Даша и менструация

Предупреждение. Это извращенная зимняя история. Если вам не нравятся такие истории, то лучше не читайте.

Урааа! У меня началась менструация. Да-да, самая настоящая.

Вы думаете, я расстроилась? Ха! Вот ещё. Я наоборот — стояла утром в ванной, смотрела на эти первые красные капли и думала: «Ну всё, теперь я по-настоящему женщина».

Ой, простите, я даже не представилась. Хотя вы меня, конечно же, помните — я Даша.

Да-да, та самая ненормальная, которая ходит зимой в купальнике, босиком по сугробам, и иногда вообще голая, потому что мне так хорошо.

Тётки на лавочках крестятся, мужики на остановках роняют кофе, мама орёт каждый вечер...

А мне нравится. Я не страдаю — я абсолютно счастливая девушка, просто очень холод люблю.

И я никогда не простужаюсь — даже в -20. Закалилась давно, понимаете. Я теперь самая крутая в нашем городе.

Так вот.

Утром я проснулась, вроде бы обычный день: январь, на улице мороз под двенадцать градусов, даже в квартире холодно, а я в своей любимой тонкой майке — ну, как всегда.

И вдруг... ощущаю что-то странное.

Захожу в ванну, снимаю трусики — а там кровь. Я, честно, не испугалась ни на секунду.

Я только вытаращила глаза и засмеялась вслух:

— Ну наконец-то! Я дождалась!

Никакой паники, никакого «ой-ой-ой». Наоборот — мне стало тепло внутри, прям как будто я стою в горячем душе.

Понимаете?

Я же всё время стремилась доказать, что я не маленькая, что я сильная, выносливая, настоящая... а тут тело само показало: ты выросла, Даша. Добро пожаловать в женский клуб.

Конечно, чуть тянул низ живота, но после всех моих зимних жестких приключений это было, честное слово, смешно.

Я так и сказала себе:

— Ох, Дашка, да у тебя после того как в купальнике по сугробам побегаешь, боль посильнее бывает!

И вправду, однажды ноги обморозила, так потом болели — жуть. Это когда в мороз -20 босиком бегала. И ничего, выдержала. А теперь для меня боль — это пустяк. Просто часть моей жизни. (Вздыхает)

Пошла на кухню, как будто ничего не случилось.

Мама на меня посмотрела — я стою, улыбаюсь, босая, волосы мокрые после душа, и говорю ей спокойно:

— Мам, у меня месячные начались.

Она чуть чайник не уронила.

А я просто села, налила себе чаю и чувствовала себя... ну, не знаю... будто я стала старше за одну ночь. Будто в этот морозный день внутри меня распустился какой-то маленький красный цветок.

Я просто наложила себе каши, села напротив и ела, чувствуя странное спокойствие.

Где-то внизу живота тянуло, но не сильно — после всех моих снежных прогулок это казалось таким пустяком, словно лёгкий привет от тела: «Не волнуйся, я знаю, что делаю».

Позавтракав, я открыла шкаф, презрительно посмотрела на пуховик и, как всегда, прошла мимо. Переоделась только в юбку и тонкую майку, расправила волосы, и собралась так идти на улицу.

Мама, конечно, вздохнула, но даже ругаться сегодня не стала — только махнула рукой и пробормотала что-то вроде:

— Ты бы дома посидела, чай с малиной попила, когда боли — помогает, — сказала мама оглядывая меня.

— Не волнуйся, мам, все хорошо будет, — выдохнула я, проходя мимо, как ни в чем ни бывало. — А боли — тьфу, ерунда, мне холод помогает.

— Главное... осторожней.

— Ага, — сказала я, проходя мимо.

Я чмокнула маму в щечку — и вот я уже в прихожей. Расчесала волосы — и вперед, к двери.

И знаете что? Я всё равно пошла гулять. Босиком. Потому что я — это я.

А менструация мне не помеха. Подумаешь.

Главное — я теперь взрослая.

По-настоящему.

Распахнула дверь на лестничную площадку.

Холодный воздух сразу обдал лицо, будто лёгким снеговым поцелуем.

Лестничная клетка была полутёмной, снизу из подъезда тянуло сквозняком — это мне понравилось.

Я сделала шаг, затем второй.

Ступни — босые, конечно же — коснулись холодного бетона. Он был шероховатым, прохладным, но таким знакомым.

Боль внизу живота напомнила о себе лёгкой волной.

Ничего страшного — просто новый элемент в моём обычном утреннем ритуале.

Я спустилась на пролёт ниже, задержалась на секунду.

Снаружи висела белая, чистая тишина. Снег мягко падал, как будто кто-то наверху просеивал над городом муку, и всё вокруг становилось нежным, пушистым, нетронутым.

Я улыбнулась. Вот оно. Зима. Моя любимая. И сегодня — первый день нового «я».

Пальцы ног слегка покраснели от холода, но мне только понравилось это чувство — бодрящее, живое.

Я прошла ещё несколько ступенек, вытянула руку вперёд и толкнула тяжёлую железную дверь подъезда. Она скрипнула, и на меня выдохнуло морозом уже всерьёз — резким, чистым, колючим.

Я шагнула наружу.

На белый снег. На свой первый утренний мороз — уже не девочкой, а девушкой.

И мир впереди вдруг показался чуть более ярким. Чуть более взрослым.

Чуть более моим.

На улице мороз хрустел под ногами — двенадцать градусов, не меньше.

Снег был плотным, сухим, и блестел на солнце, будто пересыпанным мелкими алмазами. Я вышла из подъезда и вдохнула полной грудью.

Босые ступни сразу провалились в мягкую белую порошу — приятно, свежо, почти ласково.

Я сделала шаг, другой... и поймала себя на том, что улыбаюсь.

Даже тянущая тяжесть в животе не мешала — наоборот, казалось частью чего-то большого, естественного, правильного.

Я прошла немного, пересекла двор, вдохнула запах морозного утра — чистый, острый, будто воздух. Повернула в переулок между хоккейной коробкой и старыми гаражами. Там обычно никого не было в такое время, только я и снег, и деревья.

Здесь снег обычно не убирали, и он лежал ровным, нетронутым ковром — мягким, пушистым.

Я сделала по нему шаг вперёд — и холод сразу же поднялся по ступням, аккуратными иголочками. Не больно — приятно. Такое покалывание, от которого мурашки по коже.

Морозный воздух обнимал кожу, прохладные струйки пробегали по животу, по плечам, по затылку.

Внизу живота всё ещё тянуло — легко, напоминая, что внутри меня происходит что-то новое, важное... но это ощущение сливалось с холодом так естественно, будто природа сама решила подчеркнуть перемены.

Я оглянулась.

За мной тянулся узкий, аккуратный след босых отпечатков — пятна на идеальном белом полотне.

Пальчики чёткие, тонкие, стопа узкая, чуть глубже продавленные пятки... как будто снег ещё не понял, кто по нему идёт и как так вообще возможно.

Настроение у меня было приподнятое, лёгкое, почти воскресное — такое бывает, когда шаги хрустят правильно, воздух прозрачный, и внутри всё будто поёт.

Но внизу живота всё ещё тянуло. Не больно, но настойчиво.

Как будто внутри меня разгорался тихий, неуютный жар — новый, незнакомый, странный.

Я остановилась, нахмурилась.

Нет, терпеть я могла, конечно. Но я же давно выработала своё собственное правило:

если что-то болит — значит, мне нужен снег.

Я присела на корточки, чувствуя, как мягкий иней холодит босые ступни.

Провела руками по снежной поверхности — широкими кругами, будто рисовала узоры. Снег шуршал, ломался, осыпался, налипал на ладони.

Собрала большой, плотный ком — холодный, свежий, идеально круглый.

Он приятно покалывал пальцы, как будто внутри него был маленький морозный моторчик.

Приподняла маечку. Мой голый живот сразу ощутил морозный воздух — от него по коже побежали мурашки. Кожа чуть порозовела, будто заранее знала, что сейчас будет.

И я прижала снежный ком к животу.

— Ой!.. — выдохнула я вслух.

Живот будто откликнулся моментально — резко, глубоко.

Не больно, а... живо. Сначала он сжался, как от неожиданного прикосновения, а потом будто расслабился под холодом, принимая его.

Мне понравилось.

Тянущая боль действительно отступила — будто растаяла под снегом, как кусочек льда на горячей сковородке. Ну вот, значит я правильно делаю.

Я хохотнула — тихо, радостно, от какой-то глупой победы над собственным телом.

Пальцы снова скребнули по снегу, собирая его в новый плотный ком. Снег приятно холодил ладонь, как будто прятал в себе маленькое облако морозного воздуха.

Я приподняла маечку чуть выше и прижала свежий ком пониже, туда, где раньше тянуло сильнее всего.

Ох!..

Живот отозвался сразу — резко, но уже знакомо. Не боль, а вспышка холода, почти искра. Я даже чуть втянула воздух сквозь зубы.

Но через миг мышцы расслабились, и холод растёкся ровно и глубоко, проникая внутрь лёгкими дрожками.

Я решила на этом не останавливаться. Я встала и приспустила на себе трусики. Я опустила взгляд вниз — и тут меня действительно прошибло.

Трусики...

Они были красные.

Совсем.

И не просто тонкими разводами — кровь пропитала ткань, тёмная, густая, местами со сгустками.

У меня даже дыхание сбилось на секунду.

Не потому что страшно. Нет. Просто... неловко. Даже рассказать об этом кому — неудобно.

Но я вздохнула, стиснула зубы и сказала себе:

«Ну и что? Это нормально. Это часть меня. Это не стыдно. »

Я решительно сняла трусики — единственное, что ещё отделяло меня от зимы. Сняла и скомкала их в руке.

Холод воздуха коснулся меня там, где обычно всё скрыто, и я непроизвольно вздрогнула — не от страха, просто тело отозвалось.

Потом я снова присела, зачерпнула ладонью большую горсть снега. Он был мягкий, рыхлый, но ледяной. Пальцы задрожали — но я уже знала, что делаю.

Я приложила снег к себе. Внизу. Осторожно.

Чтобы смыть кровь, освежиться, привести себя в порядок.

Где-то глубоко внутри неприятно дернуло — не от холода, а от того, что место чувствительное, новое, незнакомое в таком состоянии.

— Ой!.. — я взвизгнула.

Но через пару секунд холод взял верх. Он притупил дискомфорт, очистил кожу, оставил ощущение чистоты и свежести — как после холодной воды, только резче.

Снег быстро таял, стекая по коже маленькими прозрачными дорожками.

Я выдохнула, выпрямилась, отбросила растаявшую массу в сторону.

Потом мне вообще весело сделалось.

Вот просто накатила какая-то смешная, безумная лёгкость — такая, что хочется смеяться, прыгать, дурачиться, будто я снова маленькая и мир вокруг огромный, белый и совершенно добрый.

— А ну его всё! — сказала я себе. — Раз уж я тут, пусть будет по-моему.

И, не задумываясь, я легла всем телом на снег.

Он ударил холодом сразу, резко, как будто меня моментально завернули в ледяное облако.

Снег прилип к спине через тонкую маечку, облепил плечи, коснулся бёдер, голых ног — и я даже всхлипнула от внезапного «ледяного укуса».

Но в этом укусе было что-то очень живое. Чистое. Будто морозное утро решило испытать меня на прочность — а я только хохотнула в ответ.

Я раскинула руки, согнула колени и начала кататься — влево, вправо, снова влево.

Снег трещал подо мной, хрустел, рассыпался, забивался за маечку, холодил кожу, но всё это было настолько знакомо и родным, что страх даже не подумал появиться.

Снег был сухой, мелкий, лёгкий. Он облеплял меня тонким белым слоем, будто я стала частью этого утреннего морозного мира.

Я стояла на снегу почти голая, босая, в одном только топике в пустом тихом переулке...

И вместо стыда вдруг почувствовала что-то совсем другое.

Спокойствие. Силу. И новое странное уважение к собственному телу.

— Ну что, — тихо сказала я самой себе, — первый день — первый опыт. Ничего. Справилась.

Я встряхнула ладонями снег, поправила маечку, вдохнула морозный воздух — такой чистый, что он будто вымывал из груди остатки напряжения. Поморщившись, подняла со снега и неохотно натянула обратно свои трусики, — они подмерзли, пока валялись рядом, и все еще были красными и насквозь влажными.

Я как раз поднялась, стряхивая с себя снег — с маечки, с бёдер, с волос — когда сзади в переулке послышались шаги.

Характерный скрип ботинок по утреннему морозу.

Редкий звук — в такое время здесь обычно никого не бывает.

Я обернулась.

И, конечно же, мужчина. Не наш, не с нашего двора — по взгляду сразу было видно. Наши бы даже не моргнули, махнули рукой и прошли мимо. Здесь меня уже все знали, и к моим выходкам привыкли. А этот...

Он просто застыл.

Будто на ледяную статую наткнулся.

Глаза у него стали круглыми-прекруглыми, рот приоткрылся.

Секунда — и я увидела, как он переводит взгляд на мои босые ноги, потом на маечку, потом на лицо, будто всё ещё надеется, что это галлюцинация или нечто, требующее объяснений.

Стоит, таращит на меня взгляд, и видно — пытается осмыслить: что за девочка, почему босая, почему в одной маечке и юбочке, да ещё вся в снегу и без тени смущения.

Я облизала губы от холода, подняла бровь.

Ну-ну, давай, удиви меня вопросом.

— Что ты здесь... делаешь? — наконец выдохнул он, и голос у него дрогнул. — И... да ещё так раздетая?!

Я не удержалась — хихикнула. Потом подвинула прядь волос с лица и спокойно сказала:

— Гуляю.

Он моргнул.

— Г.. гуляешь?

— Ага. — Я пожала плечами. — А что? Утро хорошее, снег мягкий.

Он посмотрел на меня так, будто я только что сказала, что собираюсь поплавать в вулкане.

Я скрестила руки на груди — не потому что холодно, а потому что мне смешно.

— Вы, наверное, не местный, — сказала я. — У нас тут давно привыкли.

Он снова моргнул — будто компьютер, который завис и пытается перезагрузиться.

Я усмехнулась, всё ещё стряхивая прилипшие хлопья снега с юбки. Мужчина стоял передо мной, словно пытаясь одновременно понять происходящее.

— И тебе не холодно так? Не заболеешь? — спросил он, всё ещё в шоке.

— Неее, не заболею. Закалённая, — сказала я и пожала плечами. — Хотя, конечно, холодно. Я же не из стали.

Он моргнул, будто это признание хоть немного вернуло его в реальность.

— Ты кто вообще? Как тебя зовут?

— Я Даша, — сказала я просто. — Может быть, слышали. Я в районе одна такая... ну, в трусах по снегу бегаю.

Мужчина нахмурился, пытаясь вспомнить, и вдруг его лицо прояснилось.

— А-а-а... что-то припоминаю, — протянул он. — Про тебя в газете писали как-то. Там твоя фотография была... в полный рост, в купальнике.

Я чуть ли не подпрыгнула от радости.

— Ага! — обрадовалась я, будто речь шла о какой-то премии, а не о заметке на последней странице районной газеты.

Он хмыкнул и наклонил голову набок, рассматривая меня уже не как сумасшедшую, а как редкий феномен.

— Значит, ты вроде как местная знаменитость?

— Ну... так выходит, — сказала я с самым невинным видом.

Мужчина смотрел всё так же недоверчиво, но уже с уважением.

— Да уж... — пробормотал он. — Не каждый день такое увидишь.

Я, довольная собой и утренним морозом, встала ровнее, заправила выбившуюся прядь за ухо.

— Привыкайте, — сказала я легко. — Я тут почти каждое утро так.

Он оглядел меня сверху донизу — босые ноги, тонкая маечка, распушившиеся от снега волосы — и вдруг кивнул, будто признал во всём этом какую-то логику, известную только мне.

— Ну молодец, — сказал он наконец. — Если так закаляешься.

В его голосе не было ни осуждения, ни удивления — скорее тихое уважение, как будто он смотрел не на странную девчонку, а на человека, который знает, что делает.

Я хмыкнула, поправила завязку на маечке и гордо вскинула подбородок.

— Так точно, — ответила я. — Я каждый день так. Иногда даже ночью. Ну... когда совсем красиво снег идёт.

Он усмехнулся, покачал головой, но взгляд у него стал мягким.

— Храбрая ты, — сказал он. — Я бы так не смог. Я и в минус пять без шарфа мёрзну.

— Так надо чаще выходить, — ответила я весело. — Вот вы сейчас в куртке, в ботинках — конечно мёрзнете. А я... — я поставила носок босой ноги на снег впереди себя и слегка провернула, будто демонстрируя сцену из какого-то танца, потом пошевелила замерзшими пальчиками, —. .. я к этому привыкла.

— Вижу, — фыркнул мужчина. И уже не таращился, не пугался — наоборот, будто даже развеселился.

Он на секунду отвёл взгляд в сторону, будто собирался идти дальше по своим делам, но задержался ещё на миг.

И в этот момент я вновь ощутила тот самый тянущий, горячий укол внизу живота. Снег его слегка остудил, но не погасил. Наоборот, кажется, только сделал острее. Я почувствовала как внизу живота кожа стала горячая, несмотря на снег и мороз. Нужно было что то сделать.

— Постойте, — вдруг выпалила я ему вслед. — А вы сейчас не очень спешите?

Он обернулся, удивлённо посмотрев на меня. — Нет, — сказал он. — Моя смена только через час.

— Ну, часа хватит, — выдохнула я, решаясь. И, собрав всю свою смелость, посмотрела ему прямо в глаза: — Выебите меня. Пожалуйста. Сейчас. Мне очень, очень хочется.

На его лице промелькнуло всё: шок, недоверие, испуг. Он смотрел на меня так, будто я только что предложила ему проглотить лопату. Его губы дёрнулись, но он не мог вымолвить ни слова. Я видела, как он сглотнул, как его кадык качнулся.

— Ты... ты в своём уме? — наконец прохрипел он.

— Вполне, — ответила я, и мой голос был спокойным и твёрдым. Я сделала шаг к нему, и хруст снега под моей босой ногой прозвучал в тишине как выстрел. — Я не шучу. Я хочу это. Прямо здесь.

Я подошла совсем близко, почти вплотную. И протянула руку, коснувшись его пальцами через плотную ткань пальто.

— Смотри, — тихо сказала я, беря его ладонь и прикладывая её к своему животу, к тонкой ткани майки. — Чувствуешь? Я прямо горю.

Он замер. Его рука была тёплой и большой на моей коже. Он чувствовал, как под ней бьётся моё сердце, как горит моя кожа.

— Боже... — выдохнул он.

У меня еще сильнее забилось сердце. Мне очень сильно надо было. Если вы не девушка, вы не поймете.

— Ну давай же, я прямо горю вся! — Не выдержав вскрикнула я, прижимаясь к нему.

Он резко схватил меня за талию и притянул к себе. Его поцелуй был жадным, нетерпеливым, холодным от мороза и горячим от страсти. Я ответила ему тем же, вцепившись в его плечи, чувствуя, как он поднимает меня на руки, как мои босые ноги обвивают его талию.

Он нёс меня, не разрывая поцелуя, вглубь переулка, потом он поставил меня на ноги и прижал к заснеженной стене старого сарая. Холодный кирпич ударил в спину, но я не почувствовала ничего, кроме его рук, которые срывали с меня мокрую, промёрзшую майку. Его пальцы были грубыми, и они оставляли на моей коже горячие следы.

Он оторвался от моих губ, чтобы посмотреть на меня. Его глаза горели. — Сумасшедшая, — прошептал он, и это была похвала.

Он опустился на колени, и его горячее дыхание опалило мою кожу. Он прижался лицом к моим бёдрам, к тонкой ткани трусиков, и я застонала, закинув голову назад. Снег падал мне на лицо, холодные хлопья таяли на горячих щеках.

А потом он спустил на меня трусики, и на миг его глаза округлились. На тонкой ткани алела кровь.

— Постой, у тебя же менструация! — удивлённо произнёс он, не веря своим глазам. — И ты этого сейчас хочешь?

— Ну да, — выдохнула я, встречая его шокированный взгляд. — Менструация. Ты что, раньше крови не видел?

— Видел, — сказал он, всё ещё в замешательстве. — Но разве в это время можно?

— Еще как можно! — выкрикнула я, и в моём голосе прозвучала почти мольба. — Мне сейчас больше всего хочется!

Он замер, смотрел на меня, потом снова вниз, на алые пятна на трусиках.

— Чёрт с тобой, — прохрипел он.

Он сорвал с себя перчатки голыми руками, расстегнул ширинку, и я увидела его. Твёрдый, готовый, возбуждающий, как этот морозный воздух. Он не стал целовать меня, не стал тратить время на прелюдии. Он просто взял меня за бёдра, резко развернул спиной к холодной кирпичной стене и вошёл в меня одним сильным, глубоким движением.

Я вскрикнула. Не от боли, а от острого, почти сладкого удовлетворения. Он был горячим, обжигающе горячим внутри меня, и эта температура на фоне ледяного воздуха и мёрзлой стены под спиной создала невероятный контраст. Он двигался жёстко, быстро, как будто боялся, что я передумаю, что это чудо растает. Каждый толчок был глубоким, точным, и я отвечала ему, поднимаясь навстречу, упираясь ногами в его бёдра.

Я чувствовала, как по моим ногам, по коже на внутренней стороне бедер стекают тающие капли — снег, вода, кровь. Всё смешивалось в одну дикую, первобытную смесь. Я обхватила его шею, прижалась лицом к его шерстяному шарфу, вдыхая запах чужого тела, мороза и желания.

— Смотри на меня, — потребовал он, схватив меня за подбородок и заставляя поднять глаза.

Я посмотрела. Его лицо было искажено страстью, глаза горели в полумраке переулка.

— Ты хотела этого? — прорычал он, вгоняя меня в стену с каждым словом. — Да! — стонала я. — Да, блядь, да!

Он ускорился, и я поняла, что сейчас кончит. Я чувствовала, как внутри него нарастает напряжение, как его движения становятся более резкими, хаотичными. И в тот момент, когда он с тихим, сдавленным рыком излился в меня, меня тоже захлестнула волна. Я закричала, вцепившись в него, и мир взорвался миллиардом ледяных звёзд.

Мы замерли, тяжело дыша, обнявшись. Он всё ещё был внутри меня, и я чувствовала, как его биение медленно успокаивается. Холод начал пробираться, и я поёжилась.

Он поцеловал меня. На этот раз поцелуй был медленным, нежным. Он отстранился, посмотрел на меня, потом на алое пятно на снегу у наших ног, и усмехнулся.

— Ну ты и даёшь, Даша, — сказал он. — Ты крутая.

— Ага, — выдохнула я.

И в этот момент меня отпустило. Всё. Вся бурная страсть, безумный кайф, ледяное безумие — всё это схлынуло, оставив после себя лишь дикую, пронизывающую пустоту. Я прижалась к нему. Вся. Голая, замерзшая, постепенно остывающая. Я вдруг почувствовала холод, сильный, как никогда. Я, конечно, закалённая, но я всего лишь девушка.

Я уткнулась лицом в его тёплый, шерстяной шарф, который пах чужим дымом и морозом, и разревелась. Со мной такое бывает после секса. Особенно после такого.

Он замер на секунду, явно не ожидая такого поворота. Потом его руки, которые только что сжимали мои бёдра с силой, осторожно, почти робко, обняли меня за плечи, прижимая к себе. Он был тёплый.

— Эй... эй, ну что ты, — прошептал он в мои волосы, и его голос был совсем другим. Нежным, растерянным. — Всё нормально.

Я только сильнее вжалась в него, рыдая в его шарф, который быстро становился мокрым от моих слёз. Мои босые ноги застыли в снегу, тело мелко дрожало уже не от возбуждения, а от настоящего, пробирающего до костей холода.

Он гладил по спине.

— Замёрзла ты, бедная, — бормотал он. — Господи, ну и дурочка же ты.

Он отстранился, но я не отпустила его, вцепившись в его пальто. Он легко поднял меня на руки, как будто я и правда весила ничего. Я обхватила его шею, уткнувшись лицом в его плечо, и позволила нести себя. Он нёс меня через переулок, к какому-то подъезду, и я не спрашивала, куда. Мне было всё равно.

Он достал из кармана ключи, с трудом открыл тяжёлую дверь, и мы вошли в тёмную, но такую тёплую подъездную клетку. Он поставил меня на ноги на бетонный пол, и я тут же съехала по стене, садясь на ступеньки, продолжая дрожать.

Он молчал. Просто держал меня, пока моё тело перестанет дрожать. Наконец я подняла на него глаза, заплаканные, красные.

— Я не сумасшедшая, — прошептала я.

Он усмехнулся, слегка качая головой. — Знаешь, Даша, — сказал он очень тихо. — Мне кажется, ты самая крутая из всех, кого я знаю.

Через пару минут мне полегчало. Я бодро поднялась на ноги и уже весело посмотрела на него.

— Спасибо тебе, — сказала я. — Мне уже лучше. Это была минутка слабости. Знаешь, бывает. Даже со мной. Но теперь всё хорошо. Я похлопала себя по низу живота — даже не болит.

— Ну ладно, — сказала я на прощанье, чмокнула его в щёку, распахнула дверь подъезда и пошла — снова босиком на снег, искать дальше приключения.

Морозное утро сверкало, солнце светилось радостью, и всё было просто отлично.

Я шла вдоль тротуара, и мир пел вместе со мной. Солнце, уже поднявшееся выше, заливало улицу чистым, ослепительным светом. Оно отражалось от заиндевевших витрин магазинов, и я шла сквозь этот калейдоскоп, улыбаясь своему отражению в каждой из них.

Снег под босыми ногами хрустел — весело, звонко, словно подбрасывал меня с каждым шагом. Холод теперь снова не был мне врагом. Он стал игрой, щекоткой, приятным напоминанием о том, что я чувствую. Я шла, слегка подпрыгивая, и чувствовала, как каждый мускул моего тела наполнен новой, лёгкой энергией.

А внутри меня всё пело. Не просто было хорошо — было ликующе. Будто внутри меня расцвела тысяча алых роз, и их аромат смешивался с морозным воздухом. Внизу живота больше не было той тянущей, тёмной потребности. На её месте выросла огромная, светлая гордость.

Я теперь — женщина.

Не девочка, которая дурачится в снегу. Не странная местная чудачка. Я — женщина. Та, что может лежать почти голая на морозе и не мёрзнуть. Та, что может смотреть мужчине в глаза и просить о том, чего хочет, и получать это. Та, что может плакать от счастья и слабости, а потом снова смеяться, встречая новый день.

Я прошла мимо старой лавочки, на которой обычно сидели старики, и помахала им рукой. Они только удивлённо посмотрели на мою босоногую фигуру, но мне было всё равно. Я принадлежала только этому утру, этому солнцу, этому хрустящему снегу.

Красота! Я теперь женщина! И весь мир был моим.