так их захотелось, чуть слюной не подавилась. Такие они красивенькие и зелененькие в рассоле лежат, ммм...

– Мам, подай огурцов! - говорю, протягивая тарелку.

Родительница удивилась, выпучила на меня глаза вопросительно.

– Чего? Ты ж их с роду не ела. Никогда не любила! – мама подозрительно щурится.

– Не любила, а щас полюбила! Какая разница, тебе огурцов для дочери жалко? – смеюсь, еще совсем не знаю, почему именно соленья попали в мой рацион.

– Да ешь хоть все, но странно это.

Мама присаживается рядом, чуть ли в рот мне не заглядывает. Пристально смотрит, будто изучает.

– Даш, а у тебя парень не появился? – задает вопрос в лоб.

А я не понимаю к чему это!

– Нет, я одна. Мне никто не нужен, - произношу четко свою позицию по поводу возможной второй половинке.

– Ладно, ладно, – мамочка подняла руки вверх, будто капитулировала и отстала со своими допросами.

Но наутро она снова задала такой же вопрос, потому что меня ужасно рвало, выворачивало наизнанку рядом с белым другом.

– Боже, я, наверное, что-то съела, – начинаю перебирать в голове продукты и блюда, которые ела вчера, но меня начинает воротить с удвоенной силой от мысли о пище.

– Делай! - грозный голос матери слышу сверху, она кидает мне на пол маленькую коробочку.

– Мам... – отрицательно качаю головой, читая надпись на ней.

– Я сказала, делай! – рявкает моя родительница, уходя из ванной комнаты. Она оглушила меня хлопком двери. Злится.

***

Этого не может быть. Почему я? Почему это происходит со мной? Я ведь хотела стать врачом, спасать жизни людей... Хотела, чтобы мной гордились родители.

А сейчас вся жизнь перечеркнута двумя полосками на тесте.

Из глаз хлынули слезы, тело забило мелкой дрожью от страха предстоящего будущего.

– Ма-а-а-ам, – кричу ей. Боюсь признаваться, но выхода нет!

Что ей сказать? Как объяснить, что забеременела от человека, имени которого даже не знаю.

Мои дорогие, жду ваших реакций! Тык на звездочку в карточке книги!

Глава 3.

Я сидела на стуле в кабинете врача, слезы катились по щекам, потому что анализы подтвердили беременность малого срока.

Мое сердце билось слишком сильно, раздирая душу. Мне всего восемнадцать, я школу пару месяцев назад окончила, смотрела на мир огромными горящими глазами, думая о прекрасном будущем! Я была так наивна, так невинна...

Господи, что теперь делать?

Врач говорил что-то успокаивающее, но слова не доходили до меня, я словно погрузилась в стеклянный купол, вспоминая свои мечты, планы, которые теперь казались разрушенными. Я чувствовала себя беспомощной.

Медленно поднимаю заплаканные глаза на маму, потому что боюсь остаться наедине со сложной ситуацией. Она разочарована, молчит, нервно теребит в руках снимок УЗИ.

– Я... Я могу сделать аборт? – смахиваю соленые капли со своих щек и обращаюсь к доктору.

– Вы уверены в своем решении? Вы так молоды, у вас первая беременность, есть еще время подумать, – гинеколог поправляет свои очки указательным пальцем, переводит взгляд на мою мать.

Я не знаю, что ответить, сейчас я ни в чем не уверена . Боюсь.

– Мы не будем делать аборт, – отвечает моя мама, а затем берет меня за руку и молча выводит из кабинета.

До самой машины она не произносит ни словечка, даже не смотрит на меня.

И только в салоне автомобиля случается взрыв мирового масштаба!

– Даша, разве ты не знала о средствах контрацепции? Разве я не разговаривала с тобой на эту тему?

Я молчу мне нечего ей ответить... Она права. Сейчас мама испытывает множество эмоций: гнев, страх, обеспокоенность за будущее своей дочери.

Не мне одной тяжело...

Не сдерживаюсь и выпускаю слезы наружу, мама смотрит на меня и делает то же самое, заключая в свои теплые, нежные объятия .

- Мам, я не знаю, правда не знаю, что делать?! – хнычу ей в рубашку, оставляя черные следы от туши.

– Мы справимся, все хорошо будет, мы с папой тебе обязательно поможем, – родительница утешала меня, ласково целовала в макушку.

Я чувствовала себя потерянной, испуганной и одинокой, но мама была рядом - и это было все, что мне нужно.

Моя мама - мой ангел-хранитель в этот момент смятения и страха, ее нежные прикосновения успокаивали меня, слова давали надежду и утешали. Я чувствовала, что все будет хорошо, потому что она была со мной.

***

Шесть лет спустя

.

Снова вкусная и сладкая малина у меня на губах, и она в разы слаще...

– Мам, я у бабушки пробуду все лето? – моя малышка собирала с куста ягоду и складывала ее в стеклянную баночку через одну. Половину она съедала сразу.

– Нет, только на время ремонта детского сада, - обнимаю дочь, целуя в щеку, оставляя на бархатной коже след от губной помады.

– Ну, не-е-ет. Я не успею переделать все дела! – девочка хмурится, показывает свое недовольство.

Потом ставит баночку на деревянный стол в беседке и встает передо мной с заявлением.

– Я останусь до конца лета! Дедушка обещал мне показать щуку, сходить за грибами и пикник на природе! А кто будет помогать бабушке поливать огород? Мы ведь тыкву вчера посадили, я что не увижу, как она растет? И Димка ведь без меня не сможет, он любит меня!

Речь пошла уже о женихах. Соседский мальчишка возраста дочери часто забегает к нам в гости, иногда приносит букетики из полевых цветов всем дамам нашего дома.

– Думаешь, он правда в тебя влюблён? – уточняю у дочери.

– Еще бы! Я ему голову вскружила! – девочка улыбается, игриво откидывает назад свои густые темные волосы.

– Это она про Димку, что ли? – хохочет мама, подходя к нам. В ее руках веточка полыни, она любит ею отмахиваться от мошки.

– Про него самого, – отвечаю матери, а затем забираю свою сумочку со скамейки в беседке и вешаю ее на правое плечо. – Мамулечка, я побежала, не хочу опаздывать в первый рабочий день. Вечером позвоню, всех люблю и целую.

Я послала воздушные поцелуи своим близким людям и отправилась быстрым шагом к калитке, за двор.

***

Я до сих пор не окончила университет, проторчала в академе целых три года после рождения ребенка, первый курс отходила беременной. Два года назад восстановилась, и теперь я завершила программу обучения только третьего курса.

Но я не жалею, ни в коем случае. У меня такая славная дочь, ее обожаю я и мои родители. Она мой лучик света в темном мире, она мое все!

Даже думать не хочу о том, что когда-то ревела в подушку из-за незапланированной беременности...

– Здравствуйте, я на должность медсестры, по рекомендации Николаева, – говорю очень вежливо девушке в приемной.

– Проходите, вас уже ждут, – она отвечает мне также любезно, даже одаривает мягкой добродушной улыбкой.

Я скромно стучу в дверь, переминаюсь с ноги на ногу, одергиваю розовое летящее платье вниз от волнения.

Секундой позже вхожу в помещение и замираю на месте. Ловлю флешбэки из прошлого.

Это он! Его лицо невозможно забыть!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4.

Страх, горечь и воспоминания всплыли на поверхность. Я столкнулась лицом к лицу со своим прошлым, которое столько лет пыталась забыть. Глаза его пронзили меня до самой души. В моем сердце разразилась буря - и обида, и гнев, и жалость. Я не знала, что ощущать. Взгляд, словно невидимые узы, связал нас на мгновение.

Мне хочется верить, что меня не узнали, так будет проще.

– Здравствуйте, – сдавленно говорю, стараясь не расплакаться от обиды прямо здесь и сейчас.

– Привет, – бросает дежурную фразу, а затем молча поднимает трубку стационарного телефона и нажимает пару цифр для вызова. – Серый, какого хрена ты творишь?!

Я даже вздрогнула от холодного, строгого голоса. Сталь!

Через две секунды в кабинете стоял мужчина чуть меньшего размера, чем босс, но мускулы его были как высеченные из камня. Стройная фигура украшена татуировками, каждая из них казалась живой и наполненной тайной. На его лице промелькнула улыбка, смешанная с таинственным блеском в глазах. Взгляд его был проницательным, словно он видел сквозь каждую стену и каждую ложь. В одной руке он держал стопку документов, а в другой - свой мобильный. Этот мужчина излучал харизму и силу, словно его присутствие наполняло комнату магической аурой загадочности.

– Че орешь на весь офис? – возмущается мужчина, которого, кажется , дернули с рабочего места.

– Ты должен был нанять себе в помощницы бабку лет восьмидесяти, чтоб она за собой тонны песка оставляла и не боялась сдохнуть в любой рандомный момент! – незнакомец из прошлого был недоволен моей кандидатурой на должность медсестры.

– Ты издеваешься? А ты какого себе в секретутки Милку взял с грудями пятого размера?

Мужчины начали спорить, видимо , совсем забыв обо мне. Я, если честно, уже сама готова была отказаться от работы, но деньги сейчас нужны очень сильно. Папа серьёзно заболел, лекарства дорогостоящие. Тем более мне приходится каждый раз чувствовать вину, ведь родительское сердце дало сбой из-за сильного стресса ровно шесть лет назад, когда отец узнал о моей ранней беременности.

– Девушка, вы свободны, вы нам не подходите! – хрипит большой босс за огромным массивным столом, он залпом осушает стакан с водой, старается не смотреть на меня. Все время взгляд отводит. Узнал?

– Но мне нужна эта работа! – делаю шаг вперед, противостою главному.

– Мишаня, какого хрена ты лезешь не в свое дело? – бесится второй, нервно ероша свои волосы на голове.

А я теперь знаю имя... Имя отца своей дочери! Несмело улыбаюсь, в голове примеряя своему ребенку настоящее отчество.

– Серый, она ж чистая совсем еще, не нужно ей в эту грязь... С головой окунаться в наш мир ей не нужно, – он говорил это своему товарищу, но смотрел вскользь него, проникая своим взглядом мне прямо в душу.

– Девочка, выйди на минуту, – приказывает мне тот, что поменьше.

– Нет, – строго отвечаю. – Если речь идет обо мне, я хочу слышать!

Знаю, что наглею, но без этого в современном мире никак, раздавят. На личном опыте знаю.

– Похуй, слушай! – недовольно качает головой мужчина, продолжая свой разговор. – Девчонка будет помогать только в стенах этого здания, на задание ее соплячку никто не возьмет, так что успокойся.

Эта фраза уже обращена к Михаилу. Он прошел к мужчине, хлопнул его по плечу и что-то шепнул ему на ухо.

Так и хотелось выкрикнуть, что на ухо, то брехня! Но сдержала язык за зубами, потому что совсем не понимала, что здесь происходит и о чем разговаривали мужчины.

Разве я не обычная медсестра, какие еще задания вне медицинского пункта?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Мини

Михаил.

Когда она вошла, меня словно током шарахнуло! Сердце заторопилось, и все вокруг словно замерло, а мой взгляд устремился только на нее. Воспоминания о страстных поцелуях и нежных прикосновениях всплыли в памяти. Шок и радость, и страх за девчонку смешались воедино.

Я понял, что чувства к ней не угасли, а лишь затаились. Я взрослый мужик, а поплыл после первой ночи! Все эти годы не мог забыть сладкий вкус ее губ.

Ни одна баба после так не удовлетворяла, как она. Ни на одна, сука, не смогла помочь забыть голубоглазку.

Мой внутренний зверь пробудился после стольких лет, учуяв сладкий запах малины. Ягоды, которой девушка пахла в тот вечер и в ту страстную ночь.

– Серый, оставь нас! – строго говорю другу, чтобы покинул пределы моего кабинета.

Тот молча выходит, уловив наши с девчонкой переглядки.

– Воды выпей, трясёшься как осиновый лист! – подхожу к бару, вытаскиваю прохладительные напитки и кидаю одну из бутылок девчонке, та от неожиданности ее не ловит, а наоборот делает шаг назад испугавшись.

– Ай, – вскакивает она, ударившись бедром об угол стола, когда убегала от емкости с водой.

– Мать твою! – ругаюсь, так как встреча не задалась с самого начала.

– Извините, – пищит девушка, быстро поднимая бутылку. Потом она дрожащими пальцами пытается открыть крышку, но у нее не хватает сил, она психует.

– Дай сюда! – забираю у нее из рук бутылку, а через секунду отдаю обратно, но уже открытую.

– Спасибо, – робко отвечает она, пряча от меня глаза, будто ей есть что скрывать.

– Я тоже узнал тебя! – резко выпаливаю.

Девушка аж водичкой поперхнулась, кашлять начала, глаза округлила и не знала, что ответить.

– Не понимаю, о чем вы!

Вот те раз! Малышка заднюю включила. Решает дурака из меня сделать.

– Я напомню, – ловлю подходящий момент и краду вкусный, сочный поцелуй, ощущая, как губы мягко касаются ее...

– Не смейте! – получаю мощнейшую оплеуху, которую я никак не ожидал.

Думал, что девушка все такая же... Наивный и невинный цветочек!

– Уф, какая, – своим поведением она меня только раззадорила. Теперь мне хочется не только поцелуя...

– Расскажите мне про мои обязанности, – девушка делает шаг назад, отталкивая меня в грудь теплыми ладонями.

– Ты не будешь здесь работать, – оглашаю свой вердикт. Мне не нравится идея впутывать девушку в дерьмо, которое меня окружает.

Во-первых, мой мир не для таких ангелочков, как она. А во-вторых , работа со мной опасна. Каждый рискует лишиться жизни!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6.

Дарья

.

– Как не буду здесь работать? Это из-за того, что мы тогда переспали? – от возмущения говорю первое, что в голову пришло.

А потом думаю, чего мне стесняться? Я взрослый человек, неужели буду краснеть как помидор на грядке при упоминании слова «секс»?

– Ты посмотри, сразу все воспоминания вернулись, – лыбится мужчина во весь рот.

– Ой, хватит уже вам! Это было давно и неправда! – снова иду на попятную.

И не понимаю зачем? Для чего мне отнекиваться от правды? Ведь мы оба были в ту ночь там... Вместе.

Как говорит, тетя Валя по маминой линии: « Ни одна я в поле кувыркалась, не одной мне ветер в жопу дул».

– Ладно, я признаю, что между нами была ночь, лишь одна ночь, ничего не значащая и ни к чему не обязывающая, – я нагло вру, потому что забыть своего первого и единственного мужчину у меня до сих пор не получилось.

Он сейчас стоит передо мной, а у меня сердце из груди выпрыгивает, хочется ему на шею броситься, но гордость не позволяет. Характер всё-таки надо иметь!

– Я тебе целку порвал, это для тебя ничего не значит? – не верит моим словам мужчина. Он немного злится.

– Фуу, грубиян! – морщусь, как некультурно он выразился.

– Какой есть, – коротко бросает мне эту фразу Михаил, а после отходит от меня дальше, ближе к своему рабочему столу. Он нервно стучит пальцами по стопке документов. – Зачем тебе работать именно у нас?

– Вам честно отвечать? Или соврать: хвалить ваш офис, сгущая краски?

– Не паясничай, коротко ответь, ты не на собеседовании, я просто хочу понять зачем ты здесь? Ты хоть понимаешь, чем мы тут занимаемся? – Михаил подошел к окну и нервно закурил сигарету.

– Это частный медцентр, вы спасаете людей. Этого для меня достаточно...

Мужчина недовольно покачал головой, выпустил клубки дыма в открытое окно, а затем вновь обратился ко мне.

– Ни хера подобного, малышка! Это работа не для твоих хрупких плеч, – мужчина решительно настроен, чтобы выпроводить меня из своего кабинета. Он против, чтобы я работала в его клинике, но почему? Что с ней не так?

– Я справлюсь, – стараюсь не показывать, насколько сильно мне нужна работа, ведь в городе ипотека, оформлена на меня, тридцать тысяч с хвостиком в месяц за студию в микрорайоне.

– Тебе деньги нужны? Я дам, сколько? – мужчина будто читает мои мысли.

– Нужны, чего тут скрывать! Они сейчас всем необходимы, как кислород!

– Давай без лирических отступлений, – мужчина слегка выходит из себя, он оказывается очень вспыльчивый .

Михаил подходит к своему сейфу, открывает его отпечатком большого пальца, а после вытаскивает из него множество банкнот номиналом от двух тысяч рублей и больше.

– Столько хватит? – спрашивает мужчина, и видя, как я молчу, он подкидывает еще и еще...

Мне становится так мерзко... Он будто платит за ту самую ночь, не хочет оставаться в долгу.

Мои глаза наполнились слезами, а горло пересохло от обиды. Каждая купюра, которую он положил на стол, казалась ударом по моему достоинству. Казалось , что сердце разбито на мелкие кусочки, а душа испытывает сильнейший стыд и боль.

– Мне нужна работа, а не эти грязные деньги! – не поддаюсь эмоциям и сдерживаю поток слез.

Не плакать, девочка! Он этого не стоит! Он не заслуживает моих драгоценных слёз!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7.

Дарья

.

В воздухе воцарилась гробовая тишина, между нами повисло мощнейшее напряжение. Я буквально вцепилась в него злющим взглядом, который готов его растерзать.

– Испытательный срок — месяц! Договор подпишешь в кадрах, затем тебя встретит твой непосредственный начальник и расскажет о твоих обязанностях, – мужчина, кажется, понял, что бросая мне деньги в лицо сильно ошибся.

Но, естественно, извиняться он не стал. Лишь молча показал мне на дверь...

– Ммм, какие же высокие у меня отношения с отцом своей дочери! – сарказмом говорю, хлопая дверью так, что получаю неодобрительный взгляд от секретаря.

***

Я подписала все нужные документы за десять минут, а позже мне показал рабочее место Сергей Иванович, тот самый, который спорил с большим боссом из-за меня.

– Так, Николаев говорил мне, что с тобой никаких проблем не будет, что ты очень ответственный человек, – мужчина ведет меня по коридорам клиники, попутно заводя беседу.

– Степан Олегович - мой преподаватель, он узнал, что мне необходима работа и деньги, и вот я здесь! Спасибо ему, – вежливо поддерживаю разговор с начальством.

– Ага, но если бы Мишаня твою кандидатуру не утвердил, то хрен бы мне в отделение новая медсестра, а тебе хрен бы высокооплачиваемую должность, – босс улыбается, внимательно меня оглядывая.

Потому что после инцидента в кабинете самого главного, дураку понятно будет, что есть какая-то причина, по которой меня не хотели брать на работу.

Но взяли же! Со скрипом, но взяли. Я просто постараюсь не попадаться на глаза Михаилу... Как его там по батюшке.

– А скажите, главный врач же вы... Верно? Тогда почему решает все он? – сую нос не в свое дело, но мне очень интересно каким боком здесь мой, грубо говоря, бывший.

– У Дымова медицинского образования нет, он просто главный инвестор!

– Ммм, ясно, – быстро затыкаюсь, потому что не хочу, чтобы кто-то подумал, что я проявляю слишком много внимания главной персоне этого места.

Мы доходим до двери с надписью «сестринская», а потом вместе входим в просторную и светлую комнату, где на маленьком диванчике мило задремала чернявая девчонка лет двадцати.

– Косицына! Снова спим! – недовольно говорит босс, вставая прямо перед девушкой, но она никак не реагирует, тогда мужчина присел на корточки и начал дуть ей в лицо воздухом, свернув губы уточкой .

Мне показалось это весьма милым, но...

– Косицына, бляха маха! – взревел мужчина.

Девчонка на ноги моментально подпрыгнула, даже по стойке смирно встала.

– Я не спала, я... Это ...изучала на практике работу мозга в стадии дремоты, – кареглазака нашла для себя сногсшибательное оправдание. Мне понравилось, я даже улыбнулась.

Но вот Сергею Ивановичу ответ девушки пришелся не по вкусу. Он резко шагнул вперед, почти вплотную к девчонке подобрался, я бы даже сказала, что между ними интимное расстояние...

– Косицына, в этом месяце без премии, – четко проговаривает он ей в губы, а затем вспоминает, что минуту назад он нанял меня на работу. – Кхх.. Соня, введи Дарью в курс дела, расскажи об особенностях нашей компании. И если ее что-то не устроит, то в течение дня она может прийти и расторгнуть договор.

Мужчина злой и на взводе вышел из кабинета. Я даже не поняла, какая муха его цапнула, что он так из себя вышел?

– Меня Софа зовут, – девушка дружелюбно протянула мне руку в знак приветствия.

– Даша, – улыбнулась ей в ответ.

Она такая милая, а лицо прям как у оленёнка: глаза огромные, губки бантиком, бровки домиком.

– Будешь спать на работе, тебя уволят, – смеюсь я, видя, как девушка снова увалилась на диванчик, подмяв под голову подушку.

– Не уволят! Я дочь его друга!

– То есть? Дымова? – в этот момент сердце забилось в разы быстрее. Интересно, у него может быть такая взрослая дочь?

– Неее, другого!

Она отвечает, а мне почему-то на душе легче становится! Она не его дочь, и это здорово.

– В эту клинику всех по знакомству берут, непроверенных людей нет! Тебя кто порекомендовал?

– Николаев, а что?

– Не знаю такого... – задумалась Софа.

– То есть как? Тут все по знакомству? Разве так можно?

– Здесь это очень важно, ибо пациенты в этом месте особые...

Я не понимаю, в голове каша!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8.

Дарья.

– Что значит особенные? – хлопаю пушистыми ресницами, словно дурочка.

Ведь действительно не понимаю, что София имеет в виду.

Знаю, что это частная клиника. Здесь богачей за деньги штопают, но они не особенные! Это факт!

– Ооо, моя дорогая девочка, очень плохо, что ты подписала контракт, не удосужившись узнать условия работы, – девушка снова поднимается с диванчика и неодобрительно качает головой.

– Я не понимаю, прости, но ты можешь сказать прямо!

– Здесь криминал! Какого пациента ни возьми - каждый преступник! Они платят нам деньги, а наша задача вылечить их как можно скорее, не привлекая правоохранительные органы.

– Что? – вскрикиваю от неожиданности. – Но так нельзя, это противозаконно!

– Тише ты, чего разоралась! Мне изначально тоже тяжело было, но позже свыклась. Во-первых, я обычная медсестра: поменяла повязку на голове, укол в задницу поставила и все! А во-вторых, мы любую жизнь должны спасать, без разбора!

– Это понятно, но по протоколу обязаны сообщить в полицию, если видим огнестрел или нечто подобное!

– Обязаны, но не в этой клинике, – девушка сползает с диванчика, надевая на стопы белые балетки. Встает и подходит прямо ко мне, кладя свои тёплые ладони мне на плечи.

– Нет, я на такое не согласна! Я пойду и расторгну контракт! – боюсь связываться с темными личностями. У меня есть родные, у меня есть маленькая дочь, о которой должна позаботиться я, а не впутываться в грязные дела ее биологического отца.

К черту все, пойду в муниципалку за копейки санитаркой работать, зато совесть чиста будет!

– Это вряд ли, – грустно произносит Софа. – Послушай, сюда реально устроиться на работу, но вот уволиться... Теперь ты знаешь очень важный секрет, думаешь, тебя просто так отпустят?

– Но Сергей Иванович сказал, что я могу расторгнуть договор! – голос почему-то начинает дрожать, волнение накрывает меня с головой, я словно в тумане: ничего не вижу и не понимаю.

– Можешь, но жизнь после уже не будет прежней! – Софа снова начинает тараторить, а после, видя мое состояние, она наливает мне чашку ромашкового чая.

– Спасибо, – беру в руки кружку и жадно начинаю глотать успокоительное.

– Руководство клиники не может быть уверено, что завтра ты не пойдешь в полицию и не расскажешь о нас, понимаешь?

– Господи, к чему ты клонишь? – делаю шаг назад, резко отпрянув от девушки.

Страх, что от меня избавятся, появился слишком неожиданно. Я внезапно осознала, что вляпалась в очень нехорошие вещи...

– Я говорю прямо, тебя либо устранят, либо будет более щадящий метод отстранения от работы.

– Какой?

– Некоторых закрывали в психушке, других в тюрьме... Но большинство, адекватных людей отправились жить за границу. Им создавали другую личность, они лишались возможность видеться со своей семьёй.

– Не-е-ет, не-е-ет! Это ведь неправда! Шутишь?! – меня в холодный пот бросает.

Я не могу представить себе, что буду жить отдельно от своей дочери и не видеть, как она растёт!

– Твою мать, я прибить готова Иваныча за то, что уже не первый раз скидывает всю работу на меня! Каждый раз я вытираю сопли новеньким, потому что они не готовы к такой работе! – психует Софа, она просто вне себя.

Поэтому отбирает у меня чашку ромашкового чая и допивает остатки, чтобы немного успокоиться.

Честно сказать, нам обеим отвар не помог!

– Я поговорю с главным, он меня отпустит! Я уверена! – бубню себе под нос, думая, что если мужчина узнает о нашей совместной дочери, то нарушит принципы клиники и оставит меня в покое, не станет убивать или отсылать за границу под чужим именем.

Резко срываюсь с места и несусь в кабинет к Дымову, перед тем как открыть к нему дверь, читаю надпись «Дымов Михаил Александрович».

– Вы были правы, не нужно мне здесь работать! – залетаю со слезами на глазах в кабинет мужчины, но тут же секунду жалею об этом.

Потому что застаю неприятную картину, которая вызывает отвращение от Михаила и всего, что с ним связано...

– Извините! – пищу, а затем с красным, словно помидор, лицом выбегаю обратно, захлопывая за собой дверь, но перед глазами все та же картина, что и минуту назад.

Она на столе, широко раздвинув бедра, задрала свою и без того короткую юбку, принимает в себя мужчину, тихо постанывая...

Я понимаю, что Дымов мне не поможет... Ему нет дела до меня, а уж до собственной дочери, которую он в жизни никогда не видел, тем более!

Страх и отчаяние сжимают сердце. Я чувствую себя в ловушке, безвыходной ситуации. Но реальность нужно принять, как бы тяжело мне ни было...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9.

Дарья

.

– Эй, ты чего? – подбегает ко мне Софа, которая, видимо, очень рьяно бросилась тогда вслед за мной.

– Я пропала, пропала, – хнычу, так как безысходность настигла слишком неожиданно.

В моих глазах читалось отчаяние, но где-то в их глубине начала плескаться ненависть к моему боссу! Я возненавидела отца своей дочери!

– Что такое? Что он сказал? – казалось, эта совсем ещё незнакомая мне девушка переживает за меня.

Я слабо улыбаюсь, смахивая слезы со щёк, понимая, что в этой богадельне есть хотя бы один человек с большим и добрым сердцем.

– Он там со своей невестой, – слышу, как говорит шёпотом секретарь, которая даже не удосужилась меня предупредить о занятости главного босса.

– Фу-у-у, это же не то, о чем я думаю, – морщится Софа, приобнимая меня за плечи.

– Ничего страшного, это мне нужно было постучать, прежде чем вот так врываться, – делаю вид, будто произошедшее на мне никак не отразилось, а плачу я исключительно из-за невозможности уволиться.

Не успеваю прийти в себя, как дверь в кабинет Дымова открывается, из неё выходит шикарная длинноногая девушка модельной внешности, она подкрашивает губы помадой и мило улыбается нам, но я вижу в её взгляде на меня злость.

Ещё бы! Я помешала получить ей удовольствие!

– Дарья, в кабинет! – строго произносит босс, смотря сквозь меня.

– Я уже решила свой вопрос, – перечу ему, потому что не хочу оставаться с ним наедине.

Мы не вместе, но почему я чувствую вкус горького предательства?

– Я СКАЗАЛ В МОЙ КАБИНЕТ! НЕМЕДЛЕННО! – он громко рявкает на всю клинику, так что стены трясутся.

Секретарь поджала губы от страха и уткнулась в свой монитор, а Софа крепко сжала мою руку в своей ладони.

– Всё в порядке, – шепчу на ухо новой знакомой, а потом медленно отпускаю её руку.

Иду в кабинет, высоко поднимая голову.

– Простите, что вошла без стука и нарушила ваши личные границы. Больше такого не повторится, можете резвиться со своей невестой хоть круглые сутки! – начинаю сразу с извинений.

– Ммм, тебе уже успели доложить, что она моя невеста? – хмыкает мужчина, вставая рядом со мной, напротив.

Взгляд его был как буря в океане - то спокойный, то бушующий страстью. В его глазах я увидела злость, переплетенную с возбуждением и страстью. Я ощутила, как сердце стучит быстрее, и поняла, что передо мной - мужчина, способный на многое. Этот микс чувств заставил моё тело дрожать от предвкушения и страха. В глазах его читалась искорка непоколебимой власти, я не хотела снова попадаться в плен его страстей, поэтому отвела взгляд в сторону.

– Твоя невеста очень красивая девушка, – с трудом выдавливаю из себя хоть какие-то слова.

– Не красивее тебя, – этот неожиданный ответ заставил меня получить порцию шока!

– Это мерзко, – кривлюсь я.

Так как Дымов только что «жарил» свою невесту на этом самом столе, а теперь отвешивает мне комплименты, сравнивая меня с ней.

– Это правда, – мужчина резко наклоняется ко мне и выдыхает горячий воздух в губы.

А я морщусь, представляя, как он недавно целовал свою невесту, доставлял ей удовольствие и ублажал на рабочем месте.

– Что такое? Я тебе противен? Помнится, когда-то я тебе нравился... Даже слишком, раз ты отдалась мне в первую ночь знакомства, – он выдает горькую правду, от которой становится противно даже смотреть на него.

Ужасно низко с его стороны говорить такие вещи!

Я замахиваюсь ладонью, чтобы треснуть ему пощёчину, но мужчина останавливает мою руку, крепко сжимая пальцами запястье.

– Не смей! – цедит он сквозь зубы. – Я говорил тебе здесь не работать? Говорил?

Дымов резко заламывает мне руку за спину и прижимает к себе, смотря своим безумным взглядом мне в глаза. Он требует ответа.

Я лишь молча киваю, пытаясь сдержать слезы. Оказывается, я подарила свою невинность человеку, который ее недостоин...

– Не жди привилегий к себе лишь потому, что я тебя когда-то трахал! – он резко отталкивает меня от себя.

А я не понимаю, чем заслужила такую грубость? За что со мной так жестоко?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10

Дарья

.

Сердце жжет от произнесённых им слов, как огонь, разгорающийся внутри меня. Грубость его речи обижает до глубины души. Стою перед ним, слезы навернулись на глазах, но моё лицо твердо выражает решимость.

Его слова ранят меня, и поэтому я не могу позволить себе остаться безмолвной. Мои чувства волнуются, искры гнева и обиды вспыхивают, но я готова защитить своё достоинство и самоуважение.

– Я смотрю, вы никак не можете забыть ту ночь, верно? – устремляю свой взор на мужчину, желая прожечь в нем дыру. – Сколько раз вы еще произнесете то, что мы с вами когда-то были вместе? Забудьте обо всем, это не стоит того! Это был обычный посредственный секс!

Только одному Богу известно, с каким трудом мне дались эти фразы, но так нужно.

Мой босс слишком высокого о себе мнения! Его раздутое эго пора лопнуть, как воздушный шарик, а после выбросить в мусорное ведро!

Терпеть таких людей не могу! Грубый и бесчувственный сухарь! А я еще и убивалась по нему все эти годы! Столько раз плакала в подушку, пока никто не видит! Столько раз порывалась найти его, но все безуспешно.

Даже о дочери была рада сообщить, но как если имени его не знала даже!?

А теперь, как отрезало! Правильно говорят, любовь зла, полюбишь и козла!

Видимо, у меня так и вышло!

– Посредственный секс? – зацепился он за эту фразу, раздувая ноздри от злости.

Вот она ахиллесова пята каждого мужика! Все они хотят быть богами в постели, но, к сожалению, не всем дано.

У меня нет опыта близости с другими мужчинами от слова совсем, но по рассказам подруг, некоторые из сильного пола нашего человечества понятия не имеют, что такое прелюдия!

– Не обижайтесь, вы старались, как умели! А теперь, я пойду работать, с вашего позволения! Ведь у меня нет никаких привилегий! – демонстративно поклонилась мужчине улыбаясь.

А затем вылетела из кабинета, словно пуля, боясь, что разозлю босса на все сто баллов!

***

– Рада, что ты осталась с нами, ты мне очень нравишься, думаю, мы сработаемся! – Софа озаряла меня лучезарной улыбкой, ведя за руку по коридору.

Затем мы свернули в сестринскую, где девушка выдала мне пару комплектов медицинской формы.

– Работаем мы посменно, потому что бывают ночные дежурства. Сегодня тебя никто не оставит на целые сутки на рабочем месте, но завтра придется отработать по полной, – Софа без умолку разговаривает, она настоящая трещотка.

К счастью, это мне не мешает, наоборот, помогает глушить ненужные мысли о Дымове.

– Спасибо, – благодарю новоиспечённую знакомую за заботу, а после сажусь за изучение должностной инструкции, которую мне выдал Сергей Иванович.

Ознакомилась с ней за пару минут, а потом приступила к работе, так как начался поток пациентов.

Сегодня я в процедурном, практикую взятие крови из вены. Руки дрожат, я волнуюсь, но все равно попадаю в нужное место с первого раза.

– Фу-у-у, - тяжело выдыхаю, заметив, что все сделала идеально.

– Какие у тебя нежные ручки, куколка, – отвешивает мне комплимент здоровенный мужчина метра два ростом с огромной татуировкой на пол лица.

Я игнорирую его слова, не зная, как реагировать на такие фразочки от пациентов, тем более зная, что каждый второй здесь бандит.

– Оглохла, ципа? Или немая? – докапывается он до меня.

– Я работаю, – коротко отвечаю ему, в надежде, что человек разумный и поэтому прекратит свои домогательства.

– О, и голос какой приятный! Не хочешь прокатиться после работы в какой-нибудь ресторанчик? Я тебя ужином угощу, а ты меня потом хорошенько отблагодаришь?

Я округляю глаза от такой невоспитанности! Он сейчас мне на секс намекает, правильно же я поняла?

Я резко вытаскиваю иголку из его вены, а потом грубо наклеиваю пластырь на изгиб руки.

– Следующий! – кричу в коридор, чтобы не оставаться одни на один с этим наглецом.

– Че ломаешься, я не обижу! Ну, хочешь брюлик какой подарю? – огромный шкаф движется на меня с пожирающим взглядом.

– А ну, вон пошел! Щедрый какой нашёлся! – слышу голос Софы, которая только что вошла в процедурный, она ходила за новыми шприцами, поэтому недолго отсутствовала.

– Эй, ты как со мной разговариваешь! В табло втащить? – морщится мужчина, реагируя на слова моей коллеги.

– Попробуй, если кишка не тонка! Будто не знаешь правил клиники! Давай, вали отсюда! И больше не попадайся мне на глаза, иначе сообщу о твоем поведении руководству! Тогда будешь лечить свои бандитские раны в государственной больнице!

Вау, я была в восторге от смелости этой девушки. Она в одиночку поставила на место бандюгу, который в два, а то и в три раза больше нее.

– Чертовы курицы! – ругается мужчина, но все же уходит из кабинета, бросив на нас грозный взгляд.

– Софа, ты не боишься таких, как он? – удивляюсь ее смелости.

– Нет! В клинике есть правило, если криминальные личности перейдут границу дозволенного, то они попадают в черный список! Таких больше не лечат, а в крайних случаях, Дымов может лично наказать.

– Ясно, – сразу завершаю разговор, так как слышу фамилию, о которой знать ничего не желаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11.

Дарья.

Мой первый рабочий день подошел к концу. Он прошел, и на том спасибо!

Как я уже разобралась, в клинику приходят не только бандиты, но и обычные люди - все вперемешку.

– Господи, я так устала, коньки ща двину! – смеётся Софа, падая на диванчик в сестринской. Она сбрасывает свои больничные тапки и активно начинает сгибать пальчики на ногах.

Своего рода небольшая разминка.

– Конечно, ты ведь еще толком не спала сегодня, – сочувствую девушке, ведь она только что отработала 24-часовую смену.

– Через пару минут домой, что может быть чудеснее, – мечтательно вздыхает девушка, закрывая глаза.

– Закатай губу, Косицына! – нарушает нашу идиллию Сергей Иванович, который неожиданно появляется в дверях с папкой документов.

Он хотя бы иногда выпускает ее из рук? Проскальзывает мысль у меня в голове.

– Девяткина заболела, на ночное некому выйти. Вас всего три медсестры в отделении, – мужчина напряжённо потирает переносицу.

– Да вы че! Ироды! Офонарели совсем? Я сутки отпахала, как лошадь! В вас трудовым кодексом кинуть? – Софа вмиг из милого прелестного создания превращается в огромный сгусток возмущения и злости.

– Косицына, не начинай, и так голова гудит! Дарью не оставить, она только начала, напортачит еще... – мужчина умоляюще смотрел на медсестру, будто он не главный врач.

Ну, Софа, если честно девка — огонь! Ничего не боится и за словом в карман не полезет!

– Я могу остаться, – встреваю в их разговор.

Все равно в квартире сейчас никого, дочь в деревне у бабушки и дедушки, а возвращаться в пустые одинокие стены совсем не хочется.

– А ты справишься? – уточняет Сергей Иванович.

– А чего не справиться? Будто у нас тут такой поток пациентов ночью, что запара будет как в обеденный перерыв в кафе напротив, – Софа обязательно вставляет свои пять копеек, улыбаясь своей белоснежной улыбкой главному врачу.

– Господи, Косицына! Как же ты достала, в печёнках у меня сидишь уже! Если бы не уважение к твоему отцу, давно бы вышвырнул тебя отсюда! – психует на ровном месте начальник, а затем, не обращая внимания на Софу, он передает мне какую-то анкету.

– Это что?- с особым интересом разглядываю опросник.

– Заполнишь, эти персональные данные нужны в личное дело! На дежурстве должно быть много свободного времени. По крайней мере, Косицыной его достаточно, – мужчина не упускает возможности подколоть молодую медсестру.

На что та надувается, как огромный воздушный шар, и краснеет от злости.

– Всего вам хорошего! – Сергей Иванович, держит между нами дистанцию.

– Давай, бамболейла! – бурчит себе под нос Софа.

Тут явно что-то происходит. Между ними искры летят, черт побери.

***

– Так, если что НЕ звони! Я все равно трубку не возьму. Потому что я люблю «спать», а «спать» любит меня, – смеется София, переодеваясь из медицинской формы в красивое летнее платье цвета голубого неба.

– Иди уже! – выпроваживаю девушку из сестринской, понимая, что она на ногах еле стоит.

– Пока, пока! – посылает мне воздушный поцелуй, а затем наконец-то скрывается за дверью кабинета.

А я сажусь заполнять анкету, которую принес главный.

– Не замужем, – тихо читаю вслух, ставя галочку напротив.

Бегу глазами вниз, пока не натыкаюсь на графу о детях.

Колеблюсь!

Что ставить? Не буду трепаться такой личной информацией! Решаю, что так будет правильнее, потому что я теперь не хочу раскрывать свою маленькую тайну.

Ставлю свою подпись в правом углу листа, а после убираю его в стол, опрокидываясь на спинку стула всем корпусом.

– Как же спать хочется, – потираю глаза кулаками, сон одолевает.

Неожиданно открывается дверь сестринской, и в полутьме появляется громадная фигура Михаила.

Он медленно поворачивает ключ в замочной скважине, а после надвигается на меня, словно огненный смерч.

– Вы зачем сюда пришли? И это... Дверь немедленно откройте! – подбегаю к мужчине, встаю на носочки, стараясь забрать связку ключей.

А он, в свою очередь, нависает надо мной словно туча: огромная и черная.

– Что ты там говорила? Посредственный секс? – томно шепчет он мне на ухо, убирая мои волосы назад, чтобы не мешали разглядывать этому хаму мое лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12.

Дарья

.

Он что пришел сюда доказать мне обратно? Неужели так ущемился, когда я усомнилась в его способностях удовлетворять женщину? Я же это специально ляпнула, чтобы позлить! А он... А он вон че удумал!

– Михаил Александрович, давайте соблюдать субординацию и не переходить границы дозволенного, – упираюсь ладонями в его твердую грудь, ощущая жар от его тела.

Господи, да он весь горит! Он зол? Возбужден? Или все вместе?

Вот чёрт! Что же я натворила, как теперь из этого говна выбираться, не испачкавшись!

– А что будет, если я перейду черту? – мужчина медленно проводит пальцами по моей оголенной шее, где кожа, реагируя на трепетные касания, покрывается мурашками.

– Немедленно прекратите! Это называется домогательством и карается законом! – пищу, вжимаясь в офисное кресло, не зная, как убежать от этой громадной машины.

– И что? Заяву на меня накатаешь, малышка? – смеется мне прямо в лицо, не воспринимая мои угрозы всерьёз.

– И это обязательно сделаю, но сначала сообщу вашей невесте, какой гондон ее жених! – сказала, аж на душе легче стало.

– Язык прикуси! – рявкает босс, резко хватая меня за руку, он тащит на себя.

Мы стоим друг напротив друга, между нами искры и бесконечные вспышки летящих моментов из прошлого...

Его глаза полны безудержной страсти, мой взгляд холоден и решителен. В комнате витает напряжение, словно электричество, готовое в любой момент ударить в наши тела.

– На правду не обижаются, – продолжаю дерзить и говорить все, что в голову взбредёт.

– Ты... Не зли меня, черт возьми! – Михаил больно впивается пальцами в мои запястья, а потом со всей силы толкает к стене. Делает шаг, еще один.

Он словно огромная каменная глыба движется на меня, чтобы раздавить своей силой.

Но адреналина в крови уже так много, что я не чувствую опасности и не ведаю страха. Я готова топить до конца! Хочется раз и навсегда поставить его на место, хочется, чтобы он понял - девушки не игрушки! Они живые люди, которым больно и обидно, когда их судьбы рушат, лишь бы весело провести с ними время.

– А то что? Уволите? Убьете? Вы, пожалуй, можете сделать все вместе! Вы же бандит! А ваша эта клиника? Пристанище для убийц и воров! Я даже не представляю, сколько раз сегодня вымоюсь в душе, чтобы смыть с себя всю грязь за сегодняшний день! – меня не остановить, я говорила и говорила, желая задеть мужчину за живое.

– Заткнись! – рявкает он, что стены трясутся.

– А что? Вы думали, я дифирамбы петь буду вам и этому месту? Никогда! Я ненавижу вас! Ненавижу ваш образ мыслей, стиля и всей жизни в целом. Вы мне противны, и поэтому близость с вами для меня все равно, что пытка!

Прямым текстом говорю о моем отвращении к нему, на что мужчина резко разворачивает меня лицом к стене, грубо вжимает в нее.

– Пытка, значит? – рычит он мне над ухом, нагло задирая белый халат вверх.

– Именно, – стою на своем.

– Сейчас я трахну тебя прямо здесь, так что ходить позже не сможешь. Будешь думать о моем члене каждую минуту, каждую секунду! Готова? Через несколько минут будешь кричать мое имя в экстазе, забыв свои умные слова о том, как ты меня ненавидишь! – Дымов ударился бедрами в мой зад, пытаясь вызвать у меня хоть какую-то реакцию.

Но я лишь покорно стояла и ждала, сможет ли он пасть так низко в моих глазах. Стоит ли он того, чтобы в будущем всё-таки познакомить его с дочерью.

– Изнасилуешь меня? Возьмешь против воли? Вперёд ты ведь способен на все! – провоцирую мужчину, зажмуривая глаза. Я молча жду дальнейших действий, настроившись на худший исход.

– Ты идиотка? – вскрикивает Дымов, отпрянув от меня.

Я медленно скатываюсь по стене, начиная смеяться в истерике. Это защитная реакция, чтобы не грохнуться в обморок.

– Тебе пора навестить нашего психиатра, он тебе поможет! – мужчина присаживается рядом со мной на корточки. – Больше мы с тобой не пересекаемся, ты меня поняла? Ни при каких обстоятельствах. Каждый живет своей жизнью.

– А как же я буду кричать ваше имя в экстазе? – поднимаю голову, продолжая улыбаться.

– Девочка, твоя нервная система не выдержит встречи со мной, так что заканчивай дерзить!

– Иди к черту! – плюю эту фразу ему в лицо, понимая, что оставила официальное общение где-то в прошлом.

– Дамы вперёд, – ехидно расплывается в улыбке, а затем встает в полный рост и быстро покидает сестринскую, громко хлопнув дверью.

Злой как собака, это точно!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13.

Дарья.

Первое ночное дежурство прошло без проблем, не считая стычки с руководителем клиники! Но лучше забыть это как страшный сон, тем более он сказал, что более не хочет со мной пересекаться.

Ну, и, пожалуйста! Больно надо мне, видеть его злющее лицо!

– Приветики-пистолетики! – в сестринскую залетает счастливая Софа, в ее руках коробка с пирожными. – Чай будешь?

– Буду, – коротко отвечаю, потирая сонные глаза кулаками. Я почти не спала, боялась пропустить что-то важное! По протоколу и глаз на секунду сомкнуть нельзя ведь. – Ты сегодня прямо светишься!

Обращаюсь к девушке, смотря на ее красивый вид: пышная розовая юбка, белый топ и красиво уложенные кучеряшки на голове.

– Это называется - выспалась! Я как пришла, то сразу упала в кровать, дрыхла без задних ног! – смеется Софа, подливая мне в кружку кипятка. – У тебя все хорошо прошло?

– Да, за всю ночь только Игнатьеву из третьей палаты обезбол вколола и все.

– Умница!

– Я же могу домой идти? – уточняю у коллеги.

– Не можешь, сейчас планерка! – неожиданно в дверях появляется Сергей Иванович, у него, кажется, это в привычку вошло - появляется вот так, как приведение!

– Так я пойду, ей зачем? Она уже отработала, – встревает в наш диалог Софа.

– Вот в каждой бочке затычка, Косицына! – раздражается главный. – Дымов сказал, чтобы все присутствовали.

В смысле? Он же велел мне, чтобы я на глаза ему не появлялась? Семь пятниц на неделе у этого человека!

Начинаю злиться!

– Передайте, что я не пойду! – смею ответить так боссу.

– Причина? – резко спрашивает Сергей Иванович.

– Михаил Александрович сказал, чтобы мы более с ним никогда не пересекались, – говорю правду. Скрывать ничего не собираюсь, так как одна ложь зацепится за другую, а там фиг распутаешь!

– Господи, вы на работе! Личное оставить дома нужно, поняла? – строго смотрит на меня, угрожая своими серыми глазами.

– Да, – коротко отвечаю, виновато отводя взгляд в сторону.

Потом поправляю халат и выбегаю из сестринской, не разбирая дороги. В коридоре сталкиваюсь лбами с кем-то из коллег.

- Смотри, куда идешь! – рычу, потирая место ушиба.

– Это моя клиника, где хочу, там и хожу, милая... – раздаётся шепот над ухом, от которого мурашками все тело покрывается.

– Вы? – вскрикиваю, сжимая пальцы в кулаки от злости.

– Я, и, по-моему, мы не должны пересекаться, помнишь?

– Это случайность! – недовольно высказываюсь. – А разве вы не ищете встречи? Зачем весь этот спектакль с планеркой?

Слишком громко говорю, привлекая к нам внимание, на что мужчина грубо хватает меня за предплечье и оттаскивает за угол коридора.

– Это рабочие моменты, ты сама ввязалась в эту работу! Сама! Я разве тебя не отговаривал? – рычит мужчина, зажимая меня в угол.

– Вы снова нарушаете мои личные границы! - шиплю, распахивая свои огромные глаза.

– Малышка, у тебя их нет! Ты подписала договор с клиникой, а значит, являешься моей рабыней, которой я плачу деньги!

– Вот как? Знала бы я раньше, какой вы на самом деле, то ни за что бы не стала...

– Не стала, что? – неожиданно за спиной мужчины вырастает женская фигура.

Девушка крайне недовольна нашей близостью с Михаилом.

Я стараюсь оттолкнуть его от себя, он по-хорошему, тоже должен отлипнуть. Но он как скала неподвижен. Ему будто все равно, что его невеста стоит позади нас и видит картину, не радующую глаз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14.

Дарья.

Сейчас мое сердце замерло. Неловкость и напряжение были такими ощутимыми, что воздух показался плотным. Горечь в горле, слабость в коленях. Беспечное поведение Михаила выбивает меня из равновесия. Чувства взрывались, разум отказывался. Я стою здесь неподвижно, словно застряла во времени, но сердце бьется так сильно, будто вырвется из груди.

– Не стала бы здесь работать, – быстро выдаю эту фразу, хотя на самом деле минуту назад была готова ляпнуть нечто восемнадцать плюс.

– Милый, а ты не хочешь немного увеличить расстояние между вами? – длинноногая блондинка хмурила брови, соединяя их в одну.

– Мне так хорошо, – нагло отвечает Дымов.

А я в шоке наблюдаю, как его невеста молча проглотила его ответ, лишь криво улыбнулась, а потом развернувшись, ушла, кинув на прощание ему такую фразу: «Я жду тебя на парковке, у нас через час встреча с организатором свадьбы».

– Ужас! Ужас! – громко высказываю свое мнение по поводу их взаимоотношений, отталкивая от себя подальше такого мужчину, как Дымов.

– В чем дело? Тебя волнует моя невеста?

– Мне ее жаль! Рядом с тобой она не будет счастлива! Господи, да для тебя женщина, действительно, - игрушка! Красивая вещь, которая нужна лишь для удовлетворения некоторых потребностей!

Меня понесло высказывать свое непрошеное мнение! Я говорила, говорила, а он внимательно слушал до того момента, пока я не замолчала, чтобы перевести дыхание.

– Канчаловская Дарья Валентиновна, – мужчина резко вжал меня в стену. Снова! – Ты слишком много говоришь, очень... Причем всякую чушь!

– Чушь? У девушки должно быть самоуважение к себе, гордость и принципы в конце концов! А ваша невеста, увы, этого не понимает! – прекрасно знаю, что я должна радоваться спокойной реакции длинноногой блондинки на кульминационный момент, но во мне не вовремя взыграла женская солидарность.

Ну не должна девушка такое прощать! Я бы на ее месте совершила взрыв мирового масштаба! Надавала бы по щам своему жениху за такое поведение со мной.

Уф... Зла не хватает!

– Серьёзно? Принципы? Гордость? Ты в каком веке живешь, моя красавица? – смеется мне в лицо Дымов. – Бывают такие моменты, когда приходится выбирать, и тогда любые принципы уходят на второй план. С возрастом ты это поймёшь.

– Не думаю, – с вызовом отвечаю, не зная, что секундой позже сильно пожалею об этом.

– Окей. Забываем, что я просил тебя со мной не пересекаться! Новые правила! Я же здесь босс, я их и устанавливаю! – мужчина трепетно убирает выбившиеся пряди волос мне за ухо, но я демонстративно возвращаю их обратно растрепав.

– Не смейте меня трогать! – угрожаю указательным пальцем.

– Хочу и буду трогать! У тебя, красавица моя, теперь два пути: увольнение, либо беспрекословное подчинение МНЕ! – Михаил резко надавливает коленом между моих ног, быстро их раздвигая.

– У вас невозможно уволиться просто так... Иначе уже бы давно... – не договариваю, потому что до меня доходит смысл его слов. – Не-е-ет, не-е-ет! Вы так не поступите!

– Дашенька, приготовься к тому, что тебе придётся прощаться со своими принципами! – Дымов расплывается в коварной улыбке, а потом нагло зарывается носом в моих волосах, касается кончиком бархатистой кожи шее, жадно вдыхая оставшиеся нотки аромата моих духов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15.

Дарья.

Планерку все-таки пропустила!

Господин разрешил не появляться на работе целые сутки, поэтому я сразу поехала домой: откисать в пенной ванной!

Часа два провалялась в воде, кожа вся скукожилась, но я почувствовала себя намного легче. Чище в прямом и переносном смысле слова.

Высушила волосы, легла в кровать, натянув одеяло по самую голову, и нажала на кнопку видеозвонка маме.

– Дашенька, как обстоят дела на новом месте работы? – уточняет женщина, как только видит моё уставшее лицо. – Такая бледная...

– Мамуль, всё хорошо. Работы много, собственно как и везде, – на выдохе произношу я, вспоминая наполненные событиями свои первые рабочие сутки.

И мне ужасно хочется рассказать маме правду! О том, что я теперь знаю, кто отец Лизоньки!

Но молчу, стиснув зубы. Как же меня гнетёт эта тайна! Как я смогу выдержать это?

– Даш, а Лизка с дедом на рыбалку умотала, червей в огороде накопали и помчались, уже часа два, как нет! – мамуля начинает активно рассказывать про их отдых вместе с внучкой.

Беседа с матерью затянулась на полчаса, она смогла меня отвлечь от пугающих мыслях о следующих действиях Дымова.

– Ладно... Мам, я спать! Лизу поцелуй от меня, завтра обязательно пусть позвонит мне, соскучилась жуть!

Посылаю воздушный поцелуй в экран любимой мамочке. У нас с ней очень тёплые отношения: всегда были и будут!

Откладываю телефон подальше от себя и засыпаю, как только закрываю глаза.

Мне снится очень тревожный сон, я не понимаю, от кого бегу, но страх и паника всё время со мной... Резко падаю, и прихожу в сознание... Медленно осматриваю комнату, тяжело дышу!

Проснулась вся в холодном поту!

– Хрень всякая снится! – бубню себе под нос, а затем пихаю босые ноги в тапки и не спеша иду в кухню за водичкой.

За окном уже глубокая ночь, думаю, что я проспала не менее двенадцати часов.

Жадно пью холодную воду прямо из графина, и замечаю краем глаза тёмную, огромную фигуру у себя в коридоре.

Нервно сглатываю, а затем инстинктивно пытаюсь защититься, кидая в неизвестного тот самый графин.

– Твою мать! – отпрыгивает тень в сторону, ругаясь мужским голосом.

У меня руки и ноги затряслись в этот момент, я даже не сразу уловила, что голос знакомый.

– Я щас полицию вызову... – вскрикиваю я, хватая нож со стола.

– Девочка, нож положи, порежешься, блядь! – наконец-то свет из кухни падает на лицо незнакомца, и я понимаю, что в моей квартире босс. Нагло и бесцеремонно пробрался в чужую собственность!

– Дымов, ты совсем рехнулся? Ты как... Как вообще сюда попал? – снова перепрыгивают на неформальный стиль общения.

Плевать я хотела на субординацию, он ко мне домой ворвался, словно вор или убийца какой!

– Дверь в квартиру научись закрывать, а потом претензии предъявляй! – рычит мужчина, делая шаг мне навстречу.

А я всё ещё не могу сообразить: какого чёрта он здесь забыл?

– Так, уходи! Немедленно уходи из моего дома! – страх который, я испытывала, улетучился минуту назад, поэтому я без каких-либо преград развернула мужчину за плечи и подтолкнула к двери.

– Не кипишуй раньше времени! Я здесь от силы минут десять! А сюда зашелл потому что ты не открывала... А изнутри дверь забыть закрыла! – Дымов уходить не планировал, наоборот.

Он нагло снял свои ботинки и прошёл вглубь моёй квартиры.

Залез на постель в уличной одежде! Зараза такой!

– Какого чёрта тебе нужно! Времени три часа ночи, иди к своей невесте, она волнуется! – вспоминаю о его обязательствах перед той красивой блондинкой.

– Иди ко мне, вместе полежим, обсудим для чего я тут! – Дымов похлопывает по пышному одеялу ладонью в целях приглашения на длинную романтическую ночь.

– Опиши в двух словах, что тебе нужно и уходи! – встаю перед мужчиной в позе «руки в боки», требую немедленного ответа.

– Хочу тебя, – слишком громкие два слова!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16.

Михаил

.

Изначально я искренне верил, что девчонка -божий одуванчик! Ангел во плоти! Но до момента, пока пушистый милый зверёк не стал показывать свои зубы и кусаться!

Дарья меня бесила своим поведением! Вот прям из равновесия выбивала! Милая скромная девочка - так я о ней думал, на самом деле оказалась той еще стервочкой, готовая резануть по тебе своим острым язычком.

Разговаривает и ведет себя со мной отвратительно... И я должен терпеть? Хуй там!

Ненавидит меня, оказывается? Принципы у нее есть? Невесту мою жаль?

Считает меня монстром?

Ох, детка, ты еще не знаешь, что, подписав договор с клиникой, ты провернула сделку с дьяволом!

Своей теперь сделаю! Рядом будешь! Подо мной будешь ! Зря ты зубы на меня свои скалила, девочка... Ох, зря!

– Тебя хочу! – говорю прямо, развалившись на ее кровати, которая чертовски вкусно пахнет. Ею пахнет!

И мне нравится видеть ее реакцию на мои слова: она глаза округлила, ресничками своими пушистыми захлопала и рот открыла. Сказать ничего не получается у бедняги.

– Ко мне подойди! – отдаю команду, так как дикое желание прикоснуться к Даше разрывает меня изнутри.

– Вон пошел! – девочка собирается мыслями и выдает искромётную фразу, которая с пол-оборота меня заводит.

Бесит, блядь!

– Ко мне подошла! – рявкаю так, что пластиковые старые окна начинают дребезжать.

Нашла где жить! Халупа, еще в ипотеке, наверное! Пиздец!

– Вы у меня дома! Это моя территория, так что вон!

– Ты меня не поняла? Я не уйду, пока не получу желаемое, – с хрипотцой в голосе говорю, резко поднимая корпус тела вверх, — теперь сижу на краю кровати, широко раздвинув ноги.

Через толстую ткань джинсов рвется наружу ноющий от недостатка женской ласки член. Он чувствует, что рядом топчемся, что есть возможность натянуть на себя симпатичную девушку.

И если честно, я сам от себя в ахуе! Потому что вломиться в дом, чтобы трахнуть кого-то - не про меня. Обычно щелкаю пальцами и толпы шлюх возле члена собираются, лишь бы я их отжарил как следует.

А тут похоть лично заставила явиться!

Пытался держать себя с самого первого дня, хотел не трогать Дашу, ведь думал слишком хорошая, чтобы становиться для меня подстилкой. Даже запретил на глаза мне попадаться, чтобы лишний раз себя не искушать, сука-а-а!

Она в край охуела, если думала, что я буду терпеть хамское отношение бабы к себе. Допустим, пару раз проглотил колкие выражения, но у нее вошло в привычку! Спесь с нее сбить необходимо.

Поэтому будем лишать девочку ее принципов, какие там у слишком правильных существуют?

– Мне долго ждать? – выгибаю одну бровь, щурясь на девушку, которая прячет свой страх за маской злости.

– Еще раз говорю! Пошел вон из моей квартиры! – ее сотая попытка избавиться от меня не увенчалась успехом. Плохо стараешься, девочка.

Резко хватаю пальцами ее за запястье, тащу на себя, усаживая аппетитную попку мне на колени.

Даша тут же ерзать начинает, краской вся залилась, щеки подрумянились. Очень красиво.

– Опусти! – слишком громко произносит.

– На полтона тише! – сурово произношу, потому что не люблю, когда женщина кричит, исключение лишь постель!

– А ещё чего? В задницу иди со своими приказами! – девочка продолжает испытывать судьбу на прочность своими высказываниями.

– Приглашаешь? – ухмыляюсь, смачно сжимая девичью ягодицу в своей ладони.

Она меня так возбуждает, так заводит! Член дымиться начинает, оттого что упругая попка Даши продолжает ерзать на моем паху.

Она, к слову, выбраться пытается, но делает еще хуже.

– Извращенец! – цедит сквозь зубы, а потом звонко припечатывает свою ладонь к моей щеке.

Бесит. Злит! Во мне огонь ярости вспыхнул, за такое поведение и ремня всыпать можно!

Грубо хватаю девушку за шею, обжигаю пальцами ее нежную кожу. Чувствую, как увеличивается темп ее пульсации. Занервничала.

Тяну на себя, оставляя отпечаток горящего поцелуя на ее губах. Она, естественно, вся сжалась. Зажмурилась.

– Что такое? Принципы не позволяют расслабиться? Не дает покоя информация, что у меня невеста есть? Не переживай, она не против, – носом скольжу по ее шее, жадно вдыхая аромат спелых ягод.

Она всегда ими пахнет. Так что сожрать хочется! Не сдерживаюсь и кусаю, как вампир.

Даша начинает отпихивать меня от себя, но силенок справится со мной не хватает.

Впиваюсь в шею ещё сильнее, страстно оставляя свои отметины на нежной бархатистой коже.

– Ненавижу! Ненавижу! – пищит она тоненьким голоском и бьет меня кулачками по спине.

– Ша-а-а! – прикрикиваю на нее, так как попытки остановить меня она уже истратила.

Опускаю руку, расстёгивая свои джинсы...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17.

Михаил.

Возбуждение на грани фантастики, еще никогда не испытывал такое сильное желание обладать кем-то. Хочется вторгнуться в ее личное пространство, ведь мое внутреннее напряжение достигло предела!

– Я возьму тебя прямо сейчас, – предупреждаю ее.

Она должна знать, что мои дальнейшие действия неизбежны.

– Я никогда тебе этого не прощу, – холодно произносит Даша, впиваясь пальцами в мои плечи до еле чуствимой боли.

А у меня в голове эмоции громко кричат, что простит. Потом ещё просить будет, чтобы повторил!

Я резко бедрами вперед поддаюсь, давая девушке почувствовать мое возбуждение. Я горю. Я пылаю, а она из себя недотрогу строит.

В самую первую встречу сговорчивее была. Она тогда мне в душу запала.

Такая нежная, такая ласковая была...

Я грубо сжимаю ягодицы Даши жесткими пальцами, она чувственно вскрикивает и выгибается вперед.

Падаю на кровать спиной, жажду настоящего взрослого продолжения между нами, но что-то пошло не так.

Совсем не так!

Подо мной что-то очень громко запищало, такой ужасный и противный звук. Омерзительный просто.

– Какого хрена? – вскрикиваю я, сильнее прижимая к себе девушку. Она в свою очередь начинает барахтаться, вырываться. И это у нее получилось.

Даша встала на ноги, ее волосы были растрёпаны, губы припухшими, а щёки красными.

– Это еще что? – растерянный я таким поворотом событий достаю из-под одеяла какую-то игрушку.

Желтая курица, которая издает странные звуки, я бы даже сказал стоны, при нажатии на нее.

– А не видно? – Даша почему-то в этот момент очень сильно занервничала, а после и вовсе быстро указала мне на дверь. – Уходи! Я больше не та наивная девочка, думая, что после секса будет свадьба!

– Ты постарайся, может и позову, – выкидываю игрушку в сторону.

Встаю с кровати и начинаю двигаться на девушку, жадно пожирая ее глазами.

– Я два раза на одни и те же грабли наступать не буду. Вас таких с болтиком между ног дофига и больше. Найду какого-нибудь получше, – она выдает такие фразы, от которых у меня кровь в жилах закипает.

Я хочу у нее спросить, а много ли у нее было мужиков после меня? Этот вопрос глубоко засел внутри меня. Он жрал меня.

Но взгляд неожиданно падает на детский уголок в комнате.

Крошечный столик, украшенный яркими цветами и наклейками, окруженный мягкими ковриками и плюшевыми игрушками, создает атмосферу уюта и безопасности. На стене висит картина со сказочным лесом, где бегают забавные животные, а рядом стоит полка с книгами и раскрасками.

Я не могу удержаться и подхожу ближе, чтобы рассмотреть каждую мелочь этого уголка. Вдруг на глаза мне попадается рисунок, где отпечаток маленькой ладошки.

– У тебя есть дети? – хрипло спрашиваю, потому что от волнения в горле пересохло. Хотелось сделать пару огромных глотков воды, чтобы прийти в себя.

– Нет! – слишком быстро отвечает.

– А это что? Ты уже, кажется, выросла, чтобы в куклы играть, – подхожу к стеллажу, беру в руки игрушку и разглядываю ее с интересом.

– Это... Это моей племянницы, – произносит девушка на выдохе.

– Она с тобой живёт? – у меня появилась тысяча вопросов.

– Нет, то есть иногда бывает!

Почему мне казалось, что эта чертовка врет мне прямо в глаза и не краснеет.

– Это она? – вижу фотографию девочки лет пяти, она улыбается во весь рот, потому что держит на руках маленького котенка. – Совсем на тебя не похожа, если только отдалённо. Ты светлая, а она тёмненькая.

– Так бывает, – пожимает плечами Даша, а потом резко вспоминает, что меня необходимо выпроводить из дома.

На этот раз я ушел, потому что непонятные ответы Дарьи зародили у меня в голове странные мысли.

Сажусь в машину и первым делом набираю Иваныча.

– Серый, а у новенькой твоей медсестры дети есть? В кадрах что-нибудь поэтому поводу указано?

– В графе «дети» стоит прочерк, а что?

– Ничего. Спасибо, – сбрасываю звонок и выдыхаю.

Не обманула, значит. Действительно племянница.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18.

Дарья.

— Господи... Я едва выкрутилась... — бормочу, закрывая пылающее от волнения лицо ладонями и сползаю вниз по двери.

Сажусь прямо на пол у входа. Тело дрожит. Не могу отдышаться — в груди будто иглы. Стресс. Острый, хлесткий, как пощёчина.

Минут пять просто сижу, прислонившись к стене. В ушах гудит. Потом, медленно, будто после тяжёлой болезни, поднимаюсь и плетусь в спальню. Падаю на кровать, не раздеваясь, подминаю под себя одеяло. Сон накрывает меня тяжёлым, тревожным покрывалом.

Мне снится кошмар. Дымов. Его лицо — холодное, чужое. Он знает. Узнал всё.

Он отнимает мою дочь. Делает это молча, жестом — без суда, без шанса. А меня — просто вычёркивает. Как ненужную строку в отчёте.

— Нет! — вскрикиваю, просыпаясь в холодном поту. — Ни за что! Она моя дочь!

Оглядываюсь, сердце колотится. Бросаю взгляд на часы — чёрт. Уже пора на работу. Ни кофе, ни бутерброда, только быстрый душ и в путь.

Спустя полчаса я уже в сестринской, натягиваю на себя больничную форму, когда врывается Софа. Она будто на взводе, глаза бешеные, дыхание сбито. Я такой её ещё не видела.

— Что случилось? — спрашиваю, стараясь говорить спокойно.

— Блиин... Ты ещё не знаешь! — она хватает себя за лоб, будто совсем забыла, что должна была меня предупредить. — Так. Дашунь, главное — без паники, ладно? Я всё объясню.

— Что происходит? Я при чём тут вообще? — чувствую, как её тревога передаётся мне.

— Код красный! — почти кричит Софа. — Разборки у бандюков. Кровь, оружие, вся эта жесть. А мы — единственная больница, куда их везут. Так что готовься, через пару часов здесь начнётся настоящий ад!

Моё тело вздрагивает. Сердце будто пропускает удар. Внутри всё сжимается.

Я киваю.

– Хорошо, идем.

Мы с Софой спускаемся в приёмный покой. Уже с порога слышны приказы, звон телефонов, гул голосов. Больница проснулась слишком рано, слишком резко.

— Все наготове! — крик главврача перекрывает гул. — Три машины на подходе, минимум пятеро раненых. Один — в тяжёлом, без сознания!

Медсёстры снуют туда-сюда, носилки выносят, капельницы готовят. Я автоматически начинаю помогать: беру перчатки, маску, на ходу хватаю список и отмечаю, кто на смене. Всё словно в замедленном кино — руки действуют, а мысли застряли где-то между сном и тем кошмаром.

Сквозь стеклянные двери мелькает синий проблесковый маяк.

— Везут! — кричит кто-то из ординаторов. — Готовь вторую операционную!

Я бросаю взгляд на Софу. Она тоже вцепилась в каталку, губы сжаты, взгляд сосредоточен. Нет времени на разговоры — только действие.

Двери распахиваются. Первый — с простреленным плечом, в сознании, ругается, требует сигарету. Второй — молодой, кровь из живота, глаза мутные. Третий — весь в чёрном, лицо закрыто, тяжелое дыхание, капельница уже стоит.

– Работаем!

***

К вечеру больница выдохлась. Всё стихло. Я поднялась в сестринскую, села на лавку и только тогда поняла, как сильно болят ноги.

Вскоре влетела Софа — лохматая, уставшая, но с тем самым боевым блеском в глазах.

— Дашка, ты сегодня просто танк, — выдыхает она, падая рядом. — Я на тебя смотрела и думала: «Вот как выглядят люди без нервной системы».

Я слабо улыбаюсь.

— Просто действовала. Как все.

— Не все, поверь, — фыркает она. — Ты видела, как Славик при виде крови грохнулся? А ведь это наш медбрат. Клянусь, у пациента пульс был стабильнее, чем у него!

Мы обе смеёмся. Усталость висит в воздухе, но сейчас она — не тяжёлая, а почти родная. Мы выстояли. День был адским, но мы справились. И этого пока достаточно.

— Сейчас Девяткина заступит на дежурство — мы свободны, — говорит Софа, потягиваясь. — Слушай, я честно, такая заведённая после всего этого, что даже спать не смогу. Не хочешь в бар? По паре шотов, ну? — она смотрит на меня с прищуром, явно надеясь на «да».

В её глазах — предвкушение. Пульс ещё не успокоился после дня, как и у меня.

— Хорошо, идём, — улыбаюсь, кивая. — Только заедем домой переодеться, я в форме ни шагу.

— Вот это я понимаю! — оживляется Софа. — Мы сегодня не просто спасаем жизни — мы ещё и выглядим, как богини.

Мы с Софой заехали домой переодеться. Я выбрала короткое чёрное платье и босоножки на высоком каблуке. Наконец-то не форма, не кроссовки, не сменка — чувствовалась лёгкость и что-то вроде забытой женственности. Софа, как всегда, в ярком — коротко, дерзко, уверенно.

Бар встретил нас шумом и музыкой. Мы сразу пошли танцевать — смеялись, двигались, сбрасывали с себя усталость. Потом пересели к барной стойке, взяли по паре шотов. Обсуждали смену, коллег, и как медбрат Славик упал в обморок при виде крови.

— Он реально должен был родиться флористом, — шепчет Софа, — там максимум — укол розой.

Я смеюсь, но смех быстро сходит на нет. Мой взгляд цепляется за знакомую женскую фигуру в VIP-зоне.

— Софа… Это же она.

Софа оборачивается и тут же округляет глаза.

— Чёрт... Невеста Дымова. Пьяна в слюни.

Женщина сидит небрежно, туфли отброшены в сторону, платье сползло, в руке бокал, на полу — телефон, который она то роняет, то безуспешно поднимает.

— Надо кого-то предупредить, — говорит Софа. — Он же приедет, заберёт её. Позвони ему?

Я чувствую, как внутри что-то напрягается.

— Не могу. У меня даже номера его нет, — бормочу я, глядя в сторону.

— Да ладно? Он есть у всех сотрудников.

— А у меня нет! Может, охрана справится. Или подружки её тут где-то. Не наше дело.

Я чувствую её взгляд на себе, но не встречаю его.

Правда в том, что я просто не хочу снова сталкиваться с ним. Не хочу видеть, как он появится здесь, посмотрит на меня — так, как тогда. Не хочу слышать этот голос, который почему-то до сих пор сидит у меня в голове.

Софа взяла телефон и вышла на улицу, решительно направляясь сообщить Дымову о пьяной невесте. Я осталась стоять у бара, ощущая, как сердце бьётся в бешеном ритме, будто предчувствуя приближение бури.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прошло всего пятнадцать минут, когда появился Дымов. Спокойный и уверенный.

Сначала он взглянул на невесту и его губы сжались, глаза потемнели от раздражения... Он кивнул водителю, и та пьяная невеста была незаметно уведена в машину.

Но его взгляд тут же скользнул ко мне.

– Почему он так смотрит? – занервничала Софа, заметив босса, который неотрывно пялился на нас.

А потом он и вовсе подошёл, пододвинул стул к моему и уселся рядом, сзади. Не спрашивая, нагло обнял меня, положив свою тяжёлую ладонь мне на живот.

– Какого хрена? – взвизгнула я, не осознавая всю критичность ситуации.

Дымов наглеет, я нервничаю, а Софа все больше удивляется. Ее глаза становятся по пять копеек, а затем она залпом осущает алкогольный коктейль.

Глава 19.

— Ты чего творишь?! — шиплю я, сбрасывая его руку, поворачиваясь к нему через плечо.

— Расслабься, — выдыхает Дымов, и в его голосе спокойствие, от которого хочется врезать. — Я просто соскучился.

— Что? — теперь я уже не просто напряжена — я в ярости. — Ты с ума сошёл? Ты вообще в курсе, что только что вывел свою невесту из бара?

— И? Это мне не мешает скучать по тебе.

Софа отпивает залпом остатки коктейля и смотрит на нас, как зритель в первом ряду, попавший случайно на очень личную*сцену.

— Прекрасно, — цежу я. — А теперь встань. И отойди!

Он не двигается. Улыбка всё ещё на месте, взгляд скользит по моему лицу — нагло, с вызовом. Как будто он играет. Как будто я — не человек, а сценарий, по которому он уже решил, чем всё закончится.

— Ты скучала? — шепчет он. Слишком близко к уху. Голос хрипловатый, и от этого по спине пробегает дрожь.

Я поднимаюсь. Резко. Бросаю в него взгляд, в котором целая буря.

Он лениво откидывается на спинку стула, будто наслаждается этим шоу.

— Мы уходим, — говорю я Софе. — Сейчас.

— Да! Да, конечно! — она вскакивает, будто ждала команды.

Дымов не пытается остановить. Просто наблюдает, будто мысленно ставит галочку: «она отреагировала, значит — не всё забыто».

Когда мы выходим из бара, я чувствую, как руки дрожат. Софа молчит — не лезет с расспросами, только быстрый взгляд сбоку, как бы проверяя: не взорвусь ли я по пути.

— Что это было?.. — наконец она не выдерживает, когда мы уже садимся в такси.

Я делаю вдох, потом выдох. Медленно.

— Мы раньше с Дымовым... Как бы это сказать.

– Да ладно! – делает Софа глаза по пять копеек. – Дальше можешь не продолжать, я все поняла.

– Ну, вот что ты поняла, а? Просто забудь этот инцидент. Больше такого не повторится.

Я стараюсь говорить ровно, без эмоций. Но голос всё равно дрожит, и она это слышит.

— Ты уверена? — осторожно спрашивает Софа.

— Нет. Но надеюсь на это.

Такси трогается с места. Мы едем, и я смотрю в окно, пытаясь выкинуть из головы его глаза, его голос, его прикосновение. Но не получается, черт побери!

Мы с Софой молчим.

В салоне играет какая-то ленивая попса, водитель жует жвачку и притворяется, будто нас тут нет. А может, и правда не замечает — с нами теперь энергетика такая, что лучше не встревать.

Я смотрю в окно, лицо словно каменеет. На щеках — жар. Не от алкоголя. От позора. От стыда. От злости.

Как он посмел себя так повести со мной? Будто я его любовница.

Как будто у него есть на меня права.

В кармане вибрирует телефон.

Я достаю — и сердце пропускает удар. Экран подсвечен:

«одно новое сообщение — Дымов»

Палец замирает над экраном, потом всё-таки открываю.

– Малышка, чтобы я больше не видел тебя одну в таких местах. Ясно. Ты теперь моя.

Пару секунд просто смотрю на эти слова.

«Чтобы я больше не видел»,

«Одну»,

«Ясно»,

«Моя».

Всё внутри взрывается. От ярости. От унижения. От этого омерзительного ощущения, когда тебя поставили перед фактом, как вещь: «теперь ты — моя», и попробуй только пикни.

Я сжимаю телефон так сильно, что скрипит пластик.

— Он тебе написал, да? — тихо спрашивает Софа. Она смотрит прямо перед собой, но глаза бегают, как будто ей тоже не по себе.

Я не отвечаю. Просто показываю ей экран.

Она смотрит. Несколько секунд. Потом мотает головой:

— Дымов с катушек слетел.

— Спасибо за диагноз, — бурчу я и быстро блокирую экран.

Мы едем дальше. Я стараюсь дышать ровно, но пальцы дрожат, и внутри всё сжимается в тугой, болезненный узел.

Он уверен, что может так себя вести. Что имеет право мне что-то запрещать, указывать...

И хуже всего то, что тело реагирует. Чертова психосоматика!

— Ты не будешь ему отвечать? — осторожно спрашивает Софа.

Я поворачиваюсь к ней. В голосе — сталь:

— Нет. Никогда. У нас с ним лишь рабочие отношения. А что он себе там придумал, то это меня не касается.

— Хорошо. Но ты плохо знаешь Дымова. Если он что-то хочет, то он это получает. Будь осторожна.

Я киваю.

Потому что да, теперь мне действительно нужно быть осторожной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20.

Дарья.

Дома тишина, никого нет. Снова одна.

Ключи с глухим стуком падают на тумбочку, я даже не включаю свет — хожу почти на автопилоте. Скидываю туфли, и одна из них с грохотом отлетает под шкаф. Плевать. Потом достану...

Босыми ногами по холодному полу, чувствую расслабление. Просто Кайф.

Я дохожу до кровати, сажусь на край. Плечи опускаются. Голова откидывается назад. Думаю о своем макияже, но сил смывать это нет.

— Ну и пусть, — шепчу себе. — Хрен с ним.

Падаю на подушку как есть. В неудобном платье, с тоналкой на коже... Волосы в беспорядке.

Глаза закрываются. Ни мыслей, ни снов. Просто темнота.

***

Будильник воет, как пожарная сирена. В голове неимоверно гудит. Всё лицо — стянутое. Я открываю один глаз и ловлю отражение в зеркале напротив.

— Прекрасно, — говорю я вслух, сев на кровати. — Просто мисс Мира!

Под глазами — разводы туши, волосы — птичье гнездо, помада размазалась до уха. И след от подушки на щеке. Симфония усталости.

Я не хочу вставать. Вообще. Совсем. Ни телом, ни душой. Хочу нажать «пауза» на этой жизни, но нельзя. Потому что халат висит у двери, белые кроссы ждут у порога, а пациенты — уже с температурой и капельницами.

А самое главное – мне нужны деньги. Деньги, чтобы содержать дочь, деньги, чтобы помочь папе выбраться из состояния болезни.

Спустя десять минут моральной борьбы — всё-таки поднимаюсь. Умываюсь. Водой по лицу холодной лью, смываю остатки макияжа и ночной позор.

Собираюсь быстро — уже механически. Волосы в пучок, футболка и джинсы, перекус в сумку. Захожу на кухню, хватаю йогурт и вылетаю из дома.

Пока иду до остановки, открываю список контактов и ищу один-единственный номер.

«Мама».

Нажимаю. Гудки. Сердце сжимается чуть сильнее.

Наконец, ответ:

— Алло?

— Мам, привет. Как вы там?

— Дашенька! Всё хорошо. Мы только что поели. Лизка уже играет с конструктором. Весёлая с утра, как заведённая.

Я выдыхаю.

Улыбаюсь – это,кажется, впервые за утро.

— Спасибо тебе, мам... Что ты с ней. И вообще.

— Не благодари. Ты у меня сильная. Я горжусь тобой. Но... ты спала хоть? Дежурства небось ночные!

Я промолчу. Потому что если скажу правду, то она услышит слишком много. Если совру, то распознает сразу.

— Отдохнула немного, — выдыхаю нейтрально. — Главное, что у вас всё хорошо.

— Всё отлично. Не переживай. Работай, я тебя вечером жду на связи.

— Обязательно.

Сбрасываю звонок, кладу телефон в карман.

А внутри будто потеплело. Немного. Совсем чуть-чуть. Но хватит, чтобы дотянуть до смены.

Я выхожу на перекрёсток. Тот самый поворот, где город снова поглощает тебя: машины, люди, запах кофе из киоска, спешка, сигналы, реклама, шум.

***

Захожу в здание. Лифт скрипит, как будто знает что‑то, чего не знаю я. Поднимаюсь в сестринскую — пусто. Где мои вещи? Их нет. Полки, где раньше стояла моя сумка, чистые, как после зачистки.

Меня уволили? Дымов решил меня ликвидировать? Это мне за отказ?

Холодный липкий страх стекает по позвоночнику. Дышать тяжело, будто кто-то поставил мне на грудь бетонную плиту. В голове крутятся слова Софы:

«Отсюда не увольняются. Отсюда — только на тот свет. Или в другую страну. Под другим именем».

Я хватаюсь за стол, чтобы не упасть. Сердце колотится, как пойманная птица.

Дверь сестринской тихо открывается. Заходит Девяткина.

– Канчаловская, тебя главный вызывает, – говорит она с таким выражением, будто смотрит на приговорённую. В голосе — странная нотка, зависть? Или облегчение, что сегодня не её очередь?

– Сергей Иванович? – уточняю, хотя уже знаю ответ.

– Нет. Дымов.

Сердце уходит в пятки. Я почти не слышу Девяткину. Подхожу к кулеру, делаю глоток ледяной воды — она режет горло, но это лучше, чем паника. А потом иду. К Дымову.

Иду на расстрел. Только бы не в прямом смысле.

Стучу. Молчание.

Секунда. Две.

И вдруг дверь резко распахивается. Меня втаскивает внутрь чья‑то огромная рука. Дверь за спиной с глухим хлопком захлопывается. Меня прижимают к дереву. И надо мной нависает ОН.

Дымов. Смотрит жадно, как хищник. В его глазах — странная смесь голода и азарта.

– Пусти! – упираюсь руками в его грудь. Под тканью рубашки чувствую жар его тела. – Что происходит? Где мои вещи? Я уволена?

– Нет, – его ладонь, огромная, скользит к моей талии и сжимает. Взгляд опускается на мои губы.

– Тогда какого черта? – отворачиваюсь, чтобы он не коснулся.

Собираю остатки сил, наступаю ему на ногу, вырываюсь из лап хищника

Он морщится, но голос у него ледяной:

– У тебя повышение.

Я пятюсь. Между нами теперь два метра, но кажется, что он всё равно близко.

– Какое ещё повышение? – слова еле говорю.

– Моей будешь, – он говорит это спокойно, как будто предлагает чашку кофе выпить. – На столе дополнительное соглашение к твоему контракту. Подпиши.

– Что? Ты с ума сошёл! – я сжимаю кулаки. – Этого не будет.

– Не верещи, – он слегка прищуривается. – Поработаешь моей личной медсестрой. С допуслугами.

– Что значит «допуслуги»?

– Не маленькая. Сама знаешь, – подмигивает и делает шаг.

Я отступаю, натыкаюсь на край стола. Столешница под пальцами холодная, как лёд. Дальше — некуда. Ловушка захлопнулась.

– Ты же не можешь быть настолько мерзким… Пожалуйста… – голос срывается. Это уже не страх, это отчаяние.

Тишина. Секунда. Две.

– Что будет, если я откажусь?

– Увольнение, – ровно отвечает он.

Я расширяю глаза. Увольнение? Или… что-то хуже?

Он это сделает. Он способен.

В голове вспыхивает образ: моя дочь.

Её маленькие руки. Её голос: «Мама, ты придёшь?»

Если бы не она, я бы предпочла умереть. Но если меня не станет, кто её защитит? Кто скажет ей, что мир всё-таки бывает добрым?

Это, наверное, самый страшный кошмар для любой матери — уйти и оставить ребёнка одного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Без себя.

Глава 21.

Михаил.

Она застыла. Стоит, как вкопанная, будто мир вокруг сжал её в тиски. Руки — в кулаки, ногти врезаются в ладони, губы дрожат, а глаза мечутся — влево, вправо, по полу, по стенам, в потолок. Только не на меня. Её взгляд избегает моего. И правильно делает.

Она ведь прекрасно знает, куда попала.

Знает, что отсюда не уходят. Здесь не бывает увольнений по собственному. Здесь не пишут заявление и не хлопают дверью. Лишние свидетели — это риск. А риск никто не любит.

Вот и сейчас… Смотрим, девочка.

Сможешь ли переступить через свои красивые, гордые принципы? Через то, что ты там себе понапридумывала?

Каждый прогибается.

Каждый, когда дело касается собственной шкуры.

И ты — не исключение. Хоть и делаешь вид, что особенная.

Вот скажи мне сейчас, что не станешь играть по моим правилам. Что готова сдохнуть, но не прогнёшься.

Тогда, честно, охуею. Зауважаю. Может, даже отпущу. Без угроз, без грязи. С простым обещанием молчать.

Но… она молчит. Не бунтует. Не бросает в меня горящие фразы. Только стоит, выдыхая дрожащим голосом:

— …Хорошо.

Тихо. Едва слышно.

Как будто каждое слово ей — ножом по сердцу.

Губы её побелели, подбородок подрагивает. Кажется, вот-вот заплачет. Но нет — голову поднимает вверх, будто гордость ещё дышит. Не хочет показать мне свои слёзы.

Не люблю, когда баба плачет. Серьёзно. Меня это не злит — наоборот, внутри как-то корёжит. Неловко. Неуместно.

Чёрт с ней, с гордостью. Лишь бы не рыдала.

— Вещи твои вон там, — киваю на угол кабинета, где уже подготовили её рабочее место.

Стол, кресло, ноутбук, шкафчик. Всё по регламенту. Халат, перчатки, стерильный набор.

Добро пожаловать в ад, дорогуша.

А я стою, смотрю на неё — и что-то внутри скребёт.

Если быть честным, я разочарован.

В глубине души я хотел, чтобы она сказала "нет".

Чтобы посмотрела прямо мне в глаза и пошла к двери.

Чтобы не сломалась.

Чтобы хоть одна оказалась не такой, как все.

Но нет. Всё по шаблону.

— Можно… — вдруг говорит она. — Можно я начну с завтрашнего дня?

Голос твёрже. Глаза всё ещё блестят, но уже не бегают. Смотрит на меня прямо, с какой-то тихой яростью. Почти с отвращением.

Хорошо. Ненавидь. Это даже интересней.

— Причина? — спрашиваю спокойно, делая шаг вперёд.

И ещё шаг.

Пока между нами не остаётся воздуха. Только запах — её запах. Свежий, лёгкий, почти наивный. Точно не отсюда. Не из этого мира.

Я втягиваю его глубоко, наслаждаюсь. Не могу удержаться. А зачем?

Она согласилась.

Значит — моя.

Молча поднимаю руку, касаюсь пальцами её подбородка. Поворачиваю лицо к себе. Она не отстраняется, не дергается — только напрягается вся, как струна.

И тогда я целую.

Резко.

Коротко.

В губы — сладкие, но сжаты в линию.

Ответа нет. Она не целует в ответ. Но и не отталкивает. Не осмеливается. Боится? Или просто не видит смысла?

Я отстраняюсь, смотрю ей в лицо. Там всё написано: страх, злость, растерянность. Но не слабость. И это… интригует.

— Ладно, — выдыхаю. — Иди.

Голос ровный. Как будто ничего не было.

— Отдохни. Привыкни к мысли, что теперь ты — здесь.

Что теперь ты — моя.

Она не отвечает. Просто разворачивается и уходит, не оглядываясь.

Плечи — прямые. Шаг — уверенный.

Пока ещё держится. Пока ещё дышит.

А я смотрю ей вслед и думаю — интересно, сколько продержится?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22.

Дарья.

Я вырвалась из больницы, словно из западни. Холодный воздух хлестнул по лицу, лёгкие горят, сердце бьётся так, будто хочет вырваться наружу. Я спотыкаюсь на ступенях, хватаюсь за грудь — лишь бы дышать.

И вдруг — удар. Плечом о плечо. Я поднимаю глаза.

Передо мной она.

Красивая, ухоженная, вся — как с чужой, глянцевой картинки. Волосы идеально уложены, платье сидит безупречно. Смотрит на меня сверху вниз, как на случайную грязь под ногами. Ни слова. Только лёгкая гримаса, будто её что‑то оттолкнуло. И дальше — медленно, нарочно виляя бёдрами, проходит мимо. Наверное, к нему. К Дымову.

— Простите, — срывается у меня. Голос хриплый, почти шёпот.

Но это не за то, что я её задела.

Это за то, что согласилась. За то, что осталась там. За то, что, сама того не желая, теперь буду рядом с ним. С ее женихом.

Она не оборачивается. Дверь захлопывается.

Я остаюсь одна на холодном крыльце. Сердце всё ещё колотится, дыхание сбито. Стыд грызёт изнутри. Но поверх него поднимается другая, острая, чистая эмоция — злость.

Пусть он думает, что я сломалась. Пусть верит, что теперь я — его.

Я ещё дышу.

Я ещё не закончила.

***

Я стою ещё минуту — может, две. Просто дышу.

Медленно. Глубоко.

Кажется, воздух понемногу возвращает меня к себе. Сжимает не так сильно. Сердце стучит ровнее. В голове — пусто, и это даже приятно.

Достаю телефон, вызываю такси. Маршрут один — домой. Настоящий дом. К родителям. В деревню, где пахнет яблоками и свежим хлебом, где всё по-настоящему. Где всё — моё.

По пути прошу водителя остановиться у супермаркета. Захожу, иду прямо к отделу игрушек. Беру самую простую куклу с мягкими волосами и розовым платьем. Ту самую, что дочка показывала в каталоге. Сжимаю коробку в руках.

Подарок. За то, что не была рядом. За то, что теперь — буду. Хоть на немного.

Она выбегает навстречу, как только машина подъезжает. Маленькие босые пятки по земле, волосы растрёпаны, глаза светятся.

— Мамочка!

Я опускаюсь на колени, крепко обнимаю её, зарываясь лицом в мягкие, пахнущие солнцем волосы. В этот момент мир будто замирает. Всё остальное где-то там, далеко.

Потом мы пьём чай на веранде. Печенье, варенье из крыжовника, бабушкина чашка с отколотым краем. Дочка держит куклу на коленях и что‑то рассказывает без остановки: про кошку, про соседского петуха, про новый сарай, в котором «теперь можно прятаться от дождя». Я улыбаюсь. Слушаю. Запоминаю каждое слово.

Телефон глухо вибрирует на столе.

Я смотрю на экран.

Дымов.

«Ты мне нужна. Срочно.»

Холод проходит по спине.

Тепло этого момента ломается, как стекло.

Я не отвечаю. Пока нет.

Просто кладу телефон экраном вниз.

И смотрю, как дочка расчесывает кукле волосы, приговаривая:

— Теперь ты у нас будешь жить, слышишь? Буду тебя с собой спать укладывать.

Уже наступил вечер, стемнело, но я все никак не могу отделаться от навязчивых сообщений Дымова:

«Где ты?»,

«Ответь»,

«Мне нужно тебя видеть»,

«Срочно»,

«Не тяни»,

«Ты мне нужна».

Я не отвечала. Не хотела. Не могла.

Дочка тянула меня за руку, рассказывала что-то про кошку, чайник свистел на плите, мама просила помочь с клубничным вареньем — и всё это было таким… правильным.

Настоящим.

А он — где-то там, за экраном. Из другой жизни. Из той, куда я не хочу возвращаться.

А когда я почти решилась, то подняла телефон, зашла в диалог. Пальцы дрожали, голос в горле застрял — но я уже собиралась набрать. Просто объяснить. Поставить точку. Сказать, что не могу. И он сам меня на сегодня отпустил.

Но тут собака залаяла.

Громко, зло, срываясь.

Через секунду — фары, резкий блеск металла. У калитки остановилась машина. Не просто дорогая. Наглая. Черная, блестящая, как угроза.

Я замерла. Узнала её сразу.

Он.

— Мама, пожалуйста, — поворачиваюсь к ней, — уведи Лизу в дом. И сама не выходи.

— Кто это? — она нахмурилась.

— Начальник. Срочно на работу вызывают. Я сама разберусь.

Не дожидаясь ответа, выбегаю на улицу, почти налетаю на ворота. Распахиваю их — и он тут как тут. Высокий, уверенный, в той же чёрной рубашке. Взгляд цепкий, губы в едва заметной улыбке. Смотрит так, будто всё знает заранее.

— Ты с ума сошёл? — срываюсь я. — Ты зачем сюда приехал?!

— Не отвечаешь, а я волнуюсь.

— Ты не должен был! Это моё личное! Моя семья, слышишь?! Как ты вообще узнал, где я?!

Он спокойно откидывается на капот, скрещивает руки.

— Если я захочу, — медленно говорит он, — я узнаю о тебе всё. Вплоть до графика похода в туалет.

Я резко подаюсь вперёд:

— Ты больной?! Я приехала к родным! Отдохнуть! А ты... ты...

— Ты нужна мне. Сейчас, — он смотрит в глаза, ровно, не моргая. — Поехали.

Я сжимаю кулаки. Хочу закричать, ударить, сбежать. Но сердце стучит в висках. Лиза. Если он узнает… если поймёт…

Молча киваю.

— Дай минуту.

Подхожу к машине. Хочу просто сесть, быстро и незаметно. Но чувствую его взгляд. Поднимаю глаза, а он смотрит в окно дома. Улыбается.

Я резко оборачиваюсь.

На подоконнике стоит Лиза и машет ручкой. Улыбается во весь рот.

Я замираю. В груди — ком, дыхание перехватывает.

А он спокойно машет девчушке в ответ.

Медленно. Почти по-доброму.

— Племянница? — спрашивает, не отводя взгляда, будто невзначай.

Я глотаю воздух, делаю шаг в сторону машины.

— Племянница, — выдавливаю. — Да. Племянница.

Он кивает, открывает мне дверь.

Я сажусь, не оборачиваясь.

И только одна мысль крутится в голове:

«Хоть бы не стал спрашивать дальше».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23.

Дарья.

Мужчина больше не задавал вопросов. Спокойно сел в машину и поехал.

Выехал из нашей деревни, пересёк скоростную трассу и свернул к городу.

— Куда мы едем? — нарушаю тишину. Не выдержала. Атмосфера в салоне была настолько напряжённой, что казалось — воздух вот-вот хрустнет.

— К тебе домой, — отвечает спокойно и тут же поворачивает… в противоположную сторону от моей квартиры.

— Я живу в другой части города, — сообщаю нервно, может, он правда забыл? Хотя маловероятно.

— Теперь нет.

— Что? — удивление с гневом внутри, холодным и резким, как лезвие.

Я хотела сказать ещё что-то, крикнуть, плюнуть в него, выйти из машины на ходу — но не сделала ничего. Просто сжалась в кресле и молчала.

Через несколько минут он въехал на подземную парковку какого-то элитного комплекса. Стены чистые, пахнет дорогим кофе и новой плиткой, а не вонью из мусоропровода.

В лифте — тишина. Только лампочки не мигают, в отличие от нашей сдохшей проводки, которая постоянно мерцает.

Если бы я сама себе такую квартиру купила — да я бы визжала от счастья.

Но он привёл меня сюда. Как куклу. Как свою. Как свою шлюху.

И от всей этой вылизанной картинки мне становится мерзко. Хочется помыться...

Квартира холодная. Не потому что температура, а потому что пусто. Необжито. Пустые стены, какие-то дизайнерские штучки, и ни одной живой детали.

Я даже шагнуть боюсь, но Дымов будто специально подталкивает меня вперёд, вглубь квартиры.

Как будто ведёт скотину в стойло.

— Две спальни, кухня, гостиная, ванная. Пройдись, посмотри. Если что-то не нравится — поменяем, — говорит так спокойно, будто всё нормально. Будто не он сейчас решает, где я буду жить. Будто мы пара. И я счастлива.

Я бросаю на него взгляд. Холодный, ледяной. Полный ненависти.

— Хочу к себе. В свою квартиру. Где у меня посуда по полкам, плед пахнет мной, а до работы — две остановки.

— В ту халупу ты больше не вернёшься. Да, милые бабушки у подъезда — факт. Но вечером? Там только бомжи и уроды, маргиналы. Это небезопасно.

— Боже, ты сам-то далеко от них ушёл? — я срываюсь. — Ты — бандит. Общение с тобой для меня тоже небезопасно!

Я в упор смотрю в его глаза и тычу пальцем в грудь. Прямо. С вызовом.

Губы у него скривились. Ну да, правда глаза колет. Привыкай, товарищ Дымов.

— Жить будешь здесь. Обсуждению не подлежит. До работы и обратно тебя будет возить водитель.

— Спасибо, обойдусь! — огрызаюсь.

— Девочка, ты не поняла. Я не предлагаю. Я приказываю.

С этой минуты ты — ни шага без моего ведома. Где ты, с кем ты — я должен знать. Хочешь куда-то — сначала спрашиваешь меня.

— А пописать мне тоже отпрашиваться? — меня взрывает. — У двери постоишь или штанишки снять поможешь?

Он раздражает. Нет, бесит. Каждой своей фразой, каждым «я приказываю».

Он делает шаг ко мне. И ещё один. Почти вплотную.

— Не дерзи мне! — бросает резко, будто удар. В его голосе металл.

Я замираю. На миг. Но потом поднимаю подбородок и смотрю в глаза — прямо, не отводя.

— Что? Хочешь сказать, что я твоя собственность?

Он не отвечает. Лишь смотрит. Долго. Словно решает, стоит ли ломать меня прямо сейчас, или подождать, пока сломаюсь сама.

И в этот момент я понимаю: нет, это не забота. Это не «для моего блага». Это тюрьма. Только с белыми стенами, с теплым полом и видом на центр города.

И он — не мой спаситель. Он — надзиратель.

Я прижимаюсь к стене и тихо, почти шепотом:

— Я найду способ уйти. Хоть в тапках, хоть босиком. Но уйду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24.

Дарья.

Я ходила из угла в угол новой квартиры, не находя себе места. Всё внутри кричало: это не моё, не хочу! Я даже прикасаться ни к чему здесь не могла — мгновенно становилось противно. Словно продаюсь. Будто я чья-то содержанка. Его.

— Долго ещё будешь мельтешить? — спокойно спрашивает Дымов, развалившись на диване в гостиной. Спина откинута назад, ноги широко и демонстративно расставлены — вся поза кричит: «Я тут хозяин».

Я посмотрела на него и поморщилась.

— Мне здесь некомфортно. Я хочу домой.

— Это твой дом. Привыкай.

— Да что с тобой не так? Я тебе одно и тоже талдычу уже целый час! Ты вообще слышишь меня? Нам нужно прийти к компромиссу .

— Какой, к чёрту, компромисс, Дарья. Я сказал — ты сделала. И задницу свою уже прижми. Голова из-за тебя разболелась. Ходишь туда-сюда! — огрызается он. И прежде чем я успела что-то сказать, он резко тянется ко мне, хватает за край футболки и тащит к себе.

Я не удержалась на ногах и плюхнулась рядом с ним на диван. Пытаюсь встать — не даёт. Его ладонь моментально ложится на мою талию и прижимает к себе.

— Отпусти, — шиплю сквозь зубы, чувствуя, как пальцы обжигают сквозь ткань.

— А если нет? — усмехается. В голосе — развязная уверенность, как у человека, знающего, что он имеет надо мной власть. Полную.

Ненавижу.

— Ммм... пахнешь... как тогда. Малиной, — говорит он тихо, наклоняясь ближе. Его нос скользит по моей шее, и по телу, как током, пробегает дрожь. Мурашки. Жар. Стыд.

Я ощущаю его намерения. Чётко. Пронзительно. Совсем не невинные.

Пробую отстраниться — бесполезно. Только поёрзала на месте, как будто сама себя этим унизила.

— Ну что ты как дикая, — выдыхает он, и в следующее мгновение его губы резко накрывают мои.

Поцелуй — грубый, уверенный, требовательный. Он не спрашивает, не ищет разрешения. Его ладонь крепко сжимает мою талию, другая — скользит по спине, притягивая ближе. Он целует, как будто имеет на это право. Как будто я — его.

И тело… тело предаёт меня.

В животе вспыхивает жар, грудь наливается тяжестью, дыхание сбивается, и я чувствую, как кожа горит от его прикосновений. Пульс бешено стучит в висках. Меня бросает в дрожь — непонятную, неконтролируемую. И это сводит с ума.

Я ненавижу...

В этом прикосновении есть что-то, от чего внутри все сжимается — не только от страха, но и от желания. Грязного, неправильного, ненужного.

Я замерла на секунду. Сердце сжалось. А потом — удар волной отвращения. К нему. К себе.

С яростью вырываюсь. Резким движением отталкиваю его, вскакиваю с дивана. Дышу тяжело, горло сдавлено, в глазах темнеет от унижения.

— Никогда больше так не делай! — кричу. Голос сорван, надтреснут. — Ты думаешь, можешь просто взять меня?! Потому что угрожал мне?

Он смотрит на меня снизу вверх. Улыбка медленно исчезает. Лицо становится другим — холодным.

— Я думаю, ты уже здесь. Со мной. И всё решила. Или забыла, как выбрала быть со мной вместо увольнения?

Сжимаю кулаки, ногти врезаются в ладони.

— Ваше увольнение равно смерти... Ты мне угрожал.

— Нет. Я дал тебе выбор, и ты его сделала! — он говорит тише, но от этого ещё страшнее. — Девочка моя...

— Не называй меня так, — оступаю. — Я не твоя.

Он встаёт. Медленно. Кажется, каждый его шаг звучит в комнате, как глухой удар. Воздух становится плотнее, тяжелее.

— Моя, — чётко произносит Дымов. Голос низкий, твёрдый, будто приговор.

Он резко дергает за подол своей рубашки, ткань рвётся со звуком, пуговицы разлетаются по полу, гулко ударяясь о паркет.

Я пытаюсь отвести взгляд. Пытаюсь. Но не получается.

Глаза сами скользят по его телу — рельефные мышцы, гладкая кожа, как будто натянутая на сталь. Его торс — произведение искусства. Но это не безобидная красота. Это сила. Угроза. Власть.

Я ощущаю, как поднимается температура. Как будто вся кровь в теле стала горячей. Стыдно, что я это чувствую. Стыдно, что тело откликается, когда разум кричит: «беги!».

Мысли спутались. Хочется пить. Хочется нырнуть с головой в ледяное озеро, смыть с себя это наваждение, этот жар. Смыть его запах, его взгляд.

Но он стоит передо мной. Высокий. Раскрывшийся. Словно хищник, показывающий зубы.

И мне страшно. И меня тянет. Оба чувства — сразу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25.

Дарья.

Дымов делает шаг ко мне, и я уже не успеваю отступить. Взгляд его устремлен на меня. Смотрит с нескрываемым желанием.

– Не смей ко мне подходить! – вытягиваю ладонь вперед.

Жест «Стоп»! Но плевать он хотел на мое сопротивление, черт возьми.

Дымов хватает эту самую ладонь и кладет её на свою грудь. Обнажённую грудь. Я не могу пошевелиться. Даже не пытаюсь. Сердце под его рукой бьется в неровном ритме, и я чувствую, как его жар проникает в мою кожу, охватывая меня.

Он водит моими пальцами по своим мышцам, неспешно, как если бы изучал мою реакцию. Его глаза не отрываются от моего лица, и я понимаю, что он чувствует каждое мгновение этого контакта. С каждой секундой мне становится тяжелее дышать. Я ощущаю, как начинает подниматься температура, как будто всё моё тело хочет вырваться из-под контроля.

Я пытаюсь уйти, вырвать свою руку, но не могу. Он удерживает меня, и я чувствую, как его ладонь держит мою, как будто это не просто прикосновение, а нечто большее. Я должна была сказать что-то, сделать что-то, но только стою и молчу. Он это замечает. И мне кажется, что его взгляд становится ещё более острым, ещё более проницательным.

Он испытывает меня? Что происходит?

Наконец, я отдёргиваю руку, вырывая её с усилием. Страх и стыд обжигают меня, когда я отступаю на шаг назад.

– Уйди, оставь меня одну, – выдохнула я, не выдержав. Голос дрогнул, но я пыталась, чтобы он звучал уверенно. Я не могу быть здесь. С ним. Я не должна чувствовать этого. И всё же, я ощущаю, как этот жар, эта опасность, как будто проникает в меня с каждым его движением.

Он не двигается, лишь продолжает смотреть. И в его взгляде — что-то такое, что заставляет меня замереть.

– Уйду, если сейчас скажешь мне, что чувствуешь. Только правду, – его слова прозвучали как приговор, но и как вызов. Я пытаюсь скрыться за маской, но она начинает трещать по швам.

Я не хочу. Не могу. Но я понимаю, что если я скажу правду, это только усугубит ситуацию. Это раздавит мою гордость.

В этом молчании, в его глазах, в своём страхе и желании одновременно.

– Ненависть и отвращение, – произношу я, но сама знаю, как это отчасти пусто звучит. Даже мне самой не верится в мои слова. Ложь. Простая ложь, но её не удастся скрыть.

Он улыбается. И эта улыбка не приносит облегчения, не делает ничего легче. Она только ещё больше разжигает огонь, который я так отчаянно пытаюсь скрыть.

– Даже щеки не краснеют от такой наглой лжи... Ненависть, возможно. Отвращение? Ты, наверное, хотела сказать желание?

Мои слова не могут ни напугать, ни оттолкнуть его. Он видит моё смятение, видит каждую дрожь в моём теле, каждую попытку соврать. И я... я не могу больше стоять на этом месте, притворяться, что всё нормально. Я солгала, и он это понял. Но что теперь? Сказать правду? Признаться в том, что тело откликается на его присутствие, на его близость?

Никогда в жизни, блядь! Я теперь сдохну, но не скажу этого.

– Я сказала всё, что хотела, – произнесла я, выпрямляя спину, хотя внутри всё сжималось от стыда и разрыва.

– Врушка, – проворчал он, сморщив лицо, и, не сказав больше ни слова, резко развернулся и упал на диван, расслабившись. – Сегодня я посплю здесь, а ты можешь спокойно лечь в свою новую кровать. Но это только сегодня.

Он выделил эти последние слова так четко, что у меня внутри что-то оборвалось.

– Черт возьми! Разве тебе не положено ночевать с невестой? Ты обязан следить за ней, ясно?

– Честно? Мне вообще плевать, где она и что сейчас делает! – беззаботно ответил он, подложив маленькую подушку себе под голову и закрыв глаза. – Я устал, лучше давай поспим.

– Какого черта ты тогда её вообще позвал замуж? – Я искренне не понимала, зачем вообще всё это.

– Ты права, нахрен? – его голос прозвучал как издевка. Он смеялся? Надо мной? Мерзкий. Боже, как же он был невыносим. – Спать иди, а то я сейчас придумаю нам что-то получше сна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26.

Дарья.

Я зашла в спальню, где закрыла за собой дверь и повернула замок на два оборота, будто это могло меня защитить. Но я знала: вряд ли эта дверь удержит Дымова. Этот двухметровый монстр со ста килограммами чистых мышц просто дунет, как волк на домики поросят, и она вылетит с петель, а он... сожрёт меня.

И все, конец! А кто слушал - молодец!

Честно говоря, не помню, как уснула. Но когда проснулась утром, его уже не было. Я не верила своим глазам, но всё равно обошла всю квартиру в поисках его. Пусто. Ушел, что ли, ночью?

Ну да, конечно. У него же есть невеста, красавица. Толика ревности пробралась сквозь мои защитные барьеры. Но это было настолько мерзко, что я чуть не задохнулась от своей собственной слабости. Я не хотела ревновать. Не этого человека. Только не его.

– Он ведь ужасный, верно? – мысленно пыталась я убедить себя, чтобы не поддаться ни одному его слову, ни одному жесту.

Такому мужчине не место рядом с моей дочерью. И я снова убеждалась в этом, каждый раз, когда мы пересекались.

Завтракать было легче, чем я думала — холодильник в новой квартире был набит под завязку. Когда закончила с едой, я переоделась (новый гардероб оказался как бонус к квартире). Если бы не страх сплетен на работе из-за вчерашнего помятого наряда, я бы никогда не надела эту одежду, которую он для меня купил. Но что поделать…

Выхожу на улицу, чтобы добраться до работы. И тут прямо у двери врезаюсь в этого высоченного мужчину в костюме, который с каменным лицом заявляет: «Придется поехать со мной, приказ.»

Ну конечно, он опять «заботится» обо мне.

Я могла бы устроить скандал, но решила не тратить силы на пустое. Он подвез меня, и я, благодарно кивнув водителю, влетела в офис, надеясь, что меня никто не заметит. Не хотелось привлекать к себе лишнего внимания.

– Давай, девочка, соберись! Натяни улыбку, пусть этот гад не думает, что он тебя победил, – прошептала я себе под нос, стоя у двери его кабинета.

Молниеносно открываю дверь... Нашего кабинета. И вхожу.

– Доброе утро, – бросаю коротко, не осмеливаясь даже взглянуть на него.

Он быстро отрывается от экрана ноутбука, и я чувствую, как его взгляд скользит по мне.

– Как спалось на новом месте? – спрашивает он, усмехаясь, откидываясь в кресле и крутя карандаш в пальцах.

– Хорошо, – говорю, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Халат почти не скрывает мои неловкие движения. Накидываю его, а потом, почти автоматически, меняю обувь на офисную.

– Ну что, давайте приступим, – сдержанно говорю, стараясь избавиться от неприятного ощущения, что каждый его взгляд — это ловушка.

В контракте сказано, что я его личная медсестра, и мне придется следить за его здоровьем, его состоянием. Приятного мало. Это был его первый «утренний осмотр». Это был мой кошмар.

– Раздеваться? – подмигивает он мне, встав и шагнув ко мне.

Кровь стынет в жилах. Я краснею, но не сдаюсь. Могу выдержать, правильно? Просто сделаю свою работу.

– Нет, просто поднимите рубашку, – произношу, беря стетоскоп. Подхожу к нему, каждый шаг будто на острие ножа. Он хищник, и я — его добыча, хотя я не хочу ею быть.

– Ты снова на «вы»? – усмехается Дымов, окинув меня взглядом, в котором я читаю намерение и насмешку.

– Только на работе, – отвечаю безразлично, хотя это не правда. В моей голове буря, а он только улыбается, как будто всё понимает. Я смотрю на его мышцы, на то, как они играют под тканью. Дурные мысли заполняют меня, сердце стучит.

– Развернитесь, пожалуйста, спиной, – говорю, чуть сбив голос. Нужно прослушать его сердце и легкие.

Дымов повинуется без слов. Я записываю данные, фокусируясь на деле. Он ничего не делает противоестественного, но я чувствую себя неуютно. Он просто расслабляется, будто я — не его медсестра, а игрушка.

– Давление измерим, – говорю, беря тонометр и подходя к нему снова.

– Я слушаюсь и повинуюсь, – говорит он, не скрывая улыбки, усаживаясь в кресло и широко расставляя ноги.

Я напрягаюсь. Его поза явно не добавляет мне уверенности. Что теперь? Подойти? Он тянет меня за руку и усаживает на свою ногу. Моя спина прилипает к его груди, и я буквально замираю от неожиданности. Руки сжимаются в кулаки, но он не отпускает. Я отчаянно пытаюсь оторваться, но его рука сильнее меня. Намного.

– Измеряй, быстрее, и будешь свободна, – его голос звучит спокойно, но в нем я чувствую какую-то силу, которая заставляет меня покорно подчиняться.

Не знаю, сколько времени прошло. Не могу собрать мысли. Как это работает? Почему я не могу просто сделать свою работу и уйти?

Тонометр наконец встает на место. Я заканчиваю измерять его давление и пульс.

– Давление нормальное, пульс повышен, – говорю, уже в который раз мысленно ругая себя.

Он обхватывает меня за талию, прижимает к себе, шепчет мне в ухо, обдавая горячим дыханием кожу на шее.

– Ты ведь знаешь, почему? Потому что ты рядом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27.

Дарья.

Потому что ты рядом...

Другая на моём месте, возможно, растаяла бы от таких слов. Да и я, если быть честной, тоже могла бы. Но обстоятельства не позволяли — слишком много нельзя, слишком много не должно быть.

Но...

На одну короткую, почти преступную секунду я позволила себе забыться. Позволила себе почувствовать.

Грудь взволнованно вздымалась — я даже дышать стала тяжелее. Мой взгляд сам по себе скользнул вниз — на его губы, чуть приоткрытые, влажные... На ту самую вену на шее, что пульсировала под кожей, как будто откликалась на мой собственный ритм.

Я застыла в его объятиях — в этих крепких, властных руках, что держали меня за талию так, будто могли никогда не отпустить.

Как он сжимал... Не больно — нет, жадно, словно хотел впитать в себя.

И жар — острый, как игла, — пронзил всё тело, от кончиков пальцев до колен.

Это было безумие.

— Мы закончили, — выпаливаю резко, почти отталкивая воздух между нами, будто пытаюсь задушить эту нарастающую, плотную до звона близость.

Срываюсь с его колен. Я не просто встаю, а будто вырываюсь, как из плена. Поспешно одергиваю халат, приглаживаю волосы дрожащими пальцами. Глаза не поднимаю, потому что не могу. В груди всё кипит, клокочет, как перед взрывом. Такое же бешеное сердце, как у него... Только я его скрываю. Или пытаюсь.

Резким шагом подхожу к столу, хватаю ручку, почти вдавливая её в бумагу, — вывожу данные о состоянии здоровья, будто эти цифры способны остудить то, что разгорелось внутри. Ставлю последнюю точку, захлопываю журнал с шумом, почти как удар.

Я только собираюсь опуститься на своё место, вернуть себе контроль, как вдруг...

Он.

Сзади.

Его ладони ложатся на мои бёдра — уверенно, властно. Горячие, тяжёлые. Я замираю. Он не торопится, его движения спокойны, как у хищника, который знает, что жертва уже не убежит. Его грудь прижимается к моей спине, жар от его тела прожигает сквозь тонкую ткань халата. Подбородок ложится на моё плечо — так близко, так интимно, будто мы давно не играем в чужих.

— Знаешь... — его голос низкий, чуть хриплый, и от каждого слова мурашки сбегают вдоль позвоночника. — Я очень рад, что ты подписала этот контракт... Иначе я бы не смог быть так близко. Так рядом с тобой.

Он произносит это почти шепотом, но в этих словах — спрессованное желание, сдержанное только тонкой ниткой приличия. И я чувствую, как эта нить натянута до предела.

Я должна что-то сделать.

Я должна остановить это. Противостоять ему. Противостоять себе. Своим желаниям, этой проклятой тяге, что сносит всё на пути.

Рука почти сама тянется к ручке — на этот раз не для записей.

Не для фиксации данных.

Для защиты.

Мгновение — и острый наконечник врезается в его руку. Я вкладываю в удар всё, что накопилось — страх, злость, отчаяние. Всё.

Он отшатывается, я вырываюсь, будто возвращаю себе воздух. Свободу. Контроль.

Дышу тяжело, глаза бешеные, сердце гремит в ушах как сирена.

Он смотрит на руку.

Из-под пальцев, сжавших рану, хлещет кровь.

Я застываю, холодея. Боже. Я перестаралась.

Как… как это вообще вышло?

— Вот сучкаааа! — рявкает он, но не со злостью, а будто с удивлением и... азартом?

Он прикрывает рану, а на лице — вовсе не ярость.

Нет.

Он смеётся.

Хрипло, надрывно, истерично. Сквозь боль. Сквозь кровь. Смеётся так, будто это не конец, а начало игры.

— Чё стоишь, ресницами хлопаешь? — хрипит он, склонив голову, глядя прямо в меня, будто насквозь. — Бинты тащи.

Я не двигаюсь.

Секунда. Другая.

Он всё ещё смотрит. Смеётся. И в этом смехе — что-то пугающее. Не злоба. Не боль. Что-то хуже — удовольствие. Вкус победы, которой ещё не было, но он уже уверен, что она его.

— Я сказал — бинты тащи, — повторяет он, и голос его стал ниже. Грубее. Глухой металл, проржавевший от внутреннего жара.

А я...

Я поворачиваюсь. Медленно. Не потому, что хочу. Потому что не знаю, что ещё делать. Потому что, если останусь в этом взгляде ещё хоть секунду — я утону. Растворюсь. Или сломаюсь.

Ступаю к шкафчику, открываю его — руки дрожат, пальцы не слушаются. Пытаюсь нащупать бинт...

Схватив бинт, бросаю его ему, не глядя. Он ловит на лету — конечно. Этот чёртов инстинкт. Эта уверенность, что всё под контролем. Даже я.

Особенно я.

— Ты всегда такая горячая, когда сопротивляешься, — бросает он, прижимая бинт к ране. — Но знаешь, что самое интересное?

Я не отвечаю. И не поворачиваюсь.

— Ты не хочешь меня остановить, — он подходит ближе, я чувствую его дыхание за левым ухом. — Ты хочешь, чтобы я не остановился.

Меня будто ударили током. Я разворачиваюсь резко, слишком резко — халат соскальзывает с плеча, и в его глазах это мгновение отражается ярче света. Голодно. Опасно.

— Хватит, — говорю, почти шепотом. Но голос предательски срывается. — Я всего лишь твой работник.

Он улыбается, наклоняя голову чуть вбок. Как будто изучает. Или как будто решает, насколько далеко можно зайти в этот раз.

— Уже неважно, кто из нас кто, — отвечает он тихо. — Мы давно пересекли эту границу. И ты подписала контракт, что МОЯ.

Я отступаю. Он — шаг вперёд. Ещё один.

И смотрю на его окровавленную руку, которую он бинтует сам, не отрывая от меня взгляда.

Я знаю, что если не уйду сейчас, потом станет хуже...

Но ноги не слушаются.

Потому что частично он прав...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28.

Михаил.

Я смотрел на свою руку. Кровь хлестала.

Она действительно вонзила в меня ручку. Не крикнула, не оттолкнула, не позвала на помощь — ударила.

Маленькая дикая кошка.

Чёрт.

Это должно было разозлить. Раздражить.

Но внутри — только жар и смех. Она даже не понимает, насколько это… привлекает.

Я смеюсь — глухо, низко. Не потому, что смешно. Потому что невыносимо.

Эта женщина. Она играет в огонь, но каждый раз подливает масла, думая, что спасается.

А я… я бы сгорел с ней. До пепла. До самого дна.

— Бинты тащи, — бросаю ей, не сводя глаз. Голос мой теперь другой. Раненый зверь с голосом хищника.

Она медлит. Дрожит. Но всё-таки поворачивается. Я жду — наблюдаю за её спиной, за тем, как двигаются лопатки под тканью халата.

Она бросает мне бинт, не глядя.

Прелесть. Всё ещё делает вид, что контролирует ситуацию.

Я ловлю. Конечно.

— Ты всегда такая горячая, когда сопротивляешься, — говорю тихо. Смотрю, как плечи у неё вздрагивают. — Но знаешь, что самое интересное?..

Пауза. Она замирает. Я слышу, как стучит её сердце.

— Ты не хочешь меня остановить.

Подхожу. Шаг — и я почти прикасаюсь. Дышу ей в ухо. Она содрогается.

Это не страх. Это ожидание. Напряжённое, звенящее. Она не сбежала. Она стоит.

Она поворачивается — резко, хаотично. Халат сползает с плеча. И всё.

Мир сузился до этой линии ключицы. До кожи, до взгляда её глаз.

Бог ты мой… Она пытается сказать «Хватит», но голос дрожит. Слова пустые, как занавес перед уже сыгранной пьесой.

Я делаю шаг. Ещё один.

— Ты подписала контракт, что МОЯ.

Не документ, нет. Это было другое. Когда она выбрала остаться. Когда не убежала. Когда ударила меня — и всё равно осталась.

Это было решение. И оно — в мою пользу.

Я бинтую руку. Кровь перестаёт течь, но внутри…

Горит всё.

Я знаю, если дотронусь до неё сейчас, она не остановит. Она уже на грани.

И в этот момент...

Дверь распахивается.

Резко. Без стука.

Я резко поворачиваю голову.

Она.

Моя невеста.

Точнее, будущая по договорённости. По статусу. По расчёту.

И вот она стоит в дверях.

Холодная. Глаза сверкают — не ревностью. Больше. Хуже.

В ней сейчас ярость женщины, которая привыкла владеть.

Взгляд скользит по комнате. По моему окровавленному бинту. По ней — по Дарье. По спущенному с плеча халату. По дыханию, которое у нас общее, как будто мы одно пульсирующее существо.

Я чувствую, как напряжение меняется. Воздух становится плотным, как бетон.

— Что, чёрт возьми, здесь происходит? — голос у неё как лезвие. Острый. Без права на оправдание.

Я стою. Не двигаюсь.

Всё будто замерло. Только внутри — шум, давящий изнутри, как набат.

Как же всё это заебало. До тошноты. До предела.

– Во-первых, голос на полтона тише, – говорю я, чеканя каждое слово. – Во-вторых, выйди и подожди за дверью.

– Я должна выйти? Не она?! – возмущённо восклицает невеста, срываясь на визг. Голос дергает по нервам, как тупая игла.

– Я вас оставлю, – бормочет Даша. Срывается с места, уходит быстро, почти бегом.

Я только дёрнулся — по инерции, не обдуманно. Хотел сказать что-то, удержать.

Но путь мне преградила Олеся.

– Не смей. Не сейчас, – говорит она тихо, но жёстко. Кладёт ладонь мне на грудь.

Привычный жест. Когда-то он был нейтральным. Равнодушным.

А сейчас вызывает отторжение. Противно.

И это уже совсем не добрый звоночек... Хрень какая-то!

Это не злость. Даже не раздражение. Это — отчуждение. Глубокое, окончательное.

– Ты приказывать мне будешь? – спрашиваю с усмешкой, в голосе сталь.

Убираю её руку. Резко, но без грубости. Просто — всё. Достаточно.

Прохожу к столу, сажусь.

Жестом показываю — садись. Говорить будем.

– Хорошо, что зашла. Мне нужно было с тобой поговорить.

Я действительно собирался. Не один день.

Кажется...

С того самого момента, как всё внутри стало меняться — необратимо.

Давайте честно...

Олеся не будет со мной счастлива.

Вообще. Ни капли. Ни доли.

Раньше я думал — потяну. Поженимся, сыграем роль, обустроимся.

Семья по правилам. Потому что «пора», потому что «так надо».

Но теперь… когда мне сносит башку от другой… Очень сильно сомневаюсь.

Олеська сама далеко не ангел, да. Но всё равно — женщина. А значит, будет ждать от меня того, чего я не смогу ей дать.

– Сегодня встречусь с твоим отцом. Мы отменим договорённости. Свадьбы не будет.

Олеся долго молчит. Моргает. Потом вдруг вскакивает, как будто ударили током.

– Что?! Ты шутишь? Свадьба через неделю! Всё уже готово! Это все из-за этой пигалицы? Да хрен с тобой! Спи с ней, встречайся! Только не отменяй свадьбу!

Я криво усмехаюсь. Грустно.

– Всё, что ты сейчас говоришь... это только подтверждает, что мы с тобой не пара.

Она резко делает шаг ко мне. Глаза сверкают, губы дрожат.

– Миша, она тебе через пару недель надоест. Страсть пройдет. А брак — это не про страсть, а про расчёт, про жизнь, про партнёрство!

– Вот именно. Про жизнь. А ты не моя жизнь, Олесь. Мы чужие. Просто очень долго делали вид, что нет. Ты мне многое позволяла и закрывала на это глаза, я забивал хуй на то, что ты бухала целыми днями, не зная чем себя занять.

Она молчит. Глядит пристально, почти с ненавистью.

А потом — будто опадает. Садится обратно в кресло, руки на коленях, взгляд — в точку.

– Ты подонок, – говорит тихо.

– Может быть. Но честный.

Тишина. Напряжение гудит в воздухе, как перед грозой.

А где-то за стеной — шаги. Даша, наверное, стоит в коридоре. Ждёт. Слушает?

Я провожу рукой по лицу. Устал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29.

Дарья.

Дурдом. Просто дурдом.

Я почти не помнила, как прошла по коридору, но через пару минут уже сидела в приёмной, потом встала, потом снова села, потом встала и пошла на кухоньку — делать себе ромашковый чай.

Классика жанра. Ромашка, девочка, истерика на фоне.

Я не то чтобы верила в его магическое успокоение, но когда-то в детстве мама говорила: «Лучше ромашка, чем таблетка». Ну вот, живу по принципам.

Я заварила пакетик, выждала нужную температуру, даже нашла чайную ложечку, чтобы «прожать» пакетик у стенки кружки — всё как надо. Вернулась в приёмную секретаря. Сделала глоток. Горячо. Обожглась. Отлично.

Начала ходить туда-сюда по ковру, который уже мысленно превратился в тропу войны. Туда — обратно. С кружкой. Без кружки. Со вздохами. С мыслями. С драмой.

Мила — секретарь Дымова сначала делала вид, что работает. Потом делала вид, что читает что-то в экране. Потом не выдержала.

— Сядь уже, пожалуйста, — проговорила она, не поднимая глаз.

Я замерла.

— Прости, — пробормотала я и опустилась в кресло, стараясь сделать это с минимальным звуком.

— Спасибо, — отозвалась Мила. Слишком спокойно. Подозрительно спокойно.

Я сглотнула. Сидела, крепко обхватив кружку. Тепло от неё жгло ладони, но я не отпускала. Пусть хотя бы руки заняты.

Где-то за стеной шёл разговор. Или спор. Или что-то другое. Голоса не доносились, но энергия — да. Она буквально вибрировала в воздухе.

Мне стыдно. Стыдно за то, что его невесте приходится испытывать чувство ревности из-за меня. Мне стыдно за все... Я готова провалиться сквозь землю, лишь бы не смотреть ей в глаза.

Я слушала тишину. И этот чай, кажется, становился всё горче с каждой секундой.

Мила вдруг глубоко вздохнула и, не оборачиваясь ко мне, спросила:

— Ты с ним спишь?

Я застыла, уткнулась лицом в кружку, пытаясь скрыть одновременно удивление и внутреннее раздражение. Какого черта она позволяет себе такие бестактные вопросы?

— Нет! — резко ответила я.

— Ясно, — сухо и криво улыбнулась Мила, словно не веря ни слову.

В этот момент за дверью что-то щёлкнуло. То ли замок, то ли ручка.

Мила и я одновременно повернулись в сторону двери.

Из кабинета вышла Олеся — фурия, готовая к бою. Её взгляд был настолько острым и жгучим, что казалось, могла прожечь меня насквозь. Она быстро шагала ко мне.

— Я тебе его не отдам, подстилка дешевая! — прошипела она прямо в лицо, голос дрожал от ярости и безумия.

Меня словно пощечиной ударили — сначала одна, потом вторая. Глаза неожиданно наполнились слезами, и я даже не могла ничего ответить.

Молча глотала каждое оскорбление, не смея пошевелиться, пока за ней не вышел Михаил. Он громко хлопнул дверью так, что все в комнате вздрогнули.

Я стояла между ними — его невеста... и Мила, которая теперь смотрела на меня с каким-то странным выражением — смесью жалости и… чего-то более тёмного.

Тишина повисла в воздухе, как гром перед грозой.

И вдруг Михаил, не отводя взгляда от Олеси, произнёс:

— Тебе пора!

Она хотела что-то возразить, распалиться, устроить скандал, но он даже не дал ей шанса открыть рот.

— Хватит, — резко перебил он её, делая шаг вперёд. — Я больше не собираюсь слушать твои вопли и ультиматумы.

Олеся замерла, словно ударенная молнией, а потом, не выдержав, развернулась и, шипя сквозь зубы, ушла, оставляя после себя тяжелый запах гнева и поражения.

Мила, которая всё это время стояла в стороне с открытым ртом... Но Михаил мгновенно повернулся к ней — взглядом, от которого у любого остановилось бы сердце.

— И ты, Мила, — сказал он так низко, что слова казались угрозой, — ни единого слова обо мне и Даше. Поняла? Ни одного.

Такий взгляд, такое напряжение в голосе заставили Милу смолкнуть, и она медленно кивнула, словно осознав, что лучше молчать, как рыба.

Об этой ситуации никто не узнает. Никто.

Он что? Боится сплетен? Или заботиться о моей репутации?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30.

Дарья.

Кабинет Дымова спустя пять минут.

Он закрыл за собой дверь, щёлкнул замок и обернулся.

Я сжимала пальцами холодную кружку, ведь чай в ней давно остыл.

— Садись, — сухо бросил он.

— Нет, — ответила я и посмотрела прямо на него. — Я не могу просто сесть. Не после этого.

Он молча смотрел. Никакого удивления, ни тени раскаяния. Спокойный, уверенный… даже равнодушный.

Меня это взбесило.

— Ты понимаешь, что ты только что сделал? — я заговорила быстро, почти на одном дыхании. — Прекрати все это немедленно! Я не хочу в этом участвовать! Это какой-то кошмар!

Михаил подошёл к столу и облокотился на него, скрестив руки. Глядел внимательно, холодно.

— Вы сегодня сговорились? Одна истерику закатила, вторая...

— Прекрати. Просто... прекрати, — я покачала головой, чувствуя, как к горлу снова подступает ком. — У тебя нет никаких моральных ориентиров, понимаешь? Ты ведёшь себя, как будто люди вокруг — просто пешки. Как будто их чувства не в счёт. Она — твоя невеста, Михаил! Ты должен любить ее, уважать...

— Дарья, — перебил он, и мне пришлось заткнуться.

Он выпрямился, сделал шаг ко мне, и голос стал ниже:

— Я никому ничего не должен.

Он усмехнулся уголком губ. Как будто я его развлекала.

— Сраный эгоист! – выкрикиваю раздражённо. — Она же твоя невеста!

— Дарья! Я хочу, чтобы ты не совала свой красивый носик туда, куда не просят, — сказал он уже жёстко, без тени иронии. — Ясно?

— Понятно, — выдохнула я. — Ты всё сказал.

Я резко обернулась, прошла к столу и почти бросилась в кресло. Руки сами собой забегали по клавиатуре — я судорожно искала какую-нибудь работу, любое задание, лишь бы занять себя, не смотреть на него, не думать.

Так прошёл почти весь день — в молчании, в клацающих клавишах, в гулкой пустоте между нами.

А потом он вдруг поднялся. Без слова подошёл, тихо закрыл крышку моего ноутбука, взял с кресла мою сумочку и коротко кивнул в сторону двери.

Я не спросила, не возразила. Просто встала и пошла за ним.

Коридоры были почти пусты, больница начинала замирать в вечерней тишине. Мы шли к выходу, когда он неожиданно остановился и вслушался.

— Слышишь? — спросил он.

Я прислушалась. Где-то совсем рядом — будто приглушённый всхлип, еле уловимый.

— Кто-то плачет? — предположила я.

Он резко ускорил шаг, направляясь к кладовке в конце коридора. Подошёл. Дёрнул за ручку — дверь была заперта. Но внутри кто-то был. Шорох. Едва слышный, но реальный.

— Держи, — он сунул мне сумку и навалился плечом на дверь. Та скрипнула, потом поддалась, с треском распахнулась, и со звоном что-то металлическое покатилось по плитке.

Я шагнула вперёд — и замерла.

В тусклом свете старой лампы, надетой на ржавую штангу, на старом складном стуле сидела медсестра. Молоденькая. У ее больничного халата не было пуговиц, ткань мятая. На щеках размазанная тушь, лицо заплаканное. На коже — на руках, на шее — темнели свежие кровоподтёки.

Я не знала, что делать. Слова застряли где-то в горле. Но Дымов — нет.

Он втолкнул меня внутрь, захлопнул за нами дверь и тут же опустился перед девушкой на корточки. Молча достал из кармана белый носовой платок и протянул ей.

— Кто это сделал? — спросил он, голос ровный, но в нём — сталь.

Девушка только покачала головой. Ни слова. Словно язык отнялся.

Но потом, через долгую, натянутую тишину, прошептала — тихо, сбиваясь.

— Я... Я пришла просто поставить капельницу. А он... начал приставать. Деньги предлагать. Я сказала нет. Тогда... он схватил меня. Толкнул на койку...

Её губы задрожали, и из глаз снова хлынули слёзы. Она зарыдала — громко, беззащитно.

А Дымов резко выпрямился. В нём что-то изменилось — будто весь воздух в комнате сгустился. Челюсть сжата так, что по лицу заходили желваки, руки стиснуты в кулаки, вены — словно струны.

Я слышала, как скрипят его зубы. Он не просто злился — он был на грани.

Я сама задрожала. На автомате полезла в сумку, нашла бутылку воды и, подойдя, подала девушке. Потом села рядом и осторожно обняла её за плечи.

— Мы должны вызвать полицию, — сказала я, глядя на него.

Он стоял неподвижно. Лицо пылало гневом.

— Никакой полиции, — глухо ответил он.

— Ты серьёзно? — не поверила я своим ушам. — В твоей больнице такое происходит! Хотя… чего ждать от пациентов, у которых тюремная камера — второй дом.

Я сказала это резко, нарочито. Хотела задеть. Разбудить.

Но он и не дёрнулся. Просто посмотрел на девушку, и голос его вдруг стал другим — тихим, почти нежным:

— Прости, — выдохнул он. — Прости, что это место оказалось для тебя небезопасным. Это... не останется безнаказанным.

Он развернулся и вышел, шаг — тяжёлый, напряжённый, словно в нём кипела буря.

А я осталась. С девушкой, с болью, с ужасом в воздухе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31.

Дарья.

Сестринская утопала в тишине.

Только ровное дыхание спящей девушки да глухое жужжание вентиляции под потолком.

Я наклонилась, поправила сползший плед — тёплая ткань шуршала под пальцами.

Агнесса шевельнулась, ресницы дрогнули, но лицо оставалось спокойным.

Наконец-то. Хоть какое-то облегчение.

Жалость сдавила грудь.

Какой ад она пережила? Какое унижение? Я даже представить не могла.

Я отступила и медленно опустилась на стул.

Кружка обжигала ладони, но я пила — горячий кофе, горечь, и всё внутри сжималось сильнее.

Теперь уйти — невозможно.

Я видела, слышала, знала.

А значит — отвечаю.

Хотя бы за то, чтобы она спала спокойно.

Резкий скрип двери заставил сердце подпрыгнуть. Капля кофе брызнула на рукав.

— Даша! — шёпотом, но всё равно слишком громко, выдохнула Софа, влетая в комнату.

Я подняла палец к губам:

— Тише, — кивнула на койку. — Она уснула.

Софа застыла, осмотрелась, потом тихо прикрыла дверь и подошла ближе.

В её глазах читалась тревога, страх.

— Это правда? То, что говорят?

— Правда, — выдохнула я. — И, поверь, хуже, чем все думают.

Несколько секунд — только тиканье настенных часов.

Софа сглотнула:

— Я видела Дымова. Шёл по коридору, как будто сейчас стены рухнут. Лицо... каменное.

Я усмехнулась, коротко, зло:

— И что с того? Его злость никому не поможет.

— Даш... — тихо, предостерегающе.

— Что, Даш? — я резко подняла голову. — Он отказался вызывать полицию!

Голос предательски дрогнул. Я бросила взгляд на спящую Агнессу, понизила тон:

— Девушку изнасиловали, а он просто... ушёл. Словно это не его дело. Великолепно.

Софа покачала головой, устало, как будто объясняла очевидное:

— Ты не понимаешь.

— Просвети.

Она наклонилась ближе, почти шептала:

— Здесь нельзя полицию. Ни при каких обстоятельствах. Если хоть кто-то узнает — под ударом будут все. Даже мы с тобой. Но, Даша... — в её голосе прозвучала странная уверенность. — Дымов не оставит это просто так. Поверь, тому, кто это сделал, полиция покажется раем.

Я сузила глаза:

— Откуда ты это знаешь? У нас уже были... такие случаи?

— Нет, — тихо ответила она. — Потому что никто не осмелился бы.

— В смысле — не осмелился?

— Здесь его боятся. — Софа опустила взгляд. — Бандиты, рецидивисты — все. Он для них не просто глава больницы. Он... как закон. Никто из них не посмеет гадить на его территории. Все знают: Дымов за своих рвёт без суда и следствия.

По коже пробежал холодок.

Я ощутила, как внутри что-то нехорошо шевельнулось — смесь страха и любопытства.

— Господи... во что я ввязалась, — прошептала я, закрыв лицо ладонями. — Всё это не больница, а какой-то рассадник безумия.

— То, что случилось с Агнессой - это единичный случай, — тихо ответила Софа. — Говорят, тот пациент — залётный. Не из наших. Не знал, с кем связался.

Я медленно опустила взгляд в чашку.

На тёмной глади кофе отражалась тусклая лампа и моё лицо — усталое, злое.

Если Софа права...

то ночь закончится для кого-то плохо.

Очень плохо.

Через полчаса я вышла из сестринской — просто пройтись, перевести дух, дойти до туалета. Коридор был пустой, тусклые лампы мерцали, воздух стоял тяжёлый, больничный.

И вдруг — шаги.

Я сразу узнала походку Дымова — уверенную, хищную, будто земля сама расходилась под его шагами. Рядом с ним — Григорий, начальник охраны, массивный, молчаливый, с лицом человека, который умеет исполнять приказы без вопросов.

И Сергей Иванович. Его друг. Его правая рука.

Я инстинктивно прижалась к стене и спряталась за угол.

Они прошли мимо, не заметив меня, и свернули в сторону палаты. Той самой. Того «пациента».

Сердце гулко ударило в грудь.

Мне следовало идти дальше. Просто пройти. Не смотреть. Не знать.

Но взгляд сам зацепился за приоткрытую дверь.

И всё. Меня словно прибило к месту.

Я застыла, не в силах отвести глаз.

В палате двое мужчин держали пациента под руки, прижимая к койке, а Дымов наносил удары — короткие, точные, выверенные.

В живот. В лицо. Ещё раз. И снова.

Глухие звуки ударов смешивались с сиплыми хрипами. Кровь брызгала, слюна стекала по подбородку, а тот — тот, кто всего час назад унижал и крушил чужую жизнь, — теперь был превращён в скомканную, дышащую боль.

— Она ведь чья-то дочь, уёбок ты! — выдохнул Дымов, и в этом рычании не было ни капли самообладания — одно сплошное бешенство. Он влепил очередной удар, с таким звуком, будто ломал не кость, а сам воздух.

Я вздрогнула. Пальцы побелели от напряжения, сердце билось в горле.

Зачем я стою? Зачем смотрю это? Зачем вообще здесь?

— Но не твоя же, — прохрипел тот, плюнув кровью, — не твоя…

Дымов резко схватил его за волосы, дёрнул голову вверх.

Глаза — тёмные, холодные, как бездна.

— Будь это моя дочь, — сказал он, глухо, почти шепотом, — я бы заставил тебя жрать собственные яйца.

Я едва не вскрикнула. Воздух стал вязким, будто густая смола.

— Убьёшь меня? — прошипел изуродованный мужчина, губы дрожали, кровь сочилась сквозь зубы.

Дымов усмехнулся — тихо, зло, с хрипотцой.

— Убить? Размечтался, он повернул голову к Сергею Ивановичу. — Серый, отрежь ему причиндалы. Профессионально. Как врач.

— Что?! Нет! Что вы делаете?! — заорал тот, но руки его держали крепко.

Я закрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть, и отшатнулась к стене.

Мир будто качнулся, стены поплыли.

А потом — мужской крик.

Резкий, пронзительный, нечеловеческий. От боли, от страха, от осознания.

Я зажмурилась, отвернулась к палате спиной, но не могла не слышать.

Этот вопль будто прорезал пространство — до костей, до сердца.

Жестоко.

Да.

Но то, что он сделал с Агнессой… — не менее чудовищно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но имел ли права Дымов быть судьёй? Для меня было правильным - вызвать полицию...

— Теперь ты даже если захочешь — не сможешь, — глухо сказал он, и дверь хлопнула.

Я стояла, дрожала, не чувствуя ног.

Сквозь гул в ушах слышала только собственное дыхание.

— Долго ты здесь простояла? Не стоило..., — слышу за спиной голос Дымова, вышедшего из палаты.

Я медленно оборачиваюсь, сглатываю ком в горле, но слов не нахожу.

Он прав — мне действительно не следовало здесь быть.

— Руки обработаешь? — тихо спрашивает он, показывая на разбитые костяшки.

Я только киваю и, не глядя, быстро направляюсь к нашему общему кабинету.

Глава 32.

Дарья.

Я стараюсь не смотреть ему в глаза. Концентрируюсь на царапинах, на ободранной коже, на запахе спирта. Ватка дрожит в пальцах и не от страха, просто руки почему-то не слушаются.

— Терпи, — шепчу почти беззвучно, хотя он и так молчит, как будто всё это не про него.

Кожа под ваткой горячая, живая. Я капаю зелёнку, и яркое пятно расплывается по шершавым следам ссадин. Он даже не морщится. Сидит неподвижно, будто камень. Только глаза… Смотрят прямо, спокойно, но в этом спокойствии есть что-то тёплое, непонятное.

Я дую, чтобы не щипало. Воздух касается его кожи, и почему-то у меня сердце сбивается с ритма. Глупость. Просто устала, наверное.

Он вдруг берёт мою руку. Осторожно, будто боится спугнуть. Его пальцы обхватывают мои — тёплые, уверенные. Это длится всего мгновение, но мне кажется, будто время остановилось. Что-то расползается внутри и это не боль, не страх, а какое-то странное, тихое тепло.

Соберись мать твою! Он только что избил человека! Пусть даже самого гадкого, но человека.

Я не понимаю, что происходит, и потому резко выдёргиваю руку.

Он лишь слегка усмехается — устало, почти с грустью. И не злится. Просто смотрит, как будто знает обо мне больше, чем я сама.

– Закончили! – хрипло произношу я, захлопывая аптечку быстро встаю.

Иду к шкафчику, чтобы положить её обратно.

Слишком часто она в последнее время используется, черт возьми.

Дымов устало потер лицо ладонями, выдохнул и сказал тихо, но твердо:

— Ты бы на моем месте сделала по-другому?

Я поморщилась. Даже не знала, что ответить, но слова вырвались быстрее, чем я успела подумать:

— Нормальный, адекватный человек отдал бы всё правосудию — полиции, судам, другим органам! А ты... — я осеклась, едва удержавшись, чтобы не сорваться на оскорбления.

Он чуть склонил голову, уголки губ дрогнули.

— Тогда бы я, мой друг, — произнёс с горькой усмешкой, — все работники клиники и ты в том числе давно сидели бы за решёткой. Девочка, я действую по ситуации.

— Это неправильно! — я почти выкрикнула. — Да кому я вообще объясняю? Вся твоя жизнь — сплошная череда неправильных решений! Беспринципная!

— Опять ты со своими принципами, — он нахмурился, голос стал жёстче. — Уймись. Каждый когда-нибудь их нарушает. Ради себя, ради тех, кого любит, ради того, кто дорог. Тебе ясно? И ты не исключение! Ты контракт подписала, почему?

Он шагнул в мою сторону, думая, что знает ответ на этот вопрос, но ошибался...

Я сжала кулаки, ведь сказать было нечего.

Он ведь прав в одном. Я здесь, потому что нужны деньги на лечение папы.

Я здесь — из-за дочери.

Ради неё я готова на всё. На всё, черт возьми.

Горы сверну!

Отступаю на шаг, опускаю голову. Между нами повисает тишина — вязкая, гнетущая.

Минуты тянутся, пока он не произносит своим до боли спокойным голосом:

— Я отвезу тебя домой. Собери вещи.

— Но... — хотела возразить, но его взгляд — холодный, уставший, словно отрезал возможность сопротивляться.

Я лишь молча кивнула.

В дороге стояла тишина. Только шум шин по асфальту и редкие вспышки фар.

Я смотрела в окно и понимала: все его угрозы — пустые. Контракт лишь формальность.

Он не тронет меня.

Никогда не возьмёт силой. Не потому, что не может, а потому что не сможет.

Он просто не такой.

Я вспомнила, как он сказал сегодня тому ублюдку: «Если бы это была моя дочь...»

Перед глазами вспыхнуло то, что я стараюсь забыть — как он жестоко расправился с тем, кто причинил боль Агнессе.

И вдруг мысль кольнула — а что, если у него есть дети?

Может, был женат? Просто не говорит об этом. Не двадцать же ему, за плечами точно есть жизнь.

— А у тебя есть дети? — спрашиваю внезапно, разрушая тишину.

Он чуть удивился, даже сбавил скорость.

— Нет, — коротко ответил. Кажется, честно.

Но я-то знаю, что есть.

Моя Лизка.

Моя дочь — его кровь, его плоть.

Та же улыбка, тот же прищур, когда злится.

И я молчу.

Молчу изо всех сил, чтобы не выдать себя.

Молчу ради себя. Ради неё.

— Почему? — не унимаюсь. — Ты не хочешь детей?

Он хмыкнул, бросил на меня косой взгляд:

— Какие-то у тебя странные вопросы, детка. Хочешь мне родить? Для этого придётся сначала ножки раздвинуть, а ты бесишься при каждом моем прикосновении.

Всё опошлил. Придурок.

Я резко отворачиваюсь к окну, чтобы не сказать лишнего.

Но когда обернулась, его ухмылка уже исчезла.

Лицо стало серьёзным, жёстким.

— Как и любому человеку, — сказал он негромко, — мне хочется семью. Детей. Но я... — пальцы побелели на руле. — Я не хочу подвергать никого опасности. Мой мир не для семейных.

Я молчу.

Где-то глубоко внутри — лёгкое разочарование, но разум с ним согласен на все сто.

Он прав.

Его мир не для нас. Не для девочки, которая радуется каждому цветочку и смеётся от одной бабочки.

Я правильно делаю, что скрываю Лизу.

Правильно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33.

Михаил.

— А как же твоя женитьба на Олесе? Разве это не значит, что ты планируешь детей? — спрашивает она спустя двадцать минут нашего разговора, когда мы уже стоим у порога её новой квартиры.

Я смотрю на неё, не мигая, и коротко отвечаю:

— Там другое.

Не объясняю, не уточняю — и не собираюсь. Не нужно ей лезть туда, где может стать опасно.

Она сжимает пухлые губы, чуть дрогнувшие от обиды, и смотрит зло, почти вызывающе.

— Спокойной ночи, — говорю я ровно, стараясь не показать усталости. Вечер вымотал меня до предела, а ведь впереди ещё разговор с отцом Олеси — тем самым человеком, который теперь буквально будет заставлять меня передумать.

Даша ничего не отвечает. Не зовёт на чай, не просит остаться. Просто закрывает дверь прямо перед моим лицом.

Пусть так. Даже лучше. Не сегодня.

***

Место выбрано не случайно — дорогой, будто нарочно вылизанный ресторан в центре. Здесь всё пропитано показной респектабельностью: мягкий свет от хрустальных люстр, приглушённый джаз, белоснежные скатерти, хрустальные бокалы, тяжёлые запахи вина и мяса. Люди вокруг — словно со страниц журналов: уверенные, богатые, скучные.

Сплошная показуха, блядь!

Я сижу за столиком у окна, заливая в себя уже не первый стакан виски. Горло обжигает, но злость не уходит. Меня трясёт от бессилия, от непонимания, от того, как всё катится к чёрту.

— Ты женишься на моей дочери. И точка, — произносит он, будто пластинку заело. Голос твёрдый, спокойный, но я чувствую, как под этой маской копится раздражение.

— Нахуя? — срываюсь я, стукнув ладонью по столу.

Он не моргает. Только сжимает челюсть, и я понимаю — этот разговор закончится плохо. Очень плохо.

— Потому что это слияние двух семей, — он говорит спокойно, но в словах слышится стальной расчёт, — это отличный союз. Он сделает нас непобедимыми. Ни одна шавка в нашу сторону тявкнуть не сможет.

Я срываюсь в хохот, который больше похож на истерику.

— Ты хочешь променять счастье своей дочери на это? Мда… хороший же ты отец.

Он улыбается так, будто я произнёс комплимент, а потом...

— Поучи меня ещё! — кричит он, поднимая голову. — Ты мне обязан. Или ты забыл, как шесть лет назад я буквально спас твою задницу?

Забудешь тут, сука... — мысли, как ножи, рвут в груди. Я благодарен Давыдову — безмерно благодарен — и готов возместить ему всё: в двойном размере, а может, и в тройном. Но жениться на его дочери? Отказываюсь категорически.

— Сколько? Сколько ты хочешь за это? — сдавленно спрашиваю я, пальцы непроизвольно сжимают ручку стула.

Он качает головой, ведь я предложил оплатить долг наличными.

— Не пойдёт. Этот долг деньгами не возвращается, Дымов! — говорит он твёрдо.

Кровь в жилах закипает, на лбу выступает испарина, пальцы превращаются в кулаки. В голове всплывают те дни: как Бабай прижал меня к стенке, когда меня и моих людей хотели убить. Чуть не убили. Если бы не некоторые влиятельные люди, вставшие на мою сторону — хрен бы я Бабая тогда пережил.

— Вы когда с Бабаем конфликтовать начали, — говорит он ровно, но каждое слово шприцом колет воздух, — кто тебя первый поддержал? Кто твоих ребят оружием снабдил? Если бы не я, то сейчас бы ты в могиле гнил вместо Бабая.

Я фыркаю, скрывая улыбку.

— Ты ведь меня не просто так тогда поддержал, — продолжаю я, — у тебя была своя цель: уже тогда под меня свою дочь подложить собирался.

— Хватит! — он резко гаркает. Его голос — громкий удар. Думал, я испугаюсь грозного тона? Ошибается. — Если не хочешь нажить себе ещё одного врага, как Бабай, то женишься на моей дочери. Точка.

Я молчу. Смысл в словах, если он твердолобый. А у меня внутри ничего не отступает, только холодная и яростная решимость.

Я встаю, аккуратно складываю пару купюр и кладу их на стол — чтобы закрыть счёт в ресторане. Пусть у него не будет повода потом требовать со мной расплаты за ужин, а то мало ли...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34.

Дарья.

Утром, после обыденного разговора с мамой, я снова отправилась на работу.

Как только открыла дверь, меня уже ждал водитель — как всегда, в безупречной рубашке, с нейтральным выражением лица и его дежурным:

— Здравствуйте. Я довезу вас до места работы.

Я тяжело выдохнула, чувствуя, как раздражение и усталость смешиваются в одно. Молча кивнула и села в машину.

***

На работу пришла вовремя. В кабинете главного — тишина. Ни его, ни следа.

Ну и прекрасно. Не хочу снова ощущать на себе его взгляд.

Прошло минут тридцать. Я постукивала ручкой по столу, обдумывая — звонить ли ему?

Но потом решаю: нет. Еще подумает, что я не могу и часа без него прожить.

Поднимаюсь, выхожу в коридор, направляюсь к секретарю.

— Мил, а Дымов?.. — начинаю неуверенно, не зная, как сформулировать вопрос.

Она даже не поднимает головы, только машинально поправляет волосы.

— Он просил передать, что появится только вечером. Прости, забыла тебя предупредить, — натянутая улыбка, взгляд снова в телефон.

— Ладно, — протянула я, отступая.

Ну и хорошо. Мне же лучше.

Получается, у меня внеплановый выходной?

Интересно, можно ли просто уйти? Покинуть пределы клиники и выдохнуть наконец?

Но нет... рисковать не стоит.

Я уверена, что кто-нибудь обязательно доложит Дымову, если я исчезну.

Не зная, чем заняться, я побрела в сестринскую.

Там, как и ожидалось, спала Софа — раскинув руки, свернувшись на диванчике, как будто у нее не дежурство, а отпуск.

— Соф? — тихо зову, осторожно трогаю за плечо.

Она медленно открывает глаза, морщится от света, потом лениво улыбается… и тут же бьет меня кулаком в плечо.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — её голос ещё сиплый от сна, но взгляд уже острый. — Вчера не стала спрашивать — не до того было, вся клиника на ушах. Но теперь, моя дорогая, тебе придётся объясниться.

Я замираю. Понимаю, о чём она.

После того, как меня перевели в должность личной медсестры Дымова, мы с Софой почти не виделись.

Я сама старалась избегать коллег — меньше разговоров, меньше шансов на неудобные вопросы.

Но Софа… она ведь вроде как подруга.

— Нахрена Дымову личная медсестра? — продолжает она, хмурясь. — Он что, болен? Или просто капризный? И почему именно ты?

Вопросы сыпятся один за другим, и я не знаю, с чего начать. Что стоит рассказать, а что лучше утаить?

Довериться ей или нет?

— Скажи, — начинаю я, — насколько сильно ты умеешь хранить секреты?

Софа мгновенно выпрямляется, интерес в глазах вспыхивает.

— Меня пытать будут — не скажу. Обещаю, — шепчет она, прижав палец к губам.

Я невольно улыбаюсь. И, к своему удивлению, верю. Верю, что она не предаст.

И начинаю рассказывать. Всё.

От начала и до конца.

Даже о дочери.

***

Проходит, наверное, полчаса.

Софа молчит. Только смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— Ничего себе Санта-Барбара, — наконец выдыхает она. Подходит к кулеру, наливает воду, выпивает залпом.

— У меня от твоей истории давление подскочило, — бурчит она и наливает ещё один стакан.

Протягивает мне:

— Пей. Ты сейчас побледнела, будто сама в обморок вот-вот грохнешься.

Я принимаю стакан и понимаю, что руки у меня дрожат.

Секрет, который я так долго прятала, наконец вырвался наружу.

И почему-то стало… чуть легче.

— Теперь мне всё ясно, почему Дымов так на тебя реагирует... Его Олеська просто взорвётся, если узнает всю правду о вас, — продолжала говорить Софа, её голос был полон какой-то странной иронии, впрочем, она всегда говорила так, как будто всю жизнь находилась на грани какой-то неприличной шутки.

Я почувствовала, как сердце сжалось, и, не выдержав, резко подскочила к ней, поймав её за рукав.

— Обещай, что будешь молчать! Никому, никому не рассказывай! И больше мы это не обсуждаем в стенах клиники, — выдохнула я, совершенно не заботясь о том, что мои слова могли прозвучать слишком отчаянно. Мне нужно было, чтобы она меня поняла.

Софа, не сдерживая улыбки, сделала вид, что обдумывает мою просьбу. Затем её лицо сделалось серьёзным, и она, глядя мне в глаза, ответила с каким-то странным торжеством:

— Клянусь тебе, что сдохну с этой тайной! — и тут же притянула меня к себе, обнимая крепко. Я почувствовала её тепло, но почему-то даже в этот момент меня охватило странное чувство тревоги. В её словах была какая-то такая уверенность, что я не могла отделаться от мысли, что она и сама не совсем понимает всю тяжесть того, что будет скрывать.

Через минуту, когда наши объятия начали терять свою первоначальную тесноту, в сестринскую дверь бесцеремонно вошёл главный администратор клиники. Я ещё не успела запомнить его фамилию, но на бейджике крупными буквами было написано «Лев Валентинович». Он выглядел довольно неприметно: невысокий, в очках, с заметным насморком, который он без конца пытался скрыть шмыганьем носом.

— Кто свободен? — его вопрос прозвучал как-то излишне формально, будто он всегда был в поисках кого-то для выполнения своей ежедневной рутины. Но, не дождавшись ответа, он достал свой телефон и принялся что-то в нём печатать.

Без всяких раздумий я ответила, что свободна. Софа тут же невыразительно качнула головой, мол, чтобы я не лезла.

Но было уже поздно.

— Запрос пришёл, нужна медсестра, желательно, чтобы латать умела. Ты умеешь? — спросил Лев Валентинович, сдержанно глядя на меня. Его голос был тихим, но твердым, как у человека, который не привык к отказам.

Я кивнула, не придав этому особого значения, но тут же почувствовала, как Софа слегка толкнула меня локтем в бок, явно не одобряя моего поведения.

— Ясно, за мной иди, — продолжил Лев Валентинович и уже повернулся к двери.

Но Софа, не давая мне уйти, быстро встала между нами, блокируя путь.

— Лев Валентинович, ей нельзя работать за пределами клиники, — сказала она, и в её голосе прозвучало что-то угрожающее, даже невидимая угроза в её взгляде. Мужчина поднял одну бровь, явно не понимая, о чём речь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не понял. Она что, особенная? — спросил он с явным недоумением.

Я быстро, не задумываясь, ответила:

— Нет, — сказала я, сразу же чувствуя, как в груди вспыхивает лёгкое раздражение. Не хочу, чтобы кто-то думал, что мне дают привилегии только потому, что я как-то связана с Дымовым. Будут поговаривать, что он защищает меня, но я вовсе не хочу становиться объектом для подобных сплетен.

— Вы бы всё-таки позвонили Дымову, — не отступала Софа, явно не желая отпускать меня.

— Сегодня его нет, и Сергея Ивановича тоже, — сказал он с хмурым выражением на лице. — Так что главный тут я. А теперь, Софочка, закрой рот и приступай к работе. Ты же знаешь, что ты уже слишком разбалована.

Он жестко осадил её, не оставив места для возражений, но я мягко провела ладонью по её плечу, чувствуя, как напряжение в её теле немного ослабевает. Тихо, почти беззвучно, шепнула:

— Всё будет в порядке.

И, не дав себе времени на раздумья, направилась за администратором в коридор, ощущая, как холодный воздух моментально обвивает меня. Шаги эхом отражались в пустом коридоре, а в голове всё ещё звенела тишина после наших слов.

Глава 35.

Дарья.

Лев Валентинович вывел меня через боковой выход, где стояла серая машина без опознавательных знаков. Она выглядела слишком чистой, будто только что из мойки. Рядом — двое охранников в одинаковых куртках с эмблемой клиники на рукаве. Лица закрыты медицинскими масками, глаза холодные, внимательные.

— Сотрудница готова, — коротко произнёс Лев.

— Принято, — откликнулся один из них, открывая заднюю дверь.

Внутри оказалось неожиданно просторно: плотные кожаные сиденья, металлические стенки — явно бронированный корпус. Всё пахло автомобильными духами и чем-то резиновым. Я села, стараясь не показать, как у меня дрожат руки. Второй охранник занял место рядом, тихо захлопнул дверь, и звук этот прозвучал как щелчок замка, за которым осталась нормальная жизнь. Хотя она у меня уже давно ненормальная...

— Дарья, да? — спросил тот, что был впереди. Голос ровный, механический. — По протоколу нам нужно закрыть вам глаза.

— Зачем? — выдохнула я, глядя на отражение их силуэтов в окне.

— Так положено, — ответил он без раздражения. — Объект конфиденциальный. Мы сопровождаем только до точки и ждем.

Я кивнула, хотя сердце сделало болезненный скачок. Тёплая ткань повязки легла на глаза, и мир сразу исчез. Остались звуки — скрип кожи под моим весом, короткое радио-бормотание где-то спереди, дыхание тех, кто сидел рядом.

— Всё в порядке, — добавил тот же голос, чуть мягче. — Поедем недолго.

Но от этого не становилось легче. Когда ты ничего не видишь, каждая кочка, каждый поворот кажется чем-то большим, чем просто дорогой. Я пыталась считать минуты, потом сбилась. В груди нарастало чувство неловкости — не страх даже, а неуверенность.

Может, зря я согласилась?

Может, стоило остаться в клинике, спрятаться за дежурством, сослаться на головную боль — на что угодно, лишь бы не ехать вот так, с завязанными глазами, словно преступница.

Я не знала, куда мы направляемся. Не знала, что ждёт меня там.

И это «по протоколу» звучало всё больше как приговор, чем как формальность.

***

Через полчаса повязку с моих глаз наконец сняли.

Я зажмурилась, ведь яркий свет больно полоснул по зрачкам, словно лезвием. Мир поплыл, и я успела различить лишь грубые силуэты людей, стоящих вокруг. Один из них, судя по голосу, был охранником — высоким, с тяжёлым дыханием и запахом дешёвого табака. Он склонился к самому моему уху и хрипло прошептал:

— Вижу, ты тут впервые… Тебе хоть инструктаж проводили?

Я не ответила. По моему ошарашенному взгляду он всё понял сам и выругался сквозь зубы.

— Меньше болтай, делай, что сказано, — отрывисто бросил он, и грубо подтолкнул меня вперёд.

Я едва не споткнулась, шагнув в следующую комнату — и мгновенно оцепенела.

Первое, что ударило — запах. Сладковато-тяжёлый, приторный, в котором смешались кровь, железо и что-то ещё… тухлое.

Я инстинктивно прикрыла рот рукой, но уже было поздно — перед глазами расплывалась сцена, от которой желудок свело узлом.

На грязной кровати лежал мужчина. Полураздетый, бледный, весь в крови. Его руки и ноги были крепко привязаны, кожа под ремнями посинела. Он стонал, едва шевеля губами.

Рядом стояли люди.

Не просто люди — уроды с пустыми глазами, в которых не было ни капли жалости.

Один, лысый, с массивной шеей и шрамом через всё лицо, усмехнулся, запихивая дуло пистолета за пояс.

— Это что, медсестричка, которую Дымов прислал? — хмыкнул он, скользнув по мне взглядом.

Я вздрогнула — непроизвольно, по-настоящему — и поняла, что показала страх.

Собралась из последних сил, кивнула, стараясь не смотреть никому в глаза, и подошла к мужчине на кровати.

Он бормотал что-то, теряя сознание.

Я оценила раны и внутренне похолодела.

Зачем они вообще позвали медсестру? Это не лечение, это издевательство.

— Ему нужен врач, — выдавила я дрожащим голосом. — Он умрёт.

— Нам посрать, — спокойно ответил тот, что стоял у стены, мужчина с козлиной бородкой в кожанке. Он харкнул прямо на пол — густо, с отвращением. — Сделай, чтобы протянул пару часов. Этого хватит.

Меня передёрнуло.

— Так нельзя! Развяжите его! — сорвалось с губ прежде, чем я успела подумать. — Я не хирург, я просто медсестра!

Я сжала кулаки, подавляя панику. Осталось всего три курса до диплома, но даже диплом ничего бы не изменил — это была не операция, это была казнь.

Раненый вдруг зашевелился.

— Полицию… вызовите полицию… — прохрипел он.

Его слова оборвались глухим звуком удара — приклад врезался в лицо.

Я вскрикнула, отпрыгнула, но лысый успел схватить меня и с силой усадил обратно.

— Кукла, делай своё дело и убирайся, — рявкнул он, в его голосе не было ни тени сомнения.

И тогда я поняла. Они не лечили его.

Они хотели, чтобы он жил.

Жил — чтобы продолжить пытки.

Меня затрясло. Я дрожащими руками открыла чемоданчик с медикаментами, стараясь не смотреть в глаза ни им, ни ему.

Старалась просто делать — обрабатывать, перевязывать, останавливать кровь.

Пальцы скользили по инструментам, кожа под перчатками липла от пота.

Я наложила жгуты, проверила дыхание — его губы побледнели, веки дрожали.

И всё это время я чувствовала, как их взгляды прожигают мне спину.

Я едва закончила перевязку, как дверь с грохотом распахнулась — в проёме появились те самые двое охранников, что привезли меня. Они влетели в комнату, тяжело дыша и настороженно осматриваясь.

— В чём дело? — рявкнули головорезы в один голос, — Мы не трогаем вашу девку, успокойтесь.

Один из охранников, тот, что выше, шагнул вперёд. Его голос дрожал, но в нём слышалась приказная уверенность.

— Пришёл приказ от руководства: немедленно вернуть медсестру в клинику.

Оба головореза переглянулись, а потом один из них возразил:

— Эээ… пусть сначала закончит. Ему хуже, — козлиная бородка на лице мужчины в кожанке дернулась в насмешливой ухмылке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нельзя, — сухо произнёс охранник. — Дымов лично звонил.

Слова прозвучали как плеть по коже — в комнате сразу потянуло напряжением. Один из охранников побагровел, пальцы сжались на кобуре.

— В смысле «лично»? И что, он тебе рассказал, что делать? — проворчал тот в кожанке, не веря.

Другой охранник, не выдержав, сорвался с места и бросил в ответ:

— Тебе что, дословно пересказать, как он меня на хуях таскал и кого здесь в бараний рог свернёт, если сестричку не отпустите? — слова лились сквозь зубы, полные зла и усталой грубости. Он налетел взглядом на остальных, затем сделал шаг ко мне, схватил за руку и резко потащил в сторону двери.

Я прикусила язык, сердце болело так, будто его выжимали в кулаке.

— Подождите, всего пара минут, — вырвалось у меня. — Я не могу оставить его в таком состоянии.

Мой голос дрожал от слёз, которые я не позволяла себе пролить; в нём было больше мольбы, чем просьбы.

Охранник лишь пожал плечами, его лицо стало каменным.

— Нельзя. Приказ — привести вас обратно через пятнадцать минут.

В комнате повисла гробовая тишина: слышалось только учащённое дыхание раненого и тусклый гул старого вентиляторa где-то в углу.

— Пожалуйста… — выдохнула я, пытаясь вырвать руку из его железной хватки, но ему было всё равно.

Он даже не обернулся. С силой дёрнул меня за собой — я споткнулась, ударилась плечом о дверной косяк, но он лишь ускорил шаг, словно боялся, что я убегу.

Мы вывалились в тусклый коридор, пахнущий сыростью и металлом. Лампочки над головой мигали, а шаги гулко отдавались от стен. Сердце колотилось где-то в горле, дыхание сбилось.

— Хватит, я сама пойду! — попыталась я возразить, но он не ответил — просто накинул повязку на глаза, туго затянул узел, и мир снова погрузился в мрак.

Слепая, я слышала лишь: хлопанье дверей, чей-то короткий мат, запах бензина. Потом меня грубо подтолкнули, я почти упала на сиденье машины. Дверь со звоном захлопнулась.

Двигатель взревел. Машина тронулась — рывком, будто отгоняя саму тень того места, где мы только что были.

Но я не выдержала.

Пальцы дрожали, но я всё же ухитрилась стянуть край повязки — чуть-чуть, едва приподняв ткань. В крошечную щёлку прорезался свет солнца.

Мимо проплывали старые гаражи — облупленные, ржавые, как из чужого сна. Потом мелькнула кирпичная стена, и на секунду я успела различить выцветшую табличку с адресом.

Запомнила.

Глава 36.

Дарья.

Меня снова привезли к клинике. Машина затормозила у бокового входа, и охранники, не тратя ни секунды, выволокли меня наружу. Воздух был холодный, пахло асфальтом и чем-то больнично-чистым, но мне всё казалось чужим. Слишком чужим.

— Быстрее, — буркнул один, глянув на часы. — Пять минут осталось.

Он сжимал моё запястье так сильно, будто от этого зависела его жизнь.

Я шла, спотыкаясь на лестнице, сердце колотилось — не от страха даже, а от бессилия. В голове крутилась одна мысль: как сообщить в полицию. Как сказать хоть кому-то, где я была. Может, через Милу? Через кого угодно. Я запомнила адрес — тот, что мелькнул на табличке. Я просто обязана его передать.

Сейчас? А это вообще возможно?

— Пусти меня! — вырываюсь, но он лишь сильнее сжимает руку. — Я сама дойду!

— Ещё чего, — цедит он, не глядя.

— Пусти, мне в туалет надо! — пытаюсь сбежать, чтобы уединиться с телефоном и позвонить 02.

— Потом сходишь, — бросает сквозь зубы. — Лучше тебе обоссаться, чем мне сдохнуть от рук Дымова, если опоздаю хоть на секунду.

Он считает шаги.

Он буквально считает секунды.

Мне страшно не за себя — страшно, что я уже не контролирую ничего.

Мы поднимаемся на второй этаж. Свет здесь яркий, жёлтый, пахнет дорогими духами и кофе. Дверь кабинета впереди — массивная, с табличкой «Дымов Михаил Александрович». Охранник останавливается, снова сжимает пальцы на моём запястье до боли.

Мила, секретарша, поднимает на нас взгляд — глаза у неё круглые, как у напуганного зверька.

На секунду кажется, что она хочет что-то спросить, но тут же передумывает и снова утыкается в монитор, делая вид, что ничего не видит. Умная девочка.

Из-за приоткрытой двери слышится рык. Не голос — именно рык.

Дымов.

Я узнала бы его интонацию среди тысячи.

И, кажется, пиздюлей сейчас получает Лев Валентинович.

— Я не думал… — мямлит он где-то внутри.

— Очень плохо, что ты за годы работы здесь так и не научился пользоваться своими мозгами! — голос Дымова режет воздух, как нож. — Пошёл нахрен отсюда! Если с ней что-нибудь случилось, ты первый в очереди на похороны, понял?!

Раздаётся грохот — будто что-то тяжёлое опрокинули, затем звон и приглушённый мат.

— Блядь, — выдыхает мой охранник, и я чувствую, как у него дрожит рука. Он боится. Чёрт, он реально боится.

Потом, собравшись, он стучится и получает разрешение войти.

Лев Валентинович выходит первым — красный, взъерошенный, униженный. Даже не смотрит на меня, просто проходит мимо, как будто меня не существует.

Мы входим в кабинет.

Дымов стоит посреди комнаты, спина напряжена, глаза горят.

Он молчит. Только смотрит.

Я не успеваю даже слова сказать, как он подходит ближе и, не стесняясь, осматривает меня с ног до головы. Медленно, придирчиво, будто проверяет целостность товара. Пальцы касаются руки, плеча, щеки. Я замираю, не смея пошевелиться.

— Это что? — наконец произносит он, глядя на охранника.

Тот непонимающе моргает.

— Что?..

Дымов резко хватает мою руку и поднимает вверх — на запястье краснеют следы его пальцев, глубокие, болезненные.

— Это, — произносит Дымов, — что такое?

Охранник бледнеет.

— Я… я не рассчитал силу, когда вёл её сюда…

— Ничего страшного, я в порядке, — пытаюсь вмешаться, но Дымов резко обрывает:

— Молчи.

Я замираю. Он больше не смотрит на меня — только на охранника. Тишина становится невыносимой. И вдруг — щёлк!

Звук пощёчины разрывает воздух. Громко. Звонко.

Я вздрагиваю.

Охранник даже не дернулся. Только голову опустил, будто принял наказание.

— Прекрати! Что ты делаешь?! — срываюсь я.

— Никто не смеет к тебе прикасаться, — рявкает Дымов, и в его голосе ледяная ярость. — Никто.

Он бросает короткий взгляд на охранника.

— Ты свободен. Убирайся. И чтобы я тебя больше не видел.

Дверь за охранником захлопывается с глухим звуком, и кабинет тонет в тишине.

Я чувствую, как колени подгибаются, и делаю шаг назад.

Дымов смотрит на меня.

Слишком внимательно. Слишком долго.

— Садись, Дарья, — говорит он наконец. — Нам нужно поговорить.

— О чём? — спрашиваю, всё ещё не садясь; ноги сами перебирают шаги, будто хотят убежать. Не хочу выглядеть покорной.

Он взрывается — ладони с глухим стуком бьют по столу, вибрация идёт по полу, я вздрагиваю, но не опускаю взгляда. Не как его подчинённые.

— Какого чёрта ты туда поехала?! — ревёт Дымов, лицо налилось кровью, жилы на шее вздулись. — Ты понимала, что там творится? Ты знала, с кем имеешь дело?

Слова сами вырываются из меня, резкие, горячие:

— Откуда мне было знать? Я думала — помощь, перевязать, увести… Никто не говорил, что там такое. А ты знал, что там человека пытали?

Он хмыкнул, голос стал колючим.

— Нет. Это не моё дело. Знаешь поговорку — меньше знаешь, крепче спишь. И не суй свой красивый нос туда, куда не следует.

Поверить не могу! Как можно о таком спокойно говорить?

Его тон — и упрёк, и предупреждение. В груди закипает раздражение. Я отвечаю, чтобы не показать страх:

— Это мой нос. Куда хочу — туда и пихаю.

Он рассмеялся, но смех был ядовит.

— Ты сумасшедшая. Со своими правильными понятиями на жизнь ты могла пулю в лоб схлопотать. Ты там начала поучать их, что и как делать, верно?

Холод пронзает меня. Как он узнал? За какое время он изучил меня вдоль и поперёк?

— Со мной всё в порядке, — выдавливаю ровно, — не драматизируй.

Он прищурился, будто взвешивал правду и ложь. Потом сказал тихо, но с угрозой, которая ощутима физически:

— Ещё бы с тобой было не в порядке. Убил бы их всех, если бы...

— Хватит! — врываюсь я. — Больше не поеду на ваши «задания». Одного раза хватило. Ты всё сказал? Могу идти?

Он следит за моими движениями, как страж.

— Куда? — контролирует он.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я решаю сыграть на раздражении, выпалив язвительно, потому что иначе взорвусь:

— Пойти пописать. Штанишки хочешь помочь снять? — слова рвутся, острые как лезвие.

На секунду он застыл, потом ответил непоколебимым голосом:

— Дома штанишки с тебя сниму, иди.

Откинулся на спинку кресла, тяжело вздохнул и проводил меня взглядом, пока я не хлопнула дверью его кабинета.

Шаги ускорялись сами. Мимо белых стен, мимо лифта, прямо к лестнице.

Туалет был направо, но я свернула налево.

Спустилась по ступенькам, сердце било где-то в горле, и каждая секунда казалась украденной. В голове звучало одно: только бы успеть.

У бокового выхода стоял охранник, другой, не тот, что вёз меня. Я улыбнулась — натянуто, но вежливо.

— Мне нужно на минутку, — сказала я, показывая пропуск. — В аптеку напротив. Дымов разрешил.

Он пожал плечами:

— Быстрее только.

И нажал кнопку, открывая дверь.

Холодный воздух улицы ударил в лицо. Я выдохнула — резко, нервно. Ноги сами несли вперёд, мимо машин, мимо серого фасада. Я даже не оглядывалась.

Первый встречный — мужчина лет сорока, в рубашке, с пакетом из супермаркета.

— Простите, — подбежала я к нему, — пожалуйста, можно ваш телефон? Срочно, это… это очень важно!

Он нахмурился, хотел что-то спросить, но увидел моё лицо — и просто протянул мобильник.

Пальцы дрожали так, что я едва попала в цифры.

«… 0… 2…»

Гудки. Один. Второй.

— Дежурная часть, слушаю, — женский голос.

— Это… это хочу сообщить о преступлении. Пожалуйста, запишите адрес… — я зажмурилась, пытаясь вспомнить каждую букву на табличке, мелькнувшей тогда из-под повязки. — Там человек, раненый. Его пытают!

Голос на другом конце стал серьёзным:

— Повторите адрес. Вы сейчас в безопасности?

— Да.

— Мы направим наряд, оставайтесь на месте, — сказала диспетчер спокойно. — С вами всё будет хорошо.

На каком ещё месте — если я звоню с чужого телефона и даже не представилась? — мысль, как плёнка, крутится в голове, но назад дороги нет. Я кладу трубку и молча думаю: пусть будет хоть так, пусть не будет последствий. Главное — чтобы кто-то приехал и увидел то, что я видела.

«Пожалуйста…» — я не произношу вслух, это просьба к небу или самой себе. Сердце урчит, в горле комок. Мужчина ждёт, дышит ровно, не задаёт вопросов. Я протягиваю ему ладонь с телефоном; рука дрожит чуть заметно.

— Спасибо, — говорю ему тихо, и в слове слышится и благодарность, и мольба. Он кивает, бережно забирает устройство.

Глава 37.

Дарья.

Я вернулась так же тихо, как и ушла — будто не бегала через дорогу, будто не звонила в полицию, будто не умоляла неизвестного мужчину дать телефон.

Охранник у бокового входа даже не заметил, что меня не было дольше минуты. Или сделал вид, что не заметил — это тут общее правило: ничего не понимать, ничего не видеть.

Лифт ехал медленно. Слишком медленно. В груди всё стучало — как будто мое сердце тоже считало секунды, но уже другие, опасные.

Когда дверь кабинета снова закрылась за мной, тишина ударила сильнее любого крика.

Дымов сидел в своём кресле, всё в той же позе — только пальцы барабанили по подлокотнику. Глаза — тёмные, настороженные — сразу поднялись на меня.

— Долго, — сказал он, даже не поднимаясь.

— Очередь, — бросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Туалет.

Он не ответил. Только следил, как я прохожу к своему месту, будто оценивал каждый шаг, каждый вдох.

Я села в кресло у стены, пододвинула к себе блокнот, взяла ручку. Перелистнула страницу. Сделала вид, что читаю. Потом — что пишу. Потом — что снова читаю.

Я пыталась дышать ровно. Делала пометки в блокноте — бессмысленные, пустые. Иногда линии выходили слишком прямыми, слишком чёткими — как будто я чертила себе путь к выходу. Иногда буквы уплывали,потому что я слышала, как за окном проезжают машины, как открываются и закрываются двери на этаже, и каждое движение казалось подозрительным. Как будто полиция могла появиться прямо за спиной.

Я уже не знаю, правильно ли я поступила? Потому что тревога теперь не отпускает.

Дымов молчал. Он просто… смотрел.

Иногда я чувствовала, как он наклоняется вперёд, будто хочет что-то спросить. Но не спрашивал. Я не поднимала голову — не хотела ловить его взгляд. Этот взгляд всегда был слишком прямым, слишком острым, как будто видел меня насквозь.

Но я всё же не удержалась — подняла глаза на секунду.

Он сидел, сложив руки, и изучал меня. Ни злости, ни раздражения. Только тишина, натянутая до предела.

— Чем ты там так занята? — спросил он неожиданно. Голос — спокойный. Слишком спокойный.

Я заставила себя выдохнуть, медленно, будто ничего необычного не происходит.

— Записываю, — ответила. — Что нужно сделать сегодня.

— Ты уверена, что понимаешь, что тебе нужно делать? — его голос стал ниже. Внимательнее.

— Да, — кивнула. — Более чем.

Он прищурился, потом снова откинулся на спинку кресла.

— Тогда продолжай.

Я опустила взгляд на блокнот, но ручка больше не писала. Она просто лежала в пальцах.

Секунды тянулись вязко, как патока. Я чувствовала, как с каждой минутой становится тяжелее дышать.

И всё это время — ни на секунду — он не отвёл от меня глаз.

Так тянулись ещё несколько бессмысленно-удушающих часов. Я делала вид, что работаю: листала бумаги, щёлкала по клавиатуре, перечёркивала и переделывала одни и те же слова. Но всё это — пустая жестикуляция. Голова гудела, виски ломило, а внутри всё время шевелилось одно и то же: узнали? не узнали? когда узнают?

Дымов иногда выходил, иногда перезванивал кому-то, но каждый раз, едва возвращаясь, его взгляд первым делом находил меня. Пронзал. Скользил. Оставался.

Когда стрелка часов перевалила за пять, я больше не выдержала. Встала. Вдохнула, собирая остатки храбрости, и подошла к его столу. На секунду колени дрогнули — ненавижу, когда тело выдаёт меня раньше, чем я успеваю собрать мысли.

Он поднял глаза.

Боже, этот взгляд. Будто хищник проверяет, не дрогнет ли добыча.

— Что-то хотела? — спокойно, вкрадчиво. Слишком спокойно.

— Да, — я кивнула, ощущая, как в горле пересохло. — Я могу уйти пораньше? Сейчас. Завтра выходной, и… я бы хотела успеть на последний автобус в деревню. Родителей навестить необходимо.

Несколько секунд он просто смотрел на меня, будто размышляя, правда ли я сказала «родители» или это ловушка.

Потом медленно протянул:

— Родители… пппп… — и постучал пальцами по столешнице. Сухо. Ритмично. Нервно.

И что-то в его голосе, в этом постукивании, холодком прошлось по позвоночнику.

— Нельзя.

— Эм… Что? — Я моргнула, не веря своим ушам. Конечно, я могла бы начать возмущаться, спорить, качать права. Теоретически. Но он — босс. А в этом месте «босс» звучало почти как «палач».

Ладно, мысленно выдохнула. Посижу ещё час. Потом вызову такси, плевать на деньги.

— Я поняла, — сказала я уже вслух, спокойно. — Досижу рабочий день и поеду.

Он откинулся на спинку кресла, взгляд потемнел.

— Ты не поняла, — отчётливо произнёс. — Ты вообще никуда не поедешь.

Моё сердце замерло на долю секунды.

— В смысле? — спросила я, чувствуя, как медленно поднимается волна раздражения.

Он сложил руки, наклонился вперёд — и каждое слово произнес так, будто ставил печати:

— Ты нужна мне здесь завтра.

— Я? — у меня сорвался смешок, резкий, недобрый. — У меня завтра законный выходной!

Гнев вскипел мгновенно. Я упёрлась ладонями в стол, наклонилась к нему ближе и прошипела каждую фразу сквозь сжатые зубы:

— Ты. Не. Имеешь. Права. Меня. Держать.

Он улыбнулся.

Не просто улыбнулся — ухмыльнулся, чуть склонив голову вбок.

— А у нас здесь всё незаконное, моя дорогая, — сказал он мягко, почти ласково. И закончил жестом, который выбил из-под ног всю почву:

Чмок губами в воздух.

Дешёвый, наглый жест — но от него меня словно током ударило. Я резко шагнула назад, будто он физически оттолкнул меня. Ртом хватнула воздух — и ненавидела себя за это.

Какого. Чёрта.

Он продолжал говорить спокойно — на контрасте это звучало особенно...:

— Завтра у клиники юбилей. Все сотрудники обязаны быть.

Я молчала. Это не просьба. Это не вопрос.

— Это приказ, — добавил он, как будто я могла не понять.

— Заеду за тобой в шесть вечера. В твой «законный» выходной.

Он подчеркнул слово. Смакуя его. Кривя губами, будто это конфетка с сюрпризом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я стояла, глядя на него, чувствуя, как пальцы рук едва заметно дрожат. И осознавала одну неприятную вещь:

Он уже решил за меня.

Он всегда решает.

И если он сказал — значит, завтра я буду здесь.

Глава 38.

Дарья.

Следующий день.

Я не смогу приехать в эти выходные и увидеть свою дочь, а все из-за этого Тирана, который решает всё за всех. Бесит. Он ведь всегда вмешивается в мои планы, как будто я не могу сама за себя решать.

Утром я поговорила с мамой по телефону, поболтала с дочерью по видеозвонку, стараясь не показывать, как мне тяжело. После того как пообедала, я пошла в душ, чтобы хоть как-то подготовиться к вечеру.

Когда я вышла из ванной и начала собираться, мои мысли всё ещё возвращались к этой чертовой ситуации. Я не понимала, почему мне приходится подчиняться, почему я должна быть там, где меня не ждут, и с кем мне совсем не хочется быть. Но я всё равно собиралась.

Ближе к четырем часам в дверь позвонил курьер. Это было странно, потому что я не ожидала никаких посылок. Курьер передал мне большую красную коробку, я аккуратно открыла ее, и внутри обнаружила вечернее платье, туфли на высоком каблуке и драгоценности, элегантно уложенные в бархатную коробочку.

— Дымов… — прорычала я, совсем не желая облачаться в это. Но записка, вложенная в коробку, приказывала мне одеть именно это. Беспрекословно подчиниться.

Через два часа я стояла у зеркала, доводя свою прическу до совершенства. Мой взгляд задержался на отражении. Я поправила волосы, обвивая локоны вокруг пальца. Зеркало отражало моё лицо... Я вглядывалась в свои глаза — холодные, решительные, но с лёгким огоньком ярости в глубине.

Я была в длинном чёрном платье, обтягивающем фигуру, с глубоким вырезом на спине. Оно подчёркивало мои изгибы, не оставляя места для сомнений. Каблуки были высокими, каждый шаг с ними — это как маленькая победа. Серьги из белого золота слегка поднимались, отражая свет, а колье с маленьким бриллиантом лежало аккуратно на шее, завершая образ.

В дверь позвонили, и я уже знала, кто это. Без сомнений, это был он. Я стучала каблуками по полу, подхватывая маленькую сумочку, и открыла дверь.

Пауза. Тяжелый вдох Дымова.

— Дашенька, ты превосходна… — произнес он, и его взгляд, словно прожигая меня, скользил по мне, оценивая каждую деталь моего наряда. Мне не нужно было смотреть в его глаза, чтобы почувствовать, как он меня «пожирает».

— Спасибо, — сказала я сдержанно, но в голосе всё равно было что-то от того стального раздражения, которое всегда сопровождало его появление.

Мы быстро сели в машину, и через полчаса оказались у ресторана. Вечер был такой, как только мог быть при его участии: помпезный, яркий, в стиле «посмотри, что я могу». Я увидела Софу вдалеке — она помахала мне. Я сразу захотела подойти к ней, но Дымов, как всегда, жестко притянул меня к себе. Его взгляд сказал всё, а его рука на моей талии сделала моё положение ещё более… подчинённым.

— Что ты творишь? Нас поймут неправильно! — шиплю я, пытаясь убрать его руку, но она словно приросла к мне.

— Как раз таки все правильно поймут. Не будут пускать слюни на чужое, — прошипел он, его голос был ледяным, а рука — властной.

— Я не твоя, — произнесла я с явным раздражением.

— Моя, — его голос был твёрдым и уверенным, как всегда.

И тут, конечно, все взгляды в зале обратились к нам. Они царапали меня, оставляя неприятный осадок.

И вот, как в худшем сценарии, к нам подходит его невеста. Я чувствую себя последней дрянью, хотя не сделала ничего плохого. Почти автоматически опускаю глаза в пол, как будто пряча свою неловкость.

Дымов наклоняется ко мне и шепчет мне на ухо:

— Я с ней расстался.

Он поднимает мой подбородок пальцем, заставляя меня встретиться взглядом с его бывшей.

Я смотрю ей в глаза, но мне совершенно не хочется этого делать. Я не понимаю, что чувствую. Приятно ли это? Или, наоборот, теперь я понимаю, что стала причиной их расставания.

— Я так понимаю, отец не вправил тебе мозги? — говорит она, обращаясь к нему. Ее голос звучит пренебрежительно, как у старой обиженной женщины.

— Олеся, насколько я знаю, тебе приглашение на вечер никто не выдавал, так что будь любезна, покинь помещение, — с ухмылкой произнес Михаил, сжимая мою руку и влекущий меня за собой.

Мы быстро отошли, и я слышала, ее крик нам в спины: «Ты еще пожелаеш!».

— Я, пожалуй, выпью, — сказала я, и схватила бокал красного вина с подноса у официанта, выпила залпом, надеясь, что это хотя бы немного расслабит. Но не помогло.

Я пылала изнутри. Я хотела потянуться за следующим бокалом, но Дымов отобрал у меня новый.

— Пока достаточно! — сказал он строго, и я почувствовала, как его холодное присутствие снова нависает надо мной.

— Тогда мне нужно в уборную, — прощебетала я, и начала двигаться в сторону туалета, чувствуя на себе взгляды работников, которые не скрывали любопытства.

Вот вляпалась!

— Я проведу, — сказал Дымов, его улыбка была слишком уверенной.

Мы направились в сторону туалета, но тут же мой телефон в сумочке внезапно зазвонил. Громкая мелодия, которую я специально поставила для мамы, звучала резко, привлекая внимание. Это она. Я знала, что она не будет звонить просто так, она понимает, что я занята.

Как-то нехорошо стало, голова закружилась, и я чуть не упала, но его крепкие руки сразу подхватили меня, ведя к окну.

— Тише… что такое? Тебе плохо? — его голос изменился, теперь в нём звучала тревога, а взгляд стал гораздо более серьёзным.

— Ничего, я могу ответить? — отпихиваю его от себя, достаю телефон из сумочки.

Мама на другом конце линии всхлипывает.

— Дашенька, прости меня, дуру старую! Не уследила! Лизка под машину попала...— её слова прерываются слезами. Я замираю, не слыша, что она говорит дальше.

Всё, что мне было важно, это то, чтобы моя дочь была в порядке, чтобы она осталась живой.

Я резко поворачиваюсь к Дымову, его лицо уже совсем рядом. Сдерживаю слезы из последних сил.

— Мне нужно отлучиться. Сегодня не смогу выполнить свои рабочие обязательства, — говорю я, четко и без запинок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нельзя,— он упрямо настаивает, приближаясь ко мне, его дыхание становится обжигающим. — Хочу, чтобы ты осталась.

— У меня есть дочь, ей я нужна больше!

Глава 39.

Дарья.

— Сколько ей? — спрашивает он, будто догадывается, но сейчас это уже не важно. Узнает он или нет — для меня единственный приоритет в этот момент — быть рядом с дочерью.

— Это что, сейчас важно? — толкаю его в грудь и вырываюсь вперёд, каблуки громко стучат по полу.

Выбегаю из здания, пытаюсь вызвать такси, но машин почти нет, а спрос бешеный.

— Да чтоб вас всех! — вырывается из меня, я поднимаю голову к небу, проклиная всё вокруг.

— В машину садись! — рявкает Дымов рядом, выхватывая телефон из моих рук и подталкивая к своему автомобилю, который только что подогнал водитель.

Я молча киваю, соглашаюсь со всем — сейчас не важны гордость и упрямство.

Запрыгиваю на переднее сиденье, Дымов усаживается за руль и мгновенно выруливает с территории.

— Куда едем? — сухо спрашивает он, возвращая мне телефон.

Я лихорадочно набираю адрес, показываю ему экран.

— Серьёзно? Районная больница? Почему не городская? Что случилось? — глаза его горят тревогой.

— Пожалуйста… просто поезжай, — взмолилась я, чтобы он не задавал лишних вопросов.

Машина несётся к месту назначения, между нами молчание, наполненное напряжением. Он хочет ответов, на которые я пока не могу ничего сказать.

Мы подъезжаем к больнице, я выскакиваю из машины.

— Да погоди, ты что, дурная! — кричит Дымов, но я уже бегу. Он догоняет, хватает за плечи и разворачивает к себе лицом.

— Вдохнула, выдохнула, — пытается успокоить, но я не могу остановиться.

— Она под машину попала! — почти рыдая, выбалтываю я.

На мгновение вижу страх в его глазах — первобытный, животный. А потом он прижимает меня к себе, удерживает, пока я вырываюсь, пытаясь попасть к дочери.

— Я буду рядом, — бурчит он, касаясь губами моей макушки, и лишь после отпускает.

Я отступаю, смотрю на него и, чтобы ему не было необходимости меня сопровождать, говорю:

— Можешь подождать здесь.

Бегу по лестнице, и в коридоре меня встречают родители: мама всхлипывает, отец держится за сердце, не глядя на меня.

— Где она? Где моя дочь? — кричу, рвусь вперёд, не разбирая никого.

— Да что здесь происходит? — появляется доктор, брови сведены вместе, лицо хмурое.

— Моя дочь! Скажите, как она? — чуть ли не падаю к его ногам. Дымов ловит меня за талию, удерживая.

— Канчаловская, зачем так паниковать? Она в палате, сейчас спит. Ситуация страшная, но она везунчик: перелом руки и лёгкое сотрясение, — говорит доктор.

Мы все одновременно спрашиваем, можно ли к ней. Доктор кивает.

— Стойте! Не все сразу! Наверное, будет лучше сначала родителей пустить.

Михаил никак не реагирует на эту реплику, будто так и должно быть. Будто знает уже, что Лизка его дочь.

***

Через пять минут я уже сижу у кровати крошки, глажу тёмные волосы, целую щёку, слёзы текут сами.

— Слава Богу, что жива… Господи, спасибо, — шепчу я, прижимая к себе её маленькое тело.

— Племянница, значит… — с притензией говорит Дымов, глядя на меня и Лизу. Он понял, что я солгала: Лизка не племянница, она моя дочь.

— Прости… — тихо шепчу, даже не поднимая взгляда на него.

И в этот момент моя девочка открывает свои большие карие глазки и тихо шепчет:

— Мамочка… я так соскучилась, — и нежно трётся своим маленьким носиком о мою щёку, словно проверяет, настоящая ли я. Я прижимаю её крепче, чувствуя, как сердце наконец оттаивает.

Но взгляд Лизы вдруг смещается — она замечает, что мы не одни. Её любопытные глазки расширяются, она слегка приподнимается (я ей помогаю), будто хочет рассмотреть пришедшего поближе.

— А я вас видела раньше… Из окна вам ручкой махала, — тихо говорит она, немного смущённо, но с искоркой интереса.

— Верно,— отвечает Дымов, аккуратно отодвигая детское одеяло, чтобы не мешало. Он присаживается на край кровати, чуть склоняясь к дочери, но осторожно, будто боится напугать. — Только нас тогда не познакомили. Меня Миша зовут.

Он протягивает ей ладонь — большую, уверенную, но сейчас удивительно мягкую.

Лиза удивлённо раскрывает рот, кладёт свою крошечную руку в его:

— Ого… ладошка, — шепчет она, будто потрясена тем, какой он огромный рядом с ней. Потом поворачивается ко мне и, едва сдерживая хихиканье, добавляет:

— Мам, он прям как из мультика! Большой и сильный… Медведь.

Уголки губ Михаила подрагивают, и он улыбается так спокойно, почти тепло:

— Возможно.

— Я Лиза, и мне целых пять лет! — гордо объявляет она, выпрямляясь, как будто это важный официальный статус. — А тебе сколько?

— А мне намного больше, — Дымов отвечает мягко, с какой-то удивительной, нехарактерной для него нежностью, глядя на неё так, будто у него внутри что-то перевернулось.

— Что, даже больше, чем маме? — спрашивает Лиза серьёзно, будто готова провести сравнение.

Он смеётся — тихо, искренне:

— Больше.

И в этот момент я впервые вижу, как он смотрит на неё…

Так, как смотрят те, кто внезапно обнаружил в себе место для кого-то родного, о котором даже не подозревали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 40.

Дарья.

Мы тихо выходим из палаты, едва Лиза окончательно проваливается в сон. Дверь закрывается за нами почти бесшумно — и мы тут же сталкиваемся на пороге с моими родителями. Папа, как всегда сдержанный, молча протягивает ладонь Дымову. Тот отвечает рукопожатием — коротким, сухим.

В воздухе — такая неловкость, что хоть ножом режь. Особенно тяжёлым кажется мамин взгляд: сначала на Михаила, потом на меня. Они его не знают, ничего о нём не слышали, но и вопросов не задают: не время, не место. Все до смерти перепугались за Лизоньку.

— Как она? — шепчет мама и осторожно гладит меня по волосам.

Она чувствует вину, это очевидно. Но обвинять её я не могу. Она моя мама, и я знаю: она не специально. Да, злость внутри шевелится, куда уж без этого… но что толку бросаться обвинениями? Что это изменит?

Я медленно выдыхаю и поднимаю на маму покрасневшие, заплаканные глаза.

— Всё хорошо, она спит. Можете зайти к ней. — Я отступаю в сторону, освобождая проход.

Дымов же вдруг напрягается так, будто перед ним не люди, а потенциальная угроза. Стоит, будто коренастая стена, не шелохнётся. Мне приходится бросить на него недовольный взгляд, почти предупреждающий. Лишь после этого он медленно сдвигается с места.

— Поговорим? — кивает он в сторону холла, где несколько диванчиков и автомат с кофе.

— Поговорим, — повторяю устало и иду вперёд. Возле автомата начинаю шарить в сумочке в поисках мелочи, но Дымов резко просовывает купюру в купюроприёмник, будто отрезая мне возможность возражать. Машина гудит и начинает наливать кофе.

— Спасибо, — говорю сухо.

Он молчит. Просто смотрит. В упор. Его взгляд такой прямой, такой пронзительный, будто копается где-то у меня внутри, среди всех тех эмоций, которые я ещё не разобрала. И вдруг становится стыдно. За то, что скрыла от него дочь.

Мы опускаемся на диван. Слишком близко. Настолько, что воздух кажется плотным, тяжёлым. Я чуть подвигаюсь в сторону, пытаясь вернуть себе дыхание. Дымов же, наоборот, садится шире, опираясь локтями о колени, взгляд мрачный, сосредоточенный.

— ДНК-тест делать будешь? — спрашиваю едва слышно.

— А надо? — хмыкает он, проводя пальцами по переносицы.

— Обвинять меня будешь? — не останавливаюсь я. Если уж говорить, то говорить честно.

Он поворачивает голову, смотрит прямо.

— В чём? В том, что ты не сделала аборт? В том, что сама растила дочь пять лет? Или, может, в том, что имени моего не знала, чтобы хоть как-то сообщить о беременности?

И ведь правда. Меня не в чем винить.

— Спасибо, — вдруг выдыхает он.

Я моргаю. Это точно он?

Я ожидала злости. Ожидала крика, обвинений, срыва. Думала, он взбесится, будет рвать и метать… но услышать «спасибо»? Нет, такого я не ожидала.

— Пожалуйста, — отвечаю тихо.

Мы молчим примерно минуту. Тишина густая, напряжённая. Потом он резко встаёт, проходит пару шагов туда-сюда, будто собираясь с мыслями, и наконец снова оборачивается.

— С завтрашнего дня на работу не приходи.

— Что? Почему? — меня будто холодной водой обливает. Внутри поднимается сырой, липкий страх. За секунду в голове успевает промелькнуть сотня ужасных вариантов.

— Потому что тебе там не место. Не переживай, ребята всё почистят. Никто не узнает, что ты у меня работала и как-то связана со мной.

— Подожди… Нет. Я не могу уволиться. — И тут до меня доходит: нет, он не пытается от меня «избавиться» как от сотрудника. Не будет он меня никуда прятать, не причинит вреда. Теперь уже нет. — Я не могу остаться без денег. Без возможности Лизу обеспечивать, и папа...

Он резко поворачивается, хватает меня за плечи и слегка встряхивает.

— Кто сказал, что ты будешь хер без соли доедать? — его голос глухой, злой, но не на меня — на обстоятельства. — Лизе живая мать нужна. И здоровая. Так что с сегодняшнего дня твоя красивая попка держится подальше от моих дел. Ясно?

Я ничего не понимаю. Но всё равно киваю. Найду другую работу. Медсестёр сейчас не хватает.

— Молодец. — Он выдыхает. — А теперь сиди здесь и жди. Я оформлю перевод Лизы в город.

— Чего? Не надо! Мы останемся! — я вскакиваю, как будто меня ударило током.

— Здесь? — он обводит взглядом облупленные стены районной больницы. — Здесь, где самое дорогое оборудование — это грёбаный кофейный автомат? Мы едем в город.

— Мы остаёмся здесь! Она моя дочь!

Он делает шаг вперёд, и голос его становится низким, опасно спокойным.

— Теперь ещё и моя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41.

Дарья.

Дымов окончательно съехал с катушек. Ну а как иначе назвать то, что он решил увезти МОЮ ДОЧЬ в город без единой внятной причины? Девочку, которая и так едва дышит от стресса. Зачем её лишний раз теребить?

— Я правильно понимаю, вы хотите, чтобы я прямо сейчас выписал девочку? — устало спрашивает врач, глядя на Дымова, который уже час как сломанный магнитофон твердит одно и то же.

— Не сейчас, а утром! — рычит тот, будто решает судьбу государства.

И тут я просто не выдерживаю.

— Так, выйди отсюда! — я нагло, грубо, даже с вызовом выталкиваю его из кабинета дежурного врача. Если бы он упёрся — хрен бы я его сдвинула. Но он лишь сжал челюсть так, что скулы побелели, и позволил вытолкнуть себя в коридор.

— Моя дочь останется здесь, под вашим присмотром, — говорю я врачу уже спокойнее.

— Разумеется. Вам не о чем беспокоиться. Мы понаблюдаем её ещё пару дней и отпустим. Пусть дальше радуется жизни и бегает за зверушками… но, желательно, в безопасных местах. А теперь… извините, можно я наконец попью кофе?

Он так жалобно смотрит, что становится ясно — мы довели человека до ручки.

Я киваю, извиняюсь взглядом и выхожу из кабинета.

Собираюсь уже разнести Дымова в клочья, но из палаты выходят мои родители. Они опускаются на скамейку напротив двери, тревожные, вымотанные.

— Дочка… мы, наверное, поедем домой. Утром вернёмся, — тихо говорит мама.

— Можете не возвращаться. Лизы здесь уже не будет, — слишком резко, почти грубо выбрасывает Дымов.

— Как не будет?! — отец снова хватается за сердце.

У родителей в глазах растерянность, страх, полное непонимание происходящего. Мне становится тяжело до тошноты. Но одновременно внутри поднимается волна злости — горячей, чистой, яростной.

Дымов рехнулся. Иначе это не назвать.

— Не переживайте, Лиза будет здесь. Езжайте домой. Если что — сразу позвоню, — успокаиваю родителей и сверлю Дымова взглядом, требуя, чтобы он заткнулся.

Мама с отцом скрываются за поворотом коридора.

Как только они исчезают — я набрасываюсь на Дымова. Реально хочется придушить.

— Ты какого черта здесь права качаешь?! По какому праву так разговариваешь с моими родителями?! — я бью его ладонями куда придётся: в грудь, в плечо, в живот.

— Я им ничего грубого не сказал. Хотя мог бы! Они, черт возьми, МОЮ дочь чуть не убили!

— Она твоя дочь всего несколько часов! Так что закрой рот, пожалуйста! И послушай. Лиза остаётся здесь. Её выпишут через пару дней, и тогда...

— Что тогда? — он подаётся вперёд, как хищник, рванувшийся на звук.

— Тогда… если девочка захочет с тобой общаться, я разрешу вам видеться. Если нет — мы исчезнем. Не найдёшь нас.

— Ты мне угрожаешь? — шипит он, сильно сжимая зубы и делая шаг ко мне.

И вот в этот момент пространство вокруг будто схлопывается.

Воздуха не хватает.

Он стоит так близко, что я ощущаю тепло его кожи — горячее, тревожное, опасное. Его грудь почти касается моей. Его запах — резкий, мужской, с металлической нотой — перехватывает дыхание. В животе всё сжимается, будто во мне натянули струну.

Я на грани: между страхом, злостью… и чем-то ещё, что лучше бы не признавать.

И именно в эту секунду у него начинает вибрировать телефон.

Он даже не делает попытки отстраниться.

Наоборот — как будто назло — кладёт ладонь мне на талию, уверенно, по-хозяйски, прижимая к себе. Тепло его пальцев прожигает через ткань одежду.

Я застываю, ладони ещё на его груди, дыхание сбивается.

— Слушаю, — произносит он в трубку.

Не знаю, что там говорят, но его лицо меняется на глазах. Как будто вся кровь разом ушла вниз, оставив кожу мертвенно светлой. Глаза — холодные, пустые. Челюсть снова сжимается, но теперь по-другому. Тревожно.

— Что-то случилось? — спрашиваю я, чувствуя, как неприятный холодок ползёт по спине.

— Ничего, — сухо отвечает он и наконец отходит, убирая телефон в карман.

Но я вижу.

Он врёт.

И это «ничего» звучит куда страшнее любого «всё плохо».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 42.

Михаил.

Дочь.

У меня есть дочь.

Ещё вчера её не было в моей жизни — по крайней мере, я так думал, — а сегодня она уже существует. Реальная. Живая. Маленькая. Моя.

И внутри меня всё переворачивается: от оглушающей радости, такой яркой, что перехватывает дыхание, до ледяного ужаса, который впивается в рёбра острыми зубами.

Радость — как вспышка света, зажигающая новое.

Страх — животный, древний, такой, который пробуждается в человеке, когда он вдруг понимает, что есть кто-то маленький, кто полностью зависит от него.

Я никогда не планировал детей с такой жизнью, как у меня.

Не хотел, чтобы кто-то мог использовать ребёнка как рычаг давления, как слабое место.

В моём мире — тёмном, зыбком, полном тех, кто прячет нож за улыбкой — есть люди, которые никогда не тронут женщину или ребёнка.

Но есть и другие.

Настоящие уроды, которые способны на всё.

И сейчас мой страх совсем не абстрактный. Он обоснован.

Подтверждён.

Потому что звонок с номера Серого ударил меня под дых, как боковой, от которого теряешь ориентацию.

— Тик-так, затикали часики… — разливается мерзкий голос Тихого. У него прозвище такое — потому что внешне он спокойный, тенью ходит, почти бесшумный. Но если «Тихий» появился — значит, пришёл по делу. И дело это всегда плохое. — Дымов, друг твой у нас.

У меня сердце опускается куда-то в живот.

— А знаешь почему? — продолжает он. — Потому что медсестричка твоя ментам на нас настучала.

Горло моментально становится сухим.

Вот он — тот самый заказ, на который по ошибке отправили Дашу. Без моего ведома, без моего контроля.

И теперь…

Я стискиваю зубы так, что челюсть хрустит, кулаки сводит до боли.

Молча слушаю их условия.

Чтобы освободить друга.

Не просто друга — правую руку. Брата, которого я сам выбрал. Человека, за которого я бы жизнь отдал. И отдам, если понадобится.

Если его не станет… я этого не переживу. Никогда себе не прощу.

Я нервно сглатываю, пытаясь собрать мысли в кучу, но в голове один сплошной рёв.

— Что-то случилось? — слышу голос Даши.

Случилось?

Случилось, блядь!

Я злюсь на неё так, что внутри всё кипит, но не могу её обвинить. Она поступила так, как считала правильным. Так, как её учили.

Она вся такая… правильная. До мозга костей.

Девочка, тебе бы жить обычную человеческую жизнь, не зная ни меня, ни моих тёмных дел, ни этого дерьма.

Лучше бы ты меня никогда не встретила.

— Ничего, — отвечаю коротко. Сухо.

Лгу. Конечно.

Ну что я ей скажу?

Что она подставила влиятельных людей?

Что сейчас они шантажируют меня?

Что могут добраться до тех, кто мне важен?

Она делает шаг ближе.

— Точно? — переспрашивает и кладёт свою тёплую ладонь мне на плечо.

Тепло от её прикосновения расползается по коже, как мягкое электричество. На секунду становится легче дышать, будто она удерживает меня от падения в пропасть.

Ох, девочка… беда ты моя.

Лучше бы я мог оттолкнуть тебя.

Но я уже вляпался. По самые края.

Ты в голове у меня двадцать четыре на семь. И теперь ещё… ребёнок. Наш.

Я выдыхаю и выдавливаю:

— Значит так. Остаёшься здесь. В город не возвращаешься. Сиди у родителей. Со мной не связываться, даже если я сам буду звонить. Поняла?

Она моргает, и глаза становятся ещё больше — испуганные, растерянные.

— Что?.. Почему? — её голос дрожит. — Ты же пару минут назад говорил другое. Значит, что-то случилось, и ты мне не рассказываешь.

Случилось.

Случилось, блядь, так сильно, что хочется выть.

Хочется разбить стену кулаком, кричать, сорвать голос. Но я хватаю себя за горло изнутри и выталкиваю это бешенство глубоко-глубоко, чтобы не сорваться на неё.

Я отворачиваюсь, уже собираясь уходить, но…

Перед тем как уйти, меня накрывает одно-единственное желание.

Сильное.

Неостановимое.

И я делаю это.

Молча. Без разрешения. Без предупреждения.

Я впиваюсь губами в её губы.

Жадно.

Грубо.

Как человек, у которого забирают всё, и он успевает ухватить хотя бы это.

Она мягкая, тёплая, растерянная на вдохе. Я прижимаю её ближе, сминаю её губы своими, будто хочу запомнить вкус, впитать его в кровь, оставить на языке на всю оставшуюся жизнь.

Поцелуй — как последняя сигарета перед казнью. Рваный. Горячий. Полный того, что я не могу сказать словами.

И когда я всё-таки отрываюсь, то сразу разворачиваюсь и ухожу широким шагом, пока не сорвался, не передумал, не признался ей во всём.

Пока у меня ещё остались силы держать её подальше от своей тьмы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 43.

Михаил.

Когда дверь за моей спиной закрывается, будто захлопывается и что-то внутри. Гулко. Болезненно.

Я быстро спускаюсь по ступенькам, будто бегу от самого себя. От того, что творится в груди. От желания развернуться, вернуться к ней, сказать ей правду — всю, целиком, без фильтров. Но правда может её убить.

И потому я давлю её глубоко внутрь. В самые тёмные углы, где она скребётся, кусает, шипит, но я держу.

Пока могу.

На улице сыро, вечер давит низким небом. Я втягиваю воздух, будто пытаюсь привести себя в порядок. Пальцы всё ещё дрожат от того поцелуя. Губы горят — словно я потерял что-то важное, но кожа ещё помнит.

Дурдом. Я веду себя как подросток, а должен быть холодным, расчётливым, собранным. Сейчас нельзя иначе. Серый — у них. А я распадаюсь здесь из-за её взгляда, из-за того, как она дышит рядом.

Смешно и страшно.

Телефон вибрирует в кармане, как заноза под кожей.

Я даже доставать не хочу — и так ясно, кто звонит.

Тихий.

— Да? — бросаю в трубку, не утруждая себя вежливостью.

— Ты ничего не ответил… — голос у него ровный, но я слышу вторую нотку. Тонкую. Опасную. Тревогу.

Он понимает: если Серому сделают больно… я разнесу их всех к чертям.

Чёрт бы их побрал… Что он вообще хотел услышать? Их условия невыполнимы в таком виде.

Он перечислял их холодно, будто речь о списке покупок:

Первое: освободить из тюрьмы их людей. Это легко. Пара звонков — и их вытащат.

Второе: жениться на Олесе. Вот это странно. Тихому мой брак в гробу не сдался. Значит, инициатор не он.

Значит — Давыдов. Только он мог устроить похищение Серого, застать его врасплох, передать Тихому.

Это условие выполнимое… но оно мне поперёк горла. Как кость.

Третье: «отдать медсестру».

Отдать им Дашу. Живую. На растерзание. На «воспитание». Чтобы те ублюдки сломали её, как ломают игрушки.

Нет.

Никогда.

Даже если меня разорвут на части — её я не отдам.

Скорее сам сдохну.

Поэтому в голове уже крутится безумная идея. Настолько безумная, что Серый бы за неё по лбу мне дал.

Если, конечно, останется кому давать.

Я нервно сглатываю, сжимаю телефон так, что пластик трещит, и резко отвечаю:

— Ваших людей выпустят завтра утром.

Пауза.

— А насчёт остального… Я обсужу это с Давыдовым. Ведь он и есть инициатор похищения. Верно?

Злоба сквозит в голосе, хрипит в горле. Я слышу собственное дыхание — тяжёлое, рваное.

На другом конце — гробовая тишина.

Попал, сука?

Я угадал.

Ты не тот, кто мстит через баб.

А вот Давыдов — да. Он способен. Ему по кайфу ломать чужие жизни ради своих схем.

— Чё молчишь, сука? Давыдов руку приложил? — рявкаю так, что у меня горло режет.

Но…

В ответ только гудки.

Урод.

***

Я бросаю телефон на сиденье и вдавливаю педаль газа в пол.

Мотор взвывает.

Машина рвётся вперёд, как разъярённый зверь.

Асфальт размазывается под фарами.

Внутри всё кипит. Чёрная ярость стучит в виски. Меня трясёт — не от страха, от чистой злой силы, которая ищет выход.

Давыдов.

Давыдов думал, что может играть со мной?

Что может забрать Серого?

Трогать тех, кто мне важен?

Вмешиваться в мою жизнь?

Он ошибся.

***

Я резко торможу у его дома — большой, вылизанный, дорогой.

Как самодовольная морда хозяина.

Голова гудит от бешенства, кровь кипит.

И тут дверь открывается.

На пороге стоит Олеся.

Красивое платье, ухоженные волосы, губы бантиком.

И — ехидная улыбка.

— Милый… соскучился? — мурлычет, опираясь о косяк.

Она в курсе.

Она знает.

И ей это нравится — игра, власть, интрига, её отцовские игры, в которых она всегда на стороне победителя.

Я делаю шаг к ней.

Всего один.

И её лицо бледнеет.

Улыбка исчезает мгновенно.

Глаза расширяются — наконец-то она понимает.

Я знаю всё.

Каждой клеткой тела она ощущает: со мной шутки кончились.

— Где твой папочка? Поговорить надо, — прохожу мимо Олеси, даже не глядя на неё.

Она вжимается в стену так, будто я — не человек, а буря, которая может снести её одним движением.

— О… свадьбе? — осторожно спрашивает, будто слова могут разминировать ситуацию.

— О свадьбе, — отвечаю. И, что самое поганое, это ведь правда. Частично.

Страх в её глазах как-то сразу испаряется. Улыбка возвращается — сладкая, липкая, фальшивая. Она делает шаг, второй… и бросается мне на шею, как кошка, которая уверена, что хозяин её никогда не ударит.

Меня будто обжигает.

Я резко отталкиваю её.

Слишком сильно.

Она спотыкается, едва удерживается на ногах.

— Чт… что ты… — шепчет обиженно, но я даже не смотрю в её сторону. Меня сейчас тошнит от одного её прикосновения.

— Что здесь происходит? — рык Давыдова раздаётся сверху, тяжёлый, властный, раздражённый.

Я поднимаю голову. Он стоит на лестнице — хозяин жизни, уверенный, что весь этот дом, весь этот город и я — часть его собственности. Когда-то я позволил ему думать именно так.

Дурак.

— Поговорить приехал, тесть, — нарочно делаю ударение. Мне важно, чтобы он расслабился. Чтобы охрану не поднял. Чтобы думал, что всё идёт по его плану.

Давыдов подходит ближе, лицо его расплывается в довольной улыбке, будто я принёс ему подарок, а не смерть.

Олеся стоит в стороне у стены, глаза красные, обиженные. Тихая. Покорная. Смешная.

Ей и в голову не приходит, с кем она собралась жить. И что этот брак пахнет кровью.

— Ну что же ты, на пороге стоишь! — Давыдов хлопает меня по плечу. — Проходи в кабинет. Обсудим семейные дела.

Я киваю и поднимаюсь за ним наверх.

Каждый шаг — как затяжка перед выстрелом.

Мы заходим в кабинет.

Дверь закрывается.

И ровно в эту секунду вся маска вежливости с меня падает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я хватаю его за горло и со всей силы вжимаю в стену.

Так, что штукатурка трескается под его спиной.

Давыдов всхрипывает — удивлённо, оскорблённо.

Он не ожидал. Никогда.

А зря.

— Ты… что… делаешь… — сипит, пытаясь отцепить мои пальцы.

— Поговорить, — шиплю. — Как ты там говорил? Семейные дела?

Он хрипит громче, его лицо краснеет, глаза наливаются кровью. Я держу его так, что едва не ломаю шею.

И продолжаю, тихо, опасно:

— Если с Серым что-то случится… я тебя закопаю. Живьём.

Понял меня?

Он пытается моргнуть, но мои пальцы слишком сильно сжимают его горло.

— Тихий передал мне твои условия, — бросаю ему в лицо. — Ты думал, я проглочу? Ты думал, я отдам тебе девчонку? Или женюсь по твоему приказу, как дрессированная шавка?

Я придвигаюсь ближе, чтобы он чувствовал моё дыхание — холодное, злое.

— Ты просчитался.

Давыдов пытается вдохнуть, горло булькает. Он уже не борется — глаза расширяются, страх лезет наружу.

Я чуть ослабляю хватку. Только чтобы мог говорить.

— Тихий… не… — он сипит. — Это… не он…

— Конечно не он, — произношу ледяно. — Он слишком прямой для такой грязи. Это ты устроил. Ты и твоя тупая бандитская войнушка. Ты думал, что я клюну на приманку?

Он сглатывает, звук тошнотворный.

— Я… я хотел… — шепчет.

Я заношу руку, будто собираюсь ударить. Он резко зажмуривается.

И в этот момент дверь кабинета распахивается.

Олеся.

— Папа! — ахает она. — Что вы делаете?!

Я поворачиваю голову. Мой взгляд — как нож. Она бледнеет, покрывается мурашками, но не отступает.

Глупая девочка.

Она не понимает: сейчас — последний момент перед бурей.

Ещё секунда — и всё изменится.

— Убьёшь меня — мои люди найдут девчонку. Ту, ради которой ты бросил мою дочь… Ты ведь влюбился, верно? Иначе какой смысл было бросать Олесю !? — Давыдов хрипит, его взгляд всё ещё остался на дочери. Он пытается заставить меня поверить, что всё, что я делаю, — не имеет смысла. Он пытается сделать Дашу оружием против меня.

Я вжимаю его сильнее в стену, чувствуя, как он начинает задыхаться. Его слова — жалкие угрозы, пустая попытка манипуляции. Я не верю ему.

— Только попробуй, — шиплю в его лицо, так что воздух вибрирует от напряжения. Олеся вцепляется в меня, её кулаки отбиваются от моей спины, но это всё — ничто. Она в панике, не понимает, что происходит, и она не должна понимать. Это не её игра.

— Дура, охрану вызывай! — говорит с каким-то отчаянным раздражением ее отец, но она не в состоянии среагировать. Страх затуманивает её разум.

Я сжимаю его шею чуть сильнее и ударяю лбом прямо в нос. Слышу, как хрустят кости, и его дыхание становится прерывистым. Он замолкает, но я не собираюсь отпускать его.

— Я не убью тебя, — говорю ровным голосом, хотя внутри меня бушует шторм. — Только потому, что когда-то ты мне помог. Но на этом мой долг перед тобой закрыт.

Его глаза полны боли и ярости. Он молчит, но я вижу, как всё это время он скрывал свою слабость под маской силы.

— Ты хочешь моё влияние, мои связи, мою клинику. Ты хочешь, чтобы я отдал тебе всё, что у меня есть, — произношу, почти спокойно. —Подавись, нахрен, и оставь меня и мою семью в покое.

Я резко отстраняю его от стены, давая ему шанс перевести дыхание. Он сглатывает и снова пытается говорить, но я не даю ему продолжить.

— Созови своих юристов, пусть составят договор. Я передам тебе весь свой бизнес. Клиника будет твоя.

В его глазах моментально загорается огонь. Он начинает понимать, что я говорю серьёзно. Суетливо вытолкнув свою дочь из кабинета, он закрывает дверь с таким видом, что кажется, будто он только что выиграл важную партию. Он даже не заметил, как его дочь оставалась за дверью, продолжая кричать:

— Папа! Папа! Что, свадьбы не будет?!

Её голос становится всё тише, как будто с каждым словом она теряет веру в то, что её жизнь когда-то будет прежней. Она не понимает, что всё, о чём она мечтала, только что разрушилось. И, возможно, это разрушение — результат её же действий. Но сейчас это не важно.

Я стою, глядя на дверь, за которой всё ещё доносятся её крики, и понимаю: я принял решение. Теперь меня не интересуют ни её слёзы, ни её надежды. Всё это было всего лишь частью игры, в которой я уже не могу быть участником.

Мои пальцы скользят по стеклянному стакану, стоящему на столе, и я молча беру его в руку, поднимая взгляд на пустое пространство. Теперь нужно думать о следующем шаге. Но что дальше? Я передам ему всё, что он хочет — и что останется после этого?

Внутри всё кипит, но внешне я стараюсь оставаться спокойным. Время ещё не пришло, и если я буду действовать слишком быстро, это станет моей ошибкой. Но в голове уже зарождаются новые планы, новые ходы. Я знаю, что с Давыдовым теперь придётся разбираться позднее.

Глава 44.

Михаил

.

Напряжение висит в воздухе, как перед грозой — тяжёлое, липкое. Я читаю каждый пункт договора, проглатываю строчки одно за другим, даже этот сраный мелкий шрифт, которым обычно маскируют ловушки. Читаю, потому что знаю: Давыдов — тот ещё пройдоха, подлянку может спрятать между букв, в паузе, даже в запятой.

— Пункт 3.2. Заменить, — твёрдо произношу, откидывая пачку листов на стол. Его адвокаты, как дрессированные псы, замерли, ожидают его реакции. А сам Давыдов скрипит зубами, будто у него внутри шестерёнки заклинило.

— Как заменить? — хрипит он, кашляет, прочищая горло.

Сухое, раздражающее карканье.

— Воды выпей. Успокойся, — небрежно толкаю ему стакан. Тот падает на стол, и вода моментально расползается по бумагам.

— Да твою мать! — вскипает он, словно его живьём ошпарили.

Я поднимаюсь, рывком хватаю его за ворот рубахи и тяну к себе. Глазами сверлю, угрожаю не намёком — прямым текстом. И мне плевать, что его юристы это слышат.

— Пункт 3.2. Пиши чёрным по белому: персонал клиники имеет право отказаться от работы при новом руководстве. Захотят уйти — уйдут. Захотят остаться — пусть остаются. Это их выбор.

Пауза.

— И ещё. Добавляешь раздел. Если после передачи тебе клиники хоть один волос упадёт с моих родных или близких — я тебя найду и казню. Пишите это, господа адвокаты. Прямо так, без красивостей.

Двое мужчин сбоку даже шаг делают назад — побледнели так, будто их сейчас отправят под землю.

Давыдов вырывается, отступает, вытирает ладонью мокрую шею. Его взгляд злой, но он понимает, что сейчас не тот момент. И кивает адвокатам.

Через десять минут всё готово. Новый договор ещё тёплый после принтера. Я листаю, вчитываюсь, ищу подвох, жду, где же он попробует меня поддеть. Не нашёл.

Подписываю. Закручиваю свою кривую подпись и будто ставлю крест на старой жизни.

Давыдов хватает договор, сияет, как ребёнок с новой игрушкой, запихивает всё в сейф, щёлкает замком. Чешет руки, словно собирается раскладывать карты.

— Дочь мою точно не хочешь? — спрашивает, будто предлагает купить ведро картошки на рынке.

Меня выворачивает. Особенно сейчас… когда у меня у самого дочь. Давыдов вызывает чувство, будто я вляпался в гниль, и она прилипла к подошвам.

— Нет. Другому предложи, — бросаю с сарказмом и выхожу.

У дверей стоит Олеся.

Она — маленькая тень от большого дома, потерянная, ничего не понимающая.

— Это конец, верно? — спрашивает тихо.

— Возможно. Но вы с отцом обязательно найдёте другую добычу. В этом я даже не сомневаюсь.

Последние слова, сказанные в его доме.

На улице воздух холодный, свежий — режет лёгкие, но это приятно. Сажусь в машину, завожу двигатель, пальцы дрожат от злости. Набираю Тихого.

— Где ты? И где Серый? — спрашиваю сразу, без приветствий.

— Условия выполнил? — его голос спокойный, но я знаю, что он слушает внимательно.

— Всё выполнено, пупсик. Теперь скажи, где ты. Я приеду и «поцелую». — Голос у меня рвётся, злость выливается через край. И он прекрасно понимает, что это за «поцелуй».

Если промолчит — последствия будут очень… убедительные. Смертельные.

— Геолокацию отправлю смс, — отвечает он быстро. Он не идиот. Он знает, что лучше не играть со мной сейчас.

Телефон вибрирует. Точка на карте.

Геолокация высвечивается в пригороде, на заброшенной промзоне, где когда-то стоял старый логистический склад. Место, где летом ветер воет так, будто там кто-то застрял между мирами. Идеальное место для разговоров без свидетелей.

Я выезжаю со двора Давыдова, давлю газ. Машина рвёт с места, как будто и она чувствует моё состояние. Ночь стелется по дороге густым слоем, и фары режут её, как нож.

По пути я сжимаю руль так, что костяшки белеют.

Если Тихий сделал хоть что-то лишнее…

Если он тронули моего брата...

Если они хоть пальцем задели его — я их похороню прямо там же, в этой промзоне. Без разговоров. Без объяснений.

С каждой минутой злость становится холоднее, собраннее. Опаснее.

Я въезжаю в район, и склад появляется впереди — тёмный, как дыра в земле.

Торможу. Двигатель глохнет. Слышу только собственное дыхание.

— Ну что, пупсики… посмотрим, как тут обстоят дела, — шепчу сам себе и выхожу из машины.

Дверь старого склада приоткрыта. Сквозняк хлопает ею, будто кто-то невидимый зовёт внутрь. Тишина стоит такая, что слышно, как капли где-то в глубине помещения падают на бетон.

Я шаг за шагом захожу внутрь. Каждое движение — выверено. Пальцы сами ложатся на рукоять пистолета. Глаза подстраиваются к темноте.

Воняет сыростью, ржавчиной и чем-то ещё… железным.

Запах крови.

— Тихий! — голос у меня выходит низким, опасным.

Эхо рвётся в пустоту.

Ответа нет. Но где-то глубже — глухой звук. Глухо, но отчётливо. Стон?

Я ускоряюсь. Мимо пролетает разрушенная стена, куча обломков, рваные картонные коробки. И в самом конце секции, в слабом свете фонарика Тихого, я вижу его.

Серый висит, привязанный к металлической балке. Руки — затянуты пластиковыми стяжками. Голова опущена вниз, кровь стекает по подбородку. Грудь ходит трудно, но ходит. Живой.

И рядом — Тихий. Стоит на корточках, держит ладонь на груди Серого, будто проверяет дыхание.

Он поднимает голову на звук моих шагов.

— Мне нужны гарантии, что моих ребят завтра утром выпустят из полиции.

Поэтому посидим здесь вместе… до утра.

Без фокусов. Без попыток сбежать. Без твоей фирменной хитрожопости.

И — выстрел.

Глухой, уверенный.

Как точка в конце предложения, после которого торговаться уже поздно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 45.

Дарья

.

Прошла неделя.

Семь бесконечных, тягучих суток, за которые я успела сотню раз умереть в голове.

А Дымов — пропал. Ни звонка, ни сообщения, ни даже тупой галочки «прочитано».

Лизу выписали два дня назад, мы остались у мамы, и я… почему-то слушала Михаила. Не высовывалась. Не ездила в город. Тихо сидела в родительском доме, как будто кто-то мог дотянуться до меня даже отсюда.

Но то, что Дымов молчал, — убивало сильнее всего.

Я места не находила, ходила туда-сюда по двору, за костяшки пальцы выкручивала.

Наши отношения — это что-то больное, рваное, странное… Но внутри меня по-прежнему живёт та самая восемнадцатилетняя девчонка, которая увидела его, и мир просто сорвался с оси.

— Мама, смотри, какие ягодки! — Лиза выныривает из-за куста смородины, тащит банку, полную тёмных плотных ягод. — Бабушка сказала, что вареники будем лепить!

— Хорошо, солнышко. Сейчас только квитанцию оплачу.

Почтальон только что сунул счёт за электричество. Родители сами в город не поедут — отец еле ходит, лекарства дорогущие, мама устала. Я взяла оплату на себя.

Открываю приложение…

И замираю.

На экране — сумма, от которой у меня ноги ватными становятся.

Не просто много. Нереально много.

— Да твою же… — начинаю лихорадочно искать поддержку банка. Может, ошибка? Может, кто-то случайно отправил?

Но такие суммы случайно не переводят.

У меня под рёбрами начинает гореть — горячо, тревожно.

Знаю это чувство. Оно никогда просто так не приходит.

И тут звонит телефон. Софа.

— Алло? — голос у меня уже дрожит.

— Дашка, ты где? Почему пропала? Я думала, ты с Дымовым… — она тараторит, будто прячет панику.

— Что с Дымовым? — спрашиваю, и у меня сердце делает такой удар, что темнеет перед глазами.

— Ты не знаешь?.. — пауза. — Даша… его убили.

Всё.

Земля ушла из-под ног так резко, что я физически чувствую, как проваливаюсь.

Шум в ушах. В глазах рябит. Воздуха не хватает.

Будто меня ударили.

Будто сердце кто-то вырвал.

Я открываю рот, но не могу вдохнуть.

— Даш, это ещё не всё… — Софа плачет. — Перед смертью он переписал клинику на Давыдова… Половина персонала ушла, нас отпустили без последствий. Я тоже ушла… вместе с Сергеем Ивановичем…

Я слышу слова, но смысл мимо проходит, будто вода сквозь пальцы.

Всё застряло на одном: его убили.

Телефон выскальзывает у меня из руки, падает в траву.

Я опускаюсь на корточки, спиной упираюсь в старый деревянный забор, который скрипит подо мной.

И просто… разрываюсь.

Слёзы льются сами, жарко, больно.

Мама подбегает.

— Даша! Что случилось? — хватает меня за плечи.

Но я смотрю на неё и понимаю: мне так больно, я даже дышать не могу.

Он умер, а я… не рядом.

Даже попрощаться не смогла.

Меня не было там.

Где-то его хоронили… без меня. После всех наших войн, всех слёз, всего этого чёртового ада — конец. Я так и не успела его простить, а я где-то в глубине души хотела.

Кто его убил?

Зачем?

И… опасно ли теперь здесь оставаться с Лизой?

Вопросы давят, как бетонная плита.

Я резко поднимаюсь, утираю слёзы.

— Мам, мне надо в город. Сейчас. На автобус успею.

Не объясняю. Просто бегу в дом за сумкой.

На ногах — мамины резиновые тапочки. На мне — летний сарафан на тонких бретельках. Вечереет, ветер холодеет, но мне всё равно.

Добегаю до остановки, сажусь на лавочку.

Трасса впереди пустая.

Деревня — в пятистах метрах.

Тишина давит.

И мне снова хочется рыдать.

Я закидываю голову вверх, чтобы слёзы не текли по лицу.

Горло сжато, сердце рвётся.

И тут к остановке плавно подъезжает огромный тонированный внедорожник.

Фары слепят.

Я автоматически одёргиваю подол сарафана, прикрываю колени. Внутри всё напрягается — мало ли кто.

Дверь открывается.

И из машины выходит он.

Высокий. Живой. Дымов.

Смотрит на меня и… улыбается.

Улыбается.

— Далеко собралась в таком виде? — спрашивает он, будто встречает меня у подъезда после магазина.

У меня перехватывает дыхание.

На секунду мир замирает.

Он живой.

Стоит передо мной. Настоящий.

И я понимаю, что сейчас убью его второй раз.

Я резко встаю, подхожу к нему.

Во мне поднимается волна злости — тяжёлой, безбрежной, кипящей.

И я бью его.

Ладонью. Кулаком. Левой, правой — всё равно.

По груди, по плечам, по его чёртовому самодовольному лицу.

— Сука… — шепчу сквозь рыдания. — Ты… сука… Ты… ты знаешь, что ты со мной сделал?! Ты понимаешь, что я… — удар. — …я думала, ты умер! Я думала, что тебя хоронили без меня! Я… я…

Он стоит.

Не сопротивляется.

Не отводит руки.

Принимает каждый удар. Молчаливо. Слишком спокойно.

И это ещё больше ломает мне сердце.

Слёзы заливают глаза. Я уже почти не вижу его.

Руки устают.

Боль в груди становится невыносимой.

И я вдруг хватаю его за ворот футболки, тяну к себе — резко, с отчаянием.

И целую его.

Так, будто хочу вернуть дыхание.

Так, будто хочу убить и воскресить одновременно.

Он сначала замирает…

А потом отвечает.

Глубоко.

Жадно.

Словно эту неделю мучился так же, как и я.

Голова начинает кружиться, мир вокруг расплывается по краям. Ноги подкашиваются так резко, что я не успеваю даже выдохнуть.

Слабость накрывает, будто волна — теплая, тяжелая, тянущая вниз.

Но сильные мужские руки уже сомкнулись на моей талии.

Крепко. Уверенно.

Он удерживает меня так, словно я могу рассыпаться прямо сейчас.

И его ладони — медленно, почти осторожно — скользят ниже, будто не просто удерживают, а возвращают мне опору, землю под ногами… и воздух в лёгкие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я чувствую жар его тела — обжигающий, плотный — там, где его ладони держат меня за бёдра.

Тонкая ткань сарафана уже ничего не скрывает, пропуская тепло прямо к коже.

Пальцы на талии медленно смещаются, скользят ниже, и горячее давление на ягодицах будто поджигает меня изнутри.

Мне кажется, что я схожу с ума.

Где-то глубоко внутри вспыхивает огонь — тихий сначала, но яростно разрастающийся, прожигающий меня насквозь. Возбуждение. Дикое. Необузданное.

И Дымов... Сейчас он будто одним прикосновением заставляет вспомнить всё: и боль, и тоску, и ту любовь, от которой невозможно спрятаться.

— Наконец-то… сама. Сама прыгнула в мои объятия, — шепчет он прямо в губы, слегка отстраняясь, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Но что он там увидит? Мои глаза окутаны густой пеленой… пеленой желания, туманом, который не оставляет места для разума.

— Заткнись и целуй! – шиплю, а затем снова притягиваю мужчину к себе, кусаю его губу, облизываю кончиком языка.

Я словно дикая кошка — сорвалась, не сумев удержать себя.

Ласкаюсь, прижимаюсь к нему всем телом, к тому, от кого так долго пыталась бежать, от кого пряталась, но теперь не могу оторваться.

Мужчина углубляет поцелуй, проникая языком внутрь. Каждое его движение точно и внимательное, словно он исследует меня, пытается понять.

Я теряюсь в этом мгновении, сердце бьётся чаще, а тело откликается само собой.

Всё вокруг словно растворяется, остаёмся только мы и эта странная, непреодолимая близость.

Он не просто целует — он удерживает момент, и я отдаюсь ему полностью, ощущая смешение волнения, тревоги и неожиданной радости.

Дымов крепко подхватывает меня под бёдра, держит уверенно и приподнимает, впиваясь пальцами в ягодицы. Меня простреливает возбуждение, поэтому с губ невольно в перерыве между поцелуями срывается стон.

Я почти не ощущаю землю под ногами, когда он аккуратно усаживает меня на капот машины, его руки твёрдо держат, не давая упасть.

Михаил раздвигает мои ноги шире, скользит пальцами по внутренней стороне бедра, разгоняя невероятное желание по всему телу. Он собирает подол платья гармошкой, сжимает ткань в кулаке, тяжело дышит мне в шею, обжигая кожу горячим дыханием.

Поцелуи стали медленными, тянущимися, сводящими с ума.

Каждое прикосновение дрожит, пробуждая трепет, который невозможно сдержать.

Я тянусь к нему, пальцами пытаюсь стащить с него футболку, но она упрямо не поддаётся…

— Автобус… — хрипло произносит он и внезапно останавливается.

Резко сдвигает меня с капота, ловко одергивает платье и почти закрывает собой, словно защищая от всего мира.

— О, Господи… — ясность ума постепенно возвращается.

Щёки мгновенно заливает алый румянец.

Я понимаю, что только что почти потеряла голову и хотела продолжения прямо здесь.

Спасибо, что автобус приехал вовремя. Минутой позже — и кто знает, что бы произошло…

— Садись в машину, — коротко говорит Миша, кивая на переднее кресло слева от водителя.

Я молча забираюсь в салон и тяжело выдыхаю, ощущая, как сердце всё ещё бьётся чаще обычного.

В голове роятся мысли: как объяснить Дымову свою внезапную, неуправляемую страсть к нему и все эти импульсивные эмоции?

Мужчина садится на водительское место, заводит машину и неспешно разворачивается обратно в сторону деревни.

Я не понимаю, куда он едет и что будет дальше. Он же не собирается ехать к моим родителям?

— Мы куда? — спрашиваю с тревогой, ощущая, как сердце бьётся быстрее.

— Кое-что покажу, — отвечает он, и, к моему облегчению, сворачивает в другую часть деревни, где раскинулись пустые заброшенные участки.

Он останавливает машину посреди пустыря, среди старых садовых деревьев. В детстве мы с друзьями лазили здесь, чтобы украсть яблоки — наливные, сладкие, прямо с веток.

Признаюсь, я тогда тоже не была безгрешной — и сама не раз участвовала в этих маленьких похождениях, срывала яблоки вместе с мальчишками.

— Зачем мы здесь? — спрашиваю, глядя по сторонам, совершенно не понимая, что вообще происходит.

— Я купил этот участок… и вон тот, и ещё следующий.

— Для чего? — восклицаю, растерянно моргая.

— Для тебя, для меня, для Лизы… и для наших будущих детей, — Михаил смотрит на меня так, что в груди что-то щемит. Слишком нежно.

Он кладёт руку мне на колено, слегка сжимает, и я мгновенно ощущаю теплоту его прикосновения.

А я в полном замешательстве.

— Ты с ума сошёл? Нас не существует! А то, что произошло пять минут назад… — я делаю резкий вздох, — это просто эмоциональный порыв! Я думала, что тебя убили, черт возьми! И, может, стоило бы объяснить, что вообще произошло? — я снимаю его руку со своего колена.

Вижу, как это задевает его, чувствую, как в его взгляде вспыхивает раздражение, но он сдерживается. И эта сдержанность делает его ещё более непостижимым и одновременно притягательным.

Глава 46.

Дарья

.

Я все еще сижу в машине посреди пустыря, где ночь медленно стекает с неба на землю. Оранжевые остатки заката тают за горизонтом, и на тёмно-синем небосводе уже проступают первые звезды и тонкий, как порез, месяц. Воздух становится холоднее, влажнее, и от тишины вокруг будто давит в груди. А я всё жду — объяснений, слов, хоть какой-то ясности — от Дымова.

— Ты мне расскажешь, что произошло? — спрашиваю, стараясь говорить ровно, но голос все равно дрогнул.

Любопытство жжёт, превращается в нетерпение, в жар, от которого тяжело дышать.

Он смотрит на меня так, будто пытается запомнить каждую черту моего лица.

— Для всех я мертв, — произносит он низко, почти хрипло. — У меня новая личность. Новая жизнь. Я отдал клинику. Я всё бросил. Ради тебя. Ради нашей дочери.

У меня перехватывает дыхание. Горло сжимается.

Это слишком. Слишком большое, слишком невозможное.

— То есть… никаких разборок? Никаких грязных дел? — я всматриваюсь в его глаза, чувствуя, как внутри что-то дрожит.

— Ничего такого, — он медленно, почти ласково улыбается. — Я стану другим. Не идеальным, но… настоящим. Ради вас.

— Ущипните меня, — шепчу, потому что это похоже на бред.

И он щипает меня. Но не невинно — его ладонь ложится мне на бедро, горячая, уверенная. Пальцы чуть сжимают кожу.

— Руки убрал! — выдыхаю резко, ударяя его по кисти.

Он не отдёргивает руку. Наоборот — его взгляд темнеет, становится плотным, обжигающим.

— Не сердись, — произносит он почти мурлыча. — Я не могу иначе… когда ты рядом. Иди сюда.

Он тянет меня к себе — не грубо, но настойчиво, так, что трудно сопротивляться. Я оказываюсь на его коленях, лицом к нему, и от близости у меня по коже бегут мурашки. Я пытаюсь вывернуться, но его руки скользят ниже моей талии, фиксируют, прижимают плотнее.

— Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, его губы почти касаются моей шеи. — И даже не представляешь, как сильно.

Его пальцы медленно проводят по моим волосам, убирают прядь от лица — так нежно, будто я что-то хрупкое, драгоценное.

— Пусти… — дёргаюсь снова, но даже себе слышусь неубедительно. — И скажи, откуда у меня деньги на счету?

— Я перестраховался, — его голос горячий, вибрирующий, будто проходит прямо по моей коже. — Если бы меня действительно убрали… я не мог позволить, чтобы вы остались без защиты. Без будущего.

Он наклоняется ниже, к моей шее, и проводит кончиком носа по коже — медленно, жадно, вдыхая мой запах так, словно хочет впитать меня весь.

Я будто таю, теряю контроль, и в этом — самое страшное.

Он почти касается моих губ дыханием, но не целует — будто специально мучает, оставляя миллиметр пустоты между нами. И этот миллиметр сводит с ума куда сильнее, чем если бы он просто поцеловал.

— Дымов… — выдыхаю. Это не просьба и не предупреждение. Это что-то среднее, где я сама не понимаю, чего хочу — оттолкнуть или притянуть ближе.

— Не называй меня так, — тихо говорит он, его пальцы медленно скользят по моей спине, от лопаток к талии. — Это имя принадлежало человеку, которого больше нет.

— А как мне тебя называть? — спрашиваю шёпотом, чувствуя, как его ладонь задерживается чуть ниже, чем нужно.

Он смотрит прямо в глаза — долго, слишком внимательно.

— Назови меня своим, — произносит он хрипло.

Сердце сбивается с ритма.

Это слишком. Это опасно. Это — ощущение, которое я так отчаянно пыталась из себя выжечь.

Я отворачиваюсь, чтобы скрыть вспышку в груди, но он перехватывает мой подбородок двумя пальцами — мягко, но так уверенно, что сопротивляться не получается.

— Слушай меня, — шепчет он, тёплым дыханием касаясь моей щеки. — Я жив. Ради тебя. И я не позволю тебе и дочери исчезнуть из моей жизни.

— Ты же сам исчез! — выплёскивается из меня. Никогда не думала, что скажу это вслух. — Меня оставил. Один раз. Тогда сбежал. И второй был бы… окончательным, если бы тебя правда убили...

Он закрывает глаза на мгновение, будто слова резанули, но не отпускает меня. Его ладонь ложится мне на поясницу, прижимая так близко, что между нами не остаётся воздуха.

— Я знаю, — отвечает глухо. — И я заплачу за каждую секунду, что оставил тебя одну тогда. Но сначала… хочу убедиться, что ты чувствуешь то же, что и я.

Он наклоняется. Его губы проходят вдоль линии моей шеи — медленно, почти священнодействуя — и тепло от этого прикосновения накрывает меня волной, от которой дрожат пальцы.

Я кусаю губу, чтобы не выдать себя звуком.

Но он и так всё чувствует — по моему дыханию, по тому, как подрагивают мои пальцы у него на груди.

— Не делай так, — прошу, но слышу, как в собственном голосе недостаточно твёрдости.

— Как «так»? — спрашивает он, не поднимая головы. Его губы касаются моей ключицы, едва-едва, почти невесомо. — Как будто ты нужна мне?

У меня будто плавится сознание.

Его пальцы поднимают мой подбородок, и он снова ловит взгляд — этот тёмный, полный желания, сдерживаемого усилием воли.

— А я нужен тебе? — добавляет он, и это звучит ещё глубже, чем прикосновения.

Я делаю единственное, что могу — упираюсь ладонями ему в грудь. Но не чтобы оттолкнуть. Чтобы не утонуть.

— Дай мне подумать, — прошу.

Он накрывает мои пальцы своей рукой, тёплой, сильной.

— Я дам тебе всё время мира, — шепчет он. — Но прямо сейчас… останься.

Он прижимает меня чуть крепче, но уже без давления — просто удерживает, чтобы я почувствовала его сердце. И оно бьётся быстро. Горячо. Так же, как моё.

— Я люблю тебя, — говорит он, и у меня останавливается дыхание.

Эти три слова, простые и невозможные, будто рассекают тишину внутри меня.

Шесть лет…

Все эти шесть долгих, рваных лет я представляла, как он когда-нибудь скажет это. Прятала эту мечту глубоко, так глубоко, что сама запрещала себе к ней прикасаться. А всё равно — ночами возвращалась к ней, крошечной, запретной, почти детской. В своих самых потаённых девичьих фантазиях я мечтала именно об этом признании. О его голосе. О его взгляде. О том, как эти слова звучат для меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И вот — они настоящие.

Живые. Теплые.

Опасные.

— Отвези меня домой, пожалуйста, — шепчу, собрав последние силы, чтобы не сорваться, не сдаться, не потянуться к нему.

И он… не давит, не тянет, не пытается убедить.

Просто закрывает глаза на секунду и разочарованно выдыхает — так, будто этот выдох вырывает что-то изнутри. Будто ломает его, но он всё равно принимает мой выбор.

Глава 47.

Михаил

.

Месяц спустя.

Стройка шумит с самого утра — гулкие удары молотков, треск досок, редкие выкрики рабочих. Пахнет свежеспиленным деревом, бетоном, пылью. Воздух обжигающий, плотный, бодрит сильнее кофе и сигарет вместе взятых.

Я стою у будущего крыльца — у своего чёртового дома мечты — и лично приколачиваю доску. Белая майка давно перестала быть белой, липнет к плечам. Сигарета болтается в зубах, иногда норовя упасть, но я всё равно держу её там — привычка. Спокойствие.

Солнце прямо в глаза. Пот по спине. Руки ноют.

И впервые за долгие годы — мне нравится это ощущение.

Труд, который не лжёт.

Рядом Серый — косится на доски, на меня, на гвозди, как будто строит дом впервые. Он в рабочей одежде, с молотком, с вечным выражением «что я здесь, мать его, делаю?» и всё же долбит по гвоздю с таким видом, будто собирается стать архитектором года.

— Ты погляди, — протягивает он, криво усмехаясь. — Раньше был уважаемый человек. Главный врач. Белый халат, стетоскоп, всё как положено. Авторитет… бандитский, между прочим.

Он делает паузу, красноречиво смотрит на меня, потом на гвоздь.

— А теперь, — кивает он на меня молотком, — я, понимаешь, за «спасибо» помогаю строить тебе дом.

— Хватит пиздеть, — бурчу, выравнивая доску. — А то попадёшь мимо гвоздя, и будешь визжать, что прибил свои драгоценные хирургические пальцы. Мог остаться в клинике. Я тебя не заставлял уходить вслед за мной.

— Ты серьёзно? — фыркает он. — Куда я, блядь, без тебя?

И ровно в этот момент со всей дури заряжает себе молотком по пальцу.

— Ай, еба....!! — начинает он, и дальше несётся такой трёхэтажный мат, что рабочие на соседнем участке аж стихли.

И в этот момент я слышу тихое:

— Кхх-хм.

Покашливание. Едва заметное.

Но этого хватает.

Затылком чувствую.

Она.

Разворачиваюсь резко.

Дарья стоит в нескольких шагах, чуть смущённая, чуть напряжённая, чертовски красивая — и чертовски не вовремя.

Я бросаю взгляд на Серого, полный истинно братской просьбы:

Закрой рот. И исчезни. Сейчас же.

Серый, конечно, мой взгляд понимает. Но понимает по-своему.

Он замирает на секунду, потом незаметно — а на самом деле очень заметно — начинает пятиться назад, прижимая пострадавший палец ко рту.

— Ага… ясно… — бормочет он себе под нос. — Мне пора… эээ… вон туда. Куда угодно, лишь бы не мешать.

И, повернувшись боком, шепчет громко, как трактор:

— Удачи, брааат.

Я медленно выдыхаю, дав ему возможность скрыться за угол недостроенной стены, а затем перевожу взгляд на неё.

Дарья стоит, как маленькая буря — тихая снаружи, чувствуемая кожей.

Она влетает в этот пыльный, грубый строительный хаос, будто не отсюда. Чистая, аккуратная, красивая — просто своим присутствием делает всю стройку неряшливой. Или меня — нервным.

Я вытаскиваю сигарету из зубов, выкидываю на землю, раздавливаю.

Пытаюсь выглядеть спокойным. Не знаю, выходит или нет.

— Ты чего здесь? — спрашиваю, и голос, к счастью, звучит ровно.

Хотя внутри всё стягивает, будто я увидел призрак, о котором мечтал.

И боялся.

Она чуть улыбается, но улыбка неуверенная. Глаза бегают по доскам, инструментам… по мне. Дольше, чем надо.

— Ты… строишь? — спрашивает она так, будто видит меня впервые.

— Ну, не вышиваю крестиком, — бурчу.

Она делает маленький вдох. Руки скрещивает на груди — защита.

Я это слишком хорошо знаю.

— Я ехала мимо, — говорит тихо. — Ну… не мимо. Просто… решила посмотреть.

— На меня? — вырывается прежде, чем успеваю остановить себя.

Дарья отводит взгляд, но я вижу, как дрогнули уголки её губ. Как она глотнула воздух, будто слова застряли.

— На дом, — говорит она наконец. — На тот, который… ты строишь.

Для кого — она не спрашивает. Она ведь знает.

Я опускаю молоток, вытираю ладонь о майку. Подхожу ближе, медленнее, чем обычно. Она не отходит — только сильнее прижимает сумку к себе.

— Дарья… — начинаю, но слова тяжёлые, как кирпичи.

Она поднимает на меня глаза — такие ясные, такие знакомые.

— Я подумала…— перебивает она.

Я застываю.

Вот эти два слова — и у меня мир перестаёт шуметь, стройка исчезает, солнце будто гаснет.

Я не жду «нет».

Я его просто не приму.

Не после того, как перевернул всю свою грёбаную жизнь ради неё.

Ради нас. Ради того будущего, в которое я верю, как в единственную истину.

Я закрываю глаза на секунду — всего на секунду — будто готовлюсь к приговору.

Секунда.

Две.

И в этот миг что-то тёплое, мягкое, хрупкое касается моих губ.

Её поцелуй.

Тихий. Нерешительный.

Но настоящий.

И всё.

Крышу уносит.

Внутренний зверь, которого я запер месяц назад, срывается с цепи. Я хватаю её за талию, притягивая к себе так сильно, будто боялся, что она растворится, исчезнет, как сон. Моё дыхание сбивается, сердце грохочет, и я уже не о нежности — я о том, чтобы почувствовать её всю, целиком, чтобы убедиться, что она здесь, что это правда.

Она тонет в моих руках, а я — в её поцелуе.

Столько сдерживал.

Столько молчал.

Столько ждал.

И вот она сама делает шаг ко мне.

А я просто перестаю быть аккуратным.

Перестаю быть кем-то правильным.

Я становлюсь тем, кто любит её так, как умеет — яростно, без остатка.

— Чёрт… как же я тебя хочу, детка… — вырывается само собой, — прямо здесь, прямо сейчас.

Говорю без стеснения.

Я взрослый мужик. Привык говорить о своих желаниях честно, прямо, без прикрас.

Без игры. Без масок.

Она стесняется. Отводит взгляд, сжимает сумку, словно пытается спрятаться в ней.

А тут — куча лишних глаз. Рабочие по участку, Серый где-то рядом, шум, пыль.

Я весь в грязи, поту и запахе потухшей сигареты.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И ощущаю себя… каким-то совершенно диким, неловким, но чертовски настоящим.

— Какой-то… — начинаю, но понимаю, что слова бессильны. Всё, что могу — смотреть на неё, дышать этим воздухом, ощущать её рядом.

И это достаточно, чтобы внутри всё горело.

— Я приду вечером, — улыбается она, игриво проводя пальцами по моей груди.

Ох, девочка. Что со мной делаешь. Что делаешь!

Глава 48.

Дарья.

Прошёл целый месяц. За это время Дымов развернул грандиозную стройку на старых участках в другом конце нашей деревни. Казалось, он буквально оживил это место: гулкий звук молотков, запах свежего дерева и бетона, рабочие, которые уже привыкли к его требованиям и командованию — всё это стало частью его нового мира.

Он часто заглядывал к нам. Сначала — просто, с рыбалкой, чтобы расположить к себе моего отца. А потом, шаг за шагом, покорил и сердце моей матери, терпеливо осваивая её фирменное лечо, пытаясь приготовить его сам.

А Лизка… да она души в нём не чает. Каждый день задаёт одни и те же вопросы: «А когда дядя Миша придёт? А новую куклу мне принесёт?» Вчера он обещал поиграть с ней в прятки — и девочка с сияющими глазами повторяет это снова и снова.

Под всем этим натиском я сдалась. Сердце моё сжалось окончательно. Я больше не могла отрицать очевидное: он изменился. Кардинально. Ради меня.

И это, если честно, покоряет любую девушку.

Солнце уже спряталось за горизонт, оставив после себя золотисто-розовый шлейф на небе. Я надела красивое платье, обтягивающее фигуру, распустила волосы, которые спадают по спине почти до самой талии, и накинула лёгкую джинсовую куртку. К нему я шла с ощущением лёгкой дрожи и волнения, которое невозможно спрятать.

Только выхожу из калитки, только крикнула маме, что вернусь поздно, как огромные мужские руки схватили меня.

Он прижал меня к стволу дерева всей своей мощью, и я почувствовала тепло его тела, запах его тела, смешанный с характерным ароматом его духов. Он наклонился ко мне, его дыхание обжигало кожу, и прошептал:

— Скажи, что вернёшься к утру.

Его губы коснулись мочки моего уха, язык едва задел кожу, щекоча так, что сердце застучало быстрее.

— О, черт… — выдохнула я, прижимаясь к нему, — ты что здесь делаешь? Я же сказала, что приду.

Он мягко, но твёрдо сжал меня ещё сильнее, так что я почти растворилась в его объятиях:

— Уже поздно. Не хочу, чтобы ты гуляла одна в такое время. Садись в машину.

И в этот момент я поняла, что любое сопротивление бессмысленно. Его забота, его сила, его изменения — всё это свело меня с ума и одновременно давало ощущение полной безопасности.

Мы сели в его внедорожник — огромный, с кожаным салоном, с лёгким запахом бензина и его духов. Двери закрылись, и сразу между нами повисло напряжение, которое невозможно было игнорировать. Глаза встретились — и это было всё, что нам нужно: ни слов, ни осторожности, только сумасшедшая страсть.

Он тронулся с места, мотор ревёт, дорога под колёсами глотает километры, но мы будто не едем — мы летим друг к другу взглядом, дыханием, каждым движением. Его рука случайно скользнула на мою ногу — и этого прикосновения хватило, чтобы сердце забилось так, будто готово вырваться.

— Как же долго ты меня динамила, детка...— пробурчал он тихо, и в голосе сквозила сила, которую невозможно было игнорировать.

Я только вздрогнула в ответ, не в силах выдавить ни слова.

Через несколько минут мы подъехали к участку. Он резко затормозил, и прежде чем я успела открыть дверь, он одним движением вытащил меня из машины. Я замерла на мгновение, а он… варварски, но с каким-то диким трепетом, закинул меня на плечо. Я закричала, но это был скорее смех и удивление одновременно.

— Сумасшедший! — выдохнула я, сердце колотилось, но страсть внутри сжигала страх.

Он направился к маленькой пристройке, которая пока служила ему временным жильём. Дверь открылась, и мы вошли.

Внутри всё было просто: несколько ящиков вместо мебели, рабочие инструменты аккуратно сложены в углу, запах свежего дерева смешан с ароматом сигарет. Полумрак лампы создавал интимную атмосферу, будто весь мир исчез, оставив только нас двоих.

— Ты слишком красива… — пробормотал он, едва поставив меня на ноги, и я почувствовала, как его руки снова нашли мою талию.

Я прижалась к стене, а он наклонился так близко, что дыхание слилось с моим. Его губы коснулись моей шеи, я задрожала от волнения, ощущая тепло его тела через ткань платья.

— Дарья… — прошептал он, а в голосе слышалась смесь желания и контроля. — Я хочу тебя здесь и сейчас.

Я не могла сопротивляться. Мои руки обвили его шею, сердце бешено колотилось, и весь страх исчез. Он держал меня крепко, заставляя забыть обо всём вокруг, словно наша маленькая пристройка стала центром вселенной.

Мы стояли у стены, сливаясь в одно движение — без пауз, без раздумий, только страсть и безумное желание, которое мы сдерживали слишком долго. Его руки нежно, но твёрдо обхватывали мою талию, моя голова лежала на его плече, дыхание смешалось, и мир перестал существовать.

— Возьми прямо сейчас… — выдохнула я с дрожью и едва сдерживаемым стоном, пытаясь резко стянуть с себя платье.

Оно застряло, и никакие мои попытки не давали результата. Сердце колотилось, дыхание сбивалось, а желание внутри становилось невыносимым.

Он наклонился, ловко ухватил за ткань и в один уверенный жест снял платье с меня. Я осталась без него, и каждое прикосновение его рук, каждая уверенная линия движения вызывали во мне взрыв страсти, от которой невозможно было отмахнуться.

Он посмотрел на меня — и в его взгляде горела такая дикая, необузданная жажда, что я поняла: сейчас нас уже ничего не остановит.

Он отодвигает ткань моих трусов, пальцами опускаясь ниже, специально дотрагиваясь до точки блаженства. Скользит между губ, размазывая естественную женскую смазку.

Как же я его хочу. С ума схожу. Поэтому поддаюсь вперёд бедрами, зажимая его руку там.

— Убери эти чертовы пальцами. Сделай меня своей. Сделай это по-настоящему.

— Слушаюсь и повинуюсь, — томно произносит мужчина, обжигая своим дыханием мои припухшие губы от поцелуев.

Он ловко расстёгивает свои джинсы, сдвигает ремень, ширинка расстёгивается, и я ощущаю, как напряжение между нами ещё сильнее нарастает. Его движения уверенные и быстрые, словно каждая секунда дорога, а воздух вокруг вибрирует от дикой страсти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— О Боже... Да..., — откидываю голову назад, впиваюсь ногтями ему вплечи, широко расставив ноги, стараюсь встать на носочки, чтобы ощутить его полностью.

Не получается. Слишком высокий. Дымов огромен по сравнению со мной, поэтому он резко подхватывает меня за ягодицы, пальцами впивается в мою кожу, оставляя красные следы от страстных прикосновений. Он сжимает меня в стену, а я обхватываю его талию ногами и остро начинаю ощущать всю длину его члена, который медленно погружается в меня каждую секунду.

Дыхание сбилось, сердце стучало так, будто собиралось выскочить из груди. Кровь раскаляет каждую клетку, разгоняя жар по всему телу, и с каждым его решительным, грубым толчком это неимоверное удовольствие только усиливается. Внутри меня растёт трепет, смешанный с жгучим желанием, и кажется, что я уже не могу различить, где кончаюсь я и начинается он.

— Моя... Вся моя! — шепчет он, наматывая на кулак мои длинные волосы, тянит вниз, чем заставляет меня приподнять голову.

Дымов проводит влажным горячим языком по моей шеи, кусает мой подбородок, затем впивается в губы, словно хочет меня сожрать. Его язык властно врывается внутрь, сплетается с моим, борется и побеждает.

Он доминирует надо мной, нависает сверху, прижимает. Трахает.

А я не сопротивляюсь. Теперь я его. Вся без остатка.

— Роди мне сына или еще одну дочь, пожалуйста, — он продолжает входить в меня на полную длину резко, грубо, выбивая из груди протяжные стоны.

Но говорит так ласково... Так нежно спрашивает меня.

— Да, да, да… — кричу я, будто вся рассыпалась на тысячи маленьких искр, каждая из которых горит и дрожит от удовольствия.

— Ммм… моя хорошая… — стонет он, делая последний толчок и замирает. Его дыхание тяжёлое и прерывистое, глаза прикрыты, а лицо выражает смесь удовлетворения и напряжения, словно он только что выплеснул всю свою силу.

Эпилог.

Дарья.

Десять лет спустя.

Я устроилась в гамаке между двумя яблонями и лениво поедала малину — сладкую, тёплую от вечернего солнца, с лёгкой кислинкой. Эти кусты сажал мой муж… как, собственно, и половину нашего сада. Всё здесь — его руки, его труд, его упрямство. Даже деревья растут строго, будто он им объяснил, как надо.

Поблизости носились наши мальчишки-двойняшки, гоняя мяч по траве и то и дело споря, кто «судья», а кто «игрок». Вечер был спокойным, мягким, словно обещал идеальный конец дня. Я читала книгу, лениво переворачивая страницы, наслаждаясь редкой минутой тишины.

И тут появился он.

— Малинку кушаешь, да? Вкусно? — голос нервный, даже слишком. Он забирает у меня книгу, начинает листать, как будто ищет в ней хоть одно объяснение происходящему.

— В чём дело? — спрашиваю и уже понимаю, к чему всё идёт.

Он сжимает челюсть.

— Ты почему разрешила Лизе уехать на дискотеку с этим… петухом на мопеде! — последнее он произносит почти шипя. И это он ещё выражения выбирает.

— Милый, — вздыхаю, — ей пятнадцать. Еще немного и шестнадцать. Я отпустила её до десяти вечера. Она каждые полчаса присылает мне фото — где она, с кем она, что делает. Всё под контролем.

Он проводит рукой по затылку, явно удерживая себя.

— Если её в десять не будет дома… — он поднимает палец, грозно, — клянусь, я возьму в руки тот самый пистолет, который десять лет не брал.

— Успокойся, гроза района, — я беру ягодку и мягко засовываю ему в рот. — Съешь малинку. Полезно.

Он жует, и злость уходит мгновенно — стоит только мне потянуться и поцеловать его.

— Может… поднимемся наверх? — спрашивает он с таким откровенным подмигиванием, что я закатываю глаза.

Да, настроение у него опять поменялось. Уже возбуждён… опять.

Клянусь, в нём тестостерона больше, чем во всех мужиках нашей деревни вместе взятых. Стоит только слегка его задеть — и он тут же пытается уволочь меня в спальню.

— О нет, милый, — улыбаюсь я сладко. — Я хочу дочитать свою книгу. Сними своё напряжение на футбольном поле.

И ровно в этот момент один из близняшек, не целясь, с размаху пуляет мяч отцу прямо в затылок.

Бах.

Михаил моргает, касается затылка… и расплывается в широкой, отцовской улыбке.

— Спасибо, сынок! — произносит он, будто его только что наградили медалью.

....

Конец.

Спасибо, что всё это время были рядом со мной.

Каждый ваш отклик, каждая реакция — бесценны.

Вы вдохновляли, поддерживали и шли со мной по этой истории шаг за шагом.

Надеюсь, вы останетесь и дальше — впереди у нас ещё много эмоций, тепла и новых, не менее захватывающих историй.

Давайте создавать их вместе. ????

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец