Прачечная

Воздух в прачечной был густым, пахнул паром и хлоркой. Единственный, кроме неё, человек — мужчина в пропотевшем комбинезоне — сидел на пластиковом стуле, уткнувшись в светящийся прямоугольник телефона. Из накладных наушников доносилась ровная, ритмичная музыка.

Яна выждала, пока его палец перестанет листать экран. Тогда, скрытая корпусом стиральной машины, она стала раздеваться. Джинсы, затем свитшот полетели в пустой барабан. Футболка, снятая через голову, обнажила бледную кожу живота и чёрный хлопковый лифчик. Его она сбросила следом, одним движением.

Холодный, липкий кафель под босыми ступнями. Воздух, пропитанный химикалиями, обнял её целиком. Соски тут же стянулись в плотные, сморщенные бугорки. Глубоко внизу, в самой тёплой и сокровенной части, что-то дрогнуло, пробудилось. Она облокотилась о соседний агрегат, делая вид, что читает. Мускулы спины и ног были напряжены до дрожи, но поза изображала скуку.

Он поднял голову ровно тогда, когда она почувствовала первый горячий прилив между ног.

Сперва его глаза, тусклые от усталости, скользнули мимо. Потом вернулись. Застыли. Нижняя челюсть слегка отвисла. Он смотрел на её спину, на изгиб поясницы, на бледные ягодицы. Целых три секунды он не мигал. Потом резко глотнул, опустил взгляд обратно в телефон. Но плечи его окаменели, а из наушников теперь доносилась не музыка, а чей-то хлесткий речитатив.

Он видит. И не уходит.

От этой мысли из неё густо и обильно хлынула обжигающе тёплая влага. Она почувствовала, как половые губы наливаются кровью, приоткрываясь, становясь скользкими. Она провела ладонью по низу живота, будто поправляя несуществующую складку. Пальцы коснулись влажного, курчавого волоса. Со стула донёсся сдавленный звук, похожий на кашель.

Когда запищал его таймер, он встал медленно, как под водой. Снял наушники. Прошёл мимо, почти касаясь её спины — его дыхание, пахнущее табаком и потом, опалило кожу. Пока он перекладывал мокрое бельё, она знала — он смотрит. Взгляд был осязаем, как прикосновение. Он вернулся и сел обратно. Теперь его глаза пожирали ее: от вздымающейся груди с твёрдыми сосками, вниз, к животу, и ниже — туда, где её соки уже тягучей каплей стекали по внутренней стороне бедра.

Она как-будто невзначай суетливо двинулась к стойке с порошками, которая находилась прямо над ним. Чтобы дотянуться, нужно было встать возле и лишь только протянуть руку. Она замерла. Её лобок, покрытый тёмным, мокрым от возбуждения пухом, оказался в сантиметре от его лица. Он судорожно втянул воздух и резко выдохнул. Его неожиданно горячий выдох обжёг самую нежную, распухшую плоть.

И всё внутри неё — стыд, стеснение, возбуждение от своей наготы — сжалось в одну чёрную, раскалённую точку где-то под лонной костью.

Она кончила не со стоном, а с тихим, хриплым рыком. Тело дёрнулось в сухом спазме. Из неё, прямо ему в лицо, ударила струя. Резкий, прозрачный выброс, с силой хлестнувший по скуле, подбородку, губам. Он ахнул, зажмурился, но не отпрянул. Тёплая, пахнущая морем и медью жидкость закапала ему на комбинезон.

Она протянула руку, взяла с полки ближайший пакетик. Пальцы не дрожали. Развернулась и пошла прочь, к туалету, оставляя на кафеле влажные следы от босых ступней.

Когда она вышла, одетая, он всё ещё сидел, не двигаясь. Капли на его лице медленно сползали к углу рта. Он не вытирал их.

— Всего доброго, — бросила она в тишину, наполненную теперь лишь гулом машин и ее запахом.