Один плен на двоих

Глава 1.

- Госпожа Лира, кажется, на нас открыли охоту! – мой пилот Элрен смотрел на меня с беспокойством.

- Что у нас с оружием и защитными экранами? – я вглядывалась в экран, на котором отчетливо виднелись приближающиеся корабли.

- Мы не успели их починить с момента прошлой атаки, - Синер, борт-инженер, поджал губы, а кулаки непроизвольно сжались.

Да, это какая-то чудовищная нелепица! Мы летели к Зенариону, на другой край галактики, чтобы доставить гуманитарный груз пострадавшим от катастрофы. Отец не зря умолял меня бросить эту затею. В этой части космоса пираты считались властью и силой. Но я понадеялась на свой корабль, ведь он был лучшим во флоте! За последнюю неделю на нас напали уже трижды. Каждый раз мы отбивались, но в последней стычке корабль получил повреждения. А на нашем пути не попалось ни одной работающей станции или пригодной планеты. Сказать, что я жалела о своем решении – значит, соврать. Я слишком настырна и всегда добиваюсь своего. Вот только новой стычки нам не миновать.

- Определили тип кораблей? Кто за нами охотится? – я думала, что смогу договориться, пока не услышала ответ.

- Тенеррийцы. Их много, госпожа Лира, - Элрен сглотнул.

Элрен хороший пилот, но даже он со своим мастерством не уйдет от тенеррийцев. Пираты с Тенерры славятся своей жестокостью к людям. Внешне тенеррийцы похожи на нас, только кожа у них бугристая, и мало кто сравнится с ними по физической силе.

- Если нам нечем защищаться, готовьтесь договариваться, - сказала я. – Предложим им груз взамен на наши жизни и корабль.

- Я не уверен, что им нужен груз, - хмыкнул Синер. – Обычно они забирают людей.

Я не стала отвечать. Все и так понятно. Но надежда все равно теплилась.

Пиратские корабли приблизились. Я ждала, когда с нами выйдут на связь, но цепкие лапы манипуляторов вцепились в обшивку нашего корабля. Тенеррийцы явно не были настроены на разговор. Мы больше ничем не управляли, потому что все приборы тут же отрубились.

Я видела, как мы садились на сумрачной Тенерре. Внутри меня все похолодело. Элрен и Синер молчали. Помощи ждать было неоткуда. Связь не работала. Оставалось надеяться, что отец все же вычислит местонахождение корабля. Но сомневаюсь, что это случиться быстро.

Я поднялась с кресла, поправила форму звездного флота и направилась к шлюзу. Лучше я сама открою, чем эти дикари распилят мой корабль на части. Элрен и Синер последовали за мной. Мое сердце бешено колотилось, но я старалась сохранять спокойное выражение лица. Кто бы знал, чего мне это стоило! Когда шлюз открылся и опустился трап, Элрен вышел вперед и закрыл меня собой. Тенеррийцы что-то гаркали на своем дикарском и размахивали бластерами. Мы стали спускаться, держа руки на виду. Элрен вдруг споткнулся и тут же раздался выстрел. Я встала, как вкопанная, и зажала рот руками. Слезы сами хлынули, а в ушах стоял невыносимый гул. Меня кто-то схватил за локоть и потащил. Ноги подкосились, перед глазами все поплыло, и я рухнула на землю.

Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я очнулась. Я чувствовала, что замерзла. Когда открыла глаза, то поняла, почему так холодно. Меня бросили в какую-то камеру на холодный и грязный бетонный пол. С меня сняли форму и я осталась в одной майке и трусах. В камере не было ни матраса, ни туалета. Только голые стены и решетка. Я придвинулась ближе к металлическим прутьям, чтобы рассмотреть, где нахожусь. Но кроме нескольких камер напротив ничего больше не увидела. Зато слышала тихие голоса. Кто-то говорил на межгалактическом, кто-то на своем языке. Мне хотелось кого-то позвать, но разум убедил меня, что не стоит привлекать внимание.

От холода хотелось спать. Живот урчал, и я не смогла вспомнить, когда ела в последний раз. Мозг отключался, переходя в режим энергосбережения. Я открыла глаза, когда услышала звук открывающейся решетки. Тенерриец едва помещался в проходе, настолько он был огромен. Он что-то гаркнул и махнул рукой. Я поняла, что значит этот жест и поднялась. На ватных ногах я дошла до выхода. Тенерриец грубо схватил мою руку и вытолкал меня в коридор. И я пошла вперед. В голове не было ни единой мысли. Словно психика установила защитный барьер.

Когда меня привели в огромный зал, я чуть не подавилась. Около сотни человек толпились вокруг арены. Столько пленников! И до меня, наконец, дошло, что я вряд ли выберусь отсюда. Что тенеррийцы делают с людьми? Зачем это все? Но подумать мне не дали. Зал осветился множеством прожекторов, и мой сопровождающий буквально толкнул меня в толпу. Я не удержалась на ногах, упала и проехалась на животе несколько метров по полу. Кто-то протянул мне руку и помог подняться. Я хотела сказать «спасибо», но подняла глаза, и внутри все взорвалось от гнева и ярости.

- Ты?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2.

Лира

Передо мной стоял Касиус Гилрей. Мой заклятый враг. Человек, которого я ненавижу больше всего на свете!

Его глаза вспыхнули, но ни один мускул не дрогнул. Он лишь поджал губы. Уж кого я не ожидала здесь встретить! И как он здесь оказался? Мои мысли были прерваны голосом откуда-то сверху.

- Построились! В одну шеренгу женщины, в шеренгу напротив мужчины. Быстро!

Я не успела сообразить, что все это значит, как меня тут же поставили в строй. Видимо, за нерасторопность наказывали, и никто не хотел проблем.

Я окинула взглядом мужчин напротив. Все такие разные, молодые и постарше, худые и накачанные, избитые и не очень. По некоторым лицам я поняла, что многие знают, что сейчас будет происходить. У меня же не возникало ни одной догадки. Случайно встретилась взглядом с одним из парней. Он хищно оскалился, заиграл мышцами. Я отвернулась. Смотрины какие-то или отбор невест, что еще хуже. И только теперь я заметила, что Касиус стоит ровно напротив меня. Что ты задумал, сволочь? Он смотрел на меня напряжённо, не отрываясь. Будто ждал сигнала. Мне стало не по себе.

- Вам выпал шанс поучаствовать в эксперименте. Если вы не согласны, выйдите за пределы арены и тогда вы умрете. Для остальных это шанс выжить. Правила следующие: мужчина выбирает себе пару. Мужчина имеет право драться за свою добычу. Женщина ждёт, когда её выберут. Женщина уходит с тем, кто первый присвоит её себе. Битва начнётся после гонга!

Что, блин? Какого черта? Что это за эксперимент?! Какую, блин, пару?! Ударил гонг. Аж в ушах зазвенело!

Ко мне подскочил тот самый парень с мерзкой ухмылкой, едва дотронулся до моей руки, но тут же отлетел в сторону от удара кулака. Я с замиранием сердца перевела взгляд. Это был Касиус. Он быстрее молнии оказался возле меня. Схватил меня за талию и прижал спиной к своей груди. Я слышала, как он тяжело дышит. Чувствовала, как его грудная клетка ходит ходуном.

- Ты что себе позволяешь?! - я рыкнула и попыталась освободиться.

- Молчи и не дергайся, - процедил он сквозь зубы прямо над моим ухом.

Все закончилось также быстро, как и началось.

Касиус

Девушка распласталась почти у моих ног. Опять новеньких привели, которые даже не соображают, куда попали. Я помог ей подняться, и что-то кольнуло внутри. Татуировка бабочки на плече. Черт!

- Ты?! - в этот момент я увидел её лицо.

Лира. Какого хрена, Лира?! Как она попала на эту чертову планету? Сейчас объявят очередной эксперимент, а я даже не успею ей ничего объяснить. Все осложняется тем, что Лира меня ненавидит. Есть за что, конечно. Но и она не подарок. Подпортили мы друг другу жизнь.

На самом деле я надеялся, что мы больше никогда не встретимся. Потому что если бы сложились обстоятельства, мы поубивали бы друг друга. Но сейчас я даже рад её видеть. Хотя ситуация хуже некуда. В груди больно заныло.

Я специально встал напротив, чтобы успеть. Лира девушка видная. Кто знает, кому ещё взбредет в голову на неё позариться.

-... Битва начнётся после гонга!

Звук ударил по ушам. Я тут же дернулся в сторону Лиры. И заметил краем глаза, как Арнеус уже почти добрался до неё. Я подлетел к нему и хорошенько врезал. Схватил Лиру и прижал к себе. Я успел! Она даже не успела ничего понять. Я пытался унять свою дрожь, но чувствовал, как трясёт Лиру.

- Ты что себе позволяешь? - она дернулась, но я держал её крепко.

- Молчи и не дергайся, - я старался восстановить дыхание, и слова получились сквозь зубы.

Снова гонг. Отбор окончен. Я сильнее прижал к себе Лиру и с облегчением прикрыл глаза.

Лира

Нас привели в камеру. Она оказалась более светлой, чем та, в которой я очнулась после похищения. В потолке находилась лампа. Серые бетонные стены и пол навевали тоску. В камере стояла одна железная кровать с тонким матрасом, один металлический стол и два пластмассовых стула. В одном углу стоял ничем не прикрытый унитаз, а в другом - душевая лейка и слив в полу.

За нами закрыли дверь, и я осталась с Касиусом наедине.

- Что это было вообще? Что здесь происходит? Ты можешь мне объяснить? - я взорвалась, во мне кипела ярость.

Я бросилась с кулаками на его спину и кричала, и плевалась. Касиус резко развернулся и схватил меня за руку. От его взгляда мне стало страшно. Его глаза снова вспыхнули. Он сжал зубы, словно хотел что-то сказать, но вдруг передумал. Отпустил мою руку и отошёл на несколько шагов.

Я тоже отошла подальше, села у стены, прижала к себе колени. Как? Как я могла оказаться в такой ситуации? Ещё и с Касиусом! Ненавижу!

Спустя какое-то время я снова осмотрела скудную обстановку.

- Это что же? И в туалет, и в душ ходить у тебя на виду? - меня передернуло от собственных слов.

- Как и мне, - Касиус с закрытыми глазами сидел на стуле, прислонившись к стене и вытянув ноги.

- Будто ты стесняешься! - я съязвила, сил моих нет на него смотреть.

- Я нет. А вот ты... - он криво усмехнулся.

Я фыркнула.

- Что мы должны делать? - если бы у меня была возможность не спрашивать именно Касиуса, я бы молчала. Но мне нужны ответы!

Касиус вздохнул, но глаза не открыл.

- Что делать, что делать... Жить вместе. Спать вместе.

- Чего?! Я не буду спать с тобой в одной постели! - у меня внутри все сжалось от одной только мысли, что он опять дотронется до меня.

Касиус промолчал. Он встал и подошёл к кровати.

- Вот в этой постели? - спросил он, будто здесь был большой выбор.

Я поджала губы. Дура, сморозила глупость, а он теперь будет издеваться.

Касиус увалился на кровать, расположился с комфортом так, что чуть-чуть места оставалось только возле стенки.

- Как хочешь, - почти с удовольствием произнес он.

Внутри меня все клокотало. Почему? Почему он? Наверняка он и выбрал меня, чтоб отомстить! Ненавижу!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3.

Касиус

Я не ожидал, что Лира полезет со мной в драку. Все такая же дерзкая, и удар неслабый. Ненависть, злость и горечь боли внутри меня боролись, кто сильнее. Я еле сдерживал себя. Пришлось отойти подальше. Я сел и закрыл глаза, чтобы не смотреть на неё. Лира стала ещё красивее. В майке и трусиках она казалась беззащитной. Но изгибы её тела привлекали и будоражили. Нет, я правильно все сделал. Мне спокойнее, если она будет со мной, а не с кем-то там.

Её вопросы меня и смешили, и раздражали одновременно.

-... Спать вместе, - я сначала сказал, а потом подумал о реакции.

Лира ожидаемо возмутилась. Ну что ж? Не я затеял эту игру. Но играть мы будем по моим правилам.

- Вот в этой постели? - я подошёл к кровати и посмотрел на Лиру с вызовом.

Ну, давай, что ты скажешь? Я хмыкнул и лёг. Кровать небольшая, но нам на двоих хватит. Я большой, широкий. Лира стройная, на голову ниже меня. Оставил ей место у стенки.

Лира молчала. Хотелось вскочить, взять её на руки и...

- Как хочешь, - вместо действия буркнул я.

Интересно, сколько она так просидит?

Я не спал. Слышал каждый её вздох, каждый шаг. Чувствовал, как она мечется, как напряжённо думает. Ну, давай же, Лира, решайся! Кому ты хочешь что-то доказать? Все в прошлом. По крайней мере для меня.

Наши родители - влиятельные люди. И как бывает в таких семьях, родители договорились о браке между их детьми. То есть между мной и Лирой. Я не собирался перечить родителям. Лира была не самым худшим вариантом. Но сама Лира очень хотела попасть в Академию. Росла пацанкой, хотя и знала манеры, и могла выглядеть королевой. Но Академия для неё оказалась превыше воли родителей.

Мы виделись, конечно, на приемах. Но почти не общались. Лира просто делала вид, что меня не существует. И это задевало. Особенно в пубертатный период. Я едва справлялся со своими гормонами в её присутствии. А Лира была холодна. Всем видом показывала, что я ей не интересен.

Лира ослушалась родителей и поступила в Академию втайне от всех. Я же поступил, как и планировал. Мой первый шок и жгучая обида проявились, когда я увидел Лиру на посвящении.

Потом и у меня дома, и у Лиры случился скандал. И наши родители перестали дружить. Мой отец не мог простить Лире позор, который она устроила нашей семье и мне в частности. А её отец и вовсе отказался от участия в жизни дочери. Это все было временной мерой. Надеялись, что Лира одумается.

Я приоткрыл глаза и увидел, как она пытается забраться на кровать через мои ноги. Это было смешно, но я сдержался. Зато наблюдал за ней уже в открытую. И Лира заметила. Сверкнула глазами, зависла ненадолго и, наконец, улеглась. Старалась не дотрагиваться до меня, будто я ей противен. Ну, ничего. Я подожду.

Я чувствовал, как она дрожит от холода. Конечно, столько просидеть на полу в полуголом виде. Я прислушался к её дыханию. Оно стало тихим, спокойным. Тогда я прижался к ней и обнял, чтобы согреть. Вопреки тому, что она ко мне чувствует. По мне словно пробежал электрический разряд от близости с её телом. Я лишь сильнее обнял Лиру, стараясь погасить разбушевавшиеся чувства.

Лира

Не знаю, сколько времени прошло. От стен веяло холодом и у меня уже посинели руки. Я с трудом поднялась. Касиус либо спал, либо притворялся. Но на моё движение никак не среагировал. Черт! Придётся ложиться с ним в кровать. Иначе я от воспаления лёгких помру раньше, чем выберусь отсюда или отомщу этому напыщенному идиоту. Кровать стояла неудобно. Чтобы залезть к стене, нужно было либо перелазить через Касиуса, либо лезть через изголовье. Я подошла ближе. Черт возьми! Он такой здоровый! Рельефное тело, красивые кубики пресса. Про мордашку я вообще молчу. Все мои проблемы из-за этой смазливой мордашки! Что же мне делать?

Я решила, что безопаснее всего перелезть через его ноги. Перекинула левую ногу, подтянулась, стала переносить правую и застыла на месте. Касиус с неподдельным интересом наблюдал за мной. Я мысленно взмолилась, чтобы он удержался от колкостей. Но, слава богам, ему хватило ума промолчать. Я окончательно перебралась на кровать, точнее на то узкое пространство, что оставил мне Касиус. Легла на бок, спиной к нему, стараясь не касаться его ни одним участком тела. Здесь не было ни одеяла, ни простыней, ни подушек. Но я ощущала тепло от тела Касиуса. Я думала, что не смогу заснуть в таких условиях. А через пять минут я начала проваливаться в сон.

И даже горячее тело, прижавшееся к моей спине, и руки, обнявшие меня, не смогли выдернуть моё сознание из сна.

Когда я проснулась, то поняла, что лежу в объятиях Касиуса. Первым желанием было вырваться. Но он так сладко сопел, уткнувшись в мою шею, что мне даже стало жалко нарушать идиллию. Ну, вот, я его уже жалею! Почему вместо злости и ненависти я чувствую совсем другое?

Я попыталась аккуратно развернуться. Хотелось посмотреть на него, пока он не опасен и беззащитен. У меня почти получилось, когда Касиус открыл глаза. Несколько секунд или может минут мы смотрели друг на друга. Он нехотя убрал с меня руки и встал.

- Ты замёрзла, я всего лишь согрел, - уже не глядя буркнул Касиус.

Я тут же села. Зачем он оправдывается? В это время дверь в нашей камере открылась, зашёл тенерриец с подносом еды в одной руке и штанами в другой. Поднос он поставил на стол, а штаны бросил в меня. Я поймала их налету. Тенерриец посмотрел на Касиуса, который мылся под душем спиной ко мне, и вышел.

А я уставилась на задницу Касиуса. Я была готова бить себя по рукам, но мне хотелось посмотреть на него спереди. И я тихо подошла поближе. Тут Касиус выключил воду, повернулся ко мне и застыл. Я же замерла чуть ли не с открытым ртом, глядя на его пах.

- Лира?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4.

Лира

Мой взгляд, прикованный к его мощному телу и явному возбуждению, медленно пополз вверх, по влажной коже, прочерченной шрамами, которых я раньше не видела, по напряженному прессу, по груди, на которой вздымались и опадали мышцы от учащенного дыхания, и, наконец, встретился с его глазами. В них не было ни насмешки, ни злобы. Только темная, первобытная жажда, от которой у меня перехватило дыхание и похолодело в животе. Он не пытался прикрыться. Он стоял, выдерживая мой взгляд, словно бросая вызов. И я его приняла.

Вместо того чтобы отпрянуть или закричать, я сделала шаг вперед. Рука сама потянулась к нему, будто против моей воли. Кончики пальцев дрогнули в сантиметре от его кожи, чувствуя исходящий от него жар. Низ живота скрутило в болезненном предвкушении, в желании заполнить пустоту. Ноги задрожали. Нестерпимо хотелось коснуться его.

– Ты… – я сама не узнала свой голос, он звучал хрипло и прерывисто. – Ты сделал это нарочно? Выбрал меня, чтобы мучить?

Касиус не ответил сразу. Он поймал мою руку, прежде чем я успела отдернуть, и прижал ее ладонью к своей груди. Под пальцами я чувствовала бешеный стук его сердца, ритм которого совпадал с моим.

– Я выбрал тебя, чтобы ты не досталась никому другому, – прорычал он, и его пальцы сжали мое запястье чуть крепче. – Чтобы с тобой был я. Даже если ты ненавидишь меня. Даже если единственное, что ты хочешь, – это видеть меня мертвым. Это лучше, чем видеть, как к тебе прикасается кто-то чужой.

Его слова обожгли сильнее, чем его кожа. Гнев, страх, обида – все смешалось внутри в клубок, который больно застрял в горле. Но было там и что-то еще. Что-то опасное и запретное, что заставляло мое тело отзываться на его прикосновение дрожью, не имеющей ничего общего с холодом.

– Я тебя ненавижу, – прошептала я, но это прозвучало как заклинание, как попытка убедить саму себя.

– Знаю, – его губы исказила горькая усмешка. – Но сейчас это не имеет значения.

Он потянул меня к себе. Я не сопротивлялась. Его воля была сильнее моей в этот момент. Вся моя злость, все мои принципы растворились в животном магнетизме, исходящем от него. Его голое тело прижалось к моему, все еще прикрытому лишь тонкой майкой и трусиками. Его естество, напряженное, большое, упиралось мне в живот.

Его губы обрушились на мои не с нежностью, а с голодом, с яростью, с годами копившегося напряжения. Это был не поцелуй, а захват. Заявление прав. Я ответила ему с той же дикостью, впиваясь пальцами в его мокрые волосы, кусая его губы до крови, вкус которой показался мне знакомым и долгожданным.

Он поднял меня, и я обвила его ногами вокруг талии, чувствуя, как каждое его движение, каждый жесткий мускул говорит о его желании. Он донес меня до стола, смахнул на пол поднос с едой. Звяканье металлической посуды о бетонный пол прозвучало как похоронный звон по моей гордости.

– Ты уверена? – он прошептал мне в губы, его дыхание было горячим и прерывистым. – Последний шанс сказать «нет».

В его глазах я увидела не только похоть, но и боль. Ту самую боль, которую я причинила ему когда-то. И я поняла, что это не просто месть и не просто животный инстинкт. Это было что-то гораздо более сложное и опасное.

Я не сказала «нет». Вместо этого я сама потянулась к нему, скрещивая ноги на его пояснице, прижимаясь к нему всем телом, давая ему безмолвное разрешение. Мое молчание было ответом.

Его руки сорвали с меня жалкие лоскуты одежды. Холодный воздух камеры обжег кожу, но его тело было как раскаленная сталь. Он вошел в меня резко, без подготовки, заполняя пустоту, которая мучила меня все эти годы. Там уже было мокро, а боль лишь от неожиданности и размера. Я вскрикнула, впиваясь ногтями ему в спину, но не отталкивая, а притягивая его еще ближе. Он яростно целовал мою шею, кусал, зализывал, снова и снова. До боли и сладкой дрожи сжимал мою грудь, играл с уже налившимися и болезненными вершинками.

Это был не акт любви. Это была битва. Битва, в которой мы сражались друг с другом, стирая старые обиды в порошок болью и наслаждением. Каждый толчок был и наказанием, и искуплением. Каждый мой стон – и проклятием, и мольбой. Он двигался сильно, резко, словно хотел слиться со мной воедино, раствориться во мне. В этом ритме было столько животного желания обладать, что у меня захватывало дух.

Я ненавидела его. Ненавидела за то, что он заставил меня чувствовать это здесь, в этом аду. Ненавидела за то, что мое тело отдавалось ему с такой легкостью, в то время как разум кричал о предательстве. Но больше всего я ненавидела себя за то, что в глубине души, в самом потаенном уголке, я всегда знала, что между нами когда-нибудь должно было произойти именно это.

Он прижал мое лицо к своей шее, заглушая мои рыдания, которые смешивались со стонами наслаждения. Его собственное дыхание срывалось на хрип.

– Лира... – он прохрипел мое имя, и в его голосе прорвалось что-то помимо гнева. Что-то ранимое и уязвимое.

И в этот момент, когда волна удовольствия накрыла меня с головой, заставляя мое тело выгибаться и трепетать в его руках, я поняла, что все только начинается. Наш личный ад на Тенерре приобрел новый, куда более страшный и сладостный оттенок. Граница между ненавистью и страстью была стерта. И я совершенно не хотела думать, что будет дальше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5.

Лира

Я лежала на жесткой кровати, слушая ровное дыхание Касиуса. Его рука все еще лежала на моей талии, тяжелая и властная, напоминая о той страсти, что стерла границы между нами. Между ногами ныло, на боку чувствовались синяки от его пальцев, а на губах – привкус его поцелуев и собственной крови. Я ненавидела его. Ненавидела себя еще сильнее. Но больше всего я ненавидела то, как мое тело откликалось на память о его прикосновениях, предательски согреваясь.

Касиус как будто и не спал. Его тело напряглось, а рука на моей талии непроизвольно сжалась, прежде чем он убрал ее. Ни слова. Ни взгляда. Он поднялся, словно ничего не произошло, и направился к умывальнику. Его спина, исчерченная царапинами от моих ногтей, казалась мне немым укором.

Дверь скрипнула, и на пороге снова появился тюремщик-тенерриец.

– Готовьтесь, – прохрипел он на ломаном межгалактическом. – Через час испытание.

Сердце упало.

– Какое испытание? – сорвался с губ вопрос.

Тенерриец лишь ухмыльнулся, показывая острые клыки, и захлопнул дверь.

Касиус, не оборачиваясь, протянул мне один из комплектов робы.

– Одевайся. Экономь силы. И не задавай лишних вопросов – здесь за них бьют.

Его тон был ровным, почти безэмоциональным, будто между нами и не было ничего. Это бесило меня еще сильнее. Я натянула грубую ткань на свое тело, все еще хранившее следы его рук. Роба висела мешком, но хотя бы давала иллюзию защиты.

Ровно через час дверь распахнулась, и нас грубо вытолкали в коридор. Оттуда поток других пар – таких же испуганных, изможденных, с глазами полными ужаса – повел вглубь комплекса. Мы шли, окруженные вооруженной стражей. Касиус шел рядом, его плечо постоянно касалось моего, и я понимала, что он занимает позицию, чтобы прикрыть меня в случае опасности. Почему? Чтобы потом снова воспользоваться мной?

Нас привели на огромную арену, похожую на ту, где происходил «выбор», но теперь посреди нее возвышалась сложная конструкция из раскаленных металлических балок, платформ и колеблющихся струй огня, бьющих из-под пола. Жара была невыносимая, воздух над ареной колыхался.

На трибунах, за затемненными стеклами, сидели тенеррийцы. Их радостный гул доносился до нас – для них это было развлечением.

Над ареной прозвучал голос из динамиков:

– Испытание Огнем! Добро пожаловать на нашу скромную кухню! Правила просты: каждая пара должна добраться до противоположной стороны арены. Пол и конструкции нагреваются. Оступитесь – поджаритесь. Разделитесь – получите порцию огня. Выживете – получите еду и привилегии. Начинаем!

Мое горло пересохло. Это было безумие.

Касиус резко повернулся ко мне, его глаза, наконец-то, выражали не отстраненность, а жесткую концентрацию.

– Слушай меня внимательно. Ты делаешь то, что я говорю, без споров. Поняла? Доверься мне сейчас, ненавидь потом.

Я кивнула, парализованная страхом.

Гонг возвестил о начале. Несколько пар ринулись вперед, и сразу же попали под перекрестные струи огня. Визг боли наполнил арену, запах горелой плоти ударил в нос. Меня затрясло.

Касиус схватил меня за руку.

– Не смотри! Смотри на меня! Иди за мной, точно повторяй мои шаги!

Он повел меня не прямо, а по сложной траектории, выискивая безопасные зоны на раскаленном полу. Его глаза метались, вычисляя паттерны, по которым били огненные струи. Он был холоден как лед, собран как пружина.

– Сейчас! – он рванул меня за собой на узкую платформу. Пламя вырвалось прямо перед нами, опалив мои волосы.

Мы прыгали с островка на островок, а вокруг гибли люди. Одна пара попыталась бежать отдельно – их тут же окружило кольцо огня, и через секунду от них остались лишь обугленные силуэты.

– Держись крепче! – Касиус обхватил меня обеими руками и перепрыгнул через широкую трещину, из которой било адское пламя. Мы приземлились на неустойчивую балку. Я оступилась, крикнула от ужаса, чувствуя, как подошва робы начинает тлеть от раскаленного металла.

Но его руки не отпустили. Он держал меня с силой, которую я не могла даже предположить.

– Я не дам тебе упасть, – прошептал он прямо в ухо, его губы коснулись моей кожи, и это было так же опасно, как огонь вокруг. – Никогда.

В тот момент, глядя в его глаза, полные незнакомой мне решимости, я почти поверила ему.

Последний рывок. До выхода оставалось несколько метров, но путь преграждала сплошная стена пламени, которая то поднималась, то опускалась с интервалом в несколько секунд.

– Рассчитаем момент, – сказал Касиус, не выпуская моей руки. – Только вместе. На три.

Мы замерли на краю. Жар почти спалил ресницы.

– Раз!

Пламя бушевало.

– Два!

Стена огня начала медленно опускаться.

– Три!

Мы рванули вперед, падая на еще дымящийся, но уже не раскаленный пол безопасной зоны. Пламя взметнулось у нас за спинами, опалив пятки. Мы лежали, тяжело дыша, обжигая легкие горячим воздухом. Его рука все еще сжимала мою.

С трибун донеслись неодобрительные возгласы – мы выжили, и это, видимо, не входило в планы самых кровожадных зрителей.

Касиус поднялся первым и потянул меня за собой. Его лицо было серьезным, но в глазах читалось странное удовлетворение. Он окинул меня быстрым взглядом, проверяя, цела ли я. Его пальцы разжали мою ладонь, и он резко отвел руку, будто обжегшись.

Нас повели обратно в камеру. По дороге я увидела Арнеуса – того самого, от которого Касиус меня отстоял. Он шел, обняв за плечи свою напарницу, хвастливо ухмыляясь. Увидев нас, его ухмылка стала шире, а взгляд скользнул по мне с неприкрытым вожделением.

– Повезло, Гилрей, – просипел он, проходя мимо. – В следующий раз не пронесет. Я заберу твою игрушку. Она будет орать подо мной, а ты будешь смотреть.

Касиус замер. Я почувствовала, как по его телу прошел опасный, сдерживаемый гнев. Он не ответил, лишь проводил Арнеуса взглядом, в котором читалось чистое, неметафорическое убийство.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В камере дверь захлопнулась. Наступила тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием. Адреналин постепенно отступал, и на смену приходила вся тяжесть произошедшего. Я прислонилась к стене, стараясь не смотреть на него.

Он первым нарушил молчание, его голос был хриплым от дыма и напряжения:

– Ты… в порядке?

Вместо ответа я расплакалась. Тихо, почти беззвучно, слезы текли сами по себе, смывая сажу и страх. Я ненавидела эту слабость, но не могла остановиться.

Я услышала его шаги. Он подошел и, после мгновения колебания, грубо притянул меня к своей груди. Я не сопротивлялась. Мне нужна была любая опора, даже его.

– Всё кончено, – пробормотал он мне в волосы. – Мы справились.

– Я тебя ненавижу, – прошептала я в его мокрую от пота робу, но мои руки сами обвились вокруг его талии, цепляясь за него как за спасительный якорь.

– Знаю, – повторил он, как и вчера. Но на этот раз его руки обнимали меня не с яростью, а с чем-то похожим на утешение. – Но сегодня мы выжили. И завтра выживем. Я обещаю.

И впервые за все время я позволила себе хоть на секунду поверить в это обещание, исходящее от человека, которого, как мне казалось, я знала лучше всех на свете. И не знала вовсе. Наша игра только начиналась, а ставки стали неизмеримо выше.

Глава 6.

Лира

Прошло несколько дней. Если это, конечно, были дни – на Тенерре время текло по своим, жестоким законам. Мы с Касиусом существовали в хрупком, невысказанном перемирии. Ночь стирала границы, переплетая наши тела в немом отчаянии и животной страсти, а день возводил их заново. Мы почти не разговаривали. Он делил скудную еду, отдавая мне большую часть, молча стоял на страже, когда я мылась под ледяной струей душа. Его прикосновения были то грубыми и требовательными, то, к моему удивлению, почти нежными, будто он боялся сломать меня.

Я все еще ненавидела его. Но эта ненависть стала сложнее, многограннее. В ней появились трещины, и сквозь них проглядывало что-то опасное и пугающее – понимание, что он мой единственный якорь в этом аду. И благодарность за его силу. И дикий, неконтролируемый огонь, который он один мог разжечь во мне.

Очередной визит тюремщика принес не только миски с блеклой похлебкой, но и новое, леденящее душу предупреждение:

– Завтра. Новое испытание. На сей раз – для разума. Спите крепче. Вам понадобятся силы, – его ухмылка была особенно зловещей.

Как только дверь закрылась, я не выдержала:

– Что это значит, Касиус? «Для разума»?

Он отставил свою пустую миску, его лицо стало мрачным.

– Ходят слухи. Они не всегда испытывают наши тела. Иногда они играют с сознанием. Ломают его. – Он посмотрел на меня, и в его глазах впервые за все время я увидела тень настоящего, неприкрытого страха. – Готовься, Лира. Это будет хуже огня.

Ночь прошла в напряженном молчании. Он не прикасался ко мне, и я не подходила к нему. Мы лежали спиной к спине, каждый в своих кошмарах, и ждали утра.

Нас снова вывели на арену, но на этот раз она была пуста и темна. Посередине стояли два массивных кресла, увешанные проводами и датчиками, больше похожие на орудия пыток. С трибун не доносилось ни звука – зрители, казалось, затаили дыхание в ожидании особого зрелища.

Голос из динамиков был тише, почти интимным, и от этого еще более мерзким:

– Испытание Иллюзий. Добро пожаловать в свои худшие кошмары. Каждый будет бороться со своими демонами в одиночку. Сдадитесь – сойдете с ума. Выдержите – может быть, снова станете людьми. Пристегнитесь.

Меня грубо втолкнули в одно кресло, Касиуса – в другое, на расстоянии нескольких метров. Наши пальцы почти коснулись друг друга, но стражи растащили нас. К моей голове и груди прицепили холодные датчики, на глаза опустили тяжелый шлем. Последнее, что я увидела, – это взгляд Касиуса. Он был сосредоточенным, полным решимости. Он что-то сказал без звука, лишь губами: «Держись».

Мир погрузился во тьму и тишину.

А потом начался кошмар.

Я не просто видела его. Я чувствовала его кожей, вдыхала его запах. Я снова была на своем корабле. Яркий свет вспыхнул на панели управления, запах гари ударил в нос. Я услышала крик Элрена. Не тот, что был тогда, а протяжный, полный нечеловеческой агонии.

– Госпожа Лира! Помогите! Горим! – его голос звенел прямо у меня в ухе.

Я метнулась к штурвалу, но он был раскаленным, кожа на ладонях зашипела, запахло паленым мясом. Я отдернула руки с криком боли.

– Элрен! – закричала я. – Держись!

Но вместо ответа услышала лишь его предсмертный хрип и голос Синера, полный укора:

– Это ты виновата. Твоя упрямая идея. Мы все умрем из-за тебя.

Слезы застили мне глаза. Это было правдой. Самая горькая, самая болезненная правда, которую я старалась затолкать в самый дальний угол сознания. Да, это я их убила.

Тень наклонилась ко мне. Я подняла голову. Передо мной стоял мой отец. Его лицо было не строгим, а бесконечно печальным.

– Дочка, – сказал он тихо, и его голос разбил мне сердце. – Я же предупреждал. Зачем ты не послушалась? Теперь ты одна. И ты умрешь здесь, в позоре и боли. Я не приду за тобой. Мне не за кем приходить.

Его фигура растворилась, и меня накрыла волна абсолютного, всепоглощающего одиночества. Я была никому не нужна. Я была обузой. Ошибкой.

А потом появился он. Касиус.

Но не тот, что был сейчас. А тот, каким я помнила его с самых ненавистных приемов – надменный, холодный, с насмешкой в глазах.

– Смотри-ка, – сказал он, и его голос звенел, как лед. – Принцесса Лира, наконец-то получила по заслугам. Ты думала, сбежишь от меня? От своей судьбы? Ты всегда будешь моей. Моей вещью. Моей игрушкой. И когда я наиграюсь, я выброшу тебя, как мусор. Как твой отец.

Он протянул руку, и его пальцы сжали мое горло. Не с яростью, а с презрительной холодностью. Я задыхалась, царапая его руки, но он лишь смеялся.

– Сдавайся, Лира, – шептал его голос в моем сознании. – Ты слабая. Никому не нужная. Умри, и это прекратится.

Это было невыносимо. Боль от ожогов, запах смерти, голос отца и его… его ледяная ненависть. Это было хуже любой физической пытки. Мое сознание трещало по швам, я чувствовала, как схожу с ума. Я хотела крикнуть, что сдаюсь. Что угодно, лишь бы это прекратилось.

И вдруг… сквозь кошмар, сквозь боль и голоса, пробилось что-то другое. Чужое. Вспышка. Другая боль.

...темный кабинет, пахнет дорогим виски и старыми книгами. Отец Касиуса, его лицо искажено яростью.

– Она опозорила нашу семью! Ты должен стереть ее из своей памяти! Ты должен ненавидеть ее! Удар. Еще удар. По лицу, по ребрам. Касиус, молодой, с непокорным огнем в глазах, молча сносит побои.

– Я никогда не буду ненавидеть ее, – мысль ясная и четкая, как клятва. – Никогда.

Затем другая картина. Тот же зал для приемов. Я, в своем самом красивом платье, гордо прохожу мимо, не глядя на него. А он смотрит. И в его взгляде – не насмешка, а голод, восхищение и щемящая боль.

И наконец, вчерашний день. Арена. Огонь. Его руки, держащие меня. Его единственная мысль, простая и яростная: «Умру, но не отпущу».

Это было его сознание. Его демоны. Его правда.

Иллюзия Касиуса в моей голове дрогнула. Его пальцы на моей шее ослабли. Я увидела не холодную маску, а боль в его глазах. Ту самую боль, что я видела утром после нашей первой ночи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Касиус... – прошептала я сквозь слезы и невыносимую боль. – Это неправда.

Я не знала, обращаюсь ли я к иллюзии или к нему самому, где-то там, в соседнем кресле, сражающемуся со своими призраками.

Но вдруг его иллюзорный образ изменился. Насмешка исчезла. Осталась только усталость и та самая, неприкрытая страшная для меня правда.

– Правда, – тихо сказал он. – Но только половина. Я ненавижу тебя за то, что ты заставила меня чувствовать себя живым. И за то, что ты до сих пор живешь в моей крови. Я выбрал тебя не для того, чтобы мучить. Я выбрал тебя, потому что не могу иначе.

И его губы в иллюзии коснулись моих. Но это был не поцелуй захвата. Это был поцелуй отчаяния. Признания.

В ту же секунду кошмар рухнул. Шлем с треском поднялся. Я лежала в кресле, вся в слезах, дрожа как осиновый лист. Датчики отцепились. Я судорожно глотала воздух, пытаясь прийти в себя.

Рядом также очнулся Касиус. Он был бледен, на его лбу выступили капли пота. Он повернул голову ко мне, и наш взгляд встретился. В его глазах не было ни капли защиты. Только такая же глубокая, вывороченная наизнанку рана, что и у меня. Он видел мои кошмары. А я – его.

Мы молча смотрели друг на друга, и между нами повисло все невысказанное: боль, обиды, страх и эта новая, ужасающая правда.

Стражи стали растаскивать нас. Касиус, проходя мимо, шатаясь, его плечо на мгновение коснулось моего. Его пальцы быстро, почти незаметно, сжали мою ладонь и тут же разжались.

Это было мгновение. Но его хватило.

Мы вернулись в камеру. Дверь закрылась. Мы стояли посреди камеры, не в силах вымолвить ни слова, прикованные друг к другу взглядом, в котором рухнули последние стены.

Он видел самое мое больное. Я видела его самое сокровенное.

Игра была окончена. Начиналось что-то новое. И мы оба до смерти боялись этого нового.

Глава 7.

Касиус

Вернувшись в камеру после Испытания Иллюзий, мир сузился до хлопка тяжелой металлической двери и гулкого эха в ушах. Я стоял, прислонившись к холодной стене, стараясь дышать ровно, но каждый вдох обжигал легкие, будто я снова глотал дым с той арены. Только это был дым прошлого. Моего прошлого. Того, что она увидела.

Лира стояла напротив, вся белая, с расширенными от ужаса зрачками. Она видела. Видела моего отца. Видела побои. Видела ту самую боль, которую я годами прятал под маской холодности и высокомерия. И теперь она смотрела на меня не с ненавистью. С чем-то гораздо более опасным – с пониманием. С жалостью. Черт возьми, я ненавидел эту жалость почти так же сильно, как ее предательство.

Она видела, почему я стал таким. Но она не видела самого главного. Не видела ее роли в этом.

Я закрыл глаза, отворачиваясь от ее взгляда, и позволил памяти унести меня назад. Туда, где все начиналось.

Мне было шестнадцать. Очередной скучный дипломатический прием в нашем особняке на Кораллине. Я уже вовсю ненавидел эти мероприятия – напыщенные речи, фальшивые улыбки, девушки, которые смотрели на меня не как на Касиуса, а как на наследника состояния Гилреев

.

И тут я увидел ее.

Лира. Ей было пятнадцать. Она стояла рядом со своим отцом, в каком-то небесно-голубом платье, которое делало ее глаза еще ярче, и с невозмутимым видом разглядывала роспись на потолке, явно считая секунды до отъезда. Она не пыталась никому понравиться. Не строила из себя недотрогу или кокетку. Она просто была. И в этом читалась ее королевская надменность, которая свела меня с ума в тот же миг.

Отец толкнул меня локтем: «Смотри, Касиус. Это Лира Вейл. Дочь очень влиятельного человека. Мы договорились... о вашем будущем».

Я не стал слушать его доводы о выгоде союза наших семей. Я уже был согласен. Более чем согласен. Для меня это не было сделкой. Это была судьба, которая внезапно обрела форму и цвет.

Я подошел к ней, стараясь казаться непринужденным. «Надоело?» – спросил я, следуя ее взгляду к потолку.

Она медленно опустила на меня глаза. В них не было ни интереса, ни смущения. Лишь легкая скука. «До невозможности», – ответила она и снова уставилась в потолок, давая понять, что беседа окончена.

Это задело. Но и заинтриговало. Никто со мной так не разговаривал.

Следующие месяцы я пытался. Пытался заговорить с ней на приемах, приглашал на прогулки, слал сообщения. Ее ответы были вежливыми, но ледяными. Короткими. Она была все время занята – тренировками, изучением чего-то, своими проектами. Я видел огонь в ее глазах, когда она говорила о звездах, о кораблях, об Академии. Но этот огонь гас, когда ее взгляд падал на меня.

Я думал, она просто стесняется. Что ей нужно время. Что отец прав, и наш брак – дело времени, к которому она привыкнет.

А потом грянул тот скандал. Я сам принес отцу новость, гордый за нее: «Лира поступила в Академию! Первая в своем потоке!»

Я никогда не видел его таким яростным. Он не кричал. Он говорил тихо, и от этого становилось еще страшнее.

– Она посмела! Эта девчонка посмела опозорить нас! Ослушаться воли своих родителей и выбросить нашу договоренность как мусор! Ты понимаешь, что теперь все будут смеяться над нами? Над тобой?

Он не бил меня тогда. Он бил позже, когда первые слухи поползли по свету.

– Смотри, – он тыкал пальцем в экран с светской хроникой, где обсуждали «несостоявшегося жениха». – Ты стал посмешищем. Из-за нее. Ты должен ненавидеть ее, Касиус. Ненавидеть всем сердцем. Она плюнула на тебя и на всю нашу семью.

И я пытался. Клянусь, я пытался ненавидеть ее. Каждую ночь, заливаясь виски, я вспоминал ее холодные глаза и внушал себе, что отец прав. Что она высокомерная стерва, которая сломала мою жизнь ради своих глупых амбиций.

Но самая горькая правда, которую я не признавал даже перед собой, была в другом. Я не мог ненавидеть ее за Академию. Я завидовал. Дико, по-черному завидовал ее смелости. Ее умению пойти против воли всех ради своей мечты. Я, который всегда был образцовым сыном, наследником, пешкой в играх отца... я завидовал ее свободе. И эта зависть смешивалась с обидой – почему ее мечта оказалась важнее меня? Почему я для нее ничего не значил?

И с непреодолимым, дурацким влечением, которое не проходило, несмотря ни на что.

Я открыл глаза. Лира все так же смотрела на меня, и в ее взгляде читалась растерянность. Она видела последствия, но не причину. Она видела побои, но не ту душевную пытку, в которую она сама меня бросила своим равнодушием и своим выбором.

– Зачем? – тихо спросила она, и ее голос сорвался. – Зачем ты вообще тогда... почему ты не оставил меня в покое? После всего...

Я горько усмехнулся, глядя куда-то мимо нее, в серую бетонную стену.

– Ты думаешь, я преследовал тебя в Академии из-за мести? Чтобы насолить? – я покачал головой, чувствуя, как старые раны кровоточат. – Я пришел туда, Лира, потому что хотел быть ближе к тебе. Потому что надеялся, что там, вдали от наших семей, ты увидишь меня. Настоящего. А не того, кем меня хочет видеть мой отец. Или ты.

Она замерла, словно не веря своим ушам.

– Но... ты был таким... холодным. Надменным. Ты будто специально меня злил!

– Это была моя броня! – голос сорвался, эхо гулко отозвалось в камере. – Ты оттолкнула меня! Ты даже не взглянула в мою сторону! А я... я не знал, как еще до тебя достучаться. Как заставить тебя увидеть хоть что-то, кроме твоих чертовых звездных карт! Да, я вел себя как мудак. Потому что было легче, чем признать, что я до сих пор хочу тебя, несмотря ни на что!

Я подошел к ней, заставляя ее поднять на меня глаза. В них теперь плескался настоящий, неподдельный шок.

–

Ты сбежала от брака по расчету, Лира. И я понял бы это. Я бы, может быть, даже поддержал. Но ты сбежала и от меня. Даже не попытавшись узнать, кто я. Для тебя я был просто марионеткой наших родителей. И самое ужасное... – я глубоко вздохнул, – ...что ты была права. Тогда. Я был марионеткой. И я ненавидел себя за это почти так же сильно, как ты ненавидела меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она молчала. Слезы катились по ее щекам беззвучно. Она, наконец, видела не монстра, не надменного зазнайку, а запутавшегося мальчишку, которого разрывало между долгом, желанием и жгучей обидой.

–

Я не знала, – прошептала она. – Я думала... я думала, тебя это тоже не волнует. Что для тебя это просто сделка.

–

Ничего в моей жизни, связанное с тобой, никогда не было «просто» сделкой, – тихо сказал я. – Даже здесь. Особенно здесь.

Я не стал ждать ее ответа. Я повернулся и ушел в дальний угол камеры, к ледяной струе душа. Мне нужно было остыть. Смыть с себя пот, запах страха и горечь старых воспоминаний.

Стоял под холодной водой, чувствуя, как она обжигает кожу, и думал о том, что Испытание Иллюзий не закончилось. Оно продолжалось здесь и сейчас, заставляя нас заново переживать прошлое, без масок и защитных барьеров.

И самое страшное было не в том, что она увидела мою боль. Самое страшное было в том, что я, похоже, наконец, начал понимать ее.

Глава 8.

Лира

Он стоял под ледяной водой, его широкие плечи напряжены, словно он все еще сражался с невидимыми демонами. Его слова висели в воздухе, тяжелые и раскаленные, как расплавленный металл. «Ничего в моей жизни, связанное с тобой, никогда не было «просто» сделкой».

А я? Для меня это с самого начала была борьба. Борьба между долгом и мечтой. И он, Касиус Гилрей, был самым прекрасным и самым невыносимым олицетворением этого долга.

Я отвернулась, сгорбившись на краю кровати, и позволила памяти унести меня в то время, когда все было проще и сложнее одновременно.

Мне было четырнадцать. Первый большой прием, на который меня пустили «во взрослую» компанию. Мать три часа укладывала мои непослушные волосы, а горничная затягивала шнуровку на новом платье так туго, что я едва дышала. Но я не жаловалась. Я знала, что там будет он. Касиус Гилрей. Сын друга отца. О нем все говорили с придыханием – самый завидный жених поколения, умен, красив, уже тогда с невозмутимым, взрослым взглядом.

Я видела его пару раз мельком и... он мне ужасно нравился. Нравилась его уверенность, то, как он держался, даже его немного насмешливый взгляд. Я, боевая и своенравная с другими, мечтала ему понравиться. Хотела, чтобы он увидел не просто дочь Вейла, а меня.

Я подошла к нему, когда он стоял один у огромного окна, наблюдая за садом. Сердце колотилось так, что я боялась, он услышит его стук.

– Прекрасный вечер, не правда ли? – выпалила я заученную фразу.

Он медленно повернул голову. Его глаза скользнули по мне, быстрые, оценивающие, и вернулись к окну.

– Да, – произнес он равнодушно. И все. Больше ни слова.

Меня будто обдали ледяной водой. Я простояла еще минуту, чувствуя, как горит лицо, а потом убежала, чуть не расплакавшись от унижения. Он даже не запомнил моего имени.

Но я не сдалась. На следующем приеме я надела платье с открытыми плечами. На левое, чуть ниже ключицы, с помощью подруги-бунтарки, я нанесла хну – временную татуировку в виде бабочки. Она была дерзкой, яркой, не такой, как у всех. Я думала, это привлечет его внимание, покажет, что я не такая, как другие.

Я снова подошла. На этот раз он разговаривал с кем-то из сверстников. Я поймала его взгляд и специально повернулась так, чтобы он увидел бабочку. Его глаза на секунду остановились на ней, потом на моем лице. В них мелькнуло что-то... удивление? Неодобрение? Он слегка покачал головой, едва заметно, и продолжил разговор, отведя взгляд.

Это было хуже, чем игнор. Это было молчаливое осуждение. Я не вписалась в его идеал приличной девушки. Я была ошибкой.

Третий раз был последним. Я подслушала, что он увлекается астронавигацией. Я потратила неделю, штудируя скучнейшие мануалы, чтобы блеснуть знаниями. Я подошла и вставила реплику в разговор его отца и моего. Я сказала что-то умное о новых гравитационных алгоритмах.

Он посмотрел на меня. И ухмыльнулся. Снисходительно, как взрослый на ребенка, который выучил сложное слово.

– Милая, оставь это мужчинам, – мягко сказал его отец. А Касиус... он просто повернулся ко мне спиной.

В тот вечер я пришла домой, возненавидела свою татуировку, которую оказалось невозможно стереть и дала себе клятву. Я никогда больше не буду пытаться ему понравиться. Никогда не буду той, кого ждут от меня – украшением у такого как он. Если я не могу быть желанной его миру, я буду сильной в своем. Я поступлю в Академию. Я буду лучшим пилотом. Я буду летать так высоко, что его холодное, надменное лицо останется далеко внизу, в том мире условностей и презрения, который он олицетворял.

Когда родители объявили мне о договоренности, моё сердце не екнуло от радости. Оно сжалось от ледяной ярости. Значит, я все же стала разменной монетой? Призом для принца, который даже не заметил моего существования? Нет. Никогда.

Я подала документы в Академию тайно. А когда пришел ответ, просто оставила распечатку на обеденном столе. Скандал был чудовищным. Но я была непреклонна. Это была моя война. Война за себя. И его молчание, его очевидная поддержка позиции его отца, лишь закалили мою решимость. Он стал для меня врагом. Олицетворением всего, против чего я боролась – высокомерия, патриархальности, бездушного следования правилам.

Я вздрогнула, когда вода перестала шуметь. Касиус вышел из душа, проводя рукой по мокрым волосам. Он не смотрел на меня, его лицо было каменной маской. Маской, которую я сама когда-то помогла ему надеть.

В горле встал ком. Вся моя ненависть, все годы злости – они были построены на фундаменте из неверных истолкований и подростковых обид. Он не видел меня. А я... я видела только его маску и тут же возненавидела ее, не попытавшись заглянуть глубже.

– Та бабочка, – прошептала я, почти не надеясь, что он услышит.

Он замер, застегивая робу.

– Что?

– Моя татуировка. Хной. На плече. Ты... ты тогда посмотрел на нее и покачал головой, – голос срывался, предательски выдавая волнение.

Касиус обернулся. Его брови сошлись в легком недоумении, а потом в глазах мелькнуло что-то похожее на воспоминание.

– Бабочка... – он провел рукой по лицу. – Я помню ее. Она была... яркой. Как и сейчас.

– И ты осудил это, – выдохнула я.

– Лира, – он произнес мое имя тихо, без привычной насмешки или злости. – Я не осуждал. Я... был впечатлен. И смущен. Ты стояла там, такая юная, с этим дерзким знаком на идеальной коже... Мне стало вдруг стыдно. Стыдно за то, что я за несколько минут до этого с друзьями обсуждал девушек как лоты на аукционе. Твоя бабочка напомнила мне, что есть что-то настоящее. А я был просто глупым мальчишкой, который не знал, как среагировать, кроме как сделать вид, что не заметил. Чтобы не показаться дураком перед приятелями.

В камере повисла тишина. Густая, оглушительная.

Вся моя реальность, вся моя правда, которую я носила в себе как броню, дала трещину и посыпалась осколками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не презирал меня. Он стеснялся. Передо мной.

Я поднялась с кровати. Ноги сами понесли меня к нему. Я остановилась в шаге, глядя на него – настоящего, без масок, без иллюзий. На человека, который, как и я, был заложником обстоятельств, условностей и собственного неумения говорить.

– Я поступила в Академию не только из-за мечты, – сказала я, и голос звучал хрипло. – Я поступила из-за тебя. Чтобы доказать тебе. Чтобы ты наконец-то увидел меня.

Он смотрел на меня, и в его глазах происходила такая же буря, какая бушевала во мне. Боль, понимание, горечь и что-то еще... что-то новое и хрупкое.

– Я видел тебя, Лира, – тихо ответил он. – Я просто боялся в этом признаться. Даже самому себе.

Он протянул руку. Медленно, давая мне время отступить. Его пальцы коснулись моего плеча, как раз того места, где была бабочка. Прикосновение было легким, почти невесомым, но оно обожгло сильнее любого огня на арене.

И на этот раз я не отпрянула.

Глава 9.

Лира

Его пальцы на моем плече горели. Не метафорически, а по-настоящему, будто через них проходил ток, разряжающий годы невысказанной боли. Он видел бабочку. Он помнил. И он не презирал ее. Вся моя защитная стена, выстроенная из гнева и обид, дала глубокую трещину.

Но за ней копилось нечто большее. Не детские разочарования с приемов. Нечто более горькое и взрослое.

Я снова отступила на шаг, и его рука упала.

– Нет, – выдохнула я, качая головой. – Нет, Касиус, это не все. Ты не просто «стеснялся». В Академии... ты стал моим личным адом.

Его глаза расширились от непонимания, но я уже не могла остановиться. Все, что копилось годами, хлынуло наружу, как лава, сжигая на пути все разумные доводы.

– Ты видел меня? Прекрасно! Ты видел и решил добить? Показать всем, а главное – мне, что я никто? Что мое место не за штурвалом, а где-нибудь в углу, чтобы не мозолить глаза таким как ты?

– Лира, что ты... – он попытался перебить, но я говорила, невзирая ни на что.

– Твой друг! Твой ублюдочный, самовлюбленный друг Арнеус! – я выкрикнула это имя, и меня затрясло. – Он был твоей тенью. Твоим рупором. Он делал то, что ты, вероятно, считал ниже своего достоинства делать самому!

Я видела, как Касиус побледнел. В его глазах мелькнуло что-то похожее на догадку и ужас.

– Он подходил ко мне после лекций, в столовой, в тренажерном зале! – голос срывался, в горле стоял ком. – Он говорил, что я зря мучаюсь. Что мне нужен сильный мужчина, который «упростит» мне жизнь. Он... он трогал меня. При всех! Обнимал за плечи, пытался провести рукой по волосам, прижимался в толпе! А когда я отталкивала его, он смеялся и говорил, что я веду себя как строптивая рабыня, которой нужна хорошая порка!

Слезы текли по моему лицу, но я их не замечала. Перед глазами стояло его наглое, ухмыляющееся лицо.

– И знаешь, что было самым ужасным? – я задохнулась от спазма в груди. – Ты стоял рядом! Ты видел это! И ты... ты ничего не делал! Ты просто смотрел своим ледяным, надменным взглядом! Или вообще отворачивался, будто тебя тошнило от одного моего вида! Для меня это было знаком. Знаком, что ты одобряешь это. Что это и есть твоя месть. Раз я отказалась быть твоей принцессой, то теперь я стала мишенью для твоих приятелей! Я возненавидела тебя в те дни, Касиус. По-настоящему. Я мечтала, чтобы твой корабль разбился где-нибудь в поясе астероидов. Я выживала там только благодаря злости на тебя!

Я закончила, тяжело дыша, и прислонилась к холодной стене, чувствуя, как подкашиваются ноги. Выложить это все было больно и... пугающе легко.

Касиус стоял неподвижно. Его лицо было абсолютно бесстрастным, маска снова сковала его черты. Но я видела, как дрожат его сжатые кулаки. Как напряжены мышцы на шее.

– Арнеус, – наконец произнес он, и его голос прозвучал тихо, хрипло, словно его горло было перетянуто колючей проволокой. – Он... он говорил, что ты сама его провоцируешь. Что ты флиртуешь с ним, чтобы вывести меня. Что ты... – он замолчал, сглотнув.

Я застыла в ошеломлении. Провоцировала? Я, которая готова была выцарапать ему глаза?

– И ты поверил? – прошептала я, и в голосе прозвучало не столько негодование, сколько леденящее разочарование. – Ты знал меня. Ну, должен был знать. Хотя бы чуть-чуть. И ты поверил ему?

Он закрыл глаза, и его лицо исказилось гримасой боли и стыда.

– Я не хотел верить. Но... – он открыл глаза, и в них было столько муки, что мне стало физически плохо. – После того, как ты ушла... после того, как публично отказала мне... моя гордость была растоптана. Я был готов верить во всякую гадость о тебе, лишь бы оправдать свою боль. Лишь бы не признать, что ты поступила так... потому что я был слепым, самовлюбленным идиотом, который не смог разглядеть тебя прямо перед своим носом!

Он сделал шаг ко мне, потом еще один. Его руки поднялись и сжали мои плечи, не грубо, а с отчаянной силой.

– Я видел, как он к тебе прикасается. Каждый раз у меня внутри все переворачивалось. Я хотел разорвать его на части. Но я... я был уверен, что если я вмешаюсь, ты лишь будешь смеяться надо мной. Что для тебя это будет еще одним доказательством, что я одержим тобой. А я не мог позволить себе этого после твоего отказа. Моя глупая, дурацкая гордость...

Голос его сорвался. Он смотрел на меня, и по его лицу, по его щеке, скатилась первая слеза. Потом вторая. Он не пытался их скрыть.

– Прости, – выдохнул он, и это прозвучало как стон. – Прости меня, Лира. Я был слеп. Я был глуп. Я позволил своему эго разрушить все и позволил тому ублюдку... Я не защитил тебя. И я никогда себе этого не прощу.

Его тело содрогнулось. И тогда что-то во мне треснуло. Вся ярость, вся ненависть, вся боль – они разом вышли, вытекли вместе с его слезами и моими. Я не выдержала. Я рухнула вперед, уткнувшись лицом в его грудь, в грубую ткань робы. Мои пальцы вцепились в его спину, цепляясь за него, как за единственную опору в рушащемся мире.

– Я так тебя ненавидела, – рыдала я в его мокрую от слез одежду. – Так сильно...

– Знаю, – его руки обвили меня, прижимая к себе с такой силой, будто хотел вдавить в себя, спрятать от всего мира. – Я знаю. И я заслужил это.

Мы стояли так посреди нашей убогой камеры – два сломленных человек, наконец-то срывающих с друг друга все маски, все защиты, все лживые слои. Мы плакали. Он – о своей слепоте и гордыне. Я – о годах страха, злости и несправедливости.

И среди этого водоворота боли и слез родилось нечто новое. Не прощение. Еще нет. Но понимание. Понимание, что мы оба были жертвами – обстоятельств, своих семей, своих собственных демонов и глупостей. И что наши раны, наши шрамы, как ни странно, идеально совпадали.

Он гладил мои волосы, его дыхание постепенно выравнивалось.

– Он никогда больше не тронет тебя, – прошептал он мне в волосы, и в его голосе зазвучала та самая, первобытная сталь, что была в нем на арене. – Никто. Я убью его, если он посмотрит в твою сторону. Клянусь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я поверила ему. Впервые за все время я поверила ему безоговорочно. Потому что в его объятиях, в его слезах, я наконец-то увидела не врага, не надменного аристократа, а человека. Сломленного, ошибающегося, но настоящего.

И это было страшнее любой ненависти.

Глава 10.

Касиус

Она плакала у меня на груди, ее тело сотрясалось от рыданий, а пальцы впивались в мою спину, будто боялись, что я исчезну. И я держал ее. Держал так крепко, как никогда никого не держал в жизни. Ее слезы жгли мою кожу сквозь ткань робы, каждая слеза – капля расплавленного свинца на моей совести.

Я слышал ее слова. Видел ее боль. И видел свое отражение в этой боли – трусливого, ослепленного гордыней дурака, который позволил ей страдать. Позволил этому ничтожному Арнеусу...

Мысль о нем заставило меня сжаться изнутри. Я действительно видел. Видел, как он к ней прикасается, как она отстраняется, как ее лицо искажается от отвращения. Но я... я смотрел на это сквозь призму своей обиды. Мне казалось, она просто играет, мстит мне, флиртует с первым попавшимся, чтобы еще больнее ударить по моему самолюбию. Боги, каким же я был идиотом.

Ее рыдания постепенно стихли, сменились прерывистыми всхлипами. Она все еще была прижата ко мне, ее дыхание горячим влажным пятном проступало на моей груди. Я не отпускал ее, боясь, что это хрупкое перемирие рассыплется в прах, стоит мне лишь разжать руки.

И тогда, в этой тишине, нарушаемой лишь ее дыханием, из самых темных уголков памяти выполз еще один призрак. Меньший, но не менее ядовитый.

– Я... – мой голос прозвучал хрипло и неуверенно. – Я видел не только его.

Она слегка отстранилась, чтобы посмотреть мне в лицо. Ее глаза были заплаканными, красными, но в них уже не было прежней ярости. Лишь усталость и вопрос.

– Тот парень... с очками, – я вынудил себя сказать, чувствуя, как по щекам снова предательски ползут горячие следы. Стыд был невыносимым. – Из вашего потока. Ботаник. Я видел, как вы... сидели в библиотеке. Он что-то объяснял тебе, ты смеялась... – я замолчал, сглотнув ком в горле. – Для меня это выглядело... как будто ты нашла того, кто тебе подходит. Умного, спокойного. Не такого... как я.

Я ждал ее гнева. Отрицания. Новой порции справедливых упреков. Но она просто смотрела на меня, и в ее взгляде медленно проступало недоумение.

– Элион? – наконец произнесла она, и ее голос был тихим от изумления. – Мы готовили проект по астрофизике. Он был моим напарником. Он... он был влюблен в девушку со своего родного сектора, они переписывались каждый день.

Она покачала головой, и на ее губах появилась слабая, усталая тень улыбки.

– Ты ревновал? К Элиону? Касиус, он говорил со мной только о квантовых колебаниях и своих чувствах к другой.

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Ревновал. Да, я ревновал. Дико, иррационально, патологически. Каждую ее улыбку, брошенную не мне, каждую минуту, проведенную с кем-то другим, я воспринимал как личное оскорбление, как подтверждение своей ненужности.

– Я не знал, – пробормотал я, отводя взгляд. – Мне просто казалось, что... что ты легко меняешь объекты внимания. Что я для тебя был просто случайностью, которую ты вычеркнула без сожаления.

Лира помолчала, а потом ее пальцы осторожно коснулись моего лица, заставляя меня вздрогнуть. Она мягко повернула мое лицо к себе.

– Мой вкус на мужчин, – тихо сказала она, и в ее голосе не было ни насмешки, ни злобы, – не менялся с четырнадцати лет, Касиус. Как бы я ни старалась его изменить. Как бы я ни злилась на тебя и ни ненавидела тебя... другого просто не существовало.

В ее словах не было пафоса. Только усталая, горькая правда. Та самая, что жила и во мне.

Что-то во мне оборвалось. Какая-то последняя струна напряжения, последняя защитная стена. Я снова притянул ее к себе, прижимая так сильно, что, казалось, наши кости смешаются. Я зарылся лицом в ее волосы, вдыхая ее запах – смесь пота, пыли и чего-то неуловимого, что было просто ее.

– Я идиот, – прошептал я, и мой голос снова дрогнул. – Слепой, самовлюбленный, ревнивый идиот.

– Да, – так же тихо согласилась она, ее голос приглушенный моей грудью. – Но, кажется, я тоже была не лучше. Мы обманывали друг друга. И себя.

Мы стояли так, обнявшись, два идиота, наконец-то переставшие притворяться. Все обиды, вся боль, все невысказанные слова висели в воздухе между нами, но они больше не ранили. Они просто были. Часть нас. Часть нашей истории.

И среди этого хаоса чувств, сквозь стыд и боль, пробивалось что-то новое. Хрупкое, как первый лед, и теплое, как первый луч солнца после долгой ночи. Не прощение. Еще нет. Но его возможность.

И понимание, что наша война закончилась. Не потому, что кто-то победил, а потому, что мы, наконец, увидели друг в друге не противников, а таких же раненых солдат, уставших сражаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11.

Касиус

Ее слова висели в воздухе, тихие и оглушительные. «...другого просто не существовало». Они звенели у меня в ушах, отзывались эхом в опустошенной, выжженной душе. Вся моя броня, все мои защиты, все эти годы, что я выстраивал вокруг себя, рассыпались в прах от одного ее шепота.

Я держал ее, чувствуя, как хрупко ее тело под грубой тканью робы, как бьется ее сердце – часто, по-птичьи. И мое собственное сердце, это окаменелое, израненное нечто в моей груди, вдруг забилось в унисон. Не яростно, а болезненно-нежно, заставляя меня задыхаться.

Я отстранился всего на сантиметр, чтобы увидеть ее лицо. Заплаканное, распухшее, самое прекрасное, что я когда-либо видел. В ее глазах не было больше ни ненависти, ни страха. Лишь усталая, бесконечная правда и какое-то тихое, беззащитное ожидание.

– Лира, – прошептал я, и мое собственное имя на ее устах никогда еще не звучало так же свято.

Я не стал ничего больше говорить. Слова были исчерпаны. Они все были сказаны, вырваны, выплаканы. Осталось только это. Желание, которое тлело все эти годы, присыпанное пеплом обид и непонимания, и теперь разгоралось с новой силой – не как пожар разрушения, а как огонь, согревающий окоченевшие конечности.

Я наклонился и прикоснулся губами к ее влажным ресницам, к соленым следам на ее щеках. Я целовал ее слезы. Каждую. Словно мог таким образом выпить всю ее боль, забрать ее себе и растворить в себе. Она вздохнула, и ее тело дрогнуло, но не отстранилось. Ее пальцы вцепились в мои предплечья, не отталкивая, а ища опору.

Мои губы нашли ее губы. Это был не поцелуй страсти, не поцелуй захвата. Это было причастие. Молитва. Просьба о прощении и обещание, данное без слов. Ее губы были мягкими, податливыми, и они отвечали мне с той же дрожащей, осторожной нежностью.

Мы дышали друг в друга, смешивая воздух, слезы и годы одиночества. Я чувствовал, как что-то твердое и колючее внутри меня тает, размягчается, освобождая место чему-то новому, хрупкому и невероятно болезненному в своей чистоте.

Я повел ее к кровати. Не как к завоеванию, а как к святилищу. Мы опустились на жесткий матрас, и я прикрыл ее своим телом, стараясь не давить на нее всей тяжестью, держал ее в руках.

Мои руки скользили по ее спине, под грубой тканью, ощущая каждый позвонок, каждую напряженную мышцу. Я гладил ее, успокаивал, как испуганного зверька, шепча что-то бессвязное на ухо – то ли извинения, то ли слова благодарности.

Ее руки нежно коснулись моего лица, моих волос, как будто она заново узнавала меня, исследуя шрамы, морщины у глаз, линию скул. Ее прикосновения были легкими, как пух, и обжигающими, как раскаленный металл.

– Касиус, – снова прошептала она, и в этом звуке был и вопрос, и ответ, и желание.

Я больше не мог сдерживаться. Моя нежность смешалась с голодом, с годами подавленного желания. Но теперь это было иначе. Я не брал. Я просил. Каждым прикосновением, каждым поцелуем, каждым вздохом я спрашивал ее разрешения. И она давала его. Тихими стонами, дрожью в теле, тем, как ее руки притягивали меня ближе.

Когда мы соединились, она зажмурилась, и по ее щеке снова скатилась слеза. Я замер, чувствуя, как сжимается от боли сердце.

– Я делаю тебе больно? – прошептал я, готовый отстраниться.

Она покачала головой и открыла глаза. В них не было боли. Было очищение.

– Нет, – выдохнула она. – Это... я запоминаю. Я запоминаю, каково это – быть с тобой. И не ненавидеть себя за это.

Ее слова добили меня окончательно. Я прижался лбом к ее плечу, и мое собственное тело содрогнулось от глухого, беззвучного рыдания. Мы двигались медленно, почти неслышно, в такт нашему дыханию и биению наших сердец. Это не было животным актом. Это было возвращение домой. После долгого, изматывающего пути по чужим и враждебным землям.

Я смотрел в ее глаза, и она не отводила взгляд. В них отражалась вся наша общая боль, все ошибки, и теперь, сквозь них, пробивался свет. Свет понимания. Принятия. И чего-то еще, чего я боялся назвать, но что жило во мне с того самого дня, когда я увидел дерзкую девочку с бабочкой на плече.

Мы достигли пика вместе, тихо, без криков, лишь с прерывистыми вздохами и последними слезами, которые смешались на наших щеках. Я не отпускал ее, оставаясь внутри, чувствуя, как ее тело обнимает мое, как ее сердцебиение постепенно замедляется, сливаясь с моим в один усталый, умиротворенный ритм.

Я рухнул рядом, заботясь лишь о том, чтобы не придавить ее, и сразу же притянул ее к себе, прижав спиной к своей груди, как в ту первую ночь. Но теперь все было иначе. Теперь ее тело расслабленно прильнуло ко мне, ее рука легла поверх моей на ее талии, ее пальцы сплелись с моими.

Мы лежали в тишине, слушая дыхание друг друга. Воздух в камере был тяжелым от сырости и запаха наших тел, но он больше не пах отчаянием. Он пах... миром. Хрупким, выстраданным, но миром.

Я прижался губами к ее плечу, к тому месту, где была бабочка.

– Я люблю тебя, – прошептал я ей в шею. Слова, которые я боялся произносить даже в мыслях. – Всегда любил. Даже когда ненавидел.

Она не ответила словами. Она лишь крепче сжала мои пальцы и прижалась ко мне чуть сильнее. Но этого было достаточно. Это было больше, чем любые слова.

Снаружи, за стенами нашей камеры, был все тот же ад. Тенерра, эксперименты, боль, страх. Но здесь, в этих четырех стенах, на этом жестком матрасе, мы нашли нечто, что было сильнее всего этого. Мы нашли друг друга. Настоящих.

И пока ее дыхание выравнивалось, погружаясь в исцеляющий сон, я знал одно – я умру, но не позволю никому снова разлучить нас. Потому что она была моим наказанием и моим искуплением. Моей болью и моим исцелением. Моей Лирой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12.

Лира

Я проснулась от того, что его губы коснулись моего плеча. Легко, почти невесомо, словно он боялся разбудить или спугнуть хрупкое перемирие, что установилось между нами за ночь. Его рука все так же лежала на моей талии, тяжелая и уверенная, а его дыхание было ровным и спокойным. Впервые за долгое время я чувствовала не холод и отчаяние, а тепло. Невыносимо хрупкое и ценное тепло.

Воспоминания о вчерашнем дне накатили волной – боль, слезы, его признания, нежность, смешанная с яростью и страстью. И его слова, сказанные в темноте, когда он думал, что я уже сплю. «Я люблю тебя. Всегда любил». Они горели у меня в груди, как маленькое, но яркое солнце, отгоняя тени Тенерры.

Я прикрыла глаза, стараясь удержать этот миг, запомнить каждую секунду. Потому что где-то на уровне инстинктов я знала – долго это не продлится. Ад за дверью нашей камеры не дремлет.

Как по злому приказу, дверь с грохотом отворилась. В проеме стоял не обычный тюремщик, а один из надсмотрщиков повыше рангом, с увесистой дубинкой в руке и садистской усмешкой на бугристом лице.

–Подъем, мясо! – прорычал он. – Развлечения продолжаются! Построение на арене через пять минут. Опоздавших – на корм тварям!

Сердце упало, а в животе все похолодело. Новое испытание. Так скоро. Касиус мгновенно проснулся, его тело напряглось, как у готовящегося к прыжку хищника. Он приподнялся на локте, заслоняя меня собой от взгляда надзирателя.

– Что на этот раз? – его голос прозвучал низко и опасно.

Надзиратель лишь ухмыльнулся шире.

– Узнаешь, красавчик. Узнаешь. Только советую – беги быстрее. – Он плюнул на пол и захлопнул дверь.

В камере повисла гнетущая тишина. Касиус повернулся ко мне, его лицо было серьезным, а в глазах – та самая стальная решимость, что я видела в Испытании Огнем. Но теперь в них было что-то еще. Не просто ответственность за свою «добычу». Нечто большее.

– Одевайся, – сказал он коротко, уже поднимаясь с кровати и натягивая свою робу. – Не думай. Не бойся. Просто делай, что я скажу. Доверяй мне.

Я кивнула, слова застряли в горле. Я доверяла ему. После вчерашнего я доверяла ему больше, чем кому-либо в своей жизни. Но от этого не становилось менее страшно.

Через пять минут нас, как скот, гнали по знакомым уже коридорам на арену. Касиус шел рядом, его плечо постоянно касалось моего, а взгляд метко оценивал обстановку, ища малейшие признаки угрозы. Он был моим щитом. Моей крепостью. И мысль о том, что я могу стать его слабостью, его уязвимым местом, терзала меня сильнее любого страха за себя.

На арене собралось меньше пар, чем в прошлый раз. Лицо Арнеуса, с синяком под глазом от кулака Касиуса, расплылось в злобной ухмылке, когда он увидел нас. Я невольно прижалась к Касиусу, и его рука тут же легла мне на поясницу, властно и успокаивающе.

Голос из динамиков зазвучал, веселый и зловещий, как всегда.

– Добро пожаловать на утреннюю охоту, дамы и господа! Сегодня правила просты! – На арене взметнулись голограммы – схема лабиринта с множеством ловушек и тупиков. – Это – наши охотничьи угодья. Вы – добыча. У вас есть фора в десять минут, чтобы спрятаться. Потом мы выпускаем... охотников. – Над трибунами пронесся одобрительный гул. – Ваша задача – продержаться как можно дольше. Или стать самым веселым зрелищем сезона! Время пошло!

Ловушки. Охотники. Добыча. У меня подкосились ноги. Касиус буквально подхватил меня и потащил за собой в открывшийся проход в лабиринт.

– Беги! – его команда была резкой, но не грубой. – Не оглядывайся! Слушай мой голос!

Мы нырнули в лабиринт. Стены были из того же серого бетона, что и все на этой проклятой планете, но здесь пахло сыростью, металлом и чем-то кислым, животным. Со всех сторон доносились крики, звуки беготни, хлопающие люки.

Касиус вел нас не наугад. Он запоминал путь, отмечая повороты, прислушиваясь к скрипам и щелчкам, выдававшим механические ловушки. Он был собран, точен, смертельно опасен. Таким я его никогда не видела. Таким... прекрасным.

Мы свернули в узкую нишу, почти щель. Он прижал меня к стене спиной, заслонив своим телом, и приложил палец к губам. Его глаза выхватывали каждую тень, каждый движущийся предмет. Мы слышали, как где-то рядом взвизгнула женщина, раздался злобный рык и влажный, щелкающий звук, от которого кровь стыла в жилах.

– Охотники, – беззвучно прошептал Касиус, и его глаза сузились. – Не тенеррийцы. Что-то... другое.

Внезапно из-за поворота выскочила пара. Они неслись, не разбирая дороги, с лицами, искаженными ужасом. И прямо за ними, двигаясь с пугающей, почти невесомой быстротой, скользила тварь.

Она была высокая, тощая, с кожей цвета влажного асфальта и слишком длинными, серповидными когтями вместо пальцев. Ее лицо было лишено глаз, только два впалых темных пятна, но она безошибочно держала курс на беглецов. Она издавала тот самый влажный щелкающий звук, будто костяными челюстями.

Женщина оступилась. Ее напарник на секунду замер, но тварь была уже рядом. Коготь взметнулся – быстрый, как молния – и парень рухнул на землю с тихим стоном, с рассеченным надвое горлом. Тварь наклонилась над ним, и раздался ужасающий звук плоти, разрываемой на части.

Я зажмурилась, подавив крик. Касиус прижал мою голову к своей груди, не давая смотреть.

– Молчи, – его голос был едва слышным. – Молчи.

Но было уже поздно. Влажные щелчки прекратились. Я почувствовала, как Касиус замер. Я рискнула выглянуть.

Тварь замерла. Ее безликая голова медленно повернулась в нашу сторону. Она почуяла нас. Она издала низкое, урчащее шипение и рванула к нашей нише.

– Беги! – крикнул Касиус, отталкивая меня в противоположную сторону. – Беги, не оглядывайся!

Но я не могла его оставить. Я застыла на месте, видя, как он разворачивается к твари, принимая боевую стойку. У него не было оружия. Только руки и ярость.

Тварь налетела на него. Он увернулся от серповидного когтя, который впился в бетонную стену, как в масло, и нанес удар в бок твари. Раздался глухой, костяной хруст, но тварь лишь взвыла от ярости и рванула снова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они схлестнулись в смертельной схватке – человек и монстр. Касиус дрался с ожесточенной, безрассудной яростью, но тварь была быстрее, сильнее, ее когти рвали его робу, оставляя на коже кровавые полосы.

Я увидела, как один из когтей занесся для смертельного удара. И я бросилась вперед. Не думая, повинуясь какому-то древнему инстинкту. Вцепилась в длинную, тощую руку твари, оттягивая ее назад.

Это было безумие. Я для нее как комар. Она дернула лапой, отшвырнув меня в стену. Мир померк от боли, но я успела увидеть, как Касиус, воспользовавшись секундной задержкой, вогнал обломок какой-то арматуры в единственное уязвимое место, которое он, видимо, высмотрел – в основание шеи твари.

Тварь издала пронзительный, неземной вопль и рухнула на пол, дергаясь в предсмертных судорогах.

В лабиринте на секунду воцарилась тишина. Потом снова послышались крики и звуки погони.

Касиус, тяжело дыша, подбежал ко мне. Его лицо было залито кровью из пореза на лбу, глаза горели лихорадочным блеском.

– Ты ранена? – его руки схватили меня, ощупывая, проверяя целость костей.

– Нет, – прошептала я, все еще не в силах прийти в себя. – Ты... ты истекаешь кровью.

– Ерунда, – отмахнулся он, но его рука непроизвольно потянулась к глубокой ране на боку.

Внезапно его взгляд упал на что-то позади меня, и его лицо исказилось ужасом, которого я никогда раньше у него не видела.

– Нет... – выдохнул он.

Я обернулась. Из-за поворота вышли двое охотников-тенеррийцев. И вел их Арнеус, с широкой, торжествующей ухмылкой на лице. Он смотрел прямо на меня.

– Беги, Лира, – тихо, но очень четко сказал Касиус, отодвигая меня за спину. – Это приказ.

– Нет! – вырвалось у меня. Я не оставлю его. Не сейчас.

– Беги! – его крик прозвучал как удар хлыста. В нем была не ярость, а отчаяние. – Ради меня! Пожалуйста!

И тогда я увидела в его глазах то, что заставило меня повиноваться. Не приказ воина. Мольбу любящего мужчины, который готов принять смерть, лишь бы я жила.

Я развернулась и побежала. Напоследок мельком увидев, как Касиус, истекая кровью, бросается на троих противников, чтобы задержать их.

Слезы застилали мне глаза. Я бежала по лабиринту, не разбирая дороги, с одной только мыслью в голове, стучавшей в такт сердцу: «Живи. Живи. Живи».

Но самое страшное было не это. Самое страшное, что я бежала не просто спасать свою жизнь. Я бежала, чтобы спасти наше. Только-только найденное. Хрупкое. Бесценное.

И я знала, что если он умрет, я убью их всех. Или умру до этого.

Глава 13.

Касиус

Боль. Острая, рвущая, огненная полоса на боку. Глухой, ноющий звон в голове от удара дубинкой. Соленый привкус крови на губах. Это было хорошо. Пока я чувствовал боль, я знал – я жив. А значит, у меня есть шанс.

Я отшатнулся от удара, едва удерживаясь на ногах. Передо мной топтались трое: два тенеррийских громилы с подвешенными на ремнях дубинками и он – Арнеус. Его лицо расплылось в блаженной, самодовольной ухмылке. Он наслаждался зрелищем.

– Ну что, Гилрей? Кончилось твое вечное величие? – он плюнул мне под ноги. – Теперь она моя. Я буду наслаждаться ею медленно. На твоих глазах.

Язык пламенел от ярости. Каждая клетка моего тела рвалась вперед, чтобы вцепиться ему в глотку и не разжимать зубов, пока он не захлебнется собственной кровью. Но я стоял. Потому что за спиной слышался быстро удаляющийся звук ее шагов. Она бежала. Она слушалась меня. И это была моя единственная победа в этом аду.

Я принял стойку снова, игнорирую горящую рану на боку. Кровь текла по бедру, липкая и теплая.

– Только через мой труп, ублюдок, – я выдохнул хрипло, и это не было бравадой. Это был простой, неоспоримый факт.

Один из тенеррийцев, тот, что пошире, рыкнул и ринулся на меня. Его дубинка свистнула в воздухе, целясь в мою голову. Я присел, пропуская размашистый удар, и рванул вперед, вложив всю силу отчаяния в удар локтем в его горло. Хрящ хрустнул удовлетворительно. Тенерриец захрипел, отступая, и рухнул на колени, хватая себя за шею.

Но второй был уже рядом. Его дубинка ударила меня в спину, и мир на миг померк от белой, ослепляющей боли. Я рухнул на одно колено, отчаянно пытаясь вдохнуть.

Арнеус рассмеялся.

– Ломайте ему ноги! Чтобы ползал, как червь!

Я видел, как заносится тяжелый ботинок. И в этот миг из глубины лабиринта донесся ее крик. Не крик ужаса. Короткий, яростный вопль. Лиры.

Все во мне замерло. Потом лед сменился адреналином, в десять раз более горьким и яростным. С ней что-то случилось.

Я рванул вверх, не думая о боли, не думая о противниках. Мое тело двигалось на чистом инстинкте. Удар дубинки, пришедшийся мне по плечу, я едва почувствовал. Я поймал руку тенеррийца, сломал ее в локте с глухим хрустом, вырвал дубинку и со всей силы всадил ему в висок. Он рухнул без звука.

Я повернулся к Арнеусу. Он уже не ухмылялся. Его лицо вытянулось от страха. Он пятился, судорожно пытаясь что-то вытащить из-за пояса – вероятно, какое-то жалкое оружие.

– Она зовет меня, – прошипел я, делая шаг к нему. Кровь заливала мне глаз, но я видел его отчетливо. Очень отчетливо.

– Стой! Я предупреждаю! – он завопил, поднимая какой-то электрошокер.

Я не остановился. Я просто выбил шокер у него из руки одним ударом дубинки, а вторым – сломал ему ногу. Он свалился с визгом, больше похожим на писк.

Я наклонился над ним, вставая коленом на его грудь, давя всей тяжестью.

– Где она? Что они с ней сделали? – мой голос был низким, хриплым, нечеловеческим.

– Не знаю! Клянусь! Ее поймали другие охотники! Я просто... я хотел тебя задержать! – он захлебывался собственным страхом и болью.

Другие охотники. Мысль ударила посильнее любой дубинки. Я поднял голову, прислушиваясь. Крика больше не было. Только тихий, прерывистый смех Арнеуса подо мной.

Я посмотрел на него. На этого ничтожного, жалкого человека, который когда-то считался мне другом, а потом казался угрозой. Теперь он был просто мусором на моем пути.

– Ты ошибался, – тихо сказал я. – Это не конец моего величия. Это – начало твоего конца.

Я оглушил его ударом рукоятки дубинки по голове. Не стал убивать. Смерть была для него слишком легкой участью. Пусть валяется здесь и надеется, что его не найдут те твари, что бродят по лабиринту.

Я поднялся, стиснув зубами стон. Боль вернулась, пульсировала. Рана на боку пылала, спина ныла, голова раскалывалась. Но я игнорировал это. В ушах все еще стоял ее крик. Он вел меня, как нить Ариадны, сквозь боль и мрак.

Я побежал. Преследуя не охотников. Спасая не добычу.

Я шел по кровавому следу. Ее следу. Я чувствовал ее. Каждой клеткой своего избитого тела. Ее страх. Ее ярость. Ее непокорность.

Они поймали ее. Но они не знали, кого тронули. Они не знали, что за ней идет не просто другой пленник. Они разбудили во мне что-то древнее и беспощадное. Не Касиуса Гилрея, наследника состояния. Не отвергнутого жениха. Не даже воина.

Они разбудили Зверя. И теперь Зверь шел на охоту. И его добычей был бы каждый, кто осмелился поднять руку на то, что принадлежало ему по праву крови, боли и той хрупкой, бесценной нежности, что мы успели отыскать меж стен этой клетки.

Я свернул за угол и замер. Впереди, в тупике, стояла группа тенеррийцев. Их было пятеро. А среди них... она. Лира. Она стояла на коленях, ее рубашка была порвана на плече, но голова была высоко поднята. И в ее глазах горел не страх, а холодная, безудержная ярость. Моя ярость.

Один из охотников тянулся к ней, чтобы схватить за волосы.

Мое сердце заколотилось, не от страха, а от гордости. От любви. От безумной, всепоглощающей жажды защитить.

Я сделал шаг из тени. Дубинка в моей руке была тяжелой и липкой от крови.

– Эй, – сказал я. Мое слово прозвучало негромко, но оно заставило их всех разом обернуться. – Вызывали санитаров? – Я осклабился в улыбке, в которой не было ни капли веселья. Только обещание боли. – Потому что они вам скоро понадобятся.

Их удивление сменилось злобой. Они развернулись ко мне, забыв на время о ней.

И это было их последней ошибкой. Потому что теперь они смотрели не на избитого пленника. Они смотрели в глаза своей смерти.

А я смотрел поверх них, встречаясь с ее взглядом. И в нем я читал не надежду на спасение. Я читал страх за меня. И ту же самую ярость. Ту же готовность сражаться.

Мы были вместе. Даже сейчас, разделенные несколькими метрами и кольцом врагов. Мы были одним целым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И мы выживем. Я обещал.

Глава 14.

Касиус

Они смотрели на меня. Пятеро. С дубинками, с голодными ухмылками. Они видели кровь на мне, мою рану, мою усталость. Они думали, что я легкая добыча. Последний рывок отчаяния.

Они не видели зверя. Они не видели холодной, расчетливой ярости, что заморозила боль и превратила мое тело в идеальное оружие мести. Они не видели ее взгляд за своими спинами.

Первый из них, самый нетерпеливый, рванул ко мне, размахивая дубинкой. Я не стал уворачиваться. Я принял удар на предплечье – глухой, костяной стук, отдавшийся во всем теле – и вогнал ему в горло обломок арматуры, подобранный еще в лабиринте. Он захрипел, глаза выкатились от непонимания, и он рухнул.

Хищники поняли, что имеют дело не с жертвой. Они окружили меня, стараясь зайти с разных сторон. Я вертел головой, следя за ними, дубинка в моей руке казалась продолжением тела. Боль в боку пылала, но я превратил ее в топливо. Каждая капля крови, каждая ноющая мышца кричала об одном – о ней.

Один из них кинулся сбоку. Я увернулся, позволив ему пролететь мимо, и дубинкой обрушился на его колено. Хруст, вопль. Еще один вышел из строя.

Но их было пятеро. Я – один. Раненый. Изможденный. Удар пришелся сзади, по ногам. Я рухнул на колени, мир поплыл перед глазами. Еще один удар – по спине. Я почувствовал, как что-то щелкает внутри, и боль, острая и жгучая, пронзила все существо.

Я увидел, как один из них поворачивается к Лире. Ухмыляется. Тянется к ней.

НЕТ.

Это был не крик. Это был рык. Рык раненого зверя, защищающего свою самку. Я забыл про боль, про усталость, про все на свете. Я дернулся вперед, не вставая с колен, и вцепился зубами в голую ногу тенеррийца, что стоял ближе всего.

Он завопил от неожиданности и боли. Я чувствовал во рту соленый вкус его кожи, его крови. Я держал, как бульдог, пока он бил меня по спине, по голове. Мир сузился до этой ноги, до необходимости не отпускать.

Издалека до меня донесся ее крик. Не страх. Гнев. И звук удара. Она не сдавалась. Она боролась.

Это придало мне сил. Я дернул головой, валя тенеррийца с ног, и навалился на него, душа его своими окровавленными руками. Он вырывался, царапался, но моя хватка была железной. Я видел только его багровеющее лицо. Слышал только его хрипы.

Когда он обмяк, я поднял голову. Оставшиеся двое смотрели на меня с откровенным ужасом. Они отступали. Я поднялся. Медленно, с трудом, каждое движение отзывалось огненной болью в спине и боку. Я был весь в крови – своей и чужой. Дышал хрипло, через силу.

Я сделал шаг к ним. Они бросились бежать.

Я не стал преследовать. Повернулся к ней.

Лира стояла, прислонившись к стене. Один из охотников лежал у ее ног без сознания. В ее руке она сжимала окровавленный камень. Ее грудь вздымалась, в глазах горел дикий, первобытный огонь. Она была прекрасна. Как богиня войны и мести.

Наши взгляды встретились. В ее глазах не было страха передо мной, перед тем, во что я превратился. Было... понимание. Принятие. И боль. Боль за меня.

– Касиус... – ее голос сорвался на полушепот.

Я хотел сделать шаг, но ноги подкосились. Я рухнул бы на пол, но она оказалась рядом, подставив свое плечо, взяв на себя часть моего веса.

– Ты истекаешь кровью, – прошептала она, ее пальцы дрожали, касаясь моей спины.

– Пустяки, – я попытался улыбнуться, но получился лишь оскал боли. – С тобой... все в порядке?

Она кивнула, не в силах вымолвить слова. Ее глаза блестели. Она старалась осмотреть раны, ее прикосновения были удивительно нежными.

Внезапно по лабиринту прокатился гулкий, металлический звук. Испытание окончено. Выжившие могли возвращаться.

Мы медленно, поддерживая друг друга, побрели к выходу. Каждый шаг давался мне ценой невероятных усилий. Мир периодически уплывал в серую мглу, и я держался только за ее плечо, за звук ее дыхания.

Нас вывели на арену. Немногие уцелевшие пары стояли, пошатываясь, многие были ранены. Надзиратели сновали между нами, оценивающе поглядывая.

Один из них, тот самый, что объявлял правила, остановился перед нами. Его взгляд скользнул по моим ранам, по Лире, прижимающейся ко мне.

– Неплохо, – буркнул он, и в его глазах мелькнуло нечто похожее на уважение. – Для мешка с костями. Выжили оба. Зрелищно было. – Он кивнул своему подручному. – Отведите их в лазарет. Подлатать. Такие еще пригодятся.

Нас повели не в камеру, а в другое помещение – сходное с тюремным, но пахшее антисептиком и болью. Это был лазарет. Нас бросили на две свободные койки, разделенные проходом.

Ко мне подошел врач – суровый на вид человек с усталыми глазами. Он молча обработал раны на моем боку и спине чем-то жгучим, от чего я едва не закричал, и наложил повязки. Потом сделал укол. Боль постепенно стала отступать, смениваясь тяжелой, свинцовой слабостью.

Я лежал на жесткой койке, смотря в потолок, и слушал, как врач возится с Лирой. Она отказывалась от успокоительного, просила лишь обработать ссадины.

Потом он ушел, и в палате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием других раненых.

Я повернул голову. Она лежала на соседней койке, отвернувшись от меня, ее плечи были напряжены.

– Лира, – позвал я тихо.

Она обернулась. В тусклом свете я увидел, что по ее щекам снова текут слезы. Бесшумно.

– Что? Что случилось? – я попытался приподняться, но боль в спине приковала меня к месту.

– Я... я думала, ты умрешь, – выдохнула она. – Я видела, как они бьют тебя... а я ничего не могла сделать...

Ее голос дрожал. В нем не было прежней ярости, только беспомощность и страх. Тот самый страх, что грыз и меня, когда я услышал ее крик.

– Но ты смогла, – сказал я тихо. – Ты не сдалась. Ты сражалась. Ты... – я замолчал, подбирая слова. – Ты была великолепна.

Она покачала головой, смахивая слезы.

– Это не должно быть так! Мы не должны так выживать! Ценой твоей жизни... я не переживу этого, Касиус. Не заставляй меня выбирать между твоей жизнью и своей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я протянул руку через проход между койками. Мои пальцы были в синяках и ссадинах. Она посмотрела на них, потом на меня, и ее пальцы медленно переплелись с моими. Ее рука была такой маленькой и хрупкой в моей.

– Я обещал, что мы выживем, – прошептал я. – Я не сказал, что это будет легко. И я не отдам тебя ни за что. Никогда. Поняла?

Она сжала мои пальцы.

– Тогда и ты не отдавай себя. Мы выживаем вместе. Или никак.

Это был не упрек. Это был договор. Новый договор между нами. Не основанный на ненависти, обидах или страсти. На взаимности. На равенстве.

– Хорошо, – согласился я. – Вместе.

Мы лежали, держась за руки через разделявшую нас пропасть боли и страха, и слушали дыхание друг друга. И в этой тишине, в этом хрупком союзе, я нашел силы, чтобы заснуть. Не кошмарным забытьем измученного тела, а тяжелым, но исцеляющим сном.

Я знал, что завтра будет новый день. Новые испытания. Но теперь я знал, что я не один. И это знание стоило всей пролитой крови.

Глава 15.

Касисус

Я проснулся от тихого стона. Сначала подумал, что это один из раненых в лазарете. Но потом осознал — это был мой собственный стон. Боль вернулась, тупая и навязчивая, будто кто-то раскачивал маятник в моих ранах с каждым ударом сердца. Я лежал на животе, лицом к проходу между койками.

И сразу же встретился с ее взглядом.

Лира не спала. Она сидела на своей койке, подтянув колени к груди, и смотрела на меня. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь решетку в потолке, ее лицо казалось бледным и осунувшимся, но глаза... глаза спокойные. В них не было паники, отчаяния или даже ярости. Только усталая, тяжелая ясность.

– Как ты? – ее голос был тихим, чтобы не разбудить других.

Я попытался пошевелиться и тут же заскрежетал зубами. Каждое движение отзывалось огненным спазмом в спине.

– Как выживший, – хрипло выдохнул я. – А ты?

Лира пожала плечами, и это простое движение почему-то задело меня за живое. Она жива. Цела. И она здесь, со мной.

Соображаю. Ругаю себя за то, что полезла в драку с голыми руками.

– Ты спасла мне жизнь, – сказал я серьезно, заставляя ее встретиться с моим взглядом. – Если бы не ты, тот ублюдок успел бы прикончить меня, пока я возился с другими.

– Взаимно, – она слабо улыбнулась. – Кажется, мы в расчете.

Наступила тишина. Не неловкая, а какая-то... мирная. Мы просто смотрели друг на друга через узкий проход, слушая тяжелое дыхание других обитателей лазарета. Здесь, в этом месте боли и страданий, между нами вдруг установилось хрупкое перемирие. Не нужно слов. Не нужно оправданий или объяснений. Мы просто были. Двое выживших. Двое, кто прошел через ад и нашел друг в друге опору.

Дверь в лазарет скрипнула. Вошел надзиратель с подносом – две миски с какой-то бурдой и два стакана с мутной жидкостью.

– Жрать, – бросил он, ставя поднос на табурет между нашими койками. – И обезболивающее. Не нойте.

Он ушел. Лира слезла с койки, взяла одну миску и стакан, и подошла ко мне.

– Держись, – сказала она, и ее пальцы осторожно коснулись моего плеча, помогая мне приподняться на локте.

Боль пронзила спину, и я застонал. Она не отпрянула. Ее рука легла мне на спину, ниже повязок, и ее прикосновение, легкое и уверенное, казалось, отгоняло боль.

– Тихо, – прошептала она. – Ешь.

Она держала миску, пока я ел. Бурда была безвкусной и холодной, но я глотал ее, как самую изысканную еду, потому что ее пальцы касались моей кожи, а ее дыхание было рядом. Потом она поднесла к моим губам стакан. Обезболивающее было горьким, но я выпил до дна.

– Теперь твоя очередь, – сказал я, когда она убрала стакан.

– Я могу сама, – она попыталась отшутиться, но я посмотрел на нее строго.

– Сядь. Ешь.

Она послушалась, усевшись на свою койку напротив. Мы ели молча, не сводя друг с друга глаз. Это был самый странный и самый прекрасный завтрак в моей жизни.

После еды слабость снова накатила на меня. Лекарство делало свое дело. Глаза сами закрывались.

– Спи, – сказала ее голос где-то совсем рядом. – Я буду тут.

Я хотел возразить, что ей тоже нужно отдыхать, но слова застыли на губах. Я чувствовал, как ее пальцы снова касаются моей руки, и это прикосновение было последним, что я помнил, прежде чем провалиться в глубокий сон без сновидений.

Проснулся от того, что кто-то трогал мою повязку. Резко дернулся, инстинктивно готовясь к атаке, но тут же замер. Это была Лира. Она стояла на коленях рядом с моей койкой, ее брови были сдвинуты, лицо сосредоточено, а пальцы осторожно проверяли повязку.

– Не шевелись, – приказала она тихо. – У тебя сочится кровь.

Я замер, наблюдая за ней. Она оторвала старую повязку, ее лицо на мгновение исказилось от отвращения при виде раны, но она взяла себя в руки, промыла рану чем-то из бутылочки, что оставил врач, и наложила новую повязку. Ее движения были неуверенными, но старательными.

– Где ты научилась этому? – спросил я хрипло.

– Основы первой помощи в Академии были обязательными, – ответила она, не поднимая глаз. – Никогда не думала, что придется применять на практике в таких... масштабах. Неужели прогуливал?

Я хмыкнул. Конечно, академия, где же еще этому научиться. Когда она закончила, она подняла на меня глаза, и в них я увидел то, от чего мое сердце сжалось. Заботу. Истинную, неподдельную заботу.

– Спасибо, – сказал я.

Она кивнула и отошла, чтобы вымыть руки. Я смотрел на ее спину, на то, как напряжены ее плечи. Она старалась быть сильной. Для меня.

Весь день мы провели в этом странном, хрупком мире лазарета. Мы мало говорили. Иногда она подходила, чтобы поправить мою подушку или подать воду. Иногда я заставлял ее лечь и отдохнуть. Мы снова держались за руки через проход, когда боль становилась невыносимой, или когда с соседних коек доносились слишком громкие стоны.

Мы были островком тишины и понимания в море боли и страха. И за этот день между нами выросла невидимая связь, крепче любой страсти или клятвы. Связь двух людей, которые видели друг друга на дне, приняли это и решили подниматься вместе.

К вечеру пришел врач, проверил раны, хмыкнул что-то одобрительное и сделал еще один укол.

– Завтра – назад в камеру, – бросил он на прощание. – Отлежались.

Когда он ушел, я посмотрел на Лиру.

– Боишься? – спросил я. – Возвращаться туда?

Она задумалась, а потом медленно покачала головой.

– Нет. Потому что теперь мы возвращаемся не в камеру. Мы возвращаемся – домой.

И в ее словах не было ни капли иронии. Только простая, горькая правда. Нашим домом теперь была та серая, бетонная коробка. Потому что дом – это не место. Это люди. И мой дом был там, где была она.

Я протянул руку. Она взяла ее. И мы заснули так – держась за руки, готовые встретить новый день. Вместе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16.

Лира

Слово повисло в воздухе между нами, такое же хрупкое и невероятное, как наше перемирие. Дом. Он сказал это. И я... я понимаю, что это правда. Не та правда, от которой сжимается желудок от страха, а та, что согревает изнутри, как глоток горячего чая в стужу.

Наше возвращение в камеру не было похоже на триумфальное шествие. Это был медленный, мучительный квест. Касиус, бледный как полотно, с застывшей маской боли на лице, опирался на меня, и я чувствовала, как дрожат его мышцы от напряжения. Каждый шаг давался ему ценой невероятных усилий. Но он не издал ни звука. Только его пальцы, вцепившиеся в мое плечо, выдавали всю силу его мучений.

Надзиратель, шедший с нами, похабно усмехался, наблюдая за нашей немой пыткой.

– Ну что, любовь-морковь, не разлей вода? – проворчал он, захлопывая за нами дверь. – Отдыхайте. Завтра снова на арену. Посмотрим, как вы там друг за дружку цепляться будете.

Дверь захлопнулась. Тишина. Знакомый запах сырости, пыли и отчаяния. Та самая кровать. Та самая голая бетонная коробка.

И все же... все было иначе.

Касиус, стиснув зубы, сделал последнее усилие и почти рухнул на кровать, тяжело дыша. Я стояла посреди камеры, глядя на него, и чувствовала не страх и не одиночество. Я чувствовала ответственность. Тяжелую, но... желанную.

– Лежи, – сказала я, и мой голос прозвучал тверже, чем я ожидала. – Не двигайся.

Он хотел что-то сказать, возразить, но я уже повернулась к умывальнику. Намочила тряпку в ледяной воде, отжала и подошла к нему.

– Обработаю раны, – показала ему на тряпку.

Он посмотрел на меня с удивлением, но повиновался, с трудом приподнимаясь, чтобы я могла обработать спину. Я делала это медленно, осторожно, стараясь не причинить ему лишней боли. Я видела старые шрамы, синяки, свежие, еще розовые швы. Каждая отметина на его теле была историей. Историей боли, которую я теперь знала. И которую теперь я должна помочь исцелить.

Он застонал, когда я дотронулась до особенно глубокой раны, и я непроизвольно отдернула руку.

– Прости.

– Ничего, – прошептал он, уткнувшись лицом в матрас. – Продолжай.

И я продолжила. Обработала спину, потом бок. Потом принесла воду, чтобы он попил. Я вела себя как сиделка. Но это было нечто большее. Это был ритуал. Ритуал заботы. Строительства того самого «дома» из обломков нашего прошлого и настоящего.

Когда я закончила, он лежал с закрытыми глазами, его дыхание стало ровнее. Я села на пол рядом с кроватью, прислонившись спиной к холодной стене, и просто смотрела на него. На его спутанные темные волосы, на резкую линию скул, на губы, сжатые даже во сне. Таким я его никогда не видела – беззащитным. Таким... настоящим.

Он открыл глаза.

– Почему на полу? – спросил он тихо.

– Чтобы ты мог вытянуться. Тебе нужен отдых.

– Иди сюда, – он пошевелился, освобождая место у стены. – Здесь холодно.

Я хотела отказаться. Сказать, что мне и тут хорошо. Но он посмотрел на меня. И в его взгляде не было требования. Была просьба. И страх. Страх одиночества. Тот самый страх, что жил и во мне.

Я медленно поднялась и легла рядом с ним, спиной к стене, лицом к нему. Кровать была узкой. Нам приходилось лежать вплотную. Я чувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань робы, слышала его дыхание.

– Спасибо, – прошептал он, его губы едва шевелились.

– За что?

– За то, что ты здесь.

Его рука нашла мою в темноте. Его пальцы – сильные, со сбитыми костяшками – переплелись с моими. Это было так естественно, так правильно, будто так и должно быть.

Мы лежали молча. Я слушала, как его дыхание становится глубже, ровнее. Он засыпал. А я... я думала. О том, как все изменилось. Всего за несколько дней. Ненависть, которая годами пылала во мне, куда-то испарилась. Осталась лишь усталость. И что-то еще. Что-то новое и пугающее.

Я боялась этого чувства. Оно делало меня уязвимой. Оно означало, что если я потеряю его, это убьет меня. Но и бороться с ним я больше не могла. Не хотела.

Он пошевелился во сне, и его рука непроизвольно легла мне на талию, притягивая меня еще ближе. Я замерла, ожидая привычного приступа паники, отторжения. Но его прикосновение не вызвало ничего, кроме странного, глубокого спокойствия. Я чувствовала себя... в безопасности. В этих уродливых стенах, на этой жесткой кровати, рядом с человеком, который когда-то был олицетворением всего, что я ненавидела.

Я закрыла глаза и прижалась лбом к его груди. Его сердце билось ровно и сильно. Это был самый успокаивающий звук на свете.

Дом.

Да. Это ощущение дома друг в друге. Не тот дом, о котором я мечтала в детстве. Не светлый и не безопасный. Но наш. Выстраданный. Выкованный в боли и крови. И он был прекрасен именно потому, что мы построили его сами. Из обломков себя.

Я не знала, что ждет нас завтра. Новые испытания? Боль? Смерть? Но я знала одно – теперь я не буду встречать это одна. Мы будем вместе. И это знание придавало сил, которых у меня не было раньше.

Я почувствовала, как его губы коснулись моих волос.

– Спи, – прошептал он сквозь сон. – Я тут.

И я послушалась. Впервые за долгое время я позволила себе расслабиться и довериться кому-то. Позволила себе чувствовать то, что чувствовала. Не ненависть. Не злость. А что-то гораздо более страшное и прекрасное.

И заснула под стук его сердца, которое отныне билось и за меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17.

Лира

Мы мало говорили. Слова казались ненужными и слишком хрупкими для той реальности, что мы построили между собой. Мы общались прикосновениями. Край ладони, касающийся моей руки, когда он передавал миску. Его плечо, на которое я опиралась, засыпая. Его пальцы, переплетавшиеся с моими в темноте, когда кошмары из прошлого прорывались сквозь сон.

Это была не страсть, не та животная, отчаянная ярость, что владела нами в первые ночи. Это было что-то гораздо более глубокое и пугающее. Привычка. Доверие. Ощущение, что ты не один в своем аду.

Но ад всегда найдет способ напомнить о себе.

Утром дверь открылась, но вместо надзирателя с похлебкой на пороге возникла знакомая массивная фигура начальника тюрьмы. Его глаза-щелки с наслаждением обползли нашу камеру, остановившись на нас.

– Надоело вас кормить даром, – просипел он. – Пора и поработать. У нас тут небольшая проблемка с сантехникой. – Он бросил на пол перед дверью ржавый разводной ключ и пару перчаток. – Труба течет в подвале. К вечеру чтобы было сухо. Не сделаете – останетесь без ужина. И не только без ужина.

Он ушел, оставив нас смотреть на лежащие на полу инструменты. Это была не работа. Это была унизительная, наверняка бесполезная задача, предназначенная лишь для того, чтобы показать, кто здесь хозяин. Чтобы сломить тот последний остаток достоинства, что мы сумели сохранить.

Касиус молча поднял ключ. Он был тяжелым, неудобным.

– Тебе не надо, – сказал он, не глядя на меня. – Останешься здесь.

– Нет, – ответила я сразу, даже не думая. – Мы делаем это вместе. Помнишь? Или никак.

Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то теплое и гордое. Он кивнул.

Подвал оказался царством сырости, ржавчины и полумрака. Воздух был густым и спертым, пахло плесенью и разложением. Где-то в темноте с каменной регулярностью падали капли воды. Нас сопровождал один надзиратель, который, лениво прислонившись к косяку у входа, принялся разбирать свой бластер, явно давая понять, что мы не интересны ему, пока не попытаемся сбежать.

Трубу мы нашли быстро. Она была старая, покрытая толстым слоем ржавчины, и из-под одного из соединений сочилась мутная, коричневатая вода.

Касиус нацепил перчатки и принялся ожесточенно крутить ключом. Мускулы на его спине играли под мокрой от пота робой. Я стояла рядом, подавая инструменты, которые он требовал односложно, и вытирая грязь с его лица. Работа была адской. Резьба поддавалась со скрипом, ключ соскальзывал, разбивая ему костяшки пальцев в кровь.

Я смотрела на него. На его сконцентрированное, разгоряченное лицо. На кровь, смешивающуюся с ржавой водой на его руках. И меня вдруг охватил не голод по еде. Не страх перед наказанием.

Меня охватил голод по нему.

Страшный, всепоглощающий, физический голод. Не по телу, хотя и это тоже. А по его силе. По его упрямству. По этой дикой, негнущейся воле, которую не могли сломать ни пытки, ни унижения. Мне захотелось прикоснуться к нему не как к раненому товарищу. А как к мужчине. К тому самому мужчине, что когда-то свел меня с ума на балах и что теперь, стиснув зубы, боролся с ржавой трубой в подвале тюрьмы, чтобы мы могли поесть.

Я вдруг отчетливо вспомнила его руки на своем теле. Его губы. Его вес. И волна жара ударила в лицо, заставив сердце бешено заколотиться.

Он почувствовал мой взгляд. Прервался, выпрямился, переводя дыхание. Его глаза встретились с моими. Он увидел. Увидел все, что творилось во мне. Его взгляд потемнел, стал тяжелым, интенсивным. Он тоже дышал чаще. Мы стояли друг напротив друга, в грязи и полумраке, и между нами висело невысказанное напряжение, густое, как воздух в этом подвале.

– Лира, – он произнес мое имя хрипло, предупреждающе.

Я не ответила. Я сделала шаг вперед. Потом еще один. Я протянула руку и коснулась его груди. Через грубую ткань я чувствовала бешеный стук его сердца. Оно билось в такт моему.

Надзиратель у входа лениво кашлянул, напоминая о своем присутствии.

Касиус схватил мою руку, но не чтобы оттолкнуть. Его пальцы сжали мои запястье с такой силой, что было больно, но в этой боли было и обещание. Обещание чего-то неминуемого.

– Не сейчас, – прошептал он, и его голос звучал как голос другого человека. Не того, что боролся за выживание. А того, что знал, чего хочет, и был готов этого ждать. – Не здесь.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Мои щеки пылали.

Он отпустил мою руку, развернулся и с новой, яростной силой ударил по ключу. Резьба сдалась с оглушительным металлическим скрипом. Течь прекратилась.

Он вытер лицо рукавом, оставляя на коже грязные разводы.

– Готово, – бросил он надзирателю, и его голос вновь стал ровным и холодным, каким был всегда.

По пути обратно в камеру мы не смотрели друг на друга. Воздух между нами трещал от невысказанного. От голода, который мы оба почувствовали и который был страшнее любого физического голода.

В камере дверь захлопнулась. Мы остались одни. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и смотрел на меня. Смотрел так, будто видел впервые. Будто сдирал с меня всю грязь, всю усталость, всю боль и видел только меня. Ту самую, с бабочкой на плече.

Я стояла посреди камеры, чувствуя, как дрожат мои колени. Голод бушевал внутри, сводя с ума.

– Ты поняла, что это было? – наконец спросил он тихо.

– Да, – выдохнула я.

– Ты все еще этого хочешь? После всего?

Я посмотрела на его руки. В синяках, в ссадинах, в крови. На его лицо, усталое и прекрасное. На его глаза, в которых горел тот же огонь, что и в моих.

– Да, – повторила я, уже увереннее. – Теперь – больше, чем когда-либо.

Он оттолкнулся от стены и сделал шаг ко мне. Потом еще один. Он не торопился. Он давал мне время отступить. Испугаться. Но я не отступала.

Он остановился в сантиметре от меня. Я чувствовала исходящее от него тепло, слышала его дыхание.

– Я сейчас не буду нежен, – предупредил он, и в его голосе снова зазвучала та самая, первобытная сталь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я и не прошу нежности, – ответила я, поднимая на него глаза.

Его руки поднялись и схватили меня за бедра, прижимая к себе так сильно, что у меня перехватило дыхание. Его губы обрушились на мои. Это был не поцелуй. Это было заявление. Потребность. Голод.

И на этот раз в этом не было ни капли ненависти. Ни капли боли. Была только яростная, всепоглощающая потребность друг в друге. Как последнее доказательство того, что мы живы. Что мы выжили. И что мы будем выживать и дальше.

Вместе.

Глава 18.

Лира

Его губы были не мягкими, а жёсткими, требовательными. Они не спрашивали, а брали. И я отдавалась. Словно в этом поцелуе, в этой ярости, я могла забыть всё: холод бетона, запах крови, свист дубинок. Я впивалась пальцами в его спину, чувствуя под тканью робы напряжение каждой мышцы, каждый шрам. Мы дышали друг другом, как утопающие, и в этом дыхании было больше жизни, чем за все дни в этой клетке.

Он сорвал с меня робу, его движения были резкими, почти грубыми, но в этой грубости была правда. Та самая правда, что жила в нас обоих – острая, как осколок, и горькая, как пепел. Я отвечала ему тем же, срывая с него одежду, мои пальцы скользили по влажной от поста коже, впивались в плечи, цеплялись за волосы.

Мы рухнули на кровать, и старый матрац жалобно затрещал под нашим весом. Он был надо мной, его тело, большое и сильное, прикрывало меня от всего мира, от этой камеры, от Тенерры. В его глазах, совсем близко, пылал тот самый огонь, что когда-то пугал и манил меня на балах. Только теперь в нём не было надменности. Была жажда. Голая, животная, и оттого прекрасная.

– Лира, – прохрипел он, и моё имя на его устах звучало как клятва и как проклятие одновременно.

Я не ответила. Притянула его к себе, впилась губами в его плечо, чувствуя солёный вкус его кожи. Боль, удовольствие, страх, ярость – всё смешалось в один клубок, который рвался из груди криком. Но я молчала. Мы оба молчали. Наши тела говорили за нас. Говорили на языке, который мы забыли, будучи врагами, и который заново учили сейчас, будучи... кем? Союзниками? Партнёрами? Жертвами одного и того же кошмара?

Это не было нежностью. Это была битва. Битва за право чувствовать, за право оставаться людьми, а не просто кусками мяса, брошенными на растерзание. Каждое прикосновение было вызовом. Каждый стон – победой. Мы сражались друг с другом, и в этом сражении рождалось что-то новое. Хрупкое, как лёд на стальной балке, и прочное, как сама сталь.

Когда всё кончилось, мы лежали, сплетённые в один комок из конечностей, пота и тяжёлого дыхания. Его рука лежала на моём бедре, влажная и тяжёлая. Я чувствовала, как бьётся его сердце – ровно, сильно, успокаивающе.

Он первым нарушил тишину.

– Всё ещё ненавидишь меня? – его голос был низким, бархатным.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него. Его профиль в полумраке казался высеченным из камня.

– Ненавижу, – ответила я честно. – За то, что ты заставил меня чувствовать это здесь. За то, что ты... нужен.

Он усмехнулся, коротко и беззвучно.

– Взаимно.

Мы снова замолкли. За дверью послышались шаги. Привычный ужин. Но на этот раз всё было иначе. Теперь между нами обнажённая истина.

Он поднялся, натянул штаны и подошёл к двери. Его спина, в синяках и царапинах, казалась картой наших сражений. Он взял миски и принёс их на кровать. Мы ели молча, сидя плечом к плечу, и каждая крошка хлеба казалась слаще мёда.

После еды он не отошёл. Он остался рядом, его плечо тёплым грузом давило на моё.

– Они не оставят нас в покое, – сказал он тихо, глядя в стену перед нами. – Это лишь начало. Они будут ломать нас, пока не сломают окончательно. Или пока мы не сломаем их.

– Что мы будем делать? – спросила я, и мой голос прозвучал тихо.

– Выживать, – он повернул голову, и его глаза встретились с моими. В них не было надежды. Была лишь железная решимость. – Любой ценой. И вместе.

Он протянул руку, и его пальцы сплелись с моими. Его ладонь была шершавой, в ссадинах. Но это было самое безопасное место на всей Тенерре.

В ту ночь мы спали, сплетённые воедино. Не из-за страха или страсти. А потому что так было правильно. Так нужно. Мы были двумя половинками одного целого, разбитого и вновь склеенного грубыми руками, но склеенного намертво. Болью. Кровью. Голодом.

И когда наутро дверь снова открылась, мы встретили её взгляд уже не как два отдельных пленника, а как одно целое. Мы были готовы. К чему угодно.

Нас повели не на арену. Нас привели в чистое, белое, пугающее своей стерильностью помещение. Пахло антисептиком и страхом.

За столом сидел тот самый ученый, что объявлял правила первого испытания. Он улыбался, и его улыбка была холоднее тенеррийской ухмылки.

– Поздравляю, – сказал он. – Вы доказали свою... устойчивость. Ваша пара показала одну из лучших динамик выживания. Но чтобы закрепить результат, нужен последний штрих.

Он кивнул стоящим за нами надзирателям. Те схватили нас. Я почувствовала леденящий ужас. Касиус рванулся, но его держали крепко.

– Что вы делаете? – его голос прозвучал как рык, по-звериному.

– Не волнуйтесь, – успокоил учёный. – Ничего болезненного. Просто... метка. Знак того, что вы теперь часть нашего большого эксперимента. Навсегда.

К моему запястью поднесли какой-то аппарат. Раздалось тихое шипение, и на кожу легло жгучее холодное жало. Я закричала не от боли, а от ужаса. От ощущения вторжения. От потери последней крупицы себя.

Когда аппарат убрали, на внутренней стороне моего запястья краснел свежий, аккуратный шрам. Цифры. Буквы. Как на скотине.

Рядом рычал Касиус. Его тоже метили. Он смотрел не на свою руку. Он смотрел на меня. И в его взгляде я увидела не ярость. Я увидела боль. Такую же, как у меня.

Нас отпустили. Мы стояли, глядя на свои запястья. На эти клейма, которые теперь навсегда отделяли нас от прошлой жизни. От нас самих.

Я подняла глаза на Касиуса. Его лицо было каменным. Но его рука дрожала.

Он сделал шаг ко мне. Медленно, как во сне, он поднял свою помеченную руку и прикоснулся пальцами к моему клейму. Его прикосновение было удивительно нежным.

– Теперь мы точно никуда не денемся друг от друга, – прошептал он. И в его голосе не было насмешки. Была горькая правда.

Я накрыла своей рукой его клеймо. Кожа была горячей, воспалённой.

– Никуда, – согласилась я.

Нас повели обратно в камеру. Мы шли, держась за руки. Наши клейма касались друг друга, как две половинки одного целого. Одного проклятия. Одной судьбы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дверь захлопнулась. Мы остались одни. В нашей клетке. С нашими метками.

Касиус повернулся ко мне. Его глаза были тёмными, бездонными.

– Они думают, что пометили нас как собственность, – сказал он тихо. – Они ошибаются.

Он притянул меня к себе и прижал свои губы к моему клейму. Его поцелуй был обжигающим.

– Это не их метка, Лира. Пусть это будет нашей общей меткой.

И в тот момент я поняла. Они могли ставить на нас любые клейма. Они могли ломать наши тела. Но они не могли разорвать ту связь, что мы сами создали. Связь, скреплённую болью, кровью и чем-то большим, чему я всё ещё боялась дать имя.

Мы были помечены. Но мы были свободны. Потому что мы выбрали друг друга. И этот выбор был сильнее любого клейма.

Глава 19.

Касиус

Клеймо на моем запястье пылало. Не физически – рана уже затягивалась. Оно горело внутри, как раскаленный бренд, выжигающий последние остатки той старой жизни, где я был Касиусом Гилреем, наследником, офицером. Теперь я был просто номером. Собственностью. И она была моей парой. Моей болью. Моей… Лирой.

Я смотрел, как она спит, прижавшись ко мне. Ее лицо, обычно такое гордое и напряженное, сейчас было беззащитным. Ее рука с тем же проклятым номером лежала на моей груди. Каждый вдох, который она делала, каждый тихий выдох – все это было моим. Они ошиблись, поставив на нас эти клейма. Они думали, что унизят, сломают. Но они лишь сковали нас вместе стальными оковами, крепче любых цепей.

План зрел в моей голове с того момента, как мы выжили в первой же резне. Слишком сырой, безумный, отчаянный. Но другого шанса не будет. Я видел, как на нас смотрят надзиратели. Как смотрит тот ученый. Мы были интересным образцом. Но рано или поздно интерес иссякнет. И нас отправят в ту же мясорубку, что и остальных.

Лира пошевелилась, ее пальцы непроизвольно сжали мою кожу. Она бормотала что-то во сне. Мое имя. От этого сжималось сердце. Я должен был вытащить ее отсюда. Или умереть, пытаясь.

Внезапно снаружи, сквозь толстые стены, донесся приглушенный, нарастающий гул. Не крики, не привычные звуки тюрьмы. Это был рев сирен. Тревога.

Лира мгновенно проснулась, ее глаза широко распахнулись, полные мгновенного, дикого страха.

– Что это?

Я уже был на ногах, прижавшись ухом к холодной металлической двери. Гул нарастал. К нему добавились отдаленные взрывы. Глухие, мощные. Не с арены. Снаружи.

– Атака, – коротко бросил я, и сердце заколотилось в груди не от страха, а от безумной, хмельной надежды. – На базу напали.

Ее лицо побелело.

– Кто? Другие пленники?

– Нет. Извне. Это корабельные орудия. – Я отшатнулся от двери. Хаос был нашей единственной возможностью. План, зревший неделями, выкристаллизовался в один-единственный, ясный приказ самому себе: Сейчас или никогда.

Дверь камеры с грохотом отскочила, но не открылась. Замок держал. Снаружи послышались крики, выстрелы, топот бегущих людей.

– Отойди от двери! – крикнул я Лире, оттаскивая ее вглубь камеры, к дальней стене.

Она не спорила, ее глаза горели той же решимостью, что и мои. Мы ждали. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Каждый взрыв снаружи заставлял вздрагивать стены. Пыль сыпалась с потолка.

Внезапно дверь с оглушительным лязгом сорвалась с петель и рухнула внутрь. В проеме, задымленном и освещенном аварийными прожекторами, стоял тенерриец. Но не надзиратель. Солдат. В легкой броне, с большим бластером в руках. Он был ранен, из-под шлема текла зеленая кровь. Его глаза метались, он был дезориентирован.

Он не ожидал увидеть нас стоящими напротив, готовыми. Его нерешительность стоила ему жизни. Я рванул вперед, как пружина. Мой удар был точен и беспощаден. Я выбил бластер из его рук, схватил его за шлем и со всей силы ударил головой о дверной косяк. Костлявый хруст, и он затих.

Лира уже была рядом. Она подняла бластер. Ее руки не дрожали.

– Куда? – ее голос был хриплым, но твердым.

– В ангар. К кораблям, – я выхватил у мертвого солдата запасную энергоячейку и швырнул ей. – Это наш билет.

Мы выскочили в коридор. Хаос был абсолютным. Где-то горело, с потолка сыпались искры, повсюду бегали люди – и тенеррийцы, и пленные. Никто не обращал на нас внимания. Все думали только о собственном спасении.

Мы двигались против потока, к тому сектору, который я замечал еще при этапировании – массивные ворота, откуда доносился гул машин и запах озона. Ангар.

Наш путь преградила баррикада. Двое тенеррийцев, оставленных прикрывать отход, отчаянно отстреливались от кого-то с другого конца коридора. Они заметили нас.

Я оттолкнул Лиру в нишу, прямо перед тем, как очередь из бластера вгрызлась в стену на том месте, где она только что стояла. Пыль и осколки бетона осыпали нас.

– Прикрой меня! – крикнул я ей.

Она не стала спрашивать «как?». Она просто высунулась из-за укрытия и дала две неточных, но громких очереди из своего бластера. Враги на секунду отвлеклись. Этой секунды мне хватило.

Я выскочил, пригнувшись, и бросился вперед. Один из них развернулся ко мне, но я был уже близко. Я врезал ему прикладом своего отобранного бластера в шлем, повалил на пол и, не останавливаясь, прошил очередью второго.

Оглянулся. Лира стояла, опираясь на стену, ее грудь вздымалась. Она смотрела на меня. Не с ужасом. С восхищением. И в тот момент я почувствовал себя не изгоем, не пленником. Я почувствовал себя тем, кем был рожден – воином.

– Бежим! – крикнул я, хватая ее за руку.

Мы ворвались в ангар. Огромное пространство, заполненное кораблями – от убогих каперов тенеррийцев до нескольких более современных моделей, вероятно, трофейных. Воздух вибрировал от грохота боя снаружи. Через огромные бронированные ворота было видно, как в небе вспыхивают следы от бластерных залпов.

– Вон тот! – я указал на небольшой, но быстрый на вид корабль-разведчик. Его трап был опущен. Техники, видимо, бросили его при первой же тревоге.

Мы бросились к нему. Последние метры. Сердце готово было разорваться.

И тут из-за шасси вышли трое. Не солдат. Надзиратели. Во главе с тем самым, что метил нас. Его глаза загорелись мстительной радостью.

– Куда это, собственность? – он просипел, наводя на нас тяжелый бластер. – Возвращайтесь в свои клетки. Шоу еще не окончено.

Мы замерли. Они преграждали путь к трапу. Отступать было некуда. Сзади нарастал грохот боя.

Я посмотрел на Лиру. Она посмотрела на меня. И в наших взглядах было одно и то же. Мы не вернемся. Никогда.

– Беги к кораблю, – тихо сказал я ей. – Я займусь ими.

– Нет, – ее ответ был простым и окончательным. Она подняла свой бластер. – Вместе.

Надзиратель рассмеялся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Трогательно. Умрете вместе.

Он нажал на спуск.

Но выстрел раздался не из его оружия.

Свист, оглушительный грохот, и часть потолка ангара прямо над группой надзирателей рухнула вниз, погребя их под собой. Это был не наш выстрел. Это был прицельный удар снаружи. Кто-то бомбил базу, и нам невероятно повезло.

Мы не стали ждать. Рванули через дым и обломки к зияющему люку корабля. Влетели внутрь. Я захлопнул шлюз и бросился к кабине пилота.

– Запускай системы! – крикнул я Лире, срывая защитные крышки с панели управления.

Она, не задавая вопросов, бросилась к копилоту, ее пальцы забегали по сенсорным экранам. Она была пилотом. Лучшим в своем потоке. И сейчас это спасало нам жизни.

– Двигатели на прогрев! Защита на максимум! – она отдавала команды сама себе, ее голос был собранным и острым, как бритва.

Я тем временем отстреливал захваты, державшие корабль на причале. Снаружи по корпусу застучали удары – кто-то стрелял по нам.

– Взлетаем! – заорал я.

Корабль содрогнулся и рванул с места. Давление вдавило нас в кресла. На визге сирен и предупреждений системы мы пронеслись через горящий, заваленный обломками ангар и вырвались в черное, усыпанное звездами небо Тенерры.

Внизу бушевал бой. Флотилия неизвестных кораблей крушила базу тенеррийцев. Нам было плевать, кто они. Они дали нам шанс.

Я вывел корабль на курс, уводящий прочь от планеты, в глубокий космос. Только когда Тенерра превратилась в маленькую, уродливую бусинку в иллюминаторе, я отпустил штурвал и обернулся.

Лира сидела в кресле копилoтa, вся дрожа, но улыбаясь. Широкая, безумная, счастливая улыбка.

– Мы сделали это, – прошептала она. – Мы свободны.

Я встал, подошел к ней и притянул ее к себе. Мы стояли, обнявшись, посреди кабины чужого корабля, летящего в никуда. Мы были грязные, изможденные, с клеймами на запястьях. Но мы были вместе. И мы были свободны.

Она отстранилась и посмотрела на меня. В ее глазах стояли слезы. Но это были слезы облегчения.

– Что теперь, Касиус?

Я посмотрел на звезды в иллюминаторе. На безграничную, пугающую и прекрасную глубину.

– Теперь мы живем, Лира. Просто живем.

И впервые за долгие годы эти слова не были пустым звуком.

Глава 20.

Лира

Тишина.

Не та давящая, зловещая тишина тюремной камеры, а живая, наполненная ровным гулом двигателей и мерным жужжанием систем корабля. Я стояла посреди кабины, все еще не веря, что мы смогли. Что мы сделали это. Тенерра осталась позади. Ад – позади.

Я обернулась к Касиусу. Он стоял у штурвала, его профиль был напряжен, но не от страха, а от концентрации. Он прокладывал курс, уводящий нас подальше от этого проклятого сектора. Он был весь в грязи, крови и поте. Его роба висела клочьями, а на ссадинах и синяках, покрывавших его руки и спину, засохли темные подтеки. И он был самым прекрасным воином, что я видела в жизни.

Он почувствовал мой взгляд и обернулся. Его усталые глаза встретились с моими, и в них медленно вспыхнул огонек, совсем не связанный с полетом. Он окинул меня взглядом, с головы до ног, и я внезапно осознала, как я выгляжу: грязная, в робе, пропитанной потом и пылью, со спутанными волосами.

– Душ, – сказал он просто, и в этом слове было столько обещаний, что у меня подкосились ноги.

Он взял меня за руку и повел по узкому коридору корабля. Его пальцы были твердыми и уверенными на моей коже. Мы нашли небольшую, но чистую душевую кабину. Он толкнул дверь, впустил меня внутрь и закрылся.

Пространство было тесным, для двоих – впритык. Он повернул кран, и с шипением хлынула вода. Сначала ледяная, потом теплая, наконец, горячая. Пар заполнил кабину, скрывая грязь и боль, смывая запах тюрьмы.

Он стоял передо мной, и вода стекала с его темных волос по лицу, по шее, по могучей груди, растворяя кровь и пыль, обнажая кожу, покрытую старыми шрамами и свежими ранами. Его глаза, серые и пронзительные, не отрывались от меня. В них читался не просто голод. Читалось благоговение.

Его руки поднялись и медленно, почти ритуально, стащили с меня робу. Ткань, мокрая и грязная, с шумом упала на пол. Потом он сбросил с себя свои лохмотья. И мы остались стоять друг перед другом. Нагие. Не просто без одежды. Без масок. Без прошлого. Только здесь и сейчас. Только вода, пар и мы.

Он шагнул ко мне, и его тело прижалось к моему. Горячее, мокрое, реальное. Я вскрикнула от неожиданности, впиваясь пальцами в его мокрые плечи. Вода лилась на нас, стекая по нашим спинам, животам, бедрам. Он наклонился, и его губы нашли мои. Этот поцелуй был другим. Не таким, как в камере. Здесь не было ярости или отчаяния. Только медленная, сладкая, невыносимая нежность, от которой перехватывало дыхание.

Его руки скользили по моему телу, смывая грязь, смывая память о чужих прикосновениях, о грубых руках тюремщиков. Его ладони были шершавыми, но движение их бесконечно бережным. Он словно заново открывал каждую линию моего тела, каждый изгиб, каждую родинку. Его губы повторили путь его рук – они касались моих плеч, ключиц, скользили вниз, к груди. Я откинула голову, опершись о мокрую стенку кабины, и позволила волнам удовольствия накрыть себя с головой. Это было исцеление. Омовение.

Я ответила ему тем же. Мои пальцы исследовали рельеф его спины, знакомились с каждой впадиной, каждым шрамом, которые теперь были частью его истории. Частью нашей истории. Я прижималась губами к его коже, чувствуя соленый вкус воды и его собственный, уникальный запах, который теперь пах для меня свободой.

Он вошел в меня там, в душе, под струями горячей воды. Медленно, давая мне время привыкнуть, принять. Это не было битвой. Это было слиянием. Наши тела двигались в едином ритме, под аккомпанемент падающей воды и нашего тяжелого дыхания. Пар застилал глаза, делая его черты размытыми, нереальными. Но его глаза, темные и полные любви, я видела отчетливо.

Когда пик настиг нас, он прижал меня к стене, и его сдавленный стон смешался с моим. Мы стояли, тяжело дыша, обнявшись, пока вода остывала.

Он выключил воду. Внезапная тишина оглушила. Он взял полотенце и начал вытирать меня. Тщательно, нежно, как драгоценность. Сначала волосы, потом лицо, плечи, грудь... Каждое движение было лаской. Каждое прикосновение – клятвой.

Потом он вытер себя, взял меня на руки и понес. Не потому что я не могла идти. А потому что мог. И хотел.

Он принес меня в небольшую каюту с узкой, но настоящей кроватью. Уложил на прохладную чистую ткань простыней. И снова прикоснулся ко мне. Уже не под струями воды, а в тишине корабля, под приглушенный гул двигателей.

На этот раз все было иначе. Медленнее. Осознаннее. Мы не торопились. Мы исследовали друг друга снова и снова, как будто боялись упустить малейшую деталь. Его губы были повсюду. Его руки знали каждую клеточку моего тела. А я позволяла ему все. Я открывалась ему, как никогда раньше, доверяя без остатка.

Мы любили друг друга до изнеможения. То нежно и почтительно, то страстно и требовательно. Мы смывали остатки ада с наших душ, замещая их друг другом. И когда наступила разрядка, на этот раз тихая и глубокая, мы лежали, сплетенные воедино, слушая, как бьются наши сердца – уже в унисон.

Он лежал на спине, а я уткнулась лицом в его шею, вдыхая его запах – теперь чистый, смешанный с запахом мыла и… и просто им.

– Я люблю тебя, – прошептал он в темноту. И это прозвучало не как признание, а как констатация факта. Простого и неоспоримого, как закон физики.

Я подняла голову и посмотрела на него. В свете звезд, пробивавшемся в иллюминатор, его лицо было спокойным и умиротворенным.

– Я знаю, – ответила я. – И я тебя тоже. Всегда.

Он обнял меня крепче, и мы заснули – чистые, свободные и наконец-то целые. Впереди был весь космос. И наше будущее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21.

Касиус

Я лежал на спине, чувствуя под пальцами шелковистую кожу ее спины. Лира спала, уткнувшись лицом мне в плечо, ее дыхание было ровным и спокойным. Ее волосы, еще влажные после душа, пахли теперь не грязью и потом, а чем-то чистым и чуть цветочным – мылом из корабельных запасов.

Впервые за долгие недели, а может, и годы, мой разум был спокоен. Не было необходимости выстраивать стены, устранять угрозы, подавлять ярость или боль. Была только она. Ее вес на мне. Ее тепло. Ее доверие, которое она, наконец, отдала мне без остатка.

Но спокойствие было обманчивым. Мы были в безопасности лишь временно. Этот корабль – улей тенеррийский разведчик – был украденным призом. Его хозяева наверняка уже оповестили все свои патрули. И самое главное – куда лететь? Вернуться в Объединенные Системы? Нас там наверняка сочтут дезертирами, если не предателями. Корабль моего отца был уничтожен, корабль Лиры – захвачен. В официальных отчетах мы, скорее всего, числились пропавшими без вести или погибшими.

Я чувствовал, как Лира пошевелилась. Она проснулась. Не открывая глаз, она прижалась ко мне чуть сильнее, и ее губы коснулись моего плеча.

– Я еще сплю, – прошептала она сонно. – И это самый лучший сон.

Я не удержался и улыбнулся, проводя рукой по ее волосам.

– Нет, это не сон. Мы на свободе.

Она открыла глаза и подняла голову, опершись подбородком мне на грудь. Ее взгляд был ясным, но в его глубине плавала тень тревоги, которую я знал слишком хорошо.

– Свобода, – она произнесла это слово с осторожностью, будто боялась его спугнуть. – А что дальше, Касиус? Куда мы летим?

– Вне сектора Тенерры, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. – Пока что это главная цель.

Она помолчала, ее пальцы бессознательно выводили круги на моей коже.

– А потом? Мы не можем вечно летать на этом ублюдке. Рано или поздно нас найдут. Или свои, или чужие. – Она вздохнула и села, обхватив колени. Простыня сползла, обнажив ее спину и то самое клеймо на запястье. – Что мы скажем? Мой отец... твой отец... командование... Они поверят, что мы не сбежали? Что мы не перешли на сторону тенеррийцев? У нас нет доказательств. Только наши слова. А наши слова... – она горько усмехнулась, – ...последние несколько лет не были образцом доверия.

Я сел рядом с ней, притянув ее к себе. Она не сопротивлялась, прижалась ко мне, и я чувствовал, как напряжены ее плечи.

– Слушай меня, Лира, – сказал я тихо, но твердо. – У нас есть доказательства. Лучшие из возможных.

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Что? Этот корабль? Его легко списать на трофей, который мы украли, чтобы спастись.

– Не корабль. – Я взял ее за руку и поднес наше запястье с клеймами к ее глазам. – Это. Наша история. Наши шрамы. Данные с медицинских сканеров этого корабля покажут следы пыток, недоедания, экспериментов. Я изучил компьютер. На нем остались фрагменты логов с базы. Отрывочные, но там есть упоминания об «эксперименте с парами», о «испытаниях на выживание». Этого будет достаточно для начала расследования.

Она смотрела на цифры, выжженные на ее коже, и ее глаза наполнялись слезами.

– И что? Мы придем и покажем им это? Скажем: «Смотрите, что с нами сделали, пожалейте нас»?

– Нет, – я положил руку ей на щеку, заставляя ее посмотреть на меня. – Мы придем и предъявим ультиматум. Не им. Не нашим семьям. А командованию Разведывательного Флота.

Ее глаза расширились.

– Что? Касиус, они нас даже слушать не станут!

– Будут слушать, – я улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего доброго. Это была улыбка Гилрея, который знает себе цену и умеет давить. Тот Гилрей, которым я был до всего этого. И которым я стал вновь, но теперь с гораздо более веской причиной. – Потому что мы привезем им не просто историю о выживании. Мы привезем им карты. Координаты. Данные о защитных полях Тенерры, о расписании патрулей, о дислокации их флота в этом секторе. Этот корабль – разведчик. Его компьютеры – золотая жила. Я уже начал расшифровку.

Я видел, как в ее глазах загорается искра понимания, а затем – надежды.

– Ты... ты серьезно?

– Абсолютно. Они не просто держали нас в клетке, Лира. Они проводили на нас эксперименты, проверяя пределы человеческой выносливости, психологической устойчивости. Это бесценные данные для военных. Мы – живые свидетели. И мы привезли им ключ к уязвимостям их врага. Они не посмеют назвать нас предателями. Они будут вынуждены объявить нас героями. Пусть и не сразу. Пусть и после долгих проверок.

Она молчала, переваривая мои слова. Я видел, как ее ум работает, оценивая риски, возможности.

– А наши семьи? – наконец выдохнула она. – Мой отец... он публично от меня отрекся. Твой отец... он нас ненавидит.

Я вздохнул. Это была самая сложная часть.

– С нашими семьями... будет сложнее. Но твой отец отрекся от тебя, чтобы защитить фамильную честь, когда ты ослушалась его. Но теперь... теперь ты не просто ослушница. Ты – выжившая в аду. Ты – героиня, привезшая стратегические данные. Его гордость не позволит ему отвернуться от тебя. А мой отец... – я почувствовал, как во рту становится горько, – ...мой отец – прагматик. Он презирает слабость. Но то, что мы прошли... это не слабость. Это сила. И он это поймет. А если нет... – я пожал плечами, – ...то нам друг без друга уже не обойтись. Нам не нужны их одобрения, Лира. Нам нужны только правда и то, что мы есть друг у друга.

Слезы, наконец, покатились по ее щекам, но это были не слезы отчаяния. Это были слезы облегчения.

– Ты все продумал. Еще там, в камере, да?

– Я думал о том, как вытащить тебя. Все остальное – просто средства.

Она обняла меня, прижимаясь всем телом, и прошептала мне в ухо:

– Спасибо. Что не сдался. Что не дал мне сдаться.

Мы сидели так, обнявшись, пока корабль летел сквозь звездную пустоту. Страх и неуверенность еще не ушли. Впереди нас ждали допросы, подозрения, возможно, даже арест. Но теперь у нас был план.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я посмотрел на нее, на ее решительное, просветлевшее лицо, и понял, что готов на все. На любые битвы, на любые сложности. Потому что я сражался больше не за выживание. Я сражался за наше будущее. За то, чтобы утро, когда она просыпается, всегда было таким же мирным. Чтобы ее улыбка больше никогда не сходила с ее лица.

И ради этого я был готов снова стать Касиусом Гилреем – холодным, расчетливым, беспощадным. Но на этот раз не ради семьи, не ради чести, не ради себя. Ради нее. Ради нас.

– Все будет хорошо, – сказал я, целуя ее в макушку. – Я обещаю.

И впервые за долгое время я верил в это сам.

Глава 22.

Лира

Тишину в кабине пилота разорвал резкий, настойчивый сигнал. Неприятный, визгливый, как звук точильного камня по металлу. Мое сердце, только что успокоившееся, снова забилось в паническом ритме. Я вцепилась в подлокотники кресла копилoтa, костяшки пальцев побелели.

Касиус, напротив, не дрогнул. Его лицо оставалось маской ледяного спокойствия. Только глаза, эти пронзительные серые глаза, сузились, превратившись в щелочки. Его пальцы замерли над панелью управления на микросекунду, а затем забегали с новой, удвоенной скоростью.

– Патруль тенеррийцев, – произнес он голосом, лишенным всяких эмоций. – Два истребителя. Засекли нас.

В горле встал ком. Мы так близко. Так чертовски близко к границе контролируемого пространства.

– Они... они потребуют сдаться?

– Нет, – он бросил быстрый взгляд на сканеры. – Их орбиты перекрывают наш курс. Это стандартный протокол перехвата. Они сначала попытаются подойти на дистанцию захвата.

Он не стал ждать. Его руки действовали так быстро, что я едва успевала следить. Он не пытался бежать – наш разведчик был быстрее, но не настолько, чтобы уйти от двух истребителей. Вместо этого он сделал нечто совершенно безумное. Он рванул штурвал на себя, закладывая вираж такой крутой, что перегрузка вдавила меня в кресло, а в ушах зазвенело. Корабль взревел протестующей сиреной.

– Что ты делаешь? – выдохнула я, с трудом поворачивая голову к иллюминатору.

– Иду в атаку, – последовал лаконичный ответ.

Он не стрелял. Он просто летел прямо на них. На максимальной скорости. На сканерах я видела, как два вражеских сигнала метнулись в стороны, явно застигнутые врасплох. Кто в здравом уме атакует два истребителя на небронированном разведчике?

Касиус. Касиус в здравом уме. Потому что это был не бой. Это был психологический расчет. Он играл на их дисциплине. На их уверенности, что добыча будет бежать. Он заставил их дрогнуть, на секунду потерять строй. И этой секунды ему хватило.

Он пронесся между ними, как молния, и рванул корабль вниз, к плотным слоям атмосферы безымянной газовой планеты-гиганта, висящей на нашем пути. Датчики взвыли, предупреждая о перегреве обшивки. Корабль затрясло.

– Держись, – бросил он, и в его голосе впервые прозвучало легкое напряжение.

Он вел корабль сквозь свирепые вихри, используя помехи от магнитного поля гиганта, чтобы скрыть наш след. Я видела, как сигналы преследователей метались на краю сканера, теряя нас в хаосе. Он пилотировал с потрясающей, почти инстинктивной точностью. Каждое движение было выверенным, каждое решение – мгновенным. Это была не просто летная подготовка Академии. Это было нечто большее. Глубинное понимание физики, тактики и... и противника. Он думал как они.

Спустя несколько вечных минут он выровнял корабль и заглушил двигатели до минимума, позволив кораблю дрейфовать в слепой зоне гиганта.

– Отстали, – констатировал он, вытирая тыльной стороной ладони каплю пота со лба. – Но нас будут искать.

Я не могла вымолвить ни слова. Я просто смотрела на него, на этого человека, который всего несколько недель назад был для меня олицетворением высокомерия, а теперь... теперь был моим щитом, моим мечом, моим капитаном. В груди бушевала странная смесь страха, гордости и чего-то еще, более глубокого.

Он снова обратился к компьютеру, его пальцы застучали по клавиатуре.

Время выходить на связь. Пока они ищут нас здесь, мы будем там, где они не ждут.

Он открыл зашифрованный канал. Не общий. Не канал бедствия. Специфический, узкополосный канал, который, как я знала, использовался только Разведывательным флотом для сверхсекретных коммуникаций.

– Как ты...? – начала я.

– Я служил в Разведке два года, прежде чем отец вернул меня «в семью», – коротко объяснил он, не отрываясь от экрана. – Я знаю их протоколы.

Сердце у меня ушло в пятки. Связь. Сейчас. С нашими.

На экране замигал индикатор – канал открыт, шел процесс аутентификации. Касиус ввел свой старый, должно быть, давно деактивированный, идентификационный код и серийный номер корабля, который он, видимо, выуживал из систем все это время.

Писк. Шипение. И потом – голос. Металлический, обезличенный, но невероятно родной. Голос на межгалактическом.

– Неопознанное судно, вы используете защищенный канал Военно-космических сил Объединенных Систем. Назовите ваши кодовые идентификаторы и цель сеанса связи. Предупреждаем, несанкционированный доступ карается...

– Капитан Касиус Гилрей, – его голос прозвучал громко, четко и властно, перебивая записанное сообщение. – Бывший командир звена разведфрегата «Провидение». Идентификатор Омега-Три-Семь-Ноль-Ноль-Восемь. Со мной лейтенант Лира Вейл, пилот-офицер гражданского судна «Зефир», захваченного тенеррийцами. Мы сбежали из лагеря для военнопленных на Тенерре. У нас есть данные разведывательного характера высшей важности. Требую немедленного соединения с оперативным дежурным командования Разведывательного флота. Уровень угрозы – «Омега».

Тишина в ответ. Густая, давящая. Я видела, как напряглась его челюсть. Он сказал «требую», а не «прошу». Он играл ва-банк, выставляя себя не беглецом, а офицером, выполняющим задание.

Голос с той стороны наконец ответил, и в нем появились живые нотки – смесь недоверия и шока.

– Повторите ваши идентификаторы. И... подтвердите личность.

Касиус повернулся ко мне. В его глазах было что-то новое. Нежность, смешанная с суровой решимостью.

– Лира. Камера.

Он активировал внутреннюю камеру корабля. Я увидела на экране наше с ним изображение. Мы были бледны, измождены. На нас были грубые серые робы, наскоро надетые поверх все еще влажных от душа тел. Но это было не главное.

Касиус медленно, не отрывая взгляда от камеры, поднял руку и повернул запястье внутренней стороной к объективу. Я, с дрожью в коленях, сделала то же самое.

Аккуратные, уродливые цифры и буквы. Клеймо. Горящее на нашей коже в резком свете кабины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Это наше подтверждение, – голос Касиуса был тихим, но каждое слово падало как молот. – И это – лишь малая часть того, что они с нами сделали. Теперь соедините меня с командованием. Сейчас же.

Молчание на той стороне затянулось. Потом послышались приглушенные, взволнованные голоса. Наконец, новый голос, старший, с привычкой командовать, прозвучал в динамиках:

– Капитан Гилрей. Лейтенант Вейл. Держите курс. Мы высылаем вам координаты точки рандеву. Эскорт уже в пути. И... добро пожаловать домой.

Связь прервалась.

Я сидела, не двигаясь, все еще глядя на экран, где только что были наши клейма. Потом перевела взгляд на Касиуса. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и глубоко, с облегчением, выдохнул.

Он сделал это. Он провел нас сквозь патрули. Он нашел нужные слова. Он превратил наши шрамы в оружие.

Я встала, подошла к нему и, не говоря ни слова, обняла его сзади, прижавшись щекой к его голове. Его рука легла поверх моей.

Мы не были дома. Но мы сделали первый, самый трудный шаг. И мы сделали его вместе. Теперь я знала – что бы ни ждало нас впереди, мы справимся. Потому что он был моим капитаном. А я – его штурманом. И этой связи было достаточно, чтобы бросить вызов целым галактикам.

Глава 23.

Касиус

«Добро пожаловать домой». Эти слова висели в воздухе, как дым после боя. Дом. Где это? Не в особняке Гилреев на Кораллине. Не в Академии. И уж точно не в той бетонной коробке на Тенерре. Дом – это был хрупкий кокон нашего корабля, где она спала, доверчиво прижавшись ко мне. Все остальное было враждебной территорией.

Я ввел координаты рандеву. Автопилот взял на себя управление. Мое тело требовало отдыха, каждая мышца горела от напряжения последних часов, но разум был чистый и острый, как бритва. Самая опасная часть была позади, но следующая требовала не меньшего внимания. Теперь предстояло играть в политику. В ту самую игру, от которой я когда-то сбежал в Разведку.

Лира дремала, свернувшись калачиком в кресле копилoтa. Ее лицо, наконец, расслабилось. Я не стал ее будить. Пусть спит. Пока может.

Через несколько часов на сканерах появились три сигнала. Быстрые, элегантные, с опознавательными знаками эскадры «Призраков» – элитного подразделения Разведфлота. Мое прошлое. Они вышли на связь, коротко и профессионально подтвердили личность и приказали следовать за ними.

Мы шли в полном молчании. Я чувствовал на себе взгляды их датчиков, сканирующих каждый сантиметр нашего ублюдочного корабля. Они видели повреждения, следы оружия тенеррийцев, нашу импровизированную систему подавления сигнала. Они видели все. И ничего.

Нас привели на секретную орбитальную станцию, замаскированную под астероид в поясе недалеко от нейтрального пространства. Пристыковались. Воздух в шлюзе с шипением выровнялся.

Дверь открылась. Перед нами стоял отряд морской пехоты в полном боевом снаряжении. Бластеры наизготовку. Их лица были скрыты шлемами. Без эмоций. Без приветствий.

– Капитан Гилрей, лейтенант Вейл, – раздался голос через их внешние динамики. – Просим следовать за нами. Ваш корабль будет подвергнут досмотру.

Лира инстинктивно прижалась ко мне. Ее глаза наполнились страхом. Я взял ее за руку и сжал.

– Все в порядке, – тихо сказал я ей. – Протокол. Ничего личного.

Мы шли по стерильным, серым коридорам станции. Нас окружал эскорт. Я чувствовал себя не героем, вернувшимся из плена, а опасным преступником. И в каком-то смысле так оно и было. Мы были угрозой их устоявшейся картине мира. Мы были живым напоминанием о провале, о том, что творится в тех секторах, которые предпочитают не замечать.

Нас привели в медицинский отсек. Там нас ждали два врача и человек в форме офицера разведки с холодными, оценивающими глазами и планшетом в руках.

– Я доктор Келен, – представилась женщина в медицинском халате. Ее взгляд был профессиональным, но не лишенным сочувствия. – Нам нужно провести полный медицинский осмотр. И... снять показания.

Она посмотрела на наши запястья. На клейма.

Лира сглотнула и кивнула. Я тоже. Процедура была унизительной, но необходимой. Они были нашим билетом к легитимности.

Нас раздели. Осматривали, сканировали, брали образцы. Я молча сносил все, глядя в потолок. Я видел, как Лира старается не смотреть на меня, как ее плечи напряжены. Они взяли анализы со всех наших ран, с клейм. Задокументировали каждую деталь.

Потом нас одели в простые серые комбинезоны – не тюремные робы, но и не нашу старую форму. И повели в кабинет для допроса.

Офицер разведки, представившийся майором Вектором, сидел за столом. Перед ним горели экраны с нашими медицинскими отчетами и, я подозревал, нашими досье.

– Капитан. Лейтенант, – он кивком указал на два стула. – Присаживайтесь.

Мы сели. Лира держалась очень прямо, ее подбородок был высоко поднят. Я видел, как она заставляет себя не дрожать.

– Мы извлекли часть данных с вашего корабля, – начал Вектор без предисловий. – Предварительный анализ подтверждает ваши слова. Координаты базы, расписания патрулей. Это... впечатляюще.

Я кивнул.

– Это лишь малая часть. В кэше навигационного компьютера должны быть данные о других лагерях, о логистических маршрутах. Мы не успели все изучить.

– Мы работаем над этим, – он отложил планшет и сложил руки на столе. – Но теперь, капитан, самая сложная часть. Ваш отчет. С самого начала. Как вы оказались в плену.

Я начал. Спокойно, методично, как докладывал десятки раз после миссий. Гибель моего корабля. Плен. Первые дни. Но когда я дошел до «экспериментов», до арены, до того, как они заставляли нас драться и выбирать, мой голос дал небольшую трещину. Я видел, как Лира закрыла глаза.

Вектор слушал, не перебивая. Его лицо было каменным.

– И в этих условиях вы смогли организовать побег? – спросил он, когда я закончил.

– Мы смогли выжить, – поправил я его. – Побег стал возможен благодаря внешней атаке на базу. Без этого... – я не стал договаривать.

– Выжить, – Вектор повторил это слово, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. – С учетом обстоятельств, это достижение. Но у командования есть вопросы. В частности, касательно лейтенанта Вейл. Ее корабль был гражданским. Ее статус...

– Ее статус – офицер Звездного Флота в отставке, действовавший в условиях чрезвычайной ситуации, – я перебил его, мои слова прозвучали резко. – Она проявила мужество и находчивость, которые позволили нам не только выжить, но и добыть ценнейшую информацию. Без нее я бы не справился. Я настаиваю, чтобы в отчете это было четко указано.

Вектор посмотрел на меня с легким удивлением, затем на Лиру.

– Лейтенант?

Она открыла глаза. Они горели.

– Я сделала то, что должен делать любой офицер. Выживала. И добывала информацию о противнике. Все остальное не имеет значения.

Майор изучал ее несколько секунд, потом медленно кивнул.

– Хорошо. На сегодня достаточно. Вас разместят в каютах на станции. Если хотите, можете поселиться в одной. Вы не покинете ее без сопровождения. За вами закрепят психолога. И... – он сделал паузу, – ...вам, скорее всего, предстоит встреча с Верховным Командованием. Готовьтесь.

Нас снова повели по коридорам, но на этот раз в жилой сектор. Две смежные каюты. Скромные, но чистые. С настоящими кроватями и душем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда дверь закрылась за мной, я прислонился к ней и закрыл глаза. Адреналин наконец отступил, оставив после себя пустоту и глухую усталость. Я был снова в игре. В той самой игре, которую ненавидел. Но теперь у меня была причина играть в нее лучше всех.

Тихий стук в дверь. Я открыл. На пороге стояла Лира. Она зашла внутрь, и я снова закрыл дверь.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах читалась та же усталость, то же опустошение.

– Они нам верят? – тихо спросила она.

– Пока – да, – ответил я. – Данные с корабля слишком убедительны. Но им нужно время, чтобы все переварить. А потом... потом начнутся настоящие игры.

– А наши семьи?

– Я уже отправил зашифрованные сообщения, – сказал я. – Короткие. «Жив. Здоров. Вернулся. Подробности позже». Этого пока достаточно.

Она кивнула и подошла к иллюминатору, глядя на звезды.

– Я не хочу оставаться одна сегодня, – прошептала она.

Я подошел к ней и обнял сзади, прижав подбородок к ее макушке.

– Ты не будешь одна. Никогда.

Мы стояли так, глядя на бескрайний космос. Мы были свободны. Мы были дома – в самом примитивном понимании этого слова. Но наше путешествие только начиналось. Впереди были отчеты, комиссии, возможно, суды. Встречи с семьями, где нас ждали не объятия, а вопросы и упреки.

Но сейчас, в этой тихой каюте, держа ее в объятиях, я знал – что бы ни принесли звезды, мы встретим это вместе. Как команда. Как партнеры. Как одно целое. И это знание придавало сил для любых будущих битв.

Глава 24.

Лира

Стекло иллюминатора было холодным под моими пальцами. Звезды за ним казались такими же далекими и безразличными, как и глаза майора Вектора. Стерильный воздух каюты пах озоном и тоской. Свобода? Это не было свободой. Это была новая клетка. Просторная, чистая, но все же клетка. С камерами наблюдения в углах и замком на двери, который я не могла открыть.

За спиной послышались шаги. Я не оборачивалась. Я знала, что это он. Его теплое, твердое тело прижалось к моей спине, его руки обвили мою талию, и губы коснулись виска. Я закрыла глаза, позволив этому знакомому, единственному по-настоящему реальному ощущению накрыть себя.

– Держишься? – его голос был тихим, гулкими в тишине каюты.

Я сделала вид, что не слышу дрожи в его голосе. Он тоже был на грани. Просто никогда бы не признал этого.

– Они смотрят на нас как на экспонаты, – прошептала я. – Как на диковинных зверей, вырвавшихся из зоопарка. Наши шрамы... наши клейма... для них это просто доказательства. Вещественные доказательства.

Его руки сжали меня чуть крепче.

– Для Вектора – да. Но данные, которые мы привезли, спасут жизни. Наших солдат. Возможно, целые корабли. Это важно.

– Я знаю, – я повернулась к нему, глядя в его усталое, прекрасное лицо. – Но это не отменяет того, что я чувствую себя голой перед ними. Они видят все. Каждую трещину.

Он прикоснулся пальцами к моей щеке.

– Они видят шрамы, Лира. Но только я вижу, какая ты сильная. Только я знаю цену каждому из них.

Его слова бальзам на растерзанную душу. Но даже его прикосновения не могли полностью изгнать холод, въевшийся в кости с тех пор, как мы ступили на эту станцию.

На следующее утро за нами пришли. Снова кабинет Вектора. На этот раз с нами был психолог – женщина с мягкими глазами и безжалостно острыми вопросами. Она расспрашивала о деталях. О том, что я чувствовала, когда убила первого тенеррийца. О том, каково это – ждать, когда тебя выберут. О том, что я ощущала, когда Касиус прижал меня к себе на той арене.

Я отвечала честно. Монотонно, отстраненно, как будто рассказывала не о себе, а о ком-то другом. О той Лире, что осталась там, на темной планете. Я видела, как Касиус сидит напротив, его челюсть напряжена до боли. Ему задавали те же вопросы. О его мотивах. О том, почему он выбрал меня. Не услышав ни слова о нашей прошлой жизни, психолог, казалось, чувствовала напряжение между нами, ту сложную паутину ненависти, страсти и зависимости, что сплела нас воедино.

– Вы испытываете чувство вины за то, что выжили, в то время как другие погибли? – ее голос был мягким, но вопрос вонзился как нож.

Я посмотрела на Касиуса. Он смотрел на меня. И в его взгляде я увидела то же самое – да, мы испытывали вину. За Элрена. За Синера. За всех тех, чьи имена мы не знали, кто остался гнить на Тенерре.

– Да, – ответила я за нас обоих. – Но мы используем эту вину как топливо. Чтобы убедиться, что их смерти были не напрасны.

В конце дня нас отпустили. Мы молча шли по коридору обратно в каюты. Воздух между нами снова сгустился от невысказанного. От памяти о боли, которую мы только что ворошили.

Войдя в каюту, я прислонилась к двери и выдохнула. Касиус стоял передо мной, его глаза были темными безднами.

– Довольно, – прошептал он. – Хватит на сегодня.

Он подошел ко мне, и его руки легли на мои плечи. Не со страстью, а с бесконечной нежностью. Он повел меня в душ. Мы стояли под струями воды, и он просто держал меня, пока дрожь, которую я сдерживала весь день, не вырвалась наружу. Я плакала. Плакала за всех, кого мы потеряли. За боль, которую мы перенесли. За страх, который все еще жил где-то глубоко внутри.

Он не говорил ничего. Он просто был со мной. Его молчаливая сила была моим якорем.

Позже, лежа вместе на узкой койке, мы не спали. Его рука лежала на моем животе, его дыхание шевелило мои волосы.

– Завтра, – сказал он тихо, – нас будет допрашивать комиссия. Адмиралы.

Я почувствовала, как желудок сжимается в комок.

– Что мы им скажем?

– Правду, – он повернулся ко мне, и в его глазах горел знакомый огонь решимости. – Но не всю. Мы – не просто жертвы, Лира. Мы – оружие. Мы прошли через ад и вернулись, чтобы рассказать об этом. Мы покажем им наши шрамы, но мы также покажем им наши зубы. Они должны понять, что мы не сломлены. Что мы стали сильнее.

Его слова зажгли во мне крошечную искру. Искорку гнева. Гордости. Он был прав. Мы не были просто несчастными пленниками, ждущими спасения. Мы были живым доказательством жестокости врага и силы человеческого духа.

Я приподнялась и посмотрела на него, на этого человека, который из заклятого врага превратился в единственную причину, по которой я все еще дышу.

– Хорошо, – сказала я, и мой голос прозвучал тверже. – Покажем им наши зубы.

Он улыбнулся – редкой, настоящей улыбкой, которая доходила до глаз. Потянулся и погасил свет. В темноте его губы нашли мои. Этот поцелуй был другим. Не отчаянным, не нежным. Он был... клятвой. Мы залечивали раны друг друга не только прикосновениями, но и этой непоколебимой верой в то, что мы – команда.

И когда наступило утро, и мы стояли перед зеркалом, готовясь к встрече с адмиралами, я увидела в наших отражениях не жертв. Я увидела воинов. Испытавших страх, но не сломленных им. Понесших потери, но не сдавшихся.

Касиус поймал мой взгляд в отражении и кивнул. Он видел то же самое.

Они могли допрашивать нас. Они могли сомневаться в нас. Но они не могли отнять то, что мы прошли. И то, что мы обрели друг в друге. Мы были живым свидетельством. И мы были готовы сражаться за наше место в этом новом, странном мире, который называл себя «домом».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25.

Касиус

Комната заседаний была холодной. Буквально. Система вентиляции работала на максимум, выжигая из воздуха любые следы человеческого тепла. Метафорически – тоже. Пять пар глаз адмиралов Объединенного Командования смотрели на нас через полированный стол, как энтомологи на редких, ядовитых насекомых. Я стоял по стойке «смирно», чувствуя, как грубая ткань новой, временной формы впивается в еще не зажившие шрамы. Рядом, в полушаге, стояла Лира. Ее поза была безупречной, подбородок поднят, но я видел, как тонкая дрожь бежит по ее сжатым пальцам.

«Покажем им наши зубы», – сказала она. И мы показывали. Молча. Нашей выправкой. Нашими шрамами, которые мы не стали скрывать под одеждой. Нашими прямыми, вызывающими взглядами.

Адмирал в центре, седовласый ветеран с лицом, высеченным из гранита, адмирал Корвин, открыл заседание.

– Капитан Гилрей. Лейтенант Вейл. Ваши предварительные отчеты и данные, извлеченные с корабля, изучены. Они... впечатляют. И шокируют. У командования есть вопросы.

Начался допрос. Не такой, как у Вектора. Это был стратегический разбор полетов. Их интересовала не наша психология, а тактика тенеррийцев. Их слабые места. Структура лагерей. Эффективность их оружия.

Я отвечал четко, холодно, используя терминологию разведки. Говорил с ними на их языке. Я был не жертвой, а офицером, вернувшимся из глубокой разведки. Видел, как их настороженность постепенно сменялась профессиональным интересом. Рисовал им картину их врага – жестокого, но предсказуемого, сильного, но с уязвимыми логистическими цепями.

Потом очередь дошла до Лиры.

– Лейтенант Вейл, – обратился к ней Корвин. – Ваши действия, особенно на этапе побега, выходят за рамки стандартной подготовки гражданского пилота. Вы подтверждаете данные капитана Гилрея о том, что именно вы провели первичный запуск систем и осуществили маневры ухода от погони в атмосфере газового гиганта?

Она сделала шаг вперед. Ее голос был чистым и уверенным, без тени заискивания.

– Подтверждаю, господин адмирал. Стандартная подготовка пилота Звездного Флота, даже в отставке, включает основы экстренного пуска и пилотирования в нештатных ситуациях. Я использовала свои знания. Капитан Гилрей обеспечил тактическое прикрытие и постановку помех. Мы действовали как экипаж.

Я почувствовал прилив гордости, настолько сильный, что едва не сорвался с каменного выражения лица. Она была великолепна. Не просила снисхождения. Не оправдывалась. Она заявляла о своих правах как специалист.

– Как экипаж, – повторил Корвин, и его взгляд скользнул между нами. В нем читалось что-то еще. Любопытство. – Учитывая вашу... личную историю... до инцидента, такое слаженное взаимодействие вызывает вопросы.

Лира не дрогнула.

– В условиях, где вопрос стоит о жизни и смерти, личные истории отходят на второй план, господин адмирал. Мы научились доверять друг другу. Потому что альтернатива была смертью.

Больше они не задавали вопросов о наших отношениях. Допрос продолжался еще час. Они копались в деталях, проверяя нас на прочность и последовательность. Мы выдержали. Мы были едва ли не единственными людьми, которые видели тенеррийскую машину изнутри и выжили, чтобы рассказать об этом.

Наконец, Корвин откинулся на спинку кресла.

– Вы предоставили Флоту беспрецедентные данные. И беспрецедентную проблему. Ваш официальный статус... сложен. Вы числились пропавшими без вести, а затем погибшими. Ваше внезапное появление, да еще и на вражеском корабле, вызовет волну вопросов. Политических вопросов.

– Мы понимаем, господин адмирал, – сказал я. – Мы готовы пройти через любые проверки. Но мы также просим рассматривать нас как актив, а не как проблему. Наш опыт может быть использован для подготовки других. Для разработки новых тактик.

Корвин обменялся взглядами с коллегами. Кивнул.

– Ваше предложение будет рассмотрено. Пока что вы останетесь на станции. За вами сохранится статус свидетелей под защитой. Вам будет сохранен доступ к психологической реабилитации и... – он снова посмотрел на нас с тем же пронзительным любопытством, – ...друг к другу. Выздоравливайте. Вы заслужили отдых. На сегодня все.

Когда дверь за нами закрылась, мы молча прошли по коридору до моей каюты. Только внутри, когда дверь защелкнулась, мы позволили себе расслабиться. Я прислонился к стене, чувствуя, как дрожь пробивается сквозь сдерживаемое напряжение. Лира стояла посреди комнаты, ее плечи наконец-то опустились.

– Боги, – выдохнула она. – Я думала, мое сердце выпрыгнет.

– Ты была великолепна, – сказал я, и голос мой прозвучал хрипло. – Абсолютно безупречна.

Она повернулась ко мне, и в ее глазах я увидел не облегчение, а что-то дикое, почти яростное. Адреналин допроса не нашел выхода и теперь искал его в нас.

– Они смотрели на нас как на диковинку, – прошептала она, подходя ближе. – Как на зверей. Но они боятся нас. Чувствуешь? Они боятся той силы, что они в нас видят.

Она была права. За всей их холодной вежливостью скрывался страх. Страх перед тем, что мы прошли. Перед тем, во что мы превратились.

– Они должны бояться, – тихо ответил я, и мои руки сами потянулись к ней.

Она не стала ждать. Она набросилась на меня. Ее поцелуй был не исцелением и не нежностью. Это была атака. Заключительный акт нашего противостояния с миром, который хотел загнать нас в рамки протоколов и отчетов. Ее пальцы рвали застежки на моей форме, мои руки срывали с нее одежду. Это было грубо, яростно, отчаянно.

Мы рухнули на пол, не дойдя до кровати. Холодный металл пола обжигал кожу, но мы не чувствовали ничего, кроме жара друг друга. Это был не секс. Это было утверждение. Заявление о том, что мы живы. Что мы не сломлены. Что мы – стихия, которую нельзя контролировать.

Я входил в нее с той же яростью, с какой вел корабль сквозь патрули, с какой стоял перед адмиралами. Она принимала меня, отвечая тем же, ее ногти впивались в мою спину, ее зубы кусали мое плечо, заглушая стон. Мы сражались друг с другом, сливались воедино, пытаясь стереть память об оценивающих взглядах, о холодных стенах, обо всей этой давящей системе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда пик настиг нас, он был оглушительным, катарсическим. Мы лежали на полу, тяжело дыша, наши тела покрылись испариной. Где-то вдали гудели двигатели станции.

Лира лежала на мне, ее голова на моей груди. Ее дыхание постепенно выравнивалось.

– Они не понимают, – прошептала она. – Они никогда не поймут, что значит – выжить. Что значит – найти кого-то в аду и держаться за него.

Я провел рукой по ее спине, чувствуя под пальцами каждую мышцу, каждую клеточку любимого тела.

– Нам и не нужно, чтобы они понимали. Нам нужно, чтобы они нас слушались.

Она подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах снова горел тот самый огонь, что зажигал меня с первого дня.

– А что дальше, Касиус? Когда проверки закончатся? Когда они решат, что с нами делать?

Я посмотрел в ее глаза – эти бездонные, полные решимости глаза, которые стали моим домом.

– А дальше, – сказал я, – мы будем диктовать свои условия. Мы прошли через ад. Теперь мы будем править своим раем. Каким бы он ни был.

И впервые я почувствовал не тяжесть долга или ярость выжившего. Я почувствовал предвкушение. Предвкушение будущего, которое мы построим вместе. Не такое, как раньше. Наше собственное. И это будущее начиналось здесь, на холодном полу каюты, в объятиях женщины, которая из заклятого врага превратилась в мое величайшее завоевание и единственную родную душу.

Глава 26.

Лира

Тишина в каюте была густой, почти осязаемой, нарушаемой лишь ровным гулом систем жизнеобеспечения. Я лежала, прижавшись щекой к груди Касиуса, слушая спокойный ритм его сердца. Наша яростная, отчаянная близость на холодном полу осталась позади, сменившись странным, хрупким затишьем. Адреналин от встречи с адмиралами уступил место новой, более глубокой тревоге.

Он почувствовал мое напряжение. Его пальцы медленно водили по моей спине, бесцельно, успокаивающе.

– О чем думаешь? – его голос был низким, немного хриплым после всего.

Я закрыла глаза, прижимаясь к нему сильнее, как будто могла впитать его уверенность.

– Они дали нам доступ к внешним каналам связи, – прошептала я. – Ограниченный. Под наблюдением.

Он замер на мгновение, потом снова продолжил свои круги.

– Да. Я видел уведомление.

– Мой отец... – голос сорвался у меня. Представить его лицо. Его холодное, разочарованное выражение. Он отрекся от меня публично. А теперь... теперь его «погибшая» дочь, которую он похоронил в своем сердце и в репутации семьи, внезапно ожила. И вернулась не героиней, а... какой? Бывшей пленницей? С клеймом на руке и с Касиусом Гилреем в качестве... кого? Мужа? Любовника? Союзника по несчастью?

Касиус перевернулся на бок, чтобы посмотреть на меня. Его серые глаза были серьезными.

– Ты боишься его реакции.

Это был не вопрос.

– Я не знаю, что сказать, – призналась я, и это было хуже страха. Это была пустота. Годы обиды, гнева, а теперь и эта новая, неизведанная территория – мы оба были сломлены и переродились в том аду. Как объяснить это человеку, который видел мир только в черно-белых тонах чести и долга?

– Скажи ему правду, – сказал Касиус просто. – Не всю. Только ту, что он сможет вынести. Что ты жива. Что ты дома. Или, по крайней мере, на пути домой.

– А он спросит о тебе, – я посмотрела на него. – Что я ему скажу? «Помнишь того парня, из-за которого я сбежала в Академию и опозорила семью? Так вот, мы теперь... мы...»

Он улыбнулся, криво, по-старому.

– Скажи, что я тот, кто спас тебе жизнь. Несколько раз. И что ты спасала мою. Этого пока достаточно. Остальное... остальное их не касается.

Он был прав. Всегда прав в таких вещах. Он умел отделять главное от второстепенного. И главным было то, что мы выжили. Вместе.

Я взяла свой коммуникатор. Рука дрожала. Я чувствовала на себе взгляд Касиуса – не давящий, а поддерживающий. Он был моим якорем.

Я набрала код дома. Личный код отца. Тот, что он дал мне когда-то, сказав, что я могу использовать его в случае крайней необходимости.

Связь установилась не сразу. Потом послышались щелчки, шипение. И наконец – голос. Тот самый. Низкий, властный, пронизанный усталостью, которая не имела ничего общего со сном.

– Алло? Кто на линии? Этот канал закрыт...

– Папа, – выдохнула я, и мое горло перехватило.

На той стороне воцарилась мертвая тишина. Такая густая, что я услышала, как где-то на станции скрипнула дверь.

– ...Лира? – его голос был шепотом, полным недоверия и чего-то еще... надежды? Страха?

– Да, папа. Это я. Я... я жива.

Еще одна пауза. Я представила его лицо: бледнеющее, рука, сжимающая трубку до хруста в костяшках.

– Где ты? Что случилось? В отчетах... нам сказали, что твой корабль...

– Мой корабль был захвачен тенеррийцами, – перебила я его, стараясь говорить ровно, как на допросе. – Они убили Элрена и Синера. Меня взяли в плен. Я была на Тенерре. – Я сделала глубокий вдох. – Но я сбежала. Я на секретной станции Флота. Я в безопасности.

– Тенеррийцы... Боги, – он прошептал. Я услышала, как он тяжело опускается в кресло. – Дочка... Лира... Я... мы думали...

Его голос дрогнул. Впервые в жизни я услышала, как он теряет контроль. Это растрогало и напугало меня одновременно.

– Я знаю, что вы думали, – сказала я мягче. – И мне жаль. Жаль всей той боли, что я причинила. Но... я не жалею о своем решении поступить в Академию. Оно сделало меня тем, кто я есть. И оно помогло мне выжить там.

– Как? – его голос снова стал собранным, в нем зазвучали нотки старого, привычного допроса. – Как ты выжила? И... с тобой кто-то еще был?

Я посмотрела на Касиуса. Он сидел, откинувшись на подушки, его лицо было невозмутимым, но я видела напряжение в его плечах. Он слушал.

– Со мной был Касиус Гилрей, – сказала я прямо. – Его корабль тоже был сбит. Мы... мы помогали друг другу выжить. Без него я бы не справилась.

Молчание. Долгое, ледяное. Я представила, как в его голове крутятся шестеренки: Гилрей. Сын его бывшего друга. Символ его позора. И теперь – спаситель его дочери.

– Гилрей, – наконец произнес он, и в его голосе не было ни злости, ни благодарности. Была лишь усталая констатация факта. – Он... с тобой?

– Да. Он здесь.

– Позови его.

Я протянула коммуникатор Касиусу. Он взял его, его пальцы на мгновение сжали мои.

– Господин Вейл, – его голос прозвучал четко и уважительно, без тени высокомерия или подобострастия.

– Касиус, – голос моего отца был ровным. – Это правда? Вы оба были в плену?

– Да, сэр.

– И вы... заботились о моей дочери?

Я видела, как кивок Касиуса замер на полпути. Его глаза встретились с моими.

Мы заботились друг о друге, сэр. Мы были единственными людьми друг у друга. Мы выжили только потому, что держались вместе.

Еще одна пауза.

– Я... понимаю, – медленно сказал отец. И в его голосе впервые зазвучало нечто, отдаленно напоминающее признание. – Передай Лире... передай ей, что ее мать и я... мы... мы рады, что она жива. Мы хотим ее видеть. Когда... когда это станет возможным.

– Она это слышит, сэр, – сказал Касиус, глядя на меня. – И она тоже хочет вас видеть.

– Хорошо. Тогда... мы свяжемся позже. Когда вы будете готовы. И... Касиус?

– Да, сэр?

– Спасибо. За то, что вернул ее домой.

Касиус кивнул, хотя отец не мог этого видеть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Это была командная работа, сэр.

Он положил коммуникатор. Мы сидели в тишине, переваривая услышанное. Это был не прорыв. Не объятия и слезы прощения. Но это был мост. Хрупкий, покачивающийся, но мост.

– Видишь? – Касиус положил руку мне на колено. – Он тебя любит. Даже сквозь всю свою чопорность и обиды. Ты его дочь.

Я кивнула, чувствуя, как с глаз смахиваю предательскую влагу.

– А твой отец? – спросила я. – Ты позвонишь ему?

Его лицо стало жестким.

– Позже. Мой разговор с ним будет... сложнее. Он не станет благодарить меня за то, что я вернулся с тобой. Для него это будет еще одним доказательством моего неповиновения.

– Но ты спас меня, – прошептала я.

– Для него это не имеет значения, Лира. Для него важно только то, что я снова поступил по-своему. Что я связал свою судьбу с тобой. Женщиной, которая отвергла семью Гилреев. – Он горько усмехнулся. – Но теперь мне плевать. У меня есть то, что важнее его одобрения.

Он обнял меня, и я прижалась к нему. У нас были наши семьи – сложные, раненые, сломленные обидами. Но у нас было и нечто большее. У нас было то, что мы построили в аду. То, что было скреплено не кровными узами, а кровью, болью и непоколебимой верностью.

Мы были друг для друга и семьей, и домом. И пока мы были вместе, мы могли пережить все. Даже холодные взгляды адмиралов и сложные разговоры с прошлым. Наше будущее было туманным, но оно было нашим. И мы были готовы идти навстречу ему – рука об руку.

Глава 27.

Касиус

Следующие несколько дней стали испытанием на прочность иного рода. Не физическим, но моральным. Бесконечные циклы допросов, проверок, встреч с психологами и офицерами разведки. Каждый наш шаг, каждое слово, сказанное друг другу в камере на Тенерре, теперь выворачивали наизнанку, анализировали, пытаясь найти скрытые мотивы, признаки промывки мозгов или тайного сотрудничества с врагом.

Лира держалась с потрясающим достоинством. Ее ответы были четкими, ее память – феноменальной. Она не пыталась приукрасить или скрыть свои слабости. Она рассказывала о своем страхе, о своих срывах, о моментах отчаяния с такой пронзительной честностью, что даже каменнолицые аналитики порой отводили взгляд. Она превратила свою уязвимость в оружие, в неоспоримое доказательство правды.

Я же играл роль, к которой был рожден – холодного, расчетливого стратега. Я говорил на языке тактики и выгоды. Я выстраивал наши действия не как цепь случайных событий, приведших к выживанию, а как продуманную, хоть и отчаянную, операцию. Я видел, как этот подход находит отклик у военных. Они понимали логику. Они уважали результат.

Нас проверяли на детекторе лжи. Разделяли. Сравнивали наши показания в поисках нестыковок. Но мы были идеально синхронизированы. Наша история была не просто заученной легендой. Она была выжжена в нашей плоти и в нашей памяти. Мы прожили ее вместе. И это было нашей самой сильной защитой.

В перерывах между допросами мы молча сидели в моей каюте, пили безвкусный кофе из автомата и смотрели в стены. Мы были истощены, но не сломлены. Каждая такая сессия лишь сильнее сплачивала нас. Мы были двумя солдатами в окопе, под непрерывным обстрелом, и единственным укрытием друг для друга.

Однажды утром за нами пришел не рядовой, а сам майор Вектор. Его лицо было менее непроницаемым, чем обычно.

– Капитан. Лейтенант. Прошу проследовать со мной.

Он привел нас не в кабинет для допросов, а в небольшой конференц-зал. Там за столом сидел адмирал Корвин. Рядом с ним – человек в штатском, с внимательными, проницательными глазами.

– Присаживайтесь, – Корвин указал на стулья. – Это последняя формальность. С вами хочет поговорить представитель Военного Трибунала. Советник Брайт.

Советник. Значит, юридическая часть. Сердце на мгновение замерло. Они все еще могли предъявить нам обвинения в чем угодно – от дезертирства до сотрудничества с врагом.

Брайт улыбнулся, но его улыбка не дошла до глаз.

– Капитан Гилрей, лейтенант Вейл. Не волнуйтесь. Это не обвинительный процесс. Мы завершили нашу проверку. Изучили все данные, включая медицинские отчеты и расшифрованные логи с вашего корабля.

Он сделал паузу, давая нам прочувствовать вес этих слов.

– Вывод Трибунала однозначен. Ваши действия, как во время плена, так и в процессе побега, являются образцом мужества, стойкости и преданности долгу. Данные, которые вы предоставили, уже используются в планировании операций. Вы спасли жизни. Много жизней.

Я почувствовал, как Лира непроизвольно выпрямляется рядом со мной. Ее пальцы вцепились в подлокотники кресла.

– Ваш статус полностью восстановлен, – продолжил Брайт. – Более того, учитывая ваш уникальный опыт, командование предлагает вам обоим должности консультантов при штабе Разведывательного флота. Ваши знания о тактике и психологии тенеррийцев не имеют аналогов.

Я обменялся взглядом с Лирой. В ее глазах читалось то же, что и у меня – не радость, а скорее осторожное облегчение. Мы не хотели быть консультантами. Мы хотели... мы хотели просто быть.

– Мы благодарны за предложение, господин советник, – сказал я, выбирая слова. – Но нам нужно время. Время чтобы... прийти в себя. Чтобы решить, что мы хотим делать дальше.

Корвин кивнул, как будто ожидал этого.

– Понимаем. Вам предоставлен временный отпуск. Полгода. С полным сохранением довольствия. За это время вы должны пройти полный курс психологической реабилитации. А после... мы надеемся на ваше возвращение. В том или ином качестве.

– А что наследовать... наших семей? – тихо спросила Лира. – Нас не будут держать здесь?

Брайт снова улыбнулся, на этот раз почти по-человечески.

– Вы свободны в своих передвижениях в пределах Объединенных Систем, лейтенант. Конечно, за вами будет сохранено негласное наблюдение на первое время. Стандартный протокол. Но вы можете ехать домой.

Домой. Слово снова прозвучало странно. Но на этот раз в нем был иной оттенок. Не клетки, а... возможности.

Час спустя мы стояли в том самом ангаре, куда нас привели несколько дней назад. Но теперь перед нами был не ублюдочный тенеррийский разведчик, а современный катер типа «Курьер», предоставленный Флотом для нашего транспортировки.

Мы получили назад наши личные вещи – вернее, то, что от них осталось. Нам выдали новую, настоящую форму. На моих плечах снова красовались погоны капитана. На Лире – лейтенанта. Мы выглядели как офицеры. Но под тканью формы все еще скрывались шрамы и клейма. И в глазах – тень Тенерры.

Я повернулся к Лире. Она смотрела на открытый шлюз катера, и в ее взгляде была смесь надежды и страха.

– Готова? – спросил я.

Она посмотрела на меня, и ее глаза нашли в моих ту самую уверенность, что вела ее сквозь ад.

– С тобой – да.

Мы поднялись на борт. Дверь закрылась с мягким шипением. Я прошел на капитанский мостик – небольшой, но оснащенный по последнему слову техники. Лира села в кресло копилoтa, ее пальцы привычным жестом пробежали по сенсорным панелям, запуская предполетную диагностику.

Я сел в кресло пилота, ощутив знакомый, почти забытый комфорт. Это был не краденый корабль врага. Это был мой корабль. Наш корабль. По крайней мере, на время.

– Курс? – спросила она, готовая к работе.

Я ввел координаты. Не особняка Гилреев. Не поместья Вейлов. А нейтральной космической станции в курортном секторе. Места, где не было никого, кто знал бы нас. Места, где мы могли бы просто быть. Касиусом и Лирой. Без прошлого. Без долга. Только с будущим, которое нам предстояло построить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Домой, – сказал я, откидываясь на спинку кресла и глядя на бескрайнюю звездную карту перед нами.

Катер плавно отстыковался и рванул вперед, пронзая пространство. Тенерра осталась позади. Станция Разведфлота – позади. Впереди была неизвестность. Но впервые за долгое время эта неизвестность не пугала, а манила.

Я посмотрел на Лиру. Она смотрела на звезды, и на ее губах играла легкая, почти неуловимая улыбка.

Глава 28.

Касиус

«Курьер» вышел из гиперпространства с мягким толчком. На переднем плане визуала висела станция «Оазис». Не самая крупная, не самая роскошная, но именно туда я проложил курс. Место, где нас не знали. Где мы могли перевести дух.

Пока Лира занималась стыковкой – ее движения были уверенными, отточенными, будто и не было этих месяцев ада, – я смотрел на панель связи. Несколько десятков непрочитанных сообщений. Большинство – от отца. Краткие, все более раздраженные запросы. «Вернись на связь». «Где ты?» «Командование сообщило о твоем возвращении. Требую объяснений».

Я чувствовал тяжесть в груди, знакомую с детства. Чувство долга, смешанное с сопротивлением. Но сейчас все было иначе. Раньше я подчинялся. Сейчас – нет.

Мы получили доступ к нашему временному жилью – стандартной, но просторной квартире на внешнем кольце станции. Из панорамного окна открывался вид на бескрайний космос и мерцающие огни доков. Ничего домашнего. Пусто. Стерильно. Как и наши жизни на данный момент.

Лира прошлась по комнатам, ее шаги отдавались эхом в пустоте.

– Здесь пахнет... ничем, – сказала она, останавливаясь посреди гостиной.

– Пахнет возможностью, – поправил я, подходя к ней. – Начать с чистого листа.

Она повернулась ко мне, и в ее глазах я увидел ту же неуверенность, что клокотала во мне.

– С чистого листа... с клеймами на руках и призраками прошлого за плечами.

– Нашими клеймами, – я взял ее запястье и поднес к своим губам, касаясь шершавой кожи губами. – Нашими призраками. Мы справимся.

Мой коммуникатор снова завибрировал. Настойчиво. Отец. Я вздохнул и посмотрел на Лиру.

– Мне нужно это сделать.

Она кивнула, понимающе.

– Хочешь, я останусь?

– Нет. Это мой бой.

Я ушел в спальню, единственную комнату с дверью, и закрылся. Сделал глубокий вдох и принял вызов.

Голографическое изображение моего отца возникло передо мной. Он сидел в своем кабинете, в том самом кресле из красного дерева, где я выслушивал бесчисленные нотации. Его лицо было бледным от сдерживаемого гнева.

– Наконец-то, – его голос был ледяным. – Где ты был? Почему не вышел на связь сразу? Командование сообщило, что ты свободен уже три дня назад!

– Мне нужно было время, отец, – ответил я, стараясь сохранять спокойствие. – Время прийти в себя. Время решить, что делать дальше.

– Что делать дальше? – он фыркнул. – Ты возвращаешься домой. Немедленно. Твоя обязанность – быть здесь, перед семьей, перед корпорацией. Ты Гилрей. Ты...

– Я знаю, кто я, – перебил я его, и мой голос прозвучал резче, чем я планировал. – Я провел последние месяцы, вспоминая это каждый день, пока меня пытали и унижали. Пока меня заставляли драться за свою жизнь и за жизнь... – я запнулся, – ...за жизнь Лиры Вейл.

Имя повисло в воздухе между нами, как вызов. Лицо отца исказилось.

– Эта девушка... Она все еще с тобой?

– Да. Она со мной.

– Невероятно! – он вскипел. – После всего, что она сделала с нашей семьей! После позора! И ты... ты связался с ней снова? В плену? Это выглядит как... как непристойный фарс!

Внутри меня что-то сорвалось с цепи. Та самая ярость, что копилась годами, подпитанная болью и унижением Тенерры.

– Я не «связался», отец! – мой голос гремел, эхо отражалось от голых стен спальни. – Мы выжили! Мы держались друг за друга, потому что больше не за кого было держаться! Она сильнее и храбрее, чем кто-либо кого я знал! Она спасла мне жизнь так часто, что я сбился со счету! И да, теперь она со мной. Потому что я люблю ее. И она любит меня. И это – единственное, что имеет для меня значение сейчас.

Отец смотрел на меня с таким изумлением, будто я только что признался в убийстве. Его рот был приоткрыт.

– Ты... ты не в своем уме. Плен... пытка... они сломали тебя. Ты не понимаешь, что говоришь.

– Наоборот, – я выдохнул, и ярость сменилась странным, холодным спокойствием. – Впервые в жизни я понимаю все совершенно четко. Я не вернусь в корпорацию. Я не буду пешкой в ваших играх. У меня есть предложение от Разведфлота. Я могу его принять. А могу – нет. Но это будет мой выбор. Мой и Лиры.

– Ты выбрасываешь свою жизнь в помойку! Ради этой... этой...

– Закончи, отец, – я сказал тихо, но так, чтобы каждый звук был отточен как лезвие. – Скажи о ней еще одно оскорбительное слово, и это будет последний наш разговор.

Он замер. Он видел, что я не блефую. В моих глазах горела та же решимость, что вела меня через арену с огнем.

– Хорошо, – он просипел, откидываясь на спинку кресла, побежденный. – Делай как знаешь. Но не жди от меня поддержки. И не приходи с ней в этот дом.

– Не беспокойся, – я ответил. – У нас теперь есть свой.

Я разорвал связь. Изображение отца исчезло. Я стоял, тяжело дыша, опершись руками о холодную стену. Не было триумфа. Была пустота. Пустота после долгой битвы. Но также – и легкость. Словно я сбросил тяжелый плащ, который таскал на себе всю жизнь.

Дверь в спальню тихо открылась. В проеме стояла Лира. Она все слышала.

– Касиус... – ее голос был полон боли за меня.

Я обернулся. И увидел не жалость в ее глазах, а гордость. И понимание.

– Все в порядке, – сказал я, и на этот раз это была правда. – Теперь – все в порядке.

Я подошел к ней, и она заключила меня в объятия. Мы стояли посреди голой, чужой комнаты, но впервые за долгое время это место начало походить на дом. Потому что дом был там, где была она.

Я прикоснулся к ее лицу, проводя большим пальцем по ее скуле. Ее кожа была прохладной. В ее глазах читалась та же потребность – стереть память о боли, о долге, о прошлом. Заполнить пустоту настоящим. Друг другом.

Мой поцелуй был нежным, вопрошающим. Она ответила с той же нежностью, но с оттенком отчаяния. Ее пальцы вплелись в мои волосы, притягивая меня ближе.

Мы не пошли к кровати. Мы остались там, где были, посреди комнаты, на холодном полу, под безразличным взглядом звезд в иллюминаторе. Мы срывали друг с друга одежду не с яростью, а с торжественной медлительностью, как будто совершали ритуал. Ритуал очищения. Освящения этого нового пространства, которое отныне было нашим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда я вошел в нее, она закинула голову назад, и ее шея выгнулась изящной дугой. Ее глаза были закрыты, но на ресницах дрожали слезы. Не от боли. От освобождения. От того, что мы были живы, свободны и вместе, несмотря ни на что.

Мы двигались медленно, почти недвижно, погруженные в глубину ощущений. Каждое прикосновение, каждый вздох, каждый стон были подтверждением жизни. Мы смотрели друг другу в глаза, и в них не было ничего, кроме правды. Правды о боли, о страхе, о любви, которая родилась в кромешном аду и теперь цвела в этой стерильной пустоте.

Я чувствовал, как ее тело сжимается вокруг меня, волна за волной, вымывая из меня остатки гнева и горечи разговора с отцом. Ее ноги обвились вокруг моих бедер, притягивая меня глубже, и ее тихий, сдавленный крик смешался с моим стоном, когда мы достигли пика вместе, как и во всем остальном.

Мы лежали на полу, наши тела слипшиеся, наши сердца бились в унисон. Через иллюминатор лился холодный свет далеких звезд.

Лира лежала на мне, ее дыхание постепенно выравнивалось.

– Наш дом, – прошептала она мне в грудь.

– Да, – я обнял ее крепче, глядя в космическую тьму. – Наш. Со всеми его трещинами и призраками. Но наш.

И впервые я почувствовал не тяжесть ответственности, а спокойную уверенность. Мы прошли через ад. Мы сразились с нашими демонами. Теперь нам предстояло строить. И я знал – из всех битв, что я вел в жизни, эта будет самой важной. Потому что я сражался за нас. И я уже победил.

Глава 29.

Лира

«Оазис». Название станции звучало как насмешка. После месяцев в бетонной коробке Тенерры, после бесконечных серых коридоров флотской базы, эти сияющие променады, искусственные водопады и буйная зелень должны были казаться раем. И поначалу так и было.

Первые дни мы просто… существовали. Мы спали по двенадцать часов подряд, просыпаясь в спутанных простынях от того, что рядом нет грубого толчка надзирателя. Мы часами стояли под настоящим, горячим душем, смывая с кожи не грязь – ее уже не было – а память о грязи. Мы ели. Безвкусную синтезированную пищу из нашего скромного кухонного автомата, но это был наш выбор. Наша еда. Наш дом.

Наша квартира была маленькой, стандартной, но для нас она была крепостью. Мы не спеша расставляли купленную на первые флотские авансы мебель: широкий диван, за которым можно спрятаться от всего мира, и, самое главное, огромную кровать. Не ту, узкую, с жестяным скрипом, а большую, с настоящим матрасом, на котором можно было раскинуться, не боясь задеть друг друга. Первую ночь мы просто проспали, вцепившись друг в друга, как будто боялись, что этот хрупкий мирок рассыплется от одного неверного движения.

Постепенно мы начали осваиваться. Я находила странное удовольствие в самых простых вещах: выборе ткани для занавесок, приготовлении ужина из настоящих, пусть и замороженных, продуктов. Касиус, к моему удивлению, оказался педантичным домовладельцем. Он возился с настройками климат-контроля, проверял герметичность швов на окнах и с серьезным видом изучал инструкцию к кофемашине, как будто это был новейший бластер.

Мы гуляли. Держась за руки, как самые обычные парочки. Мы молча стояли у огромных витрин, за которыми плескались настоящие рыбы в искусственных лагунах. Мы поднимались на смотровую площадку и смотрели на звезды – уже не как на ориентиры или угрозу, а как на украшение. Как на часть нашего нового, безопасного мира.

Именно там, на смотровой площадке, он впервые за все это время по-настоящему расслабился. Он стоял, опершись лбом о прохладное стекло, его плечи, всегда такие напряженные, наконец опустились.

– Ты веришь, что все это по-настоящему? – тихо спросил он, не глядя на меня.

Я прижалась к его спине, обняв за талию. Чувствовала каждый мускул, каждую впадину между лопатками.

– Нет, – так же тихо ответила я. – Но я решила делать вид, что верю. Пока не привыкну.

Он повернулся и обнял меня. Его смех, тихий и немного хриплый, был самым прекрасным звуком на этой роскошной станции.

– Отличная тактика, лейтенант. Одобряю.

В эти дни мы заново узнавали друг друга. Не как товарищей по несчастью, не как союзников в борьбе за выживание, а как мужчину и женщину. Наша близкость потеряла отчаянную, животную ярость первых ночей. Она стала медленнее, глубже, исследовательской. Мы учились доставлять друг другу удовольствие без спешки, без фона страха и боли. Его прикосновения были вопрошающими, мои ответы – уверенными. Мы строили новый язык, язык мира и доверия.

Но рай, как выяснилось, имеет трещины. Спустя две недели наше уединение нарушил официальный запрос из штаба Флота. Не приказ, нет. «Приглашение на консультацию». Касиус прочитал его, его лицо стало каменным.

– Они не могут оставить нас в покое, – пробормотал он, откладывая коммуникатор.

– Что они хотят? – спросила я, чувствуя, как в животе появляется знакомый холодок.

– Протоколы допросов других выживших. Они нашли еще несколько человек, сбежавших с других баз. Хотят, чтобы мы помогли с анализом показаний. Выявили противоречия, закономерности.

Это звучало невинно. Почти как научная работа. Мы согласились. Не из чувства долга, а потому что это была ниточка, связывающая нас с реальностью, от которой мы так отчаянно бежали. Мы проводили по несколько часов в день, изучая записи. Касиус выискивал тактические детали, я – психологические паттерны. Мы были эффективны. Слишком эффективны.

И сегодня утром пришел новый вызов. Срочный. Уровень важности «Альфа». Не на удаленный терминал, а лично к нам в квартиру. На экране нашего коммуникатора возникло лицо адмирала Корвина. На этот раз никакой протокольной вежливости. Его лицо было суровым.

– Капитан Гилрей. Лейтенант Вейл. Прерву ваш отпуск. Ситуация критическая.

Касиус встал рядом со мной, его рука легла мне на плечо. Я почувствовала, как его пальцы слегка сжимаются.

– Слушаем, господин адмирал.

– Тенеррийцы изменили тактику. Они больше не берут пленных. Они уничтожают. За последшие сорок восемь часов потеряны три гражданских грузовых судна и один фрегат прикрытия в нейтральном коридоре возле сектора К-17. Выживших нет.

Ледяная полоса прошла по моей спине. Сектор К-17. Тот самый, через который я вела «Зефир».

– Мы знаем от вас, что они ценят «ресурсы», – продолжал Корвин. – Людские или материальные. Эта беспричинная жестокость… это не их почерк. Если это не их, то чей? Или… это новый этап «экспериментов»? Нам нужна ваша гипотеза. И нужна немедленно. По нашим расчетам, следующая цель – конвой «Ковчег». Тысячи жизней. В основном, колонисты. Вам передают все данные. У вас есть шесть часов, чтобы дать нам хоть что-то, что можно использовать.

Связь прервалась. В квартире повисла гробовая тишина. За окном по-прежнему сияли огни «Оазиса», текли искусственные реки, но наш хрупкий рай дал трещину.

Я посмотрела на Касиуса. Его лицо было маской концентрации, но в глазах я увидела ту же борьбу, что бушевала во мне. Долг. Пронзительный, неумолимый. Против права на покой. На исцеление.

– Ты не обязана, – тихо сказал он. – Это мое дело. Я офицер.

Я покачала головой, подходя к терминалу, на который уже поступали потоки данных – телеметрия, записи с камер, последние перехваты.

– Ты забыл, капитан? – я запустила программы анализа, мои пальцы привычно забегали по клавиатуре. – Мы – команда. Или никак.

Он не стал спорить. Он просто подкатил второе кресло и сел рядом. Наш отпуск трещал по швам. Но мы снова были на своем посту. Потому что где-то там, в холодной пустоте, были корабли. И жизни. И мы, черт возьми, единственные, кто мог понять правила этой новой, страшной игры.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я взглянула на него, на его сосредоточенный профиль, и впервые за долгое время почувствовала не страх, а странное, горькое предвкушение. Ад позади не отпускал так просто. Он требовал своей цены. И мы были готовы ее заплатить. Снова. Но на этот раз – на своих условиях.

Глава 30.

Касиус

Тишина в нашей квартире стала иной. Из расслабленной и умиротворенной она превратилась в напряженную, густую, наполненную тихим гулом процессоров и почти неслышным щелканьем клавиатур. Мы сидели плечом к плечу, уткнувшись в терминалы, и ад «Оазиса» медленно, но верно вытеснял тот хрупкий рай, что мы так недолго строили.

Данные лились рекой. Холодные, безэмоциональные факты, за которыми стояла смерть. Телеметрия последних секунд грузового судна «Верность». Искаженные паникой переговоры экипажа фрегата «Страж». Обломки, разбросанные по орбите ледяной планеты в секторе К-17.

Лира работала с яростной сосредоточенностью. Ее брови были сведены, губы сжаты. Она выискивала паттерны в коммуникационных логах, в малейших отклонениях в курсах кораблей перед уничтожением. Я же копался в тактике. Скорости сближения. Энергетических сигнатурах атакующего оружия. Это была знакомая работа. Та самая, что я делал в Разведке. Но теперь каждый пиксель на экране, каждая строка кода напоминали мне о другом. О грубых руках надзирателей. О свисте дубинок. О ее крике в темноте.

Я откинулся на спинку кресла, проводя рукой по лицу. Глаза горели.

– Это не их почерк, – тихо сказал я, больше самому себе.

Лира подняла на меня взгляд.

– Что?

– Тенеррийцы. Они действуют как пираты. Захватывают, буксируют, грабят. Экономят ресурсы. То, что описывают здесь… – я ткнул пальцем в экран с данными по «Стражу». – Это не захват. Это зачистка. Точечные удары по двигателям, затем кинетический разгон обломков для уничтожения корпуса. Чисто, методично… безжалостно. Как на конвейере.

Она внимательно изучила данные, и я увидел, как в ее глазах вспыхивает понимание, смешанное с ужасом.

– Новое оружие? Новая тактика?

– Или… – я сделал паузу, собираясь с мыслями, – …или это не они.

В комнате повисло тяжелое молчание.

– Кто же еще? – прошептала она.

– Не знаю. Но есть кое-что общее. – Я переключил экран, выведя карту сектора с отметками всех атак. – Смотри. Все инциденты происходят на окраине нейтрального пространства. Район, бедный ресурсами, со слабым гравитационным полем. Идеальный полигон.

– Полигон? – Лира побледнела. – Для испытаний нового оружия? На живых мишенях?

– Или для отработки новой тактики, – мой голос прозвучал мрачно. – Мы знаем, что тенеррийцы любят эксперименты. На нас они ставили опыты по выживанию и психологической устойчивости. Может быть, теперь они экспериментируют с тактикой тотального уничтожения? Проверяют, как быстро мы сможем адаптироваться? Каков наш порог приемлемых потерь?

Она сглотнула, ее пальцы сжали край стола.

– Это… чудовищно.

– Это логично, – поправил я, и мне стало противно от собственного цинизма. Но это был тот самый цинизм, что позволял мне выживать. Сначала на посту капитана, потом в плену. – Они не видят в нас людей. Либо ресурс, либо угроза, которую нужно ликвидировать с максимальной эффективностью.

Я снова погрузился в данные, пытаясь найти слабое место в этой новой, безликой машине смерти. И вдруг мой взгляд зацепился за мелочь. Крошечную аномалию в энергопотреблении одного из грузовых судов за несколько минут до атаки.

– Смотри, – я увеличил график. – «Верность». За три минуты до первого попадания у них скачок энергопотребления в системах связи. Не просто усиление сигнала. Что-то более сложное.

Лира наклонилась ближе, ее волосы коснулись моего плеча.

– Похоже на попытку установить сложную квантовую связь. Или… на ответ на какой-то запрос.

– Запрос, который они не смогли или не успели обработать, – заключил я. – Возможно, атака начинается не с выстрела. А с некоего сигнала. Запроса на опознание. И если ответ не соответствует ожидаемому…

– …запускается протокол уничтожения, – закончила она мысль. Ее глаза встретились с моими. В них горел знакомый огонь – огонь охотника, напавшего на след. – Касиус, если мы правы… мы можем их предупредить. Дать конвою коды отзыва. Или научить их, как отвечать на этот запрос.

Это была тонкая нить. Гипотеза, построенная на обрывках данных и нашей интуиции, выстраданной в аду. Но это было все, что у нас было.

Я схватил коммуникатор и набрал прямой канал адмиралу Корвину. Время на исходе.

– Адмирал. У нас есть теория.

Я кратко изложил наши догадки. На другом конце царила тишина, прерываемая лишь ровным гулом аппаратуры.

– Подтверждения? – наконец спросил Корвин. Его голос был напряженным.

– Никаких, сэр. Только анализ и знание их менталитета. Шанс – пятьдесят на пятьдесят.

– В данной ситуации и один процент – уже роскошь, – последовал ответ. – Передавайте ваши рекомендации в штаб конвоя. Немедленно. И… будьте на связи. Возможно, вам придется координировать их действия напрямую.

Связь прервалась. Мы переглянулись. Координация. Значит, наш «отпуск» официально окончен. Мы снова были в игре.

Лира медленно выдохнула.

– Ты уверен, что мы готовы к этому? Снова? – в ее голосе прозвучала неуверенность, которую я слышал впервые за долгие недели.

Я встал, подошел к ней и взял ее за руки. Они были холодными.

– Нет, – честно ответил я. – Я не уверен. Часть меня хочет запереть эту дверь и никогда не открывать ее снова. – Я посмотрел на экран, где мигал значок передаваемых в конвой инструкций. – Но другая часть… помнит, каково это – быть в ловушке. Ждать, что кто-то придет на помощь. На этот раз мы можем быть этим «кем-то».

Она кивнула, сжав мои пальцы.

– Тогда мы делаем это. Вместе.

Мы вернулись к терминалам. Теперь мы ждали. Воздух в квартире сгустился до состояния желе. Каждая секунда тянулась мучительно долго. Я представлял себе конвой «Ковчег». Тысячи людей. Семьи. Дети. Возможно, кто-то из них сейчас смотрел в иллюминатор на звезды, не подозревая, что мы, двое израненных призраков с Тенерры, держим ниточку, связывающую их с жизнью.

Пришел первый отчет. Конвой получил наши инструкции. Внедряют их в системы связи. Никаких гарантий, что это сработает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Второй отчет. Конвой входит в зону риска.

Тишина. Давящая, оглушительная. Я смотрел на Лиру. Она сидела, поджав ноги, и смотрела на мерцающую карту, где шесть сигналов медленно двигались через сектор К-17. Ее лицо было бледным, но решительным.

И тогда пришло третье сообщение. Короткое. Всего одна строка от оператора связи конвоя.

«Неопознанный контакт. Запрос получен. Ответ передан по вашему протоколу. Контакт прекратил сближение. Повторяю, контакт прекратил сближение и уходит на высокой скорости».

Я закрыл глаза. Волна облегчения, такая мощная, что у меня подкосились ноги, накрыла меня с головой. Мы сделали это. Черт возьми, мы сделали это!

Я обернулся к Лире. Она уже смотрела на меня, и по ее лицу текли слезы. Но это были слезы не боли, а триумфа. Мы встали и бросились друг к другу в объятия. Мы смеялись и плакали одновременно, два сумасшедших выживших, которые только что использовали свой адский опыт, чтобы спасти жизни.

Наш коммуникатор снова завибрировал. Корвин.

– Капитан. Лейтенант. Только что поступили данные. Конвой «Ковчег» в безопасности. Ваша теория подтвердилась. – В его голосе звучало нечто, похожее на уважение. – Командование просит вас продолжить консультации. Официально. Мы должны разработать постоянные контрмеры.

Я посмотрел на Лиру. В ее глазах я увидел ответ. Тот же, что был в моем сердце. Страх никуда не делся. Боль – тоже. Но теперь к ним добавилось нечто новое. Сила. Понимание, что наш кошмар может быть обращен против тех, кто его устроил.

– Мы готовы, господин адмирал, – сказал я, не отпуская Лиру из объятий. – Но мы работаем на своих условиях. Отсюда. Вместе.

– Принято, – ответил Корвин. – Добро пожаловать в команду, «Призраки».

Связь прервалась. Мы остались стоять посреди комнаты, обнявшись, под безразличным взглядом терминалов. Наш отпуск треснул, но не рассыпался. Он трансформировался. Мы больше не были просто жертвами. Мы стали оружием. Оружием, которое знало своего врага лучше, чем кто-либо другой. И это было новой главой нашей истории. Главой, которую мы писали сами.

Глава 31.

Лира

Команда «Призраки». Звучало гордо, почти мифически. Но за этим названием скрывались долгие часы перед мерцающими экранами, горы данных, которые нужно было просеять, и постоянное, гнетущее чувство дежавю. Мы с Касиусом превратили нашу гостиную в командный центр. Стены были увешаны картами секторов, графиками и списками целей. Наш диван утонул в распечатках, а кофемашина работала на износ.

Работа шла. Наши протоколы для конвоев уже спасли десятки кораблей. Мы научились распознавать тот самый «запрос-убийцу» в эфире и давали капитанам простые, но эффективные алгоритмы ответа. Это была война, которую мы вели из четырех стен, война битов и байтов, но от этого она не становилась менее реальной.

Касиус погрузился в работу с фанатичной преданностью. Он мог просидеть за терминалом по восемнадцать часов подряд, почти не двигаясь, его лицо освещалось лишь холодным синим светом экрана. Он строил модели, анализировал траектории, выискивал малейшие несоответствия в данных. Он был блестящ. Но я видела цену этому.

Ночью он часто просыпался в холодном поту, его тело напрягалось в ожидании удара, который уже никогда не должен был последовать. Он стал реже касаться меня просто так, без повода. Его прикосновения, когда они случались, были такими же нежными, но в них появилась какая-то отстраненность, будто часть его сознания всегда оставалась там, в данных, в бесконечной охоте за тенью.

Сегодня мы анализировали данные с разведчика, которому чудом удалось сбежать из сектора Гамма. Он засек необычную активность – не просто одиночные корабли-убийцы, а целую сеть малых, почти невидимых зондов, расставленных как паутина.

– Смотри, – Касиус указал на карту, его голос был хриплым от усталости. – Они не просто ищут цели. Они собирают данные. О маршрутах, о системе защиты, о типах кораблей. Это… систематично.

– Как в лаборатории, – тихо сказала я, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. – Они ставят эксперимент над всей системой звездных путей. Изучают нашу логистику, как мы когда-то изучали бактерии в чашке Петри.

Он кивнул, не отрывая взгляда от экрана.

– Именно. И это означает, что у них есть центр управления. Место, где сводят все данные. Найти его – значит найти голову змеи.

Мы работали еще несколько часов, пытаясь вычислить источник. И вдруг я заметила нечто странное. В логах одного из перехваченных сигналов зонда мелькнула последовательность, которая показалась мне знакомой. Очень знакомой.

– Касиус, стоп. Вернись на три минуты назад, – попросила я, мои пальцы сжали край стола.

Он поднял бровь, но выполнил просьбу. Я вглядывалась в строки кода. Это был не сам сигнал, а метка, формат временного штампа. Специфический, редко используемый в гражданских сетях. Я видела его раньше. Где?

И тут меня осенило. В Академии. На продвинутых курсах криптографии. Этот формат использовался в некоторых засекреченных протоколах Объединенного Флота для маркировки сверхсрочных донесений.

– Это… это наш протокол, – выдохнула я, чувствуя, как кровь отливает от лица. – Флотский.

Касиус резко повернулся ко мне, его глаза сузились.

– Что ты имеешь в виду?

– Временной штамп. Смотри, – я указала на экран. – Это формат «Омега-7». Его используют только в штабных коммуникациях высшего уровня. Как он мог оказаться в сигнале тенеррийского зонда?

В воздухе повисло тяжелое, зловещее молчание. Мы смотрели друг на друга, и в его глазах я увидела то же леденящее душу понимание, что родилось и во мне.

– Утечка, – тихо произнес он. – Или… не утечка.

– Предательство, – прошептала я. Слово было таким же холодным и тяжелым, как камень на сердце. Кто-то внутри Флота передавал данные врагу. Кто-то, у кого был доступ к протоколам уровня «Омега».

Касиус откинулся на спинку кресла, его лицо стало маской.

– Это объясняет многое. Как они всегда оказывались на шаг впереди. Как находили самые уязвимые конвои. Как… – он замолчал, и его взгляд стал отстраненным, – …как они так легко вышли на мой корабль. И на твой.

Мысль ударила с новой силой. Наше пленение не было случайностью. Кто-то, кто имел доступ к графикам полетов, к маршрутам, передал эту информацию тенеррийцам. Кто-то, кого мы, возможно, знали. С кем служили. Кому доверяли.

Я почувствовала приступ тошноты. Мы сражались с внешним врагом, а яд уже давно проник внутрь. И этот яд, возможно, был причиной всех наших страданий.

– Мы должны сообщить Корвину, – сказала я, но Касиус резко покачал головой.

– Нет. Ни слова.

– Что? Но… мы обязаны!

– Обязаны кому? – его голос прозвучал резко. – Мы не знаем, кому можно доверять. Если у них есть доступ к «Омеге», значит, этот кто-то высоко поставлен. Очень высоко. Любое наше сообщение может уйти прямиком к нему. И тогда… – он не стал договаривать, но я поняла. Тогда нас ждет тихое исчезновение. Невыносимо похожее на несчастный случай.

Он встал и начал метаться по комнате, как раненый зверь в клетке.

– Мы должны делать это втихаря. Проверить все сами. Найти доказательства. Только тогда мы сможем кому-то открыться. Тому, кто вне подозрений.

– А кто вне подозрений? – спросила я, чувствуя, как паника подбирается к горлу. – Мы одни, Касиус! Мы одни на этой проклятой станции, с призраками прошлого и с врагом, который, возможно, сидит в том же штабе, что и адмирал Корвин!

Он остановился передо мной, его руки сжали мои плечи.

– Мы не одни, – сказал он тихо, но с железной уверенностью. – Мы есть друг у друга. И у нас есть наш опыт. Мы выжили в аду, Лира. Мы переиграли их на их поле. Мы найдем и этого змея. Я обещаю.

Его слова должны утешить, но они лишь подчеркивали ужас нашего положения. Мы были пешками в игре, правил которой не знали, и теперь обнаружили, что один из игроков – наш собственный командир.

Я посмотрела на экран, на тот злополучный временной штамп. Он был ключом. К нашему прошлому. И, возможно, к нашему будущему.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Хорошо, – выдохнула я, принимая решение. – Мы сделаем это сами. Но с чего мы начнем?

Касиус подошел к терминалу и начал быстро вводить команды.

– С начала. С нас. Мы проанализируем все данные о наших собственных захватах. Все доклады, все маршруты, все, что было доступу в тот период. Мы найдем ниточку. И потянем за нее.

Мы снова погрузились в работу, но теперь атмосфера в комнате изменилась. Страх сменился яростью. Холодной, целенаправленной. Мы больше не просто защищали невинных. Мы охотились. И наша добыча была кем-то, кто носил ту же форму, что и мы. Кто-то, чье предательство стоило жизней наших друзей, нашего покоя и наших душ.

Я взглянула на Касиуса. Его поза была напряженной, но в глазах горел знакомый огонь – огонь мстителя. И я поняла, что наша война только что перешла на новый, куда более опасный уровень. Но мы были вместе. И на этот раз мы знали, что нас предали. А знание, как оказалось, было оружием пострашнее любого бластера.

Глава 32.

Касиус

Тишина в нашей квартире стала иной. Из напряженной она превратилась в зловещую. Воздух, который всего несколько недель назад пах надеждой и свежесваренным кофе, теперь был пропитан запахом страха и подозрений. Яд, который мы обнаружили, был не где-то там, в далеком космосе. Он был здесь, в жилах системы, которая должна была нас защищать.

Лира спала. Вернее, лежала с закрытыми глазами, но я видел, как быстро движутся ее зрачки под веками. Она видела кошмары. Теперь и я знал, каково это – бояться не внешней угрозы, а той, что притаилась за спиной.

Я сидел перед терминалом, но не смотрел на карты секторов или тактические схемы. Я вызвал из глубин зашифрованных архивов Флота все, что мог найти о наших собственных миссиях. Гибель моего фрегата «Провидение». Захват «Зефира» Лиры. Я вводил запросы, которые, будь меня кто увидел, вызвали бы немедленные вопросы. А возможно, и пулю в затылок.

Данные всплывали на экране. Официальные отчеты. Сухие, безэмоциональные. «Корабль пропал без вести в секторе Тета-7. Предположительно, столкновение с неизвестным объектом или техническая неисправность». Ложь. Мы были атакованы. Захвачены. Но в отчетах не было ни слова о тенеррийцах. Как будто кто-то уже тогда, полтора года назад, старательно вымарывал любые упоминания о настоящем враге.

Я углубился в логистику. Маршруты полетов. Кто имел доступ к нашему расписанию? Список был длинным. Офицеры штаба, логисты, диспетчеры. Слишком много людей. Слишком много возможностей для утечки.

И тогда я вспомнил. Вспомнил тот последний, роковой приказ, который пришел на «Провидение». Не через обычные каналы. Через защищенный, приоритетный канал из самого штаба Разведки. Приказ изменить курс и провести разведку в «нейтральном» секторе, который, как я теперь знал, был ничем иным как засадой.

Я начал копать. Искать следы того приказа. Его источник. Но архивы были чисты. Слишком чисты. Как будто кто-то поработал метлой, выметая все улики. Это само по себе было уликой. Только очень важная персона могла иметь доступ к таким уровням протоколов и возможность так чисто замести следы.

Лира проснулась. Она подошла ко мне, ее рука легла мне на плечо.

– Что-то нашел?

– Пока только подтверждение того, что мы и так знали, – проворчал я, откидываясь на спинку кресла. – Кто-то наверху прикрывал тенеррийцев еще до того, как мы попали в плен. Наши корабли были не случайными жертвами. Нас

выбрали

.

Она посмотрела на экран, на список имен с доступом к нашим старым маршрутам.

– Кто-то из них? – ее голос дрогнул.

– Возможно. Или кто-то, кто мог приказать любому из них. – Я указал на пустое место в архивах, где должен был быть тот роковой приказ. – Кто-то, у кого есть власть стирать историю.

Мы сидели в молчании, и тяжесть этого открытия давила на нас. Мы были пешками. Нас не просто бросили на произвол судьбы. Нас

преднамеренно

подставили под удар.

– Зачем? – прошептала Лира. – Какой в этом смысл? Предавать своих… ради чего?

– Власть, – ответил я, и слово прозвучало как приговор. – Информация. Тенеррийцы платят за нее дорого. Или… возможно, это не просто предательство. Возможно, это некий симбиоз. Кто-то внутри Флота использует тенеррийцев как дубину, чтобы убирать неугодных. Или наоборот.

Идея была чудовищной. Но она объясняла слишком многое. Безнаказанность тенеррийцев. Их сверхъестественную осведомленность. И наше собственное пленение.

– Нам нужен рычаг, – сказала Лира, ее голос стал тверже. – Мы не можем просто сидеть и гадать. Мы должны выманить его. Или ее.

– Как? – спросил я. – Мы не знаем, кому доверять. Любое наше действие может быть замечено.

– Тогда мы будем действовать так, чтобы это выглядело как часть нашей работы, – она подошла к своему терминалу. – Мы «Призраки». Мы анализируем данные. Давай создадим утечку. Ложную. Такую, на которую клюнет только тот, у кого есть доступ к самым секретным протоколам.

Я посмотрел на нее с восхищением. В ее глазах горел тот же огонь, что и в моих. Гнев нашел выход. В хитрость.

– Идея хороша. Но опасна. Если он поймет, что это ловушка…

– Тогда мы узнаем об этом первыми, – она улыбнулась, но в ее улыбке не было радости. Только холодная решимость. – Мы подготовим отчет о «новой уязвимости» в системе защиты конвоев. Вложим в него уникальный маркер – тот самый протокол «Омега-7», но с небольшой, едва заметной аномалией. И отправим его через обычные каналы, но с пометкой «Совершенно секретно». Если наш предатель на другом конце… он передаст эту информацию тенеррийцам. И когда они попытаются использовать эту «уязвимость»…

– …мы их поймаем с поличным, – закончил я. – И по цепочке выйдем на источник.

План был безумным. Рискованным. Но это был единственный шанс. Мы потратили весь день, фабрикуя идеальную приманку. Мы создали фиктивный протокол, который якобы позволял обходить систему опознавания тенеррийцев. Он выглядел абсолютно достоверно. И в его ядре был спрятан наш маячок – та самая аномалия в формате временного штампа.

Вечером я отправил отчет. Просто еще один документ в бесконечном потоке данных, идущем из нашего скромного офиса на «Оазисе» в штаб Флота. Но для нас это была мина, которую мы заложили в самое сердце системы.

Теперь оставалось только ждать. И наблюдать.

Мы сидели в темноте, при свете только мерцающих экранов, и следили за картой. За теми секторами, где, согласно нашему фиктивному отчету, следовало тестировать «новую уязвимость». Мы не говорили ни слова. Мы просто ждали. Как когда-то ждали в своей камере, не зная, что принесет следующий день.

Спустя несколько часов на краю сканера, в одном из указанных нами секторов, возник слабый сигнал. Одинокий тенеррийский истребитель-разведчик. Он двигался по нестандартной траектории, явно проверяя гипотезу.

Лира схватила меня за руку, ее пальцы были ледяными.

– Они клюнули, – прошептала она.

Я не отвечал. Я смотрел, как корабль врага, ведомый ложью, которую мы создали, вышел на позицию. Он был пешкой. Как и мы. Но теперь мы дергали за ниточки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Истребитель передал короткий импульс. Запрос. Используя наш фальшивый протокол. И получил ответ от нашего автоматического ретранслятора, который мы тайно развернули в том секторе.

И тогда случилось то, чего мы ждали. Сигнал с истребителя не просто ушел в эфир. Он был перехвачен и мгновенно ретранслирован по защищенному каналу. По тому самому каналу, что использовал протокол «Омега-7». С той самой, едва заметной аномалией, которую мы встроили в наш отчет.

На экране замигал маркер. Координаты не принадлежали тенеррийскому кораблю. Они указывали на секретную ретрансляционную станцию Флота в глубоком космосе. Станцию, доступ к которой имел лишь очень ограниченный круг лиц.

Мы нашли его. Не имя. Еще нет. Но мы нашли канал. Нашли ухо, которое подслушивало и передавало наши секреты врагу.

Я посмотрел на Лиру. В ее глазах не было триумфа. Была пустота. Пустота от осознания того, что наша паранойя была оправдана. Что враг действительно был внутри.

– Теперь мы знаем, – тихо сказал я. – Теперь мы знаем, что он существует.

Она кивнула, и ее рука сжала мою.

– Что будем делать?

– То, что мы умеем лучше всего, – ответил я, глядя на координаты предательской станции. – Охотиться. Но на этот раз наша охота будет тихой. И смертельной.

Глава 33.

Лира

Тишина после того, как мы нашли ухо предателя, была громче любого взрыва. Она висела в комнате тяжелым, ядовитым одеялом, давя на грудную клетку, затрудняя дыхание. Мы сидели в темноте, и только слабый свет экранов выхватывал из мрака напряженные линии лица Касиуса, белизну моих пальцев, впившихся в подлокотники кресла.

Он существовал. Не абстрактная угроза, а конкретный, безымянный пока что враг, чей яд отравил наши жизни еще до того, как мы осознали это. Чье предательство привело к смерти Элрена, Синера, к нашему пленению, к тому аду, что мы едва пережили.

Касиус первым нарушил молчание. Его голос был низким, ровным, но я слышала под ним сталь.

– Станция «Эхо-19». Ретранслятор дальней связи. Доступ к ней имеют только семь человек в штабе. Семь.

– Семь имен, – прошептала я, чувствуя, как в горле встает ком. Семь человек, которых мы, возможно, знали. С которыми служили. Кому адмирал Корвин доверял безгранично.

– Мы не можем никому сообщать. Никому, – он повернулся ко мне, и в его глазах я увидела ту же парализующую осторожность, что жила во мне. – Любой из этих семи может быть тем, кого мы ищем. Или тот, кому мы решим довериться, может быть его сообщником.

Мы были в ловушке. В ловушке собственного открытия. Мы держали за хвост змею, но не могли крикнуть о помощи, потому что каждый, кто мог бы помочь, мог оказаться ее владельцем.

Следующие несколько дней стали пыткой. Мы продолжали нашу официальную работу «Призраков», анализировали данные, давали рекомендации конвоям. Но теперь каждый наш отчет, каждый запрос в штаб были наполнены двойным смыслом. Мы искали скрытые взгляды, подтексты в ответах, малейшие признаки того, что за нами наблюдают не только враги, но и свои.

Касиус погрузился в изучение биографий этих семерых. Адмиралов, старших офицеров разведки, технических специалистов высочайшего уровня. Он строил теории, искал мотивы – деньги, идеологию, шантаж. Я же чувствовала предательство на более глубоком, инстинктивном уровне. Как запах. Он витал в том, как определенные приказы приходили с задержкой, как некоторые отчеты терялись в бюрократической паутине, как адмирал Корвин в последнем сеансе связи выглядел необычно уставшим и напряженным.

Однажды вечером, когда Касиус, бледный от усталости, спал на диване, уткнувшись лицом в подушку, я осталась дежурить у терминалов. Я проверяла логи доступа к нашим собственным файлам. И нашла его. Неявный, почти незаметный след. Кто-то с уровнем доступа «Омега» трижды за последнюю неделю запрашивал архивные данные о нашем с Касиусом деле. О наших допросах после возвращения. О наших медицинских отчетах.

Мое сердце заколотилось. Они интересовались нами. Не как «Призраками», а как свидетелями. Как угрозой.

Я хотела разбудить Касиуса, но остановилась. Он был на грани. Его собственные демоны, разбуженные этой охотой, терзали его по ночам. Он нуждался в отдыхе. Хотя бы в нескольких часах.

Я приняла решение. Одно из тех, что в нормальном мире показалось бы безумием. Я активировала наш зашифрованный, анонимный канал. Тот, что мы использовали для связи с немногими проверенными внешними источниками. И я отправила короткое, закодированное сообщение. Не в штаб. А на одну из нейтральных станций, где, как я знала, иногда появлялся человек. Бывший офицер Разведки, ушедший со службы после того, как его обвинили в нарушении протокола. Человек, которого все считали параноиком и неудачником. Но он был блестящим хакером. И он ненавидел систему, которая его вышвырнула.

Мое сообщение было простым: «Нужна проверка на прослушку. Канал «Эхо-19». Приоритет: тень.»

Я не ждала быстрого ответа. Но он пришел через два часа. Всего одна строка.

«Подтверждено. Глубоко укорененный червь. Осторожнее, Призрак. За вами наблюдают.»

Меня бросило в холодный пот. Это была не паранойя. За нами действительно наблюдали. И наш анонимный друг знал наше прозвище. Значит, утечка была еще глубже, чем мы думали.

В этот момент терминал издал резкий, тревожный сигнал. Не от нашего хакера. Это был приоритетный вызов из штаба Флота. Личное сообщение на мое имя. От адмирала Корвина.

Пальцы у меня задрожали. Я обернулась. Касиус уже сидел на диване, его сонное выражение лица сменилось мгновенной боевой готовностью.

– Что случилось?

– Корвин, – выдохнула я, показывая на экран. – Лично.

– Подключай на общий, – приказал он, подходя.

Я приняла вызов. На экране возникло лицо адмирала. Оно было не просто усталым. Оно было искажено гримасой… страха? Нет. Беспомощной ярости.

– Лейтенант Вейл. Капитан Гилрей. Прерву ваш анализ. У нас чрезвычайная ситуация.

– Мы слушаем, господин адмирал, – сказал Касиус, его голос был гладким, как лед.

– Два часа назад с базы на Спутнике-4 был похищен один из наших ведущих криптографов. Доктор Арьян Кейлен. – Корвин сделал паузу, сглатывая. – Тот, кто работал над расшифровкой тенеррийских протоколов, основанных на ваших данных.

Ледяная рука сжала мое сердце. Доктор Кейлен. Пожилой, увлеченный своим делом ученый. Он помогал нам в первые дни, задавал уточняющие вопросы. Он был одним из немногих, с кем мы чувствовали себя в относительной безопасности.

– Как? – спросил Касиус, и я услышала, как в его голосе впервые зазвучало неподдельное потрясение.

– Неизвестно. Он находился в своей охраняемой резиденции. Камеры отключились на три минуты. Когда они снова заработали, его не было. Ни следов взлома, ни признаков борьбы. Как будто он испарился. – Корвин посмотрел прямо на нас, и в его глазах я увидела мольбу. – Его похитили. И я почти уверен, что это связано с вашей работой. С тем, что он знал.

Предатель действовал. Он не просто подслушивал. Он убирал тех, кто мог быть к нему слишком близко. Доктор Кейлен был предупреждением. Нам.

– Что вы хотите, чтобы мы сделали, адмирал? – спросила я, заставляя свой голос не дрожать.

– Я хочу, чтобы вы нашли его, – прорычал Корвин. – Используйте все свои ресурсы. Все свои… нестандартные методы. Найдите того, кто это сделал. И найдите доктора Кейлена. Пока не поздно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Связь прервалась. Мы остались в гробовой тишине, нарушаемой лишь нашим тяжелым дыханием.

Касиус первый нарушил молчание.

– Это ловушка.

– Или крик о помощи, – возразила я. – Корвин не выглядел как человек, отдающий приказ. Он выглядел как человек, который понимает, что его собственный дом заражен, и он не знает, кому доверять. Как и мы.

– Неважно, – Касиус подошел к карте Галактики, его взгляд был прикован к Спутнику-4. – Они сделали ход. Теперь наша очередь. Они забрали нашего человека. Мы должны ответить.

Он повернулся ко мне, и в его глазах горел тот самый огонь, что я видела на арене. Огонь ярости и решимости.

– Мы больше не будем охотиться на тень. Мы пойдем на Спутник-4. И мы найдем этого червя. Мы вытащим его на свет. И мы заставим его рассказать, где доктор Кейлен.

– Это самоубийство, – прошептала я. – Они ждут этого. Они хотят выманить нас с «Оазиса».

– Возможно, – он не отводил взгляда. – Но у нас нет выбора. Мы не можем сидеть сложа руки, пока они убивают тех, кто пытается помочь. Мы не можем позволить им снова отнять у нас того, кто нам дорог.

Он был прав. Это была ловушка. Но иногда единственный способ выиграть – это добровольно в нее шагнуть. Потому что цена бездействия была слишком высока.

Я кивнула, чувствуя, как страх сменяется странным, холодным спокойствием.

– Хорошо. Тогда мы идем. Но мы делаем это по-своему. Не как солдаты Флота. Как «Призраки».

Мы смотрели друг на друга, и между нами проходило полное понимание. Наша тихая война только что вышла из тени. И мы были готовы к бою.

Глава 34.

Касиус

Решение было принято. Безумное, отчаянное, единственно возможное. Мы шли в ловушку. Потому что иногда единственный способ вытащить змею из норы – это сунуть в нору руку.

Спутник-4. Небольшая научно-исследовательская база на краю обитаемого пространства. Официально – метеорологическая и геологическая станция. Неофициально – один из засекреченных центров криптоанализа Флота. Место, куда стекались все перехваченные коммуникации тенеррийцев, включая те, что мы с Лирой помогли расшифровать.

Мы не стали запрашивать разрешение. Мы не стали никого предупреждать. Любая официальная заявка легла бы на стол одному из тех семерых подозреваемых. Вместо этого мы действовали как настоящие призраки.

Я провел следующие шесть часов в лихорадочной подготовке. Вскрыл арсенал скрытых возможностей нашего скромного катера «Курьер», предоставленного Флотом. Он был не так уж и скромен, если знать, где нажимать. Я перепрошил системы распознавания, подменив наши идентификаторы на сигнатуру старого, списанного грузового челнока. Активировал малозаметные генераторы помех, которые должны были скрыть наш подход от стандартных сканеров.

Лира в это время работала с данными. Она выудила из архивов все, что могла, о Спутнике-4. Планы помещений, расписания смен, даже данные о системе вентиляции. Мы должны были знать каждую щель, каждую трубу. Нам предстояло проникнуть на базу, не будучи обнаруженными своими же.

– Готов, – голос Лиры прозвучал хрипло от напряжения. Она передала мне планшет со схемами. – Жилой сектор доктора Кейлена здесь, на нижнем уровне. Относительно изолированно. Это объясняет, почему похищение прошло незамеченным.

– И усложняет нам задачу, – пробормотал я, изучая маршрут. – Добраться туда, минуя основные посты охраны, будет непросто.

– У нас есть одно преимущество, – она посмотрела на меня, и в ее глазах вспыхнул знакомый огонек. – Они ждут, что мы придем. Но они ждут, что мы придем с официальным визитом, со скандалом и требованиями. Они не ждут, что мы просочимся как инфекция.

Она была права. Элемент неожиданности был на нашей стороне. Пока они высматривали нашу формальную заявку на стыковку, мы должны уже быть у них за спиной.

Мы вылетели под покровом «технического обслуживания» одного из внешних сенсорных кластеров «Оазиса». Стандартная процедура. Никаких вопросов. Как только мы вышли за пределы контролируемого пространства, я заглушил транспондер и взял курс на Спутник-4, используя для навигации гравитационные аномалии и хвосты комет, чтобы скрыть наш след.

Путь занял восемнадцать часов. Восемнадцать часов напряженного молчания, прерываемого лишь монотонным гулом двигателей и щелчками сенсоров. Мы не говорили о том, что найдем. Мы не говорили о том, что будет, если нас обнаружат. Мы просто ждали. Два солдата в окопе перед атакой.

Когда на горизонте показался Спутник-4 – унылая, покрытая кратерами каменная глыба с торчащими из нее антеннами и куполами, – я перевел корабль на ручное управление. Мы приближались с теневой стороны, используя саму планетоиду как прикрытие. Сканеры базы прочесывали пространство, но наши помехи и малая эффективная площадь рассеяния делали «Курьер» неотличимым от космического мусора.

– Захваты отключены, – доложила Лира, ее пальцы порхали над панелью управления. – Готовлюсь к ручной стыковке со шлюзом технического обслуживания. Согласно схемам, его системы контроля должны быть автономны и не связаны с центральным компьютером.

Это был самый рискованный момент. Если я ошибся в расчетах, или если Лира не справится с дистанционным взломом шлюза, мы либо врежемся в скалу, либо нас обнаружат.

– Делай, – коротко бросил я, удерживая корабль в мертвой зоне сканирования.

Она работала молча, ее брови были сведены в тонкую линию концентрации. Прошло несколько вечных минут.

– Есть. Контур открыт. Заходи.

Я плавно подвел «Курьер» к темному, ничем не примечательному шлюзу на обратной стороне базы. Металл с глухим стуком коснулся металла. Магнитные захваты сработали. Мы были на месте.

Мы переоделись в простые технические комбинезоны, скопированные с формы обслуживающего персонала базы. Никакого оружия, кроме стандартных многофункциональных инструментов, в которых я кое-что доработал. Наши лица скрывали капюшоны. Мы были двумя из сотен таких же техников.

Шлюз открылся с тихим шипением. Мы вошли в холодный, пахший озоном и металлом коридор. Воздух вибрировал от работы генераторов. Мы были внутри.

Согласно плану, мы двинулись по сервисным тоннелям, избегая основных магистралей. Лира вела нас, сверяясь с картой на своем планшете. Она двигалась уверенно, ее шаги были бесшумными. Я шел за ней, чувствуя каждой клеткой своего тела знакомое напряжение перед боем. Каждый угол, каждый звук могли означать засаду.

Мы спустились на лифте для грузов на нижний уровень. Здесь было тише, пустыннее. Воздух был спертым. Именно здесь, в конце длинного коридора, находилась квартира доктора Кейлена.

Мы замерли у его двери. Она была заперта. Стандартный электронный замок. Лира снова принялась за работу, подключив к нему свой планшет. Я в это время прикрывал ее, прислушиваясь к звукам в коридоре.

– Странно, – прошептала она.

– Что?

– Замок… он не просто заперт. Его логика нарушена. Как будто кто-то пытался его взломать до нас. Грубо.

Мое сердце упало. Значит, мы не первые? Предатель уже побывал здесь? Или… может, сам Кейлен что-то пытался скрыть?

Дверь со щелчком открылась. Мы вошли внутрь.

Комната была в полном порядке. Книги аккуратно стояли на полках, терминалы были выключены, на столе не было ни пылинки. И это было неправильно. В отчете говорилось, что Кейлен был классическим «безумным ученым», чье рабочее место всегда было завалено бумагами и образцами.

– Чистили, – тихо констатировал я. – Кто-то прибрался здесь после его исчезновения.

Лира уже была у его главного терминала. Она подключила к нему портативное устройство, запуская программы восстановления данных.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Они постарались стереть все, – сказала она, ее пальцы снова забегали по клавиатуре. – Но стереть что-то полностью почти невозможно. Нужно время.

Внезапно снаружи, в коридоре, послышались шаги. Тяжелые, размеренные. Не один человек. Двое. Как минимум.

Я жестом приказал Лире замереть и прижался к стене рядом с дверью. Моя рука потянулась к многофункциональному инструменту на поясе, превращая его в импровизированную дубинку.

Шаги приблизились. Остановились прямо за дверью. Послышался тихий щелчок – кто-то вставлял ключ в замок.

Я перевел дух. Лира спряталась за креслом, ее глаза были широко раскрыты.

Дверь медленно отворилась. В проеме стояли двое мужчин в такой же технической форме, как и у нас. Но в их позах, в их взглядах была профессиональная, хищная собранность, не свойственная простым техникам. Их руки были свободны, но я видел выпуклости под комбинезонами в районе подмышек. Оружие.

Первый из них, высокий, с холодными голубыми глазами, осмотрел комнату. Его взгляд скользнул по мне, и в нем не было ни удивления, ни вопроса. Было лишь спокойное ожидание.

– Капитан Гилрей, – произнес он тихим, безэмоциональным голосом. – Мы вас ждали. Адмирал просил передать, что ваше усердие достойно похвалы. Но на этом ваша миссия окончена.

Ловушка захлопнулась. Они не просто ждали нас. Они знали, что мы придем именно сюда. И именно сейчас.

Глава 35.

Касиус

«Мы вас ждали».

Слова повисли в воздухе комнаты доктора Кейлена, тяжелые и безжизненные, как свинец. Голубоглазый техник – нет, не техник, оперативник – смотрел на меня с холодной уверенностью хищника, который уже вцепился когтями в добычу. Его напарник, коренастый и молчаливый, блокировал дверь, его рука лежала на скрытом под тканью оружии.

Адреналин ударил в голову, острый и знакомый. Все внутри меня потребовало броситься в бой, сломать им шеи, вырваться. Но годы тактики и горький опыт кричали другое: думай. Они были готовы. Они были вооружены. Лира была здесь.

Я медленно поднял руки, показывая, что они пусты. Мой взгляд скользнул к креслу, где она пряталась. Я молился, чтобы она не сделала резкого движения.

– Адмирал? – произнес я, вкладывая в голос ледяное спокойствие, которое не чувствовал. – Какой именно адмирал? Корвин? Или тот, кто отдает приказы из тени?

Уголок рта голубоглазого дрогнул в подобии улыбки.

– Адмирал, который ценит порядок. А вы, капитан, этот порядок нарушаете. Как и ваша подруга. – Его взгляд скользнул в сторону кресла. – Выходите, лейтенант Вейл. Не заставляйте нас причинять вред мебели.

Лира медленно поднялась из-за кресла. Ее лицо было бледным, но подбородок держала высоко. Ее глаза встретились с моими, и в них я прочел не страх, а ярость. Ту самую, что горела в пещерах Тенерры.

– Где доктор Кейлен? – спросила она, ее голос был ровным и острым, как лезвие.

– В надежном месте, – ответил голубоглазый. – Он больше не ваша забота. Ваша забота – проследовать с нами. Тихо. Без инцидентов.

– Куда? – спросил я, все еще анализируя обстановку. Двое передо мной. Возможно, еще кто-то снаружи. Помещение маленькое. Шансы были не в нашу пользу.

– Туда, где вы никому не будете мешать, – последовал ответ. – У адмирала большие планы. И в них нет места двум неуравновешенным ветеранам с манией преследования.

Мания преследования. Слово ударило по больному. Именно так они все и представят. Два травмированных офицера, сломленных пленом, возомнивших себя охотниками за заговорщиками. Наше исчезновение спишут на побег, на самоубийство, на несчастный случай во время несанкционированной вылазки. И все замолкнет. Предатель останется в тени. Доктор Кейлен умрет. А мы… мы станем еще одним позорным пятном в истории Флота.

Я видел, как взгляд Лиры метнулся к ее планшету, все еще подключенному к терминалу Кейлена. Программа восстановления данных все еще работала. Нам нужно было время. Всего несколько минут.

– Хорошо, – сказал я, опуская руки. – Мы не будем сопротивляться. – Я сделал шаг вперед, как бы покоряясь, но мое тело было напряжено, готово к действию. – Просто скажите… это Корвин? Он тот, кто отдает приказы?

Я должен знать. Я должен услышать это.

Голубоглазый усмехнулся, и в его глазах мелькнуло презрение.

– Адмирал Корвин – старый дурак, который видит призраков там, где их нет. Он верит в честь. Долг. – Он плюнул на идеально чистый пол. – В наше время это роскошь, которую никто не может себе позволить.

Это было не прямое подтверждение, но достаточно. Корвин не предатель. Он пешка. Игрушка в руках того, кто стоял за этим всем. И этот кто-то был здесь, на базе. Или управлял ей из тени.

Внезапно из планшета Лиры раздался тихий, но отчетливый щелчок. Программа завершила работу. Голубоглазый нахмурился, его взгляд упал на устройство.

– Что это? – его голос потерял дозу уверенности.

Лира посмотрела на меня. И в ее глазах я увидел не страх, а решимость. Она медленно подняла планшет.

– Это ваш приговор, – прошептала она.

И затем все произошло за долю секунды.

Я рванулся вперед, не к голубоглазому, а к его напарнику у двери. Мой многофункциональный инструмент с глухим стуком встретился с его горлом, прежде чем он успел выхватить оружие. Он захрипел, рухнув на колени.

Голубоглазый отреагировал мгновенно. Его рука с бластером метнулась из-под комбинезона. Но Лира была быстрее. Она не стала с ним драться. Она швырнула ему в лицо планшет. Тяжелое устройство ударило его по переносице с костяным хрустом. Он вскрикнул от боли и неожиданности, выстрелив в потолок. Сирены завыли, оглушительно, разрывая тишину базы.

– Бежим! – закричал я, хватая Лиру за руку, но она умудрилась поднять с пола планшет.

Мы выскочили в коридор, оставив позади двух охранников – одного без сознания, другого – ослепленного болью и яростью. Сирена ревела, мигали аварийные огни. Нам нужно было выбраться. Сейчас.

– Данные! – крикнула Лира. – Я скачала! Там есть… там есть все! Передача, протоколы, все!

– Позже! – я тащил ее за собой по коридору, назад к сервисным тоннелям. Нам противостоял не просто предатель. Противостояла вся система базы. Каждый охранник, каждый запертый шлюз был против нас.

Мы ворвались в сервисный тоннель. Сзади послышались крики, беготня. Они поднимали тревогу по-настоящему.

– Шлюз! – указала Лира. – Они могут его заблокировать дистанционно!

– Не успеют! – я мчался вперед, отчаянно пытаясь вспомнить план. Нам нужно было добраться до «Курьера». Наш единственный шанс.

Мы влетели в отсек со шлюзом. Я рванул к панели управления, чтобы вручную инициировать отстыковку. И тут из другого входа в тоннель высыпали трое охранников с поднятыми бластерами.

– Стоять! Руки вверх!

Мы оказались в ловушке. Шлюз сзади, охранники спереди. Лира прижалась ко мне спиной, ее дыхание было частым и прерывистым.

– Отходи от панели, Гилрей! – скомандовал один из них.

Я видел их глаза. Они не были холодными профессионалами, как те двое. Это были обычные солдаты, исполняющие приказ. Они не знали, кто мы на самом деле. Для них мы были диверсантами. Угрозой.

И в этот момент из динамиков над нашими головами, поверх воя сирены, раздался голос. Низкий, властный, пронизанный сталью. Знакомый голос.

– Офицеры, стоять смирно! Это адмирал Корвин! Капитан Гилрей и лейтенант Вейл действуют по моему личному приказу! Немедленно прекратить огонь и обеспечить им свободный проход к кораблю! Повторяю, это приказ адмирала Корвина!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Охранники замерли в нерешительности, их оружие опустилось. Они переглядывались, не понимая, что происходит.

Я воспользовался их замешательством. Я рванул рычаг аварийной отстыковки. С шипением и лязгом механизм пришел в движение.

– Лира, на корабль! – крикнул я, отталкивая ее к открывающемуся шлюзу.

Она бросилась внутрь. Я последовал за ней, последним взглядом окинув охранников. Они все еще стояли в растерянности, голос Корвина, полный ярости и власти, продолжал греметь из динамиков.

Шлюз захлопнулся. Мы были на «Курьере».

– Запускай все! Сейчас! – я бросился в кресло пилота, срывая с панели защитные крышки.

Лира уже была на своем месте, ее пальцы летали по сенсорам. Двигатели взревели, отрывая корабль от базы. Снаружи по корпусу застучали удары – предупредительные выстрелы.

– Защита на максимум! Глушим их сканеры! – я выкрикивал команды, выворачивая штурвал, чтобы увести корабль из зоны поражения.

Мы рванули прочь от Спутника-4, оставляя позади огни базы и голос адмирала Корвина, который только что спас нам жизни. Но почему? Как он узнал? И что было в тех данных, что Лира успела скачать?

Я посмотрел на нее. Она сидела, прижав к груди планшет, ее глаза были закрыты.

– Он купил нам время, – прошептала она. – Но ненадолго. Теперь они знают, что он с нами.

– Он знал, – сказал я, прокладывая курс в глубокий космос, подальше от любых флотских маршрутов. – Он знал, что его подозревают. И сделал свой выбор.

Предатель был могущественен. Но теперь у нас был адмирал Корвин. И у нас данные. Война в тени только что вышла на новый уровень. И мы в самом ее центре.

Глава 36.

Лира

Адреналин все еще горел в крови, как раскаленные иглы. «Курьер» вибрировал, унося нас прочь от Спутника-4, от этой проклятой базы, где нас чуть не превратили в очередной «несчастный случай». Я сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и пыталась дышать глубже, но легкие отказывались слушаться, сжимаясь в комок. Планшет, все еще зажатый в моих пальцах, казался обжигающе тяжелым. В нем была правда. Та самая, что стоила доктору Кейлену свободы, а нам – едва не стоила жизни.

Касиус вел корабль с мрачной, сокрушительной концентрацией. Его взгляд был прикован к экранам, отслеживая любые признаки погони. Он молчал. Но я чувствовала исходящее от него напряжение – тугое, как струна, готовая лопнуть. Голос Корвина, прорвавшийся сквозь статику и сирены, все еще звенел у нас в ушах. Он купил нам свободу ценной собственной карьеры. А может, и жизни.

– Никого, – наконец проговорил он. – Никаких следов. Ни преследования, ни перехвата. Слишком чисто.

– Они не будут преследовать, – прошептала я, глядя на звездную россыпь за иллюминатором. – После того как Корвин в открытый эфир заявил о своем приказе… это было бы слишком явно. Они отступили. Чтобы придумать что-то другое. Более тихое.

Я посмотрела на планшет. Индикатор показывал, что данные целы. Зашифрованный пакет, который я успела выдернуть из терминала Кейлена в последний момент. Что в нем? Доказательства? Имена? Или просто призраки, за которыми мы гонялись?

– Нам нужно его вскрыть, – сказала я, подключая планшет к корабельному компьютеру. – Пока мы не знаем, что у нас есть, мы слепы.

Касиус кивнул, не отрывая взгляда от курса.

– Делай. Я найду нам укрытие. Где-нибудь на окраине, где можно перевести дух.

Пока он искал в навигационных картах подходящую точку – заброшенную станцию, астероидное поле, что угодно, – я принялась за расшифровку. Доктор Кейлен был параноиком, и его методы шифрования были на грани гениальности и безумия. Потребовалось несколько часов и все вычислительные мощности «Курьера», чтобы взломать первый уровень защиты.

Файлы начали открываться. Это были не сухие отчеты. Это был дневник. Цифровой дневник человека, который понял, что за ним охотятся.

Первые записи были техническими – анализ перехватов, гипотезы о протоколах «Омега». Но чем дальше, тем больше в них проскальзывала тревога. Кейлен заметил аномалии. Несоответствия в данных. Сигналы, которые приходили не оттуда, откуда должны были. Он писал о «тени в системе», о «призраке, который шепчет на ухо нашим врагам».

А потом появились имена. Вернее, одно имя. Упоминаемое с осторожностью, с оговорками, но постоянно. Адмирал Маркус Талос. Глава отдела стратегического планирования Разведывательного флота. Один из тех семи, у кого был доступ к «Эхо-19». Человек с безупречной репутацией. Холодный, расчетливый стратег. Именно он курировал нашу с Касиусом работу в первые недели. Именно он одобрил наше назначение «Призраками».

И последняя запись, сделанная за несколько часов до его похищения, была короткой и обрывочной: «Талос знает, что я знаю. Он проверяет каналы. Использует старый протокол «Тишина». Я должен предупредить Гилрея. Они следующие».

Меня затрясло. Так вот он, наш змей. Не какой-то заштатный клерк или обиженный офицер. Адмирал. Один из самых влиятельных людей во Флоте. Человек, который десятилетиями строил свою карьеру, свой образ непогрешимого стратега. И все это время он работал на тенеррийцев. Или… может, они работали на него?

– Касиус, – мой голос сорвался на шепот. – Смотри.

Я вывела данные на его экран. Он прочитал, и его лицо стало абсолютно бесстрастным. Только мышцы на щеках напряглись до предела.

– Талос, – он произнес это имя без эмоций, как констатацию погоды. – Это объясняет все. Его люди в охране на базе. Его возможность манипулировать отчетами. Его доступ.

– Что нам делать? – спросила я, чувствуя, как паника снова подбирается к горлу. Мы не могли пойти к Корвину. Талос был его прямым соперником, коллегой. Любое обвинение без железных доказательств выглядело бы как клевета. А доказательства… у нас были лишь записи параноика-ученого. Косвенные улики.

– Данные… они указывают на протокол «Тишина», – сказала я, возвращаясь к записям Кейлена. – Он пишет, что Талос использует его для связи. Это древний, аналоговый протокол, практически не отслеживаемый. Если мы сможем перехватить один такой сеанс…

– …у нас будет голос, – закончил Касиус. Он откинулся на спинку кресла, и в его глазах зажегся тот самый, опасный огонек охотника. – Он должен выйти на связь. После провала на Спутнике-4, после вмешательства Корвина… он должен отчитаться. Или получить новые инструкции.

– Но как мы его перехватим? «Тишина» работает на узкополосных, закодированных частотах. Их нужно знать заранее.

– А у нас есть человек, который их знает, – Касиус посмотрел на меня. – Корвин. Он спас нас. Он рискнул всем. Он либо честен, либо это невероятно сложная игра. Но я готов поставить на первое.

Это был прыжок в пропасть. Довериться адмиралу, который мог быть частью заговора. Или который мог быть под колпаком у Талоса.

– Он может быть под наблюдением, – возразила я. – Любой наш контакт с ним будет замечен.

– Тогда мы не будем с ним контактировать, – Касиус улыбнулся, и в его улыбке не было ничего веселого. – Мы отправим ему послание. Так, чтобы об этом знали только он и мы. Используя его же методы.

Он снова погрузился в работу, его пальцы застучали по клавиатуре. Он прокладывал курс не к случайному укрытию, а к конкретной точке – заброшенному ретранслятору дальней связи на границе нейтрального пространства. Тому самому, который использовался в первые дни войны и был официально списан.

– Корвин служил здесь капитаном сорок лет назад, – объяснил Касиус. – В его мемуарах есть упоминание об этом месте. Он называл его «Ухом Бога». Если он получит сигнал с этих координат… он поймет.

Мы шли к ретранслятору в гробовом молчании. Каждый час пути отдалял нас от Флота, но приближал к развязке. Мы готовили сообщение – короткую, закодированную посылку с данными Кейлена и нашей просьбой: частоты протокола «Тишина».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда мы достигли цели – ржавой, испещренной метеоритами конструкции, болтающейся на орбите мертвой звезды, – я почувствовала, как сжимается сердце. Это было похоже на нашу собственную судьбу – заброшенную, никому не нужную, висящую в пустоте.

Мы передали сообщение. И снова стали ждать. На этот раз от адмирала Корвина. От человека, который мог быть нашим спасителем или нашим палачом.

Ожидание длилось шесть часов. Шесть часов, в течение которых я видела, как Касиус медленно сходит с ума от бездействия. Он проверял системы, чистил уже чистое оружие, часами смотрел в никуда. Ад Талоса преследовал его не меньше, чем меня.

И тогда пришел ответ. Короткий, незашифрованный импульс. Всего один набор координат и временная метка. Ни подписи, ни кода. Просто данные.

Касиус ввел координаты в навигационный компьютер. Это была точка в глубоком космосе, в нейтральном пространстве, вдали от любых маршрутов. А временная метка указывала на момент через три часа.

– Это место встречи, – тихо сказал он. – Или место казни.

– Мы идем? – спросила я, уже зная ответ.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не только решимость. Я увидела усталость. Бесконечную, глубинную усталость от этой войны, которая не кончалась.

– Мы идем, – он сказал. – Потому что другого выхода у нас нет. Правда редко бывает удобной. И за нее всегда приходится платить.

Мы легли на новый курс. Навстречу неизвестности. Навстречу адмиралу Корвину. И навстречу правде, которая могла либо спасти нас, либо добить окончательно. Но теперь мы знали имя своего врага. И это было уже что-то.

Глава 37.

Касиус

Точка в глубоком космосе. Пустота, нарушаемая лишь слабым излучением давно умершей звезды. Мы висели в пространстве, наш «Курьер» был крошечной, уязвимой песчинкой в бескрайней черноте. Время, указанное Корвином, приближалось. Каждая секунда отдавалась в висках тяжелым, мертвым стуком.

Лира сидела рядом, ее рука лежала на моей. Ее пальцы были холодными, но я чувствовал исходящую от нее решимость, такую же стальную, как и мою. Мы прошли через ад, чтобы добраться до этой точки. Мы были готовы к любому исходу. Даже к тому, что из темноты появится не одинокий корабль Корвина, а эскадра Талоса.

– Контакт, – тихо сказала Лира, ее взгляд был прикован к сканеру. – Один корабль. Сигнатура… шаттл класса «Посол». Никакого вооружения.

Я сверился с данными. Это был личный корабль Корвина. Старый, медленный, безобидный. Слишком безобидный для ловушки. Или это был гениальный ход – выглядеть абсолютно беззащитным.

Шаттл приблизился и остановился в сотне метров от нас. Запрос на визуальную связь. Я принял его.

На экране возникло лицо адмирала Корвина. Оно было изможденным, с глубокими тенями под глазами, но его взгляд… его взгляд горел холодным, чистым огнем ярости. Я видел такую ярость лишь однажды – в зеркале, после Тенерры.

– Капитан. Лейтенант, – его голос был низким и жестким, без следов обычной протокольной вежливости. – Вы доставили мне немало хлопот.

– Мы принесли вам доказательства, господин адмирал, – ответил я, не отводя взгляда.

– Принесли? – он горько усмехнулся. – Вы вломились на засекреченный объект, ранили двух офицеров охраны и подняли такую тревогу, что о вашем подвиге теперь шепчутся в каждом углу штаба. Вы не принесли доказательства. Вы устроили цирк.

– Цирк, который привлек ваше внимание, – парировала Лира. – И который позволил нам остаться в живых, чтобы передать вам это. – Она отправила ему пакет с данными Кейлена.

Корвин принял файл, его глаза бегло пробежали по тексту. Я видел, как его лицо становилось все суровее, а губы сжались в тонкую белую линию. Когда он закончил, он на несколько секунд закрыл глаза, словив приступ тошноты или невыразимой боли.

– Талос, – он выдохнул это имя, и оно прозвучало как приговор. – Все эти годы… под моим носом. – Он открыл глаза, и в них не осталось ничего, кроме решимости. – Вы понимаете, что одних записей сумасшедшего криптографа недостаточно? Он уничтожит их за секунду. А вас – вместе с ними.

– Мы это понимаем, – сказал я. – Поэтому мы не будем использовать их как доказательство. Мы используем их как приманку.

Я изложил ему наш план. Не пытаться обвинить Талоса в открытую. Заставить его самого себя выдать. Использовать его собственную систему, его гордость – протокол «Тишина». Мы знали частоты. Мы знали, что он выйдет на связь после провала на Спутнике-4. Нужно было только подобраться достаточно близко к месту, где он будет передавать сигнал, и записать все. Не перехватить зашифрованное сообщение, а записать сам факт выхода в эфир по этому протоколу с его личного терминала. И запечатлеть его голос.

Корвин слушал, не перебивая. Когда я закончил, он медленно кивнул.

– Рискованно. Почти самоубийственно. Он параноик. Его личный корабль – это крепость с системами обнаружения, которые затмят любые ваши попытки подкрасться.

– Но он не будет искать нас там, где мы будем, – сказала Лира. – Он будет следить за вами, адмирал. За всеми официальными каналами. А мы… мы будем призраками. Мы уже мертвы для системы, не так ли?

Корвин снова усмехнулся, на этот раз с оттенком мрачного одобрения.

– Хорошо. Я отвлеку его внимание. Устрою показную проверку на другом конце сектора. А вы… делайте, что должны. – Он посмотрел на нас, и в его взгляде впервые появилось нечто, отдаленно напоминающее уважение. – Если выживете… возможно, когда-нибудь я прощу вам этот цирк.

Связь прервалась. Его шаттл развернулся и ушел в гиперпространство. Мы остались одни в пустоте с самым опасным заданием в нашей жизни.

Следующие сорок восемь часов были адом ожидания и подготовки. Мы знали, где Талос, скорее всего, выйдет на связь – на заброшенной релейной станции в секторе «Призрак», месте, которое он использовал для своих темных дел годами. Мы подобрались туда на пределе возможностей «Курьера», используя гравитационные линзы и облака космической пыли как прикрытие. Мы были тенью, скользящей в тени.

И мы ждали. Без движения, с выключенными всеми системами, кроме пассивных сенсоров и записывающего оборудования. Мы были капканом, терпеливо ожидающим зверя.

И он пришел. Его корабль, новейший разведывательный крейсер «Серенити», возник из гиперпространства с мягким, почти неслышным гулом. Он был красив и смертельно опасен. Его сканеры прочесывали пространство, но мы были слишком малы, слишком хорошо спрятаны.

Мы видели, как от «Серенити» отделился челнок и направился к станции. Талос. Он не стал доверять связи с корабля. Он пришел лично.

Наши датчики, направленные на старую станцию, дрогнули. Зафиксирован выход в эфир. Аналоговый, узкополосный сигнал. Протокол «Тишина». И… голос. Сначала искаженный, потом чистый. Голос адмирала Талоса. Он был спокоен, почти бесстрастен. Он отчитывался. О провале. О вмешательстве Корвина. О том, что «образцы Гилрей и Вейл» избежали ликвидации. Он просил инструкций. И он назвал имя. Имя того, кому он подчинялся. Не тенеррийского военачальника. А человека из самого сердца Объединенного Правительства. Члена Совета Безопасности.

Лира схватила меня за руку, ее ногти впились мне в кожу. Мы не просто нашли змею. Мы нашли гидру. Голову.

Запись длилась три минуты. Три минуты, которые перевернули наше понимание этой войны. Потом связь прервалась. Челнок вернулся на «Серенити». Крейсер медленно развернулся и ушел в гиперпространство. Он даже не подозревал, что мы были здесь.

Мы сидели в ошеломленной тишине, глядя на данные, которые только что перевернули нашу жизнь. Снова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Мы не можем с этим идти к Корвину, – первым нарушил молчание я. – Это… это уже слишком. Этот человек… он может приказать уничтожить целые сектора.

Лира кивнула, ее лицо было пепельно-серым.

– Тогда… кому?

– Никому, – ответил я. – Мы не отдадим это кому-то. Мы сделаем это достоянием гласности. Не через каналы Флота. Чрез нейтральные сети. Через подпольные каналы, которые не контролирует Правительство. Пусть все увидят. Пусть весь мир узнает.

Это была измена. Самая настоящая. Но это была измена лжи, измена предателям, которые прикрывались флагом и формой.

Мы сделали это. Мы потратили еще неделю, чтобы безопасно добраться до нейтральной станции и, используя все наши хакерские навыки и связи, выбросили эту бомбу в информационное пространство. Запись. Расшифровки. Данные Кейлена. Все.

Эффект был мгновенным и сокрушительным. Скандал потряс основы власти. Адмирал Талос был арестован в своем же кабинете через два часа после публикации. Член Совета Безопасности покончил с собой, не дожидаясь ареста. Флот и Правительство, пытаясь спасти остатки репутации, устроили показательные процессы. Нас, конечно, не упоминали. Официально, данные были «анонимно обнародованы неизвестными хакерами».

Нам прислали сообщение. Короткое. С нового, защищенного канала Корвина. Всего два слова: «Долг списан».

Месяц спустя мы снова стояли на «Оазисе». Наш «Курьер» был пришвартован, его системы молчали. Мы смотрели на искусственное солнце, на зелень парков, на людей, которые спокойно гуляли, не зная, какая буря бушевала за стенами их уютного мира.

Никто не встретил нас аплодисментами. Никто не знал, что мы сделали. Мы были просто двумя консультантами, вернувшимися из длительной командировки. И это было именно тем, чего мы хотели.

Мы вернулись в нашу квартиру. Ту самую, с видом на туманность. Ничего не изменилось. И все изменилось навсегда.

Я обнял Лиру сзади, прижавшись к ее спине. Мои руки легли на ее живот, где уже начинала прорисовываться новая жизнь. Наша жизнь.

– Все кончено, – прошептал я ей в волосы.

Она положила свои руки поверх моих.

– Нет, – тихо ответила она. – Все только начинается.

И она была права. Война с тенью закончилась. Но впереди была другая война – война за наше будущее. За будущее нашего ребенка. За право жить в мире, который мы помогли спасти, оставаясь в тени.

Мы стояли так, смотря на звезды, и впервые за долгое время я почувствовал не тяжесть долга, а тихую, уверенную надежду. Мы были «Призраками». Мы были легендой, которую никто не знал. И это было нашей самой большой победой. Потому что это означало, что мы, наконец, могли просто жить.

Глава 38.

Лира

Мы завтракали на кухне, у панорамного окна. Касиус пил кофе, глядя на звезды, а я изучала список вакансий на станции – что-то далекое от Флота, от тактики, от всего этого. Может быть, пилотом на гражданском лайнере. Или инструктором в летной школе. Что-то простое.

Внезапно дверной сигнал прозвучал так оглушительно, будто выстрел. Мы встрепенулись. У нас не было гостей. Никто не знал нашего адреса, кроме командования Флота.

Касиус медленно встал, его лицо стало настороженным, поза сменилась на боевую. Он подошел к двери, взглянул в видеопанель. И замер. Его спина выпрямилась, но не от гордости, а от шока.

– Лира, – произнес он тихо, не оборачиваясь. – Это... твои родители.

У меня похолодело внутри. Мир поплыл перед глазами. Родители. Здесь. Я посмотрела на себя – в простых штанах и майке, босиком, с растрепанными волосами. На Касиуса – в таких же простых вещах, с чашкой кофе в руке. Мы выглядели как... как обычная пара. Та, которой мы никогда не были и не должны были стать в их глазах.

– Открой, – выдохнула я, вставая и инстинктивно поправляя волосы.

Дверь отъехала. В проеме стояли они. Отец – в своем безупречном темном костюме, его лицо было бледным и невыразительным. Мать – в элегантном платье, ее глаза были красными от слез, которые она, казалось, сдерживала из последних сил. Они смотрели сначала на Касиуса, потом на меня, и в их взглядах была буря – шок, боль, недоверие и... надежда?

– Лира... – первым нарушил молчание отец. Его голос дрогнул.

Я не смогла вымолвить ни слова. Просто стояла, чувствуя, как Касиус незаметно подвинулся, занимая позицию чуть впереди и сбоку от меня, как щит.

Мать не выдержала. Она сделала шаг вперед, потом еще один, и, обойдя Касиуса, как невидимую преграду, схватила меня в объятия. Она пахла духами, теми самыми, дорогими и знакомыми с детства. И этот запах обрушил на меня стену, которую я так старательно выстраивала.

– Дочка, – она рыдала, вцепившись в меня. – Моя девочка. Прости нас. Прости...

Я обняла ее, чувствуя, как мое собственное тело начинает дрожать. Я смотрела через ее плечо на отца. Он стоял на пороге, не решаясь войти, его взгляд был прикован к Касиусу.

– Гилрей, – произнес он, и в его голосе не было прежней враждебности. Была усталость. – Можно войти?

Касиус молча отступил, пропуская его. Отец переступил порог нашего временного дома. Его взгляд скользнул по скромной обстановке, по немытой посуде в раковине, по нам – двум воинам, пытающимся свить гнездо.

Мать, наконец, отпустила меня, утирая слезы изящным платочком.

– Мы не могли... мы получили твои координаты от адмирала Корвина. Он счел, что мы должны знать, – объяснила она, глотая слезы. – Мы не могли сидеть, сложа руки. Не зная...

– Я... я в порядке, мама, – сказала я, и мой голос прозвучал хрипло. – Мы... в порядке.

Отец подошел к Касиусу. Они стояли друг напротив друга – два патриарха, два мира, столкнувшиеся в нашей маленькой гостиной.

– Я говорил с твоим отцом, – тихо сказал мой отец Касиусу.

Касиус напрягся, его челюсть сжалась.

– Поздравляю. Надеюсь, он был красноречив.

– Он был... самим собой, – отец тяжело вздохнул. – Озлобленным. Упрямым. Глупым.

Я увидела, как глаза Касиуса расширились от удивления.

– Он не понимает, что потерял, – продолжал мой отец, глядя прямо на него. – Он видит только нарушение правил, неповиновение. Он не видит мужчину, который прошел через ад и не сломался. Который защищал мою дочь, когда я... когда я не смог.

В комнате повисла тишина. Мать сжала мою руку. Я видела, как глотает Касиус, как напряжены его плечи.

– Он одумается, – мой отец произнес это с такой нехарактерной для него мягкостью. – Может быть, не сейчас. Возможно, не скоро. Но он одумается. Потому что гордость – это одно. А потерять сына... – он покачал головой. – Это ничто по сравнению с этим. Я знаю.

В этих словах было столько горького опыта, столько собственной боли, что у меня снова выступили слезы на глазах. Он смотрел на Касиуса не как на врага или на недостойного партнера для своей дочери. Он смотрел на него как на человека. Равного.

Касиус стоял неподвижно, и я видела, как по его лицу проходит борьба. Годы обиды, гнева, желание оттолкнуть любую жалость... и новая, хрупкая надежда.

– Он сказал... не приходить к нему, – тихо произнес Касиус, и в его голосе впервые зазвучала не сталь, а усталая ранимость.

– А ты придешь, – сказал мой отец. – Когда будешь готов. И он будет там. Может быть, он не покажет этого. Но он будет. Потому что ты – его сын. А то, что вы прошли... – его взгляд перешел на меня, полный невыразимой боли и гордости, – ...это не пятно на вашей чести. Это... это шрам, который носят воины. И я, – его голос снова дрогнул, – ...я благодарен тебе, Касиус. Благодарен, что ты был с ней. Что ты вернул ее мне.

Он протянул руку. Не для рукопожатия. А чтобы положить ее на плечо Касиуса. Жест отца к сыну. Жест принятия.

Касиус замер на мгновение, затем медленно, почти неверующе, кивнул. Он не сказал ничего. Ему не нужно было говорить. Все было понятно.

Мать снова обняла меня.

– Мы сняли апартаменты в отеле на уровне «Премиум», – прошептала она. – Побудь с нами. Хоть немного. Нам нужно... нам нужно наверстать упущенное.

Я посмотрела на Касиуса. Он смотрел на меня, и в его глазах я прочитала разрешение. И облегчение. Барьер, который отделял нас от моего прошлого, только что дал трещину. Не рухнул, нет. Но в него впервые проник свет.

– Хорошо, мама, – сказала я. – Я приду.

После их ухода мы стояли в тишине нашей гостиной. Воздух все еще был наполнен запахом духов моей матери и тяжестью произошедшего.

Касиус подошел ко мне и притянул к себе.

– Ты в порядке? – спросил он, его губы коснулись моих волос.

– Да, – я выдохнула, прижимаясь к нему. – Это было... неожиданно.

– Он прав, – тихо сказал Касиус после паузы. – Насчет моего отца. Он одумается. Просто... нужно время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я подняла голову и посмотрела на него. В его глазах была не привычная уверенность, а что-то более хрупкое и ценное – надежда. Надежда на то, что не все мосты сожжены. Что его семья, как и моя, может научиться принимать новую реальность. Нашу реальность.

Мы стояли, обнявшись, глядя на звезды, и впервые за долгое время будущее не казалось такой уж одинокой битвой. У нас есть мы сами. И, возможно, теперь у нас снова появлялась семья. Пусть и не идеальная, пусть и с трещинами. Но наша.

Глава 39.

Лира

Прошло несколько дней с того визита, который перевернул нашу реальность. Мы с Касиусом снова остались одни в нашей квартире, но воздух в ней теперь был другим. Он наполнен не только нашим дыханием, но и эхом прощальных объятий моей матери и твердого рукопожатия отца. Было ощущение, что тяжелый камень сдвинулся с места, но на его месте возникла новая, странная тревога – тревога перед будущим, которое вдруг стало возможным.

Мы только встали, когда дверной сигнал прозвучал снова. На этот раз менее оглушительно, но все так же неожиданно. Касиус встрепенулся, но в его глазах уже не было прежней настороженности. Скорее... предвкушение.

– Наверное, снова твоя мать, – сказал он, вставая. – Кажется, она решила, что мы не можем сами о себе позаботиться.

Он был прав. В дверях стояла моя мать. Одна. В ее руках был небольшой проектор, а на лице – выражение непоколебимой решимости, которое я знала с детства. Это выражение обычно предшествовало тотальному преображению моего гардероба или срочной реорганизации всего нашего быта.

– Лира, дорогая! Касиус! – она вошла, не дожидаясь приглашения, и окинула нашу скромную гостиную критическим взглядом. – Ну, конечно. Никаких занавесок. Ни цветка, ни картинки. Это же не дом, а камера заключения.

– Мама, мы только обосновались, – попыталась я возразить, но она уже махнула рукой, отмахиваясь от моих слов как от назойливой мухи.

– Неважно. Это можно исправить. Позже. Сейчас важно другое. – Она поставила проектор на наш неказистый кофейный столик и активировала его.

В воздухе вспыхнули голограммы. Десятки, сотни изображений. Платья. Белые, кружевные, с длинными шлейфами и без. Элегантные костюмы. Фраки.

Я застыла с куском тоста в руке, не в силах пошевелиться. Касиус, стоя у двери, медленно скрестил руки на груди, и на его губах появилась та самая, кривая, почти невидимая улыбка.

– Мама... – прошептала я. – Что это?

– Что это, что это, – передразнила она меня, подходя ближе к голограммам и пролистывая их с скоростью света. – Это, дорогая моя, твое будущее. И твое, Касиус. Вы думали, я позволю вам просто так сожительствовать на этой скучной станции? Без благословения? Без официального статуса? – Она обернулась к нам, и в ее глазах горел огонь праведной битвы. – Нет. Так не пойдет. Нужна свадьба.

В комнате повисла ошеломленная тишина. Я смотрела на парящие в воздухе платья, потом на Касиуса. Он смотрел на меня, и его улыбка стала шире.

– Мама, – наконец выдохнула я. – Мы... мы не думали об этом. Сейчас. После всего...

– Именно сейчас! – она перебила меня. – После всего, что вы прошли, вы заслужили быть счастливыми. По-настоящему. А что может быть настоящим, как не брак? Неважно, какой – скромный, пышный, на этой станции или на родной планете. Но он должен быть. И он будет.

В этот момент дверь снова открылась. На пороге стоял мой отец. Он был в более неформальном виде, без пиджака, и в руках держал два стакана дымящегося кофе. Он посмотрел на голограммы, на мою мать, на наши с Касиусом потерянные лица и тихо рассмеялся.

– Я предупреждал, – сказал он, протягивая кофе Касиусу. – Бесполезно сопротивляться. Когда Клара что-то задумала, она своего добьется. Лучше сдаться сразу и сохранить силы.

– Это не сдача, Артур! – огрызнулась мать. – Это стратегическая капитуляция во имя высших целей!

Отец подошел ко мне, поставил второй стаканчик на стол и положил руку мне на плечо.

– Дочка, поверь мне. У нее уже, наверное, расписаны меню, списки гостей и варианты цветочных композиций. Проще согласиться.

Я смотрела на Касиуса, ищу в его глазах подсказку. Что он думает обо всем этом? Это ведь так внезапно. Так... традиционно. А мы всегда были против традиций.

Касиус принял кофе от моего отца, кивнул ему в знак благодарности и сделал глоток. Потом его взгляд снова встретился с моим. Он был спокоен. Решителен.

– Она права, – тихо сказал он.

Я замерла.

– Что?

– Твоя мать. Клара права. – Он поставил чашку, медленно подошел ко мне и взял мои руки в свои. Его пальцы были теплыми и твердыми. – Мы прошли через ад, Лира. Мы нашли друг друга в самом пекле. Мы построили что-то хрупкое и настоящее здесь, среди звезд. Но... – он улыбнулся, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, что зажигал меня с первого дня, – ...этому «чему-то» нужно имя. Ему нужен фундамент. Не только наш. Но и... – он кивнул в сторону моих родителей, – ...их благословение. Пусть и полученное таким нетрадиционным способом.

Сердце у меня забилось чаще. Я видела, как моя мать замерла, затаив дыхание, а отец с интересом наблюдал за происходящим.

– Но... мы же никогда не хотели... все эти церемонии... – слабо попыталась я протестовать, но протест таял на губах под его взглядом.

– Мы никогда не хотели много чего, – сказал он. – Но жизнь распорядилась иначе. И знаешь что? Сейчас, глядя на тебя, стоящую здесь, среди этих голограмм свадебных платьев... я понимаю, что хочу этого. Хочу назвать тебя своей женой. Официально. Перед всеми. Да и возможно, что ты уже носишь наше продолжение…

Он отпустил мою руку и потянулся в карман своих простых штанов. Я, завороженная, смотрела, как его пальцы разжимаются, и в его ладони лежит маленькая, темная бархатная коробочка.

В комнате стало так тихо, что я услышала, как гудит вентиляция.

– Я не планировал делать это сегодня, – сказал Касиус, и его голос был немного дрожащим. – Я купил это неделю назад, на самой станции. Просто... на всякий случай. Потому что знал, что рано или поздно я захочу спросить тебя. – Он открыл коробочку.

Внутри лежало кольцо. Простое. Элегантное. Не огромный бриллиант, а небольшой, но яркий сапфир цвета глубокого космоса, окруженный мелкими бриллиантами, как звездная пыль. Оно было идеальным.

– Лира Вейл, – Касиус опустился на одно колено прямо посреди нашей гостиной, под парящими голограммами свадебных платьев и под взглядами моих потрясенных родителей. – Ты была моим врагом, моим спасением, моей болью и моим исцелением. Ты – самая сильная и самая прекрасная женщина, которую я знаю. Согласись быть моей женой. Пройди со мной весь оставшийся путь. Каким бы он ни был.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слезы хлынули у меня из глаз, горячие и соленые. Я смотрела на него – на этого гордого, надменного мужчину, который стал моей опорой, на коленях в нашей скромной квартире, с кольцом в руке и с такой беззащитной надеждой в глазах.

Я услышала тихий вздох своей матери и сдержанное одобрительное ворчание отца.

Я упала перед ним на колени, не в силах стоять, и обхватила его лицо руками.

– Да, – прошептала я, целуя его. – Да, тысячу раз да!

Он снял кольцо с бархатной подушечки и надел его на мой палец. Оно село идеально. Холодный металл и теплый камень стали частью меня.

Мы поднялись с пола, и он снова обнял меня, крепко-крепко, словно боялся, что я исчезну. Аплодисменты. Тихие, но искренние. Это аплодировали мои родители.

Мать подошла к нам, ее глаза сияли слезами счастья.

– Ну вот видишь! – сказала она, вытирая глаза. – А ты сомневалась! Теперь, Касиус, встань рядом, я прикину, какой фрак будет лучше сочетаться с сапфиром... Артур, немедленно закажи самое лучшее шампанское, какое найдешь на этой станции!

Отец засмеялся, настоящим, глубоким смехом, которого я не слышала от него много лет.

– Слушаю и повинуюсь, дорогая.

Я смотрела на сверкающее кольцо на своем пальце, потом на Касиуса. Он смотрел на меня, и в его взгляде было все: боль прошлого, ярость битв, нежность ночей и теперь – спокойная, уверенная радость будущего.

Это была не та свадьба, о которой я мечтала в юности. Не союз по расчету, не бунт против системы. Это было наше собственное, выстраданное решение. Наше заявление вселенной о том, что мы выбираем друг друга. Несмотря ни на что.

И глядя на свою мать, лихорадочно листающую голограммы платьев, и на отца, заказывающего шампанское по коммуникатору, я поняла – возможно, некоторые традиции того стоили. Особенно если они заканчивались таким счастьем.

Глава 40.

Касиус

День свадьбы. Слово все еще отдавалось в моем сознании странным эхом. Моя свадьба. Не та, что планировали наши семьи годами – пышная, политическая, пустая. А эта. На нейтральной станции. В небольшом зале с видом на туманность Андромеды. Гости – горстка офицеров Флота, которым мы были обязаны жизнью, мои новые… нет, наши родители со стороны Лиры, и пара случайных знакомых с «Оазиса».

Я стоял перед зеркалом, поправляя непривычно строгий фрак. Он сидел идеально, но давил на плечи, будто напоминая о весе фамилии, которую я официально отринул, чтобы основать свою.

Специально согласился на фрак, чтобы не надевать мундир и быть собой.

Лира была где-то рядом, с матерью и стилистами. Я знал, она будет прекрасна. Я видел платье – простое, без излишеств, но от него перехватывало дыхание. Как и от нее.

В дверь постучали. Вошел мой новый… тесть. Артур Вейл. Он выглядел непривычно расслабленным в своем смокинге.

– Готов, сын? – спросил он. В его голосе не было ни капли прежней холодности.

– Как никогда, – ответил я, и это была правда. Весь ад, через который мы прошли, был лишь подготовкой к этому моменту. К моменту, когда я назову ее своей женой.

– Тогда пошли.

Мы вышли в коридор, ведущий к залу. Оттуда доносилась тихая, мелодичная музыка. Мое сердце билось с бешеной частотой, будто перед выходом на арену. Но на этот раз противника не было. Был только финиш. Наша новая жизнь.

И тут я увидел его.

В дальнем конце коридора, в тени арочного проема, стоял он. Высокий, прямой, как всегда. В своем самом строгом, темном костюме, с тростью в руке. Мой отец.

Кровь отхлынула от моего лица. Я замер. Артур Вейл, шедший рядом, тоже остановился, его брови поползли вверх.

– Касиус, – произнес отец. Его голос был низким, без эмоций.

Что он здесь делает? Чтобы сорвать все? Чтобы публично отречься от меня? Привычная ярость, холодная и острая, начала подниматься во мне. Я не позволю. Не сегодня.

Я сделал шаг вперед, готовый к бою.

– Отец. Ты получил приглашение? – мои слова прозвучали ледяной сталью.

Он медленно прошелся вперед, его трость отстукивала ритм по полированному полу. Он остановился в двух шагах от меня, его пронзительный взгляд скользнул по моему фраку, потом поднялся на мое лицо.

– Приглашение? – он усмехнулся, коротко и беззвучно. – Нет. Но новости доходят. Даже до меня.

– И ты пришел, чтобы что? Напомнить мне о долге? О позоре? – я чувствовал, как Артур кладет мне на плечо руку, предупреждающе сжимая, но я не обращал внимания.

Отец покачал головой. Его лицо, обычно такое непроницаемое, казалось… усталым. По-настоящему усталым.

– Я пришел, чтобы посмотреть на своего сына. В день его свадьбы. Разве это не естественно?

– После всего, что ты сказал? – я не сдавался.

– После всего, что ты сказал, – парировал он. Он вздохнул, и его плечи, всегда такие прямые, слегка ссутулились. – Ты был прав. В своем упрямстве. В своей… ярости. Я слушал отчеты. Официальные. Я знаю, что с вами сделали. – Его голос дрогнул на последних словах. Он посмотрел куда-то мимо меня, в стену, будто не в силах выдержать мой взгляд. – Я читал протоколы допросов. Видел… видел эти клейма.

Он замолчал, сглатывая. В горле у него что-то клокотало.

– Все эти годы… я думал, что воспитываю из тебя мужчину. Наследника. А оказалось… – он снова посмотрел на меня, и в его глазах, в этих холодных, стальных глазах, стояли слезы. – Оказалось, я воспитал воина. Которого сам же чуть не сломал.

Я стоял, не в силах пошевелиться, не в силах вымолвить слово. Я видел слезы на глазах моего отца. Впервые в жизни.

– Можно было все сделать проще, – прохрипел он, смахивая тыльной стороной ладони непрошенную влагу с щеки. – Можно было, черт возьми, Лире просто согласиться тогда, все эти годы назад! Не упрямиться! Не доводить до этой дурацкой Академии, до скандалов, до всего этого… этого кошмара! – он выкрикнул последние слова, и в них была не злоба, а отчаянная, бессильная боль. Боль отца, который не смог уберечь.

Потом он выдохнул, и его взгляд смягчился.

– Но вы… вы оба… вы выбрали свой путь. Самый трудный. Самый ужасный. И вы прошли его. Вместе. – Он покачал головой, и на его губах появилась горькая, кривая улыбка, так похожая на мою. – Как я могу осуждать путь, который привел тебя сюда? К ней. К тому, чтобы стоять передо мной тем, кем ты стал. Мужчиной. Настоящим.

Он сделал шаг ко мне и, к моему величайшему изумлению, обхватил мои плечи своими руками. Не объятие. Слишком для него. Но жест. Жест принятия. Прощения.

– Иди, – прошептал он мне в ухо, его голос срывался. – Иди и женись на ней. Сделай ее счастливой. И… будь счастлив сам. Ты заслужил. Вы оба заслужили.

Он отступил, выпрямился, снова собирая вокруг себя остатки своего достоинства. Он кивнул Артуру Вейлу.

– Артур. Кажется, наши дети превзошли нас обоих в упрямстве.

Мой тесть улыбнулся.

– Да уж, Люциус. Похоже, что так.

Отец повернулся и медленно пошел прочь, опираясь на трость. Он не пошел в зал. Он просто пришел. Чтобы сказать это. Чтобы благословить нас своим упрямством, своей болью и своими слезами.

Я стоял, все еще не в силах прийти в себя, чувствуя, как что-то тяжелое и колючее наконец-то отпускает мою душу.

– Пора, сын, – тихо сказал Артур, касаясь моего локтя.

Я кивнул, сделал глубокий вдох и вошел в зал.

И увидел ее на другом конце зала.

Мы пошли друг другу навстречу.

И встретились в конце короткой аллеи, под аркой из живых цветов. Лира в том самом простом платье была так прекрасна, что у меня перехватило дыхание. Ее глаза сияли, а на пальце сверкало то самое кольцо с сапфиром.

Когда наши взгляды встретились, все остальное перестало существовать. Не было прошлого. Не было боли. Не было упрямых отцов и пережитого кошмара. Была только она. И я. И наше будущее.

Я подошел к ней, и каждый шаг ощущался как возвращение домой. Настоящее возвращение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41.

Лира

Последний аккорд музыки отзвучал, смешавшись с аплодисментами и счастливыми возгласами. Руки Касиуса, твердые и уверенные, лежали на моей талии. Его глаза, серые и бесконечно глубокие, смотрели только на меня. Мы были мужем и женой. Простые слова, но за ними стояло все – боль, страх, кровь, и та невероятная, хрупкая надежда, что родилась в аду и расцвела здесь, под искусственным небом космической станции.

Наш скромный прием подошел к концу. Смех, тосты, объятия – все это осталось за тяжелой дверью нашей квартиры. Той самой, где все и началось. Где мы пытались построить свой хрупкий мир. Теперь этот мир получил официальный статус.

Дверь закрылась, и нас накрыла тишина. Густая, сладкая, пьянящая. Я прислонилась спиной к двери, глядя на него. На моего мужа. Касиуса Гилрея. Его фрак был слегка помят, галстук ослаблен, а в глазах стояло то же изумленное счастье, что и в моем сердце.

– Миссис Гилрей, – произнес он, и мое новое имя на его устах прозвучало как самая сладкая музыка.

– Капитан Гилрей, – ответила я, и губы сами растянулись в улыбке.

Он подошел ко мне, не спеша, давая мне время привыкнуть к этому новому статусу, к этой новой реальности. Его руки легли на мои плечи, большие пальцы провели по обнаженной коже у выреза платья.

– Ты самая прекрасная невеста в истории галактики, – прошептал он, и его губы коснулись моей шеи, чуть ниже мочки уха.

Дрожь пробежала по всему телу. Это не была дрожь страха или неуверенности. Это предвкушение. Жажда. После всех лишений, после всей боли, наше тело жаждало не просто близости, а праздника. Пира плоти и духа.

Он повел меня в спальню. Наша спальня. Комната, где мы спали, сражались с демонами прошлого и строили планы на будущее. Но сегодня все иначе. Воздух наполнен обещанием.

Он повернул меня к себе спиной и медленно, с бесконечной нежностью, принялся расстегивать крошечные пуговицы моего платья. Каждое его прикосновение обжигало кожу сквозь ткань. Я закрыла глаза, позволяя ощущениям захлестнуть себя. Шелк сполз с плеч, упал на пол бесшумным облаком. Потом корсет. Его пальцы были удивительно ловкими, развязывая шнуровку, освобождая мое тело.

Я стояла перед ним в одном только тонком шелковом белье, подаренном матерью. Я чувствовала его взгляд на своей коже – горячий, интенсивный, полный благоговения и голода. Он смотрел на меня как на чудо. И я чувствовала себя чудом.

– Моя, – прошептал он, и в этом слове не было собственничества. Была благодарность. Преданность.

Мой муж обнял меня за талию, прижимая спиной к его груди. Его губы снова нашли мою шею, а пальцы скользнули вверх, к застежке бюстгальтера. Он освободил мою грудь, и его ладони закрыли ее, теплые и твердые. Я откинула голову ему на плечо, стон застрял в горле. Его пальцы ловко играли с чувствительной кожей, заставляя меня выгибаться в его объятиях.

Он развернул меня и наклонился, чтобы принять в рот один из напряженных, ждущих розовых бутонов. Волна удовольствия, острая и сладкая, пронзила меня. Я вцепилась пальцами в его волосы, не в силах сдержать тихих стонов. Он ласкал меня губами и языком, пока колени не подкосились от наслаждения.

Он подхватил меня на руки, как перышко, и уложил на широкую кровать. Его одежда летела на пол, и скоро он был надо мной – весь мускулы, шрамы и та самая, дикая, первозданная красота, что сводила меня с ума с первого дня. Но теперь в его глазах была не только страсть. Была нежность. Была любовь.

Он покрывал мое тело своими ласками. Его губы, его язык, его пальцы – они исследовали каждый сантиметр, как будто впервые. Он спускался все ниже, целуя мой живот, бедра, снимая с меня последние преграды. Когда его губы коснулись самого сокровенного, я закричала, впиваясь пальцами в простыни. Он любил меня ртом с таким исступлением, такой самоотдачей, что мир сузился до белого огня за закрытыми веками.

– Касиус... пожалуйста... – я задыхалась, мои бедра сами двигались в такт его ласкам.

Он поднялся надо мной, его глаза были темными от желания. Он вошел в меня медленно, давая каждому сантиметру моего тела прочувствовать, принять его. Это было не вторжение. Это как возвращение домой.

Мы двигались в идеальном, выстраданном ритме. Наши взгляды были прикованы друг к другу. В его глазах я видела наше прошлое – боль, страх, ярость. И наше настоящее – эту невероятную, хрупкую и прочную любовь. Слезы текли по моим вискам, смешиваясь с бисеринками пота на его плече.

Когда пик настиг нас, он прижал меня к себе с такой силой, будто хотел вобрать в себя, а мое тело взорвалось миллиардами звезд, ослепляющей, катарсической волной наслаждения. Он прошептал мое имя, его голос сорвался на полустон, и он рухнул на меня, тяжелый, реальный, мой.

Мы лежали, сплетенные, слушая, как наши сердца успокаиваются. Его губы коснулись моего виска, соленого от слез.

– Я люблю тебя, Лира Гилрей, – прошептал он.

– Я люблю тебя, – ответила я, целуя его грудь, прямо над сердцем.

Внезапно он поднялся на локоть.

– Погоди. Мне... кое-что нужно тебе дать.

Он встал с кровати, его сильное, прекрасное тело освещалось лишь светом звезд из иллюминатора. Он подошел к столику, где лежали его вещи, и взял небольшую, продолговатую коробочку из темного дерева.

– Это от отца, – сказал он тихо, возвращаясь ко мне и садясь на край кровати. – Он передал ее мне перед церемонией. Сказал... отдать тебе. Когда все закончится.

У меня в груди все сжалось. Его отец. Люциус Гилрей. Человек, который был для нас символом всего, против чего мы боролись. И который сегодня пришел. Со слезами на глазах.

Я взяла коробку. Она была тяжелой, старинной. Я открыла ее.

Внутри, на бархатном ложе, лежало колье. Не современное, не вычурное. Старинное, из матового белого металла, с подвеской в виде двух стилизованных птиц, сплетенных крыльями. В центре, между ними, горел крупный сапфир того же оттенка, что и камень в моем обручальном кольце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я ахнула, касаясь пальцами холодного металла.

– Это... фамильная реликвия, – тихо сказал Касиус. – Она передавалась по женской линии в нашей семье веками. Моей бабушке, моей матери... – он замолчал, сглатывая. – Он сказал... что ты заслужила носить его. Больше, чем кто-либо.

Слезы снова навернулись мне на глаза. Это был не просто подарок. Это была печать. Печать прощения. Принятия. Он отдавал мне не просто драгоценность. Он отдавал мне часть истории своей семьи. Часть своего сына.7

Касиус взял колье из коробки.

– Позволь, – прошептал он.

Я повернулась к нему спиной, и он застегнул колье на моей шее. Сапфир упал точно в ложбинку между ключицами, холодный и тяжелый. Символ прошлого, который теперь охранял наше будущее.

Я обернулась и посмотрела на него. На моего мужа. На человека, чья любовь стоила нам обоим цены, которую мы едва смогли заплатить. И которая оказалась бесценной.

– Теперь ты точно никуда не денешься, миссис Гилрей, – сказал он, и в его глазах снова вспыхнул тот самый, знакомый огонек.

– И ты от меня никуда, капитан, – ответила я, притягивая его к себе для нового поцелуя.

И в ту ночь, под холодным светом далеких звезд, с весом фамильной реликвии на шее и с любовью воина в сердце, я поняла – наша война действительно закончилась. Началась жизнь. Наша жизнь. И она обещала быть не менее захватывающей, чем все наши прошлые приключения. Но теперь – мы шли навстречу им вместе. Муж и жена.

Эпилог

Касиус

Прошло полтора года. Полтора года относительного мира. Не того хрупкого затишья, что было на Тенерре, а прочного, уверенного спокойствия, выстраданного и заслуженного.

Наш «отпуск» подошел к концу, и мы с Лирой приняли предложение Разведывательного флота. Не вернулись в строй с погонами на плечах. Нет. Мы стали тем, чем и должны были стать – консультантами. Сами себе начальники. С нашим офисом на станции «Оазис», из окна которого по-прежнему открывался вид на туманность Андромеды.

Захватчики с Тенерры никуда не делись. Затихли на время, но сейчас снова творят свои жуткие дела.

Сегодняшнее утро было таким же, как и многие другие. Я сидел за своим терминалом, пролистывая свежие данные с дальних патрулей. Лира, расположившись на диване с собственным планшетом, изучала отчеты о новых тактических схемах тенеррийцев. В воздухе витал запах свежего кофе и легкого напряжения – мы готовили сводку для штаба.

– Смотри, – Лира прервала тишину, не поднимая глаз от экрана. – Они снова меняют паттерны в секторе Дельта. Используют астероидные поля не для укрытия, а для создания гравитационных аномалий. Хитро.

– Недостаточно хитро, – я откинулся на спинку кресла, глядя на ее сосредоточенное лицо. – Если проанализировать их логистику, они экономят на топливе для буксиров. Значит, аномалии локальные и нестабильные. Достаточно послать пару зондов-камикадзе, чтобы нарушить их хореографию.

Она, наконец, подняла на меня глаза, и в них вспыхнул знакомый огонек – смесь азарта и восхищения.

– Гениально и подло. Мне нравится. – Она сделала пометку в своем планшете. – Напишем это в рекомендациях. Пусть адмиралы чешут затылки.

Мы работали как единый механизм. Она видела тактику, я – логистику. Она чувствовала психологию врага, я вычислял их слабые места. Наши отчеты стали легендой в штабе. Краткие, точные и безжалостно эффективные. Нас еще с той операции прозвали «Призраки Тенерры» – за способность предугадывать действия противника с пугающей точностью.

– Кстати, об адмиралах, – Лира отложила планшет и потянулась, и мой взгляд невольно задержался на плавной линии ее тела, на едва заметном, но уже уверенном изгибе ее живота под свободной туникой. – Корвин прислал запрос. Спрашивает, не хотим ли мы провести семинар для молодых офицеров. Поделиться «уникальным опытом выживания и анализа».

Я фыркнул.

– И стать живым пособием по психологии для юнцов? Спасибо, но нет. Пусть лучше учатся на наших отчетах.

– Я так и думала, – она улыбнулась, и эта улыбка была полна такой нежности, что у меня защемило сердце. – Я уже ответила, что мы «заняты стратегическим планированием личного состава следующего поколения».

Я рассмеялся. Ее способность находить идеальные, дипломатичные и в то же время издевательские формулировки была настоящим искусством.

– Стратегическое планирование, ага, – я встал и подошел к ней, садясь на край дивана. Моя рука сама потянулась к ее животу. – И как там наш «личный состав»? Не слишком донимает командование?

Она положила свою руку поверх моей, и ее пальцы переплелись с моими.

– Пока все в норме. Командование ведет себя примерно. Если не считать внезапных требований к клубнике в три часа ночи.

– Это не требования, – я наклонился и поцеловал ее в макушку, вдыхая знакомый запах. – Это стратегические запросы на жизненно важные запасы.

– Ага, – она фыркнула, но прижалась ко мне. – Главное, чтобы этот «стратегический запрос» не совпал со срочным отчетом для штаба. Иначе адмиралам придется ждать, пока капитан Гилрей не сходит на кухню за клубникой.

Мы сидели так, в тишине нашего офиса, и я не мог оторвать от нее взгляда. Она была моим центром. Моей опорой. Моим самым точным аналитиком и самым яростным защитником. И теперь – матерью моего ребенка. Нашего ребенка.

Иногда, в самые тихие моменты, меня накрывало волной странного, почти мистического ощущения. Мы прошли через ад. Мы утратили все. И мы обрели все, о чем даже не смели мечтать. Не пыльный титул и не богатое наследство. А это. Работу, которая имела смысл. Дом, который был крепостью. И любовь, которая была сильнее страха и смерти.

– Знаешь, – сказала она тихо, глядя на наши сплетенные руки на ее животе. – Иногда мне кажется, что все это сон. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Это не сон, – я прошептал, целуя ее висок. – Это заслуженная награда. За то, что мы не сдались. За то, что дрались. За то, что выбрали друг друга. Всегда.

Она повернула ко мне лицо, и в ее глазах стояли слезы счастья.

– И я снова выбираю тебя. Каждый день.

Внизу, под нашей рукой, жила новая жизнь. Наше будущее. Наша самая большая победа. И глядя в глаза своей жене, я знал – какие бы бури ни бушевали в галактике, наше маленькое содружество, наш «Оазис», выстоит. Потому что он был построен на самом прочном фундаменте – на любви, доверии и обоюдном упрямстве двух людей, которые отказались сломаться.

И в этом не было никаких сомнений.

Конец))

Приглашаю в свою новинку)) "Истинная для трех адмиралов"

Я думала, смерть настигнет меня в тёмных доках чужой космической станции. Что моё тело, как и мой разум, станут просто ещё одной единицей в отчёте «Галактик-Корп». Но меня спасли. Не просто спасли — унесли на свою планету, в свой дом, под своё небо с двумя солнцами. Трое адмиралов могущественной расы. Сильные, прекрасные, непостижимые.

И они говорят, что я — их Сай’ран. Единственная, истинная, священная связь на всю жизнь. Проблема в том, что их — трое. А я — одна. И эта связь, жгучая и неотвратимая, пугает меня больше, чем все погони «Корпуса». Как можно принадлежать троим одновременно? Как можно хотеть троих с одинаковой силой?

Я пытаюсь найти в этом подвох, ловушку, но всё, что я чувствую, — это их абсолютную уверенность. И их желание. Оно витает в воздухе их дома, согревает мою кожу, даже когда я одна. Они смотрят на меня — и я чувствую себя растерянной, пойманной в паутину чего-то гораздо большего, чем я могу понять.

Но «Галактик-Корп» не забыл о своей потере. Его тени уже скользят по сияющим улицам этого чужого мира. И вновь мне придётся довериться им — всем троим. Потому что эта безумная, невозможная связь — теперь единственное, что может меня спасти. Или погубить окончательно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец