Границы миров 2. Глава Порно на границе

— Доброе утро, моя милая девочка.

— Доброе утро, Кир.

— Ты выглядишь счастливой.

— Я счастлива, и я больше не боюсь...

И вот ты чувствуешь, что не ошибся...

Не ошибся в ней. Не ошибся в моменте.

Момент, когда она отпустит страхи...

Когда поверит и хоть на время перестанет искать поводы сомневаться...

Тогда и начнется подлинная история, а коллекция событий и мыслей, записанная в заметках и собранная воедино где-то за утренним кофе, на длинных светофорах Садового кольца останется самым красивым и честным прологом...

Саша стоит, обняв себя за плечи, в своей студии. Холодно... По лицу слезы, она вытирает тыльной стороной ладони, шмыгает носом. Дрожащими губами касается бокала с вином, нервно отпивает, проливая кровью на шею и грудь. Прислоняется лицом к стеклу ночного окна, смотрит в сторону Садового.

Кира, ты дурак? Я чуть не умерла, пока читала... плакала, смеялась в истерике и опять плакала... Рыдаю...

Где-то на Садовом он почувствовал все...

Слезы, смех, разбившийся бокал, страхи, боль... звуки осколков по полу... до утра с этими ощущениями. До утра с ней. Всеми мыслями.

Иногда задыхаясь внутри взрыва ее эмоций, трансформированного в диалог с собой...

И что-то в нем рвётся с мясом читая ее душу... однажды потерявший эмоции, случайно встретивший ее обретал их.

Ее боль, которую она носила годами, вдруг выходит наружу касаясь его...

Вслух, чуть охрипшим голосом, почти захлебываясь слезами... у ночного окна.

— Сашок, все, приехала. Не надо бежать. Больше не надо доказывать, что ты сильная.

Можно просто быть.

Странная реальность, переписанная текстом, прочитанная, обретшая образы, голоса и вернувшаяся странным теплым чувством, пронзающим моменты... в один миг, в двух разных жизнях....

Её красивые мокрые от слез губы. .. трясущиеся в бессилии момента шепчут...

— Вот ты дура... ооооххх и дура, пипец.

Сгорающий забытой нежностью взгляд в сторону Садового.

Она тут. С ним. В тексте. Он там. С ней. В мыслях.

Её слезы на стекле ночного окна...

На память. О моменте, когда почувствовала, что нужна, разрешила себе снова быть. На память о столкновении с собственным отражением в нем, его словах и текстах, и это отражение оказалось красивее и чувственнее, чем она смела думать, чем могла себе представить. Это была она.

Один миг доверия и ее твердолобое «я не останусь до утра» желанием превращенное в «доброе утро, Кир». Их желанием. Двое. Учатся верить, учатся снова жить....

— До сих пор рыдаю, ты меня. .. — честно.

И его мир на паузе. Не мог объяснить. Прочитал многоточия. Замер. Почувствовал.

Написанный им и глубоко прожитый Сашей текст, вспышками просмотренный как фильм... и здесь, странно, она — сценарист. И нет ролей. Только жизнь.

Больше ничем не прикрытая боль, на секунду разорвавшая сердце, отданное его теплу, — вся в её коротком сообщении. И боль... как лекарство. От прошлого.

Он будет вспоминать это годами. Бесконечно возвращаться к её многоточиям. Такое не теряют. Её слёзы на стекле... так возвращаются к жизни.

Поток ее честного сознания. ..

— Мне было приятно когда я узнавала себя

— Вот это вот, я не останусь до утра, я не останусь

— Такая дура хи-хи, твердолобая

— Осталась же, ооооххх и дура, пипец

Дрожь у него под сердцем. Прожил.

— Я блядь выла как сука и рыдала, а потом вот...

Ее голос здесь и сейчас. Эхо. Пульс. Его пульс. Она его пульс.

Один у большого окна, где вывесками пылает мегаполис. Где-то она, хочется все бросить и найти ее... целовать пока не кончатся слезы и больше никогда не отпускать.

— Ох и идиот. 40 лет, а как мальчишка.

В бессилии стягивая с себя галстук, глубоко вдыхая горький табачный дым.

Пепельница... звонко, с пугающе тихими отзвуками хрустальных осколков на полу...

Глаза утопающие в огнях города..., мягко касаясь ее сообщений...

— Сашка. .., — вслух, голосом, потерявшим привычную сталь.

Настоящая. Ранимая и чувственная. Возвращавшая смыслы.

С ней тепло, эти эмоции дороги. И он ценит. Бережет. Давно разучившись. Неумело. Снова учится.

Летит на позднюю встречу, где есть он, но мысли не с ним, с Садового на Таганку, задержавшись за строчками для нее..., опаздывает на встречу в Ростокино, утыкается взглядом в гигантский экран Останкино в ее цветах и чуть ли не с ее мыслями...

Один миг.

И бесконечные сутки ее офлайна. Скрежет времени по обнаженным нервам.

За спиной «аварийками» моргала машина...

Желто-оранжевые фонари висели в тумане мегаполиса загадочными воздушными шарами...

Темный Самотечный бульвар и его силуэт, растворяющийся в темноте с мыслями о ней...

Случайная встреча — и вот оно. Его сердце. Иногда захлебываясь, вновь хочет научиться дышать. Заново. Ценить без оглядки на прошлые ожоги... доверять, не прислушиваясь к эху прошлого... уважать границы, не возводя вокруг своих новые стены... и наконец — чувствовать.

И вот оно. Ее сердце. На двух концах поисков, навстречу. Обезоружены. Друг для друга.

Бесчисленные петли Садового, бесконечные разговоры, вопросы и иногда обиды... она уходила на пару дней понять себя и его.

Радовалась его словам ранним утром, бывало, возмущенно, но как и всегда красиво отмечала в его текстах кусавшие ее словечки.

— «Та» - это которая неодушевленная, которая холодная и нестерпимо уродливая... что он имел ввиду?

И не хотела толкований... ждала лишь больше его тепла и эмоций... оттаять.

— Неповторима. Море эмоций. И в тех двух буквах тоже. И все они ласковые и нежные.

И ощущения вдогонку...

— Скучал

Немного тишины.

— Скучала.

Всегда ждал. Всегда хотел сказать ей больше, чем можно и в принципе возможно.

Иногда она зачитывалась.

— Блинскииииий, — написала так, что он слышал ее в тишине утра.

— С тебя новые чулки, — почти серьезным тоном — Хи-хи

— Хорошо, — улыбаясь, отвечал он

— Зачиталась и пролила горячий кофе на ляжку прям, обожглась.

— Саш, ну как так...

Она выбегала из дома куда-то на Арбатскую, а он просто понимал, что хочет видеть это все своими глазами, каждое утро...

Он перестал читать ее быстро, всегда дважды или трижды, да сколько нужно. Она это не слова, это убеждения, действия и внимательный взгляд, спрятанный за текстом.

В простых предложениях она писала больше смыслов, чем тысячи людей пишут в огромных текстах.

— Я не похожа на принцессу.

— А должна? — Это они не похожи на тебя.

— Понятно. Не в духе. Ладно, хорошего дня, — немного обижено и даже смущенно, будто он не прочитал в ее тексте то, что она вкладывала.

Лабиринт её мыслей в тексте, где каждый неоднозначный поворот имел единственное значение, где каждое слово было про неё и от неё, где нет ролей, где жизнь и её сердце — в красивых словах и образах.

Её мысли — словно ее язык. Он может дарить радость, объяснять боль, колоть, возвышать и выражать эмоции в совершенно иной, красивой форме. Оставаясь честным.

Красивая она. Красивая, как та тёплая осень, в которую он её узнал...

Мягкая подсветка еще зеленых дорожек, шумный от ветра сосновый лес, бассейны, светящиеся в темноте как портал в другой мир...

И он знал, что это совсем другой мир, в котором рядом она. Он повернулся к ней...

— Саш..., — он выдохнул, почти стесняясь, — я здесь понял, что без тебя все не так, и кажется, что тогда я все это представил.

— Кир, ты просто псих — она улыбнулась и чуть шагнув вперед, развернулась к нему лицом, встала перед ним, нахмурилась, словно пытаясь не засмеяться или сдержать слезы.

— Я и подумать не могла..., — немного сдавленным голосом сказала Саша

— Ты просто появилась. Я даже толком не помню как. И иногда не хочу помнить «до». И не могу понять почему не раньше?

— Не знаю — тихо ответила Саша — и не знаю почему написала про облако. Я так хотела.

— И я хотел. И тогда я пришел написать тебе.

Кир обнял ее за талию и прижав к себе поцеловал в висок и замер, касаясь ее губами.

— Я была грубой.

— Нет, это твой «словесный гард». И иногда тебе удавалось полностью обездвижить меня...

— То то же, — она мило усмехнулась и в миг стала серьезной — Кир, а если бы в том ресторане на Саввинской была я?

— Я бы не ушел.

— Кобель. Но не бабник. — она улыбнулась и сверкнула глазами и в этой улыбке было его все.

Каждое мгновенье с ней было тем, что они писали друг другу ночами и стирали утром. Холодные души превращались в горячие сердца касаясь друг друга. И нет, она не недавно... она будто всегда, это было до дрожи.

Дождь увесистыми каплями падал на еще оставшиеся осенние листья... Карточка в красивой девичьей руке, касание и зеленый огонек открытого замка... номер 0202, охапка красных роз, kiss the rain... и словно на повторе, на повторе и wherever you need... в их взглядах и прикосновениях.

— У меня нет слов, — глубоко вдохнув, сказала Саша, — Давно нет.

— У меня есть ты, снова здесь. И я здесь. И это не ты приехала, это мы приехали. Вместе.

Он повернул ее к себе, пальцы его грубых рук почти воздушно касаются ее лица... дыхание замирает, тает невероятный зеленый взгляд...

Нежно. С ней всегда нежно.

Поцелуи, наполненные непередаваемым особенным чувством... прикосновения уже уверенные, еще более чувственные и родные...

Ее сложный парфюм с цитрусом, пьянящий запах кожи...

Те же бокалы...

И шампанское...

И даже дождь за окном не изменился...

И Бог с ними, с бокалами, шампанским и дождем... все те же руки, красивые пальчики и те же глаза, в которых больше нет страха...

Знакомый холодок счастья по спине...

Каждый день, каждый раз, когда он видит, чувствует ее рядом...

Потоком неслись мысли... он вспоминал как в нерешительности тогда искал ключ от номера, оставляя себе шанс передумать...

Не передумал.

Как задохнулся пульсом от стука в дверь...

Как удержался чтоб, не задушить ее в объятьях, когда она вошла в номер...

Как красиво спадали бретельки с ее женственных плеч...

Как уходил разум, уступая место безудержной страсти...

Воспоминания вспыхивали яркими пятнами, он смотрел на нее, как и тогда, как на нечто святое и порочное...

Красивые глаза, отражаются в зеркале косметического столика... миг, и она смотрит на него, ловит его взгляд и щелкнув язычком сдержано улыбается...

— Соскучился, Кир? — со своим легким сарказмом и милой усмешкой.

— Дааа... Красивая моя хитрюжка, иди скорее сюда, — он протянул ей бокал и от чего-то безумно насладился тем, как она взяла его своими пальчиками...

Тонкий звон хрусталя....

И тихо, почти шёпотом:


— Помнишь, я говорила, что не останусь до утра?

— Помню, — он улыбнулся ей

Она мило сморщила носик, хитро прищурила глазки и улыбнувшись, игриво и как-то почти по-детски сказала:


— Врушка.

Красивая улыбка на ее лице, реснички, прячущие взгляд и маленькие слезинки по бархатным щечкам, ее ямочка...

— Киииииир, я думала не судьба...

— Судьба. — мягко и так уверенно.

В уютном полумраке номера сверху смеялись: случайная встреча... И смех исчезал в темноте соснового леса, в шуме дождя за окном... И нет барьеров, и границ... Два человека, которые слишком долго делали вид, что им это не нужно, не замечали дождя, растворяясь в шепоте томного дыхания и тихо взрывающихся пузырьках шампанского в хрустальном бокале, которого касались ее сводившие с ума губы...

Он обнял её, наверное, впервые не ожидая даже малейшего сопротивления этим объятиям.
Она вдруг стала совсем лёгкой, будто всё, что она носила в себе годами, разом отпустило.

Саша подняла на него глаза — зелёные, чуть влажные и тихо выдохнула:

— Кир... я правда боюсь, что сейчас проснусь.

— Проснемся вместе. И ничего не изменится.

Он провёл пальцами по волосам, так легко, что будто и не касался. Его взгляд удивительным образом обнимал ее. Чувствовала. Снова.

Пальцы очерчивали ее лицо, заставляли содрагаться...

Один вдох...

Его руки по ее спине... под волосами... нежно и до дрожи уверенно... берет... волосы между пальцев...

Вдооооох...

— Что же ты со мной делаааешь? —сбиваясь, шепотом.

— Учусь наслаждаться тобой...

— Псииииих. .. мммм, — растворяясь в десятках коротких и нежных поцелуев...

... Не нежный, нет, не ласковый... Это — другое. За пределами. Слова такого будто не знала, подобрать не могла, забыла как... Всё забыла...

Крепкие руки в ее волосах... пальцы, по коже головы.... Прижимая сильнее к себе...

Вдоооооооооох...

— Какая ты красивая сейчас....

Он впился в неё сразу, без предупреждения.
Нежность в страсть, осторожность в смелость — голод, который он сдерживал месяцами. Он целовал, так что ноги подкашивались и кружилась голова... чуть прикусил нижнюю губу до лёгкой боли, тут же смягчил языком, и она задрожала всем телом, будто эта боль была последним разрешением быть настоящей.

Саша ответила мгновенно: вцепилась в его волосы, потянула так сильно, как только могла.
Языки столкнулись жёстко, без правил, сплелись так, что дыхания стало не хватать обоим.

В этом безумном сплетении она почувствовала, как ее влага скользит по внутренней стороне бедра...

Вдоооооооооооох.... Тонкое платье соскользнуло с плеч само. Или это был он... не поняла, отказалась заметить... растворилась... И дело было не в ткани.
Соскользнули последние тени прошлого, последние «я не останусь», казавшиеся бесконечными «я сама».

— Киииир...., — руками скользя по его торсу

— Молчи..., просто наслаждайся, я уже твой, — как признание....

Губы скользят по шее, и будто нельзя дышать, замирала. Его поцелуи... Ключицы. Грудь над кружевом лифчика. Живот.
Он провёл горячими ладонями по её бокам — от рёбер к талии, к бёдрам — и она выгнулась навстречу...

Одним движением он снял с нее лифчик... на секунду открыв глаза, она видела, как мягкое кружево медленно соскальзывает с ее груди... обнажая твердые сосочки... впервые она видела это так красиво...

Секунда... она перышком падает на кровать...

Как в бездну, в которой он ее поймает... не страшно.

Его губы по ее соскам, лёгкими движениями его языка, тёплым дыханием, пока она не начала дрожать и не вцепилась ему в волосы.
Потом ниже — по животу, по внутренней стороне бёдер, раздвигая их ладонями так нежно, будто открывал самое дорогое, что у него было.

Поцелуй... через трусики... влажно...

Наглые пальцы стягивают их, забирают последние попытки разума остаться в реальности...

— Ммммммммммм, дааааа, — не ему, не себе... в пространство.

Его губы обхватили клитор, язык, сначала будто колко, потом осторожно, а потом так нагло, что она больше не могла сдерживать ни себя, ни стоны, ни руки...

Приподнялась... заставила себя открыть глаза, чтобы поверить... она, Саша, до костей гордая и еще недавно холодная... да не холодная... уже неважно, принадлежит ему, сейчас... в моменте... она видела как ее красивые пальцы вцепились ему в волосы, как прижали его к ней.... язык вошел в нее, по стеночкам влагалища, жадно собирая ее соки....

Вдоооооооооооооох.... Он в ней. Глубоко, горячо.... Без правил... забывшись....

Его пальцы... она сжимала их... всеми силами, пытаясь чувствовать секунды....

Под маточку... дааааа, так... чуть приподнимает ее внутри ее тела, будто поглаживает...

— Бляяяяяааааааааа, Кираааааааа-а

Саша уже не стонала — выла.

Кир вошел в нее... сначала медленно... давая ей ощутить себя... разрешив стонать, потеряв пределы... Потом нагло, почти жестко, глубоко.... И снова...

Он взял ее за бедра... ловко подложил подушку под ее шикарную попку, ласкал ее тело и бешено трахал. .. да, именно трахал...

Брал ее под спину, притягивал к себе, входил все глубже... не останавливаясь....

Она выгибалась всем телом, стонала, забывая дышать, он взял ее руку и мягко положил ладонью на ее втянутый в наслаждении красивый животик, — свою сверху... Чуть надавил... Она почувствовала его член внутри себя, почувствовала себя обнимавшую его, — как ее тело наслаждалось им, их близостью....

Внутри было горячо и влажно... она стонала, уже не замечая... плевать... пусть... она его.

Волна внутри, горячо... горячо... ммммм

— Кираааааааа — она схватила себя за соски... сжимала свою грудь..., напряженными пальчиками вниз, по взрывающемуся чувственному телу, красивые пальчики касаются клитора... в бешенстве момента сжимают его... оттягивают...

Он в ней.... Еще глубже... еще....

Нет дыхания... только вдох, вдох, вдох.... Внутри все сжалось... невероятной волной по телу... как разряд, растекавшийся наслаждением....

И все внутри затряслось.... Стон.... Ноготочки раздирающие его спину... обхватив ногами прижимала к себе, в себя, глубже, волна... еще....

Она вцепилась ему в плечо.... Она вздрагивала, вздрагивала всем телом, закатывала глаза, улыбалась и, снова раз за разом вздрагивала...

Вдоооооооооооооооооох... воздух замирал в груди, рвался наружу стоном, вдоооооооооох, с ним... осталась с ним. Почувствовала. Это была она.

Он взял её на руки и усадил на себя... глубоко и очень медленно. Она сдалась очередной горячей волне: внутри неё всё сокращалось, тело безостановочно тряслось в сладкой судороге... Она кончала — громко и ярко, он вместе с ней, в неё, — добивая уходящее от наслаждения сознание. И казалось, что их слышал весь отель... И пусть бы слышал...

Кир обнимал ее в сплетении их тел...

Он прикасался к ней так, что обжигало пальцы — без пределов, без фальши... Бархат кожи её тела, красиво вздымающиеся в наслаждении сосочки, покрытые лишь светом луны, пробивающимся сквозь залитые дождём окна... Шёпот обожания, нежные стоны... Пальчики, судорожно сминавшие простыню нежно-коралловым маникюром, царапали ему спину и грудь... Красивые бедра обвивали его. Сашины шёлковые волосы — волнами по смятой подушке, губы, приоткрытые на выдохе страсти, целовали его и жадно принимали его поцелуи.

— Нереальная девочка, — пытаясь отдышаться, прошептал Кир.

— Мужчина. Мой. — тихо, наслаждаясь ответила она.

За окном шел дождь...

Она уснула почти сразу: легко и сладко, отпустив все страхи, как будто впервые за годы разрешила себе выключиться полностью.

Голова на его плече, одна нога перекинута через него, ладонь у него на груди...

Красивые волосы спадали по подушке и его плечу темным шёлком, пушистые реснички в лунном свете, чуть приоткрытые сочные губы. Он целует её — осторожно, чтобы не разбудить, растворяется в спокойствии ее дыхания, засыпает обнимая ее, губами касаясь ее волос...

— Доброе утро, Кир, — уютно спрятавшись под одеялом, сказала она.

— Доброе утро, моя хорошая. — он потянулся и обнял ее

Саша легла ему на грудь, он гладил её плечи, спину, пропускал между пальцев ее шелковые волосы...

— Ты такой хороший медвежонок по утрам — она нежно улыбнулась, прижалась сильнее.

— Мне хорошо с тобой, и каждый раз я не хочу отпускать тебя все больше...

— Больше и не придется. Я остаюсь... сегодня... и завтра... и всегда...

— Сашка... Моя. — ответил он и, прижав к себе, покрывал ее лицо поцелуями и, дышал через раз — как и тогда.

— Помнишь, Кир?—ее губы коснулись его виска шепотом — Я писала тебе...

Она свернулась котёнком в его объятиях, иней растекается по щекам, иней сковывающий ее сердце. Она забыла обо всем, только сейчас, только миг. ... Вся растворяясь в порыве, из глубины восходящей энергии скрутилось два солнца, нет пять, нет тысячи. Взрыв и она утопает в его медвежонкиных лапах, она парит над землей...

— Помню. И как я читал тебя — помню.

— Это я, Кир. Настоящая. С тобой.

— Обожаю тебя...

«Очень сильное начало какой-то истории», - написала она.

И никто еще не знал, как она была права.

Очень сильное начало какой-то истории, переписавшей смыслы, так аккуратно меняющей реальность, ставшей родной. Со следами слез и переживаний, с раздирающим душу «я не останусь» и блеском зеленых глаз в искреннем «я счастлива», с бесконечным “потом” и одним молниеносным “сейчас”... Будет их Рим, вечный город вечных воспоминаний, теплые ночи как исполнение осенней мечты, будет Фьюмичино, из которого она словно улетает в космос, ее Треви с фисташковым мороженым, объятья на узких улочках, бесчисленные фотографии, будут ссоры и прощение, красивые рассветы горящего мегаполиса, дожди бисером капель, рассыпающиеся по лобовому стеклу, тысячи петель Садового кольца, ее рука в его руке и счастье в самом чистом его виде...

Спасибо, что осталась. Моя сильная, такая красивая и надеюсь очень счастливая.

История. Невозможная без тебя, с твоим именем на губах и легким ароматом того осеннего дождя в твоих шелковых волосах...

Это была она. С ней красиво.